Забелин И. Е. Записные книжки. 50-е годы XIX века / Публ. [вступ. ст. и примеч.] Н. А. Каргаполовой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1994. — С. 123—138. — [Т.] V.
http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra5/ra5-123-.htm
Читателю «Российского Архива» предлагается публикация записных книжек[1] историка Ивана Егоровича Забелина (1820—1908). Забелин родился в Твери, в семье мелкого служащего. Окончил курс Преображенского училища для сирот в Москве, но не смог продолжить образование «по недостатку средств». В 1837 г. поступил на службу в Оружейную палату Московского Кремля. В 1848 г. получил место помощника архивариуса в Дворцовом ведомстве Московского Кремля, а в 1856 г. занял место архивариуса. В 1859 г. Забелин по предложению графа С. Г. Строганова стал работать в Императорской археологической комиссии. С 1853 г. преподавал историю и археологию межевого дела в Константиновском межевом институте, русскую историю в школе межевых топографов (до 1871 г.).
В 1862 г. вышло в свет первое капитальное исследование Забелина — «Домашний быт русских царей в XVI—XVII вв.» В 1869 г. была опубликована вторая часть этой книги. По замыслу автора эта работа должна была стать началом многотомного исследования «Домашний быт русского народа XVI—XVII вв.»
Забелин был одним из создателей и фактическим руководителем Исторического Музея в Москве. Итогом его многолетней работы по истории Москвы явилось исследование «Истории города Москвы», первая часть которого была опубликована в 1902 г.
С 40-х годов Забелин входил в среду московской и петербургской интеллигенции, в кружок А. В. Станкевича. Среди его знакомых: К. Д. Кавелин, М. П. Погодин, Б. Н. Чичерин, И. С. Тургенев, М. С. Щепкин, В. П. Боткин, С. М. Соловьев, Н. Г. Чернышевский, Вел. Кн. Елена Павловна, К. П. Победоносцев, Л. Н. Толстой и др.
Документальное наследие Забелина, включая дневники, записные книжки, переписку, хранится в ОПИ ГИМ. Ф. 440.
1852 г. Мазилово1.
Изучение внутреннего быта должно предшествовать изучению внешнего. Этим мы убережемся от ложных представлений, которые теперь господствуют в истории и доставляют столько труда и тяжких соображений и розысканий исследователям. Между тем, дело простое и ясное. Чтобы узнать истинное значение деятельности какого-либо человека в отдельности, мы должны проникнуть в его колыбель, узнать его воспитание, характеры окружающих его людей, дать характеристику места, где он жил. Узнавши все это, тогда только мы и можем делать более верные приговоры о его деяниях. Так и в истории. Мы должны узнать прежде всего внутренний быт народа во всех его частностях, тогда события и громкие и незаметные оценены будут несравненно вернее, ближе к истине. При настоящем же положении науки этого не только не достигают, но даже извращают все представления, потому что для жизни всякого народа, кроме характерных красок, существуют еще общие черты, общие линии, которые теперь и господствуют. Какое, например, различие, если я буду описывать деяния Олега такими же почти словами, как деяния Петра I или Иоанна III2. Нужно чтоб каждое описание известных событий имело свойственные этим событиям краски, свойственный им запах. Например, ландшафт северной природы и ландшафт южной различить можно не по одной только растительности или собственно по виду местности, но и по освещению, по характеру или существу воздуха, цвету неба и т. п.
Язык, слово — орудие мысли. Не одни ложные истины или учения извращают народный смысл, понятие, верование, вкус и пр. Самые слова, которыми говорит народ или говорят с ним, в этом случае вредят, может быть, еще более. Впрочем, в древнейшем языке этого не встречается, так каждое слово всегда выражало истину того, что им обозначали. Смешение языка произошло от грамотности и от сочинителей, которые стали облекать новые мысли в старые слова или наоборот старые мысли в новые слова. В истории язык еще более приносит вреда, и там каждое слово нужно употреблять с величайшею осторожностию.
Явления, управляющие ходом событий, источники событий определяются не иначе как разработкою внутреннего быта, исследованиями археологическими. Для истории, как она излагается теперь, весьма трудно, почти невозможно делать такие определения. Занимаясь внешним, одними результатами того внутреннего процесса, который происходит[2] в среде народной жизни, историк не имеет способов верно обсудить и внешние явления и прибегает для их разъяснений к истории других народов, заимствуя оттуда начала, по коим там шла жизнь и натягивая эти начала на события свои, собственные.
Жизнь, все прекрасное, высокое, вся поэзия чувства была долго подавлена, стянута условиями семейного порядка, в котором жил человек; порядок, к которому она, жена, дочь должна была примеривать свои чувства и движения души, и что находилось, оказывалось лишним — отрезывать, подавлять, заглушать. Вдруг прорывается скопленное. Какая картина! У купеческих сынков известно как делается этот прорыв. Так, без сомнения, он делается у всякого мало развитого человека.
Общественное мнение — убеждение общества в истинности, разумности, законности известного явления в жизни общества. Им определяется нравственность народа, потому что оно состоит из правил, аксиом, пунктов, которые общество сочло за истинные, признало их таковыми. Противоположное сим правило считается безнравственностью. Общественное мнение — сумма, которая состоит из слагаемых. Слагаемые истины, идеи первоначально возникают в умах избранных, в светильниках истины, которые никогда и ни у одного народа не угасают — горят наперекор всем стремлениям ограниченности и невежества затушить их. Высшие умы, раскрывая свойство, сущность человеческого духа нравственного, общественного, указывают массе на зарю истины. В высших умах родятся идеи, которые потом становятся мало-помалу достоянием общества, достоянием каждого лица. Так возникли и распространились и сделались мнением, убеждением, верою христианские идеи. Сначала свет загорелся в немногих избранных умах, затем проник в общество и в возможности объять весь мир человеческий. Но рядом с истиною тем же путем проходят в общественное мнение и ложные идеи или правила, которые общество, однако ж, признает за истинные. Если общество не в состоянии понять и разобрать, что эти правила — ложь, то как же требовать от отдельных лиц, чтоб они понимали их. Но здесь опять являются великие умы, в которых родится свет истины и постоянно распространяется. Иные идеи, истины может быть также далеки от человечества, что потребно много времени, чтоб луч их долетел до человечества и озарил его. Истина зажглась, но действие ее света идет путем естества, как и звездного света. Скоро ли еще человечество увидит эту звезду. Но как скоро оно видит, оно признает ее за действительный факт и сначала большею частию за мечту и даже опасную. Оттого в истории развития человечества важны те сосуды, те светильники, которые охраняли священный огонь и предъявляли его человечеству. История должна помнить их.
