Сабанеев Леонид Павлович
правитьЗаметка о норке (1875).
правитьИсточник текста: Сабанеев Л. П. Охотничьи птицы. Труды по охоте / Сост. Е. А. Калганов. — М.: Физкультура и спорт, 1989. — 671 с.: ил.
Впервые в «Журнале охоты», 1875, № 11, с. 58 за подписью Р. (Вероятно, сокращение слова Редактор). Авторство подтверждено самим Л. П. Сабанеевым в библиографическом указателе «Список книг и статей охотничьего и зоологического содержания» — № 4772. Текст воспроизводится по этой единственной публикации.
Норка, составляющая по строению тела и образу жизни естественную переходную форму между хорьками и выдрами, вероятно, настолько известна большинству охотников, за исключением разве степных, что мы не станем распространяться о ее наружности, представляющей наибольшее сходство с хорьком.
Заметим только, что от последнего она отличается плавательными перепонками, соединяющими наполовину пальцы ног, и одноцветными темно-бурым мехом с короткою остью и плотною подпушью. Всего замечательнее порка тем, что в настоящее время водится почти только в средней полосе Европейской России и нейдет далеко в Западную Сибирь, являясь, таким образом, одним из числа немногих видов зверей (выхухоль, хорек, перевязка и нек. друг.), составляющих исключительную принадлежность Европейской России.
Несмотря на это, к стыду нашему, образ жизни норки очень мало известен. Живет она обыкновенно по небольшим лесным речкам, и прибрежные кусты и деревья составляют необходимое условие ее пребывания: на больших судоходных реках она почти не встречается и обыкновенно только заходит сюда с устьев впадающих речек. Точно так же она составляет большую редкость на проточных озерах, хотя в мельничных прудах и заливных озерах она часто водится в значительном количестве.
Здесь, на берегах, под нависшими над водой кустами тальника, между обнаженными корнями деревьев, устраивает она свою нору, от которой, конечно, и получила свое название. Нора эта часто имеет два выхода: один — в воду, другой — на сушу, но нередко бывает только один, последний. В норе наш красивый зверек лежит, по-видимому, большую часть дня и выходит отсюда на добычу только по зорям и ночью. Пищу свою он добывает отчасти на земле, но главным образом в воде, в которой норка гораздо проворнее, чем на суше. Уступая в быстроте движений на суше хорьку, он зато плавает весьма быстро и превосходно ныряет, хотя не может так долго оставаться под водой, как выдра. При плавании туловище ее виднеется наружу почти до половины, и потому убить норку на воде весьма не трудно, тем более что она все-таки не так живуча, как хорек и выдра. Обыкновенно, завидев человека, она ныряет и вновь появляется на поверхности в расстоянии 5 — 10 сажен, но через две-три секунды она скрывается снова и прячется в кустах противоположного берега.
Пища норок главным образом состоит из рыбы, и где нет последней, там они не могут существовать. Что же касается раков, то, несмотря на распространенное мнение, что последние составляют исключительную пищу норки, даже обусловливают ее распространение на восток — в Сибири, то эти черепокожные вовсе не необходимы для ее существования, что доказывается многочисленностью норок в реках восточного склона Урала, где раков никогда не было. Рыбу норка ловит весьма искусно, ныряя и доставая ее днем под берегом, между обнаженными водою корнями деревьев, камнями [Некоторые промышленники уверяют даже, что норка отлично бегает по дну, но это навряд ли справедливо.], а ночью подкрадывается к спящей. Большею частию ей достаются пескари, гольцы, подкаменщики, молодые налимы [Судя по всему, норка легко справляется и с довольно крупною рыбою, напр., в 2—3 фунта.] Во время этих поисков за добычею она очень часто попадается в мережи (двойные ставные сети), увлекаемая жадностью, залезает в верши и морды и, если не успеет прогрызть нитки или прутья этих снастей, делается жертвою рыбаков.
Кроме рыбы норка питается также и другими животными: она очень ловко ловит водяных крыс и преследует их как на воде, так и на берегу. Летом же главную пищу ее едва ли не составляют яйца и птенцы различной болотной и водяной птицы, особенно утята; по свидетельству Богданова, она преследует их, гоняясь за ними вплавь и даже ныряя; по словам его, не только утиная подлинь, но даже облинялые дикие гуси нередко (?) попадают на обед сильному и ловкому хищнику. За мышами же она уходит даже довольно далеко от воды, и бывали случаи, что ее заставали за сто и более сажен от ближайшей речки, но всегда в лесу. Завидя человека или собаку, она прежде всего бросается к воде, но если путь к ней отрезан или речка находится слишком далеко, то норка ищет спасения в ближайшем кусте или забивается под корни; по крайности она даже влезает на куст, но уже боится спрыгнуть с него. Я знаю один случай, что норка влезла на вершину невысокой березы.
