съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ.
С. Петербургъ, 3 августа 1858 года.
Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, я коротко познакомился съ Вильямомъ Легранъ. Онъ принадлежалъ къ старинной протестантской фамиліи, довольно богатой въ свое время, но которую нѣсколько несчастій, слѣдовавшихъ одно за другимъ, довели до крайней нищеты. Желая избѣгнуть униженія банкротства, онъ оставилъ новый Орлеанъ — родину своихъ предковъ, и поселился на островѣ Сулливанѣ близъ Чарлстона, въ Южной Каролинѣ.
Этотъ островъ престранный. Онъ весь покрытъ морскимъ пескомъ и имѣетъ въ длину почти три мили, а въ ширину не болѣе четверти. Отъ материка онъ отдѣленъ едва замѣтнымъ ручьемъ, который протачивается сквозь густые камыши и глину, — любимое мѣстопребываніе водяныхъ курочекъ. Растительность острова, какъ можно себѣ представить, весьма бѣдная, или лучше сказать, крошечная: тамъ нѣтъ деревьевъ даже посредственныхъ. На западной оконечности, гдѣ стоитъ фортъ Мультри и нѣсколько жалкихъ деревянныхъ строеній, — куда переѣзжаютъ на лѣто во избѣжаніе пыли и лихорадокъ Чарлстона, можно встрѣтить, правда, особую породу миніатюрныхъ пальмъ. За то весь островъ, за исключеніемъ этого единственнаго уголка на западѣ, и бѣлесоватыхъ береговъ, покрытъ густымъ кустарникомъ пахучихъ миртъ, такъ дорого цѣнимыхъ англійскими садовниками. Кустарникъ этотъ часто возвышается до 15 и 20 футовъ и образуетъ собою почти непроницаемый лѣсъ, наполняющій воздухъ чуднымъ благоуханіемъ.
Въ самой глубокой чащѣ лѣса, недалеко отъ восточной оконечности острова, то есть самой дальней, Легранъ построилъ себѣ маленькую избушку, въ которой и жилъ въ то время, какъ я съ нимъ познакомился. Знакомство наше скоро превратилось въ тѣсную дружбу, потому-что въ этомъ добровольномъ отшельникѣ было многое, что могло возбудить участіе и уваженіе. Я видѣлъ въ немъ слѣды глубокой учености, поддерживаемой блестящими умственными способностями; но со всѣмъ тѣмъ онъ былъ мизантропъ, и часто переходилъ отъ мгновеннаго воодушевленія къ грустной задумчивости. Легранъ имѣлъ у себя много книгъ, но читалъ ихъ рѣдко. Главное его развлеченіе состояло въ рыбной ловлѣ и охотѣ; любилъ онъ также бродить по берегу, или между кустами миртъ, отыскивая раковины и другіе минералогическіе предметы; — коллекція его натуральнаго кабинета сдѣлала бы честь Шваммердаму. Во время этихъ прогулокъ, съ нимъ обыкновенно ходилъ старый негръ, по имени Юпитеръ, отпущенный на волю еще до банкротства; ни просьбами, ни угрозами не могли склонить этого вѣрнаго слугу, чтобы онъ оставилъ своего молодаго масса Виль, за которымъ слѣдить повсюду онъ считалъ своимъ неотъемлемымъ правомъ; кажется, даже сами родственники Леграна, замѣтивъ его разстроенную голову, поддерживали Юпитера въ этомъ похвальномъ намѣреніи, съ той цѣлію, чтобы онъ сдѣлался какъ бы сторожемъ и смотрителемъ отшельника.
На островѣ Сулливанѣ зимы бываютъ рѣдко холодны, и если къ концу года прибѣгаютъ къ помощи огня, то это считается какой-то особенностію. Однако въ половинѣ октября 18… г. случился день замѣчательно холодный. Именно передъ закатомъ солнца, я съ трудомъ пробрался сквозь густой кустарникъ, къ хижинѣ моего пріятеля, котораго не видалъ нѣсколько недѣль. Я жилъ тогда въ Чарлстонѣ, на разстояніи 9 миль отъ острова, а способы сообщенія въ то время были далеко не такъ удобны какъ теперь. Подойдя къ домику, я по обыкновенію постучался, и неполучивъ отвѣта, отыскалъ ключъ въ извѣстномъ мнѣ мѣстѣ, куда его прятали; я отворилъ дверь и вошелъ. Большой огонь пылалъ въ каминѣ. Это было для меня самой пріятной неожиданностію. Я снялъ пальто, придвинулъ кресло къ пылающимъ дровамъ и преспокойно усѣлся во ожиданіи хозяевъ.
Едва наступила ночь, какъ они явились и обошлись со мною чрезвычайно радушно. Юпитеръ, осклабясь во весь ротъ, доходившій у него до ушей, бѣгалъ туда и сюда, приготовляя ужинъ изъ водяныхъ курочекъ, Легранъ же былъ въ порывахъ восторга — какъ иначе назвать это? Онъ нашелъ новаго рода раковину, и кромѣ того, съ помощію Юпитера, поймалъ совершенно неизвѣстнаго жука, такъ по крайней мѣрѣ онъ думалъ, и о которомъ, говорилъ онъ, желалъ знать мое мнѣніе на другой день.
— Отчего же не сегодня вечеромъ? спросилъ я, потирая руки передъ огнемъ и внутренно посылая къ чертямъ все семейство жуковъ.
— А! если бы я зналъ, что вы здѣсь! произнесъ Легранъ; я васъ такъ долго не видалъ. Могъ ли я предполагать, что вы придете ко мнѣ именно сегодня? Возвращаясь домой, я встрѣтилъ лейтенанта Ж…. изъ крѣпости, и имѣлъ глупость одолжить ему на нѣсколько часовъ моего жука, такъ что до завтра нельзя видѣть этого рѣдкаго насѣкомаго; но ночуйте у меня сегодня, я пошлю Юпитера за жукомъ до солнечнаго восхода. Это самая удивительнѣйшая вещь изо всего творенія!
— Что это? — восходъ солнца?
— Э! нѣтъ! чортъ побери! Я вамъ говорю про жука. Вообразите, онъ блестящаго золотаго цвѣта, величиною почти съ большой орѣхъ, съ двумя черными крапинами на верху спины, и съ третьей, немного продолговатой, пониже. Остальные разводы на головѣ….
— Стальные? Масса Виль! Прервалъ неразслыша Юпитеръ, на немъ нѣтъ ничего стальнаго. Жукъ этотъ чисто золотой, и изъ массивнаго золота весь, кромѣ крыльевъ. Я еще никогда не видывалъ въ половину такого тяжелаго.
— Положимъ, что ты и правъ, Юпъ, отвѣчалъ Легранъ съ большей живостію чѣмъ бы слѣдовало при подобномъ замѣчаніи, но развѣ можно жечь куръ!… Цвѣтъ насѣкомаго, продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, точно необыкновенный. Вы не найдете даже металла столь блестящаго какъ его крылья. Но вы сами увидите завтра утромъ. Теперь же я постараюсь вамъ дать понятіе о его фигурѣ.
Говоря эти слова, Легранъ сѣлъ къ столу, на которомъ лежали чернила и перья, но не было бумаги. Онъ началъ рыться въ ящикѣ, но не нашелъ ни клочка.
— Все равно, произнесъ онъ, этого будетъ довольно. И онъ, вынувъ изъ кармана жилета, что то въ родѣ засаленнаго куска веленевой старой бумаги, началъ чертить на ней перомъ.
Во все это время я сидѣлъ неподвижно у камина, потому-что мнѣ было все еще очень холодно. Когда рисунокъ Леграна пришелъ къ концу, онъ передалъ его мнѣ, не вставая съ мѣста. Въ эту самую минуту послышалось снаружи громкое ворчаніе, и вслѣдъ за нимъ царапаніе. Юпитеръ отперъ дверь, въ которую вбѣжала огромная собака Леграна и кинулась прямо ко мнѣ на плечи съ радостнымъ визгомъ. Я умѣлъ еще прежде разными подачками снискать полное расположеніе этого пса. Когда онъ окончилъ свои прыжки, я взглянулъ на клочекъ бумаги, который держалъ въ рукахъ, и сказать правду, не мало удивился рисунку моего друга.
— Да, сказалъ я наконецъ, послѣ нѣсколькихъ минутъ глубокаго созерцанія, признаюсь вамъ — это престранный жукъ! Особенно для меня, онъ совершенно въ новомъ родѣ. До-сихъ-поръ я ничего не видалъ даже подобнаго, развѣ только изображеніе человѣчьяго черепа, на который вашъ жукъ такъ похожъ, какъ только можетъ походить что нибудь на черепъ.
— На черепъ?… произнесъ Легранъ, а, да! на бумагѣ дѣйствительно могло вамъ показаться что нибудь въ родѣ этого. Я понимаю. Двѣ черныя крапины похожи нѣсколько на глаза, середняя изображаетъ ротъ; не такъ ли? Да и форма его вообще овальная….
— Можетъ быть, отвѣчалъ я, но со всѣмъ тѣмъ, любезный Легранъ, мнѣ кажется, вы довольно плохой живописецъ. Я лучше подожду покуда увижу вашего жука, чтобы составить какое нибудь понятіе о его наружности.
— Хорошо-съ! Не понимаю, какъ это случилось, возразилъ Легранъ немного обиженнымъ тономъ. Я рисую довольно порядочно, или по крайней мѣрѣ, долженъ бы былъ рисовать недурно, потому-что у меня были хорошіе учители и я не совершенный болванъ….
— Но, любезный другъ, прервалъ я, вы вѣрно смѣетесь надо мною? Картинка ваша изображаетъ преизрядно нарисованный черепъ, даже чрезвычайно правильный въ отношеніи къ остеологіи, — и вашъ жукъ будетъ самый удивительнѣйшій изо всего семейства жуковъ, если онъ похожъ на то, что вы нарисовали. Мы можемъ даже придать этому обстоятельству какое нибудь суевѣрное начало. Такъ напримѣръ, вы назовете вашего жука: scarabaeus caput hominis, или какъ нибудь въ родѣ этого. Въ лѣтописяхъ натуральной исторіи случается много подобныхъ названій. Но гдѣ же разводы, о которыхъ вы говорили?
— Вы ихъ не видите? воскликнулъ Легранъ, выходя изъ себя. Вы должны ихъ видѣть. Я нарисовалъ такъ же явственно, какъ въ натурѣ. Кажется, довольно!
— Положимъ, что вы нарисовали, сказалъ я, но все-таки я ничего не вижу!
И я протянулъ ему рисунокъ, не прибавляя ни слова болѣе, чтобы не выводить его изъ терпѣнія. Но со всѣмъ тѣмъ я былъ крайне удивленъ его словами; настойчивость Леграна подстрекала мое любопытство; что же касается до рисунка, на немъ рѣшительно не было видно никакихъ разводовъ и въ общемъ онъ представлялъ вѣрнѣйшее изображеніе мертвой головы.