Все то безчестно, что унижает человеческое достоинство. Следовательно, честность в настоящем значении этого слова, есть строгое охранение человеческого достоинства, соблюдение его в чистоте. Но обыкновенно честностью считают исполнение известных правил нравственности, существующей в данное время. Считается честным, например, если я не беру взяток, и не считается бесчестным, если я помимо взяток своим влиянием делаю и поступаю с окружающими меня пристрастно, норовя кому-либо более нежели другому, даже хоть во имя знакомства и дружбы.
Для объяснения внутреннего быта народа история в начале своего поприща весьма мало уделяла места и так, между прочим, и притом без всякой связи с повествованием, говорила о том, о сем, т. е. именно о том, что собственно и определяло народный характер, образ народа, физиономию его, национальность. Недавно, со времени Вальтера Скотта стали посвящать этому более. Понятно, что прежде и не могли обращать большего внимания на внутреннюю жизнь. История занималась громкими, гремящими войнами, поражениями и т. п. Но на пути такого повествования встречались часто простые, негромкие события, незначительные лица, имевшие, однако ж, неотразимое влияние на судьбу народов. История склонилась к ним и стала прислушиваться к пульсу внутренней народной жизни. Над археологами посмеивались. Они и были смешны сами по себе, но дело их заключало огромное значение для собственно исторических работ.
Должно отделять языческие верования, совсем уже сложившиеся, принятые за правила, олицетворенные в видимых формах, от возможности язычества, лежащей в каждом необразованном человеке, хотя бы он был и христианин в известном смысле этого слова. В каждом человеке есть сила, элемент — веровать и признавать над собою влияние всего, что он не понимает. На этой силе основывается и язычество. Но сила эта в своем проявлении не есть в строгом смысле язычество, иначе вся первобытная жизнь — язычество.
Посмеиваемся мы над китайцами, над нашими древними боярами, а взгляните на наше светское общество, — какая там духота, теснота. Все в этом согласны, а все смеются над китайцами и в то же время готовы злобно смеяться над всяким нарушителем светского устава, приличий. Все равно, например, придти в шляпе или в шапке, в сюртуке или фраке, был бы чисто одет, не разорван, не замаран.
В древнем нашем обществе общественные и домашние отношения людей были просты, прямы. Ничем особенно не стесняясь, каждый делал так, как чувствовал и думал. Казалось бы, что в изъяснениях любви должно было бы ожидать той же прямоты и простоты. Но, напротив, по этому предмету в то время существовало гораздо более стеснений, рубежей, церемоний, нежели теперь. Женщина на этот раз становилась далеко.
У каждого человека есть струна. Заиграй чувством, убеждением в ее тоне, она отзовется непременно. У одного такая струна настроена на грустный мотив, у другого — на веселый — оттого один любит грустные песни, другой веселые, разгульные, удалые. Струна эта вместе с тем — ядро характера, ею определяется характер, оттеняется, прописывается.
Всякий крепко стоит за истину, разумеется, как понимает ее. Извращенно понимая, он думает, что он прав и готов спорить и биться до смерти.
Человек уж так создан. Он жить не может без того, чтоб не стеснить себя, чтоб не сделать загородок для своего существования, для свободной деятельности своей нравственной стороны, для свободного развития своих природных потребностей.
Религия — продукт известной территории и того народа, который живет под влиянием этой территории. Влияние земли отпечатывается и на верованиях народа, на его взгляды на природу. Потому что религия есть, собственно, воззрение на природу. Какова природа, таково и воззрение, оно в полной зависимости от природы. На основании этого воззрения человек определяет и себя и свои отношения.
В древней Руси сознание было только племенное, сознание племени, как целого, а не сознание общества, поэтому все, что влечет за собою, что требует общество, условия общественные — все это оставалось неразвитым. Например, государственное хозяйство. Полиция. Общественная благотворительность. Племя, как племя, не могло всего этого осознавать, а следовательно, и заводить. Разумеется, и подобные явления существовали, но они существовали как частности[3].
Смутное время весьма очевидно раскрыло ту истину, что связь древней Руси была чисто механическая, цементом была только внешняя власть, условие владычества. Когда сила этого владычества умерла, потерялась и связь государства. Оно распалось на составные, хотя уже и обезображенные властью части.
В Смутное время все прошлые, забытые интересы проснулись. Областные силы, подавленные в течение веков властью, проснулись. За недочетом власти наличной явились ложные претендатели-самозванцы. Государство рушилось. Что ж должно было спасти его? Идея. Ибо одни только идеи руководят и спасают народ. Какая же идея спасла Русь? Идея православия, религиозная, где все противоположные интересы откликнулись родственно.
Все разыскания, вся масса издаваемых материалов и исследований, что имеют целью? Какой конец? Не более не менее, как только представить образ жизни предков, образ их жизни материальной, физической, образ жизни моральной, нравственной, образ понимания своих отношений к природе и к человеку, т. е. образ жизни умственный. Нам нужны общие, основные рамки не только того, что ел, где жил, как одевался древний человек. Но рамки его поступков, происходивших от известного развития, от известной степени развития его сердца и ума, его нравственной и умственной стороны.
Литература народа — есть плод народной мысли, ума, и плод двоякий. Плод мысли, возбуждаемой внешними и внутренними явлениями, разбирающей, силящейся уяснить предметы, их значение — плод мысли химически вырабатываемый из изучения, понимания предметов и плод мысли творческой, мысли (взятой из предмета) и обращаемой в предметы, в живые образы и облики. Можно рассматривать эти два отдела и независимо друг от друга, но тогда не получим исторической достоверности, ибо оба эти отдела взаимодействуют друг на друга.
