ШИЛЛЕРЪ.
правитьНѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
МАКСЪ (Холодно).
Фонъ-Квестенбергъ, примите мой поклонъ.
Надѣюсь, къ намъ вы съ добрыми вѣстями
Пріѣхали.
КВЕСТЕНБЕРГЪ (берётъ его за руку)
Не отнимайте, графъ,
Своей руки: не знакъ пустой приличья,
Повѣрьте, этимъ выказать хочу.
(Берётъ обоихъ за руки.)
Октавіо и Максъ Пикколомини!
Какъ иного славы въ этихъ именахъ!
Какимъ величіемъ звучатъ они! Я вѣрю,
Пребудетъ Австрія могуча и сильна,
Пока блестятъ спасительно надъ нею,
Какъ двѣ звѣзды, такія имена!
МАКСЪ.
Вы роль свою, мнѣ кажется, забыли.
Вы не хвалить пріѣхали сюда,
А порицать. Такъ я одинъ не стану
Отъ васъ похвалъ и лести принимать.
ОКТАВІО (сыну).
Министръ сюда пріѣхалъ отъ двора,
Гдѣ герцогомъ довольны не совсѣмъ.
МАКСЪ.
Чего еще отъ герцога хотятъ?
За что его опять тамъ обвиняютъ?
Что онъ одинъ рѣшается на то,
Что, можетъ-быть, одинъ онъ понимаетъ?
Что безотчётнымъ въ мнѣніяхъ своихъ
Онъ хочетъ быть? Не такъ онъ созданъ,
Чтобы другимъ уклончиво внимать,
Передъ другими робко изгибаться —
Нѣтъ, не таковъ онъ! Духомъ властелинъ,
Онъ и стоитъ на мѣстѣ властелина —
И благо намъ, что дѣйствуетъ онъ такъ.
Наука власти — трудная наука!
Не всѣмъ она равно въ удѣлъ дана:
Она немногимъ избраннымъ доступна.
И благо всѣмъ, когда въ срединѣ ихъ
Стоитъ одинъ — и мощно овладѣетъ
Толпой, покорной генію его.
И всё къ нему, какъ къ центру, тяготѣетъ;
Для всѣхъ надежнымъ служитъ онъ щитомъ —
И съ радостнымъ довѣрьемъ всѣ находятъ
Себѣ опору твёрдую въ одномъ.
Такимъ для насъ лишь Валленштейнъ быть можетъ.
Пускай себѣ другого ищетъ дворъ,
Пускай себѣ… не нужно намъ другого.
КВЕСТЕНБЕРГЪ.
Да, вѣрю я: для войска нуженъ онъ.
МАКСЪ.
Какъ духъ во всѣхъ онъ пробудить умѣетъ,
Всему и жизнь, и силу сообщить!
Какимъ искусствомъ дивнымъ онъ владѣетъ
Свободный путь для каждаго открытъ!
При нёмъ себя всё чувствуетъ сильнѣе,
И духъ себя свободнымъ сознаётъ;
При нёмъ талантъ не глохнетъ, а растётъ;
Всему при нёмъ и шире, и вольнѣе.
Да, Валлешитейнъ какой-то чудной силой
Умѣетъ всѣхъ привязывать къ себѣ.
КВЕСТЕНБЕРГЪ.
Согласенъ я, что знаетъ онъ людей,
Какъ средство, ихъ употреблять умѣетъ;
Но онъ въ своемъ господствѣ позабылъ,
Что онъ служить обязанъ, что рожденьемъ
Ему права господства не даны.
МАКСЪ.
Какъ, не даны? Онъ всѣ права имѣетъ:
Вполнѣ достоинъ сана властелина,
Кто такъ умѣетъ властвовать, какъ онъ.
Таковъ законъ природы неизмѣнный —
И онъ назначенъ выполнить его.
КВЕСТЕНБЕРГЪ.
Такъ, стало-быть, отъ милости его
Достоинства зависѣть будутъ наши?
МАКСЪ.
Великому — великое довѣрье.
Ему пространство дайте вы, а цѣль
Онъ самъ себѣ отыщетъ.
КВЕСТЕНБЕРГЪ.
Это видно
На опытѣ.
МАКСЪ.