Легранъ взялъ отъ меня бумагу съ недовольнымъ видомъ и, казалось, хотѣлъ смять ее съ досады и бросить въ огонь, какъ вдругъ, взглянувъ нечаянно на рисунокъ, онъ остановился и началъ глядѣть на него съ неописаннымъ вниманіемъ. Въ одно мгновеніе лицо его покраснѣло, потомъ онъ вдругъ поблѣднѣлъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ минуть онъ не перемѣнялъ своего положенія и разсматривалъ пристально рисунокъ; потомъ всталъ, взялъ со стола свѣчу и усѣлся на сундукъ на другомъ концѣ комнаты. Тамъ онъ продолжалъ съ тѣмъ же вниманіемъ разсматривать бумагу, поворачивая ее на всѣ стороны. Во все это время онъ не говорилъ ни слова; меня это крайне безпокоило, но я не хотѣлъ ни чѣмъ раздражать худого расположенія его духа. Наконецъ онъ вынулъ изъ кармана бумажникъ, положилъ въ него картинку, и потомъ спряталъ бумажникъ въ ящикъ, заперевъ этотъ послѣдній на ключъ. Тогда онъ, казалось, успокоился, но прежняя его восторженность совершенно исчезла. Видъ Леграна показывалъ чрезвычайную озабоченность, но уже безъ примѣси неудовольствія. По мѣрѣ того какъ проходилъ вечеръ, онъ все дѣлался задумчивѣе, и ни одна изъ моихъ шутокъ не могла его развлечь. Я имѣлъ намѣреніе остаться у него ночевать, такъ какъ я уже это дѣлалъ не одинъ разъ, но видя разстроенное положеніе хозяина, счелъ за лучшее уйдти. Легранъ не показалъ ни малѣйшаго желанія удержать меня, только при прощаньи онъ сжалъ мою руку сильнѣе обыкновеннаго.
Почти мѣсяцъ спустя послѣ описаннаго происшествія, — въ продолженіе этого времени я не имѣлъ никакого извѣстія о Легранѣ, — явился ко мнѣ, въ Чарлстонъ, слуга его Юпитеръ. Никогда еще я не видалъ добраго негра такъ глубоко опечаленнымъ; я испугался, не случилось ли уже съ моимъ пріятелемъ какого-нибудь несчастія.
— Ну, Юпъ, сказалъ я, что новаго? какъ поживаетъ твой господинъ!
— Гмъ! сказать вамъ правду, масса, не такъ хорошо, какъ бы слѣдовало.
— Не такъ хорошо? очень, очень жалѣю; но на что же онъ жалуется?
— А! въ томъ-то и штука, что онъ не жалуется, а со всѣмъ тѣмъ очень болѣнъ.
— Болѣнъ, Юпитеръ? Да что же ты мнѣ этого не говоришь? Онъ лежитъ?
— Нѣтъ, не лежитъ, но весь нехорошъ, и я въ большомъ безпокойствѣ о добромъ масса Виль.
— Юпитеръ, я бы хотѣлъ понять что-нибудь изъ твоихъ словъ. Ты говоришь, что твой господинъ болѣнъ? Развѣ онъ не говорилъ, чѣмъ онъ страдаетъ?
— О, масса! тутъ совершенно напрасно ломать голову. Масса Виль постоянно говоритъ, что не имѣетъ никакой болѣзни, но въ такомъ случаѣ зачѣмъ онъ ходитъ задумчиво взадъ и впередъ, повѣсивъ голову, надвинувъ брови и плечи, и блѣдный какъ мертвецъ! И къ чему онъ все пишетъ цифры да цифры?
— Пишетъ что, Юпитеръ?
— Цифры съ разными знаками на грифельной доскѣ, и знаки-то самые непонятные. Мнѣ даже становилось страшно, я каждую минуту долженъ за нимъ присматривать. — Прошлый разъ онъ убѣжалъ отъ меня передъ солнечнымъ восходомъ, да и пропалъ на цѣлый день. Я было приготовилъ свѣжій прутъ, чтобы отработать его порядкомъ, когда онъ возвратится, да не хватило духу — у него такой жалкій видъ!
— Право! Во всякомъ случаѣ ты поступаешь благоразумно, имѣя къ нему состраданіе. Его не надо наказывать, онъ можетъ быть не въ состояніи этого и вынести. Но не знаешь ли ты что было причиною этой болѣзни, или лучше сказать, перемѣны въ образѣ жизни? Не случилось ли съ нимъ чего-нибудь особеннаго съ-тѣхъ-поръ, какъ я васъ видѣлъ въ послѣдній разъ?
— Ничего, масса, ничего не случилось съ-тѣхъ-поръ, но прежде, именно въ тотъ день, когда вы были у насъ….
— Что ты хочешь этимъ сказать? спросилъ я съ тревожнымъ любопытствомъ.
— Э! масса, я говорю о жукѣ, вотъ и все!
— О комъ?
— О жукѣ. Я увѣренъ, что этотъ золотой жукъ прокусилъ ему гдѣ-нибудь голову.
— Но почему же ты такъ думаешь, Юпитеръ?
— Потому-что у жука есть клещи и ротъ. Я еще никогда не видывалъ подобнаго. — Онъ ловитъ и кусаетъ все, что ни попадется. Едва масса Виль успѣлъ поймать его, какъ долженъ былъ сейчасъ же выпустить изъ рукъ; я увѣренъ, что въ эту минуту масса Виль и былъ имъ укушенъ. Наружность жука, и въ особенности ротъ его, мнѣ очень не понравились, потому я и не рѣшился дотронуться до него пальцами, но взялъ кусокъ бумаги и завернулъ въ нее жука; такъ я поймалъ его.
— И ты думаешь, что господинъ твой былъ точно укушенъ жукомъ, и что онъ отъ этого болѣнъ?
— Не думаю, а увѣренъ. Зачѣмъ масса только и бредитъ что о золотѣ? вѣрно потому, что былъ укушенъ золотымъ жукомъ. Я не разъ слышалъ объ этихъ золотыхъ жукахъ.
— Но почему же ты полагаешь, что онъ бредитъ только о золотѣ?
— Какъ же не полагать? онъ говорить объ этомъ даже во снѣ.
— Ты можетъ быть и правъ, Юпитеръ, произнесъ я послѣ нѣкотораго молчанія. Но скажи мнѣ, чѣмъ я обязанъ твоему посѣщенію сегодня?
— Какъ это, масса?
— То есть, какое ты мнѣ принесъ извѣстіе отъ г. Леграна?
— Не извѣстіе, а письмо, масса — вотъ оно.
И Юпитеръ подалъ мнѣ бумагу, въ которой я прочелъ слѣдующее:
«Любезный другъ!
«Отчего я васъ такъ долго не видалъ? Надѣюсь, вы не разсердились за мой послѣдній пріемъ — этого не можетъ быть.
«Я въ сильномъ безпокойствѣ съ-тѣхъ-поръ, какъ мы не видались. Мнѣ нужно съ вами поговорить, но не знаю, какъ приступить къ этому. Даже не знаю скажу ли вамъ все.
«Нѣсколько дней я чувствую себя не такъ-то хорошо, и бѣдный Юпитеръ жестоко надоѣдаетъ мнѣ своими атенціями и ухаживаніемъ. Повѣрите ли? прошлый разъ онъ даже приготовилъ палку, въ благодѣтельномъ намѣреніи пристращать меня за то, что я ушелъ одинъ ночью съ острова и пробылъ цѣлый день въ отлучкѣ! Я увѣренъ, что только моя жалкая фигура спасла меня отъ наказанія.
«Къ собранію моему, по части натуральной исторіи, я не прибавилъ еще ничего.
«Приходите ко мнѣ съ Юпитеромъ, если вы свободны. Приходите, приходите. Я имѣю крайнюю нужду видѣть васъ сегодня вечеромъ по самому важнѣйшему дѣлу.
«Вилліамъ Легранъ.»
Тонъ этого письма меня сильно встревожилъ. Слогъ его совершенно отличался отъ того, которымъ писалъ всегда Легранъ. О чемъ это онъ замышлялъ? Какая еще новая причуда поселилась въ воспаленной его головѣ? Какое онъ могъ имѣть самое важнѣйшее дѣло? То, что говорилъ мнѣ Юпитеръ, не предзнаменовало ничего хорошаго. Я боялся, чтобы постоянное вліяніе несчастій не подѣйствовало гибельно на умственныя способности моего друга. Не думая ни минуты, я собрался идти съ негромъ.
Подойдя къ берегу, я увидѣлъ косу и три новыхъ лопаты, лежащихъ на днѣ лодки, въ которой намъ нужно было переѣзжать.
— Юпитеръ, это что значитъ?
— Это? лопаты, масса, и коса, отвѣчалъ онъ.
— Вижу, но зачѣмъ онѣ здѣсь?
— Масса Виль велѣлъ мнѣ купить эти вещи въ городѣ, и я даже заплатилъ за нихъ очень дорого.
— Но объясни, ради Бога, что масса Виль собирается дѣлать съ косою и лопатами?
— А! вы у меня спрашиваете болѣе, чѣмъ я знаю. Онъ самъ не понимаетъ зачѣмъ покупалъ, я увѣренъ. Но все это происходитъ отъ жука.
Видя, что я не могъ добиться никакого объясненія отъ Юпитера, котораго весь умъ былъ занятъ однимъ жукомъ, я сѣлъ въ лодку и поставилъ парусъ. Но свѣжему попутному вѣтру мы быстро достигли небольшой бухты на сѣверѣ, у форта Мультри, и послѣ двухъ-часовой прогулки остановились у домика Леграна. Было около трехъ часовъ пополудни; Легранъ ожидалъ насъ съ нетерпѣніемъ. Онъ сжалъ мою руку съ какой-то лихорадочной поспѣшностію, что еще болѣе усилило мои подозрѣнія. Лицо его было покрыто смертной блѣдностію; глаза, и безъ того впалые, сверкали чрезвычайно.
Послѣ нѣкоторыхъ обыкновенныхъ вопросовъ о здоровьѣ, я не нашелъ ничего лучше, какъ спросить, отдалъ ли ему лейтенантъ Ж…. его жука.
— Да, да! отвѣчалъ Легранъ, сильно покраснѣвъ; я его взялъ у лейтенанта на другое же утро; ни за что на свѣтѣ я не разстанусь съ этимъ жукомъ. Знаете ли, что Юпитеръ совершенно правъ насчетъ этого насѣкомаго?
— Въ чемъ? спросилъ я съ грустнымъ предчувствіемъ въ сердцѣ.
— Предполагая, что этотъ жукъ дѣйствительно золотой!
Легранъ произнесъ эти слова съ такимъ хладнокровнымъ убѣжденіемъ, что мнѣ стало больно.
— Жукъ этотъ, продолжалъ Легранъ съ торжественною улыбкою, предназначенъ обогатить меня, возвратить мнѣ достояніе моихъ отцевъ. Удивительно ли, что я имъ такъ дорожу? Такъ какъ судьбѣ угодно было мнѣ его даровать, то мнѣ остается только воспользоваться имъ съ умѣніемъ, для того, чтобы достигнуть сокровища, котораго онъ есть указатель. Юпитеръ! принеси его.
— Кого это? масса…. жука; вы можете принести его сами.
Легранъ всталъ съ важностію, не сказавъ ни слова, и отправился за жукомъ, который лежалъ подъ стекляннымъ колпакомъ. Жукъ этотъ былъ точно необыкновенно-красивъ, неизвѣстный тогдашнимъ натуралистамъ, и действительно могъ имѣть большую цѣну съ ученой точки зрѣнія. На одномъ концѣ спины у него были двѣ круглыя черныя точки, а на другомъ продолговатое пятно. Крылья были чрезвычайно-крѣпки, блестящи и точно имѣли видъ почернѣвшаго золота. Къ тому же онъ былъ замѣчательно-тяжелъ, и судя по этому качеству, можно было нѣкоторымъ образомъ извинить мнѣніе Юпитера; но что самъ Легранъ соглашался съ нимъ, вотъ чего я не понималъ, и какъ ни раздумывалъ, никакъ не могъ разрѣшить этой загадки.
