ИЗ ПРОТОКОЛА ЕВРАЗИЙСКОГО СОВЕЩАНИЯ
(Прага, июль 1934)
править
Н. Ф. Федоров: pro et contra: В 2 кн. Книга вторая
СПб.: РХГА, 2008.
К. А. Ч. — Этот вопрос я связываю с вопросом о федоровстве.
Как из подробностей одного астрологического мифа в первые времена христианства возникла легенда, что христиане поклоняются ослиной голове, так же возникла легенда о химическом воскрешении в Федоровском учении. Федоров говорил материалисту, чтоб он этим занялся1, с этого все и пошло.
Христианство — постижение непостижимого, истина постижима и непостижима. Истина христианства — соборная истина, всякое откровение содержит частицу истины, поскольку она не закреплена соборами. Этика Федорова — христианская этика: она не противоречит догме. Согласно учению Федорова, призвание человека — быть сотрудником Бога на земле. Человек — сын человеческий, он не равен Богу, он содеятель и соработник Бога. Это соответствует концепции Соловьева: человек высшее творение, так как ему дано понятие совершенства. Что должен делать человек? Он должен стремиться приблизиться к совершенству. В разработке идеократии тоже необходима проблема совершенной идеократии. Проблема совершенной идеократии является одной из основных концепций Федорова (намечена она и у митрополита Антония Храповицкого2). Его концепция общества — неразъединимое и неслиянное. Человек создан для вечной жизни. Отсюда идея воскрешения, овладение химией, техникой. Этот вопрос тесно связан и с концепцией Спекторского («Христианство и культура»): Христианство должно овладеть процессом техники3. Не отрицаю, что в учении Федорова есть и спорные элементы.
Я делаю следующий вывод: евразийцы сказали первое слово об идеократии, не зная Федорова, а Федоров разрабатывал эту проблему раньше. На этом основании я предлагаю совещанию установить, что по мере нашего развития мы встретились с Федоровым и он является как бы нашим сотрудником, как Данилевский, Хомяков и т. д.
Вопрос об отношении к Федоровству постановлено отложить до того заседания ЕА семинара, которое будет посвящено сборнику «Вселенское дело».
К. А. Ч. изложил свое понимание Федорова в особой записке, приложенной к этому протоколу. Она должна служить материалом для прений и на упомянутом собрании ЕА семинария. <…>
Всякий раз, когда среди современных христиан (даже искренних и «просвещенных») заходит речь о Федорове и его учении, эти христиане отмахиваются от того и другого, говоря: «Какой вздор — химическое воскрешение мертвых. О, чепуха» и т. д. Уже само по себе такое отношение к несомненно великому религиозному мыслителю (учителю В. С. Соловьева, сотруднику в духе Ф. М. Достоевского и необоримому противнику Л. Толстого, не говоря о десятках выдающихся последователей[1]) ставит под сомнение христианство таких христиан. Ведь именно фарисеи кричали: «Что доброго может быть из Назарета»4 — аргумент не веский и «слишком человеческий». Нежелание вникнуть в предмет обнаруживает косность и леность сознания — свойства, столь противоречащие призыву Спасителя: «бодрствуйте». Заочное осуждение Федорова и глумление над ним невольно напоминает невежественные слухи о ранних христианах, распространенные в языческом обществе. Известно, какую роковую роль в судьбе первоисповедников христианства сыграли «ослиная голова» и «кровь младенцев». Язычники уверяли, будто христиане поклонялись ослиной голове и пили кровь младенцев. Подобные воззрения могли возникнуть лишь у людей, «слышавших звон». Современная история объяснила, что именно побудило язычников повторять вздор об ослах и младенцах: изображением яслей и скота христиане символизировали Вифлеем; а слух о крови младенца — это карикатура на таинство" причащения кровью Пречистого Агнца. — Так и некоторые современники выдергивают из Федорова «химическое воскрешение» и весьма довольны собой, поглумившись над «такой глупостью»… Говорит ли Федоров где-либо о химическом воскрешении? Да, говорит. Но где, по какому поводу и к кому обращаясь? — Федоров, адресуясь к ограниченным материалистам, поворачивает против них их собственный тезис и понуждает их к расширению