Вы таковы всегда:
Всё, что глубоко, васъ страшитъ; вамъ нужно
Лишь только то, что мелко и ничтожно.
ОКТАВІО (Квестенбергу).
Оставьте, другъ! Не сладите вы съ нинъ.
МАКСЪ.
Бѣда грозила — вызванъ вами геній!
Явился онъ — и стало страшно вамъ!
Хотите вы, чтобъ дивное свершалось,
Какъ ежедневное. Тамъ, на войнѣ,
Гдѣ губитъ насъ одна минута, должонъ
Одинъ всё знать, господствовать надъ всѣми.
Законъ вождя — его великій духъ!
Такъ пусть его одинъ онъ руководитъ.
Его глаголу долженъ онъ внимать,
Его живому слову, а не мёртвымъ,
Гнилымъ, давно истлѣвшимъ письменамъ,
Или законамъ, дряхлыхъ и отжившимъ.
ОКТАВІО.
Законы эти дороги, мой сынъ,
Для человѣка. Страшно угнетённый,
Смирилъ онъ ими буйный произволъ
Своихъ тирановъ. Всюду своеволье
Губительно и страшно для людей;
А путь закона, какъ онъ ни извилистъ,
Всегда прямой и безопасный путь.
Какъ страшно-прямъ полётъ ядра ужасный,
Лучь молніи — какъ прямо онъ летитъ
И на пути всё рушитъ, разрушаясь
Самъ въ то же время! Путь людей, мой сынъ,
Идётъ спокойно по теченью рѣкъ,
Змѣится посреди долинъ, минуя
Поля, покрытыя пшеницей и сады,
Чужое уважая. Такъ приводитъ
Она, хоть позже, но вѣрнѣе, къ цѣли.
КВЕСТЕНБЕРГЪ.
О, слушайте вы мудрыя слова
Отца: герой и человѣкъ онъ вмѣстѣ!
ОКТАВІО.
Дитя войны въ тебѣ, Максъ, говоритъ.
Пятнадцать лѣтъ дышалъ одной ты ею
И съ дѣтскихъ лѣтъ ты мира не видалъ.
Повѣрь мнѣ, Максъ, есть высшія заслуги,
Есть доблести и не въ одной войнѣ!
Не подвиги кроваваго насилья,
Минутной славы громкія дѣла,
Покойный бытъ и мирный созидаютъ.
На время свой холстинный городокъ,
Недолговѣчный, строитъ торопливо
Солдатъ себѣ — и закипаетъ тамъ
На время жизнь: торговля и движенье
На улицахъ, на рынкахъ, площадяхъ;
Суда съ товаромъ рѣки покрываютъ.
Но подамъ знакъ — и исчезаетъ всё:
Непрочныя снимаются палатки
И дальше тянутся нестройныя толпы.
Ихъ нѣтъ, а тамъ, гдѣ мирный поселянинъ
За тяжкій трудъ награды ждалъ, лежатъ,
Какъ терніемъ поросшее кладбище,
Одни пустыя, мёртвыя поля.
МАКСЪ.
О, пусть дадутъ намъ миръ давно желанный!
Охотно я кровавый лавръ войны
Отдать готовъ за майскую фіалку,
Душистый даръ воскресшей вновь земли!
ОКТАВІО.
Въ волненьи ты! Что сдѣлалось съ тобой?
МАКСЪ.
Ты говоришь: я мира не видалъ?
Нѣтъ, мой отецъ, я миромъ наслаждался:
Я видѣлъ тотъ счастливый край, куда
Ещё война проникнуть но успѣла.
О, въ жизни есть такія наслажденья,
Которыхъ мы извѣдать не могли!
Вполнѣ прекрасной жизни мы не знали:
Однихъ ея пустынныхъ береговъ
Касались мы. Какъ племя кочевое
Грабителей на душномъ кораблѣ
По океану бурному блуждаетъ
И, въ отчужденьи дикомъ отъ людей,
Въ странахъ большихъ одни заливы знаетъ,
Притонъ своихъ злодѣйствъ и грабежей,
Такъ чужды мы въ суровой жизни нашей
Всего, что есть святого на землѣ.
ОКТАВІО (становясь внимательнѣе).
