Заколдованный замок (Крыжановская)

Заколдованный замок
автор Вера Ивановна Крыжановская
Опубл.: 1898. Источник: az.lib.ru

Вера Крыжановская

Заколдованный замок

править

По изданию изд. В. В. Комарова, С.-Петербург, 1898.

Глава I

править

На улице Лилль, недалеко от улицы Святых Отцов, высится изящный отель, окруженный садом. Бури революции и строительная лихорадка последних лет не коснулись этого чисто княжеского дома. Роскошный и простой в одно и то же время, этот дом ничем не уступал дворцам, сохранившимся в предместье Сен-Жермен и принадлежавшим самой утонченной аристократии, самому избранному и развитому обществу.

В чудный майский день 1890 года, железные решетчатые ворота только что описанного нами отеля были широко раскрыты. Длинный ряд экипажей то и дело останавливался у подъезда, над которым красовался маленький герб. Из них выходили нарядные дамы, военные и высокопоставленные штатские мужчины. Весело разговаривая, они поднимались по монументальной лестнице, устланной ковром и украшенной цветами и статуями. Любопытные, остановившиеся перед отелем и расспросившие слуг, узнали, что здесь празднуется бракосочетание племянника и единственного наследника барона Эрнеста де Верделе с его воспитанницей Алисой де Рувре.

В роскошной гостиной отеля стояли новобрачные и отвечали на поздравления гостей улыбками и любезными фразами. Это была очаровательная парочка, что и твердили единогласно все гости старому барону, который видимо радовался заключенному браку, соединившему единственного сына его брата с дочерью старого друга.

И действительно, молодые супруги вполне оправдывали расточаемые им комплименты. Маркиз Арман Беранже де Бреган-Верделе был красивый тридцатидвухлетний мужчина, высокий и стройный, с правильными чертами лица. Густые белокурые волосы обрамляли его широкий и умный лоб. Борода и усы, несколько более темного цвета, резко выделяли ярко пурпурные губы большого, но хорошо обрисованного рта. Взгляд больших и темных глаз был скрыт стеклами пенсне. Сильная бледность и выражение усталости несколько портили это приятное лицо. Маркиз был одет безукоризненно. В каждом его жесте, в каждом взгляде сквозили гордое спокойствие и уверенность в себе, которые, впрочем, смягчались любезностью, предупредительностью и изяществом манер.

Молодая маркиза была очаровательное создание восемнадцати лет, со свежим детским личиком, оживленным большими серо-стальными глазами, обрамленными длинными, черными ресницами. Небольшой розовый рот сохранял серьезное и высокомерное выражение. Она была среднего роста, но так хорошо сложена, что казалась выше.

Вообще, маркиза была еще ребенком, но ребенком, обещающим развиться в очаровательную женщину.

В настоящую минуту она пленяла всех грациозной любезностью, девственной чистотой и скромностью, которыми дышала вся ее фигура.

Когда кончились поздравления, все общество разбилось на группы. Маркиз подошел к компании молодых людей, а новобрачная удалилась в амбразуру окна с молодой дамой, своей подругой.

Последняя, высокая и красивая женщина, села на небольшой диванчик и привлекла к себе Алису. Затем, устремив смеющийся взгляд в задумчивые глаза молодой, сказала шутя:
— Полно! Брось этот неприступный вид! Еще в церкви, во время церемонии, я любовалась твоей трагической торжественностью. Или, может быть, тебе не нравится Беранже? А, право, он очень не дурен.

— Минута была так торжественна, а речь монсиньора Серве так трогательна, что, признаюсь тебе, я была сильно взволнована, — произнесла Алиса, оставив без ответа насмешливый вопрос подруги.

— О! Все, что говорил монсиньор Серве об обязанностях супругов, о прелестях семейной жизни и счастье союза, основанного на взаимной любви — все это очень хорошо, но … но не следует так уж серьезно смотреть на его благочестивую речь. Жизнь, видишь ли, далеко не роман, а мужья далеко не Амоди. Эти господа причиняют немало неприятностей, и женам приходится о многом молчать.

В эту минуту подошли посторонние люди и прервали этот разговор.

Улучив минуту, когда они снова остались одни, молодая женщина шепнула Алисе:
— Теперь ты можешь скрыться, Алиса, так как гости скоро разъедутся. Пойдем в твою комнату. Пока ты будешь переодеваться, мы можем поговорить.

Четверть часа спустя маркиза уже была в своей девичьей комнате. Пока камеристка снимала с нее вуаль, гирлянды цветов и тяжелое шелковое платье с длинным шлейфом, она взглянула на часы и сказала:
— До отъезда поезда остается еще больше двух часов. Этьенетта! Дайте мне пеньюар и оставьте нас одних. Через час вы придете одеть меня, а пока заканчивайте укладку вещей.

Пока Алиса одевала батистовый пеньюар и розовые плюшевые туфли, ее подруга села на диван и задумалась. Марион Лаверди была, как мы уже говорили, очень красивая женщина, высокая и стройная, с густыми черными волосами, с большими смелыми глазами итальянского типа и с пурпурным ртом, на котором играла вызывающая улыбка. Она воспитывалась вместе с Алисой де Рувре в Sacre-Coeur. Будучи значительно старше своей подруги, она уже около четырех лет была замужем. Господин Лаверди был много старше своей жены. Он был депутатом и богатым землевладельцем. Оба супруга вели светскую, но вполне правильную жизнь. Дружба, сблизившая подруг в монастыре, несмотря на разницу в летах, сохранилась до настоящего времени, и они по-прежнему были вполне откровенны друг с другом.

— Ну, теперь говори все откровенно, — сказала госпожа Лаверди, как только камеристка вышла из комнаты. — Моя злосчастная поездка к тетке разлучила нас на шесть недель. Вернувшись назад, я нашла в тебе большую перемену. В день обручения ты гораздо больше восхищалась своим Беранже. Это до такой степени бросилось мне в глаза, что я даже спросила тебя, перестал ли он тебе нравиться? Чем это он мог так разочаровать? Наконец, ведь ты его давно уже знаешь.

Алиса села рядом с подругой и нервным жестом откинула локоны, спустившиеся на лоб.

— Твоя проницательность, Марион, не обманула тебя. Да, я разочаровалась и очень боюсь, что сделала плохой выбор. Поэтому-то, во время церемонии, по мере того как соединявшие нас узы становились неразрывными, мое сердце все больше и больше наполнялось тоской и страхом.

— Что же такое случилось?

— Ничего существенного. И однако, во мне зародилось убеждение, что он не любит меня и что он женился на мне только уступая желанию дяди, который хотел остепенить его и положить конец его холостой жизни, слишком долго продолжавшейся для последнего из Верделе. Признаюсь тебе, Беранже мне очень нравился и я была очень счастлива, когда он предложил мне свою руку и сердце. Первое время после обручения он был очарователен, нежен, пылок и любящ … но мало-помалу все изменилось. Можно сказать, что он сбросил с себя давившую его маску. Он сделался пренебрежителен, вечно отлучался по каким-то неотложным делам, а со мной оставался, видимо, скрепя сердце. Наконец, в его манере держаться стало сквозить что-то оскорбительное. Я знаю, что мне следовало возвратить ему слово, и у меня не раз являлось это желание, но я боялась скандала и сплетен. Кроме того, я не хотела огорчать своего опекуна, которому стольким обязана и которого так радовал наш брак.

— Понимаю твои чувства, но … можно примириться со всем. Беранже — красивый мальчик. Он заставит позабыть твои маленькие разочарования, — заметила Марион с фривольной улыбкой. Алиса покраснела и нахмурила брови.

— Правда, он недурен, но в то же время, он пресыщен жизнью и очень занят собой. Однако, он сильно ошибается, если думает, что я стану ухаживать за ним и впрягусь в его триумфальную колесницу.

— Конечно, сначала ты будешь чувствовать себя не совсем в своей тарелке. Семейная жизнь не без шипов. Ее немало отравляют жены, бросившие мужей, актрисы, разные певицы и прочие женщины в этом же роде, — насмешливо сказала Марион.

— О! Женщины подобного сорта! Если бы я знала что это правда!

— Как ты наивна! Ты сомневаешься, а я уверена что у него есть какая-нибудь связь в этом роде.

— Ты это знаешь и ничего мне не сказала? Как это нехорошо с твоей стороны, Марион! Несмотря на все, я бы взяла свое слово обратно! — вскричала Алиса со сверкающим взором.

Марион Лаверди покачала головой.

— Та-та-та! Как ты горячишься. Разрыв, скандал, целый ураган — и все это из-за таких пустяков. Неужели ты думаешь, что в наше время еще существуют верные трубадуры? Я старше тебя и уже около четырех лет замужем, а потому имею некоторую опытность. Могу уверить тебя, что все мужья похожи друг на друга. Уж не думаешь ли ты, что мой муж составляет исключение? О! В первый год я много перепортила себе крови, когда узнала, что пресловутые совещания с избирателями играют только роль ширм, что деловые поездки совершаются в обществе дамы полусвета, что эта негодница носит бриллианты гораздо лучше моих, и что мой милый супруг нанимает целое купе, тогда как мне устраивает сцены из-за каждого счета портних и упрекает меня в недостатке экономии.

— И ты переносила все это без всякого протеста?

— Если я не желала публичного скандала, надо было молчать. Я же предпочла мир…

— А граф Нерваль? — с упреком заметила Алиса.

Марион откинула голову назад, и полузакрытые глаза ее сверкнули лукавством.

— Что ты хочешь? Я тоже желаю носить бриллианты и хочу быть любимой. Рожер обожает меня. Он в полном смысле слова джентльмен и никогда не скомпрометирует женщину. Я поступила немного неосторожно, поверив тебе мое счастье, но я надеюсь на твою скромность. Когда ты узнаешь графа, сама почувствуешь к нему симпатию.

— Да, правда! Я еще никогда не встречала его у тебя.

— Повторяю тебе: Рожер очень скромен. Кроме того, этой зимой он надолго уезжал по делу о наследстве. Но осенью ты увидишь графа. Мой муж пригласит его к нам поохотиться, а мы с тобой соседки, благодаря счастливой мысли твоего опекуна купить имение Верделе и подарить его маркизу, твоему мужу.

— Это наследственная земля. Она была потеряна во время революции, и барон всегда жаждал снова приобрести ее. Красивое это место?

— Очень поэтичное! Красивая вилла стоит на склоне скалы, увенчанной гигантскими руинами. Эти руины, говорят, заколдованы. В долине есть развалины еще одного монастыря, разрушенного во время революции. Таким образом, ты будешь жить в стране привидений. Но у нас ты будешь возвращаться к действительности и развлечешься. У нас будет много гостей и между прочим мой фаворит-тевтон.

— Это еще кто такой? — с удивлением спросила Алиса.

— Красивый моряк. Он только что вернулся из кругосветного плавания и будет наслаждаться шестимесячным отпуском. Этот моряк — младший брат моей belle-mere, немки, как тебе известно. В физическом отношении, Гюнтер очаровательный юноша. Он — высокий и стройный блондин, с голубыми глазами, сверкающими, как звезды. При всем том, он добродетелен и скромен, как молодая девушка. Я всегда думала женить его на тебе, так как он тоже мечтает о временах трубадуров. Теперь же ты можешь заняться с ним флиртом, чтобы доказать господину маркизу, что ты не умираешь от страсти к нему и вовсе не имеешь отсталых взглядов на священный долг и прочее. Господа мужья нисколько не считают себя связанными, но нам они хотят внушить верность собаки. К счастью, время их тирании давно прошло. Я буду покровительствовать тебе. Вместе с Гюнтером я буду часто навещать тебя, и мы будем делать экскурсии к развалинам, где, говорят, жил некто вроде Синей Бороды. Тень этого злого рыцаря появляется в замке вместе с какой-то «белой дамой», может быть его жертвой.

— А! Белая дама! Какое счастье для Беранже! Ему можно будет ухаживать за прекрасной владелицей замка, иначе он умер бы от скуки среди всех этих руин, начиная с развалин своей свободы, — с горечью заметила маркиза.

Марион громко расхохоталась.

— Это правда. Потеря свободы, даже фиктивная, ужасно действует на бедных мужей. Они делают тысячу глупостей только для того, чтобы доказать себе, что они вовсе не посажены на цепь, как собаки. Это у них какая-то болезнь, общая с этими добрыми четвероногими. Собаки приходят в ярость, когда меняют зубы, а мужчины — когда меняют свое положение. Но я должна сказать тебе еще одну вещь. Не воображай, что твой Беранже вынужден будет ухаживать исключительно за «белой дамой». Недалеко от вас есть что-то вроде минеральных вод, где бывают всевозможные дамы.

— Минеральные воды близ Верделе? Я никогда ничего подобного не слыхала!

— Они существуют всего только два года, — весело сказала Марион. — Своим существованием они обязаны некоему господину Бертрану, который открыл близ городка Верделе источник теплых, кажется железистых, вод. Этот предприимчивый человек тотчас же основал для их эксплуатации компанию, директором которой сделался сам. Он выстроил

казино, театр, ванны — и, кажется, дело пошло на лад.

Приход камеристки, явившейся одевать свою госпожу, прервал этот разговор. Немного спустя, Марион Лаверди нежно простилась с подругой, взяв с нее обещание часто писать ей.

Воспользовавшись удобной минутой, маркиз тоже удалился в комнату, временно отведенную ему, так как помещение, назначенное для молодых супругов, могло быть готово не раньше осени.

Не зовя своего лакея, Беранже снял фрак, бросил его на диван, а белый галстук швырнул на пол. Затем, пройдясь несколько раз по комнате, он сел к письменному столу, достал раздушенный листок почтовой бумаги и быстро написал следующие строки:
«Обожаемая Мушка! Все кончено! Сегодня я надел себе петлю на шею! Вместо того, чтобы проводить божественные часы у твоих маленьких ножек, я должен уехать и разыгрывать нежного мужа перед той, которую навязала мне фамильная гордость моего дяди. Но наша разлука будет не продолжительна. Как только устроюсь, я найму тебе небольшое помещение в Верделе, куда съезжаются на воды, и ты приедешь ко мне. Это всего только в двух часах пути от моей виллы, и мой велосипед будет быстро доставлять меня к тебе.

У меня адская мигрень. Я почти не спал, и сегодняшняя противная церемония еще более усилила эту боль. Я весь разбит, но не жалуюсь на свои страдания, так как они напоминают мне о нашем прощальном вечере. За такие часы можно и помучиться немного! Итак, до скорого свидания, моя обожаемая Мушка! Целую тебя тысячу раз. Твой Беранже де Верделе».

Окончив письмо, маркиз позвонил. В комнату тотчас же вошел юноша с лукавой физиономией, одетый грумом.

— Жак! Это письмо вы сейчас же отнесете на бульвар Гаусманн, а потом отправитесь прямо на вокзал, — приказал маркиз. — Скажите также Жюстину, чтобы через час он пришел помочь мне одеться. Теперь же я хочу немного отдохнуть.

Оставшись один, маркиз закурил сигару и лег на диван. Он был утомлен, но находился в отличнейшем расположении духа, что доказывала очень веселенькая песенка, которую он напевал сквозь зубы. Ему не приходило даже в голову, что он совершил непростительный проступок. Совесть нисколько не мучила его, а разум не говорил ему, что он поступил как негодяй, написав письмо к куртизанке в тот самый день, в которой он добровольно навеки привязал к себе чистую наивную женщину, которой только что клялся перед алтарем в любви и верности.

Но, как мы уже сказали, маркиз не думал ни о чем подобном. Будучи истинным продуктом развращенного общества конца века, этот молодой, красивый и умный человек насквозь был пропитан окружавшим его нравственным развратом. Он потерял всякое представление о добре и зле и признавал только один закон — свое удовольствие. Брак должен был так же мало стеснять его, как и все остальное; это он уже давно решил. Поэтому торжественная религиозная церемония была ему просто скучна, а священные слова церковнослужителя он без внимания пропустил мимо ушей. Затем, только что вернувшись из церкви, он тою же рукой, на которой блестело мистическое кольцо, отметил свою первую измену.

Через несколько минут маркиз зевнул и бросил сигару. Он чувствовал сильное утомление после ночной оргии. Если бы можно было хоть ненадолго заснуть — это, по крайней мере, освежило бы его, но он ожидал запоздавшего друга, а потом ему нужно было одеваться и снова приниматься за свою роль новобрачного. О! Как противна вынужденная любезность с этой глупой и романтической девчонкой!.. Маркиз потянулся и зевнул во весь рот. Затем, услышав в соседней комнате чьи-то шаги, быстро переменил положение и с задумчивым и озабоченным видом облокотился на ручку дивана.

В комнату поспешно вошел изящный молодой человек, одних лет с Беранже. Бросив шляпу на стул, он сказал со смехом:
— Черт возьми! Что это за отчаянный вид у тебя? Жена твоя очаровательна; правда, немного воздушна и мечтательна, но это тоже имеет свою прелесть, как перемена после стольких дам таких… телесных и уверенных в себе.

— Что ни говори, а я все-таки надел себе петлю на шею! — вздохнул Беранже.

— Ба! Поздние сожаления!.. В церкви ты имел такой мужественный и даже рассеянный вид, что я не только счел тебя совершенно спокойным, но даже держал пари с Гастоном, что ты думаешь о Мушке.

— И ты проиграл, так как я был занят более важными мыслями. Но кстати о Мушке. Исполнил ты мое поручение?

— Как же! В церковь я явился прямо от нее. Я едва успел вовремя привезти мою жену, которая просто выходила из себя от моего долгого совещания с нотариусом.

Оба громко рассмеялись. Затем Беранже спросил:
— Ну, что же? Как ты нашел мою Мушку?

— В розовом пеньюаре с массой кружев, который, вероятно, недешево тебе стоил. Волосы ее были распущены, и она была в страшном отчаянии. Драгоценности и лакомства сначала немного поддержали ее, но потом ею снова овладело отчаяние. Она доверила мне, что если бы не старое чудовище — твой дядя и не задуманный им брак, ты женился бы на ней. Потом начались рыдания, ручьи слез и целый поток ругательств и проклятий по адресу твоей жены.

Беранже с безумным смехом откинулся на диван.

— Нет, эта милая Мушка ужасно наивна! — сказал он наконец, вытирая глаза. — Я не так глуп, чтобы жениться, когда и так можно отлично любить друг друга. Черт возьми! Сделать Мушку маркизой Верделе! Ха, ха, ха… Но чего не говорят красивой женщине, чтобы успокоить ее ревность! Я обещал ей даже развестись, как только позволят обстоятельства.

— И она верит этому?

— Как в евангелие.

— Ну, это делает мало чести ее проницательности! Твоя Мушка, действительно, очень мила. У нее есть шик, и я понимаю твое увлечение; но она страшно жадна, и если ты не будешь крепко держать свой кошелек, она проглотит тебя.

— О! Об этом я позабочусь. Но в данную минуту я не могу обойтись без нее и думаю устроить ее где-нибудь поближе к моей вилле Верделе.

Герберт покачал головой и стал крутить усы.

— Это будет очень неосторожно с твоей стороны и может повлечь за собой большие неприятности. Женщины вроде Мушки, видишь ли, очень любят доводить до сведения жен о своих правах на сердце мужа, чтобы вызвать семейный скандал и заставить нас защищать свою независимость. Когда же нам опротивеет наш дом, они, пользуясь этим, только больше вытягивают из нас денег.

— Однако, ты хитер! — сказал Беранже, предлагая сигару.

— Черт возьми! Недаром же я уже шесть лет женат и имею двоих детей. Я достаточно опытен в семейной жизни. Доказательством может служить наша согласная жизнь с женой…

— Несмотря на Женю и на красивую вдовушку, Эмилию Дюбуа, не считая президентши! — насмешливо вставил маркиз.

— Именно несмотря на все зто, что и доказывает всю практичность моей методы. Говорю тебе: прежде всего осторожность и семейный мир; все уколы брачной жизни должны быть тщательно скрываемы. Дамам вроде Мушки необходимо энергично внушить, чтобы они не забывали своего места и пользовались бы комфортом и нашими милостями в тени, иначе они делаются нахальными. Всегда нужно иметь в виду, что все эти связи мимолетны и что Мушки так и остаются Мушками, так как они садятся где угодно, как очень остроумно заметил Мопассан. В конце концов, они всегда обманывают нас с соседом, с парикмахером или с кем-нибудь в этом же роде. Нет, нет! Самое важное — это доброе согласие с нашими законными повелительницами. А первый год брачной жизни есть, так сказать, базис будущего, так как все молодые девушки, когда выходят замуж, бывают глупы и недоверчивы. Оторванные от своей среды, не имея никаких занятий, они невольно привязываются к мужу. В особенности же, если брак заключен по любви, это самый благоприятный психологический момент, чтобы заставить их страстно полюбить себя и приобрести их абсолютное доверие. Позже излишек чувств сосредоточивается на ребенке, который требует от женщины массу забот. Тогда за мужем уже меньше наблюдают и меньше требуют его присутствия. До рождения первого ребенка я отличался примерной добродетелью и безупречной верностью (понятно только по наружности). Поэтому моя жена верит мне слепо и выцарапает глаза той из подруг, которая вздумает клеветать на меня, конечно, из зависти к нашему супружескому счастью. И все это только потому, что положено солидное основание. Имей в виду: двенадцать медовых месяцев и ни одного облачка! Если твоя Мушка вздумает уж чересчур любить тебя, и это дойдет до твоей жены — все твое здание рухнет.

Беранже молча выслушал его, покусывая усы.

— Очень возможно, что ты прав, и я сделал глупость, пригласив Мушку в Верделе. Но что делать? Дело уже сделано, а доводить ее до отчаяния будет еще опасней. Во всяком случае, я приму меры, чтобы моя жена ничего не знала о таком близком соседстве соперницы.

— И ты поступишь очень благоразумно! Такое раннее разочарование оставило бы неизгладимые следы и породило бы неудержимое желание отплатить тебе той же монетой, украсить твое чело рогами и наградить тебя потомками смешанной крови. Однако, мне пора уходить, так как меня ждет жена.

— В таком случае, до свидания! Позволь поблагодарить тебя, Жюль, за твои добрые советы. Надеюсь, ты приедешь к нам на охотничий сезон?

— Непременно! А теперь прощай и позволь пожелать тебе счастья.

Беранже уже закончил свой туалет и занялся укладкой разных безделушек в свой дорожный несессер, когда дверь отворилась и в комнату вошел его дядя.

Барон Эрнест де Верделе был красивый, высокий старик, со строгим и внушительным видом. С племянником он имел большое фамильное сходство. Это была та же стройная и сильная фигура, те же характерные черты: слегка орлиный нос, большой рот вивера (вивер — любитель пожить в свое удовольствие), с крепкими зубами, широкие брови и густые волосы, увенчивавшие высокий и упрямый лоб. У молодого человека эти черты, конечно, были несколько ослаблены и смягчены, но, в общем, оба они представляли по наружности древний род рыцарей, последними отпрысками которого были.

Нам кажется уместным сказать здесь несколько слов о прошлом этого семейства.

Верделе принадлежали к очень древней знати. В XI веке фамилия разделилась на две ветви: одна в Пикардии, другая в Оверни. Богатые и могущественные бароны играли очень большую роль, но в XV веке фамилия их вдруг угасла, и баронетство перешло к кузену Брегану, который принял имя владений.

Карл VIII, после блестящей, но несчастной экспедиции в Италию, даровал титул маркизов владельцам земель Верделе. Новые маркизы принимали участие во всех последующих войнах. Один из них был убит в Павии, другой во время Лиги при осаде Парижа Генрихом IV. Революция застала их еще сильными и богатыми, но народная буря заставила их эмигрировать, как и многих других. Во Францию они вернулись только во время Реставрации.

Людовик XVIII, очень любивший маркиза де Верделе, возвратил ему часть его земель и особняк на улице Лилль, сбереженный от грабежа и продажи, благодаря преданности одного верного слуги.

К великому сожалению маркиза, ему невозможно было вернуть себе родовое гнездо баронов Верделе, так как его приобрел один из баронов Империи.

С этого времени не случилось ничего особенного. Легитимисты Верделе держались в стороне во время Республики и Второй Империи. Однако, вторжение чужеземцев застало их на почетном посту. Оба брата мужественно сражались с врагом. Один был в Лоарской армии, другой — на укреплениях Парижа. Отец нашего героя, маркиз Франсуа Беранже, был убит во время одной из вылазок, оставив после себя вдову и троих детей, двое из которых умерли во время осады. Маркиза, подавленная всеми этими несчастьями, скоро последовала за ними в могилу.

Война и вторжение пруссаков почти совсем разорили маркиза. Его богатый вдовец-брат был бездетен и всей душой отдался воспитанию племянника и восстановлению его состояния. Энергичной рукой он собрал остатки наследства брата. С большим трудом и разными жертвами ему удалось, наконец, составить состояние, которое позволяло Беранже вести образ жизни, приличный его рангу.

Молодой маркиз не избрал для себя никакой специальной карьеры. Сначала он служил волонтером в Африке, потом попробовал свои силы на дипломатическом поприще и, наконец, предпочел всему свою личную свободу. Он вел светскую жизнь, занимался изящным спортом и тайно принимал участие во всех безумствах своих друзей. Дядя считал его вивером, но вивером достаточно честным и порядочным, чтобы сделаться отличным мужем, когда пройдет первый пыл молодости.

Алиса была единственной дочерью покойного друга и товарища по оружию барона виконта де Рувре, который назначил его опекуном своей дочери. Верделе глубоко привязался к девочке, отдал ей все свои заботы и полюбил ее, как отец. Хотя Алиса Рувре имела очень скромное состояние, барон предназначил ее племяннику, ввиду чего никогда не настаивал на браке последнего.

Барон, с веселым и оживленным видом, подошел к Беранже и, пожав ему руку, с нежностью сказал:
— Я пришел к тебе по небольшому делу, но прежде чем приступить к нему, позволь мне, дорогое дитя мое, еще раз поздравить тебя. Соединив тебя с Алисой, я твердо убежден, что составил твое счастье. Ты не мог даже мечтать о более достойной супруге, а потому не забывай, что, отдавая тебе дочь своего старого друга, я возлагаю на тебя ответственность за ее счастье.

— Как можете вы сомневаться, дядя, в моем горячем желании сделать Алису счастливой! Поверьте мне, я глубоко ценю ее редкие качества ума и сердца. Кроме того, мне надоела беспорядочная жизнь холостяка, я жажду спокойной семейной жизни, — прочувственным тоном ответил Беранже.

— Твои слова очень радуют меня. Оставайся же всегда верен этим добрым чувствам. Тебе уже тридцать два года. Пора остепениться и подумать о честном исполнении обязанностей гражданина и отца семейства. Ты последний из Верделе, и поэтому должен помнить, что громкое имя и большое состояние налагают и большие обязанности. А теперь перейдем к менее серьезным темам. Позволь мне предложить тебе этот бумажник: в нем семьдесят пять тысяч франков. Может быть, эта сумма пригодится тебе, чтобы ликвидировать какие-нибудь обязательства холостой жизни или отпустить любовницу.

— Дядя! Как мне благодарить вас! — пробормотал Беранже, целуя барона. — Вы просто осыпаете меня подарками: такая сумма после такого царского подарка, как имение Верделе.

— Разве ты не мой единственный наследник? Я считаю счастливым предзнаменованием, что смерть старика барона Форестьера позволила мне приобрести древнюю колыбель нашего рода. Вы образуете там новую ветвь, и древний ствол снова расцветет. Кроме того, относительно Верделе у меня есть один план, который я сообщу тебе, когда приеду навестить вас в августе. А теперь пойдем! Вам пора ехать.

Беранже поспешно спрятал бумажник и последовал за дядей. Минуту спустя они присоединились к Алисе, ожидавшей их в гостиной, в обществе пожилой дамы, заведовавшей домом барона.

Молодая женщина была очаровательна в своем простом платье из темно-синего сукна и в большой шляпе, украшенной черными перьями. В руках она держала небольшой сак из красного плюша и большой букет. Все это придавало ей очень торжественный вид. Прощание было непродолжительно.

Десять минут спустя, изящный экипаж уже мчал их к вокзалу и к новой жизни.

Только теперь маркиз взглянул на свою жену, молча забившуюся в угол экипажа и рассеянно смотревшую на улицу. Его сразу поразило холодное, горькое и озабоченное выражение детского лица Алисы. Будучи вивером и человеком без всяких принципов, Беранже, благодаря привычке обманывать женщин, сделался не только превосходным актером, но и глубоким знатоком женского сердца. Целый хаос противоречивых чувств так ясно отразился на лице Алисы, что маркиз невольно спросил себя, не дошли ли до нее какие-нибудь глупые сплетни. Но тщеславие тотчас же шепнуло ему, что если это и так, то ему достаточно будет нескольких ласковых и нежных слов, чтобы все привести в порядок.

В эту минуту Алиса повернула голову. При виде холодного и насмешливого взгляда, устремленного на нее сквозь стекла пенсне, тяжелое и тоскливое чувство сжало ее сердце.

Сомнение в искренности маркиза, в счастье их супружеской жизни, уже раньше закралось в сердце молодой женщины; в эту же минуту женский инстинкт нашептывал ей, что этот человек, с которым она связана навеки, совершенно к ней равнодушен. Фривольная улыбка, которую она уловила на губах мужа, оскорбила ее, и у нее явилось желание выскочить из экипажа и убежать далеко-далеко от него. Все эти мысли и чувства длились всего несколько минут. Беранже собирался уже нарушить молчание, становившееся тягостным для них обоих, когда экипаж остановился у вокзала.

Супруги вышли. Маркиз отдал лакею несессеры, картонки и другие мелкие вещи. Затем, взяв жену под руку, ой повел ее в купе, еще раньше оставленное за ними. Проходя через зал первого класса, Беранже заметил своего грума Жака, осторожно державшегося близ выходных дверей. Усадив жену в купе, он объявил ей, что ему необходимо сделать некоторые важные распоряжения и тотчас же вышел из вагона.

Сама не отдавая себе отчета почему, Алиса подошла к окну и стала следить за мужем. Несмотря на толпу, сновавшую по платформе, она увидела, как маркиз подошел к груму, схватил какое-то письмо и быстро сунул его в карман пальто, так как в эту минуту раздался последний звонок и ему пришлось чуть не бегом возвращаться в вагон.

Все увеличивая скорость, поезд мчал их из Парижа. Алиса сняла шляпу; затем, взволнованная и усталая, она откинулась на подушки. Беранже решил, что настала удобная минута разбить лед и приступить к своей роли нежного мужа. Сев рядом с молодой женщиной, он обнял ее за талию, привлек к себе и поцеловал в губы.

— Наконец-то, дорогая моя, ты принадлежишь мне навсегда! Наконец-то мы избавились от докучливых гостей и остались одни! — прошептал он дрожащим голосом, невольно любуясь бархатистой и прозрачной кожей Алисы, сквозь которую видно было, как циркулирует кровь.

Подвижное лицо молодой женщины отражало самые разнообразные чувства. Вдруг она закрыла лицо руками и разразилась рыданиями. Несмотря на страстный тон, на нежные взгляды и на горячие поцелуи, Алиса инстинктивно чувствовала, что Беранже вовсе не такой, каким должен был бы быть искренно влюбленный человек, что все его ласки и нежности идут не от сердца. Нервное напряжение последних недель и сильное волнение нашли, наконец, выход в потоках слез.

На минуту чувство жалости наполнило сердце Беранже. Неужели этот наивный ребенок чувствует, что он не искренно влюблен в нее? В таком случае нужно как можно скорее убедить ее в противном. Это необходимо для будущего спокойствия их брачной жизни! Поэтому он сделал все возможное, чтобы утешить и успокоить жену. Наконец, ему удалось осушить слезы Алисы и вызвать улыбку на ее розовых губах. Тогда, очень довольный, Беранже дал выпить ей немного вина, бывшего у него в несессере, угостил ее конфетами и дал ей прелестный флакон с английскими солями.

— Дорогая моя! Эти волнения так утомили тебя и расстроили тебе нервы. Ведь вы, женщины, все принимаете так близко к сердцу! Но вот ты, слава Богу, успокоилась. Тебе необходимо отдохнуть и немного заснуть. Погоди! Я сейчас устрою тебе постель на этом диване, а сам лягу напротив, и мы оба заснем, так как я тоже страшно устал.

Несмотря на протесты Алисы, нисколько не желавшей спать, Беранже все-таки уложил ее, положил ей под голову свой плед, другим пледом накрыл ее и поцелуем закрыл ей глаза.

— Спи, дорогая моя! Это принесет тебе пользу, — пробормотал он.

Затем он лег на другой диванчик, но так как действительно умирал от усталости, тотчас же крепко заснул. Алиса закрыла глаза, но сильное возбуждение мешало ей заснуть. События дня, торжественность бракосочетания, разговор с Марион и сцена, только что разыгравшаяся между нею и Беранже, смутно носились в ее уме и она тщетно старалась привести свои мысли в порядок. Беранже начал громко храпеть, и этот непривычный для нее шум, вместе с грохотом поезда, стал раздражать молодую женщину. Она открыла глаза, приподнялась на локте и стала смотреть на мужа. Какой он бледный и какой у него истощенный вид! Эти темные круги, под глазами она никогда прежде не замечала, так как они всегда были скрыты стеклами пенсне. Даже выражение его лица показалось ей каким-то иным, чем прежде. Алиса с любопытством стала изучать черты лица мужа, но тот, как бы почувствовав ее взгляд, сделал быстрое движение и повернулся к стенке. Алиса снова легла, но сон бежал ее глаз. Громкий храп маркиза раздражал ей нервы, и мало-помалу ею стало овладевать чувство страшного одиночества. Не так мечтала она провести первые часы своей новой жизни! Слезы снова выступили у нее на глазах. Не найдя носового платка, чтобы вытереть слезы, она наклонилась и стала искать его между диванами. Вдруг она увидела на ковре розовое письмо и два сложенных листа какой-то бумаги. Очевидно, все это выпало из кармана пальто Беранже, которым он накрыл ноги, так как свой плед уступил ей.

— Ба! Это, кажется, письмо, которое передал ему на вокзале грум? — пробормотала она.

Под влиянием непреодолимого любопытства, она развернула письмо и прочла следующее:
«Благодарю, тысячу раз благодарю тебя, мой дорогой, за твое письмо! Оно подкрепило меня, доказав, что даже во время роковой церемонии ты не забыл своей бедной Мушки. О! Как переживу я нашу разлуку! Я боюсь, что ревность убьет меня, так как я знаю, что ты, будучи настоящим воплощением долга и честности, будешь считать себя обязанным выказывать любовь к этой женщине, которую навязала тебе воля твоего дяди. Эта простушка думает, что имеет на тебя права! Да, она имеет права, но только те, которые дает ей закон. Права же сердца принадлежат мне одной, и конечно, уж не я уступлю их ей! Скорей, скорей к тебе! Только видя тебя, я могу хоть немного успокоиться».

Алиса вспыхнула. Широко открытыми глазами смотрела она на письмо, выпавшее из ее рук. Затем, быстрым и нервным жестом развернула обе другие бумаги. Одна из них оказалась счетом из одного модного ресторана, помеченным вчерашним числом. Меню ужина, шампанское и прочее — все это доказывало, что пир был на славу. Таким образом, бледность и утомление Беранже получали совсем другое освещение. Другая была счетом от ювелира на изумрудный убор, за который было заплачено пятнадцать тысяч франков.

С пылающим лицом и со сверкающим взором молодая женщина откинулась на спинку дивана и со смешанным выражением ужаса и презрения смотрела на бледное лицо маркиза, продолжавшего мирно храпеть.

Итак, вот каков человек, с которым она безвозвратно связана на всю жизнь! Вот тот господин, имеющий теперь над ней такие права!

Вдруг ей вспомнился вчерашний вечер. Она провела его одна, отдавшись размышлениям и молитве. Она горячо молила Бога благословить приближающийся торжественный час и никогда не оставлять ее Своей помощью. Она клялась быть всегда честной и преданной женой и безупречно исполнять все обязанности, принимаемые ею на себя. А он эти же самые часы провел в оргии! Прямо из объятий любовницы, грязный телом и душой, он смело подошел к алтарю и произнес ложную клятву. Важная и священная для нее клятва — для него была простой формальностью, и эта бледность, которую она приписывала волнению, вызванному торжественностью минуты, была простым следствием ночи, проведенной в кутеже.

Дрожа всем телом, Алиса закрыла лицо руками. Какое же будущее ждет ее при таких условиях! Глухая буря разыгралась в ее душе. Под влиянием гнева и оскорбленной гордости в ее уме толпились тысячи планов мщения и самые смелые решения разбить только что заключенные узы. Но уже сама сила возбуждения скоро истощила ее, и рассудительная и хорошо дисциплинированная натура молодой женщины взяла верх. Чего можно достигнуть скандалом, разводом? К тому же, очень сомнительно, чтобы маркиз согласился на это. Раз он женился на ней, — значит имел важные причины на это. Если же она не могла избавиться от Беранже, то к чему еще больше отравлять их обоюдное положение? Нет, надо терпеть, посмотреть как все устроится и тогда уже действовать сообразно обстоятельствам.

С легким смехом, полным невыразимого презрения, Алиса наклонилась, подняла письмо Мушки и предательские счета и спрятала их в свой сак.

— Я сохраню вас, драгоценные и неопровержимые свидетели низости честного человека, настоящего олицетворения долга, — с горечью пробормотала она. — Теперь я знаю тебе цену, маркиз де Верделе! Прощай же любовь и все иллюзии! Постараемся же мужественно встретить грубую и тяжелую действительность, которую называют жизнью.

Несмотря на свои благоразумные решения и все усилия хоть немного успокоиться, Алиса никак не могла заснуть, хотя ночь уже давно наступила. Она была слишком возбуждена, и нервы ее были слишком потрясены. Наконец, после долгих и тяжелых часов бессоницы, молодая женщина забылась сном, но этот сон вовсе не был способен подкрепить ее силы. Тяжелые сновидения и кошмары преследовали ее. То она видела себя среди битвы. Со всех сторон раздавались выстрелы, воздух был полон криками сражающихся и стонами раненых и умирающих. Сама же она падала в какую-то черную, бездонную пропасть. Затем сцена изменилась. Она в глухом лесу. Темная ночь. Она растерянно бежит, спасаясь от опасности, в которой не могла отдать себе отчета. Вдруг она очутилась среди полянки, у какой-то лачуги, окруженной вооруженными всадниками. Красноватый свет факелов освещал зловещее и бледное лицо мужчины, закутанного в черный плащ. Покрывая своим голосом бешеный лай собачьей своры, он пронзительно крикнул: «Зажгите эту нору, чтобы оттуда вышли крысы!» Алиса почувствовала страшную ненависть, и ужасный гнев закипел в ней. Она бросилась под ноги лошади и в ту же минуту почувствовала острую боль. Мужчина со зловещим лицом наклонился над ней, и тогда она увидела, что он был в средневековом костюме из красного бархата. Глаза его были вылитые глаза Беранже. Блестящие стекла пенсне точно лезвия шпаги с болью пронизывали ее. Алиса громко вскрикнула — и проснулась.

— Боже мой! Что с тобой, дорогая моя? Вероятно, тебе снился какой-нибудь страшный сон? Я даже подумал, что с тобой обморок, так как вот уже больше четверти часа как я употребляю всевозможные усилия и никак не могу разбудить тебя, — сказал маркиз, помогая Алисе подняться.

— Да, меня мучил кошмар, — ответила молодая женщина.

— Какой у тебя утомленный вид! Сейчас я дам тебе выпить вина. Затем мы будем завтракать, так как мы подъезжаем к станции, где большая остановка и прекрасный буфет, — весело сказал Беранже, выказывая самое нежное участие к жене.

Сердце Алисы болезненно сжалось, и она провела рукой по плюшевому саку, где хранились предательские документы. Она знала теперь, насколько была искренна эта притворная нежность.

Тем не менее, необходимость поддерживать разговор, а затем завтрак и, наконец, прибытие на конечную станцию их путешествия — все это, в конце концов, развлекло и немного успокоило молодую женщину. Благодаря ее молодости и жизненной неопытности, к ней даже вернулась отчасти ее прежняя веселость. Улыбаясь, она с любопытством вошла в ожидавшую их изящную коляску. Помня мудрые советы своего друга, Жюля Гериберта, Беранже старался быть любезным и разговорчивым. Он отлично выспался, а это, вместе с чудным днем, благотворно подействовало на него.

Хотя в экипаже нужно было ехать около трех часов, время прошло очень быстро. Прекрасная дорога была чрезвычайно живописна. Маркиз обращал внимание жены на красивые места и называл ей замки и деревни, мимо которых они проезжали.

— Как ты хорошо знаешь эти места! Вероятно, ты часто бывал здесь? — спросила Алиса.

— У меня есть земля в соседнем департаменте. Здесь же я был всего один раз, лет десять тому назад. Я приезжал вместе с дядей, который уже тогда мечтал купить Верделе. Дело это не состоялось. Тем не менее, мы прожили более трех недель у Лаверди, отца депутата, который был другом дяди. Я много охотился, обегал всю округу и, как ты видишь, все отлично помню. Например, эта дорога, сворачивающая налево, ведет в городок Верделе. Его не видно отсюда, так как он скрыт лесом.

