I.
Я раскрывалъ грѣхи безгрѣшныхъ лекарей
Великой силою искусства мнѣ родного —
И вотъ, въ тотъ часъ, когда, творецъ и лицедѣй,
Игралъ я весело притворщика-больного,
Когда смѣялся я надъ смертію самой, —
Смѣялась смерть моя, со мною жъ — надо мной…
II.
Такъ умеръ онъ? И въ часъ столь грѣшный?
Не вѣрю я. Не можетъ быть,
Чтобы Мольеръ, нашъ другъ потѣшный,
Могъ такъ серьезно пошутить!
III.
Несли его къ рядамъ заброшенныхъ могилъ —
И кто-то изъ толпы печально говорилъ:
"Прощай, Мольеръ, прощай! Конецъ — прелестнымъ шуткамъ,
«Бичующимъ рѣчамъ, веселымъ прибауткамъ»…
А врачъ ему въ отвѣтъ: "Нѣтъ-съ, это не конецъ!
"Онъ живъ, онъ живъ еще, притворщикъ и хитрецъ, —
"О, знаю я его! Съ закрытыми глазами
«И тутъ смѣется онъ, глумится надъ врачами»!
IV.
Какъ природу понялъ онъ
Даромъ выспреннимъ своимъ:
Краски, тѣни, блики, фонъ,
Самъ Лебронъ — ничто предъ нимъ!
Микель-Анджело — великъ,
Но и онъ не въ силахъ былъ
Возсоздать такъ смерти ликъ,
Какъ Мольеръ изобразилъ!
V.
Въ объятьяхъ цѣпкихъ травъ и влажнаго бурьяна
Кладбище мирно спитъ. Ни звука на землѣ.
Но ловитъ чуткій слухъ въ ночной, порою, мглѣ,
Какъ дробь далекую глухого барабана,
Какой то хриплый смѣхъ изъ нѣдръ нѣмыхъ могилъ:
Стучатъ тамъ черепа, о кости бьются кости,
Шуршитъ межъ ними прахъ… Мольеръ ихъ посѣтилъ, —
Уставъ смѣшить живыхъ, явился въ мертвымъ въ гости.
VI.
Смотрите на меня — безмолвный и холодный,
Лежу предъ вами я, несчастный лицедѣй.
Я вновь не поднимусь — и, въ грусти безъисходной,
Не стану васъ язвить сатирою моей.
Не стану хохотать надъ глупостью ученой,
Надъ вами, — графъ и шутъ, маркизъ и вертопрахъ!
Живите, гордые, счастливые, въ сѣтяхъ
И грязной клеветы, и кривды золоченой!
Не обличу я вновь закоренѣлой лжи
Ни въ мудрости врача, ни въ важности судейской,
Я не стегну бичомъ по облику ханжи,
По кулаку скупца и вдоль спины лакейской!
Всю жизнь смѣялся я, всю жизнь смѣшилъ я васъ,
Шутилъ я надъ больнымъ, а самъ страдалъ. глубоко:
Въ притворной смерти ждалъ меня ной смертный часъ —
Въ толпѣ гогочущей я умеръ одиноко…
Восторгомъ зрителей жестокихъ и пустыхъ
Увѣнчанъ былъ тотъ мигъ. Для нихъ и смерть — потѣха.
Смѣялись вы тогда и плакали отъ смѣха,
И нѣтъ ужъ слезъ у васъ — вы выплакали ихъ!
И нынѣ на того, кто тутъ лежитъ предъ вами,
Кто вамъ же отдалъ жизнь, кто бремя смѣха несъ, —
Вы, равнодушные, ужъ смотрите безъ слезъ,
Сухими, тусклыми, спокойными глазами…
VII.
Подъ камнемъ симъ лежитъ рабъ божій.
Склонись, невѣдомый прохожій! —
Здѣсь тотъ почилъ, кто, умирая,
Любилъ тебя, тебя не зная.
Як. Ивашкевичъ.
- ) Въ IV томѣ комедій Мольера, изданія 1725 года, помѣщены ходившіе, надо думать, въ 1673—1674 годахъ эпиграммы, эпитафіи и мадригалы на смерть Мольера. Нѣкоторые изъ нихъ довольно интересны, какъ характеризующіе отношенія къ Мольеру его современниковъ. I—IV эпиграммы переведены близко къ подлиннику; VI эпитафія — это соединеніе нѣсколькихъ однородныхъ, по мысли и по настроенію, эпитафій, изъ которыхъ взяты для перевода лишь наиболѣе энергичныя строфы; V эпиграмма и VII коротенькая эпитафія — въ этомъ изданіи 1725 г. не помѣщены, да и вообще я ихъ напечатанными не видѣлъ. Ихъ мнѣ прочиталъ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, по французской рукописи, покойный В. И. Бибиковъ, который говорилъ мнѣ, что два стихотворенія выписаны имъ, въ числѣ нѣкоторыхъ другихъ, изъ стариннаго печатнаго сборника французскихъ стихотвореній, находящагося въ библіотекѣ г. Мандрыки, въ Кіевѣ.-- Переводчикъ.