1882.
правитьI. Современный взглядъ на духовенство вообще. — Требованія общества. — Положеніе сельскаго духовенства.
II. Отношенія къ сельскому духовенству его прихожанъ разныхъ сословій и раскольниковъ. — Знанія, требуемыя отъ священника. — Заботы на него возлагаемыя о народномъ здравіи, нравственности, образованіи. — Полное самоотверженіе и самоотреченіе
III. Отношенія къ сельскому священнику статистическихъ комитетовъ и ученыхъ обществъ. — Правительственныя распоряженія.
IV. Душевныя качества для священника обязательныя. — Епископство. — Консисторія. — Техническія знанія. — Что даетъ общество священнику.
V. Выходъ изъ семинаріи. — Пріѣздъ въ село. — Мірскія власти. — Прихожане. — Первая поѣздка съ требою. — Управляющій и писарь — Хожденіе по избамъ Христа сдавить. — Итогъ недѣльнаго сбора. — Обязательное угощеніе прихожанъ и попойка. — Кликуши. — Пьянство. — Тяжелое житье. О. Василій Тихоміровъ.
VI. Великій постъ. — 2 р. 62 1/2 коп. за ежедневную семинедѣльную службу — Богоносцы — Плата за молебны.
VII. Покупка дома. — Хлѣбопашество и работники — Пріѣздъ преосвященнаго. — Вымогательства и взятки его спутниковъ. — Покупка коня и тѣлеги.
VIII. Священникъ-чернорабочій. — о. Ѳаворскій. — Средства нанимать рабочихъ. — Практическіе совѣты пастыря опытнаго.
IX. Обновленіе церкви. — Прошеніе архіерею. — Мироносицы. — Два типа помѣщиковъ: грубаго и ласковаго.
X. Дѣлежъ луга и происки писаря. — Насильственные браки. — Поѣздка въ городъ. — Семинаристъ-торгашъ — Взяточничество. — Выгодный приходъ.
XI. Грабители, т. е. кордонные стражники. — Представленіе преосвященному. — Его обхожденіе со священниками — ключарь, поставленный на колѣни.
XII. Сборъ хлѣбомъ. — Зажиточные и нищіе. — Нищіе, отбивающіе хлѣбъ у священника. — Обиды и униженіе.
XIII. Духовные чины. — Причетники и пономари-отверженцы. — Миссіонеры и раскольники. — Экзамены дьячковъ.
XIV. Источники наживы сельскихъ священниковъ. — Взиманіе платы за требы впередъ. — Священникъ-мельникъ. — Запечатаніе церквей. — Перекупка хлѣба. — Обороты брагою. — Жалованье священниковъ и доброхотныя даянія. — Платы обязательныя — Продажа молитвъ на всѣ случаи жизни человѣческой. — Торги и переторжки, запросы и уступки. — Причины непріязни прихожанъ къ духовенству.
XV. Случаи и ближайшія причины отпаденій въ расколъ.
XVI. Безграмотные священники. — Презрѣніе къ сельскому духовенству крестьянъ и помѣщиковъ. — Жизнь отца и дѣда. — Пролетаріатъ сельскаго духовенства.
XVII. Маріинская колонія Воспитательнаго дома. — Ранжиръ, симметрія и внѣшняя чистота. — Колодки и розги. — Преосвященный Аѳанасій Дроздовъ. — Экзаменъ на учебной фермѣ. — Протоіерей о. Гавріилъ Чернышевскій — Управляющій Ремлингенъ. — Неудовольствіе и бунтъ крестьянъ-питомцевъ. — А. З. Марковскій. — Преобразованія на фермѣ. — Причины вынесенія иконы изъ класса..
XVIII. Воспитаніе дѣтей. — Домашніе уроки. — Отдача сыновей въ семинарію. — Преобразованіе семинарій. — Псаломщичество. — Переходъ сыновей въ свѣтскія учебныя заведенія. — Увольненіе отъ должности законоучителя на фермѣ. — Пособіе на воспитаніе дѣтей.
XIX. Что сдѣлано для религіозно-нравственнаго состоянія общества. — Преподаваніе Закона Божія въ сельскихъ школахъ и высшихъ учебныхъ заведеніяхъ. — Неохотное посѣщеніе церквей. — Проповѣдники. — О. Палисадовъ. — Какъ у насъ слушаются проповѣди.
XX. Предубѣжденіе къ духовенству всѣхъ классовъ общества. — Нападки на него и ихъ опроверженіе. — Обвиненіе духовенства въ бездѣйствіи. — Вопросъ о замѣнѣ поборовъ постояннымъ жалованьемъ. — Такса за отправленіе требъ. — Натянутость отношеній священниковъ къ ихъ прихожанамъ. — Неудачные опыты производства постояннаго жалованья.
XXI. Почему духовенство не входитъ въ соглашеніе съ прихожанами съ помощію земства. — Выборы священниковъ въ гласные. — о. А. И. Дроздовъ. — Жалованье законоучителямъ сельскихъ школъ. — Эпизоды на земскихъ выборахъ…..
XXII. О недостаточномъ образованіи духовныхъ лицъ. — Священники и міроѣды. — Бытъ архіереевъ. — Отсутствіе кастоваго духа. — Спеціальность духовныхъ училищъ. — Товарищество въ семинаріяхъ и въ заведеніяхъ общеобразовательныхъ…
XXIII. Газетныя статьи о духовенствѣ, — о. Б. И. Горизонтовъ — Раскольничьи попы. — Ксензы и пасторы. — Колонисты и отношенія къ нимъ пасторовъ. — Исповѣди и пріобщенія умирающихъ. — Мнимые больные, привередники и привередницы — Муллы.
XXIV. Ведетъ-ли улучшеніе быта духовенства къ пьянству. — Можетъ-ли духовенство возгордиться получая постоянное жалованье. — Духовное чиновничество.
XXV. Развращающее положеніе духовенства. — Возможно-ли поднять уваженіе къ духовенству. — Отношенія къ нему крупныхъ землевладѣльцевъ. — Способы къ матеріальному обезпеченію духовенства. — Земскія собранія и крестьянскія сходки. — Выборъ церковнаго старосты. — Могучее вліяніе водки на приговоры сельскаго міра. — Постановленія о церковной іерархіи. — Суды епископовъ. — Судъ прихожанъ — Судъ изъ практики раскольничьей. — Избираніе священниковъ общинами. — Плаченное состояніе семинарій.
XXVI. Воспитаніе священника былыхъ временъ — Жизнь въ семинаріи — Общежитія. — Ихъ выгоды и возможныя улучшенія. — Курсъ наукъ. — Указанія на недостатки семинарскаго образованія. — Высшее семинарское начальство…….
XXVII. Прошенія архіереямъ объ опредѣленіи священниковъ на мѣста. — Случаи лицепріятія, непотизма и протекцій. — Распредѣленіе приходовъ на классы. — Выгодные и невыгодные приходы.
XXVIII. Дома сельскихъ священниковъ.
XXIX. Вражда священниковъ двухштатныхъ приходовъ. — Эксплуатація младшихъ старшими
XXX. Благочинные. — Трезвость и безупречное житіе, отъ нихъ требуемыя. — Надзоръ за нравственностью. — Обязанности благочинныхъ.
XXXI. Церковные доходы и расходы. — Ремонтировка церквей. — Затрудненія вслѣдствіе іерархическихъ порядковъ. — Ограниченность правъ благочинныхъ и прихожанъ.
XXXII. Цензура проповѣдей и затруднительное положеніе проповѣдниковъ.
XXXIII. Подводныя повинности. — Расходы на поѣздки. — Денежныя повинности и налоги .
XXXIV. Порядокъ выдачи жалованья — Задержки и прижимки.
XXXV. Слѣдствія нищенской обстановки и загнанности нашего духовенства.
XXXVI. Форменная одежда. — Обязательное ношеніе рясы. — Прихожане-соглядатаи.
XXXVII. Препятствія къ поступленію въ учебныя заведенія. — Малолѣтіе. — Уросливость. — Возрастъ. — Сроки для поступленія въ семинаріи. — Пономарство. — Недостаточность подготовки. — Разряды. — Строгость экзаменовъ. — Положеніе о штатахъ.
XXXVIII. Духовное самоуправленіе. — Съѣзды. — Случаи своеволія епископовъ.
XXXIX. Прихожане и священники. — Собранія благочинныхъ. — Постепенное ихъ распаденіе.
XL. Условія къ сближенію духовенства съ прихожанами. — Причины существующей розни. — Іеромонахъ Тихонъ и истязанія семинаристовъ.
XLI. Доходы отъ требоисправленій. — Отношенія добрыхъ прихожанъ къ ихъ пастырю. — Бесѣды съ прихожанами. — Неудовольствіе священниковъ на это нововведеніе. — Вліяніе бесѣдъ на нравственность паствы.
XLII. Справки по церковнымъ документамъ — задержки въ консисторіяхъ. — Безпорядочные порядки. — Производство слѣдствій. Вымогательства взятокъ въ консисторіяхъ. — Взятка сына съ отца. — Широкая натура и ея столкновенія со священникомъ. — Жалобы прихожанъ на священниковъ
XLIII. Священники въ качествѣ депутатовъ при производствѣ слѣдствій. — Разбойникъ и становой приставъ. — Пытка. — Дѣтоубійство въ женскихъ раскольничьихъ монастыряхъ. — Причина увольненія благочиннаго.
XLIV. Вредное вліяніе формалистики на личный характеръ священниковъ. — Обременительныя переписки — Штрафы и выговоры консисторій.
XLV. Отношенія архіереевъ къ консисторіямъ. — Сборы на неимущихъ. — Ошибки въ представленіи консисторіи. — Посылки священниковъ въ монастыри.
XLVI. Заштатное духовенство. — Размѣры пенсій. — Заштатные причетники.
XLVII. Суды и судья. — Доносъ на благочиннаго.
XLVIII. Передача священническихъ мѣстъ зятьямъ. — Запрещеніе передачи мѣстъ родственникамъ. — Слово и примѣры въ защиту передачи — Браки по расчету. — Сироты.
XLIX. Заключеніе. — Сводъ указаній и пожеланій на возможное улучшеніе быта сельскаго духовенства и точное опредѣленіе размѣра правь духовныхъ властей.
L. Приложенія. — Письма къ редактору «Русской Старины» М. И. Семевскому — князя Италійскаго графа А. А. Суворова-Рымникскаго и автора «Записокъ Сельскаго Священника».
I.
правитьЛитература наша, въ послѣднее время, стала нерѣдко касаться духовенства. Много является повѣстей и легкихъ разсказовъ, а есть статьи и съ явными претензіями на серьёзность. Но, къ сожалѣнію, многое, что пишется о духовенствѣ, пишется односторонне, безъ знанія дѣла, а иногда и съ явнымъ желаніемъ унизить духовенство въ глазахъ читающаго міра.
Въ одномъ уважаемомъ и распространенномъ журналѣ о духовенствѣ однажды писалось такъ: «духовенство наше неразвито, тупо, глупо и даже безнравственно. Оно не удовлетворяетъ требованіямъ современнаго общества. Оно, своимъ умственнымъ развитіемъ, стоитъ гораздо ниже даже средняго уровня современнаго общества. Дѣти духовенства, видя грязное, отупѣлое и безнравственное состояніе отцовъ, не хотятъ быть въ этой тинѣ и вылазятъ изъ нея во что бы то ни стало, подвергаясь всевозможнымъ лишеніямъ», и пр., и пр.
А такъ какъ извѣстно, что многіе изъ такъ называемыхъ высшихъ слоевъ общества гораздо лучше знаютъ какихъ-нибудь зулусовъ, чѣмъ своего русскаго мужичка, и лучше знаютъ Парижъ, Неаполь и Ниццу, чѣмъ Москву, Новгородъ и Казань, то, читая такіе отзывы о своемъ русскомъ духовенствѣ, невольно подумаютъ: «да что же это за народъ такой — это наше православное духовенство? Зачѣмъ терпятъ его? Почему не замѣнятъ его людьми умными, развитыми, свѣжими, чистыми отъ всякой плѣсени и грязи, нравственными, съ благороднымъ направленіемъ? людьми, имѣющими сильное вліяніе на все общество, пользующимися всеобщею любовью, людьми изъ другой, чистой сферы, изъ свѣтскаго общества? Стоитъ ли возиться съ этою изгарью, когда въ запасѣ цѣлые десятки милліоновъ силъ свѣжихъ, могущихъ и желающихъ, по первому знаку, замѣнить это отупѣлое племя? Что это за отупѣлое племя, которое, живя среди просвѣщеннаго, чистаго, благороднаго, высоконравственнаго общества, при всѣхъ усиліяхъ общества къ облагороженію его, коснѣетъ въ своемъ невѣжествѣ и никакія мѣры не дѣйствуютъ на него?»
Явленіе это было бы и грустью и даже непонятно, еслибъ духовенство было дѣйствительно такимъ, какой даетъ о немъ отзывъ наша литература. Читая такіе отзывы о духовенствѣ, я думалъ, что духовная наша литература скажетъ свое правдивое слово. Въ особенности я надѣялся, что она отвѣтитъ на тотъ отзывъ о духовенствѣ одного изъ уважаемыхъ и наиболѣе распространенныхъ журналовъ, изъ котораго я сейчасъ сдѣлалъ выписку; но ни въ одномъ изъ духовныхъ журналовъ отвѣта не было. А человѣку, встрѣчающему часто такіе отзывы о духовенствѣ въ свѣтской литературѣ и не встрѣчающему опроверженій со стороны литературы духовной, естественно должно придти убѣжденіе, что все, что ни пишется о духовенствѣ въ свѣтской литературѣ, есть неоспоримая и неотразимая истина. А отсюда неизбѣжны презрѣніе къ духовенству и холодность къ великому дѣлу его служенія.
Правда, въ «Церковно-общественномъ Вѣстникѣ», весьма почтенномъ изданіи А. И. Поповицкаго, очень часто помѣщаются небольшія статейки въ защиту духовенства; но изъ нихъ все-таки нельзя составить полнаго понятія ни о жизни духовенства въ самомъ себѣ, ни объ отношеніяхъ его къ обществу и ни объ отношеніяхъ самого общества къ духовенству.
На статью, изъ которой я дѣлаю небольшую выдержку, я долго ждалъ, какъ я уже сказалъ, отвѣта отъ духовной литературы; не дождался и, наконецъ, забылъ о ней самъ. Но недавно, случайно, она попалась мнѣ опять и мнѣ вздумалось отвѣтить на нее. При этомъ я нахожу не лишнимъ сказать, что я живу не въ столицѣ, гдѣ иногда пишутся идеальные проекты для деревень людьми, не бывшими дальше какого-нибудь Парголова или Кушелевки и совершенно не знающими быта и жизни народа. Я и не фельетонистъ, зачастую описывающій деревенскую жизнь, самъ не бывши нигдѣ, во весь свой вѣкъ, дальше какой-нибудь Коломяги. Я родился въ деревнѣ, выросъ въ деревнѣ, и живу въ деревнѣ священникомъ болѣе 30-ти лѣтъ. Кромѣ того, будучи сельскимъ священникомъ самъ, я имѣю особенные случаи всматриваться въ жизнь моихъ собратій, другихъ священниковъ. Имѣю нерѣдкія, и частныя и офиціальныя, сношенія съ людьми свѣтскими всѣхъ сословій; имѣю честь быть знакомымъ лично со многими лицами такъ называемаго лучшаго общества нашего многолюднаго города; бывалъ въ городахъ и кромѣ своего. Могу сказать, поэтому, что людей я видывалъ, и потому смотрю на жизнь, какъ мнѣ кажется, такъ, какова она есть, безъ всякихъ предубѣжденій, и, слѣдовательно, могу сказать правдивое слово. Защищать духовенство я совсѣмъ не имѣю надобности.
Хроникёръ того же журнала, изъ котораго я привелъ выписку, говоритъ: «наше духовенство не удовлетворяетъ требованіямъ современнаго общества». Но при этомъ онъ не потрудился сказать: кого разумѣетъ онъ подъ словомъ: «общество» и «какія его требованія», что сказать, однакожъ, было бы необходимо. Вѣдь наша матушка Россія велика и общество — ея населеніе — слишкомъ разнообразно и по званію, и по состоянію, и по образованію, и по характеру, и по образу жизни, и даже по роду и племени. Какую массу вы встрѣтите тутъ разнообразнѣйшихъ вкусовъ и характеровъ, талантовъ и бездарности, труда и лѣности, простоты и чванства, прямодушія и подлости, разума и нелѣпости, мотовства и скряжничества, доброты и злости, горя и радости, довольства и нищеты, прогресса и отсталости, добродѣтели и порока, благородства и цинизма!… Чему тутъ прикажете подражать и чьимъ вкусамъ прикажете «удовлетворять»? Вѣдь все это присуще «современному обществу»! По нашему мнѣнію, дѣло было бы осмысленнѣе, если бы было сказало, что духовенство не удовлетворяетъ требованіямъ современнаго извѣстнаго класса людей, положимъ — дворянъ, вмѣсто того, чтобы говорить огуломъ: «общество». Дворяне-де и по образованію, и по нравственности, и по вліянію на остальныхъ членовъ общества, и пр., и пр., выше всѣхъ другихъ сословій. Оно всѣми другими сословіями уважаемо и любимо; берите примѣръ съ него и старайтесь удовлетворять его требованіямъ. Но такъ-ли это на самомъ дѣлѣ?… Много лицъ изъ дворянъ, предъ которыми, за ихъ благородство души, умъ, государственную и общественную дѣятельность, невольно съ благоговѣніемъ преклоняешь свою голову; но еще болѣе и такихъ, которые не стоютъ не только подражанія, но и никакого уваженія, по ихъ необразованности и непорядочности жизни. Значитъ, что дворяне, всѣмъ своимъ сословіемъ, не могутъ служить идеаломъ совершенства и быть образцомъ для духовенства. Слѣдовательно, духовенству и не слѣдуетъ стараться удовлетворять требованіямъ современнаго сословія дворянъ. Притомъ дворяне — не «общество», — они только небольшая крупица въ нашемъ обширномъ государствѣ; за ними еще много милліоновъ лицъ другихъ сословій. Притомъ, никто и никогда не требовалъ и не потребуетъ, чтобы духовенство удовлетворяло требованіямъ только дворянъ.
Если дворяне не могутъ быть идеаломъ для духовенства, то можетъ быть — чиновники? Опуская многое-многое изъ ихъ быта, мы спросили бы г. хроникёра: случалось-ли ему, какъ говорится, ходить по судамъ? Имѣлъ-ли онъ дѣла въ департаментахъ, окружныхъ судахъ, полицейскихъ управленіяхъ, консисторіяхъ?… Если онъ не имѣлъ къ нимъ лично соприкосновеній и близко не знаетъ ихъ, то мы скажемъ ему: отъ такихъ идеаловъ да сохранитъ Господь и вашихъ и нашихъ!
Можетъ быть — купцы? Но если взять газеты хоть только за послѣдніе три года, то и не перечесть однихъ только злостныхъ банкротствъ, не говоря уже о другихъ добродѣтеляхъ.
Идеалъ, стало быть, и здѣсь плохой и подражать имъ — дѣло неподходящее.
Можетъ быть, хроникёръ представитъ намъ интеллигенцію своего круга — литераторовъ, журналистовъ, фельетонистовъ и прочій мыслящій и пишущій людъ? Но на это мы скажемъ ему: если только десятая доля того вѣрна, что они другъ о другѣ пишутъ и печатаютъ во всеобщее свѣдѣніе, то согласитесь, что хорошъ-же этотъ кругъ и есть съ чего брать образецъ!
Послѣ этого укажите мнѣ на сословіе, которое бы, всѣмъ своимъ составомъ, удовлетворяло всѣмъ требованіямъ всего остальнаго общества, — во всѣхъ концахъ Россіи. Укажите, что такое-то сословіе дошло до такого состоянія, что усовершенствованія болѣе уже не требуетъ. Указать этого нельзя. Укажите хоть на одно лицо въ свѣтѣ, изъ временъ минувшихъ и настоящаго, которымъ были бы довольны всѣ. Не укажете и этого. Укажите, наконецъ, на два лица, которыя были бы довольны другъ другомъ во всемъ. Конечно, не укажете и этого. Если же это невозможно, то какъ же возможно то, чтобы нѣсколько десятковъ тысячъ личностей, разнообразныхъ и по образованію и по характеру, и по образу жизни, удовлетворяли требованіямъ милліоновъ людей, еще болѣе разнородныхъ и разнообразнѣйшихъ между собою и съ безчисленно разнообразнѣйшими ихъ требованіями!
Между тѣмъ, среди духовенства, лицъ высокообразованныхъ и высоконравственныхъ, по относительному количеству, несравненно больше, чѣмъ во всѣхъ другихъ сословіяхъ. Возьмите петербургское духовенство и сравните съ остальными гражданами столицы — низшій классъ оставьте даже въ покоѣ — и вы увидите, что перевѣсъ на сторонѣ духовенства. Возьмите въ любой губерніи духовенство, дворянъ, чиновниковъ и купцовъ и сравните, опять, конечно, по относительному ихъ количеству. Въ каждой губерніи вы непремѣнно найдете человѣкъ 700 священниковъ и псаломщиковъ съ полнымъ образованіемъ средняго учебнаго заведенія, есть съ образованіемъ академическимъ, и изъ всего количества 40 % окончившихъ полный курсъ среднихъ и высшихъ заведеній есть непремѣнно. Переберите, потомъ, всѣхъ служащихъ чиновниковъ во всѣхъ переполненныхъ ими присутственныхъ мѣстахъ и вы увидите много-ли тамъ окончившихъ полный курсъ гимназій. А на служащихъ и неслужащихъ дворянъ и купцовъ придется, просто, рукой махнуть. Журналовъ и ученыхъ изслѣдованій у насъ, опять, разумѣется, сравнительно съ количествомъ лицъ, несравненно больше. Ученыя произведенія наши не уступятъ любому произведенію свѣтскому. О нравственномъ же содержаніи всей духовной литературы и говорить нечего. У насъ нѣтъ ни ругательствъ, ни перебранокъ, ни глупыхъ и едва-ли нравственныхъ романовъ и повѣстей, ни унижающихъ человѣческое достоинство пасквилей другъ на друга. Точно также, не въ упрекъ, а въ видахъ исторической правды, мы можемъ спросить: кѣмъ населены Сибирь, Сахалинъ? кто ихъ каторжники? кѣмъ переполнены тюремные замки? чьи ведутся процессы въ мировыхъ учрежденіяхъ, окружныхъ гражданскихъ и уголовныхъ судахъ? Участвовалъ ли хоть одинъ, не только что священникъ, но даже хоть послѣдній пономарь, въ государственныхъ преступленіяхъ?… Этого никогда не было, и можемъ ручаться головой за все православное духовенство Россіи, что никогда этого и не будетъ.
Въ статьѣ г. Минцлова, помѣщенной въ ноябрьской книжкѣ «Юридическаго Вѣстника» за 1881 годъ находимъ слѣдующее, не лишенное интереса, при современныхъ толкахъ о духовенствѣ, свѣдѣніе: «по уголовно-статистическимъ свѣдѣніямъ, изданнымъ министерствомъ юстиціи, за 1873 — 77 гг. получается 36 осужденныхъ на 100,000 крестьянъ; между тѣмъ, другія сословія даютъ гораздо большія цифры; такъ дворяне осуждаются въ числѣ 910 на 100,000 дворянъ; почетные граждане и купцы даютъ 58 осужденныхъ на 100,000; мѣщане — 110; отставные нижніе чины и ихъ семейства также 110; духовенство осуждается лишь въ размѣрѣ 1,71 (т.-е. менѣе двухъ человѣкъ) на 100,000 духовныхъ лицъ и относится къ крестьянамъ въ этомъ отношеніи приблизительно какъ крестьяне къ дворянамъ».
Я нимало не говорю, что духовенство свято. Въ консисторіяхъ нашихъ часто производятся дѣла о безпорядочной жизни кого-либо изъ причта. Но въ чемъ эта безпорядочность? Духовенство судится, почти исключительно, за нетрезвую жизнь. И это опять не потому, чтобы духовенство безобразничало по купечески, или какъ, въ былое время, провинціалы-дворяне, — нѣтъ, у насъ преслѣдуется и то малое, на что въ другихъ сословіяхъ не обращается и вниманія. Притомъ, если вникнуть въ нашу сельскую жизнь и всю ея обстановку, то нужно еще удивляться, что пьянства такъ мало. Изъ того, что будетъ мною сказано ниже, я надѣюсь, что читатель ясно увидитъ, что сельскому духовному лицу нуженъ твердый-твердый характеръ, чтобъ не сдѣлаться пьяницей. Поэтому духовенство должно бы было пользоваться большимъ уваженіемъ и большими симпатіями общества, нежели какъ это есть на самомъ дѣлѣ.
Послѣ этого самъ собою слѣдуетъ, вопросъ: почему же общество недовольно духовенствомъ, безпрестанно печатно осуждаетъ его и требуетъ, чтобы оно «удовлетворяло всѣмъ требованіямъ его», не требуя этого отъ другихъ сословій?
Дѣло просто: общество раздѣляется на извѣстныя группы: дворянъ, военныхъ, чиновниковъ, купцовъ, крестьянъ и пр. Каждая группа поставлена въ извѣстныя, опредѣленныя рамки; того, что усвоила себѣ извѣстная группа, она уже не потребуетъ отъ другой; напримѣръ, никто не потребуетъ, чтобы дворянинъ самъ лично пахалъ, сѣялъ и проч.; отъ мужика никто не потребуетъ учености, чтобъ онъ ходилъ во фракѣ, лайковыхъ перчаткахъ и под. Группы эти такъ опредѣлились, что всѣ онѣ живутъ собственною, самостоятельною жизнію, съ собственными достоинствами и недостатками, не прикасаясь одна къ другой. Духовенство составляетъ тоже отдѣльную группу, но она стоитъ въ серединѣ этихъ разнороднѣйшихъ группъ. Не принадлежа ни къ одной, она, въ то же время, составляетъ со всѣми ими одно. Миссія духовенства: соединить разнороднѣйшія части общества въ одно цѣлое, вселить общее другъ къ другу довѣріе, любовь и быть руководителемъ въ любви къ Богу и ближнимъ. Поэтому оно ко всѣмъ группамъ должно соприкасаться въ одинаковой степени и на всѣ имѣть сильное вліяніе. Такъ — по идеѣ. Но на дѣлѣ — въ самой жизни — дѣлается наоборотъ: оно само находится подъ вліяніемъ общества. Всѣ его жизненныя силы, даже послѣдній кусокъ хлѣба, находятся въ рукахъ общества и общество производитъ на него такое сильное давленіе, что вліяніе на него духовенства остается едва замѣтнымъ. Вслѣдствіе такоого неестественнаго положенія дѣла, каждый членъ общества считаетъ духовенство зависимымъ отъ него, а себя — въ правѣ не только желать, но даже требовать отъ духовенства всего, что присуще его характеру и направленію. Духовенство или, точнѣе, священника разрываютъ на части во всѣ стороны: всякій требуетъ своего, нимало не обращая вниманія на то, кто онъ и чѣмъ онъ долженъ быть на самомъ дѣлѣ. Поэтому всѣ разнороднѣйшіе члены общества возлагаютъ на него такую массу обязанностей и требованія эти до того разнообразны и часто несовмѣстимы одни съ другими, и до того иногда нелѣпы и дики, что выполнить ихъ нѣтъ никакой возможности. Эта масса требованій, эта несовмѣстимость ихъ однихъ съ другими и эта нелѣпость и дикость ихъ — и бываютъ причиною такихъ безцеремонныхъ и безпощадныхъ порицаній, какимъ подвергается духовенство. Духовенство если и имѣетъ слабое вліяніе на общество, то оно проявляется только въ низшихъ слояхъ общества; но тамъ, что считаетъ себя хоть чѣмъ-нибудь выше мужика, и это слабое крайне сомнительно. Но за то тутъ претензій и требованій отъ священника несравненно больше, и требованія эти, большею частію, одно другаго нелѣпѣе.
Для ясности сказаннаго мною укажу на жизнь священника, у котораго большинство прихожанъ крестьяне, но гдѣ, тутъ же въ приходѣ, есть и дворяне, и одни изъ нихъ — вообще какъ господа сельскіе помѣщики; другіе — дворяне, что-нибудь читающіе; третьи — между которыми есть барыни старыя и барыни молодыя; есть люди ученые, чиновники, купцы, раскольники; гдѣ есть земская школа, врачъ и сельскія власти и, какъ типунъ на языкѣ, свой пьяный причтъ. Посмотрите на ихъ требованія отъ священника! Послѣ этого взгляните на жизнь священника за предѣлами его прихода: у него есть общее — государственное правительство, при которомъ, между прочимъ, какъ метеоры, блуждаютъ еще неопредѣлившіеся различные статистическіе комитеты; у него есть непосредственный начальникъ — епископъ, есть консисторія. Взгляните и на ихъ требованія!!…
Я выставляю немногихъ, съ кѣмъ соприкасается священникъ, но посмотрите на массу и на разнообразіе ихъ требованій.
II.
правитьКрестьяне лѣтомъ, большею частію, работаютъ и въ праздники. Но имъ желательно и въ церкви помолиться, и работы не опустить. Поэтому они желаютъ, чтобы обѣдни служились рано. Они любятъ священника, когда тотъ живетъ точно такъ же, какъ живутъ они сами, — чтобъ у священника былъ такой же простой домъ, какъ и у мужика; если мужикъ можетъ придти къ нему во всякое время; если священникъ не прогнѣвается, когда тотъ затопчетъ и загрязнитъ у него полы; часъ — два потолкуетъ съ нимъ объ урожаѣ, скотинкѣ, недоимкахъ, рекрутчинѣ, и вмѣстѣ съ нимъ выпьетъ; если священникъ самъ потомъ пойдетъ къ нему на крестины, свадьбу, поминки, и вмѣстѣ съ нимъ напьется тамъ пьянъ; надѣнетъ мужицкій кафтанъ и поѣдетъ вмѣстѣ пахать, косить, въ лѣсъ, и т. п. Про такихъ священниковъ, обыкновенно, крестьяне говорятъ: «нашъ попъ — душа! Онъ настоящій нашъ братъ — мужикъ: работаетъ съ нами вмѣстѣ, даромъ что попъ; къ нему или запросто за всякое время; онъ и самъ выпьетъ и тебѣ поднесетъ». Такіе отзывы мнѣ не разъ приходилось слышать отъ крестьянъ о своихъ батюшкахъ. Значитъ: чтобы удовлетворять «требованіямъ современнаго общества» — крестьянъ, священникъ долженъ быть мужикомъ.
Но представьте, что въ этомъ же приходѣ живетъ баринъ, да, на бѣду, еще изъ «крупныхъ»: Отъ священника онъ требуетъ совсѣмъ уже не того, что требуетъ мужикъ: до девяти часовъ баринъ, обыкновенно, выспаться не успѣваетъ; поэтому онъ, при каждомъ удобномъ случаѣ, выразитъ непремѣнно сожалѣніе, что обѣдни служатся рано. Для него священникъ долженъ быть всегда чисто одѣтъ, а тѣмъ болѣе его семейные. Онъ желалъ бы, чтобъ у священника былъ хорошій домъ, съ хорошею меблировкой; чтобъ у священника была всегда приличная закуска и сервировка; чтобъ съ мужикомъ онъ не только не имѣлъ короткихъ сношеній, но чтобъ и близко не подпускалъ къ себѣ этого, пропитаннаго дегтемъ и овчиной, хамскаго отродья; чтобы всѣ манеры въ обращеніи были самыя изысканныя, барскія, и сохрани Богъ, если отъ попа хоть чуточку пахнетъ мужицкимъ духомъ, словомъ: чтобъ у священника все было по-барски, — чтобъ для его барскаго достоинства не было унизительно, когда онъ осчастливитъ священника своимъ посѣщеніемъ, — зайдетъ къ нему, послѣ обѣдни, на стаканъ чаю и рюмку водки. Стало быть: чтобы удовлетворять «требованіямъ современнаго общества» — дворянъ, священникъ долженъ быть бариномъ.
Если баринъ что-нибудь читаетъ — хоть мѣстную газетку, или изъ столичныхъ газетъ[1], то не всегда высказываетъ мысли свои положительно, безапелляціонно, но иногда соглашается съ мнѣніями и другихъ. Вести бесѣду съ такимъ господиномъ еще сносно. Но всѣ разговоры съ гг. помѣщиками, обыкновенно, ведутся на одну тэму: о лѣности мужиковъ, о стѣснительномъ состояніи помѣщиковъ-землевладѣльцевъ, о потворствѣ крестьянамъ мировыхъ судей и, къ концу-концовъ, разговоръ сойдетъ непремѣнно на карты и собакъ. Карты и собаки для множества помѣщиковъ составляютъ и теперь еще душу ихъ жизни, и снискать уваженіе и расположеніе къ себѣ у такихъ господъ можно только картами и собаками. Однажды мнѣ пришлось ѣхать въ одномъ вагонѣ съ господами помѣщиками, ѣхавшими на охоту. Я сидѣлъ на диванѣ въ углу и на меня, конечно, никто не обратилъ вниманія. Но въ разговорахъ ихъ я услышалъ, однажды, слово «попъ».. Это меня заинтересовало и мнѣ вздумалось, отъ скуки, пошутить надъ ними и пощупать много-ли у нихъ мозговъ. Я подсѣлъ къ нимъ поближе. Господа толковали о собакахъ. Я вмѣшался въ ихъ разговоръ и постарался высказать имъ все свое собаковѣдѣніе: я сталъ говорить имъ, что сетеръ имѣетъ такія-то хорошія качества, а понтеръ такія-то; что напрасно они въ эти мѣста взяли сетеровъ, а что гораздо лучше было бы взять понтеровъ и проч. И знаете ли? Я не могъ досыта налюбоваться съ какою жадностью они слушали меня и какъ впивались въ каждое мое слово! Въ какихъ-нибудь 20—30 минутъ мы сдѣлались искренними друзьями. При искреннихъ рукопожатіяхъ на прощаньи, я заслужилъ отъ всѣхъ аттестацію умнаго и образованнаго священника, какихъ имъ не приводилось еще встрѣчать въ жизни. А изъ этого и выходитъ, что священникъ, чтобы «удовлетворять требованіямъ современнаго общества» — его собесѣдниковъ-дворянъ, изъ пастыря церкви долженъ сдѣлаться псаремъ.
Старая барыня будетъ чтить своего приходскаго батюшку-священника выше святителя, если онъ зайдетъ иногда къ ней выпить чашечку кофейку съ цикоріемъ, поиграетъ съ ней въ гранъ-пасьянсъ, посудитъ о легкости нравовъ нынѣшнихъ молодыхъ людей и будетъ имѣть терпѣніе слушать ея обыденныя сплетни. Стало быть: священникъ долженъ быть салопницей.
Молодая барыня будетъ занимать васъ разговоромъ о новомъ романѣ, который она только-что прочла или читаетъ; объ оперѣ и театрѣ, гдѣ вы никогда не бываете; о несостоявшемся бракѣ лицъ, которыхъ вы не знаете; въ сотый разъ выслушаете о необыкновенныхъ талантахъ ея птенцовъ, и т. под. Правда, бываютъ разговоры иногда о церковныхъ службахъ и о священникахъ, но какого рода? «Ахъ, — воскликнетъ иная барыня, — какой NN. славный и образованный священникъ! Какъ онъ хорошо служитъ, настоящій архіерей! И какъ онъ скоро служитъ! Да и къ чему морить народъ? Я всегда ѣзжу къ нему». Или: «Какой NN. славный священникъ! Онъ даже вовсе не похожъ на священника — настоящій свѣтскій! Съ нимъ всегда пріятно провести время». Но если и вы, при этомъ скажете, для потѣхи, какое направленіе дано, по послѣднему журналу, шиньону — вздернутъ-ли онъ на макушку, или откинутъ назадъ; какія въ модѣ нынѣ шляпки, дипломаты, ротонды и проч., то вы, во мнѣніи барыни, ужъ непремѣнно будете и достойнѣйшимъ, и современнымъ, и образованнымъ священникомъ. А изъ этого и слѣдуетъ: чтобы «удовлетворять требованіямъ современнаго общества» — барынь, священникъ долженъ быть модисткой.
Лицъ, служащихъ въ какомъ-нибудь присутственномъ мѣстѣ, вы расположите къ себѣ только тогда, когда вы выразите ваше сочувствіе, что окладъ жалованья слишкомъ недостаточенъ по ихъ трудамъ; когда вы знакомы хоть сколько-нибудь съ дѣлами ихъ службы; знаете немного общія чиновническія интриги и городскія новости; вѣрите, вмѣстѣ съ ними, всякимъ слухамъ; зайдете вечеркомъ къ этимъ «вѣчнымъ труженикамъ» выпить чаю съ коньячкомъ, а, пожалуй, тутъ же и попѣть. Значитъ: священникъ долженъ быть чиновникомъ.
Встрѣчаешься иногда съ человѣкомъ довольно много читающимъ. «Ахъ, вы читали?» — спрашиваетъ онъ. — Нѣтъ, не читалъ еще. — «Прочитайте непремѣнно!» Или слышишь: «какой NN. умный священникъ! Какъ онъ много читаетъ!» Значитъ: хоть бы для того, чтобъ не клеймили дуракомъ, священникъ долженъ много читать.
Есть семейства, для которыхъ карты составляютъ жизнь. Если священникъ не играетъ, то онъ никогда не будетъ пользоваться расположеніемъ этого семейства. Правда, въ глаза ему, изъ приличія, полебезятъ; но за то переберутъ его по косточкѣ, лишь только онъ переступитъ порогъ ихъ дома. Напротивъ, всѣ милости изливаются на того, кто способенъ жертвовать своею честью и совѣстью и бываетъ неразлучнымъ ихъ партнеромъ. Стало быть: священникъ долженъ быть картежникомъ.
Купцы — статья иная: они религіознѣе многихъ другихъ сословій, но при этомъ набожность ихъ до того перепутана съ барышничествомъ, что, вѣроятно, большинство изъ нихъ и сами не опредѣлятъ себѣ, кто они — плуты, или люди благочестивые. Употребляя всѣ способы и пользуясь всякимъ случаемъ къ наживѣ, они любятъ читать книги религіознаго содержанія. Не особенно заботясь о чистотѣ своей нравственности, они строго соблюдаютъ посты — по крайней мѣрѣ въ глазахъ другихъ. Вздувши кого-нибудь при подрядѣ или продажѣ, на сколько хватило мочи, — они ставятъ въ церкви рублевыя свѣчи. Иной воротило пуститъ по міру цѣлые десятки чужихъ сиротъ, но за то потомъ сольетъ большой колоколъ, или построитъ высокую колокольню. Отъ священника они требуютъ солидности, точности въ церковной службѣ, строгаго соблюденія постовъ, словомъ — святости. Но дѣйствительно купца расположите къ себѣ только тогда, когда вы знаете хорошо биржевыя колебанія различныхъ акцій и облигацій; досконально знаете всѣ торговые обороты по его операціи; кольнете, хоть слегка, его соперника и скажете, что у него дѣла идутъ не особенно бойко. Если же вы скажете, что такого-то купца или барина можно легко, по ихъ выраженію, объегорить начистую, то онъ готовъ вложить въ васъ всю свою душу. А слѣдовательно: священникъ долженъ быть торгашемъ.
Люди высокопоставленные, или считающіе себя высокопоставленными и богатыми, приглашаютъ, иногда, къ себѣ священника, особенно послѣ домашнихъ требоисправленій, на закуску и даже на обѣдъ. Но немного, вѣроятно, и городское духовенство помнитъ въ своей жизни случаевъ, чтобы высокопоставленное лицо зашло къ священнику въ домъ, такъ себѣ, попросту — изъ расположенія къ нему, хотя между городскими священниками и протоіереями есть люди, безспорно, достойные полнаго уваженія. Изъ этого естественное заключеніе, что на насъ смотрятъ свысока, считаютъ насъ ничтожествомъ, бывать у насъ считаютъ для себя унизительнымъ, а эти закуски и обѣды, которыми удостоиваютъ насъ, есть не болѣе, какъ подачки, — изъ приличія, и онѣ, по моему мнѣнію, только унижаютъ насъ въ глазахъ общества. А слѣдовательно: священникъ долженъ считать себя недостойнымъ и нестоющимъ расположенія и даже уваженія лица, считающаго себя высокопоставленнымъ.
Раскольники требуютъ, чтобы священникъ велъ жизнь совершенно уединенную. Чтобы табаку онъ не только не курилъ самъ, но и не имѣлъ бы съ табачниками никакого общенія и не бывалъ бы въ ихъ обществѣ, дабы не вдыхать въ себя этого зелья; чтобы церковныя службы отправлялись «истово» — не торопясь, точно, — и пѣлось и читалось безъ пропусковъ все — по уставу; чтобы священникъ читалъ книги исключительно духовнаго содержанія и древнія, «мірской» же книги не бралъ бы и въ руки; чтобы одежда, пища, образъ жизни и пр., и пр., все было «по древнему благочестію». Какъ бы ни были нелѣпы требованія раскольниковъ, но не обращать вниманія на ихъ требованія нельзя: раскольники живутъ среди народа; здѣсь ихъ и дѣти, и братья, и весь ихъ родъ, и всѣ они, болѣе или менѣе, люди состоятельные и потому имѣющіе большое вліяніе на бѣдняковъ. Высасывая послѣдніе соки изъ бѣднѣйшихъ и выставляя себя единственными блюстителями «древняго благочестія», они наблюдаютъ за каждымъ шагомъ священника и потому, малѣйшее отступленіе, по ихъ понятію, отъ «древняго благочестія» выставляется на показъ народу и ставится въ укоръ и священнику и самому православію. А изъ этого и слѣдуетъ, что священникъ долженъ строго держаться «древняго благочестія», церковную службу отправлять продолжительно, не торопясь, — все пѣть и вычитывать по уставу церкви.
При извѣстныхъ болѣзняхъ докторъ требуетъ, чтобы больной ѣлъ въ постъ скоромную пищу; больной не рѣшается и докторъ требуетъ подтвержденія своему опредѣленію отъ священника. Многіе православные желали бы, на сколько возможно, чаще бывать при богослуженіяхъ; но они не могутъ выносить продолжительности службы, а потому просятъ священника «служить поскорѣе». Въ сельскихъ церквахъ, зимою, холодъ и сырость страшные. Не только бѣдные и плохо одѣтые крестьяне, но даже мы, хорошо одѣтые, не можемъ выносить продолжительной службы. У меня, напримѣръ, не проходитъ ни одного Великаго поста, чтобы во время говѣнья не простудилось и не перехворало нѣсколько человѣкъ. Даже мой собственный сынъ, въ 1879 году, сдѣлался жертвою простуды и померъ послѣ говѣнья. Слѣдовательно: священникъ долженъ служить скоро и быть нарушителемъ устава церкви.
Въ тѣхъ особенно мѣстахъ, гдѣ земскіе врачи живутъ не между крестьянами, а въ городахъ, крестьяне не видятъ ихъ никогда и потому, въ совершенной своей безпомощности, безпрестанно обращаются за совѣтами къ своему батюшкѣ-священнику. Поэтому: священнику необходимо, на сколько это возможно, изучать медицину и имѣть маленькую аптечку, чтобъ оказывать нуждающимся хоть какую-нибудь помощь.
Земцы, чтобы не выказаться передъ обществомъ ничего не дѣлающими для народа, ассигнуютъ небольшія суммы на народныя школы. Училищные совѣты разрѣшаютъ открытіе школъ; болѣе дѣятельные члены совѣта по разу въ годъ бываютъ и въ самыхъ школахъ своего уѣзда; по разу года въ три бываютъ въ нихъ и инспекторы народныхъ училищъ; но ни одной школы никогда и нигдѣ не открывалось и не существовало безъ непосредственнаго и дѣятельнаго участія мѣстнаго священника. Священнику приходится убѣдить крестьянъ изъявить желаніе открыть школу; онъ долженъ найти помѣщеніе, пріискать средства на отопленіе, прислугу, учебныя пособія и содержаніе учителя; убѣдить отцовъ и матерей отпускать дѣтей своихъ въ школу и убѣдить самыхъ дѣтей — ходить въ нихъ; самъ долженъ учить и наблюдать за преподаваніемъ другихъ, словомъ: онъ долженъ быть попечителемъ и учителемъ народной школы.
Между крестьянами, какъ и между другими сословіями, очень нерѣдки семейныя непріятности: то сынъ нагрубитъ своей матери, то отецъ выгонитъ изъ дому своего сына, то пьяница-мужъ искалѣчитъ свою жену… Гдѣ искать защиты и помощи несчастнымъ?! Единственное лицо — это мѣстный священникъ. Онъ непремѣнно долженъ быть умиротворителемъ семейныхъ непріятностей.
Въ народѣ усиливаются пьянство, безнравственность, азартныя игры, воровство; мѣстныя же власти всегда пьяны прежде другихъ. Единственное лицо — это приходскій священникъ, который есть и долженъ быть наставникомъ и блюстителемъ народной нравственности.
Иногда, въ приходѣ получается такое начальственное распоряженіе, что крестьяне считаютъ его притѣснительнымъ и обременительнымъ для себя; мѣстнымъ же своимъ властямъ они не всегда довѣряютъ, и потому недоумѣваютъ, что имъ дѣлать — исполнять его, или нѣтъ. И они идутъ къ своему батюшкѣ-священнику за безпристрастнымъ и справедливымъ словомъ. Стало быть: священникъ долженъ быть руководителемъ въ дѣлахъ общественныхъ.
Крестьяне крайне небрежны въ обращеніи съ огнемъ и не предпринимаютъ никакихъ предосторожностей противъ пожаровъ. Сельскія власти, изъ тѣхъ же крестьянъ, рожденныя и воспитанныя среди беззаботливаго, въ этомъ отношеніи, народа, относятся къ этому дѣлу такъ же небрежно, какъ и ихъ подчиненные. Поэтому, единственное лицо въ приходѣ, которое можетъ что-нибудь сдѣлать полезное, — это приходскій священникъ. И дѣйствительно, многіе священники приказываютъ, чтобъ при каждомъ домѣ были постоянно наготовѣ кадки съ водой, осматриваютъ пожарные инструменты, велятъ чинить старые и покупать новые, и по нѣскольку разъ въ теченіе лѣта осматриваютъ всѣ дома по деревнямъ и всѣ пожарные сараи.
Во время падежа скота опять только одинъ священникъ можетъ повліять, чтобы были предпринимаемы необходимыя предосторожности и исполнялись предписанныя врачомъ мѣры.
Въ настоящее время, въ нашей губерніи устроилось нѣсколько ссудосберегательныхъ кассъ по селеніямъ; но въ каждомъ такомъ учрежденіи главнымъ дѣятелемъ — опять непремѣнно священникъ. Поэтому: священникъ есть блюститель благосостоянія народа.
Сколько въ народѣ различныхъ такъ называемыхъ колдуновъ, знахарей, ворожей, лекарей и лекарокъ; сколько различныхъ суевѣрій, вредныхъ для религіи, нравственности, благосостоянія и здоровья!… На священникѣ лежитъ обязанность истреблять суевѣрія народа и быть охранителемъ народнаго благополучія.
Крестьянинъ днемъ, особенно лѣтомъ, занятъ работою и приглашать священника къ больному днемъ ему нѣтъ времени; поэтому онъ ѣдетъ за нимъ, большею частію, ночью, не обращая вниманія ни на какую погоду. А то, что выше мужика по какому бы то ни было отношенію, допекаетъ священника, хотя и не тѣмъ, но еще больше. Тамъ не пошлютъ за вами въ полночь, но за то продержатъ васъ, ни зачто, ни прочто, 3—4 часа, и вытянутъ всю вашу душу всевозможными привередничаньями: привезутъ васъ къ себѣ въ домъ, напримѣръ — крестить, а тамъ окажется, что то кумъ еще не пришелъ, то кума не пріѣхала, а вы сидите и ждите, хотя у васъ дорога, можетъ быть, каждая минута; но на это никто и не подумаетъ обратить вниманія; пять разъ опустятъ термометръ въ купель; пять разъ выразятъ опасенія, чтобы вы не утопили ребенка, чтобъ не упали на него свѣчи, не помяли бы грудки, реберъ, не привить бы болѣзней отъ прежде крещенныхъ младенцевъ въ этой купели и… безъ конца. И священникъ долженъ попусту тратить дорогое время, сидѣть и слушать всякую глупость.
Вы простудились, вамъ нужно только вылежаться и вспотѣть. Но вы не можете употреблять никакихъ потогонныхъ средствъ, потому что вы хорошо знаете, что за вами могутъ пріѣхать изъ дальней деревни и вы должны рисковать тогда простудиться уже насмерть…. Поэтому священникъ, во всякое время дня и ночи и во всякую погоду, долженъ быть готовымъ для требоисправленій, не смотря на собственную болѣзнь.
Требоисправленія по приходу, повидимому, есть одна изъ самыхъ легкихъ обязанностей — работа чисто-механическая, но на самомъ дѣлѣ, ни одна должность въ свѣтѣ, кромѣ развѣ докторской, не донимаетъ, такъ сказать, человѣка, какъ требоисправленія, и именно чѣмъ? — своею безвременностію. Во всякой должности есть опредѣленный часъ труда и опредѣленный часъ отдыха. У священника этого опредѣленнаго часа нѣтъ. Иногда 5—10 разъ оторвутъ васъ, пока вы напишете какихъ-нибудь поллиста; 20—30 разъ оторвутъ, пока вы прочтете какую-нибудь книгу. Вы не знаете покоя ни днемъ, ни ночью, ни въ какое время года и ни въ какую погоду. При безпрестанныхъ перерывахъ мысль совершенно теряется для всякой умственной работы и вы доходите, наконецъ, до апатіи ко всякому умственному труду.
Всѣ лица, состоящія на государственной службѣ, пользуются каникулами — мѣсячными и двухмѣсячными отпусками; но священнику такихъ каникулъ не полагается, — онъ долженъ быть на мѣстѣ его службы неотлучно весь свой вѣкъ.
Чиновникъ можетъ числиться больнымъ четыре мѣсяца и получать полное свое жалованье; священникъ же, съ перваго дня его болѣзни, долженъ отдать половину своего содержанія исправляющему его должность. Стало быть: священнику и хворать не полагается.
Такимъ образомъ, священникъ, отъ начала своей жизни до гробовой доски есть полный рабъ общества; но общество не довольствуется этимъ: оно требуетъ, вдобавокъ ко всему, еще и совершенствъ чисто-ангельскихъ. Общество знать не хочетъ, что священникъ есть такой же человѣкъ, вышедшій изъ того же общества и живущій среди общества, гдѣ на каждомъ шагу онъ видитъ не только обыкновенныя слабости, но и самые грубые пороки; что священникъ имѣетъ тѣ же жизненныя потребности и, слѣдовательно, тѣ же слабости, и потому всякій мало-мало предосудительный поступокъ караетъ безпощадно. За священникомъ наблюдаютъ каждый его шагъ: что онъ ѣсть, что пьетъ, сколько времени и даже на чемъ онъ спитъ, чѣмъ занимается, какъ живетъ съ семействомъ, кто у него прислуга — словомъ, въ его жизнь входятъ до мельчайшихъ подробностей. И все это служитъ тэмою къ самымъ безпощаднымъ пересудамъ. То, что дѣлаютъ всѣ, общество никакъ не хочетъ допустить, чтобъ это дѣлалъ и священникъ. Напримѣръ, очень многіе изъ православныхъ ѣдятъ въ постные дни скоромное; но попробуй ѣсть, хоть съ ними же только, священникъ, — и, Боже мой, сколько пойдетъ пересудовъ! Какъ будто не тотъ же церковный законъ лежитъ на каждомъ православномъ, какъ и на священникѣ. Нѣтъ, убѣждены всѣ: мнѣ можно, а попу нельзя. Или, мнѣ не очень давно пришлось быть въ обществѣ дворянъ, гдѣ былъ одинъ изъ предводителей дворянства. Предводитель началъ говорить объ одномъ господинѣ: «О! у него отличный выѣздъ, въ домѣ прекрасная мебели красавица экономка, ну, вообще, онъ живетъ, какъ порядочный человѣкъ!» И это говоритъ предводитель дворянства — блюститель народной нравственности! Объ экономкѣ онъ говоритъ публично, нимало не стѣсняясь, хладнокровно, какъ будто онъ говоритъ, что у этого господина есть цилиндръ-шляпа или енотовая шуба. Держать у себя красавицу онъ считаетъ дѣломъ не только обыкновеннымъ, но и необходимымъ, чтобъ считаться порядочнымъ человѣкомъ. Но впади въ несчастіе священникъ — овдовѣй и, Боже мой, сколько вдругъ посыплется на него со всѣхъ сторонъ всевозможныхъ сплетенъ!.. Живи онъ хоть ангеломъ, но отъ гадостей и сплетенъ не уйти. Но если онъ еще къ тому найметъ кухарку, къ своему горю, не совсѣмъ урода и не старую, то, просто, отъ сплетенъ зарывайся живымъ въ землю.
Но что всего страннѣе, чего понять даже нельзя, — такъ это то, что отъ священника требуютъ и святости и, пожалуй, порока въ одно и то же время. Приходитъ, напримѣръ, священникъ въ постъ въ православный домъ и ему предлагаютъ закуску или обѣдъ вмѣстѣ съ собой и говорятъ: «Батюшка! просимъ покорно! Мы надѣемся что вы старыхъ предразсудковъ не держитесь, чтобъ не кушать нынѣ мяса. Вы человѣкъ образованный, васъ нельзя сравнять съ другими». Если священникъ садится и ѣстъ, то ясно можетъ замѣтить удовольствіе и радушіе на всѣхъ лицахъ. — священникъ дѣлается душою общества. И тутъ же начинаютъ разсказывать: «вотъ у насъ въ Петербургѣ были крестины постомъ; батюшка церкви N. обѣдалъ вмѣстѣ съ нами и такъ-то кушалъ, что любо, и забылъ, что постъ». И это говорятъ самымъ саркастическимъ тономъ, со всевозможными вымышленными прикрасами. И священникъ церкви N. дѣлается предметомъ общаго разговора и самыхъ безпощадныхъ пересудовъ, хотя все это говорится, конечно, въ самыхъ приличныхъ формахъ. «А въ прошломъ году, — говоритъ хозяинъ, — къ намъ въ деревню пріѣхалъ архіерей; поваръ нашъ сварилъ сперва двѣ курицы, потомъ въ бульонъ пустилъ рыбки и владыка, ничего, кушалъ. Ужъ конечно, онъ видѣлъ, что это не рыбій супъ, а ѣлъ, потому что онъ умный человѣкъ, безъ старыхъ предразсудковъ. Да и къ чему?» Тутъ и пойдутъ перемывать всѣ косточки архіереевъ. Священника приглашаютъ играть въ карты. Если онъ сядетъ, то, видимо, бываютъ всѣ довольны. Но тутъ же переберутъ по суставчику какого-нибудь священника, съ которымъ они до этого времени играли, конечно, съ такимъ же удовольствіемъ. И все въ этомъ родѣ въ жизни священника. Намъ кажется, что общество само не установило еще положительнаго, опредѣленнаго понятія о томъ, что ему нужно отъ священника. А изъ этого слѣдуетъ, что священникъ долженъ быть въ высшей степени строгъ къ себѣ, ни на минуту не забывать, что объ священникъ, и не увлекаться добродушіемъ каждаго.
Вотъ требованія прихожанъ отъ своего священника! Но онъ имѣетъ сношенія не съ одними своими прихожанами? — съ неменьшими требованіями къ нему относятся и изъ-за предѣловъ его прихода.
III.
правитьВсевозможные статистическіе комитеты за свѣдѣніями всѣхъ возможныхъ родовъ непремѣнно обращаются къ священнику. Такъ, губернскій статистическій комитетъ каждогодно требуетъ свѣдѣній о числѣ родившихся вообще, о родившихся по временамъ года, о числѣ незаконнорожденныхъ, двойней, тройней, уродовъ; о брачущихся холостыхъ съ дѣвицами, холостыхъ со вдовами и пр.; умершихъ по возрастамъ и временамъ года.
Другіе комитеты требуютъ свѣдѣнія этнографическихъ, топографическихъ и метеорологическихъ, — о направленіи господствующихъ вѣтровъ, средней температуры зимы и лѣта, времени вскрытія рѣкъ, количества выпадающей влаги и пр.; священникъ долженъ, стало быть, имѣть и барометры, и термометры, и дождемѣры и пр.; наблюдать, вести журналы и сообщать свѣдѣнія.
Нерѣдко случается, что изъ столицы командируютъ какого-нибудь господина для собранія свѣдѣній по извѣстной отрасли: науки. Самому ему потрудиться лѣнь, да и немного подѣлаетъ онъ., не зная края, въ который отправленъ онъ; поэтому онъ благоразумно и разсудитъ, что для него гораздо легче собрать нужныя ему свѣдѣнія чрезъ мѣстныхъ поповъ. Но и съ попами связываться ему, великому барину, низко. Тогда онъ, не церемонясь много, высылаетъ свою программу въ консисторію и проситъ, чтобы духовенство доставило нужныя ему свѣдѣнія. Консисторія, обыкновенно, безъ разсужденій: Приказали:…. и дѣлу конецъ. Есть у васъ время, или нѣтъ, — кому до этого дѣло, — собирай свѣдѣнія и посылай, потому что тѣ, которые Приказали, сами лично никогда этого не писали и умѣютъ только приказывать.
А «Вольное Экономическое общество» что дѣлаетъ! Я боюсь даже утомить читателя только перечнемъ однихъ тѣхъ свѣдѣній, какія оно требуетъ, — такая ихъ масса. Отъ священника оно требуетъ:
"Количество ревизскихъ душъ — мірскихъ или окладныхъ, наличныхъ по послѣднему семейному списку; число рабочихъ 50—60-ти лѣтъ; въ какомъ году кто отдѣлился; сколько имѣетъ усадебной земли, сколько имѣетъ земли казенной или надѣльной, наслѣдственной или четвертной, купленной самимъ хозяиномъ, артелью, общиной; сколько земли нанимаетъ пахатной, луговой, огородной; сколько за какую платитъ; сколько удобряетъ земли и по скольку вывозитъ навозу на полевую землю; сколько продаетъ земли, т.-е. отдаетъ въ наймы; сѣетъ-ли ленъ, коноплю, табакъ и пр., сколько засѣваетъ этими растеніями и по скольку пудовъ на десятину высѣваетъ; сколько пудовъ получилъ въ прошломъ году хлѣба и какого съ десятины; сколько четвертей и какого хлѣба продалъ и на какую сумму; сколько скота: рабочихъ лошадей и воловъ, сколько молодыхъ и гулевыхъ, рогатаго скота, лошадей и коровъ, сколько овецъ и свиней, сколько держитъ скота на чужой землѣ и по какой цѣнѣ платитъ за каждую штуку; сколько пало скота отъ чумы; украдено лошадей въ 5 лѣтъ; сколько грамотныхъ и учащихся; какимъ промысломъ занимаются — отхожимъ или кустарнымъ, сколько среднимъ числомъ заработывается въ годъ; сколько человѣкъ было изъ семьи въ заработкахъ — въ своей деревнѣ, на сторонѣ, сколько времени пробыли въ заработкахъ; сколько членовъ семьи кабалилось и на какіе сроки; сколько членовъ семьи нищенствовало; сколько платится на душу повинностей: выкупнаго платежа или оброчнаго на землю сбора, подушнаго или государственнаго земскаго сбора, земскихъ сборовъ, волостныхъ сборовъ, сельскихъ сборовъ: за пастьбу скота, сторожамъ на школу, пожарные инструменты и под., всего сколько со двора; сколько недоимокъ; до какого времени хватило своего хлѣба на продовольствіе въ прошломъ году и проч., и проч., и проч.
Не правда-ли, что масса свѣдѣній страшная! Прошу, при этомъ, имѣть въ виду, что эти свѣдѣнія требуются по каждому дому отдѣльно. А у меня, напримѣръ въ приходѣ до 600 домовъ. Гдѣ собрать всѣ эти свѣдѣнія? Нужно разъ по пяти сходить: въ волостное правленіе, къ волостнымъ и сельскимъ писарямъ, старостамъ, сборщикамъ податей, объѣхать всѣ деревни и обойти всѣ дома. А тутъ: то того не застанешь дома, то другаго, то третьяго; въ иной деревнѣ и домѣ побываешь 4—5 разъ и даже болѣе. Сколько тутъ нужно употребить труда, сколько написать листовъ цифръ и сколько потратить, можетъ быть, самаго дорогаго времени! Какъ ни мечись, а въ одинъ мѣсяцъ этой работы не сдѣлаешь.
Предполагается, напримѣръ, въ губерніи издать «Сборникъ матеріаловъ для описанія губерніи», въ который должны войти историческіе очерки городовъ, селъ, деревень мѣстностей, отдѣльные историческіе эпизоды, біографіи замѣчательныхъ лицъ, документы, мемуары; описанія этнографическія: описанія народностей, разселенія, бытъ, нравы, обычаи, одежда, занятія, вѣрованія, и пр., и пр., географія, статистика, описанія, библіографія и пр.. За всѣми свѣдѣніями обращаются — къ священникамъ.
Устраивается, напримѣръ, мѣстный городской музеумъ — священникамъ опять разсылаются циркуляры съ подробными наказами.
Есть извѣстное правило: «не дѣлай ничего самъ, что могутъ сдѣлать за тебя другіе». Гг. статистики и держатся крѣпко этого правила: вали на поповъ — сдѣлаютъ; не то — опять въ консисторію. А консисторіи суть такое учрежденіе, гдѣ, во многихъ изъ нихъ квіетизмъ развитъ до крайныхъ предѣловъ. По второму требованію консисторія предпишетъ «строжайше» и сдѣлаетъ выговоръ «за обремененіе» епархіальнаго начальства излишнею перепиской. Слѣдовательно: священникъ долженъ бросать всѣ свои и служебныя и домашнія дѣла и заниматься статистикой, этнографіей, исторіей, археологіей, и проч., и проч.
Все это, однакоже, мелочи; но есть дѣла и покрупнѣе этихъ. Въ дѣлахъ напримѣръ, государственныхъ первой важности — въ дѣлахъ, гдѣ правительство мощную свою силу сознаетъ какъ-бы несостоятельною и нуждается въ пособіи другой силы, — оно обращается къ содѣйствію священниковъ. Нѣкогда, напримѣръ оспа свирѣпствовала ужасно и была страшнымъ бичомъ для народа; народу гибло множество. Оспопрививаніе и теперь многими считается дѣломъ богопротивнымъ и печатію антихриста, а въ то время — и совсѣмъ дѣломъ даже страшнымъ. Священникамъ были выданы поученія и наставленія, которыя они должны были читать въ церквахъ и на базарахъ. Читалъ-ли мой батюшка въ церкви — я этого не помню, но помню хорошо, какъ онъ читалъ ихъ на своемъ сельскомъ базарѣ. Взберется, бывало, батюшка, къ какому-нибудь мужичку на телѣгу, да и начнетъ махать бумагой во всѣ стороны: «Эй, православные, эй, православные, — кричитъ, бывало, — идите сюда, слушайте что я читать буду!» На первый разъ къ нему сдвинулся чуть не весь базаръ; во второй разъ подошло ужъ очень мало, а на третій и четвертый — ни одной души. И батюшка пересталъ читать. «Воспа — насланіе Божіе, — говорили мужики батюшкѣ, — объ ней нечего вычитывать; а вотъ кабы ты вычиталъ, чтобы господа у насъ дней не отымали, такъ за это мы тебѣ спасибо бы сказали».
Манифестъ объ объявленіи крымской войны читался священниками въ церквахъ. Самая война — была война жестокая: народу погибло множество, много легло тамъ и отцовъ, и братьевъ, и мужей, и дѣтей; новые рекрутскіе наборы были часты, налоги тяжелы; враги были сильны и многочисленны; лучшіе наши военачальники пали, флотъ уничтоженъ, войска наши гасли десятками тысячъ, — народъ пріунылъ. Возбудить надежду на Бога, поднять сильно упадшій духъ народа и усилить ненависть къ врагу — поручено было священникамъ. И они читали воззванія къ народу въ церквахъ, молились вмѣстѣ съ народомъ и употребляли всѣ способы возбудить нравственныя силы народа къ перенесенію тяготы, вызванной войною.
Настала великая реформа — освобожденіе крестьянъ отъ крѣпостной зависимости, — манифестъ 19-го февраля 1861 года читался въ церквахъ священниками.
Заворошились славяне, потянулись въ Сербію наши голые добровольцы, понадобились всевозможныя пособія и имъ и тѣмъ, кого они защищать ушли, опять, — къ священникамъ, и они собирали пособія.
Объявляется новая турецкая война, — манифестъ о ней опять читался въ церквахъ священниками. Война и эта затянулась, — народъ упалъ духомъ. Поддержать вѣру въ промыслъ Божій, укрѣпить надежду на Его милосердіе, — съ полною любовію къ царю и отечеству, священники молились вмѣстѣ съ народомъ.
Явилась нужда въ добровольномъ флотѣ; потребовались пособія воинамъ, — священники и здѣсь были въ числѣ первыхъ жертвователей отъ себя лично и сборщиками жертвованій по приходамъ.
Въ послѣднее время министерство народнаго просвѣщенія пришло къ убѣжденію, что «успѣхи народной школы, по самой задачѣ ея, состоящей въ утвержденіи религіозныхъ и нравственныхъ понятій среди народа, естественно обусловливаются степенью участія, какое въ веденіи ея принимаетъ наше православное духовенство». «Нѣтъ сомнѣнія, — говорится въ министерскомъ распоряженіи, — что сословіе сіе, призываемое на поприще народнаго образованія и долгомъ пастырства, и волею Монарха, и историческимъ значеніемъ православной церкви въ судьбахъ отечественнаго просвѣщенія, обязаннаго ей высокими заслугами, можетъ, по своему умственному развитію и по близости къ народу, при должномъ на него вліяніи, оказать въ семъ отношеніи большія заслуги». А если и волею Монарха, и распоряженіемъ министерства народнаго просвѣщенія религіозно-нравственное воспитаніе народа ввѣряется священникамъ, и они доказали уже пользу, приносимую ихъ трудами, и вновь призываются къ этому тяжелому труду, то, стало быть, государство возлагаетъ на нихъ большія надежды и увѣрено, что они могутъ принести большія заслуги государству.
Св. синодъ запретилъ преподаваніе закона Божія свѣтскими лицами въ учебныхъ заведеніяхъ и ввѣрилъ преподаваніе его исключительно только священникамъ.
Наконецъ, въ срединѣ 1879 года «распространились лживые слухи и толки о предстоящемъ, будто-бы, общемъ передѣлѣ земель». Министръ внутреннихъ дѣлъ издалъ циркуляръ, гдѣ онъ объясняетъ, что «ни теперь, ни въ послѣдующее время, никакихъ дополнительныхъ нарѣзокъ къ крестьянскимъ участкамъ не будетъ и быть не можетъ». Дѣло это, кажется, чисто гражданское. Отъ дѣлежа имѣній уклонился и самъ Господь (Лук. XII, 14). Для этого есть и губернаторы, и полиція, и всѣ власти; но, однакоже, правительство нашло необходимо-нужнымъ подкрѣпить это объявленіе авторитетомъ церкви и, конечно, при участіи священниковъ. Объявленіе министра читалось въ церквахъ священниками. А это все значитъ, что представители и служители церкви, предъ правительствомъ и народомъ, имѣютъ великое значеніе въ дѣлахъ государственныхъ первой важности.
IV.
правитьНе легко, какъ намъ кажется, священнику выполнить и тѣ «требованія общества», какія нами указаны; но все это ничто предъ тѣми обязанностями его, какія лежатъ на немъ — собственно какъ на священникѣ.
Кто такой священникъ, по ученію слова Божія, и какія его обязанности не по «требованію современнаго общества», а по требованію того же слова Божія?
Священниками мы дѣлаемся совсѣмъ не такъ, какъ чиновникъ изъ писца дѣлается столоначальникомъ. Между тѣми и другими большая разница, какъ въ отношеніи ихъ обязанностей, такъ и въ самомъ опредѣленіи на должность. Тамъ дѣло просто: начальникъ черкнулъ два слова, и сталъ писецъ столоначальникомъ, и сдѣлался Ваничка — Иваномъ Иванычемъ. У него только немного повыпрямится горбъ, да на вершокъ поднимется подбородокъ; прежде онъ писалъ, а теперь сталъ подписывать, — вотъ и вся перемѣна. У насъ это не такъ; у насъ дѣло это совсѣмъ не шуточное. У насъ дѣло это совершается не въ кабинетѣ и не за карточнымъ столомъ, а во св. храмѣ. При поставленіи во священника совершается особенный обрядъ и особое таинство рукоположенія. Готовящійся къ рукоположенію наканунѣ еще съ вечера, исповѣдуется и читаетъ молитвы, положенныя предъ св. причащеніемъ. Утромъ читаетъ молитвы опять и готовится въ св. причащенію. Самъ епископъ, имѣющій рукоположить его, и вечеромъ и утромъ читаетъ молитвы и готовится къ св. причащенію. Утромъ, большею частію въ праздникъ, епископъ торжественно совершаетъ литургію. Въ срединѣ богослуженія рукополагаемаго торжественно, чрезъ царскія врата, вводятъ въ Святая Святыхъ — въ св. алтарь. Здѣсь послѣ извѣстныхъ обрядовъ, совершается таинство рукоположенія: рукополагаемый становится предъ престоломъ на колѣни, епископъ возлагаетъ на него руки и призываетъ на него благодать Св. Духа, которая освятила бы рукополагаемаго и дала ему силу и помощь къ достойному прохожденію великаго его служенія. Самъ епископъ молится о ниспосланіи благодати и громогласно призываетъ къ молитвѣ всѣхъ присутствующихъ во храмѣ.
Послѣ этого, рукоположенный, по слову Божію, есть: ангелъ Бога Вседержителя, ангелъ церквей; свѣтъ міра; сынъ земли; пастырь стада Христова; споспѣшникъ Божій; архитекторъ зданія Божія; другъ жениха Христа; земледѣлатель; жатель; воинъ; стражъ дому Господню.
Отъ него требуется, поэтому, чтобы самъ онъ былъ: непороченъ, не дерзокъ, не гнѣвливъ, не пьяница, не бійца, не корыстолюбецъ, цѣломудренъ, честенъ, страннолюбивъ, любящій добро, справедливъ, благочестивъ, воздерженъ, чадо имущь въ послушаніи, свой домъ добрѣ правящь, силенъ наставлять въ здравомъ ученіи и противящихся обличать, держался правды, вѣры, мира и любви, словомъ — онъ долженъ вести себя такъ, чтобы другіе, видя его добрыя дѣла, прославляли Отца, иже есть на небесахъ.
Ему вручается часть стада Христова и говорится: проповѣдуй слово, настой благовременнѣ и безвременнѣ, обличи, запрети, умоли со всякимъ долготерпѣніемъ и ученіемъ. Стража дахъ тя дому… да слышиши слово отъ устъ моихъ и возвѣстиши имъ отъ Мене. Когда реку грѣшнику: смертью умреши, ты же не возвѣстиши ему, ниже увѣщаеши, да обратится отъ пути своего лукаваго и живъ будетъ: грѣшникъ убо погибнетъ во грѣсѣ своемъ, крове же его отъ руки твоея взыщу. Будь внимателенъ къ себѣ самому и всему стаду, въ которомъ Духъ Святой поставилъ тебя блюстителемъ пасти церковь Господа Бога, которую Онъ пріобрѣлъ свою кровію.
Священникъ долженъ, поэтому, хорошо знать всѣхъ живущихъ въ его приходѣ — лично: домохозяевъ, ихъ семейства, прислугу, жильцовъ; долженъ со всѣми бесѣдовать, испытывать ихъ въ знаніи догматовъ вѣры и правилъ христіанской нравственности; долженъ знать и испытывать всѣхъ живущихъ въ самыхъ отдаленныхъ мѣстахъ, относящихся къ его приходу; всѣхъ научать и наблюдать потомъ за каждымъ, точно-ли онъ блюдетъ догматы вѣры и исполняетъ правила христіанской нравственности. Заразившихся ересью, расколомъ, вольнодумствомъ, нерадивыхъ, холодныхъ и порочныхъ долженъ научить, обличить, умолить, потому что каждая душа дана ему на сохраненіе и онъ отвѣтитъ за каждую душу своею собственною душою.
Чтобы прихожане его имѣли возможность выполнить законъ Божій, священникъ долженъ убѣждать ихъ принимать св. таинства: крещеніе, мѵропомазаніе и пр., чрезъ которыя благодать Божія возрождаетъ и укрѣпляетъ къ жизни святой и непорочной, къ жизни вѣчной.
Чтобы Господь даровалъ силу къ достойному прохожденію этого труднаго служенія, укрѣпилъ его и пасомыхъ въ вѣрѣ и благочестивой жизни и простилъ прегрѣшенія, священникъ долженъ непрестанно молиться и одинъ, и вмѣстѣ съ пасомыми имъ.
Итакъ: вся жизнь священника, вся дѣятельность, всѣ помышленія, вся душа его — должны быть всецѣло посвящены религіозно-нравственному состоянію его прихожанъ.
Но приложите пастырскія обязанности священника къ нравственному состоянію «современнаго общества». При явной недобросовѣстности и безпорядочности кого-либо изъ прихожанъ, не легко дѣлать внушенія и простому мужику; однако же, все-таки возможно. Но попробуй священникъ дѣлать внушенія лицу высокопоставленному!.. Мыслимое-ли дѣло, чтобы кто-нибудь допустилъ, чтобы священникъ дѣлалъ ему внушенія, хотя бы тотъ, кому необходимы эти внушенія, былъ отъявленный негодяй?! Допуститъ-ли это лицо даже самое степенное и понимающее пастырскія обязанности священника?! А между тѣмъ предъ Богомъ равны всѣ, и пастырскія обязанности простираются на всѣхъ одинаково: «грѣшникъ погибнетъ, крове же его отъ руки твоея взыщу»…
По слову Господню, священникъ долженъ увѣщевать сперва наединѣ; если согрѣшающій не послушаетъ, то взять съ собой двоихъ или троихъ и увѣщевать его при нихъ. Ну, и попробуй священникъ придти съ троими къ кому бы то ни было: одинъ, просто, прогонитъ и отомститъ потомъ; а другой, безъ церемоніи, отопретъ тебя къ мировому, а приведенныхъ тобою поставитъ свидѣтелями противъ тебя же въ взведенной на него клеветѣ. Все это какъ-бы шутка; но на самомъ дѣлѣ — все это такъ. Поэтому я, какъ священникъ, говорю, что крайне бываетъ иногда грустно и тяжело, когда видишь безобразія въ приходѣ… Особенно бываетъ всегда грустно при погребеніяхъ. Совершаешь обрядъ и думаешь: гдѣ же душа твоя, усопшій?!. Не я ли виновенъ въ твоей погибели, если ты отверженъ Господомъ? Не я ли виновенъ, что я тебя не научилъ, не умолилъ, не обличилъ?!..
Епископство — учрежденіе божественное. Епископъ требуетъ отъ священниковъ, чтобы они были примѣромъ и руководителями для прихожанъ своихъ въ жизни христіанской; заботились о религіозно-нравственномъ состояніи прихожанъ и о благолѣпіи храмовъ Божіихъ; часто и благоговѣйно совершали богослуженіе; неупустительно удовлетворяли духовнымъ нуждамъ прихожанъ въ требоисправленіяхъ; поучали народъ закону Божію; читали, какъ современныя религіозно-нравственныя сочиненія и журналы, такъ и древнія сочиненія, въ особенности тѣ, которыя служатъ основаніемъ сектаторамъ въ ихъ толкахъ; вели возможно-частыя бесѣды и съ своими православными прихожанами и съ сектаторами, излагали бесѣды свои на бумагѣ и представляли ихъ на разсмотрѣніе установленной цензуры.
Консисторія — это учрежденіе не божественное, но имѣетъ власть надъ пастырями Христовой церкви, если не по праву, то въ дѣйствительности, болѣе епископской. Есть консисторіи, которыя, при прикосновеніи къ нимъ кого бы то ни было, — духовнаго или свѣтскаго лица, — смотрятъ не только на важность дѣла, но и на то, насколько это лицо состоятельно. Епископу въ нѣсколько разъ болѣе дѣла, чѣмъ всему ареопагу консисторіи и, между тѣмъ, ни въ одной епархіи, какія намъ извѣстны, не было примѣра, чтобы онъ выражалъ обремененіе дѣлами: при Божіей помощи, онъ трудится безропотно. Въ иныхъ же консисторіяхъ не проходитъ и дня, чтобы не было наложено нѣсколько штрафовъ и не было сдѣлано нѣсколько выговоровъ только «за обремененіе епархіальнаго начальства перепискою». Эти консисторіи съ духовенствомъ поступаютъ по отечески — по «Домострою»: онѣ «не бьютъ ни по уху, ни по лицу, ни кулакомъ подъ сердце, ни пинкомъ, ни посохомъ не колятъ, ни желѣзомъ, ни деревомъ не бьютъ, а только, соймя рубашку, вѣжливенько плетью съ наказаніемъ», — онѣ штрафуютъ за каждую бездѣлицу, и штрафуютъ рублей по 20—25-ти. Это опять, знаете, по «Домострою»: «и разумно, и больно, и страшно, и здорово».
Высшая духовная власть употребляетъ всѣ усилія, чтобы хотя сколько-нибудь улучшить матеріальный бытъ духовенства. Между прочимъ, она сдѣлала распоряженіе, чтобы епархіальная власть употребила всѣ силы на то, чтобы духовенство имѣло церковныя квартиры. Духовенство стало продавать въ церкви свои дома, разумѣется, по оцѣнкѣ постороннихъ лицъ. Но въ одной изъ извѣстныхъ намъ консисторій дѣло это шло такъ: церковь, напримѣръ, не имѣетъ никакой нужды въ ремонтировкѣ и имѣетъ въ банкахъ капиталъ настолько достаточный, что послѣ уплаты за дома у нея остался бы еще достаточный капиталъ. Чтобы совсѣмъ уже не обременять церкви, духовенство разлагало платежъ лѣтъ на десять. И консисторія отказывала. Другая церковь — совсѣмъ бѣдная: у нея не было наличнаго капитала — требовала сама ремонтировки и при покупкѣ должна была сдѣлать долги, по крайней мѣрѣ въ 8 %, — и консисторія разрѣшала. Вотъ тутъ и узнай ея механику!…
При ремонтировкахъ церквей, постройкахъ и починкахъ квартиръ причтовъ, отъ благочиннаго и мѣстнаго священника требуется смѣта, надзоръ за производствомъ работъ и точная отчетность. Стало быть: священникъ долженъ быть и инженеромъ, и техникомъ, и знать работы: каменныя, плотничныя, столярныя, малярныя, и пр., и пр.
При межеваніи церковной земли или смежной съ нею, благочинный или ближайшій священникъ должны быть депутатами. Слѣдовательно: онъ долженъ быть и землемѣромъ.
Очень нерѣдко поручается священникамъ дѣлать дознанія или производить слѣдствія. Консисторіи, при этомъ, гг. слѣдователямъ спуску не даютъ и караютъ ихъ штрафами за самый малый недосмотръ или недоразумѣніе. Стало быть: священникъ долженъ основательно изучить слѣдственную часть, чтобъ не остаться виновнымъ изъ-за чужаго дѣла, и вообще изучать законы.
Теперь покорнѣйше прошу: всѣ «требованія современнаго общества» и всѣ обязанности, лежащія на священникѣ, — соединить вмѣстѣ и отнести ихъ къ одному лицу, хотя перечень мой далеко и далеко еще не полонъ. Общество требуетъ отъ священника слишкомъ многаго и мы думаемъ, что нѣтъ въ свѣтѣ лица, отъ котораго требовалось бы такъ много, и такъ разнообразны были бы эти требованія.
Что же даетъ священнику само общество?
Нанимая прислугу, мы даемъ ей помѣщеніе, столъ, жалованье, требуемъ отъ нея только извѣстнаго, опредѣленнаго рода службы и даемъ ей всѣ средства выполнять этотъ родъ службы. Какія же средства къ выполненію всего даетъ священнику общество?
Я изложу мою собственную біографію, — и она будетъ отвѣтомъ на этотъ вопросъ.
V.
правитьПо окончаніи семинарскаго курса, правленіе семинаріи опредѣлило послать меня въ академію; но врачебная управа нашла, что я, по слабости здоровья, продолжать дальнѣйшія науки не могу, почему преосвященный и далъ мнѣ священническое мѣсто въ селѣ N.
Женившись на сиротѣ, мнѣ, послѣ рукоположенія, нужно было отправиться въ приходъ, отстоящій отъ города верстъ на 150. Вдова, матушка-теща, могла дать мнѣ деньгами въ приданое за дочерью только тридцать руб. Но они, почти всѣ, разсорились по консисторіи, по протодіаконамъ, иподіаконамъ, пѣвчимъ и подобному люду, при посвященіи. Епархіальная власть не обезпечила, да и не могла обезпечить своего новаго іерея ни прогонами до прихода, ни квартирою тамъ, ни отопленіемъ, ни хлѣбомъ, ни прислугой, — она не дала ему ровно ничего. Ему дали приходъ, посвятили и сказали: ступай и живи, какъ знаешь, но только съ непремѣнною обязанностію возвышать религіозно-нравственное состояніе своихъ прихожанъ, — посланіе было апостольское: «Ни сапогъ, ни жезла, ни пиры въ путь»… Изъ полученныхъ мною отъ матушки денегъ у меня осталось всего три рубля. Съ этими тремя рублями мы должны были добраться до прихода и существовать тамъ первое время. Съ недѣлю мы ходили съ матушкой: по постоялымъ дворамъ, и искали попутчиковъ-мужиковъ. Наконецъ, мы нашли цѣлый обозъ мужиковъ, привозившихъ сѣно. На нѣсколькихъ дровняхъ мы уложили свое имущество, а на однихъ мы съ женой пристроились сами. Мнѣ было тогда 21 годъ, а женѣ 16. Жена моя, какъ ребенокъ, не видѣвшій деревни и не знавшій быта сельскаго священника, не понимала ничего и отъѣзжала безъ особеннаго горя; но за то матушка не могла скрыть горя, раздиравшаго ея душу.
Первая деревня, куда мы заѣхали отогрѣться и покормить лошадей, была деревня мордовская. Мы выбрали получше избу и заѣхали. Но оказалось, что изба устроена была, какъ называется у нихъ, «по черному», и въ это время топилась. Избы, которыя топятся «по черному», строятся не у однихъ мордвовъ, но и у многихъ русскихъ, въ захолустьяхъ. Избы эти устраиваются: изъ глины сбивается огромная печь, но безъ дымовой трубы, а потому весь дымъ, при топкѣ, идетъ въ избу. Не смотря на то, что дверь на это время отворяютъ, изба наполняется дымомъ до того, что чистаго мѣстечка остается всего четверти на двѣ отъ полу. Въ это время ни стоять, ни сидѣть и ни прилечь негдѣ, — нѣтъ дыму только у самаго пола, но такъ какъ дверь отворяется, то прилечь нельзя и тамъ отъ холода изъ отворенной двери. Отъ ежедневной копоти, съ потолка, палатей и полокъ висятъ сосульки, какъ сталактиты. Падающія капли копоти образуютъ внизу всюду сталагмиты. Побывать въ такой избѣ и не выпачкаться донельзя нѣтъ никакой возможности. Половъ и лавокъ крестьяне эти не моютъ никогда и только разъ 5—10 въ годъ подчищаютъ скребками; самые даже столы грязны до невозможности. Сквозь густой дымъ людей едва видно, но между тѣмъ ребятишки лежатъ себѣ на палатяхъ, свѣсивъ головы, и — ничего. Тутъ же подъ столомъ лежало нѣсколько собакъ, а въ углу теленокъ и свинья съ поросятами. Мы измучились, передрогли еще болѣе, чѣмъ въ дорогѣ, одежду всю перепачкали и не чаяли выбраться. Такъ тащились мы три дня; такихъ остановокъ у насъ было нѣсколько и мы пришли въ совершенное изнеможеніе. Наконецъ, пріѣзжаемъ въ приходъ, въ свое село. О немъ я и не имѣлъ понятія. Куда же мы въѣдемъ? спрашиваю. — Въѣзжая квартира есть здѣсь? — Нѣтъ. — Постоялые дворы? — Нѣтъ. — Гдѣ живетъ діаконъ? Мнѣ указали лачугу. — Дьячокъ, пономарь? Мнѣ указали лачуги еще хуже. Поѣдемъ въ церковную сторожку! Пріѣзжаемъ и видимъ: небольшая каменная церковь облиняла, ограда развалилась; церковная сторожка — это маленькая, гнилая, покосившаяся, полураскрытая избенка. Мы вошли: полъ земляной, два полуаршинныхъ оконца покрылись слизью, стѣны мокрыя, углы загнили и заросли плѣсенью. Что мы, — думаю, — будемъ тутъ дѣлать?! Сейчасъ разнеслась молва, что пріѣхалъ молодой попъ, и сбѣжался народъ. Все, что было лучшаго, намъ внесли въ сторожку, другое внесли въ сѣни, а гардеробъ, комодъ, диванъ и стулья разставили по оградѣ. Къ намъ налѣзло зѣвакъ, — и бабъ, и ребятишекъ, со всевозможною своею атмосферою, — столько, что ни стоять, ни сидѣть и ни дышать не было возможности. Это были настоящіе дикари: одна молодая баба дотронется къ женѣ до шеи, другая пощупаетъ косу, третья чуть не уткнется носомъ въ лицо и выпялитъ свои буркалы, и тутъ же, вслухъ передаютъ одна другой свои замѣчанія: «ахъ, а ты глянько, какая у ней коса-то, съ мою руку!» — «А какая бѣлая-то! Она, мотри, набѣлена»…. Пришелъ мой причтъ. Первымъ дѣломъ дьячокъ выгналъ всѣхъ, потомъ стали судить какъ и гдѣ намъ пристроиться. Посудили, порядили и порѣшили, — что въ сторожкѣ зиму не проживешь; что нужно искать избу у мужиковъ, но что во всемъ селѣ у мужиковъ свободныхъ избъ нѣтъ; что если есть у нѣкоторыхъ по двѣ избы, черезъ сѣни, то эти семейства многолюдны и обѣ избы заняты; что нужно просить стариковъ, чтобы они согнали какую-нибудь подобную семью въ одну избу, а другую, на время, дали намъ. Такъ мы и покончили. Подошла ночь, у насъ запасной свѣчи не было, а въ селѣ лавочки не существовало. Сторожъ зажегъ, по обыкновенію, лучину и сѣлъ у «свѣтца» ковырять лапти. Въ избенкѣ набралось столько дыму, что и взглянуть было невозможно. Народъ натаскалъ на полъ снѣгу и натопталъ грязи, по крайней мѣрѣ, на полвершка; стѣны были мокры, лавки узенькія, — и спать намъ совсѣмъ было негдѣ. Старикъ нашъ нашелъ гдѣ-то двѣ скамейки и мы пристроились, а старикъ, какъ котъ, забрался на печку. Утромъ я послалъ за старостой, и попросилъ его, чтобъ онъ отвелъ намъ уголокъ, гдѣ-нибудь у мужика. Нужно было позаботиться и объ обѣдѣ; но оказалось, что во всемъ селѣ, кромѣ чернаго хлѣба, котораго мы съ женой, къ слову сказать, не ѣли никогда и не ѣдимъ до сихъ поръ, — кислой капусты и гречневыхъ крупъ, нельзя было достать ничего. Прошелъ день, прошелъ и другой, а квартиры намъ нѣтъ да и нѣтъ. Я послалъ опять за старостой, но тотъ сказалъ моему старику: «скажи ему, что у меня съ похмѣлья его голова болитъ; коль хочетъ, такъ, нетрошь, самъ придетъ». Посланный мой тутъ же пояснилъ мнѣ, что староста обидѣлся. что я не угостилъ его винцомъ, что ко мнѣ онъ не пойдетъ и квартиры отводить мнѣ не будетъ. Я пошелъ къ нему. Долго онъ ломался надо мной! Я едва не плакалъ, едва не кланялся ему въ ноги; а онъ себѣ сидитъ, какъ пень, какъ и не слышитъ меня, и только: «ты міръ почитай, ты еще молодъ, не знашь, какъ въ міру жить: у насъ были попы до тебя, да міръ не ломали. Поживешь зиму въ сторожкѣ, а лѣтомъ свой домъ поставишь, а то у старой попадьи купишь». Насилу онъ согласился собрать сходъ и пособить мнѣ — дать квартиру. Но все-таки и послѣ этого я ходилъ къ нему, изо дня въ день, цѣлыхъ двѣ недѣли.
Каждую недѣлю, по субботамъ, въ селѣ нашемъ былъ базаръ. Въ первую же субботу, съ ранняго утра до поздняго вечера, у насъ была сутолока невыносимая: то тотъ, то другой придетъ отогрѣться, а то ввалитъ и цѣлая толпа, просто — позѣвать. Намъ наносили снѣгу, намяли грязи, сторожку настудили, — смерть, да и только! Утромъ пріѣхалъ народъ къ обѣднѣ, — и опять сутолока еще больше. Вдобавокъ къ этому, трое — четверо крестинъ; кумовья, кумы, ребятишки: говоръ, суетня, пискъ, визгъ, — ложись и умирай! И мы жили такъ двѣ недѣли. Жена моя не выдержала и захворала. На первый разъ ей нужно бы только: сухая и свѣтлая комната, покой, три — четыре ложки хорошаго супу и самая ничтожная медицинская помощь; а у насъ: сырость, гниль, холодъ, тѣснота, безпрестанно народъ, безпрестанно хлопаютъ дверью, больную обдаютъ вѣтромъ со двора; ей нѣтъ уголка — негдѣ ни прилечь, ни присѣсть; негдѣ и нѣтъ человѣка, который бы приготовилъ ей хоть что-нибудь поѣсть; во всей окрестности не было ни доктора, ни фельдшера, посылать же въ уѣздный городъ, за 40 верстъ, за кѣмъ-нибудь изъ нихъ — у меня не было ни копѣйки денегъ. Положеніе наше было страшное. Мы не знали, какъ вырваться оттуда.
Двѣ недѣли, изо дня въ день, я ходилъ къ старостѣ, чуть не каждый день сталъ ходить ко мнѣ и онъ, но уже не одинъ, а съ тремя — четырьмя міроѣдами. Придутъ ко мнѣ мои гости, разсядутся, я пою ихъ чаемъ, а они: «ты насъ уважай; ты знай только насъ; мы тебѣ все дадимъ. Будешь уважать насъ, и мы тебя во всемъ уважимъ; не будешь — такъ лучше уходи теперь же. Ты своей спины не жалѣйю Поклонишься міру, самому слюбится»…. Послѣ множества просьбъ, поклоновъ и болѣзненныхъ униженій съ одной стороны; наставленій и ломанья — съ другой, чрезъ двѣ недѣли старики прислали за мной десятника звать меня на сходъ просить міръ о квартирѣ. Долго-долго мнѣ пришлось тутъ толковать съ ними и просить, почти каждаго поодиночкѣ, чтобы дали мнѣ какую-нибудь особую избёнку. Наконецъ, всѣ согласились дать. Послѣ меня начались перекоры и ссоры между ими самими. Ссоры и крику и тутъ было немало; но дѣло уладилось и .здѣсь, и мнѣ велѣно было перебираться къ одному мужику.
У этого крестьянина было двѣ избы, — одна въ улицу, другая во дворъ, съ общими сѣнями и подъ одной соломенною крышей. Въ семьѣ были: старикъ, старуха, три сына женатыхъ и съ дюжину ребятишекъ всѣхъ родовъ и сортовъ. Намъ отвели переднюю. Вся семья перебралась въ заднюю, но старикъ и старуха остались съ нами. Изба эта лучше сторожки была немногимъ, но за то сухая. Въ ней кругомъ были лавки, а вверху полати; топилась «по бѣлому»; полъ дырявый и грязный-прегрязный, съ двумя оконцами въ улицу и однимъ во дворъ. Я спрашиваю: «Моете ли вы когда-нибудь полъ?»
— Какъ же, моемъ каждый годъ, къ Пасхѣ!
— Нельзя ли, дѣдушка, вынуть лавки и полати? Мы поставили бы стулья и диванъ.
— Когда вы вынесете изъ избы въ гробу меня, тогда выносите хоть все; а теперь, пока я живъ, не трошь.
Мы поставили все въ сѣни и подъ навѣсъ, а въ избу взяли только самое необходимое. Вечеромъ нужно было поставить самоваръ. У хозяевъ углей не было и я послалъ въ церковную сторожку. Но сторожъ заворчалъ на моего посланнаго: «Двѣ недѣли попъ жегъ церковные угли, а теперь и съ фатеры будетъ жечь? На, да скажи ему, что больше не дамъ». Къ чаю пришелъ къ намъ дьячокъ, сильно выпившій, подошелъ подъ благословеніе и прямо дрюннулся — сѣлъ на постель. «Зачѣмъ, — говорю, — ты, Григорьичъ, сѣлъ тамъ, развѣ тебѣ нѣтъ мѣста на лавкѣ?»
— А почему же и не здѣсь? Почему же и не посидѣть на батюшкиной постелькѣ? Вишь, она какая мягкая! Вы, батюшка, нами не брезгуйте. Мы хоть и пономари, да такіе же люди. А со временемъ и сами пригодимся: пойдете по приходу собирать хлѣбцемъ, я лошадки дамъ. Мужикамъ нечего кланяться за всякимъ дѣломъ. Они — музланы, народъ необразованный. Да вотъ, къ примѣру, и матушка, какъ пойдетъ собирать шерстью, такъ съ ней и пойдетъ моя Ѳедосѣевна. А одна-то она кого знаетъ?
— Зачѣмъ ты, Григорьичъ, выпилъ?
— Вы, батюшка, еще не обглядѣлись. Поживите, такъ хоть съ годокъ къ примѣру, такъ будете пить больше моего. Приходъ нашъ бѣдный, а главное — черный, рукъ приложить не къ чему; весь вѣкъ бьешься, изо дня въ день, изъ-за куска хлѣба, съ ума сходишь, тоска заѣдаетъ. Ну, и выпьешь у добраго человѣка рюмочку, какъ будто все горе и забудешь. Ну, и вы, къ примѣру, чашечку чайку налейте.
Вечеромъ, послѣ чаю, мы сидѣли вдвоемъ въ переднемъ углу, а старикъ со старухой — противъ печки, въ другомъ. Жена вязала кружево, а я, какъ и въ сторожкѣ, сидѣлъ безъ всякаго дѣла: говорить съ женой — все переговорено; со стариками — не о чемъ; дѣлать нечего, читать нечего, писать не о чемъ, да и не на чемъ. Что же дѣлать? Да ничего, — сидѣть, да и только. Я думаю, что кто испыталъ въ жизни такое состояніе, тотъ согласится со мною, что самый тяжелый трудъ переносить легче чѣмъ продолжительное состояніе совершенной бездѣятельности. Тамъ можно изнемочь, а здѣсь — сойти съ ума, тѣмъ болѣе, что я привыкъ читать.
Старики улеглись спать рано, но намъ спать еще не хотѣлось и мы сидѣли долго. Старуха легла на печкѣ, а старикъ на полатяхъ, надъ нашею постелью. Когда они захрапѣли, намъ съ женой стало какъ-то отраднѣе: мы почувствовали, что намъ и тепло, и сухо, и свободно, — какъ камень какой-то свалился съ души нашей. Старики рано легли, рано и выспались. Часа за три до свѣта они поднялись, стали топить печку и готовить завтракъ. Со стариками поднялась и вся семья, — и пошло шмыганье мимо насъ и хлопанье дверью. Къ намъ налѣзло ребятишекъ, поднялся визгъ, напустили холоду, крикъ, смѣхъ слезы, и то тотъ подойдетъ, посмотритъ на насъ, то другой; нужно было вставать и намъ, но вставать было нельзя, потому что полна изба была набита народомъ. Я едва могъ упросить, чтобы всѣ вышли, хоть на нѣсколько минутъ, пока мы одѣваемся. Просьбы моей никто не могъ и понять, потому что одѣваться и раздѣваться при всѣхъ никто не считалъ стыдомъ, точно также, какъ никто не считалъ тамъ за стыдъ идти всѣмъ кому попало вмѣстѣ въ баню. Неприлично быть одѣтымъ днемъ — стыдно; но идти всѣмъ, и своимъ и чужимъ, мужчинамъ и дѣвушкамъ, вмѣстѣ въ баню — дѣло обыкновенное.
Утромъ за мною пріѣхали изъ деревни звать къ больной, верстъ за 18. Это была первая моя поѣздка въ жизни. Больная была мать крестьянина, старушка лѣтъ 80-ти. Послѣ причастія, пока я одѣвался, она вынула изъ подголовья тряпочку, завязанную цѣлымъ десяткомъ узелковъ, и морщинистыми и дрожащими руками стала развязывать ее. По тому вниманію, съ какимъ она держала тряпочку и развязывала узелки, видно было, что тутъ хранилось все ея сокровище, все ея благосостояніе. Я видѣлъ, что она хочетъ заплатить мнѣ за мой трудъ, но мнѣ тяжело было разлучить ее съ ея сокровищемъ и я пошелъ-было изъ избы; но старушка уцѣпилась за меня и завопила: «батюшка, батюшка! Куда ты, кормилецъ? Вотъ возьми за труды себѣ». Я остановился и сталъ ждать, пока она возилась съ узелками. Оказалось, что въ узелкѣ было всего два гроша, ихъ-то — свое единственное сокровище — она и отдала мнѣ. Я взялъ ихъ, но мнѣ совѣстно было самого себя, мнѣ казалось, что я сдѣлалъ преступленіе. Съ этого момента я положилъ себѣ не брать больше никогда и ничего за такія требоисправленія, и я держу свое обѣщаніе до сихъ поръ. Такъ памятны мнѣ эти два гроша! Лошаденочка была плохенькая, санишки плохенькія, я проѣздилъ цѣлый день и перемерзъ до-смерти.
Чрезъ три недѣли послѣ нашего пріѣзда, мы раздѣлили братскую кружку; мнѣ досталось два рубля. Тутъ мы съ женой ожили: мы купили чайку, сахарку, корытце, кадочку, немного рису и четыре калача. Дѣла наши, значитъ, поправились. Пришелъ рождественскій праздникъ, въ церкви я сказалъ поученіе и, конечно, безъ книги и тетрадки. Послѣ обѣдни къ намъ заѣхалъ управляющій имѣніемъ Ж., съ женой, отставной солдатъ Агафоновъ, женатый на бывшей экономкѣ барина. Агафоновъ ходилъ уже не въ сермягѣ, а по барски, въ сюртукахъ. И онъ и жена его первымъ дѣломъ стали выговаривать намъ что мы горды, — что не были у нихъ до сихъ поръ и что мы заставили ихъ самихъ отыскивать насъ.
Въ одной изъ главъ моихъ Записокъ[2] я говорилъ: «помѣщикъ Ж., въ имѣніи своемъ не жилъ, онъ пріѣзжалъ туда только разъ въ годъ на нѣкоторое время. Къ его пріѣзду управляющій составлялъ списокъ подросшимъ дѣвкамъ и вручалъ ему, при первомъ своемъ представленіи». Этотъ-то управляющій и былъ теперь нашимъ гостемъ.
Писарь, изъ сельскихъ грамотѣевъ, староста и человѣкъ 10 стариковъ тоже пришли ко мнѣ поздравить съ праздникомъ. Писарь также сдѣлалъ внушеніе моей женѣ, что она не была ни разу у его жены; а староста и старики прямо потребовали водки. При этомъ всѣ мои гости, одинъ передъ другимъ наперерывъ, стали указывать на свою силу и мою отъ нихъ зависимость. Пришлось всѣхъ усадить, всѣхъ выслушивать, всѣхъ угощать и угощать изъ своихъ рукъ. А Агафоновъ выводилъ изъ терпѣнія своею наглостью.
Агафоновъ и писарь похвалили меня за проповѣдь, а старики потребовали настоятельно, чтобъ я такихъ поученій не говорилъ. «Наши прежніе попы читали намъ отъ Божьяго писанія, по большой книгѣ; а что говоришь ты — кто тебя знаетъ. Этакъ-то и всякій говорить умѣетъ, какъ ты говорилъ. А ты намъ читай».
— Да развѣ вы не поняли, что говорилъ я? Я вамъ и говорилъ-то отъ Божьяго писанія, только что — не по книгѣ.
— Этакъ-то ты и теперь говоришь; такъ въ церкви не говорятъ, тамъ только читаютъ. Ты читай по книгѣ, мы и будемъ знать, что ты читаешь божественное; а то что? Говоритъ, не знай что, да глядитъ на людей.
— Изъ церковной книги вы ничего не поймете!
— Это все равно. Мы будемъ знать, что батюшка говоритъ намъ Божье писаніе.
Пришлось уступить; послѣ возьмешь, бывало, съ клироса какую-нибудь книгу, положишь на аналой, да и говоришь, что знаешь. И ничего, роптать перестали.
Тотчасъ послѣ обѣда я со всѣмъ причтомъ поѣхалъ съ крестомъ къ бывшему нашему гостю, управляющему Агафонову. За нами притащились дьяконица, дьячиха и пономарица. Хозяева. при первой же встрѣчѣ, задали мнѣ выговоръ, почему не пріѣхала молодая матушка, моя жена. Мнѣ выговаривали, какъ-бы отъ радушія, но собственно грозили, что гордостью своей я наживу только зло и не заслужу ихъ милостей. Тутъ мы пропировали долго, до полуночи. Уѣхалъ бы, — лошадь чужая, дьячкова, а онъ не ѣдетъ да и хозяева не пускаютъ. Къ полуночи перепились всѣ, — и гости и хозяева. Сколько нужно было мнѣ нравственной силы, чтобы высидѣть въ такомъ обществѣ, столько времени удержаться и не выпить ни одной капли! Кто была настоящая пытка. Тутъ употреблялось въ дѣло все: и ласки, и просьбы, и обниманья, и цѣлованья, и угрозы, и брань — словомъ, все, что можетъ дѣлать человѣкъ, когда во что бы то ни стало хочетъ заставить другаго исполнить его волю. Меня — только что не били. Но я поставилъ на своемъ, и выдержалъ. На прощаньи Агафоновъ далъ намъ, на всю честную братію, 40 к. мѣдью (11 1/2). На другой день къ утрени не пришелъ изъ причта никто. Я хотѣлъ-было отслужить хоть часы, но и къ часамъ не пришелъ никто.
Послѣ чаю я пошелъ по селу съ крестомъ славить. Идти въ одномъ тепломъ кафтанѣ было холодно, а шуба моя была хотя и очень теплая, но страшно тяжелая. О теплыхъ же рясахъ, въ то время, никто изъ сельскихъ священниковъ и не думалъ, — ихъ не было тогда ни у кого. Впрочемъ, это есть одна изъ самыхъ неудобнѣйшихъ одеждъ, а встарину болѣе заботились объ удобствахъ. Я пошелъ въ шубѣ. Пришлось, изъ двора во дворъ, лазать по сугробамъ, мѣстами по колѣно. Я измаялся, шубу измочилъ, но къ вечеру все-таки прошелъ все село. Ходить было трудно, невыносимо; но не въ примѣръ тяжелѣе того была та нравственная пытка, которую терпишь при этомъ. Приходишь въ домъ, помолишься, пропоешь, дашь приложиться ко кресту и стоишь. Мужикъ-хозяинъ не торопясь полѣзетъ въ карманъ, не торопясь вынетъ оттуда кожаный мѣшочекъ, безсмысленно посмотритъ на него, не торопясь начнетъ разсматривать и развязывать кожаный ремешокъ, засунетъ въ мѣшокъ руку, начнетъ перебирать тамъ деньги и, наконецъ, не торопясь вынетъ и подастъ грошъ. Что чувствуется въ то время, когда мужикъ возится съ своимъ мѣшкомъ, а ты стоишь, смотришь и ждешь, — такъ это непередаваемо. Чтобы понять это, нужно имѣть порядочное образованіе и то безвыходное и безнадежное состояніе, въ которое поставлены мы. Но до такого состоянія не дай Богъ дойти никому!… Въ этотъ день я набралъ около полутора рубля мѣдью (43 к.). Домой пришелъ я поздно вечеромъ, совершенно обезсилѣвшій, голодный, изломанный, мокрый и почти безъ памяти бросился на постель. Жена давно ждала меня съ чаемъ, и упросила поскорѣе выпить стаканъ. Я выпилъ и, дѣйствительно, освѣжился. Старуха выбила шубу и развѣсила сушить. Отдохнувши немного, я рѣшился не ходить по деревнямъ, а ихъ у меня было девять. Думаю: моя шуба стоитъ дороже того, что я могу собрать, — не пойду! Но, потомъ: да чѣмъ же мы съ женой будемъ существовать? Вѣдь у насъ нѣтъ ни угла, ни хлѣба, ни соли, ни чашки, ни горшка — ровно ничего. А вѣдь все это надобно покупать, а на какія средства покупать? Люди мы брошенные совершенно на произволъ судьбы…. Надобно идти! Но, можетъ быть, какъ-нибудь безъ всего этого можно будетъ пока обойтись? Чаю и хлѣба на недѣлю хватитъ; а тамъ, можетъ быть, случится какой-нибудь доходъ — побольше крестинъ, похороны…. Ну, а если не будетъ ничего, тогда что? Можетъ случиться и это. Надобно идти. Но у меня теперь деньги есть, полтора рубля; чрезъ недѣлю достанется изъ кружки рубля два и — какъ-нибудь обойдусь. Однако гораздо будетъ лучше, если я къ этимъ деньгамъ прибавлю еще. Тогда мы купимъ мучки, жена сама испечетъ, хлѣбъ будетъ и чище и вкуснѣе; купимъ сито и еще что-нибудь…. Лучше идти. Но въ то время, какъ я колебался, старуха, какъ нарочно, разбила нашу полоскательную чашку. И я тотчасъ порѣшилъ идти и обойти весь приходъ, — всѣ деревни. Утромъ я пошелъ къ своему нареченному благодѣтелю, Григорьичу, просить его съѣздить со мной въ деревню. На рождественскій праздникъ всѣ члены причтовъ ходятъ славить Христа порознь одинъ отъ другаго. Въ деревнѣ я пошелъ по одной сторонѣ, а Григорьичъ по другой. Когда же мы въ одномъ домѣ встрѣтились съ нимъ, то онъ былъ уже сильно выпивши.