Алиса воодушевилась. Свежий воздух действительно действовал на нее, и, к тому же, она любила природу и понимала ее красоты. Вдруг она вскрикнула от восторга и наклонилась вперед. Дорога здесь достигла высшей точки, и перед путниками раскинулся чудный пейзаж. Перед их глазами, подобно зеленеющему саду, расстилалась обширная долина, небольшой ручеек, подобно серебряной ленте, капризно извивался по ней. На другом конце долины почти отвесно поднималась большая вулканическая скала, покрытая богатой растительностью и увенчанная грандиозными руинами. Среди чащи деревьев и кустарников видны были толстые стены и остатки разрушенной ограды. Мрачный и массивный силуэт зубчатой башни, почерневшей от времени, господствовал над всеми развалинами.

На склоне скалы видна была прекрасная вилла, к которой вело шоссе, обсаженное тополями. Темный лес опоясывал горизонт.

— Вот наше новое жилище, дорогая Алиса! Я с удовольствием вижу, что местоположение тебе нравится, — произнес маркиз, с улыбкой указывая жене на виллу.

— Место, действительно, очаровательное. Но как жалко, что древний замок до такой степени разрушен! Прежде он должен был иметь необыкновенно величественный вид, когда, подобно грозной туче, господствовал над долиной. Он разрушен, вероятно, во время революции?

— Нет, его разрушение относится к началу шестнадцатого столетия, когда страшный взрыв превратил гордый замок в жалкие развалины, которые ты видишь. Катастрофа эта случилась во время грозы. Однако, кажется, сам кастелян из мести к своему господину, обольстившему его жену, подложил огонь в пороховой погреб. Затем, разыгравшийся пожар превратил замок в развалины. Дядя лучше меня расскажет тебе все подробности, так как он очень интересуется всеми этими старыми историями.

— С тех пор в Верделе уже никто не жил? — спросила молодая женщина, глаза которой точно приросли к руинам.

— Как же? Наш предок выстроил у подошвы скалы замок, от которого не осталось ни следа. Его сожгли и сравняли с землей в девяносто третьем году. Что же касается виллы, ее выстроил генерал барон Форестьер, когда вышел в отставку. Эта земля была продана ему в качестве национального имущества.

Во время этого разговора коляска въехала в тополевую аллею и скоро остановилась перед виллой.

Пожилая экономка и управляющий почтительно встретили молодых господ. Пожелав им всяческого счастья, они проводили маркиза с женой на большую террасу, где был уже накрыт стол.

Беранже отдал должную честь завтраку, но Алиса была печальна и задумчива и совершенно погрузилась в созерцание развалин. Древняя башня, поросшая мхом и обвитая диким плющем, произвела на нее большое впечатление. Ей казалось, что она уже давно знает ее.

Беранже был очень весел. За десертом он поднял стакан вина и громко вскричал:
— За твое здоровье, дама Верделе, и за здоровье наших добрых соседей — всех рыцарей и дам древнего замка!

В ту же минуту раздался страшный треск, похожий на взрыв. Затем послышался шум падающих камней.

Алиса страшно побледнела и вскочила со стула. Экономка набожно перекрестилась.

Беранже, сразу умолкший и смутившийся на минуту, первый пришел в себя.

— Ба! — сказал он смеясь. — Право, можно подумать, что господа рыцари отвечают на мой тост.

— Ах! Не смейтесь над этим, господин маркиз! Развалины заколдованы. По ночам, в Башне Дьявола раздаются стоны, — сказала экономка.

— Знаю, знаю, Сузанна! Привидения обязательны для руин древнего замка. Не в обиду вам будет сказано, шум, который мы только что слышали, имеет совершенно земное происхождение: это обрушилась часть старой стены.

— Но почему же она обрушилась именно в ту минуту, когда ты воззвал к древним рыцарям? — заметила Алиса. — Ты до такой степени ни во что не веришь, Беранже, что смеешься положительно надо всем!

— Что делать, мой друг! Девятнадцатый век отличается своим скептицизмом, а я — сын своего века, — насмешливо ответил маркиз.

После завтрака молодые супруги подробно осмотрели виллу, а потом снова верйулись на террасу.

— Пойдем теперь к развалинам! Мне хочется поближе посмотреть их. Особенно меня интересует Башня Дьявола, — сказала Алиса, которую руины замка положительно околдовали.

Маркиз был, видимо, смущен. Посмотрев на часы, он ответил, что, к великому своему сожалению, он не может сопровождать ее, так как ему необходимо сейчас же ехать.

— Видишь ли, мой друг, владелец и основатель минеральных вод близ Верделе — мой друг и товарищ по коллегии. Один его родственник просил меня как можно скорее передать ему письмо и очень важное словесное поручение. Я должен исполнить свое обещание и передать все это Карлу Бертрану. Сейчас я прикажу распаковать мой велосипед. Теперь только три часа; к шести часам, к обеду, я вернусь. Ты же, дорогая моя, займись в это время осмотром развалин. Сузанна может служить тебе проводником. Без сомнения, ей известны все легенды, и она будет гораздо более сведущим чичероне, чем я.

Не дожидаясь ответа, маркиз поцеловал жену и быстро вышел из комнаты.

Алиса побледнела и опустила голову.

В первый же день муж бросил ее одну и бежит к чужим людям. Однако присутствие лакея и экономки помогло ей овладеть собой.

— Благодарю вас! Я не хочу отрывать вас от ваших занятий, — сказала она, отказываясь от услуг экономки. — Я и одна прогуляюсь по развалинам. Только прежде я надену какое-нибудь платье полегче, так как сегодня очень жарко. Пошлите, пожалуйста, ко мне Этьенетту!

Полчаса спустя Алиса, одетая в легкое муслиновое платье, оставила виллу и быстро направилась к вершине холма. Скоро она вышла за решетку, окружавшую сад. Усыпанные песком аллеи и роскошные цветники сменились теперь густым кустарником, толстыми корнями и чащей деревьев, зеленые ветви которых образовывали непроницаемый свод над узкой и едва заметной тропинкой, которая, капризно извиваясь, вела к развалинам.

Широкий ров, некогда окружавший замок, был еще заметен, как и две башенки, охранявшие подъемный мост. Без всякого труда молодая женщина перешла через ров, почти доверху засыпанный землей и сухими листьями, и вошла на почетный двор, вымощенный большими каменными плитами и наполовину заваленный камнями и разными обломками.

Здесь Алиса остановилась и пыталась сориентироваться. Большая часть замка представляла сплошную бесформенную груду силой взрыва наваленных друг на друга строений. Только Башня Дьявола и часть жилого корпуса еще гордо высили свои стены, толщиной в десять футов, которых не смогла поколебать даже сила пороха.

К этой-то части замка и направилась молодая женщина. С легкостью серны она взбиралась на груды обломков, ловко перепрыгивала через глубокие трещины и, придерживаясь за кустарник, в изобилии повсюду росший, добралась, наконец, до башни. Узкая и низкая дверь вела в нее; внутри находилась еще крепкая лестница. Без малейшего колебания Алиса поднялась по ступеням. Любопытным взглядом окинула она высокие, круглые залы, имевшие зловещий вид и освещаемые узкими окнами, и без всяких препятствий достигла вершины башни.

Разгоряченная и усталая, она облокотилась на массивный зубец и восхищенным взглядом окинула чудный пейзаж, расстилавшийся перед ее глазами.

Вдруг она вздрогнула и взгляд ее как бы прирос к шоссе, шедшему от виллы. На нем появился Беранже на своем велосипеде. Он был одет особенно изысканно. На нем были лакированные ботинки кирпичного цвета и широкие панталоны. Легкое пальто было накинуто на шелковую рубашку, стянутую у пояса широким ремнем. На голове была надета маленькая плоская шапочка.

Лицо маркиза выражало самую беззаботную радость. Очевидно, он совершенно забыл про оставленную молодую женщину, пронизывающий взгляд которой в эту минуту был устремлен на него со смешанным выражением горечи и презрения. Быстро отвернувшись, Алиса торопливо стала спускаться, не думая о грозившей ей опасности, так как крутая и узкая лестница не имела перил. Какое-то жесткое и дурное чувство зашевелилось в ней против этого бессовестного человека, который с такой грубой беззастенчивостью отстранял ее и, очевидно, хотел устроить себе отдельную жизнь со своими любовницами и товарищами его безумств.

Занятая своими мыслями, Алиса шла наудачу и даже не замечала, что все больше и больше углубляется в развалины. Вдруг она вздрогнула и остановилась. За большой грудой камней она заметила дверь, на которой еще висела почерневшая от времени и заржавленная цепь.

Дверь. эта вела в большую залу, относительно, хорошо сохранившуюся, так как только небольшая часть ее была завалена камнями, скрывавшими противоположный выход.

Охваченная каким-то странным и необъяснимым чувством, Алиса переступила порог этой двери. Сердце ее трепетало. Какая-то страшная тяжесть сдавила ее грудь и лишила дыхания. Прислонившись к стене, она стала осматривать залу.

Стены были покрыты копотью, что указывало на то, что здесь сильно свирепствовал огонь. Алисе казалось, что это место было ей знакомо, что она уже видела во сне или в смутном видении эти высокие и узкие окна и этот гигантский камин, украшенный еще сохранившимся гербом Верделе, увенчанным баронской короной. Только тогда двери были закрыты тяжелыми драпировками, а в очаге пылал яркий огонь.

Вдруг молодая женщина почувствовала страшную усталость. Она села на один из обломков и глубоко задумалась. Окружавшее ее разрушение, эти остатки древнего блеска — все говорило о тщете всего человеческого и располагало к меланхолии.

— Ах! Если бы вы говорили, древние стены, какие вещи вы могли бы мне рассказать! — пробормотала молодая женщина. — Какие драмы, никому неизвестные, но, может быть, ужасные, разыгрывались под этими сводами в те времена, когда суровые и дикие сеньоры имели право жизни и смерти над своими несчастными вассалами! Но зато и какие же банкеты и пиры задавались тут!

Возбужденное воображение молодой женщины начало, мало-помалу, населять эту залу, и притом с такой жизненностью, что ей казалось, что она слышит звон шпор рыцарей и шелест тяжелых костюмов дам.

Алиса вздрогнула и провела рукой по лбу. Походили ли все эти Верделе, вызванные ее воображением, на последний отпрыск их расы? Конечно, они были суровы и жестоки, но были ли они такие же ничтожные и такие же клятвопреступники, как ее муж, относящийся к ней с таким оскорбительным равнодушием и изменивший ей у самого подножия алтаря? Какова же будет ее жизнь? Будущее вставало перед ней, как какая-то мрачная и грозная загадка. С тяжелым вздохом Алиса прижалась лбом к холодной стене. В эту минуту она почувствовала тот душевный упадок, который предшествует сильной нравственной борьбе. Человек инстинктивно взвешивает тяжесть, которую ему придется нести, и плоть содрогается перед предстоящим ей испытанием.

Ощущение холода и сырости оторвало маркизу от ее тяжелых дум. Она встала и с неприятным чувством убедилась, что сумерки уже спускаются над развалинами. Поспешно выйдя из залы, она посмотрела на часы. Было уже около восьми часов вечера.

— Боже мой! Как быстро прошло время! Беранже уже около двух часов, как вернулся и, без сомнения, ищет меня, — пробормотала она, спеша домой.

Но Алиса тщетно искала дорогу обратно. Груды обломков, готические арки, решетчатые окна — все это до такой степени было похоже друг на друга при наступающих сумерках, что она никак не могла сориентироваться. Наконец, она вышла на выступ стены колоссальной толщины. Направо от нее высился еще один жилой флигель, достигавший самой вершины скалы. Там же виднелся небольшой балкон с каменной балюстрадой.

— Боже мой! Как я найду дорогу домой? — невольно вскричала Алиса, охваченная страхом и беспокойством.

Можно представить себе ее удивление, когда за ее спиной чей-то звучный голос сказал:
— Позвольте мне, сударыня, быть вашим проводником. Я отлично знаю эти развалины.

Молодая женщина быстро обернулась и с любопытством посмотрела на человека, который, казалось, вынырнул из углубления стены. Это был молодой, красивый мужчина, высокий и стройный, одетый во все черное. Тонкое и правильное лицо его было страшно бледно. Эта бледность еще резче выделялась, благодаря черной бороде и волосам такого же цвета. Его большие, темные глаза, отличавшиеся каким-то странным блеском, были пытливо устремлены на Алису.

— Благодарю вас за любезное предложение, — приветливо сказала маркиза. — Признаюсь вам, вы меня испугали. Вы так неожиданно появились, а здесь все так говорит о прошлом, что я почти подумала, что вижу одного из древних владетелей замка.

Незнакомец усмехнулся.

— Неужели вы, сударыня, боитесь привидений?

— О, нет!

— В таком случае, позвольте мне помочь вам сойти со стены.

Незнакомец предложил Алисе руку, — белую, тонкую руку, украшенную кольцом с большим бриллиантом. Затем с уверенностью, доказывавшей близкое знакомство с развалинами, он вывел маркизу к подъемному мосту. Когда Алиса вышла на тропинку, ведущую прямо к вилле, незнакомец молча поклонился и как тень исчез в чаще деревьев.

— Что за странная личность! Он даже не представился и не дал мне времени поблагодарить его за услугу, — пробормотала Алиса, чуть не бегом направляясь к дому.

К крайнему своему удивлению, она узнала, что Беранже еще не возвращался! Колеблясь между беспокойством и гневом, Алиса села в маленькой гостиной, где уже горел огонь, и попыталась заняться чтением.

В людских тоже царило недовольное волнение. Кухарка клялась всеми богами, что заказать обед к шести часам и не возвращаться домой до девяти положительно бессовестно.

— Индейка с трюфелями, пирожки и все, решительно все будет испорчено! А потом виновата будет кухарка! — с гневом повторяла добрая женщина.

Экономка, бродившая по столовой и тщетно смотревшая на дорогу, тоже пришла в кухню.

— И где это пропадает господин маркиз? Барыня тоже сидит скучная и печальная. И что удивительно! Вчера только обвенчались, а сегодня муж бегает где-то целый день. Нет! В мое время так не делалось, — заметила она, качая головой.

— Вот и видно, что вы не бывали в Париже. Там это вещь обыкновенная, — возразила Этьенетта. — Наш маркиз только принимает на себя вид очень честного человека, чтобы угодить дяде, у которого идеи прошлого века и который должен оставить ему наследство. Но втихомолку он ведет очень распущенный образ жизни.

— Но откуда вы все это знаете? — спросила кухарка.

— От грума Жака. Он очень влюблен в меня и рассказывает мне все, что я захочу, — жеманно ответила камеристка. — От него я знаю, что наш маркиз уже несколько месяцев состоит в связи с одной дамой, то есть не с дамой, а с актрисой, и притом даже не с оперной или балетной актрисой. Она, знаете, поет в кафе шансонетки, поднимает ноги выше головы и танцует полуголая. Жак называет ее бесстыдницей, его маркиз без ума от нее. Накануне свадьбы они вместе устроили неслыханный кутеж. А вчера, вернувшись из церкви, маркиз послал к ней письмо с Жаком, который принес ему и ответ.

Экономка встала, вся бледная.

— Это ужасно! Жениться и потом так бессовестно обманывать жену, — ведь это позор! И как это Жак, который показался мне таким честным юношей, берет на себя такие поручения!

— Боже мой! Что же вы хотите, чтобы он делал? Ведь он служит маркизу и должен ему повиноваться, а кокотка очень хорошо дает ему «на чай». В Париже теперь в моде иметь любовницу и законную жену.

— Разве эта бесстыжая уж так хороша, что маркиз предпочитает ее своей молодой и очаровательной жене?

— Жак уверяет, что она недурна собой. Но здесь главное заключается не в красоте, а в шике. Лажуа д’Арсон обладает дьявольским шиком. Она поет маркизу под аккомпанемент гитары и пляшет перед ним танец живота не хуже любой турчанки на прошлогодней выставке.

Сузанна перекрестилась.

— Боже мой! Что за ужасы? Ваш хваленый Париж — чистый Вавилон, где испытывают терпение Господа. Одного только я не могу понять: зачем же тогда маркиз женился?

Этьенетта пожала плечами.

— Он просто хотел устроиться и обзавестись семейством. Теперь он может быть покоен, так как никто не станет требовать, чтобы он женился. Кроме того, если он пожелает от кого-нибудь улизнуть, его нельзя преследовать, и он спокойно может укрыться в супружеском гнездышке.

Громкий звонок прервал болтовню камеристки. Минуту спустя раздался голос лакея, который крикнул:
— Отпускайте живей суп, Целестина! Маркиз вернулся и желает обедать.

Глава II

править

Несмотря на то, что он хорошо помнил топографию округи, Беранже трудно было ориентироваться. За десять лет местечко Верделе разрослось в целый город. Маленький заброшенный лесок превратился в красивый сад, а где прежде раскинуты были огороды, там тянулось теперь превосходное шоссе, с обеих сторон обстроенное изящными дачами-виллами. Шоссе это вело к заведению минеральных вод, которое само по себе составляло маленький городок. Здесь появились обширный отель, красивый театр, шикарный ресторан, павильон кружка велосипедистов, клуб любителей гребного спорта и скаковой ипподром с трибунами. Вне парка, по аллеям которого были разбросаны различные строения, был устроен кафе-шантан, названный «Эльдорадо». Он предназначался для посетителей, презиравших скромность. Одним словом, бедный парижанин, вынужденный провести свой медовый месяц в этом уголке провинции, свободно мог найти чем развлечься.

Какой-то услужливый обыватель указал Беранже дорогу, и скоро велосипед маркиза остановился у изящного трехэтажного дома, перед окнами которого был разбит роскошный цветник. В настоящую минуту несколько рабочих трудились над устройством фонтана в центре этого цветника.

Какой-то господин, в нанковом костюме, с соломенной шляпой на голове, заложив руки за спину, наблюдал за работами.

— Здравствуй, Карл! — крикнул маркиз, соскакивая с велосипеда.

Мужчина в нанковом костюме быстро обернулся. Это был еще молодой человек, высокого роста, с широким, красноватым лицом и с маленькими хитрыми и циничными глазами, которые, казалось, насмехались над всяким, на кого были устремлены.

— Верделе! Ты! Вот приятный сюрприз! — вскричал он, подходя к маркизу с распростертыми объятиями.

Мужчины сердечно поцеловались. Затем Бертран продолжал:
— Пойдем, Беранже! Разопьем бутылочку старого вина и потолкуем. Вот уже два года, как я не видал тебя, и мне любопытно, что привело тебя сюда. О своем стальном коне не беспокойся, я прикажу караулить его.

Взяв маркиза под руку, он увел его на большую террасу, уставленную столами и стульями. Публики еще было мало. Друзья сели в стороне и приказали подать себе закуски.

— Теперь говори, какой добрый ветер занес тебя сюда? — спросил Бертран. — Вот уже два года, как мы с тобой не видались. Дела связали меня по рукам и по ногам.

— Говорят, что ты составил себе состояние? Твое предприятие, по слухам, пошло в гору, а твои успехи у дам превосходят даже успех твоего предприятия.

Циничная и самодовольная улыбка осветила широкое лицо Бертрана.

— Да, я не могу жаловаться. Дамы очень благосклонно относятся ко мне. Но оставим это: все это старые истории. Ты не ответил еще на мой вопрос, что привело тебя к нам в Верделе?

Не отвечая на вопрос, маркиз трагическим жестом поднес одну руку к самому носу друга, а другой — указал на блестевшее на пальце обручальное кольцо.

-Ах, несчастный! Итак, с тобой все кончено? Ты приехал сюда похоронить свою свободу! — с участием вскричал Бертран. — Но каким образом ты, при своей опытности, попался в западню?

— Но ведь и ты так же попался! Вообще мне хотелось, наконец, устроиться и избавиться от нескромных атак, что тоже имеет свои преимущества.

— На ком же ты женился?

— На воспитаннице и любимице моего дяди, Алисе де Рувре.

— Богатая невеста, конечно! А что, красива она?

— Да, она очень мила и очень наивна.. Состояния же у нее почти никакого нет: всего только сто тысяч франков. Впрочем, это было бы мне на руку. У жены, не принесшей приданого, крылья подрезаны и она находится в полной зависимости от мужа. К несчастью, мой дядя, положительно обожающий эту девочку, укрепил за ней в брачном контракте пятьсот тысяч франков.

— А! Твоя жена, конечно, поселилась на вилле?

— Да. Мы приехали сюда сегодня утром.

— И тотчас же бросил малютку одну? Она, конечно, в отчаянии, так как, по всей вероятности, страшно влюблена в тебя!

— Увы! — сказал Беранже, стараясь скрыть самодовольный вид жестом руки, выражавшим, как все это ему надоело. — Но бросим это: все это неважно. Я, видишь ли, хочу попросить тебя об одной услуге. Помимо моего горячего желания повидаться с тобой, я приехал сегодня с целью попросить тебя помочь мне устроить здесь одну молодую певицу. С минуту Бертран с удивлением смотрел на него, а потом громко расхохотался.

— Ха, ха, ха!.. Однако, ты не теряешь времени и спешишь утешиться. Конечно, я весь к твоим услугам. Но к чему такая таинственность? Рано или поздно, я узнаю имя красавицы, которая приедет утешать тебя.

— Конечно, это не секрет: ее зовут Лажуа д’Арсон.

Бертран стал тереть лоб, видимо, стараясь что-то вспомнить.

— Постой! Это не та ли, которой дали прозвище Мушка, Радость Юношей?

— Очень возможно, так как ее зовут Мушкой. Только я не знал об этом прозвище, — ответил, смеясь, Беранже.

— Это та самая, которая была замешана в деле Дабулье. Разве ты не помнишь кассира банкирского дома «Розенблюм и Компания», который украл из кассы триста тысяч франков и был сослан в Каледонию на каторжные работы на десять лет?

— Да, да, это она. В этом деле бедная женщина выказала примерное самоотвержение. Она последовала за своим, любовником в Кайенну.

— Полагаю, что она могла это сделать! Бедный Дабулье делал для нее массу глупостей. Кроме того, хотя и было доказано, что он не мог истратить триста тысяч франков, однако, этой суммы нигде не могли найти. Тогда сильно подозревали Мушку в сообщничестве, тем более, что в то же самое время она была замешана в грязную историю с

ожерельем, украденным у ювелира Бертье. Но она сумела ловко оправдаться. О! Это хитрая и ловкая женщина! Берегись, маркиз, как бы она не запутала и тебя.

— Меня запутать? Какие пустяки! Я — не Дабулье и могу спустить только свою собственную кассу. Кроме того, все эти россказни, мой дорогой Бертран, сущая клевета, Мушка — идеальная женщина. У нее такое сердце, которое сделало бы честь любой светской даме. Она оставалась верна до конца и вернулась из Кайенны только после смерти Дабулье, который не вынес каторжных работ. Все-таки он принадлежал к хорошему обществу.

— Да, и имел очень дурные привычки. Но не в этом дело! Итак, ты желаешь устроить здесь Мушку Лажуа. А ты не боишься, что твоя жена узнает об этом?

— С этой стороны нет никакой опасности. Я приму свои меры, и жене никто не донесет об этом. К тому же, Алиса слишком глупа, чтобы даже подозревать истину. Бедняжка! Разве может она выдержать сравнение с Мушкой! Та умна, как демон, и обладает очаровательным талантом.

— Насколько я помню, она не обладает большим голосом.

— Это правда. Но какое искусство! Какой огонь! Она, право, способна растопить даже лед.

— Особенно когда ей хорошо заплатят за это.

— Перестань насмехаться, Карл! Повторяю тебе: это женщина с сердцем. А теперь скажи мне, где я могу поместить ее?

— Конечно, здесь же. В левом флигеле есть свободное помещение — три комнаты, с отдельным входом, что очень удобно для тебя.

— Именно! Итак, можно мне осмотреть это помещение?

— Без сомнения. Идем же!

Бертран провел своего друга в небольшой садик, окруженный густой изгородью из лилий и жасмина и выходивший прямо на дорогу. Стеклянный балкон вел в хорошенькую гостиную с голубой мебелью. Рядом с гостиной помещалась спальня, обитая розовым кретоном. (Кретон — хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения из предварительно окрашенной пряжи, что позволяло получать цветные геометрические орнаменты в виде полос и клеток.) Кровать и туалет были во вкусе времен Людовика XV. Маленькая столовая дополняла это помещение.

— Отлично! Это именно то, что мне нужно. Цена тоже подходящая. Позволь мне сейчас же рассчитаться с тобой, — сказал Бертран, вынимая свой бумажник. — Только, — прибавил он, — не можешь ли ты кое-что здесь переменить? Например, вынести это пианино, не внушающее мне никакого доверия, и заменить его концертным пиано, поставить цветы… Жардиньерки (Жардиньерка — корзинка, подставка для комнатных цветов.) я куплю сам.

— О, конечно, могу!

— Значит, я могу сейчас же отправить ей телеграмму?

— Пиши! Я сам лично отправлю.

Маркиз вырвал листик из записной книжки и написал следующее:
«Все устроено. Отель Минеральных вод N 15. Обратиться к Карлу Бертрану, директору заведения.

Б.»

— Теперь скажи мне, Карл, есть у вас здесь магазины, где можно купить разные безделушки, которые так любят изящные женщины? Надо доказать Мушке небольшим вниманием, что я думаю о ней. Это успокоит ее ревность.

— Без сомнения, у нас здесь есть всякие магазины. Если хочешь, я буду служить тебе проводником.

Наняли фиакр. Беранже вместе со своим другом объехал несколько магазинов, где купил две изящные жардиньерки, бронзовую вызолоченную вазу для цветов и большой ящик с мылом, духами, туалетной водой и прочим. Он хотел еще купить несколько костюмов, но так как моды Верделе не внушали ему доверия, то он ограничился тем, что купил шесть пар перчаток и дюжину шелковых чулок, уложенных в прелестный футляр, с инкрустацией перламутром.

— Теперь мне остается только купить конфет, чтобы поставить их на ночной столик, так как Мушка любит ночью полакомиться, — сказал усталый маркиз. — Дорогой Карл! — прибавил он. — Не можешь ли ты распорядиться, чтобы все эти вещи были доставлены в N 15. Я же должен спешить к своему велосипеду.

— Да, да! Теперь уже половина девятого. Тебе не так-то легко будет оправдаться перед женой.

— Это пустяки! Я скажу, что велосипед сломался, и она еще пожалеет меня, — смеясь ответил маркиз, направляясь к своему велосипеду.

Бертран посмотрел ему вслед и покачал головой.

— Что же это такое? Обманывает он меня или настолько поглупел, что верит самоотверженности и любви этой куртизанки? Однако, какое бесстыдство удержать свое былое имя, получившее такую печальную известность! Впрочем, оно все-таки лучше звучит, чем «Ревекка Итцельзон». Любопытно, чем все это кончится, если дядя узнает истину. Надо будет посмотреть маркизу. Если она не дурна собой, можно будет помочь ей переносить одиночество и разделить с Беранже его супружеское бремя.

Беспокойство и раздражение Алисы достигло своего апогея, когда, наконец, приехал Беранже. Он страшно устал и был покрыт испариной, но находился в отличном расположении духа.

— Прости меня, дорогая моя, что я так долго заставил тебя ждать! — вскричал он, нежно целуя молодую женщину. — Неожиданный неприятный случай задержал меня. Мой велосипед сломался недалеко от Верделе.

И он с мельчайшими подробностями рассказал ей про этот случай, про свои усилия найти механика и как он никак не мог выйти из затруднения без любезной помощи своего друга Бертрана.

Алиса вполне поверила ему. Только в будущем предстояло ей узнать и оценить импровизаторский талант своего мужа. И действительно, надо было дойти до такого артистического искусства лгать, как Беранже, чтобы не сбиться в массе сложных подробностей, когда он сам больше не знал, где начинается ложь и где кончается правда. Чувственный и легкомысленный, он легко изменял женщинам, которых обольщал, будь то куртизанка или чужая жена, обманывая одну для другой и безжалостно бросая любовницу, когда ему улыбалась новая связь. Обмануть Алису было для него детской игрой. Детскую доверчивость молодой женщины он считал крайней наивностью и решил поступать сообразно этому, так как был убежден, что ей никогда не совладать с таким тонким умом, как его.

Весь вечер и все следующее утро маркиз был очарователен. Он окружил жену всевозможным вниманием и любезностью. Чтобы сделать ей удовольствие, он посетил вместе с ней развалины и рассказал ей все, что только мог припомнить из их семейной хроники. По своей наивной простоте, Алиса начала приходить к убеждению, что слишком мрачно смотрит на вещи, что, несмотря на свое легкомыслие, Беранже все-таки любит ее и что все устроится хорошо.

Но она быстро разочаровалась. За час до обеда маркиз объявил ей, что ему необходимо ехать в Верделе поздравить Бертрана, так как сегодня день его рождения.

— Ты извини меня, дорогая Алиса, но, по всей вероятности, мне придется у него обедать. К десяти же часам я вернусь. Прикажи, пожалуйста, приготовить мне ужин.

В действительности же Беранже хотел явиться в клуб велосипедистов, где в этот день было собрание, затем присутствовать на дебюте новой певицы, о которой говорил ему Бертран и, наконец, бросить последний взгляд на квартиру Мушки, которая, по его расчету, должна была приехать на следующий день.

Когда Алиса осталась одна, ею овладело такое чувство одиночества и тоски, точно она была здесь узницей. Она едва притронулась к обеду, и если бы не гордость и не стыд перед слугами, залилась бы горькими слезами. Пожираемая тоской и глухим гневом, она гуляла сначала по саду, а потом решила посетить развалины аббатства, которые находились по другую сторону древнего замка и которых она еще не видала.

— Хоть бы мне встретить своего вчерашнего любезного проводника. Он рассказал бы мне легенды аббатства и замка, — пробормотала она, надевая шляпу и перчатки.

Расспросив про дорогу, маркиза направилась к развалинам аббатства. Вчерашнего незнакомца она нигде не встретила, но движение на свежем воздухе благотворно подействовало на нее и успокоило.

На небольшом холме, поросшем лесом, находились развалины монастыря Бенедиктинцев, основанного в одиннадцатом веке одним из синьоров Верделе, по возвращении его с войны. Древнее жилище почтенных отцов пострадало гораздо больше замка. От жилых корпусов монастыря остались только арки и часть стены рефектории. Лучше других зданий сохранилась монастырская церковь. Хотя и лишенная крыши, она все еще гордо возносила к небу свои древние стены, теперь поросшие мхом и обвитые плющем.

Обломки развалин представляли из себя очень небольшую груду. Большая часть камней и кирпичей были употреблены окрестными крестьянами на постройку собственных домов, так как они находили этот материал более удобным для перевозки, чем громадные глыбы замка.

Утомленная быстрой ходьбой, Алиса села в ограде церкви, в тени сохранившейся еще арки, и задумчиво осмотрелась кругом. Там должен был быть сад. Сколько поколений монахов молились и размышляли там, работая в саду или прогуливаясь под сводами длинной галереи! Сколько разбитых сердец нашло здесь убежище! А сколько бурных сердец трепетало здесь под черной рясой, на которую осуждала так часто суровая феодальная политика младших членов семьи — лишних наследников фамильного имущества.

Вдруг молодая женщина вздрогнула и быстро встала. В углублении стены, к которой она прислонилась, Алиса заметила полукруглую нишу, в глубине которой виднелась каменная плита с надписью, наполовину закрытой зеленью. Опустившись на колени, она лихорадочно стала вырывать высокую траву и мелкий кустарник, закрывавшие плиту. Скоро перед ней появилось изображение рыцаря, стоявшего на коленях, с молитвенно сложенными руками. Но что особенно возбудило любопытство молодой женщины — это длинная надпись внизу плиты. Алиса тщательно соскоблила перочинным ножичком мох, заполнивший углубления букв, и вытерла камень носовым платком. Однако, несмотря на все свои усилия, она никак не могла разобрать древнюю, слегка изгладившуюся надпись.

— Если вы позволите, сударыня, я прочту вам так интересующую вас древнюю надпись.

Звучный голос, произнесший эти слова, показался Алисе знакомым. Она быстро обернулась и увидела перед собой вчерашнего незнакомца, который вежливо с ней раскланивался.

— Я буду очень признательна вам за это. Право, Провидение всегда так кстати приводит вас, чтобы вывести меня из затруднения, — весело ответила молодая женщина.

— Вы правы, сударыня! Случая не существует, но Провидение часто устраивает странные встречи, — сказал незнакомец торжественным тоном, крайне удивившим Алису.

Затем, не дожидаясь ответа, он наклонился и бегло прочел:
«Здесь покоится благородный синьор Жилль де Савари, несчастно погибший 2 июля 14.. года. Кто бы ты ни был, прохожий, помолись за жертву и за убийцу. Да дарует наш Господь Иисус Христос одному — блаженный покой в раю, другого же да избавит, по Своему бесконечному милосердию, от вечного осуждения!»

Охваченная грустью и волнением, причину которых она сама себе не могла объяснить, Алиса перекрестилась.

— Одному Богу известно, какая ужасная и кровавая драма разыгралась здесь в далекие времена господства грубой силы и насилия, — со вздохом сказала она.

На лице незнакомца появилось какое-то непередаваемое выражение, и глаза его сделались неподвижными и точно приросли к молодой женщине, что заставило ее невольно вздрогнуть.

— Да, дама де Верделе! Страшные и кровавые драмы некогда разыгрывались здесь. Жилль де Савари, невинная жертва бесчестной клеветы и скотской ревности, — не единственный убитый человек, покоящийся под сводами этого аббатства, и вы …

Незнакомец умолк и, тяжело дыша, провел рукой по лбу.

Все это произвело на Алису такое неприятное впечатление, что оно заглушило на минуту мучившее ее любопытство. Желая перевести разговор на другие предметы, она почти невольно спросила:
— Вы меня знаете?

— Я имею честь говорить с маркизой де Верделе, — сказал незнакомец после минутного молчания. — Позвольте мне, маркиза, исправить мою непростительную ошибку и представиться вам. Я — Луи Ренуар, землевладелец и ваш сосед.

К Алисе тотчас же вернулось ее спокойствие и она даже внутренне посмеялась над сверхъестественным страхом, который внушил ей этот человек.

Разговор перешел на аббатство, и они вместе осмотрели развалины церкви. Затем Алиса объявила, что ей пора идти домой, так как отсюда до виллы довольно далеко.

— Здесь есть более прямая дорога — именно та, которая некогда вела отсюда в замок. Если позволите, я вам укажу ее, маркиза.

— Благодарю вас! Вы очень обяжете меня этим. Я часто буду приходить сюда. Не могу вам сказать, как влекут меня к себе эти развалины далекого прошлого.

Ренуар улыбнулся своей загадочной улыбкой.

— Может быть, это влечение есть не что иное, как смутное воспоминание. Кто из нас знает, какие узы связывают нас с прошлым и почему то, а не другое место вызывает в нашей душе необъяснимые чувства?

Не ожидая ответа, он двинулся вперед, пересекая наискось поле, поросшее кустарником. Скоро маркиза с удивлением убедилась, что здесь, действительно, существовала мощеная дорога, густо заросшая теперь травой и кустарником. По мере того, как поднимались по крутому склону холма, она становилась все явственней.

Алисой снова овладело непобедимое любопытство. Очевидно, Ренуар отлично знал все эти места. Она с улыбкой высказала ему это и прибавила:
— Вам, кажется, знакомы все здешние легенды. Не скажете ли вы мне, почему эту древнюю башню называют Башней Дьявола?

— Она вполне заслужила это название. Эти древние стены видели много темных дел, внушенных демоном своему достойному ученику, — ответил Ренуар, устремив полный ненависти взгляд на развалины.

Заметив испуганный и растерянный вид Алисы, он прибавил:
— Без сомнения, маркиза, вы слышали о Жилле де Ретц, ужасном синьоре де Тифоже. Итак, здесь жил некий барон де Верделе. Он совершил те же самые преступления, но не понес здесь, на земле, законного возмездия. Но это все равно! Высшее правосудие, гораздо более суровое, чем людское, приковало душу преступника к месту его преступлений. Здесь бродит он, вместе со своим сообщником-алхимиком, вокруг зарытых им сокровищ и стережет их, встречаясь со своими жертвами. Тех тоже влечет к себе место их страданий. Они носятся здесь, вдыхая ароматы прошлого, полные слез и крови, и, пылая местью, жадно подстерегают минуту, чтобы погубить своего палача.

— Господь сказал: мне отомщение! — заметила маркиза.

Так как в эту минуту они подошли к развалинам, ею снова овладел сверхъестественный страх. Молодой женщине казалось, что вот-вот из какого-нибудь темного угла появится или колдун-барон, или зловещее лицо алхимика, или окровавленная тень какой-нибудь жертвы.

— Но Господь позволяет быть своим орудием, — с мрачным видом ответил Ренуар. Затем, переменив разговор, он прибавил:
— Взгляните, маркиза! За этой грудой обломков есть вход в коридор, пробитый в стене. Он отлично сохранился и освещается бойницами, хотя они почти совсем заросли кустами. Видите вы этот широкий коридор? Ступайте по нему смело и вы выйдете в башню близ подъемного моста. Затем, перейдя ров, вы за несколько минут будете дома.

Не ожидая ответа, он низко поклонился и исчез за выступом стены.

— Какой, однако, странный этот Ренуар! Право, иногда он кажется сумасшедшим, — пробормотала молодая женщина, нерешительно останавливаясь у входа в узкий и мрачный коридор.

Но Алиса была гордая и мужественная женщина. Она тотчас же подавила в себе чувство боязни.

— Ба! Я всегда могу вернуться назад, — пробормотала она, смело входя под каменные своды.

С нею ничего не случилось. Как и говорил ее странный проводник, она без всяких препятствий вышла в башенку, а оттуда на хорошо знакомую тропинку, ведушую к вилле.

Взволнованная и занятая мыслями о встрече с незнакомцем и о слышанной от него трагической легенде, молодая женщина прошла в свою спальню, чтобы переменить легкое муслиновое платье, немного пострадавшее от камней и древесных корней. Она подошла к туалетному столику и хотела уже позвонить Этьенетте, когда вдруг заметила портсигар маркиза, его носовой платок и смятую пачку каких-то бумаг. Очевидно, торопясь ехать, маркиз забыл здесь все эти вещи.

— Ба! Не окажутся ли эти листочки новыми неопровержимыми доказательствами верности моего мужа? — насмешливо прошептала молодая женщина, развертывая и расправляя смятые бумаги.

Она не ошиблась. Оказалось, что это были счета на покупку жардиньерок, цветов, духов, сластей и прочее; к ним была приложена расписка Бертрана в получении денег за квартиру N 15. Яркая краска залила лицо Алисы. В ее будуаре не было ни одного цветка, и он никогда даже не подумал привезти ей бонбоньерку. Невыразимо горькое чувство, почти чувство ненависти, наполнило душу молодой женщины. Очевидно, маркиз уже нашел себе здесь новую любовницу. Или может быть, он устраивает здесь с таким шумом свою прежнюю обожаемую Мушку? Но в таком случае, зачем же он женился, если любовь не руководила его выбором?

Дрожащей рукой Алиса снова сложила предательские бумаги и сунула их в карман. Она даже забыла про свое желание переодеться, и опустив голову, вышла в будуар, куда приказала принести чемодан, который хотела сама разобрать. Она спрятала бумаги и задумалась. Но к ее крайнему удивлению, думы ее были прерваны прибытием Беранже, хотя было еще только половина девятого.

Маркиз был в отвратительном расположении духа. Он объявил, что у него адская мигрень и что он сейчас же ляжет спать, и просил только разбудить себя в десять часов, к чаю и ужину.

Маркиз прошел в будуар. Когда, несколько минут спустя, Алиса вошла в спальню, она увидела, что муж ее с озабоченным и недовольным видом что-то ищет на ковре. Вчерашний костюм его был брошен на стул. Вывернутые карманы его доказывали, что он также подвергся тщательному исследованию.

— Что ты ищешь? — бесстрастным тоном спросила Алиса.

Маркиз быстро выпрямился и подозрительно посмотрел на бледное лицо жены.

— Я ищу счета и расписки из магазинов. У Гериберта здесь в окрестностях живет родственница. Он поручил мне купить для нее разные безделушки, перчатки, чулки, духи и нанять ей помещение в отеле минеральных вод, так как она больна. Мне нужно отослать ему эти счета, на весьма солидную сумму, чтобы он со следующей почтой вернул мне эти деньги. Я же положительно не знаю, куда их девал.

Эту бесстыдную ложь он высказал, не моргнув глазом, на тот случай, если проклятые бумаги попали в руки жены. Все это было сказано с таким апломбом, что на минуту Алиса почти поколебалась. Но нет! Разве она не нашла письмо куртизанки и другие счета, которые ясно доказывали, что маркиз любит одаривать своих подруг? Она холодно отвернулась и вышла из комнаты.

С мрачным и задумчивым видом она стала разбирать чемодан, вынимая оттуда мелкие, любимые ею вещи и разные сувениры, которых она не доверяла рукам служанок. Среди этих вещей находилась также большая и толстая тетрадь в лиловом бархатном переплете, на котором золотыми буквами было вытеснено: «Мой дневник».

