Изображение состояния Французской республики
представленное консулами Законодательному совету.
править
Консулы с удовольствием представляют народу изображение состояния Франции в прошедшем республиканском году. Все приняло вид новый, как внутри, так и вне. Куда ни обратится взор, везде надежда и счастье.
В западной и южной Франции посредством учрежденных чрезвычайных судилищ истреблены ужасные разбои; немногие злодеи, которые спаслись, скитаются с места на место, укрывая во мраке бытие свое, и республика ежедневно избавляется от этих последних остатков мятежной революции. Многие вооружались против этих судилищ, боясь, чтобы они не употребили во зло власти своей; но только одно злодейство пострадало от них.
Правление в самом начале объявило свободу веры и терпимость. Оно вместе с Папой взяло меры, чтобы согласить всех единоверцев, и в то же самое время поручило особенному члену совета заниматься благом других религий. Рассуждая об этом предмете с духовными лютеранского и реформаторского исповедания, он[1] собирает нужные сведения для общего устава, который утвердит навсегда свободу всех религий и состояние духовных, не оставит ничего на произвол их и не обременит казны издержками. Да успокоятся граждане, пустыми слухами встревоженные! Правление употребило все способы примирить сердца, но ничьим не оскорбило правил и независимости мнений.
Верные чиновники соображались во всем с намерением правления, и почти везде обнаруживалась ревность с усердием. Правление могло быть спокойно (а спокойствие есть сила его); оно не сомневалось в общем мнении, и вопрошая его, не боялось ответа. Так через наши департаменты проехал государь[2] того поколения, которое некогда царствовало во Франции; остановился в столице, был со стороны правления и граждан предметом уважения, которым один народ обязан другому в особе его начальника — и никакое подозрение не нарушало спокойствия. Иностранцы и враги отечества признали, что республика живет в сердцах французов, и что она имеет уже зрелость веков.
Возвращение воинов наших было веселием и торжеством. Эти в сражениях столь ужасные победители объемлют нас, как братья и друзья. Счастливые общим благом, без гордости наслаждаются они заслуженной ими благодарностью отечества, и строжайшей дисциплиной оказывают себя достойными побед своих.
Война, которую еще вели мы в прошедшем году, была смесью счастливых и несчастных случаев. Вынужденные сражаться с превосходными морскими силами англичан, наши корабли явились на Средиземном море, покрытом неприятельскими флотами; на океане некоторыми делами обновили древнюю славу свою; славнейшим сопротивлением удивили англичан, которые пришли к берегам нашим быть свидетелями своего бедствия4 и если бы война продолжилась, то флоты республики могли бы загладить прежнее свое несчастье и ошибки, которые были виной его.
В Египте восточная армия должна была уступить более обстоятельствам, нежели силе турок и англичан. Воины наши остались бы победителями, если бы они действовали соединенными силами. Наконец, они возвращаются в отечество, и с той славой, которая принадлежит им за четыре года мужества и терпения; а в Египте оставляют бессмертное воспоминание, которое, может быть, рано или поздно воскресит там искусства и гражданские учреждения. По крайней мере история не умолчит о том, что сделали французы для сообщения Египту сведений Европы; может быть назовет она потерю Египта новым бедствием рода человеческого. 28 000 французов вышли на берег Африки; другие были после отправлены; такое же число возвратилось оттуда в разное время. Теперь возвращаются во Францию 23 000, кроме чужеземцев, с ними соединенных. И так четыре кампании, многие сражения и болезни не истребили ни пятой части восточной армии.
Солдаты, которые ранее других начали служить отечеству, получают увольнение; их должно заменить рекрутами девятого и десятого года: о чем предложен будет совету особенный закон. Но правление требует единственного того числа, которое нужно для дополнения армии на мирное время. Мы насладимся миром, но долго еще бремя войны будет чувствительно в расходах. Чтобы наградить наших защитников, оживить работы в арсеналах и гаванях, возвратить Франции флоты ее и поправить разрушенное войной, должно умножить доходы. Мир конечно умножит их; но если они при строжайшей экономии будут недостаточны, то правление предложит новые способы, которых употребление может быть нужно по обстоятельствам.