— А вы, батюшка, небойсь нигдѣ и не присѣли и кусочка не пропустили?
— Нѣтъ.
— Такъ ей Богу, нельзя. Вотъ я, по милости добрыхъ людей, и выпилъ и закусилъ. А такъ нельзя. Вы оставите свою молодую матушку сиротой. Пойдемте къ цѣловальнику, Ивану Ѳедотычу. Предобрѣющій человѣкъ.
Я, конечно, не пошелъ, но за то не нашелъ потомъ и своего Григорьича, — онъ гдѣ-то пьяный совсѣмъ запропастился. Одинъ добрый мужичокъ довезъ меня до дому. Въ теченіе недѣли я обошелъ весь приходъ и собралъ одиннадцать съ чѣмъ-то рублей ассигн. (3 р. 15 к. сер.).
Наканунѣ новаго года ко мнѣ пришелъ сельскій староста и сказалъ, что старики велѣли мнѣ созвать ихъ къ себѣ, послѣ обѣдни, на новоселье.
— Зачѣмъ? Я живу въ чужой избѣ, а не въ своемъ домѣ.
— Да вѣдь эту избу-то міръ же тебѣ далъ, за это и надо міръ угостить. Ты человѣкъ молодой и старыхъ порядковъ не рушь. Новоселье не тобой заведено, не тобой оно и рушится. А противъ міру идти не слѣдъ. Коль міръ велитъ созывать, и зови.
— Ну, созову, что же міръ будетъ у меня дѣлать?
— Какъ что? Ты угости всѣхъ водочкой, и они тебѣ кто мучки, кто пшенца, кто баранинки, а кто и овечку. Ты сдѣлай имъ только честь, а они наградятъ тебя на столько, что самъ будешь сказывать спасибо. Я тебѣ и прежъ говорилъ, скажу и теперь: спины своей не жалѣй, — слюбится.
— Сколько же человѣкъ придетъ?
— Человѣкъ тридцать придетъ, а можетъ — больше.
— Да у меня тутъ тридцати и встать негдѣ!
— Ничаво. Пока однимь подносишь, другіе подождутъ на дворѣ. А зови безпремѣнно.
— Ну, зови. Сколько же имъ нужно вина?
— Ведерко нужно.
Ведерко! — думаю. Это значитъ пропоить все, что я собралъ въ недѣлю!
— На ведро то у меня и денегъ нѣтъ.
— У попа денегъ нѣтъ! У кого же и деньги-то, коль не у попа! Ужъ не у мужика же! Нѣтъ, ты зови.
— Ну, зови.
Проводивши старосту, я задумался: что эта попойка будетъ значить? Я принялъ на себя обязанности пастыря Христова стада. Я долженъ быть руководителемъ ко спасенію прихожанъ моихъ. Мнѣ, пастырю, сказано: «когда реку грѣшнику: смертію умреши, ты же не возвѣстиши ему, ниже увѣщаеши да обратится отъ пути своего лукаваго и живъ будетъ: грѣшникъ убо погибнетъ во грѣсѣ своемъ, крове же его отъ руки твоея взыщу». Мнѣ, пастырю, сказано: «проповѣдуй слово, настой благовременнѣ и безвременнѣ, обличи, запрети, умоли!» И что же? Я завтра дѣйствительно, буду кланяться, настаивать, умолять чадъ Божіихъ, души коихъ вручены моему попеченію; но въ чемъ умолять, Боже мой!… Не въ томъ, чтобы бросили пьянство и не прогнѣвляли Господа своимъ безобразіемь, а въ томъ, чтобы пьянствовали и еще болѣе прогнѣвляли Господа. Я, пастырь, долженъ буду просить, чтобы врученные мнѣ христіане водку пили, пили у меня въ домѣ, изъ собственныхъ моихъ рукъ, купленную на послѣднія мои средства!… Нѣтъ, это невозможно! Мнѣ сказано: горе мнѣ, аще не благовѣствую. Какъ же я могу преподать имъ потомъ правила нравственности, какъ могу увѣщевать ихъ бросить пьянство, когда я завтра самъ же повлеку ихъ къ пьянству и безнравственности? Какъ скажу я Господу: се азъ и дѣти, когда я самъ добровольно отпадаю и влеку къ отпаденію тѣхъ, для коихъ я долженъ быть руководителемъ ко спасенію?! Мнѣ, пастырю, сказано: «образъ буди вѣрнымъ». Какой же я завтра подамъ образъ? Къ пьянству?… Но, Боже мой! Что же это такое?! И изъ-за чего все это? Изъ-за чего я гублю и себя и другихъ?… Изъ-за того, чтобъ мнѣ не сгнить заживо въ сторожкѣ и не умереть съ голоду… Но вѣдь это и глупо и несправедливо! Неужели мнѣ пришла, въ самомъ дѣлѣ, такая нужда, что я умираю съ голоду и неужели Господь не пропитаетъ меня, если я останусь честнымъ человѣкомъ, вѣрнымъ его рабомъ, и исполню свято долгъ мой? Слово Божіе говоритъ: «не можете искуситися паче еже можете понести», т.-е. Господь не посылаетъ искушеній выше нашихъ силъ. Стало быть, я нужду свою перенести могу. А если могу, то къ чему навлекать грѣхъ и на себя и на другихъ? Нужду терплю я страшную, это правда; но сколько есть людей на свѣтѣ, которые терпятъ много больше, чѣмъ я! Чѣмъ лучше ихъ я, почему же и мнѣ не терпѣть этой нужды! И не глупо ли, изъ-за куска хлѣба, жертвовать спасеніемъ и своимъ, и многихъ, — цѣлыхъ тысячъ! Я, пастырь, буду просить своихъ пасомыхъ пить вино… Вѣдь этимъ я разомъ и на всю жизнь отнимаю у себя право внушать имъ правила христіанской нравственности! Какъ скажу я имъ: не пей, когда буду поить самъ?! Да, я терплю крайнюю нужду… Но кто виноватъ въ этомъ?… Кто виновенъ въ томъ, что я буду склонять ко грѣху тѣхъ, кого долженъ отклонять отъ грѣха? Конечно, я самъ. Кто навязывалъ мнѣ эту нужду? Я принялъ ее добровольно, какъ добровольно принялъ на себя и тѣ страшныя обязанности, которыя лежатъ на мнѣ, какъ на священникѣ. Нѣтъ, не буду поить! Но… какъ же я выйду изъ моего крайняго положенія, — не могу же я весь вѣкъ таскаться по крестьянскимъ избамъ. И теперь хорошо, но что я буду дѣлать, когда мы съ женой пообносимся, когда пойдутъ у насъ дѣти? Во что бы то ни было, надобно пріобрѣтать свою избенку, хоть такую же, какъ у дьячка. Какова бы она ни была, но все же намъ въ своей будетъ лучше, чѣмъ жить среди мужицкой семьи. А этого можно достигнуть только благосклонностью прихожанъ и благоволеніе ихъ можно снискать только потворствомъ всѣмъ ихъ слабостямъ, или наглостью — драть за всѣ требы и съ богатаго и съ бѣднаго. Какой же буду тогда пастырь?! О, еслибъ я зналъ впередъ, что меня ожидаетъ въ жизни, я никогда не принялъ бы на себя этой страшной обязанности пастыря, безъ средствъ выполнить ее?.. Почему я не вникъ въ жизнь священника? зачѣмъ я не разспросилъ священниковъ: какъ и чѣмъ они существуютъ и возможно ли, при ихъ обстановкѣ, выполненіе пастырскихъ обязанностей? Теперь я вижу, что крайняя моя бѣдность и нужда вынуждаютъ меня пренебречь самыми существенными моими обязанностями, — изъ-за куска хлѣба я долженъ сдѣлаться не пастыремъ, а какимъ-то арендаторомъ.
Я дошелъ до отчаянія. Поить — думаю — или не поить?… Поить — значитъ поступить противъ долга и совѣсти; не поить — значитъ всѣхъ озлобить: вѣдь я велѣлъ уже придти. Велѣть придти и потомъ отказать — это нечестно и значитъ обидѣть. Что тогда будетъ съ нами, если мужики разсердятся и откажутъ мнѣ въ квартирѣ? Идти опять въ сторожку? Они и теперь смотрятъ на меня, какъ на работника и нищаго, а тогда будетъ еще хуже…. Надобно угостить. Да и погрѣшу ли я противъ долга и совѣсти? Меня поставили пастыремъ; но при этомъ не дали мнѣ ровно никакихъ средствъ къ моему существованію. Правда, мнѣ указали на добровольныя пожертвованія, но какъ они пріобрѣтаются? Почти исключительно цѣною пастырскаго служенія? Хорошо, такъ и быть, теперь я поднесу всѣмъ крестьянамъ, которые придутъ ко мнѣ, по стакану, по два, — только чтобы расположить ихъ къ себѣ, только ради, такъ сказать, дружбы. Но это, конечно, будетъ и первый и послѣдній разъ въ жизни. Теперь я получу ихъ довѣріе, любовь; а при любви они дадутъ мнѣ все необходимое, а водки просить постыдятся. Я разъясню имъ потомъ, какъ тяжело мнѣ было поить ихъ виномъ. Они это поймутъ, — человѣкъ не скотина. Лѣтомъ, можетъ быть, Господь пошлетъ преосвященнаго въ нашъ приходъ. Онъ разъяснитъ значеніе пастыря и подкрѣпитъ въ прихожанахъ моихъ уваженіе и довѣріе ко мнѣ. Буду надѣяться на Господа Бога и архипастыря!..
На новый годъ, послѣ обѣдни, у меня было много требъ въ церкви; я долго не выходилъ, перемерзъ и усталъ; но мужики давно уже стояли у моей квартиры и ждали меня. Подхожу, они всѣ скинули шапки и закричали: «съ праздникомъ поздравляемъ тебя, батюшка, съ новымъ годомъ! Да ужъ и съ новосельемъ-то надо поздравить!» Я поблагодарилъ; мнѣ хотѣлось бы сперва отдохнуть, отогрѣться, выпить стаканъ чаю, и не пригласилъ къ себѣ никого; но они сами всѣ повалили за мной въ избу. Изба моя набилась полнехонька; одни разсѣлись по лавкамъ, другіе на нашу постель, а остальные стали среди избы плотною массою. Такая же куча стояла на дворѣ и въ сѣняхъ. Я далъ старостѣ денегъ, тотъ послалъ десятника за водкой и велѣлъ принести отъ себя хлѣба и огурцовъ на закуску. Принесли водку, я подалъ стаканъ и предложилъ пить. «Нѣтъ, — закричали всѣ въ одинъ голосъ, — мы пришли къ тебѣ въ гости, такъ ты самъ насъ и угощай. Ты прежде выпить долженъ самъ, а тамъ подавай изъ своихъ рукъ и намъ. Тогда мы и будемъ знать, что насъ угощалъ молодой батюшка. Мы тебѣ дали домъ, вотъ живи, а ты и за это не хочешь уважить міръ. Нѣтъ, міръ уважай. Выпей сперва самъ, и самъ подноси намъ. Съ міромъ жить надо такъ».
— Я водки не пью и пить не буду.
— Не пьешь, такъ хоть пригубь (хоть къ губамъ приложи стаканъ). Не уважишь міръ, и міръ тебя не уважитъ: сейчасъ опять ступай въ свою сторожку; а на селѣ и за деньги тебя никто не пуститъ, — міръ не велитъ.
Послѣ долгихъ споровъ, я долженъ былъ глотокъ водки выпить, чтобы, этою жертвою моей совѣсти и здоровья, вымолить у этихъ простодушныхъ пьяницъ какое-нибудь пособіе въ моемъ безвыходномъ положеніи. Потомъ почерпнулъ стаканъ и подалъ старостѣ. Онъ: «ты, батюшка, міру угождай; мы тебѣ всего дадимъ, что тебѣ надо. Вотъ попъ Андрей такой казны увезъ отъ насъ, что Боже мой!»
— А ты считалъ его казну?
— Считать — не считалъ, а у него денегъ было много.
— Да почему же у него домишко-то былъ нищенскій?
— Въ такомъ-то теплѣй.
И староста пустился въ разсужденія. Толкуетъ, размахиваетъ руками, а я стою передъ нимъ со стаканомъ. Раза три я сказалъ ему, что я стоять передъ нимъ не буду, что коль хочетъ пить, то чтобъ пилъ, а онъ, знай себѣ, толкуетъ. Наконецъ, натѣшившись надо мной, выпилъ. Подношу другому, тотъ: «ты, батюшка, иди ко мнѣ завсегда. У меня своя дранка; много не дамъ, а на кашу крупокъ завсегда дамъ». Насилу дождался я пока и этотъ взялъ отъ меня стаканъ. Такъ я обошелъ всѣхъ и по крайней мѣрѣ четверть изъ нихъ дѣлали мнѣ наставленія и обѣщанія, прежде чѣмъ принимали отъ меня водку. Я одурѣлъ совсѣмъ. Когда выпили всѣ, — поднялся крикъ, говоръ, споръ, заговорили разомъ всѣ. Наконецъ, староста закричалъ: «молчать!» «Батюшка! Бери бумаги, пиши, кто что дастъ тебѣ, а я буду спрашивать. Я тебѣ дамъ овцу». Я сталъ писать. Одинъ обѣщалъ дать осенью ярку, — осенью, когда ягнята народятся и выростутъ; другой пару гусей, — когда гусыни нанесутъ яицъ, выведутъ гусенятъ и они выростутъ; а тамъ: кто пудъ крупъ, кто тушку баранины, и т. п. Какъ только переписались всѣ, староста велѣлъ поднести еще по рюмкѣ всѣмъ, а ему двѣ; велѣлъ выходить всѣмъ, и прислать тѣхъ, которые ждали во дворѣ. Съ этими была почти такая же исторія. Голодный, измученный и физически и нравственно, я совсѣмъ отупѣлъ. У меня разгорѣлась голова, разболѣлась грудь, заломили ноги. Я почти безъ чувствъ бросился на постель и заплакалъ когда ушелъ отъ меня послѣдній мужикъ.
На другой день ко мнѣ пришли четыре мужика. Одинъ принесъ тушку баранины, другой пару колотыхъ гусей, и двое по пуду муки. «Вотъ тебѣ, батюшка, за вчерашнюю хлѣбъ-соль! Да ужъ и опохмѣли. Вчера ты только раздразнилъ; ну, староста и купилъ міру, на наши же мірскія, ведерко, а тутъ N. N. попался съ чужой рожью, — и его обмыли ведеркомъ. Теперь вотъ голова-то и болитъ». Я послалъ за водкой и поднесъ по три рюмки, безъ всякихъ уже колебаній. Тѣхъ волненій, какія мучили меня третьягодня, не было и въ поминѣ. Теперь мнѣ не нравился только самый процессъ потчиванья, но и то не особенно, — мнѣ только не хотѣлось наливать и подносить. Но угостить находилъ необходимо-нужнымъ, какъ благопріятелей.
Послѣ нихъ пришелъ еще одинъ и тоже что-то принесъ. Этотъ былъ застѣнчивѣе, и водки не просилъ. Этому я поднесъ уже самъ. Онъ понравился мнѣ своею скромностью, и я убѣдилъ его выпить другую рюмку. Вечеромъ пришелъ ко мнѣ пьяный мужикъ, тотъ самый, который попался вчера съ краденою рожью, и принесъ мнѣ курицу. Я зналъ, что онъ укралъ рожь, поднесъ ему водки, но не сказалъ ему въ назиданіе ни о воровствѣ, и ни о пьянствѣ. Поить и молчать я находилъ уже нужнымъ. Нравственный переломъ, значитъ, уже совершился!..
На третій день я позвалъ причтъ и церковнаго старосту въ церковь повѣрить сумму. Староста отнялъ печати, отперъ замки, выдвинулъ ящикъ съ главною кассой и мгновенно пересыпалъ туда мѣсячную выручку.
— Что ты дѣлаешь? — говорю я ему. — Намъ нужно повѣрить валовую сумму и мѣсячную выручку, — нужно знать сколько выручено отъ продажи свѣчъ и сколько собрано по кружкамъ.
— Вотъ считай, она вся тутъ.
— Но мы не можемъ узнать сколько какой суммы.
— Считай, тутъ вся она.
— Сколько продано свѣчъ? покажи свѣчи.
Свѣчъ оказалось больше, чѣмъ было ихъ при моемъ первомъ осмотрѣ.
— Откуда взялись лишнія свѣчи?
— Я купилъ.
— Почему ты не спросился меня?
— Зачѣмъ? Чай, не ты будешь продавать ихъ Я продаю я и покупаю. На то я и староста.
Дьяконъ: «батюшка! мы озябли. Староста! Дай-ко намъ на полуштофчикъ, погрѣться».
Староста тотчасъ всунулъ ему полтинникъ. Дьяконъ схватилъ его и съ дьячками пошелъ изъ церкви.
— Что вы дѣлаете, о. дьяконъ? Не уходите и отдайте назадъ полтинникъ старостѣ.
— Пишите, батюшка, книги какъ знаете, мы подпишемъ все, спорить съ вами не будемъ. — Махнулъ рукой и съ дьячками ушелъ изъ церкви.
— Ты меня хочешь учитывать?
— Учитывать.
— Ты, можетъ, еще не родился, а я ужъ былъ старостой. Не тебѣ меня учитывать Я старостой 18 лѣтъ. Меня старостой поставилъ міръ, міру я и отчетъ дамъ, а не тебѣ. Мы хозяева, а ты что? Былъ да и пошелъ. При мнѣ, въ 18 лѣтъ, васъ перебывало у насъ до тебя шестеро, а я все одинъ. Поди и жалуйся на меня куда знаешь, вотъ что!
Спорить было не изъ-за чего. Мы заперли деньги и пошли. На другой день пріѣхалъ благочинный для отобранія годичнаго отчета. Я пересказалъ все ему.
— Нѣтъ, у васъ староста хорошій старикъ, я его давно знаю; и причтъ хорошъ; немного только всѣ они выпиваютъ. Ну, да кто не пьетъ!
Мы свели по книгамъ итоги, сосчитали сколько нужно благочинному получить отъ нашей церкви казенныхъ денегъ и внесли въ вѣдомости. Благочинный вышелъ на дворъ и позвалъ старосту. Какимъ то тамъ словцомъ перекинулись они, и благочинный сію минуту возвратился. Минутъ черезъ 20 пришелъ староста и подалъ благочинному пачку бумажекъ, Благочинный отвернулся къ окну, пересчиталъ, положилъ въ карманъ и сказалъ старостѣ:
«Хорошо! Ступай домой!» Чрезъ полчаса благочинный уѣхалъ. Я позвалъ старосту и спросилъ его, сколько онъ далъ благочинному всѣхъ денегъ? Это ужъ наше дѣло!
— Не ваше, а мое! Пойдемъ въ церковь, пересчитаемъ что тамъ осталось.
Дьяконъ въ церковь не пошелъ, отговариваясь тѣмъ, что деньги считаны вчера, что не каждый же день считать ихъ, а дьячки куда-то запропастились совсѣмъ. Я пошелъ одинъ. Оказалось, что денегъ недоставало много, но благочинному ли отдалъ ихъ староста, или взялъ себѣ — Господь ихъ вѣдаетъ.
Въ первую же обѣдню, по пріѣздѣ моемъ въ приходъ, во время пѣнія «херувимской», открылось много «порченныхъ», «кликушъ». Какъ только запѣли «херувимскую», я слышу: «и! и! а! а!» И — то тамъ хлопнется на полъ женщина, то въ другомъ мѣстѣ, — мѣстахъ въ десяти. Народъ засуетился, зашумѣлъ. Послѣ обѣдни, когда я вышелъ съ крестомъ, я велѣлъ подойти ко мнѣ всѣмъ «кликушамъ». Всѣ онѣ стояли до сихъ поръ смирно, но какъ только я велѣлъ подойти, — и пошли ломаться и визжать. Ведутъ какую-нибудь человѣкъ пять, а она-то мечется, падаетъ, плачетъ, визжитъ! Я приказываю бросить, не держать, — не слушаютъ: «она убьется, — отвѣчаютъ мнѣ, — упадетъ, а полъ-то вѣдь каменный!» — Не убьется, оставьте, — говорю. Отойдутъ. Баба помотается-помотается во всѣ стороны, да и подойдетъ одна. Такъ всѣ и подошли. Я строго сталъ говорить имъ, чтобы онѣ впередъ кричать и безчинничать въ храмѣ Божіемъ не смѣли, и наговорилъ имъ цѣлыя кучи всякихъ страховъ: что я и въ острогъ посажу и въ Сибирь сошлю, словомъ — столько, что не могъ сдѣлать и сотой доли того, что наговорилъ я имъ. Потомъ велѣлъ имъ разъ по пяти перекреститься и далъ приложиться ко кресту. Велѣлъ народу разступиться на двѣ стороны и всѣмъ кликушамъ, на глазахъ всѣхъ, идти домой. Я имѣлъ въ виду настращать и пристыдить. Въ слѣдующій праздникъ закричали двѣ-три только. Я потолковалъ и съ ними. Такимъ образомъ къ Пасхѣ у меня перестали кричать совсѣмъ.
На Пасху, когда я ходилъ служить по дворамъ молебны, причтъ мой заранѣе сказывалъ мнѣ, въ которомъ домѣ были «порченныя». Во время молебна всѣ «порченныя» стояли смирно: но какъ только обернешься съ евангеліемъ къ народу, онѣ и начнутъ хлибать и биться. Я тотчасъ обернусь опять къ иконамъ и читаю, — уймутся и «порченныя». Я пересталъ оборачиваться съ евангеліемъ совсѣмъ, — и бабы молчатъ. Послѣ молебна я спрашиваю: «ты, я слышалъ, — порченная, что же ты не кричала?» — «Меня схватываетъ только, когда читаютъ евангеліе». — Вотъ ты и врешь, — говорю. — Евангеліе-то я читалъ, да ты не поняла, потому что я не оборачивался къ вамъ". Задашь ей ругань, да и семейнымъ накажешь, чтобы не ухаживали за ней, когда она примется кричать и биться. Прихожу разъ въ одинъ домъ, а баба бьется на постелѣ и кричитъ: «я самъ поповичъ, самъ поповичъ! Меня N. въ стаканѣ пива поднесъ: я съ пивцомъ вошелъ, я съ пивцомъ вошелъ, теперь на сердцѣ верхомъ сижу»… Родная ея мать и свекровь стоятъ надъ ней и на взрыдъ плачутъ. Я подошелъ къ ней, стукнулъ о полъ палкой и крикнулъ: «молчи! Развѣ ты не видишь, что въ домъ принесли св. иконы, я пришелъ?» Баба мгновенно примолкла. «Вставай! Я молодой попъ, ты меня не знаешь и если хоть чуть пикнешь, то»… Баба встала, утерла слезы и я поставилъ ее возлѣ себя. Евангеліе читалъ я, положивши его на ея голову, — молчитъ. Послѣ молебна я сдѣлалъ ей внушеніе и съ тѣхъ поръ порчи какъ не бывало.
Прихожу въ одинъ домъ, — тамъ квартировало семейство цыганъ. Во время чтенія евангелія, молодая сноха начала кричать и биться. Вся семья бросилась держать ее. Насилу я могъ заставить оставить ее и не держать. Баба и тутъ помоталась-помоталась во всѣ стороны, но не упала. Послѣ я, наединѣ, спрашиваю старика: по любви она выходила за твоего сына? — «Да признаться, не совсѣмъ. Вотъ этакъ, дорогой, схватитъ ее, упадетъ съ повозки и начнетъ биться. Ужъ чѣмъ мы ни лечили ее, нѣтъ, не даетъ Господь лучше». — Ну, ты вотъ что сдѣлай, — говорю ему: если она упадетъ когда съ повозки, то вы не обращайте вниманія и ступайте себѣ, куда ѣдете. Пусть ее останется одна въ полѣ. Она полежитъ-полежитъ, да и придетъ къ вамъ".
— А какъ умретъ въ полѣ?
— Не бойся, не умретъ.
Чрезъ годъ я увидѣлъ цыгана опять. «Ну, что, — спрашиваю, — сноха?»
— Благодаримъ покорно, отецъ духовный! Мы разъ ѣхали въ село N.: ее схватило, хлопнулась она съ повозки и начала биться: а мы такъ и поѣхали, и не взглянули на нее. Боялись мы больно, чтобъ она не умерла; но, ничего, къ вечеру пришла къ намъ и съ тѣхъ поръ не схватываетъ, — прошло все. Теперь мы видимъ, что она просто озоровала.
Я не объясняю причинъ явленія «порченныхъ»; не говорю и того, хорошо ли я поступалъ съ ними, или нѣтъ. Я излагаю только факты и могу сказать, что къ концу года въ приходѣ моемъ не осталось ни одной «порченной». Теперь же о «порченныхъ» нѣтъ и помину. За то я тогда прослылъ самъ колдуномъ, да такимъ, что сильнѣе всѣхъ.
Пришло Крещенье; нужно было идти опять по приходу со св. водой и на этотъ разъ всѣмъ уже причтомъ вмѣстѣ. Мы пошли. Нужно было обойти все село въ одинъ день: но не прошли мы и 30 дворовъ, какъ причетъ мой перепился и сталъ отставать отъ меня одинъ по одному, такъ что къ половинѣ села я остался одинъ и одинъ окончилъ село. На другой день мы поѣхали въ одну изъ деревень. Причетъ мой опять перепился и опять бросилъ меня одного. Думаю: когда же всѣ они пьютъ? Вѣдь мы нигдѣ не присаживаемся? Въ слѣдующей деревнѣ я сталъ настаивать, чтобъ никто не отставалъ отъ меня ни на шагъ, — приходилъ и ходилъ вмѣстѣ со мной. Никто, дѣйствительно, не отставалъ, но какими-то судьбами опять перепились всѣ до того, что въ службѣ пошло безобразіе и я по неволѣ долженъ былъ велѣть оставить меня одного, а имъ улечься спать. Въ слѣдующій день я положительно настоялъ, чтобы всѣ ходили кучкой и ни шагу отъ меня ни взадъ, ни впередъ. Выходя изъ одного дома, я отворилъ дверь и переступилъ одной ногой порогъ; но мнѣ показалось, что причетъ мой выходитъ не торопясь. Я оглянулся и говорю: «пойдемте, братцы!» Дьячокъ Григорьичъ съ улыбочкой подмигнулъ мнѣ и говоритъ: «ужъ выпилъ — не досмотрѣли!» Мнѣ самому смѣшно стало. — «Какъ это ты ухитрился?»
— Вы стоите впереди, и не видите, что мы дѣлаемъ назади. Я подмигнулъ хозяину, онъ налилъ стаканъ да и поставилъ возлѣ меня на лавку. Послѣ молебна, какъ только вы прошли мимо меня къ двери, я залпомъ и хватилъ. Что же дѣлать-то? Вы нигдѣ не присаживаетесь, и сами не пьете, и намъ не даете: приходится обманывать.
Такимъ образомъ причетъ мой ходилъ со мной полупьянымъ. На бѣду нашу поднялась страшная метель. Вьюга — свѣту Божьяго не видно, — а ты лѣзешь по колѣно по сугробамъ. Снѣгъ засыпается за сапоги, по поясъ въ снѣгу шуба; поднимешь ее къ верху — вѣтеръ и снѣгъ бьютъ тебѣ въ грудь и за шею; опустишь — путаешься, мокнешь и падаешь. Идти нѣтъ силъ, но ты все-таки бьешься и идешь, потому что это есть средство къ твоему существованію. Пьяные мои сослуживцы: одинъ карабкается въ сугробѣ тамъ; другой на четверинкахъ черезъ гору сугроба перелазитъ тамъ; третій совсѣмъ потерялъ направленіе и прётъ назадъ, — и горе и смѣхъ! Входишь въ избу, — изба темная, мокрая, жаркая, полна народу, ягнятъ и телятъ; духота и атмосфера — что нѣтъ никакой возможности выдержать и пяти минутъ. Входишь, — тебя разомъ обдаетъ жаромъ и разомъ растаиваетъ на тебѣ весь снѣгъ и размокаетъ платье. Весь въ поту и мокромъ платьѣ, выходишь снова на морозъ, и все опять мгновенно мерзнетъ на тебѣ и лѣпитъ новаго снѣгу. Въ слѣдующемъ домѣ опять мгновенно дѣлаешься мокрымъ.
А каково наше служеніе? Входишь въ избу, начинаешь пѣть, а штукъ 20 ягнятъ и примутся орать изо всей мочи! Со двора услышатъ овцы-матери, подбѣгутъ къ двери, — да и примутся драть глотки, еще пуще дѣтушекъ! Что тутъ бываетъ!.. И тогда и нынѣ я часто прислушиваюсь къ своимъ словамъ и голосу и не могу разслышать никогда ни слова и ни даже звука. Должно быть, очень хорошъ нашъ концертъ, если послушать насъ со стороны. Мы между собой не сбиваемся только потому, что слишкомъ хорошо заученъ размѣръ каждой нотки. Кончимъ пѣть, оборотимся къ хозяевамъ, и ждемъ пока мужикъ возится съ своимъ мѣшкомъ. Мы уже молчимъ, смотримъ на мѣшокъ и ждемъ подачки, а ягнята валяютъ, овцы дерутъ! — голова трещитъ!.. Долго мужикъ возится съ своей кисой, и — вытащитъ 3—4 гроша.
Оставить эту ходьбу священникъ уже не можетъ, потому что въ этомъ доходѣ участвуетъ весь причтъ, а онъ этого не допуститъ. Дорогою шуба замерзнетъ на тебѣ лубкомъ, самъ ты по поясъ мокрый, застывшій, продрогшій, изломанный и измученный, съ страшною головною болью, возвращаешься домой — и каждый разъ боишься, что вотъ-вотъ схватишь горячку. Дома тотчасъ перемѣнишь бѣлье и разъ 500 пробѣжишь по комнатѣ. чтобы размять свои окоченѣлые члены. Самъ я водки не пью и мнѣ противно смотрѣть на пьяный причтъ; но осуждать его строго за пьянство нельзя: такое состояніе, какое переносимъ мы, человѣкъ можетъ переносить только въ полусознательномъ состояніи. И изъ-за чего все это? Послѣ 10-тидневнаго мученія и опасности получить горячку, мнѣ досталось изъ кружки 12 р. мѣдью (3 р. 43 к. сер.).
Прошла крещенская ходьба и для меня настала совершеннѣйшая бездѣятельность. Сходишь по временамъ окрестишь, схоронишь, — и, только. Почиталъ бы хоть что-нибудь, ну, хоть какого-нибудь Бову королевича, хоть что-нибудь, — нѣтъ ничего ровно. Въ, церкви нѣтъ ни единой книжки. Съѣздилъ бы въ городъ, накупилъ бы книгъ, выписалъ бы какой-нибудь журналъ, но денегъ едва достаетъ на дневное пропитаніе. Все, что получается, идетъ на продовольствіе и на домашнее обзаведеніе. Принялся бы учить крестьянскихъ дѣтей грамотѣ, пѣть; но у меня въ квартирѣ и безъ того повернуться негдѣ, въ церковной сторожкѣ еще тѣснѣе и сырѣе, нѣтъ подходящаго дома и у крестьянъ. И пошло мое время такъ: встанешь утромъ, попьешь чаю, да и начнешь шагать по своей саженной комнатѣ. Устанешь, посидишь немного, полежишь, да и опять ходишь. Надоѣстъ, — выйдешь на улицу, поглазѣешь на занесенныя снѣгомъ мужицкія избы, поклонишься проѣзжающему мимо тебя мужику, иногда спросишь его куда онъ ѣдетъ, — за соломой, или въ сосѣднюю деревню, — и опять въ избу. И такъ протянется до обѣда. Послѣ обѣда сидишь себѣ, сложа руки, и ждешь — не дождешься вечера. Вечеромъ, напьешься чаю и сидишь противъ жены, которая, въ это время, что-нибудь вяжетъ. Цѣлый вечеръ ни звука, ни дѣла, ни движенія!.. Видимо и тупѣешь и дурѣешь. Сидишь и думаешь: къ чему и зачѣмъ насъ учили? Учили, да еще какъ учили-то! И психологіи, и философіи, и физикѣ, и химіи, и минералогіи и, Богъ вѣсть, чему ни учили. И къ чему все это, когда сельскому священнику и нѣтъ и не будетъ никогда возможности приложить всего этого къ дѣлу?! Къ моему большому горю, какъ я говорилъ уже, въ семинаріи я развилъ въ себѣ потребность читать. Здѣсь же кромѣ требника и какой-нибудь церковной минеи, не было ровно ничего. Сколько разъ приходило мнѣ на умъ тогда: зачѣмъ и для чего лицу, которое должно быть послано въ сельскіе священники, даютъ такое образованіе? Вѣдь всякій необразованный пономарь живетъ несравненно счастливѣе образованнаго священника. Если образованный священникъ нуженъ для прихода, то зачѣмъ же губить самого-то священника? А всякій мало-мало образованный священникъ долженъ гибнуть почти неизбѣжно. Отчего у насъ и выходитъ теперь, что большинство духовенства живетъ совсѣмъ не такъ, какъ бы слѣдовало. Не отупѣть, не огрубѣть, не оставить своихъ чисто-пастырскихъ обязанностей и не сдѣлаться пьяницей — почти нѣтъ возможности. Представьте: молодой человѣкъ сидитъ въ крестьянской избёнкѣ, среди крестьянской семьи и, противъ собственнаго желанія, ничего не дѣлаетъ. Но сама природа требуетъ дѣятельности, требуетъ высказать кому-нибудь свои чувства и послушать другаго. Съ кѣмъ же онъ можетъ поговорить и кого послушать? Общество его — мужики, и больше никого. Предмѣстники его священники были такіе же горемыки, и не оставили ему въ церкви ни одной книги. Сосѣди-священники живутъ въ 15—20-ти верстахъ, да и у нихъ едва-ли есть что-нибудь, потому что и они такіе же бѣдняки. И вотъ молодой священникъ тоскуетъ отъ одиночества, нужды и бездѣлья. Но вотъ его зовутъ къ богатому, умному и почтенному мужику на крестины. Идти ему или нѣтъ? Не идти. Но это значитъ: 1) обидѣть честнаго, трудолюбиваго и всѣми уважаемаго человѣка, въ нравственномъ отношеніи стоящаго выше многихъ дворянъ и нимало невиноватаго въ томъ, что онъ не проходилъ семинарскаго курса и не слушалъ тамъ премудростей какого-нибудь доктора Пакасовскаго («Русская Старина» 1879 года, томъ XXVI, стр. 154); 2) обидѣть — и, значитъ, лишиться милостей и его и подобныхъ ему. А это кое-чего стоитъ. Будутъ крестьяне дѣлить луга, — тебѣ не дадутъ; будутъ дѣлить лѣсъ, — тебѣ не дадутъ; церковь требуетъ ремонтировки, — крестьяне отговариваются неурожаемъ и т. д., словомъ: если священникъ имѣетъ противъ себя вліятельныхъ крестьянъ, то доходу у него не будетъ и половины; бросятъ и церковь. Значитъ: на крестины нужно идти. Тамъ будетъ много и другихъ крестьянъ. О чемъ тамъ говорятъ? Объ урожаѣ, рекрутчинѣ и подобныхъ предметахъ, положимъ, самыхъ невинныхъ. Но вотъ бѣда: на первомъ планѣ непремѣнно водка. Вотъ гдѣ погибель наша!.. Послѣ мужикъ этотъ придетъ къ вамъ. Вы не можете уже не посадить его у себя и не угостить, а съ этимъ вмѣстѣ и не выпить сами. Все это, мало-по-малу обращается въ привычку и такимъ образомъ священникъ, самый благонамѣренный, честный и умный, грубѣетъ, мужичится и дѣлается, незамѣтно для себя самого, пьяницей. Будь у молодаго священника, тотчасъ по поступленіи его въ приходъ, отдѣльное и удобное помѣщеніе, и не находись онъ въ такой безусловной и невыносимо-тяжелой зависимости отъ каждаго міроѣда въ средствахъ къ своему существованію, — я увѣренъ, это дознано мною собственнымъ опытомъ, что онъ останется тѣмъ, чѣмъ ему быть должно, — и не падетъ. Теперь же состояніе священниковъ зависитъ отъ ихъ личнаго характера: съ твердымъ характеромъ беретъ онъ за требы то, что ему дадутъ; но за то и онъ и дѣти его терпятъ страшную нужду; или тѣснитъ прихожанъ своихъ, насколько возможно. Люди же съ характеромъ слабымъ… спиваются.
По субботамъ у насъ, какъ говорилъ я, были базары. Это дало мнѣ возможность познакомиться съ ближайшими священниками, потому что всѣ, пріѣзжавшіе на базаръ, заходили ко мнѣ. Первымъ зашелъ ко мнѣ нѣкто о. Василій Тихомировъ. Послѣ долговременнаго отсутствія, не болѣе какъ съ мѣсяцъ, онъ возвратился въ свой приходъ, и пріѣхалъ къ намъ на базаръ. Съ нимъ была такая исторія: за нетрезвую жизнь онъ былъ назначенъ къ посылкѣ въ П. монастырь, на два мѣсяца, «на исправленіе». Чтобы быть принятымъ въ монастырь, для этого нужно получить указъ изъ консисторіи. Отправился о. Василій въ консисторію. Мѣсяца два онъ терся около консисторскихъ дверей и — прожилъ лошадь, прожилъ упряжь, прожилъ рясу и насилу-насилу получилъ указъ, чтобъ отправиться въ монастырь. Проживши тамъ опредѣленный срокъ, онъ проситъ у настоятеля аттестаціи, но настоятель говоритъ ему: «ступай къ преосвященному и проси мѣсто, а аттестатъ я завтра же вышлю преосвященному по почтѣ». Явился Василій къ преосвященному, но тотъ говоритъ ему: «Я не имѣю аттестаціи отъ настоятеля, а потому и мѣста дать тебѣ не могу». Живетъ Василій недѣлю, живетъ другую, живетъ и третью, а аттестата нѣтъ да и нѣтъ. Идетъ Василій опять въ П. къ настоятелю; собрался совѣтъ и порѣшилъ, что Василію хорошій аттестатъ написать можно; но только нужно подмазать, чтобы рука легче ходила, — нужно выпить. Купилъ о. Василій водки, — выпили; братія и говоритъ: «Кланяйся, Василій, настоятелю въ ноги; чтобъ онъ расхвалилъ тебя». Поклонился Василій настоятелю, а тотъ на волосы-то и наступилъ. Василій и такъ и сякъ, а встать-то нельзя. Онъ схватилъ настоятеля за ноги, да и бацъ оземь. Братія бросилась на Василія, до полусмерти измяла его, да и вытолкала за обитель. Послѣ этого настоятель прислалъ аттестацію самую дурную. И послали несчастнаго Василія въ другой монастырь, уже безсрочно, — до исправленія. Здѣсь настоятелемъ былъ ректоръ семинаріи Спиридонъ, человѣкъ очень добрый и строго преслѣдовавшій пьянство. При немъ братіи пришлось пускаться на фокусы. Нальетъ, бывало, брать въ штофъ воды, закроетъ пробкой, да и заставитъ чѣмъ-нибудь въ уголкѣ, въ шкафчикѣ. На полъ же, возлѣ печки, положить три — четыре полѣнца дровъ, поставитъ ведерко съ водой, горшечекъ и кувшины съ водкой. Все это прикроется кружочками. Входитъ настоятель въ келью, и прямо къ шкафу. «Э! пьяница, пьяница! Водка, водка!» Понюхаетъ, попробуетъ — вода. На тѣ же посудины, что на полу, и не обратитъ вниманія. Изъ этого монастыря Василій выбрался скоро, благодаря ходатайству помѣщика, покойнаго Чекмарева. Изъ монастыря Василій пошелъ домой, продалъ тамъ другую лошадь и выручилъ на нее указъ на должность.
Въ это время съ Василіемъ было въ монастырѣ много дьяконовъ, дьячковъ и пономарей, человѣкъ до 100, на исправленіи въ поведеніи за нетрезвую жизнь. Незадолго предъ тѣмъ, архіерейскимъ домомъ была пріобрѣтена дача для преосвященныхъ. Пріобрѣтены были только фруктовый садъ и лѣсъ. Исправляемымъ и было велѣно днемъ работать на дачѣ, а ночевать въ монастырѣ. Оказалось, что одни изъ исправляемыхъ были хорошими плотниками, другіе здоровыми землекопами. Въ нѣсколько мѣсяцевъ они нарыли прудовъ, надѣлали водопроводовъ, рыбныхъ садковъ, гротовъ, искусственныхъ родниковъ, бесѣдокъ, цвѣтниковъ, и пр., и пр., и дача стала на славу. Ислпавляемые днемъ обыкновенно въ саду — работали, а по ночамъ въ монастырѣ — безобразничали.
Однажды вечеромъ приходитъ ко мнѣ дьяконъ и говоритъ: «N. N. собирается женить сына. Онъ богатый, но скряга страшная. Нынѣ осенью я собиралъ хлѣбомъ, онъ вынесъ мнѣ всего только полрѣшетца; на праздникъ никогда и закусить не попроситъ, и рюмочки водочки не поднесетъ. Я пригрозилъ ему. Съ него надобно взять побольше, чѣмъ съ другихъ; теперь только и прижать его, чтобы онъ помнилъ».
— Сколько даютъ у васъ за свадьбы?
— Бѣдный даетъ рубль, а богатый три; а съ N. N. возьмемъ шесть.
— Такъ не годится. Мы положимъ со всѣхъ поровну, въ родѣ таксы, среднее число — 2 рубля. Это вотъ почему: бѣдный не даетъ и не дастъ никогда ничего, — за это мы ему рубль прибавимъ. Богатый даетъ и дастъ всегда, — за это мы ему рубль убавимъ. А накладывать на N. N. противъ другихъ 3 рубля — это безсовѣстно, я этого не сдѣлаю.
— Такъ вы хотите и съ N. N. взять только 2 рубля? Я не пойду и вѣнчать, не пойдутъ и дьячки.
— Какъ знаете.
Дня черезъ два приходятъ ко мнѣ дьяконъ, дьячокъ и пономарь и говорятъ, что N. N. за свадьбу даетъ уже 4 рубля, но что они просятъ 6, и чтобы я не уступалъ ни копѣйки. «Вы одни, — говорятъ они, — и изо всего дохода берете половину: что намъ троимъ, то вы берете одни. Васъ всего двое, а насъ съ женами и дѣтьми — 18 человѣкъ. Вы — нашъ отецъ, должны заботиться и о насъ и о нашихъ дѣтяхъ. N. N. десять ведеръ вина купитъ непремѣнно, — пропьетъ въ десять разъ больше того, чѣмъ мы просимъ. Кто заботится о насъ? Никто, хоть сдохни съ голоду. Стало быть: что можемъ сорвать, то и наше. Вотъ и Z. хочетъ тоже сына женить. Съ него ужъ больше 1 рубля не возьмешь. Изъ этого рубля полтинникъ возьмете вы, а полтинникъ на насъ — 18 человѣкъ. Нѣтъ, ужъ какъ хотите, а мы готовы кланяться вамъ въ ноги, пожалѣйте насъ, не уступайте».
— Но, братцы, притѣснять, при требоисправленіяхъ въ особенности, — дѣло не христіанское.
— Это мы знаемъ сами очень хорошо. А смотрѣть на разутыхъ, раздѣтыхъ дѣтей — дѣло христіанское? У меня, вы слышали, небойсь, два парнишка въ училищѣ. Вы посмотрѣли бы, въ чемъ они ходятъ! Они и домой на Рождество не пріѣзжали потому, что не въ чемъ пріѣхать. Кто опредѣлялъ — по скольку брать за требы? Мы думаемъ, что 6 рублей мало, а мужикъ думаетъ, что и 1 рубля много. Спроси мы 60 копѣекъ и онъ скажетъ: возьмите 20. Нѣтъ, батюшка, не уступайте.
Въ это время вошелъ N. N. и, ни слова не говоря, упалъ на колѣни и сталъ умолять взять 4 рубля за свадьбу. Насилу я уговорилъ его встать. Долго причтъ мой торговался съ мужикомъ. Мнѣ насилу удалось, наконецъ, уговорить ихъ, чтобы одни убавили рубль, а другой прибавилъ рубль. Такимъ образомъ дѣло уладилось на 5-ти рубляхъ.
Тяжело мнѣ было, когда я проводилъ всѣхъ. Кто же я теперь? думалось мнѣ. То я мужиковъ поилъ, а теперь вынудилъ дать мнѣ, можетъ быть непосильную плату за совершеніе таинства!… Я чувствовалъ себя какъ-бы преступникомъ.
Въ слѣдующее воскресенье я говорилъ поученіе. Я говорилъ, но уже чувствовалъ, что у меня нѣтъ той искренности, той сердечной теплоты, какая была вначалѣ… Я говорилъ, но мнѣ чудилось, что мнѣ какъ будто кто-то подсказывалъ: «А помнишь, какъ ты поилъ самъ мужиковъ? А помнишь, какъ мужикъ на колѣняхъ умаливалъ тебя, чтобы ты не тѣснилъ его?» Я говорилъ, но чувствовалъ себя какимъ-то падшимъ…
По принятому обычаю, каждую субботу мы дѣлили братскую кружку и каждый разъ мнѣ доставалось около рубля — иногда немного больше, иногда немного меньше. Тутъ мнѣ досталось много больше, когда мы взяли съ N. N. 5 рублей. Какъ только раздѣлимъ кружку, то и отправляемся — я или жена — на базаръ дѣлать закупки: возьмешь чайку, сахарку по малой толикѣ, купишь чашечку, горшечекъ и еще что-нибудь въ этомъ родѣ, и такимъ образомъ мы заводились своимъ хозяйствомъ. Когда мы взяли съ N. N. 5 рублей и мнѣ досталось изъ кружки больше обыкновеннаго, то я былъ такъ радъ возможности купить себѣ что-нибудь въ домъ лишнее, что и забылъ о томъ, съ какимъ гнетомъ совѣсти доходъ этотъ добытъ мною.
VI.
правитьПришелъ великій постъ Всѣ семь недѣль я служилъ изо дня въ день и могу только сказать, что я каждый день промерзалъ до костей и мозговъ. Церковь каменная, холодная, сырая, въ окна и двери дуетъ вѣтеръ, — а ты стоишь и застываешь до окоченѣнія, — такъ и слышишь, какъ бьется у тебя въ груди и стынетъ! Приходишь изъ церкви, — руки и ноги ломятъ, голова горитъ, болитъ и самъ весь, какъ изломанный. Въ понедѣльникъ, вторникъ и среду, въ три раза — утреню, часы или обѣдню, и вечерню, — приходилось стоять часовъ по 6 въ день. Съ четверга начинали исповѣдываться и эти остальные дни недѣли приходилось стоять на морозѣ и сквозномъ вѣтру часовъ по 14. Тутъ приходилось стоять съ ранняго утра до поздней ночи неподвижно, и лишь только сбѣгаешь бывало домой закусить на нѣсколько минутъ. Стоя столько времени неподвижно, до того застываешь, что насилу, потомъ, сдвинешься съ мѣста. На 1-й и 2-й недѣляхъ исповѣдывалось человѣкъ 700—800; къ концу поста дошло до 100. Руки и ноги стынутъ, и вся кровь приливаетъ къ головѣ. Голова до того начинаетъ горѣть и болѣть, что силъ нѣтъ выносить. Единственное средство, которое, обыкновенно, употреблялъ я и употребляю теперь при этомъ, — это, какъ можно чаще прикладывать къ головѣ снѣгъ.
Очень нерѣдко случается, что ты стоишь въ церкви и мерзнешь, а тебя уже дожидаются ѣхать въ деревню къ больному, и иногда въ страшную бурю. Это уже окончательно убиваетъ и душу и тѣло. О томъ, чтобы напиться чаю, закусить, отогрѣться, отдохнуть, — нечего и думать. Случается иногда и такъ; вечеромъ, только что ты успокоился, отогрѣлся и думаешь поотдохнуть ночьку, — а тутъ: «батюшка, хозяйку причащать»! Да такъ до свѣту и проѣздишь. «Что ты, говоришь ему, не пріѣзжалъ днемъ? Я вѣдь только, было, легъ отдохнуть»! — «Знамо, мы не дадимъ отдохнуть; ужъ ваше дѣло такое». Вотъ тутъ и толкуй съ нимъ.
Да, сельскаго священника всѣ умѣютъ только осуждать и печатно позорить; людей, сочувствующихъ ему, — очень, очень мало; но нелишне было бы, хоть иногда, вникнуть въ жизнь его и безпристрастно. Хоть бы общественнымъ сочувствіемъ подкрѣпился, иногда, упадшій духъ!..
Постомъ вознагражденіе за труды бываетъ только нравственное — удовольствіе, что прихожане говѣютъ. Большинство женщинъ за исповѣдь, обыкновенно, не платятъ ничего; малолѣтки — уже непремѣнно ничего; мужчины платятъ, всѣ, и, въ прежнее время, пятакъ (1 1/2 к.), а нынѣ 2 или 3 к. с. Въ первый великій постъ я, за ежедневные семинедѣльные труды, какъ значится въ сохранившейся до сихъ поръ приходной моей тетрадкѣ, получилъ 9 р. 18 к. мѣдью (2 р. 62 1/2 к. сереб.).
Пришла Пасха. Причтъ мой торопился, суетился, метался во всѣ стороны и къ дѣлу и безъ дѣла. И по движеніямъ и по лицамъ ясно было видно, что онъ несказанно радъ такъ долго ожидаемому празднику. Нѣтъ сомнѣнія, что радость эту возбуждало не христіанское чувство о воскресшемъ Спасителѣ міра, а то, что теперь открывалась возможность съ лихвою вознаградить себя за всѣ лишенія, — и голодъ и холодъ, — понесенныя имъ великимъ постомъ.
Въ селахъ на св. Пасху служатъ молебны во всѣхъ домахъ прихожанъ; при этомъ носятся нѣсколько иконъ, большею частію пять; мужики, носящіе иконы, называются богоносцами. При крѣпостномъ правѣ иконы крестьяне носили «по обѣщанію», — чтобъ Господь избавилъ, или за то, что избавилъ отъ какого-нибудь несчастія и болѣзни; а теперь, — когда стало возможно брать невѣстъ, гдѣ угодно, — иконы носятъ, преимущественно, холостые парни, и высматриваютъ невѣстъ.
Я зналъ и прежде, что при пасхальномъ хожденіи, кромѣ поющихъ, за иконами ходитъ много и припѣвающихъ; но не зналъ, сколько будетъ этихъ припѣвающихъ теперь, и какъ они будутъ вести себя; потому, не увидѣвши всего собственными глазами, не хотѣлъ нарушать порядка, освященнаго вѣками, и не сдѣлалъ никакого распоряженія. Въ первый же домъ мы явились: попъ, дьяконъ, дьячокъ, пономарь, пятеро богоносцевъ, церковный сторожъ, дьяконица, дьячиха, пономарица, просвирня, четыре юнца — дѣтей дьякона и дьячка и шесть старухъ-богомолокъ, итого 25 человѣкъ, а сзади цѣлый обозъ телѣгъ. Крестьяне встрѣчаютъ священника съ хлѣбомъ-солью, у воротъ; хлѣбъ этотъ во время молебна лежитъ на столѣ, потомъ онъ отдается причту. Для этого и идетъ телѣга; на нее же кладутся и яйца, съ которыми христосуются члены семействъ съ причтомъ. А такъ какъ собираютъ и хлѣбомъ и яйцами и бабы, — дьяконица, дьячиха и пр., .то и онѣ тащатъ одну, или двѣ телѣги. Такимъ образомъ на каждый домъ крестьянина дѣлается цѣлое нашествіе.
Въ первый еще домъ всѣ явились уже навеселѣ и чувствовалась только суетня и тѣснота; но дворовъ черезъ 15—20, перепились всѣ и далѣе ходить не было уже никакой возможности. Богоносцы шли впереди меня и, по очереди, успѣвали выпить до меня; а хвостъ мой, на просторѣ, имѣлъ возможность пить, сколько угодно, такимъ образомъ скоро перепились всѣ до единаго, кромѣ ребятишекъ и старухъ. Войдя въ домъ я начиналъ пѣть, за мной вваливала вся толпа, но вваливала не затѣмъ, чтобы молиться, а всякій, наперерывъ одинъ передъ другимъ, старался поскорѣе съ хозяиномъ и хозяйкой похристосоваться, схватить яйцо, грошъ и маленькій, нарочито для этого случая испеченный, хлѣбецъ. Ввалитъ толпа, — и пойдетъ шумъ, гамъ, возня, ссора!.. Бѣда, если кто схватитъ что-нибудь не по чину, — пономарица, прежде дьяконицы, просвирня, прежде пономарицы, дьячковъ мальчишка, прежде дьяконова! Всякій старался только о томъ, чтобы поскорѣе схватить что-нибудь и не остаться безъ подачки, и больше не думалъ ни о чемъ; о благоговѣйномъ же служеніи тутъ не могло быть и рѣчи, даже между членами причта, а хвостъ, — такъ, просто, потѣха! Выноситъ напр. хозяйка хлѣбецъ, нужно бы, по чину, взять дьяконицѣ, а дьячиха, откуда ни возмись, да и схватитъ, — ну, и пошло писать! Тутъ помянутся всѣ прародители, да и съ дѣтками!.. Не скоро, вѣроятно, хозяева приходили въ себя, когда мы отваливали! Наконецъ я увидѣлъ, что одинъ членъ причта, тычась носомъ самъ, ведетъ подъ руку свою благовѣрную супружницу, тоже крѣпко клюнувшую. Я велѣлъ тотчасъ отнести иконы въ церковь, а самъ ушелъ домой. Причтъ мой былъ несказанно радъ, что я далъ отдохнуть ему и выспаться.
Поутру я призвалъ къ себѣ причтъ и сказалъ, чтобы ни жены, ни мальчишки, ни старушонки, — никто не ходилъ съ нами. Причтъ мой почелъ это и оскорбленіемъ и разореніемъ, и неслыханнымъ нововведеніемъ и началъ, было, горячо возражать мнѣ; но я рѣшительно сказалъ всѣмъ, что если они не сдѣлаютъ такъ, какъ я велю имъ, то я не пойду совсѣмъ и лишу ихъ послѣдняго дохода. Согласились; все бабы осталось дома, при насъ сталъ ходить только церковный староста для продажи свѣчъ; богоносцамъ же я пригрозилъ, что прогоню всѣхъ ту же минуту, какъ только замѣчу въ выпивкѣ, И мы стали ходить безъ всякаго гаму. Но вѣковая нужда укрѣпила и вѣковыя привычки: дьяконица не вытерпѣла и начала шмыгать по дворамъ, дворовъ на десять отъ насъ позади; за ней вышла другая, третья, ребятишки — и пошли, изъ двора во дворъ, цѣлымъ таборомъ. Утромъ нужно было ѣхать въ деревню и я объявилъ причту, что если чья-нибудь жена ихъ явится туда, то я сію же минуту уѣду изъ деревни. Не пріѣхала, дѣйствительно, ни одна; но за то причтъ мой отмстилъ мнѣ самымъ жестокимъ образомъ: дворѣ въ десятомъ всѣ трое были пьянехоньки. Я одинъ прошелъ три деревеньки, отстоящія одна отъ другой верстъ на 5. Распутица была страшная: нельзя было ѣхать ни въ телѣгѣ, ни въ саняхъ, ни даже верхомъ, и я долженъ былъ идти пѣшкомъ, проваливаясь въ мокрый снѣгъ и воду на каждомъ шагу; приходилось дѣлать огромные обходы, или переползать чрезъ овраги и рѣчки по сугробамъ и льдинамъ, подъ которыми вода клокотала. Такіе переходы, конечно, прямо угрожали жизни, но… нужда опасности не знаетъ.
На слѣдующее утро я объявилъ причту, что я тогда только поѣду въ деревни, если всѣ они дадутъ мнѣ честное слово, что они пить водки не будутъ ни одной капли. Слушая мои увѣщанія, дьячокъ задумался, улыбнулся и говоритъ: «я, пожалуй, не сталъ бы пить, да, право, батюшка, стыдно. Станутъ подносить, а я и скажу: а не пью». И самому-то странно выговорить этакое слово, — «не пью», да и мужиковъ-то удивишь и никто не повѣритъ. Вѣдь, хоть разбожись, не повѣрятъ. Григорьичъ не пьетъ!.. Не то, что мужикъ, а я и самъ-то не повѣрю себѣ, если я выговорю этакое слово! Послѣ долгихъ колебаній и просьбъ, я все-таки получилъ обѣщаніе не пить, и дѣйствительно никто не выпилъ ни капли. Я радовался отъ всей души.
Заручившись обѣщаніемъ дьякона не пить, я поручилъ ему получать плату за молебны Это много ускорило нашу ходьбу. Мужикъ, обыкновенно, дѣлаетъ не торопясь все, — съ охотой ли онъ дѣлаетъ что-нибудь или нехотя, — это все равно. Поэтому, пока онъ возится съ своимъ мѣшкомъ, я успѣвалъ отслужить въ слѣдующемъ дворѣ весь молебенъ, такъ что дьяконъ приходилъ только къ самому концу. При расплатахъ у дьякона, очень нерѣдко, бывалъ съ мужичкомъ и торгъ. Нѣсколько разъ я, подъ какимъ-нибудь предлогомъ, нарочито останавливался послушать эту забавную и вмѣстѣ грустную сдѣлку. Такія сдѣлки бывали чуть не въ каждомъ домѣ. Мужикъ непремѣнно дастъ три--четыре коп., дьяконъ: «что ты, Ѳедоръ Иванычъ, побойся Бога: за пасхальный молебенъ 3 коп.! Все ужъ надо гривенничекъ»!
— Э! о! дьяконъ, гривенничекъ! Больно много, жиренъ будешь!
— Ужъ такъ съ твоего гривенника и разжирѣешь! Не бойсь, не разжирѣю! Прибавь, не скупись, прибавь!
Мужикъ вынимаетъ еще 5 коп.
— На, вытянулъ!
— Нѣтъ, ужъ, не жалѣй, прибавь, тебѣ Богъ вѣку прибавитъ. Дотягивай до гривенника-то.
— Такъ вотъ, за то, что я тебѣ прибавлю, и вѣку Богъ прибавитъ! Будетъ, больно жаденъ.
— А я тебѣ говорю, что прибавитъ. Не за гривенникъ, а за доброту твою Богъ вѣку прибавитъ. Добраго человѣка и Богъ любитъ.
— А ты, видно, не хочешь, чтобы тебѣ Богъ вѣку-то прибавилъ, выжимаешь гривенникъ-то? Будетъ восемь коп., чего тебѣ еще?
— Да, вѣдь, восемь-то кабы мнѣ всѣ; а то вѣдь насъ четверо, изъ нихъ мнѣ только 2 коп. Пасха-то одна въ году-то, гривенникъ-то можно дать.
— Пасха! Чай не одна Пасха! А праздникъ, Рожество, Крещенье? Только и знай, что плати.
— Ну, доживи, сперва, тогда и говори.
— Будетъ, будетъ, ты вѣдь цыганъ!
Однажды мужикъ вынулъ изъ кармана мѣшокъ, запустилъ туда руку и сталъ перебирать гроши. Дьячокъ мой, Григорьичъ, наклонилъ на сторону голову, глядитъ на мѣшокъ и пѣвучимъ, жалобнымъ голосомъ, пресерьёзно, протянулъ: «Истощайте, истощайте до основанія его» (Псал. 136, 7)! Я не могъ удержаться отъ смѣху.
Такъ, почти, всегда бываетъ у насъ при молебнахъ. Видно, иногда, что мужичекъ молится съ полнымъ усердіемъ, радуешься, смотря на него и вдругъ это чувство умиленія обрѣжутъ торгомъ. Брать же то, что даютъ, — ходьба не будетъ стоить сапогъ. Городское духовенство дѣлаетъ то же самое. Только разница въ томъ; у насъ торгъ оканчиваютъ гривенникомъ, а тамъ съ гривенника начинаютъ. Единственные люди, въ этомъ отношеніи, неунижающіе своего достоинства, — это священники при казенныхъ учебныхъ заведеніяхъ, получающіе жалованье. Они одни составляютъ исключеніе.
VII.
правитьВъ селѣ нашемъ было два священническихъ домика, — одинъ, оставшійся послѣ предмѣстника моего, о. Андрея, о которомъ говорилъ мнѣ староста, что онъ много вывезъ казны; другой, оставшійся послѣ священника, умершаго года три тому назадъ. Первый былъ на 2 1/2 саженяхъ, состоящій изъ одной комнаты, съ кухнею черезъ сѣни, подъ общею соломенною крышею, съ амбарчикомъ и плетневою огородкою; второй на 4 сажен., тоже съ соломенною крышею, но безъ всякой огородки и пристроекъ. Въ первомъ квартировалъ сапожникъ, во второмъ жила хозяйка — вдова, съ двумя малолѣтними дѣтьми, питаясь шитвомъ, подаяніемъ и получая пособіе отъ «попечительства о бѣдномъ духовенствѣ» по три рубля въ годъ на ребенка.
Съ недѣлю спустя послѣ Пасхи приходитъ ко мнѣ староста и говоритъ: «Батюшка! Тебѣ, чай, надоѣло жить въ мужицкой избѣ, да и „міру“ тяжело держать тебя. Хоть бы другія деревни помогли, а то, — нѣтъ, все мы, да мы. Ты знаешь: „міръ“ платитъ за тебя по рублю (ассигн.) въ мѣсяцъ, да ослобоняетъ хозяина отъ подводъ. Это „міру“ не подъ силу. Покупай свой»!
— Денегъ нѣтъ, братецъ, покупать не на что.
— У васъ все денегъ нѣтъ. А какъ «міръ» откажетъ отъ квартиры, такъ и деньги найдешь. Хошь мы купимъ тебѣ у старой попадьи за шаль (за ничто)? Она живетъ на мірской землѣ. Сноси, да и только! Давай намъ землю! Хочетъ-не хочетъ, отдастъ. Бери!
— Да на тебѣ иль креста-то нѣтъ, что ты хочешь сироту выгонять? Куда же она-то пойдетъ?
— Куда знаетъ: мы для тебя же.
— А я обижать и выгонять не буду.
— Ну, покупай Андреевъ.
— Хорошо, я напишу ему.
Чрезъ нѣсколько дней ко мнѣ привалилъ весь уже «міръ» и потребовалъ отъ меня, уже настоятельно, чтобы я покупалъ свой домъ. Идя ко мнѣ «міръ» зашелъ ко вдовѣ и чуть уже не выгналъ ее изъ ея дома. Я сказалъ «міру», что притѣснять сироту и безбожно и безсовѣстно; отказался покупать ея домъ, списался съ о. Андреемъ; онъ уступилъ мнѣ въ долгъ за 200 руб. ассиг. и, черезъ двѣ недѣли, мы жили съ женой уже «въ своемъ» домѣ. Очутившись на свободѣ, въ сухомъ и свѣтломъ домикѣ, мы съ женой почитали себя людьми счастливѣйшими въ мірѣ. Послѣ пятимѣсячныхъ страданіи намъ не вѣрилось, что мы можемъ жить теперь свободно. На что, бывало, ни взглянешь, — все казалось намъ и уютнымъ, и удобнымъ, и сподручнымъ, — удовольствію не было предѣла!
Послѣ Пасхи весь мой причтъ, собственными своими горбами, принялся за пашню. Тутъ ужъ причтъ мой отличить отъ мужика нельзя было ничѣмъ: такая же плохенькая лошаденка, такой же кафтанишко, сапожишки и пр.; единственное отличіе, — что изъ-подъ шляпенокъ выбивались прядями долгіе волосы. Вздумалось посѣять десятинки четыре пшенички и мнѣ. Но опытъ показалъ мнѣ, что священнику заниматься хлѣбопашествомъ совсѣмъ неудобно: во-первыхъ, въ семинаріи мы много потратили и силы, и времени на изученіе сельскаго хозяйства; мы учили и о различныхъ удобреніяхъ, сѣвооборотахъ, земледѣльческихъ орудіяхъ всѣхъ родовъ, — чего-то мы не учили! Но на дѣлѣ все это оказалось пустымъ и неприложимымъ… Кромѣ плохой церковной земли и обыкновенной крестьянской сохи, мы не имѣли и не могли имѣть ничего. Вся наша семинарская премудрость, какъ была въ головѣ, такъ тамъ и осталась. Во-вторыхъ, хлѣбопашество отвлекаетъ священника отъ существенныхъ его обязанностей: священникъ долженъ быть неотлучно дома, чтобы быть готовымъ явиться, для исполненія прямыхъ его обязанностей, по первому требованію. Съ хлѣбопашествомъ же это невозможно. Тутъ неизбѣжны опущенія или по должности, или по хозяйству. Въ жнитво у меня было человѣкъ 15 рабочихъ поденныхъ, я былъ въ полѣ, за мной и пріѣхали изъ деревни верстахъ въ 13-ти. Я проѣздилъ болѣе 4-хъ часовъ, безъ меня поденщики мои не работали почти ничего. Стало быть я и заплатилъ, попусту, за 60 рабочихъ часовъ. Не ѣхать, тоже невозможно: больной могъ умереть. Поэтому, съ перваго года, — съ перваго опыта, — я не занимаюсь хлѣбопашествомъ весь свой вѣкъ. Кромѣ того, чтобы извлечь изъ земли капиталъ, для этого нужно сперва капиталъ вложить въ землю. А этого-то у насъ и недостаетъ.
Не успѣлъ причтъ мой окончить пашни, какъ пріѣхалъ благочинный, съ повѣсткою, что на другой день пріѣдетъ къ намъ преосвященный и что впереди его ѣдутъ пѣвчіе. Благочинный осмотрѣлъ церковь, документы; все что нашелъ нужнымъ, велѣлъ исправить и уѣхалъ. И поднялась у насъ суматоха! — причтъ мой принялся, первымъ дѣломъ, отпариваться, отмываться и убирать все въ церкви. Я съ женой — закупать водки, мяса, куръ для пѣвчихъ; послали въ городъ купить, для пріема преосвященнаго, получше чайку, вина, рыбы, икры и т. д. Вездѣ и все убрали, вычистили, у воротъ и на дворѣ посыпали пескомъ, — и ждемъ. Видимъ, вдругъ, мчатся къ церкви четыре тройки съ народомъ неопредѣленнаго рода и вида. Весь этотъ таборъ помахалъ, покричалъ и направился къ моему дому. Это были пѣвчіе хора его преосвященства съ протодіакономъ и иподіаконами во главѣ. Вся компанія ввалила ко мнѣ, и кто въ чемъ… Одинъ въ кафтанѣ на распашку и въ измятой шляпенкѣ; другой — въ сюртукѣ и въ одномъ бѣльѣ; третій въ халатѣ, бѣльѣ, безъ фуражки и съ сапогами подъ мышкой, которые онъ натянулъ уже въ комнатѣ, словомъ: пестрота — на подборъ. Я уже по опыту зналъ, какъ принимать этихъ господъ: не говоря лишняго слова, я разостлалъ среди двора кошмы, поставилъ на средину четвертную, нѣсколько стакановъ, закуску и гости мои принялись кто за что! Мальчугановъ я позвалъ въ комнату, жена напоила ихъ чаемъ и накормила. Сельскаго старосту, между тѣмъ, я заранѣе намуштровалъ, чтобы лошади были заложены тотчасъ и всѣми силами торопилъ гостей моихъ ѣхать. Староста, мужичина грубый, дѣло свое сдѣлалъ, дѣйствительно, хорошо: гостей моихъ онъ донялъ такъ, что они были у меня менѣе часу. Прощаясь, я далъ протодіакону 2 руб., иподіаконамъ по 1 руб., регенту 3 руб. и маленькимъ пѣвчимъ 50 коп. на орѣхи.
Утромъ мы съ сельскимъ старостою выслали на дорогу двоихъ верховыхъ, потолковѣе, чтобы извѣстить насъ о пріѣздѣ преосвященнаго, дабы заранѣе начать благовѣстъ. При этомъ я крѣпко-накрѣпко наказалъ, чтобы гонцы спросили кучера, кто это ѣдетъ, потому что я зналъ, что часто бывало: завидитъ сторожъ съ колокольни экипажъ, да и начнетъ отжаривать «во вся»; а тамъ, послѣ, и окажется, что жарили-то для какой-нибудь мирно проѣзжавшей барыни.
Прискакали вѣстовые, — начался благовѣстъ; завиднѣлась карета, — зазвонили во всѣ.
Преосвященный ѣздилъ необыкновенно шибко, такъ что благочинный съ исправникомъ, ѣхавшіе впереди, едва могли прискакать минуты за двѣ.
Послѣ обычной встрѣчи, преосвященный велѣлъ подать себѣ въ алтарѣ стулъ, позвалъ причтъ и сталъ экзаменовать; сопровождавшій же его о. протоіерей сталъ пересматривать церковные документы.
— Скажи-ко мнѣ, дьяконъ, сказалъ преосвященный: что это такое въ десятой заповѣди: «Не пожелай… ни села его, ни раба его»? Что такое: ни села?
— А… а… а… Чтобы мы не желали села.
— Что называется селомъ?
— А… гдѣ вотъ есть церковь, — это село; а гдѣ нѣтъ, — это деревня.
— Дуракъ, дуракъ, дуракъ! Ну-ко ты, дьячокъ!
Этотъ отвѣчаетъ безъ запинки:
— Если, къ примѣру, живутъ русскіе, то село; а коль хохлы, — такъ слобода.
— Дуракъ, дуракъ, дуракъ! Пономарь!
Пономарь мой былъ законникъ.
— Это, ваше преосвященство, при Моисеевомъ законѣ звали селомъ; а въ Новомъ Завѣтѣ, — при Іисусѣ Христѣ, — вѣсью: «Вниде Іисусъ въ нѣкую вѣсь, жена же нѣкая»…
— Ха, ха, ха! Моисеевъ законъ, жена нѣкая… И ты дуракъ! Всѣ вы дураки!
Преосвященный обращается ко мнѣ:
— Отчего они у тебя всѣ дураки?
Надобно замѣтить, что преосвященный говорилъ при отворенныхъ дверяхъ, на всю церковь; всѣ на насъ смотрѣли и слышали все до словечка.
— Еслибъ, ваше преосвященство, не изволили къ намъ нынѣ пріѣхать, то мы нынѣ всѣ пахали бы. Всѣ они бьются, изо-дня въ день, изъ-за куска хлѣба. О книгѣ-то некогда и подумать.
— Дураки, дураки! Ну, пашутъ… Ложатся же отдыхать? Отъ нечего дѣлать, чѣмъ такъ валяться, — и взялъ хоть катихизисъ. Дураки! Ну, а ты самъ-то не забылъ еще, не излѣнился?
— Кажется, что еще не забылъ. Но здѣсь можно забыть все скоро.
Преосвященный помоталъ головой: дураки; дураки! Преосвященный вышелъ на амвонъ и спрашиваетъ:
— Каковъ у васъ причтъ? Хорошъ-ли, довольны-ли вы имъ?
— Всѣ духовники хороши, ваше просвещенство, мы всѣми довольны, — грянулъ весь народъ.
— Пьянствуютъ они у васъ?
— Нѣтъ, ваше просвещенство, и въ ротъ не берутъ!
— Не хороши, такъ я сейчасъ всѣхъ вонъ выгоню, говорите правду!
— Хороши, ваше просвещенство, хороши!
— Они всѣ дураки!
— Нѣтъ, ваше просвещенство, хороши! Лучше и не надыть!
— А молодой священникъ хорошъ, довольны вы имъ?
— Хорошъ, ваше просвещенство, довольны!
Преосвященный обращается ко мнѣ: живи, смотри, не ссорься. А то, знаешь?!
При этомъ онъ погрозился мнѣ пальцемъ.
Преосвященный пошелъ изъ церкви, народъ бросился принимать благословеніе. Я съ отцемъ протоіереемъ пошелъ позади. Отецъ протоіерей и говоритъ: «У васъ въ метрикахъ есть помарки. Слѣдовало бы занести это въ журналъ, но»… Въ это: «но», я сунулъ ему въ руку 3 р. «Но… по вашей молодости, не внесу, а то, непремѣнно, оштрафуютъ». Тотчасъ подвернулся и архіерейскій служка: «поздравляю васъ, батюшка, съ благополучнымъ пріѣздомъ владыки»! Я сунулъ и ему полтинникъ.
На крыльцѣ я попросилъ преосвященнаго къ себѣ въ домъ отдохнуть и откушать стаканъ чаю.
— Гдѣ ты живешь, далеко отсюда?
Я указалъ.
— Это маленькая избенка-то? Да у тебя тамъ и повернуться-то негдѣ!
Въ это, мгновеніе, откуда ни возьмись пріятель мой Агафоновъ: "Ваше преосвященство! Осчастливьте вашимъ посѣщеніемъ домъ моего довѣрителя, помѣщика Ж. Мы съ женой готовились, и она ждетъ васъ. Я отпишу довѣрителю моему въ Москву, что вы осчастливили домъ его своимъ посѣщеніемъ.
— Здѣсь, въ селѣ?
— Нѣтъ, но недалеко, ваше преосвященство, всего версты три-четыре, только.
— По дорогѣ намъ?
— Хотя немного, и не по дорогѣ, но я прикажу заложить своихъ лошадей, такъ что времени, ваше преосвященство, не потеряете.
— У васъ здѣсь свои лошади?
— Да, свои.
— Въ такомъ случаѣ отецъ протоіерей поѣдетъ на вашихъ лошадяхъ, а вы укажите намъ дорогу, поѣдемте со мной.
Итакъ: благочинный съ исправникомъ испросили благословеніе ѣхать въ слѣдующее село, отецъ протоіерей сѣлъ въ Агафоновскій экипажъ, Агафоновъ полѣзъ въ карету, а я, повѣся голову, пошелъ домой…
На другой день пріѣхалъ ко мнѣ Агафоновъ ликующимъ. Онъ нашелъ, что преосвященный очень умный и образованный человѣкъ; что онъ просилъ Агафонова бывать у него всегда, когда только бываетъ тотъ въ городѣ; что онъ, Агафоновъ вызвался позаботиться объ оштукатуркѣ церкви, о поновленіи иконостаса и о поправкѣ ограды; что преосвященный благословилъ его быть попечителемъ, а мнѣ приказалъ убѣдить прихожанъ къ сбору необходимой суммы.
— Это дѣло нужно, батюшка, дѣлать скорѣе. Довѣритель мой Ж. скоро пріѣдетъ, мѣсяца на полтора сюда. Я долженъ ѣхать въ городъ для закупокъ къ его пріѣзду; буду, конечно, у преосвященнаго: что я скажу ему, если мы не устроимъ этого дѣла? Вся вина падетъ тогда на васъ.
— Вы вызвались быть попечителемъ, — ну, и пекитесь; а я-то что сдѣлаю?
— Мое дѣло нанять рабочихъ и смотрѣть за работой; а убѣждать прихожанъ собирать деньги, — это дѣло священника.
Немного мы поспорили, а все-таки порѣшили созвать, чрезъ недѣлю, всѣхъ прихожанъ.
Дня черезъ три — четыре я купилъ себѣ коня за 80 р. асс. 40 р. я заплатилъ, а другіе 40 мнѣ повѣрили на 5 мѣсяцевъ. Съ лошадью я обзавелся и упряжью и тѣлежкой.
VIII.
правитьИмѣя свою лошадь, мнѣ вздумалось повидѣться съ другомъ моимъ по семинаріи, Егоромъ Ѳедоровичемъ Б. Онъ былъ отъ меня въ 18-ти верстахъ. Мнѣ давно хотѣлось повидѣться съ нимъ, но никакъ не удавалось сдѣлать этого. Егоръ Ѳедоровичъ былъ славный, добрый, кроткій, умный товарищъ и одинъ изъ лучшихъ учениковъ семинаріи.
Вхожу на дворъ и вижу: мой добрѣйшій Егоръ Ѳедоровичъ, въ одной сорочкѣ, разувшись, засучивши выше колѣна брюки, мнетъ ногами кучу мокраго навоза. Молодая и красавица жена его лопатою подгребаетъ ему навозъ и носитъ воду.
— Что это ты, сосѣдъ, дѣлаешь, закричалъ я ему?
— Видишь, дружище: насъ въ семинаріи обучали всякимъ премудростямъ, но не учили, какъ дѣлать кизики. Вотъ я съ женой теперь и практикуюсь.
Егоръ Ѳедоровичъ сейчасъ обмылся, умылся и одѣлся; я, въ это время, убралъ лошадь и мы вошли въ избу. Квартира его была простая мужицкая изба.
— Неужто тебѣ, — спрашиваю я, — не на что купить дровъ и даже не на что нанять рабочихъ дѣлать кизикъ?
— Хоть убей, — ни гроша. Вотъ тебѣ, братецъ, и ученье! Сидѣли-сидѣли въ семинаріи лѣтъ по 10—12, да и высидѣли. Тамъ намъ все толковали: пастырь, пастырь, — а выходитъ, что слово это нужно прикладывать къ намъ въ русскомъ переводѣ. Что я теперь? Я живу хуже всякаго пастуха, Тебѣ вотъ хорошо, — ты слышь, купилъ свои палаты, дровъ у васъ много, дастъ всякій. Пожилъ бы ты вотъ тутъ! Я уже почти рѣшилъ примѣнять къ жизни ариѳметическое правило: «Чѣмъ больше, тѣмъ меньше; чѣмъ меньше, тѣмъ больше», т.-е. чѣмъ больше будетъ у меня совѣсти, — тѣмъ меньше буду имѣть доходу; чѣмъ меньше совѣсти, — тѣмъ больше доходу. Я почти рѣшился драть за каждую требу; но какъ-то не совладѣю съ собой, — стыдно, жалко! А когда пойдутъ дѣти, тогда что дѣлать-то? Теперь вотъ хотѣлось бы почитать что-нибудь, но нѣтъ ни единой книжки во всемъ околоткѣ. Вѣдь у меня въ приходѣ восемь помѣщиковъ и два купца-хлѣботорговца. Собакъ они надаютъ сколько угодно, и какихъ угодно, пожалуй и водкой напоятъ; но книги, — не взыщите. Хотѣлось бы и пописать что-нибудь, чтобъ не разучиться писать; а тутъ говорятъ: «ступай-ко, надѣлай сперва на зиму кизиковъ!»
— Ничего, хорошъ приходъ и у меня, — я только что не дѣлаю кизиковъ.
Егоръ Ѳедоровичъ захохоталъ звонкимъ, но болѣзненнымъ смѣхомъ:
— Хорошъ, плохой! Мы, пастыри, раздѣляемъ свою паству на хорошую и плохую; но въ какомъ смыслѣ, — въ нравственномъ ли, какъ бы слѣдовало? Никто и никогда дѣлить ихъ такъ и не думалъ. Много даетъ доходу, — значитъ хорошъ приходъ; мало, — значитъ плохъ. А будь всѣ прихожане, хоть поголовно, Стеньки Разины, — все равно. При оцѣнкѣ прихода, никто не беретъ во вниманіе нравственное его состояніе. А отчего это? Оттого, что намъ даются приходы безъ всякаго обезпеченія насъ въ нашемъ существованіи. Пріѣзжаешь, вотъ какъ я сюда, и видишь, что стараться-то приходится не о томъ, чтобы утвердить въ народѣ св. вѣру; а о томъ, чтобы самому не подохнуть съ голоду и не замерзнуть зимой безъ кизиковъ; думаешь не о народной нравственности, а о томъ, чтобы отъ нужды, сраму и горя самому не сдѣлаться пьяницей.
Я ночевалъ у Егора Ѳедоровича. и мы проговорили съ нимъ всю ночь. Онъ изъявилъ желаніе проводить меня до с. Ек. и вмѣстѣ заѣхать познакомиться съ о. Ѳаворскимъ, извѣстнымъ въ тѣхъ мѣстахъ хозяиномъ чтобы поучиться у него житейской мудрости.
Домъ о. Ѳаворскаго не отличался барскою роскошью, но онъ не уступалъ хорошему купеческому деревенскому дому: тутъ были и амбары и амбарчики, и конюшни и конюшенки, и курятники и гусятники, и подвалы, и — всякая всячина, словомъ: домъ его былъ полная чаша. Самого хозяина мы нашли на гумнѣ. Хозяинъ подалъ намъ руку, но не сошелъ съ мѣста и зорко слѣдилъ за рабочими. На гумнѣ молотили на двѣ кучи. Въ одной — человѣкъ 10 мужиковъ, въ другой столько-же парней и дѣвокъ. Мы постояли, посмотрѣли и спрашиваемъ: для чего молодые работаютъ отдѣльно отъ старыхъ?
— Это, други мои милые, женихи и невѣсты. У меня, кто задумаетъ жениться, говори заранѣе и день отпаши мнѣ, день откоси, день жни и день молоти. Безъ этого я и вѣнчать не стану. Деньгами что съ нихъ возьмешь, пять — шесть рублей только? А жить надо. Невѣсты: день сгребай сѣно, день жни и день молоти. Это ужъ ты тамъ какъ знаешь, а работать иди. Порядокъ этотъ для всѣхъ у меня. А чтобы я видѣлъ, что они работаютъ, а не жируютъ, — вотъ я отдѣльно ихъ и ставлю отъ наемныхъ.
О. Ѳаворскій послалъ одну дѣвку за сынишкомъ, лѣтъ 12-ти, велѣлъ ему стоять и смотрѣть за рабочими, а насъ позвалъ къ себѣ въ домъ. Принялъ онъ насъ очень радушно и сейчасъ весь столъ былъ заставленъ и винами, и наливками, и закуской.
— Какъ вы, други мои милые, устроились, обзавелись-ли вы своимъ гнѣздышкомъ?
— Плохо, говорю я. Я-то купилъ себѣ въ долгъ избенку, да такую, что преосвященный даже и не пошелъ въ нее; а вотъ Егоръ Ѳедоровичъ до сихъ поръ живетъ въ крестьянской избѣ. Вчера я, знаете ли, за какимъ дѣломъ засталъ его? Они, вдвоемъ съ матушкой, сами мяли навозъ для кизиковъ.
— Какъ? Сами дѣлаютъ кизики? Да вы, видно, оба съ своей матушкой съ ума сошли? Сами дѣлаете кизики!..
— Денегъ нѣтъ, нанять не на что.
— Ты мнѣ скажи: кого же ты хочешь удивить этимъ? Ну, послушай;. придетъ къ тебѣ прихожанинъ звать крестить, хоронить — звать въ церковь, — а ты весь въ навозѣ? Ты этимъ, другъ мой милый, теряешь всякое уваженіе не только къ себѣ, но и къ своему сану.
— Да денегъ нѣтъ, говорю я вамъ!
— Ты трудишься, — крестишь, хоронишь, — это дѣло твое. За это возьми плату. Найми мять кизикъ мужика, — это дѣло его. За это заплати ему ты. Ты думаешь, что кто-нибудь оцѣнитъ твое безкорыстіе? Ничуть! Никто и ничего дѣлать даромъ тебѣ не будетъ. Зачѣмъ же ты для всѣхъ будешь дѣлать даромъ? Вѣдь нйкто же не пошелъ къ тебѣ безъ платы дѣлать кизикъ? Кого, вообще, у насъ уважаютъ, чьего голоса слушаютъ? Бѣдняковъ, безкорыстныхъ? Нѣтъ! Есть состояніе, — ну, и почетъ, и вліяніе; нѣтъ состоянія, — нѣтъ и вліянія. Ну, вотъ вы, я вижу, оба люди безкорыстные; и можете похвалиться, что васъ слушаются мужики, уважаютъ васъ? Да, я думаю, мужики-то на васъ и глядѣть-то не хотятъ. Посмотрите-ко у меня! Я и представить не могу себѣ, чтобы мужикъ не послушалъ меня въ чемъ-нибудь. Я тружусь и день и ночь; — мужикъ это видитъ. Зовутъ меня, напр., крестить, хоронить, — мужикъ видитъ, что онъ отрываетъ меня отъ дѣла, — за это и плати мнѣ. Позову его къ себѣ на работу я, заплачу ему и я. Постомъ исповѣдуются: я тружусь, служу тебѣ недѣлю, стою и исповѣдую — 5 к. На пасху: я хожу по поясъ въ водѣ и грязи, служу — 20 к. На всякую требу у насъ положена такса, торгу не бываетъ. Вы сдѣлать этого не можете, на васъ будутъ роптать, потому что вашихъ трудовъ никто оцѣнить не можетъ. Придетъ мужикъ къ вамъ, видитъ, что вы читаете, — ну, и значитъ, что вы не дѣлаете ничего, — онъ не пойметъ, что отрываетъ васъ отъ дѣла; а стало быть и трудъ вашъ ничтоженъ и платить вамъ не за что. А если еще вы будете надѣяться на его доброту и брать только то, что дастъ онъ вамъ самъ, то вы и будете весь свой вѣкъ мять кизики. Безпрестаннымъ трудомъ и достаточною оплатою за требоисправленія, я нажилъ себѣ настолько достаточное состояніе, что я не завишу ни отъ кого, никто мной не помыкаетъ, никто не посмѣетъ въ глаза мнѣ смѣяться надо мной, а напротивъ я повелѣваю приходомъ. Я выписываю, неугодно-ли взглянуть, много книгъ, содержу двоихъ сыновей въ семинаріи и одного въ университетѣ. А вы, съ своей простотой, и сами будете весь вѣкъ нищими, если, еще къ тому, не сопьетесь; и приходъ уважать васъ не будетъ, и дѣтей не воспитаете. Значитъ: вы погубите и себя и дѣтей.
— Что вы дѣлаете, если вы съ рабочими въ полѣ, и за вами пріѣдутъ звать васъ къ больному?
— Что? Сейчасъ поѣду. Но вѣдь я работу знаю. Я и назначу сколько они безъ меня должны сдѣлать, и назначу безобидно, по всей правдѣ. И рабочіе знаютъ, что меня не обманешь. Сдѣлали, — хорошо, не сдѣлали, пробаклушничали, — не взыщи, — вычетъ.
— Но что же мнѣ-то дѣлать теперь? На зиму нужно заготовлять отопленіе, а у меня нѣтъ ни копѣйки денегъ. Приходится по неволѣ работать самому.
— Найми. Я тебѣ дамъ денегъ, а самъ не срами ни себя, ни насъ всѣхъ. Купи себѣ хоть небольшой домишко. Я безъ процентовъ дамъ тебѣ денегъ, чтобъ ты и не кланялся мужику, да и самъ немного поободрился. Но только непремѣнно установи таксу за всякую требу, объяви объ этомъ всѣмъ, и трудись, какъ я. Какъ только ты выйдешь изъ зависимости отъ своихъ псарей-дворянъ и мужиковъ, то посмотри, что всѣ они совсѣмъ не такъ будутъ смотрѣть на тебя. Вы, конечно, смотрите на меня, какъ на торгаша, какъ на кулака; а я понимаю себя не такъ: я думаю, что я понимаю свои пастырскія обязанности не хуже вашего. Зачѣмъ я хочу дать тебѣ денегъ и купить тебѣ домъ? Затѣмъ, что я вижу, что ты слабаго характера и можешь погибнуть. Отъ нужды и горя много погибло хорошихъ людей изъ нашего брата. Вотъ я и хочу поддержать тебя на первое время. Понялъ? Впрочемъ, завтра мы потолкуемъ съ тобой. Завтра я самъ пріѣду къ тебѣ и устрою тебя.
Часа четыре мы пробыли у о. Ѳаворскаго и уѣхали, напутствуемые благожеланіями.
IX.
правитьВъ слѣдующее воскресенье собрались изо всѣхъ деревень прихожане, явились и вызванные Агафоновымъ изъ уѣзднаго нашего города подрядчики и начались толки о поправкѣ иконостаса и ограды и о штукатуркѣ церкви. Долго спорили и толковали и, наконецъ, порѣшили церковь оштукатурить, но съ разсрочкою уплаты денегъ на два года; прочую же работу отложили до урожайныхъ годовъ. Написали приговоръ. Всѣ прихожане попечителемъ назначили меня, а Агафоновскіе крестьяне — его.
Агафонову нужно было ѣхать въ губернскій городъ за покупками къ пріѣзду барина. Онъ ужасно былъ радъ случаю съѣздить въ городъ, чтобы побывать почетнымъ гостемъ у преосвященнаго и выказать передъ нимъ свое усердіе къ благолѣпію храма Господня, и мы поѣхали съ нимъ подавать прощеніе преосвященному о разрѣшеніи на починку церкви.
Приходимъ въ архіерейскій домъ. Въ передней онъ сунулъ что-то лакею и попросилъ его доложить преосвященному. Чрезъ минуту лакей попросилъ его въ гостиную, а я остался въ лакейской.
Съ часъ Агафоновъ пробылъ у преосвященнаго. Въ это время прошелъ къ преосвященному, мимо меня, одинъ извѣстный мнѣ купецъ; пріѣхала всѣмъ извѣстная мироносица Е. А. Н.[3]. Прошелъ одинъ бульварный левъ, тоже всѣмъ извѣстный фатъ И. С. Г. Наконецъ вышелъ и преосвященный, провожая Агафонова, и сталъ въ дверяхъ изъ залы въ переднюю. Я поклонился ему въ ноги и принялъ благословеніе. Преосвященный сказалъ мнѣ, что починка церкви имъ разрѣшена, что онъ «просилъ Александра Алексѣевича (Агафонова) принять на себя трудъ наблюденія за работами» и приказалъ мнѣ не вмѣшиваться въ это дѣло и не мѣшать ему. Я поклонился въ ноги опять и преосвященный ушелъ.
Вскорѣ по пріѣздѣ нашемъ изъ города пріѣхалъ въ имѣніе свое и г. Жел., у котораго солдатъ Агафоновъ былъ управляющимъ. Я отправился къ нему съ визитомъ. Вхожу, лакей загораживаетъ мнѣ дорогу въ залу, говоря, что баринъ изволитъ завтракать, и предлагаетъ мнѣ подождать въ передней. Я настоятельно потребовалъ, чтобы онъ доложилъ обо мнѣ и прошелъ въ залу, когда тотъ ушелъ къ барину. Лакей возвратился и сказалъ мнѣ, что баринъ изволили приказать мнѣ подождать. Я сидѣлъ болѣе получаса. Наконецъ, отворяется дверь и ко мнѣ выходитъ господинъ немолодыхъ уже лѣтъ, красноносый, почти безволосый, въ халатѣ съ разстегнутой грудью, въ туфляхъ на босую ногу и длиннѣйшимъ чубукомъ въ зубахъ.
— А, молодой священникъ! Молодъ, молодъ! Сколько вамъ лѣтъ?
— Двадцать два.
— Молодъ, молодъ! Напрасно такихъ молодыхъ ставятъ въ попы. Въ приходахъ, по деревнямъ, имъ много соблазну… Знаете? Не знаю, какъ мы будемъ жить съ вами, съ прежними попами я все ссорился. Помилуйте! За свадьбы они брали по рублю! Да развѣ это можно? Гдѣ мужику взять рубль? мужикъ рубля не выработаетъ и въ недѣлю, а вы вѣнчаете въ какихъ-нибудь десять минутъ и за десять минутъ работы берете по рублю. Нѣтъ, вы такъ не дѣлайте, а то я и съ вами буду ссориться. А архіерей, говорятъ, нынѣ у васъ строгій!..
— Нѣтъ, не строгій, а очень умный, и на пустыя жалобы не обращаетъ даже вниманія. Вы какъ бы хотѣли, — чтобъ поскольку мы брали за свадьбу?
— Да самое большее, по 50 к.
— Чтобъ намъ съ вами не ссориться, такъ я думаю, что много и этого. Вѣдь, по вашимъ словамъ, мужикъ рубля не заработываетъ и въ недѣлю, нашей же работы всего 10 минутъ. Стало быть намъ позволительно брать только 1 или 1 1/2 к., за 10 минутъ дѣла!
— Ха, ха, ха! Я васъ понялъ. Я и прежде слышалъ объ васъ. Берите по рублю, что съ вами дѣлать! Вы, батюшка, имѣете привычку спать послѣ завтрака?
— Нѣтъ, я не сплю и послѣ обѣда.
— А я такъ, грѣшный человѣкъ, люблю часокъ-другой соснуть.
Я всталъ и раскланялся. Отъ барина я пошелъ къ управляющему его, Агафонову, попросить дровъ.
— Эхъ, батюшка, до дровъ ли вашихъ намъ теперь! Вотъ проводимъ барина, мѣсяца черезъ полтора, тогда и присылайте, я вамъ хворосту воза два дамъ. Да, чай, въ приходѣ-то не мы одни, что вы такъ ужъ непремѣнно къ намъ!
Отъ Агафонова я поѣхалъ къ другому помѣщику, Чек — ву, пріѣхавшему изъ Петербурга въ деревню поохотиться, также какъ и Жел — нъ, за деревенскою дичью… Чек — въ вышелъ ко мнѣ раскрахмаленный, раздушенный, — настоящая парижская модная картинка. Съ нимъ я былъ уже знакомъ, — до этого я ему уже дѣлалъ визитъ. Къ себѣ его я, конечно, и не ждалъ, потому что это было бы изъ порядка вонъ, чтобы баринъ отплатилъ визитъ попу. Чек — въ восторгался красотами природы, деревенскою тишиною, чистотою воздуха, ароматомъ южныхъ полей, лугами, лѣсами, простотою нравовъ и находилъ, что я въ тысячу разъ счастливѣе его, живущаго весь свой вѣкъ въ столичной толкотнѣ, гдѣ театры, клубы, вечера рѣшительно не даютъ ему покою ни днемъ, ни ночью. Баринъ былъ необыкновенно любезенъ, предупредителенъ; но какъ только я заикнулся о дровахъ, то по лицу его мгновенно пробѣжала дымка; однако, онъ совладѣлъ съ собою и, въ самыхъ изысканныхъ выраженіяхъ, наговорилъ мнѣ цѣлыя горы любезностей; онъ сказалъ мнѣ, что онъ тотчасъ дастъ приказаніе управляющему, дать мнѣ дровъ столько, сколько мнѣ будетъ нужно на весь годъ; что изъ 2,000 дес. лѣсу, дать на двѣ печи, ему не значитъ ровно ничего; что, напротивъ, сдѣлать мнѣ эту ничтожную помощь для него будетъ истиннымъ удовольствіемъ. При этомъ онъ просилъ меня обращаться къ нему за всѣмъ, чѣмъ только онъ можетъ служить мнѣ.
На другой день, я увидѣлся съ управляющимъ его и передалъ ему обѣщаніе его барина. Тотъ, съ улыбкой, помоталъ головой: «вѣрьте вы ему! У него и отецъ былъ такой же: наговоритъ, наобѣщаетъ съ три короба, а на дѣлѣ сущій цыганъ. Ужъ если бы хотѣлъ дать вамъ, такъ онъ вчера же и сказалъ бы мнѣ, а то ни слова. Вотъ я спрошу его».
Недѣли черезъ двѣ управляющій, послѣ обѣдни, зашелъ ко мнѣ.
— Говорилъ я, батюшка, барину о вашихъ дровахъ; а онъ отвернулся отъ меня, засвисталъ и пошелъ, не сказавши ни слова. Я говорилъ вамъ, что онъ цыганъ сущій. Вотъ какъ уѣдетъ такъ я пришлю вамъ, сколько вамъ угодно. У насъ не то, чтобъ рубить, а бурей поломаетъ каждый годъ столько, что не токмо вашъ флигелекъ, все село отопишь.
— Служитъ гдѣ-нибудь онъ?
— Нѣтъ, въ отставкѣ прапорщикомъ.. Хочетъ, говоритъ, опять поступить на службу, да куда ужъ ему! Не то теперь у него въ головѣ. Имѣнье-то давно ужъ заложилъ.
Осенью, дѣйствительно, управляющій Чек — ва прислалъ мнѣ дровъ на цѣлый годъ.
X.
правитьПредмѣстники мои священники, всегда послѣ обѣдни, давали просфоры или сами, или высылали съ дьякономъ: Агафонову, управляющему Чек — ва, цѣловальнику и писарю. Я, считая, что въ храмѣ Божіемъ всѣ равны, не сталъ дѣлать преимущества никому и просфоръ не давать самъ и ни высылать не сталъ.
Однажды, лѣтомъ приходитъ ко мнѣ сельскій писарь и говоритъ: «вчера, батюшка, мужики дѣлили луга. Вамъ отвели они? Своихъ луговъ у васъ нѣтъ; нужно было просить, а вы просили?»
— Нѣтъ не просилъ, и не знаю отвели ли.
— Нѣтъ, не отвели, да хоть и просили бы, такъ они не отвели бы.
— Почему?
— Вотъ почему: до васъ у насъ священниковъ было много, и всѣ они были много постарше васъ; — много постарше, а почетныхъ людей уважали и отличку отъ другихъ имъ дѣлали завсегда. Бывало, какъ отойдетъ обѣдня, то дьяконъ и подноситъ на блюдѣ просфору писарю. Гдѣ бы онъ ни сталъ, нарочно иногда, станешь въ углу у двери, — вездѣ отыщетъ. А въ большіе праздники дьяконъ станетъ возлѣ священника на амвонѣ, съ просфорой на тарелкѣ, и ждетъ писаря. Подойдетъ писарь, а ему самъ священникъ на блюдѣ и подастъ просфору. И видитъ всякій, что писарь не простой мужикъ, что и попъ отъ всего міру отличаетъ его. А вы нынѣ писаря сравнили съ простымъ мужикомъ. Вотъ вамъ и сѣнцо!
— Такъ это ты сдѣлалъ, что мнѣ не отвели луговъ?
— Я.
— И тебѣ не стыдно такъ говорить?
— Нѣтъ, не стыдно. Мнѣ стыднѣе, когда вы прировняли меня къ простому мужику. У васъ нѣтъ еще ни усовъ, ни бороды, а меня и старики уважали. Надо мной теперь смѣется весь міръ. Ужъ легче бы было, кабы этаку срамоту переносить отъ старика.
— Такъ ты вышелъ негодный человѣкъ, и съ такими людьми я не хочу и говорить. Съ Богомъ!
Вечеромъ я позвалъ къ себѣ четверыхъ вліятельныхъ мужиковъ, напоилъ чаемъ, поднесъ водочки и попросилъ травы. Чрезъ недѣлю крестьяне стали дѣлить другую половину луговъ и мнѣ отвели вдвое больше, чѣмъ давали моимъ предмѣстникамъ.
Жел — въ сначала, по пріѣздѣ въ деревню, ѣздилъ къ обѣднѣ каждый праздникъ. На долгія дроги посадитъ съ собою дѣвокъ шесть, пріѣдетъ къ обѣднѣ и станетъ со всей своей свитой предъ амвономъ. Однажды онъ и присылаетъ ко мнѣ въ алтарь своего Агафонова съ приказаніемъ, чтобъ я подалъ ему просфору. «Передайте, говорю, вашему барину: когда онъ будетъ ѣздить молиться Богу безъ дѣвокъ, тогда я подамъ ему просфору». Съ этого времени Жел — въ не былъ въ церкви ни разу, такъ и уѣхалъ, и я больше не видѣлъ его.
При первомъ свиданіи Агафоновъ грозилъ мнѣ чуть не Сибирью. «Барину, говорилъ онъ, стоитъ только доѣхать до архіерея, ну, и смотрите, что вамъ будетъ». Я вполовину не вѣрилъ, но вполовину и вѣрилъ, что Жел — въ дѣйствительно можетъ сдѣлать мнѣ зла много. Съ моимъ батюшкой, однажды, былъ такой случай: помѣщикъ Н. Б. имѣлъ обыкновеніе назначать невѣстъ женихамъ, по собственному его усмотрѣнію, ни мало не обращая вниманія на желаніе или нежеланіе котораго-нибудь изъ нихъ. При этомъ онъ всегда дѣлалъ такъ: дѣвушку изъ состоятельнаго дома онъ непремѣнно назначалъ бѣдняку, а иногда и прямо нищему, — какому-нибудь бездомовному пастуху, «для уравненія состоянія», какъ говаривалъ онъ. «Какую-нибудь лошаденку, телушенку и пару овецъ мужикъ для дочери все уже дастъ. Иначе онъ въ вѣкъ не наживетъ ничего», разсуждалъ баринъ. Красиваго парня женилъ тоже, непремѣнно, на уродѣ, или красавицу выдавалъ, наоборотъ, за урода. «Это непремѣнно такъ надо, говаривалъ онъ, для улучшенія племя. Какія выдутъ дѣти, когда женится уродъ на уродѣ»! Предъ свадьбой онъ, бывало, на восьмушкѣ листа пишетъ батюшкѣ: «священнику N. N. Прошу вѣнчать N. N. съ Z. Z. Имѣю честь быть Н. Б.» Является, однажды, такая пара въ церковь. Батюшка мой спрашиваетъ жениха и потомъ невѣсту: «по собственному ли своему согласію вступаютъ они въ бракъ». Невѣста заплакала, зарыдала и рѣшительно заявила, что она или утопится, или удавится, если ее повѣнчаютъ съ этимъ женихомъ. Батюшка мой вѣнчать не сталъ. Невѣсту, прямо изъ церкви, повезли на барскій дворъ, и страшно изсѣкли! Чрезъ нѣсколько дней эту пару привозятъ опять. Невѣста опять зарыдала и опять сказала, что «пусть засѣкутъ ее до смерти. но она не пойдетъ за этого жениха». Повезли опять на барскій дворъ и сѣкли тамъ уже до того, что ее полумертвою стащили съ мѣста. Спустя нѣкоторое время староста привозитъ ихъ въ церковь въ третій разъ, и говоритъ, что невѣста вѣнчаться теперь согласна. Батюшка спросилъ ее и она проговорила: «иду, батюшка, вѣнчайте»! Батюшка повѣнчалъ. Спустя мѣсяца два-три преосвященный Іаковъ (Вечерковъ) сдаетъ такую резолюцію: «по жалобѣ любителя церкви, помѣщика Н. Б., священника N. N. послать въ каѳедральный соборъ на двѣ недѣли на усмотрѣніе». За что, про что? Господь его вѣдаетъ. Поѣхать въ городъ, выправить въ консисторіи, выражаясь по консисторски, указъ на службу въ соборѣ, двѣ недѣли служить тамъ, дать каѳедральному протоіерею за хорошую аттестацію, потомъ опять указъ на мѣсто, — недѣлю тереться на крыльцѣ консисторіи до службы въ соборѣ, двѣ недѣли служить, да недѣли полторы-двѣ биться въ консисторіи изъ указа опять на мѣсто, — батюшкѣ и стоило двухъ коровъ. Изъ трехъ своихъ коровъ онъ продалъ двухъ, и этого ему едва достало на всѣ расходы. Я былъ въ то время въ среднемъ отдѣленіи семинаріи. Тяжело намъ было перенести это и разореніе и оскорбленіе! И изъ-за чего?.. «По жалобѣ»! Конечно могъ сдѣлать это и со мной Жел — въ, потому что, въ то время у насъ былъ «судъ скорый», хотя и не особенно «милостивый».
Лѣтомъ мы поѣхали съ женой повидѣться съ моими родителями и съ матушкой жены моей. У батюшки моего въ семинаріи содержалось еще два сына, моихъ меньшихъ брата, и потому онъ терпѣлъ крайнюю нужду. Видѣть отца и мать нуждающимися въ самомъ необходимомъ, и не имѣть возможности помочь имъ, — переносить это нелегко!.. Отъ моихъ родителей мы поѣхали къ матушкѣ жены моей.
Въ городѣ однажды я встрѣтился съ другомъ моимъ, по семинаріи товарищемъ, нѣкіемъ Иваномъ Сокольскимъ. Въ семинаріи онъ былъ юноша видный, необыкновенно веселаго характера и острякъ. Теперь же онъ былъ худъ, блѣденъ, мнѣ показался, даже закоптѣвшимъ, ряса плохенькая, а шляпенка и совсѣмъ не была никуда годна; на все окружавшее онъ смотрѣлъ, какъ будто, безучастно и скорѣе похожъ былъ на сумасшедшаго, чѣмъ на обыкновеннаго человѣка!