материалистических воззрений. «Если, — пишет Федоров, — если правда, что человек машина и больше ничего; и если правда, что вы, материалисты, ревнуете о благе человека, — то постарайтесь найти способы восстановить, собрать машину, когда она рассыпалась»5. В приведенных сейчас словах заключено самое сильное оружие против материализма, при этом — оружие, взятое из рук этого учения. В самом деле. Если материалисты серьезно говорят о своем стремлении к благу человека и человечества и если ясно, что высшее благо — жизнь (причем, как учит христианство, совершенная, т. е. бессмертная, вечная блаженная жизнь), то не логично ли предложить материалистам строить такую жизнь, хотя бы и исходя из воззрения, что человек — машина и больше ничего? «Идите в лабораторию (если вся истина в лаборатории) и ищите средств создания вечной блаженной жизни для всех и со всеми» — вот что говорит им Федоров. Согласимся, что здесь главное не «химия» как таковая, а устремленность самих «химиков». Молено ли возражать против внушения такой устремленности? Но, разумеется, сердцевина федоровского учения не в этом эпизоде с материалистами. Федоров (как это показано на многих тысячах страниц им лично и его последователями) не «химик», не «материалист», а «спиритуалист» и христианин. Центр его сочинений — учение о пресв. Троице. В русской религиозно-философской литературе мы знаем лишь двух авторов, посвятивших свои умозрения этому высокому Образу: митр. Антоний («Нравств<енная> идея [догмата] Пресв<ятой> Троицы») и Федоров. Федоров, действительно, делает переворот в понимании христианства и христианских догматов. Но переворот этот не в химии, а в учении проективизма. Он утверждает, что истинный смысл христианских догматов в том, что они — система заповедей, они призыв и указание путей реализации призыва. Он сближает и связывает небо и землю, Бога и человека и учит о Богочеловечестве в полном согласии с наиболее высокими традициями Православной мысли. Федоров категорически возражает против разделенности Бога и человека, вытекающей из раздельного понимания «божеского» и «человеческого». Ведь явлением Бога Сына, Его вочеловечением установлена неразрывная связь между Богом и людьми. Созданный (через боговдохновение) Образ пресв. Троицы — это не «абстрактное» представление, а величайший закон действия. Человечество должно усиливаться к тому, чтобы устроить (организовать) свою жизнь по образу и подобию пресв. Троицы. Для Федорова (как и для всех христиан) фраза о образе и подобии не пустая фраза, а наоборот — обязывающее откровение и неизбежная заповедь делания. По Федорову — пресв. Троица есть нераздельный и неслиянный союз совершенных Личностей. Этот божественный Союз раскрыт человечеству не на «поглядение», а на уподобление: сущность проективизма (в данном случае) состоит в утверждении, что человечество должно принять Образ пресв. Троицы за образец собственного своего устройства.
Не трудно видеть, что в этой федоровской концепции заключена основная идея Православия — идея соборности, где сняты противоречия между «всеми» и «одним», где дается проект сожития членов общества: семейного, народного и многонародного. Очень странно слышать возражения лиц, называющих себя христианами, против пункта о причастности человеческого божескому и обратно. Ведь в сопряжении Богочеловеческого — весь пафос нашей веры. И когда «христиане» в припадке льстивого самоунижения начинают обличать себя в немощах и грехах — им надо напомнить обещание Учителя: «Все сие сотворите, что Я сотворил, и больше сего будете творить»6. В этих обличениях себя есть маловерие, трусость и не-воля к совершенству. Но есть ли здесь христианство? — сомнительно. — С другой стороны, надо раз навсегда отвести упрек, направленный против Федорова, состоящий в указании на его титанизм. В «Пасхальных вопросах» Федоров с полной ясностью говорит о человеке как орудии божественного разума, который (через веру, любовь и творчество) становится разумом Вселенной (Ф. О. Д., т. I, стр. 399). Разумеется, Федоров говорит о всеобъемлющей любви: к мертвым, живым и будущим поколениям.
