Записка об освобождении крестьян в россии (Кавелин)

Записка об освобождении крестьян в россии
автор Константин Дмитриевич Кавелин

Опубл.: 1855. Источник: az.lib.ru

Русская социально-политическая мысль. 1850—1860-е годы: Хрестоматия

М.: Издательство Московского университета, 2012. — (Библиотека факультета политологии МГУ).

Кавелин Константин Дмитриевич

ЗАПИСКА ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ КРЕСТЬЯН В РОССИИ¹

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Многие убеждены, что Россия по своим естественным условиям — одна из самых богатых стран в мире, а между тем едва ли можно найти другое государство, где бы благосостояние было на такой низкой ступени, где бы меньше было капиталов в обращении и бедность была так равномерно распространена между всеми классами народа.

Пока внешнее спокойствие и политическое могущество нас ослепляли, мы мало обращали внимания на это явление, но теперь, когда неудачи войны заставляют нас напрягать все наши силы, недостаток материальных средств невольно бросается в глаза и поставляет в обязанность каждого русского серьезно думать о причинах такого состояния и о средствах изменить его к лучшему.

Причин нашей бедности очень и очень много, как-то: ошибочная система управления; отсутствие строгого правосудия и правильного кредита; целый кодекс стеснительных для промышленности и торговли правил, вследствие которых ни та, ни другая не могут свободно развернуться, как в других странах; гибельное начало хозяйственных заготовлений и хозяйственного управления вообще, имеющее в нашей государственной администрации, к несчастью, такое обширное применение; глубокое невежество всех классов народа, не исключая и высших, из которых большею частью пополняются ряды чиновников и правительственных лиц.

Все эти причины действуют более или менее гибельно. Но ни одна не проникает так глубоко в народную жизнь, ни одна так не поражает промышленной деятельности народа в самом ее зародыше, ни одна так не убивает всякий нравственный и материальный успех в России, как крепостное право, которым опутана целая половина сельского народонаселения империи.

I.

Двадцать пять с половиною миллионов жителей мужеского и женского пола в нашем отечестве лишены самых первых, самых скромных зачатков гражданской свободы, — права по своему усмотрению заниматься тем или другим промыслом и произвольно отлучаться из своего места жительства; вопреки всякому здравому смыслу, они лишены самого действительного побуждения к занятию промыслами — права требовать плату или вознаграждение за свой труд, чего он действительно стоит.

Не одни помещичьи крепостные поставлены в это положение. Нет, несколько сословий или, правильнее, званий, по имени свободных, не знают всех или большей части этих прав и могут быть, по всей справедливости, названы крепостными государства или правительства. Так противоестественно устроен наш гражданский быт, несмотря на то, что мы учимся вот уже слишком полтораста лету других народов, обогнавших нас целыми веками на пути гражданского развития и преуспеяния.

Исчислим в должной постепенности сословия или звания, на которых более или менее тяготеет государственное крепостное право.

Во-первых, сюда принадлежат крестьяне, по названию вольные, но приписанные к разным ведомствам, к казенным и посессионным фабрикам и заводам², к корабельным лесам, к благотворительным заведениям, к почтовому управление (ямщики), к конюшням и пр³. Такие крестьяне несут в пользу государства известные натуральные повинности и находятся под управлением того ведомства, к которому приписаны. Стало быть, род их занятий определяется начальством, а не доброю их волею. Притом чиновники, пользуясь огромными правами, предоставленными у нас всякому начальству, не забывают себя, управляя подчиненными им крестьянами.

За ними следуют крестьяне удельные и дворцовые, состоящие под управлением департамента уделов⁴. По названию и они вольные, но стоит поближе вглядеться в многосложный порядок управления ими, чтоб удостовериться, что они мало чем отличаются от крепостных помещичьих. Весьма значительная плата установлена для выкупа крестьян из удельного ведомства; притом выкупаться можно только в купцы, и то не иначе как с согласия удельного ведомства; земли, приобретаемые удельными крестьянами в частную собственность, записываются и числятся вместе с удельными землями; мирская запашка составляет для этих крестьян весьма тяжелую и обременительную натуральную повинность, полезную теперь исключительно для одних чиновников, потому что запасные магазины по удельному ведомству⁵ уже давным-давно наполнены. Все эти обстоятельства, вместе с излишним, мелочным вмешательством удельного управления во все малейшие подробности крестьянского быта, показывают, что первые зачатки гражданской свободы также не существуют для них, как и для многих званий в России.

Многие думают, что удельные крестьяне зажиточнее государственных. Это очень может быть и даже весьма естественно. Вспомним, что еще недавно бедные и разоренные удельные крестьяне были переданы в ведомство министерства государственных имуществ, а зажиточные и богатые государственные крестьяне во всей Симбирской губ., взамен их, обращены в удельное ведомство. Водворить такими способами цветущее хозяйство между удельными крестьянами — если оно и действительно таково — весьма не трудно.

Гораздо более названных двух видов стеснены и лишены гражданских прав различного наименования военные поселяне⁶. Нельзя без содрогания вспомнить, как образовались наши военные поселения: простых мужиков в один прекрасный день вдруг обстригли, обрили, одели по военному и во всех подробностях домашнего и общественного быта подчинили военной дисциплине, военному начальству и военному суду! Страшный формализм, тупое, мелочное, несносное фельдфебельское педантство и казарменный наружный порядок и чистота, в применении к хозяйственным и административным делам, были бы смешны, если бы не были так притеснительны. Военные поселяне — это крепостные, военного ведомства. Вдобавок, их положение; бедственное и в материальном, и в нравственном отношении, никому, кроме чиновников и начальников, не приносит пользы: войско от него не выигрывает, а правительство положительно теряет, потому что обязано содержать многосложное и многочисленное управление, издержки на которое ничем не окупаются.

Восходя постепенно выше и выше по этой горестной лестнице, мы встречаем, после военных поселян, многочисленный класс мастеровых людей⁷ всякого рода, приписанных к казенным заводам, фабрикам и даже к небольшим заведениям и мастерским, как-то: к типографиям, лабораториям, чертежным и пр. Сюда относятся: тульские оружейники, мастеровые на горных заводах, наборщики и печатники московской университетской типографии и т. п. Этим мастеровым или вовсе не назначена задельная плата⁸, или назначена самая ничтожная^[1], а выход из сословия запрещен. Звание рабочего и мастера наследственно и наследственно обрекает их государственному крепостному праву. При этом мастеровые на горных заводах подчинены управлению, дисциплине и суду военному. Так государство присваивает себе, почти без вознаграждения, труд вольных людей, нарушая тем самые основные понятия о справедливости, самые бесспорные гражданские права, и вдобавок само терпит оттого большие убытки.

Далее мы должны назвать — как ни больно это русскому сердцу — многочисленную категорию тех, которые поступают в службу по рекрутским наборам. Ежегодно, в мирное время, государство вырывает из среды земледельческих и промышленных классов огромные массы людей, составляющие цвет народонаселения, из которых самая ничтожная часть возвращается назад. Трудно представить себе что либо несправедливее, тягостнее для народа, разорительнее для государства и противнее здравому смыслу — нашего устава о рекрутской повинности. Срок службы полагается 25-летний. Такая долгая служба перестает уже быть повинностью, а становится просто обращением в крепостное состояние государству, тем более, что дети, внуки, правнуки и отдаленнейшее потомство сданных в рекруты тоже обязаны служить государству. Правда, блаженные памяти государь император Николай Павлович облегчил судьбу находящихся в строевой службе, установив для них бессрочные отпуска⁹ после 15, 12 и даже 10-летней службы; но бессрочно-отпускные стеснены столькими мелочными, педантическими требованиями, смотрами, явками, для которых, как будто нарочно, выбрана самая рабочая пора, что им невозможно свободно, без помехи, заняться каким бы то ни было постоянным промыслом до получения чистой отставки; нестроевые же обязаны отслужить в действительной службе полный срок и бессрочным отпуском не пользуются.

Впрочем, тягостная обязанность прослужить почти всю жизнь солдатом есть еще наименьшее из зол нашей рекрутской повинности. Гибельная сторона ее, противная всякой справедливости, всякому разумному понятию, заключается в том, что рекрутский набор доставляет у нас государству не одних строевых солдат, обязанных нести военную службу, но также тысячи мастеровых и рабочих всякого рода, даже простых сторожей на крепостном праве, т. е. с правом заставлять их работать, без всякого или почти без всякого вознаграждения, за черствый кусок хлеба, за самое скудное содержание. Ежегодно тысячи людей отрываются от промыслов, от занятий, от сколько-нибудь независимой жизни, чтобы потерять, почти навсегда, всякую тень гражданских прав и гражданской свободы. Эти тысячи людей распределяются в денщики, в мастеровые на заводах и фабриках, в рабочие баталионы и роты, в писаря, в казенные типографии, в служительские команды, в множество рабочих должностей, которые не представляют и тени военного назначения. Они тоже остаются казенными крепостными наследственно.

Судьба солдатских детей, кантонистов¹⁰, самая жалкая и горестная. Трикраты счастливы они, если им доведется остаться до 17-ти или 20-ти лет где-нибудь в деревне и поступить на службу или в распоряжение начальства не с первой юности: по крайней мере они успеют сложиться физически. Но горе кантонистам, с детства поступающим в кантонистские школы и в разные выучки! Отданные в руки чиновников, они умирают толпами, а те из них, которые выдержат школу лишений и дурного обращения, созданную корыстолюбием, равнодушием или невежеством их начальства, возрастают без всякого нравственного образования, большею частью без всякого понятия о семействе и собственности, и выходят в жизнь безнравственными людьми, закаленными на всякое зло и достаточно обученными только для того, чтобы быть величайшими плутами и негодяями. После выучки (которую ни под каким видом нельзя назвать воспитанием) они распределяются в разные должности, мастерства, в технические заведения, в военные писаря, получая казенный паек, одежду и квартиру и самое ничтожное жалованье, и завися вполне, безотчетно, от своего начальства, которое нередко вгоняет их в гроб и работой, и неумеренными наказаниями. Дать военному писарю 300—400 розог — дело самое обыкновенное! Таким образом кантонист, поступивший на службу в какую бы то ни было нестроевую должность, есть вещь пишущая или работающая. Положение его безвыходно, безотрадно. Довольно сказать, что на капсюльное заведение, где постоянное обращение с ртутью убивает человека в 5, а по большей части в 8 лет¹¹, рабочие не нанимаются, а берутся из кантонистов! Нанимающийся, по крайней мере, идет на смерть добровольно, может хоть своему семейству выговорить какие-нибудь выгоды, а тут правительство осуждает людей на смерть — даром! Что мудреного, после всего сказанного, если из кантонистов почти всегда выходят самые отъявленные и бессовестные негодяи? Те из них, кои выдержат чистилище, т. е. лет 12 или 20 чуть-чуть не каторжной службы, становятся классными чиновниками и поступают в разные мелкие должности, иные из них дослуживаются и до чинов покрупнее. Нетрудно себе представить, какие понятия и какую нравственность они приносят с собою в государственную службу.

Говорят, что правительство намерено уничтожить звание кантонистов. Дай Бог, чтобы это была правда! Дай Бог, чтобы скорей исчезло это уродливое, противоестественное учреждение!

Таковы главные виды государственного крепостного права. Ему подлежат более 4 000,000 душ обоего пола, не считая в том числе поступивших в этот разряд из разных званий по рекрутским наборам и солдатских детей {Сюда принадлежит по 9-й народной переписи:

	Мужского пола	Женского пола
Крестьяне, состоящие под управлением департамента уделов и удельные, а также ведомств: кабинета его величества и дворцового:	852,144	946,564
Приписанных к государственным конским заводам	91,290	S6J66
Принадлежащих общественным заведениям	12,342	17,379
Принадлежащих и магистерского ведомств	15,303	16,595
Архиерейских и монастырских служителей	5,091	-
Приписанных к казенным горным и прочим заводам и фабрикам	209,222	225,829
Мастеровых, приписанных к дворцам	748	982
Мастеровых, приписанных к горным и винокуренным заводам и соляным промыслам и фабрикам	137,408	106,980
Тульских оружейников	9,061	9,682,
Охтенских и Адмиралтейских поселян Черноморского флота	8,507	8,563
Лоцманов	1,557	-
Лесных сторожей	920	649
Лашманов	115,981	-
Ямщиков	26,320	31,933
Регулярного военного поселения	320,941	308,261
Соляных возчиков при Эльтонском озере	426	258
	2,004,772	2,049,925
	1,051,697

}.

Частное крепостное право, конечно, не хуже государственного, особливо в сравнении с поступающими в государственное крепостное состояние по наборам и из солдатских детей; но справедливость требует сказать, что оно и не лучше. Одно стоит другого.

В личном отношении положение помещичьих крепостных может быть и стало теперь несколько легче против прежнего, благодаря времени, успехам образования и строгим мерам, принятым в царствование императора Николая I, но то же самое образование, которое несколько смягчило варварское обращение помещиков с крепостными, научило их смотреть на последних как на капитал, из которого надобно извлекать как можно более дохода. Очень многие помещики поняли, что невыгодно терзать и забивать крепостных, что лучше пользоваться ими, как подобает умным и расчетливым хозяевам. А как меры правительства полагают предел жестокости, а не корыстолюбию владельцев, то в материальном отношении состояние крепостных весьма значительно ухудшилось против прежнего: их повинности, оброки и другие обязанности к владельцам в последние 10, 20 лет удвоились и утроились; особенно нагло увеличена цифра крестьянских повинностей вокруг столиц и преимущественно около Петербурга, где вместе с оброком, весьма значительным, обыкновенно отбываются крестьянами и разные работы. Оброки с крепостных, отпущенных по паспортам, у которых нет ни земли, ни тягла в господском имении, — безобразны. Один помещик, проживающий в Петербурге, берет с своих крестьян, торгующих по свидетельствам, ежегодно по 450 р. сер. с каждого; а сколько таких владельцев, которые берут с своих крестьян в год до 60 р. сер. оброка. Такая повинность не имеет даже того, весьма любимого помещиками, оправдания, что она будто бы взимается за землю, которою пользуются крестьяне; ибо оброк с крепостных, живущих по паспортам, есть налог на труд, личная подать, часто до того неумеренная, что лишает крепостного всякой энергии, всякой охоты заняться чем бы то ни было. Один маляр, проживавший в Петербурге и плативший с братом своим в год 400 руб. асе. оброку, жаловался на свою судьбу и на крепостную зависимость. Ему заметили: «зато семья твоя не замерзнет, когда у тебя сгорит изба, барин построит новую». — «Это так, отвечал маляр, да я плачу барину по 200 р. вот уже десять лет, а это — 2,000 руб.; — останься эти деньги у меня в кармане, я бы четыре избы на них построил».

Есть примеры еще более горестные. В 1842 году, у одного из известных кондитеров на Невском проспекте служил лакеем один крепостной человек. Хозяин заведения был им во всех отношениях отлично доволен, но, несмотря на то, должен был заменить его другим, потому только, что за взносом оброка из жалованья бедняк не имел довольно денег, чтоб одеться порядочно, как требовалось в кондитерской. На его место поступил вольный, а он — что с ним сталось? Спился ли он с горя или попал в солдаты, или другая горькая постигла его судьба?

