Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, дочь графа Ром. Илл. Воронцова и жены его, рожденной Сурминой; родилась 17 марта 1744 г., умерла 4 января 1810 г. Ея записки, называющіяся въ рукописи «Mon histoire», писаны приблизительно въ 1804—1806 годахъ и обнимаютъ время до 1803 г. Въ основѣ записокъ лежатъ, вѣроятно, какія-нибудь замѣтки и записи, сдѣланныя въ теченіе длиннаго ряда лѣтъ, современно событіямъ: еще въ 1774—1775 годахъ въ 1-й й 2-й частяхъ «Опыта трудовъ вольнаго россійскаго собранія» напечатана статья «Путешествіе одной россійской знатной госпожи по нѣкоторымъ англійскимъ провинціямъ», безъ имени, но — какъ очевидно по сравненію съ соотвѣтственными частями записокъ Дашковой — именно ея произведеніе; такими записями только и можетъ быть объясняема полная хронологическая точность въ описаніи мельчайшихъ событій, происходившихъ за 30—35 л. до времени составленія записокъ.
Княгиня Дашкова рано начала писать и печатать: уже въ 1763 г. въ журналѣ «Невинное упражненіе» напечатанъ ея переводъ Вольтеровскаго «Опыта объ эпической поэзіи»; ей же принадлежатъ «Письмо къ другу», переводъ «Опыта о торговлѣ г. Гюма», «Посланіе къ слову Такъ», «О значеніи слова: воспитаніе», комедія «Тоисіоковъ или человѣкъ безхарактерный», комедія «Свадьба Фабіана, или алчность къ богатству, наказанная» и еще нѣкоторыя произведенія — всѣ они были напечатаны въ упомянутомъ «Опытѣ трудовъ», въ «Собесѣдникѣ любителей россійскаго слова», въ «Новыхъ ежемѣсячныхъ сочиненіяхъ», и въ «Другѣ просвѣщенія», за 1775—1806 годы. Всѣ эти произведенія Дашковой, нимало не выдающіяся даже для своего времени, давно и по достоинству забыты — исключая Записокъ, которыя представляютъ любопытный матеріалъ для характеристики весьма незаурядной фигуры ихъ автора и цѣнный источникъ для исторіи своего времени.
Записки Дашковой впервые были напечатаны на англійскомъ языкѣ, въ 1840 г.; затѣмъ — на нѣмецкомъ, въ 1857 г., на англійскомъ снова въ 1858 г., на французскомъ и на русскомъ въ Лондонѣ въ 1859 г. Въ 1881 г. он онѣ напечатаны по подлинной рукописи, на французскомъ языкѣ, въ Москвѣ, въ XXI книгѣ «Архива кн. Воронцова»; въ 1906 г. переводъ ихъ появился на страницахъ «Русской Старины». Для настоящаго изданія переводъ сдѣланъ по тексту, напечатанному въ «Архивѣ кн. Воронцова».
Когда Дашкова разсказываетъ событія, непосредственно ея не затрогивавшія, безразличныя для ея честолюбія, она сообщаетъ весьма цѣнныя свѣдѣнія; она умѣла въ такихъ случаяхъ вѣрно подмѣтить все существенное, выдвинуть главное, умѣла правильно оцѣнивать событія и лица. Ея разсказы о царствованіи Петра Ѳеодоровича блестящимъ образомъ свидѣтельствуютъ о дарѣ наблюдательности и рисуютъ живую и вѣрную картину этого страннаго времени, а многіе отдѣльные эпизоды, ею передаваемые, почти до мелочей подтверждаются показаніями другихъ очевидцевъ, напр. Болотова, донесеніями иностранныхъ представителей въ Петербургѣ и даже письмами самого Петра Ѳеодоровича къ Фридриху прусскому. Любопытные штрихи даетъ Дашкова и въ своихъ замѣчаніяхъ о московскомъ бытѣ, съ которымъ она познакомилась въ сравнительно кратковременное свое пребываніе въ Москвѣ вскорѣ послѣ свадьбы. Во всѣхъ такихъ случаяхъ разсказы Дашковой представляютъ интересный, цѣнный и вполнѣ достовѣрный историческій матеріалъ.
