Из портфеля чиновника (Стороженко)/ДО

Из портфеля чиновника : Гуслица
авторъ Алексей Петрович Стороженко

Опубл.: 1863. Источникъ: «Отечественныя Записки», № 1, 1863.; az.lib.ru

ИЗЪ ПОРТФЕЛЯ ЧИНОВНИКА.

ГУСЛИЦА.

I.

Между Владимірскимъ и рязанскимъ шоссе, въ тридцати верстахъ отъ Москвы, начинается Гуслица и простирается до границы Рязанской Губерніи. Урочище это замѣчательно самою бѣдною природою, какую только можно встрѣтить въ предѣлахъ обширной Россіи. Вообще низменная мѣстность покрыта тонкими болотами и густою зарослью коряваго лѣса, мало годнаго для построекъ; а песчаная почва, вовсе неудобная къ хлѣбопашеству, произращаетъ только хорошій голландскій хмѣль. Все пространство Гуслицы, съ прилегающими къ ней Бронницкимъ и Егорьевскимъ уѣздами, при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ не имѣло другаго населенія, кромѣ нѣсколькихъ постоялыхъ дворовъ по касимовскому тракту и кое-гдѣ небольшихъ посёлковъ, заведенныхъ плантаторами хмѣля. Послѣ втораго стрѣлецкаго бунта, Петръ-Великій переселилъ на эти пустоши часть стрѣльцовъ, и съ-тѣхъ-поръ народонаселеніе значительно увеличилось, такъ что въ настоящее вреіи насчитывается въ нихъ однихъ раскольниковъ (поповцевъ) до тридцати-пяти тысячъ.

Глядя на неблагодарную почву Гуслицы и многолюдное населеніе, болѣе всего изумляешься богатству жителей. Всѣ деревни и села обстроены прекрасно; много даже каменныхъ двухъэтажныхъ домовъ, крытыхъ желѣзомъ. Поселяне щеголяютъ въ армякахъ тонкаго сукна, въ юфтовыхъ сапогахъ; а женскіе наряды доходятъ до роскоши. Откуда, подумаешь, все это берется?… Невольно приходишь въ такое же недоумѣніе, когда случается увидѣть житье-бытье какого-нибудь небогатаго чиновника, съ ограниченнымъ жалованьемъ, но большимъ семействомъ, который живетъ на барскую ногу, такъ что и богача за поясъ заткнетъ. Задача, однакожь, разрѣшается легко. Дикая мѣстность, съ непроѣздными дорогами, населенная преимущественно раскольниками, привлекаетъ множество бродягъ и дезертировъ. Природа такъ искусно устроила тамъ вертепы и захолустья для мошенниковъ, что, несмотря на самыя строгія мѣры, разбои не прекращаются, безпрестанно открываются дѣлатели фальшивыхъ ассигнацій и притоны воровъ, что, впрочемъ, положительно Доказываетъ исправность земской полиціи. Даже гуслицкій становой… страшно выговорить! чувствую, что это несовременно… зною, что за это можетъ достаться…

Нельзя не согласиться, что въ наше время становой, добросовѣстно исполняющій свою обязанность, есть явленіе противоестественное, небывалое. Становой получаетъ самое ничтожное жалованье, котораго недостаетъ ему на одни канцелярскіе расходы; онъ такъ заваленъ дѣлами, что еслибъ у него было семь пядей во лбу, то и тогда онъ né могъ бы не только отдѣлаться, но и отписаться. Кто жь эти становые, на которыхъ взваливаютъ такія громадныя обязанности? Люди мало способные, безграмотные и безъ всякихъ средствъ къ существованію (человѣкъ способный найдётъ себѣ лучшее мѣсто). Но, съ другой стороны, нельзя не удивляться, что тамъ, гдѣ появится добросовѣстный становой, подобный гуслицкому, неминуемо возникаетъ ропотѣ и жалобы. Причина — очевидная: мужики Никогда не жалуются на несправедливости — имъ уже не привыкать къ нимъ. Но не дозвольте сильнымъ угнетать слабыхъ — такъ ужь тутъ загорланятъ! Разъѣзжая по захолустьямъ Гуслицы, вездѣ я слышалъ жалобы на становаго: бурмистры и управляющіе помѣщичьими имѣніями, и купчики арендныхъ статей — всѣ въ одинъ голосъ вопіютъ, что «съ теперешнимъ становымъ каши не сваришь, а если и сварилъ — не расхлебаешь; что нѣтъ въ немъ никакой диликатности: управляющій, напримѣръ, пришлетъ наказать крестьянина, съ письмомъ, какъ слѣдуетъ… такъ — нѣтъ, не вѣритъ благородному человѣку — дѣлаетъ розыскъ. Просто — бунтовщикъ. Купца мѣняетъ на мужика, пользы своей не понимаетъ, какъ-будто мужикъ больше отблагодаритъ его, чѣмъ купецъ», и тому подобное.

Болѣе прочихъ жаловались на него бурмистры; какъ-то особенно онъ на нихъ налегалъ. Разъ заночевалъ я въ имѣніи Н**, недалеко отъ ильинскаго погоста, резиденціи становаго, и цѣлый вечеръ пробалагурилъ съ бурмистромъ, мужичкомъ себѣ на умѣ.

— Эхъ, плохи таперичка стали наши дѣлишки, говорилъ онъ, свѣсивъ голову и почесывая за ухомъ: — хоть плюнь да свисни! въ конецъ разорилъ, поѣдомъ тебя ѣстъ, съ свѣта гонитъ… Не повѣрите, ваше высокородіе, какія притѣсненія дѣлаетъ. Такъ ли прежде живали бурмистры?… а таперичка чашки чаю не выпьешь съ французской; нечѣмъ даже прилично принять и угостить значительную особу, какъ примѣромъ — ваша милость…

— Что же онъ дѣлаетъ, въ чемъ притѣсняетъ? спросилъ я.

— Да во всемъ-съ: требуетъ, чтобы соблюдали рекрутскія очереди; не моги безъ него никакого сдѣлать налога на крестьянъ; въ коммерцію вмѣшивается… Прежніе порядки у насъ такіе были-съ: я-съ внесу, дескать, подати своими деньгами, а съ крестьянъ опосля-съ отбираю хмѣлемъ; ну, вѣстимо, и заработаемъ; а таперича — не смѣй и подумать; пускай, дескать, сами мужички продаютъ — и купцовъ подсылаетъ. Посмотрите-ка, ваше высокородіе, какъ крестьянъ-то избаловалъ; никакъ то-есть съ ними не сообразишь, ума не приложишь. А за пристанодержательство какія отъ него обиды терпишь, такъ упаси царица небесная!… Ужь мы, признаться, хотѣли-было его сковырнуть и складчину сдѣлали — такъ нельзя: изволите видѣть-съ, гуслицкій станъ — мѣсто бойкое, нёкѣмъ замѣнить; вотъ его и поддерживаетъ высшее начальство, и министеръ недавно прислалъ ему Станислава, что ли, на шею; шутка ли — на шею! Эфто хочь бы и предводителю.

— А прежній становой хорошъ былъ?

— Отецъ родной, ваше высокоблагородіе, истинно христіанская душа!

— За что жь его смѣнили?

— Ужь больно стали шалить^[1], и прочіе всякіе безпорядки завелись; вѣдь наша-то Гуслица — доложу милости вашей — дюже бойкое мѣсто, а онъ-то былъ добрѣйшій-предобрѣйшій, на рѣдкость, поискать такого человѣка. Какое бы то-есть ни было дѣльцо — все уладитъ, все у него шито-крыто, и грѣшно сказать, чтобы шибко притѣснялъ нашего брата. Бывало, прійдешь къ нему, а онъ, голубчикъ, сейчасъ и повернется къ тебѣ спиною, да и затянетъ: тайно, тайно образующе, а ты ему сунешь въ бумаги трисвятую, и пойдешь себѣ припѣвающе. Навѣрное знаешь, что дѣло въ шапкѣ.

Много кое-чего разсказалъ мнѣ бурмистръ о добродѣтельныхъ становыхъ, но считаю лишнимъ передавать эти разсказы. Объ нихъ довольно уже было писано со времени появленія обличительной литературы, доставившей такъ много удовольствія читающей публикѣ и принесшей незабвенныя услуги человѣчеству истребленіемъ взяточничества и казнокрадства. Да и рѣчь о становыхъ я завелъ не для поученія, а такъ себѣ… нельзя же, повѣствуя о Гуслицѣ, пройти молчаніемъ о такомъ чудѣ, какъ честный становой. Итакъ будемъ продолжать.

II.

Дороги въ Гуслицѣ невыносимо дурны. Нескончаемыя, извилистыя гати черезъ болотистые заливы рѣки Гуслицы вымощены бревнами-кругляками, которыя въ иныхъ мѣстахъ сгнили, вытоптались, а въ иныхъ, сбившись въ кучу, лежатъ на дорогѣ, какъ завалина. Экипажъ то вязнетъ въ тонкихъ выбоинахъ, то, прыгая черезъ баррикады, трещитъ и стонетъ. За гатью идетъ лѣсъ, но и тутъ не легче: колеса по ступицу грузнутъ въ сыпучемъ песку, а когда тарантасъ переваливается черезъ обнаженные корни деревъ, то варварски встряхиваетъ. Проѣхавши по такой дорогѣ верстъ тридцать, приходить въ отчаяніе; такая овладѣваетъ тоска, что желалъ бы… вы подумаете, окончить путешествіе?… нѣтъ, желалъ бы сквозь землю провалиться!

Черезъ Гуслицу пролегаютъ двѣ дороги: одна — изъ Богородицка въ Бронницу, а другая — и въ Москвы въ Касимовъ. Послѣдняя немного сноснѣе первой: мостики понадежнѣе, дорога пошире, и въ пескѣ не столько корчагъ; но за то необыкновенно уныла и наводитъ на странствующаго невыразимую тоску. Мнѣ по этому тракту никогда не случалось встрѣчать порядочные экипажи; обыкновенно бичуются обозы съ хмѣлемъ, татарскія гарбы, изрѣдка попадаются и троечныя кибитки, биткомъ набитыя купцами, дремлющими на ситцевыхъ подушкахъ. По краямъ дороги, у опушки лѣса, плетутся съ дубинками оборванные мужички-бродяги и странники въ черныхъ подрясникахъ, перекинувъ черезъ плечо кошели, изъ которыхъ выглядываютъ церковныя книги. Это — старообрядческіе толковники, которые, расхаживая по Гуслицѣ, проясняютъ темну воду во облацѣхъ воздушныхъ. Касимовскій трактъ изобилуетъ постоялыми дворами, которые устроены на одинъ ладъ, какъ и вездѣ по проселочнымъ дорогамъ въ великорусскихъ губерніяхъ. На вывѣскахъ обыкновенно красуется, подбоченясь, самоваръ, гордо поглядывая, съ высоты своего величія, на окружающія его чашки, а вверху тянется надпись: Листа рація. У крылечка — толпа мальчишекъ, которые хватаютъ проѣзжихъ за полы, съ крикомъ: «дай, баринъ, копеечку!» Кругомъ — соръ и постоянная, грязь, потому-что помои иначе не выливаются, какъ возлѣ подъѣзда. Въ самомъ трактирѣ — поражающая вонь, нечистота, тараканы, мокрицы и всѣ породы кровопьющихъ насѣкомыхъ.

Разъ, въ одномъ изъ такихъ трактировъ мнѣ пришлось переночевать. Еще солнце не сѣло, а народу на ночлегъ собралось уже довольно. До слѣдующаго трактира было около десяти верстъ, и никто не рискнулъ продолжать путь, чтобы не попасть въ руки разбойниковъ, или, сбившись съ дороги, не увязнуть на всю ночь въ болотѣ. При входѣ въ большую избу, столько сбилось около дверей народа, что я съ трудомъ могъ пробраться; всѣ углы были уже заняты проѣзжими. За столомъ, подъ образами, сидѣлъ старикъ съ окладистой бородой, въ черномъ армякѣ, на манеръ подрясника, оградивъ себя отъ окружавшихъ его татаръ съ одной стороны чемоданомъ, а съ другой — кипой церковныхъ книгъ. Поодаль отъ той группы, два странника старообрядца вынимали изъ кошелей деревянныя чашки и ложки, которыя они всегда съ собою носятъ, чтобы не опоганить души посудиной еретиковъ. Въ другомъ углу размѣщалась артель купцовъ и распивала чай. Подлѣ печи сидѣли, на лавкахъ и на полу, оборванные мужики, между которыми были и остриженные подъ гребенку — вѣроятно, бѣглые солдаты.

Всѣ суетились, разговаривали; только старикъ сидѣлъ задумавшись; доброе и умное его лицо, съ перваго взгляда внушало-къ нему довѣріе. Повременамъ неподвижный его взоръ оживлялся, онъ поднималъ голову кверху, какъ-бы усиливаясь что-то вспомнить; потомъ поспѣшно бралъ книгу и, прочитавъ, что было нужно, снова погружался въ думу. По всему видно было, что онъ — старообрядецъ, и не простой, а толковникъ, богословъ. Мнѣ захотѣлось съ нимъ познакомиться, чтобы запастись на вечеръ собесѣдникомъ, и я попросилъ татарина, сидѣвшаго возлѣ старика, уступать мнѣ мѣсто.

— Я отдамъ тебѣ мѣста, отвѣчалъ татаринъ: — а самъ сиди безъ мѣста? Припасай самъ себѣ мѣста.

Противъ такой логики нечего было и возражать, и я хотѣлъ уже отойти, какъ старикъ переложилъ книги на чемоданъ и предложилъ мнѣ мѣсто возлѣ себя. Я съ благодарностью принялъ его предложеніе и, размѣнявшись съ нимъ нѣсколькими вопросами, узналъ, что его зовутъ Алексѣемъ Абрамовымъ, что онъ безпоповщинской секты и изъ Егорьева Рязанской Губерніи, держитъ путь дорогу въ бѣлокаменную.

Пока мы разговаривали, привалило еще народу на ночлегъ; въ избу вошелъ колоссальнаго роста странникъ, рыжій какъ тирольская корова, звѣрскаго вида и немного навеселѣ. Онъ поздоровался съ странниками, вѣроятно его товарищами, и, шушукаясь съ ними, искоса поглядывалъ на Алексѣя Абрамова. Садясь на скамью, онъ уронилъ свою шапку, которая съ такимъ стукомъ грохнулась на полъ, что легко было догадаться, что она желѣзная.

Когда стемнѣло, въ избу опрометью вбѣжала хозяйка, дебелая женщина лѣтъ тридцати, довольно красивая, но съ чрезвычайно непріятнымъ выраженіемъ въ лицѣ: ея зеленоватые кошачьи глаза глядѣли нагло, изступленно.

— Ребята, закричала она рѣзкимъ голосомъ: — становой ѣдетъ! право слово — становой!

Надобно было видѣть, какое магическое дѣйствіе произвело это извѣстіе. Толпа благимъ матомъ кинулась удирать куда попало; другъ друга толкали, давили, пробиваясь къ дверямъ; многіе прыгали въ окна, и не болѣе какъ въ двѣ минуты изба опустѣла. Остались только мы съ татарами, купцы и два мужика возлѣ печи.

— Плевелы отдѣлились отъ пшеницы, замѣтилъ Алексѣй Абрамовъ: — и козлища отъ овецъ! И святоши половцы тягу дали; а этотъ верзила рыжій, замѣтили? въ окно выскочилъ. Лжеучители, кровожадные волки въ одеждѣ пастырей! прибавилъ онъ съ желчью.

Я очень обрадовался извѣстію о пріѣздѣ становаго, потомучто самъ къ нему ѣхалъ но очень важному дѣлу, и эта встрѣча избавляла меня отъ переѣзда двадцати-пяти верстъ варварской дороги; но между тѣмъ прошло минутъ десять, а становой не входилъ.

— Гдѣ же становой? спросилъ я у хозяйки.

— Нѣтути-съ, отвѣчала она, громко захохотавъ: — я нарочито сказала, что ѣдетъ, чтобы разогнать эфту сволочь. Не ровенъ часъ: инда случается, какъ наберется эфтихъ дьяволовъ, прости Господи, да стакнутся, такъ и оберутъ проѣзжихъ!… Слава царицѣ небесной, что таперича хоша становаго побаиваются, а прежняго, въ усъ не дули. Бывало, хоша и наѣдетъ, сейчасъ и тащитъ изъ кармана кружку: «положьте, говоритъ, ребята, на храмъ божій» — тѣ и отплачиваются; а у таперешняго, шалишь — только взглянулъ на кого, сейчасъ и видитъ, что за птица — тутъ же и скрутитъ; ѣздитъ, небойсь, не съ кружками, а съ казаками!

— Да-съ, замѣтилъ Алексѣй Абрамовъ: — теперешній становой — гроза на всю Гуслицу, и поповщина его трепещетъ.

— Что же, допекаетъ ихъ? спросилъ я.

— Не то, чтобы допекалъ: у нихъ повыше защита есть, а ничего съ нихъ не беретъ; вотъ они и въ сумленій, и опасуются.

— А ты почему знаешь, беретъ становой или нѣтъ?

— Какъ намъ, батюшка, не знать, отвѣчалъ Алексѣй Абрамовъ, лукаво ухмыляясь: — вѣдь съ кого же и взять, какъ не съ нашего брата?

Спровадивши бродягъ, хозяйка подошла ко мнѣ и шопотомъ сказала, что у нея на чердакѣ есть чистенькая свѣтелка, и что если я намѣренъ занять ее, то чтобы впередъ заплатилъ трехрублевый (75 коп. сер.).

— Такіе ужь, батюшка, у насъ порядки, добавила она, не стѣсняясь: — мошенники очинно обижаютъ: напьютъ, наѣдятъ и разбредутся; ищи послѣ вѣтра въ полѣ.

III.

Свѣтелка оказалась дѣйствительно опрятная, заново отстроенная, съ двумя кроватями, которыя отдѣлялись столомъ, стоявшимъ возлѣ небольшаго окна во дворъ. Я поквитался съ Алексѣемъ Абрамовымъ, предложивъ ему одну изъ кроватей, и мы расположились съ такимъ комфортомъ, какого никакъ не ожидали по касимовскому тракту. Алексѣй Абрамовъ небрежно швырнулъ подъ кровать чемоданчикъ, а съ и я пачкой книгъ долго носился, пока не пріискалъ для нихъ мѣста на кровати.

— Что это за книжицы? спросилъ я.

— Священныя, отвѣчалъ Алексѣй Абрамовъ.

— Зачѣмъ же возишь съ собой такой архивъ?

— Нужны были; изволите видѣть-съ: поповщина все пристаетъ къ намъ съ своими вновь вылѣпленными австрійскими попами, и хотятъ насъ увѣрить, что благодать, взятая отъ лѣтъ патріарха Никона на небо, вспять къ намъ низошла. Такъ вотъ я былъ на спорахъ и доказалъ имъ, какъ въ ротъ положилъ, что они дичь порютъ, и на все представилъ доказательства.

— Что жь они устыдились, прозрѣли?

— Какое прозрѣли! Что ни толкуй, какъ ни доказывай, хоть колъ на головѣ теши — ничего съ ними не сдѣлаешь, словно плетью по водѣ, горохомъ объ стѣну!… Упрется на своемъ, да какъ норовистая лошадь — ни съ мѣста. Страшное невѣжество и запустѣніе! никакого, то есть, просвѣщенія между ними нѣтъ. Вотъ, примѣрно сказать, у насъ, у безпоповцовъ: маломаль скнесть состояньице, такъ онъ и старается дать какое-нибудь образованіе своимъ дѣтямъ, посылаетъ ихъ учиться въ уѣздное, въ гимназію; а у нихъ, у поповщины — мильйонеры; а кто, выдумаете, учитъ ихъ дѣтей?… Читалки^[2] богомерзкія!… Такъ что вы съ нимъ сдѣлаете, чѣмъ урезоните?

— Въ чемъ же дѣло?

— Въ томъ, отвѣчалъ усъ жаромъ Алексѣй Абрамовъ: — что поповцы укоряютъ насъ въ безпоповщинѣ, а у самихъ-то попы — курамъ на смѣхъ, австрійскіе обливанцы — вотъ что!… И прежніе у нихъ не больно пригожи были, но все же не австрійская сволочь.

— Откуда же они прежнихъ добывали?

— Церковныхъ^[3] сманивали; за нихъ, изволите видѣть-съ, и начальство не очень-то стояло; ненуженъ, дескать, тотъ пастырь, который свою паству покидаетъ.

— Какъ же ихъ сманивали? Вѣдь нелегко склонить священника къ отступничеству?

— Эхъ, батюшки, не смогутъ склонить резонами, такъ штуку подведутъ. У ноповцовъ такіе есть ходаки, вотъ хоть, примѣромъ сказать, Андрей Марковъ Пуговкинъ: ему какъ плюнуть, сманить попа! Намѣтятъ какого ни есть бѣднаго попишку, одержимаго человѣческими слабостями, такого, знаете, что у своего начальства на дурномъ счету; вотъ и станутъ за нимъ ухаживать; скажутся купцами или гуртовщиками, залучатъ его къ себѣ и уподчуютъ до положенія ризъ — все, знаете, французскими винами, ямайскимъ ромомъ. Опамятуется, сердечный, ужъ верстъ за сто; еще зальютъ, да какъ оттарабанятъ верстъ за триста, въ свой скитъ — вотъ тутъ ужь и поведутъ дѣло на чистоту. «Останься, говорятъ, у насъ, батька, мы тебя міромъ помажемъ; будешь нашимъ попомъ.» Разумѣется, при этомъ сулятъ ему золотыя горы, а попъ не соглашается, и руками и ногами отъ нихъ. Если резонами не подѣйствуютъ, вотъ они ему и пригрозятъ, а до чего придется — и въ преисподню засадятъ. Видитъ попъ, некуда податься, вернуться — стыдно и прихожанъ, страшно и начальства; огуряется, огуряется (противится), горемычный, да и крикнетъ съ отчаянія: «мажьте, разбойники, людоѣды!» Ну, скажите на милость, будетъ ли при такомъ священствѣ дѣйствовать благодать духа святаго?… Не лучше, ли. оставаться въ безпоповщинѣ, чѣмъ съ такими богомерзкими пастырями?

— Что это за австрійское священство? Откуда оно взялось?

— Извольте видѣть-съ: прежде начальство, какъ ужь я вамъ докладывалъ, не очень-то стояло за церковныхъ поповъ, которыхъ, бывало, сманивали, а теперь воспретили. Вотъ поповцамъ-то и круто пришлось; что дѣлать? а врагъ рода человѣческаго вѣдь не дремлетъ — и подскажи: провѣдали рогожцы^[4], что въ Цареградѣ есть митрополитъ Амвросій, удаленный отъ своего престола за разныя беззаконія, Вотъ они хотя знали объ этомъ достовѣрно, и кромѣ того, что въ грекахъ крещеніе не погружательное, а еретичное, то-есть, обливательное, но все-таки послали въ Цареградъ своихъ клевретовъ и пригласили его въ свой пpитонъ, въ Бѣлую Криницу, что въ австрійскихъ предѣлахъ^[5], да и провозгласили на соборѣ разстригу, обливанца, табачника митрополитомъ, а онъ имъ и настригъ епископовъ, архимандритовъ и поповъ!

