Прыжов И. Г. Очерки русского быта
М.: Институт русской цивилизации, 2017.
ИЗ-ПОД НОВИНСКОГО, ЧТО В МОСКВЕ
правитьТолпы народа тянутся со всех сторон под Новинское, и, увлекаемые толпами, зайдемте и мы туда посмотреть, как это веселится православный русский народ в наше просвещенное время… С какой стороны ни зайдете на гулянье — первое, что вам встретится: кабак. Вместо прежнего «колокола», выставлявшегося откупом на гулянье, единственного места для продажи водки — места отвратительно грязного и гадкого — теперь на гулянье до тридцати кабаков, из которых многие стоят рядышком, по два и по три; но, несмотря на все это, прежнего грязного пьянства в десять раз меньше. Вообще надо заметить, что с появлением «дешевого» особенно пьянствует у нас лишь одна городская чернь: мещане, цеховые и уличные женщины, народ же сильно воздерживается. За кабаками гулянья идет целый ряд увеселений. Прежде всего, большие балаганы с различными увеселениями и с балконами, на которых издавна представляется одна и та же безобразная штука: как хозяин-немец, одетый в трико, лупит паяца — русского мужика, обучая его солдатству или фокусам. Как ни постыдно это зрелище, но оно постоянно привлекает толпы народа, которые, не умещаясь перед балаганом, спираются на бульваре, выходящем на улицу; экипажи останавливаются, и дети с маменьками смеются тому, как славно дует немец русского…
Столь же поучительны и другие представления — восковых фигур, панорам, несчастного слона и пр., где, кроме нахальства немца-промышленника, нет ничего. Более самостоятельным духом отличаются самокаты. Самокат — это двухэтажное здание, в котором внизу помещается кабак или публичная лотерея, как бывает на Святой, а вверху собирается молодежь обоего пола, для занятия которой приглашаются «девицы», играет музыка и поют русские песенки, получившие особое развитие в последнее время, с появлением какого-то Кольцова, имя которого красовалось нынче под Новинским на двух вывесках. Песенки эти набираются из промотавшихся и пропившихся купцов, мещан и цеховых. Прежде они гнездились по винным погребам в Замоскворечье и у дальних застав, теперь же получили известность в больших трактирах и в праздничных балаганах. И эти полупьяные «певцы», число которых все увеличивается, и их площадные, часто крайне безобразные песни, привлекающие постоянно многочисленную публику, — лучше всего говорят вам о той степени нравственности, до которой доходит наше среднее сословие. Из чисто народных увеселений заметим качели под управлением артели крестьян, которые в будни — землекопы и возчики, а в праздники вертят качели, лихо поддавая «на бузу», а потом лихо прогуливая все, что ни наберут под качелями. Затем раек — местопребывание убийственно злой и меткой народной сатиры, но подчас крайне безнравственной, особенно когда явятся к райку «господа», любители грязного и скандального. Тем же духом народной сатиры отличаются и марьонетки с неизменным Петрушкой. Но исчисленными удовольствиями народ большей частью не пользуется. Коньки, раек и Петрушка привлекают больше детей, на самокатах катаются только горожане да загулявшие, в балаганы ходит купечество да господа, и собственно для народа остаются качели да глазенье по балконам, где немец дует мужика, охрипшего от холоду, да еще… азартные игры.
Да, господа, мы созрели: днем, при свете, при всем честном народе и при всей полиции у нас на площадях происходят азартные игры, да еще какие! Азартные игры — порождение лотерей. Из Благородного собрания (дворянского), издавна занимавшегося лотереями для бедных детских приютов и евангелического общества, да из театральных маскарадов, разыгрывавших лотереи и аллегри уж неизвестно для кого и для чего, лотереи и аллегри перешли на улицу и сделались общенародным достоянием.
В 1860 и 1861 годах, когда особенно плохо шла торговля и промышленность, торговцы прибегали к более легкой наживе денег — лотереями. В городских рядах разыгрывались галантерейные вещи, у немца на Петровке — конфекты, в книжных лавках — книги, в других же местах — духи, папиросы с сюрпризами, и, наконец, всю эту широкую лотерейную игру дополнили лотереи австрийские и французские. Из лавок и магазинов лотереи выходят на улицу.