Положение крепостных, служащих барину лицом и работою, еще печальнее. Оброчный может, по крайней мере, употребить себя, как ему удобнее и лучше, по своему усмотрению; служащий лицом не пользуется даже и этим сомнительным преимуществом. Труд обязательный, без вознаграждения или с самым ничтожным вознаграждением, и при том не добровольно избранный по наклонности, а по принужденно — вот существо крепостного права в экономическом отношении. Сколько оттого пропадает без пользы сил, погибает и замирает способностей и талантов! На барщине человек работает, по крайней мере, вдвое хуже, чем у себя дома и на своем поле. Поразительным этому доказательством служит то, что у крепостного мужика с батраком различный бывает договор, смотря по тому, нанимается ли батрак ходить на барскую работу вместо мужика или работать у последнего в доме и на его поле. В первом случае батрак идет за меньшую плату, а во втором — за большую. А какова крепостная домашняя прислуга, — лучше всего доказывается тем, что множество помещиков предпочитают наемную, и в больших домах такая прислуга вошла в обычай.

Частному крепостному праву подлежат более 21 500,000 душ обоего пола, а именно крепостных помещичьих крестьян 20 589,178, дворовых людей — 1 035,924.

Следовательно, всего государственному и частному крепостному праву подлежат у нас 25 498,930 душ обоего пола, тогда общее народонаселение империи, за исключением Финляндии, Царства Польского, Американских владений и Закавказского края, составляет, по официальным сведениям, 56 313, 323 души.

II.

Государственное крепостное право возникло у нас во времена невежества и варварства, а теперь распространилось и поддерживается вследствие совершенно ошибочных понятий о пользах и выгодах государства и вследствие противного здравому смыслу устройства военной повинности в России.

В наше время всеми признано за несомненную истину, что правительству не след заниматься никаким промыслом, никаким изделием, никаким заготовлением хозяйственным образом, потому что подобные операции, в последнем итоге, всегда, непременно, приносят правительству, а след. и государству, не прибыль, а убыток. Наш государственный совет давно уже высказывает эту мысль при всяком удобном случае и требует ее приложения к нашему внутреннему управлению в обширных размерах, — но все понапрасну. Наконец, теперешние, чрезвычайные военные обстоятельства, уяснившие для всех то, что до того времени понимали лишь немногие, окончательно доказали всю справедливость этого просвещенного требования; наши ружья, орудия, военные и артиллерийские снаряды, заготовленные на казенных заводах, во многих случаях оказывались дурного качества и не выдерживали сравнения с иностранными. Люди специальные, близко знакомые с делом, утверждают, что одно только и есть средство сравняться в этом отношении с иностранными государствами — заказывать снаряды и оружие частным фабрикантам и заводчикам. Совершенно то же самое должно сказать и о всех прочих казенных заводах, фабриках и промышленных заведениях: они существуют в убыток правительству, обыкновенно крайне стеснительны для частной промышленности, а между тем мало-помалу приходят в упадок.

Горное дело, с такими неимоверными трудами и усилиями насажденное и развитое у нас Петром Великим, падает с каждым годом: действие многих казенных горных заводов прекращается под тем предлогом, что выручка не покрывает издержек производства. Может быть, оно и действительно так, но от чего? Объяснения должно искать в казенном управлении, которое всегда и везде оказывалось совершенно неудовлетворительным. В этом смысле можно безошибочно сказать, что передача сибирских рудников из ведомства кабинета в министерство финансов и из министерства финансов в ведомство кабинета, конечно, не поможет горю.

Когда есть очевидные, поразительные доказательства тому, что при казенном управлении никакая отрасль промышленности хорошо идти не может, когда постоянно, по всякому малейшему поводу, об этом напоминает государственный совет, — от чего же держится и более чем когда-нибудь процветает эта убыточная для правительства, гибельная для промышленных сил государства и в высшей степени притеснительная для целого народа система? От того, что она поддерживается и защищается перед правительством целыми легионами совсем ненужных чиновников, которые, сверх жалованья, находят свои выгоды в управлении казенными заводами, фабриками и другими промышленными заведениями и потому отстаивают настоящий порядок дел всеми возможными средствами; правительство же почему-то не понимает, до какой степени вредна и гибельна эта система во всех отношениях. Доказательства сказанному можно видеть во всех тех делах (конечно, давным-давно сданных в архив), в которых шла речь о закрытии или продаже какого бы то ни было казенного промышленного заведения.

Есть и другая истина, тоже признанная в наше время за неподверженную никакому сомнению, — что вольная работа по договору во всех отношениях лучше подневольной и даровой. В простом народе, который сам работает обоими способами, эта истина давно уже известна; в его устах выражения: «казенная» и «барщинная» работа, исполняемые поневоле и даром, означают плохую, ленивую работу.

Нынешняя война, вместе с большими бедствиями принесшая нам столько пользы, и в этом отношении многим открыла глаза¹². Говорят, что летом 1855 года его императорское высочество генерал-адмирал¹³ имел случай лично убедиться в преимуществе вольной работы, по поводу постройки разного рода судов для Балтийского моря: работа производилась лучше и скорее вольнонаемными, чем морским рабочим экипажем и казенными мастеровыми. Впрочем, еще задолго до войны, у многих помещиков-фабрикантов и заводчиков крепостные их крестьяне уже работали (и теперь работают) на их фабриках и заводах по вольному договору и за вольную, договорную плату; даже есть примеры, что только этим способом и можно было поправить и поднять фабрики, первоначально основанные на крепостном праве.

Если, следовательно, вольный труд выгоднее подневольного и для правительства, и для частных владельцев, то о пользе свободной работы в сравнении с крепостною для государства и говорить нечего! Вольный наем передает в массы народа много денег; деньги эти, проходя чрез тысячи рук, распространяют довольство, а довольство есть самый надежный и обильный источник государственных доходов. При довольстве и подати поступают сполна, и доход от пошлин возрастает, потому что чем больше проживает народ, тем больше он платит пошлин. Прибавим к этому, что вольная работа по найму идет гораздо скорее, чем подневольная, потому что каждый хочет заработать как можно больше. Совсем другие последствия для государства от крепостного, невольного труда, без платы или с малой платой: такой труд держит массы рабочих в нищете, и они оттого почти ничего не покупают, ничего не проживают и, стало быть, не доставляют или почти не доставляют казне дохода. Да и работает человек вяло, неохотно, зная, что от труда ему ничего не прибудет и быт его не улучшится. Самое даже желание улучшить положение свое в нем мало-помалу угасает. Нравственное и физическое бездействие и дремота постепенно овладевают массами и делают невозможным всякий успех, всякое развитие… До такого усыпления уже дошло сельское народонаселение в Белоруссии. Все знают, каково это состояние для государства и выгодно ли оно для правительства.

Все здесь нами сказанное не удивит никого новизною. Отчего же число казенных подневольных работников не только не уменьшается, а напротив, с каждым годом растет? Частью оттого, что и изложенные нами простые истины понимают далеко не все, даже и из высших правительственных лиц, — так низок у нас уровень образования в кругах административных, — частью же потому, что если подневольный труд не выгоден для правительства и бедствен для государства, то он, в замен того, очень полезен для чиновников, заправляющих казенными работами и рабочими, а классы и лица, заинтересованные в том, чтоб этот порядок дел изменился, не имеют никакого голоса.

Наконец, война, потрясшая многие из наших закоснелых предрассудков, осязательным образом опровергла и господствовавшие доселе в России воззрения на военное образование солдата, — воззрения, на которых, казалось, незыблемо основан наш давно устаревший рекрутский устав. Обучение рекрута, направленное почти исключительно на маршировку и выправку, а не на действительное знание службы и уменье владеть оружием, было одною из главных причин, почему у нас удержан такой продолжительный срок отправления обязательной рекрутской повинности, ибо в самом деле не малого времени нужно было, чтоб сделать ловкого солдата из неуклюжего и косолапого мужика; это же было и одною из главных причин, почему значительное сокращение срока военной службы почиталось у нас записными знатоками военного ремесла решительно невозможным, а без такого сокращения нельзя было и помышлять о преобразовании нашего рекрутского устава, потому что все основные положения его и правила были неизбежным последствием долговременного срока обязательной военной службы. Если человек должен быть солдатом в течение почти всей своей жизни, то уже этим самым условливается, что нельзя призвать всех к военной службе, что она есть самая тяжкая повинность, от которой привилегированные сословия избавляются, что рекрут совсем оставляет прежнее свое звание и переходит в полную, безраздельную зависимость от военного управления, что по правам и льготам как сам солдат, так и жена его и дети становятся в исключительное положение и берутся под особенное покровительство государства, службе которому он посвятил все свои силы и время. Но теперь, когда все усилия направлены к тому, чтоб по возможности очистить рекрутскую школу от мелочей и педантизма, как можно более упростить ее и приспособить к действительным потребностям военного звания, — теперь приспело, кажется, время и наступила возможность серьезно подумать о совершенном изменении гражданского положения солдата и из казенного крепостного в течение всей почти жизни обратить его в подданного и гражданина, обязанного пред государством лишь несколькими годами военной службы.

Из всего сказанного следует, что для упразднения в России государственного крепостного права должно принять следующие меры:

Во 1-х, все правительственные промышленные заведения, какие бы они ни были, а именно: заводы (в том числе и горные), фабрики, мануфактуры, мастерские всякого рода, типографии, литографии и т. п., без всякого изъятия, или продать в частные руки (лицам или компаниям русским и иностранным), или же, если покупщиков не найдется, — отдать тоже в частные руки, в арендное содержание, а приписанным к ним мастеровым и рабочим предоставить избрать род жизни по своему усмотрению.

Во 2-х, всех крестьян, приписанных к каким бы то ни было ведомствам, заводам, фабрикам, заведениям и т. п., подчинить одному управлению и закону с свободным сельским населением империи вообще, уволив от всех особенных натуральных и денежных повинностей, которыми они ныне обложены в пользу своих ведомств.

Эти две меры, предоставляя приписным гражданские права, которых они теперь, весьма несправедливо, более или менее лишены, имели бы еще и то благодетельное последствие, что бесчисленное множество штатов, управлений, ведомств и должностей могли бы быть упразднены^[2]. Не забудем также, что по окончании нынешней войны правительству понадобятся огромные капиталы для восстановления разрушенного и истребленного войною, для развития и усиления того, что оказалось в прежнем виде слабым и недостаточным, для пособия целым краям империи, более или менее пострадавшим от военных действий, но в особенности, чтобы поддержать государственный кредит. Откуда взять на все это капиталы? Создать их возвышением существующих налогов и установлением новых — невозможно, особливо тотчас же после войны и больших пожертвований, уже понесенных всеми классами народа. Сделать новые займы, внешние или внутренние, — слишком обременительно для государства и в настоящем, и в будущем. Продажа и отдача в аренду промышленных казенных заведений была бы едва ли не одною из действительных мер, чтобы выйти правительству из теперешнего затруднительная положения, потому что, будучи вернейшим средством к развитию у нас промышленности, представляя впереди существенное сокращение государственных расходов чрез постепенное уменьшение должностей и штатов, она в то же время доставила бы в руки правительства разом значительные капиталы и тем дала бы средства для покрытия неотлагательнейших издержек. Горные заводы, теперь закрытые, потому что казне невыгодно управлять ими посредством чиновников, пошли бы с торгов за выгодные цены; то же можно сказать о продаже или передаче в частные руки с.-Петербургско-московской железной дороги, и т. д.

В 3-х, заведение кантонистов совершенно упразднить, предоста-вя солдатским детям право оставаться в том звании, к которому принадлежали их отцы до поступления в рекруты, или же приписаться к другому званию на общем основании.

В 4-х, постановить основным законом империи, не терпящим ни малейшего изъятая, что поступающий на службу по рекрутским наборам ни под каким видом и предлогом не может быть употреблен ни в какую службу, исключая собственно военной, в самом строгом значении этого слова, т. е. такой службы, которая прямо и непосредственно относится к военному ремеслу, а не числится военной по одному мундиру и произвольно данному названию.

В 5-х, все не военные должности и службы, наполняемые ныне, совершенно неправильно, людьми, сданными в рекруты или кантонистами и солдатскими детьми, — сторожей, рассыльных, швейцаров, писарей, фельдшеров, кондукторов, денщиков, мастеровых, служителей, рабочих и т. п. в полках, заведениях всякого рода, штабах, ведомствах, мастерских и вообще где бы то ни было и каковы бы ни были должности, если только они не военные в самом бесспорном смысле слова, — замещать вольнонаемными, служащими по желанию и за условленную плату. Подобная мера, по необходимости, заставит серьезно подумать об упразднении тысячи должностей, которые существуют теперь только потому, что, по-видимому, дешево обходятся правительству или, правильнее, ведомствам.

В 6-х, собственно военную или рекрутскую повинность устроить на следующих основаниях:

а) Срок службы установить семилетний. Чрез это: 1) поступающий в военную службу не был бы, как теперь, отрезанным ломтем для общества и семьи и мог бы большую часть своей жизни принадлежать к своему званию и заниматься своим промыслом; 2) народонаселение сохранилось бы лучше и могло бы беспрепятственно умножаться, что по малонаселенности империи имело бы самые благодетельные последствия. Мы не Европа. У нас еще места много и очень много нужно рук и голов; 3) большая часть рекрут, сохраняя и по вступлении в военную службу живую связь с своей семьей и своим родным краем, в надежде скоро возвратиться, не теряли бы, как теперь, гражданских привычек, и старались бы помнить свое ремесло, зная, что оно скоро опять понадобится; 4) рекрут не терял бы, как теперь, гражданских прав в своем краю и семье, не становился бы круглым бобылем, и, след.; 5) шел бы на службу охотнее, а с тем вместе меньше было бы побегов и военных дезертиров.

б) Обязать к военной службе все звания и состояния без исключения, начиная с 18-летнего возраста, уволив от этой обязанности только негодных для военной службы по причинам физическим, также учащихся и готовящихся к некоторым должностям и занятиям, состоящим под особым покровительством, как-то: к духовному сану, в медики, художники, ученые и проч. Вместе с тем предоставить всякому право нанимать вместо себя в службу другого, не обязанного более службой. Дворянам и окончившим курс в разных заведениях предоставить служить с правами, им теперь предоставленными. Чрез это: 1) в распоряжении правительства было бы постоянно значительное число войска; 2) каждый, отслужив свой срок лет 25-ти отроду, был бы уже совершенно свободен и мог бы устроить свою судьбу и образ жизни по своему ближайшему усмотрению — важное условие для промышленных классов народа, живущих трудом, а не процентами с капитала.

в) После семилетней службы дается чистая отставка. Отслуживший свой срок возвращается в свое сословие или приписывается к другому и совершенно, во всех отношениях, выходит из зависимости от военного начальства.

г) В течение всей службы солдата, жена его и дети не поступают в зависимость от военного начальства и остаются под защитой и покровительством общих земских законов в прежнем звании или переходят в другое^[3].

Вот главные начала, при помощи которых государственное крепостное право может быть упразднено. Этого настоятельно требуют и благо государства, и выгоды народа, и польза правительства. Стоит только пожелать, и к совершению такого, во всех отношениях, благодетельного преобразования не будет никакого препятствия. Возражать будут только заинтересованные в сохранении этого права ведомства и управления, для которых оно так прибыльно. Они всегда сильно вопиют против каждой подобной меры. Давно ли тому назад раздавались громкие сетования против правительства за обращение в казаки крестьян, приписанных к нерчинским заводам¹⁴. А почему? Потому что для местного горного начальства такое распоряжение было куда как неприятно. Приведем другой пример, еще более разительный. Государственный совет обратил просвещенное внимание свое на необходимость закрыть по возможности все казенные винокуренные заводы, на которых курение вина обходится дороже, чем на частных заводах. Казалось, что могло быть справедливее и разумнее такого требования? Но казенные винокуренные заводы управляются чиновниками, и чиновники грудью стали отстаивать их существование, в чем отчасти и успели, под самыми странными предлогами, напр., что будто бы некуда будет ссылать в работу некоторые разряды преступников!

