Зиновій Богданъ Хмельницкій. Сочиненіе Александра Кузьмича. Эпоха первая. Молодость Зиновія. Пять частей. Санктпетербургъ. 1846. Въ тип. Экспедиціи Заготовленія Государственныхъ Бумагъ. Въ 12-ю д. л. стр.
Лѣтъ пятнадцать назадъ, историческіе романы были въ большой модѣ. Ихъ писали во множествѣ и по самому легкому рецепту. Вальтеръ Скоттъ, создавшій историческій романъ, соблазнилъ пишущую братію одной постоянной своей уловкой: онъ ввелъ въ свои романы таинственныя лица, которыя даютъ романисту возможность распутывать узлы самой запутанной завязки. Писатели всѣхъ націй подхватили это изобрѣтеніе — и европейская литература переполнилась историческими романами, въ которыхъ не было ничего вальтер скоттовскаго, кромѣ запутанности интриги, но которые читались большинствомъ чуть ли не съ такою же жадностью, какъ «Айвенго» и «Антикварій». Писатель избиралъ какую-нибудь эпоху, подробно описанную въ историческихъ памятникахъ, заглядывалъ въ первыя попавшіяся ему археологическія изслѣдованія объ одеждахъ и жилищахъ избраннаго времени, пріискивалъ новыя гармоническія имена общимъ для всѣхъ сказочниковъ идеаламъ героя и героини, или втискивалъ живыя историческія лица въ эти установленныя формы и смѣло начиналъ разсказывать сказку вѣчнаго содержанія, въ которой юноша идеальнаго совершенства долженъ любить безъ памяти дѣвицу таковаго же достоинства, но соединиться съ ней вѣчными узами не иначе, какъ по преодолѣніи тысячи препятствій, при содѣйствіи таинственнаго лица — какого-нибудь нищаго, разбойника, Жида, Цыганки, скомороха и т. п. На Руси историческіе романы производились и потреблялись съ такою же быстротою, какъ и вездѣ; всѣ эпохи русской исторіи, отъ призванія Рюрика до нашествія двадесяти языкъ, были перетроганы романистами и передѣланы по одному и тому же рецепту въ длинныя сказки самаго задорнаго интереса. Кто изъ насъ не пожиралъ ихъ въ отрочествѣ съ утратой крѣпости нервовъ и многихъ часовъ учебнаго времени? Кто не принималъ этихъ сказокъ за историческіе романы? Ktq не вѣрилъ въ могущественный геній русскихъ Вальтеровъ Скоттовъ? «О золотые дни дѣтства!» воскликнемъ мы съ толпою отжившихъ сочинителей; «зачѣмъ проходите вы невозвратно, унося съ собою цѣлый рядъ сладкихъ обольщеній?» Будемъ, однакожь, благодарны г. Кузьмичу, который напомнилъ намъ эти милые сердцу годы своимъ историческимъ романомъ «Зиновій Богданъ Хмельницкій». Опоздавъ сочиненіемъ и изданіемъ этого "творенія на цѣлые полтора десятка лѣтъ, онъ подарилъ намъ много часовъ сладкаго воспоминанія: зараженные духомъ современности, мы не могли бы преодолѣть пяти томовъ его романа, еслибъ при чтеніи его не завлекала и не поддерживала насъ задача — переселиться всѣмъ существомъ своимъ въ ту навѣки-миновавшую эпоху, когда подобное произведеніе литературы могло имѣть свое значеніе и когда мы сами прочли бы его съ ирямымъ, непосредственнымъ умиленіемъ. Теперь, увы! мы должны прибѣгать къ неизвѣстнымъ въ то время ухищреніямъ анализа для того, чтобъ добыть себѣ наслажденіе при, чтеніи «Зиновія-Богдана Хмѣльницкаго». По и за то благодаримъ автора: живое воспоминаніе такъ же плодовито для отдѣльнаго лица, какъ историческая мудрость для цѣлаго народа. Съ этой точки зрѣнія предполагаемъ мы, читатель, прослѣдить съ вами сочиненіе г. Кузьмича.