Следовательно, история литературы есть история мысли. Люди здесь важны как проводники, светочи мысли. Доселе, впрочем, историю литературы ограничивают одними только изящными произведениями. Это несправедливо и делается в ущерб полноте и истине знания. Многие уже чувствуют этот недостаток и вносят в свои исследования, так называемую, историческую точку — всю обстановку известного литератора и его произведений, но и обстановка его все-таки еще ограничивается одними только (словесностью), изящными произведениями, литературными, как говорят. Если принять за основу высказанное положение, то горизонт станет шире. Все, что только извлекает мысль, увлекает, заставляет думать, дает известный порядок мыслям поколения, известную настроенность, тон, мотив — все, что увлекает мысль и заставляет ее творить образы, превращать себя в живые образы. Все, следовательно, и местность и политика, образ жизни, все условия, самые мелкие, но опутывавшие человека в данную эпоху, все это должно стать грунтом при изучении литературных произведений этой эпохи. Вот это будет историческая точка. Рассматривать одну художественную сторону мыслительной деятельности — односторонность, которая не покажет предмета во всей его правде. Мысль творящая и мысль изучающая, извлекающая себя из предметов тело и душа, живут вместе, составляют организм, называемый литературой. Литература — выражение народа в слове, выражение свойств и сил народного ума и творческой деятельности.
Наша история, да и всякая, может быть безотносительно любопытна и важна только в том случае, когда для разрешения разработки ее, зададим себе следующий вопрос: часть человечества, обитающая на равнинах северо-восточной Европы, что проявила общечеловеческого, что выработала для уяснения человеческого духа, как в ней отразились и применились человеческие свойства? Одним словом, что приобрело общее человеческое разумение о природе и о самом себе от этого племени, называемым Русским. Чем и насколько пополнился общий взгляд человечества на мир и на самое человечество? С этой стороны всякая история любопытна и важна, даже история самоедов, если б она существовала. Потому что предложенный вопрос необходимо обратить: именно как в этой части человечества, в этом племени исказились и погибли все истинные человеческие чувства и стремления? Как человек данной литературы и данной истории извратил свой духовный образ, отчасти и телесный, как он запутался в дичи обстоятельств, созданных кулачным правом и глубоким невежеством. Домашняя история, своя история интересна более по семейным воспоминаниям, как семейная хроника, нисколько не интересная для других или настолько интересная, насколько она изъясняет своими фактами общее человека, присущее общему духу человечества.
Ошибка историков в том и состоит, что они уж слишком налегают на изыскания и изображение семейных воспоминаний, часто даже в этом только и видят сущность своего труда.
В чем обыкновенно заключается история. В сборе всех добытых фактов о народной жизни. Но каких фактов? Самых внешних. Человек спал, встал, пошел, подрался, разрушил то-то, отнимал или отнял у другого то-то. Вот исторические данные, на которых строится здание истории. Из накопленных так данных делают иногда выводы, которые почти сами уже являются. Таким образом, все наши исторические труды — еще младенческие, построение домиков карточных, которые от первого прикосновения истинно исторической идеи разрушатся. Иные ученые как дети будут плакать и даже драться с представителями[4] новых идей за эти домики, которые они считали крепкими.
Мы не говорим, что семейная хроника (вроде той, что бабушка вчера выстроила конюшню, отпустила повара, продала овес, ездила в церковь и т. д.) не имела уже никакого значения. Она имеет значение, но только в применении к общему, но насколько уясняется общее человека. В таком случае и все сказанные факты будут любопытны и важны. Но хроника для хроники, факт для факта — это нелепо, потому что бесполезно. По справедливости такие данные должно собрать обо всех народах, но их собрать нельзя. Их не записывали. А вот те, которые записывали и оставили летописи, те-то и господствуют в наших познаниях и сведениях.
Отчего приносит нам такое удовольствие детская наивность, простота, открытая ясная природа, в которой все наруже, все наверху, и ничего нет темного, скрытного, потайного, береженого про себя, для других целей.
Приходит на мысль, что такое расположение детской наивности, радость ею, полное удовольствие — происходит от того, что в нас погибло все, чем мы радуемся в детях, погибла простота, прямота чувств и мыслей — мы все замаскированы, и свет есть маскарад. Конечно, в быту простолюдина более еще природной наивности — он проще себя ведет, прямее. Говорит то, что чувствует и думает, не выбирая слов, а давая каждому предмету его собственное наименование. Неужели маскирование порождено просвещением. Нет, я полагаю улучшением только быта материального, а не духовного. Наши древние бояре также были чливы и лицемерны, как и теперешние бояре; сущность та же, разница в формах. А были ли наши бояре образованны? Чливостъ происходит, стало быть, или является там, где господствует порабощение, и вытекает из понятий о силе и власти. Падали до ног может существовать только там, где это требуется владыками мира сего. Ровный с ровными — другое дело — ему и в голову не придет никаких унижений и уничижений пред другими, а если это и бывает, теперь, так это заносное с Верху. Уважение существует и почтение, но в истинной его форме, потому что делается истинным заслугам.
Раболепство и лицемерие развивается и растет как и все в природе мира и человека. Настоящее время особенно замечательно изъявлениями чувств, которых никто не имеет, и которые выражают как какие чиновнические обязанности. Смешавши и приняв одно за другое, свою служебную обязанность и чувство свободное, изъявляемое по убеждению, общее ругательство и общая лицемерная хвала одному и тому же предмету. Изъяснение чувств — пишется как рапорт о благосостоянии вверенной должности или места.
Задача археологии — воссоздать минувшую действительность во всех подробностях народного быта. Но ведь такая же задача и истории; где границы между тою и другою наукою. Границами, кажется, можно поставить следующее: История занимается народом, как отдельною собирательною личностью, моральною. Для истории народ — лицо — человек.
Предмет археологии — индивидуум — лицо отдельное — человек. Она стремится уяснить себе, как это лицо жило, думало, желало. Задача ее — как жил отдельный человек из народа, известная личность. А задача истории — как жил и развивался народ. История рассматривает отдельную жизнь человека в данную эпоху только для пояснения общего народного характера.
История — общее, археология — частное. Там законы общей жизни. Здесь законы, условия частной жизни.
Критика «Отечественных Записок». 1853. № 4. 593.
Новые требования в Историческом читал изложение — 1). Естественная или физиологическая основа для истории. 2). Задача определить из исторических событий данного времени существенные черты народного характера.
