Д. В. Давыдов
правитьИз «Записок, в России цензурой не пропущенных»
правитьА. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. Серия литературных мемуаров
Под общей редакцией: В. Э. Вацуро (редактор тома), Н. К. Гея, С. А. Макашина, А. С. Мясникова, В. Н. Орлова
М., «Художественная литература», 1980
А. С. Грибоедов, знаменитый автор комедии «Горе от ума», служил в продолжение довольно долгого времени при А. П. Ермолове, который любил его, как сына. Оценяя литературные дарования Грибоедова, но находя в нем недостаток способностей для служебной деятельности или, вернее, слишком малое усердие и нелюбовь к служебным делам, Ермолов давал ему продолжительные отпуска, что, как известно, он не любил делать относительно чиновников, не лишенных дарования и рвения. Вскоре после события 14 декабря Ермолов получил высочайшее повеление арестовать Грибоедова и, захватив все его бумаги, доставить с курьером в Петербург; это повеление настигло Ермолова во время следования его с отрядом из Червленной в Грозную. Ермолов, желая спасти Грибоедова, дал ему время и возможность уничтожить многое, что могло более или менее подвергнуть его беде. Ермолов, Вельяминов, Грибоедов и известный шелковод А. Ф. Ребров находились в средине декабря 1825 года в Екатеринодаре; {1} отобедав у Ермолова, для которого, равно как и для Вельяминова, была отведена квартира в доме казачьего полковника, они сели за карточный стол. Грибоедов, идя рядом с Ребровым к столу, сказал ему: «В настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина»; это крайне встревожило Реброва, который рассказал это Ермолову лишь два года спустя. Ермолов, отправляя обвиненного с преданным ему фельдъегерем в Петербург, простер свою заботливость о Грибоедове до того, что приказал фельдъегерю остановиться на некоторое время в Владикавказе, где надлежало захватить два чемодана, принадлежавшие автору «Горя от ума». Фельдъегерь получил строгое приказание дать Грибоедову возможность и время, разобрав заключавшиеся в них бумаги, уничтожить все то, что могло послужить к его обвинению. Это приказание было в точности исполнено, и Грибоедов подвергся в Петербурге лишь непродолжительному заключению. Все подробности были мне сообщены Талызиным, Митенкой, самим фельдъегерем и некоторыми другими лицами. Грибоедов, предупрежденный обо всем адъютантом Ермолова Талызиным, сжег все бумаги подозрительного содержания. Спустя несколько часов послан был в его квартиру подполковник Мищенко для произведения обыска и арестования Грибоедова, но он, исполняя второе, нашел лишь груду золы, свидетельствующую о том, что Грибоедов принял все необходимые для своего спасения меры. Ермолов простер свою, можно сказать отеческую, заботливость о Грибоедове до того, что ходатайствовал о нем у военного министра Татищева. После непродолжительного содержания в Петербурге, в Главном штабе, Грибоедов был выпущен, награжден чином и вновь прислан на Кавказ. С этого времени в Грибоедове, которого мы до того времени любили как острого, благородного и талантливого товарища, совершилась неимоверная перемена. Заглушив в своем сердце чувство признательности к своему благодетелю Ермолову, он, казалось, дал в Петербурге обет содействовать правительству к отысканию средств для обвинения сего достойного мужа, навлекшего на себя ненависть нового государя. Не довольствуясь сочинением приказов и частных писем для Паскевича (в чем я имею самые неопровержимые доказательства), он слишком коротко сблизился с Ванькой-Каином {2}, т. е. Каргановым, который сочинял самые подлые доносы на Ермолова. Паскевич, в глазах которого Грибоедов обнаруживал много столь недостохвального усердия, ходатайствовал о нем у государя. Грустно было нам всем разочароваться на счет этого даровитого писателя и отлично острого человека, который, вскоре после приезда Паскевича в Грузию, сказал мне и Шимановскому следующие слова: «Как вы хотите, чтоб этот дурак, которого я коротко знаю, торжествовал бы над одним из умнейших и благонамереннейших людей в России; верьте, что наш его проведет, и Паскевич, приехавший еще впопыхах, уедет отсюда со срамом». Вскоре после того он говорил многим из нас: «Паскевич несносный дурак, одаренный лишь хитростью, свойственною хохлам; он не имеет ни сведений, ни сочувствия ко всему прекрасному и возвышенному, но вследствие успехов, на которые он не имел никакого права рассчитывать, будучи обязан ими превосходным ермоловским войскам и искусным и отважным Вельяминову и Мадатову, он скоро лишится и