Ультра сказочное направленіе до такой степени господствуетъ въ «Зиновіи-Богданѣ Хмѣльницкомъ», что авторъ его, кажется, нарочно уклонился отъ возможности создать что-нибудь похожее и на сказку. Читая его, вы безпрестанно встрѣчаетесь лицомъ-къ-лицу съ задачами, достойными романиста, и не можете неудивляться — какимъ образомъ г. Кузьмичъ могъ оставить ихъ безъ исполненія, когда они сами напрашивались ему подъ перо. Самый характеръ Хмѣльницкаго могъ бы быть возведенъ въ типъ полной жизни и общаго интереса, еслибъ г. Кузьмичъ не рѣшился сдѣлать его страннымъ, облекши его въ общепринятыя формы сказочныхъ героевъ. Есть люди, неотличающіеся ни геніальнымъ умомъ, ни особенною страстностью, по одаренные чрезвычайной силою самообладанія; эта сила даетъ имъ огромную власть надъ толпою и завѣряетъ успѣхъ ихъ замысловъ. Къ такой гармонической натурѣ часто привязывается даже человѣкъ необыкновенный, по почерпающій свою силу изъ горячаго источника преобладающей въ немъ страсти; ибо въ-самомъ-дѣлѣ, можно ли представить себѣ что-нибудь могущественнѣе и плѣнительнѣе способности живаго существа художественно распоряжаться собственными силами, царствовать надъ самимъ-собою? Что самообладаніе не имѣетъ ничего общаго съ безстрастіемъ и пошлостью — объ этомъ мы не считаемъ нужнымъ распространяться: само собою разумѣется, что самообладаніе не можетъ и обнаруживаться въ томъ, кто не имѣетъ нужды бороться съ своими страстями. Самообладаніе въ человѣкѣ то же, что разумъ въ мірѣ: и то и другое начало не только не исключаютъ, но и предполагаютъ борьбу могучихъ силъ въ организмѣ. Г. Кузьмичъ, безъ всякаго сочувствія къ этой сторонѣ личности своего героя, заставляетъ догадываться читателя, что Хмѣльницкій былъ именно человѣкъ съ огромнымъ самообладаніемъ. Но подъ перомъ его оно получило оттѣнокъ необыкновенно-пошлой благовоспитанности и того заученаго благонравія, о которомъ толкуютъ дѣтскія книжки. Хорошъ собой, уменъ, ученъ, благочестивъ, привѣтливъ съ нисшими, почтителенъ съ старшими, любезенъ съ женщинами, храбръ, терпѣливъ, благоразуменъ, — таковъ Зиновій г. Кузьмича единственно потому, что попалъ въ герои романа. Ни разу онъ ни въ чемъ не ошибся, ни разу не сдѣлалъ ни малѣйшаго промаха; за то и счастіе валитъ ему со всѣхъ сторонъ: женщины отъ него безъ ума, король и королевичъ отличаютъ его своими милостями, Украинцы привержены къ нему, хотя онъ съ своей стороны ведетъ себя какъ приверженецъ Польши; даже между Поляками, не смотря на ихъ свирѣпую ненависть къ казакамъ, отъискиваются у него пламенные друзья. Но, помнится, отъ романовъ той категоріи, къ которой принадлежитъ «Зиновій-Богданъ Хмѣльницкій», и не требуется никакой отдѣлки характеровъ, — напротивъ, требуется, чтобъ герой былъ именно такъ идеально и непонятно совершенъ, какъ Зиновій г. Кузьмича. Слѣдовательно, если только этотъ сочинитель разсчитывалъ, при изданіи