Проявление индивидуальности в народе — так сказать, личный характер народа. Характер как отдельного лица. Это говорит Кудрявцев4.
Поэтому личный характер народа — его определение, есть задача истории сего народа, истории частной; так характер целого человечества, его законы его развития и духа — есть задача общей истории. Но определение характера отдельного лица в данную эпоху — есть задача археологии. Повторим, археология имеет целью уяснение характера и всей обстановки частной жизни, частных характеров народа. История же стремится уяснить общие черты народного характера. Следовательно, археология есть глава истории, часть ее, если излагать ее отдельно. Но она должна излагаться слитно с историческим изложением. Хотя и имеет свою самостоятельную задачу, как и другие отделы исторических наук, например, история философии есть история духа, духовного, умственного и нравственного развития человечества.
Памятники греческого и римского искусства, кроме частного значения для уяснения истории этих народов, имеют всемирное значение, общечеловеческое (архитектура, скульптура); так их литература, наука сделались общим достоянием человечества. Следовательно, эти памятники имеют значение сами по себе, как общее достояние. Так и рассматривала их так называемая археология. Все же то, о чем могли свидетельствовать эти памятники, нравы, обычаи — отвергалось в сторону, как посторонняя, едва нужная вещь. Так ли?
Наши памятники имеют значение как средство узнать прошлое, жизнь минувшую и ни в каком случае не могут быть предметом отдельной науки, а только в связи.
Археология занималась древним классическим искусством. Для чего? Какой конец сего занятия? По-моему, для того, ни больше, ни меньше, как узнать жизнь-быт. Житье — бытье древнего человека. В исследованиях древнего искусства — можно отвлекать общие начала человеческого духа в отношении творчества, т. е. в отношении обнаружения, воплощения, олицетворения добытых разумом, наукою идей. Общие начала для всего человечества, где бы оно ни жило, в какое бы время оно ни жило. Но при исследовании древних искусств есть еще сторона — сторона материальная, подлежащая случайностям места и времени — сторона чисто историческая. Исследуя памятник, мы в эстетическом, художественном отношении отвлекаем положение о ступенях, по коим шел дух творчества и в то же время узнаем как жил народ, при каких условиях развивался. Таким образом, даже в прежнем значении археологии — она узнавала не одну эстетическую сторону человека, но и то, как он жил в данное время.
При дальнейшем развитии понятий о сущности истории материалы этого рода (домашний быт) получат еще большее значение. Вникая в современные толки о являющихся исторических трудах о значении истории, можно заметить то недовольство, с которым принимают упомянутые труды. Чего же требуют? Требуют, и законно, — действительности. Требуют ее везде, во всех отделах науки, жизни, политики, литературы. Это живое обращение к действительности, очевидно, теперь перестали уже увлекаться теориями, мечтами. В исторических трудах недовольство обращается и на понимание и на способ работы. История внешней жизни — государственная. Общие места — ничего не дают, ни уму, ни воображению, под известные и переизвестные рамки внешних сношений, войн, трактатов и т. д. Можно подложить любую народность, так они общи и ничего не говорящи. Нам нужен характер народа, характер его на площади исторической, в свете историческом и характер комнатный, домашний. Каждый человек не одинаково живет дома и в обществе, вне дома, за воротами; каждый не одинаково ведет себя, не одинаково относится к ближнему дома и за воротами. Нам нужен характер общественный, площадной и домашний. Поэтому и над стариною нужны такие же наблюдения, какие делал Гоголь над современным нам бытом. Для историка нужен глаз Гоголя, бойкий взгляд, которым он так легко подмечал всю мелочь и тину действительности. С такой точкой зрения на историческое дело понятна будет огромная важность мелочных материалов.
Что такое игрушки, куклы — это действительность в лицах, это статуэтка действительности. Игрушки древние драгоценны, если б они сохранились, но драгоценны и описания их, они незаметно вводят нас в самый тесный круг минувшего.
Записки М<азиловского> дачника. 1855, апрель 1—8.
Привычка к удобству в страшной борьбе с привычкой к разного рода неудобствам помещения. Устройство избы. Непорядок.
Приглашают на обеды, ужины и танцы, а никто не спросит, как ты живешь, откуда деньги достаешь, как ты сшил себе сюртук, сапоги, шинель и пр.
Все мы — промышленники, и дворянин, и купец, и министр, и жулик — все стремимся надуть, обмануть других в свою пользу. Дипломатический разряд, по преимуществу, жулики. Кто калач добывает, кто генеральский чин, кто звезду и т. д. Мы до того невнимательны и не видим своих слабостей и маленьких пороков, что, воспитывая детей и передавая незаметно им эти слабости (дитя, как воск или губка все сбирает в себя). После, когда наши слабости отразятся в детях, мы их преследуем, сечем, наказываем и т. п. О, сколько человек даром, ни за что ни про что переносит горя и мученья. Ребенок чем виноват, принял бессознательно нашу дурную привычку, а мы, не замечая этой привычки в себе, и замечая ее в ребенке, всячески стараемся преследовать. Например, вскрикивание у меня. Настя5 стала также вскрикивать и вот ее наказывают.
Удивительное дело эти патриотические статьи в журналах. Пишущие их восхищаются квасом, дегтем, вонью и разными, в сущности, дикими вещами, которые являют русского человека. Истинные достоинства народа непонятны, незнакомы этим глашатаям, народ живет сам по себе и не читает этих похвал непрошенных. Изобразил характер квасного патриота Загоскин6.
Жизнь — коварная Сирена. Дозволит возможность — купит бутылку вина, — жизнь на даче допустит все это, — сделает потребностью, да потом и откажет в средствах. Говорят, живем не по состоянию. Да как же быть: есть деньги — купи бутылку вина — привычка к этому, а там денег нет.
Срублена ива на дрова. Опять вырастет, между двух изб. Сохрана от пожара.
Как начинается весна, голова моя наполняется совершенно иными идеями, мыслями, соображениями. Воображение рисует иные картины. Меня тянет на природу, и я почти забываю о труде для науки, или труд этот идет вяло, сонно. Мысль не сосредотачивается так, как зимой. Она разбегается среди этого преображения природы.
Зимой человек сосредотачивается в самом себе, в делах политических, интересы живее, настройство и умственное и нравственное восприимчивее. Работа умственная за отсутствием телесной идет живее.