Твоя поѣздка многое открыла,
Мой сынъ, тебѣ.
МАКСЪ.
То въ жизни первый отдыхъ
Былъ для женя. Скажи мнѣ, гдѣ награда,
Гдѣ цѣль была тяжолаго труда —
Того труда, которому на жертву
Я съ дѣтскихъ лѣтъ былъ жизнью обречёнъ?
Тотъ тяжкій трудъ мнѣ сердце не наполнилъ,
Душѣ моей онъ радостей не далъ.
Весь этотъ шумъ военный, вся тревога,
И трубный звукъ, и ржаніе коней,
И по часамъ размѣренное время,
Одни и тѣ же вѣчныя слова
Команды: здѣсь для сердца нѣтъ отрады!
Въ пустыхъ занятьяхъ пищи для души
Не можетъ быть! Нѣтъ, въ жизни существуютъ
Иныя радости, иное счастье!
ОКТАВІО.
Коротокъ былъ твой путь, а научился
Ты многому — я вижу изъ всего.
МАКСЪ.
Прекрасный день тотъ скоро ли настанетъ,
Когда вернется воинъ, наконецъ,
Домой къ себѣ и снова въ мирной жизни,
Въ кругу семьи войну забудетъ онъ?
Въ послѣдній разъ распустятся знамёна
И осѣнятъ желанный путь въ отчизну,
И тихій маршъ въ честь мира зазвучитъ.
Въ послѣдній разъ похитятся съ полей
Цвѣты, чтобъ шлемы воиновъ украсить.
Сами собой, безъ пушекъ, безъ петардъ,
Отворятся ворота городскія.
Кругомъ народъ толпится на валу…
Вражды нѣтъ больше: всѣ друзья и братья.
Звучитъ весёлый гулъ колоколовъ
На встрѣчу днямъ отраднымъ и счастливимъ;
Шумя, спѣшитъ изъ сёлъ и деревень
Народъ весёлый воинамъ на встрѣчу —
И въ нетерпѣньи радостномъ войскамъ
Проходу нѣтъ отъ счастливыхъ согражданъ
Старикъ-отецъ у сына руку жмётъ:
Опять онъ съ нимъ — и тёплая молитва
Летитъ къ Творцу за чудный этотъ день.
Какъ бы чужой, изъ дальняго похода
Вернётся воинъ въ брошенный имъ домъ.
Ему всё ново. Юношей онъ помнитъ,
Росло тогда у дома деревцо:
Теперь оно могучими вѣтвями
Его покрыло. Съ краской на лицѣ
Идётъ ему красавица на встрѣчу,
А онъ её груднымъ ребёнкомъ видѣлъ.
О! счастливъ тотъ, кого объятья милой
Съ любовью тихой кротко обовьютъ!
КВЕСТЕНБЕРГЪ (тронутый).
О! время то далёко, такъ далёко,
Что мы о нёмъ не смѣемъ и мечтать!
МАКСЪ (обратясь къ нему съ жаромъ).
А кто виной? Не вы ли въ вашей Вѣнѣ?
Да, Квестенбергъ, я признаюсь вамъ, сердце
Негодованьемъ сжалося во мнѣ,
Когда я васъ увидѣлъ предъ собою!
Давно въ душѣ желаетъ воинъ мира,
А вы одни войны хотите! Вы,
Вы жизнь вождя безбожно отравили,
Ему преграды ставили во всёмъ
И низко имя славное чернили!
За что? За-то ль, что миръ и тишина
Европы всей душѣ его дороже
Какихъ-нибудь двухъ-трехъ клочковъ земли?
Мятежникомъ его вы огласили
За-то, что онъ Саксонію щадить,
За-то, что хочетъ выиграть довѣрье
Онъ у враговъ. Одинъ лишь этотъ путь
Остался намъ. Придёть ли миръ, когда
Одна война другую вызываетъ?
Какъ я въ душѣ прекрасное люблю,
Такъ васъ открыто, прямо ненавижу!
Здѣсь передъ вами клятву я даю,
Что прежде за него, за Валленштейна,
По каплѣ кровь изъ сердца я пролью,
Чѣмъ васъ порадуетъ его паденье! (Уходитъ.)
В. Лялинъ.