1875
правитьХристофоръ Марло, самый замѣчательный изъ драматурговъ, предшествовавшихъ Шекспиру, родился въ Кентербери и былъ окрещёнъ 26-ro февраля 1663 года. Будучи сыномъ башмачника, онъ, благодаря протекціи, былъ опредѣлёнъ въ Кентерберійскую королевскую школу, по окончаніи курса въ которой, перешолъ, въ 1681 году, въ Беннетскую коллегію въ .Кэмбриджѣ, гдѣ и былъ удостоенъ степеней бакалавра, въ 1586, и магистра, въ 1587 годахъ. Пріѣхавъ въ Лондонъ, Марло началъ своё поприще какъ актёръ, по, если вѣрить свидѣтельству одной современной баллады, вскорѣ принуждёнъ былъ оставить сцену, сломавъ себѣ ногу на одномъ изъ представленій. Во всякомъ случаѣ, театръ рѣшилъ его судьбу.
Первая его трагедія «Тамерланъ» имѣла громадный успѣхъ и проложила новый путь драматическому искуству, давъ перевѣсъ одному изъ нѣсколькихъ различныхъ направленій, которыя, при младенчествѣ сцены, скорѣе задерживали успѣхи ея, нежели поощряли. Въ «Тамерланѣ» дѣйствіе вращается въ сферѣ высшихъ государственныхъ вопросовъ, и рѣчи актёровъ весьма рѣдко сходятъ съ высокаго котурна надутой декламаціи. Для массы народа трагедія эта представляла длинное зрѣлище непрерывныхъ бѣдъ и ужасовъ; образованныхъ же зрителей Марло привлекалъ выспренностью своей реторики. Эффектъ, произведённый названной трагедіей, не ограничился первыми представленіями: она давалась часто и долго была любимою пьэсою репертуара. Хотя, впослѣдствіи, восторгъ, произведённый пьесой, и притупился, тѣмъ не менѣе «Тамерланъ» сдѣлалъ своё дѣло, проложивъ новый путь и обогатилъ возникавшую сцену новыми пріёмами. Но главная заслуга «Тамерлана» заключается въ томъ, что громкій успѣхъ ея упрочилъ навсегда за англійской драматургіей пятистопный ямбъ безъ риѳмъ. До появленія «Тамерлана» предпочитался стихъ изъ четырнадцати слоговъ, съ риѳмами и цезурой посреди (въ родѣ александрійскаго), какъ лучше выражающій паѳосъ и болѣе звучный въ декламаціи.
Во второй трагедіи Марло, «Жизнь и смерть доктора Фауста», творчество его явилось въ несравненно болѣе широкихъ размѣрахъ. Сюжетъ ея — благодаря глубокой страсти и разнообразію приключеній — далъ ему возможность сдѣлать изъ него могучую, хотя и неправильную, драму. Невозможно придумать красокъ болѣе яркихъ и мрачныхъ, чѣмъ тѣ, которыми Марло обрисовалъ несчастнаго доктора-чародѣя, человѣка, исчерпавшаго въ тревожной жаждѣ познаній всѣ науки, стремящагося за предѣлы ихъ, погрязшаго въ магіи, предавшагося сатанѣ договоромъ, подписаннымъ своею кровью, живущаго развратно и безумно и умирающаго въ мучительной неизвѣстности о томъ, не погубилъ ли онъ своей души! При всѣхъ недостаткахъ этой пьесы, читая её, мы чувствуемъ себя на почвѣ Шекспира. Но въ чёмъ Маріо дѣйствительно великъ, въ чёмъ онъ предвѣщаетъ Шекспира и мало чѣмъ не достигаетъ совершенства его манеры — это въ области чудеснаго, во внутреннемъ устройствѣ и проявленіяхъ міра духовъ.
Послѣ «Фауста», Марло написалъ ещё три драмы: «Парижскія убійства», «Малтійскій жидъ» и «Эдуардъ II». «Парижскія убійства» были поставлены на сцену въ 1592 году. Въ этой драмѣ выставлены были на позоръ всѣ ужасы Варѳоломеевской ночи, преступленія Гизовъ, неистовства парижской черни, спустя какихъ-нибудь двадцать лѣтъ по совершеніи ихъ. Надо предполагать, что именно эта близость событія и была главной причиной успѣха драмы, такъ-какъ, внѣ этого животрепещущаго интереса, въ ней врядъ ли найдётся какое-нибудь достоинство. Что-же касается драмы «Мальтійскій жидъ», то она пользовалась въ своё время громаднымъ успѣхомъ, причёмъ всего болѣе способствовала прославленью имени автора и дольше всѣхъ остальныхъ его пьэсъ не сходила со сцены. Тѣмъ не менѣе, въ настоящее время названную драму не только невозможно поставить ни на одной европейской сценѣ, но даже самое чтеніе ея составляетъ трудъ утомительный и неблагодарный. Впрочемъ, и въ этой драмѣ встрѣчаются прекрасныя и сильныя, мѣста.