Эту тетрадь подарил опекун, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Он посоветовал заносить туда все события ее жизни.

— В вихре событий все так скоро забывается, что очень полезно отмечать то, что на нас произвело впечатление. Пройдут года, и будет очень любопытно и поучительно снова пережить наше прошлое и проследить путь, по которому развивалась и зрела наша душа, — сказал тогда барон. Но Алиса решила начать вести записи только с того дня, когда она выйдет из монастыря. Теперь она открыла тетрадь и перечла свои впечатления светской жизни и свои мечты в качестве невесты.

Горькая улыбка скользнула по губам молодой женщины.

— Недавно я вступила на очень важный путь и тщательно отмечу все перипетии моей супружеской жизни. Если уже два дня так богаты сюрпризами, то что же будет за целый год? На этих страницах я найду во всем блеске полный образ человека, женой которого я сделалась.

Прежде всего она перенумеровала все предательские документы и вложила их в тетрадь; затем она начала писать. Это занятие до такой степени поглотило ее, что пробило полночь, когда она положила, наконец, перо и замкнула тетрадь в свой письменный стол.

— Когда приедет Марион, я прочту ей часть этих мемуаров. Она довольно опытна и уже четыре года, как замужем. Может быть, она посоветует мне, как держать себя, — пробормотала Алиса, вставая.

У входа в будуар она встретила Беранже, который только что встал.

— Дорогая моя! Ведь я просил тебя разбудить меня в десять часов, — с упреком сказал он. — Теперь же больше двенадцати часов. Вся ночь теперь испорчена.

— Я была занята разборкой вещей и совершенно позабыла про твою просьбу. Но чай и ужин готовы, — равнодушно ответила молодая женщина, направляясь в столовую. Ужин прошел в полном молчании. Несколько раз маркиз искал взгляд жены, но блеск ясных и холодных глаз ее производил на него неприятное впечатление. Наконец, он взял журнал и стал перелистывать его, прихлебывая чай из маленькой чашки.

Облокотившись на стол, Алиса смотрела на мужа, припоминая, какими добродетелями, подобно всем молодым девушкам, наделяла она избранника своего сердца. И вдруг все мечты были разбиты и, притом, не мало-помалу, в течение долгой совместной жизни, а сразу, безжалостно, этим самым мужем, который цинично раскрыл перед пораженным взором молодой женщины всю свою нравственную несостоятельность, всю грубость своей чувственной натуры. Без стеснения он показал ей, что искал не женщину, а самку. И вот он променял ее, существо цельное и невинное, на какую-то кабацкую завсегдательницу, которая, подобно фальшивой монете, переходит из рук в руки и которая только марает свой пол. Он поддерживает ее и прижимает к своему сердцу. Чего же стоит его сердце, если оно разогревается только в присутствии этого отвратительного создания?

Что-то такое сжималось в молодой женщине и слезы подступали к горлу, но она мужественно подавила их. Так как в эту минуту пробило час, Алиса встала и извинилась перед Беранже, что оставляет его одного. Она готовилась уже выйти из комнаты, когда послышалось отдаленное пение. Алиса быстро подошла к окну и отворила его. Теперь ясно слышен был звучный и гармоничный голос, певший старую французскую песню под аккомпанемент лютни или арфы. В глубокой ночной тишине ясно была слышна каждая модуляция нежной и меланхолической мелодии.

Алиса слушала, словно очарованная. Эта старая ария, простая и печальная, так гармонировала с ее душевным состоянием, что долго сдерживаемые слезы брызнули из ее глаз. Она невольно высунулась наружу, стараясь разглядеть в ночном мраке таинственного трубадура.

— Что за животное рычит здесь среди ночи! — недовольным тоном вскричал маркиз. — Если он будет реветь так всякую ночь — право можно повеситься.

Послушав с минуту, он прибавил:
— Голос недурен. Если бы он пел что-нибудь веселое — это еще ничего, но эти старые, погребальные арии просто невыносимы. Как, дорогая моя, ты плачешь? Эта заунывная песня расстраивает тебе нервы? Надо разыскать этого трубадура и помешать повторению серенады. Голос, кажется, доносится из

развалин.

— Нет, нет, Беранже! Если моя просьба что-нибудь значит для тебя, то я прошу не мешать певцу, кто бы он ни был! Эта песня, к тому же, мне очень нравится. Поэтому, прошу тебя, оставь певца в покое.

Глава III

править

Следующее утро маркиз посвятил осмотру своих новых владений. Домой он вернулся в отличнейшем расположении духа и позавтракал с большим аппетитом. Остальное время до той минуты, когда ему нужно будет ехать встречать Мушку, он решил посвятить жене, но Алиса оставалась холодна и малообщительна. Беранже, обиженный тем, что его любезности так плохо ценятся, решил ехать немедленно же.

Итак, он вскочил на велосипед и отправился прямо к Бертрану, которого застал озабоченным и в отвратительном расположении духа. На вопросы маркиза о причинах его раздражения он отвечал сначала уклончиво. Когда же бутылка старого вина немного развеселила его, достойный Карл поведал своему другу, что источник его благосостояния — старая дура, владеющая большим мыловаренным заводом и другими недвижимостями. Эта старуха безумно влюбилась в него и готова отдать ему все, чтобы только сохранить его любовь.

— Все это было бы ничего, если бы эта старая ведьма не была ревнива, как тигр. Она ревнует меня даже к жене и устраивает мне тысячу неприятностей. Теперь ты сам понимаешь, как тяжела для меня любовь этой почтенной старушки.

— В таком случае, отчего ты не прогонишь ее к черту, раз твое благосостояние обеспечено?

— Пока я не могу этого сделать. Она должна еще передать мне в полную собственность виллу, которой владеет здесь. Может быть, ты заметил белый домик в итальянском стиле, по левую сторону дороги?

— Чудная вилла.

— Ну вот, когда я буду владеть ею, можно будет бросить старуху. А пока дело вот в чем: она только что вернулась из Парижа, где у нее большой процесс, и конечно, пожелает видеть меня сегодня. Вот это-то и портит мне расположение духа!

— Любишь с горочки кататься — люби и саночки возить, — со смехом ответил Беранже.

Чтобы развлечься немного, оба друга сделали прогулку. Затем Бертран увел Беранже к себе и представил его жене.

Кларисса Бертран была худенькая, довольно красивая блондинка. Только страшная и болезненная бледность несколько портила ее наружность. Она была в изящном светлом платье, с живым цветком в волосах. Красивого и аристократического друга мужа она приняла с особой изысканностью. Завязался оживленный разговор. Кларисса тотчас же стала флиртовать с Беранже, нисколько не стесняясь присутствия мужа, который, впрочем, казался очень озабоченным и нисколько не ревновал ее.

Когда после обеда все перешли на террасу пить кофе, Бертрану подали письмо. Он небрежно прочел его и сунул в карман. Затем, пользуясь минутой, когда Кларисса вышла из комнаты, он шепнул Беранже:
— Это письмо от почтенной старушки. Я должен сейчас же ехать к ней. Ты же, будь так добр, оставайся и займи Клариссу, чтобы она не шпионила за мной. У тебя хватит на это времени, так как теперь только шесть часов, а Мушка приедет только в восемь.

Маркиз, понимавший теперь всю тяжесть супружеского ига, изобразил знак согласия. Однако, лично он предпочел бы, чтобы его жена оставалась одна, и никогда не оставил бы ей утешителя.

По отъезде Бертрана, сославшегося на очень важное дело, Кларисса приняла угнетенный вид и сделалась нервной и видимо раздраженной. Чтобы отвлечь ее от грустных дум, маркиз пустил в ход самую изысканную любезность, и в конце концов предложил ей сделать небольшую прогулку. Внутренне его все это очень забавляло, так как он слышал, что Кларисса была далеко не Корнелией и что за всякую неверность своего Карла она платила ему той же монетой.

Прогулка затянулась. Несмотря на принимаемый ею печальный вид, Кларисса была очень оживлена и чувствовала приятное влечение к настоящему маркизу. Хотя муж ее происходил из хорошего семейства и был сыном депутата, тем не менее, он носил буржуазную фамилию. Обожатели же, вводившие в грех госпожу Бертран, которая, несмотря на свою кажущуюся слабость, обладала чисто андалузским темпераментом, все принадлежали к театральному миру.

И вот, теперь настоящий аристократ и, притом, красивый молодой человек относился к ней с нескрываемым интересом.

С трогательной доверчивостью она стала говорить ему о неприятностях легкомыслия Карла, который изменяет ей и бросает ее одну, и о том, как она мучается и медленно угасает в этом душевном одиночестве. Они подошли к роще. Здесь, у источника, была поросшая мхом скамейка, которая так и манила к отдыху. Так как молодая женщина казалась уставшей, Беранже предложил ей сесть и отдохнуть. По мере того как оживление вызывало румянец на ее щеки и делало ее почти соблазнительной, участие к ней Беранже все возрастало. Кларисса оперлась головой о ствол дерева, и две слезинки скатались по ее щекам. Подняв глаза на своего спутника, она прошептала с видом голубки:
— О! Если бы вы знали, как я несчастна!

Маркиз с участием смотрел на нее. Он любил блондинок, но по какому-то жестокому случаю его жена была брюнетка. Не заметил он этого раньше или просто припас себе оправдание перед Богом в том, что должен искать на стороне утешения от ошибки судьбы, так как жена была не в его вкусе.

Он схватил обе руки госпожи Бертран и, нежно прижав их к своим губам, пробормотал:
— Бедная, очаровательная женщина! Если бы вы только позволили утешить себя!..

Кларисса, по-видимому, хотела сопротивляться, но она так слабо попыталась освободить свои руки, что Беранже, приобретший адское искусство облегчать своим жертвам их колебания, смело обвил рукой ее талию. Молодая женщина положила голову на его плечо и прошептала:
— Да, позволяю!

Фраза эта очень удалась Клариссе. В эту минуту она действительно была красива и грациозна. Неизвестно, насколько увлекся маркиз на самом деле, но он страстно поцеловал Клариссу, совершенно позабыв, что ему нужно встретить Мушку, в которую он безумно влюблен.

Вдруг он вспомнил об этом обстоятельстве, что значительно охладило его пыл.

Маркиз посмотрел на часы. Было без двадцати минут восемь. Он едва мог поспеть вовремя приехать на вокзал.

— Ах, сударыня! Я просто в отчаянии! Мне необходимо вернуться домой, так как моя жена уже более двух часов ждет меня обедать. Увы! Я не свободен, как ни желал бы этого.

Кларисса со смущением посмотрела на него.

— Я понимаю: маркиза будет недовольна. Но… когда же мы увидимся?

— Когда вам будет угодно! От вас, сударыня, зависит назначить час и место, — любезно ответил Беранже, предлагая ей руку.

Как только они дошли до сада, маркиз тотчас простился с Клариссой. Затем, вскочив на первого попавшегося извозчика, он помчался на вокзал, куда прибыл одновременно с поездом.

Здесь он скоро увидел Мушку. В кокетливом дорожном костюме, с небольшим букетом роз в руках, она шла к нему.

В виду многочисленной публики, они церемонно раскланялись. Затем Мушка небрежно сказала:
— Дорогой мой! Позаботься, пожалуйста, о моем багаже.

Пока маркиз отдавал необходимые приказания посыльному, Мушка вышла на подъезд, разговаривая с порядочной молодой женщиной, которая, казалось, ее сопровождала. Когда к ним подошел Беранже, Мушка отвела его немного в сторону и сказала, указывая глазами на свою спутницу:
— Послушай, дорогой мой, я приехала не одна,

а с подругой. Потом я расскажу тебе ее грустную историю. Теперь же ты помоги мне как-нибудь ее устроить.

— С удовольствием! Представь меня ей, а потом садитесь в карету. Я еду за вами следом.

Казимира была высокая брюнетка, с роскошными формами. Несмотря на свою грустную историю, о которой говорила Лажуа д’Арсон, она казалась очень веселой. Когда приехали в отель, маркиз нанял комнату для подруги своей любовницы. Затем, он провел Мушку в приготовленную для нее квартиру.

— Здесь, мое божество, то мирное убежище, где я буду наслаждаться счастьем и забывать скуку своей жизни, — любезно сказал он.

Мушка похлопала его по щеке.

— Приходи, приходи почаще, друг мой! Я вижу, что ты в несколько дней очень похудел. Ясно, что брак не принес тебе счастья. Твоя милая маркиза, должно быть, очень глупа. Вообще, эти барышни-институтки очень скучны: с ними нужно говорить как с пансионерками. Они не понимают любовь и страсть, как мы их понимаем!

Вдруг глаза Мушки точно приросли к Беранже, и в них вспыхнул зловещий огонек. Губы ее сжались, а голос зазвучал глухо, когда она спросила:
— А чьи это волосы пристали к твоему плечу? Чья головка покоилась на нем?

Кончиками пальцев она схватила и подняла на воздух несколько белокурых волос, приставших к его одежде.

"Черт возьми! Я позабыл приказать себя почистить, " — подумал маркиз.

Затем, он громко ответил с тем апломбом и присутствием духа, которые никогда не покидали его в подобных обстоятельствах:
— Это волосы моей жены. Что ты хочешь? Иногда приходится разыгрывать нежного мужа, так как иначе жена осрамит меня перед дядей и перед моими многочисленными друзьями.

Куртизанка подозрительно устремила в глаза маркиза свой злой и насмешливый взгляд.

— Разве твоя жена блондинка? Я думала, что она брюнетка, — заметила она.

— Нет, нет, она блондинка! А тебе нужно краснеть, дорогая моя, за твою ревность и подозрительность, — сказал маркиз, обвивая рукой стройную талию Мушки.

Но та освободилась и стала осматривать помещение.

— Здесь очень мило! Правда, немного тесновато, но это ничего. Ведь я так нетребовательна!

Затем она села в кресло, откинулась на спинку и закрыла глаза, приняв страдальческий вид.

— Ты нездорова, дорогая моя? А я-то рассчитывал весело поужинать с тобой и представить тебе моего друга Карла Бертрана, владетеля этих вод.

— У меня ужасная мигрень, и я, право, боюсь, что не буду в состоянии провести с вами весь вечер. Меня так рассердили перед отъездом.

— Рассердили? Чем?

— Да счетом, который осмелилась мне подать портниха. Это настоящая разбойница! Ведь, ты знаешь, как я экономна, а потому я сделалась больна от гнева и волнения. Но я все высказала этой негодяйке и откажу ей, как только будет уплачено.

Беранже был охвачен дурным предчувствием, так как имел уже случай убедиться в экономности своей дорогой Мушки. Однако боязнь лишиться приятного ужина заглушила это чувство.

— Где же этот счет, так вредно подействовавший на твое здоровье? — спросил он.

Чувство удовлетворения вспыхнуло в глазах куртизанки, полузакрытых веками. Лицо ее прояснилось, и она быстро достала из сака лист бумаги. Затем она обняла маркиза и ловко сунула счет «разбойницы» в карман его жакета.

— Не правда ли, ты завтра уплатишь по этому счету, мой дорогой Беранже? Я не знаю, где здесь почта. Вот тебе за это! — она звучно поцеловала любовника. — Теперь я чувствую себя лучше и сейчас же займусь своим туалетом. Пойдем! Я спою тебе новую песенку. Но прежде всего я должна сказать несколько слов про бедную Казимиру.

Затем они прошли в спальню. Здесь, разбирая бесчисленные сундуки и картонки, привезенные с собой, Мушка рассказала, что бедная Казимира сначала роскошно жила в Варшаве, но старый банкир, содержавший ее, скоропостижно умер от разрыва сердца. Это несчастье случилось всего за несколько дней до того, как старик хотел положить в государственный банк кругленькую сумму, которая обспечила бы его любовницу на всю жизнь.

— Каналья жена его скрыла бумажник, где хранилось состояние моей подруги, хотя на нем и стояло ее имя. Очутясь в безвыходном положении, она приехала ко мне в Париж. Я же привезла ее сюда, — продолжала Мушка, причесываясь перед зеркалом, — в надежде, что ты поможешь найти ей другого покровителя.

— С удовольствием, если только смогу. Прежде всего, мы пригласим ее поужинать с нами и познакомим ее с Бертраном. Если тот возьмется пустить ее в ход, то дело в шляпе.

Покончив с этим делом, Мушка, продолжая одеваться, спела своему любовнику обещанную песенку, придавая пикантным словам особенно циничный характер, что восхищало Беранже. Он упивался окружавшим ее ароматом порока, который был необходим ему, как морфин, для возбуждения притуплённых чувств.

Наконец, Мушка была готова и они отправились к Казимире, которая тоже поправила свой туалет. После небольшой прогулки в саду, маркиз привел обеих дам в кабинет, где был сервирован ужин. Затем он ушел, чтобы купить букеты и заказать ландо, так как Мушка изъявила желание прокатиться при свете луны.

Во время прогулки Беранже внимательно рассматривал Казимиру и убедился, что несмотря на то, что эта женщина немного увяла, она все-таки была еще довольно сносна и не лишена шика. Конечно, она была далеко не так хороша, как белокурая Мушка со своей кошачьей грацией. Однако, хотя Казимира и не выдерживала сравнения с Мушкой, но все же, была достаточно хороша, чтобы постараться ее пристроить.

Беранже шел обратно в кабинет, когда чуть не столкнулся в большой зале с Бертраном, который имел страшно разгоряченный вид.

— Откуда это ты мчишься в таком виде? — спросил маркиз.

— Прямо из пещеры льва! Я только что вырвался от своей старушки. А ты куда идешь с двумя такими букетами? Один, вероятно, для Мушки, а другой для жены?

— Я не так глуп, чтобы покупать букеты для жены, — ответил смеясь маркиз. — Этот букет из роз и орхидей предназначается для Казимиры, подруги моей Мушки. Я пригласил ее с нами поужинать, чтобы ты мог познакомиться с ней. Она, бедная, потеряла своего покровителя. Надо будет подыскать ей здесь нового друга.

— Все это очень хорошо, но прежде надо посмотреть, стоит ли она чего-нибудь?

— Однако, нельзя же ей дать околеть с голода?

— Зачем околевать с голода? Ей стоит только начать мести улицы. Это классический заработок «этих дам», когда время их прошло. Неужели ты полагаешь, что твоя Мушка, когда состарится, не будет мести улицы и подбирать окурки сигар? Или, может быть, ты назначишь ей пенсион?

— Ха, ха, ха! Конечно, нет. Я вовсе не любитель древностей. Однако, до апофеоза, который ты предсказываешь Мушке, еще далеко. А теперь пойдем! Посмотри сам на Казимиру.

В это время дамы тоже были заняты беседой.

— Поздравляю тебя, Ревекка. Твой маркиз действительно очень хорош собой. Так же ли он хорош и в отношении денег? — спросила Казимира.

— Довольно сносно. Только надо уметь выбрать минуту, чтобы заставить его раскошелиться, — ответила, смеясь, Ревекка-Мушка.

— А какой у него характер?

— Капризный, тщеславный и самоуверенный. Одним словом, — это настоящий аристократ. При этом он ревнив, как Отелло.

— Где ты подцепила этого маркиза? — спросила Казимира, сильно завидовавшая счастью подруги.

— Я встретила его у одного друга, который ухаживал за мной. Он мне понравился. Так как в то время я еще нигде прочно не устроилась, то я и завладела им, хотя мне нелегко было спихнуть толстую, белокурую голландку. Если бы ты, Хайка, была блондинка, я ни за что не привезла бы тебя сюда, так как он обожает блондинок. Представь себе, сегодня я нашла на его жакете белокурые волосы! Он уверяет, что это волосы жены, но он бесстыдно лжет, так как я знаю, что она брюнетка. Я видела ее. Но каково животное! Не прошло и двух дней, как он наставил мне рога!.. Но погоди!.. Дай мне только поймать тебя на месте преступления!..

— Что же? Ты отомстила бы ему? — насмешливо спросила Казимира. — Кстати, скажи, ты совсем рассталась с Нарциссом, о котором так много писала мне? Да оно, впрочем, и понятно; бедный гимнаст не может, конечно, соперничать с чистокровным маркизом!

Глаза у Мушки вспыхнули огнем.

— Забыть Нарцисса, который молод и прекрасен, как Аполлон? Никогда! Но только у него ничего нет, и я должна быть очень экономной, чтобы того, что дает мне Беранже, хватило на нас обоих. Если ему, бедняжке, не удастся достать здесь ангажемента, то мы не увидимся с ним до самой зимы, — с глубоким вздохом закончила Мушка.

— Как ты думаешь, удастся мне здесь как-нибудь устроиться? Мне так надоела случайная жизнь, — сказала Казимира, сразу будто постаревшая под влиянием забот.

— Будем надеяться! Но тише, сюда идут маркиз и Бертран.

После взаимных представлений все сели за стол. Дамы отдали должную честь ужину, в особенности Казимира. Не будучи уверена в таком же обильном ужине на завтрашний день, она в громадном количестве поглощала кушанья и опоражняла бокал за бокалом. Разгоряченная вином, она стала петь и декламировать шансонетки и диалоги, до такой степени пикантные и оригинальные, что мужчины были на верху блаженства. Наконец, Казимира вместе с Мушкой протанцевала бешеную сарабанду, что окончательно привело в восхищение кавалеров. Красный от вина Бертран, с блестящими глазами, объявил, что он не упустит женщину, одаренную такими талантами, и что он сейчас же ангажирует ее в «Эльдорадо», где она скоро составит себе счастье.

Ночную прогулку они совершили в отличнейшем расположении духа и в полном согласии. Возвратившись, Мушка и маркиз прошли к себе, предоставив Бертрану полную свободу выражать свои чувства Казимире и довершить свою победу.

В это время Алиса находилась в тяжелом нервном состоянии, похожем на кошмар. Такое состояние испытывает всякий человек, внезапно оторванный от здоровой и правильной жизни и брошенный в удушливую атмосферу порока, лжи и полного одиночества. Ночные часы тянулись страшно долго, а маркиз все не возвращался. Лихорадочное беспокойство, смешанное со страхом, начало овладевать молодой женщиной. Голова ее горела, руки похолодели и нервная дрожь потрясала все тело. Позабыв все проступки Беранже, она стала представлять себе, что с ним случилось какое-нибудь несчастье. Иначе разве возможно, чтобы он провел всю ночь вне дома? Когда пробило четыре часа, Алиса вышла на террасу. Мертвая тишина уснувшего дома была ей невыносима.

Бледная и расстроенная, она облокотилась на балюстраду. Свежий воздух и утренняя роса пронизывали ее легкий пеньюар, но Алиса в своем волнении даже не замечала этого. Слух ее был страшно возбужден и она жадно прислушивалась, не услышит ли вдали стука колес экипажа. Наконец, солнце встало и залило горизонт золотом и пурпуром, а маркиза все еще не было.

Теперь молодая женщина больше не сомневалась: с ним случилось несчастье, так как иначе Беранже не стал бы так бравировать приличиями и компрометировать себя перед прислугой. Алиса прижала похолодевшую руку к своему пылающему лбу. Было около пяти часов утра. Боже! Когда же кончится эта ужасная неизвестность? Но вот у железной решетки сада остановился экипаж и отворилась маленькая калитка. Затем раздались тяжелые шаги, и в аллее появился маркиз, со сдвинутой на затылок шляпой и с сигарой в зубах. За исключением страшной бледности, он, по-видимому, был цел и здоров.

— Где ты был, Беранже? С тобой случилось что-нибудь?

Маркиз остановился, точно пригвожденный к земле, и растерянный взгляд его устремился на молодую женщину, которая была бледна, как ее пеньюар, и большие, влажные глаза которой смотрели на него с тоской и упреком. Чистая и девственная, как мало походила она на вакханку, с которой он только что расстался. Контраст до такой степени бросался в глаза, что Беранже был поражен и какое-то новое для него чувство зашевелилось в его груди.

— Алиса, безумное дитя! Ты еще на ногах и не спишь? — вскричал он, привлекая к себе молодую женщину и целуя ее. — Но твое платье совсем мокро! Ты простудишься!

— Как ты бледен, Беранже! Ты болен?

Лицо маркиза на минуту омрачилось. Какую ложь придумать, чтобы прилично объяснить свое отсутствие? Сказать ей, что причиной его бледности ночная оргия он не мог, конечно. Он даже чувствовал смутные укоры совести за то, что он оскверняет это невинное создание, прикасаясь к ней теми же самыми губами, на которых еще горели поцелуи куртизанки. Но прежде чем он успел что-нибудь придумать, руки Алисы, обвивавшие его шею, опустились, а по лицу ее разлился яркий румянец. Она откинулась назад, и широко открытые глаза ее точно приросли к синему шелковому чулку, заменявшему его вчерашний галстук. Ей не нужно было другого ответа; этот чулок, повязанный, без сомнения, под влиянием выпитого вина, говорил достаточно ясно. Быстро повернувшись, Алиса убежала вглубь сада.

При виде выражения бесконечного презрения на лице жены, слабый румянец появился на бледном и усталом лице маркиза и он невольно поднес руку к шее.

— Как это глупо! Эта дура бросает свои чулки на стол, где лежит галстук! — маркиз почесал за ухом. — Мне следовало бы пойти за женой и успокоить ее, а то она способна сделать из мухи слона. Но я так устал, что едва держусь на ногах. Нет, лучше я прежде высплюсь, а потом все устрою.

С этими словами он направился в спальню. Спрятав чулок Мушки в карман, он лег в постель и почти тотчас же заснул.

Точно преследуемая фуриями, Алиса пронеслась через весь сад и машинально направилась по тропинке, которая вела к развалинам. Страшная буря, какой она еще никогда не испытывала, бушевала в ее душе. Каждая фибра ее существа дрожала от отвращения. Если бы она могла действовать под влиянием минуты, она бежала бы отсюда, вернулась в Париж к своему опекуну и рассказала бы ему про неслыханные оскорбления, градом сыпавшиеся на нее с того рокового часа, когда она навеки связала себя с этим лицемером и бесстыдным кутилой. Кипя негодованием, со сдавленным горлом и с пылающими глазами, молодая женщина почти бегом поднималась на крутой холм, не замечая, что кружева ее пеньюара рвались о корни и кусты и что ее маленькие ноги, обутые в атласные туфли, глубоко уходили во влажный мох. У нее была только одна мысль: остаться одной и уйти подальше от бесчестного человека, которого она ненавидела — подальше от этого дома, где она была лишняя и где все было ей ненавистно.

Достигнув развалин, Алиса остановилась от усталости. Ноги ее дрожали. Тяжело дыша, она опустилась на камень и разразилась рыданиями. Целые ручьи горячих слез смочили ее лицо и облегчили ее страдания.

Алиса плакала долго. По мере того как падало возбуждение, начинала брать верх спокойная энергия ее натуры. Она окончательно отбросила все свои планы о бегстве и отказалась от решения жаловаться барону. Жаловаться! Но это имело бы вид, что она хочет силой закона вернуть себе любовь и верность этого недостойного человека. При одной мысли об этом в ней возмущалась вся ее гордость. Нет, нет! Она ничего не хочет от него. Но она напишет Марион и попросит у нее совета. Затем, с горечью вспомнив о своей разбитой жизни, она снова заплакала.

Вдруг Алиса вскочила на ноги и, страшно побледнев, стала прислушиваться. Нет, она не ошиблась: действительно где-то близ нее слышалось чье-то тяжелое и отрывистое дыхание. Очевидно, кто-то спал здесь. С большими предосторожностями Алиса стала искать спящего. Кто бы это мог быть? Если это какой-нибудь бродяга, то нужно как можно скорей бежать отсюда. Но едва она сделала два шага, как к крайнему своему удивлению, увидела Ренуара, сидевшего в углублении стены. Лицо его было бледно, как воск. Протянутые вперед руки точно закоченели, а широко открытые, стеклянные глаза, казалось, были устремлены на какое-то отдаленное видение.

Испуганная молодая женщина нерешительно смотрела на него. Очевидно, несчастный был болен, но как помочь ему? В эту минуту Ренуар выпрямился. На лице его сразу выступил румянец, а в больших, темных глазах вспыхнуло какое-то странное пламя.

— Слезы и слезы! Разве мало их уже видели эти стены?.. И все это из-за того, что мессир Беранже вернулся с оргии на рассвете! — сказал он смешанным тоном насмешки и участия.

— Откуда вы знаете причину моих слез? — вскричала Алиса, покраснев от стыда.

Молодой человек поклонился и устремил на нее свой пылающий взгляд, заставивший ее задрожать.

— Потому что я знаю его! Вы слепы; я же знаю, что он остался тем же, чем был и что он всегда будет предпочитать вам ядовитую гадину, дышащую одним только пороком.

— Как? Вы знаете женщину, ради которой Беранже изменяет мне? -растерянно пробормотала Алиса.

Лицо Ренуара исказилось выражением адской ненависти.

— Да, я знаю ее! А вы? Разве вы не узнали ее?

— Я никогда не видала ее, — ответила Алиса, все больше и больше пугаясь и невольно отступая назад.

Но Ренуар схватил ее за руку и сильно сжав, произнес хриплым и отрывистым голосом:
— Это — цыганка! Она не знает, что я подстерегаю ее здесь и что не успокоюсь, пока не увижу, как ее окровавленное тело полетит в эту пропасть.

Кипя гневом и ненавистью, с налитыми кровью глазами, молодой человек был положительно страшен. Алиса глухо вскрикнула и пыталась освободить свою руку. При этом движении возбуждение Ренуара сразу упало.

— Не бойтесь, маркиза, я вам не сделаю зла. Я же сказал правду: я их узнал. Но не считайте меня сумасшедшим, — сказал он, усталым жестом проводя рукой по лбу. Затем, быстро повернулся и исчез в развалинах.

— Этот несчастный положительно с ума сошел, но как он странно угадал причину моего горя! — прошептала молодая женщина, тихо направляясь домой. Только теперь она почувствовала страшную усталость вследствие долгих часов нравственного напряжения. Алиса решила пройти прямо в свой будуар и немного заснуть на кушетке. Видеть Беранже, который, без сомнения, спит в спальне, она еще не могла.

Чтобы пройти через маленький балкон, прилегавший к будуару, Алиса должна была миновать людские, где жила ее горничная. Вдруг она остановилась, неприятно пораженная голосами Этьенетты и грума Жака, который был ей очень антипатичен.

— Так как вы, Этьенетта, всегда так суровы ко мне и так беспощадно относитесь к моей любви, то я уезжаю и буду жить в городе. Господин маркиз нанял там комнату с прихожей для меня и для своих вещей.

— Разве он думает разводиться? — спросила смеясь камеристка.

— О, нет! Зачем? Ведь маркиза так мало стесняет его, — ответил грум. — Видите ли, в чем дело. Вчера приехала Мушка. Так как господин маркиз не хочет обижать ее своим невниманием, то он нашел для себя удобнее иметь там свое помещение и часть гардероба. В Париже у него было даже два таких убежища, где он принимал дам, которые не должны были встречаться друг с другом.

— Но ведь тогда он не был женат!

— Брак, Этьенетта, для людей высшего общества не более, как простая формальность. Это мы смотрим на него серьезно; для господ же любовь — все! А господин маркиз обожает свою Мушку. Как он вчера праздновал ее приезд! Тонкий ужин, прогулка, катание в ландо… Он купил два громаднейших букета: один для Мушки, другой для ее подруги, которую она Бог знает зачем привезла сюда. Но вернемся к делу. Сегодня же я уложу фрак, два парадных смокинга, два летних костюма, белье, костюм велосипедиста и переезжаю в Вогалль, где буду служить также и Мушке.

Алиса с отвращением повернулась и направилась к главному входу. Того, что она услышала было достаточно. Какой новый отвратительный мир раскрылся перед ее глазами! И он, маркиз, отдавал себя в руки лакеев, благодаря своим интригам, бесконечной лжи, изменам и тайной любви! Да, она была совершенно лишняя в его жизни. В своей невинности она не могла понять очарования подобного существования. И такого-то мужа она должна любить и уважать, как главу семейства! Горькая и насмешливая улыбка скользнула по губам Алисы. Тем не менее, перенесенное ею раньше сильное волнение ослабило эффект разоблачений грума. Разве могло ее теперь что-нибудь удивить!

Молодая женщина тщетно старалась заснуть. Тяжелые мысли осаждали ее. Чтобы избавиться от них, Алиса вышла на террасу, желая развлечься чтением, но вид пожилой экономки, хлопотавшей с завтраком, внушил ей новую мысль.

— Моя добрая Сузанна! Бросьте хлопотать о завтраке и отошлите Баптиста. Я еще не голодна. Пусть он придет через полчаса. Вы же подойдите сюда; я хочу задать вам несколько вопросов.

Пожилая женщина повиновалась. Она почтительно остановилась перед своей госпожой, с тайным участием смотря на побледневшее личико маркизы и на ее покрасневшие глаза, ясно говорившие о слезах и бессонной ночи.

— Давно вы живете здесь, Сузанна? — спросила Алиса, после минутного молчания.

— Да вот уже около двадцати лет, маркиза. Прежде я служила барону Форестьеру. Когда же барон де Верделе купил это имение, он оставил меня на месте.

— В таком случае, вы должны хорошо знать всех соседей. Скажите же мне, что за личность некий господин Ренуар, которого я несколько раз встречала на развалинах замка и аббатства. По виду, он очень приличный молодой человек. Только в своем ли он уме? Иногда он говорит такие странные вещи!

— А! Господин Ренуар — рыцарь, как его прозвали здесь. Да, несчастный молодой человек немного помешан. Надо признаться, его помешательство довольно странное. Он уверяет, что он рыцарь, который был убит здесь.

— Цыганкой?

— Именно, маркиза — цыганкой и одним из синьоров Верделе, которых он хочет во что бы то ни стало найти и сбросить в пропасть к подножию скалы. Когда же дело не касается этой странной идеи, он вполне рассудителен. Два года тому назад он приехал сюда, чтобы отдохнуть после тяжелой болезни или после семейного несчастья — я хорошенько сама не знаю. Тогда только что были открыты минеральные воды, и он был первым их посетителем. Однажды он посетил развалины. Случилось ли с ним здесь какое-нибудь потрясение или просто он получил воспаление мозга, но только с тех пор он так и остался немного помешанным. Так как господин Ренуар — человек очень богатый, он купил себе здесь имение, роскошно отделал дом и живет большим барином. Все это я знаю от его лакея, который доводится мне кумом.

— Хорошо! Но что же он еще рассказывает? Право, все это очень интересно, Сузанна!

— Боже мой! Да он рассказывает тысячу глупостей, маркиза. Так, например, он уверяет, что он похоронен здесь в аббатстве вместе с одной владелицей замка, невольной причиной смерти которой был он. Затем, он говорит про какого-то алхимика и злого синьора, который колдовал в Башне Дьявола. Но все это бывает только временами. Потом две или три недели он бывает в полном уме, читает, работает и занимается своими делами. Только он сам нигде не бывает и почти никого не принимает у себя. Когда же на него снова находит, он спит днем, а ночью бродит по развалинам и поет иногда под аккомпанемент какого-то древнего инструмента, лютни. Но так как он тих, покоен и никогда никому не желает зла, то его и оставляют делать, что ему угодно.

— Все это очень любопытно! Но скажите мне, Сузанна, справедливы ли все эти истории о привидениях, о которых говорил мне маркиз?

— Об этом трудно что-нибудь сказать, маркиза! Сама я никогда ничего не видала и не слыхала, но очень почтенные и вполне достойные доверия люди уверяли меня, что они видели в развалинах мужчину в черной одежде, с чисто дьявольским лицом, который исчезал, когда они осеняли себя крестным знамением. Другие рассказывали, что видели белую женщину, появлявшуюся ночью, то на маленьком балконе над пропастью, то в окне большой, довольно хорошо сохранившейся залы, которая носит название рыцарской. Затем, много людей слышали по ночам страшные крики в Башне Дьявола и видели окровавленные тени женщин и детей, которые то появляются, то снова исчезают в башне. Наконец, один старый журналист, Гаспар, уверяет, что его дед видел ужасного синьора де Верделе, который был страшным колдуном и душа которого стережет огромные сокровища, зарытые в подвалах. Говорят, что через каждые сто лет он показывает кому-нибудь свои сокровища и убивает того, кто поддается искушению.

— Благодарю вас, Сузанна, за все сведения, которые вы мне дали, в особенности же о Ренуаре. Он положительно пугал меня своими странными манерами. А теперь прикажите подавать завтрак. Затем я лягу немного отдохнуть, так как я плохо спала ночью.

Прошло двенадцать дней, не принеся с собой ничего достойного внимания. Между маркизом и его женой не было никакого объяснения по поводу синего шелкового чулка. Малейшей попытке ко лжи или к нежным излияниям со стороны мужа Алиса противопоставляла холодное равнодушие. Она говорила с маркизом только тогда, o когда он обращался к ней с вопросом; сама же никогда не спрашивала, куда он идет, но зато и не дожидалась его больше. Однако, одному Богу было известно, чего стоило молодой женщине такое поведение, хотя она и считала его необходимым для сохранения своего достоинства. Беранже же был в восхищении от полной свободы, которую ему давали. Первое время его, правда, очень обижало ледяное равнодушие жены, и это чувство пробуждалось в нем всякий раз, когда прилив его любезности не только не встречал отклика в Алисе, но она, казалось, даже не замечала его. Маркиз ждал сцен, борьбы за свою свободу или глупой доверчивости, которая довольствовалась бы, так сказать, официальной нежностью и подобием любви, которые он как милостыню бросал бы жене. Но перед гордым молчанием молодой женщины, перед ее холодным и ясным взглядом он чувствовал себя неловко, хотя его совесть уже настолько заглохла, что даже не нашептывала ему о примирении. Напротив, маркиз убедил себя, что все устроилось к лучшему. Он по-прежнему относился к Алисе с притворной нежностью, а дни и ночи посвящал Мушке.

В Bo-галле было одно бесконечное празднество. Казимира окончательно покорила Бертрана, так что он ездил даже в Париж заказывать ей костюмы. Зато дебют ее в «Эльдорадо» вышел блестящим.

Что же касается Беранже, он плавал как рыба в воде между двумя любовными интригами: с Мушкой и с госпожой Бертран. Обе были страшно ревнивы, подозрительны и чувственны. Искусство, с каким он обманывал обеих, в высшей степени забавляло его, и он восхищался сам собой.

Верный велосипед переносил маркиза с одного свидания на другое, избавляя его от опасных сообщников и оставляя за собой такой же след, какой оставляет птица в воздухе. Одна только вещь страшно возмущала его — потеря драгоценного времени, вызванная необходимостью ночевать на вилле, и по крайней мере три раза в неделю обедать дома. Эту уступку он делал ради приличия, но в тайне проклинал ее. Но особенно бесило его то, что он вынужден был делать большой объезд, так как прямая дорога в Верделе, обсаженная чудными вековыми дубами, проходя по соседнему имению, пересекалась парком, закрытым для посторонних, так что этой дорогой могли пользоваться только жившие у Ренуара, владельца имения.

Так как жара с каждым днем все увеличивалась, а вместе с тем становилась все томительней езда под солнечными лучами. Беранже решил сделать соседу визит и попросить у него позволения ездить парком.

С этой целью он отправился однажды на маленькую, красивую виллу, принадлежавшую Ренуару. Молодой хозяин принял его на обширной террасе, превращенной в гостиную. Толстая материя и вьющиеся растения поддерживали на ней приятный полусвет. Беранже изложил свою просьбу, но никак не мог избавиться от неприятного ощущения, чувствуя на себе пристальный и пылающий взгляд собеседника. Вообще, Ренуар произвел на него тяжелое впечатление, хотя изысканные манеры выказывали в нем человека хорошего общества. Ренуар чрезвычайно любезно согласился на просьбу маркиза. Он даже вручил ему отдельный ключ от решетки парка, что позволяло маркизу пользоваться парком, когда ему будет угодно.

Беранже горячо поблагодарил Ренуара и выразил ему свою радость, что имеет такого любезного соседа. Затем он объявил, что очень рад, что познакомился с ним.

Странная улыбка, полугорькая, полунасмешливая, скользнула по губам Ренуара, между тем, как его мрачный и сверкающий взгляд блуждал по всей фигуре маркиза.

— Вы знаете, что меня все считают здесь сумасшедшим?

— Скажите пожалуйста! Кто же распускает такую клевету про вас и за что? — вскричал с удивлением Беранже.

— Потому что я общаюсь с привидениями, — лукаво сказал Ренуар.

— Черт возьми! Да вы посещаете самое безобидное, и в то же время самое интересное общество. Я был бы очень рад видеть хоть одно привидение.

Бледное лицо Ренуара приняло серьезное выражение.

— Все мы не более, как выходцы с того света, только забывшие свое прошлое, — торжественным тоном Сказал он.

Беранже хлопнул себя по лбу.

— Понимаю! Вы спирит, последователь Кардека, и верите в дальнейшие воплощения. За это-то вас и считают немного… ненормальным.

— О! Попросту сумасшедшим.

— Немного рискованно осуждать то, чего не понимаешь. От одного своего друга я много слышал о спиритизме и о его проповеднике, Аллане Кардеке. Вопрос этот очень заинтересовал меня, но я не имел случая исследовать его, — заметил Беранже. — Но если, как я надеюсь, вы сделаете нам удовольствие и посетите нас, мы поговорим с вами об этом вопросе, который всегда привлекал меня своей таинственностью .