— Много теперь у поповцевъ священинковъ? спросилъ я.

— Счету нѣтъ, отвѣчалъ гнѣвно Алексѣй Абрамовъ: — видимо-невидимо! въ одной Гуслицѣ — мало, если скажу человѣкъ пятьдесятъ, а въ Москвѣ и по всей Россіи — считай вдесятеро… да куда! больше… И высшаго священства также довольно наплодили: окромя Кирилла посвятили еще двухъ епископовъ, Софронія и Антонія.

— Гдѣ же теперь епископы эти обрѣтаются?

— Софронія смѣнили за шуры-муры, отвѣчалъ Алексѣй Абрамовъ, засмѣявшись: — а Антоній теперь здѣсь гдѣ-то прячется. Онъ у поповцевъ, покамѣстъ, въ большой чести и титулуется архіепископомъ Владимірскимъ и всея Россіи.

— Ого! Вотъ какъ!

— Да, знай нашихъ! Нечего сказать, мужикъ-то онъ, сметливый — славно, ихъ морочитъ! Памятенъ онъ и намъ безпоповцамъ.

— Такъ ты прежде зналъ его?

— Какъ же, батюшка, пріятели были; вѣдь онъ изъ нашихъ, Преображенскихъ, такой же безпоповецъ былъ, какъ и я, а теперь послушайте, что проповѣдуетъ; ужь какой я съ нимъ споръ выдержалъ!…

— Пожалуйста, разскажи, какъ это случилось?

— Извольте; встрѣча была прекуроьёзная.

IV.

Хозяйка принесла самоваръ и чашки, я принялся разливать чай, а Алексѣй Абрамовъ такъ началъ свое повѣствованіе:

"Стали носиться слухи, нетолько между рогожцами, но я у насъ, на Преображенскомъ, что будто-бы пріѣхалъ въ Москву архіепископъ Антоній, который святостью своею, ни въ чемъ не уступаетъ прежнимъ святителямъ и, кромѣ того, очень свѣдущъ въ книжномъ писаніи. Нѣкоторые, даже старики изъ поповцевъ начали раздабарывать: «Сподоби-де Богъ намъ нынѣ узрѣть втораго Златоуста, святителя Антонія!» а епископство., говорили, будто получилъ онъ отъ греческаго митрополита. Признаться, сначала я не довѣрялъ этимъ слухамъ, но потомъ, когда молва стала болѣе и болѣе распространяться, захотѣлось и мнѣ повидать Антонія и потолковать съ нимъ насчетъ старообрядчества. У меня изъ поповщинскаго толка много было знакомыхъ; однакожь, я не безъ затрудненія добился этого свиданія. Разъ приходитъ ко мнѣ пріятель мой, поповецъ, и говоритъ шопотомъ, оглядываясь на всѣ стороны: «мы, говоритъ, докладывали владыкѣ; онъ согласенъ съ тобою видѣться».

"Пріятель повелъ меня къ лафертовской части. Перейдя яузскій мостъ, мы повернули налѣво но набережной, прошли съ полверсты и спустились къ самому ручью.

« — Куда ты меня ведешь? спросилъ я.

« — Къ владыкѣ, отвѣчалъ пріятель.

« — Къ какому владыкѣ? говорю: — не къ сатанѣ ли? Смотри, въ какое болото зашли, по самыя косточки вязнемъ, кабы и сапоговъ здѣсь не оставить.

« — Не бойся, говоритъ: — дойдемъ, недалеко осталось.

"И вправду, не прошли мы и ста шаговъ, какъ пріятель мой остановился около низенькой двери, вдѣланной въ обрывистомъ берегѣ, постучалъ какъ-то странно, съ перебоемъ, и дверцы распахнулись. Признаться, меня это очень озадачило; я видалъ и прежде, во многихъ мѣстахъ, по берегу Яузы и Москвы-рѣки, подобныя дверцы и думалъ, что это — отверстія водосточныхъ трубъ, а между тѣмъ, это просто — подземный ходъ. У отворенныхъ дверецъ ожидалъ меня сгорбленный старичокъ съ предлинною, клиномъ, бородою. Пріятель, пожелавъ полнаго успѣха, втолкнулъ меня въ темный корридорчикъ; дверь захлопнулась, и я не успѣлъ опомниться, какъ очутился во тьмѣ кромѣшной, но непадолго: вспыхнула сѣрная спичка, и старикъ зажегъ фонарь.

« — Что это у васъ, спросилъ я старика: — волчьи или лисьи норы?

"Старикъ приложилъ ко рту указательный палецъ и промычалъ, то-есть далъ мнѣ замѣтить, что онъ нѣмъ. Корридоръ, по которому мы шли, былъ кирпичный, выведенный сводомъ, и такъ узокъ, что двухъ рядомъ не установишь. Прошли мы не больше полутораста шаговъ, а я на обѣихъ сторонахъ корридора насчиталъ восемь дверей, съ желѣзными замками. Забывши, что мой вожатый нѣмъ, я опять спросилъ: «Что это у васъ за двери?»

"Вожатый обернулся, приложилъ палецъ ко рту и потомъ погрозилъ: Дескать, молчи; не то плохо будетъ.

« — Да что, спрашиваю: — ты не глухъ, а только нѣмъ?

«Старикъ приподнялъ фонарь и, раскрывъ пасть, указательнымъ пальцемъ махнулъ себя по губамъ. Во рту, вмѣсто языка, виднѣлся безобразный желвакъ. „Понимаю“, подумалъ я: сердечному языкъ отрѣзали! Кто жь бы это отрѣзалъ?…» задавалъ я себѣ задачу, а самого такъ морозомъ и окатило, душа въ пятки ушла. Зналъ бы, что будутъ такія страсти, не пошелъ бы и съ патріархомъ бесѣдовать. Не номшо, сколько мы сдѣлали поворотовъ, но чѣмъ дальше шли, тѣмъ воздухъ становился тяжеле и удушливѣй.

« — Куда ты ведешь меня, старый хрычъ? спрашиваю.

"Старикъ въ отвѣтъ махнулъ только рукой. Плохо, подумалъ я; совѣсть-то моя не совсѣмъ была чиста противъ поповцевъ; на спорахъ частенько порядкомъ ихъ обрывалъ и много про нихъ дурнаго разсказывалъ, и довольно знаю, что они очень на меня злы; думаю: не продалъ ли меня мой пріятель поповецъ; почемъ знать, вѣдь чужая душа — потемки. Что тутъ дѣлать? вотъ я и рѣшился вернуться назадъ. Вынулъ изъ кармана цѣлковый и говорю старику:

« — Вотъ тебѣ, старинушка, на чай, только выведи меня назадъ на свѣтъ божій; я раздумалъ видѣться съ владыкой.

«Старикъ наёжился и оттолкнулъ мою руку. „Экой подлецъ“, подумалъ я: „мало ему, что ли?“ Вынулъ еще два, даю — куда, такъ разгнѣвался, замоталъ головою, замычалъ и съ сердцовъ прибавилъ шагу. Меня какъ варомъ обдало; я какъ-то боюсь тѣхъ людей, которые не берутъ денегъ; если взялъ, какъ-то онъ тебѣ милѣе… Отчего это, батюшка?»

— Свои всегда милѣй.

— Какъ свои?

— Кто взялъ, тотъ себя продалъ; стало-быть онъ и твой…

— Справедливо, батюшка, справедливо! Вотъ этого мнѣ въ голову не приходило; а какъ-то странно казалось: взяточникъ милѣе честнаго, а выходитъ, вся причина — въ насъ самихъ, по пословицѣ: «свой своему поневолѣ другъ»… Ну, какъ прибавилъ онъ шагу, и я за нимъ; думаю, какъ бы не отстать, а то изъ этихъ проклятыхъ лабиринтовъ послѣ и не выберешься. Наконецъ мой вожатый, послѣ нѣсколькихъ поворотовъ, остановился около желѣзной двери, отодвинулъ засовъ, и мы вошли въ круглый подвалъ, выведенный сводомъ изъ плитоваго камня. Посрединѣ шла витая лѣстница. Старикъ передалъ мнѣ фонарь и, поднявшись до самаго верху, уперся хребтомъ въ деревянный кружокъ, аршинъ въ ширину, понатужился, дверь приподнялась, и въ отверстіе блеснулъ дневной свѣтъ. И разсказать вамъ не съумѣю, какъ я тогда обрадовался свѣту божію; мигомъ вбѣжалъ ho лѣстницѣ и очутился въ просторной бесѣдкѣ. Кругомъ стѣнъ стояли диваны, а окна Отъ пола были не ниже четырехъ аршинъ. Дверь, которая прикрывала выходъ, была не что другое, какъ столъ, который поворачивался на шалнерѣ, и когда мй вышли изъ подземелья, старикъ повернулъ его, пружина щелкнула, и не осталось ни малѣйшаго слѣда нашего выхода. По обѣ стороны бесѣдки были двери; старикѣ подошелъ къ одной изъ нихъ и постучался. Я думалъ увидѣть уже архіепископа Владимірскаго и всея Россіи; но изъ дверей выглянулъ горбунъ, маляръ въ запачканномъ халатѣ, отвратительнаго вида, съ палитрою и кистями въ рукахъ. Комната, куда мы вошли, была мастерская, въ которой множество было образовъ, оконченныхъ и подмалевокъ.

« — Гдѣ же владыко? спросилъ я у горбуна, который выпялилъ на меня свои пучеглазыя буркалы.

"Маляръ взглянулъ на нѣмаго, какъ-бы желая отъ него узнать, о комъ я говорю; но когда старикъ отрицательно пожалъ плечами, горбунъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ:

« — О какомъ владыкѣ вы спрашиваете?

"Маляръ и нѣмой, оба смотрѣли на меня безсмысленно, и я понялъ, что они ничего не знали объ Антоніѣ. Смотри, подумалъ я, какъ, поповцы берегутъ своего владыку, аки зеницу ока.

« — Къ кому же меня привели? спросилъ я накОйецъ.

« — Не знаю, отвѣчалъ горбунъ. — Авдѣй Козьмичъ наказывалъ мнѣ. если дескать, нѣмой кого приведетъ, то чтобы ему доложить. Повремените — я за нимъ схожу.

"Едва горбунъ выткнулся изъ дверей въ садъ, какъ послышался чей-то голосѣ:

« — Что, пришелъ?

« — Пришелъ, отвѣчалъ горбунъ.

« — Проси сюда, опять послышался прежній голосъ.

"Услышавъ это приглашеніе, я вышелъ въ садъ. Ко мнѣ шелъ на встрѣчу сухощавый старикъ въ толковомъ халатѣ, на манеръ подрясника.

« — Какъ ваше имя? спросилъ онъ, снявши шляпу.

« — Алексѣй Абрамовъ, отвѣчалъ я, отвѣсивъ ему пренизкій поклонъ.

« — Пожалуйте за мною, сказалъ онъ шопотомъ и повернулъ направо по дорожкѣ.

"Мы подошли къ каменному строенію, которое выдалось угломъ въ садъ, и по узкой лѣстницѣ поднявшись въ самый верхній этажъ, остановились у дверей. Проводникѣ мой сотворилъ молитву, и по возгласѣ: «аминь!» дверь отворилась. Но каково было мое удивленіе, когда я увидѣлъ стараго моего знакомаго, съ которымъ нѣсколько лѣтъ жилъ вмѣстѣ, бывшаго Преображенскаго кладбища казначея, Андрея Ларіоновича Шутова!

« — Ба! говорю: — Андрей Ларіоновичъ, сколько лѣтъ, сколько зимъ не видались!

"Но Шутовъ, вмѣсто того чтобы облобызаться, или раскланяться въ подручникъ^[6], принялъ меня холодно, даже дико; усѣлся въ креслахъ, потупился; потомъ взглянулъ въ потомокъ, какъ-будто Придумывалъ съ чего начать и, пріосанившись, сказалъ:

« — Добре чадо Алексіе прійдохъ ко мнѣ, только не знаю съ какимъ намѣреніемъ: въ послушествующихъ или въ поучительствующихъ считать тебя?

« — Эку ахинею понесъ Андрей Ларіоновичъ! говорю: — я, ни то, ни другое, а просто желательно мнѣ видѣть епископа Антонія.

"Шутовъ усмѣхнулся, погладилъ бороду и вышелъ въ другую комнату. Не прошло десяти минутъ, вдругъ отворяются настежь двери, и Ларіоновъ, въ сопровожденіи двухъ діаконовъ, въ полномъ архіерейскомъ облаченіи, въ митрѣ съ крупными алмазами, съ посохомъ, важно подошелъ ко мнѣ.

« — Вотъ видишь ли, говоритъ: — я-то и есть нынѣ милостію божіею архіепископъ Антоній, а это (взглянувъ на посохъ), говоритъ, жезлъ — непокоривымъ наказаніе. Видишь ли, я хочу съ тобой бесѣдовать не просто, а священно, соборнѣ!

"Сказавши это, онъ опять сѣлъ въ кресла, приказалъ подать «кормчую» и выслалъ изъ комнаты діаконовъ. Признаюсь вамъ, хоть я и не робкаго десятка, а какъ вошелъ Ларіоновъ въ полномъ архіерейскомъ облаченіи, инда меня ужасъ пробралъ, въ подземельи не набрался такого страху. Правду сказать, къ Ларіонову очень пристало архіерейство: борода большая, черная, съ просѣдью, собой сухощавый, порядочнаго роста — просто, вся физіономія архипастырская. Шутовъ замѣтилъ мое смущеніе, усмѣхнулся и говоритъ:

« — Чадо Алексіе, чего же еще тебѣ желать, кажется — полное благочестіе. Ты-де сроду, чай, не видывалъ епископовъ въ полномъ древнемъ облаченіи?

« — Погоди, Андрей Ларіоновичъ, говорю: — дай-ка съ силами собраться. Ахъ, батюшки-свѣты, я теперь только вспомнилъ, что ты отъ насъ уѣхалъ въ другія земли, а тамъ не нашелся ли какой хитрецъ, поудалѣй еще Коперника, и не придвинулъ ли землю къ небесамъ, гдѣ митрополитовъ и патріарховъ довольно — любой похиротонисаетъ…

« — О дерзновенный! возопилъ Шутовъ: — что ты рѣчешь, безумный?

« — Какъ что? говорю: — не-самъ ли ты про повѣдывалъ, что благодать отъ лѣтъ патріарха Никона взята на небо? такъ, стало-быть, ты на землѣ и не могъ посвящаться?

"Шутовъ ажь поблѣднѣлъ отъ досады.

« — О, роде невѣрный и развращенный! говоритъ, строго на меня взглянувъ: — блюдите, да не пріиду къ вамъ съ палицею; писаніе чтете, а ослѣпосте?… Въ сколькихъ мѣстахъ сказано, что священство пребудетъ до скончанія вѣка?

« — Нешто, говорю, Андрей Ларіоновичъ: — когда ты былъ московскимъ цеховымъ, такъ оно было на небѣ, а теперь, когда надѣлъ омофоръ, такъ оно для тебя низошло на землю?

« — Нѣтъ, говоритъ, не то: — тогда я былъ такой же невѣжда, какъ ты теперь, а нынѣ, по преподаніи мнѣ особенной благодати, открылись у меня и душевныя очи, во еже вѣдати писаніе божіе, которое хотя неоднократно читалъ, но, будучи погружаемъ заблужденіемъ вашего толка, не могъ прозрѣть истинныхъ правилъ апостольскія церкви.

« — Кто же, спрашиваю: — посвятилъ тебя во епископы?

« — Святитель божій, говоритъ.

« — Не обливанецъ ли австрійскій Амвросій?

« — Что же, говоритъ: — развѣ онъ не святитель божій? "

« — То-то и есть, Андрей Ларіоновичъ, говорю: — у тебя изъ одной печи да разныя рѣчи. Не самъ ли ты, когда еще былъ у насъ на Преображенскомъ, какъ въ трубу трубилъ, что Амвросій — еретикъ и табашникъ, а когда съ Тихоновной^[7] бесѣдовалъ, божился, что Амвросій — обливанецъ: его-де жиды, враги божіи, и въ поповщину сосватали, а теперь и Амвросій сталъ святитель божій?… По нашему честолюбію толковать нечего, а говори, Андрей Ларіоновичъ, по правдѣ, по совѣсти, по закону!

« — Я, говоритъ, по закону и говорю: — вотъ, на, читай, правило перваго вселенскаго собора на семнадцатой страницѣ: «приходящій отъ еретикъ, глаголемые чистія, свою ересь проклепше, и иная вся, пріяти да будутъ, и токмо св. муромъ помазуются, аще же нѣціи отъ нихъ епископи, паки въ своемъ чину да пребываютъ». Ну что, кажется, ясно?

« — А если бы, говорю, ихъ наново окрестили, годилась ли бы тогда прежняя ихъ хиротонисанія?

« — Разумѣется, нѣтъ! отвѣтилъ Ларіоновъ, смутясь: — нужно съизнова хиротонисать.

« — Такъ о чемъ же ты толкуешь? Пожалуй-ка, говорю, мнѣ «Кормчую»: вотъ тебѣ, смотри, отвѣты Тимофея, св. архіепископа александрійскаго. Видишь ли, когда крещеніе требуетъ повторенія, то и хиротонія тоже поновленія. Вотъ почему принимались въ своемъ чинѣ епископы, да не однимъ кѣмъ-нибудь, а соборомъ возлагали руки и призывали благодать божію; а Амвросія-то кто принималъ?… кто рукополагалъ?… купцы, мѣщане, да крестьяне?

« — Не одни купцы, говоритъ, потупляясь: — были тамъ и два священно-инока.

« — Да развѣ, говорю, попъ можетъ возлагать руку на епископа и поновить хиротонію?… Это можетъ совершить только епископъ!

« — Какъ? говоритъ, а преподобный Савва Освященный^[8], не епископъ, да принялъ еретика, патріарха Іоанна, сына Маркіанова?

« — Стыдись, говорю, Ларіоновъ, облыгать преподобнаго Савву: вѣдь Іоаннъ Маркіановъ былъ православный епископъ, но когда обѣщался Припять царевы еретическіе догматы, то черезъ воеводу и былъ возведенъ на степень патріарха; по твоему, значитъ, воевода его и хиротонисалъ?… но преподобный Савва убѣдилъ его не принимать царевыхъ догматовъ, а проклясть ихъ, что Іоаннъ и сдѣлалъ. Что же по твоему, преподобный мѵромъ, что ли, его помазывалъ? Нѣтъ, говорю, чѣмъ ни мажь, а отрѣзанная голова къ туловищу не пристанетъ; такъ и Амвросій, отсѣченный отъ церкви, въ епископы не попадетъ. Я знаю, что совѣсть ваша давно уже тяготится, что священство безъ епископа есть мертвые члены. И епископы-то у васъ — не первые, вы съ Амвросіемъ и Кирилломъ; только что-то скоро изъ моды выходили. Не знаю, долго ли ты, Андрей Ларіоповичъ, наепископствуешь?

« — Послушай, Алексѣи, говоритъ Шутовъ, паежившись: — Ты ужь слишкомъ далеко зашелъ! Какъ ты смѣешь, супостатъ, издѣваться надъ нашей вѣрой?

« — Нѣтъ, говорю, я не издѣваюсь надъ вашей вѣрой, а только строго держусь своей.

« — Ну, говоритъ, если тебя такъ заставляетъ горячиться ревность но безпоповщинѣ, то я совѣтую тебѣ бросить эту ересь и перейти къ намъ: вѣдь насъ-то теперь, поповцевъ, насчитывается до семи мильйоновъ. А понеже въ нашемъ христіанствѣ имѣется немалая скудость въ ученыхъ мужахъ, то ты сейчасъ же и получишь архимандритство. Вѣдь наше рогожское общество — золотое дно, не то, что какое нибудь преображенское^[9]; не будешь трястись на тележонкѣ, а въ каретѣ будешь ѣздить; я самъ, чай знаешь, какой былъ у васъ ревнивецъ, а теперь посмотри-ка, какія сочинилъ на васъ раціи, въ окружныхъ посланіяхъ — просто въ затылкѣ почешутъ, весь вашъ толкъ въ пухъ растрепалъ. Да того они и стоютъ: народъ — грубый, невѣжественный; для нихъ просто хоть объ стѣну головою бейся, а они въ усъ тебѣ не дуютъ, сравнятъ съ какимъ нибудь чучеломъ, безграмотнымъ Дѣемъ Алексѣевичемъ^[10], который «помилуй мя Боже!» путемъ не прочтетъ. Нѣтъ, братъ, у насъ совсѣмъ другое; только кого замѣтятъ съ хорошей стороны, сейчасъ и просятъ: «Владыко, сей человѣкъ достоинъ быть сподобенъ іерейскаго сана»…

« — А что, Андрей Ларіоновичъ, перебилъ я: — получилъ ли ты на свои посланія отвѣты отъ преображенцевъ?

« — Нѣтъ, говоритъ.

« — Какъ же мнѣ говорили, что Егоръ Гавриловичъ^[11] порядочную лупку тебѣ задалъ?

« — Да развѣ онъ въ Москвѣ? спросилъ Шутовъ, а самъ ажь помертвѣлъ отъ досады.

« — Можетъ быть, говорю, изъ заточенья прислалъ.

« — Экой вздоръ городишь! Можетъ ли ссыльный писать? Онъ сосланъ правительствомъ не для того, чтобъ сочинять опроверженія на святительскія посланія, а сидѣть, аки мертвецъ во гробѣ. Притомъ же онъ мужикъ, а мужику и рта не велѣно разѣвать!

« — А, можетъ быть, говорю, онъ — митрополитъ.

« — Митрополитъ? вскрикнулъ Шутовъ: — нѣшто Іоаннъ Богословъ приходилъ его хиротонисать?

« — Вотъ то-то и есть, Андрей Ларіоновичъ, говорю: въ чужомъ глазу порошинку видно, а у себя бревна не видать. Я шутя сказалъ, что Егоръ Гавриловичъ — митрополитъ, а ты сейчасъ: «Богословъ, что ли, его хиротонисалъ?» Какъ же ты безъ Богослова нарядился въ омофоръ и святительствуешь?… Егору Гавриловичу нельзя, а тебѣ льзя?… Вѣдь и ты поѣхалъ отъ насъ московскимъ цеховымъ, а вернулся епископомъ. И еще порицаешь Егора Гавриловича! Онъ изъ границъ не вышелъ, хоть и отечествовалъ^[12], а все числился мѣщаниномъ; государственныя подати платилъ… Вотъ ты такъ чередишь не въ свою голову: самъ — бѣглый цеховой, да бѣглыхъ солдатъ въ попы постригаешь — выходитъ: каковъ попъ, таковъ и приходъ!

« — О, дерзости исполненный! завопилъ Шутовъ: — ко мнѣ приходятъ не учить, а учиться! Епископъ печется о твоемъ спасеніи и предлагаетъ тебѣ чинъ архимандрита, а ты, какъ безумецъ, не ради о спасеніи, не умѣешь пользоваться архипастырскимъ расположеніемъ!

