За чьи грехи? (Мордовцев)/XXVIII
| ← XXVII. Васька-Ус | За чьи грехи? — XXVIII. Смена часовых | XXIX. Воевода Тургенев на веревке → |
| Опубл.: 1891. Источник: Lib.ru |
XXVIII. Смена часовых
Ночь перед Царицыным.
Полный диск луны и бледные звезды показывают, что время давно перевалило за полночь. Стан Разина, обогнувший с трех сторон городские стены, давно спит; только от времени до времени в ночном воздухе проносятся караульные оклики.
— Славен город Черкасской, — несется с освещенного луною холма, что высится у обрыва над речкою Царицею.
— Славен город Кагальник! — отвечает ему голос с другого берега речки Царицы.
— Славен город Курмояр! — певуче заводит голос с теневой стороны предместья.
— Славен город Чиры!
— Славен город Цымла!
Это перекликаются часовые в стане Разина. Им вторит дружное кваканье лягушек, раздающееся в камышах да в осоке по берегу Царицы. Там же от времени до времени раздается глухой протяжный стон, наводящий страх в ночной тиши: но это стонет небольшая с длинною шеей водяная птица — бугай или выпь!
Безбрежная равнина водной поверхности Волги кое-где сверкает растопленным серебром.
Чудная весенняя ночь!
Разин лежит в своем атаманском намете с открытыми глазами. Ему не спится, его томит какая-то глухая тоска. Как клочья громадной разодранной картины проносятся перед ним сцены, образы, видения, звуки из его прошлой бурной жизни: то пронесется в душе отголосок давно забытой песни, то мелодия знакомого голоса, то милый образ, милое видение, — и опять мрак, или зарево пожара, или стон умирающих…
Но явственнее всего перед ним носится милый образ. В намете у него темно, но он видит это милое личико, точно оно сходит откуда-то вместе с бледным светом месяца, проникающим в шатер через отдернутую полу намета. Он не может его забыть, не может отогнать от себя это видение… Отогнать! Но тогда что ж у него останется?..
Он старается прислушаться к окликам часовых, к ночным неясным звукам. Но среди этих неопределенных звуков слышится чей-то детский плач…
Нет, это сонное пение петуха в городе…
— Славен город Раздоры!
— Славен город Арчада!
На светлую полосу в намете, освещенную месяцем, легла как будто прозрачная тень. Разин всматривается и видит, что эта тень приняла человеческие формы…
Что это? Кто это? Но тень все явственнее и явственнее принимает человеческий облик…
Это она — Заира! Она нагибается над ним, и он слышит тихий укор ее милого голоса: «Зачем ты это сделал? Я так любила тебя»…
— Славен город Курмояр!
— Славен город Кагальник!
Разин в испуге просыпается… Но и теперь его глаза продолжают видеть, и он ясно сознает это несколько мгновений: как легкая, прозрачная, точно дым от кадила, тень отошла за отдернутую полу намета и исчезла в лунном свете. Ему стало жаль, что он проснулся и отогнал давно жданное видение. Если бы не эти оклики часовых, она осталась бы дольше с ним.
Он закрывает глаза. Он ждет — может быть, повторится видение… Слышен какой-то свист со стороны Волги, что-то знакомое напоминает этот свист… Да, он вспоминал-вспоминал высокие камыши в заводях Каспийского моря, такую же ночь прошлого года и тихо качающийся с морской зыбью струг… Так же и тогда свистела эта ночная водяная птичка — это овчарик… Но тогда он не один прислушивался к свисту этой ночной птички…
Со стороны города опять доносится пение петуха. Это, должно быть, уже третьи петухи. Скоро должны прийти из города те, которые отопрут городские ворота. Но нет, до зари еще далеко.
Не слыхать более окликов часовых. Да это и не нужно. Кто же осмелится напасть на спящий стан Разина? Да и кому нападать?
Слышится чей-то вздох, тихий, тихий, как вздох младенца…
Разин открыл глаза… Что это? Опять она! На лице ее грустная улыбка… Он слышит опять ее голос: «Зачем ты ему поверил? Он только хотел погубить меня… Он не хотел, чтоб я была твоя»…
— Кто он? — глухо спросил Разин и сам проснулся от своего голоса.
Но он теперь знал, кто он… Он и прежде это знал. Если бы не его наушничество, она бы и теперь была жива. Это сознание давно его мучило, и он уже давно терзался глухою ненавистью к своему есаулу. Он всему виною!
Разин встал и вышел из шатра. До утра ещё далеко.
— Славен город Раздоры!
— Славен город Арчада!
Это опять оклики часовых, но их самих не видать.
