Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)
ГИХЛ, «Москва», 1953
<ИЗ № 1 ЖУРНАЛА «ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1854>
правитьИзвестия императорской Академии Наук по Отделению русского языка и словесности. Том II, листы 1—15 (или 27—41 листы общего счета) и при них XXII—XL, VI листы Прибавлений 1.
В «Известиях» помещены следующие статьи: "Записка г. председательствующего о круге деятельности II Отделения Академии наук; Отчет императорской Академии наук по Отделению русского языка и словесности за 1852 год, составленный П. А. Плетневым, и, как дополнение к нему, Записка г. председательствующего о литературных трудах П. А. Плетнева; Замечания касательно нового издания русского словаря (продолжение); VI Записка Я. К. Грота; VII Я. И. Бередникова; VIII И. И. Срезневского; Исследования о летописях новгородских И. И. Срезневского; Мнение об Иакове Мнихе, П. Г. Буткова (записка, составленная А. Ф. Тюриным); Еще об Иакове Мнихе, преосвященного Maкария, епископа винницкого; О митрополите Иоанне II, К. А. Неволина; Древние жизнеописания русских князей, с двумя дополнениями, И. И. Срезневского; Вассиан, современник Иоанна III, М. И. Сухомлинова; Замечания о сборниках, известных под названием «Пчел», его же. Сверх того, в «Известиях» постоянно печатаются «Библиографические записки» о русских и иностранных книгах по части словесности и филологии и «Перечни заседаний Отделения».
Г. председательствующий в Отделении, Н. И. Давыдов, исчислив главнейшие занятия Отделения и важнейшие труды его членов в 1852 году, заключает свою записку так:
«С чистыми желаниями общей пользы взглянем на труды наши в предстоящем году.
Занятия наши, как и в истекающем году, будут I) совокупные, II) особенные. Предмет совокупных занятий в теоретическом отношении составят чтения материалов для нового издания нашего словаря; чтения о современной русской словесности; в историческом — исследования о старославянской литературе; исторические чтения о языке и словесности; в критическом — приготовление к изданию памятников древней славяно-русской словесности. Труды особенные, предварительно прочитанные в еженедельных заседаниях, по сим трем главным отделам, будут печататься в Известиях наших, остающихся под прежнею редакциею (И. И. Срезневского), и в Ученых записках.
В нынешнем году мы не успели заняться материалами для русских синоним; достопочтенный сочлен наш, Я. И. Бередников, принявший на себя этот труд, при большем досуге в будущем году (г. Бередников был занят в 1852 году изданием летописей), без сомнения, приведет в исполнение свое предприятие. По окончании 2-го издания Общесравнительной грамматики я намерен снова пересмотреть этот опыт в отношении к изучению родного языка сравнительно с прочими славянскими наречиями, преимущественно с церковно-славянским.
Мы надеемся напечатать некоторые достопримечательные памятники древней славяно-русской словесности, чего желают и соплеменные нам ученые.
В „Известиях“ нынешнего года помещены были И. И. Срезневским статьи, достойные изучения всех славян вообще, каковы: перевод древней чешской песни о суде Любуши на болгарское наречие и проч. При сношениях наших с учеными славянистами, мы надеемся распространить круг подобных образцов, да узнают славяне более и более забытое многими из них племенное родство.
Кроме литературной летописи, ведение которой возложено на академика Я. И. Бередникова, мы определили составить Указатель рассуждений по части теории, истории и критики языка и словесности, рассеянных по разным периодическим изданиям. Такой указатель послужит важным пособием для филолога при обрабатывании какого-либо ученого предмета».
Постараемся теперь обозреть деятельность II Отделения Академии наук в 1852 году по отчету, составленному г-м Плетневым.
Из общих трудов членов Отделения в 1852 году первое место занимает окончание «Опыта областного великорусского словаря». Самое заглавие показывает, что Отделение не считает этой работы своей достигшею окончательного развития; но и в настоящем виде своем «Областной словарь» чрезвычайно важен и для этнографа, и для археолога, и для филолога. Теперь Отделение занимается составлением «Дополнения» к нему 2.
