Павел Кукольник
Избранные стихотворения
правитьИсточник: Стихотворения Павла Кукольника. 1861 года, Вильно: Тип. А. К. Киркора, 1861, с. 5 — 6.
ДРУЗЬЯМ-ЧИТАТЕЛЯМ
правитьНапечатав эти стихотворения в самом ограниченном числе экземпляров, я вовсе не имел в виду делиться с публикою своими чувствами и навязывать ей образ своих мыслей. Я хотел только оставить каждому из вас предмет, который бы напоминал вам обо мне. Книга эта не выходит в свет, а передается вам из рук в руки, с условием, которое для любящаго и благороднаго сердца должно быть священным. А потому вверяя вам детей моей души, с которыми в продолжении тридцати лет я беседовал почти один, имею, кажется, право требовать и от вас взаимной услуги. Храните их собственно для себя, чтобы они никогда незаметили, что вышли из отеческаго дома. В продолжение 66 лет, имя мое было свободно от нападения так называемой благонамеренной критики, которой стрелы часто бывают убийственнее неприятельских. Прискорбно было бы мне, на конце земного своего странствования, прочитать в журнале или газете насмешки а может быть и осуждения того, что до сих пор составляло почти исключительную отраду моей души. И хотя объявление, помещенное на первой странице этой книги, дает мни право надеяться, что дети моей души оставлены будут в покое; но в этом случае я более надеюсь на милостивое ваше для них покровительство, нежели на свои права. Оставьтеж меня, до конца жизни моей, в том приятном убеждении, что я неошибся в выборе лиц, которым вверил спокойствие своей души и честь своего имени.
I.
правитьНа смерть Поэта
(Кантата)
править
Скорбь, слезы и рыданья
Вокруг одра угасшаго певца.
В нем ожили столетья дарованья.
Он восхищал умы, пленял сердца.
Дар драгоценнейший для человека,
Дар слова, от небес в удел он получил.
Он украшеньем, чудом века,
Предметом зависти и удивленья был;
И имя славное его
Из уст в уста с хвалой переносилось.
И благодарное отечество гордилось
Плодами гения любимца своего.
Еще от последняго пенья звенели
Приятные звуки у многих в душах, --
Уж в храме Господнем с молитвой отпели
Служители Бога усопшаго прах.
Вкруг вида священнаго и скорбнаго — волны
Ценителей строгих таланта кипят;
Сердца их уныния, горести полны;
Взор грустной утехой насытить спешат.
И зрит поэта тень с высот эфира
Дань благодарности отечества всего,
Дань дарованиям кумира
И славы века своего.
Свет отдал все ему, чем может величаться
На свете человек — и чувств земных порыв,
С которыми и дух не может вдруг расстаться,
В последний раз пленив
Отторженную тень от временной отчизны,
В которой мирные ум лавры собирал
Без страха, укоризны,
К жилищу вечному полет ей умедлял.
Но сила вышняя влечет
На неизбежное для всех предназначенье;
Могучий, тайный глас зовет
На суд другой, в Господнее селенье,
Где смертных правда — ложь, где мудрость их — юродство,
Порок — их славные дела,
Где самолюбие — души их благородство,
Благодеяние — источник тайный зла,
Их слава — прихотям разврата угожденье,
Спокойствие — стыда и совести презренье,
Их философия — богохуленье.
Вдруг исчезла земля под ногами певца,
В краткий миг звездный свод он узрел под собой,
Ряд миров пролетел перед ним с быстротой,
Загремел вечный хор вкруг престола Творца,
Хор бесплотных существ, хор великий миров,
Хор архангелов — хор чад земли, за Христа,
Рамена под ярмо преклонивших креста,
Хор пророков и хор тех простых рыбаков,
Коих подвиг и свет разогнал мрак веков,
И пред оком певца, средь небес торжества,
Ярче солнца блеснул вечный трон Божества.
На троне — тайный дел и помыслов свидетель,
Вкруг трона — истина и добродетель --
Не та, которую безсмертия венца
Достойною превратный мир считает;
Но та, которая творение сближает
С изображением Творца.
Там и любовь, — не та, которую стихами
Прекрасными воспел поэт;
Но та, которая мирит нас с небесами.
Там вечный, чистый свет, --
Не тот, которым червь лукавый ослепляет
Толпы несмысленных червей,
Но тот, который путь надежный освещает
Рабам греха к Царю царей.
И ждет суда поэта дух смущенный.
Перед судилищем такого судии
Не ценится талант: он дар Его священный,
Он собственность Его; сокровища свои
Великий с целию великой уделяет, --
И горе смертному, который в тьме страстей
Дары небес во зло употребляет
Для цели временной и суетной своей.
Безплотных сил полки слетаются святые,
Главами их небес закрылась синева,
И внемлет дух поэта роковые
Превечного слова:
«Я дал тебе дар чудный убежденья,
Чтобы склонять к добру сердца,
Чтобы спасть добычу заблужденья
И славить на земле Творца.
Я дал тебе свой меч победоносный,
Чтобы рассечь узлы сетей,
Расставленных для слабых душ — поносной,
Опасной силою страстей.
Твоими я хотел устами
Усугубить число избранных чад,
И новым торжеством над буйными умами
Покрыть стыдом коварный ад.
И для того я веки дар священный,
Пока избрал тебя, на небесах хранил.
Ответствуй же! как дар мой драгоценный
Ты на земле употребил?
Не променял ли ты благословенье
Существ небес и милость Божества
На жалкой черни одобренье,
И недостойного минуту торжества?
Ответствуй!» И поэт
Пред грозным Судией дал роковой ответ.
16 февраля 1837 года.
II.
правитьВзятие Рима Гензериком
(Фантазия)
править
1.
Какое зарево полнеба обагрило
И в тучах дыма блеск померк ночных светил?
Или суда небес мгновенье наступило?
Иль новое жерло вулкан себе открыл,
И царствам участью Помпеи угрожает?
Откуда слышен вопль отчаянья и рев
Ужасной радости, с какою ад встречает
Добычу в гибельный поверженную зев?
Суд неба не настал еще; земли утроба
Спокойна; правильно круг совершают свой
Светила; мертвые не возстают из гроба;
Но тысячи живых в жерло стремятся той,
Невидимой, неотразимой,
И вечным голодом томимой,
Которая до времени одна
В безсмертие грехом облечена.
Владыки сильные! земные исполины!
Народы, гордые могуществом своим!
Внимайте, для кого ударил час кончины?
Падите ниц! то гибнет Рим!
Всесильный Рим! какой рукою
Для исполинских рук твоих составлен ков?
Кто мир осмелился оспоривать с тобою,
Кто славу помрачил двенадцати веков?
Кем сорвана с главы твоей корона,
Которую из ста корон твой слил народ?
Кто сокрушил скрыжаль всемирнаго закона?
Кем расхищен твоих трех сот триумфов плод?
Ужель против богов воставшие Титаны,
Иль в тартар сверженны Зевесом великаны,
На сильны рамена подъявши гор хребты,
Дерзнули преступить заветныя черты,
Которых смертнаго нога не преходила
Без наказания? Нет, нет! земная сила
Повергла в прах тебя. — Не дивный исполин,
Не житель бездны, нет! суровый брани сын,
Враг человечества, ум чуждый просвещенья,
Взор коего пленял вид страшный разоренья,
А слух — жертв лютости его стенанья, крик,
Вождь варваров, Вандалов — Гензерик.
Рим грозный, неприкосновенный!
Кто победитель, кто владыка твой?
Разбойник, полузверь, изгнанник, воплощенный
Порок; его железною рукой
Разгромлены оплоты вековые,
Без боя истреблен Квиритов милион,
И Римских жена, уборы дорогие,
Оклады пышные икон,
В дар принесенные святой любовью,
Богатства храмов, олтарей,
С оружьем обагренным кровью,
И грязной сбруею коней,
Разбросаны в шатрах существ без веры, чувства;
Произведения изящныя искуства:
Металы, мрамор, полотно,
Которых гения рука одушевила,
Пожара ярость истребила,
Или прияло Тибра дно.
Рим, ужас ста колен, на сотне падших тронов
Воздвигнутый казной вселенны всей
Ценою слез и крови милионов,
Пал на главы семьи безчисленной своей.
И наконец — о стыд! о поруганье!
Твой дикий враг презрел тобою обладанье,
На берег Африки с добычею отплыв,
Соперницы твоей блеск, славу воскресив,
Питает зверския мечты воображенья
Пролитой кровию, картиной разоренья. —
2.
Еще столицы мира пепл дымится,
Под ним лежат костры непогребеных тел,
Еще на стогнах кровь струится.
Еще голодный вран приближиться не смел
К обширному приюту смерти злобной,
Уж существам небес подобный,
Маститый Иерарх, примерный раб Христа,
С священным знаменем креста,
Колена преклонив на крутизне Тарпейской,
За падших от руки злодейской
Моления возносит в вечный храм.
Без ропота, без скорби муж велики,
Небес благословляет гром. --
Остатки жалкие всемирнаго владыки,
Презренные и смертью и врагом,
Как тени вкруг него предстали,
Взор скорби в пастыря вперили своего,
И утешенья ожидали
Из уст пророческих его. --
И вдруг в сердцах толпы смущенной
Глас вещий тихую отраду пробудил,
И старец вдохновенный
С благоговейным так восторгом возопил:
«Утешьтесь! Бог лица от вас не отвращает.
Пал Рим языческий, владыка пал земной,
Исчез, как все земное исчезает:
Возник, взрос, устарел, и век окончил свой.