Ренуар вежливо поклонился. Затем, после непродолжительного разговора, маркиз удалился.

Вернувшись домой, Беранже рассказал за обедом Алисе про свой визит. Затем он прибавил, смеясь:
— Люди не совсем неправы, считая добряка Ренуара сумасшедшим, так как его мысль считать нас всех выходцами с того света, право, очень оригинальна.

Когда молодая женщина рассказала ему про свои встречи с их странным соседом, Беранже прибавил:
— Это нервный человек, страдающий галлюцинациями, но, очевидно, он совершенно безобиден. Если он придет к нам, поговори, пожалуйста, с ним про его галиматью, так как у меня не хватит на это выдержки.

Горя нетерпением прокатиться по новой дороге, маркиз уехал тотчас же после обеда, оставив жену в одиночестве, которое с каждым днем становилось ей все невыносимей. Под влиянием чувства покинутости и оскорбленной гордости, Алиса написала Марион отчаянное письмо. Она описала непростительное поведение маркиза, скуку и ужасное одиночество, в котором жила.

«В настоящую минуту умоляю тебя ничего не говорить моему опекуну. Да сохранит меня Господь жаловаться кому-нибудь! Придет время, я начну действовать и разведусь с этим бесчестным кутилой, который женился на мне только для того, чтобы оскорблять и изменять мне, нежность же свою и предупредительность он бережет для отвратительного создания, своей любовницы. Он привез ее сюда и с невероятным бесстыдством посещает ее».

Затем, рассказав про случай с галстуком, она прибавила:
«Приезжай скорей, Марион! Если бы ты знала, как жажду я поговорить с тобой и выслушать твои советы. Ты опытна, ты уже четыре года замужем и должна была многое видеть и испытать. Мне же три недели супружеской жизни кажутся бесконечным адом. Временами у меня появляется желание покончить с собой, так как перспектива прожить всю жизнь с этим чудовищем положительно превосходит мои силы».

И действительно, бывали дни, когда молодая женщина думала, что сойдет с ума. Целые часы проводила она в развалинах, плача или мечтая, но Ренуара она больше не встречала. Молодой человек, казалось, избегал ее.

Ответ Марион не заставил себя ждать.

«Бедная моя! — писала госпожа Лаварди. — Твое письмо глубоко огорчило меня. Оно доказывает, что все идет гораздо хуже, чем я предполагала. Я не понимаю только одного: чего ради маркиз, всегда так заботливо сохраняющий приличия, теперь пренебрегает ими и открыто показывается со своей любовницей.

Все это надо будет исследовать. Я сейчас же могла бы иметь сведения о господине де Верделе и его красотке от Рожера, но я не очень-то доверяю ему. В таких делах мужчины всегда солидарны и не выдают друг друга, если дело не касается дележа. Я сама увижу, в чем дело, когда неожиданно приеду, что, увы!.. будет не раньше месяца или шести недель. Если бы могла, я приехала бы завтра же, но обстоятельства удерживают меня.

Итак, запасись терпением, дорогая моя Алиса, а главное, брось всякую мысль о самоубийстве. Все это глупости. Ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него вешались. Ты слишком трагично смотришь на вещи. Такова уж участь женщин: делить, что ей дорого, с какой-нибудь негодяйкой. Но говорю тебе по опыту, что все устраивается. Когда надоедает одиночество, то заводят обыкновенно друга. Молодая, красивая и брошенная женщина никогда не будет иметь недостатка в утешителях. Тогда начинается интересная и полная волнений жизнь: маленькие интриги, тайные свидания, взаимное обожание и, наконец, любовь, так как мы тоже созданы из плоти и костей и жаждем счастья, между тем как наши мужья воображают, что они одни пользуются монополией измены, да еще обижаются, когда им наставляют рога.

Храни тщательно все доказательства неверности маркиза. Такие вещи могут оказать тебе в будущем большую услугу, если Беранже осмелится обижаться на то, что тебе нравится Гюнтер. Я привезу его с собой. Про него я могу сказать только одно: это идеальный любовник! Он красив собой, скромен и не легкомыслен.

P. S. Я забыла тебе сказать еще одну вещь. Благодаря забавному случаю, у моей камеристки есть брат, который служит при Bo-галле в Верделе. Ты сама понимаешь, как это обстоятельство будет нам полезно для получения точных сведений, причем господин маркиз никогда не найдет их источника. Итак, мужество и терпение!»

Алиса ни слова не сказала мужу про это письмо. Однако, утешения Марион не остались совсем без результата. Если она еще с отвращением отталкивала даже мысль о любовнике, то, все-таки, сильно интересовалась тем, что она узнает. Несмотря на гордость, ею иногда овладевало какое-то болезненное желание проведать, для кого и как изменяют ей. Наружно же она больше чем когда-нибудь замкнулась в холодную сдержанность, молча и равнодушно перенося банальную любезность маркиза, который в своем тщеславии воображал, что молодая женщина привыкла к такому образу жизни и довольствуется тем подобием любви, которым он дарит ее, когда это позволяет его любовница.

Но если маркиз был доволен и в его глазах Алиса тоже, то Мушка под влиянием своей грубой ревности кокотки не была удовлетворена и обдумывала новые планы. Она ненавидела молодую женщину, носившую, несмотря на свое одиночество, законный титул маркизы де Верделе. Такое общественное положение, дававшее Алисе неоспоримые права, возбуждало в куртизанке ярость и ненависть. Ей даже казалось, что у нее крадут те редкие часы, которые Беранже проводит на вилле, и она решила похитить маркиза. Жена его должна остаться совершенно одна. Пусть она развлекается с привидениями и посещает развалины! С нее довольно и этого.

С этой целью она стала намекать, как было бы весело и приятно прокатиться в Бретань. Там можно было бы пробыть дней восемь, купаться в море, а потом, совершенно освежившись, вернуться опять сюда. Бертран, под влиянием Казимиры, поддержал этот проект. В самом деле, что значат какие-нибудь десять или пятнадцать дней, а причину отсутствия можно всегда прилично мотивировать. Зато как приятно будет пожить на полной свободе, тогда как здесь приходится стесняться на каждом шагу.

Для поддержания вулканической атмосферы, которую так любил Беранже и в которой он так хорошо себя чувствовал, Мушка прибегла к невероятной нежности, причем выказала страшную жадность. Пользуясь экстазом своего любовника, она полными горстями черпала из суммы в семьдесят пять тысяч франков, которую барон дал племяннику для ликвидации его холостой жизни.

Несмотря на все это, остаток чувства приличия, может быть, и помешал бы Беранже согласиться на проект своей любовницы, если бы ему страшно не надоела связь с госпожой Бертран. Кларисса никогда ему серьезно не нравилась. Минутный каприз и привычка покорять всех женщин побудили маркиза соблазнить это ничтожное создание, которое теперь крепко цеплялось за него, осмеливалось ревновать и положительно надоедало ему своими сценами и претензиями.

Прсле одной из подобных сцены, Беранже решил ехать. Общество Бертрана и Казимиры ручалось ему за то, что Кларисса будет сидеть дома. Когда же он вернется, эта любовная интрига отойдет в область прошлого, и он, конечно, постарается, чтобы она не возобновлялась. Раз отъезд был решен — предлог уже было нетрудно найти. И вот, благодаря любезности одного друга, пришли две телеграммы. Одна — из Парижа на имя Бертрана, в которой звали его по неотложному делу; другая — на виллу, в которой просили Беранже как можно скорее приехать в Руан к опасно больному другу.

Маркиз показал телеграмму жене, причем объяснил, что этот больной друг должен ему весьма значительную сумму, которую он ссудил без всякой расписки, на честное слово. После этого друг получил большое наследство. Теперь же, почувствовав себя очень плохо, он, очевидно, зовет маркиза для того, чтобы уплатить ему этот долг, опасаясь, как бы его наследники не затянули этого дела.

— Несмотря на то, что мне очень не хотелось бы расставаться с тобой, дорогая моя, я должен ехать сегодня же, ночным поездом. Но ты не очень грусти: дней через восемь или десять я вернусь. Мне надо только съездить, получить и вернуться.

Алиса молча опустила голову и сердце ее болезненно сжалось. Тем не менее, она спокойным тоном приказала уложить вещи мужа.

Прощание с нею Беранже снова поколебало наивное сердце молодой женщины. Волнение мужа, нежность и слезы, блестевшие на его глазах, почти убедили ее, что лишь необходимость вынуждает его ехать. Она и не подозревала, что эти притворные слезы предназначались для того, чтобы обмануть ее и заставить терпеливо переносить одиночество. Муж же ее, с легким сердцем, без малейшего угрызения совести, полный грубого стремления к наслаждению, едет с падшей женщиной. И она — эта женщина — решила, что отсутствие маркиза будет продолжительно, и что она заставит страдать другую молодую женщину, которая похитила у нее титул маркизы.

Когда Алиса осталась одна, страшная грусть овладела ею. По целым часам бродила она то в саду, то по развалинам. Она едва притрагивалась к еде, а по вечерам горько плакала. Иногда ей становилось жутко в этом большом, пустом доме, тем более, что голова ее была полна рассказами о привидениях, а зловещая Башня Дьявола была так близко от дома. Ночью каждый шум заставлял ее вздрагивать. Когда наступал день, она сама удивлялась своему малодушию и нарочно блуждала по развалинам. Но нервы ее были совсем расстроены, и ее болезненное состояние со дня на день все обострялось.

Четыре дня спустя после отъезда Беранже, заладили дожди, и Алиса вынуждена была сидеть дома. Однажды, когда она сквозь слезы смотрела на поля, утопавшие в сыром тумане, ей подали визитную карточку Ренуара. Приход странного соседа, в эту минуту, был приятен молодой женщине. Разговор с посторонним лицом хоть на минуту отвлечет ее от мрачных дум.

Алиса приняла гостя в маленькой гостиной. Сначала они говорили о различных вещах, но сверкающий и пытливый взгляд Ренуара постоянно устремлялся на покрасневшие и усталые глаза молодой женщины.

— Маркиза! — сказал Ренуар, после минутного молчания. — Я вижу вашу грусть. Простите мне мою нескромность, но я спрошу вас, о чем вы плачете? Об отсутствии тела, душа которого уже давно отлетела? Вы приходите в отчаяние только потому, что вы слепы. Если бы вы пожелали меня выслушать, вы увидели бы все в новом свете и, может быть, нашли бы в этом утешение.

— Говорите, сударь! Просветите меня новым светом, о котором вы говорите, и я буду очень вам за это признательна, — ответила Алиса, густо покраснев при намеке на горе, причиняемое ей отсутствием мужа.

Ренуар слегка наклонился вперед.

— Без сомнения, вы читали в Библии легенду о лестнице Иакова, но не поняли этого аллегорического видения, которое открывает нам истину, забытую в наши дни, но хорошо известную в древности. Эта истина заключается в том, что мы не раз живем на земле. Те же самые существа снова встречаются в другом обличий и не узнают друг друга, благодаря забвению прошлого и плотскому ослеплению. Но почему Божественная Премудрость запечатала уста своих детей? Я тщетно искал ключ к этой загадке. Без этого рокового забвения, мы, конечно, были бы осторожнее при встрече с врагом и доверчивей и нежней к вновь найденному другу. О! Если бы вы помнили прошлое, вы не плакали бы теперь об отсутствии маркиза! Вы не пошли бы с ним к алтарю, чтобы вновь пройти тот горький жизненный путь, который раз уже пережили в этих самых стенах, которые вы видите отсюда разрушенными! Вы дождались бы корабля, несущего от далеких берегов любимого вами человека, который тоже вас любит и дал бы вам счастье!

По мере того, как Ренуар говорил, страшная бледность разливалась по его лицу. Большие, неподвижные глаза его, казалось, проникали в неизвестный мир. Дрожь сверхъестественного страха пробежала по телу Алисы, когда Ренуар вдруг рассмеялся пронзительным и сардоническим смехом.

— Ах! Он должен был искупить, исправить зло, причиненное вам! Как будто зло когда-нибудь исправлялось и жертва вознаграждалась своим палачем! О! Несовершенное правосудие! По какой-то адской логике оно всегда избирает жертву, чтобы она служила пробным камнем, на котором палач испытывает, остался он таким же, или нет?

Ренуар на минуту умолк.

— Я не сумасшедший, маркиза, но я стараюсь решить проблему правосудия. Имеет ли оно какую-нибудь форму? Имеет ли силу сердце? Какой закон управляет им? По-видимому, на его весах зло всегда перетягивает добро. Оно всегда осуждает и никогда не милует. Недаром его называют слепым, так как оно поддерживает злодеев и отворачивается от тех, кто требует вознаграждения за свои жертвы, страдания и напрасно перенесенные несправедливости. Да, слепое и жестокое, оно оставляет одних вечно наслаждаться, а других допускает страдать без конца!

Алиса опустила голову, чтобы скрыть выступившие на ее глазах слезы. Все, что говорил Ренуар, находило болезненный отклик в ее наболевшей душе. Почему она должна страдать — она, никому никогда не сделавшая зла? Почему она не заслуживает быть любимой? А между тем, порочная и распущенная женщина наслаждается всеми благами жизни. Без сомнения, Ренуар тоже был очень несчастен, если он так обвинял Божественное Правосудие. Под влиянием этой мысли, у нее почти невольно сорвался вопрос:
— Вы много страдали, прежде чем пришли к таким печальным заключениям?

При звуке этого нежного голоса, в котором звучали симпатия и участие, молодой человек быстро оторвался от поглощавших его мыслей. На минуту взгляд его устремился в красивые, ясные и чистые глаза, смотревшие на него.

— Вы угадали, маркиза! Я много страдал прежде, чем сделался «зрячим». Человек уж так устроен, что только перенеся на самом себе несправедли вость, он начинает понимать других. Только тогда он убеждается, что сущестует злой, даже, скажу больше, сатанинский случай, ищущий и умеющий навлекать несчастья на людей, тогда как этому же случаю было бы так легко группировать вместе симпатизирующие друг другу существа, которые нашли бы счастье во взаимной гармонии своих душ. Этот-то злой и насмешливый случай я испытал на самом себе. Я независим, даже богат, и очень люблю семейную жизнь, со всеми ее тихими и чистыми радостями. В женщине я искал идеал, невинность и душевную красоту.

Руководясь этим идеалом, я женился на красивой молодой девушке, не имевшей никаких средств. Я любил ее всей душой и был уверен, что она одарена всеми добродетелями.

Прошел год, как мы были обвенчаны, когда неожиданно умерла тетка, воспитавшая меня и оставившая мне весьма значительное наследство. Я вынужден был ехать устраивать дела. Так как моя жена еще не совсем поправилась после несчастных родов, то я, по совету доктора, послал ее на воды, где потом должен был присоединиться к ней.

Там-то она и встретилась с одним из тех господ, которые, ради времяпрепровождения и возбуждения притуплённых нервов, забавляются совращением женщин, достаточно легкомысленных, чтобы позволить себя обольстить красивой внешностью и ласковыми словами, и воображающих, что все, что блестит, золото.

И вот моя жена, которую я обожал, как ангела чистоты, оказалась принадлежащей к числу таких пустых женщин. Ей достаточно было несколько недель моего отсутствия, чтобы изменить мне и бежать с человеком, избравшим ее своей игрушкой. Приехав на воды, я нашел только письмо, в котором она объявляла, что не любит меня больше и просила развода.

Я ей дал его, так как она перестала для меня существовать. Но мое разочарование было ужасно. В первый раз я задал себе вопрос, в силу какого закона справедливости мое счастье, честь и жизнь должны служить удовлетворению фантазии бессовестного лентяя и распущенной женщины, которая бросила меня, как совершенно лишнюю вещь.

— И вы не отомстили им? Ведь вы могли потребовать удовлетворения у этого презренного? — с негодованием пробормотала взволнованная Алиса.

— Я бы стал мстить!? Разве мстят людям, которых презирают? — с ненавистью сказал Ренуар. — Оба они стоят друг друга, и бежала ли она с Жаном или Пьером — мне все равно. Я не хотел даже знать имени того человека, как и вам должно быть безразлично, с блондинкой или брюнеткой путешествует ваш муж. Тот же несправедливый случай, связавший меня с недостойной женщиной, отдал вас во власть маркиза.

— Да, правда. Где справедливость? — пробормотала окончательно подавленная маркиза.

Но в ту же минуту она страшно побледнела и выпрямилась, дрожа всем телом.

Ренуар вскочил со стула. Глаза его пылали, а рот искривился.

— Надо найти это скрывающееся правосудие! — вскричал он хриплым голосом. — Надо заставить его исполнить свой долг! Пусть оно накажет виновных и даст покой честным людям!

Заметив испуг молодой женщины, он сразу успокоился и тихим голосом попросил извинения за то, что так увлекся.

Затем, видимо утомленный, он простился, прося маркизу позволить ему изредка навещать ее, что та охотно разрешила, так как странный сосед начал все больше и больше интересовать ее.

Тяжело и медленно тянулись дальнейшие дни. Алиса делалась все более и более нервной и, кроме того, чувствовала себя не совсем хорошо. По всей вероятности, она простудилась в ту ночь, когда ждала маркиза и бегала с мокрыми ногами в развалины. Под влиянием этого нездоровья, печали и нервного раздражения, Алиса целые дни проводила в развалинах, к которым почувствовала еще больший интерес после разоблачений Ренуара. Она постоянно думала о его странных словах: «Вы уже раз провели в этих стенах горькую и одинокую жизнь. Если бы вы знали, кто Беранже, вы бы не вышли за него замуж.» А если правда, что человек несколько раз живет на земле, как это допускают все древние науки и все известные мыслители и философы, мудрость которых еще продолжает светить миру? Конечно, Ренуар психически болен, но присланные им книги, которые она просмотрела, трактуют о тех же вещах и, притом, с поразительной ясностью и глубиной. Только несчастный больной приурочивал все это к овладевшей им мысли.

О! Как хотела бы она знать, не поднимет ли иногда безумие таинственную завесу прошлого? Охваченная лихорадочным любопытством, она блуждала среди развалин замка, ища чего-нибудь, что пробудило бы ее память, если она действительно жила здесь прежде. Поглощенная своими мыслями, она окончательно забыла все свои страхи, смело взбиралась всюду в поисках воспоминаний, которые никак не хотели явиться ей на помощь, забравшись в какой-нибудь уединенный уголок.

Теперь она полюбила взбираться на Башню Дьявола и подвергла тщательному осмотру залы всех трех этажей. В одной из зал она нашла большой очаг, а в соседней комнате кучу битой посуды, покрытую вековой пылью. Алиса имела терпение перерыть палкой всю кучу и нашла загнутую стеклянную трубку, которую она приняла за шейку куба и унесла ее, чтобы показать Ренуару. С этого времени зала с очагом особенно заинтересовала ее. Без сомнения, здесь работал легендарный алхимик и здесь же ужасный синьор вызывал дьявола. Дьявола!

Но неужели он существует, несмотря на весь скептицизм XIX века? Алиса сама смеялась над своими суеверными мечтами.

Однажды она, по обыкновению, запоздала в развалинах, а неожиданный ливень заставил ее укрыться в Башню Дьявола.

Алиса прошла в комнату алхимика и присела на ступеньку, окружавшую очаг.

Она была очень утомлена, прислонилась к стене и незаметно заснула.

Когда молодая женщина проснулась, наступила уже ночь, — чудная июньская ночь, теплая и ароматная. Однако, несмотря на это, в этих старых стенах царила страшная сырость. Широкий луч луны, проникая сквозь узкое окно, освещал часть залы.

Испуганная и дрожащая Алиса выпрямилась. Члены ее отяжелели. Ища какую-нибудь опору, она оперлась о стену, и к крайнему своему удивлению, почувствовала под пальцами кольцо тонкой цепочки. Цепочка подалась — и в ту же минуту над головой молодой женщины раздался громкий звон колокола. Алиса хотела бежать отсюда, но можно представить себе ее ужас, когда она почувствовала, что цепь удерживает ее руку. Ее браслет зацепился за одно из колец цепочки. Каждое движение при попытке освободиться только сильней потрясало колокол и усиливало его зловещий, пронзительный звон. Холодный пот выступил на теле Алисы, и ей казалось, что она чувствует, как поднимаются ее волосы.

С отчаянным усилием она рванула руку и разорвала цепочку. Она хотела уже бежать из этого ужасного места, как вдруг остановилась, точно парализованная, и крик ужаса замер у нее на губах.

На пороге соседней комнаты, ярко освещенный лунным светом, стоял какой-то незнакомый, высокий худой и сгорбленный мужчина. На нем была длинная широкая черная одежда, доходившая до самого пола. Белый галстук еще резче выделял желтое, костистое лицо и обнаженный череп, цвета старой слоновой кости. Эта странная фигура держала в руках старинный подсвечник с тремя зажженными восковыми свечами. Глубоко сидевшие в орбитах глаза, пылавшие, как два горящих угля, точно приросли к пораженной ужасом молодой женщине.

— Зачем ты звонила, несчастная? Беранже не приходит больше искать эликсира вечной жизни, — сказал незнакомец, причем голос его будто доносился издалека. — И зачем ты пришла сюда? Беги отсюда, дама де Верделе: эти стены приносят тебе несчастье. Мариам здесь.

У Алисы закружилась голова. Все вокруг нее трещало, как на костре. Незнакомец, зала, одним словом все, казалось, металось и кружилось. Затем из этого хаоса вырисовался сводчатый коридор. Молодой женщине показалось, что она пробежала по этому коридору и проникла в комнату, в глубине которой, на возвышении, стояла широкая кровать. На подушках билась в конвульсиях агонии какая-то женщина с распущенными волосами. Мужчина, одетый во все черное, склонился к умирающей и что-то говорил ей, но Алиса не могла расслышать его слов, так как острая боль терзала ее и все ее внимание было сосредоточено на женщине, скрывавшейся в драпировках кровати. Глаза этой женщины, сверкавшие адской злобой, казалось, приросли к ней. Они жгли ее и причиняли невыносимое страдание. Затем все снова стало кружиться. Алиса почувствовала, что она падает в какую-то черную бездну и потеряла окончательно сознание.

Когда молодая женщина открыла глаза, она лежала на своей кровати. У изголовья ее сидела добрая Сузанна, а рядом на маленьком столике стояло несколько пузырьков с лекарствами.

— Что это значит, Сузанна? Разве я была больна? — спросила Алиса слабым голосом.

— Ах, маркиза! Как вы напугали нас! Но вот, слава Богу, вы, наконец, пришли в себя. Доктор предвидел это и запретил вам говорить, — радостно сказала экономка, заставляя Алису принять ложку лекарства, после приема которого та заснула глубоким и укрепляющим сном.

Когда Алиса проснулась, было уже довольно поздно. Сон подкрепил ее, и она уже не почувствовала такой слабости, хотя и была страшно утомлена. Теперь к ней вернулась память. При воспоминании об ужасном видении нервная дрожь пробежала по ее телу.

— Сузанна! — сказала она, хватая руку экономки. — Я видела привидение.

— Иисусе Христе! Пресвятая Дева Мария! По всей вероятности, вам явилась Белая Дама Башни? Значит, недаром звучал так ужасно колокол! — вскричала Сузанна, осеняя себя крестным знамением.

Алиса покачала головой. Затем, рассказав, что случилось с ней, она прибавила:
— Отчего вы ничего не сказали мне про этот колокол? Отчего его никто не возьмет оттуда?

— Кто же захочет погубить свою душу прикосновением к этой дьвольской вещи! Я горько упрекала себя, что не предупредила вас об этом, маркиза. Но зато как я была и наказана, когда услышала дьявольский звон и убедилась, что вы еще не возвратились домой! Несмотря на свой страх, я собрала людей, и мы отправились искать вас. Но мы вряд ли нашли бы вас, если бы вам не помог господин Ренуар, также прибежавший на звон колокола. Узнав, что вы еще не возвращались домой, несмотря на то, что было уже за полночь, он сделался такой странный, что я не могу вам сказать. Наговорив целую кучу какой-то непонятной галиматьи, он провел нас прямо на башню, где мы и нашли вас в обмороке. С большим трудом мне удалось привести вас в чувство, но так как вы начали бредить, то я решила послать за доктором.

— Да, эти развалины ужасны! Там были совершены страшные преступления, — пробормотала Алиса, закрывая глаза.

Вечером жар снова усилился. Более двух недель молодая женщина была опасно больна и не могла вставать с постели. Простуда и нервное потрясение в связи с волнениями последнего времени, причинили ей опасную горячку.

Сузанна с самоотвержением ухаживала за своей молодой госпожой. Добрая женщина приходила в отчаяние от отсутствия маркиза. Ей хотелось послать маркизу телеграмму, но осторожный Беранже не оставил своего адреса, так что экономке пришлось отказаться от исполнения своего желания. Что же касается маркизы, то она произносила имя мужа только в бреду.

Молодая женщина начала уже вставать с кровати, когда неожиданно приехала Марион. Найдя свою подругу брошенной, больной и исхудавшей, как тень, госпожа Лаверди пришла в негодование и объявила, что сейчас же увезет ее к себе, тем более, что она приехала одна. Ее муж вместе с мачехой должны были приехать только через две недели. Но она ничего пока не сказала о том, что ее протеже, молодой моряк, приедет через несколько дней. Марион заставила Алису подробно рассказать про все проступки маркиза, внимательно прочла и осмотрела все доказательства его неверности и заметила, покачав головой:
— Надо признаться, что твой милый Беранже нисколько не стесняется или, вернее, перестал стесняться, но тем глупее будет, если ты станешь принимать близко к сердцу его поведение. Прежде всего ты должна как можно скорей поправиться. Нет надобности, чтобы он воображал, что ты сохнешь здесь по нему. Затем я подумаю, как мне утешить тебя. Полагаю, что это будет вовсе не так трудно.

Глава IV

править

Пока все это происходило в Верделе, Беранже веселился с Мушкой. Они купались в море, разъезжали по окрестностям и раз съездили даже в Англию. Одним словом, они наслаждались полным счастьем. В эти дни, полные удовольствий, маркиз снимался со своей подругой и на берегу моря, и в саду, и на балконе виллы, и в лодке, и на велосипедах. Жили они совсем по-семейному, как муж и жена. Мушка разыгрывала из себя маркизу и очень гордилась тем, что ее называли так слуги отеля и купальщики. Беранже так хорошо чувствовал себя с нею, что почти жалел, отчего она на самом деле не его жена. Но как бы там ни было, он совершенно забыл про Алису и с отвращением думал о необходимости вернуться под свою супружескую кровлю.

В течение трех недель Бертран и Казимира веселились вместе с ними. Так как Бертран был менее свободен, чем маркиз, и так как от его отсутствия страдали дела заведения минеральных вод, то он и вынужден был раньше вернуться в Верделе. Через несколько недель после отъезда своего друга, Беранже получил от него письмо, сразу положившее конец этой идиллии.

«Ты сделаешь очень хорошо, если вернешься, наконец, домой со своей „Радостью юношей“, — писал Бертран. — Я должен сказать тебе, что встретил сегодня утром доктора Арнольди, который спросил меня, не знаю ли я твоего адреса, так как вот уже три недели, как твоя жена больна, и больна серьезно. Тебе делает мало чести, что за твоей женой ухаживает прислуга. Если бы неожиданно приехал твой дядя, я думаю, он тоже вряд ли похвалил бы тебя за медовый месяц, который проводит маркиза де Верделе в обществе привидений, тогда как ты любезно катаешься с куртизанкой.

Всегда следует, мой друг, сохранять приличия и избегать поступков, слишком бросающихся в глаза. Прежде ты это отлично понимал, и делаешь очень глупо, что забываешь теперь».

Маркиз, мрачный как грозовая туча, перечитал еще раз это письмо. Мысль встретиться с дядей при подобных обстоятельствах в высшей степени была ему неприятна, так как пожилой джентльмен имел отсталые взгляды, и кроме того, обожал свою воспитанницу. Ввиду всего этого, он быстро решился и объявил Мушке, что уезжает в тот же самый вечер, причем потребовал, чтобы она, во избежание лцшних разговоров, последовала за ним не раньше чем через три дня.

Прекрасная Ревекка была в отчаянии. Но тщетно она устроила ему ужасную сцену и билась в истерике. Беранже остался непоколебим. Он имел даже бесстыдство смеяться над ее криками и слезами. Затем, после нежного, но краткого прощания, Беранже, как и говорил, уехал вечерним поездом. По мере приближения к цели поездки, дурное расположение духа маркиза все увеличивалось. Его страшно раздражало то обстоятельство, что он должен подчинить свой каприз необходимости соблюсти приличия. Как он был глуп, что пожертвовал своей свободой, сделался рабом и надел себе петлю на шею! Проклятый брак! Он вынуждает его разыгрывать нежного мужа с этой простушкой, когда его сердце всецело принадлежит Мушке.

Мало-помалу, все бешенство его сосредоточилось исключительно на Алисе. Ясно, что она нарочно притворяется больной, чтобы компрометировать его. Он уже раньше замечал, что эта… святоша лжива, хитра и большая интриганка. Она принимает на себя вид жертвы только для того, чтобы на него указывали пальцами и называли извергом.

Полный таких мыслей, маркиз приехал в Верделе в одиннадцать часов ночи, тотчас же нанял экипаж и отправился домой. Когда экипаж достиг поворота дороги, откуда открылся вид на долину, маркиз увидел свою виллу и развалины замка, залитые лунным светом. Только обширный дом его был темен и казался покинутым. Ни в одном окне не видно было огня.

Маркиз вздохнул. В его уме зародилась безумная мысль, что Алиса умерла и уже похоронена. Сердце его сильно забилось и холодный пот выступил на лбу.

— Скорей!.. Погоняй лошадей! Десять франков на чай, если через десять минут ты будешь у подъезда! — крикнул он кучеру.

Пока экипаж мчался по шоссе, тяжелые мысли осаждали маркиза. Перед ним носилось бледное и расстроенное лицо Алисы с большими, наивными и невинными глазами, какое он видел, когда вернулся домой на рассвете. Нет, нет! Он не хочет, чтобы она умирала. Не доезжая еще до подъезда, он быстро выскочил из экипажа и рванул звонок.

Ему показалось, что прошла целая вечность, пока ему открыли дверь.

— Как здоровье маркизы? — быстро спросил он.

— Теперь немного лучше, — ответил лакей.

— Позовите ко мне Этьенетту! Я хочу узнать, спит ли маркиза.

— Маркизы нет на вилле.

— Как нет? Где же она? — спросил, покраснев, Беранже.

— Восемь дней тому назад за маркизой приезжала госпожа Лаверди и увезла ее с собой.

— Хорошо! Прикажите подать мне ужин.

Страшная тяжесть спала с сердца маркиза, и он уже со спокойной душой прошел в столовую. Итак, Алиса жива! Завтра же он увидит эту маленькую безумицу, которая, без сомнения, заболела от огорчения, что он так долго не возвращался. Беранже приказал позвать Сузанну, и за ужином выслушал ее подробный рассказ о болезни жены. Узнав, что Алису напугало появление привидения, он сначала громко рассмеялся, а потом совершенно успокоился. Теперь было ясно, что во всем виноват призрак и что его отсутствие в этом случае не играло никакой роли.

— Проклятый призрак! — весело сказал он. — Пугать женщину вместо того, чтобы навестить меня! Я бы поговорил с ним.

Смущенная этой насмешкой, Сузанна стала приводить доказательства существования привидений и назвала всех достойных доверия лиц, которые видели их.

— Верно, верно, Сузанна! Я желаю только одного, — чтобы мне самому явился бы какой-нибудь призрак! — вскричал Беранже, смеясь от всего сердца.

Пройдя в спальню, маркиз надел халат и лег на кушетку, желая немного почитать, так как ему еще не хотелось спать. На столе он увидел одну из книг, присланных Ренуаром Алисе, и стал ее просматривать. В этой книге трактовалось о привидениях, магнетизме, сомнамбулизме и о других оккультных вопросах. Маркиз заинтересовался книгой, но почитав около часа, почувствовал страшную усталость и какое-то неприятное ощущение холода. Он отбросил книгу и встал, чтобы перейти на кровать. Проходя мимо большого зеркала, он случайно заглянул в него и остановился, точно окаменелый. В зеркале ясно отражалась высокая фигура мужчины в черном бархатном камзоле, с золотой цепью на шее. Бледное лицо этой фигуры, с мрачными и неподвижными глазами, имело странное сходство с ним самим. Сходство это заключалось не в чертах лица, но во взгляде и в общем выражении лица.

Волосы поднялись на голове Беранже. В зеркале, перед которым он стоял, могла отражаться только его фигура. Что же значит это явление? Инстинктивно он отступил шаг назад и опустил глаза. Нет, на нем был плюшевый халат, и его рука нервно сжимала шелковый шнурок. Когда он снова нерешительно взглянул в зеркало, он увидел только свое обычное изображение.

— От этого проклятого чтения и от усталости мне стало даже мерещиться, — пробормотал маркиз, бросаясь в кровать и гася свечу.

Но возбужденные нервы его никак не хотели успокоиться. Голова горела, какое-то непонятное беспокойство мучило его, а сердце болезненно билось. Когда же, наконец, он заснул тяжелым и беспокойным сном, его стал мучить страшный кошмар.

Он видел себя в черном костюме своего странного видения. Быстро поднялся он по узкой лестнице, прошел по длинному сводчатому коридору и проник в капеллу, среди которой стоял гроб, окруженный восковыми свечами. В гробу лежало тело женщины, одетой в белое платье и покрытой цветами. Беранже был убежден, что это была Алиса, умершая, пока он пировал с Мушкой на морских купаньях. Горькое чувство сдавило его сердце. Он бросился на колени и хотел позвать Алису. — Алиса!.. Но с его губ сорвалось какое-то неизвестное имя, ничего не говорившее его сердцу. Когда же он склонился к мертвой, чтобы поцеловать ее, из-за гроба вышел монах, потрясая крестом. Со страшным проклятием старик так сильно ударил его по голове, что он отлетел так далеко, что как бы вонзился в стены капеллы. Но вот эти стены стали расширяться, и мало-помалу превратились в дорогу, по которой тянулась погребальная процессия. Колокола зловеще гудели, причем звон их смешивался с пением священников. Сам же он, все в том же средневековом костюме, шел за гробом, который несли мужчины с гербом де Верделе на груди. Рядом с ним шел рыцарь с опущенным забралом, весь закованный в железо. Затем сцена снова меняется. Он бьется с рыцарем, который теперь поднял забрало и устремил на него свои большие голубые глаза, полные ненависти. Вдруг звон их шпаг превратился в такой острый и пронзительный гром, что Беранже содрогнулся с головы до ног и сразу проснулся.

Все тело его было покрыто холодным потом, а голова болела. Но так как было уже восемь часов утра, он встал, открыл окно и стал полной грудью вдыхать чистый и свежий утренний воздух.

— Очевидно, рюмка коньяку, которую я вчера выпил на вокзале, ничего не стоила, а чтение глупой книги и фантастические рассказы Сузанны — все это вместе вызвало у меня кошмар, — проворчал маркиз. — Необходимо сделать прогулку: это освежит меня. А в двенадцать часов я поеду за своей дражайшей половиной.

Узнав, что его велосипед уже привезен со станции, Беранже позавтракал, оделся и решил ехать к госпоже Лаверди, куда приказал приехать экипаж, так как намеревался привезти оттуда с собой жену.

Проезжая парком, маркиз встретил Ренуара, который задумчиво прогуливался, заложив руки за спину. Мужчины вежливо раскланялись.

— А! Вы вернулись, маркиз? Как здоровье вашей супруги? Кажется, она была опасно больна?

— Я думаю, что ее испугал призрак, — ответил, смеясь, Беранже. — Близость этих развалин положительно действует вредно на нервы. Все это, вместе с чтением книги о разных тайнах загробной жизни, которую я нашел на столе Алисы, сильно подействовало и на мою нервную систему, — весело продолжал маркиз. — Представьте себе, господин Ренуар, что вчера со мной, самым прозаическим и положительным из людей, была галлюцинация. Я видел человека в черном средневековом костюме, который смотрел на меня и, казалось, был мною самим. Затем со мной был ужасный кошмар: я бежал по какому-то сводчатому коридору, видел мертвую женщину, лежавшую в капелле, и старика-монаха, проклинавшего меня. В конце концов, я бился с каким-то рыцарем, закованным в железо. Одним словом — страшная галиматья!

По мере того как маркиз говорил, лицо Ренуара принимало какое-то странное и насмешливое выражение. Глаза его вспыхнули лихорадочным огнем, а взгляд, полный ненависти и насмешки, скользнул по фигуре Беранже. Положив руку на колесо велосипеда, он сказал глухим голосом:
— Кошмар! Галлюцинация!.. Все это очень удобные названия для того, чего люди не понимают. А я говорю вам, сир де Верделе, что ваша душа, посетив снова места ваших преступлений и очутившись там, где каждый камень говорит о крови ваших жертв, а кости их содрогаются при вашем приближении, вспомнила все и вторично переживает прежние сцены и чувства. Вы забыли, но они, ваши жертвы, хорошо помнят. Они нашли и узнали вашу душу, хотя ваше тело и покоится в могиле.

Беранже с удивлением и неудовольствием посмотрел на собеседника. Затем, хлопнув Ренуара по плечу, он сказал смешанным тоном насмешки и скрытого раздражения:
— Ваши нервы совершенно расстроены, мой дорогой Ренуар, и вам следует серьезно лечиться. Главное же, вам нужно уехать отсюда, где старые легенды раздражают воображение. Впрочем, ваше предположение, что я уже жил здесь в качестве феодального синьора и был таким страшным злодеем, что при моем приближении содрогаются даже камни, весьма любопытно. Но, может быть, вы также жили в то время, и мы с вами старые знакомые. Если же вы находитесь в хороших отношениях с господами призраками, то передайте им, что я ничего так не желаю, как повидаться и объясниться с ними. Это будет гораздо занимательней и здоровей, чем ночные кошмары, — закончил маркиз, к которому вернулось его веселое расположение духа.

Затем он дружески раскланялся с Ренуаром и уехал. Тот проводил его взглядом и пробормотал:
— Глупец! Слепой и тщеславный глупец, презирающий «зрячих»!

Было уже около часу пополудни, когда Беранже подъехал к замку, где жила госпожа де Лаверди. Это было большое, роскошное здание, построенное в прошлом веке и окруженное огромным садом, представляющим собою копию с Трианона.

Молодая женщина находилась в это время на балконе, закрытом полотняной маркизой (Маркиза — матерчатый навес над окном или балконом для защиты от солнца.) и убранном цветами. Она весело разговаривала с каким-то высоким и стройным мужчиной, стоящим спиной ко входу.

— Наконец, вот и вы, маркиз! Откуда это вы являетесь? А я уж думала, что вы умерли или что вас взяли живым на небо, как Эноха! — весело вскричала Марион, протягивая маркизу руку.

— Ах, сударыня! Одно дело, которое я проклинал от души, удерживало меня так долго вдали от любимого существа, — ответил Беранже, любезно подходя к госпоже Лаверди, чтобы поцеловать ее тонкие пальцы.

В эту минуту обернулся собеседник молодой женщины. К удивлений всех, едва маркиз взглянул на него, как глухо вскрикнул и отступил шаг назад.

Впрочем, изумление маркиза имело основание. Большие, голубые глаза незнакомца, спокойно и строго смотревшего на него, были точно такие, как у рыцаря, с которым он бился ночью во время кошмара. До своего странного сна, маркиз никогда раньше не видел этого человека, но впечатление от этого сходства было до такой степени живо, что он чуть не выдал себя. Однако Беранже был слишком светским человеком, чтобы не понять всю странность своего поведения.

— А где Алиса? Надеюсь, она уже не больна? — пробормотал он, чтобы дать себе время оправиться.

— О, нет. Она здорова и сейчас придет сюда. Но позвольте мне, маркиз, представить вам моего дядю — барон Гюнтер де Рентлинген, брат моей belle-mere (Belle-mere (франц.) — здесь: свекровь), — с лукавым смехом сказала Марион, желая вывести из неловкого положения гостя.

Молодые люди пожали друг другу руки.

Затем завязался общий разговор. Тем не менее взгляд Беранже постоянно обращался на лицо Гюнтера, странное сходство которого с рыцарем, виденным им во сне, страшно поражало его и производило на него какое-то болезненное впечатление.

Приход Алисы отвлек его мысли. Увидя бледную молодую женщину, нерешительно остановившуюся на пороге, маркиз подбежал к ней и поцеловал ее с взволнованным и счастливым видом. При виде этого Гюнтер вспыхнул и ушел с террасы. Марион последовала за ним, желая на минуту оставить молодых супругов наедине.

— Ну что, дорогой мой Гюнтер? Как нравится тебе маркиз? Да, кроме того, признавайся, что у вас вышло с маркизом, если твой вид произвел на него действие головы Медузы? — спросила Марион барона, после того как сделала некоторые распоряжениянасчет завтрака.

Гюнтер отбросил в сторону книгу, которую рассеянно перелистывал, и пожал плечами.

— Сегодня я вижу маркиза в первый раз в жизни. Я сам хотел спросить тебя, все ли у него здорово тут?