— Какъ, братъ Ваня, твои дѣла, спрашиваю я?
— Ничего, братецъ, торгуемъ.
— Чѣмъ?
— Собственнымъ товаромъ. Теперь пріѣхалъ сюда записаться въ гильдію.
— Въ самомъ дѣлѣ: какъ ты поживаешь?
— Говорятъ тебѣ: торгую! Да, братъ, вотъ въ этакій попадись приходъ, такъ, поневолѣ, сдѣлается купцомъ всякій. У меня мордва за всѣ требы платятъ лаптями: отслужишь, на Пасху, молебенъ, — пару лаптей, а богатый и двѣ пары; свадьба, — полтинникъ и 10 паръ лаптей. Послѣ Пасхи мнѣ досталось огромныхъ два воза лаптей. Ну, теперь понялъ, что мы купцы?
— Куда вы ихъ дѣваете?
— Отвозимъ въ Кузнецкъ на базаръ!
— Насколько же ты ихъ продалъ?
— Рублей на 20 асс. пасхальныхъ, да руб. на 2 за другія требы.
— Почемъ вы продаете ихъ?
— Хорошіе копѣйки по 3 сер., похуже — 2 коп. Теперь пріѣхалъ сюда поискать получше мѣстечко. Пошелъ вчера въ консисторію, а тамъ: давай три цѣлковыхъ, такъ покажемъ праздныя мѣста. Просилъ — просилъ, нѣтъ, Іуды, не уступаютъ. Повелъ троихъ анаѳемовъ въ трактиръ, пропоилъ 2 р.; показали мѣста четыре, да все дрянь, — не стоитъ ломаться. Есть, говорятъ, и хорошія, да меньше пятишницы показать ихъ нельзя. 5 р. отдай, а дастъ ли его преосвященный, — это на небѣ писано. Вотъ я и хожу по городу да смотрю, не найду ли гдѣ пятишницы.
Дня черезъ три я опять встрѣтился съ и. Сокольскимъ.
— Ну, что, спрашиваю, нашелъ мѣсто, подалъ прошеніе?
— Вчера подалъ въ X., тоже дрянь, да ужъ, небойсь, все не хуже моего. Нынѣ прошеніе сошло, да просятъ цѣлковый показать резолюцію.
Я сказалъ ему, гдѣ я живу, и попросилъ его заходить ко мнѣ, пока я живу въ городѣ. На другой день онъ, дѣйствительно, зашелъ.
— Какъ твои дѣла, спрашиваю?
— «Справку». На прошеніи резолюція: «представить справку». За эту справку и просятъ теперь пять цѣлковыхъ. Я говорю: давайте я самъ напишу ее; а столоначальникъ: дѣло тутъ, святой отецъ, не въ письмѣ, а въ деньгахъ. Дашь 5 руб. и пиши, коль есть охота писать; не дашь, такъ недѣли три и походишь.
— Написать о тебѣ справку нужно всего 10 минутъ?
— Написать мой формулярный списокъ, — и все тутъ.
— Да вѣдь твой формуляръ въ трехъ словахъ?
— Приказные такъ и говорятъ, что дѣло не въ письмѣ. Деньги-то опять отдашь, а еще неизвѣстно, дастъ или нѣтъ архіерей мѣсто-то! А сколько будетъ мытарства, если и дастъ-то! Чего будетъ стоить, чтобы показали резолюцію на справкѣ! А тамъ указъ: написать, подписать столоначальнику, члену, секретарю, регистратору, чтобъ ввелъ въ исходящую и поставилъ No, сторожамъ — каждому все дай. А тамъ привалятъ на квартиру, человѣкъ 15, поздравлять… И Господи, тиранства и конца нѣтъ! Придется продать тестеву-то лошадь. Да ужъ такъ бы и быть, куда ни шло, лишь бы не пропало все даромъ!
Больше я съ о. Сокольскимъ не видѣлся. Въ день отъѣзда изъ города, мнѣ попался на улицѣ другой знакомый мнѣ священникъ. По одному особенному случаю, онъ получилъ мѣсто возлѣ самаго города, въ верстахъ 10—12-ти. Приходъ довольно достаточный, но не изъ богатыхъ. Священникъ этотъ былъ очень неглупый, но до самозабвенія увлекающійся всѣмъ, выдающимся изъ ряда вонъ и потому крайне неразсчетливый въ экономическомъ отношеніи. Онъ съ восторгомъ разсказывалъ мнѣ, что онъ знакомъ со множествомъ дворянъ города, со всѣми членами консисторіи и съ секретаремъ. Онъ разсказывалъ; что на святкахъ, масляной и два раза послѣ Пасхи, у него были два члена консисторіи, секретарь и столоначальникъ. Въ первый разъ, говоритъ, они пріѣхали ко мнѣ нечаянно и у меня не было ничего, только и могъ угостить я ихъ хорошей стерлядью; была одна бутылка рому въ 1 р. 50 к., да секретарь сказалъ, что онъ пьетъ только бѣлый въ 4 р. Но за то потомъ каждый разъ, какъ пріѣдутъ, сами привезутъ съ собою всего: и рому въ 4 р., и винъ разныхъ, и закуски и… всякой всячины! конечно, все это въ мой счетъ. А вотъ, какъ были въ послѣдній разъ, столоначальникъ и говоритъ мнѣ: мы отъ скуки на дорогу взяли орѣшковъ 2 фунтика, такъ припишите ужъ и ихъ къ счету. Ну, разумѣется изъ этихъ пустяковъ и говорить не стоитъ. Дорого только берутъ съ нихъ извощики. Въ послѣдній разъ я заплатилъ только за одинъ конецъ, да и прогналъ ихъ; и отвезти отъ себя нанялъ уже у себя въ селѣ.
— А тебя просили они къ себѣ.
— Ты вздумаешь! Теперь пріѣхалъ взять въ консисторіи новую приходо-расходную книгу для церкви.
— Ужъ, разумѣется, тебѣ, по дружбѣ, выдадутъ безъ взятокъ?
— Нѣтъ, еслибъ не былъ знакомъ, то всякому далъ бы поменьше, — понемногу; а теперь знакомому-то мало-то дать и стыдно. Рублей 25 это дѣло стоило мнѣ.
— Съ такой дружбой тебя можно поздравить. У тебя, кажется, въ приходѣ пропасть дворянъ?
— Больше 20 домовъ. По зимамъ всѣ они живутъ въ городѣ, а лѣтомъ у насъ по садамъ. Кромѣ того, у насъ много теперь дачниковъ изъ города. Каждый праздникъ, послѣ обѣдни, ужъ непремѣнно, человѣкъ 5—6 зайдетъ ко мнѣ и съ женами и съ дѣтишками напиться чаю и закусить.
— А тебя просятъ они къ себѣ?
— Недавно у Мац — ва была имянинница жена, приглашали служить молебенъ, и я обѣдалъ тамъ.
— Стало быть, всѣ эти господа ходятъ къ тебѣ не изъ расположенія къ тебѣ, а только отдохнуть, послѣ обѣдни, да и подкрѣпиться? Можно поздравить тебя и съ дворянской дружбой!
— А недавно, такъ вице-губернаторъ Н — ковъ прислалъ разсыльнаго сказать мнѣ, что онъ, на завтра, пріѣдетъ къ обѣдни, чтобъ я подождалъ его служить. У меня, на бѣду, ничего не было для закуски. Сейчасъ, въ ночь, въ городъ!.. Утромъ подождалъ съ часъ служить. Къ 10 часамъ пріѣхалъ онъ и съ женой, и съ дочерью. Послѣ обѣдни прямо ко мнѣ. Пока я въ церкви исправлялъ другія требы, — жена напоила ихъ чаемъ. Я пришелъ, — подалъ закуску. Предобрые люди! Дочь у нихъ уже невѣста, все разговаривала съ моей женой. Онъ и выпивалъ и закусывалъ безъ церемоніи. Славные, препростые люди!
— А тебя они просили къ себѣ?
— Ты выдумаешь!
— Значитъ тебя можно поздравить съ дружбой даже вице-губернатора!
Священникъ этотъ недавно померъ въ крайней бѣдности, оставивши огромные долги (конечно по состоянію священниковъ). Семейство его теперь въ самомъ жалкомъ состояніи, — это хуже всякихъ нищихъ. Когда жена его обратилась къ дворянамъ-прихожанамъ за помощью для погребенія, то никто не далъ ей ровно ничего; одни наобѣщали, а другіе такъ или прямо отказали или запретили прислугѣ говорить, что они дома. Единственное лицо, которое оказало ей самую человѣколюбивую, христіанскую помощь, — такъ это преосвященный. Онъ такъ много помогъ ей, какъ не помогъ бы, по всей вѣроятности, ни одинъ преосвященный.
XI.
правитьНа возвратномъ пути изъ города домой, намъ пришлось проѣзжать въ одномъ мѣстѣ, поздно вечеромъ, черезъ лѣсъ. Мѣсто это на границахъ двухъ уѣздовъ. Лѣсу была небольшая куртина, но лѣсъ крупный. Въѣзжаемъ мы въ лѣсъ, и вдругъ изъ кустовъ выскакиваютъ четыре человѣка съ дубинами и копьями.
— «Стой!» закричали всѣ разомъ, — и одинъ бросился держать лошадей, а другой ухватился за кучера. Мы испугались до безпамятства.
— Вино есть у васъ? Кто вы?
— Я священникъ, говорю я, вина у меня нѣтъ.
— Попы пьютъ больше нашего. Слѣзай!
Жена моя, не помня себя, уцѣпилась за меня. Они начали хозяйничать: все перешвыряли, перемяли, искололи «щупами», перепортили нашу одежду, — все, что было при насъ, и сказали: «вина нѣтъ, ступайте»!
Оказалось, что это были кордонные, какъ ихъ звали тогда. Это значило, что въ слѣдующемъ уѣздѣ былъ другой винный откупъ, а это были стражники, чтобы изъ того откупа, гдѣ вино дешевле, не перевозили въ другой.
Вспоминая этотъ случай, всегда говорю я: дай Господи многая лѣта батюшкѣ-Государю, уничтожившему этотъ откупленный разбой!
Въ сентябрѣ мы опять получили отъ благочиннаго повѣстку явиться всѣмъ причтомъ, съ церковными документами, въ д. Ивановку, въ имѣніе Е. А. И. для представленія его преосвященству. Оказалось, что туда собрано было изъ шестнадцати селъ все духовенство. Насъ собралось тамъ 18 священниковъ, 16 діаконовъ и 38 причетниковъ, — цѣлый полкъ. Мы собрались за два дня до пріѣзда преосвященнаго. Преосвященный пріѣхалъ къ И — ой, какъ хорошій знакомый, отдохнуть на недѣльку отъ дѣлъ. Сюда же съѣхалось много помѣщиковъ, а еще болѣе барынь, изъ ближайшихъ селеній. Тутъ же былъ и пріятель мой Агафоновъ. Въ первый день по пріѣздѣ, преосвященный не принималъ насъ и потому мы топтались у барскихъ воротъ недолго. На другой день, намъ было велѣно явиться въ 10 часовъ. Мы, конечно, явились; но на этотъ разъ пришлось потолпиться у воротъ подольше. Въ 12 часовъ уже преосвященный, идя съ хозяйкой дома и гостями изъ саду мимо насъ, велѣлъ явиться намъ въ 10 часовъ на завтра. Мы, разумѣется, стояли безъ шляпъ, но никто изъ сопровождавшихъ преосвященнаго не снялъ фуражки и не кивнулъ намъ. Являемся на завтра: ввалили семьдесятъ человѣкъ и грянули, разомъ, въ ноги преосвященному. Мы заняли собой больше половины залы. Преосвященный, въ великолѣпной сѣрой атласной рясѣ и голубой камилавкѣ, сидѣлъ на диванѣ, хозяйка и гости — вдоль стѣнъ. При нашемъ входѣ не привсталъ никто и никто не кивнулъ намъ головой, какъ будто пришло, просто, стадо барановъ. Мы всѣ, обыкновеннымъ, заведеннымъ порядкомъ, стали принимать благословеніе по одиночкѣ: подойдешь, поклонишься въ ноги, примешь благословеніе, опять поклонишься въ ноги и отойдешь. Преосвященный, сидя, по одиночкѣ благословилъ насъ и потомъ спрашиваетъ благочиннаго: кто изъ нихъ у тебя пьяница?
— У меня пьяницъ нѣтъ, ваше преосвященство!
Сидѣвшая тутъ барыня-мироносица, старуха К — ва:
— «Нѣтъ, ваше преосвященство! благочинный покрываетъ ихъ. Нашъ священникъ N. N. совсѣмъ спился! Вмѣсто того, чтобы созывать мужиковъ въ церковь, по воскресеньямъ, онъ созываетъ къ себѣ на помочь, и поитъ ихъ виномъ. Мнѣ не надо его, возьмите его отъ меня, куда хотите! Не надо мнѣ его, не надо, не надо»!..
И замахала руками.
— Я, ваше преосвященство, дѣйствительно, прошлое воскресенье помочь собиралъ, но обѣдня у меня была. Я человѣкъ бѣдный; нанять работать мнѣ не на что, я и попросилъ добрыхъ людей. Я…
— Молчать! Отъ этого мѣста я тебя отрѣшаю. Ищи другой приходъ! пьяница! Какъ же ты, благочинный говоришь, что у тебя нѣтъ пьяницъ? Ты съ ними вмѣстѣ пьянствуешь!
— Дѣйствительно, справедливо изволите сказать, ваше преосвященство, благочинный съ ними вмѣстѣ пьянствуетъ.
— Я ни водки, и даже никакого вина не пью совсѣмъ, ваше преосвященство.
— Молчать! Что-жъ ты думаешь, что я больше повѣрю тебѣ?
Егоръ Ѳедоровичъ шепчетъ мнѣ: «коль не вѣритъ никому, такъ ужъ и сдѣлалъ бы К — ву благочиннихой надъ нами». N. N. подошелъ къ преосвященному, сталъ на колѣни: «ваше преосвященство! Помилуйте! У меня тутъ домъ»…
— Молчать, дуракъ! Вонъ пошелъ!
— Ваше преосвященство (не вставая во все время съ колѣнъ), я человѣкъ бѣдный, у меня два сына въ семинаріи, я разорюсь совсѣмъ, долженъ буду исключить дѣтей, они погибнутъ…
— Благочинный, отведи его прочь! Вы, господа, довольны своимъ причтомъ? Говорите. Если нѣтъ, такъ…
Всѣ, въ томъ числѣ и мой Агафоновъ, привстали: «довольны, ваше преосвященство, очень довольны»!
N. N. «Ваше преосвященство»!.. Но К — ва: «Завтра же велю твой домъ снести съ моей земли! По бревёшку велю раскидать. Преосвященнѣйшій владыка отказать уже изволили тебѣ отъ нашего прихода; ты теперь уже не нашъ. Завтра же, чтобъ и духу твоего не было въ моемъ селѣ».
— Ваше преосвященство, помилуйте!
— Пошелъ вонъ! Священникъ села Р. К--ій! Сюда!
К — ій подошелъ къ столу, поклонился въ ноги и сталъ.
— Скажи: какія обязанности священника?
— Научать народъ вѣрѣ…
К — ва: «Ну, ужъ нашъ попъ научитъ! Самъ мужиковъ поитъ виномъ по праздникамъ».
Тутъ его преосвященство перебралъ насъ всѣхъ, кромѣ, впрочемъ, меня, Егора Ѳедоровича и благочиннаго. Сколько «дураковъ» мы получили тутъ отъ щедротъ его преосвященства, что не перечтешь и по пальцамъ! Что ни слово, то: «ну, дуракъ, дуракъ, дуракъ! И по рожѣ-то видно, что дуракъ»! Каждый подойдетъ къ столу, поклонится въ ноги, 5—10 получитъ «дураковъ», поклонится въ ноги за милостивое слово опять и отойдетъ. Начальникъ же нашъ благочинный, получалъ по нѣскольку «дураковъ», послѣ каждаго, на загладочку: «дуракъ, дуракъ! И благочинный дуракъ, что даетъ тебѣ (въ формулярѣ) отмѣтку хорошую, — дуракъ и онъ». И это послѣ каждаго спрошеннаго. Такимъ образомъ если мы, 70 человѣкъ, получили по 7 «дураковъ», то нашъ о. благочинный удостоился получить ихъ семьдесятъ разъ седмерицею.
Послѣ испытанія въ знаніяхъ догматовъ вѣры и правилахъ христіанской нравственности, преосвященный сталъ заставлять, опять всѣхъ по одиночкѣ, пѣть по октоиху. И опять: поклонъ, дуракъ, поклонъ и — вонъ. Тутъ ужъ непремѣнно на каждую нотку сѣло по «дураку»!
— «Удивительно, какъ они всѣ глупѣютъ на должностяхъ! Вѣдь дуракъ на дуракѣ! Ступайте»!
Священникъ N. N. опять хотѣлъ было просить преосвященнаго, но онъ велѣлъ благочинному вывести его. Священникъ этотъ былъ крайне бѣдный и совершенно трезвый. Но чѣмъ-то, къ его горю, не угодилъ этой мироносицѣ, — и пропалъ. Переводъ въ другой приходъ разорилъ его въ конецъ.
Дома его барыня хотя и не раскидала, но онъ, все равно проданъ за ничто.
Когда мы вышли, то къ намъ вышелъ помѣщикъ Владыкинъ. Онъ, смѣясь, похлопалъ по плечу своего священника и говоритъ: «а я, N. N. хотѣлъ, было, сказать владыкѣ и про тебя, что ты много пьешь».
— Ну, хорошо: меня архіерей вывелъ бы; съ кѣмъ же ты-то сталъ-бы пить-то тогда?
— Ха, ха, ха! Заѣзжай ко мнѣ. Я сейчасъ ѣду домой.
Преосвященный нашъ, вообще, безпорядковъ не терпѣлъ. Каѳедральный соборъ нашъ имѣетъ высокое входное крыльцо, и такой же, въ самомъ храмѣ, высокій амвонъ. Однажды, осенью, была изморозь и все покрылось ледяной корой. Въ одинъ изъ такихъ дней, преосвященный долженъ былъ служить литургію въ соборѣ. Ледъ на входномъ крыльцѣ, хотя и былъ счищенъ, но падающій постоянно дождь мерзъ и покрывалъ все новымъ слоемъ льда. Сторожа, не знаю почему, — можетъ быть потому, что поздно спохватились и поздно уже было бѣжать къ себѣ за пескомъ, а можетъ быть, престо, почитая, что все равно, чѣмъ ни посыпь, — но только и посыпь ступеньки золой. Преосвященный вошелъ въ соборъ и тотчасъ же поставилъ ключаря на амвонѣ, предъ иконой Спасителя, въ виду всего народа, на колѣни.
Въ другой разъ, преосвященный награждалъ одного священника набедренникомъ. Во время накладыванія у набедренника и оторвись лента. Преосвященный: «ключарь! Это что! Пошелъ на колѣни»!
И ключарь пошелъ опять на знакомое мѣстечко…
Ключарь былъ, — по лѣтамъ, старше преосвященнаго, изъ окончившихъ курсъ академіи, протоіерей и членъ консисторіи.
Я могъ бы представить десятки подобныхъ случаевъ, и — много-много покрупнѣе этихъ, но думаю, что для характеристики того времени довольно и этого немногаго. Вообще же этотъ періодъ епархіальнаго управленія есть одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ, въ этомъ родѣ, въ нашемъ краѣ; но внести на страницы исторіи событія того времени, предоставлю моему потомству. Безслѣднымъ же для исторіи этотъ періодъ остаться не долженъ.
XII.
правитьВъ концѣ сентября я, по обыкновенію всего сельскаго духовенства, пошелъ по приходу собирать хлѣбомъ. Церковный сторожъ заложилъ мнѣ лошадь, растянулъ по всей телѣгѣ пологъ, положилъ нѣсколько мѣшковъ, и мы отправились. Вхожу въ первый дворъ; встрѣчаю хозяина и говорю: «не уродилъ ли Богъ хлѣбца какого и на мою долю»? Мужикъ скинулъ шапку, нехотя поглядѣлъ на меня; поглядѣвъ себѣ подъ ноги, надѣлъ шапку, сдѣлалъ шага два къ амбару, опять взглянулъ на меня и, нехотя, проговорилъ:
— Ты чѣмъ побираесся?
— Все равно. что есть.
— Можа ржи, ай овса?
— Все равно, что есть.
— То-то!
Я поблагодарилъ его и ушелъ. Безъ меня онъ вынесъ мнѣ полумѣрокъ ржи. Иду въ слѣдующій домъ. Вся семья сидитъ за столомъ. Я спрашиваю:
— Не уродилось ли хлѣбца какого-нибудь и на мою долю?
Мужикъ положилъ ложку, рукавомъ утерся, почесалъ у себя за воротомъ, и спросилъ: ты рожью побираесся, ай еще чѣмъ?
— Что дашь, за то и спасибо; мнѣ все равно.
— А посуда своя, ай въ нашу?
— Я своей не ношу.
— Поди, хозяйка, дай ему!
Та пошла впереди меня, въ амбарѣ зачерпнула ковшъ ржи и вынесла. Въ третьемъ домѣ мужикъ заранѣе насыпалъ мѣру пшеницы, вынесъ за ворота и ждалъ меня. Мнѣ пришлось только благодарить его. Въ четвертомъ домѣ мужикъ что-то рубилъ. Я подошелъ и спросилъ: не уродилъ ли Богъ какого хлѣбца и на мою долю? Мужикъ поклонился. «Тебѣ хлѣбца? Новинки»? И опять сталъ рубить. Онъ рубитъ, а я стою. Отрубилъ, посмотрѣлъ на топоръ, поворочалъ его, воткнулъ въ отрубокъ и опять спросилъ: «тебѣ новинки штоль? Ты побираесся?»
— Побираюсь.
— Чево же тебѣ: ржи, аль еще чево?
— Все равно, чего-нибудь, только, коль ужъ дашь, такъ поскорѣе, не мори.
— Да молоченнаго-то нѣтъ. Въ друго время приди, какъ помолотимся.
Иду дальше, спрашиваю.
— Хлѣбушка-то мало у самого-то. Тѣмъ всѣмъ, и дьякону, и пономарю, и дьячку отказалъ. У самого семья, чай знаешь, малъ-мала меньше, а вѣдь все всѣмъ надо хлѣба. А работникъ-то я вотъ весь тутъ. А осенью пастухъ упустилъ табунъ, послѣднее-то потравилъ. Теперь вотъ тутъ и живи, какъ знаешь.
— Коль у тебя самого мало, такъ и не нужно.
— Ну, не нужно! Не дать нельзя. Это я тѣмъ отказалъ, у тѣхъ шеи-то, какъ у быковъ, толсты; а тебѣ надо дать, — не дать нельзя, только на большомъ не взыщи. Одинъ дастъ немного, другой немного, — вотъ и прокормишься. Міръ — великъ человѣкъ. И въ писаніи сказано: съ міру по ниткѣ, голому рубашка. Курочка по немножку клюетъ, да сыта живетъ. Не дать нельзя. Много не дадимъ, а немного все ужъ дадимъ.
Я, обыкновенно, благодарилъ, и уходилъ прежде, чѣмъ мужикъ успѣвалъ выносить; но видѣлъ, что онъ вынесъ полрѣшетца.
Въ слѣдующемъ дворѣ мужикъ позвалъ меня въ амбаръ. «Вотъ, батюшка, смотри, сколько у меня всего хлѣбца-то»! Смотрю: въ углу насыпано всего мѣры три ржи и 5—6 мѣшковъ, — и только.
— Ну, Господь съ тобой, зачѣмъ же я буду брать у тебя послѣднее. Я не зналъ, что у тебя нѣтъ, а то я не зашелъ бы къ тебѣ.
— Нѣтъ, кормилецъ, не дать нельзя. Не взыщи, что мало, а не дать нельзя. Твоимъ лоткомъ я ужъ не разживусь. Господь даетъ на всѣхъ: вы наши молитвенники.
И вынесъ мнѣ въ рѣшетцѣ ржи. Одна старуха вынесла мнѣ фунта два «для матушки» гороху; другая — фунта два, тоже «матушкѣ» крупъ.
Съ пятаго двора со мной стали ходить, откуда-то взявшіеся, двое нищихъ. Придешь въ домъ, я спрошу себѣ, а они затянутъ: «Гос-по-ди Ису-се Хрис-те»… Мужикъ пойдетъ въ амбаръ, зацѣпитъ лотокъ ржи, перекрестится и всыпетъ въ суму; потомъ вздохнетъ и начнетъ въ свое рѣшето насыпать мнѣ. Сколько я ни просилъ своихъ спутницъ идти или впереди меня, или назади, но онѣ: «всѣ, кормилецъ, именемъ Христовымъ живемъ: подадутъ и намъ, подадутъ и тебѣ. Мы твоего не возьмемъ». Я нарочито постою, подожду чтобы онѣ прошли впередъ, а онѣ увидятъ, что остановился, и сами остановятся. Вѣроятно ходить со мной имъ было выгоднѣе. А въ одной деревнѣ ко мнѣ пристала цыганка. Изъ двора во дворъ, нога въ ногу, такъ-таки и прошла со мной всю деревню. Я оборочусь къ ней: да отстань ты, сдѣлай милость, или или впереди!
— Эхъ, отецъ духовный! Всѣ на мірской шеѣ сидимъ! Наши отцы и дѣды не работали, и намъ не велѣли; да и ваши тоже! Православные прокормятъ всѣхъ. Для цыганки мужичекъ въ амбаръ не пойдетъ; дастъ кусочекъ да и только; а съ вами-то я и пшенца ребенку выпрошу, и мучки на лапшицу.
Такъ-таки и не отстала.
Входишь, иногда, въ домъ зажиточнаго крестьянина: спросишь, по обыкновенію; онъ, не торопясь, спроситъ чѣмъ я побираюсь, пойдетъ въ избу за ключемъ, минутъ пять пропадаетъ тамъ, подойдетъ къ бочкѣ напиться, слазитъ на навѣсъ за сѣномъ и отнесетъ въ конюшню и потомъ пойдетъ въ дальній за деревню амбаръ. Онъ ушелъ, а ты стоишь и томишься отъ грусти и досады и не знаешь, куда дѣваться. Стоишь иногда 15—20 минутъ, — сердце ноетъ, ждешь — не дождешься конца этой тоски, теряется всякое терпѣніе и, наконецъ, видишь, что тебѣ несутъ полрѣшетца ржицы… Увидишь это и отъ досады, кажется, провалился бы. Нехотя поклонишься, и пойдешь въ слѣдующій дворъ. Но здѣсь, иногда, мужичекъ, несравненно бѣднѣйшій, давно уже припасъ тебѣ большое лукошко или мѣру пшеницы и ждетъ тебя. Предъ этимъ крестьяниномъ, наоборотъ, становится какъ-то уже неловко, стыдно и ты не находишь словъ благодарить его; 5—6 разъ скажешь ему спасибо, и 5—6 разъ поклонишься ему.
Таковъ былъ мой сборъ хлѣбомъ на первый годъ моего священства, таковъ онъ и до сего дня, 1880-го года, у каждаго сельскаго священника.
Надобно быть сельскимъ священникомъ, надобно испытать, чтобы понять то невыносимо-тяжелое, то убивающее душу состояніе, ту тоску, ту горечь, то униженіе, то леденящее кровь и жгущее сердце отчаяніе, ту одуряющую злобу, какія испытываетъ собирающій хлѣбомъ священникъ! Человѣкъ, не испытавшій этого на себѣ, понять этого не можетъ. Даже я, — видѣвшій сборы хлѣбомъ моего отца, дѣда и другихъ, — не понималъ этого вполнѣ. И понялъ ихъ вотъ только тутъ, — когда пришлось собирать самому. Много разъ я видѣлъ глубокіе вздохи моего родителя, какъ только зайдетъ рѣчь о сборахъ. «Охъ ужъ эти сборы», говаривалъ, бывало, мой батюшка и при этомъ тяжело, всей грудью, вздохнетъ, покойный; но я не понималъ этихъ вздоховъ. Теперь эти вздохи я понялъ. Теперь я понялъ какихъ нравственныхъ жертвъ стоило ему наше воспитаніе!..
Всякому нищему его нищенство должно быть несравненно сноснѣе, чѣмъ намъ наше нищенство, — сборы хлѣбомъ, потому что между нами и нищими, и въ умственномъ и въ нравственномъ состояніяхъ, лежитъ цѣлая пропасть. Я давно священникомъ, уже состарѣлся, давно бы пора, кажется, съ нищенствомъ свыкнуться; но, однакоже, за всѣмъ тѣмъ, — не дней, а нѣсколько мѣсяцевъ нужно бываетъ всегда, чтобы изгладить то гнетущее чувство, которое ложится тяжелымъ камнемъ на мою душу послѣ сбора.
Но если эти средства къ нашему существованію невыносимы намъ, — намъ, видѣвшимъ примѣры въ отцахъ и дѣдахъ нашихъ, и во всемъ родѣ нашемъ, и свыкшимся съ насмѣшками, униженіемъ и нуждой отъ колыбели; то какъ стали бы переносить это все тѣ, которые поступили бы въ нашу среду изъ свѣтскихъ сословій, — я не могу даже и представить.
Люди, не испытавшіе на себѣ нашего состоянія, люди свѣтскіе, вполнѣ не поймутъ насъ, — это неопровержимо. И если они и знаютъ наше состояніе, то знаютъ одну только небольшую его частицу. Но и эта небольшая его частица настолько, вѣроятно, красива, что изъ свѣтскихъ сословій въ духовное званіе нейдетъ никто. При всѣхъ льготахъ и преимуществахъ, данныхъ ученикамъ гимназій предъ учениками семинаріи, — въ духовныя академіи нейдетъ никто изъ гимназистовъ. Мало того, даже изъ собственной-то среды нашей всѣ лучшія молодыя силы бѣгутъ отъ насъ. Свѣтскія учебныя заведенія переполнены и безпрестанно открываются новыя; наши же пустѣютъ и закрываются. Лучшія наши силы идутъ въ гимназіи и университеты, — въ семинаріи же идутъ худшія, или тѣ, у которыхъ уже рѣшительно нѣтъ средствъ пробить себѣ дорогу. Это не случайность!..
Иногда, послѣ тасканія по дворамъ на Рождество, Крещенье и Пасху, и послѣ сбора хлѣбомъ, ходишь, какъ безумный: чувствуешь себя совершенно, и нравственно и физически, убитымъ, какимъ-то уничтоженнымъ; а тутъ — одинъ кричитъ: нашъ попъ глупъ, совсѣмъ читаетъ мало; баринъ глубокомысленно подтверждаетъ, что попъ дѣйствительно глупъ, что не можетъ даже различить крымки отъ псовой породы и что отъ него, вообще, пахнетъ мужикомъ; барыня восклицаетъ, что попъ необразованъ, что онъ не имѣетъ и понятія о дамскихъ уборахъ; статистики и вообще сборщики «свѣдѣній» изъ столицъ или губернскаго города печатно поносятъ, что духовенство отстало, не интересуется наукой и не дѣлаетъ наблюденій; консисторія неустанно, по обыкновенію, дѣлаетъ выговоры за недоставленіе статистическихъ и другихъ свѣдѣній. Смѣхъ и горе разбираетъ, смотря на всѣ такія требованія, и думаешь: эхъ, други наши милы! Посадилъ бы васъ, хоть только на полгодика туда, гдѣ мы, такъ изъ васъ не осталось бы вполовину и того, что мы теперь! Мы увѣрены, что только упругая, до крайности выносливая натура, выросшая въ преданіяхъ многихъ поколѣній, можетъ выносить ту нужду и тѣ униженія, какія выносимъ мы.
XIII.
правитьЕсли такъ неприглядна жизнь сельскаго священника, то какова же должна быть жизнь псаломщика, т.-е. молодаго человѣка, окончившаго курсъ въ семинаріи и поступившаго въ псаломщики, или попросту, въ пономари?! Прихожане священника, отчасти, уважаютъ, а отчасти и боятся, а поэтому, хоть на первый разъ, какую-нибудь квартиру ему все-таки дадутъ; псаломщику же нигдѣ и никто квартиры не дастъ. Будь онъ хоть магистръ академіи, а для прихожанъ, онъ есть, все-таки, тотъ же пономарь.
Одинъ изъ преосвященныхъ имѣлъ обыкновеніе, при обозрѣніи епархіи, брать съ собой одного изъ иподіаконовъ и сажалъ его съ собой въ карету. Иподіаконъ этотъ, теперь уже давно священникъ, былъ одинъ изъ лучшихъ учениковъ, окончившихъ курсъ семинаріи, молодецъ собой, скромный, очень умный и солидный мужчина. Въ одну изъ поѣздокъ по епархіи, преосвященный заѣхалъ въ деревню къ своему хорошему знакомому, предводителю дворянства. Сюда же пріѣхалъ, какъ благочинный, и тоже, какъ хорошій знакомый хозяину, и я. У предводителя жилъ въ это время, какъ на дачѣ, его знакомый, одинъ изъ мельчайшихъ чиновниковъ съ женой и дѣвицей своячиной. Мы всѣ — хозяинъ, преосвященный, приказный, его жена, своячина и я, — сидѣли въ залѣ и гостиной, а иподіаконъ въ передней; мы сѣли обѣдать, а его попросили въ особый флигель; вечеромъ мы пили чай въ гостиной, а ему подали въ переднюю. Иподіаконъ обидѣлся, ушелъ въ архіерейскую карету и два дня, пока былъ тутъ преосвященный, не выходилъ оттуда, продовольствуясь своимъ дорожнымъ запасомъ. Такъ смотрятъ не на псаломщика, но даже на иподіакона, представители дворянства! Чего ждать хорошаго отъ мужика? Въ приходѣ псаломщику не дадутъ ровно никакого пособія, на него даже и не обратятъ вниманія. И этотъ несчастный юноша долженъ будетъ пріютиться въ мужицкой семьѣ и жить съ нею въ одной избѣ. Онъ, холостой и одинокій, долженъ будетъ жить въ семьѣ, гдѣ, можетъ быть, и даже навѣрное, пьяница мужикъ, дурнаго поведенія его жена, а еще хуже того, остальные члены семьи. А почему я говорю: «навѣрное», — такъ это мнѣ хорошо извѣстно, что скромные и трудолюбивые крестьяне не любятъ, чтобъ въ ихъ домахъ жили посторонніе люди. Въ той же избѣ будутъ, неизбѣжно, телята, ягнята, свиньи, по колѣно солома и грязь и невыразимо тяжелый воздухъ; ему негдѣ ни сѣсть, ни прилечь; ни книжки, чтобъ отвести душу, ни человѣка, чтобы промолвить словечко! Остальные члены причта, если они только есть, можетъ быть будутъ, и что всего вѣроятнѣе, нетрезвой жизни, или поглощенные житейскими и самыми мелочными заботами о средствахъ къ своему существованію. А при такой обстановкѣ достаточно, кажется, какого-нибудь только полугода, чтобъ сгибнуть на вѣкъ. Счастье его, если священникъ самъ будетъ человѣкъ хорошій; а если нѣтъ?! Если священникъ будетъ таскать его съ собой всюду и вредно вліять на него своимъ примѣромъ, — тогда что?.. Молодой человѣкъ пропалъ невозвратно. Жениться онъ не можетъ, — у него нѣтъ средствъ къ жизни; завести свой домишко не можетъ, какъ по неимѣнію къ тому средствъ, такъ и потому, что въ приходѣ онъ человѣкъ временный, только и думающій о томъ, какъ бы поскорѣе выбраться изъ этой тины. Читать и пѣть громко, на всю церковь, безъ отдыху два-три часа, зимою на сквозномъ вѣтру и морозѣ, — нужна грудь крѣпкая, и именно пономарская, физически развитая и не надорванная школьными занятіями. Грудь же «ученаго псаломщика» для такой работы уже не годится. Мнѣ лично извѣстны два псаломщика въ губернскихъ городахъ, которые читаютъ и поютъ безостановочно въ утреню и обѣдню изъ всѣхъ своихъ силъ, надрываютъ свою грудь и, послѣ каждой службы, чувствуютъ совершенное изнуреніе силъ; службы же въ постъ не выдерживаютъ совсѣмъ ни тотъ, ни другой и болѣютъ подолгу. И по причинѣ болѣзни нанимаютъ отъ себя кого случится. Сельскаго же псаломщика средства таковы, что онъ, придя изъ церкви зимой въ свою вонючую конуру, не можетъ отогрѣть своихъ передрогшихъ внутренностей и стаканомъ чаю.
Причетника, когда состоитъ онъ на службѣ, никто не считаетъ и человѣкомъ. Это паріи, которымъ подать руку всякій, считающій себя порядочнымъ человѣкомъ, находитъ для себя унизительнымъ. Это отбросъ общества, это народъ, презираемый всѣми. Его значеніе для церкви и общества, его труды даже само правительство цѣнитъ всего въ 2 р. въ мѣсяцъ, т.-е. въ десять разъ менѣе, чѣмъ значеніе и трудъ послѣдняго сторожа въ любомъ присутственномъ мѣстѣ. Отдавши церкви и обществу лучшіе годы жизни, какъ только, за дряхлостью и болѣзнію, выходитъ онъ за штатъ, то его бросаютъ всѣ: бросаетъ общество, бросаетъ правительство, — ему никто не дастъ ровно уже ничего, — и хочетъ онъ, — умирай съ голоду, или мерзни, хочетъ — душись, хочетъ — въ омутъ лѣзь, — онъ для всѣхъ чужой. Ему не возвратятъ даже его собственности, — не дадутъ грошовой даже пенсіи, на которую онъ имѣетъ полное право, на образованіе которой весь его вѣкъ дѣлали вычетъ изъ его двухрублеваго его мѣсячнаго жалованья. А между тѣмъ должность причетника, для христіанина — должность высокая. Это единственный чтецъ пѣвецъ при нашемъ богослуженіи; это единственный руководитель ума и сердца нашего при общественной нашей молитвѣ. Мало того: это приходскій нотаріусъ, утверждающій дѣйствительность и время событій рожденія, брака и смерти цѣлыхъ тысячъ прихожанъ и отъ исправности и неисправности котораго можетъ зависѣть многое, — онъ есть письмоводитель церковныхъ актовъ.
Не смотря, однако же, на важное значеніе для церкви, государства и общества, съ прискорбіемъ случается, иногда, видѣть, что люди, считающіе себя и высокопоставленными, и умными и христіанами, причетника считаютъ хуже собаки. Да, это такъ! Обратите вниманіе: приходитъ священникъ съ крестомъ въ домъ барина: мнѣ подаютъ руку, а пономарю нѣтъ и, въ то же время, гладятъ, ласкаютъ собаку, и иногда, даже цѣлуютъ ее; садимся закусывать, собака тутъ же возлѣ ногъ хозяина, а причетника отсылаютъ въ лакейскую; свою тарелку хозяинъ отдаетъ собакѣ, причетнику же относятъ объѣдки отъ барскаго стола; о собакахъ часто говорятъ съ увлеченіемъ, приписываютъ имъ вышечеловѣческія достоинства, — о пономаряхъ — всегда съ гримасой на лицѣ и презрѣніемъ; о собакахъ заботятся всѣ, о пономаряхъ никто. Даже у нѣкоторыхъ священниковъ достаетъ совѣсти отнимать и утаивать часть ихъ доходовъ, тѣснить ихъ и дѣлать доносы. А если взять общественное мнѣнье — то это уже не люди.
И послѣ этого хотятъ, чтобы мы дѣтей своихъ, послѣ того, какъ они утѣшали насъ трудомъ своимъ и успѣхами въ семинаріяхъ, посылали ихъ въ пономари? Нѣтъ ужъ, благодаримъ покорно!
Вслѣдствіе такого положенія псаломщиковъ и вышло то, что какъ только получилось распоряженіе, чтобы ученики, окончившіе курсъ въ семинаріяхъ, поступали въ псаломщики и были тамъ до тридцатилѣтняго возраста, то многіе священники тотчасъ взяли дѣтей своихъ изъ семинарій; и помѣстили ихъ въ свѣтскія заведенія. Священники эти горькимъ опытомъ дознали, что дѣтямъ ихъ лучше идти въ солдаты, чѣмъ въ пономари и не пустили ихъ. Священниковъ этихъ нельзя никакъ обвинять въ маловѣріи или безразличномъ отношеніи къ интересамъ вѣры; нѣтъ, они, можетъ быть, болѣе даже религіозны, чѣмъ тѣ, у коихъ дѣти и теперь обучаются въ семинаріяхъ. На явленіе это нельзя не обратить вниманія; сельскіе священники, для которыхъ невыносимо таскаться по дворамъ и вымаливать себѣ и дѣтямъ пропитаніе, — дѣтей своихъ помѣстили въ гимназіи; благочинные, — преимущественно — въ гимназіи; городскіе священники, — безъ исключенія почти — въ гимназіи; ректоръ саратовской семинаріи — сынъ въ гимназіи; кладезь духовнаго просвѣщенія, с. п. б. академія, — сынъ о. ректора обучился въ институтѣ инженеровъ путей сообщенія. Все это что-нибудь да значитъ… Нѣтъ сомнѣнія, что отъ свѣтскаго званія они не ожидаютъ для дѣтей своихъ непремѣнно хорошаго; нѣтъ, они предпочитаютъ чужое, неизвѣстное — своему, слишкомъ хорошо извѣстному и — тяжелому.
Въ самомъ дѣлѣ: самая обыкновенная у насъ кухарка, ничего несмыслящая деревенская баба, получаетъ 3—4 р. въ мѣсяцъ жалованья, имѣетъ при этомъ помѣщеніе, столъ, чай, кофе и праздничные подарки; самый послѣдній мужикъ-работникъ получаетъ 80—90 р. въ лѣто, и опять имѣетъ помѣщеніе, столъ и водочныя подачки. Псаломщикъ же пономарь получаетъ 2 р. въ мѣсяцъ жалованья[4], и пущенъ на произволъ судьбы: жить гдѣ примутъ и ѣсть, что соберетъ по міру… Слово это выговаривается легко; но попробуй выполнить его! Возьми суму и или… Пономарю подаютъ часто лотками, запрягать лошади, иногда, нѣтъ и надобности, и не стоитъ, и онъ, дѣйствительно, возьметъ мѣшокъ и идетъ. Подали лотокъ — два, всыпалъ, взвалилъ на плечо и дальше. То, однакожъ, что подаютъ лотками, — еще сносно; но невыносимо униженіе: ходить съ мѣшкомъ на плечѣ, просить и стоять передъ каждымъ мужикомъ и бабой, и получить лотокъ. При этомъ дѣло очень обыкновенное, что часто и въ лоткѣ-то отказываютъ. И опять необходимо замѣтить, что пономарю подается хлѣбъ самый худшій, и часто, просто, ухвостье. Я не говорю, что всѣ приходы, именно, таковы; напротивъ, есть приходы, гдѣ 1/4 дворовъ подастъ и по мѣрѣ, но большинство все-таки таково, и, значитъ походи да покланяйся. Тутъ, батюшка вы мой, всякіе стоики и всякіе Муціи повѣсятъ голову и не поможетъ вамъ никакой классицизмъ, какъ бы вы въ семинаріи ни долбили его! Я предполагаю, что многіе изъ моихъ читателей осудятъ меня за рѣзкость выраженій и заподозрятъ меня въ желаніи отвратить отъ поступленія въ духовное званіе. Отвращать отъ духовнаго званія я совсѣмъ не имѣю намѣренія. Я самъ священникъ и всей душой люблю свое званіе, и именно потому, что въ немъ есть стороны незамѣнимыя въ мірѣ: частая молитва и служеніе литургіи. Это, и именно только это, поддерживаетъ упадшій духъ и надежду на милость Божію. Я выставляю на видъ только матеріальныя средства къ содержанію и отношеніе духовенства къ обществу. Осудятъ за рѣзкость выраженій? Но я не сказалъ еще и сотой доли того, что есть на самомъ дѣлѣ и ничего нѣтъ легче, какъ осуждать и судить… Но думаю при этомъ, что осудитъ меня только тотъ, кто не имѣетъ и понятія ни о холодѣ, ни о голодѣ и тѣмъ менѣе объ униженіяхъ. Мы попросили бы такихъ господъ прежде испытать то, что терпимъ мы, тогда уже и осуждать…
Но вѣдь есть же священники, которые живутъ не только безбѣдно, но имѣютъ и достаточные капиталы въ банкахъ? Есть. Я представлю три-четыре примѣра обращика лицъ, очень коротко мнѣ лично извѣстныхъ, по нимъ можно будетъ судить и объ остальныхъ.
Покойный о. протоіерей города К. былъ миссіонеромъ. Для собесѣдованія съ раскольниками онъ разъѣзжалъ всегда лѣтомъ, въ рабочую пору. Однажды пріѣзжаетъ онъ съ исправникомъ въ одно большое раскольничье село и созываетъ всѣхъ крестьянъ для собесѣдованій. Взъѣзжій домъ, гдѣ они остановились, состоялъ изъ двухъ избъ, раздѣленныхъ общими сѣнями. Въ передней помѣстился исправникъ, а въ задней о. протоіерей. Каждаго мужика и каждую бабу и дѣвушку призываетъ къ себѣ исправникъ и начинаетъ пороть. Натѣшившись досыта, онъ посылаетъ къ о. протоіерею на увѣщанія. О протоіерей: «тебя, кажется, другъ мой, оскорбили? Жаль мнѣ тебя, другъ мой, жаль! Ты подпишись, что желаешь быть православнымъ, а тамъ Господь съ тобой, живи, какъ знаешь, а начальство оскорблять тебя не будетъ. А за то, что я защищу тебя, дай мнѣ рублишко». Такъ, и другой, и третій и сотый, и восьмисотый… Раскольники не спорили ни изъ-за подписокъ, ни изъ-за рублишекъ. Послѣ исправникъ, своимъ порядкомъ, взялъ по 3 р. съ рыла. И гг. миссіонеры отправились дальше.
Мѣстный священникъ доноситъ потомъ, что его раскольники и не думали быть православными, — что они живутъ такъ, какъ жили прежде.
Пріѣзжаетъ къ священнику о. протоіерей: «я въ трое сутокъ успѣлъ внушить раскольникамъ объ ихъ заблужденіяхъ; а ты, отецъ, живешь здѣсь весь свой вѣкъ и не умѣешь вести дѣла. Я донесу преосвященному, что ты вреденъ здѣсь, чтобъ онъ перевелъ тебя въ худшій приходъ».
И несчастный священникъ даетъ о. миссіонеру цѣлые десятки рублей, чтобы только, по доносу его, не сдѣлаться нищимъ.
Черезъ годъ о. протоіерей пріѣзжаетъ снова съ исправникомъ и обращается съ крестьянами, не какъ уже съ раскольниками, а какъ съ православными, отпадшими въ расколъ, и передрали и ободрали ихъ несчастныхъ еще безсовѣстнѣе.
Случился, однакожъ, одинъ казусъ и съ о. протоіереемъ, — и секретарь его преосвященства слупилъ съ него 4,000 р. По смерти о. протоіерея осталось, говорили тогда, до 80 т.
О. протоіерей города N былъ тоже миссіонеромъ и спуску ни раскольникамъ. и ни священникамъ не давалъ. Человѣкъ вдовый и одинокій жилъ онъ не только черно, но и грязно. Это своего рода Плюшкинъ. Ѣлъ, непремѣнно, каждый день только рѣдьку и панихидные бублики. Сохрани Богъ, если дьячокъ обдѣлитъ его хоть полбулочкой, — заѣстъ! Онъ имѣлъ въ банкѣ до 56 т., только въ одномъ, но предполагаютъ, что есть деньги и еще гдѣ-нибудь.
Третій о. протоіерей, членъ консисторіи и миссіонеръ. Онъ хотя былъ и съ академическимъ образованіемъ, но съ сектантами не могъ сказать и десяти словъ. За то онъ хорошо зналъ статью закона, по которой сектанты обязаны были, по требованію полиціи, являться въ консисторію на увѣщанія. Явятся и молокане, и поповцы, и безпоповцы, и хлысты и всякій подобный людъ, и усядутся на улицѣ, около консисторіи, по стѣнкамъ, по ступенькамъ уличнаго крыльца, на дворѣ консисторіи, въ передней, — и сидятъ день, два, недѣлю, другую, третью, — сидятъ, а на увѣщанія въ консисторію не зовутъ. Сидятъ, и имъ, какъ страдальцамъ за вѣру, приношенія отъ ихъ единовѣрцевъ со всѣхъ сторонъ. Въ толпѣ этой можно было видѣть и просто мужиковъ, и бабъ, и лицъ съ весьма приличною наружностью. На эту толпу неподвижно сидящаго народа, изо-дня въ день, нельзя было не обратить вниманія всякому — всякому бросались они въ глаза невольно. Спросите любаго изъ толпы этой, что это за народъ, кто они, и вамъ отвѣтятъ: "Страдаемъ за вѣру. Сидимъ вотъ здѣсь уже недѣлю, а въ полѣ, чай, выбило вѣтромъ послѣдній хлѣбишко! " Сидятъ, наконецъ, выйдутъ изъ терпѣнія, пойдутъ къ о. миссіонеру, поклонятся, и онъ отпуститъ ихъ.
Иногда дѣло это дѣлалось проще: всѣ увѣщаемые посылались на берега Волги на поденщину. И полягутся у стѣнокъ заборовъ, посядутся по тумбочкамъ взвоза (почему-то ихъ часто можно было видѣть тамъ, гдѣ семинарская больница), — и сидятъ цѣлый день. Одновѣрцы принесутъ имъ поденную плату, вечеромъ отнесутъ ее о. миссіонеру, а на утро опять полягутся у заборовъ. Всякому проходящему объяснили они, что они: «страдаютъ за вѣру». Нѣкоторые просили милостыню, протягивали руки и вопили: «страдальцамъ за вѣру Христову подайте!»
Этотъ же о. протоіерей былъ и экзаменаторомъ дьячковъ, предъ посвященіемъ въ стихарь. Въ дьячки и пономари поступали ученики, большею частію, по лѣности, неспособности и за дурное поведеніе исключенные изъ училищъ. Ихъ назначали въ приходъ; въ теченіе года они должны были выучиться хорошо читать по славянски, пѣть на гласы и по нотамъ и выучить краткій катихизисъ. Носить стихарь они не имѣли нрава; для этого они чрезъ годъ должны были явиться къ преосвященному и подать прошеніе о посвященіи ихъ въ стихарь. Преосвященный, обыкновенно, на прошеніи надписывалъ: «Къ экзаменатору». Получившій хорошую отмѣтку экзаменатора посвящался въ стихарь; получившій же неудовлетворительную посылался въ приходъ на годъ снова. Какъ понудительная мѣра къ изученію требуемыхъ предметовъ, непосвященнымъ въ стихарь не дозволялось жениться. Иной въ приходѣ только и знаетъ, что шляется по кабакамъ, да по крестинамъ, рожа расползется, какъ у быка; другой изо-дня въ день гнетъ спину надъ сохой, да съ цѣпомъ, и ни тому, ни другому катихизисъ во весь годъ не придетъ и въ голову. И ѣздятъ такіе къ преосвященному лѣтъ пять-шесть, и ѣздить бы имъ весь вѣкъ, еслибъ не жалѣлъ ихъ о. экзаменаторъ! Не ѣздить же нельзя, и указъ давался только на одинъ годъ, да и не дозволялось жениться. Пріѣзжаетъ однажды, изъ-за Волги, пономарь с. Большой Глушицы, верстъ изъ-за 400, Ѳедоръ Иргизовъ, приходитъ къ экзаменатору, тотъ спросилъ что-то, и говоритъ: «плохо, плохо! поучи и явись черезъ годъ». Иргизовъ вынимаетъ серебряный рубль и кладетъ на столъ. О. экзаменаторъ, не глядя, взялъ его, тутъ же подсунулъ подъ салфетку и пошелъ въ другую комнату, бормоча: «Еще, еще надо поучить, еще плохо!» Ушелъ, давая возможность Иргизову вынуть изъ кошелька еще рублишко. Иргизовъ на пальчикахъ подбѣжалъ къ столу и вытащилъ изъ-подъ салфетки свой рубль. Входитъ экзаменаторъ. Иргизовъ: «ваше высокопреподобіе! Сдѣлайте милость!» И кладетъ на столъ рубль. Экзаменаторъ опять, не глядя, взялъ, положилъ подъ салфетку и пошелъ: «еще надо поучить, плохо, плохо!» Иргизовъ стянулъ рубль опять. Входитъ о. экзаменаторъ, онъ кладетъ его опять. «Ну, давай дѣло! Жаль тебя, далеко ѣздить-то тебѣ». И далъ хорошую отмѣтку.
Такъ наживали деньги люди должностные.
XIV.
правитьВъ предъидущей главѣ я указалъ на два — три примѣра того, какъ наживали деньги, въ блаженное старое время, должностныя лица изъ духовенства; теперь укажу на нѣсколько примѣровъ изъ быта духовенства сельскаго.
Одинъ священникъ, короткій мой знакомый, поступилъ во священники, по окончаніи семинарскаго курса, на мѣсто тестя, — въ старинный, полный домъ. Тотчасъ онъ сошелся со старикомъ-помѣщикомъ, и льстилъ ему, елико возможно. Баринъ честь любилъ, и жилъ, какъ и подобало жить барину прежнихъ временъ, — ѣлъ, пилъ, спалъ и лишь раза три — четыре въ день ткнетъ въ рыло лакею, больше же этого по хозяйству не дѣлалъ ничего. Священникъ сдѣлался докладчикомъ и совѣтникомъ по всѣмъ его дѣламъ: нужно-ли снять у барина въ аренду мельницу, — попросятъ сперва батюшку; купить-ли лѣсу, — сперва толкнутся къ батюшкѣ; провинился-ли мужикъ, — за защитой къ батюшкѣ; освободить-ли сына отъ солдатчины, — за ходатайствомъ къ батюшкѣ. И такъ во всемъ… Священникъ цѣну себѣ понялъ скоро: кто больше дастъ, того и дѣло право. Барскаго лѣсу самъ онъ могъ рубить, даже для продажи, сколько угодно; земли барской могъ брать, сколько угодно; крестьяне обработывали его поля; вся домашняя прислуга была отъ барина и притомъ дѣло это велось такъ: нянька, кухарка, кучеръ и работникъ живутъ и служатъ у священника; но завтракать, обѣдать и ужинать ходятъ къ себѣ домой. Такимъ образомъ онъ получалъ, навѣрное, развѣ только немногимъ меньше самого барина. Въ приходѣ: вынь да положь, за каждую требу, впередъ. Пришелъ крестьянинъ, постомъ, исповѣдываться, — впередъ положь гривну; нѣтъ, — ступай прочь[5]. Пришелъ крестить младенца, — деньги впередъ; нѣтъ, или мало, — ступай домой. Каждый женихъ долженъ пахать непремѣнно три дня, каждая невѣста — три дня жать или молотить. Безъ этого и вѣнчать не будетъ. Станетъ собирать хлѣбомъ, — мужикъ хоть тресни, а попово лукошко насыпай полно. Мужикъ въ амбаръ и батюшка за нимъ. Мужикъ насыпаетъ, а батюшка смотритъ и понукаетъ: «а — ну, сыпь, сыпь, не скупись»!
— Да у тебя, батюшка, лукошко-то больно велико, туда полѣзетъ ползакрома.
— Велико! Чай не я его дѣлалъ. Ну, еще немножко: ну, еще лоточекъ; да не скупись же!
Мужикъ мнется, а батюшка настаиваетъ: «насыпай N. N., насыпай! Пригодится и попъ когда-нибудь. Сына-то, небойсь, женить будешь скоро»! Какъ мужичекъ ни бьется, а батюшка, все-таки, своего добьется, — лукошко батюшкино полно. Иногда дѣло это велось у него еще проще: мужичекъ мнется, задѣваетъ по поллоточку, — батюшка выходитъ изъ терпѣнія, и какъ-бы шутя: «Эхъ ты, N. N. Ты не умѣешь и насыпать! Ты вотъ какъ»! Возьметъ у него изъ рукъ лотокъ, да и насыпаетъ полно лукошко.
Приспѣла свадьба, — тутъ мужичку, просто, въ смерть: принеси и гуся, и коровай хлѣба, и водки, и возокъ сѣнца привези, и сдѣлай какую-нибудь услугу, въ родѣ чистки двора, подводы въ городъ и тому под. А деньги деньгами, — это, конечно, само собой. Назначитъ батюшка 10 р., а мужикъ даетъ 3 р. И пойдетъ торгъ, Боже мой, дня три ходитъ мужикъ вымаливать, и каждый разъ долженъ принести что-нибудь. Мужикъ встанетъ на колѣни, — молчитъ, чуть не плачетъ; а батюшка сидитъ себѣ, и знать ничего не хочетъ: «давай, что сказано, и баста»!
За пасхальные и праздничные молебны батюшка опредѣлилъ брать, положимъ, 20 к. Мужикъ даетъ 15 к. Вынь да положь еще 5 к.! Иначе и служить не станетъ.
Я, однажды, спрашиваю его: зачѣмъ вы просите денегъ до совершенія требы? Вѣдь это слишкомъ неблаговидно!
— Неблаговиднаго тутъ ровно нѣтъ ничего. Я беру за свой трудъ. Но наше, поповское, дѣло, — не купеческое. Тамъ купилъ, не понравился товаръ и купецъ всегда согласится возвратить деньги и принять товаръ обратно. А мы: отслужимъ молебенъ; мужикъ не дастъ ничего или дастъ 2—3 к., что же тогда? Вѣдь молебна назадъ не возьмешь. И ссорься съ нимъ! У меня дѣло на честность — отдашь деньги, — я служу, не отдашь, — не буду. Ссоры у насъ и быть не можетъ, и не надуетъ никто. А то вотъ видите, что бываетъ: недавно меня просила барыня Ольга Ѳедоровна З--нъ служить всенощную; послѣ всенощной, я отслужилъ молебенъ съ водоосвященіемъ, потомъ молебенъ Ольгѣ и наконецъ панихиду. Послѣ чего она и даетъ мнѣ два двугривенныхъ. Я раскланялся, сказалъ, что, изъ уваженія къ ней, служилъ ей даромъ и положилъ на столъ передъ нею ея двугривенные. А она… хоть бы моргнула. Вотъ за этимъ-то я и беру за все впередъ.
Въ домѣ экономія была во всемъ страшная; для кухни онъ выдавалъ все самъ, или, по крайней мѣрѣ, все показывалось ему, что бралось изъ амбаровъ или погребовъ. Выдастъ, напримѣръ, муки, уровняетъ въ ларѣ или закромѣ дощечкой и наложитъ ладонь. Приходитъ выдавать въ слѣдующій день, видитъ, что отпечатокъ ладони его, — и выдастъ. Ѣлъ онъ Богъ вѣсть что! что погнило и попрѣло — ѣлъ онъ; все же хорошее продавалось.
Въ домѣ у него было очень чисто; и самъ онъ и семейные его одѣвались, тоже, очень чисто, хотя все изъ самаго дешевенькаго. Читалъ очень много и самъ выписывалъ одну газету мѣстную, одну Петербургскую, два журнала духовныхъ и три свѣтскихъ. Хлѣба засѣвалъ очень помногу и на всѣхъ работахъ неотлучно отъ зори до зори. Въ полѣ и на гумнѣ онъ постоянно ходилъ, сидѣлъ, смотрѣлъ за работой и, въ то же время, читалъ. Дѣти всѣ воспитывались хорошо.
И я хорошо знаю, что деньги у него были.
Въ Самарской губерніи былъ, и, кажется, живъ и до сего дня, нѣкто отецъ Онисимъ. Въ, то время, когда населялся заволжскій край, онъ изъ дьячковъ поступилъ въ одно изъ отдаленныхъ, новостроившихся селъ во священники. Человѣкъ онъ былъ малограмотный, но практичный въ высшей степени. Земли свободной, казенной было множество, земля плодородная, отдавалась въ аренду по 10 к. за десятину, — и отецъ Онисимъ принялся за пшеницу. Вскорѣ онъ расширилъ свои посѣвы до 100 сошельниковъ (400 д.). Прихожане его, народъ, собранный изъ разныхъ внутреннихъ губерній, народъ вначалѣ былъ бѣдный. От. Онисимъ устроилъ двѣ вѣтряныя мельницы, поставилъ кузницы и открылъ торговлю всѣмъ, что нужно крестьянину. Тамъ были: сита, корыта, лопаты, топоры, деготь, словомъ все, до послѣдней мелочи, и сдѣлался настоящимъ торгашемъ-кулакомъ. Благочиннымъ былъ у него нѣкто, здравствующій и теперь, Н. Ѳ. П., человѣкъ очень ловкій. Я обоихъ зналъ ихъ, какъ нельзя лучше. Какъ только, бывало, Онисимъ сотворитъ какую-нибудь плутню и хапнетъ, — благочинный и тутъ, какъ изъ земли выскочитъ, накроетъ Онисима, не дастъ и денегъ припрятать. Онисимъ былъ кулакъ, но трусъ, а благочинный дѣлецъ. Хапнетъ Онисимъ, а благочинный и на дворъ. И Онисиму приходится и хапчину отдать, да и своихъ прибавить малую толику. Однажды, случилось благочинному у Онисима ночевать. Ночью стучатся въ окно къ Онисиму: «Батюшка! Встань, вѣтерокъ потянулъ, смели мѣшочекъ!» Благочинный: «Что? Смолоть? Онисимъ! Да развѣ ты мельникъ? Я думалъ, что я пріѣхалъ къ священнику, а выходитъ, что къ мельнику. Дьяконъ! (благочинный ѣздилъ всегда съ своимъ дьякономъ). Встань и сейчасъ запечатай мельницу». У дьякона кусокъ тесьмы былъ привезенъ изъ дому. Сейчасъ пошелъ, опуталъ крылья у мельницы тесьмой и припечаталъ къ столбу. По утру, Онисимъ далъ его высокопреподобію сотнягу, да дьякону на кафтанишко, — и мельница завертѣлась опять.
Церкви въ селѣ у Онисима не было долго. Какъ только, бывало, зайдетъ съ Онисимомъ рѣчь о благочинномъ, Онисимъ крякнетъ: «да я двѣ церкви выстроилъ-бы, сколько я передавалъ благочинному».
Въ селѣ Б. Б — цѣ былъ волостнымъ головою нѣкто Иванъ Андреевичъ, мужикъ очень умный, засѣвавшій пшеницы по нѣскольку сотъ десятинъ, съ купеческимъ капиталомъ и, вдобавокъ, богачей-мужиковъ обиравщій безпощадно. Однажды, жена его Мавра Алексѣевна пріѣхала къ обѣднѣ и, какъ-то, съ ней въ церковь вбѣжала ея собаченка. Чутье у благочиннаго было необыкновенное: сейчасъ учуялъ онъ, откуда пахнетъ деньгами. Онъ прискакалъ на другой же день и запечаталъ церковь. И… Иванъ Андреевичъ сотню оттащилъ ему.
Это было въ 1840-хъ годахъ. Въ то время, въ этомъ селеніи, церковь была еще одна, деревянная, внутри оклеенная холстомъ и, конечно, окрашёна. Какъ-то, однажды, и отклеись лоскутокъ холста вверху на четверть. Благочинный сейчасъ въ Г — цу и запечаталъ церковь. Прихожане этого огромнаго селенія въ то время были богачи, большинство изъ нихъ посѣвы свои считали сотнями десятинъ, поэтому собрать какую-нибудь сотню рублей имъ не стоило ничего и, дѣйствительно, пока благочинный у священника закусывалъ, прихожане собрали и поднесли ему 100 р. и двери церкви отворились.
Когда пріѣзжалъ онъ въ какое-нибудь село, то у тарантаса его стояли, поочередно, и день и ночь дьячокъ съ пономаремъ, какъ-бы для охраненія дѣловыхъ бумагъ и казенныхъ денегъ. Ѣздилъ онъ всегда пятерикомъ.
Нѣкто о. Сердобовъ, тоже благочинный, также хорошо зналъ въ которомъ омутѣ лучше ловится рыба, и спуску никому не давалъ. Но главная профессія его была перекупка хлѣба, — проса и пшеницы. Село, гдѣ онъ жилъ, было недалеко отъ Волги и онъ цѣлыя бѣляны грузилъ своимъ хлѣбомъ и отправлялъ въ Астрахань. (Пароходовъ, въ то время, еще не было, а бѣляна то же, что баржа, только болѣе грубой работы).
Заволжскіе крестьяне, въ началѣ заселенія этого края, жили необыкновенно богато; очень богато жило и духовенство. Но, не смотря на это, оно выказывало необыкновенную способность на изобрѣтеніе способовъ обогащенія. Бывшій, въ 1830-хъ и въ началѣ 1840-хъ годовъ, священникомъ въ с. Пестравкѣ, Самарской губерніи, и благочиннымъ, Хрисанфъ Яковлевичъ Рождественскій, переведенный потомъ въ г. Новоузенскъ протоіереемъ, говорилъ мнѣ однажды, когда я самъ уже былъ благочиннымъ: «Эхъ-хе-хе! что Новоузенскъ? Деревня: то ли дѣло Пестравка! Я тамъ собиралъ даже брагой (домашнее пиво). Передъ масляной велишь работникамъ поставить на двое саней по бочкѣ, да пойдешь по дворамъ собирать брагой. Выходитъ кто-нибудь изъ хозяевъ; „Эхъ, батюшка, ужъ какая брага, что твой медъ!“ — „Ну, лей сюда“. Другой хозяинъ говоритъ: „не удалась, батюшка, наша бражка, плоха вышла“. — „Эту лей сюда“. И такимъ образомъ наберу двѣ сорокоуши браги».
— Куда же вы дѣвали ее?
— А вотъ куда: приходитъ масляница, почти всѣ, и мужики и женщины, передъ постомъ, идутъ ко мнѣ прощаться[6]. Мужики идутъ ко мнѣ, а жены ихъ къ моей женѣ на кухню. Мужикъ несетъ мѣшокъ пшеницы, или тушку баранины, а бабы — колотаго гуся, индѣйку или полтушки баранины. Этой-то брагой мы и угощаемъ ихъ. И мужики и бабы такъ ужъ и знаютъ, что они будутъ пить у насъ свою брагу. Дѣло тутъ не въ брагѣ, а въ томъ, что ихъ угощаютъ батюшка съ матушкой.
— Сколько же давалъ вамъ доходу этотъ фокусъ?
— Пшеницы пудовъ 500, да мяса и птицы пудовъ 50. Посолимъ и птицу и мясо, да и кормимъ лѣтомъ рабочихъ. Хлѣба я сѣялъ помногу, покупнымъ кормить дорого стоило бы.
Нѣтъ сомнѣнія, что я взялъ крайности, что я взялъ въ примѣръ людей, выдающихся притязательностью; но духовенство, вообще, находится въ такомъ положеніи, что люди и самые честные, и самые благородные, или, по крайней мѣрѣ, люди застѣнчивые, не могутъ не настаивать или, по крайней мѣрѣ, не припрашивать при полученіи платы за нѣкоторыя требоисправленія, какъ бы ни было больно это ихъ сердцу.
Сельское духовенство имѣетъ жалованья: настоятель 140 р., помощникъ его 108 р., псаломщикъ-дьячекъ 36 р., псаломщикъ пономарь 24 р. въ годъ. При назначеніи жалованья, было Высочайше повелѣно: не брать ни за какія обязательныя требы, какъ-то: крещеніе, исповѣдь, бракъ, елеосвященіе, причащеніе, и погребеніе, и дозволено брать только добровольныя подаянія за требы необязательныя: молебны, панихиды и литургіи.
Не смотря на Высочайшее повелѣніе и жалованье, брать за обязательныя требоисправленія духовенство не переставало. Поэтому, чрезъ нѣкоторое время, послѣдовало вновь Высочайшее повелѣніе: за обязательныя требы не брать. Духовенство осталось на жалованьѣ и на добровольныхъ платахъ за добровольныя требоисправленія. Но что значитъ добровольная плата? Значитъ дать, по моей доброй волѣ, — что мнѣ вздумается. Священники же и причтъ его должны быть довольны этою добровольной платою. Одинъ, напримѣръ, крестьянинъ даетъ за молебенъ, положимъ, 30 к. — священникъ беретъ и благодаритъ; другой даетъ 10, — священникъ благодаритъ; третій даетъ 3 к., — священникъ благодаритъ и этого. Всякому совершенно естественно платить, за чтобы то ни было, насколько возможно, дешевле. Зачѣмъ, напримѣръ, я буду платить за фунтъ хлѣба 30 к., когда хлѣбникъ будетъ доволенъ, если я дамъ ему 3 к.? Молва о томъ, что попъ беретъ за молебны и по 3 к. разнесется по приходу мгновенно. И священникъ не успѣетъ пройти и четверти деревни, какъ всѣ крестьяне будутъ платить ему за молебны 3 или 5 к. Такъ и было со мной, когда я, въ первую Пасху, получалъ плату за молебны самъ и не припрашивалъ ничего; такъ у меня бываетъ и нынѣ при молебнахъ и панихидахъ въ церкви, — обыкновенная плата 1 или 3 к. Тутъ только и наверстываешь тѣмъ, что служишь многимъ вмѣстѣ; если же служишь и для одного, — плата та же 1 или 3 к. Мною уже испытано, что, въ полномъ смыслѣ слова, добровольная плата не даетъ доходу на весь причтъ 50 р. въ годъ, въ приходѣ въ 1,800 душъ мужескаго пола. Поэтому, при казенномъ жалованьѣ и добровольныхъ пожертвованіяхъ, духовенство хотя и «облагорожено», но средства къ содержанію его намного уменьшились. Этихъ оставшихся средствъ оказалось рѣшительно недостаточно къ его существованію. Поэтому крайняя нужда и увѣковѣченная привычка брать за всѣ требоисправленія дѣлаютъ насъ преступниками Высочайшей воли: духовенство беретъ и нынѣ за всѣ требоисправленія. Правда, консисторіи нашли возможность обойти и этотъ законъ — не брать за обязательныя требы: онѣ разрѣшили брать за запись требъ, т.-е. за крещеніе, напримѣръ, не брать, но за запись крещенія въ метрику, — брать; за совершеніе таинства брака не брать; но за запись брака брать можно. Такъ пишется у насъ и въ братскихъ нашихъ доходныхъ книгахъ. Сколько же брать за запись, — этого не опредѣлено. Это опять добровольно. На чьей сторонѣ должна быть эта добрая воля, — этого опять не сказано. А поэтому она и бываетъ всегда на сторонѣ того, кто болѣе настойчивъ. Берется за письмоводство. При бракѣ письма столько же, что и при крещеніи, — пять строкъ; однако же за запись крещенія берется 10 к. и за запись брака 10 р. (я беру среднее число). И это мы должны назвать дѣломъ справедливымъ, честнымъ?! Въ такія ложныя отношенія къ приходамъ поставлено сельское духовенство!..
Но городское духовенство имѣетъ право брать за всѣ требоисправленія безъ стѣсненія совѣсти, на законномъ основаніи: городскому духовенству жалованья не положено и оно оставлено жить доходами отъ требоисправленій. Чтобы уяснить себѣ положеніе священника при такихъ условіяхъ жизни, я кратко покажу, кѣмъ пастырь долженъ быть при совершеніи таинствъ и молитвословій, по ученію Слова Божія, и какъ дѣло это практикуется, по установившимся обычаямъ, утвержденнымъ закономъ.
Священникъ есть посланникъ Божій, вѣстникъ Его Святой воли, руководитель людей въ любви къ Богу и ближнимъ и, слѣдовательно, умиротворитель вражды всякаго рода. Всѣ силы души его всецѣло должны быть посвящены тому, чтобы между людьми былъ полный миръ, согласіе и братская любовь; любовь же между имъ самимъ и тѣми, которыхъ онъ руководитъ къ любви, тѣмъ болѣе, должна быть самая безкорыстная, безупречная, чистая и полная. Словомъ: пастырь и пасомые должны быть взаимно любящіе другъ друга, отецъ и дѣти. Всякая радость и горе пасомаго должны быть также близки сердцу пастыря, какъ близки и отцу радость и горе дѣтей его.
Родился новый членъ семейства, — священникъ чрезъ таинства крещенія и мѵропомазанія освящаетъ его и радуется, вмѣстѣ съ родителями и воспріемниками, и какъ новому члену семейства, и какъ новому члену Христовой церкви.
Чрезъ 40 дней послѣ рожденія, мать приноситъ младеяца въ храмъ, — и священникъ молится вмѣстѣ съ ними о здравіи и спасеніи ихъ обоихъ и на глазахъ всѣхъ присутствующихъ въ храмѣ воцерковляетъ его и предъявляетъ всѣмъ, что принесенный въ храмъ есть такой же членъ Христовой церкви, какъ и всѣ они, и радуется со всѣми новому сочлену.
Прихожанинъ благодаритъ Господа за ниспосланную ему особенную Его милость, — священникъ совершаетъ благодарственное молитвословіе и, вмѣстѣ съ духовнымъ сыномъ своимъ, благодаритъ Господа за ниспосланную милость Его и сорадуется радости сыновней.
Прихожанинъ имѣетъ нужду въ особенной помощи Божіей и проситъ своего пастыря помолиться съ нимъ вмѣстѣ, чтобъ Господь услышалъ ихъ общую молитву, — и пастырь, какъ отецъ, сочувствующій нуждѣ сыновней, молится о ниспосланіи милости Господней.
Пасомый возчувствовалъ свое грѣховное состояніе и желаетъ излить свою душу предъ Богомъ и духовнымъ отцемъ своимъ, — и пастырь пріемлетъ его исповѣдь утѣшаетъ, вразумляетъ и именемъ Божіимъ объявляетъ ему прощеніе его согрѣшеній и преподаетъ ему Тѣло и Кровь Господню.
Прихожане желаютъ вступить въ бракъ, — священникъ вводитъ ихъ во храмъ Господень, молится вмѣстѣ съ ними и освящаетъ этотъ союзъ.
Постигло народное бѣдствіе, — засуха, и грозитъ общимъ голодомъ, — священникъ молится, вмѣстѣ съ духовными дѣтьми своими, объ отвращеніи этой страшной смерти.
Человѣкъ чувствуетъ себя тяжко больнымъ, — священникъ помазуетъ его освященнымъ елеемъ и, вмѣстѣ съ домашними и ближними, молится объ исцѣленіи его отъ болѣзни и прощеніи его согрѣшеній.
Пришелъ день воспоминанія пришествія на землю во плоти Спасителя міра, — и священникъ, какъ ангелъ, какъ вѣстникъ Божій, возвѣщаетъ эту всемірную радость въ жилищахъ его паствы, — славитъ родившагося Христа.
Въ день крещенія Господня пастырь освященною водою, изображающею, какъ-бы, ту воду, въ которой погружался Господь при крещеніи, опять ходитъ по домамъ паствы его и окропляетъ и пасомыхъ и ихъ жилища.
Въ первый день св. Четыредесятницы священникъ молится съ пасомыми о ниспосланіи помощи Божіей въ трудномъ подвигѣ поста, сердечнаго сокрушенія и покаянія во грѣхахъ, яко да сподобится въ чистой совѣсти причаститься неосужденно Божественному Тѣлу и животворящей Крови, изліянной за весь міръ, во оставленіе грѣховъ.
Въ день воскресенія Христова, православные христіане выражаютъ радость свою общими поздравленіями и лобызаніями, — и первое поздравленіе и лобызаніе несутъ къ своему пастырю. Пастырь въ храмѣ благословляетъ ихъ яства и идетъ въ домы ихъ прославить воскресшаго Спасителя міра и тѣмъ увеличиваетъ ихъ радость.
Пасомый чувствуетъ приближеніе смерти, — и пастырь напутствуетъ его въ жизнь вѣчную надеждою на милосердіе Божіе и преподаетъ ему Тѣло и Кровь Господню, дарующую животъ вѣчный.
Болѣвшій помираетъ, — священникъ сопровождаетъ прахъ его въ храмъ Господень и молится, вмѣстѣ съ его родными и ближними, о упокоеніи души его; приноситъ безкровную жертву о здравіи и спасеніи живыхъ и усопшихъ.
Словомъ: священникъ есть постоянный и неразлучный спутникъ пасомыхъ имъ христіанъ со дня рожденія ихъ до могилы, и молитвенникъ о нихъ по смерти. Вся жизнь его всецѣло должна быть посвящена его паствѣ. И — святая, богоугодная жизнь прихожанъ, и сыновнее довѣріе, преданность и любовь къ нему паствы должны быть ему наградою.
Но священникъ не безплотный ангелъ небесный. Ему нужны помѣщеніе, пища, одежда, книги; ему нужны средства содержать свое семейство и доставлять содержаніе его помощникамъ, — причту. Гдѣ же эти средства? Ему и сказано, бери съ своихъ духовныхъ дѣтей деньги за все, что ты дѣлаешь для нихъ, и этими деньгами содержитесь и ты самъ, и семья твоя, и причтъ твой.
Имѣя въ виду исключительно только эти средства къ своему существованію, новопоставленный пастырь отправляется къ своей паствѣ.
Въ приходѣ приносятъ къ нему младенца для совершенія надъ нимъ таинствъ крещенія и мѵропомазанія, — для освященія и усвоенія крещеннымъ даровъ Св. Духа.
— За это, кумъ, заплати. Этимъ долженъ существовать и я самъ, и семья моя, и причтъ мой.
Чрезъ 40 дней послѣ рожденія, мать приходитъ съ младенцемъ въ храмъ для воцерковленія младенца.
— Заплати! Хоть гривну, а давай.
Получитъ пасомый милость Божію, хочетъ излить предъ Господомъ чувства своей предъ Нимъ благодарности и проситъ своего пастыря поблагодарить за Его милосердіе и порадоваться вмѣстѣ съ нимъ его благополучію.
— А что заплатишь за это?
Постигло человѣка несчастіе; онъ обращается съ молитвою къ Господу, Его Пресвятой Матери и св. угодникамъ и проситъ своего отца духовнаго помолиться о немъ.
— Хорошо! Но только за это заплати.
Возчувствовалъ христіанинъ свою грѣховность предъ Господомъ, желаетъ излить предъ Нимъ свою сокрушенную душу, проситъ священника принять его исповѣдь, — утѣшить, вразумить, укрѣпить болящую душу его; властію, данною ему Господомъ, дать ему отпущеніе согрѣшеній его и преподать ему Тѣло и Кровь Господню.
— Дѣло это, безспорно, прекрасное; но все-таки, другъ мой, за это ты долженъ мнѣ заплатить.
Прихожане желаютъ вступить въ бракъ и просятъ своего пастыря освятить ихъ союзъ и помолиться о нихъ.
— А что дадите за это?
Тутъ идетъ уже торгъ, и торгъ, у многихъ, самый позорный, самый унизительный. Тутъ припомнятся всѣ старыя недоплаты, недосыпки хлѣба съ одной стороны, и обѣды и угощенія, — съ другой. Выйдутъ тутъ на сцену и гуси, и индѣйки, и бараны, и водка. Тутъ пойдутъ и ссоры, и мировая, и выпивка и, вмѣстѣ съ тѣмъ, надбавка: одинъ полтинникъ прибавитъ, другой четвертакъ прибавитъ. И, Боже мой, что тутъ творится!…
Постигнетъ народное бѣдствіе — засуха, и грозитъ общимъ голодомъ. Но религіозное чувство въ народѣ сильно, вѣра въ милосердіе Божіе полная, — и прихожане просятъ своего священника помолиться съ ними вмѣстѣ и обойти съ иконами ихъ посѣвы.
— Молиться я готовъ; но нужно же за это мнѣ и заплатить, иначе я умру съ голоду прежде васъ всѣхъ.
Одинъ членъ семейства страшно боленъ, и боленъ давно. Всѣ имѣющіяся подъ руками медицинскія средства были употреблены, а помощи нѣтъ. Одна теперь надежда на помощь Божію. «Батюшка! Помолись о немъ, соверши надъ нимъ таинство елеосвященія», говорятъ ближніе.
— Изволь, я сдѣлаю это съ удовольствіемъ, — помолюсь; но только заплати.
Пришли дни Рождества Христова и Богоявленія. Хочешь ли ты, чтобъ я пришелъ къ тебѣ съ крестомъ и св. водою, не хочешь-ли, — это мнѣ все равно, я все-таки приду, и хоть грошъ, а заплати. Мнѣ самому невыносимо больно быть наянливымъ; но что-жъ я буду дѣлать, когда мнѣ не дано никакихъ другихъ средствъ къ моему существованію? Я брошенъ въ міръ безъ дома, безъ хлѣба, безъ денегъ. Крайняя нужда заставляетъ меня быть наянливымъ. Я знаю, что ты осудишь меня. Но не осуждай, не знавши дѣла!
Пришелъ великій постъ, — и батюшка шлепаетъ по приходу, съ первой недѣли до послѣдней, съ молитвою «въ началѣ поста св. Четыредесятницы», собирая зерномъ, курами, и кусками сала.
Пришла св. Пасха; православные христіане, въ восторгѣ радости, поздравляютъ своего пастыря съ великимъ праздникомъ и желаютъ цѣлованіемъ съ нимъ, какъ дѣти съ отцомъ, выразить свою радость.
— За то, что я поцѣлуюсь съ вами, давай яйцо!
Прихожане просятъ прославить воскресшаго изъ мертвыхъ Спасителя, въ домахъ ихъ, и съ благоговѣніемъ встрѣчаютъ св. иконы, предъ своими домами, съ хлѣбомъ-солью.
— Хлѣбъ-то ты отдай мнѣ, а соль ссыпь просфорнѣ; заплати мнѣ и за то, что я буду прославлять Спасителя въ твоемъ домѣ. Да давай по яйцу съ каждаго семьянина за то, что я буду цѣловаться съ вами.
Прихожанинъ чувствуетъ приближеніе смерти и желаетъ напутствованія въ жизнь вѣчную.
— Дѣло христіанское, святое; но… заплатить мнѣ за это, все-таки, надо. Ты боленъ тѣломъ, но у меня болитъ душа, можетъ быть, болѣе твоего, требуя платы за то дѣло, которое я долженъ сдѣлать. Но куда же мнѣ дѣваться, когда такъ устроено дѣло моего служенія!…
Умираетъ больной, ближніе его неутѣшны. Все желаніе ихъ теперь, чтобъ Господь сподобилъ его вѣчнаго упокоенія, Надежда на милосердіе Божіе есть единственное утѣшеніе въ скорби, — и они, со слезами на глазахъ, просятъ священника помолиться о немъ.
— Молитва объ усопшемъ, — дѣло великое, святое и, вмѣстѣ, это есть знакъ безкорыстной любви нашей къ усопшему. Молиться я буду; но только за то, что я помолюсь о немъ въ вашемъ домѣ, предъ выносомъ въ храмъ, — плата; за то, что я пройду при гробѣ отъ дому до храма, — другая; за молитву въ храмѣ, — третья; за проводы отъ храма до могилы, — четвертая; за то, что я выну часть изъ просфоры при литургіи, — пятая; за самую литургію, — шестая; за запись на вѣчное поминовеніе, — седьмая.
Да что же, наконецъ, все это такое, скажите ради-Бога!… И это называется естественнымъ, нормальнымъ состояніемъ? И это такъ должно быть? И это не считается позоромъ для религіи? И эта плата, убивающая святое, благоговѣйное настроеніе и въ пастыряхъ и въ пасомыхъ, служитъ средствомъ къ жизни пастырямъ? И все это узаконено?!…
— Да.
— Значитъ все это хорошо, все это такъ и быть должно?
— Иначе и не узаконялось бы.
Мы можемъ, однако же, положительно быть увѣренными, что все это, наконецъ, измѣнится. Если не доживемъ мы, такъ увидятъ это наши ближайшіе потомки. Въ это наша крѣпкая вѣра.
— Сколько же давать за все, скажите по крайней мѣрѣ?
— Ну, въ этомъ мы поторгуемся!… Съ бѣднаго можно взять поменьше, а состоятельнаго можно и поприжать.
Пастырю, вѣстнику воли Божіей — «поприжать»!… Какую тоску наводитъ это слово!…
Кромѣ того, что пастырю совсѣмъ не слѣдовало бы «поприжать» — мужичка есть кому «поприжать» и безъ него, особенно если онъ сидитъ на знаменитомъ Гагаринскомъ надѣлѣ. Отцы-благодѣтели «выручатъ его изъ нужды», дадутъ ему зимой возокъ соломки, да и выговорятъ за него десятинку спахать, сборонить, посѣять, сжать, смолотить, провѣять и къ благодѣтелю въ амбаръ свезти. А если понадобится не одинъ возокъ, а 5—6, и хворосту возокъ-другой, да и водицы напиться[7], то благодѣтельская-то контора и залапитъ его, чуть не на круглый годъ. Кромѣ того мужичку нужно снять землицы подъ яровой хлѣбъ, купить лѣску, снять подъ покосъ, — за все это съ него возьмутъ безбожныя цѣны. Ему нужно, можетъ быть, купить лошадку, коровку, овечку, снять у благодѣтеля выгонъ, отдать пастухамъ, уплатить подати государственныя, земскія, налоги волостные, сельскіе, гарантію желѣзной дороги; нужно ѣсть и одѣться, обуться, самому, семьѣ; купить упряжъ, соху и пр. и пр. Ему дорога каждая копѣйка. Невыносимо тяжела была жизнь крестьянина во время его рабства; но многимъ не легка она и теперь. Тогда били кнутомъ, а теперь рублемъ. Теперь, когда явились Гагаринцы-благодѣтели, поясочками, платочками и медовыми рѣчами сбившіе съ толку крестьянъ и заставившіе ихъ принять по одной десятинѣ, и новые землевладѣльцы-купцы, — то многимъ крестьянамъ пришлось слишкомъ тяжело. Землевладѣльцы-купцы высасываютъ послѣдніе соки и изъ мужика, и изъ самой земли. У этихъ новыхъ землевладѣльцевъ единственная мысль, — барышъ, нажива. На истощеніе земли не обращается вниманія, тѣснятъ мужика до послѣдней возможности. Кулаки эти, чтобы совсѣмъ забрать мужика въ свои загребистыя лапы, употребляютъ всѣ способы, всѣ плутни, чтобы снимать въ аренды всѣ свободныя казенныя земли. Снялъ землю кулакъ, — и тогда мужичку не двинуться ни взадъ, ни впередъ, — вѣчный рабъ, вѣчная кабала, безъисходное нищенство… Только тогда несчастный мужичокъ и вздохнетъ свободно, когда ему удастся снять самому казенный участокъ. Но это удается имъ крайне рѣдко. Дорога, повторяю, мужичку копѣйка! Но она дорога, и духовенству еще болѣе. Потребностей, нуждъ и требованій отъ него несравненно больше чѣмъ отъ мужика. Поэтому, при столкновеніи двухъ нуждающихся сторонъ, неизбѣженъ торгъ. И торгъ этотъ, дѣйствительно, существуетъ во всей своей силѣ.
Послѣ каждаго торга остается, неизбѣжно, глубокій слѣдъ въ обоихъ торгующихся: крестьянинъ видитъ въ своемъ пастырѣ такого же отца-благодѣтеля, какъ и землевладѣлецъ, спустившій его на одну десятинку, или арендаторъ, готовый стащить съ него послѣднюю шкуру. О расположеніи, довѣріи, любви, — тутъ не можетъ быть и рѣчи. Прихожане смотрятъ на священника, какъ на существо пришлое, чуждое имъ, живущее ихъ трудомъ, высасывающее ихъ соки, — стараются подавить его своимъ вліяніемъ на него, отнять у него всякое значеніе и поставить его въ полную отъ себя зависимость. Для этого употребляются ими всѣ способы притѣсненій. Тамъ же, гдѣ не беретъ сила, они стараются вліять на него и сбить съ толку подпаиваньемъ. И, дѣйствительно, слабохарактерные священники спиваются. Насколько прихожане считаютъ священника для себя чуждымъ, а все достояніе его своимъ собственнымъ, такъ на это составилась даже пословица: «у попа, да у барина украсть никогда не грѣхъ».
Съ своей стороны духовенство смотритъ на приходъ, какъ на арендную статью; отчего и образовалось раздѣленіе приходовъ на «хорошіе» и «плохіе», и употребляетъ тѣ же самыя усилія и тѣ же самыя средства къ подчиненію себѣ прихожанъ, какія употребляютъ прихожане къ подчиненію себѣ духовенства: духовенство тѣснитъ ихъ, когда есть къ тому возможность; въ нуждѣ поитъ, когда не беретъ сила, и молчитъ, видя ихъ пороки. Перевѣсъ той или другой стороны зависитъ отъ личнаго состава сторонъ.
И изъ-за чего эта непріязнь?… Изъ-за нѣсколькихъ копѣекъ?…
Я сказалъ, что духовенство смотритъ на приходы свои, какъ на арендную статью и дѣлитъ ихъ на «хорошіе» и «плохіе». Говорить такъ, для кого-бы то ни было, неприлично, а для меня, священника, недостойно. Да мнѣ, дѣйствительно, и не хотѣлось-бы такъ говорить. Но какъ вы назовете фактъ закрытія множества церквей и сокращенія приходовъ?!… Что имѣлось здѣсь въ виду? Исключительно улучшеніе матеріальнаго состоянія духовенства. На обыкновенныхъ вѣсахъ перевѣсъ одной стороны неизбѣжно долженъ быть на счетъ другой, если нѣтъ посторонней тяжести. Въ чей ущербъ сдѣлано улучшеніе матеріальнаго быта духовенства? Въ ущербъ религіозно-нравственнаго состоянія прихожанъ и вліянія на нихъ духовенства!… Вотъ и доказательство:
Сельскіе приходы состоятъ очень часто изъ множества деревень, въ нашей же многоземельной мѣстности они раскинуты на огромныя пространства. Есть деревни, которыя отстоятъ отъ своихъ приходскихъ церквей болѣе чѣмъ на 20 верстъ. За этими деревнями идутъ другія деревни, отстоящія отъ своихъ церквей на такія же разстоянія; за селеніями (по прямому направленію) опять деревни. И эта вторая церковь закрыта и приходъ приписанъ къ первой. Когда же, спрашивается, жители этой послѣдней, отдаленной деревни побываютъ въ своемъ храмѣ, когда побываютъ ихъ дѣти, когда прихожане увидятъ своего священника и услышатъ отъ него слово назиданія?!… Они оставлены дичать, коснѣть въ своемъ невѣжествѣ и суевѣріяхъ и открываютъ собою широкое поле для пропаганды раскола всякаго рода. И самые священники лишены возможности слѣдить за религіозно-нравственнымъ состояніемъ своихъ прихожанъ. По нашему мнѣнію, изъ-за какой-нибудь сотни рублей въ пользу одного, жертвовать религіозно-нравственнымъ состояніемъ многихъ сотенъ людей, — несправедливо.
XV.
правитьУсловія, въ какія поставлено духовенство въ матеріальномъ отношеніи его, унижаютъ и самое великое дѣло его служенія. Мнѣ не разъ приводилось слышать, что молитвы на разные случаи: «во еже благословити брашна мяса», молитва «на приращеніе гроздія», «на основаніе дому», «хотящему отъити въ путь», и под. есть изобрѣтеніе поповъ для сбора денегъ. Совершеніе даже самыхъ таинствъ не можетъ, иногда, назваться чистымъ, безупречнымъ при такихъ отношеніяхъ пастырей къ паствѣ, и теряетъ свое должное значеніе. Какъ можетъ, напримѣръ, прихожанинъ, держа священника въ полной отъ себя зависимости, тѣсня его всѣми способами и дѣлая безпрестанныя ему непріятности, приступить къ таинству покаянія, раскрыть предъ нимъ свою душу и съ дѣтскою любовію и благоговѣніемъ внимать его внушеніямъ и принять разрѣшеніе во грѣхахъ? Отъ этого и выходитъ часто то, что люди съ нечистою совѣстію бѣгутъ исповѣдываться къ чужому пастырю, оставаясь со злобою въ душѣ къ своему. А чрезъ это теряется, конечно, всякое значеніе исповѣди и выполняется одна лишь ея форма. Другіе не исполняютъ этого великаго таинства даже совсѣмъ. Можетъ-ли и священникъ бесѣдовать съ отеческою любовію, если и у него нечиста совѣсть въ отношеніи къ кающемуся, — если онъ, когда-нибудь, самъ тѣснилъ его и вымогалъ платы, самъ угощалъ его, чтобы задобрить его къ себѣ; льстилъ ему и снисходилъ его порокамъ и, вообще, подалъ ему поводъ ко грѣху?
Въ моемъ вѣдомствѣ есть два селенія, гдѣ плата за требоисправленія служила предлогомъ даже къ отпаденію въ расколъ. Приходы эти заражены расколомъ давно; хотя отдѣлившихся отъ церкви совсѣмъ было не много, но прежнія, притѣснительныя мѣры озлобили народъ, онъ сталъ искать способы и предлоги къ явному отдѣленію. Съ такою предвзятою мыслію приходитъ крестьянинъ къ священнику и спрашиваетъ, что возьметъ онъ на повѣнчаніе сына? Тотъ, зная мужика, скажетъ ему са мую ничтожную плату.
— «Э! Батюшка, больно много! Торговаться съ тобой мнѣ не приходится, такъ ужъ лучше мы обойдемся безъ тебя, пусть самъ Христосъ повѣнчаетъ». Послѣ этого дѣлайте, что вамъ угодно, вѣнчайте ему даромъ, — онъ уйдетъ, и слушать не будетъ. Послѣ многихъ такихъ случаевъ священники перестали назначать плату и стали брать то, что дадутъ имъ, не спрашивали, если и совсѣмъ не давали имъ ничего, — и крестьяне, съ своей стороны, стали снова крестить, вѣнчать и хоронить въ церкви. Но за то, какъ живутъ причты этихъ приходовъ, это нужно видѣть, — бѣдность крайняя, нужда во всемъ вопіющая!..
XVI.
правитьЖизнь течетъ, и все измѣняется. Очень даже нерѣдко случается, что то, что считается хорошимъ нынѣ, дѣлается совершенно негоднымъ и даже смѣшнымъ — завтра. Такъ и наши поборы при требоисправленіяхъ, въ прежнее время были не только возможны, но были даже въ порядкѣ вещей; но только это было очень давно. Было время, когда грамотность была достояніемъ очень немногихъ. Книжнымъ дѣломъ занимались только очень немногіе изъ дворянъ и духовенства, большинство же общества совсѣмъ не имѣло научнаго образованія, а равно и духовенство. Духовенство не отличалось отъ мужика ни чѣмъ, — ни въ умственномъ, ни въ нравственномъ и ни въ матеріальномъ отношеніяхъ: та же изба, та же одежда, тѣ же лапти, та же соха, тѣ же суевѣрія и тѣ же понятія обо всемъ и отличалось развѣ только большимъ пьянствомъ и безобразіемъ. Во священники посвящали, часто, не только что малограмотныхъ, по и совсѣмъ безграмотныхъ («Русская Старина» изд. 1879 г., томъ ХXIV (январь) стр. 160); а иногда и прямо изъ-за сохи мужика. Въ слободѣ Мачихѣ, донской епархіи, я зналъ двоихъ хохловъ, еще не старыхъ, поповскихъ дѣтей (они старше меня, вѣроятно, лѣтъ на 6—10). Отецъ ихъ былъ крѣпостной мужикъ Сидорко, хохолъ, какъ и всѣ хохлы; любилъ пѣть и всегда пѣвалъ на клиросѣ. Померъ въ селѣ священникъ, и баринъ послалъ Сидорку съ письмомъ къ преосвященному (кажется, въ Воронежъ) просить, чтобы Сидорку поставили въ попы. Поставили, — и сталъ Сидорка попъ. Дѣтей его, родившихся до поставленія въ попы и послѣ поставленія, баринъ гонялъ на барщину, какъ и всѣхъ другихъ своихъ хохловъ. Послѣ него, священникомъ былъ тамъ мой дядя и уже въ сороковыхъ годахъ выхлопоталъ имъ волю. Сидорко какъ до поповства ходилъ въ кожухѣ и свиткѣ, ѣлъ сало, цыбулю, да голушки, такъ и попомъ остался тѣмъ же Сидоркою, только больше сталъ къ шинкарю навѣдываться. Точно также и родовое духовенство ничѣмъ не отличалось отъ мужика: дѣти росли при отцахъ, вмѣстѣ съ ними работали, на содержаніе ихъ не требовалось ничего: рубаха своя, кафтанъ и тулупъ свои, лапти и, по праздникамъ, сапоги свои, живутъ и ѣдятъ вмѣстѣ съ семьей. Отецъ не только не тратилъ на воспитаніе сына ничего, но, напротивъ, сынъ помогалъ ему во всѣхъ работахъ, домашнія же потребности были просты и скромны. Въ свободное отъ работъ время парня учили читать, кое-какъ писать и пѣть на клиросѣ. Сынъ помогалъ отцу при богослуженіяхъ и, вмѣстѣ съ нимъ, таскался по дворамъ мужиковъ за дѣломъ и безъ дѣла. При первой возможности такой дѣтина поступалъ въ пономари и доходилъ до поповства. И такого попа одинаково поролъ, какъ епископъ, такъ и баринъ. Мужикъ былъ для него другомъ дѣтства; съ нимъ онъ велъ совѣты по хозяйству, вмѣстѣ съ нимъ нахалъ и вмѣстѣ съ нимъ бражничалъ на всѣхъ праздникахъ, крестинахъ, свадьбахъ и похоронахъ… Конечно, такой священникъ, безъ стѣсненія совѣсти, шелъ къ пріятелю своему за всѣмъ, чего недоставало дома, и собиралось всѣмъ: зерномъ, мукой пшеничной, гречневой (надобно замѣтить, что для всего опредѣлялось особое время года), пшеномъ, сметаной, творогомъ, яйцами, шерстью, льномъ, пенькой и пирогами. При такомъ порядкѣ у духовенства составилась даже пословица: «въ міру жить, и тѣстомъ брать».
Возьму въ примѣръ своихъ предковъ. Прадѣдъ мой былъ священникомъ изъ нигдѣ не обучавшихся пономарей. Дѣдъ мой и братъ его росли при отцѣ, выучились читать, писать, пѣть и звонить; но, вмѣстѣ съ отцомъ, и пахали, и сѣяли и молотили. При первой возможности дѣдъ мой опредѣлился въ пономари въ то же село къ отцу, а братъ его въ сосѣднее. Въ пономаряхъ онъ велъ совѣты съ мужиками, когда выѣзжать пахать, косить, жать и пр. и вмѣстѣ съ ними работалъ Мужикъ былъ неразлучнымъ спутникомъ его во всѣхъ обстоятельствахъ его жизни. Житейскія потребности его были тѣ же самыя, что и у мужика; такая же изба, одежда, пища и проч. Не только на него — пономаря, но даже и на отца его — священника, смотрѣли всѣ, какъ мужики, такъ и господа, какъ на мужиковъ. Придетъ, бывало, весь причтъ къ господамъ служить, по какому-нибудь случаю, молебенъ, отслужитъ, — и лакей ведетъ его въ людскую обѣдать. Отобѣдаетъ, и еще похваливается, что мы-де нынѣ у барина обѣдали!
Изъ пономарей дѣдъ мой поступилъ во дьяконы, въ то же село, потомъ, по смерти отца, во священники и былъ 16 лѣтъ благочиннымъ. Я помню его, когда онъ былъ уже благочиннымъ. Онъ былъ очень любознателенъ, много читалъ, по тому времени, не пьющій и въ высшей степени аккуратный старичокъ. Домикъ его былъ простая крестьянская изба, съ лавками и полатями, но все въ ней было необыкновенно чисто. Вообще же это была выдающаяся личность своею скромностію, солидностью и любовью къ чтенію. А какъ у мѣстнаго помѣщика богача, аристократа, нельзя было найти никакихъ книгъ, то дѣдъ мой много покупалъ ихъ самъ и все, что можно было достать, бралъ у сосѣдей-священниковъ. Онъ лично самъ работалъ до глубокой старости, бывши даже благочиннымъ. Батюшка мой обучался уже въ семинаріи; хлѣбопашествомъ хотя и занимался, но самъ лично уже не работалъ. Выпрашивать, притѣснять прихожанъ онъ не могъ, по его крайне кроткому характеру, какъ и дѣдъ мой, и потому жилъ въ страшной бѣдности. Я же не нашелъ для себя возможнымъ работать и наемнымъ трудомъ. Взглядъ мой на общество совсѣмъ не тотъ, какой имѣли мои дѣдъ и отецъ; взглядъ самого общества на духовенство измѣнился, можетъ быть, еще болѣе. Теперь не то воспитаніе, не та обстановка, не тѣ потребности, — не та жизнь, что была при моихъ родителяхъ. Даже у меня самого не та жизнь и потребности теперь, что были въ началѣ моего поступленія во священники. Бремя идетъ, измѣнилось все. Но средства къ нашему существованію остались тѣ же, что были 56, 100, 150 лѣтъ назадъ. Естественно, что такая жизнь бросается въ глаза обществу и тяжела для самого духовенства. Мы уже воспитаны такъ и живемъ при такой обстановкѣ, что ни я, ни мои сверстники, а тѣмъ болѣе младшіе насъ, не можемъ уже лично заниматься хлѣбопашествомъ, т.-е. сами лично пахать, косить и пр. и этимъ трудомъ пріобрѣтать себѣ содержаніе. Я, напримѣръ, во весь свой вѣкъ, не бралъ въ руки ни сохи, ни косы, ни цѣпа. Слѣдовательно, поступивши въ приходъ, мы неминуемо должны лечь на него всею своею тяжестью, — намъ отъ приходовъ нужно не подспорье къ своему хозяйству, какъ это было нужно нашимъ предкамъ, а все полное содержаніе. Въ добавокъ къ этому, время увеличило потребности духовенства, а тѣмъ болѣе потребности нашихъ дѣтей. Измѣнился въ образѣ жизни и самый народъ: нѣтъ уже той простоты жизни и нравовъ, какъ было прежде, — нѣтъ въ нашемъ краѣ ни лаптей, ни онучъ, ни синихъ самотканныхъ кафтановъ, ни посконныхъ набойчатыхъ рубахъ; но, напротивъ, видѣть на дѣвушкѣ драповый кафтанъ, въ 4—5 руб. полусапожки, — дѣло обыкновенное; самовары имѣются уже очень во многихъ домахъ; а между тѣмъ земля дорога, другихъ средствъ, кромѣ земледѣлія, нѣтъ, — недостатокъ во всемъ. Слѣдовательно, содержать насъ нашимъ прихожанамъ несравненно тяжелѣе, чѣмъ это было для ихъ предковъ. Чтобы удовлетворить своимъ самымъ необходимымъ потребностямъ жизни, мы должны, какъ нищіе, таскаться по дворамъ и выпрашивать лотки хлѣба и вымогать плату за требоисправленія, — непремѣнно; со стороны же крестьянъ неизбѣжно отстаиванье всѣми силами трудовой своей копѣйки. Обоюдное неудовольствіе есть прямое слѣдствіе такого положенія. Больно сердцу каждаго священника такое положеніе!..
Мы могли-бы усыплять свою совѣсть тѣмъ, что намъ не дано другихъ средствъ къ жизни, кромѣ нищенства и платы за требоисправленія. Но каково нищенствовать, и чѣмъ же виноватъ прихожанинъ?
Мы могли-бы усыплять свою совѣсть тѣмъ, что мы удовлетворяемъ духовнымъ нуждамъ прихожанъ, существуемъ именно для прихожанъ, слѣдовательно и должны жить на ихъ средства, — жить на счетъ тѣхъ, для кого мы существуемъ? Но плата за каждый шагъ охлаждаетъ религіозное чувство прихожанъ и умаляетъ значеніе великаго дѣла. Какіе же мы пастыри послѣ этого?!
Мы могли-бы усыплять свою совѣсть тѣмъ, что мы беремъ не за таинства и молитвословія, а за трудъ, за запись? Но какое названіе поводу къ непріятнымъ столкновеніямъ ни давайте, все-таки эти столкновенія и есть и будутъ, — неизбѣжно.
Мы могли-бы усыплять свою совѣсть тѣмъ, что прихожане привыкли къ нашимъ поборамъ и на припрашиванья и даже вымогательства наши, въ большинствѣ случаевъ, относятся не особенно строго и смотрятъ на это, какъ на дѣло уже обыкновенное? Но это значитъ, что мы потеряли въ ихъ глазахъ должное свое значеніе, — на насъ смотрятъ, какъ на поденщика, съ которымъ нужно торговаться. Русскій народъ привыкъ къ тому, что съ нимъ торгуются при требоисправленіяхъ; но, однакожъ, мнѣ хорошо извѣстно, какая огромная разница въ отношеніяхъ прихожанъ къ тѣмъ священникамъ, которые вымогаютъ, и къ тѣмъ, которые довольствуются тѣмъ, что даютъ имъ, — разница огромная!