III.

Гораздо сложнее и труднее для разрешения вопрос о помещичьем крепостном праве, которое тяготеет более чем над 20 миллионами душ, и имеет на целый государственный организм самое решительное и глубокое влияние.

Крепостное право владельцев возникло у нас частью вследствие настоятельной государственной потребности дать прочную оседлость сельскому народонаселению, частью исторгнуто у московских царей в бедственное время шаткости нашей государственной власти, когда она вынуждена была льстить и потворствовать знатным, богатым и сильным, забыв настоящее святое свое призвание покровительствовать незнатным, бедным и слабым. Отсутствие всяких идей о справедливости и праве и бессмысленное варварство выработали из неопределенной зависимости крестьян от землевладельцев, в течение XVII века, полное личное рабство, и в этом виде крепостное помещичье право завещано XVIII веку.

Прошло целое столетие, и это право мало изменилось. Петр Великий, пересоздавший условия нашей внешней и внутренней жизни, не способствовал развитию крепостного права, как думают многие, но ничего не сделал, чтоб уничтожить или, по крайней мере, преобразовать его. Преемники Петра и не помышляли о крепостном праве. Впервые на него обращено внимание в великий екатерининский век: не только императрица, но и очень многие из тогдашних владельцев смотрели на крепостное право глазами энциклопедистов¹⁵. Говорят, что в комиссию для составления нового уложения¹⁶ было представлено много мнений, сильно и решительно осуждавших это право. Но все тогдашние возражения против него, будучи отголоском филантропических¹⁷ и философских идей века, лишь поверхностно коснулись этого нрава, и поверхностный взгляд той эпохи отразился и на законодательстве великой государыни: против дальнейшего распространения личного рабства, конечно, были приняты некоторые действительные меры, но зато множество казенных крестьян навсегда перешло, вместе с казенными землями, в помещичье владение.

Необходимость упразднить крепостное право впервые представилась ясно и отчетливо европейски просвещенному уму императора Александра I. Следы этой мысли всюду проглядывают в законодательстве его времени. Дальнейшему распространенно крепостного права поставлены решительные преграды и круг действий его стеснен. Видно намерение по возможности уничтожить личное рабство, а крепостную зависимость истолковать в смысле прикрепления к земле. Наконец, против жестокого обращения владельцев приняты энергические меры. Этот взгляд и это направление не изменились и после, несмотря на решительный переворот в общем ходе русского законодательства с венского конгресса¹⁸ и на постепенное замирание с того же времени либеральных начал в нашей администрации. В этом отношении царствования императоров Александра I и Николая¹⁹, столь различные во многом, замечательно сходны между собой. Покойный государь, будучи вообще далеко от либеральных идей Александра I, в то же время гораздо настойчивее и решительнее своего предшественника подготовлял постепенное упразднение крепостного права, — очевидное, поразительное доказательство того, что вопрос поднят не случайно, не по прихоти, но вследствие побудительных причин величайшей важности.

Бросим беглый взгляд на эти причины.

В экономическом или хозяйственном отношении крепостное право приводит все государство в ненормальное состояние и рождает искусственные явления в народном хозяйстве, болезненно отзывающиеся в целом государственном организме. Как в теле от неправильного обращения крови обнаруживаются самые разнообразные припадки и болезни, так и в государстве — от крепостного права.

Не упоминая уже о последствиях несвободной и даровой работы, о которых мы сказали выше, заметим только, что при такой работе, исполняемой лениво и неохотно, по крайней мере вдвое хуже вольной, весьма значительный процент рабочих сил всего крепостного населения России утрачивается без всякой пользы как для помещиков, так и для крепостных, и след. и вообще для государства. По самому умеренному исчислению, потерю эту должно оценить ежегодно по крайней мере в 96½ миллионов руб. сер.^[4].

В помещичьем крепостном праве заключается если не единственная, то бесспорно одна из главнейших причин неправильного распределения сельского народонаселения в империи и искусственного направления его промышленной деятельности. Крепостной не всегда поселен там, где ему удобнее и лучше, и не всегда ведет именно тот образ жизни, который по местным условиям края был бы и для всего государства производительнее, и для него самого выгоднее. Многие местности империи содержат, сравнительно, слишком частое население; другие, напротив, страждут отсутствием рабочих; там появляется бедность от недостатка земли, здесь остаются без употребления и без пользы пространства, самые благоприятные для сельской промышленности. А отчего это? Оттого, что помещичье право приковывает крепостных к той или другой местности случайно и не дает огромным массам сельского народонаселения расселиться правильным образом. Но этого мало: весьма нередко, посреди народонаселения, занятого отхожими промыслами, у которого земледелие остается на руках одних лишь стариков, женщин и детей, — совсем не кстати и неуместно лежит помещичье село или деревня на издельи или на пашне. Как это делается? Владельцы при направлении промышленной деятельности своих крепостных не всегда сообразуются с местными условиями края, а весьма часто только с собственными, нередко невежественными, случайными и для них самих убыточными понятиями о вещах. Так, напр., многие владельцы уверены, что они сохраняют нравственность своих крестьян, запрещая им отхожие промыслы; другие в убеждении, что Россия должна быть государством земледельческим, а отнюдь не фабричным и заводским, сажают своих крепостных на тягло и пашню, вопреки самым несомненным указаниям местных условий; наконец, очень, очень многие, даже наибольшая часть помещиков, поступают так потому, что представляют себе крепостную деревню не иначе, как населенную крестьянами пашущими, косящими, жнущими и молотящими на своего барина, а другие, не имея иного источника дохода, кроме крепостной деревни, поселяются в ней на житье и сажают своих крестьян на пашню, чтоб иметь чем существовать и кормиться. Рядом с этим большинством попадаются, конечно, и такие владельцы, которые выгоняют на заработки народонаселение мало подвижное, по преимуществу земледельческое.

Политико-экономические результаты такого порядка вещей весьма бедственны для целого государства. Огромное большинство помещиков старается производить как можно больше всякого рода хлеба, не справляясь и даже не думая о том, стоит ли заниматься земледелием, и не было ли выгоднее обратиться к другим промыслам. Помещики не думают об этом потому, что пользуются трудом своих крепостных даром, а вследствие этого рассчитывают свои выгоды или невыгоды только по урожаю и торговым ценам на хлеб, а не принимают, да и не могут принимать в расчет — сколько они издержали на получение своего дохода. С первого взгляда кажется, что это обстоятельство не очень важно, а между тем в нем именно и заключается главнейшая причина постепенного и повсеместного обеднения наших помещиков и крестьян. Не имея возможности рассчитать во сколько ему самому обошлось производство хлеба, помещик не в состоянии определить и низшей, наименьшей цены, ниже которой нельзя ему продать хлеба, не потерпев убытка, и потому наибольшая часть помещиков сообразуется только с торговыми ценами и с своими потребностями. Выжидать хороших цен на хлеб в состоянии лишь очень немногие владельцы; а большинство, имея крайнюю нужду в деньгах, готово отдать свой хлеб по существующим ценам. Кто же установляет торговые цены на хлеб? Торговцы, хлебные барышники и скупщики, которые руководствуются при этом одними своими, конечно, совершенно безобидными для себя соображениями, и по стачке между собою умышленно поддерживают самые низкие цены на местах закупки, пока весь хлеб ими не скуплен. Если б от этого терпели одни владельцы, то и тогда вред был бы очень велик и важен, но, к довершению несчастия, от такого порядка дел несут чувствительные убытки не одни помещики, но вместе с ними и крестьяне. Первые, по крайней мере, столько же поставляют хлеба на рынки, сколько и крестьяне, если не более. Роняя его цену, частью по неведению, частью по необходимости, они сбивают ее и с крестьянского хлеба. Таким образом выходит, что владельцы не только пользуются половиною крестьянского труда даром, но даже и остальную половину делают гораздо менее производительною посредством искусственной дешевизны хлеба, чем бы она могла быть, если бы не существовало крепостного права^[5]. След., давлением на хлебные цены крепостное помещичье право поражает всех, кто в России живет и кормится от земли. Каждый год это давление становится все пагубнее; потому необходимость изворачиваться из нужды с каждым годом делается для владельцев и для крестьян настоятельнее, так как расходы растут, а доходы уменьшаются, след., зависимость производителей от хлебных торговцев и рыночных хлебных цен становится все безусловнее. Конечные последствия этого хода дел в весьма непродолжительном времени будут заключаться в совершенном обеднении и владельцев, и крестьян; а возрастающее, соответственно тому, уменьшение государственных доходов поставит и правительство в самое трудное положение. Приближение этого состояния мы уже начинаем мало-помалу ощущать. Не дай Бог, чтобы последние результаты его когда-нибудь успели обнаружиться!

Наконец, осуждая на даровой труд огромные массы людей, владельческое крепостное право делает вольнонаемных менее нужными и тем сбивает цены на труд вообще. От этого не только терпят низшие классы, но и само правительство, потому что чем меньше кто зарабатывает, тем он беднее, тем меньше проживает и, след., тем меньше платит податей и пошлин.

В нравственном отношении влияние крепостного права столько же пагубно, если не более. Почти безусловная зависимость одного лица от другого в сфере гражданской есть всегда, без исключения, источник необузданного произвола и притеснений с одной стороны, и раболепства, лжи и обмана — с другой. Насилие и хитрость соответствуют друг другу и потому всегда идут рядом, поддерживая и развивая себя взаимно. Конечно, люди, мыслящие, одаренные благородным сердцем, воспитавшие в себе возвышенные понятия о вещах, более или менее счастливо избегают тех крайностей, в которые неудержимо влечет помещичье крепостное право; но число этих избранных очень невелико; большинство даже образованных и просвещенных владельцев не в силах, если б и хотело, беспрерывно вести упорную борьбу с страстями своими и всю жизнь их сдерживать, но, напротив, легко отдается их влечению. А что сказать о помещиках необразованных, которых так много? К стыду нашему должно сознаться, что они своею необузданностью представляют горестные образцы того, как низко может упасть человек, когда разум и сердце, а за недостатком их закон и общество, не сдерживают грубых его порывов. Архивы судебных и полицейских мест содержат в себе обильные материалы для страшной летописи человеческого унижения вследствие невежества и рабства. Они так многочисленны, так всем известны, что горько и больно русскому сердцу вспоминать их…

Всякий владелец, конечно, испытал на себе и знает, как самые благие намерения в отношении к крепостным, как самое человеколюбивое к ним расположение мало-помалу уступают место равнодушию, досаде, строгости, суровости, ожесточению и наконец тиранству. Рабство, несправедливо, незаслуженно тяготеющее на крепостных, развило в них, в высокой степени, хитрость, лукавство и злонамеренность, или по крайней мере равнодушие к господам. Каков бы ни был барин, они непременно, прежде всего, всячески стараются обмануть его, и чем он добрее и снисходительнее, тем они больше его обманывают. Вина всего этого, очевидно, в крепостном праве. А между тем, при всем доброжелательстве, помещик теряет, наконец, терпение; неблагодарность крепостных его невольно раздражает, и вот он начинает все строже и строже с них взыскивать за их дурные чувства и приучается мало-помалу их презирать и ненавидеть. Последствия таких чувств в отношении к лицам, с которыми можно делать почти все, что угодно, угадать не трудно. Вот истинный источник жестокого обращения с крепостными. Несмотря на все строгие меры правительства, оно никогда не прекратится, потому что естественно и необходимо вытекает из крепостного права.

Рядом с этими печальными явлениями развиваются и другие. Вследствие крепостного права владелец с детства приобретает привычку предаваться праздности и тунеядству. Естественное течение мыслей невольно приводит его к убеждению, что так как крепостные его должны на него работать даром, то он может, не обременяя себя излишними заботами и хлопотами, поручить хозяйство и дела свои управляющему, бурмистру или старосте, а сам — веселиться, жить в столице, в чужих краях, или где бы то ни было, для удовольствия собственной своей особы, удовлетворяя одним своим прихотям и более не думая ни о чем. Кому не приятен досуг и кому не тяжек труд, особливо у нас, где потребность труда еще не обратилась во вторую природу! Многие помещики думают также: зачем учиться, когда есть имение, которое доставляет порядочный доход, а след., и связи, и знакомства, и все, что нужно? Эти естественные, почти невольные рассуждения, особливо в очень молодых летах, делают большинство помещиков с детства праздными и равнодушными к своему образованию и развивают в них привычку жить трудами чужих рук. Так мало-помалу из них выходят тунеядцы, которые, лишившись, обыкновенно по своей же вине, своего состояния, считают государство обязанным снабжать их всем, что им нужно, давать им средства не только на необходимое, но даже на прихоти. Что такие притязания, при отсутствии заслуг, подкрепляются раболепством и низостью, — разумеется само собою.

Подобно господам рассуждают и крепостные — особенно крестьяне, сидящие на господской пашне, и дворовые люди. Они охотно предаются лени и тунеядству, в той мысли, что, если у них не достанет хлеба, падет скот, сгорит изба, то барин обязан им дать все это; мысль, в основании своем справедливая, но к которой всегда примешивается злорадное чувство, что господин, который пользуется их трудами и работой даром, сам будет нести и убытки за эту неправду.

Так, крепостное право есть неиссякаемый источник насилий, безнравственности, невежества, праздности, тунеядства и всех проистекающих, отсюда пороков и даже преступлений. Все общественные и частные отношения заражены у нас влиянием крепостного права: у наших чиновников нет чувства права и справедливости, потому что они большею частью из господ; у нас нет честности в гражданских сделках, потому что вследствие крепостного права два главных сословия в России, владельцы и крепостные, с малолетства привыкают к обманам и не считают своих слов и обещаний обязательными; у нас существует немало бесполезных должностей и мест, только для того, чтоб пристроить разорившихся маменькиных сынков, имеющих связи; у нас нет порядочной домашней прислуги, даже наемной, потому что ряды ее наполняются крепостными, бывшими или настоящими, уже развращенными рабством: у нас нет надежных второстепенных органов промышленности и гражданских сделок конторщиков, приказчиков, стряпчих, поверенных и т. п., потому что и эти звания наполняются или из бедного дворянства, или из вольноотпущенных.

Дети господ и крепостных с колыбели подпадают под горестное влияние этого несчастного права и чрез всю жизнь несут на себе неизгладимую печать людей, несправедливо господствующих или несправедливо зависимых.

Император Александр I старался количественно уменьшить число крепостных и качественно придать крепостному праву значение не непосредственной личной зависимости крепостных от господ, а зависимости, как бы происходящей вследствие того, что земля принадлежит помещикам, а крепостные крепки земле. В обоих этих направлениях очень многое остается еще сделать административным и законодательным порядком.

Владельцы из различных побуждений нередко сами желают предоставить свободу своим крепостным на различных условиях, а крепостные, со своей стороны, тоже готовы откупиться; тем и другим надлежало бы всячески содействовать.