малого рассудка своего». Но в то же самое время Грибоедов, терзаемый, по-видимому, бесом честолюбия, изощрял ум и способности свои для того, чтобы более и более заслужить расположение Паскевича, который был ему двоюродным братом по жене. Дружба его с презренным Ванькою-Каином, который убедил Паскевича, что Ермолов хочет отравить его, подавала повод к большим подозрениям. В справедливом внимании за все достохвальные труды, подъятые на пользу и славу Паскевича, Грибоедову было поручено доставить государю Туркманчайский договор. Проезжая чрез Москву, он сказал приятелю своему Степану Никитичу Бегичеву: «Я вечный злодей Ермолову»[1]. По ходатайству Паскевича Грибоедов был, согласно его желанию, назначен посланником в Тегеран, где он погиб жертвою своей неосторожности…
Предместник Грибоедова в качестве посланника в Персии, Мазарович, был человек отлично способный и умный; будучи медиком, он, вследствие ходатайства Ермолова, был назначен первым постоянным посланником при персидском шахе. Грибоедов, состоявший некоторое время при нем в качестве советника, был человеком блестящего ума, превосходных способностей, но бесполезный для службы. Не зная никаких форм, он во время отсутствия Мазаровича писал бумаги в Тифлис, где ими возбуждал лишь смех в канцелярии Ермолова. Однажды явился к Мазаровичу армянин, некогда захваченный персиянами в плен, бывший помощником Манучар-хана, хранителя сокровищ и любимца шаха, с просьбой исходатайствовать ему позволение возвратиться к нам в Грузию. Так как это могло дать повод к различным обвинениям, потому что в случае пропажи чего-либо наше посольство и армянин были бы подозреваемы в похищении шаховских сокровищ, Ермолов советовал Мазаровичу убедить армянина отказаться от своего намерения. Грибоедов, отправленный к государю с Туркманчайским договором, говорил, не стесняясь, мне, Шимановскому и весьма многим: «Паскевич так невыносим, что я не иначе вернусь в Грузию, как в качестве посланника при персидском дворе». Это желание Грибоедова, благодаря покровительству его нового благодетеля, исполнилось, но на его пагубу… Действия этого пылкого и неосмотрительного посланника возбудили негодование шаха и персиян. Он в лице шахского зятя Аллаяр-хана нанес глубокое оскорбление особе самого шаха. Грибоедов, вопреки советам и предостережениям одного умного и весьма способного армянина, служившего при нем в качестве переводчика, потребовал выдачи нескольких русских подданных — женщин, находившихся в гареме Аллаяр-хана в должности прислужниц. Это требование Грибоедова было, вероятно, предъявлено им вследствие ложного понимания вещей и с явным намерением доказать свое влияние и могущество у персидского двора. Хотя шах не мог не видеть в этом нарушение персидских обычаев, но, не желая отвечать на требование Грибоедова положительным отказом, он дозволил ему взять их самому; посланные в гарем конвойные привели пленниц в посольский дом. Персияне, видевшие в этом явное неуважение русских к особе шахского зятя, к самому шаху и к существующим народным обычаям, взволновались. Вскоре вспыхнуло возмущение, вероятно, не без одобрения шаха; около сорока человек наших было убито, в том числе весьма много полезных лиц; спасся один бесполезный Иван Сергеевич Мальцов и с ним двое людей, вследствие особенного к нему расположения каких-то персиян, которые спрятали его в сундук на чердаке. Так как я в то время не находился уже более в Грузии, то я привожу здесь подробности, которые мне были сообщены многими лицами, заслуживающими доверия. Причину этих действий Грибоедова должно, сколько мне известно, искать в следующем: Грибоедов, невзирая на блистательные дарования свои, никогда не принадлежал к числу так называемых деловых людей; он провел довольно долгое время в Персии, где убедился лишь в том, что слабость и уступчивость с нашей стороны могли внушить персиянам много смелости и дерзости, а потому он хотел озадачить их, так сказать, с первого раза. К сожалению, далеко было от уступчивости до настоятельных требований относительно гаремных прислужниц, некогда взятых в плен во время вторжения персиян в Грузию, что заключало в себе много оскорбительного для самолюбия этого народа. Настойчивость Грибоедова была необходимою во всех тех случаях, где надлежало ему наблюдать за точным исполнением важнейших пунктов Туркманчайского трактата; в прочих случаях надо было обнаружить много ловкости, проницательности и осторожности, дабы не оскорбить понапрасну народной гордости. Грибоедову, назначенному