Но время новаго владычества настанет,
Как новый Иерусалим,
Из пепла своего воспрянет
Господний, новый Рим.
Владычество креста затмит оружья славу.
Народы и цари падут во прах пред ним.
В могущественную духовную державу
Преобразится падший Рим.
Он новые народам даст законы.
Слова его сильней вселенну потрясут,
Чем древние героев легионы.
Как к сердцу кровь, к нему отвсюду потекут
Без слез, без грабежа, непринужденно,
Сокровища Европы обновленной.
Возрадуйтесь! Бог неоставил вас!»
Умолк, — и веры вещий глас
Толпе, отчаяньем сраженной,
Покой на время возвратил.
Вдруг старый селянин, с главою обнаженной,
Собрав разстроенных остаток сил,
К развалинам взор грустный обращает,
«Прав пастырь!», голосом трепещущим вещает,
«Рим возникающий! Удел завиден твой,
Покроет мир твоя духовная порфира,
Пока пред князем мира
Ты непоникнешь сам преступною главой,
И соблазнительный мамона
Священнаго не обезславит трона:
Тогда ужаснее, чем меч, или пожар,
Тебя Господнее постигнет отверженье,
И многих чад твоих измена, отпаденье.»
Дух Божий в обоих вдохнул предвестья дар.
14 Марта 1837 года
III.
правитьОтвет Н. В. К--ку
на его стихотворение: «Закон»
править
Н. К.
Была пора! Ее из памяти моей
Ни быстрое годов не истребит теченье,
Ни ветренность судьбы, ни прихоти людей,
Ни даже роковой минуты приближенье.
Была пора, когда на сердце налетел
Покоя общий враг, недуг неотразимый,
И в девственной груди, в дни юности, горел
Заразы гибельной огонь неугасимый.
Прошла уже пора обманчивых блаженств,
Чад гнусной прихоти, плодов воображенья,
Боготворения ничтожных совершенств,
Пора безславная любви и ослепленья.
И я под общаго закона иго пал,
Прекрасных дней зарю тревожило ненастье;
Как всякий человек я в жизни испытал
Предательской любви и счастье и несчастье.
Мне также как другим, за страстный пламень мой,
Краса презрительной улыбкою платила,
Над муками души, над сердца простотой
Насмешек адския орудия острила.
Но иногда и я,
Из мягких рук ея,
Брал чашу полную восторгов, наслажденья,
Что жизнью райскою зовут, — я то постиг,
И многолетния мученья
Вознаграждал счастливый миг.
Дух неостыл еще во мне для жизни страстной;
В груди измученной борьбой страстей
Под пеплом тлеет жар опасной;
Еще от стрел пленительных очей
Он может в гибельный пожар преобратиться;
Непостоянный вкус и прихоть красоты
Еще взаимностью мне дозволяют льститься;
Но опыт изменил и чувства и мечты.
Мне жаль теперь моей поры прекрасной
Погибшей среди бурь мучительных страстей,
И времени убитаго напрасно,
Безплодных вздохов, слез, томительных ночей,
Без сна, в тоске сердечной проведенных,
И жертв души моей кумирам посвященных.
Открылся поздно свет ничтожному уму.
Перст Божий разогнал души и сердца тму;
Но горькия о днях протекших вспоминанья,
В душе, как бы в упрек, оставя пустоту,
Готовить новыя для поздних дней страданья,
И множат совести и сердца тяготу,
А ежели в мгновенье роковое,
Как непреложный нам гласит завет,
Окончив странствие земное,
За каждый жизни миг должны мы дать ответ?
Какой для нас позор! какое обличенье
Представить юности обширный период!
Преступное даров небесных униженье,
Забвенье должностей, безплодных тмы забот,
Презрите явное священнаго завета,
Порабощенье душ разврату и страстьям,
Забвенье Божества для благ ничтожных света,
И воскуряемый пороку фимиян.
Так, горе чтителям презреннаго кумира,
И в неизбежный день их не спасут от бед
Ни вымыслы ума, ни одобренье мира,
А пред судом Творца им оправданья нет.
Преступен юноша, коль для прельщений света
Блаженством жертвует души своей.
Но что сказать о том, который в поздни лета
Не хочет вырваться из табельных сетей.
11 Декабря 1817 года
IV.
правитьЛипинский в Вильне
правитьКакой предмет столь сильно занимает
На стогнах Виленских толпящийся народ?
С каким событием друг друга поздравляет?
Какая весть душам восторг передает?
Какая общаго волнения причина?
Кто новой радостью сердца одушевил?
Славянский Арион град древний Гедимина
Своим прибытьем оживил,
Как новое на небесах явленье
Обычный дел мирских остановляет ход,
И общее к себе внимание влечет;
Так вожделенный гость, всех помыслов стремленье,
Едва наш город посетил,
К себе лишь одному мгновенно обратил.
Забыто все: дела, заботы, споры,
Соображения, расчеты, сплетни, ссоры,
Желаний, мыслей и бесед,
Он стал единственный предмета.
Трепещет грудь, сердца горят от нетерпенья,
Ах скоро ли настанет сладкий час,
Когда на пир ракошный вдохновенья
Нас позовет его могучий глас!
Вот наслажденья час приблизился счастливый,
Зал ярко освещен, наполнился, и вот
Ценителей толпе нетерпеливой
Оберов конь (1) его предвозвестнил приход.
Вот он! И гром рукоплесканий
Нелицемерный душ восторг вдруг обнажил;
И скромно голову, средь шумных восклицаний,
Признательный талант пред публикой склонил.
Но жезл магический подъемлет гений,
И бурное толпы волненье обуздал,
Порывы сильных ощущений,
Движенья, голос, мысль мгновенно оковал,
Все превратилось в слух; все ждут, дышать не смея.
И вот поплыл смычек по скрыпке чародея,
Со струн посыпался волшебных звуков град,
То слышится любви несчастливой стенанье,
То громкий соловья раскат,
То горлицы унылой воркованье,
То гармонический каскад,
То милой родины священные напевы,
То тихая свирель средь отдаленных гор.
То песнь таинственной незримой девы,
Или существ безплотных дивный хор.
И всякий звук, его рукой
Добытый — звук живой,
Он в душу проникает,
Лелея слух, кровь в сердце согревает,
Живит огонь любви святой,
Любви к изящному. О сила вдохновенья!
Среди всеобщаго хаоса чувств, страстей,
Недвижим, важен, тих, способности своей
Всю силу постигая.
По произволу душ порывы направляя,
В сердца стрел огненных спокойно сыплет град.
Лишь только девственным огнем горят
Из под бровей, как два светила в мраке ночи,
Поэзии исполненныя очи.
Нет продолжительных на свете наслаждений,
Промчался быстро час восторгов, упоений,
Но долго памятны мгновения отрад.
Они, как лета юности златыя,
Как первая любовь, как чувства не земныя,
В воспоминаниях души горят.
Так средь сует мирских, средь скорби ощущенья,
Которым смертнаго обрек судьбы закон,
Воскликнем мы не раз для сердца облегченья:
«Мы слышали тебя, Славянский Арион!»
30 Апреля 1838 года.
(1) Увертюра из оперы «Бронзовый конь».
V.
правитьСиротка
(Баллада)
править
За индейками уныло
Шла сиротка со двора,
Сердце юное грустило:
"Много в свете есть добра!
Для других щедроты неба,
Хлынули дары волной;
Мнеж удел кусочек хлеба,
Сырость утра, жар дневной.
Мой отец погиб в сраженьи,
Мать от горя умерла,
В недостатке и презреньи
Я в семье чужой росла.
Дом родительский распался,
Страшен образ милых мест,
А в наследство мне достался
Только этот медный крест.
Им меня благословляя
Мать сказала в смертный час:
«Сохрани, о дочь родная,
В кротком сердце веры глас!
Горькой доли не пугайся,
Слезы горести отри,
Настоящим не прельщайся,
В даль с надеждою смотри!»
В сердце истина запала
Вера скорбь превозмогла,
Дева крест поцеловала,
Веселей за стадом шла.
Год прошел — на этом месте
Летней, утренней порой,
Долго простояли вместе
Барин с молодой женой,
Все богатство обличало
В одеянии жены,
Кружевное покрывало,
Серьги дорогой цены,
И на плечах плащ атласный,
В перстне изумруд горел --
Только на груди прекрасной
Тот же медный крест висел.
16 Февраля 1839 года
VI.
правитьЭкспромпт
правитьНаш мир почтовая дорога,
Жизнь — путешествие, маршрут
Прописан каждому от Бога:
Иному несколько минут,
Иному долго ехать нада,
Но всякий попадет домой,
Там только радость и отрада,
В дороге же покой плохой.
Иной катается в карете,
Иной в тележке, тот верхом,
А много есть таких на свете,
Которым суждено пешком
Пройти путь во все не веселой
И то под ношею тяжелой,
Своею, иль чужой, — притом
В грязи, иль по льду, босиком.
Как ни метаться, ни сердиться,
Тем облегчить нельзья пути;
Так лучше горю покориться,
И с твердостью вперед итти.
Нам каждый шаг напоминает,
Что ближе к сени мы родной,
Где нас с радушьем ожидает
Отец с избранною семьей;
Где всех обрадуем приходом,
И где в чертоге золотом,
Под пышным и роскошным сводом.
Блаженство, вечный мир найдем.
И так, вперед! Во имя Бога!
Начнем о доме помышлять
Как можно чаще, и дорога
Не будет духа утомлять.
19 Июня 1851 года.