Огромное большинство помещиков, даже при сердечной доброте и благонамеренности, не знают и не понимают вопроса об освобождении; им и в мысль не приходит, что с упразднением крепостного права они сами во всех отношениях выиграют; следовало бы употребить все меры, чтобы дворянство и чиновники имели возможность сами убедиться в пользе и даже необходимости освобождения крепостных, и содействовали в этом отношении видам правительства не нехотя, а добровольно и сознательно.

Согласно со сказанным, можно бы принять в отношении к освобождению крепостных следующие косвенные меры:

I. Продолжая деятельность императоров Александра I и Николая, издать ряд постановлений, которые, не касаясь существа крепостного права, ограничили бы, однако, его дальнейшее географическое распространение, положили бы предел размножению лиц, которые этим правом пользуются, и наконец, способствовали бы уменьшению количества помещичьих населенных имений. Таким образом: 1) для прекращения дальнейшего географического распространения крепостного права: а) запретить основание, где бы то ни было, новых поселений на крепостном праве; б) запретить переселение крепостных из одного имения в другое на том же крепостном праве; 2) для уменьшения числа лиц, имеющих право приобретать крепостных и владеть ими: а) лицам, вновь получающим права потомственного дворянства, не предоставлять права владеть крепостными; б) помещикам, имеющим лишь дальних родственников (напр., в 8-й степени или и далее), дозволять продажу их населенных имений не иначе, как с предоставлением крепостным права выкупиться с землею (см. ниже); и в) наследование в населенных имениях после дальних родственников в определенной степени допускать не иначе, как с освобождением крепостных, приписанных к тем имениям по ревизии, и притом с тою землею, которою они действительно владели и пользовались при жизни умерших их владельцев. Такое правило не было бы несправедливо, потому что тесные родственные связи между далекими родственниками теперь почти не существуют более; имения достаются по наследству от дальних родственников большею частью неожиданно и как бы от совершенно посторонних лиц. Поэтому, в некоторых законодательствах возникал даже вопрос: не следует ли вовсе прекратить право наследования в слишком далеких степенях родства. И 3) для уменьшения количества населенных помещичьих имений: а) предоставить всем свободным состояниям в России право приобретать населенные имения, но с освобождением, притом, приписанных к ним крепостных, с владеемою ими землею, как сказано выше; б) при продаже населенных имений с публичного торга за долги кредитным установлениям предоставлять крепостным, приписанным к тем имениям, право выкупиться самим и с землею, которая находится в их действительном владении и пользовании; или же правительству выкупать их, на основании изложенных выше правил освобождения помещичьих крестьян. На такие имения могла бы быть перечислена известная часть долга кредитным установлениям; количество следующей им земли — определено посредством особливой оценочной комиссии, а выкупная сумма — или тою же комиссиею, или по расчету на основании цены, предложенной за имение на торгах и переторжке^[6]; в) выкупать крепостных с землею на изложенных выше основаниях у всех помещиков, владеющих менее чем 30-ю душами, при переходе этих душ из одних рук в другие по наследству, завещанию, продаже или другим образом. Чрез это мало-помалу стали бы уменьшаться и исчезать мелкопоместные владения, вредные во всех отношениях; г) на тех же основаниях выкупать имения раз но по местные, при переходе их каким бы то ни было образом от одного помещика к другому.

II. Надлежало бы всячески содействовать добровольным сделкам между владельцами и их крепостными о выпуске последних на волю с землею и без земли. О способах достигнуть этой цели заметим следующее: а) отпущение на волю крепостных с незапамятных времен считалось у наших предков одним из самых обыкновенных и как бы обязательных подвигов благотворительности и благочестия; не было предсмертного словесного распоряжения владельца, которым бы не увольнялись крепостные. Этот исполненный любви и христианского милосердия обычай следовало бы не только поддерживать, но и всячески развивать между владельцами. Всего ближе это могло бы сделаться при содействии и помощи духовенства, которое, конечно, с радостью воспользовалось бы случаем принять деятельное, согласное с духом евангелия и с святым пастырским призванием, участие в решении этого государственного вопроса первостепенной важности. Невозможно исчислить, какое огромное и благодетельное влияние на успехи освобождения крепостных могли бы иметь увещания владельцев и владелиц, со стороны духовенства, отпускать больше людей на волю или вовсе без выкупа, или хотя и с выкупом, но на условиях как можно более умеренных, как можно менее тягостных для крепостных. Само собою разумеется, что эта цель едва ли была бы достигнута формальным предложением святейшему синоду и синодскими циркулярами всему православному духовенству. Только убеждение родит убеждение и все его благие последствия. Надобно стараться, чтобы достойнейшие, наиболее почитаемые, любимые и влиятельные члены духовенства вошли по сердечному убеждению в виды правительства и ради общего блага, ради общей пользы гражданской и христианской, добровольно захотели действовать в этом смысле: тогда они будут знать, как и к кому отнестись, кому из епархиального духовенства что и как предписать и внушить; словом, собственное убеждение и любовь укажут им пути и способы действования, которые недоступны для циркулярных предписаний; б) следовало бы подвергнуть самому внимательному пересмотру и существенно упростить все без изъятия действующие ныне постановления об отпуске на волю крепостных как с землею, так и без земли, ибо, напр., освобождение крепостных с землею в настоящее время обставлено столькими формальностями, многосложными, придирчивыми и бесконечными, что трудно решить — хочет ли законодательство способствовать или противодействовать упразднению крепостного права; в) следовало бы также организовать правильным образом и по возможности в обширных размерах выдачу ссуд тем крепостным деревням, селам и т. п. и даже отдельным лицам, на увольнение которых помещики изъявляют согласие, под условием взноса известной суммы денег. Потребность этой меры очевидна: часто бывает, что крепостные имеют случай выкупиться с землею, на довольно выгодных условиях, и даже деньги у них есть, да не сполна вся требуемая сумма, и из-за этого дело расходится. Что касается до выкупа из крепостного состояния отдельных лиц, то в больших центрах, напр., в Москве и Петербурге, он совершается так часто, что давно уже вошел в разряд юридических сделок самых обыкновенных. Происходит это таким образом: крепостные, не имея денег для выкупа, приискивают себе кредитора, который вносит за них всю сумму, а они ее потом у него отслуживают Такой выкуп, в мнении простого народа, есть дело благочестивое, более угодное Богу, чем обыкновенная ссуда. Если б был учрежден банк или отделение банка для выдачи ссуд на выкуп, на известных условиях, согласованных с потребностями, способами и нуждами простого народа, то нет сомнения, что при не очень значительном оборотном капитале он оказал бы самую существенную услугу делу освобождения и незаметно доставил бы волю тысячам людей и множеству сел и деревень. И г) надлежало бы содействовать всеми возможными средствами образованию капиталов для выкупа крепостных с землею и без земли. Такими средствами могли бы служить открытие подписок, постоянных и временных, в целой России, сборы в церквах, разыгрывание лотерей. Следовало бы не только дозволить, но поощрять составление обществ, по образцу благотворительных, с целью выкупа крепостных; эти общества могли бы принимать участие и в составлении договоров или условий между господами и их крепостными о выкупе и т. п. Многие найдут, может быть, все эти способы неприличными или, как у нас говорят, неблаговидными; но с этим мнением нельзя согласиться. Если не считается неприличною подписка на выкуп пленных, на вспоможение раненым, на покупку им не только пищи, белья, платья, но даже лекарств, корпии и разных целебных и прохладительных снадобьев, если никому не приходило еще в голову считать неблаговидными пожертвования деньгами и вещами в пользу бедных, вдов и сирот, на выкуп должников из тюрьмы, на содержание бедного духовенства, церквей, в пользу войск, даже на покрытие военных издержек, то нет причины почему бы неприлично или неблаговидно было собирать пожертвования на упразднение крепостного нрава, которое в государственном смысле хуже бедности, сиротства, болезни, ран, тюрьмы, плена, и гораздо вреднее и опаснее войны.

III. Выше было замечено, что император Александр I старался поставить в крепостном праве на первый план не личность крепостных, а землю, недвижимую собственность, и к ней так сказать, приурочить повинности и обязанности крепостных к владельцам; мысль глубокая, которая давно преобразовала бы у нас крепостное право, если б и она, как многое другое хорошее в нашем законодательстве, не была впоследствии забыта. Начать теперь развивать эту мысль во всех ее подробностях едва ли было бы полезно, потому что большая часть мер, из нее вытекающих, коснулась бы самого существа крепостного права, а всякая попытка определить отношение между крепостными и их владельцами, при теперешней низкой степени образования в России, при отсутствии правосудия и неустройстве местной администрации и полиции, вместо того, чтоб оградить крепостных, повела бы только, как показал опыт, к усилению взаимного неудовольствия и раздражения господ и крепостных и к бесчисленным новым, разорительным процессам. Поэтому было бы осторожнее, даже, может быть, справедливее и во всяком случае полезнее, имея целью выкуп и окончательное, полное освобождение крепостных, ограничиться, при осуществлении означенной выше мысли, теми только мерами, которые, подготовляя повсеместное освобождение, в то же время не нарушали бы материальных интересов владельцев. В этих видах можно было бы: а) выкупить всех однодворческих крестьян²⁹ без земли; — по 9-й народной переписи их числилось не более 6,347 душ муж. пола; б) окончательно запретить, под каким бы то ни было предлогом, владеть крепостными без земли. Подобное запрещение существует уже и теперь, но оно обставлено столькими оговорками, изъятиями и тому подобными сбивчивостями, что даже до сих пор есть какие-то, законом дозволенные, способы владеть крепостными, не приписанными к земле. И в) окончательно запретить продажу и отчуждение крепостных без земли, под каким бы то предлогом ни было, потому что такие продажи подают повод к самым вопиющим злоупотреблениям, напр., по отправлению рекрутской повинности, и обращают крепостных в личных рабов^[7].

IV. Наконец, для того, чтоб иметь возможность приступить к повсеместному освобождению помещичьих крепостных в целой империи, надлежало бы собрать предварительно все статистические данные, необходимые для составления проекта выкупной операции, подготовить достаточное число благонамеренных, бескорыстных и просвещенных чиновников, хорошо знакомых с юридическою и экономическою стороною крепостного права, и расположить в пользу освобождения общественное мнение. Для достижения всех этих целей, прежде всего необходима гласность, само собою разумеется, в известных пределах. Нет сомнения, что лишь только крепостное право и способы его упразднения сделаются предметом подробного рассмотрения и обсуждения в печати, и начнется обмен мыслей об этом предмете, — общественное мнение, под влиянием рассуждений и прений, скоро сложится, будут собраны о крепостном праве весьма подробные и основательные сведения и данные, и образуются люди и чиновники, какие нужны для успеха дела, — словом, все необходимые орудия для упразднения крепостного права создадутся сами собою и станут в распоряжение правительства, а ему останется только пользоваться ими. Согласно с этим, надлежало бы принять следующие меры: 1) для собрания статистических сведений: а) по каждому уезду, в котором есть крепостные, собрать за несколько последних лет точные и полные данные о том: аа) сколько в нем находится всего крепостного населения; бб) поскольку десятин земли приходится на каждую крепостную душу; вв) сколько из них находится в действительном пользовании крепостных и, следовательно, будет подлежать выкупу; гг) какая средняя цена десятины земли удобной — пахотной, луговой, покрытой лесом и проч., и неудобной; дд) какая цена одной ревизской души без земли; ее) какая средняя цена одной ревизской души в общем составе населенного имения, и жж) сколько в уезде оброчных и издельных имений, сколько в тех и других особливо ревизских душ и какое в них распределение земли между владельцами и крепостными; б) все эти данные собирать не чрез местное начальство, которое, в большей части требуемых от него статистических сведений, почти всегда выставляет цифры наобум, чтобы лишь очистить бумагу, — а посредством частных лиц, вызывая их к тому назначением, за отличные труды, наград, медалей, премий и т. п., открывая им все нужные для их работы официальные источники и оказывая всевозможное содействие. Подобные труды могли бы с большим успехом быть предлагаемы, в виде задач, сельскохозяйственными обществами, императорским русским географическим, академиею наук, начальством межевого ведомства и проч. Все сведения, собираемые таким образом и частными лицами от себя, — печатать не только с дозволением подвергать их строгой поверке, но с вызовом к тому всех желающих и знакомых с делом, и с этою целью премии, награды, медали и проч. за лучшие сборники сведений такого рода присуждать не прежде, как по строгой их проверке особыми специальными комиссиями, которым вменить в обязанность принять в самое тщательное соображение и разные отзывы, сделавшиеся им известными путем обнародования или другими способами; 2) в видах приготовления общественного мнения к упразднению крепостного права следовало бы: а) не только разрешить владельцам совещаться между собою об удобнейших способах освобождения крепостных, преимущественно в той местности, где находятся их имения, но и поощрять их к тому; б) приглашать и поощрять к тому же все существующие в России сельскохозяйственные общества, к занятиям которых этот вопрос непосредственно относится; в) предложить профессорам политической экономии и статистики во всех высших учебных заведениях подробно излагать и объяснять на лекциях пользу и выгоду освобождения крепостных в промышленном и хозяйственном отношениях; выполнить эту задачу им будет тем легче, что наука давно уже признала это положение за истину неопровержимую, не подлежащую никакому сомнению; г) дозволить печатно рассуждать о труде добровольном и принужденном или обязательном, с вознаграждением и без вознаграждения, и о пользе и вреде того и другого вида для государства, общества и частных лиц, в хозяйственном и материальном отношениях. Подобные рассуждения, не касаясь вопроса с его щекотливой, нравственной и политической стороны, принесли бы особливо при полемике и ту еще неисчислимую пользу, что в весьма короткое время в нашем обществе сложились бы здравые и ясные политико-экономические и финансовые понятия, отсутствие которых теперь так ощутительно и такие вредные имеет последствия.

Едва ли нужно оговаривать, что направление общественного мнения к известной желаемой правительством цели и возбуждение частной деятельности в известном направлении может быть достигнуто не циркулярными предписаниями, не приказами к точному и буквальному исполнению, а лишь словесными предложениями, указаниями, частными сообщениями, в которых просвечивало бы с большею или меньшею очевидностью непременное намерение правительства освободить крестьян с владеемою ими землею, но с полным за то вознаграждением владельцев. Убеждение, что таковы цели правительства, успокоило бы умы, примирило бы всех с предполагаемым преобразованием и внушило бы высокое понятие об энергии, прозорливости и справедливости правительства. А такого расположения умов только и нужно, чтобы Россия легко, мирно, без потрясения, освободилась от тяжкого бремени крепостного права.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ³⁰

Мысль упразднить помещичье крепостное право выкупом владельческих крестьян со всею землею, которую они на себя обрабатывают, вызвала много возражений. Благодаря им, самый предмет, столь важный, столь, можно сказать, неисчерпаемый, более и более уясняется с различных сторон.

Признавая в полной мере, что всякое замечание и возражение, каково бы ни было, впрочем, его достоинство, указывает или на недостаточную разработку предмета, или, по крайней мере, на более или менее существенные недостатки редакции, мы считаем себя обязанными, для пользы самого дела, со всевозможным вниманием разобрать все без изъятия возражения, которые нам удалось слышать против мысли об освобождении крепостных вообще и в особенности против предложенного нами способа выкупа.

Остановимся сперва на возражениях и замечаниях более общих, имеющих особенную важность, и перейдем потом к подробностям и частностями.

I.

Многие решительно восстают против обращения помещичьих крепостных, после их выкупа, в государственные крестьяне, водворенные на собственных землях, и остаются в убеждении, что после освобождения крепостных дворянство в России никак сохраниться не может.