С этими словами он указал на лоб.

— По крайней мере, до сегодняшнего дня никто не замечал в нем болезни, на которую ты намекаешь, — смеясь, заметила госпожа Лаверди.

— Во всяком случае, его испуг при виде меня очень подозрителен. Черт возьми! Ведь не похож же я, в самом деле, на Медузу? Вообще, хотя маркиз и недурен собой, но он мне не нравится. В нем есть что-то такое лживое и неприятное.

— Еще бы! Ведь он муж Алисы, — сказала Марион, лукаво подмигивая барону.

Гюнтер с задумчивым видом откинул назад свои белокурые волосы.

— Нет, дело не в этом.

— Однако, признайся, что Алиса тебе нравится и что тебе приятно было бы утешить ее?

— Она очаровательна! Но, по моему мнению, она принадлежит к числу таких существ, для которых счастье возможно только тогда, когда оно ничем не запятнано. Соблазнить ее на грубое развлечение мимолетной связи было бы тяжело мне самому!

— Ах, Лоэнгрин, Лоэнгрин! Сейчас видно, что ты приехал из идиллической страны. Кроме того, твои слова доказывают, что ты еще не созрел. Но через месяц ты, может быть, найдешь, что целовать крылья Серафима — совершенно ангельское счастье. Теперь же пойдем к нашей молодой парочке. Пора завтракать.

Когда супруги остались одни на террасе, Беранже отнесся к Алисе с трогательной нежностью, расспрашивал ее о здоровье и глубоко сожалел, что она так похудела и побледнела. Наконец, он рассказал ей целую историю о причинах своего долгого отсутствия, которая не только окончательно очищала его, но делала еще жертвой обстоятельств. Но молодая женщина была уже достаточно недоверчива, чтобы позволить так легко убедить себя, а потому оставалась равнодушной и молчаливой.

За завтраком маркиз был в высшей степени любезен. Между прочим, он рассказал, что купил Алисе маленький экипаж и пони, которыми она может править сама. Затем, он просил Марион и Гюнтера как можно чаще навещать их.

— Мы осмотрим заколдованные развалины, — смеясь прибавил он. — Я вызываюсь позвонить в колокол и вызвать чародея, который так дерзко испугал мою бедную Алису, пользуясь тем, что ее нервы были возбуждены страшными рассказами нашей экономки и книгами, присланными господином Ренуаром.

— Ах! Ты ничему не веришь и надо всем смеешься. Я глубоко сожалею, что тебе рассказали про мое видение, — вскричала Алиса, покраснев от неудовольствия. — Но я убеждена, что видела призрак чародея, как вижу теперь тебя.

— О, меня! Но ведь господин Ренуар утверждает же, что все мы не более, как выходцы с того света.

— Не смейтесь, маркиз! Здесь, в Верделе, никто не сомневается в существовании привидений и сокровищ, зарытых одним из ваших предков, душа которого и стережет их, — заметила Марион.

— Какая жалость, что не сохранилось ни одной хроники, ни одного документа, которые осветили бы истинным светом все эти народные легенды, — сказал Гюнтер.

— Да, все это сделалось жертвой революции. Пожар аббатства и нашего замка уничтожил все эти любопытные документы. И это тем более достойно сожаления, что поэтические развалины отжили свой век, — ответил Беранже.

— Как отжили? — вскричали обе дамы.

— Если я не ошибаюсь, дядя хочет построить фабрику на месте древнего замка. Мой друг Бертран тоже советует мне воспользоваться площадью, занятой развалинами, для устройства на ней какого-нибудь промышленного заведения. Если же этот проект будет приведен в исполнение, то древние стены исчезнут, а вместе с ними исчезнут и все призраки и легенды.

— Фи! Какой вандализм! Предупреждаю вас, что я употреблю все возможные усилия, чтобы отклонить вашего дядю от этого проекта. Ваш предок-чародей еще свернет шею кому-нибудь из тех, кто явится смущать его покой! — вскричала Марион.

— Напротив, мы найдем сокровища, которые он стережет, и освободим его от скучной обязанности. Он, конечно, будет счастлив передать их законному наследнику, если только я не возьму свою собственность, так как господин Ренуар, которого я встретил сегодня утром, деликатно дал мне понять, что я сам и есть этот уважаемый синьор де Верделе.

Беранже рассмеялся как безумный.

— Он так прямо и сказал вам это? — спросила, смеясь, Марион.

— Без малейшей метафоры! Он даже прибавил, что здесь все полно моими преступлениями, что даже камни дрожат от ненависти при моем приближении и что мои жертвы, обрадованные тем, что нашли меня, находятся в сильном волнении.

— Кто же такой этот господин Ренуар? Вероятно, какой-нибудь сумасшедший? — спросил Гюнтер, у которого от смеха выступили слезы на глазах.

— Сумасшедший, но совершенно безобидный. Он утверждает, что похоронен здесь, но несомненно только то, что он похоронил здесь свой рассудок.

Все расхохотались, за исключением Алисы.

— Это очень интересный человек, которого я считаю ясновидящим, так как иногда он угадывает чужие мысли и громко высказывает их. Он тем более достоин сожаления, что помешался благодаря своей недостойной жене, которая изменила и бросила его.

— Откуда ты это знаешь, Алиса? -спросил маркиз.

— Он сам рассказал мне это. Потом он прогнал презренную, но зло было уже сделано.

— Это доказывает только то, что он должен был простить ее, — заметила Марион.

Завязался оживленный спор о том, может ли и должен ли муж простить жену, которая бежала из его дома с другим.

Беранже мало принимал участия в этом споре. Глубокая складка прорезала его лоб, так как он неожиданно вспомнил об одной мимолетной любовной связи с пикантной молодой брюнеткой, носившей фамилию Ренуар. Неужели же это была жена их сумасшедшего соседа? Эта связь скоро надоела ему, и он совершил небольшое путешествие в Америку, чтобы избавиться от своей любовницы, которая вечно плакала и требовала, чтобы он дал ей законное положение. Положим, он обещал ей жениться, если она добьется от мужа развода, но чего не обещают красивой женщине, чтобы усыпить ее угрызения совести. Великий Боже! Что было бы с ним, если бы он должен был жениться на всех своих любовницах?

Все это необходимо разузнать. Если Ренуар признает в нем обольстителя своей жены — это будет очень неприятно. Он даже не знает, что сделалось с госпожой Ренуар. Когда он вернулся в Европу, она исчезла, а он никогда не озаботился даже узнать, дошли ли по назначению деньги, которые он посылал ей.

Несмотря на этот неприятный инцидент, день прошел весело. При прощании было решено, что Марион и Гюнтер на следующий же день приедут к маркизу на виллу и будут там обедать.

Возвращаясь домой, Беранже искусно навел разговор на Ренуара и его жену и был очень обрадован, когда узнал, что обманутый муж не пожелал даже узнать имени обольстителя своей жены. Этим и объяснялось, что он так любезно принял маркиза. Тем не менее, не следует забывать, что осторожность есть мать безопасности. Итак, благоразумие предписывает держать Ренуара подальше от себя.

Придя к такому благоразумному решению, Беранже с беспокойством заметил:
— Я попрошу тебя, дорогая моя, не принимать Ренуара. Его сегодняшние слова, сказанные мне, ясно доказывают, что он сумасшедший, и я боюсь, как бы он не напугал тебя. Никогда нельзя знать, что внушит ему его болезнь, а помешательство Ренуара носит зловещий характер.

— Я считаю этого несчастного вполне безобидным, а общество его меня очень интересует. Зачем же я стану его обижать отказом от дома? — возразила Алиса. — Но успокойся! Зная, с кем я имею дело, я буду осторожна.

На следующий день к ним приехали Марион и Гюнтер. Беранже был в высшей степени любезным хозяином дома. После обеда он предложил барону прокатиться на велосипедах, так как дамы решили посетить развалины вечером, когда спадет жара. Это будет гораздо поэтичней. Призраки же, конечно, не осмелятся явиться такому многочисленному обществу.

Когда мужчины уехали, Алиса и ее подруга прошли в будуар. Синие опущенные шторы погружали комнату в приятный полумрак, а через открытую дверь балкона сюда доносился аромат жасмина.

Молодые женщины прилегли на диваны и казалось, погрузились в приятное far-niente. В действительности же Алиса была очень нервна и взволнована, и Марион молча наблюдала за нею. Наконец, она первая нарушила молчание.

— Знаешь, малютка? Твой Беранже имеет такой помятый вид, точно он был серьезно болен, а не просто проехался. Я непременно должна повидать его любовницу. Эта особа очень меня интересует.

Так как Алиса только вздохнула в ответ она продолжала:
— Я вижу, что ты встала сегодня с левой ноги. Вздохи, расстроенный вид — и все это из-за пустяков, так как маркиз очень мил, вежлив и любезен с тобой. Видя вас вместе, никто и не подумает, что он украшает тебя целым лесом рогов.

— Да, он очень мил со мной… только по наружности. В действительности же, в его нежности нет ни на грош искренности, а любовные слова его идут вовсе не от сердца. Он лжет, как только откроет рот. Сегодня утром я случайно нашла в его дорожном несессере шведскую перчатку вот такой длины, — она показала по локоть. — Без сомнения, это одна из реликвий… Мушки. Как все это отвратительно!.. О! Я совсем иначе представляла себе любовь и брачную жизнь!

— Да, дорогая моя! Брак — это могила всех иллюзий. С тяжелым сердцем приходится мало-помалу разоблачать героя, созданного нашим воображением, и снимать с него кирасу добродетелей, в которую мы сами же нарядили его. Счастье улетучивается и остается одна печальная действительность… Сам муж заставляет нас искать счастье на стороне.

Алиса так сильно сдавила свой веер, что сломалась одна из тонких деревянных пластинок.

— Марион, трудно ли…

Она со смущенным видом умолкла, между тем как яркая краска залила ее тонкое, детское лицо. Лаверди громко рассмеялась.

— Трудно ли… изменить мужу? Ты это хотела сказать, не правда ли?

Алиса утвердительно кивнула головой.

— Да, трудно в первый раз! Первое свидание для нас скорей тяжелая обязанность. Сердце бывает убито только что вынесенным разочарованием. Все безупречное прошлое, принципы, внушенные воспитанием, религиозные наставления, врожденный стыд — одним словом, все восстает в нас и отвращает от адюльтера, но, с другой стороны, нас толкает на него оскорбленная гордость и желание отомстить. Одинокая, предоставленная сама себе душа жаждет счастья. Наконец, здесь же обольститель, старающийся заглушить наши угрызения совести и опьяняющий нас никогда не испытанной страстью. После отчаянной, но короткой борьбы, предрассудок добродетели бывает побежден. Будущее, во всяком случае, обещает забвение пустой и одинокой жизни с вечно отсутствующим мужем, который постоянно поглядывает на часы, чтобы не опоздать ехать по своим бесчисленным делам, в которых жена не принимает никакого участия. Она совершенно лишняя в его жизни. Мало-помалу, начинаешь отвыкать от мужа. Тогда каждый начинает жить своей жизнью, и общим интересом является только меню обеда. Эта-то пустота и скука жизни заставляет женщину броситься в объятия утешителя.

— Лекарство стоит болезни! — пробормотала Алиса.

— Лекарство — это возбуждающее средство. Раз сделан решительный шаг, начинается лихорадочная жизнь. Если хочешь, это тоже имеет свою прелесть. В первый раз чувствуешь себя страстно любимой и видишь, что к тебе относятся с предупредительностью и деликатным вниманием. Гнетущая скука сменяется постоянным умственным напряжением. Надо хитрить, лгать, маневрировать — одним словом, это — сложный механизм, гарантирующий нам тайну и наслаждение.

— Разве можно наслаждаться, когда вечно дрожишь в ожидании открытия тайны, которое влечет за собой публичный позор! — заметила маркиза.

— О! Открытия тайны нечего бояться, если осторожно наслаждаешься своим счастьем и воздерживаешься от всего, что обращает на себя внимание. Любовник не должен бывать в доме чаще других. Его обществом можно наслаждаться в театре, где встречаешься с ним как бы случайно. Во время поездки по магазинам заезжаешь в тайное убежище, где и ждешь его. Подаренные им вещи показываются дома только тогда, когда муж дарит деньги или когда получаешь свои собственные доходы. Таким образом, глава и повелитель остается при убеждении, что вещи приобретены невинным способом.

Без сомнения, вся эта масса лжи и обмана недостойна и унизительна. Но что же делать, если мы без всякой защиты отданы во власть мужчины, который вооружается против слабого всеми правами сильного. Всякое дело, всякая должность и всякое ремесло требуют науки и удостоверения в способности. Только обязанности мужа всякий считает себя способным отлично выполнить и требует от жены бесконечного обожания и безупречной верности. Счастлива та женщина, которую муж облагораживает и которой он внушает все лучшие чувства! Но какое нравственное право на верность имеет тот, кто бросает и презирает свою невинную жену и осуждает на роль экономки и производительницы детей? Конечно, никакого. Изменять ему — это наша законная защита.

— Но когда любишь мужа, как заменить его другим? Может быть, ты никогда не любила господина Лаверди? Ведь он много старше тебя, — робко заметила Алиса.

— Нет! Я вышла за Феликса по любви. Когда еще наивна и мало видела свет, так легко полюбить! Мне было семнадцать лет, и я только что вышла из монастыря; Феликсу же было тогда тридцать семь. Он был красив, любезен и очень влюблен в меня. Прибавь к этому, что он был богат и депутат. Я считала высшим счастьем, что он избрал меня, но мои мечты скоро рассеялись. Приведенная в отчаяние его изменами и вечным отсутствием, я стала устраивать ему скандалы и сцены. Я выгоняла его из своей комнаты, а однажды бросила ему в лицо письмо и букет цветов, предназначенные одной актрисе. Я проливала целые ручьи слез и хотела развестись с ним. Тогда судьба свела меня с одной пожилой родственницей, которая сказала мне: «Дорогая моя! Сцены, шпионство и прочее доказывают только дурной вкус и не достигают ничего. Оставь его в покое и ты найдешь мир и свободу». Я последовала ее совету и чувствую себя хорошо.

— Другими словами, ты завела интригу с господином Нервалем?

— Нет! Первым моим любовником был драгунский офицер, виконт М. Он уже несколько месяцев ухаживал за мной, когда Феликс уехал на шесть недель по делам Республики, на самом же деле, чтобы сделать приятное одной даме полусвета. Я отомстила ему, отдавшись виконту.

— Почему же вы разошлись?

— Потому что Поль наделал глупостей и задолжал кругом. Родные заставили его выйти в отставку и уехать в провинцию. Позже я узнала, что он женился и взял большое приданое. Год спустя я сошлась с Нервалем. Я люблю его и он обожает меня. Но долго ли это будет продолжаться?

— Отчего бы он мог перестать любить тебя? На твоем месте я развелась бы с Лаверди и вышла замуж за Нерваля.

— Кто знает? Выиграла бы я от этой перемены? По натуре все мужчины непостоянны, и несравненный любовник может сделаться отвратительным мужем. Итак, пожалуй будет лучше сохранить Феликса. Придет время, когда лета заставят отказаться от любви и когда почувствуешь себя утомленной бурной жизнью. Тогда, виновные оба, мы не будем имет права упрекать друг друга. Конечно, чужие по сердцу, мы будем связаны только привычкой, и одно это чувство должно будет наполнить пустоту нашего домашнего очага.

— Марион! Какая горечь звучит в твоих словах! Нет, несмотря на свободу, какой ты пользуешься, несмотря на страсть к тебе этих господ, ты несчастлива. Эти господа уйдут от тебя и обзаведутся своей семьей. В твоей жизни они играют только роль эпизода. Нет! Должно быть, ужасно постоянно лгать, вечно обманывать и не иметь любимого существа, которое понимало бы меня так же, как я его понимаю, и которому я могла бы посвятить все силы своей души. Между любовником и его любовницей нет ничего священного — ничего, кроме чувственной любви и, может быть, презрения к женщине, отдавшейся ему. Как можно выносить подобную возможность? Нет, я бы умерла! — вскричала Алиса, и несколько слезинок скатилось по ее щекам.

Марион Лаверди закрыла глаза, губы ее нервно дрожали. Затем она быстро выпрямилась и вскричала, откинув назад свою красивую голову:
— Довольно слез и сожалений о непоправимом! Долой все грустные мысли! Ни один из них не стоит наших слез — этой горькой реки, по которой мы плывем к адюльтеру. Предсказываю тебе, Алиса, что ты тоже совершишь этот переезд: сам маркиз заставит тебя это сделать. Итак, оставим все это. Скажи лучше, как нравится тебе Гюнтер? Это очаровательный юноша, и я уверена, что он сделается твоим утешителем.

— Как можешь ты так говорить, Марион! — вскричала, вспыхнув, Алиса. — Барон Рентлинген достаточно уважает меня, чтобы когда-нибудь попытаться опозорить меня. Это строгий и честный человек. Его жена будет очень счастлива, так как он не женится по легкомыслию и сдержит то, в чем поклянется перед алтарем. Для него эта торжественная минута не будет скучной церемонией, как для Беранже.

Алиса села. Губы ее нервно дрожали, глаза были влажны.

— Если бы ты знала, Марион, — продолжала она, — как я была взволнована во время брачной церемонии! Мне казалось, что вокруг нас образуется таинственный круг, связывающий нас на всю жизнь. Я далеко отбросила все свои сомнения и беспокойства, начинавшие осаждать меня. В моем да, которым я ответила на торжественный вопрос священника, звучала твердая решимость быть верной и преданной мужу до самой смерти.

— И что же? С того времени ты уже сильно изменила свое мнение, если спрашиваешь меня, трудно ли изменить мужу? — лукаво заметила Марион.

— Это правда! Я очень изменилась. Тогда я находилась под впечатлением разговора с моим старым исповедником. «Дочь моя! — сказал мне этот достойный старец. — В новой жизни, начинающейся для тебя, ты должна запастись большой любовью и большим терпением. Главное же, приготовься много прощать. Всегда прощать, никогда не осуждать, судить снисходительно и избегать мести — таков закон Христа и долг женщины. Мужчины, увы! часто оскорбляют самые святые чувства женщины, а оскорбленное самолюбие — плохой советник. Платить око за око, зуб за зуб не трудно, тем более, что оружие мести, адюльтер, всегда находится под руками. Но это оружие обоюдоострое, так как оно убивает уважение к самой себе. Итак, дочь моя, старайся подняться до той чистой любви, которая все терпит и прощает, так как она не имеет ничего общего с чувственной любовью». Тогда мне казалось легко жить по этим правилам, но теперь во мне зародилось злое чувство к Беранже, и у меня не хватает силы простить ему. Между нами стоит презренное создание, которое он предпочел мне и из-за которого он по целым неделям оставляет меня одну, больную. Как только я вспоминаю об этом, между нами становится что-то ледяное. Но самое ужасное то, что я больше не уважаю его. Тем не менее, я не могу опускать перед ним глаза и дать ему возможность бросить мне в лицо свое презрение. Наконец, я не хочу страдать, как страдаешь ты. В твоем смехе звучит горечь и разочарование. Я прочла в твоих глазах, что ты любила и любишь этих людей, которые тебя бросят и которых ты не станешь удерживать, так как ты не куртизанка. Но ни один из них никогда не наполнит пустоту твоей домашней жизни. Итак, если я когда-нибудь полюблю другого, я или по-прежнему останусь одинока, или буду принадлежать ему по закону. Гюнтер не только красив, он очень интересен. Его строгое благородство очаровывает меня и легко могло бы меня соблазнить, но я уверена, что он сам, если любит, не захочет меня замарать. Он пожелает тогда по закону обладать мною.

Алиса умолкла. Она была очень взволнована, щеки ее пылали. Молча слушавшая ее Марион покачала головой.

— В том, что ты сказала, есть доля правды, но ты, все-таки, очень увлекаешься. Развод всегда сопряжен с оглаской, и чем щепетильнее мужчина, тем меньше он любит, чтобы ходили разные слухи о женщине, которой он дает свое имя. Поверь мне, если нет выбора, то можно быть счастливой и без санкции закона! Но тише! Кажется, наши кавалеры вернулись домой.

Беранже был очень доволен прогулкой. Из беседы с Гюнтером он убедился, что молодой моряк имеет отсталые взгляды на жизнь и на женщин и что он мечтает об идеале. Маркиз тотчас же решил перевоспитать барона и радикально излечить его от смешных идей. Этим он хотел зло подшутить над Марион, так как предполагал, что ей уже надоел Нерваль и что она хочет заменить его этим белокурым трубадуром. Похитить его у нее под носом будет великолепной шуткой и, в то же время, вполне заслуженным наказанием за ее слишком большую дружбу с Алисой, от которой он не ждал ничего хорошего, если она сумеет передать ей свою опытность. Войдя в будуар, Беранже сразу заметил взволнованный вид жены.

— Я не ошибся, — подумал он. — Эта негодница забавляется тем, что совращает моего серафима. Если Алиса так взволнована, то, конечно, она надавала ей хороших советов и насплетничала на меня. Но подожди! Если ты осмелишься испортить мне мою малютку, я отплачу тебе и посажу тебе на шею твоего достойного Феликса, который, кажется, и не подозревает, какие украшения растут на его депутатском лбу.

Но Беранже ничем не выдал этой милой речи. Он был очаровательным хозяином дома и самым любезным из мужей. После чая он предложил осмотреть пресловутые развалины. Захватив на всякий случай слуг с факелами, все двинулись в путь, причем маркиз любезно предложил руку Марион. Алиса шла под руку с Гюнтером.

Марион де Лаверди была очень оживленна. Она всюду побывала и заглянула во все уголки, восхищаясь величием древнего замка, его стенами толщиной в десять футов и живописным расположением этого древнего феодального гнезда. Она осмотрела также комнату алхимика, наполненную, по ее выражению, восхитительной, таинственной дрожью. Потом она заметила маленький балкон, висевший над пропастью, подобно гнезду ласточки.

— Ах, маркиз! Нельзя ли подняться на этот балкон? Там, должно быть, чувствуешь себя, как птица в воздухе. Держу пари, что на этом балконе дамы де Верделе поджидали возвращения своих могущественных синьоров, а может быть, и вашего, когда вы были ужасным бароном-чародеем.

— Если эта дама де Верделе была так же красива, как вы, то конечно, она служила для меня более могущественным магнитом, чем старик-алхимик со своим кумом дьяволом, — любезно ответил Беранже. — Что же касается балкона, то подниматься на него было бы рискованно, особенно ночью. Но чтобы сделать вам приятное, я прикажу исправить лестницу и осмотреть балкон. Падение оттуда, видите ли, было бы смертельно не только по причине высоты, но и потому, что у подошвы скалы есть глубокий ров, по которому протекает бурный поток. Недалеко отсюда этот поток падает в пропасть, образуя живописный каскад. Но горе тому, кто попадет в него: от него не останется даже костей.

— Благодарю вас! Когда лестница будет исправлена, я непременно побываю на балконе. Но, право, какой ужасный вандализм уничтожить эти чудные развалины и выстроить на их месте прозаическую фабрику.

— Вы забываете, что это даст нам возможность найти мои сокровища, — сказал смеясь Беранже.

— В таком случае, обещайте мне, что прежде, чем начнут разрушать этот замок, вы позволите мне дать в нем костюмированный бал. Эти развалины, освещенные бенгальским огнем, будут иметь волшебный вид.

— Согласен, но только с тем условием, что бал дам я, а вы будете руководить убранством развалин.

— О, с большим удовольствием! Благодарю вас! — радостно вскричала госпожа Лаверди.

В самом лучшем расположении духа маленькое общество покинуло развалины. Полная луна ярко освещала окрестности. Так как ночь была чудная, решено было осмотреть заодно и аббатство. Слуг с факелами отправили домой, так как теперь они были совершенно лишние.

Весело разговаривая, молодые люди подошли к ограде монастыря. Лунный свет фантастически освещал живописные развалины, играя на скульптурных украшениях церкви и на орнаментах высоких и узких готических окон.

— Пойдемте! Я покажу вам могилу синьора де Савари, — сказала Алиса. — Она вон там, за этой грудой камней.

Вдруг молодая женщина и ее кавалер остановились. Маркиз, шедший под руку с госпожой Лаверди, поспешил к ним, но тоже остановился, точно окаменелый; все молча смотрели на представившееся им странное и неожиданное зрелище. Ниша, где находилась надгробная плита рыцаря де Савари, была ярко освещена луной. У подножия скульптурного изображения сидело на корточках какое-то совершенно белое существо. Вдруг оно медленно выпрямилось и прислонилось к надгробному камню, наполнив собой всю нишу.

Теперь все увидели, что это был Ренуар. Он был в одной рубашке и кальсонах. Бледное лицо его, казалось, сливалось с камнем, к которому он прислонился. Широко открытые, стеклянные глаза его были устремлены куда-то вдаль. Он, действительно, был ужасен. Молодые люди точно приросли к земле и молча смотрели на него.

В эту минуту раздался глухой голос сумасшедшего.

— Жилль! Жилль! Встань из гроба, и пусть вздрогнут твои окровавленные останки! Вот убийца и его нежная, прекрасная и невинная жертва! Но близок час — час возмездия! Трепещи, сир де Верделе, и пусть так же трепещет твоя сообщница-цыганка! Зло, брошенное несколько веков тому назад в пространство, падет на вас и раздавит.

Голос Ренуара звучал выразительно, но его бледное лицо с мертвыми глазами оставалось неподвижно. Прежде чем пораженные слушатели успели стряхнуть свое оцепенение, Ренуар отделился от ниши и с необыкновенной ловкостью взобрался на стену. Затем, с уверенностью и легкостью призрака, он пробежал по узкому гребню и скрылся в тени арки.

— Уйдемте скорей отсюда! Мне страшно! — прошептала Алиса, побледнев как смерть.

Не говоря ни слова, Гюнтер увлек ее прочь от ниши. Маркиз с Марион быстро последовали за ними. Когда они отошли довольно далеко от развалин, Гюнтер вскричал:
— Этот сумасшедший страдает лунатизмом! Тем не менее, подобные встречи, особенно ночью, не очень-то приятны!

— Да, чтоб черт его побрал! Этот Ренуар избрал странный способ проповедовать свою галиматью. Он производит впечатление даже на рассудительных людей, — прибавил Беранже, усилием воли подавляя охватившую его нервную дрожь. — Брр!! У меня даже мороз побежал по коже, так он был похож на привидение. И подумать только, что этот несчастный молодой человек помешался на этой старой легенде! Какое странное затмение нападает иногда на человеческий ум!

— Я уверена, — сказала Марион, — что в словах несчастного Ренуара есть доля истины. В них звучит что-то странное. Правда, эти древние стены выделяют какой-то особенный флюид и…

— Да, флюид, который омрачает рассудок! Тебе являются призраки, со мной делаются галлюцинации, а этот дурак в каждом прохожем видит злодеев, истлевших пять веков тому назад. Кроме того, этот Ренуар бегает в таком непозволительном костюме! — недовольным тоном сказал маркиз. — Нет, положительно, я буду очень доволен, когда это убежище призраков будет срыто, а на его месте вырастет полезная фабрика.

— Действительно, люди господина Ренуара должны бы лучше смотреть за своим господином, — прибавила Марион. — Я не могу подумать без страха, как он напугал меня. Мне казалось, что я вижу сцену духов из «Роберта-Дьявола».

При одном воспоминании об этом она вздрогнула от ужаса. Но так как в эту минуту молодые люди подходили к вилле, где в ярко освещенной столовой уже ждал их превосходный ужин, то все они развеселились. Они сами смеялись над своим испугом и расстались очень поздно, обещая скоро опять увидеться.

Несколько дней прошли в полном покое. Беранже, казалось, остепенился. Он проверял счета, занимался делами с управляющим, читал с женой и даже катал ее на недавно купленном пони. Через несколько дней, посвященных семейству, маркиз получил за завтраком письмо. Прочтя его, он объявил, что Бертран просит его немедленно приехать по очень важному делу, но что он вернется домой обедать в шесть часов.

Не окончив даже завтракать, Беранже побежал одеваться. Четверть часа спустя, он вскочил на своего стального коня и исчез, как тень.

Мрачная и задумчивая Алиса вышла в сад. Она не верила ни призыву Бертрана, ни какому-либо другому делу. Грубость, с которой муж бросал ее ради этой негодяйки, волновала ее кровь. Вдруг, проходя мимо окна комнаты Беранже, она заметила в кустах белую бумажку, которая показалась ей полученным за завтраком письмом. Бумажка эта была скомкана и, видимо, брошена с целью, чтобы ее вымел помощник садовника, глупый парень, не умевший даже читать.

Не колеблясь ни минуты, молодая женщина достала зонтиком этот комочек и развернула его. Это, действительно, было письмо. Сейчас она убедится, насколько справедливы ее подозрения.

«Обожаемый мой и неблагодарный Беранже! Что с тобой? Я, твоя Мушка, приехала уже два дня. Я жду тебя, пишу тебе, а ты сидишь на своей противной вилле и не думаешь даже о моих страданиях. Или ты полагаешь, что разлука так легка после целого месяца настоящей райской жизни? После твоего отъезда и море, и казино показались мне пустыней. Я бежала, чтобы видеться с тобой, а ты не хочешь меня знать. Сегодня мое терпение истощилось! Ты приедешь сейчас же по получении этого письма, или я возьму приступом твой дом. Приезжай обедать! Бертран нас приглашает и не принимает никаких отговорок. Это письмо я привезла сама на велосипеде и жду тебя у мостика в парке Ренуара».

— О, негодяй! Он уезжает на весь вечер и требует, чтобы я ждала его здесь, — пробормотала Алиса, покраснев до корней волос. — Но он ошибается: я уеду к Марион. Если же он и вернется, то может обедать один.

Дрожа от негодования, молодая женщина направилась в свою комнату, на пороге которой ее встретила Марион де Лаверди.

— Я приехала посмотреть, что ты делаешь… Ого! Какой румянец! Что-нибудь случилось? Пойдем, я поисповедую тебя.

Они прошли в будуар. Алиса заперла двери и подала подруге найденное в саду письмо, рассказав ей предварительно про поспешный отъезд мужа.

Марион прочла его, покачала головой и пробормотала:
— Стиль очень цветистый!

Затем, взглянув на мрачное лицо Алисы и на ее нахмуренные брови, она прибавила:
— Знаешь что? Мне кажется, я видела Мушку!

— Где? Когда?

— Сейчас, когда ехала сюда. В парке Ренуара сидит очень кокетливо одетая дама. Рядом с ней стоит велосипед. По-видимому, она кого-то дожидается. Из любопытства я обернулась еще раз и видела, как к ней подъехал какой-то велосипедист, вынырнувший из боковой аллеи, которая ведет к вашей вилле. За расстоянием я не могла рассмотреть его лица, но теперь мне ясно, что это был маркиз.

— Красива эта особа? — спросила Алиса с легким колебанием.

— Красива? Нет. Но она очень шикарна, в роскошном костюме пажа, с черным током (Ток — в XIX веке маленькая дамская шапочка без полей.) на голове. Это очень стройная блондинка, с большим вызывающим ртом и со смелым взглядом. Одним словом, это патентованная кокотка.

— Где ты нашла это письмо? — спросила Марион, после непродолжительного молчания.

— В саду, под его окном.

— Ты мне говорила как-то, что нашла женские перчатки у него в несессере. Хорошо ли ты осмотрела вещи, которые он брал с собой, когда уезжал?

— Нет, я до них даже не дотрагивалась. Да и несессер я открыла тогда случайно.

При этих словах яркий румянец выступил на щеках Алисы.

— Совершенно неуместная деликатность! Пойдем и проведем маленькое исследование. Я довольно опытна в этих делах.

В уборной маркиза Марион увидела большой, очень изящный саквояж.

— С него мы и начнем, — весело сказала она. — Но он замкнут!.. Постой! На туалете я вижу связку ключей… Видишь, этот как раз подходит. Какое трогательное доверие! По-видимому, здесь нет ничего подозрительного: платки, галстуки… А! Скажите пожалуйста! На этом платке метка не Верделе… даже нет короны! А в этом кармашке шпильки и головная гребенка. Конечно, все это принадлежит ей. Подожди! Мы еще не кончили осмотр. Этот сак должен иметь, двойное дно. У Феликса есть такой же, куда он прячет свою секретную корреспонденцию. Видишь? Я не ошиблась: вот пружина.

Заинтересованная молодая, женщина вынула из секретного отделения пачку каких-то бумаг и фотографическую карточку.

— Это счета из отеля… Вот расписка в получении денег за шесть месяцев за виллу Нигор… Далее идут счета из магазинов: дамский велосипед — восемьсот франков, костюмы: морской, для лаун-тенниса и велосипедистки — тысячу пятьсот франков. Не дурно! А вот и сама героиня! Да, это именно та особа, которую я видела сегодня в парке.

Алиса дрожащей рукой схватила портрет. Наконец-то она увидит, кого предпочли ей!

На карточке была изображена женщина от двадцати восьми до тридцати лет. Она сидела в кресле, положив руку на спинку другого. Руки у нее были большие, а толстые пальцы были унизаны кольцами. На руке виднелся браслет, составленный из сердец; к нему на цепочке было подвешено сердце, в три раза больше других.

— Эта вещь символическая? Ее руку облегают сердца всех ее любовников, как некогда Маргарита Наваррская носила вокруг талии набальзамированные сердца своих умерших любовников. А на цепочке, преобладая над другими, висит сердце мессира Беранже! — заметила, смеясь, Марион.

Алиса ничего не ответила. Она вся погрузилась в созерцание этого длинного лица, с большим, плоским лбом, который открывали зачесанные назад волосы. Ни ума, ни сердца не светилось в этих больших, бесстыдных глазах, с резко очерченными бровями, в которых таилась холодная жестокость хищного зверя. Рот был циничный и страстный, с энергичной складкой порока. Весь облик этой женщины напоминал присевшую пантеру, готовящуюся броситься на свою добычу.

Итак, вот какова была женщина, которую Беранже предпочел ей, которую он обожает и в обществе которой находит такое удовольствие, что по целым дням оставляет ее одну! Марион с сожалением смотрела на побледневшее личико Алисы. Она невольно сравнивала ее тонкое, аристократическое лицо, ее большие глаза, светившиеся умом и добротой, и ее благородный рот с хитрой и дерзкой куртизанкой, вся красота которой заключалась только в ее откровенной грубости и страстном цинизме. В конверте нашлась еще другая карточка этой же особы, только в шляпке. Затем оказалась еще одна карточка, на которой она была снята вместе с маркизом. Оба, влюбленные и счастливые, сидели в лодке, в морских костюмах.

— Настоящая идиллия! — заметила Марион, убирая вещи и кладя ключи на место. Покончив с этим, она увела бледную и расстроенную Алису в будуар и сказала, целуя ее:
— Не огорчайся так, дорогая моя! Ведь это вариации все на одну и ту же, хорошо знакомую тему. Лучше выслушай, что я решила. Во-первых, я увожу тебя к себе: во-вторых, после обеда мы устроим катание по окрестностям, а затем часть вечера проведем в Во-галль, где сегодня дается концерт. Оркестр, говорят, очень недурен. К обеду придет друг Гюнтера и наш сосед, некто господин Жиро. Это очень милый молодой человек. Мы захватим его с собой, так что у каждой из нас будет по кавалеру.

— А я думала, что ты ждешь сегодня свою belle-mere!

— Да, она должна была приехать, но сегодня она известила меня телеграммой, что нездоровье сестры де Сервиньи удержит ее еще дней на восемь. Итак, мы свободны! А сейчас одевайся скорей, да, прошу тебя, поизящней. Не забывай, что мы едем в концерт, где можешь встретить маркиза.

— Боже мой! Но что он скажет?

— Что ему будет угодно! Если же он станет говорить что-нибудь против твоей поездки, то сунь ему под нос письмо, которое ты нашла сегодня утром. Подобные документы очень хорошо действуют на господ мужей, когда их эгоизм начинает переходить всякие границы.

Сильно покрасневшая и взволнованная Алиса начала одеваться. Наконец, она появилась в гостиной в светлом платье, в белой накидке с высоким воротником Генриха II и в шляпе с черными петушиными перьями а-lа Мефистофель. Увидя подругу, Марион объявила, что никогда еще не видела ее такой красивой.

Обед прошел весело. Гюнтер не спускал глаз с раскрасневшегося лица Алисы, возбужденной своей выходкой. Но — странная вещь — восхищение, ясно читавшееся во взоре моряка, и беглое пламя, по временам вспыхивавшее в его голубых глазах, успокоительно действовали на молодую женщину. Даже измена Беранже не казалась ей такой тяжелой. Что же касается господина Жиро, то он положительно пожирал глазами Марион и настойчиво ухаживал за ней.

После обеда все сели в экипаж. Гюнтер правил, а Жиро занимал заднее сиденье. Сделав большую прогулку, они уже подъезжали к Во-галль, когда встретили ландо с двумя нарядными женщинами и с двумя мужчинами, занимавшими переднее сиденье. Один из мужчин быстро высунулся из экипажа, так что от него только и видны были что широкополая соломенная шляпа и пальто кофейного цвета. Но как ни быстро было это движение, Алиса узнала своего мужа, и страшная бледность разлилась по ее очаровательному личику.

Гюнтер тоже узнал маркиза. Заметив волнение молодой женщины, он сразу почувствовал презрительную ненависть к этому человеку без чести и деликатности и глубокую жалость к невинному созданию, которое так жестоко оскорбляли. Под влиянием этого чувства, барон, когда они приехали в Во-галль, предложил прогуляться по парку, так как концерт еще не начинался.

Марион согласилась. Алиса же молча приняла руку молодого моряка, который тотчас же завязал с нею оживленный разговор, видимо, желая развлечь ее. Молодая женщина поняла его намерение, и врожденная гордость заставила ее затаить свое душевное волнение. Она весело стала отвечать ему, и, мало-помалу, это усилие воли вернуло ей душевное спокойствие. Звучный и гармоничный голос Гюнтера, в котором звучала спокойная уверенность серьезного человека, успокоительно действовал на нее. Иногда, взглядывая на него, она спрашивала себя, неужели и под его привлекательной наружностью таятся те же пороки и то же бессердечие? Но нет, в больших голубых глазах моряка, ясных и спокойных, отражалась чистая и благородная душа.

Когда Беранже узнал жену, им овладела страшная досада. Он охотно поколотил бы Марион; без сомнения, она выдумала это проклятое катание. Этой негоднице не сидится на месте и она, в конце концов, испортит ему его простушку. Конечно, он не задумался бы запретить Алисе посещать госпожу Лаверди, если бы только мог найти благовидный предлог к этому разрыву. Оскорблять же без всякого повода супругу депутата было неудобно, как и неудобно было лишать Алису единственной знакомой, тем более что он не позаботился познакомить ее с кем-нибудь другим.

Маркиз был слишком недисциплинирован, чтобы скрывать свое неудовольствие.

— Черт бы побрал эту Лаверди! Всюду она сует свой нос. Алиса, по-видимому, не видала меня: я вовремя заметил ее. Но этот проклятый немец, кажется, узнал меня, — недовольным тоном сказал маркиз. — Ты не знаешь, Карл, что это за чучело сидело сзади и так оживленно разговаривало с госпожой Марион?

— Это был господин Жиро, богатый местный землевладелец. Его дед основал фабрику, которой в настоящее время владеет моя почтенная старушка. По смерти отца Жиро вышел из дела и купил земли. Молодой Пьер — штука тонкая: он известный спортсмен, и берет все призы в лаун-теннисе, — ответил, смеясь, Бертран.

— Сегодня мне нужно пораньше вернуться домой, — подумал Беранже. — Не надо допускать, чтобы какой-нибудь из этих фатов увлек мою Красную Шапочку.

Приехав в Во-галль, они устроились на террасе и приказали подавать себе ужин. Мушка всячески старалась рассеять дурное расположение духа маркиза и, наконец, увлекла его. Он оживился и стал рассказывать пикантные анекдоты. Другие не отставали от него. Скоро у них воцарилось такое шумное веселье, что они даже и не заметили, как общество из двух дам и двух кавалеров заняло столик по соседству с ними.

Алиса, так как это была она с Марион, почувствовала сначала страшную боль при виде Беранже, так публично ужинавшего со своей любовницей; но затем ею овладел такой гнев, что всякое огорчение и всякая слабость тотчас же исчезли. Со спокойным и решительным видом она обернулась к Гюнтеру и вступила с ним в оживленный разговор. Марион, наблюдавшая и за своей подругой, и за соседним столом, решила, что они уже достаточно видели. Возвысив голос, она вскричала, смеясь:
— Сдаюсь, сдаюсь, m-r Жиро! Верделе ни в чем не уступает другим известным купаниям. Местоположение здесь очень живописно; музыка и буфет превосходны. Общество же, очевидно, состоит из патриархальных семейств, которые являются сюда отдохнуть от дневных трудов и приятно развлечься в смешанном, космополитическом обществе, какое обыкновенно собирается в таких местах, как Трувиль, Биаритц или Остенде.

При первом же звуке этого хорошо ему знакомого голоса, Беранже привскочил на стуле, точно его укусила змея. Он до такой степени потерял присутствие духа, что обернулся и с минуту молча смотрел на жену и на остальное общество, сидевшее в десяти шагах от него.