« — Побереги, говорю, этотъ санъ для такого жь славолюбца, какъ ты самъ; а если я найду, что наша вѣра неправая, все-таки не пойду къ бѣглому цеховому, а обращусь къ законному митрополиту, не съ тѣмъ, чтобъ добиваться какихъ нибудь почестей, а просто скажу: «Сотвори мя, отче, яко единаго отъ наемникъ!…» Знаю, говорю, что тебя притянула сюда слава: думаешь, въ случаѣ смерти Семена Кузьмича, не удастся ли попасть въ настоятели на Преображенскомъ, а за границей ты поссорился съ Михеичемъ; вотъ, съ горя и пустился во славу міра сего, а инокъ въ мірѣ, что мертвецъ на конѣ; вотъ конь-то и завезъ тебя въ архіепископы!…

"Слово за слово, и наша бесѣда дошла до ссоры; Шутовъ сталъ уже и посохомъ замахиваться, и я, признаться, въ азартъ пришелъ; не знаю, чѣмъ бы все это кончилось, еслибъ въ это время не вошли два попо-вца. Они подошли подъ благословеніе владыки и доложили ему, что все готово. Ларіоновичъ вышелъ, а я спросилъ у одного изъ нихъ: куда владыко собирается?

« — Верстъ за двадцать, отвѣчалъ поповецъ: — освящать полотняную церковь.

"Явился служка и проводилъ меня до садовой двери; тутъ ужь ожидалъ меня кащей безсмертный, въ толковомъ подрясникѣ, и пристально на меня глядѣлъ, какъ бы хотѣлъ узнать, до какой степени усладился я бесѣдою съ ихъ епископомъ.

« — Ну, что, спросилъ онъ, ухмыляясь: — каковъ нашъ владыка?

« — Ничего, говорю, настоящій святитель, временъ пяти патріарховъ.

« — Да-съ, батюшка, сказалъ умилительно старикъ, а благочестія какого? по истинѣ святительскаго!… Господь видимо надъ нимъ творитъ чудеса: недавно, когда онъ совершалъ литургію, всѣ замѣтили надъ его головою сіяніе!

« — Что жь, говорю, по его скудоволосію — очень можетъ быть, если онъ служилъ безъ парика.

"Старикъ не взялъ въ толкъ, что я ему сказалъ, а то навѣрное бы распалился. Онъ довелъ меня до бесѣдки и сдалъ на руки нѣмому.

V.

"Войдя въ мастерскую, я захотѣлъ взглянуть на художество горбуна.

« — Нутка, говорю, покажи, что ты малюешь?

« — Извольте, говоритъ горбунъ, ухмыляясь: — покажемъ-съ!

"Прошелся по застѣнкой и вытащилъ икону, аршина въ два въ вышину: распятіе, а у подножія креста Самсонъ раздираетъ челюсти льву.

« — Это, спрашиваю, что?… Зачѣмъ ты прималевалъ сюда Самсона?

« — Какъ зачѣмъ, говоритъ, такъ слѣдуетъ: вѣдь Самсонъ силою своею укрѣпилъ Господа нашего Іисуса Христа на крестѣ!

« — Ой-ли?… Что же, спрашиваю: ты до этого своимъ умомъ дошелъ, аль другой кто уму-разуму научилъ?

« — У васъ, говоритъ, ума-разума не станемъ занимать… мы и сами не ногой сморкаемся!.."Досада меня взяла.

« — Ахъ ты, говорю, хомутина, войлокъ этакой! Да какъ ты смѣешь аллегоріями изъ глупой своей башки святые образа безобразить?

« — За что вы ругаетесь? говоритъ. — Нешто для васъ я ихъ пишу?

"Старикъ, услыхавъ мои рѣчи, сталъ на горбуна пальцами тыкать и мычать, дескать: «Что, братъ? вѣдь и я тебѣ то же говорилъ»; такъ куда! горбунъ не на шутку распѣтушился; такъ на меня и лѣзетъ, и палитрой замахивается; насилу отъ него откараскался.

"Ужь какъ же не хотѣлось мнѣ лѣзть въ эту проклятую дыру, да нечего дѣлать: другаго для меня выходу не было. И пересказать не съумѣю, какихъ я мукъ и страховъ набрался; до смерти не забуду этихъ проклятыхъ норъ. Нѣмой повелъ меня по другой дорогѣ; вѣрно у нихъ положеніе такое. Сначала мы шли, какъ и прежде, каменнымъ корридоромъ; потомъ стали пробираться какою-то норою, прорытою въ глинистой почвѣ. Мѣстами такъ съужалось отъ обвалившейся земли, что мы пробирались на четверенькахъ и ползкомъ; того и смотри, что земля обвалится и заживо схоронитъ; а тутъ еще на бѣду фонарь потухъ; нѣмой всѣ спички истратилъ, а огня все-таки не добылъ: отъ сырости и спертаго воздуху ни одна спичка не загорѣлась. Нечего дѣлать: полземъ въ потемкахъ, словно кроты какіе; вдругъ какъ вскрикнетъ мой старикъ, словно ножомъ его пырнули — меня такъ варомъ и обдало; не успѣлъ я духъ перевести, какъ ударится что-то мохнатое объ мою грудь, да черезъ голову — всего меня изцарапало; за нимъ другое. Какъ закричу и я, не на животъ, а на смерть, да ну креститься: что это, думаю, такое? барсуки, аль демоны подземные? Поопамятовались немного, опять поползли. Нѣмой что-то мнѣ промычалъ, да я не уразумѣлъ: въ потемкахъ жеста не видать — такъ и не понялъ. Что дальше полземъ, то земля все рыхлѣй подъ нами — вѣрно недавно обвалилась; замѣчаю, что мой старикъ еле-двигается, все на него натыкаюсь, а тамъ протянулся, бѣдняга, и застоналъ.

« — Что, говорю, старинушка, не въ моготу приходится?

«А онъ поймалъ меня за руку, приложилъ къ своимъ ногамъ и застоналъ, а потомъ взялъ за плечо и сталъ толкать. „Впередъ, дескать; ноги отнялись, самъ ужь ползи, а я тутъ останусь“. Что дѣлать? не ждать же, чтобы завалило; дорога одна, вѣрно не собьюсь; перекрестился и маршъ себѣ. Не проползъ я пятидесяти шаговъ, какъ застучитъ надъ самой у меня головой, словно громъ, а земля комами такъ и посыпалась; ну, думаю, конецъ пришелъ — завалитъ. Отъ страху сначала и не въ догадъ, что это такое; потомъ уже одумался и понялъ: значитъ, нора-то идетъ подъ улицей, и гремятъ экипажи. Тугъ я припустилъ во всю ивановскую, откуда и прыть взялась. Но вотъ какъ будто легче дышать стало; начало понемногу виднѣться: впереди показался и выходъ; а тутъ — новая бѣда: наползъ я на лягушекъ; кажись, со всего свѣта собрались сюда проклятыя. Признаться, я страшно ихъ боюсь, а тутъ пришлось по нихъ ползти: иная попадетъ подъ руку, такая, холодная, скользкая; пищатъ, прямо въ лицо такъ и прыгаютъ — вспомнишь, такъ и теперь морозъ по кожѣ подираетъ — такая гадость. Ну, ужь и обрадовался я, когда выкарабкался изъ этой тьмы кромѣшной; поклоновъ тридцать положилъ!… Да и вышелъ-то я на такой пустырь, что никакъ не могу сообразить, куда идти. Кругомъ — кучи навозу, валежника, мусора, просто запустѣнье пророка Даніила!… Насилу выбрался изъ этого захолустья, и гдѣ вы думаете очутился? Противъ самаго Преображенскаго кладбища!… Шутка ли, отъ Яузы до самаго валу подземельями пройти!»

Разсказъ о старообрядчествѣ меня очень заинтересовалъ. Алексѣй Абрамовъ открылъ мнѣ нѣкоторыя тайны и многое разъяснилъ, о чемъ я прежде не имѣлъ точнаго понятія. Около полуночи мы улеглись и думали спокойно провести ночь; но ошиблись въ ожиданіяхъ.

Едва я заснулъ, какъ разбудилъ меня Алексѣй Абрамовъ. Лицо его было блѣдно и выражало ужасъ; зажженная свѣча дрожала въ его рукѣ.

— Что случилось? спросилъ я, приподнимаясь на кровати.

— Слышите, что тамъ дѣлается! проговорилъ онъ шопотомъ, пугливо поглядывая на дверь.

Въ сѣняхъ, откуда шла лѣстница въ нашу комнату, раздавался пронзительный крикъ: «.караулъ, разбой! грабятъ, рѣжутъ!»… Накинувъ на себя халатъ, я схватилъ лежавшій на столѣ револьверъ и опрометью кинулся на помощь. Алексѣй Абрамовъ посвѣтилъ мнѣ, и я, можно сказать, не сбѣжалъ, а слетѣлъ съ лѣстницы. Въ сѣняхъ металась хозяйка и благимъ матомъ кричала: (срѣжутъ, грабятъ"!

— Чего ты орешь, сумасшедшая? спросилъ я.

— Ограбилъ, разбойникъ, супостатъ! отвѣчала она, ломая руки.

— Кто тебя ограбилъ?

— Черти его вѣдаютъ кто!… Пришелъ какой-то пострѣлъ, купилъ на гривенникъ калачей, да и далъ мнѣ, кажись, двухгривенный, а я ему сдачи гривенникъ; какъ разсмотрѣла, анъ это — копенка, натертая ртутью. Метнулась я за нимъ, а его и слѣдъ простылъ; вотъ съ горя, да сердцовъ я и заревѣла!…

— Ахъ, ты, матушка! Ну, успокойся, не пугай проѣзжихъ, я возвращу тебѣ гривенникъ.

— Спасибо, отецъ родной; давай же сейчасъ, а то завтра забудешь, аль раздумаешь.

— Экая недовѣрчивая… Ну, пойдемъ.

Хозяйка взяла свѣчу, и мы отправились въ свѣтелку. Алексѣй Абрамовъ лежалъ ницъ на кровати, заткнувъ уши указательными пальцами. При пашемъ появленіи онъ всталъ, смотря вопросительно на меня.

— Зачѣмъ уши заткнулъ? спросилъ я.

— Боюсь, батюшка, стрѣльбы, отвѣчалъ онъ: — съ малолѣтства напуганъ. Разъ къ покойному отцу приходили ночью за выемкою старыхъ книгѣ, такъ долго дверей не отворяли, вотъ солдатъ и выстрѣлилъ въ окно, а я возлѣ спалъ… да не въ этомъ дѣло; что тамъ случилось?…

Я разсказалъ, и Алексѣй Абрамовъ очень прогнѣвался на хозяйку; но когда увидѣлъ, что я далъ ей гривенникъ, то еще больше разсвирѣпѣлъ.

— Бога бойся, батюшка, за что ты ей даешь! закричалъ онъ: — переполошила всѣхъ проѣзжихъ! за это бы ей треуховъ надавать!

Хозяйка, не обращая вниманія на гнѣвъ Алексѣя Абрамова, въ раздумьи смотрѣла на гривенникъ, который лежалъ у ней на ладони.

— Кто же мнѣ за калачи-то заплатитъ? спросила она наконецъ, взглянувъ на меня. — Вѣдь мнѣ никто ихъ даромъ не даетъ!…

— Ахъ, ты, безсовѣстная! вскрикнулъ Алексѣй Абрамовъ, кидаясь къ хозяйкѣ. — Жидовка проклятая, тебѣ и этого еще мало?

— Какая я жидовка? заревѣла въ свою очередь хозяйка, пріосанившись; самъ ты — безпоповецъ окаянный, жидоморъ проклятый!

— Вонъ, подлая тварь! вопилъ Алексѣй Абрамовъ, наступая: — а не то я тебя, гнусную попрошайку, по шеямъ отсюда!

— Тронь только, такъ я тебѣ всю харю изцарапаю и носъ расквашу! отвѣчала рѣшительно хозяйка, сжимая кулаки.

Эта ссора неминуемо превратилась бы въ драку, если бы я не далъ хозяйкѣ еще гривенника и не выпроводилъ ее изъ комнаты. Алексѣй Абрамовъ, какъ изступленный, кинулся вслѣдъ за ней и провожалъ ее бранью, пока она не сошла съ лѣстницы.

— Троемужница подлѣйшая! кричалъ онъ: — двухъ на каторгу упекла, а третьяго въ острогъ упрятала! Фискалъ ярыжный, змѣя подколодная!

Алексѣй Абрамовъ возвратился въ свѣтелку, задыхаясь отъ гнѣва.

— Тысячу разъ давалъ себѣ зарокъ, говорилъ онъ, расхаживая по комнатѣ: — не ѣздить въ эту проклятую Гуслицу. Всякій разъ, ужь непремѣнно что нибудь да случится. Два года тому назадъ, въ этомъ же трактирѣ, въ мой проѣздъ зарѣзали человѣка; насилу самъ удралъ, а то бы еще, упаси Господи, къ слѣдствію притянули. А намедни, когда туда ѣхалъ, ночью здѣсь драка произошла, до смерти перепугали подлецы, а теперь — то жь… Ну, ужь сторонка!

Мы опять улеглись, но Алексѣй Абрамовъ никакъ не могъ условиться и заснуть: онъ безпрестанно поварачивался съ боку на бокъ, восклицая: «Господи, буди мнѣ грѣшному!» и едва начало разсвѣтать, какъ сталъ собираться въ путь. Черезъ полчаса и я готовъ былъ выѣхать. Хозяйка вышла провожать меня, и пока подавали лошадей, я вступилъ съ ней въ разговоръ.

— За что сослали въ Сибирь, спросилъ я: — первыхъ двухъ твоихъ мужей?

— Перваго за разбой, отвѣчала она безъ всякаго смущенія: — а втораго занапрасно: татарина, вишь, зарѣзалъ; большая важность, что извелъ басурмана.

— А теперешній за что сидитъ въ острогѣ?

— Тоже понапрасну: фальшивыя ассигнаціи промѣнивалъ — нешто самъ онъ ихъ дѣлалъ?

Она тяжело вздохнула и, угрюмо нахмуривъ брови, вертѣла судорожно въ рукахъ какую-то тетрадь.

— Что это за бумаги? спросилъ я.

— А Богъ ихъ знаетъ! Вчера, когда я крикнула: «становой ѣдетъ!» этотъ рыжій верзила, странникъ что ли, не впримѣту ли вамъ? прыгнулъ въ окно, а изъ кошеля его и выпала эфта тетрадь.

Я взялъ тетрадь, исписанную церковными буквами, и на заглавномъ листѣ прочелъ слѣдующее оглавленіе:

1) Соборное дѣяніе австрійскаго собора въ бѣлокриницкомъ монастырѣ.

2) Свидѣтельство о трехъ-погружательномъ въ грекахъ крещеніи.

3) Копіи съ двухъ писемъ, о торжествѣ торжествъ.

4) Древнѣйшее сказаніе о сокрушеніяхъ діавола и доношеніе его сатанѣ о Ісусѣ Христѣ.

5) Древнее сказаніе о Іудѣ предателѣ.

6) Сказаніе о плѣненіи сатаны съ діаволомъ и о возведеніи праведныхъ изъ ада въ рай.

7) Копія съ письма отъ задунайскихъ некрасовцевъ.

8) Окружная грамата къ благовѣйнымъ пресвитерамъ и ко всѣмъ нашимъ христіанамъ къ извѣщенію истины во отвращеніе отъ беззаконной безпоповщины^[13].

— Отдай мнѣ эту тетрадь, сказалъ я, перелистывая страницы.

— Нельзя, батюшка, отвѣчала хозяйка, пристально смотря на меня: — вѣдь бумага-то въ хозяйствѣ и мнѣ пригодится.

Вниманіе, съ которымъ я разсматривалъ тетрадь, не ускользнуло отъ ея проницательнаго взгляда.

— Я тебѣ заплачу за бумагу, замѣтилъ я.

— Сколько же вы заплатите? Теперь, говорятъ, бумага вздорожала; я меньше двугривеннаго не возьму.

Я далъ ей двугривенный, но щедрость моя навела на нее новое сомнѣніе, и она, въ раздумьѣ, глядѣла то на меня, то на монету.

— Можетъ быть, она дороже стоитъ, сказала она сбѣднившись: — я вѣдь — неграмотная, въ писаніи ничего не смыслю, а вы, батюшка, не обидьте меня, бѣдную сироту. Какъ видите, одна побиваюсь, словно рыба объ ледъ; бабье ли дѣло возиться съ трактиромъ, и еще въ этой проклятой сторонѣ. Христово слово, въ эфту ночку глазъ не смыкала, а днемъ и минуточки свободной не выищется; только солнышко покажется, такъ и закипитъ, словно въ котлѣ. Прибавь, батюшка, еще четвертачекъ, а я за твою милость Богу помолюсь.

«Вотъ попрошайка!» подумалъ я и далъ ей четвертакъ.

— Отецъ родной! завыла хозяйка, схвативъ меня за пальто: — прибавь еще пятьдесятъ пять копеечекъ, ровно будетъ рубликъ. Вѣдь ты — щедрый, навѣрное будешь и въ другомъ мѣстѣ давать, такъ отдай лучше мнѣ… не все ли равно для тебя, мнѣ ли отдать или другимъ?

— Изволь, сказалъ я, отдавая ей деньги, чтобъ испытать предѣлъ ея алчности: — но больше не смѣй просить.

— Христово слово, не буду больше просить для себя, а теперь дай еще гривенничекъ на свѣчку; я за тебя свѣчку поставлю! право слово, поставлю!…

Въ это время купцы, напившись чаю, вышли изъ избы и стали собираться въ путь. Хозяйка, получивъ гривенникъ на свѣчку, отвязалась отъ меня и кинулась на встрѣчу къ купцамъ съ той же. пѣсенкой: «Не обидьте бѣдную сироту» и проч. Я сѣлъ въ тарантасъ и, ѣхавши по сыпучему песку шагомъ, еще долго слышалъ ея рѣзкій голосъ.

— Ну, ужь баба, замѣтилъ мой извощикъ: — у мертваго выпроситъ!… Чай, съ вашей милости тожь стянула? Я давно ее знаю и зарекался давать, такъ нѣтъ-таки, выпроситъ, вымолитъ) проклятая!

— И сегодня далъ? спросилъ я.

— Какъ же-съ, трехкопеешный, а потомъ пристала: дай ей еще на свѣчку: «я, говоритъ, поставлю за спасеніе твоей души». Что будешь дѣлать?… еще далъ копейку. Нешто я самъ за себя не съумѣлъ бы свѣчи поставить?

VI.

Послѣ четырехчасовой, утомительной ѣзды, я, наконецъ, въ началѣ девятаго, добрался до ильинскаго погоста. Подъѣзжая къ квартирѣ становаго, ямщикъ мой припустилъ лошадей полною, рысью по круглякамъ, которыми вымощена была улица; тарантасъ мои немилосердно подпрыгивалъ, трещалъ и дребезжалъ, колокольчикъ заливался; но едва экипажъ остановился возлѣ крылечка, и трескъ и звонъ смолкли, какъ послышались вопли. Кто-то ревѣлъ густымъ басомъ въ квартирѣ станового, съ хныканьемъ и войлями. Сидѣвшій на крылечкѣ разсыльный унтерофицеръ, при моемъ появленіи всталъ и помогъ мнѣ выбраться изъ тарантаса.

— Кто это плачетъ? спросилъ я у него.

— Иванъ Ивановичъ (такъ звали станового), отвѣчалъ унтероф.щеръ угрюмо.

— Что жь, у васъ случилось несчастье какое, что ли?

— Ничего-съ особеннаго; слава Богу, все благополучно.

— Такъ съ какихъ же радостей такъ разливается Иванъ Ивановичъ?

— Не знаю; допрашиваетъ Гераську, тово-съ, что Фальшивыя ассигнаціи дѣлалъ. Ужь часа два какъ плачутъ-съ.

«Странно, подумалъ я. Никогда не слыхалъ я о такомъ способѣ приводить преступника къ сознанію, хотя, производя часто слѣдствія и розыски, я и самъ въ этомъ дѣлѣ, какъ говорится, собаку съѣлъ. Да и способъ этотъ не очень шелъ къ лицу Ивана Ивановича. Вотъ его личность: ему шестьдесятъ лѣтъ; длинные, бѣлые какъ лунь, волосы космами закрываютъ бульдогообразную физіономію; большіе на выкатѣ глаза прикрыты нависшими, черными какъ смоль, бровями; взглядъ угрюмый, выразительный. При среднемъ ростѣ, онъ необыкновенно крѣпкаго сложенія; плечи его изумляютъ своей шириной; кулаки, какъ два обуха, грудь — башенная стѣна; силы непомѣрной: несмотря на свои лѣта, онъ носитъ еще жернова въ шестнадцать пудовъ вѣсомъ и сгибаетъ четвертаки. Характеръ его въ высшей степени энергичный, а сердце доброе, сострадательное, что дѣлаетъ его иногда лютымъ звѣремъ, а иногда кроткимъ младенцемъ. Чтобы опредѣлить его безкорыстіе, скажу только, что простой народъ во всей Гуслицѣ называетъ его Кузьмою безсребренникомъ. И такъ, изволите видѣть, это уже — не становой, а рѣдкое явленіе въ области человѣческой натуры; человѣкъ — на столько по своимъ качествамъ достойный, на сколько но житейскимъ неудачамъ и ударамъ судьбы несчастливый и не на своемъ мѣстѣ.

Вопли еще продолжались, когда я подошелъ къ затворенной двери.

— Можно войти? спросилъ я, постучавшись.

— Милости просимъ, отозвался Иванъ Ивановичъ плаксивымъ голосомъ.

Войдя въ рабочую комнату Ивана Ивановича, я былъ изумленъ печальнымъ его видомъ: глаза, припухшіе отъ слезъ, были красны; волосы взъерошены; лицо, Форменный сюртукъ и клѣтчатый бумажный платокъ облиты слезами. Возлѣ стола стоялъ, потупившись, Гераська, статный и красивый дѣтина, лѣтъ тридцати. Онъ былъ видимо встревоженъ; замѣтно было, какъ отъ внутренняго волненія трепетали даже полы его армяка.

— Что это съ вами, Иванъ Ивановичъ? спросилъ я, нисколь не сомнѣваясь, что слезы его притворны.

— А вотъ, отвѣчалъ онъ, утираясь и нервно всхлипывая: — вотъ допрашивалъ этого подлеца (онъ взглянулъ на Гераську); другую ужь недѣлю вожусь съ разбойникомъ… Все свое толкуетъ: «знать не знаю и вѣдать не вѣдаю». Что будешь съ нимъ дѣлать? просто, душу изъ меня вытянулъ, проклятый!

Иванъ Ивановичъ, закрывъ платкомъ лицо, горько зарыдалъ; отъ всхлипыванья плечи его поднимались, упертые въ столъ локти колыхали вмѣстѣ со столомъ и ветхій, движущійся полъ. Причина слезъ до такой степени была нелѣпа и неестественна, что мнѣ казалось, онъ закрываетъ лицо для того, чтобы скрыть свой смѣхъ. Гераська былъ блѣденъ, переминался съ ноги на ногу, судорожно вздыхалъ и мигалъ глазами. Видно было, что вопли Ивана Ивановича порядкомъ пробрали и его нервы, задѣли и его за сердце — сердце незвѣрское и незагубленное душегубствомъ. Иванъ Ивановичъ продолжалъ рыдать съ пререканіями.