Осторожнѣе надо относиться къ тѣмъ страницамъ, гдѣ Дашкова говоритъ о своемъ непосредственномъ участіи въ томъ или другомъ событіи, вообще — о чемъ-либо живо и непосредственно ее затрагивающемъ. Нѣкоторыя особыя черты характера княгини Дашковой дѣлаютъ въ такихъ случаяхъ необходимымъ старательно провѣрять ея разсказы.
«Съ ранняго дѣтства я жаждала любви окружающихъ меня людей и хотѣла заинтересовать собою моихъ близкихъ», говоритъ Дашкова въ самомъ началѣ своихъ записокъ. Эта черта сохранилась навсегда въ характерѣ княгини и даже, съ теченіемъ времени, развилась въ высшей степени: княгиня Дашкова не только все болѣе и болѣе хотѣла интересовать собою своихъ близкихъ, но привыкла считать себя чѣмъ-то совершенно особеннымъ, центромъ всѣхъ совершающихся на ея глазахъ событій; были ли это событія крупныя или второстепенныя — княгинѣ безразлично всегда представлялось, что она тотъ центръ, къ которому направлены всѣ самыя разнообразныя чувства другихъ свидѣтелей и участниковъ, которые только группируются около нея, какъ величины далеко меньшаго значенія. Если что-нибудь дѣлалось не такъ, какъ бы она желала — по ея убѣжденію это было непремѣнно результатомъ особенныхъ усилій и интригъ, спеціально противъ нея направленныхъ, вслѣдствіе зависти къ ней; если ей оказывали вниманіе, любезно принимали ее при какомъ-нибудь дворѣ, — ей всегда представляется, что никому другому никогда такого вниманія не оказывалось; всякій, самый обычный комплиментъ она принимаетъ непремѣнно за чистую монету, за невольное выраженіе чувствъ, которыя, быть можетъ, иногда хотѣлось бы даже и скрыть и т. д.; во всѣхъ такихъ случаяхъ необходима тщательная провѣрка разсказовъ княгини, и нерѣдко открывается, что княгиня Дашкова, въ лучшемъ случаѣ, сильно заблуждалась. Такую чрезмѣрно субъективную окраску даетъ она, прежде всего, описанію того эпизода, которому сама же отводитъ исключительное мѣсто въ своемъ повѣствованіи, именно перевороту 1762 г.; Дашкова чрезмѣрно преувеличиваетъ свою роль и значеніе въ немъ. Императрица Екатерина въ первые же дни по воцареніи писала Станиславу Понятовскому между прочимъ: «шесть мѣсяцевъ я была въ сношеніяхъ со всѣми вождями заговора, прежде чѣмъ Дашкова узнала хоть одно имя». Но если даже усумниться, лучше ли знала Екатерина о связяхъ заговорщиковъ, чѣмъ Дашкова — хотя, конечно, дѣло неизмѣримо ближе касалось императрицы — то въ разсказахъ самой Дашковой можно найти доказательства, что она невѣрно оцѣниваетъ свое участіе въ заговорѣ. Прежде всего — Дашкова ни разу не сообщаетъ достаточно и опредѣленно, гдѣ, когда и какъ сговаривалась она съ офицерами — хотя рядомъ же передаетъ съ большою обстоятельностью совершенно незначительные разговоры; вѣроятно, надо представлять себѣ дѣло такъ, что Дашкова заговаривала со многими на щекотливую тему о переворотѣ и, не встрѣчая возраженій, частью потому, что большинство думало такъ же, частью — по весьма естественной осторожности собесѣдниковъ, она сейчасъ рѣшала, что это она именно первая и внушала людямъ такія мысли. Соловьевъ совершенно правдоподобно истолковалъ появленіе у Дашковой вечеромъ 27 іюня двухъ братьевъ Орловыхъ одного за другимъ, какъ наблюденіе, что дѣлаетъ эта молодая женщина, къ тому же сестра фаворитки императора. Разсказъ самой Дашковой, что она улеглась спать около полуночи 27 іюня и явилась уже во дворецъ въ седьмомъ часу утра, когда все было кончено, слишкомъ ясно свидѣтельствуетъ, можно ли считать ее руководительницею заговора; а когда сама же Дашкова признается, что лишь послѣ переворота она поняла, какія отношенія существуютъ между Екатериною и Гр. Орловымъ, то можно ли сомнѣваться, что у императрицы съ нею далеко не было такой близости, какъ стремится представить это Дашкова, и что княгиня безъ достаточныхъ основаній принимала на себя говорить за императрицу. И есть даже основанія предполагать, что первоначально, ближе къ событію, Дашкова сама правильнѣе представляла себѣ свое участіе въ немъ и что только впослѣдствіи, мало-по-малу, стала она выставлять срою роль все активнѣе и активнѣе и, наконецъ, и сама себя въ этомъ убѣдила.
