С. Петербургъ
Въ типографіи Императорской Академіи Наукъ
1854
ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ,съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. С. Петербургь, 21 сентября 1853 г.
ПОСВЯЩАЕТСЯ
правитьАЛЕКСАНДРУ ѲОМИЧУ
правитьВЕЛЬТМАНУ.
правитьПредисловіе
Пѣснь 1-я. Запѣвъ
Пѣснь 2-я. Вѣщее затмѣніе
Пѣснь 3-я. Побѣда
Пѣснь 4-я. Воспоминаніе пѣвца объ усобицахъ
Пѣснь 5-я. Пораженіе
Пѣснь 6-я. Плачъ пѣвца
Пѣснь 7-я. Сонъ Святослава
Пѣснь 8-я. Воззваніе къ князьямъ
Пѣснь 9-я. Воспоминаніе о минувшемъ
Пѣснь 10-я. Плачъ Ярославны
Пѣснь 11-я. Бѣгство Игоря
Пѣснь 12-я. Возвращеніе
Примѣчанія
Можно сказать утвердительно, что ни одно произведеніе древнерусской поэзіи, пощаженное временемъ, не возбуждало такого постояннаго вниманія нашихъ ученыхъ, и не подало повода къ такому множеству противорѣчащихъ другъ другу сужденій, какъ «Слово о полку Игоря». И не мудрено! Этотъ самобытный и единственный, дошедшій до насъ, письменный памятникъ, свидѣтельствующій о существованіи и развитіи древнерусской эпической поэзіи, отличается тою смѣлостью очерковъ и яркостью красокъ, которыя съ перваго взгляда обличаютъ необыкновеннаго художника.
Будучи открыто въ 1795 году графомъ Мусинымъ-Пушкинымъ въ одномъ старинномъ Сборникѣ (причемъ первое извѣстіе объ этомъ открытіи было сообщено свѣту въ «Spectateur du Nord», за 1797 годъ, и издано имъ въ 1800 году въ Москвѣ), «Слово о полку Игоря» не переставало, съ того времени, занимать умы нашихъ филологовъ и критиковъ. Плодами этихъ изысканіи были, съ одной стороны, значительное число изданій, переводовъ и стихотворныхъ переложеній «Слова», съ другой — множество статей критическаго и полемическаго содержанія. Что касается до переводовъ «Слова о полку Игоря», то, со включеніемъ перваго, которымъ мы обязаны графу Мусину-Пушкину, y насъ, въ продолженіи полувѣка, вышло въ свѣтъ пятнадцать отдѣльныхъ изданіи (изъ нихъ семь прозаическихъ, a восемь стихотворныхъ), надъ которыми трудилось шестнадцать ученыхъ и литераторовъ.
Вотъ любопытный списокъ этихъ пятнадцати переводовъ, изъ которыхъ многіе, въ настоящее время, весьма рѣдки:
1) Ироическая пѣснь о походѣ на половцевъ удѣльнаго князя Новагорода-Сѣверскаго Игоря Святославича, писанная стариннымъ русскимъ языкомъ въ исходѣ XII столѣтія, съ переложеніемъ на употребляемое нынѣ нарѣчіе. Москва. 1800. (Изданіе графа Мусина-Пушкина, въ которомъ принимали участіе А. Ѳ. Малиновскій и Н. Н. Бантышъ-Каменскій.)
2) Слово о походѣ Игоря, сына Святославова, внука Ольгова. Переводъ А. Шишкова. Спб. 1805. (Сочиненія и переводы, издаваемые Россійскою Академіею, ч. I.)
3) Слово о полку Игоря Святославича, удѣльнаго князя Новагорода-Сѣверскаго, вновь переложенное Яковомъ Пожарскимъ, съ присовокупленіемъ примѣчаній. Спб. 1819.
4) Слово о полку Игоревомъ, историческая поэма, писанная въ началѣ XIII вѣка на славенскомъ языкѣ прозою, съ присовокупленіемъ буквальнаго переложенія, съ историческими и критическими примѣчаніями, критическимъ же разсужденіемъ и родословною. Переводъ Николая Грамматина. Москва. 1823.
5) Пѣснь ополченію Игоря Святославича, князя Новгородъ-Сѣверскаго. Переведена съ древняго русскаго языка Александромъ Вельтманомъ. Москва. 1833.
6) Иѣснь о полку Игоревѣ, сложенная въ концѣ XII вѣка на древнемъ русскомъ языкѣ. Издана съ переводомъ на нынѣшній русскій языкъ профессоромъ русской словесности Михаиломъ Максимовичемъ, для своихъ слушателей. Кіевъ. 1837.
7) Слово о пълку Игоревѣ Святъславля пѣстворца стараго времени, объясненное по древнимъ письменнымъ памятникамъ магистромъ Дмитріемъ Дубенскимъ Москва. 1814. (Русскія достопамятности, ч. III.)
8) Походъ Игоря противу половцевъ. Спб. 1803. (Переводъ Сѣрякова.)
9) Игорь, героическая пѣснь. Съ древней славенской пѣсни, писанной въ ХІІ вѣкѣ, преложилъ стихами Александръ Палицынъ. Харьковъ. 1807.
10) Слово о полку Игоря. Спб. 1812. (Переводъ Язвицкаго.)
11) Ироическая пѣснь о походѣ Игоря на половцевъ, писанная на славянскомъ языкѣ въ XII столѣтіи; нынѣ переложенная въ стихи старинной русской мѣры Иваномъ Левитскимъ. Спб. 1813.
12) Пѣснь воинству Игореву, писанная стариннымъ русскимъ языкомъ въ исходѣ XII столѣтія, и съ онаго переведенная наупотребляемое нынѣ велико-россійское нарѣчіе стихами стариннаго же русскаго размѣра, съ краткими историческими и критическими замѣчаніями. Спб.1821. (Переводъ Николая Грамматина.)
13) Пѣснь объ ополченіи Игоря, сына Святославова, внука Олегова. Переложеніе Михаила Де ла Рю. Одесса. 1839.
14) Слово о полку Игоря. Перевелъ Д. Минаевъ. Спб. 1846.
15) Слово о полку Игоревѣ, сына Святъславля, внука Ольгова. Переводъ Л. Мея. Москва. 1850. (Москвитянинъ на 1850 годъ, № 22.)
A вотъ и образчики каждаго изъ этихъ переводовъ, за исключеніемъ одного — сдѣланнаго г. Язвицкимъ, котораго я нигдѣ не могъ отъискать. Эти отрывки могутъ дать нѣкоторое понятіе о манерѣ и складѣ рѣчи, которыхъ придерживались гг. переводчики въ своихъ прозаическихъ и стихотворныхъ переложеніяхъ «Слова».
Переводъ Мусина-Пушкина:
правитьПріятно намъ, братцы, начать древнимъ слогомъ прискорбную повѣсть о походѣ Игоря, сына Святославова! Начать же сію пѣснь по бытіямъ того времени, а не по вымысламъ бояновымъ. Ибо когда мудрый Боянъ хотѣлъ прославить кого, то носился мыслію по деревьямъ, сѣрымъ волкомъ по землѣ, сизымъ орломъ подъ облаками.
Переводъ Шишкова:
правитьВозвѣстимъ, братіе, о походѣ Игоря, князя Игоря Святославича, тѣмъ слогомъ, какимъ въ древнія времена многотрудныя повѣствовалися подвиги. Начнемъ пѣснь сію по бытіямъ того времени, a не по замысламъ бояновымъ. Когда Боянъ велерѣчивый кого воспѣть хотѣлъ, растекался мыслію по древамъ, сѣрымъ волкомъ по землѣ, сизымъ орломъ подъ облаки.
Переводъ Пожарскаго:
правитьНе лучше ли намъ, братцы, начать старымъ слогомъ трудную повѣсть о полку Игоря Святославича? Начать же оную по бытіямъ сего времени, a не по замыслу боянову. Ибо вѣщій Боянъ, когда хотѣлъ кому пѣснь творить, то носился мыслію по древу, сѣрымъ волкомъ по землѣ, сизымъ орломъ подъ облаками.
Переводъ Грамматина:
правитьНе пристойно ли бы намъ было, братья, воспѣть древнимъ языкомъ трудную повѣсть о войскѣ игоревомъ, Игоря Святославича? Воспѣтой же быть той пѣснѣ по былямъ сего времени, a не по вымыслу боянову; Боянъ мудрой когда кому хотѣлъ пѣсню творить, то носился мыслью по дереву, сѣрымъ волкомъ по землѣ, сизымъ орломъ подъ облаками.
Переводъ Вельтмана:
правитьНе славно ли, други, воспѣть древнимъ ладомъ высокихъ сказаній о подвигахъ Игоря — Игорь-Святъславича?
Былое воспѣть, a не вымыслъ Бояна, котораго мысли текли въ вышину, такъ какъ соки по древу;
Какъ сѣрые волки неслись по пространству, и сизымъ орломъ въ поднебесьи парили.
Переводъ Максимовича:
правитьНе славно ли было-бъ намъ, братья, начать старыми словами скорбныхъ повѣстей пѣснь ополченію Игоря, Игоря Святославича!
A начаться той пѣсни по былинамъ сего времени, хоть не по боянову замышленію.
Боянъ вѣщій, если кому хотѣлъ пѣснь творить, то растекался мыслію по древу, сѣрымъ волкомъ по земли, сизымъ орломъ по поднебесью.
Переводъ Дубенскаго:
правитьНе лучше ль намъ было, братцы, начать прежнимъ складомъ важныхъ повѣстей пѣснь о походѣ игоревомъ, Игоря Святославича; и начаться этой пѣсни по событіямъ нашего времени, a не въ духѣ бояновомъ? Ибо вѣщій Боянъ, когда кого хотѣлъ воспѣть, то носился мыслію по лѣсамъ, сѣрымъ волкомъ по полю, сизымъ орломъ подъ облаками.
Переводъ Сѣрякова:
правитьКоль пріятно слогомъ древности
Повѣсть намъ начать прискорбную
О походѣ князя Игоря!
Пѣснь начать же гласомъ истины
По былинамъ того времени,
A не вымысломъ бояновымъ;
Онъ кого хотѣлъ прославити,
По древамъ носился мыслію,
Сѣрымъ волкомъ по землѣ бѣжалъ,
Въ облакахъ сизымъ орломъ летѣлъ.
Переводъ Палмцына:
правитьЛюбовь къ отечеству зоветъ, о Россы! насъ
Воспѣть брань Игоря на древній предковъ гласъ,
Какимъ ихъ подвиги вѣщались знамениты:
Да будутъ бытія и нашихъ лѣтъ открыты.
Но не дерзнемъ витійствъ бояновыхъ искать.
Когда Боянъ кого стремился воспѣвать,
Онъ мыслью по древамъ въ восторгѣ растекался,
То сизымъ онъ орломъ подъ облаки взвивался,
То сѣрымъ волкомъ онъ носился по полямъ.
Переводъ Левитскаго:
правитьНамъ пріятно, братцы, пѣснь воспѣть
Древнимъ слогомъ — слогомъ жалобнымъ
О походѣ славна Игоря,
Не веселую — печальную!
Мы начнемъ ее, какъ слышали,
По былинамъ того времени,
Не по замысламъ бояновымъ.
Намъ извѣстно, что Боянъ пѣвецъ,
Прославлять когда хотѣлъ кого,
То носился всюду мыслію :
По деревьямъ легкой птицею,
Черезъ холмы будто сѣрый волкъ,
Какъ орелъ сизый подъ облако.
Переводъ Грамматина:
правитьНе воспѣть ли, милы братіе, любезные,
Мѣрой древней, заунывной, не воспѣть ли намъ
О походѣ на половцовъ князя Игоря,
О походѣ неудачномъ Святославича?
Повѣсть жалости достойная и вѣчныхъ слезъ!
A начнемъ мы по былинамъ сего времени,
Не по замыслу начнемъ ее боянову.
Вѣщій бардъ, онъ пѣть когда хотѣлъ чьи подвиги,
Онъ по древу растекался смѣлой мыслію,
Онъ голоднымъ, сѣрымъ волкомъ рыскалъ по земли,
Зоркимъ, сизымъ онъ орломъ парилъ подъ облаки.
Переводъ Де ла Рю:
правитьИли начать намъ, друзья, старымъ складомъ сказаній воинскихъ
Пѣснь о походѣ олегова внука, Игоря князя?