— Черт возьми! Вот неожиданный и приятный сюрприз! — вскричал он, усилием воли стараясь подавить свое смущение. — А я думал, что вы дома, — прибавил он, вставая и подходя к их обществу.

— Вы знаете, что я не особенная домоседка, а Алиса тоже соскучилась в своем гнезде привидений, — с любезной улыбкой ответила Марион. — Мы тоже не предполагали встретить вас здесь.

— Это чистая случайность! Я приехал сюда по делу, и встретился с моим другом Бертраном, который приехал в концерт с сестрой и невесткой. Он-то и уговорил меня остаться с ним ужинать. Но я сейчас извинюсь перед ними, — с обычным своим апломбом закончил Беранже.

— Нет, нет, зачем! Не оставляйте своих друзей.

— Они найдут вполне естественным, что я оставлю их.

С этими словами Беранже подошел к Бертрану и сказал ему несколько слов, расслышать которые помешала музыка.

Последний же ответил очень громко:
— Без сомнения, мы извиняем тебя.

После этого маркиз пожал ему руку, церемонно раскланялся с дамами и вернулся к жене.

Пока Беранже знакомился с Жиро и пока лакей подавал новый прибор, Мушка не спускала глаз с соседнего стола. Лицо ее покрылось красными пятнами, и злые глаза ее бросали ядовитые взгляды на Алису, даже в эту трудную минуту сохранившую свое спокойствие и достоинство. На мгновение взоры обеих женщин встретились, и в ясных глазах маркизы отразилось такое высокомерие и ледяное презрение, такое нескрываемое отвращение к развратному существу, что, несмотря на весь свой цинизм, Мушка почувствовала, как сердце ее усиленно забилось и как вся кровь прилила к ее накрашенным щекам.

Бертран, отлично понимавший затруднительное положение друга, поспешил окончить ужин, заплатить по счету и увел обеих женщин. Но как только они достаточно удалились от террасы, он разразился неудержимым смехом.

— Нет, это было прелестно! Никогда еще бедный Беранже не попадался так глупо. Держу пари, что этот сюрприз устроила ему госпожа Лаверди! Что за чудная женщина, со своим огненным взглядом и черными, как вороново крыло, волосами! Маркиза же просто очаровательна: это настоящая севрская куколка. Нет, такой соперницей нельзя пренебрегать, если бы только она пожелала соперничать.

С этими словами Бертран лукаво подмигнул дамам.

Мушка закусила губы.

— Я не боюсь соперничества этой куклы! Но как она смела посмотреть на меня так, точно презирает меня!

— Но как же, Мушка! Жены не очень-то долюбливают дам вашего сорта, — насмешливо заметил Бертран.

Мушка задыхалась от гнева.

— Я чувствую себя нехорошо и хочу вернуться домой. Прощайте, господин Бертран! До свидания, Казимира! — сказала она и быстрыми шагами направилась к своей квартире.

Замкнув за собой дверь на ключ, она дала волю своей ярости. Шляпа, накидка, перчатки — все полетело по разным направлениям. Затем, заливаясь слезами, Мушка упала на ковер, рвала на себе волосы и проклинала Алису. Она всячески бранила эту презренную идиотку, которую Беранже вовсе не любит и едва только терпит, и возненавидит ее, когда узнает, как она оскорбила его обожаемую Мушку. Впрочем, нет! Он тоже негодяй! Он бросил ее, не подав ей даже руки, точно стыдился ее общества. О! Он дорого заплатит ей за это! Она заставит его развестись. Она хочеть быть маркизой и будет ею, так как у нее украли это положение. Что она за несчастная! Ее не понимают и только оскорбляют. Ее упрекают даже за ее любовь, как будто это какое-нибудь преступление.

И снова начинались крики и лились ручьи слез. Наконец, истощенная этим припадком гнева, Мушка крепко заснула.

Веселый и беззаботный внешне, но внутренне взбешенный, Беранже ужинал в своей новой компании. Он достаточно хорошо знал свою дорогую Мушку и понимал, что примирение с нею обойдется ему недешево. В отношении Алисы его положение также было далеко не из приятных. Несмотря на апломб, с которым он окружил нежным вниманием молодую женщину, маркиз чувствовал, что никогда еще Алиса не была так сильно оскорблена. В первый раз еще ее большие стальные глаза так холодно и пытливо смотрели на него. Она даже не скрывала, что ей было все известно, и что она знала настоящую цену его любезному вниманию. Затем молодая женщина отвернулась от мужа и стала продолжать разговор с Гюнтером.

По окончании ужина дамы объявили, что желают ехать домой. Пока Гюнтер ходил распорядиться насчет экипажей, Жиро, немного отставший с Беранже, вполголоса заметил:
— Однако, у господина Бертрана хорошая невестка!.. Ха! ха! ха!.. Я и не знал, что «La joie des garcon» (La joie des garcon (франц.) — радость для холостяков.) вышла замуж с тех пор, как я ее потерял из вида.

— Бертран — мой товарищ по коллегии. Семейство же его я очень мало знаю, — холодно ответил маркиз, так как ему показалось, что к их разговору прислушиваются Алиса и Марион. — Кажется, я слышал, что ее звали Лажуа д’Арсон, но такой смешной каламбур я слышу в первый раз.

Беранже нанял карету и отправился с женой прямо на виллу. Переезд был совершен в глубоком молчании. Алиса забилась в угол экипажа и закрыла глаза. Маркиз курил с остервенением и нервно кусал свои усы. Когда они приехали домой, он объявил, что ему нужно писать письмо и ушел в свой кабинет. Алиса же удалилась в спальню. Надев пеньюар и причесавшись на ночь, она отпустила камеристку.

Ей хотелось остаться одной и разобраться во всем, что она почувствовала сегодня. Гневное раздражение, поддерживавшее ее целый день, сразу упало и сменилось полным отчаянием. Откуда она возьмет силы долго выносить такую ненормальную жизнь, оскорбительную для ее женского достоинства? Она горько сожалела, что уступила Марион и согласилась с нею ехать.

Разве она не шпионила в некотором роде за Беранже и не заставила его ради себя бросить любовницу? При одной мысли об этом в ней восставала вся ее гордость. Ни за что на свете она не хотела делить мужа с куртизанкой и оспаривала его у нее. Тысячу и тысячу раз лучше совсем отказаться от него!

Углубившись в свои думы, Алиса не заметила, как приподнялась портьера и на пороге появился слегка смущенный Беранже. Молодая женщина действительно была прекрасна. Целый хаос разнородных мыслей отражался на ее ясном и подвижном лице, придавая ему совершенно новое для него выражение.

В одно мгновение ока маркиз очутился около нее, обнял рукой ее талию и пробормотал, прижимая к своей груди:
— Алиса, дорогая моя, выслушай меня! Обстоятельства говорят против меня, но я сейчас все объясню тебе.

— Нет, нет, оставь меня, — сказала молодая женщина, стараясь высвободиться из его объятий.

Слезы повисли на ее длинных ресницах, между тем, как во взгляде попеременно отражались грусть, гнев и упрек.

— Алиса! Клянусь тебе, ты вообразила больше, чем…

— Тсс!.. Замолчи, Беранже! Ты ничего не можешь сказать мне, кроме лжи. Если же я услышу правду от тебя самого, я вынуждена буду тотчас же бежать. Я бы должна была сделать это и сейчас, так как я совершенно лишняя в твоей жизни.

— Что ты говоришь! Клянусь тебе, я люблю тебя!.. И никогда — слышишь ли — никогда я не позволю тебе оставить меня.

Маркиз покрыл, ее поцелуями, клялся, лгал, уверял в своей любви, так что наконец, разбитая и утомленная, Алиса опустила голову и перестала протестовать. Видя страшное утомление жены, маркиз выказал большое беспокойство, заставил ее принять успокоительные капли и сидел с нею, пока она не заснула. Тем не менее, Беранже не был доволен. Он хорошо понял, что молчание молодой женщины было не более, как покорность своей судьбе, а вовсе не прощение, идущее от сердца.

Глава V

править

На следующее утро маркиза ждала новая неприятность. Он получил от дяди письмо, в котором тот извещал, что окончив курс лечения в Карлсбаде, он рассчитывает быть дней через восемь в Верделе и привезет с собой инженера и архитектора, так как ему очень хочется еще осенью начать разборку развалин, чтобы уже в следующем году можно было бы приступить к постройке завода.

Взбешенный Беранже бросил письмо в ящик стола. Приезд барона, конечно, стеснит его в любовных сношениях с Мушкой. Если же разборка развалин задержит дядю до конца осени, то он окажется пленником до своего возвращения в Париж. Однако делать было нечего. Наследство дяди стоило небольшой неприятности. Поэтому Беранже решил немедленно же отправиться к своей любовнице, чтобы уговориться с ней относительно предосторожностей, какие необходимо будет предпринять в будущем, чтобы скрыть их отношения от наблюдательного взора старого барона. Итак, тотчас же после завтрака маркиз под предлогом прогулки уехал к своей Мушке. Та еще отдыхала после бешеного припадка ярости и приказала никого не принимать. Но Беранже не принадлежал к числу людей, способных подчиниться такому распоряжению. Оттолкнув камеристку, которая не хотела его впустить, он без всякого стеснения вошел в спальню, где Мушка читала, лежа на диване, в полном неглиже.

При виде маркиза новый приступ ярости овладел куртизанкой.

— Негодяй! Подлец!.. Ты поставил меня в смешное положение и заплатил за мою любовь тем, что

отрекся от меня перед своей маркизой! — прорычала она, бросая ему в голову книгу, которую читала.

Затем за книгой в маркиза полетели туфли, веер, флакон — одним словом, все, что только попадало ей под руку.

— Неблагодарное чудовище! Ты опозорил меня перед Бертраном и Казимирой!.. Ты отнял у меня их уважение!.. Убирайся вон!.. Чтобы я больше никогда не видала тебя!.. — кричала она пронзительным голосом.

Атака эта была так неожиданна, что Беранже с минуту стоял пораженный, машинально закрываясь руками от этих импровизированных метательных снарядов. Но вдруг лицо его вспыхнуло.

Подбежав к дивану, он грубо схватил Мушку за руку и крикнул отрывистым голосом:
— Прекратишь ли ты этот скандал и свои вопли! Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать твои глупости!.. Понимаешь!.. Я не шучу!..

С этими словами он грубо встряхнул ее.

Мушка вскрикнула и, заливаясь слезами, упала на кушетку. Она стонала и уверяла, что он сломал ей руку. Маркиз же присел к столу и стал флегматично перелистывать какой-то журнал. Когда он, наконец, убедился, что его любовница начала понемногу успокаиваться, он отложил в сторону журнал и дружески сказал:
— Будь же рассудительна, Мушка! Перестань кричать и поговорим толком. Ты знаешь, что я люблю тебя, но знаешь также и то, что я обязан соблюдать известные приличия, так как я женат. Итак, довольствуйся тем, что я даю тебе моим сердцем и моим карманом. Маркизе же принадлежит мое имя, мой титул и мое уважение. Я уверен, что она охотно поменялась бы с тобой местами, чтобы обладать моей любовью, как обладаешь ею ты.

Мушка вскочила с дивана, и сев на колени к Беранже, обняла его за шею.

— Милый!.. Дорогой мой!.. Прости меня! Ты знаешь, что ревность и боязнь потерять тебя положительно отнимают у меня рассудок. Я чувствую, что она, эта презренная, похитившая у меня мои права и мое законное положение, захочет также отнять у меня и твое сердце.

— Успокойся! Маркиза слишком горда, чтобы оспаривать у тебя что бы то ни было. Теперь же забудь этот случай. В другой раз мы будем ужинать в кабинете. Вообще, в будущем нам нужно скрывать наше счастье от посторонних глаз.

Затем маркиз рассказал ей об ожидаемом приезде дяди и о тех предосторожностях, которые им придется принять, чтобы не шокировать «старого дурака с отсталыми взглядами». Мушка кривлялась, полузакрыв глаза. Наконец, она прошептала со страстной улыбкой на губах:
— Поклянись мне, что ты не любишь маркизу и что она тебе не нравится! Она красива, хотя, правда, глупа и без темперамента, но вы, мужчины, так легкомысленны и изменчивы, что вам никогда не следует доверять.

— Ты не имеешь права жаловаться, моя дорогая Мушка, и тебе нечего ревновать меня к маркизе, этому наивному ребенку. Она не может соперничать с тобой, так как не понимает любви, как мы понимаем этот культ высшей чувственности. Для этого нужно, чтобы в жилах у женщины текла кровь, а не молоко.

Мушка горячо поцеловала своего любовника. Взгляд ее пылал, ноздри раздувались. Все ее существо дышало той грубой и беспорядочной страстью, которая опьяняла Беранже и заставляла его забывать про существование невинной маркизы де Верделе. Маркиз страстно прижал куртизанку к своему сердцу.

Однако с этого дня Беранже сделался осторожнее и не выставлял напоказ своей позорной любви. Зато он еще чаще стал отлучаться из дома, под предлогом дел, вызванных скорым приездом дяди. Кончилось тем, что Алиса стала довольно равнодушно переносить вечные отлучки мужа. Она отлично понимала, что значат эти многочисленные записочки, дождем сыпавшиеся на виллу. Иногда ею овладевало сильное отвращение и тогда она бежала к Марион. Здесь она встречалась с Гюнтером, никогда не выходившим из своей почтительной сдержанности. Но иногда в глазах моряка светилось такое теплое и красноречивое выражение, что молодая женщина чувствовала себя согретой и утешенной.

Известие, что неожиданное дело удерживает барона на неопределенное время в Париже, очень обрадовало маркиза. Точно сорвавшись с цепи, он с новым увлечением стал вести прежнюю беспорядочную жизнь. Алиса оставляла его в покое, и только вид велосипеда возбуждал в ней чувство глухой вражды. Это орудие передвижения было так близко связано с оскорбительным поведением ее мужа, что казалось ей почти личным врагом.

У госпожи Лаверди царило теперь большое оживление. К ней приехали мачеха и ее сестра, госпожа де Сервиньи. Затем неожиданно прибыл ее муж с графом Нерваль, чтобы отдохнуть немного. Праздники и вечера следовали один за другим. Марион постоянно приглашала Алису, а иногда приезжала сама за ней и увозила ее, желая развлечь свою подругу, впавшую в глубокую меланхолию.

Алиса позволяла увозить себя. Одиночество иногда становилось ей положительно невыносимым, и она чувствовала какое-то влечение, в котором сама не могла отдать себе отчета, к месту, где жил Гюнтер. Ее уважение и симпатия к молодому моряку все возрастали по мере того, как она сравнивала его с легкомысленными и циничными мужчинами, с которыми ей приходилось сталкиваться. Теперь она сделалась тонкой наблюдательницей и с отвращением видела, сколько любовных интриг, измен и лжи таилось под наружностью порядочного общества, собиравшегося в гостиных Марион.

Все эти женщины, такие щепетильные и добродетельные, имели любовников. С двусмысленными улыбками передавали они друг другу юмористические истории о похождениях своих мужей. А эти мужья и отцы семейств, такие почтенные с виду и с таким неодобрением говорившие о пороках и деморализации общества, сами содержали любовниц и подавали пример этой деморализации своим женам и детям.

Алиса чувствовала себя неловко в этом обществе. Ее новые знакомые также относились к ней недоверчиво и даже враждебно, так как она никогда не сплетничала, не интриговала и не имела любовников. Жиро, убедившись, что место при Марион занято, обратил свои взоры на маркизу и начал настойчиво за нею ухаживать. Но видя, что его ухаживание принимается с ледяным презрением, тотчас оставил ее и завязал другую интригу. Один Гюнтер оставался верен Алисе, тщательно наблюдая, чтобы на нее не пала какая-нибудь тень. Молодой моряк от всей души жалел это юное существо, брошенное без всякой поддержки и руководства среди рифов и бурных волн супружеской жизни. Но он был слишком честен, чтобы воспользоваться смущенными чувствами молодой женщины, чтобы подстерегать минуту слабости или злобный порыв оскорбленной гордости. Гюнтер не хотел соблазнять Алису и увлекать ее в адюльтер, так как для этого он слишком уважал и любил ее.

Между тем, Беранже продолжал развлекаться. Будучи слишком развращен, чтобы довольствоваться одной Мушкой, иногда даже надоедавшей ему, маркиз быстро завязал интригу с одной красивой дамой, с которой встретился у Марион, так как, чтобы сохранить ввиду скорого приезда дяди известный декорум, он стал время от времени сопровождать жену к госпоже Лаверди. Алиса уловила подозрительные взгляды между мужем и этой дамой. Она не хотела следить за ними, но однажды пустой случай превратил ее подозрение в уверенность.

Как-то, она случайно нашла на бюро мужа великолепную брошку с изумрудами и предположила, что она предназначается для Мушки. Но каково же было ее удивление, когда в один прекрасный день она увидела эту брошку на госпоже Б., которая без всякого стеснения всем показывала ее, как подарок своего крестного отца.

Алиса не могла удержаться, чтобы не рассказать Марион про этот случай. Та с сожалением посмотрела на нее.

— Боже, как ты глупа, Алиса! Ты находишь подобную драгоценность и не берешь ее себе?

— Как? Взять вещь, которая не мне предназначена? Положительно, ты сама не знаешь, что говоришь, — ответила маркиза, густо покраснев и нахмурив брови.

— Напротив, это ты не думаешь о том, что делаешь. Если твой негодный маркиз желает делать подарки своим любовницам, то пусть он прячет их где-нибудь в другом месте, а не дома. Я дала урок в этом роде моему дорогому Феликсу. Я тоже однажды нашла у него великолепный браслет. Понятно, он предназначался не мне и стоил вчетверо дороже скромных подарков, приготовленных для меня. Я забыла тебе сказать, что это было накануне годовщины нашей свадьбы. Я без стеснения надела браслет на руку. Затем я побежала к мужу, бросилась к нему на шею и поблагодарила за чудный подарок, извиняясь, что нашла его раньше. Был ли он доволен!!.. Не знаю. — Марион откинулась на спинку кресла и расхохоталась, как безумная. — Но сказать он ничего не мог и браслет остался у меня.

Алиса тоже не могла удержаться от смеха. Затем, успокоившись, заметила с презрением:
— Нет, Марион! Ни за что на свете я не прикоснусь к вещи, предназначенной подобной твари. Ради этих драгоценностей они продают свое тело и душу. Было бы слишком унизительно для меня обокрасть куртизанку и проявить жадность, которая бы низвела меня до нее.

— Но она гораздо больше обкрадывает тебя, а поэтому оба они заслуживают наказания, как сообщники. Было бы уже слишком позволять так открыто грабить тебя, чтобы наряжать свою любовницу!

— Что делать! С этим надо примириться. Я ничегоне требую от Беранже, а также не стану оспаривать у его любовниц ни его особы, ни его подарков.

— Гм! Такая уступчивость может завести тебя далеко.

— Я посмотрю, до каких пор я буду в состоянии идти в этом направлении.

Таково было положение дел, когда неожиданно приехал барон де Верделе. Алиса была одна, так как Беранже, по обыкновению, был в отсутствии. Приезд бывшего опекуна очень обрадовал молодую женщину. Она от всей души любила этого прекрасного человека, заменившего ей отца. Он одарил ее как дочь и думал составить ее счастье, соединив со своим племянником и наследником. Что вышло иначе — была не его вина. Поэтому молодая женщина хотела избавить доброго старика от горького разочарования.

Но пожилой джентльмен был слишком хорошим знатоком человеческого сердца. После непродолжительного разговора он понял, что на вилле не все было в порядке. От его внимания не ускользнуло, что Алиса похудела и изменилась, и что она уклончиво отвечает на все вопросы, касающиеся ее мужа.

— Отчего, дорогое дитя мое, ты не подождала Беранже? Я вовсе не так голоден, — с улыбкой заметил он, когда доложили, что обед подан.

— Беранже не будет сегодня обедать дома, — ответила молодая женщина, отворачиваясь, чтобы отдать какое-то приказание экономке.

— Как? Где же он обедает?

— Не знаю, право! Вероятно, у господина Бертрана, — сказала Алиса, краснея.

Барон нахмурил брови, но воздержался от всякого замечания в присутствии слуг. Когда же они остались, наконец, одни в будуаре, он сел рядом с племянницей и сказал дружески серьезным тоном:
— Поговорим, дочь моя, и поговорим откровенно. Я нашел тебя очень изменившейся. Ты имеешь убитый вид, грустна и не смеешься больше, как прежде. Ты вовсе не похожа на веселую и оживленную новобрачную. Такая перемена должна иметь причину, и я, как твой родственник и лучший друг, имею право знать ее.

Яркий румянец залил тонкое и выразительное лицо Алисы, и несколько слез, которых она не могла сдержать, тихо скатились с ее длинных ресниц. Тем не менее, она мужественно ответила:
— Нет, нет, дядя! Это вам только так показалось. Я счастлива.

Барон покачал головой. Его подозрение еще более утвердилось. Поэтому он начал допрос с другой стороны, и ему нетрудно было выпытать от молодой женщины большую часть истины.

По мере того как он убеждался, что его племянник вместо того, чтобы остепениться, пренебрегал даже простыми приличиями, что он открыто бравировал общественным мнением и уважением, с которым обязан был относиться к своей жене, лицо барона де Верделе все больше омрачалось. Гнев и презрение светились в его глазах.

— Бедное дитя! — сказал он наконец, прижимая к себе молодую женщину и ласково проводя рукой по ее опущенной голове. — Бедное дитя мое! Я вижу, что ты много страдала и что я очень дурно исполнил просьбу твоего покойного отца: сделать тебя счастливой. Но я дождусь возвращения моего достойного племянника и прочту ему такую проповедь, что, поверь, он долго будет помнить ее.

Алиса быстро выпрямилась.

— Нет, нет, дядя! Если вы меня любите, вы ничего не скажете Беранже. Да и ждать его бесполезно, так как он вернется не раньше как в четыре или пять часов утра. Если вы станете упрекать моего мужа за его поведение, то этим только унизите меня, ничего не изменив и не улучшив. Вы понимаете, дядя Эрнест, что ревновать к кокотке такого низкого сорта, как его любовница, было бы ниже моего достоинства. Кроме того, я не хочу любви, которая явилась бы как результат вашей проповеди. Умоляю вас, дядя, не показывайте вида, что вы все знаете и не изменяйте своего обращения с Беранже. Обещайте только, что вы не откажете мне в вашей помощи и протекции, когда я обращусь сама к вам, если мое положение сделается невыносимым.

— В этом я клянусь тебе, дитя мое! Какова бы ни была помощь, которую ты потребуешь от меня, я немедленно окажу ее тебе.

После минутного молчания он прибавил:
— Я исполню твое желание и ничего не скажу маркизу о том, что думаю о его непозволительном поведении. Я не хочу своим неуместным вмешательством еще больше ухудшить положение вещей. Я буду только наблюдать. Но знай, дочь моя, что ты более не одна со своим горем и что во всякую минуту, когда ты найдешь это нужным, ты можешь прибегнуть к моей помощи и защите, а что они будут действительны, в этом ты можешь быть уверена.

Чтобы развлечь молодую женщину, барон переменил разговор. Он сообщил ей, что привез с собой инженера и архитектора. Они остались в городе, но завтра приедут, чтобы вместе с ним осмотреть развалины замка и аббатства и выбрать место для фабрики.

Барон напал на удачную мысль. Как только он упомянул о развалинах, Алиса оживилась и принялась передавать ему слышанные ею легенды и странные намеки Сузанны. Потом она рассказала ему свое собственное видение, но вдруг умолкла с недовольным видом, видя, что ее собеседник громко расхохотался.

— Дорогое дитя мое! Ты была жертвой галлюцинации, вызванной россказнями экономки и несчастного сумасшедшего, о котором ты мне говорила. Твои возбужденные нервы сыграли с тобой плохую шутку. Но во всяком случае это еще раз доказывает, что необходимо уничтожить эти руины с их привидениями и мрачными воспоминаниями.

— Нет, несмотря на все, мне жаль этих почтенных развалин, полных поэзии! При мысли, что они будут уничтожены, мне делается тяжело на сердце, — сказала со вздохом Алиса. — Особенно мне жаль аббатства, где так хорошо мечтать, и церкви с могилой рыцаря де Савари. Оскорбить могилу — это будет даже святотатством!

— Успокойся, моя романтическая головка! Мы благоговейно сохраним надгробную плиту. Что же касается развалившихся стен, за которыми некогда жили почтенные отцы бенедектинцы, то в настоящее время они служат жилищем только для сов и должны уступить место лихорадочной деятельности современной промышленности.

— Но если ты хочешь выстроить фабрику на месте аббатства, то к чему уничтожать развалины замка? — продолжала настаивать Алиса.

— Потому, что на очищенном холме я построю дома для служащих, магазины и амбары. Таков, по крайней мере, мой план, если только архитектор найдет его исполнимым. Ты сама должна сознаться, что промышленное заведение, которое дает работу и хлеб сотне людей, гораздо полезнее этих поэтических памятников грубого произвола и умственного обскурантизма. (Обскурантизм — крайне враждебное отношение к науке и просвещению: мракобесие.)

Около одиннадцати часов барон, под предлогом усталости, удалился в отведенные ему комнаты, окна которых выходили в сад, теперь ярко залитый лунным светом. Оставшись один, он в сильном раздражении стал ходить по комнате.

— Бедная Алиса! — пробормотал он. — Что за несчастная мысль явилась у меня соединить тебя с этим лицемерным негодяем, который уверял, что любит тебя, и который через несколько недель после свадьбы изменил тебе ради какой-то посетительницы кабаков (Алиса ничего не сказала ему про письмо, найденное ею во время свадебной поездки, которое доказывало, что связь ее мужа с куртизанкой тянулась уже давно).

Затем барон занялся писанием писем и изучением плана завода, причем время от времени посматривал на решетку сада, откуда должен был появиться его племянник. Ему хотелось видеть, когда тот вернется домой. Пробило три часа, а Беранже все еще не было. Тогда мрачный и нахмуренный барон лег в постель.

Маркиз вернулся домой около пяти часов утра. Когда он узнал от своего лакея о приезде дяди, гнев и смущение овладели им. Он с шумом вошел в спальню, желая разбудить Алису, чтобы расспросить ее и сорвать на ней свое дурное расположение духа. Но молодая женщина, не желавшая говорить с ним, упорно притворялась спящей.

Беранже долго не мог заснуть. Когда же утром он очнулся после легкого забытья, маркиза была уже одета и собиралась выйти из комнаты.

— Мне кажется, ты могла бы дать мне знать, что приехал дядя! -тотчас же вскричал он недовольным тоном.

Алиса остановилась и смерила мужа холодным взглядом.

— Дать тебе знать? Куда? Ты не сказал мне, где будешь, а адрес госпожи Лажуа д’Арсон мне неизвестен.

С этими словами Алиса быстро повернулась и вышла из комнаты. Страшно покрасневший Беранже онемел и окончательно растерялся.

Когда маркиз вышел к завтраку, к нему вернулся весь его апломб. Он радостно приветствовал дядю, и казалось, не замечал легкой холодности, с какою тот принимал его излияния. Только легкий румянец окрасил его бледные щеки, когда барон заметил, пытливо смотря на него:
— Какой у тебя нехороший вид! Даже в самые бурные времена твоей холостой жизни я не видал тебя таким бледным, и я сказал бы, увядшим! Что с тобой?

— Положительно ничего! Уверяю вас, дядя.

— Очевидно, здешний воздух ничего не стоит! Алиса тоже очень похудела. Мне кажется, было бы полезно, если бы ты, вместо того, чтобы вернуться в Париж, прокатился бы с женой в Алжир.

— Твой план великолепен, и я непременно последую ему. Это принесет пользу моей дорогой женушке и развлечет ее, — ответил Беранже, делая вид, что он в восторге от этой поездки, но в душе посылая ко всем чертям и эту поездку, и ее изобретателя.

Затем разговор перешел на приезд архитектора и на постройку завода.

— Твоя мысль великолепна, дядя Эрнест! Бертран, которому я говорил об этом и который дока в подобных делах, сулит нам огромные барыши! — самодовольно вскричал маркиз. — Кстати, о разборке развалин. Я хотел предложить тебе начать ее с того места, где, по общей молве, зарыты сокровища одним из наших предков, который, как гласит легенда, был колдуном и умел делать золото.

— Именно легенда. Только легенда может утверждать подобную вещь, — с насмешливой улыбкой ответил барон. — Я считал тебя рассудительней, Беранже, и не думал, чтобы ты мог верить таким пустякам. Будь уверен, если бы все знали, где зарыто сокровище, его искали бы до тех пор, пока не нашли, а не стали бы ждать для этого сотни лет.

— Все это так, дядя! Тем не менее, общая молва подтверждает существование этого клада. Здесь живет даже один старик-крестьянин, который рассказывает по этому поводу очень любопытные вещи. Так, например, он утверждает, что точно знает место, где зарыт клад. Я сегодня же пошлю за ним, и мы его расспросим. Потом, мне хотелось бы проверить всю эту историю.

— Конечно, проверь! Если сокровище существует, оно по праву принадлежит роду Верделе. Откуда же начнутся работы, для меня совершенно безразлично. Мне самому очень интересно видеть человека, о котором ты говоришь, так как все, что касается прошлого нашего рода, интересует меня. Кроме того, ты знаешь, что я страстный археолог.

Немного спустя после завтрака, приехали оба специалиста, приглашенные бароном. Разговор сделался серьезным. Затем мужчины отправились осматривать развалины замка и аббатства, чтобы решить вопрос о ходе работ. Осмотр отнял гораздо больше времени, чем предполагалось. Усталые и голодные мужчины вернулись только к обеду. Едва они вышли из-за стола и перешли на террасу пить кофе, как к вилле подъехало три экипажа. Это явилась Марион со всем своим обществом, думавшая, что Алиса, по обыкновению, скучает в одиночестве.

Узнав, что разборка руин скоро начнется, Марион воздела руки к небу и горячо вскричала:
— Барон! Вы вандал, вы выродившийся Верделе, если настаиваете на уничтожении древнего родового гнезда ради постройки какого-то противного завода! Что же вы будете выделывать? Галоши, может быть? И это там, где некогда звенели рыцарские шпоры и развевались знамена! Боже, какое падение!

Эта выходка всех рассмешила. Беранже же объявил, что для успокоения душ всех рыцарей и их дам он непременно даст бал, проектированный Марион.

— Средневековые костюмы будут обязательны для всех приглашенных. Как пламя отбрасывает более яркий свет прежде, чем угаснуть, так и древний замок в последний раз блеснет роскошью и наполнится радостью и весельем прежде, чем кануть в вечность! — объявил маркиз, с комической важностью копируя горячность Марион.

Все были очень веселы и оживлены, когда слуга доложил Беранже, что человек, за которым он посылал утром, пришел и ожидает его приказаний.

— Милостивые государыни и милостивые государи! Не угодно ли будет вам выслушать рассказ очевидца-свидетеля существования огромных богатств, зарытых в Башне Дьявола?

— О, конечно! Что за праздный вопрос! Покажите нам скорее этого интересного человека, — раздалось со всех сторон.

— Приведите сюда этого старика! Как зовут его?

— Дядя Гаспар — Гаспар Сюро, господин маркиз, — ответил слуга.

Несколько минут спустя на террасе появился крестьянин, одетый в чистую блузу, со старой черной фетровой шляпой в руках. Увидя многочисленное и изящное общество, он на минуту, казалось, был смущен, а потом вежливо поклонился, без особенной робости. Это был высокий и крепкий старик, с открытым и добрым лицом. Вся его фигура с первого же взгляда располагала к себе. Седые волосы и длинная серебристая борода придавали ему какой-то особенно почтенный вид.

— Подойдите сюда, дядя Гаспар, — добродушно сказал Беранже. — Если это не тайна, то расскажите нам, что вы знаете о сокровищах, зарытых в земле?

— Господин маркиз! Это всем известно здесь. На десять лье в окружности каждый ребенок скажет вам, что в подвале замка, недалеко от Башни Дьявола, злой владелец замка, продавший нечистому душу, зарыл свое сокровище.

— Как же так случилось, что никто не попытался овладеть этим кладом, если каждому известен даже подвал, где он зарыт? — заметил барон де Верделе.

Старик перекрестился.

— Не всякий отважится рискнуть погубить свою душу, предпринимая попытку, которая на виду у всех стоила жизни моему деду! Кроме того, всем известно, что это был бы потерянный труд. Рыцарь-колдун стережет свои сокровища и уничтожает всякого, кто пытается ими овладеть.

— Однако, пора бы моему предку избавиться от такой жадности. И кто знает? Может быть он пожелает вручить свои богатства законному наследнику? Одним словом, дядя Гаспар, я хочу попытаться поискать их, если только вы согласитесь указать место, где они зарыты, — объявил Беранже.

— О! С большим удовольствием. Только вы ничего не найдете. Потом я слышал, что хотят уничтожить эти развалины; если бы я смел…

Старик умолк, видимо не решаясь говорить дальше.

— Говори откровенно, Гаспар!

— Хорошо, господин маркиз. Итак, я хотел сказать, что не годится трогать эти старые стены: на них лежит проклятие. Тревожить же злых духов и прикасаться к месту, которое они посещают — всегда приносит несчастье.

При этих словах, облако беспокойства скользнуло по подвижному лицу Алисы.

— Слышишь, дядя Эрнест?

— Конечно, слышу, дитя мое, только не разделяю опасений дяди Гасиара. Всем давно известно, что в каждой развалине замка зарыты сокровища, которые охраняются адскими духами, что умершие владельцы их прогуливаются при свете луны со своими дамами и что беспокоить их приносит несчастье, — с улыбкой ответил барон.

— Не смейтесь, господин, — торжественным тоном заметил старик. — Что здесь зарыты сокровища, которые призрак барона-колдуна охраняет и уничтожает всякого, кто пытается овладеть ими, это до такой степени верно, что мой дед, а до него его прадед собственными глазами видели его, так как каждые сто лет людям дано видеть этот призрак и его сокровище. Только это приносит несчастье. Мой дед умер на другой же день после этой ужасной ночи.

— Что ты рассказываешь, старик? Твой дед видел этот призрак? Не был ли он в тот день немного навеселе? — с недоверчивым видом сказал барон.

— Ах, дядя. Как ты можешь вечно сомневаться? Я сама, собственными газами видела тень алхимика, а я-то, конечно, уж не была навеселе! — вскричала Алиса, покраснев от неудовольствия.

Гаспар только покачал головой.

— Нет, господин барон, мой дед был известен своей трезвостью. Только раз в жизни, в день своей свадьбы, он был навеселе, а между тем призрак рыцаря-колдуна видел, как я вижу вас.

— Расскажите нам про этот случай, дядя Гаспар! Это должно быть очень интересно! — вскричала Марион.

— С удовольствием, прекрасная дама, — ответил старик с добродушной улыбкой.

Все с любопытством столпились вокруг старика. После минутного молчания тот начал торжественным тоном:
— В то время, когда произошло то, о чем я хочу рассказать вам, мой дед был уже очень стар; ему было почти девяносто лет, но он был еще так крепок и силен, что никто не дал бы ему больше шестидесяти. Мой дед был очень странный человек. С самого детства он всюду видел призраки и, притом, так ясно, что описывал умерших людей, которых никогда не видел и в которых старые люди узнавали своих дедов.

Между прочим он рассказывал, что в развалинах, куда он ходил собирать целебные травы, он часто видел появление тени, быстро направлявшейся к окну с железной решеткой недалеко от обвалившейся лестницы.

Это очень заинтересовало его, так как из легенды он знал, что здесь уже целые века лежит огромное сокровище. И вот, в одну прекрасную ночь, он сел вблизи обрушившейся лестницы, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Кругом все было тихо. Когда же на деревенских часах пробило полночь, дед неожиданно услышал скрип отворяющейся двери. Он с удивлением оглянулся кругом и увидел недалеко от себя массивную дверь, которой раньше не замечал. В ту же минуту из этой двери вышел высокий мужчина и направился прямо к деду. Не доходя одного шага до него, этот человек остановился и поднял восковую свечу в серебряном подсвечнике, осветившую его лицо. При колеблющемся, но необыкновенно ярком свете свечи, мой дед увидел, что незнакомец был еще молод, очень строен и одет в черную бархатную одежду неизвестного ему покроя. На шее у него была надета массивная золотая цепь. Его бледное, худое лицо имело в себе что-то ужасное. Минуту спустя незнакомец повернулся и сделал деду знак следовать за собой.

Старик умолк и, казалось, погрузился в свои воспоминания.

— Продолжайте, продолжайте, дядя Гаспар! Без сомнения, ваш дед заснул, но все-таки это очень интересно, — сказал барон де Верделе.

— Когда дед рассказывал этот случай, он сам говорил: я видел сон, конечно, но все было так отчетливо, так живо, что я готов поклясться, что видел это наяву.

Но я продолжаю свой рассказ. Мой дед пошел за призраком к развалившейся башне, которая еще и теперь стоит на конце жилого здания, противоположном Башне Дьявола, и стал подниматься по полуразвалившейся лестнице. Вдруг он почувствовал страшное сотрясение. Все, казалось, дрожало и рушилось в каком-то густом тумане. Минуту спустя, все прояснилось. Теперь он уже стоял не на развалившейся лестнице, а на прекрасных каменных ступенях, среди массивных стен. Перед ним тянулся сводчатый коридор. Он прошел его, следуя за человеком в черной одежде. Наконец, его страшный проводник подошел к резной двери,, открыл ее и вошел в готическую капеллу. На алтаре и у гроба, стоявшего среди капеллы, горели восковые свечи. В гробу лежала красивая, богато одетая молодая женщина. Ужасный призрак преклонил колени и зловещие стоны вырвались из его груди. В то же время какой-то фосфорический свет, то синий, то зеленый, то желтый, подобный молнии, освещал капеллу.

Мой дед не мог сказать сколько времени длилось это видение. Затем человек в черной одежде встал и вышел из капеллы. Когда они очутились в коридоре, повторилось прежнее страшное потрясение. Снова, казалось, все рушится вокруг, и дед очутился на ступеньках разрушенной лесницы. Как очарованный продолжал он следовать за призраком до той двери, откуда тот появился. Здесь призрак обернулся и улыбнулся деду. Затем он открыл дверь, и мой дед увидел небольшой светлый подвал, уставленный открытыми сундуками, в которых блестело золото и серебро. Призрак показал деду все эти сокровища — и провалился сквозь землю. Снова раздался скрип тяжелой двери, и воцарилась прежняя тишина. Мой дед бегом вернулся домой и лишился чувств от волнения, хотя до сих пор никогда ничего не пугался.

Когда на следующее утро он рассказал про свое ночное видение, все стали убеждать его, что если призрак показал ему свое сокровище, то, конечно, он и отдаст его ему. Его умоляли не упускать такого блестящего случая обогатить все свое семейство.

Я забыл сказать, что согласно легенде, через каждые сто лет, в конце июля, этот призрак кому-нибудь является, и кто видит его, тот имеет шанс найти клад.

Кончилось тем, что дед позволил, наконец, убедить себя. На следующую же ночь он отправился в развалины, взяв с собой восемнадцатилетнего парня, предложившего ему свою помощь.

Это был сильный и смелый молодец, не боявшийся ни Бога, ни дьявола. Они захватили с собой лопаты, кирки, фонари и отправились в путь.

На рассвете прибежал бледный и дрожащий парень. «Идите скорей, — сказал он, — Жак умирает!» Но он отказался рассказать, что случилось ночью. Мы поспешно побежали в указанное место.

Дед лежал на земле, слабый, умирающий. Недалеко от него была видна траншея, вырытая ими, и отрытая железная дверь, запертея цепью.

Деда перенесли домой, где он пришел немного в себя и потребовал священника. Приняв Св. Тайн, он рассказал нам следующее:
— Вырыв довольно глубокую траншею, мы нашли массивную железную дверь. Было ровно полночь. Я уже готовился сбить тяжелую цепь, запиравшую дверь, как вдруг она открылась сама. Я в ужасе отступил назад, так как на пороге стоял ужасный, знакомый уже мне призрак. Он скрестил на груди руки и смотрел на меня с насмешливой и жестокой улыбкой. «Что ищешь ты здесь?» — спросил он глухим голосом. И странная вещь, прибавил дед, когда призрак задал мне этот вопрос, я сразу почувствовал какую-то неслыханную храбрость. Я уже не боялся его; во что бы то ни стало, я хотел иметь золото, и он должен был отдать мне его. Что я говорил ему, я теперь не помню. Человек в черной одежде слушал меня со своей зловещей улыбкой.

Когда же я толкнул его и хотел силой войти в подвал, он схватил меня за горло; его костлявые пальцы так впились в мою шею, что я стал задыхаться. Я упал на колени и уже думал, что задохнусь. Невыразимый ужас овладел мною и я прошептал в душе: «Господи Иисусе Христе! Пресвятая Дева Мария! Спасите меня!» Руки призрака тотчас же разжались. Он оттолкнул меня и исчез с сухим, ужасным смехом. Я умру, — продолжал дед, — так как призрак сказал мне: «До свидания в полночь»!.. Но проклятый ошибся. Я раскаялся, причастился и не буду осужден.