Разин обогнул угол своего просторного намета и в тени, бросаемой им от месяца, увидел спящего есаула. Ивашка Черноярец лежал на разостланной бурке. В головах у него было седло, а руки подложены под голову. Он лежал лицом вверх, растянувшись во весь рост.
Разин вынул из-за пояса, из оправленных серебром и бирюзою ножен, длинный персидский нож и по самую рукоятку всадил его в грудь своего есаула, под самым левым сосцом.
Черноярец открыл глаза…
— Атаман! — с ужасом прошептал он.
Разин быстро повернул нож в груди своей жертвы и вынул.
— Это тебе за нее! — глухо произнес он.
Убитый даже не шевельнулся больше.
Тщательно вытерев нож об бурку и вложив в ножны, Разин пошел вдоль своего стана. Казалось, он прислушивался к ночным звукам. Кваканье лягушек умолкло, но вместо них в камышах Царицы заливалась очеретянка. По временам стонала выпь и насвистывал овчарик. На Волге, вправо от Царицына, длинная водная полоса сверкала серебром.
— Хто идет? — послышался оклик часового.
— Атаман, — отвечал Разин.
— Пропуск?
— Кагальник.
Разин шел дальше. Видны уже были очертания городских стен, и длинная черная тень тянулась от крепостной башни с каланчою.
— Славен город Москва! — глухо донеслось с каланчи.
— Славен город Ярославль!
— Славен город Астрахань!
Это перекликались часовые на стенах города. И Разину вдруг ясно представилось, как эти города, которые теперь славят часовые, будут его городами, особенно Москва. И он вспомнил маленькую келейку в монастыре у Николы на Угреше и Аввакума, прикованного к стене этой келейки. Бедно и сурово в келье, только солома шуршит под ногами узника. А там, в городе — какие палаты у бояр! какое убранство на их конях, сколько золота на их одежде! сколько соболей изведено на их шубы, на шапки!
И этот город будет его городом! Он станет середи Москвы, на Лобном месте, станет и крикнет, как тогда обещал Аввакуму: «Слышишь, Москва! слышите, бояре!». И услышат этот голос во всей русской земле, за морем услышат!
Из-за обрыва, спускавшегося к Царицыну, осторожно выюркнула человеческая фигура и, увидев при свете месяца Разина, попятилась назад.
— Хто там? — окликнул Разин и взялся за свой персидский нож.
— Васька-Ус, — был ответ, — а в придачу — Кагальник.
— А! это ты, старина? — удивился Разин. — Што полуношничаешь?
— Не спится, атаман, дак робят проверяю.
— Каких ребят?
— Часовых… Который из них задремит — я того и сменяю.
— Как сменяешь?
— Вот этим самым ножом. — Васька-Ус показал широкий нож, на котором видна была свежая кровь. — Который часовой меня не окликнет и я подкрадусь к ему — тому прямо нож под микитки — и баста! Уж тот што за часовой, к которому подкрасться можно — последнее дело: я того и сменяю. Я всегда так-ту, батюшка Степан Тимофеич. и у меня никогда часовой не задремит — ни-ни! ни Боже мой! Уж это все знают.
— Ну и молодец же ты, Василий Трофимыч! — удивился Разин. — Вот умно придумал! Молодец! Ну, а я не дошел до этого, не додумался.
— Ничего, атаман, Бог простит, — утешал его разбойник.
— Ну и что ж! сменил кого? — спросил Разин.
— Двух сменил-таки — порешил… Другим наука.
— Ну и молодец же ты! — похлопал разбойника по плечу Разин. — Будь же ты за это моим есаулом!
— А Иван Черноярец што? — удивился, в свою очередь, Васька-Ус. — Не хорош?
— Я его тоже сменил, как ты молодцов, — отвечал Разин.
— А-а! — протянул Ус.
Из оврага, идущего от Царицы, послышался протяжный, очень осторожный свист. Разин отвечал таким же свистом, только два раза.
Из оврага вышел человек в поповском одеянии.
— Здравствуй, отец протопоп, — поздоровался с ним Разин.
— Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, — отвечал пришедший.
К нему подошел Васька-Ус и снял шапку.
— Благослови, отче, — сказал он, протягивая руку горстью, как за подачкой.
— Во имя Отца и Сына… — благословил пришедший.
— Ну что, отец Никифор? — спросил Разин. — Уговорил?
— Уговорил — все готово, хоть голыми руками бери город.
В это время в стане послышались голоса, говор, шум.
— Злодеи! есаула зарезали!
— Это Васькины ребята! Вяжи злодеев! А где Васька?!
— Батюшки! и часовой зарезан!
Разин с улыбкой переглянулся с своим новым есаулом, и они поторопились в стан. Начинало светать.