— Я посылалъ за вами, произнесъ Легранъ, послѣ того, какъ я окончилъ разсматриваніе жука — я прошу васъ помочь мнѣ совѣтомъ и участіемъ въ исполненіи неразгаданныхъ путей судьбы и моего жука….
— Любезный другъ! вскричалъ я, прерывая его, вы вѣрно не такъ-то хорошо себя чувствуете; я бы вамъ совѣтовалъ взять нѣкоторыя предосторожности. Лягте въ постель; я останусь у васъ нѣсколько дней, покуда вы себя не почувствуете лучше. У васъ лихорадка и….
— Пощупайте мой пульсъ, сказалъ онъ.
Я взялъ его за пульсъ и, правду сказать, не нашелъ ни малѣйшаго признака лихорадки.
— Вы можете быть больны и не имѣя лихорадки, продолжалъ я; позвольте же мнѣ на этотъ разъ быть вашимъ докторомъ. Прежде всего ложитесь въ постель; потомъ….
— Вы ошибаетесь, прервалъ онъ: я чувствую себя довольно хорошо, какъ только можно быть въ моемъ напряженномъ состояніи. И если вы точно желаете мнѣ полнаго здоровья, то вѣроятно облегчите это положеніе.
— Что же нужно для этого? спросилъ я.
— Очень немногое. Юпитеръ и я, отправляемся по дѣлу въ горы, на твердую землю, и намъ нуженъ помощникъ, на котораго бы можно было совершенно положиться; этотъ единственный человѣкъ — вы. Исполнится или нѣтъ наше предпріятіе, во всякомъ случаѣ мое безпокойство пройдетъ.
— Я имѣю самое живѣйшее желаніе услужить вамъ, сказалъ я, но…. одно слово: имѣетъ ли отношеніе проклятый жукъ съ нашимъ путешествіемъ въ горы?
— Разумѣется.
— Въ такомъ случаѣ, любезный Легранъ, я никакъ не могу содействовать такому совершенно-безумному предпріятію.
— Жаль, очень жаль; нечего дѣлать, мы должны пуститься одни.
— Одни? А! бѣдный, рѣшительно сошелъ съ ума! подумалъ я. Скажите наконецъ, на сколько времени вы отправляетесь?
— Вѣроятно на ночь. Мы пойдемъ сейчасъ же, и во всякомъ случаѣ возвратимся къ солнечному восходу.
— И вы мнѣ обѣщаете, какъ честный человѣкъ, что, исполнивъ свою прихоть и окончивъ дѣло съ жукомъ, вы возвратитесь домой и будете въ точности слѣдовать совѣтамъ моимъ и вашего доктора!
— Обѣщаю. А теперь отправимся, потому-что времени терять нельзя.
Я послѣдовалъ за моимъ пріятелемъ, скрѣпя сердце. Въ четыре часа мы пустились въ путь, Легранъ, Юпитеръ, собака и я. Юпитеръ несъ косу и лопаты. Мнѣ казалось, что онъ взялся непремѣнно нести эти инструменты не по усердію слуги, а боясь оставить ихъ въ рукахъ своего бѣднаго господина. При всемъ этомъ онъ былъ въ самомъ худомъ расположеніи духа, и слова: «проклятый жукъ!» были одни, которыя онъ произнесъ во все время нашего перехода. На мою долю пришлось нести два потайныхъ фонаря; чтожъ до Леграна, онъ довольствовался однимъ жукомъ, неся его повѣшеннаго на ниткѣ и поворачивая во всѣ стороны, въ то время какъ самъ выступалъ съ важностію волшебника. При видѣ этихъ признаковъ сумашествія, у меня невольно навернулись слезы; я подумалъ однако, что въ настоящую минуту было благоразумнѣе исполнить его волю, покуда я не буду въ состояніи употребить съ успѣхомъ какія-нибудь сильныя мѣры. Я попробовалъ однако, хотя совершенно безъ пользы, спросить о цѣли нашего путешествія. Но онъ, уговоривъ меня на это дѣло, не давалъ себѣ даже труда отвѣчать. При всѣхъ моихъ вопросахъ Легранъ повторялъ только: — «Посмотримъ!»
Переѣхавъ на челнокѣ на противоположный берегъ, мы пустились по гористой местности по направленію сѣверо-запада, сквозь совершенно дикое и пустынное мѣсто, гдѣ нельзя было отыскать человѣческаго слѣда. Легранъ шелъ мѣрнымъ шагомъ, останавливаясь только по нѣкоторымъ примѣтамъ, которыя онъ сдѣлалъ, казалось, прежде.
Путь нашъ такимъ образомъ продолжался около двухъ часовъ; солнце уже садилось, какъ вдругъ мы вошли въ такую глушь, которая была страшнѣе всего, что мы видѣли до сихъ поръ; это было плоское мѣсто близъ вершины крутой горы, покрытой съ верху до низу лѣсомъ и огромными камнями, разбросанными повсюду, и которые неминуемо слетѣли бы внизъ, если бы не были удержаны деревьями; глубокіе рвы, пересѣкающіе гору по разнымъ направленіямъ, придавали этому мѣсту характеръ мрачной торжественности.
Натуральная площадь, на которую мы взобрались, была до того покрыта терніемъ, что безъ помощи косы невозможно было подвигаться впередъ. Юпитеръ по приказанію своего господина началъ прочищать намъ дорогу къ подножію огромнаго тюльпаннаго дерева, которое росло на платформѣ посреди 8 или 10 дубовъ, превосходя ихъ высотою и плотностію, какъ и всѣ прочія деревья, которыя я когда-либо видѣлъ.
Когда мы добрались наконецъ до этого гиганта, Легранъ обратился къ Юпитеру и спросилъ его, въ состояніи ли онъ взлѣзть на дерево. Бѣдный старикъ смутился немного при этомъ вопросѣ, и въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ не отвѣчалъ ни слова. Однако онъ приблизился къ огромному стволу, обошелъ его медленно кругомъ и разсмотрѣлъ съ большимъ вниманіемъ. Потомъ онъ сказалъ:
— Да, масса. Юпъ не видѣлъ еще дерева, на которое онъ не могъ бы взлѣзть.
— Ступай же, и живо! произнесъ Легранъ, потому-что скоро будетъ слишкомъ-темно для того, что намъ остается сдѣлать.
— До какихъ поръ нужно взлѣзть, масса? спросилъ Юпитеръ.
— Ступай сперва по стволу, а потомъ я тебѣ скажу куда…. А, постой! возьми съ собой жука….
— Жука! масса Виль? золотаго жука? вскричалъ негръ, отступая со страхомъ. Для чего же нести съ собой на дерево и жука? Чтобъ меня розорвало, если я его возьму въ руки!
— Юпъ! когда ты трусишь, ты огромный, толстый и сильный негръ, взять голыми руками маленькое безвинное мертвое животное, возьми его хоть за нитку, но слушай! ежели ты такъ или иначе не понесешь его съ собою на дерево, то, хотя и очень жаль, но я тебѣ сломаю голову вотъ этой лопатой. Понялъ?
— Господи, Боже мой! что же это съ нимъ сдѣлалось? произнесъ Юпитеръ, который отъ стыда сталъ видимо снисходительнѣе. Вамъ непремѣнно таки надо браниться съ вашимъ старымъ негромъ! Я испугаюсь жука! великое мнѣ дѣло жукъ!
Онъ взялъ за кончикъ нитку и держа однако насѣкомое какъ можно отъ себя далѣе, началъ карабкаться по стволу.
Когда тюльпанное дерево, или Liriodendron Tulipiferum, самое великолепное изъ американскихъ деревьевъ, бываетъ молодо, то имѣетъ стволъ чрезвычайно-гладкій и поднимающійся на довольно-большую высоту безо всякихъ вѣтвей, но старѣясь, оно получаетъ шероховатую, неровную кору съ небольшими назначеніями боковыхъ вѣтвей, которыя во многихъ мѣстахъ пробиваются по стволу, такъ что взобраться по дереву казалось только очень трудно, а не было такъ въ действительности. Обнявъ колѣнами и руками огромный стволъ, и придерживаясь пальцами и ногами за шишки, Юпитеръ, сначала съ опасностію слетѣть раза два, добрался таки до первой вѣтви, и тутъ уже былъ увѣренъ въ дальнѣйшемъ благополучномъ путешествіи на верхъ. И точно, главная трудность была побѣждена, и храбрый негръ находился теперь на 60 или 70 футовъ въ вышину отъ земли.
— Куда прикажете, масса? спросилъ онъ.
— Иди все по главной вѣтви, къ этой сторонѣ, отвѣчалъ Легранъ.
Негръ повиновался въ ту же минуту и, казалось, безъ всякой трудности. Онъ карабкался все выше, до того, что его ползущая и скорюченная фигура скоро совершенно исчезла въ густой зелени листьевъ. Тогда снова послышался его голосъ съ высоты:
— Куда еще ползти? прокричалъ онъ.
— На какой вышинѣ ты? спросилъ Легранъ.
— Такъ высоко, такъ высоко, отвѣчалъ негръ, что я вижу небо сквозь макушку дерева.
— Не заботься о небѣ, а слушай, что я тебѣ буду говорить. Гляди на стволъ и сосчитай вѣтви подъ собою съ этой стороны. Сколько вѣтвей?
— 1,2, 3,4,5, 6, я прошелъ шесть большихъ, масса, съ этой стороны.
— Поднимись еще на одну, сказалъ Легранъ. Чрезъ нѣсколько секундъ послышался опять голосъ негра, онъ достигъ седьмой.
— Теперь, Юпъ, крикнулъ Легранъ съ видимымъ волненіемъ, надо тебѣ подвигаться прямо по этой вѣтви какъ далеко ты сможешь. Если ты увидишь что-нибудь особенное, скажи мнѣ.
Тутъ я потерялъ всякую надежду, которая еще оставалась во мнѣ, насчетъ разсудка моего друга. Я уже не могъ сомнѣваться въ полномъ сумашествіи Леграна, и началъ придумывать средства, какъ бы его заставить возвратиться домой. Въ то время, какъ я размышлялъ, что и какъ мнѣ делать, голосъ Юпитера послышался снова:
— По этой вѣтви страшно подвигаться впередъ, она почти вся сухая.
— Ты говоришь, что она сухая, Юпитеръ? произнесъ Легранъ взволнованнымъ голосомъ.
— Да, масса, суха какъ старый гвоздь. О! то есть совсѣмъ сухая.
— Боже мой! что тутъ дѣлать? воскликнулъ Легранъ, который, казалось, былъ въ совершенномъ отчаяніи.
— Что дѣлать? прервалъ я съ радостію, воспользовавшись этимъ случаемъ: возвратиться домой и лечь спать. Пойдемте! сдѣлайте мнѣ удовольствіе, любезный другъ! Теперь поздно, вспомните ваше обѣщаніе.
— Юпитеръ! вскричалъ Легранъ, нисколько меня не слушая: слышишь ли ты? А?
— Слышу, масса Виль!
— Попробуй-ка дерево ножемъ и скажи сильно ли оно погнило? продолжалъ Легранъ.
— Довольно-гнило, масса, отвѣчалъ негръ спустя нѣсколько минутъ, но не такъ, какъ бы могло быть. Я могъ бы еще подвинуться немного впередъ, но только я одинъ.
— Одинъ? что это значитъ? кричалъ Легранъ.
