Изъ пустого въ порожнее.
Безпримѣрный грабежъ. — Письмо г. Минаева. — Rira bien qui rira le dernier.
править
Сударыня! Я могу вамъ разсказать исторію одного дерзкаго злоумышленія, исторію одного ужаснаго грабежа, замѣчательнаго по своей безпримѣрности до сихъ поръ во всей подлунной. Оригинальность его состоитъ въ томъ, что во всѣхъ грабежахъ сильные похищаютъ у слабыхъ, въ этомъ же случаѣ повидимому сильный міра сего сдѣлался жертвой слабаго; во всѣхъ грабежахъ цѣлью преступленія бываетъ какая нибудь цѣнная вещь, а въ этомъ случаѣ цѣлью грабежа былъ предметъ невѣсомый, непредставляющій ходячей цѣнности на денежномъ рынкѣ. Между тѣмъ несчастная жертва судя по жалобамъ лишилась всего, всей своей силы, всего своего могущества. Да сударыня, это дѣйствительно оригинальный грабежъ, и что всего поразительнѣй — такъ это то, что вашъ покорнѣйшій слуга былъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ въ этой уголовщинѣ, т. е. самимъ грабителемъ. Побудительную причину къ такому страшному преступленію съ точки зрѣнія пострадавшаго, а также мою собственную точку зрѣнія на это происшествіе я не замедлю изложить вамъ; теперь же пока скажу, что я имѣлъ нѣкоторое основаніе надѣяться, что злодѣяніе мое пройдетъ незамѣченнымъ и будетъ навѣки скрыто отъ взоровъ любопытныхъ, подобно нѣкоторымъ апокрифическимъ книгамъ въ тайникахъ ватиканской библіотеки. Но судите о моемъ ужасѣ — самомъ ужасномъ изъ всѣхъ ужасовъ — ужасѣ выслѣженнаго и разоблаченнаго преступника, когда я прочелъ въ газетахъ слѣдующее письмо:
"М. г. Позвольте мнѣ чрезъ посредство вашей газеты заявить о новомъ фазисѣ нашихъ литературныхъ нравовъ, дошедшихъ въ послѣднее время до «кунавинской» разнузданности и безнаказаннаго своеволія. Подъ лозунгомъ «сарынь на кичку!», наши газетные матадоры давно уже, какъ извѣстно, занимаются въ журналистикѣ срываніемъ псевдонимныхъ масокъ, нарушая этимъ всякую литературную благопристойность. Но до сихъ поръ только раскрывали чужіе псевдонимы — теперь же начинаютъ подвизаться въ печати подъ чужими псевдонимами. Вотъ и доказательство. Впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, я, время отъ времени, помѣщалъ и помѣщаю въ журналѣ «Дѣло» разныя статьи за подписью «L’homme qui rit». Такъ какъ этого псевдонима я никому не дарилъ и не отдавалъ въ аренду, то не мало удивился, когда нечаянно узналъ, что въ какой-то газетѣ «Нива» явился мой двойникъ (по истинѣ «смѣющійся человѣкъ!»), скрывающій свою литературную безыменность подъ моею постоянною подписью. Считаю необходимымъ заявить объ этомъ уже потому, что мнѣ вовсе нелестно и нежелательно, чтобъ меня смѣшивали съ неизвѣстнымъ псевдонимопохитителемъ, подвизающимся въ «Нивѣ». Какъ подъ чужимъ векселемъ, такъ и подъ чужою статьей никому не можетъ быть пріятно неожиданно увидѣть подпись своего имени.
«Примите увѣреніе и пр.
Сознаюсь, я былъ огорошенъ этой внезапностью и только машинально повторялъ: „кунавинская разнузданность!“ Сарынь на кичку!» «матадоры!» «маски!» «аренда!» «вексель!» «псевдонимопохититель!» Боже мой, сколько глубины и краснорѣчія напустилъ человѣкъ! что за монументальный стиль во вкусѣ нашего коммерческаго вѣка! Какимъ неразсчетливымъ пигмеемъ оказываюсь я, несоразмѣривъ силъ и выступивъ на борьбу съ великаномъ!… Я погибъ, погибъ безвозвратно!… Я никакъ не думалъ, чтобы злой рокъ натолкнулъ меня какъ разъ на самого г. Минаева, который стяжалъ себѣ громадную извѣстность именно «кунавинскою» разнузданностью своихъ обличительныхъ стишковъ, не говоря уже о смѣломъ реформаторствѣ въ области переводовъ изъ Байрона, гдѣ напримѣръ нимфа Эгерія выходитъ изъ подъ волшебнаго пера г. Минаева прелестнымъ уголкомъ земли и т. п. Согласитесь, что я долженъ былъ струхнуть не на шутку передъ такимъ «всемогущимъ» противникомъ. Я стоялъ съ письмомъ въ рукѣ и оглушенный испански-нижегородскимъ мотивомъ, ежеминутно ожидалъ появленія алгвазилей, которые должны арестовать меня. Но алгвазили не приходили, настроеніе мое проходило — а вмѣстѣ съ тѣмъ и глаза, которые такъ велики у страха, приглядѣлись къ безмолвнымъ и