Северная лира на 1827 год
М., «Наука», 1984
Амру, сын Ребия1, князь поэтов, родственник халифа Абдольмелека, рассказывал о себе следующую повесть:
В один день, когда я сидел дома и спокойно занимался чтением, вошла ко мне старуха. «Я хочу, — сказала она, — доставить тебе случаи видеть такую красавицу, какая едва ли когда-нибудь существовала под солнцем, но с условием, чтобы ты с нею не слишком коротко обходился и дал бы мне обещание в словах своих быть скромным и благоразумным». Я поклялся ей Кораном. — Она завязала мне глаза, водила меня долгое время по разным переулкам и сняла наконец с глаз моих повязку.
Я очутился в великолепной палатке из красного бархата с большими золотыми цветами и наполненной прелестнейшими невольницами. Для меня был приготовлен табурет из черного дерева. Еще не совершенно опомнился я от моего удивления, как зашумел занавес, и женщина красоты небесной вышла и села подле меня. Мы разговаривали, смеялись и пели всю ночь. Пред наступлением утра спела она одну из моих песней, начинающуюся сими словами:
Ты, чьи перси белоснежны
Дышат негою живой!..
«Кто эта красавица с белоснежными персями, дышущими негою?» — спросила она у меня. — «Я ее не знаю, — отвечал я, — это воздушный идеал стихотворца, или лучше — Серна.»
«Обманщик, — вскричала она, сильно ударив меня по щеке; — таковы-то вы все, стихотворцы! песнь твоя славится не только здесь, но даже в Геджасе2, Ираке и Сирии, а ты уверяешь, что дело идет в ней о каком-то воздушном идеале. Невольницы, прогоните от меня этого лжеца!» С завязанными глазами проводили меня домой.
На другой день то же самое посещение старухи и то же предложение. Я принял условия и поклялся Кораном. Повязка была с меня снята в черной палатке с золотыми каймами. Моя красавица появилась окруженная своими невольницами, села подле меня и начала со мною разговаривать по-вчерашнему.
Часы пролетели как и в прошедшую ночь, посреди песней и шуток; наконец спросила она у меня, кто сочинитель известной песни:
Посреди трех дев прекрасных
Зрел ли ты меня вчера?..
«Я», — был ответ мой. — «Ну кто ж были сии три красавицы?» — «Клянусь честью, — прервал я, — я их не знаю, и они существуют только в песни». — «Если так, — возразила она, — когда нет и тут ни одного слова истины, что ж понимал ты далее под выражением: я возгордился знаками благоволения, — если ты никогда ничего не получал. Сказывай, клеветник! — (При сих словах она сильно ударила меня по щеке.) — Невольницы, удалите его от очей моих!»
Я пришел домой с завязанными глазами и пылающею щекою. «Не отчаивайся!» — сказала мне при расставаньи старуха. Я бросился на постель, но сон от меня удалялся.
На другой день явилась старуха раньше обыкновенного, спросила о моем здоровье, и не имею ли я желания снова видеть мою красавицу. Я поклялся Кораном в сохранении тех же условий; но придумал в то же время средство узнать жилище прелестной незнакомки. Я окрасил свою левую руку сафраном, и как только мы приблизились к дверям палатки, то протянул ее к наружной половинке, как бы желая постучать в двери.
Повязка была с меня снята в палатке из зеленого атласа с большими серебряными цветами. Спустя несколько минут пришла красавица, села подле меня и весьма много смеялась, видя, что щека моя еще пылала от вчерашнего удара. Мы разговаривали о многих предметах, о различных приключениях, случившихся в Иемене3 и Геджасе, о важнейших происшествиях арабской истории, о любви и ее удовольствиях. Мне казалось, что я был перенесен в рай. Наконец спросила она у меня: кому принадлежат известные стихи:
Носилки мимо пронесли,
Я не видал очей,
И мне лишь слышался вдали
Приятный звук речей;
Но ветерок игривый вдруг
Покров ее унес,
И от ланит ее вокруг
Разлился запах роз.
Я назвал себя сочинителем. — «Кто ж эта красавица в носилках, которую ты не видел, но только слышал, и с которою ты, как видно из продолжения песни, был счастлив в паланкине?» — «Сжалься надо мною, — сказал я, — прелестнейшая из женщин. Я ничего другого на это отвечать не могу, как только то, что сказал вчера и третьего дня». — «Поэтому ты лжешь и клевещешь на женщин, ты негодяй, недостойный быть в их сообществе. Невольницы! накажите его как он заслуживает». — Они бросились на меня, избили и исцарапали ужаснейшим образом; наконец старуха вывела меня с завязанными глазами; но вместо того, чтобы сей раз проводить меня до дому, как делала прежде, слышал я, как она на улице приказывала кому-то, давая ему деньги: «поди, отведи сего человека с завязанными глазами в дом поэта Амру, сына Ребня, большого негодяя; я никогда более не посещу порога его жилища».
Казалось мне, что я не дождусь минуты, когда дойду до дома. Я бросился на постель; но не мог закрыть глаз. Все случившееся со мною и боль от полученных ударов удаляли сон от ресниц моих.
При наступлении дня собрал я всех своих невольников, приказал им отыскивать дом или палатку, у которых правая половинка дверей была окрашена сафраном, и обещался тому, кто отыщет, дать в награду тысячу червонцев. Еще до полудня пришел ко мне с радостным лицом один из посланных. — «Хорошая весть, наш добрый господин! я нашел двери, которых правая половинка носит отпечаток руки, обмоченной в сафране». — «Эта та самая», — вскричал я вне себя от радости, отсчитал ему тысячу червонцев и велел тот же час вести себя к означенному месту.
