ЗАПИСКИ
БЫВШАГО ПИКВИКСКАГО КЛУБА,
ИЛИ
ОБСТОЯТЕЛЬНОЕ ДОСТОВѢРНОЕ ИЗОБРАЖЕНІЕ СТРАНСТВОВАНІЙ, ПУТЕШЕСТВІЙ, ПРИКЛЮЧЕНІЙ, ОПАСНОСТЕЙ И ПОТѢШНЫХЪ ДѢЙСТВІЙ ЧЛЕНОВЪ, УЧРЕЖДЕННАГО ПРИ ОНОМЪ УЧЕНАГО КОМИТЕТА, СОСТАВЛѢННОЕ ПО ПОДЛИННЫМЪ ИХЪ ДОНЕСЕНІЯМЪ *.
править
Часть первая.
правитьПервые лучи свѣта согнавшіе мракъ забвенія съ подвиговъ знаменитаго мистеръ Пиквика, просіяли изъ слѣдующаго важнаго документа, который съ великимъ трудомъ отысканъ издателемъ этихъ записокъ и почтеннѣйше представляется читателямъ, какъ неподдѣльный памятникъ англійскаго народнаго характера и таковыхъ же нравовъ, и какъ доказательство неутомимаго рвенія, съ какимъ онъ издатель, трудился надъ разборомъ многочисленныхъ бумагъ покойнаго Пиквикскаго Клуба.
"Тысяча-семь-сотъ-шестнадцатаго года, мая въ двѣяадцтій день, въ общемъ собраніи всѣхъ дѣйствительныхъ членовъ, происходившемъ подъ предсѣдательствомъ мистеръ Іосифа Смиггерса, Конюшаго, непремѣннаго вице-президента Пиквикскаго Клуба, единогласно опредѣлено:
"1. Пиквикскій Клубъ съ удовольствіемъ, во время десерта, слушали: Записку, представленную мистеръ Самуиломъ Пиквикомъ, Конюшимъ, основателемъ, почетнымъ президентомъ и дѣйствительнымъ членомъ Пиквикскаго Клуба, подъ заглавіемъ «Мысли о болотоводствѣ, или разведеніи искуственныхъ болотъ и пользѣ оныхъ для государства, съ присовокупленіемъ нѣсколькихъ словъ о предполагаемомъ германскими учеными учрежденіи компаніи на акціяхъ для выдѣлки ламповаго, масла изъ мухъ.» Опредѣлено: Изъявить мистеръ Самуилу Пиквику, Конюшему, Д. Ч. П. К. и П. П.[1], искреннѣйшую признательность за означенное сочиненіе.
"2. Умѣя цѣнить глубокую изъискательность мистеръ Самуила Пиквика, Конюшаго, Д. Ч. П. К., оный клубъ находитъ, что и наука и человѣчество пріобрѣтутъ неоцѣненныя выгоды, если умозрительные выводы сего ученаго политическаго эконома и статистика обогатятся практическими наблюденіями, чрезъ отправленіе его въ ученую экспедицію, которая дастъ ему случай расширить кругъ своихъ замѣчаній.
"З. По таковому уваженію Пиквикскій Клубъ совершенно одобряетъ и утверждаетъ предложеніе вышесказаннаго мистеръ Самуила Пиквика, Конюшаго, Д. Ч. К. П., и трехъ вышепоименованныхъ членовъ, объ учрежденіи особаго ученаго комитета, подъ названіемъ Общества Членовъ Корреспондентовъ Пиквикскаго Клуба.
«4. Общество Членовъ Корреспондентовъ съ сего же числа получаетъ свое дѣйствительное существованіе. Членами въ оное назначаются: мистеръ Самуилъ Пиквикъ, Конюшій, Д. Ч. П. К., Треси Толменъ, Конюшій, Ч. П. К.; Августъ Снодграссъ, Конюшій, Ч. П. К.; и Наѳанаилъ Винкль, Конюшій, Ч. П. К.; каковые обязываются представлять клубу, имѣющему пребываніе свое въ Лондонѣ, подробные отчеты о своемъ путешествіи, о наблюденіяхъ своихъ надъ нравами и обычаями жителей тѣхъ областей, чрезъ которыя они проѣзжать будутъ, равно и о всѣхъ своихъ приключеніяхъ, съ приложеніемъ подлинныхъ бумагъ и всякихъ документовъ, кои могутъ имѣть отношеніе къ ихъ экспедиціи.
„6. Дабы не стѣснить членовъ сего ученаго общества въ ихъ образѣ мыслей, а также въ ихъ наблюденіяхъ и изысканіяхъ, Пиквикскій Клубъ предоставляетъ имъ путешествовать каждому на свой счетъ и не назначаетъ сроку ихъ возвращенію.“
„Посторонній зритель, говоритъ секретарь клуба пиквикистовъ въ своихъ запискахъ, изъ которыхъ мы заимствуемъ это мѣсто; посторонній зритель, можетъ-быть, не замѣтилъ бы ничего особеннаго въ лысой головѣ и круглыхъ очкахъ, которыя были постоянно обращены на него, секретаря, во время чтенія этого документа въ полномъ засѣданіи клуба. Но кто зналъ, что въ помянутой головѣ лежитъ мозгъ, заслужившій ими самаго ученаго мозгу въ свое время, кому было извѣстно, что сквозь вышеприведенныя очки смотрятъ дальновидные глаза Пиквика, въ томъ подобное зрѣлище возбуждало живое участіе.“ Да! это былъ онъ! онъ, Пиквикъ! мужъ, написавшій разсужденіе о болотоводствѣ! великій политико-экономъ и статистикъ, оцѣнившій всю важность болотъ и мухъ для промышлености и блага государства!…. Онъ сидѣлъ тихо, неподвижно, какъ глубокія воды болота въ морозный день, или какъ муха на днѣ глинянаго кувшина, а занимательность зрѣлища возросла еще больше, продолжаетъ секретарь, когда, при всеобщихъ восклицаніяхъ членовъ, Пиквикъ вдругъ поднялся, полный жизни и одушевленія, сѣлъ на свои президентскія кресла и разверзъ уста. О глубина учености! о непостижимая тонкость наблюденій! Заложивъ одну руку за пазуху, другую простирая въ воздухъ, краснорѣчивый ораторъ произнесъ сильную рѣчь, обращая ее преимущественно къ тремъ сочленамъ, которые должны были дѣлить съ нимъ опасности и славу открытій. Двое изъ этихъ счастливцевъ, молодые люди, Снодграссъ и Винкль, одинъ поэтъ, другой великій любитель охоты, сидѣли по лѣвую руку Пиквика, первый поэтически завернувшись въ таинственную шинель съ собачьимъ воротникомъ, а второй въ зеленомъ охотничьемъ сюртукъ и въ клѣтчатомъ галстухѣ. По правую руку Пиквика сидѣлъ третій счастливецъ, чувствительный Треси Топменъ, въ которомъ опытность зрѣлыхъ лѣтъ не погасила юношескаго расположенія къ одной изъ самыхъ простительныхъ слабостей человѣческихъ, къ любви. Время и сытные обѣды расширили его пріятную особу, черный шелковый жилетъ съ каждымъ днемъ болѣе не сходился на груди его, золотая часовая цѣпочка каждый день менѣе была видима изъ-подъ чернаго шелковаго жилета отъ наращенія чрева мистеръ Топмена…. но душа романтическаго джентльмена не знала никакихъ перемѣнъ, и пылкое, рыцарское уваженіе къ прекрасному полу оставалось его господствующею страстью.»
Такъ описываетъ секретарь клуба пиквикстовъ тотъ достопамятный часъ, въ который члены и стѣны этого клуба были потрясены голосомъ краснорѣчиваго президента. Мы заимствуемъ изъ его записокъ часть знаменитой рѣчи, для любопытнаго сличенія ея съ публичными чтеніями другихъ извѣстныхъ ораторовъ.
Въ началѣ Пиквикъ сказалъ, что слава всегда мила человѣческому сердцу. «Такъ, говорилъ онъ, другъ нашъ Снодграссъ стремится къ славѣ поэтической, Топменъ къ славѣ побѣдъ надъ прелестнымъ поломъ, Винкль къ славѣ охотничьихъ подвиговъ на поляхъ, въ лѣсахъ, воздухѣ и водѣ. Не отвергаю, милостивые государи, что и я, бѣдный смертный, подверженъ своимъ слабостямъ. (Слушатели кричатъ: Нѣтъ!) Но повѣрьте, продолжалъ Пиквикъ, возвысивъ голосъ: повѣрьте, милостивые государи, что ежели успѣхъ моего разсужденія о выдѣлкѣ ламповаго масла изъ мухъ льститъ моему самолюбію, то я горжусь не тѣмъ, что слава этого сочиненія пронесется по отдаленнѣйшимъ странамъ извѣстнаго міра, нѣтъ, я горжусь только тѣмъ, что заслужилъ ваше, милостивые государи, одобреніе. (Общія восклицанія.) Смотря на всѣ дѣла, на всю жизнь свою съ этой точки, я безропотно повинуюсь единодушному назначенію меня въ ученую экспедицію и не смотрю на опасности, которыя угрожаютъ мнѣ.» Тутъ Пиквикъ обратился къ исчисленію опасностей, которымъ подвергаются путешественники, какой бы они ни выбрали способъ ѣзды. «Почтовые экипажи опрокидываются во всѣ стороны, говорилъ онъ, лошади бѣсятся, корабли и лодки подвергаются бурѣ и тонутъ, паровозы и пароходы терпятъ бѣдствія отъ взрывовъ. Однимъ словомъ, милостивые государи, положеніе человѣка, который находится въ дорогѣ, можно по всей справедливости назвать тревожнымъ, бѣдственнымъ положеніемъ. (Да! да!) Но пусть экипажи опрокидываются; пусть лошади бѣсятся, корабли тонутъ, паровики лопаются…. (Слушайте! слушайте!); пусть всѣ несчастія и бѣды совершаются надъ странствующими смертными…… (Слушайте!); пусть злополучные путешественники переносятъ голодъ, холодъ, несчастье…. (Слушайте!) я ничего не страшусь, ѣду!» (Общій неистовый крикъ восторга.)
Къ сожалѣнію, трудолюбивый секретарь не передалъ всѣхъ подробностей этого засѣданія. Вѣроятно, Пиквикъ, по англійскому обычаю, былъ поднятъ на руки, увѣнчанъ, или съ тріумфомъ отведенъ на квартиру.
Слѣдующій день былъ днемъ отправленія экспедиціи въ путь. Лишь-только свѣтоносный шаръ солнца воспрянулъ надъ горизонтомъ Госвильской улицы; какъ другое солнце, Самуилъ Пиквикъ, выскочилъ изъ постели, и открывъ форточку, посмотрѣлъ на міръ, лежащій подъ его ногами, — да, подъ ногами! — потому-что комната мистера Пиквика, какъ прилично мудро сти витать въ возвышенныхъ предѣлахъ пространства, была въ четвертомъ этажѣ. Вниманіе великаго обратилось преимущественно на Госвильскую улицу; онъ взглянулъ направо: тамъ она тянется безконечно; на лѣво: тоже. «Жалки мнѣ тѣ философы, подумалъ онъ, качая мудрою головою: жалки философы, которые не стараются проникнуть далѣе того, что видятъ своими чувственными очами!» И, давъ свободное теченіе этой глубокой мысли, Самуилъ Пиквикъ приступилъ къ надѣванію сѣрыхъ суконныхъ брюкъ, а потомъ къ укладыванію вещей, которыя признавалъ за нужное взять съ собой въ ученую экспедицію. Давно извѣстно, что великіе люди бываютъ безпечны, не только къ своему тоалету, но и вообще ко всѣмъ потребностямъ простаго матеріальнаго существованія. Поэтому вся операція сборовъ въ дорогу, съ присовокупленіемъ къ нему бритья и завтрака, заняла у нашего героя не больше получаса, и извощики еще не выѣхали на биржу, какъ онъ, съ чемоданомъ подъ мышкой и съ записной книжкой въ карманѣ, стоялъ ужъ на улицѣ и кричалъ: Эй, извощикъ!
Въ документахъ Пиквикскаго Клуба нѣтъ прямаго извѣстія, долго ли онъ стоялъ въ такомъ положеніи: но то вѣрно, что къ нему наконецъ подъѣхалъ кабріолетъ на хромой лошади, которая была достойна внесенія въ каталогъ рѣдкостей.
— Гольденъ-Кроссъ!
— Садитесь.
Мистеръ Пиквикъ вскарабкался, и помня, что съ этой минуты начинается его путешествіе, цѣль котораго состоитъ въ наблюденіи всего, что только можно наблюдать, сдѣлалъ первый наблюдательный вопросъ.
— Много ли лѣтъ твоей лошади?
— Сорокъ два года.
Наблюдатель вынулъ свою записную книжку и записалъ: «Лошади извощика, на которомъ я началъ путешествовать, было сорокъ два года.»
— А давно ли она въ извозѣ?
— Давно, провалъ ее побери! Только мы рѣдко ее запрягаемъ, потому что она чуть жива: поѣздишь день, такъ и ляжетъ, да и въ упряжкѣ держится оттого только, что туго привязываемъ.
Пиквикъ внесъ все это въ записную книжку, для сообщенія клубу, въ видѣ любопытнаго замѣчанія, какъ долговѣчны лошади. Но вотъ Гольденъ-Кроссъ. Топменъ, Снодграссъ и Винкль давно ожидали прибытія своего начальника и обступили его со всѣхъ сторонъ, когда онъ вылѣзалъ изъ кабріолета.
Общимъ приговоромъ было положено начать путешествіе съ Рочстера. Наблюдатели взяли мѣста на имперіялѣ дилижанса. Судьба послала имъ одного довольно страннаго спутника. Это былъ человѣкъ лѣтъ тридцати, чрезвычайно сухой и высокій, съ тоненькимъ туловищемъ на длинныхъ ногахъ, въ зеленомъ фракѣ, застегнутомъ подъ самую шею, и въ черныхъ суконныхъ брюкахъ, украшенныхъ желтыми пятками. Смятая шляпа, изорванныя перчатки и носовой платокъ вмѣсто галстуха дополняли его костюмѣ. Грязные чулки было мудрено различить отъ порыжѣлыхъ башмаковъ. Но, несмотря на все это, въ физіономіи незнакомца и во всѣхъ пріемахъ его мелькала какая-то веселая самоувѣренность, шляпа его была кокетливо надвинута на сторону, и онъ безпрестанно потряхивалъ ею съ безпечной улыбкой.
Герои наши очень внимательно смотрѣли на этого примѣчательнаго человѣка, и болѣе всего удивлялись способу, какимъ онъ объяснялся со всѣми, кто съ нимъ заводилъ рѣчь. Онъ говорилъ какими-то полуфразами, отрывочными выраженіями, словами безъ связи, какъ-будто ему было некогда думать о бренныхъ правилахъ синтаксиса.
— Гдѣ ваша поклажа, сударь? спросилъ у него кондукторъ, когда садились въ дилижансъ.
— Поклажа.? отвѣчалъ незнакомецъ. Ни какой… этотъ узелокъ…. водой чемоданы, баулы…. тяжело…
Сѣли, и дилижансъ поѣхалъ.
— Головы! головы! закричалъ кто-то, предостерегая пассажировъ на имперіалѣ, чтобы они не размозжили себѣ головъ подъ воротами.
— Да, тотчасъ подхватилъ незнакомецъ: случилось пять человѣкъ дѣтей…. мать, высокая женщина, все ѣла селедокъ…. забыла…. трръ! дѣти глядятъ…. она безъ головы…. въ рукѣ селедка….. плачутъ….. осиротѣли….. Что вы задумались, сэръ?
— Я размышляю о суетѣ сего міра, отвѣчалъ Пиквикъ.
— А!…. Философъ?
— Наблюдатель человѣческой природы, сэръ.
— И я. Многіе…. нечего больше дѣлать…. и мало денегъ. Также поэтъ?
— Нѣтъ, сэръ. Но вотъ мой другъ, мистеръ Снодграссъ, занимается поэзіей.
— И я. Эпическая поэма… десять тысячъ стиховъ… о всемірномъ потопѣ…. солнце, луна… миѳологія…. «Пою тотъ день!…. О муза! вдохнови меня»…. — А вы, видно любите охоту? спросилъ незнакомецъ, повернувшись къ Винклю, одѣтому въ свой охотничій сюртучокъ.
— Да-съ, люблю, отвѣчалъ тотъ.
— И я. Прекрасная забава!…. Собака…. удивительное чутье…. Однажды пошелъ…. выстрѣлилъ…. кличу…. нейдетъ…. опять кличу…. нѣтъ…. побѣжалъ…. столбъ…. написано: «Лѣсничему приказано стрѣлять собакъ, которыя забѣгутъ въ это мѣсто»…. А удивительная собака!…. дорогая собака!…
— Жаль, сказалъ Пиквикъ. Позвольте мнѣ записать этотъ случай.
— Тысяча случаевъ… Записывайте…. — Какая хорошенькая! примолвилъ незнакомецъ, замѣтивъ, что Топменъ смотритъ на встрѣтившуюся крестьянку.
— Ахъ, да! нѣжно отвѣчалъ Топменъ.
— Любитель? И я. Но Англичанки хуже Испанокъ…. чудесныя женщины!…. волосы…. глаза…. станъ!….
— А вы бывали въ Испаніи? спросилъ мистеръ Топменъ.
— Жилъ…. Нѣсколько лѣтъ.
— И одержали много побѣдъ, конечно?
— Побѣдъ?…. Тысячу. Донъ Волеро…. старикъ…. знатный грандъ и богатый….. одна дочь, дона Кристина красавица….. до безумія влюбилась….. злой отецъ…. великодушная Испанка…. молодой Англичанинъ….. она въ отчаяніи ядъ…. онъ согласился….. дали рвотнаго соединилъ наши руки…..
— Романическая исторія!
— Гдѣ жъ теперь ваша супруга? спросилъ Топменъ, на котораго разсказъ незнакомца произвелъ сильное впечатлѣніе.
— Умерла…. не подѣйствовало…. несчастная жертва любви…. я неутѣшенъ.
Незнакомецъ приложилъ къ лѣвому глазу чистый уголъ носоваго платка и повѣсилъ голову.
— Позвольте мнѣ записать этотъ случай, сказалъ Пиквикъ, вынимая опять свою книжку.
— Съ большимъ удовольствіемъ…. множество случаевъ…. Странная жизнь…. бывало…. невѣроятныя приключенія.
Разговаривая такимъ образомъ, наши путешественники доѣхали до Рочстера и остановились передъ гостинницей.
— Вы здѣсь? сказалъ незнакомецъ. Хорошее кушанье…. чистое бѣлье….. я живалъ….. товарищи….. случалось, что подопьемъ…. Очень весело!
Пиквикъ пошептался съ Винклемъ, Винкль со Снодграссомъ, Снодграссъ съ Топменомъ; всѣ кивнули другъ другу головами, и президентъ обратился къ незнакомцу съ слѣдующимъ предложеніемъ.
— Милостивый государь, мнѣ и друзьямъ моимъ очень пріятно, что мы имѣли случай встрѣтиться съ человѣкомъ, который такъ много испыталъ и такъ много дѣлъ….. Позвольте просить васъ откушать сегодня съ нами.
— Благодарю….. радъ…. Не то чтобъ совѣтовать…. какъ вамъ угодно… Жареные грибы…. прекрасно…. Въ которомъ часу?
— Часовъ въ пять, если можете.
— О! конечно…. Въ пять…. ровно въ пять.
Незнакомецъ приложилъ концы пальцевъ къ своей смятой шляпѣ, потомъ отряхнулъ ее съ лѣваго уха на правое, и исчезъ.
— Это очень хорошо, что мы его пригласили, сказалъ нахмурившись Пиквикъ; по всему видно, что онъ глубокій наблюдатель; мы можемъ получить отъ него много полезныхъ свѣденій.
— Мнѣ хотѣлось бы прочитать его эпическую поэму, прибавилъ Снодграссъ.
— А мнѣ посмотрѣть на его собаку, присовокупилъ Винкль.
Топменъ не сказалъ ничего, но по выраженію лица его было замѣтно, что онъ думалъ о прекрасной доньѣ Христинѣ.
Не почитаемъ за нужное говорить, что странники наши тотчасъ отправились наблюдать городъ: они за тѣмъ и пріѣхали. Но къ-сожалѣнію, изъ собственноручныхъ записокъ Пиквика видно, что наблюденія ихъ не разнятся ничѣмъ съ наблюденіями другихъ путешественниковъ. «Главныя произведенія Рочстера, говоритъ нашъ герой, состоятъ повидимому изъ солдатъ, матросовъ, жидовъ, мѣлу, раковинъ, офицеровъ и корабельныхъ плотниковъ. Улицы многолюдны; дома высоки Потребленіе табаку очень значительно; табачный дымъ, плавающій надъ городомъ, долженъ быть чрезвычайно сладокъ для тѣхъ, кто любить курить.»
Ровно въ пять часовъ, ни раньше ни позже, акуратный незнакомецъ явился въ общество наблюдателей, и ту же минуту сѣли за столъ. Съ нимъ уже не было узелка, который онъ везъ съ собою, но въ платьѣ его не произошло никакихъ перемѣнъ, и говорилъ онъ также попрежнему. Началомъ его стенографической бесѣды было замѣчаніе, что на дворѣ очень жарко. «Вслѣдствіе того» онъ очень учтиво предложилъ мистеръ Пиквику выпить по рюмкѣ вина, и выпилъ сперва съ нимъ, потомъ съ Снодграссомъ, потомъ съ Топменомъ, потомъ съ Винклемъ, а въ заключеніе со всѣми вмѣстѣ. Пиквиксты слушали очень внимательно все, что онъ говорилъ; но онъ, говоря безъ умолку, умѣлъ какъ-то такъ искусно распорядиться, что въ то же время и ѣлъ за двоихъ. Между прочими полезными свѣденіями, онъ сообщилъ своимъ собесѣдникамъ, что сегодня въ этомъ самомъ трактирѣ будетъ балъ отъ города, въ пользу бѣдныхъ, по полугинеѣ за входъ.
— Есть ли въ Рочстерѣ хорошенькія женщины? подхватилъ тотчасъ мистеръ Топменъ.
— Женщины? отвѣчалъ незнакомецъ. Какъ же!… кентское графство…. всякой знаетъ…. яблоки, вишни и женщины.
Это статистическое извѣстіе крѣпко засѣло въ голову Топмена. На бѣду незнакомецъ принялся превозносить до небесъ рочстерскихъ красавицъ, говорилъ, какъ должно быть весело на балу, какъ пріятно потанцовать и поволочиться. Топмена такъ и подмывало при каждомъ словѣ, но мистеръ Пиквикъ сидѣлъ нахмурившись, и онъ принужденъ былъ молчать. Между тѣмъ подали десертъ. При этомъ случаѣ незнакомецъ показалъ необыкновенную опытность въ застольной бесѣдѣ: подъ его дирекціей, графинъ съ портвейномъ пошелъ «путемъ солнца», по всѣмъ собесѣдникамъ и описалъ нѣсколько круговъ безъ малѣйшей остановки. Угрюмое лицо Пиквика начало проясняться выраженіемъ филантропіи, въ глазахъ Снодграсса сталъ сверкать поэтическій жаръ, Винкля клонило ко сну. Урра! хотѣлъ онъ закричать при одномъ тостѣ, но громкій голосъ, которымъ былъ произнесенъ первый слогъ, оборвался на послѣднемъ, и мистеръ Винкль заснулъ. Снодграссъ скоро послѣдовалъ его примѣру. Одинъ Пиквикъ хранилъ еще свое мужество, но снотворная сила вина начала дѣйствовать и на него. Онъ постепенно перешелъ черезъ всѣ состоянія, въ которыхъ находится человѣкъ между сытнымъ обѣдомъ и послѣобѣденнымъ сномъ; онъ впадалъ поперемѣнно изъ веселой говорливости въ томное бездѣйствіе и изъ томнаго бездѣйствія въ говорливость; иногда физіономія его озарялась на нѣсколько мгновеній какимъ-то неестественнымъ свѣтомъ; потомъ онъ опускался безъ движенія, чуть не безъ жизни; наконецъ голова его повисла на грудь и удушливое храпѣнье стало единственномъ знакомъ присутствія великаго человѣка.
Въ это время послышались звуки музыки, и сердце Топмена задрожало: онъ вспрыгнулъ и сказалъ, что ему до смерти хочется быть на балу.
— И мнѣ, подхватилъ незнакомецъ: но чемоданы…. платье…. водой….
Вотъ тебѣ разъ! А мистеръ Топменъ расчитывалъ, что если итти на балъ, то именно съ незнакомцемъ, потому что этотъ джентльменъ, кажется, такъ хорошо знаетъ здѣшнее общество! Любитель прекраснаго пола погрузился въ глубокую думу. Надо сказать, что онъ былъ однимъ изъ самыхъ ревностнѣйшихъ послѣдователей главной заповѣди пиквикистовъ, помогать ближнему, и это навело его на мысль, нельзя ли помочь незнакомцу. Но какъ же помочь? Платье самого мистеръ Топмена не годится: на сухомъ стенографѣ оно будетъ сидѣть, какъ на вѣшалкѣ….. А! вотъ лежитъ Винкль. По непреложнымъ законамъ природы, онъ проспитъ до утра. Не воспользоваться ли его платьемъ?
— Прикажете рюмку вина? спросилъ незнакомецъ.
— Съ большимъ удовольствіемъ.
Они выпили по рюмкѣ. Это одушевило Топмена.
— У мистеръ Винкля есть новый фракъ, родъ вицемундира нашего клуба, изобрѣтенный имъ самимъ, потому что, въ дорогѣ…. знаете…. оно какъ-то лучше…. Оффиціальнѣе, сказалъ онъ: но ежели его разбудить и начать толковать что намъ нужно, то онъ, я полагаю, ничего не пойметъ. Мнѣ кажется, что по дружбѣ съ Винклемъ…. лучше взять его платье, не безпокоя его самого, а когда мы воротимся, я положу все опять на прежнее мѣсто, также не тревожа моего друга.
— Прекрасно! вскричалъ незнакомецъ. Но…. какая досада! четырнадцать фраковъ….. надѣвать чужой!…
— Нечего дѣлать, нечего дѣлать, почтеннѣйшій, перебилъ Топменъ, позвалъ слугу, и велѣлъ принести два билета.
— По полу-гинеѣ, сказалъ стенографъ. У меня всё крупныя деньги…. не стоитъ мѣнять…. вы за обоихъ… послѣ разочтемся…. Станете волочиться за хорошенькими женщинами.
Мистеръ Топменъ охотно выполнилъ желаніе незнакомца, и потомъ приступилъ къ его тоалету.
— Точь-въ-точь на васъ шито, сказалъ онъ, осматривая его со всѣхъ сторонъ. Но замѣтьте, сэръ, замѣтьте, пожалуйста, пуговицы. Видите портретъ мистера Пиквика и внизу буквы П. К.?
— А!….. П. К.! Что значатъ П. К.? платье краденое?
Топменъ улыбнулся съ негодованіемъ.
— Немножко коротокъ жилетъ, говорилъ между-тѣмъ незнакомецъ, съ довольнымъ видомъ глядя на себя въ зеркало. Неисповѣдимая воля судьбы малорослые люди всегда длинное платье…. высокіе всегда короткое…. Пойдемте на балъ.
У дверей бальной залы, лакей спросилъ ихъ объ именахъ.
— Извѣстныя имена, отвѣчалъ незнакомецъ: только не нужно…. безъ именъ…. инкогнито…. два джентльмена изъ Лондона…. знатные пріѣзжіе…. что-нибудь.
Дверь растворилась, и они вошли въ залу. Длинные турецкіе диваны бросались въ глаза красною шерстяною обивкой, восковыя свѣчи въ хрустальныхъ подсвѣчникахъ горѣли довольно свѣтло. Въ одномъ концѣ залы помѣщался оркестръ на возвышеніи; танцующіе были искусно расположены въ трехъ симметрическихъ кадриляхъ. Два карточные стола стояли въ-сторонѣ, и двѣ пары старухъ, съ таковымъ же количествомъ стариковъ, занимались вистомъ, соблюдая все подобающее величіе.
— Премиленькія женщины, шепнулъ Топменъ, глядя на танцующихъ дамъ.
— Погодите, отвѣчалъ его товарищъ: это жены корабельныхъ инженеровъ….. дочери лавочниковъ….. будетъ лучше.
И въ самомъ дѣлѣ, черезъ нѣсколько времени зала начала наполняться новыми посѣтителями. «Здоровы ли вы?» — «Очень радъ!» — и другія привѣтствія сыпались цѣлыми дюжинами со всѣхъ сторонъ. Лакей у дверей поминутно провозглашалъ громкія имена рочстерской знати, и послѣ каждаго его восклицанія въ двери входили важные, толстобрюхіе господа съ разряженными барынями и потупившимися дѣвицами, которыя нѣжно прикасались одна къ другой концами пальцевъ въ бѣлыхъ перчаткахъ, тогда-какъ икъ маменьки мѣнялись между собою громогласными привѣтами; а папеньки подставляли одинъ другому свои табакерки.
Самой замѣткой особой во всемъ этомъ обществѣ казался одинъ маленькій и кругленькій человѣчекъ, съ черными хохлами на вискахъ и съ лысиной на макушкѣ, лекарь девяносто седьмого полка, по имени Слеммеръ. Онъ нюхалъ табакъ изъ всѣхъ табакерокъ, пожималъ руку всякому, улыбался, шутилъ, танцовалъ, игралъ въ вистъ, однимъ словомъ, дѣлалъ все; былъ вездѣ, и къ этимъ многочисленнымъ и разнообразнымъ занятіямъ успѣвалъ присоединять еще одно, несравненно важнѣйшее нежели всѣ другія, именно, ухаживалъ за какой-то пожилой вдовой, которая, судя по ея богатому платью и дорогимъ украшеніямъ, была весьма интересна.
Романическій мистеръ Топменъ замѣтилъ неутомимое любезничанье полковаго эскулапа около вдовушки.
— Спекуляція, отвѣчалъ ему незнакомецъ: старая вдова… лекарь…..
— Кто она такая?
— Не знаю никогда не видалъ…. Что за надобность!…. лекарь…. я его прочь…
И, не говоря больше ни слова, онъ отправляется поперегъ всей комнаты, становится возлѣ камина, наводитъ почтительно-нѣжный взглядъ на вдову, и пользуясь временемъ, когда лекарь танцовалъ съ другой дамой, успѣваетъ оказать ей одну маленькую услугу: вдова уронила платокъ, онъ тотчасъ подскочилъ и подалъ. Изъявленіе благодарности повело къ разговору. Вдова очень ласкова, незнакомецъ смѣлъ; шутки и комплименты, улыбки и игра глазъ…. черезъ нѣсколько минутъ они стоятъ уже въ одной изъ кадрилей…
Мистеръ Топменъ такъ и обмеръ отъ изумленія, увидѣвъ ихъ передъ собой въ то самое время, какъ онъ въ этой же кадрили выплясывалъ соло, со всѣмъ тщаніемъ и усердіемъ, нужными для дѣла, которое, въ его глазахъ, было вовсе нешуточное и требовало глубокаго вниманія съ его стороны. Но кто болѣе всѣхъ былъ пораженъ созвѣздіемъ вдовы съ незнакомцемъ, такъ это лекарь девяносто седьмаго полка, мистеръ Слеммеръ. Онъ взглянулъ, и окаменѣлъ. Возможно ли? Докторъ медицины и хирургіи, всѣмъ извѣстный мистеръ. Слеммеръ, лекарь девяносто седьмаго пѣхотнаго полка, въ одну минуту забыть для какого-то долговязаго и тощаго молодаго человѣка! Старая вдова разговариваетъ съ этимъ выскочкой какъ съ своимъ давнишнимъ пріятелемъ, и улыбается ему, и прыгаетъ, и кокетничаетъ. Ахъ, чортъ возьми!
Но не имѣя способовъ прекратить зло въ самомъ началѣ, мистеръ Слеммеръ терпѣливо перенесъ всѣ прыжки, взгляды, улыбки и разговоры измѣнницы; онъ даже былъ такъ остороженъ, что не сдѣлалъ ничего до самаго конца балу, изъ уваженія къ общему спокойствію и благоприличію. Зато, когда балъ кончился и незнакомецъ, проводивъ вдову къ экипажу, возвращался объ руку съ Топменомъ, мистеръ Слеммеръ въ бѣшенствѣ подбѣжалъ къ нему и сказалъ:
— Сэръ! меня зовутъ Слеммеромъ…. лекарь девяноста седьмаго пѣхотнаго полка. Вотъ мой адресъ. Возьмите!
— А!…. Слеммеръ! отвѣчалъ незнакомецъ, улыбаясь: докторъ Слеммеръ…. учтивость…. покорно благодарю.
— Вы меня обидѣли, сэръ, перебилъ докторъ: я требую удовлетворенія. Дайте свой адресъ. Слышите?
— Адресъ?…. гмъ!….
— Да, адресъ! вашъ адресъ! повторялъ Слеммеръ.
— Адресъ…. нѣтъ…. я не взялъ….
— Хорошо, сэръ, хорошо, сказалъ докторъ, стараясь удержать гнѣвъ, который захватывалъ ему дыханіе. Очень хорошо. Я, всё-равно, знаю, что вы здѣсь. остановились, и отъищу васъ завтра же.
Сказавъ это, лекарь кинулъ на незнакомца еще одинъ огненный взглядъ и скрылся. Друзья отужинали, выпили по нѣскольку стакановъ вина, и также разсудили оставить пестрое общество. Незнакомецъ зашелъ въ квартиру Пиквикистовъ, переодѣться. Тамъ все покоилось крѣпкимъ сномъ. Проводивъ своего товарища, мистеръ Тонменъ отъиіскалъ въ колпакѣ отверзтіе, въ которое онъ вкладывалъ голову, и сложными эволюціями дойдя до кровати, кинулся на постель.
На другой день, только-лишь пробило семь часовъ утра, слуга постучался въ комнату мистеръ Пиквика.
— Кто тамъ? спросилъ Пиквикъ.
— Не вашъ ли это фракъ? свѣтлосиній съ золотыми пуговицами, на которыхъ какой-то портретъ?
Мистеръ Пиквикъ зналъ, что такой фракъ есть только у Винкля, и полагая, что почтенный сочленъ его отдалъ съ-вечера вычистить свое платье, отвѣчалъ: Нѣтъ, это мистера Винкля, рядомъ со мной, въ слѣдующемъ нумеръ.
Винкль за обѣдовъ пилъ больше всѣхъ и спалъ крѣпче всѣхъ. Однако жъ неугомонный стукъ слуги разбудилъ его.
— Что такое?
— Васъ спрашиваетъ какой-то офицеръ въ общей комнатѣ.
— Офицеръ?
— Да-съ. Пожалуйте поскорѣе. Говоритъ, очень нужно съ вами переговорить.
Удивительно! подумалъ про себя Винкль: кому я понадобился внѣ Лондона? Право, понять не могу!
Какъ бы то ни было, онъ всталъ, одѣлся и сошелъ въ общую комнату. Старуха и двое слугъ убирали посуду; подъ окномъ стоялъ офицеръ, спиною къ дверямъ. Услышавъ шумъ отъ шаговъ Винкля, онъ обернулся, поклонился ему очень учтиво, и велѣлъ старухѣ и слугамъ выйти вонъ.
— Я имѣю честь говорить съ мистеромъ Винклемъ?
— Точно такъ, сэръ.
— Конечно, вамъ не покажется страннымъ, что меня прислалъ сюда одинъ изъ моихъ пріятелей, мистеръ Слеммеръ, лекарь девяносто седьмаго полка.
— Мистеръ Слеммеръ?
— Да-съ. Онъ поручилъ мнѣ объявить вамъ, что вы вчера вели себя совсѣмъ неприлично благородному человѣку, и онъ требуетъ удовлетворенія.
Если бы самая высокая башня рочстерскаго замка сдвинулась съ мѣста и стала передъ мистеромъ Винклемъ, какъ теперь стоялъ передъ нимъ незнакомый офицеръ, онъ и тому не удивился бы столько, сколько удивился словамъ этого офицера. Незнакомецъ замѣтилъ его смущеніе и продолжалъ.
— Можетъ-статься, вы позабыли, что вчера дѣлали. Мистеръ Слеммеръ говорилъ мнѣ, что вы были въ такомъ состояніи…. какъ бы это сказать?…. (Офицеръ улыбнулся.) Вы даже не хотѣли дать ему адреса, и хорошо, что у васъ какія-то необыкновенныя пуговицы на фракѣ, а то мнѣ трудно бы было васъ отьискать.
Мистеръ Винкль удивился еще больше. Не украли ли моего фрака? подумалъ онъ, и сказавъ офицеру, что сію минуту воротится, побѣжалъ къ себѣ въ комнату. Платье его, какъ мы знаемъ, было цѣло; но оно лежало не на своемъ мѣстѣ, разбросано въ безпорядкѣ по полу, съ явными знаками, что его съ-вечера надѣвали.
"А! смѣкнулъ Винкль: теперь понимаю! Вчера за обѣдомъ я пилъ много вина, и помнится, гулялъ съ сигаркой по улицѣ. Вѣрно, я былъ крѣпко пьянъ; съпьяна надѣлъ свое хорошее платье, и на улицѣ завелъ съ кѣмъ-нибудь исторію. Очень непріятно!
Мистеръ Винкль былъ совершенно правъ: въ самомъ дѣлѣ очень непріятно подставлять лобъ подъ пулю, да еще Богъ знаетъ за что. Но какъ же быть въ такой крайности? Отказаться? Не хорошо. Мистеръ Винкль не хотѣлъ помрачить доброй славы, которою онъ пользовался между своими сочленами; не хотѣлъ поколебать ихъ мнѣнія, что онъ чрезвычайно искусенъ во всемъ по оборонительной и по наступательной части. Но, слѣдовательно, надо стрѣляться? А какъ застрѣлятъ?…. Вдругъ у него блеснула мысль, что если онъ возьметъ въ секунданты Снодграсса, то этотъ джентльменъ, не изъ числа самыхъ мужественныхъ, но изъ числа довольно болтливыхъ, вѣрно перескажетъ все Пиквику, а Пиквикъ увѣдомитъ мѣстное начальство, и дуэль предупредятъ. Хорошо ли, худо ли было это средство, но мистеръ Винкль на скорую руку не могъ выдумать ничего лучшаго, и длятого, ударивши себя въ лобъ, пошелъ опять въ общую комнату, гдѣ безъ дальнихъ околичностей условился съ офицеромъ о мѣстѣ и времени поединка.
Завтракъ нашихъ героевъ въ этотъ день былъ очень не веселъ. Топменъ не могъ встать съ постели. Снодграссъ плавалъ въ какой-то поэтической задумчивости, а президентъ обнаружилъ необыкновенное расположеніе къ молчанію и содовой водѣ. Мистеръ Винкль искалъ случая поговорить со Снодграссомъ, и воспользовался первой удобной минутой, чтобъ увести его, подъ предлогомъ наблюдательной прогулки по городу.
— Снодграссъ!
— Что?
— Мнѣ нужно открыть тебѣ важную тайну.
— Говори.
— Попросить тебя объ одной важной услугѣ.
— Проси.
— Могу ли положиться на твою скромность?
— Разумѣется!
— Такъ слушай, мой другъ. У меня завязалось дѣло, — дѣло, въ которое замѣшана честь моя.
— Дуэль?
— Да, съ докторомъ Слеммеромъ, девяносто седьмаго полка.
— Чего же ты отъ меня хочешь?
— Прошу тебя быть моимъ секундантомъ.
Мистеръ Винкль старался говорить какъ можно торжественнѣе, Чтобы подѣйствовать на чувствительность друга.
— Сегодня, продолжалъ онъ, остановившись и положивъ руку на сердце: сегодня, когда солнце склонится къ западу и длинныя тѣни лягутъ на поля и пригорки, мы съ докторомъ Слеммеромъ сойдемся за валомъ крѣпости и вступимъ въ смертельный бой. Могу ли надѣяться на твою, дружбу?
— Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Снодграссъ.
Несчастный Винкль не ожидалъ такой скорой услужливости: принимая дуэль близко къ сердцу, онъ позабылъ, что люди по большой части очень холодно смотрятъ на чужія опасности.
— Дѣло можетъ кончиться бѣдственнымъ образомъ, замѣтилъ онъ, между-тѣмъ какъ морозъ подиралъ его по кожѣ.
— Авось, нѣтъ! сухо отвѣчалъ Снодграссъ.
— Должно полагать, докторъ искусный стрѣлокъ.
— Такъ что же? а ты развѣ дурно стрѣляешь?
— Нѣтъ…. однако жъ….
Но Винкль догадался, что послѣ этого однако жъ нельзя сказать ничего хорошаго и началъ съ другаго тону.
— Если я буду убить, сказалъ онъ, взявъ Снодграсса за руку и крѣпко пожимая ее: если я буду убить, ты, мой другъ, найдешь у меня въ боковомъ карманѣ письмо. Отошли его къ отцу моему. Пусть старикъ оплачетъ мою бѣдственную кончину!
Но и этотъ маневръ не произвелъ желаннаго дѣйствія: Снодграссъ былъ тронутъ, однако жъ съ такою готовностью обѣщалъ доставить письмо, какъ-будто онъ былъ почталіонъ, а не другъ Винкля.
— Меня тревожитъ одно, мой милый, началъ опять мистеръ Винкль: то, что кто бы изъ насъ ни былъ убитъ, ты во всякомъ случаѣ пострадаешь, какъ свидѣтель преступленія. Можетъ-статься, тебя сошлютъ, сошлютъ на всю жизнь. Я не могу подумать объ этомъ безъ содроганія.
Казалось, на этотъ разъ, Снодграссъ немножко смутился; но долгъ дружбы снова одержалъ верхъ, и онъ отвѣчалъ твердо:
— Какъ быть! для друга я готовъ на всѣ опасности.
Винкль внутренно посылалъ къ чорту эту геройскую дружбу.
— Снодграссъ! вскричалъ онъ наконецъ: надѣюсь, что ты не откроешь никому моей тайны, не скажешь ни слова мистеру Пиквику, не донесешь полиціи, не станешь просить, чтобы, для предупрежденія дуэли, задержали Слеммера, который живетъ въ четемскихъ казармахъ, налѣво первая дверь отъ угла.
— Ни за что въ свѣтѣ! съ жаромъ отвѣчалъ Снодграссъ, пожавъ руку Винкля, и бѣдный дуэлистъ, съ послѣднимъ лучемъ надежды, заранѣ обрекъ себя на жертву кровожадному доктору, самъ не зная за что. Онъ думалъ, что по-крайней-мѣрѣ не удастся ли ему какъ-нибудь стороной, будто случайно, проговориться Пиквику, или Топмену; но когда они воротились въ свою гостинницу, то одного не было дома, а другой еще спалъ и не показалъ никакого вниманія ко всѣмъ словамъ Винкля, который, безъ малѣйшей утайки, говорилъ ему, что онъ, Винкль, черезъ нѣсколько часовъ будетъ застрѣленъ изъ пистолета. Такимъ образомъ прошелъ цѣлый день. Когда солнце стало садиться, дуэлистъ и секундантъ накинули на плеча шинели и отправились къ мѣсту сраженія, первый завернувшись по самый носъ — ему было холодно, а послѣдній тщательно придерживая полы, чтобы никто не видалъ смертоносныхъ орудій, которыя онъ тащилъ.
— Я ваялъ цѣлую четверть фунта пороху, говорилъ онъ: и для пыжа, два нумера здѣшней газеты. Не равно понадобится сдѣлать по другому выстрѣлу.
Такая дружеская заботливость, по истинѣ стоила того, чтобъ быть за нее благодарнымъ, и мистеръ Винкль дѣйствительно былъ благодаренъ такъ, что не могъ выразить своихъ чувствъ, а только шелъ сзади, отставая всё больше и больше отъ Снодграсса, по мѣрѣ того какъ они приближались къ крѣпостному валу.
— Мы поспѣли въ самую пору: сейчасъ сядетъ солнышко, сказалъ Снодграссъ.
Винкль посмотрѣлъ на западъ: можетъ-быть такъ же скоро закатится и солнце его жизни. Вдали показался докторъ Слеммеръ, его секундантъ и еще какой-то мужчина, въ байковомъ сюртукѣ, съ. ящикомъ подъ мышкою.
— Это, видно, хирургъ съ нужными инструментами, сказалъ Снодграссъ. Выпей-ка рюмку водки.
Вникль выпилъ все, что было въ принесенной бутылочкѣ.
— Вѣроятно, намъ не о чемъ болѣе договариваться? спросилъ секундантъ Слеммера, поручикъ Тепльтонъ, подойдя къ Снодграссу.
— Я думаю, не объ чемъ, отвѣчалъ послѣдній.
Поручикъ отмѣрялъ шаги; зарядилъ пистолеты, и оборотясь опять къ Снодграссу, спросилъ, не хочетъ ли онъ выстрѣлить для пробы и зарядить самъ; но мистеръ Снодграссъ, имѣя довольно сбивчивыя понятія о заряжаніи пистолетовъ, отказался.
— Въ такомъ случаѣ мы можемъ поставить противниковъ на барьеръ? спросилъ опять неотвязчивый секундантъ.
— Я думаю, можемъ, отвѣчалъ Снодграссъ, готовый согласиться на все, лишь бы ничего не пробовать.
— Ты не забудешь о моемъ бѣдномъ отцѣ? шепнулъ ему Винкль.
— Нѣтъ, нѣтъ! Ступай скорѣе на мѣсто и застрѣли доктора.
Превосходный совѣтъ, если бы его было легко исполнить! Но…. мистеръ Винкль славился человѣколюбіемъ.
— Стой! стой! закричалъ вдругъ докторъ, когда его поставили на барьеръ противъ Винкля.
— Что такое? спросилъ секундантъ, подбѣгая къ нему.
— Это не тотъ.
— Не тотъ!
— Какъ не тотъ? подхватилъ джентльменъ въ байковомъ сюртукѣ, съ ящикомъ подъ мышкой.
— Да не тотъ, отвѣчалъ докторъ въ смущеніи.
— Что жъ это значить? спросило нѣсколько голосовъ.
Слеммеръ началъ говорить съ своимъ секундантомъ, и между ними завязался горячій споръ. Мистеръ Винкль, замѣтивъ, что военныя дѣйствія прекращаются, тотчасъ открылъ свои глаза, которые онъ имѣлъ предосторожность зажмурить на время дуэли. Легко было догадаться, что тутъ есть какая-то ошибка, и онъ, чтобы поддержать славу своей храбрости, выступивъ впередъ, сказалъ.
— Полноте, господа! Вѣдь я знаю, что не тотъ, кого нужно.
— Знаете? подхватилъ джентльменъ въ байковомъ сюртукѣ. Если такъ, такъ прекрасно! Принявъ вызовъ, который, какъ вамъ было извѣстно, адресованъ не къ вамъ, вы очень обидно подшутили надъ докторомъ Слеммеромъ, и дуэль должна состояться.
Винкль потупилъ глаза.
— Погоди, Пейнъ! вскричалъ поручикъ. Для чего же въ самомъ дѣлѣ, сэръ, вы не объяснились со мной объ этомъ, когда я приходилъ къ вамъ?
— Да, для чего? для чего? повторялъ байковый сюртукъ.
— Длятого, сказалъ Винкль, увидѣвъ, что ему наконецъ надобно отвѣчать: длятого что вы, отъ имени доктора Слеммера, говорили дурно о человѣкѣ въ такомъ фракѣ, какой я не только имѣю честь носить, но который даже и изобрѣтенъ мною, какъ проэкть мундира для Клуба Пиквикистовъ. Я почелъ себя обязаннымъ поддержать достоинство этого почетнаго одѣянія, и принялъ вызовъ.
— Только то! весело вскричалъ докторъ, подавая ему руку. Въ такомъ случаѣ, сэръ, позвольте сказать; что я очень уважаю вашъ благородный поступокъ и жалѣю, что надѣлалъ вамъ столько безпокойства изъ глупаго фрака.
— Помилуйте-съ!
Винкль и докторъ пожали другъ другу руку, а мистеръ Снодграссъ не могъ надивиться доблести перваго.
— Но позвольте однако жъ, сказалъ джентльменъ въ байковомъ сюртукѣ. Надо рѣшить еще одинъ вопросъ. Не считаетъ ли себя мистеръ Винкль обиженнымъ, что его вызывали вмѣсто другаго? Ежели такъ, то дуэль должна состояться.
— Нѣтъ-съ, я не имѣю за это претензіи, великодушно отвѣчалъ мистеръ Винкль.
— Очень хорошо, сэръ, сказалъ джентльменъ съ ящикомъ. Но можетъ-быть, вашъ секундантъ обидѣлся нѣкоторыми моими замѣчаніями по этому дѣлу. Ежели такъ, то я готовъ удовлетворить его, и дуэль между нами должна состояться.
Но мистеръ Снодграссъ такъ же великодушно поспѣшилъ объявить, что и онъ ни чѣмъ не обидѣлся; поблагодарилъ услужливаго джентельмена за его любезное предложеніе и проворно захлопнулъ ящикъ, въ которомъ лежало пистолеты. Такимъ образомъ кончилась достопамятная дуэль. Все общество дружески оставило поле битвы, и докторъ Слеммеръ съ своими товарищами, по приглашенію Снодграсса и Винкля, пошелъ провести у нихъ этотъ вечеръ.
Прибытіе ихъ чрезвычайно изумило Пиквика, который сидѣлъ въ то время, съ проснувшимся Топменомъ и стенографическимъ незнакомцемъ, за чайнымъ столомъ.
— Мистеръ Пиквикъ! вскричалъ Винкль, вбѣгая: рекомендую вамъ друзей моихъ, офицеровъ девяносто седьмаго полка, съ которыми я пріятнымъ образомъ познакомился только сегодня. Докторъ Слеммеръ; докторъ Пейнъ; поручикъ Тепльтонъ.
Пиквикъ всталъ и раскланялся. Гости, какъ водится, насказали ему комплиментовъ. Но надо было познакомить ихъ и съ прочими лицами, которыя находились тутъ въ комнатѣ.
— Мистеръ Пейнъ! сказалъ Винкль: имѣю честь рекомендовать вамъ моего друга, мистера Топмена. Мистеръ Тепльтонъ! мистеръ Слём….
И Винкль онѣмѣлъ, потому-что лишь только Слеммеръ взглянулъ на Топмена и на незнакомца, а они на Слеммера, какъ всѣ трое отступили назадъ.
— Я, кажется, ужъ имѣлъ честь видѣть этихъ господъ, сказалъ наконецъ докторъ.
— Право?
— Да, особливо вотъ этого.
Слеммеръ шепнулъ нѣсколько словъ своему бывшему секунданту; тотъ посмотрѣлъ на всѣхъ присутствующихъ и подошелъ къ Пиквику.
— Позвольте спросить, сказалъ онъ, указывая на стенографа: этотъ господинъ принадлежитъ къ вашему обществу, или нѣтъ?
— Нѣтъ.
— И не носитъ фрака съ пуговицами вашего Клуба?
— Нѣтъ.
— Что жъ это значитъ!
Но рано, или поздно, истина должна была всплыть наверхъ. Топменъ отвѣчалъ на вопросъ доктора, что онъ съ незнакомцемъ дѣйствительно былъ на балѣ, и когда Пиквикъ торжественно потребовалъ отъ нихъ дальнѣйшаго объясненія, то несчастный, любитель прекраснаго пола признался во всемъ, слегка коснувшись похищенія Винклева платья и сильно опираясь на то, что это было вскорѣ послѣ обѣда.
Между-тѣмъ поручикъ давно ужъ смотрѣлъ на незнакомца съ большимъ вниманіемъ, и наконецъ спросилъ:
— Не видалъ ли я васъ въ театрѣ?
— Разумѣется, отвѣчалъ тотъ.
Поручикъ захохоталъ во все горло.
— Послушайте, докторъ, сказалъ онъ: мы съ вами попали въ дураки. Вамъ нельзя стрѣляться съ этимъ человѣкомъ: — онъ кочующій актеръ; онъ непремѣнно долженъ играть завтра въ піесѣ, которую офицеры пятьдесятъ втораго полка. поставили на здѣшній театръ. Что же выйдетъ, если вы его застрѣлите наканунѣ спектакля? Разсердится цѣлый полкъ, взбѣсятся всѣ офицеры.
Докторъ не ожидалъ такой комической развязки для трагедіи; но какъ бы то ни было,.онъ не хотѣлъ ссориться съ пятьдесятъ вторымъ полкомъ, и нахмурившись, отошелъ въ уголъ. Само собой разумѣется впрочемъ, что ни онъ, ни друзья его, не могли уже оставаться въ гостяхъ у нашихъ героевъ. По уходѣ ихъ, Пиквикъ выразилъ все свое негодованіе на поступокъ Топмена и странствующаго актера: оно было такъ сильно, что чуть не порвало пуговицъ на его жилетѣ, раздувая грудь благороднаго старика. Но мало-по-малу чистосердечное раскаяніе виновныхъ подвигло Пиквика къ милости, а врожденное добродушіе его довершило остальное. Слово прощенія сказано, стулья опять сдвинулись въ дружный кружокъ, и за исключеніемъ того, что мистеръ Винкль съ неудовольствіемъ вспоминалъ про себя о похожденіяхъ своего фрака, вечерь пролетѣлъ такъ же весело, какъ вчерашній.
На слѣдующее утро всѣ жители Рочстера и другихъ сосѣдственныхъ городковъ были разбужены ранніе обыкновеннаго, по поводу военныхъ маневровъ, въ которыхъ шесть пѣхотныхъ полковъ съ двумя бригадами артиллеріи должны были взять неприступную деревянную крѣпость, построенную на этотъ случай. Мистеръ Пиквикъ, какъ любитель тактики и стратегіи, — что доказывается его описаніемъ четемскихъ казармъ, — почелъ долгомъ, вмѣстѣ съ своими товарищами, присоединиться къ толпамъ любопытныхъ, которые бѣжали въ поле. Тамъ все уже было приготовлено: ряды смуглыхъ солдатъ, въ красныхъ мундирахъ и бѣлыхъ брюкахъ, ждали пріѣзда главнаго командира, и повсемѣстная неподвижность нарушалась только какимъ-то молодымъ полковниковъ, который безпрестанно скакалъ отъ одного крыла фронта къ другому, употребляя всѣ усилія надсадить себѣ грудь безъ всякой видимой нужды.
Друзья наши пробрались въ первый рядъ зрителей и стали прямо противъ лицевой стороны фронта. Положеніе ихъ, конечно, было не очень спокойное: порой одного изъ нихъ выталкивали на нѣсколько сажень впередъ, или грозились растоптать всѣхъ лошадиными копытами, подвигая назадъ; иногда какая-нибудь жирная торговка, колотя Пиквика по спинѣ, говорила: «Что ты, батько, сталъ у меня подъ носомъ?»; порой другая, не менѣе задорная, любительница военнаго дѣла, растолкавъ локтями нашихъ героевъ, начинала жаловаться, что они безпокоятъ ее; наконецъ, случалось, что какой-нибудь высокій здоровякъ облокачивался на плечо Снодграсса, или какой-нибудь джентлменъ, небольшаго росту, но гигантскаго любопытства, настоятельно требовалъ, чтобы Винкль снялъ свою шляпу, изъ-за которой его гигантское любопытство ничего не видитъ. Но друзья рѣшились переносить все это, лишь-бы посмотрѣть на занимательныя эволюціи.,
Наконецъ глухой говоръ, пробѣжавшій по всему полю, возвѣстилъ прибытіе того, кого такъ долго ждали. Всѣ глаза оборотились въ одну сторону; раздалась команда, ружья сверкнули, брякнули, и главный начальникъ подскакалъ къ фронту со своею свитою. Объѣхавъ ряды, онъ остановился въ нѣкоторомъ отдаленіи и приказалъ начать маневръ. Ряды тронулись, свернулись въ колонны, растянулись въ цѣпь, раздробились, пошли по разнымъ направленіямъ, дѣлали тысячу поворотовъ, останавливались, маршировали….
— Не правда ли, что это прекрасно? вскричалъ въ восторгѣ Пиквикъ, поправляя очки.
— Прекрасно, отвѣчалъ Винкль, стараясь вытащить свои ноги изъ-подъ каблуковъ маленькаго толстяка, который на нихъ помѣстился.
Черезъ нѣсколько минутъ толпа, гдѣ стояли наши герои, стала постепенно рѣдѣть; зрители, одинъ за другимъ, расходились въ разныя стороны; остались только Пиквикъ, Снодграссъ и Винкль: Топмена тоже не было.
— Какъ просторно! замѣтилъ Винкль, обрадованный, что на ногахъ его никто не стоитъ.
— Теперь мы еще лучше увидимъ, прибавилъ Пиквикъ.
— Но Боже мой! шепнулъ Винкль: посмотрите, что это они хотятъ дѣлать? никакъ стрѣлять въ нашу сторону?
— Пусть стрѣляютъ.
— Какъ пусть стрѣляютъ? А если у кого ружье по ошибкѣ заряжено пулею?
Пиквикъ улыбнулся.
— Не бойся, мой другъ, сказалъ онъ. Я знаю, что теперь будетъ: сейчасъ заиграетъ музыка и потомъ….
Но лишь-только мистеръ Пиквикъ сказалъ это слово, какъ вся масса пѣхоты, по командѣ начальниковъ, положивъ ружье на-руку, развернутымъ фронтомъ бросилась со штыками на пиквикистовъ, а артиллерія, заскакавъ со стороны, вытянулась полу-кругомъ противъ атакующихъ, скинула пушки съ передковъ и приготовилась встрѣтить ихъ смертоноснымъ залпомъ, такъ, что друзья наши, три невинные джентльмена, очутившись въ серединѣ, сдѣлались предметомъ совокупной атаки шести пѣхотныхъ полковъ и двухъ бригадъ артиллеріи, подъ пушечными выстрѣлами съ одной и подъ штыками съ другой стороны.
Человѣкъ смертенъ. Долго ли до грѣха? На бѣду Пиквика, подулъ сильный вѣтеръ, и широкополая шляпа слетѣла съ его величавой лысины; а извѣстно, что въ человѣческой жизни очень немного такихъ положеній, которыя заслуживали бы столь справедливаго участія, какъ положеніе человѣка, принужденнаго гнаться за своею сорванной вѣтромъ шляпой. Надобно имѣть большой запасъ философіи, чтобы сохранить при этимъ полное присутствіе духа, не говоря уже о тѣлесной ловкости и умственной смѣтливости, которыя также необходимы тому, кто не хочетъ остаться вовсе безъ шляпы. Если побѣжите тихо, вы ея не догоните; ежели скоро, то можете такъ разбѣжаться, что не успѣете въ нужномъ случаѣ остановиться или круто повернуть въ сторону. Лучшее правило: бѣгите не спѣша, и улыбайтесь, ежели у васъ достаетъ мужества, а какъ замѣтите, что шляпа начинаетъ катиться потише, то бросьтесь на нее со всѣхъ ногъ, схватите, надѣньте какъ-можно крѣпче на голову, и скажите остроту.
Мистеръ Пиквикъ, вѣроятно, слѣдовалъ именно этой теоріи, потому-что онъ бѣжалъ рѣшительно съ одинакою быстротой, какъ катилась шляпа. Но она всё катилась, и онъ долженъ былъ бѣжать, всё бѣжать, дотого что наконецъ почти задохся отъ бѣгу. Но, къ счастію, шляпу остановила какая-то деревянная стѣнка. Пользуясь этимъ случаемъ, или стѣнкою, знаменитый мужъ подхватилъ измѣнницу и перевелъ духѣ. Въ это время кто-то кликнулъ его по имени. Онъ оглянулся: мистеръ Топменъ сидѣлъ въ большой открытой коляскѣ, между нѣсколькими особами обоего полу, и разговаривалъ съ ними такъ дружески, какъ-будто цѣлый вѣкъ провелъ въ ихъ бесѣдѣ и въ этой самой коляскѣ.
— Пиквикъ! Пиквикъ! закричалъ опять этотъ любезный джентльменъ, махая платкомъ своему начальнику и учителю: мистеръ Пиквикъ! подите сюда.
— Подите къ намъ, сэръ, прибавилъ высокій и дюжій мужчина, сидѣвшій возлѣ Топмена. Джой! отвори скорѣй дверцы.
Высокій мужчина оглянулся, но тотъ, кого онъ называлъ Джоемъ, краснорожій дѣтина, съ сальными губами, храпѣлъ и отдувался, развалясь на козлахъ.
— Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ!… Джой! отвори, говорю, дверцы; откинь подножки.
Пока сонливый слуга исполнялъ приказаніе, къ коляскѣ подошли Снодграссъ и Винкль.
— А! и вы здѣсь! сказалъ Топменъ.
— Подите, подите, милости просимъ; будетъ мѣсто для всѣхъ! продолжалъ незнакомецъ. Вы, я вижу, не узнали меня. Я — Вардль. Очень радъ, что васъ встрѣтилъ. Вы мнѣ знакомы: я былъ однажды въ вашемъ клубѣ, прошедшею осенью.
Пиквику и его товарищамъ не было никакой причины отказываться отъ приглашенія мистера Вардля. Съ помощью краснорожаго слуги, они влѣзли въ коляску и заняли мѣста среди общества, состоявшаго, кронѣ Топмена и Вардля, изъ одной дамы сомнительныхъ лѣтъ, двухъ молодыхъ хорошенькихъ дѣвушекъ и одного молодаго человѣка, который, по-видимому, былъ очень неравнодушенъ къ одной изъ послѣднихъ.
— Очень, очень радъ, что васъ вижу, повторилъ мястверъ Вардль. Моё почтеніе, мистеръ Снодграссъ! Какъ поживаете, мистеръ Винкль? Садитесь сюда, мистеръ Пиквикъ, вотъ, рядомъ со мной. Имѣю честь рекомендовать — мои дочери, мои ягодки; а это моя сестрица, миссъ Рахиль Вардль: она еще дѣвушка, сэръ…. право, дѣвушка.
И говоря это, словоохотливый джентльменъ пріятельски толкнулъ Пиквика въ бокъ, между-тѣмъ какъ миссъ Рахиль стыдливо потупилась, процѣживая сквозь зубы: Ахъ, братецъ!
— Что, братецъ? весело вскричалъ мистеръ Вардль: развѣ это что-нибудь новое? Но извините, господа: я позабылъ представить вамъ еще одного собесѣдника. Другъ нашего дому, прекрасный молодой человѣкъ, мистеръ Трондль. Теперь мы всѣ знаемъ другъ друга. Будемъ же веселы, и станемъ смотрѣть, что дѣлаютъ эти солдаты.
Солдаты въ то время дѣлали чудеса храбрости; деревянная крѣпость осаждена по всѣмъ правиламъ военнаго искусства, пушки подвезены, фитили зажжены: стоило только приложить огонь къ пороху, и неприступныя укрѣпленія полетятъ на воздухъ. Дѣвицы дрожали.
— Джой! Джой! закричалъ мистеръ Вардль. Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ! Сдѣлайте одолженье, сэръ, ущипните его за ногу. Вотъ такъ. Покорно благодарю. Джой,: достань корзинку съ кушаньемъ. Я думаю, пока берутъ крѣпость, мы можёмъ позавтракать. До обѣда еще долго; маневры не скоро кончаются, и притомъ намъ далеко ѣхать. Прошу покорно, господа, безъ церемоніи. Но, кажется, намъ лучше выйти изъ коляски и сѣсть въ кружокъ на лугу.
Это предложеніе было принято, и послѣ нѣсколькихъ шутокъ насчетъ того, что платья дамъ очень измялись, все общество, выбравшись изъ тѣсной коляски, расположилось возлѣ нея на травѣ.
— Ножи! вилки!
Краснорожій дѣтина вооружилъ, каждаго этими полезными инструментами, и далъ каждому въ руку тарелку.
— Ну, теперь, Джой, сказалъ Вардль…. Джой! Джой!… Фу, ты, пропасть!… этотъ проклятый опять заснулъ!
Сильный толчокъ разбудилъ однако жъ сонливаго Джоя, и вскочивши, какъ сумашедшій, онъ подалъ нѣсколько блюдъ съ съѣстными припасами, которые состояли изъ холоднаго жаркаго, говядины, сыру, колбасъ и хлѣба; что, все вообще и каждое кушанье въ частности, возбуждало въ сердцѣ краснорожаго малаго самую нѣжную симпатію, сверкавшую въ заспанныхъ глазахъ его.
— А гдѣ же языкъ, ветчина, дичь? продолжалъ мистеръ Вардль, принимая блюда отъ Джоя и разставляя ихъ между собесѣдниками. Ну, живѣе! подавай все, что тамъ есть, салатъ, горчицу, яйца. Достань изъ-за пазухи сткляночку съ уксусомъ, разверни бумагу съ селедками, дай сюда вино… еще… еще!
Неповоротливый Джой едва успѣвалъ исполнять эти быстрыя приказанія; однако жъ наконецъ были поданы всѣ припасы, и каждый изъ собесѣдниковъ, съ тарелкою на колѣняхъ, съ ножомъ и вилкой въ рукахъ, приступилъ къ завтраку, который, по количеству яствъ, можно бы было назвать обѣдомъ.
— Не правда ли, что этотъ копченый языкъ очень хорошъ? спросилъ радушный хозяинъ.
— Очень хорошъ, отвѣчалъ мистеръ Винкль, доѣдая свою порцію языка и протягивая руку къ говядинѣ.
— Отличный языкъ! прибавилъ Топменъ, поддѣвъ на вилку разомъ два куска ветчины.
— Кушайте, кушайте! милости просимъ. Рюмку вина?
— Съ удовольствіемъ.
— Но возьмите къ себѣ лучше всю бутылку, вотъ такъ.
— Покорно благодарю.
— Джой!
На этотъ разъ краснорожій дѣтина еще не успѣлъ заснуть, потому-что черезъ-чуръ раскачался при подачѣ кушанья.
— Достань еще бутылку. Не прикажете ли, сэръ? Ваше здоровье!
— Благодарю. И ваше!
Дамы также приняли умѣренное участіе въ тостахъ.
— Что это, какъ Эмилія вѣтренничаетъ съ незнакомыми! шепнула дѣвствующая тетушка своему брату, и потомъ, оборотясь къ младшей племянницѣ, присовокупила: «Эмилія, мой ангелъ, пожалуйста не говори такъ много!»
— Помилуйте, тетушка!
— Тетушка, кажется, свела тѣсную дружбу съ этимъ маленькимъ и толстенькимъ старичкомъ, шепнула Эмиліи сестра ея Изабелла, и обѣ молодыя дѣвушки засмѣялись, а старая, жеманясь, умильно глядѣла на Топмена.
— Чему онѣ радуются, что такъ хохочутъ? сказала она, съ видомъ состраданія, какъ-будто смѣхъ — контрабанда, а радость безъ позволенія старшихъ — уголовное преступленіе.
— Смѣю ли пить за ваше здоровье, миссъ? отвѣчалъ вполголоса Топменъ, слегка прикоснувшись къ рукѣ ея.
Дѣвствующая тетушка улыбнулась, взглянула на него съ выраженіемъ нѣжности, и прибавила, что когда станутъ палить изъ пушекъ, она такъ испугается, что ей будетъ нужна опора.
— Нравятся ли вамъ мои племянницы? спросила она потомъ.
— Если бы здѣсь не было ихъ тетушки, отвѣчалъ мистеръ Топменъ.
— Льстецъ!… Я знаю, что вы про нихъ думаете. Мужчины такъ скоро всё замѣчаютъ, такъ любятъ насмѣхаться. О! я знаю, что вы про нихъ думаете.
— Что такое?
— Вы думаете, что Эмилія слишкомъ бѣла, словно восковая кукла, а Изабелла горбится: не правда ли? Оно, конечно, такъ; я сама говорю, что на нихъ, черезъ нѣсколько лѣтъ, страшно будетъ смотрѣть. О! вы ужасный насмѣшникъ.
— Бьюсь объ закладъ, что тетушка говоритъ про насъ, шепнула Изабелла.
— Кажется, отвѣчала сестра, улыбнувшись: да вотъ я ее!… Тетушка! тетушка!
— Что мой ангелъ?
— Смотрите, не простудитесь. Не хотите лы, вотъ платокъ? Повяжите голову. Въ ваши лѣта надо беречься.
Дѣвствующая тетушка сбиралась не очень ласково отвѣчать на это нѣжное предостереженіе, но мистеръ Вардль помѣшалъ тому своимъ крикомъ.
— Джой! Джой!… Фу, ты пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ!
— Какой странный молодой человѣкъ! замѣтилъ Пиквикъ.
— Чрезвычайно странный, отвѣчалъ Вардль. Я горжусь имъ, какъ рѣдкимъ произведеніемъ природы. Джой! Джой! да проснись, чортъ тебя возьми! Убирай скорѣе.
Краснорожій дѣтина вскочилъ, проглотилъ кусокъ сыру, который онъ жевалъ въ то время, какъ ему случилось заснуть, и потомъ началъ убирать остатки завтрака. Между-тѣмъ военныя дѣйствія шли своимъ чередомъ, и неприступныя твердыни взлетѣли на воздухъ, къ общему удовольствію.
— Надѣюсь, что мы съ вами увидимся, сказалъ мистеръ Вардль, прощаясь съ Пиквикомъ и его друзьями.
— О, безъ сомнѣнія, сэръ!
— Мы поставимъ себѣ за особенное удовольствіе….
— Помните мой адресъ? Меноръ-Фармъ, близь Дингли-Делля.
— Помнимъ, помнимъ.
— Не забудьте же. Я жду васъ на слѣдующей недѣлѣ. Обрадуйте меня своимъ посѣщеніемъ. — Джой!… Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ!
Но его разбудили, сѣли въ коляску, кучеръ ударилъ по лошадямъ, и экипажъ покатился, а Пиквикисты пошли домой. Мистеръ Топменъ, желая еще разъ взглянуть на прелестную миссъ Рахиль, оборотился назадъ, и когда онъ сдѣлалъ это движеніе, заходящее солнце сыпало свои золотые лучи на разноцвѣтныя шляпки сидящихъ въ коляскѣ дамъ, а за коляскою качалась голова спящаго Джоя.
Ласковость мистеръ Вардля внушила нашимъ героямъ желаніе какъ-можно скорѣе воспользоваться приглашеніемъ этого веселаго джентльмена, и вслѣдствіе того, черезъ нѣсколько дней послѣ взятія неприступной крѣпости, общество корреспондентовъ клуба Пикинкистовъ, подъ предсѣдательствомъ своего президента, открыло экстраординарную конференцію, результатомъ которой была поѣздка на хуторъ Меноръ-Фармъ, благъ Дингли-Делля.
— Я полагаю, надо посовѣтоваться съ кѣмъ-нибудь изъ слугъ здѣшней гостинницы, сказалъ мистеръ Топменъ.
Приступили къ собиранію голосовъ, и рѣшеніе вышло: «посовѣтоваться съ слугою, который чиститъ имъ сапоги.»
— Дингли-Делль? сказалъ услужливый чистильщикъ: это, господа, пятьнадцать миль отсюда, проселкомъ. Дилижансовъ нѣтъ, а можно взять почтовую таратайку, если прикажете.
— Въ почтовой таратайкѣ усядутся только двое, остроумно замѣтилъ Пиквикъ.
— Да-съ. Виноватъ: точно двое. Ну, такъ не угодно ли четырехъ-колесную бричку? Это будетъ покойнѣе. Двое сядутъ на господское мѣсто, а одинъ кучеромъ… Да! и то только три. Виноватъ.
— Что же намъ дѣлать? спросили Пиквикисты, въ отчаяніи.
— Развѣ, господа, нѣтъ ли между вами мастера ѣздить верхомъ? продолжалъ слуга, посмотрѣвъ на охотничій нарядъ Винкля. Въ такимъ случаѣ есть верховая лошадь: славный конь! Люди мистеръ Вардля часто берутъ ее, когда бываютъ въ Рочотерѣ.
— Вотъ это дѣло! сказалъ Пиквикъ. Хочешь ли ѣхать верхомъ, Винкль?
У мистеръ Винкля было на сердцѣ какое-то горестное предчувствіе; но какъ онъ слылъ между своими друзьями за искуснаго наѣздника и не хотѣлъ ввести въ подозрѣніе свою славу, то отвѣчалъ: Съ большимъ удовольствіемъ: я страстно люблю ѣздитъ веркомъ.
— Такъ распорядись же, дружище, сказалъ Пиквикъ слугѣ: бричку и верховую лкшадь; ровно къ одиннадцати часамъ.
— Слушаю, сударь.
Въ одиннадцать часовъ бричка и верховая лошадь стояли готовыя у дверей гостинницы. Первая была весьма любопытный ящикъ, выкрашенный зеленою краской и утвержденный на четырехъ колесахъ, съ низенькимъ мѣстомъ для двоихъ въ задней части и съ высокимъ стуломъ для одного на передкѣ. Ее волокла огромная свѣтлорыжая лошадь, которая также заслуживала особеннаго вниманія, какъ предметъ, на которомъ было чрезвычайно легко разсмотрѣть симметрическое расположеніе костей въ лошадиномъ скелетѣ. Что же касается до лошади, назначенной для мистеръ Винкля, то она, по всѣмъ наружнымъ признакамъ, казалась ближайшею родственницею своей подруги, запряженной въ бричку.
— Ахъ, Боже мой! вскричалъ Пиквикъ, разсматривая свой удивительный экипажъ: да кто жъ будетъ править? Мы объ этомъ и не подумали!
— Какъ кто? разумѣется вы, сказалъ Топменъ.
— Конечно вы, подтвердилъ Снодграссъ.
— Я?… но я….
— Не бойтесь, перервалъ слуга, подсаживая Пиквика. Лошадь — смирная: всякой ребенокъ справитъ.
— А какъ чего испугается?.. понесетъ?..
— Она понесетъ! Что вы это, сударь? развѣ не видите?
Послѣднее доказательство, намекавшее на физику лошади, говорило очень краснорѣчиво въ пользу кротости ея нраву. Мистеръ Пиквикъ согласился принять на себя бремя правленія, взлѣзъ на передокъ брички, установилъ ноги, усѣлся. Топменъ и Снодграссъ помѣстились назади. Оставалось только ѣхать.
— Что жъ она не ѣдетъ? спросилъ мистеръ Пиквикъ у слуги, который, посадивъ господъ, отошелъ въ сторону и ждалъ, какъ они тронутся съ мѣста.
— Да вы крикните, сударь!
— Ну!… ну! закричалъ Пиквикъ.
— Ну!… ну! подхватилъ слуга.
Лошадь тронулась.
— Стой!.. тсъ!.. стой!… закричалъ снова ученый мужъ, потому-что лошадь, сдѣлавъ шага два впередъ, вдругъ начала пятиться, съ явнымъ намѣреніемъ всунуть заднюю часть брички въ окошко гостинницы.
— Стой! стой! повторяли Топменъ и Снодграссъ.
— Это она такъ…. играетъ, утѣшалъ ихъ слуга, останавливая лошадь за узду. Куда ты, шалунья? Ну, пошла!…. хлестните ее легонько! еще! Хорошо. Покатили!
Въ самомъ дѣлѣ лошадь наконецъ разсудила пойти умѣренными шагами, и общество, сидѣвшее въ бричкѣ, успокоилось; но зато возникли затрудненія съ мистеръ Винклемъ.
— Возьмите ее сперва за поводъ, говорилъ ему слуга. Теперь садитесь!.
Винкль занесъ ногу въ стремя.
— Не съ той стороны! Вотъ зайдите отсюда, сударь.
Мистеръ Винкль послѣдовалъ и этому наставленію. Ему удалось попасть довольно прямо въ сѣдло. Слуга пугнулъ лошадь: она побѣжала.
— Свалится! ну, бьюсь объ закладъ, что свалится? сказалъ вышедшій изъ гостинницы конюхъ, смотря въ слѣдъ нашему всаднику.
Но Винкль, хотя немножко сбивался то на правую, то на лѣвую сторону, однако жъ не сваливался.
— Браво! кричали ему Пиквикъ, Топменъ и Снодграссъ, махая шляпами.
Мистеръ Винкль отвѣчалъ имъ довольной улыбкой; лошадь его, догнавъ бричку, пошла тихимъ шагомъ; онъ старался сидѣть сколько можно воинственнѣе, чтобы вполнѣ, заслужить одобреніе друзей своихъ. Такъ они проѣхали нѣсколько миль.
— Что это онъ ѣдетъ всё стороной дороги? шепнулъ Снодграссѣ своему сосѣду, указывая на Винкля, который въ самомъ дѣлѣ ѣхалъ по самой опушкѣ лѣсу, такъ, что вѣтьви деревьевъ хлестали его по лицу.
— Видно, тамъ прохладнѣе, отвѣчалъ Топменъ.
— Можетъ-быть. Винкль! отчего ты не ѣдешь возлѣ насъ?
— Да чортъ знаетъ, любезный! Никакъ не могу своротить ее отсюда: такъ и жмется къ этому проклятому ельнику.
Проѣхали еще около мили. За исключеніемъ того, что мистеръ Винкль поневолѣ наслаждался прохладою тѣнистой рощи, все шло какъ нельзя благополучнѣе, и почтенный мистеръ Пиквикъ наконецъ убѣдился, что держать въ рукахъ возжи, не управляя ими, совсѣмъ не такъ мудрено, какъ сначала кажется; но вдругъ скромная лошадь, о которой онъ получилъ-было весьма выгодное для нея мнѣніе, начала поступать совершенно наперекоръ всѣмъ ожиданіямъ довѣрчиваго президента клуба пиквикистовъ: на девятой, или на десятой милѣ отъ Рочстера, она вдругъ приняла къ кую-то таинственную походку, загнувъ голову на одну сторону, а заднюю часть тѣла отодвинувъ въ другую. Сперва этотъ новый родъ походки показался нашимъ путешественникамъ очень любопытнымъ, и они съ большомъ удовольствіемъ смотрѣли на безвредные капризы своей лошади; но когда она стала отъ времени до времени вскидывать заднія ноги, то мистеръ Пиквикъ не нашелъ въ этомъ ничего занимательнаго. Притомъ же шалунья безпрестанно и самымъ непріятнымъ образомъ махала головой, дергалась, прыгала, дотягивала водой до такой степени, что Пиквикъ едва держалъ ихъ, и кончила тѣмъ, что стала бросаться изъ стороны въ сторону, останавливаться, скакать и дѣлать такіе проказы, какихъ совсѣмъ нельзя было предполагать, судя по ея первоначальной скромности.
— Для чего она это дѣлаетъ? спросилъ тостеръ Снодграсъ шопотомъ у сосѣда, когда лошадь произвела въ двадцатый разъ одинъ изъ самыхъ мудреныхъ своихъ маневровъ.
— Не знаю, отвѣчалъ Топменъ: чуть ли не бѣсится.
— Неужели?… Да вѣдь говорили, что она не пуглива?
— Однако жъ очень подозрительно.
Въ эту минуту Пиквикѣ закричалъ: — Стой!
— Что такое, сэръ?
— Я уронилъ плеть.
— Ахъ, какое несчастье!… Винкль! сдѣлай милость, поспѣши къ намъ. Съ нами случилось большое несчастіе: уронили плеть.
Но Винкль, который въ то время ѣхалъ рысцой, и шляпа его совсѣмъ сбилась на ухо, проскакалъ мимо, не обращая вниманія на жалобные крики друзей своихъ, потому-что его высокая лошадь, разбѣжавшись такъ удачно, не разсудила остановиться, сколько почтенный джентльменъ ее ни удерживалъ. Случилось однако жъ, что ей пришло въ голову поиграть невиннымъ образомъ съ мистеръ Винклемъ, или можетъ-быть она хотѣла изъявить удовольствіе, что имѣетъ на себѣ такого ловкаго всадника, то ли, другое ли, она сдѣлала особаго роду движеніе, вслѣдствіе котораго ловкій всадникъ выползъ черезъ лошадиную голову изъ сѣдла и очутился, живъ и невредимъ, на землѣ.
— Добрая лошадь! добрая лошадь! говорилъ онъ ласково, стараясь схватить ее за поводъ.
Но «добрая лошадь» вѣрно не любила, чтобы ей льстили: по-крайней-мѣрѣ сколько мистерѣ Винкль ни гонялся за нею, она всё бѣжала прочь, такъ, что прокружившись болѣе десяти минутъ, они были почти въ томъ же разстояніи другъ отъ друга какъ при началѣ этой игры, — обстоятельство весьма непріятное для мистеръ Винкля, потому что онъ находился на безлюдной дорогѣ, гдѣ не кому было помочь ему.