1846 года
Я написать вам обещал
Сонет, посланье, или повесть,
Писать раз двадцать начинал;
Но все мне говорила совесть,
Что мой талант не стоит вас.
Но слабость тут не оправданье,
Исполнить должно обещанье.
И вот вам наконец разсказ
На сказку и на быль похоже!
В те дни, когда я был моложе,
Лет двадцать пять тому назад,
Я не любил уединенья,
Искал забав и развлеченья.
Балы, театры, маскарад,
Обеды шумные, катанья, --
Вот составляло что тогда
Цель моего существованья!
Случалось впрочем иногда,
Что суета надоедала,
Душа иных отрад искала.
Тогда, собравшися в кружок
С тремя, иль четырьмя друзьями,
Мы проводили вечерок.
Там меж густыми облаками
От дыма трубок мы вели
Беседу мирную, судили
Мир, суету и возносили
Свой дух далеко от земли.
Казалось времена Сократа,
Или его учеников
Мы воскресили. Брат за брата
У нас погибнуть был готов.
Но это в сторону! К развязке
Приступим, а нето у нас
Конца не будет этой сказке.
И вот в чем дело: как то раз
Друзья и братья утомились
В один из вечеров таких,
И вдруг ко мне все обратились,
Чтоб сказкой позабавить их.
Досадно было мне и стыдно,
Что я за сказочник? Обидно.
Но круг друзей не отставал.
И я им прозой разсказал
То, что сегодня перед вами
Решаюсь разсказать стихами.
Друг
I.
В какой то стороне чужой,
В одном из славных заведений,
Учился молодой Евгений,
Разсказа нашего герой.
Трудясь, как говорят, для славы,
Не знал пакоя ни забавы,
За то блистательный успех
Венчал похвальное старанье.
Он скоро приобрел вниманье,
Любовь и уваженье всех.
Ум юноши образовался,
Поспешно, прочно; — каждый час
Познаньем новым украшался.
Товарищи его не раз
Уподобляли Эпиктету,
Иль одному из мудрецов,
Красе отчизны и веков.
И словом, заведенье свету
Приготовляло чудо в нем.
С тем вместе все его любили;
Его таланты не вселили
Презренной зависти ни в ком.
Нрав тихий, кротость в обхожденьи,
И снисходительность к другим --
Вот отличался чем Евгений,
За то не мог быть не любим.
Но то, что вдвое придавало
Цены плодам его трудов,
Что торжество его спасало,
От стрел завистников, врагов --
То было чувство безпредельной
Любови к матери своей.
С привязанностью неподдельной
Он жил, трудился лишь для ней.
И самой лестною наградой
Считал за труд усильный свой
Быть утешеньем ей, отрадой,
Доставить в старости покой.
За то и мать, каких не много,
Природа юноше дала.
В лачужке ветхой и убогой,
Старушка, на конце села,
Жизнь незавидную влачила.
В заботах, тягостных трудах,
И дни и ночи проводила.
За прялкой, иль с чулком в руках,
Перед постелью неизмятой,
Ее лучь утра заставал,
Когда уже семьи пернатой
Под кровлей хор зарю встречал.
Здорова ли? Больналь? Мгновенья
В бездействии не проведет.
Спокойно сносит труд, лишенья,
Один предмет ея забот
Скопить пособие для сына,
Чтоб обществу образовать
Достойнаго в нем гражданина.
А чтоб кой что ему собрать,
Ничтожной продает ценою
Добро последнее свое,
Одним лишь хлебом и водою
Поддерживает бытие,
Чтоб только сын ея в науках
Как можно лучше успевал.
Но медленно, — как время в муках.
Проходит, — скудный капитал
Ея ростет. Какое бремя
Душа любящая несет
Охотно! Но зато в то время,
Когда десятка два блеснет
Серебрянных кружков, в награду
Терпенья, горя, и забот, --
Ея восторг, ея отраду,
Читатель без труда поймет.
А благодарность, умиленье,
Того, кто понимал вполне
Великость, самоотверженье
Достойной матери…. Не мне,
Не мне описывать стихами
Такия сцены! Перед нами
Событий много. Поспешим
Вперед за витязем своим.
Вот и последний наступает
Экзамен! Выпуск! Наш герой,
Как солнце звезды помрачает,
Товарищей затмил собой.
Ум светлый, сила дарований,
Дар слова и обширность знаний,
Любимца неба и земли,
Всю публику с ума свели.
И знать с крестами и звездами,
Его с восторгом окружив,
Один перед другим, хвалами
Засыпали, на перерыв.
Кто знатность, славу предвещает
Талантам знаниям таким;
Кто место в службе предлагает
Под покровительством своим.
Шум, восклицанья; но Евгений,
Средь заслуженных поздравлений,
Душею к матери летит,
Ее обрадовать спешит.
В обширном зале рой кружился
Еще студентов и гостей,
Когда философ наш решился
Пуститься к матери своей.
Простившись скромно, чинно с знатью,
И увольненье испросив,
Патент с огромною печатью
И три награды получив,
Отправился. В дорогу сборы
Для молодых студентов скоры.
Картуз, с припасами мешок,
На палку легкой узелок,
И в путь! Еще во всем сияньи
Пылало солнце над горой,
Как он, средь сладостных мечтаний,
Оставил город за собой.
Вот наш герой, вполне счастливый,
Почти уж на краю пути.
Пылает дух нетерпеливый,
Он хочет далее итти.
Но солнце скрылось за горами,
Туман объял со всех сторон
Окрестности, и ночь звездами
Засыпала весь небосклон.
Еще до дорогой лачужки
Не так то близко; — а при том,
Как ночью сон прервать старушки!
На то нестанет духа в нем.
К томуж и собственное тело
Покоя просит, — ослабело.
Волненье чувств, ходьба и зной
И воздух наконец сырой
Его как будто уходили,
А перед ним еще две мили.
Решась часок, другой заснуть,
К гостинице направил путь.
Но вот, завесы туч раздвинув,
Луна просунула рога!
И лучезарну ткань накинув
На рощи, горы и луга,
Внезапно новый осветила
Вблизи Евгения предмет.
По черной, вязкой топи ила
К дороге столбовой идет
Какой то путник величавый.
Лице сияет добротой,
Одежда снежной белизной.
Разсеян по плечам кудрявый
И светлорусый шелк волос.
Стан стройный, склад лица прекресный,
Взор неподвижный и безстрастный
Как бы к Евгению прирос.
К земле почти не прикасался,
Казалось будто плыл по ней;
А между тем все приближался
К герою повести моей.
Наш витязь был не трус; однако
Один, с товарищем таким,
В открытом поле, ночью, всякой
Явился б рыцарем плохим.
Так оробел и наш Евгений.
Он не боялся привидений,
Об них разсказы он за ложь
Считал, и даже ненавидел;
Но спутника едва завидел,
По телу пробежала дрожь.
Прибавив шагу, примечает,
Что незнакомый догоняет
Его с такой же быстротой.
Он шибче; — но дрожит все тело,
Шум в голове, в глазах темнело, --
Вот и гостинница! Рукой
Он дверь толкнул; но на пороге
Без чувств, без памяти упал.
В трактире, на большой дороге,
На жестком тюфяке лежал
В бреду, в горячьке мой Евгений.
Один, среди людей чужих,
Каких он ждать мог попечений:
В страданьях тягостных таких?
Иных болезнь такого рода,
При всех удобствах, в гроб свела;
Но к счастию сама природа
На помощь юноше пришла.
Уж более прошло недели,
Как он не оставлял постели,
Метался, бредил и стонал,
И никого не узнавал,
Хотя семье не многолюдной
Хозяина, он был знаком.
Но наконец в болезни трудной
Настал счастливый перелом,
Жестокий жар утих, дыханье
Свободнее, спокойный сон
Сменил в безпамятстве метанье,
Пульс правильнее. Пробужден
Каким то шумом он очнулся,
Привстал, невольно оглянулся;
Но комната была пуста
В которую попал случайно,
Вдруг видит, — тут уж не мечта, --
Его ночной сопутник тайной
У изголовия сидел,
И на болящаго смотрел
Безмолвно, с искренним участьем.
Казалось сильно тронут был
Его нечаянным несчастьем.
«Кто ты?» В полголоса спросил
Евгений. Новая тревога
Вдруг прекратила речь его.
НЕЗНАКОМЫЙ.
Я друг твой, посланный от Бога.
Начало счастья твоего,
Котораго мирския смуты,
Ни сети злых людей, ни ад
Завистливый, не возмутят,
В моих руках. И с той минуты,
Когда еще раз пред тобой
Явлюсь, — все бедствия, мученья, --
Удел и плод грехопаденья,
От головы твоей, рукой
Моей, навеки удалятся.
Ты будешь счастьем наслаждаться,
Какого до сих пор не знал
И неузнаешь до свиданья
Со мною. Важнаго страданья
Поныне ты не испытал,
А потому крепись, мужайся!
Дни испытанья настают.
На мир, друзей не полагайся!
Рабы мамоны не поймут
Тех свойств, которыми обильно
Ты наделен рукой Всесильной.
Они не для людей мирских.
Никто достойно не оценит
Ни подвигов, ни жертв твоих.
Все в мире сем тебе изменить.
Не изменю лишь я один.
Храни в душе, как дар священный
Завет Любови воплощенной!
Будь верный честный гражданину
Член добродетельный семейства!
И злобы нестрашись врагов,
Ни козней гнуснаго злодейства!
Я сокрушить приду их ков.
И тайный спутник удалился.
Вы можете вообразить
Как мой Евгений удивился.