несмотря на то громозвучнымъ строкамъ, и вниманіе сосредоточилось преимущественно на тѣхъ фразахъ, которыя я могъ бы отнести къ себѣ лично, а не къ моему поступку: вѣдь все-таки интересно значь, какъ думаетъ именитая извѣстность о скрывающейся подъ ея постоянною подписью неизвѣстной безыменности. «Я не мало удивился, когда нечаянно думалъ» — о, какое уязвленіе! вы не читаете моихъ статей? даже не просматриваете? Впрочемъ, да падетъ сія стрѣла обратно на вашу голову — я не для васъ и нишу. Далѣе: нечаянно узналъ, что въ какой-то газетѣ «Нива» — еще стрѣла! примите же и ее обратно, г. Минаевъ: она язвитъ не «Ниву», а васъ какъ хроникера, которому не дѣлаетъ чести, что онъ не знаетъ журнала ежегодно втеченіи трехъ лѣтъ имѣвшаго и имѣющаго до десятка тысячь подписчиковъ. Но такъ какъ я не охотникъ оттачивать чужія стрѣлы, то не хотите ли полюбоваться образчикомъ моего оружія? Зачѣмъ это вы погрѣшили противъ истины, г. Минаевъ, принявъ такой тонъ, какъ будто не знаете «Ниву», которую сами же почтили эпиграммами, напечатанными въ послѣднемъ собраніи вашихъ сочиненій? или, вы можетъ быть пишете эпиграммы на то, о чемъ не имѣете никакого понятія? Ну, такъ выпутывайтесь изъ этой двойной сѣти какъ знаете; я надѣюсь, что вы по крайней мѣрѣ отдадите справедливость ея прозрачной тонинѣ, если не ловкости наметчика. Теперь будьте такъ добры, объясните намъ, что значитъ громкая фраза о литературной безыменности, скрывающейся подъ вашей постоянной подписью. Во первыхъ, вы не знаете, кто скрывается подъ псевдонимомъ l’homme qui rit въ журналѣ «Нива», какъ и я не зналъ, кто скрывался подъ таковымъ же въ журналѣ «Дѣло» до вашего обязательнаго саморазоблаченія — (о матадоры!); во вторыхъ, какимъ образомъ пріобрѣлъ бы я эту извѣстность, прикрываясь вашимъ псевдонимомъ? Вѣдь мои лавры приписывались бы вамъ, даже если это было въ самомъ дѣлѣ возможно; а вотъ этого-то именно я и не считаю возможнымъ по многимъ соображеніямъ.
Насколько псевдонимъ есть собственность (даже въ серіозныхъ статьяхъ), насколько извѣстное лицо фактически узакониваетъ свой псевдонимъ, подписывая его какъ свое имя — это вопросъ юридическій и я объ этомъ не говорю; я только говорю о нравственной сторонѣ этого вопроса. Кто болѣе или менѣе знакомъ съ положеніемъ нашей журналистики, тотъ, конечно, очень хорошо знаетъ, что у насъ каждая редакція къ сожалѣнію составляетъ особый замкнутый мірокъ — съ своими постоянными сотрудниками — и очень рѣдко случается, чтобы одинъ литераторъ сотрудничалъ въ двухъ изданіяхъ, даже журналахъ одного направленія и въ статьяхъ самаго невиннаго свойства, а тѣмъ болѣе въ журналахъ противоположныхъ направленій — и для того, чтобы предположить, что сотрудникъ «Дѣла» будетъ работать въ «Нивѣ», а сотрудникъ «Нивы» будетъ работать въ журналѣ «Дѣло», нужно быть совершенно незнакомымъ съ нравами нашей журналистики. Слѣдовательно, каждое изданіе уже санкціонируетъ своихъ сотрудниковъ. Кромѣ того, должно обладать достаточной долей тупоумія, чтобы не различить, что статьи подъ псевдонимомъ L’homme qui rit въ журналѣ «Нива» и статьи подъ тѣмъ же псевдонимомъ въ журналѣ «Дѣло», написаны не разными лицами. Наконецъ, сами вы, г. Минаевъ, принимая псевдонимъ «l’homme qui rit», точно ли были увѣрены, что не похищаете чужаго псевдонима — хоть бы изъ той-же Нивы или другихъ журналовъ, которыхъ вы дѣйствительно не читаете и не знаете? Посмотрите, какую массу. невыгодныхъ предположеній можетъ повести за собою отступленіе отъ истины — хотя бы въ такомъ дѣлѣ какъ читаніе или нечитаніе журнала въ которомъ я посильно участвую. Что же касается до меня, если я и заимствовалъ откуда нибудь мой псевдонимъ, то конечно изъ журналовъ pour rire, коли не у самого Гюго, который сколько мнѣ извѣстно не закрѣплялъ за вами, господинъ Минаевъ, права исключительной собственности на заглавіе всемірнаго достоянія — романа l’homme qui rit. Но такъ какъ я отнюдь не предвидѣлъ и вовсе не желаю, чтобы этотъ псевдонимъ подобно красному флагу матадора возбуждалъ ярость въ комъ бы то ни было, то подписываюсь отнынѣ и впредь