— Я говорю, то есть, безъ жука, отвѣчалъ негръ. Онъ очень тяжелъ, этотъ жукъ. Если бы я его опустилъ, напримѣръ, то вѣтвь можетъ-быть и сдержала бы тяжесть одного негра.
— Проклятый плутъ! закричалъ Легранъ, видимо успокоившись, что ты за дичь мнѣ порешь! Если ты выпустишь изъ рукъ жука, я тебѣ сломаю шею. Слушай, Юпитеръ! ты слышишь? А?
— Да, масса, только не слѣдуетъ такъ обходиться съ старикомъ-негромъ.
— Хорошо, хорошо. Слушай теперь! Если ты пролѣзешь вмѣстѣ съ жукомъ по вѣтви сколько возможно далѣе, я тебѣ дамъ долларъ, только что ты сойдешь внизъ.
— Добрался, масса Виль! я здѣсь, почти на самомъ концѣ! отвѣчалъ быстро негръ.
— На концѣ? произнесъ Легранъ кроткимъ голосомъ. Ты говоришь, на концѣ этой вѣтви?
— Еще одинъ шагъ…. О! о! Господи Боже мой! экія чудеса! да что это тутъ на деревѣ! экое диво!
— Ну! крикнулъ Легранъ въ восторгѣ, что же ты видишь на деревѣ.
— Эге! да это черепъ, точно черепъ! кто-нибудь вѣрно оставилъ свою голову на деревѣ и птицы вѣроятно расклевали все мясо.
— Черепъ, говоришь ты? хорошо. Какимъ образомъ онъ утвержденъ на деревѣ?
— О! онъ крѣпко сидитъ. Посмотримъ…. Экая штука!… Да онъ прибитъ гвоздемъ.
— Очень хорошо! Теперь, Юпитеръ, слушай меня и дѣлай все, что я тебѣ прикажу. — Ты слышишь?
— Да, масса.
— Слушай со вниманіемъ. Найди лѣвый глазъ въ черепѣ.
— О! о! Да у черепа нѣтъ лѣваго глаза.
— Экой болванъ! ты знаешь различіе лѣвой руки отъ правой?
— Какже. Лѣвая рука та, которой я колю дрова.
— Да, потому-что ты лѣвша; стало лѣвой глазъ твой на той же сторонѣ какъ и рука. Теперь надѣюсь, ты съумѣешь найти лѣвый глазъ въ черепѣ, то есть мѣсто, гдѣ былъ прежде лѣвый глазъ. Ну что, нашелъ?
Тутъ послѣдовало довольно-долгое молчаніе; наконецъ негръ продолжалъ: — лѣвый глазъ у черепа съ той же стороны гдѣ и лѣвая рука его; хотя у черепа нѣтъ руки, но все равно, я нашелъ лѣвый глазъ. Что теперь дѣлать?
— Пропусти сквозь него на ниткѣ жука, какъ можно ниже, но смотри, не вырони нитку.
— Готово, масса Виль! Продѣть жука сквозь глазъ легко. Смотрите, жукъ спускается къ вамъ.
Во время этого удивительнаго разговора Юпитеръ былъ невидимъ за густой зеленью; но жукъ скоро показался на ниткѣ и блестѣлъ какъ золото, освѣщаемый послѣдними лучами заходящаго солнца. Если бы Юпитеръ опустилъ нитку съ жукомъ, то этотъ непремѣнно бы упалъ къ нашимъ ногамъ. Легранъ тотчасъ взялъ косу и очистилъ кругомъ мѣсто въ нѣсколько футовъ, именно подъ жукомъ, и окончивъ свое занятіе, закричалъ Юпитеру, чтобы онъ выпустилъ изъ рукъ нитку съ жукомъ и потомъ сошелъ самъ съ дерева.
Со всевозможнымъ стараніемъ Легранъ замѣтилъ колышкомъ именно то мѣсто, куда упалъ жукъ, и вынулъ изъ кармана веревочку. Онъ утвердилъ одинъ конецъ ея у дерева, какъ можно ближе ко вбитому колу, и развивая веревку по прямой линіи черезъ колъ, отсчиталъ 50 футовъ по этому направленію. Юпитеръ, присоединясь къ намъ, очищалъ косой терновникъ; дойдя до второй искомой точки, Легранъ вбилъ еще колъ и описалъ вокругъ него круговую линію въ 4 фута въ діаметрѣ. Тогда онъ взялъ одну лопату, другую далъ Юпитеру, третью мнѣ, и пригласилъ насъ копать какъ можно скорѣе.
Сказать правду, я никогда не имѣлъ склонности къ подобной работѣ и весьма радъ былъ бы отдѣлаться отъ нея въ эту минуту; ночь уже наступила; я чувствовалъ большую усталость послѣ ходьбы; но не было никакого средства избавиться, отъ этой гимнастики, потому-что я боялся смутить свѣтлую радость моего бѣднаго друга. Если-бы я могъ ожидать помощи со стороны Юпитера, я бы нисколько не колебался заставить насильно сумашедшаго Леграна возвратиться домой, но мнѣ слишкомъ хорошо былъ извѣстенъ характеръ стараго негра, чтобы съ стороны его надѣяться на малѣйшую помощь при какой бы то ни было личной борьбѣ съ его господиномъ. Я уже не сомнѣвался, что Легранъ былъ зараженъ суевѣріемъ, столь частымъ на югѣ — о зарытыхъ сокровищахъ, и что этому сумасбродству способствовалъ какимъ-нибудь образомъ найденный жукъ, можетъ быть даже самъ Юпитеръ, увѣрявшій, что жукъ дѣйствительно золотой. Умъ, способный къ заблужденію, могъ легко увлечься подобными идеями, тѣмъ болѣе, если онѣ отвѣчали его собственнымъ. Тутъ я вспомнилъ и слова Леграна относительно жука, который долженъ былъ сдѣлаться указателемъ сокровища. Я былъ страшно измученъ и въ большомъ безпокойствѣ, но рѣшился скрѣпя сердце копать, чтобы какъ можно скорѣе представить моему мечтателю, явныя доказательства его заблужденія.
Мы работали два часа сряду; говорили мало. Во все время собака Леграна оглушала насъ своимъ лаемъ; она, какъ видно, принимала живѣйшее участіе въ нашемъ занятіи. Подъ конецъ собака до того разлаялась, что мы испугались, какъ бы лай этотъ не привлекъ какого-нибудь ночнаго бродягу; страхъ этотъ былъ впрочемъ у одного Мы засвѣтили фонари и принялись за дѣло дружно и со рвеніемъ достойнымъ болѣе благоразумной цѣли. Такъ какъ свѣтъ отъ фонарей падалъ прямо на насъ, то я невольно подумалъ, что мы представляли собою весьма занимательную группу, и что если бы кто нечаянно взглянулъ на нее, вѣроятно предположилъ бы, что мы занимались престраннымъ и преподозрительнымъ дѣломъ.
Мы работали два часа сряду; говорили мало. Во все время собака Леграна оглушала насъ своимъ лаемъ; она, какъ видно, принимала живѣйшее участіе въ нашемъ занятіи. Подъ конецъ собака до того разлаялась, что мы испугались, какъ бы лай этотъ не привлекъ какого-нибудь ночнаго бродягу; страхъ этотъ былъ впрочемъ у одного Леграна; что же до меня, то я бы еще обрадовался, если бы что-нибудь помѣшало копанію и заставило насъ возвратиться домой. Наконецъ страшный лай этотъ кончился благодаря Юпитера, который выскочивъ раздосадованный изъ выкопанной ямы, навязалъ изъ подтяжки намордникъ на собаку, и потомъ возвратился къ своей работѣ, смѣясь потихоньку съ видомъ глубокаго достоинства.
Послѣ двухъ часовъ прилежнаго копанія, мы достигли до глубины пяти футовъ, но никакого признака сокровища не появлялось. Мы перестали копать, и я начиналъ надѣятся, что тѣмъ и кончится эта комедія. Однако Легранъ, хотя и видимо смущенный, отеръ задумчиво лобъ и принялся снова за лопату. Яма наша занимала уже все пространство начертаннаго круга въ 4 фута въ діаметрѣ; мы немного далее перешли за этотъ предѣлъ и выкопали еще почти два фута. Все напрасно! Мой бѣдный кладо-искатель, котораго было дѣйствительно жаль, выскочилъ наконецъ изъ ямы, со всѣми признаками глубокаго отчаянія, и началъ медленно, и какъ бы съ сожалѣніемъ, одѣвать свое платье, которое снялъ передъ работой. Я остерегался сдѣлать какое-либо замѣчаніе. Юпитеръ, по знаку своего господина, собралъ инструменты. Окончивъ все, и развязавъ собаку, мы наконецъ отправились въ обратный путь, храня глубочайшее молчаніе.
Мы прошли можетъ-быть шаговъ двѣнадцать, какъ Легранъ, произнеся страшное ругательство, кинулся на Юпитера и схватилъ его за шиворотъ. Удивленный негръ выпучилъ глаза, разинулъ ротъ и, выронивъ изъ рукъ лопаты, упалъ на колѣни.
— Злодѣй! закричалъ Легранъ изо всей силы, діаволъ арабъ! проклятый арабъ! говори, говорятъ тебѣ! Отвѣчай сейчасъ же, и главное не ври! который у тебя лѣвый глазъ?
— А создатель! Вотъ онъ, лѣвый глазъ — масса Виль! кричалъ испуганный негръ, положивъ руку на правый съ такой отчаянной рѣшимостію, какъ будто бы боялся, что Легранъ вырветъ глазъ.
— Такъ я и думалъ!! такъ! такъ! Урррааа! воскликнулъ Легранъ, выпустивъ изъ рукъ бѣднаго негра и пустившись съ радости плясать, къ величайшему удивленію своего вѣрнаго слуги, который, поднявшись съ земли, смотрѣлъ поперемѣнно то на меня, то на Леграна.
— Нечего дѣлать, надо воротиться! сказалъ этотъ послѣдній, дѣло еще не потеряно.
И Легранъ повернулъ назадъ къ тюльпанному дереву.
— Юпитеръ! произнесъ онъ, когда мы подошли къ дереву, поди сюда! Черепъ прибитъ къ вѣткѣ лицемъ внизъ, или къ верху?
— Къ верху, масса, поэтому и вороны могли легко выклевать у него глаза.
— Хорошо. Теперь скажи черезъ этотъ глазъ, или вотъ черезъ этотъ ты спустилъ жука?
И Легранъ, указалъ поперемѣнно на оба глаза Юпитера.
— Черезъ этотъ глазъ, масса, черезъ лѣвый; именно такъ какъ вы мнѣ говорили.
И бѣдный негръ все-таки указывалъ на правый глазъ.
— Такъ! такъ! надо начать снова.
Тогда мой другъ, въ сумашествіи котораго я видѣлъ, или по-крайней-мѣрѣ предполагалъ, нѣкоторую систему, перенесъ колъ съ мѣста, куда былъ опущенъ жукъ, на вершокъ къ западу. Растянувъ снова нитку по прямой линіи отъ корня черезъ колъ, какъ онъ уже дѣлалъ прежде на разстояніи 50 футовъ, онъ замѣтилъ новую точку на разстояніи нѣсколькихъ ярдовъ отъ той, гдѣ мы копали въ первый разъ.