Тень? Призрак? Нет! не может быть!
В догадках витязь наш терялся,
За пульс, за голову хватался.
Но наконец стал убежден,
Что это был не бред, не сон.
Кто ж этот дивный посетитель?
Ужели демон соблазнитель?
Но демон так не говорит,
В религии не утверждает,
Добру людей не научает,
А только зло одно творит.
Комуж однако быть другому?
Ужелиж ангел? Так мечтал
Больной, и только по-пустому
И время и покой терял.
Но с той минуты, как разстался
С ним таинственный гость, больной
Приметно в силах укреплялся,
И вскоре поднял посох свой.
Воздав благодаренье Богу,
Хозяйке доброй подарил
Весь свой запас, и поспешил
С сердечным трепетом в дорогу.
II.
Ура! Родимое село
Узрел Евгений меж холмами.
Он пожирал его очами.
Все новой жизнью разцвело
Пред ним. Он был в душе поэтом,
И сердце чистое его,
За обладанье целым светом,
Не променяло бы сего,
Столь в жизни редкаго, мгновенья.
Он бегал, плакал, обнимал
Кусточки, землю целовал,
И вне себя от восхищенья,
Пустился прямо чрез овраг,
И путь почтя непроходимой
Избрал к лачужке он родимой.
Вот преступил последний шаг!
Дверь ветхую толкнул рукою. --
И чтож увидел пред собою?
О Боже! кто опишет нам
От счастья переход мгновенный
К отчаянью! Ужели там,
Куда дух кроткий и смиренный
Любви объятья простирал, --
Его кинжал убийцы ждал?
Свершилось! Радость, восхищенье,
Исчезло все в одно мгновенье.
Несчастный горько зарыдал.
Увы! Навеки угасает
Блаженства юноши звезда.
Плод многолетняго труда
Жестокий рок уничтожает --
Что должен был он ощущать,
На ложе смерти видя мать?
Залившись горькими слезами,
Прильнул к хладеющим ногам.
И вдруг? как бы укор глазами
Он посылает небесам.
Из уст от горести, мученья,
Готовы вырваться хуленья,
Глас скорби веру заглушил.
Взор матери остановил
Порыв преступных ощущений.
«Опомнись, дорогой Евгений!»
Сказала с кротостью она,
«Не ропот, вера лишь одна,
Покорность всемогущей воле
Гнев неба могут отвращать.
Я счастлива! Чего мне боле
Осталось на земле желать?
Я возростила, воспитала
Тебя. И кто же, как не Бог,
Исполнить это мне помог!
Я бы изнемогла, упала,
Не кончив дела, без Него.
И вместо, чтоб гневить хуленьем,
Почти Творца благословеньем,
За милосердие Его!
Мои страданья миновались,
Мои заботы и труды
Успехом полным увенчались.
Какой желать еще мне мзды?
О нет мой сын! Благодаренье,
Хвала любови Пресвятой!
Пославшей радость, утешенье
Мне перед дверью гробовой.»
ЕВГЕНИЙ
Такой ли стоили награды
Твоей любови чудеса?
Зачем единственной отрады
Меня лишают небеса:
За нежныя твои старанья,
За тяжкие твои труды,
Извлечь тебя из нищеты,
Предупреждать твои желанья,
Служить тебе всю жизнь мою,
[…] обилие доставить,
И хоть могилы на краю
Век горя позабыть заставить?
МАТЬ
Ты это все исполнил. Ты
Всю жизнь меня покоил рвеньем
К наукам, кротким поведеньем,
Мои сладчайшая мечты
Осуществил, пред роковою
Минутой примирил с судьбою,
Заставил горе все забыть.
За то ты должен не гневить
Творца, но ввек любить и славить.
К тому ж, ты мог ли мне доставить
Удел, завиднее того,
Какой, за краткий срок терпенья,
Дарит мне благость Провиденья,
Любовь Владыки моего?
Мне путь Его святая сила,
К той трудной цели, облегчила,
Которой и не снилось мне
Когда нибудь достичь вполне.
За подвиг собственный в награду,
Утешив на земле мой дух,
Дарит мне вечную отраду
На небесах. О нет мой друг!
Еще скажу: благодаренье
Воздай Превечному Отцу!….
Прийми мое благословенье!
Я приближаюся к концу
Пути тернистаго, чтоб в хоре
Существ безплотных ликовать,
И вечно, вечно утопать
В блаженства безконечном море.
Будь счастлив!…. Волю неба чти!…
Храни завет Христа!… Прости!
И кроткий дух, в объятьях сына,
Старушка отдала с мольбой,
Творцу. Завидная кончина!
Дай Бог и нам и вам такой!
III.
Эпоха новая настала.
Наш витязь в службе и в чести.
Молва повсюду разглашала
Как много пользы принести
Отчизне могут дарованья
И добродетели его.
Он удостоился вниманья
Уже министра самого.
К труду привыкнув, над делами
Евгений мой неуставал;
А отдыха часы, с друзьями,
В забавах скромных провожал.
Рой молодежи собирался
Вкруг идеала своего,
И каждый чести добивался
Попасть в число друзей его.
Но в мире все непостоянно,
А дружба более всего.
Хоть впрочем это и не странно,
Нет без причины ничего.
Нет чистаго на свете чувства,
Ученость, нравственность, искуства,
Любовь, согласье, героизм,
Отчизне ревностную службу,
Живит нередко эгоизм;
А что же скажем мы про дружбу?
Кто другом безкорыстным был?
Кто в друге не себя любил?
Так изменили по немногу
Друзья герою моему.
Дух кроткий, чистый, верный Богу,
И отвергавший мира тму,
Страшился принимать участье
В тех удовольствиях, в каких
Другие находили счастье,
А он лишь видел гибель в них.
Живя лишь для Господней славы,
Он убедился без труда,
В чем состояли их забавы?
Презренье совести, стыда,
В безумных оргиях отрада,
И пересудов пошлый вздор,
Без цели, смысла, шумный спор,
И карты, хитрый вымысл ада,
Источник гибели семейств,
И хвастовство, и одобренье
Тех страшных истинных злодейств,
Которыя людское мненье,
Считает шалостью одной.
И диво ли что наш герой
Невинный, полусовершенный,
С толпой разстался развращенной
И запер дверь свою для ней.
Но грех злопамятен. Евгений
Стал жертвой подлых ухищрений,
Обиды не простит своей
Мир обличеный, хоть до срока
Свои намеренья таит.
А случай отыскав, — жестоко
За выскочку педанту мстит.
Но к нападению сигнала
Толпа напрасно ожидала.
Евгений твердостью, умом,
Везде венчался торжеством.
Лишь по гостинным раздавались
Глухие звуки клеветы,
И в тихомолку осуждались
Причуды, глупыя мечты
Недоученаго педанта,
Хоть голос сплетника иль франта
Был скоро публикой забыт;
Но будь Евгений осторожен!
Твой лавр не прочен, не надежен,
А побежденный бес не спит.
IV.
Со славой вместе и именье
Героя моего росло.
Чины, отличье, уваженье,
И словом все ему везло.
Но утомившись от работы
Казалось дома он скучал.
Цветы, картины, книги, ноты,
Попеременно разбирал.
При всем не удовлетворяло.
Ни что вполне его души,
Чего то все недоставало,
Он понял, что глухой тиши
Еще не время посвятиться.
Но чем же горю пособить,
Друзей утрату заменить?
Задумал наконец — жениться!
И славно! На таком пути
Невесту трудно ли найти?
Кто бы не принял предложенья
Предмета общаго почтенья?
Богат, красавец, и умен, --
Три преимущества такия.
О нет! Девицы молодыя
Таким не брезгают добром.
Успех все верный предвещало,
За выбором лишь дело стало.
К несчатью выбор был плохой.
Наружность часто обольщает.
А кто характер разгадает
И нрав девицы молодой?
Под кровом кротости, смиренья,
Гнездится часто суета.
И миг восторгов, наслажденья,
Сменяют годы мук. И та,
Кого он полюбил душою,
Блистала редкой красотою,
Блистала также и умом;
Конечно этоб не мешало
Быть счастливым; — но дело в том,
Ей правил тех недоставало,
Которыя одни сердца,
Узлом взаимнаго почтенья
Связуют крепко до конца.
Но ах! заразы, ослепленья,
Кто в молодости избежал?
Так и Евгений в сеть попал,
И в сеть ужасную, мечтая
Достичь блаженства своего.
Что делать! Хоть беда большая,
Но нам не развести его.
Однако ж первый год счастливо
Для наших молодых прошел.
Да впрочем это и не диво.
Жене наскучить не успел
Предмет еще для сердца новый,
Муж пламенный, во всем готовый
Жене любимой угождать.
Вот Бог послал ему и сына.
Явилась новая причина
Судьбу свою благословлять.
Хоть правда изредка случалась
Минута с горем пополам.
В жене охота проявлялась
К нарядам, пышности, балам.
Казалось будтобы скучала
С супругом иногда вдвоем,
Задумывалась и вздыхала.
Иль сидя долго пред окном,
Прохожих пестрою толпою
Была как делом занята.
Что делалось с ея душою?
Какая в голову мечта
Запала вдруг? Осталось тайной.
Когда ж мечты ея случайно
Гость молодой перерывал,
И к сердцу слабому дорогу
Преступным чувствам по немногу
Коварной лестью облегчал, --
Слова его следы печали
Сгоняли вдруг с ея чела.
И грусть и томность исчезали,
Она весь день была мила.
