Андре Терье править
Зяблик в неволе править
Одиннадцатилетним мальчиком я жил у дедушки и ставил ловушки маленьким птичкам.
Я ставил ловушки на полях, шагах в двадцати друг от друга, вдоль лесных тропинок, или около луж, где чаще всего бывали птицы.
По утрам и по вечерам множество птиц слеталось на лужи, чтобы напиться- Сядет птичка на ловушку, а болт (затычка) упадет--и бедняжка останется в плену, повиснув в воздухе на ушибленных лапках.
В одну из моих прогулок с дедушкой я услышал пронзительные крики, и когда, я пошел на них, то увидел птичку в жестокой борьбе с ловушкой. Ростом птичка была почти с воробья, но она била крыльями так бешено и сильно, что едва не опрокинула ловушки. Спина птички была каштанового цвета, верх головы и клюв синие, глаза быстрые, черные; шея, грудь и бока чудесного зеленого цвета,, хвост как вилка и на каждом крылышке по- белому пятну.
— Это зяблик, --сказал дедушка.
Я взял его за крылышки, чтобы освободить от ловушки; зяблик до крови ударил меня клювом. Дедушка заметил, что ножки зяблика не были сломаны, одна только была слегка оцарапана. Птичка мне так понравилась, что мне ужасно захотелось посадить ее в клетку и сделать ручной. Я стал упрашивать дедушку, чтобы он позволил мне взять птичку.
— Хорошо, — сказал мне дедушка, — но только тебе вряд ли удастся воспитать птичку по-своему, потому что она уже очень стара и дика.
Я, разумеется, не доверил дедушке. Я завернул зяблика в платок, а дома поместил его в плотно закрытую корзинку, надеясь, что к следующему дню приготовлю клетку.
В эту ночь я почти не спал: все думал о своем пленнике. Я знал, что зяблики чудесно поют. Стоило мне закрыть глаза, как я уже слышал это пение.
Утром я побежал к корзине. Мой зяблик спал не лучше меня: он дико бился о стенки корзины.
Все свои деньги я потратил на клетку, в которой зато было все: и корытце для воды, и ящик, куда я насыпал конопляного семени. И переселил птичку и ожидал, когда она привыкнет к своему новому жилью. Но пленник и не думал приручаться: он вцепился в засов клетки, махал беспрестанно крыльями, перекувырнул ящик с семенем и смотрел на него с презрением.
«Верно, семя ему не правится» — подумал я и побежал в поле, чтобы принести ему свеженькой зеленой травки. Вернувшись, я увидел, что лихорадочное волнение моего пленника удвоилось: он продолжал бешено биться о клетку, поранил свою прекрасную головку, сломал большие перья на хвосте, пух с его груди летал по воздуху.
Иногда изнемогший, разбитый, измученный, он забивался в угол, открывал свои глубокие черные глаза, и мне казалось, что своим безнадежным, отчаянным взглядом он молил меня: «Да отпусти же меня! отпусти!..» Но я точно оглох и ушел от него, думая, что ночью он успокоится. Утром я снова побежал к клетке. На полу ее, неподвижный, с закрытыми веками, с растрепанными перьями, уже похолодевший, лежал зяблик, вытянув ножки среди разбросанных зерен и травки.
Дикая гордая птичка, презирая неволю, решила лучше умереть с голода.
У меня сердце сжалось: ведь на моей совести лежала эта мучительная смерть птички. И вот теперь, когда много лет уже прошло с тех пор, я все-таки не могу без боли слушать и видеть зябликов: мне вспоминается тот загубленный мною несчастный пленник, и я мучаюсь угрызением совести.
Источник текста: «Малым ребятам» Рассказы и стихи. Выпуск шестой. — 3-е изд. — Москва: Тип. Вильде, 1915. (Библиотека И. Горбунова-Посадова для детей № 218). С. 23—27.