Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 3: «Городок».
М., Лаком, 1998.
Я волновалась целый месяц — пустят меня на эту елку или не пустят?
Хитрила, подготовляла почву: рассказывала маме о доблестях Жени Рязановой — у этой Жени елка-то и предполагалась. Говорила, что Женя очень хорошо учится, почти первая в нашем классе, что ее всегда всем ставят в пример, что она уже не девчонка, а очень серьезная женщина, ей уже шестнадцать лет.
Словом, времени не теряла, и когда в одно прекрасное утро позвали меня в гостиную примерять перед большим зеркалом белое платье с голубым кушаком, я поняла, что дело мое выиграно и на елку я пойду.
Тогда начались приготовления: вечером добывалось из нянькиной комнаты лампадное масло и мазались им брови — чтобы гуще наросли к балу. У старшей сестры был подобран выброшенный ею корсет, ушит и припрятан под тюфяк. Изучались перед зеркалом светские позы и загадочные улыбки. Родственники удивлялись: «Отчего у Нади такой идиотский вид? Верно, переходной возраст — потом выровняется».
Елка была назначена на 24-е — день именин Жени.
С точки зрения эстетики я сделала все, что могла. Хотя в распоряжении моем был только рваный корсет, но и этими небольшими ресурсами я достигла небывалого эффекта. Я так стянула себе талию, что могла стоять только на цыпочках. Я еле дышала, и выражение лица у меня сделалось умоляющее. Но радостно приносятся первые жертвы на алтарь красоты.
Нянюшке поручено было отвезти меня. Я попрощалась с домашними, уже надев шубу, чтобы не убить их своей стройностью.
Народу у Рязановых собралось много, и все больше взрослые: офицеры, товарищи Жениного брата, барышни, дамы. Нас, подростков, было только трое-четверо, и на всех один кадет, так что и мы танцевали с офицерами. Это было, конечно, очень почетно, но страшновато.
За ужином, несмотря на всякие мои подвохи, чтобы присоединиться к кадету, усадили меня рядом с большим чернобородым офицером. Было ему, вероятно, лет тридцать, но тогда он казался мне отжившим и дряхлым существом.
— Вот, сиди с этим старьем, — думала я, — нечего сказать, веселый ужин!
Офицер очень серьезно рассматривал меня, затем сказал:
— Вы — типичная Клеопатра. Прямо поразительно.
Я испуганно молчала.
— Я говорю, — продолжал он, — что вы похожи на Клеопатру. У вас в классе уже проходили про Клеопатру?
— Проходили.
— Вы такая же царственная и такая же тонкая и опытная кокетка. Только ноги у вас не хватают до полу, но это уже деталь.
Сердце у меня забилось. Что я опытная кокетка, я в этом не сомневалась, но как мог этот старик так сразу все заметить.
— Посмотрите, что у вас в салфетке.
Я взглянула. Из салфетки торчала розовая синелевая балерина.
— А у меня вон что.
У него был зеленый черт с серебряным канителевым хвостом. Хвост дрожал, черт юлил на проволочке, до того веселый, до того красивый, что я даже ахнула и протянула к нему руку.
— Стоп! Его трогать нельзя. Это мой черт. У вас балерина, вы с ней и любезничайте.
Он воткнул черта в стол перед своей тарелкой.
— Взгляните, какой чудесный! Это — лучшее произведение искусства, какое мне только приходилось встречать. Ну, да вы, наверное, искусством не интересуетесь. Вы кокетка, Клеопатра; вам бы только людей губить.
— Да, ваш чертик самый красивый, — пролепетала я, — ни у кого такого нет.
Офицер деловито оглядел ужинавших. У каждого прибора сидело по синелевой фигурке — собачка в юбочке, трубочист, обезьянка. Такого черта не было ни у кого. Даже похожего не было.
— Ну еще бы! Такой черт появляется раз в эпоху. Посмотрите, что за хвостик — никто его и не трогает, а он сам дрожит. И какой веселенький!
Не надо было мне всего этого и рассказывать. Мне и без того черт нравился так, что даже есть не хотелось.
— Что же вы не кушаете? — спрашивал «старик». — Мама не велела?