Пѣснь же ту намъ начать по событіямъ дней настоящихъ,
Но не по замысламъ вѣщимъ Бояна. Боянъ, замышляя
Витязя славу воспѣть, соловьемъ растекался по древу,
Сѣрымъ волкомъ въ поляхъ, сизокрылымъ орломъ въ поднебесьи.
Переводъ Минаева:
правитьНачнемъ, други, складомъ старинныхъ людей,
Разсказъ про святыя былины:
Какъ Игорь костьми положилъ средь степей
Свои удалыя дружины.
У правды народной одна сторона,
У вымысла гранямъ нѣтъ счета:
Такъ рѣчь y Бояна восторговъ полна,
Ярка y нея позолота!
Онъ звучную-ль пѣсню кому запоетъ,
Раскинется въ вѣтви мыслями,
Онъ волкомъ по черной землѣ протечетъ,
Орломъ пролетитъ подъ звѣздами!
Переводъ Мея:
правитьАль затягивать, ребята, на старинный ладъ
Пѣсню слезную о полку князя Игоря,
Князя Игоря Святславича!
A и пѣсню намъ затягивать
Про недавнюю былинушку,
Не по замыслу боянову.
Коли вѣщему Бояну прилучалося
Про кого нибудь пѣсню складывать,
Растекался мыслію онъ по лѣсу,
Мчался сѣрымъ волкомъ по полю
И сизымъ орломъ подъ облакомъ.
Кстати помѣщаю здѣсь переводъ того же отрывка въ «Опытѣ преложенія пѣсни о походѣ Игоря» (пѣснь первая и начало второй, до словъ: о Бояне, соловію стараго времени), помѣщеннаго въ IV части Галатеи (стр. 131), безъ означенія имени переводчика. Вотъ онъ:
Пріятно, о други, вамъ будетъ услышать
Прискорбную повѣсть о Игорѣ князѣ.
Начнемъ не по вымысламъ хитрымъ Бояна,
Начнемъ по преданіямъ дней пролетѣвшихъ.
Когда величавый Боянъ полководцевъ
И витязей славилъ гремящею пѣснью,
Онъ мыслью леталъ по деревьямъ высокимъ,
И сѣрымъ онъ волкомъ носился по доламъ,
И сизымъ орломъ разстилался по небу!
Кромѣ того, мы имѣемъ еще три стихотворные перевода десятой пѣсни «Слова» (Плачь Ярославны), сдѣланные Козловымъ[1], Миллеромъ[2] и Бергомъ[3]. При всемъ уваженіи къ именамъ, болѣе или менѣе извѣстныхъ ученыхъ и литераторовъ, трудившихся надъ переложеніемъ «Слова», должно сказать, что большая часть прозаическихъ его переводовъ замѣчательна преимущественно въ ученомъ, нежели въ литературномъ, отношеніи; потому что въ нихъ, какъ кажется, болѣе дорожили примѣчаніями и критическими изслѣдованіями, чѣмъ самыми переводами. Счастливымъ исключеніемъ изъ нихъ можно назвать переводъ г. Вельтмана, сдѣланный мѣрною, гармоническою прозою, далеко оставляющею за собою не только прозаическія, но и многія стихотворныя переложенія «Слова», изъ которыхъ лучшія принадлежатъ гг. Де ла Рю, переложившему поэму въ довольно-звучные гекзаметры, и Мею, избравшему для своего перевода размѣръ народныхъ русскихъ пѣсенъ. Что же касается до переводовъ гг. Палицына, Левитскаго и Минаева, изъ которыхъ послѣдній отличается необыкновенно-звучнымъ стихомъ, то ихъ, собственно, нельзя причислить къ переводамъ, потому что гг. перелагатели нисколько не заботились о томъ, чтобы остаться вѣрными подлиннику, и гораздо болѣе передѣлывали, нежели переводили, и даже дополняли повѣствованіе сочинителя «Слова» своими собственными вставками; въ чемъ сознается самъ г. Минаевъ, въ примѣчаніяхъ къ изданному имъ переводу, говоря, что онъ «объяснялъ темныя мѣста подлинника прямо стихами, развивая сжатыя мысли въ картины»[4].
Чтобы дать нѣкоторое понятіе объ этомъ оригинальномъ способѣ развивать сжатыя мысли подлинника въ картины собственнаго изобрѣтенія, приведу здѣсь, для сличенія, нѣсколько небольшихъ отрывковъ лучшаго подстрочнаго перевода «Слова», сдѣланнаго г. Дубенскимъ, и соотвѣтствующія имъ стихотворныя фантазіи гг. перелагателей:
Переводъ Дубенскаго:
правитьРано въ пятницу они смяли поганые полки половецкіе; и, разсыпавшись стрѣлами по побоищу, помчали пригожихъ дѣвокъ половецкихъ, a съ ними золото, парчи и дорогіе аксаменты. Юртами, епанчами и кожухами, и всякими нарядами половецкими стали гатить болота и топи. Красное знамя, бѣлая хоруговь, багряная чолка, серебрянное древко — храброму (Игорю) Святославичу.
Переводъ Палицына:
правитьВъ единъ день съ утреннимъ блистаніемъ сквозь мглy
Срѣтаются они съ половцами въ долу:
Едва узрѣлися, сердца ихъ закипѣли,
Мечи и копья ихъ другъ въ друга зазвенѣли;
И многихъ ратниковъ, до солнечныхъ лучей,
Застигла вѣчна ночь, померкъ ихъ свѣтъ очей,
Уже противные полки преодолѣнны,
Разбиты, свергнуты и въ бѣгство обращенны.
A россы храбрые, разсѣясь по полямъ,
Летая съ быстротой, подобной ихъ стрѣламь,
Мчатъ красныхъ дѣвъ оттоль половецкихъ плѣненныхъ,
Тьму злата, утварей и тканей драгоцѣнныхъ.
Но всѣхъ корыстей ихъ, утѣхъ, сокровищь сихъ
Побѣда съ славою любезнѣе для нихъ:
Гдѣ блато имъ иль топь препоны полагаютъ,
Тамъ грудами они добычу повергаютъ,
Изъ тканей, бархатовъ, одеждъ мосты творя,
Такъ бранный духъ въ груди и славу водворя,
Женамъ приличныя отмешутъ украшенья.
Не злато нужно имъ: желѣзо на сраженье!
Поправъ враговъ, дѣлятъ добычу, возвратясь.
Пріемлетъ въ оной часть и ихъ отважный князь:
Червленна чолка, стягъ багрянъ съ хоругвью бѣлой,
И древко сребряно, какъ даръ отъ рати цѣлой,
Вручены Игорю за подвиги его.
То князю нашему пріятнѣе всего,
То злата для него и паволокъ дороже,
Дружина такъ рѣчетъ, и воины всѣ тоже.
Такимъ образомъ переведено г. Палицынымъ все «Слово о полку Игоря», за исключеніемъ нѣсколькихъ мѣстъ, или вовсе выпущенныхъ переводчикомъ, или замѣненныхъ стихами собственной работы. Такъ, напримѣръ, все начало четвертой пѣсни, до словъ:
Такъ при Олегѣ молодомъ…..
y него выпущено и замѣнено слѣдующимъ четырехстишіемъ:
Войны во времена и прежнія бывали,
Напасти и бѣды Россію угнѣтали,
Не столь отъ чуждыхъ силъ, нашествій и сѣтей,
Колико отъ своихъ раздоровъ межъ князей.
Кромѣ того переводъ г. Палицына изобилуетъ множествомъ самыхъ анти-поэтическихъ вставокъ. часто искажающихъ самый смыслъ подлинника.
Переводъ г. Левитскаго нѣсколько ближе къ подлиннику, зато далеко превосходитъ переводъ г. Палицына числомъ и чудовищнымъ размѣромъ своихъ вставокъ, отличающихся необыкновенною яркостью красокъ и смѣлостью уподобленій.
Напримѣръ:
Переводъ Дубенскаго:
править«Ужъ самъ своихъ милыхъ мужей ни мыслію примыслить, ни думою придумать, ни глазами увидать! a златомъ и сребромъ не брянчать нисколько!»
Переводъ Левитскаго:
править«Невидать намъ сердцу милыхъ ужъ,
Не слыхать ихъ сладка голоса,
Не прижать къ груди пылающей,
И въ объятіяхъ супружескихъ
Не лелѣять и не нѣжить ихъ!
Не пролить слезъ умиленія,
Кромѣ слезъ единой горести!
Не видать намъ злата, серебра,
На всегда уже отнятаго!
На что злато, — на что серебро,
Коли грудь тѣснится вздохами?
Что безъ милыхъ въ этой пышности?
Ожерелья, ткани, бархаты
Тогда служатъ украшеніемъ,
Когда сердце цвѣтетъ въ радости,
Когда все предметъ веселія;
Но безъ милыхъ и безъ радости
Пышность всякая не радуетъ!
Увы! всѣмъ мы — всѣмъ ограблены;
Гдѣ супруги и гдѣ дѣтища?
Гдѣ и братья, гдѣ всѣ сродники?
Гдѣ? — средь поля половецкаго!…
О! прійми насъ мать сыра земля
Лучше ты въ свои объятія,
Чѣмъ терпѣть презрѣнье половцевъ;
Лучше скрыться въ гробовыхъ доскахъ,
Чѣмъ подъ властію быть половцевъ.
Такъ — умремъ или спасемъ мужей!»
Переводъ Дубенскаго:
правитьОдинъ же Изяславъ Васильковичъ позвонилъ своими острыми мечами во шлемы литовскіе, затьмилъ славою дѣда своего Всеслава, a самъ подъ багряными щитами на травѣ кровавой изрубленъ мечами литовскими.
Переводъ Левитскаго:
правитьИзяславъ только Васильковъ внукъ
Позвенѣлъ одинъ мечемъ своимъ
По шлемамъ литовцевъ буйственныхъ.
Только онъ одинъ осмѣлился
Усмирить гордыню адскую.
Но что дерзкихъ усмирить можетъ,
Людской кровію воспитанныхъ?
Что казаться можетъ страшнымъ имъ?
Что? — когда и саму смерть
Чтутъ единою бездѣлкою?
Сердце ихъ — есть сердце львиное,
Грудь ихъ — грудь есть леопардова,
Кровь людей — имъ некторъ сладостный,
Трупы — снѣдь для нихъ пріятная.
Изяславъ сталъ ихъ добычею;
Подъ щитами палъ багряными:
На травѣ смоченной кровію,
Отъ литовскихъ онъ погибъ мечей.
Эти два отрывка изъ шестой и девятой пѣсней (плачь русскихъ женъ о погибшихъ и описаніе смерти Изяслава), взятые мною на выдержку, могутъ дать совершенно вѣрное понятіе о достоинствѣ стихотворной фантазіи г. Левитскаго, названной имъ — переводомъ «Слова о полку Игоря», хотя въ этихъ двухъ произведеніяхъ, за исключеніемъ основной идеи, весьма мало общаго.
Перехожу къ переводу г. Минаева:
Переводъ Дубенскаго:
правитьСолнце ему тьмою пусть застилало; теперь ночь, воемъ грозя ему, будила птицъ, ревъ звѣриный по степямъ; дивъ кричитъ на деревѣ, даетъ вѣсть странѣ еще неизвѣданной — Волгѣ, и Поморію, и Посулію, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ тмутараканскій болванъ!
Переводъ Минаева:
правитьИ вотъ передъ Игоремъ,
Въ самый полудневный жаръ,
На сводѣ безоблачномъ
Стало гаснуть солнышко;
На щитъ его огненный
Всходитъ вороненый щитъ,
На Руси невиданный,
Преданьемъ незнаемый;
Высокій шатеръ небесъ
Темнѣлъ мракомъ вечера;
Лишь чуть золотымъ серпомъ
Отъ скрытаго солнышка
Виднѣлась окраина.
Летятъ тѣни на землю,
Пали смурымъ пологомъ
Кругомъ на окрестности.
На вѣтвяхъ густыхъ деревъ
Свои кудри черныя
Сѣтями развѣсили.
Стала ночь тюрьмы чернѣй;
Могильными сводами
Спустилась надъ Игоремъ,
Зарычала вкругъ него
Стаями звѣриными,
Надъ слухомъ загукала
Птицами зловѣщими.
Заржалъ лѣшій по лѣсу,
Крикнулъ отъ вершинъ дубовъ:
"Не хвались на-утрѣ князь,
"Хвались по-полуночи!
