В. К. Кюхельбекер
правитьИз «Дневника»
правитьА. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. Серия литературных мемуаров
Под общей редакцией: В. Э. Вацуро (редактор тома), Н. К. Гея, С. А. Макашина, А. С. Мясникова, В. Н. Орлова
М., «Художественная литература», 1980
Прочел 30 первых глав пророка Исайи. Нет сомнения, что ни один из пророков не может с ним сравниться силою, выспренностию и пламенем; начальные пять глав книги его вдохновений составляют такую оду, какой подобной нет ни на каком языке, ни у одного народа (они были любимые моего покойного друга Грибоедова, и в первый раз я познакомился с ними, когда он мне их прочел 1824-го <г.>, в Тифлисе). Удивительно начало пятой: «Воспою ныне возлюбленному песнь» и проч. Шестая по таинственности, восторгу и чудесному, которое в ней господствует, почти еще выше. <…>
Получил письмо от матушки (ответ от 31-го декабря), сто рублей денег и колпак ее собственной работы. Добрая моя старушка! Каждое слово письма ее дышит нежнейшею материнскою любовию! Бесценно для меня то, что она тотчас посетила друга моего — Прасковью Николаевну Ахвердову {1}, как только узнала, что Ахвердова в Петербурге; могу вообразить их разговор! Не раз они тут поминали и моего Грибоедова, в этом нет сомнения. Десять лет прошло с тех пор, как я с ним жил в Тифлисе, — сколько перемен!
Кончил Вальяна {2}. Неприятное чувство, с которым Вальян впервые снова увидел жилища голландцев, живо напомнило мне моего Грибоедова: и он в Москве и Петербурге часто тосковал о кочевьях в горах кавказских и равнинах Ирана, — где, посреди людей, более близких к природе, чуждых европейского жеманства, чувствовал себя счастливым.
В замечаниях у Скотта пропасть такого, чем можно бы воспользоваться. Любопытно одно из этих замечаний о симпатических средствах лечения: «…в наш магнетический век, — говорит автор, — странно было бы все эти средства считать вздором».
Грибоедов был того же мнения, именно касательно заговаривания крови.
На днях я припомнил стихи, которые написал еще в 1815 году в Лицее. Вношу их в дневник для того, чтобы не пропали, если и изгладятся из памяти; мой покойный друг их любил {3}.
Сажень земли мое стяжанье,
Мне отведен смиренный дом:
Здесь спят надежда и желанье,
Окован страх железным сном,
Заснули горесть и веселье —
Безмолвно все в подземной келье <…>
Перечитывая сегодня поутру начало третьей песни своей поэмы {4}, — я заметил в механизме стихов и в слоге что-то пушкинское. Люблю и уважаю прекрасный талант Пушкина, но, признаться, мне бы не хотелось быть в числе его подражателей. Впрочем, никак не могу попять, отчего это сходство могло произойти: мы, кажется, шли с 1820 года совершенно различными дорогами, он всегда выдавал себя (искренно ли или нет — это иное дело!) за приверженца школы так называемых очистителей языка, — а я вот уж 12 лет служу в дружине славян под знаменем Шишкова, Катенина, Грибоедова, Шахматова. Чуть ли не стихи четырехстопные сбили меня! их столько на пушкинскую стать, что невольно заговоришь языком, который он и легион его последователей присвоили этому размеру.
Нападки М. Дмитриева и его клевретов на «Горе от ума» совершенно показывают степень их просвещения, познаний и понятий {5}. Степень эта истинно незавидная. Но пусть они в этом не виноваты: есть, однако же, в их статьях такие вещи, за которые их можно бы обвинить перед таким судом, которого никакой писатель, с талантом ли или без таланта, с обширными сведениями или нет, не должен терять из виду, — говорю о суде чести. Предательские похвалы удачным портретам в комедии Грибоедова — грех гораздо тягчайший, чем их придирки и умничания. Очень понимаю, что они хотели сказать, но знаю (и знать это я очень могу, потому что Грибоедов писал «Горе от ума» почти при мне, по крайней мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано), знаю, что поэт никогда не был намерен писать подобные портреты: его прекрасная душа была выше таких мелочей. Впрочем, qui se sent galeux, qu’il se gratte![1] Завтра напишу несколько замечаний об этой комедии: она, конечно, имеет недостатки (все человеческое подвержено этому жребию), однако же вовсе не те, какие г. Дмитриев изволит в ней видеть, и вопреки своим недостаткам, она чуть ли не останется лучшим цветком нашей поэзии от Ломоносова до известного мне времени.