Что касается до наших колоний, то Гваделупа, после многих смятений, теперь снова образована. 13 главных мятежников отправлены оттуда на другие острова; во Франции они могли быть опасны. В С. Доминго восстановление порядка сопряжено было с некоторыми беззаконными действиями. Правление не судит строго и относит двусмысленность на счет невежества, которое смешало имена и вещи, и в мнимом повиновении присвоило себе недолжную власть. Армия и флот, отправляемые в С. Доминго, скоро рассеют там все облака и совершенно покорят всю колонию законам Республики. На остров С. Доминго и Гваделупе нет уже невольников; там все свободны, и останутся свободными. Мартиника имеет другие правила; она сохранила рабство, которое и должно там остаться. Утомленное человечество не предпримет новой революции. Гана процветает еще более, когда соединится с ней новая область[3], могущая быть богатой. Иль-де-Франс и ла Реюньон сохранили верность к отечеству, и будут теперь для него весьма важны.
Казначейство республики приведено в лучший порядок. Обманы доходили до ужасной крайности. Ложные документы продавались в Париже; требовали платежа за такие вещи, которые никогда не были поставлены в казну, и богатство республики исчезало. Это гнусное злоупотребление прекратилось — леса, главная драгоценность республики, вверены теперь благоразумному начальству.
Народное учение в Париже и в некоторых департаментах имеет успехи, но в других совсем не существует. Если не переменим бывшего в этом порядка, то сведения останутся только в немногих частях республики, а во всех других будет царствовать невежество и варварство. Правление занимается теперь учреждением начальных и второстепенных школ. Сверх того заведено будет 30 высших училищ или лицеев в республике, где отечество будет учить и содержать 6000 питомцев. 3000 из них должны быть дети воинов или других заслуженных республиканцев; а другие 3000 изберутся из учеников школ второклассных. Все департаменты могут посылать в лицеи молодых людей для республиканского и благонравного воспитания. На содержание лицеев, и еще самых высших или частных школ, определяется ежегодно 6 миллионов ливров.
Во многих департаментах нет уже нищих. Париж украшается, и труды особенного общества доставят ему здоровую воду, которой не имел он доныне. — Правление всячески будет способствовать успехам художеств и торговли.
Что принадлежит до наших внешних связей, то правление не опасается всенародно объявить своих мыслей и расположений. Верность к союзникам, уважение к их независимости, откровенность против неприятелей, были его политикой. Батавия утверждала, что ее гражданское образование не соответствовало ее истинной пользе. Правление думает, что всего вреднее переменять устав государств; и напоминало это правило Батавской директории, когда она требовала его согласия на перемену. Народ голландский принял новое уложение: правление долженствовало уважить волю независимого народа.
Гельвеция в течение девятого лета представляла картину народных раздоров, и всякая сторона требовала защиты нашего оружия. Французскому войску велено возвратиться в отечество; только 4000 остались в Швейцарии, и единственно для того, что все местные начальства желали их преступления. Несколько раз Гельвеция предлагала Консулу новые планы уставов, и требовала советов его; он всегда напоминал ей независимость ее. «Не забывайте, — говорил он, — храбрости и великодушия отцов наших; сообразите ваше учреждение с простотой их нравов. Подумайте о разных верах, языках, долинах и горах, разделяющих Гельвецию; все это должно означиться в вашем политическом уставе. Сохраните свободу того народа, который умел быть образцом для других!» Таковы были советы его; но их слушали холодно. Гельвеция осталась в буре без кормчего. Министр республики хотел быть только примирителем несогласных, и генерал войска нашего отказался помогать частным намерениям.
Чизальпинтя и Лигурия наконец решительно утвердили политические уставы свои. Обе страшатся, чтобы первое избрание чиновников не возбудило вражды и зависти. Они, казалось, желали, чтобы сам Первый консул назначил чиновников. Он постарается согласить желание этих двух республик, любезных Франции, с священными обязанностями места его. — Лукка пострадала за вины свои, которые вооружили против нее народ французский, и теперь занимается решительным своим образованием.
Король Этрурии, спокойный на троне своем, признан великими державами, и скоро всеми будет признан. 4000 французов оберегают Ливорну, и выступят, как скоро образуется Королевская армия.
Пьемонт составляет нашу двадцать седьмую военную дивизию, и под кротким правлением забывает бедствие долговременного безначалия.
Святой отец, государь Рима, владеет всеми своими областями. Ему возвращены места Пизаро, Фано и замок Св. Леона, которые заняты были Чизальпинскими войсками. 1500 французов еще в Анконе, чтобы хранить сообщение с армией в южной Италии.