Наконецъ, мы могли-бы усыпить свою совѣсть тѣмъ, что за совершеніе своихъ религіозныхъ обрядовъ берутъ служители всѣхъ другихъ вѣроисповѣданій. Но, въ такомъ случаѣ, намъ и хотѣлось-бы сказать: «оставимъ же мертвыхъ погребсти своя мертвецы!» Если всѣ берутъ, такъ и пусть ихъ берутъ; но намъ, имѣющимъ счастіе быть православными, хотѣлось-бы поддержать честь православія, дабы инославные, видя нашу взаимную любовь пастырей съ пасомыми, прославили Отца нашего, Иже есть на небесѣхъ.
Еслижъ намъ суждено жить на счетъ нашихъ приходовъ, и нѣтъ другого исхода къ нашему существованію, то неужели мы не стоимъ того, чтобъ сравнять насъ съ ксендзами, пасторами, муллами? Въ русскомъ царствѣ съ избыткомъ обезпечена жизнь римско-католическихъ ксендзовъ, евангелическихъ пасторовъ и татарскихъ муллъ; православный же русскій священникъ брошенъ на произволъ судьбы, бѣденъ, униженъ, обезславленъ. И ксендзъ, и пасторъ, и мулла (ихъ въ нашей губерніи много) берутъ съ прихожанъ своихъ несравненно больше, чѣмъ русскій священникъ; но берутъ безъ униженія и собственнаго ихъ достоинства и достоинства ихъ вѣроисповѣданій. Не было примѣра, чтобы ксендзъ, пасторъ и мулла ходили по приходамъ съ мѣшкомъ и лукошкомъ въ рукахъ и выпрашивали себѣ пропитаніе; для насъ же это дѣло неизбѣжное. Русскій крестьянинъ, въ большинствѣ, бѣденъ, подаетъ намъ помалу, — и мы вынуждены собирать по приходу не одинъ разъ; за требы платитъ 2—3 копѣйки, — и нужда заставляетъ насъ припрашивать, торговаться. Отъ этого насъ, даже печатно, клеймятъ и жадными, и невѣждами. И жадныхъ, и невѣждъ во всѣхъ сословіяхъ много, и несравненно больше, чѣмъ въ нашемъ; но общество всегда къ людямъ бѣднымъ и зависимымъ отъ него относится несравненно строже и, вслѣдствіе права сильнаго, про насъ пишутъ, что мы «и тупы, и глупы, и даже безнравственны».
Но наша пѣсня пропѣта, а дѣти наши?.. Они обречены быть поденщиками, пролетаріями. Въ училищахъ нашихъ сокращены ученическіе штаты, въ высшія же заведенія путь закрытъ имъ совсѣмъ. Мужикъ, мѣщанинъ, нѣмецъ-колонистъ, татаринъ, жидъ могутъ поступить въ университетъ; сынъ же православнаго русскаго священника, если съ младенчества не отрекся отъ духовнаго учебнаго заведенія, — семинаріи, — не имѣетъ права. Безъ образованія, безъ состоянія, безъ земли онъ обреченъ на вѣчную гибель. Чтобы вполнѣ понять это, нужно быть русскимъ священникомъ и отцемъ, какъ я!…
Что же такое, послѣ этого, русскій православный священникъ?!
Продолжу мою біографію, и она будетъ отвѣтомъ.
XVII.
правитьДавая мнѣ мѣсто, по окончаніи курса, въ селѣ Е. преосвященный сказалъ мнѣ: «я даю тебѣ мѣсто въ Е., но я не забуду тебя». Дѣйствительно, чрезъ девять мѣсяцевъ я былъ переведенъ въ Маріинскую колонію питомцевъ Московскаго Воспитательнаго дома. Здѣсь всѣ крестьяне имѣли казенные дома, имѣлось свое особое управленіе, и порядки, во многомъ, были аракчеевскіе. Косятъ напр., крестьяне всякій себѣ сѣна, но стога должны ставить въ одну линію По окончаніи покосовъ, даютъ знать управляющему, тотъ пріѣзжаетъ и видитъ, что нѣсколько стоговъ выдались на аршинъ, или около этого, изъ линіи. Сейчасъ хозяину порку, а стога велитъ переставить на свое мѣсто, — въ линію. Послѣ осмотра и порки, хозяева могли возить сѣно на свои гумна. До на гумнахъ линіи соблюдались еще строже. Точно также, въ одну линію, на всѣхъ гумнахъ, должны быть поставлены всѣ копны и клади хлѣба. Токъ (расчищенное мѣсто, гдѣ молотятъ хлѣбъ) долженъ быть одной мѣры въ одинаковомъ разстояніи отъ хлѣба и въ одной и той же сторонѣ отъ него. Если, хотя на аршинъ не такъ, — лупка. Поэтому вы съ конца деревни могли опредѣлить сколько имѣется у крестьянъ ржи, сколько пшеницы, проса и пр., потому что каждому сорту хлѣба была своя линія и въ каждой клади извѣстное число сноповъ. Непремѣнно разъ въ недѣлю приходилъ къ хозяйкѣ дома брантъ-мейстеръ-солдатъ, и палкою шнырялъ въ дымовой трубѣ. Если, хоть чуточку, сыпалась сажа, то часто эту палку онъ ломалъ о хозяйку дома.
При въѣздѣ моемъ въ новый приходъ, меня обрадовала хорошая, правильная постройка крестьянскихъ домовъ, хорошіе дома чиновниковъ и управляющаго и, въ особенности, прекрасная и огромная церковь. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, я увидѣлъ на площади, около церкви, человѣкъ 10 мужиковъ съ тачками, лопатами и метлами въ рукахъ и съ огромными, толстыми деревянными колодками на ногахъ и желѣзными ошейниками, «рогатками». «Рогатка», какъ звали этотъ ошейникъ, была большое, толстое, желѣзное кольцо, съ шалнеромъ въ серединѣ и съ висячимъ замкомъ напереди, обтянутое толстымъ сукномъ. Отъ кольца шли во всѣ стороны восемь зубьевъ въ полвершка толщины и въ четверть длины. Рабочіе, — это были провинившіеся крестьяне, мои настоящіе прихожане, предъ управляющимъ. Послѣ я узналъ, что въ такомъ положеніи нѣкоторые бывали дня по два и по три, а нѣкоторые и по нѣскольку недѣль. Съ «рогаткой» на шеѣ спать, обыкновеннымъ порядкомъ, не было возможности, поэтому наказуемые, ложась спать, прилаживали себѣ подъ голову или ведро, или толстое полѣно. Болѣе провинившихся сажали въ «трубной», — пожарномъ сараѣ, — верхомъ на ступицу колеса пожарной телѣги, ноги подъ ступицей сковывались, а шея съ «рогаткой» привязывалась къ ободу колеса. Въ такомъ положеніи виновные просиживали по нѣскольку сутокъ. Несчастный долженъ былъ такъ сидѣть и день и ночь, въ такомъ положеніи онъ долженъ былъ ѣсть и въ такомъ же спать. Его отковывали только по неотложной нуждѣ. Сидитъ сидитъ иной несчастный, да вдругъ, иногда, и хлопнется, — и повиснетъ на своей рогаткѣ. Сторожъ бывалъ тутъ неотлучно. Сейчасъ отвяжетъ, спрыснетъ, обольетъ холодной водой, дастъ отдохнуть, — и опять на колесо. Такъ наказывались «товарищи» хозяевъ и «малолѣтки», — мальчики лѣтъ отъ 10, преимущественно за непослушаніе и грубость своимъ пьяницамъ хозяевамъ. За воровство, хотя бы курицы, управляющіе, особенно Хрущевъ, наказывали такъ: онъ велитъ собрать въ селѣ, поголовно, весь народъ и при всѣхъ задастъ 100 розогъ самыхъ горячихъ. Изъ села онъ повезетъ виновнаго въ ближайшую деревню и тамъ, тоже при всемъ народѣ, задастъ 100. Изъ этой поѣдетъ въ другую, третью, четвертую. А такъ какъ питомское поселеніе состоитъ изъ села и четырехъ деревень, то каждый воръ получалъ 500 розогъ самыхъ безпощадныхъ. Послѣ этого виновному надѣвали «рогатку» и отпускали домой. Тамъ онъ носилъ ее столько недѣль, сколько назначалъ управляющій. Сѣкъ всегда одинъ, нѣкто солдатъ Григорьевъ, брантъ-мейстеръ с. Николаевскаго. А такъ какъ «товарищей» и «малолѣтковъ» сѣкли безпрестанно, и сѣкли жестоко, то у Григорьева развилась страсть сѣчь до безумія. Сѣкъ онъ всегда изъ всѣхъ силъ. Но когда ему долго не приводилось никого сѣчь, то онъ бѣсился, бросалъ свою шапку вверхъ и на лету подхватывалъ ее розгою. Сынишку своего, мальчишку лѣтъ 15-ти, за каждую малость онъ сѣкъ чуть не до смерти. Григорьевъ изъ Москвы былъ взятъ съ питомцами въ Смоленскую губернію; оттуда вмѣстѣ съ ними переведенъ въ Саратовскую и при мнѣ жилъ еще лѣтъ 10. Обязанностью его было, во все это долгое время, смотрѣть за пожарными инструментами, чистотою питомскихъ домовъ и сѣчь.
Приходъ мой я описывалъ. Это мои статьи, подъ заглавіемъ: «Питомцы Московскаго Воспитательнаго Дома», помѣщенныя въ «Русской Старинѣ» изд. 1879 г. Но для болѣе полнаго описанія его я не имѣлъ тогда свободнаго времени, и потому опущено тогда мною очень многое. Описывать же его теперь, — нейдетъ къ моей программѣ, и я, пользуясь случаемъ, вношу только нѣсколько строкъ, какъ первое впечатлѣніе при въѣздѣ въ новый приходъ.
Въ новомъ приходѣ я имѣлъ помѣстительный для себя казенный домъ, съ казеннымъ отопленіемъ и водою. Здѣсь было нѣсколько чиновниковъ, докторъ, фельдшеръ, аптека, порядочная казенная библіотека, сельскохозяйственное учебное заведеніе, — ферма, приходская школа, хорошій хоръ пѣвчихъ. Прихожане-питомцы были народъ состоятельный и въ высшей степени простой и добрый, хотя и любили всегда выпить. Обученіе въ школѣ было обязательное, точно также были обязательно и говѣнье въ великій постъ. Я занялъ должность законоучителя въ учебной фермѣ и должность учителя и законоучителя въ приходской школѣ. Здѣсь я ожилъ: у меня были и общество, и книги, и дѣло, и покойная квартира. Я считалъ свое мѣсто лучше всѣхъ мѣстъ губернскаго нашего города. Оно дѣйствительно такимъ и было.
Первою же весною къ намъ пріѣхалъ преосвященный Аѳанасій (Дроздовъ) и остановился въ домѣ управляющаго Ремлингена. Ремлингенъ былъ истый остзейскій нѣмецъ, — высокій, дебелый и гордый господинъ. Въ это время къ нему, какъ нарочито, наѣхало много гостей-нѣмцевъ. Преосвященный пріѣхалъ въ сопровожденіи ректора семинаріи, архимандрита Спиридона и градскаго благочиннаго, протоіерея Гавріила Чернышевскаго. Къ намъ же вызвано было духовенство села Идолги и Слѣпцевки. Мы представились преосвященному. Преосвященный сидѣлъ въ гостиной на диванѣ, въ сторонѣ сидѣли архимандритъ и протоіерей, вдоль же всѣхъ стѣнъ — нѣмцы. Мы вошли, поклонились въ ноги, приняли благословеніе, опять поклонились и встали къ двери. Преосвященный, по одиночкѣ, сталъ всѣхъ экзаменовать. Онъ спрашивалъ, большею частію, по катехизису о таинствахъ и заставлялъ пѣть по октоиху. Изо всѣхъ онъ не спросилъ опять только меня. Дураковъ наполучали всѣ отъ щедротъ владыки, — безъ числа. Слово «дуракъ» у него было, какъ поговорка, его нельзя было считать и бранью; оно говорилось у него такъ себѣ, мимолетно, незамѣтно и для него самого. Каждый экзаменуемый подходилъ къ столу, кланялся въ ноги, отвѣчалъ, опять кланялся и отходилъ въ сторону. Надъ ректоромъ Спиридономъ онъ прямо издѣвался. Онъ отдалъ ему провѣрить наши церковныя приходо-расходныя книги. Спиридонъ же ихъ съ роду и не видывалъ. Спросивши человѣка два — три изъ насъ, преосвященный обращается къ ректору: «ну, что, вѣрно»? Тотъ замялся. Преосвященный захохоталъ: "а понимаешь ты самъ-то, въ чемъ можетъ быть невѣрность?"Тотъ покраснѣлъ, — и ни слова. Преосвященный спросилъ еще человѣка два, потомъ: «ректоръ! Спроси его о чемъ-нибудь», указывая на дьякона. Спиридонъ опять замялся. — «Скажи мнѣ о благодати»! Преосвященный: ха, ха, ха! О благодати! А ты спроси, знаетъ ли онъ 10 заповѣдей"!
Протоіерей Чернышевскій нашелъ, что одна статья метрикъ у благочиннаго написана не по формѣ. И Боже мой, что тутъ было!.. И дуракъ, и скотина, словомъ, преосвященный вышелъ изъ себя. Изо всѣхъ только съ однимъ мной онъ обошелся необыкновенно ласково: онъ спросилъ меня, доволенъ ли я новымъ приходомъ, какъ живу, что дѣлаю и сказалъ: «я не забуду тебя». Дѣйствительно не забылъ: тотчасъ по пріѣздѣ преподалъ мнѣ архипастырское благословеніе, а чрезъ полтора года далъ мнѣ должность благочиннаго. Преосвященный отпустилъ насъ, мы поклонились и ушли. Такой порядокъ поклоновъ былъ у насъ вездѣ.
По отъѣздѣ преосвященнаго, Ремлингенъ прислалъ за мной и говоритъ, что преосвященный очень доволенъ мной, что спрашивалъ его обо мнѣ, и что онъ — Ремлингенъ, — съ своей стороны, похвалилъ меня. Но за то другіе нѣмцы, его гости, съ которыми я былъ уже хорошо знакомъ, задали мнѣ: одни представляли, какъ дьячки и дьякона пѣли, другіе, — какъ мы кланялись, третьи, — какъ мы ползли на четверенькахъ чрезъ всѣ комнаты; одинъ сѣлъ на диванъ и представлялъ преосвященнаго, другой — дьячка. На нашъ счетъ потѣшались всѣ, и на всѣ лады. Какъ ни были непріятны мнѣ эти дружескія шутки, но я, по неволѣ, долженъ былъ терпѣть и отшучиваться, потому что я зналъ хорошо, что пожалуйся на меня Ремлингенъ, — и я опять въ своей богохранимой Е.
Жить въ этомъ приходѣ можно было безъ горя; но злоупотребленія властію управляющаго, безалаберщина въ управленіи и жестокость возмущали душу. Ѣдешь, бывало, въ деревню къ больному, сидишь — молчишь, а кучеръ-мужикъ и поетъ тебѣ всю дорогу, и взадъ и впередъ, про свои порядки, — что управляющій двойныя беретъ подати, заставляетъ на себя работать, безвинно сѣчетъ и т. под. Идешь по улицѣ или въ церковь, а тебя останавливаетъ мужикъ или мальчикъ съ рогаткой или колодкой, плачетъ, показываетъ, какъ натерла ему шею рогатка или ногу колодка, и проситъ заступничества. Въ чужое дѣло я никогда не вступался, но иногда пойдешь къ управляющему посидѣть вечеркомъ и, въ разговорѣ, слегка скажешь, какъ трудны эти рогатки и колодки, что онѣ до мяса протираютъ кожу. Но онъ: «русскій мужикъ, — какъ быкъ. Съ нимъ можно обращаться только такъ. Натеръ шею, ногу, — ну, что-жъ? Натеръ быкъ ярмомъ шею, — поболитъ да и заживетъ. Вы еще молоды, мужика не знаете, вотъ и жалѣете».
— А мальчики? имъ рогатки перетираютъ шеи!
— Будетъ умнѣй. Слушайся хозяина съ хозяйкой. Имъ хозяева вмѣсто родныхъ отца-матери.
Однажды одинъ крестьянинъ остановилъ меня на улицѣ, показалъ мнѣ свою, обтертую колодкой, ногу и просилъ моего заступничества. Вечеромъ я пошелъ къ Ремлингену и просилъ его смиловаться надъ несчастнымъ. Ремлингенъ далъ мнѣ обѣщаніе освободить и, дѣйствительно, утромъ освободилъ, но предъ этимъ, за то, что онъ жаловался, Григорьевъ задалъ ему горячую баню. Съ этихъ поръ я пересталъ ходатайствовать.
Неудовольствіе крестьянъ своимъ положеніемъ росло съ каждымъ днемъ и, наконецъ, чрезъ годъ, разразилось открытымъ «бунтомъ» [см. «Русскую Старину» изд. 1879 г., томъ XXV].
Въ статьяхъ моихъ «Питомцы Московскаго Воспитательнаго Дома» я довольно подробно описалъ «бунтъ» ихъ. О священникѣ я говорилъ тамъ въ третьемъ лицѣ. Но все, что говорилъ я тамъ о немъ, я говорилъ это о себѣ. Въ бунтъ этотъ я подвергался опасности не только быть сосланнымъ въ Сибирь, но даже было много случаевъ, когда каждое мгновеніе я ждалъ, что вотъ — вотъ убьютъ меня, или разорвутъ на части. Бунтъ этотъ четыре года тянулъ мою душу, измаялъ меня до болѣзни и кончился тѣмъ, что прихожанъ моихъ, почти всѣхъ поголовно, сослали въ Сибирь. Я остался почти безъ прихода, сельская школа закрылась и я сдѣлался почти нищимъ…
Оставшіеся крестьяне и вновь поселенные изъ вѣдомства Опекунскаго Совѣта поступили въ вѣдомство министерства государственныхъ имуществъ; бывшіе при питомцахъ управляющій и другіе чиновники остались исключительно для учебнаго заведенія. Во время еще бунта Ремлингенъ померъ.
Послѣ Ремлингена начальникомъ учебнаго заведенія сдѣлался его помощникъ А. З. Марровскій. Это былъ умный и въ высшей степени дѣятельный начальникъ. Учебная и хозяйственная части при немъ были въ лучшемъ порядкѣ. Много памятниковъ его дѣятельности сохранилось и до сего времени. Не опуская самъ ни одного богослуженія, онъ строго слѣдилъ за нравственностію и учениковъ. Управленіе Марковскаго было лучшее время для заведенія, въ нравственномъ отношеніи, по настоящій день. Но, къ сожалѣнію, Марковскій померъ черезъ четыре года.
Намѣстникъ Марковскаго…… Но пріостановлюсь, дабы гусей не раздразнить. Нѣтъ ничего хорошаго вспомнить; а все что довелось бы вспоминать, было такъ недавно, лица эти всѣ еще живы… Въ 1864 году ферма преобразована въ земледѣльческое училище, кругъ предметовъ расширенъ, введены естественныя науки, на меня возложено преподаваніе закона Божія и исторіи Россіи…. Всѣмъ наставникамъ было положено жалованья по 600 р. За преподаваніе же закона Божія и исторіи Россіи 150 р. За непребытіемъ полнаго числа наставниковъ, я два съ половиною года преподавалъ, кромѣ своихъ предметовъ, русскій языкъ, литературу, географію и ариѳметику. За два съ половиною года мнѣ выдано 70 р. Года черезъ два учителямъ увеличено жалованье до 800 р. Законоучителю, при русской исторіи, положено 300 руб.
Мало-по-малу прибыли учителя, но, увы, семья не безъ урода: нашлись между ними и тѣ, слава Богу, выводящіеся уже дешевенькіе «вольнодумцы», которые не стыдились пошлыхъ выходокъ противъ библіи, противъ религіи. Довелось мнѣ горячо и рѣзко говорить противъ неосмысленныхъ болтуновъ, — не стѣснявшихся даже въ педагогическомъ совѣтѣ…
Каждый годъ пріѣзжалъ къ намъ инспекторъ Н. Н. Скв. Живетъ, бывало, недѣли три, ночи играетъ въ карты, днемъ спитъ, — и больше ничего. Наканунѣ отъѣзда велитъ собрать учениковъ въ одинъ классъ, сдѣлаетъ легонькій экзаменъ, — и уѣдетъ.
Въ одинъ изъ обычныхъ его пріѣздовъ я прихожу, однажды, въ классъ, и вижу, что нѣтъ иконы. Я спрашиваю: гдѣ икона, и мнѣ отвѣчаютъ, что директоръ велѣлъ вынести иконы изъ всѣхъ классовъ. Послѣ класса я спрашиваю директора Горбика (нынѣ покойный), что значитъ, что иконы вынесены изо всѣхъ классовъ?
— Это сдѣлано по приказанію Николая Николаевича Скв. Знаете: учителя могутъ дѣлать гримасы. Чтобы не оскорблять святыни и не дать повода и ученикамъ небрежно относиться къ иконамъ, онъ и приказалъ убрать ихъ. Притомъ въ классъ ходятъ не молиться, а учиться; иконы тутъ и не нужны. Для молитвы есть церковь.
— Изъ класса нужно вышвырнуть не икону изъ-за гримасы, а того, кто осмѣлился бы дѣлать гримасы. Потрудитесь приказать поставить иконы опять на свое мѣсто. Если же онѣ не будутъ поставлены, то я не буду ходить и въ классъ. Потрудитесь передать это тому, кто приказалъ вынести иконы.
Въ тотъ же день управляющій поѣхалъ въ Саратовъ, купилъ новыя иконы и на другой день, до классовъ, онѣ уже были поставлены. Стало быть иконы были вынесены какъ-бы затѣмъ, чтобъ замѣнить ихъ новыми. Но для меня это было безразлично. Маскируйся, думаю, какъ знаешь, а мое дѣло сдѣлано.
Иконы внесены, но это горько отозвалось и на мнѣ, и на моихъ дѣтяхъ на всю жизнь, черезъ два года!..
XVIII.
правитьВремя шло. У меня родились дѣти, стали подростать и подошла пора учить ихъ. Учить, — но оказалось; что многаго не зналъ я и прежде, а къ этому времени перезабылъ и то, что зналъ когда-то. Пришлось учиться снова самому, и учиться серьёзно, — чтобы учить. Я накупилъ всевозможныхъ учебниковъ, и всевозможныхъ къ нимъ пособій. Днемъ я занимался съ дѣтьми, а ночи просиживалъ, приготовлялъ самъ. Мнѣ пришлось снова учить латинскія и греческія склоненія и спряженія, всеобщую исторію и др. То, что необходимо было заучивать, — дѣти учили; остальное все у насъ шло устными бесѣдами. По части географіи, этнографіи, исторіи дѣти мои перечитали, кажется, всевозможныя путешествія и описанія. Для того, чтобы заохотить ихъ къ чтенію, я покупалъ въ своемъ городѣ и выписывалъ дѣтскія книги и дѣтскіе журналы, на собственное имя каждаго изъ нихъ, отдѣльно. Приносится, бывало, почта, дѣти мои бросятся за своими журналами, а моему родительскому сердцу это и любо! Любовь къ чтенію я развилъ въ нихъ до высшей степени, такъ что впослѣдствіи, когда они выросли и стали пріѣзжать домой на каникулы, то стали уже донимать меня: только и слышишь, бывало: «папаша, читать нечего! Папаша, читать нечего!» Пойдешь въ библіотеку, заберешь тамъ все, подходящее имъ; а они, дня черезъ три, опять: «папаша, читать нечего!»
Старшая изъ дѣтей моихъ была дочь. Въ то время въ городѣ нашемъ не было ни пансіоновъ, ни гимназій и ничего подобнаго. И мнѣ пришлось заниматься съ ней самому. Я прошелъ съ ней весь гимназическій курсъ, такъ что въ занятіяхъ съ мальчиками по русскому языку, географіи, ариѳметикѣ, священной и всеобщей исторіи она помогала мнѣ. Но мнѣ хотѣлось, во что бы то ни стало, обучить ее и музыкѣ. Музыка, въ то время, — вещь небывалая въ духовенствѣ. Игры на роялѣ дочь моя и не слыхивала. Къ нашему счастію одинъ изъ учителей игралъ, но своего рояля не имѣлъ. Я купилъ въ 150 р. фортепіано и нанялъ учителя. Купилъ школу, кажется, Черни. Учитель занимался съ ней по три часа въ недѣлю. Во время занятій его съ ней, я внимательно слѣдилъ за каждымъ его словомъ и потомъ повторялъ съ ней. Но послѣ 15-ти уроковъ, но причинамъ, независящимъ отъ насъ, уроки съ учителемъ прекратились. Дѣло наше казалось пропащимъ. Но я когда-то былъ въ архіерейскихъ пѣвчихъ и теорію музыки зналъ. Поэтому сталъ заниматься музыкою съ дочерью самъ. Дѣло выходило и глупое и смѣшное: не умѣя играть, я сталъ учить играть. Дочери моей было, въ то время, 12 лѣтъ. Начнетъ, бывало, дочь играть, я смотрю въ ноты, и слышу что она взяла не ту нотку, какую нужно. Стой, говорю, вотъ какъ нужно сыграть это, и пропою ей. Отъищетъ дочь нужную нотку, — и пойдетъ дѣло. По правдѣ сказать, много труда положила она съ такимъ учителемъ, дорого досталась ей музыка! Но мы оба занимались съ любовію, и поэтому дѣло поняла она скоро. Когда она стала играть уже порядочно, тогда я купилъ ей рояль. Охоты прибавилось, — и дѣло пошло хорошо. Послѣ выйти замужъ ей пришлось за свѣтское лицо, артистически играющее на скрипкѣ, и я нынѣ, слушая ихъ игру, радуюсь, что труды наши съ ней не пропали и что дочь моя имѣетъ возможность доставлять себѣ это невинное и благородное удовольствіе. Дѣло наше съ музыкою показало, что многое можетъ человѣкъ сдѣлать, если есть любовь къ дѣлу и не жалѣетъ своихъ трудовъ и что непріятное дѣло можетъ, иногда, приносить пользу. Сколько, напримѣръ, горя перенесъ, сколько пролилъ слезъ я, бывши въ пѣвчихъ! «Пѣвческая» на весь вѣкъ подорвала мое здоровье; но, благодаря тому, что я былъ въ пѣвчихъ, дочь моя хорошо играетъ на роялѣ.
Когда я увидѣлъ, что старшіе мои два сына подготовлены уже достаточно, то я помѣстилъ ихъ въ 4-й классъ духовнаго училища, и нашелъ имъ лучшую, по моимъ силамъ, квартиру. За квартиру я всегда платилъ по 18—20 р. въ мѣсяцъ за мальчика — цѣна, въ то время, неслыханно высокая. Квартиры были всегда отдѣльныя, чистыя, свѣтлыя, просторныя и сухія и, кромѣ хозяевъ, въ домахъ не было никого. Держать дѣтей на такихъ квартирахъ было непремѣнное наше съ женой правило. А такъ какъ мальчики наши подготовлены были достаточно и въ училищѣ имъ, почти, нечего было дѣлать, то чтобы не скучали о домѣ и не пріучались болтаться безъ дѣла, я выписалъ имъ и туда по журналу. Чтобы пріучить ихъ къ наблюдательности и умѣть излагать свои наблюденія на бумагѣ, они дома вели свои дневники, а я велѣлъ вести ихъ и тамъ. Чрезъ годъ они перешли въ семинарію. Старшему изъ нихъ было 13 лѣтъ, а младшему 11.
Чрезъ годъ вышло преобразованіе семинарій. Вышло и распоряженіе, что окончившіе полный курсъ семинаріи должны идти въ пономари до тридцатилѣтняго возраста, Стало быть, моему меньшому сыну пришлось бы быть пономаремъ слишкомъ 12 лѣтъ! Думаемъ съ женой: нѣтъ, это дѣло намъ не подходящее! Если я, — я священникъ, — при несравненно бѣднѣйшемъ въ семинаріи воспитаніи, не могъ переносить своей нужды и униженій въ Е., то дѣти наши, при лучшемъ воспитаніи, при пономарскомъ доходѣ (пономарь получаетъ 1/4 часть дохода противъ священника) и полнѣйшемъ презрѣніи общества, переносить этого не могутъ. Теперь они чисто одѣты, обуты, въ хорошей квартирѣ, въ хорошемъ семействѣ, имѣютъ занятія, книги, трудятся, не спятъ ночи, — и вдругъ, за многолѣтніе труды, они должны будутъ забиться куда-нибудь въ глушь, въ деревню, таскаться по крестьянскимъ избамъ, жить за одно семейство съ мужиками, въ тѣхъ же темныхъ, вонючихъ, грязныхъ и гнилыхъ избахъ, вмѣстѣ съ ихъ ягнятами, телятами, гдѣ, — какъ мнѣ извѣстно по опыту, нѣтъ рѣшительно возможности дышать и пяти минутъ. Они привыкли читать. А въ пономаряхъ гдѣ возьмутъ они книгъ и гдѣ читать ихъ будутъ? Теперь сынъ мой сытъ, одѣтъ и независимъ. Какъ же пойдетъ онъ, съ мѣшкомъ на плечахъ, — будучи пономаремъ, — кланяться и вымаливать у послѣдняго мужика и бабы себѣ пропитаніе, чтобы не умереть съ голоду?! Такая жизнь хуже каторги. Каторжника, по крайней мѣрѣ, одѣваютъ, кормятъ и даютъ помѣщеніе; псаломщику же не даютъ ничего ровно. И онъ долженъ будетъ вести такую жизнь цѣлыхъ 10—12 лѣтъ! Что выйдетъ изъ него черезъ 10—12 лѣтъ! Куда онъ будетъ годенъ? Жизнь для моего сына въ пономаряхъ была бы даже много хуже жизни каторжника; но если въ каторгу ссылаютъ на 10—12 лѣтъ, только за самыя важныя преступленія, то за что же мой сынъ, честный труженикъ науки, будетъ терпѣть это наказаніе?!… Нѣтъ, думаю, дѣтоубійцею я не былъ и не буду! Въ каникулъ я разъяснилъ дѣтямъ то, что ожидаетъ ихъ по окончаніи курса; дѣти мои, въ одинъ голосъ, сказали мнѣ, что они будутъ готовиться въ инженеры.
Да, если нашъ вѣкъ гордится замѣчательными изобрѣтеніями: желѣзными дорогами, телеграфами, телефонами и под., то православное духовенство наше по справедливости можетъ считать замѣчательнымъ изобрѣтеніемъ псаломщичества, какъ вѣрнѣйшее средство къ отвлеченію лучшихъ его силъ отъ поступленія въ духовное званіе, и къ погибели тѣхъ которыхъ крайняя нужда заставляетъ поступать туда…
Очень можетъ быть, что меня заподозрятъ въ преувеличеніи и скажутъ, что жизнь сельскаго псаломщика не такъ несчастна и гибельна, какъ говорю я; но у меня нѣтъ псаломщиками ни дѣтей и ни родственниковъ, и преувеличивать мнѣ, поэтому, рѣшительно нѣтъ надобности. Я — сельскій священникъ, и благочиннымъ, почти, весь свой вѣкъ; бытъ сельскаго духовенства не знать, во всей его полнотѣ, стало быть, не могу; и я знаю его вполнѣ, во всѣхъ отношеніяхъ, и повторяю: молодые люди, окончившіе курсъ семинаріи и идущіе въ псаломщики или сельскіе учителя, идутъ прямо на нравственную гибель. Духовенство наше понимаетъ это хорошо, доказательства на лицо: учебныя заведенія наши пустѣютъ.
До положенія о пономарствѣ я и не думалъ о свѣтскихъ учебныхъ заведеніяхъ. Обучая дѣтей своихъ, я имѣлъ въ виду просто только образованіе; но съ положеніемъ о псаломщикахъ пришлось подумать, а подумать было о чемъ: содержать въ свѣтскихъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ было не по моимъ силамъ. Да и поступить туда было не легко, особенно туда, куда хотѣлось поступить моимъ дѣтямъ. Но дѣти мои, не оставляя классныхъ занятій, стали усиленно заниматься математикою и физикою; мнѣ же оставалось только доставлять имъ всевозможные къ тому способы. По окончаніи четвертаго класса, я взялъ ихъ изъ семинаріи и отвезъ въ Петербургъ, гдѣ они поступили: одинъ — въ институтъ горныхъ инженеровъ, другой — въ институтъ инженеровъ путей сообщенія. Послѣднихъ двоихъ сыновей своихъ уже я прямо помѣстилъ въ классическую гимназію, изъ которыхъ старшій обучается теперь въ С.-Петербургѣ, а младшій, бывшій уже въ пятомъ классѣ, — померъ. Будь, хоть малость, сноснѣе жизнь сельскаго священника, и главное, не будь положенія о пономарствѣ, — мои дѣти всѣ были бы священниками. Теперь же изо всѣхъ, — ни одного.
Итакъ, я сказалъ бы теперь г. хроникеру того достоуважаемаго журнала, изъ котораго я сдѣлалъ маленькую выписку въ началѣ одной изъ предъидущихъ главъ моихъ записокъ: не «грязное, отупѣлое и безнравственное состояніе наше» заставляетъ дѣтей нашихъ выходить въ свѣтское званіе, а та бѣдность, то униженное состояніе, въ которое мы поставлены обществомъ, и мы — отцы — направляемъ ихъ туда сами, не желая подвергать ихъ тому что терпимъ мы. Надѣюсь, что нельзя укорять насъ и въ томъ, чтобы мы не употребляли всѣхъ средствъ и усилій къ ихъ образованію. Нѣтъ, при нашихъ ничтожныхъ матеріальныхъ средствахъ, мы даемъ имъ такое образованіе, какое дать не многимъ удается и людямъ несравненно съ большими къ тому средствами. Примѣромъ тому, если угодно, я самъ, а подобныхъ мнѣ множество. Хвалиться и лгать я не могу даже и потому, что то, что пишу я, я знаю, будутъ читать тѣ, кто знаетъ хорошо меня лично, и будутъ читать мои дѣти. И я говорю то, что дѣйствительно есть.
Собираясь отвезти дѣтей въ Петербургъ, я много задолжалъ. По пріѣздѣ оттуда я отвезъ третьяго сына въ Саратовъ и помѣстилъ его въ третій классъ классической гимназіи. Расходу и на этого сына нужно было не мало. Вся надежда моя была на жалованье отъ учебнаго заведенія, при которомъ состоялъ я законоучителемъ и учителемъ исторіи Россіи, тѣмъ болѣе, что года три я получалъ уже по 800 р.
Но вдругъ, въ октябрѣ мѣсяцѣ, я получаю отъ управляющаго заведеніемъ увѣдомленіе директора Горбика, что я удаленъ отъ должности законоучителя. Что значитъ? За что? Почему? Понять не могу. Классовъ я не опускалъ, на экзаменахъ ученики, по моему предмету, отвѣчали всегда хорошо; за мои предметы никто и никогда не бывалъ оставляемъ въ томъ же классѣ. Что же значитъ это? Частно пишу въ Петербургъ, и мнѣ отвѣчаютъ, что инспекторъ училищъ Н. К. Скв., донесъ начальству, то у меня много должностей, и что поэтому Законъ Божій не можетъ быть преподаваемъ мною успѣшно. Э, думаю, это старая пѣсня: это иконы!… Дѣло, значитъ, непоправимое. На мое мѣсто, тотчасъ же, опредѣлено свѣтское лицо. Такъ какъ дѣло это было и нечестное, и нечистое, то Н….. съ директоромъ постарались сдѣлать это для меня, нечаянно, вдругъ, чтобы поворотъ назадъ былъ невозможенъ.
Всякій честный хозяинъ, если видитъ неисправность прислуги, предупреждаетъ ее и говоритъ: «дѣлай такъ, какъ мнѣ нужно; иначе держать тебя я не могу». Такъ слѣдовало бы поступить и со мной, еслибъ я дѣйствительно былъ неисправнымъ. Но предупреждать меня было нечѣмъ, дѣло свое я исполнялъ добросовѣстно. Самая поспѣшность и скрытность доказываетъ уже, что дѣло это нечисто. И меня уволили.
Примѣръ мой да будетъ урокомъ священникамъ, находящимся законоучителями въ свѣтскихъ учебныхъ заведеніяхъ!…
Разсказывать ли какъ затѣмъ начальство, снисходя къ моей 24-хъ лѣтней службѣ по учебной части, выдало мнѣ въ единовременное пособіе на воспитаніе моихъ дѣтей сто пятьдесятъ рублей! Разсказывать какъ это пособіе состоялось — не буду, слишкомъ больно вспоминать, но упоминаю объ этомъ, чтобы показать, какъ иногда гражданскія власти смотрятъ на попа.
Удаленіе меня отъ должности показываетъ, что, какъ священникъ добросовѣстно ни исполняй свои обязанности, но онъ (зачастую) въ глазахъ гражданскаго начальства, все-таки, не болѣе, какъ — человѣкъ, не стоющій вниманія; его выгонятъ по первому капризу, особенно, если, къ тому, онъ будетъ еще умничать, противиться приказаніямъ начальства, хотя приказанія эти были бы въ родѣ приказанія вынесенія иконъ изъ классовъ.
Если же такъ зачастую смотрятъ на насъ лица, стоящія во главѣ администраціи, — тѣ, на обязанности коихъ лежитъ поддерживать насъ, — тѣ, кои въ самыхъ важныхъ государственныхъ случаяхъ обращаются къ намъ за содѣйствіемъ и содѣйствовать коимъ мы употребляемъ всѣ наши силы, то чего лучшаго можемъ ожидать мы отъ низшихъ членовъ общества?! Мы и можемъ ожидать только того, что есть теперь на самомъ дѣлѣ: мы весьма часто вполнѣ унижены.
При такомъ воспитаніи, какое дѣтямъ своимъ давалъ я, денегъ нажить я не могъ. Въ годъ же моего увольненія особенно я сдѣлалъ долги и, поэтому, терпѣлъ крайнюю нужду. Отъ однихъ сельскихъ доходовъ, жалованья по должности благочиннаго и жалованья отъ казны (144 р. въ годъ) содержаться самому, содержать двоихъ сыновей въ Петербургѣ и одного въ Саратовѣ для меня было невыносимо тяжело. Я едва не сошелъ съ ума. А такая жестокость, такая вопіющая несправедливость въ удаленіи меня и въ назначеніи пособія на воспитаніе дѣтей 150 р. единовременно, глубоко оскорбляли меня. Будь у меня въ то время, хоть только 200 р. въ запасѣ, — я эти 150 р., пожертвованныхъ мнѣ, попросилъ бы отослать обратно. Но крайняя нужда заставила меня взять ихъ.
Послѣ одинъ господинъ, изъ лицъ высокопоставленныхъ, говорилъ мнѣ, что у министерства «нѣтъ суммъ». Что для духовенства «нѣтъ суммъ» не только въ одномъ министерствѣ, но и вообще, въ нашемъ государствѣ, — это извѣстно не только всему духовенству, но и всей Россіи, даже всему свѣту. Сколько у насъ, въ послѣднее время, открыто новыхъ учрежденій и должностей, начиная, хотя, съ судебныхъ палатъ и кончая урядникомъ, — и для всѣхъ ихъ найдены «суммы». Во всѣхъ старыхъ присутственныхъ мѣстахъ служащимъ увеличено содержаніе И только единственно намъ, — попамъ, — «нѣтъ суммъ».
Вальтеръ-Скоттъ говоритъ: «упреки тѣхъ, у которыхъ нѣтъ другого облегченія въ страданіяхъ, кромѣ плачевнаго о нихъ разсказа, рѣдко доходятъ до ушей вельможъ, которые были причиною этихъ страданій». Въ то время и я вѣрилъ въ справедливость тогдашняго министра государственныхъ имуществъ, разъяснялъ ему дѣло, подавалъ прошеніе о вспоможеніи на воспитаніе дѣтей; въ бытность у насъ въ селеніи, тѣмъ же лѣтомъ, онъ лично выразилъ мнѣ полное участіе, — и назначилъ 150 р. единовременно. Единственное утѣшеніе теперь мнѣ, именно разсказать о бывшемъ со мною несчастіи.
Въ настоящее время, во всякомъ учрежденіи, которое найдено полезнымъ государству, сдѣланы и дѣлаются постоянныя улучшенія и измѣненія, сообразно требованіямъ времени. Правительство старается привлечь туда лучшія силы; обезпечиваетъ ихъ матеріальный бытъ и доставляетъ имъ всѣ способы къ выполненію ими ихъ обязанностей; но ни для религіозно-нравственнаго состоянія общества, ни для религіи и ни для служителей ея не сдѣлано ничего подобнаго.
XIX.
правитьЧто сдѣлано для религіозно-нравственнаго состоянія общества?
Во многихъ мѣстахъ по нѣскольку приходовъ соединено вмѣстѣ, — въ одинъ приходъ. Въ религіозно-нравственномъ отношеніи для народа это есть прямое зло…
Въ послѣднее время довольно много устроено сельскихъ школъ, но въ нихъ обученіе Закону Божію поставлено неудовлетворительно.
Въ этомъ опять, по обыкновенію, винятъ поповъ. Попы «тупы, глупы, безнравственны! Они не сочувствуютъ народному образованію, не учатъ въ школахъ», кричатъ всѣ. И духовныя, и гражданскія власти преподаваніе Закона Божія въ школахъ считаютъ прямою обязанностію священниковъ, какъ совершеніе таинствъ и молитвословій. Гражданскія власти жалуются епископамъ на священниковъ какъ на нерадивыхъ, не исполняющихъ своего долга; нѣкоторые епископы, какъ приводилось мнѣ слышать, по первой же жалобѣ, подвергаютъ священниковъ конечному разоренію, — переводятъ ихъ въ бѣднѣйшіе приходы.
Но на какомъ основаніи всѣ эти требованія?
Духовныя власти, управляющія нами, въ дѣйствіяхъ своихъ должны имѣть руководствомъ слово Божіе и соборныя постановленія. Гдѣ же въ словѣ Божіемъ и постановленіяхъ церкви возложена на пастыря обязанность учить въ школахъ? Въ первыя времена христіанства, когда организовалась церковь, собирались соборы и писались отеческія правила, — школы были, и были не хуже нашихъ земскихъ; были и достойные, и ученые пастыри церкви, болѣе насъ ревновавшіе о религіозно-нравственномъ состояніи христіанъ; однако же никто изъ нихъ не возлагалъ на священника обязанности учить въ школахъ; и тѣ изъ архипастырей, которые сами писали руководства для другихъ пастырей, — объ обученіи дѣтей въ школахъ не сказали ни полуслова.
Мы не отрицаемъ, что поучать народъ Закону Божію мы должны; но поучать должны въ школахъ не сельскихъ, а въ своихъ, — въ храмахъ Божіихъ, что мы всѣ, по своимъ силамъ, и дѣлаемъ. Мы поучаемъ народъ и въ храмахъ и, при каждомъ удобномъ случаѣ, внѣ храмовъ; стараемся, по мѣрѣ силъ своихъ, поучать его и примѣромъ труженической жизни и перенесенія обидъ и поношеній. Слово Божіе говоритъ намъ: научи, обличи, — но не говоритъ: въ школахъ учи! Обязанность эту мы положительно отвергаемъ.
Если же обученія въ школахъ требуютъ отъ насъ власти гражданскія, то пусть платятъ намъ за это. Пусть платятъ намъ: 1) какъ, вообще, за трудъ, а всякій трудъ долженъ быть оплаченъ. Хотя ничего нѣтъ легче въ жизни, какъ предписывать и приказывать, однако тѣ, которые приказываютъ намъ, — только за то, что приказываютъ, — получаютъ плату, жалованье; намъ же, трудящимся, не хотятъ дать ничего. Можетъ ли быть, напримѣръ, что-нибудь тунеяднѣе инспектора народныхъ школъ? Онъ, въ три года, побываетъ не болѣе одного раза въ школѣ; но взгляните, что онъ продѣлываетъ тамъ: какъ онъ издѣвается надъ священникомъ, какъ онъ позоритъ предъ дѣтьми, въ самой школѣ, учителя, какіе онъ строчитъ доносы! Пользы же школѣ ни на іоту. А между тѣмъ посмотрите на его жалованье! Оно таково, что могло бы принести большую и существенную пользу школамъ всего того района, которымъ завѣдываетъ онъ, обративши его на покупку книгъ. Если инспектора существуютъ у насъ, какъ жандармы, то въ теченіе трехъ лѣтъ, отъ одного пріѣзда его до другого, — утечетъ воды много: не имъ усмотрѣть, если бы что-нибудь и случилось! Но случиться и нечему, мы народъ знаемъ хорошо. Отъ пришлаго же народа оберегать не инспекторамъ. 2) Намъ должны платить за то, что занятія въ школахъ отнимаютъ у насъ время и средства къ нашему существованію. Мнѣ лично извѣстны многіе священники, которые, по крайней бѣдности своей, весь свой вѣкъ не имѣютъ у себя работниковъ и, потому, вездѣ и все дѣлаютъ сами: сами убираютъ на дворѣ, — чистятъ навозъ, подметаютъ, сами ухаживаютъ за скотомъ, рубятъ дрова, дѣлаютъ кизикъ, ѣздятъ на рѣчку съ бочкой за водой, въ лѣсъ; сами косятъ, пашутъ и пр. пр. Онъ несчастный, — бѣдный труженикъ весь свой вѣкъ. И отъ него требуютъ, чтобы онъ занимался въ школѣ! Кто же сталъ бы дѣлать за него все то, что дѣлаетъ онъ? Дайте ему возможность замѣнить себя въ домашнихъ трудахъ, — нанять работника, проще: дайте ему жалованье, — и онъ съ охотою перемѣнитъ соху на школу. Безъ этого же требовать отъ него школьныхъ занятій значитъ отнимать у него послѣднія средства къ его существованію, — требовать незаконнаго.
Саратовское уѣздное земское собраніе законоучителямъ сперва не назначило жалованья совсѣмъ; но потомъ назначило по двѣнадцати р. въ годъ, съ обязательствомъ, чтобы священники занимались не менѣе 5-ти классовъ въ недѣлю. Кто здѣсь, во мнѣніи земскаго собранія, оцѣненъ по достоинству: предметъ, или преподаватель? Священники въ школахъ, изрѣдка, занимались, но отъ жалованья отказались. Въ настоящее время собраніемъ назначено по 50 р. въ годъ. Но и это жалованье выдается по усмотрѣнію членовъ училищнаго совѣта: однимъ священникамъ выдается сполна, другимъ только половина, а третьимъ не дается ничего. Сами же члены бываютъ разъ, много два въ годъ, а нѣкто Шаб… во все свое трехлѣтіе, не былъ ни разу ни въ одной школѣ; однако же жалованья получаютъ по 600 р. въ годъ. Сравните же труды священника и члена училищнаго совѣта и оцѣнку трудовъ ихъ. Такъ у насъ и во всемъ: гдѣ священникъ, — тамъ и «суммъ нѣтъ».
Въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ Законъ Божій преподается хорошо и ученики занимаются имъ усердно; но изъ поступающихъ туда едва ли оканчиваетъ курсъ и 10 %. Остальные всѣ исключаются въ теченіи курса. И эти недоучки — горе себѣ и родителямъ, бремя церкви и обществу.
Студенты высшихъ учебныхъ заведеній на классы Закона Божія не ходятъ совсѣмъ. На лекціяхъ по Закону Божію бываетъ обыкновенно два — три студента; не болѣе. Законоучители не имѣютъ средствъ заставить студентовъ слушать ихъ лекціи и только потому, чтобы самимъ держаться на своихъ мѣстахъ, вынуждены давать студентамъ на экзаменахъ удовлетворительные баллы. Намъ извѣстенъ одинъ примѣръ изъ практики петербургскихъ законоучителей: въ одномъ изъ высшихъ учебныхъ заведеній студенты, по обыкновенію, лекцій по Закону Божію не посѣщали; на экзаменахъ, конечно, ничего не знали и не отвѣчали; законоучитель и началъ-было давать баллы по достоинству. Но ему сказали: «если студенты вашихъ лекцій не посѣщали, и теперь ничего не знаютъ, то это значитъ, что вы не умѣли заинтересовать ихъ, неудовлетворительно читали и тѣмъ роняете предъ начальствомъ и обществомъ заведеніе. Поэтому, или вы сами должны оставить заведеніе, или давать удовлетворительные баллы. Не можемъ же мы изъ-за вашего предмета оставлять студента на томъ же курсѣ; здѣсь не духовная академія». И о. законоучитель долженъ былъ поставить удовлетворительные баллы. Этотъ случай, вѣроятно, извѣстенъ всѣмъ петербургскимъ законоучителямъ. Потому теперь всѣ они, какъ люди умные, ставятъ всѣмъ баллы удовлетворительные, хотя лекцій ихъ никто не слушаетъ.
Молодые люди, видя послабленіе со стороны начальства, и то, что законоучителей заставляютъ давать удовлетворительные баллы на экзаменахъ, считаютъ Законъ Божій нестоющимь труда, и не занимаются имъ, — не изучаютъ его.
Не получивши основательныхъ познаній въ религіи, въ учебномъ заведеніи, не получивши не только навыку, но даже и расположенія къ чтенію книгъ религіозно-нравственнаго содержанія, и въ то же время, читая зачастую безнравственные переводные романы, молодые люди дѣлаются, большею частію, одни — холодными къ религіи, а другіе, даже прямо, враждебными ей. Такими они поступаютъ въ жизнь и такое направленіе вносятъ въ семейство и общество. Вслѣдствіе такого воспитанія вы не встрѣтите теперь ни въ одномъ, такъ называемомъ порядочномъ, домѣ ни одного духовнаго журнала и ни одной религіозно-нравственной книги. Послушайте разговоры въ любомъ порядочномъ домѣ, — о религіи никогда ни слова. Посмотрите на жизнь общества, — вы встрѣчаете безнравственность на каждомъ шагу. Я отнюдь не говорю, чтобы въ обществѣ безнравственность была круговая; много встрѣчается людей, достойныхъ и уваженія, и подражанія, по ихъ религіозно-нравственному состоянію; но на сторонѣ противной, все-таки остается огромное большинство. Мнѣ не разъ приводилось бывать въ особенности въ Петербургѣ и его окрестностяхъ, на общественныхъ гуляньяхъ, слушать музыку, смотрѣть фейерверки, быть въ эрмитажѣ, зоологическомъ саду и т. п., все это переполнено народомъ; но храмы Божіи, не смотря на то, что ихъ тамъ мало, — пусты.
Мнѣ случилось быть однажды въ большой придворной церкви, въ храмовой день, 1-го августа. Литургію служилъ В. Б. Бажановъ; на обоихъ клиросахъ пѣли придворные пѣвчіе. Въ этотъ день въ эту церковь допускаются всѣ, кому угодно (въ другіе дни входъ постороннимъ воспрещается, кромѣ священниковъ, которымъ дозволяется бывать всегда); однако же, можно сказать, что церковь была пуста, хотя она неособенно и велика. А между тѣмъ сходить туда и отстоять обѣдню и молебенъ, хотя только изъ-за того, чтобы послушать пѣвчихъ, стоитъ. Пѣвчіе пѣли восхитительно. Но какъ были пропѣты два раза запѣвы при молебнѣ: «Слава Тебѣ Боже нашъ, слава Тебѣ», — такъ этого нѣтъ возможности выразить: слушая это пѣніе вы умиляетесь, таете, уничтожаетесь… Вы, именно, не помните, гдѣ вы стоите, — «на небѣ или на землѣ»! Это верхъ совершенства! Потомъ я былъ, 30-го августа въ соборѣ Александро-Невской лавры. Служилъ высокопреосвященный митрополитъ Исидоръ съ четырьмя архіепископами. На одномъ клиросѣ пѣли пѣвчіе придворные, на другомъ митрополичьи. Пѣніе было чудно хорошее; но концертъ: «въ память вѣчную будетъ праведникъ», — неподражаемъ! Для души тутъ вложено все, что можетъ человѣкъ вложить. Да, для эстетическаго чувства пища есть! Но, не смотря на это, храмъ былъ пустъ въ половину… Вечеромъ, по улицамъ, была такая давка, что не было возможности ходить. Это была толкучка, въ полномъ смыслѣ слова. Вскорѣ, потомъ, мнѣ пришлось ѣхать къ брату на дачу въ Павловскъ. Въ этотъ день тамъ была Страусовская музыка. Музыка была самая обыкновенная; но народу была тьма-тьмущая.
И такъ у насъ бываетъ всегда: увеселительныя мѣста переполнены, а храмы Божіи пусты…
«Священники, — укоряютъ насъ, не проповѣдуютъ. Живая проповѣдь повела бы за собою перевоспитаніе народа; со стороны же духовенства проповѣди нѣтъ и не было. Будь она, — не таковъ былъ бы и народъ. Если священники и говорятъ когда, то по казенному, точно на заказъ, безъ всякаго одушевленія. Въ проповѣдяхъ ихъ нѣтъ энергическаго обличенія общественныхъ недуговъ, смѣлаго пастырскаго наставленія. Естьли теперь у насъ на Руси, хоть одинъ, истинный проповѣдникъ, который увлекъ бы наше, скучающее въ храмѣ, общество своей одушевленной и горячей проповѣдью, огненное слово котораго могло бы отрезвить заблудившихся»?
Подобныя жалобы мы встрѣчаемъ на каждомъ шагу. Читая ихъ, невольно приходитъ на умъ Гоголевскій Плюшкинъ: «приказные такіе безсовѣстные!… такое сребролюбіе! Я не знаю, какъ никто другой не обратитъ на это вниманіе. Ну, сказалъ бы ему, какъ-нибудь, душеспасительное слово! Вѣдь словомъ хоть кого проймешь. Кто что ни говори, а противъ душеспасительнаго слова не устоишь».
Хорошо зная, къ какому роду принадлежатъ эти ревнители общественной нравственности, мы съ полною увѣренностію можемъ отвѣтить имъ словами Чичикова: «ну, ты устоишь!. васъ-то, други мои милые, навѣрное, не пройметъ и самое огненное душеспасительное слово», если вамъ скучно бываетъ въ храмѣ Божіемъ. Вы желаете огненнаго слова, и въ то же время вамъ скучно въ храмѣ. Знаете ли: да вѣдь тамъ, что ни слово, то цѣлая проповѣдь! Вникали ли вы, когда-нибудь, въ обыкновенныя, повидимому, слова: «миромъ Господу помолимся»?' Вникните, вдумайтесь! Это цѣлая проповѣдь, да такая, которая должна бы измѣнить всю нашу жизнь, если бы мы приняли ее всею душою. Или возьмите слова молитвы Господней, которыя поются и читаются въ храмѣ: «Отче нашъ, Иже еси на небесѣхъ, да святится имя Твое», — только это, не больше. Вдумались ли вы когда-нибудь въ смыслъ этихъ словъ? Потрудитесь, вдумайтесь! Это цѣлое догматическое и нравственное богословіе! Изъ этихъ словъ вы могли бы почерпнуть вѣру въ бытіе Божіе, Его промыслъ и любовь къ роду человѣческому; слова эти научаютъ насъ любви къ Богу и ближнему; поучаютъ насъ бросить порочную жизнь нашу, — бросить и карты, и всю суету пустой и пошлой жизни, словомъ: они научаютъ насъ совершенно измѣнить настоящую жизнь нашу, бросить всѣ дурныя наши привычки, — научаютъ насъ, чтобы мы всею душою нашею любили Бога и ближнихъ; чтобы жизнь наша всецѣло была посвящена Богу; чтобы мы служили Ему и прославляли Его всѣмъ существомъ нашимъ; чтобы были примѣромъ благочестивой жизни для нашихъ собратій, — другихъ людей; чтобы и они, видя нашу святую жизнь, подражали намъ и прославляли Господа… И слова эти — не обыкновеннаго проповѣдника, отъ котораго вы желаете огненнаго слова, а самого Господа, который, вмѣстѣ съ тѣмъ, предупреждаетъ насъ, что будетъ «огнь вѣчный» невнемлющимъ ученію Его. И вамъ скучно слушать то, что говоритъ Онъ! Послѣ этого кто же вы? Если скучно слушать слова Господа, то какое огненное слово обыкновеннаго проповѣдника въ состояніи разбудить васъ?
Насъ, поповъ, укоряютъ, что слова наши безжизненны, что проповѣди наши «казенщина». Но что сказали бы вы, если бы проповѣдникъ взошелъ на каѳедру и сказалъ вамъ: «покайтеся и вѣруйте во евангеліе»? Вы, навѣрное, сказали бы, что тутъ нѣтъ жизни и казенщины такой не стали бы и слушать. Дѣйствительно, ничего нельзя сказать проще этого. Но слова эти не обыкновеннаго проповѣдника, а самого Господа, жизненнѣе же Его не сказать ни мнѣ и ни вамъ. Слова эти просты по формѣ, но въ нихъ глубина премудрости и разума! И такъ они современны, — такъ идутъ къ состоянію нынѣшняго общества, какъ болѣе и желать невозможно. Покайтеся и вѣруйте. Именно недостатокъ-то вѣры и добрыхъ дѣлъ и видѣнъ нынѣ всюду въ обществѣ! Но скажи проповѣдникъ: «покайтеся и вѣруйте во евангеліе», произнеси онъ именно эти слова, — да его за такую «казенщину» разнесутъ по косточкѣ…
«Въ проповѣдяхъ нашихъ нѣтъ энергическаго обличенія общественныхъ недуговъ, смѣлаго пастырскаго наставленія; будь оно, не таковъ былъ бы народъ».
Въ отвѣтъ на это укажу на два случая, которыхъ я былъ свидѣтелемъ. Въ одинъ изъ пріѣздовъ моихъ въ Петербургъ въ 1872 году, я былъ, однажды, не помню въ какой праздникъ, въ Исаакіевскомъ соборѣ; служилъ высокопреосвященнѣйшій митрополитъ Исидоръ; я стоялъ въ толпѣ. Проповѣдь вышелъ говорить о. протоіерей Палисадовъ. Какъ только о. протоіерей вошелъ на каѳедру, всѣ зашептали: «Палисадовъ, Палисадовъ»! Одинъ господинъ, стоявшій позади меня, спрашиваетъ своего сосѣда: «который это, — старый или молодой»?
— Молодой.
— А старый гдѣ?
— Онъ, братецъ, получилъ пенсію и уѣхалъ теперь на родину. .
И начали пересказывать одинъ другому анекдоты про стараго о. Палисадова. Чего-то тутъ не было наговорено! Между тѣмъ проповѣдникъ говорилъ. Всѣмъ извѣстно, какъ говоритъ о. протоіерей Палисадовъ, и всѣмъ извѣстно обличительное его слово. Говорено было отчетливо, рѣзко и увлекательно. Каждое слово его дышало любовію и, въ то же время, пороки современнаго общества карало безпощадно. Не слушать и не принять къ сердцу этого слова было невозможно. Сосѣди мои на минутку притихли.
— Какой у него обработанный языкъ?
— Да, говоритъ хорошо.
— Но ужъ и мастеръ своего дѣла! Знаешь: у него нѣтъ ни слова въ тетрадкѣ того, что говоритъ онъ. Поди, привяжись къ нему, обидься, скажи ему: какъ вы, батюшка, смѣете такъ относиться объ обществѣ? Я, скажетъ, этого не говорилъ; вотъ и тетрадка моя, смотри!
— Онъ всегда говоритъ то, чего у него нѣтъ въ тетрадкѣ?
— Конечно! Развѣ цензоръ допустилъ бы такъ позорить общество. Это невозможно.
— Поѣдемъ нынѣ въ Павловскъ!
— Ну, что тамъ дѣлать! Нынѣ хорошій фейерверкъ на Каменномъ. Поѣдемъ лучше туда.
— Нѣтъ, я не могу, я далъ слово Аннѣ N…
— А я обѣщался заѣхать къ N. N.
— Ну, языкъ, братецъ вы мой! Бритва!
— Я не понимаю, какъ дозволяютъ это ему. Но, вѣроятно, скажутъ же митрополиту, чтобы онъ запретилъ. На что это похоже!
Въ этомъ родѣ была бесѣда у моихъ сосѣдей во все время проповѣди. Точно также не отличалась большимъ вниманіемъ, по крайней мѣрѣ, треть присутствовавшихъ.
Въ другой разъ мнѣ пришлось быть въ Казанскомъ соборѣ, при проповѣди одного о. протоіерея, фамиліи котораго теперь я не припомню. Проповѣдь была чудно хороша, прочувствованна, но и не длинна. Я стоялъ въ толпѣ, позади меня стояли мужчина и дама, уже не молодые. Сосѣди мои, во все время, хотя и шептались, но слушать мнѣ не мѣшали; но потомъ мужчина сказалъ довольно громко: «ну, батька, затянулъ! Пора бы и перестать».
— «А Лизокъ нашъ, чай: гдѣ мама, гдѣ мама? И для чего это проповѣди? Мнѣ, право, гораздо пріятнѣе было бы послушать пѣвчихъ».
Очень можетъ быть, что эти же господа, придя домой, накатаютъ цѣлыя статьи о безжизненности проповѣди, что у насъ нѣтъ «огненнаго слова»… А мама будетъ говорить своей Лизокъ, что ее задержалъ попъ проповѣдью, что попъ лишилъ ее удовольствія послушать пѣвчихъ.
Такъ слушаются проповѣди въ столицѣ. Но наши провинціалы съ проповѣдями дѣлаютъ еще проще: какъ только выходитъ проповѣдникъ, то половина народа сейчасъ бросается къ дверямъ. У нихъ недостаетъ терпѣнія прослушать самаго краткаго поученія. Проповѣдь, — это такое, значитъ, для нихъ бремя, которое и 10 минутъ выносить они не могутъ. Кто-же виноватъ въ томъ, что поученій нашихъ не слушаютъ? Кто виновенъ, вообще, въ упадкѣ религіозно-нравственнаго состоянія общества, который видитъ даже само общество? Мы, съ своей стороны, стараемся дѣлать, для поддержанія вѣры и нравственности общества, все; но мы ничего не можемъ сдѣлать: насъ не слушаютъ, потому что мы унижены, придавлены; мы брошены на произволъ судьбы; изъ-за каждаго куска хлѣба мы вынуждены торговаться даже предъ совершеніемъ св. Таинствъ и тѣмъ унижать и себя, и дѣло нашего служенія; мы должны обличать пороки тѣхъ, отъ которыхъ зависитъ вся наша участь; въ защиту религіи намъ не даютъ возвысить нашего голоса, — насъ уничтожаютъ. Этотъ крестъ несу на себѣ я…
Намъ приводилось слышать сужденія такого рода: для изученія Закона Божія существуютъ спеціальныя учебныя заведенія — семинаріи и академіи; для свѣтскихъ же учебныхъ заведеній достаточно познаній и самыхъ общихъ, легкихъ или, точнѣе сказать, поверхностныхъ, такъ какъ каждое изъ нихъ имѣетъ свое, спеціальное, назначеніе, и учащимся недоставало бы времени на изученіе ихъ спеціальности, если бы они на изученіе Закона Божія употребляли времени болѣе того, сколько употребляется ими теперь.
На это мы скажемъ, что предметъ Закона Божія на столько важенъ самъ по себѣ, что одно предпочтеніе ему какого бы то ни было предмета есть уже преступленіе. Это первое. Второе: всякій ученый, прежде чѣмъ онъ сдѣлается физикомъ или химикомъ и под. — есть христіанинъ, — онъ при крещеніи еще принялъ на себя обязанности изучать Законъ Божій и исполнять его. Слѣдовательно, долженъ дѣлать это, даже просто, какъ честный человѣкъ, принявшій на себя извѣстнаго рода обязательство. Недостанетъ времени на занятія Закономъ Божіимъ? Но есть пословица, что «самый глухой человѣкъ въ мірѣ тотъ, который не хочетъ слушать». Такъ и здѣсь: времени всегда найдется, если только захочешь. Притомъ, если наука готовитъ человѣка для жизни; то ученый, и съ тѣмъ вмѣстѣ, хорошій христіанинъ, есть всегда и хорошій семьянинъ, и хорошій гражданинъ. Стало быть жизнь его была бы полнѣе, благороднѣе. Мы думаемъ, что при должныхъ занятіяхъ Закономъ Божіимъ въ высшихъ заведеніяхъ, многое измѣнилось бы въ жизни общества къ лучшему. Мы думаемъ, что тогда не было бы нужды въ такомъ множествѣ судебныхъ палатъ, окружныхъ судовъ и под., которые теперь не болѣе, какъ пластыри на больномъ тѣлѣ, не излечивающіе болѣзненнаго состоянія организма. Мы думаемъ, что молодые люди, получивши сами основательное религіозно-нравственное воспитаніе, со временемъ принялись бы съ большимъ рвеніемъ за религіозно-нравственное воспитаніе и народа. Мы увѣрены, что и духовенство было бы поставлено въ болѣе естественныя отношенія къ обществу, и избавилось бы отъ незаслуженныхъ имъ нареканій.
XX.
правитьИзвѣстно, что нѣтъ въ мірѣ ни цѣлаго сословія, вообще, ни одного человѣка, въ частности, со всѣми совершенствами; равно какъ и нѣтъ ни одного негодяя, въ которомъ не было бы хорошихъ сторонъ. Во всякомъ мы найдемъ и хорошія, и дурныя стороны, только съ нѣкоторымъ перевѣсомъ той или другой стороны. И только одно духовенство, во мнѣніи большинства общества, составляетъ въ этомъ исключеніе. У него во всемъ видятъ только дурное. Свѣтская литература много говоритъ о немъ, но въ нашу защиту не сказала еще ни слова, какъ будто, дѣйствительно, въ духовенствѣ ничего хорошаго и нѣтъ, и быть не можетъ. Все что вы ни дѣлайте, все перетолковывается въ дурную сторону: молчите вы, — осуждаютъ; говорите, — опять осуждаютъ. Со мной однажды, дѣйствительно, былъ такой случай: однажды, на дорогѣ въ Москву, со мной сидѣлъ какой-то господинъ. У насъ зашла рѣчь объ одномъ предметѣ. Дѣло хорошо было извѣстно ему и очень интересовавшее меня. Онъ говорилъ, а я со вниманіемъ слушалъ. Въ вагонѣ насъ было всего четверо. Мы сидѣли въ одномъ углу, а въ другомъ углу сидѣли два купца. Купцы долго смотрѣли на насъ и потомъ одинъ другому говоритъ: «смотри-ко: тотъ говоритъ, а попъ все молчитъ, все молчитъ, а глазами такъ и ѣстъ».
— Они этаки! Онъ пошелъ молчать.
Потомъ зашла рѣчь о чемъ-то, хорошо извѣстномъ мнѣ и интересовавшемъ моего собесѣдника. Я сталъ разсказывать, а тотъ слушать.
— Смотри-ко, попъ-то разошелся! Все молчалъ да и принялся!
— Они все такъ! Молчитъ — молчитъ, да ужъ какъ примется, такъ ужъ держись.
— Онъ сперва все высматривалъ, каковъ тотъ. Высмотрѣлъ да и говоритъ чай: нѣтъ, ты меня послушай-ко!
Я замѣтилъ своему собесѣднику: — слышите, какъ меня пробираютъ?
— Еслибъ у нихъ побольше было совѣсти, такъ меньше осуждали бы васъ. У насъ священниковъ осуждаютъ всѣ и за все. Посмотрѣлъ бы лучше всякій на себя: онъ-то кто таковъ, много ли въ немъ-то самомъ святости-то? На этихъ людей, батюшка, не стоитъ обращать вниманія.
И въ литературѣ нашей, день ото дня, все чаще и чаще стали появляться статьи о духовенствѣ. Писать о духовенствѣ теперь вошло, кажется, въ моду, какъ вошло въ моду строить памятники и печь юбилейные пироги. Это наша русская слабость: коль скоро примутся за что-нибудь, такъ уже до приторности. Теперь: гдѣ бы что ни случилось, — во всемъ виновато духовенство. «Явились нигилисты, кричатъ газеты, и духовенство наше просмотрѣло»! Въ Пензенской губерніи крестьяне убили колдунью Чиндейкину и въ одной изъ газетъ писалось: «почему же бездѣйствуетъ духовенство? Почему оно не станетъ между обездоливаемыми и обездоливающими со словомъ любви и примиренія и просвѣтительной христіанской проповѣди»?
«Какъ на обстоятельство, уменьшающее, будто-бы, вину духовенства въ бездѣятельности, указываютъ обыкновенно на матеріальную необезпеченность духовенства, на зависимость его въ матеріальномъ отношеніи отъ паствы. Но кто же виноватъ въ этомъ, прежде всего, какъ не само духовенство и духовныя управленія? Почему центральныя и мѣстныя духовныя управленія не разработаютъ вопроса о переводѣ поборовъ духовенства деньгами, хлѣбомъ и т. д. на постоянное жалованье? Почему само духовенство, независимо отъ центральныхъ и мѣстныхъ духовныхъ учрежденій, не входитъ въ соглашенія, съ помощію земства, думъ, городскихъ и крестьянскихъ присутствій, съ населеніемъ о прекращеніи поборовъ и замѣны ихъ опредѣленнымъ жалованьемъ»?
«Нѣтъ, суть дѣла вовсе не въ матеріальномъ положеніи духовенства, а въ маломъ образованіи лицъ духовнаго званія и въ кастовомъ ихъ духѣ, поддерживаемомъ нынѣшнею постановкою спеціальнаго духовнаго образованія».
«Этотъ кастовый духъ нашего духовенства будетъ жить до тѣхъ поръ, пока будутъ существовать спеціальныя учебныя заведенія для дѣтей духовнаго званія. Не говоря о недостаткахъ программъ этихъ учебныхъ заведеній въ общеобразовательномъ отношеніи, каждое изъ названныхъ заведеній заключаетъ въ себѣ особенную специфическую атмосферу, обращающую пастырское служеніе въ ремесло, непремѣнно наслѣдуемое отъ праотцевъ, мертвящую доброе, чистое, религіозное чувство и дѣло. Вся атмосфера этихъ учебныхъ заведеній проникнута мелочнымъ торгашествомъ, чиновничьимъ отношеніемъ къ дѣлу, бумажнымъ формализмомъ, крючкотворствомъ и подъячествомъ и т. д.»
«До тѣхъ поръ будетъ жить кастовая особенность духовенства, пока не народится у насъ общеобразовательная школа для всѣхъ сословій и классовъ, со спеціальнымъ богословскимъ отдѣленіемъ для лицъ, желающихъ посвятить себя пастырскому служенію, высшее образованіе для всѣхъ сословій и званій — университетъ, съ спеціальнымъ богословскимъ факультетомъ для лицъ, желающихъ получить высшее духовное образованіе».
Обвиненіе сильное; но разберемъ его насколько оно практично.
«Почему духовенство не станетъ между обездоленными и обездоливающими»?
Въ Россіи, какъ и всюду, столько «обездоленныхъ и обездоливающихъ», что недостало бы и поповъ, еслибъ они захотѣли становиться между всѣми ими. Притомъ: мы можемъ говорить только «обездоливаемымъ», а «обездоливающимъ-то» не угодно ли говорить вамъ самимъ, г. репортеръ, если у васъ есть ревность къ проповѣдничеству. Гарантируйте нашу жизнь и службу отъ ихъ мщеній, и вы увидите, что за «словомъ любви» дѣло не станетъ. Но пока мы находимся въ полной, крѣпостной зависимости отъ общества, то, во-1-хъ, на это рѣшимости достанетъ не у многихъ и во-2-хъ, говорить-то не дозволятъ!..
«Почему духовенство бездѣйствуетъ»?
Но мы положительно утверждаемъ, что мы всѣ силы наши употребляемъ къ искорененію предразсудковъ; но искоренить ихъ не такъ легко, какъ кажется. И въ людяхъ образованныхъ, понимающихъ дѣло, предразсудковъ ничуть не меньше, чѣмъ въ простомъ народѣ, только предразсудки эти другаго, конечно, рода, и они крѣпко держатся ихъ. Что-жъ тутъ подѣлаемъ мы? Что, напр., значитъ носить по усопшемъ трауръ, везти гробъ на катафалкѣ, одѣвать и прислугу и лошадей какими-то уродами, какъ не имѣющій никакого смысла предразсудокъ? Христіанинъ долженъ вѣровать, что усопшій отъ жизни, переполненной огорченіями всякаго рода и болѣзнями, переходитъ въ жизнь вѣчную, гдѣ нѣтъ «ни болѣзни, ни печали, ни воздыханій», — въ жизнь, гдѣ онъ будетъ зрѣть самого Творца вселенной и красоту всего міра, — въ жизнь, переполненную спокойствія, радости, восторга, блаженства, — онъ долженъ сорадоваться счастію усопшаго; но онъ плачетъ, носитъ трауръ и окружаетъ прахъ его какими-то страшилищами. Потрудитесь уничтожить предразсудокъ носить трауръ, убѣдите; что катафалки и пугалы при нихъ не имѣютъ смысла, — и мы примемъ на себя ваше обвиненіе въ нашей бездѣятельности. Потрудитесь вразумить нашу, такъ называемую, интеллигенцію, въ особенности барынь, что встрѣча съ священникомъ не приноситъ несчастій. Что можетъ быть нелѣпѣе этого? А между тѣмъ предразсудокъ этотъ крѣпко укоренился во многихъ людяхъ образованныхъ и высокопоставленныхъ. Съ намъ въ село, однажды, пріѣзжаетъ изъ Москвы для осмотра поселенія питомцевъ Московскаго Воспитательнаго Дома почетный опекунъ Арсеньевъ и разсказываетъ, что онъ недѣлею раньше выѣхалъ-было къ намъ; «но только что, говоритъ, выѣхалъ изъ воротъ, какъ встрѣчается мнѣ попъ. Я велѣлъ, говоритъ, объѣхать кварталъ, воротился домой и прожилъ дома еще недѣлю, чтобы изгладить это непріятное впечатлѣніе». Это было давно, это правда, но Арсеньевы попадаются и нынѣ на каждомъ шагу. Я всегда наблюдаю за встрѣчающимися со мной и вижу не рѣдко презабавныя вещи. Что же намъ дѣлать тутъ? И кричать съ церковной каѳедры: не ахайте и не плюйте въ сторону, когда встрѣчаетесь съ нами; не корчьте рожъ и не гримасничайте; не отворачивайтесь; не сворачивайте въ сторону; не ворочайтесь назадъ; не вкладывайте булавочки въ лифъ вашего платья, въ лѣвую полу вашего сюртука; не переставайте дышать, когда проходите мимо насъ; не держите себя за лѣвое ухо; не креститесь, не подходите подъ благословеніе! Попробуйте искоренить этотъ предразсудокъ, если вы сами не держитесь его. Противъ предразсудковъ мы, съ своей стороны, говоримъ; но вѣковые обычаи и предразсудки вѣками и уничтожаются. Если предразсудковъ такъ крѣпко держатся люди образованные, то къ необразованнымъ нужно быть еще снисходительнѣе. А слѣдовательно и духовенство винить нельзя.
«Кто виноватъ въ томъ, прежде всего, что духовенство не обезпечено въ содержаніи, какъ не само духовенство и духовныя управленія? Почему центральныя и мѣстныя духовныя управленія не разработаютъ вопроса о переводѣ поборовъ духовенства деньгами, хлѣбомъ и т. д. на постоянное жалованье»?
Вопросъ этотъ разработанъ очень — очень давно. Когда я былъ еще въ семинаріи, то, въ 1845 году, ректоръ семинаріи давалъ мнѣ переписывать для кого-то проектъ объ улучшеніи быта духовенства. Мнѣ лично, стало быть, извѣстно, что объ этомъ дѣлѣ толкуютъ 35 лѣтъ. До того времени, какъ я переписывалъ, толковали, можетъ быть, прежде не одинъ десятокъ лѣтъ. И все-таки ничего не натолковали. Слѣдовательно дѣло не въ разработкѣ, а въ выполненіи разработаннаго. А это зависитъ уже не отъ насъ.
Въ 1879 году нашъ преосвященный просилъ начальника губерніи, чтобы тотъ оказалъ свое содѣйствіе и употребилъ свое вліяніе, чтобы прихожане назначили духовенству опредѣленное жалованье или опредѣлили извѣстную таксу за требоисправленія. Преосвященнымъ указана была норма, которой прихожане держались бы приблизительно при опредѣленіи жалованья и таксы. Начальникъ губерніи сдѣлалъ распоряженіе по волостнымъ правленіямъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, предписалъ уѣзднымъ исправникамъ наблюдать за ходомъ дѣла и содѣйствовать въ обезпеченіи духовенства. Но такъ какъ дѣло это отдавалось, однако же, на «добрую волю» прихожанъ, то они и положили, почти всѣ: за нареченіе имени младенцу и за крещеніе по 3 к., за исповѣдь 2 к., молебенъ 2 к., свадьбу 50 к., погребеніе младенца 5 к., взрослаго 20 к., съ выносомъ отъ дому до церкви и отъ церкви до кладбища 40 к., за обѣдню по усопшемъ 30 к. и т. под., такъ что священнику при 1500 д. м. пола въ приходѣ, не приходилось получить и 80 р. въ годъ. Нѣкоторые приходы положили жалованье 100—150 р. въ годъ на весь причтъ. Нѣкоторые же приходы положили «быть по старому». Тутъ уже вліяло само духовенство. Такія постановленія — «быть по старому» — были, большею частію, въ приходахъ многолюдныхъ и состоятельныхъ, гдѣ духовенство видѣло, что съ жалованьемъ въ 150 р. и таксой 2—5 к. оно получило бы въ десять разъ менѣе того, что получаетъ оно теперь. «Присутствіе по крестьянскимъ дѣламъ» приговоръ нѣкоторыхъ обществъ возвратило имъ назадъ. Въ волостныхъ правленіяхъ получили эти приговоры, но другихъ сходовъ не собиралось, — такъ дѣло и заглохло.
Мои прихожане — народъ не богатый, но до крайности добрый и почтительный ко мнѣ. Могу похвалиться, что такихъ хорошихъ отношеній прихожанъ къ своимъ священникамъ я не встрѣчалъ нигдѣ. За всѣ требоисправленія у насъ установилась такса, и такса самая небольшая. Поэтому никакихъ торговъ и споровъ у насъ не бываетъ, почти, никогда. Но и эту, безъ всякаго торга, плату я лично никакъ не могу брать. Я положительно стѣсняюсь брать плату за требоисправленія. Душа моя не можетъ выносить того, чтобы отслужить и протянуть руку. Однако же нужно жить отъ требоисправленій. Я отдалъ дѣло это дьякону-псаломщику. Онъ и беретъ у меня за все. Въ домѣ, напр., я отслужу молебенъ и сію минуту ухожу. Дьяконъ безъ меня получитъ плату. Въ церкви отслужу молебны, панихиды, похороны, окрещу, — и ухожу тотчасъ. При свадьбѣ: я пересмотрю документы, и велю дьякону написать обыскъ. Потомъ, въ свое время, иду и вѣнчаю. Взялъ ли дьяконъ за свадьбу, сколько онъ взялъ, все ли опустилъ въ кружку, — не спрашиваю этого. Дьяконъ можетъ красть у меня на половину. Но, при полномъ моемъ къ нему довѣріи, я увѣренъ, что онъ дѣло ведетъ честно, такъ какъ, вообще, онъ прекроткій и предобрый человѣкъ.
Самъ я совершенно не могу брать за требы, но все-таки желаю брать, потому что этимъ нужно жить, и поручаю брать другому, въ мою же, главное, пользу. Что же это значитъ? Это означаетъ ненормальное отношеніе наше къ приходамъ. Мое же личное состояніе, просто, смѣшное: самъ не беру, а брать другому, для себя, велю. Когда дьяконъ беретъ за требы, особенно, когда бываетъ много свадебъ, то мнѣ часто приходитъ на умъ одинъ анекдотъ: въ крѣпостничество крестьяне двухъ разныхъ барщинъ вздумали убить своихъ господъ. Собрались, долго толковали: какъ и гдѣ убить и, наконецъ, порѣшили убить. Порѣшили, но только одни и говорятъ: «убить-то убить, да господа-то наши хороши». — «А наши еще лучше вашихъ», говорятъ другіе. — Такъ какъ же быть? — А вотъ какъ: вы убейте нашихъ, а мы вашихъ. Значитъ и дѣло сдѣлано, и совѣсть чиста. Такъ выходитъ дѣло и у меня съ приходомъ. У меня лично недостаетъ совѣсти брать, не брать же совсѣмъ, — не могу: жить нужно и мнѣ, и причту. И я велю брать другому. И въ самомъ дѣлѣ, если самъ не берешь, то, какъ будто, легче на душѣ. Да, брать за требы и при этомъ торговаться, — выносить не всякій можетъ, это я знаю по себѣ.
Въ приходѣ, въ 1600 д. м. в. и при 66 дес. земли, я получаю около 300 р. въ годъ; иногда 10— 15 р. больше, иногда 10—15 р. меньше.
Въ то время, когда было предложено прихожанамъ положить духовенству жалованье или установить опредѣленную таксу, прихожане мои приходятъ ко мнѣ и говорятъ: батюшка! мы на сходѣ положили давать вамъ жалованье: вамъ 600 р., а дьякону 200 рублей. Землей владѣйте, какъ владѣете. (Сами прихожане владѣютъ 37—42 дес. на дворъ). Довольны ли вы этимъ? Я, конечно, былъ очень доволенъ, поблагодарилъ ихъ и спросилъ при этомъ:
— Казенныя недоимки за вами есть?
— Малость есть.
— Но если Богъ пошлетъ пожаръ, голодъ, то тогда чѣмъ будете вы платить казенныя подати?
— Коли нечѣмъ будетъ платить, то, конечно, и платить не будемъ до тѣхъ поръ, пока не поправимся.
— А намъ чѣмъ будете платить тогда?
— Коли нечѣмъ будетъ платить казенныхъ податей, то, извѣстное дѣло, и вамъ нечѣмъ будетъ платить.
— Чѣмъ же мы будемъ жить тогда?
— Да мы ужъ не знай, какъ быть тогда.
— Теперь, — когда все благополучно, — казенныя подати всѣ у васъ вносятъ добровольно, безъ всякаго понужденія?
— Гдѣ безъ понужденія! Развѣ это возможно! Народъ всякій: у иного и есть, а онъ не отдаетъ. И староста, и старшина, и становой съ инымъ бьются — бьются, насилу выколотятъ.
— А наше жалованье кто съ этакихъ будетъ выколачивать? Добровольно вѣдь, тоже, не всѣ отдадутъ?
— Не всѣ; а выколачивать кому тутъ.
— Стало быть я полнаго жалованья не получу никогда? Нельзя ли наше жалованье внести въ общую смету?
— Можно. Только въ волостной сперва отберутъ то, что надо имъ; а вамъ дадутъ, что останется. А, пожалуй, тамъ иногда и ничего не останется.
— Какъ же тогда?
— Мы не знаемъ.
Мы потолковали — потолковали, да съ тѣмъ же и разошлись. Мнѣ пришлось только поблагодарить ихъ за ихъ расположеніе.
Такимъ образомъ, опыты показали, что никакія сдѣлки съ прихожанами безъ содѣйствія власти невозможны.
И проекты, и законы писать легко; но для того, чтобы вышло что-нибудь, дѣйствительно, дѣльное изъ проектируемаго, нужно пожить среди того народа, для котораго пишутся эти законы и проекты. Насъ и начальство наше обвиняетъ въ нестараніи, въ небрежности о самихъ себѣ. Но кто самъ себѣ врагъ? Еслибъ можно было сдѣлать что-нибудь, то давнымъ бы давно было сдѣлано. Если же не сдѣлано, то это значитъ, что мы ничего сдѣлать не можемъ.
XXI.
править«Почему духовенство не входитъ въ соглашеніе съ прихожанами съ помощію земства»?
Объ отношеніяхъ земства къ духовенству скажу то, чему я былъ свидѣтелемъ, и въ чемъ я самъ принималъ непосредственное участіе; скажу тоже фактъ.
Какъ только получилось распоряженіе о земскихъ учрежденіяхъ и когда никто еще не былъ знакомъ съ земскими положеніями, я получилъ, по эстафетѣ, отъ преосвященнаго предписаніе немедленно явиться къ нему для личныхъ объясненій. Будучи сельскимъ священникомъ и благочиннымъ, и имѣя въ порученіи, въ то время, слѣдственныя дѣла, я подумалъ, что преосвященный желаетъ дать мнѣ какое-нибудь новое порученіе, и тотчасъ отправился къ нему. Но преосвященный сказалъ мнѣ: «учреждаются земскія собранія, въ нихъ должны участвовать члены и отъ духовенства. Постарайтесь быть гласнымъ. Я нарочно призвалъ васъ, чтобы вы успѣли ознакомиться съ земскими положеніями». Черезъ нѣсколько недѣль я вызываюсь въ собраніе мелкихъ землевладѣльцевъ для избранія уполномоченныхъ. Здѣсь я былъ избранъ и со мною было избрано и еще священниковъ 10. На другой день насъ попросили въ домъ городской думы, чтобы, совмѣстно съ крупными землевладѣльцами, избрать гласныхъ въ земское уѣздное собраніе. Между крупными, на половину, были со мной болѣе или менѣе знакомы. По мѣрѣ того, какъ собирались уполномоченные и «крупные», стали образовываться группы. Группы эти расходились, изъ нихъ образовывались новыя, опять расходились и такимъ образомъ прошло часа два-три. Наконецъ ко мнѣ подходитъ одинъ мой хорошій знакомый «изъ крупныхъ» и говоритъ: «васъ выберутъ». — Хорошо, говорю. Чрезъ нѣсколько времени онъ подходитъ ко мнѣ опять и говоритъ: «откажитесь отъ выбора, васъ не выберутъ». Нѣтъ, говорю, этого сдѣлать я не могу, преосвященный желаетъ, чтобъ я былъ выбранъ. — «А! преосвященный! Это другое дѣло». И ушелъ. Образовалась кучка человѣкъ въ 20, уже изъ однихъ тузовъ. Мой знакомый былъ тутъ же. Долго всѣ о чемъ-то толковали, потомъ машутъ мнѣ «Z. Z! пожалуйте къ намъ»! Мы, говорятъ, положили избрать одного священника въ гласные. Кого изъ васъ избрать: васъ, или М. С. В — ва?
— Конечно М. С — ча, если ужъ такъ! М. С. В — въ есть первенствующее лицо послѣ преосвященнаго, — онъ каѳедральный протоіерей, членъ консисторіи, мой начальникъ, и я не хочу быть предпочтеннымъ ему.
— Ну, такъ ужъ извините! мы выберемъ его.
Начались выборы. Я забаллотированъ, М. С. В — въ выбранъ. Выборы производились очень долго. Приходилось, по неволѣ, дѣлать нѣсколько перерывовъ. Всѣ метались, суетились, — какъ будто приступомъ города брали! Въ минуты отдыховъ большинство отправлялось въ буфетъ, въ особенности крупные. Къ полуночи всѣ казались сильно уставшими, такъ что забыли и объ опредѣленіи своемъ: избрать одного только священника, и избрали еще одного, А. И. Дроздова. А. И. Дроздовъ, какъ и я, былъ знакомъ съ большинствомъ «крупныхъ». Какъ только сосчитали его шары, то одинъ изъ «крупныхъ» закричалъ изо всѣхъ силъ: счесть и слава с--му дворянству, двоихъ поповъ выбрали"!
На второе трехлѣтіе Дроздовъ былъ избранъ членомъ училищнаго совѣта и служилъ съ честію; до него, въ первое трехлѣтіе, училищъ отъ земства не было, и 1,000 р., ассигнованные земствомъ на училища, возвращались обратно. Съ поступленіемъ же Дроздова открыты были школы почти во всѣхъ селахъ и во многихъ деревняхъ, и не 1,000 р. уже, а 6,000 р. оказалось недостаточнымъ для пособія школамъ и на жалованье ихъ наставникамъ. Это было явное доказательство того, что священникъ А, И. Дроздовъ не былъ бездѣятельнымъ членомъ земства. Два трехлѣтія былъ, потомъ, гласнымъ и я. Мое мнѣніе было уважено собраніемъ, по которому были приглашены въ уѣздъ двѣ акушерки.
Законъ Божій въ школахъ священники преподавали безмездно. Но, однажды зашла рѣчь о томъ, что законоучителямъ было бы справедливо давать жалованье. Какъ только сказали это, то Ш., крупный землевладѣлецъ, закричалъ на все собраніе «о Боже мой! До чего мы дожили; законъ Божій сталъ продаваться»! Не задолго предъ этимъ, Ш. былъ самъ мировымъ судьей и, однакоже, жалованье свое, въ тридцать разъ большее того, что просили положить законоучителямъ, не считалъ продажею правосудія.
Чрезъ годъ опять зашла рѣчь о жалованьѣ законоучителямъ. Тутъ И. И. Б., тоже крупный землевладѣлецъ, нигдѣ неучившійся, закричалъ: «Чему попы учить-то будутъ? они сами-то всѣ дураки»! И ни одинъ изъ гласныхъ не отозвался въ защиту такъ безцеремонно оскорбляемаго духовенства! Ни Дроздова, ни меня въ собраніи въ этотъ день не было. Мы, конечно, постояли бы за честь духовенства.
Въ 1875 году выборъ гласныхъ особенно былъ замѣчателенъ. Образовались двѣ партіи «изъ крупныхъ», предводители которыхъ, до ножей, не могли терпѣть другъ друга, о чемъ извѣстно даже оффиціально. Всѣ размѣстились на двѣ стороны, и только составили отдѣльную маленькую группу, въ шесть человѣкъ, священники, другую, человѣкъ въ 10, купцы, и третью, человѣкъ 7, крестьяне. Начались споры изъ-за правъ на выборы. Чего-то тутъ не было высказано! Не обошлось дѣло и безъ личныхъ оскорбленій. Долго крупные спорили и перебирали другъ друга, наконецъ, дошло дѣло и до правъ духовенства. Одинъ изъ насъ былъ съ довѣренностію отъ своей церкви, имѣющей достаточное для ценза количество земли, а мы, остальные, были уполномоченными отъ мелкихъ землевладѣльцевъ. Болѣе двухъ часовъ спорили о томъ, имѣетъ ли право церковь выслать отъ себя уполномоченнымъ своего священника. Изъ всего собранія, человѣкъ въ 80, одинъ только кн. Щ. отстаивалъ права священника. Надоѣли, казалось, споры всѣмъ. Купецъ К. подходитъ къ священнику и говоритъ «батюшка! рѣшите нашъ споръ, возьмите вашу довѣренность, да и идите домой». «Нѣтъ, говоритъ священникъ, откажите, и я уйду безъ спора». Наконецъ, рѣшили допустить его до баллотировки, и принялись за насъ. Тутъ уже не два, а цѣлыхъ четыре часа спорили о насъ! И опять, почти всѣ, кромѣ того же кн. Щ., спорили и доказывали, что допускать насъ къ баллотировкѣ не слѣдуетъ. Находились добрые люди, которые указывали даже на статьи закона (о земск. полож.) въ нашу пользу. Но за то, когда они умолкали, — цѣлые бурные потоки, уже не воды, а лавы лились на нихъ! Основаніемъ къ удаленію насъ полагалось то, что въ положеніяхъ о земскихъ учрежденіяхъ ничего не говорится ни о церквахъ, ни о духовенствѣ. "Если и есть указъ св. синода, копія котораго сообщена была консисторіею въ земскую управу и находилась здѣсь въ собраніи, то распоряженіе св. синода, говорилось собраніемъ, для насъ не обязательно, что синодъ только для «поповъ». Если указъ этотъ послѣдовалъ и вслѣдствіе сношеній оберъ-прокурора св. синода съ товарищемъ министра внутреннихъ дѣлъ, то и тогда онъ необязателенъ. Это частная переписка, не проходившая чрезъ прав. сенатъ законодательнымъ порядкомъ. Намъ законъ только то, что прошло чрезъ сенатъ. Исполняя распоряженіе министра, т.-е. то, чего нѣтъ въ законѣ, хотя бы это было поясненіемъ и дополненіемъ его, мы дѣлаемся преступниками закона. И на эту тэму, повторяю, толковалось цѣлыхъ четыре часа!
Кн. Щ — въ доказывалъ собранію, что распоряженіе министра вышло послѣ изданія положенія о земскихъ учрежденіяхъ; что оно не успѣло еще пройти чрезъ прав. сенатъ, но что оно имѣетъ для собранія обязательную силу. Замѣтно было, что и противная сторона не совсѣмъ несогласна была съ его мнѣніемъ, но уступить не хотѣла.
Во время преній, Е., «крупный» землевладѣлецъ, не разъ ходилъ между купцами и крестьянами, сидѣвшими отдѣльными кучками безмолвно, и толковалъ имъ, что "синодъ существуетъ только для «поповъ» и распоряженія его обязаны исполнять только «попы». Изъ купцовъ П. былъ молоканъ, Г. раскольникъ, богатые крестьяне Р. и С. раскольники, которымъ внушеніе С--а было, конечно, по душѣ. С. разсчитывалъ, что когда дѣло дойдетъ до баллотировки вопроса, о чемъ заговаривалось уже нѣсколько разъ, то купцы и крестьяне будутъ на его сторонѣ — и вопросъ не пройдетъ. Наконецъ, порѣшили, но такъ, что, по русской пословицѣ, и овцы цѣлы и волки сыты; гласно рѣшили: «допустить», а негласно: «забаллотировать». Допустили, — и всѣхъ забаллотировали, кромѣ одного, имѣвшаго довѣренность отъ своей церкви, и то потому, что онъ былъ законоучителемъ дѣтей предсѣдателя.
Баллотировалось разомъ на шести ящикахъ, и господинъ, сидѣвшій у ящика, если у него баллотировался священникъ, то, давая шаръ, говорилъ: баллотируется священникъ, не называя по фамиліи, — понимай-де! Въ то время, когда считали мои шары, ко мнѣ подходить кучка человѣкъ въ шесть и спрашиваетъ: «что, хорошій человѣкъ Z. Z.»? — Да, очень хорошій, потому что Z. Z. — я. — «Ахъ, извините»! Хороши же, значитъ, избиратели, когда узнаютъ о человѣкѣ тогда уже, когда положили шары!
Священниковъ въ гласные не выбрали, чѣмъ явно доказалось нерасположеніе къ намъ. Судите сами теперь, можно ли, хоть сколько-нибудь, надѣяться послѣ этого на содѣйствіе земства въ дѣлѣ улучшенія матеріальнаго быта духовенства?!
«Нѣтъ, суть дѣла вовсе не въ матеріальномъ положеніи духовенства, а въ маломъ образованіи лицъ духовнаго званія».
Противъ того, что мы мало образованы, мы не споримъ. Большинство изъ насъ, священниковъ, прошли курсъ только средняго учебнаго заведенія. Но почему же нейдетъ никто на наши мѣста съ академическимъ и университетскимъ образованіемъ? Дорога не загорожена; мѣстъ свободныхъ вездѣ много. Чѣмъ плакаться о горькой участи «обездоливаемыхъ» и кричать на насъ изъ Петербурга, пожалуйте къ намъ! Примите на себя санъ священника и проситесь хоть въ то село, куда поступилъ я по окончаніи семинарскаго курса. И вѣрите ли, говорю вамъ какъ честный человѣкъ, что въ настоящее время священническое мѣсто тамъ свободно, церковная сторожка, навѣрное, есть и теперь. Стало-быть и квартира готова. Есть, вѣроятно, и у крестьянъ по двѣ избы, какъ было при мнѣ. Все на вашей сторонѣ: и лѣта, и образованіе, и ревность къ просвѣщенію народа и защитѣ «обездоливаемыхъ», — дѣло только за рясой. Идите въ село во священники, покажите собою примѣръ и намъ, и вашей собратіи, сдѣлайте починъ вы, а тамъ пошли бы, можетъ быть, и тѣ изъ вашихъ собратій, статьями которыхъ переполнены и журналы, и газеты, о тупости, глупости и бездѣятельности духовенства;
Дѣйствительно, поучительно было бы для насъ посмотрѣть, что стали бы вы дѣлать, если бы къ вамъ пришли три — четыре міроѣда, да и стали внушать вамъ самымъ положительнымъ тономъ: «ты міръ почитай, спины своей не жалѣй. Не поклонишься міру, такъ сейчасъ вонъ съ квартиры, а другой хозяинъ во всемъ селѣ тебя никто не пуститъ»! Примите при этомъ къ свѣдѣнію, что никто изъ крестьянъ не осмѣлится не исполнить того, что приказывается міроѣдами. Угроза ихъ вовсе не пустая болтовня. Въ этомъ ужъ повѣрьте намъ. Думается, что вы согнули бы вашу спину, какъ не гнемъ ея и мы.
Можетъ быть, вы скажете, что у васъ нѣтъ призванія? Но если у васъ есть призваніе учить насъ, священниковъ, то какимъ же образомъ у васъ нѣтъ призванія учить нашу паству? Такъ проситесь, въ такомъ случаѣ, въ архіереи! Но только позвольте еще замѣтить, что жизнь архіереевъ въ нѣсколько разъ, — несравненно — хуже нашей. Въ матеріальномъ отношеніи они обезпечены много лучше нашего, всѣ относятся къ нимъ съ благоговѣніемъ, кланяются имъ, цѣлуютъ руки и пр., но все это лесть, обманъ, своекорыстіе, пронырство!… У епископа нѣтъ человѣка, который относился бы къ нему по человѣчески: не можетъ и епископъ сказать ни съ кѣмъ откровеннаго слова, — по душѣ. Около него двуличность на каждомъ шагу. Является баринъ или барыня и выражаютъ предъ преосвященнымъ всѣ знаки умиленія. Но это только для того, чтобы расположить къ себѣ владыку, и душить попа. Увижусь съ подобными людьми я, — я, могу сказать откровенно, не боюсь никакихъ вліяній, — и мнѣ переберутъ архіерея по косточкѣ, тогда какъ только, можетъ быть, вчера чуть не лизали его руки. Купцы, повидимому, народъ религіознѣе другихъ и принимаютъ къ себѣ преосвященныхъ съ полнымъ радушіемъ. Но мнѣ не приводилось еще слышать отъ нихъ вполнѣ честнаго слова объ архіереяхъ: торгашество, мелочность въ каждомъ ихъ словѣ, при разговорѣ о преосвященныхъ. Самое же горькое зло, неотступное, какъ тѣнь, — это ихъ домашніе секретари. Преосвященные считаютъ ихъ людьми домашними, своими, людьми мелкими, ничтожными, преданными себѣ, — и довѣряютъ имъ, какъ себѣ самимъ во всемъ. Но эти «свои» преданы только себѣ самимъ, но отнюдь уже не имъ. Я не говорю уже о томъ, что они скрываютъ прошенія, на «справку» представляютъ только тѣ изъ нихъ, которыя имъ нужны и проч. Скажу только, что преосвященные совѣтуются съ ними, разсуждаютъ съ ними о дѣлахъ епархіи, — и они сильно злоупотребляютъ ихъ довѣріемъ. Кратко сказать: самаго честнаго, самаго благороднаго, самаго кроткаго и добраго, самаго благонамѣреннаго епископа они вводятъ въ непріятныя отношенія съ духовенствомъ и тѣмъ безчестятъ его честное имя. Надъ епископомъ именно выполняется слово Господне: враги человѣку домашніе его. Какова должна быть жизнь человѣка, если онъ знаетъ, что за нимъ наблюдаютъ каждый его шагъ и перетолковываютъ въ дурную сторону; что онъ окруженъ всегда и всюду обманщиками, льстецами и своекорыстниками?! Поэтому жизни епископа позавидуютъ только тѣ, кто не знаетъ ея.
«Суть дѣла въ маломъ образованіи лицъ духовнаго званія». Но насъ десятки тысячъ; прежде насъ были опять десятки тысячъ; прежде ихъ — опять десятки тысячъ… Неужели же изъ сотенъ тысячъ не было, хотя бы случайно, ни одного умнаго человѣка, который нашелъ бы способы поставить духовенство въ лучшія отношенія къ обществу? Да это, прямо, невозможно! Притомъ позвольте замѣтить въ другой разъ, что духовенство, по относительному числу, образованнѣе всѣхъ сословій, — безъ исключенія. Неужели совсѣмъ нѣтъ у насъ людей дѣятельныхъ? Нѣтъ, если мы находимся въ ненормальномъ отношеніи къ обществу и если не много сдѣлали для его религіозно-нравственнаго состоянія, то причина тому внѣ насъ.
«Въ кастовомъ ихъ духѣ, поддерживаемомъ нынѣшнею постановкою спеціальнаго духовнаго образованія».
«Кастоваго духа» у насъ нѣтъ. Двери учебныхъ духовныхъ заведеній открыты для всѣхъ сословій. Если же нейдетъ туда никто изъ другихъ сословій, то виноваты въ этомъ не мы.
Пошлите туда учиться вашего сына, если онъ есть у васъ, — и мы будемъ очень рады.
Но вы ратуете даже противъ того, зачѣмъ существуютъ спеціальныя учебныя духовныя заведенія? А мы спросимъ, съ своей стороны: почему же и не быть имъ? Морское министерство имѣетъ свои спеціальныя учебныя заведенія; военное — свои; государственныхъ имуществъ — свои, и проч. Почему же не должны имѣть ихъ мы? Всякая спеціальность и можетъ быть изучена основательно только въ спеціальныхъ учебныхъ заведеніяхъ. Для основательнаго изученія того, что требуется по нашей спеціальности, мы должны имѣть и имѣемъ спеціальныя заведенія. Иначе и быть не можетъ.
Но мнѣ не разъ приводилось слышать, что семинаристы дики, неразвиты, не умѣютъ держать себя въ хорошемъ обществѣ и т. под. Это, отчасти, правда. И что "еслибы были всесословныя учебныя заведенія съ спеціальными классами богословія, то семинаристы, т.-е. дѣти духовенства, были бы «развитѣе». На это мы скажемъ: «можетъ быть», но не утверждаемъ. За то положительно утверждаемъ, что богословская наука потеряла бы много.
Намъ говорятъ: «дѣти духовенства, обучаясь въ всесословныхъ учеб. заведеніяхъ, переняли бы отъ товарищей своихъ манеры въ обращеніи, научились бы лучше, — приличнѣе, держать себя въ обществѣ». На это мы отвѣчаемъ: въ семинаріяхъ обучаются дѣти псаломщиковъ, дьяконовъ и священниковъ. Въ этомъ числѣ очень много есть дѣтей такихъ священниковъ, которые видятъ и въ своихъ домахъ хорошихъ людей, и дѣти ихъ бываютъ у нихъ. Отъ нихъ многому хорошему могутъ научиться тѣ, которые нигдѣ не бывали. Кто теперь въ общесословныхъ заведеніяхъ, — гимназіяхъ? Тамъ малость изъ учениковъ есть изъ дворянъ-помѣщиковъ, большинство же: дѣти мелкихъ чиновниковъ, купцовъ, сапожниковъ, портныхъ, слесарей, столяровъ, плотниковъ (сынъ моего одного прихожанина, плотника, въ гимназіи), колонистовъ-нѣмцевъ и под. Въ курсѣ старшаго моего сына, учениковъ изъ дворянъ не было ни одного. Скажите же безпристрастно: какое товарищество лучше? Еслибъ даже дѣтей дворянъ и чиновниковъ въ гимназіяхъ было и больше, чѣмъ теперь, то чему особенно хорошему и полезному для жизни могли бы научиться отъ нихъ наши дѣти? Бойкости только, развязности? Но лицу, готовящемуся въ духовное званіе, жертвовать богословскими познаніями изъ-за бойкости, — есть безуміе. Кромѣ же того: наше назначеніе — скромность; наше мѣсто — деревня, глушь, гдѣ недоступнаго барина, самодура-купца, кулака-торгаша и міроѣда-мужика не ублажить никакими «манерами», передъ каждымъ «согнешь спину» и поклонишься. Тутъ приходится привыкать къ «манерамъ» другаго рода!
Намъ говорятъ, что «изъ всесословныхъ учебныхъ заведеній въ духовное званіе поступали бы лица всѣхъ сословій. А такъ какъ люди, выходящіе изъ свѣтскаго общества, пороки общества знаютъ лучше, нежели духовенство, замкнутое само въ себѣ и отчужденное отъ общества, то могли бы лучше громить общественные недуги».