— Что мнѣ теперь дѣлать? сказалъ несчастный Винкль, уставши отъ бѣганья.
— Подними нашу плеть! закричалъ ему Снодграссъ изъ брички, которая въ это время подъѣхала:
— Да, плеть!…. А какъ я управлюсь съ этой дьявольской клячей?
— Всего лучше, сядь на нее, какъ подъѣденъ къ шоссейной заставѣ: тамъ тебѣ помогутъ.
— Прекрасно, любезнѣйшій. Но до заставы еще далеко, а она нейдетъ.
— Подгони.
— Не слушается.
— Эхъ, Боже мой! какъ же намъ быть?
Мистеръ Пиквикъ положилъ возжи, слѣзъ, завелъ бричку за тынъ, чтобы оставить свободный проѣздъ по дорогѣ, и пошелъ на помощь къ Винклю, не забывъ напередъ поднять плеть, которую считалъ нужною для укрощенія его лошади. Но бываетъ, что самые умные люди впадаютъ въ ошибки; такъ случилось и съ Пиквикомъ. Едва Винклева лошадь увидѣла, что ученый подходитъ къ ней съ плетью, какъ въ ту же минуту перемѣнила прежнее круговое движеніе на обыкновенный, прозаическій бѣгъ по прямой линіи въ ту самую сторону, откуда ѣхали наши путешественники. Мистеръ Пиквикъ пустился въ погоню, но чѣмъ болѣе онъ напрягалъ свои силы, чтобъ догнать ее, тѣмъ далѣе убѣгала отъ него коварная лошадь. Черезъ нѣсколько времени она совсѣмъ пропала изъ виду, и Пиквикъ съ Винклемъ остались одни на дорогѣ.
— Боже мой! что это значитъ? вскричалъ президентъ. Слышишь, Винкль? видишь?
— Слышу и вяжу, сэръ: бѣжитъ еще какая-то лошадь.
— Чіо жъ это за лотадь? ужъ не ваша ли?
Увы! догадка Пиквика была справедлива. Свѣтлорыжій конь, запряженный въ бричку, не перенеся разлуки съ подругой, воспользовался свободою, которую далъ ему Пиквикъ, повернулъ оглобли и пустился вдоль по дорогѣ, нисколько не заботясь о цѣлости брички и двухъ джентльменовъ, которые въ ней кричали какъ сумасшедшіе. Чтобы избавить ихъ отъ явной опасности, Пиквикъ и Винкль начали махать платками и плетью. Но лошадь не остановилась, а испугалась, шарахнула въ сторону, ударила бричку объ камень, зацѣпила ступицей за заборъ, дернула: трръ!…. «Ай! ай»! Колесо въ дребезги, передняя ось трещитъ, бричка на бокъ, Пиквикисты сыплются изъ нея въ. канаву, а лошадь съ философскимъ равнодушіемъ смотритъ, что изъ этого выйдетъ.
Само собой разумѣется, что первою заботою Винкля и Пиквика, при такомъ неожиданномъ оборотѣ дѣла, было вытащить своихъ товарищей изъ канавы. Къ счастію Топменъ и Снодграссъ не потерпѣли никакого вреда, кромѣ того что получили нѣсколько новыхъ прорѣхъ на платьѣ въ такихъ мѣстахъ, гдѣ онѣ вовсе не нужны. Осмотрѣвши эти прорѣхи, пиквикисты привели въ исполненіе сложную операцію освобожденія лошади отъ упряжки и пошли тихимъ шагомъ въ Дингли-Делль, ведя это страшное животное между собою, а бричку оставивъ въ канавѣ, куда она опрокинулась.
Изъ подлинныхъ документовъ, на которыхъ мы основываемъ сівое сочиненіе, видно, что друзья наши шли цѣлый день, что они перенесли тысячу непріятностей, преодолѣли милліонъ затрудненій, и уже поздно вечеромъ прибыли въ Меноръ-Фармъ, въ самомъ бѣдственномъ состояніи, усталые, голодные, блѣдные, всѣ въ пыли, въ грязи, и, въ добавокъ, съ лошадью. О, какъ проклиналъ Пиквикъ эту ужасную лошадь! Отъ времени до времени онъ бросалъ на нее такіе страшные взгляды, что если бы этотъ четвероногій спутникъ умѣлъ понимать ихъ, то пришелъ бы въ отчаяніе.
У поворота въ аллею, ведущую жъ дому мистеръ Вардля, ихъ встрѣтили два человѣка: самъ Вардль и его вѣрный слуга Джой!
— А! милости просимъ! Я давно жду васъ. Здравствуйте, здравствуйте. Ба! да никакъ съ вами что-то случилось: у васъ, мистеръ Винкль, все лицо въ крови, а вы, — мистеръ Топменъ, мистеръ Снодграссъ: что это значитъ? ваше платье изорвано! Надѣюсь, по-крайней-мѣрѣ, что вы не переломали себѣ ни рукъ, ни ногъ…. Ну, слава Богу, очень радъ! Что дѣлать! въ дорогѣ случается… Перестанемъ толковать объ этомъ. Отдохнете, подкрѣпитесь, умоетесь, и все кончено! А что это за лошадь? Ее надобно на конюшню… Джой! Фу ты пропасть! опять заснулъ!… Джой! возьми эту лошадь, отведи на конюшню.
Пришедши съ гостями въ домъ, словоохотливый и гостепріимный Вардль разговорился и расхлопотался еще пуще.
— Пострите, господа! мы васъ какъ-разъ приведемъ въ порядокъ, вымоемъ, вычистимъ, выхолимъ, а потомъ поведу я васъ къ своимъ барынямъ, въ гостиную. Эмма! принеси скорѣй вишневой водки. Дженѣи! иголокъ и пятокъ. Мери! воды и полотенце.
Три рѣзвыя и румяныя дѣвки побѣжали въ разныя стороны, а двое рослыхъ молодцовъ кинулись въ какой-то темный чуланъ и черезъ секунду явились со щетками, вѣниками и другими снадобьями для чищенья платья и сапоговъ.
— Живо! кричалъ торопливый хозяинъ; но въ этомъ восклицаніи не было никакой надобности, потому-что Эмма уже наливала водку, Мери окачивала поэтическую голову Снодграсса холодной водой, а Дженни работала иголкой около Топмена, между-тѣмъ какъ одинъ изъ молодцовъ, съ явною опасностью для равновѣсія Пиквика, схватилъ его за ногу и что есть силы теръ ему сапоги, а другой, вооружась огромною щекой сдиралъ ворсъ съ охотничьяго сюртучка мистеръ Винкля и производилъ такой шумъ, какъ-будто чистилъ лошадь, а не джентльмена.
Наконецъ путешественники были вымыты, вытерты, выскоблены и напоены водкой.
— Готовы? спросилъ Вардль.
— Къ вашимъ услугамъ, сэръ, отвѣчалъ Пиквикъ.
— Такъ пойдемте же къ барынямъ.
Комната, куда мистеръ Вардль ввелъ гостей своихъ, была наполнена людьми обоего полу, но главную роль между ними занимала, по-видимому, одна особа очень преклонныхъ лѣтъ, въ измятомъ чеицѣ и линючемъ платьѣ, родительница хозяина. Она сидѣла въ широкихъ и мягкихъ креслахъ, противъ камина. Около нея по стѣнамъ и на стодикѣ были расположены разныя бездѣлушки, полученныя ею въ разное время отъ своихъ домашнихъ, сперва въ доказательство того, что они помнятъ день ея рожденія, а послѣ какъ знаки того, что они еще не дожили до ея кончины. Молодой Трондль и двѣ хорошенькія дочери Вардля были очень внимательны къ старой бабушкѣ; послѣднія не отходили отъ ея креселъ; одна держала ея слуховой рожокъ, другая безпрестанно оправляла подушки. По правую сторону сидѣлъ сѣдой и румяный старикъ, священникъ изъ Дингли-Делля, а рядомъ съ нимъ полная женщина, его добрая половина, у которой по глазамъ было видно, что она большая искусница во всемъ, что касается до хозяйства. Далѣе, въ углу, маленькій человѣчекъ съ большой головой и одутловатыми щеками, разговаривалъ очень горячо съ тремя толстыми джентльменами, а у стѣны сидѣли рядомъ три старыя, и тоже толстыя дамы, положивъ руки на локотники креселъ и въ молчаніи смотря на другихъ собесѣдниковъ.
— Мистръ Пиквикъ, матушка, сказалъ Вардль, представляя его своей матери.
— Что-о-о-о?
— Мистеръ Пиквикъ! прокричали вмѣстѣ обѣ внучки.
— А-а-а!
Старуха холодно кивнула головой.
— Мнѣ очень пріятно, сударыня, сказалъ нашъ герой, взявъ ея руку: мнѣ очень пріятно, что я вижу особу такихъ лѣтъ, окруженную такимъ любезнымъ, семействомъ и которая по наружности такъ еще молода.
— Да, да, отвѣчала бабушка: все это очень хорошо; только я ничего не слышу.
— Бабушка сегодня не въ духѣ, шепнула Изабелла Вардль.
Пиквикъ поклонился и отошелъ. Разговоръ сдѣлался общимъ, и, разумѣется, прежде всего о мѣстоположеніи: нельзя же не похвалить деревни, когда мы въ гостяхъ у помѣщика. Карликъ съ большой головой, о которомъ помянуто выше, раздуваясь и размахиваясь впродолженіи нѣсколькихъ минутъ, объявилъ наконецъ, что по его мнѣнію, Меноръ-Фармъ красивѣе всѣхъ хуторовъ въ кентскомъ графствѣ. Одинъ изъ толстыхъ джентльменовъ подтвердилъ его мнѣніе, другой тоже, третій тоже, и какъ всѣ три толстые джентльмена держались одинаковаго образа мыслей, то вопросъ о красотѣ Меноръ-Фарма оказался разрѣшеннымъ весьма удовлетворительно, а разговоръ перешолъ на другіе предметы. Пиквикисты были очень любезны, особенно самъ президентъ: онъ завязалъ чрезвычайно занимательный споръ съ священникомъ о дингли-делльскихъ древностяхъ и въ то же время успѣвалъ шутить съ Эмиліей и Изабеллой. Дѣвушки были въ восторгѣ отъ умнаго и простодушнаго старика, а самъ хозяинъ то и дѣло пожималъ ему руку; даже бабушка удостоила его нѣсколькихъ привѣтливыхъ фразъ. Она, мы должны замѣтить, была глуха не на все въ одинаковой степени, и когда мистеръ Пиквикъ добровольно вызвался принять участіе въ вистѣ, который составлялъ ея единственное удовольствіе, то разслушала это очень ясно, а сидя за карточнымъ столомъ, бранила Пиквика за ошибки очень милостиво.
Молодежь въ это время, собравшись около другаго стола, также завела у себя разныя игры. Изабелла съ Трондлемъ и Эмилія съ Снодграссомъ, завербовавъ къ себѣ трехъ старухъ, которыя все молчали, начали играть въ фофаны, а Топменъ съ дѣвствующей тетушкой въ марьяжъ. Старикъ Вардль переходилъ отъ одного стола къ другому, и когда которой-нибудь изъ молчаливыхъ старухъ доставалось бытъ фофаномъ, то всѣ помирали со смѣху отъ его шутокъ. На бѣду одна изъ этихъ почтенныхъ дамъ чуть ли не каждую игру, при сдачѣ картъ, словно какъ по заказу, получала бѣдственнаго пиковаго валета, который производилъ въ фофаны того, у кого оставался на рукахъ при концѣ игры. Вострушки Эмилія и Изабелла тотчасъ замѣчали ея несчастное положеніе, начинали подшучивать; она старалась скрыть горькую правду, не выдерживала, принималась тоже смѣяться, и смѣхъ обѣгалъ вокругъ стола, и всѣ хохотали отъ чистаго сердца. Съ другой стороны дѣвствующая тетушка и ея партнеръ служили новымъ и весьма сильнымъ подкрѣпленіемъ общей веселости. Когда тетушкѣ удавалось выиграть марьяжъ, она наводила такой побѣдительный взоръ на племянницъ, какъ-будто хотѣла сказать, что марьяжъ и въ самомъ дѣлѣ, можетъ-быть, вовсе не такъ далекъ отъ нея какъ онѣ думаютъ; тѣ безъ труда отгадывали ея мысль: снова улыбки, намеки; старикъ Вардль поспѣвалъ какъ-тутъ съ какою-нибудь лукавою шуткою, и смѣхъ опять обѣгалъ вокругъ стола, и всѣ опять хохотали отъ чистаго сердца. — Короче-сказать, вечеръ пролетѣлъ чрезвычайно весело, и когда общество соединилось въ одинъ кружокъ за неприхотливымъ, но сытнымъ и вкуснымъ, ужиномъ, съ достаточнымъ количествомъ добраго вина, то мистеръ Пиквикъ нашолъ, что ему еще никогда не бывало такъ хорошо, какъ теперь.
— Вотъ, сказалъ между-тѣмъ старикъ Вардль, сидя возлѣ Пиквика и положивъ руку на спинку креселъ, на которыхъ сидѣла его дряхлая мать: вотъ именно то, что я люблю! Въ этой комнатѣ прошли счастливѣйшіе дни моей жизни: здѣсь, у камина я сиживалъ съ покойной женою, а на этомъ дѣтскомъ стульчикѣ сиживали вы, матушка, когда были маленькой дѣвочкой: помните ли вы это?
Старуха не отвѣчала ни слова; она только наклонила къ себѣ голову сына и крѣпко, крѣпко прожала свои губы къ его сѣдѣющимъ волосамъ; Пиквикъ отеръ у себя слезу.
Наконецъ всѣ разошлись по назначеннымъ комнатамъ. Пиквику и его друзьямъ были отведены удобныя помѣщенія въ нижнемъ этажѣ, и послѣ тяжелаго дня, послѣ веселаго вечера, герой нашъ заснулъ спокойнымъ и крѣпкимъ сномъ. Щебетаніе птичекъ подъ окнами, выходившими въ садъ, разбудило его поутру; солнечные лучи, пробиваясь сквозь зеленыя вѣтки акаціи, освѣщали комнату и рисовали на полу золотистую полосу, которая доходила до самой его постели. Пиквикъ открылъ глаза, повернулся къ стѣнѣ, хотѣлъ снова заснуть; но ему было такъ весело, голубое небо сіяло такъ ярко, зелень акаціи такъ привѣтливо жалась къ стекламъ окна…. онъ вскочилъ и растворилъ раму.
— О!…. какая картина! сказалъ онъ въ восторгѣ, освѣжая грудь утреннимъ воздухомъ. Можно ли безъ отвращенія глядѣть на тесаные камни и кирпичи, когда душа испытала подобное наслажденіе? Можно ли жить на свѣтѣ, когда видишь не стада коровъ и свиней, а боровы печныхъ трубъ, не веселыхъ козелковъ и овечекъ, а тряскія козлы у экипажей; не дерновыя лавки, на которыхъ отдыхаютъ мирные сельскіе жители, но мелочныя лавочки, въ которыхъ плутуютъ городскіе мошенники?
— Эй! эй! раздалось подъ окошкомъ.
Пиквикъ высунулъ голову и увидѣлъ гостепріимнаго хозяина, который, въ утреннемъ сюртукѣ и большой соломенной шляпѣ, расхаживалъ по саду.
— А! вскричалъ Вардль, замѣтивъ лысину и улыбающуюся физіономію гостя: вы ужъ проснулись! Ранняя пташка, сэръ! Впрочемъ въ деревнѣ такъ и надобно. Посмотрите, что за утро: прелесть! одѣвайтесь скорѣй и выходите сюда. Я буду васъ дожидаться.
Герой нащъ нечзаставилъ повторить приглашенія: черезъ десять минутъ онъ былъ совсѣмъ одѣтъ и стоялъ подлѣ Вардля.
— Эге! сказалъ онъ, замѣтивъ, что Вардль держитъ въ рукѣ ружье, а другое такое жъ орудіе лежитъ на травѣ: это что значить?
— А это значитъ то, дорогой мой гость, что мы съ вашимъ другомъ, мистеръ Винклемъ, идемъ немножко пострѣлять до завтрака. Онъ вѣдь мастеръ: не правда ли?
— Я слышалъ отъ него, что онъ мастеръ, отвѣчалъ Пиквикъ: но мнѣ не случалось видѣть, чтобы онъ попадалъ въ то, во что мѣтилъ.
— Атвотъ мы посмотримъ, попадаетъ ли онъ. Джоий Джой! поди скорѣй, зови сюда мистеръ Винкля.
Джой на этотъ разъ былъ погруженъ въ сонъ не совсѣмъ, а только на три четверти съ дробью, и потому немедленно отправился исполнять приказаніе своего барина; но такъ-какъ онъ не зналъ, котораго изъ трехъ товарищей Пиквика зовутъ Винклемъ, то разсудилъ, во избѣжаніе ошибки, позвать ихъ всѣхъ, и они явились всѣ трое съ заспанными глазами.
— Браво! вы всѣ здѣсь, господа! вскричалъ старикъ Вардль. Такъ давайте же, устроимъ охоту порядочную; пойдемте подальше. Вѣдь вы любите?
Мистеръ Пиквикъ отвѣчалъ, что онъ, не стрѣляя онъ, чрезвычайно любитъ видѣть, какъ стрѣляютъ другіе, только не можетъ далеко итти, потому-что намялъ вчера свои мозоли.
— Не хотите ли верховой лошади? спросилъ Вардль.
— Нѣтъ, сэръ, я не очень….
— А! не очень? Хорошо; сдѣлаемъ иначе. Я велѣлъ бы заложить одноколку, да намъ надо будетъ проходитъ мѣстами, гдѣ нѣтъ никакого проѣзду. Эй, Джой! Фу ты пропасть, этотъ проклятый опять заснулъ!…. Пошли сюда Дика съ ружьями и собаками, а мальчишкѣ Джону скажи, чтобы прикатилъ тачку, въ которой возитъ съѣстное. Да не забудь о завтракѣ: ветчины, жаркаго, вина…. знаешь, всего, что обыкновенно берется. И чтобы они догоняли насъ на кривой тропинкѣ… мы будемъ дожидаться у родника. Вы, мистеръ Пиквикъ, пойдете сколько будете въ силахъ, а устанете, такъ мы повеземъ васъ въ тачкѣ. Ха, ха, ха! я частенько вожу въ ней свою старушку-матушку. Въ деревнѣ, сэръ, можно жить какъ душѣ угодно, дѣлать все, что ни взбредетъ въ голову.
Понравилось или нѣтъ это предложеніе нашему ученому мужу, но онъ согласился безъ противорѣчія, и сколько видно изъ находящихся у насъ историческихъ документовъ, не находилъ ничего неудобнаго ѣхать въ тачкѣ, экипажѣ, состоящемъ изъ ящика, утвержденнаго на одномъ маленькомъ колесѣ и снабженнаго двумя ручками, посредствомъ которыхъ человѣкъ катитъ его передъ собою. Мистеръ Винкль, какъ любитель охоты, съ усмѣшкою посмотрѣлъ на лежавшее на травѣ ружье, спросилъ, заряжено ли оно, и получивъ отрицательный отвѣтъ, очень ловко перекинулъ его за плечо. Что касается до Топмена и Снодграсса, они хотя и не были страстными охотниками, однако жъ съ удовольствіемъ приняли приглашеніе, и сказали, что не отстанутъ отъ другихъ въ истребленіи дичи. На подорогѣ въ лѣсъ у родника, который журчалъ подъ камнями и травою, все общество сдѣлало привалъ, въ ожиданіи слугъ, ружей, собакъ и съѣстнаго. Мистеръ Пиквикъ утомился ужаснымъ образомъ и вздыхалъ о тачкѣ. Она не замедлила, скоро всѣ собрались, егеря зарядили ружья; здоровый дѣтина, въ длинныхъ охотничьихъ сапогахъ, взялъ рукоятки тачки, и друзья вошли въ лѣсъ, подъ густую тѣнь липъ и сосенъ. Впереди бѣжали собаки, обнюхивая, каждую былинку, которая привлекала ихъ вниманіе; за ними слѣдовали Вардль, Топменъ, Винкль, Снодграссъ, съ ружьями на плечахъ, потомъ ѣхалъ Пиквикъ въ своей тріумфальной колесницѣ; а сзади шли егерь и мальчикъ, таща корзины съ виномъ и съѣстными припасами.
— Стой! закричалъ вдругъ Пиквикъ.
— Что съ вами сдѣлалось, сэръ? спросилъ Вардль.
— Помилуйте! какъ это можно?
— Что такое? что?
— Я не подвинусь съ мѣста, если Винкль будетъ такъ вертѣть своимъ ружьемъ.
— Какъ же мнѣ держать его? спросилъ Винкль, въ замѣшательствѣ.
— Держите его дуломъ книзу.
— Книзу! Да это не по-охотничьи.
— А какое мнѣ дѣло? По-охотничьи, или нѣтъ, я этого знать не хочу. Вѣдь я поѣхалъ съ вами не для того, чтобы меня застрѣлили въ этой тачкѣ.
— Конечно, конечно, сказалъ старикъ Вардль. Въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Винкль, вы держите ружье свое не совсѣмъ такъ, какъ слѣдуетъ. У васъ, курокъ, приходится прямо къ карману сюртука; того гляди что зацѣпить. Держите лучше вотъ такъ, сэръ, вотъ такъ.
Мистеръ Винкль послѣдовалъ данному наставленію и охотники пошли дальше. Топменъ, неся ружье на перевѣсъ и идучи за Снодграссомъ, невозмутимо толкалъ его дуломъ въ спину; тотъ сердито огладывался и упрѣкалъ его въ неловкости, но самъ не менѣе былъ несчастливъ, потому-что задѣвалъ безпрестанно своимъ ружьемъ за сучья деревьевъ и однажды усадилъ его такъ, что насилу вытащилъ, съ помощью егеря. Коротко сказать, по всему было видно, что эти два джентльмена не знали куда дѣваться съ опасными орудіями, которыя на нихъ навязали; они безпрестанно сталкивались, переплетались дулами, обвиняли другъ друга въ неумѣньи держать ружье, и спорили такъ жарко, что могли бы формально поссориться, если бы мистеръ Вардль не мирилъ ихъ, подшучивая то надъ тѣмъ, то надъ другимъ, къ немалой потѣхѣ двухъ егерей, которые шептались между собою, что ужъ тутъ быть бѣдѣ, что одинъ изъ этихъ удалыхъ охотниковъ поподчуетъ кого-нибудь своимъ зарядомъ, прежде-нежели они дойдутъ. до болота.
— Стой! закричалъ снова Пиквикъ.
— Что опять, спросилъ Вардль?
— Сэръ, прикажите Топмену нести свое ружье такъ же, какъ несетъ Винкль, и итти дальше отъ моей тачки. Иначе я не могу ѣхать.
— Э, Боже мой! вскричалъ разсерженный Топменъ. Какъ же мнѣ прикажете нести? такъ, что ли?
Въ избыткѣ чувства нанесенной обиды, онъ протянулъ руку, въ которой у него было ружье, и быстро повернувъ дуло кинзу, всунулъ его въ карманъ одному изъ егерей, а прикладомъ сбилъ шляпу съ мальчика.
— Ужъ если вамъ угодно стрѣлять въ чей-нибудь карманъ, сударь, такъ стрѣляйте въ свой собственный, сказалъ егерь.
— Ай, ай! кричалъ мальчишка, кинувшись на Пиквика, потому-что шляпа съ его головы упала прямо на грудь къ ученому мужу.
Топменъ смѣшался.
— Вы очень странно себя ведете, сэръ, сказалъ Пиквикъ.
Но Вардль опять взялся быть примирителемъ, и все кончилось благополучно. Скоро передъ охотниками открылась широкая луговина, посереди которой зеленѣлось болото. Собаки, обѣжавъ кругомъ одного куста, вдругъ остановились, какъ вкопанныя. Вардль подалъ знакъ, чтобы всѣ молчали, и сталъ осторожно подходить.
— Что сдѣлалось съ собаками? спросилъ шопотомъ Винкль.
— Тсъ! тсъ! развѣ не видите?
Мистеръ Винкль осматривался во всѣ стороны, чтобъ увидѣть то чудо, которое такъ перепугало, или удивило собакъ; но глаза его не встрѣчали ничего необыкновеннаго.
— Пора! вдругъ сказалъ Вардль, и не теряя ни секунды, приложился и выстрѣлилъ.
— Какъ?…. что?…. гдѣ они?…
— Вотъ гдѣ! отвѣчалъ старикъ, съ улыбкою поднимая пару птицъ, которыхъ собаки принесли къ ногамъ его.
— Нѣтъ; а другія?….
— Другія?…. Ха, ха, ха! другія теперь ужъ далеко, сэръ.
— Гмъ!
Винкль былъ крайне огорченъ этимъ извѣстенъ.
— Не тужите, утѣшалъ его Вардль, заряжая снова свое ружье: минутъ черезъ пять, мы найдемъ еще стадо, и если вы будете попроворнѣе, то какъ-разъ подстрѣлите. Только не зѣвайте, стрѣляйте тотчасъ какъ онѣ поднимутся.
— О, ужъ конечно!
Егеря улыбнулись, посмотрѣвши другъ на друга, а мальчикъ зажалъ ротъ, чтобы не захохотать.
— Браво, старичина! сказалъ мистеръ Вардль Топмену: а вы знай палите, во что святая не вынесетъ!
— Да, отвѣчалъ Топменъ спѣсиво и таинственно: да, я палю.
— И хорошо дѣлаете. Надо же поучиться. Ну что, вѣдь не мудрено?
— Бездѣлица. Однако жъ я никакъ не думалъ, чтобъ ружье такъ толкалось, когда изъ него выстрѣлишь. Плечу смерть больно.
Въ это время собака принесла застрѣленную птицу.
— Что это значитъ? кто подстрѣлилъ эту птицу?
— Какъ кто? отвѣчалъ Топменъ: я!
— Вы?
— Ну да, я. Пока вы тутъ разглагольствовали съ Винклемъ, я увидѣлъ, что она летитъ, и выстрѣлилъ.
— Браво! ай-да мистеръ Топменъ! Однако жъ, господа, тише! тише!…. Будьте готовы. Прочь съ тачкою!.. Всѣ за мной!…. осторожнѣе.
Топменъ, кинувъ свое ружье, выхватилъ другое изъ рукъ егеря, и три Пиквикиста, подъ предводительствомъ Вардля, стали подкрадываться къ кустарнику. Мистеръ Винкль старался итти рядомъ съ хозяиномъ.
— Ну, смотрите же, теперь не зѣвайте, шепнулъ ему старикъ.
— Не бойтесь. Что? не пора ли?
— Нѣтъ еще, нѣтъ….
Но мистеръ Вардль не успѣлъ договорить своего отвѣту, какъ Винкль, поворачивая ружье какимъ-то особеннымъ способомъ, выстрѣлилъ назадъ и осыпалъ дробью всю шляпу мальчишки, а между-тѣмъ дичь успѣла невредимо подняться и улетѣла.
— Что вы тутъ дѣлаете? вскричалъ мистеръ Вардль, сердито обернувшись къ Винклю и глядя то на него, то на стадо птицъ, которое терялось за вершинами деревьевъ.
— Право не знаю, отвѣчалъ несчастный джентльменъ, смотря въ стволъ своего ружья: оно само стрѣляетъ, безъ моего вѣдома.
— Безъ вашего вѣдома!…. Хотъ бы оно ужъ по-крайней-мѣрѣ застрѣлило что-нибудь, безъ вашего вѣдома!
— А вотъ, можетъ-быть, и дождемся, проворчалъ пророческимъ голосомъ егерь, смотря на мальчика.
Въ это время другой егерь подкатилъ тачку съ президентомъ. Винкль зарядилъ снова свое ружье.
— Послушайте, мистеръ Винкль, сказалъ ему Пиквикъ: не угодно ли вамъ поосторожнѣе обращаться съ этимъ проклятымъ дуломъ? Вы имѣете какое-то странное обыкновеніе держать его такъ, что оно всегда приходится мнѣ прямо противъ глазъ.
Изъ записокъ Пиквика видно, что относительно способа держать ружье, онъ рѣшительно отдаётъ преимущество Топмену, говоря, что Винкль совсѣмъ позабылъ наставленія Вардля по этой части и въ безпрерывныхъ суетахъ, какъ бы не опоздать выстрѣломъ, держалъ ружье свое безъ всякой осторожности. Точно также Пиквикъ предоставляетъ Топмену пальму первенства и въ самой стрѣльбѣ. «Мистеръ Винкль, пишетъ онъ, несмотря на свои обширныя охотничьи свѣдѣнія, не застрѣлилъ ни одной птицы; напротивъ-того; мистеръ Топменъ не сдѣлалъ почти ни одного выстрѣла даромъ: вотъ какъ теорія недостаточна для успѣховъ на практикѣ»! Между-тѣмъ процессъ, который употреблялъ Топменъ для попаданія въ птицъ, былъ простъ до крайности, какъ и всѣ важнѣйшія открытія человѣческаго рода. Со смѣтливостію генія, Топменъ замѣтилъ, что для этого нужны только два условія: во-первыхъ надо спустить курокъ, во-вторыхъ не надо заботиться о товарищахъ; «всего же лучше, говоритъ онъ въ своихъ особыхъ запискахъ, приподнять нѣсколько передній конецъ ружья, зажмуриться и стрѣлять спокойно»
Но случилось однажды, что выстрѣливъ такимъ образомъ и открывши потомъ глаза, Тошенъ увидѣлъ у ногъ своихъ жирную куропатку.
— Ну, мистерѣ Топменъ! сказалъ Варилъ, взявъ его за руку, вы славно надо мной подшутили.
— Что такое, сэръ? спросилъ нашъ стрѣлокъ съ величайшей невинностью.
— Полноте! полнота! Теперь ужъ нечего притворяться: я вижу, что вы отличный егерь, и признаюсь, такъ прикинуться, какъ вы это сдѣлали: смотрѣть такимъ простячкомъ, такимъ неловкимъ, ничего не понимающимъ…. ну, мастеръ! нечего сказать!
Топменъ не зналъ, что отвѣчать на комплименты Вардля; въ немъ было довольно самоотверженія, чтобы отказаться отъ незаслуженной славы; но увѣренность, что онъ открылъ новый способъ попадать въ птицъ, заставила его согласиться, что онъ отлично стрѣляетъ, а постоянные успѣхи его выстрѣловъ убѣдили въ томъ и другихъ. Напротивъ, Винкль рѣшительно каждый разъ давалъ промахи: ему не помогали ни какіе пріёмы; онъ безпрестанно осматривалъ замокъ своего ружья, заглядывалъ въ дуло, подлѣзалъ подъ кусты, ложился на землю, входилъ по колѣни въ болото, прицѣливался по нѣскольку минутъ, и все это оканчивалось постоянно однимъ и тѣмъ же: промахъ! промахъ! промахъ! птицы, въ которыхъ онъ прицѣливался, улетали благополучно куда имъ вздумалось, а несчастный джентльменъ, съ удивленіемъ проводивъ ихъ глазами, принимался опять осматривать замокъ ружья и заглядывать въ дуло. Охотники принимаютъ за аксіому, что каждая пуля непремѣнно попадаетъ во что-нибудь, и какъ выстрѣлы Винкля попадали не туда, куда назначались, то онъ наконецъ замѣтилъ, что это просто должно приписать случаю.
— Ну, мистеръ Пиквикъ, жаркій выдался денекъ! сказалъ Вардль, отирая потъ и весело оглядывая свои трофеи.
— Да, очень жарко, сэръ, отвѣчалъ Пиквикъ изъ тачки, которую поставили въ тѣни, подъ широкими вѣтвями черемухи. Солнце такъ нечетъ, что у меня едва достаетъ терпѣнія, а вы не знаю какъ и переносите.
— Да, да, пора отдохнуть. А приготовилъ ли Джой завтракъ?
— Приготовилъ, сударь, отвѣчалъ одинъ изъ егерей.
— Ну, добрый малый!
— Дѣйствительно добрый, присовокупилъ Пиквикъ: я имѣлъ случай это замѣтить; такой услужливый. Ужо подарю ему шилингъ.
По приглашенію мистеръ Вардля, всѣ пиквикисты сбѣжались къ завтраку, положили ружья, сбросили сумки, и сѣли на травѣ, въ тѣни развѣсистыхъ черемухъ и липъ. Сытныя кушанья быстро исчезали на блюдахъ, а стаканы наполнялись и осушались еще быстрѣе.
— Прекрасное мѣстечко! воскликнулъ Пиквикъ, глядя на окружающій ихъ ландшафтъ, похожій на одну изъ прелестныхъ картинъ Рёйсдаля.,
— Лучшее во всемъ кентскомъ графствѣ, отвѣчалъ Вардль. Не хотите ли стаканъ грогу?
— Съ удовольствіемъ.
И выраженіе, озарявшее лицо Пиквика, ручаюсь за добросовѣстность этого отвѣта.
— Славный грогъ! сказалъ онъ: я хотѣлъ бы выпить еще стаканчикъ. Это такъ освѣжительно! Господа, предлагаю тостъ: за здоровье нашихъ друзей въ Дингли-Деллѣ.
Громкія восклицанія служили знакомъ общаго одобренія.
— Вотъ теперь-то я вамъ покажу, какъ надо стрѣлять! сказалъ развеселившійся Винкль.
— О, безъ сомнѣнія! отвѣчали всѣ съ лукавой улыбкой.
— Я полагаю, тебѣ бы надо попрактиковаться стрѣльбою въ цѣль, замѣтилъ Пиквикъ.
— Я это и сдѣлаю, сказалъ Винкль: возьму куропатку, которую убилъ Топменъ, прицѣплю ее къ дереву, и начну стрѣлять, до тѣхъ поръ пока не разобью въдребезги.
— Какъ же! подхватилъ Топменъ: я не позволю! Нѣтъ, эта куропатка ужъ имѣетъ опредѣленное назначеніе.
Собесѣдники опять улыбнулись. Вардль предложилъ Пиквику еще стаканъ грогу, и такъ-какъ этимъ стаканомъ начинался новый кувшинъ, то мистеръ Пиквикъ, выпивъ его, пожелалъ тотчасъ же выпить другой, чтобъ увѣриться, нѣтъ ли въ грогѣ померанцевъ, которые ему очень вредны; потомъ третій, потому что ихъ нѣтъ; и наконецъ четвертый въ честь неизвѣстному изобрѣтателю грогу. Такая быстрая и цравильная послѣдовательность стакановъ произвела на него значительное вліяніе: лицо его озарилось румянцемъ, на устахъ поселилась неотлучная улыбка, въ глазахъ заиграли веселость и удовольствіе. Уступая могуществу живительнаго, напитку, Пиквикъ началъ припоминать старинную пѣсенку, которую слыхалъ въ дѣтствѣ; но успѣхъ не соотвѣтствовалъ его усиліямъ, и почтенный джентльменъ, вмѣсто того чтобы вспомнить слова давно позабытой пѣсни, лишился способности выговаривать и всякія другія слова…
За всѣмъ тѣмъ охотники наши, послѣ завтраку, продолжали воевать съ дичью, и мистеръ Вардль стрѣлялъ удачнѣе, чѣмъ когда-нибудь. Наконецъ пришла пора отправляться домой. Соннаго Пиквика выкатили изъ-подъ тѣнистой черемухи и пустились въ дорогу.
— Что жъ, господа? надо какъ-нибудь разрядить наши ружья, сказалъ Вардль, когда они подходили къ его жилищу.
По справкѣ оказалось, что заряженыя ружья были только у самаго Вардля, да у Винкля. Топменъ разрядилъ свое, давши промахъ при послѣднемъ выстрѣлѣ, а Снодграссъ и вовсе не заряжалъ.
— Джонъ, сказалъ Вардль мальчишкѣ: взлѣзь на дерево и спугни грачей.
Мальчикъ исполнялъ приказаніе; стая грачей поднялась на воздухъ; Вардль приложился и убилъ одного.
— Да это превесело! вскричалъ Винкль. Позвольте, сэръ, и я сдѣлаю то же.
Джонъ полѣзъ на другое дерево; оно не имѣло снизу сучьевъ; мистеръ Топменъ былъ столько любезенъ, что подсадилъ мальчика.
— Ну, пугай! закричалъ Вардль.
Мальчикъ зашумѣлъ; пять, или шесть грачей вылетѣло изъ зелени; мистеръ Винкль поспѣшно спустилъ курокъ; раздался болѣзненный крикъ…. но это кричали не птицы: мистръ Топменъ выручилъ невинную тварь, принявъ въ свою лѣвую руку часть Винклева заряду. Можно себѣ вообразить, какая поднялась суматоха при этомъ неожиданномъ приключеніи. Пиквикъ, въ благородномъ негодованіи, выскочилъ изъ тачки, подошелъ къ Винклю, и сказалъ ему выразительнымъ голосомъ: «Несчастный»! Винкль такъ и уничтожился; Снодграссъ стоялъ разинувши ротъ; одинъ Вардль сохранилъ присутствіе духа и со слугами бросился помогать Топмену. Бѣдный толстякъ лежалъ нѣсколько времени безъ чувствъ, потомъ началъ понемногу опамятоваться, открылъ одинъ глазъ, открылъ другой, поглядѣлъ на всѣхъ блуждающимъ взоромъ, и произнесъ вполголоса какое-то женское имя. Егеря, по приказанію Вардля, подняли его на руки и понесли въ домъ.
Между-тѣмъ Изабелла и Эмилія ужъ давно дожидались нашихъ охотниковъ, сидя на окруженномъ цвѣтами крылечкѣ. Дѣвствующая тетушка, услышавъ голоса, также вынесла туда свою очаровательную улыбку, которою хотѣла она встрѣтить мистерѣ Топмена; но…. о ужасъ! Топменъ передъ нею блѣдный, недвижимый, на рукахъ двухъ служителей.
— Ахъ, Боже мой! что это сдѣлалось съ бѣдненькимъ старичкомъ? вскричала подбѣгая Изабелла.
Миссъ Рахиль покосилась на племянницу; въ ея глазахъ Топменъ былъ юноша.
— Не боитесь, отвѣчалъ Вардль: съ нимъ случилось такъ, маленькое, несчастье.
— Несчастье!….
Дѣвствующая тетушка не могла больше ничего выговорить, и въ истерическомъ припадкѣ упала на руки къ Изабеллѣ.
— Вспрысните ея холодной водой, сказалъ Вардль.
— Нѣтъ, нѣтъ, закричала миссъ Рахиль: мнѣ стало лучше. Ахъ, Изабелла! доктора, скорѣе доктора!…. Онъ раненъ?…. онъ умеръ?…. ахъ! И съ дѣвствующей тетушкой послѣдовалъ новый истерическій припадокъ, нумеръ второй.
— Успокойтесь, произнесъ Топменъ, тронутый столь нѣжнымъ участіемъ.
— О, Боже мой! это его голосъ!….
И опять истерическій припадокъ, нумеръ третій.
— Полно же, сестра! шепнулъ мистеръ Вардль, съ досадою.
— Но развѣ онъ не умеръ?… братецъ, онъ не умеръ?
— Какой чортъ, умеръ, если еще говоритъ! отвѣчалъ Вардль.
— Нѣтъ, миссъ, я не умеръ, сказалъ мистеръ Топмемъ, обращая нѣжный взоръ на дѣвствующую тетушку: я живъ, и мнѣ не нужна ничья помощь, кромѣ вашей. Пожалуйте мнѣ свою ручку.
Миссъ Рахиль подала ему руку; они вмѣстѣ вошли въ комнаты. Раненый сѣлъ на диванъ, тетушка возлѣ:
— Уснулъ, сказала она, замѣтивъ, что Томпенъ нѣсколько секундъ не раскрываетъ глазъ: бѣдный, бѣдный мой мистеръ Топменъ!
— Вашъ? произнесъ онъ вполголоса. Повторите это драгоцѣнное слово.
— Тсъ!
Въ комнату вошли Вардль, Пиквикъ и другіе…. По осмотрѣ Топменовой раны, оказалось, что она ничтожна. Всѣ были совершенно довольны и веселы. Наступила пора обѣда.
— Не мастеръ ли вы играть въ кегли? спросилъ Вардль у Винкля, когда садились за столъ.
Въ другомъ случаѣ Винкль, безъ сомнѣнія, назвавъ бы себя мастеромъ, но послѣ выстрѣла въ Топмена, онъ чувствовалъ всю особенность своего положенія и скромно отвѣчалъ: Нѣтъ.
— Ну, такъ поѣдемте смотрѣть, какъ другіе играютъ, продолжалъ Вардль. Я повезу васъ въ Моггльтонъ. Тамъ нынче куча народу: вы же путешествуете для наблюденіи!
— Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Пиквикъ: ежели только мы можемъ оставить своего больнаго на попеченіи дамъ.
— Мнѣ не нужно больше ни чьихъ попеченій, нѣжно произнесъ Топменъ.
Черезъ часъ времени, Вардль съ Пиквикомъ, Снодграссомъ и Винклемъ въѣхали уже въ Моггльтонъ, который былъ только въ двухъ миляхъ отъ хутора. Тамошній клубъ кипѣлъ народомъ: друзья наши съ трудомъ протѣснились въ густую массу гороховыхъ сюртуковъ, бѣлыхъ брюкъ и лиловыхъ носовъ, окружавшихъ кегельную палатку. Одинъ какой-то молодецъ, въ свѣтло-мозжевеловомъ фракѣ и разовомъ галстухѣ, — видно fashionable моггльтонскаго кругу, — загнувъ голову на спину и мигнувъ лѣвымъ глазомъ, размахнулся такъ сильно и пустилъ шаръ свои такъ ловко, что повалилъ разомъ всѣ кегли,
— Славный ударъ!…. отличный!…. безъ лести могу…. я не видывалъ…
Пиквику показалось что-то знакомое въ способѣ, какимъ была выражена эта похвала. Онъ оглянулся и узналъ своего странствующаго актера.
— А! и вы здѣсь.
— Да… пріѣхалъ… въ трактирѣ скучно….. въ клубѣ….. парню на билліардѣ…. охотники…..
Стенографъ протолкался къ Пиквикистамъ, и взявъ президента за руку, подвелъ ихъ къ самому барьеру кегельнаго катка, распоряжаясь такъ рѣшительно, какъ-будто тутъ все подъ его командой. Мистеръ Вардль изъявилъ желаніе познакомиться съ пріятелемъ гостей своихъ.
— Имѣю честь рекомендовать, сказалъ Пиквикъ: нашъ спутникъ изъ Лондона, мистеръ…. мистеръ…..
— Джингль, подхватилъ актеръ: Альфредъ Джингль, Конюшій.
Вообще, должно отдать справедливость, мистеръ Альфредъ Джингль былъ въ этотъ разъ любезенъ до крайности, и хотя разговоры его по прежнему составляли нѣчто среднее между стенографіей и іероглифами, однакожъ старикъ Вардль съ большимъ удовольствіемъ слушалъ его расказы о различныхъ отдаленныхъ странахъ, а Джингль съ своей стороны, замѣтивъ это выгодное впечатлѣніе, не щадилъ краснорѣчія. Порою однако жъ онъ убѣгалъ отъ Пиквикистовъ, и тогда они слышали его звонкій голосъ, раздающійся въ биліардной. Но когда друзья сѣли ужинать, онъ опять явился, какъ-будто упалъ съ неба. Можно было подумать, что этотъ человѣкъ находится подъ вліяніемъ какой-то особенной звѣзды, силою которой онъ бываетъ всегда тутъ-какъ-тутъ, если дѣло идетъ о тарелкахъ и рюмкамъ.
— И я, сказалъ онъ, отираясь платкомъ. Двадцать три партіи…. семь фунтовъ…. дураки не умѣютъ….. Такъ ли въ Вестъ-Индіи!
— А вы были и въ Вестъ-Индіи, сэръ? спросилъ Вардль.
— Какъ же! два раза… Превосходный пуддингъ!
Вардль началъ распрашивать его о вестъ-индискихъ плантаціяхъ. Джанглъ все видѣлъ, все зналъ. Старикъ рѣшительно плѣнился его многосторонними свѣденіями, и кончилось тѣмъ, что они всѣ вмѣстѣ пріѣхали въ Меноръ-Фармъ.
Между-тѣмъ счастливый Топменъ блаженствовалъ подлѣ дѣвствующей тетушки. Отъ времени до времени, когда другіе собесѣдники на нихъ не глядѣли, онъ страстно шепталъ ей: — Миссъ Вардль, вы настоящій ангелъ!
И дѣвствующая тетушка потупляла глазки, притворялась смущенною, улыбалась, гримасничала, дѣлала все возможное, чтобы сколько-нибудь покраснѣть.
Прибытіе новаго гостя произвело впечатлѣніе. Дамы, конечно, не вдругъ составили себѣ приблизительное мнѣніе объ его любезности, потому-что онъ проглатывалъ цѣлую ея половину; но во-всякомъ случаѣ на него обратили вжиманіе.
— Какой странный человѣкъ! говорила Изабелла.
— Очень не дуренъ, замѣтила дѣвствующая тетушка.
— Только я не могу ничего понять, что онъ говоритъ, сказала Эмилія.
— Вотъ еще! возразила миссъ Рахиль: развѣ не видно съ перваго взгляду, что онъ очень милъ и уменъ и прекрасно воспитанъ?
Въ такихъ сомнѣніяхъ и спорахъ на счетъ достоинствъ Джигля прошло дня два, или три. Во все это время Топменъ крѣпко ухаживалъ за тетушкой, и, казалось, одержалъ рѣшительную побѣду надъ ея нѣжнымъ сердцемъ. Однажды, послѣ тайнаго свиданія съ нею въ саду, онъ сентиментально прогуливался въ тѣни акацій, какъ вдругъ слышитъ, что въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, за деревьями, разговариваютъ два человѣка. Мистеръ Топменъ не имѣлъ привычки подслушивать чужіе разговоры, но случайное любопытство заставило его оглянуться, и сквозь вѣтви акаціи онъ увидѣлъ старую мистрисъ Вардль, которая по обыкновенію грѣлась на солнышкѣ, а передъ ней стодлъ краснорожій, малой, тотъ знаменитый Джой, которымъ баринъ его гордился, какъ рѣдкимъ произведеніемъ природы.
— Сударыня, говорило рѣдкое произведеніе: я хочу сказать штучку.
— Какую штучку, Джой? что ты врешь?
— Да вы не прикажете меня наказать?
— За чтоже наказывалъ? Ты знаешь, я къ тебѣ всегда ласкова: не заставляю работать, а ѣсть позволяю сколько хочешь.
— О! я много ѣмъ! сказалъ Джой, отъ глубины сердца. Но теперь дѣло не про ѣду, а есть штучка….. славная штучка!
— Да что такое? Говори скорѣй.
— Знаете, сударыня, того старика, съ большой головой, съ круглымъ брюхомъ, на тоненькихъ ножкахъ?
Мистеръ Топменъ закусилъ губы узнавъ свой портретъ.
— Ну! сказала старушка.
— Я видѣлъ, какъ давеча этотъ старикъ цѣловалъ…
— Кого цѣловалъ? Надѣюсь., не кого-нибудь изъ моихъ служанокъ.
— Нѣтъ, сударыня, хуже.
— Кого же? ужъ не внуку ли которую-нибудь?
— О, нѣтъ, нѣтъ! гораздо хуже.
— Такъ кого же это, Боже мой?
— Миссъ Рахиль.
— Дочь мою!
— Да-съ. А миссъ Рахиль цѣловала его; я все это видѣлъ своими глазами.
Топменъ, на цыпочкахъ, журавлинымъ шагомъ, поспѣшилъ убраться, пока его не замѣтили. На крыльцѣ съ нимъ встрѣтился Джингль. Физіогномія несчастнаго волокиты была такъ сильно разстроена, животъ его такъ сильно волновался, что странствующему актеру не стоило никакого труда смекнуть о какомъ-то чрезвычайномъ происшествіи. Ласковое изъявленіе участія заставило Топмена выболтать все.
— Не больше? спросилъ Джингль. Пустое!… не выйдетъ ни какихъ….. можно сказать, спалъ….. видѣлъ во снѣ… Только притворитесь… ни слова съ старой дѣвкой….. всё около Эмилія…. а я съ той.
— Благодѣтель мой! вскричалъ Топменъ, нѣжно обнимая хитраго стенографа: благодѣтель мой, вы меня спасаете!
И онъ рѣшился послѣдовать во всей точности благому совѣту, а Джингль, когда Топменъ ушелъ отъ него, простоялъ нѣсколько минутъ въ размышленіи, потомъ поднялъ голову, улыбнулся, и пошелъ отьискивать дѣвствующую тетушку.
— Миссъ Вардль, сказалъ онъ, заставши ее одну: извините…. некогда приличія…. откровенность… короткое знакомство…. все открыто!
— Что вы говорите, сэръ? спросила миссъ Рахиль съ удивленіемъ.
— Тсъ! все открыто….. краснорожій дѣтина…. тотъ, что все спитъ…. вашей маменькѣ….. Топменъ васъ цѣловалъ.
— Мистеръ Джингль! произнесла дѣвствующая тетушка, съ достоинствомъ: если вамъ угодно оскорблять меня….
— Тсъ! перебилъ странствующій актеръ: не оскорблять…. все открыто…. мистрисъ Вардль…. мистеръ Вардль…. исторія….
Старая дѣва залилась слезами.
— Не плачьте, сказалъ ей Джингль: еще можно…. скажемъ, что видѣлъ во снѣ…. приснилась прекрасная женщина…. онъ думалъ, вы…. повѣрятъ…. всѣ кончено!
Оттого ли, что въ сердцѣ дѣвствующей тетушки возродилась надежда скрыть свои любовныя шашни, или оттого, что ей, конечно, было пріятно слышать, какъ ее называютъ прекрасною женщиной, только миссъ Рахиль Вардль улыбнулась и бросила на Джингля очень привѣтливый взглядъ. Онъ посмотрѣлъ на нее съ особенной нѣжностью, вздохнулъ тяжко, тяжко, и хотѣлъ уйти.
— Что это значитъ?…. Мистеръ Джингль, ахъ! что съ вами?
— Ничего… Прощайте.
— Что такое?…. О Боже мой! что вы говорите?
— Ничего…. Онъ мнѣ другъ… Я не могу…
— Кто это?…. ахъ! скажите, объясните, откройте тайну!
— Нѣтъ!…. не могу! Прощайте. Я не въ силахъ видѣть….. такая прелестная…. жертвой обману….. злодѣй только ваше приданое… но любитъ другую….. Эмилія…..
Дѣвствующая тетушка безъ памяти упала на стулъ, глаза ея закрылись, щеки поблѣднѣли. Но черезъ нѣсколько секундъ она пришла въ себя и сказала: Нѣтъ, я не вѣрю этому.
— Примѣчайте, отвѣчалъ Джингль. Онъ говоритъ съ Эмиліей…. взгляды…. услуги…. за обѣдомъ возлѣ, нея…
И что же? Джанглъ предсказалъ сущую истину. Миссъ Рахиль не вѣрила глазамъ своимъ, наблюдая поведеніе Тоимена за обѣдомъ. Онъ сидѣлъ подлѣ Эмиліи, услуживалъ ей, любезничалъ, улыбался, шепталъ; а она, бѣдная, была повидимому совсѣмъ позабыта: ни одного слова, ни одного взгляду онъ не подарилъ ей во все время стола.
— Измѣнникъ! думала про себя дѣвствующая тетушка. Какъ я его ненавижу!… Милый мистеръ Джингль! онъ не обманулъ меня.
Между-тѣмъ Топменъ былъ еще не довольно увѣренъ, хорошо ли онъ игралъ свою трудную роль, и лишь-только вышли изъ-за стола, поспѣшилъ навѣдаться о томъ у друга своего Джигля.
— Такъ ли я дѣлалъ? спросилъ онъ, отведя его въ сторону.
— Такъ, отвѣчалъ Джингль: прекрасно!…. удивительно!…. продолжайте.
Топменъ продолжалъ цѣлыя сутки. Сердцу его было тяжело, но онъ терпѣлъ все, для спокойствія своей возлюбленной, находя вознагражденіе въ сознаніи своего великодушнаго подвига. На третьи сутки общество собралось къ обѣду: бутылки и блюда на столѣ, стулья придвинуты, все готово.
— А гдѣ же Рахиль? спросилъ Вардль.
— И мистеръ Джингль? прибавилъ Пиквикъ.
— Въ самомъ дѣлѣ, гдѣ онъ? Я давно ужъ не слышу его голосу. Эмилія, позвони въ колокольчикъ. Джой! Джой!…. Фу ты пропасть, этотъ проклятый опять заснулъ! Джой! поди сюда. Гдѣ сестра?
— Не знаю, сударь.
— А мистеръ Джингль?
— Не знаю, сударь.
— Вѣрно, они еще гуляютъ по саду. Сядемте, господа. Семеро одного не ждутъ.
— Превосходное правило, замѣтилъ Пиквикъ.
Всѣ сѣли за столъ. Черезъ нѣсколько секундъ послышались чьи-тo тяжелые шаги въ сосѣдственной комнатѣ, дверь отворилась, въ столовую вошелъ тотъ самый егерь, къ которому мистеръ Топменъ, при извѣстномъ случаѣ, всунулъ въ карманъ, ружье.
— Что ты, Дикъ? спросилъ мистеръ Вардль, съ безпокойствомъ смотря на испуганную физіогномію егеря.
— Не загорѣлось ли гдѣ? вскричала старушка.
— Нѣтъ, сударь; нѣтъ, сударыня, отвѣчалъ егерь, поклонившись: я пришелъ доложить, что они бѣжали.
— Кто бѣжалъ?
— Старая барышня, сударь, и съ нею тотъ господинъ, что все такъ мудрено говорить, какъ-будто куда торопится.
— Неужели?…. Боже мой!
— Точно такъ, сударь. Я теперь былъ въ Моггльтонѣ, и видѣлъ самъ, какъ они сѣли въ почтовую повозку, хотѣлъ остановить, да не успѣлъ: ускакали по лондонской дорогѣ; а я бросился сюда доложить.
— Боже мой! Боже мой!
— Онъ взялъ у меня сегодня взаймы десять фунтовъ, сказалъ Топменъ.
— Онъ увезъ тетеньку! кричали обѣ племянницы.
— Сумасшедшій! проворчалъ Пиквикъ.
Старая мистриссъ Вардль сидѣла безъ языка, и только движеніе глазъ, которые безсмысленно бродили по лицамъ присутствующихъ, показывало, что она еще не переселилась въ вѣчность. Хозяинъ вскочилъ и велѣлъ запрягать лошадей.
— Сэръ, сказалъ мистеръ Пиквикъ: я считаю обязанностью сопровождать васъ въ этой поѣздкѣ.
Мистеръ Вардль, — не утаимъ отъ читателей, — посмотрѣлъ на него очень сердито, потому-что Пиквикъ и его друзья, въ нѣкоторомъ отношеніи, были главными виновниками похищенія миссъ Рахиль, введя Джингля въ домъ Вардля; но черезъ нѣсколько минутъ добродушный старикъ сознался, что онъ самъ первый пригласилъ этого негодяя въ Меноръ-Фармъ, и все пошло по-прежнему. Слуга доложилъ, что бричка готова; Вардль не хотѣлъ терять ни мгновенія; Пиквикъ долженъ былъ оставить недоѣденный кусокъ ветчины. Накинули на него плащъ, намотали ему на шею большой шерстяной платокъ, на голову надѣли шляпу, и они поѣхали.
Не нужно подробно описывать ихъ путешествія; довольно сказать, что взявъ въ Моггльтонѣ почтовыхъ лошадей, они пустились во весь опоръ по дорогѣ къ Лондону, и на первой станціи приступили къ распросамъ, чтобы не потерять своихъ бѣглецовъ,
— Проѣхала ли почтовая коляска? спрашивалъ Вардль.
— Проѣхала.
— Кто въ ней сидѣлъ?
— Мужчина и дама.
— Какой мужчина?
— Высокій, сухой, тонконогій, словно вѣшалка.
— А дама?
— Старая, желтая, дурная…
Они! перебилъ Вардль. Давай скорѣй лошадей!
И два старика поскакали дальше, повторяя на каждой станціи тѣ же вопросы и вездѣ получая тѣ же oтвѣты. Ночью пошелъ сильный дождь, поднялся холодный вѣтеръ; мистеръ Пиквикъ скорчился; его промочило, до костей, а въ желудкѣ было пусто: бѣдственное положеніе! Но Вардль дорожилъ каждой минутой, и они ѣхали не останавливаясь.
На послѣдней станціи передъ Лондономъ, смотритель объявилъ, что тонконогій господинъ съ желтой дамой отправились, только за пять минутъ. Это дало Пиквику поводъ предложить своему неукротимому спутнику перехватить чего-нибудь и выпить по рюмкѣ вина. Разумѣется, мистеръ Пиквикъ, не упустилъ прибавить, что такое распоряженіе было бы вмѣстѣ и полезно и пріятно, utile duld, какъ говоритъ Горацій.
— Горацій говорилъ очень умно, отвѣчалъ Вардль, но пока мы станемъ исполнятъ его правило, они успеютъ обвѣнчаться. Пошелъ!
Наконецъ Лондонъ.
Въ столицѣ промышлености, гдѣ человѣческій умъ всякій день изобрѣтаетъ что-нибудь новое, или улучшаетъ старое, есть о-сю-пору нѣсколько постоялыхъ дворовъ, или гостинницъ, которые, по какому-то стеченію обстоятельствъ, ускользнули отъ всеобщаго бѣшенства къ улучшеніямъ и спокойно остались-себѣ точно тѣмъ же, чѣмъ они были пятьдесятъ лѣтъ назадъ. Это большія, кирпичныя, закоптѣлыя зданія, съ длинными галереями по двору, съ темными коридорами внутри и съ деревянными лѣстницами, ступеньки которыхъ обтоптаны и обломаны каблуками прохожихъ; зданія, которыя могли бы доставить намъ достаточное количество матеріаловъ на тысячу самыхъ романическихъ повѣстей, если бы мы по несчастію писали романъ, а не исторію, основанную на достовѣрныхъ и неподлежащихъ ни какому сомнѣнію документахъ.
И у одного изъ такихъ-то вертеповъ остановились наши путешественники. Они остановились тутъ потому во-первыхъ, что не считали за нужное ѣхать въ какую-нибудь улучшенную гостинницу, гдѣ, кромѣ другихъ неудобствъ, надо за все дороже платить, а во-вторыхъ потому, что моггльтонскіе почтовые экипажи всегда приставали въ трактирѣ Зеленаго Оленя. Выбравшись изъ повозки, два старика пошли на лѣстницу. На ея верхней площадкѣ, подъ открытымъ окномъ, стоялъ низенькій человѣчекъ лѣтъ тридцати-пяти, съ загорѣлымъ, худощавымъ, но веселымъ лицомъ, которому особенно пріятное выраженіе придавали ясные голубые глаза. Онъ былъ одѣть въ изношенномъ сѣромъ полу-фракѣ съ продранными локтями, въ нанковыхъ полосатыхъ брюкахъ съ пятнами и въ желтомъ жилетѣ безъ полнаго комплекта пуговицъ. На головѣ его была смятая бѣлая шляпа, но зато ноги отличались необыкновенною чистотой сапоговъ, которые блестѣли, какъ зеркало. Эта примѣчательная особа, въ то время какъ Пиквикъ и Вардль къ ней подходили, съ удивительнымъ рвеніемъ наводила глянецъ на женскомъ башмакѣ и спорила съ пригожей служанкой.
— Послушай, Самъ: я разсержусь.
— Ха, ха, ха! разсердись, пожалуй.
— Но я тебѣ говорю, что двадцать-второй нумеръ требуетъ свои сапоги сейчасъ, слышишь ли? сію-минуту, сію-секунду, слышишь ли?
— Слышу, моя ласточка, слышу. Такого голосистаго соловья какъ не слыхать? Но ты видишь, чечетка, десять паръ сапоговъ, шесть паръ башмаковъ, да вотъ еще одинъ башмакъ отъ шестаго нумера, который ходить на деревяшкѣ: такъ развѣ можно скоро управиться съ такимъ большимъ обществомъ? И что за важная особа твой двадцать второй нумеръ? къ какой стати я для него все перепутаю? Нѣтъ, сорока! всякому своя очередь; "правильное круговращеніе, " какъ говорилъ мистеръ Сноббсъ мистеръ Попису, глядя на звѣзды.
— Самъ! закричалъ другой женскій голосъ изъ глубины коридора: гдѣ ты? что ты не отвѣчаешь?
— Нельзя, сударыня, отвѣчать, когда вы сами изволите говорить, отвѣчалъ Самъ.
Сердитая женская фигура выбѣжала на площадку лѣстницы, сунула ему пару женскихъ башмаковъ, и скрылась, примолвивъ: «Нумеръ девятый. Вычисти поскорѣй.»
— Правильное круговращеніе, проворчалъ Самъ, вынувъ изъ кармана кусокъ мѣлу и дѣлая мѣтку на принесенныхъ башмакахъ.
Въ это время подошли Вардль и Пиквикъ.
— Не можешь ли сказать намъ, дружище, кто теперь стоитъ въ здѣшней гостинницѣ?
— Кто стоитъ въ здѣшней гостинницѣ? Мало ли кто стоитъ! Вотъ, въ нумеръ шестомъ, деревяшка; въ третьемъ дамскіе башмаки лучшаго мастера въ Лондонѣ; въ пятомъ большіе сапоги съ кисточками, очень поношеные, и пара женскихъ башмаковъ.
— Постой, постой! перебилъ Вардль: какіе это башмаки, о которыхъ ты говоришь?
— Башмаки посредственной работы, сударь, изъ провинціи.
— Нѣтъ ли имени мастера?
— Браунъ, въ Моггльтонѣ.
— Это она! вскричалъ Вардль. Пожалуйста укажите намъ пятый нумеръ. Дома ли постояльцы?
— Башмаки-то дома, сударь, а сапоги съ кисточками сейчасъ побѣжали за позволеніемъ.
— За позволеніемъ?
— Да-съ, за позволеніемъ обвѣнчаться. Я самъ толковалъ имъ, какъ отыскать консисторію.
Вардль призадумался.
— Послушайте, почтенный мой мистеръ Пиквикъ, сказалъ онъ: я въ минуту съѣзжу за нашимъ общимъ другомъ Перкеромъ: безъ такого человѣка нельзя обойтись; а вы между-тѣмъ побудьте здѣсь, и если мошенникъ воротится, удержите его до моего возвращенія.
Пиквикъ, разумѣется, согласился, и оставшись одинъ, сталъ отъ скуки смотрѣть, какъ Самъ чиститъ башмаки.
— Видно, старику-то не хочется, чтобы большіе сапоги съ кисточками женились? сказалъ Самъ.
— Да, отвѣчалъ нашъ герой: онъ имѣетъ свои причины не желать этого брака.
— Извѣстная вещь: безъ причины ничто не дѣлается, какъ говорилъ акушёръ одной молодой вдовѣ. А женитьба, провалъ ее побери, не всегда кстати. Я это знаю по опыту.
— Развѣ ты былъ женатъ?
— Нѣтъ, слава Богу. Да вѣдь не всё же на своей шеѣ пробовать. «Надо поучиться изъ примѣровъ», говорилъ школьный учитель одному ученику, когда высѣкъ другаго.
— Правда.
— Вотъ изволите видѣть, сударь. Недалеко отъ консисторіи, гдѣ съ одной стороны книжная лавка, а съ другой трактиръ, живетъ одинъ законоискусникъ, который чуть не задаромъ сочиняетъ позволенія на женитьбу. Если вы проходите мимо, мальчишка кланяется и кричитъ: «Позволенія! позволенія!» Вотъ случилось однажды проходить тутъ моему отцу. Надо вамъ сказать, что отецъ мой былъ человѣкъ вдовый, и во вдовствѣ растолстѣлъ такъ что страхъ. Идетъ онъ, говорю, мимо конторы законоискусника, и думаетъ, какъ бы пристроить маленькій капиталецъ, который ему остался послѣ жены, четыреста фунтовъ, вдругъ мальчишка кричитъ: «Позволенія, позволенія!» а за мальчишкой выскочилъ и самъ законоискусникъ. «Вамъ угодно позволенія?» говоритъ онъ моему отцу. — Какого позволенія? говоритъ мой отецъ. "На вступленіе въ законное супружество, « отвѣчалъ тотъ. — Помилуйте! говоритъ мой отецъ: я и не думалъ. „Почему же!“ спрашиваетъ онъ. — Да я слишкомъ старъ, говорить мой отецъ: и слишкомъ толстъ, и все такое. „Ничего не бывало, сэръ, возразилъ законоискусникъ: толстота не порокъ, а лѣта ваши только что могутъ назваться почтенными и цвѣтущими.“ — Въ самомъ дѣлѣ? говорить мой отецъ. „Разумѣется, отвѣчаетъ законоискусникъ. Вчера мы женили одного джентльмена вдвое старѣе и толще васъ.“ — Неужели? говоритъ мой отецъ. „Точно такъ, отвѣчаетъ онъ: войдите въ мою контору“, садитесь, покорно прошу.» — Чувствительно благодаренъ, отвѣчаетъ отецъ. «Какъ ваше имя?» — Тони Виллеръ, изъ Белль-Севеджа. — «А имя невѣсты?» — Да у меня нѣтъ невѣсты. Я бы взялъ позволеніе только по убѣдительной вашей просьбѣ, и для всякаго случая. А имя невѣсты нельзя ли вставить послѣ? — «Никакъ нельзя, отвѣчаетъ законоискусникъ. Скажите теперь, такъ, какое-нибудь. Неужели у васъ нѣтъ знакомыхъ дамъ, которыя бы вамъ нравились?» — Ну, что съ вами дѣлать! говоритъ мой отецъ. Пишите имя: Сусанна Кларкъ, изъ Доркинга. Я съ ней и не говорилъ объ этомъ, да она не зартачится. Пишите вдову Сусанну Кларкъ. — Написали, подписали, засвидительствовали, приложили печати, и кончилось тѣмъ, что четыреста фунтиковъ, которые мнѣ доставались, тю-то!
— Я запишу этотъ случай, отдумалъ Пиквикъ. — Такъ ты и остался безъ денегъ? спросилъ онъ потомъ.
— Да-съ, отвѣчалъ Самъ: безъ денегъ съ карманами, безъ хлѣба съ желудкомъ, «и прочее», какъ говаривалъ одинъ проповѣдникъ, когда его прихожане начинали дремать. Теперь живу въ здѣшней гостинницѣ, чищу сапоги, башмаки и галоши. На людяхъ смерть красна.
Мистеръ Пиквикъ вдохнулъ.
— Что вы вздыхаете, сударь? Нашему брату, холостому человѣку, непремѣнно надо житъ въ большомъ обществѣ. Я зналъ одного джентльмена, онъ былъ что называется бобыль, то есть безсемейный, и нанималъ особый нумеръ въ гостинницѣ. Разъ замѣтили, что дверь его не отворяется день, другой; думали, онъ уѣхалъ; однако жъ и еще проходитъ два дня, а дверь всё не отворяется. Выломили замокъ: бѣдняга давнымъ-давно умеръ отъ апоплексіи.
— Я запишу этотъ случай, сказалъ Пиквикъ.
— Запишите, сударь, а я раскажу вамъ другой. Былъ еще одинокій человѣкъ, и жилъ тоже въ гостинницѣ, въ особомъ нумеръ. Нашла на него дурь, «ипохондрія», какъ говорилъ докторъ, щупая пульсъ чахоточному. Залѣзъ онъ подъ кровать и тамъ отравился. Хозяинъ гостинницы, не видя его, подумалъ: «Бѣжалъ, злодѣй, чтобы не расплатиться. Ну, да Богъ съ нимъ!» И отдалъ комнату другому постояльцу. Этотъ легъ спать: нѣтъ, не спится, въ голову лѣзетъ такая дрянь. На другую ночь еще хуже, на третью еще хуже, а на четвертую хоть бѣги вонъ. Открылось, что это выживалъ его покойникъ, лежа подъ кроватью.
Послѣ этого анекдота, Самъ разнесъ по принадлежности вычищенные сапоги и башмаки, потомъ воротился въ Пиквику, и сѣлъ рядомъ съ нимъ на скамейкѣ. Пиквикъ не преминулъ воспользоваться снова его бесѣдою. Самъ расказалъ ему очень много о житьѣ-бытьѣ своего отца, который былъ ремесломъ извощикъ, много хвалилъ красоту своей молодой мачихи, но сказалъ въ заключеніе, что не видался съ ними около двухъ лѣтъ.
— Почему же, мой другъ? спросилъ мистеръ Пиквикъ.
— А потому, сударь, отвѣчалъ Самъ, что конечно, оно хорошо держать кошку, чтобы не завелись мыши, но гдѣ держуть собакъ, тамъ ужъ не житье кошкѣ. У семи нянекъ всегда дитя безъ глазу, какъ говорила одна добрая женщина, у которой было семь человѣкъ дѣтей, и всё кривые.
Но тутъ воротился Вардль, ведя за собой маленькаго и худенькаго старичка, одѣтаго съ ногъ до головы въ черное, кромѣ галстуха и рубашки, которые блестѣли какъ снѣгъ.
— Мистеръ Перкеръ! сказалъ ему Пиквикъ: мое почтеніе.
— Мистеръ Пиквикъ! отвѣчалъ онъ: таковое жъ.
— Мы съ вами давно не встрѣчались, мистеръ Перкеръ, продолжалъ нашъ герой, тряся руку маленькаго старичка.
— И тѣмъ лучше для васъ, мистеръ Пиквикъ, отвѣчалъ старичокъ, съ улыбкою: стряпчаго, что доктора, призываютъ только въ бѣдѣ.
Вардль велѣлъ проводить ихъ всѣхъ въ пятый нумеръ.
— То есть, in numerum quin tum, прибавилъ стряпчій, открывъ табакерку и потчуя Сама.
Они пошли. Дорогою Пиквикъ вздумалъ-было предложить Перкеру свое мнѣніе, какъ лучше дѣйствовать противъ Джингля; но тотъ, остановивъ его на первомъ словѣ, сказалъ:
— Милостивый государь, въ дѣлахъ такого роду, первое правило, если вы поручили его опытному законовѣдцу, такъ сами не должны вмѣшиваться. Мнѣ будетъ лестно принять отъ васъ совѣты и наставленія по другимъ предметамъ, но что касается до настоящаго случая, то покорно прошу, оставайтесь въ покоѣ.
Мистеръ Пиквикъ немножко смутился отъ этой выходки, но, къ счастію, они были уже передъ пятымъ нумеромъ. Самъ отворилъ дверь; раздался громкій крикъ женщины. Джингль, только-что воротившійся съ позволеніемъ на вѣнчанье, показывалъ его своей невѣстѣ, и увидѣвъ въ дверяхъ лицо Вардля, проворно спряталъ бумагу въ карманъ; а дѣвствующая тетушка закрылась обѣими руками и упала въ кресла.
— Негодяй! вскричалъ старикъ Вардль, подбѣгая къ странствующему рыцарю.
— Почтеннѣйшій, почтеннѣйшій! перебилъ Перкеръ, хватая его за Фалду: пожалуйста воздержитесь. Оскорбленіе личности, безчестье, scandalum magnum…
— Какъ ты смѣлъ увезти мою сестру? говорилъ Вардль, не слушая Перкера.
— Вотъ это иное дѣло: вы имѣете полное право предложить подобный вопросъ, и я слѣдую вашему примѣру. Мистеръ Джингль, благоволите отвѣтствовать.
— Чортъ возьми! вскричалъ смущенный актеръ: кто вы? что?…. какъ?…
— Это мой стряпчій, сказалъ Вардль. Послушайте, Перкеръ: я хочу, чтобы съ нимъ было поступлено по всей строгости, безъ пощады, безъ малѣйшаго снисхожденія, какъ велятъ законы. А ты, Рахиль, примолвилъ онъ, обращаясь къ сестрѣ: ты, скажи пожалуйста, не стыдно ли тебѣ, въ твои лѣта, бѣжать изъ родительскаго дому, чортъ знаетъ съ кѣмъ, съ какимъ-то пройдохой, съ искателемъ приключеній. Надѣвай скорѣй шляпку, салопъ, и и…
— Ни-ни! перебилъ Джингль. Подите прочь….. совершеннолѣтіе…. можетъ какъ хочетъ….. больше двадцати одного…
— Больше двадцати однаго? вскричалъ Вардль: больше сорока однаго!
— Не правда, послышалось изъ угла, гдѣ сидѣла миссъ Рахиль.
— Нужды нѣтъ, сказалъ Джингль: еще лучше….. полное право….. хочетъ остаться…
— Да, я хочу остаться, остаться, сказала вполголоса старая дѣвушка.
Перкеръ отвелъ Вардля въ-сторону.
— Наши дѣла очень плохи, шепнулъ онъ: мы не имѣемъ законнаго основанія требовать, чтобы она бросила своего жениха, и если вамъ непремѣнно угодно дойти до этого, такъ надобно склониться на нѣкоторыя пожертвованія.
— На какія хотите, отвѣчалъ Вардль: я готовъ на все!
Перкеръ взялъ Джингля подъ-руку, и они всѣ четверо вышли въ другую комнату.
— Милостивый государь, сказалъ стряпчій, запирая двери: не станемъ терять время на постороннія разсужденія, а приступимъ прямо къ дѣлу. Сущность его заключается въ томъ, что вы увѣдомились, яко бы миссъ Рахиль Вардль имѣетъ свою отдѣльную собственность, состоящую въ денежномъ капиталѣ; а какъ у васъ таковой, ни въ капиталѣ, ни въ другихъ видахъ, не имѣется, то вы и приняли намѣреніе жениться на помянутой дѣвицѣ: не правда ли? Вѣдь такъ?
Джингль вскочилъ со стула, и повидимому хотѣлъ сдѣлать сильное возраженіе.
— Позвольте, сэръ, позвольте! остановилъ его Перкеръ: я знаю, что вы желаете сказать, и напередъ всему вѣрю. Но обратимся къ дѣлу. Почитаю долгомъ довести до вашего свѣденія, что все состояніе миссъ Рахиль заключается только въ пяти стахъ фунтахъ, и тѣ достанутся ей не прежде, какъ но кончинѣ родительницы.
— Стара, пробормоталъ Джингль.
— Точно, сэръ; замѣчаніе весьма тонкое. Но вамъ, можетъ-быть, неизвѣстно, что мистеръ Вардль происходитъ изъ древней фамиліи, въ которой только одинъ членъ не дожилъ до осьмидесяти пяти лѣтъ. А ей теперь только семьдесятъ три года.
Джингль молчалъ.
— Не угодно ли табачку, сэръ? продолжалъ Перкеръ. Но нюхаете? Весьма похвально. Лишній расходъ. Молодому человѣку, какъ вы, и безъ того нужно такъ много денегъ. А знаете ли, мистеръ Джингль? мы съ моимъ почтеннымъ другомъ, мистеръ Вардлемъ, могли бы помочь вамъ въ этомъ случаѣ. Согласитесь только на нѣкоторыя уступки касательно его сестрицы. Понимаете?
— Гмъ!…. нѣтъ…, не очень…
— Я поясню, сэръ, я поясню. Женившись на миссъ Вардль, вы пріобрѣтете одну надежду получить когда то пятъ сотъ фунтовъ, а между-тѣмъ будете связаны. Не лучше ли взять пятьдесятъ фунтовъ сейчасъ и останься свободнымъ?
— Какъ?… даже и не половину? вскричалъ Джингль.
— Довольно и этого, сэръ, отвѣчалъ спокойно Перкеръ. Не упрямьтесь.
— Ни за что!…. По-крайней-мѣрѣ…. сто шестьдесятъ…
— Нѣтъ, нѣтъ. Если угодно, такъ семьдесятъ, но ужъ не больше.
— Полтораста!
— Много, сэръ.
— Сто двадцать!
— Всё много почтеннѣйшій. Осемьдесятъ, и еще издержки на дорогу изъ Меноръ-Фарма, да на исходатайствованіе позволенія, а всего-на-все, круглымъ числомъ сто фунтовъ. Хотите ли?
— Сто двадцать!
— Нѣтъ.
— Дайте ему его двадцать! вскричалъ старикъ Вардль, и, послѣ этого, дѣло было кончено въ одну секунду. Джингль положилъ деньги въ карманъ, бросилъ на столъ позволеніе на женитьбу, и улыбнувшись, вытанцовалъ изъ комнаты.
— Смотрите, сказалъ онъ, затворяя дверь: бумага…. имя…. не я…
Пиквикъ развернулъ бумагу: въ самомъ дѣлѣ въ мой было написано подложное имя.
— Ахъ, злодѣй! вскричалъ онъ, задрожавши отъ негодованія, и ноги великаго мужа, несмотря на всю его философію, пришли-было въ движеніе по одному направленію съ Джинглемъ; но Перкеръ и Вардль кинулись, чтобъ остановить его.
— Что вы съ нимъ сдѣлаете? говорилъ первый.
— Развѣ вы сладите съ нимъ? спрашивалъ послѣдній.
— Какъ, что сдѣлаю? какъ, слажу ли? отвѣчалъ президентъ. Я не хочу драться, браниться; нѣтъ, я хочу только догнать его, сказать ему, что онъ поступилъ какъ негодяй. Знаете ли вы, что нѣтъ ничего тяжеле, какъ быть уличеннымъ въ безчестномъ поступкѣ? Вотъ этого-то я и хочу! Пристыдить, уничтожить…..
— Полноте, полноте! говорили Вардль и Перкеръ: не на такого напали, почтеннѣйшій.
Видя, что время пропущено, Пиквикъ согласился на убѣжденіе двухъ друзей; но негодованіе сильно кипѣло въ груди его, и внутренно онъ далъ себѣ слово непремѣнно отъискать Джингля, чтобы высказать ему свое мнѣніе о его неблагородномъ поступкѣ. Между-тѣмъ сдѣланы были приготовленія къ обратному отъѣзду въ Меноръ-Фармъ. Мистеръ Вардль снова развеселился. Казалось, онъ совсѣмъ забылъ приключеніе, которое привело его въ копченыя стѣны Лондона. Напротивъ-того дѣвствующая тетушка, вѣроятно, очень твердо помнила свое бѣгство и Джинглевъ поступокъ, потому-что во всю дорогу была погружена въ какія-то глубокія соображенія. Наконецъ пріѣхали.
— Здравствуйте, здравствуйте, друзья мои! говорилъ Пиквикъ, вылѣзая изъ повозки. Всё ли благополучно?
— Увы! печально отвѣчалъ Винкль.
— Увы! прибавилъ Снодграссъ, еще печальнѣе.
— Что такое случилось?
— Нашъ любезный сочленъ мистеръ Топменъ…
— Топменъ? ну!
— Скрылся. И вотъ вамъ письмо, которое мы нашли въ его комнатѣ.
Пиквикъ схватилъ письмо, распечаталъ; въ немъ было написано слѣдующее:
"Драгоцѣнный моему сердцу и многоуважаемый мистеръПиквикъ!
"Вы чужды слабостей, свойственныхъ обыкновеннымъ людямъ, и потому не знаете, каково жить въ разлукѣ съ любезною, лишиться ея незапно, быть жертвою гнуснаго коварства, которое такъ долго таилось подъ личиною дружества.
"Пишите ко мнѣ въ Кобемъ, въ кентскомъ графствѣ. Ежели я не умру, то письма ваши будутъ вѣрно доходить ко мнѣ по этому адресу. Но я, конечно, скоро оставлю «сей міръ»: онъ сталъ мнѣ ненавистнымъ. Я не могу долѣе переносить существованія, состоящаго изъ однѣхъ заботъ и треволненій. Мы изнемогаемъ подъ тяжестью. Скажите Рахили, что…. драгоцѣнное имя!….
— Боже мой! вскричалъ Пиквикъ, дочитавши письмо. Намъ должно сейчасъ ѣхать, чтобы спасти несчастнаго; ѣхать, не теряя ни минуты, ни одного мгновенія.