«Эдуардъ II» есть, безспорно, самое лучшее изъ произведеній Марло и свидѣтельствуетъ о значительной зрѣлости того театра, на которомъ ещё только-что начиналъ свою дѣятельность великій Шекспиръ. Въ нёмъ предлагается образчикъ исторіи народа, исторіи по источникамъ не лживымъ, но такимъ, въ которыхъ, кромѣ самыхъ событій, отсвѣчивается здравый смыслъ народа, его фантазія, всѣ его порывы и стремленія. Въ «Эдуардѣ II» не выставляется одно лицо, которое, подобно Фаусту, или мальтійскому жиду, поглощало бы въ одномъ себѣ всю окружавшую ихъ дѣятельность и превращало бы всѣхъ прочихъ въ служебные духи собственнаго произвола. Личность Эдуарда, благодаря соблюденію исторической вѣрности (близость къ источнику — есть одно изъ главныхъ достоинствъ «Эдуарда» Марло), не принадлежитъ къ числу тѣхъ характеровъ, которые порѣшены и готовы съ первой сцены. Ему надо пройти сквозь тысячи превратностей, испытаній и мукъ, чтобъ достигнуть просвѣтлѣнія мученичества. Эта необходимость предмета подѣйствовала благотворно на слабую сторону таланта Марло — на характеристику: ему удалось въ «Эдуардѣ II» стать и въ этомъ отношеніи гораздо выше, чѣмъ онъ стоитъ въ прочихъ своихъ драмахъ, достигнуть такой художественности, въ которой уже можно предвкушать творенія Шекспира.
Ещё одна трагедія, подъ заглавіемъ «Торжество похоти», была издана въ свѣтъ подъ именемъ Марло, много лѣтъ спустя по его смерти; но многіе предполагаютъ, что она была написана позднѣе, и развѣ только нѣкоторые сцены принадлежатъ его перу. Кромѣ того, Марло написалъ, при сотрудничествѣ Нэша, трагедію «Дидона, карфагенская царица» и перевёлъ часть «Геро и Деандра», оконченнаго, впослѣдствіи, Тапманомъ, и «Элегіи» Овидія. Послѣднія были сожжены по приказанію архіепископа Кентерберійскаго, въ четвёртомъ году царствованія Елизаветы, что не помѣшало имъ быть перепечатанными нѣсколько разъ.
Марло рано и печально окончилъ свою жизнь: онъ былъ убитъ въ дракѣ. Встрѣтившись въ гостинницѣ небольшого села Детфордъ, въ окрестностяхъ Лондона, съ своимъ соперникомъ по любовной связи, столь-же недостойной его, какъ и соперникъ (онъ носилъ ливрею какого-то вельможи), Марло бросился на него, но, предупреждённый имъ, былъ убить своимъ собственнымъ кинжаломъ. Въ спискахъ прихода св. Николая, въ Детфордѣ, находится слѣдующее извѣстіе о его смерти: «1-го іюня 1693 года Христофоръ Марло убитъ, Францискомъ Арчерлмъ». Нѣтъ никакихъ свѣдѣній о томъ, преслѣдовали-ли убійцу. Вѣроятно, смерть Марло была признана за обыкновенный случай обыкновенной ссоры.
Геній и заслуги Марло нашли себѣ, впрочемъ, цѣнителей, умѣвшихъ отдѣлить въ нёмъ поэта отъ человѣка. Сохранились похвалы его генію, писанныя первыми поэтами того времени. Бэнъ-Джонсонъ въ гимнѣ, посвящённомъ памяти Шекспира, расточая похвалы своему обожаемому писателю, говоритъ, между-прочимъ: «Еслибъ я зналъ навѣрное, что моё сужденіе станетъ приговоромъ вѣковъ, я бы назвалъ твоихъ равныхъ и показалъ-бы, какъ далеко ты оставляешь позади себя шутки Кэда и мощный стихъ Марло.» Этимъ мощнымъ стихомъ восхищается и Аддисонъ, хотя уже и до него наступила для Марло пора забвенія. Но пробудившійся впослѣдствіи интересъ къ славному періоду англійскаго театра возстановилъ и память Марло, товарища Шекспира по избранному поприщу, по славѣ и незаслуженному забвенію. Полное собраніе всѣхъ сочиненій Марло было издано въ первый разъ въ 1826 году.
1.
правитьФАУСТЪ.
Теперь, когда ложится тьма ночная
И Оріонъ, пришлецъ изъ дальнихъ странъ,
Является въ выси и всё мрачнѣе
Становится лазурь нѣмыхъ небесъ —
Теперь начни ты, Фаустъ, заклинанья
И наблюдай какъ станутъ духи тьмы
Велѣніямъ твоимъ повиноваться,
Когда — вотъ здѣсь, въ магическомъ кругу —
Произнесёшь ты клятвы роковыя.