И к мужу делалась нежнее,
И ласковее и страстнее
В присутствии других. А он…
Невинен, кроток и влюблен…
Дерзнет ли тенью подозренья
Свое блаженство помрачить?
Ах нет! Такого преступленья
Он бы не мог себе простить.
К несчастью, или лучше к счастью
Он видел в ней свой идеал,
Одною ею жил, дышал.
Но год прошел, и ум над страстью
Взял верх, хоть сердцу не легко
Было проникнуть состоянье,
Которое одно страданье
Им предвещало. Далеко
Причуды, прихоти хозяйки
Зашли. Среди порочной шайки,
Где гнусной лести фимиям
Из уст нечистых воскурялся,
Тщеславный дух ея питался
Самодовольством. Только там,
Где окруженная толпою
Поклонников, — она собою
Затмить соперниц всех могла,
Довольна, счастлива была.
Тогда глаза ея метали
Кругом те стрелы, коих яд
Был часто брошен не впопад.
Лишь мужу сердце уязвляли
Жестокой горестью вполне;
В то время, как других живили
И счастье и восторг сулили
Преступным замыслам оне.
Приметив бездну пред собою,
Казалось нашему герою,
Что время есть еще смирить
Жену, и гибель отвратить.
Дать волю сердцу он страшился
Еще в несчастии своем,
И к цели благородной льстился
Достигнуть кротости путем.
Но он напрасно нежность, слезы
И убежденья предлагал.
Напрасно гибель предвещал,
Позор, отчаянье. Угрозы,
Упреки, жалобы в ответ
Посыпались, — потом припадки,
Порочной прихоти ухватки.
Тут видя, что успеха нет,
Евгений вдруг преобразился.
Исчез невольник, — муж явился.
Прибегнул к твердости, — но тем
Испортил дело он совсем.
Жена утихла. По немногу
Исчезли прихоти ея.
Все в доме смирно, слава Богу!
Блаженствует опять семья.
Но что то странное случилось.
Вдруг в доме воровство открылось.
То в деньгах важный недочет,
То вещь такая пропадет,
Какую вор обыкновенный
И отыскать бы не умел.
Евгений, горем пораженный,
Всех слуг отдать под суд хотел.
Жена, казалось, помогала
Усердно в розысках ему,
И в неудачах утешала
Своей любовно к тому.
В догадках витязь наш терялся
Сменял два раза целый двор;
Но каждый день обогащался
Его именьем тайный вор.
Вот наконец загадку эту
Несчастный случай разгадал.
Евгений тайному совету
[…]
V.
С тех пор прошло уже два года.
Когда разстался наш герой,
Столь не ожиданно, с женой.
Он негрустил уже; природа,
Иль лучше время, скорбь его
Души измученной смягчило
И раны сердца залечило.
А в ласках сына своего
Разочарованный Евгений
Источник новых наслаждений.
Невозмутимых находил.
И то еще отца немало
В его страданьях утешало,
Что сын на мать не походил.
Он рос приметно, укреплялся,
Здоровьем цвел и красотой,
Во всем отцу повиновался,
Своей ребяческой игрой
Нередко веселил угрюмый
Страдальца дух и разгонял
Его мучительныя думы.
Проходят годы. Срок настал
Учиться мальчику. Берется
Евгений сам руководить
Его, и все им удается
Как лучше и не может быть.
Евгений счастлив. За страданья
Сугубо награжден Творцом.
Надежды, виды и желанья
Сосредоточил лишь в одном,
Для сердца дорогом, предмете.
При виде сладостных плодов
Своих отеческих трудов,
Он забывал о целом свете.
Проходит быстро день за днем
Наш витязь чувствует как много
Обязан милосердью Бога.
Он вспомнил, под каким крестом,
Любви: его старушки, сила
Гигантский подвиг совершила,
Какой стезей тернистой шла,
Какия жертвы принесла,
Чтобы достичь похвалной цели,
Которой, ныне для него,
Достичь не стоит ничего.
И к трону Божию летали,
Нередко, средь ночной тиши,
Его усердный моленья
За упокой ея души,
В одни часы благоговенья,
В беседе с совестью своей,
Мы ясно, живо ощущаем,
Сколь благ виновник наших дней!
О для чего ж не прибегаем
Мы чаще к сладким тем струям,
Где вера — в счастьи убежденье,
В скорбях — отраду, утешенье,
В час смерти — жизнь дарует нам!
Тогдаб мы ясно понимали,
Что наши скорби и печали
Суть только глупыя мечты,
Плоды греха и суеты.
Что мы живем вполне счастливо,
Что не трудимся обуздать
Лишь воли нашей прихотливой,
Что не стараемся понять
Превечнаго благодеяний.
Евгений был умнее нас,
И в вере, противу страданий,
Богатый собирал запас.
Но Провидение судило
Ему избранника удел.
Ничем, что было сердцу мило,
Натешиться он не успел.
Земныя блага, наслажденья,
Ему, как бы для искушенья,
Небесный посылал Отец.
Оставшись рано сиротою,
Обманутый своей женою,
Утратил сына наконец.
В цвету здоровия и силы,
Младенца быстро до могилы
Довел нечаянный недуг.
Без слез, без чувств, в оцепененьи,
Подобно мертвецу, Евгений
Стоял, когда последний друг
На веки уносил с собою
Все то, за чтобы заплатить
Не колебался он душою,
Чтобы на миг один продлить
Еще его существованье.
Но суд небес неотразим.
Почти без признаков страданья
Скончался сын, а вместе с ним
Для света умер и Евгений.
Убитый горестью своей,
Оставил службу, двор, друзей,
Оставил поприще, где гений
Его так много обещал,
И в уголке уединенном,
При гробе матери священном,
Жилище для себя избрал.
Надеясь встретить тут кончину
Своих ненастных, бурных дней,
Велел устроить гроб и сыну
Близ гроба матери своей.
VI.
Уединенье! — Не ужели
Им можно душу усладить?
Не ужто более недели
В уединеньи можно жить?
Евгений прожил в нем три года,
И счастлив был вполне. Природа,
Труд произвольный, тишина,
Прогулка, удовлетворяли
Страдальца дух. Возстав от сна,
Он знал, что новыя печали
Заботы, скорби не зайдут
В уединенное жилище.
Им тесен простоты приют.
Он часто посещал кладбище.
Сидел по несколько часов
У гроба матери, молился,
И к небу духом возносился,
Как будто слыша милых зов
Не видя на земли предмета
Любви, не знал и страха он:
Приличий и капризов света
Его несвязывал закон.
Свободный в полном смысле слова,
И чужд желаний, ожидал
Спокойно рокового зова;
А сколько радости встречал
В богатстве, красотах природы,
Беседуя с Творцом в тиши!
А изменения погоды
Разнообразили души
Его невинной, наслажденья.
Порывы ветра, буря, гром,
Не возбуждали в нем смущенья.
Напротив, сидя пред окном,
II мирно забавляясь ими,
Он сравнивал их каждый раз
С мирскими бурями своими.
Благословлял счастливый час,
В который океан тревожной
Оставил горя своего,
И от опасностей его
Укрылся в пристани надежной.
Меж тем ад сети разставлял,
Каких Евгений непредвидел.
Наш вытязь наконец узнал,
Что он не все возненавидел.
Что должно бросить тишину,
Которой сердце наслаждалось.
Отечество его вмешалось
В кровопролитную войну.
Толпы крагов одолевали
Его сограждан. Запылали
Вокруг селенья, города,
Толпятся в крепостях крестьяне,
На нивах гибнут поселяне.
Но кто причиной был стыда
Отчизны, бедствий, разорений?
В пустыне, невзначай, своей
Услышал с горестью Евгений,
Что несогласие вождей,
Оплошность их, или незнанье,
На край накликали грозу.
В груди его негодованье
Зажглось. Последнюю слезу
Пролив на дорогой могиле,
Он силу духа и ума
Решается враждебной силе
Противуположить. Сама
Судьба, казалося, сначала
Ему усердно помогала.
Собрав в лесу толпу крестьян,
Вооружив их чем попало,
Напал в расплох на вражий стан.
Его геройство увенчало,
Успехом быстрым первый шаг.
Столица приняла героя
С восторгом, с торжеством. И враг,
С стыдом оставив поле боя.
Пред горстью храбрых, присмирел
И наступательных движений
Предпринимать уже не смел.
Как грозный судия Евгений
Тогда в совет вельмож вступил.
Он с живостью изобразил
Причину неудач, позора,
И как великий Цицерон,
Средь изумленнаго собора
Увлек всех даром слова он.
В глазах собрания поспешно
Составив новый, умный план
Войны, дотоле неуспешной,
Он одобренье всех граждан,
С неограниченною властью
Его исполнить, получил;
И этот приговор к несчастью,
Душе неопытной польстил.
Начальник прежний управленья,
Которое одно лишь зло
Придумало, и довело
Отечество до разоренья,
Был прежний Меценат его.
Он с тайным бешенством увидел
Успех клиента своего;
И тот, кто в равном ненавидел
Соперника, не мог простить
Ему такого предпочтенья.
И новую главу правленья
Решился тайно погубить.
А он, измены не предвидя,
В лице злодея своего
Дотоль отца и друга видя,
Который светлый ум его
II дарования направил
К блестящей цела, и поставил
Его на важную ступень, --
Во всем предателю вверялся.
Беседуя с ним каждый день,
Он быстро к бездне приближался,
Устроенной кромешной тмой,
Презренной зависти рукой.