"Поди, попытай теперь
"Край земли незнаемой;
"Сходи, князь, въ Поволожье,
"Взгляни на Поморіе,
"Поучись по Сулію,
"Поборись по Сурожью,
«На стѣны херсонскія
„Насмотрись хоть издали!“
— Прочь, косматый чучело!
Отвѣчаетъ Игорь князь: —
Тебѣ-ли пугать меня?
Ты — Тмутараканскаго
Царства басурманскаго
Болванъ необтесанный! —
Это описаніе солнечнаго затмѣнія и дурныхъ предзнаменованій похода Игоря (изъ второй пѣсни), если хотите, весьма граціозно; жаль только, что ничего подобнаго нѣтъ въ подлинникѣ. Слѣдующій отрывокъ (изъ одиннадцатой пѣсни) можно назвать даже блистательнымъ и по языку и по звучности стиха. Что же касается до вѣрности перевода — предоставляю судить читателямъ:
Переводъ Дубенскаго:
правитьСоловьи веселымъ пѣніемъ разсвѣтъ возвѣщаютъ.
Переводъ Минаева:
правитьВотъ межъ чащею, подъ ракитникомъ.
Луговой пѣвецъ просыпается:
Щелкнулъ, свистнулъ, разсыпался,
Разошелся по воздуху
Серебристыми звѣньями,
Загремѣлъ перекликами,
Застоналъ перекатами,
Разлился звонкимъ голосомъ
По всему по поднебесью!
Его слушала, зарумянившись
Подъ фатой своей, браной золотомъ,
Съ неба синяго заря майская!
Несмотря на различное достоинство этихъ трехъ переложеній, какъ литературныхъ произведеній, изъ которыхъ послѣднее представляетъ нѣсколько прекрасныхъ мѣстъ, правда, большею частію принадлежашихъ перу самаго переводчика, но тѣмъ не менѣе весьма поэтическихъ, ни одинъ изъ нихъ не можетъ выполнить своего назначенія — познакомить читателя съ подлинникомъ, одно изъ главнѣйшихъ достоинствъ котораго именно заключается въ этой сжатости мыслей, характеризующей „Слово“.
Иностранцы также имѣютъ нѣсколько переводовъ „Слова о полку Игоря“. Замѣчательнѣйшіе изъ нихъ: нѣмецкіе — Юнгмана, изданныя въ 1810 году, Мюллера и пастора Зедергольма, напечатанный въ Москвѣ, въ 1825 году[5]; Французскіе — барона Экштейна, помѣщенный въ журналѣ „Le Catholique“, и Бланшарда, изданный въ Москвѣ[6]; польскіе — Купріана Годебскаго и Августина Бѣлёвскаго[7]; чешскіе — Вячеслава Ганки[8], Юнгмана и Разная (послѣдній сдѣланъ стихами); и сербскій — Хаджича, помѣщенный имъ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ бѣлградскомъ альманахѣ „Голубица“.
Какъ переводили иностранцы „Слово о полку Игоря“, — я привожу, для сличенія, ихъ стихотворные переводы на французскій, нѣмецкій и польскій языки:
Переводъ Бланшарда:
правитьIl est doux de chanter un hêros malheureux:
Chantons du brave Igor l’effort infructueux;
Mais que dans nos rêcits, simples et vêridiques,
N’entrent point de Boyan les fictions antiques:
Quand ce barde voulait cêlêbrer les hêros,
Son esprit inspirê l'êlevait sur les flots,
Le portait comme un aigle audessus des nuages,
Ou comme un faible oiseau parmi de verts bocages.
Переводъ Зедергольма:
правитьBedünket es nicht euch, ihr Brüder, löblich,
Wenn wir in alter Zeiten Wort begönnen
Die Trauermähr von Igors Heereszuge,
Des Sohnes Swätoslaws? — Wohlandenn, Lied,
Beginne, treu den Thaten dieser Zeiten,
Nicht nach Bojans Gedankenflug, des Sehers;
Denn wenn ein Heldenlied er singen wollte,
So schweifte dureh die Wälder sein Gedanke,
Wie auf der Erde schweift der graue Wolf,
Den Wolken nah der bläulich-graue Aar.
Переводъ Бѣлёвскаго:
правитьBracia! nie piękniež piać staremi slowy
Trudne o pułku Igora powieści?
A więc pocznijmy pieśń, wedle osnowy
Zdarzeń, nie zmyśleń bojańskiemi tory;
Bo wieszczy Bojan jesli k’czyjej cześci
Pieśń tworzył, myślą uganiał przez bory,
Wilk ziemią, w wiatrach orzeł chyžopióry.
Наконецъ надъ составленіемъ примѣчаній, филологическихъ объясненій и критическихъ изслѣдованій трудились, въ разное время, кромѣ поименованныхъ мною переводчиковъ „Слова“, почти всѣ извѣстные наши ученые, какъ-то: Малиновскій, Бантышъ-Каменскій, Калайдовичь, Тимковскіи, Ермолаевъ, Карамзинъ, Полевой, Болтинъ, Бутковъ, Востоковъ, Погодинъ, Шевыревъ, Руссовъ, князь Вяземскій, Глаголевъ, Снегиревъ, Сахаровъ, Головинъ, Туловъ, знаменитые иноземные славяновѣдцы: Іосифъ Добровскій, Шлецеръ, Шафарикъ, Михаилъ Вишневскіи, Гай и многіе другіе.
Уже одни имена этихъ yченыхъ изслѣдователей „Слова о полку Игоря“, признавшихъ его высокое значеніе въ исторіи нашей литературы, какъ единственнаго самобытнаго памятника поэзіи древней Руси, могутъ служить достаточнымъ опроверженіемъ нѣкоторымъ скептикамъ, вздумавшимъ заподозрить не только древность этого памятника, но и самую его подлинность, въ которой теперь уже никто не сомнѣвается, благодаря множеству полемическихъ и критическихъ статей, разрѣшившихъ наконецъ этотъ вопросъ въ пользу „Слова“; и рѣшеніе это утверждено на доказательствахъ слишкомъ ясныхъ, чтобы съ ними не согласиться, о которыхъ, впрочемъ, я не нахожу нужнымъ распространяться, такъ-какъ критическій разборъ подлинника не входитъ въ планъ моего труда — чисто литературнаго.
„Слово о полку Игоря“ есть поэтическое произведеніе, занимающее въ порядкѣ развитія поэзіи эпической по ея видамъ мѣсто на переходѣ отъ эпоса героическаго къ эпосу позднѣйшей гражданственности, къ роману, и притомъ произведеніе писанное стихами, въ чемъ соглашаются нѣкоторые ученые изслѣдователи этого памятника, какъ-то: Востоковъ, Дубенскій, Полевой, Максимовичь и Туловъ, хотя и разногласятъ въ опредѣленіи его стихотворнаго склада. Мнѣніе каждаго изъ нихъ имѣетъ свои основанія, свои доказательства. Все различіе происходитъ отъ образа воззрѣнія на предметъ. Такъ, напримѣръ, Востоковъ[9], признавая вообще складъ „Слова“ прозаическимъ, говоритъ однако же, что оно y него раздѣлилось на довольно ровные и мѣрные періоды или стихи, подобные библейскимъ.
Дубенскій[10] принимаетъ это въ другомъ смыслѣ, и размѣряетъ „Слово“ шестистопнымъ дактило-хореическимъ стихомъ или гекзаметромъ.
Полевой также разбиваетъ подлинникъ на стихи, при чемъ говоритъ, что размѣръ въ немъ явенъ, и стоитъ только не считать стопъ, чтобы тотчасъ понять его разнообразную, пѣвучую музыкальность[11].
Максимовичь же[12] полагаетъ, что вольное движеніе рѣчи „Слова“ совершается, такъ сказать, отдѣльными, разнообразными волнами или стихами, не столь опредѣленнаго склада и однообразнаго размѣра, какъ народные великороссійскіе, но столько жъ разнообразные и вольные, какъ стихи украинскіе, особенно въ думахъ, съ чѣмъ нельзя не согласиться, ознакомившись съ подлинникомъ „Слова о полку Игоря“.
Наконецъ, по мнѣнію Тулова[13], „Слово“ могло быть или стихотворнымъ произведеніемъ, написаннымъ по образцу древнихъ эпическихъ пѣсень и при томъ такъ, какъ пишутся поэмы въ наше время — только для чтенія; или произведеніемъ прозаическимъ, сохранившимъ, въ слѣдствіе вліянія пѣсень, краски поэзіи народной} или, наконецъ, что всего вѣроятнѣе, — пѣснью, которая дѣйствительно нѣкогда распѣвалась въ честь Игоря, и потомъ была положена на бумагу, въ чемъ удостовѣряетъ насъ самъ сочинитель „Слова“, который воспѣваетъ, a не описываетъ своего героя. A нужно замѣтить, что въ отдаленный отъ насъ вѣкъ игоревъ, поэзія еще не такъ давно перешла изъ устъ народа въ книги, еще не достигла такой степени искуственности, чтобы выраженіе — пѣть, встрѣчающееся въ „Словѣ“, могло быть употреблено на такомъ же основаніи и въ такомъ же смыслѣ, въ какомъ оно употреблено, напримѣръ, въ стихѣ Хераскова:
Эти смѣлыя предположенія, основанныя на доказательствахъ, можетъ быть, не совсѣмъ ясныхъ, но тѣмъ не менѣе справедливыхъ, навели меня на мысль перевести знаменитую поэму стихами. Ознакомившись съ подлинникомъ, въ чемъ не встрѣтилъ большихъ затрудненій, благодаря обилію вышепоименованныхъ мною переводовъ и критическихъ изслѣдованій, я съ жаромъ принялся за работу и — вскорѣ переводъ мой былъ оконченъ. Теперь онъ предъ судомъ публики. Знаю всю недостаточность моего слабаго труда, внушеннаго желаніемъ подѣлиться тѣми пріятными впечатлѣніями, которыя пробудило во мнѣ изученіе этого стариннаго памятника; знаю, что мнѣ не удалось уловить всѣхъ чудныхъ оттѣнковъ подлинника, ярко блистающаго неподдѣльными красками поэзіи, но утѣшаю себя мыслію, что старался, по крайнѣй мѣрѣ, незначительность таланта вознаградить добросовѣстнымъ изученіемъ и если не художественною, то возможно-вѣрною передачею неподражаемыхъ красотъ, которыми такъ богато „Слово“; при чемъ старался, по возможности, сохранить тонъ и складъ рѣчи подлинника, составляющіе всю особенность этого древнѣйшаго произведенія нашей письменности. Что же касается до подлинника „Слова“, то, слѣдуя совѣту г. Востокова[14] и принявъ за основаніе мнѣніе г. Максимовича, изложенное мною выше, я разбилъ его на стихи, подобные стариннымъ малороссійскимъ, а для удобства напечаталъ славянскими (кирилловскими) буквами, по пушкинскому списку.
Не смотря на видимую цѣлость п стройность повѣствованія, въ которомъ вездѣ является Игорь, или самъ, какъ дѣйствующее лицо, или какъ предметъ и причина дѣйствія, «Слово о полку Игоря», въ тоже время, представляетъ нѣсколько рѣзкихъ переходовъ и отступленій (какъ, напримѣръ, четвертая и девятая пѣсни, посвященныя воспоминанію о минувшемъ), раздѣляющихъ его на нѣсколько (именно двѣнадцать) частей, которыя я, по примѣру г. Сахарова, назвалъ пѣснями.
Отсюда рождается вопросъ: не вошли ли въ составъ «Слова» еще и другія пѣсни и отрывки, кромѣ тѣхъ, которые самъ авторъ приписываетъ Бояну[15]? или даже — не составлено лионо неизвѣстнымъ пѣвцемъ Игоря, по-добно рапсодіямъ Омира, изъ ыѣсколькихъ современныхъ пѣсень, посвященныхъ злополучному походу Игоря и счастливому его возвращенію на родину?
Соображаясь съ духомъ каждой изъ этихъ пѣсней, я старался подобрать соотвѣтствующій ей стихотворный размѣръ, чтобы удобнѣе поддѣлаться подъ тонъ его сладко-звучащей рѣчи. Успѣлъ ли я въ томъ — предоставляю судить читателямъ.
20 августа 1853 года.