Как же велико было мое удивление, когда я увидел, что замеченная мною палатка была из числа принадлежащих принцессе Мерве, дочери царствующего халифа Абдольмелека. Немедленно приказал я вблизи раскинуть свой шатер и прогуливался довольно долго вокруг, с тем намерением, чтобы принцесса могла меня заметить. Как скоро она увидела, что я открыл ее, то вышла ко мне навстречу, подняла свое покрывало и сказала: «послушай, Амру, ужели нет в тебе охоты сочинить песню из своего приключения; по крайней мере ты не подвергнешься опасности прибегать ко лжи и не будешь иметь надобности изобретать ударов подобно своим идеальным красавицам!»
Я отвечал ей без всякого приготовления стихами, внушенными мне нежнейшею любовью и которые скоро разнеслись повсюду. Молва, ими возбужденная, и слух о перенесении моей палатки в непродолжительном времени достигли даже до двора халифа, в то время находившегося в Дамаске. Он изъявил дочери своей желание ее видеть, и я сопутствовал ей в сем путешествии в числе ее свиты; по пламень страсти снедал меня, и я был очень болен, сам еще того не зная.
В расстоянии двух переходов от Дамаска прибыли посланники объявить принцессе, что халиф со всеми вельможами поколения Оммиадов4 идет к ней навстречу. Шествие скоро приблизилось.
Халиф, сойдя с лошади, вошел в палатку, и поздравляя принцессу с благополучным ее прибытием, сказал ей: «Дочь моя, ты должна, для соблюдения приличия, въехать в город ночью, дабы никто тебя не видел». — «Охотно, если так вам угодно, батюшка, — отвечала она, — впрочем, для меня все равно, видят ли меня или нет».
При выходе оттоле халиф заметил мою палатку и спросил, чья она? — «Амру, сына Ребия», — отвечали ему. Я приблизился и приветствовал его, по установленному обычаю, сими словами:
«Благодать и милосердие божие да будут над тобою, Повелитель правоверных!» — «Ни того, ни другого тебе не желаю», — отвечал халиф. — «Дозволь знать мне, Повелитель правоверных, почему обходишься ты ныне со мною столь сурово?» — «Несчастный, разве не ты стихами своими обесславил дочь мою!» — И он в то же время произнес стихи, сказанные мною принцессе, когда она вышла из палатки. — «Выслушай меня снисходительно, государь, стихи сии нимало не касаются принцессы, они посвящены красоте идеальной, которая, как твоему величеству известно, существует только в воображении поэта». — «Ты лжешь, — сказал улыбаясь халиф, с мгновенно переменившимся выражением лица, и весьма важным голосом продолжал: — Женат ли ты?» — «Нет, государь, но желал бы иметь только одну жену — дочь твою», — отвечал я с твердостью. — «Если так, то возьми же ее, — продолжал халиф, — я соединю тебя с нею».
Упоенный радостью, я воскликнул: «чем мог заслужить столь великое счастие невольник Повелителя правоверных? Как мог я — слабый луч солнца твоего могущества, сделаться достойным союза с величайшим монархом нашего времени!»
— «Пословица говорит, — прервал халиф: — кто о покрывале спросит, тот его и купит», — и приказал немедля призвать судью и свидетелей для заключения брачного договора принцессы. Он дал ей пятьдесят тысяч червонцев приданого. Свадьба была празднована на месте. Я прожил с нею три года, счастливейшие в моей жизни, потом она умерла и оставила мне на память три жемчужные нитки, которые и в могилу будут сопровождать меня.
ПРИМЕЧАНИЯ править
Автор Д. П. Ознобишин. Писарская копия (ПД, ф. 213, № 46, л. 13—18об). Примечания рукою Д. П. Ознобишина (л. 19—21). В СЛ — первая публикация. См. примеч. к повести «Посещение».
Из примечаний Д. П. Ознобишина, составленных им на основании трудов западноевропейских ориенталистов:
«Князь поэтов. Неизвестно когда и кем установлено сие почетное титло; но что оно было соединено с великими почестями и богатством, это находим мы в книге Руссо: The Flowers of Persian Literature, где он говорит о хакане или владельце Туркестана, лежащего за рекою Джигоном (т. е. Джейхуном — Аму-Дарья. — Т. Л), Кедер хане, следующее: хакан установил в своем дворце и поддерживал щедрыми наградами литературную академию, состоящую из ста мужей, славнейших в целом Востоке…
Абдальмалик или Абдольмелек, сын Мервана, пятый халиф из поколения оммиадов, начал царствовать в 65 году геджры (684 Р. X.), а кончил в 86. Ему дано было проименование Раш аль Геджарат, т. е.: пот камня, по причине его необыкновенной скупости и Абуль-зебаб потому что его дыхание было столь зловредно, что мухи, сидящие на его губах умирали. В могуществе превзошел он всех халифов своих предшественников: в его царствование покорены были Индия на Востоке, а его войска проникли даже в Испанию на Западе…
Весьма пышное описание, паланкина или носилок находим в „Тысяче и одной ночи“…».
1 Амру сын Ребия…-- Возможно, имеется в виду Омар ибн Абу Рабиа (644—712), мастер любовной лирики. Стихи его (почти исключительно газели) отличаются изяществом слога, выразительностью и простотой. Создал в своих газелях обобщенный образ арабской женщины своего времени (см.: Фильштинский И. М. Арабская классическая литература. М., 1965, с. 103—106; Арабская любовная лирика. М., 1974, с. 8—9, 113).
2 Геджас (Хиджас) — провинция в Саудовской Аравии, входила в состав Халифата.
3 Иемен — территория юго-западной и южной части Аравийского полуострова; в 629—630 гг. была включена в состав Халифата.
4 Оммиады (Омейяды) — династия арабских халифов в Дамасском — Омейядском эмирате (756—929) и халифате (929—1031).