Из принципа (Тренёв)

Из принципа
автор Константин Андреевич Тренёв
Опубл.: 1902. Источник: az.lib.ru

Константин Андреевич Тренев.
Из принципа

править

На входной двери в парикмахерской Дыркина изображен процесс стрижки: парикмахер тащит клиента за волосы прочь со стула и замахнулся на него ножницами. Синее лицо клиента с красными пятнами на щеках, с лезущими на лоб глазами, искаженное выражением адских мук, производит потрясающее впечатление. Вся группа сильно напоминает сцену из практики святой инквизиции.

Но внизу под сценой успокаивающая надпись: «стрижка и бритье».

В окне цирюльни выставлено двое часов: одни идут и показывают иногда 6, а иногда 7 часов. Другие без внутренностей и из года в год показывают четверть одиннадцатого. Сверху над часами написано: «часовой мастер», а внизу: «пьявки».

Был канун пасхи, и Дыркин, единственный парикмахер в городе, без отдыха стриг и брил с утра до поздней ночи.

Правда, против его мастерской помещалась еще одна парикмахерская, но так как мастер ее накануне больших праздников бывал всегда пьян, то фактически на весь город оставался опять-таки один парикмахер.

Было уже около 11 часов ночи, через час должны были ударить к заутрене, а небритых и нестриженых посетителей было столько, что мастерская Дыркина оказывалась положительно тесной.

Старик Дыркин сосредоточенно переходил от ножниц к мылу, от мыла к бритве, сдергивал с «оконченного» посетителя покрывало и, таинственно произнеся следующему: «пожалуйте», принимался за то же самое.

Пот ручьями струился по глубоким морщинам его маленького, похожего на сжатый кулак лба и крупными каплями повисал на седой щетине подбородка. Но Дыркин не обращал на это внимания и священнодействовал.

Дверь с привешенным к ней через блок полупудовым камнем запела в четыре голоса и впустила нового посетителя, на коротеньких ножках, с черепаховым пенсне на пуговицеобразном носу.

— Постричься и побриться, — произнес он, поправляя белый галстучек.

Дыркин, не поднимая головы, промычал:

— Пожалуйте-с.

Новый посетитель уселся на стул и, постукивая палочкой, произнес:

— Газет не имеется почитать?

— Нет, не имеется, — произнес Дыркин, — крестный календарь Гатцука, может, пожелаете?

Молодой человек с презрением отвернулся и стал ждать очереди.

Его очередь наступила, когда ударили к заутрене и в парикмахерской нестриженых и небритых уже не было.

Дыркин благочестиво вздохнул, поправил лампадку, и стал брить молодого человека.

Он сбрил пух с румяных щек посетителя и взялся было за ножницы, чтобы приступить к стрижке.

— И усы тоже, — произнес посетитель.

— Сбрить? — удивленно переспросил Дыркин.

— Сбрить.

Дыркин покрыл мылом чуть сереющую верхнюю губу и, взявши молодого человека двумя пальцами за кончик носа, стал действовать бритвой.

— Зачем это вы, извиняйте за беспокойство, усы сбриваете? — спросил он, когда бритье было окончено и окутанный белой простыней молодой человек стал похож на вылупливающегося из яйца цыпленка.

— Действительно что, — продолжал Дыркин, принимаясь за стрижку, — в относительности касательно деликатности, оно требуется, ну, а только со стороны…

— А что же со стороны?

— А, извиняйте, сходство неприличное выходит.

— Какое сходство?

— Ну, вроде как бы, извиняйте, с обезьяной. То есть это я не с умыслом каким говорю, а так вообще, не желая обидеть.

— Я нисколько не обижаюсь, — произнес молодой человек, — потому что каждый человек натурально имеет сходство с обезьяной.

— Именно что! Уж и морды попадаются…

— Потому человек похож на обезьяну, что сам он от обезьяны произошел. Ты знаешь? Ведь все люди от обезьяны произошли.

— Потеха! — усмехнулся Дыркин.

— Нет, я не шучу. Я совершенно серьезно: и ты и я — все от обезьяны.

— То есть как же это?

— Очень просто. Наука признает, что была сначала клеточка, а из клеточки маленькие животные, а из маленьких животных обезьяна, а из обезьяны человек.

— Нет, это вы шутейно или всурьез?