Вотъ здѣсь — въ кругу — собраніе имёнъ
Написано. Зевеса анограмма
Начертана и спереди и сзади;
Вотъ — имена избранниковъ небесъ,
А вотъ — изображеніе теченья
Полночныхъ звѣздъ — и, зная ихъ пути,
Къ себѣ духовъ могу я смѣло вызвать.
Такъ начинай же, Фаустъ, безъ смущенья!
Будь въ дѣлѣ твёрдъ и испытай всю мощь
Волшебной и таинственной науки!
ФАУСТЪ.
Тебѣ повелѣваю измѣнить
Я образъ твой: ты слишкомъ ужь безсиленъ,
Чтобы меня въ пути сопровождать.
Иди и возвратись ко мнѣ ты, духъ,
Въ одеждѣ францисканскаго монаха:
Такой нарядъ къ тебѣ пристанетъ лучше.
Я вику, что въ словахъ моихъ есть сила;
Я вижу, что, вступивъ въ волшебный кругъ
Магической науки, каждый можетъ
Въ ней успѣвать всё болѣе и болѣе.
И какъ сговорчивъ этотъ Мефистофель!
Онъ дьявольской покорностью своей
Меня дивить. То сила заклинанья,
То сила дивной магіи…
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Какой
Услуги, мудрый Фаустъ, ожидаешь
Ты отъ меня?
ФАУСТЪ.
Тебѣ повелѣваю,
Пока я живъ, со мною всюду быть
И рабски исполнять мои желанья.
Хотя бы я въ безуміи раздумалъ
Луну столкнуть съ небесъ, иль пожелалъ
Весь міръ похоронить подъ океаномъ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Я повинуюсь только Люциферу —
И безъ его согласья не могу
Я за тобою слѣдовать. Одинъ онъ
Лишь можетъ насъ заставить покоряться.
ФАУСТЪ.
Но вѣдь тебя не самъ ли Люциферъ
Прислалъ ко мнѣ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Нѣтъ, я явился самъ,
По собственной охотѣ.
ФАУСТЪ.
Понимаю:
Моими заклинаньями сюда
Ты вызванъ былъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Твои заклятья только
Тому причиной сдѣлались случайной.
Ты долженъ знать, что всякій разъ, когда
Мы слышимъ богохульства человѣка,
Хулящаго святыню всѣхъ вѣковъ,
Въ насъ всякій разъ рождается желанье
Его душой строптивой овладѣть,
Но всё-таки на зовъ его нейдёмъ,
Пока на вѣки проклятъ онъ не будетъ.
Чтобъ сдѣлаться достойнымъ отверженья,
Онъ долженъ съ прошлымъ связи разорвать
И предъ владыкой Ада преклониться.
ФАУСТЪ.
Но если онъ уже всё это сдѣлалъ?
Я признаю величье Вельзевула —
И потому- ему лишь одному
Я съ вѣрой подчиняюся отнынѣ.
Меня проклятье больше не страшить —
И станетъ адъ теперь моимъ эдемомъ,
Гдѣ съ призраками древнихъ мудрецовъ
Увидите мой призракъ послѣ смерти.
Но о твоёмъ владыкѣ, Люциферѣ,
Ты долженъ разсказать мнѣ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Всѣхъ духовъ
Онъ властелинъ я грозный повелитель.
ФАУСТЪ.
Но Люциферъ былъ прежде чистымъ духомъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Да, Фаустъ, былъ — и небеса гордились
Его когда-то чистой красотой.
ФАУСТЪ.
Такъ какъ же онъ надъ сонмомъ злыхъ духовъ
Владыкой сталъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
По гордости чрезмѣрной:
Его высокомѣріе сгубило —
И онъ за то былъ свергнуть въ мрачный адъ.
ФАУСТЪ.
Но кто же вы, что вмѣстѣ съ нимъ должны
Жить и страдать?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Мы бѣдные тѣ духи,
Что вмѣстѣ съ нимъ, могучимъ Люциферомъ,
Вступили противъ власти въ заговоръ
И были Богомъ прокляты на-вѣки,
Какъ Люциферъ.
ФАУСТЪ.
Гдѣ-жь прокляты вы были?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Въ Аду.
ФАУСТЪ.
Но какъ же то могло случиться,
Когда и Ада не было тогда?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Онъ здѣсь, здѣсь этотъ Адъ — и въ этотъ часъ
Я нахожусь не внѣ его. Ужели
Ты думаешь, что я, узнавъ блаженство.
Не испыталъ мученій самыхъ адскихъ,
Лишась блаженства вѣчнаго? О, Фаустъ!
Оставь свои наивные вопросы!
Ты дѣтскимъ легкомысліемъ своимъ
Моё на части сердце разрываешь.
ФАУСТЪ,
Кого я слышу? Гордый Мефистофель,
Какъ женщина, расплакаться готовъ,
Потерянное счастье вспоминая.
Будь мужественъ: возьми съ меня примѣръ —
И прокляни міръ вѣчной благодати,
Котораго тебѣ не возвратить.