Политика гораздо интереснее зимою нежели летом. Отчего? Оттого, что зимою всюду нужда, а нужда — мать политики.
Мир устроен так, что всякий в нем воин-разбойник, всякий добывает свое благосостояние вооруженною рукою. Оружие разное, разнообразное. Всякий, смотря по среде и обстоятельствам, выдумывает свое. Все достают все себе силой и коварством. Понятно, что в этом омуте, среди этой беспрерывной драки плохо человеку смирному, определившему себя на основаниях не силы и коварства, а на основании разума, разумно-любовных человеческих отношениях. Его забьют. Ни справедливости, ни малейшего уважения. Он с каждым днем теряет, в нем не признают даже никаких способностей, всякий считает, что обижать этого сироту в нравственном мире имеет право всякий, и что сирота этот даже не имеет чувства, которое бы оскорбилось обиде.
Изложить подробно весь процесс моего развития, как органического существования. Указать, как оно шло, вырастало из каких предметов. Споры, книги. Студенческие беседы, Белинский. Философские стремления как удовлетворялись.
Ломоносов, говорит В. И. Ламанский7, был страшный монархист. Не потому ли, что обладал крепким здравым смыслом. Смысл требует и любит централизацию. Кто им обладает, тот и понимает его хорошее, отдавая справедливость и худому. Неясность в голове ведет к общине, федерации и т. д., к раздроблению. Ясность — к соединению, к центровке. Костомаров8, Бестужев9, Ламанский, славянофилы и т. п. Цементирующий элемент здравого смысла, только там и находит для себя ясное, где встречает однородное с собою, с своею натурой. Здравый смысл русских оправдал самодержавие и укрепил его наперекор другим стремлениям.
1856, март 23. Русское археологическое обозрение.
Статья — изобразить теорию, как должны были жить, домострой, правила, какие передавались духовенством и стариками опытными. Акт. Ист. № 1410 и другие и изобразить практику. Жизнь как есть.
Археология. Изыскания о минувшем быте начинаются с объяснений памятников вещественных: зодчества, металла, иконы — вообще памятники художеств, а там уже переходят к исследованиям внутреннего, нравственного и умственного быта.
Памятники древности интересуют нас потому, что с ними связывается, сливается память о человеке. Каждое вековое дерево, каждая скала, каждый камень на мостовой есть памятник древности, ею он для нас и любопытен, он не останавливает нашего внимания, потому что с ним мы не поминаем человека.
Высшая задача человека — познать самого себя — сознание себя. Одна задача у человечества — познать самого себя. Всемирная история есть тот процесс, которым человек достигает своего сознания. Каждая частная история потому важна, поколику развитие народа способствовало общему делу сознания, сколько внесло оно в общий оборот идей для сознания. Оттого частная история известного народа бывает более или менее любопытна и важна, смотря по тому, что народ сделал для общего дела, какие силы, какие факты, идеи, истины выработал своей жизнью, которые бы послужили расширением общего сознания.
Отдельный народ, как известный орган в теле человека, должен ему служить, служить для той единой цели, к которой идет человечество, должен служить развитию человечества, его сознанию.
Познай самого себя. Это значит, узнать не только себя, как особь, но познать и место, где эта особь, и время в какое она существует, и его отношения к объекту, к окружающему — без этого условия, впрочем, и невозможно само познание. Все, что вырабатывает жизнь народа при условиях места и внешних влияний, то не скоро угасает. У нас, например, христианство было введено, но оно как и везде, вошло путем знания[5], формы и в разлад с историческим бытом народа. Оттого оно и не могло победить совершенно языческих преданий, формы которых тотчас же погибли (Перун), но душа остается до сих пор, ибо питается и поддерживается всеми условиями быта, которые идут издревле и не изменились. Природа осталась та же и с тем же влиянием на человека. А христианство, введя также форму и не позаботившись ввести душу, сущность, не в силах было изменить образ понятий, мнений, убеждений, верований.
История изображает, рисует народ.
Археология изображает, рисует людей.
Все археологические труды во всей их обширности и разнообразии имеют главною, непосредственною целью узнать, изобразить древнего человека, живого человека, а не отвлеченность ученую. Поэтому и разделы, система работ, отделы науки должны сосредоточиваться около этой цели, должны распределены быть соответственно тем сторонам человеческой жизни, в которых искони проявляется эта жизнь.
Нам нужно знать, изучить человека.
1). В его материальном быту
2). Его ум
3). Его чувство
По какой причине, вследствие чего явились у нас расколы, такое множество сект. Думаем, вследствие нашей старой образованности, вследствие качества этой образованности, а отчасти может быть, и количества, которое ограничивалось решительным невежеством в делах физики, истории и т. д., и все терялось в «Апофегмах», в «Пчелах»11 — это была любимая наука. Чудовищные начала сект вытекли из этих источников. Характер образованности вел к тому, чтобы понятия спутались и получили мистическое настроение. Раскол есть последовательный вывод нашей древней образованности, результат ее.
Умственного образования, образования ума у нас не было, а было только образование нравственное, образование нрава, сердца, так называемое религиозное, которое, как известно, об уме никогда не заботилось, да и вообще боится его прикосновения даже. Ум жил без всяких помочей и путеводителей, так себе, природно. Он только наблюдал житейские дела и свои наблюдения заявил особенно в пословицах, так как фантазия, воображение заявило себя в стихах, былинах и т. п. Для ума не было дороги, не было простору. Он был стеснен со всех сторон.
Материал для его работ был самый плохой, сведений, знаний никаких, кроме «Пчел», нравственных апофегм, изречений житейской мудрости, тех же пословиц. А это все были адамантовы крепкие истины. Что же было делать с ними уму. Отрицание этих истин называлось своеумием, высокоумием, гордостью. Москва называла так новгородцев.
Отчего у нас так мало сохранилось в народе исторических воспоминаний, связанных с известным местом, с известным памятником и пр. Оттого, что события были без следствий в народе, народ помнит то, что на него влияло.
Просвещение. Воспитывали, образовывали волю, нравственное чувство (не запасая ум фактами жизни), ум спал, не был ничем наполнен, был пуст. Знание, наука — не существовало.