— Ты думаешь, воръ, вопилъ онъ: — такъ тебѣ и повѣрятъ, что ты знать не знаешь и вѣдать не вѣдаешь? Шалишь, любезный! вѣдь у тебя нашли поличное: верстакъ, гравёрныя доски, тюкъ, рукой не охватишь, фальшивыхъ ассигнацій… Положимъ, не сознаешься, такъ и будешь до смерти сидѣть въ острогѣ… да небойсь, не усидишь, признаешься, женишокъ, только признаешься не мнѣ (Иванъ Ивановичъ такъ завылъ, что окна задребезжали), а какому нибудь чиновнику губернаторскому или, пожалуй, и повыше; знаю, дадутъ этому чиновнику и награду, а тому, кто выслѣдилъ тебя, открылъ, кто два года на рожонъ лѣзъ, жизнь свою подвергалъ опасности, тому — шишъ подъ носъ. А когда ты будешь сидѣть въ острогѣ, или сошлютъ тебя, куда Макаръ телятъ не гоняетъ, къ кому, ты думаешь, придетъ твоя жена съ дѣтками просить пристанища, одёжи, куска хлѣба, а? говори!… Ко мнѣ придетъ, мерзавецъ, у меня попроситъ, у меня, такого же нищаго, какъ и она!… Мало ли у меня такихъ горемыкъ на рукахъ? не знаешь, что ли? То-то же — блудливъ, какъ кошка, а трусливъ какъ заяцъ!

Послѣднія слова становаго произвели странное дѣйствіе на Гераську. Онъ выпрямился, пріосанился, лицо покрылось яркимъ румянцемъ, взглядъ выражалъ рѣшимость.

— Перестаньте плакать, Иванъ Ивановичъ, сказалъ онъ твердымъ голосомъ. Берите бумагу, пишите: я сознаюсь!

— Ну, вотъ, спасибо, голубчикъ, бормоталъ Иванъ Ивановичъ, придвигая къ себѣ стопку писчей бумаги; но, взглянувъ на Гераську, онъ снова залился слезами.

Трудно было отгадать, какія это были слезы: слезы радости, или состраданія къ участи преступника, такъ великодушно ему сдававшагося; но смѣло можно было рѣшить, что теперь текли онѣ не отъ печали.

— Полно вамъ рюмить, заботливо сказалъ Гераська: — видите ли, вотъ я плети и каторгу на себя принимаю, а не плачу: выходитъ, подъ такою ужь планидою родился; ну, что же, такъ тому и быть!

Иванъ Ивановичъ перемѣнилъ листъ бумаги, залитый слезами, и суетливо началъ писать заголовокъ допроса, согласно указанной закономъ формѣ, и въ то же время бормоталъ:

— Не буду, голубчикъ, не буду; видишь ли: тебѣ ужь нельзя избавиться отъ каторги, такъ, по-крайней-мѣрѣ, можно облегчить наказаніе одною, двумя степенями… ну, добровольное сознаніе, раскаяніе чистосердечное и еще что нибудь въ этомъ родѣ… Ну, промаешься на каторгѣ лѣтъ десятокъ, а тамъ… еще молодъ, смышленъ, грамотенъ, не пропадешь… еще, пожалуй, разбогатѣешь, купцомъ станешь, золотопромышленникомъ!…

— А покамѣстъ, перебилъ Гераська: — не оставьте бѣдной жены и сиротокъ моихъ.

— Нѣтъ, голубчикъ, не оставлю; пусть Богъ меня оставитъ, если они не будутъ какъ мои дѣти; послѣдній кусокъ, послѣднюю ветошку раздѣлю съ ними!…

Не болѣе какъ въ полчаса становой кончилъ допросъ, и Гераська, не задумавшись, красивымъ почеркомъ подписалъ свое имя и фамилію.

— Гравируетъ, замѣтилъ Иванъ Ивановичъ, приглядываясь къ подписи. — Что бы изъ тебя вышло, прибавилъ онъ: — еслибъ ты пошелъ честнымъ путемъ?

— Писарь вышелъ бы — вотъ и все, отвѣчалъ Гераська: — вѣдь я изъ солдатскихъ дѣтей.

Становой проводилъ Гераську, разрѣшилъ ему видѣться съ женой и съ дѣтьми, курить папиросы и получать по шкалику водки въ день.

— Скажите мнѣ, Иванъ Ивановичъ, спросилъ я, когда Гераську увели: — что вы — такъ искусно притворялись, или въ самомъ дѣлѣ плакали отъ чистаго сердца?

— Отъ чистѣйшаго, отвѣчалъ Иванъ Ивановичъ. — Вѣдь, говорю же вамъ, другую недѣлю съ нимъ вожусь; душу изъ меня, мерзавецъ, вытянулъ; ну, теперь Богъ съ нимъ! Спасибо ему, по-крайней-мѣрѣ сжалился надъ старикомъ. Не помню, чтобы когда нибудь въ жизни моей такъ овладѣла мною тоска, какъ сегодня. Вся моя горемычная жизнь представилась мнѣ, какъ на ладони, а моя-то жизнь, батюшка, бочка дегтю и ложка меду, коли-то еще и наберется съ ложку. Былъ у меня небольшой капиталецъ, взялъ и за женою тысячъ десятокъ, и какъ бы вы думали? въ первую ночь брака все сгорѣло до тла, не успѣли и платья выхватить. Потомъ и пошло несчастье за несчастьемъ; не даромъ говорятъ: когда придетъ бѣда, такъ отворяй ворота; служилъ честно, усердно, а между-тѣмъ выключили, чтобы и впредь никуда не принимать, замарали формуляръ; а за что, вы думаете?… Казначей проворовался, а за его вину и насъ, мелкихъ чиновниковъ, пришибли; разумѣется, придрались къ несоблюденію формъ, а гдѣ же эти формы соблюдаются?… Такъ вотъ, какъ видите, до сихъ поръ и мыкаюсь по свѣту; въ мои ли годы эта тяжелая служба, эта должность, да еще здѣсь, въ этой проклятой Гуслицѣ!… Того и смотри, что попадешь подъ судъ, или отставятъ отъ службы, и придется умереть съ голода!… Такъ изволите видѣть, оглянувшись на прошедшее, смотря на настоящее и заглянувши въ будущее, чувствуешь, что есть отъ чего похныкать!… А тутъ вчера, не успѣлъ еще вамъ разсказать, такое случилось несчастье, что до сихъ поръ въ себя не приду. Вѣдь вы видѣли крестницу мою, Машу?

— Видѣлъ, а что?

— Умираетъ, если ужь не скончалась, бѣдняжка!

Извѣстіе это какъ громомъ поразило меня. У становаго былъ разсыльный, унтерофицеръ, служившій прежде въ кавалергардахъ, Петренко. Видный молодецъ; женился онъ въ Москвѣ на красивой бабѣ, и отъ сліянія двухъ типовъ перваго сорта произошла на свѣтъ Манга, необыкновенная красавица: ея черные, какъ смоль, волосы и каріе, блестящіе глаза были украинскіе, а бѣлизна и миловидность — материнскія. Рѣзвая и ласковая дѣвочка, четырнадцати лѣтъ, она всѣмъ нравилась, всѣ были отъ нея въ восторгѣ.

— Неужели! вскричалъ я. — Что же съ нею случилось?

— Вчера, печально началъ становой: — послѣ обѣда, пошла дурочка въ лѣсъ за грибами, и ужь вечеромъ отыскали ее въ лѣсу мертвою. Какой-то подлецъ, людоѣдъ, изнасиловалъ несчастную и, чтобы скрыть слѣды преступленія, хотѣлъ задушить ее, то-есть, просто задушилъ, сильно помялъ ей шею и горлянку; но когда начали оттирать бѣдняжку, то въ ней показалась еще искра жизни, стала хрипѣть, и когда приложили ко рту зеркало, замѣтна была легкая испарина. Однакожь, несмотря на это, надежда плохая: со вчерашняго дня она не приходила въ себя: хрипитъ, и вся холодная, какъ ледъ…

— Виновнаго не отыскали?

— Никакихъ слѣдовъ! Вчера всѣхъ своихъ, съ ногъ сбилъ, во всѣ концы посылалъ, и рѣшительно ничего не добились. Отецъ и мать въ страшномъ отчаяніи: ну, одна только и есть. Не хотите ли, сходимте къ нимъ, провѣдаемъ; старуха моя у нихъ и ночевала.

Петренко помѣщался въ особенной избѣ, рядомъ съ квартирой становаго. Подходя къ изгороди, мы ужь слышали вопль несчастной матери.

— Можете себѣ представить, замѣтилъ Иванъ Ивановичъ: — вотъ этакъ разливалась цѣлую ночь горемычная, а отецъ совершенно осовѣлъ, словно каменная статуя, съ мѣста не двинется, слова не промолвитъ!

Войдя въ избу, я былъ пораженъ ужасною картиною горести и отчаянія матери. Опростоволошенная, растрепанная, исцарапанная, съ лицомъ, обезображеннымъ синяками, несчастная изступленно металась. Стоны и вопли ея раздирали душу. Петренко стоялъ, прислонясь къ стѣнѣ; руки его были сложены накрестъ, взоры вперены въ землю; казалось, онъ не видѣлъ и не слышалъ, что кругомъ его происходило. Страшно и невыносимо горестно было смотрѣть на это нѣмое отчаяніе отца. При нашемъ появленіи, мать упала къ ногамъ становаго.

— Родненькій, заступись! воскликнула она, царапая съ ожесточеніемъ свою грудь: — заступись, отыщи разбойника, святотатца! спаси Машу! спаси! вопила она, хватая меня за колѣни; потомъ, какъ бѣшеная, кинулась къ мужу, оторвала лацканъ отъ его сюртука, дергала его за усы, за бакенбарды, неистово крича: "Прокофій Петровичъ, убей его! слышь, убей разбойника, не то я сама убьюсь!… Господи! проговорила она, задыхаясь отъ слезъ: — ты знаешь убійцу и не покараешь его!… Съ послѣдними словами, она со всего размаха ударилась о стѣну и повалилась безъ чувствъ на полъ.

Мы кинулись на помощь къ несчастной, но мужъ не тронулся съ мѣста и не взглянулъ даже на жену.

— Иванъ Иванычъ, раздался голосъ Софьи Дмитріевны (такъ звали жену становаго) изъ другой свѣтелки, гдѣ лежала умирающая: — Иванъ Иванычъ, да прикажи спеленать сумасшедшую: вѣдь она такъ убьется до смерти!

— Безпремѣнно убьется, бормотала старуха прислужница, помогавшая намъ уложить горемычную: — правое слово, убьется; ишь вся въ синякахъ; головушка распухла, который-то ужъ разъ стукнулась!

Уложивъ мать, мы вошли въ свѣтелку. У изголовья умирающей сидѣла жена становаго, умная и добрая старушка, а противъ нея дьяконша, прославленная во всей Гуслицѣ знахарка. Дѣвочка лежала навзничь, блѣдная какъ мертвецъ; ея распухшая шея съ обѣихъ сторонъ покрыта была сине-багровыми пятнами, дыханья не было замѣтно, и только едва-едва слышалось хрипѣніе въ горлѣ. Поздоровавшись съ Софі.ей Дмитріевной, я спросилъ ее о состояніи больной.

— Плохо, отвѣчала она со вздохомъ: — какъ видите, до сихъ поръ не очнется; ставили піявки — не принялись; послали за докторомъ — ни слуху, ни духу… не знаемъ, что и дѣлать!

Со мной была гомеопатическая аптечка, и я, въ ложечкѣ воды, далъ больной нѣсколько крупинокъ arnica и посовѣтовалъ прикладывать холодные компрессы къ горлу. Тѣмъ временемъ Иванъ Ивановичъ спеленалъ несчастную мать и разшевелилъ немного Петренка, обливши его холодною водою. Неизвѣстно, отъ моего ли леченія или такъ ужь пришло время, но больная очнулась. Тяжелый вздохъ вырвался изъ ея груди, и она открыла глаза. Иванъ Ивановичъ первый кинулся къ ней.

— Маша, голубушка, скажи, спросилъ онъ, кто тебя обидѣлъ?

— Машенька, въ тоже время спрашивала Софья Дмитріевна: — не хочешь ли супцу?

Становой грозно взглянулъ на жену и, приложивъ указательный палецъ къ губамъ, далъ ей замѣтить, чтобы она молчала.

— Вотъ ужь и пошолъ слѣдствія производить… пробормотала, отворачиваясь, Софья Дмитріевна.

— Машурочка, душенька, продолжалъ умоляющимъ голосомъ становой: — говори же, кто тебя обидѣлъ?

Всѣ сбились въ свѣтелку, даже и отецъ приблизился къ кровати. Настала мертвая тишина; каждый, затаивъ дыханіе, ожидалъ роковаго отвѣта. Маша наконецъ собралась съ силами и едва слышно прошептала:

— Странникъ… рыжій… желѣзная шапка…

— Вчера я видѣлъ его! вскричалъ я.

— Гдѣ? спросилъ поспѣшно становой.

— На постояломъ дворѣ Трифоновны.

Въ короткихъ словахъ разсказалъ я встрѣчу свою съ странникомъ и едва кончилъ, какъ становой схватилъ меня за руку, а Петренка за полу и поспѣшно вывелъ изъ избы. Глаза его сверкали, энергія закипѣла: левъ проснулся.

— Тройку, живо! сказалъ онъ Петренкѣ; потомъ громовымъ голосомъ крикнулъ: — Иванъ Васильичъ!

На этотъ возгласъ изъ противоположной избы мгновенно выскочилъ дюжій малый, съ перомъ въ рукѣ. Иванъ Васильевичъ, письмоводитель становаго, былъ также, по силѣ и рѣшимости, богатырь и во всѣхъ экспедиціяхъ правая рука становаго. Иванъ Ивановичъ объяснилъ ему въ чемъ дѣло и, дергая за пуговицу, добавилъ:

— Скачи до самой границы нашего уѣзда, а оттоль — прямо въ Климовъ кабакъ. Понимаешь ли, чтобы не перепустить разбойника черезъ границу? Навѣрное онъ отъ Трифоновны махнулъ черезъ просѣку въ климовскій и, прокутивши тамъ ночку, замѣшкается. Да смотри, осторожнѣй! вѣдь ты знаешь, что у этихъ дьяволовъ — коли желѣзная шапка, то и палка тоже желѣзная!… Возьми съ собою Петренка…

— Будьте покойны, отвѣчалъ самодовольно письмоводитель: — вдвоемъ и десятокъ такихъ уконтентуемъ!

Мигомъ тройка была запряжена, и Петренко, сидя на телегѣ, подъѣхалъ къ намъ. Глаза его угрюмо глядѣли и, въ то же время, какая-то дикая радость проявлялась на его лицѣ: все его Существо проникнуто было жаждою мщенія. Письмоводителю вынесли картузъ, кистень; становой перекрестилъ ихъ, и тройки помчалась во всѣ лопатки.

VII.

Становой смотрѣлъ вслѣдъ уѣхавшимъ до тѣхъ поръ, пока они не скрылись съ глазъ.

— Если не перевалитъ за границу нашего уѣзда, сказалъ онъ, почесываясь за ухомъ: — такъ будетъ нашъ, а перевалитъ — поминай какъ звали; на рогожскомъ его съ собаками не отыщешь!… Ужь эти мнѣ порядки! не моги взять мошенника въ другомъ участкѣ безъ становаго; а пока отыщешь становаго, разбойникъ очутится за тридевять земель! ищи послѣ вѣтра въ полѣ… Эхъ, какъ бы! продолжалъ онъ, потирая руки. — Признаться, не мало-то и нужно этого какъ бы: какъ бы поймать шельмеца, да еще того, котораго намъ нужно; какъ бы Машурочка моя выздоровѣла, какъ бы и Авдѣевна (такъ величали машину мать) не свернулась… А я вамъ доложу, что надежда на успѣхъ плоха…

— Отчего? спросилъ я.

— Вопервыхъ, много времени утрачено, а вовторыхъ, въ одинъ день двумъ такимъ удачамъ не бывать: жирно будетъ! Гераська сознался, а тутъ еще этого подлеца, поймать?… Эхъ, какъ бы, какъ бы, бормоталъ Иванъ Ивановичъ, направляясь въ избу Петрепка. — Провѣдаемъ, что тамъ съ Машенькой!

Больную мы нашли въ сильномъ жару; лицо горѣло яркимъ румянцемъ, дыханіе было тяжелое и неровное; она жаловалась на головную боль и звонъ въ ушахъ. Я далъ ей нѣсколько крупинокъ aconitum; холодные компрессы продолжали прикладывать къ шеѣ. Несчастная мать была въ какомъ-то безчувственномъ положеніи: если бы не открытые глаза, то можно бы подумать, что она спитъ. РІванъ Ивановичъ хотѣлъ было подробнѣе распросить Машу; но ему пришли сказать, что привезли почту и привели нѣсколько человѣкъ арестантовъ. Становой ушелъ, а д., въ качествѣ доктора, остался наблюдать за больною и слушалъ словоохотливую дьяконшу, которая разсказывала о разбояхъ въ Гуслицѣ: какъ воръ Никишка въ то время, когда мельникъ съ женою ушли на свѣтлый праздникъ къ заутрени, зарѣзалъ у нихъ пятерыхъ дѣтей и старуху, мать хозяина; какъ Марѳутка, разсердившись на своего мужа и свекровь, ночью бросила въ печь сальный огарокъ и уморила угаромъ одиннадцать душъ — осталась только въ живыхъ одна чахоточная старуха, и тому подобное.

Черезъ полчаса послѣ пріема aconitum, жаръ у Маріи значительно уменьшился, и она заснула. Софья Дмитріевна, не спавши всю ночь, также дремала, собирался было и я прикурнуть, но Иванъ Ивановичъ прислалъ просить меня къ себѣ. Я нашелъ его въ рабочей комнатѣ, гдѣ онъ снималъ допросъ съ приземистаго, невзрачнаго малаго, лѣтъ двадцати.

— Я васъ побезпокоилъ, сказалъ становой: — чтобы доставить вамъ случай полюбоваться нашими гуслицкими артистами… Посмотрите на эту образину (становой взглянулъ на малаго); кажись — ни съ рожи, ни съ кожи, а искусникъ на удивленіе! Онъ, изволите видѣть-съ, мастеритъ фальшивые билеты и всякіе документы поддѣлываетъ. Не угодно ли вамъ испытать? закажите ему какую угодно печать, и онъ вамъ въ два мига ее сварганитъ, да еще безъ всякихъ инструментовъ… Нутка, Ѳомка, не ударь лицомъ въ грязь, покажи себя! добавилъ становой, одобрительно поглядывая на малаго.

Я вынулъ изъ кармана подорожную и заказалъ Ѳомкѣ скопировать одну изъ печатей. Онъ попросилъ осколокъ стекла, зажженную свѣчу и булавку. Когда ему подали, Ѳомка слегка накоптилъ на свѣчѣ стеклышко и, наложивъ его на указанную печать, съ необыкновеннымъ проворствомъ и ловкостью очертилъ булавкою орла и надпись, которые просвѣчивались; потомъ, стерши въ округлости печати копоть, приложилъ къ намоченной бумагѣ стеклышко, нажалъ, и печать оттиснулась до такой степени вѣрно снятою, что нельзя было отличить отъ настоящей. И вся эта операція продолжалась не болѣе пяти минутъ.

— Что, батюшка, сказалъ Иванъ Ивановичъ: — каковы у насъ въ Гуслицѣ артисты?… просто, доложу вамъ, академія художествъ!… Что бы изъ тебя вышло, замѣтилъ значительно становой, взглянувъ на Ѳомку: — еслибъ ты пошелъ честнымъ путемъ?

— Что бы вышло, потупясь отвѣчалъ Ѳомка: — ничего бы не вышло, вѣдь я — крѣпостной!…

До обѣда Иванъ Ивановичъ занялся дѣлами, допрашиваніемъ арестантовъ, а я отправился осмотрѣть погостъ. Вокругъ огромной каменной церкви, правильной архитектуры, съ превысокою колокольнею, чуть ли не съ Ивана Великаго въ Кремлѣ, площадь застроена была довольно хорошими домиками; нѣкоторые изъ нихъ были въ два этажа; но площади тянулся рядъ лавокъ и лабазовъ, что доказывало о промышлености въ селеніи. Колокольня еще штукатурилась. Подрядчикъ, котораго я встрѣтилъ тутъ на работѣ, сказалъ мнѣ, что постройка церкви и колокольни стоитъ огромныхъ суммъ, несмотря на то, что прихожанъ, какъ онъ выразился, «вовсе не имѣется».

— На чей же счетъ выстроили церковь? спросилъ я. — Откуда взяли деньги?

— Господь ихъ знаетъ откуда, отвѣчалъ, лукаво усмѣхаясь, подрядчикъ: — не наше эфто дѣло, намъ лить бы акуратно платили за работу!

— Почему же ты знаешь, что нѣтъ прихожанъ?

— Какъ, батюшка, не знать. Сами разсудите: на свѣтлый праздникъ, съ моими ребятами и здѣшнимъ начальствомъ, всего на всего было у обѣдни сорокъ человѣкъ, а церковь-то выстроена на двѣ тысячи. Приходъ-то, кажись, и великъ, да все ишь — отщепенцы, въ старообрядчество перешли. И не токма здѣсь, а по всей Гуслицѣ; какіе были церковные, всѣхъ идолы къ себѣ переманили. Такъ вотъ, чтобы ихъ не тревожили, они и отплачиваются, перепадетъ кое что батькамъ и на церковь!… Вотъ оно откелева деньги-то.

— Какъ же старообрядцы сманиваютъ церковныхъ?

— Вѣстимо какъ: заплатятъ недоимку, подать, примутъ въ коммерцію, обогатятъ.

— Какъ же допускаетъ православное духовенство?

— Стало быть допускаетъ; слыхались мы, что правительство положило по двѣсти рублей въ годъ жалованья тѣмъ священникамъ, у которыхъ въ приходѣ есть раскольники, за то, чтобы они обращали ихъ въ православіе; вотъ тѣмъ, у которыхъ нѣтъ раскола-то, и завидно: ничего, дескать, не получаютъ, такъ они — и не прочь… ну, да што, мало ли чего не баютъ, не всякому слуху вѣрь!… Признаться, оно бы вѣрнѣе было, еслибы попамъ платили за каждаго раскольника; обратилъ въ церковные — вотъ тѣ и получай, что назначено.

Замѣчанія подрядчика были здравы: дѣйствительно, при всей заботливости, правительство далеко не достигаетъ предполагаемой цѣли. Въ великороссійскихъ губерніяхъ сельское духовенство очень бѣдно, а доходы отъ требъ до того скудны, что духовенство не имѣетъ никакой возможности содержать себя и свое семейство. Въ такомъ положеніи неудивительно., что оно не очень бываетъ разборчиво на средства добывать себѣ насущный хлѣбъ. Вотъ почему священники, чтобы имѣть право получать жалованье, не охраняютъ своихъ приходовъ отъ вторженія раскола, который въ послѣднее время сильно началъ вкореняться.

Возвратясь съ прогулки, я засталъ Софью Дмитріевну въ хлопотахъ: она накрывала на столъ и приготовляла все необходимое къ обѣду. Отъ нея узналъ я, что Машѣ лучше, и что и мать ея также немного оправилась.