своего романа, на впечатлѣніе такихъ же отроковъ, какими были лѣтъ пятнадцать тому назадъ люди настоящаго поколѣнія, то онъ правъ какъ-нельзя-больше. И если еще черезъ пятнадцать лѣтъ опять вздумается ему написать историческій романъ для отроковъ, и тогда будетъ онъ правъ, если выведетъ на сцену не человѣка, а вымышленное совершенство. Для отрока романъ долженъ быть видоизмѣненіемъ няниной сказки, ему надоѣдаетъ слушать разсказы о добываніи жаръ-птицы и золотыхъ яблокъ, потому-что въ немъ уже пробудилась потребность дѣйствительной жизни; по самая дѣйствительность еще такъ мало ему знакома, что изображеніе ея не возбудитъ въ немъ никакого сочувствія. Романы въ родѣ «Зиновія-Богдана Хмѣльницкаго», — романы, въ которыхъ, вмѣсто людей, выводятся несуществующіе идеалы, вмѣсто обыкновенныхъ житейскихъ обстоятельствъ, чудеса, объясняемыя игрою судьбы, — гдѣ, вмѣсто обыкновенной живой рѣчи, господствуетъ реторика и эмфазъ, — такіе романы, говоримъ мы, будутъ всегда больше всего нравиться четырнадцатилѣтнимъ мальчикамъ, и сочинители такихъ романовъ будутъ всегда имѣть огромный успѣхъ въ этой публикѣ.
Чудесъ не оберешься въ «Зиновіи-Богданѣ Хмельницкомъ». Давно ужь не случалось намъ встрѣчать въ сказкѣ новѣйшаго издѣлія такого множества и такъ быстро-слѣдующихъ одна за другую случайностей, какъ въ романѣ г. Кузьмича. Не довольствуясь однимъ таинственнымъ лицомъ, онъ одарилъ всѣхъ своихъ героевъ особеннымъ свойствомъ являться какъ снѣгъ на голову въ такое время и въ такомъ мѣстѣ, гдѣ можно выручить другъ друга изъ бѣды и развязать руки разскащику ихъ приключеній. Всѣ эти господа и госпожи до такой степени услужливы, догадливы и ловки, что слышатъ за тридевять земель, какъ худо приходится ихъ знакомому, поспѣваютъ въ одну минуту на мѣсто и ужь во что бы то ни стало выручаютъ своего, даже еслибъ требовалось для того пролѣзть сквозь замочную скважину или разбить кулакомъ вѣковую твердыню.
Самая эпоха и общество, избранныя г. Кузьмичемъ, въ высшей степени интересны для отроческаго ума. Дѣйствіе романа происходитъ поперемѣнно въ Запорожской Сѣчи, въ Украинѣ и Польшѣ, въ шестнадцатомъ столѣтіи. Сколько тутъ драки и разгула, крови и кутежа, кровавыхъ подробностей и балетныхъ эффектовъ! Но лучше всего поспѣшимъ разсказать содержаніе пяти частей «Зиновія-Богдана Хмельницкаго». Это единственное средство передать всю прелесть вымысла и всю сладость слога г. Кузьмича.
Дѣйствіе начинается очень-весело въ Запорожской Сѣчи.
«День и ночь пируютъ козаки. Разгульныя пѣсни кобзаря возбуждаютъ ихъ еще къ большему веселью. Самъ кобзарь весь проникнутъ этимъ бѣшенымъ весельемъ. Одушевленные глаза его искрятся; бандура дрожитъ въ пылающихъ рукахъ; каждая жилка бьется восторгомъ. Пріударивъ въ звонкія струны, присвиснувъ, притопнувъ ногою, кобзарь поетъ:
Нуте, путе запорожци,
Нуте погуляйте!
Одни скачте, други грайте,
А трети спивайте.»