С. Петербургъ.
 |
Не начать ли, братцы, мнѣ Моего повѣствованья, По завѣтной старинѣ, Складомъ важнаго сказанья Про исполненный невзгодъ Святославича походъ? И начать разсказъ мнѣ свой Не по пѣснямъ вдохновеннымъ Соловья страны родной, А по былямъ современнымъ? Ибо, если нашъ пѣвецъ Сплесть хотѣлъ кому вѣнецъ, То носился мыслью-птицей Онъ по дебрямъ и лѣсамъ, Сѣрымъ волкомъ по полямъ? Или сизою орлицей Уносился къ облакамъ. A когда о несчастливыхъ Временахъ онъ вспоминалъ: Десять соколовъ пускалъ На лебедокъ говорливыхъ, И лишь соколъ налеталъ, Лебедь пѣсню начиналъ То про старца Ярослава1, То про храбраго Мстислава2, |
 |
Что касоговъ побѣдилъ, И Редедю великана Въ поединкѣ умертвилъ, То про краснаго Романа3. Не на стадо лебедей Дней минувшихъ соловей Десять соколовъ пускаетъ; — Онъ перстами пробѣгаетъ По рокочущимъ струнамъ, И онѣ ужъ возглашаютъ Славу доблестнымъ князьямъ. Такъ начну же наше «Слово» Отъ Владиміра Святого. И про Игоря4, друзья, Пѣсней вамъ окончу я: Про того вождя-героя, Кто свой разумъ изострилъ, Кто кровавой жаждой боя Духъ свой бранный укрѣпилъ, И за Русь повелъ дружины Нашихъ Сѣверскихъ князей Въ безглагольныя равнины Половецкихъ дикарей. |
1) Ярославъ Святославичъ, братъ Олега Тмутараканскаго и Романа Святославича Краснаго.
2) Мстиславъ Владиміровичъ Тмутараканскій, дѣдъ Олега. Въ 1022 году, онъ въ единоборствѣ умертвилъ великана и богатыря — касожскаго князя Редедю, и увелъ въ плѣнъ его жену и дѣтей.
3) Романъ Святославичъ, родной братъ Олега Тмутараканскаго, дѣда Игоря. Погибъ въ 1079 году.
4) Игорь Святославичъ, удѣльный князь Новгородъ-Сѣверскій, сынъ Святослава Ольговича Черниговскаго — герой поэмы.
 |
Князь Игорь взглянулъ на дневное свѣтило, И видя, что вмѣсто лучей, Полки его мглою оно осѣнило, Такъ молвилъ дружинѣ своей: "Не лучше ль погибнуть средь битвы кровавой, "Чѣмъ даться живому въ полонъ! "И такъ — на коней и за новою славой!.., «Туда, гдѣ синѣется Донъ!» Въ могучее сердце запало желанье — Напиться изъ Дона-рѣки: И доблестный Игорь забылъ предвѣщанье, Подъ гнетомъ душевной тоски. "Хочу, продолжалъ онъ, объ поле чужое — "Чужой Половецкой земли "Сломить, вмѣстѣ съ вами, копье боевое, "Дружина и братья мои! "Хочу положить свои кости за Дономъ — "На берегѣ дальнемъ его, "Или, зачерпнувши желѣзнымъ шеломомъ, «Напиться воды изъ него!» Боянъ вдохновенный! твоими стихами Приличнѣе пѣть о быломъ, |
 |
Носяся умомъ наравнѣ съ облаками, Порхая лѣснымъ соловьёмъ, Слетаются галки густыми стадами На Донъ, изъ невѣдомыхъ странъ…. Или не начать ли твоими стихами, Велесовъ1 внукъ, вѣщій Боянъ: Ржутъ борзые кони за тихой Сулою; Въ Новѣ-градѣ2 трубы трубятъ; Прославился Кіевъ счастливой войною; Въ Путивлѣ знамена шумятъ: Князь Игорь лишь брата буй-туръ Всеволода3, Имъ нѣжно любимаго, ждетъ. И такъ ему молвитъ любимецъ народа Отважный буй-туръ Всеволодъ: — Единственный братъ мой! единая слава! Свѣтъ свѣтлый — мой Игорь-боецъ! Не мы ль сыновья одного Святослава? Не ты ли мой братъ первенецъ? Сличая прошедшую русскую славу Съ позднѣйшей, и мчась по слѣдамъ Героя Трояна, сквозь боръ и дубраву, По дебрямъ, полямъ и горамъ: Тебѣ бы приличнѣе пѣть о героѣ — Про ольгова внука дѣла! Не буря изъ родины въ поле чужое Степныхъ соколовъ занесла: |
 |
Вели — пусть кольчужники снова сѣдлаютъ Своихъ быстроногихъ коней: Мои же y Курска тебя поджидаютъ, Красуясь бронею своей. Куряне жъ мои — удалые куряне — Взлелѣяны въ шлемахъ родныхъ, Повиты подъ трубными звуками брани, И вскормлены съ копій стальныхъ. Дороги знакомы, луки съ тетивами, Извѣстенъ имъ каждый оврагъ, Колчаны гремятъ боевыми стрѣлами, Булатныя сабли въ рукахъ; И знаютъ лишь рыскать по чистому полю, Какъ волки по дебрямъ бродить, Чтобъ только добыть себѣ чести на долю, Чтобъ князю почету добыть. — Князь Игорь въ чеканное стремя вступаетъ И ѣдетъ дорогой степной; Но солнце дорогу ему застилаетъ Полночною, синею тьмой. Ночь, воемъ грозя ему, птицъ пробуждаетъ, И ревъ плотоядныхъ звѣрей Въ окрестныхъ степяхъ; и сова завываетъ Подъ сѣнью древесныхъ вѣтвей, Чтобъ волнамъ Сурожа4 и — вамъ, поморяне — Дать вѣсть за далекой землей, |
 |
Корсуню5, и идолу въ Тмутараканѣ6, И Волгѣ съ Сулою-рѣкой. A половцы по полю тѣсной толпою Къ великому Дону спѣшатъ; Какъ рѣзкій крикъ лебедя, поздней порою Возы ихъ дорогой скрипятъ. Онъ къ синему Дону свой путь направляетъ Съ дружиною храброй своей; Но птицы погибель ему предвѣщаютъ; Орлы плотоядныхъ звѣрей Пронзительнымъ крикомъ своимъ вызываютъ На трупы, изъ дебрей лѣсныхъ; И волки невзгоду на нихъ накликаютъ, Блуждая въ оврагахъ крутыхъ; Проснулись лисицы и лаютъ за станомъ, Завидя стальные щиты. Кормилица Русь! уже ты за курганомъ! Спускается ночь съ высоты, Заря, чуть мерцая, въ дали догараетъ, Поля покрываются мглой, Въ сосѣднемъ лѣсу соловей умолкаетъ, Крикъ галичій слышенъ порой. A русскіе, тѣсно сомкнувшись щитами, Идутъ по пустыннымъ полямъ — Добыть себѣ чести стальными мечами, И славы — отважнымъ князьямъ. |
1) Велесъ — богъ скотоводства. Почему же здѣсь Боянъ названъ его внукомъ — неизвѣстно, хотя нѣкоторые толкователи «Слова» и силились объяснить эту загадочную фразу.
2) Новгородъ-Сѣверскій — резиденція Игоря, героя поэмы.
3) Всеволодъ Святославичъ Курскій и Трубчевскій, меньшой братъ Игоря,
4) Азовское море, или Судакъ въ Крыму.
5) Древній Херсонесъ Таврическій.
6) Тмутаракань былъ княженіемъ нашихъ обдѣленныхъ владѣтелей, и находился гдѣ-то около Азовскаго моря, потому-что въ «Патерикѣ», въ житіи св. Никона, островъ Тамань названъ тмутараканскимъ. По кончинѣ Олега, онъ былъ завоеванъ половцами.
 |
Встрѣтившись въ пятницу утромъ, русичи дружнымъ напоромъ Смяли враговъ; и, разсыпавшись, будто стрѣлы, по полю, Много побрали пригожихъ дѣвицъ половецкихъ, a съ ними Столько золота, тканей цвѣтныхъ и парчи драгоцѣнной, Что кожухами, плащами и всякою вражьей одеждой Послѣ по топкимъ мѣстамъ и болотамъ плотины мостили. Красное знамя, хоруговь, багряная чолка и древко Хитрой чеканной работы досталися храброму князю Игорю. Дремлетъ средь поля гнѣздо удалого Олега, — Въ степь далеко залетѣло; затѣмъ, что оно не родилось На обиду ни соколу злому, ни кречету птицѣ Хищной, ни даже тебѣ, черный воронъ — злодѣй половчанинъ! |
 |
Мчится воинственный Гзакъ1 сѣрымъ волкомъ по чистому полю, Слѣдомъ за нимъ и Кончакъ поспѣшаетъ къ великому Дону. Рано заутра востокъ загорѣлся кровавой зарею; Черныя тучи идутъ съ отдаленнаго моря, стараясь Тѣнью своею закрыть четыре блестящія солнца; Синія молніи въ тучахъ трепещутъ: быть сильному грому, Литься дождю стрѣлами съ великаго Дона. Тамъ-то Копьямъ стальнымъ поломаться! тамъ-то объ шлемы половцевъ Острымъ мечамъ притупиться — на быстрой Каялѣ, y Дона! Русь, уже ты подъ курганомъ! Чу! вѣтры, стрибоговы2 внуки, Дуютъ съ моря стрѣлами на храброе русское войско. Стонетъ земля подъ копытами, рѣки мутятся подъ бродомъ, Стелется пыль по полямъ, и лепечутъ знамена: это Половцы тучей отъ Дона и съ моря идутъ, и отвсюду Наши родные полки окружаютъ. Бѣсовы дѣти Крикомъ свой станъ оградили, a русское войско — щитами. |
 |
Всеволодъ буйный! ты бьешься въ переднихъ рядахъ, осыпаешь Тучею стрѣлъ половчанъ и гремишь объ ихъ шлемы мечами; Гдѣ ни появишься ты, богатырь, золоченымъ шеломомъ Блеща, тамъ въ прахѣ лежатъ половецкія головы грудой; Тамъ, пополамъ разсѣченные саблей булатной твоею, Всеволодъ доблестный! падаютъ въ прахъ ихъ аварскіе шлемы. Братцы! какія же раны опасны ему, когда онъ Все позабылъ — и почетъ, и веселую жизнь, и Черниговъ Городъ, и отчій престолъ золотой, и обычаи славныхъ Предковъ, и ласки привѣтливой Глѣбовны3 — милой супруги? |
1) Гзакъ и Кончакъ — ханы половецкіе.
2) Стрибогъ, онъ же Позвиздъ, славянскій Эолъ, богъ бурь и непогодъ.
3) Ольга Глѣбовна — супруга Всеволода, дочь князя Глѣба Юрьевича Кіевскаго и сестра Владиміра Глѣбовича Переяславскаго.
 |
Прошли трояновы вѣка, Минуло время Ярослава, Не стало ольгова полка — Олега1 сына Святослава, Который саблею ковалъ Одни крамолы и раздоры, И вкругъ стрѣлами осыпалъ Родныя пажити и горы: Еще, бывало, на коня Садился онъ въ Тмутаракани, A ужъ къ концу того же дня Раскатамъ грома новой брани Великій Всеволодъ внималъ, A князь Владиміръ2, сидя дома, Чтобъ не слыхать тѣхъ браней грома, Съ разсвѣтомъ уши затыкалъ. И привела на судъ свой слава Бориса3, сына Вячеслава, И положила на коверъ — На бархать конскаго покрова — За оскорбленье, за позоръ Олега князя молодого. |
 |
И Святополкъ4 нашъ съ той же самой Каялы бурной и упрямой Велѣлъ отца священный прахъ Поднять на угорскихъ5 коняхъ Къ стѣнамъ софіевскаго храма. Такъ при Олегѣ молодомъ — При Гориславичѣ — кругомъ Междоусобья засѣвались, Всходили — горемъ разростались; И погибала жизнь людей — Внучатъ могучаго Даждь-бога, И сокращалася на много Въ междоусобіяхъ князей. Въ то время рѣдко оглашали Равнины пѣсни поселянъ; Но часто вороны кричали, Терзая трупы христіанъ; A галки въ полѣ собирались, И на пиру родныхъ полянъ Между собой перекликались. Не разъ гремѣлъ побѣдный громъ, И битвы лютыя бывали, Но о сраженіи такомъ Еще на Руси не слыхали: |
1) Олегь Святославичъ, дѣдъ Игоря — героя поэмы, бывшій, вмѣстѣ съ своимъ крамольнымъ братомъ Романомъ Святославичемъ, главнымъ виновникомъ междоусобныхъ войнъ того времени.