Сверх того Отделение занималось в 1852 году планом для нового издания «Словаря русского языка». План этот был обсуждаем в самом Отделении, и, по отзыву Отделения, много записок было составлено относительно его членами Отделения и посторонними учеными.
В 1852 году вышло первое и вслед за ним второе издание «Опыта общесравнительной грамматики русского языка». (Теперь приготовляется третье издание.)
Наконец Отделение с 1852 года начало издавать свои превосходные «Известия» и решилось приступить к изданию «Ученых записок» своих членов.
Переходим к обозрению статей, помещенных в рассматриваемых нами листах «Известий».
Исследования о летописях новгородских, И. И. Срезневского 3. Как приготовлением к специальному исследованию о новгородских летописях автор занимается решением вопроса о том, были ли на Руси летописи прежде Несторовой и кроме тех, которые вошли в состав Несторовой? Сравнивая во всех подробностях Несторову летопись с новгородскими и позднейшими летописными сборниками, он приходит к таким заключениям, отныне неоспоримым:
"Очевидно, во-первых, что в одно и то же время ведены были русские летописи в разных местах различные и что Нестор воспользовался многими из этих летописей, но не всеми; во-вторых, что впоследствии за летописью Нестора осталось первенство, а другие были употребляемы только как пособия для пополнения сказаний Нестора; в-третьих, что летописцы новгородские, даже и поздние, или не знали, или не хотели пользоваться Нестором, а держались только своих местных записок… а так как из числа новгородских событий, замеченных в летописях, есть несколько не только из X века, но и до X, то нельзя не заключить, что летописи новгородские начались годами этого отдаленного времени и заключали в себе не только краткие указания, но в некоторых случаях и кое-какие подробности… События записывались в Новгороде вскоре после того, как случились, не только в XII веке, но и в XI и даже в X; вот и доказательства… События X—XII века обозначены в летописях большею частию кратко, как будто для памяти того, кто их знал подробно, без объяснений, кто именно были те или другие из лиц, в них участвовавших, с обозначением только их имен, как общеизвестных, и вместе с мелочными подробностями, которые не могли не быть скоро забыты, если б удерживались одною памятью; таковы подробности о ценах хлеба, о смерти… игуменов и сотников… о небесных явлениях… таковы же подробности о днях и часах событий, наприм. (6553—1045 год): «Съгоре святая Софья в суботу по заутрьнии в час 3-й месяца марта в 15». Не менее любопытны в рассматриваемом отношении те замечания, в которых виднеется личность летописца как современника описываемого события, наприм. 6646—1138 год: «Месяца марта в 9-ый день на 40 святых бысть гром велий, яко слышахом чисто в истьбе седяще» (Новгор. 1).
Есть одно место в новгородских летописях (под 6738—1230 годом), где означает себя первое лицо и по имени: мне грешному Тимофею пономарю (Новгор. 1 по Синод, списку), или Иоанну попови (по Акад. списку); но г. Срезневский справедливо говорит, что невозможно решить, кто из этих двух лиц летописец и кто переписчик; что, может быть, и оба имени принадлежат переписчикам, "что поэтому нельзя ставить попа Иоанна или пономаря Тимофея в число несомненных наших летописцев. А до сих пор многие из наших ученых впадают в такую ошибку, обращая в несомненных летописцев всех тех людей, которые поименовывают себя в летописях в первом лице. В каком же виде записывались события в летописях наших в первый раз? И в таком ли первоначальном виде заметки о них удержались и в тех списках летописей, которые дошли до нас? спрашивает себя автор далее.