Несколько часов спустя он скончался. Я прибавлю только, что в то время мне было двенадцать лет и что каждая подробность, каждое слово умирающего неизгладимо запечатлелись в моей памяти, — закончил старик, осеняя себя крестным знамением.

— Хорошо! Но что же оказалось за этой железной дверью? — спросило сразу несколько голосов.

— Никто не отважился открыть ее и рискнуть своей душой, вызывая сатану, — со вздохом ответил Гаспар. — Соседи тоже видели черные пятна на шее деда от ужасных пальцев, а парень, сопровождавший деда, во всех подробностях подтвердил его рассказ. Поэтому траншею поспешили засыпать и с тех пор никто до нее не дотрагивался.

— Благодарю вас, дядя Гаспар, за ваш интересный рассказ, — сказал барон де Верделе, опуская золотую монету в руку старика. — Чтобы освежить ваше горло, я прикажу вам подать ужин и добрый стакан вина. Что же касается вашего деда, то у него, конечно, была галлюцинация, вызванная суеверным страхом и ночной темнотой. Открытая же вашим дедом дверь, очевидно, существует. Если вы укажете нам место, где она находится, то мы посмотрим, что за нею скрывается.

— Я охотно укажу вам точное место. Я хорошо его знаю, так как мой отец не раз указывал мне его. Но, господин барон, не открывайте эту дверь и не смущайте покоя демона.

— Ба! Днем демоны теряют свою силу, — весело сказал барон. — Как вы думаете, господа? Следует ли проверить этот любопытный случай или лучше не оскорблять дьявола, проникая в его подвал?

Беранже и все мужчины единогласно объявили, что следует найти эту дверь и узнать, куда она ведет. Марион и большинство дам выразили такое же мнение. Одна Алиса немного колебалась между боязнью и любопытством, но и то скоро присоединилась к общему мнению.

Решено было через день снова собраться на вилле и приступить к розыскам таинственной двери. День решено было употребить на необходимые приготовления и на сбор нужного числа землекопов.

На следующее утро, пока оба Верделе, вместе с архитектором и инженером, снова осматривали будущее местоположение проектируемого завода, к Алисе явился с визитом Ренуар. Услышав, что развалины хотят уничтожить, молодой человек сильно взволновался и пришел узнать, насколько справедливы эти слухи. Когда молодая женщина передала ему о планах дяди и мужа, и о завтрашних раскопках, Ренуар долго молчал. Затем он таинственно заметил:
— Да, так и должно быть! Правосудие должно совершиться! Свидетели преступления становятся лишними.

Не обращая внимания на тягостное удивление Алисы, Ренуар удалился, попросив позволения присутствовать при раскопках.

На рассвете следующего дня рабочие приступили к работе на указанном дядей Гаспаром месте. Когда пришли Алиса, Беранже и барон, они нашли уже глубоко вырытую траншею. Ренуар сидел на холме и с лихорадочным вниманием следил за работой землекопов. Немного спустя приехали Марион с мужем, ее мачеха, граф Нерваль и Гюнтер; госпожа де Сервиньи осталась дома, так как чувствовала себя не совсем здоровой.

Все общество с любопытством и волнением столпилось у места работ. Общий интерес еще больше увеличился, когда открыли каменную стену, очевидно принадлежащую старому подвалу. Немного спустя, Беранже и Гюнтер, спустившиеся в ров, чтобы лучше руководить работами, радостно вскрикнули, что вызвало у Ренуара громкий насмешливый смех, на что, впрочем, никто не обратил внимания, так как в эту минуту лопата одного из землекопов ударилась о какую-то металлическую вещь. Через несколько минут была отрыта небольшая железная дверь, запертая цепью. Чтобы сбить запор, было достаточно нескольких ударов кирки, но открыть дверь, которая точно приросла к месту, было довольно трудно. Но вот она поддалась, наконец, усилиям рабочих и со скрипом открылась, открыв вход в темную подземную галерею.

Пока зажигали факелы, все общество спустилось в вырытую траншею. Напрасно мужчины старались убедить дам дождаться результатов осмотра, они ничего не хотели слышать. Наконец, Алиса схватила факел и первая вошла в подземелье. Это был необыкновенно прочный сводчатый коридор, вымощенный широкими каменными плитами. На стенах его не было заметно ни малейших следов сырости или разрушения. Казалось, строители древнего замка строили его на вечные времена.

Недалеко от входа стоял большой ящик, окованный железом. Далее коридор, после различных поворотов, привел исследователей к подвалу, в глубине которого стоял большой, длинный ящик, похожий на гроб. Все с любопытством столпились вокруг него. Оказалось, что этот ящик был свинцовый. На одном конце его был разбитый герб Верделе и какая-то надпись, сделанная готическими буквами.

В данную минуту ни у кого не хватало терпения разбирать древнюю надпись, так как все хотели как можно скорей узнать, что заключает в себе этот ящик. Возбужденное воображение исследователей рисовало им только скрытые сокровища, а потому никто не обратил даже внимания на замечания барона, что найденный предмет походит больше на гроб, чем на хранилище драгоценностей.

Не теряя времени, наиболее смелые из крестьян, сопровождавшие исследователей, вскрыли свинцовую оболочку, под которой оказался другой ящик, из почерневшего дуба, который легко уступил усилиям Беранже и Гюнтера. Что же касается Ренуара, он присел и, казалось, совершенно погрузился в чтение надписи.

Все побледнели и наклонились вперед, чтобы поскорее увидеть, что находится под крышкой, которую приподнимали. Облако пыли поднялось из открытого ящика и заставило присутствующих на минуту отступить назад. Но затем почти тотчас же у всех вырвался крик удивления и ужаса. Вместо ожидаемого сокровища в ящике оказался труп.

В гробу лежал превосходно сохранившийся труп еще молодого человека, одетого в черный бархатный костюм покроя времен Людовика XI. На шее блестела тяжелая золотая цепь. Лицо его сохранило какое-то жесткое и ужасное выражение. Глаза всех, точно очарованные, приросли к этому страшному лицу, которое при соприкосновении со свежим воздухом стало быстро разлагаться.

Смертельно побледневший Беранже откинулся назад и, шатаясь, прислонился к стене. Казалось, его что-то душило. Но в общем волнении никто не обратил на него внимания.

Барон де Верделе первым пришел в себя и приказал закрыть гроб. Затем, обернувшись к присутствующим, он заметил с улыбкой:
— Эта находка не особенно обогатила нас. Но во всяком случае, это отличная иллюстрация к рассказу старика Гаспара.

— Да, описание призрака точно подходит к этому трупу. Очевидно, мы имеем удовольствие видеть самого рыцаря-колдуна, — ответил граф Нерваль, стараясь шуткой рассеять тяжелое впечатление, произведенное находкой на присутствующих.

— Посмотрите! Там, у стены, стоит другой ящик. Может быть, в нем находятся сокровища, которые охранял призрак, — заметила Марион, тоже начинавшая приходить в себя.

— Посмотрим, что в этом ящике, — добродушно сказал барон.

В ящике оказались кости старика, как можно было судить по сохранившимся прядям седых волос.

Большой сундук, окованный железом, был тоже тщательно осмотрен Гюнтером и Нервалем. К общему разочарованию, он оказался наполненным человеческими костями, среди которых было несколько детских черепов.

— Это подземелье — настоящее кладбище! Ящик с детскими скелетами невольно заставляет вспомнить зловещего Жилля де Ретца, — сказал барон, между тем как дрожь ужаса охватила всех дам.

— Да! Мне тоже кажется, что мы открыли могилу второго Синей Бороды. Интересно было бы узнать его имя, — сказал Гюнтер, с удивлением смотря на расстроенное лицо Беранже.

Маркиз не принимал никакого участия в осмотре ящиков, и неподвижный взгляд его, казалось, прирос к останкам детей. Барон Гюнтер хотел было обратить внимание других на состояние Беранже, как Ренуар вскричал пронзительным голосом:
— Имя злодея! Да оно написано в ногах его гроба! Я сейчас прочел его. Покойный Синяя Борода — никто другой, как сам высокочтимый и могущественный синьор Беранже, барон де Верделе, погребенный в 1480 году. Да будет Господь милосерден к нему, — прибавляет надпись, но я взываю к Его правосудию, — закончил сумасшедший с каким-то жестоким выражением.

При перечислении имен и титулов покойного, Беранже вздрогнул и вышел из подземелья. Только когда все выбрались на свет Божий, барон заметил расстроенный вид маркиза и вскричал с беспокойством:
— Что с тобой, Беранже? Неужели ты так малодушен, что вид трупа до такой степени расстроил тебя?

— О! Вовсе не вид трупа, а ужасный запах, вырвавшийся из гроба так подействовал на меня, — ответил маркиз, стараясь вернуть себе спокойствие.

Ответ показался вполне естественным. К тому же, все были еще слишком взволнованы, чтобы обращать внимание на мимолетное нездоровье маркиза. Разговор снова перешел на то, что только что видели в подземелье. Граф де Нерваль высказал предположение, что, может быть, подвал с сокровищами находится под мавзолеем и что сдвинув последний, его можно найти.

— Нет, нет, — ответил барон. — Вторично я не потревожу этого зловещего места. Да дарует Господь мир душе синьора Беранже! Пусть он хранит свое золото! Без сомнения, оно облито массой крови и слез. Я думаю, что благоразумнее всего будет засыпать эту галерею и сравнять ее с землей.

— Нет, нет, это невозможно! — вскричали в один голос Гюнтер и Нерваль.

— Во всяком случае, прежде всего, необходимо тщательно исследовать подземелье, — заметил граф.

— И узнать мнение крестьян прежде, чем что-либо предпринимать, — прибавил моряк. — Очень возможно, что под влиянием суеверного страха, внущаемого похороненным здесь колдуном, рабочие откажутся работать, воображая, что страшный призрак станет посещать завод и принесет несчастье всему предприятию.

— Может быть, вы и правы, барон Ретлинген, — ответил барон после минутного размышления. — Об этом надо будет подумать. А пока, если у вас есть желание, исследуйте подземелье. Я же вернусь домой, так как чувствую себя страшно утомленным.

Молодые люди с радостью приняли это предложение. Алиса и Марион объявили, что хотят сопровождать их в этом исследовании. Беранже пытался противиться желанию жены, но та не хотела ничего слышать. Когда же старый барон поддержал ее, маркиз должен был согласиться. Сам же он чувствовал себя так нехорошо, что никак не мог сопровождать исследователей. Недовольство его еще больше усилилось, когда он узнал, что муж и мачеха Марион также отказались продолжать осмотр подземелья. Они объявили, что на сегодня они испытали достаточно волнений и что они вовсе не желают больше любоваться скелетами или попасть в какую-нибудь западню.

Когда все общество направилось к вилле, четверо молодых людей зажгли факелы и с новым жаром принялись за исследования. Прежде всего, они тщательно осмотрели стены подземелья. В одном темном углублении они открыли небольшую дверь, ведшую в новую галерею, которая, в свою очередь, разделялась на несколько коридоров, расходившихся по разным направлениям. Дальнейший осмотр указал, что один из этих подземных ходов выходил далеко в поле, другой вел к темницам, расположенным под Башней Дьявола, и, наконец, третий заканчивался лестницей, шедшей во внутренние помещения замка. Эта крутая и узкая лестница, казалось, была проложена в толстой стене. Она прекрасно сохранилась, хотя воздух и здесь был очень тяжел.

Молодые люди стали подниматься с большими предосторожностями, причем этот подъем показался им бесконечным; наконец, они увидели сорванную с петель дверь, валявшуюся на полу. Дверь эта вела в небольшую ризницу, так как рядом с ней была готическая капелла или святилище, отделенное от залы как бы раздавшимися стенами. За исключением незначительных повреждений, произведенных взрывом, здесь все оставалось нетронутым.

Алтарь остался цел. Только на ступеньках его лежало массивное серебряное распятие и два подсвечника. Книжные полки, оторванные сотрясением, валялись на полу и открывали глубокое углубление, некогда скрытое рядом кирпичей, часть которых видна была и теперь. Гюнтер нашел в этом углублении большую шкатулку, которую мужчины тотчас же вынули из этого тайника. Затем, захватив свою находку, все четверо поспешно отправились назад той же дорогой, какой пришли сюда.

Когда вышли из подземелья, все увидели, что найденная вещь была резная шкатулка черного дерева, с почерневшими серебряными ножками и уголками. На крышке был рельефный герб. На одном из орнаментов герба, на тоненькой цепочке висел маленький ключик.

Движимая любопытством, Марион хотела сейчас же открыть ее, но Алиса воспротивилась этому.

— Нет! Мы ее откроем в присутствии дяди. Бог знает, какие семейные реликвии хранятся в ней. Для дяди же это будет вдвойне интересно.

— Ты права! Барон и маркиз первые имеют право на нашу находку. Кроме того, я умираю от голода. По-моему, самое благоразумное, что мы можем сделать, это как можно скорей вернуться домой, — весело ответила госпожа де Лаверди.

Вид найденной шкатулки поразил всех. Но так как обед был уже подан и все были страшно голодны, то барон объявил с улыбкой, что прошлое не может заставить окончательно забыть настоящее и что, поэтому, к вскрытию шкатулки они приступят только после обеда.

Обед был окончен с совершенно необычайной быстротой. Затем все общество собралось в гостиной, за исключением Беранже, который, вернувшись на виллу, лег спать и просил не будить его, если он заснет.

Все с любопытством столпились вокруг стола, на котором стояла шкатулка черного дерева. Барон де Верделе не без волнения открыл ее. Все увидели шелковый носовой платок, сильно пострадавший от времени, а под ним несколько объемистых пакетов пергамента. Далее, на дне шкатулки были найдены несколько древних драгоценностей, нитка жемчуга, три чеканных золотых медальона, два кольца и пара женских голубых башмаков, годных только на ногу Сандрильоны. (Сандрильона (франц.)- Золушка.)

Во всех трех медальонах были вставлены миниатюры. Одна из них изображала прекрасную белокурую женщину, с полными меланхолии большими синевато-стальными глазами, которые, как живые, смотрели на зрителя; на другой миниатюре был изображен очаровательный четырехлетний мальчик. Наконец, третья изображала молодого человека в токе с перьями.

Все в каком-то странном волнении смотрели на эти остатки далекого прошлого, так как эти вещи принадлежали человеческим существам, уже целые века тому назад превратившимся в прах.

Со слезами на глазах Алиса взяла башмаки и стала их осматривать.

— Без сомнения, они принадлежали прекрасной и грустной даме, изображенной на миниатюре, — сказала она.

— Очень возможно, — ответила Марион, кладя на стол золотой обруч, отделанный рубинами. — Конечно, чья-нибудь любящая рука благоговейно сохранила эту обувь фей. Ты, Алиса, должна сохранить эти вещи, относящиеся ко временам величия и блеска древнего замка, — прибавила она.

Пока молодые люди рассуждали относительно своей находки, барон де Верделе весь погрузился в рассматривание пергаментов. Вдруг он радостно вскрикнул:
— Друзья мои! Вы нашли настоящее сокровище. Это оригинальный манускрипт XV века, — хроника, написанная капелланом Амбруазом. Если не ошибаюсь, мы найдем в нем историю барона-колдуна, так как я разобрал часто встречающееся имя Беранже.

— Ах, дядя Эрнест! Прочти нам скорее этот манускрипт, — с энтузиазмом вскричала Алиса.

— Как ты скора, дитя мое! Я не могу так сразу бегло читать эти выцветшие буквы. Запасись же терпением! Но как только я разберу манускрипт, я прочту вслух эту хронику древнего замка. Она, кажется, чрезвычайно любопытна. Если это чтение вас интересует, господа, то я прошу вас собраться здесь через несколько дней, чтобы прослушать историю ужасного синьора Беранже, которого мы сегодня видели.

Глава VI

править

Прошло несколько дней. Барон до такой степени занялся чтением манускрипта, что даже стал пренебрегать делом завода, к большому неудовольствию маркиза, который, оправившись от своего нездоровья, смертельно скучал на вилле, но не смел, однако, уехать оттуда. Алиса, чтобы заглушить свое нетерпение и любопытство, очень часто занималась осмотром вещей, найденных в шкатулке. Бесчисленное число раз любовалась она драгоценностями и миниатюрными башмачками, но более всего ее интересовали портреты. По целым часам рассматривала она их. Результатом этих осмотров было то, что она нашла большое сходство между брюнетом-рыцарем и Гюнтером. Сходство это заключалось не в чертах лица, а в выражении рта и в особенности глаз. Это были та же обольстительная и гордая улыбка и тот же ясный и энергичный взгляд, причем у рыцаря были такие же голубые глаза, как и у моряка.

Это открытие смутило и взволновало Алису. Ею снова овладело воспоминание о странных намеках Ренуара на то, что она раньше уже жила в этом замке.

Эти мысли молодой женщины как будто привлекли Ренуара. Он явился навестить Алису. Узнав о находке шкатулки и манускрипта, он настойчиво просил маркизу, чтобы она позволила ему присутствовать при чтении найденной хроники, на что та охотно согласилась.

На следующий день после этого визита барон объявил за обедом, что он окончил чтение манускрипта.

— Я перевел его на современный французский язык и сократил некоторые отступления, в которые вдавался старик-бенедиктинец. В общем эта хроника чрезвычайно интересна. Итак, дорогое дитя мое, пригласи на завтра своих друзей, и мы приступим к обещанному чтению.

Обрадованная Алиса немедленно же послала записки Марион и Ренуару. На следующий день в назначенный час все общество собралось в гостиной виллы.

— Друзья мои! — сказал барон, кладя перед собой на стол древний манускрипт и свой перевод. — Сейчас перед вами откроется трогательная и ужасная страница далекого прошлого. Я старался сохранить рассказу ту простоту и жизненность, которые доказывают, что рассказчик, действительно, видел и пережил то, что передает.

Затем он открыл тетрадь и прочел следующее:
— Дон Амбруаз, смиренный брат почтенного аббатства Св. Духа и бывший капеллан замка де Верделе, написал правдивый рассказ, заключающийся в этой рукописи. Прочтут ли его когда-нибудь? И кто, в таком случае, прочтет его? Это в воле Господа нашего Иисуса Христа, так как я спрячу в известный мне тайник эту рукопись, где раскрываю несчастья и преступления знатного семейства, отцом духовным которого я был. Для меня было бы неприлично открывать людям то, что Господь, по своему милосердию, скрыл от людского правосудия. Да судит Господь милостиво преступных, и да не предаст душу Беранже вечному осуждению. А Пресвятая дева Мария да упокоит в раю души невинных жертв! Аминь.

Мир нашей святой обители вернул покой моей душе, потрясенной ужасными событиями, очевидцем которых мне пришлось быть. Теперь я надеюсь скоро умереть в той же самой келье, где готовился к пострижению. Свободные часы своих последних дней я хочу посвятить воспоминаниям и снова вызвать в памяти образы стольких существ, преждевременно скончавшихся в самом расцвете юности. Таким образом, я вторично переживу свою жизнь.

Наше святое аббатство, так близко расположенное от замка Верделе, было основано одним из предков этой знатной фамилии. Оно пользовалось привилегией и на него даже возлагалось обязательство давать одного из своих членов в качестве капеллана баронам де Верделе. Те же всегда упокоивались вечным сном под сводами нашей церкви, чтобы наша община поддерживала их своими молитвами в загробной жизни и перед Престолом Предвечного Судьи.

Согласно с таким обычаем, когда умер старый отец Анастасий, наш почтенный приор назначил меня быть капелланом. Я переселился в замок и чувствовал себя хорошо в этом благочестивом семействе, состоявшем из барона, мессира Гоше, его супруги Изоры и их детей: трех мальчиков и одной девочки.

О двух старших я не могу ничего сказать особенного. Это были красивые мальчики, пятнадцати и тринадцати лет, всей душой отдавшиеся рыцарским упражнениям. Шестилетняя Изабелла была всеобщей радостью. Только десятилетний мессир Беранже с первых же дней моего приезда в замок причинял мне много забот.

Беранже был худенький мальчик, молчаливый, скрытный и малообщительный. Он ревновал своих братьев, которых родители слишком открыто предпочитали ему, но скрывал это злое чувство с таким искусством, какое трудно было предполагать в его лета.

Беранже был равнодушен ко всему, что считалось необходимым для рыцаря. Зато он интересовался отвлеченными науками, и наибольшее удовольствие ему доставляли те часы, которые он проводил в моей комнате за чтением редких и драгоценных манускриптов, привезенных мною с собой из аббатства. В особенности же он увлекался тайными науками и алхимией.

В эти часы, проводимые с ним наедине, я имел случай изучить характер Беранже, причем убедился, что под кажущейся его флегматичностью скрываются пылкие страсти, суровость, граничащая с жестокостью, и близкое к ненависти равнодушие к ближним.

Здесь я должен упомянуть еще об одной личности, жившей в замке. Она имела самое губительное влияние на Беранже и впоследствии играла в его жизни роковую роль.

Это отвратительное существо — настоящий демон, изрыгнутый адом, была девочка лет тринадцати или четырнадцати, когда я в первый раз явился в замок. Звали ее Мариам. Она была незаконная дочь брата дамы Изоры и одной цыганки, которая, по общему отзыву, была прекрасна, как мечта. Молодой синьор как-то гостил в замке у зятя. Увидя эту цыганку, он влюбился и обольстил ее. Затем он, конечно, бросил ее. Пробыв несколько месяцев в замке, цыганка исчезла. Полагали, что она вернулась в свой табор. Но, вероятно, ее приняли там дурно, так как через год она вернулась в замок умирающая, с ребенком на руках. Дама Изора была всегда очень сострадательна и милостива. Она приняла презренное создание. Когда же несколько недель спустя цыганка умерла, она обещала оставить у себя и воспитать маленькую Мариам.

Мариам росла с детьми барона. Она занимала среднее место между служанкой и подругой детских игр. Когда же подросла, ее сделали доверенной женщиной.

Мариам была вероломна, хитра, жестока и страшно развращена. Она ненавидела всех людей замка, начиная с Генриха и Эдуарда, старших сыновей барона, которым не стеснялась открыто показывать это. Только с Беранже жила она согласно и даже имела на него какое-то необъяснимое влияние.

Беранже исполнилось восемнадцать лет. Уже совсем почти было решено заставить его постричься в монахи, когда скоропостижно умер старый барон. Это несчастье было началом целого ряда печальных событий. Шесть месяцев спустя мессир Генрих был опасно ранен на одном поединке и умер от этой раны. Через год его брат Эдуард последовал за ним в могилу. Он убился, упав на охоте с лошади.

Едва двадцати лет мессир Беранже неожиданно очутился единственным наследником баронства. Скоро все почувствовали, что у нового господина железная рука и жестокое сердце. Первой ощутила это дама Изора, которой новый синьор без стеснения высказывал, что он не простит ей ее предпочтения к покойным братьям. Лишенная всякой власти, несчастная женщина тихо прозябала в своих комнатах, между тем как Мариам, раздувшись от гордости, разыгрывала роль настоящей владелицы замка. Я понял без труда, что Мариам была любовницей барона и стал упрекать его за это. В ответ на мои упреки он насмешливо заметил, что добродетель какой-то цыганки не заслуживает моей защиты и что его любовные связи с женщинами подобного рода вовсе не подлежат моему контролю, как духовного отца. Хотя я был и недоволен, но замолчал, так как вообще он относился ко мне с уважением, исполнял религиозные обязанности и был нежен и добр к своей сестре Изабелле, которую, по-видимому, очень любил.

Как-то раз я заметил барону, что следовало бы реставрировать в капелле живопись и орнаменты. Хотя Беранже уже и тогда стал выказывать необыкновенную расчетливость, перешедшую потом в скупость, тем не менее он послушался меня и выписал из Бургундии искусного художника, которому поручил реставрировать живопись в капелле, а также написать портреты его и его сестры Изабеллы для фамильной галереи.

Художник, фламандец по происхождению, был очень красивый юноша, с голубыми глазами. В замке все скоро полюбили его за мягкий и тихий характер. Но к несчастью, он влюбился в Изабеллу, а та, в свою очередь, стала отвечать на его любовь. Понятно, брак между молодым человеком низкого происхождения и благородной девицей был невозможен, но, по всей вероятности, неизбежная разлука излечила бы их обоих, так как от любви не умирают, если бы в это дело не вмешался демон замка Верделе.

Беранже ничего и не подозревал о чувствах сестры, так как он более чем когда-нибудь углубился в изучение тайных наук, но Мариам узнала об этой любви. Каким образом? Я этого сам не могу понять, так как в это время она целые дни проводила у цыган, расположившихся табором недалеко от замка. Кажется, она сама принадлежала к этому племени, так как начальником табора был ее дядя. Присутствие этих разбойников, воровавших по деревням и обиравших прохожих, приводило в отчаяние всех вассалов. Но Беранже терпел их на своей земле, потому что они доставляли ему якобы восточные травы, необходимые для алхимических опытов.

Глава шайки, довольно красивый молодой цыган, часто появлялся в замке. Все знали, что он был любовником Мариам. Поэтому мне не приходило даже в голову, чтобы это презренное и развращенное создание могло желать обладания еще одним мужчиной. Однако, я должен был скоро в этом убедиться.

Однажды художника нашли убитым в капелле, где он работал. Его сочли мертвым; я же, осмотрев его раны, убедился, что он еще слабо дышит. Благодаря моим стараниям, он открыл глаза и в отрывистых словах рассказал мне, что его убил цыган Гарольд, вероятно, по настоянию Мариам. Эта бесстыдная женщина преследовала его своей любовью и не давала ему покоя, даже в его собственной комнате. Когда же, возмущенный ее дерзостью, он надавал ей пощечин и выбросил за дверь, она поклялась отомстить ему и натравила на него Гарольда.

Когда он скончался, я отправился к Беранже и передал ему последние слова художника.

Но каково же было мое удивление, когда он сурово ответил мне:
— Негодяй лгал, обвиняя Мариам, чтобы скрыть свое дерзкое намерение обольстить мою сестру. Такие поступки заслуживают смерти. Но так как никто не видел и не схватил убийцу, то все предположения не ведут ни к чему. Мне очень жаль, что этот негодяй был убит в капелле. Я прошу вас, отец Амбруаз, освятить оскверненное место. Всем же тем, что не касается вас, я займусь сам.

Не приказал ли он сам убить художника, поверив клевете Мариам? Теперь я верю этому. Тогда же я думал, что он наказал без шума цыганку, так как несколько дней спустя она исчезла из замка. По всей вероятности, она ушла с цыганами, также покинувшими страну.

Бедная Изабелла была невинна, но печальный конец любимого человека страшно поразил ее. Она заболела, стала харкать кровью и умерла через три месяца. Смерть ее чуть не лишила рассудка даму Изору, так как Изабелла была ее последней радостью на земле. Год спустя она последовала за дочерью в могилу.

Смерть сестры, по-видимому, произвела глубокое впечатление на Беранже. Он сделался еще мрачнее, молчаливее и суровее. Он стал избегать людей, удаляться от Бога и пренебрегать Божественной службой. Очевидно, сатана, подстерегавший его душу, счел эту минуту удобной, чтобы бросить на его пути орудие его гибели.

Однажды вечером, во время сильной грозы, к замку подъехал на муле какой-то старый человек и попросил гостеприимства. По обыкновению, его приняли.

За ужином я увидел его скромно сидящим на конце стола.

Это был высокий, худой, сгорбленный старик с длинными седыми волосами. Черные и пронизывающие глаза его произвели на меня неприятное впечатление, а его циничная и насмешливая улыбка пробудила во мне антипатию к нему. Беранже же, напротив, казалось, очень интересовался путником. Узнав, что старик был алхимик и путешествовал без определенной цели, ища удобного места, где бы он мог отдаться своим занятиям, барон оживился, увел авантюриста, назвавшегося Феррари, в свою комнату и предложил ему отдохнуть некоторое время в замке. За это время пришелец до такой степени овладел умом барона, что сделался ему необходимым. Благодаря этому, он поселился у нас на неопределенное время. В Западной башне ему отвели помещение и устроили лабораторию. Прислуге было строго запрещено без зова являться в башню и смежные с нею помещения. Позабыв все обязательства, налагаемые на него его рангом, Беранже, очертя голову, отдался изучению оккультных наук. Здесь, под руководством Феррари, он составлял гороскопы, читал по звездам и старался открыть тайну делания золота.

Так прошло два года, в течение которых не случилось ничего важного.

Но вот однажды я услыхал, как затрубил часовой у подъемного моста, что означало прибытие какого-нибудь знатного посетителя. Немного спустя я увидел, как на почетный двор въехал какой-то рыцарь, в сопровождении двух конюхов.

Я знал, что Беранже находится в башне и что его нелегко оттуда вызвать. Поэтому я поспешил в залу, чтобы приветствовать посетителя, очень красивого молодого человека. С удивлением я узнал, что это был мессир Жильберт де Верделе, кузен Беранже. Он выразил желание немедленно же видеть барона по очень важному делу.

Я послал известить барона о прибытии его родственника, а в ожидании ответа предложил рыцарю закусить. Но тот казался очень озабоченным, нервным и нетерпеливым. Он не притронулся ни к чему и вторично выразил желание видеть Беранже. Наконец явился слуга и доложил, что барон просит своего кузена пожаловать к нему в башню. Из приличия я сам повел мессира Жильберта, и это был первый и последний раз, когда моя нога переступила порог башни, прозванной потом Башней Дьявола.

Прежде всего мы прошли через большую лабораторию — настоящую адскую кухню, с пылающими очагами и с изогнутыми колбами. Острый и удушливый запах расплавленных металлов почти не позволял свободно дышать, но Феррари, по-видимому, чувствовал себя отлично и не обратил на нас никакого внимания. Затем мы поднялись в залу самого верхнего этажа, загроможденную астрономическими инструментами. Здесь, около стола, заваленного пергаментами, сидел Беранже. В руках у него был компас, и он, казалось, был погружен в какое-то сложное вычисление. На краю стола лежала стеклянная маска.

Когда мы вошли, он встал и подал руку Жильберту.

— Здравствуйте, кузен! Прошу вас, присядьте и запаситесь на минуту терпением. Я заканчиваю очень важное вычисление.

— Я приехал по делу, кузен Беранже, и задержу вас не больше минуты, — с видимым нетерпением ответил рыцарь.

Услышав, что вопрос идет о каком-то деле, я, конечно, тотчас же удалился. Но не прошло и полчаса, как мессир Жильберт вышел во двор, вскочил на лошадь и ускакал из замка.

За ужином я спросил, почему мессир Жильберт так мало пробыл в замке.

— Потому что он не нашел здесь ни денег, ни помощи, за которыми приезжал. Этот дурак вместе со своим отцом принял сторону герцога Карла. Теперь их наследственный замок Вотур, расположенный на границе Бургундии, осажден королевскими войсками, — с презрением ответил барон. — Понятно, он не получил от меня ни гроша и ни одного солдата, которые были бы употреблены против его величества Людовика XI. Я указал ему на единственное средство, которое еще может спасти их. Пусть они сдадутся на милость короля!

Месяца через два после посещения мессира Жильберта явился гонец с письмом от старого барона де Верделе. Барон извещал, что замок его взят, сын убит, а он сам с дочерью бежал и в настоящую минуту не имеет никакого убежища. Поэтому он просил у Беранже гостеприимства на несколько недель, чтобы отдохнуть и принять какое-нибудь решение относительно дальнейшего образа действий. После долгих и зрелых размышлений, Беранже послал благоприятный ответ, а меня попросил приготовить приличное помещение для его старого родственника и его дочери. Затем он, казалось, совершенно забыл про этот случай и, по обыкновению, по целым дням не выходил из башни.

Прошло три дня, а наши гости не являлись. Я уже начал опасаться, не случилось ли с ними какого-нибудь несчастья, как вдруг, однажды вечером, услышал, как опустился подъемный мост, а потом раздался на дворе стук лошадиных подков. Немного спустя ко мне прибежал конюх и доложил, что они наконец приехали. Я поспешил в почетную залу, где увидел старого рыцаря, с мрачным и высокомерным видом, и юношу в легких латах. Последний был, видимо, страшно утомлен, так как в изнеможении сидел на стуле. Голова его была откинута назад, и он даже не шевельнулся, когда я вошел.

Раскланявшись с рыцарем, я подошел к юноше и, при помощи конюха, стал снимать с него вооружение. Когда мы сняли шлем, по плечам юноши рассыпались длинные, белокурые волосы, и я с удивлением увидел, что передо мной женщина. Она, по-видимому, вышла из своего оцепенения и выпрямилась.

Это было самое очаровательное создание, какое я когда-либо видел, белое и нежное как лилия, с такими ясными и светлыми глазами, что в них, казалось, отражается небо.

Мой вид, казалось, взволновал ее, и несколько слез скатилось по ее щекам. Затем она тихо спросила, не может ли она удалиться, чтобы переодеться, так как ей совестно показаться владельцу замка в мужской одежде.

Я успокоил молодую девушку и хотел увести ее из залы, но не успел этого сделать, так как в эту минуту вошел Беранже с такой поспешностью, какой я от него никак не ожидал. Он так торопился, что не переменил даже своей черной одежды, измятой и запачканной химическими веществами. Свои грязные и почерневшие руки он также не вымыл.

Я видел, как по лицу вновь прибывших скользнуло выражение неприятного удивления, а взгляд молодой девушки смерил барона с нескрываемым неудовольствием. Но Беранже, по-видимому, ничего этого не заметил. Он поздоровался со старым бароном и в сдержанных, но любезных словах приветствовал его прибытие. Тот холодно ответил, что благодарит за гостеприимство, которым, впрочем, он не злоупотребит, так как намерен ехать, как только они немного отдохнут, в Гонд, где в настоящую минуту находится герцог Карл.

Тогда Беранже обернулся к молодой девушке, но обманутый ее костюмом и не видя длинных волос, закинутых за спину, с удивлением спросил:
— Как, кузен? Вы привезли второго сына? В письме вы, кажется, говорили про дочь.

— Это и есть моя дочь, Анжела. Только во время приступа и нашего бегства ей невозможно было оставаться в женском платье, — с достоинством ответил старый синьор.

Беранже быстро подошел к Анжеле и поклонился ей, но та была так утомлена, что даже не поднялась со стула и не взглянула на него. Зато барон устремил на нее взгляд с таким выражением, какого я никогда у него не видал. Затем, с великодушием, крайне удивившим меня, он предоставил в распоряжение своей родственницы весь гардероб покойной Изабеллы.

Пребывание старого синьора в замке совершенно неожиданно затянулось. На другой же день по приезде он почувствовал себя очень нехорошо. Затем болезнь усилилась, и никакие лекарства не могли победить ее. Мрачный, пожираемый отчаянием, беспокойством и гневом, старый барон по целым часам лежал молча, с закрытыми глазами. Но это нравственное раздражение только ухудшало его здоровье.

Анжела с необыкновенным самоотвержением ухаживала за больным. Спокойная и мужественная, она старалась пробудить в отце надежду на лучшее будущее. С каждым днем я все больше привязывался к этой очаровательной девушке, такой нежной и слабой телом, но сильной душой.

Беранже Анжела упорно избегала, но мое общество ей нравилось. Когда старый барон спал или выражал желание остаться один, мы подолгу беседовали с ней. Во время этих разговоров я убедился, что Анжела гораздо лучше образованна, чем большая часть женщин ее ранга. Она бегло говорила и писала по-латыни, и настолько хорошо знала историю и географию, что могла спорить со мной. Однажды я спросил ее, кто преподал ей все эти знания.

— Наш капеллан, почтенный отец Августин, научил меня тому, что я знаю. По виду и по манерам вы очень похожи на него, отец мой, хотя гораздо моложе. Когда я в первый раз увидела вас, я не могла удержаться от слез, вспомнив печальный конец доброго отца Августина.

— От чего же он умер? — спросил я.

— Он был убит во время взятия замка Вотур, — тихо ответила она, и снова слезы потекли по ее щекам.

Я поспешил переменить разговор.

В другой раз, когда речь снова зашла о смерти капеллана и ее брата Жильберта, я попросил Анжелу рассказать, как все это произошло. Здесь я воспроизвожу рассказ благородной девушки настолько верно, насколько это позволяют мне моя память и сделанные в то время заметки, так как это странное дитя живо заинтересовало меня.

— Своей матери я никогда не знала. Я выросла в одиночестве в замке Вотур, под присмотром моих женщини доброго отца Августина, который начал меня учить, как только я достигла восьмилетнего возраста, — начала Анжела. — Мы жили очень просто, так как наше семейство обеднело, а отцу, жившему с Жильбертом при дворе Карла, герцога Бургундского, нужно было много золота. И отец, и брат редко появлялись в замке. Когда же мне исполнилось восемнадцать лет, оба они на целый год приехали в Вотур. На этот раз их сопровождала большая свита и они привезли с собой много золота. Из их разговоров я поняла, что эту сумму они получили от герцога Бургундского.

Здесь я должна упомянуть, что еще мой дедушка потерял большую часть своих владений. Их отняли у него более могущественные соседи. Мой отец настойчиво преследовал одну только цель: вернуть эти отнятые земли, и ничего не жалел для этого. Но мы только теряли, ничего не приобретая. Наши земли продавались одна за другой. В то время, когда начинается мой рассказ, у нас оставался один только замок Вотур, с незначительными прилегающими к нему землями. Одним словом, дела наши были очень плачевны. Тогда отец мой перешел на сторону бургундцев, в надежде, что герцог Карл поможет ему выпутаться.

Брата я очень мало знала, так как отец всегда увозил его с собой. Тем не менее, я очень любила его и непоколебимо верила в него, так как тысячу раз видела, как он удерживал отца от безумных увлечений и бесполезного риска. Обладая твердым, спокойным и решительным умом, Жильберт поддерживал нас обоих в тяжелые часы.

Вы, отец Амбруаз, видели Жильберта и знаете, как он был красив и симпатичен; но вы не знаете, как он был добр и какой у него был чудный характер. В течение года, который он провел в нашем замке, я страшно привязалась к нему и всюду за ним следовала. В то время замок укрепляли, и Жильберт шутя давал мне практические уроки фортификации. Отца очень забавляло, когда мы, как два старых воина, обсуждали все возможные случайности осады.

Гонец от герцога Бургундского положил конец самому лучшему времени моей жизни. Герцог призывал моего отца. Восемь дней спустя отец вместе с Жильбертом уехали в Бургундию, увозя с собой свиту и массу военных припасов. Снова я осталась одна с гарнизоном в пятнадцать человек. Теперь я жила в вечном страхе и постоянном ожидании известий от отца и брата.

Прошло около четырех месяцев, когда явился гонец и принес от отца письмо и довольно значительную сумму денег. Отец писал мне, чтобы я приказала Ландри, старому солдату, командовавшему гарнизоном, навербовать от ста до полутораста человек, снабдила бы замок, как можно больше, провизией и держалась настороже.

Я, как умела, исполнила приказание отца. Подвалы и амбары были наполнены всякого рода жизненными припасами, а Ландри быстро привел около ста солдат. Сопровождая повсюду Жильберта, я приобрела некоторые сведения по части защиты, знала все выходы и опасные места. Очевидно, мои распоряжения были так целесообразны и последовательны, что Ландри был в высшей степени удивлен. Однако, когда я организовала защиту наружных стен, то у меня осталось всего восемь человек. Этого было очень мало для такого обширного замка, хотя его позиция и была почти неприступна. Но делать было нечего, так как я издержала почти все присланные мне деньги. Поэтому я послала к отцу гонца, прося его вернуться как можно скорее, если он боится какой-нибудь опасности. Затем я заперла замок, приказала поднять наше знамя, чтобы все думали, что барон вернулся, и стала дожидаться.

Анжела умолкла и до такой степени погрузилась в свои мысли, что я, наконец, сказал:
— Ну что же, дочь моя? Разве вы не закончите своего рассказа? Признаюсь вам, он в высшей степени заинтересовал меня.

Она вздрогнула и выпрямилась.

— Простите меня, отец Амбруаз, но воспоминание об этом тяжелом прошлом до такой степени овладело мной, что я позабыла про настоящее. Я уже сказала вам, что окончив все приготовления и заперев от всех замок, я с нетерпением стала ожидать возвращения отца. Но прошло восемь дней, а его все не было. Однажды вечером часовой, стоявший на сторожевой башне, известил меня, что вокруг замка появился многочисленный отряд солдат, и что они разбивают палатки. Ночью я отправила трех гонцов, чтобы уведомить об этом отца. Когда же рассвело, я сама взошла на самую высокую башню. Сердце мое сжалось, когда я увидела, что замок окружен, и узнала королевские знамена. Однажды, часов около двенадцати, раздался звук трубы перед подъемным мостом, и Ландри доложил мне, что парламентер, в сопровождении двух воинов, требует, чтобы его тотчас же впустили в замок. Я приказала впустить его и провести в почетную залу. Но в ту минуту, когда мне тоже следовало отправиться туда, я почувствовала страшную слабость и беспокойство. Отец Августин заметил мое смущение и сказал:
— Будьте тверды, дочь моя! Пойдемте вместе со мной. Господь вдохновит нас.