Ах, как все это грубо. Причем тут мама, когда я светская женщина и ужинаю на балу с офицером.
— Нет, мерси, мне просто не хочется… я на балах всегда мало ем.
— Да? Вы себе, конечно, успели уже выработать привычку. Но что же вы не смотрите на моего чертика? Ведь недолго уже осталось вам любоваться. Вот кончится ужин, я его в карман — и домой.
— А на что он вам? — с робкой надеждой спросила я.
— Как на что? Будет скрашивать мою одинокую жизнь. А потом женюсь и буду показывать его жене, если она будет себя хорошо вести. Ведь, не правда ли, дивный черт?
— Старый, злой человек! — думала я. — Неужели ты не понимаешь, что я люблю этого веселого черта! Лю-блю!
Если бы он не так восхищался им, я, может быть, решилась бы предложить ему поменяться — отдала бы ему свою розовую балерину. Но он, видимо, сам так был захвачен этим чертом, что и соваться нечего.
— Что это вы как будто загрустили? Жалко, что скоро конец? Что никогда в жизни вы ничего даже похожего на него не увидите? Н-да, такие встречи не часто бывают.
Я ненавидела этого жестокого человека. Я отказалась от второй порции мороженого, хотя, в сущности, хотела еще. Отказалась, потому что уж очень была несчастна. Пусть все летит прахом, не хочу никакой радости и ни во что не верю.
Все поднялись. Мой кавалер быстро отошел от стола. Чертик остался. Я подождала. Право, у меня даже мысли никакой не было. Голова не думала, думало, должно быть, одно сердце, потому что оно вдруг стало сильно и быстро стучать в верхушку тесного корсета.
Офицер не возвращался.
Я схватила черта. Серебряный хвостик упруго ударил по руке. Скорее в карман…
В зале начались танцы. Пригласил милый кадет. Я не решилась. Все казалось, что черт выскочит из кармана.
Я его уже не любила. Не было мне от него радости. Тревога и забота. Если бы взглянула на него, может быть, и пошла бы на все муки. А так… и к чему я это сделала. Пойти разве подкинуть на стол? Но дверь в столовую была заперта. Там, верно, уже убирали.
— Что вы такая печальная, моя прелестная дама?
«Старик» стоял передо мной и лукаво улыбался.
— А у меня страшное несчастье. Пропал мой черт. Я в отчаянии. Хочу телефонировать в полицию. Пусть сделают обыск. Может быть, среди нас находится опасный преступник.
Он улыбнулся. Ну, конечно, он шутит насчет полиции.
— Сколько вам лет? — спросил он вдруг.
— Мне скоро будет пятнадцать, через десять месяцев.
— Ого, как скоро. Значит, года через три я бы мог на вас жениться. Н-да. Если бы не пропал так необъяснимо мой милый черт. Теперь мне и порадовать жену нечем. Что же вы молчите? Я, может быть, кажусь вам слишком старым?
— Сейчас нет, — уныло отвечала я. — А через три года вы уж генералом будете.
— Генералом? — Вот это правильное рассуждение. А как вы думаете, где мой черт?
Я подняла на него глаза. Я так ненавидела его и так беспредельно была несчастна, что он перестал улыбаться и отошел от меня.
А я пошла в комнату моей подруги и там, спрятавшись за оконную занавеску (хотя в комнате никого не было), вытащила черта из кармана. Он слегка смялся, но не в этом дело. Он изменился. От него не было радости. Не хотелось ни трогать его, ни смеяться. Это был самый обыкновенный синелевый чертик зеленого цвета с серебристым хвостиком. Какая может быть от него радость? Как все это глупо!
Я встала на подоконник, открыла форточку и выбросила его на улицу.
В передней ждала приехавшая за мной нянюшка.
Подошел офицер, взглянул на нянюшку, усмехнулся:
— А, это за нашей царицей Клеопатрой…
И вдруг замолчал, посмотрел на меня внимательно и прибавил просто и ласково:
— Идите, идите спать, деточка. Вы совсем бледная стали. Господь с вами.
Я попрощалась и ушла спокойная и усталая. Скучно!
Зеленый черт. Впервые: «Сегодня». — 1925. — 25 декабря. — № 291. — С. 5.