Вокругъ этого новаго центра былъ также очерченъ кругъ, немного болѣе чѣмъ прежній, и мы опять принялись за работу. Я былъ въ страшномъ изнеможеніи, и между-тѣмъ не могъ дать себѣ отчета въ странной перемѣнѣ мыслей: я не чувствовалъ болѣе отвращенія отъ моей усиленной работы. Напротивъ, теперь она меня неизъяснимымъ образомъ занимала; скажу болѣе — я чувствовалъ себя въ какомъ-то воспаленномъ состояніи. Можетъ-быть этому способствовалъ самъ Легранъ; странная его манія имѣла въ себѣ что-то убѣждающее, предвѣщательное, которое подѣйствовало и на меня. Я съ жаромъ рылъ землю, и даже иногда, кажется, искалъ какъ будто глазами, воображаемаго сокровища, котораго предвидѣніе свело съ-ума моего бѣднаго друга. Въ одну изъ такихъ минутъ, когда золотыя мечты безсознательно овладѣвали мною, и когда мы прокопали уже часа полтора — мы были снова прерваны страшнымъ лаемъ собаки. Безпокойство ея въ первый разъ было, какъ видно, только слѣдствіемъ пустаго каприза, или глупой радости; но теперь лай этотъ принималъ характеръ гораздо-серьёзнѣе, и когда Юпитеръ захотѣлъ надѣть ей намордникъ, собака стала огрызаться и, кинувшись въ яму, начала съ страшной быстротою раскапывать лапами землю. Чрезъ нѣсколько минутъ изъ земли показались человѣческія кости. То были два цѣлые скелета въ какой-то истлѣвшей матеріи, кажется шерстяной, и съ металлическими пуговицами. Новымъ ударомъ лопаты мы выкинули большой испанскій кинжалъ; мы продолжали копать и нѣсколько серебряныхъ и золотыхъ монетъ блеснули въ землѣ.
При видѣ этомъ, Юпитеръ едва могъ удержать свой восторгъ; но за то фізіономія его господина изобразила страшное разочарованіе, Легранъ однако же просилъ насъ продолжать работу, и едва онъ пересталъ говорить, какъ я споткнулся и упалъ напередъ, лопата моя зацѣпилась концемъ за большое желѣзное кольцо, которое выказалось до половины изъ-подъ рыхлой земли.
Мы принялись копать съ удвоенными силами; никогда я не прожилъ десяти минутъ въ такомъ воодушевленіи. Въ это время мы совершенно откопали деревянный сундукъ продолговатой формы, и котораго дерево, судя по его совершенной цѣлости и крѣпости, вѣроятно было протравлено какимъ-нибудь химическимъ способомъ, можетъ-быть посредствомъ бихлорнаго меркурія. Сундукъ этотъ имѣлъ 3 фута съ половиной длины, 3 ширины и два съ половиной глубины. Онъ былъ крѣпко окованъ желѣзными полосами, покрывавшими его какъ рѣшеткой. Съ каждой стороны у крышки было вбито по три кольца, за которыя могли взяться шесть человѣкъ. Мы трое, общими силами, могли только немного сдвинуть его съ мѣста. Поднять сундукъ не было никакой возможности. Къ счастію крышка была утверждена только двумя болтами, которые мы съумѣли сдвинуть, дрожа въ страхѣ ожиданія, и что же? сокровище несмѣтное мгновенно явилось передъ нами. Свѣтъ фонарей, падавшій въ яму, заигралъ на кучѣ золота и драгоцѣнныхъ камней, ослѣпляя наши взоры.
Я не могу описать чувствъ, съ которыми я смотрѣлъ на эти богатства. Нѣмое удивленіе разумѣется превышало всѣ прочія. Легранъ, казалось, былъ до того измученъ своимъ воспаленнымъ состояніемъ, что произнесъ только нѣсколько словъ. Что до Юпитера, онъ былъ блѣденъ, какъ только возможно негру, и казался совершенно обезумленъ. Спустя нѣсколько минутъ онъ кинулся на колѣни въ ямѣ и, запустивъ по локоть руки въ золото, остался такъ долгое время, наслаждаясь золотымъ ощущеніемъ. Наконецъ онъ воскликнулъ съ глубокимъ вздохомъ и какъ бы говоря самъ съ собою: — «И всё это отъ золотаго жука! красиваго золотаго жука! бѣднаго жука, котораго я бранилъ, обижалъ! не стыдно ли тебѣ, скверный негръ; что теперь скажешь, а?»
Надо было однако разбудить и слугу и господина отъ ихъ восторговъ, и растолковать имъ, что слѣдовало какъ можно скорѣе вынести эти сокровища. Становилось поздно, и намъ нужно было торопиться, чтобы перенести все домой до солнечнаго восхода. Мы не знали на что рѣшиться и теряли много времени въ пустыхъ разговорахъ: до того мысли наши были въ разбродѣ. Наконецъ мы облегчили сундукъ, высыпавъ изъ него двѣ трети золота, и только тогда, и то съ трудомъ, удалось намъ его поднять. Вынутое сокровище было спрятано въ кусты. Возлѣ нихъ Юпитеръ велѣлъ лечь вѣрной собакѣ съ строжайшимъ приказаніемъ не трогаться съ мѣста до нашего возвращенія, даже не лаять. Тогда мы, поднявъ сундукъ, пустились со всевозможной поспѣшностію въ обратный путь. Въ часъ ночи, безо всякаго приключенія, но страшно измученные, мы достигли наконецъ избушки Леграна. Невозможно было тотчасъ же возвратиться за остальнымъ кладомъ, на это недостало бы человѣческихъ силъ.
Мы отдохнули до двухъ часовъ, поужинали, и пустились снова въ горы, взявъ съ собою три большихъ мѣшка, которые весьма кстати попали намъ подъ руку. Около четырехъ часовъ мы достигли вырытой ямы и, раздѣливъ по ровну остальную добычу, пошли окончательно въ обратный путь, не заботясь даже закидать землей яму. Заря только что начала окрашивать верхушки деревьевъ, когда мы вторично сложили въ хижинѣ Леграна драгоцѣнную ношу.
Мы были совершенно разбиты усталостію, и со всѣмъ тѣмъ глубоко воспламененное чувство не давало намъ покоя. Послѣ трехъ или четырехъ часовъ тревожнаго сна, мы встали всѣ вмѣстѣ, какъ будто-бы сговорились, чтобы узнать наконецъ въ чемъ именно состояло наше богатство.
Сундукъ былъ наполненъ до верху, и мы должны были употребить весь день и большую часть ночи, чтобы пересчитать все, что въ немъ находилось. Различныя деньги и драгоцѣнные каменья были въ немъ набросаны безъ всякаго порядка. Раздѣливъ все какъ слѣдуетъ, мы увидѣли, что цѣнность ихъ превышала всѣ наши ожиданія. Считая по курсу современныхъ денегъ, тамъ было болѣе чѣмъ 450,000 долларовъ однѣхъ монетъ; и ни одной монеты серебряной — все старинное золото разныхъ временъ: французскіе, испанскіе, нѣмецкіе червонцы, нѣсколько англійскихъ гиней и жетоновъ, которыхъ моделей мы никогда не видали. Было тамъ еще много очень тяжелыхъ и большихъ монетъ, но до того истертыхъ, что нельзя было разобрать надписей. Американской монеты ни одной. Богатство драгоцѣнныхъ каменьевъ опредѣлить было гораздо-труднѣе. Мы нашли 110 брилліантовъ; изъ нихъ ни одного не было маленькаго и нѣкоторые были очень велики и чуднаго блеска; 18 хорошихъ рубиновъ, 310 отличныхъ изумрудовъ, 21 сафиръ и одинъ опалъ. Всѣ эти каменья были вынуты изъ оправы и брошены въ сундукъ въ одну кучу; оправа же отъ нихъ была сбита молоткомъ, какъ казалось, съ намѣреніемъ, чтобы нельзя было узнать каменьевъ. Кромѣ всего этого находилось еще множество украшеній изъ литаго золота: около двухсотъ колецъ и серегъ; тридцать толстыхъ цѣпочекъ и, если не ошибаюсь, восемьдесятъ три большихъ креста; пять драгоцѣнныхъ кадильницъ; огромная пуншевая чаша изъ чистаго золота съ вырѣзанными изображеніями вакханокъ, перевитыхъ виноградомъ и листьями; два эфеса чудной работы и еще множество маленькихъ вещей, которыхъ я теперь не упомню. Вѣсъ всѣхъ вещей былъ болѣе 350 фунтовъ. Я тутъ еще не включаю сто девяносто семь золотыхъ часовъ, изъ которыхъ трое стоили по-крайней-мѣрѣ по 500 долларовъ за штуку. Многіе изъ нихъ были старинные, и безъ всякой цѣнности какъ часы, потому-что механика ихъ испортилась отъ вліянія земляной сырости, но зато всѣ они были украшены драгоцѣнными каменьями и имѣли богатую оправу. Въ эту ночь мы насчитали всего-на-все на полтора милліона долларовъ, и когда впослѣдствіи обратили въ деньги украшенія и драгоцѣнные каменья — изъ которыхъ нѣсколько мы оставили для себя — то нашли эту цифру еще слишкомъ далекою отъ настоящей.
Когда мы наконецъ окончили нашу опись и успокоились отъ страшнаго душевнаго волненія, Легранъ, видя, что я сгаралъ отъ нетерпѣнія, чтобы узнать какъ все это случилось, началъ разсказъ со всѣми подробностями, желая удовлетворить мое любопытство.
— Вы помните тотъ вечеръ, началъ онъ, когда я показалъ вамъ грубо набросанный рисунокъ жука. Вы тоже вѣроятно не забыли, какъ мнѣ не понравилось, когда вы настойчиво увѣряли, что рисунокъ мой былъ похожъ на мертвую голову. Въ первую минуту я подумалъ, что вы шутите, но какъ на спинѣ насѣкомаго были двѣ черныхъ крапины, то я понялъ, что ваше мнѣніе могло имѣть нѣкотораго рода основаніе. Не смотря на это, ваши насмѣшки надъ моимъ рисовальнымъ искусствомъ выводили меня изъ терпѣнія, потому-что, какъ я уже говорилъ, меня и теперь считаютъ за порядочнаго живописца; такъ что когда вы подали мнѣ обратно кусокъ пергамента, я готовъ былъ смять его и бросить въ огонь.
— Вы хотите сказать кусокъ бумаги, прервалъ я.