Образование нравственности указывало на героев, на героизм, но какой — жития святых, где не для общества, а для себя человек геройствовал и делал подвиги, не по мысли сделать пользу обществу, а по мысли сделать удовлетворение требованиям собственной доброты, своего доброго сердца. Героизм узкий, но любопытно его рассмотреть.
Человек живет в природе, и сам есть природа, следовательно, чем он больше знает природу, тем чище, разумнее и правильнее его понятия и о самом себе. Напротив, чем меньше знает он природу, чем туманнее представления о ней, тем извращеннее его понятие и о самом себе, тем извращеннее, нелепее его быт и взаимоотношения. Но знания природы можно ли заимствовать, получить из одного только, так называемого, Св. Писания, как утверждали и до сих пор утверждают наши книжники…[6] Св. Писание обнимает одну только сторону, мир нравственный, но ведь существует еще мир физический, мир умственный. У нас ум спал, его не пускали, его уничтожали, он был контрабандою, т. е. умственное образование[7].
Но странно. С одной стороны, мы видим уважение к ученым иностранцам, а у себя гонение за маловажное даже проявление знания.
Историк вооружен телескопом, археолог — мизероскопом. И тот и другой, следовательно, самостоятельны, имея отдельную область исследований и наблюдений.
Иоанн Грозный, Петр — два лица одной сущности одного тела — Государства. Одно лицо смотрит в дела прошедшего, другое в дела будущего. На первый случай государственное наше единство, т. е. идея государственности, должна была скрываться в одном лице — Царе. Он должен был представлять государство и все, что обозначается этим словом. Все поэтому должны были сделать из добровольных дружинников или мужей, холопами, и слуга составило высшую награду. Добродетели гражданские приняли цвет и характер добродетелей лакейских, и потому наше сердце не может сочувствовать им так, как оно сочувствует добродетелям новгородских мужей.
Ум боялся явиться. Умная женщина становилась ведьмой, умный мужик — ведуном, колдуном, вещим. Патриархальное начало допускало ум только в старике. Ум был контрабандою, а знание прямо вело в ад. Еретик было страшное слово, оно означало всякого вольномыслящего, самостоятельно мыслящего.
Ум ценился только практический, т. е. промышленный, коммерческий. Ум выгоды, добытка благ земных и небесных, как они понимались в то время. Другого ума не признавали. Промышленник значило вообще человека, пользовавшегося умно делами.
Свобода — гордость. Новгородцы, стоявшие за свою самостоятельность, названы гордецами, а гордым Бог противится, смиренным дает благодать, т. е. блага жизни.
Насилие, сила кулака, грубая животная сила — вот что управляло общежитием общества, жизнью частных лиц, семейством. Разумных оснований не было. Вся история в том состоит. Как же желать, чтобы русский человек вдруг сделался благороден, честен и т. п.
Конечная цель археологии — это тип, типический лик предка. А для выяснения типа необходимы все мелочи, среди которых оно живет и которыми он живет. Комната, мебель, сапоги Собакевича, Чичикова, Манилова, Плюшкина также необходимейшие, неизбежные их аксессуары, принадлежности, без которых они не будут казаться живыми ликами. Всякая мелочь с этой точки зрения представляет важный, важнейший интерес. Нам нужны типы, а не описания географические или статистические старинных людей.
Что бы ни говорили, а жизнь управляется, движется героями, во всякую эпоху свой герой времени. Пожалуй, и в каждой человеческой среде, сословии, свой герой, который изображает, воплощает основу, ось, на которой вертятся все отношения.
У нас сначала до Рюрика — отец семейства, родоначальник, потом владелец с обща землею, родовой.
3) помещик, 4) Вотчинник, хозяин, 5) казак и т. д. Чиновник, солдат.
Русский народ с самого первого времени стремился найти себе центральную власть. Новгородцы ищут за морем центра и находят. Вся история из того же стремления состоит. Иначе и быть не могло. Если основа жизни была семья, род, то как же не искать центра размножившимся родам и оттого потерявшим центр. Следовательно, единодержавие есть разумный продукт истории, продукт патриархальных, семейных элементов.
Вера народа — есть его мысль, т. е. наука и искусство — творчество. Анализ и синтез. Веру сменяет литература. Если вера принята, то и литература принята, т. е. ненародна, подражательна. Литература есть мысль народа. Как он думает, понимает вещи, сознает, чувствует, как представляет идеи. Промысел есть мысль об устройстве жизни.
Из пребывания в Санкт-Петербурге с 16 января по 29. Нельзя не заметить, что на нрав, расположение человека, на образ мыслей и суждений имеют влияние даже внешние предметы, именно известное сочетание линий. Например, постройка домов и улиц в Санкт-Петербурге и в Москве. Там — прямые, давящие на вас линии, здесь — кривые, веселые, нетесные. Вы не чувствуете нравственного удушья, вам легко. Там вы чувствуете, что вы точно в подземелье, в подземных галереях, душных, тесных и т. п.
Программа.
1) Организм — общее — народ или в первобытном понятии земля.
2) Организм — частное. Индивид, тип.
Как тип частное выражало в себе, собою общее, и наоборот, насколько и как общее выражало частное, т. е. индивидуальные стремления в общих действиях. Например, даже внешние переговоры и поведение наших послов и переговоры с иноземными послами и переписка выражают типические черты общего и в то же время частного, индивидуального, домашнего.
Общее всегда служит только выражением частного. Следовательно, частное подвергается изучению прежде. Частные типы прежде общих. Но материалы для общего существуют, а для частного нет, потому, что частное было повседневное, следовательно, не стоившее внимания как и теперь.
Централизация вред, но зачем же она торжествует? Она, следовательно, была нормальна, умы были расположены в ее пользу, она необходимость, согласны вполне, в этом ее и оправдание.
Мало ли что бывает в каждую эпоху необходимо. Отвергая централизацию, можно зайти далеко. Отвергнем Рюрика, отвергнем Византию, станем выбирать для себя хорошее, благо теперь нам виден с нашего высока весь пройденный путь и все лучшие дороги, и красивейшие и удобнейшие места. Все, что совершилось имело законы неизбежные для того, чтобы совершиться, носило в себе необходимость.