— Только — такая странная, добавила Софья Дмитріевна: — точно помѣшаная; можете представить, чѣмъ она теперь занимается?… рубашки кроитъ себѣ, Машѣ и мужу! «всѣ, говоритъ, помремъ, нужно къ смерти сорочекъ нашить».

Послѣ спартанскаго обѣда, Софья Дмитріевна ушла къ больной, а Иванъ Ивановичъ собрался было «развѣдаться съ храповицкимъ», но ему помѣшали. Возлѣ его крыльца, изъ сосѣдней деревушки, собрался міръ, чтобы потолковать о вновь пролагаемой дорогѣ. Становой вышелъ къ нимъ на улицу, а я глядѣлъ на сходку изъ окна. Народъ былъ ражій, хорошо одѣтый: все — старообрядцы. Послѣ продолжительныхъ толковъ и преній, наконецъ единодушно рѣшили: быть, какъ дядя Никита сказалъ!… Но на это рѣшеніе дяди Никиты становой не согласился. Дѣло состояло въ томъ, что старая дорога шла колесомъ по болотистому грунту, а новую нужно было проложить черезъ ихъ деревушку, расположенную на возвышенности. Отъ этого сокращалось разстояніе и избѣгали лишнихъ тратъ на устройство гатей и мостовъ. Но міръ, несмотря на очевидное удобство этого распоряженія, настаивалъ на своемъ, чтобы дорога шла попрежнему, около поселка.

— Мы, кричали они: — поправимъ гати и на свой счетъ построимъ мосты!

— Знаемъ, возражалъ становой: — какъ вы гати поправляете и какіе мосты строите: просто мышеловки! Знаю, отчего вамъ не хочется и дороги проложить черезъ вашъ поселокъ; боитесь присмотра, чтобы въ расплохъ не накрыли?…

— Што эфто вы баете? говорили мужики, усмѣхаясь намъ и въ голову эфтого не приходило!…

— И вышку-то поставили, продолжалъ Иванъ Ивановичъ: — какъ разъ противъ мостика, гдѣ поворотъ въ поселокъ?

— Помилуйте, Иванъ Ивановичъ, перебилъ Дядя Шкита: — эфто Мина Харитоновичъ для своей прихоти построилъ!

— Врешь подлецъ, разгорячась кричалъ становой: — врешь, не для прихоти, а для мошенничества! Я и вышку-то вашу разори, и трубу позорную въ болото заброшу!…

— Помилуйте, Иванъ Ивановичъ, возражалъ дядя Никита: — нѣшто у насъ не вольно ѣздить?

— Нѣшто у насъ не вольно ѣздить? повторила вся толпа.

— Невольно, кричалъ становой: — невольно! днемъ подмѣчаете, а на ночь разбираете мостъ. Засѣли, мошенники, словно въ крѣпости, и дѣлаютъ себѣ что хотятъ!…

— Помилуйте, Иванъ Иванычъ, перебилъ Дядя Никита: — на ночь разбираемъ мостъ оттого, что лѣсъ воруютъ…

— Просто, досками не напасешься!… закричала толпа.

Впродолженіе этихъ преній, одинъ дюжій мужикъ, съ открытымъ и смѣлымъ лицомъ, безпрестанно прерывалъ становаго и мѣшалъ ему говорить.

— Ну, что вы толкуете? кричалъ онъ, размахивая руками. — Не будетъ по вашему, будетъ, какъ міръ рѣшилъ!

Сначала становой мало обращалъ на него вниманія, но когда мужикъ сталъ приставать болѣе и болѣе, Иванъ Ивановичъ потерялъ терпѣніе.

— Смотри, Митюха, рявкнулъ онъ, показывая свой богатырскій кулакъ: — Знай сверчокъ свой шестокъ; не то я тебѣ свиное нюхало на сторону сшибу!

— Охота вамъ, ваше благородіе, смѣло отвѣчалъ Матіоха: — связываться съ дуракомъ; а какъ я вамъ сдачи дамъ?

Становой вздрогнулъ, поблѣднѣлъ отъ досады, но снесъ оскорбленіе и, не отвѣчая Матюхѣ на дерзкою выходку, обратился къ сходкѣ и довольно спокойно сказалъ:

— Ну, ребята, отправляйтесь по домамъ, нечего изъ пустаго въ порожнее переливать; такъ будетъ, какъ начальство рѣшитъ.

— Нѣтъ ужь, ваше благородіе, завопила толпа: — пусть будетъ, какъ мы желаемъ — останетесь довольны!

— Спасибо, я и такъ доволенъ, отвѣчалъ Становой, грозно взглянувъ на Матюху: — нѣтъ ужь, въ акуратъ получишь — не придется сдачи дйвать!

— Батюшка, Иванъ Иванычъ, отецъ родной! вопила сходка. Явите божескую милость!

Но Иванъ Ивановичъ, не обративъ вниманія на эти возгласы, сталъ всходить на крыльцо; Матюха потянулся за нимъ. Я слышалъ, какъ становой, входя въ переднюю, приказалъ разсыльному унтер-офицеру затворить дверь и не впускать Матюху; но унтер-офицеръ не успѣлъ притворить дверей, какъ Матюха оттолкнулъ его и силой вошелъ въ комнату. Терпѣніе становаго лопнуло, и онъ, съ пѣною у рта, какъ звѣрь кинулся на Матюху; признаюсь, и мнѣ за смѣльчака стало страшно.

— Мерзавецъ! ты и сюда еще пришелъ! заревѣлъ Иванъ Ивановичъ, устанавливая кулачище подъ самымъ носомъ Матюхи. — Я тебѣ кости сломаю, въ дребезги изобью!

— За тѣмъ и пришелъ къ милости вашей, отвѣчалъ Матюха, нисколько не смутясь: — намѣревались нюхало сшибить, извольте сшибайте — власть ваша, не то, прикажите дерку задать, что угодно милости вашей — все перенесу; но на міру не троньте дурака… Христово слово, сдачи дамъ!

— Вонъ, мерзавецъ, вонъ! что есть силы закричалъ становой; но какъ онъ ни прикидывался сердитымъ, а видно было, что гнѣвъ его былъ уже притворный: выходка Матюхи совершенно его обезоружила и даже пришлась ему по душѣ.

— Покорнѣйше благодаримъ, сказалъ Матюха: — кланяясь, за ваше снисхожденіе; по гробъ не забуду; только доложу вашей милости, что если, упаси Господи, на міру…

— Провались ты сквозь землю,.пострѣлъ; одно твердитъ! перебилъ Матюху становой и, повернувъ его спиной, далъ ему порядочнаго подзатыльника; но толчокъ этотъ былъ уже дружескій. — Принеси, прибавилъ онъ ласково, показать своего скворца.

Иванъ Ивановичъ былъ охотникъ до птицъ, и этимъ порученіемъ окончательно примирился съ Матюхой.

— Каковъ у насъ народецъ въ Гуслицѣ, сказалъ онъ, выпроводивши Матюху. — Сметливъ, каналья; знаетъ шельмецъ, что я пробралъ бы его не мытьемъ, такъ катаньемъ — и покорился…

— Неужели вы думаете, что онъ и въ самомъ дѣлѣ рѣшился бы исполнить свою угрозу?

— И еще какъ рѣшился бы, повѣрьте мнѣ — я ихъ хороню знаю! они ужасно самолюбивы и щекотливы, и сами жь лѣзутъ на рожонъ!… Что бы изъ нихъ вышло, заключилъ становой обычнымъ своимъ вопросомъ: — если бы они пошли честнымъ путемъ?

— Да, отвѣчалъ я: — что бы изъ нихъ вышло, если бы ихъ повели честнымъ путемъ!

Въ ожиданіи возвращенія письмоводителя, время тянулось медленно, томительно. Иванъ Ивановичъ, отчаяваясь въ успѣхѣ, былъ въ тревожномъ состояніи и, чтобы какъ нибудь разсѣять себя, гадалъ. Подойдетъ ко мнѣ, протянетъ сжатые кулаки и спрашиваетъ: «четъ или нечетъ?» то зажмурившись, вертитъ руками и сводитъ указательные пальцы. Потомъ отправились мы на встрѣчу письмоводителя, прошли съ версту по дорогѣ и, никого не встрѣтивъ, вернулись назадъ. Нетерпѣливый Иванъ Ивановичъ приказалъ моему кучеру взлѣсть на крышу и смотрѣть не ѣдутъ ли, и если увидитъ, то чтобы во все горло кричалъ: «ѣдутъ, ѣдутъ!» Распорядившись такимъ образомъ, мы отправились въ комнаты и принялись за гран-пасьянсъ. Что ни дѣлалъ Иванъ Ивановичъ, какъ ни плутовалъ, но карты ложились неблагопріятно, и гран-пасьянсъ не выходилъ.

— Ѣдутъ, ѣдутъ! послышалось.

Мы выбѣжали стремглавъ изъ комнаты.

— Кто ѣдетъ? спросилъ становой, задыхаясь отъ нетерпѣнія.

— Кажись, наши, отвѣчалъ кучеръ. — Пѣгая въ корню!

— Сколько ихъ на телегѣ?

— За пылью не видать, проговорилъ кучеръ, не спуская глазъ съ ѣдущихъ.

Не однихъ насъ интересовало возвращеніе письмоводителя; вся дворня становаго и сосѣди, при извѣстіи «ѣдутъ», выбѣжали на улицу, лѣзли на крыши И карабкались на заборы.

— Окромя Хведьки, закричалъ кучеръ: — трое сидятъ въ телегѣ.

— Трое, трое! везутъ, везутъ! Поймали! раздались десятки голосовъ на крышахъ.

— Въ ногахъ сидитъ, кажись, странникъ, закричалъ кучеръ.

— Сидитъ, ребята, ей-богу сидитъ! огласилось на крышахъ и заборахъ.

Пыль поднималась столбомъ, слышался стукъ телеги и покрикиванье ямщика; еще минута — и телега подкатила къ крыльцу: между письмоводителемъ и Петренкомъ сидѣлъ знакомый мнѣ странникъ, съ связанными назадъ руками.

VIII.

Со всѣхъ сторонъ нахлынули любопытные и такъ столпились у телеги, что мѣшали высадить странника. Становой прикрикнулъ, народъ разступился, и странника ввели въ комнаты.

— За что это, ваше благородіе, спросилъ странникъ, съ невозмутимымъ спокойствіемъ: — такое истязаніе? За что такое поруганіе и осмотры до наготы моего тѣла?… Въ чемъ я согрѣшилъ?

— Не знаешь, подлецъ, въ чемъ? сказалъ становой, окидывая его съ ногъ до головы испытующимъ взглядомъ: — не знаешь? нешто не ты дѣвчонку изнасиловалъ и задушилъ?

— Ошиблись, — ваше благородіе, не смутясь отвѣчалъ странникъ: — Христово слово, ошиблись. Ищите другаго: я ни въ чемъ не виноватъ… Заступи и сохрани меня, царица небесная, отъ такой подлости!

Во взглядѣ странника не замѣтно было ни малѣйшаго замѣшательства; онъ смотрѣлъ прямо, безстрашно; на его лицѣ выражалось то удивленіе, то презрительная улыбка. Опытный глазъ слѣдователя съ перваго разу замѣтитъ виноватаго, какъ бы онъ искусно ни притворялся; но смѣлая, невозмутимая наружность странника уничтожала всякую мысль къ подозрѣнію его въ преступленіи. Становой взглянулъ на меня, мы переглянулись и поняли другъ друга: надежды наши не осуществились. Радостное лицо Ивана Ивановича омрачилось печалью, брови еще больше надвинулись на глаза, и онъ призадумался. Письмоводитель и Петренко молча ожидали приказанія у дверей. Иванъ Ивановичъ сдѣлалъ знакъ мнѣ и письмоводителю, мы. вышли въ другую комнату.

— Какъ видите, фальшивая тревога, сказалъ онъ, затворяя дверь: — это не тотъ, котораго нужно?

— Да, отвѣчалъ я: — замѣчаніе ваше справедливо.

— Мало ли у насъ въ Гуслицѣ таскается этой сволочи — странниковъ; всѣ они, но большей части, рыжіе и въ желѣзныхъ шапкахъ! Разскажи мнѣ, спросилъ становой письмоводителя: — гдѣ взялъ его и какъ?

— Доѣхавши до границы, отвѣчалъ письмоводитель: — мы распросили пикетныхъ казаковъ, и узнавши, что никакихъ странниковъ не проходило, отправились но дорогѣ на климовскій кабакъ. Проѣхавши версты три, смотримъ — идетъ рыжій странникъ, а поодаль его, плетутся еще два. Я сію же минуту съ телеги — и къ нему: «не встрѣчалъ ли, спрашиваю, нашей тройки? въ корню бурый меринъ, а на отлетѣ сѣрые?» А Петренко тѣмъ временемъ зашелъ сзади, хвать его въ поперегъ, да и брякнулъ о земь: мигомъ скрутили молодца! «За что, говоритъ, видите, что я валъ сдѣлалъ?» — «Тамъ, говорю, разберутъ за что!» Осмотрѣли его, признаться, какъ слѣдуетъ… Ничего не видать; повели къ телегѣ; а тутъ подошли и тѣ два странника, вступились, хотѣли было отбивать, такъ рыжій и говоритъ имъ: «не мѣшайтесь, братцы; стало быть такъ начальство приказало, а я ничего не боюсь!»

— Это — новое доказательство его невинности, замѣтилъ становой, вопросительно смотря на меня. — Ну, что теперь дѣлать? рѣшайте.

— Поведемъ его къ Машѣ; если она не признаетъ, тогда отпустимъ. Разумѣется, мы не скажемъ, къ кому его поведемъ; посмотримъ, какъ онъ на нее взглянетъ.

— Идетъ! а покамѣстъ, сказалъ становой письмоводителю: — прикажите развязать страннику руки. Еще, пожалуй, жалобу на меня подастъ, подлецъ!

— Не безпокойтесь, не подастъ: я съ нимъ покончу и заплачу ему.

Когда мы вышли, у странника уже были развязаны руки, и онъ, разсматривая синіе рубцы, повыше кистей, умилительно говорилъ:

— Безъ вины претерпѣлъ, правое слово — безъ вины; ну, да што, коли самъ Господь нашъ, Іисусъ Христосъ, страдалъ, такъ нашему брату и Богъ приказалъ!

— Ну, теперь, сказалъ ему становой: — пойдемъ еще къ ворожкѣ; посмотримъ, что она тебѣ скажетъ.

— Къ какой ворожкѣ? поспѣшно спросилъ странникъ, оглядываясь на всѣ стороны и, увидѣвши меня (теперь только онъ меня замѣтилъ), заморгалъ сѣрыми какъ полуда глазами. Онъ узналъ во мнѣ того проѣзжаго, котораго видѣлъ на постояломъ дворѣ Трифоновны. Но, мгновенно оправясь отъ замѣшательства, онъ шутливо сказалъ: — пойдемъ, ваше благородіе, къ ворожкѣ, пойдемъ; я не то къ ворожкѣ — готовъ хоть на судъ божій!

Отъ крыльца до квартиры Петренка провожала насъ толпа любопытныхъ; между ними много набралось и раскольниковъ, которые угрюмо поглядывали на истязанія ихъ святоши. Я пошелъ впередъ, чтобы предупредить больную. Маша сидѣла на кровати, а Софья Дмитріевна обвязывала ей мокрымъ полотенцемъ шею. Почти вслѣдъ за мною вошелъ и становой, ведя за руку странника. Онъ подвелъ его къ дверямъ и поставилъ за перегородкою.

— Маша, сказалъ Иванъ Ивановичъ: — посмотри, не онъ ли? — Съ послѣднимъ словомъ онъ втолкнулъ странника въ свѣтелку.

Неожиданность эта необычайно поразила Машу. Она въ ужасѣ вскрикнула и лишилась чувствъ. И странникъ никакъ не чаялъ увидѣть ту, которую считалъ уже мертвою; онъ вздрогнулъ, отшатнулся назадъ и закрылъ лицо руками. Въ то же мгновеніе — откуда ни взялась Авдѣевна; какъ бѣшеная, съ крикомъ, визгомъ, кинулась на странника и вцѣпилась обѣими руками въ его пушистую бороду. Софья Дмитріевна и діаконша хлопотали около Мйши, вспрыскивали ее холодною водою, а мы выручали странника изъ рукъ разъяренной Матери.

— Авдѣевна! кричали со всѣхъ сторонъ: — пусти, брось!

Но всѣ усилія наши были напрасны: руки Авдѣевны замерли въ бородѣ странника; она отбивалась отъ насъ ногами и даже укусила до крови мужа, который старался разнять ея руки. Одно средство оставалось высвободить бороду: это — отрѣзать тѣ космы, которыя были въ рукахъ Авдѣевны.

— Подайте ножницы, закричалъ становой: — скорѣй ножницы!

При этомъ требованіи странникъ возгласилъ гласомъ веліимъ:

— Ваше благородіе, помилосердствуйте! не предавайте поруганію! пускай лучше вырветъ бороду!

Онъ съ силой сталъ рваться, билъ по лицу Авдѣевну, по Петренко и Письмоводитель схватили его за руки. Нужно было попридержать и Авдѣевну, потому что, пользуясь беззащитнымъ положеніемъ странника, она впилась зубами въ его щеку. Самъ Иванъ Ивановичъ совершалъ операцію; странникъ ревѣлъ, какъ будто его рѣзали тупымъ ножомъ. Визжала и Авдѣевна, разставаясь съ его бородою. Наконецъ удалось намъ ихъ разнять; несчастную мать, какъ совершенно помѣшанную, спеленали, а странника вывели на дворъ.

— Ну, что, душегубецъ, сказалъ ему становой: — и теперь, небойсь, скажешь, что не ты изнасиловалъ и душилъ дѣвчонку?!

— Не я, не я! вопилъ странникъ, одергивая бороду: — до страшнаго суда буду говорить — не я!… Дѣвчонка не при памяти, вскрикнула, бѣшеная баба изгрызла меня, такъ отъ эфтово ужъ я и виноватъ? Какія у васъ доказательства, гдѣ свидѣтели?… Всѣмъ извѣстно, что я изъ рогожскаго, никуда не заходя, прямо пошель въ климовскій кабакъ…

— Лжешь, перебилъ я: — вчера надвечеръ ты приходилъ на постоялый дворъ Трифоновны. Помнишь, когда хозяйка крикнула: «становой ѣдетъ»! ты выпрыгнулъ въ окно и тетрадь еще обронилъ?

Мои слова совершенно смутили странника; растерявшись, онъ божился, оправдывался, но еще болѣе себя путалъ и судорожно хватался за воротникъ своего подрясника, какъ будто что отъискивалъ.

— Что онъ тамъ ищетъ? замѣтилъ становой: — Иванъ Васильевичъ, обыщи его.

Письмоводитель ощупалъ воротникъ, потомъ перочиннымъ ножичкомъ распоролъ его и вытащилъ листъ бумаги, мелко исписанный славянскими буквами. Я взялъ рукопись и прочелъ слѣдующее: «заговоры и заклинанія противъ судей судейскихъ, мірскихъ властей и всяческихъ чиновниковъ.» Дѣло объяснилось: глубокая увѣренность странника въ силу и дѣйствіе заговоровъ придала ему смѣлость и спокойствіе человѣка невиннаго, съ чистою совѣстью.

— Такъ вотъ почему, вскричалъ становой: — ты показался намъ непорочнымъ агнцемъ?… Вотъ на какую штуку поддѣлъ, подлецъ? Такъ ты, значитъ, полагался на эти заговоры, словно на каменную стѣну?

— Аки на щитъ господень, отвѣчалъ уныло странникъ, свѣсивъ на грудь голову. — Пятнадцать лѣтъ носилъ ихъ, и въ какихъ передрягахъ ни бывалъ, а по милости вседержителя остался здравъ и невредимъ, аки три младенца, вверженные въ пещь огненную. Товарищей моихъ плетьми отшлепали, клеймы приложили, въ каторгу сослали, а меня сохранила царица небесная, аки зѣницу ока!

— Отчего же теперь прорвала тебя нелегкая?

— Согрѣшилъ окаянный, премного согрѣшилъ!… Съ еретичкой опоганился и прогнѣвалъ Господа! не потерпѣлъ грѣха, видимо не потерпѣлъ; ужь я ли не душилъ ее, а ожила, колдунья!

Какъ мы ни прислушивались къ философіи старообрядцевъ, но выводы и разсужденія странника были невыносимы. Нужно было перевести его въ квартиру становаго, но пройти по улицѣ не совсѣмъ было безопасно: вечерѣло, а старообрядцевъ собралась порядочная толпа. Шествіе наше устроилось слѣдующимъ порядкомъ: впереди шелъ я, съ уральскимъ казакомъ и разсыльнымъ унтер-офицеромъ; письмоводитель съ Петренкомъ вели за мною странника, на арканѣ, а въ арріергардѣ слѣдовалъ становой, съ тремя уральскими казаками, писцами и прочими домочадцами. Предосторожность наша была не лишняя: едва вышли мы изъ воротъ, какъ толпа надвинулась на насъ и громко заговорила:

— Ребята, надъ вѣрою згнущаются: бороды стригутъ!… Пускай голову перепрѣютъ, а бороды не тронь, законъ не велитъ!

— Прочь, бунтовщики! крикнулъ становой, выхватывая изъ кармана револьверъ (онъ постоянно носилъ при себѣ оружіе): — прочь! не то я вамъ, ротозѣямъ, буркалы повыстрѣливаю!

Казаки также взялись за пистолеты; Петренко вышелъ впередъ съ сжатыми кулаками. Раскольники очень не жалуютъ огнестрѣльнаго оружія; они говорятъ: «что де сатана выдумалъ его, на пагубу рода человѣческаго.» При первой угрозѣ толпа попятилась назадъ, нѣкоторые даже кричали: «наводятъ, наводятъ!» (то-есть, прицѣливаются). Когда мы подходили къ квартирѣ станового, возлѣ крыльца остановился экипажъ доктора.

— Это что за звѣрь? спросилъ докторъ, глядя на странника: — кто ему такъ расчесалъ бороду?

— Это мой паціентъ--отвѣчалъ становой: — а бороду-то ему расчесала новая парикмахерша, ваша паціентка. Отправляйтесь-ка къ Петренкѣ, тамъ все увидите и узнаете!

Допросъ продолжался недолго, потому что странникъ во всемъ съ покорностью сознался. Его отвели въ острожекъ съ большою предосторожностью и помѣстили въ секретной каморкѣ, устроенной въ особомъ зданіи, тутъ же, при квартирѣ становаго.

Отдѣлавшись, мы принялись разбирать рукопись, которая очень насъ заинтересовала своимъ заглавіемъ. Она состояла изъ семи заклинаній. Передаю ихъ слово въ слово.

I.