"Нет действия в «Горе от ума»! — говорят г.г. Дмитриев, Белугин и братия. Не стану утверждать, что это несправедливо, хотя и не трудно было бы доказать, что в этой комедии гораздо более действия или движения, чем в большей части тех комедий, которых вся занимательность основана на завязке. В «Горе от ума», точно, вся завязка состоит в противоположности Чацкого прочим лицам; тут, точно, нет никаких намерений, которых одни желают достигнуть, которым другие противятся, нет борьбы выгод, нет того, что в драматургии называется интригою. Дан Чацкий, даны прочие характеры, они сведены вместе, и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов, — и только. Это очень просто, но в сей-то именно простоте — новость, смелость, величие того поэтического соображения, которого не поняли ни противники Грибоедова, ни его неловкие защитники. Другой упрек касается неправильностей, небрежностей слога Грибоедова, и он столь же мало основателен. Ни слова уж о том, что не гг. Писаревым, Дмитриевым и подобным молодцам было говорить о неправильностях, потому что у них едва ли где найдется и 20 стихов сряду без самых грубых ошибок грамматических, логических, рифмических, словом, каких угодно. И о что такое неправильности слога Грибоедова (кроме некоторых и то очень редких исключений)? С одной стороны, опущения союзов, сокращения, подразумевания, с другой — плеоназмы, — словом, именно то, чем разговорный язык отличается от книжного. Ни Дмитриеву, ни Писареву, но Шаховскому и Хмельницкому (за их хорошо написанные сцены), но автору 1-й главы Онегина[2], Грибоедов мог бы сказать тоже, что какому-то философу, давнему переселенцу, но все же не афинянину, — сказала афинская торговка: «Вы иностранцы». — «А почему?» — «Вы говорите слишком правильно; у вас нет тех мнимых неправильностей, тех оборотов и выражений, без которых живой разговорный язык не может обойтись, но о которых молчат ваши грамматики и риторики».
<…> О разборе Катенина «Ольги» не пишу ни слова по двум причинам: этот разбор сделан Гнедичем и возражал на оный Грибоедов; первый в последнее время моей светской жизни был со мною в ссоре, а второй мне более чем друг.
<…> О спорах <…> Загоскина и Измайлова покойный Грибоедов очень хорошо сказал:
Один напишет вздор,
Другой на вздор разбор:
А разобрать всего труднее,
Кто из обоих их глупее? {7}
Впрочем, это относится к Загоскину Наблюдателю и автору «Богатонова»; но автору «Юрия Милославского» Грибоедов, который так живо чувствовал все прекрасное, конечно, отдал бы полную справедливость.
<…> С наслаждением прочел я несколько явлений из комедии «Своя семья» {8}, написанных Грибоедовым: в этом отрывке виден будущий творец «Горя от ума».
Комедия: «Смешны мне люди» {9} должна быть не дурна; в двух сценах, напечатанных в «Сыне отечества» на 1829 год, много хороших стихов, но довольно натяжек и пустословия. Подражание слогу Грибоедова очень заметно. <…>
Итак и 1834-го года первый месяц канул в вечность! Январь был для меня уже три раза месяцем скорбных утрат: в 1829 году лишился я в январе, и чуть ли ив 31-го числа, друга моего Александра; в 1831 году умер, в январе же, товарищ мой по Лицею и приятель барон Дельвиг; а в прошлом году, 31-го января, скончалась княгиня Варвара Сергеевна, которую я мало знал, но почитал и любил, раз, потому, что она того стоила, а во-вторых, что она была искренним другом сестры моей Юлии. Что скажет нынешний год? <…>
<…> Кроме Марлинского не могу не упомянуть о почтенной, умной <…> Варваре Семеновне Миклашевичевой, с которою во время оно познакомил меня Грибоедов; отрывок ее романа {10} напечатан в 19-м и 20-м номерах того же журнала. Этот отрывок истинно прелестен и показывает талант высокий, мужественный…
Сегодня день рождения покойного Пушкина. Сколько тех, которых я любил, теперь покойны!
В душе моей всплывает образ тех,
Которых я любил, к которым ныне
Уж не дойдет ни скорбь моя, ни смех.
Пережить всех — не слишком отрадный жребий! Высчитать ли мои утраты?
Гениальный, набожный, благородный, единственный мой Грибоедов {11}, Дельвиг, умный, веселый, рожденный, кажется, для счастия, а между тем несчастливый; бедный мой Пушкин, страдалец среди всех обольщений славы и лести, которою упояли и отравляли его сердце; прекрасный мой юноша, Николай Глинка, который бы был великим человеком, если бы не роковая пуля, он, в котором было более глубины, чем в Дельвиге и Пушкине и даже Грибоедове, хотя имя его и останется неизвестным! И почти все они погибли насильственною смертью, а смерть Дельвига, смерть от тоски и грусти, чуть ли еще не хуже!..