2) Владиміръ Мономахъ.
3) Борисъ Вячеславичъ, сынъ Вячеслава Ярославича Смоленскаго. Былъ убитъ въ 1078 году, въ сраженіи при селѣ Нѣжатинѣ (Нѣжинѣ).
4) Святополкъ Изяславичъ сыиъ великаго князя Изяслава, убитаго на Нѣжатиной нивѣ.
5) Угорскихъ — венгерскихъ.
6) Пѣвецъ Игоря того же Олега Святославича (см. прим. 1-е) называетъ отъ себя — Гориславичемъ, какъ названа Рогнѣда, супруга Владиміра I, Гориславою.
 |
Отъ денницы золотой До глубокой мглы ночной. И отъ этой мглы ночной До денницы золотой Стрѣлы тучами летятъ, Копья крѣпкія трещатъ, И о бляхи мѣдныхъ латъ Сабли острыя гремятъ, Средь невѣдомыхъ полей Кровожадныхъ дикарей. Степь истоптана, изрыта Сталью конскаго копыта, — И кругомъ была она Нашей кровію полита, A костьми удобрена: И надъ Русскою землею Тотъ посѣвъ взошелъ бѣдою. Что за топоть, что за звонъ1 Рано утромъ, предъ зарею? Это Игорь! — это онъ, Онъ, съ дружиной удалою: Сердцу вѣрному его Жалко брата своего. |
1) Подъ словомъ «звонъ» надобно понимать звукъ трубъ военныхъ, а не колоколовъ.
2) Нынѣшній Кагальникъ, впадающій въ Донъ.
 |
Наступило время тяжкое, Пало въ полѣ войско храброе. "Возстаетъ обида кровная "И надъ внуками даждь-божьими "Разражается несчастьями; "Неземной вступивши дѣвою "На черту земли трояновой, "Она громко, громко крыльями "Заплескала лебедиными "На Дону, y моря синяго: "Пробудила время тяжкое! Перестали воевать князья Съ половчанами погаными, Потому-что, вмѣсто дружества, Сталъ братъ брату поговаривать О раздѣлѣ; и вотъ начали Межъ собою князья ссориться За пустое, какъ за важное, И крамолу на себя ковать. А межъ-тѣмъ враги со всѣхъ сторонъ Приходила въ землю Русскую, И вторгалися погибелью. О! далеко залетѣлъ соколъ, Птицъ сгоняя къ морю синему: |
 |
Ужъ дружинѣ храброй Игоря Не воскреснуть для кровавыхъ битвъ! По слѣдамъ ея помчалися, Оглашая воздухъ кликами, Жля и Карна1 нечестивые; Прискакали въ землю Русскую, Разразилися пожарами. Зарыдали жены русскія, Приговаривая жалобно: "Видно ужъ не взмыслить мыслію, "Видно ужъ не вздумать думою, "Ни очами, видно, болѣе "Не увидѣть намъ мужей своихъ! "А сребромъ и звонкимъ золотомъ "Не бренчать намъ, не побрякивать! " Возстоналъ такъ Кіевъ скорбію, А Черниговъ подъ напастями; Разлилась тоска тяжелая По Руси, и горе лютое Затопило землю Русскую. A межъ-тѣмъ, какъ князья русскіе Межъ собою только ссорились, Наши вороги поганые Приходили въ землю Русскую, И съ дворовъ, какъ побѣдители, Собирали дань постыдную — По одной по бѣлкѣ съ каждаго. Потому-что Святославичи — Всеволодъ и Игорь храбрые — Вновь вражду неукротимую |
 |
Пробудили — ту, которую Усыпилъ-было родитель ихъ Святославъ Великій, Кіевскій. Онъ заставилъ хищныхъ половцевъ Трепетать, какъ передъ бурею, Предъ своею ратью сильною — Передъ саблями булатными. Наступилъ ногою твердою Онъ на землю Половецкую, Притопталъ холмы съ оврагами, Возмутилъ озера съ рѣками, Изсушилъ ключи съ болотами, И исторгъ изъ лукоморія2 Кобяка3 ихъ нечестиваго Изъ средины половецкаго Войска — сильнаго, несмѣтнаго: И Кобякъ безсильнымъ плѣнникомъ Очутился въ стольномъ Кіевѣ, Во дворцѣ велико-княжескомъ. Греки и купцы нѣмецкіе, И моравцы съ веницейцами Пѣли славу святославову И хулили князя Игоря, Потопившаго въ Каяль-рѣкѣ Половецкой силу ратную, Вмѣстѣ съ кровнымъ русскимъ золотомъ; Гдѣ онъ славный ужъ князь Сѣверскій Изъ сѣдла раззолоченаго Пересѣлъ въ сѣдло полонника. Пріуныли стѣны крѣпкія, Омрачилося веселіе. |
1) Жля и Карна — ханы половецкіе.
2) Такъ назывался морской излучистый берегъ, имѣющій видъ лука или дуги. Одна изъ ордъ половецкихъ, обитавшая близъ лукоморія, называлась — лукоморскою.
3) Ханъ половецкій, взятый въ плѣнъ Святославомъ за годъ до похода Игоря.
 |
Худой Святославу привидѣлся сонъ: "Мнѣ снилось (боярамъ разсказывалъ онъ) "Что будто бы въ полночь на ложѣ тесовомъ, "Въ горахъ надъ Днѣпромъ, "Меня одѣвали вы чернымъ покровомъ, "И съ синимъ виномъ "Отраву мѣшали, "И тѣмъ ядовитымъ виномъ угощали; "И будто бы жемчугъ колчаномъ пустымъ "Изъ раковинъ черпали вы чередою, "И тѣмъ жемчугомъ дорогимъ "Меня осыпали, смѣясь надо мною. "И что въ златоверхихъ палатахъ моихъ "Безъ матицы доски лежали. "А бѣсовы вороны — дебрей глухихъ — "Всю ночь, вплоть до утра, y Плѣнска1 кричали "На выгонѣ злачныхъ луговъ городскихъ, «И прочь не летѣли на синее море!» Увы! одолѣло насъ лютое горе! (Бояре въ отвѣтъ) — Два сокола ясныхъ, какъ утренній свѣтъ, Слетѣли съ отцовскаго трона И вихремъ помчались на брань, Чтобъ вырвать y половцевъ Тмутаракань, Иль шлемомъ напиться изъ Дона. |
 |
Но крылья могучія ихъ Враги обрубили стальными мечами, И въ мрачной тюрьмѣ заключивши самихъ. Опутали ноги цѣпями. На третій день утро смѣнилося мглой, Погасли два солнца подъ ризой ночной, A съ ними потухли два мѣсяца ясныхъ — Олегъ съ Святославомъ — два князя прекрасныхъ. Заря на Каялѣ погасла во мглѣ: Разсѣялись половцы, будто бы стая Голодныхъ шакаловъ, по Русской землѣ, И, дерзость вождя своего поощряя, Бушующимъ моремъ разлились кругомъ. Насиліе волю сразило, A славу въ позоръ обратило; И филинъ ужъ машетъ крыломъ…. Чу! готскія дѣвы y моря запѣли Про Буса — бойца своего, Про месть шароканову2, время его, И золотомъ русскимъ звенѣли. A вѣрной дружинѣ твоей суждено Лишь, видно, знать горе одно! — A князь отвѣчалъ имъ такими рѣчами, Мѣшая слова золотыя съ слезами: "О Игорь и Всеволодъ — дѣти мои! "Не впору вы противъ земли отдаленной "Мечи обнажили свои, "Гоняясь за славой военной; "Безславно своихъ побѣдили враговъ, — "Безславно поганую пролили кровь. |
 |
"Изъ стали сердца ваши скованы были, "А время и мужество ихъ закалили…. "И этого ль могъ ожидать я отъ васъ, "На старости лѣтъ сѣдиной серебрясь? "И вотъ ужъ враги полонили "Одну изъ сильнѣйшихъ моихъ областей! "Гдѣ братъ мой отважный съ отрядами былей, "Съ черниговской ратью своей? "Гдѣ наши могуты, татраны, ревуги, "Шельбиры, топчаги, ольберы? гдѣ, други, "Они — побѣждавшіе крикомъ враговъ, "Съ одними ножами, безъ крѣпкихъ щитовъ, "Гремѣвшіе дѣдовской славой? "Но вы говорили: "на подвигъ кровавый ""Одни мы пойдемъ, какъ въ минувшіе дни, ""Прошедшую славу добудемъ одни, "«Одни и грядущей подѣлимся славой!» "А развѣ нельзя на своемъ на вѣку "Быть вновь молодымъ старику? "Когда ясный соколъ линяетъ, "Онъ птицъ высоко загоняетъ, "И ужъ никогда "Въ обиду не дастъ дорогого гнѣзда. "Теперь и князья мнѣ не помощь — а бремя: «Такъ все измѣняетъ летучее время!» Подъ саблями стонетъ безпомощный Римъ3, A съ нимъ и Владиміръ4, болѣзнью томимъ. Нѣтъ, видно печаль и кручина Удѣлъ беззащптнаго глѣбова сына! |
1) Плѣнскъ — нынѣшній Плѣсковъ (въ Галиціи).
2) Шарокань или Шаракунъ — извѣстный полководецъ половецкій.
3) Ромны.
4) Владиміръ Глѣбовичъ Переяславскій, сынъ Глѣба Юрьевича и родной братъ супруги буй-туръ Всеволода--Ольги Глѣбовны.
 |
Великій князь Всеволодъ1 храбрый! Зачѣмъ ты не здѣсь? Отчего Не мчишься грозой на защиту Престола отца своего? Ты можешь могучую Волгу Разбрызгать по злакамъ полей, И вычерпать Донъ необъятный Шеломами рати своей. Когда бъ ты былъ здѣсь — по ногатѣ2 Скупать бы мы плѣнныхъ могли, Платили бъ по мелкой резани За дѣвъ Половецкой земли. Отважные глѣбовы дѣти3 Живое оружье въ рукахъ: Ты можешь послать на половцевъ Ихъ, славныхъ въ кровавыхъ бояхъ. Ты, Рюрикъ4, отважный и бупныіі! И ты, князь Давыдъ молодой! Не ваши ли шлемы стальные Забрызганы кровью чужой? |
 |
Не ваши ль дружины рыкаютъ Среди незнакомыхъ полей? Подобно израненнымъ турамъ Концами калёныхъ мечей? Скорѣй въ стремена золотыя Вступайте — и вихремъ за Донъ!… За Русскую землю, за раны, За игоревъ тяжкій полонъ! A ты Ярославъ5 знаменитый, Князь Галицкій — славный умомъ! Высоко сидишь на престолѣ, Престолѣ своемъ золотомъ: Карпатскія горы могучей Дружиной своей оградилъ; Кидая бойницы за тучи, Ты путь королю6 заступилъ; Замкнулъ, затворилъ воротами Дуная широкую пасть, И, правя суды до Дуная, Далеко простеръ свою власть. Молва о дѣлахъ твоихъ славныхъ Гремитъ по далекимъ землямъ, И къ Кіеву путь пролагаетъ, Къ его золотымъ воротамъ. Высоко сидя на отцовскомъ Золоченомъ-пышно столѣ, |
 |
Стрѣляешь могучихъ салтановъ За моремъ, въ далекой землѣ. Направь свои стрѣлы въ Кончака! Пусть мщенье извѣдаетъ онъ — За Русскую землю, за раны, За игоревъ тяжкій полонъ! И вы, храбрецы удалые, Романъ7 и Мстиславъ8 молодой! Мечтая о подвигахъ ратныхъ, Вы смѣло кидаетесь въ бой; Однажды рѣшившись, отважно Стремитесь вы къ цѣли своей, Какъ соколъ, ширяющій въ небѣ, Чтобъ жертву настигнуть вѣрнѣй; Затѣмъ, что латинскіе шлемы И латы на вашихъ плечахъ: Ужъ многія ханскія земли Предъ ними распалися въ прахъ. Ятвяги9, Литва и половцы, Съ народами сѣверныхъ странъ, Повергли оружье предъ вами, Склонились подъ сабли славянъ. Князья! ужъ померкъ невозвратно Для Игоря солнечный свѣтъ, И листья опали съ деревьевъ, Какъ-будто въ предвѣстіе бѣдъ: |
 |
Уже города подѣлили По Роси-рѣкѣ и Сулѣ; A Игоря храброй дружинѣ Спать сномъ непробуднымъ къ землѣ. Князья, свѣтлый Донъ на побѣду Зоветъ васъ, вздымая волну ! Отважныя ольговы дѣти Готовы идти на войну. О Ингварь и Всеволодъ10 буйный! И вмѣстѣ три брата лихихъ Мстиславича, — вы шестокрыльцы Гнѣзда славныхъ предковъ своихъ! Вы ваши удѣлы добыли Не жребіемъ сѣчь роковыхъ: Къ чему же вамъ польскіе шлемы Съ мечами и копьями ихъ? Князья, положите преграду Набѣгамъ сосѣднихъ племенъ — За Русскую землю, за раны, За игоревъ тяжкій полонъ! |
1) Всеволодъ Юрьевичъ — великій князь Владимірскій на Клязьмѣ.