Ты съ радостною вѣстью къ Люциферу
Явися лучше и скажи ему,
Что встрѣтился ты съ Фаустомъ, который
Создателемъ на-вѣки осужденъ
За смѣлыя, проклятыя идеи.
Скажи ты Люциферу, что ему,
Своей души отдать не пожалѣю,
Съ условіемъ, чтобъ могъ я на землѣ
Ещё прожить лѣтъ двадцать или больше,
Чтобы въ теченьи этихъ лѣтъ любое
Мое желанье тотчасъ исполнялось,
Что-бъ всюду ты меня сопровождалъ,
Всё добывалъ, что только захочу л,
Давалъ отвѣтъ на каждый мой вопросъ,
Моихъ враговъ преслѣдовалъ упорно
И защищалъ друзей моихъ всегда;
Ну — словомъ — всё, чтобъ въ умъ мнѣ ни запало,
Тобой сейчасъ исполнено было.
Стулай-же къ Люциферу! Ровно въ полночь
Тебя въ лабораторіи своей
Я буду ждать: ты долженъ принести мнѣ
Извѣстіе о волѣ Сатаны.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Я ухожу къ нему сію минуту. (Изчезаетъ.)
ФАУСТЪ.
О, если бы въ мозгу моёмъ имѣлъ
Я столько-жь думъ великихъ, сколько въ небѣ
Блестящихъ звѣздъ, я-бъ всѣ ихъ отдалъ аду!
Онъ мнѣ помогъ бы міромъ овладѣть.
Я переброшу мостъ чрезъ океанъ
И съ войскомъ перейду его; я сдвину
Цѣпь горъ на африканскомъ берегу
И Африку съ Италіей мгновенно
Соединю въ одно большое царство —
И тотчасъ эту новую страну
Отдамъ вассалу первому. Мнѣ будетъ
Покоренъ самъ германскій императоръ
И прочіе германскіе владыки.
Теперь, когда я близокъ сталъ къ тому,
Чего желалъ, пойду, чтобъ углубиться
Въ таинственное знаніе — и буду
Ждать возвращенья дьявола во мнѣ.
2.
правитьСЦЕНА V.
правитьМЕФИСТОФЕЛЬ.
Теперь, мудрецъ, мои познанья
Ты испытай.
ФАУСТЪ.
Одинъ вопросъ:
Гдѣ это царство жгучихъ слёзъ,
Жилище вѣчнаго страданья,
Гдѣ нѣтъ любви и упованья,
Ни райскихъ сновъ, ни райскихъ грёзъ?
Гдѣ мрачный Адъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Подъ, небесами.
ФАУСТЪ.
Опять играешь ты словами!
Нѣтъ, бѣсъ, я шутокъ не люблю.
Скажи, гдѣ Адъ, я говорю,
Гдѣ именно и подъ какой
Онъ широтой и долготой?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Мудрёнъ вопросъ, мой другъ мудрёный!
Или при помощи ландкартъ
Ты отыскать желаешь Адъ?
Брось циркуль свой, мудрецъ учоный!
Гдѣ Тартаръ? Всюду, гдѣ кишатъ
Пороки, страсти, злодѣянья,
Вездѣ, гдѣ только есть дыханья,
Гдѣ люди падшіе живутъ,
Гдѣ преступленья и страданья,
Обнявшись, братьями идутъ;
Гдѣ безъ надеждъ, безъ упованья
Проходятъ дни, года бѣгутъ…
Но мѣста Ада не найдутъ
Твои прозорливыя очи.
Его гранидъ во мнѣ нѣтъ ночи
Опредѣлить. Могучій адъ
Схватилъ весь міръ въ свои объятья
И безъ разбора, безъ изъятья
Вездѣ разлилъ свой тонкій ядъ.
Мы, дѣти вѣчной адской власти,
Завоевали шаръ зонной,
У насъ въ рукахъ людскія страсти,
Ихъ наслажденья, ихъ покой.-.
Когда-жь межъ дряхлыми мірами
Падётъ планетъ разбитый рядъ,
Всё, что не будетъ небесами,
Поглотитъ всё собою адъ.
ФАУСТЪ.
Останови разсказъ ужасный
И сатаническій твой бредъ:
Въ нёмъ, Мефистофель, смыслу нѣтъ.
Морочь другихъ поди…
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Напрасно!
Увидишь самъ; пора придетъ —
И опытъ собственный докажетъ:
Тогда посмотримъ, что-то скажетъ
Нашъ мудрый Фаустъ.
ФАУСТЪ.
Сатана!
Твоя угроза мнѣ смѣшна.
Что-жь мнѣ сулишь ты?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Знаешь самъ:
Свою ты душу продалъ намъ
И — въ заключеаье — адской сферы
Не избѣжать тебѣ…
ФАУСТЪ.
Химеры!
Тѣ дни горячей, пылкой вѣры,
Мечты незрѣлыхъ, дѣтскихъ лѣтъ
Давно прошли — давно ихъ нѣтъ,
Моихъ ребяческихъ стремленій
И въ аскетизму и въ любви —
И мнѣ не страшны, мрачный геній,
Софизмы адскіе твои.
