Бернард Шоу.
Импрессионизм
править
Когда критика живописи была моим главным занятием, импрессионистское движение в Лондоне переживало стадию борьбы за свое существование; я оказывал этому движению посильную поддержку, так как оно, как следствие повышенного внимания и обостренного сознания своих приверженцев, было, по-видимому, предназначено для того, чтобы значительно улучшить живопись, заменяя естественным, согласным с действительностью стилем, тот условный стиль, который согласны были признавать единственно истинным. Результат вполне оправдал мою приверженность к этой партии. Я помню, как Уистлер, чтобы заставить публику оценить те новшества, которые он ввел в живопись, должен был выставить прекрасный портрет девушки, голова которой нарочно была перечеркнута двумя грубыми штрихами; он прекрасно знал, что если бы он просто на просто выставил портрет женщины, то британский филистер посмотрел бы на него только с той точки зрения, хороша ли эта женщина, или нет, или же является ли она изображением одного из его излюбленных поэтических типов, не заметит ни одного из тех качеств, которые составляют художественную ценность картины. Но для критиков было гораздо легче признать этот поступок Уистлера бесстыдной фантазией и обнаружить свои хорошие манеры, назвав его «Jimmy», чем подумать о том, что собственно он хотел этим выразить. Необходимо было многих лет «пропаганды действием», раньше чем те качества, которым придавал значение импрессионизм, сделались в живописи само-собой понятными, так что, в конце концов, прилежные посетители картинных галерей, сталкиваясь с картиной Бугеро «Девушка во ржи», не могли уже более признавать ее, за вид из окна на природу и видели сейчас все, что в действительности девушка стоит в мастерской при свете, который наши агенты по сдаче квартир называют «хорошим северным Светом», а что поле есть лишь условный обман. Этот успех в воспитании наших любителей искусства был достигнут лишь упорным выставлением таких картин, которые, как девушка с замазанной головой Уистлера, являются лишь примерами пропаганды метода, а не совершенными произведениями искусства. Но в то время, когда Уистлер и его партия старались заставить продавцов и художественные союзы, выставлять подобные этюды, и старались приучить публику к тому, что сначала казалось безвкусицей, двери неизбежно широко были открыты и перед настоящей безвкусицей. Чрезвычайно трудно хорошо рисовать, но зато чрезвычайно легко так измазать бумагу и полотно, чтобы это выглядело, как нечто похожее на картину, совершенно так же, как похожи на картину пятна на старых обоях или же темные места в горящем угле. В то время, когда не могли заметить разницы между каким-нибудь маранием с анилиновыми тенями и ландшафтом Монэ, было произведено много дряни подобного рода, которую выставляли и терпели. Дело заключалось вовсе не в том, что люди признавали это марание таким же прекрасным, как и произведения Монэ, а в том, что они считали произведения Монэ такими же смешными, как это марание; но они боялись говорить это, потому что видели, что лица, считавшиеся хорошими критиками, не находили Монэ смешным.
Затем, кроме простых обманщиков, был целый ряд в высшей степени честных художников, которые создавали неестественные произведения, потому что они видели ненормально. Мои собственные глаза с точки зрения окулиста случайно «нормальны»; т. е. я вижу вещи простым глазом такими, какими большинство людей видит их лишь при помощи очков. Мне пришлось раз выдержать спор с одним художником, показавшим мне прекрасную картину, написанную им, на которой раскрытые губы в лице прелестной женщины позволяли видеть нечто, что мне представилось в виде куска только что выпавшего снега. Художник прочел мне, целую проповедь о том, что я не считаюсь с моим зрением, а с моими фактическими знаниями. «Вы не видите промежутков, между зубами, когда вы смотрите на человеческий рот», говорил он, «все что вы видите, это белая, желтая или жемчужная полоска, смотря по обстоятельствам. Но так как из анатомии вам известно, что между зубами существуют промежутки, вы желаете, чтобы на картине они были изображены черточками. Это похоже на вас, художественных критиков и так далее». По всей вероятности, он мне не поверил, когда я ему сказал, что когда я смотрю на ряд зубов, я замечаю не только промежутки между ними, но и их форму, а также и их контуры, как и их общую окраску. Очевидно, некоторые из наиболее талантливых импрессионистов видели формы не так определенно, как они умели разбираться в гармонии красок, и так как в искусстве большую часть всегда составляет подражание, у нас вскоре появились молодые художники, имевшие совершенно нормальное зрение, которые до тех пор смотрели на какой-нибудь ландшафт или на модели полузакрытыми глазами и несколько вбок, пока то что они видели не начало представляться им похожим на картины их излюбленных художников.
Импрессионистское движение привело к очень старательному изучению атмосферы, которая обычно считается невидимой, но что очень редко бывает в действительности, а также к изучению так называемых ценностей, т. е. соотношения света и тени между различными нарисованными предметами. От правильности этого соотношения зависит в высокой степени правильность впечатления. Как трудно это соблюдать на полном свету, где различные краски видимы в блеске, так сравнительно легко это в тех тесных пространствах, где недостаток света превращает все краски в коричневые и серые тона различной глубины. Если бы портрет Саразатэ, написанный Уистлером, который является мастерским произведением своего рода, повесить рядом с портретом Гольбейна, то он выглядел бы как монохромный этюд; и те маленькие цветные букеты, которыми Гольбейн иногда украшает свои модели, носят в большинстве случаев, несмотря на все их совершенство, характер эмали, мозаики, ювелирной работы и никогда не похожи на первоначальную модель. Его ученики могли рисовать темные интерьеры и фигуры, которые очевидно были помещены в угольных погребах, с замечательной правдивостью и художественностью освещения, все еще не умея нарисовать зеленого дерева или голубого неба, уже не говоря о том, что они не умели нарисовать помещения в таком же ярком освещении и окраске, которые мы находим на картинах Питера де Хугса. Конечно, публика при ее утилитарном знакомстве с местной окраской и при ее мещанском непонимании валеров и атмосферы, не видела вначале к чему стремятся импрессионисты, и отвернулась от них, как от извращенных, гоняющихся за известностью странных чудаков.
Таким образом, это движение было безусловно благодетельным и успешным и ни в каком отношении бессмысленным или декадентским. И несмотря на это оно повело к публичным выставкам такой пачкотни, которую прежде сами создатели ее не отважились бы предложить для выставки; оно обнаружило уклонения от правильности зрения художников, которые раньше, согласно старым академическим правилам постарались бы скрыть свои недостатки тем, что стали бы рисовать предметы (например, зубы), не считаясь со свой, им зрением, а считаясь со своими знаниями; импрессионизм заставил своих последователей, обладавших хорошим зрением, упражняться в своего рода оптическом извращении, чтобы видеть предметы астигматически и так, как их видят близорукие и заменил картинами, похожи на увеличения недодержанных фотографий, хорошо известные портреты охотников в красивых красных кафтанах, сидящих на блестящих каштаново-коричневых конях. Все это и еще многое другое должно было неизбежно привести человека, не понимавшего ничего в недостатках обыкновенной живописи, к мысли, что импрессионисты и их современники должны быть умственно гораздо менее здоровы, чем их отцы.
Источник текста: Шоу Бернард. Полное собрание сочинений. Том 5: Очерки. Перевод М. Г. — Москва: «Современные проблемы», 1911. — С. 161—167.