<…> «Баязет» — одна из любимых пьес Грибоедова {12} — Барон Брамбеус, верно, ее не любит за несоблюдение восточных нравов. — Я уж где-то в дневнике высказал свое мнение об этих смешных и ребяческих требованиях наших недавно оперившихся ученых, ориенталистов, индологов etc. — Характерами «Баязет» несколько слабее «Гафолии»; по Акомат и Роксана бесподобны. <…>
<…> критика комедии Грибоедова: эта критика толкует, что в «Горе от ума» есть обмолвки и противоречия — оно так, но потому-то творение Грибоедова и есть природа, а не математическая или философская теорема, и в природе такие же противоречия, хотя только для близоруких.
Сегодня я видел во сне Грибоедова. В последний раз, кажется, я его видел (также во сне) в конце 1831 г. Этот раз я с ним и еще двумя мне близкими людьми пировал, как бывало в Москве. Между прочим, помню его пронзительный взгляд и очки и что я пел какую-то французскую песню. Не зовет ли он меня? Давно не расстается со мною мысль, что и я отправлюсь в январе месяце, когда умерли мои друзья, он, и Дельвиг, и Пушкин. <…>
Третьего дня я совершенно случайно вспомнил несколько стихов пьесы, которую я написал 24 года тому назад в Грузии — на взятие греками Триполиццы {13}. Я тогда только что начал знакомиться с книгами Ветхого завета, которые покойный Грибоедов заставил меня прочесть.
Сегодня ночью я видел во сне Крылова и Пушкина. Крылову я говорил, что он первый поэт России и никак этого не понимает. Потом я доказывал преважно ту же тему Пушкину. Грибоедова, самого Пушкина, себя я называл учениками Крылова; Пушкин тут несколько в насмешку назвал и Баратынского. Я на это не согласился; однако оставался при прежнем мнении. Теперь не во сне скажу, что мы, т. е. Грибоедов и я, и даже Пушкин, точно, обязаны своим слогом Крылову, но слог только форма, роды же, в которых мы писали, все же гораздо выше басни, а это не безделица.
КОММЕНТАРИИ
правитьРА — «Русский архив».
Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797—1846) — поэт, драматург и критик, декабрист, ближайший из друзей Грибоедова. Знакомство их относится к 1817 г., когда после окончания Лицея Кюхельбекер поступает на службу в Коллегию иностранных дел. Дружеские отношения между поэтами упрочились во время совместной их службы на Кавказе в конце 1821 — начале 1822 г. 18 декабря 1821 г. Кюхельбекер писал матери из Тифлиса: «Я встретил здесь милого петербургского знакомого: Грибоедова» (журн. «Литературный современник», 1938, № 10, с. 183). Кюхельбекеру Грибоедов читал первые явления «Горя от ума», с ним делился и другими творческими планами. В примечании к одному из своих стихотворений, посвященному Грибоедову (к строке «Певца, воспевшего Иран…»), Кюхельбекер, в частности, заметил: «Относится к поэме Грибоедова, схожей по форме своей с „Чайльд-Гарольдом“: в ней превосходно изображена Персия. Этой поэмы, нигде не напечатанной, не надо смешивать с другой, о которой упоминает Булгарин (то есть с трагедией „Грузинская ночь“. — П. К., С. Ф.)» (РА, 1902, № 2, с. 240). Речь здесь идет о поэме («Странник»), из которой до нас дошли только отрывки: «Кальянчн» (впервые напечатано в СО, 1838, № 1) и, возможно, «Восток» и («Освобожденный»). На Кавказе Грибоедов принял участие в дуэли Кюхельбекера с Похвисневым (см. с. 51 наст. изд.), послужившей причиной удаления Кюхельбекера из Тифлиса, Грибоедов писал ему 1 октября 1822 г.: «Согласись, мой друг, что, утративши теплое место в Тифлисе, где мы обогревали тебя дружбою, как умели, ты многого лишился для своего спокойствия… Ей-богу, тебе здесь хорошо было для себя. А для меня?.. Теперь в поэтических моих занятиях доверяюсь одним стенам. Им кое-что читаю изредка свое или чужое; а людям — ничего; некому» (ПССГ, т. III, с. 146). Вновь встретились друзья в Москве, в 1823 г., и летом того же года вместе гостили в тульском имении Бегичева, где была окончена комедия «Горе от ума». Таким образом, Кюхельбекер с полным основанием