Не надо мнѣ нравоученій:
Теперь сталъ пустъ мой прежній храмъ.
И не курю я фиміамъ
Уже ни Зевсу, ни бѣсамъ!
И этой допотопной сказкой
Ты думалъ, чортъ, меня смутить
И снова школьною указкой
Мнѣ, усмѣхаяся, грозить?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Но пусть въ тебѣ угасла вѣра,
Вѣдь не на столько-жь ты упрямъ,
Чтобъ отрицать и Люцифера:
Не надо лучшаго примѣра —
Здѣсь предъ тобою дьяволъ самъ,
Самъ дьяволъ, вышедшій изъ Ада,
Что-бъ заключить съ тобой контрактъ…
Въ неотразимый этотъ фактъ
Хоть по неволѣ вѣрить надо.
ФАУСТЪ.
Пусть будетъ такъ. Мнѣ всё равно —
И не страшитъ меня проклятье.
Когда могу ѣсть, пить и спать я,
Когда мнѣ будетъ всё дано,
Чтобъ не скучать до самой смерти.
То васъ ли мнѣ бояться, черти?
Оставимъ безполезный споръ.
Нашъ исполняя договоръ,
Ты долженъ, дьяволъ, ухитриться:
Гдѣ знаешь, но достань сейчасъ
Красавицу: хочу хоть разъ
Я наслажденіемъ упиться.
Я сладострастенъ, и жениться
Теперь пришла охота мнѣ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
А, ты мечтаешь о женѣ!
Я мигомъ съ ней могу явиться.
ФАУСТЪ.
Что за явленіе?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
И такъ,
Ты всё ещё въ законный бракъ
Вступить желаешь?
ФАУСТЪ.
Въ самомъ дѣлѣ,
Такихъ безпутницъ — поискать.
И съ ней мнѣ жизнь свою связать?
Благодарю!… Да ты въ умѣ ли?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Ты правъ. Женитьба — цѣпь одна.
Къ чему тебѣ теперь жена,
Когда любую куртизанку
Всѣхъ націй — нѣмку иль испанку —
Ты можешь смѣло призывать.
Любая женщина доступна
Для насъ съ тобой, хоть будь она,
Какъ Пенелопа неприступна
И хороша, какъ Сатана
До дней его грѣхопаденья.
Вотъ, Фаустъ, книга. Безъ сомнѣнья,
Она достойна изученья,
Она занять тебя должна.
Изъ словъ ея въ одно мгновенье,
Лишь только ихъ проговори,
Родится золото. Бери
Одинъ чертёжъ изъ книги этой,
И если на пескѣ начнёшь
Изображать весь тотъ чертёжъ,
То надъ испуганной планетой
Нежданно грянетъ страшный громъ,
Лѣса отъ молній загорятся
И подъ ногами колебаться
Начнётъ тогда земля кругомъ.
По этой книгѣ заклинанья
Произнеси до трёхъ ты разъ —
И духи явятся тотчасъ,
Чтобъ исполнять всѣ приказанья.
ФАУСТЪ.
Благодарю! Меня теперь
Изъ мрака ты выводишь къ свѣту:
Беречь начну, какъ жизнь, повѣрь,
Я дорогую книгу эту.
3.
правитьФАУСТЪ.
Какъ много новыхъ, чудныхъ впечатлѣній
Я пережилъ, мой добрый Мефистофель,
Съ-тѣхъ-поръ, какъ ты унёсъ меня съ собой.
Я видѣлъ городъ Триръ великолѣпный,
Который окружонъ со всѣхъ сторонъ
Заоблачными скалами, стѣнами
Утёсовъ неприступныхъ и такими
Зіяющими безднами, что всѣмъ
Царямъ-завоевателямъ на свѣтѣ
Нѣтъ доступа къ твердынямъ городскимъ.
Потомъ мы пролетали надъ Парижемъ
Надъ Франціей; потомъ я видѣлъ Рейнъ,
Бѣгущій въ виноградникахъ зелёныхъ
По плодоносной, царственной странѣ.
Оттуда, чрезъ богатую Кампанью,
Достигли мы Неаполя. Я видѣлъ
Его монументальныя постройки,
Его дворцы и улицы прямыя
Съ ихъ каменною, ровной мостовой.
Виргилія гробницу золотую
Я видѣлъ въ томъ ущельѣ, на дорогѣ,
Которое проходитъ подъ скалой
На милю разстоянья, въ полномъ мракѣ.
Мы понеслись въ Венецію потомъ,
Чрезъ Падую направились къ востоку —
И снова новый городъ предо мной:
Въ нёмъ колоссальный храмъ такой построенъ,
Что шпицъ его, казалось мнѣ, доходитъ
До самыхъ звѣздъ небесныхъ. Стѣны храма
Обложены мозаикой изящной
И золотомъ обшитъ громадный куполъ…
Такъ время пролетѣло для меня
Среди чудесъ, мнѣ прежде неизвѣстныхъ.