«Во имя океанъ моря, а среди того океанъ моря стоитъ столбъ желѣзный, на томъ столбѣ желѣзномъ сидитъ царь чугунный. Голова у него желѣзная, очи мѣдные, а руки и ноги стальныя. Подпирается онъ посохомъ свинцовымъ и тѣмъ посохомъ совращаетъ и сосмирясгъ недруговъ и супостатовъ, и супротивныхъ людей: судей судейскихъ и всѣхъ мірскихъ властей мужеска и женска пола, колдуновъ и колдуній, еретиковъ и еретицъ. Словъ стрѣчу непріятную и поперечку всякую, и противъ всякаго райскаго, зла то человѣка, двойна на тройна, на два въ зубы, три зуба, двѣ головы, три головы, плѣшиваго, лизальнаго, всякаго райскаго человѣка, сосмиряетъ и укрощаетъ гнѣвъ и ихъ сопротивныя слова, и всякія злыя порчи. И я, рабъ божій Антипъ^[14], поклонюся царю чугунному, и царь чугунный сокрушитъ и сосмиритъ у недруговъ и супостатовъ гнѣвъ и ярость и сопротивныя слова, у судей судейскихъ и у всѣхъ мірскихъ властей, и райскаго человѣка, чтобы на меня, раба божьяго Антипа, гордымъ окомъ не глядѣли и злые помыслы не помышляли, во вѣки вѣковъ, аминь.»

II.

«Въ синемъ морѣ океанѣ лежитъ синь златый латырь камень, на томъ златомъ латырѣ камнѣ лежитъ тѣло мертвое, надъ тѣмъ тѣломъ мертвымъ стоитъ синь облакъ, надъ тѣмъ синимъ облакомъ летаетъ мужъ синь. Тотъ синь мужъ изъ луковъ стрѣляетъ стрѣлами калеными, во враговъ и во всѣхъ сопротивныхъ людей, мужеска и женска пола. Стрѣляй ихъ мужъ синь, съ права и съ лѣва, въ глаза и въ буйную голову, и противъ сердца ретиваго; и руки ихъ на розно разбивай, чтобы руки ихъ не владѣли и сопротивнаго не творили. И я, рабъ божій Антипъ, поклонюся синю мужу. Бей и стрѣляй синь мужъ: судей судейскихъ и мірскихъ властей, мужеска и женска пола. Стрѣляй ихъ въ правое и лѣвое око, чтобъ они гордымъ окомъ на меня, раба божьяго Антипа, не глядѣли, стрѣляй въ правыя и лѣвыя ихъ руки, чтобы руки ихъ на меня не подымались. Аще же кто восхощетъ зломыслить на мя и судити мя, тотъ буди мертвъ на камене. И я, рабъ божій Антипъ, поклошося синю мужу сими словами: синь мужъ, запри злое сердце и ключъ опусти въ море океанъ, подъ синь златъ латырь камень; и какъ камень не выплываетъ поверхъ воды, такъ и гнѣву не возставати на меня, раба божьяго Антипа, во вѣки вѣкомъ, аминь.»

III.

«Благослови, Господи, рабу божію Антипу взыти на святую гору Господню. И поклонюся я святому Господу Ісусу Христу, царю небесному, и матери Господней, царицѣ небесной, владычицѣ пресвятой Богородицѣ, и поклонюся святымъ евангелистамъ: Марку, Лукѣ, Матвѣю и Іоанну; они мнѣ, рабу божію Антипу — заступники и помощники отъ судей судейскихъ и всѣхъ мірскихъ властей, мужеска и женска пола; отъ ябедниковъ, паговорниковъ, взяточниковъ, еретиковъ, колдуновъ и колдуній. Кто можетъ противиться противъ пресвятыя Богородицы, и противъ Іоанна крестителя Господня, и Іоанна Богослова? И я, рабъ божій Антипъ, поклопюся Іоанну крестителю и Іоанну Богослову, да будутъ мнѣ защитники противъ судей судейскихъ и мірскихъ властей, и всяческихъ чиновниковъ, и ересныхъ и потаеныхъ словъ, и отъ взятки и иризору избави. И кто можетъ противиться противъ раба божія Антипа, и пресвятыя Богородицы, и Іоанна крестителя, и Іоанна Богослова? И како кто можетъ противиться противъ праведнаго солнца, такожде не могли бы противиться противъ раба божьяго Антипа судьи судейскіе и мірскія власти, и всяческіе чиновники, мужеска и женска пола. И не могли бы взирать на него косымъ окомъ; кто же захощетъ творить ему зло противно, тотъ буди нѣмъ, глухъ и слѣпъ, во вѣки вѣкомъ, аминь.»

IV.

«На синемъ океанѣ морѣ лежитъ синьзлатый латырь камень, а на томъ златомъ латырѣ камнѣ сидитъ красна дѣвица. И вѣдаетъ она читать и заговаривать отъ судей судейскихъ и мірскихъ властей, и отъ всѣхъ сопротивныхъ людей, мужеска и женска пола: отъ колдуновъ и колдуній, еретиковъ и еретицъ, отъ взятки, отъ призору и наговору. И я, рабъ божій Антипъ, поклонюся красной дѣвицѣ: заговори меня, красна дѣвица, отъ судей судейскихъ и мірскихъ властей, отъ ябедниковъ, наговорниковъ и взяточниковъ, отъ встрѣчныхъ, поперечныхъ, хвастобезстыжихъ и отъ всякаго лихово слова. И еще помолюся я, рабъ божіи Антипъ, красной дѣвицѣ: красна дѣвица, затвори гнѣвъ и ярость, лихое и супротивное, чтобы судьи судейскіе, и мірскія власти, и всяческіе чиновники, мужеска и женска пола, не могли бы на меня, раба божьяго, злобно и гнѣвно взирать, когда я вступлю въ судъ и цалату, да очи ихъ взлицались бы, а руки не подымались бы на пораженіе, а ноги бы ихъ подломились, а гнѣвъ и ярость были бы мертвы, и на меня, раба божьяго Антипа, не могли бы зрѣти, какъ на праведное солнце, во вѣки вѣкомъ, аминь.»

V.

«Въ чистомъ полѣ есть небо мѣдное, а подъ небомъ мѣднымъ — земля желѣзная. Какъ отъ неба мѣднаго нѣтъ ни росы, ни дождя, такъ отъ земли желѣзной нѣтъ ни плода, ни воды, ни крови. И тако, да не будетъ на меня, раба божія Антипа, ни гнѣва, ни сердца, ни злаго помысла отъ судей судейскихъ, и мірскихъ властей, и всяческихъ чиновниковъ, мужеска и женски пола, еретиковъ и еретицъ. И такъ какъ грянетъ громъ и молнія сожигаетъ землю, тако испужаются и пожгутся судьи судейскіе и всѣ мірскія власти, и всяческіе чиновники, мужеска и женска пола. Кто же восхощетъ противъ меня, раба божьяго Антипа, злоумствовать, тотъ буди камень, а кто убити, тотъ буди мертвъ. Есть древо безъ корней, безъ сучьевъ и безъ листьевъ, а на томъ древѣ сидитъ птица безъ головы, безъ перьевъ, безъ крыльевъ и безъ хвоста, а также безъ гнѣва, безъ сердца и безъ воли — и да будутъ такими судьи судейскіе, мірскія власти и всяческіе чиновники мужеска и женска пола, еретики и еретицы, во вѣки вѣкомъ, аминь.»

VI.

«Поклонюся и помолюся я, рабъ божій Антипъ, святителю Николѣ чудотворцу. Буди мнѣ скорый помощникъ и заступникъ, отъ судей судейскихъ, и мірскихъ властителей, и всяческихъ чиновниковъ, мужеска и женска нола; о избави мя, раба божьяго Антипа, отъ суда, гнѣва, ябеды, взятки и призора. Икако, святителю отче Никола, избавилъ еси трехъ дѣвицъ, откуда извелъ сына Агрипова и агрицнискаго князя, тако избави мя погубившемъ судей судейскихъ и мірскихъ властей, и всяческихъ чиновниковъ, мужеска и женска пола. Чудотворче, отче Николае, молюся тебѣ, буди мнѣ помощникъ и заступникъ, и како избавилъ ecu трехъ вдовъ отъ великаго плача, тако избави мя, раба божьяго Антипа, отъ судей судейскихъ и мірскихъ властителей. И ты, Господи, утвердивый небо и землю и всю бездну, утверди словеса и заговоры раба твоего Антипа, ты же камени, кости и булата и сребра, и злата, противъ судей судейскихъ, и мірскихъ властителей, и всяческихъ чиновниковъ, мужеска и женска пола, во вѣки вѣкомъ, аминь.»

VII.

«Бѣсе рьяный, бѣсе смрадный, бѣсе огненный, бѣсе иглистый! По силѣ, по праву заговора-приговора, заворота-приворота, явитесь предъ мною, какъ листъ передъ травою; и защитите, и сбережите меня, раба божьяго, Антипа, отъ судей судейскихъ, и мірскихъ властителей, и всяческихъ чиновниковъ, мужеска и женска пола. Бѣсе смрадный, ослѣпи и омрачи разумъ судей судейскихъ, мірскихъ властителей и всяческихъ чиновниковъ; бѣсе огненный, сожги ихъ сердце и совѣсть; аще же что злое умыслятъ на меня, раба божьяго, Антипа, то, бѣсе иглистый, исколи утробу судей судейскихъ и мірскихъ властителей, и всяческихъ чиновниковъ, мужеска и женска пола; бѣсе рьяный, стяни жилы ихъ корчами и узлами нераспутными, во вѣки вѣковъ, аминь.»

---

Прочитавши эту ерунду, мы долго смѣялись; но все таки, разсуждая объ убѣжденіяхъ, какъ вѣра спасаетъ, пришли къ тому заключенію, что эти заговоры и заклинанія имѣли для странника дѣйствительную силу, пока онъ не усомнился въ ихъ цѣлости и не сталъ ощупывать своего воротника, чѣмъ подалъ поводъ къ обыску и открытію рукописи.

Докторъ возвратился отъ больныхъ и принесъ вѣсти не совсѣмъ утѣшительныя. Машѣ поставили къ шеѣ піявки, а матери открыли кровь, и рѣшеніе о ихъ выздоровленіи откладывалось до девятаго дня.

Думали спокойно провести ночь, но въ Гуслицѣ этого не случается. Я спалъ въ одной комнатѣ со становымъ, и насъ нѣсколько разъ будили. Часу въ первомъ принесли летючку^[15]; на зарѣ дали знать, что арестанты взбунтовались; а едва разсвѣло, весь домъ поднялся на ноги, потому что становой съ докторомъ должны были ѣхать верстъ за десять, для освидѣтельствованія мертваго тѣла.

Передъ отъѣздомъ я зашелъ навѣстить больныхъ. Машѣ замѣтно было лучше, но мать все еще не пришла въ себя. Когда я подошелъ къ ней, она подавала мужу платокъ, въ которомъ были завернуты космы отъ бороды странника.

— Возьми, Прокофій Петровичъ, говорила она: — возьми; когда я умру, положишь эти волосы въ мой гробъ!

— На что? спросилъ съ недоумѣніемъ Петренко.

— По этимъ волосамъ, шептала она таинственно: — я отыщу его на страшномъ судѣ и пойду съ нимъ на судъ божій!

Петренко взялъ молча платокъ и отошелъ всторону.

— Богъ съ нимъ, сказалъ онъ мнѣ уныло: — пусть теперь законъ его судитъ, а я его прощаю — только бы Господь сохранилъ мою Марусю и жену… Ну, ужь и сторонка здѣсь! я думаю, въ цѣломъ свѣтѣ подобной не отыщется, и народъ — такой все запеклый… Признаюсь, не хотѣлъ я сюда ѣхать; все на родину тянуло, въ роменскій уѣздъ; тамъ у меня въ м. Смѣломъ и хата и левада, и родичей довольно; такъ жена не захотѣла: «не поѣду, говоритъ, къ безмозглымъ хохламъ». Какъ это несчастіе съ нами приключилось, такъ здѣсь и заговорили, что это Богъ ее за то и наказалъ, что мужа не послушалась; врутъ: еслибъ я ужь очень захотѣлъ, то она бы поѣхала, а то вижу, что ей не хочется — и самъ не настаивалъ. Она у меня — покорная и добрая жена, даромъ, что московка.

Изъ Гуслицы я отправился въ Егорьевскъ, а оттуда — на Богородицкъ; черезъ мѣсяцъ только возвратился въ Москву. Въ числѣ писемъ, которыя получились въ мое отсутствіе, было одно и отъ Ивана Ивановича. Увѣдомляя меня о разныхъ служебныхъ дѣлахъ, онъ заключилъ свое письмо слѣдующей припиской:

«Слава богу, Маша совершенно выздоровѣла, а бѣдная ея мать умерла отъ воспаленія въ мозгу. Петренко собирается на родину: большая для меня потеря.»

Подъ числомъ и годомъ, гдѣ обыкновенно обозначается городъ или селеніе, откуда пишется письмо, было отмѣчено: «проклятая Гуслица».

АЛЕКСѢЙ СТОРОЖЕНКО.

1857 года. Москва.

ПРИЛОЖЕНІЯ КЪ СТАТЬѢ ИЗЪ «ПОРТФЕЛЯ ЧИНОВНИКА».

I.
СОБОРНОЕ ДѢЯНІЕ АВСТРІЙСКАГО СОБОРА, ВЪ БѢЛОКРЫНИЦКОМЪ МОНАСТЫРѢ БЫВШАГО 1846 ГОДА^[16].

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Началось соборное дѣяніе въ Бѣлокриницкомъ Монастырѣ 28 октября 7354 года въ день недѣльный, по полудни слѣдующимъ образомъ.

Въ храмѣ Покрова Пресвятая Богородицы, послѣ всенощнаго бдѣнія и святыя литургіи, на амбвонѣ, на убраномъ апалоѣ, положено было святое Евангеліе, съ предстоящею возженною свѣщею по обѣимъ сторонамъ, отъ амбвона вдоль церкви, для засѣданія присутствующимъ, поставлены во многомъ числѣ стулья, а посредѣ на другомъ аналоѣ положена Кормчая книга, притомъ же приготовлены и другія многія книги, на случай справокъ въ бояіественномъ писаніи. Симъ тако устроенномъ, по троекратномъ удареніи въ колоколъ, собравшіеся люди за священникомъ и настоятелемъ всѣ съ благоговѣніемъ взошли въ церковь, и по обычномъ началѣ сѣли на пріуготовленныхъ мѣстахъ. По одной сторонѣ въ началѣ сѣлъ настоятель монастыря инокъ Геронтій, со всѣми своими соборными старцами и прочими пноками, а на другой также въ.началѣ сѣлъ священно-ппокъ Іеронимъ, за нимъ уставщикъ бѣлокрыницкія церкви Киріакъ Тимоѳеевъ, потомъ отъ Молдавіи депутаты, ясскіе купцы, Никифоръ Понкратевъ, и Яковъ Ивановъ Желѣзняковъ, и Логинъ Андреевъ, и далѣе прочіе депутаты отъ своихъ слободъ бѣлокрыницкіе, климуцкіе, соколпискіе и михидрецкіе. Прочіе же единовѣрные наши христіане, собравшіеся съ окрестныхъ слободъ, въ безчисленномъ множествѣ предстояли съ угнетеніемъ, наполнили всю церковь и притворъ даже съ невмѣстительностью.

Молчанію бывшу, абіе возставъ настоятель и сотворивъ Ісусову молитву, возгласилъ ко всѣмъ, указуя перстомъ на св. Евангеліе: "Отцы снятіи и братія и вси православные христіане! Видѣте св. Евангеліе, вонмите, яко самъ Христосъ и приведшій судія посредѣ насъ присутствуетъ, то убо должны мы разсуждать и строить предлежащее дѣло безъ всякаго лицемѣрія сообразно святыхъ писанію и согласно волѣ божіей.

"А именно: приступающаго нынѣ въ наше древле истинное православіе, отъ нынѣшней греческой религіи, господина высокопреосвященнѣйшаго митрополита Амвросія, коимъ чиномъ принять долженствуетъ! "

Соборъ отвѣчалъ: откройте и предложите на среду, какіе есть во святомъ писаніи по сему предмету правила святыхъ соборовъ, какіе примѣры отъ собывшихся древле православной церкви святоподобій.

Настоятель повелѣлъ иноку Павлу предложить и вычитать собору краткое соображеніе, которое напредь сего представлено въ скитъ славскимъ отцамъ, для таковаго же соборнаго разсужденія, общй со всѣми тамошними задунайскими обществами, о разныхъ вѣрахъ за ереси осужденныхъ, отъ которыхъ дѣйствуемое крещеніе, и хиротонія въ православную церковь къ пріятію есть достойны, и еще раскрыть Кормчую книгу, и вычитать собору всѣ святыя правила, которыя касаются до сего предмета, и сообразить съ настоящимъ нашимъ дѣломъ, какой чинъ въ принятіи реченнаго господина митрополита будетъ правильнѣе соотвѣтствовать.

Ревенный инокъ Павелъ, таковое настоятельское дѣло повелѣніе при помощи божіей исполнилъ, въ полной мѣрѣ, такъ что для всякаго, со вниманіемъ слушающаго, ясно и внятно; при томъ еще предъявлено было дѣяніе и задунайскаго собора, которое списалъ и доставилъ въ монастырь бывшій лично на томъ соборѣ инокъ Ануфріи слѣдующаго содержанія:

"Соборное дѣяніе, отъ собравшихся въ задунайскомъ скиту, 23 іюня 1846 года, отъ всѣхъ отцовъ и братій и всѣхъ задунайскихъ старовѣрскихъ обществъ, Серяковой, Славы и Журиловой, и прочихъ, въ силѣ представленнаго отъ повѣренныхъ монастыря онаго правилъ соображенія со испрошеніемъ на то безпристрастнаго разсужденія учинено мнѣніе со стороны собора слѣдующее:

«Яко разсмотри всѣ святыя церковныя правила касательно принятія нынѣ греческаго митрополита Амвросія признали правильно дабы сдѣлать принятіе, третьимъ чиномъ, согласно чему правило вселенскаго собора, и 69 и 70 карѳагенскаго собора, при томъ же еще явствуетъ отъ житія св. Саввы Освященнаго и Максима Исповѣдника. Яко Савва Освященный принялъ отъ ереси севировъ патріарха Іоанна (зри Четьиминеи декабря 5), а святый Максимъ Исповѣдникъ отъ ереси единовольныхъ патріарха Пирра и Ѳеодосія епископа и на седьмомъ вселенскомъ соборѣ при патріархѣ Тарасіи, многіе епископы отъ нконоборства приняты, 3-мъ чиномъ (зри февраля 25) и послѣ седьмаго вселенскаго собора патріархъ Меѳеодій во второе иконоборство православіе исправилъ, тоже однимъ только проклятіемъ ереси, но даже и въ самой Россіи подобный былъ таковый случай, такъ явствуетъ въ Четьиминеи Макарьевской, августа мѣсяца, листъ 43-й, что Даніилъ епископъ (отступилъ отъ Сидора) берестинскій, поставленный отъ Исидора митрополита латиныцика родомъ, который принялъ хиротонію отъ папы римскаго. А когда Даніилъ епископъ отступилъ отъ Исидора и принятъ Іоною кіевскимъ митрополитомъ 3-мъ чиномъ, тогда еще нужды никакой не предвидѣлось, но у насъ теперь есть благословная нужда, потому за случай а не обдержно, да и за уваженіе столь великаго лица надлежитъ Припять сего митрополита 3-мъ чиномъ, всеобдержное же приниманіе отъ ереси какъ былъ упасъ донынѣ, такъ и навсегда да останется въ своей силѣ; такъ всѣ соборные старцы заключили.»

Наконецъ отецъ Макарій, настоятель, предложилъ собору свое мнѣніе: чтобы ради многихъ немощныхъ и обширно писаніе невѣдущихъ пріобыкшихъ же къ священникамъ, которые всеобдержно принимаемы суть 2-мъ чиномъ, такожде принять и нынѣ приступающаго въ наше православіе греческаго митрополита, тѣмъ же вторымъ чиномъ, и то если онъ не тяжко себѣ вмѣнить на сіе соизволитъ. На томъ и всѣ положились. О таковомъ дѣяніи поручено было иноку Аркадію, бывшему настоятелю Лаврентьева Монастыря, отъ лица всего собора пмянно извѣстить было Криницкій Монастырь, который немедленно и учинилъ.

По выслушаніи всѣхъ правилъ дѣянія славскаго собора, Молдавіи депутаты, помолчавъ мало и посовѣтовавъ между собою, возгласили ко всему собору: не лучше ли учинить такъ, какъ положилъ мнѣніе славскаго собора настоятель, на чемъ положился и весь соборъ задунайскій, дабы ради многихъ немощныхъ обширно невѣдущихъ въ писаніи, приступающаго нынѣ въ наше православіе греческаго г. митрополита Амвросія принять вторымъ чиномъ. Но бѣлокрыницкіе депутаты и весь народъ, слышавшій соображеніе по прочитаннымъ правиламъ и яснымъ святоподобіямъ самымъ дѣломъ въ древле православной церкви собывшемся, желая конечно положиться, дабы принятіе г. митрополита учинено было 3-мъ чиномъ. Изъ числа же депутатовъ молдавскихъ Логинъ Андреевъ приступилъ къ настоятелю предъ всѣмъ соборомъ благочинно, предложилъ свое мнѣніе, что онъ принятіе г. митрополита 3-мъ чиномъ сообразно правиламъ св. отецъ и сбывшимся святоподобіямъ признать воистину правильнымъ, но однако нѣтъ ли какого Средства, чтобы учинить принятіе 2-мъ чиномъ, а на томъ бы можно утвержаться святымъ писаніемъ безпогрѣшительности, тогда бы соборное наше дѣйствіе согласовало и съ прежннмъ всеобдержпымъ обычаемъ, какъ мы уже издавна принимаемъ священниковъ и успокоимъ бо совѣсть прочихъ единовѣрныхъ вашихъ христіанъ, не-могущихъ участвовать въ теперешпемъ пашемъ соборѣ о тонкомъ понятіи; каковой ради вины, и задунайскій соборъ рѣшился, чтобы согласить г. митрополита подъ второй чинъ, если ведетъ возможнее. На сіе настоятель абіе отвѣчалъ съ подтвержденіемъ и прочихъ иноковъ, что принятіе г. митрополита и 2-мъ чиномъ погрѣшности не составитъ, но только обнаружится одна паша неуважительная жестокость, на которую не видно подобнаго образа, въ цѣломъ христіанскомъ вѣкѣ, ибо для всѣхъ хотя бы и простыхъ, о приходящихъ отъ ересей въ православіе столь важное въ древлѣ вселенской святой церкви положено снисхожденіе, что даже и крещенія подлежащихъ, но за единъ стыдъ обнаженія ради повелѣно принимать безъ покрещеванія, какъ глаголетъ 1-е правило во отвѣтахъ святѣйшаго Тимоѳея архіепископа александрійскаго. Кормчая глаголетъ (61 -я листъ 606), а кольми паче столь великимъ лицамъ приступающимъ въ истинное православіе всегда оказываемо было снисхожденіе, не только отъ священниковъ: какъ то Саввы Освященнаго и Максима Исповѣдника, но даже и отъ самыхъ патріархъ, Тарасія и Меѳеодія цареградскихъ, и наконецъ въ самой Россіи Даніилу епискону поставленному отъ Исидора родомъ латинщина, святый Іона митрополитъ изъявилъ снисхожденіе — принялъ 3-мъ чиномъ и позволилъ ему служить и хиротонисать, яко истинному святителю, о чемъ засвидѣтельствовано въ великой Четыіминеи Макарьевской; по что касается до правилъ и безпогрѣшительной возможности, дабы возможно было г. митрополита, аще самъ соизволитъ, принять вторымъ чиномъ, и о томъ есть безсумнительныя свидѣтельства: а именно — но 8-му правилу 1-го вселенскаго собора, въ толкованіи коего прежно глаголетъ слѣдующее: отъ приходящихъ еретикъ ко святой Божіей соборней апостольской церкви: они убо крещены бываютъ совершенно, другіе же ниже токмо мѵромъ помазуются: иніи же токмо проклинаютъ своя иныя ереси вси, сіи же глаголеміи чистіи прельщени бивше въ таковую ересь отъ Навата пресвитера римскія церкви, отъ него же и чисти наречени бывше, того ради понеже не пріемлютъ покаянія обращающихся отъ грѣхъ, и 2-е женитися возбраняютъ, двоеженца отнюдь не пріемлюще на общеніе и таковіи аще приступаютъ ко святой соборней апостольской церкви, исповѣдать двоеженца прінмати на общеніе и не хулити 2-го брака и согрѣшающихъ и кающихся прощати грѣхи, просто рещи всѣмъ церковнымъ послѣдующе повелѣніямъ свою ересь проклеите и иные вси, пріяти да будутъ, и только святымъ муромъ помажутся, аще же отъ нихъ суть и епископи паки во своемъ чину да прибываютъ, до здѣ Кормчая, листъ 35, тому же согласно въ книгѣ Никифора патріарха отъ правилъ соборныхъ и въ патріаршемъ греческомъ Потребникѣ, иже хранится въ Москвѣ на печатномъ дворѣ, въ чинѣ пріятія отъ еретикъ явствуетъ сице, сіи втораго чина еретицы 2-я не покрещеваются, но точію проклеите ереси помазуются святымъ мѵромъ, пріемлются, аще же отъ нихъ хиротонисаніи во своемъ чину да пребываютъ. Нѣцыи же аки забывшись о преждереченныхъ святыхъ, преподобнаго Саввы Освященнаго и Максима Исповѣдника, еще вопрошали, можетъ ли священникъ принять епископа, когда но церковномъ указаніи, меньшій отъ большаго благословляется?