Об этом рассуждают обыкновенно таким образом: По освобождении, так или иначе, крепостных людей, какое будет их законное положение? Конечно, многие помещичьи имения, действительно, представляют печальные доказательства непозволительной беспечности и преступного равнодушия владельцев к благу их крепостных; но, к счастию, число их, с успехами просвещения, видимо уменьшается, а взамен того сколько же есть таких имений, в коих благоустройство, зажиточность крестьян и образцовый во всем порядок на деле доказывают государственную и административную пользу помещичьей власти. Чем же можно заменить эту власть? На кого перенести с владельцев бесчисленные заботы по внутреннему устройству бывших крепостных общин и попечительство над крестьянами? С другой стороны, дворянство теперь — первое сословие в империи и пользуется привилегиями, которые обеспечивают за ним, частью по праву, но еще более на самом деле, известное и притом довольно значительное влияние на общественную и государственную жизнь России. С той минуты, как помещичьи крестьяне будут освобождены и сами станут землевладельцами, дворянство неминуемо потеряет это важное первенствующее значение, потому что не будет уже ни малейшего основания оставлять за ним те привилегии, которыми оно теперь исключительно пользуется. Потеряв всякое отличие от прочих сословий, оно смешается с ними и по малочисленности своей затеряется в их массе. Может ли дворянство желать такого преобразования? Но, оставляя в стороне дворянство, — можно ли желать его для государства и для России? Если бы такое преобразование действительно состоялось, то нет сомнения, что грубое невежественное большинство заглушило бы в управлении и общежитии просвещенное меньшинство; нравы стали бы еще грубее, чем теперь, как во всех обществах, где аристократические элементы стоят на втором плане. Азиатская основа нашего народного характера опять стала бы преобладать, как было до Петра Великого, ибо она сдерживается единственно благодаря тому, что во главе народа и управления стоит меньшинство, принявшее европейское влияние и нравы. Итак, сохранение теперешнего положения и роли дворянства в России есть дело государственной важности, а это невозможно без сохранения крепостного права.

Таковы возражения против упразднения крепостного права, которые слышатся отовсюду, не только от решительных противников этой меры, но даже и от тех, которые признают крепостное право несправедливым и во многих отношениях вредным для России.

В основании всех изложенных выше рассуждений лежит, во-первых, недоверие к нашей администрации, — особливо к ведомству государственных имуществ, во-вторых, убеждение в том, что значение и влияние должны принадлежать в России не массам, а просвещенному и зажиточному меньшинству, представляемому дворянством.

С тем и другим нельзя не согласиться вполне. Местное наше управление крайне притеснительно, алчно, невежественно и беззаконно. За весьма редкими, случайными исключениями местные органы администрации и правосудия едва ли не составляют худшей, вреднейшей части народонаселения. Мы не станем также защищать местного управления государственных имуществ, хотя, признаемся, и не видим причины, почему бы ему именно принадлежало в этом отношении печальное преимущество перед прочими ведомствами. Наконец, нельзя не разделять убеждения, что значение и влияние должны принадлежать не толпе, а образованнейшему и зажиточнейшему сословию. Если это справедливо для всех стран в мире, то тем более в применении к России, где просвещение так мало развито в большинстве народа.

Но именно для преобразования местной администрации, для поставления дворянства в то положение, какое ему приличествует, совершенно необходимо уничтожить крепостное право. Последнее породило и питает неудовольствие к дворянству в крепостных и недоверие к нему правительства. Внутренний разлад между органическими стихиями России, вытекая из крепостного права, с его существованием будет сохраняться, с усилением его усилится, с упразднением исчезнет, — разумеется, если последнее совершится безобидно для простого народа.

Справедливость этой мысли подтверждают и история, и ежедневный опыт.

Что есть администрация? Орудие, посредством которого верховная власть уравновешивает различные общественные элементы, приходящие между собою в столкновение или в соперничество. Богатые, знатные, родовитые, сильные, просвещенные, умные имеют огромные преимущества перед бедными, незнатными, безродными, слабыми, непросвещенными, посредственными или глупыми, и образуют высший слой человеческих обществ. Необходимое неравенство людей, — составляющее, вопреки всем теориям, закон естественный, — повело бы к чрезмерному преобладанию меньшей части общества над большинством, если бы не было верховной власти, которой призвание — служить между ними посредником, охранять и защищать низшие классы, во всех отношениях нуждающиеся в опоре и покровительстве.

В древней России крестьянин называл себя царским сиротою, выражая тем глубокое, вполне верное, представление русского народа о верховной власти и ее значении, и вся наша внутренняя история, от первой страницы до последней, есть не что иное, как развитие и применение этого основного воззрения. Не дав у себя развиться, по примеру других славянских племен, феодальным и олигархическим зачаткам, русский народ создал власть, какой не видал еще дотоле мир, и об нее разбились все беды, сгубившие другие славянские народы. Зорко сторожили мы у себя за неприкосновенностью верховной власти, поддерживали ее всеми, силами в шаткие времена и восстановляли, когда неблагоразумие правителей низводило ее с ее несокрушимого подножия.

Русский царь — не дворянин, не купец, не военный, не крестьянин; он выше всех сословий и в то же время всем им близок. Сила вещей, нередко вопреки личным наклонностям, стремлениям и понятиям, непременно делает русского царя посредником, верховным третейским судьею общественных интересов, справедливым мерилом притязаний всех классов и сословий. Строго, даже сурово и временами жестоко, сдерживали наши древние самодержцы высшее сословие, когда оно чрезмерно налегало на простой народ. Защищая слабого против сильного, они должны были, мало-помалу, создать себе покорное и надежное орудие своего призвания, чуждое интересов обеих соперничающих сторон. Таким орудием является, почти тотчас же после возникновения самодержавия, сословие дьяков и подьячих, зародыш и первообраз звания чиновников. Это сословие вербовалось из людей темных, но более или менее грамотных и деловых, не принадлежавших ни к какому званию, или покинувших свое звание и потому чуждых всяким общественным и сословным интересам. Степень образованности, бескорыстия и добросовестности этого класса зависит от степени общего народного образования и нравственности. Но как в полуварварских, так и в высоко просвещенных государствах, характер, значение и общественное положение этого класса остаются те же, пока не изменятся самые отношения между сословиями или общественными интересами. Русская пословица: «поссорь Бог народ, накорми воевод» навсегда останется и в буквальном, и в переносном смысле истиною для всех в мире народов. Напрасно многие думают, что бюрократическое управление посредством чиновников может быть введено или уничтожено по произволу, напрасно приписывают они вред, происходящий от бюрократической системы, эгоистическим, себялюбивым видам правительства. Бюрократия есть необходимый плод взаимной вражды и недоверия сословий и общественных интересов, не умеющих или не хотящих придти к какому-нибудь соглашению. Говорят, что бюрократия порождена недоверием правительства к народу. Но так ли это? Порядок вещей, при котором низшие слои общества, по необразованности, отсутствии общественного духа и своему положению, совершенно подчинены влиянию высшего сословия, а последнее всеми силами стремится исключительно, эгоистически воспользоваться этим влиянием в свою только пользу, едва ли и заслуживает доверия. Народ, как целое, тут ни причем. Всякому правительству, конечно, во всех отношениях было бы удобнее управлять народом посредством высшего класса, который, по своему положению между верховною властью и низшими слоями общества, мог бы служить наилучшим представителем всенародных польз и ходатаем за них. Но ненормальное отношение высших классов к низшим вынуждает правительство питать к первым некоторое недоверие и только отчасти, с важными ограничениями, предоставлять им участие в делах общественных.

Эти выводы вполне подтверждаются у нас на деле. Наше местное управление, вызывающее такие громкие, такие единодушные жалобы всей России, всех сословий, можно сказать, основано на недоверии. Им только и объясняется глубокая тайна, окружающая не только правительственные распоряжения, но и просительские дела; чрезмерное, губительное сосредоточение в центральных государственных установлениях бесчисленного множества ничтожнейших дел и бумаг, которым следовало бы оканчиваться в местах уездного управления, и уже ни в каком случае не восходить далее губернских инстанций; чрезвычайное развитие в местном управлении начала бюрократического, чиновного, при заметном ослаблении начала сословного и выборного. Отсюда прямо или косвенно проистекают все коренные недостатки теперешней нашей системы управления, для устранения которых одно только и есть действительное, вполне надежное средство: все дела местного интереса и управления, не имеющие общей государственной важности, или даже не касающиеся в одно и то же время нескольких местностей, предоставить окончательному решению местных учреждений; для этого сословные дела вверить заведыванию выборных из самих сословий, а общие земские дела — учреждениям, образованным частью из чиновников, частью из выборных, но не безгласных, как теперь, а поставленных в совершенно независимое положение от исполнительных властей; затем, для устранения злоупотреблений, обыкновенных спутников секретного делопроизводства, административного произвола, безответственности и безнаказанности, подчинить местное управление, в некоторой мере, контролю публичности и гласности, и суду, совершенно независимому от административных учреждений.

Все это очень хорошо известно правительству Оно слышит горькие жалобы народа, но вместо того, чтоб приступить к действительным мерам, польза которых уже изведана на деле, ограничивается одними пальятивными³¹ полумерами. Отчего это происходит? Кто осмелится сказать, что правительство не желает добра и пользы? Нет! Вглядываясь глубже в сущность вопроса, нельзя не угадать скрытой причины, которая одна удерживает правительство на пути благодетельных преобразований нашего местного управления. Не трудно доказать, что если привести в исполнение все изложенные выше меры, то дворянство, класс самый просвещенный, самый зажиточный, самый сильный по своему положению и связям, получит решительное влияние на губернское и уездное управление; в этом сословии разовьется сословный дух, который будет иметь большой вес в целой народной жизни. Не будь дворянство поставлено чрез крепостное право в ложные, ненормальные отношения к половине сельского народонаселения империи, правительству оставалось бы только с радостью воспользоваться случаем в одно и то же время и облегчить государство от тяжкого бремени дурного местного управления, и действовать на непросвещенные массы чрез лучших, достойнейших представителей народа. Недоверие — эта язва и частной и общественной жизни — скоро заменилось бы доверием и любовью. Но крепостное право поставляет этому непреодолимую преграду. Пока оно существует, правительство не может не изменить священнейшим своим обязанностям, своему прошедшему, своим преданиям, ограничив чиновников дворянством и тем отняв у себя, хоть на время, а может быть и навсегда, всякие способы ограждать низшие сословия от произвола высших. Только благодаря тому, что у нашей верховной власти весы еще не выпали из рук, нас не постигла судьба Польши. Для знающих русскую историю это уже давно неоспоримая истина.

Скажем к чести всего русского народа, не различая сословий и классов, что он глубоко носит в себе убеждение в этой истине, хотя, разумеется, не все одинаково отчетливо и ясно ее понимают. Сколько в течение нашей истории было самых, казалось, благоприятных минут для вовлечения верховной власти в исключительные интересы дворянства. Даже бывали неоднократные попытки в этом роде, и удачные, но здравый политический смысл русского народа, в конце концов, всегда торжествовал над этими минутными уклонениями. Само дворянство не раз первое восставало против попыток такого рода.

Теперь ряды чиновников наполнены дворянами. Сколько есть примеров, что дворянин, горько сетовавший на порядок дел, осуждающий дворянство на бездеятельнейшую роль в местном управлении, вступив после того в государственную службу и заняв влиятельную должность в администрации, совершенно входил в виды правительства и с убеждением становился органом системы, которую порицал так решительно. Напрасно стали бы мы объяснять все такие случаи одним искательством, тщеславием, неблагородною лестью. Такова сила вещей, таков, к счастию, закон русской жизни, покоряющий себе все! Он изменится с той лишь минуты, когда крепостной получит свободу с землею, обеспечивающею его и его семейство; ибо только в таком случае оба, и дворянин, и крестьянин, сделавшись землевладельцами, придут в нормальное отношение, будут иметь одни общие интересы, одни выгоды, одни стремления и цели. Тогда и дворянство перестанет опасаться необходимых и полезных преобразований, и правительство перестанет не доверять дворянству за его отношения к простому народу, и последний увидит в дворянстве своего естественного, достойного доверия представителя, потому что, имея одни и те же интересы с простым народом, дворянство будет иметь все способы защищать их для себя и вместе для черни. Весь народ сольется в единое целое, в котором будут различения, будут высшие и низшие классы, но не будет вражды и внутренней разорванности.

В заключение сделаем еще одно замечание. Многие думают, что должно освободить крепостных вовсе без земли, или с одною усадьбою, или с одною десятиною пахотной земли. Для обеспечения крестьян предлагают, в замен поземельной собственности, учредить для них вечную или продолжительную аренду в помещичьих землях, а управление крестьянскими общинами вверить владельцам дворянских имений, но с разными ограничениями, посредством выборных из крестьян. Подобных комбинаций предлагается множество, с разными вариациями, но все имеют одну цель: удержать за дворянством всю или почти всю землю и чрез это поставить от него в хозяйственную и политическую зависимость крестьянина. Думают, что если так было и есть в большей части Европы, то почему же не быть тому точно также и у нас? Мы, с своей стороны, совершенно не разделяем этого мнения. Дворянство, которое с первого взгляда должно чрез это выиграть, всего более потеряет, ибо если теперь, когда владелец, по закону и по необходимости, еще заботится о крепостных, последние сильно тяготятся своим положением, то что будет, когда такие заботы с него снимутся, и в то же время крестьянин останется на деле в большей или меньшей зависимости от бывшего своего помещика. Теперешнее неудовольствие между дворянством и крепостными обратится в явную и открытую вражду, которой, конечно, никто не пожелает ни для России, ни в особенности для дворянства. Наш крестьянин — не латыш и не эстонец, не покоренное племя, а подданный великой державы, которую сам создал и поддерживает. И он это очень хорошо понимает! Нет, для счастия России во сто крат лучше предоставить вопрос о крепостном праве судьбе, даже решению слепого случая, чем решить его так неосновательно, близоруко, неестественно, противно русской истории, русскому духу, будущности России! Для нашего крестьянина прикрепление к земле началось в то самое время, когда Европа уже стояла на пути к упразднению крепостного права; мы знаем по примеру Европы ближайшие и отдаленные горестные последствия освобождения крестьян без земли. Воспользуемся же этим опытом, чтобы решить вопрос об аристократии и демократии иначе, правильнее, чем он решен в большей части европейских государств. Горе нам, если мы не воспользуемся их уроками! Пусть высочайшая справедливость, беспристрастие, общая государственная и народная польза руководят нас при упразднении крепостных отношений; ибо только под одним этим условием Россия получит несокрушимую прочность и то внутреннее единство, при котором невозможны будут междоусобия, терзающие Европу. Вместо того, чтоб поправлять старую ошибку, как она теперь делает, постараемся ее совсем не делать. А коренная ошибка есть освобождение крестьян без земли или не со всею землею, ими владеемою, как требует справедливость.

Предмет этот так важен, что мы считаем необходимым рассмотреть его впоследствии в особливой статье.

II.

Почти все убеждены в том, что выкуп крепостных по частям или по губерниям подал бы повод к важным беспорядкам и потому крайне опасен. Думают, что необходимо произвести его разом в целой империи, а для этого потребовалась бы огромная сумма денег. О выпуске на эту сумму банковых билетов, как предполагается в проекте, по отзывам людей специальных, нельзя и думать, потому, что вследствие такой операции число кредитных знаков, обращающихся в империи, далеко превзошло бы действительную в них потребность, и непременным следствием этого было бы банкротство, которого не отвратит капитал обеспечения в 6-ю часть выкупной суммы.