Допускала Дашкова очевидныя неточности и въ передачѣ другихъ эпизодовъ, близко ее интересовавшихъ: такъ, напр., она говоритъ, что послѣдніе 10—12 дней своего пребыванія въ Парижѣ она была почти неразлучна съ Дидро, но его бесѣды почти не передаетъ, зато сообщаетъ, что послѣ ея рѣчи о крѣпостномъ правѣ въ Россіи, которую она текстуально и приводитъ, философъ воскликнулъ, въ сильнѣйшемъ душевномъ движеніи: Quelle femme vous êtes! Vous bouleversez des ideés que j'ai chéries et nourries pendant 20 ans! — Дидро въ своей замѣткѣ; посвященной знакомству съ Дашковой, говоритъ, что былъ у нея 4 раза, и ничѣмъ не даетъ понять, чтобы она произвела на него сколько-нибудь глубокое впечатлѣніе, а очевидно, что въ этомъ отношеніи Дидро безспорно лучшій судья, чѣмъ его собесѣдница. По поводу пожалованія имѣнія Круглое Дашкова говоритъ, что она, конечно, не напоминала и не просила о прибавкѣ, на которую, по ея мнѣнію, имѣла полное право — но сохранилось документальное доказательство, что она и напоминала, и просила. Дашкова постоянно говоритъ, что испытывала стѣсненіе въ средствахъ, разсказываетъ, что она многое раздавала роднымъ, по ея словамъ, конечно, безъ процентовъ и даже безъ отдачи — но послѣ ея смерти осталось наличными деньгами до 70.000 р. — сумма по тому времени громадная — и остались письма къ роднымъ, гдѣ она не только напоминаетъ о долгахъ, но очень аккуратно высчитываетъ и проценты.
При всѣхъ этихъ недостатках записки княгини Дашковой представляютъ тѣмъ не менѣе весьма цѣннымъ историческимъ памятникомъ — и потому, что содержатъ нѣкоторыя интересныя указанія и, особенно, какъ произведеніе, рисующее отличный портретъ женщины, во всякомъ случаѣ весьма выдающейся. Дѣятельность княгини Дашковой въ Академіи была дѣйствительно замѣчательна и полезна для русскаго просвѣщенія. И въ этомъ случаѣ мы почитаемъ нелишнимъ представить нѣкоторыя фактическія дополненія къ тому, что говоритъ о своемъ президентствѣ княгиня Дашкова, посвящающая этому періоду своей жизни гораздо меньшѣ вниманія, чѣмъ онъ заслуживаетъ сравнительно съ участіемъ ея въ переворотѣ 1762 г. и съ заграничнымъ путешествіемъ, очень подробно и обстоятельно изложеннымъ въ ея запискахъ.
24 января 1783 г. послѣдовалъ именной указъ Сенату: «Дирекція надъ С.-Петербургскою Академіею Наукъ препоручается статсъ-дамѣ княгинѣ Дашковой».
