Писатели чеховской поры: Избранные произведения писателей 80—90-х годов: В 2-х т. — М., Худож. лит., 1982.
Т. 1. Вступит. статья, сост. и коммент. С. В. Букчина.
Дворник Калистрат Григорьев только что разнес по жильцам дрова, пришел в дворницкую, сбросил с плеч соломенный тюфячок и хотел завалиться на койку, чтобы поразмять спину, как дверь дворницкой отворилась и на пороге показался корявый и тщедушный мужичонко в заплатанном полушубке, в стоптанных валенках и с котомкой за спиной.
— Калистрата Григорьева бы мне… — начал он робко и, увидав дворника, воскликнул: — Калистрат Григорьич! Да ты это сам и есть!
— Господи, боже мой! Дядя Анисим! Какими судьбами! — удивленно раскрыл глаза дворник. — Когда приехал?
— Да вот сейчас прямо с чугунки.
— Зачем это тебя сюда принесло?
— Ох, уж и не говори! — махнул рукой мужик. — На заработки сюда приехал.
— Какие теперь зимой здесь, в Питере, заработки! До Благовещенья дня никаких тут у нас нет заработков. Кто и жил-то в Питере, так и тот теперь мается.
— Что делать, друг милый, очень уж нас в деревне-то подкосило. То есть так подкосило, так подкосило, что и сказать невозможно.
— Ну, а здесь еще больше подкосит. Один приехал или с бабой?
— Бабу в Москву на заработки отправил.
— Вот дела-то! — развел руками дворник. — Ну, разоблакайся, снимай котомку, присаживайся, коли так.
Мужик, кряхтя и охая, стал снимать котомку.
— Ты пристать-то где нее думаешь? — спрашивал дворник.
— Да где пристать! Никого у меня в Питере нету… Будь другом-благодетелем, призри до места. Мне где-нибудь, я хоть в баньке какой ни на есть старенькой на ночлег приткнусь. Так, на задворках где-нибудь.
— Какие в Питере баньки! Ты никак угорел! Нет уж, видно, надо будет старшего попросить, чтобы дозволил тебе вот здесь у нас в дворницкой переночевать.
— Будь другом-благодетелем! Денег всего двугривенный да трешник осталось. Ну, как тут с эдакими деньгами?..
— Да, брат, с двадцатью тремя копейками в Питере немного напляшешь. С чего ж вы это из деревни-то с женой потянулись?
— С голодухи, друг любезный, с голодухи. Очень уж туго нам пришлось. Матушку старушку к дьячку из хлебов в пестуньи к детям поместил, а старик в земской больнице лежать остался. Не знаю уж, и выживет ли… Нутро у него попорчено. Уезжал я, так заходил к нему… Лежит и ничего не понимает.
— Что ж у вас, хлеба не хватило, что ли?
— Где хватит! У нас хлеба и до Покрова не хватило. Работали тут на кабатчика, на Митрия Николаича, а перед Филипповками лошадь пала. Что тут станешь делать! Продали корову, начали на коровьи деньги питаться, что было — проели, а работы никакой… Бились, бились… Эх!
— Дмитрий-то Николаев здоров ли? — спросил дворник.
— Это кабатчик-то? Что ему делается? В гору лезет, разбогател страсть! Нониче старостой церковным у Рождества. Вот озимь ему продали и приехали сюда, — рассказывал мужик.
— Дети-то у тебя где?
— Дети-то? Да старшенького брат взял из жалости, дочку помещица Марья Кузьминишна у себя из жалости приютила…
— Ну, а еще-то? Ведь еще были дети?
— А двух младшеньких тут около Крещеньева дня бог прибрал… померли. По всей округе ребятишки-то мерли, и наши померли. Захватило, это, горло у них, понесли к фельдшеру… Одного-то донесли, а другой так на дороге и помер. Мальчика вот жалко… Уж такой был мальчик хороший да занятный… Принесли, это, его к фельдшеру, а фельдшер и говорит: «Несите, говорит, его обратно домой и кладите под образа, все равно, говорит, умрет».
— Похоронили, стало быть?
— Похоронили… Да что! Ангельские души… прямо в рай… Хорошо, что хоть матери-то руки развязали, а то куда бы она с ними? Вон кума Марья Тимофеевна Кузнечиха с ребенком на груди, так как мается — страсть. Пошла бы тоже куда-нибудь на заработки, а с ребенком не берут, — ну, ходит кругом да окрест да Христовым именем кусочки собирает.
— Кузнечиха… Да ведь у ней муж есть?
— Есть. Да где его сыщешь? Ушел, непутевый, на заработки в Москву, писем не отписывает, денег не присылает. Билась-билась баба, сначала у учителя стряпушенчала, потом Василий Герасимов, лавочник, из хлебов ее держал, а потом взял да и согнал от себя, так эдак около Спиридона Поворота… Что тут делать? Ну, и пошла побираться.
— Василий Герасимов-то как живет?
— Живет отлично. Он теперича первостатейному купцу не уступит. Дом новый под себя выстроил, шарманку завел.
— И все у крестьян лен скупает?
— Все скупает. И лен скупает, и шкуры скупает, и хлеб скупает. Все у него теперь в кабале. Помещики, которые остались, так и тех закабалил. Вот после поста дочь в город замуж выдавать хочет. Поп ему наш жениха высватал.
— Старик Петр Михайлов у вас жив ли?
— Это кривой-то, что пчелами хвастал?
— Ну, вот, вот…
— По осени в реке утонул. Разбило тут у нас барку с лесом. Начал он лес ловить, да и утонул.
— Царство ему небесное! Тетка Аграфена жива ли?
— Жива-то жива, да что — лучше и не жить! На Михайлов день дотла погорела, три скотины у ней сгорели, а теперь по миру за кусочками пошла.
— Эки дела-то у вас в деревне! — вздохнул дворник.
— Ох, уж и не говори! Кажись, к весне полдеревни сюда в Питер придет. Все сбираются, всем нутро подвело… Приюти ты меня, желанный, пока до заработки-то у себя.
— Да уж что делать! Делать нечего, оставайся покуда. Надо вот только будет старшему сказать! Паспорт у тебя с собой ли?
— С собой, с собой… Как возможно без паспорта.
— Ну, пойдем в трактир. Надо тебя с дороги чаем попоить. Там и потолкуем, — сказал дворник и повел земляка в трактир.
Печатается по изданию: Н. А. Лейкин. Голубчики. Рассказы. СПб., 1889.