Отвѣтъ на сіе положенъ слѣдующій: «Меньшій отъ большаго благословляется безпрекословно но тому же церковному указанію, и меньшій большаго даже связуетъ и разрѣшаетъ, какъ то самой высочайшей степени святѣйшимъ патріархомъ духовные отцы, точію суще священники еиптиміи налагаютъ и прощаютъ, власть бо имѣютъ вязати и рѣшати. Разнь бо убо. есть по части епископа токмо отъ іерея строенія ради чиновъ, какъ свидѣтельствуетъ святая церковь въ Кормчей, во главѣ 36-й, на листѣ 233-мъ, на оборотѣ, въ красныхъ строкахъ сице: токмо яко не поставляетъ іерей, отъ епископа, разиствуетъ, священство же совершенно ныать, и святый Іоаннъ Златоустый утверждаетъ сице: Яко между епископомъ и пресвитеромъ ни одино различіе бысть, понеже и пресвитеромъ достоятъ толико бо единымъ устроеніемъ о и и высочайше суть, о чемъ свидѣтельствуетъ Толковый Апостолъ, на первомъ Посланіи къ Тимоѳею, на листѣ 913, да и но другому разсужденію, если бы святая церковь, идеже не сушу епископу не уполномочивали іереевъ въ принятіи священныхъ лицъ, приходящихъ отъ еретикъ равномощныхъ исправленіемъ и поданіемъ благости св. Духа на священнодѣйствіе, то всяко бы въ соборныхъ правилахъ и въ Номоканонахъ непремѣнно ограничила раздѣленіемъ, дабы принимать отъ ереси приходящихъ простолюдиновъ іерею, а хиротонисанныхъ архіерею. Но какъ сіе раздѣленіе нигдѣ во святомъ писаніи не видѣтся и даже не слипнется, кромѣ всеобдержнаго изрѣченія принимать архіерею или іерею, зри въ Потребникѣ великомъ, въ чинѣ принятія отъ ереси приходящихъ, и паки леодорскій соборъ, въ правилѣ 78-мъ сице глаголетъ: Приходяй къ соборнѣ церкви, вѣру исповѣсть предъ епископомъ или пресвитеромъ, Кормчая, глава 10 и 17-я, тоже самое потверждаетъ и преподобный Никонъ Черной горы въ словѣ 63 на листѣ 563-мъ. Яко тѣмъ же чиномъ епископское есть пріятіе, и ни кто кому можетъ церковь правило нѣкое излагати епископскаго ради, благодать же убо божія сугубо дѣйствуетъ, всеобдержно и смотрительно, яко же свидѣтельствуетъ Дѣяніе святыхъ апостолъ, во главѣ 8-й зачало 18 и 21, и во главѣ 9-й зачало 21 Филиппу единому отъ семи діаконовъ крестившу иногда Самаріи, и ни на единаго ихъ Духъ Святый сннде. Точію крещени бяху, во имя Господа Ісуса; егда же пршдоша къ нимъ Петръ и Іоаннъ номолишася о нихъ и возложнша руце на ни и пріяша духъ Святый. А егда той же Филиппъ идѣ на полудне на путь сходящій отъ Іерусалима въ Газу и тамо крести каженика (тако же и Ананія) егда же взыдоша отъ воды, Духъ Святый нападе на каженика. Такожде и Ананія живый въ Дамаскѣ, ученикъ сый апостольскій, но егда крестившу ему Павла, сниде Духъ Святый. Сему же разнству подобаетъ разумѣтися кія суть вины. Яко же не только обоимъ быти діаконамъ, по у единаго и тогожде дѣйствіе различная явишася, чрезъ нихъ наипаче, какъ то, яко гдѣ присутствуютъ главнѣйшіе члены, тамо оставляется тѣмъ совершенства вещи показати, а гдѣ таковыхъ нѣтъ, тамо благодать божія чрезъ посредство меньшихъ совершенство творитъ; священникъ же православный, чины строить, сирѣчь, хиротонисать не можетъ, но благодать священнодѣйствія имѣя совершенну и равну такову яко же имѣютъ епископы, архіепископы, митрополиты и самые патріархи, какъ гласитъ въ Великомъ Потребникѣ, на листѣ 318, потому всяко можетъ и самъ подать волею приходящему отъ внѣшней религіи, трепогружатно крещенному, какъ іерею, такъ и архіерею безъ всякаго сомнѣнія, яко же и Христосъ Предтечи: отложи всякъ страхъ крести мя волею пришедшаго, священнодѣйствующу о семъ и преподобному Никону Черной горы въ книгѣ его слова, листъ 40.300 на оборотѣ. Яко отъ добродѣтели священническія успѣвалъ все благодати есть, потому есть отверсти уста, впя же Богъ даруетъ образъ точію исполняетъ. Помысли колики есть посредѣ Іоанна, и Господа Ісуса Христа. Слышаще бо его глаголюща: азъ требую отъ тебя крещенія, и нѣстмъ достоинъ отрѣшити ремень сапогу его. И паки отъ исполненія его, мы ecu пріяхомъ и благодать возблагодатъ. Но обаче и толику сущу по средѣ ихъ, при немъ духъ святый сниде, его не имѣяше Іоаннъ, а не прежде крещенія съ нисшелъ бысть, ниже Іоаннъ сотворинити ему, чесого убо ради ее бываетъ, да навыкнеши, яко образъ Іоанновъ священникъ исполняетъ, ни единъ убо человѣкъ человѣка отстоитъ, елико Іоаннъ отъ Христа, но обаче при немъ сниде Духъ, да навыкнеши яко Богъ вся дѣлаетъ и творитъ.»

Наконецъ осталось дѣло за тѣмъ, что сей г. митрополитъ, имѣя здравый смыслъ, набожную душу и равно совѣсть, какъ онъ въ самомъ началѣ, такъ и впродолженіе, и даже до сего настоящаго предмета, во всѣхъ статьяхъ но церковному преданію, кои не согласовали между насъ и греками; доколь не доказано ему будетъ отъ девятаго писанія и святоподобныхъ примѣровъ нитакъ на одну голову вновь ни за какое благополучіе склонить свою совѣсть не можетъ.

Но однако отцы монастырскіе вседушно пекущіеся, дабы при столь великомъ благодароваиномъ священномъ источникѣ не отчуждить немощныя души отъ любви и единенія православныя нашея вѣры — за нихъ же Христосъ умерети изволилъ — предложили собору заключительное слово въ слѣдующемъ: 1. Если угодно будетъ всему богодухновенному собору положиться на всемогущій и спасительный промыслъ божій, да будетъ намъ въ знаменіе не нререкуемое. Предложимъ наше требованіе самому благодарованному нашему г. митрополиту: если онъ на второй чинъ согласитъ свою совѣсть произвольно, такъ угодно и божіей воли, а если отвергнетъ требованіе, яко ожесточенныхъ, тогда и мы отвергнемъ все малодушіе прочихъ и учинимъ его принять третьимъ чиномъ, яко Богъ изволивый. Тако на сіе вси до единаго бывшіе на соборѣ единогласно возгласили: «воистину тако сотворить надлежитъ, да и воля бояіія намъ открыта будетъ!» И тако, воставше съ мѣстовъ своихъ, заповѣдали сотворить всенощное бдѣніе святителю и чудотворцу Николѣ, и вси единодушно предъ святымъ Евангеліемъ положили обычный началъ и съ миромъ разошлись.

Наутріе въ понедѣльникъ, послѣ всенощнаго бдѣнія, настоятель съ нѣкоторыми отцами, взойдя въ келію къ митронолиту и по обычномъ (началѣ) поклоненіи, предложили ему свое требованіе, дабы онъ соблаговолилъ присоединиться къ православной нашей церкви посредствомъ втораго чина, то-есть: подъ мѵропомазаніе. Митрополитъ обратился къ Павлу веселымъ лицемъ и сказалъ: «видно и ты, Павелъ, глупой!» и абіе простерта была къ нему трогательная бесѣда благоговѣйнымъ образомъ, указуя примѣры, яко самъ Христосъ за немощные умрети изволилъ, добрый бо пастырь душу свою полагаетъ за овцы. Блаженный же Павелъ апостолъ зельный запретителъ былъ іудейскихъ обычаевъ, но для мира и союза церковнаго повелѣвъ былъ отъ собора апостолъ сотворить обычай по іудейскому закону и обрѣзалъ ученика своего Тимоѳея, за случай святый Григорій Богословъ изволилъ оставить патріаршескій престолъ, да не будетъ его ради распря, а Іона пророкъ лучше съ корабля повелѣ себя бросить въ море. Митрополитъ внялъ силу словесъ ихъ, яко отъ божественнаго писанія суть, въ ту минуту возведе очи къ спасителевой иконѣ, и произнесъ изволительные глаголы сице:

«Аще Павелъ, запрещая обрѣзаніе, и допустилъ обрѣзать Тимоѳея, а Григорій Богословъ престолъ свой оставить соизволилъ, а Іона пророкъ яіизнею пожертвовалъ, я ли не сотворю сего малаго прошенія для мира церковнаго на спасеніе многимъ? Твоя, Господи, воля да будетъ!» А къ настоятелю съ братіями обратясь сказалъ: «Изволяю на ваше предложеніе только съ тѣмъ, да будетъ свидѣтелемъ Богъ, если состоитъ какой въ этомъ грѣхъ, да будетъ на васъ, а я чистъ отъ таковаго». Отцы съ радостію на то согласовались, и тотчасъ митрополитъ повелѣлъ начинать часы къ божественной литургіи; потомъ вскорѣ облачился въ святительскую мантію, и въ достодолжномъ сопровожденіи вшелъ въ святую церковь со всѣмъ усердіемъ, аки елень на источники водные. Взойдя въ церковь, сотворилъ обычный началъ, такъ-какъ, съ 12 октября по 27 пребывая въ монастырѣ и обычая нѣсколько приспособляй, отдавъ поклоны народу, взошелъ во святый алтарь, и облачившись во святительскія облаченія, вышелъ изъ алтаря ставъ на амбвонѣ, гдѣ приготовлены два аналоя рядомъ; на 1-мѣдля митрополита положенъ списанный чинъ проклятія ересей съ переводомъ на греческія литеры, а выговоръ словъ порусски, точно такъ какъ напечатано въ нашемъ потребникѣ, на другомъ же аналоѣ положенъ для священника раскрытый номоканонъ. Митрополитъ, стоя предъ царскими дверьми, началъ велегласно русскимъ языкомъ проклинать всѣ ереси, поелику онъ имѣлъ способность говорить пославянски и, кромѣ греческихъ литеръ, хотя босанское нарѣчіе, по почти во всѣхъ существенныхъ словахъ единогласуетъ съ русскими словами.

При проклятіи ересей принялъ себѣ въ отца духовнаго священника Іеронима, и, исповѣдавшись ему во святомъ алтарѣ, и помазуемъ былъ отъ священника святымъ мѵромъ. Окончавше же должное порядкомъ принятіе, священникъ отверзъ царскія двери и, вшедши на амбнонъ, возгласилъ къ народу пристойное поздравленіе, объяви достоинство митрополита; митрополитъ же, по обычаю святительскому, пріемъ въ руки трикирію и дрикирію, трисвѣчіе и двусвѣчіе, во всѣмъ облаченіи святительскомъ выступи изъ царскихъ дверей, благословлялъ народъ прямо, церковь и но сторонамъ; пѣвцы же многолѣтіе владыки.

Вотъ зрѣлище трогательное, и радость восхитительная, всемогущимъ промысломъ божіимъ нынѣ устройся, на что всѣ люди, всякаго возраста со слезами взирали, и каждый въ душѣ своей ощущалъ истинное удовольствіе, и всякъ изъ глубины сердца своего приносилъ благодареніе Господу Богу, явившему людемъ своимъ новому изранлю милость свою бо премногу, и подобно нѣчто евангельскому гласу многія себѣ повторяли: яко воистину блажени очи наши, что мы нынѣ видимъ, яже отъ многихъ лѣтъ не видѣли и отцы наши.

По семъ абіе священникъ, пріемъ благословеніе отъ святителя, началъ божественную литургію, и совершалось чинослуженіе по уставу; но окончаніи же литургіи, всеобщимъ соборомъ, съ подобною честію и пѣснопѣніемъ проводили митрополита до келіи его. Святитель же, обращся предъ дверьми входа, благословилъ народъ и отпустилъ съ миромъ. Потомъ вси отцы и братія и многіе гости приглашены были въ настоятельской веліи на утѣшеніе и поздравленіе; но поздравленіи же въ трапезу на обѣдъ, и чѣмъ Богъ послалъ угощены и весь день праздновали во славу божію. Аминь.

II.
ПИСЬМО О ТОРЖЕСТВѢ ТОРЖЕСТВЪ.

Явися благодать божія, спасительная всѣмъ человѣкомъ, усерднѣйшій здревле истинному рачителю благочестія.

Петръ Никитичъ!

Міръ вамъ и божіе благословеніе отъ лица святыя соборныя апостольскія церкви, со всѣмъ православнымъ вашимъ обществомъ. О преславномъ содѣланномъ на насъ недостойныхъ божіихъ благословеніемъ и чудесномъ посѣщеніи не можемъ умолчать, но честь имѣемъ о Христѣ любовь вашему обществу симъ увѣдомить: въ s день сего января, то-есть въ самый высокоторжественный праздникъ Богоявленія Господня совершилась у насъ высокоторжественная хиротонисанія; господинъ нашъ высокопреосвященнѣйшій митрополитъ Амвросій, согласно всевысочайшему рѣшенію, рукоположилъ намъ новаго архіерея изъ нашихъ здѣшнихъ урожденцовъ, именемъ Кирила, намѣстникомъ митрополіи и существенною титлою его епископомъ Майновскимъ (то-есть названіе опредѣлено ему епархіи уже въ Анатоліи майносейскихъ некрасовцовъ). Какое уже было великолѣпное того произведеніе, какое потомъ и преславное на водоосвященіе шествіе на Іорданъ, дѣйствіе даже искони вѣка въ нашемъ здѣсь мѣстѣ въ публикѣ не бывало, и даже умомъ невоображаемое донынѣ мечтаемъ были ликовали старовѣрцы за духовенство свое безплодная смоковница, и нынѣ, о чудо, паче всякаго всѣхъ чаянія, священство у насъ яко финикъ процвѣтетъ и яко кедръ въ Ливанѣ умножится, яви же господь преславное днесь, и для того, да перекутъ намъ къ тому языцы, гдѣ есть Богъ ихъ, по да увѣдятъ, колико можетъ православныхъ вѣра и внутрь церковномъ чиносовершеніи невмѣстимо здѣсь пояснить, но скажемъ нѣсколько хотя и внѣ церкви происходимомъ совершеніи архіерейскаго хиротонисанія и божественной литуріи. Великолѣпно шли изъ церкви со всѣмъ освященнымъ соборомъ, митрополитомъ, новопоставленный архіерей и архимандритъ и съ ними по чину и прочіе священнослужители всѣ въ блестящихъ златотканныхъ облаченіяхъ, и множество въ полномъ чину иноковъ и православнаго народа; весь же монастырь покрытъ былъ безчисленнымъ множествомъ народа разныхъ сословій и языковъ, пронесшемуся напередъ слуху о произведеніи въ сей день новаго архіерея, со всей буковайской области съѣхавшихся, а когда встрѣтили при входѣ изъ вратъ ограды монастыря со ожидавшимъ уже на улицѣ другимъ ходомъ крестнымъ изъ слободской церкви, тогда вся улица какъ налита была разнаго сословія народомъ до крайняго утѣсненія, такъ есть ли бы начальникъ душенолистатскою своею командою, въ подобіе жандармовъ, по распоряженію бывшаго здѣсь самого Баерона здѣшняго областнаго начальника не сдѣлали бъ по всей улицѣ проходъ, то никакъ невозможно бы было, всему священному собору со иноками и прочей святыней дойти на устроенную площадь среди села, гдѣ уготованное мѣсто быть водоосвященію, устроились со иноками но надлежащему чину, и совершилось водоосвященіе великолѣпно, и все происходило благочинно, тихо и стройно. При таковомъ удивительномъ событіи, разные стекались языки изумленные, и кто бы изъ нравомыслящихъ видя таковое преславное чудо событіе въ чувствіи души утерпѣлъ не пролить слезы радости и не воздалъ бы благодареніе всесильному Богу толико удивившему на насъ милость? Премного поистиннѣ силенъ есть отъ камсне воздвигнуть чада Аврааму и такъ давше и сумнящемся и глаголющій: отъ Назарета можетъ ли быть что добро, нынѣ да воскликнутъ едиными усты единымъ сердцемъ, съ нами, кто Богъ велій яко Богъ нашъ, ты еси Богъ творяй чудеса! Богъ нашъ на небеси и на земли, вся елика восхотѣ и сотвори. Для прибывшихъ же начальниковъ, и съ ними болѣе пятидесяти человѣкъ благородныхъ помѣщиковъ былъ изготовленъ конлитерами обѣдъ, на монастырскомъ гостинномъ дворѣ и между ограды сельской улицы расположенномъ; каковой обѣдъ тамъ происходилъ отъ полудня и до вечера, и огня, и даже нѣкоторые изъ господъ, прожили съ женами и ихъ взрослыми дѣтьми, заночевавши въ гостинномъ монастырскомъ домѣ, и только на другой день, съ неизъяснимымъ удовольствіемъ и великою благодарностію отправились во свояси. И такъ величайшее, паче всякаго для насъ отбренія, слава Богу перенесли и сей кажется единовременной житейской долгъ, чего необходимо требовалъ суетный миръ, о чемъ и святой апостолъ заповѣдалъ всѣмъ должное, ему же убо урокъ, урокъ… и прочее, по силѣ нашей отдали и всѣхъ успокоили. О происходившемъ же на гостинномъ дворѣ торжествѣ, невмѣстимо здѣсь описывать, а есть ли пожелаете изъ любопытства, то раскажутъ вамъ уста, нашъ подрядчикъ Еронтій, есть ли Богъ благословитъ ему у васъ быть, который ді числа сего мѣсяца отправился въ россійскіе предѣлы… Впрочемъ писать нужнаго не предвижу, какъ только желаемъ вамъ отъ Господа Бога всѣхъ блаженствъ временныхъ и вѣчныхъ, съ тѣмъ пребудемъ вашими присныя молитвенники Бѣлокриницкаго Монастыря за отсутствіемъ архимандрита казначея инокъ Дороѳей съ братіями. 18-го января 1847 года. Митрополитъ въ Бѣлой Криницы.

III.

Истинныя православныя вѣры блюстителю, крѣпкому поборнику догматовъ святыя соборныя и апостольскія восточныя церкви; зольному прорицателю божественнаго писанія, ревнителю горняго Іерусалима, житія взыскателю царствія небеснаго и прекраснаго селенія рабскаго желателю, благочестія и добродѣлательствію рачителю, истиннаго православія и закона святыхъ отецъ отъ всея души хранителю и апостольскія восточныя церкви и вѣрному рабу истиннаго Господа Бога и Спаса нашего Ісуса Христа сына Божія всемилостивому государю и о Христѣ благотворителю Іоанну Александровичу.

Желаемъ вамъ получить отъ всевышнія десницы божія душевнаго спасенія и тѣлеснаго здравія, и о Христѣ радоватися навѣки нерушимо, лѣта ваша да усугубитъ Господь и благополучіе да водворится во вся дни Живота вашего. Мы нижеименованные жительствующіе по южной странѣ рѣки Дуная подъ державою турецкаго царства, по рекомендаціи вашего московскаго купца Симеона Евстегнѣича Слезкина, осмѣливаемся симъ васъ извѣстить о новопоставленномъ бѣлокрыницкомъ митрополитѣ Амвросіи.

А. Рожденіе его въ городѣ Юнусѣ, родомъ грекъ и отъ престола своего былъ удаленъ, за что именно, сего намъ неизвѣстно, а проживалъ безъ дѣйствія въ Царѣградѣ… а вблизи сего города Юнуса наши христіане не подалеку жительствовали и нынѣ по торговой части заимствующіе часто бываютъ и очевидно нѣсколько разъ видѣли греческое крещеніе, и свидѣтельствуютъ подъ иконою, что въ грекахъ во Юнусѣ даже и по всей Греціи погружаютъ младенцъ до плечо іерей трижды, а потомъ изъ той же купели трижды обливаютъ безъ погруженія, и мы сему ихъ свидѣтельству несумнѣнно вѣруемъ и васъ нашею совѣстію увѣряемъ, что истинно есть свидѣтельство.

Б. Прошедшаго года иноки бѣлокрыницкіе, Павелъ и Алимпій, проѣзжали чрезъ нашу слободу и мы ихъ приняли но долгу христіянскому, кои намъ рекомендовали, что они посланы отъ московскаго общества и отъ петербургскаго, для отысканія благочестиваго епископа и мы на ихъ рекомендацію били согласны, и просили ихъ есть ли вамъ Господь да поможетъ, то не лишите и насъ сирыхъ къ христову стаду словесныхъ овецъ, а потомъ отъ нихъ не то что рекли оказалось.