посланником в Персию, после наших счастливых военных действий, было легче приобресть влияние, чем Ермолову, отправленному туда в 1817 году. Невзирая на то что этот последний прибыл в Тегеран после обещания, данного государем персидским послам возвратить некоторые присоединенные уже к нам области, он выказал при этом случае так много искусства и энергии, что шах отказался от своих требований. В случае несогласия шаха Ермолов, не могший поддержать своих представлений войском, которого в то время не было под рукой, нашелся бы вынужденным уступить, что было небезызвестно персиянам. Невзирая на то что сам принц Аббас-Мирза явно уже выказывал нам свои неприязненные чувства, Ермолов успел склонить шаха к уступкам. Ермолов, всегда умевший выказывать большое уважение к обычаям народов, с коими ему приходилось действовать, внушил персиянам высокое к русским уважение, каким мы даже не пользовались после наших успехов над ними. Мне говорил один важный персидский чиновник, что своевременная присылка войск в Грузию предупредила бы войну с персиянами, коих самонадеянность возросла лишь вследствие убеждения, что мы к ней не готовы и что мы можем противуставить их полчищам лишь ничтожные силы. Наконец, самые действия умного и энергичного Мазаровича, никогда не раздражавшего народной гордости персиян, были весьма поучительны для Грибоедова, который пренебрег, к сожалению, уроками своих предместников. Я полагаю, что, вероятно, существовала возможность выручить пленниц без предъявления несвоевременных и оскорбительных для персиян требований; во всяком случае надо было приискать средства к их выдаче, не жертвуя для того столь многими людьми. Если бы, по причине существующих обычаев, невозможно было этого сделать тотчас, то не следовало явно нарушать обычаев, освященных веками, и тем возбуждать противу себя жителей, но следовало выждать удобное к тому время {3}.
КОММЕНТАРИИ
правитьАКАК — Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Издание Архива Главного управления наместника кавказского, т. I—X. Тифлис, 1866—1886.
Алфавит — Восстание декабристов. Материалы, т. VIII,
Алфавит декабристов. Л., 1925.
Арапов — П. Арапов. Летопись русского театра. СПб., 1861.
Беседы в ОЛРС — «Беседы в Обществе любителей российской словесности при Московском университете».
BE — «Вестник Европы».
ВЛ — «Вопросы литературы».
Воспоминания — «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников». М., 1929.
ГБЛ — Государственная библиотека им. В. И. Ленина (Москва). Рукописный отдел.
ГИМ — Государственный исторический музей (Москва). Отдел письменных источников.
ГПБ — Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). Рукописный отдел.
ГТБТ — «А. С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции». Л., 1977.
ИВ — «Исторический вестник».
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Рукописный отдел.
ЛП — «Литературное наследство».
МТ — «Московский телеграф».
Нечкина — М. В. Нечкина. Грибоедов и декабристы, изд. 3-е. М., 1977.
ОА — Остафьевскип архив князей Вяземских, т. 1-5. СПб., 1899—1913.
Пиксанов — Н. К. Пиксанов. Грибоедов. Исследования и характеристики. Л., 1934.
Попова — О. И. Попова. Грибоедов-дипломат. М., 1964.
ПССГ — Полное собрание сочинений Грибоедова, т. I—III. СПб.-Пг., 1911—1917.
РА — «Русский архив».
РВ — «Русский вестник».
Ревякин — А. И. Ревякин. Новое об А. С. Грибоедове. Ученые записки Московского педагогического института им. В. П. Потемкина, т. 43, вып. 4, 1954.
РЛ — «Русская литература».
РО — «Русское обозрение».
PC — «Русская старина».
СО — «Сын отечества».
Сочинения — А. С. Грибоедов. Сочинения. М.-Л., 1959.
СП — «Северная пчела».
Творческая история — Н. К. Пиксанов. Творческая история «Горя от ума». М., 1971.
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов (Москва).
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).
ЦГAM — Центральный государственный архив г. Москвы.
ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР.
ЦГВИА — Центральный государственный военно-исторический архив (Москва).
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив (Ленинград).
ЦГТМ — Центральный государственный театральный музей им. А. А. Бахрушина (Москва). Рукописный отдел.
Шостакович — С. В. Шостакович. Дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова. М., 1960.
Шторм — Георгий Шторм. Потаенный Радищев, изд. 3-е. М., 1974.
Щеголев — П. Е. Щеголев. А. С. Грибоедов и декабристы (По архивным материалам). С приложением факсимиле дела о Грибоедове. СПб., 1905.