А между тем еще другая
Грозила витязю беда:
Проснулась с злобным крепком стая
Оставленных друзей. Вражда
К нему в сердцах их не простыла,
И до поры, под пеплом жар
Крававой мести сохранила,
Чтоб общий возбудить пожар
Вкруг ненавистнаго предмета,
И прах его смести со света.
И каждый на беду из них
Имел в народе вес. значенье,
И рой сообщников своих.
Настало наконец мгновенье
Решительное. Наш герой
С надеждой полной выступает
На грозный и последний бой.
Успех ему все предвещает:
Затейливый и умный план,
Число и мужество граждан,
И выбор местоположенья.
Но грянул гром, и в тот же миг,
Несчастный с ужасом постиг,
Что плод его соображенья
На каждом упрежден шагу,
Что тайно передан врагу
Тот план, которым он гордился,
Которым несомненно льстился
Отечество свое спасти.
Везде он видит страхе, смятенье,
Разстройство, гибель, пораженье.
Не в силах будучи снести
Такого горя, устремился
В средину сечи, и решился
Жизнь дорого продать свою,
И славну смерть найти в бою.
Но смерть на зло его щадила,
Тогда, как перед ним, за ним,
Тмы жертв нещадно истребила
Ужасным лезвием своим.
Решимость, самоотверженье
Его, отозвались в сердцах
Сограждан. Вкруг него сраженье
Возобновилось. И в рядах
Врагов опять запировала
На время смерть. И каждый миг
По новой жертве похищала.
Но вдруг сраженья шум утих.
Злодеи тайные героя
Страшились более всего,
Чтоб этот случай, участь боя,
Ко славе не решил его.
Им легче было пораженья
Позор и бедствия снести,
Чем чувства зависти и мщенья,
На жертву долгу принести.
Они с поспешностью вступили
В переговоры, остановили
В рядах противных смерти пир,
И чтобы погубить героя,
Конца неожидая боя,
Постыдный заключили мир.
В груди Евгения мгновенно
Гнев справедливый запылал.
К толпе безумьем ослепленной
С упреком витязь прибежал.
Но там ждала его опала;
Посыпались со всех сторон
Проклятия. Толпа кричала,
Что погубил отчизну он.
Напрасны были оправданья,
Никто их слушать не хотел.
Все требовали наказанья
Предателя. Народ шумел,
Грозил и проклинал. Евгений
Знал следствия таких смятений,
И свой удел вполне постиг.
Вокруг него угрозы, крики,
Проклятья, стоны и улики
Не умолкали ни на миг.
Своими первыми друзьями
Он нагло в город увлечен,
Окован тяжкими цепями,
И в темный погреб заключен.
VII.
Под сводами сырой темницы,
На каменном полу лежал
Еще недавний идеал,
Надежда и кумир столицы.
Теперь, поруганный толпой,
На казнь безвинно осужденный,
Изсохший, бледный, изможденный,
Разбитый горем и бедой.
Крепясь отрадой упованья,
В отсутствии телесных сил,
Последние часы страданья
Под мрачным сводом проводил.
Так! Завтра казнь. Народ сберется,
Чтобы мучением его
Насытить злобный дух. Прольется
Кровь драгоценная того,
Кто жертвовал охотно ею
Для счастия своих врагов,
И наконец душой своею
Для них был жертвовать готов.
Ничто уже незанимало
Страдальца дух. Объятый тьмой,
Он мертв был сердцем и душой.
Дыханье только обличало
В нем признак жизни. Вдруг в дверях
Какой то призрак показался.
Евгений вздрогнул, приподнялся,
Объял благоговейный страх
Полуразрушенное тело.
Видение росло, яснело,
И приближалося. И вдруг…
Он узнает, давно желанный,
Душе его обетованный
Предстал пред очи тайный друг.
Уже не грусть, не сожаленье
Являлися в его очах;
Но радость, счастье, утешенье
Улыбка на его устах
Душе страдальца предвещала.
Одежда пришлеца сияла
Такой как прежде белизной;
Но склад лица, телодвиженья,
Улыбка вестника спасенья,
Блистали новою красой.
Евгений на краю могилы
Вдруг сверх естественныя сиди
В разбитом теле ощутил.
Рванулся, и на грудь вскочил
С восторгом другу. Зазвучало
Железо; с плеч страдальца вдруг
С тяжелой цепью что то спало.
Исчезли горесть и недуг.
Прошла минута, он очнулся,
Кругом поспешно оглянулся,
Темница, город и народ
Где месть и зависть воздвигали
Ему позорный эшафот,
В глазах его на век пропали.
Вокруг него лугов, холмов,
Цветами яркими, сиянье,
Кристальных ручейков журчанье,
И зелень свежая лесов,
И яхонт пышный небосклона,
И дивных прелестей собор,
Каких в палатах Соломона
Не встретил любопытный взор.
Евгений, чудом пораженный,
В волшебный край перенесенный,
Терялся в мыслях, и незнал
В какую сторону попал?
Но перед ним виновник счастья
Стоял с улыбкою участья,
И кротости и доброты.
«Скажи мне наконец, кто ты?»
От радости нетерпеливой
Воскликнул витязь наш счастливый,
«Откуда ты ко мне пришел?
И как меня сюда завел?»
НЕЗНАКОМЫЙ
Я тот, кого не понимает
Большая часть людей. Кого
Страшится, часто проклинает
Мир, как злодея своего.
Мир чтет меня своей грозою,
Ему ужасен мой закон.
В семейства я вношу с собою
Отчаянье, и плач и стон.
Тогда, как я с сердец снимаю
Всю тягость горести цепей,
И срок страданий сокращаю.
Невинность от греха сетей
Спасаю. Жертвам угрызений
Навеки облегчаю грудь,
И к умноженью преступлений
Пороку преграждаю путь,
А добродетели в награду
Дарую вечную отраду.
Я — ангел смерти!
«Что за вздор!»
Друзей моих воскликнул хор.
«Он насмехается над нами.
Ну вот, какими пустяками
Мы этот вечер занялись!
Пойдем домой!» — И разошлись.
И в комнате моей остался
Один приятель пожилой.
Он долго просидел со мной;
Но с места наконец поднялся,
И с чувством руку мне пожав,
Со вздохом произнес: «ты прав!»
Я славы не ищу поэта.
В своей обители, от света
Отстал, отвык уж я давно;
А потому пусть обругают,
Пускай на части растерзают
Мое дитя! Мне все равно.
Давно на свете униженье
Пророчит мне звезда моя.
Но если в вашем взоре я
Найду то чувство одобренья,
Ту искру лестнаго огня,
Которым ободрил меня
Друг пожилой, — тогда пусть льется
Зоилов яд со всех сторон!
Пускай миндаль, или лимон
В мою брошюрку завернется!
Пускай в ней ваксу продают!
Не дорожа ни чьим сужденьем,
Я буду вашим снисхожденьем
С избытком награжден за труд.
Часть I.
править1853 года
В республике покойной Польской
Близ Ченстохова проживал
Чиншовый шляхтич Яков Вольской.
Он клок земли арендовала 1)
У воеводы, каштеляна,
Сенатора, иль просто пана,
Не знаю с точностью о том.
Имел удобный, чистый дом,
Покрытый гонтами, с трубою,
Обширный огород и сад,
Колодезь с чистою водою,
Хозяйственных строений ряд,
Досками гладкими обитых,
Соломой свежею покрытых,
Овец полсотни, пять коней,
А кур, индеек и гусей
Без счету, скот рогатый, — словом,
В своем хозяйстве образцовом,
Он все имел, чтоб поживать
Спокойно, Бога прославлять,
Под час с друзьями веселиться,
Не редко с бедным поделится,
А на невзгодья лютый час
В амбаре и в мошне запас.
Сам Яков славный был детина:
Румяный, полный, ус густой,
Как уголь кудри, бровь дугой,
А рост чуть-чуть не три аршина,
Широкий, гладкий лоб, глаза
Орлиные, медвежья сила,
А чуть минута наступила
Работы, легок, как коза.
Почти такого же формата,
На женский мерючи масштаб,
Была жена его Агата,
Царица всех окрестных баб.
Лице — кровь с молоком, картина,
Коса до пяток, точно сноп,
Мягка как шелк; уста — малина,
Как сахар бел и сладок лоб,
Грудь полная, стан гибче трости,
А шея, руки — цвет белил,
И будто из слоновой кости
Заморский мастер их точил.
Но красота ей немешала
Хозяйкой доброй быть вполне.
Она ни в чем не отставала
От мужа. В поле, на гумне,
Она работу с ним делила,
Снопы вязала, молотила,
Доила и коров и коз.
Ничто ее не утомляло,
Ни красоты не помрачало,
Ни дождь, ни солнце, ни мороз.
Семейной жизни наслажденье
Сугубят ласки нам детей.
Господь супругам в утешенье
Дал двух прекрасных сыновей.
По детским силам помогали
Они родителям в трудах,
Грибы и ягоды сбирали,
Носили щепки на очаг,
Индеек и гусей кормили,
Посуду мелочную мыли,
А старший уж с отцом, порой,
Водил коней на водопой.
Наш Яков в полном смысле слова
Блаженствовал. Его жена
Мила, добра, семья здорова,
И житница его полна.
Хлеб за пять лет лежит в амбаре,
Мошна набита серебром,
Скот рослый, тучный, на базаре
С рук живо сходит с барышем.
Давно уже не возмущало
Ничто спокойствия его.
Но то, что сердце утешало
И душу более всего:
Что эти все приобретенья
Похвальным нажиты трудом.
Хозяйственныя все строенья,
Жилье для челяди и дом
Он строил сам; своей рукою
Деревья и цветы садил,
Безплодныя поля управил,
На речьке мельницу поставил,
Кругом болота осушил.