Между-тѣмъ, какъ лыцарство проводитъ время свое такъ изящно, гетманъ Дорошенко совѣщается съ старшинами — какъ бы освободить Украину отъ Поляковъ. Рѣшаютъ отправить туда казака Остраницу, извѣстнаго своей храбростью и хитростью. Ему поручается взволновать украинскій народъ и вооружить его противъ притѣснителей. Во второй главѣ, Остраница ужо пріѣзжаетъ въ Украину, а къ концу четвертой уже пріобрѣтаетъ себѣ сообщниковъ между Украинцами. Въ пятой главѣ герой романа, Зиновій Хмельницкій, является героемъ турнира, даннаго въ Варшавѣ королемъ Сигизмундомъ. Побѣда, одержанная имъ надъ польскими витязями, привлекаетъ вниманіе всей Варшавы, въ особенности варшавскихъ дамъ,
которая влюбляется въ него со всею страстью порядочной героини романа. Это княгиня Стронская. Но вы увидите въ-послѣдствіи, что она не героиня романа, и что назначеніе ея самое жалкое. Какъ бы то ни было, Зиновій проводитъ съ ней время очень пріятно и забываетъ въ Варшавѣ о бѣдствіяхъ своей родины. Бальные успѣхи и разговоры съ іезуитами, можетъ-быть, совершенно заглушили бы въ немъ голосъ гражданской доблести, еслибъ по возстановляли его противъ Поляковъ — слуга его казакъ Василій, украинскіе депутаты, да еще одинъ таинственный нищій. Подъ вліяніемъ этихъ вдохновителей, Хмельницкій рѣшается ѣхать въ Украину.
Въ Украинѣ, въ городѣ Чигиринѣ, живетъ старый казакъ Гончаренко, другъ покойнаго отца Зиновія Хмельницкаго, съ дочерью Катериной. Катеринѣ было восемь лѣтъ отъ роду, когда она въ послѣдній разъ видѣла Зиновія, что не мѣшаетъ ей любить героя г. Кузьмича и подождать его пріѣзда. Между-тѣмъ, Чигиринскій староста, панъ Чаплинскій, плѣнился казачкой и имѣетъ на нее кое-какіе виды. Чаплинскій — то лицо, на которое романистъ изливаетъ все свое отвращеніе. Это человѣкъ столько же гнусный и порочный, сколько прекрасенъ и добродѣтеленъ долженъ быть герой романа.
Прибывъ въ Чигиринъ, Зиновій очаровалъ всѣхъ казаковъ и казачекъ. СтарикъГончаренко въ совершенномъ удовольствіи сказалъ ему однажды слѣдующій комплиментъ;
«Ну, Зиновій! Ужъ слушалъ я тебя, слушалъ! — Правду говорятъ о тебѣ, что мастеръ вертѣьть языкъ на всякій ладъ. Со мною говорилъ на одинъ ладъ, а съ нею (съ Катериной) занесъ такое, что ужъ я ума не приложу откуда у тебя все этакое берется.»
Это искусство «вертѣть языкъ на всякій ладъ» доставило Зиновію еще одну побѣду: въ него влюбилась Анна, дочь Чаплинскаго. Но Хмельницкій любитъ Катерину… Между-тѣмъ, Поляки продолжаютъ притѣснять Украинцевъ и производить страшныя казни. Запорожецъ Остраница, въ свою очередь, съ шайкой приверженцевъ рѣжетъ злыхъ пановъ и Евреевъ. Украина начинаетъ приходить въ волненіе;' Хмельницкій не принимаетъ никакого участія въ дѣлахъ Остраницы, не смотря на убѣжденія самого Запорожца и многихъ изъ своихъ друзей. — Происшествія довольно-вяло тянутся въ-продолженіе второй части.-Въпервой главѣ третьей части панъ Чаплинскій сватается за Катерину и, получивъ отказъ, клянется отмстить Хмельницкому, въ которомъ, не безъ основанія, видитъ соперника. Затѣмъ г. Кузьмичъ переходитъ къ невообразимо-странному описанію подвиговъ Остраницы и съ особенной охотой изображаетъ его варварскую расправу съ Жидами, ксёндзами и панами…
Во второй половинѣ третьей части три чуда совершаются. Чудо первое: Хмѣльницкій, вызванный на поединокъ десятью шляхтичами, избавляется отъ непріятности драться съ ними тѣмъ, что его ранятъ убійцы, подкупленные однимъ изъ этихъ шляхтичей. Чудо второе: эти подкупленные убійцы, числомъ восемь, могли бы рѣшительно положить его на мѣстѣ, еслибъ въ разсѣянности не надѣлъ онъ въ этотъ день латъ: пущенныя негодяями пули отскочили отъ груди героя. Чудо третье: Чаплинскій успѣлъ оклеветать Хмѣльницкаго въ глазахъ польскаго правительства; его схватили и отправили подъ конвоемъ въ Варшаву; но объ этомъ горестномъ событіи кстати узналъ Остраница: Запорожецъ освободилъ Зиновія. Зиновій сдѣлалъ визитъ своей возлюбленной Катеринѣ и отправился въ Варшаву оправдываться передъ королемъ Сигизмундомъ.