Но гдѣ-же, Мефистофель, мы' теперь?
Что я за городъ вижу предъ собой?
Ты знаешь, я желалъ, чтобъ въ вѣчный Римъ
Я былъ перенесёнъ. Моё желанье
Исполнилъ ты?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Да, Фаустъ, и не только
Находишься теперь ты въ самомъ Римѣ,
Но даже въ залѣ папскаго дворца
Въ минуту настоящую стоишь ты.
Мнѣ хорошо извѣстно, что жильцы
Мы вовсе не простые, потому-то
Отдѣльные покои во дворцѣ
Я занялъ для обоихъ насъ.
ФАУСТЪ.
Надѣюсь,
Что здѣсь насъ встрѣтятъ очень благосклонно.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
До этого намъ дѣла вовсе нѣтъ.
Безъ всякой церемоніи мы станемъ
Чужой дичиной пользоваться смѣло.
Но наперёдъ, мой Фаустъ, долженъ я
Тебя немножко съ Римомъ ознакомить,
Чтобъ за глаза хоть нѣсколько ты могъ
Имѣть о нёмъ понятіе. Построенъ
Римъ вѣчный на семи своихъ холмахъ;
Тибръ протекаетъ прямо по срединѣ
И берега извилистой рѣки
Весь городъ раздѣляютъ на двѣ части.
Два моста перекинуты чрезъ Тибръ
Для сообщенья двухъ частей столицы.
Одинъ изъ двухъ классическихъ мостовъ
Есть мостъ святого Ангела; на нёмъ
Воздвигнута твердыней неприступной,
Несокрушимо-сумрачная крѣпость.
Съ ея бойницъ глядятъ двумя рядами
Убійственныя жорла мѣдныхъ пушекъ,
Которыхъ столько, сколько дней въ году.
Египта пирамиды и ворота
Ты, Фаустъ, также можешь видѣть тамъ:
Изъ Африки привёзъ ихъ Юлій Цезарь.
ФАУСТЪ.
Тебя я заклинаю, Мефистофель,
Всѣмъ царствомъ Ада, Стиксомъ, Ахерономъ
И пламенной, клокочущей всегда
Пучиной Флегетона — не замедлить
Прогулкою но чуднымъ стогнамъ Рима!
Всѣ памятники древности хочу
Я осмотрѣть, минуты не теряя.
Идемъ-же!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Нѣтъ, имѣй терпѣнье, Фаустъ.
Увѣренъ я, что ты охотно радъ
Взглянуть на папу римскаго, во-первыхъ;
А во-вторыхъ, участіе принять
Въ священномъ торжествѣ. Сегодня въ Римѣ,
Какъ и во всей Италіи, народъ
Петра Святого праздникъ торжествуетъ
Въ честь сапою одержанной побѣды.
Что можешь ты на это мнѣ сказать?
ФАУСТЪ.
Хвалю за мысль, мой мудрый Мефистофель!
Пока я на землѣ ещё живу,
Испытывать хочу я всѣ земныя
Волненія, всѣ радости, къ которымъ
Способно только сердце человѣка.
Я на двадцать четыре года вправѣ
Располагать самимъ собой вполнѣ —
И потому желаю въ эти годы
Узнать всѣ наслажденія земли
И ими упиваться до избытка;
Хочу, чтобъ имя Фауста гремѣло
Во всѣ вѣка, пока не рухнулъ міръ
И солнце въ синемъ небѣ не угасло;
Чтобъ не было клочка земли такой,
Гдѣ-бъ это имя было неизвѣстно.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Вотъ это такъ! Сказалъ ты дѣло, Фаустъ!
Пока со мной останься здѣсь: сейчасъ
Мы любопытнымъ зрѣлищемъ займёмся.
ФАУСТЪ.
Постой, ещё два слова, Мефистофель!
Мнѣ въ просьбѣ ты не долженъ отказать.
Съ тобою въ девять дней мы осмотрѣли
И небеса, и землю, и весь Тартаръ.
Драконы, на которыхъ мы неслись,
На страшной вышинѣ такой парили,
Что съ высоты и самая земля
Казалась мнѣ руки моей небольше.
Мы видѣли громадные міры —
И я читалъ вселенную, какъ книгу.
Теперь-же, Мефистофель, я хочу
Самъ дѣйствовать и въ жизни міровой
Творцомъ самостоятельнымъ явиться.
Пусть даже самъ владыка грозный Рима
Узнаетъ, что такое докторъ Фаустъ,
Моимъ искуствомъ новымъ изумлённый.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Пусть будетъ всё по-твоему. Сперва-же
Останемся мы здѣсь, чтобъ посмотрѣть
На пышную процессію. Потомъ
Изобрѣтай, какое хочешь, средство
И напряги пытливый разумъ твой,
Чтобы смутить весь праздникъ чѣмъ-нибудь
И озадачить римскаго владыку.