Ктомуж в окрестностях немало
Его хозяйство отличала
Опрятность дома и двора.
Он не хотел напрасно тленью
Предать нажитаго добра.
Природному ли отвращенью
От грязи тем обязан был?
Пример, иль опыт научил
Не знаю. Только все строенья,
Не говоря про дом жилой,
Хранились с редкой чистотой.
Везде достаток помещенья,
Везде след вкуса и труда.
Ощекатурены покои,
В гостинной скромные обои,
Но не видали никогда
На них царапин, ни заплаток.
С бельем дубовой шкаф в углу,
Не видно было на полу
Песку, лучин, ни грязных тряпок.
Из разноцветных изразцов
В покоях красовались печи,
А вместо жалких каганцов
По вечерам являлись свечи --
Хоть сальныя: больших затей
Друзья боялись молодые.
Он мог иметь бы восковые,
Он пчел держал полсотни пней.
Но роскошь была незнакома
Семье благочестивой; дома
Он воску не употреблял,
Излишество за грех считал.
К томуж, по чувствам редким ныне,
Он в жертву каждый год святыне
Нес часть плода своих трудов.
По набожности непритворной,
Весь воск к иконе чудотворной
Был отсылаем в Ченстохов.
Вставая с солнечным восходом,
Весь день в трудах он провожал,
Над полем, садом, огородом,
И скуки никогда не знал.
Когдаж с работы возвращался
На краткий отдых он домой,
Утехам мирным предавался.
Там вкусный ужин и покой
Невозмутимый ожидали,
И ласки сыновей его.
Он недоступен был печали
В кругу семейства своего. Минуты эти услаждала
Агата голоском своим,
Свят сроги громко распевала
Иль Ванда лежи перед ним.
А приходило воскресенье,
Иль праздник Божий годовой,
К обедне в ближнее селенье.
С детьми он ездил и женой,
Там благодарною душою,
И сердцем к небесам парил.
Потом, со всей своей семьею,
На завтрак к Плебану ходил.
Ксендз: Плебан был, как уверяют
Один из редких тех людей,
Что в полной мере постигают
Всю важность должности своей.
Благочестив без лицемерья,
Призванью верен своему,
Он в недостаток иноверья,
Ни в грех не ставил никому.
Он в каждом ближнем видел брата,
Он от себя не отгонял
Ни чад безумья, ни разврата;
Он их с любовью обличал
, Не доводя до униженья,
Спешил в нуждах на помощь им,
И святость своего ученья,
Примером утверждал своим.
Средь прихожан, как добрый гений,
Иль ангел мира он блистал.
Его пример их просвещал
Быстрее частых поучений,
В которых светлый ум его
И ревность к вере обличались.
К дверям кумира своего
Больные, бедные стекались,
И те, которым свет постыл
Которых мучил дух сомненья,
И ни один, без утешенья,
От пастыря не отходил.
Спасать добычу злодеянья,
Несчастных облегчать страданья,
Порочных отвращать от зла,
Скорбящих утешать, — была
Вседневная его забота.
Он образцом был всех ксендзов,
И даже глас самих жидов
Твердил: «то ксендз на ваге злота»
Он Якова от детства знал,
С его отцом ходил учиться
К Пиярам. Только тот не брал
Ученья в толк. Но негодится
Покойных осуждать. Разсказ
От этого непотеряет,
Что наш читатель не узнает
Умен ли был отец? Для нас
Важнее сын. Ксендз удивлялся
От детских лет его уму,
И доброте. А потому
Особенно им занимался.
Закону Божию учил,
Потом, как стал он сиротою,
Помог советом и казною,
Потом венчал, детей крестил.
За пастырское попеченье
Мирской не принимая мзды,
В их счастьи видел награжденье
За христанские труды.
За то был гостем вожделенным
В семье питомца своего.
С радушием нелицемерным
Там принимали все его,
С восторгом искренним встречали,
С избытком награжден за труд.
Зимой, иль осенью такой
Был праздник реже; но весной,
Иль летом ксендз, без отговорок,
Едва вечерню отслужил,
Садился в бричку и спешил
К друзьям своим на подвечорок.
А Яков каждый день такой
Считал за праздник годовой.
Четыре липы украшали
Обширный, чистый двор его.
Там в ясный вечер принимали
Супруги гостя своего. Там разставлялось угощенье,
Каким друг записной пиров
Полакомиться бы готов.
Домашний чернослив, варенье,
Сметана свежая в горшке,
Пшеничный хлеб на молоке,
Малина, или земляника,
Черешни, вишни, иль клубника,
Арбуз иль дыня — а потом
Являлись пред лицом Прелата,
(Так величал его весь дом)
Яишница, рубцы, цыплята,
Иль часть теленка, молоком
Упитаннаго, с огурцами,
Или солеными грибками,
И блюдо раков, — иногда.
С картофелями полендвица,
Или турецкая пшеница,
Ксендза любимая еда.
В стаканы, для пищеваренья,
Был подливаем старый мед,
Ксендз пил его без отвращенья,
Иных напитков небрал в рот.
Но ксендз в долгу не оставался,
Семейный пир друзей моих
Беседой мирной оживлялся.
Не проходил без пользы миг.
За дружеское угощенье
Он предлагал им каждый раз
Спасительное наставленье,
Иль назидательный разсказ.
Так жизнь в отраде протекала.
Семья, хранимая Творцом,
Блаженствуя, не примечала,
Как проходили день за днем.
Враг хитрый нашего спасенья
Давно прельстить его искал,
И сети для его паденья
Неутомимо разставлял.
Но тех сетей обыкновенных,
Какими, без хлопот больших,
Он миролюбцев развращенных
Ловил толпами каждый миг,
Для Якова казалось мало.
Спасенья слово, ум простой,
От тех падений охраняло,
Какия человек морской
Давно за грех не почитает,
Но коих неприметный яд
Ежеминутно населяет
Толпами жертв несытый ад.
Но бес хитер, в минуту злую
В цель метко наконец попал,
Разставив сеть ему такую,
Какой он ввек не ожидал.
Большой дорогой, близ кладбища,
Богатый барин проезжал.
Прекрасный вид того жилища,
Где Яков жизнь благословлял,
Невольно на себя вниманье
И взор проежжих обратил.
И барин, погрузясь в мечтанье,
Цель путешествия забыл,
И кучер также зазевался.
Вдруг, выскочив из под ветвей,
Волк на дороге показался,
И бросился на лошадей.
Лошадки в сторону пустились,
Несут средь рытвин и кустов,
И уж тогда остановились,
Как экипаж свалился в ров.
Откуда волк тут появился.
Вблизи жилья людскаго, днем?
Иль бес сам в волка превратился?
Предание молчит о том.
Все видел Яков. Торопливо
Свопих работников созвал,
К проезжим с ними побежал,
За дело принялися живо,
Тотчас лошадок отпрягли,
Коляску подняли, нашли
В ней кой какия поврежденья,
И без большаго затрудненья,
Все обещали починить.
На дворе коляску затащили,
А барина в дом пригласили
И отдохнуть и закусить.
Пока вся дворня хлопотала
Над поврежденным колесом,
Агата гостя удивляла
Своим естественным умом,
Участья полным, милым взором,
Приятным, умным разговором,
Поподчивала ветчиной,
Соленой уткою с грибами,
Копченой вкусной колбасой,
Наливкой, спелыми плодами.
Когдаж готов был экипаж,
И лошадей не позабыли,
Овсом и сеном накормили,
Явился к гостю витязь наш.
Гость за похвальное деянье
Достойно отплатить желал;
Но он напрасно в воздаянье
Ему червонцы предлагал.
Благочестивый поселянин
В душе был верный християнин.
Он ждал от Бога одного
Наград за долга исполненье,
А потому за угощенье
И труд не принял ничего.
Напрасно барин благодарный
Ему подарок предлагал;
Он все упорно отвергал.
Вот в это время бес коварный,
Чтоб цели дьявольской своей
Достичь скорее и верней,
Свою разставил батерею.
Гость, видя, что успеха нет,
Оставил Якову билет
На Лондонскую лотерею.
Когда бы Яков понимал
Что значила бумажка эта,
Он отказалсяб от билета,
Как прежде деньги отвергал.
Чтоб в ней, для многих, заключалась
Приманка сердцу и уму,
То в голове не помещалось
Тогда герою моему.
Он бросил лишь, пожав плечами,
Взор на узорчатый клочок,
И всунул в дальний уголок,
Меж старыми календарями.
Два месяца с тех пор прошло,
Как Яков овладел билетом,
Который с адским бес разсчетом,
Ему на горе дал, на зло.
Не думая об нем, трудился
Неутомимо наш герой.
Раз как то с поля возвратился
Перед обедом он домой,
Работы много накопилось
Чрез нисколько ненастных дней:
Хозяева, чуть прояснилось,
Спешили хлеб убрать с полей.
Наш Яков в поле торопился,
Чтоб ясным пользоваться днем.
За стол с семьею не садился,
Сел на скамейке под окном,
Взяв наскоро кусок жаркого
И хлеба, в поле все глядел,
И тем был занят, что немного
В тот день еще свезти успел.
Вдруг видит быстро подъезжает
К нему на тощей кляче жид.
Бича остатком погоняет
Ногою лошадь в бок тузит,
Как бы догонки опасался.
Ветр шляпу с головы сорвал,
Но он уже невозвращался
И дальше во весь дух скакал.
