Земля смерти (Бальмонт)

Земля смерти
автор Константин Дмитриевич Бальмонт
Опубл.: 1921. Источник: az.lib.ru

Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т.

Т. 6: Край Озириса; Где мой дом?: Очерки (1920—1923); Горные вершины: Сборник статей; Белые зарницы: Мысли и впечатления.

М.: Книжный Клуб Книговек, 2010.

ЗЕМЛЯ СМЕРТИ

править

Поэзия, в истинно-творческие свои мгновения, имеет дар говорить проникновенные слова. Эти слова, рисуя картину, придают ей свойства многоповторной значительности. То, что было выразительным в свою эпоху и в своем месте, делается живым и ярким в другой стране и в иной исторический час. Укоризна, направленная к давно ушедшему, направляется метким и ранящим острием к ныне живущему. Предвещание, высказанное грядущему, которое уже давно стало прошлым, применимо к нашему настоящему.

Таковы многие из слов, сказанных пророками. Через дали времен и перенесенные в обстановку совсем иного места, они звучат нам как голос сегодняшнего дня, как взволнованный всклик текущего часа.

Разве не о нас говорил Амос, пастух, смиренно утверждавший: «Я не пророк и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы. — Но Господь взял меня от овец и сказал мне: „Иди, пророчествуй…“ И ведь это он сказал: „Вот, Я придавлю вас, как давит колесница, нагруженная снопами… За то и дал я вам голые зубы во всех городах ваших и недостаток хлеба во всех селениях ваших… Ибо злое это время…“»

Какие сегодняшние эти грозные слова.

И разве не странно похожи на нашу действительность слова пророка Исайи: «Как сделалась блудницею верная столица! Правда обитала в ней, а теперь — убийцы… Серебро твое стало изгарью… Князья твои законопреступники и сообщники воров… И будет вместо благовония — зловоние, и вместо широкой епанчи — узкое вретище, вместо красоты — клеймо…»

К разряду таких вдохновенных слов, — чья значительность художественная красноречиво многоразлична и совпадает пронзительным своим смыслом с перепутанной сетью условий не одного только времени и не одного только места, — принадлежит поразительная по силе трагическая песнь современного итальянского поэта, Анджоло Орвиэто, в книге, изданной в Милане, в 1902-м году «Verso l’Oriente», «К Востоку». Она была написана в применении к голодающей Индии. Но каждый русский, в ком бьется человеческое сердце, — я хотел бы добавить, каждый европеец, в котором можно подозревать присутствие человеческого сердца, — не может не почувствовать, как много в этих стрелометных строках — нашего злого часа, нашего текущего дня.

ЗЕМЛЯ СМЕРТИ
(Анджоло Орвиэто)

Неумолимы Солнце и созвездья

На небе, не смягченном облаками,

Угрюмо поглощенном только зноем

Без примиренья. Тщетно к небесам

Земля раскрыла сотни ртов сожженных

И тысячи воспламененных уст,

В горячке распростертая и в бреде.

Все небо ясной ночью — только звезды,

Обширная волнообразность звезд,

А днем — поток пылающего Солнца.

Могила — плодородная Земля

Для всех своих зародышей несчетных.

И если ветер до нее коснется,

По нивам он не устремит прилив,

Содружественный с мощным ладом Моря,

Одни, от долгой пыли побелев,

Застыло-строго всходят к небу пальмы,

Как-будто осыпь беглых звезд своих

Безгласно вознося к тем вечным сестрам,

И в зное нестерпимом, как стада

Рассеявшихся буйволов, блуждают

Толпы людские, привиденья-жертвы

Съедающего голода. О, пальмы,

Дозорные прозрачной высоты,

Так это правда, что блуждают старцы

Иссохшие, чья борода спадает

По темной груди, — женщины-скелеты,

И дети, что, как веточки под ветром,

Гонимы острым голодом, блуждают

По пустырям и через силу рвут

Какой-нибудь иссохший желтый стебель,

Сожженный Солнцем, из песку исторгнут

Коренья захиревшие, чтоб жадно

Зубами изглодать? Так это правда,

Что, если кто из воющего стада

Падет бессильный в тяжком забытьи,

Под ясным небом коршуны сберутся

И вороны, — толпой придут шакалы,

В ночи горячей, с звездами без сердца,

С пылающими звездами Креста?

О, сколько дымных там костров пылает,

О, сколько человеческих огней

На шири обездоленной равнины.

Дым едкий, запах терпкий подле вас.

О, пальмы, стражи в воздухе прозрачном,

И в дыме стоны, стонам нет конца.

А Ганг священный мчит свой ток прозрачный,

Чрез землю мертвых в Море, унося

И прах костров и то, что не сгорело

До истребленья в гложущем огне.

Как маленькая лодочка на влаге,

Кружатся обгорелые останки

Под небом красной меди, к Океану;

Над ними племя воронов чернеет,

И коршуны стремят кривой свой клюв.

Нежнейший странник, Шелли, сердце-пламень,

Зажженное над синими волнами,

Так значит был напрасен твой напев,

И ты напрасно, цвет бессмертно-юный,

В священных вспевах разбросал любовь,

Благоуханье вечно молодое?

Из Индии нажим прорвался смерти,

Из той земли, где царствуют твои,

С другим нисходит током он попутным,

С другой рекой, широкою, как Ганг,

Ток золота, которого хватило-б,

Чтоб это истребленье обуздать

И миллионам тех, что умирают,

Дать жизнь. Но смерть дают, того желая.

Вот почему и буры жертва смерти,

И жертвы смерти — сонмы краснокожих.

Владычествовать — глупое желанье —

Рим затенен, Наполеон погашен.

Ты, божеский, смири ту злую хоть,

Заставь на миг притихнуть Лондон пьяный.

Вся Индия — безмерное рыданье,

Хор плача, умиранье, море мертвых.

Я видел их, по лестницам широким

Сходящих к Гангу, женщин Бенареса,

Твоих волшебниц, Индия, святыня.

С ресницами чернейшими, с очами

Глубокими, что пламенны и кротки,

Высокие и стройные, сполна

Окутаны в покров, как в дни Эллады,

Торжественные, ясные, рядами

По лестницам широким нисходили

Те женщины, на голове неся

Кувшин из бронзы в отсветах скользящих,

Держа его с изяществом верховным.

И вот, меж этих отсветов металла

И блеска глаз, под небом, полным светов,

Вдруг, над кувшином той, что всех красивей,

Легко запрыгал черный-черный ворон.

Текучий Ганг, ты видишь все в пробеге,

Скажи, в какой из хижин угасает

Красивая? Иль под какою пальмой

Она, скелет бродячий, тщетно бродит,

О горсти зерен, о плоде убогом

Напрасно просит, тщетно умоляя

Глазами — а глаза ее какие!

Смотри, британец, посмотри и видь!

К тебе глядят в пустынях бесконечных

Внимательные миллионы глаз,

Сияя напряженно крайним блеском,

Дрожат и умирают звезды неба.

И миллионы рук к тебе простерты,

Таких же рук, как твоего отца,

Твоей жены, твоих детей. Подумай,

Быть может, ты в свой самый крайний час

Увидишь те чудовищные руки,

Все эти руки, что к тебе простерты,

Как туча бесконечная в великом

Смятеньи меж землей и Солнцем в небе,

Меж Солнцем и тобой!