В норе своей норка живет, по-видимому, большую часть года, за исключением времени половодья и части зимы, когда волей-неволей ведет бродячую жизнь; весною потому, что норы заливаются водою, да в это время норки гоняются, а зимою по недостатку или, вернее, по причине неудобства добывания пищи. В это время они всегда держатся у полыней или же перебираются на ближайшие незамерзающие ручьи и речки. В это время они таким образом сгруживаются, и добывание их становится менее затруднительным, да и более выгодным, чем осенью, когда они еще на летних местах, молодые еще не сравнялись с маткой, притом нетрудно по следам разобрать ее любимые местечки и выбрать удобное местечко для капкана или плашки. Впрочем, если речки замерзнут рано и при высоком стоянии воды, так что вскоре образуются ледяные отдувы, т. е. лед не прикасается к поверхности воды, норки остаются почти на тех же местах и мало дают следов на берегу, так что промысел их бывает всегда незначителен. Вообще замечено, что норка всегда очень любит посещать мысы при устьях рек и речек, также стариц, т. е. прежних русл, и не преминет каждый раз при своих поисках добычи побывать там, где вода сильно крутится и подмывает берег.
Весною, по вскрытии рек, норки возвращаются к своим летним местообитаниям и вместе с тем, т. е. с средины апреля, начинается их течка. Это доказывается состоянием половых органов самцов, доставленных нам в середине апреля из Подмосковья [Заметим, кстати, что в 1866 г. была убита норка у самого Яузского моста, т. е. почти в центре столицы.], и показаниями промышленников. По словам последних, два, даже три самца бегают (следовательно, на берегу) за одной самкой, верещат и дерутся подобно кошкам. В это время норки еще не имеют постоянных убежищ и держатся, где придется — больше в хворосте и хламе, наносимом на берег водопольем. В мае самки уже скрываются от самцов и живут в норах, но отдельно от последних; самцы также живут порознь, да и вообще норки, как и все виды семейства хорьковых, не терпят совместного жительства. В конце мая, чаще в начале июня в норах находят слепых детенышей, обыкновенное число их 4—5, но иногда бывает до 6, даже 7 (Богданов); к средине июля они вырастают более чем в половину матки и ведут уже самостоятельную жизнь. Судя по этому, а также принимая в соображение то обстоятельство, что в конце августа 1867 были замечены в окрестностях Ярославля молодые норки величиною с крысу, надо принять, что норки мечут детенышей два раза в год [Это доказывается и тем, что даже зимою под Москвою добываются молодые норки, далеко не достигнувшие полного роста.]. Вероятно, после этой вторичной течки, хоть бы и не составляющей общего правила, и начинается линька наших зверьков.
Несмотря на то что норки довольно редко попадаются на глаза, чему причиной их скрытный и частию ночной образ жизни, они гораздо обыкновеннее, нежели это предполагается. У нас в Средней России, особенно же в восточных губерниях, они весьма многочисленны и местами составляют даже предмет довольно значительного промысла. В последние годы, при усилившемся запросе на норковый мех, причем цена шкурки увеличилась в десять-пятнадцать лет в десять и более раз [Теперь за хорошую норку дают на месте до 3-х и более рублей ассигн., между тем как прежде в той же местности (Екатеринбургского и Красиоуфимского уезда Пермской губ.) обычная цена шкурки колебалась между 25—30 к. ассигн.], они истребляются довольно быстро, тем более что добывание их очень просто. Летом и осенью их ловят приученными к тому простыми дворняжками или ублюдками лаек (в Ярославской, Костромской, Пермской). Зимой ловят норок в капканчики [Например, в даче Нижне-Тагильских заводов.] или же ставят на следу плашки. Приманкою служит всегда (в Пермской губ.) свежая или протухлая рыба, и голодное, вообще очень доверчивое животное почти всегда попадает в ловушку: иногда, впрочем, для большей верности по бокам плашки, чтобы норка не зашла под нее сбоку, ставят кирпичи. В Пермском Урале (в Уфалейском заводе) мы знаем одного старика промышленника Филиппа Ионыча, прежде знаменитого охотника на медведей и всякого крупного зверя, который теперь исключительно занимается ловлею норок и добывает их по 20—30 штук в осень и зиму. Даже в Ярославской губернии есть несколько охотников, которые случайно летом давят собаками по 5—7 штук.
Остается сказать, что, подобно выдре, норка очень скоро приручается и привязывается к людям, чего трудно достичь с прочими, т. е. сухопутными видами того же семейства. Это, разумеется, находится в прямой зависимости от пищи, незлобивости и меньшей кровожадности обоих водяных представителей хорьковых. Нам известны достоверные случаи, что в Смоленской губ. рыбаки нередко держат при домах норок и последние бегают на свободе, нисколько не боясь людей.