Мне, стопроцентному профану в архитектуре, как-то неловко писать в специальном журнале, в котором участвуют лучшие силы современной, советской архитектуры. Да послужат извинением моей смелости следующие два соображения: 1) Я очень тщательно слежу за журналом Современная архитектура. Я не просто „любопытный читатель“. У меня есть свой „профессиональный“, философский подход и заинтересованность. Пожалуй, я как-нибудь рискну изложить эти свои соображении на страницах журнала, если редакция найдет это интересным. 2) Я ведь намерен только поставить вопрос. Не более. А ведь это разрешается и пpoфану. И если мой вопрос, хотя бы в отдаленной степени поможет более четкому выявлению одной проблемы современной архитектуры, то и моя смелость будет несколько оправдана.
Дело вот в чем: меня чрезвычайно интересует вопрос о том, в какой мере современная, советская архитектура воплощает замыслы нашей эпохи?
Этот вопрос я хотел бы мотивировать.
В не очень доброе, и не очень уж старое время нас учили в солидных словарях архиученым языком, архиученые люди следующему. „Каждое здание, для чего бы оно не предназначалось имеет целью удовлетворить наши потребности; потребности эти, согласно вещественной и духовной природе человека, бывают двух родов: потребности материальные и потребности нравственные“. И еще: „Есть даже один род здания, которое никаким материальным потребностям не удовлетворяет, а возводится исключительно в силу духовных требований человеческой природы“.
Я думаю, что я не ошибусь, если скажу, что современная архитектура борется с этим дуализмом, что современная архитектура в корне убивает идеалистическое деление на утилитарный и эстетический ряды.
Передо мною сильно устарелая и все же очень интересная книга „Психология французского народа“ А. ФУЛЛЬЕ. В этой книге имеется глава „Архитектура, музыка“. Автор противоставляет французский характер немецкому. Немца характеризует будто бы натурализм и мистицизм. Французы проявляют свой гений в рационализме, в обуздывании пылкой, даже религиозной, романтики, интеллектом. Это и отразилось во французской архитектуре По мнению автора, французская архитектура „заставляла держаться на воздухе громадный свод и воздвигала колокольни до облаков, ища равновесия не в массе здания, опиравшейся перпендикулярно на землю, а в воздушной комбинации воздушных сил, противопоставлявшей напору одной части арки сопротивление другой; уменьшая таким образом подчиненность здания земле и взаимно уравновешивая все давления, она устремляла облегченный и торжествующий свод к небесам. Так были перевернуты все античные приемы архитектуры: свод уже не предназначался только для того, чтобы покрывать здание; напротив того, само здание служило лишь поддержкой свода и открывало во всех направлениях отдаленные перспективы, терявшиеся в таинственном полумраке. Внутренний остов здания, напоминавший руки, сложенные для молитвы, мог обходиться почти без всякой внешней опоры: он держался не столько своей массою, сколько уничтожением этой массы“.
Надо ль доказывать, что схема Фуллье вся проникнута идеализмом? Надо ли доказывать метафизичность характеристики „сущности“ двух наций? Но одна мысль, точнее, подход, безусловно правилен. Фуллье не замыкает архитектуру в какой-то замкнутый ряд, а трактует ее в связи с социально-культурным замыслом эпохи. Вот я и хотел поставить вопрос нашим молодым архитекторам-материалистам: в какой мере в творчестве современной архитектуры воплощается культурный замысел эпохи?
