Избранные стихотворения (Верхоустинский)

Избранные стихотворения
автор Борис Алексеевич Верхоустинский
Опубл.: 1915. Источник: az.lib.ru • Бояре («Славно сшит охабень мой боярский…»)
Суженый («Голубей ручных кормила я…»)
«В воротах срывается калитка…»
Апокалипсические триолеты («Не устрашили бури Иоанна…»)
Alter ego
Боярышня
«В воротах…»
«В саду моем черемуха опала…»
«Выйду в сад осенний…»
Грязные ножки
«Если мне погибнуть в этой битве…»
Златошвея
«Опять предо мною раскинулось поле…»
Просфора
Пустыня
Тишина

Борис Верхоустинский

править

Избранные стихотворения

править

Бояре.

Славно сшит охабень мой боярский,

Будто жар, сияют жемчуга;

Как прошёлся в нём по гриде царской,

Потемнели очи у врага.

И повёл бровями он спесиво:

Мол, видали виды на веку,

Да приметил я — обновка в диво,

Только держит слово начеку.

— Князь Семён! — ему я молвил кротко:

— Эка нынче ранняя весна…

Что невесел? аль томит заботка,

Благ ли царь восстанет ото сна?

Зеленее ржавчины от меди

Испитые щёки стали вдруг:

— Думал я о винах и о снеди,

Тяжело застольником быть, друг!

— Знамо дело! — молвил я лукаво,

Смерив князя с ног до головы:

— А скажи-ка, будет ли облава?..

Спальник, стольник — знаете всё вы.

Князь ответил: — Нонче милость ляхам,

Примет царь послов от Короля,

А потом пойдёт со свитой к плахам:

Поросла изменою земля.

— Ну, а кто спознается с могилой? —

Я врага с усмешкою спросил.

— Потерпи, мой свет, узнаешь, милый! —

Прошипел и прочь засеменил.

Вышел царь и посохом сурово

Загремел, идя на пышный трон.

Все немы, ни возгласа, ни слова…

Все царю отвесили поклон.

Рынды в белых шапках с топорами

Молчаливо встали по бокам.

Я блеснул моими жемчугами,

Грудь подставив солнечным лучам.

(Литературные альманахи «Вестника знания». Альманах 1. 1911)

Исходник здесь: http://doxie-do.livejournal.com/69982.html

Суженый

Голубей ручных кормила я

Оржаным зерном.

Голос вдруг за мною: — Милая!

Думаешь о ком?

На широкий двор вбежала я,

Всадничек за мной.

Говорит: — Да ты удалая!

Не беги! Постой!

Схоронилась я во тереме,

Челядь созвала.

Вижу — голубь блещет перьями.

Быстрый, как стрела.

Ни коня, ни конна воина

На дворе моем…

Я была обеспокоена

И бледна лицом.

Ввысоке, в тесовой горенке,

Ночь всю напролет

Не спалось мне, а на зореньке

Кто-то, чу! — поет.

Подошла к окну высокому —

Витязь под окном…

Что же надо черноокому

В терему моем?

«Новый журнал для всех». № 1, 1915 г.

*  *  *

В воротах срывается калитка.

Смерть восходит в тихий терем мой.

Я склонилась ниже над иглой,

И порвалась шелковая нитка.

Но быстрей взмахнула я иглою,

Чтобы смерть слепую обмануть,

А она — за согнутой спиною

Говорит: — Пора и отдохнуть!

Встала я, взглянула смерти в очи:

— Подожди, укроюся фатой!

Но она ответила: — Там ночи,

Любоваться некому тобой.

«Новый журнал для всех». № 2, 1915 г.

Апокалипсические триолеты

I.

Не устрашили бури Иоанна —

Ни бледный конь, на нем же всадник —

Смерть,

Ни гневный взгляд распутницы багряной…

Не устрашили бури Иоанна!

Как странник, шел к земле обетованной,

Вокруг него сгорала в муках твердь —

Не устрашили бури Иоанна,

Ни бледный конь, на нем же всадник —

Смерть.

II.

Увидел Иоанн вселенское смятенье —

Гремит в трубу князь мрака Сатана,

Выходит зверь в кровавом исступленье…

Увидел Иоанн вселенское смятенье.

О, Иоанн! тебе дано смиренье,

Тебе любовь победная дана…

Увидел Иоанн вселенское смятенье —

Гремит в трубу князь мрака Сатана.

III.

Но ты прочел пылающие числа,

Начертанные в черных небесах;

Ты видел сев таинственного смысла…

Но ты прочел пылающие числа.

Десница смерти над тобой повисла

И горы обратились в прах.

Но ты прочел пылающие числа,

Начертанные в черных небесах.

IV.

— Я, Иоанн, вам говорю, народы;

Пребудьте твердыми, как камень-адамант!

— Сгорают города, леса, поля и воды…

— Я, Иоанн, вам говорю, народы:

— Обрушатся небес хрустальных своды

— И тяжести вражды не выдержит Атлант…

— Я, Иоанн, вам говорю, народы:

— Пребудьте твердыми, как камень-адамант!