«Разбирая первую половину этого вопроса, прежде всего вспомним, что русские летописи самым названием „летописей“… изобличают свою первообразную форму… наши летописи сходны не столько с писателями византийскими, сколько с теми временниками, Annales, которые ведены издавна, с VIII века, в монастырях Романской и Германской Европы… Первоначальной основою этих анналов были пасхальные таблицы…; перечень лет из года в год в этих таблицах давал легкую возможность охотникам делать заметки о событиях на полях их. Впоследствии стали отделять исторические заметки от заметок пасхальных, но держась прежнего строгого порядка лет из года в год. Вот для образца начало Annales Sancti Amandi[1]:
Anni Incarnationis Dominicae[2], 687. Bellunr Pippino in Testritio, ubi superavit Francos…[3] 688. 689. 690. 691. 692. 693. 694. 695. 696. 697. 698. 699. 700. 701. 702. Obitus Hildeberti regis[4]. 703. 704. 705. 706. 707. 708. Quando Druco mortuus est in vernale tempore[5]. 709. Quando Pippinus perrexit in Suavis contra Vilbrio[6] и т. д.
Что подобному порядку в форме работы… следовали и наши летописцы, в этом легко может убедиться всякий, кто всмотрится в наши летописи… Эта форма соблюдена вполне во всей летописи Нестора: последний год, занесенный в нее одною цифрою без события, есть 6595 (1087)… Она господствует и в 1 Новгородской, так что даже и годы начала XIV века, 6814 и 6815, отмечены в ней без всяких данных».
Далее г. Срезневский рассмотрением перечня, внесенного в Несторову летопись под 6360 годом, неоспоримо доказывает, что такая летописная сеть годов была в Руси сделана еще до Нестора, и в первый раз была доведена только до смерти Святослава (6481 года). Наконец из различия новгородских летописей между собою в том отношении, что есть много событий, занесенных в одну и опущенных в другой, между тем как события, внесенные в две или три летописи, повторяются во всех почти дословно, автор доказывает, что летописи были переделываемы.
«Вообще можно считать несомненным, что летописцы, у которых бывало под руками несколько разных летописей, при составлении своей собственной брали в нее все, что им нравилось, из других, иногда слово в слово, иногда изменяя посредством разных дополнений и сокращений… Летописцы новгородские строже держались древнего состава летописи, чем летописцы южные… В их летописях находим сухой официальный рассказ о событиях; напротив того, в летописях южных встречаем многочисленные выписки всякого рода: из книг церковных, из переводов отцов церкви и т. д… Очевидно, что летописец, не настроенный слогом книг, мог легче соблюдать в своем изложении простоту рассказа, не удаляясь от простого разговорного языка общества».
В самом деле, язык новгородских летописей ближе к чистому народному языку, нежели язык летописей южных, на котором лежит печать сильного влияния книжного слога и церковно-славянского языка. Исследование о новгородских летописях весьма важно и в том отношении, что совершенно свободно от всяких не могущих быть строго доказанными предположений, которыми обыкновенно так богаты бывают наши исторические исследования. Потому все выставляемые автором выводы несомненно приобретены для науки.
Две статьи о Иакове Мнихе и статья о митрополите Иоанне II вызваны напечатанною в I томе «Известий» запискою академика Погодина о Иакове Мнихе, которого признает он писателем XI века и автором всех трех сочинений, напечатанных в «Христианском чтении» за 1849 год. Вот слова г. Погодина4:
«Черноризец Иаков, современник св. Феодосия, жил во время Ярослава и сына его (Димитрия) Изяслава; написал житие св. Бориса и Глеба, житие св. Владимира и похвалу ему, и послание к <в. к. Изяславу (Димитрию). Он же предлагал митрополиту Иоанну вопросы, на кои тот и отвечал ему».