Все эти, т<ак> ск<азать>, теоретические рассуждения имеют прямое отношение к нашей современности. Наша современность построена таким образом, что человечеству приходится выбирать между дальнейшим развитием с Христом или без Христа. Ни от кого не скрыто, что техническое развитие человечества (благодаря ошибкам христианского вероучения) пошло по вне-христианскому пути. Уже давно сказана фраза, что «мы можем обойтись без гипотезы Бога». — Но вопрос: какого Бога? — Если под Богом понимать вне-мировую Силу или Существо, однажды сотворившую мир и оставившую его на прихоть стихий, то, разумеется, есть такой Бог или нет — довольно безразлично. Но если Бог «всяческая во всем», если Бог всюду и всегда, то как же с техникой? Федоров не отделяет технику от иных произведений человека, орудия Бога. Он учит, каким образом надо владеть техникой, в какую сторону направлять ее развитие… В свое время В. С. Соловьев признал, что человек есть действительный венец создания и другой, высшей формы создания не требуется, ибо ему (человеку) доступно прозрение совершенства и ему даны неограниченные средства к достижению совершенства («Смысл искусства»)7. В понимании искусства (синтез всевозможных умений человечества) как главного орудия усовершенствования жизни человечества и спасения и обожения его — сходятся все главные мыслители Православия. Заслуга Федорова в том, что он систематизировал эту мысль, сделал ее наглядной и, т<ак> ск<азать>, «современной». Известное положение христианства «Бог вочеловечился, чтобы мы обожи-лись» 8 Федоров наполнил действенным содержанием, присовокупив требование долга и совести. Вот почему мы с необходимостью должны признать за Федоровым, с одной стороны, качество учителя Православия (при этом наиболее близкого нам по духу и времени), и с другой — качество организатора нашего сознания, нашей действительности. Организация материи, организация духа, организация Космоса — это все идеи, волнующие самый воздух, которым мы дышим. Евразийство постоянно подчеркивает свою организационную роль, свое организационное призвание. Я не вижу причин отказываться от изучения такого великого нашего предшественника, каким является Федоров. — Наоборот, он и его ученики создали грандиозную систему, представляющую собою современное толкование христианства, такое толкование, которое способно затронуть и мистика, и материалиста, и ученого, и техника, т. е. каждую душу; недаром же говорится, что каждая душа — христианка.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается по: Евразийские тетради. № 4. Прага, 1934 (Приложение. С. 28-34).
7—10 июля 1934 г. в Праге состоялось совещание членов Президиума ЦК евразийской организации с членами Пражской евразийской группы. На совещании обсуждалось наличное состояние евразийской организации, отношение евразийцев к пореволюционным течениям эмиграции и идейно близким деятелям русского зарубежья, стратегия действий на будущее.
9 июля на очередном заседании совещания был поставлен вопрос об отношении к деятельности Н. В. Устрялова как бывшего идеолога сменовеховства и Н. А. Сетницкого как представителя федоровского движения. Говоря о своей переписке с Сетницким, К. А. Чхеидзе, в частности, сказал: «Н. А. С<етницк>ий текущей политикой не занимается, он строит конечный идеал, он популяризатор Федоровских идей. Я сам в свое время был против Федоровства, познакомившись с ним в трактовке П. П. Сувчинского, с которым Н. А. Сбыл в переписке. <…> Позднее я лично вступил в переписку с Н. А. С<етницк>им и продолжаю с ним сотрудничать; идейно он мне ближе Устрялова. Желательно было бы, чтобы совещание ответило на вопрос, считаем ли мы, что работа Фед-ровцев помогает восстановлению духовных связей с Россией и духовных тканей самой России. Желательно, чтобы совещание уполномочило меня заявить Н. А. С<етницко>му, что мы считаем его идеократом и одним из самых близких по духу людей». После краткого обсуждения вопроса об отношении евразийства к федоровству (специальное заседание по этому вопросу было решено провести отдельно), в котором прозвучали как положительные, так и отрицательные мнения, П. Н. Савицкий предложил следующую резолюцию, которая и была принята: «Предлагаю совещанию выразить глубокую признательность К. А. Ч.