Давыдов Денис Васильевич (1784—1839), знаменитый поэт-партизан, познакомился с Грибоедовым в Москве в 1823 г. 12 мая итого года он сообщал А. П. Ермолову (своему двоюродному брату): «Я сейчас от вашего Грибоедова, с которым познакомился по приезде его сюда и каждый день с ним вижусь. Мало людей более мне по Сердцу, как этот урод ума, чувства, познаний и дарования! Завтра я еду в деревню и если о ком сожалею, так это о нем: истинно могу сказать, что еще не довольно насладился его беседою» («Щукинский сборник», вып. IX. М., 1910, с. 325). В свою очередь, Грибоедов писал о Давыдове в письме к Бегичеву от 4 января 1825 г.: «Дениса Васильевича обнимай и души от моего имени. Нет, здесь нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу, все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки» (ПССГ, т. III, с. 166). В 1826 г. характер отношений Давыдова с Грибоедовым резко меняется. Причиной этого явилась позиция, которую занял Грибоедов в соперничестве А. П. Ермолова с И. Ф. Паскевичем, посланным Николаем I на Кавказ и вскоре сменившим «проконсула Кавказа» на посту командующего Кавказским корпусом и главноуправляющего в Грузии. Для самого Давыдова эта смена была чрезвычайно неприятной. После отставки в 1826 г. он был направлен на русско-персидский фронт, но, в числе прочих «ермоловцев», находился в немилости у Паскевича и вынужден в 1828 г. снова подать в отставку. О вражде генералов Грибоедов писал 9 декабря 1826 г. С. Бегичеву: «На войну не попал, потому что и Алексей Петрович туда не попал. А теперь другого рода война. Два старшие генерала ссорятся, с подчиненных перья летят. С Алексеем Петровичем у меня род прохлаждения прежней дружбы. Денис Васильевич этого не знает, я не намерен вообще давать это замечать, и ты держи про себя. Но старик ваш человек прошедшего века. Несмотря на все превосходство, данное ему от природы, подвержен страстям, соперник ему глаза колет, а отделаться от него он не может и не умеет. Упустил случай выставить себя с выгодной стороны в глазах соотечественников, слишком уважал неприятеля, который этого не стоил» {ПССГ, т. III, с. 195). О неудачном ведении Ермоловым военной кампании писали и другие, в том числе и безусловно сочувствующие ему, — см., например, с. 90, 158 наст. изд. Дружба Грибоедова с Ермоловым была освящена и семейными преданиями (в доме бабки Грибоедова, Марьи Ивановны, урожденной Аргамаковой, во втором браке Розенберг, находилась штаб-квартира офицерского заговора против Павла I, участие в котором принимал молодой Ермолов, — см. Шторм, с. 141), и засвидетельствована множеством доброжелательных отзывов в грибоедовских письмах. Как бы то ни было, дружба эта в 1826 г. оборвалась.
ИЗ «ЗАПИСОК, В РОССИИ ЦЕНЗУРОЙ НЕ ПРОПУЩЕННЫХ»
правитьПо книге: Д. Давыдов. Записки, в России цензурой не пропущенные. Лондон-Брюссель, 1863, с. 44-48.
Впервые в несколько иной редакции мемуары о Грибоедове были включены в состав «Воспоминаний о 1826 годе» (Д. В. Давыдов. Сочинения, ч. I, изд. 4-е. М., I860, с. 12-19). Ряд выдержек из этих «Записок» перепечатал М. П. Погодин в статье «А. П. Ермолов. Материалы для его биографии» (РВ, 1863, № 12, с. 583—584). На эту публикацию полемической статьей «Биографические известия о Грибоедове» откликнулся Д. А. Смирнов (напечатана после смерти Смирнова; см. Беседы в ОЛРС, вып. 2, 1868, с. 6), где, в частности, писал: «Даровитый писатель Грибоедов так же не мог довольствоваться славой, столь справедливо заслуженной им в литературном мире, как и был чужд служебного честолюбия. И слава, и служебная почесть достались ему сами собой. Ни той, ни другой он не добивался…»
1 Правильно: «В Екатеринограде» (то есть в Екатериноградской Станице).
2 Об отношениях Грибоедова с Коргановым см. с. 354 наст. изд.
3 Мемуарист в данном случае излагает официальную версию о разгроме русской миссии в Тегеране.
- ↑ Я это знаю от зятя моего Дмитрия Никитича Бегичева. (Примеч. Д. В. Давыдова.)