Акад. Бутков признает «Житие св. Владимира» сочинением не Иакова, а св. Феодосия, потому что в одном списке его стоит: «Мне грешному Феодосию», что г. Бутков считает именем составителя, л не переписчика. Мнение о том, что автор «Похвалы» не автор «Жития» св. Владимира, г. Бутков выводит из противоречий между этими двумя рассказами. За Иаковом он оставляет «Житие» св. Бориса и Глеба и «Похвалу» св. Владимиру; он полагает, что он жил в XII веке: поэтому не к нему писано «Послание» Иоанна (1080—1089). Становясь посредником между этими двумя противоречащими мнениями, преосвященньш Макарий 5 приходит к заключению, что «вопрос о Иакове Мнихе нельзя еще считать решенным», пока не отыщется несколько новых списков спорных сочинений; но "то, «при настоящем положении дела», более оснований считать Иакова писателем XI, нежели XII века. Нам кажется, что преосвященный Макарий высказал истинный взгляд на этот вопрос. Почти все наши мнения о древнейшем периоде нашей письменности — предположения, и предположения очень шаткие, потому что основаны на массах материалов, составившихся случайно, и потому неполных. Кроме Библиотеки Румянцовского музея, ни одно еще собрание наших древних рукописей не исследовано вполне; мы знаем кое-что, не зная очень многого, и, может быть, самого важнейшего. Прежде всего нам должно работать в библиотеках; и только узнав, как должно, важнейшие библиотеки, мы в состоянии будем сказать о нашей древней письменности что-нибудь более прочное, нежели настоящие наши гипотезы о ней. Отделение русского языка и словесности своим предполагаемым изданием памятников нашей древней письменности и литературы избавит нас от хаоса мнений, противоречащих одно другому. Эту мысль находим и в статье г. Срезневского: Древние жизнеописания русских князей. Говоря о вопросе касательно отношения жизнеописаний к Несторовой летописи, он заключает:
«Исследования приводили и приводят к довольно различным решениям. Сожалеть ли об этом? Едва ли! Сожалеть можно скорее о том, что многие древние памятники нашей словесности до сих пор еще не довольно известны, не только не изданы… их неизвестность не может не мешать успешному ходу исследований».
Сам г. Срезневский поедставляет новое исследование о жизнеописании Владимира и Бориса и Глеба, сопровождаемое подробным сличением списков и большими выписками из них. Исследование его открывает, что приписываемое Иакову «Житие» св. Владимира принадлежит XI веку и составлено независимо от Несторовой летописи; что сказание о Борисе и Глебе, ему же приписываемое, составлено прежде Несторовой летописи и внесено в летопись, а не заимствовано из нее, но что есть списки этого сказания, дополненные уж в XII веке.
Библиографические записки, которые ведет редактор «Известий», представляют очень полный список новых русских книг и изданий по славянским наречиям, по русской филологии, по изучению России вообще и иностранных книг по славянству и по филологии. Отзьты о них кратки, но достаточны для оценки достоинства книги. Эти заметки — самая полная из наших специальных библиографических летописей.
Из Перечней заседаний Отделения видно, что началось уж чтение слов из приготовляемого вновь издания «Русского словаря», к участию в котором, кроме членов Отделения, приглашены известнейшие из наших ученых (гг. Рулье, Перевощиков, Неволйн, Даль и проч.) 6. Мы вправе надеяться, что это новое издание «Словаря» 'будет по своему достоинству явлением еще небывалым в русской словесности. При деятельности Отделения можно ожидаь его в довольно непродолжительном времени, несмотря на громадность работы.
Прибавления к «Известиям» разделяются на два разряда: 1) Памятники и образцы народного языка и словесности; 2) Материалы для сравнительного и объяснительного словаря и грамматики русского языка и других славянских наречий.