На это мы скажемъ: духовенство выходитъ на служеніе міру не изъ пустыннаго острова. Оно родится, ростетъ и живетъ въ томъ же мірѣ, которому потомъ служитъ. Стало быть не можетъ не знать и хорошихъ, и дурныхъ его сторонъ. Но когда мы дѣлаемся пастырями, то, по особенностямъ нашего служенія, мы узнаемъ общество лучше, чѣмъ кто-либо другой. Но отъ знанія до слова, или обличенія, еще далеко. Недуги общества мы знаемъ хорошо; но, какъ я сказалъ уже, не можемъ говорить всего, что находили бы нужнымъ говорить, потому что проповѣди наши находятся подъ двумя цензурами. Первая — это въ городѣ особый цензоръ священникъ, въ уѣздѣ — благочинный. Ни тотъ, ни другой, изъ опасеній строгой отвѣтственности, не дозволятъ вамъ говорить ничего рѣзко-обличительнаго обществу. За этой цензурой есть вторая цензура, — это обличаемое общество. Эта вторая цензура есть самая строгая и самая неумолимая. Она недопуститъ вамъ не только разглагольствій, но и ни одного, самаго легкаго намека на его пороки. Намекните только на его пороки, — и оно подниметъ на васъ всѣ силы злобы и ненависти, мщенія, предастъ васъ суду тѣхъ, пороки которыхъ вы обличали, — и вы погибли на вѣкъ… Многіе примѣры такого рода научили насъ быть до послѣдней степени осторожными. А при такомъ порядкѣ дѣла всякая ревность самаго честнаго проповѣдника улегается невольно. Слѣдовательно, ревность неопытнаго проповѣдника, поступившаго въ наше общество изъ другаго сословія, какъ лица, незнакомаго съ нашимъ бытомъ и обстановкой, послужила бы ему же, прежде всего, къ его же погибели. А погибель его дала бы обществу поводъ держать себя, въ отношеніи къ проповѣднику, еще, такъ сказать, кичливѣе и быть взыскательнѣе. Ревностный же обличитель общественныхъ недуговъ, не имѣющій возможности удовлетворять своему рвенію, былъ бы въ тягость самому себѣ.
«Этотъ кастовый духъ нашего духовенства будетъ жить до тѣхъ поръ, пока будутъ существовать спеціальныя учебныя заведенія для дѣтей духовнаго званія».
Учебныхъ заведеній, исключительно для дѣтей духовнаго званія, нѣтъ. Объ этомъ мною говорено уже было. Спеціальныя же учебныя заведенія для готовящихся въ духовное званіе необходимы. Истины вѣры настолько велики и важны, что составляютъ цѣлую науку и требуютъ глубокаго, всесторонняго и многолѣтняго изученія, чтобы понимать ихъ согласно ученію православной церкви. Можно быть плохимъ химикомъ, плохимъ ботаникомъ, зоологомъ и под. Вредъ для слушателей будетъ только въ томъ, что они меньше будутъ знать эти науки. Но православному проповѣднику не знать основательно православнаго ученія нельзя. Пашковы и безчисленное множество подобныхъ имъ у насъ на глазахъ. «Малѣйшіе недостатки въ знаніи вѣры, какъ справедливо замѣчаетъ „Церковно-общественный Вѣстникъ“, могутъ породить печальныя послѣдствія. Самая терминологія, когда придется говорить о предметахъ духовныхъ, запутаетъ человѣка неопытнаго, вовлечетъ въ ересь, расколъ, породитъ цѣлую массу курьёзныхъ сужденій о предметахъ вѣры и нравственности, или же заставитъ разливаться въ пустыхъ фразахъ, ничего не говорящихъ уму и сердцу слушателя поученій». Поэтому, одного богословскаго отдѣленія, безъ предварительной подготовки, недостаточно.
«Не говоря о недостаткахъ программъ этихъ учебныхъ заведеній въ общеобразовательномъ отношеніи, каждое изъ названныхъ заведеній заключаетъ въ себѣ особенную специфическую атмосферу, обращающую пастырское служеніе въ ремесло, непремѣнно наслѣдуемое отъ прапраотцевъ, мертвящую бодрое, чисто религіозное чувство и дѣло. Вся атмосфера этихъ учебныхъ заведеній проникнута мелочнымъ торгашествомъ, чиновничьимъ отношеніемъ съ дѣлу, бумажнымъ формализмомъ, крючкотворствомъ и подъячествомъ и т. д.».
Наборъ словъ безъ всякаго содержанія! Такой наборъ означаетъ только то, что вопросъ о духовенствѣ сталъ моднымъ вопросомъ. Всѣ заговорили о духовенствѣ, и всѣ — одинъ передъ другимъ — стараются чернить его, хотя бы въ томъ, что говорится, правды было слишкомъ мало. Въ самомъ дѣлѣ: приведенныя мною слова такъ безсодержательны, что я не нахожу нужнымъ отвѣчать на нихъ. Однакожъ все это печатается, какъ бы ни было безсодержательно, все пускается въ общество, общество читаетъ, и въ людяхъ, не вникнувшихъ въ безсодержательность словъ, увеличивается непріязнь къ намъ.
XXIII.
правитьОдна изъ уважаемыхъ газетъ, разсуждая о духовенствѣ, задается вопросомъ:
«Отъ чего только православное духовенство нуждается въ обезпеченіи и улучшеніи быта, не смотря на господствующее свое положеніе? Почему нѣтъ у насъ вопросовъ объ улучшеніи быта раскольничьихъ поповъ, ксензовъ, пасторовъ, раввиновъ и муллъ?»
На это мы, прежде всего, замѣтимъ, что «господствующее положеніе» въ Россіи имѣетъ православная церковь, а не служители ея. Между бариномъ и его слугой есть разница. Смѣшивать церковь и ея служителей, — значитъ смотрѣть безъ должнаго вниманія на тотъ вопросъ, который беремся рѣшать.
«Почему нѣтъ у насъ вопроса объ улучшеніи быта раскольничьихъ поповъ?»
Я сдѣлаю небольшую выписку изъ журнала православнаго миссіонера Саратовской губерніи (Епарх. Вѣд. 1880 г. № 15) и она, надѣюсь, будетъ достаточнымъ отвѣтомъ.
«Измѣнникъ отечественной церкви, бывшій священникъ с. Лапуховки, Вольскаго уѣзда, Саратовской губерніи Василій Ивановичъ Горизонтовъ, объѣхавъ болѣе отдаленныя мѣста Саратовской губерніи, побывавъ въ Москвѣ и на Дону у казаковъ, поселился въ с. Сосновой-Мазѣ, Хвалынскаго уѣзда, Саратовской губерніи, гнѣздѣ раскола. Здѣсь, охраняемый цѣлой дружиной рослыхъ молодцовъ, его уставщиковъ въ молельнѣ, онъ зажилъ преспокойно. Масса народа со всѣхъ сторонъ стекается къ нему съ своими различными духовными нуждами, — пріѣзжаютъ сюда верстъ за 50—100 и болѣе, щедро награждая Горизонтова и его служителей деньгами, и еще болѣе ублажая яствами и питіями… Постоянный кутёжъ, попойки въ сообществѣ дѣвицъ и женщинъ, состоящихъ при Горизонтовѣ въ качествѣ его келейницъ и клирошанъ, продолжаются часто далеко за полночь и нерѣдко оканчиваются ссорою и дракою… Истинное древнее благочестіе не дешево достается старообрядцамъ. Они платятъ 3—5 руб. за крестины, 20—25 руб. за свадьбу и баснословная цѣна, восходящая до 1,000 р. за сорокоустъ и даже болѣе. „Далъ я это ему 500 р., разсказываетъ одинъ крестьянинъ, чтобы, значитъ, помолился 40 обѣденъ за усошпаго родителя моего, потому обѣщаніе тако далъ я передъ Богомъ, а онъ, батюшка-то (Горизонтовъ) и говоритъ мнѣ, да таково сердито, что я инда спужался: ты, баитъ, смѣяться что ли вздумалъ надо мной, за такую великую вещію даешь мнѣ столько? Да мнѣ, говоритъ, одному этой суммы твоей мало! А чего я дамъ уставщикамъ, которые будутъ пѣть на два клироса и которыхъ не одинъ вѣдь человѣкъ? Безбожники вы, говоритъ, антихристы этакіе, и пошелъ этакъ меня корить, на чемъ свѣтъ стоитъ только. Стою я и думаю себѣ этакъ: должно прибавить, нужно, да и кладу потомъ еще 300 рублевъ; послужите, молъ, батюшка, Христа ради, больше этого не могу дать. Помякъ не много этакъ, посадилъ меня рядомъ съ собой, да и говоритъ мнѣ: ну, Иванъ Герасимовичъ. для тебя я только уваженіе сдѣлаю въ этомъ случаѣ, а то мнѣ, говоритъ, нельзя дешевле служить, самъ много плачу другимъ. Одначе, муку для просфоръ, вино красное, ну, и угощеніе тамъ послѣ каждой обѣдни, — все это онъ на меня навалилъ. Тебѣ, баитъ, дѣло это сподручнѣе, сколько хочешь, столько и купишь всего тамъ“.
Съ своей стороны мы скажемъ, что это не единственный случай. Такъ поступаютъ попы и начетчики всѣхъ старообрядческихъ сектъ. Намъ лично извѣстно множество подобныхъ случаевъ. Бываетъ ли такъ у насъ — православныхъ? Никогда и нигдѣ! Бываютъ и у насъ и припрашиванья, и даже вымогательства; объ этомъ мы уже писали, — но копѣечныя. Дѣло нашего служенія мы настолько почитаемъ великимъ и святымъ, что и этого — копѣечнаго домогательства хотѣлось бы избѣгнуть.
„Почему не ропщутъ на свое положеніе ксензы и пасторы“?
Въ нѣмецкихъ колоніяхъ нашихъ ксензы и пасторы получаютъ изъ управленія государственными имуществами почти такое же жалованье, какъ и мы, именно: ксензы по 171 р. 10 к., пасторы по 142 р. 90 к. въ годъ. Но въ саратовскихъ колоніяхъ, еще въ началѣ поселеній, контора иностранныхъ поселенцевъ распорядилась, чтобы и пасторы, и ксензы имѣли отъ обществъ хорошія квартиры, отопленіе, жалованье и зерновой хлѣбъ… Ни ксензы и ни пасторы сами знать не хотятъ ничего: дома строятся, ремонтируются, отапливаются, а также собирается хлѣбъ и привозится на домъ по распоряженію сельскихъ властей. Поэтому всякій ксензъ и пасторъ можетъ заниматься своими обязанностями безотрывочно и вести себя съ достоинствомъ. Съ того времени и до сихъ поръ всѣ они обезпечены съ избыткомъ.
Сами колонисты заняли лучшія мѣста по Волгѣ и близъ нея. Поволжскіе нѣмцы, — это, какъ клопы въ иномъ домѣ, гдѣ есть они: гдѣ трещинки, тамъ и клопъ. Такъ и у насъ по Приволжье: гдѣ тепленькое мѣстечко, — тутъ и нѣмецъ; а о лучшихъ мѣстахъ и говорить нечего, — онѣ всѣ за нѣмцами. При всѣхъ удобствахъ и обиліи земли, они не платили никакихъ повинностей, — ни денежной и ни воинской, — они жили и просвѣщали насъ: вырубали лѣса у сосѣдей — русскихъ мужичковъ, отхватывали пахотную землю, косили ихъ луга, и вытравливали своимъ скотомъ ихъ посѣвы, снимали у помѣщиковъ мукомольныя мельницы, строили свои, и грабили мужичка-помольца; поступали въ управляющіе имѣніями, арендовали имѣнія и свободные казенные земельные участки, — и мужика душили. При такомъ положеніи дать обезпеченное содержаніе ксензу или пастору для нихъ не стоило ничего. Однакожъ, не смотря на это, въ положеніи ксензовъ и пасторовъ принимала дѣятельное участіе контора иностранныхъ поселенцевъ: безъ полнаго обезпеченія духовенства не позволялось строить кирокъ и костеловъ; въ случаѣ неплатежа жалованья или неисправнаго сбора хлѣба контора дѣлала распоряженія.
Очень недавно еще, что нѣмецкіе колонисты сравнены въ правахъ съ русскими, но перемѣна, въ ихъ быту, страшная: купцы, ремесленники и промышленники остались тѣмъ же, чѣмъ они были, но крестьяне земледѣльцы бѣднѣютъ, съ каждымъ, кажется, днемъ. Колонисты нѣмцы, какъ земледѣльцы, — народъ самый плохой: гдѣ нѣмцы снимали землю и сѣяли хлѣбъ, тамъ земля проросла пыреемъ и бурьяномъ, и русскій мужичокъ, послѣ нѣмца, сѣетъ только въ крайности. Лошаденочки плохенькія, плужишки дрянь, рукъ, какъ слѣдуетъ, приложить лѣнь, — и ковыряетъ кое-какъ. Боронятъ, — такъ смотрѣть смѣхъ: иной мужичина, раза въ четыре здоровѣе своей лошади, запряжетъ ее въ борону да и залѣзетъ верхомъ. Лошаденочка чуть не падаетъ, его ноги чуть не волочатся, — а онъ сидитъ себѣ и глубокомысленно тянетъ свою люльку. Нищіе у насъ теперь, преимущественно, нѣмцы. Если они не примутся за работу, какъ слѣдуетъ, то большая часть обѣднѣетъ очень скоро и обѣднѣетъ хуже всякаго русскаго мужика. По ходу дѣла можно заключить, что нѣмцы обѣднѣютъ. Тогда закричатъ и умники наши, — ксензы и пасторы, и закричатъ громче нашего. Однакожъ теперь, не смотря на свое обѣднѣніе, духовенству они платятъ такъ же, какъ и прежде, кромѣ, разумѣется, нищихъ. Платить вошло уже у нихъ въ обычай; и вѣковые обычаи вѣками и уничтожаются, тѣмъ болѣе, что сами пасторы — и ксензы поддерживаютъ свои доходы такими средствами, какихъ мы, православные, употреблять не можемъ. Вотъ примѣръ: между двумя деревнями моего прихода, Александровской и Владимірской, на казенномъ участкѣ, арендуемомомъ купцомъ Ткаченко, есть нѣмецкій поселокъ, дворовъ въ 15. Нынѣ лѣтомъ (1880 г.), по случаю бездождія, я молебствовалъ въ одной изъ своихъ деревень. Къ нашему молебну пришли всѣ нѣмцы-лютеране: мужчины, женщины и дѣти. Послѣ молебна мнѣ нужно было идти черезъ нѣмецкую деревушку. Женщины и дѣвушки ушли отъ меня впередъ, саженъ за 50, и тихонько запѣли. Я догналъ ихъ. Мужчины видятъ, что я слушаю пѣніе, обрадовались, ободрились, подошли къ женщинамъ и стали пѣть. Потомъ встали всѣ на колѣни и долго молились, поднявши руки къ верху. Я стоялъ безъ шляпы и смотрѣлъ. Послѣ молитвы всѣ они окружили меня и, со слезами на глазахъ, говорили мнѣ: „вы молитесь съ своими прихожанами, а нашъ пасторъ не ѣдетъ къ намъ вотъ уже три года. Чтобы пріѣхать, онъ проситъ съ насъ 15 р. А мы, вы знаете, люди бѣдные, гдѣ взять намъ 15 р.? Родятся ребята, умираютъ, никто не пріобщался уже три года, а нѣкоторые и больше, — а онъ не ѣдетъ, да и только!“ Такого вымогательства въ русскомъ православномъ духовенствѣ вы не встрѣтите нигдѣ, въ этомъ мы ручаемся чѣмъ угодно! Безъ крещенія, молитвы, пріобщенія брошена цѣлая деревня, — и ничего, какъ будто такъ и быть должно. Про вымогательство пасторовъ и ксензовъ литература ни слова. Но сдѣлай что-нибудь только подобное мы: не поѣзжай къ больному ночью въ слякоть, метель, дождь, въ деревню, хоть только одинъ разъ, или спроси за поѣздку 10 к., — и завопятъ противъ насъ на всѣ голоса! Спроси мы, за поѣздку, за 15—20 верстъ, въ слякоть ночью, что у насъ не рѣдкость, 5—10 коп., бѣда: всѣ закричатъ, что попы и жадны, и безсовѣстны и проч.! Насъ зовутъ, и мы ѣздимъ всюду и во всякую погоду, безотговорочно, молча, не трубя про свои труды и лишенія. Какъ насъ ни поноси общество, какія клички намъ ни давай, какіе анекдоты ни сочиняй про насъ, но кто всмотрится въ нашу жизнь безпристрастно, то увидитъ, что безкорыстнѣе большинства православнаго духовенства нѣтъ никого. Хвалить и защищать духовенство мнѣ рѣшительно нѣтъ надобности. Я говорю только то, что есть на самомъ дѣлѣ и желалъ бы, чтобы мои слова были провѣрены тѣми, кого онѣ интересуютъ, особенно тѣми, кто видитъ въ насъ одно только дурное.
Случается такъ: въ часъ ночи ложишься или собираешься ложиться спать; вдругъ слышишь: бросились собаки. Значитъ, что кто-нибудь у воротъ есть чужой. Оказывается, что пріѣхалъ крестьянинъ звать къ больному, въ страшную метель или проливной дождь.
— Что ты, спрашиваешь, пріѣхалъ въ такую пору?
— Да матушкѣ принеможилось.
— Давно ли она больна?
— Охаетъ-то она недѣли три, да теперь говоритъ: „ступай за попомъ, подъ сердце подкатило, какъ бы не умереть“.
Ѣдешь. Оказывается, что она препокойно сидитъ на лавкѣ, въ переднемъ углу наряжена и здоровѣе тебя.
— Зачѣмъ ты въ этакую пору прислала за мной? Вѣдь ты здорова?
— Како, батюшка, здорова! Третью недѣлю и на улицу не выхожу. Нынѣ весь день маковой росинки и въ роту не было. Исповѣдуй, кормилецъ!
— А пріобщиться желаешь?
— Какъ же, кормилецъ, желаю; только ты теперь исповѣдуй, а причаститься-то я завтра, Богъ дастъ, приду въ церковь къ обѣднѣ. Тамъ ты, кормилецъ, и причасти меня.
— Такъ ты и пришла бы завтра въ церковь, тамъ и исповѣдалась бы, чѣмъ таскать меня ночью, въ такую непогодь.
— Да оно, дома-то исповѣдываться какъ-то лучше, слабоднѣй. А тамъ коли тебѣ говорить съ нами? Я для тебя же! Да и изъ шести недѣль-то не хочется выдти: нынѣшній денёкъ, какъ разъ, шесть недѣль, какъ я исповѣдывалась.
И, дѣйствительно, случалось, что утромъ такія старухи приходили пѣшкомъ въ церковь, верстъ пять и восемь. Часа полтора проѣздишь. Въ пять часовъ нужно служить утреню. Окоченѣвшій, зимой, идешь изъ церкви домой, а тамъ уже ждетъ тебя мужикъ опять въ деревню. Пріѣдешь, пробѣжишь по комнатамъ разъ 50, — и къ обѣднѣ. А тамъ: молебны, похороны, крестины и проч. и маешься до одурѣнія.
Однажды пріѣзжаютъ за мною ночью два мужика-братья и просятъ ѣхать къ нимъ въ деревню пріобщить отца ихъ, убитаго мужикомъ. Поѣдемъ, говорятъ, батюшка поскорѣе! Не знай застанешь, не знай нѣтъ, — ужъ больно избили его.
Ночь была страшно темная, лѣтомъ. Вхожу въ избу: горитъ огонёкъ, въ избѣ полумракъ; среди пола, на войлокѣ, лежитъ здоровенный мужичище, самъ онъ, подушонка и войлокъ въ крови. Надъ мужикомъ, на лавкѣ, сидитъ женщина — сноха. Я вошелъ и она стала толкать его въ плечо: „батюшка, батюшка! Вставай, батюшка-кормилецъ, священникъ пріѣхалъ“! Мужикъ молчитъ. Я вижу, что онъ едва живъ, безъ чувствъ, и, не желая безпокоить его, говорю снохѣ: не безпокой его, я сяду и подожду, когда онъ придетъ въ себя.
— Нѣтъ, онъ проснется!
И опять начала толкать. Разъ пять я останавливалъ ее, а она, все-таки, свое, — толкаетъ. Наконецъ, мужикъ очнулся и, не поднимаясь самъ, поднялъ руку и промычалъ: „а! батюшка? Гдѣ онъ? Причасти меня! Я его!“ — да и хватилъ по русски…
Я къ дѣтямъ: онъ пьянъ?
— Малость есть.
— Какъ же вы смѣете возить меня, безпокоить, къ пьяному?
— Да ужъ больно избили его. Было бы тебѣ извѣстно, коль не станешь причащать.
Утромъ я велѣлъ прислать къ себѣ старосту. Оказалось, что мужикъ этотъ очень богатый житель дер. Кувыки, Ермилъ Ѳедоровъ Питерскій, былъ выбранъ въ волостные, „добросовѣстные“, и, какъ начальство, требовалъ, чтобы всѣ, встрѣчающіеся съ нимъ, издалека скидали передъ нимъ шапки. Какъ только кто не скидалъ, саженъ за 10, шапки, то онъ, какъ здоровенный мужичина, колотилъ каждаго изо всѣхъ своихъ силъ. Случилось, что съ нимъ встрѣтился такой же дубъ, какъ и онъ, но только моложе. Питерскій ударилъ его, а тотъ и ну его по-своему, да и задалъ ему… Питерскій послалъ за мной, чтобъ я пріобщилъ его, чтобъ ему можно было подать прошеніе, что его избили до того, что онъ умиралъ. Подобные случаи у насъ не рѣдкость и нынѣ: зовутъ въ деревню къ больному, а больной: „Батюшка! Было бы тебѣ извѣстно, меня избили. Причасти!“
— Гдѣ избили, въ кабакѣ?
— Да, признаться, такъ. Какъ бы не умереть, причасти, я подамъ просьбу.
Что-жъ? Побранишь, да и только. Но отъ этого не легче. Время отнято, а завтра пришлетъ другой пьяница.
Насъ могутъ укорять, что мы не внушаемъ о значеніи и важности таинства причащенія. Но мы внушаемъ, насколько можемъ, да ничего не подѣлаешь. Вѣдь это все то же, что иной департаментскій чиновникъ: ходитъ именно только въ ту церковь, въ которую ѣздитъ жена директора; кладетъ поклоны именно въ тотъ моментъ, когда молится она; въ публичныхъ собраніяхъ бываетъ именно тамъ, гдѣ бываетъ она; на столѣ у себя держитъ именно ту газетку, какую читаетъ директоръ. Онъ хорошо сознаетъ, что онъ подличаетъ, а, все-таки, думаетъ: не мѣшаетъ подслужиться, авось обратятъ вниманіе. Чиновникъ чрезъ подличанье хочетъ вылѣзть въ люди, а мужикъ — спитъ полуведерную. Человѣкъ вездѣ одинаковъ.
Однажды ночью привозятъ меня въ одинъ домъ. Вхожу, мужикъ выгоняетъ изъ избы ягнятъ. Спрашиваю: кто же больной у васъ?
— Да, видно, я, кормилецъ.
— Но вѣдь ты здоровъ, зачѣмъ же ночью безпокоить меня? Пріобщиться могъ бы ты и днемъ, если желаешь.
„Какія у меня ребята-то, кормилецъ, дай имъ Богъ добро здоровье; не то, что у кума Ѳедора! Его, вотъ этта, чуть было большакъ не прибилъ. До старосты доходилъ. Тотъ: я, говоритъ, тебя!.. А я вотъ только сказалъ, что что-то неможется, не съѣздить ли за попомъ, а они и поѣхали. Дай имъ Богъ добро здоровье, почитаютъ меня, старика“. И пошелъ, пошелъ старикъ хвалить своихъ ребятъ!.. Я ему: нужно и меня пожалѣть, васъ у меня не одна тысяча, нужно и мнѣ дать покой… А онъ: дай Богъ имъ добро здоровье! Только промололъ, а они: не съѣздить ли? И пьютъ они у меня мало. Вотъ этта»… И пошелъ!
Такіе случаи у насъ безпрестанно. Поставь каждый себя на нашемъ мѣстѣ:. достанетъ ли у кого терпѣнія и нравственной силы: вставать ночью, ѣздить и ходить во всякую погоду и часто попусту, бросать свои занятія, перерывать ихъ на самыхъ важныхъ пунктахъ; бросать перо, на половину не выразивши мысли; бросать книгу, недочитавши десятка строкъ; бросать хозяйство — покосъ, жнитво, молотьбу и проч. съ прямымъ ущербомъ для хозяйства; безотговорочно ѣздить въ зной, пыль, бурю, дождь, снѣгъ, метель, — бросать и занятія и отдыхъ и — за ничто, безъ всякаго вознагражденія! Ну, потрудитесь представить себя на нашемъ мѣстѣ! Повѣрьте, что у васъ не хватило бы терпѣнія и на одинъ мѣсяцъ.
Но я заговорился, и прошу извиненія у читателя.
Того, чѣмъ переполнена наша жизнь, ничего подобнаго у ксензовъ и пасторовъ нѣтъ. Неотрываемые отъ своихъ домашнихъ или кабинетныхъ занятій, при достаточномъ матеріальномъ обезпеченіи, при участіи въ этомъ обезпеченіи начальства и при крайнемъ вымогательствѣ, они живутъ покойно и молчатъ. О насъ же со стороны не заботится ровно никто, а такихъ вымогательствъ, на какія указалъ я, дѣлать мы не можемъ. Отъ того мы и бѣдны, отъ того мы и вопимъ. Мы вызываемъ общественное сочувствіе, но голосъ нашъ, — или голосъ въ пустынѣ, или отвѣчаютъ намъ въ родѣ того: «да вѣдь вы и тупы, и глупы, и безнравственны, и еще ѣсть, тоже, просите! Смотрите, какъ пасторы и ксензы съумѣли поставить себя! Вотъ что значитъ быть умнымъ-то»! Общество не хочетъ видѣть, почему молчатъ они, и ставитъ ихъ намъ въ укоръ. Мы желали бы, чтобы насъ сравняли съ ними; но въ чемъ? Чтобы правительство, какъ и контора иностранныхъ поселенцевъ, приняли участіе въ обезпеченіи насъ. Мы довольны были бы немногимъ; но желали бы, чтобы за тѣми лотками и рѣшетами, какія получаемъ мы теперь, мы не ѣздили сами и псаломщики наши не ходили по дворамъ съ мѣшкомъ на плечахъ.
«Почему не жалуются на свое положеніе муллы»?
Муллы у насъ всѣ — народъ торговый. Это первое. Второе: въ Крыму они получаютъ 10 % всего дохода: они берутъ десятую овцу, десятаго теленка, десятый снопъ, десятый стогъ сѣна, десятый пудъ фруктовъ и под. Мнѣ лично извѣстны нѣкоторые крупные крымскіе землевладѣльцы и, кромѣ того, крупнымъ землевладѣльцемъ въ Крыму мой зять. Всѣ они съ радостію отдаютъ свои степи въ аренду изъ десятой части урожая. Мулла же получаетъ эту десятую часть ни за что.. И еще бы кричать ему, что ему жить нечѣмъ! Въ нашей губерніи татаръ, тоже, множество. И муллы, кромѣ отсыпнаго хлѣба и живности всякаго рода, получаютъ 10 % съ каждаго калыма. Женихъ платитъ за невѣсту, положимъ, 300 р. Изъ нихъ получаетъ мулла 30 р. Слыханное ли дѣло у насъ, чтобы за свадьбу дали духовенству 30 р.? Еслибъ городскому нашему духовенству давали не 10 %, а только 1 %—2 % съ приданаго невѣстъ, то, навѣрное, оно согласно было бы не брать ничего ни за какія требы. Я говорилъ, что намъ желательно было бы, чтобъ насъ сравняли съ муллами. Это, конечно, не въ десятой части доходовъ и не въ 10 % съ приданаго, а именно въ томъ, чтобъ намъ не вымаливать себѣ пропитанія по дворамъ, съ лукошкомъ или мѣшкомъ въ рукахъ.
XXIV.
правитьДругая изъ уважаемыхъ и распространенныхъ газетъ, разсуждая о духовенствѣ, говоритъ, что «улучшать быта духовенства и не слѣдуетъ по той причинѣ, что оно сдѣлается тогда еще безнравственнѣе и сопьется совсѣмъ. Мужикъ, говоритъ она, разбогатѣвши, дѣлается непремѣнно пьяницей».
Но, во-первыхъ, разбогатѣвшій мужикъ пьяницей не дѣлается. Отъ того-то онъ, между прочимъ, и богатъ, что онъ не пьетъ. Если же и пьетъ, то въ извѣстное время, и дѣло свое не забываетъ. Пьянствуютъ преимущественно люди бѣдные. Въ этомъ повѣрьте опять намъ, живущимъ между мужиками. Во-вторыхъ, на какомъ основаніи сравнивать насъ съ мужиками, еслибъ даже мужики и дѣлались пьяницами, разбогатѣвши? Почему не говорилось и не говорится этого о чиновникахъ, когда увеличиваютъ имъ оклады жалованья? Неужто чиновники, съ увеличеніемъ оклада жалованья, всѣ подѣлались пьяницами? Неужто писецъ, сдѣлавшись столоначальникомъ, съ увеличеніемъ жалованья, дѣлается пьяницей? Столоначальникъ, сдѣлавшись начальникомъ отдѣленія, дѣлается пьяницей еще горчайшимъ? Начальникъ отдѣленія, сдѣлавшись вице-директоромъ, дѣлается еще худшимъ? Что такое министръ, послѣ этого? Еслибъ намъ и дали жалованье, то какіе-такіе капиталы дали бы намъ, чтобы мы ихъ и не видывали, и не имѣли въ рукахъ своихъ; чтобъ они вскружили бы намъ головы и мы перебѣсились бы? Еслибъ намъ и дали жалованье, то дали бы самое скромное. Однимъ оно улучшило бы содержаніе; для другихъ оно сравнялось бы съ тѣмъ, что они получаютъ теперь; для третьихъ же оно было бы, можетъ быть, въ четыре-пять разъ менѣе того, что они получаютъ теперь. Между тѣмъ платежъ за требы прекратился бы. Стало быть, многіе потеряли бы многое, и они остались бы крайне недовольны. Въ нашей губерніи есть церкви, которыя продаютъ свѣчъ болѣе 100 пудовъ въ годъ, и есть такія, гдѣ не продается и полпуда. Есть священники, которые получаютъ не болѣе 50 р. въ годъ; но есть и такіе, которые получаютъ болѣе 3,000. И эти трехтысячные отнюдь не пьяницы, и дайте имъ какіе угодно капиталы, — головы имъ не вскружите, пьяницами они не будутъ. Наши епископы и теперь не пьяницы, не были они пьяницами и тогда, когда владѣли вотчинами и брали съ духовенства оброки.
Мы слышали, что покойный высокопреосвященный митрополитъ московскій Филаретъ не желалъ, чтобы духовенству дано было и то жалованье, которое получаемъ мы теперь, — что духовенство, при жалованьѣ, возгордится. Правда это или нѣтъ, что такъ думалъ высокопреосвященный, я, конечно, ручаться не могу; но слухъ такой у насъ былъ и держится до сихъ поръ.
«Обезпечить духовенство казеннымъ жалованьемъ? Но подобное обезпеченіе убыло бы послѣдніе слѣды общественнаго и религіознаго значенія духовенства и превратило бы его окончательно въ чиновниковъ».
Подобныя мнѣнія намъ встрѣчаются не въ первый уже разъ, и мы отвѣчаемъ: наши епископы, встарину, брали съ духовенства подати и владѣли вотчинами и имѣли должное «значеніе» для общества и церкви. Теперь они живутъ на одномъ казенномъ жалованьѣ. Неужто значеніе ихъ для церкви и общества пало? Напротивъ, оно возвысилось. Мы можемъ сказать, что мы знакомы съ исторіею русской церкви, знаемъ и современное состояніе церкви на Балканскомъ полуостровѣ и въ Малой Азіи. Нашъ епископъ не посылаетъ теперь десятниковъ и поповскихъ старостъ за сборомъ податей, за десятой копной хлѣба и сѣна; не тащитъ со двора послѣднюю овцу; не сажаетъ насъ на чепь, не приковываетъ въ подвалѣ, не сажаетъ на столбъ, не поретъ плетьми и не дѣлаетъ ничего, что дѣлаютъ теперь греческіе епископы съ своимъ духовенствомъ, — и теперь мы идемъ къ нему и принимаемъ его у себя въ домѣ, какъ начальника, какъ отца, ни мало не опасаясь, что онъ будетъ вымогать у насъ наше достояніе. Наши отношенія къ нему чисто какъ отношенія дѣтей къ отцу. Можно бы надѣяться, кажется, что и отношенія прихожанъ нашихъ къ намъ были бы такія же, еслибъ и мы перестали жить ихъ трудомъ.
Опасаются, что мы сдѣлались бы «чиновниками». Но почему такъ страшно это слово? Еслибъ даже и чиновниками, такъ что-жъ въ этомъ есть особенно дурное? Министры, великіе князья, даже самые наслѣдники престоловъ получаютъ чины. Что-жъ, отъ этого хуже государству? Священники получаютъ протоіерейство, епископы архіепископство, это тоже, своего рода, чины; всѣ мы получаемъ ордена, а это болѣе, чѣмъ жалованье, приближаетъ насъ къ чиновничеству; что же теряетъ чрезъ это вѣра и нравственность? Но мы давно, если уже такъ, чиновники, — мы давно состоимъ на казенномъ жалованьѣ, но только желалось бы, чтобъ это жалованье было настолько достаточнымъ, чтобъ намъ не брать за совершеніе молитвословій и таинствъ, чтобъ наше служеніе было облагорожено. Стало быть о чиновничествѣ дѣло рѣшено давно, только эти чиновники желали бы, чтобъ окладъ ихъ жалованья былъ увеличенъ.
Законоучители казенныхъ учебныхъ заведеній развѣ теряютъ что-нибудь въ своемъ пастырскомъ достоинствѣ; состоя на казенномъ жалованьѣ? Отношенія ихъ къ ученикамъ развѣ были бы лучше, еслибъ они жили поборами съ учениковъ?
По нашему разумѣнію, возраженіе о чиновничествѣ — возраженіе безсодержательное.
XXV.
правитьВо внутреннемъ обозрѣніи одного изъ лучшихъ и уважаемыхъ литературныхъ журналовъ, недавно были помѣщены разсужденія о духовенствѣ. Мы прочли ихъ и приняли-было только къ свѣдѣнію; но въ одной газетѣ намъ попался, потомъ, такой о нихъ отзывъ: «вполнѣ здравыя» мнѣнія по этому предмету (объ улучшеніи быта Духовенства) высказаны во внутреннемъ обозрѣніи"…
Коль скоро печать обращаетъ вниманіе общества на помянутую статью, называетъ выраженныя тамъ мысли «вполнѣ здравыми» и тѣмъ желаетъ привлечь вниманіе общества, то мы не можемъ оставить статьи этой безъ отвѣта.
«Въ обозрѣніи» говорится: «всѣ чувствуютъ, что положеніе духовенства ненормальное, мало того, ненормальное, — развращающее».
Положеніе «развращающее»! Но единственное, въ чемъ можно укорить нѣкоторыхъ изъ насъ, и то только нѣкоторыхъ, — это нетрезвость. Но другія сословія, — любое, пьютъ развѣ меньше? Мы не витаемъ гдѣ-нибудь на облакахъ, и живемъ въ томъ же мірскомъ омутѣ, гдѣ живутъ и всѣ, переполненномъ всевозможными пороками; а «прикасаяйся смолѣ», и всякій, самый чистый «очернится». Не даромъ же ревнители спасенія уходили въ пустыни. Самую нетрезвость нашу, поэтому, нельзя ставить намъ укоромъ. Вѣдь вы же ставите намъ вино и закуску, когда мы бываемъ въ домахъ вашихъ для молитвословій, пьете сами и просите пить насъ! Зачѣмъ этотъ соблазнъ? Вѣдь васъ же нужно угощать, поить, кормить и кланяться, когда заставляетъ насъ крайность вымаливать у васъ что-нибудь?! Крестьяне, въ этомъ случаѣ, справедливѣе: мнѣ не разъ приводилось производить слѣдствія о нетрезвости кого-нибудь изъ причта. Спрашиваешь крестьянъ: трезво ли ведетъ себя извѣстный членъ причта? мнѣ почти всегда отвѣчаютъ, что «пьянъ бываетъ не рѣдко; но вѣдь мы же поимъ его, съ нами же пьетъ онъ; какъ его винить въ этомъ?» Въ людяхъ интеллигентныхъ кутежа бываетъ не меньше, чѣмъ пьянства у мужика, и кутежи не въ примѣръ размашистѣй. Люди образованные бываютъ рады, если въ компанію къ нимъ угодитъ священникъ, готовы залить его и виномъ, и водкой; но за то этотъ несчастный священникъ надолго будетъ служить предметомъ самыхъ злыхъ насмѣшекъ, не обращая и вниманія на тѣ безобразія, какимъ предавались они сами, въ часы разгула.
«Всѣ говорятъ: надобно поднять уваженіе къ духовенству въ народѣ и въ обществѣ; надобно заставить духовенство заботиться объ этомъ».
Мнѣ очень хорошо извѣстенъ одинъ приходъ такого рода: приходъ большой, не бѣдный и состоящій изъ множества деревень. Недавно поступилъ туда священникъ, вдовый и имѣющій четверыхъ дѣтей. Во всемъ селѣ онъ не могъ найти себѣ ни одной крестьянской избы для квартиры. Нѣсколько недѣль колотился онъ въ церковной сторожкѣ и, наконецъ, одинъ мужиченышко сдалъ ему, по 3 р. въ мѣсяцъ, свою избёнку, а самъ ушелъ въ городъ. Однажды, нынѣ лѣтомъ, я проѣзжалъ чрезъ это село; священникъ узналъ, что какой-то священникъ остановился на постояломъ дворѣ, пришелъ ко мнѣ и попросилъ къ себѣ на стаканъ чаю; оказалось, что мы были знакомы. Онъ радъ былъ случаю отвести душу, на нѣсколько минутъ, съ постороннимъ человѣкомъ и, притомъ, знакомымъ и съ своимъ собратомъ. Идемъ: избёночка за селомъ, надъ берегомъ рѣчки, маленькая, низенькая, гнилая, покосившаяся, полураскрытая, съ двумя крохотными тусклыми оконцами, съ большой глинобитной печью, полъ изъ коротенькихъ горбылей, наброшенныхъ кое-какъ; ни сѣней, ни амбара, ни погреба, ни чулана, — нѣтъ ровно ничего. Священникъ на его большее горе, высокаго роста. Онъ не можетъ даже встать во весь ростъ и сдѣлать пять шаговъ отъ одной стѣны до другой. Спитъ съ дѣтьми на полу; кухарки по тѣснотѣ, не держитъ. Кушанье готовитъ себѣ самъ, при помощи дѣтей-мальчиковъ; изрѣдка только поможетъ ему сосѣдка-старуха. Жизнь этого несчастнаго священника такова, что я не вынесъ бы и трехъ дней такой жизни и заболѣлъ бы непремѣнно. Что это за помѣщеніе, — такъ это невыносимо!
Въ приходѣ его есть дворяне-землевладѣльцы. Одинъ изъ нихъ имѣетъ 1000 дес. земли и до 200,000 р. въ банкахъ; другой имѣетъ тысячъ шесть дес. земли и 250,000 р. въ банкахъ; одинъ помѣщикъ имѣетъ 500 д. земли, прочіе около этого. Всѣ дворяне эти лично мнѣ очень коротко знакомы. У всѣхъ ихъ я бывалъ въ домахъ, а у нѣкоторыхъ по нѣскольку разъ.
Сколько разъ священникъ просилъ прихожанъ своихъ, и помѣщиковъ и крестьянъ, дать ему сносную квартиру или построить общественный домъ; сколько кланялся, просилъ со слезами; сколько пропоилъ мужикамъ водки, — все напрасно. Наконецъ, старшина сжалился, собралъ сходъ и на сходѣ положили построить общественный домъ для квартиры священникамъ; написали приговоръ и стали подписываться. Но въ это время, откуда ни возьмись, пріѣзжаетъ въ волостное правленіе одинъ изъ крупныхъ землевладѣльцевъ, прихожанинъ его (имѣющій 200,000 р. въ банкахъ), Н. И. З., служившій когда-то чиновникомъ особыхъ порученій при Муравьёвѣ въ Вильно, и котораго самъ Михаилъ Николаевичъ удалилъ за жестокое обращеніе съ поляками и, въ особенности, съ ксензами, — вбѣгаетъ и начинаетъ кричать и доказывать, что строить дома попу не нужно; что попы дерутъ и съ живаго и съ мертваго; что пусть онъ живетъ гдѣ знаетъ; что крестьяне и безъ того бѣдны и пр. и пр. Что сельскіе крестьяне не должны давать ему подъ домъ и мѣста, еслибъ онъ вздумалъ строить свой или на церковныя средства; такъ какъ земля принадлежитъ однимъ крестьянамъ сельскимъ, а попъ для всего прихода[8]. Мужики сперва призадумались, а потомъ видятъ, что баринъ старается о нихъ же, подняли шумъ, ссору, — и порѣшили: не давать попу ничего, и, подъ диктовку Н. И. З., написали приговоръ, «чтобы священникъ не смѣлъ строить дома и на церковныя деньги, еслибъ онъ вздумалъ строить, такъ какъ деньги, въ церкви, они даютъ Богу, а не на дома попамъ». Несчастный священникъ зарыдалъ на сходѣ и пошелъ домой, не помня себя.
Пусть же кто-нибудь потрудится поднять уваженіе къ духовенству въ Н. И. З. Если съ нимъ не сладилъ и самъ Михаилъ Николаевичъ и вынужденъ былъ удалить его отъ себя, то священникъ-то что подѣлаетъ съ такимъ господиномъ? А этотъ случай не единственный. Я самъ пилъ эту горькую чашу, если изволите припомнить начало настоящихъ моихъ записокъ. Не думайте, чтобъ священникъ былъ и «тупъ, и глупъ, и безнравственъ», — нѣтъ, какъ честный человѣкъ говорю: священникъ человѣкъ умный, трезвый и прекроткаго характера. И я не басни разсказываю, а говорю фактъ, совершившійся въ 1880 году.
Священникъ подалъ прошеніе въ консисторію, прося ея содѣйствія въ обезпеченіи его квартирою. Консисторія сама не имѣетъ никакихъ средствъ къ побужденію прихожанъ и потому предписала священнику, чрезъ благочиннаго: «усугубить убѣжденія прихожанамъ къ отводу квартиры или постройкѣ общественнаго дома». Чрезъ мѣсяцъ священникъ донесъ благочинному, тотъ консисторіи, что онъ много разъ просилъ прихожанъ своихъ объ отводѣ ему квартиры и постройкѣ дома, но тѣ не дѣлаютъ ни того, ни другаго. Консисторія отнеслась за содѣйствіемъ въ губернское правленіе, то предписало# полицейскому управленію, это — становому приставу. Пріѣхалъ приставъ, созвалъ человѣкъ 20 мужиковъ и тѣ отъ имени всего прихода дали новый приговоръ, что ни квартиры, ни дома они дать не могутъ. Такъ дѣло и кануло; такъ бываетъ у насъ всегда и всюду. Недавно я видѣлъ этого священника. Жаль взглянуть на этого несчастнаго, убитаго вдовствомъ, нуждой и наглостью!.. Онъ уже положилъ ни одного изъ троихъ сыновей своихъ не пускать въ духовное званіе.
Вскорѣ послѣ описаннаго (18 ап. 1880 г.) я увидѣлся въ вокзалѣ ж. д. съ самымъ крупнымъ землевладѣльцемъ этого села и говорю ему: смилуйтесь, добрый N. N. надъ своимъ священникомъ, окажите ему какую-нибудь помощь. Вы посмотрите, какую нужду терпитъ этотъ несчастный!
— Вы знаете, что я постоянно живу въ Москвѣ. Въ это имѣніе я пріѣзжаю всего мѣсяца на два лѣтомъ. Пусть помогаютъ ему Н. И. З. и другіе; они живутъ постоянно въ имѣніяхъ, и, небойсь, тоже, чай и Богу молятся. Это дѣло ихъ.
— Въ васъ вся сила. Начните, за вами и Н. И. З. и другіе что-нибудь дадутъ. Что стоитъ для васъ дать 50 р. на постройку дома! То же, что для меня 5 к.!
— А 50-ю вы шутите?
— Вы не шутя и дайте.
— Я здѣсь не живу, я не прихожанинъ. Какъ только дѣтей помѣстилъ въ военную гимназію, — я переселился въ Москву. Помогать попамъ, — дѣло прихода.
— Но и у васъ 3000 д. земли, сами вы выѣхали отсюда всего года три — четыре и теперь, все-таки, живете каждое лѣто мѣсяца по два?
— У меня только земля, ну, и пусть его ходитъ по ней, сколько его душѣ угодно.
— Пріятнѣе было бы услышать отъ васъ и мнѣ, и священнику вашему, еслибъ вы сказали: ну, и пусть его коситъ и беретъ дровъ, сколько ему угодно. У него одна коровёнка, сѣна нужно ему пудовъ 200, т. е. восемь крестьянскихъ возовъ; а лѣсу у васъ полторы тысячи десятинъ.
— Тысяча шестьсотъ сорокъ десятинъ.
— Что же стоитъ для васъ дать двадцать деревьевъ валежнику, подгнившаго и сломленнаго вѣтромъ? У васъ гніетъ тамъ не одна тысяча деревьевъ.
— Этого нельзя, никакъ нельзя! Вы не знаете хозяйства. У меня въ лѣсъ нѣтъ слѣду. Я не пускаю ни за грибами, ни за ягодами. Проѣзжай кто-нибудь, проложи тропинку и повалятъ въ лѣсъ со всѣхъ сторонъ, и не укараулить; сами объѣздчики будутъ красть. Нынѣ народъ какой? Воръ на ворѣ. Бывало, какъ чуть что, такъ велишь влѣпить ему полтораста, такъ обкрадывать барина въ другой разъ и не захочетъ. А нынѣ онъ тебя обкрадетъ, да онъ же и говоритъ: полный разсчетъ давай, а то къ мировому! Нѣтъ, батюшка, нельзя, нельзя!
— У васъ сотни возовъ можно, набрать по опушкѣ, не дѣлая и слѣда въ лѣсъ.
— Нельзя, я сказалъ вамъ, нельзя! Да какой я прихожанинъ! Тамъ много безъ меня.
Баринъ мой сталъ сердиться, и я бросилъ разговоръ о священникѣ.
Укажите намъ, послѣ этого, способы «поднять уваженіе къ духовенству» въ такихъ людяхъ! Можно-ли строго, послѣ этого, осуждать священника, еслибъ онъ сталъ притѣснять своихъ прихожанъ въ платѣ при требоисправленіяхъ?!
«Нужно позаботиться о созданіи такого положенія, чтобы священникъ сталъ самъ уважать себя и сознавать, что онъ имѣетъ право на это уваженіе».
Потрудитесь! Вы большую принесли бы пользу и церкви, и духовенству, и обществу.
«А для этого есть только двѣ мѣры: или пусть государство окончательно признаетъ фактъ кастоваго состоянія духовенства, санкціонируетъ его (каста тутъ не причемъ)! и приметъ на полное свое попеченіе все духовенство, положивъ ему такое жалованье, чтобы оно могло существовать не только безбѣдно, но и устроиться съ нѣкоторымъ комфортомъ. Тогда не будетъ тѣхъ близкихъ, сердечныхъ отношеній между духовенствомъ и народомъ, какія были бы желательны (а наши епископы, законоучители, священники при посольствахъ, миссіонеры? Выпускать ихъ изъ виду нельзя), но за то не будетъ и вражды. Духовенство станетъ въ оффиціальное отношеніе къ народу. Священникъ будетъ чиновникомъ, но чиновникомъ приличнымъ, который взятокъ не беретъ, тѣмъ болѣе не прибѣгаетъ къ вымогательству, не занимается кулачествомъ и вообще никакими, компрометтирующими священный санъ способами для наживы».
«Но такое положеніе духовенства будетъ несогласно съ православнымъ ученіемъ о церкви»…
Мы желали бы слышать однако: какъ православная церковь учитъ о жалованьѣ духовенству отъ казны и о поборахъ съ прихожанъ? Ни то, ни другое ученіе церкви намъ неизвѣстно и знать намъ желалось бы. Почему бы не цитировать этого ученія? Пишущій, вѣроятно, знаетъ, что епископы наши состоятъ на жалованьѣ и, однакожъ, онъ не считаетъ этого несогласнымъ «съ ученіемъ о церкви»; но еслибъ состояли на жалованьѣ и приходскіе священники, то это было бы несогласно «съ ученіемъ о церкви». Почему теперь законоучитель получаетъ жалованье, — это согласно «съ православнымъ ученіемъ о церкви»; приходскій священникъ и, въ то же время, законоучитель, получающій жалованье отъ казны, — это согласно «съ ученіемъ о церкви»; священникъ-миссіонеръ, живущій исключительно жалованьемъ, — это опять согласно съ ученіемъ о церкви. Вѣроятно все это такъ, потому что хроникеръ ничего объ этомъ не говоритъ. Но еслибъ сталъ получать жалованье и приходскій священникъ, то это было бы «не согласно съ православнымъ ученіемъ о церкви». Вѣроятно, хроникеру извѣстно постановленіе вселенскаго или помѣстнаго собора, въ родѣ такого: «аще епископъ имѣти будетъ домъ, одѣяніе и нѣчто снѣдное отъ епарха, да будетъ ему въ честь и въ славу святѣй церкви: аще же будетъ имѣти тоежде пресвитеръ, да извержется»? Я говорилъ однако уже, что мы давно состоимъ на попеченіи правительства и получаемъ отъ него жалованье. Въ виду этого не для чего грозиться ученіемъ церкви.
«Къ тому же государство едва въ силахъ будетъ его осуществить. На полное обезпеченіе духовенства потребуется не менѣе, чѣмъ сколько теперь расходуется на всю армію. Такихъ денегъ государству взять негдѣ».
Для обезпеченія въ содержаніи духовенства потребовалось бы несравненно меньше, чѣмъ на армію. Напрасно г. хроникёръ напускаетъ страхи и на себя, и на общество. Впрочемъ, мы не слышали отъ него какую цифру кладетъ онъ въ жалованье. Имѣетъ ли государство деньги и откуда ихъ взять, если мало ихъ у него, мы, можетъ быть, сказали бы что-нибудь похожее и на правду; но пока продолжимъ наши выписки.
«Остается употребить другой способъ: пусть государство уничтожитъ духовенство, какъ касту, пусть уничтожитъ духовныя школы, низшія и среднія, и предоставитъ, какъ было въ древнее время, самому обществу пріисканіе священниковъ для себя, гдѣ и какъ оно знаетъ. Пусть само общество и приготовляетъ себѣ лицъ, пригодныхъ для священства, и само выбираетъ ихъ безъ всякаго вмѣшательства въ это дѣло высшаго духовенства».
Это такое же рѣшеніе вопроса, какъ рѣшилъ одинъ ученикъ о грамматикахъ: нейдутъ грамматики въ голову — «пожечь надо всѣ грамматики на свѣтѣ, — и дѣлу конецъ»! Порѣшить всѣхъ поповъ, и хлѣба просить не станутъ.
«Предоставить самому обществу пріискивать священниковъ для себя, гдѣ и какъ оно знаетъ».
Чтобы быть компетентными судьями достоинствъ священника. избиратели должны стоять выше избираемаго и по религіозному образованію, и по нравственности. Въ обществѣ же, даже въ высшихъ его сферахъ, мы встрѣчаемъ очень рѣдко лицъ, имѣющихъ основательное богословское образованіе. Читая произведенія людей ученыхъ, изумляешься часто глубинѣ и многосторонности изъ знаній, въ особенности въ области науки о природѣ; но какъ только эти люди коснутся религіи, то видишь, почти всегда, полнѣйшее ихъ незнаніе ея. Видишь, что они никогда не изучали ея, не вдумывались въ нее, не знаютъ духа ея, не понимаютъ даже основъ ея. Если же и лица, или по своему высокому положенію въ обществѣ, или по учености, стоящія во главѣ общества, имѣютъ познанія въ религіи недостаточныя, поверхностныя, то чего же можно ожидать отъ остальныхъ его членовъ? Познанія остальныхъ членовъ еще слабѣе. Естественно поэтому, что люди, имѣющіе поверхностныя познанія въ религіи, не могутъ быть его цѣнителями, а слѣдовательно и избирателями. Изъ кого это общество стало бы избирать въ свои религіозно-нравственные руководители? Изъ того же самаго общества, гдѣ основательнымъ изученіемъ богословской науки почти никто не занимается. Но еслибы въ обществѣ было и болѣе людей, способныхъ быть священниками по своимъ научнымъ качествамъ, чѣмъ теперь, то одни изъ нихъ не пошли бы на эту должность, при настоящей обстановкѣ священника, а другіе едва ли были бы избраны, хотя бы большинство и желало ихъ, потому что общественныхъ выборовъ, въ собственномъ смыслѣ этого слова, у насъ нѣтъ. На общественныхъ собраніяхъ лица избираются на общественныя должности и рѣшаются общественныя дѣла совсѣмъ не обществомъ, а самымъ небольшимъ меньшинствомъ.
Изъ многихъ случаевъ, которыхъ я былъ свидѣтелемъ, я укажу на одинъ, гдѣ земскимъ собраніемъ рѣшался одинъ довольно серьёзный вопросъ.
Собрались гласные земства. Въ центрѣ засѣли отставные ротмистры, титулярные, служившіе до перваго чина въ канцеляріяхъ губернаторовъ, дворяне, спустившіе уже свои имѣнія или заложившіе во всевозможныхъ банкахъ и пробавляющіеся на счетъ остатковъ женинаго приданаго, чиновники, управлявшіе крупными имѣніями и заботившіеся о черномъ днѣ, болѣе своемъ, чѣмъ довѣрителей, и сдѣлавшіеся теперь сами крупными землевладѣльцами. Многіе изъ нихъ съ небольшимъ запасомъ въ головѣ, но за то — ораторы вполнѣ, хотя, по всей вѣроятности, не всегда понимаютъ и сами то, что говорятъ они; кромѣ себя и своей партіи не знающіе никого и ничего, и мнѣніе своей партіи готовые отстаивать всѣми зависящими отъ нихъ способами, — словомъ: истые, патентованные земцы. За ними сѣли люди состоятельные, крупные въ полномъ смыслѣ, но которые разсуждать въ собраніи о дѣлахъ серьёзныхъ считаютъ дѣломъ совсѣмъ не дворянскимъ. За ними сѣла мелкота, которой все равно, какъ бы ни рѣшали центральные вожаки ихъ, — они на все согласны. Еслибъ даже изъ нихъ кто и сказалъ что-нибудь, то ихъ никто не сталъ бы и слушать. Купцы сѣли отдѣльной кучкой чинно; отдѣльно и молча сѣли и крестьяне.
Предсѣдательствующій позвонилъ, и все замерло. «Господа, сказалъ онъ, засѣданіе открыто! Имѣю честь доложить собранію, что мы собрались сюда для… Покорнѣйше прошу обсудить этотъ вопросъ».
Тотчасъ же одинъ изъ бойцовъ попросилъ себѣ слова, за нимъ другой, третій и четвертый. Секретарь записалъ фамиліи. Первый ораторъ началъ рѣчь. Сперва говорилъ онъ тихо и заикаясь, но потомъ, мало-по-малу, вошелъ въ себя и покрывалъ все собраніе. Долго и неустанно говорилъ онъ: говорилъ онъ и объ агрономіи, и объ астрономіи, и о семьѣ крестьянской, и о чести дворянской, — обо всемъ на свѣтѣ, не сказалъ только ни слова о дѣлѣ, за которымъ пришли и онъ, и другіе. Долго говорилъ, наконецъ, утеръ лобъ и сѣлъ. Часъ, между тѣмъ, прошелъ. За нимъ сталъ говорить другой. Этотъ второй былъ ораторъ ярый: онъ съ перваго же слова заговорилъ бойко и безъ запинки; но за то, отъ перваго слова до послѣдняго, никто не понялъ, что ему было нужно. Третій былъ такой же, какъ и предшественники его. Только отъ четвертаго можно было уже ясно понять, что ему было нужно и къ чему онъ старался направить собраніе. Одинъ изъ купцовъ замѣтилъ другому: слышь, куда гнётъ? Но публикѣ не сказалъ ни слова. Прошло болѣе трехъ часовъ, утомились всѣ, но дѣла не подвинули еще ни на шагъ. Предсѣдатель объявилъ засѣданіе закрытымъ на 15 минутъ. Дворяне отправились въ буфетъ, прочіе же всѣ или остались на мѣстахъ, или собирались въ кучки и горячо спорили. Всякій видѣлъ, что дѣло клонится не туда, куда хотѣлось бы большинству. Бойцы видятъ, что дѣло не совсѣмъ гладко, и вопросъ при баллотировкѣ можетъ не пройти, — опять затянули дѣло и — то къ той подойдутъ кучкѣ, то къ другой, то тамъ закинутъ словечко, какъ-бы мимоходомъ, то въ другомъ мѣстѣ, а нѣкоторые разсѣлись и между купцами, и крестьянами. Кончился перерывъ, — и опять посыпались рѣчь за рѣчью, опять прошло два часа. Сдѣланъ былъ опять маленькій перерывъ, богатые опять успѣли и выпить, и закусить; но большинство осталось и голоднымъ, и истомленнымъ. Всѣ голодные готовы были порѣшить дѣло какъ-нибудь, лишь бы развязаться. И, дѣйствительно, послѣ двухъ еще перерывовъ порѣшили, но порѣшили такъ, какъ хотѣлось меньшинству. Въ концѣ-концовъ бойцы добились-таки своего, хотя къ общему неудовольствію большинства.
Такъ выбирался бы и священникъ, если бы выборъ его предоставленъ былъ обществу. О достоинствахъ, необходимыхъ для пастыря церкви, не было бы и рѣчи, какъ, зачастую, не бываетъ ея объ умственныхъ и нравственныхъ качествахъ при выборѣ предсѣдателей земскихъ управъ и мировыхъ судей, за которыхъ часто весь ихъ вѣкъ работаютъ ихъ письмоводители. Нѣтъ сомнѣнія, что избранному изъ дворянъ дали бы изъ земскихъ суммъ приличное содержаніе; но что этотъ избранный не прочтетъ наизустъ безошибочно и десяти заповѣдей, такъ въ этомъ мы увѣрены, а о дальнѣйшихъ познаніяхъ въ религіи и говорить нечего.
Скажу нѣсколько словъ и о томъ, какъ, зачастую, рѣшаются дѣла и на крестьянскихъ сходахъ.
У меня, однажды, было нужно выбрать церковнаго старосту. Сельскій староста приказалъ, и десятникъ пошелъ стучать по окнамъ: «на сходку! Церковнаго старосту выбирать!» Собрались мужики и сидятъ, часъ, два, три и толкуютъ почти шопотомъ: кого выбирать? Одни говорятъ: Ивана, другіе Петра, третьи Ѳедора; сидятъ и ждутъ міроѣдовъ. Къ вечеру пришли и тѣ, и стали въ сторону, особнякомъ. Мужики поднялись и стали спорить: поднялся говоръ, шумъ, крикъ, — кто что несетъ, не разберешь ни слова, слышенъ одинъ только гамъ, и больше ничего. Одинъ отстаиваетъ одного, другой другаго. Міроѣды стоятъ и молчатъ; но староста у нихъ давно уже намѣченъ, давно уже они разъ пять опили его. Давши мужикамъ наговориться досыта, одинъ изъ міроѣдовъ выходитъ впередъ и говоритъ: «старостой надо быть у насъ Ѳедору Иванычу»! Мужики подхватили въ одинъ голосъ: «Ѳедора Иваныча, Ѳедора Иваныча! Лучше его и не найтить! Гдѣ онъ? Десятникъ, бѣги за нимъ!» Ѳедора Иваныча на сходѣ нѣтъ. Пришелъ Ѳедоръ Иванычъ и всѣ закричали: Ѳедоръ Иванычъ: Поздравляемъ тебя! Мы выбрали тебя въ церковные старосты.
— Благодаримъ покорно, господа старички!
— Водочки надо, Ѳедоръ Иванычъ, поздравить надо, какъ есть честью обмыть, посылай ведерку!
Выпили ведро, и заговорили пуще прежняго! «Еще, Ѳедоръ Иванычъ, посылай полведерки, жалованья прибавимъ, не бойсь, доволенъ будешь!» Принесли и еще полведра. Крику, гаму, — на цѣлую ночь!
Утромъ мужики идутъ на пустое мѣсто, гдѣ они вчера пили, сидятъ пригорюнившись и ждутъ: не представится ли случая опохмѣлиться. Приходитъ Иванъ Гаврилычъ и проситъ, чтобы въ старосты выбрали его, что онъ поставитъ три ведра водки. Мужики радехоньки случаю опохмѣлиться.
— Что-жъ, закричали всѣ, тебя, такъ тебя, намъ все едино! Чѣмъ Ѳедоръ лучше тебя?
И начинаютъ выставлять всѣ стародавнія его провинности. Мужики нашли, что хуже Ѳедора и въ міру нѣтъ.
— Десятникъ! Бѣги за старостой, скажи ему, чтобы велѣлъ собирать сходку!
Опять собрались мужики, опять долго кричали и долго спорили, а міроѣды стоятъ себѣ да молчатъ. Наконецъ одинъ вышелъ на средину и говоритъ, что они міру не перекорщики, что Ивана Гаврилыча выбрать въ старосты они согласны. И пошли опять попойки! Пили, пѣли и безобразничали два дня.
На третій день Ѳедоръ Иванычъ идетъ къ старостѣ и говоритъ, что міръ его разорилъ и окамфузилъ, и проситъ собрать опять сходку. Опять собрались пьяные мужики и опять гамъ, крикъ, ссора, хохотъ такіе, что нельзя слышать и своихъ собственныхъ словъ. Приходитъ послѣ всѣхъ и Ѳедоръ Иванычъ; всѣ утихли.
— Господа старички! Вы выбрали-было въ церковные старосты меня; я, значитъ, за честь, ублаготворилъ васъ водочкой; а напослѣдь вы окамфузили меня: выбрали Ивана Гаврилыча. Чѣмъ я прогнѣвалъ васъ?
— Ничѣмъ, знамо, ничѣмъ!
— Коль дѣло за водкой, такъ я пятерикъ еще ставлю, лишь бы некамфузно было на людей глядѣть.
Между тѣмъ сынъ и работникъ Ѳедора Иваныча съ двумя ведерными бутылями стоятъ уже за угломъ сборной избы. Мужики это видѣли. Противъ такихъ доводовъ устоять нельзя. И всѣ въ одинъ голосъ закричали: Ѳедора Иваныча, Ѳедора Иваныча! Начинаютъ ругать и хулить Ивана Гаврилыча. Выпили по стакану, и староста скомандовалъ: "кто не больно пьянъ, человѣкъ десять, пойдемте къ священнику съ докладомъ, что мы выбрали въ церковные старосты Ѳедора Иваныча. Перечить онъ не станетъ; а ты, писарь, завершай дѣло, пока мы ходимъ: пиши приговоръ. Писарь, пьяный, тотчасъ за приговоръ; крестьянъ онъ знаетъ всѣхъ на память подърядъ и записалъ всѣхъ, — и тѣхъ, которые на лицо, и тѣхъ, которыхъ не было здѣсь, и даже записалъ, съ пьяну, и тѣхъ, которые съ полгода тому назадъ померли, такъ что мнѣ пришлось послѣ возвратить имъ приговоръ. Съ недѣлю мои мужики безобразничали. Потомъ собираются опять на сходъ. Староста говоритъ: «мы, господа старики, выбрали-было Ивана Гаврилыча, онъ ублаготворилъ насъ водочкой. Какъ же быть теперь, за что онъ тратился»? Послѣ долгихъ споровъ міроѣды порѣшили дать ему одинъ островъ покосу, который отдается въ сдачу, каждогодно рублей за 60.
Такъ, зачастую, у насъ рѣшаются дѣла на мірскихъ сходкахъ. Еслибъ, дѣйствительно, предоставить право крестьянамъ самимъ выбирать себѣ священниковъ, то туда поступали бы и сельскіе писаря, и кондукторы желѣзныхъ дорогъ, и сельскіе учителя, а скорѣе всѣхъ — грамотѣи-мужики тѣхъ же обществъ, словомъ: тотъ, кто поставитъ больше водки и ублажитъ коноводовъ.
Однажды, при преосвященномъ Аѳанасіѣ (Дроздовѣ) въ двухштатномъ селѣ М. найдено было нужнымъ закрыть одинъ штатъ и одного изъ священниковъ перевести въ другой приходъ. А извѣстно, что переводы для насъ прямое разореніе. Одинъ изъ священниковъ собираетъ сходъ, ставитъ ведро водки и проситъ. чтобы прихожане просили у преосвященнаго оставить его у себя. Тѣ составили приговоръ и послали къ преосвященному ходаковъ съ прошеніемъ; поѣхалъ и самъ священникъ. Въ его отсутствіе другой священникъ тоже собираетъ сходъ и ставитъ водки два ведра. Мужики пишутъ приговоръ и посылаютъ съ прошеніемъ ходаковъ къ преосвященному. Пріѣзжаетъ изъ города первый священникъ и узнаетъ, что мужики послали просить другаго священника, а его отписали негоднымъ и нелюбимымъ. Онъ собираетъ сходъ и ставитъ четыре ведра водки. Мужики пишутъ опять приговоръ, расхваливаютъ его, и просятъ оставить, а того, какъ негоднаго вывести. Преосвященный, получивши на одной недѣлѣ три прошенія и приговора, противорѣчившихъ одно другому, не могъ понять, что это значитъ. У одного изъ священниковъ сынъ былъ въ пѣвчихъ и жилъ въ архіерейскомъ домѣ. Преосвященный призвалъ его и просилъ сказать ему всю правду, что все это значитъ, и тотъ откровенно разсказалъ ему. За откровенность преосвященный оставилъ его отца, но за то пересталъ обращать вниманіе на мірскіе приговоры.
Мы, съ своей стороны, попросили бы всѣхъ и каждаго, кто только берется въ своихъ статьяхъ за роль реформатора церкви, прежде всего, не мудрствуя лукаво, поосновательнѣе изучить ученіе православной церкви о церковной іерархіи, и при этомъ взглянуть хоть только въ одно мѣсто св. писанія; именно посланіе апостола Павла къ Титу, 1 гл. 5 ст. Онъ увидѣлъ бы, что пастырство принадлежитъ епископу, а пресвитеръ есть не болѣе, какъ его помощникъ, избираемый имъ въ пособіе ему. Право избирать пресвитеровъ, или священниковъ, принадлежитъ епископу. Общество же имѣетъ право на это избраніе такое же, какое имѣютъ земскія собранія и крестьянскія сходки на выдачу дипломовъ на какую-нибудь ученую степень.
Эти два рода мірскихъ сходокъ, — земскія собранія и крестьянскій сходъ, — я показалъ, между прочимъ, и затѣмъ, чтобы читатель могъ уяснить себѣ, съ кѣмъ священникъ долженъ имѣть дѣло и какіе употреблять способы, чтобы выйти изъ какой-нибудь крайности.
«Какъ было въ древнее время».
Когда это, — въ древнее время? При Геннадіѣ новгородскомъ?
«Безъ ихъ (прихожанъ) согласія священникъ не можетъ быть ни перемѣщенъ, ни уволенъ, ни подвергнутъ какому бы то ни было взысканію, въ случаѣ вины»…
Вопросъ о судѣ надъ духовенствомъ возбуждался, въ не давнее время, оффиціально; но дѣло осталось такъ, какъ оно было.
Епископъ избираетъ себѣ помощниковъ, — священниковъ, онъ имѣетъ и право отстранять лицъ, несоотвѣтствующихъ своему назначенію.
Къ крайнему сожалѣнію, мы не можемъ сказать, чтобы суды епископовъ были всегда безусловно справедливы; въ настоящихъ «Запискахъ» моихъ я указалъ уже нѣсколько этому примѣровъ. А въ одной изъ сосѣднихъ съ нами губерній одинъ священникъ, въ теченіи двухъ лѣтъ, переводимъ былъ въ тридцать два мѣста. Только что несчастный переволокется на мѣсто, какъ мѣстный благочинный объявляетъ ему, что онъ переведенъ на другой край епархіи, сотъ за пять верстъ. Только-что пріѣдетъ туда, ему объявляютъ, чтобъ убирался немедленно въ третью сторону, — и такъ тридцать два мѣста! Ходить бы, можетъ быть, горемычному, какъ вѣчному жиду, и донынѣ, еслибъ не померъ самъ епископъ. Епископъ этотъ говаривалъ, что священникъ долженъ имѣть одну только повозку, и куда я пошлю, туда и поѣзжай. Намѣстникъ этого епископа, на дорогѣ въ епархію, прочелъ въ одной газетѣ о страданіяхъ священника; тотчасъ, по пріѣздѣ, вызвалъ его къ себѣ и перевелъ въ губернскій городъ въ лучшій, — богатый, — приходъ. При покойномъ этомъ владыкѣ случалось, что по четверо священниковъ съѣзжалось вдругъ на одно мѣсто. Съѣдутся батюшки съ своими имуществами и недоумѣваютъ: кто же изъ нихъ дѣйствительный священникъ этого прихода? Всѣ четверо имѣютъ перемѣстительные указы на это мѣсто! Потолкуютъ, погорюютъ и поѣдутъ всѣ къ благочинному. Благочинный говоритъ: «вѣроятно, вы, о. Ѳеодоръ, должны остаться на этомъ мѣстѣ, потому что указъ о вашемъ переводѣ сюда мною полученъ послѣ всѣхъ». А намъ куда дѣваться? спрашиваютъ другіе. — «Ступайте опять ко владыкѣ». Поплачутъ, да и поѣдутъ.
Заговоривши объ этомъ владыкѣ, не могу не сказать объ одномъ случаѣ. Въ этой губерніи у меня былъ благочиннымъ самый ближайшій мой родственникъ. Въ его вѣдомствѣ, однажды, пьяница и негодяй пономарь, на пасху, въ домѣ крестьянина, во время молебна, объ евангеліе, лежавшее на столѣ, сталъ выбивать трубку. Священникъ, прекраснѣйшій человѣкъ, удержалъ его и потомъ донесъ благочинному. Благочинный, мой родичъ, пріѣхалъ, сдѣлалъ дознаніе и донесъ преосвященному. Преосвященный накладываетъ на рапортѣ резолюцію: «пономаря Ч. перевести въ село Z. (приходъ несравненно лучшій), священника Г., за допущеніе выколачиванія трубки, послать въ Н. монастырь на два мѣсяца; благочиннаго же Д., за распущеніе благочинія удалить отъ должности». Прошло два года. Преосвященный сдаетъ предложеніе: «священника Д. сдѣлать благочиннымъ лично». Это значило: мѣстный благочинный завѣдываетъ церковію и причтомъ — младшимъ священникомъ, дьякономъ, четырьмя дьячками, а до Д. касаться не имѣетъ права. Всѣ документы просматриваетъ мѣстный благочинный; но того, что писано или подписано рукою Д., касаться не имѣетъ права. Извѣстное какое нибудь распоряженіе дѣлается на весь округъ, благочинный получаетъ указъ и на эту церковь; но Д. получаетъ, для себя лично, указъ особый. Формулярные списки пишутся у насъ въ общей тетради о всѣхъ членахъ причта; но Д. свой собственный формуляръ подаетъ, при особомъ рапортѣ, отдѣльно. Въ концѣ года извѣстную сумму отъ церкви отбираетъ мѣстный благочинный; вѣдомости этой церкви вноситъ въ свои общія по благочинію вѣдомости, а Д. подаетъ вѣдомость отдѣльно, словомъ: онъ начальникомъ лично надъ собой самимъ и смотритъ только за собой самимъ! Такъ прошло опять два года. Чрезъ два года Д. опять сдѣланъ былъ благочиннымъ округа и пользовался уже полнѣйшими милостями преосвященнаго.
Однажды, мой родственникъ, благочинный уже опять, Д. выдавалъ замужъ свою дочь, мою крестницу, и я съ женой поѣхалъ на свадьбу. На дорогѣ въ одномъ селеніи я остановился перемѣнять лошадей, и, отъ нечего дѣлать, пошелъ къ священнику. Священникъ встрѣтилъ меня помертвѣвшимъ. Я отрекомендовался ему и сказалъ куда и зачѣмъ ѣду. Онъ нѣсколько секундъ подумалъ, перекрестился и подалъ мнѣ руку. «Мы, батюшка, сказалъ онъ вздохнувши, дрожимъ здѣсь за каждую минуту: какъ только увидимъ въ селѣ чужаго священника, то и думаемъ, что онъ пріѣхалъ на наше мѣсто. Поэтому я васъ страшно испугался. У насъ живетъ себѣ священникъ, ничего не подозрѣвая, вдругъ является другой священникъ и предъявляетъ указъ на это мѣсто. А мнѣ куда, спрашиваетъ хозяинъ? — я не знаю, меня самого перевели противъ моей воли. Ѣдетъ горемыка въ консисторію, а тамъ оказывается, что мѣста или не дано никакого, или дано гдѣ-нибудь въ тридесятомъ государствѣ. Домъ, хозяйство, посѣвы, — пропадай все!»
У родственника моего я увидѣлъ какого-то неуклюжаго господина въ рясѣ. Спрашиваю: кто это? Это дьяконъ, мой крестникъ, говоритъ мой родичъ. Нынѣ, въ январѣ, я былъ у владыки; онъ былъ до того ласковъ ко мнѣ, что даже посадилъ. Говорю себѣ съ преосвященнымъ и думаю: не воспользоваться ли его милостями, пока есть онѣ; вѣдь онѣ не надолго? И говорю ему: у меня есть крестникъ, пономарь; женатый, съ двумя дѣтьми. Восемь лѣтъ уже онъ ѣздитъ просить посвятить его въ стихарь, и все не удается. Ни читать, ни пѣть, ни писать онъ не умѣетъ, — дуракъ совсѣмъ, — но мнѣ хотѣлось бы, чтобы в. п-во посвятили его, чтобы ему не ѣздить и не тратиться попусту; лучше того, что онъ есть, онъ не будетъ во весь вѣкъ.
— Гдѣ онъ?
— Здѣсь въ городѣ.
— Я завтра буду служить; вели готовиться въ дьяконы. Я дамъ ему богатое мѣсто.
И, дѣйствительно, посвятилъ въ дьяконы и далъ отличное въ моемъ же благочиніи мѣсто. Жаль только, что того дьякона, на чье мѣсто послалъ этого дурака, перевелъ верстъ за четыреста.
Этотъ преосвященный, подъ веселую руку, говаривалъ: «наша власть — деспотическая. Намъ въ храмахъ божіихъ поютъ: ис-полла-эти-деспота!»
Если проявляются общія человѣческія слабости въ судахъ епископскихъ, то на безпристрастный судъ прихожанъ и земства мы совершенно не полагаемся.
Мнѣ, какъ приходскому священнику и благочинному, хорошо извѣстно, что, какъ ни пьянствуй, какъ ни безобразничай священникъ или причетникъ, прихожане никогда не будутъ просить объ удаленіи ихъ, если только они не имѣютъ личныхъ непріятностей съ кѣмъ-нибудь изъ вліятельныхъ лицъ. При слѣдствіяхъ, прихожане о пьяницахъ всегда даютъ хорошіе отзывы.
Епископъ поэтому не только можетъ, но обязанъ удалить такое лицо, какъ вредно вліяющее на приходъ. Что дѣлать, если священникъ будетъ потворствовать сектантамъ, самъ впадетъ въ расколъ, ересь? Прихожане-сектанты за такого готовы всегда положить свои головы. Неужто такъ и оставить его въ приходѣ навсегда, если прихожане не изъявятъ «согласія» на его удаленіе? Нѣтъ, епископъ обязанъ удалить его и предать суду. Такъ всегда и поступала православная церковь: такъ судимы шли Арій и многое множество ему подобныхъ. Низкопоклонничествомъ, подличаньемъ и происками предъ людьми, считающими себя интеллигентными, и пятерикомъ ведръ водки предъ крестьянами, расположеніе и защиту въ приходѣ можетъ всегда найти и всякій, кто на это способенъ, и быть въ то же время отъявленнымъ негодяемъ и служить ко вреду церкви. Между тѣмъ, вредныхъ для дѣла людей не терпятъ ни на какой должности. Разсказанныя мною сейчасъ рѣшенія земскихъ собраній и приговоры крестьянскихъ сходовъ служатъ, кажется, достаточнымъ тому доказательствомъ. Для большей же доказательности того, что церковно-приходскій судъ не можетъ считаться судомъ безпристрастнымъ и справедливымъ, я сдѣлаю небольшую выдержку изъ «Саратовскихъ Епархіальныхъ Вѣдомостей» (1880 г. № 28) о судѣ, изъ практики раскольниковъ:
«Недавно былъ въ Дубовкѣ (Сарат. губ.) извѣстный защитникъ австрійскаго священства, секретарь хвалынскаго епископа (Сарат. губ.) Амвросія, Н. П. Масловъ, съ благочиннымъ, для суда надъ Дубовскимъ попомъ Павломъ, по возведеннымъ на него винамъ, — что одному богачу не вынималъ частей изъ просфоры, поданной имъ, что одного отлучилъ своею властію отъ церкви, что нѣкоторымъ женамъ назначалъ непосильныя епитиміи, — въ родѣ 1000 поклоновъ до земли въ сутки и под., что онъ корыстолюбивъ, и др. вины. 1-го іюня былъ соборъ по этому случаю; нѣкоторые богачи совсѣмъ было заклевали попа; но хитрый гуслякъ умѣлъ склонить на свою сторону нѣкоторыхъ богатыхъ купчихъ; и одна изъ нихъ, баба бойкая, явившись на соборъ, распудила всѣхъ поповскихъ обвинителей, расконфузила ихъ и, какъ искусный адвокатъ, довела дѣло до счастливаго результата: попа не только не осудили, не лишили мѣста, но не осмѣлились и хульна суда нанести ему, и попъ въ восторгѣ, благодаря К. Т. Одинъ изъ бывшихъ на соборѣ вынужденъ былъ публично выразиться въ присутствіи православныхъ: какіе мы дураки-то! Руководимся въ дѣлахъ вѣры такимъ священствомъ, которое всегда готово, по необходимости, склоняться даже предъ одной богатой бабой!»
Ужъ не таковъ-ли долженъ быть судъ и въ православной нашей церкви? Нѣтъ, намъ нужна не защита прихожанъ, намъ нужно, чтобы насъ признали людьми со всѣми человѣческими правами!…
Что судъ всегда принадлежалъ епископамъ, каждый можетъ видѣть это, между прочимъ, изъ исторіи церкви Курца (24 стран. 5 строка). Для большей убѣдительности я нарочно выставляю свѣтскаго писателя. Объ адвокатурѣ со стороны прихожанъ нѣтъ ни слова.
«Когда священники принадлежали къ составу общества и избирались имъ, священникъ остался полноправнымъ членомъ общины, участвовалъ во всѣхъ ея дѣлахъ и, какъ человѣкъ грамотный въ своей паствѣ и поэтому уже пользовался ея уваженіемъ; община заботилась о достаточномъ его содержаніи, какъ священника, и считала своею обязанностію защищать его, какъ своего члена»…
Почему бы не подтвердить сказаннаго историческими указаніями: когда и гдѣ все это такъ было? У насъ такъ говорятъ, обыкновенно, раскольники: «креститься подобаетъ двумя перстами, такъ учатъ св. апостолы». Апостолы нигдѣ не говорятъ ни о двуперстіи, ни троеперстіи, говорятъ имъ! — «Такъ написано въ старыхъ книгахъ». Одинъ вздоръ написалъ, а другой на слово вѣритъ.
Если община и у насъ на Руси защищала своихъ священниковъ, то гдѣ же она была, когда архіереи поповъ пороли плетьми, сажали на чепь и пр. и пр.? Надѣюсь, что никто фактовъ этихъ опровергать не будетъ. А между тѣмъ семинарій тогда не было. Сдѣлалось ли бы такъ, какъ воображаютъ нѣкоторые, мы возьмемъ въ образецъ сельскихъ волостныхъ старшинъ. Старшина есть начальникъ волости и избирается «общиной» — волостью. При учрежденіи волостей, конечно, предполагалось, что народу дана свобода дѣйствій, — ближайшаго начальника крестьяне избирать будутъ изъ себя самихъ, человѣка изъ той же «общины» и во все время службы состоящаго въ той же общинѣ, — именно такъ, какъ желаетъ хроникеръ выбирать священниковъ. Предполагалось, конечно, также, что будутъ избираемы люди и по умственному, и по нравственному состоянію стоящіе выше другихъ и будутъ употреблять всѣ силы о благосостояніи общества; но такъ ли вышло? Въ старшины попадаетъ или выжига, или богатый мужикъ, — старшинъ только два сорта, въ этомъ повѣрьте намъ. О нравственныхъ и умственныхъ достоинствахъ не бываетъ и рѣчи. Я однажды, вскорѣ по закрытіи окружныхъ правленій, спрашиваю крестьянина: ну, что, теперь окружныхъ начальниковъ у васъ нѣтъ, управляетесь своимъ братомъ-крестьяниномъ же; конечно, лучше стало? «Нѣтъ, батюшка, много хуже: тѣ брали сотнями, а нашъ-то братъ и сотни-то беретъ, да и двугривеннымъ не брезгуетъ». Кромѣ взятокъ, предъ нашими глазами безпрестанно какъ издѣваются, какъ безсовѣстно они ведутъ себя передъ крестьянами! Напримѣръ, съѣхались крестьяне на волостной сходъ, старшина видитъ это, и отправляется удить рыбу. Къ обѣду воротится домой, не торопясь пообѣдаетъ и ляжетъ спать. Ему и горя мало, что его ждутъ 100 человѣкъ. Выспится и часа полтора просидитъ за чаемъ. И мужики голодны, и лошади поморились, но онъ и знать этого не хочетъ, тогда какъ дѣла всего на полчаса. Знай-де насъ, что мы начальство! Смѣшно, иногда, смотрѣть на чванство департаментскаго чиновника, пріѣхавшаго въ деревню ревизоромъ; но начальникъ-мужикъ, — это изъ свиней свинья!
Таковы были бы и избираемые «общиной» священники, и точно такое же отношеніе они имѣли бы къ приходамъ.
Заботится ли общество объ обезпеченіи въ содержаніи избраннаго ими старшины? Ни мало. Онъ заботится самъ о себѣ: соберутся съ крестьянъ деньги, возьметъ съ писаремъ свое жалованье, а казенное останется въ недоимкахъ; при каждомъ удобномъ случаѣ сдеретъ и съ праваго, и съ виноватаго, — и все тутъ. «Считаетъ ли общество своею обязанностію защищать его»? Попался въ бѣду — и идетъ подъ судъ, а избиратели его хохочатъ. Такъ было бы и съ выбраннымъ священникомъ. Такимъ образомъ все, что говорятъ объ общинѣ, о выборѣ, о защитѣ и проч., — есть чистѣйшая утопія.
«Поставленное такимъ образомъ духовенство быстро измѣнитъ свой видъ».
Въ этомъ мы совершенно согласны. Но къ лучшему ли для вѣры и нравственности? Берутъ при этомъ одну сторону, — матеріальную, но нашъ вопросъ шире.
«Духовное званіе не будетъ никого пугать и въ него охотно будутъ поступать лица всѣхъ сословій».
Согласны мы и съ этимъ. Такъ какъ отъ священника будутъ требовать такихъ познаній и нравственности, какъ и отъ сельскаго писаря и кондуктора желѣзныхъ дорогъ, то, конечно, всѣ, неимѣющіе опредѣленныхъ занятій, бросятся туда; а за 3—5 ведеръ водки крестьяне, зачастую, примутъ кого угодно.
«Реформы въ духовенствѣ невозможны, пока духовенство существуетъ въ видѣ касты и такою же кастою будутъ оставаться духовныя школы, состоя исключительно изъ дѣтей духовнаго званія».
Ни духовенство само и ни школы его ничего кастоваго не составляютъ. Идите къ намъ и вы сами, и дѣти ваши, мы просили васъ уже не разъ. А это показываетъ, что касты мы не составляемъ; спеціальныя же школы необходимы. Но о какихъ реформахъ говорятъ намъ, что онѣ «невозможны»? Если о религіозныхъ, то онѣ, дѣйствительно, при спеціальныхъ школахъ, «невозможны»; прочія же возможны совершенно всѣ, потому что мы не глупѣе другихъ, поймемъ все хорошее и усвоимъ.
По случаю исключенія смоленскимъ епископомъ Іоанномъ половины учениковъ, составитель разсматриваемой нами статьи говоритъ: «это яснѣе всего показываетъ, что у духовныхъ школъ нѣтъ хозяина, поэтому она безправна и беззащитна».
Исключеніе Іоанномъ половины учениковъ, — фактъ грустный въ высшей степени, — это правда. Подобное этому было и у насъ при Аѳанасіѣ (Дроздовѣ) въ 1847 году. Но отчего столько застрѣлилось, въ послѣднее время, гимназистовъ, отчего столько и гимназистовъ, и студентовъ сослано въ Сибирь и пропало безъ вѣсти, не отъ того ли, что «хозяевъ» слишкомъ ужъ много? Вышло, что у семи нянекъ дитя безъ глазъ. Которое изъ двухъ золъ лучше?
«Поэтому самое лучшее, что можно сдѣлать съ семинаріями, — закрыть ихъ, потому что онѣ даютъ плохихъ пастырей».
Неправда. Выходятъ изъ семинаріи пастыри и «плохіе», но больше хорошихъ. Руководствуясь предлагаемымъ правиломъ, потребовалось бы закрыть всѣ учебныя заведенія, безъ исключенія, потому что во всѣхъ ихъ всегда были и есть теперь ученики и хорошіе, и «плохіе». Но если въ учебномъ заведеніи чувствуется въ чемъ-нибудь недостаточность, то ее, обыкновенно, пополняютъ, но заведенія не закрываютъ. Пусть будетъ сдѣлано такъ и съ спеціальными духовными заведеніями, если онѣ недостаточно соотвѣтствуютъ своей цѣли. Нельзя, напримѣръ, закрыть медико-хирургическую академію и медицинскіе факультеты при университетахъ изъ-за того, что докторовъ много плохихъ, и замѣнить ихъ фельдшерскими школами. Точно такъ и здѣсь.
Надобно отнести къ особому промыслу Божію о церкви то, какимъ образомъ дѣти духовенства выходятъ хорошими людьми, при тѣхъ условіяхъ, при которыхъ они воспитываются.
Я говорилъ уже объ училищной моей жизни; коротенько скажу, къ слову, и теперь. Какъ воспитывался я, такъ воспитывается и все остальное духовенство.
XXVI.
правитьБатюшка нашъ былъ кроткій, добрый и крайне бѣдный священникъ. Дохода онъ не имѣлъ и 50 р. въ годъ. Землю въ пользованіе причта баринъ прихода отвелъ такую, что батюшка иногда сдавалъ ее рублей за 5—6 въ годъ за всю, а иногда не снималъ ее никто. Своими руками земли батюшка не обработывалъ, а наемнымъ трудомъ могъ засѣвать только десятины двѣ — три. Когда я подросъ, онъ отвезъ меня въ училище и помѣстилъ на многолюдной, тѣсной и грязной квартирѣ, въ сообщество съ такою же мелюзгою, какъ я, и вмѣстѣ съ остолопами, выгоняемыми изъ училища за безнравственность и лѣность и готовившимися въ пономари. Батюшка мой хорошо понималъ, что это за квартира; но взять мнѣ лучшую онъ не имѣлъ средствъ. Мои дѣтскія силы не вынесли того гама, грязи и атмосферы, что было тамъ, и я заболѣлъ на первую же треть. Квартира отъ училища была далеко, въ классъ нужно было являться чѣмъ свѣтъ, — и ты, несчастный, тащишься туда, иногда по колѣно въ грязи или снѣгу, еще до разсвѣта. Классы безъ оконныхъ рамъ и дверей, — это буквально, — и зимой, въ особенности въ бурю, мы рѣшительно мерзли. Учителя, — варвары, — били и сѣкли часто, просто для собственной потѣхи и развлеченія. Инспекторъ Архангельскій строго наблюдалъ, чтобы къ утрени ученики не опаздывали, и мы, по очереди, передъ праздниками, не спали ночи, чтобы бѣжать въ церковь послѣ перваго удара въ колоколъ, иначе, — запоретъ, а церковь была далеко.
Черезъ годъ я поступилъ въ хоръ архіерейскихъ пѣвчихъ. Пѣвческая, — я не нахожу слова, которымъ можно было бы опредѣлить ее. Это омутъ всевозможныхъ мерзостей, гадостей, пьянства, разврата, цинизма и варварства! Тутъ ребенку было поучиться чему… Составитель статьи о духовенствѣ, изъ которой я уже приводилъ выше выписки, говоритъ: «нѣтъ смысла приготовлять священниковъ для дѣйствія въ семъ грѣшномъ мірѣ и съ дѣтства воспитывать ихъ въ полномъ уединеніи отъ этого міра». Не плачьтесь, господа радѣльцы о нуждахъ духовенства, на наше невѣдѣніе «міра», — мы видывали виды, какихъ, можетъ быть, не видывали и вы. Вы согласились бы со мной, если бы пожили тамъ, хоть только дней пятокъ; а я выжилъ тамъ цѣлыхъ пять лѣтъ, и притомъ въ лѣта самыя впечатлительныя. По выходѣ изъ пѣвчихъ, я перешелъ изъ казеннаго дома на частную квартиру: квартира была такая же тѣсная и многолюдная, какъ когда я былъ въ училищѣ въ первое время. Тутъ батюшка мой привезъ другаго сына, и черезъ два года — третьяго. Какъ мы содержались, — такъ и припоминать страшно!… Семинаристовъ держатъ на квартирахъ, обыкновенно, семейныя вдовы-мѣщанки, семейные отставные солдаты и т. п. Они берутъ понемногу за квартиру, и кормятся около постояльцевъ. Часто, и даже большею частію, и сами хозяева, и члены семействъ ихъ бываютъ люди самые непутные. Множество юношества, нашего брата, погибло именно отъ квартиръ… Я припоминаю теперь нѣкоторыхъ товарищей, которые, сами по себѣ, были славные юноши, но которые сгибли именно отъ квартиръ!
Въ классы нужно было являться зимой чѣмъ свѣтъ; идти бы, но у тебя нѣтъ или мяса, или муки. Встанешь до свѣта и побѣжишь съ салазками на рынокъ, версты за три; а тамъ стоишь и мерзнешь, пока выйдутъ торговцы. Купишь, и опять бѣжишь, какъ съумасшедшій, на квартиру и въ классъ. Прибѣжишь, — а у воротъ уже ходитъ инспекторъ. «Поди сюда!» крикнетъ бывало. И, не говоря дурнаго слова, задастъ такую встрепку, что свѣтъ помутится… Дня черезъ три — четыре приходишь изъ класса и промерзшій, и голодный, и усталый, а хозяйка докладываетъ; «я вамъ нынѣ не стряпала ничего: у васъ нѣтъ ужъ ни муки, ни говядины, ни пшена».
— Какъ такъ? Мяса должно быть еще дня на четыре, а муки и пшена мѣсяца на два!
— Не сама же я, чай, поѣла! Вышло все, вотъ вамъ и сказъ. Чай, вы не воздухъ глотали въ эти дни, а ѣли.
— Что-жъ ты не сказала съ вечера?
— Вы сами должны знать.
Но долго толковать и некогда, и безъ толку. Сейчасъ на базаръ, въ обжорный рядъ, купишь себѣ хлѣба, печенки, рубцовъ; ѣшь да и плачешь. Послѣ пяти — десяти такихъ случаевъ перетащишься на другую квартиру, — а та еще хуже.
При этомъ имѣйте въ виду, что мы, оторванные съ младенчества отъ надзора отца и матери, живемъ въ училищахъ безъ всякаго присмотра: становишься на квартиру, куда попало; убираешь постель, перемѣняешь бѣлье, когда вздумается; идешь, — куда хочешь; дружись, — съ кѣмъ знаешь; дѣлай, — что угодно, — свобода полная.
Чѣмъ же кончилась наша трудная семинарская жизнь? Я окончилъ курсъ и городское нищенство перемѣнилъ на деревенское; а братья мои окончили курсъ въ С.-Петербургской духовной академіи и живутъ теперь въ Петербургѣ, занимая весьма хорошія мѣста. Надъ нами, троими братьями, какъ разъ, выполнилась русская пословица: «въ семьѣ не безъ урода». Тѣ братья вышли людьми, а я-то уродомъ, — «сельскимъ священникомъ»…
Бывши священникомъ, законоучителемъ и благочиннымъ, я имѣлъ уже несравненно больше средствъ, чѣмъ мой батюшка, и не могъ, конечно, допустить, чтобы мои дѣти жили на такихъ же квартирахъ, какъ жилъ я съ братьями. Дѣти мои на квартирахъ не видѣли тѣхъ безобразій, какія видѣли мы, и слава Богу, дѣло идетъ у меня съ ними пока такъ, какъ нельзя лучшаго и желать. Думаю, что точно также поступило бы и остальное духовенство, еслибъ оно имѣло къ тому средства. А это имѣло бы огромное благотворное вліяніе на цѣлыя поколѣнія и на сотни тысячъ юношества: Теперь же строгой нравственности отъ духовенства и требовать нельзя. Напрасно нападаютъ на духовенство, не зная всей горечи его жизни и причинъ ненормальнаго его состоянія.
Въ настоящее время при многихъ училищахъ и семинаріяхъ устраиваются общежитія. Нѣтъ спора, что общежитія, — дѣло хорошее, но онѣ имѣютъ свои и нехорошія стороны, именно: нѣкоторые преосвященные, а за ними и училищныя власти, требуютъ, чтобы ученики жили въ казенныхъ домахъ всѣ безъ исключенія; въ заведеніи строгій присмотръ за учениками днемъ, и безъ всякаго присмотра ночью; нѣтъ никакихъ игръ и невинныхъ развлеченій въ часы досуга, и плохой надзоръ за опрятностью. Принуждать всѣхъ поступать въ казенный домъ отнюдь не слѣдуетъ. Я, напр., никакъ не желалъ бы, чтобы мои дѣти жили казарменною жизнію. Мнѣ не хотѣлось, когда учились мои дѣти, чтобы они измѣняли свой образъ жизни противъ домашняго; поэтому они квартировали всегда въ домахъ священниковъ или знакомыхъ мнѣ хорошихъ чиновниковъ; комнаты были чистыя, сухія и свѣтлыя; бѣлье и верхнее платье всегда чистое; въ свободное время были въ семействѣ хозяевъ; утромъ и вечеромъ пили чай; въ большую перемѣну бѣгали домой выпить стаканъ кофе и под. За что я сталъ бы морить своихъ дѣтей на щахъ и кашѣ, держать въ такой разнообразной семьѣ, какъ бурса, когда я имѣлъ возможность содержать ихъ лучше? Заниматься дѣти мои могли, сколько угодно, безъ всякой помѣхи; за нравственностью ихъ былъ всегда семейный надзоръ, людей вполнѣ благонадежныхъ, которыхъ я не промѣнялъ бы ни на какого надзирателя. Точно также не слѣдуетъ заставлять помѣщать своихъ дѣтей и тѣхъ отцовъ, которые надѣются дать дѣтямъ своимъ лучшую обстановку. Есть общежитія, гдѣ съ мальчика за помѣщеніе, столъ, чистку бѣлья, освѣщеніе и, конечно, отопленіе, берется по 30 р. въ годъ. Какого содержанія можно ожидать за такую плату? Оно и дѣйствительно крайне плохо. Это старинная бурса, въ полномъ смыслѣ слова. Поэтому нужно предоставить дѣло это волѣ родителей и не считать учениковъ, не желающихъ жить тамъ, неблагонадежными и не гнать ихъ за неблагоповеденіе.
Въ общежитіи непремѣнно должны имѣться: мячи, кегли, билліардъ, рояль и мастерская, въ родѣ столярной. Опытнѣйшіе педагоги-іезуиты всегда имѣютъ въ своихъ учебныхъ заведеніяхъ что-нибудь въ этомъ родѣ. Но особенно полезно было бы ввести игру на роялѣ, живопись и столярное мастерство. Это послужило бы священнику развлеченіемъ, въ часы его бездѣлья, на всю его жизнь. Вѣроятно, въ этихъ видахъ, іезуиты не принимали никого въ свой орденъ, не знавшаго какого-нибудь мастерства, что и весьма практично. Мнѣ извѣстны и теперь нѣкоторые священники, которые, отъ нечего дѣлать, строютъ себѣ мебель и даже экипажи. Эти же занятія развлекали бы учениковъ и теперь, вмѣсто того, чтобы играть въ карты и тянуть водку, какъ это дѣлается часто нынѣ.
«Другое дѣло спеціальныя богословскія науки; тѣ могли требовать отдѣльнаго преподаванія въ теченіе одного, много двухъ лѣтъ».
Годичный курсъ есть такой короткій срокъ, что въ годъ-то сапожникъ не выучивается и сапогъ точать, какъ слѣдуетъ. Урядникамъ, и то положенъ трехмѣсячный курсъ, а на богословскую науку авторъ приведенныхъ строкъ назначаетъ годъ!
«Нужно предоставить самому обществу заботиться о приготовленіи себѣ духовенства. Въ настоящее время, затрудненія въ этомъ рѣшительно нѣтъ никакого: тѣ же самыя учительскія семинаріи, которыя приготовляютъ теперь народныхъ.учителей, будутъ приготовлять въ каждомъ народномъ учителѣ лицо, способное быть и священникомъ».
Изъ кого набираются теперь ученики въ нѣкоторыя учительскія семинаріи? Туда поступаютъ уже взрослые юноши, но, увы, нерѣдко исключенные изъ духовныхъ училищъ, гимназій и семинарій за лѣность; окончившіе курсъ въ духовныхъ училищахъ, но, за слабостію познаній, не поступившіе въ семинарію, — это по преимуществу; потомъ: обучавшіеся въ приходскихъ и уѣздныхъ школахъ, — эти составляютъ меньшинство. Значитъ: большинство — народъ малоспособный. Каковы они на мѣстахъ ихъ службы? И по нашему наблюденію, и по отзывамъ членовъ училищныхъ совѣтовъ, — это народъ съ большимъ мнѣніемъ о себѣ, но, зачастую, съ малымъ толкомъ въ дѣлѣ.
Давно, еще министръ Киселевъ постановилъ, чтобы волостными писарями были изъ крестьянъ. Онъ, вѣроятно, также какъ и теперь нѣкоторые, думалъ, что писаря изъ крестьянъ будутъ больше заботиться объ интересахъ крестьянъ, что для крестьянъ такой писарь будетъ «свое», но это была ошибка. Неугодно ли взглянуть, что эти «свое», продѣлываютъ съ крестьянами! Точно также было бы и тогда, еслибъ изъ этихъ «свое» поступали и во священники. Они непремѣнно стали бы стыдиться своего происхожденія и чванствомъ, и съ наглостью доказывать всякому, что они не то, какъ объ нихъ думаютъ. Такая слабость проявляется часто въ людяхъ даже образованныхъ. У меня, напр., въ Петербургѣ былъ одинъ, нынѣ покойный, бывшій знакомый, съ которымъ мы когда-то вмѣстѣ учились, нѣкто… ну, да Господь съ нимъ! Онъ былъ издателемъ одного журнала, но не скажу какого, хотя и знаю. Онъ слышать не могъ, что онъ изъ духовнаго званія, что отецъ его былъ военнымъ священникомъ. «Поповщина, бывало говаривалъ онъ, бывши уже въ Петербургѣ, — это печать антихристова: куда ни явись, всѣ узнаютъ, что я изъ кутейниковъ». По нашему: бѣдное и низкое происхожденіе дѣлаетъ человѣку еще больше чести, если онъ съумѣлъ выбиться въ люди почетные.
Познанія въ религіи они имѣютъ самыя — самыя поверхностныя; но не упускайте изъ виду, что въ учительскихъ семинаріяхъ они слушали священниковъ, основательно знающихъ законъ Божій. А такъ какъ составитель разсматриваемой мною статьи предлагаетъ проектъ свой не на одинъ годъ, а на цѣлыя столѣтія, то значитъ, что въ слѣдующемъ же за нами поколѣніи священниками и законоучителями въ учительскихъ семинаріяхъ будутъ обучающіеся закону Божію въ тѣхъ же учительскихъ семинаріяхъ. Стало быть познанія и самихъ законоучителей должны быть слабѣе еще, чѣмъ теперь познанія народныхъ учителей, такъ какъ образованія, выше учительской семинаріи, не полагается. Мы увѣрены, что немногіе изъ учителей переведутъ на русскій языкъ и объяснятъ и теперь молитву: «Достойно есть», а тогда едва-ли будутъ въ состояніи безошибочно написать ее наизустъ и на славянскомъ-то языкѣ.
Но такъ какъ и въ университетахъ полагается слушать богословскія науки одинъ только годъ, то и отъ законоучителей гимназій и профессоровъ-законоучителей университетовъ, и отъ самыхъ іерарховъ нашихъ можно будетъ ожидать очень немногаго. И еслибъ, дѣйствительно, установилось все по мысли нѣкоторыхъ господъ, то «преобразованія» въ нашей церкви, пожалуй, были бы возможны, потому что, по пословицѣ, для слѣпой курицы все пшеница…
Если авторъ помянутой статьи болѣе цѣлесообразнымъ находитъ, чтобы священниками въ народѣ были люди изъ того же народа, то пусть направитъ этотъ народъ и земства, чтобы они избирали изъ сельскихъ школъ лучшихъ мальчиковъ и посылали учиться въ духовныя училища и семинаріи и потомъ просили ихъ къ себѣ идти во священники. Это право они имѣютъ, — духовныя учебныя заведенія открыты для всѣхъ сословій. Тутъ явная выгода, въ религіозномъ отношеніи, будетъ та, что кандидаты на священническія должности основательнѣе изучатъ свою спеціальность и не было бы той невозможной ломки, какая предлагается нѣкоторыми прожектёрами. Пусть убѣдитъ и гимназистовъ идти во священники. Отказа въ посвященіи не будетъ, если они будутъ найдены достойными. Но только знайте, что священники и изъ гимназистовъ, и изъ училищныхъ семинарій, и изъ крестьянъ, обучавшихся и въ духовныхъ семинаріяхъ, дѣтей своихъ въ мужики не пошлютъ, отдѣлятся отъ нихъ такъ же, какъ отдѣлились мы, и потребуютъ и себѣ, и дѣтямъ такого же содержанія и человѣческихъ правъ, какъ желаемъ мы, а можетъ быть даже еще большаго.
Читая журнальныя и газетныя статьи невольно разводишь руками и думаешь: вотъ тутъ и угоди! Однѣ кричатъ: давай намъ огненное слово, другія — давай намъ мужика!
Ко, не въ обиду будь сказано: коль скоро не знаешь дѣла, за которое берешься и, въ добавокъ, пишешь пристрастно, то дѣло не пойдетъ на ладъ. Мы, однакожъ, совсѣмъ не противъ проектовъ: чѣмъ больше ихъ, тѣмъ лучше. Предъ отпускомъ крестьянъ на волю, я помню, чего-то не писалось! Проекты, обыкновенно, подобны неводу въ притчѣ Господней: тащи все, умные рыбаки хорошее возьмутъ, а негодное выкинутъ.
«Большая часть семинаристовъ только и учится для того, чтобы имѣть кусокъ хлѣба».
Что же тутъ особеннаго? спросите любаго ученика училища, гимназіи, студента: что имѣютъ они въ виду, трудясь и тратя свое здоровье? У всѣхъ одна цѣль: «кусокъ хлѣба». Исключеніе составляютъ только состоятельные дворяне, занимающіе высшія государственныя должности, у коихъ цѣль иная, и купцы, чтобы получить льготу, при всеобщей солдатчинѣ. Что имѣютъ въ виду чиновники, учителя и профессора, влача свою тяжелую лямку до 25—35 лѣтъ? Не тотъ же ли кусокъ хлѣба? На насъ только, какъ на бѣднаго Макара, всѣ шишки летятъ!…
«Преподаваніе въ семинаріяхъ, въ особенности богословскихъ наукъ, поручаемыхъ обыкновенно лицамъ монашествующимъ, за рѣдкими исключеніями, было самое жалкое».
Невѣрно. Ректоръ и инспекторъ только были «лица монашествующія», но прочіе преподаватели всегда или изъ бѣлаго духовенства, т.-е. приходскіе священники, или свѣтскіе. Но позвольте вамъ сказать: вѣдь клобукъ ума не закрываетъ. Обыкновенно говорятъ, что слабые студенты духовныхъ академій идутъ въ монахи изъ-за архіерейства, и что имъ первоначально поручаются учительскія должности. Но, не говоря о множествѣ живыхъ и умершихъ, позвольте спросить васъ: неужто не доказалъ своей учености и громаднаго труда высокопреосвященный митрополитъ московскій Макарій? Онъ былъ и преподавателемъ богословскихъ наукъ въ свое время. Вы скажете, можетъ быть, что это единственный примѣръ? А Соловьевыхъ между гг. учеными много-ли осталось послѣ его смерти? Нѣтъ, и между монашествующими бывали люди достойные полнаго уваженія. Не угодно ли вамъ принять въ этомъ свидѣтельство лица свѣтскаго, котораго судъ, надѣюсь, вы не сочтете пристрастнымъ, А. П. Бѣляева (см. «Рус. Стар.» сентябрь 1880 г.). Скажите безпристрастно: прежде и теперь преподаватели въ свѣтскихъ учебныхъ заведеніяхъ, конечно, не монашествующіе, всѣ неукоризненно хороши? Есть хорошіе, но есть и такіе, которые «всуе и землю утруждаютъ». Такъ и между монашествующими: есть и хорошіе, есть и весьма плохіе наставники. Чужой же души никто не знаетъ и по какимъ побужденіямъ люди избираютъ монашество или другой образъ жизни, — это знаютъ они одни, да Богъ. Но, обыкновенно, на монаховъ нападаютъ еще больше, чѣмъ на насъ. Дѣло это уже извѣстное.