В 1861 году под Новинским, на Святой, явились целые толпы различных торговцев, стоявших возле своего товара с билетиками в руках и предлагавших копейки за три выиграть пряники, конфекты и галантерейные вещи. Дело оказалось выгодным больше, чем ожидали, и в 1862 году на Святой, под Новинским, чуть не под каждым балаганом явились лотерейные лавки, где публично, безнаказанно-дерзко предлагалось за цену от 5 до 25 копеек выиграть все что угодно, начиная от самоваров и чемоданов до запонок, браслет, серег, шалей и всевозможных платков и платочков. Тут же явились и азартные игры, нечто вроде парижской рулетки. В первый день праздника, только лишь окончилась обедня и не все еще балаганы были открыты, с первыми толпами народа, нахлынувшего на гулянье, — народа с непочатыми еще карманами, — явились и огромные столы. Это, обыкновенно, складной надвое стол, чтоб, при случае, его можно было в минуту схватить и унести. На столе из кожи или картонной бумаги нарисованы два ряда кругов с изображениями козерога, льва и других знаков. Хозяин-игрок стоит у стола и кричит: «За копейку — 6 копеек, за копейку 12 копеек, за копейку — 24 копейки!» Чуть заметил, что подошли люди богатые или подгулявшие, он тотчас же переменяет ставку и кричит: «За копейку — 40 копеек, за копейку — восемь гривен, за копейку — 1 рубль 60 копеек!» В одну минуту все кружки уставлены копейками. Игрок пускает из деревянного стакана шарик; он катится по столу между двумя рядами кругов, и перед которым остановится, тот и выигрывает. Обыкновенно бывает так, что раз-два выиграют посторонние, а двадцать раз выиграет сам владелец игорного стола, и это тем более незаметно, что игра идет быстро. В первый день праздника, утром, было не больше пяти столов. Полиции не было заметно: она, может быть, делала визиты. В тот же день, вечером, явилось 10-15 столов, а к концу праздника — больше сотни. Решительно все промежутки между балаганами были заняты игрой. Шла страшная игра. Пишущий эти строки долго отыскивал полицию, и когда нашел, то полиция ему отвечала: «Не ваше дело, иначе я вас самого возьму в часть», и он вынужден был обратиться к г. Воейкову, полковнику жандармов, и к одному из адъютантов московского губернатора (так называли это лицо гулявшие вместе с г. Воейковым). Они отправились смотреть. Подойдя к игравшим, г. Воейков взял первый попавшийся ему стол и изорвал его; игроки разбежались, народ бросился ломать и все остальные столы и собирать рассыпанные деньги. Из-под Новинского игорные станки распространились по всем летним гуляньям.
1 мая в Сокольниках мы насчитали более десяти лавок с лотереями, а игорным столам и счету не было. В настоящую Масленицу под Новинским игры не было до среды, когда, собственно, начинается гулянье. В среду явилось столов пять. Играли сильнее, чем в прошлом году. Пишущий эти строки отыскал квартального надзирателя, который взял одного игрока со столом в пресненский частный дом, а городовой из будки под № 230 (если не ошибаюсь), что возле церкви св. Иоанна Предтечи, взял в будку, по нашему настоянию, игорный стол — в настоящее время, может быть, единственную улику в страшной заразе, развивающейся между народом. В пятницу играли, по крайней мере, на 50 столах, и тут же рядом разыгрывались в лотерею корзины пряников и конфект. Пишущий эти строки, после долгих поисков и разных столкновений отыскал г. частного пристава, который сначала долго отшучивался — отчего ж, дескать, им и не играть! — а потом поручил разузнать об этом деле квартальному надзирателю. Квартальный надзиратель — пусть он примет от нас знак глубокого к нему уважения — взялся за дело со всем усердием честного человека, но успел взять в часть только одного игрока, остальные разбежались, потому что караульные, расставленные игроками, зорко смотрели как за приближением полиции, так и за моей смушковой шапкой. В то же время толпа, окружавшая столы, или играла, или, успев уже освоиться с делом, также ожидала полицию, чтоб после набега ее броситься подбирать рассыпанные деньги.
Таковы-то, господа, у нас в Москве народные забавы. Народ, тысячами посещающий старую столицу (как, вероятно, и молодую), не найдет в ней ни школ, ни театров, которые он мог бы завести сам для себя и по-своему; но зато найдет сотни гостиниц, трактиров и харчевень, где, несмотря на все запрещенья, есть и музыка, и девицы, и цыгане; выйдет он на гулянье — и тут найдет новые сети, расставленные ему услужливой нашей цивилизацией. Скажите ж, как после этого честному мужику не ценить по заслугам нашего просвещения?
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьТекст по: «Голос». 1863. № 56.