2) Ходячая мелкая монета того времени. Въ гривнѣ считалось 20 ногатъ или 50 резанъ, слѣдовательно въ ногатѣ было 2 1/2 резаны: ногата на металлы равнялась нынѣшнему полтиннику,
a резана — двугривенному.
3) Князья Рязанскіе — Романъ, Игорь, Владиміръ, Всеволодъ и Святославъ Глѣбовичи, признававшіе, въ 1180 году, своимъ главою князя Владимірскаго Всеволода.
4) Рюрикъ и Давыдъ Ростиславичи — внуки Мстислава Великаго.
5) Великій князь Галицкій.
6) Венгерскому.
7) Романъ Мстиславичъ — князь Владимірскій на Волыни.
8) Мстиславъ Ярославичъ, сынъ Ярослава Луцкаго и двоюродный братъ Романа.
9) Дикіе обитатели Подлѣсья (Подляшья).
10) Князья Черниговскіе — гнѣздо Ольгово.
 |
Ужъ Сула-рѣка къ Переяславлю-городу чистыхъ Струи не катитъ своихъ, и Двина къ полочанамъ Мутнымъ болотомъ несется, подъ крикомъ поганыхъ половцевъ. Только одинъ удалой Изяславъ Васильковичъ1 въ то время Въ шлемы литовскіе острымъ мечемъ позвонилъ и, затмивши Славой дѣла своего отважнаго дѣда Всеслава, Палъ подъ ударами сабель литовскихъ, прикрытый щитами, На орошенную кровью траву. И, склоняясь на ложе Смерти, сказалъ: "дружина! ты спишь и своими крылами «Птицы тебя осѣнили, a звѣри кровь полизали!» Не было съ нимъ ни отважнаго брата его Брячеслава, Ни Всеволода; одинъ, далеко отъ родимаго края, |
 |
Выронилъ онъ жемчужную душу изъ храбраго тѣла Сквозь ожерелье златое. Поникло веселье, замолкли Пѣсни и трубы въ Городнѣ2 о смерти его возвѣстили! Князь Ярославъ и вы, внуки Всеслава! склоните знамена Долу; вложите въ ножны свои притупленныя сабли: Вы обезславили дѣдовъ! вы хищникамъ3 путь проложили Вашими ссорами въ Русскую землю, на племя Всеслава, Чтобъ и отъ нихъ претерпѣли мы тоже насилье, какое Терпятъ y насъ на Руси отъ поганой земли Половецкой. "Храбрый Всеславъ4 на седьмомъ трояновомъ вѣкѣ кинулъ "Жребій о милой его богатырскому сердцу дѣвицѣ 5; "И, не клюкой подпираясь, a сѣвъ на коня боевого, "Въ Кіевъ престольный помчался онъ вихремъ степнымъ, и доткнулся "Древкомъ копья своего до его золотого престола. "Ночью оставилъ Бѣлъ-городъ и, пользуясь синею мглою, "Кинулся звѣремъ и скрылся; a утромъ, подвезши стрикусы 6 |
 |
"Къ старымъ стѣнамъ новгородскимъ, разбилъ ихъ ворота, a съ ними "И ярославову славу разрушилъ. И снова ужъ мчался "Волкомъ голоднымъ съ Дудутокъ7 къ Нѣмигѣ8 рѣкѣ многоводной. "A на Нѣмигѣ-рѣкѣ устилаютъ далекое поле, "Вмѣсто сноповъ, головами, молотятъ стальными цѣпами, "Жизнь кладутъ на току и вѣютъ душу изъ тѣла. "Кровыо затопленный берегъ Нѣмиги не жатвой засѣянъ "Былъ, a тѣлами русскихъ сыновъ. "Князь Всеславъ народу "Судъ давалъ и рядилъ города, a подъ саваномъ ночи "Рыскалъ, какъ волкъ. Изъ Кіева кинулся къ Тмутаракани, "И перерыскалъ волкомъ дорогу великаго Хорса9. "Въ Полотскѣ рано ему позвонили къ заутренѣ въ Софьи "Въ колоколъ звонкій, а онъ тотъ утренній благовѣстъ въ стольномъ "Кіевѣ слышалъ. Хотя y другого и вѣщее сердце Въ тѣлѣ, a также страдаетъ и знаетъ несчастья. Не даромъ |
 |
Вѣщій Боянъ говорилъ, что «ни хитрый, ни умный, ни птица Быстрая въ небѣ не минутъ суда правосуднаго Бога.» Какъ не стонать и не плакаться Русской землѣ, вспоминая Прежнее тяжкое время и прежнихъ князей своеволье! Старому князю Владиміру10 вѣчно нельзя было княжить Въ Кіевѣ стольномъ, въ высокихъ горахъ: и теперь его стяги, Вмѣстѣ съ наслѣдствомъ доставшися Рюрику съ братомъ Давыдомъ, Словно волы, запряженные въ плугъ, подъ ярмомъ ненавистнымъ Никнутъ, межъ-тѣмъ какъ тяжелыя копья свистятъ на Дунаѣ. |
1) Одинъ изъ князей Полоцкихъ, едва ли не сынъ Василька Рогволодовича, о которомъ лѣтописцы упоминаютъ подъ 1132 годомъ.
2) Мѣстечко Городно, гдѣ княжилъ Изяславъ Васильковичъ, существуетъ и нымѣ въ Пинскомъ уѣздѣ, Минской губерніи, между рѣками Стыремъ и Горынью.
3) Литовцамъ.
4) Всеславъ Брячеславичъ, правнукъ Рогнеды.
5) Стихотворно — Кіевъ.
6) Стѣнобитное орудіе.
7) Мѣстечко около Новгорода Великаго.
8) Нѣмень.
9) Богъ быстроты.
10) Мономаху.
 |
Звучный голосъ раздается Ярославны1 молодой; Стономъ горлицы несется Онъ предъ утренней зарей: "Я быстрѣй лѣсной голубки "По Дунаю полечу, "И рукавъ бобровой шубки "Я въ Каялѣ обмочу, "Отъищу его и стану "Обмывать своей рукой "Окровавленную рану «На груди его больной.» Такъ въ Путивлѣ, изнывая, На стѣнѣ городовой Ярославна молодая Горько плачетъ предъ зарей: "Вѣтеръ, вѣтеръ перелетный! "Что ты воешь и свистишь? "Что ты въ небѣ, беззаботный, "Тучи черныя клубишь? "Для чего ты окрыляешь "Вражьи стрѣлы? для чего |
 |
"Цѣлой тучей насылаешь "Ихъ на друга моего? "Развѣ тѣсно на просторѣ "Шумно мчаться въ облакахъ? "Иль рѣзвиться въ синемъ морѣ, "Въ пышно-вздутыхъ парусахъ? "Для чего жъ однимъ размахомъ "Радость лучшую мою "Ты развѣялъ легкимъ прахомъ «По степному ковылю?» Такъ въ Путивлѣ, изнывая, На стѣнѣ городовой Ярославна молодая Горько плачетъ предъ зарей : "Днѣпръ мой славный! ты волнами "Горы крѣпкія пробилъ, "Половецкими землями "Путь свой дальній проложилъ; "Ты не разъ своей волною "Мчала, гордая рѣка, "Святослава надъ собою "До улусовъ Кобяка: "О, когда бъ ты вновь примчала "Друга къ этимъ берегамъ, "Чтобы я къ нему не слала «Слезъ на море по утрамъ!» Такъ въ Путивлѣ, изнывая, На стѣнѣ городовой Ярославна молодая Горько плачетъ предъ зарей: |
 |
"Солнце, солнце золотое! "Солнце свѣтлое мое! "Согрѣвая всѣхъ собою, "Льешь сіяніе свое: "Для чего же ты сжигаешь "Войско друга моего? "Для чего ты ихъ терзаешь "Въ полѣ жаждой? для чего "Ты, сіяя, изсушило "Тетивы на ихъ лукахъ, "И въ колчаны заложило «Стрѣлы, страшныя въ бояхъ?» |
1) Евфросинія Ярославна, дочь князя Ярослава Владимірковича Галицкаго, вторая супруга Игоря — героя поэмы.
 |
Небо тучами покрылося : Кажетъ Богъ дорогу Игорю Изъ неволи въ землю Русскую, Въ край родной — къ столу отцовскому. Догорѣла въ отдаленіи За горой заря вечерняя. Игорь дремлетъ — Игорь бодрствуетъ : Игорь мѣритъ птицей-мыслію, Мѣритъ поле отъ великаго Дона до Донца родимаго. Конь готовъ и ждетъ полуночи. Овлуръ1 свистнулъ за рѣкой вдали — Подаетъ вѣсть князю Игорю; Но князь Игорь не откликнулся. Крикнулъ — поле всколебалося, Зашумѣлъ ковыль серебряный, И палатки половецкія Потряслися: Игорь доблестный Горностаемъ проскочилъ тростникъ; Канулъ въ воду бѣлымъ гоголемъ; На коня стрѣлою кинулся ; Босымъ волкомъ соскочилъ съ него; |
 |
Побѣжалъ къ Донцу родимому, Къ луговому его берегу; И взвился могучимъ соколомъ, Убивая подъ туманами Лебедей и утокъ къ завтраку, На обѣдъ себѣ и къ ужину. Когда Игорь взвился соколомъ — Тогда Влуръ помчался по полю Сѣрымъ волкомъ, отряхаючи Съ охобня росу холодную: Надорвалъ коня дорогою. Вотъ къ Донцу они приблизились, И сказалъ онъ князю Игорю : "Много князь тебѣ величія, "Хищнымъ половцамъ нелюбія, «А землѣ родной веселія!» — О Донецъ! рѣка родимая! Храбрый Игорь отвѣчалъ ему — И тебѣ не мало доблести И величія, что Игоря Охранялъ ты на волнахъ своихъ, Стлалъ ему траву зеленую На брегахъ своихъ серебряныхъ, Одѣвалъ его туманами Подъ деревьями зелеными! — Ты стерегъ его заботливо Сизымъ гоголемъ межъ волнами, На водѣ рѣчною чайкою, |
 |
Быстрой чернедью въ поднебесьѣ. Нѣтъ, не такъ, вздымаясь волнами, Мчится Стугна мелководная! Поглотивъ ручьи нагорные, Она струги о кустарники Раздробила, ненасытная; И навѣки заградила путь Къ берегамъ днѣпровскимъ юному Ростиславу2. И заплакала Мать сѣдая ростиславова По прекрасномъ князѣ-юношѣ : На лугахъ цвѣты душистые Осыпаются отъ жалости, И деревья, съ тихой грустію, Надъ землею наклоняются. — Не сорочье стрекотаніе Раздается въ отдаленіи: Это мчатся, вслѣдъ за Игоремъ, Гзакъ съ Кончакомъ половецкіе. Стихло, — вороны не каркали, Галки хищныя съ сороками, По вѣтвямъ деревьевъ прыгая, Также смолкли въ отдаленіи; Только дятелъ, долбя дерево, Путь къ Донцу-рѣкѣ указывалъ, Да вдали, въ густомъ орѣшникѣ, Соловей веселымъ пѣніемъ Утро ясное привѣтствовалъ. И съ Кончакомъ рѣчь заводитъ Гзакъ : "Если соколъ3 улетитъ въ гнѣздо, |
 |
"Такъ стрѣлами золочеными «Соколенка разстрѣляемъ мы». A Кончакъ ему отвѣтствуетъ: — Если соколъ улетитъ въ гнѣздо, Такъ красавицею-дѣвицей Соколенка мы опутаемъ. — A Кончаку снова молвитъ Гзакъ: "Если дѣвицей-красавицей "Соколенка мы опутаемъ — "Не видать тогда намъ болѣе "Ни соколика, ни дѣвицы, "Нашей дѣвицы-красавицы, "И начнутъ насъ птицы хищныя «Бить средь поля половецкаго». |
1) Овлуръ или Влуръ, какъ называетъ его пѣвецъ Игоря, и Лаверъ или "Іавръ, какъ называетъ его лѣтописецъ, — есть имя половчанина, мать котораго была русская, предложившаго Игорю свои услуги.