утверждал в своем «Дневнике»: «Грибоедов писал „Горе от ума“ почти при мне, по крайней мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано». Имея в виду приверженность Кюхельбекера к торжественному, высокому стилю в поэзии и к архаизированному языку, что находило поддержку у Грибоедова, Пушкин и В. Туманский в письме из Одессы И декабря 1823 г. укоряли поэта: «Какой злой дух, в виде Грибоедова, удаляет тебя в одно время и от наслаждений истинной поэзии, и от первоначальных друзей своих» (Пушкин. Полн. собр. соч., т. XIII, с. 81). В письме к Кюхельбекеру от 2 марта 1825 г. Д. Н. Бегичев писал: «Об Грибоедове имеем известие от двух приехавших недавно из Петербурга родных наших: прежде от Наумова, а потом от А. И. Кологривова; они довольно часто видались с ним, он здоров, как говорят, совсем намерен бросить писать стихи, а вдался весь в музыку и что-то такое серьезное питает» («Очерки литературной жизни Воронежского края. XIX — начало XX в.». Воронеж, 1970, с. 82-83). В альманахе «Мнемозина» (1824, № 1), издававшемся В. Кюхельбекером совместно с В. Одоевским, было опубликовано стихотворение Грибоедова «Давид». Чуть позже (в апреле 1825 г.) Кюхельбекер приезжает в Петербург. 18 мая 1825 г. Грибоедов сообщал С. Бегичеву: «Журналисты повысились в моих глазах 5-ю процентами, очень хлопочут за Кюхельбекера, приняли его в сотрудники, и кажется, удастся определить его к казенному месту. У Шишкова не удалось, в почтамте тоже, и в Горном департаменте, но где-нибудь откроется щелка» (ПССГ, т. III, с. 173; здесь же говорится о ссоре Кюхельбекера с Л. С. Пушкиным и о примирении их Грибоедовым). Член Северного общества, участвовавший в восстании на Сенатской площади с оружием в руках, Кюхельбекер был приговорен к смертной казни, которая была заменена десятилетним заключением в одиночной камере с последующей ссылкой в Сибирь. Грибоедов принял участие в судьбе заключенного. Н. П. Шульц, друг семьи В. Кюхельбекера, писала 29 августа 1826 г. его сестре Юлии: «Меня уверяли, что господин Грибоедов, который был тесно связан с Вильгельмом Карловичем и о котором Вы, без сомнения, слышали, собрал при помощи своих друзей сумму 3000 рублей, которую послал Вашему брату; можно надеяться, что он в настоящее время не нуждается в необходимом и что ему приятно быть этим обязанным своему самому дорогому другу» (журн. «Литературный современник», 1938, № 10, с. 198; подлинник по-французски). В свою очередь, Кюхельбекер пытался связаться с Грибоедовым из заключения. 10 августа 1828 г. он пишет «двум любезным друзьям и братьям, поэтам Александрам», Грибоедову и Пушкину, из Динабурга. В конце того же года оп переправляет с товарищем по заключению, кн. С. С. Оболенским, определенным рядовым в Нижегородский драгунский полк на Кавказе, письмо Грибоедову, но оно было перехвачено жандармами. Грибоедову посвящает Кюхельбекер несколько стихотворений, комедию «Шекспировы духи» (1825) и еще одну неоконченную поэму (1823).
Грибоедов вспоминает Кюхельбекера в стихотворении («Освобожденный»):
Но где друг?.. но я один!.. —
Но давно ль, как привиденье,
Предстоял очам моим
Вестник зла?..
3 мая 1843 г. Кюхельбекер писал из Тобольской ссылки В. Одоевскому: «Ты теперь у меня один: нынешнее поколение мне чуждо во всех отношениях. Я постепенно — не оплакал (слезы что-то ныне не даются мне), а болезненно, с мучением пережил и моего единственного Грибоедова, и доброго толстяка Дельвига, и лучшего поэта России Пушкина, и бедного твоего брата Александра, и, наконец, даровитого Баратынского… Ты, напротив, наш: тебе и Грибоедов, и Пушкин, и я завещали наше лучшее… Я в тебе уверен: ты в память своего брата, в намять Грибоедова употребишь все возможное, чтобы оказать услугу человеку, который был их и твоим другом» («Отчет имп. Публичной библиотеки за 1893 г.». СПб., 1890, с. 69-73).
По тексту книги: В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979, с. 64-434 (в извлечениях).