— Нѣтъ; я самъ такъ думалъ сначала, но когда я хотѣлъ нарисовать на немъ, то увидѣлъ что это былъ очень тонкій пергаментъ. Онъ былъ чрезвычайно-грязенъ, какъ вы помните. Въ то самое мгновеніе, какъ я хотѣлъ его смять, глаза мои нечаянно остановились на рисункѣ, который вы разсматривали, и можете вообразить, каково было мое удивленіе, когда я точно увидѣлъ мертвую голову на томъ мѣстѣ, гдѣ я думалъ, что нарисовалъ жука. Нѣсколько минутъ я былъ слишкомъ озадаченъ, чтобы размышлять хладнокровно. Я очень хорошо понималъ, что мой рисунокъ былъ совсѣмъ не такой, хотя и могъ имѣть въ общемъ нѣкоторое сходство съ этимъ. Тогда я взялъ свѣчу и усѣвшись на другомъ концѣ комнаты, принялся внимательно рассматривать пергаментъ. Повернувъ его на другую сторону, я увидѣлъ мой собственный рисунокъ, такъ какъ я его сдѣлалъ. Открытіе это, разумѣется, меня удивило; мнѣ было чрезвычайно-странно видѣть изображеніе неизвѣстнаго мнѣ черепа, который пришелся именно подъ моимъ нарисованнымъ жукомъ, и не только имѣлъ съ нимъ сходство въ общихъ линіяхъ, но и занималъ то же самое пространство на другой сторонѣ пергамента. Я говорю: странность этихъ отношеній двухъ различныхъ предметовъ меня озадачила на минуту; я сталъ добираться причины этого непостижимаго сходства, и почувствовалъ, что у меня заходилъ умъ за разумъ. Прійдя наконецъ въ себя отъ перваго удивленія, я получилъ новую, свѣтлую мысль, которая поразила меня еще болѣе чѣмъ самое сходство. Я началъ ясно припоминать, что не было никакого рисунка на пергаментѣ, когда я сдѣлалъ на немъ абрись жука. Я въ этомъ былъ совершенно увѣренъ, потому-что вспомнилъ, какъ я переворачивалъ листъ на всѣ стороны, чтобы найдти на немъ чистое мѣсто. Если бы черепъ былъ видѣнъ, я бы непремѣнно его замѣтилъ. Въ этомъ заключалась вся задача, которую я никакъ не могъ разрѣшить, но въ ту же самую минуту я почувствовалъ какое-то просвѣтлѣніе въ самой сокровенной внутренности моихъ понятій, что-то въ родѣ умственнаго свѣтящагося червячка, или, такъ сказать, зародыша истины, въ которой прошлую ночь мы имѣли такое блестящее доказательство. Я всталъ тогда рѣшительно съ своего мѣста, и спрятавъ пергаментъ, отложилъ всякое разсужденіе до той минуты, когда останусь одинъ.
Когда вы ушли и Юпитеръ совершенно уснулъ, я предался изысканіямъ болѣе методическимъ. Во-первыхъ я хотѣлъ дать себѣ вѣрный отчетъ въ томъ, какимъ образомъ этотъ пергаментъ попалъ ко мнѣ въ руки. Мѣсто, гдѣ мы поймали жука, находится за милю отъ берега на востокъ, и весьма-близко отъ фарватера. Когда я словилъ жука, онъ укусилъ меня, и такъ больно, что я его бросилъ. Юпитеръ съ свойственной ему осторожностію, прежде чѣмъ бѣжать за улетѣвшимъ жукомъ, началъ искать вокругъ себя клочка бумаги или чего-нибудь въ родѣ этого, чтобы взять жука не голыми руками. Въ эту-то минуту мы оба увидѣли кусокъ пергамента, который сначала и приняли за бумагу. Онъ былъ до половины зарытъ въ пескѣ. Возлѣ этого мѣста, я замѣтилъ часть кормы, какъ должно полагать довольно большаго судна. Эти остатки отъ кораблекрушения были вѣроятно тутъ очень давно, потому-что едва можно было узнать по нимъ основу корабля.
Итакъ Юпитеръ поднялъ кусокъ пергамента и, завернувши въ него снова пойманнаго жука, подалъ его мнѣ. Послѣ этого мы пошли домой и на дорогѣ встрѣтили лейтенанта Ж… Я показалъ ему жука и онъ попросилъ его у меня на нѣсколько часовъ. Я согласился. Тогда лейтенантъ положилъ жука въ карманъ своего жилета, но безъ куска пергамента, который остался у меня въ то время, какъ тотъ разсматривалъ насѣкомое. Можетъ-быть онъ не взялъ пергамента, боясь, чтобы я не передумалъ отдать ему жука; вы знаете, что Ж… съ ума сходитъ отъ натуральной исторіи. Весьма понятно, что я, вовсе не думая, спряталъ пергаментъ въ карманъ.
Вы должны вспомнить еще, что когда я сѣлъ къ столу, чтобы нарисовать жука, то не могъ найти бумаги въ ящикѣ, гдѣ она обыкновенно лежитъ. Я началъ тогда искать у себя въ карманахъ, надѣясь найдти какое-нибудь старое письмо, какъ вдругъ подъ руку попался мнѣ этотъ кусокъ пергамента. Я нарочно говорю вамъ обо всѣхъ подробностяхъ, которыя особенно поразили меня впослѣдствіи.
Вы вѣроятно будете смѣяться, но я уже составилъ въ головѣ моей нѣкоторое отношеніе между этими предметами. Разбитое судно на берегу, и недалеко отъ него кусокъ пергамента, замѣтьте не бумаги, съ изображеніемъ черепа. Вы, разумѣется, спросите, какое отношеніе между этими двумя вещами? Я вамъ на это скажу, что черепъ или мертвая голова есть извѣстная эмблема пиратовъ. Они всегда во время набѣговъ поднимаютъ флаги съ изображеніемъ мертвой головы.
Я вамъ сказалъ, что это былъ кусокъ пергамента, а не бумаги. Пергаментъ же вещь чрезвычайно-крѣпкая, почти вѣчная. На немъ пишутся только акты самаго важнаго содержанія, потому-что писать или рисовать на пергаментѣ весьма неудобно. Это обстоятельство подало мнѣ мысль, что въ мертвой головѣ должно было заключаться что-нибудь особенное. Я также замѣтилъ и форму самаго пергамента. Онъ былъ продолговатый, хотя у него недоставало одного угла, вѣроятно оторваннаго по-какому-нибудь случаю. Итакъ онъ принадлежалъ къ одному изъ тѣхъ листковъ, на которыхъ обыкновенно пишутъ самые важные документы, чтобы сохранить ихъ на неопредѣленно-долгое время.
— Но, прервалъ я, вы говорите, что черепа не было видно на пергаментѣ, когда вы рисовали жука. Какое же можетъ быть отношеніе между разбитымъ кораблемъ и мертвой головой, когда она, по вашему же увѣренію, должна была быть написана, Богъ знаетъ какъ и кѣмъ, послѣ вашего рисунка?
— А! въ этомъ-то и заключается вся задача; хотя, сравнительно, мнѣ не стоило большаго труда разрѣшить ее. Положенія мои были вѣрны и вели къ одному результату. Я разсуждалъ такъ: когда я рисовалъ жука, на пергаментѣ не было видно и слѣдовъ мертвой головы. Окончивъ рисунокъ, я вамъ его передалъ, и все смотрѣлъ на васъ, покуда вы мнѣ его не возвратили. Поэтому вы не могли нарисовать жука, а кромѣ васъ здѣсь никого не было. Поэтому фигура эта изобразилась не дѣйствіемъ человѣческой руки; а между-тѣмъ я видѣлъ передъ глазами нарисованнаго жука!
Дойдя мысленно до этого вывода, я началъ припоминать, и дѣйствительно вспомнилъ всѣ малѣйшія обстоятельства, всю обстановку нашихъ обоюдныхъ дѣйствій въ то время. Въ комнатѣ было холодно, и, къ великому счастію, сильный огонь горѣлъ въ каминѣ. Я былъ довольно согрѣтъ прогулкой, и потому сѣлъ у стола. Вы же придвинули стулъ къ самому камину. Въ ту самую минуту, когда я вамъ передалъ пергаментъ и когда вы хотѣли взглянуть на него, Вольфъ, моя собака, вбѣжалъ въ комнату и вскочилъ къ вамъ лапами на плеча. Вы начали ласкать его лѣвой рукой, стараясь отстранить отъ себя, и въ то же время, правую вашу руку, въ которой былъ пергаментъ, опустили между колѣнъ, къ самому огню. Я думалъ, что рисунокъ мой вспыхнетъ и хотѣлъ васъ предупредить, но прежде чѣмъ могъ вымолвить слово, вы отняли руку отъ огня и начали разсматривать рисунокъ. Взвѣсивъ всѣ эти мелочныя обстоятельства, я не сомнѣвался ни минуты, что теплота способствовала къ явленію на пергаментѣ фигуры черепа. Вамъ вѣроятно извѣстно, что есть и всегда были нѣкоторые химическіе составы, письменныя изображенія которыхъ являются на бумагѣ, когда ее нагрѣютъ. Для этого употребляется иногда цафра, разведенная въ царской водкѣ и въ четырехъ частяхъ воды. Этотъ составъ даетъ зеленую жидкость. Королекъ кобальта, распущенный въ селитренномъ спиртѣ, производитъ красную. Оба цвѣта эти исчезаютъ на бумагѣ, но нагрѣвая ее, можно получить ихъ снова.
Я началъ разсматривать мертвую голову со всевозможнымъ стараніемъ. Линіи, ближайшія къ краямъ пергамента, вышли гораздо-яснѣе. Очевидно, что дѣйствіе жара было неодинаково. Я тотчасъ же засвѣтилъ огонь и началъ сильно нагрѣвать каждую часть пергамента. Сначала линіи, обозначающія черепъ, только почернѣли. Но потомъ, на другомъ-концѣ пергамента, наискось отъ мертвой головы, показалась фигура, которую я счелъ сперва за козу, но разсматривая съ большимъ вниманіемъ, увидѣлъ, что это былъ козленокъ.
— А! а! сказалъ я, теперь я не могу надъ вами трунить: полтора милліона долларовъ! — вещь слишкомъ-серьёзная, но со всѣмъ тѣмъ, трудно найти отношенія между вашими пиратами и козой. Пираты, какъ вамъ извѣстно, не имѣли никакого дѣла съ козами. Это касается до фермеровъ.
— Но я же вамъ сказалъ, что фигура изображала не козу, прервалъ Легранъ.
— Ну, положимъ, козленка, это почти одно и то же.
— Почти, да не совсѣмъ, замѣтилъ Легранъ. Вы вѣроятно слышали о капитанѣ Киддѣ. При взглядѣ на фигуру животнаго, мнѣ тотчасъ пришла мысль о іероглифической подписи, которою можно было изобразить имя капитана (Кидъ по-англійски значитъ козленокъ). Я говорю: подпись, потому-что мѣсто, занимаемое ею на пергаментѣ, тоже подтверждало мою догадку. Что же касается до мертвой головы, помѣщенной наискось на другомъ концѣ, она, казалось мнѣ, была вмѣсто печати. Но я былъ въ неописанномъ отчаяніи, ненаходя ничего болѣе, то есть воображаемаго мною важнаго документа.
— Вы вѣроятно надѣялись увидѣть письмо между печатью и подписью?
— Да, что-нибудь въ родѣ этого. Дѣло въ томъ, что я имѣлъ необъяснимое предчувствіе какого-то необыкновенно-счастливаго обстоятельства. Почему? я и самъ не знаю; можетъ-быть это было съ моей стороны болѣе желаніе, чѣмъ увѣренность. И сказать ли? даже глупая идея Юпитера, что жукъ — золотой, имѣла сильное вліяніе на мое воображеніе. Какое странное стеченіе обстоятельствъ! Замѣтили вы всѣ случайности этого дѣла? Нужно было, чтобы все это произошло именно въ единственный холодный день въ году, когда понадобилось грѣться передъ огнемъ! а безъ огня, такъ же какъ и безъ вбѣжавшей въ извѣстную минуту собаки, я бы никогда не увидалъ мертвой головы, и потому не получилъ бы и сокровища.
— Продолжайте, продолжайте; я горю нетерпѣніемъ услышать развязку.
