Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015
ЗОЛОТОЕ ДЕТСТВО
правитьСидит маленький мальчик, плачет.
— Мальчик, мальчик, чего ты плачешь?
— Побили меня…
— Кто побил?
— Мама побила… потом репетитор… потом папа…
— Ого! Много же народу било тебя. За что ж они так?
— За арифметику.
— Задач не мог решить, что ли?
— Я-то могу, да только там все врут. Не люблю я, брат, когда врут.
— Кто ж тут врет?.. А ну, покажи-ка.
Пальцем, омоченным грязной страдальческой слезой, пополам с растворившимися чернилами — показал:
— Гляди-ка: «Купец продал покупателю 7 аршин синего сукна по 5 рублей арш.<ин> и 4 аршина черного сукна по 3 рубля аршин…». Разве можно так писать? Или это: «Если фунт коровьего масла стоит 50 копеек, а кварта молока 12 копеек, то спрашивается…». Вот и пусть спрашивается! А я на такие дурацкие штуки не хочу и отвечать! А вот тут: «Виноторговец продал одному покупателю 7 ведер вина, другому 5 и третьему 8 бутылок. Спрашивается…».
— Ну?
— Вот тебе и «спрашивается»! Спрашивается, разве можно продавать вино ведрами, когда его разрешают покупать только по рецепту доктора? За такую штуку — 20000 штрафу!
— Да тебе-то что. Решай себе задачу правильно — и конец.
— Не могу я, когда врут. Смотри-ка: «Пассажирский поезд вышел из пункта А в пункт Б. Как известно, поезд делает 40 верст в час…». Вот тебе и известно! А я с папой из Симферополя в Севастополь ехал 70 верст 14 часов!.. А в одном месте тут даже написано, что мальчики ели груши!
— Не плачь, мальчик, — сочувственно сказал я, гладя его по вихрастой головенке. — Я сочиню такую задачу, которая тебе понравится.
— А ты разве сочинитель?
— Да, брат. Только я не вру в своих сочинениях. Все правда. Вот слушай: «Некто взял 3 тысячи рублей и пошел на рынок. Спрашивается: сколько у него осталось от 3-х тысяч, если гусь стоил 1200 рублей, бутылка греческого коньяку, купленная из-под полы, — 800, фунт масла 5000 и хлеб 400? И спрашивается, куда он денется со своим гусем и коньяком, если пока он ходил на рынок, квартира его была реквизирована, и хотя он через три дня освободил ее от реквизиции, но все равно гуся нельзя было зажарить за неимением дров». Нравится задача?
— Хорошая. Припиши еще, что он гуся слопал сырого. Хи-хи.
— Верно. И утерся аршином сукна в две тысячи.
— И купил на остальные сто рублей грушу, а она оказалась гнилой!..
— Ну, уж ты слишком на него озверел.
— Так это ж правда.
От недавних слез не осталось и следа… Оживился мальчик, а глазенки засверкали, как бриллиантики.
В сердце детей живет неистребимая любовь к правде.
Порывшись в своих учебниках, мальчик вынул хрестоматию и протянул ее мне.
— Переделай и это…
— Что именно?
— Вот: «Четыре желания». По-моему, тоже вранье. Это была знаменитая притча К. Ушинского.
Для забывших уроки золотого детства привожу ее полностью:
Митя накатался на саночках с ледяной горы и на коньках по замерзшей реке, прибежал домой румяный, веселый и говорит отцу: «Уж как весело зимой! Я бы хотел, чтобы всё зима была!».
«Запиши твоё желание в мою карманную книжку», — сказал отец. Митя записал.
Пришла весна. Митя вволю набегался за пёстрыми бабочками по зелёному лугу, нарвал цветов, прибежал к отцу и говорит: «Что за прелесть эта весна! Я бы желал, чтобы всё весна была».
Отец опять вынул книжку и приказал Мите записать свое желание.