Винкль и Снодграссъ не осмѣлились возражать. Старикъ Вардль заспорилъ-было противъ такого скораго отъѣзду, но Пиквикъ былъ неумолимъ. Онъ дружески пожалъ руку своему гостепріимному хозяину и съ отеческою нѣжностью поцѣловалъ его дочерей, почтительно распрощался со старушкой, потрепалъ по румянымъ щекамъ всѣхъ горничныхъ, сказалъ даже нѣсколько ласковыхъ словъ краснорожему Джою, и сопровождаемый сожалѣніемъ цѣлаго семейства, которое все безъ исключенія, очень полюбило его, сѣлъ опять въ почтовую бричку. Жители Меноръ-Фарма долго стояли на крыльцѣ, глядя на удалявшихся путешественниковъ. При этомъ замѣчено, что голубые глаза Эмиліи пристальнѣе всѣхъ смотрѣли на ихъ повозку, а глаза Снодграсса съ особенною нѣжностью обращалась къ Эмиліи. Онъ во всю дорогу до Рочстера почти ничего не сказалъ, но все шевелилъ губами; отчего и возникаетъ подозрѣніе, что въ это время сочинены имъ нѣкоторые весьма нѣжные стихи. Какъ бы то ни было друзья ѣхали благополучно, потому-что лошадьми правилъ извощикъ, и слѣдственно съ ними не могло случиться никакихъ особенныхъ приключеній. Изъ Рочстера они, не теряя времени, пустились въ Кобемъ. Дорога шла тѣнистой рощей; на деревьяхъ еще блистали капли дождя, который шелъ утромъ; солнце пропускало свои золотые лучи сквозь мокрыя вѣтви; плющъ и мохъ покрывали пни старыхъ дубовъ; земля между деревьями была подернута яркою зеленью; птицы пѣли разными голосами со всѣхъ сторонъ. Наконецъ передъ нашими путешественниками открылась ветхая каменная ограда, а за ней старинное зданіе, образецъ живописной архитектуры, какую любили во времена Елизаветы. Передъ этимъ строеніемъ разстилался широкій лугъ; отъ луга во всѣ стороны шли длинные просѣки; большое стадо оленей гуляло въ травѣ; испуганный заяцъ скакалъ поперегъ дороги.
— Ну, если нашъ другъ Топменъ мыкаетъ здѣсь свою скуку, такъ его скукѣ должно быть очень весело! замѣтилъ улыбаясь мистеръ Пиквикъ.
— Поэтическое уединеніе для двухъ любящихся сердецъ, сказалъ Снодграссъ.
— Жаль, что со мной нѣть ружья, прибавилъ Винкль.
— Да, очень жаль, подхватилъ президентъ: мы того гляди встрѣтимъ Топмена.
Мистеръ Винкль обратилъ вниманіе на верхушки деревьевъ и запѣлъ какую-то пѣсню. Черезъ нѣсколько минутъ бричка въѣхала въ небольшую деревню и остановилась у корчмы, передъ которой сидѣли три старика, два младенца и одна собака. Пиквикисты спросили, не знаетъ ли кто джентельмена, по имени Топмена. Ихъ ввели въ корчму. Это была большая низкая комната, убранная полудюжиной кожаныхъ стульевъ и тремя или четырьмя старинными портретами въ деревянныхъ крашеныхъ рамахъ. Въ углу стоялъ столъ, покрытый бѣлою скатертью; на столѣ было большое блюдо дичи и огромная кружка пива; а передъ пивомъ и дичью сидѣлъ мистеръ Топменъ, съ видомъ человѣка; который менѣе всего думаетъ о разлукѣ съ житейскими благами. Однако жъ, увидѣвъ друзей своихъ, онъ тотчасъ положилъ вилку, которая была у него въ рукѣ, подошелъ къ нимъ трагическими шагами, и сказалъ:
— Зачѣмъ вы возмущаете могильную тишину моего уединенія?
— Кушай, кушай, отвѣчалъ ему Пиквикъ, садясь на скамейку и отирая свой мокрый лобъ: мы еще успѣемъ переговорить о чемъ слѣдуетъ.
Топменъ не счелъ за нужное противиться этому благоразумному совѣту; Пиквикъ между-тѣмъ освѣжилъ себя стаканомъ вина. Наконецъ, когда обѣдъ несчастнаго любовника кончился, друзья наши всѣ четверо вышли изъ корчмы, и долго ихъ видѣли за оградой кладбища, гдѣ они бродили взадъ и впередъ между могилами. Неизвѣстно, самъ ли Топменъ начиналъ ужъ раскаяваться въ своемъ мизантропическомъ намѣреніи, или на него подѣйствовало краснорѣчіе президента, только онъ, кажется, безъ дальняго затрудненія согласился опять вступить въ міръ, и вечеромъ пиквикисты отправились въ Лондонъ.
Здѣсь мы должны описать одинъ случай, имѣвшій значительное вліяніе на ученую славу Пиквика, описать то безсмертное открытіе, которое онъ сдѣлалъ въ Кобемѣ и которое впослѣдствіи обратило на него вниманіе антикваріевъ всего свѣту, произведя ужасную кутерьму между учеными.
По окончаніи разговора съ Топменомъ, подходя обратно къ корчмѣ, мистеръ Пиквикъ невзначай оглянулся на лѣво и увидѣлъ въ нѣкоторомъ разстояніи небольшой обтесанный камень, часть котораго была врыта въ землю. «Это странно!» подумалъ онъ, и, не говоря ни слова, пошелъ осматривать камень. Поскобливъ поверхность его перочиннымъ ножомъ, онъ безъ труда замѣтилъ слѣды надписи. «Ага! да это что-то интересное; можетъ-статься, какая-нибудь древность!» И какъ мистеръ Пиквикъ зналъ цѣну историческимъ памятникамъ, то еще съ большимъ жаромъ началъ копаться въ землѣ, очистилъ совсѣмъ одну сторону камня; потомъ вынулъ очки, надѣлъ ихъ на носъ, скорчился, согнулся, и къ несказанному удовольствію наконецъ открылъ явственные признаки буквъ З и Н.
— Такъ и есть! вскричалъ онъ: это долженъ быть древній камень. Можетъ-статься, онъ лежитъ тутъ насколько столѣтій, надъ могилой какого-нибудь знаменитаго воина; можетъ-статься, съ нимъ связано объясненіе важныхъ недоразумѣній въ исторіи; можетъ-статся, онъ освѣтитъ намъ обширную часть науки. Я займусь этимъ.
Закидавъ камень землей, мистеръ Пиквикъ поспѣшилъ въ корчму и сообщилъ друзьямъ о своемъ открытіи. Тѣ были въ восторгѣ. Но какъ пріобрѣсти дорогой монументъ?
— Послушай, любезный, сказалъ Пиквикъ толстому крестьянину, хозяйскому сыну: что это за камень лежитъ у васъ вонъ тамъ за лугу?
— Богъ его знаетъ! отвѣчалъ простодушный невѣжда: я еще и не родился, какъ онъ былъ ужъ тамъ.
— Видите! шепнулъ Пиквикъ друзьямъ своимъ. Точно, древній камень. Догадка моя справедлива.
Онъ сдѣлалъ самую ласковую мину, и задыхаясь отъ надежды и страху, спросилъ у крестьянина: Вѣдь, вѣрно, онъ вамъ не нуженъ, этотъ камень…. а?…. вы продадите его?
— Да кто его купить? сказалъ неученый сынъ природы.
— Я, отвѣчалъ Пиквикъ: я охотно дамъ десять шилинговъ, если вы мнѣ его уступите.
Крестьянинъ до крайности удивился этому предложенію, и разумѣется, торгъ былъ тотчасъ заключенъ. Пиквикисты, внѣ себя отъ радости, побѣжали къ камню, разрыли его, подняли, счистили съ него землю и мохъ. Черезъ нѣсколько времени, ко всеобщему восхищенію И особенному удовольствію Пиквика, онъ ясно увидѣлъ на немъ слѣдующую надпись:
Глаза ученаго мужа горѣли когда онъ смотрѣлъ на эти таинственныя буквы. По неизяществу формы ихъ, было очевидно, что надпись сдѣлана въ древнія времена. Кто жъ ее сдѣлалъ? зачѣмъ? что она значитъ? Изъ находящихся у насъ документовъ видно, что мистеръ Пиквикъ читалъ весьма длинную и ученую диссертацію о своемъ камнѣ, при общемъ собраніи всѣхъ членовъ Клуба, и предложилъ между прочимъ нѣсколько очень остроумныхъ догадокъ на счетъ, надписи. Впослѣдствіи она была скопирована искуснымъ художникомъ и представлена Королевскому Обществу Антикваріевъ и другимъ ученымъ сословіямъ. Зависть и невѣжество, какъ обыкновенно бываетъ, возстали противъ открытія. Мистеръ Пиквикъ принужденъ былъ напечатать брошюру въ девяносто шесть страницъ мелкаго шрифту, въ которой излагалось двадцать семь разныхъ способовъ «чтенія» надписи. Вообще большинство стояло на его сторонѣ, и говорятъ, что какіе-то три джентльмена лишили своихъ сыновей наслѣдства за то, что они осмѣлились сомнѣваться въ древности надписи, а одинъ самъ добровольно отказался отъ правъ маіоратства въ наказаніе себя за такую же дерзость. Пиквика приняли почетнымъ членомъ въ семьдесятъ англійскихъ и иностранныхъ ученыхъ обществъ, изъ которыхъ ни одно не понимало надписи, но всѣ вообще утверждали, что она очень необыкновенна. Наконецъ одинъ невѣжда, человѣкъ, къ которому мы питаемъ глубокое презрѣніе, именно мистеръ Блоттонъ, движимый завистью и гнуснымъ желаніемъ помрачить славное имя Пиквика, нарочно ѣздилъ въ Кобемъ, и по возвращеніи, въ торжественномъ засѣданіи Клуба Пиквикскаго, произнесъ рѣчь, въ которой, съ дерзкою насмѣшливостью, сказалъ, что онъ видѣлъ отца того молодаго крестьянина, у котораго купленъ камень; что этотъ человѣкъ соглашается въ древности камня, но рѣшительно отвергаетъ древность надписи; что онъ приписываетъ ее себѣ; что затрудненія ученыхъ при чтеніи надписи происходятъ единственно оттого, что неученый мужикъ надѣлалъ въ ней ошибокъ противъ орѳографіи; и что по объясненію этого мужика, крестъ вверху надписи есть не что иное, какъ знакъ, обыкновенно употребляемый имъ для замѣчанія своихъ полей и огородовъ, а сама надпись содержитъ въ себѣ имя и прозваніе, и должна читаться такъ: «Знакъ Биля Стумса.»
Разумѣется, просвѣщенный клубъ принялъ эту черную выдумку какъ она заслуживала: мистеръ Блоттонъ былъ исключенъ изъ числа членовъ, а Пиквику, по общему приговору, поднесены въ подарокъ золотыя очки, по поводу которыхъ онъ, въ благодарственной рѣчи, предложилъ свой портретъ; но этотъ портретъ не былъ списанъ, потому что члены не внесли денегъ.
Дальнѣйшій ходъ дѣла о камнѣ Пиквика также весьма любопытенъ, какъ живая картина усилій низкой зависти, которая старалась уронить это открытіе. Мистеръ Блоттонъ, оскорбленный изгнаніемъ изъ клуба, напечаталъ свою рѣчь, о которой мы упомянули, и послалъ ее всѣмъ семидесяти ученымъ обществамъ, гдѣ Пиквикъ былъ членомъ. Семьдесять ученыхъ обществъ крайне обидѣлись. Начался споръ, умы закипѣли, перья заскрыпѣли, брошюры являлись одна за другою, ихъ переводили на всѣ живые и мертвые языки, читали, критиковали, и это странное смятеніе въ ученомъ мірѣ до-сихъ-поръ извѣстно подъ названіемъ «Пиквикской войны». Наконецъ головы успокоились, все затихло: одинъ только знаменитый камень остается понынѣ неистолкуемымъ памятникомъ Пиквикова величія и ничтожности враговъ его.
Но обратимся къ ближайшимъ приключеніямъ нашего героя.
Квартира его въ Госвельской улицѣ была, хотя не обширна, однако жъ спокойна, опрятна и, — что всего лучше, — вполнѣ сообразна съ требованіями такого человѣка, который посвятилъ себя философіи. Это послѣднее свойство проистекало изъ ея положенія: она находилась въ четвергомъ этажѣ, противъ шумнаго перекрестка, которомъ ученый мужъ могъ во всякое время наблюдать человѣчество, подъ всѣми его видоизмѣненіями. Хозяйка Пиквика была нѣкто мистрисъ Бардль, молодая вдова, съ пріятнымъ личикомъ и живыми ухватками и большая искусница составлять разныя блюда, даръ, ниспосланный ей природою и усовершенствованный долговременной практикой. Кромѣ нея, во всемъ отдѣленіи дому, который она нанимала, жили только толстый старикъ, да маленькій мальчикъ: толстый старикъ, какъ уже извѣстно, былъ самъ мистеръ Пиквикъ; что касается до мальчика, то въ немъ заключался единственный остатокъ отъ замужства пригожей хозяйки. Но несмотря на такое безлюдье въ жилищѣ нашего героя, комнаты его содержались въ строгомъ порядкѣ: полы были всегда выметены и вычищены, постель убрана, а самъ жилецъ напоенъ и накормленъ. Мистрисъ Бардль была геній насчетъ всего этого.
Однажды поутру, ученый мужъ сидѣлъ въ своей спальнѣ и глядѣлъ на хозяйку, которая дѣлала чрезвычайно любопытныя эволюціи тряпкой около мебели.
— Мистрисъ Бардль, сказалъ онъ: какъ выдумаете, расходы на двоихъ не много больше расходовъ на одного?
— Гмъ! отвѣчала мистрисъ Бардль, покраснѣвъ во всю щеку: гмъ, мистеръ Пиквикъ! что вамъ вздумалось объ этомъ спросить.
Молодой вдовѣ показалось, что въ глазахъ Пиквика блеститъ явное намѣреніе посвататься.
— Такъ, мистрисъ Бардль, отвѣчалъ онъ. Но что же вы не говорите? вѣдь немного больше, не правда ли?
— Гмъ! повторила она, подвигаясь къ Пиквику: я думаю, это смотря по человѣку.
— Да, разумѣется, сказалъ Пиквикъ. Но если человѣкъ, котораго я имѣю въ виду, прибавилъ онъ, устремивъ глаза на мистрисъ Бардль: если этотъ человѣкъ акуратенъ, бережливъ, опытенъ, тогда… неправда?… расходовъ у меня прибавилось бы не много, а мнѣ самому было бы ужъ гораздо лучше?
— Конечно, отвѣчала хозяйка, и дыханіе ея чуть не остановилось отъ пріятнаго чувства, которое тѣснило ей грудь.
— Признаться, мистрисъ Бардль, продолжалъ Пиквикъ, съ возрастающимъ одушевленіемъ: признаться вамъ, я ужъ совершенно рѣшился и даже сдѣлалъ выборъ.
— Право?…..
— Да, любезная мистрисъ Бардль, сдѣлавъ выборъ. Теперь остается только, чтобы и вы согласились, потому что я, знаете, не хочу нисколько неволить васъ. Можетъ-статься, вамъ удивительно, что я объ этомъ прежде никогда не говорилъ и началъ такъ вдругъ…. Но всё-равно, мистрисъ Бардль. Скажите только, какъ аы находите мое намѣреніе?
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!…. вы такой добрый.
— По-моему, мистрисъ Бардль, это будетъ очень хорошо. Во первыхъ, вамъ несравненно покойнѣе….
— О! чэго заботиться о моемъ покоѣ? перебила вдова въ избыткѣ радости. Я думаю только о томъ, какъ бы васъ сдѣлать счастливѣе. Добрый, добрый мой мистеръ Пиквикъ!
— Вы будете не однѣ…
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!
— И вашему малюткѣ…
— Ахъ!
— Вашему малюткѣ, говорю, будет ътоже товарищъ, человѣкъ хорошій, который станетъ учить его, наблюдать за нравственностью.
— Ахъ!…. ахъ!
И съ этимъ восклицаніемъ мистрисъ Бардль повисла на шеѣ Пиквика, а изъ глазъ ея хлынулъ цѣлый катарактъ слезъ, изъ груди цѣлый хоръ вздоховъ.
— Что вы? вскричалъ испуганный Пиквикъ: что съ вами сдѣлалось?
Но мистрисъ Бардль висѣла крѣпко, и не было никакой возможности отъ нея избавиться.
— Мистрисъ Бардль!…. ради Бога!…. ну, ежели кто войдетъ?…
Она всё висѣла.
— Господи, помилуй меня, грѣшнаго! говорилъ старикъ, пыхтя и напрасно стараясь вырваться изъ тѣсныхъ, горячихъ вдовьихъ объятій. Кажется въ самомъ дѣлѣ кто-то идетъ. Боже мой! Боже мой!
Въ эту минуту дверь отворилась, и къ Пиквику вошли друзья и ученики его Топменъ, Винкль, Снодграссъ. Можно легко вообразить, въ какомъ замѣшательствѣ находился ихъ учитель. Руки его опустились, голосъ пропалъ, дыханіе почти прервалось, глаза остановились неподвижно. Три гостя, съ своей стороны, были почти въ такомъ же смущеніе: неожиданность зрѣлища поразила ихъ такъ, что они словно одеревенѣли, не двигались съ мѣста и не говорили ни слова. Наконецъ однако жъ мистрисъ Бардль начала шевелиться: встала, устремила на Пиквика нѣжный взглядъ, и упала въ кресла. Тогда Винкль осмѣлился заговорятъ.
— Мистеръ Пиквикъ, сказалъ онъ вполголоса: мистеръ Пиквикъ…
— Мистеръ Пиквикъ, повторилъ за нимъ Снодграссъ, и оба замолчали.
— Друзья мои, сказалъ наконецъ президентъ, начиная успокоиваться: помогите мнѣ отнести эту женщину въ ея комнаты.
Топменъ тотчасъ подскочилъ съ своими услугами; пригожую вдову вынесли.
— Что это значитъ? былъ общій вопросъ, когда Пиквикъ воротился назадъ.
— Не знаю, отвѣчалъ онъ, нахмурившись. Съ ней сдѣлалось что-то странное. Я говорилъ ей, что намѣренъ нанять слугу: вдругъ она бросается мнѣ на шею, начинаетъ плакать, визжать однимъ словомъ, поставила меня въ такое положеніе….. что я до-сихъ-поръ не могу опомниться.
— Гмъ! отвѣчали три гостя, и хотя никто изъ нихъ ничего не сказалъ, однако жъ по взглядамъ, которыми, они мѣнялись между собою, легко было догадаться, что они подозрѣваютъ за своимъ учителемъ любовныя шашни.
— Но кстати о слугѣ, началъ Пиквикъ, садясь въ кресла, и отираясь шелковымъ носовымъ платкомъ: справлялись ли вы о томъ человѣкѣ, про котораго я говорилъ вамъ?
— Справлялись, отвѣчалъ Снодграссъ. Онъ долженъ сейчасъ прійти.
И дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ, явился маленькій человѣчекъ, въ изношенномъ платьѣ, но въ такихъ свѣтлыхъ сапогахъ, что на нихъ нельзя было не обратить вниманія.
— Узналъ ли ты меня, Самъ? спросилъ его мистеръ Пиквикъ.
— Кажется, отвѣчалъ человѣчекъ, съ видомъ покровительства: вы, помнится, приходили въ нашу гостинницу; съ вами былъ толстый старикъ, который очень сердился, и другой, что всё нюхалъ табакъ.
— Да, мой другъ, да. Мы съ тобой тогда много разговаривали. Ты мнѣ очень понравился, и я хочу потолковать съ тобой объ одномъ дѣлѣ.
— Потолкуемте, сударь, отвѣчалъ Самъ, опуская на полъ свою измятую шляпу. Она, прибавилъ, конечно не очень красива съ виду, но къ носкѣ «это брилліантъ», какъ говорилъ жидъ христіанину. Ну, что жъ вы мнѣ скажете, сударь?
— А вотъ что, мой другъ. Во-первыхъ, мнѣ желательно знать, имѣешь ли ты какія особенныя причины оставаться при своемъ теперешнемъ мѣстѣ?
— Гмъ! на это, сударь, вмѣсто отвѣта, позвольте мнѣ самому спросить, найду ли я мѣсто лучше, если откажусь отъ теперешняго?
— Я взялъ бы тебя къ себѣ.
По дальнѣйшему объясненію оказалось, что мѣсто у Пиквика гораздо лучше чѣмъ мѣсто въ гостиницѣ, и Самъ согласился. Тотчасъ приступили къ условіямъ; мистеръ Пиквикъ не счелъ за нужное наводити какія нибудь справки, и въ этотъ же день, вечеромъ, Самуилъ Виллеръ надѣлъ синій фракъ съ пуговицами кодъ вензелекъ П. К., песочныя панталоны съ штиблетами, бѣглый канифасный жилетъ и черную круглую шляпу съ кокардой.
— Браво! говорилъ онъ въ слѣдующее утро, сидя на запяткахъ итенсвильскаго дилижанса: оно, конечно, нельзя сказать, что я такое: лакей, конюхъ, камердинеръ, или дворецкій; можетъ-быть даже, что я родъ микстуры изъ всего этого. Но какая мнѣ нужда! я сыть, одѣть и на чистомъ воздухѣ; при томъ еще мало дѣла: слѣдственно, многія лѣта мистеръ Пиквику!
Здѣсь мы должны чистосердечно признаться, что рѣшительно не знаемъ, что это за городъ Итеисвиль, куда ѣхали наши герои. Мы перечитали всѣ географіи, пересмотрѣли всѣ карты, и такого городу не нашли. Полагаемъ, что мистеръ Пиквикъ разумѣетъ подъ Итенсвилемъ какой-нибудь другой городъ, и эта догадка кажется намъ тѣмъ правдоподобнѣе, что замѣчанія его объ Итенсвилѣ прилагаются ко многимъ англійскимъ городамъ.
Жители итенсвильскіе, пишетъ онъ, почитаютъ себя за какое-то особенное племя, которое несравненно выше и благороднѣе всѣхъ прочихъ племенъ человѣчества. Во время пребыванія Пиквикистовъ въ ихъ городѣ, они раздѣлились на двѣ партіи: Синихъ и Сѣрыхъ, которыя, какъ водится, отъ всей души ненавидѣли одна другую и имѣли каждая свою газету. Органомъ партіи Сѣрыхъ былъ «Итенсвильекій философъ», издаваемый пламеннымъ Топкинсомъ; а предстателемъ партіи Сѣрыхъ — «Итенсвильскій Корреспондентъ», ученаго Потта. Топкинсъ и Потта, стоя въ головѣ своихъ партій, ругались безъ милосердія; одинъ писалъ въ философѣ: «Безчестный и глупый журналъ, называемый Итенсвильскимъ Корреспондентомъ»… другой отвѣчалъ въ Корреспондентѣ: «Нашъ сумасшедшій, выдающій себя за философа»…. и прочая. Между-тѣмъ, члены обѣихъ партіи слѣдовали примѣру своихъ журналистовъ: Сѣрые говорили, что партія Синихъ состоитъ изъ предателей; Синіе доказывали, что напротивъ, въ партіи Сѣрыхъ нѣтъ ни одного нужнаго человѣка. Несмотря однако жъ на такую разноголосицу, городъ Итенсвиль продолжалъ думать, что онъ лучшій городъ на свѣтѣ, и всѣ утверждали, что итенсвильское народонаселеніе есть примѣръ благочестія, доброй нравственности и неограниченной преданности государственнымъ интересамъ.
Въ день пріѣзду нашихъ героевъ, Итенсвиль былъ въ ужасномъ волненіи. Дѣло шло о выборѣ депутата та нижнюю палату парламента. Судьба двухъ соперниковъ долженствовала рѣшиться завтра: Синіе стояли за мистеръ Самуила Слемки, Сѣрые за мистеръ Горація Фижина. Изъ столковенія этихъ противуположностей вышла татая кутерьма, какой и самые ветхіе итенсвильскіе старики не могли пріискать примѣру.
Пиквикъ съ товарищами остановился у гостинницы, надъ дверьми которой была вывѣска съ изображеніемъ голубаго льва, стоящаго въ равновѣсіи на одной задней ногѣ и держащаго три другія лапы на воздухѣ, — предметъ весьма любопытный въ живописи, хотя и рѣдко встрѣчающійся въ натурѣ. Изъ окна развѣвался огромный флагъ синяго цвѣту, а на улицѣ, подъ этимъ окномъ, у дверей и далѣе, шумѣли толпы народу, состоявшія изъ людей разнаго званія, полу и возрасту.
— Урра!…. урра! кричали мужчины.
— Урра! кричали дѣти и женщины.
— Вотъ намъ и еще подмога! сказалъ одинъ растрепанный молодой человѣкъ, подбѣгая къ Пиквикистамъ, когда они выходили изъ дилижанса. Кричите господа: да здравствуетъ почтенный «мистеръ Самуилъ Слемки!»
— Да здравствуетъ почтенный Самуилъ Слемки! закричалъ во все горло Винкль.
— Кто этотъ Слемки? спросилъ у него Топменъ шопотомъ.
— А вамъ что за нужда? перебилъ Пиквикъ. Всѣ кричать: Слемки! — и мистеръ Винкль поступилъ очень умно, что закричалъ то же. Надо всегда приставать къ большинству.
Цѣлые томы не могли бы сказать ничего умнѣе; друзья Пиквика постигли глубокую мудрость совѣта, и хотя никто изъ нихъ не принималъ никакого участія въ мистеръ Слемки, однако жъ всѣ принялись кричать его имя.
Но надо было подумать о пристанищѣ. Въ гостинницѣ не оставалось ни одного порожняго мѣста. Куда же приклонить голову? Къ счастію, въ то самое время какъ Пиквикъ работалъ надъ рѣшеніемъ этого занимательнаго вопросу, къ нему подошелъ маленькій старичокъ въ черномъ платьѣ и бѣломъ галстухѣ. Поклонившись очень учтиво, онъ подставилъ ему свою табакерку.
— Ахъ, мистеръ Перкеръ! какими судьбами?
— По дѣламъ, мистеръ Пиквикъ. Представилась оказія сдѣлать услугу обществу ходатайствомъ за мистеръ Слемки, и я рѣшился на нѣкоторое время удалиться изъ Лондона. Скажите, вы за Слемки, или за Фижина?
— Мы за Слемки, отвѣчалъ Пиквикъ, не желая говорить не то, что кричалъ.
— Въ такомъ случаѣ я почти могу васъ поздравить, мистеръ Пиквикъ, продолжалъ Перкеръ. Съ нашей стороны приняты самыя тонкія политическія мѣры, чтобы Слемки былъ избранъ большинствомъ голосовъ. Мы откупили всѣ шинки, трактиры, общественныя увеселительныя заведенія, и сверхъ-того дали вчера балъ, такъ, не большой и обошелся не дорого, но дѣло въ томъ, что когда дамы начали разъѣзжаться, каждой былъ поднесенъ въ подарокъ синій шелковый зонтикъ, и теперь разумѣется, всѣ мужья, братья и любовники въ Итенсвилѣ непремѣнно на нашей сторонѣ.
— Прекрасно, сказалъ Пиквикъ, съ улыбкою.
— Моя мысль, скромно отвѣчалъ Перкеръ. Но позвольте спросить, гдѣ вы остановитесь?
— Вотъ то-то не знаемъ, сказалъ задумчиво Пиквикъ: въ гостинницѣ все занято, и знакомыхъ у насъ здѣсь…
— Нѣтъ? И тѣмъ лучше!…. Джентльмены изъ Лондона, четыре человѣка: сильное подкрѣпленіе!… Сдѣлайте милость, господа, остановитесь у издателя нашей газеты, мистеръ Потта. Человѣкъ предостойнѣйшій, предобрѣйшій. Да я сейчасъ познакомлю васъ съ нимъ.
Сказавъ это, маленькій стряпчій убѣжалъ въ гостинницу и черезъ нѣсколько минутъ воротился съ высокимъ, худощавымъ, желтолицымъ мужчиной, который смотрѣлъ такъ, какъ-будто напился уксусу.
— Имѣю честь рекомендовать: мистеръ Поттъ, издатель Итенсвильскаго Корреспондента.
— Я такъ много наслышался объ васъ, мистеръ Пиквикъ, сказалъ Поттъ. Поставлю себѣ за честь…
И начались обыкновенныя привѣтствія. Друзья Пиквика также были представлены Потту, онъ — имъ.
— Скажите, спросилъ журналистъ: какъ между лондонскими политиками, занимаются ли раздоромъ Корреспондента съ Философомъ?
— О, конечно! отвѣчалъ Пиквикъ; и онъ солгалъ, безстыдно солгалъ, потому-что объ итенсвильскихъ сплетняхъ никто не зналъ дальше итенсвильской заставы. Но на сердцѣ ученаго мужа лежала мысль о пристанищѣ, а въ такомъ случаѣ можно-ли не быть нѣсколько разсѣяннымъ?
Наконецъ Поттъ приступилъ къ этому занимательному предмету. Разумѣется, что со стороны нашихъ героевъ были соблюдены всѣ приличія: они жеманились, говорили, что имъ совѣстно, что они боятся обеспокоить, и такъ далѣе. Но какъ въ душѣ каждый былъ чрезвычайно доволенъ, что не ночуетъ на улицѣ, то черезъ четверть часа Пиквикисты сидѣля уже въ гостиной мистеръ Потта.
Къ примѣчательностямъ этой гостиной относилась супруга хозяина, мистрисъ Поттъ. Геніяльные люди всегда подвержены какой-нибудь слабости, и у мистеръ Потта была своя, впрочемъ самая безпорочная, самая простительная, даже любезная слабость: онъ немножко трусилъ жены. Но надо замѣтить, въ его оправданіе, что мистрисъ Поттъ была прехорошенькая, полненькая брюнетка, отъ которой такъ и обдавало огнемъ, а издатель Итенсвильскаго Корреспондента походилъ на сухой свитокъ пергаменту.
— Мы ведемъ чрезвычайно уединенную жизнь, говорила она, поглядывая на мистеръ Винкля, который рисовался передъ ней въ своемъ охотничьемъ сюртукѣ: я всегда сижу дома одна, не вижу никого, кромѣ мужа.
— Мои занятія не позволяютъ намъ посѣщать общества, прибавилъ Поттъ. Будучи издателемъ важной политической газеты, погруженный въ глубокія…
— Э, мой другъ! прервала мистрисъ Поттъ.
— Чего изволишь, мой ангелъ?
— Неужели ты не боишься наскучить своимъ гостямъ?
— Мой ангелъ, мнѣ кажется, мистеръ Пиквикъ и друзья его принимаютъ живое участіе…..
— Перестань, мой другъ! можно ли принимать участіе въ такомъ вздорѣ? Я, право, удивляюсь, какъ у тебя достаетъ духу говорить еще на словахъ тѣ глупости, которыя ты печатаешь въ своей газетѣ. Ужъ довольно, что онѣ напечатаны.
Бѣдный Поттъ прикусилъ языкъ; разговоръ обратился на другіе предметы; хозяйка кокетничала, Пиквикисты любезничали; наконецъ всѣ разошлись по своимъ комнатамъ.
— Ну что, Самъ?.. какъ тебѣ понравился Итенсвиль? каково работаютъ Синіе за своего кандидата? спросилъ мистеръ Пиквикъ, ложась въ постель.
— Удивительно работаютъ, отвѣчалъ Самъ: я никогда не видывалъ, чтобы такъ много ѣли и пили.
— Право? Слѣдовательно Фижину едва ли попасть въ парламентъ.
— "И не думайте, " какъ говорила молоденькая красотка горбатому старику. Сѣрыхъ поятъ на пропалую; трактирщикамъ наказано, чтобы они всячески задерживали ихъ до завтрашняго вечера. Слемки платитъ по шилингу съ головы.
Пиквикъ улыбнулся.
— Что вы смѣетесь, сударь? сказалъ Самъ. Я знаю продѣлку еще почище этой. Были также выборы въ одномъ городкѣ. Господинъ, за котораго стояла половина жителей, собирался въ Лондонъ. Наканунѣ отъѣзду, является къ его извощику какой-то незнакомый человѣкъ и просить итти съ нимъ въ такую-то улицу, въ такой-то нумеръ. Извощикъ пошелъ. Вотъ приходятъ; большая комната, столъ, чернилица, перья, а за столомъ сидитъ джентльменъ. «Ахъ, мистеръ Гудъ! закричалъ онъ, увидѣвши извощика: какъ я радъ! Садитесь пожалуйста. Здоровы ли вы?» — По маленьку, отвѣчаетъ извощикъ. «Садитесь, садитесь», говоритъ онъ. — Покорно благодарю, отвѣчаетъ извощикъ. «Вы, вѣрно, меня не узнали?» говоритъ онъ. — Не могу припомнить вашей физіогномики, отвѣчаетъ извощикъ. — «А я васъ очень хорошо помню, говоритъ, онъ. Вы нянѣчили меня на рукахъ, когда я былъ ребенкомъ.» И пошелъ, и пошелъ! Слово за слово, разговорились; потомъ грогу, вина; извощикъ сталъ навеселѣ. Тутъ джентльменъ показываетъ ему банковый билетъ въ двадцать фунтовъ, и говоритъ: «А что, мистеръ Гудъ, вѣдь отсюда до Лондона очень плоха дорога?» — Плоха, отвѣчаетъ извощикъ. "Особливо тамъ, мимо каналу, " говоритъ джентльменъ. — Не приведи Господи! отвѣчаетъ извощикъ. «Я думаю, и экипажи иногда опрокидываются?» говоритъ онъ. — Бываетъ, отвѣчаетъ извощикъ. "Послушайте же, мистеръ Гудъ, « сказалъ тогда джентльменъ. Мы всѣ васъ любимъ такъ, что описать нельзя. Видите эти двадцать фунтовъ?» — Вижу, отвѣчаетъ извощикъ. — «Ну, мистеръ Гудъ, эти двадцать фунтовъ могутъ быть ваши, если случится, что завтра ваша бричка…. этакъ…. опрокинется въ каналъ, и пассажиръ выпадетъ, а лошади понесутъ.» — Гмъ! сказалъ извощикъ. «По рукамъ, что ли?» спросилъ джентльменъ. — Вы предобрый баринъ! отвѣчалъ извощикъ, взялъ деньги, поклонился и вышелъ. На другой день анаѳемская бричка опрокинулась въ самомъ дѣлѣ на берегу каналу; лошади фыркули, понесли; извощикъ усидѣлъ и спасся, а на счетъ пассажира, такъ нашли только шляпу, но была ли въ шляпѣ голова, этого не могу сказать.
Я запишу этотъ случай, подумалъ Пиквикъ, и, пожелавъ Саму покойной ночи, заснулъ.
На другой день, еще половина города Итенсвиля не вставала съ постели, всѣ пиквикисты отправились въ гостинницу Голубаго Льва, гдѣ было назначено собраться главнымъ дѣйствователямъ партіи Синихъ, прежде-нежели наступить часъ выборовъ. Перкеръ давно уже былъ тамъ: онъ чуть ли не съ восхожденія солнца стоялъ передъ раскрытымъ окномъ, подъ которымъ собралось съ полдюжины оборванныхъ ребятишекъ, и ораторствовалъ въ пользу мистеръ Слемки, восклицая безпрестанно: «О, граждане итенсвильскіе!»
Увидѣвъ самого Слемки, входящаго въ комнату, онъ бросился къ нему навстрѣчу и сказалъ:
— Все устроено какъ нельзя лучше, почтеннѣйшій: я не забылъ ничего. У дверей гостинницы будутъ стоять двадцать человѣкъ, хорошо одѣтыхъ, которымъ вы, какъ пойдете въ ратушу, должны пожать руки. Кромѣ того будетъ еще семь мальчиковъ, которыхъ, вамъ надо погладить по головамъ и спросить у каждаго, сколько ему лѣтъ. Пожалуйста, не забудьте про этихъ мерзавцевъ: ласковость съ дѣтьми всегда производитъ хорошее впечатлѣніе. Я даже совѣтовалъ бы вамъ поцѣловать хоть одного, если можно. Для этого имъ велѣно умыться, и розданы носовые платки.
— Постараюсь, отвѣчалъ мистеръ Слемки. Но нельзя ли поручить это моему слугѣ?
— Нѣтъ, Боже избави! если ужъ цѣловать, такъ цѣлуйте сами.
Наконецъ великій часъ отъѣзду въ ратушу наступилъ. Гостинница была набита Синими избирателями, а улица зѣваками, и маленькій Перкеръ, какъ крыса, шнырялъ между ними, настраивая каждаго въ пользу своего кандидата.
— Идетъ! закричалъ онъ наконецъ, увидѣвъ, что дверь гостинницы растворяется. Вотъ онъ, нашъ достопочтеннѣйшій мистеръ Самуилъ Слемки! Смотрите, смотрите! онъ пожимаетъ руки какимъ-то почтеннымъ особамъ….. Смотрите! онъ ласкаетъ дѣтей: Вотъ поцѣловалъ одного бѣднаго мальчика: ахъ, какой добрый! Вотъ поцѣловалъ и другаго…. ахъ! ахъ! цѣлуетъ всѣхъ сплошь!
Толпа заревѣла отъ восхищенія, и когда пріѣхали въ ратушу, то никто не смѣлъ сомнѣваться, что Слемки одержитъ побѣду. Противникъ его произнесъ сильную рѣчь, но слушатели во все это время кашляли, сморкались, шумѣли, и хотя онъ, въ концѣ рѣчи, изъявилъ имъ признательности за вниманіе, однако жъ и это не произвело никакого эффекту. Въ досадѣ на неудачу, мистеръ Фижинъ назвалъ мистера Слемки мошенникомъ; мистеръ Слемки отвѣчалъ, что мистеръ Фижинъ самъ отличный мерзавецъ; мистеръ Фижинъ поднялъ кулакъ, мистеръ Слемки возвысилъ оба. Друзья той и другой стороны не замедлили принять въ этомъ дѣятельное участіе; произошло небольшое сраженіе; предсѣдатель съигралъ фантазію на колокольчикѣ; по этой фантазіи, полиція развела борцовъ и забрала многихъ подъ стражу; однако жъ мистеръ Слемки былъ утвержденъ въ званіи депутата, и на обѣдѣ у него присутствовалъ весь Итенсвиль.
Черезъ нѣсколько дней послѣ этого достопамятнаго событія, Пиквикъ сидѣлъ у себя въ комнатѣ, съ записной книжкой въ рукахъ, какъ вдругъ входить Самъ и подаетъ ему визитную карточку съ именемъ «мистрисъ Гонтеръ.»
— Что это значитъ, Самъ?
— Какой-то джентльменъ, или что-то такъ, на манеръ джентльмена, желаетъ васъ видѣть.
Пиквику показалось очень страннымъ это извѣстіе, потому-что онъ не имѣлъ никого знакомыхъ въ Итенсвилѣ; но какъ Виллеръ доложилъ ему, — что пришедшій джентльменъ изъявилъ намѣреніе ждать хоть бы цѣлый день, лишь бы увидѣть мистеръ Пиквика, то герой нашъ, принявъ въ вниманіе такую рѣшимость, спустился въ пріемную и нашелъ тамъ высокаго, худаго и блѣднаго человѣка, который сидѣлъ въ углу съ серіознымъ и почтительнымъ видомъ.
— Я имѣю честь видѣть мистеръ Пиквика? спросилъ онъ, Вставая.
— Точно такъ, сэръ.
— Позвольте же мнѣ имѣть честь прикоснуться къ рукѣ вашей. (Незнакомецъ глубокомысленно пожалъ руку Пиквика). Я и моя супруга, мистрисъ Гонтеръ, имѣли честь много наслышаться о славѣ, которою вы наполнили всю вселенную. Моя супруга обожаетъ славныхъ людей. Геніи, герои, писатели, это ея страсть, и она почтетъ себя безконечно счастливою, если къ числу знакомыхъ своихъ будетъ имѣть честь присоединить васъ и находящихся налицо въ Итенсвилѣ членовъ клуба, который носить ваше безсмертное имя.
— Покорнѣйшее благодарю, сэръ, отвѣчалъ Пиквикъ, озадаченный этой рѣчью. Я очень радъ познакомиться; но…
— Не произносите сего ужаснаго слова! перебилъ мистеръ Гонтеръ. Если вы расположены доставить намъ честь своего знакомства, то можете завтра же привести оное въ исполненіе. Моя супруга даетъ загородный праздникъ, на которомъ будутъ многіе знаменитые люди. Можно ли надѣяться, что вы съ своими друзьями украсите этотъ праздникъ своимъ присутствіемъ?
— Съ большимъ удовольствіемъ, сэръ. Покорно благодарю.
— Супруга моя будетъ весьма признательна. Она поставляетъ себѣ за честь давать завтраки знаменитымъ людямъ, и одинъ изъ нашихъ извѣстныхъ писателей поднесъ ей сонетъ по этому поводу. Если не ошибаюсь, въ числѣ друзей вашихъ также есть поэтъ?
— Да, мистеръ Снодграссъ. Онъ любить поэзію.
— И моя супруга тоже; она безъ ума отъ поэзіи. Можетъ-быть, вамъ случилось читать нѣкоторыя изъ ея сочиненій, напримѣръ «Оду на смерть лягушки».
— Нѣтъ….. кажется.
— Удивительно! Эта ода произвела сильное впечатлѣніе. Она была напечатана въ «Дамскомъ Магазинѣ», безъ подписи. Я помню нѣсколько строфъ. Вотъ начало.
Мистеръ Гонтеръ откашлялся, сталъ въ позицію, и началъ:
Могу я, безъ трепета сердечна,
Картину страшну зрѣть сію,
Какъ на пескѣ у брега рѣчна
Лягушка тратить жизнь свою?
О ты, которая такъ нѣжно,
Такъ величаво и небрежно,
Въ болотъ квакала!… Увы,
Свершилось! рокъ неумолимый
Вознесъ свой мечъ неотразимый,
И ноги протянула ты…
— Прекрасно! вскричалъ Пиквикъ.
— Очень хорошо, подтвердилъ мистеръ Гонтеръ.
— Вы не помните дальше?
— Нѣтъ, сэръ. Но завтра моя супруга сама прочтетъ эту оду, которую она ставитъ выше всѣхъ другихъ своихъ сочиненій, и я надѣюсь, что ея чтеніе васъ очень растрогаетъ, тѣмъ больше, что мистрисъ Гонтеръ будетъ декламировать въ костюмѣ.
— Въ костюмѣ?
— Да, въ костюмѣ Минервы. Я, мистеръ Пиквикъ, … не смѣю… я опасаюсь…. но мистрисъ Гонтеръ поручила мнѣ предупредить васъ, что ея завтракъ будетъ въ родѣ маскераду, и она поставила бы себѣ за особенную честь, если бы вы пожаловали также въ костюмѣ. У насъ въ городѣ можно достать всякіе. Если бы вы одѣлись Зенономъ, Платономъ, или Пиѳагоромъ…. такой костюмъ вамъ очень идетъ, потому-что всѣ эти великіе мужи, такъ же какъ и вы, были основателями клубовъ.
Но предложеніе о костюмѣ не понравилось Пиквику. Онъ рѣшительно отказался маскировать себя, и по уваженію къ его знаменитости, счастливый мужъ автора «Оды на смерть лягушки» уступилъ его водѣ, ограничась тѣмъ, что друзья его будутъ непремѣнно замаскированы.
Снодграссъ, Топменъ и Винкль, съ своей стороны, очень охотно согласились маскироваться. Первый назначилъ себѣ костюмъ трубадура, второй пожелалъ одѣться разбойникомъ, а третій стрѣлкомъ. На счетъ разбойничьяго наряду возникъ-было маленькій споръ со стороны Пиквика, который утверждалъ, будто бы шаровидная фигура Топмена не довольно удобна для узкихъ штановъ и куртки андалузца; но Топменъ настоялъ на своемъ. Мистрисъ Поттъ и его жена также получили приглашеніе, и первый, въ качествѣ журналиста, выбралъ себѣ символическій костюмъ палача, а послѣдняя Гебы. Палачу, Богъ знаетъ съ чего, показалось что костюмъ Гебы будетъ немножко нескроменъ; Винкль вздумалъ утверждать противное; завязался споръ, и оттого ли, что мысль о сѣкирѣ палача внушила Потту необыкновенное мужество, или оттого, что онъ наконецъ огорчился слишкомъ ласковыми взглядами мистрисъ Поттъ на Винкля, только между супругами произошла сцена; мистрисъ Поттъ упала въ обморокъ, по всему дому поднялась суматоха; молодая служанка, которой нормальная должность состояла въ завѣдываніи тоалетомъ своей барыни, но которая сверхъ-того завѣдывала удовлетвореніемъ всѣхъ ея прихотей и противодѣйствіемъ всѣмъ желаніямъ ея мужа, прибѣжала въ отчаяніи на мѣсто происшествія и разъиграла тутъ одну изъ своихъ трагедій. Насилу, насилу возстановили спокойствіе, и то еще мистеръ Поттъ долженъ былъ на колѣнямъ просить прощенія у своей супруги.
— Если этотъ Винкль долго здѣсь проживетъ, я отравлю его ядомъ, думалъ онъ, принимаясь писать статью для газеты.
— Если этотъ Поттъ не перестанетъ ревновать, я убѣгу, думалъ Винкль, стараясь успокоить свое волненіе.
А Пиквикъ разсуждалъ про себя: какія странныя обстоятельства! мы какъ-будто бы рождены на то, чтобы водворять несогласіе въ семействахъ, которыя васъ принимаютъ!
Но между-тѣмъ приготовленія къ маскарадному завтраку шли своимъ чередомъ. Друзья наши достали себѣ назначенные костюмы, и хотя въ нихъ, правду сказать, были кой-какія невѣрности, зато много мишурнаго галуну, много стеклярусу, блестокъ; прохожіе останавливались отъ удивленія, когда Пиквикисты проѣзжали по улицамъ Итенсвиля.
Теперь перенесемся на мѣсто самаго празднества. Тамъ все было устроено богатой рукой, въ колоссальныхъ, величественныхъ размѣрахъ. Огромное пространство земли, саженъ пятдесять длиннику и до двадцати пяти поперечнику, обнесенное со всѣхъ сторонъ частоколомъ, представляло очаровательное пододобіе одной изъ священныхъ рощъ древней Греціи. Гостей была тьма; никогда нигдѣ не видано такого стеченія людей знаменитыхъ во всякомъ родѣ, такого ужаснаго количества красоты, вкуса, славы, учености и литературы. Были даже три льва изъ Лондона, сочинители, — и еще какіе? — печатавшіе свои сочиненія! Впрочемъ главную примѣчательность празднества составляла сама хозяйка: это была малорослая и худая женщина, въ высокомъ шлемѣ, съ копьемъ и огромнымъ щитомъ; она стояла на высокихъ подмосткахъ, и оттуда, обмахиваясь вѣеромъ, привѣтствовала посѣтителей. Прибытіе Пиквика и друзей его дало ей поводъ ко множеству отлично краснорѣчивыхъ и поэтическихъ комплиментовъ. Но если она явила необыкновенную возвышенность въ слогѣ, остроуміе въ мысляхъ и щеголеватость въ оборотахъ, привѣтствуя великаго основателя клуба Пиквикистовъ, то и Пиквикъ съ своей стороны говорилъ чрезвычайно живо и увлекательно, свидѣтельствуя свое глубочайшее почтеніе знаменитой сочинительницѣ «Лягушки». Наконецъ, вовремя этого любопытнаго состязанія въ краснорѣчіи, мистрисъ Гонтеръ увидѣла одного молодаго человѣка съ усами и козлиной бородкой, который былъ одѣтъ Меркуріемъ.
— Ахъ, графъ!… графъ! закричала она.
— Чего изволите? спросилъ тотъ.
— Подите сюда, графъ. Я познакомлю васъ съ новыми знаменитостями. Мистеръ Пиквикъ, имѣю честь представить вамъ графа де-Бель-Эспри, который путешествуетъ по Европѣ и намѣренъ издать свое путешествіе.
Пиквикъ учтиво поклонился путешественнику, а тотъ вынулъ тотчасъ свою записную книжку, закинулъ голову назадъ и устремилъ на Пиквика пристальный взглядъ.
— Пиквикъ?… А! Пиквикъ. Понимаю. Вѣрно, кто-нибудь изъ предковъ этого Пиквика выдумалъ пикники или былъ извѣстенъ гостепріимствомъ, и потому родъ ихъ принялъ такую фамилію. Я въ восхищеніи, что васъ вижу, мосьё Пиквикъ.
— Нѣтъ, графъ, не Пиквикъ, а Пиквикъ, сказала мистрисъ Гонтеръ.
— А!, Пикъ Викъ. Понимаю. То есть, Пикъ — имя, а Викъ — фамилія. Извините, мосьё Викъ. Я въ восхищеніи, что васъ вижу.
— Покорно благодарю, отвѣчалъ снисходительный Пиквикъ, не желая затруднять графа исправленіемъ новой его ошибки. Давно ли вы въ Англіи?
— Давно, пятый день.
— А долго ли думаете не покидать нашей прекрасной земли?
— Долго, съ недѣлю.
— Въ такомъ случаѣ, графъ, вы успѣете собрать не много матеріаловъ для записокъ, которыя хотите издать.
— Для записокъ? Онѣ ужъ готовы…. вотъ здѣсь! сказалъ графъ, показывая на лобъ. У меня дома, въ Парижѣ, ужъ написана цѣлая книга, и съ рисунками, съ картами, съ учеными, нравоописательными и политическими замѣчаніями.
— Политика — трудная наука, сказалъ Пиквикъ, вздохнувъ.
— А?… прекрасно! вы подаете мнѣ мысль.
Графъ раскрылъ свою записную книжку и началъ чертить въ ней карандашемъ.
— Глава сорокъ седьмая: сельскій завтракъ у мистрисъ Гонтеръ, сочинительницы оды на рожденіе комара; встрѣча съ знаменитыми литераторами и учеными; господинъ Викъ, философъ; его изрѣченіе, что политика трудная наука…. Прекрасно! это будетъ очень занимательная глава.
Но мы не станемъ подробно описывать всего, что происходило на этомъ занимательномъ праздникѣ. Мистрисъ Гонтеръ продекламировала свою оду: слушатели рукоплескали; она пропѣла каватину своего сочиненія: слушатели рукоплескали опять. Наконецъ, за каватиной, послѣдовала самая интересная часть завтраку, то-есть самъ завтракъ, и такъ-какъ мистрисъ Гонтеръ въ настоящемъ случаѣ придержалась своего всегдашняго правила звать гостей сто человѣкъ, а готовить на пятьдесятъ, то она за столомъ окружила себя только львами и львицами, а другимъ животнымъ предоставила заботиться о себѣ, какъ они сами знаютъ.
— Гдѣ жъ мистеръ Поттъ? спросила она, оглядываясь во всѣ стороны, потому что издатель Итенсвильскаго Корреспондента принадлежалъ тоже къ львиной породѣ.
— Я здѣсь! отвѣчалъ этотъ левъ, поднимая голову изъ за стада телятъ и барановъ.
— Не безпокойтесь о немъ, мистрисъ Гонтеръ, сказала пригожая мистрисъ Поттъ, кивая мистеръ Винклю, что-бы онъ сѣлъ возлѣ нея: ему хорошо и тамъ. Вѣдь тебѣ хорошо, Поттъ?
— Конечно, мой ангелъ.
И все пошло своимъ порядкомъ. Бѣдному Потту не досталось отвѣдать ни одного кушанья; но что касается до нашихъ героевъ, то они были чествованы отличнымъ образомъ, а услужливый мистеръ Топменъ успѣвалъ еще съ удивительной ловкостью подчивать и львицъ, между которыми онъ помѣстилъ свою романическую особу. Въ половинѣ завтраку, вдругъ всѣ головы повернулись въ одну сторону, и мистеръ Гонтеръ, подбѣжавъ къ женѣ, сказалъ:
— Милая, пріѣхалъ капитанъ Чарльзъ Физъ Маршалъ!
— Боже мой, какъ я рада! Я ужъ думала, онъ измѣнилъ. Веди, веди его скорѣе, очисти ему дорогу!
— Здѣсь!… здѣсь! вскричалъ рѣзкій голосъ. Охъ! замучился!… тѣснота…. народъ…. множество….
— Мистеръ Физъ-Маршаль, привѣтствую васъ привѣтомъ дружбы и уваженія. Садитесь: вотъ ваше мѣсто.,
— Благодарю…. душно…. изорвалъ…. смялъ…. нельзя пройти…. давка…
Новый гость сѣлъ возлѣ хозяйку. Пиквикъ тотчасъ узналъ въ немъ своего друга, Альфреда Джингля; но для соблюденія приличій, онъ не далъ замѣтить этого, и чтобы лучше скрыть свои чувства, наклонилъ голову. Случилось однако жъ, что мистеръ Джингль, или мистеръ Физъ Маршалъ, какъ его здѣсь называли, самъ узналъ Пиквика, и это открытіе такъ его озадачило, что онъ въ ту же минуту вскочилъ и побѣжалъ изъ саду, говоря, что ему нужно что-то приказать своему жокею.
— Кто этотъ господинъ, сударыня? спросилъ тогда Пиквикъ, обращаясь къ мистрисъ Гонтеръ.
— Очень богатый человѣкъ, отвѣчала она. Я васъ познакомлю, если прикажете.
— Покорно благодарю, сударыня. А гдѣ онъ живетъ, смѣю спросить?
— Теперь онъ живетъ въ Бери, за нѣсколько миль отсюда. Но что это значитъ, мистеръ Пиквикъ? и вы насъ оставляете?
— Да, сударыня, мнѣ нужно…. я долженъ, сейчасъ ѣхать.
На златыхъ устахъ мистрисъ Гонтеръ была готова превысокопарная и препоэтическая фраза, чтобы удержать Пиквика; но онъ, не слушая ея, втѣснился въ толпу гостей и скоро былъ за воротами.
— Самъ, сказалъ онъ своему слугѣ: ступай, доложи кому-нибудь изъ нашихъ друзей, чтобы они спокойно жили въ Итенсвилѣ, пока не получать, отъ меня писемъ, и потомъ приходи домой. Мы сейчасъ ѣдемъ въ Бери. Я нашелъ одного мошенника, которому мнѣ непремѣнно должно сказать, что онъ мошенникъ.
Черезъ нѣсколько минутъ знаменитый Пиквикъ уже скакалъ по берійской дорогѣ. Погода была прелестная, мѣстоположеніе живописное. Герой нашъ, при всей глубокости своихъ думъ, не могъ не удѣлить нѣсколько вниманія красотамъ природы, и наконецъ воскликнулъ отъ полноты чувствъ: Что за прекрасное мѣсто!
— Да-съ, славная глина для кирпичей, отвѣчалъ Самъ, приложивъ руку къ шляпѣ.
— Фу, какой нечувствительный! сказалъ Пиквикъ. Ты, кажется, никогда не видывалъ ничего лучше кирпичу, кирпичныхъ стѣнъ и другихъ прозаическихъ принадлежностей нашей жизни.
— Нѣтъ, сударь, я не все чистилъ сапоги, возразилъ Самъ: я началъ съ того, что служилъ у извощиковъ на конюшняхъ, потомъ ѣздилъ съ обозами, потомъ возилъ пассажировъ, потомъ ужъ сталъ чистить сапоги, а теперь, какъ изволите видѣть, исправляю должность камердинера при одномъ добромъ джентльменѣ, и думаю про себя: ну, Самъ! если все пойдемъ такъ же въ-гору, то почемъ знать? можетъ-статься, тебѣ и самому приведется быть джентльменомъ. "Худой тотъ солдатъ, который не мѣтитъ въ генералы, " какъ говаривалъ одинъ генералъ, который никогда не былъ солдатомъ.
— Да ты философъ, я вижу, сказалъ Пиквикъ, съ улыбкою.
— Точно такъ, сударь, отвѣчалъ Самъ, приложивъ опять руку къ шляпѣ: это у насъ въ крови. Отецъ мой тоже отличный философъ. Когда случится, мачиха падаетъ ему тумаковъ, онъ тотчасъ начинаетъ свистать, а если она изломаетъ у него трубку, такъ онъ покупаетъ другую. Развѣ это не философія?
Къ сожалѣнію, прежде нежели Пиквикъ успѣлъ отвѣчать, повозка въѣхала въ Бери, и разговоръ прекратился. Нетерпѣливый герой нашъ хотѣлъ-было въ въ тотъ же вечеръ начать свои поиски, но Самъ убѣждалъ его отложить ихъ до слѣдующаго дня, и какъ Пиквикъ былъ одаренъ необыкновенною способностью къ воспріятію истины, то легко согласился на убѣжденія Сама. Вѣрно, у него было предчувствіе, что Виллеръ успѣетъ между-тѣмъ свести знакомство, которое подастъ имъ надежду значительно облегчить свои хлопоты. Утромъ онъ, чистя въ коридорѣ господскіе сапоги, увидѣлъ не вдалекѣ отъ себя молодаго человѣка въ коричневой ливреѣ, который, сидя на скамейкѣ, съ большимъ вниманіемъ читалъ книгу. Ему до-смерти захотѣлось поболтать съ товарищемъ и узнать его покороче.
— Богъ помощь! сказалъ онъ, подходя къ молодому человѣку.
— Покорно благодарю-съ; отвѣчалъ тотъ, робко взглянувъ на Виллера.
— Ты здѣсь живешь?
— Здѣсь-съ.
— Что жъ я невидалъ тебя вчера вечеромъ въ шинкѣ? Тамъ были всѣ здѣшніе лакеи..
— Я ѣздилъ съ бариномъ въ Итенсвиль.
— А какъ зовутъ твоего барина?
— Мистеръ Физъ Маршалъ.
Браво! подумалъ Самъ: вотъ ужъ не ожидалъ. Дай мнѣ руку, товарищъ! сказалъ онъ. Ты мнѣ крѣпко поправился. Познакомимся покороче. Какъ тебя зовутъ?
— Бобъ Троттеръ.
— Важное имя! Бобъ! да еще и Троттеръ! Ну, а меня, если хочешь ты знать, зовутъ Вокеромъ, а барина моего, старика, зовутъ Вилькинсомъ. Не хочешь ли, дружище, немножко…. того?
— Чего это того-съ? спросилъ Троттеръ.
— Пропустить капельку.
— Нѣтъ-съ, покорнѣйше благодарю. Я не пью-съ.
— Э! что за не пью-съ? Пойдемъ! такъ, легонькаго. Вѣдь надо же вспрыснуть новое знакомство!
Несмотря на всѣ отговорки молодаго человѣка, Виллеръ почти насильно притащилъ его въ шинокъ. Они сѣли за особымъ столикомъ; имъ подали довольно солидную кружку грогу. Троттеръ, какъ красная дѣвушка, не хотѣлъ пить и только по убѣдительнымъ просьбамъ своего собесѣдника, согласился проглотить нѣсколько капель. Но эти капли произвели на него чрезвычайно быстрое дѣйствіе: молодой человѣкъ, вѣроятно съ непривычки къ крѣпкимъ напиткамъ, сталъ очевидно пьянѣть, и языкъ его сдѣлался гораздо поворотливѣе. Самъ тотчасъ это замѣтилъ, уговорилъ его выпить еще рюмку, и не теряя времени, — началъ искуснымъ образомъ вывѣдывать изъ него господскія тайны.
— Ну, чтобы подѣлываете съ своимъ бариномъ? спросилъ онъ, ударивъ Троттера по плечу.
— Охъ, худо, мистеръ Вокеръ! худо! Баринъ хочетъ жениться.
— Жениться? Что жъ тутъ худаго, пріятель? «Женитьба — дѣло честное и благоразумное», какъ говорила тетка, глядя на двухъ племянницъ.
— Конечно, мистеръ Вокеръ. Да тутъ есть секретъ.
— Вотъ что!
Виллерь наполнилъ опять рюмку Троттера и выпилъ свою.
— Такъ тутъ есть секретъ? сказалъ онъ.
— Да-съ, мистеръ Вокеръ, превеликій секретъ. Это-то меня и сокрушаетъ.
— Что жъ тебѣ сокрушаться отъ барскаго секрету?
— Ахъ, какъ же!… Если бы вы знали?…
Самъ проворно подвинулъ къ Троттеру полную рюмку и заставивъ его выпить, спросилъ: Что если бы я зналъ?
— То, что затѣваетъ мой баринъ. Боже мой! Боже мой! за что я попалъ въ такое грѣшное дѣло?
Изъ глазъ молодаго человѣка полились два ручья слезъ, которыя онъ поспѣшилъ принять на лахмотья клѣтчатаго носоваго платка.
— Что съ тобою; дружище? вскричалъ Самъ: о чемъ ты плачешь?
— Ахъ, мистеръ Вокеръ! бѣдный я, убилъ я свою душу!… горе мнѣ!
— Да скажи, что такое? спросилъ Самъ вполголоса. Можетъ-быть, прибавилъ онъ, утѣшительнымъ тономъ и взявъ его за руку: можетъ-быть, любезный другъ, мы вмѣстѣ придумали бы какъ пособить твоему несчастью.
Молодой человѣкъ только всхлипывалъ, и не отвѣчалъ ни слова. Но просьбы и участіе Сама заставила его наконецъ нарушить молчаніе.
— Такъ и быть, мистеръ Вокеръ! шепнулъ онъ со вздохомъ. Вы такой добрый, такой сострадательный: я скажу вамъ все. Мой баринъ…. охъ, мистеръ Вокеръ! мой баринъ…. дурной человѣкъ.
Виллеръ въ это время, такъ-сказать, превратился весь во вниманіе, и когда Троттеръ, назвавъ своего барина дурнымъ человѣкомъ, принялся опять впродолженіи нѣсколькихъ минутъ рыдать, такъ, что но могъ вымолвить ни полслова, то это ужасно взбѣсило Виллера. О! чтобы чертъ взялъ его глупыя слезы! думалъ Самъ, отирая лицо Троттера своимъ носовымъ платкомъ. Ну!… ну же, мои другъ! говорилъ онъ ласково.
— Вотъ въ чемъ дѣло, мистеръ Вокеръ, началъ молодой человѣкъ, съ длинными разстановками. Здѣсь…. здѣсь, за городомъ, миляхъ въ двухъ отъ заставы….. есть женскій пансіонъ, а въ немъ воспитывается одна барышня, наслѣдница большаго богатства…. Не могу сказать, когда и какими хитростями…. баринъ мой завелъ съ ней любовную переписку. Я, грѣшный… охъ, мои батюшки!… самъ носилъ къ ней записочки отъ мистеръ Физъ-Маршаля: онъ мнѣ сказалъ, что она ему родственница, а я съ-дуру и вѣрилъ…. До теперь дѣло выходитъ совсѣмъ не такъ: баринъ хочетъ увезти ее и жениться…… Нынѣшнюю ночь назначено….
— Погоди! перѣбилъ Самъ: если тебѣ такъ горько, что твой баринъ хочетъ обмануть эту красивую пташку съ золотыми перышками, такъ что жъ ты его не выдашь!
— Да кому же я его выдамъ, мистеръ Вокеръ? сказалъ Троттеръ: кто мнѣ повѣритъ? Баринъ мой такой хитрецъ, какого и свѣтъ не производилъ: онъ вывернется, а я попадусь. Притомъ же, чтобы вывести наружу барскія плутни, я долженъ покаяться и въ своихъ грѣхахъ, а это…. охъ, мистеръ Вокеръ!
Молодой человѣкъ опять залился горючими слезами. Самъ спѣшилъ подать ему ловкое утѣшеніе.
— Не плачь, сказалъ онъ: я тебѣ помогу. Пойдемъ къ моему барину. Онъ человѣкъ добрый, полюбитъ тебя за раскаяніе а помѣшаетъ твоему господину сдѣлать злое дѣло.
Троттеръ, послѣ нѣсколькихъ отговорокъ, согласился. Увидѣвъ передъ собой почтенное лицо Пиквика, онъ еще разъ такъ расплакался, что не былъ въ состояніи говорить, и зато получилъ отъ. Виллера названіе плаксы.
— Самъ! сказалъ мистеръ Пиквикъ, съ неудовольствіемъ: не стыдно ли, что ты такъ худо цѣнишь чувствительность этого молодаго человѣка? Жалѣю, очень жалѣю, Самъ!
— Чувствительность его хороша, сударь, отвѣчалъ Виллеръ: но коли она хороша, такъ и пусть бы онъ держалъ ее при себѣ, а не выливалъ слезами, которыя только мѣшаютъ говорить о дѣлахъ.
Къ удовольствію жестокосердаго Сама, Троттеръ наконецъ возвратилъ потерянный даръ слова и обнаружилъ весь коварный умыселъ Джингля.
— Сейчасъ же иду въ пансіонъ и раскажу содержательницѣ! вскричалъ Пиквикъ, хватаясь за шляпу.
— Ахъ, нѣтъ! ради Бога! перебилъ Троттеръ: она сама въ заговорѣ съ бариномъ.
— Но что же мамъ дѣлать? спросилъ Пиквикъ.
— Надо поймать его на самомъ преступленіи: больше нечего.
Начался совѣтъ. Троттеръ сказалъ, что по условію между содержательницей и мистеръ Физъ-Маршаломъ, онъ, Троттеръ, долженъ заблаговременно прійти въ пансіонъ и дожидаться пріѣзду своего барина. Въ двѣнадцать часовъ ночи пріѣдетъ Физъ-Маршаль, и войдетъ въ садъ. Тогда Троттеръ выведетъ къ нему несчастную жертву, и они ускачутъ. Слѣдовательно надлежало рѣшить вопросъ: въ какое время лучше задержать Физъ-Маршаля? тогда ли, какъ бѣдная дѣвушка будетъ уже внѣ саду, или тогда, когда ее тольксичто выведутъ? По благоразумному замѣчанію Троттера найдено, что въ первомъ случаѣ можно ожидать неудачи, потому-что за садомъ, въ полѣ и ночью, у Пиквика не будетъ никакой помощи; напротивъ-того если Пиквикъ остановить Физъ Маршаля еще въ саду, тогда, волею, или неволею, и сама содержательница, вмѣстѣ совсѣмъ пансіономъ, принуждена будетъ вступиться за свою воспитанницу. Пиквикъ рѣшился на послѣднее. Положено, что онъ, за полчаса до полуночи, перелѣзетъ черезъ садовую стѣну и засядетъ въ кусты, которые ростутъ у дверей въ домъ. Физъ-Маршаль пріѣдетъ, Троттеръ выведетъ дѣвушку, Пиквикъ выскочитъ изъ кустовъ, поднимется тревога, весь пансіонъ проснется, и дѣло кончено.
— Прекрасно! прекрасно! сказалъ Пиквикъ, и, давъ Троттеру нѣсколько шилинговъ; отъ которыхъ тотъ не посмѣлъ отказаться, началъ съ нетерпѣніемъ ждать роковаго часу, когда должно пуститься на совершеніе благороднаго подвига. Этотъ часъ наконецъ наступилъ. Пиквикъ надѣлъ свой камлотовый плащъ и шляпу, и пошелъ вмѣстѣ съ Виллеромъ за городъ. Ночь была темная, луна бѣловатымъ пятномъ кралась за облаками; гладкое поле ширилось во всѣ стороны, сливаясь съ небомъ: только съ одной стороны виднѣлся уединенный домъ и отъ него, на нѣсколько сажень вдоль по полю тянулась каменная ограда, за которою стояли, неподвижно, какъ привидѣнія, высокія, черныя деревья.
— Здѣсь, сказалъ Пиквикъ, указывая Виллеру на это строеніе.
— Должно быть, отвѣчалъ Самъ, приложивъ руку къ шляпѣ.
Они подошли къ садовой оградѣ. Процессъ переправы былъ затруднителенъ, потому что мистеръ Пивикъ уже давно отжилъ годы, въ которые тѣло наше обладаетъ нужною гибкостью для перелѣзанія въ чужіе сады. Какъ бы то ни было, онъ, съ помощью Сама, вскарабкался на стѣну, и все могло кончиться довольно изрядно, если бы первый владѣлецъ саду не имѣлъ глупости насадить крыжовнику въ томъ мѣстѣ, куда спрыгнулъ Пиквикъ.
— Благополучно ли? спросилъ Самъ, стараясь подняться хоть до половины ограды, чтобы взглянуть на своего господина.
— Да, отвѣчалъ герой, отирая кровь. Оставайся по ту сторону, и слушай, когда я тебя позову.
Онъ выбрался изъ крыжовнику, и, подойдя осторожно къ дому, спрятался въ кусты, которые росли у дверей. Ему было плохо: холодная сырость ночи проникала до костей, сверху мочилъ мелкій дождикъ, сѣсть было не на что. Чтобъ быть каждую минуту въ готовности къ тревогѣ, онъ не смѣлъ расположиться спокойнымъ образомъ, и оставался въ утомительномъ, неловкомъ, положеніи, въ корточкахъ. Надобно сильное и пламенное стремленіе къ добру, чтобы долго сохранять эту трудную позу!… Но вотъ пробило двѣнадцать часовъ: сердце Пиквика встрепенулось. По уговору съ Троттеромъ, онъ подошелъ къ двери и началъ тихонько стучаться, чтобы дать ему знать о своемъ присутствіи. За дверьми послышался шумъ. «А! Троттеръ тутъ!» подумалъ Пиквикъ, и съ нетерпѣніемъ ждалъ появленія своего сообщника. Черезъ нѣсколько секундъ дверь начала растворяться; но, по мѣрѣ того какъ она растворялась, мистеръ Пиквикъ пятился дальше и дальше, потому что передъ нимъ явился, не Троттеръ съ молодой дѣвушкою въ дорожномъ платьѣ, а старуха служанка, во всемъ безпорядкѣ ночной одежды и со свѣчкой въ рукѣ.
— Кись, кись, кись! сказала она, думая, что шумъ, который послышался ей сквозь сонъ, произведенъ любимцемъ ея, жирнымъ Васькой; но когда, вмѣсто кота, старуха увидѣла мужчину, то съ пронзительнымъ крикомъ она захлопнула дверь.
Пиквикъ не зналъ что дѣлать. Онъ кинулся снова въ кустарникъ, служившій ему убѣжищемъ, присѣлъ, свернулся въ клубокъ, закрылся плащомъ, притаилъ, дыханіе. Однако жъ всѣ эти мѣры остались рѣшительно безполезными: крикъ старухи разбудилъ другихъ женщинъ, которыя спали вмѣстѣ съ нею въ сѣняхъ; по всему дому поднялась тревога; сама содержательница пансіона, полу-одѣтая, въ папильоткахъ, выбѣжала въ садъ съ тремя гувернантками изъ пожилыхъ дѣвъ, и убѣжище Пиквика было открыто.
— Боже мой, мужчина! вскричала благочестивая содержательница, всплеснувъ руками.
— Мужчина!… Боже мой! вторили гувернантки, поправляя нескромный безпорядокъ своихъ платковъ.
— Что намъ дѣлать? говорила первая.
— О! какой ужасъ! кричали двѣ послѣднія.
И каждая цѣломудренно закрывала лицо, отворачивалась, дрожала.
— Бетси, сказана наконецъ хозяйка: подойди и спроси, кто онъ таковъ?
Бетси, старая ключница, не двигалась съ мѣста.
— Подойди, Бетси! повторила ей хозяйка, съ гнѣвомъ.
Та всё-таки не слушалась.
— Какъ это можно? отвѣчала она наконецъ: вѣдь эта мужчина!
— Мужчина! мужчина! опять начали кричать всѣ въ одинъ голосъ: ахъ, Боже мой!
— Однако надо же чѣмъ-нибудь кончить, замѣтила содержательница. Миссъ Смитерсъ, сдѣлайте одолженіе….
Но гувернантка, къ которой были обращены эти слова, не дослушавъ ихъ, закрылась обѣими руками, закричала: — Стыдно! — и убѣжала прочь.
— Ахъ, Боже мой! сказала содержательница, выходя изъ терпѣнія: что жъ это будетъ? Ну, такъ звоните въ колоколъ, ударьте тревогу, пошлите за полиціей.
— Милостивыя государыни, произнесъ тогда Пиквикъ, выставивъ лысую голову изъ плаща и стараясь сдѣлать самую кроткую и смиренную физіогномію: милостивыя государыни, выслушайте меня. Я не воръ.
— Знаемъ! знаемъ! кричали старыя гувернантки: ахъ, какой стыдъ!
— Я пришелъ сюда не съ тѣмъ, чтобы обокрасть это благодѣтельное заведеніе, продолжалъ Пиквикъ: нѣтъ! я пришелъ по случаю одной изъ здѣшнихъ воспитанницъ.
— Ахъ!… ахъ!… какой беззаконникъ!…. чудовище! вскричали еще громче прежняго гувернантки.,
Но Пиквикъ не умолкалъ и высказалъ обстоятельно, что нѣкто Джингль, или Физъ-Маршаль, человѣкъ знакомый содержательницѣ пансіону, хотѣлъ въ эту самую ночь увезти одну изъ дѣвушекъ, которыя здѣсь воспитываются.
— Я не знаю ни какого Физъ-Маршаля, ни какого Джингля, возразила хозяйка. Вы, сударь, лгунъ, клеветникъ. У васъ было совсѣмъ не то на умѣ. Но мы съ вами раздѣлаемся.
Короче, ни какія убѣжденія Пиквика, ни свидѣтельство Сама, котораго привели на очную ставку съ своимъ господиномъ, не были приняты въ уваженіе. Содержательница не вѣрила даже и тому, что Пиквикъ дѣйствительно носитъ это имя, что онъ только вчера пріѣхалъ въ Бери и остановился въ гостинницѣ. По приказанію ея, двѣ самыя отважныя и самыя старыя дѣвки были отряжены изслѣдовать его показанія, а между-тѣмъ герой оставался подъ присмотромъ трехъ другихъ старухъ, надъ которыми начальствовала одна изъ гувернантокъ. Можно вообразить всю непріятность его положенія! Наконецъ, часа черезъ полтора, онъ услышалъ голоса многихъ скоро идущихъ людей, и между ними былъ голосъ, который показался ему знакомымъ. Пиквикъ насторожилъ вниманіе. Толпа подошла, разступилась, и герой нашъ увидѣлъ передъ собой Вардля.
— Почтеннѣйшій другъ! вскричалъ онъ, въ изумленіи: какъ вы здѣсь очутились?
— Что?… что? перебилъ Вардль: попались, любезный!
Пиквикъ потупилъ глаза и не зналъ, что отвѣчать.
— Вы, конечно, увѣрены, пробормоталъ онъ, что я н6 имѣлъ въ, виду….
— Знаю, знаю!… какіе тутъ виды!… стоитъ взглянутъ на вашу лысую голову. Ха, ха, ха! Я ужъ объяснился съ хозяйкой. Она мнѣ знакомая женщина. Пойдемте. Ахъ, бѣдный мой мистеръ Пиквикъ!…. ха, ха, ха!
Такимъ образомъ Пиквикъ избавился отъ несчастія, въ которое вовлекло его благородное намѣреніе спасти погибающую невинность. На дорогѣ въ гостинницу, Вардль разсказалъ ему, что пріѣхалъ въ Бери по дѣламъ, что старшая дочь его Изабелла выходитъ за Трондля, и что свадьба будетъ тотчасъ послѣ Рождества.
— Пріѣзжайте, говорилъ онъ Пиквику: непремѣнно пріѣзжайте всѣ четверо. Мы будемъ вамъ рады безъ памяти.
Пиквикъ обѣщалъ. Пришедши въ гостинницу, они вмѣстѣ поужинали и потомъ отправились каждый въ свою комнату, чтобы отдохнуть отъ тревоги.
— Самъ! сказалъ мистеръ Пиквикъ, когда легъ въ постель.
— Чего изволите, сударь? отвѣчалъ тотъ.
— Гдѣ Троттеръ?
— Уѣхалъ-съ.
— А его баринъ?
— Тоже уѣхалъ, сударь.
— Такъ, повидимому, все это была выдумка: они насъ обманули?
— Должно быть такъ, сударь.
— Гмъ!
Мистеръ Пиквикъ не сказалъ больше ни слова, и отвернувшись къ стѣнѣ, скоро заснулъ.
Но приключенія, случившіяся въ эту ночь, не прошли ему даромъ: жестокій припадокъ ревматизма заставилъ его пролежать нѣсколько дней въ постели. Старикъ Вардль давно ужъ уѣхалъ обратно въ свой хуторъ, взявъ съ Пиквика новое обѣщаніе непремѣнно явиться на свадьбу Изабеллы, а герой нашъ веё-еще охалъ и морщился отъ боли въ ногахъ и плечѣ. Наконецъ здоровье его поправилось. Рѣшившись немедленно соединиться съ друзьями своими въ Итенсвилѣ, онъ, вмѣстѣ съ Виллеромъ, пошелъ въ шинокъ, гдѣ всегда можно было найти извощиковъ. По убранству этого заведенія и по наружности джентльменовъ, которые пользовались его комфортомъ, легко было узнать въ мемъ мѣсто отдохновенія людей, посвятившихъ свои способности кучерскому искусству. Между прочимъ тутъ находился одинъ толстый, краснолицый старикъ, который привлекъ особенное вниманіе Пиквика. Онъ сидѣлъ по-одаль отъ прочихъ и курилъ такъ сильно, что поминутно скрывался въ табачномъ облакѣ, а когда облако это разсѣивалось, то посматривалъ очень пристально на него и на Сама. Самъ сначала не замѣчалъ этого, но послѣ увидѣлъ, всмотрѣлся въ краснолицаго старика и кивнулъ ему головой. Тогда краснолицый старикъ положилъ трубку, сдѣлалъ какое-то движеніе губами, которое онъ почиталъ, вѣроятно, улыбкою, и произнесъ страннымъ голосомъ, похожимъ на храпѣніе спящаго человѣка: это ты, Самми?
— Что это значитъ? спросилъ мистеръ Пиквикъ съ удивленіемъ.
— Ничего, отвѣчалъ Самъ: это старикъ.
— Какой старикъ?
— Старикъ мой отецъ. Каково поживаешь, старичина?
Толстякъ опять сдѣлалъ ту же гримасу.
— Мы съ тобой года два не видались, Самми, сказалъ онъ.
— Да, сударь, года два. Здорова ли мачиха?
— Молчи, отвѣчалъ старикъ торжественно: она была славная баба: я лучше съ роду не видывалъ; жаль только, перемѣнилась?
— Перемѣнилась, дѣдушка? спросилъ съ усмѣшкою Самъ.
Виллеръ старшій нахмурился и сказалъ: — Возьми съ меня примѣръ, Самми: если вздумаешь жениться, то не спѣши. Бабы часто мѣняются послѣ свадьбы.
Онъ взялъ опять трубку и началъ дымить до неистовства.
— Когда я женился, продолжалъ онъ черезъ нѣсколько времени: она была женщина веселая, работящая, однимъ словомъ, кладъ: ты самъ знаешь. Но навернулся чортовъ сынъ, портной Стиггинсъ, начальникъ здѣшняго общества трезвости; уговорилъ ее пристать къ ихъ бѣсовскому толку: съ той поры съ нею чортъ знаетъ что сдѣлалось, не даетъ мнѣ ни водки ни вина, ругается поминутно, не сидитъ дома, если же когда и не пойдетъ со двора, то наровитъ меня выпроводить, а сама наведетъ къ себѣ пріятельницъ и пріятелей, все, изволишь видѣть, членовъ ихъ проклятаго общества. Меня разъ затащили къ нимъ, въ эту жидовскую синагогу. Вотъ вхожу: большая комната, народу тьма тьмущая, все больше бабье, у каждой въ рукѣ чайная чашка, и всѣ пьютъ чай. Пили, пили, дотого что измучились. Вдругъ растворяется дверь и входитъ главный, то есть, Стиггинсъ, портной. Что же, ты думаешь? что онъ сдѣлалъ, какъ вошелъ? а?… Ни съ того, ни съ сего, ну цѣловать всѣхъ женщинъ: это, изволишь видѣть, «лобзаніе мира», по ихнему. Я не вытерпѣлъ: хвать портнаго по щекѣ; тотъ на земь; пошла потѣха; бабье кричать, портной ревѣть, я его бить еще больнѣе…. Смѣхъ такой, что и Господи! Одно только не хорошо: мачиха твоя съ того дня сдѣлалась еще несговорчивѣе, и мнѣ отъ нея житья нѣтъ.
— Да, это точно не хорошо, сказалъ Самъ, и, вставъ съ своего мѣста, сѣлъ возлѣ отца. Нѣсколько минутъ они говорили вполголоса. Мистеръ Пиквикъ смотрѣлъ на нихъ и не видалъ ничего, кромѣ облака табачнаго дыму. Наконецъ изъ этого облака высунулось улыбающееся лицо старика, и онъ сказалъ Пиквику;
— Я очень радъ, сударь, что мнѣ привелось познакомиться съ бариномъ моего сына. Надѣюсь, что онъ хорошо вамъ служитъ?