За двѣнадцать лѣтъ своего управленія Академіею Наукъ Дашкова упорядочила ея хозяйство, уплатила долги Академіи и даже собрала нѣкоторый капиталъ: довольно значительную сумму доставила продажа академическихъ изданій, которыя получили значительное распространеніе, когда, по рѣшенію Дашковой, понижена была ихъ цѣна. Небывалымъ до того времени успѣхомъ пользовались и два учено-литературныя періодическія изданія, основанныя Дашковой при Академіи: «Собесѣдникъ любителей россійскаго слова» и «Новыя ежемѣсячныя сочиненія», къ сотрудничеству въ которыхъ Дашкова привлекла всѣ лучшія литературныя силы своего времени; въ «Собесѣдникѣ» участвовала и сама императрица. Княгиня Дашкова возобновила при Академіи общедоступные курсы, которые читались раньше, но прекратились при ея предшественникѣ, Домашневѣ; ежегодно, въ теченіе четырехъ лѣтнихъ мѣсяцевъ, академики Озерецковскій, Котельниковъ, Северинъ и др. читали лекціи no естественной исторіи, математикѣ минералогіи и т. п. Въ управленіи Академіею Дашкова руководствовалась по преимуществу совѣтами И. И. Лепехина и выборъ этого достойнѣйшаго человѣка и отличнаго ученаго дѣлаетъ большую честь уму и такту княгини.
30 сентября 1783 г. по мысли Дашковой учреждена была и ввѣрена ей же въ управленіе Россійская Академія. Дашкова весьма энергично повела это новое дѣло. Почти всѣ члены Россійской Академіи были избираемы по ея рекомендаціи и въ Академіи соединился, безъ преувеличенія, весь цвѣтъ тогдашней русской интеллигенціи, — писатели, духовные іерархи, государственные дѣятели. Изъ числа 364 засѣданій Академіи, происходившихъ за время управленія ею Дашковой, 263 происходили подъ ея личнымъ предсѣдательствомъ и часто у нея на дому. Первымъ дѣломъ академики приступили къ составленію словаря. Дашкова принимала въ этомъ дѣлѣ весьма активное участіе. По отзыву Сухомлинова, этотъ «Словарь Россійской Академіи, расположенный по словопроизводному порядку» составлялъ въ свое время гордость и славу Академіи; позднѣйшія поколѣнія ученыхъ и писателей отзываются о немъ также съ большимъ уваженіемъ, находя, что Академія вѣрно поняла свое призваніе и принесла существенную пользу тогдашней нашей литературѣ.
Въ 1794 г., послѣ новаго охлажденія отношеній съ императрицей, Дашкова уѣхала въ продолжительный отпускъ и болѣе не видалась съ Екатериной. Въ декабрѣ 1796 г. по повелѣнію Павла Петровича она должна была уѣхать изъ Москвы и до весны 1798 г., когда получила разрѣшеніе вернуться въ подмосковную, провела въ отдаленной своей деревнѣ Коротовѣ. При Александрѣ I она жила въ столицахъ и въ своемъ Троицкомъ. Послѣдніе годы ея были печальны и унылы. Отношенія съ дочерью и сыномъ были совершенно порваны. Сынъ кн. Дашковой умеръ въ 1807 г., женатымъ, но бездѣтнымъ; дочь свою, Щербинину, она лишила наслѣдства и передала его, вмѣстѣ съ именемъ Дашкова, своему двоюродному племяннику, гр. Ив. Илл. Воронцову, получившему фамилію Воронцова-Дашкова.
Княгиня Дашкова представляетъ весьма замѣтную и весьма оригинальную фигуру среди дѣятелей екатерининскаго царствованія. Едва ли можно указать другую женщину, которая бы въ 18 лѣтъ принимала участіе въ заговорѣ, a 38 лѣтъ была президентомъ двухъ Академій. Всѣмъ, что прославило Дашкову, она обязана своему характеру, своей энергіи и рѣшительности; характеръ господствовалъ у нея и надъ умомъ, во всякомъ случаѣ тоже недюжиннымъ. Ея Записки, любопытныя вообще, особенно интересны какъ произведеніе, рисующее намъ умственный и нравственный обликъ этой далеко не заурядной женщины.