Настало лето. Митя с отцом отправились на сенокос. Весь длинный день веселился мальчик: ловил рыбу, набрал ягод, кувыркался в душистом сене и вечером сказал отцу:
«Вот сегодня я повеселился вволю! Я бы желал, чтобы лету конца не было!» И это желание Мити было записано в ту же книжку.
Наступила осень. В саду собирали плоды — румяные яблоки и жёлтые груши. Митя был в восторге и говорил отцу:
«Осень лучше всех времён года!».
Тогда отец вынул свою записную книжку и показал мальчику, что он то же самое говорил о весне, и о зиме, и о лете.
По этой статье и личным вашим воспоминаниям, расскажите, как вы проводите время зимой, весной, летом и осенью? Какие ваши любимые удовольствия?
Я прочел, усмехнулся, и тут же на обороте корешка, набросал свою «притчу»:
«Четыре желания
Была зима. Митя сидел, съежившись, в летнем пальтишке, в папином кабинете и говорил:
— Чтоб она пропала, эта зима. Третий день как дров нельзя достать. Чтоб она провалилась, эта проклятая зима.
— Запишем это желание, — сказал отец.
Пришла весна. Калош не было (стоили две тысячи), и Митя промочил ноги. Сидел с насморком и ворчал:
— Ну, и времечко!.. Чтоб она пропала, эта весна.
— Запишем, — сказал отец.
Настало лето. Большевики захватили тот город, где жил Митя, и пошло тут такое, что Митя, сидя с папой в подвале за бочкой с гнилой капустой, говорил:
— Ну, и лето же! Чтоб оно пропало.
— Запишем, — зловеще сказал отец.
Наступила осень. Фрукты хоть и были, но не такие как надо, а калош и совсем не было. Папа продал пианино и два костюма, а Митя ходил за ним по пятам и говорил:
— Ну, и осень: чтоб она пропала!
— Чтоб ты сам пропал, паршивый мальчишка!! — воскликнул отец. — Видали вы такого мальчика? Вечно он недоволен!
Схватил Митю и выпорол его так, что аж чертям было тошно».
— Этот рассказ тебе нравится? — спросил я своего юного приятеля.
— Знаешь, что? Напиши так целую хрестоматию! Вот бы здорово!
Бедные детки…
В хрестоматии у них написано:
Травка зеленеет,
Солнышко блестит,
Ласточка с весною
В сени к нам летит…
Любите ли вы ласточек? Расскажите, что остановило ваше внимание, когда вы шли в школу?..
Ах, если бы школьник мог теперь, действительно, рассказать что остановило его внимание…
Три недели тому назад два школьника, идя в школу, увидели на базарной площади около дома бывш. Вульфа (дом, где я как раз провел все свое детство) — увидели на телеграфном столбе повешенного бандита Василенко.
Остановились школьники, задрали свои носишки, выпятили животишки и принялись со вниманием разглядывать этот спелый плод.
— Вот здорово: смотри, какой желтый. Отчего это!
— Чего — отчего?
— Да желтый.
— Это в него желчь из печенки разлилась…
— Вот дурак: печенка ведь у него в животе, а веревка на горле.
Они долго вели этот принципиальный медицинский спор, потом дружно засвистали и помчались в школу.
А там, наверное, учитель ходил между партами и снисходительно выслушивал декламацию:
Простой цветочек дикий
Попал в один пучок с гвоздикой,
И что же — от нее душистым стал и сам…
— Дети, видели ли вы полевые цветы? Любите ли вы гвоздику? Что остановило ваше внимание, когда вы шли в школу? Ну-ка, ты, Петров Игнатий?..
— Мое внимание остановили цветочки… Они росли на земле.
— В январе-то? Ну, что ты врешь, Петров! Говори, не выдумывая, говори правду!
Молчит Петров Игнатий.
Детская деликатность мешает ему сказать, что самое любопытное из всего виденного сегодня — человек с желтым лицом, висящий посреди улицы на тонкой веревке.
Хорошие детки у нас растут, дай им Бог здоровьица!
КОММЕНТАРИИ
правитьВпервые: Юг, 1920, 6 февраля, № 157. Печатается впервые по тексту газеты.