— Я доволенъ имъ какъ-нельзя болѣе, откачалъ Пиквикъ.
— Похвально, Самми, похвально! сказалъ старикъ, гладя его по головѣ. Охъ, ваше благородіе! я положилъ много заботъ на его воспитаніе: ему не было четырехъ лѣтъ, какъ я уже пускалъ его, бѣгать по улицамъ, далъ ему полную волю, не взыскивалъ ни за какія шалости: а все для чего?… длятого, сударь, чтобы онъ скорѣй навострился.
— Да мнѣ не пошло это въ прокъ, замѣтилъ Самъ, и для доказательства, разсказалъ какъ обманулъ его Троттеръ.
— Какой Троттеръ? спросилъ старикъ: не молодой ли малой въ коричневой ливреѣ?
— Да, въ коричневой ливреѣ.
— А баринъ его такой долговязый, худой, и всё не договариваетъ?
— Именно, сказалъ Самъ.
— Такъ я знаю, гдѣ теперь эти ребята! вскричалъ старицъ. Въ ту ночь, какъ вы, сударь, лазили черезъ заборъ въ женское училище, я отвезъ ихъ въ Ипсвичъ, и они должны быть о-сю-пору тамъ, потому-что дѣтина въ коричневой ливреѣ говорилъ мнѣ дорогой, что они долго проживутъ въ Ипсвичѣ.
Это неожиданное извѣстіе совершенно перемѣнило планы нашего героя: вмѣсто того чтобы ѣхать въ Итенсинль, онъ, въ благородномъ негодованіи на обманщика, рѣшился пуститься въ Ипсвичъ. Самовъ отецъ предложилъ ему мѣсто въ своемъ дилижансѣ, который долженъ былъ отправиться завтра утромъ. Пиквикъ принялъ предложеніе я въ свою очередь предложилъ старику кружку грогу.
— Смотри, старина, не много ли цѣлой кружки? сказалъ Самъ: не прихватила бы опять прежняя немочь, подагра.
— Подагра! отвѣчалъ. Виллеръ старшій, съ насмѣшкою: нѣтъ, Самми, у меня теперь есть вѣрное лѣкарство отъ этой немочи.
Пиквикъ поспѣшилъ вынуть свою записную книжку и устремилъ на старика любопытный взглядъ.
— Въ самомъ дѣлѣ вы открыли вѣрное средство противъ подагры? спросилъ онъ. Сдѣлайте милость, сообщите мнѣ свое важное открытіе.
— Извольте, отвѣчалъ Виллеръ. Подагра, вы знаете, бываетъ оттого, что человѣкѣ черезъ-чуръ балуется. Ну, такъ если съ вами случится подагра, женитесь тотчасъ на молодой бабѣ, которая не давала бы вамъ ни на минуту покою: какъ рукой сниметъ!
Мистеръ Пиквикъ опустилъ записную книжку въ карманъ, и пошелъ писать друзьямъ своимъ, чтобы они пріѣхали къ нему въ Ипсвичъ. На другой день, въ назначенный часъ, дилижансъ старика Виллера стоялъ готовый къ отправленію, а онъ самъ хлопоталъ около лошадей.
— Здорово, старичина! сказалъ ему сынъ, бросая съ плечъ небольшой чемоданъ своего барина. Какова мачиха сегодня?
— Мудрена что-то, сказалъ старикъ. Вчера у нихъ, въ Обществѣ Трезвости, было, изводишь видѣть, какое-то торжественное собраніе, и она не ночевала дома. Сегодня пришла такъ я смирная, молчаливая, ни разу еще меня не выругала. По правдѣ сказать, она очень добрая баба. Но вотъ идетъ твой баринъ. Здравствуйте, сэръ!
— Здравствуйте, мистеръ Виллеръ.
— Вы ѣдете въ Ипсвичъ? сиротамъ у Пиквика рыжій джентльменъ съ синими очками на красномъ носу.
— Точно такъ, сэръ.
— Удивительное стеченіе обстоятельствъ! я тоже ѣду въ Ипсвичъ. А позвольте спросить, внутри, или внѣ кареты вы ѣдете?
— На имперіалѣ, сэръ.
— Право, это удивительно! и я ѣду на имперіалѣ…. Слѣдовательно, мы ѣдемъ рѣшительно вмѣстѣ!
Незнакомецъ приложилъ палецъ ко лбу, и, казалось, погрузился въ глубокую и таинственную думу.
— Мнѣ будетъ очень пріятно пользоваться вашимъ обществомъ, сказалъ ему Пиквикъ.
— Да! вскричалъ незнакомецъ, поднявъ голову и пристально посмотрѣвъ на нашего героя: да!…. общество!…. это, милостивый государь, по моему опредѣленію, вещь…. совершенно отличная отъ уединенія. Позвольте спросить, съ кѣмъ я имѣю честь говорить?
— Вотъ мой адресъ.
— И прекрасно! Я, признаюсь, очень люблю знать имя каждаго человѣка: это устраняетъ многія затрудненія. Вотъ и вамъ моя карточка. Обратите вниманіе на фамилію: Магнусъ, то есть, Великій. Не правда ли, хоть куда фамилія?…хе, не, хе! И притомъ меня зовутъ Александромъ. Слѣдственно я Александръ Великій. Странное стеченіе обстоятельствъ!
— Точно странное, сказалъ Пиквикъ, невольно улыбаясь.
— Примѣчательно еще, продолжалъ мистеръ Александръ Магнусъ: примѣчательно, что мои имя и фамилія начинаются съ А и М. Потрудитесь сложить эти буквы: вы получите ам, подражательный звукъ лаю собаки: ам-ам-ам-амъ! Поэтому въ дружеской перепискѣ я иногда подписываюсь Церберомъ и другими собачьими именами. Это очень забавляетъ моихъ знакомыхъ.
Но тутъ старикъ Виллеръ закричалъ — «Готово!» и пригласилъ пассажировъ садиться. Мистеръ Александръ Магнусъ изъявилъ сомнѣніе, хорошо ли уложены его чемоданы, осмотрѣлъ ихъ, пересчиталъ, и наконецъ рѣшился взлѣзть на имперіалъ. Лошади тронулись, дилижансъ пришолъ въ движеніе; Магнусъ хотѣлъ, кажется, замѣтить, что это удивительное стеченіе обстоятельствъ, но промолчалъ, и черезъ нѣсколько минутъ обратился къ Пиквику съ распросами объ исторіи его жизни. Такимъ образомъ они доѣхали до Ипсвича. Алебастровая фигура какого-то страннаго звѣря показывала входъ въ гостинницу Бѣлой Лошади. Дилижансъ остановился; Пиквикъ, Самъ и мистеръ Александръ Магнусъ слѣзли съ имперіала.
— Гдѣ вы остановитесь? спросилъ Магнусъ.
— Здѣсь, отвѣчалъ Пиквикъ.
— Здѣсь!….. не ужъ ли въ самомъ дѣлѣ здѣсь?… Но это, право, непостижимо! вѣдь и я здѣсь же остановлюсь. Какое необычайное стеченіе обстоятельствъ!
Пріѣзжихъ ввели въ большую, дурно убранную комнату, съ каминомъ, въ которомъ чуть дышалъ бѣдный огонь, пробираясь по сырому дереву. Они велѣли подать обѣдъ: имъ принесли говяжью кость и два ломтика рыбы. Вполсыта, желая какъ-нибудь размыкать свое неудовольствіе на такую скудную трапезу, мистеръ Пиквикъ спросилъ бутылку портвейну, и хотя вино было самаго низкаго сорту, а цѣна непомѣрно высокая, рѣшился выпить все до дна, усѣвшись въ широкія кресла передъ каминомъ. Между-тѣмъ Магнусъ, на зло дурному обѣду, былъ въ чрезвычайно веселомъ расположеніи, и какъ онъ выпилъ нѣсколько рюмокъ водки, не отказываясь и отъ вина мистеръ Пиквика, то разговорился такъ, что пожелалъ открыть ему самыя задушевныя свои тайны.
— Знаете ли вы, мистеръ Пиквикъ, сказалъ онъ: знаете ли, зачѣмъ я пріѣхалъ въ Ипсвичъ?
— Почему же мнѣ знать? отвѣчалъ Пиквикъ. Moжетъ-статься, какія-нибудь дѣла.
— Дѣла, и не дѣла; отгадали, и нѣтъ. Попробуйте еще разъ.
— Ей Богу, не знаю.
— Хе, хе, хе! Такъ я скажу вамъ, мистеръ Пиквикъ, зачѣмъ я пріѣхалъ. Я пріѣхалъ…. Нѣтъ, лучше такъ: признайтесь, мистеръ Пиквикъ, что бы вы обо мнѣ подумали, если бы я пріѣхалъ свататься?
— Ничего. Я подумалъ бы, что вы легко можете успѣть въ своемъ сватовствѣ?
— Хе, хе, хе! Вы въ самомъ дѣлѣ такъ думаете? а?
— Почему же нѣтъ?
— Но вы, можетъ-быть, шутите?
— Нимало.
— Хе, хе, хе! Такъ вы отгадали, мистеръ Пиквикъ: я точно затѣмъ пріѣхалъ. И моя невѣста живетъ въ этомъ же домѣ.
— Право? Вотъ почему вы такъ часто выбѣгали изъ-за стола, когда мы обѣдали!
— Тсъ! тсъ! пожалуйста ни слова! я ужасно ревнивъ. Мы еще видались съ нею. Съ дороги, вы знаете, не хорошо; физіогномія такъ разстроена. Вотъ завтра, отдохнувши, другое дѣло! Хе, хе, хе! Съ женщинами надобно, знаете…… У меня въ чемоданѣ есть синяя пара, которая, надѣюсь, произведетъ хорошій эффектъ. Какъ вы объ этомъ думаете?
— Я не видалъ вашей синей пары.
— Гмъ. Я вамъ ее покажу, послѣ. Чудесная! Впрочемъ и особа, на которой хочу я жениться, тоже прелесть.
— Поздравляю васъ.
— Тсъ! тсъ! я ужасно ревнивъ. Она, видите, сирота: нѣтъ ни отца, ли матери. Ея настоящее мѣстопребываніе въ двадцати миляхъ отъ Ипсвича; но сегодня и завтра она должна быть здѣсь, и я хочу воспользоваться этимъ случаемъ. Гостинница, постоялый дворъ, дилижансъ, дорога, по-моему, самыя лучшія мѣста для сватовства, когда дѣло идетъ объ одинокой женщинѣ. Здѣсь она глубже чувствуетъ всѣ непріятности одиночества и скорѣе пожелаетъ завестись семействомъ. Не правда ли? какъ вы думаете?
— Я думаю, что вы судите очень основательно.
— Хе, хе, хе! именно такъ. Какое странное стеченіе обстоятельствъ?…. Но скажите, пожалуйста, не поздно ли мы засидѣлись? Боюсь, буду блѣденъ завтра поутру.
— Двѣнадцать часовъ.
— Двѣнадцать часовъ!…. Боже мой! я погибаю!…. Прощайте, мистеръ Пиквикъ; спокойной ночи.
Магнусъ поспѣшно кликнулъ служанку и отправился, со свѣчкой въ рукахъ, въ одну сторону, а Пиквикъ и другая свѣчка были препровождены, черезъ множество комнатъ, коридоровъ и лѣстницъ, въ другую. Спальня, доставшаяся нашему герою, не отличалась большими удобствами, но это былъ общій порокъ спаленъ въ гостинницѣ Бѣлой Лошади, потому-что онѣ тамъ всѣ совершенно походили одна на другую. Въ каждой, когда растворите дверь, прежде всего увидите прямо передъ собой окно съ зеленою сторою; подъ окномъ маленькій столикъ съ двумя стульями по сторонамъ; у двухъ противуположныхъ стѣнъ, двѣ кровати съ занавѣсками, а въ углу, налѣво, каминъ и передъ нимъ кресла. Это было общее, такъ сказать, форменное, убранство всѣхъ здѣшнихъ спаленъ, и ежели между ними существовала какая разница, такъ развѣ только, что одна часть была вытянута въ рядъ по коридору въ одномъ крылѣ зданія, а другая въ другомъ.
Мистеръ Пиквикъ, не чувствуя большаго призванія ко сну, сѣлъ въ кресла передъ каминомъ, въ которомъ горѣлъ слабый огонь, и погрузился въ размышленія. Ему пришло на память все, что случилось въ послѣднее время: онъ вспомнилъ тотъ день, въ который отправился впервые изъ Лондона; вспомнилъ опасности, которымъ онъ подвергался на рочстерскихъ маневрахъ; вспомнилъ свою занимательную поѣздку на хуторъ мистеръ Вардля, свои охотничьи приключенія, открытіе древняго камня, и прочая, и прочая. Но болѣе всего Пиквикъ думалъ о Джинглѣ, котораго ему надлежало завтра отьискивать; а какъ мысль о дѣлахъ почти всегда неразлучна съ мыслью о времени, то Пиквикъ вздумалъ посмотрѣть на часы, и лѣвая рука его поднялась къ цѣпочкѣ, за которую она привыкла втеченіи многихъ лѣтъ вытаскивать эту машину изъ глубины карману. Увы! ни цѣпочки, ни часовъ не было…… Мистеръ Пиквикъ вспомнилъ, что онъ позабылъ ихъ на столѣ въ той комнатѣ, гдѣ обѣдалъ. Какъ теперь быть? Оставить ихъ тамъ до-завтра?….. Но мистеръ Пиквикъ никогда не разлучался съ своими часами; онъ такъ привыкъ къ нимъ, онъ такъ нѣжно и постоянно лелѣялъ ихъ нѣсколько лѣтъ въ тепломъ пріютѣ своего часоваго карману. Нѣтъ! онъ не въ состояніи Провести цѣлую ночь безъ часовъ. Что жъ дѣлать? позвонить? кликнуть служанку?… Но въ домѣ всѣ спятъ; онъ не докличется, либо надѣлаетъ тревоги. Всего лучше итти самому: мистеръ Пиквикъ взялъ свѣчу и отправился.
Съ первымъ шагомъ изъ коридору, въ которомъ была его спальня, онъ увидѣлъ всю трудность своего предпріятія: тутъ лѣстница, тамъ переходъ, здѣсь нѣсколько пустыхъ комнатъ, а тамъ опять лѣстница… Мистеръ Пиквикъ совсѣмъ растерялся, началъ сходить по ступенькамъ, но чѣмъ ниже спускался онъ, тѣмъ длиннѣе, кажется, становилась лѣстница, какъ-будто на ней наростали безпрестанно новыя ступеньки. Наконецъ однако жъ ученый мужъ дошелъ до площадки, которая показалась ему знакомою: тутъ проходилъ онъ, когда пріѣхалъ въ гостинницу. Онъ остановился, осмотрѣлся кругомъ, и пошелъ опять вверхъ. Къ-счастію память не обманула его: съ лѣстницы на лѣстницу, изъ коридору въ коридоръ, послѣ многихъ поворотовъ, онъ попалъ наконецъ въ ту комнату, гдѣ мистеръ Александръ Магнусъ открылъ ему тайну своего сердца. Ура! часы лежатъ на столѣ. Съ торжественною улыбкою мистеръ Пиквикъ опустилъ ихъ въ карманъ, и пошелъ назадъ въ свою спальню. На этотъ разъ ему посчастливилось скоро попасть въ коридоръ, гдѣ была его комната; только одно огорчило его: онъ нѣсколько разъ ошибался дверьми, и долженъ былъ выслушивать привѣтствія въ родѣ «Что за чортъ тамъ стучится»? «Какой домовой тамъ возится?» При этихъ вопросахъ, мистеръ Пиквикъ поспѣшно отскакивалъ отъ дверей, и на цыпочкахъ отправлялся далѣе. Но вотъ наконецъ и его спальня: дверь растворена какъ онъ ее оставилъ. Мистеръ Пиквикъ проворно вошелъ и съ радости такъ сильно махнулъ полой двери, что потушилъ свѣчку. Впрочемъ это не бѣда; онъ не имѣлъ въ виду никакихъ занятій. Поставивъ подсвѣчникъ въ каминъ, Пиквикъ снялъ сапоги, сюртукъ, жилетъ, подтяжки и галстухъ; бережно уложилъ все это въ уголъ возлѣ кровати, потомъ надѣлъ на голову колпакъ, завязалъ на подбородкѣ тесемки, которыя онъ считалъ необходимою принадлежностью этого головнаго убору, легъ и закрылся одѣяломъ и занавѣсками. Въ головѣ его опять начали бродить разныя мысли; онъ вспомнилъ свое недавнее путешествіе по коридорамъ и лѣстницамъ, и это воспоминаніе показалось ему столько забавнымъ, что искренняя улыбка озарила черты стараго джентльмена, увѣнчанныя ночнымъ колпакомъ.
Вдругъ неожиданный шумъ возмутилъ его невинную веселость. Пиквикъ поднялъ голову, отвернулъ немножко занавѣсъ, смотритъ, и…. Боже мой!… улыбка его внезапно превратилась въ выраженіе ужасу, дыханіе прервалось: въ комнату вошла женщина среднихъ лѣтъ, въ папильоткахъ и въ ночномъ шлафрокѣ, со свѣчкой въ рукахъ. Она спокойно опустила ее на столъ, прошлась раза два или три по комнатѣ, остановилась, сняла со стѣны маленькое зеркало, уставила его на столѣ и начала расчесывать свою косу. Мистеръ Пиквикъ обмеръ отъ страху при этомъ ужасномъ зрѣлищѣ; рука его, державшая занавѣсъ, опустилась; самъ онъ, почти бездыханный, упалъ на подушки. Очевидно, эта женщина среднихъ лѣтъ намѣрена провести тутъ всю ночь: Пиквикъ ошибся комнатой. Чортъ бы взялъ архитектора, который настроилъ одинакихъ покоевъ, и хозяина, который убралъ ихъ на одинъ ладъ! Неужели они не предвидѣли, что это можетъ подать поводъ къ важнымъ ошибкамъ, произвести гибельныя послѣдствія? Сумасброды! Но теперь не время упрекать ихъ въ неосторожности: незнакомка ужъ расчесала косу, завязала ее, надѣла спальный чепецъ. Хорошо, если она разсудитъ лечь на ту постель, которая остается свободною: ну, а какъ не на ту?…
«Охъ, какіе ужасы!» подумалъ несчастный Пиквикъ, и зажмурилъ глаза. Въ комнатѣ стало тихо. Герой не могъ побѣдить своего любопытства, да и можно ли побѣдить его, когда на носу такая опасность? Онъ опять отвернулъ тихонько край занавѣски, поднялся осторожно, и приставилъ одинъ глазъ къ отверзтію. Въ перспективѣ, которую увидѣлъ онъ, не было ничего утѣшительнаго: незнакомка сдѣлала въ своемъ тоалетѣ еще нѣсколько новыхъ распоряженій, которыя ясно показывали, что она хочетъ сейчасъ же лечь спать. Роковая минута приближается. «Боже мой, Боже мой! что будетъ со мною?» думалъ мистеръ Пиквикъ.
Мы не почитаемъ за нужное увѣрять, что онъ былъ скромнѣйшій и цѣломудреннѣйшій изъ смертныхъ. Цѣломудріе, скромность, деликатность его, простирались до такой степени, что ему стоило только помыслить, какъ онъ покажетъ дамѣ свой спальный колпакъ, и это уже бросало его въ жаръ и въ холодъ, и по всему тѣлу начинали бѣгать мурашки. Однако жъ надобно было распутать эту гибельную исторію, которая запутывалась больше и больше съ каждой минутой. Несчастный герой нашъ положилъ одну руку на грудь, какъ бы желая остановить трепетъ своего сердца, собрался съ мыслями, вооружился всею силою воли, и благополучно кашлянулъ.
Незнакомка, казалось, услышала этотъ звукъ, приподняла голову, но, простоявъ нѣсколько секундъ въ такомъ положеніи, спокойно сѣла къ камину.
Странная женщина! подумалъ Пиквикъ. Кхъ! кхъ!
Этотъ вторичный кашель былъ ужъ такъ громокъ, что она уже не могла вообразить, будто бы ей послышалось.
— Ахъ, Боже мой!… что это значитъ?
— Ничего-съ…. благонамѣренный человѣкъ…. отвѣчалъ мистеръ Пиквикъ, скрывшись за занавѣску.
— Благонамѣренный человѣкъ?…. мужчина?….
— Да-съ… я.
Незнакомка взвизгнула и побѣжала къ дверямъ. Одна минута, и весь домъ поднимется на ноги: мистеръ Пиквикъ будетъ пойманъ въ женской спальнѣ!
— Сударыня!…. сударыня! кричалъ онъ въ отчадніи, высунувъ голову въ калпакѣ изъ-за занавѣски. Почти можно сказать навѣрное, что мистеръ Пиквикъ не имѣлъ ни какихъ особенныхъ видовъ, дѣлая это движеніе головой; но оно принесло ему великую пользу: незнакомка, лишь-только увидѣла колпакъ его, тотчасъ перемѣнила намѣреніе: она остановилась и закрыла глаза рукой.
— Ахъ, батюшки! сказала она: что вамъ надобно?
— Ничего, сударыня, отвѣчалъ Пиквикъ: ей Богу, ничего; клянусь вамъ всѣмъ на свѣтѣ, что ничего.
— Ничего? повторила незнакомка, пристально всматриваясь въ его лицо и колпакъ.
— Да, сударыня, ничего. Повѣрьте несчастному, но благонамѣренному, джентльмену, который только тѣмъ виноватъ передъ вами, что попалъ ошибкой не въ свою комнату. — Неужели вы еще сомнѣваетесь? прибавилъ онъ, съ видомъ упрека покачивая головой и не замѣчая въ избыткѣ скорби, что кисточка колпака, перекидываясь то назадъ, то напередъ, бьетъ его по носу.
— Ежели эта невѣроятная исторія справедлива, сэръ, сказала тогда незнакомка: то я прошу васъ немедленно удалиться.
— Съ большимъ удовольствіемъ, сударыня, подхватилъ обрадованный Пиквикъ. Я почту себя совершенно счастливымъ….
Незнакомка отошла всторону.
— Что же, сударь? произнесла она повелительнымъ тономъ, указывая на двери.
— Сейчасъ… сію-минуту, сударыня.
Мистеръ Пиквикъ выпрыгнулъ изъ постели, взялъ сапоги, перекинулъ черезъ руку сюртукъ, жилетъ, помочи, галстухъ, и пошелъ вонъ изъ комнаты. Приблизившись къ двери, онъ счелъ нужнымъ остановиться, чтобъ испросить себѣ прощеніе незнакомой дамы.
— Мнѣ очень больно, сударыня, сказалъ онъ, почтительно приложивъ руку къ колпаку: очень больно, сударыня, что я, невиннымъ образомъ, безъ всякихъ дурныхъ намѣреній, совершенно случайно….
— Подите, подите! перебила незнакомка съ. гнѣвомъ,
— Иду, иду.
И какъ сердитая дама среднихъ лѣтъ показывала явное нетерпѣніе, то ораторъ поскорѣе убрался, не кончивъ своей оправдательной рѣчи. Дверь за нимъ съ шумомъ захлопнулась. Онъ остался одинъ, въ темномъ коридорѣ. Ему было очень пріятно поздравить себя съ благополучной развязкой опаснаго приключенія; но въ то же время онъ не зналъ, что дѣлать, куда итти. Печальный опытъ не допускалъ и мысли толкнуться въ другія двери. Несчастный надѣлъ сапоги и пошелъ прямо, куда поведетъ коридорѣ. Скоро ему представился поворотъ въ правую сторону. Не имѣя особенныхъ причинъ сворачивать въ лѣвую, онъ послѣдовалъ этому повороту и попалъ на лѣстницу, которая вела внизъ; началъ спускаться, шелъ, шелъ, нѣсколько разъ подвергался опасности упасть въ темную бездну, и наконецъ, во избѣжаніе такого бѣдствія, сѣлъ на ступеньку, съ твердымъ намѣреніемъ ожидать тутъ разсвѣту какъ только можно философически.
Въ этомъ положеніи засталъ его Самъ, который, спустя полчаса времени, проходилъ по той же лѣстницѣ. Самъ былъ до крайности изумленъ, увидѣвъ своего господина.
— Какъ, сударь!…. Это вы?…. вы ли это?
Но мистеръ Пиквикъ не отвѣчалъ на вопросы. Съ необыкновенною важностью онъ посмотрѣлъ на Виллера, взялъ у него свѣчу, и приказалъ проводить себя въ спальню.
— Со мной случилось неслыханное приключеніе, сказалъ онъ, когда уже легъ въ постель: но….. но оно должно остаться тайной. Не буди меня завтра: я имѣю нужду въ отдыхѣ.
На слѣдующее утро, когда мистеръ Пиквикъ сошелъ вь общую комнату, онъ засталъ мистеръ Магнуса во всей красѣ синей пары, готоваго отправиться на осаду сердца интересной сиротки.
— Ахъ, какъ я радъ, что вы подоспѣли! вскричалъ онъ; бросаясь къ Пиквику. Вотъ, посмотрите: хорошо ли?… какъ вы находите?
— Прекрасно! прекрасно! отвѣчалъ Пиквикъ.
— Я посылалъ ужъ къ ней свою карточку, и она велѣла сказать, что прійметъ меня въ двѣнадцать часовъ. Замѣтьте: въ двѣнадцать. Вчера въ двѣнадцать часовъ мы съ вами пошли спать. Странное стеченіе обстоятельствъ! Какъ вы думаете, удобно ли говорить о такомъ предметѣ въ двѣнадцать часовъ?
— Почему нѣтъ? я думаю, такъ же удобно, какъ и во всякое другое время.
— Вы думаете?…. Хорошо, я положусь на васъ въ этомъ случаѣ. А какъ вы думаете, съ чего бы мнѣ лучше начать?
— Это вопросъ довольно трудный, мистеръ Магнусъ. По моему мнѣнію, тутъ все зависитъ отъ случая, отъ отношеній, въ какихъ вы находитесь съ дамой….
— Отъ случая, отношеній…. Гмъ! такъ вы полагаете, что начать трудно?
Мистерь Магнусъ, дѣлая этотъ вопросъ, едва переводилъ духъ отъ робости.
— Нѣтъ, мистеръ Магнусъ, отвѣчалъ Пиквикъ: я не говорю, что начать трудно; я только говорю, что трудно это начало приготовить благовременно. Но во всякомъ случаѣ, мнѣ кажется, лучше всего, если бы вы начали какимъ-нибудь комплиментомъ, польстили бы ея красотѣ, уму, дарованіямъ; потомъ можете сказать, что хотя вы находите себя совершенно недостойнымъ….
— То есть, въ отношеніи только къ ней недостойнымъ. Такъ, я думаю, надо сказать?
— Да, въ отношеніи къ ней. Но послѣ этого вы прибавите, что… что вы утѣшаете себя пріятной надеждой, что ваша постоянная любовь, ваше уваженіе…
— Хорошо! любовь, уваженіе…
— И ваше независимое состояніе….
— Превосходно!
— Даютъ вамъ нѣкоторое право желать…. искать, и просить…. ну, и такъ далѣе, и такъ далѣе.
— Превосходно! Я положусь на васъ въ этомъ случаѣ. А потомъ что же, мистеръ Пиквикъ?
— Потомъ? Потомъ… Но я, право, не въ состояніи, мистеръ Магнусъ, предсказать всѣ подробности, которыя тутъ могутъ случиться. Мнѣ никогда не доводилось видѣть себя въ такомъ положеніи. Впрочемъ, если бы я былъ на вашемъ мѣстѣ, я одной рукой взялся бы тихонько за концы ея пальцевъ, а другою осторожно вынулъ бы изъ кармана платокъ, потому-что женщины, сколько мнѣ извѣстно, всегда плачутъ при такихъ случаяхъ, и слѣдственно мнѣ должно быть наготовѣ отереть ея слезы. Послѣ того я почелъ бы нужнымъ поцѣловать особу, которой дѣлаю предложеніе, и насчетъ этого пункта, мистеръ Магнусъ, моя теорія, такова, что если женщина не разсердится за поцѣлуй, такъ она пойдетъ за-мужъ.
— Такова ваша теорія?…. Хорошо, я положусь въ васъ и въ этомъ случаѣ.
Мистеръ Магнусъ еще разъ осмотрѣлъ свой нарядъ, сдѣлалъ еще нѣсколько вопросовъ Пиквику, и вполовину веселый, вполовину трепещущій, вышелъ изъ комнаты. Черезъ полчаса онъ воротился съ свѣтлымъ лицомъ, подбѣжалъ къ Пиквику, вытащилъ его изъ-за завтраку, отвелъ въ другой уголъ, прицѣпилъ къ себѣ пальцемъ за петлю фрака, и шепнулъ въ самое ухо:
— Я сдѣлалъ все точно такъ, какъ вы мнѣ совѣтовали, и…. Отгадайте, что?
— И успѣли? спросилъ Пиквикъ.
— Отгадали. Она моя!
— Поздравляю, отъ всего сердца поздравляю..
— Вы ее.сейчасъ увидите, она идетъ сюда.
— Очень радъ.
Въ коридорѣ послышался женскій голосъ. Мастеръ Пиквикъ поспѣшно надѣлъ очки, снятыя во время завтраку, вытянулся, обдернулъ жилетъ, кашлянулъ.
— Миссъ Вайтерфильдъ! провозгласилъ Магнусъ.
Пиквикъ, не теряя ни минуты, согнулся въ самый учтивый поклонъ; но когда онъ поднялъ опять голову и навелъ очки на вошедшую даму, готовясь сказать ей привѣтствіе, языкъ его прильнулъ къ гортани, а незнакомка вскрикнула, закрыла обѣими ручками лицо, и упала на кресла. Мистеръ Магнусъ, съ своей стороны, оцѣпепѣлъ отъ удивленія и, блѣдный, дрожащій, смотрѣлъ, то на Пиквика, то на миссъ Вайтерфильдъ.
— Что это значитъ? спросилъ онъ наконецъ. Мистеръ Пиквикъ, извольте отвѣчать что это значитъ?
— Я позволю себѣ уклониться отъ вашего вопроса, сказалъ Пиквикъ, съ достоинствомъ.
— Уклониться, мистеръ Пиквикъ! какъ уклониться?
— Да; я почитаю долгомъ молчать, чтобы не компрометировать этой дамы и не пробудить въ душѣ ея нѣкоторыхъ тяжкихъ воспоминаній.
— Миссъ Вайтерфильдъ! закричалъ Магнусъ, въ бѣшенствѣ: что это? вы знаете этого господина?
— Ахъ!…, да! отвѣчала она, рыдая.
— Не безпокойтесь, сударыня, сказалъ нашъ герой, я умѣю понимать нѣжность вашихъ чувствъ и никогда, повѣрьте мнѣ, никогда не открою бѣдственной тайны, Которая насъ…. которая, такъ сказать…. которая….
Тутъ Магнусъ рѣшительно вышелъ изъ себя; онъ осыпалъ упреками свою невѣсту и обнаружилъ на ея счетъ самыя черныя подозрѣнія.
— Жестокій! сказала она, всхлипывая и обливаясь слезами.
Но Магнусъ не слушалъ. Пиквикъ вступился-было за несправедливо обвиняемую добродѣтель, и это надѣлало еще болѣе шуму: подозрѣнія Магнуса превратились въ увѣренность; онъ снялъ свои синія очки, которыя конечно были совсѣмъ ненужнымъ дополненіемъ къ лицу въ такихъ критическихъ обстоятельствахъ; бросилъ ихъ на-полъ, началъ ерошить свои рыжіе волосы, началъ страшно сверкать глазами, бѣгать по комнатѣ, упрекать Пиквика въ коварствѣ, въ предательствѣ. Эти упреки наконецъ оскорбили нашего героя: чувствовать всю славу своей невинности, и въ то же время быть предметомъ такихъ гнусныхъ обвиненій…. Нѣтъ, мистеръ Пиквикъ не выдержалъ: онъ вступился за свою честь. Началась формальная ссора, крикъ, брань, угрозы. Испуганная миссъ Вейтерфильдъ убѣжала изъ комнаты. Магнусъ кричалъ ей вслѣдъ, что онъ раздѣлается съ ея тайнымъ знакомцемъ. Къ счастію, Самъ подоспѣлъ въ это роковое мгновеніе: его прибытіе положило конецъ брани двухъ джентльменовъ; онъ безъ церемоніи увелъ Пиквика въ другую комнату, и мистеръ Магнусъ остался одинъ съ своими мрачными размышленіями.
Не будемъ описывать, какъ герой нашъ провелъ этотъ день: съ нимъ не случилось ничего чрезвычайнаго; онъ всё старался успокоить волненіе, которое произвела въ немъ непріятная сцена съ Магнусомъ. Но вечеромъ, — когда это волненіе стало затихать понемногу и мистеръ Пиквикъ смотрѣлъ уже не безъ удовольствія на почтенную наружность тетерки, которую принесли къ нему въ спальню, вдругъ дверь отворяется и полъ начинаетъ скрипѣть подъ тяжестью огромной фигуры, съ сѣдой головой, черными густыми бровями и маленькими глазами, которые, — чтобы не томить любопытныхъ читателей, — принадлежали просто, но естественному праву, мистеръ Греммеру, одному изъ полицейскихъ чиновниковъ города Ипсвича.
Мистеръ Греммеръ любилъ дѣлать всякое дѣло законнымъ порядкомъ, но у него была своя манера, свои пріемы. Въ настоящемъ случаѣ онъ прежде всего окинулъ глазами всю комнату и заперъ дверь; потомъ вытянулъ изъ кармана платокъ и отеръ имъ свои узенькій лобъ; потомъ опустилъ платокъ въ шляпу и поставилъ шляпу въ уголъ; потомъ поднялъ правую руку, медленно поднесъ ее къ боковому карману, вынулъ оттуда коротенькій жезлъ съ мѣдной короной на концѣ, и подступилъ съ этимъ грознымъ знакомъ своего полицейскаго достоинства къ мистеръ Пиквику, глядя на него важно и строго,
Мистеръ Пиквикъ тоже глядѣлъ на Греммера, но безъ всякой важности и строгости, а съ удивленіемъ.
— Это не общая комната, сказалъ онъ наконецъ: вы, конечно, ошиблись.
— Законы не ошибаются, отвѣчалъ мистеръ Греммеръ величаво.
Пиквикъ еще больше смутился.
— Да, законы! продолжалъ между-тѣмъ мистеръ Греммеръ: понимаете ли, мистеръ Пиквикъ? законы! И я, какъ представитель законовъ, по предписанію моего начальства, вслѣдствіе предложенія господина городничаго честнаго и вѣрноподданнаго его великобританскаго величества города Ипсвича, высокочестнаго Мистеръ Непкинса, Конюшаго, арестую васъ вышерѣченнаго Пиквика, какъ нарушителя общественнаго спокойствія и противника благихъ намѣреній правительства.
— Арестуете?…. какъ? за что?
— Арестую, повторилъ Греммеръ: и вы, упомянутый Пиквикъ, имѣете слѣдовать за мной безъ малѣйшаго отлагательства. — Дебли! закричалъ онъ, подойдя къ двери.
На этотъ зовъ вошелъ въ комнату другой, высокій и плечистый, дѣтина съ неумытой рожей, въ сопровожденіи полу-дюжины молодцовъ: у каждаго изъ нихъ въ рукѣ былъ такой же, какъ у Греммера, маленькій жезлъ съ мѣдной коронкой, и, входя въ комнату, они заставили дрожатъ и качаться всю бывшую въ ней мебель.
— Исполняйте свою обязанность, сказалъ имъ Греммеръ.
Съ этими словами онъ наложилъ жезлъ свой въ карманъ и взглянулъ на Дебли; Дебли положилъ, жезлъ въ карманъ и взглянулъ на товарищей; товарищи положили жезлы въ карманы и взглянули на Пиквика. Должно думать, что они были люди неразговорчиваго десятка, потому что никто изъ ихъ не выронилъ ни одного слова, хотя каждый съ своей стороны очень дѣятельно помогалъ Пиквику одѣваться и снаряжаться въ дорогу. Что касается до самого Пиквика, то онъ, выходя изъ-за стола, на которомъ оставалась непочатая тетерка, устремилъ на Греммера такой, взглядъ, что если бы въ этомъ человѣкѣ была хоть капля чувствительности, то онъ, конечно, не устоялъ бы на ногахъ: взглядъ Пиквика пронзилъ бы ему грудь и выставился другимъ концомъ изъ спины. Но съ Греммеромъ не послѣдовало такого случая, и хотя Пиквикъ рѣшительно не понималъ зачто его арестуютъ, однако жъ почелъ долгомъ смириться передъ законами своего отечества, онъ только просилъ, чтобъ его не выставляли на позоръ передъ публикой, а позволили ѣхать въ закрытомъ экипажѣ. Эта милость, по нѣкоторомъ размышленіи со стороны Греммера, была ему. оказана: привели какую-то колымагу, которая прежде принадлежала одному джентльмену, страдавшему сильной подагрой; посадили въ нее мистеръ Пиквика, закрыли со всѣхъ сторонъ, и повезли. Впереди шелъ церемоніяльнымъ маршемъ самъ Греммеръ, за нимъ Дебли, за Дебли ѣхала колымага съ двумя полицейскими по бокамъ, а остальные четверо замыкали процессію. Лавочники и торговки смотрѣли съ большимъ любопытствомъ, когда этотъ поѣздъ тянулся во улицамъ, и хотя никто не зналъ въ чемъ дѣло, однако же всѣ остались очень довольны новостью зрѣлища. Праздные люди, зѣваки, мальчишки забѣгали впередъ, спрашивали у Греммера, что это значитъ, и получая въ отвѣтъ, что тутъ скрывается государственное дѣло, считали за долгъ присоединяться къ процессіи: огромная толпа двигалась по улицамъ съ шумомъ и суматохой.
Между-тѣмъ Самъ, не подозрѣвая, чтобъ съ бариномъ его случились такія бѣды, развѣдывалъ по всему городу о Троттерѣ, и не узнавъ ничего, рѣшился итти домой. Проходя по одной улицѣ, онъ вдругъ слышитъ какой-то гулъ, наконецъ видитъ толпу народу, всматривается, и замѣчаетъ, что посерединѣ толпы движется какая-то большая, чудная машина, какой онъ съ роду не видывалъ. Это тронуло его любопытство; онъ пошелъ на встрѣчу и остановился на ступенькахъ одного подъѣзда, чтобы лучше разсмотрѣть шествіе, а особенно машину, которая его болѣе всего занимала. Бѣдный Самъ! если бы онъ зналъ, что скрывается въ ея внутренности!…. Но вотъ процессія подошла: бѣгутъ мальчишки, идетъ полицейскій, около него тѣснота, за нимъ еще полицейскій, тѣснота увеличиваетъ ея, наконецъ вотъ машина! Самъ смотритъ и удивляется… Ей Богу, я никогда не видывалъ такого мудренаго экипажа, думаетъ онъ. Дай спрошу, что это за ли конина. Эй, почтенный! позвольте-спросить…. И Самъ хочетъ удержать за полу какого-то толстобрюхаго джентльмена, который, засунувъ руки въ карманы и поднявъ голову, проходилъ мимо. Но въ это время кто-то кричитъ ему: «Самъ!» Онъ оглядывается. «Самъ! Самъ!» повторяетъ знакомый голосъ. Кожа, которою задернута колымага, приходитъ въ движете, изъ-за нея появляется носъ, глаза, лысина…. Самъ смотритъ и не вѣритъ: это собственные носъ, глаза и лысина его господина.
— Стой! кричитъ онъ, вторгаясь въ толпу и хватая за узду клячу, которая везла колымагу. Эй, мистеръ Пиквикъ! кто васъ посадилъ въ этотъ курятникъ?
— Не горячись, Самъ, отвѣчаетъ ему ученый мужъ.
— Прочь! кронъ! кричатъ Греммеръ и Дабль, оскорбленные дерзостью Виллера. Кто ты таковъ?… Что ты за человѣкъ?…. Э! да что съ нимъ толковать, цисмеръ Греммеръ? Палкой его!…. Палкой его, мистеръ Дабль!
— Покорно благодарю, господа, отвѣчалъ Самъ. Но прежде, пожалуйста, разскажите, зачѣмъ вы посадили въ такую мерзость этого стараго и добраго джентльмена?;
— Ну! пошелъ прочь, не разговаривай!
— Покорно благодарю, говорю вамъ. Но этотъ старый джентльменъ — мой баринъ; я хочу знать…..
— Прочь!
Мистеръ Греммеръ замахнулся на любознательнаго, Виллера, но тотъ обнаружилъ намѣреніе отвѣчать ему тѣмъ же, и какъ изъ этого могла выйти соблазнительная сцена, то полицейскіе бросились на помощь къ начальнику. Завязалась драка. Самъ защищался какъ левъ, оказалъ чудеса храбрости; но наконецъ сила превозмогла: его взяли и повели также въ полицію. Не говоримъ о негодованіи Пиквика, который смотрѣлъ въ щелку на эту битву: онъ не могъ одолѣть своихъ чувствъ, высунулъ лысую голову, и окончательное шествіе процессіи къ дому городничаго приняло особенный, торжественный характеръ: Пиквикъ ораторствовалъ, толпа ревѣла.
Наконецъ пріѣхали. Мистеръ Непкинсъ, городничій честнаго города Ипсвича, былъ человѣкъ, знающій всю высокость и важность своего сана. Съ грознымъ величіемъ римскаго консула, онъ сидѣлъ въ креслахъ, за большимъ столомъ, заваленнымъ книгами и бумагами. Передъ нимъ стояло нѣсколько подчиненныхъ, съ раболѣпнымъ видомъ. Мистеръ Непкинсъ изволилъ сердиться; дѣло, которымъ онъ занимался, было дѣло серіозное, ни больше ни меньше какъ бунтъ: ученики приходскаго училища составили тайный заговоръ противъ стеколъ одного яблочника, который не вѣрилъ имъ въ долгъ, и кидали печенымъ картофелемъ въ будочника, грозившаго имъ лѣвымъ указательнымъ мальцамъ.
— Мистеръ Джинксъ! сказалъ городничій, обращаясь къ своему письмоводителю.
Письмоводитель почтительно улыбнулся.
— Чему вы рады, мистеръ Джинксъ? спросилъ сердитый сановникъ.
Письмоводитель нахмурился.
— Вы глупы, сударь! прибавилъ мистеръ Непкинсъ. Письмоводитель отвѣсилъ ему поклонъ.
— Надѣюсь, продолжалъ городничій, снисходя къ болѣе милостивому расположенію: надѣюсь, что правительственныя мѣры, которыя я принялъ, отвратитъ безпорядки и сохранятъ спокойствіе ввѣреннаго мнѣ города.
Мистеръ Непкинсъ раздулся, закинулъ голову и величаво обвелъ взоромъ всѣхъ предстоящихъ. Въ это время послышался крикъ многихъ смѣшанныхъ голосовъ, и черезъ нѣсколько секундъ Греммеръ вошелъ съ докладомъ, что онъ привезъ арестанта, за которымъ былъ посланъ.
— А какъ ты замѣтилъ расположеніе умовъ? спокоенъ ли ввѣренный мнѣ городъ? спросилъ мистеръ Непкинсъ.
— Все тихо, ваша честь, отвѣчалъ Греммеръ: вышерѣченные ученики теперь заняты кеглями, такъ имъ не до стеколъ.
Городничій кивнулъ головой и велѣлъ представитъ себѣ арестанта. Пиквика и Сама ввели. Первый вошелъ съ спокойнымъ и важнымъ видомъ, второй напротивъ очень шумѣлъ, потому что ему непремѣнно хотѣлось итти возлѣ своего господина, а полицейскіе ташили его за воротъ позади.
— Что это за человѣкъ? спросилъ мистеръ Непкинсъ, удивленный растрепанною фигурою В6ллера и тѣмъ, что видитъ передъ собой не одного, а двухъ арестантовъ.
— Это, ваша честь, отвѣчалъ Греммеръ: это преазартный человѣкъ. Онъ хотѣлъ отнять арестанта, остановилъ насъ на улицѣ, завелъ драку.
— Это мой каммердинеръ, примолвилъ мистеръ Пиквикъ, ласково посмотрѣвъ на Виллера.
— Вашъ каммердинеръ? подхватилъ Непкинсъ: понимаю. Заговоръ, стачка, злоумышленіе противъ общественнаго порядка. Мистеръ Джинксъ! извольте занять свое мѣсто, и записывайте ихъ показанія. Какъ тебя зовутъ, пріятель?
— Виллеромъ, отвѣчалъ Самъ.
— Виллеромъ? Хорошо. Запишите, Джинксъ.
— Два л, шепнулъ Виллеръ письмоводителю.
— Гдѣ ты живешь? продолжалъ Непкинсъ.
— Гдѣ случится.
— То есть, ты бродяга. Запишите, Джинксъ: оказавшійся бродягою.
— Покорно благодарю, сказалъ Самъ.
Одинъ изъ полицейскихъ засмѣялся.
— Что это значитъ? вскричалъ грозно Непкинсъ: что это значитъ, мистеръ Греммеръ? чему смѣется этотъ, вашъ подчиненный, болванъ?
— Не знаю, ваша честь.
— Онъ пьянъ, сударь! Выведите его!… въ арестантскую.
— Я не пьянъ, ваша честь, осмѣлился сказать полицейскій.
— Что? ты не пьянъ?…. Какъ ты смѣешь рапортлвать, что «не пьянъ», когда я предписываю, что пьянъ?… Онъ оказался пьянымъ, мистеръ Греммеръ; слышите? Вонъ его! въ арестантскую! Отъ него такъ и разить водкой.
— Разитъ, ваша честь, отвѣчалъ Греммеръ, которому вездѣ слышался водочный запахъ.
Пьяный или не пьяный, полицейскій былъ выведенъ изъ комнаты, и городничій опять приступилъ къ допросамъ, но лишь-только онъ успѣлъ снять еще одно показаніе съ Виллера, какъ миловидная молоденькая служанка вошла и сказала городничему, что готово кушать. Это обстоятельство положило непреодолимую преграду дальнѣйшему теченію государственныхъ дѣлъ. Непкинсъ приказалъ отвести Пиквика и Сама въ арестантскую комнату, и хотѣлъ выйти..
— Извините, господинъ городничій сказалъ нашъ герой. Прежде нежели вы изволите начать свой обѣдъ, я покорнѣйше прошу позволенія объясниться съ вами.,
— Послѣ, отвѣчалъ Непкинсъ.
— Нѣтъ, возразилъ Пиквикъ: я не могу откладывать. Покорнѣйше прошу….
Городничій хотѣлъ уже закричать на Пиквику; но Джинксъ тихонько потянулъ его за полу, и онъ, нахмурившись, сказалъ: — Ну говорите: что вамъ нужно?.
— Во-первыхъ, отвѣчалъ Пиквикъ, съ достоинствомъ:. во-первыхъ, я всепокорнѣйше прошу объявить мнѣ, по какимъ причинамъ меня арестовали.
— Можно ли ему это сказать? шепнулъ городничій Джинксу.
— Я думаю, можно, отвѣчалъ тотъ шопотомъ.
— Вы арестованы, сударь мой, сказалъ Непкинсъ, съ важностью, смотря прямо въ глаза Пиквику: вы арестованы по доносу одной благородной дамы, которая, явясь ко мнѣ поутру сего числа, объявила, что вы намѣрены выйти на поединокъ. съ нѣкоторымъ извѣстнымъ ей джентльменомъ, а какъ… — Джинксъ, что послѣ а какъ? шепнулъ Непкинсъ, наклонясь къ письмоводителю.
— А какъ въ законѣ сказано…. шепнуль письмоводитель.
— Да!… А какъ въ законѣ сказано, что…. Что оказано, Джинксъ?
— Что поединокъ есть нарушеніе общественнаго спокойствія и безоп…
— Знаю!… А какъ въ законѣ сказано, что поединокъ есть нарушеніе общественнаго спокойствія и безопасности, то…. то….
— Я и почелъ долгомъ, подсказалъ Джинксъ.
— То Джинксъ и почелъ долг….
— Не я, вы, шепнулъ Джинксъ, съ досадою.
— Виноватъ! То…. то…. ну, разумѣется, что когда такъ сказано въ законѣ, то я и почелъ долгомъ моего званія, какъ главный мѣстный начальникъ, обязанный пещись о спокойствіи ввѣреннаго мнѣ города….
— Понимаю, понимаю остальное, перебилъ мистеръ Пиквикъ. Я буду имѣть честь объяснить вамъ, что доносъ дамы, о которой вы говорили, вовсе неоснователенъ. Но объ этомъ послѣ: мнѣ будетъ легко оправдаться, такъ и спѣшить нечего. А теперь я покорнѣйше прошу васъ сдѣлать мнѣ честь, удостоить меня особенной секретной аудіенціи.
Мистеръ Непкинсъ вытаращилъ глаза изъ смущеніи посмотрѣлъ на Джинкса: ему представилась судьба Юлія Цезаря.
— Какъ ты думаешь, Джинксъ? шепнулъ онъ.
— Тутъ нечего думать, отвѣчалъ Джинксъ, улыбаясь.
— Оселъ! сказалъ мистеръ Непкинсъ сердито.
При этомъ изъявленіи начальническаго мнѣнія, письмоводитель улыбнулся снова, но повторилъ то же самое, чтл нечего думать, а надобно исполнить просьбу Пиквика. Городничій въ отчаяніи, повелъ просителя съ смежную, комнату, и, вымодя, имѣлъ осторожность приказать Дженксу, чтобы тотъ былъ готовъ бѣжать къ нему по первому крику.
— Я не стану задерживать васъ предисловіемъ, сказалъ нашъ герой. Дѣло касается собственно васъ, мистеръ Непкинсъ, вашего званія и уваженія въ обществѣ. Я имѣю причины подозрѣвать, что въ вашемъ домѣ скрывается одинъ мошенникъ.
— Вѣрно, мой письмоводитель? спросилъ городничій въ полголоса.
— Нѣтъ, мистеръ Непкинсъ, нѣтъ, не письмоводитель.
— Ну, такъ Греммеръ?…. Меззль?…. Букъ?….
— Нѣтъ, нѣтъ! всё не то, мистеръ Непкинсъ. Скажите мнѣ, не знакомы ли вы съ какимъ-нибудь Физъ-Маршаломъ? Подъѣзжая сюда, я видѣлъ, что человѣкъ который присвоилъ себѣ это имя, выходилъ изъ вашего дому.
— Съ Физъ-Маршалемъ? съ капитаномъ Физъ-Маршаломъ? Ну, конечно, я знакомъ съ нимъ. Прекрасный, прелюбезный молодой человѣкъ.
— Не такъ хорошъ:, какимъ кажется, мистеръ Непкинсъ. Я имѣю честь объявить вамъ, что это совсѣмъ не капитанъ и не Физъ-Маршаль, а просто странствующій актеръ Джингль, мерзавецъ, пройдоха, обманщикъ и все, что хотите, мистеръ Непкинсъ.
— Позвольте, сказалъ городничій, притворяя дверь. Это дѣло очень интересное. Прошу покорно садиться, поговоримте какъ слѣдуетъ.
Они сѣли. Пиквикъ разсказалъ все, какъ онъ познакомился съ Джянглемъ, какъ этотъ молодецъ увезъ было мясъ Рахиль Вардль, какъ потомъ уступилъ ее за деньги, и прочая. Городничій, чѣмъ дальше слушалъ, тѣмъ болѣе приходилъ въ волненіе. Дѣло подлинно было очень щекотливое. Онъ познакомился съ капитаномъ по сосѣдству, на скачкѣ. Аристократическія манеры, веселость и модный нарядъ его плѣнили мистрисъ и миссъ Непкинсъ. Онѣ полюбили капитана до безумія. Капитанъ пріѣхалъ по ихъ приглашенію въ Ипсвичъ, капитанъ сдѣлался ежедневнымъ гостемъ, капитанъ устроивалъ ихъ загородныя прогулки капитанъ украшалъ своимъ присутствіемъ ихъ званые вечера.
Мистрисъ и миссъ Непкинсъ прыгали отъ восторга, потому что мистрисъ и миссъ Поркенемъ были готовы лопнуть отъ зависти. И вдругъ теперь, является человѣкъ, который утверждаетъ, будто этотъ капитанъ обманщикъ, будто онъ не капитанъ, а актеръ, не Физъ-Маршаль, а Джингль!… Ну, если правда? Что тогда заговорятъ мистрисъ и миссъ Поркенемъ?…. Дѣло до крайности щекотливое.
— Позвольте, сказалъ мистеръ Непкинсъ: этимъ надо заняться серіозно. Вы взводите на капитана важныя обвиненія. Я готовь вамъ вѣрить: но чѣмъ вы можете доказать?
— Поставьте меня съ нимъ на очную ставку, отвѣчалъ Пиквикъ.:
— На очную ставку? Очень хорошо. Это можно сдѣлать сегодня же, потому что капитанъ обѣщалъ къ намъ пріѣхать. Но я не могу не посовѣтоваться наперёдъ съ женой. Вы согласитесь, что это, — необходимо мистеръ Пиквикъ. Сдѣлайте одолженье, пожалуйте со мной въ другую комнату.
Непкинсъ ввелъ Пиквика въ гостиную, гдѣ онъ нашелъ двухъ дамъ. Городничиха была высокая и толстая женщина, въ голубомъ газовомъ чепчикѣ; миссъ Непкинсъ обладала всей вышиной матери, не принимая въ счетъ чепца. Послѣ обыкновенныхъ учтивостей, городничій разсказалъ своей дорогой половинѣ все, что слышалъ отъ Пиквика, и, къ удивленію его, мистрисъ Ненкимсъ обнаружила готовность вѣрить этимъ извѣстіямъ безъ всякихъ дальнѣйшихъ доказательствъ.
— Помилуй, матушка! вскричалъ онъ, да не сама ли ты до небесъ превозносила капитана? не сама ли ты ставила его въ примѣрѣ любезности и ловкаго обращенія?
— Всё такъ, отвѣчала мистрисъ Непкинсъ: однако жъ я всегда совѣтовала тебѣ развѣдать объ его родѣ и состояніи. Ты забылъ это?
— Я?… Да когдѣ ты мнѣ совѣтовала?
— А какъ же?.. а третьяго дня, на балѣ у Поркенгемовъ, когда онъ цѣлый вечеръ танцовалъ съ этой кривликой, миссъ Поркенгемъ?
— И прежде того, на вечерѣ у Григгзовъ, прибавила дочь: когда онъ спряталъ къ себѣ ея вѣеръ?
— А еще прежде того, подхватила мать, на загородномъ пикникѣ, когда онъ сидѣлъ рядомъ съ ней за столокъ?
Непкинсъ, разбитый въ пухъ, принужденъ былъ признать себя кругомъ виноватымъ. Но теперь возникалъ вопросъ: какъ оправдаться передъ публикой въ томъ, что они приняли и обласкали обманщика? Мистрисъ Непкинсъ тотчасъ разрѣшила задачу. Нельзя было предполагать, чтобы Джингль остался жить въ Ипсвичѣ, послѣ того какъ Пиквикъ изобличитъ его: безъ сомнѣнія онъ тотчасъ уѣдетъ куда-нибудь въ такое мѣсто, гдѣ его еще не знаютъ. Слѣдственно, надобно только придумать благовидное объясненіе его внезапному отъѣзду, и мистрисъ Непкинсъ предложила сказать, будто бы онъ получилъ неожиданное увѣдомленіе, что, по ходатайству знатной родни, его назначили губернаторомъ въ Сіерра-Леоне, или на мысъ Сангуръ, или въ какую-нибудь другую изъ тѣхъ прелестныхъ и здоровыхъ странъ, которыя до того нравятся Европейцамъ, что они, заѣхавъ туда, никогда уже не возвращаются.
Такимъ образомъ дѣло о Джинглѣ, съ помощью мистрисъ Непкинсъ, было устроено какъ нельзя лучше? Городничій и городничиха пригласили Пиквика отобѣдать. Забывъ непочатую тетерку, онъ охотно принялъ ихъ приглашеніе, и за столомъ, между двумя стаканами портвейну, расказалъ всю свою исторію съ мистеръ Магнусомъ. Письмоводитель нашелъ, что Пиквикъ рѣшительно правъ, и объ арестѣ не было больше помину. Виллеру также не опредѣлили ни какого наказанія за буйство и дерзость противъ полицейскихъ властей: ограничились выговоромъ, съ подтвержденіемъ впредь быть осмотрительнѣе. Самъ не тужилъ объ этомъ, потому что ему было весело на кухнѣ мистеръ Непкинса.
Можетъ-статься, читатель еще не забылъ хорошенькой служанки, которая докладывала городничему, что готово кушать; но читатель не знаетъ, что, когда эта служанка вошла съ своимъ докладомъ, бѣдный Самъ покраснѣлъ какъ ракъ.
— Ты ли это, Мери? вскричалъ онъ, увидѣвъ ее послѣ на кухнѣ.
— Самъ, это ты? вскричала она.
— Полтора года!
— Съ-тѣхъ-поръ какъ я уѣхала изъ Лондона.
— Я ужъ и не зналъ, жива ли ты?
— А я не знала ничего про тебя.
— Ахъ, Мери!
— Ахъ, Самъ!
— Бѣдность, бѣдность!… То ли дѣло, Мери, если бы кто изъ насъ былъ богатъ? Мы бы давно обвѣнчались!
— Ахъ!….
Разговоръ ихъ былъ прерванъ тѣмъ полицейскимъ, котораго мистеръ Непкинсъ велѣлъ посадить подъ арестъ, какъ пьянаго, но который предпочелъ сидѣть въ кухнѣ, въ качествѣ трезваго и готоваго напиться.
— Всё ли въ добромъ здоровьѣ? спросилъ онъ насмѣшливо у Виллера.
— По-прежнему-съ, отвѣчалъ Самъ: не чувствую ни какой перемѣны, съ-тѣхъ-поръ какъ имѣлъ честь дать вамъ тумака по затылку.
Полицейскій улыбнулся; дерзость отвѣта ни сколько не разсердила его: онъ былъ слишкомъ занятъ мыслями о предстоящемъ обѣдѣ, и, подобно Саму, вовсе не чувствовалъ расположенія ссориться, потому что все позабылъ увидѣвшись съ Мери. Наконецъ его вывели изъ этого счастливаго забвенія: мальчикъ, посланный Пиквикомъ, прибѣжалъ сказать, что ученый мужъ требуетъ Сама къ себѣ. Виллеръ зналъ уже, въ чемъ дѣло, и кинулся со всѣхъ ногъ къ своему барину. Картина, которую онъ увидѣлъ въ гостиной, была очень интересна: у дверей стоялъ Джингль, со шляпой въ рукѣ, съ улыбкою на губахъ, но съ крайне разстроенною физіономіей; передъ нимъ — Пиквикъ, въ величественномъ положеніи оратора, только-что кончившаго прекрасное поученіе, съ одной рукой заложенной за жилетъ, съ другою, простертой въ воздухѣ; на послѣднемъ планѣ — Непкинсы: самъ городничій едва держался на краю стула и сердито смотрѣлъ на Джингля; жена почти, обернувшись задомъ, глядѣла на него горделиво черезъ плечо; а дочь вздыхала, поднявъ руки и глаза къ небу.
— Не знаю, что меня удерживаетъ? говорилъ городничій: почему я не хочу арестовать этого человѣка? Потому только, что сожалѣю объ немъ! Глупое, непростительное состраданіе….
— Нѣтъ, сказалъ Джингль: нельзя…. слухи… заговорятъ.. Женихъ дочери…. стыдно….
— Негодяй! произнесла мистрисъ Непкинсъ: мы презираемъ твои дерзкіе замыслы.
— Я всегда его презирала, прибавила миссъ Непкинсъ.
— Какъ же! подхватилъ Джингль: развѣ прежній любовникъ…. высокій молодецъ…. Поркенемъ…. богатъ… лошади…. однако жъ не такъ, какъ думали.. я…. всѣ дѣвушки…. всѣ хотѣли итти….
— Клеветникъ! перебила городничиха. Мистеръ Непкинсъ, какъ это можно? какъ вы позволяете?
— Джинксъ! закричалъ городничій.
— Чего изводите, ваша честь?
— Отвори ему дверь. Ступайте вонъ, сударь!
Кочующій актеръ, обрадованный такой счастливой развязкой, хотѣлъ скорѣе бѣжать; но мистеръ Пиквикъ остановилъ его.
— За тѣ, сказалъ онъ съ важностью: за всѣ тѣ неудовольствія, которыя ты надѣлалъ мнѣ и друзьямъ моимъ, я въ правъ прибитъ тебя палкой; но не хочу марать своихъ рукъ; я только говорю тебѣ: ты мошенникъ, пошелъ вонъ!
Джингль не заставилъ его повторять приказаніе, улыбнулся и проворно выбѣжалъ изъ дому; только слышались безсвязныя рѣчи, которыя бросалъ онъ, пробѣгая по комнатамъ: «Добрый толстякъ…. гадко…. досадно… авось….» Но и этого скоро не стало слышно черезъ минуту оставшіеся въ гостинной увидѣли, что онъ садится съ Троттеромъ въ кабріолетъ.
— Баринъ, сказалъ тогда Самъ.
— Что? спросилъ Пиквикъ.
— Можно мнѣ выйти?
— Куда?
— Хочется немножко потаскать Троттера.
— Ни подъ какимъ видомъ.
— Слушаю, сударь.
Мистеръ Пиквикъ дружески распрощался съ Непкинсами и пошёлъ домой. Спустившись съ лѣстницы, Самъ просилъ его подождать, пока онъ сбѣгаетъ за шляпой, которая осталась на кухнѣ. Но въ кухнѣ, кромѣ шляпы, была еще Мери, а болѣе никого не было.
— Ты опятъ здѣсь, Самъ! сказала она.
— Только за шляпой, душечка.
Но кто-то бросилъ Самову шляпу за дверь, и оттого ли, что Мери показалась ему теперь еще милѣй, чѣмъ преждѣ, или оттого что за дверью они сошлись на слишкомъ близкое разстояніе, только онъ поцѣловалъ Мери.
— На долго ли? спросила она, краснѣя.
— Богъ знаетъ, Мери.
Пригожая служанка, задумалась. Самъ поцѣловалъ ее въ другой разъ., и на щекахъ ихъ остались слѣды слезъ… чьихъ, неизвѣстно!
— Самъ! Самъ! что ты тамъ долго копаешься? кричалъ мистеръ Пиквикъ, соскучась ждать своего камердинера.
— Сію минуту, сударь. Насилу отъискалъ шляпу.
Въ гостинницѣ, куда мистеръ Пиквикъ направилъ стопы свои, готовилась ему новая радость: три вѣрные ученика вмѣнили себѣ въ обязанность немедленно повиноваться волѣ своего наставника, и первые предметы, которые встрѣтилъ онъ входя въ общую комнату, были смѣющіяся губы мистера Топмена, выразительныя черты мистеръ Снодграсса и ясные глаза мистера Винкля. Эти три джентльмена не мало дивились разсказамъ о приключеніяхъ Пиквика въ женскомъ пансіонѣ и объ устройствѣ колымаги, на которой онъ ѣхалъ въ полицію. Но благополучная развязка заставила позабыть всѣ прошедшія бѣдствія, и друзья наши кончили день веселой пирушкой, во время которой мистеръ Топменъ неоднократно навѣдывался о лѣтахъ, наружности и одеждѣ особъ, которыхъ видѣлъ Пиквикъ ночью въ женскомъ пансіонѣ.
На другой день послѣ довольно долгаго совѣщанія о томъ, оставаться ли имъ еще на нѣсколько времени въ Ипсвичѣ, герои наши поѣхали въ Лондонъ, и съ той минуты начинается длинный періодъ, впродолженіи котораго столица Англіи не выпускала ихъ изъ своихъ объятій, и который поэтому не представляетъ ни какихъ фактовъ, достойныхъ вниманія ученыхъ читателей. Пиквикъ занимался въ это время преимущественно заметками о своей послѣдней поѣздкѣ и приведеніемъ въ порядокъ нѣкоторыхъ домашнихъ дѣлъ. Онъ нашелъ неудобнымъ жить долѣе у мистрисъ Бардль, потому что обращеніе этой женщины съ нимъ сдѣлалось какъ-то чрезвычайно таинственнымъ со времени обмороку, въ который она упала прямо мъ нему на колѣни. Вслѣдствіе чего, мистеръ Пиквикъ призналъ за необходимое переѣхать на другую квартиру. Виллеръ, который, черезъ день послѣ переѣзду, ходилъ къ мистрисъ Бардль за остальными вещами своего барина, расказывалъ воротившись, что онъ засталъ тамъ двухъ пріятельницъ молодой вдовы, какую-то мистрисъ Клоппинсъ и какую-то мистрисъ Сандерсъ, которыя очень много распрашивали про Пиквика, хвалили его добрый нравъ, и подшучивали надъ тѣмъ, что онъ по-сю-пору не женится. Ученый мужъ мало интересовался этими подробностями и пропустилъ ихъ мимо ушей. Для него было гораздо занимательнѣе другое повѣствованіе Виллера, которое онъ имѣлъ случай выслушать послѣ поѣздки этого добряка въ жилище отца своего. Воротившись оттуда, Самъ сказывалъ, что онъ видѣлъ того портнаго Стиггинса, который уговорилъ его мачиху вступить въ Общество Трезвости, что этотъ добродѣтельный человѣкъ ѣстъ и пьетъ за семерыхъ, проповѣдуя воздержность; что мачиха повинуется всѣмъ его прихотямъ; что они вмѣстѣ морочатъ бѣднаго старика, и что бѣдный старикъ жалокъ, очень жалокъ въ своей домашней жизни.
— Похвально, мой другъ, сказалъ Пиквикъ, что ты такъ нѣжно любишь отца.
— Да, я его люблю, отвѣчалъ Самъ рѣшительно. Бывало, когда еще я жилъ дома, если мнѣ что понадобится, то я прашивалъ этого у батюшки, всегда самымъ ласковымъ голосомъ, а не дастъ, такъ возьму самъ, чтобы не сдѣлать чего-нибудь хуже и тѣмъ не досадить его родительскому сердцу.
— Но растолкуй мнѣ пожалуйста, Самъ, перебилъ Пиквикъ: если ты такъ любишь своего старика; если тебѣ такъ его жалко, то для чего же ты не постараешься какъ-нибудь поправить его положеніе?
— Я ужъ думалъ объ этомъ, сударь, и говорилъ ему; да что съ нимъ дѣлать?… не слушается! «Старина;, сказалъ я: вѣдь Стиггинсъ мошенникъ». — «Мошенникъ», отвѣчалъ онъ. — «Я, лишь увидѣлъ, какъ много онъ пьетъ, въ ту же минуту догадался, что это долженъ быть главный въ Обществѣ Трезвости.» — Да, говоритъ онъ. — «Зачѣмъ же ты пускаешь къ себѣ этого красноносаго?» говорю я. — Затѣмъ что я человѣкъ женатый, говоритъ онъ: когда ты, Самушка, женишься, тогда узнаешь многое, чего теперь тебѣ и не снѣ не грезится.
— Гмъ! произнесъ мистеръ Пиквикъ, и предался размышленіямъ о пріятностяхъ жизни женатыхъ людей. Наконецъ пришло время, когда нашимъ героямъ слѣдовало отправиться въ новое путешествіе, на хуторъ старика Вардля, на свадьбу дочери его Изабеллы. Весело собрались они утромъ двадцать втораго декабря въ квартиру мистеръ Пиквика. Рождество было уже на дворѣ; старый годъ, какъ сѣдой мудрецъ, сзывалъ къ себѣ всѣхъ на послѣдніе проводы, а веселый праздникъ съ играми, смѣхомъ, гостепріимствомъ, стучался въ двери. Погода была ясная, и ясно было на душѣ у Пиквикистовъ.
Въ самомъ дѣлѣ, хорошъ праздникъ Рождества Христова, мои дорогіе читатели! Сколько есть бѣдныхъ семействъ, члены которыхъ, проведя цѣлый годъ въ разлукѣ, поодиначкѣ, въ безпрерывныхъ трудахъ и заботахъ, только на этотъ праздникъ собираются опять въ одинъ тѣсный кружокъ и веселятся своей родственной дружбою, своимъ взаимнымъ доброжелательствомъ! Сколько старинныхъ воспоминаній, сколько уснувшихъ привязанностей пробуждаетъ онъ! сколько примиряетъ враговъ! сколько истребляетъ ненавистей! И порою, на праздничное веселье упадаетъ слеза тихой скорби, или сладкой, глубокой признательности. Тамъ перестало биться сердце, которое насъ любило; здѣсь охладѣла рука, которад намъ благодѣтельствовала; въ одномъ мѣстѣ закрылись глаза, на которые мы засматривалась; въ другомъ умолкъ голосъ, котораго мы заслушивались. Все это воскреснетъ въ нашей памяти въ день Рождества. Благословимъ же, благословимъ этотъ счастливый день, который возвращаетъ юношѣ дѣтство, старику юность, страннику родину, преступнику время невинности!
Но такъ заговорлись о Рождествѣ, что и забыли Пиквикистовъ, которые зябнутъ, бѣдняжки на улицѣ, въ ожиданіи моггльтонскаго дилижанса. Пиквикъ привязалъ шапку къ головѣ носовымъ платкомъ, намоталъ на шею предлинный шерстяной шарфъ, и прислонившись къ фонарному столбу, мечталъ о скоромъ свиданіи съ добрымъ Вардлемъ. Самъ, ходившій зачѣмъ-то домой, подбѣжалъ къ нему и подалъ запечатанное письмо.
— Что это?…. Боже мой! что съ вами удѣлалось? спрашиваютъ друзья, увидавъ, что мистеръ Пиквикъ поблѣднелъ, какъ мертвый, во время чтенія.
Но онъ, вмѣсто отвѣта, передалъ имъ роковое письпо, и Топменъ дрожащимъ голосомъ прочелъ слѣдующее:
"Милостивый Государь,
"Бывъ уполномоченнымъ отъ вдовы Марѳы Бардль, начатъ процессъ о взысканіи съ васъ тысячи пяти сотъ фунтомъ неустойки по обѣщанію жениться на упомянутой вдовѣ, мы имѣемъ честь увѣдомитъ васъ, что съ нашей стороны подана, куда слѣдуетъ жалоба по ему предмету, и покорнѣйше просимъ почтить насъ извѣщеніемъ объ имени стряпчаго, которому вы поручаете сіе дѣло.
"Имѣемъ честь быть, милостивый государь,
"Джонсонъ и Фоггъ,
«Мистеръ Самуилу Пиквику.»
— Мистеръ Самуилу Пиквику!…. Джонсонъ и Фоггъ! повторялъ Топменъ, дочитывая письмо и глядя на всѣхѣ въ какомъ-то остолбенѣніи…
— Это заговоръ! сказалъ Пиквикъ. Я не хочу вѣрить, чтобы добрая мистрисъ Бардль, сама вздумала начать подобный процессъ: она неспособна на такое черное дѣло. И, ктому жъ, развѣ я давалъ ей какіе-нибудь обѣщанія? развѣ я говаривалъ съ ней когда-нибудь не такъ, какъ обыкновенно всякій жилецъ говоритъ съ своей хозяйкой? развѣ меня видѣли съ нею?….
— Одинъ разъ только, замѣтилъ Топменъ въ полголоса.
— Да, примолвилъ Винкль: только одинъ разъ. Но я не думаю, чтобы тутъ было что-нибудь такое.
— Я тоже не думаю. Впрочемъ…. какъ-то странно!… она все гнулась къ нему на плечо.
— Боже мой! вскричалъ Пиквикъ, услышавъ эти послѣднія слова: въ самомъ дѣлѣ она гнулась ко мнѣ на плечо! и мало того, она даже сидѣла у меня на колѣняхъ!
— Послѣ чего вы очень заботливо отнесли ее въ другія комнаты, подхватилъ Топменъ.
— Да, точно такъ…. Но, Боже мой, не уже ли можно основать на этомъ процессъ о женидьбѣ? Злодѣи Джонсонъ и Фоггъ! какая гнусная ябеда.
Однако жъ дѣло было вовсе не шуточное, и Пиквикисты призадумались, стояли молча, въ крайнемъ смущеніи и уныніи. Наконецъ самъ же президентъ опомнился прежде прочихъ. Онъ сказалъ, что философу неприлично падать подъ ударами року, и что такъ-какъ впереди еще много времени для принятія нужныхъ оборонительныхъ мѣръ, то теперь нечего сокрушаться, а надо ѣхать къ старику Бардлю. На ту пору кондукторъ закричалъ, чтобы пассажиры садились по мѣстамъ; друзья заняли свои нумера и поѣхали. Улицы города и предмѣстія скоро остались у нихъ назади; прогремѣвъ по каменной мостовой, тяжелая машина выкатилась въ открытое поле. Пиквикисты оправили свои шинели, спрятали носы. Колеса дилижансу быстро вертѣлись по жесткой, замерзшей дорогѣ; бичъ свисталъ; кучеръ кричалъ; лошади, фыркая и мотая головами, бѣжали проворною рысью. Иногда съ обѣихъ сторонъ появлялись бѣдные домики, означавшіе въѣздъ въ какой-нибудь маленькій городокъ или деревню; веселое привѣтствіе заставнаго сторожа потрясало холодный воздухъ и будило стараго джентльмена, который дремалъ внутри дилижансу; онъ высовывалъ голову, смотрѣлъ, слушалъ…. но голосъ сторожа уже терялся вдали, дилижансъ катился всё дальше и дальше; вотъ, на крыльцѣ деревенскаго домика, стоитъ молодая крестьянка съ груднымъ ребенкомъ, ожидая возвращенія мужа, а полмили далѣе почталіонъ мѣняется улыбкою и поклономъ съ мужемъ ея, который спѣшитъ домой къ молодой женѣ. Въ другомъ мѣстѣ вниманіе нашихъ путешественниковъ обращалось на необыкновенное стеченіе народу; провинціальные франты и щеголихи толпились по улицамъ; вездѣ были видны яркіе цвѣта лентъ и слышался запахъ табачнаго дыму. Пиквикъ спрашивалъ у кондуктора о причинахъ такого необычайнаго многолюдства и великолѣпія; кондукторъ отвѣчалъ, что нынче торговой день. Ученый мужъ предавался своимъ наблюденіямъ, Топменъ смотрѣлъ на женщинъ, Снодграссъ и Винкль мечтали, Самъ Виллеръ постоянно дремалъ, а дилижансъ между-тѣмъ катился всё далѣе, далѣе, и наконецъ докатился до Дингли-Делля.
Отогрѣвшись приличнымъ количествомъ водки въ знакомой гостинницѣ, путешественники наши изготовили себя къ перенесенію новаго холоду, и мистеръ Пиквикъ считалъ на-досугѣ раковины съѣденныхъ устрицъ, какъ вдругъ кто-то потянулъ его сзади за полу. Президентъ оглянулся: это былъ Джой, любимый пажъ Вардля, извѣстный нашимъ читателямъ по своей рѣдкой способности спать во всякое время.
— А! сказалъ Пиквикъ.
— А! отвѣчалъ Джой.
И когда онъ отвѣчалъ такимъ образомъ, взглядъ его нѣжно покоился на остаткахъ завтраку.
— Я не зналъ, что вы уже пріѣхали, продолжалъ онъ: я немножко вздремнулъ тамъ, на кухнѣ. Баринъ прислалъ меня съ телѣжкой, взять вашу поклажу; онъ хотѣлъ вамъ послать верховыхъ лошадей, да сказалъ подумавши, что лучше, если вы пойдете пѣшкомъ.
Умный Пиквикъ совершенно одобрилъ догадливость Вардля, потому-что онъ еще не забылъ, какъ мистеръ Винкль наѣздничалъ въ этихъ краяхъ. Приказали Виллеру отправиться съ Джоемъ въ телѣжкѣ, а сами пошли пѣшкомъ.
— Не хочешь ли выпитъ на дорогу? спросилъ Самъ у своего спутника.
— Нѣтъ, я люблю больше ѣсть, отвѣчалъ тотъ.
Самъ не имѣлъ причины противиться склонностямъ Джоя: они позавтракали и поѣхали.
— Вы умѣете править? спросилъ краснорожій дѣтина, лишь-только они выѣхали за Дингли-Делль.
— Разумѣется.
Джой, не вымолвивъ больше ни слова, положилъ ему на руки возжи, повалился на чемоданъ, взялъ въ ротъ кусокъ хлѣба, и въ ту же минуту заснулъ.
— Эге! какой ловкой! сказалъ Самъ, посмотрѣвъ на него съ удивленіемъ: да «это не человѣкъ, а чурбанъ», какъ говорила нѣкоторая жена про мужа.
Между-тѣмъ Пиквикисты, дѣятельно приводя въ движеніе свои ноги, подходили уже къ Маноръ-Фарму, и въ веселой бесѣдѣ позабыли о бѣдѣ, которая грозила имъ всѣмъ въ лицѣ президента. Когда они повернули въ аллею, ведущую къ дому Вардля, эхо многихъ смѣшанныхъ голосовъ обратило на себя ихъ вниманіе, и прежде нежели успѣли они разобрать, чьи это голоса къ нимъ подбѣжала толпа смѣющейся молодежи, которою предводительствовалъ самъ мистеръ Вардль. Добродушный старикъ на этотъ разъ былъ еще веселѣе обыкновеннаго; его окружали Изабелла, женихъ ея, Эмилія и нѣсколько другихъ молодыхъ дѣвицъ, пріѣхавшихъ на сватьбу своей подруги. Всѣ они обступили нашихъ героевъ, всѣ улыбались имъ, всѣ говорили вдругъ, въ одно время. Обрядъ представленія между незнакомыми совершился очень скоро, или лучше сказать, всѣ познакомились между собой безъ всякихъ обрядовъ и минуту спустя, Пиквикъ балагурилъ уже съ миловидными гостьями, а тѣ отвѣчали ему такъ свободно, какъ будто онъ доводился имъ роднымъ дѣдушкой и няньчилъ всѣхъ на рукахъ. Впрочемь, и это достойно особаго замѣчанія, — былъ одинъ человѣкъ, который не вполнѣ раздѣлялъ общую веселость. Это мистеръ Топменъ, онъ долго стоялъ по-одаль, печально смотря на молодыхъ людей; потомъ взялъ за руку Вардля, отвелъ его въ сторону, и прерывающимся голосомъ спросилъ: Гдѣ…. гдѣ она?…
— Кто она? сказалъ Вардль: матушка?
— Нѣтъ…. нѣтъ, сэръ. Я говорю о ней….. о вашей сестрицѣ.
— А! объ Рахили. Ея нѣтъ дома, почтеннѣйшій. Она была не въ силахъ видѣть, такъ много молодежи и бытъ свидѣтельницей Изабеллиной свадьбы, я отправилъ ее къ одной старой теткѣ, Христосъ съ нею.
Мистеръ Топменъ тяжело вздохнулъ, но, кажется, съ этимъ вздохомъ вылетѣла изъ души его вся любовь къ миссъ Рахили. По-крайней-мѣрѣ, онъ, въ-слѣдъ за тѣмъ, со всей ловкостью благовоспитаннаго джентльмена, предложилъ руку одной пятнадцатилѣтней дѣвочкѣ, тогда-какъ мистеръ Снодграссъ чрезвычайно заботился, чтобы Эмилія не упала на скользкой дорогѣ, ä мистеръ Винкль велъ подъ-руку одну черноглазую дѣвицу въ узенькихъ полусапожкахъ, которые ей мѣшали свободно итти.
Старикъ Вардль сообщилъ Пиквику, что свадьба будетъ тотчасъ послѣ Рождества, и при этихъ словахъ Изабелла и Трондль покраснѣли, черноглазая дѣвица въ узенькихъ полусапожкахъ прошептала что-то Эмиліи, Эмилія въ отвѣтъ назвала ее вѣтренницей, потомъ онѣ обѣ взглянули на Снодграсса, а этотъ господинъ почувствовалъ, что вся кровь бросилась ему въ лицо, и пожелалъ во глубинѣ сердца, чтобы черноглазая дѣвица, съ своими полу-сапожками, взглядами и шептаньями, провалилась сквозь землю.