Впервые дневники Кюхельбекера, частично утраченные, были напечатаны в журнале «Русская старина» (1875, т. XIII—XIV; 1883, т. XXXIX; 1884, т. XLI; 1891, т. LXXII). Своеобразный характер придает дневниковым записям их литературно-критическая тематика: перечитывая старые журналы, поэт оценивает произведения, там помещенные, вспоминает эпизоды былых литературных баталий, а также размышляет о собственных творческих планах.
«Дневник» содержит множество интересных наблюдений и замечаний о Грибоедове (нужно, однако, иметь в виду, что усилившаяся в заключении религиозность Кюхельбекера, доходящая до экзальтации, накладывает определенный тон на эту характеристику).
1 Будучи в Тифлисе, Кюхельбекер часто посещал П. Н. Ахвердову, — по-видимому, он был знаком с ней по Петербургу, до поездки на Кавказ (см. воспоминания Д. Ф. Харламовой, с. 193 наст. изд.).
2 Книга французского путешественника Ф. Вальяна «Путешествие… во внутренность Африки, чрез мыс Доброй Надежды» была переведена на русский язык в 1793 г.
3 Очевидно, имеется в виду Грибоедов. Стихотворение впервые было напечатано в журн. «Амфион» (1815, сентябрь) под заглавием «Мертвый к живому». Отзвуки его слышатся в стихотворении Грибоедова «Прости, отечество!».
4 Речь идет о поэме В. К. Кюхельбекера «Юрий и Ксения».
5 Имеются в виду статьи М. А. Дмитриева "Примечания на суждения «Телеграфа» (BE, 1825, № 6) и А. И. Писарева (под псевдонимом «Пилад Белугин») (BE, 1825, № 10). Кюхельбекер возражает против следующих замечаний Дмитриева: «Грибоедов изобразил очень удачно некоторые портреты, но не совсем попал на нравы того общества, которое вздумал описывать, и не дал главному характеру надлежащей с ним противоположности». И там же: «Не говорю уже о языке сего отрывка из комедии „Горе от ума“, напечатанного в альманахе „Русская Талия“ (см. с. 397 наст. изд. — П. К., С. Ф.), жестком, неровном и неправильном».
6 В журн. «Сын отечества», 1816, т. XXX, с. 3-22.
7 Неточная цитата из стихотворения «Лубочный театр» — см. с. 399 наст. изд.
8 В журн. «Сын отечества», 1817, № 48, с. 106, 117. «Северный наблюдатель» — журнал, издававшийся Загоскиным в 1817 г.; упоминаются пьеса Загоскина «Господин Богатонов, или Провинциал в столице» (1816) и его роман «Юрий Милославский…» (1829).
8 Отдельное издание: «Андрей Бичев, или Смешны мне люди». Комедия. Сочинение Эраста Перцова. СПб., 1833.
10 Роман «Село Михайловское, или Помещик XVIII столетия» был написан Варварой Семеновной Миклашевич. В предисловии Н. И. Греча, предпосланном отдельному изданию романа (СПб., 1864—1865), упоминался «незабвенный Александр Сергеевич Грибоедов, любивший и уважавший Варвару Семеновну <Миклашевич>, как родную мать, да и она любила его, как сына. Он внимательно слушал рассказы о ее молодости, о тогдашнем быте и нравственно-горестном состоянии ее родины в то время. Услышав же историю ужасного преступления одного помещика, он стал убедительно просить ее написать рассказ об этом необыкновенном происшествии, Варвара Семеновна решилась исполнить его желание и в преклонных летах занялась трудом, который требовал бы сил юных и свежих. Грибоедов успел перед последним выездом своим из Петербурга (в 1828 году) прочитать первые главы „Села Михайловского“ и именем дружбы убеждал Варвару Семеновну кончить начатое», Роман создавался в 1828—1830 гг. Первые главы его были напечатаны в 1830 г. в журн. «Сын отечества», полное издание появилось лишь в 1864—1865 гг., вследствие цензурных препятствий. В образе молодого Рузина современники угадывали его прототип — A. С. Грибоедова (см.: В. Э. Вацуро. Грибоедов в романе B. С. Миклашевич «Село Михайловское». — ГТБТ, с. 235—256),
11 Цитируется строфа из поэмы Кюхельбекера «Вечный Жид».
Рассуждения мемуариста о набожности Грибоедова более всего отражают религиозные настроения самого Кюхельбекера. Об отношении Грибоедова к церковной обрядности см., например, в воспоминаниях С. Н. Бегичева и в коммент. к ним на с. 344 наст. изд.
12 Трагедия Расина. Действие ее происходит в современной драматургу Турции (XVII в.).
13 Стихотворение «Пророчество» (1822). Триполицца (Триполис), главный город Мореи, был взят штурмом восставшими против турецкого ига греками 12 октября 1821 г.