Извещение о пресловутой победе, одержанной Наполеоном Бонапартом над университетом в Галле 20 октября 1806 года по новому стилю
правитьЛюбезные читатели!
Если заглавие сего листка покажется вам загадкою, то прошу на меня не жаловаться! Мы живем во времена непостижимых событий. Божусь, что рассказываю вам подлинное, во дни наши случившееся происшествие, а не басню. Невзирая на то, что вы не один раз принуждены будете усомниться в истине моего повествования. Вспомните пословицу: сумасшествие на все готово решиться, — пословицу, выдуманную, как мне кажется, во времена преславных подвигов Ламанчского рыцаря[1].
Скажет кто-нибудь из вас: ежели Бонапарт воюет с Галльским университетом, то надобно думать, что сие училище страшно своим могуществом и не доброхотствует великому народу! Отнюдь нет! Это общество, состоящее из двух десятков ученых людей, которые, кроме перьев и книг, не имеют ни наступательного, ни оборонительного оружия, и которые благоговеют перед такими героями, каков Бонапарт. Несмотря на то, он ведет с ними явную войну! Скажу более: он, как великий воевода, не полагаясь на свою силу, для лучшего успеха употребил военную хитрость — чтобы сим способом усыпить страшного неприятеля. Не спешите удивляться, государи мои! Я еще не окончил. Вот вам описание знаменитого дня сего, полученное мной из верных рук. Уважая вас, не осмелюсь ничего прибавить к строгой истине, кроме некоторых своих замечаний. В Гамбургских и Альтонских ведомостях вы ничего о сем не найдете; тому есть некоторые причины. Мы только можем свободно воздавать почтение истине и великому рыцарю нашего времени.
В 17 день октября, по новому стилю, французская дивизия разбила прусский корпус под стенами несчастного городка Галле, в Саксонии. Французы, одержав победу, ворвались в город через отворенные ворота, и досадуя, что никто не сопротивляется им, решились утолить ярость свою разорением жителей. Более двухсот домов совершенно разграблено; хозяева и жильцы изуродованы без милосердия; попавшиеся на улицах люди биты дубьем и обобраны с головы до ног. Шестеро пруссаков спрятались в доме (который был не заперт) профессора Шица, известного по сочинениям; французы находят их, берут профессора, тащат его сквозь толпу на лобное место и приготовляются расстрелять, как изменника — против своего отечества? Нет, против великого народа, дерзнувши скрывать у себя в доме врагов его. Несчастному удалось наконец изъясниться, упросить о помиловании и избавиться от рук насилия. Он пробрался домой промеж штыков и ружей, каждую минуту подвергаясь опасности лишиться жизни. Разграбив город, французы начали пировать и велели подавать себе все, что осталось еще у жителей. Потом потребована военная подать, такая страшная, что долги бедного городка в несколько дней возросли до 200 000 ефимков. Но это право войны! Такова участь покоренного оружием города (в котором ворота были отворены для неприятеля)!! Подивитесь умеренности господ французов! Дошла очередь до университета, надлежало довершить победу. Это происходило следующим порядком.
Октября 18 числа Бернадот прислал в университет охранное письмо, наполненное благосклонными выражениями. В 19 день Бонапарт проезжал через город. Университет не замедлил отправить к нему членов своих, профессоров Мааса, Якоба, Шмальца и Фрорипа для засвидетельствования достодолжного почтения. Победитель принял их очень ласково и милостиво, соблаговолил уверить в высоком своем покровительстве. В тот же день государственный секретарь Маре дозволил им списки с охранного письма прибить к воротам домов своих. Сколько употреблено предосторожностей, чтобы на другой же день с лучшим успехом нанести удар страшному неприятелю! Двадцатого числа объявлено грозное повеление, по силе которого «все студенты должны высланы быть из города в двадцать четыре часа, в противном случае сами профессоры подвергнутся неизбежной ссылке». Тщетно старались угадать, за что последовала такая милость, тщетно спрашивали один у другого. Спустя несколько времени, получено от генерала Бертье письмо, которое разрешило сей Гордиев узел. Было написано между прочим.
«С ними поступлено так строго по той причине, что профессоры университета переступили за пределы своей должности, и что они, вместо того чтоб наставлять юношество, сочинениями своими и словами возбуждали дух мятежа между студентами».
Дух мятежа? Против кого? Против законного своего государя? Нет, против утеснителя отечества, против присяжного врага всего человеческого рода. Если то и справедливо, не безрассудно ли, не жестоко ли за поступок некоторых людей разорять целый университет? Разве они, будучи обезоружены, будучи стрегомы многочисленным войском, все еще казались страшными храбрым французам? Но в обвинении сем нет ниже тени правдоподобия. Профессора университета люди кроткие; они работают с утра до вечера для ученой славы и для насущного хлеба; всячески стараются усмирять неповиновение и дерзость академического юношества. Как! Профессоры возжигали огонь мятежа между студентами? Кому это могло быть полезно? Самим профессорам? Невозможно — потому что для ученых упражнений потребно спокойствие. Разве для короля их? Но известно, что при начале войны студенты, пылая ревностью защищать правое дело, просили дозволений вступить в службу, и что король прусский дал им отеческое увещание остаться в покое и не забывать своего прежнего состояния и своих обязанностей. О сем напечатано было во всех ведомостях.
Кого же винить в сем странном происшествии? Сообщу вам свои подозрения, иначе вы сами никогда не отгадаете.
