Зеленый островок (Шишков)

Зеленый островок
автор Вячеслав Яковлевич Шишков
Опубл.: 1926. Источник: az.lib.ru

Вячеслав Шишков.
Зеленый островок

править

Товарищ Антон Словечкин, городской человек, ни разу не бывший в глухой деревне, прибыл на станцию в самый Егорьев день. Ни одной подводы. Пришлось в село Красные Звоны, куда он был командирован партией, пешком брести. Погода теплая, дороги развезло в кисель. Скакал, скакал в штиблетах по закрайкам, невтерпеж, разулся. А дорога пошла книзу, грязь сильней, засучил брюки выше колен. Весело колокола гудели, обедня кончилась.

В избе предсельсовета три бородатых мужика — красный, белый, черный, — обхватив друг друга за шею, сидели под березками и орали песни.

— Эй ты, хлюст! — хрипло крикнул красный вошедшему Словечкину. — Перекрести рожу-то! Ты кто таков?

— Политрук Словечкин.

— А-а-а, здрасте, здрасте, — спохватившись, сладко и нежно проговорил красный. — Извините, прошибся, не признал. Премного довольны вам. Бумажка об вас получена, да. Садитесь, товарищ. Пивца? Кум, двинься! Примерз?! Ишь ты развалился, как в санях. А я — Трифон Козырев, сельсовет, главнеющее лицо. Садись! Баба, плесни-ка еще щец порядочно…

— Ведь вы коммунист? — опустился на скамью Словечкин.

— Да, выходит — навроде коммуниста. Приняты.

— А почему же у вас иконы?

— А так, ни к чему. Так что бабе удовольствие, — сказал сельсовет и покосился на жену.

— А что же иконы, — вступились черный с белым, — иконы стоят и стоят, пить-есть не просят и налогу с нас не требуют.

— Зато поп, наверное, требует, — вскинул голову Словечкин.

— Дак мы попа не садим на божничку-то, — сказали белый с черным.

— А это вот у меня висит портрет Карломарса, — обернулся к стене хозяин и махнул рукой на пустое место. — Баба! — крикнул он. — Ты куда, дурья твоя башка, Карломарсов портрет задевала?

— Сейчас, — робко откликнулась женщина и полезла на верхнюю полку, где стояли кринки с молоком.

— Да что у тебя нет другой-то покрышки, черт? То есть невозможно с таким народом по всей программе жить. Башку проломаю за портрет! Дай-ка пива сюда порядочно. Хлебай, товарищ… Щи жирные.

Ели из общей деревянной чашки. Товарищ Словечкин брезгливо морщился.

— Что это? — с ужасом крикнул он и бросил ложку.

— Это? — переспросил хозяин. — Это по-нашему называется таракан. Баба. Что ж ты, халява, тараканов не выудила. Гостю вредно сделалось.

— Вреда в таракане нет, — успокаивали гостя черный с белым.

— Я, товарищ, голосую повторить пивца стакашек. Пиво крепкое, с игрой, — угощал сельсовет. — А то лучше самогоночки…

— Нет, — отказался Словечкин. — А вот пособите мне митинг вечером устроить…

— Митинг? — удивился сельсовет. — Да у нас сегодня вся деревня гуляет.

— Сегодня Егорий-батюшка… Старый стиль, — подхватили черный с белым. — Праздник огромадный живет.

— Оно, положим, — перебил хозяин, — теперича этот праздник дрянь стал: коровий праздник.

— Сам ты дрянь, пьяница! — крикнула от печки баба.

— Молчи! Не суйся! Вот раньше, бывало, при старом режиме в Питере праздник устраивали георгиевским кавалерам. Двадцать оркестров военных, а мы в переднем ряду. Как двинут-двинут, аж вихорь загудит, знай, за кресло держись крепче, а то живо с переду на галерку улетишь. Опосля того я месяца два глухой был. Вот это праздник!..

— Что же, ты скучаешь о довоенном режиме-то? — спросил Словечкин.

— Кто, мы?! — вскричал хозяин. — Да обгадь его черт горячим дегтем, твой старый режим! Да как ты можешь, товарищ, этакие слова голосовать?! Тьфу! Пей пиво-то.

— Ну, ладно, — улыбнулся Словечкин.

— А вот скажи, дядя Трифон, откровенно: ты был сегодня в церкви-то?

— Кто? Я?! — подскочил захмелевший сельсовет, и красная борода его вытянулась горизонтально. — Да чтоб я пошел на коровий ихний праздник?! Да чтоб…

— Был, был! — язвительно крикнула жена.

— Бы-ыл?! Я был? — подбоченился и стиснул зубы Трифон. — А ты, стерва-баба, видела? Косы вырву!

— Кабы не видала, так и не говорила бы. Чего ты врешь-то зря!

— Тьфу! Необразованная дура, неуч! Неприятности какие разводить начала для праздничка господня. Гостя-то постороннего хотя бы постыдилась. Дорого не возьму на твой коровий праздник ходить…

— Был, кум, был! Хвастически… Одновременно… Не запирайся, был, — захохотали черный с белым.

— Тьфу! — опять плюнул Трифон и ударил по столешнице. — Ну был. Ну, допустим, был… Дак где был-то? Так, с краюшку. Это не то, что вы, дьяволы, выпятите пузо на самом переду да подпеваете… А меня это не касаемо. К черту! Наша партия, ежели подойти со всех боков, этого не дозволяет, чтобы, скажем, подпевать попу… Верно, товарищ? То-то…

У Словечкина гудело в голове и на душе было гадко. Ах, как скверно в деревне, какая тьма! И в этой трущобе ему придется прожить целый год. Он углубился в свои думы и плохо слышал, что говорили мужики. Голос сельсовета жужжал, как шмель под потолком.

— Вот молодежь у нас, это верно, есть которые… Трое коммунистов есть, да. Обязательно трое… Ну, те говоруны. И все парни ради праздничка сегодня пьяные и обязательно драка, в колья, а то и поножовщина, да. Другой раз — на смерть… Обязательно.

— Хвактически одновременно, — прошипел кто-то.

— Да… И ты, товарищ, не выходи. А то ненароком камнем вдарят. Другой, конечно, и партийный, да обожравшись винищем, и ничего в программе не может усмотреть.

Товарищ Словечкин с горя завалился на повети спать.

Баба принесла ему шубу и подушку. Сальная подушка лоснилась от грязи, а в шубе водились сотни блох. Не спалось. Кричали куры, собираясь на насест. Подошел петух и клюнул зазевавшегося Словечкина в темя. Словечкин пустил в петуха штиблетом. Закрылся с головой шубой и, наконец, заснул.

Снилось, что он, Словечкин, перевозит через грязь здоровецкого, как конь, мужика. Мужик визжит, ругается, дрыгает ногами: «Ой, боюсь, боюсь, уронишь!» Но Словечкин, напрягая силы, все-таки перетащил мужика через грязь и поставил на твердый зеленый островок.