2) Ростиславъ Всеволодовичъ, сынъ Всеволода и Анны, дочери хана Половецкаго, и братъ Владиміра Мономаха. Этотъ молодой князь, послѣ несчастнаго сраженія съ половцами, спасаясь отъ плѣна, бросился въ рѣчку Стугну и, увлеченный тяжелымъ вооруженіемъ, утонулъ. Ему было тогда 22 года,
3) Здѣсь ханы говорятъ о Игорѣ (соколѣ) и его сынѣ Владимірѣ (соколичѣ), который въ плѣну женился на красавицѣ половецкой, дочери кончаковой, которая называется здѣсь красною дѣвицею.
 |
Вѣдь сказалъ же Боянъ, Какъ и вѣщій Коганъ, Пѣснотворецъ временъ Ярослава, Говорилъ въ старину, Прославляя войну И походъ старика Святослава : «Тяжело на землѣ Жить безъ плечь головѣ, И плечамъ безъ головушки буйной!» A отчизнѣ святой Безъ руки боевой Князя Игоря — власти разумной. Что луна въ небеси, То нашъ князь на Руси! На Дунаѣ запѣли дѣвицы, И летятъ голоса Чрезъ поля и лѣса Къ высямъ Кіева, пышной столицы. Игорь ѣдетъ домой На Боричевъ1, къ святой Пирогощей свой путь направляя. |
 |
Радость мчится, растетъ: Веселится народъ, Престарѣлыхъ князей воспѣвая, A потомъ молодыхъ. Славитъ въ пѣсняхъ своихъ Князя Игоря — доблесть ихъ рода, Славитъ сына его, И бойца своего — Прославляетъ буй-туръ Всеволода. Слава нашимъ князьямъ И ихъ храбрымъ войскамъ, Воевавшимъ отважно донынѣ За всѣхъ насъ христіанъ Противъ злыхъ басурманъ! Слава храбрымъ князьямъ и дружинѣ! |
1) Такъ назывался въ древнія времена одинъ изъ кіевскихъ спусковъ къ Днѣпру, гдѣ былъ перевозъ. Нынѣ близъ этого спуска стоить Михайловскій монастырь.
I.
правитьЭтимъ сочинитель «Слова» хочетъ сказать, что онъ взялся описать своего героя въ томъ духѣ, или такъ, какъ излагались до него всѣ важныя (трудныя) повѣствованія — языкомъ издавна для нихъ установленнымъ, по нашему — поэтическимъ, украшеннымъ. Отсюда можно заключить, что въ отдаленный отъ насъ вѣкъ игоревъ уже была народная литература, и требовалось отъ сочиненія не одного достоинства мыслей, но вмѣстѣ и изящества отдѣлки по тогдашнимъ понятіямъ; и что уже существовали предѣлы между стилями, или аналогія идеи со звукомъ.
Въ переводѣ этого стиха я послѣдовалъ объясненію г. Дубенскаго, который, въ одномъ изъ примѣчаній къ своему переводу «Слова», говоритъ, что «повѣсти, въ которыхъ описывались важныя, или героическія событія, именовались на древней нашей Руси — трудными.» Графъ Мусинъ-Пушкинъ назвалъ ихъ — прискорбными повѣстями, Шишковъ — многотрудными, Вельтманъ — высокими, Максимовичь — скорбными, Де ла Рю — воинскими, Головинъ — печальными, Мей — слезными, наконецъ Туловъ — повѣстями о подвигахъ. Остальные переводчики или вовсе не перевели этого выраженія, или перенесли его въ свои переложенія безъ всякаго измѣненія.
II.
править«Элементъ баснословнаго вымысла (замышленія бояновъ), господствовавшій въ пѣсняхъ стараго времени, въ пѣсняхъ старому Ярославу, храброму Мстиславу и красному Романови, съ развитіемъ жизни, въ концѣ XII вѣка долженъ былъ уступить въ поэзіи мѣсто элементу исторической положительности (поэзіи по былинамъ сего времени). Кромѣ того, вымыслъ эпическій, столь тѣсно соединенный съ вымысломъ языческой миѳологіи, долженъ былъ исчезнуть въ русской книжной поэзіи скорѣе, нежели во всякой другой, и въ слѣдствіе вліянія Христіанства. Такимъ образомъ очень естественно, что пѣснь нашего эпическаго поэта XII вѣка началась, какъ онъ говоритъ, по былинамъ сего времени, a не по замышленію Бояню». (Туловъ).
III.
правитьТакъ пѣвецъ Игоря называетъ Бояна, древнѣйшаго изъ поэтовъ Руси (о Бояне, соловію стараго времени!).
IV.
правитьПѣвецъ Игоря, восторженный почитатель бояновыхъ пѣснопѣній, сравниваетъ ихъ вольное теченіе то съ бѣгомъ сѣраго волка но землѣ, то съ ширяньемъ сизаго орла подъ облаками, то, наконецъ, съ пареніемъ мысли по дереву. Заимствуя первыя два сравненія изъ сказочнаго міра древней Руси, въ которомъ они играютъ такую важную роль (особенно въ южно-русскихъ думахъ и пѣсняхъ), съ чѣмъ еще могъ онъ сравнить дивныя созданія своего любимаго пѣснотворца -- соловья стараго времени, какъ не съ мыслью человѣка, способною уноситься превыше тучъ ходячихъ, куда не залетали и сказочные герои древняго міра. Не смотря на то, что мысль подлинника выражена ясно, нѣкоторые переводчики «Слова» находятъ въ этомъ поэтическомъ уподобленіи, одни — пропускъ, a другіе — описку въ словѣ мысль; и основываютъ свои догадки на томъ, что пѣвецъ Игоря, взявъ два сравненія изъ царства животныхъ, необходимо долженъ былъ заимствовать оттуда и третье сравненіе. Такъ, напримѣръ, гг. Левитскій и Де ла Рю, предполагая описку, замѣняютъ слово мысль, первый — птицей, a второй — соловьемъ. Что же касается до г. Вельтмана, то онъ, полагая послѣ слова мыслію — пропускъ, переводитъ это мѣсто такимъ образомъ: «Былое воспѣть, a не вымыслъ Бояна, котораго мысли текли въ вышину, такъ какъ соки по древу». Эти догадки заслуживаютъ быть упомянутыми уже по одному тому, что незабвенный А. С. Пушкинъ также предполагалъ здѣсь описку, и читалъ вмѣсто мыслію — мыслію.
Несмотря на вѣроятность этихъ догадокъ, основанныхъ на доказательствахъ болѣе или менѣе правдоподобныхъ, онѣ опровергаются другимъ мѣстомъ текста «Слова», именно стихомъ:
Такъ какъ цѣль моего перевода есть возможно-близкое воспроизведеніе подлинника, то я и старался не вдаваться въ произвольное толкованіе текста «Слова», въ ущербъ вѣрности перевода, за исключеніемъ нѣсколькихъ темныхъ мѣстъ, вѣроятно искаженныхъ переписчиками, и потому лишенныхъ всякаго смысла.
V.
правитьНѣкоторые изъ гг. переводчиковъ и изслѣдователей «Слова о полку Игоря» переводятъ это мѣсто не буквально, какъ слѣдуетъ его понимать, a иносказательно; именно полагаютъ, что въ древности былъ обычай пускать десять соколовъ на стадо лебедей. Одни утверждаютъ, что князья пускали своихъ соколовъ, и чей соколъ прежде долеталъ до лебедей, тому и пѣли хвалебную пѣснь; другіе же полагаютъ, что ихъ пускали пѣвцы, и чей соколъ долеталъ прежде до лебединаго стада, тотъ имѣлъ право воспѣвать князей; хотя въ подлинникѣ ничего не говорится объ этой забавѣ. Право не стоитъ ломать головы, переставлять слова и относить ихъ къ предъидущимъ или послѣдующимъ періодамъ, чтобы ясно выраженной мысли дать желаемое значеніе. По моему мнѣнію — это фигура, или, лучше, поэтическое уподобленіе, какихъ весьма много въ «Словѣ», и которыя, несмотря на то, большею частію изслѣдователей переведены слово въ слово. Сочинитель здѣсь говоритъ объ одномъ Боянѣ, который, при воспоминаніи о прежнихъ междоусобіяхъ, пускалъ десять соколовъ на стадо лебедей, и самъ объясняетъ свою аллегорію:
Не на стадо лебедей
Дней минувшихъ соловей
Десять соколовъ пускаетъ, —
Онъ перстами пробѣгаетъ
По рокочущимъ струнамъ,
И онѣ ужъ возглашаютъ
Славу доблестнымъ князьямъ.
Быть-можетъ скажутъ, что тутъ мысль не совсѣмъ ясно выражена! Но отъ чего же въ другихъ мѣстахъ «Слова» такія же точно фигуры и выраженныя такъ же точно — переведены буквально? Неужели уподобленіе обиды — фантастической дѣвѣ выражено яснѣе? или фраза:
I.
правитьЗдѣсь говорится о солнечномъ затмѣніи, бывшемъ 1-го мая 1185 года, въ день св. пророка Іереміи.
II.
правитьПѣвецъ «Слова» четыре раза упоминаетъ о Троянѣ, именно: во второй пѣсни о тропѣ (дорогѣ) трояновой, въ четвертой и девятой — о вѣкѣ трояновомъ, и, наконецъ, въ шестой — о землѣ трояновой; но кого онъ разумѣлъ подъ этимъ именемъ: императора ли Трояна, какъ думаютъ одни, или Владиміра Святаго, какъ предполагаютъ другіе, или, наконецъ, мѣстечко Трояны (Смоленской губ.), какъ объясняютъ третьи, рѣшить трудно.
Тропа трояня въ буквальномъ переводѣ значитъ — дорога троянова (via Trojani). Хотя дорога эта, какъ извѣстно изъ исторіи и сульцеровой карты Валахіи, дѣйствительно шла отъ береговъ Дуная до рѣки Прута и далѣе на востокъ по Южной Россіи, и даже низовая сторона Дуная, отъ рѣки Прута, называлась: provincia Trojani, a остатки такъ называемаго троянова вала еще до сихъ поръ существують въ Бесарабіи, — однако все это еще не можетъ служить неоспоримымъ доказательствомъ того, что пѣвецъ Игоря подъ словомъ Троянъ разумѣлъ Римскаго императора. Основательнѣе другихъ предположеніе покойнаго Полевого, что «Троянъ здѣсь не Римскій императоръ, a что-нибудь такое, чему надо искать объясненій на Руси: такъ Владиміръ Первый названъ Трояномъ въ одномъ чешскомъ памятникѣ». Къ сожалѣнію Полевой не упомянулъ о названіи этого памятника.
III.
правитьБуй-туръ или яръ-туръ, какъ сказано въ «Словѣ», собственно — дикій быкъ или буйволъ (unis, bubalus). Нынѣ эта красивая и весьма рѣдкая порода называется — зубрами, и водится въ одной Бѣловѣжской пущѣ (Гродненской губерніи). Здѣсь пѣвецъ Игоря уподобляетъ храбрѣйшаго изъ князей того времени — красивѣйшему и сильнѣйшему изъ животныхъ, то-есть, иносказательно, называетъ его богатыремъ и героемъ.
IV.
править
Удачнѣе другихъ объясняетъ это слово докторъ Гай изъ Загреба (Аграма). Онъ утверждаетъ, что дивъ есть зловѣщая птица, въ доказательство чего приводитъ то, что почти y всѣхъ племенъ Западныхъ славянъ дивомъ называется — удодъ, крикъ котораго y Дунайскихъ славянъ, подобно крику совы, или карканью ворона, считается дурнымъ предзнаменованіемъ.
V.
правитьГ. Бутковъ, основываясь на топографическомъ изслѣдованіи похода Игоря, принимаетъ слово шеломя за Изюмскій курганъ (возлѣ котораго, какъ извѣстно, русскіе переправились черезъ Донецъ), что весьма правдоподобно. Пѣвецъ «Слова», какъ будто съ удивленіемъ, или ужасомъ говоритъ, что Русская земля, или русская сила за высокимъ курганомъ, далеко въ степяхъ половецкихъ, y Дона, близь лукоморья, и что ей остается только побѣдить или умереть.