Желаешь ты — и кардиналы всѣ
Вдругъ будутъ съ обезьяньей головою
И рожу уморительныя станутъ
Творить передъ собраньемъ; прикажи —
И я на инквизиторовъ надѣну
Или колпакъ дурацкій, иль рога
Огромные къ ихъ головамъ приставлю
Изобрѣтай какіе хочешь фарсы —
И ихъ исполню я безъ замедленья.
4.
правитьПЕРВЫЙ УЧЕНИКЪ.
Мы кончили, учитель, рѣчь на томъ,
Что первою красавицею въ свѣтѣ
Признали ту прекрасную Елену,
Съ которой въ красотѣ ещё никто
Не могъ поспорить даже и до нынѣ;
А потому', учитель добрый нашъ,
Не можете-ли вы, при вашей силѣ,
Намъ показать ту дивную гречанку,
Которой восхищался цѣлый міръ.
Когда вы, докторъ, только въ состояньи
Исполнить нашу просьбу, то прошу
Для насъ такое зрѣлище устроить —
И нашей благодарности, повѣрьте,
Конца не будетъ…
ФАУСТЪ.
Милые друзья!
Въ расположеньѣ вашемъ я увѣренъ
И не привыкъ отказывать друзьямъ,
Когда они чего-нибудь желаютъ.
И такъ, я обѣщанье вамъ даю,
Что вы вотъ здѣсь увидите сейчасъ-же
Прекрасную гречанку въ водномъ блескѣ
Величія ея и красоты,
Увидите такой-же, какъ въ тѣ дни,
Когда Парисъ, Еленой восхищённый,
Её увёзъ за дальнія моря.
Ни слова болѣ. Тише, стойте смирно:
При этомъ разговаривать нельзя.
ВТОРОЙ УЧЕНИКЪ.
Ужель теперь я вижу предъ собой
Ту дивную, прекрасную Елену,
Изъ-за которой Трою десять лѣтъ
Неутомимо греки осаждали?
ТРЕТІЙ УЧЕНИКЪ.
Языкъ мой слишкомъ бѣденъ, чтобъ на нёмъ
Я выразилъ величіе и прелесть
Той женщины, которой восторгались
Не только люди, даже полу-боги!
ПЕРВЫЙ УЧЕНИКЪ.
Теперь, когда мы трое насладились
Божественной такою красотой,
Мы, дорогой учитель, васъ оставимъ.
За зрѣлище, устроенное вами,
Вамъ лучшаго всего желаемъ мы.
ФАУСТЪ.
Ступайте, господа! Желаю тоже
Вамъ счастія. Прощайте! (Ученики уходятъ.)
СТАРЕЦЪ.
Бѣдный Фаустъ!
Оставь своё проклятое искуство,
Брось магію, которая тебя
Въ Адъ приведётъ, на вѣкъ лишитъ спасенья.
Безумецъ, помни только объ одномъ:
Ты могъ грѣшить, какъ всякій человѣкъ,
Но не дерзай упорствовать, какъ демонъ.
Смирись, гордецъ, подумай о себѣ:
Ещё въ тебѣ задатки есть добра,
Ещё къ грѣху ужасная привычка
Не вкоренилась въ сердце глубоко.
Наступитъ часъ — и времени не будетъ
Покаяться. Отверженъ небесами,
Отъ адскихъ мукъ не скроешься нигдѣ ты.
Покайся-же! Быть-можетъ, мой языкъ
Найдёшь ты слишкомъ рѣзкимъ и суровымъ;
Но, Фаустъ, вѣрь, что мной руководитъ
Любовь къ тебѣ и доброе желанье.
Да, вѣрь мнѣ, сынъ мой, что не гнѣвъ
Въ моихъ словахъ ты слышишь, не презрѣнье,
Но сожалѣнье искренняго друга,
Въ которомъ изболѣла вся душа
За будущность несчастную собрата.
Въ моей груди живётъ надежда даже,
Что гнётъ моихъ упрёковъ размягчитъ
Въ тебѣ твоё озлобленное сердце
И выйдешь изъ борьбы съ самимъ собой
Ты съ просвѣтленнымъ духомъ, бѣдный Фаустъ!
ФАУСТЪ.
О, я несчастный! Что съ собой я сдѣлалъ?
Ужь скоро Адъ всесильныя права
Заявитъ надо мной и я услышу
Зловѣщій голосъ: «Фаустъ, будь готовъ!
Твой часъ насталъ: иди-же въ Адъ кромешный!»
Что жь, я готовъ! Пусть Адъ меня пріиметъ
И я пойду, призывъ его услыша.
СТАРЕЦЪ.
Остановись, безумецъ ослѣплённый,
И рокового шага не свершай!
Я вижу, какъ порхаетъ надъ тобою
Духъ милости, прощенья и добра,
Готовый вознести тебя отъ гнёта
Тяжолыхъ думъ, мучительныхъ сомнѣній
И миромъ покаянья освѣжить
Больную и измученную душу.
Моли-же о прощеніи и бойся
Сомнѣнья и отчаянья!