Но вотъ дошли до дому, и если компанія была весела на морозѣ, то можно себѣ представить, какова она была въ теплыхъ комнатахъ! Когда пиквикисты, входили въ переднюю, всѣ горничныя дѣвки смотрѣли на Пиквика улыбаясь, и каждая старалась чѣмъ-нцбудь услужить ему. Въ гостиной они нашли старушку, мать Вардля, сидящую на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ. и, разумѣется, глухую по-прежнему.
— Матушка, вотъ мистеръ Пиквикъ. Вы его помните, сказалъ Вардль.
— Хорошо, отвѣчала старушка. Не безпокойте мистеръ Пиквика для такой бѣдной твари, какъ я. Обо мнѣ нынче никто не заботися.
— Ай, ай, ай! сказалъ Пиквикъ, качая головой: хорошее ли дѣло, сударыня; думать такъ про старыхъ друзей? А я нарочно затѣмъ и пріѣхалъ, чтобъ побесѣдоватъ съ вами, да поиграть опять въ вистъ, а если угодно, такъ и протанцевать менуэтъ на свадьбѣ у вашей внучки.
— Не слышу, отвѣчала она.
— Полноте, матушка, будьте повеселѣе, сказалъ Вардль. Изабелла, подойди къ бабушкѣ, развесели ее. Старушка услышала эти слова; на глазахъ ея навернулись слезы, и она, оборотясь къ Пиквику, сказала: Въ мое время молодые люди были не такіе, какъ теперь, мистеръ Пиквикъ!
— Можетъ-быть, сударыня, отвѣчалъ онъ: можетъ-быть. Но и въ нынѣшнее время молодежь умѣетъ любить и уважать старость.
И говоря это, Пиквикъ притянулъ къ себѣ Изабеллу, поцѣловалъ ее въ лобъ, и посадилъ на скамеечку у ногъ бабки. Черты ли молодой дѣвушки, поднявшей къ старухѣ голову, пробудили въ ней воспоминаніе о прошедшемъ, или она была тронута добродушіемъ Пиквика, только на губахъ ея показалась улыбка, изъ глазъ хлынули два ручья слезъ, и она нѣжно упала на шею къ Изабеллѣ.
Не станемъ описывать всѣхъ подробностей этого вечера: вечеръ былъ веселый. Дамы давно уже разошлись по своимъ комнатамъ, когда мужчины всё-еще сидѣли за столомъ И бутылка портвейну ходила кругомъ отъ собесѣдника къ собесѣднику. Наконецъ сонъ осѣнилъ своими крыльями счастливый Меноръ-Фармъ, пріятныя сновидѣнія закрутились надъ спящими. Примѣчательно, что Снодграссъ цѣлую ночь грезилъ Эмиліей, а главнымъ предметомъ въ сновидѣніяхъ Викля была черноглазая дѣвица съ своими узенькими полусапожками.
Наступилъ день свадьбы. Рано поутру мистеръ Пиквикъ проснулся отъ крику и бѣготни, которыми могли бы разбудить самаго Джоя. Молодыя гостьи и служанки бѣгали взадъ и впередъ, то съ лѣстницы, то на лѣстницу. Вездѣ требовали теплой воды, вездѣ повторяли приказаніе подать нитку, или иголку, просили зашить, или проколоть. Пиквикъ, въ простотѣ сердца подумалъ-было, ужъ не случилось ли какого несчастія, но вдругъ вспомнилъ про свадьбу, и догадавшись, что вся суматоха происходитъ отъ этого чрезвычайнаго обстоятельства, поспѣшилъ одѣться, чтобъ сойти въ гостиную…
Тамъ готовился завтракъ, и все въ домѣ смотрѣло не такъ какъ всегда. Горничныя, въ новыхъ розовыхъ платьяхъ и бѣлыхъ чепчикахъ, суетились, словно полоумныя. Старая барыня сидѣла, въ атласномъ платьѣ, которое болѣе двадцати лѣтъ не видало Божьяго свѣту и теперь распространяло отъ себя ослѣпительные лучи, женихъ былъ веселъ, но какъ-то неспокоенъ; старикъ Вардль говорливъ по-прежнему, но какъ-то разсѣянъ; невѣста задумчива, гостьи дѣвушки всѣ въ слезахъ и въ бѣлыхъ платьяхъ, Пиквикисты въ полномъ парадѣ, а на крыльцѣ и подъ окнами шумъ и давка отъ мужнинъ, женщинъ, дѣтей, словомъ, отъ всѣхъ безъ язключенія жителей хутора, въ толпу которыхъ замѣшался и Самъ, скоро сдѣлавшійся задушевнымъ пріятелемъ каждаго, какъ-будто жилъ съ ними цѣлый вѣкъ.
Въ назначенный часъ совершилось бракосочетаніе въ старой приходской церкви, и знаменитое имя Пиквика донынѣ блеститъ въ приходскихъ документахъ, между именами другихъ свидѣтелей. Эмилія подписалась такъ, что нельзя разобрать; рука черноглазой дѣвицы тоже очень дрожала, и вообще молодыя гостьи нашли, что вѣнчанье совсѣмъ не веселая церемонія, а черноглазая дѣвица даже сказала мистеръ Винклю, что она никогда не рѣшится выдержать этого печальнаго обряда; но мы имѣемъ основательныя причины думать, что тутъ вкралась нѣкоторая ошибка. Пиквикъ прежде всѣхъ поздравилъ новобрачную и надѣлъ ей на шею дорогіе золотые часы съ цѣпочкой, которыхъ до того времени не видали глаза ни одного смертнаго, кромѣ ювелира. Послѣ этого раздался звонъ стараго церковнаго колокола: всѣ возвратилась домой и сѣли за завтракъ.
— Вардль! сказалъ нашъ герой: рюмку вина, въ честь счастливаго событія!
— Съ большемъ удовольствіемъ, дружище. Эй, Джой! Фу ты пропасть! никакъ этотъ малый опять заснулъ.
Но Джой не спалъ; рюмка Пиквика была наполнена, также и рюмка Вардля.
— Да благословятъ тебя Богъ! сказалъ первый.
— И тебя! отмѣчалъ послѣдній, и они искренно пожали руку другъ другу.
— Мистрисъ Вардль, продолжалъ потомъ Пиквикъ, повернувшись къ старушкѣ, которая въ атласномъ платьѣ сидѣла между нимъ и новобрачною: вамъ тоже непремѣнно надобно выкушать со мной рюмку вина, по случаю домашняго праздника.
Старушка согласилась, поднесла вино дрожащею рукою къ губамъ, выпила все до капли, и начала разсказывать разныя занимательныя подробности о собственной своей свадьбѣ. Собесѣдники много смѣялись ея повѣствованію, а Изабелла съ Эмиліей шептали одна другой: «Боже мой, что это говорить бабушка!»
— Позовите всѣхъ слугъ! закричалъ наконецъ Вардль, увлекаемый общею радостью и весельемъ. Налейте имъ по рюмкѣ. За здоровье новобрачныхъ!
При провозглашеніи этого тоста, въ комнатѣ раздался оглушительный крикъ и стукъ; казалось, что стѣны дому сію-минуту разрушатся. Наконецъ притихло; каждый поднесъ рюмку къ губамъ и собрался пить.
— Милостивые государи и государыни! сказалъ Пикыдсь, вставъ съ мѣста и кланяясь на: всѣ стороны; милостив…. Нѣтъ! не хочу называть васъ милостивыми государями и государынями: назову васъ лучше друзьями, малыми моими друзьями ежели только дамы позволять мнѣ эту дерзость…..
Одобрительныя восклицанія дамъ перервали рѣчь Пиквика. Черноглазая дѣвица сказала, что она хотѣла бы поцѣловать милаго старичка, и мистеръ Винкль, сидѣвшій подлѣ черноглазой дѣвицы, тотчасъ вызвался быть посредникомъ для передачи ея поцѣлуя; на что черноглазая дѣвица отвѣчала, чтобы мистеръ Винкль убирался прочь, и прибавила къ этому взглядъ, который говорилъ: Останьтесь на своемъ мѣстѣ.
Но тишина снова водворилась, и Пиквикъ продолжалъ слѣдующимъ образомъ:
— Друзья мои! да благословить Всевышній чету, которую мы сегодня соединили! Я надѣюсь…. нѣтъ, мало того! я увѣренъ, что молодой другъ мой Трондль будетъ всегда добрымъ мужемъ, а прекрасная новобрачная поселить въ своемъ новомъ жилищѣ такое же счастіе, какое она распространяла вокругъ себя въ домѣ родительскомъ. Жалѣю, друзья мои…
На этомъ мѣстѣ краснорожій дѣтина нарушилъ общее вниманіе громкимъ зѣвкомъ и былъ Виллеромъ препровожденъ за-воротъ вонъ изъ комнаты.
— Жалѣю, говорилъ между-тѣмъ Пиквикъ, что я по старости лѣтъ, не гожусь въ мужья сестрѣ новобрачной. Но я люблю свою старость за то, что она даетъ мнѣ право называть эту милую дѣвушку дочерью. Счастливъ будетъ человѣкъ, которому она подаритъ свое сердце, и завидна участь отца, обладающаго такимъ прекраснымъ семействомъ. Отдадимъ, друзья мои, справедливость старому Вардлю: онъ заслуживаетъ отъ насъ полнаго уваженія, что умѣлъ развить природные таланты дѣтей своихъ и внушилъ имъ свои собстственныя добродѣтели, — страхъ Божій, любовь къ ближнему, чистоту сердца, гостепріимство. Конечно, между нами нѣтъ никого, кто бы не желалъ всякаго блага дому, въ которомъ мы нынѣ празднуемъ веселую свадьбу; конечно, мы всѣ, отъ всего сердца, желаемъ счастія новобрачнымъ. Итакъ, да благословятъ ихъ Богъ! Вымьемъ за ихъ здоровье, долголѣтіе, обиліе и благополучіе!
Громкіе крики гостей и звонъ рюмокъ заключили эту рѣчь, не весьма краснорѣчивую, по произнесенную отъ души. На многихъ лицахъ улыбка смѣшалась съ слезами. Старикъ Вардль, который едва могъ говорить, предложилъ опять чокнуться съ Пиквикомъ, Пиквикъ предложилъ старушкѣ, Снодграссъ Вардлю, Вардль Топмену и Винклю, Топменъ одной двѣнадцати-лѣтней дѣвочкѣ, Винкль двумъ толстымъ сосѣдкамъ, и всѣ были счастливы и довольны, а новобрачные счастливѣе, веселѣе и довольнѣе всѣхъ.
Часть вторая и послѣдняя.
правитьВъ нижнемъ этажъ стараго закоптѣлаго зданія, въ конторъ стряпчихъ или адвокатовъ, Донсона и Фогга, сидѣло нѣсколько человѣкъ писцовъ, изъ которыхъ одинъ, видно еще новичокъ, ловилъ перомъ на бумагъ блѣдные лучи свѣту, проникавшіе сквозь грязную окончину, а другіе, заложивъ свои перья за уши, разговаривали между собой и, кажется, вовсе не думали о работѣ. Контора господъ Донсона и Фогга была небольшая, темная, неопрятная комната, съ рѣшеткой по серединѣ, съ полy-дюжиной старыхъ стульевъ у стѣнъ, съ невѣрными стѣнными часами, строемъ деревянныхъ гвоздей для вѣшанья шляпъ и шинелей, съ нѣсколькими полками, на которыхъ были навалены кипы пыльныхъ бумагъ, и съ двумя письменными столами, гдѣ стояли три изувѣченныя чернильницы съ обгрызенными перьями. Въ сторонѣ виднѣлась стеклянная дверь на лѣстницу, ведущую къ комнатамъ самихъ Донсона и Фогга; противъ нея другая, черезъ которую, спустясь нѣсколько ступенекъ, входили въ контору съ улицы. Въ эту послѣднюю дверь, въ одно зимнее утро, вскорѣ послѣ праздника Рождества, вошли герой нашъ Самуилъ Пиквикъ и вѣрный слуга его Самъ.
— Дома ли господа Донсонъ и Фоггъ? спросилъ Пиквикъ, приближаясь къ рѣшеткѣ, со шляпой въ рукахъ и смиреннымъ выраженіемъ на лицѣ.
— Мистеръ Донсона нѣтъ, а мистеръ Фоггъ занятъ, отвѣчалъ одинъ изъ писцовъ, съ рыжеватыми волосами, жирно напомаженными и тщательно приглаженными въ одну сторону.
— Такъ не извѣстно ли, скоро ли воротится мистеръ Донсонъ? спросилъ Пиквикъ.
— Нѣтъ, не извѣстно.
— А скоро ли мистеръ Фоггъ будетъ свободенъ?
— Не знаю.
Напомаженный писецъ, говоря это, взглянулъ на одного изъ своихъ товарищей, и тотъ отвѣчалъ ему выразительной улыбкой, которую не мудрено было понять.
— Въ такомъ случаѣ я подожду, сказалъ Пиквикъ рѣшительнымъ голосомъ, и, не дожидаясь приглашенія, сѣлъ, а Виллеру указалъ на другой, незанятой, стулъ.
Писцы продолжали бесѣдовать.
— Ну, чтожъ, вы играли? спросилъ молодой франтъ въ коричневомъ фракъ съ свѣтлыми пуговицами и чернильными пятнами.
— Разумѣется, играли, отвѣчалъ красавецъ съ напомаженной головой. Да дѣло не въ игрѣ, а въ ужинѣ. Чудо былъ ужинъ! Томъ Комминсъ отправлялъ должность президента: можешь вообразить, какъ мы нарѣзались! Я былъ такъ пьянъ, что цѣлыя полчаса ловилъ ключъ въ карманѣ, да потомъ еще полчаса вставлялъ его въ дверь, и наконецъ принужденъ былъ разбудитъ старуху, чтобы она отперла мою комнату. Если бы Фоггъ зналъ о такой продѣлкѣ!
Всѣ захохотали; каждый сдѣлалъ какое-нибудь замѣчаніе; потомъ разговоръ вышелъ опять на свою дорогу.
— Не свободенъ ли теперь мистеръ Фоггъ? спросилъ наконецъ Пиквикъ, соскучившись слушать конторскія остроты и полагая, что онъ ужъ достаточно показалъ свое намѣреніе сидѣть до-тѣхъ-поръ, пока не добьется до аудіенціи.
— Не думаю, отвѣчалъ напомаженный.
Но, видно, онъ въ самомъ дѣлѣ понялъ рѣшимость нашего героя, или испыталъ впечатлѣніе его благородной наружности: всталъ и спросилъ, какъ о немъ доложить.
— Ахъ! вы отвѣтчикъ по дѣлу Бардль? вскричалъ онъ, когда Пиквикъ произнесъ свое знаменитое имя. Интересное дѣло!…. весьма интересное! полторы тысячи неустойки! Я сейчасъ справлюсь.
Писецъ ушелъ и вскорѣ воротился съ извѣстіемъ, что мистеръ Фоггъ готовъ принять мистеръ Пиквика, но проситъ его подождать немного. Черезъ нѣсколько пнутъ, за дверью, ведущей во внутреннія комнаты, послышались чьи-то шаги; писцы проворно взялись за работу, по комнатѣ раздался пронзительный скрыпъ перьевъ, и сѣдая голова Фогга, высунувшись въ контору, сказала: — Пожалуйте.
— Прошу покорно садиться, мистеръ Пиквикъ, продолжалъ Фоггъ, когда они взобрались по темной лѣстиницѣ въ собственный кабинетъ двухъ стряпчихъ. Товарищъ мой, мистеръ Донсонъ, сейчасъ будетъ. Между-тѣмъ, вотъ, не прикажете ли газеты?
Пиквикъ сѣлъ и взялъ поданный листъ, но, не читая его, смотрѣлъ на Фогга. Дѣлецъ былъ худощавый, блѣдный старикъ, одѣтый съ головы до ногъ въ черное, сгорбившійся въ дугу; нѣчто въ родѣ необходимой принадлежности старой конторки, за которою онъ сидѣлъ. Минутъ черезъ пять вошелъ товарищъ его Донсонъ. Это былъ также старикъ, но толстый, съ большой головой, съ большими, круглыми, выкатившимися глазами, и съ громкимъ басистымъ голосомъ.
— Мистеръ Пиквикъ, сказалъ Фоггъ.
— Отвѣтчикъ по дѣлу Бардль? спросилъ Допсонъ. Что вамъ угодно?
— Да-съ, что вамъ угодно? прибавилъ Фоггъ, засунувъ руки въ карманы и опустясь на спинку своего стула.
— Я пришелъ, господа, началъ Пиквикъ, смотря поперемѣнно на того и другаго: я пришелъ сказать вамъ, что меня очень удивило письмо, которое вы ко мнѣ написали. Объясните, пожалуйста, на какомъ основаніи вы, отъ имени мистрисъ Бардль, подали на меня жалобу?
— На основаніи, хотѣлъ отвѣчать Фоггъ…
— Позвольте, перебилъ Донсонъ. Что касается до основанія, сударь мой, то объ этомъ спросите лучше у своей совѣсти. Мы руководствуемся единственно тѣмъ, что сообщила намъ мистрисъ Бардль. Показанія ея могутъ быть справедливы и несправедливы, вѣроятны и невѣроятны; но, если допустить, что онѣ справедливы и вѣроятны, въ такомъ случаѣ я неукоснительно скажу, что основаніе нашей жалобы твердо и непоколебимо. Можетъ-быть, вы совершенно невинны; можетъ-быть, и виновны; но если бы отъ меня потребовали мнѣнія о вашемъ поступкѣ, то я бы откровенно признался, что имѣю объ немъ свое мнѣніе.
Произнеся эту таинственную рѣчь, Донсонъ, съ выраженіемъ, оскорбленной добродѣтели, посмотрѣлъ на Пиквика, и потомъ оглянулся на Фогга, который одобрительно кивнулъ головой и примолвилъ: — Именно, именно такъ, мистеръ Пиквикъ!
— Очень хорошо, сказалъ герой, обращаясь къ Донсону: но если вы сами говорите, что слова мистрисъ Бардль, можетъ-статься, несправедливы, что я, можетъ-статься, вовсе невиненъ, то какъ же вы рѣшились принять ея сторону?
— Дѣло начато по законной формѣ, сударь мой, отвѣчалъ Донсонъ. Вотъ книга; извольте читать: «Марѳа Бардль, вдова, на Самуила Пиквика. Неустойки тысяча пятьсотъ фунтовъ. Донсонъ и Фоггъ. Декабря 15 дня 1817 года». Въ заключеніе, нужнымъ считаю добавить, что мистрисъ Бардль не компрометируетъ себя ни малѣйшей уступкой изъ неустойки.
— Ни малѣйшей! подтвердилъ Фоггъ.
Пиквикъ сидѣлъ нѣсколько минутъ не говоря ни слова.
— Если такъ, сказалъ онъ наконецъ довольно равнодушно: если такъ, то я буду судиться.
— Больше нечего дѣлать, сударь мой, отвѣчалъ Донсонъ.
— Нечего, прибавилъ Фоггъ.
— Я увѣдомлю васъ объ имени своего стряпчаго.
— Будемъ ожидать вашего увѣдомленія.
— Но между-тѣмъ позвольте сказать, господа, что такого гнуснаго, такого чернаго….
— Обождите немножко, перебилъ Донсонъ: сдѣлайте милость, обождите. — Эй! мистеръ Биксъ! мистеръ Джаксонъ! ступайте скорѣе сюда. Вотъ, прислушайте, что говоритъ мистеръ Пиквикъ. Теперь не угодно ли, сударь мой? Продолжайте, пожалуйста. Вы говорили, кажется, о гнусномъ и черномъ дѣлѣ.
— Да, я говорилъ о гнусномъ и черномъ дѣлѣ, отвѣчалъ Пиквикъ, разсердившись: я хотѣлъ сказать, что мнѣ еще никогда не случалось слышать о такомъ гнусномъ и черномъ дѣлѣ, какое вы затѣваете.
— Очень хорошо-съ, очень хорошо-съ. Замѣтили, господа? Продолжайте, мистеръ Пиквикъ. Можетъ статься, вамъ угодно назвать насъ ябедниками?
— Да, вы ябедники! сказалъ Пиквикъ твердо.
— Можетъ-статься, вамъ угодно назвать насъ также мошенниками?
— Да, да! вы ябедники, мошенники, негодяи!….
И справедливое негодованіе Пиквика возрасло до такой степени, что онъ, конечно, сказалъ бы еще больше, если бы Виллеръ, услышавъ крикъ, не прибѣжалъ изъ конторы и не вывелъ его насильно на улицу.
— Скорѣй къ Перкеру! сказалъ тогда Пиквикъ. Знаешь ли ты его квартиру?
Самъ однажды былъ у Перкера, и отвѣчалъ безъ запинки: — На углу Флитской улицы, на правой рукѣ, у повороту къ тюрьмѣ, съ большаго подъѣзду по лѣстницѣ, въ третьемъ этажѣ, на-лѣво, дверь въ коридоръ, а тамъ на-право вторая дверь съ колокольчикомъ, но, идя коридоромъ, надо держаться лѣвой стороны, потому что на правой какіе-то ящики, которыхъ не видно въ потемкахъ.
Пиквикъ поймалъ только начало этихъ подробностей и пустился бѣжать во всю прыть.
— Дома ли мистеръ Перкеръ? спросилъ онъ у старой служанки, которая отворила дверь и подала Саму поводъ сдѣлать тонкое замѣчаніе, что она ничего бы не потеряла, если бъ умылась.
— Нѣтъ, сударь, отвѣчала старуха.
— А мистеръ Лоутенъ, секретарь мистеръ Перкера?
— Мастеръ Лоутонъ въ кофейной, вотъ здѣсь, черезъ два дома; но его теперь нельзя видѣть, сударь.
— Почему нельзя видѣть?
— Потому что онъ поетъ аріи.
— Какъ! поетъ аріи?
— Да-съ, поетъ аріи. Мистеръ Лоутонъ празднуетъ день рожденья; у него гости, и онъ поетъ, а мнѣ приказалъ, ежели кто навернется, говорить такъ, что по этому случаю ему никакъ нельзя принимать просителей.
— Хорошо, отвѣчалъ Пиквикъ, и, не разсуждая болѣе съ грязной служанкой, пошелъ въ кофейню, о которой она говорила.
Эта кофейня, какъ оказалось впослѣдствіи, была просто «распивочная продажа»; но мистеръ Пиквикъ и Самъ дѣйствительно услышали визгливый дискантъ, который пѣлъ какую-то нѣжную арію, съ сопровожденіемъ нестройнаго и оглушительнаго хору, повторявшаго послѣдній стихъ каждаго куплета. У дверей стоялъ хозяинъ, краснорожій толстякъ, въ пестромъ шерстяномъ колпакѣ. Подлѣ него бѣдный пирожникъ спокойно продавалъ деликатныя произведенія своего искусства. Это соединеніе двухъ соперничествующихъ ремеслъ очень краснорѣчиво говорило въ пользу филантропіи тучнаго трактирщика; но философу было некогда наблюдать человѣческую природу: онъ даже не обратилъ вниманія на роспись, приклѣенную къ дверямъ, для наставленія просвѣщенной публики о цѣнѣ и качествѣ различныхъ питейныхъ припасовъ, которые продавались въ этомъ «заведеніи», вошелъ прямо въ общую залу, и остановился на порогѣ, чтобы разсмотрѣть находившееся тамъ общество. Картина, которую онъ увидѣлъ, имѣла свои занимательныя черты. Посреди комнаты стоялъ большой столъ, на столѣ была цѣлая армія кувшиновъ и кружекъ, за столомъ сидѣло до дюжины джентльменовъ разнаго возрасту и наружности, всѣ очень румяные, съ открытыми ртами и закатившимися подъ лобъ глазами, и всѣ пѣли отъ глубины души, а нѣжнѣе, голосистѣе, и румянѣе всѣхъ, былъ самъ мистеръ Лоутенъ, предсѣдатель бесѣды, великодушно принявшій на себя издержки пиршества.
Простоявъ нѣсколько минуть на порогѣ, — потому-что торжественность сцены не подавала Пиквику ни малѣйшей надежды, что его услышатъ если онъ заговоритъ, — герой дождался окончанія пѣсни, и тогда подошелъ къ мистеръ Лоутену, и объяснилъ ему могущественную причину своего безвременнаго явленія.
— Ахъ, Боже мой! какъ это жаль! отвѣчалъ мистеръ Лоутенъ, безпрестанно перерывая свои слова, чтобы вытянуть какую-нибудь музыкальную фразу: мистеръ Перкеръ только сегодня уѣхалъ изъ Лондона. Тра-ла-ла-ла! тра-ла-ла-ла! Если бы вы пришли часа два пораньше… Телингъ! возьми тономъ выше!… вы еще застали бы его дома. Впрочемъ…. Вотъ теперь хорошо. Продолжай, Гелнигъ! до-ре-ми!…. Впрочемъ ежели вамъ нужна только копія съ жалобы, которую на васъ подали, то я могу достать ее безъ мистеръ Перкера. Тра-ла-ла!
Пиквикъ въ самомъ дѣлѣ, на первый разъ, не желалъ ничего кромѣ копіи. Поблагодаривъ услужливаго Лоутена, онъ воротился домой, въ надеждѣ отдохнуть отъ тревогъ, перенесенныхъ втеченіи утра. Но спокойствіе бѣжало отъ него, какъ коварная любовница; великій мужъ не зналъ уже тѣхъ сладкихъ минутъ, какія, бывало, проводилъ онъ во время своей мирной, безпечной жизни, посвященной однимъ ученымъ занятіямъ. Теперь ежеминутно, какъ грозное страшилище, стояла передъ нимъ мистрисъ Бардль съ своей просьбой; голова его была безпрестанно наполнена приказными кляузами, сердце разрывалось отъ мысли, что его могли обвинить въ нарушеніи брачнаго обязательства, въ обманѣ несчастной вдовы. Къ жесточайшему уязвленію чувствительности философа, хитрые Донсонъ и Фоггъ вздумали поставить свидѣтелями со стороны мистрисъ Бардль не только людей, которыхъ онъ считалъ для себя посторонними, но даже друзей его, — Топмена, Снодграсса, Винкля, и слугу Сама. Это значило разрывать священный союзъ душъ, подкапываться подъ основаніе прекраснѣйшаго зданія, какое только созерцали глаза смертныхъ. Благородный Пиквикъ не могъ помыслить о томъ безъ негодованія, тогда какъ друзья его, съ своей стороны, приходили въ отчаяніе, не зная что имъ дѣлать, а Топменъ сверхъ-того имѣлъ несчастіе забрать себѣ въ голову, будто мистрисъ Бардль хочетъ и на него объявить нѣкоторую претензію, такъ, что злополучному герою, кромѣ другихъ огорченій, пришлось еще мучиться надъ успокоеніемъ этого джентльмена.
Но пуще всего истомили Пиквика негоціаціи съ королевскимъ адвокатомъ, который долженъ былъ защищать его дѣло въ судѣ. Мистеръ Снаббинъ не оцѣнилъ оказаннаго себѣ довѣрія, и едва-едва, послѣ убѣдительнѣйшихъ просьбъ Перкера, соблаговолилъ изъявить свое высокое согласіе на защиту его кліента; но тутъ возникло новое затрудненіе: въ ассистенты къ нему Перкеръ назначилъ нѣкоего Фенки, а мистеръ Снаббинъ отъ-роду не слыхивалъ о нѣкоемъ Фенки, и когда нѣкій Фенки представился мистеръ Снаббину, то отъ него не могли ничего добиться кромѣ поклоновъ: онъ кланялся при всякой вѣрной оказіи, краснѣлъ безпрестанно, два раза ронялъ шляпу, три раза задѣвалъ ногами за стулья, и не вымолвилъ почти ни единаго слова. Перкеръ имѣлъ въ виду экономическіе расчеты, приглашая такого златоустаго оратора; но великолѣпный мистеръ Снаббинъ смотрѣлъ на предметъ съ другой стороны, и Перкеру пришлось издержать много табаку, просьбъ и поклоновъ, а Пиквику много самоотверженія, прежде нежели богачъ Снаббинъ подалъ руку бѣдняку Фенки.
При всѣхъ этихъ хлопотахъ, разумѣется, Виллеръ также не оставался безъ дѣла. Онъ только и зналъ, что ходилъ отъ Пиквика къ Перкеру и отъ Перкера къ Пиквику, съ десяти часовъ утра до двухъ пополудни включительно съ обоихъ концовъ. Герой нашъ былъ такъ озабоченъ тяжбой, которая помрачала блескъ его цѣломудрія, что когда всѣ совѣщанія были уже кончены, всѣ мѣры приняты, все приведено въ надлежащій порядокъ, и оставалось только ожидать дня, назначеннаго для рѣшенія дѣла, онъ всё-еще черезъ каждые полтора часа посылалъ къ Перкеру маленькія записочки: «Любезный Перкеръ, все ли хорошо идетъ?» На что Перкеръ отвѣчалъ всякой разъ: «Любезный Пиквикъ, идетъ, слава Богу!»
Впрочемъ это томительное однообразіе было однажды нарушено нежданымъ приглашеніемъ отъ двухъ молодыхъ людей, съ которыми философъ познакомился на свадьбѣ у Изабеллы, — отъ мистеръ Веніамина Оллена, роднаго брата черноглазой дѣвицы, плѣнившей мистеръ Винкля, и отъ его задушевнаго пріятеля Боба Сойера. Мистеръ Веніаминъ (попросту Бенъ) Олленъ, и мистеръ Бобъ (не попросту Робертъ) Сойеръ, были оба медицинскіе студенты, страшные курильщики и большіе весельчаки. Они звали Пиквика и друзей его на холостую вечеринку, въ квартиру Сойера, находившуюся въ Лентской улицѣ, о которой хотя нельзя утверждать, что она принадлежитъ къ числу самыхъ модныхъ, однако жъ еще меньше можно оставить безъ замѣчанія, что если, напримѣръ, человѣкъ хочетъ жить въ удаленьи отъ свѣту и поставить себя внѣ всякаго поползновенія къ смотрѣнью въ окно, то ему нельзя ничего лучше придумать какъ поселиться въ Лентской улицѣ.
Въ день, назначенный для пирушки, молодые студенты, въ ожиданіи гостей, сидѣли передъ каминомъ. Бобъ Бойеръ былъ высокій здоровякъ, въ синемъ сюртукѣ и пестромъ жилетѣ съ бронзовыми пуговицами. Его рыжеватые волосы были немножко растрепаны, его сюртукъ на распашку, галстухъ сбитъ набокъ, воротъ рубашки измятъ. Товарищъ его смотрѣлъ аккуратнѣе: черный сюртукъ у него былъ застегнутъ по самую шею, изъ-за галстуха весьма симетрически торчали два бѣлые треугольника, а на носу покоились большія очки, и за этими очками сверкали два черные глаза, напоминавшіе о глазахъ его прекрасной сестрицы. Орестъ и Пиладъ разговаривали о предстоящемъ пиршествѣ. Приготовленія къ нему были сдѣланы еще съ утра: одинъ уголъ комнаты совершенно очищенъ, для помѣщенія зонтиковъ ожидаемаго общества; письменный столъ, оклеенный кожей, которая давно оставила всякую претензію на зеленый цвѣтъ, выдвинутъ на середину, къ исправленію должности ломбернаго стола, на случай если бы общество пожелало играть въ карты; сверхъ-того Веніаминъ, чтобы сдѣлать пріятный сюрпризъ своему другу, уговорилъ хозяйскую работницу зажечь фонарь въ коридорѣ, черезъ который надо было проходить въ комнаты Сойера; а самъ мистеръ Сойеръ, лично своею особою, взялъ въ долгъ у одного знакомаго виноторговца нужное количество рому, и сдѣлалъ изъ того рому пуншъ, который, по неоднократной пробѣ обоими друзьями, оказался чудеснымъ. Несмотря однако жъ на всѣ, столь благія, предзнаменованія въ пользу грядущаго празднества, физіономія Боба Сойера была подернута выраженіемъ глубокаго безпокойства, которое симпатически отражалось и на чертахъ лица его друга.
— Пришло же ей въ голову закапризничать, какъ нарочно, сегодня! сказалъ наконецъ Бенъ Олленъ, послѣ долгаго молчанія.
— Тяжелая женщина! отвѣчалъ Сойеръ: весьма тяжелая женщина! Говоритъ, что если я въ состояніи звать гостей, да задавать у себя балы, такъ могу и съ ней расплатиться. На что это похоже? Развѣ она не знаетъ, что вечеринка дается экономически, особыми средствами, безъ гроша расходу? Нѣтъ, тяжелая женщина! прибавилъ Сойеръ.
— А давно ли ты съ ней не расплачивался? спросилъ меланхолически Бенъ.
— Мѣсяца три, не больше.
— Какая жадная! Однако жъ, мой другъ, это будетъ очень непріятно, если въ то время какъ соберутся всѣ гости, ей прійдетъ глупая мысль снять дверь или выставить рамы изъ оконъ?
— О! это было бы убійственно!…. убійственно!
Бобъ Сойеръ вскочилъ и началъ ходить широкими шагами по комнатѣ. Веніаминъ сидѣлъ, повѣсивши носъ. Вдругъ кто-то постучался. Оба поблѣднѣли и выразительно взглянули другъ на друга.
— Барыня хочетъ съ вами поговорить, мистеръ Сойеръ, сказала дѣвочка въ грязной юбкѣ, отворивъ дверь, и въ ту же минуту исчезла, прежде нежели Бобъ успѣлъ опомниться, а на ея мѣсто явилась невысокая, но чрезвычайно толстая, женщина, которая вся тряслась и едва дышала отъ гнѣву.
— Ну, мистеръ Сойеръ! закричала эта красавица: покорно благодарю! очень обязана! разодолжили!…. Да скажите, ради Бога, когда же вы заплатите за квартиру? Мнѣ самой надо расчесться съ хозяиномъ.
— Я право въ отчаяніи, мистрисъ Раддль, что вы взяли на себя трудъ пожаловать ко мнѣ, отвѣчалъ заикаясь Бобъ Сойеръ: но…
— О! не безпокойтесь о томъ, что я взяла на себя трудъ. Мнѣ нужны деньги, сударь! сегодня же! деньги! Вы обѣщали отдать, и если хотите поступить какъ честный человѣкъ, то должны сдержать обѣщаніе. Деньги, сударь!
— Мистриссъ Раддль, мнѣ, ей Богу, совѣстно, но…. что дѣлать? я не получалъ еще…
— Не получали! Какая мнѣ надобность, сударь, получили вы, или нѣтъ?
— Конечно, конечно, мистриссъ Раддль; я совершенно согласенъ съ вами въ этомъ случаѣ. Но впродолженіи текущей недѣли, я надѣюсь, мнѣ можно будетъ устроить дѣла мои, и тогда……
— Слышала я это, мистеръ Сойеръ! благодарю! Мнѣ ужъ наскучили ваши текущія недѣли, середы, пятницы…. И что въ самомъ дѣлѣ? Развѣ я должна даромъ отдавать свою квартиру? Не прикажете ли мнѣ растворить дверь на улицу, зазывать всѣхъ прохожихъ, кормить и поить ихъ на свои счетъ? Или мнѣ больше нечего дѣлать какъ работать съ утра до ночи, чтобъ содержать у себя тунеядцевъ, которые умѣютъ только пьянствовать да курить табакъ?…… или……
— Мистрисъ Раддль!… почтенная мистрисъ Раддль! сказалъ Бенъ Олленъ, увѣщательнымъ тономъ.
— Сдѣлайте одолженіе, поберегите свои увѣщанія для себя, перебила мистрисъ Раддль: я васъ знаю, знаю васъ, закадычнаго друга и товарища мистеръ Сойера. Подите въ гошпиталь, сударь; рѣжьте тамъ руки и ноги глупымъ людямъ: это ваше ремесло, сударь; но не извольте мѣшаться не въ свое дѣло.
— Фу, какая вздорная женщина! сказалъ Бенъ.
— Что-съ? что вы сказали? подхватила мистрисъ Раддль. Вы назвали меня вздорной женщиной? Да какъ вы смѣете?… Молодой человѣкъ, какъ вы смѣете называть меня вздорной женщиной? Ахъ, Боже мой, Боже мой!…. вотъ до чего я дожила! А мужъ мой только и знаетъ, что спитъ безъ пробуду: ему и горя мало, что меня обижаютъ!
Мистрисъ Раддль, говоря это, нарочно вышла въ коридоръ, потому что ей послышался голосистый зѣвокъ мистеръ Раддля. Но въ это время кто-то началъ стучаться въ дверь съ улицы; дѣвочка въ грязной юбкѣ бросилась отпирать, и потому ли, что толстая хозяйка не хотѣла явиться предъ посторонними въ разстроенномъ видѣ, или потому, что гнѣвъ ея перешелъ мгновенно на мужа, только она поспѣшно спряталась въ свои комнаты, а между-тѣмъ на нижнихъ ступенькахъ лѣстницы возникла глава мистеръ Пиквика въ широкополой шляпѣ, и за ней показались головы мастеръ Топмена, Снодграсса и Винкля.
— Здравствуйте, сказалъ Пиквикъ, пожимая руку Сойеру. Но, кажется, мы не во-ѣремя къ вамъ попали: вы что-то разстроены.
— Ничего, ничего, отвѣчалъ Сойеръ. Это такъ, бездѣлка. Въ холостой, студенческой жизни, знаете, бываетъ иногда…
Но Бобъ не успѣлъ кончить фразы, какъ въ двери опять застучались, и вошелъ новый гость; потомъ другой и третій. Черезъ нѣсколько минутъ тѣсная комнатка будущаго Эскулапа наполнилась молодежью, которая состояла по большей части изъ соучениковъ его.
— Что новаго? спросилъ Олленъ у высокаго франта въ черномъ бархатномъ жилетѣ и большомъ галстухѣ, изъ котораго голова его выглядывала какъ изъ бурака.
— Нѣсколько новыхъ кавалеровъ отличной доброты, отвѣчалъ тотъ: а болѣе ничего. Какой-то старикъ бросился изъ четвертаго этажа; подняли мертвымъ: дрянь! Одинъ только любопытный случай былъ вчера вечеромъ: принесли ребенка, который съѣлъ ожерелье.
— Что съѣлъ, что? спросилъ мистеръ Пиквикъ, съ любопытствомъ.
— Ожерелье, отвѣчалъ франтъ. Разумѣется, что онъ его съѣлъ не сразу: это было бы слишкомъ много и для васъ. Дѣло происходило вотъ какимъ образомъ. Родители субъекта, о которомъ я говорю, люди бѣдные. У его старшей сестры была нитка простыхъ черныхъ бусъ. Онъ укралъ ее, спряталъ, игралъ, потомъ разрѣзалъ нитку, на которой были нанизаны бусы, и проглотилъ одну бусинку. Это показалось ему очень веселымъ: онъ на другой день проглотилъ и другую.
— Ахъ, Боже мой! вскричалъ Пиквикъ съ участіемъ. Но извините, я перебилъ вашу рѣчь. Что жъ было дальше?
— На другой день, я говорю, онъ проглотилъ другую бусинку; на третій двѣ вдругъ, потомъ еще двѣ, еще и еще, такъ, что наконецъ съѣлъ все ожерелье, въ которомъ было двадцать пять зеренъ. Сестра его, дѣвочка чрезвычайно смѣтливая, замѣтила, что ожерелье пропало; туда, сюда….. но ужъ нечего говорить, нашла ли она его. Нѣсколько дней спустя, вся семья сидѣла за обѣдомъ, ѣла баранину съ картофелемъ; шалунъ былъ сытъ и оставался въ другой комнатѣ. Вдругъ слышатъ какой-то странный стукъ. Отецъ, не вставая изъ за стола, спрашиваетъ у сына, онъ что-ли етучитъ такъ странно. Тотъ отвѣчаетъ, нѣтъ. Но черезъ нѣсколько секундъ опять что-то застучало. Отецъ вскочилъ, схватилъ мальчика за волосы, сталъ его, какъ обыкновенно дѣлается, трясти, чтобы тотъ не шалилъ; но когда онъ такимъ образомъ, какъ я имѣю честь вамъ докладывать, трясъ своего сына., стукъ, который онъ слышалъ, начался снова, и еще громче прежняго. «Фу, ты пропасть! говоритъ отецъ: да это никакъ въ немъ гремитъ!» — «Во мнѣ, тятинька, отвѣчаетъ сынъ: это бусы, которыя я съѣлъ у сестрицы.» — Разумѣется, старикъ до крайности удивился; но, какъ бы то ни было, онъ поспѣшилъ доставить ребенка въ гошпиталь. Теперь мы его пользуемъ, и онъ, при малѣйшемъ движеніи, ужасно гремитъ, такъ, что надобно было укрыть его цѣлой дюжиной одѣялъ, чтобы онъ не безпокоилъ другихъ паціентовъ.
— Чрезвычайно удивительный случай! сказалъ Пиквикѣ, значительно приподнявъ брови: я его запишу для памяти.
— Ничего нѣтъ удивительнаго, возразилъ разсказчикъ: въ нашемъ искусствѣ случается видѣть вещи гораздо мудренѣе.
И въ подтверженіе, словоохотливый мистеръ Гоббинсъ провелъ нѣсколько примѣровъ, дѣйствительно мудреныхъ до высочайшей степени. Вообще разговоры на пирушкѣ Боба лились рѣкой; собесѣдники не умолкали ни на минуту; анекдоты и остроты сыпались со всѣхъ сторонъ. Бобъ Сойеръ, казалось, совсѣмъ позабылъ непріятную сцену, которую онъ недавно имѣлъ съ хозяйкой; вслѣдъ за нимъ, симпатически развеселился и другъ его. Обильныя возліянія пуншу и другихъ спиртныхъ жидкостей произвели самое благотворное дѣйствіе на состояніе всѣхъ умовъ и всѣхъ языковъ. Пиквикисты имѣли случай услышать много занимательнаго и поучительнаго; жаль только, что самая занимательная и поучительная, а вмѣстѣ съ тѣмъ и самая длинная, исторія, не была кончена: молодой человѣкъ въ веснушкахъ, который хотѣлъ разсказать ее, начиная свое повѣствованіе, предувѣдомилъ слушателей, что дѣло идетъ объ одномъ государственномъ человѣкѣ, но по несчастію забылъ имя своего героя притомъ ни какъ не могъ вспомнить, въ чемъ именно состоитъ тотъ случай, который долженъ былъ служить предметомъ его расказу. Черезъ нѣсколько времени, собравшись съ мыслями, онъ изложилъ всѣ побочныя обстоятельства, описалъ уже мѣсто и время, и даже назвалъ людей, которые были свидѣтелями происшествія, но опять ни коммъ образомъ не могъ привести на память самаго анекдота, хотя и увѣрялъ, впрочемъ, что дѣло было извѣстно цѣлому міру и впродолженіи десяти лѣтъ возбуждало всеобщее удивленіе.
~ Очень, очень жаль, что вы позабыли такую любопытную исторію, сказалъ Пиквикъ, съ видомъ большаго участія.
— И мнѣ очень жаль, отвѣчалъ мистеръ Нодди. Но, погодите; вотъ черезъ часъ, или съ чѣмъ-нибудь, я ее непремѣнно вспомню, и она очень васъ позабавитъ.
Гоббинсъ, который напротивъ не имѣлъ надобности въ подобныхъ отсрочкахъ, оттого что твердо помнилъ, а при случаѣ и изобрѣталъ, исторіи въ родѣ расказа о гремучемъ мальчикѣ, не могъ удержаться чтобъ не подтрунить надъ безпамятливостью Нодди.
— Сойеръ! сказалъ тогда обиженный..
— Что ты, Нодди?
— Мнѣ очень жаль, Сойеръ, что я позволю себѣ неприличный поступокъ за пріятельскимъ ужиномъ, однако жъ я принужденъ увѣдомить мистеръ Гоббинса, что онъ не заслуживаетъ названія джентльмена.
— Сойеръ, подхватилъ Гоббинсъ: мнѣ очень непріятно, что я буду вынужденъ нарушить спокойствіе улицы, въ которой ты живешь, однако жъ боюсь, что мнѣ прійдется потревожить твоихъ сосѣдей, выбросивъ мистеръ Нодди изъ окошка.
— Что вы подъ этими разумѣете? спросилъ Нодди.
— То самое, что говорю, отвѣчалъ Гоббинсъ.
— Такъ позвольте же мнѣ попросить вашего адреса, сударь.
— Вотъ онъ. Но я, можете быть увѣрены, не попрошу вашего.
— Какъ вы смѣете мнѣ это говорить?
— Да такъ! Я говорю это потому, что если бы я вздумалъ къ вамъ явиться, то вы забились бы въ печную трубу.
— Хорошо, хорошо. Я завтра пришлю къ вамъ одного изъ моихъ друзей.
— А я прикажу своему слугѣ, чтобы онъ хорошенько смотрѣлъ за ложками и другими вещами, которыя легко укладываются въ карманы.
И ссора по немногу такъ разгорѣлась, что за Гоббинсомъ можно было подозрѣвать намѣреніе увѣнчать ее нѣкоторымъ приличнымъ рукодвиженіемъ; но, къ счастію, хозяинъ довольно искусно вмѣшался въ дѣло и, доказавъ, что батюшка мистеръ Гоббинса былъ такой же почтенный джентльменъ какъ батюшка мистеръ Нодди, а матушка мистеръ Нодди точно такая же добродѣтельная женщина какъ матушка мистеръ Гоббинса, примирилъ двѣ враждующія стороны, и любезный мистеръ Нодди, послѣ двухъ новыхъ стакановъ пуншу, начиналъ-было уже довольно ясно вспоминать обѣщанный анекдотъ, какъ вдругъ возникъ, совершенно неожиданно, вопросъ о теплой водѣ, которой нужно было для составленія третьей чаши вышеупомянутаго напитку. Бобъ пошелъ изъ комнаты и привелъ хозяйскую работницу.
— Бетси, сказалъ онъ ей: возьми, пожалуйста, эту миску, и принеси намъ горячей воды. Ты добрая дѣвушка! Принеси поскорѣе.
— Нельзя, отвѣчала Бетси.
— Какъ нельзя? спросилъ Бобъ, покраснѣвъ.
— Да-съ, нельзя: мистрисъ Раддль не приказала давать ни капли.
Несчастный студентъ пришелъ въ крайнее замѣшательство, и нѣсколько секундъ не могъ выговорить ни слова; но удивленіе, которое выразилось на лицахъ всѣхъ гостей, одушевило его: замѣшательство превратилось въ гнѣвъ; онъ затопалъ ногами и закричалъ отчаяннымъ голосомъ:
— Бетси, принеси горячей воды! принеси горячей воды! Слышишь? Сію минуту!
— Слышу, отвѣчала служанка. Но право, этого ни какъ нельзя сдѣлать: мистрисъ Раддль заперла кухню и взяла къ себѣ ключъ!
Бѣдный Сойеръ чуть не умеръ отъ стыда и бѣшенства.,
— Да зачѣмъ вамъ непремѣнно горячей воды? сказалъ Пиквикъ, сжалившись надъ его положеніемъ. Вы напрасно безпокоите себя изъ пустяковъ. Развѣ холодная не такъ же способна какъ и горячая?
— Еще лучше! подхватили нѣкоторые гости.
— Какъ вамъ угодно, господа, отвѣчалъ Бобъ, обрадованный столь благопріятнымъ направленіемъ мнѣній. Моя хозяйка подвержена припадкамъ сумасшествія, прибавилъ онъ, ободрившись: мнѣ это ужасно наскучило, и, кажется, я завтра же разочтусь съ ней да переѣду на другую квартиру.
Бѣдненькій отъ всего сердца желалъ бы имѣть средства сдѣлать то, что говорилъ. Между-тѣмъ холодная вода наполнила миску, и когда искусная рука Сойера приготовила грогъ, то всѣ согласились безъ малѣйшаго затрудненія, что этотъ напитокъ ни сколько не хуже пуншу. Веселость снова озарила лицо хозяина и отъ него перешла къ гостямъ. Мистеръ Нодди шесть разъ приступалъ къ расказу своего любопытнаго анекдота, но былъ прерываемъ пѣснями; крикъ, хохотъ, стукъ раздавались на цѣлый кварталъ; никому не могло прійти въ голову, что это пирушка полу-дюжины студентовъ, съ прибавкою къ нимъ четырехъ джентльменовъ самой неукоризненной нравственности, въ томъ числѣ одного ученаго мужа, котораго имя гремѣло славою по цѣлому свѣту: всякой подумалъ бы, что тутъ собрались демоны, выгнанные изъ аду за безпокойный характеръ. Наконецъ мистеръ Нодди почелъ нужнымъ объявить во всеуслышаніе, что онъ теперь совершенно вспомнитъ свой анекдотъ и готовъ расказать его собесѣдникамъ. Предложеніе было принято: всѣ замолчали и приготовились слушать.
— Кажется, кто-то стучится въ дверь, сказалъ Пиквикъ.
Бобъ, поблѣднѣлъ.
— Мастеръ Сойеръ! мастеръ Сойеръ! раздалось изъ-за двери.
Пронзительный голосъ, который повторялъ это имя, былъ коротко знакомъ Сойеру. Несчастный студентъ, въ смущеніи отперъ дверь, и спросилъ: — Что вамъ угодно, мистрисъ Раддль?
— Я не могу на васъ надивиться, мистеръ Сойеръ! сказала грозная барыня, вторгаясь полу-одѣтая въ дымную комнату и таща за собой полу-спящаго мужа: мало того, что вы слишкомъ три мѣсяца не платите за квартиру; вы еще навели къ себѣ какихъ-то буяновъ и пьете съ ними до двухъ часовъ за полночь. Отъ вашего крику никому нѣтъ покою въ цѣломъ домѣ, стѣны шатаются, стекла дрожатъ, полъ того и гляди провалится. Вонъ!…. сейчасъ вонъ всѣхъ этихъ мерзавцевъ!
— Какъ вамъ не стыдно, мистеръ Сойеръ? прибавилъ мистеръ Раддль, оправляя байковую фуфайку.
— Не стыдно! подхватила разгнѣванная жена. Да ты самъ долженъ стыдиться своей неповоротливости! Что ты стоишь какъ дерево? Баба что-ли ты? Если ты мужчина, такъ пошелъ, толкай ихъ всѣхъ съ лѣстницы!
— Я сдѣлалъ бы это, душенька, если бы во мнѣ было двѣнадцать мужчинъ; но, ты видишь, мой ангелъ, они превосходятъ меня числительной силой.
— Безстыдникъ! Послушайте, мистеръ Сойеръ: прошу васъ тотчасъ прогнать ихъ всѣхъ до одного человѣка.
— Они и то хотѣли итти, мистрисъ Раддль, отвѣчалъ несчастный Бобъ. Успокойтесь, пожалуйста, не сердитесь. Все будетъ хорошо: увѣряю васъ. — Кажется, господа, прибавилъ онъ, обращаясь къ гостямъ: вы въ самомъ дѣлѣ лучше сдѣлаете, если уйдете. Мы точно ужъ чуть-ли не слишкомъ много шумѣли.
— Ну, пожалуй, прощай! сказалъ Гоббинсъ. Только все не мѣшало бы спѣть ту пѣсню, о которой я тебѣ говорилъ, Сойеръ.
— Прекрасная пѣсня, отвѣчалъ Бобъ: я совершенно согласенъ, что прекрасная. Но видишь ли, мой другъ? лучше отложимъ ее до другаго свиданія. Хозяева квартиръ — всегда такіе несговорчивые.
— Хозяева?…. да чортъ ихъ возьми! Хочешь, я въ минуту заставлю молчать эту крикунью? Скажи только: я перебью всѣ стекла, переломаю всю мебель…
— Благодарю, благодарю, Гоббинсъ. Я никогда не сомнѣвался въ твоей дружбѣ. Но на этотъ разъ не надо: пожалуйста!…. сдѣлай мнѣ одолженіе!….
— Что жъ, сударь, спросила хозяйка: дождусь ли я, чтобъ они ушли?
— Сейчасъ, сейчасъ, сударыня, сказалъ Пиквикъ, отьискивая свою шляпу.
— Ахъ, вы, безстыдникъ! закричала мистрисъ Раддль. Въ ваши ли лѣта вести такую негодную жизнь? — Вы съ этимъ толстякомъ, прибавила она, указывая на мистеръ Топмена: вы съ этимъ толстякомъ годитесь имъ въ дѣды: а что вы дѣлаете? вы хуже ихъ всѣхъ!
Мистеръ Пиквикъ хотѣлъ-было протестовать противъ несправедливаго обвиненія и доказать свою невинность, но какъ мистрисъ Раддль не подавала ни малѣйшей надежды, что будетъ слушать его, то ученый мужъ, чтобы не терять по-пустому своего краснорѣчія, призналъ за лучшее удалиться, пожалъ руку Сойеру, и спустился по темной лѣстницѣ, въ сопровожденіи Топмена, Снодграсса и Випкля, которые спѣшили послѣдовать за учителемъ. Всѣ они благополучно дошли до своихъ жилищъ. Мистеръ Пиквикъ, прежде нежели легъ въ постель, разсказалъ Саму свои приключенія, и потомъ имѣлъ съ нимъ продолжительный разговоръ по поводу поѣздки его къ отцу. Мы считаемъ за лишнее приводить здѣсь подробности этого разговора, но не смѣемъ не познакомить читателей съ содержаніемъ одного любопытнаго документа, который Самъ привезъ своему господину, какъ любителю всякихъ достопримечательностей. Это — списокъ съ отчета одного изъ отдѣленій Общества Трезвости, къ которому принадлежала мачиха Сама. Ученый филантропъ помѣстилъ его въ своихъ запискахъ, и входитъ въ глубокія и пространныя философическія разсужденія, чтобы доказать, что бумага, столь важная для характеристики современныхъ англійскихъ нравовъ и притомъ столь явно обнаруживающая пользу благодѣтельнаго учрежденія Обществъ Трезвости, не должна утратиться для потомства, но заслуживаетъ величайшаго вниманія со стороны людей мыслящихъ. Вотъ она, отъ слова до слова.
"Кирпично-цеховое отдѣленіе Общества Трезвости втеченіи минувшаго января продолжало неутомимо стремиться къ своей благодѣтельной цѣли, и съ несказаннымъ удовольствіемъ доноситъ Обществу о слѣдующихъ новыхъ успѣхахъ.
"1. Ричардъ Вокеръ, портной, имѣетъ жену и двоихъ дѣтей. Онъ сознается, что когда дѣла его были получше, то онъ постоянно пилъ пиво, а сверхъ-того употреблялъ, сколько можетъ припомнить, раза по два въ недѣлю, впродолженіи двадцати лѣтъ, особенный напитокъ, называемый «собачьей мордой», который, какъ открылось по розъисканіямъ, составляется изъ подогрѣтаго портеру, сахару, джину и мускатнаго орѣха. (При чтеніи этого мѣста въ собраніи Общества, многіе голоса закричали: Такъ! точно такъ!) Нынче онъ не занимается своимъ ремесломъ и остается безъ куска хлѣба; полагаетъ, что это случилось съ нимъ либо отъ портеру, либо оттого, что онъ лишился употребленія правой руки. Впрочемъ, по его мнѣнію, рука у него осталась бы въ цѣлости, если бы онъ не пилъ ничего кромѣ воды, ибо въ таковомъ случаѣ одинъ изъ его товарищей, по всѣмъ вѣроятностямъ, не воткнулъ-бы ему въ оную руку ржавой иголки. Теперь, но бѣдности, онъ можетъ пить одну только воду, и никогда почувствуетъ жажды.
"2. Бетси Мартинъ, кривая вдова, съ сыномъ. Ходитъ поденно стирать бѣлье; не помнитъ, чтобы когда-нибудь видѣла обоими глазами, но знаетъ, что мать ея пила въ большомъ количествѣ черное пиво, и не удивляется, находя себя кривой. По ея умозаключеніямъ весьма вѣроятно, что она не была бы крива, если бы мать ея не пила пива. За работу, въ прежнее время, брала она осьмнадцать пенни, кружку портеру и рюмку водки въ день, а съ-тѣхъ-поръ какъ кирпично-цеховое отдѣленіе Общества Трезвости приняло ее подъ свое покровительство, не соглашается брать меньше какъ по три шилинга и шести пенни въ день, что превосходить слишкомъ вдвое прежнюю цѣну.
"3. Генри Биллеръ нѣсколько лѣтъ отправлялъ офиціянтскую должность, и во все это время употреблялъ въ большомъ количествѣ иностранныя вина; не можетъ сказать навѣрное, случалось ли ему приносить домой бутылки по двѣ или по три таковыхъ винъ, но совершенно убѣжденъ въ томъ, что если онъ приносилъ бутылки, то конечно не пустыя, а съ виномъ, и что вино сіе было имъ выпиваемо, а не выливаемо. Нынче чувствуетъ большой упадокъ духа и сильное расположеніе къ меланхоліи, страдаетъ горячкой и безпрестанно проситъ пить. Это, по его мнѣнію, происходитъ отъ привычки часто промачивать горло иностранными винами, которыхъ, оставаясь безъ должности, онъ не пьетъ ни капли.
«4. Томасъ Бортонъ, поставщикъ корму для кошекъ лорда-маіора, шерифовъ и многихъ членовъ парламента. Ходитъ на деревяшкѣ, и говоритъ, что деревяшка стоитъ ему дорого, потому что скоро истаптывается по каменьямъ. Прежде онъ употреблялъ обыкновенно деревяшки поношенныя, и аккуратно всякій вечеръ выпивалъ по стакану джину съ теплой водой, а иногда и по два. Поношенныя деревяшки у него чрезвычайно скоро раскалывались и подвергались гнилости, и онъ полагаетъ, что это происходило частію отъ джину съ теплой водой. Нынче, ходя на новой деревяшкѣ, Бортонъ не пьетъ ничего, кромѣ чаю и воды безъ джину; вслѣдствіе чего новая деревяшка служитъ вдвое дольше поношеной.
„О таковыхъ своихъ наблюденіяхъ надъ пользою распространенія и благодѣтельностью вліянія Обществъ Трезвости на прекращеніе пьянства, улучшеніе народной нравственности и умноженіе благосостоянія отказавшихся отъ сего порока, свое отдѣленіе согласно уставу имѣетъ честь донести правленію главнаго Общества.“
Наконецъ наступило роковое, чреватое событіями утро, въ которое должна была рѣшиться тяжба нашего филантропа съ мистрисъ Бардль. Всѣ Пиквикисты собрались къ своему президенту; за ними пріѣхалъ и Перкеръ съ секретаремъ и синимъ мѣшкомъ, въ-которомъ были бумаги. Лицо Пиквика постоянно выражало благородную и величественную покорность судьбѣ; на лицахъ друзей его господствовало выраженіе печальной задумчивости.
— Не пора ли? спросилъ Пиквикъ, взглянувъ на часы.
— Нѣтъ еще, отвѣчалъ Перкеръ: присяжные еще завтракаютъ. Пусть они поѣдятъ хорошенько. Въ нашемъ стряпческомъ ремеслѣ принято за несомнѣнную истину, что голодный судья всегда бываетъ въ пользу истца, чтобы скорѣе отдѣлаться да улизнуть домой или въ трактиръ.
Пріѣхавъ въ судъ, Перкеръ велѣлъ Лоутену помѣстить Топмена, Снодграсса и Винкля на скамейкѣ, которую занимаютъ учащіеся правовѣденію, а Пиквика посадилъ возлѣ себя, за пульпитромъ королевскихъ адвокатовъ, на лавкѣ, гдѣ помѣщаются стряпчіе, и такимъ образомъ онъ былъ невидимъ для большей часта зрителей, которые собираются въ галереяхъ..
— Эта скамья, вѣрно, для свидѣтелей? спросилъ Пиквикъ, указывая влѣво, на особое отдѣленіе, огороженное мѣдной рѣшеткой.
— Да, мистеръ Пиквикъ, это свидѣтели, отвѣчалъ Перкеръ, вынимая бумаги изъ своего мѣшка, который Лоутенъ положилъ у ногъ его.
Мистеръ Пиквикъ сталъ опять оглядываться по сторонамъ.
— А это что за мѣста, вотъ здѣсь, на-право? не присяжные ли?
— Точно такъ.
Сердце Пиквика сильно затрепетало, когда онъ взглянулъ на присяжныхъ; но великій мужъ подавилъ въ себѣ эту слабость и мужественно продолжалъ осматривать всю палату. Галереи были уже порядочно набиты зрителями, а на адвокатскихъ скамейкахъ собралась многочисленная и разнообразная коллекція бакенбардъ, париковъ и красныхъ носовъ, которыми столь справедливо гордится сословіе англійскихъ законоискусниковъ. Иные изъ этихъ господъ, вмѣсто краткихъ записокъ о дѣлѣ, держали въ рукахъ преогромныя тетрадищи, которыми почесывали свои подбородки, чтобы обратить на себя благоговѣніе простодушныхъ зрителей. Другіе, у которыхъ не было такихъ тетрадей, няньчились съ толстыми книгами, переплетенными въ кожу, съ красными корешками и съ надписями „Законы“. Третьи, не имѣя ни тетрадей, ни книгъ, держали руки по карманамъ и смотрѣли на все съ приличнымъ глубокомысліемъ. Наконецъ нѣкоторые поминутно переходили съ озабоченнымъ видомъ съ мѣста на мѣсто, и были чрезвычайно счастливы, что возбуждаютъ этимъ вниманіе людей, которые ихъ не знаютъ. Но всѣ вообще, къ немалому удивленію Пиквика, толковали между собой о послѣднихъ городскихъ новостяхъ, а про тяжбу нигдѣ и помину не было.
Прибытіе мистеръ Фенки немного развлекло нашего героя, и лишь-только онъ успѣлъ отвѣтить на привѣтствіе этого джентльмена, какъ явился королевскій адвокатъ Снаббинъ, въ сопровожденіи своего секретаря, который тащилъ огромный красный мѣшокъ и, положивъ его на столъ Снаббина, удалился. За ними вошли еще два или три королевскіе адвоката, и одинъ изъ нихъ, толстякъ съ лицомъ свекольнаго цвѣту, очень дружески потрясъ руку Снаббину, хваля сегодняшную погоду.
— Кто это? спросилъ Пиквикъ шопотомъ у Перкера.
— Мистеръ Бозфозъ, защитникъ нашей противницы, отвѣчалъ Перкеръ: а тотъ, что стоить за нимъ, Скимпинъ, его ассистентъ.
На губахъ Пиквика уже шевелился вопросъ, къ какой стати адвокатъ его противницы такъ пріятельски изволитъ бесѣдовать съ его адвокатомъ, но вдругъ раздалось громкое восклицаніе — Тише!…. и въ залу вошелъ судья. Этотъ судья, мистеръ Старли, былъ человѣкъ необыкновенно малаго росту и такой раскормленый, что, казалось, состоялъ только изъ головы и брюха. Онъ втерся въ комнату посредствомъ двухъ маленькихъ ножекъ, которыя заплетались одна за другую и были едва примѣтны подъ его шаровиднымъ корпусомъ. Адвокаты и присяжные встрѣтили мистеръ Старли низкимъ поклономъ; онъ отвѣчалъ имъ очень привѣтливо, сѣлъ въ свои кресла, подсунулъ ножки подъ столъ, и послѣ этого распоряженія, все, что осталось наружѣ отъ мистеръ Старли, заключалось только въ двухъ розовыхъ щечкахъ и передней части бѣлаго парика.
Между-тѣмъ по залѣ раздавались голоса, которые кричали на разные тоны: Тише! тише! тише!…
Джентльменъ въ черномъ платьѣ, сидѣвшій нѣсколько пониже судьи, сталъ вызывать присяжныхъ, и какъ по перекличкѣ оказалось, что ихъ только одиннадцать, а надо было двѣнадцать, то на мѣсто двѣнадцатаго назначили одного изъ бывшихъ на лицо кандидатовъ.
— Покорно прошу извиненія, сказалъ этотъ несчастный кандидатъ, ремесломъ аптекарь, мужчина лѣтъ за сорокъ, очень похожій на солодковый корень. Я не могу исполнить требованія начальства: нельзя ли меня уволить?
— На какомъ основаніи?спросилъ судья.
— По той причинъ, милордъ, отвѣчалъ аптекарь: что у меня въ лавкѣ остался одинъ маленькій мальчишка, который очень плохо, знакомъ съ химическими апаратами, и притомъ еще забралъ въ голову несчастную мысль, будто англійская соль то же что щавелевая кислота, а сыропъ изъ александрійскаго листу — тинктура изъ опіуму.
— Очень жаль, очень жаль, сказалъ мистеръ Старли: по все это до насъ не касается. Если вы не имѣете порядочнаго приказчика, такъ изволите нанять его, а теперь садитесь на мѣсто.
Бѣдный аптекарь принужденъ былъ повиноваться и сѣлъ съ видомъ человѣка, который согласенъ на все, что только можетъ выйти отъ перемѣшанія разныхъ, совершенно противоположныхъ, медикаментовъ. Наконецъ у входу послышался новый шумъ: мистрисъ Бардль, въ истерикѣ, поддерживаемая пріятельницею своей мистрисъ Клаппинсъ, была введена въ залу и посажена на другомъ концѣ скамьи, на которой сидѣлъ мистеръ Пиквикъ. За ней вошла другая ея пріятельница, мистрисъ Сандерсъ, ведя за руку сына ея; потомъ показался необыковенной величины зонтикъ, который несъ мистеръ Донсонъ, и сѣдая голова мистеръ Фогга. Эти два джентльмена приготовили на настоящій случай самыя меланхолическія физіономіи, а маленькій Томъ, войдя въ залу, заплакалъ: мистрисъ Бардль заключила его въ объятія, и озираясь, спросила, гдѣ она; на что мистрисъ Сандерсъ и мистрисъ Клаппинсъ отвѣчали со слезами, что въ судѣ; Донсонъ и Фоггъ просили ее успокоиться, а мистеръ Бозфозъ началъ царапать себѣ глаза и поглядывалъ очень жалобно на присяжныхъ. Послѣ обревизованія пуговицъ Тома, его поставили передъ матерью такъ, чтобы эта группа была на виду у всѣхъ, для возбужденія общаго состраданія. Судья и присяжные не спускали съ нихъ глазъ; участіе изображалось на ихъ лицахъ; многіе изъ зрителей также казались растроганными.
— Мастерски! шепнулъ Перкеръ Пиквику: эти Донсонъ и Фоггъ знаютъ свое ремесло. Посмотрите, какъ они все настроили, чтобъ произвести впечатлѣніе въ пользу своей кліентки.
— Бардль и Пиквикъ! провозгласилъ господинъ въ черномъ платьѣ.
— Я со стороны Бардль, милордъ, сказалъ адвокатъ Бозфозъ, обращаясь къ судьѣ.
— А я со стороны Пиквика, милордъ, сказалъ адвокатъ Снаббинъ.
— А кто вашъ ассистентъ, братъ Снаббинъ? спросилъ судья.
— Мистеръ Фенки.
— Фенки? Мнѣ никогда не случалось слышать этого имени.
Мистеръ Фенки съ улыбкою поклонился судьѣ, и покраснѣвъ до ушей, старался сдѣлать такую физіономію, какъ-будто не замѣчаетъ, что всѣ на него смотрятъ. Между-тѣмъ ассистентъ адвоката Пиквиковой соперницы испросилъ позволеніе открыть тяжбу, и взойдя на каѳедру, началъ и кончилъ рѣчь, послѣ которой присяжные остались въ томъ же невѣдѣніи о сущности дѣла, въ которомъ находились до того времени. Но тутъ самъ мистеръ Бозфозъ поднялся съ мѣста, со всею важностью и величіемъ, приличными настоящему случаю, пошептался немножко съ Донсономъ, сказалъ нѣсколько словъ на ухо Фоггу, надѣлъ свою мантію и парикъ, и сталъ излагать обстоятельства дѣла. Само собой разумѣется, что впереди было нужное предисловіе: мистеръ Бозфозъ сказалъ, что впродолженіи всего его адвокатскаго поприща, съ той самой минуты, какъ онъ посвятилъ себя изученію теоріи и практическому приложенію законовъ, ему еще не встрѣчалось ни одной тяжбы, къ которой бы онъ приступалъ съ такимъ глубокимъ сочувствіемъ, съ такимъ искреннимъ сознаніемъ лежащей на немъ важной, можно сказать священной, отвѣтственности, какъ дѣло, которое онъ нынче осмѣливается повергнуть на воззрѣніе дальновидныхъ очей правосудія, или, другими словами, какъ вопіющая участь бѣдной, обиженной, притѣсненной вдовы, на которую онъ почитаетъ долгомъ обратить справедливое вниманіе дюжины благородныхъ и мудрыхъ мужей, сидящей въ семъ храмѣ Ѳемиды и вселяющей въ него, мистеръ Бозфоза, глубочайшее уваженіе и довѣренность къ ихъ проницательности и безпристрастію.
Мистеръ Бозфозъ очень ловко подпустилъ этотъ комплиментъ присяжнымъ. Они тотчасъ подумали: „Вотъ какіе мы молодцы!“ — и многіе изъ нихъ принялись съ жаромъ записывать, что говоритъ ораторъ.
— Вы уже слышали изъ устъ моего товарища, говорилъ онъ между-тѣмъ, очень хорошо зная, что отъ товарища его нельзя было ничего услышать: вы уже слышали изъ устъ моего товарища, въ чемъ состоитъ предметъ настоящаго дѣла. Но вы, милостивые государи, еще не слыхали всѣхъ его подробностей, и я буду имѣть честь изложить ихъ. Истица, которую я защищаю — вдова: да, милостивые государи, вдова! Покойный мистеръ Бардль, послѣ долголѣтней службы отечеству по части сбору таможенныхъ пошлинъ, службы, которая, по своей важности, обращала на него особенное вниманіе правительства, переселился наконецъ, оплакиваемый всѣми друзьями, въ вѣчность, искать того спокойствія, котораго онъ тщетно искалъ въ таможнѣ. За нѣсколько времени до кончины, онъ оставилъ отпечатокъ лица своего въ чертахъ малютки, единственнаго плода своего счастливаго супружества съ достойною мистрисъ Бардль. Съ этимъ малюткой вдова жила въ удаленіи отъ суеты свѣта, въ тишинѣ Госвельской улицы, и, ведя такую скромную жизнь, приклеила къ стеклу одного окошка на улицу небольшую четыре-угольную бумажку, на которой собственною ея рукою было написано красивымъ почеркомъ: „Въ семъ домѣ отдаются въ наемъ двѣ комнаты съ мебелью, для холостаго джентльмена.“
Ораторъ остановился, чтобъ перевести духъ. Нѣкоторые изъ присяжныхъ поспѣшили записать содержаніе приведеннаго документа.
— Отъ котораго числа и за какимъ нумеромъ эта бумага? спросилъ одинъ изъ нихъ.
— Она была безъ числа и нумера, милостивый государь, отвѣчалъ мистеръ Бозфозъ почтительно, и, вздохнувъ, продолжалъ: и такъ, милостивые государи, на приклеенномъ къ стеклу билетѣ было написано: „Въ семъ домѣ отдаются въ наемъ двѣ комнаты съ мебелью, для холостаго джентльмена.“ Добродѣтельная мистрисъ Бардль и неподозрѣвала опасности такого объявленія; она судила о всѣхъ мужчинахъ по своему покойному мужу, ничего не страшилась, не питала ни какихъ черныхъ сомнѣній, была, такъ сказать, олицетворенное простодушіе и довѣрчивость. „Мистеръ Барль, говорила она, былъ человѣкъ честный, а онъ также былъ холостой человѣкъ, прежде нежели я отдала ему руку и сердце. Чего жъ мнѣ боятся холостаго джентльмена? Нѣтъ! холостого-то я и прійму подъ свое покровительство, холостому-то я и подамъ утѣшеніе и отраду: холостой мнѣ лучше напомнить мистеръ Бардля; онъ, въ нѣкоторой степени, замѣнитъ мнѣ этого незабвеннаго человѣка.“ Движимая такими трогательными побужденіями, злополучная вдова отерла горькія слезы, прижала къ груди единственнаго своего сына, и, вооружась твердостью, убрала какъ-можно лучше двѣ комнаты, назначенныя ею въ наемъ холостому джентльмену. Долго ли не являлся наемщикъ? Нѣтъ нѣтъ, милостивые государи! не долго: змѣй-искуситель бодрствовалъ, сѣти были раставлены, мина подведена, всѣ ухищренія коварства подготовлены. Не прошло и трехъ дней со времени наклеенія бумаги на оконничное стекло, не прошло трехъ дней послѣ этого роковаго событія, какъ существо, носящее на себѣ все подобіе человѣка, позвонило у дверей мистрисъ Бардль и, съ согласія ея неопытности, водворилось въ двухъ комнатахъ, о которыхъ я говорю. Это существо, милостивые государи, это опасное существо — Пиквикъ.
Мистеръ Бозфоръ опять остановился, чтобъ посмотрѣть, какое дѣйствіе производитъ его ораторство. Перерывъ рѣчи разбудилъ судью: онъ поспѣшно схватилъ перо и началъ записывать. Ораторъ, кашлянувъ, продолжалъ:
— Объ этомъ Пиквикѣ я не стану много распространяться, какъ потому, милостивые государи, что предметъ самъ по себѣ вовсе не привлекателенъ, такъ и потому, что васъ не можетъ занимать подробное описаніе одного изъ самыхъ безчеловѣчныхъ и гнусныхъ характеровъ. Два года онъ прожилъ у мистрисъ Бардль, и во все это время добродѣтельная вдова неусыпно пеклась объ его спокойствіи, готовила ему кушанье, убирала комнаты, и имѣла главный надзоръ за его гардеробомъ, выдавала прачкѣ и принимала, отъ прачки бѣлье его; короче, поступала съ нимъ какъ женщина, исполненная любви и довѣрія къ ближнему, и пріобрѣла право на его благодарность. Нѣсколько разъ случалось, что Пиквикъ дарилъ по шести пенни, даже по цѣлому шилингу, сыну ея, а однажды, — я могу доказать это свидѣтельствомъ многихъ заслуживающихъ вѣры особъ, — однажды онъ погладилъ малютку по головѣ и сказалъ ласковымъ голосомъ, что, если бы у него былъ отецъ, онъ не позволилъ бы ему бѣгать по улицѣ: замѣтьте эти слова, милостивые государи!… Впослѣдствіи Пиквикъ началъ отлучаться изъ Лондона, уѣзжалъ на долгое время, и какъ-бы желалъ разорвать понемногу всѣ связи съ своею хозяйкой. Но, увы! прелести тѣла и совершенства души ея были уже глубоко впечатлѣны въ его сердцѣ, и, возвратясь изъ одной поѣздки, онъ сдѣлалъ ей открытое предложеніе о бракѣ. Со стороны его были приняты всѣ мѣры, чтобы этотъ разговоръ происходилъ безъ свидѣтелей, но судьба не допустила такого коварства: трое ближайшихъ друзей его видѣли, какъ онъ держалъ въ объятіяхъ несчастную мистрисъ Бардль. Мало того: я имѣю въ рукахъ два документа, два собственноручныя письма Пиквика, которыя, при всей своей краткости, заключаютъ въ себѣ цѣлые томы уликъ, показывая въ то же время всю гнусность характера этого человѣка. Письма эти, не длинныя, не краснорѣчивыя и пламенныя любовныя посланія: нѣтъ, милостивые государи! это простыя, коротенькія, дружескія записочки; но записочки, исполненныя нѣжности и обвиняющія Пиквика несравненно болѣе всякихъ напыщенныхъ, поэтическихъ вымысловъ воображенія. Вотъ одна изъ нихъ: „Любезная мистрисъ Бардль, сегодня свиные котлетки подъ соусомъ изъ картофелю. Вашъ Пиквикъ.“ Милостивые государи! замѣчаете ли вы особенный дружескій тонъ, въ которомъ написана эта записка? „Свиныя котлетки“!…. И, Боже мой!… „Подъ соусомъ изъ картофелю“…. О Небо!…. И болѣе ничего: только „Свиные котлетки подъ соусомъ изъ картофелю“, и дальше ни слова. Какая короткость въ слогѣ, и слѣдственно, въ отношеніяхъ! Но что же можетъ значить эта короткость? чѣмъ она можетъ быть истолкована? обратите вниманіе на слѣдующія слова, и вы найдете полное, торжественное истолкованіе, „Вашъ: Пиквикъ.“ Замѣтьте, милостивые государи: „вашъ“ неужели это не ясно?… Такъ коварная хитрость опутывала своими сѣтями сердце невинной, неопытной женщины!….. Теперь прочтемъ вторую записку. „Любезная мистрисъ Бардль, я не буду дома до завтра. Не безпокойтесь насчетъ кувшина съ горячею водою.“ Кувшинъ съ горячею водою! Скажите, милостивые государи, развѣ кувшинъ съ горячею водою можетъ кого-нибудь безпокоить? Предметъ полезный и пріятный въ холодной постели, сохраняющій наше здоровье, спокойствіе, причинялъ ли когда безпокойство? Не очевидно ли, что эта фраза имѣетъ особенный, тайный смыслъ? что она составлена по заранѣе условленной системѣ для переписки? И кчему говорить, воротится, или не воротится Пиквикъ домой? Кчему, ежели не для того, что отсутствіе его напугаетъ прекрасную женщину вслѣдствіе коварствъ, которыя употребилъ онъ для обольщенія ея довѣрчиваго сердца.
Тутъ мистеръ Бозфозъ снова остановился, чтобъ посмотрѣть, убѣдились ли присяжные двумя приведенными документами, или они расположены болѣе къ смѣху надъ его логикой; но присяжные сидѣли вытаращивъ глаза, и онъ, не зная что объ этомъ подумать, приступилъ къ заключенію своей рѣчи.
— Довольно, милостивые государи! сказалъ онъ, съ меланхолическимъ выраженіемъ: не станемъ болѣе заниматься этими письмами, которыя такъ ужасны, что умъ благороднаго человѣка не нисходитъ до проникновенія ихъ тайнаго смыслу. Я ограничусь только краткимъ изложеніемъ слѣдствій, какія имѣло ухищреніе Пиквика. Рѣшась ниспровергнуть святые обѣты брака, онъ выѣхалъ изъ дому мистрисъ Бардль. Это уничтожило всѣ ея планы, всѣ надежды; нанесло ей, не одну скорбь душевную, но и вещественные убытки. Объявленіе объ отдачѣ въ наемъ квартиры снова приклеено къ стеклу, но желающіе нанять квартиру уже не являются: холостые джентльмены проходятъ взадъ и впередъ, но проходятъ мимо, никто не зайдетъ навѣдаться. Пустота и безмолвіе водворились въ домѣ, слезы не просыхаютъ на ланитахъ печальной вдовы, и даже голосъ ея малютки не раздается въ мрачномъ жилищѣ. А между-тѣмъ Пиквикъ, милостивые государи, Пиквикъ, сей безжалостный разоритель оазиса счастія въ Госвельской улицѣ, возвышаетъ свою преступную голову и равнодушно глядитъ на развалины. Взысканіе неустойки, которая бы могла вознаградить убытки добродѣтельной и несчастной женщины, есть единственное справедливое возмездіе, которое вы, милостивые государи, можете опредѣлить злодѣю, и объ этомъ-то слабомъ вознагражденіи за всѣ претерпѣнныя и претерпѣваемыя горести, она осмѣливается просить благородныхъ, безпристрастныхъ, высокомудрыхъ и сострадательныхъ своихъ соотечественниковъ, которые отправляютъ почтенную должность присяжныхъ въ здѣшнемъ судѣ.»