— Итакъ, сказалъ Легранъ, вы слышали вѣроятно разные толки о зарытыхъ сокровищахъ Кидда и его товарищей, гдѣ-то на берегахъ Атлантическаго Океана. Вѣроятно должно же было существовать какое-нибудь основаніе всѣмъ этимъ слухамъ. И если эти слухи продолжались такъ долго и съ такой настойчивостію, то, по-моему, это доказывало одно: что закопанное сокровище оставалось до-сихъ-поръ закопаннымъ. Если бы Киддъ, спрятавъ на время свою добычу, вынулъ ее потомъ, эти преданія не дошли бы до насъ въ первобытномъ, одинаковомъ преданіи. Замѣтьте еще: всѣ подобныя исторіи разсказываются всегда объ искателяхъ кладовъ, но никогда о тѣхъ, которые ихъ находили. Если бы пиратъ взялъ свои деньги, то исторія тѣмъ бы и кончилась. Мнѣ казалось, что какое-нибудь обстоятельство, какъ напримѣръ потеря документа, въ которомъ означалось настоящее мѣсто — могло одно лишить средствъ отыскать эти богатства. Я могъ предполагать, что именно вслѣдствіе этого обстоятельства товарищи Кидда, зная о существованіи сокровища, но не зная, гдѣ оно было зарыто, дѣлали всевозможные, напрасные поиски, и тѣмъ самымъ дали поводъ къ общимъ, темнымъ слухамъ о зарытомъ кладѣ. Слышали-ли вы когда-нибудь о сокровищѣ, найденномъ здѣсь на берегахъ?
— Никогда.
— А между-тѣмъ извѣстно, что Киддъ имѣлъ несмѣтныя богатства. Изо всего этого я навѣрное заключилъ, что богатство это находилось еще подъ землею, и не удивляйтесь, если я вамъ скажу: во мнѣ блеснула надежда, надежда доходившая до убѣжденія, что въ пергаментѣ заключалось вѣрное указаніе мѣста зарытаго клада.
— Но какъ же вы дошли до этого? спросилъ я.
— Я снова подвергъ дѣйствію жара, еще сильнѣйшаго, найденный мною пергаментъ; но ничего не явилось. Я подумалъ тогда, что слой грязи мѣшалъ можетъ быть успѣху, и вымывъ пергаментъ теплой водою, положилъ его въ жестянной кастрюлѣ на горячія уголья, черепомъ внизъ. Чрезъ нѣсколько минутъ, когда кастрюля совершенно нагрѣлась, я вынулъ пергаментъ, и увидѣлъ съ неописанной радостію, что на листѣ во многихъ мѣстахъ вышли какіе-то знаки съ цифрами, написанные въ строку. Я снова положилъ листъ въ кастрюлю и оставилъ его на огнѣ еще съ минуту; когда я вторично вынулъ пергаментъ, онъ былъ весь покрытъ знаками, какъ вы и теперь можете видѣть.
При этихъ словахъ, Легранъ досталъ свой драгоценный пергаментъ, и нагрѣвъ его, показалъ мнѣ. На листкѣ, между мертвой головой и козленкомъ, выступили краснымъ цвѣтомъ слѣдующіе грубо написанные знаки:
53‡‡†305))6*;4826)4‡.)4‡);806*;48†8
¶60))85;1‡(;:‡*8†83(88)5*†;46(;88*96
*?;8)*‡(;485);5*†2:*‡(;4956*2(5*—4)8
¶8*;4069285);)6†8)4‡‡;1(‡9;48081;8:8‡
1;48†85;4)485†528806*81(‡9;48;(88;4
(‡?34;48)4‡;161;:188;‡?;
— Ho…. сказалъ я, возвращая ему пергаментъ, я тутъ ровно ничего не понимаю. И если бы всѣ сокровища Голконды были бы цѣною открытія этой загадки, то я бы вѣроятно никогда не получилъ ихъ.
— И между-тѣмъ, произнесъ Легранъ, разрѣшеніе загадки не такъ трудно, какъ кажется съ перваго взгляда. Знаки эти, какъ всякій пойметъ, поставлены вмѣсто словъ, и соображаясь съ понятіями Кидда, я не могъ предполагать, чтобы онъ выдумалъ слишкомъ замысловатый секретъ. Довольно, если для грубаго ума моряка, казалось невозможнымъ безъ ключа добраться смысла этихъ цифръ.
— И вы дошли? спросилъ я.
— Очень легко; я отгадывалъ въ тысячу разъ труднѣйшіе. По обстоятельствамъ и по особенному расположенію моего ума, подобныя загадки всегда имѣли для меня огромный интересъ, и я сомнѣваюсь, чтобы человѣческій умъ могъ придумать такой секретъ, котораго бы другой умъ не открылъ при достаточномъ стараніи. Итакъ, едва мнѣ удалось найти рядъ извѣстныхъ буквъ, какъ я уже не думалъ болѣе о трудности добраться до смысла.
Въ этомъ случаѣ — и вообще во всѣхъ шифрованныхъ письмахъ, главное — языкъ, на которомъ написаны цифры; потому-что правила разрѣшенія, даже и въ самыхъ простыхъ цифрахъ, зависятъ отъ свойства каждаго языка, и могутъ, сообразно ему, измѣняться. Вообще, нѣтъ другаго средства, какъ пробовать постепенно, соображаясь съ случайностями, всѣ извѣстные вамъ языки, покуда не наткнешься на настоящій. Но для меня трудность эта уничтожалась подписью. Значеніе слова Kidd, изображенное козленкомъ, возможно только на англійскомъ языкѣ. Безъ этого счастливаго открытія, я бы началъ пробу съ испанскаго и французскаго языковъ, на которыхъ пиратъ испанскихъ морей вѣроятнѣе всего могъ написать этого рода тайну. Но тутъ я заключилъ, что цифры замѣняли англійскія буквы.
Замѣтьте, что между словами нѣтъ раздѣленія. Съ раздѣленіями было бы несравненно-легче. Въ этомъ случаѣ, я бы взялъ самыя короткія слова и, найдя слово, состоящее изъ одной буквы, напримѣръ a или i (одинъ, я) я бы легко дошелъ до остальнаго. Но какъ раздѣленій въ этихъ цифрахъ не было, то первая моя забота состояла въ томъ, чтобы найти чаще и рѣже встрѣчающіяся буквы. Я сосчиталъ ихъ всѣ, и составилъ слѣдующую таблицу:
| Знакъ | 8 | находится | 33 раза. |
| ; | " | 26 " | |
| 4 | " | 19 " | |
| + и ) | " | 16 " | |
| * | " | 13 " | |
| 5 | " | 12 " | |
| 6 | " | 11 " | |
| ! и 1 | " | 8 " | |
| 0 | " | 6 " | |
| 92 | " | 5 " | |
| : и 3 | " | 4 " | |
| ? | " | 3 " | |
| ] | " | 2 " | |
| — и . | " | 1 " |
Буква, которая всего чаще встрѣчается въ англійскомъ языкѣ есть е. Прочія слѣдуютъ въ этомъ порядкѣ: a o i d h n r s t u y c f g l m w b k p q x z.
E встрѣчается такъ часто, что трудно найти даже маленькую фразу, гдѣ бы оно не стояло нѣсколько разъ.
Такимъ образомъ съ самаго начала мы имѣемъ въ основаніи нѣчто болѣе чѣмъ однѣ догадки. Общее употребленіе этой таблицы очевидно; но зная, что цифры на пергаментѣ изображаютъ англійскія буквы, намъ рѣдко придется прибѣгать къ таблицѣ. Такъ какъ знакъ всего болѣе встрѣчающійся есть 8, то мы его и принимаемъ за e. Для повѣрки посмотримъ, если этотъ знакъ стоитъ вдвойнѣ, потому-что e очень часто удвояется въ англійскомъ языкѣ, какъ напримѣръ въ словахъ: meet, fleet, speed, seen, been, agree и пр. Въ настоящемъ случаѣ мы видимъ, что онъ удвоенъ пять разъ, несмотря на то, что таинственное письмо состоитъ изъ немногаго числа строкъ.
Итакъ 8 изображаетъ e. Теперь подумаемъ: изо всѣхъ англійскихъ словъ всего чаще попадается членъ the; поэтому разсмотримъ, не найдемъ ли мы трехъ знаковъ часто и одинаково поставленныхъ и изъ которыхъ бы послѣдній былъ 8. Если мы увидимъ такія повторенія, то съ большой вѣроятностію заключимъ, что они изображаютъ слово the. Провѣривъ находимъ семь разъ повторенные знаки: ;48. Мы можемъ предположить, что знакъ ; изображаетъ t, 4 значитъ h, а 8 есть e. Значеніе послѣдняго знака подтверждается этимъ снова. Мы уже сдѣлали теперь большой шагъ. Мы нашли только одно слово, но по этому слову можемъ приблизительно опредѣлить начала и окончанія въ другихъ словахъ. Посмотримъ напримѣръ предпослѣдній случай, почти въ концѣ письма, гдѣ стоятъ знаки ;48. Мы понимаемъ, что; слѣдуя за ;48 начинаетъ новое слово, и изъ шести знаковъ, изъ которыхъ оно состоитъ, намъ извѣстны пять. Замѣнимъ знаки буквами, оставляя пустое мѣсто для неизвѣстнаго:
Теперь мы должны очевидно отдѣлить th, какъ немогущее принадлежать слову, которое начинается первымъ t, потому-что подставляя поочередно всѣ буквы азбуки на пустое мѣсто, мы находимъ невозможнымъ составить изъ этихъ знаковъ какое-нибудь слово, въ которомъ бы находилось на концѣ th. Отбросивъ эти двѣ буквы, остается:
подставляя опять всю азбуку, если нужно, заключаемъ, что буква r, вставленная на пустое мѣсто, даетъ слово tree (дерево.) Такимъ образомъ получаемъ новую букву r, изображенную чрезъ (, и еще два вмѣстѣ стоящія слова the tree (дерево.)
Немного далѣе мы опять находимъ ;48, ставя на это мѣсто извѣстное the, получаемъ
или замѣняя уже извѣстными намъ буквами
Поставя точки вмѣсто неизвѣстныхъ знаковъ, получимъ:
и слово through (чрезъ) выходить такъ сказать само собою. Но это слово даетъ намъ еще три новыя буквы o, u и q, изображенный знаками + ? и 3.
Теперь поищемъ въ шифрованномъ письмѣ соединенія извѣстныхъ знаковъ. Мы находимъ
что очевидно принадлежитъ къ слову degree (градусъ) и даетъ намъ букву d, изображенную знакомъ !.
Чрезъ нѣсколько буквъ далѣе слова degree стоитъ
замѣняя извѣстныя и ставя точку на мѣсто неизвѣстной, будетъ:
что намъ тотчасъ же приводитъ на мысль слово: thirteen (тринадцать) и даетъ еще двѣ буквы i и n, изображенный чрезъ 6 и *. Разсматривая теперь начало письма, видимъ:
Подставляя какъ уже знаемъ, выходитъ:
Это показываетъ, что первая буква должна быть a, и такимъ образомъ первыя два слова будутъ: а good (добрый, ая.)
Теперь для легкости все это можно представить въ таблицѣ, что намъ и дастъ требуемый ключъ, хотя еще и неполный; итакъ
| 5 | изображаетъ | a |
| ! | " | d |
| 8 | " | e |
| 3 | " | g |
| 4 | " | h |
| 6 | " | i |
| * | " | n |
| + | " | o |
| ( | " | r |
| ; | " | t |
| ? | " | u |
Итакъ мы имѣемъ десять главнѣйшихъ буквъ; ненужно продолжать далѣе этихъ изысканій. Изъ этого примѣра вы достаточно можете видѣть, какъ легко разрѣшить секретныя цифры и какимъ анализомъ нужно руководствоваться въ подобныхъ случаяхъ. Но будьте увѣрены, что это шифрованное письмо принадлежитъ еще къ самымъ легчайшимъ. Мнѣ остается теперь показать вамъ переводъ его, избавляя васъ отъ дальнѣйшаго отысканія остальныхъ буквъ и словъ. Вотъ содержание пергамента:
A good glass in the bishop’s hostel in the devil’s seat forty-one degrees and thir teen minutes northeast and by north main branchseventh limb east side shoot from the left eye of the death’s head a bee line from the tree through the shot fifty feet out.