Из памятников языка и словесности в рассматриваемых нами листах «Прибавлений» помещены: «былины, или побывальщины», собранные г-м Гуляевым 7, и пословицы малогонтских словаков. Вот содержание первой и замечательнейшей из былин «про Илью Муромца и Ермака Тимофеевича»:
Князь Володимир пирует со князьями, боярами и богатырями; но вдруг получено известие, что идет на Киев царь Мамай со всею неверною силою. Князья и бояре говорят, что для защиты надобно сделать стену вокруг Киева; Илья Муромец говорит, что надобно просить у Мамая срока на три месяца, чтоб «могучим богатырям посъехаться; есть у нас на поле на Куликове, есть у нас тридевять богатырей». С этими словами посылает Володимир гонца к Мамаю; «Царь Мамай рассмеялся тут: хошь просили бы вы сроку на три года, да и тут вам будет не исправиться! Однако даю вам сроку сколько просите». Илья едет за богатырями на Куликово поле; они подносят ему чару зелена вина в полтора ведра, потом другую; «Илью с той чары хмель зашиб», он засыпает богатырским сном «по двенадцать дён». Князь Володимир Илью ждет-пождет, не дождется; «посылает ко Илье он племянника, молодого Ермака Тимофеевича». И Ермаку богатыри подносят чару; но он отвечает: «Если выпить, как мой дядюшка, что старый казак Илья Муромец, то нам не к чему будет и приехати» и едет назад в Киев; но в Киев уж нельзя проехать: его окружили татары. Ермак бьется с ними двенадцать дён; "побил он силы без счету, а силы всё, кажись, «е убыло, а Ермак из силы выбился. Выезжал он на круту гору, раскидывал на горе бел шатер, ложился опочив держать». Но тут подъезжает Илья с тридевятью богатырями и побивает всю силу неверную. В Киеве Володимир принимает их с честью-почестью, "и гуляли все, веселилися, не много, не мало, ровно тридцать дней:
отправлялись тут могучие богатыри
что на поле Куликово;
ведь в Киеве-то нельзя им жить:
разгуляются; распотешатся,
распотешатся, станут всех толкать.
А такие потехи богатырские
народу было не вытерпеть:
кого толкнут, тому смерть, да смерть.
Стали они на Куликовом поле гулять и тешиться, богатырской удалью хвастались; прискакала к ним вдруг бабища:
головища у бабы с дощанище (дщан, чан, ушат),
а глагища-то с пивны корцы (ковши);
говорила баба таковы слова:
гой еси вы тридевять богатырей!
побили вы нашу всю силу,
всю силу мамаеву.
А счастье ваше было великое,
что меня на бою не случилося.
Выходите-ко теперь битися:
выходите поединщики по единому,
а всем вам вдруг биться нечестно.
На бой вызывается Ермак; бабища начала одолевать его. Илья Муромец говорит, подобно тому как и в других былинах: «молодой ты Ермак Тимофеевич! видно, бабьей ухватки не знаешь ты! Ты бери-ко ее за белы груди, развернись, да ударь о сыру землю!» Так и делает Ермак. Богатыри опять начинают «пир вести, потешатися».
Во второй и третьей тетрадях «Материалов для сравнительного и объяснительного словаря» (листы XIII—XXXVI), приложенных к разбираемым нами выпускам «Известий», помещены следующие статьи: «Областные великорусские слова, заимствованные от монголов я калмыков» г. Бобровникова; «Сборник слов из яренских столбцов» А. Протопопова; «Сравнение языка славянского с санскритским» А. Ф. Гильфердинга; «Замечания о восточных словах в Областном великорусском словаре» И. Н. Березина; «Филологические наблюдения» С. П. Микуцкого; «Областные слова белорусских старцев» его же; «Охотничьи слова» его же; «Глагольные частицы» И. И. Срезневского; «Словарь великорусских былин» Н. Н. Амосова; «Список слов великорусских, заимствованных из монгольского» И. Н. Ковалевского; «Слова из областного словаря, употребляемые в Москве» К. Ф. Рилье; «Объяснение русских слов, сходных с восточными» А. К. Казем-бека; «Замечания о спряжении русского глагола» Я. К. Грота; «Филологические замечания» К. А. Коссовича; «Опыт словаря к Ипатьевской летописи» Н. Г. Чернышевского.
Слова, заимствованные от калмыков г. Бобровникова, — прекрасный, чуждый всяких натянутых соображений список слов. В нем помещено немного, около ста слов; но зато относительно двух только из них можно усомниться, действительно ли они заимствованы от монголов или калмыков: карга имеет соответствующее слово в немецком Krähe[7] и напоминает о глаголе каркать; курень едва ли не происходит от корня курить (сравн. старинное употребление дым вместо дом и выоажение из «Слова о Полку Иго реве»: «до кур Тмутороканя»). Все остальные слова несомненно происходят от тех монголо-калмыцких слов, от которых их пооизвопит г. Бобровников 8.