Может быть, опасения эти и не оправдались бы наделе, но если все так думают, то такое общее убеждение уже само по себе делает изложенный в проекте способ выкупа невыполнимым.

В замен его люди специальные и практические предлагают выпустить на всю выкупную сумму 4-процентные облигации, в виде бессрочного долга, конечно, с удержанием за государством права выкупить эти облигации впоследствии, когда признает это нужным, по курсу. Нет никакой надобности принуждать владельцев принимать эти облигации в уплату за их имения: облигации могут быть распроданы в России и за границей, помещикам же должно быть предоставлено на волю получать уплату облигациями или деньгами. Такая операция, по мнению техже специальных людей, не представляет никакой опасности и никакого риска.

Для обсуждения этого предположения вот некоторые числовые данные:

Если положим, что за каждую выкупаемую ревизскую мужеского пола душу, с предположенным в проекте количеством земли, придется выплатить владельцам по средней оценке от 105 до 150 руб. сер., то с каждой из этих душ пришлось бы ежегодно взимать выкупного платежа от 4 р. 20 к. до 6 рублей.

Этот расчет требует некоторых пояснений.

1. При назначении 105—150 руб. основанием служили следующие соображения:

а) В землевладельческих губерниях средней полосы России, имеющих относительно частое народонаселение, как-то: тамбовской, рязанской, орловской, тульской, курской — имения оцениваются не по числу душ, а по количеству земли; наделение землею крестьян по 6-ти десятин на тягло считается роскошным; если в имении число тягол составляете половину числа ревизских душ, то такое отношение считается особенно благоприятным; наконец, средняя цена земли в названных губерниях составляет от 35 до 50 руб. сер. за десятину.

б) В многоземельных и мало населенных губерниях южной и юго-восточнойчасти империи земля хотя несравненно дешевле, чем в центральной России, но зато там, вследствие залежневой системы³², ее дается крестьянам несравненно больше; и

в) Что касается до оброчных имений промышленных губерний — ярославской, костромской, нижегородской и проч., то здесь средний оброк с тягла можно положить примерно в 20 руб. А как здесь еще чаще, чем в губерниях землевладельческих, число тягол только вдвое менее числа душ, то подушный оброк господину составит 10 руб. сер., т. е. от 6 % до 7 % с капитала в 150 руб., как обыкновенно и оценяется средний доход с оброчных и даже с земледельческих имений, кои почему-либо не поставлены в особенно выгодные или особенно невыгодные условия.

2. Некоторые думают, что было бы несправедливо выплатить владельцам сполна, по оценке, всю выкупную сумму за отходящую от них часть имения и крестьян, потому что на владельцах лежат обязанности в отношении к крепостным, которые требуют денежных расходов и которые с освобождением перенесутся на самих крестьян. За это справедливость требует сделать соразмерный вычет из следующего владельцам вознаграждения.

Против этого должно заметить, что если бы вознаграждение владельцев предполагалось произвести по расчету чистого и валового дохода от имений и по оценке повинностей, работ и служб крепостных в пользу помещиков, то, конечно, вычеты или удержания из выкупной платы были бы справедливы и естественны. Но такая оценка и такие расчеты совершенно невозможны и практически невыполнимы, по отсутствию правильного хозяйства и счетоводства в большей части помещичьих хозяйств, по неопределенности повинностей, работ и служб крепостных в пользу владельцев и совершенному отсутствию всякого законоположения об этом предмете, по неразвитию промышленности, вследствие чего во многих местностях невозможно определить, даже приблизительно, цены на разные работы, по недостатку просвещенной, хорошо устроенной, местной администрации, на которую бы можно было возложить важную, многосложную, деликатную и трудную задачу точного вычисления следующего владельцу каждого имения вознаграждения. По всем этим причинам должно произвести оценку имений по существующим на месте ценам, которая гораздо проще и выполнимее, чем изложенные дробные расчеты, а при такой оценке нет причины делать вычеты из выкупной суммы, потому что местные цены на имения не могли составиться без соображения разных по ним расходов.

Многие думают, что всего правильнее было бы начать с повсеместного введения в России предложенных в записке косвенных мер освобождения, так как для их осуществления не может представиться никакого затруднения. Эти меры в течение нескольких лет сильно уменьшили бы число крепостных, и тогда уже можно было бы, без опасения, приступить к вынудительному выкупу имений, остающихся крепостными, тем более, что он не потребовал бы такого огромного внутреннего или внешнего займа, как с самого начала.

Мнение это весьма основательно. Против него можно привести разве только опасение, что, при действии одних косвенных мер, дело освобождения затянется на слишком долгий срок. Но если иначе никак невозможно, то пусть же лучше упразднение крепостного права подвигается вперед медленно, чем не двигается вовсе, как теперь.

III.

Владельцы населенных издельных или барщинных имений в губерниях земледельческих, как средней полосы, так в особенности малороссийских, убеждены, что в случае выкупа крестьян со всею землею, которую они на себя обрабатывают, последние до такой степени были бы обеспечены в способах существования, что, по свойственной земледельческому населенно привычке довольствоваться малым и по врожденной жителям южных краев лени и беспечности, они долго и не подумали бы наниматься в работники у бывших своих помещиков или нанимать у них землю, а стали бы довольствоваться тою землею, которая останется их собственностью; помещики же, от совершенного недостатка в рабочих и в арендаторах, были бы поставлены, по крайней мере сначала, на довольно продолжительное время, в самое затруднительное положение, а менее достаточные успели бы, между тем, совершенно разориться.

Этого возражения нельзя не признать вполне справедливым и заслуживающим уважения. Но сохранение за крестьянами всей земли, которою они теперь на себя владеют, мы считаем, по изложенным в проекте и в настоящей записке основаниям, до такой степени во всех отношениях существенно важным условием освобождения, что для устранения некоторых, хотя и вредных, но во всяком случае временных, его последствий, по нашему убеждению, невозможно пожертвовать главным основным началом и оставить крестьян без земли, или же с количеством земли для них недостаточным. При том же можно, кажется, пособить делу разными косвенными временными же мерами, а именно: обязать выкупленных крепостных на известный срок отбывать, в пользу бывших их владельцев, известные, законом определенные, работы повинности и службы в известном, законом же определенном, количестве и за денежную плату со стороны помещиков, по установленной законом таксе. Эта мера не только обеспечила бы владельцам нужные для их хозяйств рабочие силы, но дала бы и самим крестьянам надежное средство аккуратно и сполна выплачивать ежегодный выкупной сбор. Можно было бы даже, для совершенного обеспечения этих платежей, постановить правилом, что заработанный крестьянами у их бывших помещиков деньги вносятся последними от себя в уплату следующего с крестьян ежегодного выкупного сбора, и только излишек выдается крестьянам на руки. Но для пользы, как владельцев, так и самих крестьян, необходимо при определении работ и служб принять за правило, чтобы: 1) число работников и работниц было назначено с общины, а не с дома или тягла; 2) крестьянам предоставлено было право, вместо себя, посылать на работу наемных людей; 3) никакие другие обязанности, кроме прямо относящихся к земледелию, на крестьян возлагаемы не были; 4) эти обязанности или повинности были ограничены самою неизбежною потребностью владельца без малейшего излишества; 5) помещику предоставлено было право не пользоваться рабочими, если в них не нуждается, и в таком случае и не платить им узаконенной платы; 6) работы были определены с возможною точностью и возможным соблюдением польз крестьян; так, например, чтобы владелец не имел права переносить рабочих дней из одной недели в другую, заменять одну работу другою по произволу, требовать конного рабочего вместо пешего, работника вместо работницы, увеличивать урок или число рабочих часов в рабочем дне и т. под.; 7) урочные положения были составлены по каждому роду работ, применяясь к местным обычаям и условиям.

IV.

Кроме изложенных главных возражений на проект сделаны еще некоторые другие, не столь существенно важные, замечания, на которые, однако, мы тоже считаем обязанностью отвечать, по крайнему разумению.

1. На каком основании следует произвести освобождение дворовых? О дворовых не сказано в проекте особливо, потому что они разумеются вообще под крепостными, приписанными к имениям, и нет основания отделять дворовых от крестьян, ибо есть дворовые, несущие тягло, и есть крестьяне, служащие помещикам лично и не имеющие тяглового поземельного участка. Таким образом, различие их несущественно, и почти невозможно провести между этими двумя разрядами крепостных точной разграничительной черты. Притом же это и совершенно не нужно. Сколько есть и теперь приписанных к деревням и селам крестьян, которые не имеют в них поземельного владения, а между тем числятся по приписке при своих крестьянских общинах и несут с ними подати и повинности! В таком же точно положении могут находиться и дворовые после освобождения. Там, где ценность имений определяется ценностью земли, с переложением податей и повинностей на землю, распределяются по владению и ежегодные выкупные платежи, и тогда на приписанных к выкупленным имениям дворовых, не имеющих тягловых участков, останутся только личные повинности, как-то: рекрутская, по выборам в разные должности и по сословным или мирским складкам и т. п. Если же им почему-либо окажется неудобным принадлежать к выкупленным сельским обществам, то они припишутся к тому или другому городу, смотря по удобству. В тех же местностях, где ценность имения определяется не только ценностью земли, но и стоимостью труда, на выкупленных дворовых должна быть зачислена определенная, по расчету, часть выкупной суммы, и проценты с нее взыскиваться с них в виде поголовной подати, к какому бы состоянию выкупленный дворовый впоследствии ни приписался. Так как эта часть не может быть значительна, то можно будет даже, для упрощения расчетов, взыскать ее с выкупленных дворовых в течение нескольких лет, уравняв их, во взносе всей выкупной суммы, в платежах с теми званиями, к которым они припишутся. Наконец, что касается до круглых бобылей и бездомников³³ из дворовых, которые по старости, болезням или по недостатку умственных способностей не могут кормиться сами собою, а также малолетних и сирот, то все они поступят по выкупе на попечение сельских обществ, к которым приписаны, как поступают теперь подобные лица из крестьянского звания на попечение мира.

На каком основании должна быть произведена раскладка ежегодных выкупных платежей между выкупленными крепостными?

Самый нормальный, самый правильный способ раскладки, конечно, был бы по поземельному владению и промыслам, уравненный если не в целой империи, то по крайней мере по каждой губернии. Но такая раскладка предполагает оценку земли и промыслов, которая потребовала бы много труда и времени. Поэтому, чтоб не замедлить и не усложнить дела освобождения, едва ли не было бы полезнее на первый раз зачислить долгом на каждом выкупленном имении сполна всю заплаченную за него владельцу выкупную сумму, которая и распределится между приписанными к тому имению, подобно прочим податям и повинностям. Затем, тотчас же по освобождении целого какого-нибудь уезда, может быть немедленно произведено уравнение выкупных платежей между всеми выкупленными имениями того уезда, а с уничтожением крепостного права в целой губернии — между всеми выкупленными имениями той губернии.

Многие думают, что следовало бы предоставить крепостным право выкупаться без земли, за определенную законом цену, даже без согласия владельцев.

Об освобождении крепостных без земли подробно говорено нами и при изложении плана выкупа, и в настоящей записке. Прибавим, что дозволение крепостным выкупаться без земли, лишив владельческие имения самых богатых, самых промышленных крестьян, обратило бы лучшее сельское народонаселение в неоседлых бездомников. Не думаем, чтоб правительство, в общих государственных видах, могло согласиться на подобную меру, которая, вдобавок, более других поставила бы крепостных еще более в ложные и щекотливые отношения к владельцам, чем теперь. Если подобную меру допустить возможно, то только разве в отношении к дворовым, не имеющим тяглового участка и не занимающимся сельскими промыслами. Но и в таком случае нужно приступить к делу весьма осторожно и обдуманно, потому что, как выше замечено, между сословием крестьян и дворовых резкой разграничительной черты уже нет.

4. Некоторые утверждают, что нет надобности выдавать владельцу всю выкупную сумму сразу, а можно ее выплатить в несколько сроков, потому что поставление помещичьих хозяйств, после освобождения крепостных, на новую ногу очень больших издержек не потребует, а между тем большинство дворянства избежит опасности, к крайнему своему разорению, растратить всю полученную им выкупную сумму непроизводительно, и чрез это придти в безвыходное положение.

Постепенная выплата помещикам выкупной суммы, конечно, чрезвычайно упростила и облегчила бы выкупную операцию; но обязать их довольствоваться посрочным получением капитальной суммы, без их на то согласия, едва ли было бы справедливо и полезно для государства. Имения оброчные, малоземельные будут подлежать выкупу в полном составе, так что их владельцам придется или купить другие земли, или обратиться к какой-нибудь отрасли обрабатывающей промышленности. В том и другом случае им понадобятся капиталы, более или менее значительные, и в выплате их немедленно по цене освобождаемого имения правительство, по справедливости, отказать не может, не поставляя самого себя в необходимость принять на свое попечение всех дворян, разорившихся от получения разом следующей им за имения суммы. То же самое должно сказать и обо всех мелкопоместных владельцах, которым будут причитаться суммы столь незначительные, что при рассрочке они станут совершенно ничтожны и послужат разве только для кратковременного пропитания получателей.

Многие предлагают выдавать помещикам проценты за недоплаченную им часть выкупных денег; но эта мера, по изложенным причинам, не могла бы заменить получения капитальной суммы, и притом какой назначить процент? Четыре — было бы ниже того, что дает имение, а больше — было бы тяжко для крестьян или для государства. О замечании же, что дворяне могут воспользоваться выплаченными им суммами не так, как следует добропорядочным хозяевам, мы, право, не знаем, что и сказать. Оно похоже на то, как если бы правительству рекомендовали приставить к каждому купцу по чиновнику, для наблюдения за тем, чтобы он правильно вел свои коммерческие обороты и конторские книги, ибо купец может же иногда повести дурно свои дела и промотаться или обанкротиться. Конечно, будут помещики, которые после выкупа разорятся. Но разве нет таких и теперь? По аналогии следовало бы уже отныне запретить выдавать им деньги под залог имений. Все подобные опасения, вытекающие из совершенно ошибочного взгляда на святой долг правительства заботиться о благе своих подданных, к счастию, не имеют основания. Большинство дворянства давно уже принялось за ум и понемногу распутывает гордиевы узлы³⁴, завещанные ему более беспечною, менее предусмотрительною эпохою. И это направление усиливается, а не ослабляется. Беззаботных людей стало в России очень мало. Это племя теперь почти переводится.

5. Многие предвидят затруднения при уступке крестьянам владеемой ими ныне помещичьей земли в том, что в некоторых имениях крестьянское и помещичье поля не отведены к одним местам, а лежатчерезполосно. Пока все имение принадлежат одному владельцу, это не представляет никаких неудобств; но когда крестьяне в границах теперешних своих полей станут самостоятельными землевладельцами, положение изменится. Между бывшим помещиком и его бывшими крепостными начнутся беспрерывные столкновения, тяжбы и ссоры, словом, обнаружатся все бедственные последствия чересполосицы.