(Хорошее стекло въ отелѣ бискупа въ чортовомъ стулѣ сорокъ одинъ градусъ тринадцать минутъ сѣверо-востокъ четверть на сѣверъ главный стволъ седьмая вѣтвь на востокъ, опусти чрезъ лѣвый глазъ мертвой головы вѣрная линія отъ дерева сквозь пулю пятдесятъ футовъ прямо.)
— Но…. сказалъ я, мнѣ кажется загадка такъ же непроницаема, какъ и была. Что можно понять изо всей этой чепухи: чортовъ стулъ, мертвая голова и отель бискупа?
— Согласенъ, отвѣчалъ Легранъ, что съ перваго взгляда все это кажется довольно странно. Главной моей заботой было отыскать въ этихъ фразахъ раздѣленія, которыя должны были существовать въ головѣ того, кто ихъ писалъ.
— То есть вы хотѣли поставить знаки препинанія?
— Да, въ родѣ этого.
— Но какъ же вы это сдѣлали?
— Я подумалъ, что писавшій вѣроятно взялъ себѣ за правило ставить слова безо всякаго раздѣленія, надѣясь этимъ запутать еще болѣе задачу. Но человѣкъ, который неслишкомъ хитеръ, всегда перейдетъ чрезъ мѣру въ подобномъ случаѣ. Такимъ образомъ, когда во время изложенія онъ доходитъ во фразѣ до окончанія смысла, гдѣ натурально требуется остановка или точка, то тутъ онъ невольно сжимаетъ слова одно съ другимъ, болѣе чѣмъ обыкновенно. Взгляните на этотъ манускриптъ и вы легко замѣтите пять такихъ мѣстъ, гдѣ цифры лѣпятся такъ сказать одна на другую. Слѣдуя этимъ указаніямъ, я раздѣлилъ всѣ фразы такъ:
A good glass in the bishop’s hostel in the devil’s seat — forty-one degrees and thirteen minutes — northeast and by north — main branch seventh limb east side — shoot from the left eye of the death’s head — a bee-line from the tree through the shot fifty feet out.
(Хорошее стекло въ отелѣ опекуна въ чортовомъ стулѣ — сорокъ одинъ градусъ тринадцать минутъ — сѣверо востокъ четверть на сѣверъ — главный стволъ седьмая вѣтвь на востокъ — опусти чрезъ лѣвый глазъ мертвой головы — вѣрная линія отъ дерева сквозь пулю пятьдесятъ футовъ прямо).
— Несмотря на ваше раздѣленіе, сказалъ я, я все таки ничего не понимаю.
— И я самъ не понималъ, въ продолженіе нѣсколькихъ дней, отвѣчалъ Легранъ. Въ это время я дѣлалъ разные поиски въ окрестностяхъ Сулливана о кораблѣ, который долженъ былъ называться Bishop’s — Hotel или Hostel, — я не заботился о старинной орфографіи слова Hostel. — Ничего не открывъ, я было хотѣлъ расширить кругъ дѣйствія моихъ изысканій, и принять болѣе систематическую методу. Какъ въ одно утро мнѣ пришла въ голову мысль, что названіе Bishop’s hostel имѣло сходство съ одной старинной фамилией по имено Bessop, которая съ незапамятнаго времени владѣла стариннымъ замкомъ за четыре мили на сѣверной сторонѣ острова, я тотчасъ же отправился на плантацию и началъ тамъ разспрашивать негровъ. Наконецъ какая-то старуха сказала мнѣ, что она слыхала объ одномъ мѣстѣ, называемомъ Bessop’s castle (отель или замокъ Бессопа), и могла даже указать мнѣ на это мѣсто, но тамъ не было ни замка, ни дому, а только одна большая скала.
Я обѣщалъ старухѣ заплатить за труды, и она согласилась довести меня до самаго мѣста. Мы пришли туда безо всякаго затрудненія; я отпустилъ ее и началъ осматривать скалу. За́мокъ состоялъ изъ неправильнаго собранія острыхъ камней и скалъ, изъ которыхъ одна, выше другихъ, стояла въ сторонѣ, и была замѣчательна своей искусственной формой. Взобравшись на ея вершину, я, правду сказать, почувствовалъ себя въ весьма затруднительномъ положеніи: что теперь дѣлать?
Въ то время какъ я раздумывалъ, глаза мои остановились на небольшомъ выдавшемся камнѣ на восточной сторонѣ скалы, почти съ ярдъ растоянія подо мною. Этотъ выдавшійся камень выходилъ наружу вершковъ на 18 и былъ въ ширину немного болѣе фута; продолговатое отверстіе, выбитое сверху, придавало ему грубое сходство съ креслами съ вынутой спинкой, на какихъ сиживали наши предки. Я не сомнѣвался, что это былъ чортовъ стулъ, упоминаемый въ манускриптѣ, и мнѣ казалось, что я уже обладалъ всей тайной.
Хорошее стекло (glass) не могло означать ничего другаго кромѣ подзорной трубы, потому-что наши моряки рѣдко употребляютъ слово glass въ другомъ смыслѣ. Я тотчасъ понялъ, что тутъ требовалось прибегнуть къ помощи подзорной трубы, ставъ на извѣстную точку со всей возможной вѣрностію. Но слова: сорокъ одинъ градусъ, тринадцать минутъ и сѣверо-востокъ, четверть на сѣверъ, — я не сомнѣвался ни минуты, — показывали настоящую точку, чтобы наставить трубу. Глубоко пораженный всѣми этими открытіями, я полетѣлъ къ себѣ, досталъ телескопъ и возвратился съ нимъ на скалу.
Я влѣзъ на каменное кресло и увидѣлъ, что на немъ можно было кое-какъ сидѣть. Это еще болѣе подтвердило мою догадку. Тогда я принялся за трубу. Разумѣется: сорокъ одинъ градусъ тринадцать минутъ могли относиться только къ возвышенію надъ линіей горизонта, потому-что это направленіе было достаточно обозначено словами: сѣверо-востокъ четверть на сѣверъ. Я нашелъ требуемую линію посредствомъ небольшаго компаса; потомъ наставляя трубу какъ можно вѣрнѣе по приближенію, на сорокъ одинъ градусъ въ вышину, я осторожно началъ двигать ее сверху внизъ и снизу въ верхъ, покуда глаза мои не остановилось на кругловатомъ отверстіи между зеленью огромнаго дерева, которое, какъ только глазъ могъ окинуть, возвышалось надо всѣми другими. Въ самомъ центрѣ этого отверстія я замѣтилъ бѣлую точку, но сначала не могъ разглядѣть, что это такое было. Поправивъ трубу, я началъ снова всматриваться, и увидѣлъ наконецъ, что эта бѣлая точка была человѣческій черепъ.
Послѣ этого важнаго открытія, которое исполнило меня увѣренностію, я считалъ мою задачу совершенно рѣшенною, потому-что слова: главный стволъ седьмая вѣтвь на сѣверъ, могли относиться только къ положенію мертвой головы на деревѣ, и слѣдующія: опусти чрезъ лѣвый глазъ мертвой головы, могли имѣть только одно значеніе, потому-что тутъ дѣло шло о зарытомъ кладѣ. Я понялъ, что нужно было бросить пулю сквозь лѣвый глазъ черепа, и что, вѣрная, то есть перпендикулярная линія отъ самаго основанія дерева, идущая сквозь пулю, т. е. сквозь точку, на которую упадетъ пуля, показываетъ настоящее мѣсто, подъ которымъ, — я могъ предполагать не безъ основанія, — могло еще находиться зарытое сокровище.
— Все это, перебилъ я, чрезвычайно ясно, умно придумано, и вмѣстѣ съ тѣмъ просто и понятно. Что же вы сдѣлали, оставивъ отель Бискупа?
— Замѣтивъ дерево, его форму и положеніе, я собрался идти домой. Только что я сошелъ съ чортова стула, какъ круглое отверстіе исчезло и на какую сторону я ни обращался, я не могъ его снова увидѣть. Этотъ фактъ показался мнѣ самымъ хитрѣйшимъ во всемъ этомъ дѣлѣ, потому-что, сколько разъ я ни пробовалъ, круглое отверстіе могло быть видимо только изъ одной точки, и эта единственная точка находилась въ узкомъ углубленіи скалы.
Въ другой разъ со мной пошелъ Юпитеръ, который, вѣроятно, замѣтя въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль мой озабоченный видъ, употреблялъ всевозможное стараніе, чтобы не оставлять меня одного. Но на слѣдующій день я всталъ ранехонько, успѣлъ ускользнуть отъ него, и поспѣшилъ въ горы, къ моему драгоцѣнному дереву; не малаго стоило мнѣ труда сыскать его снова. Когда я уже ночью возвратился къ себѣ домой, вѣрный Юпитеръ готовъ быль отдѣлать меня палкой по спинѣ. Все прочее, я думаю, вамъ такъ же хорошо извѣстно, какъ и мнѣ.
— Кажется, сказалъ я; мы рыли въ первый разъ не на томъ мѣстѣ, по глупости Юпитера, который спустилъ жука черезъ правый глазъ черепа вмѣсто лѣваго?
— Разумѣется, это дѣлало разницу на вершокъ въ отношеніи къ паденію пули, то есть къ мѣсту, которое должно было замѣтить колышкомъ близъ дерева. Если бы сундукъ находился подъ мѣстомъ паденія пули, эта ошибка была бы ничтожна, но пуля и другое мѣсто, назначенное близъ дерева, служили только двумя точками, чрезъ которыя требовалось провести линію; разумеется, ошибка, въ началѣ ничтожная, увеличивалась по мѣрѣ длины линіи, и когда мы отдалились по ней на пятьдесятъ футовъ, то попали совершенно на другое мѣсто. Безъ неотвязчивой мысли, что тутъ гдѣ-то непременно есть кладъ, мы бы вѣроятно трудились понапрасну.
— Но ваша торжественная поза и движеніе при качаніи на ниткѣ жука — что за странность! Я право думалъ, что вы рехнулись. И зачѣмъ вы спустили жука, сквозь черепъ, а не пулю?
— Гмъ! сказать правду, мнѣ немного было досадно ваше сомнѣніе насчетъ моихъ умственныхъ способностей, и я захотѣлъ наказать васъ по-своему маленькой мистификаціей. Вотъ почему я качалъ жука; а замѣчаніе ваше насчетъ его особенной тяжести дало мнѣ мысль спустить его съ дерева вмѣсто пули.
— Да, я все понимаю; и теперь для меня остается только одно неяснымъ: что вы скажете о двухъ скелетахъ?
— А! это вопросъ, на который могу столько же отвѣчать какъ и вы: я имѣю одну правдоподобную мысль, хотя она слишкомъ ужасна. Понятно, что Киддъ, — если только онъ зарылъ кладъ, въ чемъ я съ своей стороны не сомнѣваюсь, — понятно, что Киддъ долженъ былъ имѣть помощниковъ при зарываніи. Когда же работа была окончена, онъ могъ желать уничтоженія свидѣтелей своей тайны. Два хорошихъ удара лопатой были достаточны для вѣчнаго молчанія работниковъ, которые въ то время закапывали яму; можетъ быть пришлось имъ и болѣе, кто теперь скажетъ?