Такимъ воззваніемъ мистеръ Бозфозъ заключилъ рѣчь свою, поклонился и сѣлъ. Судья проснулся. Начали вызывать свидѣтелей. Сторожъ, стоявшій ближе всѣхъ къ мистеръ Бозфозу, получилъ приказаніе позвать Елизавету Клаппинсъ и заревѣлъ густымъ басомъ: «Елизавета Каплинсъ!» Другой пропищалъ дискантомъ: «Елизавета Графицъ!» Третій проблеялъ бараньимъ голосомъ: «Елизавета Лаписъ!» Съ именемъ другой свидѣтельницы тоже послѣдовало несчастіе: ее, изъ мистрисъ Сандерсъ, передѣлали въ хандру, или въ анчоуса. Однако жъ обѣ онѣ, хотя и смѣшались немножко, отвѣчали на всѣ вопросы очень удовлетворительно, и первая еще воспользовалась настоящимъ случаемъ, чтобы въ заключеніи предложить небольшую диссертацію о своихъ собственныхъ домашнихъ дѣлахъ, какъ напримѣръ о томъ, что у нея теперь осемь человѣкъ дѣтей и что она надѣется черезъ шесть мѣсяцевъ подарить своего мужа девятымъ: вслѣдствіе чего маленькій судья приказалъ почтенную мистрисъ Клаппинсъ выпроводить изъ присутствія, а заступившая ея мѣсто мистрисъ Сандерсъ весьма обстоятельно объявила, что она въ самомъ дѣлѣ слышала, будто бы мистеръ Пиквикъ сватался за мистрисъ Бардль, что объ этомъ говорили многія изъ ея знакомыхъ, что она даже видѣла какъ мистрисъ Мольбери шепталась о чемъ-то, можетъ-быть о сватовствѣ Пиквика, съ мистеръ Бонкинъ, а свояченица мистеръ Бонкина расказывала ей, что мистрисъ Пудингъ сообщала какую-то, можетъ-быть и эту самую, новость кумѣ своей, мистрисъ Груберъ. Впрочемъ правдивая мистрисъ Сандерсъ присовокупла, что говорили также, будто-бы мистрисъ Бардль выходитъ за цирюльника, живущаго по-сосѣдству; но она, мистрисъ Сандерсъ, не знаетъ, справедливо ли это, и не можетъ сказать навѣрное, цирюльникъ ли былъ влюбленъ въ мистрисъ Бардль, или мистрисъ Бардль въ цирюльника, а онъ въ кого-нибудь другую, напримѣръ въ дочь колбасника Бука, Дженни, у которой такія румяныя щеки и большіе голубые глаза.
За двумя дамами позвали друзей Пиквика, и можно себѣ представить, съ какимъ глубокимъ негодованіемъ они свидѣтельствовали противъ своего президента. При допросѣ мистеръ Винкля встрѣтились особенныя затрудненія, оттого что этотъ джентльменъ хотѣлъ отвѣчать на все какъ-можно точнѣе.
— Знаете ли вы мистрисъ Бардль? спросилъ у него мистеръ Бозфозъ.
— Нѣтъ, отвѣчалъ Винкль.
— Знаете ли вы, что Пиквикъ за нее сватался?
— Нѣтъ. Я видѣлъ ее нѣсколько разъ у мистеръ Пиквика, но никогда не слыхалъ, чтобы онъ сватался.
— Вы ее видѣли? Но какъ же вы говорите, что не знаете этой дамы?
— Да, не знаю. Я только видѣлъ ее, а незнакомъ съ ней.
— А много ли разъ вы ее видѣли?
— Много ли разъ?…. Позвольте…
Мистеръ Винкль рѣшительно не былъ въ состояніи отвѣчать на этотъ вопросъ. Когда у него спросили, случилось ли ему видѣть ее разъ десять, онъ отвѣчалъ, что видѣлъ и болѣе; когда сказали, разъ двадцать, онъ опять отвѣчалъ, что болѣе; напротивъ того когда ему предложили сто разъ, онъ рѣшительно отозвался, что менѣе, девяносто — тоже менѣе, двадцать пять — болѣе, пятьдесятъ — менѣе, и однимъ словомъ, никакъ не могъ вспомнить, сколько именно разъ онъ видѣлъ вдову Бардль въ комнатахъ Пиквика.
Какъ бы то ни было, показанія мистеръ Винкля объ извѣстномъ утрѣ, въ которое онъ засталъ ее на колѣняхъ у нашего философа, совершенно согласовались съ обвинительной рѣчью Бозфоза, и таковы же были отвѣты остальныхъ двухъ пиквикистовъ. Мистеръ Фенки, видя столь невыгодное направленіе тяжбы своего кліента, выпросилъ позволеніе сдѣлать Винклю нѣсколько особыхъ вопросовъ, и послѣ долгаго, очень потливаго, обдумыванья, съ чего бы лучше начать, спросилъ, какихъ лѣтъ мистеръ Пиквикъ.
— Такихъ, что могъ бы быть мнѣ отцомъ, отвѣчалъ Винкль.
— Замѣчали ли вы въ немъ склонность къ женскому полу?
— Нѣтъ.
— Замѣчали ли вы, что онъ съ женщинами обращается ласковѣе чѣмъ съ мужчинами?
— Онъ обращается съ ними учтивѣе чѣмъ съ мужчинами.
— Учтивѣе, только учтивѣе?…. Что жъ? учтивость съ дамами — долгъ всякаго образованнаго человѣка. Но вы вѣдь не замѣтили, чтобы онъ былъ съ какой-нибудь дамой въ особенныхъ отношеніяхъ?
Тутъ мистеръ Винкль опять рѣшительно растерялся, не зналъ что дѣлать, и смотрѣлъ поперемѣнно то на Пиквика, то на своихъ двухъ товарищей.
— Смотрите на господъ присяжныхъ, закричалъ ему судья.
Винкль перевелъ глаза на присяжныхъ и смутился еще болѣе.
— Н…… н…… нѣтъ я не замѣтилъ этого, сказалъ онъ наконецъ, краснѣя и заикаясь: только слышалъ, что однажды, ночью, въ гостинницѣ…. мистеръ Пиквикъ самъ разсказывалъ…. впрочемъ тутъ, вѣрно, не было ничего такого….. мистеръ Пиквикъ говорилъ, что все произошло отъ ошибки.
Несмотря однако жъ на всѣ оговорки мистеръ Винкля, проклятые Донсонъ и Фоггъ не пропустили его словъ мимо ушей, и несчастное приключеніе Пиквика съ невѣстой мистеръ Магнуса было выведено наружу какъ новое доказательство безнравственности отвѣтчика. Послѣ этого оставалось допросить только Сама. Едва мистеръ Бозфозъ произнесъ его имя, какъ онъ, не дожидаясь церемоніальнаго вызову, взбѣжалъ на возвышеніе, гдѣ помѣщались допрашиваемые, и, положивъ шляпу на полъ, а руки на рѣшетку, съ улыбкою сталъ разсматривать всѣхъ присутствующихъ.
— Какъ тебя зовутъ? спросилъ судья.
— Самъ Виллеръ, сударь.
— Виллеръ. Одно л, или два л?
— Кто какъ любитъ, сударь. Я на своемъ вѣку подписывался только три раза, и всегда писалъ два л.
— Такъ и должно, Самми! раздалось изъ галереи, гдѣ были зрители.
— Кто тамъ кричитъ? спросилъ судья. Сторожъ! выведи этого человѣка.
— Это старикъ, ваша честь, сказалъ Самъ. Не приказывайте выводить его. Онъ не будетъ кричать. Эй ты, дѣдушка! не кричи; дай мнѣ покалякать съ господами.
— Что это за человѣкъ?
— Мой отецъ, ваша честь.
— Но ты его назвалъ дѣдушкой?
— Это оттого, что я его очень люблю. Мы съ нимъ безъ церемоніи, «на пріятельской ногѣ», какъ-сказалъ городовой одному джентльмену, взявши его за воротъ чтобъ стащить въ полицію.
— Тсъ! перебилъ судья. Отвѣчай на вопросы, которые предложитъ тебѣ мистеръ Бозфозъ.
— Слушаю, ваша честь, "съ моимъ удовольствіемъ, " какъ сказалъ одинъ гость, котораго подчивали прокислымъ виномъ.
— Ты находишься въ услуженіи у Пиквика? спросилъ Бозфозъ.
— Да-съ, у мистеръ Пиквика, и смѣю сказать, отличное мѣсто. Во-первыхъ, я получаю жалованья по….
— Намъ не нужно знать, сколько ты получаешь жалованья.
— По фунту въ мѣсяцъ, ваша честь: по фунту-съ; но право, и этого очень много: служба такая легкая, баринъ такой добрый….
— Тсъ! тсъ! отвѣчай на вопросы и не болтай лишняго….
— Слушаю, слушаю, ваша честь.
Начался настоящій допросъ. Но какъ ловкій Бозфозъ ни сбивалъ Сама, съ которой стороны онъ ни заходилъ къ нему, Самъ крѣпко стоялъ на одномъ и томъ же отвѣтѣ, что онъ ничего не знаетъ и ничего не слыхалъ.
— Этотъ свидѣтель такъ глупъ, что отъ него нельзя ничего добиться, замѣтилъ наконецъ мистеръ Бозфозъ, потерявъ терпѣніе.
— Не угодно ли, сударь, еще о чемъ-нибудь у меня навѣдаться? спросилъ Самъ.
— Нѣтъ, ступай.
— Слушаю, сударь: «маршъ!» какъ сказалъ однажды гарнизонный офицеръ безногому инвалиду. А что касается до моего барина, то вы, право, все пустое про него говорите. Ну гдѣ ему ухаживать за красотками? И статочное ли дѣло, чтобы онъ обманулъ эту вдову? Развѣ она сама думала обмануть его, такъ! — Повѣрьте, господа, примолвилъ Самъ, дружески обращаясь къ присяжнымъ: повѣрьте, господа, что мистеръ Пиквикъ ни душою, ни тѣломъ не виноватъ: я вамъ въ этомъ ручаюсь. Мнѣ что? вѣдь онъ мнѣ ни кумъ, ни сватъ. А ужъ всегда скажу, что такого человѣка вы еще, вѣрно, не видывали. Я его люблю, какъ отца род…
На этомъ слогѣ Сама взяли за воротъ и вытащили изъ залы. Мистеръ Пиквикъ проводилъ его признательнымъ взоромъ; Топменъ, Снодграссъ и Винкль размѣнялись между собой торжественными улыбками; но на дѣловыхъ людей краснорѣчіе Виллера не произвело по-видимому никакого эффекта: Перкеръ морщился и переминался съ одной ноги на другую, а законоискусники противной стороны перешептывались и насмѣшливо посматривали на Пиквика.
Наконецъ адвокатъ Снаббинъ началъ защитительную рѣчь въ пользу философа. Онъ говорилъ много и долго, употребилъ, кажется, все возможное къ оправданію своего кліента: по-крайней-мѣрѣ Пиквикъ былъ совершенно доволенъ его ораторствомъ. Послѣ того отобрали еще нѣсколько показаній отъ свидѣтелей, выполнили еще нѣсколько мелочныхъ формъ, и велѣли присяжнымъ выйти въ другую комнату, гдѣ ихъ ожидала бутылка мадеры. Наступилъ страшный періодъ времени, въ который должна была рѣшиться судьба знаменитаго Пиквика. Мадера не долго задержала присяжныхъ: черезъ четверть часа они воротились на свои мѣста. Пиквикъ поправилъ очки, и съ трепещущимъ сердцемъ, съ перерывающимся дыханіемъ, устремилъ глаза на старшаго присяжнаго.
— Единогласно ли ваше рѣшеніе? спросилъ господинъ въ черномъ платьѣ.
— Единогласно, отвѣчалъ старшій присяжный.
— Въ чью оно пользу?
— Въ пользу истицы.
— Сколько положено неустойки?
— Семьсотъ пятьдесятъ фунтовъ.
Мистеръ Пиквикъ снялъ очки, старательно обтеръ стекла, всунулъ въ футляръ и положилъ въ карманъ. Перкеръ хотѣлъ что-то сказать ему, но онъ съ улыбкою взялъ его за руку и повелъ вонъ изъ залы. Въ боковой комнатѣ имъ надо было остановиться, для уплаты судебныхъ издержекъ. Пока Перкеръ вносилъ ихъ, Пиквикъ увидѣлъ Донсона и Фогга, которые проходили мимо, потирая руки отъ удовольствія.
— Мое почтеніе, сказалъ ему Донсонъ.
— Мое почтеніе! повторилъ Фоггъ.
— Прекрасно, прекрасно, господа! отвѣчалъ Пиквикъ. Не думаете ли вы получить съ меня протори и убытки?
— Надѣемся.
— Хорошо, надѣйтесь! надѣйтесь, сколько угодно. Но я объявляю вамъ, господа, что ни проторей, ни убытковъ, ни положенной на меня неустойки, я не заплачу ни фартинга: слышите? ни фартинга!
И въ самомъ дѣлѣ мистеръ Пиквикъ рѣшился не платить: такъ глубоко было его сознаніе въ обидѣ, нанесенной его невинности. Перкеръ, друзья и Самъ Виллеръ, напрасно уговаривали его покориться обстоятельствамъ, приводя весьма убѣдительный аргументъ, что въ противномъ случаѣ онъ будетъ посаженъ въ тюрьму: философъ остался при своемъ мнѣніи.
— Длиненъ ли срокъ, послѣ котораго они вправѣ меня посадить? спросилъ онъ у Перкера.
— Два мѣсяца.
— Эти два мѣсяца надо употребить съ пользой для Клуба, сказалъ Пиквикъ. Поѣдемте въ Батъ, друзья мои. Кстати я полечусь минеральными водами; между-тѣмъ мы будемъ дѣлать свои наблюденія, а тамъ, черезъ два мѣсяца, воротимся въ Лондонъ, и я какъ-нибудь поспѣю къ тюрьмѣ.
Рѣшительность, съ какою были сказаны эти слова, не позволяла сомнѣваться въ ихъ искренности. Нѣсколько дней стустя, друзья наши были уже на минеральныхъ водахь, и ученый мужъ началъ курсъ своего леченія и курсъ наблюденія. Послѣднему открылось широкое поле: минеральныя воды всегда украшаются богатой коллекціей предметовъ интересныхъ для наблюдательнаго ума. Во время житья Пиквика въ Батѣ, тамъ былъ одинъ шестидесяти-лѣтній лордъ, который хотѣлъ казаться молодымъ человѣкомъ, одѣвался по послѣдней молѣ, бѣлился и пѣлъ водевильные куплеты; была одна молодая вдова, которая лечилась отъ слабости нервовъ и одиночества; была еще старая вдова, которая напротивъ изъискивала всѣ способы сдѣлаться скорѣй одинокою, выдавъ замужъ своихъ дочерей; была еще важная и толстая леди, которая не могла надивиться на свою молоденькую племянницу, когда та призналась, что бѣдный прапорщикъ Артуръ Кроль нравится ей гораздо болѣе полковника Вегзби, извѣстнаго своимъ богатствомъ и глупостью; были еще и другія интересныя лица, но мы не станемъ перечислять ихъ. Каждое утро Пиквикъ, вмѣстѣ съ прочими водопійцами, являлся въ комнату, гдѣ раздавали воду, выпивалъ свою порцію и прохаживался на основаніи установленныхъ правилъ. Послѣ полудня вся батская знать собиралась на общую большую прогулку, съ прогулки мужчины удалялись читать газеты, а дамы отдыхали по галереямъ. Послѣ газетъ и отдыху, всякой спѣшилъ домой, кто пѣшкомъ, кто на лошадяхъ, кто въ носилкахъ. Вечеромъ, если бывалъ спектакль, многіе встрѣчались снова въ театрѣ, если балъ, на балу, а если не было ни бала, ни спектакля, то всякой добивалъ этотъ день по своему крайнему разумѣнію, слѣдующія то же, и тамъ опять то же: жизнь чрезвычайно веселая и полезная для здоровья, ума и тѣла.
Въ одно утро Пиквикъ былъ пораженъ извѣстіемъ о внезапномъ исчезновеній мистеръ Винкля, который не ночевалъ дома. Туда, сюда: его нигдѣ не было; проходитъ день, другой, третій: онъ не возвращается. «Боже мой! подумалъ Пиквикъ: что жъ это значитъ»? Наконецъ онъ получаетъ письмо. Адресъ надписанъ рукою пропавшаго джентльмена. Съ нетерпѣніемъ старикъ срываетъ печать и читаетъ посланіе: мистеръ Винкль извиняется въ безпокойствѣ, которое надѣлалъ своему благодѣтелю; пишетъ, что проходя мимо конторы дилижансовъ, онъ увидѣлъ въ каретѣ, готовой къ отъѣзду, лицо черноглазой дѣвицы, плѣнившей его на свадьбѣ Изабеллы Вардль; что при этой встрѣчъ сердце его забилось какимъ-то удивительнымъ образомъ; что онъ, самъ не зная что дѣлаетъ, взялъ мѣсто въ томъ же дилижансѣ, поѣхалъ за красавицей въ Бристоль, и теперь обрѣтается въ этомъ городѣ и въ крайне бѣдственномъ состояніи, потому что пріѣхавъ въ Бристоль, какимъ-то образомъ выпустилъ свою любезную изъ виду и не знаетъ, гдѣ ее отъискать.
— Молодость, молодость! сказалъ Пиквикъ, качая лысою головою. Самъ! поди сюда.
— Чего изволите, сударь?
— Тебѣ надо сейчасъ же отправиться въ Бристоль, найти тамъ друга нашего мистеръ Винкля, и привезти его не медля сюда. Я боюсь, онъ надѣлаетъ какихъ-нибудь глупостей. Моимъ именемъ требуй отъ него повиновенія, и если будетъ противиться, употреби силу: повали, свяжи, только привези. Я уполномочиваю тебя на всякія мѣры, въ случаѣ крайности. Понялъ ли ты?
— Понялъ, сударь: повалить и связать.
— Въ случаѣ крайности, Самъ.
— Слушаю, сударь.
Между-тѣмъ бѣдный Винкль бѣгалъ по бристольскимъ улицамъ, напрасно отъискцвая предметъ своей страсти. Какъ любезная его Арабелла ѣхала съ теткой, а эта тетка смотрѣла очень сердито, то онъ не осмѣлился во всю дорогу заговорить съ нею и не собралъ предварительныхъ свѣденій о мѣстѣ, гдѣ онѣ будутъ жить. Все, что онъ зналъ, ограничивалось тѣмъ только, что онѣ не поѣдутъ далѣе Бристоля. Но въ Бристолѣ никто не могъ указать ему жилища Арабеллиной тетки, и Винкль приходилъ въ отчаяніе. Разъ онъ шолъ мимо подъѣзду, надъ которымъ была огромная вывѣска съ надписью, что тутъ живетъ докторъ. «Дай зайду, подумалъ влюбленный молодой человѣкъ: можетъ-быть, не узнаю ли тутъ чего-нибудь про старуху. Она, безъ-сомнѣнія, въ тѣсной связи съ хирургами». И Винкль вошелъ въ докторскую аптеку. Позолоченные ерлыки свѣтились на ящикахъ, стклянки различной величины и формы стояли на полкахъ; но людей не было никого. Онъ подошелъ къ дверямъ въ слѣдующую комнату, и постучался. При этомъ стукѣ, звонъ стеклянной посуды, который былъ слышенъ въ той комнатѣ, тотчасъ прекратился, и изъ нея вышелъ молодой человѣкъ чрезвычайно ученой наружности, съ зелеными очками на носу и съ огромною книгой въ рукѣ.
— Что вамъ угодно, сударь? спросилъ онъ у Винкля.
— Извините. Мнѣ хотѣлось бы знать, не извѣстно ли….
— Ха, ха, ха! какъ вы меня напугали! вскричалъ ученый молодой человѣкъ, бросивъ книгу и покатившись со смѣху.
Мистеръ Винкль вздрогнулъ и невольно попятился.
— Куда вы? куда вы? закричалъ докторъ: развѣ вы меня не знаете? Ну, если такъ, то я очень радъ! Слѣдовательно я смотрю довольно степеннымъ и ученымъ человѣкомъ.
Онъ бросился обнимать Винкля, очки его соскочили съ носу, и Винкль узналъ Боба Сойера, у котораго не задолго передъ тѣмъ они такъ весело пировали.
— Вы не ожидали меня увидѣть? говорилъ Бобъ. Я недавно здѣсь поселился: занимаюсь практикой, да что-то… чортъ возьми!…. не везетъ. Ужъ я и надѣлъ очки, и намазалъ лицо, и сшилъ себѣ черную пару, и велѣлъ написать на вывѣскѣ, что я преемникъ доктора Нокморфа, который былъ здѣсь въ большой чести; а все какъ-то не ладится. Но пойдемте! пойдемте! вы здѣсь встрѣтите еще одного знакомаго.
Сойеръ втащилъ Винкля въ другую комнату, гдѣ они нашли Веніамина Оллена, брата Арабеллы. Послѣ первыхъ учтивостей, Винкль увидѣлъ себя въ весьма затруднительномъ положеніи, не зная что сказать о причинѣ, по которой пріѣхалъ онъ въ Бристоль. Ему также хотѣлось спросить Оллена объ его черноглазой сестрицѣ, но бѣдняга рѣшительно не находилъ способу приступить къ этому, не возбудивъ подозрѣній. Между-тѣмъ Сойеръ чрезвычайно словоохотно описывалъ ему свои хирургическіе подвиги, свои продѣлки для привлеченія паціентовъ и свою богатую аптеку, въ которой, по его словамъ, было полное собраніе всѣхъ латинскихъ надписей, сахару и поваренной соли.
— Однако жъ станемъ продолжать что мы начали, сказалъ онъ потомъ. Бенъ, достань-ка крѣпительное, то есть…. ради стомаха.
Веніаминъ отперъ шкафъ и вынулъ оттуда огромную бутыль съ водкой.
— Надѣюсь, вы не употребляете простой воды? спросилъ Бобъ, обращаясь къ Винклю. Вода безъ примѣси очень вредный напитокъ.
Ученый медикъ составилъ чрезвычайно ученымъ образомъ чашу грогу: его попробовали и нашли превосходнымъ. Черезъ нѣсколько минутъ три пріятеля сидѣли за стаканами и очень дружно бесѣдовали о разныхъ житейскихъ дѣлахъ. Наконецъ Бобъ увидѣлъ на улицѣ мальчика, который игралъ съ другими ребятишками, позвалъ его въ комнату и сердито сказалъ:
— Какъ ты смѣешь, мерзавецъ, бѣгать по улицамъ? что станутъ говорить о врачѣ, у котораго слуга играетъ съ уличными мальчишками, тогда какъ ему слѣдовало бы разносить по больнымъ рецепты? Вотъ, возьми этотъ пакетъ, отнеси его къ тому старику, что боленъ подагрой: онъ живетъ въ большомъ домѣ на углу, нашей улицы. Пошолъ!…. Я его послала совсѣмъ не въ тдтъ домъ, гдѣ живетъ подагрикъ, прибавилъ Бобъ, когда мальчикъ вышелъ. Но такъ надобно, мистеръ Винкль; такъ надобно, мой любезный, и вотъ почему. Негодяй приходитъ въ богатый домъ, звонитъ у дверей, ему отпираютъ, онъ подаетъ рецептъ или лекарство, слуга беретъ, относитъ къ своему барину, тотъ читаетъ ерлыкъ: «Порошки. Четыре раза въ день. По предписанію доктора Роберта Сойера, преемника Норкморфа. Собственнаго приготовленія.» — Это не мнѣ! вскрикиваетъ хозяинъ, велитъ отдать лекарство мальчишкѣ, но того ужъ и слѣдъ простылъ. Лекарство остается въ домѣ; хозяинъ показываетъ его женѣ; они вмѣстѣ перечитываютъ ерлыкъ, разсматриваютъ узорчатую обвертку, нюхаютъ порошокъ, пробуютъ его на языкъ, находятъ, что онъ хорошо пахнетъ и пріятенъ вкусомъ. На другой день малой прибѣгаетъ и извиняется, что онъ, будучи принужденъ разносить множество лекарствъ, ошибкой оставилъ у нихъ порошки, которые слѣдовали совсѣмъ другому изъ безчисленныхъ моихъ паціентовъ. Это производитъ свое впечатлѣніе; обо мнѣ начинаютъ думать, что я имѣю огромную практику, что слѣдовательно я очень искусенъ…. Понимаете, мистеръ Винкль?
— Понимаю. Ловкая выдумка!
— О, любезнѣйшій! мы съ Беномъ выдумываемъ отличныя вещи. Фонарщикъ, который смотритъ за фонарями въ нашей улицъ, получаетъ отъ меня по шилингу въ недѣлю за то, что ночью, всякій разъ какъ проходитъ мимо моихъ дверей, останавливается и цѣлыя десять минутъ стучится, словно сумашедшій. Это также производитъ эффектъ. «Видно кто нибудь вдругъ захворалъ, говоритъ сосѣдъ или сосѣдка, проснувшись отъ стуку. Вотъ опять прислали за мистеръ Сойеромъ. Боже мой, какъ много хлопотъ у этого молодаго доктора!»
Раскрывая такимъ образомъ великія тайны врачебнаго искусства, весельчакъ Сойеръ хохоталъ во все горло. Напротивъ Веніаминъ становился всё печальное и задумчивѣе, потому-что онъ, выпивши извѣстное количество грогу, всегда впадалъ въ какое-то сентиментальное расположеніе духа. Улучивъ время, когда Сойеръ вышелъ изъ комнаты, Бенъ, взялъ руку Винкля и сказалъ ему, тяжело вздохнувъ, что онъ очень несчастливъ. Винкль тотчасъ изъявилъ участіе, просилъ его быть откровеннымъ, клялся и божился, что будетъ до крайности радъ, если найдетъ способъ утѣшить его.
— Помните ли вы мою сестру Арабеллу? спросилъ Веніаминъ. Она была на свадьбѣ у Вардлей: такая хорошенькая дѣвушка, черноглазая!.. Но можетъ-быть, вы ея не замѣтили, мистеръ Винкль?
Мистеръ Винкль, прокашлявшись, отвѣчалъ, что онъ, кажется, помнитъ сестрицу Веніамина, миссъ Арабеллу.
— Ну, вотъ она-то и причиной моего несчастія, продолжалъ молодой студентъ. Надо вамъ сказать, что у насъ съ нею нѣтъ ни отца, ни матери: мы — двое въ цѣломъ мірѣ. Арабелла живетъ у тетки, старой и скучной женщины, а я, какъ видите, помогаю Бобу въ его медицинскихъ трудахъ по здѣшнему городу. Давно, когда мы съ Бобомъ еще только-что начинали учить ея, мнѣ запала въ голову прекрасная мысль соединить его съ Арабеллой. Кажется, сама природа назначила ихъ другъ для друга: Бобъ только пятью годами старше сестры моей, рожденье обоихъ бываетъ въ августѣ: — и что же? она ни подъ какимъ видомъ не соглашается на этотъ бракъ.
Винкль едва переводилъ духъ во все продолженіе Веніаминовой рѣчи; послѣднія слова ободрили его; однако жъ онъ еще чувствовалъ страшное біеніе сердца и съ нетерпѣніемъ ждалъ, что будетъ говорить далѣе братъ Арабеллы.
— Полагаю, что тутъ замѣшалась какая-нибудь любовишка, примолвилъ тотъ.
— Вы полагаете? сказалъ мистеръ Винкль, покраснѣвши. Но развѣ вы что замѣтили?
— Нѣтъ, отвѣчалъ Олленъ: я ничего не замѣтилъ; но должно быть такъ. — О! прибавилъ онъ, помолчавъ немного и ударивъ кулакомъ по столу: о! если бы мнѣ узнать, кто этотъ злодѣй, который мѣшаетъ нашему общему благополучію…. Я показалъ бы ему…. да! я показалъ бы ему, что я о немъ думаю: я не оставилъ бы въ немъ ни одной цѣлой кости, ни одной непорванной вены, ни одной артеріи!
Когда мистеръ Винкль спрашивалъ у Веніамина, въ кого влюблена Арабелла, ему очень хотѣлось, чтобы молодой студентъ назвалъ его; но когда студентъ, со всѣмъ жаромъ медика, заговорилъ о костяхъ, артеріяхъ, венахъ, то перепуганный джентльменъ только о томъ и молилъ судьбу, чтобы Веніаминъ какъ-нибудь не замѣтилъ его особеннаго расположенія къ своей черноглазой сестрицѣ. Онъ даже не зналъ, желать или не желать любви ея. На ту пору воротился Сойеръ. Веніаминъ шепнулъ Винклю, чтобы онъ не говорилъ при немъ объ Арабеллѣ, и несчастный любовникъ ушелъ домой, не слыхавъ болѣе ея имени. Дорогою онъ имѣлъ время обдумать свои дѣла. Какъ человѣкъ, благоразумно цѣнившій свое спокойствіе, онъ вовсе не желалъ быть жертвою бѣшенаго студента; но какъ человѣкъ съ сердцемъ любящимъ, онъ также не хотѣлъ отказаться отъ предмета своей любви. Чтобы помирить эти два противуположныя побужденія, Винкль рѣшился дѣйствовать по особенной системѣ, то есть, не говоря ничего съ Веніаминомъ, стараться отьискать прекрасную Арабеллу, добиться свиданія, объясниться и, ежели она благосклонно прійметь даръ его сердца, прибѣгнуть къ совѣтамъ и покровительству Пиквика, для приведенія дѣла къ законному окончанію. Съ пріятною мечтой о вышеупомянутомъ законномъ окончаніи, мистеръ Винкль легъ въ постель; но лишь-только угодливый сонъ началъ рисовать ему черные глаза и узенькіе полу-сапожки Арабеллы, какъ раздался стукъ у дверей и служанка закричала что было мочи: — Встаньте, сударь! отоприте, сударь! Прибѣжалъ какой-то молодой господинъ; говоритъ, что ему надо сейчасъ же съ вами видѣться.
— Молодой господинъ? спрашиваетъ Винкль.
— Да-съ, молодой человѣкъ. Пустите его скорѣе! не то онъ перебьетъ у насъ всѣ стекла и поломаетъ всю мебель.
Мистеръ Винкль разинулъ рогъ отъ удивленія; но въ это время за дверьми послышался голосъ, который былъ ему очень знакомъ.
— Это ты, Самъ?
— Нельзя лучше узнать роднаго отца, отвѣчалъ Самъ: точно такъ, сударь, это я.
Винкль впустилъ Виллера и зажегъ свѣчу.
— Что вы надѣлали? хорошо ли это? Развѣ мистеръ Пиквикъ на то васъ любитъ, какъ сына, чтобы вы пропадали и заставляли его безпокоиться? Извольте сейчасъ одѣваться и ѣхать: такъ приказано. «Самъ!» сказалъ мнѣ мистеръ Пиквикъ. — Чего изволите, сударь? говорю я. — "Мистеръ Винкль въ Бристолѣ надѣлаетъ глупостей, « говорятъ онъ. — Можетъ быть, сударь, говорю я. — „Поѣзжай, говорятъ онъ: отъищи мистеръ Винкля въ Бристолѣ, повали его и свяжи: я тебѣ, говоритъ, даю полную власть.“ — Вотъ его собственныя слова. Извольте же одѣваться и ѣхать.
Винклю показалось, что онъ слышитъ раскаты грому: такъ поразило его то, что произнесъ Санъ. Но при всемъ желаніи выполнить волю почтеннаго президента, онъ не могъ рѣшиться на такой скорый отъѣздъ: и дѣйствительно, какъ уѣхать, можетъ-быть только за минуту до рѣшенія участи цѣлой жизни? Онъ просилъ Виллера отложить дѣло до завтра; говорилъ, будто-бы нездоровъ, не вынесетъ дорожнаго безпокойства, расхворается еще пуще, умретъ. Самъ ничего не слушалъ, требовалъ немедленнаго повиновенія. Наконецъ, чтобы разжалобить неумолимаго, бѣдный любовникъ открылъ ему тайну души своей, признаніе тѣмъ болѣе легкое, что онъ зналъ, какою неограниченною довѣренностью пользуется Самъ у своего господина. И мистеръ Винкль не ошибся, надѣясь подѣйствовать этимъ орудіемъ: потому ли, что Виллеръ былъ также не чуждъ сердечной склонности, или потому, что онъ имѣлъ доброе сердце, откровенность мистеръ Винкля произвела на него самое выгодное впечатлѣніе, онъ согласился повременить отъѣздомъ, и даже сказалъ, что завтра чуть-свѣтъ пустится отъискивать миссъ Арабеллу, но съ тѣмъ чтобы, вечеромъ, — отъищетъ или не отъищетъ, — увезти Винкля въ Батъ.
На такомъ основаніи, въ слѣдующее утро, заставивъ мистеръ Винкля побожиться, что онъ никуда не убѣжитъ во время его отсутствія, Самъ надѣлъ на бекрень свою шляпу, засунулъ руки въ карманы, и насвистывая любимую пѣсенку, пошелъ странствовать по всѣмъ улицамъ и перекресткамъ, заглядывать во всѣ окна я двери, не увидитъ ли гдѣ красавицы, которую любитъ мистеръ Винкль. Ему попадалось много хорошенькихъ дѣвушекъ, и многія изъ этихъ дѣвушекъ возбуждали въ немъ сильное подозрѣніе, что ихъ кто-нибудь любить; но ни одна изъ нихъ не была миссъ Арабелла, и проходивши цѣлый день, Самъ ни на шагъ не подвинулся къ своей цѣли.
— Доброе утро, товарищъ! сказалъ онъ какому-то конюху, который проваживалъ лошадь по улицѣ и съ которымъ Самъ вздумалъ заговорить, въ надеждѣ узнать имена сосѣдей, а между ними, можетъ-быть, встрѣтить и имя миссъ Арабеллы: доброе утро, товарищъ!
— Добрый вечеръ, отвѣчалъ тотъ, сурово взглянувъ на Виллера.
— Да, ты правъ: дѣйствительно ужъ вечеръ, а не утро. Каково поживаешь?
Конюхъ опять посмотрѣлъ на Виллера, и еще суровѣе, нежели прежде.
— Живу себѣ, какъ живу, отвѣчалъ онъ: развѣ мнѣ надо жить лучше, оттого что я вижу передъ собой твою рожу?
— Ну, я этого не требую, возразилъ Самъ. А впрочемъ нельзя не замѣтить, товарищъ, ты смотришь удивительно весело. Кажется, я знаю тебя. Вѣдь ты живешь у мистеръ Вокера?
— Нѣтъ.
— Да-бишь! у Вилькинса.
— Нѣтъ.
— Фу, ты, пропасть, опять ошибся! Впрочемъ тутъ нѣтъ ничего мудренаго: твой господинъ не имѣетъ чести быть со мной на короткой ногѣ.
Конюхъ насмѣшливо улыбнулся и хотѣлъ что-то сказать, но въ это время изъ воротъ ближняго дому выбѣжала молоденькая служанка и закричала ему, что его спрашиваетъ барыня. Конюхъ повелъ лошадь. Самъ посмотрѣлъ на служанку: она еще стояла за воротами, повертывая головку то на тотъ, то на другой конецъ улицы. Виллеръ нѣсколько секундъ глядѣлъ, не сводя съ нея глазъ, и вдругъ кинулся къ ней, какъ помѣшанный.
— Мери!… ты?
— Самъ!
— Откуда ты взялась?
— А ты откуда, вѣтренникъ?
Самъ не отвѣчалъ на это ни слова, но, какъ шляпа его еще болѣе прежняго сдвинулась на сторону, а щеки Мери заалѣли, какъ розанъ, то надобно заключить, что онъ, какъ бы то ни было, далъ удовлетворительное объясненіе на упрекъ ея въ вѣтренности.
— Развѣ мистеръ., какъ его зовутъ?… ипсвичскій городничій…. здѣсь? спросилъ онъ послѣ этого удовлетворительнаго объясненія.
— Нѣтъ, я ужъ при другомъ мѣстѣ. А ты какъ сюда попалъ?
— Я по важнымъ дѣламъ пріѣхалъ, сказалъ Самъ, съ таинственнымъ видомъ: одинъ изъ нашихъ сошелъ съ ума, и мистеръ Пиквикъ прислалъ меня повалить и связать его.
— Бѣдненькій!… На чѣмъ же онъ помѣшался?
— На черныхъ глазахъ, Мери. Вы, дѣвки, дьяволъ васъ знаетъ, какъ это дѣлаете: только онъ на стѣну лѣзетъ, совсѣмъ пропащій человѣкъ, никуда не годится.
— Ахъ, какъ жаль!… И баринъ твой велѣлъ его повалить и связать.
— Да, повалить и связать, а потомъ доставить къ нему въ совершенной цѣлости. Теперь я хожу по улицамъ, отъискиваю его красотку; но, кажется, не найти, и онъ у меня поѣдетъ, не видавшись съ своей Арабёллой.
— Съ кѣмъ?
— Съ Арабеллой. Ее зовутъ массъ Арабелла Олленъ.
— Миссъ Арабелла Олленъ? Да вѣдь это моя барышня!
— Какъ? неужели?
— Да, я живу у ея тетки, и она живетъ тутъ же. Такая добрая и такая печальная! все, бѣдняжка, плачетъ, не знаю о чемъ. Правду сказать, что и житье не завидное: тетка презлая, не пускаетъ ее отъ себя ни на шагъ, такъ и подсматриваетъ за ней своими аспидскими глазами.
Самъ чуть не прыгалъ отъ радости.,
— Нельзя ли мнѣ ее видѣть? спросилъ онъ, когда Мери замолчала.
— Кого? тетку?
— Ну ее къ чорту! Нѣтъ, барышню.
— Сегодня нельзя: старуха заставила ее читать книжку, и теперь онѣ просидятъ до ночи. Но завтра, если не заставятъ опять читать, она пойдетъ вечеромъ гулять по саду: тогда можно.
Самъ не задумался: встрѣча съ любезною заставила его гораздо равнодушнѣе смотрѣть на отъѣздъ, и онъ сказалъ Мери, что завтра, въ такое же время, прійдеть повидаться съ нею, а между-тѣмъ поручилъ ей увѣдомить свою барышню о любви мистеръ Винкля и вывѣдать, если можно, какого она мнѣнія объ этомъ джентльменѣ и его чувствахъ. На этомъ они разстались; шляпа Виллера еще разъ сдвинулась больше обыкновеннаго на-сторону, Мери еще разъ покраснѣла, и Самъ побѣжалъ расказывать Винклю о своихъ подвигахъ. Легко вообразить радость влюбленнаго молодаго человѣка; но возникало новое затрудненіе: что подумаетъ мистеръ Пиквикъ, не видя ни Сама, ни Винкля, и не получая о нихъ ни какого извѣстія. Виллеръ, сдѣлавшись необыкновенно сговорчивымъ, согласился, что можно къ нему написать письмо, увѣдомить его о настоящемъ оборотѣ дѣла, и объяснить, что при такихъ обстоятельствахъ, какъ онъ, конечно, и самъ согласится, имъ по-неволѣ должно прожить еще нѣсколько дней въ Бристолѣ. Восторженный Винкль тотчасъ скомпоновалъ это посланіе; Самъ, въ качествѣ повѣреннаго отъ Пиквика, почелъ нужнымъ утвердить его своею припиской. Джентльмены, не обладающіе большимъ навыкомъ въ обращеніи съ гусиными и желѣзными перьями, вообще полагаютъ, что для успѣшнаго изображенія буквъ, необходимо загнуть голову на лѣвую сторону, приставить глаза почти къ самой бумагѣ, и, главное, выводить языкомъ во рту тѣ же самыя буквы, какія они выводятъ перомъ. Самъ благоговѣлъ передъ этимъ правиломъ, но хотя подобные пріемы, можетъ-быть, и способствуютъ чистописанію, особливо когда они сопровождаются гримасами, какія дѣлалъ Самъ Виллеръ, однако жъ приписка его подвигалась впередъ очень медленно, и письмо едва-едва поспѣло на почту.
Какъ бы то ни было, въ назначенный часъ камердинеръ и горничная сошлись на вчерашнемъ мѣстѣ.
Миловидная Мери принесла извѣстіе, что она не могла ничего добиться отъ Арабеллы, что барышня только плачетъ, вздыхаетъ, краснѣетъ, но не говоритъ ни слова. — Я полагаю однако жъ, что тутъ что-нибудь есть, прибавила Мери: вѣдь у насъ ужъ такъ водится, чтобы не говорить, а только краснѣть, пока не дошло до зарѣзу.
— То есть, вы представляете „въ лицахъ безъ словъ“, какъ говаривалъ одинъ театральный танцовщикъ, замѣтилъ Самъ. А можно ли мнѣ будетъ потолковать съ нею?
— Не знаю; я не смѣла сказать ей объ этомъ. Подожди, вотъ она выйдетъ въ садъ: тогда зайди съ переулка и попробуй черезъ рѣшетку.
Самъ кивнулъ головой. Они продолжали болтать, въ ожиданіи Арабеллы. Наконецъ любезная мистеръ Винкля показалась на крыльцѣ. Задумчиво и печально прошла она по двору, отворила садовую калитку, и скрылась за зеленью рябинъ и акацій. Самъ тотчасъ перебѣжалъ въ переулокъ и принялся вставлять носъ между всѣми балясинами. Вотъ она идетъ по дорожкѣ; на глазахъ ея слезы. Самъ кашлянулъ: она не смотритъ; онъ кашлянулъ въ другой разъ: опять не смотритъ.
— Экая угрюмая! сказалъ онъ. Послушайте! эй, барышня! миссъ…. какъ-бишь васъ?…… мистрисъ Винкль!
Имя ли Винкля обратило на себя вниманіе Арабеллы, или ей показался знакомымъ голосъ, который произнесъ его, она остановилась у рѣшетки и спросила: кто тутъ? кто это говорить?
— Это я, сударыня, отвѣчалъ Самъ.
— Ахъ! кажется, камердинеръ мистеръ Пиквика?
— Точно такъ, сударыня, камердинеръ мистеръ Пиквика. Но дѣло не въ Пиквикѣ, а въ Винклѣ, который совсѣмъ помѣшался.
Арабелла пристально посмотрѣла на Виллера.
— Да-съ, совсѣмъ помѣшался, „хоть брось!“ какъ замѣтилъ одинъ джентльменъ, глядя на свой старый фракъ, новѣе котораго у него и не было. Я ужъ думаю, что его прійдется повалить да связать, какъ приказалъ мистеръ Пиквикъ. Не то, какъ говорилъ мнѣ тотъ же мистеръ Пиквикъ, онъ надѣлаетъ глупостей: застрѣлится, или бросится въ воду…
— О! нѣтъ, нѣтъ, мистеръ Виллеръ! сказала Арабелла, въ испугѣ.
— Чего, нѣтъ, сударыня! возразилъ Самъ. Вы не знаете мистеръ Винкля: онъ человѣкъ прерѣшительный; тотчасъ хватить себя ножемъ по горлу: у него это ни почемъ.
— Нѣтъ, мистеръ Виллеръ; я надѣюсь…
— Не извольте надѣяться, сударыня. Онъ ужасъ какъ въ васъ влюбленъ, и потому вамъ нечего отъ него ожидать добраго.
— Но вы не допустите его до самоубійства.
— И радъ бы не допустилъ, да на всякой часъ не убережешься. Влюбленные народъ препроворный: чуть не доглядишь, а одинъ за окно, другой съ мосту, третій пулю въ черепъ, четвертый петлю на шею…… коммисія!
— Ахъ, мистеръ Виллеръ! что вы говорите? неужели онъ въ такомъ положеніи?
— Въ прескверномъ положеніи, сударыня. Посудите сами: вѣдь онъ знаетъ все; вашъ братецъ сказалъ ему, что вы идете замужъ за доктора и что ваше сердце давно кѣмъ-то занято.
— Давно! Какъ они ошибаются!
— Можетъ-быть, сударыня; это не мое дѣло. Я ничего не знаю и. не могу ни чего сказать мистеръ Винклю. Вотъ ежели бы вы сами потрудились растолковать ему все обстоятельнымъ образомъ.
— Ахъ, мистеръ Виллеръ! какъ это? О нѣтъ!
— Нѣтъ, такъ нѣтъ. Пусть бѣднякъ пропадаетъ съ горя!
Арабелла нѣсколько минуть не говорила ни слова и стояла потупившись. Самъ также молчалъ и пристально глядѣлъ на нее.
— Послушайте, мистеръ Виллеръ, сказала она наконецъ: пріидите завтра вечеромъ; я черезъ Мери скажу вамъ что-нибудь, для передачи мистеръ Винклю.
— Слушаю, сударыня, отвѣчалъ Самъ, приложивъ руку къ шляпѣ. А теперь не угодно больше ничего приказать?
— Нѣтъ, до завтра. Прощайте, мистеръ Виллеръ.
Съ этимъ словомъ Арабелла скрылась въ чащѣ деревьевъ, а Самъ пошелъ назадъ къ воротамъ, думая застать еще Мери, но ея уже не было, онъ воротился домой. Мистеръ Винкль точно сталъ похожъ на помѣшаннаго, когда выслушалъ расказъ его: надежда произвела такое дѣйствіе надъ разсудкомъ влюбленнаго молодаго человѣка, какого не оказывалась и отъ самыхъ сильныхъ порывовъ безнадежной любви. Но эта надежда не долго тѣшила несчастнаго: на другой день Самъ, пришедъ на мѣсто свиданія, напрасно прогуливался часа два мимо воротъ, напрасно пропѣлъ всѣ свои пѣсни, просвисталъ и по-соловьиному, и по-чижиному: все, чего онъ добился съ помощью этихъ продѣлокъ, ограничилось тѣмъ, что конюхъ, который вчера съ нимъ бесѣдовалъ, очень сердито погрозилъ ему, выходя изъ конюшни, а Мери не показалась ни на минуту, и новому Меркурію пришлось воротиться къ своему Юпитеру съ пустыми руками.
На слѣдующее утро, первый предметъ, поразившій взоры проснувшагося любовника, былъ мистеръ Пиквикъ.
— Мы должны поступать весьма осмотрительно, сказалъ онъ, выслушавъ по-очереди донесенія Винкля и Сама: дѣло идетъ о молодой дѣвушкѣ, а у молодыхъ дѣвушекъ нѣтъ дороже сокровища какъ ихъ добрая слава. Изъ расказу Виллера я замѣчаю, что она питаетъ къ тебѣ нѣкоторое расположеніе; но тѣмъ-то болѣе ты и обязанъ беречь ее. Женщины слабы, довѣрчивы, легко увлекаются чувствомъ; долгъ честнаго человѣка — не пользоваться ихъ слабостями, но указать имъ опасность. Впрочемъ я беру на себя заняться этимъ дѣломъ какъ слѣдуетъ.
— Вы?
— Да. Я самъ пойду съ Виллеромъ и постараюсь увидѣть Арабеллу; а ты между-тѣмъ обдумай свое положеніе, и скажи мнѣ, на что рѣшаешься. Помни, что у тебя есть отецъ и что тебѣ будетъ грѣшно огорчить его.
Мистеръ Винкль хотѣлъ что-то сказалъ, но Пиквикъ сдѣлалъ знакъ, чтобы онъ молчалъ, и торжественно вышелъ изъ комнаты, повторивъ приказаніе обдумывать свое положеніе. Цѣлый день его не было дома, какъ-будто онъ хотѣлъ доставить Винклю всѣ способы къ спокойному и здравому размышленію. Вечеромъ онъ воротился и спросилъ у влюбленнаго, чѣмъ онъ рѣшилъ.
— Мнѣ нечего было рѣшать, мистеръ Пиквикѣ, отвѣчалъ Винкль: участь моя уже рѣшена сердцемъ.
— То есть, ты хочешь жениться на миссъ Арабеллѣ, если она тебя любитъ?
— Да, мистеръ Пиквикъ.
— А твой отецъ?
— Батюшка предоставилъ мнѣ выборъ; онъ сказалъ, что не будетъ противиться моему счастію.
— Однако жъ, всё-таки, я думаю, надо спросить у него позволенія.
— Я и сдѣлаю это. Мнѣ бы только напередъ узнать, что она.
— Это ужъ моя забота, сказалъ Пиквикъ. Прощай, мой другъ.
Онъ позвалъ Сама и вмѣстѣ съ нимъ пошелъ къ жилищу Арабеллы. На этотъ разъ Мери давно стояла у воротъ, и лишь-только завидѣла Сама издали, какъ привѣтствовала его улыбкой.
— Кажется, я гдѣ-то встрѣчалъ эту миловидную дѣвушку, сказалъ Пиквикъ.
— Можетъ-быть, сударь, отвѣчалъ Виллеръ: человѣкъ встрѣчается и съ тѣмъ и съ другимъ, а „всего не припомнишь“, какъ говорилъ одинъ семнадцатилѣтвій мальчикъ, когда учитель бранился, что онъ опять забылъ половину азбуки.
— Нельзя ли анекдоты про азбуку оставить до другаго времени? проворчалъ Пиквикъ, будучи слишкомъ озабоченъ важнымъ предметомъ, который занималъ его въ эту минуту.
— Слушаю, сударь.
Они вмѣстѣ подошли къ воротамъ. Мери сначала очень удивилась и испугалась, узнавъ мистеръ Пиквика; но Самъ успокоилъ ее, и пригожая горничная увѣдомила великаго мужа, что миссъ Арабелла сейчасъ выйдетъ въ садъ и желаетъ сама поговорить съ Виллеромъ черезъ рѣшетку. Пиквикъ и Самъ пошли въ переулокъ. Скоро бѣлое платье Арабеллы мелькнуло между густою зеленью. Она подошла къ рѣшеткѣ; Пиквикъ привѣтствовалъ ее учтивымъ поклономъ, обнаживъ свою лысую голову.
— Ахъ!…
Но кчему описывать смущеніе и страхъ дѣвушки, которая не ожидала видѣть передъ собой ученаго старика? кчему повторять всѣ ея восклицанія, полу-связныя фразы, недосказанныя выраженія, невольно высказанныя обмолвки? Довольно увѣдомить догадливаго читателя, что мистеръ Пиквикъ, силою добраго расположенія, которое онъ пріобрѣлъ у всей молодежи на свадьбѣ Изабеллы Вардль, заставилъ черноглазую подругу ея сознаться въ своей склонности къ мистеръ Винклю, и открыть, что она ужасть несчастлива, думая все о немъ и будучи преслѣдуема съ одной стороны капризами старой тетки, а съ другой настояніями брата выйти за Сойера. Онъ сдѣлалъ больше: онъ уговорилъ Арабеллу, что бы она сама увидѣлась съ Винклемъ. Ему многаго стоило побѣдить стыдливость дѣвушки: дѣло было особенно щекотливо потому, что свиданіе любовниковъ не могло имѣть мѣста ни гдѣ, какъ только въ саду Арабеллы, а въ этомъ садъ посторонніе могли пробраться только ночью. Но любовь взяла верхъ; Пиквикъ далъ слово быть при свиданіи, и Арабелла согласилась.
— Ну, мой другѣ! я сдѣлалъ для тебя все, что могъ, сказалъ вашъ герой, воротившись къ Винклю.
Онъ сѣлъ, обтеръ свою лысину и описалъ подробно свои похожденія. Винкль бросился обнимать его.
— Не горячись, не горячись, замѣтилъ старикъ: я еще предложу тебѣ одно маленькое условіе. Завтра ты увидишься съ миссъ Арабеллой: хорошо. Но въ нѣсколькикъ шагахъ отъ саду будетъ стоять готовая дорожная бричка, въ которой ты, тотчасъ послѣ свиданія, отправишься со мной въ Лондонъ. Мнѣ нельзя долѣе оставаться въ Бристолѣ: дву-мѣсячный срокъ для платежа неустойки приходить къ концу; я долженъ ѣхать, а одного тебя здѣсь ни за что не оставлю.
Мистеръ Винкль не осмѣлился возражать. На другой день всѣ трое, въ условленный часъ, подъѣхали въ дорожной бричкѣ къ переулку, изъ котораго предстояло переправиться въ садъ. Пиквикъ, обладая уже нѣкоторыми познаніями по части такихъ переправъ, запасся на нынѣшній разъ карманнымъ фонарикомъ, и хотя Самъ предостерегалъ его, что по фонарю ихъ могутъ замѣтить, употребилъ этотъ инструментъ въ дѣло, для предварительнаго обозрѣнія, нѣтъ ли крыжовнику по ту сторону рѣшетки. Послѣ десяти или пятнадцати минуть, проведенныхъ въ трепетномъ ожиданіи, они услышали шорохъ платья и шаги Арабеллы; Винкль хотѣлъ-было тотчасъ прыгнуть въ садъ и поставилъ уже правую ногу на перекладину рѣшетки, но Пиквикъ схватилъ его за лѣвую.
— Позвольте! Обстоятельства требуютъ, чтобы я переправился прежде. Самъ, помоги мнѣ.
И съ помощью Сама ученый мужъ перелѣзъ черезъ заборъ и благополучно спустился наземь.
— Не бойтесь, сударыня! не бойтесь, миссъ Арабелла! это только я.
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ! я вся дрожу отъ страху. Ради Бога…
Но пока такія дѣла дѣлались на одномъ концѣ саду, въ маленькомъ флигелѣ, обращенномъ окнами въ тотъ же садъ съ другаго конца, происходила сцена совершенно иного роду. Тамъ жилъ одинъ джентльменъ, преданный изученію натуры и философіи, глубокій мыслитель, натуръ-философъ, съ обширными свѣдѣніями въ головѣ, съ бумажнымъ колпакомъ на головѣ, и съ зелеными очками на носу, который, замѣтимъ мимоходомъ, былъ очень кривъ на лѣвую сторону, какъ-будто природа, при рожденіи натуръ-философа, предугадывая въ немъ своего исказителя, или будучи недовольна своимъ произведеніемъ, дала его носу сильный щелчокъ, отъ котораго тотъ не оправился по-сюпору. Ученый сидѣлъ за письменнымъ столикомъ, сочинялъ глубокій философскій трактатъ, и въ мукахъ, не разлучныхъ съ этимъ занятіемъ, взглядывалъ иногда то на потолокъ, то на полъ, то на стѣны, а ежели ни потолокъ, ни полъ, ни стѣны не помогали ему, обращалъ глаза на окошко. При одномъ изъ такихъ обращеній, ему случилось замѣтить какую-то свѣтлую точку, которая блестѣла словно звѣзда на черномъ пространствѣ ночнаго неба, но была повидимому въ близкомъ разстояніи отъ земли. Этотъ феноменъ привлекъ къ себѣ вниманіе натуръ-философа. Натуръ-философъ положилъ перо, подошелъ къ окну, и сталъ всматриваться. Свѣтлая точка исчезла, потомъ явилась опять; снова исчезла и снова явилась. Ученый джентльменъ началъ обдумывать, какія бы могли быть естественныя причины такого явленія. Это не метеоръ: онъ появляется слишкомъ низко; не свѣтлякъ: слишкомъ высоко. Что же это такое? Должна быть, какой-нибудь новый, необыкновенный, или чрезвычайно рѣдкій Феноменъ, невиданный еще ни однимъ изъ натуръ-философовъ. О! сколько славы тому, кто первый опишетъ такое явленіе! имя его будетъ безсмертно въ потомствѣ! и самое явленіе, можетъ быть, назовутъ его именемъ!….. Преисполненный этой мысли, ученый джентльменъ схватилъ перо и набросалъ нѣсколько замѣчаній, съ показаніемъ года, мѣсяца, числа, часу, минуты и секунды, когда было видимо удивительное явленіе; потомъ съ улыбкою опустился на спинку креселъ и устремилъ глаза на окошко. Черезъ нѣсколько времени свѣтъ явился опять, и гораздо ярче, нежели прежде; онъ двигался въ разныя стороны, поднимался и опускался. Натуръ-философу, какъ холостяку, нельзя было позвать жены, чтобы вмѣстѣ съ нею подивиться и посовѣтоваться насчетъ этого явленія; но у него былъ слуга и колокольчикъ: онъ позвонилъ въ колокольчикъ и сказалъ вошедшему слугѣ:
— Нынѣшнюю ночь есть что-то странное въ атмосферѣ. Видишь ли этотъ свѣтъ?
— Вижу, сударь.
— Ты жилъ долго въ деревнѣ: такъ можетъ-быть знаешь, что это такое. Скажи, какъ ты думаешь объ этомъ явленіи?
— Я думаю, что это нечистый духъ, сударь.
— Ступай вонъ!
Натуръ-философъ былъ весьма недоволенъ своимъ слугою, однако жъ не охладѣлъ къ изслѣдованію и описанію феномена, надѣлъ шляпу и пошелъ въ садъ. Въ это время Арабелла только-что начинала успокоиваться; Пиквикъ ободрялъ ее; на заборѣ показалась голова Винкля. Вдругъ они слышатъ шумъ чьихъ-то шаговъ: въ концѣ дорожки является фигура ученаго джентльмена. „Ахъ!“ вскрикнула дѣвушка и пустилась бѣжать домой. Голова Винкля также исчезла; мистеръ Пиквикъ, — откуда взялась у него легкость? — проворно вскочилъ на заборъ; Самъ принялъ его въ свои объятія; черезъ двѣ, или три минуты они ужъ сидѣли въ бричкѣ и скакали во весь опоръ по дорогѣ къ Лондону, а натуръ-философъ, воротившись въ свой кабинетъ, принялся писать ученую диссертацію, въ которой неоспоримо доказалъ, что замѣченный имъ феноменъ былъ слѣдствіемъ электричества, такъ-какъ электричеству надобно приписывать все, что неизвѣстно, отчего происходитъ.
Нѣсколько дней спустя послѣ этого приключенія, мистеръ Пиквикъ и Перкеръ сидѣли въ квартирѣ перваго, въ Лондонѣ. Маленькій адвокатъ, не щадя ни носу, ни табакерки, уговаривалъ его бросить семь сотъ пятьдесятъ фунтовъ, что бы избавиться отъ тюрьмы; но герой нашъ съ стоическимъ хладнокровіемъ возражалъ, что онъ никогда не унизится передъ судьбою и скорѣе умретъ въ темницѣ, нежели заплатитъ несправедливо наложенный штрафъ и тѣмъ какъ-бы признаетъ себя виноватымъ.
— Пожалуйста, не говорите объ этомъ, мистеръ Перкеръ. Я, право, не нахожу ни какой особенной прелести въ этой квартирѣ и готовъ хоть сейчасъ перемѣнить ее на тюрьму.
— Но васъ вѣдь не помѣстятъ въ тюрьмѣ такъ, какъ помѣщаютъ нѣкоторыхъ другихъ арестантовъ, замѣтилъ Перкеръ. Съ вами поступятъ какъ съ должникомъ: одно изъ ужаснѣйшихъ заточеній.
— Нужды нѣтъ, мистеръ Перкеръ: я перенесу эти ужасы.
— Вамъ прійдется сидѣть во Флитѣ.
— Почему же и не во Флитѣ, почтеннѣйшій?
— Но тамъ съ вами будетъ Богъ знаетъ кто. Это — сборище людей развращенныхъ, вертепъ порока, унынія, грязи…..
— А вотъ мы увидимъ: послѣ завтра я схожу посмотрѣть свое будущее жилище.
— Тсъ! тсъ! что вы?
— Ничего, мистеръ Перкеръ.
Однимъ словомъ, Перкеру никакъ не. удалось смягчить суровую гордость Пиквика, и по выполненіи установленныхъ формъ, герой нашъ былъ взятъ подъ стражу, для содержанія въ тюремномъ заключеніи, доколъ не выплатитъ штрафу и проторей по тяжбѣ съ мистриссъ Бардль.
— Долго жъ мнѣ тамъ сидѣть, сказалъ онъ улыбаясь. Прощайте, мистеръ Перкеръ. Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали, или желали сдѣлать. Прощайте, почтеннѣйшій другъ.
— Я поѣду съ вами, посмотрю, какъ васъ помѣстятъ.,
— Нѣтъ, мистеръ Перкеръ, останьтесь. Ежели будетъ дурно, я васъ увѣдомлю. А теперь пустите меня одного.
Извощичій кабріолетъ потащилъ Пиквика къ Флиту. Кучеръ увѣрялъ, что лошадь его бѣжала бы несравненно рысистѣе, если бы впереди кто-нибудь ѣхалъ. Но видно, въ томъ день только одного нашего героя отправляли въ тюрьму: кабріолетъ двигался не быстрѣй черепахи. Впрочемъ какъ время дѣлаетъ чудеса, то лошадь, впродолженіи извѣстнаго періоду времени, прошла все полу-верстное разстояніе, отдѣлявшее тюрьму отъ квартиры Пиквика, и остановилась у воротъ Флита.
— Пожалуйте сюда, сказалъ тощій старикъ, встрѣтивъ ученаго мужа у дверей конторы и потомъ провожая его въ особую боковую комнату. Присядьте на минуту, пока съ васъ спишутъ портретъ.
— Портретъ?
— Да. Что вы такъ удивляетесь? У насъ есть молодцы, которые только посмотрятъ въ лицо человѣку, и ужъ никогда его не забудутъ. Разумѣется, Впрочемъ, что портретъ… это значитъ ваши примѣты, которыя мы внесемъ въ книгу. Но садитесь, садитесь; прошу покорно. Будьте какъ дома, мистеръ Пиквикъ.
Мистеръ Пиквикъ сѣлъ. Нѣсколько человѣкъ съ непріятными рожами обступили его со всѣхъ сторонъ и начали разсматривать, словно какое чудо. Между-тѣмъ тощій старикъ, вооружившись перомъ, заигралъ имъ убійственную симфонію на страницѣ огромной книги, поглядывая на новаго арестанта. Но вотъ, такъ называемое списыванье портрета кончилось; героя нашего ввели снова въ контору, и послѣ выполненія нѣкоторыхъ письменныхъ обрядовъ, передали на руки одного тюремнаго чиновника, тотъ передалъ его съ подобными обрядами другому, другой третьему, третій четвертому, и наконецъ, часовъ въ одиннадцать ночи, мистеръ Пиквикъ достигъ отдѣленія, которое было назначено ему вмѣстѣ съ другими арестантами, посаженными за долги.
— А это что? спросилъ онъ, проходя по слабо-освѣщенному коридору, въ стѣнахъ котораго, у самаго полу, были какія-то маленькія отверстія съ толстыми желѣзными рѣшетками..
— Это окна изъ каземата, отвѣчалъ тюремщикъ.
— Окна?
Пиквикъ остановился у одного отверзтія и посмотрѣлъ въ него: ему представилась черная мгла, и ничего болѣе; только было замѣтно, что полъ каземата не на одномъ уровнѣ съ поломъ коридору, но что тамъ есть значительная глубина.
— Неужели эти казематы не освящаются ни какими другими окнами?
— Ни какими, кромѣ этихъ.
— И тамъ живутъ люди?
— Не только живутъ, да и умираютъ.
Мистеръ Пиквикъ вздохнулъ и пошелъ далѣе. Назначенное ему отдѣленіе состояло изъ нѣсколькихъ комнатъ, которыя были соединены между собою дверьми и всѣ наполнены грязью, вонью, табачнымъ дымомъ и людьми въ лохмотьяхъ, полуодѣтыми и неопрятными, съ страшными, безобразными и отвратительными лицами.
— Боже мой, Боже мой! сказалъ вполголоса нашъ герой: и я долженъ жать съ этими чудовищами! Что. это за народъ?
— Арестанты-съ, отвѣчалъ тюремщикъ. Впрочемъ здѣсь только хорошіе арестанты, всё джентльмены, здѣсь нѣтъ ни одного, который бы выпивалъ меньше двѣнадцати кружекъ пива въ день, и всѣ безпрестанно курятъ, даже за обѣдомъ.
— А гдѣ мнѣ спать? спросилъ Пиквикъ.
Тюремщикъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ и улыбнулся, какъ-будто ему показалось забавнымъ и страннымъ, что Пиквикъ не знаетъ своего мѣста на голыхъ доскахъ. При дальнѣйшемъ объясненіи открылось однако жъ, что у одного изъ сторожей есть тюфякъ, который, какъ говорилъ онъ самъ, отдается на прокатъ богатымъ арестантамъ. Мистеръ Пиквикъ тотчасъ взялъ это сокровище. Оно состояло изъ мѣшка длиной въ два аршина, набитаго какими-то жесткими комками и палками: снарядъ не успокоительный, а убійственный, нѣчто въ родѣ Прокустова ложа. Но дѣлать было нечего! Пиквикъ рѣшился поискать мягкой стороны у этихъ комковъ и палокъ. Тюремщикъ пожелалъ ему спокойной ночи и ушолъ; наружныя двери отдѣленія затворились, желѣзный засовъ загремѣлъ, замокъ щелкнулъ, и герой нашъ увидѣлъ себя настоящимъ арестантомъ, въ тюрьмѣ.
Въ самый глухой часъ ночи, когда все должно покоиться, въ ушахъ задремавшаго Пиквика раздался оглушительный хохотъ и крикъ: „Браво! рѣжь, руби, отличайся! Чортъ меня задави, если ты не былъ комедіантомъ! Уррра!“ И въ комнатѣ поднялся такой гвалтъ, что стекла въ окончинахъ задрожали, а кровати запрыгали. Пиквикъ вскочилъ и долго не могъ опомниться. Передъ нимъ происходила весьма странная сцена. Человѣкъ не высокаго росту, въ зеленомъ изорванномъ сюртукѣ, въ коротенькихъ нанковыхъ брюкахъ и въ синихъ бумажныхъ чулкахъ, выплясывалъ посереди комнаты одинъ изъ простонародныхъ танцевъ, сопровождая его самыми уродливыми кривляньями и дикими прикрикиваньями. Другой человѣкъ, очевидно мертвецки пьяный, сидѣлѣсъ ногами на кровати и пѣлъ веселую пѣсню, стараясь придать своему голосу какъ-можно болѣе чувства и выраженія. Третій стоялъ всторонѣ и съ видомъ знатока аплодировалъ имъ обоимъ. Пиквикъ обратилъ особенное вниманіе на этого третьяго. И подлинно, такіе образчики можно увидѣть только въ тюрьмѣ: здѣсь только они достигаютъ полнаго расцвѣту. Это былъ высокій дѣтина съ оливковымъ лицомъ, длинными черными волосами огромными бакенбардами, которыя сходились на подбородкѣ. На немъ не было галстуха, воротъ его грязной рубашки былъ растегнутъ, на головѣ смятый суконный картузъ, на плечахъ замасляный нанковый сюртукъ, а на ногахъ холстинныя шаровары и рыжіе башмаки, которые не держались на голыхъ пяткахъ. Онъ стоялъ раздвинувши ноги и подпершись въ боки руками, которыя отнималъ въ такомъ только случаѣ, когда отчаянные прыжки и гримасы танцовщика, котораго онъ называлъ Зефиромъ, или оглушительныя вскрикиванья пѣвца, которому онъ давалъ имя Орфея, заслуживали его особенное одобреніе и аплодисменты.
— Отлично! клянусь честью джентльмена, отлично! сказалъ онъ наконецъ, когда Зефиръ пересталъ плясать.
— Ага! подхватилъ Зефиръ, взглянувъ на Пиквика: и старичокъ нашъ тоже проснулся. Здравствуйте, сэръ! каково поживаете? здоровы ли домашніе? Прошу засвидѣтельствовать отъ меня почтеніе вашей супругѣ, когда будете къ ней писать.
— Не надоѣдай джентльмену пустыми учтивостями, перебилъ высокій дѣтина. Развѣ ты не видишь, что ему смерть хочется выпить чего-нибудь?
— Ажъ, въ самомъ дѣлѣ!… Чего прикажете? мадеры? шампанскаго? Я бы совѣтывалъ лучше портеру. Позвольте мнѣ посмотрѣть вашъ колпакъ?
И съ этимъ словомъ Зефиръ, сорвавъ колпакъ съ головы мистеръ Пиквика, надѣлъ его на голову пьянаго пѣвца, который, по окончаніи пѣсни, сидѣлъ и качался изъ стороны въ сторону, безсмысленно смотря на товарищей. Пиквикъ оскорбился. Дѣйствительно, спятъ самовольно колпакъ съ головы одного джентльмена и надѣть его на голову другаго, — какъ ни много остроумія въ этой шуткѣ, — поступокъ непозволительный, По-крайней-мѣрѣ мистеръ Пиквикъ именно такъ судилъ о предметѣ, и вслѣдствіе того, соскочивъ съ постели, толкнулъ Зефира къ стѣнѣ, сорвалъ съ Орфея колпакъ, надѣлъ его на себя, и сталъ въ оборонительное положеніе.
— Браво! закричалъ высокій дѣтина: браво! браво, старикъ!
Онъ захлопалъ въ ладоши и покатился со смѣху.
— Точно хорошо, сказалъ Зефиръ, потирая колѣно: я вижу, что вы молодецъ. Но вѣдь это шутка, надѣюсь? не то, чтобы вы хотѣли драться?
— Конечно нѣ, отвѣчалъ Пиквикъ.
— Пріимите же увѣреніе въ моемъ искреннемъ почтеніи. Меня зовутъ Мивинсомъ.
— И мое почтеніе, прибавилъ высокій дѣтина. Меня зовутъ Сманглемъ.
— Очень радъ, господа, отвѣчалъ Пиквикъ сухо, нахмурившись и садясь на постель.
— Вы здѣсь не надолго? спросилъ Смангль.
— Нѣтъ, я думаю, надолго, потому что не заплачу никогда того, что съ меня хотѣли взять.
— Въ такомъ случаѣ позвольте рекомендоваться въ ваше расположеніе.
— Полюбите насъ.
— Мы ваши вѣрные товарищи.
— Благодарю, покорно благодарю, отвѣчалъ опять Пиквикъ, не зная, какъ бы поскорѣй отдѣлаться онъ этихъ товарищей.
— Послушайте, сказалъ ему Смангль: такъ-кагь мы всѣ трое теперь друзья, то справедливость и старинный обычай требуютъ вспрыснуть это бутылкой мадеры. Вы, какъ новый арестантъ, дадите денегъ, Мивинсъ сбѣгаетъ за виномъ, а я помогу пить. Прекрасное раздѣленіе труда, не правда ли? вы согласны?
Чтобы не подать поводу къ новой ссорѣ, Пиквикъ бросилъ имъ полъ-сверена. Мивнсъ тотчасъ пустился въ буфетъ, который былъ въ этомъ отдѣленіи тюрьмы и ни въ какое время не представлялъ непреодолимыхъ препятствіи къ полученію нужнаго.
— Вы поступили очень, очень благородно, сэръ, сказалъ Смангль. Но позвольте спросить, много ли вы ему дали.
— Полъ-соверена.
— Гмъ! полъ-соверена….. Конечно, Мивинъ мнѣ другъ и прекрасный малый; однако жъ всё-таки не мѣшало бы посмотрѣть за нимъ: неровно разобьетъ бутылку, или какъ-нибудь потеряетъ деньги.
Но Мивинсъ воротился съ полной бутылкою, съ двумя оловянными кружками и двумя сигарками. Друзья принялись пить и курить. Пиквикъ смотрѣлъ на нихъ молча. Скоро сила вина и сонъ одолѣли Мивинса; Смангль одинъ допилъ бутылку: герой нашъ въ это время ужъ спалъ.
На другой день, первый предметъ, попавшійся подъ глаза Пиквика, былъ Самъ Виллеръ, который принесъ ему кой-какія вещи и сидѣлъ на чемоданѣ у его кровати.
— Кажется, мнѣ знакомо ваше лицо, сказалъ Смангль послѣ долгаго и прилежнаго разсматриванія Сама.
— Можетъ-быть, отвѣчалъ Виллеръ: не случалось ли вамъ получать отъ меня пощечинъ?
Смангль вскочилъ въ бѣшенствѣ.
— Мивинсъ! Мивинсъ! закричалъ онъ, расталкивая своего спящаго друга. Не знаешь ли, что это за нахалъ? какъ онъ смѣетъ обижать благороднаго джентльмена?
— Слышу, пробормоталъ Мивинсъ. Вели ему подождать: вотъ я встану, прибью его.
Мивинсъ захрапѣлъ еще громче. Смангль не спускалъ глазъ съ Виллера. Пиквикъ почелъ за нужное вмѣшаться въ дѣло.
— Не заводи безполезныхъ споровъ, мой другъ, сказалъ онъ, протягивая руку къ своему камердинеру.
Они стали разговаривать о прошедшей ночи; Пиквикъ жаловался на безпокойный тюфякъ, и говорилъ, что не въ состояніи будетъ долго переносить своего теперешняго положенія.
— Не могу ли я чего для васъ сдѣлать? спросилъ Смангль.
— Нѣтъ, покорно благодарю.
— Но, можетъ-статься, вамъ что-нибудь нужно, напримѣръ, нанять человѣка для разсылокъ, вычистить платье, сапоги, вымыть бѣлье. Кстати о бѣльѣ! Я могу рекомендовать вамъ отличную прачку: пречестная и преусердная женщина. Она должна сегодня прійти. Пожалуйте мнѣ что вамъ нужно выстирать: я отдамъ ей вмѣстѣ съ своимъ.
— Покорно благодарю, покорно благодарю, повторилъ Пиквикъ.
Имѣя надобность не въ стирки бѣлья, а въ радикальномъ преобразованіи житья своего, онъ рѣшился итти къ смотрителю, просить себѣ другаго помѣщенія. Мистеръ Рокеръ, тотъ самый тощій старикъ, который вчера списывалъ съ него портретъ, долго глядѣлъ на Пиквика съ видамъ глубокаго размышленія, потомъ сдѣлалъ ему нѣсколько разныхъ вопросовъ, взялъ его за руку, и сказалъ:
— Я вижу, что камеры, въ которыхъ помѣщается по нѣскольку человѣкъ, ни одна для васъ не годится. Вамъ надобно особую комнату. И это, пожалуй, можно. Только я долженъ предупредить васъ, что за особую комнату надо платить, и что сверхъ-того въ ней нѣтъ никакой мебели, ни посуды, однимъ словомъ, ничего. Постояльцы берутъ все нужное напрокатъ у меня.
— Я съ большимъ удовольствіемъ сдѣлаю то же, сказалъ Пиквикъ.
— Въ такомъ случаѣ, очень хорошо, сэръ. За комнату я полагаю по фунту въ недѣлю. Можетъ-статься, не покажется ли вамъ слишкомъ дорого?
— О! совсѣмъ нѣтъ.
— Такъ поговоримъ теперь о мебели и о прочемъ. Я доставлю ьамъ все, что слѣдуетъ: у васъ будетъ коверъ, диванъ, кресла, стулья, столъ, шкафъ, всякая посуда; однимъ словомъ, вы будете помѣщены совершенно какъ у себя дома. И завсе это цѣна самая умѣренная: по двадцати семи шиллинговъ и шести пенни въ недѣлю, сэръ.
— Съ большимъ удовольствіемъ.
— Боже мой! вскричалъ Рокеръ, улыбаясь и глядя на Пиквика: такъ вамъ давно бы сказать мнѣ, что вы желаете жить по-барски!….. Позвольте, позвольте, я самъ провожу васъ.
Онъ проворно надѣлъ шляпу и повелъ Пиквика по безконечнымъ коридорамъ.
— Я далеко эта комната? спросилъ герой.
— Нѣтъ, не очень. Въ третьемъ этажѣ, въ пятомъ коридорѣ, четвертая дверь налѣво. На ней нарисованъ человѣкъ, который повѣшенъ на висѣлицѣ и курить сигарку. Мы можемъ стереть эту картину, если прикажете.
Пиквикъ не отвѣчалъ. Они шли далѣе. Для сокращенія пути, Рокеръ иногда проводилъ нашего героя черезъ комнаты, занятыя арестантами.
— Вотъ, сказалъ онъ, поднимаясь на лѣстницу, за которой была желѣзная дверь: теперь мы подходимъ къ бѣдной половинѣ.
— Къ бѣдной половинѣ? повторилъ Пиквикъ.
— Да, къ тому отдѣленію, гдѣ содержатся самые бѣдные должники.
— Это любопытно.
— Нельзя сказать. Всё пустые люди: никто не беретъ ничего на прокатъ и ни гроша не тратить въ буфетѣ.
Но мистеръ Пиквикъ думалъ объ этомъ иначе. Нѣсколько лѣтъ назадъ, въ одной изъ стѣнъ Флита, выходящей на улицу, было что-то въ родѣ клѣтки, въ которой, за желѣзной рѣшеткой, сидѣлъ дряхлый старикъ въ самомъ ужасномъ рубищѣ, и гробовымъ голосомъ говорилъ прохожимъ: „Не оставьте бѣдныхъ невольниковъ!“ Сострадательные прохожіе бросали ему деньги, и что накоплялось впродолженіи дня, вечеромъ раздѣлялось между всѣми арестантами бѣдной половины. Но потомъ Англичане нашли это неприличнымъ, несообразнымъ съ законами: изломали клѣтку и запретили арестантамъ сбирать милостину. Что жъ вышло? Еженедѣльно, въ той или въ другой англійской тюрьмѣ, гдѣ содержатся люди разнаго званія за. долги, умираетъ съ голоду по-крайней-мѣрѣ одинъ арестантъ. И на это смотрятъ равнодушно: тутъ нѣтъ ничего противузаконнаго!
Такъ размышлялъ Пиквикъ, подходя къ бѣдной половинѣ. Рокеръ перервалъ цѣпь его мыслей, сказавъ, что они пришли. Передъ Пиквикомъ открылась пространная зала, наполненная людьми самой несчастной наружности: блѣдными, желтыми, худыми, изнуренными, полуодѣтыми, въ грязныхъ лохмотьяхъ, съ нечесанными волосами, посинѣлыми губами и померкшими взорами. Тутъ дряхлая старостъ мучительно умирала между лишеній всякаго роду; юность хирѣла, пріобрѣтая преждевременно всѣ признаки старости; на нѣкоторыхъ лицахъ зіяло клеймо разврата, невоздержанія и другихъ пороковъ. Глаза Пиквика разбѣжались по множеству предметовъ, которые онъ хотѣлъ разсмотрѣть всѣ вдругъ, уши были оглушены шумомъ и стонами, вниманіе подавлено внезапнымъ напоромъ тягостныхъ мыслей и чувствъ. Недалеко отъ входу, безпечно прислонявшись къ стѣнѣ, стоялъ человѣкъ средняго возрасту и билъ обломаннымъ хлыстомъ по лѣвому сапогу, тогда-какъ правая нога его была въ старой туфлѣ. Вино, лошади и собаки довели его до этой затѣйливой обуви. На каблукѣ одинокаго сапога торчала ржавая шпора, и арестантъ ударялъ ею въ полъ, прикрикивая, какъ охотникъ, понукающій лошадь. Вѣрно, ему казалось, что онъ гонится за оленемъ, или за зайцомъ….. Несчастный! онъ никогда не скакалъ такъ быстро за этими животными, какъ скакалъ по дорогѣ, которая привела его къ тюрьмѣ.
Съ другой стороны комнаты, старикъ, сѣдой какъ лунь, сидѣлъ сгорбившись на небольшомъ деревянномъ ящикѣ и смотрѣлъ неподвижно на полъ. Въ чертахъ лица его выражалось самое горестное отчаяніе. Маленькая дѣвочка, внучка его, повисла ему на шею и старалась своими дѣтскими ласками обратить на себя вниманіе старика. Но онъ, кажется, и не замѣчалъ ея присутствія: голосъ, который былъ для него прежде сладокъ какъ музыка, теперь не шевелилъ его сердца; глаза, въ которыхъ онъ прежде видѣлъ такъ много умнаго выраженія, теперь не тѣшили его своимъ блескомъ. Члены старика дрожали отъ болѣзни; мозгъ пораженъ былъ параличомъ.
Вздохнувъ изъ глубины сердца, мистеръ Пиквикъ перевелъ свой сострадательный взоръ на другихъ арестантовъ и….. уронилъ шляпу отъ удивленія. Передъ потухающимъ каминомъ, на корточкахъ, сидѣлъ худощавый молодой человѣкъ, въ одномъ жилетѣ и изорванномъ нижнемъ платьѣ, безъ сапогъ; возлѣ него стоялъ другой, въ такомъ же нищенскомъ одѣяніи, и лица обоихъ были коротко знакомы нашему герою: это Джингль и вѣрный сподвижникъ его Бобъ Троттеръ.
— Мистеръ Пиквикъ! вскричалъ Бобъ.
— Мистеръ… подхватилъ Джингль: мистеръ… Да!.. Странное обстоятельство… веселое мѣсто… хорошо!…
Онъ вскочилъ на ноги, оправилъ рубашку и приложивъ руку жъ мѣстамъ, гдѣ дѣлаются карманы въ панталонахъ, устремилъ глаза на Пиквика. Герой былъ тронутъ: оба мошенника казались въ самомъ бѣдственномъ состояніи. Бобъ держалъ въ рукѣ почти голую баранью кость, и Джингль, какъ ни старался пристальнѣе смотрѣть на Пиквика, не могъ не взглянуть на лаковый кусочекъ: этотъ взглядъ былъ краснорѣчивѣе и полнѣе самаго пространнаго объясненія.
— Я хотѣлъ бы съ вами поговорить, сказалъ ему Пиквикъ. Можете ли вы отлучиться на минуту?
— О! конечно…. только не надобно далеко…. хорошо и здѣсь…. ни какой опасности…. притомъ мѣсто… очень интересное…. любопытно посмотрѣть…. и всякому позволяется.
— Нѣтъ, лучше выйдемъ, сказалъ Пиквикъ.