Теперь въ ректора и инспектора академій и семинарій монашествующіе не посылаются. Членамъ правленій этихъ учебныхъ заведеній предоставлено право, при участіи депутатовъ отъ приходскаго духовенства, избирать кого имъ угодно, и монашествующіе, дѣйствительно, почти не избираются, ну, и ладно……
«Архіерей имѣетъ, замѣчаютъ въ одномъ изъ журналовъ, неограниченную власть надъ священникомъ: онъ можетъ, по одному своему усмотрѣнію, ссылать священника на такъ называемое послушаніе въ монастырь на какое угодно мѣсто, можетъ переводить, куда ему вздумается, можетъ совершенно уволить его отъ должности».
Права этого теперь не имѣется. Тяжело и теперь, подъ часъ, бываетъ намъ; но не гнѣвите Бога: хорошо бываетъ и у васъ, гг. свѣтскіе! Знакомы мы и съ свѣтской службой. Знаменитый третій пунктъ свод. зак. еще вѣдь не зачеркнутъ?
«Въ наше время порядочный хозяинъ не оставитъ устарѣвшаго у него на службѣ дворника и не обидитъ его за какую-нибудь неважную вину смѣщеніемъ его на другое, менѣе выгодное мѣсто, въ особенности, если онъ человѣкъ семейный».
«Порядочный хозяинъ», можетъ быть, этого не сдѣлаетъ, а объ начальствѣ ужъ помолчите. Я служилъ министерству государственныхъ имуществъ двадцать четыре года; служилъ, могу сказать, съ полнымъ усердіемъ; преподавалъ: Законъ Божій, исторію Россіи, русскій языкъ, литературу, ариѳметику и географію (я говорилъ уже объ этомъ въ одной изъ предъидущихъ главъ моихъ Записокъ) и, не предупредивши, не сказавши мнѣ ни разу ни слова, меня уволили, не сказали и спасибо.
«По идеѣ христіанскаго ученія, удовлетвореніе христіанскихъ потребностей и не можетъ принадлежать никому, кромѣ самаго общества (неправда!). Ибо всякое христіанское общество есть уже церковь, независимо отъ того, состоитъ ли оно въ какомъ-нибудь отношеніи къ государству, или находится одно себѣ на какомъ-нибудь пустынномъ островѣ, точно также, какъ независимо и отъ того: есть ли въ немъ облеченныя въ духовный санъ лица или нѣтъ»…
Потрудитесь прочитать хоть катихизисъ Филарета о девятомъ членѣ символа вѣры, и вы увидите свое заблужденіе.
«По ученію христіанскому, всякій вѣрующій есть eo ipso и іерей, носящій въ себѣ involute право на всѣ тѣ дѣйствія, которыя совершаетъ и священникъ».
На это я скажу: ни вы сами и никто другой не имѣетъ нрава совершать таинства церкви и священнодѣйствовать, вообще, безъ рукоположенія епископскаго. Но въ другомъ мѣстѣ авторъ цитируемой статьи самъ же говоритъ: «каждый воспитанникъ, выбранный обществомъ и посвященный въ этотъ санъ»… И нужно посвящать, и не нужно посвящать!… Это показываетъ крайнюю слабость познаній ученія церкви.
«Изъ этого ясно, что во всякомъ христіанскомъ обществѣ или церкви (стало быть, можно говорить какъ угодно: волостное правленіе Маріинскаго общества, или: волостное правленіе Маріинской церкви? Старшина Маріинскаго общества, старшпна Маріинской церкви?) священство открытое, облеченное преимущественнымъ или исключительнымъ на это правомъ, немыслимо иначе какъ подъ условіемъ, что этому лицу передаетъ свои права священства все то общество, которое, зная высокую нравственную жизнь извѣстнаго лица и его особыя дарованія для церковнаго учительства, найдетъ его способнѣйшимъ и достойнѣйшимъ священства передъ всѣми другими членами общества».
Епископъ, священникъ, десятникъ, староста, старшина, гласный земскаго собранія, ходокъ по дѣламъ, — одно и то же? Разница только въ томъ, что каждому назначается свое дѣло?
«Въ такомъ, именно, смыслѣ понимала всегда христіанскую идею и православная (будетъ вѣрнѣе, если будетъ сказано: реформаты, протестанты, методисты, квакеры и пр. и пр., а наши: молокане, безпоповцы, спасовцы, нѣтовцы, подпольники и пр. и пр.) церковь, предоставляя выборъ лицъ духовныхъ той паствѣ, въ которой они должны быть пастырями. (Вы перемѣшиваете: выборъ лицъ, представляемыхъ епископу для посвященія, съ правомъ для каждаго лица священнодѣйствовать). Это постановленіе церкви, составляющее одно изъ коренныхъ ея правъ на названіе православной (неужто потому наша церковь называется правомыслящею или православною, что прихожане представляли епископу кандидатовъ?) соблюдалось и въ нашей церкви».
Почтенный писатель, котораго я цитирую, берется быть преобразователемъ духовенства и даже церкви, не зная совершенно ни отношеній духовенства къ обществу, ни общества къ духовенству и ни даже самой религіи. И между тѣмъ онъ былъ слушателемъ законоучителя, лица высокообразованнаго. Что за люди выходили бы изъ университетовъ тогда, когда законоучителями ихъ были бы лица, прослушавшія сами богословскую науку одинъ только годъ, и опять отъ такого, который, въ свою очередь, слушалъ только одинъ годъ?!
«Въ обществѣ чувствуется, въ настоящее время, общая неудовлетворенность современнымъ состояніемъ церкви».
Въ другомъ мѣстѣ, той же статьи, авторъ говоритъ: «всякое христіанское общество есть уже церковь». Далѣе опять говоритъ: «всякое христіанское общество или церковь»… Стало быть: общество и церковь, — есть слова синонимическія. Поэтому приведенныя мною слова хроникера нужно понимать такъ: въ обществѣ чувствуется неудовлетворенность современнымъ состояніемъ общества. И это дѣйствительно справедливо: чувствуется сильная недостаточность религіозно-нравственнаго его состоянія. Очень при этомъ, утѣшительно, когда слышишь голосъ скорби изъ среды самаго общества! Но хроникеръ, какъ видится изъ дальнѣйшихъ его словъ, подъ словомъ: церковь, разумѣетъ духовенство? Напрасно. Духовенство не церковь. Если понимать это слово такъ, какъ объясняетъ его православная церковь, то неудовлетворенности никакой нѣтъ, и быть ея не можетъ.
«Въ газетахъ не рѣдко встрѣчаются заявленія о необходимости въ ней (церкви) преобразованій».
Ни въ какихъ преобразованіяхъ церковь не нуждается, и нуждаться не будетъ, держась строго всегда православнаго въроученія.
«Однѣ изъ газетъ требуютъ (!) помѣстнаго собора; другія даже вселенскаго».
Господамъ, «требующимъ» соборовъ, мы посовѣтовали бы, прежде, чѣмъ требовать, ознакомиться съ исторіей церкви и всмотрѣться, по какимъ случаямъ и въ какомъ состояніи вѣроученія собирались соборы. Они увидѣли бы, что ничего, подобнаго прежнему состоянію церкви, нѣтъ, и что уже все приведено въ опредѣленность и ясность; слѣдовательно и соборы совершенно не нужны. Если и есть теперь разномысліе въ вѣроисповѣданіяхъ: православномъ, римско-католическомъ, англиканскомъ и протестантскомъ, то эти вѣроисповѣданія положили такіе рубежи между собою, что ихъ не соединятъ никакіе соборы, доказательствомъ чему могутъ служить, между прочимъ, собранія такъ называемыхъ старокатоликовъ, гдѣ въ бесѣдахъ съ ними участвовали и православные, и англикане.
Въ нашей литературѣ весь «сыръ боръ загорѣлся» изъ-за денегъ, — ничуть не больше: духовенство наше, и въ умственномъ и въ нравственномъ отношеніяхъ, несравненно въ настоящее время лучше, чѣмъ было оно даже за какихъ-нибудь тридцать лѣтъ. Мнѣ, какъ священнику, живущему среди этого духовенства, и благочинному, извѣстно это лучше, чѣмъ жителю столицы и лицу свѣтскому. Заступаться и защищать духовенство, я уже говорилъ, я совсѣмъ не имѣю надобности. Дѣло это такого рода: духовенство всегда терпѣло страшныя униженія и нужду; но пока дѣти его непомѣрнымъ трудомъ и неимовѣрными лишеніями всякаго рода могли еще пробивать себѣ дорогу, — оно, забитое, голодное и холодное, молчало; молчала и литература; стало быть и во мнѣніи общества оно не представляло ничего, особенно выдающагося дурнаго, хотя, повторяю, было много хуже, чѣмъ теперь. Но какъ только начали душить нашихъ дѣтей: выгонять изъ учебныхъ заведеній, сокращать число учащихся штатами по классамъ, отнимать высшее образованіе, и этимъ дѣлать ихъ паріями, пролетаріями, бродягами и возмутителями общественнаго спокойствія; тѣхъ, которые, выстрадали, вытерпѣли всю неправду, 10—12 лѣтъ не спали ночей, подорвали здоровье и доплелись-таки, кое-какъ, до окончанія курса, — стали давить и гнать въ пономари на нравственную и физическую смерть, — духовенство не выдержало и, благодаря достоуважаемому журналу, «Церковно-общественному Вѣстнику», издаваемому почтеннымъ и уважаемымъ А. И. Поповицкимъ, единственному духовному журналу, сочувственно относящемуся къ намъ, стало иногда заявлять и о себѣ самомъ, о своемъ невыносимо-тяжеломъ состояніи, и вотъ нѣкоторые изъ писателей подняли крикъ: "попы и тупы, и глупы, и безнравственны, и имѣютъ развращающее вліяніе; выгнать ихъ всѣхъ, набрать мужиковъ и, Боже мой, чего-то не заговорили, благо и тэма широка и духовенство не отвѣчаетъ ни на какую брань, боясь горшихъ послѣдствій отвнѣ… И не безъ основанія молчитъ оно, — оно хорошо знаетъ, что ожидаетъ тѣхъ изъ отцовъ іереевъ, которые заговорили…
Если есть нѣкоторыя особенности въ нашей организаціи, то онѣ совсѣмъ не тѣ, на которыя обыкновенно указываетъ литература. Эти особенности: опредѣленія на мѣста, надзоръ за духовенствомъ и церквами, консисторіи, производство слѣдствій, судъ, наказанія, подводная повинность, денежная повинность, благочинные, ремонтировки церквей и церковныхъ домовъ, постройка духовенствомъ собственныхъ домовъ на чужой землѣ, состояніе училищъ, состояніе нашихъ вдовъ и сиротъ, состояніе самихъ насъ, въ случаѣ нашей болѣзни и выхода за штатъ и пр. и проч.
Обо всемъ этомъ мы и поговоримъ въ слѣдующихъ главахъ нашихъ «Записокъ».
XXVII.
правитьПри открывшемся какомъ-нибудь мѣстѣ преосвященному подается нѣсколько прошеній. Если проситель есть лицо заслуженное, хорошо извѣстное ему, и онъ находитъ просителя соотвѣтствующимъ этому мѣсту, то онъ даетъ мѣсто, иногда, почти тотчасъ же; если же нѣтъ особенно выдающихся заслугами, то прошенія откладываются, иногда, на довольно долгіе сроки, особенно, если мѣсто славится своею доходностію, — «приходъ хорошій». Преосвященные выжидаютъ просителей еще. Тогда начинаютъ орудовать домашніе архіерейскіе секретари: иной соколъ ощиплетъ всѣхъ до единаго, понемножку, но иногда этотъ пушокъ доходитъ и до сотенъ рублей. Дѣло въ томъ, что преосвященные, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, совѣтуются съ ними, спрашиваютъ ихъ, какъ лицъ, стоящихъ ближе къ духовенству, — а они дѣло свое знаютъ, — знаютъ, кого расхвалить и отрекомендовать на извѣстное мѣсто, и кого очернить. Иногда же преосвященные и не думаютъ совѣтываться съ ними и спрашивать, въ чемъ бы-то ни было, ихъ мнѣнія; но они все-таки выдаютъ себя духовенству за совѣтниковъ, берутся ходатайствовать, — и обираютъ. Продержавши прошенія нѣкоторое время, преосвященные сдаютъ ихъ въ консисторію съ резолюціею: «представить справку». Это значитъ: представить формулярные списки просителей. Здѣсь начинаетъ обдѣлывать просителей канцелярія консисторіи: нынѣ некогда писать, завтра срочныя дѣла свои, послѣ завтра, — не до тебя; а просители живи и проживайся. Потолкутся просители въ передней, потрутся около столовъ съ недѣльку, потолкуютъ между собой, сдѣлаютъ складчинку рублишка по два-по три, — и справки готовы. Ни члены, ни секретарь и не подозрѣваютъ, что творится у нихъ за стѣнкой, но тутъ свое дѣло знаютъ. По представленіи преосвященному справокъ, мѣсто дается имъ по его личному усмотрѣнію. Случается иногда, что пропадаютъ и справки, и самыя прошенія. Это значитъ, что ихъ стянулъ тотъ, кому это нужно, — чтобъ это лицо не получило просимаго мѣста. Иной преосвященный проживетъ весь вѣкъ, ему и на умъ не придетъ, что у него выкрадываютъ прошенія, а тутъ себѣ на умѣ… Преосвященный, при множествѣ дѣлъ, ужъ никакъ не можетъ припомнить всѣхъ прошеній; не подозрѣвая плутни, онъ и не припоминаетъ ихъ и даетъ мѣсто извѣстному лицу. Тотъ же, чье прошеніе скрадено, видитъ въ консисторіи, что мѣсто дано не ему, отправляется преспокойно домой, говоря, — что его прошеніе архіерей не сдалъ и больше не думаетъ о немъ. Явится, потомъ, на свѣтъ и это прошеніе, но на немъ будетъ резолюція: «мѣсто занято».
Хорошія мѣста разбираются скоро. Эти мѣста даются людямъ болѣе достойнымъ по своимъ умственнымъ и нравственнымъ качествамъ, если только не вмѣшался въ это дѣло домашній архіерейскій секретарь или не имѣлъ успѣха въ своихъ плутняхъ. На городскія священническія мѣста, иногда объ извѣстномъ лицѣ просятъ преосвященнаго и прихожане. Но, вообще, мѣста даются болѣе справедливо, чѣмъ у свѣтскихъ, гдѣ такъ называемыя «связи» играютъ такую огромную роль. Ни тётушки, ни бабушки у насъ не имѣютъ никакого значенія.
Плохими приходами называются тѣ, гдѣ мало прихожанъ и тѣ бѣдны, или гдѣ находится много сектантовъ. Въ эти мѣста посылаются или въ наказаніе изъ богатыхъ приходовъ, или люди безнравственные, пьяницы, по нѣскольку лѣтъ шатавшіеся безъ мѣста. Мѣста даются этимъ людямъ, чтобы, просто, дать имъ какой-нибудь кусокъ хлѣба, особенно, если они люди семейные, чтобы не надоѣдали своими неотвязными просьбами или, просто, чтобы отвязаться отъ нихъ, или, наконецъ, потому что люди хорошіе нейдутъ туда и нѣтъ лучшаго кандидата. Въ приходахъ эти люди ведутъ себя безобразно, точно также, какъ и до того времени.
Состраданіе къ бѣдствующему семейству, нѣтъ спора, дѣло хорошее; но родной отецъ долженъ заботиться о своихъ дѣтяхъ прежде всѣхъ и болѣе всѣхъ. Если же онъ самъ не заботится ни о себѣ самомъ, ни о дѣтяхъ своихъ, то къ какой стати заботиться о немъ людямъ постороннимъ? Дѣло тутъ въ томъ, что изъ-за куска хлѣба двоихъ или троихъ, жертвуется религіозно-нравственнымъ состояніемъ многихъ сотенъ, а иногда и двухъ-трехъ тысячъ людей, — цѣлаго прихода. Такой членъ причта есть язва для прихода. Дѣло это мнѣ извѣстно хорошо, и я могу указать на самыя лица и на множество примѣровъ. Какъ вредны для приходовъ члены причтовъ съ дурною нравственностію и нетрезвые, представлю въ доказательство статью изъ «Церковно-общественнаго Вѣстника», № 85: «Драчливый миссіонеръ». Такъ вредно они вліяютъ всюду; отъ безобразій ихъ падаетъ вѣра и нравственность въ православныхъ; отъ порочной ихъ жизни, слабые въ вѣрѣ отпадаютъ въ расколъ; на нихъ указываютъ, какъ на причину холодности въ вѣрѣ и тѣ, которые и при лучшихъ пастыряхъ не были бы религіознѣе; изъ-за нихъ хулится всё духовенство и даже самая религія. Состраданіе не всегда полезно.
Въ селѣ Усовкѣ, Саратовскаго уѣзда, не моего округа, мнѣ однажды было поручено произвести слѣдствіе, по дѣлу о нетрезвой жизни двоихъ тамошнихъ священниковъ: Ивана Троицкаго и Михаила Архангельскаго. Троицкій жилъ тамъ, до того, болѣе двадцати пяти лѣтъ, а Архангельскій изъ запрещенныхъ священниковъ былъ посланъ туда незадолго. Село Усовка, — село приволжское, богатое, большое и раскольническое. При спросѣ о поведеніи священниковъ (!), одинъ крестьянинъ говоритъ мнѣ: "былъ у насъ одинъ штатъ, жилъ у насъ одинъ о. Иванъ, и жилъ больно плохо, — такъ плохо, что хуже и быть нельзя. Вотъ и прослышали мы, что у насъ открывается другой штатъ, и думаемъ: не дастъ ли намъ Господь священника получше этого? Этого раскольники наши совсѣмъ споили; обѣдни служитъ рѣдко, а когда и служитъ-то, такъ что за служба! Изъ церкви опять тотчасъ въ гости; православные-то, и тѣ перестали ходить въ церковь. Человѣкъ онъ вдовый, поддержать некому, — совсѣмъ пропалъ! Открылся другой штатъ, пріѣхалъ другой священникъ, немолодой уже и семейный; на квартиру сталъ у моего шабра. Дождались мы другаго священника, — но этотъ другой — хуже всякаго свиного пастуха! Такъ онъ пьетъ, что и сказать не можно. Вотъ я, иногда, приду къ нему, по шаброву дѣлу, да и стану его урезонивать: «батюшка, говорю я ему, жить-то тебѣ не такъ бы надо! Такъ жить нельзя и послѣднему мужику, какъ живешь ты. Насъ за васъ укоряютъ раскольники. А онъ такъ пугнетъ меня, что и послѣдній бурлакъ не выругался бы этакъ. И что дѣлаютъ наши архіереи? Зачѣмъ они даютъ священническія мѣста этакимъ людямъ, да еще въ такихъ селахъ, какъ наше? Наше село богатое, народъ весь придерживается раскола, надъ нами всѣ смѣются, что выдти на улицу нельзя. Это оба такіе попы, что мы не дали бы имъ и свиней пасти, а не то, чтобы стадо Христово! Михаилу дали мѣсто, чтобъ не умеръ съ семьей съ голоду? Но коль не хочетъ жить, какъ надо; коль не хочетъ дѣлать дѣло, за которое взялся, ну, и умирай съ голоду, никто не виноватъ. Какъ проголодается, такъ дурь-то броситъ. Зачѣмъ изъ-за пьяницы губить стадо Христово? У насъ изъ-за нихъ и остальные-то ушли въ расколъ[9].» Въ такомъ родѣ мнѣ дали показанія и другой, и пятый, и двадцатый… Всѣ показанія я написалъ слово въ слово и, по особому распоряженію преосвященнаго, слѣдственное дѣло отослалъ по почтѣ прямо къ нему. Чрезъ двѣ-три недѣли являюсь къ нему самъ.
— Вы производили слѣдствіе въ селѣ Усовкѣ?
— Я.
— Ужъ какое же вы сдѣлали мнѣ тамъ назиданіе!
— Извините, ваше преосвященство! Я нахожу нужнымъ показанія понятыхъ людей писать слово въ слово..
— Да, такъ и нужно, конечно.
Преосвященный задумался, минуты три молчалъ, и потомъ съ грустію сказалъ: «да, дѣйствительно мы виноваты, что посылаемъ такихъ на священническія должности! Но чѣмъ виноваты несчастныя дѣти!… Жена Архангельскаго пришла ко мнѣ съ кучею дѣтей, упала въ ноги и навзрыдъ плакала, что она съ дѣтьми умираетъ съ голоду. Самъ Архангельскій поклялся мнѣ, что онъ пить не будетъ. Я, конечно, не повѣрилъ ему, по дѣтей пожалѣлъ».
Оба, Троицкій и Архангельскій, были запрещены въ священнослуженіи и удалены отъ должностей. Троицкій вскорѣ получилъ мѣсто въ моемъ округѣ, въ с. Увекѣ, чрезъ годъ убѣжалъ къ раскольникамъ и теперь живетъ на Дону у казаковъ.
Въ одно время, лѣтомъ, въ Увекъ пріѣхали четыре казака, на тройкѣ хорошихъ коней, въ хорошемъ экипажѣ, дня четыре съ Троицкимъ пьянствовали и потомъ, ночью, всѣ пропали. Гдѣ теперь Архангельскій, — не знаю. Раскольники укоряли отцомъ Иваномъ православныхъ, и сами же увезли его къ себѣ.
Теперь въ приходы, наполненные раскольниками, какъ малодоходные, посылаются исключительно подобные Михаиламъ Архангельскимъ и Иванамъ Троицкимъ. Эти люди, уже сами по себѣ, есть язва для приходовъ, — для православія. Но раскольники, повидимому, дружатся съ ними, спаиваютъ ихъ окончательно, нарочито поятъ предъ праздничными днями, чтобы они не совершали церковной службы. И, дѣйствительно, въ иныхъ подобныхъ приходахъ служба совершается пять-шесть разъ въ году. Раскольники же, наоборотъ, въ укоръ православнымъ, стараются отправлять свое богослуженіе, какъ можно торжественнѣе, собираются и старый и малый, и, уходя домой, хохочатъ надъ православными.
Живи духовенство не отъ требоисправленій, имѣй оно опредѣленное и уравненное содержаніе, — нѣтъ сомнѣнія, что въ раскольническія села шли бы люди достойные, могущіе приносить пользу православію; при нынѣшнемъ же порядкѣ туда будутъ поступать только Иваны и Михаилы и, при всѣхъ усиліяхъ администраціи и миссіонеровъ, расколъ не слабѣетъ, а усиливается, — такъ будетъ и дальше.
Въ настоящее время жалованье распредѣлено у насъ не равномѣрно, приходы раздѣлены на классы. Тамъ, гдѣ приходы многолюдны, настоятель получаетъ 144 р. въ годъ, его помощникъ 108 р. Въ среднихъ приходахъ настоятель получаетъ 108 р., помощника ему не полагается: въ малолюдныхъ настоятель получаетъ 72 р. Многолюдныя селенія, обыкновенно, болѣе или менѣе, богаче малолюдныхъ. Тамъ, кромѣ обязательныхъ требъ, за которыя отплачивается часто съ избыткомъ, бываетъ множество необязательныхъ: служатся по домамъ всенощныя, молебны, панихиды, служатся сорокоусты и др. Есть приходы, гдѣ священники получаютъ до 3,000 р. Такихъ приходовъ хотя и немного, но все-таки они есть. Въ такихъ приходахъ и жалованья положено больше, высшій окладъ, 144 р. Въ малолюдныхъ селеніяхъ народъ всегда бѣдный; за обязательныя требы, крестины, похороны и т. под., платитъ 3—5 к., молебновъ, кромѣ пасхальныхъ и праздничныхъ, не служится, всенощныхъ, сорокоустовъ не бываетъ никогда совсѣмъ, — и священникъ получаетъ 100,70 и даже 50 р.; казеннаго жалованья получается 108—72 р. Кто же пойдетъ въ такой приходъ? Иванъ да Михаилъ, когда выгонятъ ихъ изъ Усовки. Очень нерѣдко, что туда попадаютъ люди и очень хорошіе; но, за то, они несутъ такую нужду, что читатель не пойметъ ея, еслибъ я и сказалъ ему.
У меня, напр., въ сосѣдствѣ есть священникъ, въ с. Слѣпцовкѣ, состояніе котораго до того бѣдственно, что не понимаешь, какъ существуетъ онъ? Село это приписано къ моему, и священникъ пишется моимъ помощникомъ, хотя тамъ имѣется своя церковь, своя земля при ней, свой отдѣльный составляетъ приходъ, словомъ: приписка эта не имѣетъ никакого смысла. Въ приходѣ числится 661 душ. м. п., — народъ крайне бѣдный. Правда, тамъ есть и помѣщики, и даже очень состоятельные, но отъ нихъ не разживешься и гнилымъ полѣномъ. Кружечнаго доходу священникъ не получаетъ и ста рублей, казеннаго жалованья 108. Хлѣбный сборъ бываетъ самый скудный. При такихъ средствахъ едва только можно пробавляться одному съ женой, но у этого несчастнаго шесть сыновей! Въ прошломъ году онъ помѣстилъ одного, старшаго, въ училище, и не зналъ, какъ онъ будетъ содержать его; но нынѣ отвезъ другаго. Что онъ будетъ дѣлать съ ними, — я и не понимаю. А между тѣмъ съ запасѣ у него еще четыре. Что-же онъ будетъ дѣлать чрезъ четыре-пять лѣтъ?! Шестнадцать прошеній подавалъ онъ о перемѣщеніи его въ приходы, болѣе состоятельные; но всегда «инъ прежде его слазитъ», — всегда не удается ему почему-то. Между тѣмъ, это человѣкъ въ высшей степени симпатичный: умный, прекроткій, предобрый, тихій, скромный, вѣжливый, непьющій никакихъ винъ, не то чтобъ водки, — этотъ человѣкъ считался бы совершенно на своемъ мѣстѣ въ любомъ городѣ.
Я сейчасъ сказалъ, что въ многолюдныхъ приходахъ жалованья полагается больше, противу малолюдныхъ. При такомъ распредѣленіи его имѣлось въ виду: за требоисполненія не брать ничего, и у кого больше требъ, — больше труда, тому больше и вознагражденія. Такое распредѣленіе совершенно справедливо: больше трудился, — больше и получишь; но только оно не можетъ быть приложимо къ намъ. По моему мнѣнію, въ малолюдныхъ приходахъ жалованья, или вообще содержанія, нужно давать много больше, чѣмъ въ многолюдномъ, и именно вотъ почему: чтобы сравнить, по возможности, доходы всѣхъ приходовъ и этимъ сдѣлать ихъ такими, чтобы въ нихъ шли, безъ различія, люди, достойные своего дѣла, и тѣмъ поднять религіозно-нравственное состояніе несчастныхъ, брошенныхъ безъ добраго примѣра, безъ пастырскаго слова, безъ молитвы и таинствъ церкви, на позоръ и жертву расколу, — прихожанъ бѣдныхъ и раскольническихъ приходовъ. Пусть духовенство не беретъ ничего за обязательныя требоисправленія; но въ многолюдныхъ и богатыхъ приходахъ оно, все-таки, наверстаетъ тотъ недостатокъ жалованья, противу жалованья малолюдныхъ, другими доходами: за всенощныя, сорокоусты и др. Въ обидѣ оно не будетъ никогда. Точнаго, безусловно, уравненія быть никогда не можетъ, приходовъ не уровнять ничѣмъ; но чтобы между ними не было такой громадной разницы, — это сдѣлать возможно. Мнѣ скажутъ: за что причтъ будетъ имѣть больше жалованья въ малолюдныхъ селеніяхъ, когда у него требъ совсѣмъ мало? Я уже сказалъ: чтобы поднять религіозно-нравственное состояніе народа, чтобъ приходовъ такихъ не обѣгали люди хорошіе, чтобъ они не были достояніемъ только Михаиловъ да Ивановъ и подобнаго народа. Цѣль мою я нахожу честною. Притомъ, кому какое дѣло до того, что получаетъ его сосѣдъ? У меня, напр., въ 1879 году было 217 крестинъ, а въ Слѣпцовкѣ 80. Еслибъ у него было не 80, а 800, — это для меня совершенно все равно. Теперь онъ получаетъ 108 р., и еслибъ сталъ получать не одну, а нѣсколько сотъ, — это опять для меня безразлично: я получаю свое, онъ свое. Нельзя упускать изъ виду народъ, для котораго мы существуемъ. Но въ распредѣленіи жалованья и въ сокращеніи штатовъ имѣлось въ виду одно духовенство, а народъ оставленъ безъ вниманія.
По настоящему положенію о псаломщикахъ, туда могутъ поступать только окончившіе курсъ семинаріи; оканчивающихъ же курсъ очень мало и вообще, но и изъ нихъ въ пономаря никто, почти, нейдетъ. Поэтому мы довольствуемся пока остатками пономарей старыхъ, народомъ, наполовину, крайне дурнымъ; но скоро переведутся и эти. Поэтому, по моему мнѣнію, нужно дать опять доступъ въ причетники всѣмъ, исключающимся изъ училищъ и семинаріи, какъ это было до, такъ называемой, реформы. Правда, что обстоятельства измѣнились: теперь хорошаго причетника за 25 р. въ годъ не купишь; они найдутъ, какъ и теперь находятъ, мѣста въ купеческихъ магазинахъ, конторахъ, на желѣзныхъ дорогахъ, но все-таки нѣкоторые угодятъ и къ намъ. Недавно я пробовалъ приглашать къ себѣ изъ лицъ другихъ сословій въ псаломщики, назначалъ 200 р. жалованья, и никого не нашелъ. Псаломческое дѣло у насъ, — презабавное дѣло. Жалованье полагается псаломщикамъ: дьячку 36 р., пономарю 24 р. въ годъ. Псаломческихъ мѣстъ по каждой епархіи много; путь туда неокончившимъ курса семинаріи прегражденъ; захотѣли, чтобы пономарями были все народъ ученый, все богословы; а въ семинаріяхъ, между тѣмъ, штаты сократили и ввели такія строгости, что до богословскаго класса доползаютъ не многіе, какихъ-нибудь 10—15 человѣкъ, и эти немногіе въ пономари нейдутъ. Мы приходскіе священники, и пробавляемся пока старыми поддонками, да такъ, что хоть плачь, — служить совсѣмъ не съ кѣмъ, одинъ другаго хуже. Непрактичнѣе этого дѣла и не выдумать! Хотѣли что-то сдѣлать, задумали, да и не додумались.
XXVIII.
правитьПолучивши приходъ, членъ причта пріѣзжаетъ на мѣсто и, буквально, «не имать, гдѣ главы подклонити». Я говорилъ уже, какъ жилъ я, тотчасъ по поступленіи во священника, въ церковной сторожкѣ, лотомъ въ мужицкой избѣ, вмѣстѣ съ хозяиномъ ея; говорилъ также, какъ теперь одинъ мой знакомый батюшка живетъ въ полусгнившей крестьянской избёнкѣ, и не можетъ стать въ ней во весь свой ростъ. Изъ этихъ очерковъ читатель, надѣюсь, пойметъ, сколько несемъ мы горя, тотчасъ по вступленіи нами въ приходы. Изъ этихъ краткихъ очерковъ можно составить понятіе и объ остальномъ духовенствѣ. Я и мой знакомый священникъ не составляемъ исключенія: участь одинакова всего духовенства сельскаго, и только за самыми ничтожными исключеніями.
Особымъ будетъ счастіемъ члену причта, если въ селѣ его найдутся у мужика двѣ избы и одну изъ нихъ уступятъ ему, не говоря уже о томъ, что въ годъ возьмутъ съ него за квартиру столько, что и сама изба не стоитъ того, и все-таки опять на какой-нибудь одинъ годъ. Какъ бы онъ ни бился, какую бы нужду ни терпѣлъ онъ, получай онъ хоть 50 р. въ годъ, будь и онъ самъ, и дѣти босы и голодны, — но построить свой домъ онъ все-таки долженъ. Иначе ему съ семьей придется умирать на улицѣ. Деребня не то, что городъ, — весь вѣкъ на чужой квартирѣ прожить нельзя.
Собрался, наконецъ, съ силами, положимъ, священникъ; можно бы и строиться, но гдѣ? Усадебныя мѣста — или церковныя, или прихожанъ, въ собственность пріобрѣсть нельзя ни тѣхъ, ни другихъ; нужно строить на чужой землѣ. Если нѣтъ церковной усадьбы, то нужно просить прихожанъ, чтобъ они дозволили строить на своей. Тутъ нужно просить и, разумѣется, поить мужиковъ, а до этого нѣсколько разъ ублаготворить коноводовъ-стариковъ, иначе никогда не состоится никакая сдѣлка. Запоенные и задобренные коноводы сами скажутъ, когда будетъ у нихъ общая мірская попойка; они скажутъ, что на сходъ, прежде чѣмъ мужики не подопьютъ, идти нельзя, иначе потребуется много водки; что на сходъ нужно будетъ идти прямо съ водкой, что тогда полупьяные мужики бываютъ# согласны на все. Выпивши ведра два-три, крестьяне позволятъ строиться на ихъ усадьбѣ; но позволеніе это обыкновенно дается безо всякихъ, какихъ бы то ни было, актовъ. Если домъ предмѣстника былъ на церковной землѣ, то иногда бываетъ возможно купить и его; еслижъ на крестьянской, то его, почти всегда, отбиваютъ за безцѣнокъ сами крестьяне.
Такъ или иначе священникъ домъ себѣ поставитъ; хорошій или плохой, — это будетъ зависѣть отъ его средствъ. Построитъ домъ, пристроитъ и все необходимое къ нему: амбарчикъ, конюшенку и еще кое-что, и живетъ. Живетъ, но нужда заѣдаетъ его. Открылось порядочное мѣсто, ушелъ бы, но домъ куда? Онъ долженъ пропасть за безцѣнокъ. Надѣяться, что купитъ его намѣстникъ, — опасно: можно нарваться на такого кулака, что ему же накланяешься, чтобъ хоть за полцѣны-то взялъ. Кромѣ того, въ большинствѣ, духовенство имѣетъ возможность строиться тогда только, когда дѣти еще малы; но потомъ уже не до построекъ. Подумаетъ — подумаетъ горемыка, да и останется доживать свой вѣкъ, на горе и себѣ, и дѣтямъ.
Но есть отцы іереи, которымъ перейти въ другой приходъ ровно не значитъ ничего. Перейти въ другой приходъ, построить домъ, продать, опять купить, смѣняться приходами и домами и взять, при этомъ придачи или самому приплатить, — для нихъ не значитъ ничего. Такой иной господинъ ходитъ — ходитъ и насилу-то ужъ усядется подъ старость.
Въ достаточныхъ приходахъ люди, имѣющіе возможность, строятъ себѣ порядочные дома и живутъ весь свой вѣкъ; но какъ только за болѣзнью или старостью выходятъ за штатъ, то дожить покойно въ своемъ домѣ имъ не дадутъ никогда: ихъ вынудятъ продать за безцѣнокъ свой домъ и, или уйти къ какому-нибудь своему родственнику, или построить келью на концѣ селенія. Со вдовами поступаютъ еще хуже; тутъ бываютъ возмутительныя вещи: тѣхъ прямо, почти, выгоняютъ изъ дому.
Въ селѣ Глядковкѣ, бывшемъ моего округа, когда я былъ уже тамъ благочиннымъ, священникъ В. пріѣхалъ туда на должность предъ Пасхой и, съ женой и ребенкомъ, помѣстился у одного изъ крестьянъ села, въ одну избу съ семействомъ крестьянина. Изба топилась по черному (печь безъ дымовой трубы). Едва съ мѣсяцъ пробился тамъ несчастный! Какъ только сошелъ снѣгъ и стало просыхать, — онъ вырылъ въ кручѣ надъ оврагомъ землянку и жилъ тамъ все лѣто, пока строился его флигель. Священникъ М. села Ю. жилъ съ семьей цѣлый годъ въ кабакѣ. Во всемъ селѣ не оказалось ни одной избы, куда бы М. могъ пріютиться; на его счастье (!) кабакъ состоялъ изъ двухъ избъ, раздѣленныхъ сѣнями; цѣловальникъ сжалился надъ безпріютными и отдалъ имъ одну избу.
Еслибъ наши консисторіи испытали на себѣ хоть часть того, что терпитъ сельское духовенство, то не клали бы тѣхъ непреодолимыхъ препятствій, какія кладутъ онѣ при покупкѣ домовъ сельскимъ духовенствомъ. Забавное дѣло! Какъ будто одна консисторія заботится объ интересахъ церкви, какъ будто тамъ только и христіане, а прочіе священники всѣ и грабители, и святотатцы!… Всѣ мы учились на одни мѣдные гроши, — у всѣхъ насъ были одни и тѣ же наставники, тѣ же инспектора смотрѣли и за нашей нравственностью, — все одинаково. Но какъ только кто-нибудь попалъ, случайно, въ члены консисторіи, — бѣда! Откуда явится и умъ, и благонравіе, и попеченіе о чужихъ храмахъ Божіихъ и — всѣ доблести праведника!..
Настоитъ крайняя необходимость и было бы, поэтому, желательно, чтобы сельское духовенство имѣло церковныя квартиры. Квартиры отъ прихожанъ, — одно горе. Я и причтъ мой, въ началѣ поступленія моего въ настоящій мой приходъ, имѣли казенныя квартиры. По измѣнившимся обстоятельствамъ въ приходѣ, прихожане купили дома, гдѣ жили мы себѣ хорошо, и оставили намъ подъ квартиры. Дома стали ветшать и потребовали значительной суммы на поправку. Просимъ прихожанъ, — тѣ отказываются неурожаемъ хлѣба. Просимъ консисторію, та — губернское правленіе, палату государственныхъ имуществъ и т. д. Годъ пройдетъ, а дѣло не подвинется ни на шагъ. Крыши развалились, дождь пробивается въ комнаты, оконныя рамы, двери, полы и пр. все обветшало, жить не стало никакой возможности. Просить уже надоѣло. Прихожане стали просить меня, чтобы я чинилъ свою квартиру на свои средства, что они, со временемъ уплатятъ мнѣ всѣ расходы! Я свою квартиру, въ необходимомъ, исправилъ, а причтъ такъ и остался. Года чрезъ два прихожане принесли мнѣ приговоръ, что домъ, въ которомъ живу я, они дарятъ мнѣ. Я сломалъ его и построилъ новый свой. Года черезъ три они подарили и дьякону, и тотъ, также, построилъ свой новый. Причетническіе же дома такъ и остались неисправленными. Лѣтъ чрезъ десять потомъ прихожане отдали оба дома въ церковь.
XXIX.
правитьПри новомъ, такъ называемомъ, преобразованіи духовенства, вложено начало или источникъ вѣчной непримиримой и нескончаемой вражды между священниками двухштатныхъ приходовъ, вражды, оканчивающейся, часто, пагубно для нихъ самихъ и вредно вліяющей на прихожанъ.
Изъ двухъ священниковъ одинъ сдѣланъ настоятелемъ, другой — его помощникомъ. При такомъ распредѣленіи имѣлась въ виду исключительно продолжительность службы въ санѣ священника, не обращая вниманія, кто таковъ онъ самъ въ себѣ. Вслѣдствіе чего вышло множество случаевъ такого рода: въ приходѣ два священника, старикъ лѣтъ 75, и молодой. Старикъ учился, когда-то, только въ училищѣ, не умѣетъ сказать съ толкомъ пяти словъ и со смысломъ написать одной строки; молодой-же окончилъ курсъ въ семинаріи въ первомъ разрядѣ, умный и дѣльный господинъ. Молодой, — молодъ, однакожъ, настолько, что при распредѣленіи штатовъ, онъ былъ священникомъ лѣтъ уже 12. Старикъ сдѣланъ настоятелемъ, молодой — его помощникомъ. Молодой говоритъ поученія народу, ведетъ бесѣды съ сектаторами, ведетъ всю церковную письменность, переписку съ лицами посторонними, ведетъ счетоводство, покупки, ремонтировку церкви и пр. Настоятель же не въ состояніи сдѣлать, и не дѣлаетъ ничего ровно. Онъ только, при каждомъ удобномъ случаѣ, выпиваетъ, а этихъ случаевъ у насъ, была бы охота только, можно отыскать каждый день, что старикъ и дѣлаетъ.
Приходы въ двухштатныхъ церквахъ раздѣляются между священниками, насколько возможно, поровну, по числу душъ и дворовъ и по ихъ состоятельности. По всѣмъ требоисправленіямъ и тотъ, и другой знаютъ только свои части прихода; требоисправленій, поэтому бываетъ поровну. Въ храмовые праздники, въ Рождество, Крещеніе и Пасху, каждый священникъ со своимъ псаломщикомъ ходитъ, по своему приходу. Молодой священникъ ходитъ, зимой, по поясъ въ сугробахъ, на Пасху по колѣна въ грязи, не оставитъ безъ посѣщенія ни одного дома, — измотаетъ всѣ свои силы; а старикъ бражничитъ и не пройдетъ своего прихода и половины, не получитъ и доходу половины, противу молодаго. Всѣ доходы, потомъ, обоихъ священниковъ кладутся въ общую кружку и, при раздѣлѣ ихъ, настоятель-старикъ получаетъ три части, а его помощникъ двѣ. Если дѣло въ копѣйкахъ. то, конечно не стоитъ обращать вниманія; а если въ сотняхъ рублей? За какія блага, спрашивается, настоятель получитъ больше своего помощника и за какія провинности помощникъ батрачитъ за него? Настоятель получитъ 600 р., помощникъ его 400 р., псаломщики по 200 р., тогда какъ настоятель съ своимъ псаломщикомъ не пріобрѣтутъ и 100 р. На такіе случаи я могу даже указать. Могу указать, гдѣ помощникъ исправляетъ почти всѣ требы и по приходу настоятеля. Такой раздѣлъ несправедливъ и обиденъ для помощника, даже и въ томъ случаѣ, когда они оба исполняютъ дѣла свои, какъ слѣдуетъ, — и тогда, все-таки, настоятель живетъ трудомъ помощника. За что настоятель получаетъ двумястами руб. больше, когда труды ихъ были одинаковы? Горько бываетъ помощнику, особенно послѣ праздничной ходьбы по дворамъ, гдѣ каждая копѣйка достается намъ слишкомъ дорого; но невыносимо бываетъ тяжело, когда помощникъ трудится до изнеможенія, употребляетъ всѣ усилія, чтобы добыть лишній рубль, а настоятель, въ это время, пьянствуетъ, не обойдетъ и половины своего прихода и, въ добавокъ, половину утаитъ и того, что добыто имъ. Бываютъ и такіе случаи. Тутъ уже неизбѣжны вражда, ссора, укоризны, жалобы благочинному, доносы архіерею, — переписка, слѣдствіе и пр. и пр. Настоятели, въ свою очередь, жалуются, что помощники ихъ не всѣ доходы вносятъ въ общую кружку и что дѣлятъ ихъ съ своими псаломщиками отдѣльно. Кто правъ и кто виноватъ изъ нихъ. — это знаютъ одни они да Богъ; но каждому благочинному приходится разбирать ссоры между священниками при всякомъ пріѣздѣ въ двухштатное село. Разбираешь, а прихожане смѣются, и въ особенности вожаки раскольниковъ, что попы подрались изъ-за блиновъ.
Враждующіе священники, со враждою въ душѣ, совершаютъ богослуженіе; они же, враждующіе между собою, должны говорить слово любви и мира своей паствѣ. И сами они не могутъ и не имѣютъ права говорить другимъ о мирѣ, враждуя сами, и слово ихъ не можетъ вліять на враждующихъ. Мнѣ не разъ приводилось слышать укоризны прихожанъ своимъ священникамъ на вражду ихъ между собою.
И такое извращенное отношеніе къ дѣлу служенія существуетъ между нами, благодаря правительственному распоряженію о штатахъ!
Нельзя не удивляться, что во всемъ, что сдѣлано въ послѣднее время въ организаціи духовенства: штатное число учениковъ въ учебныхъ заведеніяхъ, оставленіе церквей при одномъ дьячкѣ, настоятельство и помощничество, сокращеніе приходовъ и пр., вездѣ имѣлась въ виду исключительно матеріальная сторона и не замѣтно ни одного распоряженія, которое способствовало бы религіозно-нравственному развитію народа или самаго духовенства. Все сдѣлано какъ? тамъ убавить, тутъ прибавить: поповъ убавить, приходовъ прибавить; дьячковъ повыгнать, набрать богослововъ, изъ семинарій повыгнать, — и пр. и пр. въ этомъ родѣ…
За долговременную безпорочную службу, за особые труды и заслуги по церкви и приходу, дать старшинство и увеличить содержаніе, — было бы дѣломъ справедливымъ; но это только въ такомъ случаѣ, когда увеличеніе содержанія поступало бы со стороны, въ видѣ казеннаго жалованья. Тутъ есть смыслъ. Но чтобы одному жить трудомъ другаго, — этого мы не понимаемъ. Поэтому я нахожу справедливымъ, чтобы каждый священникъ съ своимъ псаломщикомъ пользовались тѣмъ, что пріобрѣтутъ они.
XXX.
правитьДля надзора за порядкомъ по церкви, — ея прочностью, чистотой, благолѣпіемъ, доходами и расходами, письмоводствомъ, — поведеніемъ членовъ причтовъ, сношеній духовенства съ епархіальною властію и пр. существуютъ благочинные. Для этого каждый уѣздъ и городъ раздѣляются на части или округа, церквей по 10—15, каждый такой округъ имѣетъ благочиннаго, который есть ближайшій, непосредственный начальникъ духовенства.
Благочинные, хотя подъ разными названіями, существуютъ съ давняго времени, но приносили ли они и могутъ ли приносить матеріальную или нравственную пользу церкви, духовенству, храмамъ и администраціи?
Во священники поставляется, вообще, лицо, извѣстное и испытанное епископомъ въ чистотѣ вѣры его и нравственности:
Въ нашихъ дипломахъ, или ставленныхъ грамотахъ, пишется:… «благоговѣйнаго сего мужа N. N. всякимъ первѣе опаснымъ истязаніемъ прилежно испытавше, и достовѣрными свидѣтельствы, наипаче духовнаго его отца N. N. о немъ увѣрившеся… посвятили во іерея»… Стало быть, священникъ есть такое лицо, въ которомъ епископъ совершенно увѣренъ, потому что большихъ испытаній дѣлать уже и невозможно; стало быть, ему можно довѣрить, что угодно и отпустить, куда угодно. Такъ съ миссіонерами и поступаютъ. Но на приходскаго священника епископъ не полагается. Онъ не довѣряетъ ни своему собственному испытанію, ни «достовѣрнымъ свидѣтельствамъ, ни духовному отцу» и ни ему самому: отпустивши въ приходъ, приставляетъ къ нему дозорщика. Этотъ дозорщикъ, какъ, Дамокловъ мечъ, виситъ надъ его головою всю его жизнь: онъ слѣдитъ за нимъ всюду и вмѣшивается во всѣ мелочи его жизни, — безусловно во всѣ, — не только служебныя, но и домашнія, и даже семейныя. Онъ имѣетъ право надзора во всякое время дня и ночи. Не довольствуясь полугодичными донесеніями и своими замѣчаніями въ формулярныхъ спискахъ, дозорщикъ обязанъ доносить епископу обо всемъ, что найдетъ, по своему мнѣнію, стоющимъ того, чтобъ довести до свѣдѣнія епископа; это есть агентъ покойнаго, царство ему небесное, III-го отдѣленія! Такого строгаго, такого постояннаго, въ такихъ мелочахъ жизни надзора нѣтъ нигдѣ и ни за кѣмъ. Подобный надзоръ существуетъ только у іезуитовъ и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Америки надъ каторжниками. Баллы въ поведеніи у каторжниковъ имѣютъ, по крайней мѣрѣ, смыслъ: хорошіе баллы по поведенію сокращаютъ время каторги; а у насъ и этого нѣтъ; іезуиты же, при общемъ другъ за другомъ дозорѣ, извѣстно, какою репутаціею пользуются въ мірѣ. Коль скоро человѣкъ «истязанъ», — испытанъ, какъ говорится, всесторонне и самимъ епископомъ, и людьми авторитетными; коль скоро ему ввѣрена паства; дознанои удостовѣрено «достовѣрными свидѣтельствы», что онъ достоинъ быть руководителемъ вѣры и нравственности цѣлаго прихода, цѣлыхъ тысячъ христіанъ; коль скоро ему порученъ храмъ; коль скоро его нашли способнымъ быть лицомъ самостоятельнымъ, — то зачѣмъ еще за нимъ дозорщикъ?! Послѣ такого «истязанія» всякій дозорщикъ не долженъ имѣть никакого значенія. Это означаетъ только круговое, и къ себѣ и къ другимъ, недовѣріе. Послѣ всѣхъ «истязаній» все-таки боятся, что священникъ можетъ сдѣлаться безнравственнымъ. При этомъ: какъ бы ни былъ человѣкъ благороденъ, съ какими бы самопожертвованіями ни исполнялъ свои обязанности, какихъ бы наградъ онъ ни удостоился, — довѣрія отъ своего начальства онъ не заслужитъ никогда: дозорщикъ будетъ слѣдить за нимъ весь его вѣкъ, — будетъ слѣдить, пока состоитъ онъ на службѣ, будетъ слѣдить даже и тогда, когда онъ, за дряхлостью или болѣзнью, выйдетъ за штатъ и будетъ скитаться, безпріютный, гдѣ день, гдѣ ночь; лежи онъ десять лѣтъ разбитый параличомъ, — дозорщикъ все-таки будетъ слѣдить за нимъ и доносить о его поведеніи, словомъ: дозорщикъ — это наша тѣнь, до гробовой доски. Такое недовѣріе, такое неуваженіе къ личности не можетъ не быть оскорбительнымъ. Я самъ состою въ должности этого дозорщика, — я самъ благочинный и, какъ честный человѣкъ, говорю, что не то, чтобъ видѣть о себѣ аттестаціи въ поведеніи другаго лица, моего собрата, — а аттестовать другихъ въ ихъ формулярахъ, — дѣло крайне непріятное. При прошломъ оберъ-прокурорѣ св. синода было распоряженіе отъ него даже такого рода, чтобы мы въ формулярахъ духовенства обозначали: «въ какой мѣрѣ аттестуемое лицо употребляетъ хмѣльные напитки». Какъ понимать это: что мы должны считать умѣреннымъ и что неумѣреннымъ; гдѣ эта мѣра? Одинъ, непьющій и слабосильный, при экстренномъ случаѣ, выпьетъ рюмку одну, — и пьянъ; другой выдуетъ штофъ, — и ни почемъ. Надобно полагать, что благочинный, увидѣвши охмѣлѣвшаго, долженъ аттестовать его употребляющимъ хмѣльные напитки «неумѣренно». Въ формулярахъ гражданскихъ чиновниковъ нѣтъ графы объ ихъ поведеніи, нѣтъ и о винопитіи; эти графы есть только у насъ. Какъ будто одни мы на Руси пьяницы, какъ будто для насъ однихъ существуютъ винокуренные заводы! Распоряженіе бывшаго оберъ-прокурора, какъ распоряженіе оскорбительное для духовенства, я не исполнялъ и не исполняю до сихъ поръ: объ употребленіи хмѣльныхъ напитковъ я не упоминаю ни слова совсѣмъ. Означать умѣренность и неумѣренность… Но какъ смотрѣть на аттестацію благочиннаго тогда, если онъ самъ не знаетъ мѣры?!.. И изъ нашего брата, благочинныхъ, есть народъ всякій.
Наблюденіе за нравственностію наставника и блюстителя нравственности цѣлыхъ тысячъ людей уменьшаетъ значеніе его пастырскаго достоинства въ глазахъ его паствы. Какъ, напр., я довѣрю человѣку на слово, хоть сто рублей, когда хорошо знаю, что за нимъ наблюдаютъ каждую минуту, чтобъ онъ не проворовался; которому самому нѣтъ довѣрія отъ высшей его власти? Если за священникомъ начальство смотритъ каждый его шагъ, то, естественно, что полнаго довѣрія и уваженія къ нему и быть не можетъ.
Правда, что священники не ангелы, и не рѣдко, волею и неволею, они уклоняются отъ пути, по которому они должны идти; но вѣдь и дозорщики-то не архангелы, они тѣ же люди. И дѣйствительно: иной изъ насъ такой взяточникъ, такой кутила, такой непорядочный, что любой пономарь его честнѣе. Намъ хорошо извѣстно какъ иные о.о. благочинные кутятъ вмѣстѣ съ своими подчиненными.
Но если тяжело переносить честному труженику-священнику недовѣріе къ себѣ начальства и надзоръ благочиннаго, человѣка благороднаго, то каково это, когда дозорщикъ его человѣкъ непорядочный?! Каково принять его въ свой домъ; поить его, когда не пьешь самъ; ухаживать за нимъ, а иногда и укладывать; давать ему жалованье и прибавлять небольшую толику, въ видѣ особеннаго къ нему расположенія; являться къ нему въ домъ, по первому его требованію; исполнять всѣ его распоряженія; знать, что онъ будетъ аттестовать тебя предъ начальствомъ въ твоемъ поведеніи и даже семейной жизни; что онъ можетъ наклеветать на тебя, что и сколько ему угодно во всякое время и сгубить тебя?!.. Такимъ образомъ, надзоръ за поведеніемъ дѣлаетъ насъ безличными, уменьшаетъ наше достоинство въ нашихъ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ прихожанъ, а, подъ часъ, и начальства.
Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы благочинные были безусловно для духовенства въ тягость. Въ нихъ есть и хорошія стороны; они приносятъ много, иногда даже очень много, и пользы духовенству: они помогаютъ при составленіи отчетности консисторіи; помогаютъ отписываться, когда консисторія закидываетъ вопросами; разбираютъ споры между духовенствомъ, рѣшаютъ ихъ недоумѣнія, удерживаютъ склонныхъ къ ссорамъ отъ кляузъ, и, вообще, и правыхъ и виноватыхъ стараются не допускать до консисторскихъ суда и… разоренія. Еслибы не было благочинныхъ, то епархіальная власть не знала бы о поведеніи членовъ причтовъ? Но изъ благочинническихъ аттестацій она и теперь правды знаетъ не много. Въ прежнее время, когда благочинные назначались епархіальною властію, они были тяжелымъ бременемъ для духовенства: были заносчивы, горды, взяточниками, придирались къ каждому слову и дѣлу, мстили за каждое мнимое къ себѣ неуваженіе, словомъ: они были отпечатками старыхъ консисторій своихъ, и многіе, поэтому, изъ духовенства испытали на себѣ тяжелую руку епархіальной власти. Въ настоящее же время, когда благочинные стали избираться самимъ духовенствомъ, когда и сама администрація стала либеральнѣе, — они потворствуютъ духовенству; заискиваютъ у него, чтобъ быть избираемыми и не доводятъ до свѣдѣнія епархіальной власти и о такихъ порокахъ, которые нетерпимы. Такимъ образомъ, при двухъ крайностяхъ, епархіальная власть не имѣла точныхъ свѣдѣній о духовенствѣ прежде, не имѣетъ ихъ и теперь.
Оставить духовенство совсѣмъ безъ надзора нельзя, благочинныхъ духовенство боится, а это удерживаетъ его отъ пьянства и другихъ безобразій?
Насъ боятся; многіе удерживаются отъ открытаго пьянства, именно только потому, чтобы не узналъ благочинный. Это совершенная правда. Но такъ говорили и помѣщики при крѣпостномъ ихъ правѣ! Говорили и помѣщики, когда-то, что мужику необходимы и няньки и палки, но когда не стало этихъ неразлучныхъ пѣстуновъ, няньки и палки, то если онъ не сдѣлался лучше, то не сдѣлался хуже. Страхъ есть всегда плохой исправитель пороковъ. Многолѣтніе, вѣковые опыты доказали уже, что нашъ бдительный надзоръ, наши аттестаціи въ формулярахъ не принесли нравственности ни малѣйшей пользы: пьяница также пьетъ, какъ ты его ни аттестуй. Призовешь иного слабаго волею, попросишь его бросить пьянство, побранишь, пригрозишь; онъ расплачется, будетъ просить прощенія, перекрестится и дастъ клятву, что онъ пить не будетъ во весь вѣкъ. Но потомъ узнаешь, что онъ воздерживался всего или какой-нибудь мѣсяцъ, а то такъ отъ меня же прямо заѣхалъ по дорогѣ въ первый кабакъ и напился допьяна. А между тѣмъ, безъ надзора благочиннаго, безъ формулярныхъ отмѣтокъ въ поведеніи, человѣкъ, почувствовавши свободу, почувствовавши, что онъ взрослый, совершенный человѣкъ, что надъ нимъ нѣтъ дозорщика, нѣтъ няньки и можетъ сказать себѣ: homo sum, — по сознанію собственнаго своего человѣческаго достоинства, можетъ быть, сталъ бы вести себя строже. Порочная же жизнь всплыветъ сама собою, и безъ благочинныхъ. Сколькихъ расходовъ, какой возни избавилось бы духовенство отъ закрытія этой должности и какъ возвысилось бы оно въ своемъ собственномъ мнѣніи, какъ нравственно возвысилась бы и администрація духовнаго вѣдомства, уничтоживши и у себя III отдѣленіе! Благочинные дѣлаютъ различныя дознанія, производятъ слѣдствія? Но это можетъ дѣлать, и съ большимъ удобствомъ, ближайшій къ мѣсту слѣдствія священникъ. Такъ, большею частію, теперь и дѣлается.
Благочинные повѣряютъ церковные документы и своимъ подписомъ утверждаютъ вѣрность ихъ? Но, по представленіи ихъ въ консисторію, они снова повѣряются тамъ; значитъ, что повѣркѣ благочинныхъ консисторія на даетъ никакого значенія, а слѣдовательно нѣтъ надобности и провѣрять ихъ имъ.
Черезъ благочинныхъ дѣлаются тѣ или другія распоряженія? Но циркулярныя распоряженія и теперь печатаются въ мѣстныхъ епархіальныхъ вѣдомостяхъ, а частныя могли бы дѣлаться непосредственно причту, что тѣмъ болѣе это теперь возможно, при существованіи всюду земской почты. Прямое и непосредственное сношеніе съ духовенствомъ сокращало бы и переписку, сокращало бы и время въ перепискахъ. Теперь дѣло это ведется такъ: причтъ, напр., желалъ бы, чтобы церковныя квартиры его отапливались на церковныя средства; для этого проситъ благочиннаго ходатайствовать передъ консисторіею разрѣшенія на извѣстную сумму. Благочинный доноситъ консисторіи, консисторія предписываетъ благочинному: предписать причту спросить прихожанъ: не согласятся ли давать отопленіе изъ своихъ дачъ.
"Благочинный сообщаетъ о распоряженіи консисторіи причту. Причтъ доноситъ благочинному, что прихожане въ отопленіи квартиръ его отказываютъ; благочинный доноситъ объ этомъ консисторіи. Консисторія предписываетъ благочинному: предписать причту усугубить убѣжденія прихожанамъ въ отопленіи церковныхъ домовъ. Причтъ усугубляетъ убѣжденія и потомъ доноситъ благочинному, что убѣжденія не подѣйствовали; благочинный доноситъ консисторіи. Консисторія пишетъ въ полицейское управленіе, то — становому приставу, приставъ, при случаѣ, собираетъ человѣкъ десятокъ крестьянъ и спрашиваетъ ихъ, потомъ беретъ отъ нихъ отзывъ и отсылаетъ въ полицейское управленіе, то отсылаетъ въ консисторію. Консисторія требуетъ отъ благочиннаго свѣдѣній: сколько церковь имѣла доходу и расходу въ теченіи пяти лѣтъ и не имѣетъ ли церковь особенныхъ нуждъ? Благочинный требуетъ отъ церкви приходо-расходныя книги, дѣлаетъ справку и доноситъ консисторіи. Тогда-то ужъ только консисторія разрѣшаетъ или отказываетъ! Еслибы духовенство не отапливалось во время переписки своими средствами и стало бы дожидаться разрѣшеній консисторій, то не только померзло бы оно само, но и поморозило бы всѣхъ клоповъ, если они есть въ его квартирахъ. Что тутъ благочинный? Не болѣе какъ передаточная станція, а между тѣмъ въ этихъ станціяхъ время идетъ. Не ближе ли къ дѣлу вести переписку съ самимъ причтомъ непосредственно? Стало быть: благочинные и здѣсь не нужны.
Благочинные, по истеченіи года, составляютъ денежные, метрическіе и исповѣдные отчеты по своимъ округамъ, составляя ихъ по церковнымъ документамъ? Но эти документы они, вмѣстѣ съ своими вѣдомостями, представляютъ консисторіямъ. По благочинническимъ вѣдомостямъ и подлинникамъ консисторіи составляютъ общія вѣдомости. Не ближе ли было бы къ дѣлу, еслибы консисторіи составляли свои вѣдомости по подлинникамъ? Духовенство избавилось бы этимъ способомъ отъ лишнихъ расходовъ и поѣздокъ къ благочинному, пересылая все по почтѣ изъ уѣзднаго города. Въ. случаяхъ какихъ-либо недоумѣній, гдѣ теперь благочинные, дѣйствительно, помогаютъ, они могли бы совѣтоваться съ сосѣдями-священниками, изъ которыхъ многіе знаютъ дѣло не хуже любаго благочиннаго.
Если благочинные нужны для разбора мелочныхъ дѣлъ и умиротворенія членовъ причтовъ, то, кажется, можно бы имѣть одно лицо на уѣздъ, съ правами мировыхъ судей, но не больше. Благочинные, обязательно два раза въ годъ, ревизуютъ церкви и доносятъ консисторіи о томъ, что найдено ими? Никто и никогда не ревизовалъ. Объѣздъ ихъ не болѣе, какъ сборъ денегъ, слѣдующихъ ко взносу по разнымъ частямъ и, главное, своего жалованья и другихъ подачекъ, подносимыхъ ему, въ видѣ особаго къ нему расположенія. Но деньги могли бы отсылаться по почтѣ, гдѣ же нѣтъ ея, то нарочито посланный въ городъ становился бы много дешевле того, что стоитъ пріѣздъ благочиннаго, или пріѣздъ къ нему.
XXXI.
правитьПриходскія церкви наши имѣютъ доходы отъ продажи восковыхъ свѣчей, отъ кошельковаго сбора, отъ частныхъ пожертвованій и, въ весьма немногихъ мѣстахъ, отъ оброчныхъ статей. На всѣ эти средства церковь содержится во всѣхъ своихъ частяхъ: ремонтируется самое зданіе, покупается ризница, книги и пр. и пр. Расходу требуется, иногда, столько, что средствъ ея недостаетъ на покрытіе самыхъ необходимыхъ нуждъ ея. Но, кромѣ расходовъ, такъ сказать, внутреннихъ, она имѣетъ весьма значительные расходы на сторону: 25 %, по распоряженію св. Синода; на содержаніе духовныхъ училищъ и устройство (въ Саратовской губерніи) общежитій при нихъ 17 1/2%; на общественную больницу (земскую) 2 %; на содержаніе миссіонеровъ: а) между язычниками имперіи, б) на Кавказѣ и в) мѣстныхъ и пр. и пр. Для церкви, особенно бѣдной, крайне тяжелы всѣ эти налоги. Священники и церковные старосты употребляютъ всѣ усилія и къ увеличенію доходовъ церкви, и къ сокращенію расходовъ ея.
Отъ церкви со всѣхъ сторонъ требуютъ отдѣленія ея доходовъ, — отдѣленія ея средствъ къ собственному ея существованію, и отдѣленія весьма значительнаго; но никто, вѣроятно, не подумалъ: не провалилась-ли у самой церкви крыша, не разваливается-ли она сама? На состояніе самой церкви не обращается вниманія, — и церковь вноситъ. Всѣ, вѣроятно, полагаютъ, что церкви имѣютъ доходы неистощимые и настолько значительные, что могутъ отдѣлять отъ себя на всѣ чужія нужды. Но никто и никогда не потрудился спросить насъ — сельскихъ священниковъ и благочинныхъ: каковы доходы сельскихъ церквей? Никто изъ городскихъ и понятія не имѣетъ о холодѣ; но мы, дающіе другимъ отопленіе, мы въ нашихъ церквахъ буквально мерзнемъ отъ неимѣнія средствъ къ отопленію, не говоря уже о другихъ нуждахъ, которыхъ никто не пойметъ, еслибъ мы и сказали. Мнѣ, какъ благочинному, не разъ привозили отъ нѣкоторыхъ церквей, при годичныхъ отчетахъ, рубля по два — по три ржавленными грошами. — Зачѣмъ вы привезли это, спрашиваешь священника и церковнаго старосту?
— «Все, что было у насъ, отвѣчаютъ мнѣ, мы привезли вамъ; смотрите: по вѣдомостямъ, — у насъ осталось 20 коп. и 10 фунтовъ свѣчь на разторговлю». Не рѣдкость совсѣмъ, если въ церкви имѣется только двѣ священническія ризы.
«Преобразованы» училища; но при этомъ, мало того, что даны программы, назначено число предметовъ и преподавателей, — преподавателямъ назначено и количество жалованья; но денегъ не отпущено. Высшая власть средствами церквей и нашими карманами распорядилась по своему усмотрѣнію. Мало этого: являются уполномоченные на съѣздѣ; у нѣкоторыхъ изъ нихъ дѣти обучаются въ этихъ же училищахъ, наставники знаютъ это и подаютъ заявленіе о прибавкѣ имъ жалованья или единовременныхъ денежныхъ наградъ. Всѣмъ изъ уполномоченныхъ памятенъ случай, какъ былъ исключенъ сынъ священника Агринскаго за непріятное столкновеніе отца съ однимъ изъ наставниковъ семинаріи, явившимся на епархіальный съѣздъ за прибавкою жалованья! Боясь повторенія подобнаго случая, уполномоченные, скрѣпя сердце, прибавляютъ жалованье или даютъ единовременную награду.
Потребовалась въ училищѣ новая постройка, экстренная ремонтировка и т. под., уполномоченные нужную сумму раздѣляютъ на благочинническіе округа; округа раздѣляютъ по доходности церквей. Или просто: 10 % съ доходовъ такого-то года. Въ какой церкви, по приходнымъ' книгамъ, значится больше дохода, на ту церковь налагается, конечно, больше и взноса, предполагая, что эта церковь состоятельнѣе. Такой порядокъ дѣлъ вынуждаетъ духовенство не всѣ поступающіе въ церковь доходы вносить въ приходныя книги. Эти суммы слывутъ подъ названіемъ «безгласной суммы». Но не вездѣ, однакожъ, не всѣ суммы вносятся и не вездѣ имѣются безгласныя суммы. О существованіи ихъ можно только предполагать, но доказать невозможно.
Куда-жъ дѣваются эти деньги? Представляется надобность купить что-нибудь: подсвѣчникъ и т. под., покупается и пишется: «пожертвованъ неизвѣстнымъ подсвѣчникъ». Собирается безгласной суммы достаточное количество; священникъ имѣетъ въ виду устроить новый иконостасъ, онъ и пишетъ на приходъ каждый мѣсяцъ: "собрано по приходу или пожертвовано неизвѣстнымъ на устройство новаго иконостаса 25—50 руб. и вноситъ ихъ въ банкъ. Такая сумма будетъ спеціальною, отъ нея нельзя уже взять ни на училище и никуда на сторону. Собирается достаточная сумма, священникъ проситъ разрѣшенія устроить новый иконостасъ, указываетъ на свои спеціальныя средства, и консисторія разрѣшаетъ безъ всякихъ проволочекъ.
Всѣ церковные документы пишутся на печатныхъ бланкахъ, бланки высылаются изъ консисторій, по 3 к. за листъ; а незадолго до этого они были по 3 1/2 к., между тѣмъ, какъ бланки для гражданскихъ присутственныхъ мѣстъ въ частныхъ типографіяхъ печатаются по полукопѣйкѣ и съ большимъ количествомъ графъ и буквъ. Изъ консисторій же церкви получаютъ и книги для записки прихода, расхода и брачныхъ обысковъ. За книгу листиковъ въ 20 консисторіи берутъ коп. 90, 1 р. и болѣе; тогда какъ, при собственномъ заготовленіи, она стоила бы не болѣе 25—30 к. Нынѣ уже не высылаются, но высылались очень недавно бланки никому и никогда ненужные, особенно, по такъ называемому прокурорскому отчету. Изъ нихъ есть такого рода: сколько при церкви больницъ, сколько монастырей и т. под. Такого рода свѣдѣнія требуются отъ благочиннаго бланкахъ на десяти. и ему нужно десять бланковъ. — по всѣмъ родамъ свѣдѣній по одному бланку въ годъ. Но консисторіи высылали, бывало, по 50—70 на каждую церковь, и за каждый бланкъ по 3 к. Пришлетъ консисторія тюкъ, рублей на 50, хоть волкомъ вой съ нимъ: священники не берутъ, а консисторія требуетъ деньги «полностію». Насилу упросишь священниковъ, насилу навяжешь, — и вышлешь деньги «полностію». Консисторіи, конечно, есть разсчетъ, если въ губерніи имѣется до 700 церквей; но церквамъ, которыя считаютъ капиталы свои ржавленными грошами, не хотѣлось бы дѣлать попусту и двухърублеваго расхода. Доносишь консисторіи, что бланки не нужны, что ихъ никто не беретъ, — консисторія не отвѣчаетъ; но, мѣсяца черезъ три, предписываетъ представить деньги «полностію». Случалось и такъ: высылаются какія-нибудь книги съ предписаніемъ: «раздать по вашему усмотрѣнію». Опять книгъ никто не беретъ, никому онѣ и не нужны, но продать нужно; ну, и начинаешь расхваливать, какъ торговка. При этомъ бывало и такъ: получаешь книги, въ указѣ значится 10 экземпляровъ, а получаешь только 8. Сколько угодно пиши и требуй; вамъ не отвѣтятъ, а деньги потребуютъ за 10. Нынѣ этого уже ничего нѣтъ, хотя было все это очень очень недавно.
При ремонтировкахъ церквей, церковныхъ домовъ, устройствѣ новыхъ иконостасовъ и т. под. причтъ представляетъ благочинному смѣту; благочинный утверждаетъ; причтъ подаетъ ее при прошеніи преосвященному и проситъ разрѣшенія, какъ на самую работу, такъ на нужную для нея сумму, сбереженную церковію. Консисторія предписываетъ благочинному наблюдать за прочностью работъ, за точнымъ выполненіемъ смѣты и, по окончаніи работъ, представить подробный отчетъ; но того, ,какихъ именно, въ дѣйствительности, церковь требуетъ исправленій, столько-ли нужно матеріалу и стоитъ-ли означенная работа тѣхъ денегъ, которыя положены въ смѣтѣ, и даже, нужно-ли производить означенную работу, не нужно-ли сократить ее или расширить, — объ этомъ консисторіи не имѣютъ и понятія. При такихъ порядкахъ можно испросить разрѣшенія суммы, и «Бога не боясь и человѣкъ не срамляясь», построить себѣ домикъ, какъ дѣлается это, въ частую, въ гражданскомъ вѣдомствѣ. Представить отчетъ, — и консисторія будетъ довольна. Ей нужно только, чтобъ было спрошено разрѣшеніе и израсходованная сумма не превышала смѣты. Если же смѣтной суммы окажется недостаточно, то консисторія разрѣшитъ и дополнительную.
Ни нуждъ церкви, ни работъ она не видитъ. Но еслибъ даже и видѣла, то отъ этого церкви ни лучше, ни хуже не было бы, потому что всѣ мы: мѣстный священникъ, благочинный, членъ консисторіи и преосвященный — вышли изъ однихъ техническихъ и инженерныхъ институтовъ, — всѣ мы не знаемъ ровно ничего по этой части. При смѣтахъ нашихъ бываетъ всегда такъ: что подрядчикъ скажетъ, и за сколько съ нимъ священникъ дорядится, то въ смѣту и положитъ: скажетъ подрядчикъ, что для починки крыши нужно 100 п. желѣза, окраски — 10 п. масла и 4 п. мѣдянки и пр. и за работу 150 р., такъ священникъ внесетъ и въ смѣту, такъ утвердитъ и благочинный, такъ разрѣшитъ и преосвященный, въ этой суммѣ потребуетъ отчета и консисторія. Напиши священникъ, что на ту же самую работу нужно и матеріалу и рабочимъ вдвое больше, — преосвященный утвердитъ и это; напиши, что нужно вчетверо меньше, — утвердитъ и это. Словомъ: пиши, что угодно, — утверждено будетъ все одинаково. Но за то послѣ консисторія строго прослѣдитъ отчетъ, провѣритъ со смѣтой, и въ случаѣ превышенія расхода противу смѣты, задастъ священнику такого жару, что не открестишься, не отмолишься никакими способами, — и штрафъ отдашь на бѣдное духовенство, и пожалуй прибавишь, подъ часъ, при этомъ небольшую толику и не на бѣдное.
Консисторіи поручаютъ надзоръ за работами и потомъ свидѣтельство работъ благочиннымъ. Но благочинные въ работахъ ничего не смыслятъ сами; услѣдить, дѣйствительно ли вышло матеріалу столько, что внесено въ смѣту, — для этого нужно быть при работахъ и день, и ночь неотлучно; это, разумѣется, невозможно. Вызывать инженеровъ, — не по средствамъ церкви. Мастеровые иногда ошибаются сами, а иногда для того, чтобы втянуть въ поправку, показываютъ, при осмотрѣ ветхостей, нарочито матеріалу меньше того, что требуется на самомъ дѣлѣ. Отъ этого не рѣдко случается то, что матеріала недостаетъ въ срединѣ самыхъ работъ. Требовать разрѣшенія дополнительной смѣты во время самыхъ работъ, — дѣло немыслимое, по той причинѣ, что его можно дождаться только къ слѣдующему лѣту, покупать матеріалъ выше смѣты, — значитъ завѣдомо напрашиваться на штрафъ; оставить работу до слѣдующаго лѣта, положимъ, хоть бы полуоштукатуренною церковь, съ подмостками и лѣсами, — дѣло хуже штрафа. Въ такихъ обстоятельствахъ и выручаетъ безгласная сумма. Священникъ покупаетъ матеріалъ, производитъ работу, отчетъ же отдаетъ въ той только суммѣ, какая означена въ смѣтѣ. Дѣло оканчивается тѣмъ, что и консисторія покойна, и работа произведена, и священникъ цѣлъ. Значитъ: всѣ эти смѣты, разрѣшенія и свидѣтельствованія не имѣютъ равно никакого смысла, и служатъ только къ обремененію духовенства и униженію его. Отдавать работы на матеріалахъ самихъ подрядчиковъ духовенство не находитъ выгоднымъ, имѣя всегда предъ глазами дурныя казенныя постройки, производимыя подъ наблюденіемъ архитекторовъ.
Наше мнѣніе по этому дѣлу таково: священнику ввѣренъ приходъ, ввѣренъ и храмъ его. И по нраву, и въ дѣйствительности онъ есть попечитель храма въ полномъ смыслѣ этого слова; у него есть помощникъ, — церковный староста (въ селахъ церковные старосты, лично, не имѣютъ никакого значенія: онъ не только не пріобрѣтетъ самъ ничего, но, въ большинствѣ случаевъ, за нимъ самимъ нуженъ надзоръ и надзоръ). Общими силами, по грошамъ, собираютъ они деньги; общими силами охраняютъ церковь отъ излишнихъ расходовъ; сама церковь принадлежитъ приходу. Никто, кромѣ прихожанъ, не построитъ церкви и не исправитъ ея ветхостей. Слѣдовательно, и нужно дать полную свободу дѣйствій въ ея ремонтировкахъ прихожанамъ же и во главѣ ихъ мѣстному священнику и довѣренному отъ прихожанъ, — церковному старостѣ. Постороннія лица, кто-бъ онѣ ни были, и сколько-бъ ни вмѣшивались въ дѣла церкви, никогда не могутъ принести ей ни малѣйшей пользы. Всѣ посторонніе радѣтели могутъ быть вполнѣ увѣренными, что болѣе приходскаго священника имъ не порадѣть. У всѣхъ на глазахъ: гдѣ священникъ дѣятеленъ и любитъ благолѣпіе храма, — на церковь всегда пріятно взглянуть, хотя приходъ и не отличается достаточностію; гдѣ же священникъ относится къ ней небрежно — церковь всегда заброшена, хотя приходъ и достаточный; не помогутъ тутъ и консисторскія радѣнія. Многолѣтніе опыты доказали, что ни благочинный и ни консисторія не приносили, не приносятъ и не будутъ приносить, и не могутъ приносить ни малѣйшей пользы, сколько-бъ они ни выказывали своей заботы. Благочинный еще можетъ, иногда, собрать прихожанъ и повліять на нихъ въ исправленіи ветхостей церкви; можетъ повліять и при подрядѣ на работы и сбавить цѣны, но консисторіи сдѣлать въ пользу церкви не могутъ ровно ничего. Священникамъ и церковнымъ старостамъ консисторія не довѣряетъ; но, при этомъ, она не обращаетъ вниманія на то, что ими же собраны и деньги, въ которыхъ она не довѣряетъ имъ. Деньги могли быть собраны, могли быть и не собраны и коль скоро собраны, то по одному уже этому названныя лица имѣютъ право на полное довѣріе въ расходѣ. Такое недовѣріе не можетъ не быть обиднымъ. Да, не въ обиду будь сказано, не консисторіямъ, разсылающимъ по нашимъ церквамъ ненужные бланки и книги, заботиться о нашихъ церквахъ!…
Итакъ, повторяю, я нахожу справедливымъ дать полную свободу прихожанамъ, съ приходскимъ священникомъ во главѣ, ремонтировать свои церкви, какъ имъ угодно; консисторіямъ же, въ извѣстное время, сообщать къ свѣдѣнію. При устройствѣ новыхъ иконостасовъ, проектъ иконостаса долженъ быть предварительно представленъ епископу на разсмотрѣніе, и именно въ тѣхъ видахъ, чтобы сохранить узаконенную временемъ ихъ форму.
XXXII.
правитьСвященникъ есть учитель вѣры и нравственности народа, — лицо, испытанное епископомъ, лицо, которое онъ ставитъ въ іерея, «прилежно истязавше». Въ каждомъ священникѣ епископъ можетъ быть увѣреннымъ, и дѣйствительно на каждаго русскаго православнаго священника можно вполнѣ надѣяться, что онъ не будетъ проповѣдывать народу ни ереси, ни безнравственности и ничего, возмущающаго спокойствіе государства. Можно вполнѣ надѣяться, что поученія его будутъ всегда согласны съ словомъ Божіимъ. Но, однакожъ, какъ къ поведенію его, такъ и къ слову его приставляется дозорщикъ, называемый цензоромъ. Если священникъ испытанъ и не подалъ повода*подозрѣвать его въ нечистотѣ его вѣры, то зачѣмъ же дозорщикъ? Да онъ и смотритъ не за чистотою проповѣдуемыхъ имъ христіанскихъ истинъ; онъ смотритъ исключительно за тѣмъ,
чтобы слово его было написано красно, со всѣми правилами риторики. Цензоръ есть, ни болѣе ни менѣе, какъ школьный учитель, со всѣми пріемами школьнаго учителя, а священникъ, и въ глазахъ своего начальства и цензора, есть школьникъ. Цензоръ не дозволитъ ничего пастырю церкви, какъ мальчишкѣ, сказать: 1) рѣзко обличающаго пороки общества и 2) если слово его не отдѣлано по всѣмъ правиламъ искусства. Иной цензоръ пачкаетъ тетрадки священниковъ, какъ у послѣдняго мальчишки, забывая и о своемъ, и о пастырскомъ достоинствѣ священника. И почему? Потому только, что ему дано право выражать чужія мысли на свой ладъ, что ему кажется, что извѣстная мысль была бы выражена лучше такъ, какъ представляется это ему, безъ всякаго, конечно, на то доказательнаго основанія. При этомъ и выходятъ иногда презабавныя вещи, на которыя слѣдовало бы обижаться, еслибъ онѣ не были смѣшны. Однажды я подалъ свою проповѣдь цензору, городскому священнику, нынѣ протоіерею города Б. Л. Онъ измазалъ всю тетрадку такъ, что и взглянуть страшно. На другой годъ мнѣ, случайно, назначили проповѣдь на тотъ же самый день. Я переписалъ такъ, какъ была перемазана въ прошломъ году, и подалъ тому же Л. Но онъ исчеркалъ мою тетрадку еще хуже, чѣмъ въ прошломъ году, — не оставилъ въ ней живаго слова! То, что написалъ онъ самъ, въ прошломъ году, теперь зачеркнулъ и противъ своихъ же словъ наставилъ, по полямъ, замѣтокъ: «нескладно», «неясно», «повтореніе» и т. под. Вообще, можно бы только смѣяться надъ ребячествомъ нашихъ цензоровъ, всѣхъ безъ исключенія, но дѣло въ томъ, что они подаютъ о своихъ замѣчаніяхъ преосвященнымъ, и этимъ можно навлечь непріятное о себѣ его мнѣніе. Это и заставляетъ нѣкоторыхъ священниковъ сидѣть цѣлые мѣсяцы надъ какимъ-нибудь однимъ листомъ, много двумя. Не подумайте, однакоже, что цензора наши какіе нибудь Массильоны? Ничуть не бывало, это народъ, учившійся на тѣ же мѣдные гроши, какъ и мы грѣшные. Въ одно время въ нашемъ городѣ былъ цензоромъ нѣкто А.; онъ теперь кандидатомъ, по крайней мѣрѣ въ его собственномъ воображеніи, на архіерея; онъ свои очередныя проповѣди или списывалъ съ печатныхъ цѣликомъ, или сшивалъ изъ разнаго тряпья. Но за то пачкать у другихъ куда былъ гораздъ! Цензора, за немногими исключеніями, въ самомъ дѣлѣ считаютъ себя какимъ-то особымъ народомъ и ужасно грубо обращаются не только съ молодыми священниками, но даже съ самыми почтенными старцами, которымъ школьничество совсѣмъ уже не по душевному ихъ состоянію. А такъ какъ безъ штрафовъ мы жить не можемъ, и штрафъ у насъ въ каждомъ дѣлѣ на первомъ планѣ, то и здѣсь обойтись безъ него было бы обидно: «за нерадиво составленное очередное слово» полагается штрафъ 3—4 р. Точно также налагается штрафъ за неподачу проповѣди совсѣмъ. Нѣкоторые священники и предпочитаютъ отдать 3 р. прямо безъ хлопотъ, — тѣмъ болѣе, что не многіе изъ цензоровъ отказываются отъ рублевки или фунта чаю при пріемѣ проповѣди, чтобы не мазать.
Если цензора наши существуютъ для перефразировки, пачканья и глумленія, то существованіе ихъ слишкомъ мелочно и унизительно не только для пастыря, но и для нихъ самихъ. Если необходимо требуется, чтобы ученіе о вѣрѣ и нравственности излагаемо было красно, въ чемъ однакожъ ни истины вѣры и ни истины нравственности не нуждаются, то желающаго поступить во священники нужно пріучать къ этому въ семинаріи, но не тогда уже, когда онъ сдѣлался учителемъ народа. Притомъ: въ городахъ, при архіерейскомъ служеніи, поученія говорятся лучшими, по умѣнью въ обработкѣ слова, проповѣдниками; но обратите вниманіе на присутствующихъ въ храмѣ: какъ только вынесли аналой, еще не извѣстно кто будетъ говорить и о чемъ онъ будетъ говорить, но вынесли, — и народъ бросился изъ церкви во всѣ двери! Вотъ ваши, проповѣдникъ, и труды! Васъ наградитъ своимъ присутствіемъ только самая небольшая частица, и то — оставшаяся въ храмѣ не для васъ, а для принятія благословенія отъ епископа, при выходѣ его изъ церкви. Для деревень же городское слово нейдетъ уже совсѣмъ. У насъ чѣмъ проще, удобопонятнѣе и чѣмъ предметъ слова ближе къ жизни, чѣмъ лучше. А между тѣмъ каждый сельскій священникъ долженъ подать три проповѣди въ годъ на просмотръ благочинному. Этимъ путемъ и сельскихъ священниковъ заставляютъ корпѣть надъ обработкою поученій.
Наставники нашихъ семинарій, какъ горожане, совсѣмъ не знаютъ нашего простаго, деревенскаго народа, не знаютъ его потребностей, не знаютъ его языка и пониманія; не знаютъ того, что съ крестьянами нужно говорить не вычурно, — по городски, а просто, ясно и удобопонятно, какъ съ ребенкомъ, — тѣмъ языкомъ, которымъ говоритъ онъ. Нельзя употреблять оборотовъ рѣчи и словъ, въ которыхъ вы заранѣе не увѣрены, что васъ поймутъ. Иначе васъ не поймутъ, и слова ваши перетолкуютъ по-своему. Не зная и не обращая вниманія на младенческое состояніе народа, наставники, приготовляя учителей для народа, пріучаютъ ихъ составлять поученія самымъ напыщеннымъ слогомъ. И былъ однажды такой случай: бывши въ богословскомъ классѣ, я пріѣхалъ, однажды, на каникулъ къ родственникамъ своимъ въ Самарскую губернію, въ село Глушицу. Въ день коронаціи Государя Императора мѣстный священникъ о. Михаилъ Церебровскій сталъ говорить проповѣдь и безпрестанно восклицалъ «нашъ монархъ! Нашъ помазанникъ, монархъ»!… Послѣ обѣдни выхожу я изъ церкви, два знакомыхъ крестьянина подходятъ ко мнѣ и спрашиваютъ: «о какомъ это батюшка говорилъ помазанномъ монахѣ?» Значитъ, что бывшіе въ церкви изъ напыщенной проповѣди не поняли ни словинушка! Скажи священникъ, вмѣсто: Монархъ, Государь Императоръ, — это слово понялъ бы всякій. Тутъ виноваты и семинарія, и цензоръ.
Если цензоры нужны для того, чтобъ мы не говорили ничего противъ вѣры, нравственности и правительства; то кто за нами слѣдитъ, и кто услѣдитъ, когда мы говоримъ съ народомъ «благовременнѣ и безвременнѣ?!» Мы имѣемъ тысячи случаевъ наговорить народу, и въ храмахъ и наединѣ, что намъ угодно, и мы говоримъ обо всемъ, что находимъ нужнымъ говорить, безо всякой цензуры и дозора. Если же бы кто захотѣлъ говорить что-нибудь противное своему долгу, то, навѣрное, онъ не настолько тупъ, чтобы говорить это въ проповѣди, писанной по закону, на виду у начальства. Къ чему же цензоръ надъ тремя проповѣдями въ году, если безъ него мы имѣемъ право говорить ихъ сотни?! Если духовное начальство хочетъ заставить священниковъ этимъ способомъ писать поученія и цензоръ есть контролеръ, то оно должно знать, что священникъ, если не написать, то списать три проповѣди въ годъ можетъ всякій. Стало быть и здѣсь цѣль не достигается.
Вмѣсто того, чтобы гоняться за фразерствомъ, я нахожу, что полезнѣе было бы, чтобы воспитанники семинарій пріучались объяснять извѣстныя мѣста св. писанія и говорить поученія безъ всякихъ подготовокъ, «экспромптомъ». Пусть изложенія мыслей будутъ непослѣдовательны, пусть будетъ и языкъ необработанъ; но чтобъ говорилось ясно и удобопонятно. Такія поученія могли бы быть произносимы ими и при богослуженіяхъ. Простота слова не уронитъ достоинства св. вѣры и не унизитъ торжества богослуженія. Это главное. Второе: потребность въ цензорахъ пала бы сама собою, и въ третьихъ: у консисторій однимъ поводомъ къ штрафамъ меньше.
XXXIII.
правитьДуховенство несетъ и подводныя повинности. По дѣламъ службы оно ѣздитъ къ благочинному, въ консисторію, въ земскія собранія, на собственный счетъ; даетъ подводы благочиннымъ и слѣдователямъ, хотя бы они ѣхали черезъ села духовенства совсѣмъ по чужимъ дѣламъ. Иногда кому-нибудь изъ священниковъ поручается произвесть слѣдствіе о времени рожденія кого-нибудь изъ крестьянъ, села за четыре отъ слѣдователя, — духовенство всѣхъ селъ, лежащихъ по пути, обязано давать ему подводы туда и обратно. Въ теченіе года приходится давать подводъ, иногда, не мало. Бывали и такіе случаи: по одному извѣстному намъ дѣлу, однажды, назначено было произвесть слѣдствіе надъ протоіеремъ гор. Балашева Цыпровскимъ члену консисторіи, протоіерею Крылову. Городъ Балашевъ отъ консисторіи въ 240 верстахъ, мое селеніе въ 45 вер. По дорргѣ въ Балашевъ Крыловъ заѣхалъ ко мнѣ. Я далъ ему до ближайшаго села тройку лошадей; ему, въ знакъ моего особеннаго къ нему уваженія, какъ начальнику моему — члену консисторіи — полуимперіалъ и дьячку его, состоявшему при немъ въ качествѣ писца и лакея, рублевку, — и мы распрощались. Чрезъ недѣлю мнѣ пришлось быть въ слободѣ Островахъ, верстахъ въ 50-ти отъ гор. Балашева, совершенно въ сторонѣ, тоже у благочиннаго Н. А. Цвѣткова. Крыловъ при мнѣ пріѣхалъ туда. Онъ, значитъ, цѣлую недѣлю колесилъ по отдаленнымъ селамъ: былъ въ Руднѣ и въ Красномъ Яру (верстахъ въ 80-ти въ сторону), потомъ задѣлъ не только камышинскій, но и царицынскій уѣзды (верстъ 200 въ сторону). Онъ сдѣлалъ верстъ 500, если не больше, околесицы. За чѣмъ же это? Затѣмъ, что много священниковъ и трусливѣе и податливѣе меня. Мнѣ извѣстно, что онъ изъ Балашева ѣздилъ домой, не окончивши дѣла, два раза, и каждый разъ, туда и обратно, колесилъ по самымъ отдаленнымъ и болѣе богатымъ селамъ. Очень интересно было бы знать: чего стоитъ духовенству слѣдствіе надъ Цыпровскимъ?…
Случалось, что консисторіи, кому захотятъ удружить, посылаютъ къ благочиннымъ нарочныхъ съ предписаніемъ немедленно исполнить какое-нибудь дѣло. Тутъ о. о. благочиннымъ приходилось поплатиться за весь путь, туда и обратно, уже не мало. Не подумайте, чтобы требуемыя дѣла были срочныя или особенной важности. Ничуть не бывало, — пустяки. Это, просто, сюрпризъ, — въ видѣ особаго благоволенія.
Поѣздки слѣдователей и благочинныхъ составляютъ для духовенства расходъ довольно значительный, особенно если слѣдователемъ не благочинный и не имѣющій отъ земской управы открытаго листа брать лошадей «за прогоны». Тогда ямщики берутъ коп. по 5 и даже по 10 на лошадь съ версты. За такіе прогоны мнѣ приводилось ѣздить не разъ. Иногда есть и подорожная «за прогоны», но ямщики ждутъ кого-нибудь изъ чиновниковъ; тогда не повезутъ васъ ни за какіе прогоны, особенно если чиновникъ есть земецъ. Въ такомъ случаѣ духовенство везетъ на своихъ лошадяхъ, если держитъ ихъ. Но случается и такъ: лошади и есть, да кучера нѣтъ, — опять бѣда. Однажды я лѣтомъ, въ рабочую пору, пріѣхалъ въ большое малороссійское село Р. моего округа и кромѣ священника никого не было дома изъ мужчинъ во всемъ селеніи: причтъ въ полѣ, священниковъ работникъ въ полѣ, мужики всѣ въ полѣ, и дома однѣ бабы. Лошади у священника были дома, а мужика нигдѣ, ни одного. Мы съ батюшкой заложили тройку лошадей и усадили на козла хохлушку; экипажъ у меня былъ крытый, я закрылся кругомъ, присѣлъ къ уголку, чтобы никто не видѣлъ, кто ѣдетъ, — и валяй! Но съ дьячками на козлахъ мнѣ приходилось ѣздить не разъ. Это еще хуже, чѣмъ съ хохлушкой: тутъ ужъ, какъ ни прячься, всякій видитъ, что ѣдетъ начальство и видитъ, какого сорту это начальство. Это дѣло, — совсѣмъ дрянь. Срамота, — глаза бы не глядѣли!
Несетъ духовенство и денежныя повинности: оно даетъ жалованье благочиннымъ, на училищные и общеепархіальные съѣзды, письмоводителямъ попечительства о бѣдномъ духовенствѣ, даетъ на содержаніе духовныхъ мужскихъ и женскихъ училищъ, миссіонеровъ епархіи. Это платежъ опредѣленный и обязательный; но кромѣ ихъ есть, которыя хотя считаются и необязательными, но отъ которыхъ духовенство отказываться не можетъ, напр., на бѣдное духовенство, на постройку гдѣ-нибудь, внѣ Руси, храма; на бѣдныхъ учениковъ, отправляющихся въ академію и т. под. Въ подобныхъ случаяхъ не приказываютъ жертвовать непремѣнно, но только приказываютъ благочинному доводить до свѣдѣнія власти, кто и сколько пожертвуетъ. При такихъ отеческихъ предложеніяхъ благочинные свое дѣло знаютъ и, чтобы подслужиться, вынудятъ васъ дать, хотя бы вы давать и не желали. Такъ какъ число членовъ причтовъ при церквахъ не одинаково, — при однѣхъ церквахъ имѣется одинъ настоятель и одинъ псаломщикъ; при другихъ — настоятель и два псаломщика; при третьихъ — настоятель, помощникъ и два псаломщика, а налоги дѣлаются, вообще, на причтъ.) — то и платежъ не одинаковый. Въ моемъ округѣ обязательный налогъ падаетъ по 15 р. на каждаго члена причтовъ въ годъ; по точному же разсчету, какъ идетъ это въ дѣйствительности, священникъ платитъ отъ 18 р. до 27 р. 30 к., псаломщикъ — отъ 6 р. до 9 р. 10 к. въ годъ. Поэтому священникъ несетъ налогу или платитъ податей изъ своего жалованья за два мѣсяца и девять съ половиною дней, а злосчастный пономарь за четыре мѣсяца и двадцать дней — каждогодно. Отдавши свое пятимѣсячное жалованье на жалованье другимъ, самъ онъ, съ женой и дѣтьми, долженъ жить на 2 р. 66 к. цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ. Ему приходится существовать на 44 к. въ мѣсяцъ. По нынѣшнимъ цѣнамъ на хлѣбъ, ту сумму, которою приходится довольствоваться пономарю, нужно увеличить, по крайней мѣрѣ, въ четыре раза, чтобы прокормить одну простую дворную собаку. Но, къ крайней скорби, злосчастному пономарю, — единственному чтецу и пѣвцу при нашемъ богослуженіи, — не достается и этихъ 44 к. Онѣ уйдутъ всѣ цѣликомъ на наемъ подводъ должностнымъ лицамъ и на добровольныя пожертвованія. А если, на его, истинную бѣду, онъ сдѣлаетъ ошибку при метрической записи, то задѣнетъ частицу жалованья, «въ родѣ мѣсячнаго, въ уплату штрафа и изъ втораго полугодія.
XXXIV.
правитьНаше жалованье, мало того, что такого нѣтъ нигдѣ, но оно и выдается намъ такъ, какъ нигдѣ. Мы получаемъ его изъ казначейства такимъ порядкомъ: благочинный долженъ представить въ консисторію, къ 1 іюля и 1 декабря, вѣдомости о томъ, при какой церкви сколько находилось наличныхъ членовъ причта въ теченіе полугода; сколько каждый членъ состоялъ на службѣ въ это время, и сколько кто долженъ получить жалованья. Консисторія строго наблюдаетъ, чтобы вѣдомости представляемы были въ опредѣленные сроки. Промедли благочинный два-три дня, и — консисторія сдѣлаетъ самое строгое внушеніе съ предупрежденіемъ, что если такая медленность окажется и на будущее время, то благочинный будетъ подвергнутъ строгому взысканію. Тутъ напоминается уже, значитъ, о неразлучномъ спутникѣ нашей службы — штрафѣ. Проходитъ іюль — духовенство начинаетъ толковать о жалованьѣ. Каждый, при встрѣчѣ съ другимъ, первымъ словомъ, спрашиваетъ: „что, жалованье выдаютъ“? --„Прытокъ больно! Развѣ можно теперь: іюль еще не прошелъ“. Прошелъ и іюль, наступилъ и августъ, — духовенство начинаетъ копошиться: нужно отправлять дѣтей въ училища, шить имъ рубашонки, шубенки и пр., доходовъ лѣтомъ нѣтъ совсѣмъ, — эхъ, какъ бы жалованье выдали теперь, толкуютъ всѣ! — „Что, жалованье получаютъ?“ — не слышно! — „Эко горе! Дѣтей скоро нужно везти, а денегъ нѣтъ ни копѣйки“! Это общій повсюдный ропотъ. Везутъ дѣтей, идутъ въ казначейство одинъ, другой, десятый, тридцатый… Жалованья не выдаютъ. Казначей говоритъ, что не получено изъ консисторіи росписанія. Попы и дьячки надоѣли уже и казначею и онъ велѣлъ уже сторожу не допускать къ нему. Прошелъ и августъ, а жалованья нѣтъ да и нѣтъ. Духовенство уѣхало по домамъ. Пришелъ сентябрь, духовенство опять потянулось за жалованьемъ, но та же исторія: росписанія нѣтъ.
Являюсь, однажды, въ сентябрѣ я. Вхожу, ни слова не говорю никому и никого не спрашиваю, но сторожъ-солдатъ встаетъ и говоритъ:
— Жалованье еще не выдается, изъ консисторіи не получено росписанія.
— Тебѣ казначей велѣлъ говорить это всѣмъ попамъ?
— Никакъ нѣтъ-съ!
— Фу, какая гадость! Когда же это, наконецъ? пробормоталъ я себѣ.
— Не могемъ знать-съ! Надо подождать!
Выхожу, въ дверяхъ попадается одинъ дьяконъ. Идите, говорю, назадъ, жалованье еще не выдается. Выходимъ на улицу, встрѣчается дьячокъ.
— Что, жалованье выдаютъ?
— Выдаютъ, говоритъ мой спутникъ, и хлопнулъ себя по карману. Дьячокъ сдѣлалъ-было шагъ впередъ, но дьяконъ: оборачивай оглоблями-то назадъ! Ступай-ко лучше сперва выпей на свои, а казенное-то оставь до того года.
— Развѣ еще не выдаютъ? И при этомъ, выразительнымъ русскимъ словомъ, хватилъ самое задушенное благожеланіе консисторіи. — Тутъ, о. дьяконъ, не до выпивки! У сына въ училищѣ тулупишка нѣтъ. Пойду въ консисторію справляться, казначей вретъ.
На дорогѣ попадается мнѣ одинъ знакомый священникъ. Завтра, говоритъ, будутъ выдавать жалованье! Нынѣ изъ консисторіи пошлютъ въ казначейство росписаніе. Я сейчасъ иду изъ консисторіи, тамъ набралось нашей братіи человѣкъ двадцать. Дѣло было за казначеемъ; вѣдомость давно написана, только подать бы въ присутствіе подписать. Мы приступили, просили-просили казначея, а онъ сидитъ себѣ и только отгрызается: „намъ не до васъ, у насъ своихъ дѣлъ по горло!“ Мы и сговорились дать ему: обступили и начали просить его, сперва такъ, безъ денегъ, а онъ: „вы, отцы, дома хлѣбъ-то даровой ѣдите, у васъ ничто не куплено, только деньги откладываете себѣ; а тутъ купи всякую луковицу. Такъ надо честь знать: вы ѣдите, и другіе, тоже, ѣсть хотятъ“. Мы ему и ну совать, кто полтинникъ, кто двугривенный, а дьячокъ N сунулъ 5 коп. Сейчасъ же засунулъ деньги въ столъ, вынулъ изъ-подъ бумагъ дѣло и отнесъ въ присутствіе. „Завтра, говоритъ, можно будетъ получать“. Не дай мы ему, окаянному, опять пришлось бы ѣхать домой съ пустыми руками. Я уже и такъ пріѣзжаю въ третій разъ. Денекъ теперь нужно подождать здѣсь; хоть и накладно, да все не то, что изъ дому ѣхать.
На другой день являемся человѣкъ тридцать, или около этого, въ казначейство. Казначей Смирновъ не задерживалъ насъ: молча онъ выдавалъ жалованье всѣмъ тотчасъ, но за то всѣмъ не додавалъ по рублю. Слѣдуетъ получить, напр., на весь причтъ 126 руб. 42 к. Смирновъ велитъ росписаться въ полученіи денегъ и прехладнокровно подкладываетъ 125 р. 42 к.
— Здѣсь рубля недостаетъ!
— Достаетъ! Отойдите, дайте мѣсто другому! И это скажетъ онъ самымъ покойнымъ тономъ, не глядя на васъ. Можете говорить ему сколько угодно, можете горячиться, можете пригрозить жалобой — это все равно. Смирновъ, какъ камень, сидитъ неподвижно и отсчитываетъ деньги другому. Онъ хорошо зналъ, что жаловаться не пойдетъ никто. Недодавать всѣмъ по рублю, — это было его постоянное правило.
Нынѣ, при новомъ составѣ консисторіи, измѣнились нѣсколько и порядки: нынѣ консисторія, отославши вѣдомость въ казначейство, даетъ знать и благочиннымъ: кто и сколько долженъ получить жалованья; благочинный увѣдомляетъ духовенство; духовенство приноситъ ему свои довѣренности и отправляется въ казначейство. И нынѣшніе порядки не много избавляютъ духовенство отъ излишнихъ поѣздокъ, а главное, — жалованье все-таки получается вмѣсто іюля — въ сентябрѣ.
Всѣ люди, живущіе жалованьемъ, получаютъ его въ 20-хъ числахъ; неужели нельзя устроить дѣло это точно также и съ нами? Неужели нельзя устроить, чтобы члены причтовъ получали жалованье по истеченіи каждаго мѣсяца, по удостовѣреніямъ благочинныхъ? Рубль полученный въ то время, когда онъ особенно нуженъ, — дороже десяти.
XXXV.
правитьСлѣдствіемъ одиночества въ глуши, нужды, совершенной зависимости отъ прихожанъ, попрошайничества, торга при требоисправленіяхъ и консисторскаго управленія бываетъ то, что духовенство теряетъ свое достоинство въ своихъ собственныхъ глазахъ, и дѣлается какъ-бы забитымъ, безличнымъ. Отсюда, въ людяхъ безхарактерныхъ: нетрезвая жизнь, крайняя небрежность въ одеждѣ, неумѣнье держать себя въ мѣстахъ публичныхъ и небрежность въ самомъ требоисправленіи.
Одежда, повидимому, дѣло самое пустое, но для духовенства, вообще, она имѣетъ огромное значеніе. Городской священникъ одѣвается всегда чисто, держитъ себя всегда солидно, — съ полнымъ сознаніемъ собственнаго своего достоинства; а если онъ еще къ тому, положимъ, членомъ хоть попечительства о бѣдномъ духовенствѣ, то онъ смотритъ, ужъ непремѣнно на нашего брата, деревенщину, свысока: не перекрестясь и не подступайся. Нашего брата, деревенскаго, узнаешь за версту: рясченка въ три гроша, шляпенка и того хуже. Пріѣхавши за дѣломъ въ городъ, сельскій священникъ дорожитъ каждой минутой и бѣгаетъ, размахивая рукавами, не обращая ни на кого вниманія. Но такая небрежность въ одеждѣ и походкѣ есть неизбѣжное слѣдствіе условій его домашней жизни. Лѣтомъ обыкновенно, кухарки дороги и, потому, большинство священниковъ живетъ безъ кухарокъ. Вогнали наприм. вечеромъ стадо коровъ изъ поля въ село, бросятся онѣ во всѣ стороны по огородамъ и гумнамъ, — батюшка схватитъ хворостину да и пустится за ними, чтобы перехватить ихъ и не дать зайти на чужіе капустники. Чрезъ нѣсколько минутъ ему придется идти по селу, конечно, онъ идетъ такъ, какъ бѣгалъ сейчасъ за коровой, — въ одномъ кафтанѣ безъ рясы. Сами крестьяне, — тѣ, которые смотрѣли бы на него, — ходятъ раздѣвшись и разувшись; стало быть обращать вниманіе на то, какъ одѣтъ священникъ, рѣшительно некому. Мало-по-малу весь такой строй жизни обращается въ привычку. И потому мы, деревенскіе, не имѣемъ того лоску, какой имѣетъ священникъ городской, и дѣлаемся предметомъ всевозможныхъ насмѣшекъ, не только людей свѣтскихъ, но даже и кость отъ костей нашихъ и плоть отъ плоти нашей, наша братія, — батюшки городскіе, — говорятъ съ нами не иначе, какъ покровительственнымъ тономъ. Я, напр., человѣкъ уже не молодой, 30 лѣтъ благочиннымъ, священниковъ въ городѣ знаю всѣхъ до единаго, большая часть изъ нихъ знаетъ и меня хорошо, — знаетъ, что я „судимъ и штрафованъ не былъ, подъ судомъ не состоялъ и не состою“, но я очень не многихъ встрѣчалъ священниковъ, которые говорили бы со мной по человѣчески, — непремѣнно свысока, покровительственнымъ тономъ. Отъ чего же это? Тутъ виноватъ не я лично, но виновато, въ моемъ лицѣ, наше сельское положеніе, — наша нищенская обстановка. Къ намъ примѣняется извѣстное изреченіе: „скажи мнѣ, съ кѣмъ ты знакомъ, и я скажу тебѣ кто ты таковъ“. Объ насъ судятъ такъ: „ты живешь съ мужиками, собираешь лотками, одежонка на тебѣ въ грошъ, — ну, и цѣна тебѣ грошъ“.