— Конечно, серьезно. И ты и я — все от обезьяны.

— Н-ну, не знаю! Может, вы и от обезьяны, а только у меня, слава тебе господи, родители были.

— Так и родители ж от обезьяны.

Дыркин перестал стричь и посмотрел на голову собеседника. Бока ее уже были выстрижены. На макушке же оставался невыстриженный клок бурых волос, производящий впечатление распластавшейся на голове дохлой крысы.

— Нет, вы, господин, покорно прошу, родителей моих не касайтесь, — проговорил Дыркин, снова принимаясь за ножницы, — потому — я за упоминание родителей моих могу…

— Ты как же можешь против науки идти, ежели Дарвин доказал?

— Ну хорошо. Вот вы носитесь с обезьяной. А как же вы, например, в рассуждении Адама и Евы?

— Никакого Адама и Евы не было.

— Не было?

— Не было.

— Значит, весь народ через обезьяну?

— Через обезьяну.

— И православные?

— И православные.

— То есть ежели бы завтра не такой день, я бы тебе, жулику, показал обезьяну!

— Что ж ты, невежа, ругаешься! С тобой образованный человек говорит, а ты споришь. Как ты смеешь!

Дыркин положил ножницы на стол. У крысы на голове молодого человека он успел обрезать только одну сторону.

— Уходи прочь! — произнес он, трясясь всем телом.

— Как это?!

— Уходи, говорят тебе, пока цел!

— Послушай, как же так это? Ты же не достриг меня!

— Не стану я поганить ножницы об такую голову! Уходи!

Молодой человек побагровел, крыса на его макушке ощетинилась.

— Ты должен меня достричь! — завизжал он, ерзая на стуле.

— Я, брат, знаю, что я должен с этакими махометами делать, которые обезьяну да разную там математику проповедуют! Денег я с тебя уж не возьму, — продолжал он, укладывая свои инструменты, — пущай мой труд пропадет.

Молодой человек вскочил на ноги.

— Я полицию позову! — закричал он, хватаясь за шляпу.

— Позови, позови! — ворчал Дыркин. — Я, брат, знаю, что полиция с такими мазуриками делает!

— То есть ты это все за то, что человек от обезьяны?

— А ты поговори у меня про обезьяну, поговори!

— И буду говорить, потому что наука доказывает, что человек от обезьяны, а ты, невежа, не поним…

Дыркин схватил его за шиворот, сделал движение коленкой, и не успел посетитель вскрикнуть, как дверь парикмахерской захлопнулась за ним.

— Чертов обезьянщик, прости господи! — проворчал Дыркин, запирая дверь изнутри на крючок.

Молодой человек поднялся на ноги, пощупал невыстриженное место на голове и стал стучаться в дверь.

— Можешь, — отвечал Дыркин, подметая комнату.

— Эй, послушай, — кричал молодой человек, — ведь это же черт знает что! Как же я теперь на праздниках буду?

— Для обезьянщиков светлого праздника не полагается, — отвечал Дыркин.

— Но ведь у меня визиты, неловко…

— Ловок будешь.

— Нет, ты скажи, ты серьезно не намерен достричь?.. Серьезно, да? Но, голубчик, я ведь пошутил, — взмолился он наконец, — человек из земли сотворен.

— Знаем мы вас, — отвечал ему Дыркин.

— Ну, ей-богу, — из земли!.. Я пошутил.

— Врешь, врешь…

— Да верно же, голубчик, достриги.

— А перекрестись, когда не врешь, — произнес Дыркин, подходя к двери.

Молодой человек принялся креститься.

— Нет, ты с поклонами, до земли и чтобы на церковь.

Молодой человек быстро осмотрелся по сторонам и начал бить поклоны.

Дыркин молча впустил его и молча достриг. Злополучный дарвинист расплатился и направился к выходу.

— Так знай же, — закричал он, останавливаясь на пороге, — знай, подлец, что человек от обезьяны произошел!

Дыркин побледнел и бросился за ним, но дарвинист был уже далеко. В темноте слышно было только частое шлепанье ног убегающего.

<1902>


Источник текста: Повести и рассказы / К. Тренев; Сост. и предисл. М. О. Чудаковой. — Москва: Сов. Россия, 1977. — 350 с.; 20 см.