Въ четвертомъ томѣ сочиненія г. Кузьмича читатель встрѣчается съ Хмѣльяицкимъ въ Варшавѣ. Увы! герой, котораго онъ за что-то полюбилъ такъ страстно, сидитъ въ темницѣ. Однакожь, во второй главѣ къ нему пробираются преданные люди — княгиня Стронская, переодѣтая въ мужское платье, и молодой Полякъ Вутневичъ: они обѣщаютъ выпросить для него аудіенцію у короля и исполняютъ свое слово. Зиновій оправданъ и освобожденъ. Здѣсь, замѣтимъ мимоходомъ, кончается роль княгини въ романѣ г. Кузьмича: вы понимаете, зачѣмъ нужно было это лицо догадливому сочинителю?.. Остальныя главы четвертой части посвящены кровавымъ описаніямъ вторженія Запорожцевъ въ Украину и окончательнаго избіенія Поляковъ.
"Та не мае лучше, та не мае краще, якъ на Украини;
Та не мае жидивъ, та не мае нанявъ, не мае уніи.
«Такъ пѣли Украинцы, торжествуя свое освобожденіе, а на долго ли было торжество ихъ!»
Этими словами заключается четвертый томъ сказки… мы хотѣли сказать — романа.
Въ пятомъ томѣ обнаруживаются политическіе замыслы Зиновія и объясняется его холодность къ освобожденію Украины. Дѣло въ томъ, что до-сихъ-поръ онъ считалъ отечество свое не довольно-сильнымъ для окончательной борьбы съ притѣснителями; но, наконецъ, дождался удобнаго времени и началъ свои дѣйствія тѣмъ, что различнымъ образомъ пріобрѣлъ популярность у Украинцевъ… Но Богъ съ ней, съ политикой! Люди, для которыхъ написанъ «Зиновій Богданъ Хмѣльницкій», не большіе охотники до тѣхъ главъ романа, въ которыхъ описываются политическія событія, между-тѣмъ, какъ интрига остается въ сторонѣ.