В отношении ко многим имениям замечание это вполне справедливо, хотя нельзя утверждать, что все имения более или менее находятся в таком положении. Поэтому крайне было бы ошибочно, в предвидении означенных затруднений, поручить оценочным комиссиям по выкупу крестьян во всех выкупаемых имениях произвести чересполосное размежевание между помещиками и крестьянами; ибо чрез это крайне усложнилось и замедлилось бы исполнение главнейших обязанностей комиссии по отводу земель и оценке выкупаемых имений. И так, всего правильнее было бы, кажется, дать этим комиссиям право производить чересполосное размежевание в тех только случаях, когда оставление чересполосного владения в выкупаемых имениях было бы, по особенно важным причинам, совершенно невозможно, наприм.: если бы владелец или крестьяне, оставаясь в настоящих границах землевладения, были отрезаны от воды или не имели проезда на пастбища, пашни, луга и т. п. Там же, где нет такой крайней необходимости изменить порядок землевладения, лучше, кажется, предоставить уничтожение черезполосности обыкновенному ходу этих дел, чтоб не отвлекать оценочных комиссий от отвода земель и оценки имений.

6. Многие думают так: если принять за правило, что помещичьи крестьяне должны быть выкуплены со всею землею, которою владеют, то все почти оброчные имения вышли бы из частного владения в полном составе, и владельцам ничего бы в них не осталось. Но чрез это в очень многих случаях были бы нарушены заветные, фамильные воспоминания и предания, связующие старинные дворянские семейства с их родовыми вотчинами, и при том, вследствие такой системы выкупа, во многих губерниях дворянство исчезло бы совсем.

Против этого заметим, что все важные государственные преобразования всегда имеют, при существенно хороших сторонах, и некоторые свои неудобства. Фамильные воспоминания, конечно, заслуживают всякого уважения; но нельзя же жертвовать для них общими государственными и народными пользами. С другой стороны, должно заметить, что в большей части оброчных имений владельцы сами не живут, а следовательно и воспоминания, связующие эти имения с их родовыми владельцами, приходят в упадок и забвение. С точки же зрения государственной и экономической пользы и справедливости — выкупа оброчных имений в полном их составе никак нельзя отвергать. Оброчные имения преобладают преимущественно в губерниях малоземельных и промышленных, где сословие больших зажиточных землевладельцев в действительности не существует, потому что там большая часть помещичьих имений суть оброчные, в которых всею землею и угодьями владеют крестьяне, а имений барщинных или издельных очень мало. Притом же у нас есть целые края, даже не промышленные, а земледельческие, где дворянства нет вовсе, и, однако, отсюда не происходит никакого неудобства ни для государства, ни для управления; ни для самой страны. Заметим, что в промышленном, неземледельческом крае влияние и значение естественно принадлежат богатым промышленникам, а не большим землевладельцам. Следовательно, и в этом случае выкуп всей земли, владеемой крестьянами, будет иметь наилучшие последствия, водворяя нормальные отношения там, где крепостное право рождает теперь искусственные явления в области хозяйства и промышленности, а владельцы ничего оттого не потеряют, потому что получат полное вознаграждение за все свое имение.

7. В изложении проекта, в выноске, по поводу вопроса, с каким количеством земли должны быть, выкуплены крепостные, замечено, между прочим, что для южных и юго-восточных губерний, где существует система залежей и обрабатываемая пашня меняется, нельзя определить по владению ту землю, которая подлежит вместе с крестьянами выкупу, а надобно назначить законом ее количество. Против этого замечают, что для определения этого количества не трудно постановить общее правило. В каждом имении известно сколько земли дается на каждое тягло под ежегодную распашку, сколько лет такая или другая земля может быть сряду обрабатываема и потом должна быть оставляема в залежи. По одним этим данным можно совершенно точно определить, сколько земли должно быть выкуплено в данном имении; для этого надо разделить число лет, в продолжение которых земля должна быть в залежи, на число лет, в продолжение которых можно сряду возделывать одну и ту же пашню; потом прибавить к частному числу единицу и сумму помножить на число десятин, какое ежегодно дается под запашку каждого тягла; наконец, это произведение следует помножить на число тягол в имении; последний результат и определит с точностью количество пашенной земли, подлежащей выкупу в имении южного и юго-восточного края. Таким образом, положим, напр., что в данной местности земля пашется сряду 4 года и отдыхаетв залежи 12, — ежегодная запашка каждого тягла = 5 дес, а число тягол в имении = 50, найдем, что в том имении будет подлежать выкупу (¹²/₄+1) х 5 х 50 = 1000 десятин, т. е. по 20 дес. на тягло или по 10 дес. на душу; ежегодная запашка составит 250 десятин; от оставления в залежь первых 250 дес, прочие 750 дес, разделенные на три участка, по 250 дес. каждый, будут возделываться по 4 года, вследствие чего к первому возвратятся опять ровно через 12 лет.

Это правило для расчета количества десятин земли, подлежащей выкупу в южных и юго-восточных губерниях, вполне справедливо, и им должно бы воспользоваться при составлении инструкции для оценочных комиссий.

8. Многие думают, что совершенно необходимо дать оценочным комиссиям в руководство какие-нибудь положительные основания для произведения оценки выкупаемым имениям; иначе произволу членов комиссий и проискам неблагонамеренных владельцев откроется слишком большой простор. Полагают, что таким основанием могли бы служить, для каждой местности, средние цены, выведенные из купчих крепостей, совершенных между частными лицами в течение последних 10-ти лет, но отнюдь не из аукционных продаж. Полагают, что разница выведенных из крепостей средних цен против действительных, если бы и оказалась, была бы самая ничтожная.

Опасение, выражаемое этим мнением, конечно, очень основательно и справедливо. Но мера, предлагаемая для ограничения произвола оценщиков, встретила бы единогласные и справедливые возражения и жалобы со стороны помещиков. Цены населенных имений никогда не означаются в крепостных актах свыше установленных законом наименьших цен, по расчету которых взимаются гербовые и крепостные пошлины; в действительности же они всегда, постоянно, гораздо выше их. Следовательно, принять за основание цены, показанные в купчих, значило бы уменьшить против действительности следующее владельцам вознаграждение за крестьян и за землю, вопреки справедливости и в ущерб владельцам. Конечно, во всех отношениях было бы весьма желательно найти какое-нибудь постоянное мерило оценки, для ограждения интересов тех, которые сами почему-либо не могут отстаивать свои права и пользы. Но, к сожалению, мы ничего в этом роде не знаем и не придумаем. Самым надежным ручательством все-таки остается выбор в оценочные комиссии честных и знающих людей, хотя бы даже одного председателя или прокурора. Мы не хотим верить, чтоб в целой империи нельзя было приискать каких-нибудь четырехсот или пятисот совершенно честных и порядочных чиновников, особливо назначив им порядочное содержание. Если в то же время объяснить выкупаемым крестьянам, что земля по выкупе будет принадлежать им на правах собственности, что они сами будут ее оплачивать, и что, след., им самим будет выгодно не дать переценить ее, чтобы не платить лишнего, то, без сомнения, крестьяне сами будут наилучшими блюстителями своих выгод. Кто не видал и не знает, по собственному опыту, как хорошо наш крестьянин понимает свое положение и свои выгоды. Особливо это выказывается при полюбовных чересполосных размежеваниях. Владелец никогда не сумеет так основательно и твердо отстаивать крестьянского поля в своих поместьях, как сами крестьяне, и кто заботится о том, чтобы сохранить это поле без уменьшения в качестве или количестве, тому стоит только поручить это самим крестьянам.

Желание найти основание оценки имеет, кроме изложенной стороны, еще и другую. Оно предполагает, что для каждого уезда (так как оценочные комиссии должны быть учреждены по уездам) будут постановлены одни общие, нормальные цены, и по ним будет делаться расчет выкупной суммы, следующей владельцам населенных имений, посредством умножения этих цен на число ревизских душ или десятин земли, подлежащих выкупу. Не спорим, что под такую гуртовую или валовую оценку действительно подойдет самое значительное число выкупаемых имений, но зато в некоторых и даже во многих случаях такая оценка была бы неправильна.

Кто не знает, что, смотря но местоположению, удобству для сбыта произведений, промыслам и достатку крестьян, цена имений колеблется между суммами, очень далеко отстоящими одна от другой. Конечно, при низких средних ценах крестьяне этих имений чрез гуртовую оценку значительно бы выиграли; но зато многие землевладельцы значительно бы потеряли и потеряли бы незаслуженно. Поэтому мы думаем, что оценку имений, находящихся в исключительном положении, справедливо было бы производить особливо, назначая по ним особливую выкупную сумму, большую или меньшую против средней, не стесняясь последнею.

9. Очень многие находят, что способ выкупа и расчеты по уплате крестьянами капитального долга и процентов изложены в проекте сбивчиво и непонятно.

Хотя пояснение этого способа, собственно говоря, уже излишне после того, как мы предлагаем в настоящей записке другую более удобоприменимую систему выкупа, однако, так как мнения об этом могут быть различны, то мы поставляем себе в обязанность изложить, для желающих, предложенный в прежней записке способ выкупа наглядно, примерами.

Положим, что в имении, подлежащем выкупу, считается 100 душ, и каждая из них оценена, с выкупаемою землею, в 125 р. сер., так что следовало бы уплатить владельцу за имение 12,500 р. сер. По предположенной первоначально выкупной операции, изложенной в проекте, банк выплачивает эту сумму владельцу билетами, обеспечивая ее металлическим фондом в ⅙ ее часть, а именно 2,083⅓ руб. Если выкуп билетов разложить на 37 лет, то крестьянам означенного имения пришлось бы выплачивать ежегодно:

¹/₃₇ часть всей выкупной цены — (почти) 338 р.

½% со всей выкупной цены на покрытие издержек выкупной операции — 62, 50 к.

5 % с капитала обеспечения, так как последний был бы занят под эти проценты — (почти) 104, 50 к.

Всего — 505 р. 00 к.

что составит несколько более 5 р. сер. с души.

Эти платежи уменьшались бы с каждым годом, сначала только вследствие того, что по мере выкупа капитальной суммы ежегодный полупроцентный сбор постоянно бы уменьшался, и так продолжалось бы до выкупа ⁵/₆ частей всей выкупной суммы, когда металлический фонд обеспечивал бы, наконец, эту сумму не в ⅙ часть, а уже рубль за рубль. С этой минуты ежегодные взносы стали бы еще быстрее уменьшаться, потому что не только цифра полупроцентного сбора продолжала бы по-прежнему ежегодно упадать, но сверх того и сумма 5-процентного сбора за капитал обеспечения стала бы тоже постепенно уменьшаться, так что с той минуты, когда выкупная сумма стала бы меньше капитала обеспечения, справедливость требовала бы взимать пятипроцентный сбор не со всего капитала обеспечения, а только с той его части, которая обеспечивает недоплаченную выкупную сумму рубль за рубль. Таким образом, когда последняя будет составлять 2,083⅓ р. сер., т. е. сравняется с капиталом обеспечения, пятипроцентный сбор будет еще такой же, как с самого начала; но когда первая станет меньше второго, например, не свыше 1,500 р., то было бы несправедливо продолжать взимать пятипроцентный сбор по-прежнему, со всего фонда обеспечения, а пришлось бы ограничиться взиманием его только с 1,500 р. сер., обеспечивающих выкупную сумму рубль за рубль.

По поводу этой системы выкупа некоторые замечают, что если уже держаться в точности принятого начала, то капитал обеспечения мог бы также уменьшаться постепенно, по мере уплаты выкупной суммы, так чтобы он всегда составлял не более ⅙ части последней. Поэтому, начав выкуп имений не всех в один год, а разложив эту операцию на несколько лет, можно было бы удовольствоваться фондом обеспечения гораздо меньше ⅙ части всей выкупной суммы. Соразмерно с тем уменьшился бы и процент.

Но такое ежегодное изменение платежей было бы в практике весьма неудобно, а потому можно было бы сделать расчет на подобие того, как рассчитываются проценты с погашением капитала, т. е. положив постоянную цифру процентов, но меньшую, чем вышеприведенная. На это есть свои правила и теория.

Замечание это вполне заслуживает внимательного обсуждения^[8].

Комментарии

¹ ЗАПИСКА ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ КРЕСТЬЯН В РОССИИ

Записка, написанная К. Д. Кавелиным в 1855 г., была известна по неполным и неточным рукописным спискам и по извлечению из нее, помимо желания автора, сделанному и напечатанному в журнале «Современник» (1858 г., т. LXVIII) (см.: [От редакции] // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. Год семнадцатый. 1886. T. XLIX. Январь--февраль--март. 1886. СПб.: тип. B.C. Балашова. С. 132). Впервые полностью опубликована Д. А. Корсаковым в журнале «Русская старина» в 1886 г. (см.: Константин Дмитриевич Кавелин. Записка об освобождении крестьян в России 1855 г., часть первая // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. Год семнадцатый. 1886. T. XLIX. Январь--февраль-март. СПб.: тип. B.C. Балашова, 1886. С. 133—180 [гл. I—III]; 293—320 [гл. IV—VII]; Константин Дмитриевич Кавелин. Записка об освобождении крестьян в России 1855 г., часть вторая // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. Год семнадцатый. 1886. T. L. Май. СПб.: тип. B.C. Балашова, 1886. С. 287—310).

Печатается по: Кавелин К Д. Собр. соч. Т. 2: Публицистика. I. Крестьянский вопрос, дворянство и землевладение. — II. Сельский быт и самоуправление. — III. Общественные направления и политические вопросы. — IV Воспоминания и разные статьи / Вступ. ст. В. А. Спасовича, прим. Д. А. Корсакова. СПб.: тип. М. М. Стасюлевича, 1898. Стлб. 5-88.

² Посессионные фабрики и заводы — здесь, частные предприятия, обычно в горной, металлургической, суконной и полотняной промышленности России XVIII—XIX вв., обслуживавшиеся трудом подневольных работников и получившие от казны деньги, землю, лес, рудники и пр., основанные на посессионном праве (от лат. possessio — владение), т. е. на условном владении людьми или землями, которых нельзя было отчуждать от данного предприятия.

³ Речь идет о посессионных крестьянах, в число которых в XIX в. помимо собственно крестьян, прикрепленных к посессионным фабрикам и заводам, вошли так называемые непременные работники, заменившие собой «приписных крестьян» — государственных, дворцовых и экономических крестьян, обязанных вместо уплаты подушной и оброчной податей работать на казенных или частных заводах и фабриках.

⁴ Удельные — крестьяне, проживавшие на удельных землях и принадлежавшие императорской семье, дворцовые — крестьяне, принадлежавшие лично царю и членам царской фамилии, управление которыми осуществляло государственное учреждение империи — ^цельное ведомство, центральным органом которого был Департамент уделов (1797—1892), а местными — удельные конторы (1808—1892).

⁵ Запасные магазины — хлебные хранилища, созданные по Указу императора Петра I «Об учинении особого начальства по экономии, для наблюдения за хлебными запасами, о заведении магазейнов, о солении рыбы и о китовом промысле» от 20 января 1723 г. «дабы в неурожайные годы народ голоду не терпел» (Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Первое собрание. Т. VII. 1723—1727. СПб., 1830. № 4420. С. 205). По законодательному акту императора Павла I «Учреждение об Императорской Фамилии» от 5 апреля 1797 г. такие хранилища «для предотвращения могущаго случиться от недорода хлеба недостатка» стали организовывать в поселениях удельных крестьян, а с 1799 г. также в казенных и владельческих селениях (Полное собрание законов Российской империи, с 1649года. Первое собрание. Т. XXIV С 6 ноября 1796по 1798. СПб., 1830. № 17906; и др.).