Во втором номере журнала помещена глубоко интересная статья тов. М. Я. ГИНЗБУРГА „Международной фронт современной архитектуры“. Но эта-то прекрасная статья еще рельефнее подчеркнула, по крайней мере для меня, закономерность вопроса. В статье указывается на намечающийся единый фронт передовых архитекторов. Объявляются в международном масштабе борьба рутине, помятой и поблекшей красоте; международная передовая архитектура выдвигает принцип социальной утилитарности. Но ведь тот факт, что и Америка и Советская Россия базируют на этой платформе, доказывает, что здесь еще нет ничего специфического, характерного для нашей страны и для нашей эпохи! Утилитарность! Хорошо. Но ведь мы знаем, что и Бентам в другой области выдвинул принцип утилитарности, по которому индивидуум есть ходячая психо-расходная бухгалтерия. Этому утилитаризму Маркс дал беспощадный отпор, как идеологии лавочников. Возьму другой пример: футуризм в Италии и футуризм в Советской России. Надо быть безнадежно безграмотным, чтобы утверждать, что русский футуризм отличается от итальянского чисто тематически: там воспевается империализм, у нас советизм и коммунизм. Дело не так просто: сама структура, само оформление Маяковского и Асеева совершенно иное. И вот я спрашиваю; что отличает наш утилитарный подход от соответствующего, американского? На этот вопрос отчасти отвечает упомянутая статья тов. ГИНЗБУРГА: „В отличие от этого советская современная архитектура, по крайней мере, группируемая вокруг нашего журнала, прежде всего базируется на прочно материалистическом методе. Она не содержит в себе никакого нигилизма, ни в каком случае не отказывается от требований формальной выразительности, но она базируется целиком на функциональных особенностях всего задания и каждого из его элементов. Наш фронт современной архитектуры базируется на том принципе, что законченное архитектурное произведение, как и всякая иная истинно-современная вещь, есть не дом, не вещь плюс какая-то эстетическая прибавка к ней, а разумно и планово организованная конкретная задача, в самом методе своей организации содержащая максимальные возможности своей выразительности. Наш фронт современной архитектуры базируется на здоровых началах конструктивизма, на методе функционального мышления, на методе, определенно указывающем зодчему пути его деятельности, подсказывающем ему то или иное оформление своего задания“.
Ответа на свой вопрос я не нахожу. Не понимаю, почему прогрессирующая целесообразность в Америке не может рассматривать дом не как вещь плюс эстетическая прибавка, а как „разумно и планово организованная конкретная задача“. Правда, в другом месте автор указывает, что стандартизация наталкивается в условиях старой жизни на пошлость индивидуальных вкусов, на конкуренцию различных фирм, на стихийность в росте жилища городов. Но ведь невольно вспоминаются слова Нитцше: „зачем мне знать от чего ты освободился, ты скажи, для чего ты освободился“. Ведь проникнутость данного здания замыслом эпохи характеризуется не тем, что отброшены нужные надстройки прошлого, а тем своеобразным, что характерно для данной эпохи. Нам очень интересно знать конкретно, в чем овеществлен элемент плановости в зданиях или проектах современной архитектуры.
Боюсь быть ложно понятым. Меньше всего удовлетворяет идеологическая прибавка к строго утилитарному замыслу. Это был бы безвкусно возрожденный дуализм: здание плюс советско-идеологическая пристроечка. Нет. Меня интересует иное. В чем проявляется „органически“ характер эпохи в реальном овеществлении, материализации архитектурного замысла.
Заметьте: я ничего не критикую, в качестве профана я просто ставлю вопрос. Быть может, этот вопрос по существу не закономерен? — Не знаю. Правомерность постановки отчасти оправдана т. Гинзбургом. Он пишет: „В последнее десятилетие перед войной Германия, под напором пангерманизма (курсив мой. Гр. Рощ.) стремилась отыскать формы монументальные и подавляющие, создавая тяжеловесный стиль, одушевленный, главным образом, ее шовинистическим задором“ (курсив мой. Гр. Р.).
Итак, еще перед войной германская архитектура воплотила замысел класса! Неужто так и грешно поставить вопрос: а как наша архитектура, не перед, а после победы Октября, воплощает замысел нового класса? — Одно несомненно: тщательное выявление этой стороны проблемы советской архитектуры было бы чрезвычайно интересно многим работникам в других областях, могут сказать: подобные проблемы можно поставить в журнале, посвященном специально вопросам теории искусства, а не в журнале строго специальном. Я так не думаю. Именно ответ философов и теоретиков меньше всего убедителен. Да и пора покончить с этим делением на теоретиков и практиков. Именно специалисты, именно работники, именно строители должны тщательно осветить проблему: в какой мере и в какой степени реализуются замыслы эпохи. Вот тот вопрос, который я позволил себе поставить в качестве профана.
Редакция находит, что вышедшими номерами СА отчасти уже отвечено товарищу Гроссман-Рощину. Но в виду специфического заострения вопроса, не лишенного чисто идеологического уклона — СОВРЕМЕННАЯ АРХИТЕКТУРА в одном из ближайших номеров постарается дать автору письма вполне исчерпывающий ответ.