Плаща оставив половину,
За колья у ворот задев,
И мигом двор весь пролетев,
Свалился у крыльца на спину.
Невольно случаем таким
Смущенный, Яков устремился
К дверям, но в тот же миг явился
С поклоном низким жид пред ним.
И высыпал в одно мгновенье
Полсотни самых лестных слов.
Лилось, как на заказ: почтенье,
Услуги, преданность, любовь.
Наш витязь морщился, кривился,
Не в пору было слушать вздор,
Он от жида отворотился,
Взглянул нечаянно на двор.
Вдруг вспыхнул. Сильною рукою
За пейсик гостя ухватил,
И потащивши за собою,
Пиньком за двери проводил.
Жид озадаченный сначала,
Никак не мог постичь того,
Чтоб Якова вдруг взволновала,
Так сильно вежливость его.
Но только вышел за ограду
II понял жид его досаду,
Тотчас, без объясненья, сам.
Оставшись лошадь на свободе,
Хозяйничала в огороде,
Прогуливаясь по грядам.
Жид не пришел чрез то в смущенье.
Ни как от плана не отстал,
Оправился в одно мгновенье.
Лишь только лошадь привязал,
И тихим шагом потянулся
На цыпочках за Вольским вслед.
Тот, кончив на скоро обед,
К дверям на выход обернулся.
Но в этот миг опять жида
В дверях явилась борода.
Тут Яков мышцы понатужил,
И стукнул палкою о пол;
Но жид его обезоружил,
Червонцы высыпав на стол.
«Откуда эти деньги?» грозно
Сначала Вольский закричал.
А жид на это пресерьозно:
«Все это ваше» отвечал.
«Как наше?» «Точно так! берите!»
Сказал жид низко поклонясь,
"За то бумажку мне дадите,
Что граф оставил, или князь,
Вот что коляска изломалась
Два месяца тому назад.
Замена эта показалась
Как бы с небес ниспавший клад.
Конечно в первое мгновенье
Возникло в Якове сомненье,
Что золото коварный жид
Не без разсчета предлагает;
Что жид вернее цену знает
Тому, чем он недорожит.
Но жид так ловко объяснялся,
Сомненья так опровергал,
Что Яков уж не колебался,
И жид в душе торжествовал.
Уже обеими руками
Агата рыться начала
В углу между календарями,
И наконец билет нашла.
Фортуна скипетром махнула
На сторону жида своим;
Но злая ведьма! Вдруг надула:
Ксендз не взначай приехал к ним.
Жид побледнел и зашатался,
Слал гостя мысленно во ад
. Он в туж минуту догадался,
Что потерял свой верный клад;
Что грянула над головою
Его, нечаянно, беда.
Ксендз плебан встречен был четою
С радушием, как и всегда.
Как от удара зазвенело
В ушах жида, когда друзьям
Ксендз плебан объяснил все дело.
Жида прогнали по шеям.
Билетец был припрятан снова,
Но тщательнее, под замком
Пока формальнаго об нем
Известия из Ченстохова,
Иль из Варшавы не пришлют.
Не долго ждали. Злая сила
Соблазна, скоро посетила
Покоя, счастия приют.
Сверх чаянья в нем основала
Мирская суета свой трон.
Чета избранная узнала,
Что выиграла милион.
И начались предначертанья:
Как капитал употребить?
Имение, иль дом купить?
На подвиги благодеянья
Частицу также отложить?
Охота Якову припала
Шагнуть в старосты сгоряча.
Ееж иная мысль прельщала:
Атлас, и бархат, и парча,
Чепцы и платья с кружевами,
Цепочьки, серьги с жемчугом,
С брильянтами, — ей пред глазами
Мелькали ночию и днем.
Ксендз плебан прекратил на время
Мечтанья их. Он объяснил
Какое тягостное бремя
Они берут, и сколько сил
На то потребно, чтоб с смиреньем
И твердостью его нести;
И речь окончил убежденьем
Дар новый Богу принести.
Речь мудрая легко запала
В благочестивыя сердца.
Чета всю милость постигала
Над ней Превечнаго Отца.
От детства самаго над ними
Перст благости Его сиял,
Дарами щедро Он своими
Их честный труд вознаграждал.
Всю жизнь они не знали нужды,
Цвели здоровьем и красой,
В юдоли скорби, горя чужды,
Вкушали радость и покой.
А потому, без замедленья,
Употребить весь капитал
Решились на благотворенья.
Но бес лукавый не зевал,
И не колебляся в надежде
Своей добычей овладеть,
Путем таким же, как и прежде,
Им новую разставил сеть.
Опять цуг лошадей взбесился
И опрокинул экипаж.
Опять приезжим устремился
На помощь живо витязь наш;
На этот раз была готова
Починка колеса скорей.
Но между тем пришлося снова
Агате принимать гостей.
Не барин уж предстал пред нею,
А дама в комнату вошла,
Хотя ни красотой своею,
Ни свежести не могла
Она равнять себя с Агатой;
Но тут то указал ей бес,
В чем был над нею перевес.
Ея убор, хоть небогатый,
С таким был сделан щегольством,
Так много было вкуса в нем,
Что красоты обыкновенной
Блеск без сравненья умножал,
И пред Агатою смущенной,
Как чудо ту изображал,
Которую она красою,
Превосходила во сто раз.
Борясь с докучливой мечтою,
Агата не спускала глаз
С изобретений ловкой моды,
Которая дары природы
Так сильно может возвышать,
А недостатки покрывать.
Наряда гостьи пестротою
Поражена, ослеплена,
Как бы с чужою головою,
Стояла перед ней она.
Что только делать начинала
Все не клеилось ей на лад:
То, где не следует, молчала,
То отвечала не впопад.
Ее, желаний новых сила,
Терзала, мучила, томила.
В ея лета, с ея красой,
Когдаб прилично нарядилась,
Во след за ней бы устремилась
И знать и молодежь толпой.
Восторги, крики, изумленье,
Столицы всей благоговенье,
Для сердца столь приятный шум,
Все мигом ей пришло на ум.
И как на это нужно мало,
Когда им небо, невзначай,
Такия средства низпослало.
А бес ей шепчет: "не зевай!
Воспользуйся своей казною,
И молодостью и красою.
«Скорей в Варшаву поезжай!
Затмишь красавиц всех столицы.
Толпы к тебе направят путь
Со всех сторон из заграницы,
Чтоб только на тебя взглянуть.»
Еще те сети прорывались
Которыя разставил бес.
В душе Агаты отзывались
Слова посланника небес.
Она постигла, хоть не ясно,
Что грех влечет ее туда,
Где ищет дух отрад напрасно,
Но где встречает скорбь всегда.
Но тут ей в сердце хищник гадкой
Занозу страшную вогнал,
И твердость, в труженице шаткой
Убил внезапно на повал.
К Агате барыня с собою
Дочь маленькую привела,
Как мать, своею красотою
Она хвалиться не могла.
Худа, смугла, пред сыновьями
Агаты — фу ты страм какой!…
Ну точно как сухарь ржаной
Пред пасочными куличами.
Но матери затейлив ум.
Все то чего недоставало,
В чем ей природа отказала,
Дополнил щегольской костюм.
Когда хозяйка подносила
Своим гостям закуски, — дочь
Под стол две груши уронила.
Сын старший, чтобы ей помочь,
Пырнул из за дверей стрелою;
Но прежде, чем поднять успел,
Неосторожна головою
Он по боку ее задел.
Хозяйка робко извинилась,
Смущенный мальчик стал в тупик;
Но девушка отворотилась,
Сказав с презрением «мужик».
Вся сила ада заревела
«Ура!» Зря плод своих затей.
Агата вся побагровела,
И поклялась в душе своей
Отвергнуть всякое внушенье,
Соперницу свою затмить,
Отмстить ей за пренебреженье,
И словом барынею быть.
Напрасно муж сопротивлялся,
Напрасно также ксендз старался
Им доказать, какое зло
Их ждет. Ничто не помогло.
Упреки, жалобы и слезы
Им хлынули на все в ответ,
Потом посылались угрозы:
Оставить мужа, бросить свет,
Детей своих, и заключиться
К бенедиктинкам в монастырь.
На все был должен согласиться,
Любя жену, наш богатырь.
И так, бес одержал победу,
Задав им роковой толчек.
За плату скудную, соседу
Уступлен мирный уголок,
Где от мирских сует, ненастья,
Их силы неба берегли,
Где прочнаго достиглиб счастья,
Когдаб своей дорогой шли.
И Яков грустными очами
По саду, по полям водил,
И каждый уголок слезами
Горячими не раз омыл.
Когдаж настало разставанье,
Чтоб новой ввериться судьбе,
Достойный пастырь, на прощанье,
Супругов пригласил к себе.
Тут он, в последний раз, решился
Им взор на будущность открыть.
Но понапрасну лишь трудился;
Не мог упорства победить.
А потому, предав их Богу,
На путь обедню отслужил,
Простился с ними и в дорогу
С благословеньем отпустил.
С тех пор с друзьями молодыми
Случилось много перемен.
Последуем и мы за ними!
Увы! Не встретим больше сцен
Спокойной, чуждой укоризни,
Идущей в рознь с бедой и злом,
Патриархальной, мирной жизни!
Нет! Все теперь пойдет вверх дном,
По крайней мере убежденье
Упрочим в наших мы сердцах,
Что часто бедность — нам спасенье,
А деньги — истинный наш враг.
1) Подобныя слова будут часто всречаться в этой повести.
Подготовка текста No Наталья Синявичене, Павел Лавринец, 2006.
Публикация No Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.