⁶ Военные поселяне — солдаты и крестьяне, в 1810—1857 гг. водворенные на казенных землях в рамках программы создания военных поселений, сочетавшие военную службу с занятием производительным трудом, прежде всего сельскохозяйственным.

⁷ В дореформенной России существовала сословная категория «мастеровые и работные люди», включавшая, например, казенных мастеровых; крепостных на заводском праве, купленные заводовладельцами-недворянами; вечноотданных, сверстанных с крепостными; крепостных, купленных заводчиками на праве дворянства и др. Казенные мастеровые с 1806 г. были освобождены от государственных податей и повинностей, имели статус, близкий к статусу нижних военных чинов-рекрутов. В случае уголовных преступлений подлежали военному суду. После 35-летнего срока обязательной службы имели право на отставку и пенсию. Получали бесплатный провиант, земельный и сенокосный участки. Остальные группы мастеровых имели статус, близкий к статусу крепостных крестьян. Мастеровые обычно выполняли квалифицированную работу, работные люди — неквалифицированную. Некоторая их часть занималась кустарными промыслами, торговлей, земледелием, предпринимательством.

⁸ Задельная плата — поштучная (по количеству сработанных единиц продукта) денежная оплата наемного труда.

⁹ Бессрочный отпуск, или, по сути, увольнение в запас, практиковался в русской армии с 1834 г. (для флота с 1836 г.).

¹⁰ Солдатские дети — дети солдат из крепостных крестьян, имевшие статус лично свободных людей; кантонисты (нем. «Kantonis» — военнообязанный) — в России в 1805—1856 гт. солдатские сьшовья, приписанные со дня рождения к армии. Эти дети готовились к несению солдатской службы в особой низшей военной школе.

¹¹ В начале XIX в. во многих странах произошло перевооружение армий капсюльными ружьями вместо кремниевых. 17 августа 1843 г. приказом Военного ведомства было основано первое в России капсюльное заведение по производству устройств для воспламенения порохового заряда в огнестрельном оружии. Устройства эти снаряжались ударным (капсюльным) составом, преимущественно гремучей ртутью — ртутной солью гремучей кислоты, которая очень токсична и опасна в изготовлении.

¹² Имеется в виду Крымская (Восточная) война 1853—1856 гг.

¹³ Имеется в виду Константин Николаевич (1827—1892) — великий князь, второй сын императора Николая I, с 1855 г. — управляющий флотом и морским ведомством на правах министра.

¹⁴ В 1851 г. горнозаводские крестьяне в количестве 28 992 человек мужского пола и государственные крестьяне в количестве 823 человек мужского пола, приписанные к Нерчинским заводам, были обращены в казаков и включены в состав Забайкальского казачьего войска.

¹⁵ Энциклопедисты — французские философы, ученые, деятели искусства и литераторы XVIII в., участвовавшие в создании «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (1751—1780), одного из важнейших трудов эпохи Просвещения. Соединенные общим стремлением к распространению знаний, которое, как они верили, освободит человечество от предрассудков и тирании, они, в частности, развивали идеи о равенстве политических прав, основанном на природном равенстве всех людей перед разумом, об исконной свободе каждого гражданина.

¹⁶ Речь идет о «Комиссии для сочинения проекта нового Уложения», созванной из представителей разных сословий русского общества по Именному Указу, данному Сенату 14 декабря 1766 г. императрицей Екатериной П. Одной из задач Комиссии было «выслушать нужды и недостатки каждого места», поэтому выбранные депутаты снабжались особыми наказами: дворянские депутаты имели 165 таких наказов, городские — 210, крестьянские, включая казаков и иноверцев, — 1066 наказов.

¹⁷ Филантропический — имеющий отношение к благотворительности; в более широком смысле человеколюбивый.

¹⁸ Венский конгресс — общеевропейская конференция, проходившая в Вене в 1814—1815 гг., в ходе которой была определена новая расстановка сил в Европе, сложившаяся после победы над Наполеоном, и обозначена ведущая роль «великих европейских держав» — России, Австрии и Великобритании в международных отношениях.

¹⁹ Имеются в виду российские императоры Александр I Павлович (1777—1825), правивший с 1801 г., и его младший брат и преемник Николай I Павлович (1796—1855), правивший Россией с 1825 г.

²⁰ Гайдамаки — букв, «грабители» (тур.); в XVIII в. так называли казаков — повстанцев, участников борьбы против поляков на Правобережной Украине.

²¹ Речь идет о волнении крестьян в Витебской губернии в 1847 г. Здесь в ряде уездов пошли толки о существовании царского указа о «крестьянской воле», который якобы скрывается помещиками, и что правительство пообещало освободить от крепостной зависимости крестьян, которые проработают три года на строительстве Петербург-Московской железной дороги (с 1843 г. основную рабочую силу составляли нанятые подрядчиками крепостные и государственные крестьяне). Тысячи крестьян, распродав имущество, устремились в Петербург, вступая по пути в вооруженные стычки с брошенными на их задержание войсками. Особенно крупных размеров движение достигло в Дриссенском уезде Витебской губернии, где вооруженные крестьяне покушались на жизнь помещиков. С помощью большого количества регулярных войск властям удалось вернуть десятки тысяч беженцев.

²² Имеется в виду призыв в морское и сухопутное ополчение — резерв действующей армии во время Крымской войны 1853—1856 гг., породивший слухи об освобождении от крепостной зависимости всех крестьян, записавшихся в ополчение.

²³ Полицеймейстер — начальник городской полиции.

²⁴ Речь идет о попытке императора Николая I ввести в практику положения Манифеста от 5 апреля 1797 г. императора Павла I «О трехдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика, и о непринуждении к работе в дни воскресные», который много лет не выполнялся. С этой целью Министерство внутренних дел 24 октября 1853 г. направило местным властям секретный циркуляр, предписывавший предводителям дворянства принять меры к обязательному исполнению закона, по которому помещики не имели права применять на своей земле крестьянский труд чаще чем три раза в неделю, и привлекать крестьян к работам в воскресные и праздничные дни (Циркуляр министра внутренних дел Д. Г. Бибикова губернским предводителям дворянства от 24 октября 1853 года о необходимости соблюдения помещиками закона о трехдневной барщине // Крестьянское движение в России в 1850—1856 гг.: Сборник документов/ Под ред. д.и.н., проф. СБ. Окуня. М.: Соцэкгиз, 1961. С. 386). Однако секретный и ограниченный характер циркуляра Бибикова изначально обрек на провал его реализацию.

²⁵ Скорее всего, речь идет о «Галицийской резне» — крестьянском восстании в западных областях Галиции во второй половине февраля и марте 1846 г., которое приняло характер погромов местной шляхты, знати и правительственных чиновников.

²⁶ Кавелин ссылается на фундаментальный труд российского экономиста и статистика Якова Александровича Соловьева (1820—1876) — сотрудника министерства государственных имуществ (см.: Соловьев Я. А. Сельско-хозяйственная статистика Смоленской губернии. М.: в типографии Александра Семена, 1855).

²⁷ Après nous le déluge — после нас хоть потоп (фр.).

²⁸ То есть с 1815 г.

²⁹ Однодворческие крестьяне — или однодворцы, категория сельских жителей (из числа потомков бывших служилых людей, обедневших шляхтичей и других), занимавших фактически положение государственных крестьян и владевших небольшим (в один двор) земельным участком.

³⁰ Перед этим на рукописи сделана надпись карандашом: «Следующее написано несколько позднее; кажется, в том же 1855 году. К. Кавелин». — Прим. Д. А. Корсакова.

³¹ Пальятивные (от фр. palliatif от лат. «pallium» — покрывало, плащ) — здесь неисчерпывающие, временные решения; полумеры, не обеспечивающие полного, коренного решения поставленной задачи.

³² Залежная система земледелия — примитивная система сельского хозяйства, при которой выпаханное и засоренное поле оставляли без обработки свыше 15 лет. Плодородие почвы восстанавливалось под воздействием естественной растительности, без участия человека. При этом урожайность из года в год снижалась. Была характерна для раннего периода развития земледелия в степных районах, где было много свободных земель.

³³ Бобыль — одинокий крестьянин-бедняк, обычно безземельный; бездомник — тот, у кого нет своего дома, пристанища.

³⁴ Гордиевы узлы — трудно разрешимое, запутанное дело.

---

1. На Златоустовских горных заводах мастеровой получает в месяц 1 р. сер. жалованья и обязан работать 16 часов в сутки, имея в году один свободный месяц.
2. Упразднение мест и должностей не только может, но и непременно должно происходить без лишения занимающих их чиновников куска хлеба. Способные и годные могут быть мало-помалу переведены в другие должности, а прочие, особливо не имеющие никакого состояния, должны быть оставлены при том содержании, которое получали, без всякого уменьшения, до смерти или поступления в другие должности. Такою мерою правительство более выиграет, чем сбережением денег с осуждением множества людей на горе и нищету.
3. Дальнейшие подробности устройства военной части сюда не относятся. Мимоходом заметим только, что для уменьшения смертности в войсках, происходящей, между прочим, от слишком внезапного изменения всего образа жизни и всех условий быта рекрута, начиная с климата и местности, к которым он привык с детства (некоторые полагают, что от одной тоски по родине умирает, по крайней мере, ⅓ рекрут), — было бы полезно на первый год службы оставлять рекрута как можно ближе к родине, напр., в том же уезде, и не слишком изнурять и ослаблять его ученьями; на второй год, когда он к новому своему положению несколько попривыкнет, зачислить его уже в губернский гарнизонный батальон, а с третьего года обратить в действительную службу, куда потребуется. За неявку на службу, когда наступит законный возраст, или за побег со службы увеличивать обязательный срок ее. Если государству нужно солдат больше обыкновенного числа или если получающего отставку почему либо считается полезным удержать в службе, то предлагать выслуживающим срок прибавку содержания или другие тому подобные выгоды и преимущества. Кроме того, конечно, многие солдаты, не имеющие ни собственности, ни родных, ни промысла, также многие любители военного дела, будут добровольно оставаться в службе и сверх срока. Для этого, конечно, необходимо, чтобы военное начальство в умственном и нравственном отношениях стояло хотя несколько выше теперешнего уровня. И это дело не невозможное. Будем надеяться, что все изменится к лучшему.
4. Этот расчет основан на следующем: по 9-й народной переписи крепостных помещичьих крестьян (в том числе и однодворческих) числилось в России 10,080,407 душ муж. пола и 10,508,771 душа женск. пола. Положим (хотя это на деле и не так), что целая их половина — старики, старухи и дети — вовсе не употребляются в работу, что из остальных затем (5040,203 душ муж. пола и 5254,198 женск.) половина же, т. е. 2520,102 мужчины и 2627,198 женщин находятся на оброке и пользуются своим временем самым производительным образом, и только другая половина песет в пользу владельцев личную повинность работою, другими словами находится на пашне или в издельи; наконец, положим, что последние строго по закону работают на своих владельцев не более трех дней в неделю (что тоже совсем иначе бывает в действительности): так как всеми почти хозяевами принято, что помещичьи крестьяне могут давать владельцу, без большого обременения, 140 рабочих дней в году, то и выйдет, что общее число рабочих дней, отбываемых крепостными в пользу владельцев, простирается до 352 814,140 дней мужских и 367 807,508 женских. Дворовых по 9-й народной переписи числилось 521,939 душ муж. пола и 513,985 жен. пола. Применив и к ним предыдущие расчеты, найдем, что из них взрослых, способных к работе и службе, 260,969 мужчин и 256,992 женщин. Если из них тоже половина, т. е. 130,484 души муж. и 128,496 жен. пола ходят по оброку, а прочие служат и работают своим господам не более 280 дней в году, т. е. исключая воскресенья и праздники, то повинность дворовых составит ежегодно 36 535,520 дней мужских и 35 978,880 дней женских. Таким образом, если крепостная работа только вдвое хуже вольной, то и в таком случае для народной промышленности и производительности теряется ежегодно по крайней мере 389 349,660 дней мужских и 403 786,400 дней женских. Оценив каждый мужской рабочий день в 14½ коп., а женский — в 10 коп. сер., найдем, что ежегодно теряется на мужских рабочих днях до 56 455,700 рублей, а на женских — до 40 378,640 рублей, всего до 96 834,340 руб.
5. Многие приписывают дешевизну хлеба в России не крепостному праву, а отсутствию путей сообщения, которые уравняли бы цены на хлеб в разных местностях империи. Сильное влияние этой причины, конечно, отрицать нельзя, но все же она не главная, а второстепенная. В целой империи всегда есть большой избыток хлеба, и местные неурожаи не истощили бы его никогда, если б и был удобный подвоз хлеба из губерний, им изобилующих, в места, терпящие в нем недостаток. Пути сообщения облегчили и усилили бы сбыт нашего хлеба даже и на заграничные рынки, но и то не постоянно, а от времени до времени, именно при более или менее общих и сильных неурожаях в западной Европе. За всеми этими расходами все же оставались бы в России огромные запасы хлеба, которые, при удобных путях сообщения, никогда не дали бы ценам на хлеб возвыситься, а напротив, скорее понижали бы их все более и более. Чтобы поднять в России цены на хлеб и тем возвысить благосостояние владельцев и крестьян, нужны две вещи: хоть какая-нибудь соразмерность производства хлеба с потребностью в нем и свободное установление на хлебном рынке того minimum, ниже которого цены на хлеб упасть не могут. Оба эти требования в равной степени совершенно невыполнимы, пока существует у нас крепостное право.
6. В 1846 году крепостным предоставлено было право, при продаже с публичных торгов имений, к которым они приписаны, выкупаться на волю; но оно не привело к ожидаемым результатам, потому что крепостным вменено в обязанность вносить после дне состоявшуюся высшую цену на торгах за все вообще имение и притом на взнос денег дан самый незначительный срок. По первому из этих условий, на крепостных возлагалась тяжелая обязанность платить очень значительную сумму, и взамен приобрести гораздо больше земли и угодьев, чем сколько им действительно нужно; по второму же от них требовалась уплата всех денег в такой короткий срок, в какой иной и капиталист не успел бы изворотиться. Наконец, даже и это тяжелое и сомнительное право отнято у крепостных, под тем предлогом, будто бы оно производит частые волнения между крестьянами, не имеющими средств им воспользоваться. Но, во-первых, волнения эти были так редки, и те, которые происходили, были так незначительны, что они ни в каком случае не должны были служить основанием к отнятию права, еще так недавно пред тем дарованного крепостным по милости государя; при том, если закон был недостаточен, то следовало его исправить, а не вовсе отменить.
7. Вот два случая из тысячи: семья крепостных людей покупается с тою единственно целью, чтобы сдать в рекруты всех членов, годных к военной службе; после того старики, женщины и дети перепродаются снова прежнему их владельцу, по предварительному об этом условию. Или: крестьянами богатейшего владельца покупается на его имя целая деревенька, и все годное в ней для военной службы сдается в рекруты; остаются одни старые, малые и женщины. Так обходится закон, запрещающий разрознивать членов семейств при продаже.
8. Кроме исчисленных замечаний сделано было еще то, что нигде прямо не высказано, хотя и разумеется само собою, — что по освобождении крепостных все обязанности в отношении к ним их бывших владельцев, а также всякая ответственность владельцев за бывших крепостных перед правительством, совершенно прекращаются. С благодарностью упоминаем здесь и об этом замечании вместе с прочими.