— Пожалуй…. я согласенъ…. знаютъ, что не пропаду…. нельзя…. присмотръ удивительно нѣжный.
— Вы забыли надѣть сюртукъ, замѣтилъ ему Пиквикъ, когда они вмѣстѣ пошли изъ комнаты.
— Нѣтъ…. сюртукъ того…. что дѣлать!…. недостатокъ человѣческой природы.
— Какой недостатокъ человѣческой природы? Я не понимаю, что вы говорите.
Джингль печально улыбнулся.
— Да, отвѣчалъ онъ: недостатокъ человѣческой природы, что нельзя обойтись безъ ѣды…. Сперва не нужное: шелковый зонтикъ, прекрасный, съ стальной ручкой…. недѣлю прожили…. потомъ сапоги: двѣ недѣли…. а потомъ сюртукъ…. Что дѣлать!
— Боже мой! сказалъ Пиквикъ, съ чувствомъ: жили три недѣли на зонтикъ и сапоги!
— На сюртукъ будетъ больше…. Но потомъ…. что потомъ?…. Обыкновенно!…. бѣдная половина…. холодно…. голыя доски…. нечего ѣсть…. смерть.
Описывая такимъ образомъ будущую судьбу свою, Джингль по привычкѣ хотѣлъ казаться безпечнымъ; но сквозь эту наружную безпечность, сквозь болѣзненную гримасу, которая выступала на лицо его вмѣсто веселой улыбки, видно было страданіе, пожиравшее его внутренность; дыханіе его было тяжело и неровно. Растроганный Пиквикъ взялъ его за руку.
— Добрый старикъ! сказалъ Джингль, отворачиваясь: я дурно…. не хорошо…. Зато теперь…. охъ!…. горячка…. слабость…. жажда…. охъ!
Несчастный не могъ долѣе притворяться, упалъ на стоявшую у стѣны скамью, закрылся обѣими руками и зарыдалъ, какъ ребенокъ.
— Полно, полно, сказалъ ему Пиквикъ: можетъ-быть, еще можно помочь. Я объ этомъ подумаю, соберу справки; а теперь гдѣ твой товарищъ? гдѣ Бобъ?
— Здѣсь, сударь, отвѣчалъ Троттеръ, выдвинувшись изъ-за спины Пиквика.
— Вотъ вамъ, сказалъ старикъ, положивъ нѣсколько шиллинговъ въ руку Боба, и чтобы не слыхать какъ два негодяя будутъ благодарить его, почти бѣгомъ побѣжалъ къ смотрителю, который дожидался въ нѣсколькихъ шагахъ, на другомъ концѣ коридору. Самъ, свидѣтель всей этой сцены, молча послѣдовалъ за своимъ бариномъ. Они пришли въ новое Пиквиково жилище. То была свѣтлая, помѣстительная и довольно красивая комната, со всѣми удобствами для жизни одинокаго арестанта. Пиквикъ въ тотъ же день принялъ ее въ свое владѣніе, и вечеромъ, когда все было приведено въ надлежащій порядокъ, сказалъ своему камердинеру: — Ну, Самъ! теперь я буду хорошо спать. Не знаю долго ли мнѣ прійдется прожить въ этой горницѣ; но что касается до тебя, ты ничего не потеряешь: я стану платить тебѣ жалованье во все время, пока меня продержатъ въ тюрьмѣ, а когда, Богъ дастъ, выпустятъ, то мы опять заживемъ вмѣстѣ. Прощай, мой другъ.
— Какъ, сударь! вскричалъ Самъ. Вы меня отсылаете?…. Я не хочу; коли брать жалованье, такъ и служитъ. Притомъ же, развѣ вы можете обойтись бетъ меня? Помните? только что я отвернулся, вы забрели въ женскую спальню, потомъ попали въ полицію….
— Здѣсь я въ безопасности отъ такихъ несчастій, возразилъ Пиквикъ.
— Не такихъ, такъ другихъ, сказалъ Самъ. Я знаю, сударь, что вы человѣкъ умный, ученый и прочее; но „на всякаго мудреца довольно простоты“, какъ говаривала одна старушка. Короче, сударь я нейду, остаюсь здѣсь.
— Нельзя, мой другъ, сказалъ Пиквикъ, нахмурившись. Во-первыхъ, это, я думаю, не позволительно по тюремнымъ закопанъ, а во-вторыхъ, если тюремные законы это позволяютъ, такъ я запрещаю: я приказываю тебѣ итти.
Самъ задумался.
— Вы не шутите спросилъ онъ, взглянувъ на Пиквика, съ насмѣшливою улыбкой.
— Нѣтъ, не шучу. Я твердо рѣшился переносить въ одиночествѣ свое заключеніе.
— Хорошо же, сударь! такъ и я рѣшился. Прощайте!
— Самъ!…. Самъ! постой!…. что ты затѣваешь?….
Пиквикъ бросился вслѣдъ за Виллеромъ, но тотъ уже былъ далеко, и герой нашъ остановился въ недоумѣніи посереди коридору.
На другой день его посѣтили пріятные гости. Онъ сидѣлъ за миражомъ, какъ вдругъ застучали въ дверь, и прежде нежели ученый мужъ успѣлъ откликнуться, мохнатая голова Смангля просунулась въ комнату.
— Здравствуйте! каково ваше здоровье?
— Изрядно, отвѣчалъ Пиквикъ, не безъ гримасы при видѣ такого любезнаго посѣтителя.
— Не ждете ли вы кого? продолжалъ Смангль. Три человѣка, чертовски хорошо одѣтые, спрашиваютъ васъ въ коридорѣ. Я сказалъ имь, что вы мой искренній другъ, и велѣлъ подождать, пока спрошу у васъ, хотите ли вы ихъ видѣть.
— Ахъ, Боже ной! вскричалъ Пиквикъ съ радостно: это друзья мои. Какіе же чудаки! Ждутъ позволенія войти, а нейдутъ прямо.
— Они ваши друзья? подхватилъ Смангль. Въ такомь случаѣ, съ этой же самой минуты, они друзья мнѣ и Мивинсу. О мистеръ Пиквикъ! вы еще не знаете, какой превосходный малый этотъ Мивинсъ! Я ногу вамъ ручаться, что онъ….
— Но друзья мои ждутъ, перебилъ Пиквикъ. Скажите мнѣ, гдѣ они? Я нетерпѣливо желаю ихъ видѣть. Я пойду къ нимъ навстрѣчу.
— Не безпокойтесь. Я сейчасъ приведу ихъ. Прощайте, мистеръ Пиквикъ. Мы сегодня ужъ не увидимся: я не хочу мѣшать вашему свиданію съ друзьями.
Смангль пошелъ къ дверямъ, по вдругъ воротился и на цыпочкахъ подошолъ къ Пиквику.
— Послушайте, сказалъ онъ вполголоса: не можете ли вы прислать мнѣ шиллинговъ пятокъ въ концѣ этой недѣли.
Пиквикъ опустилъ руку въ карманъ и далъ ему денегъ. Смангль потрепалъ его по плечу, улыбнулся и вышелъ. Черезъ нѣсколько минутъ тріумвиратъ, состоящій изъ Топмена, Снодграсса и Винкля, повисъ на шеѣ героя. Само собой разумѣется, что свиданіе учениковъ, съ учителемъ было исполнено нѣжности Гости провели у Пиквика цѣлый день, а этотъ день всѣмъ имъ показался очень коротокъ. Только одинъ мистеръ Винкль порою задумывался и смотрѣлъ на президента съ какимъ-то особеннымъ выраженіемъ; но президентъ зналъ могущественную причину его разсѣянности и уважалъ ее. Когда наступило время разлуки, Винкль показался растроганнымъ болѣе нежели всѣ другіе. Дождавшись, что Топменъ и Снодграсъ вышли изъ комнаты, онъ взялъ руку Пиквика, нагнулся къ плечу его, и сказалъ прерывающимся голосомъ: „Прощайте!…. прощайте“!
— Прощай, мой другъ, отвѣчалъ Пиквикъ. Желаю тебѣ всякаго благополучія.
— Ахъ!….
И мистеръ Винкль опять упалъ на плечо великаго мужа, сжалъ его въ объятіяхъ, и, почти сквозь слезы, называлъ другомъ, благодѣтелемъ.
— Что съ тобой? спросилъ наконецъ Пиквикъ.
— Ничего…. Ахъ! не судите меня слишкомъ строго, не обвиняйте меня.
Въ его время Топменъ, соскучившись ждать въ коридорѣ, воротился и позвалъ Винкля.
— Иду, иду, отвѣчалъ молодой человѣкъ, обнялъ еще разъ Пиквика, и убѣжалъ.
„Странно! думалъ про себя Пиквикъ, оставшись одинъ и прохаживаясь по комнатѣ. Что это значитъ? не затѣваетъ ли онъ какой глупости?… но какую же именно глупость онъ затѣваетъ?“ Размышленія эти были прерваны Рокеромъ, который завернулъ навѣдаться, не нужно ли Пиквику чего приказать, и принесъ между прочимъ извѣстіе, что старикъ, котораго они видѣли съ дѣвочкой на бѣдной половинѣ, захворалъ прошедшую ночь такъ, что едва ли останется живъ.
— Ахъ, пойдемте къ нему! пойдемте! вскричалъ Пиквикъ. Можетъ-статься, еще есть время оказать ему какое-нибудь пособіе.
— Не думаю. Развѣ такъ, изъ любопытства: конечно.
Однако жъ они пошли. Больной лежалъ почти на голыхъ доскахъ, въ той самой комнатѣ, гдѣ Пиквикъ видѣлъ его въ первый разъ. Внучки съ нимъ не было: Рокеръ сказалъ, что она ушла къ матери, которая также больна, не встаетъ съ постели. Шумъ и духота около несчастнаго старика были таковы, что могли бы уморить здороваго человѣка. Пиквикъ, сжалившись, убѣдилъ Рокера перенести больнаго въ небольшой свѣтлый чуланъ, находившійся съ другой стороны коридору. Старикъ не обратилъ никакого вниманія, когда его подняли вмѣстѣ съ кроватью; казалось, что онъ не чувствуетъ этого; онъ лежалъ неподвижно, зажмурившись, какъ сонный, или мертвый, хотя былъ еще живъ и не спалъ. Но когда его внесли въ комнату, которая была несравненно свѣжѣе прежней; когда онъ, случайно открывъ глаза, увидѣлъ въ окошко не противоположную стѣну тюрьмы, а красивое городское зданіе, тогда въ чертахъ лица его произошла чудная перемѣна.
— Откройте, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ, приподнявъ правую руку и указавъ на окно.
Пиквикъ исполнилъ его желаніе. Громъ экипажей, крики кучеровъ, голоса прохожихъ ворвались въ комнату, вмѣстѣ съ волной чистаго воздуху. Больной молчалъ и слушалъ; на губахъ его постепенно развивалась улыбка. Но скоро эта улыбка уступила мѣсто выраженію глубокой горести, и хотя старикъ не переставалъ вслушиваться въ разнообразные звуки, однако уже не наслаждался ими, а готовъ былъ заплакать, если бы слезы давно не высохли въ глазахъ его.
— Нѣтъ, сказалъ онъ умирающимъ голосомъ: это все еще не свобода!…. Двадцатый годъ…. Боже мой! двадцатый годъ я погребенъ въ здѣшнихъ стѣнахъ…. потерялъ всѣхъ дѣтей моихъ, заживо жилъ въ могилѣ, терпѣлъ голодъ, жажду, нищету, смрадъ…. и при концѣ жизни осужденъ перенести еще одно бѣдствіе: умираю не видавши бѣдной вдовы и дочери моего сына…. Боже мой! неужели мало?…. О! прости мои прегрѣшенія.
Онъ замолчалъ, или по-крайней-мѣрѣ пересталъ говорить вслухъ, но губы его еще шевелились. Казалось, что онъ начиналъ дремать. Черезъ нѣсколько минутъ въ самомъ дѣлѣ сонъ слетѣлъ къ его ложу: то былъ именно только сонъ, потому что больной еще улыбался. Пиквикъ и Рокеръ отошли всторону, сѣли на скамейку и начали разговаривать. Наконецъ на дворѣ стало темнѣть. Герой нашъ осторожно подкрался къ постели больнаго: онъ лежалъ уже мертвый.
Грустно прошла для Пиквика ночь, послѣдовавшая за этимъ вечеромъ: его мучила безсонница, ему безпрестанно представлялся умершій старикъ, и герой нашъ не могъ отогнать отъ себя мысли, что если ужъ человѣкъ, имѣвшій жену, дѣтей, внуковъ, умеръ въ тюрьмѣ одинъ, то чего же ожидать ему, старому холостяку, у котораго нѣтъ никакихъ родственниковъ, и некому утѣшить, ободрить его въ послѣднія мгновенія жизни. Пиквикъ всталъ какъ легъ, не заснувши ни на минуту. Днемъ его преслѣдовала та же мысль и та же тоска, ночью опять напала та же безсонница. И такимъ образомъ прострадалъ онъ цѣлые три дня, три вѣка, какъ ему показалось. На четвертый день, въ то время какъ онъ сидѣлъ задумавшись на диванѣ, вдругъ скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ Самъ.
— Здравствуйте, сударь! сказалъ онъ весело. Вотъ и я здѣсь!
Пиквикъ, среди своей грусти, часто вспоминалъ о Самъ, и немножко сердился, что слуга, котораго онъ такъ любилъ, позабылъ его.
— Мы съ тобой давно не видались, сказалъ онъ, стараясь казаться равнодушнымъ, но не будучи въ силахъ скрыть своей радости.
— Да-съ, отвѣчалъ Самъ, не замѣчая ни того ни другаго: „давно бы пора вспомнить стараго знакомаго“, какъ говорилъ одинъ ростовщикъ должнику, который пришелъ къ нему черезъ день послѣ сроку. Ну, да что дѣлать? захлопотался.
— Захлопотался?…. Какія же у тебя были хлопоты?
— Такъ, кое-что. Вы знаете, „дѣло житейское“, говорила одна бѣдная женщина, ощипывая пѣтуха, котораго украла у сосѣда.
— Не случилось ли чего съ отцомъ?
— Нѣтъ, слава Богу. Старикъ — молодецъ, поступилъ со мной отлично.
— Такъ мои друзья, Топменъ, Винкль, Снодгрась?…
— Нѣтъ, и они тутъ ни душою, ни тѣломъ не виноваты. Я даже не видалъ ихъ съ того времени какъ васъ посадили въ тюрьму.
— Такъ что же такое?. Говори, Самъ. Я хочу знать.
— Слушаю, сударь. Но прежде мнѣ надо подумать о чемоданѣ, который я оставилъ у сторожа, для осмотру, нѣтъ ли чего запрещенаго..
Самъ вышелъ, и спустя минуть пять, воротился неся подъ мышкою чемоданъ.
— Что это, Самъ?
— Мои пожитки, сударь.
— Пожитки?
— Да-съ.
Самъ покраснѣлъ. Пиквикъ смотрѣлъ на него съ удивленіемъ и не зналъ что подумать.
— Виллеръ, сказалъ онъ наконецъ: какимъ образомъ могли здѣсь очутиться твои пожитки? Отвѣчай мнѣ, говори все. Я приказываю.
— Дѣло въ томъ, сударь, отвѣчалъ Самъ, въ крайнемъ смущеніи: дѣло въ томъ…. въ томъ….
— Въ чемъ? вскричалъ Пиквикъ.
— Въ томъ, что…. меня посадили въ тюрьму.
— Какъ въ тюрьму? за что?
— Зато… За то….
— Самъ, я требую, чтобы ты во всемъ признался. Говори: зачто тебя посадили?
— Нечего дѣлать! если ужъ приказываете, такъ скажу. Намедни, какъ вы меня прогнали, я поѣхалъ къ отцу и говорю ему: Старикъ, дай мнѣ взаймы двадцать пять фунтовъ.» — «На что тебѣ?» спрашиваетъ онъ. — «Надобно», говорю я. Старикъ заворотилъ сюртукъ, вытащилъ изъ сапога свой бумажникъ и далъ мнѣ билетъ на двадцать пять фунтовъ. — "Ну, теперь пойдемъ къ маклеру, писать вексель, « говорю я — „Начто вексель“? спрашиваетъ онъ. „Молчи знай“, говорю я. Мы пошлинъ маклеру. Онъ мнѣ человѣкъ знакомый, а притомъ у меня былъ билетъ на двадцать пять фунтовъ: такъ я могъ засвидѣтельствовать ему почтеніе. Однимъ словомъ, дѣло обдѣлано такъ, что вексель написали заднимъ числомъ, срокъ минулъ, я оказался несостоятельнымъ, и меня посадили въ тюрьму.
— Боже мой! что ты говоришь? вскричалъ Пиквикъ, съ удивленіемъ.
— Ничего-съ; меня посадили въ тюрьму, и всё-тутъ, отвѣчалъ Самъ: и я буду сидѣть въ тюрьмѣ хоть пятьдесятъ лѣтъ, ежели надобно. „Что мнѣ за дѣло?“ какъ говорилъ нашъ приходскій пономарь, читая въ газетахъ, что прусскій король побѣдилъ австрійскаго императора.
Мистеръ Пиквикъ былъ такъ тронутъ героическимъ доказательствомъ Виллеровой привязанности, что не могъ на него сердиться.
— Но подумай, Самъ, сказалъ онъ: однако жъ вѣдь тюрьма….
— Нечего думать, сударь, перебилъ Самъ. „Прочь меланхолія!“ какъ говорилъ одинъ ученикъ, когда умерла дочь содержателя школы.
— Но тюрьма, мой другъ, совсѣмъ не, такъ привлекательна, продолжалъ Пиквикъ. Лучше, гораздо лучше будетъ, если ты заплатишь свой долгъ. Я охотно дамъ двадцать пять, пятьдесятъ, сто фунтовъ.
— Покорнѣйше благодарю, сударь, перебилъ опять Самъ: много обязанъ. Тюрьма непривлекательна, говорите вы? Зачѣмъ же вы въ ней поселились? Вотъ то-то и есть! Вы сдѣлали это по своимъ правиламъ. Жилъ-былъ одинъ джентльменъ, который безъ правилъ ничего не дѣлалъ: онъ носилъ резинковыя галоши, по правилу; ходилъ и въ ясную и въ дурную погоду съ зонтикомъ, тоже по правилу; никогда не видался съ своими родственниками, опять по правилу; никому не давалъ взаймы денегъ, опять по правилу; брился черезъ день, и это по правилу; мѣнялъ ежедневно сорочку, все по правилу. Разъ этотъ джентльменъ захворалъ и послалъ за докторомъ. — „Что съ вами?“ говоритъ докторъ. — „Охъ, не хорошо“! говоритъ больной. — „Что вы кушали вчера вечеромъ“? говорить докторъ. — „Гречневые блины“, говоритъ большій. — „Отъ нихъ-то вы и захворали“, говорить докторъ. — „Не можетъ быть, говоритъ больной: я сорокъ лѣтъ, всякій вечеръ, съѣдаю по правилу четыре блина, и никогда не хворалъ“. — „Удивительно, говоритъ докторъ. Но я пришлю вамъ пилюли; принимайте ихъ по пяти штукъ трижды въ день; только ужъ не кушайте блиновъ: положимъ, что они вамъ не вредны, да при пилюляхъ-то ихъ не надобно ѣсть, а то худо будетъ“». Докторъ ушолъ, а больной вечеромъ съѣлъ опять четыре блина, и на другой день опять четыре, и на третій четыре. Ему стало такъ плохо, что докторъ потерялъ всякую надежду — Вѣрно, вы ѣли блины? говоритъ онъ. «Ѣлъ», отвѣчаетъ больной. — «Какъ же вамъ не стыдно? говорить докторъ. Вѣдь я васъ предупреждалъ что при пилюляхъ блины — ядъ». — «Помню, говоритъ больной: но я ужъ сорокъ лѣтъ, всякій вечеръ, съѣдаю по четыре блина; это мое правило». — «Такъ вы и умрете отъ блиновъ!» говоритъ докторъ, разсердившись. — «Не можетъ-быть, отвѣчаетъ больной; хоть и умру, да не отъ блиновъ; вотъ увидите.» — И какъ-скоро докторъ вышелъ, а дѣло было вечеромъ, то онъ велѣлъ подать себѣ четыре блина, съѣлъ ихъ, потомъ зарядилъ пистолетъ и застрѣлился.
Подобные разговоры и вообще привязанность Виллера скоро разогнали мрачныя мысля нашего героя: онъ сдѣлался спокоенъ по-прежнему и съ большимъ удовольствіемъ смотрѣлъ на своего камердинера, который, живучи съ нимъ въ тюрьмѣ, такъ усердно и весело исполнялъ свои обязанности, какъ-будто съ-роду не бывалъ вонъ изъ-за тюремныхъ стѣнъ. Время проходило непримѣтно; Пиквикъ дѣлалъ свои наблюденія, помогалъ несчастнымъ арестантамъ бѣдной половины, старался быть полезнымъ вездѣ, гдѣ только могъ, и пріобрѣтая общую любовь и уваженіе, въ то же время былъ совершенно доволенъ собою.
Но здѣсь намъ надобно обратиться къ другимъ, хотя не столь важнымъ, однако жъ довольно значительнымъ, лицамъ этой исторіи.
Въ концѣ іюля, вечеромъ, извощичій кабріолетъ, прицѣпленный къ двумъ хромымъ лошадямъ разнаго росту, пробирался по Госвельской улицѣ: онъ былъ, какъ обыкновенно, дву-мѣстный; но съ помощію особенной снаровки, дѣлающей большую честь изобрѣтателю, въ немъ помѣщались три женщины, разряженныя въ пухъ, и одинъ мужчина, также въ праздничномъ одѣяніи, только съ самой будничной и смиренной физіономіей.
— Остановись у дому съ зеленой дверью, сказалъ этотъ джентльменъ извощику.
— Врешь! закричала одна изъ разряженныхъ женщинъ. Остановись у дому съ желтой дверью.
— Гдѣ же остановиться? спросилъ извощикъ, оглянувшись на своихъ пассажировъ.
— Кажется, началъ-было джентльменъ….
— Ну, что тебѣ кажется? перебила та же сердитая дама: что тебѣ кажется? Развѣ тебѣ можетъ что-нибудь казаться? Ты умѣешь только спать. Стыдись, сударь!
— Душа моя, сказалъ джентльменъ….
— Молчи! ради Бога, молчи! Не то, опять скажешь глупость. Вотъ, мистрисъ Сандерсъ, прибавила она, обращаясь къ одной изъ своихъ спутницъ: вотъ каково житье мое съ этимъ фофаномъ!
— Ахъ, мистрисъ Раддль! отвѣчала мистрисъ Сандерсъ, вздыхая.
Между-тѣмъ извощикъ стоялъ и ждалъ разрѣшенія.
— Къ дому, что съ желтою дверью! повторила мистрисъ Раддль.
Плеть хлестнула по лошадямъ; онѣ собрали послѣднія силы, и кабріолетъ подкатился къ жилищу мистрисъ Бардль, съ такимъ торжественнымъ громомъ, «какъ-будто кто пріѣхалъ въ собственномъ экипажѣ», замѣтила третья изъ разряженныхъ дамъ, старая наша знакомая, мистрисъ Клаппинсъ.
Цѣль, для которой это общество собралось къ мистрисъ Бардль, состояла въ одномъ весьма сложномъ обстоятельствѣ, а именно въ томъ, что мистрисъ Бардль и всѣ вышепоименованныя лица, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими ея пріятельницами, взяли на общій счетъ ложу въ театрѣ, чтобъ посмотрѣть какую-то трагедію съ музыкой, которая заранѣ приводила ихъ въ восхищеніе. Маленькій Томъ, сынъ мистрисъ Бардль, съ радостнымъ крикомъ отворилъ двери и кинулся на украшенный блестками ридикюль мистрисъ Сандеръ.
— Здравствуй, здравствуй, Томми! Готова ли маменька?
— Готова, отвѣчалъ Томъ. И я также готовъ.
— А собрались ли прочіе, кто съ нами поѣдетъ? спросила мистрисъ Клаппинсъ, оправляя свою пелеринку.
— Собрались, отвѣчалъ Томъ: маменька собралась, и я собрался.
— Какой глупый мальчишка! проворчала мистрисъ Клаппинсъ. Нѣтъ, дружочекъ мой, я говорю не о тебѣ и не объ маменькѣ. Нѣтъ ли кого другихъ?
— Какъ же! мистрисъ Роджерсъ здѣсь, и мистрисъ Пеппи здѣсь. Онѣ тоже поѣдутъ съ нами, и я поѣду.
— Фу, какой гадкой! А больше никого нѣтъ, Томми?
— Нѣтъ, есть мистрисъ Бункъ, и мистрисъ Кунъ, и ея сестра, и ея дочь. Мы всѣ вмѣстѣ поѣдемъ, и я съ ними.
— Чтобъ у него языкъ отсохъ! шепнула мистрисъ Клаппинсъ на ухо мистрисъ Сандерсъ, которая отвѣчала ей, что сынъ мистрисъ Бардль точно ужасный мерзавецъ. Но въ это время пелеринки были обдернуты, рукава взбиты, волосы приглажены, и три новопріѣхавшія гостьи, въ сопровожденіи мистеръ Раддля и его печальной физіономіи, вошли въ гостинную.
— Ахъ, наконецъ! вскричала мистрисъ Бардль, встрѣчая ихъ смѣлымъ прыжкомъ отъ дивана къ двери. Мистрисъ Раддль! мистрисъ Сандерсъ! мистрисъ Клаппинсъ! наконецъ вы пріѣхали…. Да и вы здѣсь, мистеръ Раддль!
— Да-съ, и я, отвѣчалъ этотъ несчастный джентльменъ.
— Не говорите! подхватила мистрисъ Раддль. Это стыдъ…. это смѣхъ…. это ужасъ!.. что за человѣкъ! совсѣмъ не похожъ на мужчину!
— Ахъ! отвѣчала мистрисъ Бардль, нѣжно обнимая свою пріятельницу: я знаю, знаю!
И онѣ выразительно взглянули другъ на друга, потомъ отодвинулись немножко къ окну и стали шептаться, поглядывая на мистеръ Раддля, между-тѣмъ какъ мистрисъ Сандерсъ и мистрисъ Клаппинсъ, подойдя къ прочимъ гостьямъ, которыя были тутъ прежде ихъ, также говорили вполголоса: «Бѣдная, бѣдная мистрисъ Раддль!» А мистеръ Раддль стоялъ у дверей и считалъ половицы, не смѣя отогнать отъ себя Тома, который, ухвативъ его сзади за фалды фрака, кричалъ: — И я поѣду въ театръ! и я поѣду въ театръ!
— Но, позвольте, сказала наконецъ мистрисъ Бардль къ другимъ гостьямъ: я еще не выполнила своей обязанности. Здѣсь есть дамы, которыя незнакомы между собою. Мистрисъ Пеппи, имѣю честь рекомендовать: моя искренняя пріятельница, мистрисъ Раддль. Мистрисъ Раддль, имѣю честь рекомендовать: мистрисъ Роджерсъ!
Незнакомыя дамы тотчасъ познакомились. Томъ приставалъ, что пора ѣхать, и хотя пора эта не наступила, однако жъ общимъ совѣтомъ было положено послать за каретой.
— Между-тѣмъ я успѣю чѣмъ-нибудь васъ поподчивать, сказала хозяйка и побѣжала въ другую комнату.
Это что-нибудь заключалось въ бутылкѣ мадеры. Нѣкоторыя гостьи признали за нужное пожеманиться, прежде нежели согласились приложить рюмки къ губамъ; но когда имъ удалось перешагнуть черезъ это первое затрудненіе, то дѣло пошло какъ по маслу.
— Боже мой! вскричала мистрисъ Сандерсъ, услышавъ стукъ экипажа и выглянувъ изъ окна: подъѣхалъ какой-то кабріолетъ, и изъ него выходитъ молодой человѣкъ, а другой мужчина сидитъ въ кабріолетѣ и не выходитъ.
Мистрисъ Бардль кинулась также къ окошку.
— Въ самомъ дѣлѣ!… Кто это?… ахъ! да, кажется, мистеръ Джексонъ, одинъ изъ джентльменовъ, что служатъ въ конторѣ Донсона и Фогга. Зачѣмъ онъ?
— Можетъ-быть, Пиквикъ внесъ неустойку, сказала мистрисъ Клаппнисъ.
— Или рѣшился жениться, прибавила мистрисъ Сандерсъ.
— Ахъ! произнесла вдова, со вздохомъ и замѣшательствомъ.
— Вѣрно, вѣрно хочетъ жениться! подхватили многіе голоса.
И начались поздравленія.
— Мистрисъ Бардль, какъ я рада!…. Я въ восхищеніи, мистрисъ Бардль!…. Поздравляемъ! поздравляемъ васъ!
Въ это время дверь отворилась, и въ комнату вошелъ дѣйствительно мистеръ Джексонъ, тотъ щеголеватый писецъ Донсона и Фогга, который отличался особеннымъ вкусомъ въ выборѣ помады изъ прическѣ своихъ рыжихъ волосъ.
— Очень недуренъ, шепнула мистрисъ Сандерсъ на ухо мистрисъ Клапинсъ.
— Да, пріятный молодой человѣкъ, отвѣчала послѣдняя.
Мистеръ Джексонъ разсыпался въ извиненіяхъ, что нарушилъ спокойствіе прелестнаго общества, которое видитъ передъ собою.
— Но что дѣлать! прибавилъ онъ: законы требуютъ повиновенія. Господа Донсонъ и Фоггъ покорнѣйше просятъ васъ, мистрисъ Бардль, немедленно отправиться вмѣстѣ со мною. Дѣло важное, не терпитъ ни малѣйшаго отлагательства.
— Что такое?…
— Вы это узнаете по пріѣздѣ, отвѣчалъ Джексонъ, съ улыбкою. Донсонъ и Фоггъ поручили мнѣ только просить, чтобы вы теперь же, вмѣстѣ со мной….
— Какъ?… теперь же?… съ вами?…
— Да, мистрисъ Бардль, непремѣнно теперь же.
Молодая вдова была въ отчаяніи; но улыбка, которую видѣла она безпрестанно на губахъ Джексона, обѣщала ей добрыя вѣсти, а гостьи, всѣ въ одинъ голосъ, утверждали, что вѣрно мистеръ Пиквикъ наконецъ рѣшился на бракъ, и обольщенная этими предсказаніями, она побѣжала надѣвать шляпку, которая составляла вѣнецъ изящнаго тоалету, приготовленнаго къ спектаклю.
— По-крайней-мѣрѣ освѣжитесь послѣ дороги, сказала она Джексону, наливая ему рюмку вина.
— Покорно благодарю, сударыня. Ваше здоровье.
— Не позвать ли господина, что съ вами пріѣхалъ? Мнѣ право совѣстно: онъ сидитъ тамъ одинъ….
— Нѣтъ, сударыня, ничего: онъ не привыкъ къ дамскому обществу, отвѣчалъ, мастеръ Джексонъ, дѣлая какія-то особенныя движенія зрачками глазъ, чтобы дать почувствовать слушателямъ, что онъ говоритъ иронически.
Черезъ нѣсколько минутъ мистрисъ Бардль была готова. Рѣшили такъ, чтобы всѣ гостьи поѣхали прямо въ театръ, а она съ Томомъ, въ сопровожденіи мистеръ Джексона и его товарища, отправится сперва къ Донсону и Фоггу, и потомъ присоединится къ своему обществу. Джексонъ предложилъ-было совѣтъ не брать Тома, но милое дитя уцѣпилось за платье маменьки и завизжало, что хочетъ ѣхать.
— Исаакъ, вотъ мистрисъ Бардль, сказалъ мистеръ Джексонъ, когда они вышли къ кабріолету.
— Какъ ты долго ворочался! отвѣчалъ господинъ Исаакъ, сурово.
Мистрисъ Бардль сѣла, Томъ и Джексонъ послѣдовали за ней. Дорогой, вдова нѣсколько разъ пыталась вывѣдать причину, по которой Донсонъ и Фоггъ такъ нетерпѣливо желаютъ видѣть ее; но Джексонъ повторялъ прежнее, что она узнаетъ все по пріѣздѣ, а товарищъ его молчалъ. Наконецъ кабріолетъ остановился.
— Какъ? ужъ пріѣхали?
— Пріѣхали. Вѣрно, вамъ показалось, что скоро. Но Донсонъ и Фоггъ просили васъ не къ себѣ.
Въ самомъ дѣлѣ зданіе, у котораго остановился кабріолетъ, было не домъ, въ которомъ жили эти законоискусники. Однако жъ оно имѣло весьма любопытную наружность: большая стѣна, съ воротами посрединѣ и съ фонаремъ надъ входомъ, обратила на себя все вниманіе мистрисъ Бардль.
— Что это такое?
— Я вотъ, пожалуйте.
Джексонъ высадилъ вдову. Они вошли въ ворота, поднялись на лѣстницу, и очутились въ комнатѣ, набитой народомъ.
— Гдѣ мы, мистеръ Джексонъ?
— Въ конторѣ, сударыня. Исаакъ, теперь твое дѣло.
Мистрисъ Бардль смотрѣла на все съ величайшимъ недоумѣніемъ. Исаакъ подвелъ ее къ столу, за которымъ сидѣлъ блѣдный и тощій старикъ. Джексонъ шелъ сзади.
— Да скажите же, ради Бога, что это значитъ? спросила у него мистрисъ Бардль.
— Ничего особеннаго, отвѣчалъ онъ: все такъ слѣдуетъ по закону. Донсонъ и Фоггъ поступили съ вами деликатнѣйшимъ образомъ; но имъ нельзя было не дѣйствовать, когда ни мистеръ Пиквикъ, ни вы, не платите проторей и убытковъ. Вы во Флитѣ, сударыня. Прощайте; желаю вамъ спокойной ночи. Прощайте, Томъ.
Сказавъ это, напомаженный писецъ повернулся и пошелъ къ двери. Мистрисъ Бардль хотѣла бѣжать за нимъ, чтобы выцарапать ему глаза, но господинъ Исаакъ остановилъ ее за руку, и счастливая побѣдительница Пиквика засѣла въ той же тюрьмѣ, гдѣ сидѣлъ побѣжденный.
Дня черезъ два послѣ этого происшествія, Самъ, убравъ комнату своего господина и видя, что мистеръ Пиквикъ глубокомысленно трудится надъ своими записками, разсудилъ посвятить удовольствію часъ досуга. Утро было прекрасное; кружка пива обѣщала Саму весьма пріятное препровожденіе времени: онъ взялъ листъ старыхъ газетъ, и сѣвъ подъ открытымъ окошкомъ, расположился къ спокойному и солидному наслажденію.
Первое, что сдѣлалъ онъ для достиженія этой цѣли, состояло въ томъ, что онъ прихлебнулъ немножко пива, выглянулъ за окно и подарилъ платоническимъ взоромъ молодую женщину, которая чистила на дворѣ картофель. Потомъ онъ развернулъ газеты и началъ приводить ихъ въ такое положеніе, чтобы они не сгибались, когда онъ станетъ держать ихъ снизу; а какъ эта операція была сопряжена съ немалыми затрудненіями, по случаю вѣтру, который врывался въ окно, то достигнувъ наконецъ своего желанія, Самъ нашелъ себя въ правѣ прихлебнуть другой глотокъ пива и привелъ это въ надлежащее исполненіе. Послѣ того онъ прочелъ полныя двѣ строки, сказалъ: — Хорошо! — и остановился, чтобъ посмотрѣть на двухъ сторожей, которые боролись въ нѣсколькихъ шагахъ отъ вышеупомянутой женщины. Одинъ изъ нихъ очень ловко повалилъ своего противника. Самъ тотчасъ закричалъ ему: — Браво! — и поглядѣлъ на всѣхъ прочихъ зрителей, чтобъ увѣриться, раздѣляютъ ли они его мнѣніе. При этомъ случаѣ взоръ его случайно встрѣтился со взоромъ помянутой женщины: Самъ почелъ должнымъ поклониться, и въ третій разъ прихлебнулъ пива, за ея здоровье. Женщина дочистила картофель и ушла, борцы также удалились, зрители начали расходиться; Самъ допилъ все пиво изъ кружки, и положивъ газеты въ карманъ, задумался.
Вдругъ ему послышалось, что кто-то кличетъ его. Онъ выглянулъ въ окно, и дѣйствительно, чей-то хриповатый голосъ произносилъ его имя.
— Здѣсь! закричалъ Самъ. Кто и зачѣмъ меня спрашиваетъ? Мачиха побила отца, что-ли? Или старика нашли мертвымъ въ канавѣ?
— Сойдите внизъ, отвѣчалъ ему сторожъ: вонъ тамъ, въ сѣняхъ, сидитъ какой-то джентльменъ, и говорить, что ему очень нужно съ вами увидѣться.
Самъ отправился въ сѣни и нашелъ тамъ отца своего, который, сидя на скамейкѣ со шляпой въ рукахъ, отиралъ себѣ мокрую голову и черезъ каждыя пятнадцать минутъ кричалъ во все горло: Самми! Самми!
— Что ты орешь? спросилъ его Самъ.
— А! это ты. Ладно.
Они сѣли рядомъ.
— Ну, что же? спросилъ Самъ.
— Важное дѣло, отвѣчалъ старикъ. Я только узналъ объ этомъ, тотчасъ и пустился бѣжать. Жарко досмерти!
— Знаю, что жарко. Да въ чемъ же дѣло? "Не уклоняйтесь отъ предмета, " какъ говорилъ покойный король, когда его министры въ парламентѣ начали браниться между собою, вмѣсто того чтобы разсуждать объ индѣйской войнѣ.
— Дѣло въ томъ, Самми, что ты и твой баринъ, сидя въ этой клѣткѣ, я думаю, ничего не знаете.
— Можетъ-быть, дѣдушка. Да что же намъ знать? развѣ что случилось?
— Разумѣется.
— Вѣрно, мачиха опять не ночевала дома?
— Нѣтъ, Самми, возразилъ старикъ торжественно: теперь рѣчь не объ ней. Она иной разъ бываетъ славная баба: повѣрь моему слову. Но я пришолъ потолковать про вдову, съ которой судился твой баринъ.
— Про мистрисъ Бардль? А что тебѣ мистрисъ Бардль? Не хочешь ли ты развестись съ той, да жениться на этой?
— Полно, полно, Самми! Кто водилъ дружбу съ чортомъ, тому ужъ не зачѣмъ знакомиться съ дьяволомъ.
При этой родительской шуткѣ, физіономія Сама озарилась сыновней улыбкой.
— И я то же думаю, сказалъ онъ. Черная собака, бѣлая собака — всё собачьи дѣти. "На томъ свѣтъ держится, " говорилъ одинъ джентльменъ, когда ему наскучило, что его безпрестанно обманываютъ, и когда онъ принялся надувать другихъ. Но какія же вѣсти ты принесъ объ этой красавицѣ?
— А вотъ какія: ее посадили въ тюрьму, гдѣ вы сидите.
— Какъ такъ?
— Да, Самми. Она, видишь, не удовлетворила Донсона и Фогга за расходы по своей тяжбѣ: они и посадили ее въ тюрьму.
— Неужели?
Самъ не хотѣлъ вѣрить; но какъ по справкѣ въ тюремной конторѣ оказалось, что извѣстіе старика Виллера совершенно справедливо, то между отцомъ и сыномъ возникло весьма продолжительное и серіозное преніе. На прощаньѣ они очень дружно пожали другъ другу руки и долго кивали головами. Старикъ, уходя, сказалъ, что онъ тотчасъ же все обработаетъ, а Самъ, воротившись въ комнату своего господина, сѣлъ у дверей и смотрѣлъ на него съ какимъ-то таинственно-торжественнымъ видомъ. Въ полдень кто-то застучалъ въ двери. Онъ отворилъ: это былъ Перкеръ. Размѣнявшись съ Виллеромъ выразительнымъ взглядомъ, маленькій адвокатъ подошелъ къ Пиквику и дружески взялъ его руку.
— А!…. мистеръ Перкеръ!
— Здравствуйте, мистеръ Пиквикъ. Я пришелъ поговорить съ вами о многомъ.
— Вѣрно, прежняя исторія, сказалъ нашъ герой сухо. Пожалуйста, оставьте.
— Не сердитесь, не сердитесь, почтеннѣйшій. Если вы заняты, я могу подождать. Я рѣшился посвятить вамъ весь нынѣшній день. Располагайте временемъ: я буду сидѣть и молчать, до-тѣхъ-поръ пока вы не разсудите меня выслушать.
Сказавъ это, Перкеръ сѣлъ въ кресла я положилъ ногу на ногу, съ видомъ человѣка, который готовится къ долгому ожиданію.
— Что это такое? спросилъ Пиквикъ, указывая на связку бумагъ, которую стряпчій держалъ на колѣняхъ.
— Это бумаги по вашему дѣлу со вдовой Бардль.
— Ну, такъ и есть! Я зналъ, что прежняя исторія.
— Съ маленькими перемѣнами однако жъ, подхватилъ Перкеръ: съ маленькими перемѣнами. Вы, вѣрно, ужъ слышали, что вдова Бардль также въ тюрьмѣ.
— Слышалъ, мистеръ Перкеръ.
— И знаете, за что ее посадили?
— Самъ разсказалъ мнѣ объ этомъ новомъ подвигѣ Донсона и Фогга.
— Самъ прекрасный малой, мистеръ Пиквикъ! прекрасный малой!….. Скажите мнѣ, мистеръ Пиквикъ: неужели бѣдная женщина должна страдать въ заключеніи?
— А я почемъ знаю? Это зависитъ отъ Донсона и Фогга.
— Нѣтъ, мистеръ Пиквикъ, не отъ Донсона и Фогга, а единственно отъ васъ.
— Какъ отъ меня?
Перкеръ открылъ табакерку, понюхалъ табаку и отвѣчалъ: — Да, отъ васъ, мистеръ Пиквикъ. Выслушайте меня, почтеннѣйшій; выслушайте и не горячитесь, что бы ни услышали. Горячиться дурно: это никогда не доводитъ до добра, а только мѣшаетъ апетиту, сну и пищеваренію. Я говорю, что освобожденіе мистрисъ Бардль зависитъ отъ васъ, и это сущая правда: вы одни можете выручить бѣдную женщину, заплативъ за нее и за себя расходы по тяжбѣ.
Пиквикъ вскочилъ; лицо его вспыхнуло, глаза засверкали. Но Перкеръ проворно понюхалъ табаку, и взявъ его за руку, продолжалъ увѣщательнымъ голосомъ:
— Не горячитесь, мистеръ Пиквикъ; сдѣлайте милость, не горячитесь. Сядьте и выслушайте. Я сейчасъ видѣлся съ мистрисъ Бардль и имѣлъ съ нею подробное разсужденіе. Ежели вы заплатите за нее Донсону и Фоггу, она согласна избавить васъ отъ неустойки и, что вы, конечно, считаете важнѣе всякихъ денежныхъ убытковъ, добровольно отрѣкается отъ претензіи на вашу руку, а въ утвержденіе того напишетъ ко мнѣ письмо, въ которомъ скажетъ, что она жаловалась на васъ безъ всякаго основанія, единственно но совѣту этихъ негодяевъ, Донсона и Фогга; что ей очень совѣстно передъ вами; что сердце ея разрывается съ горя и раскаянія; и что она всепокорнѣйше проситъ меня взять на себя посредничество въ этомъ дѣлѣ и вымолить ей у васъ милостивое прощеніе.
— И все это съ условіемъ, ежели я расплачусь за нее? сказалъ мистеръ Пиквикъ насмѣшливо. Признаюсь, хорошъ будетъ документъ, купленный за деньги!
— Нѣтъ, мистеръ Пиквикъ, безъ всякихъ условій! возразилъ Перкеръ, торжественно развязывая свои бумаги и потомъ подавая Пиквику совсѣмъ готовое и подписанное письмо. Вотъ, прочтите: она не упоминаетъ ни о какихъ условіяхъ.
Мистеръ Пиквикъ холодно взглянулъ на бумагу и спросилъ: Кромѣ этого, вы не имѣете ничего сказать?
— Нѣтъ, имѣю, сэръ, отвѣчалъ Перкеръ. Во-первыхъ, я скажу вамъ, что письмо, котораго вы не хотите читать, написано именно въ томъ смыслѣ, какъ я объяснилъ, и по ея доброй волѣ, вслѣдствіе искренняго ея раскаянія въ своемъ проступкѣ. Во-вторыхъ, это письмо совершенно устраняетъ всякія подозрѣнія и торжественно смываетъ пятно съ вашего благороднаго имени. Теперь разсудите сами. Дѣло идетъ только о ста пятидесяти фунтахъ, и то не въ видѣ условленной цѣны за ложное показаніе, а въ видѣ пособія бѣдной женщинѣ, которая нанесла вамъ обиду и пострадала за это. Не благородно ли будетъ съ вашей стороны заплатить ей добромъ за зло? И что для васъ полтораста фунтовъ? Вздоръ! Напротивъ-того, почтеннѣйшій, ежели вы не заплатите этой пустячной суммы, ежели будете добровольно сидѣть въ тюрьмѣ, всякой станетъ надъ этимъ смѣяться, васъ назовутъ скупымъ, упрямымъ и злымъ человѣкомъ, никто не отдастъ вамъ справедливости, всѣ осудятъ: повѣрьте мнѣ. А не лучше ли прослыть умнымъ и благотворительнымъ, чѣмъ глупцомъ и жестокимъ? Неужели вы еще не рѣшаетесь? или вамъ не жаль друзей, которые съ нетерпѣніемъ ждутъ вашего возвращенія въ свой кругъ? или вамъ не жаль ни своего здоровья, ни своихъ любимыхъ занятій, ни своихъ удовольствій? Посмотрите хоть на этого малаго, прибавилъ Перкеръ, указывая на Сама: за что онъ страдаетъ отъ вашей несговорчивости? Вѣдь вы знаете, что онъ скорѣе умретъ въ тюрьмѣ чѣмъ разстанется съ вами. И вы его любите, вы считаете его своимъ другомъ: за что же, любя его, вы отнимаете у него свободу? Это варварство, мистеръ Пиквикъ, позвольте сказать! И неужели, повторю вамъ какъ человѣкъ, который, не то чтобы хотѣлъ учить васъ, а которому очень дорого все, что до васъ касается… неужели вы пропустите случай сдѣлать доброе дѣло и обрадовать всѣхъ друзей своихъ, изъ одного упрямства, чтобы ваши полтораста фунтовъ не попали въ карманъ къ двумъ негодяямъ, которымъ отъ этого, право, ни тепло ни холодно, и которые напротивъ, чѣмъ болѣе наживаются, тѣмъ болѣе и страдаютъ, потому-что всякое новое пріобрѣтеніе доставляетъ имъ новую заботу и муку? Размыслите объ этомъ, мой почтеннѣйшій другъ. Я знаю, что убѣжденія мои слабы, несовершенны; я не краснорѣчивъ: какъ быть! Но размыслите сами обо всемъ, что вы отъ меня слышали. У васъ есть умъ, благородство, добросердечіе: посовѣтуйтесь съ ними. А я буду сидѣть и молчать, не скажу больше ни слова, стану ждать вашего собственнаго рѣшенія.
Перкеръ опустился на спинку креселъ и принялъ такую ужасную порцію табаку, что ея было бы достаточно, чтобы одурманить на цѣлую жизнь дюжину человѣкъ съ обыкновеннаго устройства носами. Пиквикъ хотѣлъ-было говорить, но прежде нежели онъ успѣлъ вымолвить слово, раздался громкій стукъ у дверей, и Самъ, справившись кто стучится, послѣ довольно долгаго отсутствія, доложилъ своему барину, что его желаетъ видѣть дама.
— Дама? вскричалъ Пиквикъ, воображенію котораго тотчасъ представилась мистрисъ Бардль. Скажи, что я теперь не могу принимать дамъ: я занятъ.
— Нужды нѣтъ, что заняты, возразилъ Самъ, улыбаясь: «этой гостьѣ нельзя отказать», какъ думалъ про себя одинъ голубь, когда къ нему подлетѣла голубка. Пожалуйте, сударыня!
Самъ растворилъ дверь, и въ комнату вбѣжалъ мистеръ Винкль, ведя за собой молодую особу, которая, краснѣя и потупляя глаза, казалась еще милѣе и привлекательнѣе, нежели какъ она была въ самомъ дѣлѣ.
— Миссъ Арабелла Олленъ! вскричалъ Пиквикъ, вскочивъ со стула.
— Нѣтъ, отвѣчалъ Винкль, бросаясь передъ нимъ на колѣни: не миссъ Олленъ, а мистрисъ Винкль. Простите, простите меня!…
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ! говорила между-тѣмъ молодая женщина, почти шопотомъ: что вы обо мнѣ подумаете?
Мистеръ Пиквикъ едва вѣрилъ глазамъ и ушамъ своимъ, и, можетъ-статься, они въ самомъ дѣлѣ не удостоились бы его довѣрія, если бы смѣющіяся лица Перкера, Сама и Мери, которая вошла за Арабеллой, не убѣждали его, что все, что онъ видитъ и слышитъ, совершается передъ нимъ на яву, а не во снѣ. Уступивъ этимъ неоспоримымъ доказательствамъ, герой нашъ не могъ болѣе противиться внутреннему влеченію, снялъ съ носу очки, и вмѣсто словеснаго отвѣта на боязливый вопросъ Арабеллы, обнялъ ее съ родительскою нѣжностью, потомъ повернулся къ Винклю, назвалъ его бунтовщикомъ, потрясъ за руку, и съ веселой улыбкой взглянулъ на всѣхъ присутствующихъ.
— Ну, душа моя, сказалъ онъ наконецъ сажая Арабеллу возлѣ себя: разскажите мнѣ, какъ это случилось. Мистеръ Перкеръ, взгляните на нее, пожалуйста. Развѣ она не красавица?
И, говоря это, Пиквикъ смотрѣлъ на Арабеллу такъ гордо, какъ-будто она была дочь его.
— Именно красавица, отвѣчалъ маленькій стряпчій: если бы я не былъ женатъ, то позавидовалъ бы вашему другу.
Молодая женщина раскраснѣлась еще больше и стала еще миловиднѣе. Пиквикъ возобновилъ свой вопросъ. Виноватые признались ему, что они вступили въ бракъ безъ всякаго съ чьей-либо стороны согласія, или одобренія. Но они сдѣлали это съ испугу, какъ утверждалъ Самъ, который поминутно вмѣшивался въ разговоръ и всячески натягивалъ, чтобы оправдать преступниковъ. Тетка Арабеллы, старая и капризная женщина, держала свою племянницу въ ужасномъ порабощеніи, не позволяла ей никакихъ удовольствій и сверхъ-того принуждала ее выйти за одного старика, котораго та ненавидѣла со всѣмъ жаромъ молодости. Съ другой стороны брать надоѣдалъ Арабеллѣ, убѣждая ее отдать свою руку Сойеру. Бѣдная дѣвушка видѣла себя въ ужасномъ положеніи, подъ гнетомъ капризнаго нраву тетки и въ опасности отъ двухъ жениховъ. Ея терпѣніе уже истощалось, силы ослабѣвали, борьба дѣлалась часъ отъ часу невыгоднѣе: медлить — значило подвергать себя явной гибели, и она склонилась на мольбы Винкля.
— Мери устроила наше счастіе, сказалъ мистеръ Винкль.
— А я съ своей стороны благодарю Сама, прибавила Арабелла: онъ первый открылъ мѣсто моего заточенія.
— Не стоитъ благодарности, сударыня, отвѣчалъ Виллеръ, съ довольной улыбкой: «я только помогалъ натурѣ», какъ говорилъ докторъ матери одного мальчика, который отправился на тотъ свѣтъ отъ его лекарствъ.
— Но послушайте друзья мои, замѣтилъ Пикинкъ: какъ же вы теперь управитесь съ своими родственниками, вы, Арабелла, съ братцемъ, а ты, Винкль, съ отцомъ?
Арабелла и Винкль молчали.
— Вся наша надежда на васъ, сказалъ наконецъ Винкль.
— Только на васъ? прибавила Арабелла.
— На меня?….. Но вы, друзья мои, забываете, что я въ тюрьмѣ.
— Нѣтъ, мистеръ Пиквикъ, мы это помнимъ… ахъ! очень помнимъ. Но мы знаемъ, мистеръ Пиквикъ, что вы добровольно заключили себя, и надѣемся, смѣемъ думать….. что также добровольно выйдете изъ этого заключенія, для помощи своимъ друзьямъ, своимъ дѣтямъ. Не можетъ-быть, чтобы васъ не тронула наша участь: вы такъ добры! У меня нѣтъ другихъ близкихъ родственниковъ, кромѣ брата, и я люблю его, я не хочу потерять его дружбы. Но ежели онъ узнаетъ о моемъ замужествѣ, не будучи предупрежденъ въ мою пользу, то возненавидитъ меня. Вы одни можете смягчить его сердце: онъ знаетъ вашъ умъ, всѣ ваши достоинства, онъ уважаетъ васъ…
Арабелла не могла продолжать, потому-что рыданія захватили ей голосъ. Мистеръ Винкль взялся договорить ея рѣчь, и послѣ краснорѣчиваго ходатайства въ пользу жены своей, сказалъ, что онъ также Пиквику ввѣряетъ примиреніе свое съ отцомъ, который хотя и предоставилъ ему выборъ невѣсты, однакожъ, можетъ-быть, станетъ сердиться, что сынъ женился, не испросивъ предварительно родительскаго благословенія. Все это, какъ читатель видитъ, служило сильнымъ подкрѣпленіемъ дѣлу Перкера. Ктому жъ, откуда ни взялись, Топменъ и Снодграссъ, какъ-будто нарочно, подоспѣли въ самый пылъ спору, и, разумѣется, не оставили также напасть на Пиквика. Осажденный со всѣхъ сторонъ, разбитый и опрокинутый на всѣхъ аргументахъ, герой нашъ былъ наконецъ принужденъ уступить превосходству силъ: обнялъ прекрасную Арабеллу и объявилъ, что онъ, Богъ-знаетъ отчего, никакъ не можетъ противиться тому, чего она проситъ. Тотчасъ были приняты всѣ нужныя мѣры къ освобожденію Пиквика, Сама и мистрисъ Бардль: Перкеръ обработалъ это со всѣмъ проворствомъ, свойственнымъ его маленькому тѣлу и большимъ познаніямъ въ приказныхъ дѣлахъ. Черезъ часъ времени, Самъ уже кричалъ громогласное ура во всѣхъ углахъ и переходахъ зданія, а еще черезъ полчаса мистеръ Пиквикъ, въ присутствіи Перкера, Топмена, Снодрасса, Винкля, Арабеллы, Мери и Сама, бросилъ послѣдній, прощальный взоръ на свою тюрьму, и сопровождаемый ими, пошолъ торжественно къ выходу. Когда онъ проходилъ мимо другихъ арестанскимъ комнатъ, особенно мимо, бѣдной половины, его привѣтствовали почти всѣ заключенные; на глазахъ многихъ сверкали слезы, иные благословляли добраго старика за оказанное вспоможеніе, нѣкоторые съ воплями и рыданіемъ кидались цѣловать его руки. Пиквикъ былъ растроганъ до глубины души, каждому сказалъ какое-нибудь утѣшеніе и всѣмъ обѣщалъ остаться такимъ же другомъ, какимъ былъ до-тѣхъ-поръ. На бѣдной половинѣ онъ взялъ за руку одного, самаго жалкаго по наружности, арестанта: это былъ молодой человѣкъ, худой какъ скелетъ, блѣдный какъ смерть, и дрожащій всѣмъ тѣломъ.
— Мистеръ Перкеръ, сказалъ онъ, подводя его къ маленькому стряпчему: вотъ мистеръ Джингль, о которомъ я вамъ говорилъ.
— Очень хорошо, отвѣчалъ Перкеръ, пристально посмотрѣвъ на Джингля. Вы меня помните, молодой человѣкъ? Завтра мы увидимся съ вами.
Джингль боязливо поклонился обоимъ старикамъ. Пиквикъ еще разъ окинулъ глазами всѣхъ арестантовъ; дыханіе его было тяжело, по щекамъ медленно текли слезы.
— Бѣдные!…. бѣдные! сказалъ онъ прерываемымъ голосомъ, и, закрывъ обѣими руками лицо, поспѣшно пошелъ впередъ, поддерживаемый Винклемъ и Арабеллой. Пріѣхавъ домой, онъ съ восторгомъ бросился въ кресла, которыя такъ давно его не покоили. Само собой разумѣется, что всѣ друзья провели этотъ день вмѣстѣ съ нимъ. За обѣдомъ пили здоровье молодыхъ супруговъ; вечеръ прошелъ чрезвычайно весело; а на другой день по утру Пиквикъ отправился на свиданіе съ братомъ Арабеллы, въ Бристоль, куда и мы просимъ читателя, чтобы встрѣтить тамъ нашего добраго героя.
Мистеръ Веніаминъ Олленъ жилъ по-прежнему съ другомъ своимъ Робертомъ Сойеромъ. Они сидѣли за колченогимъ столомъ и анатомировали копченый окорокъ, подкрѣпляя себя отъ времени до времени пивомъ.
— Это удивительно, какъ всѣ здѣшніе бѣдняки меня любятъ! говорилъ Бобъ: ночью мнѣ отъ нихъ нѣтъ покою, а лекарства они берутъ у меня такую пропасть, что я понять не могу.
— Что жъ? очень пріятно, Бобъ, сказалъ Бенъ: не правда ли?
— Разумѣется, пріятно; только оно было бы еще пріятнѣе, если бы вмѣсто этихъ нищихъ, ко мнѣ ходилъ народъ денежный, отъ котораго можно поживиться хоть нѣсколькими шиллингами въ сутки.
Бенъ взглянулъ на своего друга, задумался и вздохнулъ.
— Тебѣ надо какъ-можно скорѣй сдѣлаться хозяиномъ Арабеллиной тысячи фунтовъ, сказалъ онъ.
— Прекрасно, мой милый, отвѣчалъ Бобъ: да миссъ Арабелла меня не жалуетъ!
— Она сама не знаетъ, что жалуетъ.
— Не говори этого, Бенъ. Мнѣ кажется, что она влюблена.
Глаза Веніамина засверкали, и онъ такъ сердито началъ рвать мясо съ кости, которая была у него въ рукахъ, что въ эту минуту гораздо болѣе походилъ на предводителя дикихъ, пожирающаго убитаго непріятеля чѣмъ на мирнаго гражданина, кушающаго копченую ветчину.
— О! какъ бы я желалъ знать этого злодѣя! сказалъ онъ: я умертвилъ бы его, Бобъ! умертвилъ бы его!….. Надо сказать тебѣ, мой другъ, что союзъ твой съ Арабеллой составляетъ пріятнѣйшую мечту моей жизни; съ этой мечтой связаны всѣ мои дѣтскія воспоминанія. Помнишь ли, какъ мы жили въ деревнѣ, какъ воровали у сосѣда морковь, какъ ходили вмѣстѣ въ училище? Помнишь ли, какъ однажды, въ день рожденія Арабеллы, ты, со всей чистотой и съ жаромъ дѣтской невинной любви, поднесъ ей въ подарокъ яблоко, тщательно завернутое въ листъ разграфленой бумаги, который мы съ тобой выдрали изъ дядюшкиной расходной книги?
— Помню, помню, отвѣчалъ Бобъ: и Арабелла не взяла яблока, сказавъ, что`оно слишкомъ нагрѣлось у меня въ карманѣ.
— Да, точно такъ. И мы съ тобой съѣли яблоко, откусывая по-очереди. О милыя воспоминанія!
Но эти милыя воспоминанія были прерваны необыкновеннымъ звономъ и бренчаньемъ, которые раздались въ концѣ улицы и приближаясь постепенно къ жилищу Сойера, вездѣ производили такую тревогу, что сосѣди высовывались изъ оконъ и разѣвали рты отъ удивленія, глядя на чудную машину въ родѣ кабріолета, которая медленно двигалась по мостовой и наконецъ остановилась у дверей Боба. Кучеръ въ голубой полинялой курткѣ, не спѣша, сошелъ съ козелъ, погладилъ лошадь, почесалъ затылокъ, посмотрѣлъ вдоль улицы, сперва на-право, потомъ на-лѣво, и наконецъ отворилъ дверцы. Изъ кабріолета появилась фигура человѣческаго подобія, женщина; но какихъ лѣтъ и какой наружности, этого нельзя было разобрать, потому что она казалась, не столько женщиной, сколько кучею разнаго роду платья, состоящаго изъ капора, двухъ солоповъ и безчисленнаго множества большихъ и малыхъ платковъ.
— Тетушка! вскричалъ Бенъ Олленъ, выглянувъ изъ окна.
— Зачѣмъ пожаловала? проворчалъ Бобъ, съ недовольной гримасой.
— Да, мудрено. Кажется, она можетъ быть увѣрена, что мы куримъ попрежнему.
Скоро однако жъ причина столь лестнаго посѣщенія объяснилась: тетушка, войдя въ комнату, начала бранить племянника и его друга за развратную жизнь, и потомъ объявила, что Арабелла точно такая же вѣтренница, негодная, безумная, безалаберная дѣвочка, потому-что бѣжала изъ ея дому, не спросивъ у нея позволенія.
— Бѣжала? вскричалъ Бенъ, спрыгнувъ съ мѣста.
— Вотъ видишь! я говорилъ, тебѣ что она влюблена, замѣтилъ Бобъ.
Веніаминъ стоялъ, словно вкопаный, и конечно простоялъ бы такъ очень долго, если бы не вошелъ мистеръ Пиквикъ, въ сопровожденіи Сама Виллера,
— Извините, господа, сказалъ Самъ: «мы правор очень жалѣемъ, что принуждены перервать ваши забавные разговоры», какъ говорилъ одинъ король, закрывая свой парламентъ.
— Самъ, шепнулъ Пиквикъ, нахмурившись: отложи свои шутки до другаго времени.
— Слушаю, сударь.
Бенъ Олленъ былъ совсѣмъ не въ такомъ расположеніи духу, чтобы принимать нежданыхъ гостей, но Бобъ Сойеръ, на котораго извѣстіе старухи не сдѣлало, кажется, сильнаго впечатлѣнія, съ радостнымъ крикомъ бросился на шею Пиквика и принялся душить его въ тѣсныхъ объятіяхъ.
— Здравствуйте, здравствуйте! отвѣчалъ ему герой. Очень радъ, что застаю васъ такимъ веселымъ. Здравствуйте, мистеръ Олленъ! я привезъ вамъ пріятныя новости.
— Ужъ я получилъ одну пріятную новость, отъ которой и до-сихъ-поръ не могу опомнится, сказалъ Веніаминъ.
— Что такое? если смѣю спросить.
— У меня сестра бѣжала, мистетъ Пиквикъ.
— А!…. Успокойтесь, любезнѣйшій: я привезъ извѣстіе, что она здорова, счастлива и по-прежнему очень васъ любитъ.
Началось объясненіе. Веніаминъ такъ и метался отъ гнѣву, что ему не удалось соединить Арабеллы съ другомъ своего дѣтства. Тетушка тоже обнаруживала примѣчательную степень негодованія, потому-что бракъ Арабеллы совершился безъ ея воли. Герой нашъ успѣлъ смягчить чувство оскорбленнаго достоинства старой барыни, сказавъ, что мистеръ Винкль сынъ богатаго человѣка; но не такъ легко было умилостивить брата, никакія убѣжденія, ни посредничество самаго Боба, которой, не имѣя особеннаго расположенія къ женитьбѣ, великодушно принялъ сторону Арабеллы, не произвели на него ни малѣйшаго впечатлѣнія, и когда Сойеръ остроумно замѣтилъ, что упрямый гнѣвъ Бена ровно ничего не значить, потому что прошедшаго воротить нельзя, то жестокосердный Бенъ отвѣчалъ, что въ такомъ случаѣ онъ покорнѣйше проситъ позволить ему спокойно сердиться на Арабеллу и не видѣть ея впродолженіи по-крайней-мѣрѣ цѣлой жизни.
Этотъ рѣшительный отвѣть заставилъ наконецъ Пиквика бросить, или по-крайней-мѣрѣ пріостановить свои увѣщанія. Тетушка уѣхала. Бобъ завелъ старика въ свою маленькую каморку и сдѣлалъ превосходнаго пуншу. Бенъ остался въ гостиной; сидѣлъ одинъ и молчалъ. Его первоначальное бѣшенство мало-по-малу перешло въ сентиментальную грусть: онъ началъ поминутно вздыхать, возводить глаза къ небу и наконецъ заплакалъ. — Добрый знакъ! подумалъ Пиквикъ, выглянувъ изъ дверей: послѣ дождя будетъ вёдро.
— Ну, еще по стаканчику! сказалъ Бобъ, наливая въ ровенъ съ краями. За здоровье молодыхъ!…. Бенъ, не хочешь ли?
Нѣсколько минуть въ комнатѣ, гдѣ сидѣлъ Бенъ, все было тихо; потомъ послышался легкій шумъ, дверь растворилась, и сентиментальный юноша явился на порогѣ. Долго стоялъ онъ, взглядывая поперемѣнно то на Боба, то на Пиквика, то на пуншъ; наконецъ бросился со слезами на шею къ своему другу, сжалъ его въ крѣпкихъ объятіяхъ, и, схвативъ Пиквиковъ полный стаканъ, выпилъ однимъ духомъ.
Съ этого стакана возстановилось прежнее расположеніе Бена къ сестрѣ. На слѣдующее утро герой нашъ поѣхалъ въ Бирминггамъ, къ отцу Винкля; молодые люди послѣдовали за нимъ: одинъ длятого чтобы познакомится съ своимъ новымъ родственникамъ и повидаться съ сестрою, другой просто для кампаніи. Мы не станемъ подробно описывать ихъ поѣздки, хотя она имѣетъ свои занимательныя черты. Напримѣръ, мистеръ Пиквикъ, сидя съ Беномъ внутри кареты, никакъ не могъ догадаться, отчего всѣ, кого они ни встрѣчали, смотрятъ на нихъ такъ внимательно, а тайна этой нѣжности заключалось въ томъ, что Бобъ, сидѣвшій снаружи, навязалъ носовой платокъ на палку, надѣлъ картузъ задомъ напередъ и дѣлалъ уморительныя гримасы каждому встрѣчному. Однажды въ сумерки мистеръ Пиквикъ выглянувъ изъ окошка, замѣтилъ къ несказанному удовольствію, что они должны быть уже недалеко отъ цѣли своего путешествія: сельскіе домики, разсѣянные съ обѣихъ сторонъ дороги, темный цвѣтъ всѣхъ видимыхъ предметовъ, атмосфера, напитанная струями пепельной и кирпичной пыли, темно-красное пламя, вылетающее со свистомъ изъ высокихъ и уродливыхъ трубъ, тяжелые вагоны, медленно движущіеся по дорогѣ на встрѣчу дилижансу, все это увѣряло Пиквика, что онъ скоро въѣдетъ въ огромную мануфактуру стальныхъ и желѣзныхъ издѣлій, которую зовутъ городомъ Бирминггамомъ. И, въ самомъ дѣлѣ, черезъ нѣсколько минутъ дилижансъ вкатился въ промежутокъ огромныхъ кирпичныхъ зданій: стукъ, трескъ грохотъ, свистъ оглушали Пиквика, блескъ огня и дымъ ослѣпляли его; на улицахъ толпились мастеровые; изъ каждаго дому вылетали разнообразные звуки, по которымъ можно было тотчасъ замѣтить, что тамъ идетъ дѣятельная работа; въ окнахъ свѣтился огонь; иногда любопытный глазъ не могъ вынести внезапнаго блеску, который являлся въ отверстіи какого нибудь зданія; въ другой разъ рука невольно поднималась, чтобъ зажать ухо отъ пронзительнаго скрыпу колесъ и страшныхъ ударовъ молота. Путешественникамъ нашимъ казалось, что они попали въ адъ, или что всѣ эти люди, которыхъ они видятъ, гибнутъ и зданія рушатся отъ огня, грому и другихъ ужасовъ, которые тутъ происходятъ.
Но дилижансъ благополучно подъѣхалъ къ гостинницѣ, и мистеръ Пиквикъ тотчасъ отправился съ Беномъ отыскивать старика Винкля. Онъ охотно отказался бы отъ пріятнаго общества Боба, который добровольно вызвался имъ сопутствовать. Надобно замѣтить, что старый Винкль не былъ лично знакомъ съ мистеръ Пиквикомъ, а только иногда писалъ къ нему, по поводу его нѣжной дружбы къ Наѳанаилу, и содержаніемъ этихъ писемъ были обыкновенно вопросы, хорошо ли Наѳанаилъ ведетъ себя, на что мистеръ Пиквикъ всегда спѣшилъ отвѣчать, что онъ ведетъ себя превосходно. Напротивъ того теперь герой нашъ долженъ явиться къ отцу съ извѣстіемъ о безразсудномъ поступкѣ сына; мало этого, онъ долженъ сознаться, что самъ виноватъ немножко въ его дурачествѣ, долженъ ходатайствовать за молодаго человѣка, выпросить ему родительское прощеніе. Случай, право весьма щекотливый! а тутъ еще навязывается повѣса Бобъ, который всю дорогу не давалъ Пиквику покою своими шалостями и, пожалуй, надѣлаетъ проказъ въ домѣ незнакомаго человѣка. «Ну, да я постараюсь, чтобы свиданіе мое съ мистеръ Винклемъ было какъ-можно короче, подумалъ Пиквикъ: авось мистеръ Бобъ не успѣетъ изобрѣсти ни какой глупости, или мистеръ Бенъ уговоритъ его быть поскромнѣе.»
Съ этой ободрительной мыслію, герой подошелъ къ дому старика Винкля. На дубовой двери свѣтилась мѣдная досчечка съ именемъ хозяина; ступеньки подъѣзду и фундаментъ блистали снѣжною бѣлизной; стѣны оштукатурены и раскрашены подъ кирпичъ; въ окнахъ зеркальныя стекла. Пиквикъ опять растерялся при видѣ этой необыкновенной чистоты и аккуратности, и рука его очень дрожала; когда онъ позвонилъ въ колокольчикъ, вслѣдъ за городскими часами, которые пробили десять.
— Мистеръ Винкль у себя? спросилъ онъ румяную и проворную служанку, которая отворила дверь,
— Хочетъ садиться ужинать, отвѣчала та.
— Пожалуйста, отдайте ему эту карточку; скажите, что мнѣ очень совѣстно безпокоить его въ такое позднее время, но я только-что пріѣхалъ и нетерпѣливо желаю съ нимъ видѣться.
Дѣвушка робко взглянула на Боба, который разными гримасами старался дать ей замѣтить, что онъ не пропустилъ безъ вниманія красоты ея: она кликнула другую служанку, велѣла ей постоять у дверей, а сама побѣжала докладывать о пріѣзжихъ. Черезъ нѣсколько минута она воротилась, прося у Пиквика извиненія, что заставила его дожидаться на улицѣ; ввела гостей въ сѣни, и проводила ихъ въ небольшую, но чрезвычайно опрятную комнату, о которой, судя по ея убранству, мудрено было сказать, что она такое, контора, кабинетъ, или уборная, потому что въ ней, кромѣ другой мебели, были большое бюро съ высокимъ табуретомъ, стѣнные часы и стѣнной календарь, мѣдный умывальникъ съ тазомъ, привинченный также къ стѣнѣ, и маленькое зеркало съ гребенкой и полотенцомъ.
— Какая милочка! сказалъ Бобъ, поглядывая на дѣвушку, которая шла передъ ними, со свѣчой въ рукахъ. У него было рѣшительное намѣреніе, поцѣловать ее; но проворная служанка, поставивъ свѣчу на столъ, убѣжала: вслѣдствіе чего мистеръ Бобъ, чтобъ утѣшить себя въ разлукѣ съ нею, началъ разсматривать всѣ конторскія книги, лежавшія на бюро, выдвигалъ и обшаривалъ ящики, обернулъ зеркало стекломъ къ стѣнѣ, перевелъ часовую стрѣлку и совершилъ множество другихъ, столько же остроумныхъ, подвиговъ, къ неописанному отчаянію нашего героя, который съ каждой минутой болѣе терялъ присутствіе духа, видя, что Бобъ вовсе не обращаетъ вниманія на его бѣдственное положеніе, а Бенъ преспокойно растянулся на диванѣ и спитъ.
Наконецъ дверь отворилась, и невысокій, сѣденькій старичокъ, во фракъ и брюкахъ табачнаго цвѣту, торопливо вошелъ въ комнату, держа карточку Пиквика въ одной и серебряный подсвѣчникъ въ другой рукѣ.
— Мистеръ Пиквикъ, какъ я радъ, что васъ вижу! сказалъ онъ, опустивъ подсвѣчникъ на столъ и дружески пожимая руку великаго мужа. Надѣюсь, что вы здоровы? Садитесь, пожалуйста. А этотъ джентльменъ….
— Это мистеръ Робертъ Сойеръ, пріятель мой и вашего сына, подхватилъ Пиквикъ съ замѣшательствомъ.
— Гмь! ….
Мистеръ Винкль пристально посмотрѣлъ на Боба.
— Очень радъ, что имѣю честь познакомиться съ вами.
— И я тоже съ ума схожу отъ радости! отвѣчалъ Бобъ, захохотавъ во все горло.
Старикъ вытаращилъ глаза.
— А этотъ другой джентльменъ? спросилъ онъ, взглянувши на Бена.
— И это пріятель вашего сына, даже еще болѣе, какъ вы увидите изъ письма, которое я вамъ привезъ. Зовутъ его — Веніаминомъ Олленомъ.
Пиквикъ желалъ бы провалиться сквозь землю для избѣжанія такого отвѣта. Догадливый Бобъ разбудилъ своего друга, ущипнувъ его за ногу. Веніаминъ вскрикнулъ, вскочилъ какъ бѣшеный, и на-силу разсмотрѣлъ, что въ комнатѣ есть чужой человѣкъ. Пиквикъ старался извинить его усталостью отъ дороги. Послѣдовала рекомендація: полу-очнувшійся Бенъ цѣлыя пять минутъ трясъ обѣ руки мистеръ Винкля, и мистеръ Винкль очевидно не зналъ, что подумать обо всемъ, что передъ нимъ дѣлается.
— Вотъ письмо, про которое я вамъ говорилъ, сказалъ Пиквикъ: оно отъ вашего сына. Вы увидите изъ этого писма, что теперь все счастіе, вся будущая судьба молодаго человѣка, зависятъ отъ васъ. Надѣюсь, что вы не откажете мнѣ въ чести поговорить со. мной о томъ, что онъ пишетъ, и будете къ нему снисходительны, какъ отецъ, умѣющій отдавать справедливость достоинствамъ дѣтей своихъ и понимающій, не только всю важность своей власти надъ ними, но и отвѣтственность, которая сопряжена съ нею.
Мистеръ Винкль, не отвѣчая ни слова, взялъ письмо, распечаталъ, сѣлъ къ столу и началъ читать. Ни одна черта лица его не измѣнилась во время чтенія: брови его были нахмурены такъ же какъ прежде, въ физіономіи господствовало то же холодное выраженіе. Пиквикъ смотрѣлъ на него, не сводя глазъ и едва дыша, отъ борьбы надежды со страхомъ. Наконецъ старикъ дочиталъ письмо, взглянулъ еще разъ на первую страницу, потомъ на послѣднюю, тщательно сложилъ письмо какъ оно прежде было сложено, и, обмакнувъ перо въ чернилы, спросилъ равнодушно, куда надобно адресовать отвѣтъ къ Наѳанаилу.
— Въ гостинницу Джорджа, въ Банковой улицѣ, въ Сити, отвѣчалъ мистеръ Пиквикъ, ожидая что сіюминуту разразится гроза или просіяетъ лучезарное солнце.
Но старикъ спокойно и аккуратно записалъ сказанный адресъ, положилъ письмо въ контору, всталъ, и, подойдя къ Пиквику, сказалъ: — Я думаю, мистеръ Пиквикъ, что теперь больше ничто не задерживаетъ васъ у меня?
— Какъ, ничто? вскричалъ Пиквикъ. Развѣ вамъ нечего сказать мнѣ о поступкѣ вашего сына? развѣ вы не хотите, или не считаете нужнымъ поручить мнѣ, чтобы я увѣрилъ его въ вашей любви и покровительствѣ, чтобы я разсѣялъ его опасенія, чтобы я успокоилъ, утѣшилъ эту прекрасную, милую, добрую женщину, которая ввѣрила ему свою участь?…. Подумайте только что вы говорите!
— Я подумаю, отвѣчалъ старикъ: я подумаю послѣ. А теперь, мистеръ Пиквикъ, мнѣ точно нечего вамъ сказать, потому что я человѣкъ дѣловой, не люблю серіозными вещами вертѣть вокругъ пальцевъ; я дѣлаю все обстоятельно. Ктому жъ наружности очень не хороши: тысяча фунтовъ — бездѣлка, а о прочемъ…. О прочемъ, прибавилъ онъ, взглянувъ на Боба и Бена: кажется ужѣ и говорить нечего, мистеръ Пиквикъ.
— Но послушайте, почтеннѣйшій мистеръ Винкль, сказалъ нашъ герой…
— Нѣтъ, нѣтъ, не нужно, перебилъ старикъ: я ужъ довольно и видѣлъ и прочелъ. Остальное до другаго времени: когда я отпускалъ сына въ Лондонъ, чтобы онъ насмотрѣлся на людей и не школьникомъ началъ свою настоящую жизнь, то мы съ нимъ не сдѣлали ни какихъ условій на счетъ женитьбы. Онъ долженъ это помнить, и, слѣдственно, не имѣетъ права удивляться, ежели я теперь не захочу знать объ немъ. Впрочемъ онъ получитъ отъ меня отвѣтъ на свое письмо. Прощайте, мистеръ Пиквикъ; спокойной ночи… Маргарита! проводи господъ.
Во все это время Бобъ поминутно шепталъ и подталкивалъ Бена, чтобы тотъ сказалъ что-нибудь въ защиту сестры своей; но Бенъ, потому ли, что ему очень хотѣлось спать, или потому, что онъ готовился сказать нѣчто сильное, не говорилъ ни одного слова. Наконецъ приказъ старика, чтобы Маргарита проводила гостей, и новый толчокъ или щипокъ Боба, заставили его сломить печать безнолвія: онъ подошелъ къ мистеръ Винклю, устремилъ на него пару выразительныхъ глазъ, и, широко размахивая руками, произнесъ слѣдующую краткую, но дѣйствительно сильную, рѣчь: — Милостивый государь! вы…. вамъ…. вы…. вамъ надо стыдиться самихъ себя.
— О, конечно! отвѣчалъ мистеръ Винкль: какъ родной брать жены Наѳанаила, вы самый безпристрастный судья въ этомъ дѣлѣ. Но довольно. Сдѣлайте одолженіе, мистеръ Пиквикъ…. прощайте; спокойной ночи, господа.
Старикъ взялъ свой серебрянный подсвѣчникъ и пошелъ къ дверямъ.
— Вы будете раскаиваться, сказалъ ему Пиквикъ.
— Теперь покамѣстъ я не вижу ни какой причины къ раскаянію, отвѣчалъ Винкль. Еще разъ, господа… еще разъ, мистеръ Пиквикъ, спокойной ночи!
Это уже значило просто выгонять гостей. Герой нашъ съ негодованіемъ вышелъ изъ комнаты. Бенъ и Бобъ послѣдовали за нимъ. Всѣ они молча воротились въ гостинницу. Молодые медики совѣтовали Пиквику принять стаканъ грогу, чтобы предупредить вредное вліяніе дорожныхъ безпокойствъ и непріятной сцены съ старикомъ Винклемъ; но Пиквикъ отказался отъ всякаго медицинскаго пособія и легъ спать, а на другой день они всѣ вмѣстѣ, въ такомъ же невеселомъ расположеніи духу, отправились назадъ въ Лондонъ.
— Ахъ, Боже мой, Самъ! насилу-то ты пріѣхалъ! сказала Мери, встрѣчая его въ дверяхъ.
— Что, развѣ соскучилась? отвѣчалъ тотъ съ улыбкой.
И между ними произошла маленькая баталія, вслѣдствіе которой Мери, нахмурившись и надувши губки, объявила Саму, что онъ совсѣмъ измялъ у ней чепчикъ и растрепалъ волосы.
— Ты все-такой же повѣса, присовокупила она, оправляясь.
— Я всё такъ же люблю тебя, отвѣчалъ Самъ.