Сборник слов из яренских столбцов г. Протопопова составлен также очень аккуратно; начало его помещено в приложениях к I тому «Известий».
То же самое должно сказать о Собрании слов из старинных былин г. Амосова, объяснения которого почти всегда удачны.
Сравнение славянского языка с санскритским г. Гильфердинга было уже рассмотрено в нашем журнале по случаю издания его отдельною книгою. В нашем разборе было сказано, что мы ожидаем от самих «Известий» критики подробностей книги г. Гильфердинга; и действительно, г. Коссович дает нам эту критику в своих «Замечаниях» 9; но сам г. Коссович увлекается в слишком смелые предположения. Так он относит к одному корню слова: губ-a, губ-ить, лат. gibb-us (горб), cap-ut (голова), cum-ulus (холм), labi-um (губа), hum-us (земля), немецкие lipp-e (губа), польское шмаг (куча), русские ком, холм, коп-на, дуп-ло, вы-пук-лый, глуб-окий, глыб-a, зем-ля, наконец, латинское cum (с), русское с и множество других слов. Подобные сближения едва ли могут быть приняты наукою.
Опыт словаря к Ипатьевской летописи, г. Чернышевского 10, первый после словаря к «Остромирову Евангелию» труд этого рода в русской литературе. Потому обратим внимание на план и исполнение этого труда, предполагая, что автор не оскорбится нашими замечаниями.
Словарь этот расположен по этимологическому порядку. И действительно, объяснительным словарям тех языков, в которых значение многих слов еще не определено, приличен этимологический порядок. Но к этимологическому словарю должен быть приложен алфавитный список слов, вошедших в него, по крайней мере тех слов, производство которых неясно с первого взгляда для всякого. Г. Чернышевский не сделал этого, потому его словарем не совсем удобно пользоваться; и мы часто не знаем даже, под каким корнем надобно искать нужное нам слово, потому что словопроизводство — вещь довольно загадочная во всех языках, тем более в славянском, менее других обработанном. Приложить алфавитный список слов, в которых вид корня изменился или затмился, было бы тем необходимее, что автор иногда отступает от обыкновенного словопроизводства.(иначе и не может быть при нынешнем состоянии славянской филологии); например, слово соулиця относит он к корню соу-ти, между тем как обыкновенно предполагается для этого слова корень соул; въпити, подобно възъпити относит он к кооню пи-ти (=тъ-ти), а не к корню въп-, как обыкновенно. Нам кажется, что он слишком стеснил круг своих объяснений, решась объяснять Ипатьевскую летопись только одною Ипатьевскою летописью и отказавшись преднамеренно от всех посторонних пособий. Потому он принужден оставить без объяснения множество слов, которых значение можно определить, или уже давно известно, например, кация, скора, оловир, паволока, скорлат, и оставить их без объяснения только потому, что они объясняются не Ипатьевскою летописью. Г. Чернышевский ставит вопросительные знаки при словах, относительно которых он нетвердо уверен, правильно ли они объяснены у него; такая осторожность была бы неизлишнею, если бы он "е был слишком мнителен: его сомнение очень часто скрывает под собою решительную достоверность. Мы совершенно согласны с г. Чернышевским в необходимости отличать от народных русских слов слова, заимствованные в наши летописи из церковно-славянских книг, и слова, составленные нашими книжниками в подражание греческим или просто для витиеватости (последние слова называет он реторическими); но нам кажется, что и здесь он слишком осторожен; по нашему мнению, из слов на букву с к церковно-славянским или реторическим словам, кроме отмеченных г. Чернышевским, в его словаре относятся еще: насажение, въселеная, сверьпыи, пресвятый, священомоученик, осклабитися, светоносьныи, оусветити, светьлость, скрание, скръбь, неослабьно, преславьный, слышяние, слоужитель, основа, поспешение, поспешьник, спешьник, срьдьчьныи, достоить, достойный, достояние, достохвальный, наставьник, оставление, преставитися, преставление, стонание, остлъпити, строение, оустроение, по-устроити, стоудьныи, осоудитися, осоужние, исоушити, въсеяти, оусекноути, посягати.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые напечатано в «Отечественных записках», 1854, № 1, отдел «Новые книги», стр. 15—24. В полное собрание сочинений (1906) и в настоящее издание (т. II, стр. 342—343) был включен лишь небольшой отрывок, получивший известность в литературе о Чернышевском как авторецензия на «Опыт словаря к Ипатьевской летописи».