V.

Все падает, одна любовь нетленна,

Стоит на страже светлый Серафим —

Всевидящее Око над вселенной…

Все падает, одна любовь нетленна!

Вотще Антихрист вырвался из плена,

Гордыней адскою и злобою томим:

Все падает, одна любовь нетленна —

Стоит на страже светлый серафим!

«Новый журнал для всех». № 9, 1915 г.

Исходник 3-x последних стихотворений здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.

«Alter ego»

править

Когда взгляну на колыбель

Уснувшего ребенка,

Вдруг запоет во мне свирель

Ликующе и звонко.

Я не один в моем пути,

Победа впереди!

Во мраке вековых лесов

Я шел, изранил ноги.

И вот устал, упасть готов,

Не отыскав дороги.

Оруженосец верный мой,

Тебе идти на бой!

Истлеет бархатный наряд

На дремлющем скелете,

Но жизнь не двинется назад:

Жив человек на свете:

Моя душа, моя любовь

С земли воспрянет вновь!

«Современный мир» № 7, 1913 г.

Боярышня

править

С позаутрок, с позаранок в многоцветное гляжу,

Да коклюшками играю, да коклюшками вяжу.

Споро вяжутся узоры из намотанных шелков:

Родна матушка гневлива, светел батюшка суров.

У него ли, государя, плетка шелковая есть —

Охмелеет, осерчает, красной девице не сесть…

А у матушки родимой больно тяжкая рука,

Ручка матушки дебела, ручка матушки хлестка.

Как ударит по румяным, по девическим щекам:

«Погляди еще в оконце! Ты увидишь! Я те дам!»

Долго треплет, долго возит, приговаривает зло, —

Ручки белые, родные, да девице не бело.

«Не кори меня, родная, что в оконце я гляжу:

У оконца посветлее, я у светлого вяжу».

Родна матушка не верит: «Не пойдешь с ним под венец!

Эка пара: он-от сотник, воевода, чай, отец».

Ах, боярышни, боярышни, подруженьки мои,

Ночи темные горюю, я горюю целы дни!

С позаутрок, с позаранок в многоцветное гляжу,

Да коклюшками играю, да коклюшками вяжу.

1912 г.

*  *  *

В саду моем черемуха опала,

И хороводы белых лепестков

Легли на землю вешнюю устало,

Земле готовя радостный покров.

Но расцветают яблони-сестрицы

В моем саду, украшенном весной,

А на заре ликующие птицы

Любовной песней славят мир земной.

И тотчас я встаю с моей постели

И выхожу в обрадованный сад…

И слышу стон заманчивой свирели —

Идет пастух миролюбивых стад.

А в небесах — восставшее светило

С тревогой нежной озирает мир.

В глухой душе благая зреет сила —

Прекрасна жизнь, обилен царский пир.

«Современный мир» № 6, 1912 г.

*  *  *

Выйду в сад осенний,

Прислонюсь к рябине —

Не услышу пений:

Тихо, как в пустыне.

Соловей влюбленный

Улетел за счастьем…

Вянет сад зеленый,

Мучимый ненастьем.

Белая беседка

Хмелем не повита —

Бьется в стекла ветка,

Дверь полуоткрыта.

На песке размытом

След ноги ушедшей:

Я в саду забытом,

В радости прошедшей.

1912 г.

Грязные ножки

править

Почернели белы ножки, белы ноженьки мои,

Белы ножки загрязнились, пробираючись в пыли.

Повстрепались русы косы, подбирай не подбирай:

В путь-дороге обронила косоплетку невзначай.

Да не жги ты, злое солнце, не хлещи, холодный град!

Не срывай, разгульный ветер, с головы бессчастной плат!

Я иду в престольный город, в златоглавую Москву,

На расправу к государю я злодея призову.

«На боярина лихого, царь великий, бью челом!

Прикажи его, спесивца, не щадя, стегать кнутом».

Коли скажет, коли спросит: «Да помилуй! Почему?»

«То за малого ребенка!» — ты держи ответ ему.

«Что, боярин величавый, али вон из головы,

Как травил малютку псами средь зеленой муравы?»

Не обидьте молодицу, подворотные стрельцы, —

Укажите мне, родные, государевы дворцы.

Слышен хохот неумолчный: «Ай да баба — егоза!

Накричала, нашумела, будто летняя гроза».

Издевались, надсмехались, пропустили: «Проходи!»

А за пропуск взяли медный образок с ее груди.

А у думного приказа сняли красный сарафан,

«Бес! — приказному вскричала. — Нечестивый истукан!»

А в Кремле высокостенном все бояре — шутники,

Забавляясь, подпалили кос кудрявых волоски.

Да у Красного Крылечка, под немалым, знать, хмельком.

Государь Иван Васильич грудь пробил ей посошком.

Наземь рухнула, затихла, только серые глаза

Горько, жалобно глядели на немые небеса.

1912 г.