XXXVI.
правитьВсѣ, имѣющіе форменную одежду, имѣютъ обязанность носить ее только во время отправленія ими служебныхъ обязанностей; въ свободное же отъ службы время они имѣютъ право одѣваться во что имъ угодно. И только исключеніе составляютъ въ этомъ одни представители двухъ крайнихъ предѣловъ человѣческой жизни: добра и зла, любви и вражды, мира и войны, жизни и смерти, — духовенство и военные. Одни они обязаны носить свою форменную одежду во всякое время и во во всякомъ мѣстѣ. Не говоря о военныхъ, скажу о себѣ: почему общество требуетъ отъ насъ, чтобы мы всегда были въ форменной одеждѣ? Внѣ службы носятъ всѣ, что имъ угодно; почему же этой свободы общество не даетъ именно только намъ? Я не говорю уже того, почему мы, живя среди общества, не имѣемъ права носить и одежды общественной вообще (что, въ тѣхъ особенно случаяхъ, когда нашъ братъ-рясоносецъ является въ публичномъ мѣстѣ, малую толику хвативши горькаго, было бы очень кстати), нѣтъ, я говорю о томъ, почему мы, священники, не имѣемъ права являться, въ публичное мѣсто или чужой домъ въ одномъ кафтанѣ или подрясникѣ, — безъ рясы? Приходишь, напр., въ домъ какого-нибудь дворянина, чиновника или купца, — ты въ форменной одеждѣ, тоже что въ мундирѣ, — рясѣ и, пожалуй, со всѣми аттрибутами твоего сана, а хозяинъ принимаетъ тебя въ какой-нибудь куцовейкѣ — и ничего. Принимая меня у себя, онъ, точно также, идетъ и ко мнѣ въ чемъ ему угодно. Но приди къ нему я такъ, запросто, безъ рясы! Хозяинъ непремѣнно почтетъ это знакомъ неуваженія къ себѣ и обидится; а барыня приметъ это за кровное, потрясающее душу оскорбленіе… Скажу примѣръ, — фактъ. Въ одномъ извѣстномъ мнѣ губернскомъ городѣ существуетъ до сихъ поръ одна старая барыня N. N. — барыня богатая. Теперь она слыветъ подъ именемъ „отставной мироносицы“. Но прежде, когда послѣдними преосвященными эти должности не были еще упразднены и она состояла, такъ сказать, на дѣйствительной службѣ, — обивала своимъ шлейфомъ архіерейскіе пороги и донимала всѣхъ архіереевъ передачею имъ всѣхъ городскихъ сплетенъ, — она была барыня важная и съ большимъ значеніемъ для духовенства. Напротивъ ея дома былъ домъ приходскаго священника П. Н. С — ва. С — въ былъ человѣкъ необыкновенно кроткій и добрый, больной, магистръ академіи и профессоръ семинаріи, имѣвшій за городомъ свой садикъ и страстно любившій цвѣты. У одинокой старухи-барыни было въ домѣ, тоже, много цвѣтовъ. Барыня, какъ говорится, души не видѣла въ своемъ батюшкѣ и оказывала къ нему всѣ знаки своего благоволенія. С — въ ходилъ къ ней каждый день, а иногда и по два — по три раза, и, какъ любитель цвѣтовъ, ухаживалъ за ея цвѣтами. Однажды лѣтомъ, довольно рано утромъ, барыня, увидѣвши его въ окнѣ, вскричала ему черезъ улицу: „П. Н.! Идите ко мнѣ, у меня новые цвѣты“. Тотъ, какъ былъ дома въ кафтанѣ, такъ и пошелъ къ ней. Приходитъ, — барыня фыркаетъ, злится. Онъ и туда, и сюда: гдѣ цвѣты? Барыня не говоритъ и мечется изъ угла въ уголъ, какъ угорѣлая. С — въ изумился, посмотрѣлъ — посмотрѣлъ и ушелъ. Въ 12 часовъ барыня въ карету и къ архіерею: „попъ обидѣлъ нынѣ: безъ рясы пришелъ ко мнѣ, не надо мнѣ его, возьмите, куда знаете! Мнѣ его не надо, не надо“ не надо!»… И преосвященный перевелъ его, на другой же день, въ приходъ, несравненно худшій. Хотя С — въ настоялъ, и чрезъ мѣсяцъ былъ переведенъ въ другое мѣсто, въ законоучители института благородныхъ дѣвицъ; но, по его крайне разстроенному здоровью, это мѣсто ему было не по силамъ. Вотъ вамъ и рясы! Утромъ рано, когда барыня просила къ себѣ священника, сама она, навѣрное, была растрепой; но это сама, а священникъ или, все-таки, въ служебной формѣ…
Другой фактъ. Въ селѣ Агаревкѣ, нашей губерніи, былъ помѣщикъ, нѣкто М….вскій. У него былъ сынъ, мальчишка — шалопай, который, сдѣлавшись, послѣ смерти отца владѣльцемъ большаго отцовскаго имѣнія, промотался, сдѣлался буквально нищимъ и померъ въ общественной больницѣ. Въ Атаревку поступилъ во священники, въ то время, когда сынъ М….вскаго былъ еще мальчишкой, мой товарищъ по семинаріи А. С. Д. М….вскій пригласилъ молодаго священника учить своего недоросля, тотъ и ходилъ каждый день. Однажды старикъ М….вскій уѣхалъ въ городъ; а такъ какъ въ домѣ у него, кромѣ мальца, не осталось никого, то священникъ и пошелъ къ нему безъ рясы. Пріѣзжаетъ владѣлецъ прихода — М….вскій домой, сынокъ не далъ еще выдти ему изъ кареты, выбѣжалъ на крыльцо и началъ кричать на весь дворъ, со слезами на глазахъ: «папа, папа! Попъ приходилъ къ намъ безъ рясы»! М….вскій, на другой же день опять въ городъ, — и священникъ былъ переведенъ въ худшій, другой, приходъ.
Еще одинъ случай. Въ село Глядковку, моего округа, поступилъ нѣкогда во священника нѣкто В. И. В. прямо изъ семинаріи. В. пономарскій сынъ, бурсакъ, не видѣвшій и не слышавшій ни о какихъ свѣтскихъ требованіяхъ. Мѣсяца черезъ два по пріѣздѣ въ приходъ, зимой, однажды прислалъ за нимъ помѣщикъ просить его къ себѣ въ деревню служить всенощную. В. надѣлъ получше подрясникъ, шубу, — и отправился. Въ передней встрѣчаетъ его баринъ: «батюшка! Вы безъ рясы! Да развѣ это можно! У меня въ домѣ жена, своячина-дѣвица, какъ я васъ представлю? Нѣтъ, ужъ лучше ступайте опять домой, и всенощную отложимъ до другаго времени. Но только помните: безъ рясы ко мнѣ ни шагу въ домъ!»
Очень интересно было бы услышать отъ самого общества: почему требуютъ отъ насъ, чтобъ мы были всегда въ форменной одеждѣ, когда люди, считающіе себя высокопоставленными, встрѣчаютъ насъ сами, нерѣдко, даже въ халатѣ и туфляхъ (подобныхъ случаевъ со мной бывало множество)? Почему люди требуютъ отъ насъ того, чего не исполняютъ сами?
XXXVII.
правитьВсѣ жалуются на трудность поступленія въ учебныя заведенія: однихъ не принимаютъ по малолѣтству, другихъ по урослости, третьихъ по слабой подготовкѣ и, наконецъ, по неимѣнію вакансій.
Малолѣтство. Извѣстно, что по малолѣтству не принимаютъ и при самомъ поступленіи въ учебное заведеніе; но случается и такъ, что вначалѣ найдутъ мальчика не малолѣтнимъ и примутъ, а потомъ не переводятъ его «за малолѣтствомъ». Малолѣтство едва ли должно служить препятствіемъ къ поступленію въ учебныя заведенія. Въ подтвержденіе этого я скажу то, что было со мной, Старшіе мои два сына помѣщены были мною въ духовное училище. и, чрезъ годъ, должны были перейти въ семинарію; но младшему изъ нихъ было 10 1/2 лѣтъ. Въ каникулъ, предъ переходомъ въ семинарію, онъ говоритъ мнѣ: «папаша! Говорятъ, что въ семинаріи очень трудно; что я не пойму, что будутъ преподавать тамъ и что я отстану отъ своихъ товарищей».
— Теперь ты считаешься лучшимъ ученикомъ?
— Да.
— Большая часть твоихъ товарищей и по способностямъ, и по прилежанію теперь хуже тебя?
— Да.
— Какимъ же образомъ выйдетъ такъ, что, чрезъ мѣсяцъ, когда вы перейдете въ семинарію, они всѣ вдругъ поумнѣютъ и лѣнивые сдѣлаются прилежными, а ты оглупѣешь; они будутъ все понимать, а ты не поймешь? Возможно это? Не безпокойся! Какими вы теперь, такими будете и въ слѣдующемъ классѣ; перехода изъ класса въ классъ вы и не замѣтите. Теперь ты хорошимъ ученикомъ, хорошимъ и останешься.
Мальчуганъ мой ободрился и въ семинаріи учился безо всякихъ гувернеровъ, какъ и прежде, такъ что черезъ четыре года поступилъ въ институтъ инженеровъ путей сообщенія, гдѣ математику чуть не ѣдятъ съ кашей; во весь курсъ былъ тамъ, и окончилъ курсъ въ числѣ лучшихъ студентовъ и, слава Богу, здоровъ. При пріемѣ въ семинарію и институтъ на лѣта его не обратили вниманія. Стало быть, дѣло не въ лѣтахъ, а въ способностяхъ и прилежаніи.
Не переводить «за малолѣтствомъ» мы находимъ дѣломъ совершенно нераціональнымъ. Вступительный экзаменъ мальчикъ сдаетъ не для одного года, но на весь учебный курсъ, и лѣта его должны быть принимаемы въ разсчетъ не для одного года, но на весь курсъ. Училищное начальство, при пріемѣ мальчика, должно имѣть это въ виду. Но на дѣлѣ не рѣдко случается такъ, что сначала мальчикъ окажется, для заведенія, совершеннолѣтнимъ, а потомъ негоднымъ по молодости. Извѣстно, что по малолѣтству не переводятъ даже лучшихъ учениковъ, мотивируя это тѣмъ, что они не могутъ усвоять вполнѣ тѣхъ предметовъ, которые должны будутъ преподаваться имъ въ слѣдующемъ классѣ и что имъ будетъ трудно поспѣвать за своими товарищами, старшими по возрасту, и что непосильныя занятія вредно повліяютъ на ихъ здоровье. Если имѣется въ виду здоровье мальчика, то, конечно, такая забота была бы крайне желательна, но, признаться сказать, не вѣрится, чтобы педагоги, или, вообще, составители уставовъ заботились, хоть сколько-нибудь, о здоровьѣ воспитываемаго ими юношества. Когда младшіе мои два сына были въ гимназіи, и пріѣдешь бывало навѣстить ихъ, то посидишь съ ними немного и уйдешь, чтобъ не мѣшать имъ заниматься. Посмотришь въ 12 ночи, — они еще сидятъ; утромъ встанешь рано, но они встали уже раньше тебя и опять сидятъ за книгами. И такъ изо-дня въ день. Тяжело, бывало, смотрѣть на непосильные уроки! О здоровьѣ тутъ и не думалъ никто. Виноваты тутъ наставники, лѣнясь заниматься въ классѣ и сдавая всю работу на домъ; но виноваты, также, и составители программъ. При такихъ непосильныхъ занятіяхъ здоровья останется не много у всякаго, будь ученикъ хоть бы и взрослый. Поэтому, если педагоги толкуютъ о здоровьѣ учениковъ, такъ это есть ложь: дѣло показываетъ, что о здоровьѣ никто и не думаетъ. Чтобъ убѣдиться въ этомъ, посмотрите на любаго ученика семинаріи и гимназіи: много ли въ нихъ жизни? Но самое поразительное доказательство, какъ губится юношество, даетъ намъ медицинскій осмотръ Вятской гимназіи, гдѣ изъ 330 воспитанниковъ найдено здоровыми только 30, И не стыдно, послѣ этого, толковать о своихъ заботахъ о здоровьѣ?! Единственно хорошее, что намъ извѣстно, такъ это есть то, что въ той гимназіи, гдѣ были мои дѣти, въ перемѣны между классами, директоръ и инспекторъ заставляютъ учениковъ играть на дворѣ. За это нельзя не отнестись къ нимъ съ полною благодарностію.
Не принимаютъ по урослости. Но какая урослость? Годомъ старше, противу устава. Но почему составители устава не приняли въ разсчетъ, что въ жизни встрѣчается множество обстоятельствъ, не позволяющихъ помѣстить мальчика именно въ тѣ лѣта, въ какія они опредѣлили? Извѣстно, что не всѣ дѣти одинаково развиваются, — это первое. Второе: можетъ случиться, и по всей вѣроятности такихъ случаевъ множество, что мальчикъ годъ проболѣлъ; можетъ случиться, что онъ заболѣетъ именно въ тотъ мѣсяцъ, когда ему нужно явиться на экзаменъ, годъ пропалъ, — и карьера мальчика пропала на вѣкъ. Я слышалъ о такихъ случаяхъ: родители не имѣли, вначалѣ, возможности подготовить дѣтей своихъ: при всѣхъ стараніяхъ ихъ, они не могли найти себѣ учителя въ деревню; когда же онъ нашелся, и дѣти были подготовлены, то они оказались на годъ уросшими, — и пропали. Лично мнѣ извѣстенъ такой случай: родители употребляли всѣ силы подготовить мальчика и подготовили; но помѣстить его въ учебное заведеніе рѣшительно не находили средствъ, и мальчикъ жилъ дома. Вдругъ, сверхъ всякаго чаянія, средства открылись, отецъ и сынъ бросились въ заведеніе, но тамъ сказали имъ, что годъ мальчикъ переросъ и принятъ быть не можетъ. Пропалъ и этотъ.
Желательно было бы знать: почему въ извѣстный классъ принимаются дѣти только извѣстныхъ лѣтъ? Почему, напр., въ III классъ гимназіи 12-ти лѣтъ не принимаются по молодости, 15-ти по урослости? Почему тамъ могутъ быть именно только 13 и 14-лѣтніе? Чѣмъ отличается 12-й годъ отъ 13-го? Чѣмъ отличается второй классъ отъ третьяго? Греческимъ языкомъ? Неужели же греческій языкъ учить съ азбуки возможно именно только съ 13 до 14 лѣтъ, — ни раньше, ни позже, не дошелъ годъ, — нельзя, перешелъ годъ, нельзя? Непонятно!
Составители уставовъ, надобно полагать, до послѣдней крайней точности узнали умственное и физическое развитіе человѣка, равно какъ и математически вѣрно извѣстно было имъ, что извѣстный отдѣлъ извѣстной науки можетъ быть изучаемъ только тогда, когда мальчику исполнится 13 лѣтъ; въ 15 лѣтъ это будетъ уже поздно, равно какъ и въ 12 будетъ рано. Согласитесь же, будьте безпристрастны, что это безсмыслица! Всѣмъ извѣстно множество такихъ людей, которые начали учиться не только что въ зрѣлыхъ, но даже въ перезрѣлыхъ лѣтахъ и которые, потомъ, сдѣлались историческими учеными людьми. Стало быть, и поэтому даже нѣтъ разумнаго основанія не принимать мальчика по урослости, если онъ только достаточно для извѣстнаго класса подготовленъ и видны въ немъ способности и охота къ ученію.
Въ настоящее время для каждаго класса опредѣленъ извѣстный возрастъ. Вопросъ этотъ обдуманъ, нѣтъ сомнѣнія, всесторонне и опредѣленный уставами возрастъ найденъ самымъ соотвѣтствующимъ дѣлу обученія, именно, что только при этомъ возрастѣ юношество можетъ и легко и вполнѣ усвоять то, что преподается ему. Такъ. Но неугодно ли взглянуть въ любое учебное заведеніе, какъ идетъ тамъ дѣло? Взгляните хоть въ гимназію: первый классъ, основной и параллельный, по 40 человѣкъ — 80; во второмъ и третьемъ тоже, по 80; но далѣе и далѣе: все меньше, меньше и меньше, — и созрѣютъ только 7. Куда же дѣвалась педагогическая премудрость?… На чьей душѣ и совѣсти должна лечь гибель этихъ несчастныхъ исключенныхъ?! Обыкновенно говорятъ: «нужна же какая-нибудь норма». Но мы желали бы слышать при этомъ: для какой же цѣли?
Говорятъ, что непріятно смотрѣть, когда между мелюзгой сидитъ великанъ. Но въ такомъ случаѣ надобно выгонять всѣхъ великорослыхъ, хотя они были бы и молоды. Подборъ по росту бываетъ только въ войскахъ, и то неимѣющій ни малѣйшаго существеннаго значенія.
Уросшіе вредно вліяютъ на малолѣтнихъ? Но почему не предполагать благотворнаго вліянія? Почему предполагаютъ въ уросшихъ болѣе безнравственности? Квартируютъ же вмѣстѣ малолѣтніе съ взрослыми? Тамъ и хорошее, и дурное вліяніе могутъ проявляться несравненно сильнѣе.
Въ нашихъ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ строго соблюдаются сроки. Въ семинаріи положено принимать отъ 14 до 16 лѣтъ; мальчика 17 лѣтъ не примутъ уже ни въ какомъ случаѣ «за урослостью», хотя оставшіеся тамъ на второй годъ бываютъ и 17 лѣтъ. Молодые люди употребляютъ всѣ усилія, чтобы пройти чрезъ училища и дойти до семинарій именно въ эти годы, иначе пропали на вѣки. Идетъ человѣкъ и употребляетъ всѣ силы, чтобы не засѣсть гдѣ-нибудь на другой годъ, хотя бы то по болѣзни. Иначе, для семинаріи, будетъ уже устарѣвшимъ и выгнанъ безъ всякой церемоніи. Наконецъ, юноша, послѣ всѣхъ усилій, окончилъ курсъ, прошелъ всѣ науки, нужныя для того, чтобъ быть священникомъ, и проситъ священническое мѣсто. «Ну, нѣтъ, говорятъ ему, этого нельзя, ты еще молодъ для того, чтобы поступить во священники, нужно, чтобы тебѣ было тридцать лѣтъ». — Зачѣмъ же такъ подгоняли въ училищахъ и семинаріяхъ? — это «для порядка»! Кромѣ того, тебѣ нужно «упостояниться», — тебѣ нужно созрѣть нравственно, направить жизнь свою высоконравственными примѣрами, — тебѣ нужно до тридцатилѣтняго возраста идти въ пономари".
Пономарство есть, дѣйствительно, вѣрнѣйшій способъ для усовершенствованія молодаго человѣка, но только въ чемъ? Во всевозможныхъ порокахъ и невыразимой нуждѣ и горѣ.
Въ самомъ дѣлѣ: окончившаго курсъ семинаріи находятъ молодымъ для должности священника; зачѣмъ же такъ подгоняютъ въ семинаріяхъ? Уставы о семинаріяхъ и о священничествѣ проходили чрезъ однѣ руки; какая же цѣль: оканчивать курсъ молодымъ, а во священники поступать старымъ? Чтобы придти уже въ возрастъ «мужа совершенна»? И поэтому, чтобы сдѣлаться достойнымъ пастыремъ, нужно усвоить всѣ качества пономаря? Сдѣлано не дурно! Такой чести ни одному пономарю и во хмѣлю, во снѣ не грезилось.
Если пономарство нужно для того, чтобы прошелъ юношескій пылъ, то въ училищахъ нашихъ и семинаріяхъ такіе порядки, что онъ проходитъ и безъ пономарства.
Со времени введенія новыхъ уставовъ времени прошло уже достаточно для того, чтобы взглянуть на результаты положеній, взглянуть: дѣйствительно ли оканчивающіе курсъ семинаріи нравственно молоды для священства и дѣйствительно ли бывшіе въ пономаряхъ священники лучше старыхъ, поступившихъ во священники прямо изъ семинарій?
Я, состоящій самъ среди сельскаго духовенства и имѣющій своею обязанностію наблюдать за его нравственнымъ состояніемъ, утверждаю положительно, что молодые люди въ пономаряхъ нравственно гибнутъ. Соображая же дѣйствительность съ постановленіемъ правительства, намъ неминуемо приходится сдѣлать выводъ такого рода: чтобы къ 30-лѣтнему возрасту сдѣлаться высоконравственнымъ пастыремъ стада Христова, для этого нужно лѣтъ 8—10 потаскаться сперва по всѣмъ трущобамъ; другими словами: чтобы быть хорошимъ, нужно сперва сдѣлаться негодяемъ. А такъ какъ пономарствомъ въ дѣйствительности достигается одно первое, а между тѣмъ правительству желательно, чтобы во священники поступали въ возрастѣ 30 лѣтъ или около этого, то необходимо уничтожить правило о лѣтахъ въ училищахъ и семинаріяхъ.
Въ учебныя заведенія не принимаютъ по недостаточной подготовкѣ. Слабая подготовка для непринятія въ заведеніе есть причина вполнѣ основательная. Но гг. экзаменаторы могутъ-ли сказать по совѣсти, что въ нѣсколько минутъ испытанія они узнаютъ ученика вполнѣ? Всѣмъ извѣстно, извѣстно этой педагогамъ., что часто бываетъ, что экзаменующійся можетъ хорошо отвѣтить только вопроса на два-на три; ихъ-то, случайно, его и спросятъ, — и получается хорошій баллъ. Случается и наоборотъ: на два-на три отвѣтить не могъ, опять, случайно, спросили его, — и пропалъ. Поэтому пріемные экзамены должны быть самые снисходительные, потому что случайность здѣсь — дѣло обыкновенное. Въ наше время списки ученикамъ составлялись не но алфавиту, а по успѣхамъ, и ученики дѣлились на три разряда. На выпускной экзаменъ, по догматическому богословію, пріѣхалъ къ намъ преосвященный Аѳанасій (Дроздовъ). Между моими товарищами былъ нѣкто Ѳ. Танаисовъ. Въ спискахъ по всѣмъ предметамъ онъ писался ниже средины втораго разряда и, бывши пѣвчимъ архіерейскаго хора, часто не ходилъ и въ классъ! На экзаменѣ ему попался одинъ вопросъ, — онъ и началъ рѣзать, какъ «Отче нашъ». Не давши дочитать до конца, преосвященный закричалъ: «ректоръ! чего ты смотришь?» Ректоръ встрепенулся и смотритъ: что такое? «Я спрашиваю тебя: чего ты смотришь? Смотри, какъ отвѣчаетъ Танаисовъ, а между тѣмъ онъ записанъ во второй разрядъ. Ты долженъ знать, что Танаисовъ несетъ двойные труды, онъ и учится хорошо, и у меня въ пѣвчихъ. А тебѣ все равно, ты и не видишь этого!» И, не давши Танаисову дочитать, своей рукой записалъ его въ первый разрядъ. Но, на самомъ-то дѣлѣ, Танаисовъ почти только и зналъ то, что спросили его, и зналъ-то взубрячку, безъ толку.
Въ нашихъ духовныхъ училищахъ, на переводныхъ экаменахъ, тоже строгость страшная: изъ 40 человѣкъ 1-го класса едва доползаетъ до послѣдняго одинъ какой-нибудь десятокъ, а то и того меньше. Можно было бы предполагать, что это лучшіе ученики и въ семинарію поступятъ всѣ; но, однакоже, при переходѣ въ семинарію, имъ дается такой экзаменъ, что человѣкъ изъ 40 явившихся, училищъ изъ 5—6-ти, принимается человѣкъ 6—7, только. И не подумайте, что принимаются лучшіе, Ничуть не бывало: семинаріи не имѣютъ довѣрія къ училищнымъ свидѣтельствамъ и, благодаря случайнымъ отвѣтамъ, часто принимаются худшіе. Это извѣстно намъ положительно.
Намъ извѣстны нѣкоторыя семинаріи, гдѣ, на пріемныхъ экзаменахъ, поступаютъ съ учениками, просто, безчеловѣчно: мальчикамъ не оказываютъ ни малѣйшаго чувства состраданія; для гг. преподавателей-экзаменаторовъ мальчики — это не люди, а стадо барановъ. Сколько горя, сколько слезъ прольется и тутъ, и по домамъ этихъ несчастныхъ! Изъ 30—40 человѣкъ, перестрадавшихъ училищные порядки, примутся 6—7 человѣкъ, и стонетъ все духовенство: одни оплакиваютъ участь дѣтей, другіе сочувствуютъ ихъ горю… Но, зато, намъ извѣстны такія семинаріи, что въ то время, когда 25—30 семействъ льютъ слезы, — мать-протопопица, супруга о. ректора семинаріи, выказываетъ свои заботы о больныхъ въ семинарской больницѣ. Какая фальшь, какая маскировка, какое непониманіе общества! Духовенству въ тысячи разъ пріятнѣе было бы, если бы мать протопопица сидѣла дома и смотрѣла за собственными своими дѣтьми, но мужъ ея, о. ректоръ. не заставлялъ лить слезы цѣлыя сотни семействъ и не пускалъ по міру цѣлыя сотни несчастныхъ дѣтей. Напускной заботливостью зла не прикроешь и обществу глазъ не отведешь: оно хорошо видитъ фальшь этого дѣла. Тутъ дѣлается именно противъ пословицы: снявши голову, плачутъ надъ волосами, — сотни убьютъ, и десять приласкаютъ.
Семинарское начальство, набравши себѣ, по случайнымъ отвѣтамъ на экзаменахъ. худшихъ учениковъ, бьется съ ними потомъ и составляетъ дурное мнѣніе объ училищномъ преподаваніи вообще и на слѣдующихъ экзаменахъ дѣлается еще строже, еще безпощаднѣе, — и дѣти гибнутъ.
Если учителя въ училищахъ дѣйствительно дурны, то кто же опять виноватъ въ этомъ, какъ не тѣ же семинаріи, изъ которыхъ воспитанники поступаютъ въ наставники училищъ?! Слезы всѣхъ опять-таки падаютъ на тѣ же семинаріи, если онѣ не съумѣли или не постарались подготовить лучшихъ наставниковъ, лучшихъ подготовителей для ихъ собственныхъ же трудовъ. Но чѣмъ же виноваты здѣсь мы, чѣмъ виноваты наши дѣти!!…
Цѣль училищъ и семинарій одна: приготовлять юношество для духовнаго званія; программы училищъ приноровлены къ программамъ семинарій; наставниками училищъ люди, вышедшіе изъ семинарій и знающіе требованія семинарій; наставникамъ семинарій всѣ они извѣстны лично, какъ бывшіе ихъ ученики; поэтому я нахожу справедливымъ, чтобы семинаріи имѣли довѣріе къ училищамъ и учениковъ училищъ принимали къ себѣ безъ экзаменовъ, по однимъ училищнымъ свидѣтельствамъ, — чтобы училищныя свидѣтельства для семинарій были то же, что гимназическіе аттестаты зрѣлости для высшихъ учебныхъ заведеній. Одно то, что изъ 40 мальчиковъ перваго класса училища оканчиваетъ курсъ только 6—7, одно это хорошо уже показываетъ, что училищная жизнь прошла дѣтямъ не даромъ; что ихъ тамъ, тоже, жалѣли не много, что они могутъ быть принимаемы въ семинаріи по однѣмъ училищнымъ свидѣтельствамъ. Да и стоитъ ли семинаріямъ слишкомъ много заботиться объ обширныхъ и основательныхъ познаніяхъ своихъ учениковъ, кромѣ богословской науки? Жизнь сельскаго священника есть жизнь нищаго, бьющагося весь свой вѣкъ изъ-за куска хлѣба, гдѣ мы перезабываемъ все; нищета убиваетъ насъ съ перваго дня вступленія въ должность.
Экзаменамъ дается всюду рѣшающее значеніе; но еслибы гг. смотрители училищъ, ректора и директора среднихъ учебныхъ заведеній каждодневно посѣщали ввѣренныя имъ заведенія, слѣдили бы за преподавателями и учениками, бывали, по временамъ, и члены совѣтовъ (въ духовныхъ училищахъ и семинаріяхъ), тогда начальники заведеній знали бы учениковъ и учителей, какъ самихъ себя. Еслибъ они взяли себѣ въ образецъ покойнаго директора кадетскаго корпуса, о которомъ я встрѣтилъ воспоминанія въ «Русской Старинѣ», который каждый день бывалъ во всѣхъ классахъ, тогда и наставники не ходили бы въ классы за четверть часа до конца класса, а высиживали бы полный часъ, и ученики готовились бы къ каждому классу и были бы внимательнѣе къ словамъ наставниковъ; тогда экзамены были бы совершенно лишни, тѣмъ болѣе, что экзамены никогда не давали и не могутъ давать вѣрной оцѣнки и только мучатъ учениковъ; случайности же дѣлаютъ многихъ несчастными.
Теперь, — иногда, случается такъ: какой-нибудь инвалидъ переходитъ на своемъ вѣку всѣ мытарства свѣта, — перебываетъ и на морѣ, и за моремъ, добьется, наконецъ, черезъ задніе ходы, мѣста начальника учебнаго заведенія и думаетъ, что онъ добился теперь полнаго покою, — и спитъ себѣ старецъ отъ 7 до 7 часовъ, прихватитъ, пожалуй, часокъ-другой и днемъ; или другой проигрываетъ цѣлыя ночи въ карты; и тотъ, и другой подберетъ себѣ партію прихвостниковъ, тѣснитъ тѣхъ, которые не подлизываются къ нему и, за этими трудами, ждетъ-не дождется каждый мѣсяцъ 20 числа. А тамъ, что дѣлается въ заведеніи, ему и горя мало. Половины учениковъ онъ не знаетъ и по фамиліи. При такомъ ходѣ дѣла экзамены, конечно, необходимы. Слѣди начальникъ за каждымъ ученикомъ, изучи его, — тогда отъ случайностей на экзаменахъ юношество не гибло бы. Каждый внимательный наставникъ учениковъ своихъ знаетъ; для кого же теперь экзамены нужны? Исключительно для одного начальника заведенія. Изучи же и онъ ученика, тогда они совершенно лишни. Какихъ болѣзней, и нравственныхъ и физическихъ, избавилось бы юношество, какъ были бы благодарны отцы и матери!.. А тѣ мѣсяцы, которые уходятъ теперь на подготовки къ экзаменамъ, могли бы быть съ пользою употреблены на болѣе полное изученіе предмета.
Правда, теперь на экзаменахъ бываетъ еще третье, какъ-бы постороннее лицо, — ассистентъ; но это такое лицо, которое давно пора бы прогнать съ экзаменовъ. Дѣло въ томъ: учителя вездѣ дѣлятся на двѣ партіи: на партію прихвостниковъ, подлизовъ, и на партію оппозиціонную, дорожащую своимъ человѣческимъ достоинствомъ. Если въ ассистенты попалъ человѣкъ одной партіи съ учителемъ, то онъ ставитъ баллы тѣ же, какіе ставитъ и учитель; если же онъ партіи противной, то врагу своему онъ мститъ на ученикахъ, — и юношество гибнетъ, за грѣхи другихъ, неповинно. Экзамены необходимы только въ случаяхъ несогласія начальника заведенія съ наставникомъ, — когда одинъ изъ нихъ находитъ ученика достойнымъ перевода въ слѣдующій классъ, другой — нѣтъ. Пусть тутъ данъ будетъ экзаменъ, но только не при одномъ ассистентѣ, а при участіи большинства всѣхъ наставниковъ.
Въ учебныя заведенія не принимаютъ по неимѣнію вакансій. Не говоря уже о томъ, почему положено имѣть въ классахъ по 40 человѣкъ, но не по 30 или 50, мы желали бы знать: для какой цѣли установлены штаты вообще?
Учебныя заведенія суть учрежденія, имѣющія цѣлію общественное благосостояніе. Стало быть: чѣмъ болѣе различныхъ учебныхъ заведеній и чѣмъ болѣе обучающихся въ нихъ, тѣмъ болѣе общество, такъ сказать, вбираетъ въ себя полезныхъ дѣятелей и тѣмъ болѣе, поэтому, возвышается его благосостояніе. И самые дѣятели, получивши возможность быть полезными себѣ и другимъ, увеличиваютъ собою и число людей, возвышающихъ это общественное благосостояніе и число людей, способныхъ устроить и свое собственное благополучіе. Слѣдовательно, люди, коимъ ввѣрена забота объ общественномъ благосостояніи, всѣми мѣрами должны заботиться объ общественномъ просвѣщеніи, т.-е. и объ увеличеніи числа учебныхъ заведеній, и объ увеличеніи числа обучающагося въ нихъ юношества. Такія заботы о благосостояніи общества правительство наше оказывало со времени основанія нашего государства. Благодаря неусыпнымъ отеческимъ заботамъ нашихъ государей, отечество наше, не смотря на свою политическую молодость, не смотря на страшныя бѣдствія отъ удѣльной неурядицы, татарщины, самозванщины, войнъ и подоб., вошло въ составъ европейскихъ государствъ и догнало ихъ своимъ просвѣщеніемъ. Потребность къ просвѣщенію явилась всюду, даже между низшими классами фбщества; всеобщая воинская повинность, съ своими льготами за науку, подвинула потребность къ образованію еще болѣе, словомъ: что бы ни было причиною, но всѣ бросились къ образованію, — и учебныя заведенія наполнились. Но вотъ вдругъ Господь, вѣроятно, за грѣхи наши, насылаетъ, какъ чуму, положеніе о штатахъ! Число учащейся молодежи сразу ополовинѣло. Ближайшіе руководители просвѣщенія тотчасъ поняли, что нужно главному двигателю просвѣщенія, подхватили, его мысль, и выказали такую жестокость къ юношеству, что въ немилосердіи своемъ превзошли даже его, — они не стали принимать въ учебныя заведенія даже и того небольшого числа, какое допущено положеніемъ. Если же гдѣ, по необходимости, дѣтей и принимали, то, въ срединѣ курса, выгоняли ихъ, подъ предлогомъ неуспѣшности, и такимъ образомъ масса несчастныхъ гасла тысячами. Стонали отцы, вопили матери, плакали дѣти… И — явилась масса несчастныхъ, масса недовольныхъ! Министерство народнаго просвѣщенія сдѣлалось министерствомъ народнаго омраченія: омрачился свѣтлый русскій умъ, — недовольные явились, какъ очумленные, — и явилась масса такихъ ужасовъ, которые никогда не могли бы придти и на умъ любящему свое отечество русскому человѣку… Не даромъ съ такимъ восторгомъ общество встрѣтило новаго двигателя просвѣщенія, не даромъ успокоились разомъ и всѣ недовольные. Общество увѣрено, что дѣти его гибнуть болѣе не будутъ. Отъ всей души желаемъ, чтобы надежды общества не обманулись.
Въ видахъ общественной пользы, въ видахъ успокоенія родителей и счастія дѣтей крайне было бы желательно, чтобы положеніе о штатахъ было уничтожено.
Если теперь въ семинаріяхъ нашихъ не занято три четверти даже штатныхъ мѣстъ, то мы увѣрены, что, съ уничтоженіемъ положеній, въ служащемъ духовенствѣ — о пономарствѣ, и въ семинаріяхъ — о штатахъ, семинаріи наполнятся скоро. Если теперь ученики не принимаются и выгоняются, какъ-бы за неуспѣшностью, то это такое пустое дѣло, на которое не стоитъ обращать и вниманія: мы увѣрены, что тѣ же начальники учебныхъ заведеній, которые теперь находятъ мальчика слабымъ, завтра же найдутъ его вполнѣ достойнымъ, потому что эти люди не смотрятъ въ святцы сами, они только прислушиваются, въ какой колоколъ звонятъ на колокольнѣ.
Педагоги, обыкновенно, говорятъ, что, при большомъ числѣ учениковъ въ классѣ невозможно слѣдить за ихъ успѣхами: приходится рѣдко спрашивать учениковъ, они опускаютъ уроки и пр. Но мы на это скажемъ: въ наше время въ семинаріи всѣ классы раздѣлялись на два отдѣленія, и въ богословскомъ классѣ насъ окончило курсъ но 83 человѣка, въ отдѣленіи — 166 человѣкъ. И списки составлялись по успѣхамъ чрезвычайно вѣрно, обиженъ не былъ никто. Правда, труда наставнику больше; но ради тѣхъ несчастныхъ, которые за стѣнами классовъ оплакиваютъ горькую свою участь и проклинаютъ день появленія своего на свѣтъ, ради слезъ ихъ родителей, почему немного и не прибавить труда? Облегчить участь несчастныхъ, — дѣло выше всякаго труда. Притомъ: провинціальныя учебныя заведенія не то, что столичные университеты, куда стекается юношество со всѣхъ концовъ государства, Здѣсь у насъ слишкомъ большого стеченія учениковъ и быть не можетъ; оно всегда будетъ ограничиваться только мѣстнымъ населеніемъ; лишній же десятокъ учениковъ не стѣснитъ никого и ничѣмъ, что прежде и было.
Мы совершенно согласны, что, при небольшомъ числѣ учениковъ въ классахъ, удобнѣе заниматься и для наставниковъ, и для учениковъ, но если въ первомъ классѣ 80 учениковъ, а въ послѣднемъ только 10, то справедливо-ли, для удобства и счастія 10-ти, выгнать и дѣлать несчастными 70? Въ наше время, когда классныя комнаты наши были переполнены народомъ, были у насъ ученики и слабые, и хорошіе; но хорошіе были и настолько хороши, что, не окончивши курса, сдавали экзамены и поступали въ университеты. Ректоръ нашей семинаріи, каждый разъ, какъ только ученики, по окончаніи курса, поступятъ въ духовную академію, получалъ или благодарность, или награду за хорошихъ учениковъ. Стало быть, число учениковъ не имѣетъ того вреднаго вліянія на успѣхи, какое обыкновенно приписываютъ ему. Намъ желательно было бы слышать: теперь, при такомъ маломъ числѣ учениковъ, всѣ они отборные? лучшіе ученики и наставники вполнѣ довольны ими, все это геніи? Навѣрное, что изъ числа выгнанныхъ были бы, наполовину, если не лучше, то и не хуже тѣхъ, которые удержались до окончанія курса. Между тѣмъ они погибли и для себя. и для общества!..
Не такъ давно мнѣ пришлось слышать еще одно мнѣніе: въ 1879 году изъ Петербурга въ нашъ край пріѣхало одно высокопоставленное лицо, и оказало честь мнѣ: сдѣлало мнѣ визитъ. Въ разговорѣ о штатахъ по учебнымъ заведеніямъ, гость мой выразилъ мнѣ свое мнѣніе такъ: «предложеніе больше требованія. Всѣ лѣзутъ въ ученые, но государству совсѣмъ не нужно такого огромнаго множества ученыхъ. Наплоди ихъ государство, и тогда бѣда съ ними: всѣ потребуютъ мѣстъ, всѣ захотятъ жить какъ-нибудь полегче. Мы, скажутъ, народъ ученый, ремесла никакого не знаемъ, давай намъ мѣсто! Мѣстъ, между тѣмъ, нѣтъ, — и пойдутъ интриги, ропотъ, недовольство. Государство переполнится празднымъ, неспособнымъ ни къ какому труду народомъ, а правительство и возись съ нимъ? Представьте себѣ, что на базаръ привезли столько картофеля, что онъ никому уже не нуженъ; ну, мужикъ, и вези назадъ, и дѣвай его, куда знаешь. Сгнилъ онъ дома, — это его дѣло. Такъ поступаетъ и государство: наѣхало со всѣхъ сторонъ тысячи въ университеты, привалило въ гимназіи, прогимназіи и пр. — государство отобрало себѣ, сколько ему нужно, а остальные ступай куда знаешь. Нельзя же давать ученыя степени всѣмъ кто захочетъ. Тогда всѣ и мужики захотятъ быть учеными, докторами, философами».
— Мнѣ кажется наоборотъ: если картофеля привезли на базаръ слишкомъ много, то онъ понизится только въ цѣнѣ; но. за то, его раскупятъ бѣдняки, и будутъ сыты. Теперь докторовъ, напр., до того мало, что когда открылась война, появилась чума, то даже столицы принялись за студентовъ, студенты потребовались и для войска; а для бѣднаго класса они недоступны ни въ какое время. Будь же ихъ въ пять, въ десять разъ больше, чѣмъ теперь, то они вмѣсто 25 р. за визитъ, были бы рады брать и по рублю, — и бѣдные люди пользовались бы ихъ помощью. Правительство должно заботиться обо всѣхъ одинаково: взявши однихъ, нельзя-же давать гибнуть и другимъ. Дайте возможность человѣку пріобрѣтать себѣ пропитаніе, онъ къ вамъ и не полѣзетъ. Ученый вездѣ найдетъ себѣ мѣсто и хлѣбъ. Бѣда не съ учеными, а съ недоучками.
— Не безпокойтесь! Правительство хорошо обсудило это дѣло.
— Но куда же дѣваться съ дѣтьми намъ, отцамъ?
— Надобно находить другой родъ жизни кромѣ ученой.
— Въ поденщики? Онъ засмѣялся.
— А развѣ поденщикъ менѣе полезенъ обществу, чѣмъ ученый!
— Конечно, говорю я, вы говорите это не о своихъ дѣтяхъ?
Гость мой улыбнулся, — и разговоръ нашъ перешелъ на другую тэму.
Не принимаютъ по тѣснотѣ классныхъ помѣщеніи. Не распространяясь много, скажу: какъ было-бы отрадно, еслибъ люди, взявшіе на себя обязанности образованія юношества, проникнуты были тѣмъ же человѣческимъ чувствомъ, какое выразилъ графъ М. Т. Лорисъ-Меликовъ директору техническаго училища: «пусть потѣснятся»!
Очень нерѣдко бываетъ, что изъ учебныхъ заведеній исключаются за невзносъ за слушаніе лекцій. Но если юноша изъ-за невзноса оставляетъ даже заведеніе и, стало быть, теряетъ всю надежду на лучшую свою будущность, то это значитъ, что оставить заведеніе его заставляетъ крайняя нужда, что онъ слишкомъ уже бѣденъ. Почему бы такимъ несчастнымъ не дѣлать снисхожденія и не прощать имъ ихъ долга?! По выходѣ изъ учебнаго заведенія этихъ несчастныхъ, заведеніе не прекращаетъ же своего существованія? Стало быть, оно также можетъ существовать и въ то время, когда они находились бы тамъ, не внесши опредѣленной суммы. И взносъ, и невзносъ немногихъ не имѣютъ ровно никакого вліянія на заведеніе. Было бы человѣколюбиво, если бы молодымъ людямъ была дана возможность продолжать науки, и взносъ, если уже не простить совсѣмъ, то отложить до полученія мѣста, по окончаніи курса. Взыскать можно всегда, гдѣ бы кто ни служилъ. Какъ тяжелъ этотъ взносъ, — это я знаю по себѣ, когда мнѣ, въ одно время, пришлось вносить за двоихъ сыновей въ Петербургѣ и за двоихъ въ мѣстной гимназіи.
XXXVIII.
правитьВъ гражданскомъ вѣдомствѣ учреждены городскія, уѣздныя и губернскія земскія собранія. Постановленія собраній представляются на утвержденіе начальниковъ губерній. Хотя нѣкоторыя изъ нихъ губернаторы и имѣютъ право не утверждать, но, однакоже, не всѣ: собраніямъ оставлено широкое еще поле для самодѣятельности.
Въ общемъ движеніи и перестроѣ внутренняго порядка государства стыдно было бы отстать и намъ; дѣйствительно, и намъ дано самоуправленіе. Но наше самоуправленіе есть такая ничтожная, такая жалкая копировка самоуправленія общественнаго, что ничтожнѣе этого трудно что-нибудь и выдумать. И намъ также дозволены и уѣздные, и епархіальные съѣзды; но разсуждать на нихъ мы имѣемъ право только о дѣлахъ училищъ, свѣчномъ своемъ заводѣ и эмеритальной кассѣ, — и только. И здѣсь опять мы имѣемъ право не дѣло дѣлать, а только разсуждать, — ничуть не болѣе. При нашемъ «самоуправленіи» епископъ имѣетъ право не утверждать не только ни одного нашего постановленія, но даже не утвердить и избраннаго нами, только на время собранія, предсѣдателя. Епископъ имѣетъ право не дать намъ, какъ говорится, разинуть рта, пикнуть. Уполномоченные, напримѣръ, собрались и, прежде всего, избираютъ предсѣдателя и двоихъ кандидатовъ; но епископъ имѣетъ право утвердить изъ нихъ того" кого пожелаетъ онъ, но можетъ не утвердить и никого изъ нихъ и дать своего. При назначеніи предсѣдателя противъ желанія духовенства епископъ сразу становится въ непріязненныя отношенія къ духовенству. Далѣе: начинаются разсужденія, уполномоченные составляютъ, по извѣстному предмету, постановленіе и представляютъ епископу на утвержденіе. Епископъ не утверждаетъ его, и даетъ свое «предложеніе», по которому съѣзду приходится только написать: уполномоченные слушали резолюцію его преосвященства и положили исполнить…. По второму предмету, по пятому, по двадцатому, — то же самое. Такимъ образомъ съѣзду приходится иногда писать только: «слушали и постановили исполнить, слушали, — и постановили исполнить», — и больше ничего. Пишутъ отцы святые: «слушали и постановили» каждый день, а между тѣмъ время идетъ, человѣкъ 70 недѣли двѣ уже прожили, Богъ вѣсть изъ-за чего. Поѣздка и житье въ городѣ духовенству стоятъ, по крайней мѣрѣ, 1,500 р., а толку ровно ни на грошъ. Соберутся отцы, проживутся, наслушаются архіерейскихъ резолюцій, напишутъ кипы журналовъ объ исполненіи ихъ, — и разъѣдутся, Иначе дѣло это и идти не можетъ, если съѣздъ держится одного мнѣнія, епископъ другаго, и рѣшеніе принадлежитъ епископу.
Если должно дѣлаться все по волѣ епископа, то спрашивается, для чего же съѣзды? Для чего духовенство отрывается отъ приходовъ, отъ домашнихъ занятій, отъ полевыхъ работъ и вводится въ дорожныя безпокойства и расходы? Если все должно дѣлаться по волѣ епископа, то пусть одинъ онъ и дѣлаетъ все. Духовенство будетъ исполнять всѣ его распоряженія съ обычною готовностію. Если же, напротивъ, духовенству дано право разсуждать о нуждахъ его дѣтей, то пусть оно приводитъ въ исполненіе то, что находитъ оно нужнымъ. Можно быть увѣреннымъ, что никто не можетъ знать наши нужды лучше насъ самихъ. И духовенство не настолько глупо, чтобы не съумѣло устроить судьбы дѣтей своихъ безъ посторонней помощи, чьей бы то ни было. Мы ни мало не хотимъ отнимать правъ у епископовъ; но согласитесь, что наши съѣзды и наша толковня на нихъ, безъ права исполненія, не имѣютъ смысла.
При настоящихъ порядкахъ бываютъ такіе случаи: уполномоченные, по извѣстному предмету, дѣлаютъ постановленіе; мотивы же, руководящіе уполномоченными, таковы, что они могутъ быть передаваемы однимъ другому только лично, но не могутъ быть ни высказываемы публично и ни, тѣмъ болѣе, вносимы въ журналы. Мотивы эти бываютъ иногда весьма серьезны, но публично высказываемы быть не могутъ. Уполномоченные, напримѣръ, постановили удалить изъ училища извѣстное лицо и избрать другое; они находятъ невозможнымъ излагать всѣ причины удаленія, — въ журналѣ, публично; а между тѣмъ лицо, удаляемое ими, нетерпимо. Епископъ, не видя въ журналѣ съѣзда достаточныхъ причинъ для удаленія, устно же передаваемое ему членами совѣта, находя неформальнымь, — постановленія съѣзда не утверждаетъ. при этомъ: какъ только возникаетъ недоразумѣніе между епископомъ и духовенствомъ, сейчасъ же являются изъ-за скуфейки прихвостники и своими заявленіями, противными общему мнѣнію духовенства, разстроиваютъ епископа съ духовенствомъ окончательно: между епископомъ и духовенствомъ является явная уже вражда.
Хотя и не такъ, но нѣчто подобное этому было въ Саратовской губерніи въ 1879 году. Съѣздъ уполномоченныхъ нашелъ необходимо нужнымъ удалить начальницу епархіальнаго женскаго училища. Не излагая всѣхъ причинъ въ журналѣ, онъ постановилъ удалить и избрать другую. Заслуживала она удаленія или не заслуживала, — я, какъ давно уже оставившій бывать на съѣздахъ, дѣла этого не знаю. Но преосвященный нашелъ постановленіе съѣзда неосновательнымъ, не утвердилъ его и положилъ рѣшеніе таковое: «1) постановленіе саратовскаго епархіальнаго съѣзда о замѣнѣ нынѣшней начальницы саратовскаго женскаго епархіальнаго училища М. А. Шимковой другою, какъ неосновательное и несправедливое, а потому и недѣлающее чести депутатамъ, подписавшимъ такое опредѣленіе, оставить безъ послѣдствій».
2) «Членамъ совѣта названнаго училища, протоіерею Соколову и священнику Александровскому, какъ главнымъ виновникамъ этого опредѣленія, сдѣлать отъ моего имени замѣчаніе. Сверхъ того, протоіерею Соколову, проявившему особенно враждебныя отношенія къ М. А. Шимковой, предложить испросить прощеніе у сей послѣдней, если онъ желаетъ продолжать службу при училищѣ. Въ противномъ же случаѣ его мѣсто въ совѣтѣ и по членству долженъ занять протоіерей Смѣльскій»… (Саратов. Епарх. Вѣд. 1880 г. № 7).
Намъ не довелось слышать потомъ, чѣмъ рѣшилось дѣло отца протоіерея Михаила Александровича Соколова съ начальницей училища: просилъ-ли онъ у нея прощенія, мы не знаемъ этого, но, во всякомъ случаѣ, въ лицѣ о. протоіерея, бывшаго профессора семинаріи, и нынѣ законоучителя института благородныхъ дѣвицъ и губернскаго градскаго благочиннаго, всему духовенству урокъ хорошъ!.. Не забывайся!.. Виноватъ же, между тѣмъ, тутъ кто? Положеніе о съѣздахъ. Намъ дозволено разсуждать, рѣшать, постановлять; а преосвященнымъ дано право на все это, какъ бы сказать это? — ну, да не обращать вниманія. Зачѣмъ же, спрашивается опять невольно, всѣ эти наши собранія, толки, постановленія?! Съ полною покорностію мы исполняемъ и готовы исполнять всѣ распоряженія нашихъ владыкъ; но коль скоро дано право дѣлать и намъ свои постановленія, то зачѣмъ же не допускать ихъ къ исполненію? Зачѣмъ было давать духовенству право безъ правъ.
Поэтому мы желали бы: или дать намъ право постановленія наши приводить въ исполненіе, или же отнять у насъ совсѣмъ право собирать съѣзды и дѣлать на нихъ свои постановленія. Многолѣтніе опыты показали уже, что такого рода съѣзды ведутъ лишь только ко враждѣ между епископомъ и духовенствомъ, чего мы совсѣмъ не желали бы.
Намъ не разъ приводилось читать въ свѣтскихъ журналахъ и газетахъ восхваленія расширенію правъ духовенства, — что ему дано самоуправленіе; но, при этомъ, никто не потрудился вникнуть, что наше самоуправленіе есть не болѣе, какъ пародія на земскія собранія, — и мы-де не отстали, — и духовенству дозволены съѣзды! Въ нашихъ съѣздахъ прямо, осмысленно, положенъ источникъ вражды между епископомъ и нами.
XXXIX.
правитьСельское духовенство ведетъ жизнь совершенно уединенную. Въ приходѣ его нѣтъ лица, равнаго ему ни по умственному развитію, ни по понятіямъ и ни но нравственнымъ потребностямъ. Съ крестьянами, кромѣ обыденнаго хозяйства, говорить ему не о чемъ; если есть въ приходѣ дворяне, то богатые изъ нихъ смотрятъ на священника свысока и говорятъ съ нимъ всегда покровительственнымъ тономъ; бѣдные же, хотя народъ простой и добрый, но, по умственному состоянію отъ мужика отличаются очень немногимъ. И какъ ни богачъ и ни бѣднякъ, наши деревенскіе дворяне не читаютъ ровно ничего, кромѣ развѣ мѣстной газетки, то и бесѣда бываетъ всегда съ ними самая пустая. Если въ приходѣ есть одно или нѣсколько лицъ съ университетскимъ образованіемъ, то тутъ опять бѣда другаго рода: эти люди смотрятъ на священника, часто, какъ на человѣка малообразованнаго и немогущаго понимать ихъ высокихъ сужденій. Дружественная бесѣда и мѣна мыслей могла бы быть только тамъ, гдѣ два, три священника живутъ въ одномъ приходѣ; но настоятельство и помощничество — работа одного на другого, — всегда были и есть теперь источникомъ обоюдной вражды, и эти два-три священника непремѣнно ссорятся между собою. Поэтому дружескихъ бесѣдъ между ними и быть не можетъ. Днемъ дѣла у священника иногда очень много, но иногда цѣлую недѣлю нѣтъ ровно никакого. Вечера и ночи свободны всегда. Развлеченій, въ бездѣлье, никакихъ нѣтъ: священникъ не знаетъ ни музыки, ни рисованія, ни токарнаго или столярнаго и т. под. мастерства, и ему остается только читать. Но что читать? Правда, теперь всѣ священники что-нибудь выписываютъ; но одна-двѣ газетки, одинъ-два журнала надолго-ли станутъ? И человѣкъ, особенно въ долгіе зимніе вечера, отдается совершенной бездѣятельности. Бездѣятельность эта часто доводитъ его до такой апатичности ко всему, что онъ бываетъ не въ состояніи подготовить даже къ училищу собственныхъ дѣтей. Есть и такіе приходы, гдѣ читать и есть что: и сами священники выписываютъ много журналовъ и есть что взять на сторонѣ; но читать и читать одному, безъ живаго слова, безъ передачи своихъ впечатлѣній другому и не слышать сужденій лица посторонняго, — дѣлается работою какою-то механическою и неприносящею надлежащей пользы, освѣжающей и возбуждающей душу. Нерѣдко люди, не занятые и чтеніемъ, отъ праздности, одиночества и тоски, ищутъ себѣ развлеченій въ сообществѣ людей всякаго сорта, безъ строгаго разбора, тупѣютъ и часто впадаютъ въ пороки — пьянство. Поэтому я нашелъ полезнымъ, чтобы священники, насколько возможно чаще, имѣли свиданіе между собою и вели бесѣды другъ съ другомъ. Имѣя въ виду, что свиданія священниковъ могутъ приносить имъ большую пользу, я просилъ однажды своего преосвященнаго Іоанникія, нынѣ экзарха Грузіи дозволить намъ, священникамъ моего благочинія, съѣзжаться нѣсколько разъ въ году для дружескихъ бесѣдъ. Преосвященный выразилъ мнѣ особенное удовольствіе и съѣзды разрѣшилъ.
Зная, какъ нельзя лучше, умственное и нравственное состояніе священниковъ моего округа, я, по состоянію каждаго изъ нихъ, приготовилъ для нихъ книги и пригласилъ къ себѣ. Въ собраніи я разъяснилъ, сколько гибели приноситъ намъ наше одиночество и бездѣлье, и цѣль съѣзда. Давая каждому книги, я слегка набросалъ содержаніе каждой, постарался заинтересовать ими и просилъ въ слѣдующій съѣздъ разсказать въ собраніи то изъ прочитаннаго, что особенно найдетъ каждый интереснымъ или, можетъ быть, непонятнымъ. Были между нами два священника слабыхъ и нерѣдко дозволяющихъ себѣ нетрезвость. Мы сдѣлали имъ дружеское увѣщаніе и взяли честное слово не пить до слѣдующаго нашего съѣзда. Тутъ же положили съѣхаться, чрезъ два мѣсяца, у священника-сосѣда. Этотъ второй съѣздъ былъ оживленнѣе перваго: каждый изъ насъ далъ какъ-бы отчетъ въ томъ, что сдѣлано имъ въ эти два мѣсяца и каждый разсказалъ, что прочелъ онъ. Мы говорили объ обязанностяхъ священника, отношеніяхъ къ приходамъ, о сельскихъ школахъ, о воспитаніи собственныхъ дѣтей и пр. И люди нетрезвые сдержали слово — не пили. Я былъ въ восторгѣ отъ этого съѣзда. Мы положили при этомъ устроить окружную благочинническую библіотеку. Два года мы съѣзжались чрезъ каждые два мѣсяца Но случалось, что или сильные дожди, или метели, или домашнія какія-либо обстоятельства не давали съѣзжаться всѣмъ, особенно потому, что наши съѣзды были всего на одинъ день. Кромѣ того, два села отстоятъ отъ меня въ 50-ти верстахъ, а одно даже въ 70-ти. Этихъ священниковъ обременяла и самая отдаленность. А такъ какъ я только преимущественно надѣлялъ книгами и домъ мой помѣстительнѣе домовъ другихъ священниковъ, то съѣзды, почти исключительно, были у меня. Но, мало-по-малу, охота къ съѣздамъ охладѣла почти у всѣхъ и пошло: то тотъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ, не пріѣдетъ, то другой и, наконецъ, всѣ священники стали просить меня, чтобъ я не собиралъ ихъ. И — съѣзды наши прекратились. Но я видѣлъ въ нихъ большую пользу и разстался съ ними съ крайнимъ прискорбіемъ.
Опытомъ узнавши пользу съѣздовъ, я совѣтую моимъ собратіямъ, гдѣ мѣстныя условія болѣе благопріятны, устроять подобные же съѣзды. Они много вліяютъ на улучшеніе и умственнаго и нравственнаго нашего состоянія.
Въ настоящее же время (1880), я надѣюсь, съѣзды духовенства могли бы принести не малую пользу и для народа, и именно теперь, — когда во многихъ мѣстахъ хлѣба нѣтъ почти совсѣмъ, и народъ терпитъ страшную нужду, и когда. кромѣ правительства, мало людей, сочувствующихъ общему горю. Когда бѣдствовали босняки, герцеговинцы и другіе славянскіе, и неславянскіе народы Турціи, — у насъ явились цѣлыя полчища людей милосердыхъ: по всѣмъ деревнямъ и захолустьямъ разсылались воззванія, дѣлались подписки, собирались пожертвованія; въ горой;ахъ братья и сестры милосердія, съ кружками въ рукахъ, не давали проходу ни конному, ни пѣшему, до назойливости: толпились на каждомъ перекресткѣ; въ магазинахъ, вокзалахъ, станціяхъ желѣзныхъ дорогъ и на всѣхъ открытыхъ мѣстахъ, чуть не на каждой тротуарной тумбочкѣ были выставлены кружки. Возбужденіе было лихорадочное; собирать на славянъ было моднымъ дѣломъ, — и слова: «братья славяне», надоѣли всѣмъ до приторности. Но вотъ Господь послалъ бѣдствіе и на насъ самихъ: во многихъ мѣстахъ люди чуть не мрутъ съ голоду; многія селенія поголовно разбрелись собирать милостыню, нужда крайняя — и никто, кромѣ правительства, не отозвался на слезы своего русскаго народа!.. Нѣтъ ни воззваній, нѣтъ ни сборовъ, нѣтъ ни братцевъ, ни сестрицъ милосердія, — нѣтъ никого! Непонятная черта характера русскаго добраго народа: чужая бѣда, — и мы, какъ угорѣлые, бросаемся на помощь; бѣда своя, — и мы, какъ спимъ, и даже излюбленныхъ коммисій не составляемъ. Вотъ теперь-то и слѣдовало бы священникамъ обсудить мѣры къ облегченію участи несчастныхъ. И еслибъ каждый изъ нихъ спасъ хоть пять-шесть семействъ отъ послѣдствій голода, то и это было бы великой заслугой.
XL.
правитьНасъ укоряютъ, что мы не имѣемъ должныхъ отношеній къ нашимъ приходамъ; что связь между нами и нашими приходами только оффиціальная, внѣшняя; что близкихъ, сердечныхъ, радушныхъ отношеній между нами нѣтъ; что мы стоимъ отъ нашихъ приходовъ особнякомъ, далеко; вымогая изъ нихъ средства къ своему существованію, не обращаемъ вниманія на ихъ внутреннюю, духовную жизнь; что мы не больше, какъ требоисправители, тогда какъ мы должны быть руководителями въ ихъ нравственной и религіозной жизни, должны составлять какъ-бы душу, должны быть «солью земли» своихъ приходовъ; что отъ нашей отдаленности въ приходахъ грубость, невѣжество, расколъ, пороки, неуваженіе къ религіи и къ намъ самимъ и проч.
Отдаленность нашу отъ приходовъ одни производятъ отъ неправильной постановки нашего воспитанія; другіе — отъ нашей безличности и полной зависимости отъ приходовъ; одни, — что причиною тому кастовое наше положеніе; другіе говорятъ: отъ того все это, что попы сами и тупы, и глупы, безнравственны и жадны; говорятъ, наконецъ, одни, что это отъ того, что попы горды, что священникъ, особенно молодой, чувствуя себя стоящимъ по образованію выше массы, съ гордостью относится къ простому народу даже тогда, когда принимается учить его, и тѣмъ отдаляетъ себя отъ него.
Для сближенія духовенства съ прихожанами одни находятъ необходимымъ закрыть спеціальныя духовныя учебныя заведенія и устроить общія, всесословныя; другіе находятъ единственнымъ средствомъ вывести духовенство изъ крѣпостной зависимости отъ прихожанъ, обезпечить его матеріальный бытъ и расширить права самостоятельности; третьи находятъ радикальнимъ средствомъ порѣшить совсѣмъ съ наличнымъ духовенствомъ, избрать въ служители церкви лицъ изъ того же общества, въ которомъ они служить должны, — чтобы духовенство для общества было «свое, родное», — плоть отъ плоти и кость отъ костей его; чтобы духовенство и образованіемъ возвышалось только немногимъ надъ тѣмъ обществомъ, среди котораго оно должно вращаться; что духовенство должно участвовать во всѣхъ крестьянскихъ сходахъ, во всѣхъ приходскихъ дѣлахъ. Наконецъ, говорятъ намъ: нужно имѣть болѣе смиренія, болѣе терпѣнія и любви къ пасомымъ, — поменьше чванства и побольше дѣла.
Во всемъ этомъ много горькой истины, но много и нелѣпости. Всѣ говорятъ, что отношенія наши къ приходамъ ненормальны. Это хорошо знаемъ мы и сами. Ненормальность эту производятъ отъ различныхъ причинъ и къ устраненію ея предлагаются различныя средства; но такъ какъ сужденія объ этомъ дѣлѣ происходятъ, большею частію, отъ такихъ людей, которые и сами не знаютъ всѣхъ условій нашей жизни, то онѣ или непрактични совсѣмъ, или односторонни. Лица, стоящія во главѣ нашего управленія., хотя и хорошо видятъ причины ненормальности отношеній, хотя хорошо знаютъ и средства къ устраненію ихъ; но однѣхъ изъ средствъ не могутъ дать намъ они сами, а другихъ не исполняемъ мы. Отъ администраціи мы нерѣдко видимъ распоряженія и совѣты самые разумные, самые практичные, самые безпристрастные; но мы привыкли смотрѣть на нихъ, какъ на предписанія казенныя, не прилагаемъ ихъ къ нашему сердцу, не примѣняемъ къ нашей жизни, стараемся исполнить одну форму, отписаться, — и остаемся тѣмъ, чѣмъ были. Что же послѣ этого дѣлать? Теплое слово, — слово братское, взятое съ жизни, могло бы, кажется, указать намъ самыя практичныя средства и повліять на насъ болѣе всѣхъ другихъ постороннихъ указаній и совѣтовъ. Его могли бы высказать другъ другу мы, священники; но священники, кромѣ проповѣдей по заказу консисторій и благочинныхъ, не пишутъ ничего. Поэтому я, дѣлая починъ, пролагаю путь лучшимъ силамъ. Я не навязываюсь въ наставники — на это я не имѣю ни права, ни силы слова и не хочу оскорблять чьего бы то ни было самолюбія. Я хочу передать только личное мое мнѣніе и то, какъ ведется дѣло это у меня въ приходѣ, и съ удовольствіемъ выслушалъ бы мнѣніе и совѣтъ другаго. Мѣна мыслей могла бы принести много пользы и намъ самимъ, и дѣлу нашего служенія и, вмѣстѣ съ тѣмъ, показала бы людямъ, пишущимъ объ насъ, что мы не настолько безнравственны и бездѣятельны, какъ разносятъ объ насъ по свѣту.
Наша рознь съ приходами зависитъ, прежде всего, отъ нашего воспитанія. Въ духовныхъ училищахъ и семинаріяхъ стараются дать воспитаннику массу свѣдѣній, но никто и никогда не позаботился развить религіозно-нравственное чувство. Въ учебныхъ нашихъ заведеніяхъ строго слѣдятъ, напримѣръ, чтобы ученики неопустительно бывали у богослуженія, и тѣ воспитанники, которые, почему либо, хоть разъ, опустятъ его, подвергаются наказанію, — большею частію имъ убавляется баллъ по поведенію. Въ наше же время дѣло это велось даже такъ: небывшихъ у богослуженія инспекторъ семинаріи, іеромонахъ Тихонъ посылалъ въ столовую казеннокоштныхъ "учениковъ, заставлялъ тамъ молиться и класть земные поклоны во все время обѣда или ужина. Семинарская столовая, — большая, длинная комната. Какъ только войдутъ, бывало, ученики и за ними Тихонъ, или Тиша, какъ его звали всѣ, — виновные становятся въ концѣ столовой въ ряды и начинаютъ креститься и кланяться въ землю. Во все время обѣда Тиша ходилъ вдоль столовой, а виновные отвѣшивали поклоны. Часто случалось, что, въ то время, когда Тихонъ шелъ на другой конецъ столовой, оборотившись спиной къ молившимся, тѣ отдыхали и переставали кланяться. Нѣкоторые проказники наставляли ему носы, а другіе съ умиленіемъ вздыхали и чуть не на всю столовую взывали: «Боже, милостивъ буди мы грѣшному! Прости Господи мою лѣность»! Къ этимъ Тихонъ подходилъ и, за раскаяніе, отпускалъ домой, если это былъ своекоштный, или приказывалъ сейчасъ же садиться и обѣдать, если это былъ казенный воспитанникъ. Но нерѣдко случалось и такъ: идетъ Тихонъ задомъ къ молившимся на другой конецъ столовой, да вдругъ, не дойдя до конца, и повернетъ назадъ. Увидитъ, что тѣ перестали кланяться, подойдетъ, схватитъ за волосы и начнетъ мотать во всѣ стороны, да такъ, что искры изъ глазъ посыплятся. Перетрепавши всѣхъ, пойдетъ опять отшагивать. Ученики давно уже отобѣдали, давно сидятъ, запрятавши и ложки по пазухамъ и куски по карманамъ, а Тихонъ ходитъ себѣ, взадъ да впередъ, да и только. Нѣкоторымъ, такимъ манеромъ, приходилось положить поклоновъ по 150—200, — до одурѣнія. Однажды онъ одной артели, просто, велѣлъ положить по 100 поклоновъ. Ученики перекрестятся, поклонятся и скажутъ: «разъ»! Перекрестятся, поклонятся, — «два»! Сперва молельщики вели счетъ во весь голосъ, потомъ тише — тише и перестали молиться. Тихонъ подходитъ и спрашиваетъ: «а что-жъ вы перестали молиться»? — Мы положили по 100 поклоновъ. — «Ажъ вы врете (у него особенный былъ выговоръ), начинай съ начала, я самъ буду считать». — Ваше высокопреподобіе! Помилуйте! --«Ажъ вамъ говорятъ: молись»! Отпустилъ обѣдавшихъ, и сталъ самъ считать. Училищное начальство поступало еще проще: тамъ пороли, иногда, на смерть. Въ семинаріи же, у Тихона, если ученикъ не былъ только у одного богослуженія, положимъ у обѣдни, то молился только во время обѣда, но если не былъ у всенощной, то молился и въ ужинъ. Такому наказанію подвергались всѣ безъ различія, даже ученики богословскаго класса, люди лѣтъ 23—25, которые, мѣсяца черезъ три — четыре, или сами должны быть священниками, или ѣхать въ академію.
Такого кощунства надъ религіею и издѣванья надъ людьми нынѣ, вѣроятно, нѣтъ; но уменьшеніе балловъ по поведенію, въ сущности, одно и то же. Это заставляетъ ученика бывать неопустительно при богослуженіи не изъ любви и расположенія, а изъ страха и, стало быть, исполняется одна только формальность. И такая формальность отзывается на всей послѣдующей его жизни. Истинная заслуга наставниковъ и начальниковъ нашихъ учебныхъ заведеній была бы тогда, если бы они, съ передачею юношеству знаній, употребляли всѣ свои силы укрѣпить вѣру и внѣдрить любовь къ дѣлу служенія въ тѣхъ, кого готовятъ они быть пастырями народа и развить любовь къ самому народу. Но въ первомъ мы сомнѣваемся, а второе считаемъ даже невозможнымъ. Переспросите воспитанниковъ низшихъ, среднихъ и высшихъ учебныхъ нашихъ заведеній: у многихъ ли изъ нихъ есть евангеліе, а тѣмъ болѣе библія? Прочли ли они все это, хоть разъ, не для класса, а по внутреннему расположенію? Взгляните въ книгу библіотекаря: много ли разбирается воспитанниками духовныхъ журналовъ? Мы крайне сомнѣваемся, чтобы дѣло это шло успѣшно, — какъ слѣдовало, бы.
Безчеловѣчно поступая съ учениками при пріемныхъ экзаменахъ, грубо обращаясь съ ними въ теченіи всего курса, выгоняя изъ заведенія за каждую малость, за какую-нибудь недостающую 1/4 балла и вселяя, такимъ образомъ, только ожесточеніе и страхъ, — теплоты сердечной, любви къ ближнимъ наши семинаріи въ своего воспитанника вселить и не въ состояніи. Наставникъ, не имѣющій любви и даже снисхожденія, конечно, не можетъ сдѣлать сердце его мягкимъ, сострадательнымъ, любящимъ. Словомъ: отношенія нашихъ наставниковъ къ ихъ воспитанникамъ точно такія же, какъ и во всѣхъ свѣтскихъ, — чисто формальныя, оффиціальныя. Поэтому и мы поступаемъ на должности священниковъ съ такимъ же оффиціальнымъ направленіемъ, какъ и всякій воспитанникъ свѣтскихъ заведеній на свою должность, а грубое обращеніе семинарскаго начальства добиваетъ его характеръ. Поэтому всякій ученикъ семинаріи неминуемо долженъ выдти холоднымъ эгоистомъ., ожесточеннымъ, раздраженнымъ. Я не говорю отнюдь, чтобы всѣ ученики семинаріи непремѣнно выходили такими; нѣтъ, много людей выходятъ оттуда съ прекраснымъ, добрымъ сердцемъ; но въ этомъ семинаріи неповинны, это происходитъ независимо отъ нихъ: причиною доброты и мягкости сердца воспитанниковъ — ихъ родители и остатки домашняго воспитанія.
Такимъ образомъ, чтобы измѣнить наши отношенія къ приходамъ нужно, прежде всего, измѣнить многое въ самомъ воспитаніи готовящихся къ сану священника.
XLI.
правитьМатеріальныя средства къ нашему существованію — доходы отъ требоисправленій. И въ глазахъ нашего начальства, и въ глазахъ общества составилось понятіе о раздѣленіи приходовъ на «хорошіе и плохіе» и, конечно, не въ нравственномъ ихъ отношеніи, а исключительно по ихъ доходности. Воспитаннику семинаріи, не говоря уже о пономарствѣ, тотчасъ по выходѣ его изъ семинаріи, «хорошаго» мѣста не дается. Поэтому у него, если бы онъ и не зналъ всѣхъ нашихъ порядковъ, невольно должно составиться понятіе о приходахъ многодоходныхъ и малодоходныхъ, — какъ объ арендной, слѣдовательно, статьѣ. О нравственномъ слитіи съ приходомъ, о единеніи и т. п. тутъ не можетъ быть и помину.
Поступивши во священника, человѣкъ сразу уничтожается: у него нѣтъ ни помѣщенія, ни хлѣба, ни денегъ, — ровно ничего. Первою его заботою, неизбѣжно, должна быть забота о своемъ существованіи. При этомъ каждый знаетъ, что и впереди его ждетъ такая же нужда, какъ и теперь, что о немъ не позаботится никто во всю его жизнь и что въ старости его ожидаетъ одиночество и нищета.
Прихожане же каждаго новаго священника стараются тѣснить, чтобы сбавить платы за требоисправленія. Но одни изъ священниковъ сами начинаютъ тѣснить ихъ и вымогать непомѣрную плату, не смотря ни на бѣдность, ни на просьбы и слезы; ведутъ себя заносчиво, неприступно; другіе же, будучи не въ силахъ выбиться изъ-подъ такого давленія, терпятъ страшную нужду; третьи, — спиваются. О внутренней связи съ приходомъ и здѣсь не можетъ быть и рѣчи.
Таковъ порядокъ есть и долженъ быть при настоящей постановкѣ дѣла: близкихъ, сердечныхъ отношеній между пастыремь и пасомыми и быть не можетъ.
Но, однако же, нельзя сказать, чтобы не было совсѣмъ никакихъ уже средствъ къ установленію хорошихъ отношеній, хотя отчасти. Такія средства есть. Я передамъ то, какъ дѣло это ведется у меня въ приходѣ.
Лжи и мелочнаго самохвальства я себѣ не дозволяю. Это было бы и глупо, и не имѣло бы ровно никакого смысла. Я, — сельскій священникъ, подобныхъ которому въ Россіи болѣе 20,000; самохвальствомъ добиваться извѣстности изъ такой массы, гдѣ тысячи лучше меня во всѣхъ отношеніяхъ, значитъ признавать самаго себя умопомѣшаннымъ; не признавая же себя таковымъ, я скажу сущую правду.
Трудно встрѣтить такихъ добрыхъ прихожанъ, которые съ такимъ почтеніемъ относились бы къ своему священнику, какъ относятся мои ко мнѣ: при встрѣчѣ съ крестьяниномъ, я, первымъ словомъ, говорю ему раза три или четыре, чтобы онъ надѣлъ шапку. Иначе, говори съ нимъ сколько угодно, онъ, во все время, будетъ стоять безъ шапки. Иду я или ѣду по улицѣ и, не говоря уже о томъ, что всѣ взрослые издалека встаютъ и стоятъ безъ шапокъ, — вся мелюзга, — дѣти кричатъ мнѣ со всѣхъ сторонъ: «батюшка, здравствуй!» Иной ребенокъ, лѣтъ трехъ, не умѣетъ еще выговаривать, а, тоже, кричитъ за другими: «а! а!» и кланяется. Лошадей своихъ я не держу, и мнѣ все возятъ прихожане. Куплю, напримѣръ, пятериковъ пять дровъ, верстъ за 20 отъ села, пишу деревенскимъ старостамъ записки, — и на другой день подводъ 80 привезутъ мнѣ дровъ; куплю для коровъ сѣна, — привезутъ и это. Вычистить пригороду, куда выпускаются коровы, вывезти со двора снѣгъ, котораго, случалось, наносило возовъ до 200, набить ледники и т. п., все это дѣлаютъ мнѣ прихожане. Въ прошломъ (1879) году я строился, — и изъ города, за 45 верстъ, мнѣ вывезли 106 брусьевъ, известь и проч. — прихожане. Иногда случалось даже такъ: у меня при домѣ есть небольшой садикъ; копаешься, иногда, тамъ, подойдетъ мужичокъ, поглядитъ на цвѣтники и говоритъ: «песочкомъ надо бы тутъ посыпать!» — Да, говорю, надо бы, да песку-то нѣтъ. — «Да развѣ насъ у васъ мало! Скажите десятнику, онъ и нарядитъ подводы двѣ; а то я вотъ пойду и скажу старостѣ». — и на другой день мнѣ возовъ шесть привезутъ песку. Передъ свадьбами, по крайней мѣрѣ на половину, идутъ ко мнѣ за совѣтомъ: взять ли за сына дочь у такого-то крестьянина, или отдать-ли дочь къ такому-то? Приколотитъ пьяный мужикъ свою жену, — и она идетъ ко мнѣ съ жалобой. Крайне рѣдки случаи, чтобы пьяный мужикъ прошелъ мимо моего дома, — непремѣнно постарается пробраться гдѣ-нибудь по закоулкамъ, чтобы я не видѣлъ его. Толпятся мужики около кабака, иду или ѣду я, издали увидятъ всѣ, — и мгновенно всѣ разбѣгутся. Слово мое въ приходѣ есть законъ. Конечно, все это зависитъ отъ доброты моихъ прихожанъ; но и я дорожу этимъ расположеніемъ: насколько только возможно, я держусь правила: не ссориться ни съ кѣмъ, ни при какихъ обстоятельствахъ, тотчасъ исполнять всякое требованіе каждаго и быть, насколько есть силъ, строгимъ къ себѣ. За требы я, лично самъ, не беру ничего, все беретъ мой дьяконъ. Но никогда и никого не тѣснитъ и онъ; поэтому пользуется и онъ большимъ расположеніемъ и пособіями. Другой священникъ получалъ бы, по всей вѣроятности, доходу втрое больше, чѣмъ мы; но мы не думаемъ, чтобы что-нибудь теряли и мы. Своимъ трудомъ прихожане наверстываютъ намъ-то, чего не додаютъ деньгами. Для крестьянина выгоднѣе съѣздить намъ за дровами, чѣмъ отдать лишній рубль за требу, а для насъ это все равно. Взятый мною рубль я отдалъ бы ему же за подводу. Значитъ, что мы въ барышахъ оба и, при этомъ, находимся въ хорошихъ отношеніяхъ.
Но это все, что дѣлается съ моей стороны, о чемъ сказалъ я, есть, какъ-бы, отрицательная сторона; положительная же, — въ моихъ съ прихожанами бесѣдахъ. Лѣтомъ, по праздникамъ, у утрени въ церкви народу у насъ бываетъ довольно много. Послѣ утрени я выйду на амвонъ, просто, безъ эпитрахили, прочту и объясню евангеліе этого дня, прочту еще что-нибудь, спрошу поняли ли, нѣкоторыхъ прошу и разсказать, что говорилъ я. Въ хорошую же погоду выйдемъ всѣ на крыльцо церкви, — а церковь у насъ большая, крыльцо тоже высокое и большое, — сяду, около меня посядутся всѣ, обступятъ со всѣхъ сторонъ внизу, — я и читаю, и толкую съ ними часъ или полтора. Тутъ дѣло идетъ у насъ запросто. Тутъ я выслушиваю вопросы и сужденія каждаго, — мы тутъ не стѣсняемся совсѣмъ другъ друга. Самое-же главное: послѣ обѣдни я объявляю, что я пріѣду въ такую-то деревню. Управившись въ церкви со всѣми молебнами, крестинами и пр., придешь домой, напьешься чаю, закусишь, а иногда и нѣтъ, — и поѣдешь. Въ назначенномъ домѣ меня уже ждутъ человѣкъ 20. Увидятъ въ деревнѣ, что я пріѣхалъ, соберется и еще человѣкъ 50, иногда и больше, — и начнется наша бесѣда. Тутъ мы совсѣмъ уже свои люди: и я безъ рясы, и слушатели мои въ чемъ попало. Здѣсь я читаю, разсказываю, мнѣ дѣлаютъ вопросы, я дѣлаю, — и толкуемъ обо всемъ. Иногда говорятъ мнѣ: недавно пріѣзжали молокане, верстъ изъ-за 200, жили три дня и говорили вотъ что; или скажутъ: раскольники были и говорили вотъ что. Я, конечно, объясню на толки тѣхъ и другихъ. (Въ моемъ приходѣ сектантовъ нѣтъ). Тутъ толкуемъ мы и о хозяйствѣ, и о семейныхъ дѣлахъ, — обо всемъ. Въ 1879-мъ году мнѣ передали даже такія вещи: «на прошлой недѣлѣ, говорятъ мнѣ, шли два мужичка въ Кіевъ къ св. мощамъ, чьи-то, говорятъ, дальніе; одинъ изъ нихъ отбилъ ноги и они прожили у насъ три дня. Все разспрашивали они, какъ мы живемъ, много ли у насъ земли, много ли платимъ податей; все жалѣли, что у насъ земли мало (въ д. Кувыкѣ), что казенная земля дорого арендаторами сдается, что мы бѣдны. Разговорчивые какіе! Скоро, говорили они, всю казенную землю раздадутъ по мужикамъ; что всѣмъ губернаторамъ прислана уже отъ Государя бумага, чтобы раздать всю землю, а податей брать только половину; что въ Вологодской губерніи всю землю роздали уже по крестьянамъ, а подати сбавили; что они проходили чрезъ эту губернію и сами все это видѣли. Матвѣй К. (хозяинъ дома) сказалъ имъ: „этого быть не можетъ: гдѣ же будутъ деньги брать солдатъ содержать, чиновникамъ жалованья давать? Я былъ и въ Турціи, въ Іерусалимѣ, — вездѣ подати платятъ, и солдатъ держатъ, и жалованье чиновникамъ платятъ“. Какъ они на него прикрикнутъ!»…
Рекомендую моимъ собратіямъ испытать это средство для сближенія съ прихожанами. Я нахожу это средство лучшимъ, если не единственнымъ изо всѣхъ. Не могу скрыть, что дѣло это очень, даже очень трудное; но въ собраніи, запросто, безъ всякихъ церемоній, видѣть въ народѣ эту вѣру, эту готовность и эту жажду слушать тебя, это довѣріе, — забываешь всякій трудъ и умиляешься самъ до глубины души. Это лучшее средство и научить чему-нибудь.
Однажды, я, въ годичномъ отчетѣ, довелъ до свѣдѣнія преосвященнаго о своихъ бесѣдахъ; преосвященный остался очень доволенъ ими, сдѣлалъ распоряженіе, чтобы всѣ священники вели такія же бесѣды и, для контроля, излагали бы ихъ въ особыхъ тетрадкахъ, благочиннымъ же вмѣнено было въ обязанность просматривать ихъ. Дѣло приняло оффиціальный видъ. Меня за это всѣ батюшки поругали, года два нѣкоторые изъ нихъ писали поученія, но бесѣдъ вели мало. Въ объѣзды епархіи преосвященный сперва спрашивалъ у нѣкоторыхъ священниковъ тетради съ бесѣдами, но потомъ пересталъ и онъ. Такъ дѣло это и пропало. Другаго исхода не могло и быть, потому что излагать на бумагѣ то, что говоришь и какъ говоришь, — нѣтъ никакой возможности. Поученія и теперь говорятъ многіе, но это не то. Моя бесѣда, — просто бесѣда домашняя. Еслибъ изложить въ точности, дословно, все, что и какъ говоришь тутъ, такъ это вышло бы такое произведеніе, за которое консисторія не только что не представила бы къ набедреннику, а еще взыскала бы штрафовъ пять, по крайней мѣрѣ. Тутъ я прочту и объясню что-нибудь изъ евангелія, побраню мужика, зачѣмъ онъ, да еще съ сыномъ вмѣстѣ, ходитъ въ кабакъ; прочту что-нибудь изъ св. исторіи, поговорю объ урожаѣ, падежѣ скота, о томъ, что нужно чаще ребятъ мыть, — мы говоримъ обо всемъ. Но это: «все», безобразное, можетъ быть, по формѣ изложенія, лучше всякаго «огненнаго» слова. Въ этомъ повѣрьте мнѣ. Я узнаю тутъ все, что дѣлается у меня въ приходѣ и, вовремя, могу подать посильный совѣтъ. Въ подобныхъ бесѣдахъ до фамильярностей мы не доходимъ, но мы другъ съ другомъ, какъ-бы, роднимся, — это другаго рода школа.
Кромѣ того, пока священникъ въ деревнѣ, ни одинъ крестьянинъ нейдетъ въ кабакъ, боясь, чтобъ не сказали ему к онъ не позвалъ бы къ себѣ. А перехвативши, такъ сказать, самое горячее время, — отъ обѣда до вечера, ночью мужикъ туда уже не пойдетъ. Да, эти простыя бесѣды, — великое дѣло! Но… полнѣйшая зависимость отъ приходовъ, нерѣдкіе случаи злоупотребленія непритязательностью моего дьякона, плата за требоисправленія и пр. отравляютъ все дѣло, пуще всякаго яда…
Послѣ этого можно только сказать: несчастны тѣ люди, которые, даже при всемъ своемъ желаніи, не могутъ выполнить своего долга!…
XLII.
правитьБлагочиннымъ, большею же частію, ихъ помощникамъ, нерѣдко поручается дѣлать справки по церковнымъ документамъ, дознанія и производства слѣдствій.
Какой-нибудь мѣщанинъ проситъ выдать ему метрическое свидѣтельство, для утвержденія его въ правахъ наслѣдства. Консисторія, не справляясь съ метриками, имѣющимися въ ея архивѣ, предписываетъ благочинному или его помощнику сдѣлать справку по церковнымъ документамъ, и представить ей съ своимъ удостовѣреніемъ, что представляемая справка съ церковными документами вѣрна. Нерѣдко случается, что село, гдѣ нужно взять такую справку, находится отъ благочиннаго или его помощника верстахъ въ 70. Предписывать духовенству выслать справку къ нему благочинный не можетъ, такъ какъ онъ самъ долженъ видѣть документы, чтобы засвидѣтельствовать ея точность, онъ долженъ ѣхать туда самъ. Но такъ какъ подобныхъ дѣлъ бываетъ множество, и часто случается, что, съѣздивши въ село, дня чрезъ два — три, приходится ѣхать туда же опять, то благочинный и не торопится ѣхать. Чрезъ мѣсяцъ консисторія подтверждаетъ: «поспѣшить представленіемъ справки». «Ну, думаетъ благочинный, дѣлать дѣло не такъ легко, какъ предписывать! У меня еще сѣно не убрано; оно можетъ погнить; и это будетъ стоить мнѣ больше 100 р. Жнецовъ или косцовъ артель, — я за ними глядѣть долженъ, — дожди, зимой вьюга, метель… ѣхать нѣтъ и возможности. Если эта справка консисторіи нужна непремѣнно, неотложно, то метрики у нея подъ руками». Чрезъ нѣкоторое время консисторія опять: «представить справку съ первою отходящею почтою, въ противномъ случаѣ»… Чуть не висѣлица! Благочинный нанимаетъ на свой счетъ лошадей до перваго села, тамъ духовенство нанимаетъ до втораго, тамъ — до мѣста, гдѣ нужно взять справку. Пріѣзжаетъ благочинный, прикажетъ сдѣлать въ три строки выписку изъ метрики, посмотритъ въ самую метрику, — и домой. Мѣстное духовенство нанимаетъ ему лошадей до ближайшаго села, тамъ до слѣдующаго, а тутъ — до мѣста жительства благочиннаго.
Такимъ образомъ то, что можно было бы сдѣлать въ консисторіи въ 10 минутъ, тянется цѣлые мѣсяцы, консисторіи обременяютъ перепискою и себя, обременяютъ и вводятъ въ хлопоты и расходы и благочинныхъ, и духовенство совершенно невинно, Богъ знаетъ изъ-за чьего дѣла.
Жителю С.-Петербурга трудно понять наши порядки и, вообще, горожанинъ не пойметъ ихъ. Чтобы уяснить себѣ наши порядки разъѣздовъ по дѣламъ службы, представимъ это нагляднѣе. Представимъ, что какому-нибудь мирному гражданину, живущему своимъ трудомъ гдѣ-нибудь около Невской Лавры и никогда не помышляющему о судопроизводствѣ, велѣно сдѣлать дознаніе близъ института горныхъ инженеровъ. Ему приказали, — и онъ, не зная, какъ и приняться за порученное ему дѣло, бросаетъ всѣ свои домашнія занятія, единственное средство къ его существованію, — нанимаетъ извощика и ѣдетъ до Знаменской гостинницы. Является въ гостинницу, тамъ предлагаютъ ему стаканъ чаю и легонькую закуску, но онъ, не заплативши ни за что денегъ, требуетъ, чтобъ ему наняли извощика до дома Бѣлосельской-Бѣлозерской. Здѣсь заѣзжаетъ въ чей-нибудь домъ, отрываетъ хозяина или управляющаго домомъ отъ дѣла, и требуетъ, чтобъ его довезли до Казанскаго собора. (О конной желѣзной дорогѣ мы не говоримъ потому, что онѣ лежатъ не по всѣмъ улицамъ Петербурга). Здѣсь заѣзжаетъ хоть въ домъ Корпуса и требуетъ лошадь до Конногвардейской улицы. Тамъ заѣдетъ въ домъ духовенства Исаакіевскаго собора и требуетъ лошадь до академіи художествъ. Отсюда требуетъ лошадь до Горнаго института. Здѣсь, сдѣлавши свое дѣло, онъ требуетъ, чтобъ хозяинъ дома довезъ его обратно до академіи художествъ, оттуда до дома Исаакіевскаго духовенства, и такъ далѣе, — до своей квартиры — къ Лаврѣ. Въ то же время назначаютъ лицу вліятельному, могущему сдѣлать всякому какую-нибудь гадость, произвесть слѣдствіе. Лицо это живетъ на Обуховскомъ проспектѣ, положимъ хоть въ домѣ Жукова, а слѣдствіе произвесть нужно около Семеновскихъ казармъ. Этотъ слѣдователь, какъ начальство, ѣдетъ уже не такъ: въ счетъ подчиненныхъ, своихъ сослуживцевъ, нанимаетъ карету и ѣдетъ на Лиговку въ д. Воронина. Не обращая вниманія, — днемъ ли это, ночью ли, — онъ взбудоражитъ весь домъ, потребуетъ чаю, водки, закуски, взятку и карету до дома В. А. Полетики на Литейномъ проспектѣ. Оттуда ударитъ на Самсоніевскій проспектъ въ д. Васильева; отъ него къ Тучкову мосту на Петербургскую сторону; отсюда на Каменный островъ; съ Каменнаго къ почтамту, отсюда уже къ Семеновскимъ казармамъ. Проживши на слѣдствіи дня два, онъ отправляется въ Кушелевку, тамъ — въ Лѣсной институтъ, оттуда на Черную рѣчку и т. д. и т. д. Исколесивши весь Петербургъ и обезпокоивши 40—50 домовъ, онъ возвращается домой съ набитыми животомъ и карманами. Чрезъ два-три мѣсяца, а можетъ быть и два-три дня, въ эти же дома вваливаетъ другой, подобный этому, слѣдователь, тамъ третій и — безъ конца. Что сказали бы жители Петербурга, еслибъ у нихъ были такіе порядки? Что сказали бы они, еслибъ всѣ члены полиціи, мировые судьи, экстренные и обыкновенные судебные слѣдователи такъ безпокоили мирныхъ гражданъ столицы? Такіе порядки, прямо, невозможны, скажетъ всякій. Это были бы не порядки, а неурядица, какой не можетъ быть не только ни въ одномъ благоустроенномъ государствѣ, но даже нигдѣ, во всемъ свѣтѣ. И дѣйствительно, этого и нѣтъ нигдѣ, во всемъ свѣтѣ, кромѣ насъ, православнаго русскаго духовенства! Такіе порядки возможны именно только у насъ однихъ. У насъ: назначаютъ рядовому священнику произвесть слѣдствіе или сдѣлать дознаніе, — онъ, несчастный, не зная, какъ и приняться за порученное ему дѣло, бросаетъ домъ, приходъ и хозяйство, нанимаетъ отъ себя лошадку и ѣдетъ до ближайшаго села. Тамъ напоятъ его чайкомъ и дадутъ лошаденку до слѣдующаго и т. д. Чрезъ нѣсколько дней онъ, голодный, возвращается тѣмъ же путемъ домой и, убитый нравственно, отсылаетъ консисторіи результаты своей поѣздки. Нерѣдко случается, что, за неполноту слѣдствія, получаетъ выговоръ и снова ѣдетъ для дополненія. Но если ѣдетъ великое начальство, — благочинный или, и того горше, членъ консисторіи, въ родѣ Дмитрія Акимовича Крылова, то тутъ уже не то: тутъ взбудоражится все, — всѣхъ поднимутъ на ноги и, — день ли это, ночь ли, здоровы ли въ домѣ, больны ли — все равно, хозяинъ гостя ублажи, упой, накорми, въ карманъ ему положи, тройку лошадей дай, самого въ экипажъ уложи и — распрощайся. Послѣ такихъ гостей хозяева, обыкновенно, не скоро приходятъ въ нормальное состояніе. Если ѣдетъ благочинный, то онъ ѣдетъ, но крайней мѣрѣ, по прямому направленію; но если онъ въ родѣ Д. А. Крылова, такъ онъ и исколеситъ всю епархію, — и вездѣ нужно, даже вынуждено духовенство принять, угостить, дать и за подводу заплатить 3—4 рубля. Да, скажемъ опять: это у насъ только и возможно! Какъ это ни нелѣпо, какъ ни безсмысленно, какъ ни тяжело духовенству, какъ ни грустно все это, — но это считается у насъ порядкомъ, — что это такъ и быть должно…
Но мы, начальство, широки только между своими, духовными; крестьяне, привыкшіе, по старымъ традиціямъ, смотрѣть на чиновника. какъ на притѣснителя, безпрекословно исполняютъ его приказанія, только боясь палки; наши же требованія они исполняютъ только послѣ долгихъ и многихъ хлопотъ съ нашей стороны: при нашихъ слѣдствіяхъ много приходится употреблять хлопотъ, чтобы вызвать къ себѣ мужика къ допросу.
Изъ множества такихъ дѣлъ, скажу объ одномъ. Однажды, лѣтомъ, только что пріѣхалъ я домой изъ села за 65 верстъ, куда ѣздилъ я изъ-за метрической справки, какъ получаю указъ ѣхать туда же опять, по дѣлу о пропускѣ по метрикамъ одного мужика, у котораго сынъ подлежалъ отдачѣ въ солдаты. Я нанялъ лошадей за 3 р. и поѣхалъ до ближайшаго села. Тамъ духовенство наняло лошадей до слѣдующаго, оттуда — до мѣста слѣдствія. Я нарочито пріѣхалъ въ праздникъ, чтобы застать крестьянъ дома.. Священникъ уѣхалъ въ городъ, а крестьяне, хотя были и не въ полѣ, но, за то, всѣ въ кабакѣ. Несчетное число разъ посылалъ я и дьячковъ, и церковнаго сторожа и за сотскимъ, и за десятникомъ, и за старостой, — нейдетъ никто, да и только. «Намъ, говорятъ, не до поповскихъ дѣлъ,. у насъ свои дѣла, поважнѣе ихнихъ». Ночью пріѣхалъ священникъ, до свѣта еще послалъ за старостой, — и крестьяне явились всѣ, кромѣ одного, который до свѣта уѣхалъ въ поле. «Что вы, говорю, не пришли ко мнѣ вчера? Вѣдь напрасно только задержали и меня вчера, и себя теперь». — «Да признаться, всѣ были выпивши, идти-то къ вамъ и стыдно было». Крестьянинъ, уѣхавшій въ поле, былъ мнѣ нуженъ. Я послалъ за нимъ причетника отыскать его въ полѣ. Но крестьянинъ не хотѣлъ бросить своей работы, и явился ко мнѣ поздно уже вечеромъ. Кончивши дѣло, я ѣду обратно домой: мѣстный причтъ нанимаетъ мнѣ пару лошадей до ближайшаго села, въ этомъ нанимаютъ до слѣдующаго, тамъ — до моего дому. Такимъ образомъ моя поѣздка, изъ-за чужаго дѣла, духовенству, ни въ чемъ неповинному, стоила 14 рублей, а мнѣ 3 р. и четыре дня времени. И это случится въ теченіи года не одинъ разъ…
Производство слѣдствій поручается, большею частію, частнымъ священникамъ, — кому-нибудь изъ ближайшихъ къ подсудимому. Но если и мы, старые благочинные, нерѣдко путаемся при слѣдствіяхъ, то рядовой священникъ, никогда и не помышлявшій о производствѣ ихъ, не знаетъ, большею частію, какъ къ дѣлу и приступиться.
На мѣстѣ слѣдствія, прежде всего, насъ затрудняетъ квартира. Останавливаться на общей чиновничьей взъѣзжей квартирѣ намъ неудобно, такъ какъ туда, во время слѣдствія, могутъ пріѣхать гражданскіе чиновники по своимъ дѣламъ и мы стали бы мѣшать одинъ другому. Поэтому слѣдователь останавливается, обыкновенно, въ церковной сторожкѣ. Формально извѣстивши тяжущіяся стороны о своемъ пріѣздѣ, проситъ отвести ему квартиру, по обоюдному согласію сторонъ и выслать туда депутатовъ. Въ этой перепискѣ проходитъ день, а иногда и больше. При производствѣ слѣдствія случалось, и не разъ, что иной сутяга ни за что не дастъ отвѣта. ранѣе трехъ сутокъ. А тамъ: то того крестьянина нѣтъ дома, то другой нейдетъ. Бьешься-бьешься, иногда, уѣдешь домой и просишь полицію и волостное правленіе обязать подпискою нужныхъ ко спросу крестьянъ явиться къ извѣстному дню. Полиція и волостное правленіе вышлютъ подписки, пріѣзжаешь, а крестьяне пріѣзжать, на мѣсто слѣдствія, и не думали. Побьешься дня четыре, и опять уѣдешь домой. Однажды, мнѣ привелось прожить на слѣдствіи болѣе трехъ недѣль, по самому пустому дѣлу. Долго бьется слѣдователь; тяжущіяся стороны, во все время ироизводства слѣдствія, молчатъ; наконецъ, закончишь дѣло и предъявляешь имъ его. Тѣ, въ подпискѣ, излагаютъ все, что находятъ нужнымъ для пополненія. Большая же часть пишетъ только, что противузаконныхъ дѣйствій, со стороны слѣдователя, ими не замѣчено. И дѣло представляется въ консисторію.
Если слѣдователь не самъ лично представляетъ свою работу въ консисторію и не переговоритъ наединѣ съ столоначальникомъ, то штрафа ему не избѣжать: или записка составлена неполно, или листы тетради не перенумерованы, или бѣлый полулистикъ угодилъ между писанными, или спрошено лицо подъ присягою, тогда какъ приводить его къ присягѣ не слѣдовало; или, наоборотъ: спрошено безъ присяги, тогда какъ слѣдовало бы спросить подъ присягою; или не спрошено лицо совсѣмъ, тогда какъ показаніе его оказывается нужнымъ и т. п. За все это слѣдователя штрафуютъ. Правда, нынѣ порядки эти измѣнились нѣсколько къ лучшему: нынѣ, по крайней мѣрѣ, укажутъ въ чемъ неполно слѣдствіе и чѣмъ дополнить его, хотя и оштрафуютъ, или сдѣлаютъ выговоръ; но прежде дѣлалось такъ: представишь слѣдственное дѣло, а тебѣ возвращаютъ его, и пишутъ: «такъ какъ слѣдствіе неполно, то консисторія приказали: дополнить его нужными свѣдѣніями». Но чѣмъ дополнить, — понять не можешь. Поѣдешь опять, сдѣлаешь спросъ одному кому-нибудь, — почти, кто попадетъ подъ руку, — отошлешь дѣло въ консисторію, пятишницу столоначальнику, — и выйдетъ все и полно, и по формѣ сдѣлано. Нынѣ этого уже нѣтъ.
Въ рѣшеніи дѣлъ нельзя похвалиться особенной скоростью; но если, при обсужденіи дѣлъ и въ окружныхъ нашихъ судахъ, гдѣ судъ «скорый и милостивый», подсудимымъ, часто, приходится сидѣть въ острогахъ, неповинно, до рѣшенія. дѣла, цѣлые годы, — при новомъ, организованномъ судопроизводствѣ, — то намъ тянуть дѣла и Богъ проститъ, на насъ нельзя и взыскивать. У насъ, и дѣйствительно, дѣла рѣшаются не скоро, особенно если канцелярскіе чиновники видятъ, что около просителя можно малой толикой поживиться. Находчивость, чтобъ протянуть дѣло и вытянуть какой-нибудь двугривенный, бываетъ, иногда, замѣчательная, хотя, конечно, все это крайне грустно. Однажды, прихожу я въ консисторію и, вмѣстѣ со мной, подходитъ къ столоначальнику Г. старушка, вдовая священническая жена, и проситъ его написать ей поскорѣе билетъ въ Кіевъ. «Ваше благородіе, взываетъ старушка, сдѣлайте милость! Я хожу вѣдь третью уже недѣлю»… Столоначальникъ вскочилъ, какъ съ горячей сковороды, обращается ко мнѣ и говоритъ: «послушайте, о. благочинный! Она проситъ билетъ въ Кіевъ»!… И, при этомъ, съ жаромъ, вытянулъ руку въ сторону. — «Въ Воронежъ»!… И протянулъ другую руку, въ другую сторону. — «Въ Москву»!… И указалъ въ третью сторону. «Видите куда! Да и дай ей сейчасъ билетъ!… Пошла прочь!»
— Ваше благородіе!
— Тебѣ говорятъ, что этакаго дѣла сдѣлать скоро нельзя! Россія велика.
И это говорилось такимъ тономъ? и съ такими жеcтами, какъ будто ему приходилось ходить за ней самому по всей Россіи.
— Ваше благородіе!
— Нужно еще запросить по всѣмъ столамъ, нѣтъ ли за тобой дѣлъ!
— Какія же за мной дѣла? Пожалуй, запросите.
— Надобно запросить и градскаго благочиннаго, ты здѣсь давно шляешься; можетъ быть, что-нибудь въ городѣ надѣлала, что и билета дать нельзя!
— Чтожъ, пошлите чиновника и къ благочинному, спросите и его.
Одинъ изъ писцовъ огрызнулся: собака тебѣ чиновникъ-то, будетъ бѣгать для тебя по городу!
И пошла, несчастная, въ свой уголъ.
Слѣдователь представляетъ дѣло съ своей запиской. Столоначальникъ читаетъ дѣло и записку слѣдователя и по нимъ составляетъ свою записку. Но привычка не обращать вниманія на положеніе людей много приносила горя людямъ, состоящимъ подъ судомъ. Человѣкъ, напр., лишенъ мѣста, ни онъ, ни семья его не имѣютъ куска хлѣба, угла, куда преклонить голову, — а столоначальникъ, разсматривающій дѣло, тянетъ цѣлые мѣсяцы изъ такихъ пустяковъ, которые, положительно, не имѣютъ значенія. Изъ множества извѣстныхъ мнѣ случаевъ скажу объ одномъ. Священникъ Ж. удаленъ былъ отъ мѣста. Бѣднякъ и безъ того, онъ болѣе мѣсяца ходилъ въ консисторію и умолялъ столоначальника Г. приняться за разсмотрѣніе его дѣла. Обобравши его до нитки и опивши разъ десять, Г., наконецъ, взялъ дѣло въ руки, сталъ перелистывать и видитъ, что слѣдователемъ не приложено записки, — извлеченія изъ дѣла. — «Записки нѣтъ, оборотить къ слѣдователю для составленія записки», завопилъ столоначальникъ! Насилу товарищи его, другіе столоначальники, могли уговорить его не волочить дѣла и сжалиться надъ несчастнымъ Ж., и то подъ тѣмъ условіемъ, что одинъ изъ столоначальниковъ взялся составить записку самъ, — вмѣсто слѣдователя.
Сказать къ слову: Г. за время своей долголѣтней службы такъ набилъ руку на взятки, что, однажды, не далъ спуску даже своему родному отцу.
Однажды отецъ его, дьячокъ, перемѣщался въ другой приходъ и долженъ былъ взять въ его столѣ перемѣстительный указъ. Дня четыре отецъ ходилъ въ консисторію, и сынокъ все отговаривался, что дѣла по горло, указъ писать некогда. Наконецъ, приходитъ отецъ, сынокъ всталъ и говоритъ: ты, тятинька, я вижу, хочешь выѣхать «на сухихъ!» У меня положено три цѣлковыхъ за перемѣстительный указъ; борозды не порть и ты; а то, на тебя глядя, и другіе не станутъ давать. Ты, тятинька, не обсѣвокъ въ полѣ, три рублика выложь"!
— Ахъ ты!…
— Ты, тятинька, не ругайся, а то секретарь услышитъ, велитъ тебя вывесть, и мнѣ будетъ стыдно за тебя.