I.
правитьВѣроятно то же, что турецкій бунчукъ, то есть — знамя съ навязанными на немъ конскими волосами, потому-что y насъ и теперь часть конской гривы называютъ чолкою.
II.
править«Для пѣвца Игорева вещественный неодушевленный міръ — образъ міра духовнаго: черныя тучи — половцы, четыре солнца — четыре князя дружины игоревой, т. е. самъ онъ, братъ его Всеволодъ Трубчевскій, ихъ племянникъ Святославъ Ольговичъ Рыльскій и Владиміръ Путивльскій, сынъ Игоря», (Дубенскій).
I.
правитьСм. выше: пѣснь II, примѣч. II.
II.
правитьТо есть: любилъ миръ, не участвовалъ въ раздорахъ.
III.
править«Ежели принять, что опечатка только въ словѣ я, вмѣсто ятъ, или яти (взять): т. е. Святополкъ повелѣлъ (Ярополку) взять тѣло, — допустить, что Каяла здѣсь значить половцы, приведенные Олегомъ изъ Тмутараканя къ Чернигову, то подъ словомъ отца можно разумѣть Изяслава I, великаго князя, убитаго на сраженіи y села Нѣжатина, и тутъ будетъ историческая достовѣрность». (Дубенскій).
IV.
правитьЭтимъ именемъ назывался куміръ, боготворимый нѣкогда въ Кіевѣ. По мнѣнію графа Мусина-Пушкина, «пользовавшіеся благоденствіемъ, какъ даромъ даждь-божіевымъ, назывались его внуками».
I.
правитьГ. Пожарскій полагаетъ, что обида уподоблена здѣсь языческой богинѣ Дѣваннѣ или Діанѣ — божеству тавровъ, древнихъ обитателей Крыма. По мнѣнію же г. Максимовича эта «дѣва-обида напоминаетъ литовскую дѣву-чуму, которая огневымъ платомъ навѣваетъ смерть заразы на землю». Оба эти предположенія ошибочны. Объясненія нѣкоторыхъ загадочныхъ для насъ словъ, встрѣчающихся въ этой поэмѣ, должно скорѣе искать между племенами славянскими, a не въ Литвѣ или Тавридѣ. По этому мысль г. Дубенскаго, что «не лучше ли подразумѣвать здѣсь дѣвъ судныхъ, какъ въ Судѣ Любуши», — гораздо правдоподобнѣе.
II.
правитьСм. выше: пѣснь II, примѣч. II.
III.
правитьЭто мѣсто, отмѣченное мною кавычками, подобно многимъ другимъ, встрѣчающимся въ «Словѣ», вѣроятно заимствовано пѣвцомъ Игоря y Бояна, вдохновенною музою котораго, какъ кажется, онъ одушевлялся съ начала до конца въ своей пѣснѣ; и даже, какъ думаетъ г. Дубенскій, заимствовалъ y него нѣкоторые обороты и припѣвы, a можетъ-быть и выраженія: тропа, вѣчи, земля трояня и другія, которыхъ смыслъ для насъ сбивчивъ и загадоченъ.
IV.
правитьПоловцы, полагая дань съ двора, вѣроятно брали шкурами бѣлокъ, какъ и нынѣ собирается дань съ кочующихъ народовъ Сибири куницами, бѣлками, соболями. Хотя въ то время, кромѣ иностранныхъ монетъ, были и русскія деньги въ обращеніи, но ихъ такъ было мало, что въ торговлѣ замѣняли ихъ шкурами дорогихъ звѣрей.
V.
правитьЗдѣсь великій князь Святославъ названъ отцомъ Игоря и Всеволода — по старшинству, хотя, собственно, онъ былъ ихъ двоюроднымъ братомъ.
VI.
править
"……………..въ сѣдло
Простаго оружника,
Чтобъ въ полѣ неузнаннымъ
Отдаться на жеребій!
какъ перевелъ г. Минаевъ.
I.
правитьГоты еще въ III вѣкѣ поселились въ Тавридѣ и были, около 1050 года, покорены половцами. Послѣ этого понятно, почему побѣда, одержанная половцами, могла доставить готскимъ дѣвамъ русское золото.
II.
править«Не назывался ли Бусомъ въ простонародіи Болушъ, ханъ Половецкій, подъ предводительствомъ котораго, въ 1055 году, половцы входили первый разъ въ область Переяславскую?» (Дубенскій).
III.
правитьЧерниговскіе были, какъ сказано въ «Словѣ», вѣроятно то же, что y лѣтописцевъ — ковуи черниговскіе. Ковуями же, какъ извѣстно, назывались наемныя дружины торковъ и берендѣевъ, служившихъ Черниговскимъ и другимъ князьямъ, и составлявшія особые отряды.
IV.
правитьВѣроятно особые отряды войскъ, названные по именамъ вождей, ими начальствовавшихъ. Такъ, напримѣръ, дружины торковъ и берендѣевъ назывались иногда по именамъ ихъ хановъ. То же что y лѣтописцевъ: ковуи черниговскіе, бастьева чадь, каепичи и проч.
I.
править«Галицкіе князья владѣли странами отъ горъ Карпатскихъ до устьевъ Серета и Прута; могло статься, что пѣвецъ Игоревъ стихотворно назвалъ ихъ, или пространство между ими по Дунаю, воротами». (Дубенскій).
II.
править«Ярославъ вооружался единственно на обидящихъ и посылалъ рать съ боярами, думая, что дѣла гражданскія еще важнѣе воинскихъ для государя…. Союзникъ Греческаго императора Мануила, покровитель изгнаннаго Андронника, Ярославъ считался однимъ изъ знаменитѣйшихъ государей своего времени, хвалимый въ лѣтописяхъ вообще за мудрость и сильное, убѣдительное краснорѣчіе въ совѣтахъ, по коему россінее прозвали его Осьмомысломъ». (Ист. Гос. Росс. Карамз. т. IIL изд. VI. стр. 75.)
III.
правитьСравнивши младшій домъ мстиславовъ съ гнѣздомъ, котораго представителями въ вѣкъ игоревъ были — Ингварь, Всеволодъ и Мстиславъ, авторъ полагалъ, что y трехъ этихъ птенцовъ, потомковъ Мстислава Великаго, тогда будетъ шесть крылъ. (Мнѣніе Карамзина).
I.
правитьЗдѣсь авторъ говоритъ, что Сула не принадлежитъ болѣе къ Переяславской области, гдѣ княжилъ Владиміръ Глѣбовичъ, отразившій половцевъ отъ Переяславля, при чемъ былъ раненъ и не могъ подать помощи жителямъ города Римъ (Роменъ), къ стѣнамъ котораго течетъ Сула.
II.
правитьТо-есть на Полоцкое княжество.
III.
правитьСм. выше: пѣснь II, примѣч. II.
IV.
править"Храбрый Всеславъ на седьмомъ трояновомъ вѣкѣ кинулъ
"Жребій о милой его богатырскому сердцу дѣвицѣ;
"И, не клюкой подпираясь, a сѣвъ на коня боевого,
"Въ Кіевъ престольный помчался онъ вихремъ степнымъ, и доткнулся
"Древкомъ копья своего до его золотого престола.
"Ночью оставилъ Бѣлъ-городъ и, пользуясь синею мглою,
"Кинулся звѣремъ и скрылся; a утромъ, подвезши стрикусы
"Къ старымъ стѣнамъ новгородскимъ, разбилъ ихъ ворота, a съ ними
"И ярославову славу разрушилъ. И снова ужъ мчался
"Волкомъ голоднымъ съ Дудутокъ къ Нѣмигѣ-рѣкѣ многоводной,
"А на Нѣмигѣ-рѣкѣ устилаютъ далекое поле,
"Вмѣсто сноповъ, головами, молотятъ стальными цѣпами,
"Жизнь кладутъ на току и вѣютъ душу изъ тѣла.
"Кровью затопленный берегъ Нѣмиги не жатвой засѣянъ
"Былъ, a тѣлами русскихъ сыновъ. Князь Всеславъ народу
"Судъ давалъ и рядилъ города; a подъ саваномъ ночи
"Рыскалъ, какъ волкъ. Изъ Кіева кинулся къ Тмутаракани,
"И перерыскалъ волкомъ дорогу великаго Хорса.
"Въ Полотскѣ рано ему позвонили къ заутренѣ въ Софьи
"Въ колоколъ звонкій, a онъ тотъ утренній благовѣстъ въ стольномъ
"Кіевѣ слышалъ.
См. выше : пѣснь VI, примѣч, II.
V.
править«Знамена Владиміровы достались Рюрику и Давыду, которые, нося ихъ на рогахъ, землю вспахиваютъ».
«Нынѣ стали знамена Рюриковы, a другія Давыдовы; но сіи, сдѣлавшись могущими въ сапогахъ землю пашутъ».
«Нынѣ знамена его (Владиміра) стали одни Рюриковы, a другія Давидовы; но враги ихъ, впряженные въ плугъ, вмѣсто воловъ, пашутъ на нихъ».
«Знамена его (Владиміра) уже стали Рюриковы, другія Давидовы, — но рога нося имъ пашутъ хвосты».
«Знамена его (Владиміра) достались одни Рюрику, a другія Давиду; но когда и они носятъ трубы (военныя), то знамена развѣваются».
Будучи недоволенъ всѣми этими переводами, еще болѣе затемнившими смыслъ подлинника, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, опасаясь дать волю своей фантазіи, чтобы не зайти еще далѣе, я рѣшился отказаться отъ удовольствія пояснить это мѣсто по своему, въ надеждѣ найти хотя сколько нибудь удовлетворительное истолкованіе помянутаго мѣста въ одномъ изъ стихотворныхъ переложеній «Слова», блистающихъ яркими красками фантазіи. И не ошибся. Перебравъ бывшія y меня подъ рукой изданія, я остановился на переводѣ г. Минаева, который и помогъ мнѣ уяснить это темное мѣсто подлинника.
I.
правитьСудя по смыслу этого мѣста, Коганъ былъ пѣвецъ временъ Ярослава, и, подобно Бояну, пользовался въ свое время извѣстностью. (Мнѣніе Полевого).
II.
правитьТакъ называлась церковь во имя св. Богородицы Пирогощей въ Кіевѣ (заложенная Мстиславомъ Великимъ, въ 1131 году), по образу Богоматери, привезенному купцомъ Пирогощею изъ Константинополя. Нынѣ на томъ мѣстѣ, гдѣ находился храмъ Пирогощей Богородицы, стоитъ церковь Трехъ Святителей.
- ↑ Собраніе стихотвореній Ивана Козлова, изд. III, ч. II, стр. 31.
- ↑ Стихотворенія Ѳ. Миллера, стр. 245.
- ↑ Москвитянинъ, 1846 г., ч. I, ки. II, стр. 32.
- ↑ Слово о полку Игоря, пер. Минаева. стр. 67.
- ↑ Das Lied vom Heereszuge Igors, Sohnes Swätoslaws, Enkels Olegs. A as dem Slawonоscuen poetrisch überselzt. Vom Pastor Sederholm. Moskau. 1825.
- ↑ Igor, poème hêroique, traduit du russe par N. Blanchard. Moscou. 1823.
- ↑ (*) Wyprawa Igora na połowców. Poemat slawiański, wydany przez Augustina Bielowskiego. Lwów. 1833.
- ↑ Igor Swatoslawic. Hrdinsky zpiew o laźenj proti polowcum. Od Waclava Hanky. W Praze. 1821.
- ↑ См. его „Опытъ о русскомъ стихосложеніи“, стр. 159—161.
- ↑ См. его „Опытъ о народномъ русскомъ стихосложеніи“, стр. 101—107.
- ↑ Московскій Телеграфъ, 1833 г. № 7, стр. 429.
- ↑ См. его „Пѣснь о полку Игоря, критическій разборъ“, стр. 82—84.
- ↑ См. его „Руководство къ познанію родовъ, видовъ и формъ поэзіи“, стр. 205—206.
- ↑ Не мѣшало бы, хотя для типографической исправности, что бъ облегчить читателю отъискиваніе мѣстъ при новомъ изданіи „Слова о полку Игоревѣ“, раздѣлитъ сію древнюю поэму русскую на стихи, подобные библейскимъ». (Востоковъ).
- ↑ Мнѣніе Максимовича.