*  *  *

Если мне погибнуть в этой битве

Обезумевших народов суждено,

Помяну тебя в моей молитве,

Выпивая смертное вино.

Не отыщешь ты моей могилы,

Порастет она высокою травой…

Ты меня живого полюбила,

Для тебя останусь я живой.

В лес придешь — шумит, шумит дремучий;

В пенье птиц лесных услышишь голос мой,

А когда сорвешь цветок пахучий,

Прикоснусь к твоей душе душой

Вспомни, как на севере печальном

Средь седых болот кричали журавли…

Криком журавлиным, стоном дальним

Отзовусь из матери-земли.

Только жизнь любимых разлучает,

Но у смерти этой черной власти нет:

Для любимых глаз не угасает

Исходящий из могилы свет.

1916

*  *  *

Опять предо мною раскинулось поле

И коршун парит в небесах…

A ветер играет, и радует воля…

Лежу в полевых васильках.

Да, я — королевич, прославленный Марко.

Высок синетканный шатер.

Устал — отдыхаю. Вот круглая чарка.

И Марко к ней руку простер.

Та чарка чеканки искусной, в каменьях.

Сияет, и жжет, и горит.

Так буду же пить, буду пить до забвенья

Из чарки, что в небе висит.

Раскинуты руки, привычные к бою, —

Спит Марко среди васильков.

Лишь ветер, играя, зовет за собою:

— Встань, Марко, будь к бою готов!

Медвяные травы ковром благовонным

Готовят для витязя путь.

— Вставай, королевич! Вставай обновленным!

Меча в васильках не забудь!

Встает королевич, по чистому полю

Конь верный несется к нему.

И — снова на битву, и снова на волю —

За зори, за темную тьму.

Цветы улыбаются вслед,

Желая для Марко побед.

Сияет червонная чарка.

Забыл в небесах ее Марко.

«Современный мир» № 3, 1913 г.

Златошвея

править

У боярыни кика расшита шелками,

Расшивала я кику сама:

Жемчуга нанизала, болела очами, —

Пролетела в работе зима.

К вешним дням, как назло, стала кика готова,

Пособила я кику надеть,

А боярыня, молвив: «С затеей обнова!»

Повелела в ларец запереть.

Заперла я и ключ отдала ей, вздыхая:

Расшивала-то кику сама…

Чай, и мне бы к лицу, чай, и я молодая…

Чай, приелась в работе зима.

1912 г.

Пустыня

править

Мать моя, святая Русь,

Если я к тебе вернусь

Невредимым с битвы, —

Что же дашь душе моей

За печаль кровавых дней,

За мои молитвы?

Не приму казны златой

Некорыстною рукой —

Малая отрада!

На железо и на медь

Принаскучило глядеть —

Подавно не надо.

Самоцветные шелка

Не сули издалека —

Прохожу в холстине…

Подари душе моей

Тишину твоих полей,

Одари пустыней!

В лес войду — в зеленый скит:

Птица с птицей говорит,

Лес шумит листвою.

На гнилой присяду пень,

Буду слушать целый день,

Говорить с собою.

Дай мне ширь твоих полей,

Солнце ясное пролей,

Как живую воду:

Был я мертв, но встал опять

Мир полей благословлять,

Позабыв невзгоду.

…Там вступлю в зеленый скит,

Знаю, летопись лежит

Там на аналое…

Очиню перо ножом,

Поучение потом

Напишу такое:

«Были, с лютостью прошли

Поругатели земли

В поисках наживы, —

Покарал за то Господь

Злата алчущую плоть —

Духоборцы живы».

…Мать моя, святая Русь!

Если я к тебе вернусь

Под шатер твой синий,

Даруй ширь твоих полей,

Солнце ясное пролей,

Утоли пустыней!

1916

Просфора

править

Смерть пришла к воеводе,

Не таясь, при народе —

Он сидел за столом,

Люди били челом.

Воевода намедни

Получил на обедне

Просфору от царя.

И, поклон сотворя,

Съел ее без остатка,

Да, была больна сладка.

С той поры свет не мил:

Щедро царь угостил!

Как сидел у стола.

Разбирая дела.

Так и умер… без крика.

Очи глянули дико

На икону в углу,

Будто слали хулу,

И угас воевода.

Не уладив народа.

1912 г.

Тишина

править

Дом голубой с железной крышей,

И палисадник перед ним…

Труба кирпичная. А выше

Лиловой струйкой вьется дым.

У потускнелого окошка

Старуха древняя в платке,

И рядом с нею дремлет кошка

На темно-желтом сундуке.

А на стене две стрелки строго

Обходят белый циферблат.

До боя времени немного,

Сейчас часы заговорят.

И кошка серая лукаво

Ртом мелкозубчатым зевнет,

Прищурясь, поглядит направо

И, успокоившись, заснет.

И в домик с крашеною крышей

Опять вселится тишина.

И будут двигаться все тише

Две стрелки, жаждущие сна.

«Современный мир» № 5, 1912 г.

Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.