Общая власть — народ, должна была развиться. Как же? Так, как сознает и чувствует масса. Масса — земля, почва. Она рождает все, что мы называем историей, т. е. общею жизнью. История есть общая жизнь, жизнь вообще, сообща, вкупе.
Археология есть жизнь частная, жизнь отдельно, индивидуально, особо. Там большой тип, тут малый тип. Жизнь есть связь сил взаимодействующих. Мы раздробляем только в уме, чтобы понять, а в сущности это не раздробимое целое.
Цель исследований есть начала, идеи, нравственные силы, элементы. События — люди, лица, есть оболочка идей, орудия их, формы материи. Каждая идея получает господство в умах. Она и находит себе выражение в событии, в лице, характере. Но события есть внешние и внутренние. Одни находят извне и изменяют направление идей. Другие порождаются жизнью — есть результат долгой работы. Против централизации восставали и прежде, но всегда из личных видов, спасая личные интересы. Тяжелое время Петра родило идею ограничения власти при Анне12. Но эта идея блеснула только в некоторых умах, и то с аристократической точки зрения.
Центральная власть, идея порядка есть необходимость, центр кровообращения, центр жизнеобращения. Жизнь льет к центру и отливает от него. Каков центр, такова и правильность обращения жизни.
Если мы назвали организм, то должны рассматривать его с естественнонаучной точки зрения. Человек есть организм, животное. Но человек есть идея, и тело его — только форма. Человек живет идеями. Идеи могут возникать только в обществе, от прикосновения других идей. Каждая идея есть также организм, подобный совершенно живому организму. Она также имеет свое зачатие, свое развитие, процветание или господство в умах, увядание. Или переход в другие новые идеи, перерождение, смерть можно сказать. Как в растительном царстве, так и в царстве духа, идея зачинается незаметно и вырастает, умирает и дает почву другим. Готовит навоз, почву, условия жизни для других идей, с которыми совершается та же история. В истории — общей жизни — все организмы. Самодержавие — организм. Раскол — организм. Казачество — организм. Торговля, литература. Община. Язык. Каждая эпоха — организм. Иначе быть не может, следовательно, периоды необходимы.
Если народ организм, то прежде всего надо познакомиться с местом, свойством, с силами его, а потом уже с действиями. Историки начинают наоборот.
Человек живет идеей, мыслью, делает все по мысли. Только сумасшедший делает очертя голову, как ни попало, оттого он и сумасшедший. Говорят: какая мысль у него была, когда он это и то делал. Что он думал? Что долго думать.
Чтобы писать историю народа, нужно прежде всего определить, уразуметь, что такое народ, узнать природу, сущность этого предмета. Как и всякого предмета, который будет описываться историею. Конечно, сама уже история разъясняет эту природу.
Образованность притекла к нам из такого источника, где прокляты были все свободные, самостоятельные движения ума. Она пришла с страшною боязливостью, и эта боязливость, эта сущность нашей древней образованности господствует во всю историю и даже теперь. Кто и что останавливает науку? Вера, как кошмар давит все. Боязно, неравно раскол, еретичество. И в самом деле, раскол, потому народный ум таков, что всякое движение к новому, тотчас он же отрицает и делается старообрядцем. Отделяется от церкви. Рука руку моет. Церковь отлучает новатора, народ отделяет себя от церкви, как скоро она становится новатором. А все существенный характер образованности — боязливость ума.
История несет волшебный фонарь, где фигуры движутся, потому что ими движут. Где они больше чем мертвы, они окаменелые.
Как странны ругательства на Петра, что он нас обезобразил, когда до него мы сплошь были заражены болезненными, изношенными началами других народов. Иудейским эгоизмом, что мы только народ, а другие не люди, византийским пустосвятством и изуверством.
Нумизматика, геральдика, генеалогия — науки дворянские. Оттого они и процветали особенно в то время, когда процветало дворянство. Как оно пало, упали и они.
Народ наш рвался к свету. Когда свет светил на Востоке, собственно на Юге, он бросился туда. Принял просвещение. Варварство оттолкнуло его. Он шел на Восток, в Сибирь. Наконец, когда свет засветился на Западе, он потянулся туда и после нескольких «толцыте» пробил-таки себе дорогу. Он шел к окраинам, к Морю — Океану. Искал. Промышлял.
Дополнение к 8 стр. Быта.
В древности была община, но община родов, семей, хозяйств, а не община людей. За целое признавался род, за лицо. Человек — часть рода, не имел значения. Он имел права рода, а не свои как человека. И ответственность падала на весь род, а не отдельно на лицо, как теперь. Род был узенькая рамка, в которой и заключалось лицо, личность. Отсюда отсутствие личности у нас, в котором признают что-то высокое (Валуев13), а это есть первобытная форма жизни. Из рода стал развиваться государь, хозяин, по образу рода, но с новым началом самовласти, а не родственности (Андрей Боголюбский14, Святополк15). Вот существенные начала нашей жизни. Из государя — самодержец. Петр скинул с себя родовой элемент самодержавия, родовые путы и сделался императором по западному понятию диктатором.
Помещик еще носит в себе тип государя с родовым оттенком. Теперь только он получает то же, что получил Петр. Сначала, следовательно, делалось вверху, затем внизу. Органически.
По всей нашей истории неясно происходит стремление высвободить личность из определений непосредственности. Сначала из рода. Первый шаг отсюда — хозяин-государь. Отношения изменяются. Подручник, а не сын, не брат, слуги, а не чады, дети. Еще шаг — царь, самодержец, т. е. возведено в теорию, что царь решительно не зависит ни от каких определений и отношений к прежнему порядку, у него нет родных, нет друзей-дружины. Есть слуги. Слуга делается наградою. Личность сама себя ставит центром. Все для меня, все потому, поколику я. Еще шаг — Петр — сознание и признание над собою другой силы — государства и общества личностей. Петр последний самодержец и первый император, первый слуга государству. Так как Грозный — последний великий князь и первый царь. Иоанн III — последний родович-семьянин и первый государь. Иван Калита16 — последний родственник и первый семьянин. Хозяин. Всеволод III17.