Первое преступление Галльского университета состоит в том, что он принадлежит прусскому королю, и что душевно любит своего государя. Это есть ужасное беззаконие по мнению человека, который ненавидит Пруссию за то, что она хочет сохранить свою независимость и который не может скрыть сам от себя, что судьба его в прошлом году зависела от Пруссии. Это, говорю, есть ужасное беззаконие по мнению человека, который требует, чтоб весь мир поклонялся ему одному, как Богу. Мы любим государя своего, любим свое отечество, по сей причине кажемся ему идолопоклонниками, которых он рад бы потребить огнем и мечом.
Другое преступление первому ничем не уступает своей важностью. В 14 день октября, суденты, обманутые несправедливым известием об одержанной победе над французами, дерзнули явно радоваться. Бонапарт немедленно был о том уведомлен, итак, мудрено ли, что он жестоко разгневался!
Узнайте по сему великого человека! От него не скроется ничто, ниже семейственные сплетни; ему обо всем доносят и он всему верит! Он даже тщеславится такими мелочами! Не видели ль вы в Северной пчеле и других ведомостях, что он, прочитав перехваченное письмо графини Неаль, по прибытии в Берлин славно отпотчевал отца ее? Не видели ль, что ему донесено, будто принц Фердинанд велел разбить окна в доме одного министра и что он поверил этому? «Брат мой, король прусский — сказал он — должен был велеть, чтоб его повесили». Бонапарт точно сделал бы это, ибо он слов не тратит по-пустому. Кто разрушил святилище муз и разорил целый город за то, что в нем кричали виват королю прусскому, тот конечно способен повесить принца крови за мнимое преступление. Город Галле получал весь доход свой от университета. Теперь он разграблен, обременен долгами, лишен единственного своего средства к пропитанию! Что будет с ним? Тысяча человек не имеющих пристанища, лишенных способа продолжать науки, принуждены сделаться бродягами[2]; тысячи семей доведены до отчаяния; тридцать человек, почтенных по своим обширным сведениям и по благонравию, остались без дела, без куска хлеба! Какой преславный подвиг!
На всенижайшую просьбу профессоров о дозволении начать преподавание наук в университете, генерал Бертье дал следующий ответ:
«Е. в. будучи недоволен всегдашним поведением Галльского университета относительно ко Франции, повелел начало преподавания наук отсрочить до некоторого времени и проч.».
Взвесьте слова сии, любезные читатели, не чистое ли это золото? Шутки в сторону, какой обширный смысл заключается в сих немногих слова: всегдашнее поведение университета против Франции! Итак уже давно питают ненависть к Галльскому университету! Итак уже давно положено отмстить ему! Итак уверения о дружбе и покровительстве, за несколько дней перед тем данные, были не что иное. как притворство, хитрость военная! Отгадаете ли вы, что было причиной вражды между Галльским университетом и Францией? Вот моя догадка. В Галле печатаются ученые ведомости, в которых вероятно помещено было невыгодное суждение о каком-нибудь французском ученом же сочинении; теперь надобно ли удивляться, что университет претерпел несчастье! Бонапарт вступился за своих ученых; однако — будем справедливы — и тут видна его умеренность; ибо кто мог бы помешать ему всех профессоров отдать под военный суд, составленный из нескольких гренадер и подобных им законоискусников? Притом же, разве не слышали вы, что он не намерен разрушить университет до основания, но только остановить преподавание наук? Вам сказано уже, что он только хочет начало преподавания отсрочить! Какое благоутробие! Но когда вздумается ему начать академические лекции, где взять слушателей? Разве не велит ли гренадерам своим учиться? Штыками легко разорить университет, но трудно восстановить его, трудно привести его в прежнее цветущее состояние. Что я говорю! Бонапарт, против воли своей, распространил славу сего училища. Оно сделалось еще знаменитее своим несчастьем и явной войной с Францией. Брань сия славна по двум причинам; думаю, что вы понимаете меня.
Бонапарт, которому неизвестны пути, ведущие к истинной славе, нападает на ученых! О! Пускай он бережется их! Они владеют резцом, который изобразит лик его для потомства. Если все лавры его утонут в Висле, они сберегут для него лавр победы над Галльским университетом, лучшее украшение венца его.
Тот истинно велик, кто любит человечество, покровительствует науки, защищает справедливость. Счастлив народ, им управляемый. Прольем теплые мольбы о благоденствии вселюбезнейшего монарха и отечества! Да восчувствуют сердца наши, сколь счастливы мы, живучи в отдалении от мест, где совершается неслыханное варварство!
С. Петербург.
Извещение о пресловутой победе, одержанной Наполеоном Бонапарте над Университетом в Галле, 20 октября 1806 года по новому стилю: [Об указе по поводу высылки из города студентов ун-та]: (С франц.) // Вестн. Европы. — 1807. — Ч. 32, N 6. — С. 12
- ↑ А именно при случае сражения его с цирюльником, у которого на голове был мнимый шишак чародея Мерлена.
- ↑ Ни один из соседственных университетов не смеет дать им у себя пристанища. Лейпцигский исходатайствовал дозволение принимать тех, которые покажут свидетельство о добропорядочном своем поведении. Но было ли им время выпросить себе свидетельство? Какая злая хитрость! А если студенты заслуживали одобрение, за что было выгонять их? Какая несообразность!