— И думаешь, что ужъ правъ, потому что любишь?
— Разумѣется. "Кто какъ ни толкуй, дѣло мое справедливо, " говорилъ одинъ молодой офицеръ, который никогда не бывалъ въ походахъ, а получалъ пенсію, потому что двоюродный дѣдушка роднаго дяди его матери однажды подалъ первому министру огня, чтобы раскурить сигару.
— Ну, перестань болтать пустяки. Я ждала тебя денно и ночно, чтобъ скорѣе отдать письмо, которое принесли въ тотъ же день, какъ ты уѣхалъ.
Мери вынула изъ-за корсета маленькій пакетъ толстой сѣрой бумаги, украшенный аляповатою печатью, и подала его Виллеру. Самъ началъ осматривать со всѣхъ сторонъ эту странную цедулу, вертѣлъ ее такъ и сякъ, качалъ головой, и дивился.
— Да ну! читай же скорѣй! сказала Мери, нетерпѣливо желая знать содержаніе таинственнаго посланія.
Онъ сорвалъ печать, подвинулся къ Мери, и они, общими силами, прочли слѣдующее:
"Мъ неочѣнъ неприятно што я имѣю удаволствіе пісать къ вамъ насчетъ што Здесь случилось мачиха очень долго сидела на траве после дождику которая была очень мокра и прастудилась а портной стигинсъ Очень много пилъ водки и она очень простудилась и занемогла и хотя отѣцъ вашъ давалъ ей Водки штопъ она согрелась но она не стала пить водки говоритъ не Хочу а лекарь сказалъ если бы ее напоить водкой она бы ничего и все бы прошло бы благопалучно но Она пить не стала и лекарь далъ ей Лекарства каторое не помогало и сдѣлалось хуже и вчера вечеромъ вдеветь Часовъ прощай отецъвамъ говоритъ если Ты Самъ ниприедишь сомъ ной повидатца то онъ почтетъ оное за болшое удавольствіе а надо много дѣлъ усъ троить и хлопотать по судамъ почему и остаюсъ въ надежде что твой баринъ отъ Пуститъ а затемъ пажалафъ тѣбе здравья и всякихъ блахъ отъ Бога имею честь быть по конѣцъ Гроба твой отецъ —
— Что за республика? вскричалъ Самъ: подпись отцова, а все другое писано не его рукой, и въ одномъ мѣстѣ онъ, въ другомъ я, въ одномъ ты, въ другомъ вы.
— Видно, отецъ твой попросилъ кого-нибудь написать, а самъ только подписался, замѣтила Мери.
Виллеръ опятъ осмотрѣлъ письмо, повертѣлъ его во всѣ стороны, прямо, и вверхъ ногами.
— Точно такъ, сказалъ онъ наконецъ: точно такъ; ты отгадала. Это почеркъ одного господина, который у насъ пососѣдству брѣетъ бороды; а старикъ подписался только на послѣдней страницѣ.
Онъ началъ съ величайшимъ вниманіемъ перечитывать краснорѣчивую эпистолу, и когда, послѣ двухъ или трехъ разъ, составилъ себѣ нѣкоторое понятіе о томъ, что она повѣствуетъ, то положилъ ее въ карманъ, вздохнулъ и сказалъ: — Нечего дѣлать!… «теперь ужъ нельзя пособить!» какъ замѣтила одна старая барыня, обвѣнчавшись съ лакеемъ. Надо навѣстить старика. Но я недолго пробуду въ отсутствіи.
— Ты вѣчно въ отсутствіи! сказала Мери, краснѣя.
— Какъ же быть, моя душечка! «Обстоятельства сильнѣе всего», говорилъ одинъ джентльменъ, котораго поймали дъ кражѣ платка изъ карману у другаго джентльмена.
Осыпавъ звонкими поцѣлуями щеки Мери, которая на этотъ разъ не сочла нужнымъ много сопротивляться, Самъ побѣжалъ къ своему барину, получилъ отъ него дву-дневный отпускъ въ Бери, и немедленно отправился въ путь. Онъ засталъ отца своего сидящимъ уединенно въ маленькой каморкѣ за кухней, съ коротенькой трубкой въ рукахъ и съ глазами неподвижно устремленными на полъ. Самъ нѣсколько разъ кликалъ его по имени, но старикъ былъ такъ погруженъ въ думы, что не слыхалъ ничего, продолжалъ курить потухшую трубку, и только тогда опомнился, когда сынъ подошелъ и тихонько ударилъ его по плечу.
— А! ты пріѣхалъ, Самми.
— Что ты оглохъ, что-ли? спросилъ Самъ, повѣсивъ на гвоздь свою шляпу и подвигая скамейку, на которую располагался сѣсть.
— Нѣтъ, я размышлялъ, Самми, отвѣчалъ старикъ съ угрюмою важностью.
— Размышлялъ? О чемъ же ты размышляешь, старичина?
— Объ ней, Сами. Видишь, мой другъ какъ бы то ни было, а мнѣ крѣпко крѣпко жаль, что она насъ бросила.
— Ну, разумѣется. Да что жъ дѣлать?
Печальный вдовецъ долго сидѣлъ, молча и повѣсивъ голову; наконецъ взглянулъ на сына и сказалъ:
— Въ рѣчахъ ея было много добра, Самми.
— Въ рѣчахъ? Въ какихъ рѣчахъ?
— А что она говорила, какъ ей очень тяжело сдѣлалось. Виллеръ, сказала она: я знаю, что я жила съ тобой не такъ, какъ бы слѣдовало. Ты человѣкъ добрый: мнѣ бы надо тебя любить да покоить, а я вмѣсто того ханжила въ Обществѣ Трезвости, занималась не своими дѣлами. Не хочу, говоритъ, винить никого, будто бы меня сбили съ толку: сама была глупа, сама во всемъ виновата. Теперь вижу, говоритъ, что честная и добрая жена прежде всего должна думать о своемъ домѣ, о мужѣ, о дѣтяхъ, о хозяйствѣ, и если ужъ послѣ всего этого у ней останется свободное время, такъ тогда и ханжи, если хочешь. Но я, говоритъ, надѣюсь, Виллеръ, что когда меня не станетъ, ты вспомнишь мою прежнюю жизнь и не скажешь, что я была злая женщина… У меня такъ и заныло сердце, когда она это говорила. — Полно, Сусанна, сказалъ я: кто Богу не грѣшенъ?… я тобой доволенъ и люблю тебя по-прежнему. Выздоравливай-себѣ поскорѣе; заживемъ припѣваючи, и еще вдоволь нахохочемся, какъ услышимъ, что онъ же, этотъ проклятый Стиггинсъ, прежде насъ протянулъ ноги. — Она усмѣхнулась, поблагодарила меня, но….. (старикъ тяжело вздохнулъ) все-таки умерла.
— Дѣлать нечего, старина, сказалъ Самъ, желая подать ему какое-нибудь утѣшеніе: рано или поздно, намъ всѣмъ прійдется лѣзть въ сырую яму.
— Извѣстно, что всѣмъ. Да какъ бы, кажется, иному не подождать хоть маленько?
— Гу, ужъ это не наше распоряженіе. «Про то старшіе знаютъ», какъ говорилъ театральный танцовщикъ, когда у него спросили, зачѣмъ онъ цѣлый вечеръ только и дѣлалъ, что поднималъ да опускалъ правую ногу въ толпѣ другихъ плясуновъ.
Эта философское разсужденіе было прервало посѣщеніемъ одной дородной сосѣдки, которая пришла навѣдаться о здоровьѣ мистеръ Виллера и посовѣтовать ему разныя средства къ разогнанію грусти. Старикъ, видно, былъ очень недоволенъ визитомъ, выживалъ гостью самыми сухими, односложными отвѣтами, и лишь-только та намѣкпула, что ей пора бы домой, онъ велѣлъ сыну проводить ее и запереть дверь на замокъ.
— Повѣришь ли, Самми? сказалъ онъ, когда они остались одни: если бы мнѣ случилось прожитъ здѣсь еще съ недѣлю… да, не болѣе!… эта женщина насильцо вышла бы за меня замужъ.
— Неужели она такъ въ тебя влюблена?
— Не то, чтобы влюблена, Самми… а видишь ли?… Я извозчикъ.
— Такъ что жъ, что извозчикъ?
— А. то, что на свѣтѣ нѣтъ лучше мужей макъ извозчики. Будь твой баринъ также извозчикъ, то, повѣрь моему слову, мистрисъ Бардль не бросила бы его за какіе-нибудь сто фунтовъ. Мы, Самми, народъ должностной, дома бываемъ рѣдко, а деньги у насъ всегда водятся: какъ же это не житье для женщины, особливо для молодой, которая любитъ распускать свои глазки на разныя стороны?
— Правда! теперь понимаю, сказалъ Самъ.
— То-то же! подтвердилъ старикъ Виллеръ Эта воля сгубила и бѣдную мою Сусанну, примолвилъ онъ съ тяжелымъ вздохомъ. Да что ужъ говорить про старое? Покалякаемъ лучше, какъ намъ исполнить ея завѣщаніе.
— Развѣ она сдѣлала завѣщаніе?
— Сдѣлала, Самми. Ты увидишь, что она была добрая баба. Послѣ нея осталось пятьсотъ фунтовъ; половину она отказала мнѣ, а половину тебѣ.
— Спасибо. Такъ она вспомнила и меня?
— Вспомнила, Самми, вспомнила! «Я, говоритъ, дурно съ нимъ обходилась при жизни: такъ пусть же онъ поминаетъ меня добромъ послѣ смерти.» Вотъ собственныя ея слова.
— Дай Богъ ей царство небесное!
Самъ отеръ слезу; старикъ сдѣлалъ то же.
— Кромѣ этого, Самми, продолжалъ онъ, я задумалъ переселиться изъ Бери. Здѣсь мнѣ будетъ скучно житъ одному, а тебѣ, какъ молодому человѣку, нельзя бросить столицы. Продамъ свой домишко и поѣду съ лошадьми въ Лондонъ. Тамъ мы будемъ жить, хоть не вмѣстѣ, да по-крайней-мѣрѣ въ одномъ городѣ. А деньги, что остались послѣ Сузаны, положимъ въ банку.
— Въ банкъ, поправилъ Самъ.
— Ну, пожалуй, хоть и въ банкъ, если тебѣ лучше нравится. По-моему всё-равно, въ банкъ, или въ банку, даже хоть и въ стклянку. Только въ бутылку, Самми, не надо класть своихъ денегъ; да и между стклянками обѣгай аптекарскихъ.
Бесѣдуя такимъ образомъ, старикъ Виллеръ и Самъ придумали превосходный планъ для устройства своихъ экономическихъ дѣлъ, и какъ у одного лежало на сердцѣ поскорѣе уѣхать изъ Бери, гдѣ все напоминало ему жену, а другой нетерпѣливо желалъ воротиться къ возлюбленной и не хотѣлъ однако жъ бросить безъ помощи отца своего, то они мигомъ приступили къ исполненію вышеупомянутаго плана. Они обратились для этого, какъ слѣдуетъ, къ одному дѣльцу, стряпчему, сводчику, маклеру, авдокату, мѣнялѣ, словомъ, къ универсальному и энциклопедическому дѣльцу, мистеръ Пиллю, который слылъ оракуломъ по своимъ глубокимъ свѣдѣніямъ въ законахъ и особенно пользовался большимъ довѣріемъ у извозчиковъ.
— Хорошо-съ, хорошо-съ, мы обработаемъ это дѣло, сказалъ мистеръ Пилль, величественно смотря на нѣсколько человѣкъ просителей, которые стояли и сидѣли вокругъ него. Покойный лордъ-канцлеръ всегда совѣтовался со мной, когда у него навертывались хлопотишки такого роду. Садитесь, мистеръ Виллеръ-Младшій. Прошу васъ покорнѣйше.
— Мнѣ бы пуще всего продать скорѣй домъ, сказалъ старикъ.
— Ничего нѣтъ легче, отвѣчалъ мистеръ Пилль. Конечно, у меня теперь пропасть дѣла: я утопаю въ обширныхъ занятіяхъ, какъ говаривалъ другъ мой, покойный лордъ-канцлеръ (бѣдняжка! я предвидѣлъ, что онъ убьетъ себя дѣлами: такъ и случилось!); но для васъ мистеръ Виллеръ, для васъ — я готовъ.
— Покорнѣйше благодарю, сударь. Я потому-то и осмѣлился васъ безпокоить, что былъ увѣренъ… притомъ, извѣстно, проценты за хлопоты….
— Что мнѣ проценты, мистеръ Виллеръ? Между друзьями услуга — то же удовольствіе.
— Такъ-съ, конечно. Но ужъ что заведено, я не постою. Никто не работаетъ на другихъ даромъ.
— Работаетъ? Ахъ, мистеръ Виллеръ! какъ вы судите о вещахъ! Да какая тутъ работа? Пріискать покупщика, написать купчую, утвердить ее и расчесться: все это у меня вскипитъ въ одинъ мигъ. «Пилль, говаривалъ мнѣ покойный лордъ-канцлеръ, когда ему случалось слишкомъ утомиться надъ государственными дѣлами: Пилль, я, право, не понимаю, какъ это ты по-сю-пору не оплѣшивѣлъ отъ своихъ умственныхъ занятій». — Гмъ, бывало отвѣчалъ я ему: я и самъ не понимаю этого, ваше превосходительство. — «Пилль, ты — чудо!» прибавлялъ онъ съ завистью. Онъ былъ лысъ, какъ стекло: ха, ха, ха!
Всѣ просители сочли долгомъ также расхохотаться при остротѣ и хохотѣ своего патрона, но онъ значительно кашлянулъ, чтобы показать имъ неумѣстность этого смѣху, и они примолкли.
— Лордъ-канцлеръ очень любилъ, смѣю, сказать, уважалъ меня, продолжалъ знаменитый адвокатъ, возвысивъ голосъ. Однажды мы съ нимъ обѣдали; насъ было только двое: онъ, да я; знаете, обѣдъ дружескій: но разумѣется, подавали такую пропасть, какъ-будто кормили человѣкъ пятьдесятъ. Вдругъ онъ говоритъ мнѣ: «Пилль, ты имѣешь способности; я люблю тебя; только берегись!… не попади подъ уголовной судъ.» — Милордъ, отвѣчалъ я ему: вы мнѣ льстите. — А онъ: «Пилль, если я льщу, то я — не я.» Хе, хе, хе! вотъ какъ, господа!
Просители объявили, что они совершенно согласны съ мнѣніемъ лорда-канцлера насчетъ дарованій мистерѣ Пилля, и каждый прибавилъ къ этому посильное привѣтствіе; только одинъ толстоногій дѣтина, съ веснушками и круглыми неподвижными глазами, не сказалъ ничего, кромѣ да: но его наружность и не подавала надеждъ на отличное краснорѣчіе. Старикъ Виллеръ спѣшилъ возвратить разговоръ къ своимъ дѣламъ. Услышавъ, что Самъ находится въ услуженіи у одного почтеннаго джентльмена и очень любитъ своего барина, мистеръ Пилль замѣтилъ, что это напоминаетъ ему собственную его привязанность къ покойному лорду-канцлеру; а когда Виллеръ, расказывая о смерти жены, не могъ удержаться, чтобы не похвалить ее, то это подало дѣльцу поводъ распространиться въ похвалахъ своей покойной супругѣ.
— Да! сказалъ онъ между прочимъ: да! господа; мистриссъ Пилль была великолѣпная женщина: умъ ея обнималъ всѣ предметы, а носъ, казалось, былъ созданъ на то, чтобъ повелѣвать и внушать почтеніе.
— Я нынче обращаю большое вниманіе на носы, замѣтилъ Виллеръ: по-моему, это та же вывѣска; тотчасъ видно что тутъ такое, трактиръ, богадѣлыія, или училище. Жаль только, что я поздно хватился: а то красноносому Стиггинсу не сбить бы съ толку моей Сусанны и мнѣ не продавать бы теперь домишка, въ которомъ я жилъ тридцать лѣтъ…. Такъ вы говорите, что завтра, или послѣ завтра, дѣло это непремѣнно обдѣлается?
— Могу васъ увѣрить.
И точно, черезъ два дня домикъ старика Виллера, со всей утварью и принадлежностями перешелъ въ рука другаго хозяина. Вдовецъ отдалъ его за безцѣнокъ; сверхъ-того пятая доля суммы отправилась въ карманъ мистеръ Пилля, въ видѣ установленной награды за хлопоты, да двѣ пятыя расплылись на разныя мелочныя издержки и на уплату по счету, поданному тѣмъ же мистеръ Пиллемъ, такъ, что старику досталась только треть вырученныхъ денегъ и не болѣе десятой доли того, чего дѣйствительно стоилъ домъ. Передавая эту бездѣлку Виллеру, мистеръ Пилль разсыпался въ поздравленіяхъ, и намекнулъ, что не худо бы было вспрыснуть выгодную продажу; но старикъ отвѣчалъ, что имъ съ сыномъ надобно скорѣй ѣхать въ Лондонъ.
Въ тотъ же день онъ навсегда покинулъ мѣста, гдѣ перечувствовальстолько горя и радости.
Мистеръ Пиквикъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ, размышляя о средствахъ устроить судьбу Арабеллы и Винкля, когда Мери подкралась къ нему на цыпочкахъ и вполголоса сказала, что Самъ проситъ позволенія ввести своего отца.
— Самъ? вскричалъ Пиквикъ: развѣ онъ пріѣхалъ?
— Сейчасъ только, сударь…. Говоритъ, что теперь ужъ никуда не поѣдетъ.
Миловидная горничная, прибавивъ эту едва-ли нужную фразу, не знала, куда ей смотрѣть, и очень прилежно вертѣла въ рукѣ уголъ своего розоваго передника.
— Ну, разумѣется, онъ можетъ привесть его, сказалъ Пиквикъ. Пошли ихъ скорѣе сюда: я такъ давно не видался съ моимъ Самомъ. — Да! прибавилъ онъ печальнымъ голосомъ, когда Мери, какъ птичка, выпорхнула изъ комнаты: да! это будетъ лучше всего, что можно сдѣлать, въ награду за его вѣрность. Богъ съ нимъ! Видно, ужъ такова доля старыхъ холостяковъ, что всѣ, кого они ни полюбятъ, рано или поздно бросаютъ ихъ. Что дѣлать! я постараюсь бытъ счастливымъ, глядя на чужое счастіе.
Въ это время послышались шаги идущихъ, и Пиквикъ принялъ обыкновенный свой веселый видъ, чтобы не огорчить Сама и старика Виллера.
— Здравствуй, здравствуй, Самъ! Очень радъ, что опять тебя вижу. Здравствуйте, мистеръ Виллеръ! Здоровы ли вы?
— Слава Богу, сударь. Покорно благодаримъ за ласку. А вы какъ поживаете?
— Прекрасно, мистеръ Виллеръ. Садитесь.
Старикъ сѣлъ у самыхъ дверей, опустилъ шляпу на полъ и устремилъ глаза на Пиквика.
— Мнѣ бы, сударь…. мнѣ бы, сударь, хотѣлось переговоритъ съ вами, ежели вамъ досужно, сказалъ онъ наконецъ.
— Съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Виллеръ.
Но тотъ не произносилъ ни слова, только пыхтѣлъ, отирался и неподвижно смотрѣлъ на ученаго мужа.
— Ну, что же вы скажете, мистеръ Виллеръ?
— Гмъ!… какъ сегодня печетъ!
— Да, очень жарко.
— Не ѣздите ли вы по этой дорогѣ, сударь? спросилъ старикъ, подавая Пиквику раскрытую табатерку.
— Нѣтъ, покорно благодарю.
Герою нашему немудрено было замѣтить, что Виллеръ затрудняется начать разговоръ, и онъ, чтобъ дать ему время надуматься и собраться съ духомъ, терпѣливо продожалъ разрѣзывать новую книгу, которая передъ нимъ лежала.
— Я съ роду не видывалъ такого безжалостнаго человѣка, какъ ты! сказалъ наконецъ старикъ, взглянувши на сына: я съ роду не видывалъ…
— А что онъ сдѣлалъ? спросилъ Пиквикъ.
— Да какъ же, сударь? Вѣдь ему извѣстно, что я немножко, того… когда надо говорить о чемъ-нибудь этакомъ…., да притомъ и васъ намъ не слѣдуетъ долго безпокоить: вѣдь ваше время дорого, сударь; а онъ себѣ стоитъ, вытаращивъ глаза, и не говоритъ ни слова. Нѣтъ, Самми, не хорошо!…. не такъ бы должно доброму сыну, совсѣмъ не такъ!
— Я думалъ, что ты хочешь самъ говорить, старичина, отвѣчалъ сынъ.
— Думалъ!… вотъ тебѣ разъ! ты думалъ!… Да вѣдь ты видишь, что я сбился съ тракту: и хочу, да не могу ничего сказать.
— Ну, если такъ, то пожалуй! — Вотъ въ чемъ дѣло, сударь, началъ Самъ, обращаясь къ Пиквику: онъ получилъ деньги.
— Хорошо, хорошо, Самми! Говори: я не стану тебѣ мѣшать.
— Онъ получилъ деньги, сударь, продолжалъ Самъ: послѣ мачихи намъ съ нимъ осталось пять сотъ фунтовъ, да еще старикъ продалъ домъ со всѣмъ скарбомъ, такъ тутъ ему, съ накопленный прежде деньжонками, очистилось двѣсти осемьдесять фунтовъ, и теперь у него завелось всего-на-все, потому что я свою долю ему же оставилъ, семьсотъ осемьдесять фунтовъ.
— Право? сказалъ мистеръ Пиквикъ. Это хорошо. Поздравляю васъ, мистеръ Виллеръ; поздравляю и тебя, Самъ.
— Погодите, погодите, перебилъ старикъ. Ну, Самми! пошелъ дальше! по той же колеѣ.
— Вотъ, сударь, продолжалъ Самъ, съ нѣкоторымъ смущеніемъ: ему и хочется положить эти деньги куда-нибудь въ такое мѣсто, гдѣ бы онѣ были цѣлы, и мнѣ этого хочется, сударь, потому-что если онѣ останутся у него, такъ онъ ихъ, либо отдастъ кому-нибудь, либо потеряетъ, либо самъ вдругъ сдѣлается египетской муміей….
— Очень хорошо, Самми! воскликнулъ старикъ. Катай дальше!
— А потому, сударь, онъ пришелъ къ вамъ…. то есть, на такой случай…. что можетъ-быть…. неравно….
— Ну, просто, я пришолъ, чтобъ отдать ихъ вамъ! подхватилъ Виллеръ. Избавьте меня, ради Бога! Куда мнѣ возиться съ такой дьявольщиной?
Сказавъ это, старикъ вдругъ вытащилъ изъ-за пазухи кожаный замасленный мѣшокъ, кинулъ его въ руки Пиквику, и бросился вонъ изъ комнаты съ такой легкостью, какой рѣшительно нельзя было ожидать отъ его лѣтъ и дородства.
— Держи! держи! закричалъ философъ.
Самъ поспѣшилъ исполнить приказаніе, и Виллера втащили обратно.
— Благодарю васъ, добрый мой другъ, за довѣренность, сказалъ ему Пиквикъ: но эта сумма…. я тоже человѣкъ одинокій, могу умереть…. ваши деньги пропадутъ…. Однимъ словомъ, я прошу васъ взять назадъ свои деньги. Пожалуйста!
Виллеръ какъ-будто окаменѣлъ: онъ не двигался съ мѣста, не шевелилъ ни однимъ членомъ; только удушливое дыханіе, отъ котораго ноздри его раздувались, производя громкій свистъ, доказывало, что это стоитъ живой человѣкъ, а не восковая фигура. Пиквикъ опять сталъ просить его взять назадъ деньги, и протянулъ къ нему руку съ мѣшкомъ. Нѣсколько секундъ старикъ колебался, наконецъ кашлянулъ, схватилъ мѣшокъ, сунулъ его за пазуху, и началъ проворно застегивать всѣ пуговицы своего кафтана, съ видомъ человѣка, который рѣшился на что-то важное.
— Я зналъ, что эти деньги меня погубятъ, Самми, сказалъ онъ; ужъ помяни мое слово, погубятъ!
— Что ты хочешь дѣлать? спросилъ Самъ.
— Ну, что дѣлать? Пришлось, либо зарѣзаться, либо итги въ солдаты. Прощай, Самми!… не забывай своего. отца.
Старикъ пошолъ къ двери, и черты лица его, голосъ, походка, все показывало, что онъ въ состояніи привести въ исполненіе одно изъ своихъ премудрыхъ намѣреній. Пиквикъ остановилъ его и сказалъ:
— Погодите, мистеръ Виллеръ. Я беру деньги. Можетъ-быть….
— Берете? спросилъ старикъ, обрадовавшись: въ самомъ дѣлѣ, берете?
— Да, беру. Можетъ-быть, мнѣ удастся пристроить ихъ выгоднѣе чѣмъ вамъ.
— Ужъ разумѣется!….. разумѣется! закричалъ Воллеръ, въ восторгѣ. Ахъ, благодѣтель, спаситель мой!
Онъ былъ готовъ цѣловать руки Пиквика, и прыгалъ по комнатѣ какъ дитя. Герой нашъ едва усадилъ его, заперъ деньги въ конторку, и объявилъ, что также имѣетъ надобность поговорить съ нимъ объ одномъ важномъ дѣлѣ. Это только и могло убѣдить старика, чтобы онъ присмирѣлъ. Сѣвъ на прежнее мѣсто, онъ сложилъ руки на колѣняхъ и употребилъ всѣ старанія, чтобы сдѣлать самую серіозную гримасу, какая только возможна при невольной улыбкѣ радости безпрестанно выбѣгающей на губы.
— Выдь на минуту, Самъ, сказалъ Пиквикъ: я хочу поговорить съ твоимъ отцомъ безъ свидѣтелей. Не замѣтили ли вы, мистеръ Виллеръ, продолжалъ онъ, когда Самъ вышелъ: не замѣтили ли вы одной молодой дѣвушки, которая говорила съ вашимъ сыномъ въ сѣняхъ?
— Замѣтилъ, сударь, отвѣчалъ старикъ.
— Какъ вы ее находите? Будьте чистосердечны, мистеръ Виллеръ.
— Дѣвушка хоть куда, румяная, пригожая.
— Да;.это правда. Надобно вамъ сказать, мистеръ Виллеръ, что я принимаю большое участіе въ этой дѣвушкѣ, и душевно желаю, чтобы она была счастлива. Понимаете?
— Очень ясно, отвѣчалъ Виллеръ, который въ самомъ дѣлѣ не понималъ ничего.
— Эта дѣвушка любитъ вашего сына, продолжалъ Пиквикъ: а онъ любитъ ее.
— Она не вдова, сударь? перебилъ старикъ, съ озабоченнымъ видомъ.
— Нѣтъ; вы слышите, дѣвушка.
Виллеръ кивнулъ головой.
— Ну, такъ они любятъ другъ друга, продолжалъ опять Пиквикъ. Я имѣлъ случай замѣтить это при многихъ случаяхъ, и могу сказать утвердительно, что изъ нихъ вышла бы прекрасная пара. Остается только знать ваше мнѣніе: согласны ли вы ихъ осчастливить? Рѣшите.
Виллеръ, по нѣкоторымъ причинамъ, былъ предубѣжденъ противъ супружества и, при другихъ обстоятельствахъ, конечно бы произнесъ грозный отказъ; но какъ въ настоящемъ случаѣ сватомъ былъ мистеръ Пиквикъ, и этотъ мистеръ Пиквикъ ручался, что невѣста не вдова, а дѣвушка, то дѣло представлялось ему заслуживающимъ нѣкотораго вниманія. Герой нашъ, съ своей стороны, не пощадилъ ничего чтобъ превознести разнообразныя достоинства Мери, привелъ въ дѣйствіе все свое краснорѣчіе, употребилъ все свое вліяніе на его умъ, и, черезъ нѣсколько времени, Виллеръ, къ неописанной радости Пиквика, объявилъ, что онъ согласенъ.
— Самъ, сказалъ тогда Пиквикъ, впустивъ его въ комнату: мы имѣли разговоръ о тебѣ, мой другъ.
— Да, о тебѣ, прибавилъ отецъ, съ видомъ покровительства.
— Мы разсуждали о твоихъ отношеніяхъ къ горничной мистрисъ Винкль. Я очень хорошо вижу, что ты питаешь къ ней что-то болѣе простой дружбы.
— Я, сударь? отвѣчалъ Самъ, смѣшавшись: а, сударь?… Сдѣлайте милость, не думайте ничего такого…. Я человѣкъ молодой, замѣтилъ, что она дѣвушка, и притомъ, миловидная, прекраснаго поведенія: вотъ и все тутъ!
— Знаю, мой другъ, знаю. Объ этомъ-то мы и толковали съ твоимъ старикомъ, и хотимъ помочь твоей замѣтѣ… Тебѣ мѣшаетъ одно: ты живешь у меня. Но я охотно, сегодня же, отпускаю тебя отъ мѣста, а чтобъ доказать, какъ цѣню твою вѣрную службу, твои добрыя качества, я беру на себя всѣ издержки по твоей свадьбѣ и даю слово устроить тебѣ такое состояніе, чтобы ты могъ спокойно жить съ женой и дѣтьми.
Самъ стоялъ и молчалъ: слова Пиквика очевидно озадачили его до послѣдней крайности.
— Какъ? сказалъ онъ наконецъ: а что жъ будетъ съ вами?
— Со мной? отвѣчалъ Пиквикъ: ничего, мой другъ: я стану жить, какъ жилъ прежде.
— Нѣтъ! вскричалъ Самъ рѣшительнымъ голосомъ: вы задумали вещь отличную; такая вещь только вамъ можетъ прійти въ голову, мистеръ Пиквикъ, потому что только вы одни такой добрый баринъ, какого я и не видывалъ; но всё-таки нѣтъ!… этого нельзя сдѣлать!
— Почему же нельзя, ной другъ?
— Потому, что нельзя, и все тутъ! Неужели вы по-сю-пору не понимаете, что мнѣ надо смотрѣть за вами? Вѣдь съ вами и Богъ-знаетъ что можетъ случиться, если я отойду!
— Со мной ничего не можетъ случиться, Самъ, возразилъ Пиквикъ печально. Обстоятельства мои теперь принимаютъ совсѣмъ новый видъ: мистеръ Винкль женился, мистеръ Топменъ жалуется на ревматизмъ и рѣшительно отказывается отъ продолженія нашей ученой экспедиціи, мистерѣ Снодграссъ тоже что-то очень къ ней охладѣлъ, а другихъ такихъ хорошихъ сотрудниковъ я не выберу въ цѣломъ клубѣ. Слѣдовательно поѣздки мои должны прекратиться; притомъ я и самъ ужъ начинаю чувствовать нужду съ спокойствіи, стану жить на одномъ мѣстѣ, и ты мнѣ будешь совершенно не надобенъ.
— Гмъ! ненадобенъ!… Да какъ же вы безъ меня обойдетесь, если вамъ нужно спокойствіе? И что вы тутъ толкуете, будто станете жить на одномъ мѣстѣ? Развѣ я васъ не знаю? Сегодня вы такъ, а завтра иначе: вдругъ какая-нибудь ученая штука, вы и полетѣли хоть на край свѣта. У васъ, у одного, ума столько въ головѣ, сколько нѣтъ и въ двадцати пяти другихъ. Такъ можно ли вамъ безъ меня обойтись?… Нѣтъ, сударь, нѣтъ, этого нельзя сдѣлать!
— Важно, Самми! в-в-ажно! закричалъ старикъ Виллеръ, вскочивъ и хлопнувъ въ ладоши.
— Вотъ и вышло, что вы говорите все пустяки, сударь! продолжалъ Самъ, ободренный этимъ патетическимъ восклицаніемъ. Иное дѣло, если вы хотите нанятъ слугу умнѣе меня, политичное, образованнѣе: почему не такъ?… нанимайте. Но что касается до Сама Виллера, такъ будете ли вы давать ему жалованье, или не будете; будете ли вы одѣвать, кормить и поить его, или не будете, всё-равно! Самъ Виллеръ, котораго вы столько времени кормили, поили и одѣвали, а пуще всего, къ которому вы были такъ милостивы, остается при васъ. Такъ ли, не такъ ли, пусть будетъ, что будетъ, а Самъ Виллеръ, я говорю, остается при васъ! непремѣнно при васъ! да, при васъ!
Кто могъ спорить противъ такихъ аргументовъ? Ужъ конечно не Пиквикъ! Растроганный до глубины сердца, приведенный въ смущеніе, онъ сидѣлъ, и не зналъ что говорить. Между-тѣмъ старикъ Виллеръ продолжалъ неистовствовать, желая изъявить свое одобреніе Саму: онъ кричалъ, билъ въ ладоши, топалъ ногами, и въ заключеніе, чтобы не оставить сыну своему ни малѣйшаго поводу къ сомнѣнію въ родительской благосклонности, кинулся и смялъ его въ своихъ гигантскихъ объятіяхъ, отъ которыхъ тотъ еще болѣе растрепался, такъ, что все платье на немъ пришло въ безпорядокъ, лицо запылало какъ жаръ, волосы стали дыбомъ. Пиквикъ взглянулъ на него съ улыбкою и слезами, подалъ ему руку, назвалъ его своимъ вѣрнымъ другомъ.
— «Вотъ такъ-то лучше!» какъ говорилъ школьный учитель, привязавъ ученика къ скамейкѣ, сказалъ Самъ.
По требованію обоихъ Виллеровъ, было положено не вспоминать никогда объ его женитьбѣ, и старикъ, уходя на постоялый дворъ, гдѣ онъ основалъ свое столичное мѣстопребываніе, долго кивалъ головой Саму и его господину.
Когда Арабелла узнала печальный результатъ свиданія Пиквика съ ея свекромъ, то, несмотря что герой нашъ очень искусно приготовлялъ ее къ этому горестному извѣстію, она, бѣдная, залилась слезами и, рыдая, называла себя причиной раздору между отцомъ сыномъ.
— Милая моя, говорилъ ей Пиквикъ: вы тутъ нисколько не виноваты. Развѣ можно было предвидѣть, что мистеръ Винкль заупрямится? — Я думаю…. я думаю, прибавилъ онъ, глядя на прекрасное личико Арабеллы: если бы мистеръ Винкль зналъ дѣло покороче, онъ самъ отрекся бы отъ этого пустаго упрямства.
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!… Но что будетъ съ нами, если онъ не проститъ Наѳанаила, станетъ всё сердиться, оставитъ его безъ помощи?
— Гмъ!…. въ такомъ случая я предсказываю, что у Наѳанаила найдется другой помощникъ, который устроитъ его дѣла.
Арабелла легко поняла, что это за помощникъ, и потому, обнявъ Пиквика, поцѣловала его отъ всего сердца, между-тѣмъ какъ грудь ея волновалась вздохами, а изъ глазъ текли слезы.
— Полно, полно, сказалъ ей ласково нашъ герой. Подождемъ еще нѣсколько времени: можетъ-статься мистеръ Винкль напишетъ, или какимъ-нибудь другимъ образомъ войдетъ въ сношенія съ Наѳанаиломъ; если же нѣтъ, тогда…. ну! тогда у меня готово множество плановъ, и не тотъ… такъ другой, непремѣнно обезпечитъ ваше счастье.
Арабелла была довѣрчива: молодость всегда такова, особливо съ тѣми, кто сулитъ ей доброе. Полагаясь на слова Пиквика и выполняя его совѣтъ не огорчать мужа, бѣдная женщина поспѣшно спрятала свой мокрый отъ слезъ платокъ и съ улыбкой встрѣтила Винкля, который вошелъ въ то время въ комнату. Но добрый философъ внутренно очень сокрушался о положеніи молодой четы, потому что, — ежели сказать правду, — у него еще не было ни одного плану для устройства ихъ будущности, и онъ рѣшительно самъ не зналъ, что съ ними дѣлать, хотя былъ готовъ на всякія съ своей стороны пожертвованія. Чтобы привесть дѣло въ возможную ясность, онъ вздумалъ прибѣгнуть къ обыкновенному въ подобныхъ случаяхъ средству, то есть, пошелъ посовѣтоваться съ своимъ другомъ и адвокатомъ Перкеромъ. Кстати ему надобно было поговорить съ нимъ о Джинглѣ.
— Дома ли мистеръ Перкеръ? спросилъ онъ войдя въ контору дѣльца.
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!… Тра-ла-ла-ла!… Прошу покорно садиться. Мистеръ Перкеръ только пришелъ и переодѣвается. Не угодно ли подождать? Вотъ газеты. Онъ тотчасъ выйдетъ.
Говоря это, Лоутенъ, секретарь Перкера, нашъ старый знакомый, подалъ Пиквику цѣлую кипу газетъ и принялся читать какую-то бумагу, напѣвая про-себя веселую арію. Пиквикъ сѣлъ, отеръ лобъ, и поправивъ очки, навелъ ихъ на рѣчь, которая была произнесена вчера въ нижней палатѣ.
— Тра-ла-ла-ла!.. тра-ла-ла-ла! А мистеръ Перкеръ хлопоталъ по вашему дѣлу.
— Расчитывался по тяжбѣ съ бабою Бардль?
— Нѣтъ, насчетъ тѣхъ двухъ молодцовъ, которыхъ вы выкупили изъ тюрьмы.
— А! Джингля и Тротера! Ну, что же? удачно ли?
— Удачно. Ливерпульскій корреспондентъ говорить, что вы его много разъ одолжили, и онъ, съ большимъ удовольствіемъ, по вашей рекомендаціи, возьметъ Джингля, для отправленія въ Демерару. Тра-ла-ла-ла… Но, вообразите, какой бѣшеный этотъ другой бездѣльникъ…какъ бишь вы его назвали?… да, Троттеръ!… онъ тоже хочетъ въ Демерару. Мы его уговаривали сколько могли: нѣтъ, рѣшительно тянется за своимъ товарищемъ. Вотъ голова!
— Глупый человѣкъ! сказалъ Пиквикъ, съ печальной улыбкой.
— Хуже чѣмъ глупый, возразилъ Лоутенъ: онъ помѣшанный. Только и говоритъ, что у него не бывало и нѣтъ друзей кромѣ Джингля. Ну посудите, сдѣлайте милость!
Въ ту минуту послышались мелкіе шаги Перкера, и маленькій стряпчій отворилъ дверь.
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!…. мое почтеніе! Только что объ васъ думалъ. Не прикажете ли?
Онъ пожималъ руку Пиквика, нюхалъ табакъ, подавалъ ему табакерку и кланялся, все въ одно время.
— Только-что про васъ думалъ. Ну, почтеннѣйшій! дѣло этихъ двухъ бездѣльниковъ кончено. Не хотите-ли ихъ видѣть? Они оба здѣсь…. Эй, вы! гуси!
Джингль и Троттеръ вошли въ контору и съ замѣшательствомъ остановились у дверей.
— Знаете ли вы этого господина? спросилъ Перкеръ у Джингля.
— Этого? отвѣчалъ Джингль, сдѣлавъ шагъ къ Пиквику и вдругъ остановившись: господинъ…. благодѣяніе…. спаситель…. сдѣлали изъ меня человѣка…. никогда не забуду…. и вы…. никогда вы не пожалѣете…. нѣтъ!
— Дай Богъ! дай Богъ! Мнѣ очень пріятно это слышать, сказалъ Пиквикъ ласково. Кажется, ты теперь получше?
— О! гораздо…. благодарю…. большая перемѣна…. совсѣмъ не такъ….
Въ самомъ дѣлѣ, Джингль и другъ его Троттеръ совсѣмъ не походили на тѣхъ двухъ полу-живыхъ, едва двигавшихся скелетовъ, какими Пиквикъ засталъ ихъ въ тюрьмѣ: оба они крѣпко стояли на ногахъ, смотрѣли весело и были опрятно одѣты.
— Когда вы ѣдете въ Ливерпуль? спросилъ Пиквикъ.
— Нынѣшній вечеръ, сударь, съ обозомъ изъ Сити, отвѣчалъ Бобъ, выдвинувшись впередъ.
— И ты рѣшаешься пуститься на ту сторону глобуса!
— Непремѣнно, сударь.
— Вотъ дружба!… Какъ жаль, что она употреблялась во зло!… Надѣюсь, господа, что теперь вы исправитесь. Видите сами, ведутъ ли пороки къ хорошему. Что вы пріобрѣли тѣмъ, что позабыли всѣ правила чести, не исполняли законовъ нравственности, жили обманомъ? Ничего, кромѣ того что попали въ тюрьму. Пусть же этотъ огіытъ послужить вамъ урокомъ. Болѣе всего избѣгайте праздности; трудитесь: праздность родитъ пороки, а трудъ укрѣпляетъ душу и тѣло.
Джингль во все это время стоялъ потупивъ глаза, и ловилъ шапкой слезы, которыя падали изъ его глазъ. Казалось, будто ему хотѣлось сказать что-то, но не очень краснорѣчивый во всякое время, онъ теперь лишился и послѣдней способности говорить: у него не хватало ни духу ни голосу.
— Ну, хорошо, хорошо! сказалъ ему Перкеръ: мистеръ Пиквикъ знаетъ, что вы чувствуете его благодѣяніе. Съ Богомъ, господа! Намъ съ нимъ нужно договорить о другомъ дѣлѣ, да и вамъ ужъ пора.
Маленькій стряпчій безъ церемоніи повернулъ Джингля къ двери. Несчастный вырвался, схватилъ руку нашего героя, поцѣловалъ ее, и потомъ кинулся вонъ, въ сопровожденіи Троттера. Но лишь-только они успѣли выйти, какъ мѣсто ихъ было занято двумя другими особами, которые, со всею наружностью людей чесаныхъ, въ сущности были несравненно больше бездѣльники нежели Джингль и Бобъ.
— Возможно ли? ужъ пришли! вскричалъ Перкеръ, выглянувъ изъ окошка. Я назначилъ имъ быть въ семь часовъ, а они пожаловали въ пятомъ! Вотъ аккуратные люди, когда надо брать деньги!
Читатель догадывается, что аккуратные люди, о которыхъ говорилъ стряпчій, были Донсонъ и Фоггъ.
— Мое почтеніе! пробасилъ Донсонъ, войдя въ комнату.
— Глубочайшее! проскрыпѣлъ Фоггъ.
— И вы здѣсь, мистеръ Пиквикъ! прибавилъ первый. Очень радъ, что имѣю честь видѣть. Какъ ваше здоровье?…. какъ дѣла?
— Нѣтъ ли чего новенькаго? спросилъ Фоггъ.
Мистеръ Пиквикъ холодно кивнулъ головой, и не отвѣчая ни слова, хотѣлъ выйти въ другую комнату.
— Зачѣмъ же мистеръ Пиквикъ хочетъ насъ оставить? сказалъ Донсонъ, съ улыбкой: дѣло, о которомъ намъ надобно трактовать, для него не тайна, кажется: ха, ха, ха, ха!
— Кажется, не тайна, прибавилъ Фоггъ: хе-хе-хе-хе!
И оба расхохотались такъ весело, какъ хохочутъ только люди, которымъ надобно получать деньги. Пиквикъ кипѣлъ отъ бѣшенства, однако жъ преодолѣлъ себя. Между-тѣмъ дѣльцы начали пересматривать бумаги, повѣрять счеты.
— Точно такъ, сказалъ наконецъ Донсонъ: сто тридцать три фунта шесть шилинговъ и четыре пенни. Кажется, мистеръ Пиквикъ, вы немножко похудѣли послѣ того, какъ я имѣлъ удовольствіе съ вами видѣться.
— Можетъ-быть: я имѣлъ много неудовольствій отъ нѣкоторыхъ бездѣльниковъ, въ послѣднее время.
Маленькій Перкеръ закашлялся, какъ-будто ему муха попала въ горло, и оглянувшись на Пиквика, умоляющимъ голосомъ спросилъ, не хочетъ ли онъ почитать газеты; но герой нашъ рѣшительно отвѣчалъ: Нѣтъ! — и продолжалъ смотрѣть, то на Донсона, то на Фогга, сокрушая этимъ взоромъ всякія недоразумѣнія насчетъ того, что бездѣльники, о которыхъ онъ говоритъ, сами господа Донсонъ и Фоггъ.
— Теперь совсѣмъ, сказалъ Фоггъ, положивъ въ карманъ деньги. Я почитаю себя очень счастливымъ, мистеръ Пиквикъ, что имѣлъ случаи познакомиться съ вами. Къ вашимъ услугамъ, сэръ!
— Прощайте, мистеръ Пиквикъ! примолвилъ его товарищъ.
И они уже были готовы выйти, какъ вдругъ ученый мужъ закричалъ имъ остановиться.
— Почтеннѣйшій!… ради Бога! сказалъ Перкеръ.
— Ничего, ничего, отвѣчалъ нашъ герой. Послушайте, господа, теперь всѣ расчеты между нами кончены, и я хочу сказать вамъ, что думаю объ этомъ дѣлѣ, или, лучше, о самихъ васъ.
— Вы хотите насъ оскорбить, конечно, сказалъ Фоггъ.
— Мой другъ, перебилъ его Донсонъ: не возражайте, пожалуйста, мистеръ Пиквику. Пускай онъ насъ оскорбляетъ. Молчите, не говорите ни слова.
— Очень хорошо, мистеръ Донсонъ.
— Такъ слушайте же, господа! началъ Пиквикъ: вы оба ябедника, бездѣльники, разбойники…
— Все ли? спросилъ Перкеръ боязливо.
— Все. Въ этихъ трехъ словахъ заключаются всѣ качества этихъ мерзавцевъ: ябедники, бездѣльники, разбойники….
— Слышите, господа? Мистеръ Пиквикъ говорить, что онъ сказалъ все. Ему больше нечего сказать. Прощайте, мистеръ Донсонъ! прощайте, мистеръ Фоггъ! Уйдите, пожалуйста…. Лоутенъ, отвори дверь.
— Если только въ Англіи есть законы, произнесъ Донсонъ, остановившись: то мистеръ Пиквикъ поплатится намъ за эту обиду.
— Вы ябедники! продолжалъ между-тѣмъ Пиквикъ.
— Точно поплатится, сказалъ Фоггъ.
— Бездѣльники!…
— Пожалуйста идите, господа.
— Разбойники!… Да, да! вы ябедники, бездѣльники, разбойники!… разбойники!
Пиквикъ бросился за Перкеромъ и Лоутономъ, которые выпроваживали двухъ стряпчихъ, и хотѣлъ еще разъ назвать ихъ разбойниками, но въ ту самую минуту передъ нимъ явился предметъ, котораго онъ вовсе не ожидалъ увидѣть. Молодой человѣкъ, необычайной толщины, съ круглой и красной рожей, поднимался на лѣстницу, пыхтя какъ паровая машина паровоза. По платью, онъ казался слугой, по объему корпуса, бочкой, въ результатѣ, не долженъ былъ принадлежать къ самымъ высшимъ разрядамъ общества.
— Что это такое? спросили вдругъ Перкеръ и секретарь его, отступая назадъ.
Чудовище не отвѣчало ни слова и продолжало взбираться на лѣстницу, распространяя отъ себя жаръ, какъ плавиленная печь.
— Что ты не отвѣчаешь? что ты не останавливаешься? спросилъ опять Лоутенъ.
— Потому не останавливаюсь, отвѣчалъ наконецъ молодой человѣкъ, задыхаясь: что баринъ велѣлъ мнѣ быть въ безпрестанномъ движеніи, пока я не скажу, что надобно, мистеръ Перкеру, а не то, говоритъ, ты уснешь, и никакого толку не будетъ.
Само собой разумѣется, что этотъ отвѣтъ показался Перкеру и Лоутону очень страннымъ; но Пиквику, который ужъ подозрѣвалъ въ толстякѣ что-то знакомое, онъ помогъ открыть стариннаго нашего пріятеля Джоя, слугу мистеръ Вардля.
— Джой! ты ли это?… Боже мой, какъ растолстѣлъ!
— Ахъ, мистеръ Пиквикъ! васъ-то и надобно. Баронъ прислалъ меня сказать мистеръ Перкеру, что онъ пріѣхалъ въ Лондонъ и желаетъ знать, гдѣ вы ныньче живете.
— Твои баринъ? Гдѣ онъ?
— А вонъ тамъ, на улицѣ, сидитъ въ коляскѣ.
— Мистеръ Вардль?…
Пиквикъ хотѣлъ-было ту жъ минуту бѣжать на улицу, но старикъ Вардль, видно опасаясь сонливости своего слуги, самъ отворилъ въ это время дверь съ подъѣзду и очутился въ сѣняхъ.
— А! Перкеръ! Пиквикъ! вскричалъ онъ. Здравствуйте, друзья мои! Давайте руки. Каково поживаете? Какъ же это?…. Пиквикъ я слышалъ, будто ты сидѣлъ въ тюрьмѣ? Перкеръ, правда ли это?…. зачѣмъ вы допустили его до такой гадости?
— Что дѣлать! что дѣлать! отвѣчалъ стряпчій, улыбаясь и набивая свой носъ: вѣдь вы знаете, какой онъ упрямецъ.
— О! знаю, знаю…. Но теперь онъ не въ тюрьмѣ. Ладно! Очень радъ, что васъ вижу, друзья мои.
Говоря это, добрый Вардль еще разъ пожалъ руки обоимъ старикамъ; потомъ вошелъ въ кабинетъ Перкера и повалился на кресла.
— Фу, ты, пропасть! сказалъ онъ: нынче наступили премудреныя времена: честные люди сами лѣзутъ въ тюрьму, а дѣвки перебѣсились.
— Какъ перебѣсились? спросилъ Перкеръ, съ участіемъ.
— Да, перебѣсились!…. рѣшительно перебѣсились!…. Но прежде всего, Пиквикъ, скажи мнѣ: что Арабелла? здорова ли она?
— Слава Богу, и вѣрно будетъ очень рада тебя увидѣть.
— Черноглазый чертенокъ! А я было думалъ самъ къ ней посвататься! Вотъ, прошу покорно…. Ну, да что толковать? Всё-таки я люблю ее, и желаю, чтобы она была счастлива съ твоимъ Винклемъ.
— Надѣюсь, что и будетъ, мои другъ. Но какимъ образомъ ты узналъ, что она вышла за Винкля?
— Какимъ! Разумѣется, черезъ дѣвчонокъ же, черезъ моихъ дочерей. Съ недѣлю назадъ онѣ получили отъ нея письмо, что она изволила выпрыгнуть замужъ безъ согласія свекра, что ты положилъ первое основаніе этому дѣлу, потомъ ѣздилъ уговаривать старика, ничего не добился, и прочее. Я подумалъ про себя: «Вотъ удобное время задать умненькое нравоученіе!» И началъ я говорить Эмиліи съ Изабеллой, что таковы-то, дискать, всегда бываютъ послѣдствія, ежели дѣти вступаютъ въ бракъ безъ позволенія папеньки; что дочерямъ, дискать, особенно надо исполнять свои обязанности къ родителямъ; и такъ далѣе, и такъ далѣе. Но что жъ бы вы думали? Всѣ мои умныя рѣчи пропали попустому: какъ къ стѣнѣ горохъ! Я имъ толкую о соигласіи родительскомъ, а онѣ мнѣ въ отвѣть поютъ свое, что еще-де нужнѣе согласіе самихъ жениха и невѣсты, что бракъ безъ любви — вещь ужасная, что любовь составляетъ все счастіе людей…. семейной жизни…. Фу, ты, пропасть! что тутъ станешь говорить?
— Да, признаюсь! проворчалъ Пиквикъ.
— Эти дѣвушки обладаютъ удивительною способностью подводить доказательства, замѣтилъ Перкеръ.
— Но вы еще не слыхали самаго важнаго. Плутовки заварили такую кашу, что ума не приложишь.
— Ахъ, Боже мой! ужъ не еще ли тайный бракъ? вскричалъ Пиквикъ: не замѣшанъ ли я въ этомъ?
— Да, замѣшанъ.
— Возможно ли?… Но какъ же это?
— А вотъ вы услышите все по порядку.
Вардль всталъ, заперъ дверь, понюхалъ изъ Перкеровой табакерки и началъ говорить:
— Старшая дочь моя Изабелла, та, что за Трондлемъ…
— Знаю, знаю.
— Ужъ не мѣшай мнѣ: иначе я не кончу до завтра. Вотъ, когда мнѣ прочитали письмо Арабеллы и всѣ наши разсужденія о родительской власти кончились, старшая дочь моя Изабелла и говоритъ Эмиліи, которая стала жаловаться на головную боль — "Поди., сестрица, лягъ въ постель: головѣ твоей будетъ легче, « — а сама осталась со мной и завела рѣчь опять про бракъ Арабеллы. „Что, говоритъ, папенька: скажите откровенно что вы объ этомъ думаете?“ — Что думать, мой другъ? отвѣчалъ я: мнѣ кажется, Арабелла сдѣлала очень хорошую партію.» Я отвѣчалъ такъ потому, что сидѣлъ у камина, со стаканомъ грогу въ рукѣ, и мнѣ было весело; притомъ я думалъ, авось-либо Изабелла отстанетъ оть меня, если не буду съ ней спорить. Надобно вамъ сказать, что дочери мои обѣ очень похожи на покойницу жену, и я люблю, если которая-нибудь изъ нихъ сидитъ возлѣ меня: ихъ голосъ и лица напоминаютъ мыѣ прошедшее счастіе и какъ-будто дѣлаютъ меня опять такимъ же молодымъ человѣкомъ, какимъ былъ я тогда. — "Это бракъ по склонности, « сказала Изабелла. — Да, отвѣчалъ я: но такіе браки не всегда бываютъ счастливы, моя милая.
— Вздоръ! перебилъ Пиквикъ: а опровергаю твое положеніе.
— Опровергай, когда тебѣ прійдетъ очередь говорить; а теперь помолчи, пожалуй: право, я собьюсь съ толку. — „Жаль, сказала мнѣ Изабелла: жаль, что вы такъ думаете о бракахъ по склонности.“ — Э! полно! отвѣчалъ я: я вѣдь это такъ только сказалъ, а не то чтобы въ самомъ дѣлѣ. Ты знаешь, что мать твоя вышла за меня по склонности, я женился тоже по склонности, и наконецъ твое замужство также совершилось по склонности.» — Да, да, папенька! подхватила Изабелла: поэтому-то я и начала съ вами говорить." Тутъ она вынула изъ ридикюля платокъ, вздохнула, посмотрѣла на меня такъ умильно, и послѣ разныхъ прелюдій, разыгранныхъ слезами, ласками и другими нѣжностями, объявила мнѣ, что Эмилія очень несчастлива, что она и твои пріятель Снодграсъ ведутъ между собой преаккуратную переписку съ послѣдняго Рождества, что они ужъ хотѣли-было и обвѣнчаться, по похвальному примѣру Арабеллы, но, какъ я всегда былъ добръ къ дочерямъ своимъ, то въ награду за это, и положено напередъ спросить моего позволенія. Короче, дѣло идетъ на то, что если я не дамъ своего согласія, то и воспослѣдуетъ второй тайный бракъ, и всѣмъ этимъ я обязанъ вамъ, мистеръ Пиквикъ. Теперь покорно прошу сказать, что вы объ этомъ думаете?
Пиквику было бы и самому любопытно узнать, что онъ объ этомъ думаетъ, потому что философъ не могъ дать себѣ отчету ни въ одной мысли: сидѣлъ вытаращивъ глаза и разинувъ ротъ, какъ пораженный ударомъ въ голову, и все, что языкъ его былъ въ состояніи произнести въ эту минуту, заключалось только въ трехъ безсвязныхъ словахъ: Снодграссъ!…. любовь!… Рождество!….
— Да, старичина, у нихъ съ самаго Рождества завелись любовныя шашни, повторилъ Вардль.
— Не понимаю! воскликнулъ Пиквикъ.
— И не мудрено. Намъ бы надобно быть лѣтъ тридцать пять помоложе чтобы не прозѣвать этого. Но хуже-то всего то, что я, старый дуракъ, мѣсяца три назадъ, сваталъ Эмиліи одного жениха, изъ нашихъ сосѣдей. Безъ-сомнѣнія это еще пуще раздуло любовь ея къ Снодграссу, и вѣрно они, какъ водится, порѣшили между собою, что я жестокій отецъ, что они — несчастные, преслѣдуемые любовники, что имъ не остается ничего какъ бѣжать на край свѣта, жить въ хижинѣ, питаться ароматомъ цвѣтовъ, и прочая. Я даже думаю, что съ этого-то проклятаго сватовства имъ и засѣла въ голову мысль о тайномъ бракѣ. Но, какъ бы то ни было, вы видите, что они, того гляди, обвѣнчаются. Я ужасно перепугался, велѣлъ заложить бричку и прискакалъ съ Эмиліей сюда, чтобы посовѣтоваться съ вами. Скажите, что надобно дѣлать!
— Такъ миссъ Эмилія тоже въ Лондонѣ? спросилъ Пиквикъ.
— Да; я боялся оставить ее дома, чтобы она не вышла замужъ. Мы живемъ въ Сити. Она вчера, съ обѣду до ужина, безпрестанно плакала, а сегодня утромъ послала къ Арабеллѣ торжественное увѣдомленіе о своемъ пріѣздѣ и всѣхъ бѣдахъ. Я притворился, будто бы ничего не вижу, и поѣхалъ скорѣе сюда. Говорите же, что надобно дѣлать?
— Что надобно дѣлать? повторилъ Перкеръ: я думаю, надобно ихъ женить.
— Разумѣется, подтвердилъ Пиквикъ.
— Не много же вы придумали! Женить-то ихъ я и самъ умѣю. Но напередъ надобно знать, что за человѣкъ — мистеръ Снодграссъ, какое положеніе его, въ свѣтѣ, имѣетъ ли онъ что-нибудь за душой, и можно ли надѣяться, что дочь моя будетъ съ нимъ счастлива.
— Обо всемъ этомъ извольте поговорить съ нашимъ почтеннымъ другомъ, сказалъ Перкеръ, указывая на Пиквика. А что касается до меня, прибавилъ онъ, посмотрѣвъ на часы: то хотя мнѣ и жаль съ вами разстаться, да дѣлать нечего: у меня есть хлопоты, которыхъ я никакъ не могу отсрочить.
— Хорошо. По-крайней-мѣрѣ дайте мнѣ слово, что вы съ нами обѣдаете.
— И прекрасно! Слѣдовательно мы сдѣлаемъ вотъ какъ. Я сейчасъ же пошлю Джоя домой, сказать Эмиліи, чтобы она распорядилась обѣдомъ, а самъ съ Пиквикомъ заѣду къ нему, и, взявъ оттуда Арабеллу и Винкля, мы отправимся всѣ вмѣстѣ ко мнѣ. Въ шесть часовъ вы прикатите къ нашему обществу. Я обѣщаю не рѣшать, до тѣхъ поръ, участи молодыхъ людей, которыхъ мы любимъ. Затѣмъ до свиданія, мистеръ Перкеръ!…. до свиданья, мой другъ!…. Эй, Джой!…. Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ.
Мистеръ Вардль распорядился совершенно по своему плану, но когда они пріѣхали въ гостинницу, гдѣ жили Пиквикъ, Арабелла и Винкль, Самъ доложилъ имъ, что мистрисъ Винкль давно уѣхала съ своей горничной къ миссъ Эмиліи. Поэтому Пиквикъ и Вардль оставались только вдвоемъ, и какъ одному изъ нихъ нужно было разсказать свои приключенія, а другому попросить у него совѣтовъ, то два старые джентльмена, не сочтя за нужное спѣшить къ обѣду, предались дружескому бесѣдованію и вовсе не замѣтили какъ время прошло до шести часовъ.
— Здравствуйте, мистеръ Виллеръ, сказалъ Джой, раскланиваясь съ Самомъ въ прихожей, между-тѣмъ какъ Вардль съ Пиквикомъ пошли во внутреннія комнаты. Ну, какая красавица эта Мери!….могу сказать! Я въ нее до страсти влюбился.
— Что-о? спросилъ Самъ протяжно.
— Я говорю про миссъ Мери, отвѣчалъ Джой. Она пріѣхала сюда съ мистрисъ Винкль, и всё со мной говорила, водила меня въ буфетъ, потчивала… Ахъ, ты, Господи, какая красавица!…. и какъ говоритъ!…. и какъ смотритъ!…. и посмѣивается…. Чортъ ее знаетъ, что за красавица! Ну просто; я до страсти влюбился.
Самъ не далъ ни какого словеснаго отвѣта на это дружеское признаніе, но, посмотрѣвъ нѣсколько секундъ въ глупые глаза Джоя, взялъ его за воротъ и хотѣлъ, кажется, вытрясти изъ него любовь къ Мери, какъ вдругъ передъ ними явилась разстроенная фигура мистеръ Вардля.
— Что это значитъ, Джой?…. Гдѣ Эмилія?
Джой вытаращилъ глаза.
— Миссъ Эмилія?… барышня?… она тамъ-съ.
— Гдѣ тамъ?
— Въ своей комнатѣ.
— Ея нѣтъ въ своей комнатѣ. Ты засталъ ее, какъ пришелъ домой. Ну, куда жъ она дѣлась?
— Не знаю-съ. Горничная дѣвушка мистрисъ Винкль угощала меня въ буфетѣ; послѣ того мы воротились сюда; я сѣлъ на лавку, а она вошла въ комнаты, побыла тамъ съ минуту, и куда-то побѣжала, сказавъ мнѣ, что тотчасъ воротится и чтобы я подождалъ ея: мнѣ, говоритъ, съ вами очень весело; вы такой умный.
— Ты дуракъ! вскричалъ Вардль, давъ Джою толчка, отъ котораго тотъ ударился о стѣну.
И, въ самомъ дѣлѣ, наружность была не въ пользу молодаго человѣка: Эмилія, Арабелла и Мери исчезли, а онъ и не подозрѣвалъ этого.
— Впрочемъ, сказалъ Пиквикъ, подумавъ: впрочемъ, мой другъ, о чемъ же ты такъ хлопочешь? Развѣ не могло случиться, что миссъ Эмилія и мистрисъ Винкль пошли погулять, посмотрѣть городъ? Я съ своей стороны, право, не вижу причинъ ни къ какимъ опасеніямъ. Да и чего тутъ бояться? Вы только вчера пріѣхали; Арабелла только сегодня узнала объ этомъ: слѣдственно у нихъ еще не было времени составить какой-нибудь планъ.
— Да, разговаривай! перебилъ Вардль: ты не знаешь, что за ужасныя созданія эти молодыя дѣвчонки!
Однако жъ пособить было нечѣмъ: Вардль рѣшился терпѣливо дожидаться развязки, и вѣроятно въ доказательство этой терпѣливости, безпрестанно вскакивалъ со стула и высовывался въ окно. Наконецъ раздался звонъ колокольчика: оба старика толкая другъ друга, бросились къ дверямъ. Но это былъ Перкеръ.
— Фу, какъ вы меня напугали! сказалъ ему Вардль.
Маленькій стряпчій остановился, не понимая, что слышитъ. Началось объясненіе. Перкеръ былъ совершенно согласенъ съ нашимъ героемъ, что отсутствіе Эмиліи и Арабеллы еще ничего не значитъ, но Вардль стоялъ на своемъ, называлъ всѣхъ вообще женщинъ ужасными созданіями, и не хотѣлъ слушать ни какихъ возраженій.
— Однако жъ, почтеннѣйшій, сказалъ наконецъ Перкеръ: чѣмъ вы кончили свое совѣщаніе съ мистеръ Пиквикомъ? находите ли вы молодаго человѣка достойнымъ руки вашей дочери?
— Гмъ! отвѣчалъ Вардль: объ этомъ нечего толковать. Снодграссъ мнѣ всегда нравился, а Пиквикъ, который воспитывалъ его съ двѣнадцати лѣтъ, такъ расхваливаетъ своего воспитанника, что я теперь ничего на свѣтѣ столько не желаю, какъ выдать за него Эмилію.
Въ ту минуту дверь растворилась, и Эмилія съ Снодграссомъ упали къ ногамъ Вардля, между-тѣмъ какъ Арабелла и Винкль, остановясь на порогѣ, смотрѣли на нихъ издали.
— Ба!…. что это значитъ? вскричалъ Перкеръ, отступая назадъ.
— Миссъ Эмилія!…. мистеръ Снодграссъ! бормоталъ Пиквикъ.
— Ну, вотъ видите! сказалъ Вардль: я вамъ говорилъ, что это ужасныя созданія: такъ и вышло!
Оскорбленный отецъ хотѣлъ поддержать свое достоинство. Молодые люди стояли передъ нимъ на колѣняхъ, умоляли о прощеніи, ловили его руки. Онъ оттолкнулъ ихъ, нахмурился, открылъ ротъ, чтобъ произнести громовую рѣчь упрековъ.
— Э! перестань, предупредилъ его Пиквикъ. Неужели ты думаешь, что можешь сказать что-нибудь умнѣе скучныхъ нравоученій, давно всѣмъ извѣстныхъ и топеръ вовсе не нужныхъ? Вѣдь дѣло всё-таки кончится тѣмъ, что ты простишь эту молодежь, назовешь ихъ своими дѣтьми, прижмешь къ сердцу, расцѣлуешь. Зачѣмъ же тратить время по-пустякамъ и, прежде нежели дать волю радости, убить нѣсколько драгоцѣнныхъ минутъ на то, чтобы высказать десятокъ нелѣпостей?
— Я могу свидѣтельствовать подъ присягою, прибавилъ съ своей стороны Перкеръ, что вы сейчасъ сами изъявляли желаніе выдать миссъ Эмилію за мистеръ Снодграсса.
Вардль совсѣмъ растерялся: крючокъ Перкера лишилъ его послѣдней бодрости; руки невольно протянулись къ дочери, на губахъ выступила улыбку, и старикъ, не говоря ни слова, стиснулъ Эмилію и Снодграсса въ своихъ крѣпкихъ объятіяхъ.
— А все это вы! сказалъ онъ потомъ, обернувшись къ Арабеллѣ: вы взбунтовали моихъ дочерей, такъ, что я и не могъ разъиграть съ ними родительской роли. Садитесь за обѣдомъ подлѣ меня. Мнѣ еще надобно поговорить съ вами о многомъ…. о многомъ! примолвилъ онъ грозя пальцемъ.
Догадливые читатели знаютъ напередъ, что за обѣдомъ всѣ были веселы. Хотя свадьба случилась экспромтомъ, однако жъ это не уменьшило, ни апетиту собесѣдниковъ, ни счастія молодой четы.
— Нечего дѣлать! сказалъ старикъ Вардль: пришлось пить здоровье новобрачныхъ. Руку, Пиквикъ!…. спасибо за добраго зятя. Ручку, мистрисъ Винкль! благодарю, что вы поспѣшили ихъ обвѣнчать: можетъ-статься, я протянулъ бы дѣло недѣлю, другую, а это, сказать по совѣсти, была бы ужасная глупость, потому что, для счастія, чѣмъ скорѣй подъ вѣнецъ, тѣмъ лучше. Станемъ же пить ихъ здоровье. — Эй! Джой! Джом!… Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый…. не спитъ!
Когда двѣ молодыя дамы вышли изъ-за стола, у мужчинъ началась чрезвычайно живая пирушка, которая, судя по расположенію собесѣдниковъ и замысловатости предлагаемыхъ тостовъ, должна была протянуться за полночь, ежели не до самаго утра. Три старика, особенно Вардль, такъ расходились, что не было ни какой возможности усмирить ихъ. Снодграссъ и Винкль съ большимъ трудомъ выпрашивали у нихъ позволеніе выбѣжать въ другую комнату, чтобы перемолвить словечко съ своими женами. Впрочемъ у Арабеллы и Эмиліи было такъ много, разныхъ важныхъ предметовъ, о которыхъ имъ хотѣлось сообщить другъ другу, что онѣ не очень скучали разлукой съ мужьями.
Но вдругъ ихъ бесѣда была прервана самымъ страннымъ явленіемъ. Комната, гдѣ онѣ сидѣли, составляла родъ пріемной всерединѣ между переднею и комнатой, въ которой пировали мужчины. Разговаривая о послѣднихъ приключеніяхъ, двѣ молодыя женщины видятъ, что дверь изъ передней отворяется, и къ нимъ безъ докладу входить невысокой, по довольно тучный, старикъ, съ сѣдой толовой, съ бѣлой шляпой въ рукѣ, во фракѣ и брюкахъ табачнаго цвѣту.
— Здѣсь мистрисъ Винкль? спросилъ онъ, пристально смотря, то на Эмилію, то на Арабеллу.
Послѣдняя, въ замѣшательствѣ, отвѣчала, что это она, и ждала, что будетъ далѣе.
— А! это вы, сказалъ старикъ. Пожалуйста, не безпокойтесь, сидите. Я тоже сяду…. съ вашего позволенія.
Онъ сѣлъ и не сводилъ глазъ съ Арабеллы. Подруга ея хотѣла выйти, сказать мужчинамъ о прибытіи страннаго незнакомца, но та, робѣя, удержала ея.
— Вы меня не знаете, сударыня?
— Нѣтъ.
— Вы недавно замужемъ?
— Недавно.
— И, если не ошибаюсь, вы вышли за молодаго человѣка, который не имѣлъ позволенія отъ отца?
У Арабеллы навернулись слезы.
— Гмъ! вы не потрудились напомнить этому молодому человѣку объ его сыновнихъ обязанностяхъ вы вышли за него, зная, что онъ не имѣетъ ни какой отдѣльной собственности, и зная, что у васъ тоже нѣтъ достаточнаго состоянія, чтобы содержать цѣлое семейство. Правда ли это, сударыня?…. правду ли я говорю?
— Я не смѣю спорить, отвѣчала Арабелла, рыдая.
— Не хорошо, сударыня, очень не хорошо! — Мужъ вашъ и вы поступили какъ дѣти, неблагоразумно, романически, глупо.
— Я одна во всемъ виновата одна я, сказала бѣдная женщина, обливаясь слезами.
— Совсѣмъ нѣтъ, сударыня, возразилъ старикъ. Онъ въ васъ влюбился: онъ и виноватъ. Впрочемъ, конечно, нельзя винить и его; онъ влюбился: что жъ ему было дѣлать?
Таинственный джентльменъ произнесъ эти послѣднія слова совсѣмъ уже не тѣмъ строгимъ голосомъ, какимъ говорилъ сначала. Арабелла невольно улыбнулась, онъ также.
— А гдѣ вашъ мужъ? спросилъ онъ, проворно согнавъ съ лица своего эту улыбку.
— Здѣсь.
— То-то мнѣ слышался его голосъ въ этой комнатѣ! Онъ, кажется, очень веселъ, вовсе не тужитъ о сдѣланной глупости.
— Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! отвѣчала Арабелла съ чувствомъ. Онъ очень тоскуетъ, что до-сихъ-поръ не получилъ писемъ отъ своего батюшки. Это убиваетъ его. Онъ боится, что батюшка никогда его не простить! а Наѳанаилъ такъ его любитъ!….
— Право? подхватилъ старикъ.
Въ это время мистеръ Винкль отворилъ дверь изъ столовой, и, въ замѣшательствѣ остановясь на порогѣ, вскричалъ: — Батюшка!
— Да, это я, сударь, сказалъ старикъ. Ну, что вы мнѣ скажете?
Винкль молчалъ.
— Я думаю, вамъ стыдно; не правда ли? стыдно?
— Нѣтъ, отвѣчалъ Винкль, ободрившись и подойдя къ женѣ: мнѣ нечего стыдиться. Я виноватъ передъ вами тѣмъ, что не просилъ вашего благословенія; но что касается до этого ангела, то мнѣ не стыдно назвать его своей женой, а вамъ дочерью.
— Дай мнѣ руку, Наѳанаилъ!…. дай руку! сказалъ старикъ измѣнившимся голосомъ. Твоя жена — моя дочь…. она точно ангелъ! Ты умный и честный молодой человѣкъ: я увѣренъ, что ты не ошибся въ выборѣ; ея лицо, глаза, голосъ…. Арабелла, обними меня!
Эмилія побѣжала въ столовую увѣдомить, что случилось, и Пиквикъ, Вардль, Перкеръ, Снодграссъ, окружили стараго Винкля.
— Благодарю васъ, мистерѣ Пиквикъ, сказалъ онъ, тряся руку нашему герою: отъ всей души благодарю васъ за доброе расположеніе къ моему сыну. Я немножко чудакъ: признаюсь вамъ, не люблю ни какихъ нечаянностей, терпѣть не могу романовъ, и потому…. виноватъ, мистеръ Пиквикъ!…. принялъ васъ не такъ, какъ бы слѣдовало. Но теперь, удостовѣрившись во всемъ собственными глазами, прошу у васъ извиненія. Пожалуйста, не сердитесь.
Пиквикъ былъ совсѣмъ не въ такомъ духѣ чтобы сердиться, и черезъ нѣсколько минутъ они сидѣли рядомъ за столомъ, гдѣ прибытіе нежданаго гостя подало поводъ къ осушенію нѣсколькихъ новыхъ бокаловъ.
— Послушайте, друзья мои, сказалъ мистеръ Пиквикъ, когда вино собрали со стола, и дамы, но требованію старика Винкля, его сына, Снодграсса, и нашего философа, заняли мѣста между мужчинами, Арабелла между мужемъ и свекромъ, а Эмилія между мужемъ и Пиквикомъ: послушайте, друзья мои. Я хочу сказать вамъ нѣсколько словъ о себѣ. Уже нѣсколько дней какъ я думаю о перемѣнъ своего образа жизни. Старость, болѣзни, усталость отъ тяжкихъ ученыхъ занятій и послѣднія происшествія, которыя случились со мною, заставляютъ меня помышлять о спокойствіи. Я уже увѣдомилъ клубъ, что отказываюсь отъ дальнѣйшихъ трудовъ по ученому комитету, а какъ во время моего продолжительнаго отсутствія между членами клуба возникли сильныя несогласія, то мой отказъ нанесъ ему послѣдній ударъ: Пиквикскій Клубъ уже не существуетъ. Сохранимъ его въ нашихъ воспоминаніяхъ! Худо ли хорошо ли онъ дѣйствовалъ для достиженія своей цѣли, а, что касается до меня, я горячо стремился къ великому предназначенію и всегда буду съ удовольствіемъ вспоминать о своихъ маловажныхъ успѣхахъ, особливо о двухъ послѣднихъ годахъ моей жизни, которые посвятилъ я на путешествія, исполненныя столькихъ превратностей, затрудненій, несчастій. Эти два года были, могу сказать, отмѣнною школою философіи: наблюденія, которыя успѣли мы сдѣлать, приключенія, которыя съ нами случались, многоразличныя сцены, которыя совершились передъ нами, и разнообразные характеры, которые мы встрѣчали, все это могущественно содѣйствовало къ развитію нашихъ умовъ и обогатило насъ новыми познаніями. Теперь, положивъ свой странническій посохъ, я желалъ бы провести въ мирѣ и спокойствіи небольшой остатокъ своей жизни. У меня есть на примѣтѣ домъ, въ окрестностяхъ Лондона, съ большимъ садомъ, на прекрасномъ мѣстѣ, съ живописными видами во всѣ стороны. Этотъ домъ хочу я пріобрѣсти, чтобъ устроить въ немъ свое послѣднее и постоянное мѣсто пребыванія. Дѣло можетъ быть кончено въ нѣсколько дней. Перкеръ пособитъ мнѣ совершить купчую, а Самъ убрать и снабдить домъ всѣмъ нужнымъ. Но, чтобы новое жилище это было мнѣ пріятно въ полной мѣрѣ, чтобы оно нравилось мнѣ всегда, я прошу друга моего Вардля отпраздновать у меня на новоселье свадьбу своей дочери, а всѣхъ прочихъ, кто здѣсь находится, пожаловать на этотъ праздникъ.
Общее изъявленіе благодарности было отвѣтомъ на рѣчь добраго филантропа. На другой день, рано поутру, Вардль взялъ почтовыхъ лошадей, и поскакалъ домой за матерью. Старушка упала въ обморокъ, услышавъ, что Эмилія вышла замужъ, но очнулась въ ту же минуту, велѣла подать себѣ желтое атласное платье, и начала расказывать объ одномъ нечаянномъ происшествіи, которое случилось на ея собственной свадьбѣ. Изабелла была, какъ говорится, въ деликатномъ положеніи, и потому ея мужъ не зналъ, ѣхать ли ей на праздникъ; но призванный докторъ, какъ догадливый человѣкъ, объявилъ, что мистрисъ Трондль можетъ почувствовать себя еще хуже, ежели останется одна дома, и вслѣдствіе того мистрисъ Трондль отписала къ Эмиліи, чтобы та заказала для нея въ Лондонѣ новое платье, а сама поѣхала съ большими остановками, взявъ съ собой девять сткляночекъ разныхъ лекарствъ, которыя докторъ велѣлъ принимать въ разные часы дня и ночи, и которыхъ она, къ счастію, не принимала ни ночью ни днемъ.
Между-тѣмъ Перкеръ, Пиквикъ и Самъ, — послѣдній въ качествѣ Пиквикова управителя, — хлопотали надъ новосельемъ. Философъ не обманулъ друзей своихъ, говоря, что все кончится въ нѣсколько дней: дѣйствительно, приглашенные гости еще не успѣли съѣхаться въ Лондонъ, какъ домъ былъ купленъ, Исправленъ и убранъ. Наконецъ наступилъ день праздника. Тѣсная лондонская квартира Пиквика наполнилась друзьями, которые хотѣли вмѣстѣ съ нимъ пріѣхать въ его новое жилище. Всѣ были ужасно разряжены, старушка мистрисъ Вардль въ вышеупомянутомъ желтомъ платьѣ, Изабелла, Эмилія, Арабелла въ розовыхъ, мужья ихъ во всемъ парадъ, мистеръ Топменъ еще параднѣе ихъ, Бенъ Олленъ и Бобъ Сойеръ въ новыхъ фракахъ, а два небогатые родственника Вардля въ бѣлыхъ воротничкахъ и праздничныхъ улыбкахъ. Что касается до дѣвствующей тетушки, то ея тутъ не было: она съ Изабеллиной свадьбы, разсорившись съ братомъ, жила у одной родственницы. Четверо слугъ и служанка, подъ предводительствомъ Сама, встрѣтили новаго хозяина на нижней ступенькѣ крыльца: Самъ былъ весь удовольствіе, а Мери, которую онъ наконецъ рѣшился назвать своей невѣстой, такъ и свѣтилась отъ яркихъ лентъ. Мистеръ Пиквикъ вышелъ изъ коляски и повелъ гостей въ домъ. Тутъ, что шагъ, то новое восхищеніе. Все было такъ хорошо, такъ уютно и такъ затѣйливо! Передъ крыльцомъ прекрасный зеленый лугъ; сзади цвѣтникъ, примыкающій къ обширному саду; всторонѣ маленькая оранжерея; а въ домѣ комната комнаты красивѣе: здѣсь столовая, рядомъ съ нею буфетъ, большая гостиная, тамъ спальня, комната для куренья, библіотека, кабинетъ, — и въ этомъ кабинетѣ Богъ знаетъ какихъ не было прихотей: и маленькіе столики, и кресла, на которые хочется сѣсть, и картины, и эстампы, и широкое окно съ зеркальнымъ стекломъ, сквозь которое видѣнъ ландшафтъ, и маркизы отъ солнца, и балконъ, осѣненный деревьями: а главное, все съ такимъ вкусомъ и такъ мастерски размѣщено, что гости не переставали ахать отъ восторговъ и поздравлять хозяина.
Что же хозяинъ? Онъ стоялъ посереди всѣхъ, улыбался, плакалъ, и казался счастливѣйшимъ человѣкомъ изъ всей группы. Куда онъ ни оглядывался, вездѣ встрѣчалъ лицо человѣка, который былъ ему чемъ-нибудь одолженъ: здѣсь Вардль протягивалъ ему руку, тутъ двѣ молодыя четы называли его своимъ благодѣтелемъ, тамъ старикъ Винкль и Перкеръ смотрѣли на него съ уваженіемъ и признательностью; далѣе Самъ и его отецъ пыхтѣли, стараясь не плакать. Когда пришли въ кабинетъ, философъ долго молчалъ и озирался во всѣ стороны; грудь его стѣснилась, по щекамъ текла слезы….
— Друзья мои!…. друзья мои! вскричалъ онъ наконецъ, и бросился на шею къ тому, кто стоялъ ближе.
Ему хотѣлось обнять всѣхъ вдругъ.
- ↑ Дѣйствительному Члену Пиквикскаго Клуба и Почетному Президенту.