Отецъ поругалъ — поругалъ да и отдалъ три рубля, а сынокъ вынулъ изъ ящика приготовленный уже указъ.
Что Г. былъ негодяй, — это еще ничего бы, негодяевъ много вездѣ. Но странно, даже обидно, то: неужто о.о. члены консисторіи не знали, что между ихъ столоначальниками есть такіе негодяи!…
Въ прежнее время столоначальники разсматривали слѣдственныя дѣла, и они же писали и самыя рѣшенія. Членамъ консисторіи приходилось только списывать и исправлять грамматическія ошибки столоначальниковъ. А недавно умершій членъ консисторіи В. И. Жуковъ, въ началѣ своего членства, какъ-только дѣло, мало-мало, серьезное, то возьметъ его на домъ и отправляется съ нимъ къ благодѣтелю своему, помѣщику-дѣльцу Протопопову; тотъ напишетъ ему мнѣніе, Жуковъ перепишетъ и несетъ въ консисторію.
Теперь дѣла измѣнились къ лучшему, нѣтъ спора, но, однако же, до сихъ поръ консисторіи рѣшаютъ всѣ дѣла, основываясь исключительно на томъ, что есть въ слѣдственномъ дѣлѣ. Они не требуютъ никакихъ личныхъ объясненій или разъясненій дѣла, не входятъ въ обстоятельный разсмотръ причинъ того или другаго поступка; предъ ними исписанная бумага, — и по ней рѣшается участь человѣка, тогда какъ полагаться исключительно на эту бумагу крайне сомнительно, потому что слѣдователь, если не имѣетъ возможности дать видъ слѣдствію совершенно по своему произволу, то всегда можетъ или сгладить, или увеличить значеніе вины подсудимаго. И на этихъ-то, невѣрно выставленныхъ, фактахъ основывается рѣшеніе дѣла. Скажу объ одномъ случаѣ изъ собственной практики.
Въ одной изъ деревень С. губерніи жилъ помѣщикъ, нѣкто В. Оставшись малолѣтнимъ послѣ отца, онъ лѣтъ 5—6 потолкался около гимназіи, записался въ канцелярію губернатора, получилъ чинъ, — и зажилъ на славу. Слишкомъ болѣе 12 тысячъ руб. онъ проигралъ въ карты, однажды, въ день похоронъ своей матери. Неразлучными друзьями и спутниками во всѣхъ кутежахъ и безобразіяхъ его были особенно два члена провіантской коммисіи С. и Д. Однажды компанія друзей, человѣкъ въ 15, ввалила въ театръ, въ то время, когда народъ выходилъ уже изъ него, вошла въ ряды креселъ и В. закричалъ: «тысячу рублей! Начинай съ начала»! Компанія подхватила: «мы даемъ другую тысячу, съ начала начинай»! И, минутъ чрезъ 15, занавѣсъ поднялся. Въ срединѣ втораго или третьяго дѣйствія В. заоралъ: «довольно!. Иди всѣ въ Барыкинскую гостинницу!… По тысячѣ руб. на рыло: пляши русскую, въ чемъ мать родила»! И каждое рыло получило по 1000 р.
О В. можно было бы сказать многое, но я скажу только это, чтобъ дать понятіе, что это былъ за господинъ.
Рядомъ съ В. по имѣнію жилъ нѣкто старикъ В. П. П. Это была знаменитость другаго рода. О немъ, тоже, нужно сказать слова два-три.
Въ селѣ Г. жила старушка-барыня К. Это была, какъ двѣ капли воды, Гоголевская Коробочка, но только барыня была богатая, хотя и безграмотная. Я былъ у нея въ домѣ раза три, и зналъ ее хорошо. У нея была дочка Машенька, и такая же простенькая, какъ ея матушка, какъ она звала ее.
По какому-то случаю родственники покойнаго мужа К. стали отбивать у нея часть имѣнія, — село, крестьянъ и земли около 2000 дес. Переполошилась старуха, и поскакала въ городъ С. Тамъ сказали ей, что дѣло ея пропащее, и что помочь ей можетъ развѣ одинъ только П., какъ извѣстный дѣлецъ. Она къ нему.
— Отдайте за меня Машеньку, и въ приданое село Н. Иначе отобьютъ его!
— Помилуй, отецъ родной! Ты и не изъ дворянскаго роду, и старикъ, возможно ли это! Бери денегъ, сколько хочешь, а Машеньку не отдамъ.
— Ну, какъ знаешь!
Ходакомъ съ противной стороны былъ онъ же; П. И. имѣніе отбилъ. Барыня въ отчаяніи скачетъ опять въ С. и бросается къ П.
— Бери за себя мою Машеньку, бери все, но отсуди вотчину! Пропадай все, лишь бы только не досталось имъ!
Снова П. началъ будоражить дѣло, снова началась безконечная переписка, — и судъ рѣшилъ возвратить имѣніе К. Прилетаетъ П. съ радостной вѣсточкой къ нареченной своей тещѣ: ну, говоритъ, теперь дѣло за свадьбой! Дѣло наше порѣшено, велѣно имѣніе возвратить вамъ…
— Нѣтъ, В. П., бери денегъ, сколько хочешь, а Машеньку за тебя не отдамъ!
Поспорили, покричали, и разстались. П. поднимаетъ снова дѣло, и имѣніе отбилъ. Прилетаетъ старуха къ П.
— Что ты, извергъ, кровопійца, сдѣлалъ со мной! Опять отбилъ!
— Отбилъ. Отдай Машеньку, все твое опять будетъ.
— Ну, бери, кровопійца!
— Нѣтъ, теперь ужъ не обманешь. Давай сперва повѣнчаемся.
Побилась-побилась старуха, да и выдала свою Машеньку.
П. началъ дѣло снова, долго тднулось оно, но, наконецъ, все-таки, имѣніе отбилъ, и сдѣлался помѣщикомъ села Н. Напротивъ церкви онъ выстроилъ хорошій домъ, отдѣлалъ два запущенныхъ сада и развелъ пчелъ. Въ концѣ 1840-хъ и въ началѣ 1850-хъ годовъ въ этомъ селѣ былъ священникъ нѣкто Д., мужчина грубый до крайности. Однажды, рой барскихъ пчелъ и привѣйся на колокольню. Попъ съ лукошкомъ, баринъ съ роевней туда! Одинъ кричитъ: у меня улетѣлъ, — мой! Другой оретъ: ко мнѣ привился, — мой! — Да и сцѣпились… Оба были высокаго росту, здоровенные, но только священникъ, по лѣтамъ, годился барину во внуки. Долго ломали они ребра другъ другу; наконецъ, священникъ, какъ-то, изловчился, да и пырнулъ барина въ зашей съ лѣстницъ, — и завладѣлъ роемъ.
Не желая простить такой обиды священнику и, вмѣстѣ, не желая компрометтировать себя изъ-за роя., П. и подговорилъ сосѣда своего В. подать на него прошеніе и требовать вывести его изъ прихода.
В. подалъ прошеніе такого рода (дословно): «священникъ Д. несвоевременно креститъ, несвоевременно вѣнчаетъ, несвоевременно хоронитъ, несвоевременно служитъ обѣдни и несвоевременно исправляетъ требы. Поэтому покорнѣйше прошу, в. п — во, вывесть его изъ нашего прихода». Мнѣ велѣно было произвесть слѣдствіе.
Кляузы непріятны какому бы то ни было слѣдователю, не люблю ихъ и я. Но тутъ жалуются на священника такіе люди, въ которыхъ, самихъ-то, нѣтъ ни стыда, ни чести, ни совѣсти… И я положилъ себѣ, еще заранѣе, оправдать его во что бы то ни стало, хотя бы даже и оказались за нимъ какіе-нибудь проступки.
В. выслалъ мнѣ своего старосту депутатомъ, съ барской печатью. Но, къ счастью священника, у старосты была въ это время, какая-то родственная свадьба; я въ первую же ночь отпустилъ его погулять, чему онъ былъ радехонекъ. Утромъ онъ пришелъ ко мнѣ въ квартиру пьяный, и весь день проспалъ.
Ночью я отпустилъ его опять, — и такъ цѣлую недѣлю. Онъ отдалъ мнѣ свою печать, — и я писалъ, что зналъ и прикладывалъ ее, гдѣ нужно. Священникъ вышелъ у меня чуть не святымъ. Правда, что за нимъ не было никакихъ важныхъ проступковъ; онъ только, вообще, грубо по временамъ обращался съ прихожанами и иногда заставлялъ по долгу ждать себя при требоисправленіяхъ.
По слѣдствію консисторія нашла священника невиннымъ и оставила на прежнемъ мѣстѣ.
Я, конечно, не единственный въ мірѣ слѣдователь, который не ставилъ каждаго слова въ строку. Множество слѣдственныхъ дѣлъ, и по болѣе важнымъ дѣламъ, которыя производятся несравненно еще болѣе пристрастно. Консисторіи же, не имѣя подъ руками ничего, кромѣ исписанной бумаги, по необходимости должны рѣшать многія дѣла несправедливо, по несправедливо произведенному слѣдствію, — это неизбѣжно. Будь гласное судопроизводство, тогда и слѣдователи были бы осторожнѣе, и дѣло выяснилось бы точнѣе, и рѣшенія были бы справедливѣе. Теперь же у насъ много значитъ и личное отношеніе судей къ подсудимымъ, и потому случается иногда: консисторія рѣшитъ дѣло такъ, а св. Синодъ, при безпристрастномъ обсужденіи всѣхъ обстоятельствъ, перерѣшаетъ совсѣмъ иначе. Намъ,'напр., извѣстенъ такой случай: одинъ священникъ повѣнчалъ солдатку вторымъ бракомъ по удостовѣренію полиціи о смерти ея перваго мужа. Послѣ оказалось, что мужъ ея живъ. Консисторія опредѣлила послать его на четыре мѣсяца въ монастырь, св. же Синодъ опредѣлилъ сдѣлать ему за неосмотрительность замѣчаніе, — и только. Правда, что и въ гражданскомъ гласномъ судопроизводствѣ существуетъ не даромъ цѣлая лѣстница судебныхъ инстанцій, и на каждой ступени дѣла рѣшаются по-своему; но думается, что при открытомъ судопроизводствѣ менѣе бываетъ ошибокъ въ рѣшеніи, чѣмъ при закрытыхъ дверяхъ, — втихомолку. Будь закрытый судъ и самый справедливый, онъ все-таки внушаетъ къ себѣ недовѣріе, даже при всемъ безпристрастіи его и всемъ желаніи судей быть справедливыми. Прежнія злоупотребленія глубоко залегли въ душу и память о нихъ изгладить не легко. А если что-нибудь всплываетъ на верхъ и нынѣ изъ старой закваски, то бываетъ даже обидно предъ другими сословіями.
Въ прежнее время бывали и такіе случаи, что, при рѣшеніи дѣла, всѣ обстоятельства, служащія къ обвиненію подсудимаго, выпускались и выставлялись однѣ лишь оправдывающія его — и подсудимый выходилъ чистъ. Бывало и наоборотъ. То и другое дѣлалось смотря по особымъ обстоятельствамъ. Одинъ, напримѣръ, слѣдователь писалъ показанія отъ крестьянъ объ ихъ дьяконѣ такого рода: первый крестьянинъ показываетъ: «о. дьяконъ нашъ, хотя и шибко выпиваетъ, но онъ человѣкъ смирный и худаго про него я сказать не могу ничего». Другой говоритъ: «о. дьяконъ нашъ, хоть иногда въ кабачкѣ и повздоритъ съ кѣмъ, пожалуй и подерется, но на нетрезвомъ человѣкѣ взыскивать нельзя. Въ службѣ-же онъ хорошъ, голосистый, служитъ каждую обѣдню». Третій: «нашъ о. дьяконъ предобрѣйшій человѣкъ; онъ запросто обходится съ малымъ ребенкомъ; хлѣбосолъ такой, что людей такихъ мало. На праздникъ или къ нему всѣ. Обнимется съ нашимъ братомъ, запросто, да по улицѣ и пойдетъ закатывать пѣсни. Не отставай, говоритъ, ребята, валяй! Простой человѣкъ, что людей такихъ мало» и т. п. Консисторія въ запискѣ своей означила: «по показанію прихожанъ дьяконъ N. человѣкъ смирный, про котораго ничего худаго сказать нельзя; въ службѣ хорошъ, имѣетъ хорошій голосъ, службъ церковныхъ не опускаетъ, человѣкъ предобрый, обходительный, хлѣбосолъ» и пр., словомъ: дьяконъ вышелъ, хоть въ святцы записывай — и такимъ образомъ мало того, что оставленъ на мѣстѣ безъ всякаго наказанія за безобразія, но ему данъ поводъ еще къ худшимъ безобразіямъ.
Въ одномъ селеніи ближайшей къ Саратову губерніи прихожанинъ подалъ прошеніе на священника, что тотъ взялъ съ него за свадьбу 5 р. и что онъ, священникъ, вообще тѣснитъ прихожанъ при требоисправленіяхъ. Консисторія предписала благочинному сдѣлать дознаніе. Всѣ прихожане единогласно одобрили священника и обвинили крестьянина. Консисторія потребовала запись братскихъ доходовъ и положила опредѣленіе такого рода: «изъ представленной благочиннымъ записи братскихъ доходовъ причта села N. видно, что причтъ беретъ за всѣ обязательныя требоисправленія, какъ-то: крещеніе, бракъ и др., такъ подъ числомъ… значится: получено за свадьбу съ крестьянина NN. 3 р., за крещеніе… и пр. Но такъ какъ въ указѣ св. Синода… изложено, что Государемъ Императоромъ Высочайше повелѣно воспретить брать за обязательныя требоисправленія, то консисторія приказали и его преосвященство утвердилъ: оштрафовать причтъ села N. десятью рублями подоходно съ внушеніемъ, что причтамъ разрѣшается брать плату только за запись браковъ, крещенія и другихъ таинствъ въ метрическія книги, но не за совершеніе самыхъ таинствъ».
Намъ извѣстенъ и такой случай: при спросѣ благочиннымъ о поведеніи одного дьякона, всѣ крестьяне подъ присягою показали, что дьяконъ ихъ N. поведенія не хорошаго. Благочинный и пишетъ: «крестьянинъ А. показалъ, что дьяконъ N, поведенія не хорошаго. Крестьянинъ Б. показалъ то же, что и А. Крестьянинъ В. показалъ то же, что и А. Крестьянинъ Г. показалъ то же, что и А. И такъ 24 человѣка. Частицу не онъ нарочито отъ слова: хорошаго отставилъ и потомъ на нее, какъ будто ненарочно, чернилами капнулъ. И вышло такимъ образомъ, что дьяконъ N. поведенія хорошаго.
Будь гласное судопроизводство — такого мошенничества не было бы.
Вообще же у насъ имѣетъ большое значеніе, при рѣшеніи дѣла, то, если подсудимый лично попроситъ о своемъ дѣлѣ всѣхъ служащихъ въ консисторіи, начиная съ писца.
XLIII.
правитьБлагочинные и простые — рядовые священники бываютъ депутатами и при производствѣ слѣдствій гражданскими чиновниками.
Въ началѣ 1850-хъ годовъ, около Саратова, развились грабежи и разбои до того, что не было ни проходу и ни проѣзду ни днемъ, ни ночью. Въ одно лѣто, въ это время, было ограблено три церкви, ближайшія къ городу моего округа и, при одной изъ нихъ, зарѣзаны сторожъ и жена его, при другой зарѣзанъ сторожъ и при третьей сторожъ убитъ. Такъ какъ совсѣмъ не было проѣзда и не было покоя окрестнымъ деревенскимъ жителямъ, то во многихъ мѣстахъ, около города, по дорогамъ были поставлены пикеты изъ казаковъ; но казаки, какъ говорили тогда, грабили еще больше, такъ что пикеты ихъ были скоро сняты.
Саратовъ стоитъ на правомъ берегу Волги, окруженный высокими горами съ обрывами, глубокими оврагами, поросшими лѣсомъ и густымъ кустарникомъ. Ущелья горъ всегда были притономъ всякаго сброду. Всѣ знали, что и теперь грабители скрываются тамъ же, но найти ихъ было не легко, потому что и горы и лѣсъ идутъ широкою полосою и, кромѣ того, караульщики садовъ и раскольничьи скиты по ущельямъ горъ всегда, волей-неволей, укрывали бродягъ и оказывали имъ содѣйствіе. Чтобы найти ихъ, взято было двѣ роты солдатъ и болѣе 3,000 мужиковъ изъ окрестныхъ селеній, и сдѣлана облава. Отъ начала горъ — мужскаго монастыря, — облавщики растянулись верстъ на 10, къ селу Разбоевщинѣ (по другую сторону горъ, подъ лѣсомъ) и пошли по горамъ и оврагамъ, по направленію вдоль (внизъ) Волги. Возовъ 10 найдено было по оврагамъ разнаго хламу: крестьянскихъ полушубковъ, чапановъ, рубахъ, сарафановъ и т. под. и даже такого тряпья, которое годилось развѣ только на бумажныя фабрики; но людей не найдено никого. Въ одной только избёнкѣ захватили одного человѣка, который, увидя народъ, бросился въ окно, но завязъ въ немъ, — и былъ пойманъ. Въ село Разбоевщину (по преданію: разбойничій станъ) привезли все, найденное въ лѣсу, привели пойманнаго человѣка, и прислали за мной, какъ за благочиннымъ, для присутствованія при снятіи показаній отъ пойманнаго. Пріѣзжаю и вижу огромныя кучи разнаго хламу; исправникъ Сераніонъ Петровичъ Васильевъ, становой приставъ, чиновникъ, не припомню теперь, кто онъ былъ, и писаря дѣлаютъ опись хламу. Исправникъ и приставъ были со мной коротко знакомы. Тотчасъ при мнѣ вывели изъ конюшни закованнаго по рукамъ и по ногамъ арестанта. Арестантъ, — кто былъ такой богатырь, что я не видывалъ въ жизнь свою, — ни прежде, ни послѣ, — ничего, даже подобнаго: цѣлою четвертью выше трехъ аршинъ ростомъ, плечистый, мускулистый, и съ умнымъ лицомъ, гордой осанкой, — это слонъ передъ нами! Лапища, — два кулака самыхъ здоровенныхъ мужиковъ, не стоили одной его лапы. Глядѣть любо, что это за мужчина. Немудрено, что такой великанъ завязъ въ окнѣ караулки! Взъѣзжая квартира, гдѣ мы были, состояла изъ двухъ избъ, соединенныхъ общими сѣнями. Въ переднюю вошли мы, туда же ввели и арестанта, за нимъ вошло человѣкъ двадцать десятскихъ. Исправникъ былъ человѣкъ маленькій, кругленькій, совершенно безволосый и по поясъ арестанту.
— Ты, скотина, кто такой, спрашиваетъ исправникъ арестанта?
— Я человѣкъ, а не скотина.
— Мы всѣ люди, и я человѣкъ. Тебя спрашиваютъ не о томъ.
— Ну, ты человѣкъ! Какой же ты человѣкъ! Если я скотина, то ты крысенокъ, да еще безхвостый!
Вспыхнулъ, вспрыгнулъ исправникъ, поднялъ кулачишки и забѣгалъ около него: „убью, убью“! Уморительно было смотрѣть: ну, точно шпанскій пѣтушишка ерошился около гуся! Бѣгаетъ, кричитъ: убью, а тотъ стоитъ, посматриваетъ на него внизъ и ухмыляется.
— Слушай, исправникъ что ли, кто ты тамъ такой, я не знаю, но я говорю тебѣ: если ты ударишь меня, то я такъ щелкну тебя, что ты въ другой разъ не ударишь уже никого!
Арестантъ говоритъ, а тотъ себѣ пѣтушится: убью, убью! Насилу-то, наконецъ, угомонился блюститель порядка, сѣлъ и сталъ спрашивать: кто ты, откуда и пр., но на всѣ вопросы былъ одинъ одинъ отвѣтъ: „не помню“.
Васильевъ и говоритъ намъ: „теперь до васъ дѣла нѣтъ, пожалуйте въ ту избу“ И мы, всѣ трое, ушли въ ту избу, что черезъ сѣни.
Слышимъ: у исправника возня: стукъ, трескъ, крикъ, а визгъ исправника покрываетъ всѣхъ: ломай его, крути!.. На минуту все умолкло и вдругъ отчаянный, крѣпкій голосъ: а!.. а!.. Потомъ минутъ на десять все смолкло. Приходитъ писарь и проситъ насъ къ исправнику. Входимъ и исправникъ читаетъ намъ, что арестантъ объявилъ, что онъ бѣглый, солдатъ NN полка, зовутъ его…
— Я тебѣ не говорилъ ничего! А я всѣмъ вамъ заявляю, что исправникъ велѣлъ повалить меня, самъ надѣлъ мнѣ на голову петлю изъ веревки и палкой сталъ крутить ее. Я свѣту Божьяго не взвидѣлъ, глаза повыскакали-было, голова чуть не треснула. Вотъ онъ рубецъ-то какой на лбу. У меня голова болитъ теперь на смерть. Онъ удушилъ-было меня, я заявляю вамъ, я буду жаловаться. Можетъ быть что-нибудь въ безпамятствѣ и сказалъ, я не помню, но я не бѣглый солдатъ.
Исправникъ опять затопалъ, запрыгалъ, и потомъ говоритъ намъ: „ну, теперь я допросовъ дѣлать ему болѣе не буду; теперь поговорю съ нимъ такъ, наединѣ, а вы ступайте всѣ въ ту избу“. Но лишь только мы всѣ вышли, какъ за нами изнутри тотчасъ заперли дверь.
Не успѣли мы войти въ избу, какъ у исправника поднялась возня опять. Съ полчаса была возня и раза три были отчаянные крики арестанта. Потомъ все смолкло и слышно было только: о!.. о!.. Около квартиры нашей толпилось все село. Спустя съ часъ писарь позвалъ насъ къ исправнику. Входимъ, — арестантъ сидитъ въ углу, весь въ крови, привалившись къ стѣнѣ.
— Смотри, отецъ, что исправникъ сдѣлалъ со мной; гляди-ко руки и ноги! Онъ велѣлъ стянуть мнѣ руки веревкой, выше локтей, назадъ и крутить палкой. Руки впереди въ кандалахъ, а онъ крутитъ ихъ назадъ. Совсѣмъ переломалъ-было кости.
— Врешь, никто тебя не крутилъ!
— Молчи, исправникъ, я говорю съ священникомъ, перебивать меня при немъ не смѣешь, и бить при немъ не смѣешь. Вы, батюшка, не уходите отъ меня, пока я здѣсь; онъ удушитъ меня. Послѣ этого десятскіе развязали меня и веревкой втащили на перекладину палатей, положили животомъ поперегъ бруса, привязали вонъ энти чурбаки къ ручнымъ и ножнымъ кандаламъ и вытянули всѣ мои жилы. Головой внизъ, съ чурбаками на рукахъ и на ногахъ, у меня свѣтъ помутился. Я думалъ, что тутъ мой и конецъ. Я буду жаловаться, и заявляю вамъ.
— Врешь, разбойникъ, я не трогалъ тебя!
— А кто же мнѣ вытянулъ и руки и ноги, откуда эти рубцы? А кровь-то изъ носу полила отъ чего? Видишь, я весь въ крови?
— А ч… тебя знаетъ отъ чего! Можетъ быть тебѣ поломали и руки и ноги на разбоѣ.
— Руки и ноги рвутъ разбойники, а не разбойникамъ.
Я отзываю исправника въ другую избу и говорю ему: да вы, любезнѣйшій, что дѣлаете? Пытаете? Васъ за это самихъ пошлютъ протоптать ту же дорожку, по которой пойдетъ этотъ арестантъ, да и мнѣ достанется съ вами. Я сейчасъ уѣду и донесу, что я здѣсь вижу и слышу.
— Я не пыталъ, онъ, мерзавецъ, вретъ.
— Наединѣ со мной вы этого не говорите.
— Да какъ же допытать его? Онъ ничего не говоритъ, только и твердитъ: знать не знаю, вѣдать-не вѣдаю!
— Не говоритъ, такъ и не трогайте его; предоставьте допросить другимъ. Можетъ быть за нимъ есть такія дѣла, за которыя его слѣдуетъ разстрѣлять. Такъ и будетъ онъ разсказывать вамъ?
Я вышелъ, и тотчасъ же велѣлъ закладывать лошадей. Арестанта тотчасъ же увели въ конюшню и, пока закладывали мнѣ лошадей, отправили въ острогъ Я поѣхалъ домой, а исправникъ за арестантомъ, въ городъ жаловаться на меня преосвященному.
Съ первою же почтою преосвященный (Аѳанасій Дроздовъ) вызвалъ меня, не принялъ отъ меня никакихъ объясненій и, за то, что я вмѣшался въ дѣйствія полиціи, задалъ мнѣ здоровую гонку.
Жаловался ли арестантъ на пытку исправника, или нѣтъ, — я не знаю; но меня оффиціально объ этомъ никто не спрашивалъ. Лѣтъ чрезъ 9, потомъ мы съ этимъ исправникомъ ѣздили по селамъ объявлять Высочайшій манифестъ 19-го февраля 1861 года.
Въ Самарской губерніи, по берегамъ р. Иргиза нѣкогда было много раскольничьихъ монастырей. Мѣста эти считались раскольниками святынею. Въ одномъ мѣстѣ, по берегамъ одного довольно большаго озера, стояло два монастыря, на одномъ берегу мужской, на другомъ женскій. Но принятіи нѣкоторыми монастырями единовѣрія и по закрытіи совсѣмъ другихъ, землею сталъ владѣть городъ Николаевъ. Городъ сдалъ озеро купцу для рыбной ловли. Въ первую же тоню, какъ запустили неводъ, вытащили шестнадцать, объѣденныхъ раками, ребятъ. Назначено было слѣдствіе, прибыло временное отдѣленіе, хотъ духовнаго вѣдомства назначенъ былъ депутатомъ благочинный Н. Ѳ. П. Всѣ слѣдователи помѣстились въ женскомъ монастырѣ. Дѣло было лѣтомъ. Долго жили слѣдователи, много дѣлали и, какъ-то, однажды вечеромъ, вышли всѣ на крыльцо подышать чистымъ воздухомъ, поболтать и закурили трубки, закурилъ и благочинный. Какъ увидѣли преподобныя матери благочиннаго съ трубкой, такъ и всполошилась вся обитель. На другой же день матушка-игуменья послала жалобу къ преосвященному, что благочинный осквернилъ святыню, — и благочинный тотчасъ же былъ удаленъ отъ должности.
XLIV.
правитьУниженное положеніе священниковъ горько отзывается на ихъ характерѣ. Городской священникъ, не смотря на его внѣшній лоскъ, приличную церковную квартиру, знакомство съ людьми среднихъ слоевъ общества, — терпитъ такія же униженія, какъ и сельскій: онъ также ходитъ по дворамъ прихожанъ и, подъ видомъ молитвословій, выпрашиваетъ подаянія; также подъ его носомъ хозяева запираютъ двери, и хохочатъ, смотря въ окна; также терпитъ выговоры и платитъ консисторскіе штрафы, какъ и все остальное духовенство, — онъ униженъ всѣми. Но какъ только дѣлается онъ членомъ консисторіи, то тотчасъ же заявляетъ духовенству, что онъ теперь уже не то, что былъ онъ, — что онъ теперь власть, и имѣетъ возможность и карать и миловать, какъ ему угодно. И, если не первая, то одна изъ первыхъ, подписанныхъ имъ бумагъ, будетъ съ выговоромъ или штрафомъ. Долго, потомъ, практикуется онъ надъ выговорами, штрафами и самыми нелѣпѣйшими придирками и потомъ уже, послѣ многихъ лѣтъ такой практики, начинаетъ постепенно, мало-по-малу, утихать и приходить въ состояніе обыкновеннаго формалиста.
Очень можетъ быть, что нѣкоторые осудятъ меня за рѣзкость слова, въ такомъ случаѣ я скажу, что я имѣю право сказать что осуждающій меня не знаетъ нашей организаціи и нашихъ распорядковъ. Будьте тѣмъ, чѣмъ мы, то хоть кого возьметъ горе и не удержится отъ рѣзкихъ выраженій. Представьте себѣ какое-нибудь министерство, гдѣ, кромѣ самаго министра и директоровъ департаментовъ, — начиная съ вице-директоровъ и кончая швейцаромъ, — были бы штрафованы всѣ до единаго, — всѣ безъ исключенія! Есть ли такое учрежденіе или присутственное мѣсто, гдѣ были бы штрафованы всѣ, и проскользнулъ бы развѣ, какъ-нибудь, какой-нибудь одинъ бабушкинъ внучекъ? Конечно, этого нигдѣ нѣтъ и быть не можетъ. Дѣйствительно этого нигдѣ и нѣтъ, потому что это возможно только у насъ. У меня, напримѣръ, въ округѣ, начиная съ меня, — благочиннаго, и кончая послѣднимъ пономаремъ, штрафованы всѣ, — до единаго. Не штрафованъ только одинъ священникъ, и только потому, что священникомъ всего два года, но, конечно, не ускользнуть и ему. Точно такъ и по всей губерніи. Встрѣтившись съ любымъ священникомъ на улицѣ, въ вагонѣ желѣзной дороги, — гдѣ угодно, спросите, изъ любопытства: были вы штрафованы? Скажетъ: былъ. — За что? — Да я и самъ теперь не помню, за какіе-то пустяки, кажется за то, что какому-то заѣзжему баричу долго не высылалъ статистическихъ свѣдѣній. За это я отдалъ только рублевку, но, помнится, за что-то взяли и еще трешницу. — И въ формулярахъ значатся у васъ эти штрафы? — Нѣтъ, это у насъ дѣлается отечески: „соймя рубашка, вѣжливенько плетью съ наказаніемъ“, — въ формуляры вносятся штрафы только за вину, а эти налагаются, просто, для собственнаго удовольствія. Въ училищахъ учителя пороли насъ отъ скуки, для собственнаго развлеченія и потѣхи, а теперь консисторіи штрафуютъ для собственной потѣхи».
Такъ какъ штрафы и выговоры за недоразумѣніе, мнимую ошибку, мнимую вину и обремененіе перепискою не практикуются нигдѣ, ни въ одномъ управленіи, и только у насъ, и служатъ къ униженію, а отчасти разоренію, духовенства, то мы остановимся на этомъ и покажемъ за что штрафуется духовенство.
Нѣтъ сомнѣнія, что я беру не всѣ консисторіи Россіи, всѣхъ я и знать не могу, но, однакоже, я знаю ихъ не мало, въ теченіе моей жизни мнѣ привелось быть губерніяхъ въ двадцати. И однѣ изъ консисторій я знаю по личному моему знакомству съ духовенствомъ тѣхъ губерній, другія по ихъ епарх. вѣдомостямъ и газетамъ, третьи по разговору съ людьми свѣтскими. Изъ того же, что извѣстно мнѣ, можно вывести заключеніе такого рода: тамъ особенно консисторіи тяжелы духовенству, гдѣ преосвященный особенно добръ, довѣрчивъ и о составѣ консисторій судитъ по себѣ. Не дѣлая зла никому самъ лично, онъ думаетъ, что и члены консисторіи его агнцы. А между тѣмъ эти агнцы, забравши власть въ свои руки, сильно злоупотребляютъ ею.
Вотъ образцы, — факты, — за что штрафуется духовенство «отечески». Въ одной, извѣстной намъ, губерніи сынъ одной пономарицы-вдовы, бурсакъ, мальчикъ лѣтъ 12-ти, на масляной недѣлѣ, когда кончились уже классы, уѣхалъ домой безъ билета, стосковавшись по матери. Мать, узнавши, что сынъ безъ билета, не давши ему отогрѣться, тотчасъ же отвезла его обратно въ училище. Училищное начальство донесло консисторіи о своевольной отлучкѣ ребенка, — и консисторія приказали: такъ какъ пономарица NN брала къ себѣ въ домъ сына безъ дозволенія училищнаго начальства, то оштрафовать ее двумя рублями. Та дала письменное объясненіе благочинному, что сынъ ея уѣзжалъ домой безъ ея вѣдома и что она тотчасъ же, по прибытіи его къ ней въ домъ, отвезла его обратно, но консисторія снова приказали: за неисполненіе распоряженія епархіальнаго начальства благочинному сдѣлать выговоръ, безъ внесенія сего въ его формулярный списокъ; а за сопротивленіе власти штрафъ увеличить рублемъ и взыскать со вдовы N. N. вмѣсто двухъ рублей, — три.
Отъ одного приходскаго священника, старичка лѣтъ 75-ти, обучавшагося, когда-то, во второмъ классѣ училища и совершенно не знающаго канцелярскихъ порядковъ, потребовалась метрическая справка о времени рожденія одного его прихожанина. Часто случалось, что благочинный его, чтобы не писать особаго предписанія, предъявлялъ ему какой-нибудь указъ консисторіи, просилъ по нему исполненія и просилъ, чтобы былъ возвращенъ ему и самый указъ. Старичокъ такъ и зналъ, что указы надобно возвращать. Получается указъ на его имя, и онъ со справкою возвращаетъ и самый указъ. За возвращеніе указа консисторія оштрафовала его двумя рублями. Вина ли это, преступленіе ли? Ничуть не бывало. Онъ, просто, не зналъ, куда дѣвать этотъ указъ и возвратилъ его по привычкѣ. Между тѣмъ старичокъ этотъ живетъ въ крайне бѣдномъ приходѣ и ему дорога каждая копѣйка.
Въ годичный отчетъ отъ благочинныхъ требуются, между прочимъ, вѣдомости о школахъ, имѣющихся при церквахъ. Однажды благочинные одной епархіи, только что выбранные по новой баллотировкѣ, и незнавшіе дѣла, помѣстили въ вѣдомости школъ всѣ школы, какія были у нихъ по приходамъ. Ну, и поплатились же они, горемычные, за это такими штрафами, что, навѣрное. и рождественскіе и крещенскіе труды ходьбы по приходамъ ихъ не покрыли этихъ штрафовъ. Съ нихъ взяли отъ 3 до 25 р. А между тѣмъ нужно было бы только пояснить, что свѣдѣнія нужны только о тѣхъ школахъ, кой содержатся на средства церквей. Но какихъ бы-то ни было поясненій у насъ не полагается, у насъ полагается только кара. У насъ по консисторіямъ порядки тѣ же, что было и въ училищахъ прежнихъ временъ: не выучилъ мальчикъ урока по лѣности, пороть, по непониманію, — пороть, по болѣзни, — пороть, словомъ: въ причины незнанія не входили, не знаетъ, значитъ виноватъ.
Вотъ обширное поле для штрафовъ: приходятъ крестить младенца; вы спрашиваете имя, отчество и фамилію отца и воспріемниковъ. Вамъ говорятъ, что фамиліи нѣтъ никакой, или говорятъ, положимъ, Гвоздевъ. Вы такъ и записываете. Спрашиваете: нѣтъ ли еще какой-нибудь фамиліи? Говорятъ, что нѣтъ. Послѣ подаютъ прошеніе въ консисторію о выдачѣ метрическаго свидѣтельства Медвѣдеву. Дѣлается запросъ, производится слѣдствіе, оказывается, что проситель не имѣетъ фамиліи никакой и выдумалъ ее при подачѣ прошенія, или имѣетъ до пяти и въ прошеніи означилъ ту, какая взбрела ему на умъ, — и духовенство непремѣнно штрафуютъ.
Что выходитъ изъ того, что консисторіи наши безустанно штрафуютъ духовенство и дѣлаютъ выговоры? Мы думаемъ, что ихъ можно сравнить съ помѣщиками при крѣпостномъ правѣ. Помѣщики, властвуя надъ крестьянами, показали, что они не умѣютъ управлять людьми иначе, какъ съ кнутомъ въ рукахъ и своимъ безчеловѣчіемъ унижали не тѣхъ, конечно, кого пороли они, а прежде всего, и исключительно, себя самихъ, и оставили за собою позорный слѣдъ на вѣки. Такъ и наши консисторіи, штрафуя, и за дѣло и безъ дѣла, насъ — благочинныхъ, служащее духовенство, вдовъ и сиротъ унижаютъ предъ обществомъ, прежде всего и болѣе всего, не тѣхъ, кого штрафуютъ онѣ, а себя самихъ, унижаютъ собою организацію духовнаго управленія; затѣмъ унижаютъ благочинныхъ предъ подвѣдомымъ имъ духовенствомъ, духовенство предъ прихожанами и ставятъ себя въ враждебныя отношенія къ духовенству. Руководствомъ всѣмъ администраторамъ, и въ особенности намъ — пастырямъ, должно быть слово Божіе: «Братіе! Аще и впадетъ человѣкъ въ нѣкое прегрѣшеніе, вы, духовніи, исправляйте таковаго духомъ кротости». Многія же консисторіи этого апостольскаго наставленія, какъ будто, и не читывали: онѣ штрафуютъ не только тѣхъ, кои впали въ прегрѣшенія, но даже и тѣхъ, кои не впадали въ него.
XLV.
правитьНамъ привелось разъ слышать отзывъ одного преосвященнаго о консисторіяхъ такого рода (мы можемъ указать на лицо этого достоуважаемаго архипастыря): ,"какъ только приносятъ изъ консисторіи дѣла, то уже напередъ предполагаешь: непремѣнно есть тутъ, — въ этой кучѣ, — какая-нибудь плутня! И, дѣйствительно, вникнешь въ каждое слово, — плутня".
Спрашивается: почему же не всѣ преосвященные и не всегда вникаютъ во всѣ дѣла съ полнымъ вниманіемъ? — У преосвященныхъ нашихъ столько дѣла, что они не всегда бываютъ и въ состояніи вникать во всѣ подробности каждодневной работы. Случается такъ, особенно осенью и между Крещеньемъ и сырною недѣлею, что они проводятъ по нѣскольку часовъ каждодневно за самымъ безсмысленнымъ дѣломъ, и тратятъ и время и здоровье. Осенью въ особенности бываетъ, что имъ подается до восьмидесяти прошеній, каждодневно, крестьянами о дозволеніи вступить въ бракъ несовершеннолѣтнимъ или родственникамъ. Восемьдесятъ прошеній преосвященный долженъ прочесть и восемьдесятъ разъ написать: "1881 года октября N дня. Повѣнчать приходскому духовенству разрѣшается, если нѣтъ другихъ, показанныхъ въ прошеніи, препятствій. N. епископъ N. N. " Извольте написать это восемьдесятъ разъ! Да вѣдь тутъ, не то, что отобьется охота серьезно заниматься дѣлами, а тутъ, съ такой работой, надобно съ ума сойти! Еслибы даже на какую-нибудь каверзу или штрафъ преосвященные и обратили иногда вниманіе, то консисторія такъ размалюетъ штрафуемаго, что преосвященный невольно призадумается и скажетъ своему секретарю: «консисторія слишкомъ добра! Человѣка нужно повѣсить, а она только штрафуетъ и даже безъ внесенія въ послужной списокъ». И тотъ, пригнувшись, поддакнетъ: «да, ваше пр — во, консисторія совсѣмъ распустила духовенство! Оно осмѣливается находить безпорядки даже въ самыхъ консисторіяхъ и печатать свои статьи въ этомъ революціонномъ журналѣ — „Цер.-Об. Вѣстникѣ“. Этихъ въ особенности, борзописцевъ, возмутителей духовенства, нужно бы»…
Въ сельскомъ духовенствѣ нужда страшная: оно брошено унижено, задавлено. Каждая копѣйка нужна священнику, и еще болѣе пономарю: она добыта имъ трудомъ и потомъ; у него, можетъ быть, въ училищѣ сидитъ сынъ безъ хлѣба, дома дѣти босы, самъ оборванъ, а консисторія штрафуетъ его въ пользу бѣдныхъ. Что можетъ быть бѣднѣе, несчастнѣе вдовы-пономарицы? Она сама чуть не умираетъ съ голоду, а ее штрафуютъ въ пользу бѣдныхъ. Это значитъ съ нищей содрать рубашку и подать ее въ милостыню другой нищей. Консисторіи, такимъ образомъ, давая пособіе сиротамъ, утираютъ ихъ слезы слезами другихъ сиротъ. Но объ сиротствѣ, поддержкѣ ихъ, пособіи имъ, при наложеніи штрафовъ никто и не думалъ…
Говорятъ и пишутъ, что духовенство «и тупо, и глупо, и безнравственно, и имѣетъ развращающее вліяніе на народъ»; тутъ нужно бы стараться поддержать себя, — показать обществу, что мы вовсе не таковы, какъ говорятъ объ насъ, что мы заслуживаемъ лучшей участи и большихъ симпатій общества, — а мы позоримъ и душимъ сами себя, — и унижаемся и разоряемся своимъ собратомъ, которому слѣдовало бы быть первымъ защитникомъ духовенства. При такомъ состояніи дѣла трудно духовенству дойти до сознанія собственнаго достоинства и заслужить хорошее о себѣ мнѣніе въ обществѣ.
Консисторіи, штрафуя всѣхъ за всякій вздоръ, и сами вѣдь не безгрѣшны, даже съ формальной стороны. Та, напр. консисторія, которая смылила благочинныхъ 20—25-рублевымъ штрафомъ за то, что въ вѣдомости церковныхъ школъ внесли всѣ имѣющіяся школы при приходахъ, удрала разъ такую штуку: во время послѣдняго польскаго возстанія были дѣлаемы сборы и пожертвованія въ пользу понесшихъ разореніе отъ возставшихъ поляковъ". Написали въ консисторіи представленіе и подали преосвященному. Тотъ взглянулъ, и расхохотался. Оказалось, что написано: пожертвованія и боръ въ пользу понесшихъ разореніе возставшихъ поляковъ". Слово: отъ, опущено. Бумага прошла руки писца, столоначальника, членовъ, секретаря, регистратора, — и всѣ были такъ внимательны къ дѣлу, что никто и не замѣтилъ. Будь также невнимателенъ къ дѣлу преосвященный, — и вышелъ бы курьезъ. Это консисторія; но сдѣлай такую описку благочинный, въ лицѣ котораго одного вся канцелярская работа и котораго отрываетъ отъ дѣла безпрестанно приходъ, — ну, и задали бы ему такую встряску, что и своихъ бы не узналъ!…
Обвиненнаго у насъ часто посылаютъ въ монастырь въ наказаніе на одинъ мѣсяцъ, на два, на полгода и безсрочно — до исправленія, если лицо это уже не разъ было судимо за нетрезвость.
Виновный посылается въ монастырь. Монастырь, по своему значенію, есть мѣсто отшельниковъ, оставившихъ міръ для спасенія души; мѣсто уединенія, гдѣ, кромѣ труда и молитвы, нѣтъ другаго дѣла. Посторонніе посѣтители могутъ приходить туда, но, также, только для тихой, уединенной молитвы и то на самое короткое время. Монастырь — это обитель мира, тишины и невозмутимаго спокойствія. Ушедшіе туда забываютъ весь міръ и его злобу; ихъ цѣль — уединеніе и подражаніе жизни отшельниковъ первыхъ вѣковъ христіанства. Представьте же: въ обители миръ, тишина… Живутъ иноки и тихо, безмятежно молятся о мирѣ всего міра и благодарятъ Господа, что онъ взялъ ихъ отъ суеты и злобы міра и что они могутъ теперь съ чистою душою, покойнымъ сердцемъ окончить труженическую жизнь свою… Но вотъ, въ одинъ злосчастный день, являются туда два — три попа, три — четыре дьякона, пять — шесть дьячковъ, посланныхъ туда въ наказаніе за пьянство и на исправленіе въ поведеніи. Является человѣкъ десять — пятнадцать такихъ молодцовъ, которые не то, что мирную обитель, но любой кабакъ въ десять минутъ опрокинутъ вверхъ дномъ! И — тотчасъ: гамъ, крикъ, ругань, пьянство… Чрезъ 10 минутъ какихъ-нибудь вы не узнаете уже этой тихой обители…
Посылка въ монастырь есть наказаніе. Она, дѣйствительно, и есть наказаніе, но только не гостямъ, а хозяевамъ его. Обитатели монастырей видѣли, знали и, можетъ быть, испытали на себѣ все, что творится дурнаго въ мірѣ, — и ушли оттуда для тихой, безмятежной жизни. Но наблюдающее за ними и охраняющее ихъ начальство и здѣсь не даетъ имъ умереть покойно, Оно посылаетъ къ нимъ и туда, куда ушли они, такихъ людей, которые способны мгновенно извратить все тихое и святое. Для людей самой строгой жизни эти непрошенные гости — тяжелое бремя. Если же монашествующіе, какъ люди вышедшіе изъ міра, погрязшаго въ порокахъ, и сами не укрѣпились еще въ добродѣтельной жизни, то этотъ пришлый народецъ послужитъ имъ непремѣнно къ явной ихъ погибели, такъ какъ страсти, послѣ нѣкоторой сдержанности, разгораются еще сильнѣе, чѣмъ было это прежде («Русск. Стар.», изд. 1880 г., іюль, стр. 473). Коль скоро въ монастыри посылаются люди порочные, въ наказаніе, то монастыри дѣлаются острогами, а этимъ унижается достоинство и монастырей, и монашествующихъ.
XLVI.
правитьЛица духовнаго званія поступаютъ за штатъ по старости, болѣзни и суду.
У насъ, духовныхъ, все по-своему, — такъ и здѣсь: то, что у гражданскаго лица называется «выдти на покой», у насъ значитъ лишиться покоя совсѣмъ. Мы въ міру, какъ антиподы во всемъ. Гражданское лицо, прослуживши извѣстное число лѣтъ, можетъ оставаться на службѣ, получать жалованье и, въ то же время, пользоваться пенсіею. У насъ этого не бываетъ: пенсія выдается только тогда, когда человѣкъ оставляетъ совсѣмъ службу. Чиновникъ, завѣдывающій не больше, какъ только какимъ-нибудь столомъ, или учитель небольшой какой-нибудь школы, получаютъ настолько достаточныя пенсіи, что могутъ безбѣдно существовать весь свой вѣкъ. По выходѣ въ отставку, они могутъ жизнь свою назвать вполнѣ «покоемъ». Священникъ же, учитель не ничтожной какой-нибудь школы, а цѣлыхъ тысячъ народу, сколько бы онъ ни служилъ, — во время службы пенсіи не получаетъ. Оставить же службу и выдти за штатъ для него то же, что, выражаясь словами евангелія: взять чашу, полную оцта, смѣшаннаго съ желчію, и пить ее до послѣдняго вздоха: все горе, вся нужда, всѣ притѣсненія и безславіе, какія несъ человѣкъ въ жизни, съ поступленіемъ за штатъ, увеличиваются ему тысячею разъ, и онъ долженъ терпѣть это горе до самой смерти. Съ оставленіемъ должности человѣкъ лишается и того скуднаго и горькаго куска, какой имѣлъ онъ въ теченіи своей многострадальной жизни.
Состоя на должности, мы можемъ ходить по міру и выпрашивать подаянія; вышедши же за штатъ мы лишаемся и этой горькой возможности къ своему существованію; заштатнымъ никто уже не подаетъ, доходы за требоисправленія прекращаются, конечно, совсѣмъ, — и человѣкъ, буквально, остается безъ куска хлѣба. Поэтому мы и стараемся сидѣть на должностяхъ до послѣдней возможности, — когда болѣзнь и дряхлость истощатъ послѣднія уже наши силы.
Состоя на должностяхъ, по неимѣнію церковныхъ и общественныхъ домовъ для квартиръ, мы вынуждены бываемъ строить дома свои, но такъ какъ продажной земли подъ усадьбу въ селахъ не бываетъ, то мы и строимъ ихъ на землѣ или церковной, или общественной. Пока мы служимъ, — мы живемъ въ нихъ; но какъ только оставляемъ службу, — насъ заставляютъ очистить мѣсто и убираться, куда угодно, — и мы продаемъ ихъ на сносъ, или своимъ намѣстникамъ и прихожанамъ за безцѣнокъ. Очень часто случается, что# за домъ не берется и десятой доли его стоимости, И разоренный, можетъ быть больной и дряхлый старикъ, не знаетъ, что ему дѣлать и куда идти ему теперь. Если село состоитъ изъ государственныхъ крестьянъ, то они хоть въ концѣ села гдѣ-нибудь поставятъ келью, мѣсто дадутъ навѣрное. Впрочемъ бываютъ случаи, что не даютъ мѣста даже штатнымъ священникамъ («Русс. Стар.», 1881 г., томъ ХХХ, стран. 73—74). Дадутъ мѣсто, навѣрное, и крестьяне, бывшіе крѣпостными, но получившіе полный надѣлъ, хотя и сопьютъ «ведерку». Но если въ селѣ однодесятинники, которые и сами согнуты въ бараній рогъ отцомъ-благодѣтелемъ, которымъ и самимъ некуда выпустить курицы, то выпросить мѣсто тутъ не легко. Если усадьба помѣщичья, и помѣщикъ далъ крестьянамъ полный надѣлъ, то старикамъ, и священнику и дьячку, дастъ мѣсто и онъ; но если землевладѣлецъ почитаетъ себя образованнымъ, передовымъ, гласнымъ земства, предводителемъ дворянства и кричитъ на каждомъ переулкѣ о прогрессѣ, свободѣ, цивилизаціи и пр. и пр., и крестьянъ своихъ усадилъ поуютнѣе, — на десятинку, — то милости тутъ уже не жди. Что остается тогда дѣлать брошеннымъ всѣми старикамъ? Отыскивать какихъ-нибудь, хоть дальнихъ, родственниковъ и перетаскиваться къ нимъ, — тамъ поставить себѣ келью и существовать тѣмъ, что Богъ пошлетъ.
Если священникъ и дьяконъ не были подъ судомъ, то, чрезъ годъ или два, имъ дадутъ единовременное пособіе изъ св. Синода, рублей 50 — 70 священнику, и рублей 50 дьякону; рублей 25 дадутъ и причетнику. Но при этомъ спросятъ предварительно благочиннаго: «имѣетъ ли просящій пособія нужду въ пособіи и заслуживаетъ ли онъ его по своему поведенію». Отзывъ же благочиннаго не всегда дается даромъ.
Если священникъ и дьяконъ прослужили не менѣе 35 л., то имъ дадутъ, чрезъ нѣсколько лѣтъ, и пенсію: священнику 130 р:, діакону 65 р. въ годъ. Пенсія эта есть единственное средство къ ихъ существованію. Правда, пенсія совершенно постная, но спасибо и за это. До 1866 года пенсіи никому не полагалось совсѣмъ; съ 1866 года священникамъ было положено но 90 р. въ годъ, съ 1879 года увеличена до 130 р., дьяконамъ же положена всего только съ 1880 года. Причетникамъ же пенсіи не полагается вовсе, хотя бы онъ и не былъ подъ судомъ и хотя у него весь вѣкъ его вычитается изъ его 24— 36 р. годоваго жалованья по 2 % въ пенсіонный капиталъ.
Правда, причетнику дается пособіе изъ попечительства епархіи о бѣдныхъ духовнаго званія; но опять при условіяхъ: если не состоялъ подъ судомъ и если не имѣетъ родственниковъ, состоящихъ на службѣ. И сколько же дается? 3—4 р. въ годъ! Извольте существовать на нихъ!
Хороша участь всѣхъ заштатныхъ священниковъ; красива перспектива впереди и у меня, если я протяну свой вѣкъ до дряхлости; но заштатный причетникъ, — это несчастный изъ несчастныхъ…
XLVII.
правитьПенсія дается только тѣмъ священникамъ и дьяконамъ, какъ и въ гражданскомъ вѣдомствѣ, какъ сказалъ уже я, кто не былъ подъ судомъ. Правительство, дѣлая такое постановленіе, конечно, имѣло основаніе; но ему должно быть извѣстно и то, что не всѣ, имѣвшіе несчастіе быть подъ судомъ, — люди порочные и злонамѣренные, и не всѣ честны и благонамѣренны тѣ, кои подъ судъ не подпадали. Всѣмъ извѣстно, что попадаютъ подъ судъ или, просто, по довѣрчивости, неосмотрительности, — по своей простотѣ, или по милости какого-нибудь негодяя; негодяи же остаются чистыми и, «за безпорочную службу», получаютъ и награды, и пенсіи. Тяжело нести наказаніе до конца жизни и быть лишеннымъ покровительства правительства и поддержки на старости лѣтъ и по дѣйствительной винѣ; но въ тысячи разъ тяжелѣе нести это невинно. Невинно же попасть подъ[судъ и быть осужденнымъ ничего нѣтъ легче, и именно потому, что суды-то наши часто напоминаютъ собою извѣстную тираду изъ Ѳеклуши: «говорятъ, такія страны есть, гдѣ и царей-то нѣтъ православныхъ, а салтаны землей правятъ. Въ одной землѣ сидитъ на тронѣ салтанъ Махмутъ турецкій, а въ другой — салтанъ Махмутъ персицкій; и судъ творятъ они, милая дѣвушка, надо всѣми людьми, и, что ни судятъ они, все неправедно. И не могутъ они, милая, ни одного дѣла разсудить праведно, такой ужъ имъ предѣлъ положенъ. У насъ законъ праведный, а у нихъ, милая, неправедный; что по нашему закону такъ выходитъ, по ихнему все напротивъ. И всѣ судьи у нихъ, въ ихнихъ странахъ, тоже все неправедные; такъ имъ, милая дѣвушка, и въ просьбахъ пишутъ: — суди меня, судья неправедный! А то есть еще земли, гдѣ всѣ люди съ песьими головами».
Мнѣ хорошо извѣстны такихъ, напр., два господина, какихъ врядъ ли найдется и у самихъ салтановъ, которымъ такъ и пиши: «суди меня судомъ неправеднымъ», которые, еслибъ и захотѣли судить судомъ праведнымъ, — такъ не могутъ: «такой ужъ предѣлъ имъ положенъ», даромъ, что и родились, и живутъ на русской землѣ, даромъ, что и «законъ у насъ праведный». Одинъ дѣлалъ зло изъ жадности къ деньгамъ, а другой дѣлаетъ его, просто: «такой ужъ, должно быть, предѣлъ ему положенъ». Попадись къ такимъ подъ судъ, — ну, и пропалъ на вѣки.
Въ одной губерніи, конечно, не въ нашей, помѣщикъ А. продавалъ однажды часть своего имѣнія въ нѣсколько сотъ десятинъ, и продавалъ одну только безлѣсную его часть; но сосѣду его, Б., хотѣлось, во что бы то ни стало, купить и лежащую рядомъ рощу, десятинъ въ 200. Какъ ни ухитрялся сосѣдушка, но А. не поддавался ни на какіе подходы. Тогда, Б. отправляется къ секретарю гражданской палаты, нѣкоему Пр., съ которымъ А. былъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ, и говоритъ ему: «помоги, братъ, уговори его, чтобы онъ продалъ и рощу! Вы съ нимъ друзья, онъ послушаетъ тебя».
— Не спорь съ нимъ, покупай, что продаетъ; давай мнѣ 3000 р. и роща будетъ твоя.
Б. отдалъ деньги и ждетъ. Въ извѣстный день въ гражданской палатѣ прочитали условія покупки, внесли въ книгу, А. и Б. подписались, Б. получилъ купчую крѣпость и, бѣшеный, летитъ къ секретарю: что ты сдѣлалъ со мной? оретъ онъ. Взялъ 3000 р. и не уговорилъ А. продать мнѣ лѣсъ? Секретарь препокойно взялъ у него купчую крѣпость и мгновенно изорвалъ ее въ клочья.
— Что ты дѣлаешь? закричалъ Б.
— Подавай заявленіе въ полицію, что ты потерялъ купчую крѣпость и проси гражданскую палату выдать тебѣ копію съ актовой книги.
— Зачѣмъ? Какъ?
— Подавай, дѣлай что велятъ.
Подалъ, и ему выдали выпись изъ актовой книги. А. ничего этого не знаетъ. Пріѣзжаетъ полиція съ поняятыми на мѣсто продажи дѣлать вводъ во владѣніе, и оказывается, что въ копіи купчей крѣпости значится проданнымъ не только лѣсъ, но и близъ находившаяся водяная мельница. Дѣло, кажется, невозможнымъ, но оно просто: секретарь хорошо зналъ, что всякій увѣренъ, что то, что пишется въ купчей крѣпости, пишется и въ книгѣ, и поэтому не смотритъ и не читаетъ ея никто. Онъ и велѣлъ внести въ книгу все, что ему было нужно, — и лишнихъ 200 д. лѣсу и мукомольную мельницу, въ купчую же крѣпость этого не помѣстили. А., прочитавши одну купчую крѣпость, остался, конечно, доволенъ; онъ и не подозрѣвалъ, что въ книгѣ совсѣмъ не то, что въ купчей. А. побился — побился, да такъ же и ухнуло.
Этотъ же Пр. подговорилъ писца украсть у столоначальника какое-то очень важное дѣло. Столоначальникъ попалъ подъ судъ и былъ выгнанъ, а Пр. нажилъ дома, получаетъ теперь пенсію и благодушествуетъ.
Другой господинъ. Одинъ благочинный, конечно, опять не нашей губерніи, служащій благочиннымъ лѣтъ тридцать или болѣе, сначала давалъ подачки всѣмъ консисторскимъ, начиная со сторожа и кончая членами; но потомъ увидѣвши, что хоть давай, хоть не давай, — честь одна: самыя нелѣпѣйшія придирки въ каждомъ указѣ, безпрестанно, — онъ и махнулъ рукой: такъ нѣтъ же, говоритъ, вамъ ничего! И не сталъ давать никому ни копѣйки. Консисторія такъ на дыбы и поднялась, такъ и готова была проглотить его цѣликомъ; но и провинностей-то большихъ не было за нимъ; и духовенство было хорошо расположено къ нему и выбирало его постоянно въ благочинные и, часто, единогласно; и онъ самъ не любилъ выносить сора изъ избы, — и мирилъ враждовавшихъ не доводя до суда; и преосвященные благоволили къ нему, какъ къ человѣку, нелюбящему кляузъ. По милости преосвященныхъ онъ получилъ и камилавку, и наперсный крестъ, и орденъ, и протоіерейство. Нельзя проглотить его консисторіи никоимъ образомъ да и только! Но вотъ представляется случай, — собирается епархіальный съѣздъ. Одинъ изъ членовъ консисторіи состоитъ членомъ попечительства о бѣдномъ духовенствѣ и членомъ другихъ нѣкоторыхъ комитетовъ, о состояніи которыхъ онъ долженъ былъ дать отчетъ съѣзду. Является въ собраніе, даетъ отчетъ и заявляетъ, что благочиннымъ Z. Z. не представлено ни за одинъ годъ и никуда ни одной копѣйки. Какъ такъ, думаетъ уполномоченный этого округа, быть не можетъ, чтобы нашимъ благочиннымъ не было представляемо денегъ! Беретъ лошадь и скачетъ къ казначею, тоже протоіерею. «Неужто, спрашиваетъ онъ, нашъ благочинный не представлялъ никогда и никуда ни одной копѣйки»? Тотъ улыбнулся, и показываетъ ему письмо свое къ члену, — тому, что на съѣздѣ. Въ письмѣ говорится (дословно): «я въ смущеніи, что мы сдѣлали относительно Z. Z. Вчера, по возвращеніи изъ попечительства, я поусумнился и сталъ припоминать, что имъ представлено много и по книгамъ оказалось: представлено въ 1879 году 100 р., въ февралѣ… итого 436 р. 81 к.». Внизу письма написано членомъ: «придержите это до окончанія съѣзда». Письмо опять возвратилъ казначею; казначей отдалъ его уполномоченному. Уполномоченный является на съѣздъ, публично показываетъ письмо, обращается къ члену и говоритъ: «какъ же вы, N. Т., говорили, что нашимъ благочиннымъ не было представляемо денегъ, когда онъ представилъ 436 р. 81. к.»? Вотъ письмо къ вамъ о. казначея съ вашимъ приказаніемъ ему «придержать» его. Членъ поблѣднѣлъ, и не сказалъ ни слова. Съ недоумѣніемъ взглянуло на него и все собраніе и никто не сказалъ ни слова въ обвиненіе благочиннаго, увидѣвши такую недобросовѣстность своего начальника, — члена консисторіи.
Уполномоченный говоритъ потомъ члену: какъ же это вы доложили собранію, что благочиннымъ нашимъ не было представляемо денегъ, когда имъ представлено все, что слѣдовало?
— Онъ…….. я терпѣть не могу его! Онъ весь вѣкъ шишикается съ своимъ духовенствомъ, и не доноситъ ни объ одномъ дѣлѣ.
— Такъ это дѣлаетъ ему честь, что онъ умиротворяетъ насъ, не раздуваетъ ссоры и не доводитъ насъ до разоренія!
— «И этому …… дали протоіерейство въ моемъ храмѣ!..
Въ то время, когда у меня былъ храмовой праздникъ, когда архіерей служилъ у меня, — его произвели въ протоіереи! Я трясся, какъ въ лихорадкѣ, во все время обѣдни; я отомщу ему, во что бы то ни стало».
Такъ какъ не всегда бываетъ удобно называть всякую вещь своимъ именемъ, то я и не скажу, гдѣ и когда это было…..
Мы увѣрены, что членъ, къ крайнему нашему сожалѣнію, найдетъ случай повредить въ настоящемъ и будущемъ о. благочинному. Если онъ такъ безцеремонно поступаетъ съ нимъ предъ собраніемъ въ 70—80 человѣкъ, то кто и что помѣшаетъ ему дѣлать зло за консисторскимъ столомъ или у себя въ кабинетѣ?! И онъ сдѣлаетъ его; достанется и о. уполномоченному. Да, не у однихъ салтановъ судьи неправедные, есть они и у насъ и много гибнетъ несчастныхъ отъ этихъ судей… Не снести своей головы и этому благочинному. И будутъ писать про несчастнаго: «состоялъ подъ судомъ» и — пенсія пропала. И носи, убитый, горькую долю до самой могилы…
XLVIII.
правитьДолго у духовенства держался обычай сдавать мѣста свои желающимъ взять въ замужество дочерей или близкихъ родственницъ. Членъ причта выдавалъ дочь свою или ближайшую родственницу въ замужество, выходилъ за штатъ, а зять поступалъ на его мѣсто. Или: отецъ удаляется за штатъ, а сынъ поступаетъ на его мѣсто. Бывало и такъ: старикъ хорошаго, — по средствамъ къ содержанію, — мѣста уступалъ его лицу изъ бѣднаго прихода и выговаривалъ, при этомъ, платить ему, — старику, рублей 30—50 въ годъ. Тотъ поступалъ на его мѣсто и выдавалъ ему условленную плату или извѣстное число лѣтъ, или до его смерти. Такая передача мѣстъ теперь воспрещена. Свѣтская литература съ восторгомъ подхватила такое распоряженіе, и чего-то, чего-то не писалось на эту тэму! Она увидѣла въ этомъ распоряженіи возвышеніе не только нравственности, но даже и самой религіи. Духовная же литература, по обыкновенію, молчала. Она, когда и хвалятъ насъ, молчитъ; когда и колотятъ, — ни слова. Ей «ужъ такой предѣлъ положенъ», должно быть.
Прежде, чѣмъ высказать свое мнѣніе, я нахожу нужнымъ сказать, что нѣтъ у меня ни дочерей и ни родственницъ, мужьямъ которыхъ я имѣлъ бы въ виду передать свое мѣсто; сыновья мои всѣ въ гражданскомъ вѣдомствѣ; не имѣю въ виду уступать своего мѣста и за выдачу мнѣ пожизненной платы. И думаю, поэтому, что взглядъ мой на это дѣло безпристрастенъ, взятъ съ жизни и справедливъ.
Въ послѣднія 10—15 лѣтъ много сдѣлано въ средѣ духовенства и народа, въ учебномъ и религіозно-нравственномъ отношеніяхъ; но во всемъ, что сдѣлано, — рѣшительно во всемъ, — видѣнъ недосмотръ. Такъ, напр., въ прежнее время въ каждомъ селеніи и въ каждой деревнѣ были маленькія, простенькія школы, — безъ затѣй и именно такія, какія необходимы крестьянину: пріютится какой-нибудь унтеръ-офицеръ, дворовый человѣкъ, мѣщанинъ, дьячокъ, наберетъ себѣ десятка два ребятъ и учитъ ихъ читать, писать, выкладывать на счетахъ, первымъ правиламъ ариѳметики, — и выходило, что и крестьянинъ зналъ, что знать ему необходимо, и учитель-старикъ имѣлъ кусокъ хлѣба. Теперь подобныя школы запрещены; но, за то, устроены форменныя, — съ учеными учителями и учительницами, съ попечителями, надзирателями, училищными совѣтами, инспекторами и пр. и пр., словомъ: начальства наставлено столько, что, въ иной шкодѣ, и учениковъ нѣтъ наполовину, сколько начальства. И что же? 10—20 мальчиковъ учатся, а 200 остаются безграмотными.
Найдено необходимо-нужнымъ для благоденствія отечества изучать языки развалившихся государствъ, и классицизмъ такъ и заѣлъ юношество: мало своихъ классиковъ, повытаскали къ себѣ чуть не всѣхъ братьевъ-чеховъ; мало и этого, — устроили фабрику выдѣлывать ихъ за границей. И что же? И классиками-то юношей не подѣлали, и по русски-то не всѣхъ писать научили. Печатно оповѣщено міру, что многіе «зрѣлые» не могутъ написать и пяти строкъ со смысломъ.
Установили псаломщичество, но штаты по классамъ удилищъ и семинарій сократили, запретили семинаристамъ поступать въ высшія учебныя заведенія, — и опустошили семинаріи до того, что теперь уже чувствуется недостатокъ въ служителяхъ церкви.
Чтобъ увеличить содержаніе причтовъ, закрыли многія церкви, — и сотни тысячъ христіанъ лишены возможности бывать въ храмахъ Божіихъ.
Сокращены штаты причтовъ, — и храмы оставлены безъ чтецовъ и пѣвцовъ.
При многоштатныхъ церквахъ установили настоятельство и помощничество, — и вселили вражду между членами причтовъ.
Устроили епархіальные съѣзды, — и внесли вражду между епископомъ и духовенствомъ.
Точно такъ и здѣсь, — въ запрещеніи передавать мѣста свои родственникамъ. Тѣ, которые запретили это, а за ними и литература, не поняли нашей организаціи и прировняли насъ къ себѣ! Но у насъ нѣтъ ничего и подобнаго тому, что есть въ вѣдомствѣ гражданскомъ. Въ гражданскомъ вѣдомствѣ часто случается, особенно въ провинціи, что университантъ нѣсколько лѣтъ сидитъ помощникомъ столоначальника, а столоначальникомъ, секретаремъ и даже совѣтникомъ, какой-нибудь некончившій курса гимназіи или семинаріи. Въ должностныхъ мѣстахъ разнообразіе страшное; самыя мѣста получаются сколько по образованію, способности и труду, но, не много менѣе того, и по родовому происхожденію, связямъ и протекціямъ. Дѣти чиновниковъ живутъ или съ ними вмѣстѣ или, по крайней мѣрѣ, въ томъ же городѣ. Старику нѣтъ и надобности домогаться, чтобъ сынъ или зять занимали его должностное мѣсто, вся его забота только о томъ, чтобъ они имѣли достаточный кусокъ хлѣба. Если есть у него свой домъ, то это святыня, къ которой никто посторонній не можетъ и подумать прикоснуться, тѣмъ болѣе продавать его за безцѣнокъ и выгонять его. Нѣтъ своего, — онъ всегда имѣетъ возможность имѣть удобную, по своимъ средствамъ, квартиру. У него есть, болѣе или менѣе, обезпечивающая его существованіе пенсія. У него есть, можетъ быть, даже свой клочокъ земли, дающій ему доходъ, садъ и т. под. Наконецъ, въ случаѣ болѣзни, — дѣти и родственники его, конечно, если есть они, всегда здѣсь и помогутъ ему. У насъ, напротивъ, только два рода службы и два рода кандидатовъ на нее. Служебныя мѣста: священническое и псаломщическое, или попросту, дьяческое; кандидаты на нихъ: окончившій курсъ семинаріи и неокончившій. Окончил, курсъ, — значитъ непремѣнный кандидатъ на священническое мѣсто; не окончилъ, — дьячкомъ будь весь вѣкъ; во священники такой не попадетъ уже никоимъ образомъ. Точно также окончившій курсъ остается дьячкомъ только по исключительному случаю, — по дурному поведенію.
Лица духовнаго званія если и имѣютъ дѣтей, то всѣ они разлетаются въ разныя стороны, при старикахъ не остается никого, они остаются одинокими и, при нуждѣ и болѣзни, безпомощными.
Домъ отнимутъ, — заставятъ продать за безцѣнокъ или снести съ мѣста, словомъ: изъ дому выгонятъ; квартиръ у крестьянъ можно встрѣтить только очень у рѣдкихъ, въ большей же части селеній ихъ нѣтъ совсѣмъ — и старикамъ, буквально, негдѣ преклонить головы своей.
Пенсію можетъ быть дадутъ, а скорѣе, что и нѣтъ, потому что суды наши и «не скоры, и не особенно милостивы». Если же и дадутъ, то такую, съ которой можно только не умереть съ голоду. Дьячку же не дадутъ ничего совсѣмъ. Состоя на службѣ грабить прихожанъ не доставало совѣсти, — и денегъ для обезпеченія себя на старости не нажито.
Что-жъ остается дѣлать дряхлымъ и больнымъ старикамъ?! Пить горькую, горькую чашу…
Скажу опять про себя лично: когда не вдумываешься въ то, что ждетъ меня впереди, если я протяну еще лѣтъ десятокъ, то все идетъ, какъ будто, ладно; но когда посмотришь на жизнь людей, которые, когда-то, были тѣмъ, что я теперь, и представишь себѣ, что и меня ждутъ тѣ же нужда и горе, то куда-то становится грустно, — такъ грустно, что долголѣтія совсѣмъ не желается. Къ чему послужатъ мнѣ, грустишь, мое протоіерейство, къ чему мои кресты!!
Эти-то причины и заставляли духовенство сдавать мѣста свои дѣтямъ или близкимъ родственникамъ, именно: нужда, горе и безпріютность были этому причиною.
Кому отдавать мѣста? Всегда и исключительно тѣмъ, которые по закону имѣли право на нихъ. Окончившій курсъ семинаріи поступалъ на священническое мѣсто, исключенный изъ семинаріи или училища на дьяческое. Не было примѣра, чтобы исключенный изъ семинаріи поступалъ на мѣсто отца или тестя во священники. Поступавшій на мѣсто тестя или отца былъ доволенъ тѣмъ, что онъ поступалъ въ готовый домъ, дѣлался полнымъ его хозяиномъ, — онъ обезпечивался всѣмъ, и не мыкалъ горя по церковнымъ гнилымъ сторожкамъ и крестьянскимъ избамъ, какъ мыкалъ его я. Успокоивались и старики: никто не гналъ ихъ изъ дому, кусокъ хлѣба они могли имѣть до гроба, при болѣзни имѣли уходъ родныхъ, — и вѣкъ свой. они могли доживать покойно. Про такую отставку отъ должности и духовенство могло сказать: «идти на покой».
Укажу на два примѣра. Въ селеніи В. былъ когда-то священникомъ нѣкто, носившій фамилію по селенію, тоже В. При генеральномъ межеваніи онъ получилъ въ собственность небольшую усадьбу и развелъ садъ. Послѣ смерти этого священника на его мѣсто поступилъ его сынъ. У этого сынъ окончилъ курсъ семинаріи лучшимъ ученикомъ, и имѣлъ, конечно, право на любое священническое мѣсто; но отецъ, старикъ и вдовецъ, уступилъ ему свое мѣсто. Есть ли что-нибудь тутъ безнравственное и противурелигіозное? По нашему мнѣнію: нѣтъ ничего. А между тѣмъ старикъ успокоенъ, а сынъ поступилъ въ готовый, старинный домъ и теперь получаетъ 300—500 р. отъ саду годоваго доходу. Поступи сынъ въ другое село, — садъ былъ бы проданъ и деньги прожиты, теперь же онъ имѣетъ вѣчный кусокъ хлѣба.
Другой примѣръ. Въ селѣ П. больной, немолодой уже и вдовый священникъ имѣлъ дочь. Въ ней присватался одинъ изъ окончившихъ курсъ семинаріи нѣкто С. Священникъ и воспитанникъ подали общее прошеніе преосвященному, — что одинъ уступаетъ мѣсто, а другой беретъ въ замужество его дочь, чтобъ поступить на мѣсто будущаго тестя. Преосвященный сдѣлалъ по ихъ желанію. Что и здѣсь вреднаго для религіи и нравственности? Воспитанникъ С. все равно получилъ-же бы гдѣ-нибудь мѣсто, если не въ П., то въ какомъ-нибудь Б. или Д. И можетъ быть, взялъ бы въ замужество ту же самую дѣвицу, которую взялъ, поступая въ П. Не уступи этотъ священникъ мѣста зятю, его прогнали бы съ его домомъ, съ мѣста, пришлось бы умирать съ голоду въ мужицкой избѣ; а теперь онъ покойно дожилъ вѣкъ и умеръ на рукахъ дочери и зятя. Такъ точно передавали мѣста свои дьяконы, такъ передавали и дьячки. Другое дѣло, еслибъ мѣста передавались людямъ, недостойнымъ этихъ мѣстъ, — еслибъ на священническое мѣсто со взятіемъ въ замужество дочери священника поступалъ ученикъ, исключенный изъ семинаріи или училища, которому безъ этого способа священникомъ не быть никогда, — это порицать слѣдовало бы, здѣсь запрещеніе имѣло бы законное основаніе и было бы разумно. Но подобныхъ передачъ, какъ я сказалъ, не было никогда и нигдѣ. Передачи мѣстъ дѣлались свободно, безъ всякихъ съ чьей-либо стороны принужденій. Преосвященные иногда давали предложенія такого рода: «не пожелаетъ ли кто-либо изъ воспитанниковъ семинаріи поступить во священники въ село N. со взятіемъ въ замужество сироты Б., или дочери священника В.»? Если желающіе находились, то женились и получали мѣсто; если же желающихъ не находилось, то мѣсто отдавалось безъ всякихъ обязательствъ.
Но говорятъ, что распоряженіе это сдѣлано въ видахъ улучшенія матеріальнаго состоянія духовенства, — чтобы новые члены причтовъ не были обременяемы старымъ хламомъ, — тестемъ, тещей и т. под., были совершенно свободны отъ всякихъ обязательствъ и тѣмъ желалось правительству привлечь къ поступленію въ духовное званіе воспитанниковъ семинарій"; но многолѣтніе опыты показали уже, что и сокращеніе штатовъ, и сокращеніе самыхъ приходовъ, а равно и эта мѣра, не послужили ровно ни къ чему: семинаріи опустѣли, а свободныхъ мѣстъ при церквахъ открывается съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе, не смотря на сокращеніе этихъ мѣстъ. Притомъ: если правительство высказываетъ заботливость въ этомъ о тѣхъ, кой не служили еще, то едва ли справедливо лишать нѣкоторыхъ удобствъ къ жизни, на старости, тѣхъ, которые служили уже обществу, и служили весь свой вѣкъ? И опять: не дѣти тѣ, кой вступаютъ въ подобные браки; навѣрное, что они понимаютъ свое состояніе лучше всякаго посторонняго лица.
Говорятъ опять: «воспитанники семинарій брали въ замужество дочерей своихъ предмѣстниковъ не по сердечному расположенію, а только изъ-за мѣстъ, жили потомъ дурно въ семейномъ отношеніи и это вредно отражалось на служебной ихъ дѣятельности». Браки изъ-за мѣстъ, дѣйствительно, бывали, но если нѣкоторые изъ таковыхъ супруговъ жили дурно, то неизвѣстно, лучше ли они жили бы при другихъ условіяхъ брака? Можетъ быть дурная жизнь ихъ зависитъ, просто, отъ ихъ характера и другихъ обстоятельствъ. Если есть дурные священники при обязательныхъ бракахъ, то мы можемъ сказать, что ихъ много и при свободныхъ. Много, очень много причинъ, и помимо брака, у сельскаго священника губящихъ его! Напротивъ, намъ извѣстны не одинъ священникъ, которые поступили на мѣста своихъ предмѣстниковъ со взятіемъ дочерей ихъ, и которые, однакоже, и примѣрные отцы семействъ, и достойные пастыри церкви,
Гдѣ, въ какомъ званіи нѣтъ браковъ по разсчету? Нѣкоторые изъ такихъ супруговъ живутъ весь вѣкъ, какъ нельзя желать лучше; но нѣкоторые, конечно, живутъ неладно. Одинъ мой товарищъ по семинаріи, нѣкто П. Добронравовъ, окончивши въ семинаріи курсъ, поступилъ на гражданскую службу. Малый былъ онъ не глупый, но выпить любилъ. Чрезъ годъ, чтобъ поправить свое состояніе онъ женился на одной довольно состоятельной купеческой дочкѣ. Повѣнчался, а на другой день утромъ мать молодой жены его и подводитъ къ нему двухъ своихъ внучекъ просить у тятиньки ручку. Съ этого же дня спился горемыка совсѣмъ, и ушелъ въ солдаты. Я зналъ одну помѣщицу, которая, живши замужемъ лѣтъ 15, овдовѣла и потомъ вышла замужъ во второй разъ за такого молодаго человѣка, тоже дворянина, который родился въ тотъ день, когда она овдовѣла. Пожили нѣсколько недѣль въ ладахъ, потомъ молодой мужъ все имѣніе старухи спустилъ, десятка два — три разъ отколотилъ ее и прогналъ. А мало ли нѣжныхъ, любящихъ другъ друга супруговъ, у которыхъ, однакожъ, и у мужа цѣлый десятокъ женъ на сторонѣ, и у жены дюжина мужей! И ничего: мужчины похохочутъ, выпьютъ за удаль; дамы посплетничаютъ, позавидуютъ втихомолку, а рьяные поборники свободы совѣсти возведутъ подобный образъ жизни въ догматъ — и только. Но случись несчастный бракъ между духовенствомъ, — сейчасъ зазвонятъ во всѣ колокола: нравственность падаетъ, религія въ опасности и, Боже мой, чего-то не накричатъ со всѣхъ сторонъ! Всякому случаю въ духовенствѣ, обыкновенному въ другихъ сословіяхъ, у насъ придается всегда особенное значеніе; на случаи эти не замедлятъ явиться и законы. Но какъ, по пословицѣ, нѣтъ правила безъ исключенія, то нѣтъ и закона, котораго нельзя было бы обойти.
На псаломщическія мѣста нѣтъ теперь доступу ученикамъ, исключеннымъ изъ училищъ. Поэтому, желающіе быть псаломщиками, поступаютъ въ крестовыя церкви въ послушники. Чрезъ два — три года имъ даютъ дьяческія мѣста, какъ людямъ, находившимся подъ непосредственнымъ надзоромъ преосвященныхъ и испытаннымъ въ поведеніи и знаніи предметовъ должности ихъ. Поступивши на мѣсто, они тотчасъ женятся на дочеряхъ стариковъ-дьячковъ достаточныхъ приходовъ и подаютъ общее прошеніе о перемѣщеніи ихъ одного на мѣсто другаго. Получивши перемѣстительные указы, старикъ тотчасъ подаетъ прошеніе объ увольненіи за штатъ и, такимъ образомъ, старикъ принимаетъ къ себѣ зятя и живутъ вмѣстѣ. Подъ предлогомъ перемѣны мѣстъ передаютъ свои мѣста и старики-священники своимъ родственникамъ.
За дочерьми умершихъ священниковъ мѣста теперь не зачисляются. Но преосвященные, по просьбѣ вдовъ, сдаютъ такія предложенія: «предложить учителямъ духовныхъ училищъ и воспитанникамъ семинарій, находящимся на мѣстахъ псаломщиковъ: не пожелаетъ ли изъ нихъ кто-нибудь поступить на священническое мѣсто въ село N.» О невѣстѣ тутъ не говорится ни слова; но народная молва давно уже разнесла по свѣту, въ чемъ тутъ дѣло. Словесно назначается и срокъ, до котораго преосвященный будетъ ждать. Выищется женихъ въ опредѣленный срокъ, — хорошо; не выищется, — мѣсто отдается по усмотрѣнію преосвященнаго. Что есть и въ этомъ безнравственнаго и противурелигіознаго? По нашему мнѣнію, преосвященныхъ, за ихъ отеческую заботливость о сиротахъ, нужно только искренно благодарить.
XLIX.
правитьОкончивши мои «Записки», я прошу извиненія у тѣхъ, кого я, противъ желанія, можетъ быть, обидѣлъ. Обличать и обижать кого-бы-то ни было я совсѣмъ не имѣлъ намѣренія. Цѣль «Записокъ Сельскаго Священника», сказать правду, и только правду, и не моя вина, поэтому, если пришлось мнѣ сказать о чьихъ-либо слабостяхъ или порокахъ. Очень можетъ быть. что я нажилъ даже и враговъ. Но скажу: духовенство, хотя разбросано по всему огромному пространству нашего отечества, но оно составляетъ свой особенный міръ, съ своей особенной организаціей, съ своими законами, съ своими правилами и обычаями и съ своими хорошими и дурными качествами и, не смотря на то, что живетъ среди общества и безпрестанно соприкасается со всѣми его членами, — общество не знаетъ его. Въ послѣднее время сдѣлано много измѣненій въ организаціи духовенства; свѣтская литература предлагаетъ множество проектовъ къ устройству быта его, многое пишется о духовенствѣ; но все, что ни дѣлается и что ни пишется, дѣлается людьми, слишкомъ далеко стоящими отъ насъ, слишкомъ мало знающими насъ и, поэтому, очень многое изъ того, что сдѣлано уже, и что предлагается дѣлать, крайне непрактично. Поэтому я желалъ познакомить общество съ духовенствомъ, — показать каково духовенство само въ себѣ, каково отношеніе его къ обществу, и каково отношеніе къ нему самого общества. Истина же можетъ быть раскрыта только тогда, когда человѣкъ говоритъ безпристрастно, не стѣсняясь ничѣмъ и никакими, могущими случиться съ нимъ, непріятностями, — я и говорилъ, не стѣсняясь. Не мудрено, поэтому, если мнѣ пришлось отозваться о комъ-нибудь и не особенно лестно, Но это не есть укоръ, и не обличеніе, это есть не болѣе, какъ примѣръ къ сказанному. Такъ «Записки» мои и поняли люди высокообразованные и высокопоставленные, каковъ, напр., свѣтлѣйшій князь Италійскій, графъ Александръ Аркадіевичъ Суворовъ-Рымникскій. Въ одномъ мѣстѣ «Записокъ» я говорилъ о прихожанахъ извѣстнаго мнѣ прихода и о бѣдственномъ состояніи священника того прихода, — свѣтлѣйшій князь Суворовъ-Рымникскій такъ и понялъ меня и выразилъ сочувствіе священнику присылкою ему ста руб. серебр. Если-жъ въ «Запискахъ» моихъ увидитъ кто себя, то да будутъ «Записки» мои урокомъ: пусть приметъ тотъ къ свѣдѣнію, — что не все можетъ проходить безнаказанно.
«Записки» мои не есть ученое изслѣдованіе, — это есть не болѣе, какъ очеркъ, взятый съ жизни. Поэтому я не заботился ни о строгомъ изложеніи мыслей и фактовъ въ систематическомъ порядкѣ, ни объ обработкѣ рѣчи.
Желательно было бы, чтобы люди, занимающіеся вопросомъ о духовенствѣ и пишущіе свои предположенія объ измѣненіи быта его, глубже изучили этотъ бытъ. Желательно, вмѣстѣ, чтобъ и само духовенство содѣйствовало обществу къ изученію нашего быта, дабы общество могло увидѣть, что духовенство не настолько «тупо, глупо и безнравственно», какъ пишутъ о немъ и, при этомъ, постаралось бы не подавать повода къ нареканіямъ.
Хотѣлъ-было положить перо, но достоуважаемый редакторъ «Русской Старины», М. И. Семевскій, просилъ, чтобы я сдѣлалъ рядъ выводовъ или сводъ моихъ пожеланій и указаній на то, осуществленія чего, по моему крайнему разумѣнію, желательно видѣть въ возможно близкомъ будущемъ. Исполняя это требованіе, я представляю перечень этихъ пожеланій, къ которымъ (я въ томъ твердо убѣжденъ) присоединилась бы вся многотысячная семья представителей бѣлаго сельскаго духовенства въ Россіи, если бы только ее спросили — какъ желаетъ она исправить вѣками скопившееся зло въ организаціи его управленія, во всѣхъ условіяхъ его печальнаго положенія:
I. Спеціальныя духовныя учебныя заведенія необходимы. Ученики могутъ жить и на квартирахъ, и въ казенныхъ домахъ. Квартиры должны быть вблизи учебныхъ заведеній, комнаты должны быть чистыя, свѣтлыя, просторныя и сухія. Право принимать къ себѣ на квартиры должны имѣть люди только хорошо извѣстные училищному начальству за людей вполнѣ благонадежныхъ. Ни одинъ отецъ и ни одинъ ученикъ не должны брать квартиры безъ одобренія ея училищнымъ начальствомъ. Ученики, не имѣющіе возможности имѣть хорошей квартиры, должны жить въ казенномъ домѣ, съ платою за содержаніе. Желательно было бы, чтобъ и въ казенномъ домѣ не было той казарменности, грязи и неряшества, какія приводится видѣть тамъ во многихъ изъ нихъ и до сего времени,
II. Такъ какъ училища содержатся на средства церквей, — и мужскія и женскія, — и духовенство даетъ отъ себя на содержаніе ихъ слишкомъ не много, а между тѣмъ сироты и дѣти бѣднѣйшихъ родителей пользуются или половиннымъ, или даже полнымъ казеннымъ содержаніемъ, то было бы, кажется, справедливымъ, чтобы пользованіе казеннымъ содержаніемъ было предоставлено подобнымъ же ученикамъ и другихъ сословій. Такая мѣра побудила бы, вѣроятно, поступать въ духовныя училища дѣтей другихъ сословій.
III. Особенное вниманіе училищнаго начальства должно быть обращено на воспитаніе: чтобы не было той формальности. оффиціальности, сухости и не только жестокости, ниже суровости въ обращеніи съ учениками, и тѣмъ болѣе несправедливыхъ взысканій со стороны училищнаго начальства, что впилось въ плоть и кровь большей части воспитателей учебныхъ заведеній. Напротивъ, желательно было бы, чтобы воспитанію придавался характеръ болѣе семейный, — чтобы справедливость, откровенность, сердечная теплота были руководящими правилами воспитателей; чтобы воспитатели старались сдѣлать питомцевъ своихъ сперва христіанами, добрыми, честными и трудолюбивыми людьми, потомъ уже учеными; старались внушить убѣжденіе, что жизнь наша есть, прежде всего, служеніе обществу, потомъ уже — жизнь для себя; старались укрѣпить вѣру въ Бога и любовь къ людямъ.
IV. Классные штаты должны быть уничтожены.
V. Ученики, обучавшіеся въ духовныхъ училищахъ, должны быть принимаемы въ семинаріи безъ экзаменовъ.
VI. Отъ начальника заведенія хозяйственная часть должна быть взята совершенно. Его обязанностію должно быть исключительно воспитаніе и образованіе. Самъ онъ обязанъ посѣщать классы каждодневно. Онъ долженъ изучить и наставниковъ, и каждаго ученика. За преподаваніемъ, успѣхами учениковъ и постановкою балловъ онъ обязанъ слѣдить въ теченіи всего года. При такомъ порядкѣ шли бы лучше и преподаваніе, и успѣхи учениковъ, вѣрнѣе дѣлалась бы оцѣнка успѣхамъ учениковъ, а поэтому и формальные, нынѣ существующіе, экзамены, напрасно губящіе множество юношества, были бы лишними. Ученики могли бы быть переводимы изъ класса въ классъ по годичнымъ балламъ наставника и личному знанію ученика начальникомъ заведенія. Вся работа должна дѣлаться въ классѣ, на домъ же должно даваться или только повтореніе говореннаго наставникомъ, или только самая небольшая часть работы. Работа, даваемая на домъ, должна быть регулируема между преподавателями.
VII. Должны быть введены въ духовныя училища гимнастика, рисованіе, музыка и, обязательно, какое-нибудь мастерство.
VIII. Ученики семинаріи должны пріучаться къ объясненію св. Писанія и произношенію поученій безъ предварительной подготовки.
IX. Къ слушанію богословской науки должны быть допускаемы лица всѣхъ сословій и возрастовъ, дабы такимъ путемъ въ обществѣ пополнялась недостаточность духовнаго просвѣщенія.
X. Посылка учениковъ, кончившихъ курсъ семинаріи, въ псаломщики должна быть безусловно отмѣнена.
XI. Если заштатное духовенство не будетъ обезпечено въ своемъ существованіи, то людямъ больнымъ и безроднымъ должно дозволить уступать мѣста свои намѣстникамъ, со взятіемъ въ замужество ихъ дочерей или близкихъ родственницъ.
XII. Сдѣлать пересмотръ приходовъ и закрыть только тѣ изъ нихъ, гдѣ пожелаютъ того православные прихожане.
XIII. На должности псаломщиковъ допускать всѣхъ способныхъ и достойныхъ этой должности.
XIV. Посылаемымъ на мѣста священнослужителямъ должны выдаваться прогонныя деньги и третное жалованье.
XV. Квартира и отопленіе въ приходѣ должны быть отъ церкви, какъ для штатнаго, такъ и для заштатнаго духовенства, а равно вдовъ и сиротъ. Штатное духовенство должно имѣть обезпеченное содержаніе, котораго одна часть должна идти отъ казны, другая отъ прихода. Заштатное духовенство должно получать пенсіи, равныя жалованью. Лица, состоявшія подъ судомъ, но прослужившія узаконенное число лѣтъ, не должны быть лишаемы пенсіи. Жалованье должно быть получаемо изъ казны и волостныхъ правленій помѣсячно, по предъявленіи указовъ на должность.
XVI. Доходы между настоятелемъ и его помощниками должны дѣлиться поровну.
XVII. Въ приходахъ многолюдныхъ и богатыхъ жалованье должно быть меньше противу приходовъ малолюдныхъ, бѣдныхъ и зараженныхъ расколомъ; — чѣмъ бѣднѣе приходъ, тѣмъ жалованья отъ казны должно быть больше, чтобы такимъ образомъ, по возможности, уровнять приходы по ихъ доходности.
XVIII. Плата за требоисправленія обязательная: крещеніе, мсповѣдь, причащеніе, бракъ, елеосвященіе и погребеніе, а равно и за молебствія по случаю общественныхъ бѣдствій; голода, эпидеміи и т. под. должна быть воспрещена.
XIX. Сборъ по приходу натурою: зерномъ, крупой, мукой и т. под. долженъ быть воспрещенъ безусловно. Рождественская и крещенская ходьба съ крестомъ по приходу должна прекратиться, что при исполненіи предъидущихъ пунктовъ исполнится само собою.
XX. Аренда мельницъ, земли, отдача денегъ подъ залоги и т. под. барышничество должны быть воспрещены.
XXI. Земледѣліе можетъ быть допущено только въ самыхъ малыхъ размѣрахъ, 3—5 десятинъ.
XXII. Епископъ есть пастырь, священникъ — его помощникъ, приходъ — паства. Помощникъ епископа, какъ и самъ епископъ, долженъ быть независимъ отъ паствы. Епископъ, насколько возможно, долженъ чаще бывать въ учебныхъ заведеніяхъ и въ приходахъ, и, какъ возможно ближе, быть знакомымъ и съ учениками, и съ приходами. Священническія мѣста должны даваться по соображенію нуждъ приходовъ и качествъ кандидатовъ на мѣста. Лицо, разъ найденное соотвѣтствующимъ нуждамъ прихода, перемѣщаемо изъ одного прихода въ другой быть не должно, ни по волѣ того же епископа и ни по желанію прихожанъ. Добровольная мѣна приходами, по обоюдному согласію, должна быть по возможности прекращена. Просить же перемѣщенія на мѣста свободныя духовенство должно имѣть право только въ крайнихъ случаяхъ.
XXIII. Священникъ, — пастырь и руководитель духовной жизни прихожанъ, — обезпеченный матеріально, независимый отъ прихожанъ и имѣющій, поэтому, возможность говорить правду, не боясь мщеній, какъ наставникъ учебнаго заведенія, независимый отъ учениковъ, долженъ всю жизнь свою, всѣ силы свои и способности всецѣло посвятить приходу: кромѣ поученій въ храмѣ во время богослуженія, онъ обязанъ вести бесѣды, по праздничнымъ днямъ, и въ послѣобѣденное время, — или въ томъ же храмѣ, или школѣ и, по-очереди, по всѣмъ деревнямъ его прихода, если онѣ есть у него. Долженъ дѣлать краткія поученія воспріемникамъ при крещеніи, при бракѣ, погребеніи и проч. Онъ долженъ быть непремѣнно и законоучителемъ приходскихъ школъ.
XXIV. По указанію священника должны вести чтенія народу и псаломщики. Они же должны быть и учителями простаго церковнаго пѣнія въ школахъ. Имъ же можно поручать и первоначальное обученіе чтенію и письму.
XXV. Цензура проповѣдей должна быть уничтожена.
XXVI. Поученія народу должны быть изустныя, живымъ и удобопонятнымъ языкомъ и о религіозно-нравственныхъ предметахъ самыхъ близкихъ къ жизни. Священникъ и псаломщики должны поставить себя, насколько возможно, ближе къ народу.
XXVII. Каждая церковь должна выписывать нѣсколько періодическихъ, духовныхъ и историческихъ, журналовъ. При каждой церкви должна быть библіотека изъ книгъ по св. писанію, религіозно-нравственнаго содержанія, по гигіенѣ, сельскому хозяйству и исторіи Россіи. Гдѣ дозволяютъ мѣстныя условія, должны быть устроены читальни. Книги должны быть даваемы для чтенія, на домъ, на время и продаваемы по своей цѣнѣ, а бѣднѣйшимъ даримы. Долженъ быть устроенъ складъ хорошихъ, но дешевыхъ иконъ.
XXVIII. Священникъ, псаломщикъ, церковный староста и два лица отъ прихожанъ должны составлять хозяйственный комитетъ. Чрезъ своихъ уполномоченныхъ прихожане должны имѣть полныя свѣдѣнія о состояніи церковнаго хозяйства. На комитетѣ должна лежать забота о благолѣпіи храма и поддержкѣ церковныхъ домовъ. Въ случаѣ несогласія между собою членовъ, епископъ даетъ окончательное рѣшеніе. Покупка свѣчь, ладону, бланковъ и т. под. должна производиться церковнымъ старостою, по указанію настоятеля, безъ соглашеній съ членами комитета; расходы же свыше 50 р. — кромѣ свѣчь — должны производиться по соглашенію членовъ. Церковная сумма и свѣчи повѣряются комитетомъ ежемѣсячно.
XXIX. Церковные старосты не должны служить долѣе трехъ лѣтъ ни въ какомъ случаѣ.
XXX. Разсылка епархіальнымъ начальствомъ по церквамъ бланковъ, книгъ, брошюръ и т. под., безъ согласія на то настоятелей церквей, должна быть прекращена.
XXXI. Священники, селеній 10—15, должны собираться, раза три — четыре въ годъ, для обсужденія о возвышеніи умственнаго, нравственнаго и матеріальнаго состоянія духовенства и^о развитіи умственнаго, нравственнаго и матеріальнаго состоянія прихожанъ. Постановленія свои должны вносить въ журналы.
XXXII. Разъ въ годъ долженъ быть собираемъ съѣздъ и епархіальный. Предметы обсужденій епархіальныхъ съѣздовъ должны быть тѣ же самые, что и окружныхъ; но здѣсь разсужденія должны вестись подъ руководствомъ епископа. Здѣсь же должны быть прочитаны полные отчеты о состояніи приходовъ, духовенства и дѣятельности окружныхъ съѣздовъ. Замѣчательныя мѣста отчетовъ должны быть печатаемы въ Епарх. Вѣдомостяхъ для свѣдѣнія и руководства всего духовенства. Второстепенными же предметами, какъ-то: разсматриваніемъ смѣтъ, опредѣленіемъ и увольненіемъ лицъ. служащихъ при училищахъ и т. под., епископы обременяемы быть не должны. Занятія епископа на съѣздахъ духовенства должны касаться исключительно прямой обязанности епископа — религіозно-нравственнаго состоянія духовенства и паствы.
XXXIII. Должности благочинныхъ должны быть упразднены.
XXXIV. Графа въ формулярахъ духовныхъ лицъ для отмѣтокъ въ поведеніи должна быть уничтожена.
XXXV. Должно имѣться лицо, священникъ, съ правами мироваго судьи, — одинъ судья на уѣздъ, — для разбора дѣлъ, до духовенства касающихся.
XXXVI. Члены консисторіи должны избираться духовенствомъ на три года ъ утверждаться св. Синодомъ. Судопроизводство должно быть устроено по образцу окружныхъ судовъ. Консисторія должна быть не болѣе, какъ и всякое присутственное мѣсто, и на духовенство не должна имѣть никакого вліянія, а потому и штрафы ея должны быть прекращены.
XXXVII. Епископъ долженъ быть освобожденъ отъ чтенія и утвержденія какихъ бы то ни было журналовъ, опредѣленій консисторіи и т. под. дѣлъ. Утвержденію .его должны подлежать только дѣла, касающіяся вѣры и нравственности паствы, и запрещенія и удаленія отъ должности лицъ духовнаго званія, чтобъ тѣмъ дать ему возможность заняться его существенными обязанностями.
XXXVIII. По всѣмъ дѣламъ, не касающимся вѣры в.нравственности народа, гражданскія вѣдомства должны сноситься съ консисторіями. При большей самостоятельности духовенства, мировыхъ судей и консисторій, дѣла упростились бы и уменьшилась бы самая переписка, и самъ епископъ не былъ бы заваливаемъ всякимъ бумажнымъ хламомъ.
XXXIX. Лица духовнаго званія, неодобрительнаго поведенія. должны быть удаляемы отъ должностей. Посылка священниковъ въ пономари и всѣхъ, вообще, въ монастыри «на исправленіе» и въ наказаніе должна быть прекращена, и, наконецъ,
XL. Должности домашнихъ архіерейскихъ секретарей должны быть закрыты.
протоіерей и благочинный въ одной изъ приволжскихъ губерній, близъ большаго губернскаго города.
L.
правитьI.
правитьОтъ редакціи журнала «Русская Старина». — 6-го января 1881 г. мы получили отъ одного изъ читателей «Русской Старины» князя Италійскаго графа А. А. Суворова-Рымникскаго слѣдующее письмо:
"Милостивый государь, Михаилъ Ивановичъ. Узнавъ изъ прекрасныхъ «Записокъ Сельскаго Священника», помѣщаемыхъ на страницахъ издаваемаго вами журнала «Русская Старина» (январь 1881 г.) о бѣдствующемъ вдовомъ священникѣ одного прихода, незнающемъ «гдѣ преклонить голову» и готовящемъ пищу себѣ самому и четыремъ своимъ дѣтямъ, я, — находясь до сихъ поръ подъ вліяніемъ вынесеннаго изъ чтенія тягостнаго впечатлѣнія, — рѣшаюсь обратиться къ вамъ съ покорнѣйшею просьбою не отказать въ передачѣ, чрезъ автора Записокъ, — адресъ котораго, вѣроятно, вамъ извѣстенъ, — прилагаемые сто руб. сер. для врученія несчастному пастырю.
Примите в. и увѣреніе въ истинномъ моемъ почтеніи и преданности.
6-го января 1881 г.
С.-Петербургъ
Примѣчаніе. На другой день, 7-го января, мы отослали щедрый даръ достоуважаемаго князя Александра Аркадіевича — автору «Записокъ Сельскаго Священника» — протоіерею и благочинному въ приходѣ близъ губернскаго города въ одной изъ приволжскихъ губерній, — для передачи, по принадлежности, бѣдному пастырю, о коемъ Сельскій Священникъ упоминаетъ въ своихъ Запискахъ, или, если бѣднякъ тотъ умеръ, оставшимся послѣ него сиротамъ.
Затѣмъ просимъ извиненія у князя Александра Аркадіевича въ томъ, что позволили себѣ, вопреки его скромности, опубликовать о настоящемъ его дарѣ, вновь свидѣтельствующемъ объ отзывчивости его сердца на все доброе.
8-го января 1881 г.
II.
правитьГлубокоуважаемый Михаилъ Ивановичъ! 17-го минувшаго января я имѣлъ удовольствіе получить сто рублей серебромъ, щедрый даръ достоуважаемаго государственнаго мужа, генералъ-адьютанта, генерала-отъ-инфантеріи, князя Италійскаго, графа Александра Аркадіевича Суворова-Рымникскаго, пересланные в. п. для передачи чрезъ меня тому несчастному священнику, о которомъ писалъ я («Русская Старина», янв. 1881 г., стр. 72—76). Деньги эти, по принадлежности, мною переданы, о чемъ священникъ, ихъ получившій, и поспѣшилъ написать князю А. А. Суворову — выразивъ въ письмѣ къ князю свою безпредѣльную признательность.
Какъ о положеніи этого священника, такъ и вообще все, что писалъ я, я писалъ правду, — и только одну правду, не стѣрняясь злобою и мщеніемъ людей, о которыхъ пришлось писать мнѣ.
За «Записки» мои, мнѣ пришлось перенести непріятности; но я утѣшаюсь тѣмъ, что высказанная мною правда обратила на себя вниманіе людей досточтимыхъ и высокопоставленныхъ, каковъ напримѣръ, свѣтлѣйшій князь Александръ Аркадіевичъ Суворовъ-Рымникскій. Отрадно видѣть вниманіе всѣми уважаемаго и любимаго государственнаго мужа, такъ близко стоящаго къ верховному Вождю нашего Отечества! Вниманіе это укрѣпляетъ надежду нашу, что любовь свѣтлѣйшаго князя къ Церкви и Отечеству отразится и въ другихъ русскихъ сердцахъ, что православное русское духовенство будетъ выведено изъ того позорнаго состоянія, въ какомъ находится оно теперь.
Благодарю и васъ глубокоуважаемый Михаилъ Ивановичъ, за ваши усилія помочь позоримымъ служителямъ церкви и за труды на пользу Отечества! Вы вызвали меня писать о духовенствѣ, вамъ, слѣдовательно, обязанъ я и тѣмъ вниманіемъ, какое вызвали мои «Записки».
Примите же искреннюю благодарность глубокоуважающаго васъ
Г. редактору «Русской Старины»
Мих. Ив. Семевскому.
- ↑ Мнѣ лично коротко знакомы: одинъ землевладѣлецъ, имѣющій до 5,000 дес. и до 250,000 р. въ банкахъ, выписываетъ только мѣстную газетку; другой, имѣющій 1,000 дес. и до 200,000 руб. въ банкахъ, выписываехъ одинъ московскій журналъ, и всегда за прошлый годъ — подешевле; третій съ 30,000 р. годоваго дохода, не выписываетъ и не читаетъ ровно ничего; одинъ, занимавшій видное мѣсто по выборамъ, выписываетъ мѣстный листокъ; другой — занимаетъ теперь это видное мѣсто и выписываетъ мѣстный листокъ и каррикатурный листокъ изъ столицы. И это — изъ «крупныхъ». А о мелочи и говорить нечего. Значитъ, то, что я говорю, не есть намѣренный, ложный отзывъ о сельскихъ помѣщикахъ. Сельскій Священникъ.
- ↑ См. «Русскую Старину» изд. 1880 г. т. XXVII, стр. 77.
- ↑ Мироносицами у насъ зовутъ, обыкновенно, старыхъ дѣвъ и вдовъ — барынь, трущихъ своими подолами архіерейскіе пороги. Сельск. Свящ.
- ↑ Изъ этихъ 2 р. удерживается 2 к. въ пенсіонный капиталъ, но пенсіи псаломщикамъ не полагается. Сельскій Священникъ.
- ↑ Послѣдствіемъ этого было то, что три деревни, почти поголовно, отошли-было въ расколъ. Священникъ пересталъ требовать платы, сталъ брать, что дадутъ, — и крестьяне, почти всѣ, стали опять ходить въ церковь. Сельскій Священникъ.
- ↑ Въ этомъ селѣ я бывалъ много разъ. Очень богатое, въ то время, село и, вѣроятно, около 3,000 жителей мужескаго пола. Сельскій Священникъ.
- ↑ Въ с. X — кѣ крестьянскіе дворы раскинуты такъ, что между ними находятся большіе пустыри и гуменники. Въ срединѣ села большой оврагъ съ рѣчкой, плотиной и мельницей. Крестьянъ, почти силою, заставили принять по 1 десятинѣ. Десятины эти вышли всѣ въ серединѣ села, въ пустыряхъ и гуменникахъ, а рѣчка съ прудомъ и мельницей, хотя въ серединѣ села, вырѣзана къ барину. Вокругъ самаго села обошла граница барской земли, а за то, чтобъ крестьяне имѣли право пить воду, они обязаны платить полтину ежегодно. Баринъ, — въ чинѣ генерала и предводитель дворянства. Сел. Свящ.
- ↑ При этой церкви земли ни пашенной, ни сѣнокосной и ни усадебной нѣтъ. Сельскій Священникъ.
- ↑ Я помню это показаніе слово въ слово. Сельскій Священникъ.