Г. По отысканіи въ Царѣградѣ вышеупомянутаго митрополита Амвросія то же чрезъ нашу слободу проѣзжали и торжествовали у насъ двое сутокъ. Инокъ Павелъ намъ о митрополитѣ подробно изъяснилъ какими мѣрами могли его отыскать и увѣрялъ насъ, что дѣйствительно въ три погруженія крещеніе въ Греціи, а за обливаніе умолчалъ, а но свидѣтельству нашихъ христіанъ, даже и отъ грекъ и болгаръ несогласно противъ Павлова увѣренія, какъ выше упомянуто, и увѣрялъ насъ совѣстію своею, что они между собою положились и росписались, чтобы митрополитъ по прибытіи въ Бѣлую Криницу и по принятіи по освященному правилу, обязался на третій литургіи поставить вмѣсто себя намѣстника, то есть епископа, а самъ долженъ удалиться на спокои, а теперь мы видимъ но Павлову объясненію во всемъ несходственно.

Д. По принятіи господина митрополита чрезъ нѣсколько время извѣстили насъ въ Турціи письмомъ на имя Лаврентьева Монастыря игумена инока Аркадія и того же монастыря инока Ефросима, кои объявили нашимъ слободамъ, и былъ у насъ соборъ на второй недѣли святаго великаго поста, на которомъ сдѣлали положеніе повременить и узнать, во первыхъ, какъ московскіе христіане, а равно и стародубскіе и во всей Россіи и Бессарабіи и Молдавіи, какое во всѣхъ будетъ мнѣніе, но вышеупомянутые иноки Аркадіи и Ефросннъ и подобные имъ нѣкоторые иноки изъ нашего скита, и изъ нашихъ слободъ миряне, не терпя о новремененіи и узнаніи, назначили второй соборъ въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, на которомъ и простыхъ людей къ себѣ мало склонили, и потому повторили свой соборъ въ маѣ мѣсяцѣ, и склонили къ себѣ слободы, а именно: Журиловку и Славу, а тѣмъ болѣе склопился простой народъ, ибо читали письма, въ коихъ упомянуто, что въ Москвѣ болѣе пятидесятитысачъ и стародубщина вся, и прочіе всѣ христіане, во всей Россіи согласны къ митрополиту, и обязали всѣхъ подписками и сдѣлали условіе, чтобы епископа имѣть своего въ Турціи, и назначено ими соборъ послѣдній о выбраніи епископа іюля и числа, на которомъ было множество народу изъ разныхъ мѣстъ, и изъ нашихъ со всѣхъ слободъ и изъ Молдавіи, даже божіимъ изволеніемъ былъ на соборѣ и вашъ московскій купецъ вышеупомянутой Симеонъ Евстегнѣичъ Слезкинъ, который самолично видѣлъ и слышалъ, какое у насъ происходило неустройство: первый нашъ вопросъ у вышеупомянутыхъ иноковъ, какъ Греція крещаетъ, то можно ли отъ нихъ заняться священствомъ, кои намъ совершенно недоказали отъ божественнаго писанія, и былъ между нами не малый споръ, а за что именно, на семъ соборѣ открылось дѣло, что вышеупомянутые пноки подписали насъ всѣхъ задувай не въ на бумагѣ заочно согласными, и отослано въ Бѣлую Бореницу къ митрополиту, и открылось еще, что содержутъ у себя еретическія книги, и наши христіане за сіе дѣло остались на нихъ недовольными, даже кои были и согласными къ митрополиту, и подписками обязаны, нынѣ же не желаютъ, остались на старомъ положеніи, какъ прежде жили; согласныхъ къ нимъ мало что осталось, и намъ извѣстно, что господина митрополита обучаетъ русскому разговору цареградскій служивъ, то есть еретикъ, и литоргисуетъ при ономъ и при совершеніи таинствъ предстоитъ лично, и что дѣло очень кажется намъ дико, понеже не велитъ намъ Христіаномъ сообщеніе имѣть съ еретики… между тѣмъ прочитано было ими при полномъ соборѣ выписку изъ потребника старопечатнаго Іова патріарха первопрестольнаго… Что есть ли то есть младенецъ нездравъ, сирѣчь при смерти, то подобаетъ его теплою водою правою рукою іерейскою, возливати на главу трижды, съ приглашеніемъ во имя отца и прочее… что совершенно принято вмѣсто трехъ погружательнаго крещенія и такъ по недоказанію Аркадія и Ефросима о грекахъ, соборъ нашъ и кончился и разъѣхался по мѣстамъ.

Между тѣмъ временемъ вышеупомянутые иноки, не взирая на наши слободы, назначали между собою сего же вышеупомянутаго Лаврентіева Монастыря игумена Аркадія за епископа и выбрали священника и діакона тоже изъ иноковъ и отправились для постановленія къ митрополиту въ Бѣлую Кореницу іюля кг числа, а изъ нашихъ слободъ на сіе очень мало согласныхъ; и теперь вы, милостивѣйшій государь и о Христѣ благотворитель Іоаннъ Александровичъ, разсудите сей раздоръ церковный, будетъ ли въ семъ раздорѣ благодать Святаго Духа дѣйствовать или нѣтъ, и просимъ васъ Господа ради, есть ли къ вамъ будутъ отъ сего числа изъ Бѣлой Кореницы письмы въ Москву, или изъ за Дуная о постановленіи за Дунай епископа и будутъ васъ увѣрять, что задунайцы согласны, то не вѣрьте симъ письмамъ, Господа ради, понеже мы несогласны отъ греческаго патріарха за вышепоявлеиное греческое крещеніе, принимать священство.

При семъ же просимъ и молимъ васъ не презрите нашего къ вамъ неотступнаго прошенія возвѣстить о насъ сирыхъ наше снисхожденіе и чувствительность Андрею Марковичу и Кирилѣ Ермолапчу Каменосѣчьцу и Федору Ефимовичу, коимъ желаемъ всѣхъ благъ и душевнаго спасенія, и объявите кому слѣдуетъ, за что вознаграждены будете отъ Бога въ здѣшнемъ житіи нензчетными дары, а въ будущемъ вѣцѣ сподоблены будете небеснаго царствія, молитвами Пресвятыя Богородицы, ибо мы зашедшіе изъ давнихъ временъ въ Турцію и божественныхъ книгъ мало у насъ имѣется, то Господа ради просимъ и молимъ васъ слезно, не презрите нашего къ вамъ слезнаго прошенія, воспишите къ намъ по полученіи сей епистоліи, на которомъ ваши московскіе и прочіе вси христіяне окрестные положеніи основываются и како разумѣютъ о семъ митрополитѣ и за упомянутое выше сего обливаніе младенческое, есть ли это правило въ Потребникахъ въ старопечатныхъ совершенное, и мы остаемся въ полной надеждѣ зная вашу ревность и тщаніе въ староблагочестіи сіяющій, получить отъ васъ на отвѣтъ извѣщенія, то-есть не оцѣненный даръ епистоліи…

За симъ пребудемъ милостивѣйшаго государя, съ истиннымъ почитаніемъ и преданностію и готовые къ услугамъ вашимъ навсегда задунайскіе некрасовцы, содержащіе въ себѣ древлегреческую и отеческую восточную церковь вѣтковскаго согласія христіяне, славскаго большаго мужскаго скита иноки: инокъ схимникъ Іоаннъ, инокъ Галактіонъ, инокъ Іовъ, инокъ Исаакій, инокъ Иринархъ, инокъ Тарасій. Сарыковскій атаманъ Памфилъ Васильевъ, уставщикъ Михаилъ Ивановъ, Евтей Евстратьевъ, Петръ Акинфіевъ, Іоаннъ Васильевъ, Кузьма Савиновъ, Карпъ Іаковлевъ, Козьма Васильевъ, Филипъ Іаковлевъ, Сафронъ Арефьевъ, Автомонъ Леонтьевъ, Іаковъ Фоминъ, Козьма Леонтьевъ, Николай Ивановъ, Козьма Ивановъ, Прохоръ Іаковлевъ, Андрей Лаврентьевъ, Дорофей Матвѣевъ, Родіонъ Алексѣевъ, Ефимъ Ивановъ, Афонасій Симеоновъ, Константинъ Димитріевъ, Антипъ Симеоновъ, иконописецъ славскаго общества… старики, уставщикъ Артемъ Даниловъ, Ефимъ Федосѣевъ, Платонъ Семеновъ, Михей Федоровъ, Василій Спиридоновъ, Илія Алексѣевъ, Емеліанъ Петровъ, Ефимъ Филатовъ, Лазарь Фоминъ, Корней Николаевъ, Павелъ Кондратьевъ, Іоаннъ Николаевъ.

ЗТ҃НЄ года мѣсяца августа A҃ дня.

IV.
ОКРУЖНАЯ ГРАМАТА.

Къ благовѣйнымъ пресвитерамъ и ко всѣмъ нашимъ христіанамъ ко извѣщенію истинны во отвращеніе беззаконной безпоповщины.

Православніи христіане.

Всѣмъ вамъ есть благоявлено, что одинъ есть истинный Спаситель нашъ Ісусъ Христосъ, едина есть истинная вѣра, едино крещеніе и едина святая соборная апостольская церковь. Въ прочемъ сколько есть и инныхъ на свѣтѣ вѣръ и ересей, хотя отчуждены отъ истинны, обаче исключая жидовъ и безпоповцевъ всѣ оныя, по крайней мѣрѣ имѣютъ нѣкій извѣтъ о себѣ, яко содержатъ предковъ своихъ: свои книги, и по онымъ, какъ заповѣдано, исполняютъ свой законъ. Но жиды и безпоповцы содержатъ у себя книги, а предписаннаго въ оныхъ самаго главнаго закона, какъ тѣ, такъ и другіе, не исполняютъ, наипаче же противоборствуютъ, своимъ книгамъ. Тѣмъ убо всѣхъ еретиковъ древнихъ и новыхъ несчастіемъ своимъ превосходятъ. Жиды, хотя мнятся вѣровати въ истиннаго Бога, и свято пророческія содержать у себя книги, но когда же главныхъ догматовъ въ оныхъ книгахъ предписанныхъ не содержатъ, и пророки предвозвѣщеннаго Спасителя Христа не пріемлютъ и не вѣруютъ, то ничтоже ихъ пользуютъ священныя тѣ книги, наче же яко безбожниковъ ихъ осуждаетъ. Тако и безпоповцы, хотя мнятся вѣровати во Христа Ісуса и святоцерковныя книги у себя содержатъ, но когда же главныхъ догматовъ вѣры христовой, въ тѣхъ святоцерковныхъ книгахъ законоположенныхъ, не пріемлютъ и быти не вѣруютъ, то ничто же ихъ пользуютъ книги, паче же яко безбожниковъ и невѣрныхъ охуждаютъ, якоже объявятъ ясно нижеслѣдующія статьи о страшной ихъ пропасти и душевной погибели:

1.

Святое Евангеліе закопополагаютъ быти вмѣсто временнаго Ветхаго Завѣта, сирѣчь Моисеева, новому благодатному завѣту отъ самого Христа пастыря овцамъ великаго кровію завѣта вѣчнаго на тайной вечери установленному — сирѣчь тѣлу и крови христовой, якоже и апостолъ утверждаетъ въ 1 посл. къ Корине., въ зач. 149, глаголя отъ лица Христова: сія чаша новый завѣтъ есть о моей крови, сіе творите дондеже пріидетъ. А безпоповцы глаголютъ, яко то было, но уже погибло, и нынѣ того нѣтъ; слѣдовательно, въ нихъхристова завѣта нѣсть, потому и стали они, невѣрующіе закону христову, горши всякаго еретика, сущіе безбожники и беззаконпики, подобно жидамъ.

2.

Книга Соборникъ, но гл. 2-й, въ недѣлѣ мясопустную, Кирилла Александрійскаго, на листѣ 118, глаголетъ сице: иже божіи бываютъ и причастія святыхъ тайнъ себѣ удаляю, ще вразіи божіи бываютъ и бѣсомъ друзи. Слышите, православніи, страшную и ужасную бѣду, чему удостоились безпоповцы отъ священныя тоя книги, у нихъ самихъ содержимой, врагамъ божіимъ уподобились, а самимъ бѣсомъ друзьями: то какое можетъ быть добро отъ враговъ божіихъ, паче отъ бѣсовскихъ друзей. Аще съ еретики смѣшиваться гнусно, кольми паче не подобаетъ примѣшатися къ бѣсовскимъ друзьямъ безпоповцамъ. Опаче они безпоповцы не исключались отъ самыхъ еретиковъ, слышимъ паки отъ священнаго писанія въ нижеслѣдующемъ:

3.

Свидѣтельствуетъ бо Матѳей правильникъ іерусалимскій въ кинзѣ своей сост. 1-го въ гл. о еретикахъ, на листѣ 25-мъ, сице: еретики глаголѣмъ быти всѣхъ непричасчающихся отъ священниковъ во святѣй божіей церкви, на сіе безпоповцы какой отвѣтъ дадутъ не только Богу, но хотя человѣкомъ? Во истину безотвѣтны.

4.

Заграждаютъ бо ея тѣхъ безпоповцевъ уста и посрамляются тѣхъ лица за отверженіе преданной Христомъ Богомъ, тайны священства. Унѣе есть всему міру погибнути, нежели священству и спасаемымъ небыти. Свидѣтельствуетъ киръ Гавріилъ митрополитъ Филадельфійскій въ кн. о 7-ми тайнахъ спце: якоже бо душа въ тѣлѣ, тако и священство въ мірѣ, безъ священства спастися невозможно. Такожде и Вел. кат. глаголетъ во гл. 72 о тайи. Сіе же и Петръ Дамаскинъ въ концѣ 1-й кн. глаголетъ спце: аще не отверзутся двери царствія небеснаго священнодѣйствіемъ, никто же можетъ въ не внити.

5.

Книга о правой вѣрѣ, которую безпоповцы знаменитѣйшею почитаютъ, та самая мертводушны же ихъ быти осуждаетъ; зри въ гл. на лист. 54, гдѣ пишетъ спце: въ древнемъ законѣ Господь Богъ повелѣ, иже кто прага въ дому своего не помажетъ кровію агнца, въ такомъ домѣ ангелъ первородныхъ убиваше. Тако и въ новой благодати кто кійждо до сего истиннаго и единаго себѣ за насъ жертву принесшаго агнца божія кровію предражайшею не можетъ устъ дому своего, въ таковомъ коемуждо первородная душа его жива быти не можетъ. Доздѣ отъ Книги вѣры.

6.

Таже Книга вѣры образовательною притчею нѣкоей птицы именуемой неясыти пустынной и самыми крѣпкими евангельскими глаголы, якто трубою всегда вопіетъ къ безпоповцемъ, пробуждая ихъ чувства, дабы воскресить ихъ умершія души. Но они воистинну аки мертвецы та же мало чуютъ. Мы же васъ, православніи, во истинной вѣрѣ утверждаемъ и сію важную притчу въ нижеслѣдующемъ изъясняемъ: во псал. 101-мъ о упоминаемой птицѣ неясыти пустынной (по свидѣтельству естествословцевъ), отъ которой птицы, егда раждаются, птенцы абіе отъ змія наблюдающаго ихъ тайно до смерти уязвляются, по сама неясыть, егда увидить птенцы своя мертвы, тогда раздираетъ своя перси и кровію ея, котораго птепца капля окропитъ, абіе оживотворитъ, лишенные же крови птепцы мертвыми изгниваютъ. Такимъ образомъ и души человѣческія отъ крови Христовой оживотворяются, лишенные же вѣчною смертію погибаютъ; зри о семъ въ Вел. Губ. въ прим., на боготѣлестное погребеніе сице: яко же неясыть, уязвенъ въ ребра твоя слове, отроки своя умершіе оживилъ еси, ископивъ внутрь струи жизненныя, а наипаче въ вышеупомянутой Книгѣ вѣры въ гл. 6-й на лист. 50 и 51, сіе самое папяснѣйше свидѣтельствуется спце: Христосъ Спасъ нашъ пренеизреченнымъ человѣколюбіемъ синде съ небесъ, показа намъ превеликую любовь свою, уподобился неясыти пустынному, иже кровію истекшею изъ персей своихъ оживляетъ птенцы своя, насъ — созданіе умершихъ грѣхи кровію истекшею изъ ребръ своихъ оживотворили. Яко да память таковаго великаго благодѣянія въ насъ незабвенна будетъ, всегда, на тайной вечери, плоть свою ясти и кровь свою пити божественнымъ ученикомъ, а при нихъ всѣмъ повелѣ тако: пійте отъ нея вси, утверждая; а да не уничижаютъ кто повелѣнія его, научаетъ сими словесы: аминь, аминь глаголю вамъ, аще не снѣстѣ плоти сына человѣческаго и не піете крови его, живота не имати въ себѣ. Страшенъ отвѣтъ словесъ христовыхъ! и яко истинна суть словеса его, симъ заключаетъ: небо и земля мимо идутъ не ужаснется отъ вышереченнаго запрещенія и не послушаетъ гласа господня, развѣ той, иже животъ вѣчный погубили хощетъ. Доздѣ отъ Книги вѣры, которую безпоповцы содержать на горша себѣ осужденіе, не слышатъ отъ нея столь яснаго и страшнаго прещенія, аки аспиды глухія, затыкающія уши отъ гласа обивающаго, или якоже слѣпіи среди полуденнаго солнца стоящая, не разумѣютъ, что день, что нощь. Тако и сіе безпоповцы, ослѣпоша душевными очима и уже въ отчаяніи бывше, неищутъ себѣ и пользы.

7.

И что еще привиднѣе, до какой глубины безпоповцы обезумились, яко сами себя прокляли, аки изъ ума изступленные, ибо они приходящихъ въ беззаконную ихъ вѣру заставляютъ проклятіе говорить по вси Нотр. въ гл. 28-й лист. 323, сице гласящему: иже не исповѣдуетъ безкровныя жертвы суща тѣлесѣ Господа нашего Ісуса Христа, да будетъ проклятъ. Вопреки: кто у нихъ исповѣдуетъ и гдѣ именно совершаемому безкровному жертвоприношенію вѣруютъ быти? ясно услышити: нигдѣ. Но явно уи;е они стали прокляти. Да еще и сами на себѣ проклятіе пропзпосятъ по содержимой ими книгѣ Великому Потребнику; вообразите православніи: есть ли на цѣломѣсвѣтѣ въ какихъ еретикахъ еще такое безуміе, чтобы содержащимися у себя книгами сами себя проклинали, каковые у насъ безпоповцы.

8.

Сверхъ вышеписаннаго, какъ всѣмъ вамъ православнымъ не безъизвѣстно, что нынѣ у безпоповцевъ простолюдны мужики дерзаютъ вѣнчать браки. Церковный же законъ гласитъ спце: Кор. лист. 336 (безпоновщенскихъ) безъ священническихъ молитвъ нѣсть бракосочитанія, но блудинческое смѣшеніе. А въ Григорьевомъ видѣніи, въ мытарствѣ, о прелюбодѣйствѣ въ спорѣ ангеловъ съ бѣсы явствуетъ, что таковый бракъ едини бѣсы утверждаютъ, святіи же ангели разрушаютъ и блуду уподобляютъ. Но безпоповцы на то не смотрятъ, что всякое святое писаніе ихъ юродивой вѣры придится вопреки, идутъ на проломъ въ погибель, по своему гнилому мудрованію. А посему подобаетъ, всѣмъ вамъ, православнымъ нашимъ христіянамъ, удаляться всячески якоже отъ самаго діавола, тако и отъ оныхъ заблужденій. Нынѣ видите, православніи христіане, ясно, якоже въ началѣ сеи грамоты рекохомъ, что безпоповцы не только отчуждены суть отъ истинны далече, но въ цѣломъ свѣтѣ всѣхъ еретиковъ древнихъ и новыхъ превзошли своимъ нечестіемъ и безуміемъ, понеже сіи нынѣшніи безпоповцы соборъ всѣхъ благостудныхъ качествъ въ себѣ собрали, какъ то выше означено. По Евангелію и Апостолу — отмежники новаго завѣта христова; по Соборнику врази божіи и бѣсомъ друзи; по Матѳею правильнику — явные еретики; по Книгѣ вѣры мертводушные и изгнившіе, и животъ вѣчный погубившіе; по Кормчей книгѣ блудники беззаконные и сами отвернуты своей церкви, все отлучены, всѣмъ невозможно никакого приношенія принести.

9.

И наконецъ ихъ ложное священнодѣйствіе невѣрными и безбожными сотворились и даже горша нечестивыхъ самыхъ бѣсовъ. А по таковымъ богоотступнымъ и безбожнымъ ихъ качествомъ строжайше наказуя вамъ всѣмъ, возлюбленная чада нашего смиренія, усердные сыны древле, да отнюдь не сообщатеся съ таковыми беззаконниками въ ястіи и питіи сообщится съ ними, не имѣя нужды, ни житейскія потребы, а наипаче въ богомоленіи. Аще ли кто въ ястіи и питіи сообщится съ ними, да не пріемлется таковый въ церковь на соборную службу, доиде же принесетъ прощеніе; а за богомоленіе съ безпоповцами, если о коемъ либо дознано будетъ отъ насъ, то таковый на жестокую эпитимію духовнымъ судомъ пстязанъ будетъ по прав. 10-му св. апост.: молящійся со отлученными, самъ такожде да отлученъ будетъ. Толкованіе: Аще кто молится съ еретиками въ церкви или въ дому, со отлученными отъ церкви самъ такожде да отлученъ будетъ. Аминь.

Смиренный Антоній божіею милостію, архіепископъ Владимірскій, царствующаго града Москвы и всея Россіи.

Примечания

1. То-есть разбойничать.
2. У старообрядцевъ, по большей части, дѣвки поютъ и читаютъ на клиросахъ; онѣ же и юношество просвѣщаютъ.
3. Такъ старообрядцы называютъ православныхъ.
4. Безпоповцы такъ называютъ, старообрядцецъ поповщинской секты, потому-что у нихъ устроены молельни въ Москвѣ на рогожскомъ кладбищѣ.
5. Въ Буковинѣ, въ Карпатскихъ Горахъ.
6. То-есть: пожать руку.
7. Тихоновна была въ то время у поповцевъ хорошая чтица (читалка, начетчица).
8. Чтеніе чети минея на 5-е декабря.
9. Преображенское кладбище принадлежитъ, безпоповцамъ.
10. Дѣй Алексѣевичъ былъ отцомъ на Преображенскомъ кладбищѣ, любимецъ Семена Кузьмича, который постоянно не ладилъ съ Шутовымъ.
11. Толковникъ на Преображенскомъ кладбищѣ.
12. Отечествовалъ, значитъ — былъ за границей.
13. Нѣкоторыя изъ этихъ свѣдѣній и легендъ, нелишенныя занимательности по своему содержанію, прилагаются отдѣльно въ концѣ статьи.
14. Странникъ назывался Антипомъ.
15. Летючкою называютъ конвертъ съ перышкомъ на печати. Перышко это означаетъ, что конвертъ заключаетъ въ себѣ особенной важности распоряженіе, которое надобно доставить какъ можно скорѣе.
16. Къ соборному сему дѣянію отъ присутствующихъ поручено подписать, отъ монастырскихъ отцовъ, настоятелю иноку Геронтію, отъ депутатовъ всѣхъ обществъ, иноку іерею Іерониму, кои своеручно и подписали и мопастырскую печать приложили.