ФАУСТЪ.
О, другъ!
Когда-бъ ты зналъ, какое утѣшенье
Твои слова теперь приносятъ мнѣ!
И я скорблю за всѣ свои проступки.
Позволь-же мнѣ минуту поразмыслить
О собственныхъ грѣхахъ моихъ. Пока
Оставь меня!
СТАРЕЦЪ.
Я, Фаустъ, удаляюсь
Съ глубокою печалью отъ тебя:
Я знаю, за плечомъ твоимъ стоить
Безсмѣнно духъ лукавый! (Уходитъ.)
ФАУСТЪ.
Лишь проклятье,
Проклятье тяготѣетъ надо мной!
Погибшій, что я сдѣлалъ, что я сдѣлалъ!
Я каюсь и отчаяваюсь разомъ:
И тёмный Адъ, и неба благодать
Между собою спорятъ изъ-за сердца
И совѣсти моей. О, что жь мнѣ дѣлать?
Куда уйдти отъ страшной пасти Ада?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Остановись, измѣнникъ! Возстаёшь
Ты, бунтовщикъ, на своего владыку —
И я тебя обязанъ обуздать.
Сознайся въ малодушіи своёмъ,
Иль зубы Ада въ клочья разорвутъ
Твой жалкій трупъ…
ФАУСТЪ.
Умолкни, Мефистофель!
Когда своимъ минутнымъ вѣроломствомъ
Я Тартара владыку оскорбилъ,
То я молю простить меня: я каюсь
Въ преступномъ малодушіи. Ты долженъ
Мнѣ, Мефистофель, вымолить прощенье,
И я готовъ хоть снова написать
И собственною кровью договоръ свой
Съ великимъ Люциферомъ утвердить!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Будь твёрдъ, иначе вѣчнымъ колебаньемъ
Надѣлаешь себѣ ты много зла:
Тебя я, Фаустъ, въ томъ предупреждаю.
ФАУСТЪ.
Всему виной лукавый тотъ старикъ,
Который противъ власти Люцифера
Меня старался здѣсь возстановить.
Ты долженъ наказать его. Придумай
Для старика мучительную казнь,
Какою только Адъ располагаетъ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Его спасаетъ вѣра — потому
Къ его душѣ закрытъ мнѣ всякій доступъ;
Но тѣло старца намъ принадлежитъ,
И я изъ золъ безмѣрныхъ постараюсь
Сильнѣйшее придумать для него.
ФАУСТЪ.
Есть у меня, мой вѣрный Мефистофель,
Упорное и жгучее желанье —
И я готовъ съ слезами покаянья
Молить тебя его исполнить: дай мнѣ
Въ объятьяхъ той блистательной Елены,
Которую я видѣлъ, отдохнуть.
Склонясь лицомъ къ груди ея прекрасной,
Я скорбь и всѣ сомнѣнья позабуду
И сожалѣть не стану объ обѣтѣ,
Меня связавшемъ съ Адомъ за могилой
И данномъ мной владыкѣ твоему:
Мнѣ лёгкою покажется та клятва.
Исполнишь ли?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Послѣднее желанье,
Какъ всѣ твои желанья, милый Фаустъ,
Исполню я въ одно мгновенье ока.
Смотри: стоитъ Елена предъ тобой!
ФАУСТЪ.
Вотъ, вотъ она, та женщина, чей образъ
Заставилъ мчаться сотни кораблей
И обратилъ въ большія груды пепла
Твердыни Иліона! Вотъ она!
Прекрасная Елена, возврати-же
Безсмертіе душѣ моей однимъ
Благоуханнымъ, жаркимъ поцалуемъ!
Жизнь новую уста твои вдохнутъ
Въ усталую грудь Фауста. Я вижу,
Какъ ты паришь. Идёмъ, идёмъ, Елена!
Ты возвратишь мнѣ душу и покой,
Оплаканные мною. Не желаю
Съ тобой на мигъ единый я разстаться.
Гдѣ ты — уже тамъ небо для меня,
А всё, что не Елена — прахъ и тлѣнье!
Да, я хочу Парисомъ быть твоимъ!
Тобою обладая, вмѣсто Трои
Отдамъ я Виттембергъ на разграбленье;
Я съ слабымъ Менелаемъ въ бой вступлю;
Твои цвѣта носить на шлемѣ буду;
Я раню въ пятку гордаго Ахилла
И возвращусь къ Еленѣ, чтобъ просить
Единственной награды — поцалуя.
О, дивная! Прекрасна ты, какъ вечеръ,
Сіяющій въ коронѣ яркихъ звѣздъ;
Сама ты такъ сверкаешь, какъ Юпитеръ,
Когда передъ несчастною Семелой
Онъ въ пламени являлся. Ты прекраснѣй,
Чѣмъ царь морей, который утопалъ
Въ объятіяхъ капризной Аретузы.
Нѣтъ, ты одна, лишь только ты одна
Принадлежать должна мнѣ, быть моею!…
Д. Минаевъ.