за создание отношений с группировками Н. В. У. и Н. А. С. Эти дальневосточные связи К. А. Ч.установил и поддерживал единолично. Предлагаю просить К. А. Ч. продолжать и интенсифицировать эти отношения, отнюдь, однако, не смешивая и не отождествляя ЕА с устряловством и Федоровством. ЕА должно быть от них независимым. Но надо разграничить наше отношение к устряловству, с одной стороны, и к Федоровству — с другой, т<ак> к<ак> устряловство противоречит практическому ЕА, в то время как Федоровство в этом смысле ЕА не противоречит. Принятие Федоровства — дело личного убеждения каждого евразийца, совершенно так же, как, напр<имер>, отношение к Достоевскому. Предлагаю просить К. А. Ч. поддержать и развить дружеско-информативные связи с федоровцами, но самому ЕА надлежит отграничиться от Федоровства, считая в то же время, что принятие Федоровства отдельными евразийцами не может рассматриваться как противоречие совокупности Е<вр>а<зийс>ких идей» (Протокол совещания наличных в Праге членов Президиума ЦК с представителями Пражской ЕА группы // Евразийские тетради. № 4. Прага, 1934. С. 9—11).
9 июля в рамках обсуждения вопроса «о дальнейшем развитии теории идеократии» Чхеидзе снова поставил вопрос о Федорове. Его выступление и приложенная к протоколу записка о философии Федорова печатаются в наст. изд.
1 См. ниже примеч. 5.
2 См. примеч. 30 к переписке Сетницкого с Бердяевым.
3 Чхеидзе ссылается на книгу философа, правоведа, теоретика культуры Евгения Васильевича Спекторского (1875—1951) «Христианство и культура» (Прага, 1925). Рассматривая культуру как проявление сверхприродной, религиозной сущности человека, как усилие «к творческому преодолению материи», внесению в нее духа и красоты, ее космизации, философ распространял дело культуры не только на художественную и социальную области жизни, но и на природу как «материальную среду для Царствия Божия». Культивация природы вытекает из христианского отношения к миру. «Христос не подчинялся пассивно природе и не проповедовал пассивного натурализма, а учил и действовал как власть имеющий, так что и ветер и море ему повиновались». Другое дело, что творчество материальное не может быть оторвано от возделывания духовного естества человека, и когда они идут параллельно, то приносят невиданные результаты. Чем больше у человека «духовной культуры, духовной силы, тем покорнее ему природа. Тогда не она ему повелевает, а он ей. Тогда возможна техника. Тогда возможно и чудо. Всякая культура сверхприродна. Если первые опыты преодоления природы дали доисторические каменные стрелы, топоры и черепки, то его венец это преображение и воскресение природы». Спекторский подчеркивал, что Новый завет не выступает против техники, что «техника и чудо» — «понятия, не исключающие друг друга и различающиеся скорее количественно, чем качественно. Многие завоевания современной техники, вероятно, показались бы во времена оно чудесами не меньшими, чем те, которые творились Спасителем и апостолами. И наоборот, иные чудеса того времени, не удивительны с точки зрения современной техники». (Указ. соч. С. 303—304).
4 Неточная цитата из Ин 1:46.
5 Пересказ фрагмента I части «Вопроса о братстве» (Философия общего дела. I, 288; Федоров. I, 258).
6 Неточная цитата из Ин 14:12.
7 Мысль о человеке как возникшей в результате восходящего движения эволюции совершенной форме, «которая вместе с наибольшею телесною красотою представляет и высшее внутреннее потенцирование света и жизни, называемое самосознанием», Соловьев выражает в работе «Красота в природе» (1889). В продолжающей ее работе «Общий смысл искусства» (1890) он говорит о назначении человека, призванного одухотворить и преобразить бытие на началах красоты и гармонии.
8 Слова свт. Василия Великого.
- ↑ В. А. Кожевников, Н. П. Петерсон, Н. А. Сетницкий, Вал. Муравьев.