Хмѣльницкій снова попался въ руки Чаплинскаго: злой староста посадилъ его въ темницу въ собственномъ домѣ. Но тутъ-то, по нашему мнѣнію, и заключается «пить завязки романа», какъ выражался почтмейстеръ у Гоголя. Не вѣрится, чтобі герой романа кончилъ свою каррьеру въ тюрьмѣ; на этотъ разъ, къ-счастію, и но исторіи извѣстно противное. Освободить его изъ темницы — послѣднее дѣло. Вѣдь у пана Чаплинскаго есть дочка — ванна Анна; эта панна влюблена въ Зиновія. Чего же лучше? Ну, да что и говорить? Вы, читатель, вы, почитавшіе еще «Зиновія-Богдана Хмѣльницкаго», уже знаете не хуже вашего грѣшнаго рецензента и доброжелателя, что прекрасная панна украдетъ ключъ у сквернаго пана Чаплинскаго и освободитъ красавца-казака изъ душной неволи. Такъ и есть; вотъ слова г. Кузьмича:
«Однажды, долго спустя послѣ прихода сторожа съ вечернею порціею, Зиновію послышался легкій шорохъ на лѣстницѣ. Отъ продолжительнаго заключенія въ глухомъ, тѣсномъ погребѣ, слухъ Зиновія сдѣлался чрезвычайно тонокъ (???). Шорохъ, въ такое необыкновенное время, удивилъ Зиновія. Онъ приподымается съ жосткой постели, слушаетъ — вотъ кто-то приблизился къ дверямъ темницы; ключъ тихо вложенъ въ замокъ; казалось, пришедшій робкою рукою старался повернуть ключъ въ ржавомъ замкѣ; но замокъ противился усиліямъ слабой или неопытной руки. Зиновій тихо всталъ съ постели и подошелъ къ самымъ дверямъ; сердце его сильно трепетало.
„Не тайный ли другъ пришелъ освободить меня?“ думалъ. Зиновій.
Ключъ долго вертѣлся въ замкѣ то въ ту, то въ другую сторону.
— Смѣлѣе! — проговорилъ Зиновій въ полголоса, — нажми сильнѣе на право.
За дверьми на минуту все затихло. Потомъ отпиравшій, собравъ, казалось, послѣднія силы, нажалъ ключъ, щеколда звѣнко брякнула.
Дверь тихо отворилась, — Зиновій въ изумленіи отступилъ, назадъ: передъ нимъ стояла Анна, блѣдная, съ впалыми щеками, блуждающими глазами.»
Вотъ вы и отгадали!
Узнавъ о поступкѣ пана Чаплинскаго, король Владиславъ (Сигизмундъ давно ужо умеръ) наказываетъ Чаплинскаго позорно: ему отстригаютъ усъ. Между-тѣмъ, Чаплинскій какъ-то узнаетъ, что Хмѣльницкій освобожденъ Анной, и сажаетъ ее-самоё въ ту самую темницу, въ которой «томился Зиновій».
Кто жь освободитъ бѣдную панни изъ заточенія? Кто? Кажется, вы опять догадались, читатель! Однакожь, мы скажемъ вамъ на-прямикъ: ее освободилъ Хмѣльницкій. Мало того, онъ, Хмѣльницкій, женится на ней, и, сколько можно понять изъ романа, не для того, чтобъ спасти ее отъ стыда — убѣжать съ молодымъ человѣкомъ изъ дома родительскаго, — нѣтъ, Зиновій увѣряетъ ее, что у нея «нѣтъ больше соперницы». А Катерина? Не знаемъ, что сказать вамъ объ этомъ деликатномъ пунктѣ. Однакожь, къ концу пятой части оказывается, что Зиновій все-таки любитъ и Катерину. Вотъ это ужь вольность романиста: ею будутъ недовольны читатели, которые отъ всей души заинтересованы Катериной, законной героиней романа, и не поймутъ, какъ объяснить психологически поступокъ Хмѣльницкаго.
Въ концѣ романа, старикъ Гончаренко умираетъ, а папъ Чаплинскій похищаетъ Катерину. Послѣ всего вышесказаннаго, нѣтъ никакой нужды говорить, что и она не остается въ заточеніи ее освобождаетъ таинственный нищій. Катерина прибѣгаетъ въ домъ Хмѣльницкаго, и, Богъ-знаетъ почему, дѣлается другомъ соперницы своей, Ливы. Дѣти Зиновія очень полюбили Катерину, и романъ кончается очень-чувствительно.
Такъ-какъ на заглавіи пятой части все еще стоитъ «эпоха первая: молодость Зиновія», то мы имѣемъ право заключать, что сочиненіе г. Кузьмича не кончено: поздравляемъ читателей съ предстоящимъ наслажденіемъ!