Рукопись не сохранилась. Печатается по тексту «Отечественных записок».
Выделение авторецензии из всего текста рецензии противоречит указанию Чернышевского, который в письме к родным от 14 сентября 1853 г. сообщал, что он "сам написал для «Отеч. зап.» разбор II тома «Известий», где, не говоря худо ни о ком (потому что нельзя говорить), сколько возможно, однако, побранил свой словарь. Не знаю, пройдут ли сквозь цензуру и эти замечания. Разбор будет помещен, вероятно, в октябрьской книжке «Отеч. зап.» (наст. изд., т. XIV, стр. 245. Курсив мой. — В. Б.).
1 Рецензия была написана Чернышевским в первых числах сентября.
2 «Дополнение к Опыту областного великорусского словаря» вышло в 1858 г.
3 Срезневский — см. прим. 3 к статье «Ученые записки Второго Отделения императорской Академии наук», наст. том, стр. 673.
4 Погодин Михаил Петрович (1800—1875) — реакционный журналист, историк, профессор Московского университета.
5 Работы Буткова сыграли значительную роль в борьбе с историческим нигилизмом Каченовского и норманизмом немецкого историка Шлецера, которого Бутков резко критиковал за отрицание самостоятельности развития русской государственности. — Макарий (Булгаков Михаил Петрович, 1816—1882) — богослов и историк церкви, впоследствии митрополит Московский.
6 Чернышевский имеет в виду «Словарь церковно-славянского и русского языка», составленный II отделением имп. Академии наук, 1-е издание которого вышло в 1848 г., 2-е — в 1867 г. — Рулье Карл Францевич (1814—1858) — выдающийся русский естествоиспытатель, работы которого имели большое значение для последующего развития материалистической науки об органической природе. — Перевощиков Дмитрий Матвеевич (1788—1880) — математик и астроном, заслуженный профессор Московского университета. — Неволин Константин Алексеевич (1806—1855) — либеральный юрист, профессор Петербургского университета. — Даль Владимир Иванович (1806—1855) — беллетрист, этнограф и лексикограф.
7 Гуляев Степан Иванович (1804—1888) — автор работ по истории, археологии, этнографии и географии Алтая.
8 Бобровников Алексей Александрович (1821—1865) — востоковед, автор «Грамматики монгольско-калмыцкого языка» (1849), переводчик ряда произведений калмыцкой литературы на русский язык.
9 Чернышевский имеет в виду написанную им в «Отечественных записках» (1853, № 7) рецензию на книгу А. Ф. Гильфердинга «О сродстве языка славянского с санскритским» (наст. изд., т. II, стр. 196—203). — Коссович Каетан Андреевич (1815—1883) — санскритолог.
10 Печатаемый далее текст известен в литературе о Чернышевском как авторецензия на «Опыт словаря к Ипатьевской летописи» и до сих пор в собраниях сочинений Чернышевского печатался отдельно от текста всей рецензии (ом., например, в изд. 1906 г., т. X, ч, 2, стр. 82—83 и в наст. изд., т. II, стр. 342—343).
И. И. Срезневский в своей рецензии об «Опыте словаря к Ипатьевской летописи» отозвался благожелательно.
«Труд Н. Г. Чернышевского, — писал в ней Срезневский, — знакомый уже читателям материалов для словаря, печатаемый при Известиях и теперь отдельно изданный в небольшом числе оттисков, заслужит, без сомнения, признательность тех, которые знают, что только при помощи таких предварительных трудов может наконец осуществиться надежда на Исторический словарь русского языка» («Известия ИАН по ОРЯиС», 1853, т. II, столб. 349).