После Люневильского мира Франция могла бы всеми силами напасть на королевство Неаполитанское и отмстить королю за то, что он первый нарушил трактаты и разным образом оскорблял французов. Но правление считало возможность мести уже самой местью; оно чувствовало только желание мира, и требовало единственно гаваней, которые были нужны ему для Востока, с того времени, как англичане взяли Мальту.
Павел I любил Францию. Он хотел мира для Европы и свободы морей. Великая душа его тронулась миролюбивыми чувствами, которые объявил ему Первый консул. Успехи наши и победы приятно занимали его внимание. От этого произошла начальная связь его с республикой. 8000 русских были у нас в плену; тогдашнее английское министерство не хотело обменять их на французских пленников. Правление, тронутое этой несправедливостью, возвратило храбрых россиян, оставленных союзниками, их отечеству; возвратило таким образом, который достоин был республики, императора и славных его воинов. От этого произошла еще теснейшая связь.
Вдруг соединяются Россия, Дания, Швеция и Пруссия, чтобы восстановить свободу морей. Прусские войска занимают Ганновер. Великие, обширные планы готовы; но смерть императора пресекла их действие.
Бавария спешила возобновить союз свой с Францией. Этот для нас важный союзник лишился владений на левом берегу Рейна; желание и польза Франции состоят в том, чтобы Бавария на правом берегу получила справедливую и совершенную замену.
В Регенсбурге происходят великие споры об исполнении Люневильского трактата; но эти споры не касаются непосредственно до Республики. Если она берет в них участие, то действует единственно по силе седьмого отделения Люневильского трактата, который обязывает ее иметь попечение о справедливых заменах и надлежащем равновесии в Германии.
Мир с Россией подписан и впредь ничто не может разрушить связи между двумя великими народами, которые имеют столько причин любить (и не имеют ни одной бояться) друг друга, и которые поставлены судьбой на двух концах Европы, чтобы образовать равновесие севера и юга.
Возвращаясь к истинной пользе и склонности своей, Порта снова нашла в республике древнейшего и вернейшего союзника. — С Американскими областями все затруднения решены дружелюбно.
Наконец мирные предварительные условия с Англией разменены. Этот мир долженствовал быть действием долговременных переговоров, подкрепляемых такой системой войны, которая, будучи медленной в своих приготовлениях, грозила неприятелю верными гибельными следствиями. Уже почти все союзники оставили Англию. Ганновер, единственное владение государя ее на твердой земле, был в руках Пруссии. Порта, страшась действия наших сил на берегах Адриатического моря, вступила в особые переговоры.
Португалия оставалась еще Англии. Находясь издавна под влиянием исключительной торговли англичан, она была в самом деле провинцией Великобритании. В Португалии долженствовала Испания искать замены за остров Св. Троицы. Но в самое то время, когда началась война, испанское министерство заключило особенный мир в Бадайосе. С этой минуты Испания должна была предвидеть потерю своего острова. С этой минуты Англия признала его владением, ею приобретенным, и решилась удалить от переговоров все то, что делало возвращение его вероятным.
Еще прежде размена мирных трактатов с Португалией, правление уведомило Мадридский кабинет об этом решении Англии.
С такой же непоколебимостью Англия хотела иметь Цейлон. Но Батавская Республика найдет во многих владениях, ей возвращаемых, способ воскресить торговлю и силу свою.
Франция старалась о пользе союзников, как о своей собственной; она пожертвовала им большими особенными для себя выгодами; но Франция должна была остановиться на точке, за которой возможность мира исчезала. Истощенные ее союзники не могли помогать ей в продолжение войны; и владения, которых они лишаются, не равнялись с опасностями новой кампании и с новыми бедствиями для человечества.
Таким образом, республика во всех частях мира имеет только друзей и союзников, и везде торговля и промышленность ее обращаются на прежний путь свой.
Во все время переговоров нынешнее английское министерство доказывало свое искреннее желание окончить ужасы войны. Английский народ принял мир с живейшей радостью. Уже нет злобы совместников; остается одно соревнование в великих делах и полезных предприятиях.
Честолюбие правления состояло в том, чтобы ввести Францию в ее должные отношения со всеми народами; оно поставит славу свою в том, чтобы сохранить дело свое, и продолжить мир, который будет счастьем для Республики и для всего человечества.
Наполеон I Изображение состояния Французской республики, представленное консулами законодательному совету: [Из «Moniteur Universel». N 63] / Бонапарте; [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 1, N 1. — С. 84-98.