Окно растворено. Дети подошли. Они выпадут, чтобы предотвратить это несчастье, затворить окно. А на дворе весна, воздух, в комнатах гниль, сырость, спертость. Лишить их воздуха. От фосфорных спичек пожар. Николай Павлович18 запрещает их продажу. Бандероль накладывает19, лишает удобств жизни. Все это факты, указывающие на систему, которой держится всякое правительство государственное и семейное, не развитое мыслью, философиею. Точно как насекомое и животное в своих действиях поражается только тем фактом, который непосредственно на него действует, не обмышляя дальнейших результатов, т. е. комбинации идей, являющихся следствием этого факта. Вы толкаете собаку ногой, она ногу вашу и кусает или грызет палку, вовсе не помышляя о руке, непосредственной силе, действующей палкою. Где нет идей, они не в употреблении, там вся система законодательства вытекает из этого начала общего всем тварям неразумным, как говорят.
Примечания
править1 Летом 1852 г. Забелин снимал дачу в Подмосковье, в д. Мазилово.
2 Иван III Васильевич (1440—1505) — великий князь московский. При нем складывается централизованный государственный аппарат, оформился титул «Великий Князь всея Руси».
3 Имеется в виду работа П. Н. Кудрявцева «О физиологических признаках человеческих пород и их отношении к истории. Письмо Эдварса, переведенное и дополненное Т. Н. Грановским. „Отечественные Записки“, 1853, апр.»
4 Кудрявцев Петр Николаевич (1816—1856) — историк, профессор Московского университета, преемник Грановского. По окончании курса университета преподавал русскую словесность в институте обер-офицерских сирот Московского воспитательного дома. С 1845 по 1847 гг. стажировался за границей по рекомендации Грановского. С 1847 г. читал всеобщую историю в Московском университете. Ему принадлежат труды: «Судьба Италии от падения Западной Римской империи до восстановления ее Карлом», «Каролинги в Италии», «Римские женщины» и др.
5 Анастасия, дочь Забелина, родилась в 1849 г.
6 Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852) — писатель, общественный деятель. Его роман «Юрий Милославский» — первый исторический русский роман, принес автору огромную известность (1829). Загоскин также издавал сборник «Москва и москвичи», посвященный прошлому и настоящему города.
7 Ламанский Владимир Иванович (1833—1914) — славист, публицист. Во время путешествия по славянским землям собрал богатый рукописный материал, который лег в основу его сочинения «О некоторых славянских рукописях в Белграде, Загребе и Вене с филологическими и историческими примечаниями» (1864). В 1875 г. начал печатать очерк «Видные деятели западной славянской образованности», с 1890 г. редактировал издание Императорского Русского Географического общества «Живая старина».
8 Костомаров Николай Иванович (1817—1885) — историк, писатель, член-корреспондент Академии Наук, один из руководителей Кирилло-Мефодиевского общества. Профессор Петербургского университета. Труды: «Бунт Стеньки Разина», «Северорусские народоправства», «Смутное время Московского государства», «Последние годы Речи Посполитой» и др.
9 Бестужев-Рюмин Константин Николаевич (1829—1897) — историк, профессор Петербургского университета. В 1856—1859 гг. — помощник редактора «Московских Ведомостей». Переехав в Петербург, сотрудничал с «Отечественными Записками», составлял книги для народного чтения. Написал «Русскую историю», «Биографии и характеры». В 1873—1882 гг. возглавлял Высшие женские курсы.
10 Акты исторические, относящиеся к России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек А. И. Тургеневым. Тт. 1—2. СПб., 1841—1842.
11 Апофегмата — краткое изречение, меткое слово. Здесь — рукописные, а потом и печатные сборники. В России в начале XIX в. пользовался особой популярностью сборник Беняша Будны: «Апофегмата, то есть кратких витиеватых и нравоучительных речей книги три, в них же положены различные вопросы и ответы, жития и поступки, пословицы и разговоры различных древних». Перевод с польского. (См.: Геннади. Берлин. 1876. Т. 1. Быкова Т. А., Гуревич М. М. Описание изданий гражданской печати. М.; Л. № 50, 57, 178, 209, 243.)
«Пчела» — популярный в Древней Руси рукописный сборник нравоучительного содержания, включавший переводы из «Священного писания», отцов церкви, античных и византийских авторов. (Старший список рубежа 13—14 вв.).
12 Анна Иоанновна (1693—1740) — вторая дочь царя Иоанна Алексеевича, племянница Петра I, российская императрица с 1730 г. Была избрана с условием принятия «кондиций», ограничивающих власть по ряду положений внутренней и внешней политики. Став императрицей, Анна Иоанновна в тот же день разорвала «кондиции».
13 Валуев Дмитрий Александрович (1820—1845) — историк, славянофил. Был убежден, что русский народ представляет истинное выражение христианских начал общества и государства. Плодотворной была его деятельность по собиранию источников. В 1845 г. вышел его «Сибирский сборник». «Сборник исторических и статистических сведений о России и народах единоверных и единоплеменных» — первый серьезный опыт изучения славянского мира.
14 Андрей Боголюбский (ок. 1111—1174) — владимиро-суздальский князь, сын Юрия Долгорукого. В 1169 г. завоевал Киев. Был убит боярами.
15 Святополк I Окаянный (ок. 980—1019) — князь туровский, киевский, сын Владимира I. Убил трех братьев и завладел их уделами. Святополк II Изяславич (1050—1113) — князь полоцкий, туровский, киевский. Разжигал княжеские междоусобицы.
16 Иван I Данилович Калита (? —1340) — князь московский, Великий Князь Владимирский (с 1328).
17 Всеволод III Большое Гнездо (1154—1212) — Великий Князь владимирский (с 1176), сын Юрия Долгорукого.
18 Николай I (1796—1855) — Российский Император (с 1825).
19 Бандероль (фр.) — перевязь, полоса бумаги, ткани, которой оклеивались товары. В данном случае накладывалась для обеспечения уплаты 1212) — пошлины с товара правительству.
- ↑ ОПИ ГИМ. Ф. 440. Ед. хр. 7.
- ↑ Вверху слово «совершается» (прим. публ.).
- ↑ На полях: «Пути сообщения, водные, дороги.» (прим. публ.).
- ↑ Над словом: «предчувствователи» (прим. публ.).
- ↑ Над строкой в тексте: в некотором смысле это была наука (прим. публ.).
- ↑ Предложение не закончено (прим. публ.).
- ↑ На полях: оно для того времени было наукою (прим. публ.).