Собрав все свое мужество, я приказала десяти моим солдатам сопровождать меня и вошла в большую залу. Почти в ту же минуту ввели и парламентера. Когда он поднял забрало, я увидела, что это был очень красивый молодой человек. Но рыцарь был, видимо, очень изумлен, что его принимает молодая девушка, и потребовал свидания с начальником.

— Я заменяю его! — высокомерно ответила я, но тотчас же покраснела до самых ушей, заметив веселую улыбку, скользнувшую по губам рыцаря. Но он тотчас же овладел собой, и церемонно поклонившись мне, развернул и прочел пергамент, в котором Людовик XI, Божьей милостью король франции, приказывает синьору такому-то и такому-то, барону де Верделе, немедленно же сдаться на его милость, грозя в противном случае своим королевским гневом, как изменнику и бунтовщику.

— Сдавайтесь, сударыня! — прибавил он, свертывая пергамент и подавая его мне. — С вашим гарнизоном вы не в состоянии защищаться.

Не отвечая ни слова, я взяла пергамент, изорвала его в клочки и бросила на пол.

— Что вы делаете? — вскричал рыцарь. — Ведь это — приказ короля!

— Я действую именем моего отца! Пока у меня останется хоть один вооруженный человек — Вотур не сдастся.

Рыцарь поклонился.

— Глубоко сожалею, благородная дама, что вынужден передать королю о таком упрямстве с вашей стороны.

— Королю долго придется ждать вашего ответа, — с улыбкой ответила я, — так как вы не выйдете отсюда. Неужели вы думаете, что я отпущу вас, чтобы вы рассказали там, что замок защищают сто воинов, без начальника? Бороться сотне против тысячи — безумие, но против троих всегда можно рискнуть.

Рыцарь густо покраснел.

— Сударыня, вы оскорбляете короля! Миссия моя священна, а особа неприкосновенна.

— Да сохранит меня Господь тронуть хоть один волос на вашей священной голове. Я только задерживаю вас, а участь вашу решит мой отец, когда приедет сюда. Итак, потрудитесь отдать мне вашу рыцарскую шпагу. Я вижу по выражению вашего лица, что если я вам ее оставлю, вы перебьете всех моих людей, а в настоящую минуту я ценю каждого воина на вес золота.

Взбешенный Клорифон обнажил шпагу и хотел защищаться. Но по моему знаку солдаты бросились на него, схватили его сзади и обезоружили. Я взяла его шпагу и передала ее отцу Августину.

— Видите, мессир Клорифон! — сказала я. — Вашу шпагу я отдаю не только в хорошие, но даже в святые руки.

Вечером я пригласила рыцаря ужинать, приказав следить за ним двум солдатам. Сначала Клорифон был молчалив и имел надутый вид, но потом успокоился и стал открыто показывать мне, что я ему очень нравлюсь. По-видимому, Клорифон совершенно примирился с тем, что он мой пленник.

— Простите, отец мой, что я так часто прерываю свой рассказ, но события, о которых я сейчас буду говорить, очень грустны. Однако, несмотря на это, с ними соединены такие нежные воспоминания, что горе и сожаление сжимают мое сердце и закрывают уста.

Анжела вытерла несколько скатившихся по ее щекам слез.

— Итак, отец мой, осада началась, и я очутилась в очень тяжелом положении. Командовать в таких опасных обстоятельствах я не умела, а отец и Жильберт все еще не являлись.

Однажды, когда я положительно не знала, что мне делать и как поступить, я прибежала к Клорифону. Он был заперт в комнате Жильберта. Ключ от этой темницы я всегда носила с собой в кармане и доверяла его только отцу Августину, который приводил моего пленника к обеду и ужину.

Рыцарь стоял у окна. Он так внимательно прислушивался ко всякому шуму, доносившемуся со стен, что даже не обернулся, когда я открыла дверь. Но при звуке моего голоса он вздрогнул и с удивлением вскричал:
— Как? Это вы, сударыня?

Тогда я рассказала ему, в каком я нахожусь затруднении и просила его помочь мне советом. Сначала он вспыхнул от гнева, но потом вскричал полусмеясь, полусердясь:
— Подумали ли вы о том, чего вы от меня просите? Если я стану помогать вам против своих, я сделаюсь изменником и предателем.

Когда я залилась слезами и стала его упрашивать, он вскричал:
— О, женщины, женщины!

В конце концов, он смягчился, расспросил меня, что делается, и научил, как нужно защищаться.

С этого дня он сделался моим невидимым советником, и я стала распоряжаться довольно сносно. К моему счастью, королевские войска судили о наших силах по нашей дерзости и атаковали слабо, поджидая прихода подкреплений.

Так прошло четыре ужасных дня. Я была в отчаянии. Клорифон же, которому я поверяла все свои огорчения, сказал мне:
— Благодарите Бога, что здесь нет ни вашего отца, ни вашего брата. Сопротивление не приведет ни к чему. Поэтому пользуйтесь удобной минутой и сдайтесь. Я ручаюсь вам за милость короля к вам, и по всей вероятности, к вашим солдатам.

— Я не смею, — возразила я. — Замок этот родовой. Мой отец убьет себя от отчаяния, если узнает, что он сдался. Если он не вернется до решительной минуты, я взорву замок. Для этого у меня уже все готово.

— Как! — вскричал я, перебивая молодую девушку. — У вас была такая преступная мысль? Из гордости и упрямства вы хотели погубить столько людей и погибнуть сами!

Анжела грустно улыбнулась.

— Что же делать, отец Амбруаз? Таковы случайности войны. По крайней мере, никто не посмел бы сказать, что дочь барона де Верделе сдалась и обесчестила брата и отца.

Но я продолжаю мой рассказ.

Мессир Рене де Клорифон тоже, казалось, был испуган моей решимостью. Не знаю почему, но это меня рассердило, и я сказала ему:
— Не бойтесь! Вы не погибнете. Я выпущу вас через тайный ход.

— Вы ошибаетесь относительно моих чувств, Анжела! — вскричал он, схватив меня за руку.

Затем он признался, что любит меня, и объявил, что он умрет со мной, если ему нельзя спасти меня.

Это признание подействовало благотворно. Несмотря на весь ужас моего положения, я теперь чувствовала себя не такой одинокой. Рядом был друг, который поддерживал меня.

На следующую ночь в замок явились отец и брат со своими солдатами. Они вошли через подземный ход, выходивший далеко в поле. Радость отца была мне наградой. И он, и Жильберт целовали меня, поздравляли и осыпали похвалами за мое мужество и присутствие духа. С Клорифоном они были очень вежливы, но оставили его пленником. Только с этой минуты началась настоящая осада. Ежедневные битвы становились все ожесточеннее.

Когда первая радость немного успокоилась, я спросила Жильберта, почему они так долго не являлись. Тогда он рассказал мне, что нуждаясь сильно в деньгах, он обратился к Верделе из Оверни, но кузен Беранже наотрез отказал.

Эта-то поездка и необходимость как-нибудь иначе извернуться отняли у них столько времени.

Осада затянулась. У меня было много работы. Я ухаживала за ранеными и иногда перевязывала их на стенах, рискуя быть подстреленной. Но что мне было до этого! Я так мало дорожила своей жизнью, которая с каждым днем становилась все тяжелей.

Начинал чувствоваться недостаток в жизненных припасах. Теперь приходилось бороться не только с врагом, но еще с голодом и лишениями. В довершение всех несчастий, в один прекрасный день бежал Рене де Клорифон, совершенно непонятным для нас образом. Отец произвел строгое расследование, и тогда мы узнали, что рыцарь нашел возможность влюбить в себя одну из моих служанок. Эта негодная девчонка указала ему известный ей тайный ход и скрылась вместе с ним.

Это открытие наполнило мое сердце злым чувством к мессиру Рене.

На следующий день после бегства рыцаря королевские войска с раннего утра стали готовиться к решительному приступу. Очевидно, неприятель знал, что мы терпим во всем недостаток. Отец и Жильберт, расстроенные и страшно утомленные, понимали, что приближается конец.

— Анжела! — сказал мне отец. — Ты должна переодеться мужчиной. Так ты легче ускользнешь от врагов.

Я повиновалась. Жильберт надел на меня легкие латы. Затем все мы собрались в капелле, чтобы в последний раз помолиться вместе. Потом мы с отцом Августином должны были уйти через подземный ход, и если возможно, добраться до ближайшего монастыря.

Но все случилось иначе. Мы еще молились, когда снаружи до нас донеслись крики:
— Измена!.. Измена!.. Враг уже на стенах! — раздавалось со всех сторон.

Отец и Жильберт обнажили шпаги и поставили меня между собой. Отец Августин стал за нами с крестом в руках. Мы вышли на двор. Бой шел уже повсюду. Королевские солдаты наполняли весь большой двор; другой отряд входил в замок через потайной ход.

Лязг оружия, крики сражающихся и стоны раненых и умирающих наполняли воздух. Это было ужасно, отец Амбруаз!

Но в такие минуты является, так сказать, сверхчеловеческое мужество. Мне даже не было страшно, я думала только об одном: как бы спасти отца и брата. Все же остальное пусть гибнет.

Оба мои защитника дрались с бешенством отчания. Их шпаги образовали вокруг меня как бы непроницаемую броню, и мы медленно подвигались к выходу. В общей свалке на нас не обращали особенного внимания. Вдруг в Жильберта попала пуля и он упал, смертельно раненный в горло. Мы наклонились к нему. Кровь из раны лилась ручьем, и он, видимо, умирал. Видя, что все кончено, отец хотел меня увести, но я уцепилась за брата. Ни за что на свете я не оставила бы его умирать одного. К тому же, сражающиеся могли раздавить его ногами.

В эту минуту, появился рыцарь, с обнаженной шпагой и бросился ко мне.

— Анжела! Что вы делаете здесь? — вскричал он.

Я узнала голос мессира Клорифона.

Отец также узнал его и тотчас же бросился в свалку, желая бежать. Но общее внимание было уже обращено на нас. Отца узнали по баронской короне на шлеме. Солдаты со всем сторон бросились на него. Один Бог знает, чем бы все это кончилось, если бы не вмешался Клорифон.

— Никому не приближаться! Барон сдается! — громко крикнул он.

Вне себя от гнева, отец переломил свою шпагу и бросил обломки на землю.

Жильберт умирал. Отец Августин, стоя на коленях, молился над умирающим. В эту минуту стрела поразила его в висок, и он упал, даже не вскрикнув. Я же лишилась чувств.

Очнулась я в палатке Рене де Клорифона. Мой отец, обезоруженный, вне себя от гнева и отчаяния, сидел рядом. Вокруг палатки слышались шаги часовых.

Немного погодя, пришел Рене. Он пытался успокоить отца и рассказал, что вчера в лагерь прибыл сам король и что, заинтересовавшись моим мужеством, он желает меня видеть.

Как ни стыдно мне было явиться к королю в мужской одежде, я последовала за рыцарем, который провел меня к ставке короля.

Раскрасневшаяся и взволнованная, я прошла сквозь ряды вельмож и рыцарей, которые с любопытством смотрели на меня, и почтительно поклонилась королю. Король сидел на кресле. Он долго смотрел на меня, а затем сказал с улыбкой:
— Так вот она, прелестная воительница, арестовавшая моего парламентера! Да ведь это бунт, сударыня! Теперь я, в свою очередь, должен удержать вас заложницей и, с этой целью, обвенчаю с сиром де Клорифоном. Пусть он всю свою жизнь наблюдает за такой опасной и воинственной дамой!

В данную минуту я чувствовала только гнев и ненависть к мессиру Рене, так как он был причиной смерти Жильберта. Если бы он не соблазнил мою служанку и не бежал, чтобы предать нас, мы, может быть, дождались бы помощи от герцога Карла.

Тем не менее, я понимала, что в данную минуту я ничего не могу сказать, не погубив нас. Поэтому я промолчала, и король обручил меня в своей палатке с сиром Клорифоном. Затем он сказал:
— Ввиду того, что вы выходите замуж за одного из моих верных рыцарей, я не хочу преследовать вашего отца. Я прощу его измену, но только он должен публично попросить у меня милости и пощады и снова произнести присягу вассала.

Когда я вернулась и рассказала, что произошло, отец вышел из себя от гнева.

— О, позор! — повторял он, сжимая кулаки. — Я должен унизиться перед этим презренным королем и видеть, как ты сделаешься женой предателя, бывшего причиной смерти моего сына!

При воспоминании о брате я заливалась слезами и моя злоба против Рене еще больше увеличивалась. Вдруг у меня мелькнула одна мысль.

— Подожди, отец, и предоставь мне действовать, — сказала я. — Может быть, мне удастся спасти нас.

Когда настала ночь, я выскользнула из палатки. Часовых не было, так как по лагерю уже распространился слух, что я обручена с Клорифоном и что мой отец будет помилован. К тому же, что могли предпринять старик и молодая девушка.

Вид нашего бедного замка, пустынного и разграбленного, еще более укрепил меня в моем решении. Стены были пробиты, на башне вместо нашего знамени развевался королевский штандарт. И все это случилось по милости мессира Рене.

По известной мне тропинке я как кошка пробиралась к замку и через открытую калитку вошла во двор. Здесь все носило следы беспощадного грабежа. Кругом было тихо и пустынно, но, тем не менее, я не решилась войти в замок. Слезы душили меня, и мне казалось, что мое сердце разорвется от горя.

Я пробралась в конюшню. Как я и ожидала, там стояло несколько лошадей, оставленных под охрану стражи, которая, мертвецки пьяная, спала на дворе. Обвив копыта лошадей соломой, я свела их с холма и спрятала в кустах. Затем я побежала предупредить отца.

Отец точно возродился. Он едва дал мне время написать углем на подушке несколько прощальных слов Клорифону.

Мы уехали. Откровенно сознаюсь, что я уезжала с тяжелым сердцем, но иначе я поступить не могла. Я не знаю, преследовали ли нас, но, во всяком случае, мы должны были намного опередить погоню. Затем, ввиду моего крайнего утомления и болезни отца, уже тогда охватившей его, мы решили, несмотря на наше отвращение, просить временного убежища у кузена Беранже.

Голос Анжелы оборвался. Закрыв лицо руками, она разразилась конвульсивными рыданиями. Я с жалостью и участием смотрел на нее.

— Дорогое дитя мое! — сказал я, вздыхая. — Я боюсь, что вы поступили не особенно благоразумно, помогая бежать вашему отцу. Помилование короля и брак с благородным рыцарем сулили вам более покойную и почетную жизнь, чем то неверное будущее, которое ожидает вас.

Анжела вытерла слезы. Стараясь говорить твердо, она ответила с печальной улыбкой:
— Вы правы, отец Амбруаз! Гнев и злоба плохие советники. Но дело сделано. Теперь остается только мужественно переносить последствия нашего поступка.

Немного спустя после этого разговора состояние больного сразу ухудшилось, и я понял, что приближается его конец. Беранже часто навещал больного. Теперь он аккуратно являлся к обеду и ужину, и я заметил, что он смотрит на Анжелу с таким выражением, что не оставалось ни малейшего сомнения в чувствах, какие она ему внушала. Однажды вечером барон снова пришел навестить больного. Тот отослал под каким-то предлогом дочь и сказал ему:
— Я хочу попросить у вас, кузен, гонца, чтобы послать с ним письмо к рыцарю Рене де Клорифону. Король обручил его с Анжелой. Тогда этот брак был мне неприятен. Но я чувствую, что умираю, и моя бедная дочь останется одна, без защитника. Поэтому я хочу написать Клорифону, что возвращаю ему его невесту. Он любит Анжелу и приедет за ней. Отец Амбруаз может здесь же обвенчать их.

При этих словах старого синьора Беранже страшно покраснел и сказал:
— Дорогой кузен! Если таково ваше желание, то я предоставляю в ваше распоряжение столько гонцов, сколько вы пожелаете. Но мне кажется, есть более простое и более достойное средство обеспечить будущее вашей дочери, чем отдавать ее в руки какого-то неизвестного рыцаря. Я сам сочту за счастье жениться на вашей дочери и, если вы согласитесь, сделаюсь защитником Анжелы. Таким образом, она останется тою же де Верделе и, в качестве моей жены, будет гарантирована от всех случайностей судьбы.

Старый барон был очень удивлен и в то же время доволен.

— Если вы, Беранже, любите мою дочь и хотите на ней жениться, то я, конечно, не могу желать для нее более благородного и блестящего брака. Сегодня же я передам ей о нашем решении.

Я не знаю, что старый синьор говорил Анжеле и как ему удалось убедить ее, но только на следующее утро, когда пришел Беранже, он обручил его со своей дочерью. Анжела не протестовала, хотя ее глаза и были красны от слез. Два дня спустя барон умер.

Анжела была неутешна в своем горе. Пока она вся отдавалась молитвам и слезам, Беранже снова скрылся в башню. Проклятый колдун сумел так опутать его своими дьявольскими чарами, что он, казалось, все позабыл и ни словом не упомянул о браке.

Так прошло около трех месяцев. Анжела, день ото дня, становилась все мрачней и озабоченней. Наконец, она сказала мне однажды:
— Я не могу больше оставаться здесь, отец Амбруаз! Мое ложное положение в этом замке давит меня. Я хочу уехать отсюда.

— Дорогое дитя мое! Куда же вы поедете? — спросил я со слезами на глазах.

— В Брюж, в монастырь для благородных девушек. Настоятельница этого монастыря приходится мне родственницей по матери. Жильберт говорил мне, что у нее я всегда найду верное убежище.

После ужина Анжела подошла к Беранже и поблагодарила его за доброту и любезность к ней и к ее покойному отцу. Затем она объявила, что желает удалиться в монастырь, и попросила его дать ей конвой до Брюжа.

Барон вспыхнул и с озабоченным видом слушал ее.

— Ваша просьба крайне удивляет меня. Разве вы забыли, прекрасная кузина, что ваш отец обручил нас? — недовольным тоном ответил он.

— Я думала, что вы забыли про это и сожалеете, что так поспешно приняли на себя такое обязательство, — с досадой возразила Анжела.

— Я уважал ваше горе, прекрасная кузина, и не хотел смущать вашего траура разговорами о браке. Но слово, связывающее двух Верделе, так же ненарушимо, как обряд венчания, — ответил Беранже. — Убедившись же теперь, что могу говорить, не возбуждая вашего неудовольствия, я снова вступаю в права жениха и назначаю нашу свадьбу через месяц, — прибавил он с тонкой улыбкой.

Он поцеловал молодую девушку и представил ее всем в замке, как их будущую госпожу. Бедная Анжела так нуждалась в любви и участии, что нежность барона, видимо, тронула ее.

В течение следующего месяца Беранже вел себя очень непостоянно. То он искал общества своей невесты, то демон башни снова овладевал им, заставляя все забывать.

Наконец, наступил день свадьбы. Этот день предполагалось торжественно отпраздновать, но гостей было немного, так как Беранже был мало знаком с соседями и не любил женского общества. Поэтому он пригласил только несколько пожилых синьоров, и между ними одного своего дальнего родственника — вдовца.

Час, назначенный для церемонии, уже давно прошел. Один из слуг сообщил мне, что гости и невеста уже находились в большой зале, но что барон, одевшись для торжества, ушел в башню и еще не возвращался оттуда.

Я подождал еще немного. Наконец, охваченный нетерпением, я прошел в большую залу, чтобы посмотреть, что там делается. Все гости имели обиженный вид. Что же касается невесты, то она была вне себя от гнева и стыда, видя такое пренебрежение к себе. Когда я подошел, она нервно сжала мою руку и слезы брызнули из ее глаз.

— Отец Амбруаз! Лучше, выпрашивая свой хлеб по деревням, добраться до первого монастыря, чем сделаться его женой, — пробормотала она отрывистым голосом.

Я смотрел на нее с глубоким сожалением. Никогда еще не была она так хороша, как в этот день. Я старался, как мог, успокоить ее, как вдруг среди пажей, толпившихся в дверях, произошло движение, и на пороге залы показался барон. На нем был богатый костюм. Пояс его и рукоятка кинжала сверкали драгоценными камнями. Однако заметно было, что этот изящный костюм, одетый с утра, сильно пострадал от пребывания в лаборатории.

Беранже остановился у входа в залу и приветствовал рукой невесту и гостей. Затем он сказал несколько слов пажу. Тот убежал и принес серебряный таз. Барон поспешно вымыл лицо и руки и надел на шею золотую цепь, которую ему подал другой паж. По окончании всей этой церемонии он подошел к Анжеле, которая, задыхаясь от гнева, смотрела на эту сцену.

Мне самому так интересно было видеть, что произойдет дальше, что я на минуту остановился в нескольких шагах от них.

— Возвращайтесь в вашу грязную башню! После всего случившегося я не хочу быть вашей женой! — вскричала Анжела сдавленным голосом.

Беранже страшно покраснел.

— Вы сами не знаете, что говорите! Подобные вещи не делаются, — ответил он.

— И вы должны бы были знать, что нельзя заставлять невесту ждать, как какую-нибудь нищую, и идти к алтарю перепачканным, как угольщик!

С этими словами она указала пальцем на черное пятно на колене барона.

Слегка смущенный, Беранже взглянул на пятно, а потом любезно сказал:
— Тем красивее и белее вы, дорогая Анжела! А теперь перестаньте капризничать! Я не знал, что

уже так поздно. — С этими словами он схватил за руку молодую девушку.

Я поспешил в капеллу. Церемония прошла без дальнейших препятствий. Анжела была страшно бледна и имела мрачный вид. Я думаю, что если бы не было посторонних синьоров и если бы их любопытные взоры не смущали ее, она отказалась бы идти к алтарю с Беранже.

По окончании брачной церемонии новобрачные спустились вниз, чтобы показаться народу, наполнявшему все дворы. Со стороны Беранже шел паж с подносом, полным денег; со стороны Анжелы другой паж нес подарки, предназначенные женщинам. Всюду их встречали криками и благословениями. Позже, как я слышал, в народе говорили, что когда венчался покойный отец Беранже, то он бросал деньги более полными горстями. По окончании этой последней формальности все общество снова собралось в большой зал. Пока барон разговаривал с гостями, мы с Анжелой прошли в соседнюю комнату и, сев в глубокой амбразуре окна, тоже занялись беседой. Прошло может быть около часа, когда дверь в комнату открылась и в нее вошел барон, в сопровождении старого рыцаря, своего родственника. Последний говорил с нескрываемым восхищением:
— Клянусь кровью Христа, она очаровательна! Я удивляюсь, Беранже, как ты сумел так таинственно и неожиданно добыть себе такую восхитительную жену!

— Вы находите, мессир Жак, что она красива? Очень рад этому, — с деланной небрежностью ответил Беранже. — Вам одним я признаюсь, что к этому браку меня принудил двойной долг: во-первых, обещание кузену, отцу Анжелы, обеспечить будущее его дочери, которая оставалась одна на свете, а во-вторых, необходимость иметь наследника моего имени, так как я последний Верделе. По своему характеру я мало доступен для нежных чувств и предпочел бы остаться холостяком, если бы мог следовать своим вкусам. Но раз судьба решила иначе, нужно терпеливо переносить этот брак с ничтожной девчонкой, как и многое другое в жизни. Но довольно об этом. Вот сарацинская (Сарацины — в средневековой Европе так называли всех арабов и некоторые другие народы Ближнего Востока.) сабля, которую я хотел вам показать, — прибавил он, подходя к стене, на которой висело оружие.

После небольшого рассуждения относительно достоинств различного оружия, они ушли из комнаты, не заметив нас в нашем убежище.

Анжела побледнела, как полотно, и прислонилась к стене. Выражение ее глаз очень испугало меня. Вдруг она схватила мою руку и нервно сжала ее.

— Негодяй! Он делает вид, что женился на мне из милости. И подумать только, что теперь поздно, что я навеки связана! — вскричала она отрывистым голосом — О! Как я была слаба, соглашаясь сделаться его женой, вопреки предупреждавшему меня внутреннему голосу. И где были мое мужество и моя гордость! Но оставаться здесь я не могу. Отец мой, помогите мне бежать!

Тщетно я старался уговорить ее; гнев и только что вынесенное унижение окончательно лишили ее рассудка.

Во время брачного пира бледная как смерть Анжела ни разу не открыла рта. Когда же начались тосты, с нею сделалось дурно.

Наблюдавший за ней Беранже вспыхнул, но притворившись равнодушным, приказал унести ее и оказать ей необходимую помощь. Затем пир продолжался с прежним оживлением. Когда встали из-за стола, я тотчас же побежал узнать, что с бедной Анжелой. Но когда служанка, заливаясь слезами, бросилась к моим ногам, я должен был сесть, так как ноги отказывались мне служить.

— Говори скорей, Элиза, что случилось?

— Ах, отец Амбруаз! Благородная дама бежала, переодевшись служанкой. Она надела мое платье, — ответила добрая девушка, передавая мне письмо.

Письмо это состояло всего из нескольких строчек. Анжела уведомляла меня, что решила, если получится, добраться до Дофине и поступить в первый попавшийся монастырь.

«Со мной документы моего отца, доказыващие мое имя и мое рождение. Молитесь Богу, отец мой, чтобы Он помог мне добраться до одного из этих святых убежищ и вспоминайте иногда вашу бедную Анжелу, которую беспощадная судьба снова выгоняет на большую дорогу».

Так заканчивала она свое письмо. Я горько плакал и в то же время горячо молился, чтобы ее бегство Удалось и чтобы она благополучно добралась до Дофине, так как всякое согласие между мужем и ею было навсегда нарушено.

Прошло несколько часов и наступила уже ночь, но я все по-прежнему сидел и размышлял, что будет, когда откроется истина. Когда же я услышал приближающийся шум и голоса, я вышел в соседнюю комнату и прислонился к стене.

Во всю длину коридора до самой брачной комнаты выстроились пажи и конюшие, с факелами в руках. Минуту спустя показался сам Беранже, в сопровождении своих гостей. Последние смеялись и делали ему всевозможные пожелания. Новобрачный скрылся за дверью. Но не успели еще гости уйти, как дверь спальни с шумом открылась, и оттуда вышел смертельно бледный барон, с пеной у рта. В руках он держал развернутый пергамент, к которому было подвешено на ленте обручальное кольцо.

Беранже хотел говорить, но ему сдавило горло, и голос отказывался повиноваться. Он протянул мне письмо и, тяжело дыша, облокотился на стул. Хотя глаза мои и были омрачены слезами, я сумел прочесть следующее:
«Кузен Беранже! Из признания, сделанного вами мессиру Жаку, я узнала, что совершила двойную ошибку. Первая ошибка состояла в том, что я не поняла вас и приняла ваше имя вместо того, чтобы отказаться и освободить вас, как вы этого ожидали, от обещания, данного вами моему покойному отцу. Вторая заключалась в том, что я слишком поздно увидела, что в вашем замке я в тысячу раз больше презираема и одинока, чем на большой дороге. Чтобы исправить по мере сил эти досадные ошибки, я избавляю вас от тяжелой неприятности иметь жену. Считайте меня умершей. Никогда не воспользуюсь я ни вашим именем, ни вашей защитой. Вы свободны жить, как вам будет угодно, как и я, в свою очередь, возвращаю себе свою свободу. Прежде чем окончить это письмо, позвольте мне сказать вам, что вы поступили как негодяй! Мой отец не мог желать, чтобы его дочери бросали из милости кусок хлеба. Он надеялся, что мой муж будет любить и уважать меня. Еще раз повторяю, кузен, вы свободны навсегда. Анжела».

У меня кружилась голова от всех этих событий, но я не имел даже времени одуматься. В эту минуту Беранже, овладев собой, обернулся к пораженным гостям и сказал со зловещим смехом:
— Хозяйка замка бежала. Вот, господа, в чем заключаются радости семейной жизни!.. Эй, вы! — он повернулся к слугам. — На коней! Приготовьте и мне лошадь!.. Живую или мертвую, но я верну ее в замок!

Гости обменялись удивленными и многозначительными взглядами. Затем, даже те, кто должен был остаться до следующего дня, поспешно простились с бароном.

— Эта бледная новобрачная должна была иметь важные причины, чтобы бежать таким образом, — заметил один из гостей.

На Беранже было страшно смотреть. Он сорвал кольцо, привешенное к пергаменту и надел его на свой мизинец.

— Живая или мертвая, но ты опять наденешь его, так как ты моя жена! — пробормотал он, как ураган сбегая с лестницы.

Я машинально следовал за ним. На дворе царили шум и суета, но хриплый и неузнаваемый голос барона покрывал все.

— Выпустите охотничьих собак! Да пусть пикеры (Пикер — в псовой охоте: псарь, вожатый гончих.) присоединятся к воинам и конюшим! — рычал он. — Живей!.. Мою лошадь, ради всех демонов ада!.. Мы поохотимся за тобой, моя белая серна. Да сохранит Бог того, кто спрячет ее или даст ей убежище! Будь то хоть сто человек — я их повешу!

Ужас и отчаяние придали мне мужество.

Пока на шею собакам привешивали куски платья Анжелы, я приказал, чтобы и мне также привели лошадь.

Вскакивая на лошадь, Беранже заметил меня и вскричал:
— Вы тоже с нами, отец Амбруаз? Зачем? Мы обойдемся и без вашего благословения!

С этими словами он помчался вперед. Собаки тотчас же напали на след, и мы поскакали за ними к лесу, замыкавшему со всех сторон горизонт. Однако, вся ночь прошла в тщетных поисках, и я уже начал надеяться, что несчастной Анжеле удалось ускользнуть от нашего преследования. Барон был обескуражен. Он, казалось, постарел и обильный пот орошал его искаженное и бледное лицо.

Вдруг собаки подали голос, и охота началась с новой энергией. Наконец, мы выехали на большую прогалину, среди которой стояла лачуга угольщика. К ней-то с громким лаем и направилась свора.

— А! — вскричал Беранже. — Наконец-то! Подожгите нору и выгоните оттуда крыс!

В эту минуту из лачуги выбежали двое мужчин в почерневшей одежде. Один из них нес на руках женщину, в которой я узнал Анжелу. Но едва он сделал несколько шагов, как споткнулся о корень и упал.

— Спасайтесь, добрый человек, или вы погибли! — вскричала молодая женщина. Бедняги, как тени, скрылись в лесной чаще.

Начинало светать. Теперь, при бледном утреннем свете, мы ясно могли разглядеть Анжелу. Она была бледна, как смерть, но имела решительный вид.

— Схватите ее и принесите ко мне! — крикнул барон.

Так как солдаты отступили назад перед пылающим взором молодой женщины, Беранже заставил свою лошадь сделать скачок вперед и сурово повторил:
— Сейчас схватить ее или я всех вас повешу, негодяи!

— Беранже! Ведь это твоя жена! Ради Бога, приди в себя! — вскричал я, цепляясь за его рукав.

Нерешительно и опасаясь ее ранить, воины приблизились к молодой женщине.

— Сдайтесь, благородная дама! — с мольбой воскликнул один из воинов.

Но прежде чем кто-нибудь мог угадать ее намерение, Анжела бросилась под ноги лошади Беранже и вскричала:
— Убей меня прежде, чем овладеть мной!

Крик ужаса сорвался с бледных губ барона. Не будучи в силах справиться с испуганной лошадью, он боялся раздавить молодую женщину. Желая, вероятно, заставить ее отступить, он поднял лошадь на дыбы и со страшной силой ударил бичем Анжелу, фигура которой смутно виднелась в туче пыли. Затем, сделав пируэт, он заставил свою лошадь сделать скачок в сторону…

Сдавленный крик Алисы прервал чтеца. Молодая женщина слушала со все возраставшим интересом. При описании последнего эпизода она смертельно побледнела, и у нее невольно вырвался возглас, заставивший замолчать барона.

Глаза всех обратились на Алису.

— Боже мой, Алиса! У тебя такой расстроенный вид, будто ты сама была под копытами лошади злого барона! — вскричала Марион. — Признаюсь, на меня эта сцена тоже произвела сильное впечатление, но все-таки не следует принимать так близко к сердцу это далекое прошлое.

— Ты права, Марион! Прошу всех простить мне, что я прервала дядю на самом интересном месте, — ответила, краснея, Алиса. — Рассказ об этом эпизоде произвел на меня такое сильное впечатление, что мне показалось, что я вижу эту прогалину, лачугу, угольщика, вооруженных людей и, в двух шагах от себя, зловещее лицо человека, труп которого мы недавно видели. Он устремил на меня такой ужасный взгляд, что я невольно вскрикнула и почувствовала безумную ненависть к этому воображаемомусуществу.

Когда вопрос касался Мариам, Ренуар слушал с сосредоточенным интересом и выказывал сильное нервное возбуждение. Теперь он устремил на Алису свой сверкающий взор, придававший такое странное выражение его физиономии.

— Воображаемому! — насмешливо повторил он. — Каким образом, маркиза, это грубое и бесчестное лицо может быть воображаемым, если эта древняя хроника раскрывает его злодейства, а его тело покоится в ста шагах от вас.

— Я хотела только сказать, что в ту минуту, когда мне казалось, что я вижу эту сцену, барон был для меня воображаемым видением.

— Мне кажется, что все вы немного пристрастно судите моего предка. В пятнадцатом веке нравы были совсем иные и оскорбление, нанесенное публично бегством жены, могло страшно взбесить его и довести до крайности, — заметил Беранже. Он был очень бледен и кусал свои усы.

Ренуар тотчас же обернулся к нему и в глазах его вспыхнуло выражение ненависти и насмешки.

— Фи, маркиз! — вскричала в эту минуту Марион. — Что побуждает вас защищать этого грубого и недостойного рыцаря, который вместо того, чтобы уважать и защищать женщин, грубо оскорбляет свою жену?

Прежде чем маркиз успел ответить, Ренуар насмешливо заметил:
— Может быть, желание маркиза де Верделе оправдать дурные поступки покойного барона Беранже проистекает из весьма естественного, законного и извинительного чувства. Впрочем, я не хочу вдаваться в рассмотрение этого вопроса. Я думаю только, что нравы пятнадцатого столетия гораздо менее отличаются от современных, чем обыкновенно принято говорить. Изменилась только манера действовать. И в наше время можно так же безнаказанно оскорблять и унижать женщину и нравственно избивать ее, как и тогда.

Маркиз густо покраснел.

— Вы поступили бы очень благоразумно, господин Ренуар, если бы перестали объяснять мои взгляды на нашего предка с точки зрения ваших… странных идей. Раз вы уже делали мне смешные намеки по этому поводу, но я предпочитаю не вспоминать их.

Видя, что Ренуар выпрямился с язвительным видом и что спор начал переходить в ссору, барон Эрнест счел нужным вмешаться.

— Довольно, господа! Перестаньте! Тебе, Беранже, нечего горячиться из-за действий и поступков покойного барона де Верделе, за которые ты, слава Богу, не ответствен. А вы, дорогой сосед, позабудьте на сегодня ваши мистические взгляды. А теперь я снова приступлю к чтению, причем прошу присутствующих не перебивать меня, так как если мы станем обсуждать каждый эпизод, то не кончим сегодня чтения хроники, что было бы очень прискорбно, ввиду цельности рассказа.

Итак, вернемся к тому моменту, когда Беранже заставил свою лошадь сделать скачок в сторону и удалился от несчастной женщины.

— Когда пыль улеглась, — продолжил чтение барон, — мы увидели Анжелу. Она была переодета служанкой и лежала без чувств. Платье ее было разорвано. От самого лба до обнаженного плеча кровь лилась в изобилии. Я не понимаю, как я не потерял рассудка в этот роковой час. Даже суровые солдаты были тронуты. Никто не осмеливался дотронуться до несчастной и все считали ее мертвой. Беранже имел вид безумного. Губы его нервно дрожали и он смотрел на свою жертву широко открытыми глазами.

— Поднимите благородную даму и подайте ее мне, — сказал он, наконец, приходя в себя.

Один из конюших соскочил с лошади, осторожно поднял Анжелу и подал ее барону. Тот положил ее поперек седла. Придерживая жену одной рукой, другую он приложил к ее сердцу.

— Она жива! — сказал он, не глядя на меня.

Я ничего не ответил. Затем, медленно, шаг за шагом, мы направились к замку.

Анжела не приходила в себя. Осмотрев ее, я увидел, что лошадь разбила ей бок и что у нее была контужена голова. В тот же вечер у нее открылось воспаление мозга.

Из ближайшего города привезли врача. Тот, осмотрев больную, объявил, что ее состояние до такой степени опасно, что он не может ничего сказать об исходе болезни.

В течение трех недель Беранже не покидал комнаты, где Анжела металась между жизнью и смертью. За это время никто не слыхал от него ни одного слова. Мрачный и молчаливый, он, точно прикованный, сидел у изголовья жены и даже не спрашивал врача о ее состоянии. Одному Богу известно, что происходило в его душе.

Однажды ночью Анжеле было особенно худо и она пришла в сознание. Бедная женщина узнала меня и улыбнулась. Когда же она заметила барона, она вскрикнула от ужаса и снова лишилась чувств.

Тогда врач объявил, что если барон желает, чтобы его супруга осталась жива, он не должен показываться ей.

Беранже послушно удалился, но запретил под страхом смерти оставлять под руками Анжелы ножи или какие-нибудь другие орудия, которыми она могла бы лишить себя жизни. Он снова стал посещать башню, приказав, чтобы его извещали каждый час о ходе болезни. Я же остался с больной, и мы берегли ее, как зеницу ока.

Наконец, молодость победила недуг и Анжела стала медленно поправляться. Как только она была в состоянии ходить, она объявила, что желает уехать из замка.

— Я поеду к королю и буду просить у него милости и правосудия. Он знает меня. Если же это не удастся, я брошусь к ногам какого-нибудь рыцаря и буду умолять его о покровительстве и защите, — говорила она мне.

Я со слезами убеждал ее, что Беранже ни за что на свете не отпустит ее и что она обязана простить мужа. Но Анжела оставалась непоколебимой. Впрочем, в то время ей трудно было бежать, так как она была настоящей пленницей. Воины стерегли дверь ее комнаты, замок был приведен в осадное положение и часовые охраняли все выходы.

Мало-помалу Анжела впала в глубокую апатию. Она сделалась мрачна и молчалива, и окончательно отдалась своим тяжелым думам. Ни мои слезы, ни мои просьбы не действовали на нее. Наконец, врач объявил, что ей необходим свежий воздух. Тогда ее вынесли в садик при замке. Барон наблюдал за нею в окно и не позволял ей сделать ни шагу вне стен замка.

Видимое нетерпение стало овладевать Беранже. Он во что бы то ни стало хотел помириться с женой, но, боясь гнева и упреков Анжелы, желал, чтобы она предварительно согласилась заключить с ним мир. Между прочим, он поручил мне передать ей, что если она не поклянется на Евангелии, что отказывается от всякой мысли о бегстве или самоубийстве, то она останется пленницей до самой его смерти, так как, пока он жив, он никуда ее не отпустит.

Молодая женщина равнодушно выслушала мои слова и ничего не ответила на них.

Прошло более двух месяцев, а все мои усилия по-прежнему оставались тщетными. Напрасно я проповедовал, приводил из Евангелия все тексты, предписывающие прощать обиды, и приводил слова Спасителя, приказывавшего воздавать добром за зло, — на все мои аргументы Анжела отвечала только презрительным молчанием или горькой улыбкой.

Я уже не знал больше, что мне делать, Беранже с каждым днем все настойчивей требовал, чтобы я кончал возложенное на меня дело и его внутреннее раздражение сильно отражалось на окружающих. Терзали ли его угрызения совести, не знаю, но ему, очевидно, было очень стыдно, хотя он в этом и не сознавался.

Истощив все средства, я решил прибегнуть к строгости.

— Дочь моя! — сказал я однажды. — Из того, что вы так упорствуете в своей антихристианской злобе, я заключаю, что всякое духовное руководство для вас излишне. Итак, я удаляюсь в монастырь и оставляю вас одних с вашим злым сердцем.

— Уезжайте, отец мой, — равнодушно ответила Анжела, — раз вы защищаете действительно злые сердца, вместо того, чтобы сочувствовать моему справедливому горю.

Я находился в крайне затруднительном положении и не знал, что делать, как вдруг случай дал мне в руки неожиданное оружие. Однажды барон сообщил мне за ужином, что поймали обоих угольщиков и что он решил повесить их, но что он готов и простить их, если Анжела лично попросит его за них.

Теперь у меня был отличный предлог, и я проповедовал перед менее глухими ушами. Анжела немного смягчилась и, по крайней мере, ответила мне.

— Я не могу видеть его, отец мой! Это было бы моей смертью, — повторяла она.

Когда же я описал ей, какие угрызения совести готовит она себе, осуждая на гибель двух несчастных, которые приняли и пытались спасти ее, Анжела залилась слезами и, наконец, уступила.

— Я постараюсь заставить себя видеться с ним, отец мой, но только в вашем присутствии. При этом он должен поклясться мне, что вполне простит этих бедняг.

Я передал эти слова Беранже. Он выслушал меня с озабоченным видом.

— Проклятые женские капризы! Однако придется уступить им, — проворчал он. — Итак, отец мой, скажите ей, что я согласен на все, но взамен требую, чтобы она поклялась, что отказывается в будущем от всяких безумств. Надо же когда-нибудь мне спать спокойно, не держа замок в осадном положении ради сохранения своей жены! Главное же, пусть она обещает, что можно будет оставлять ножи, шпильки и веревки, не опасаясь найти ее повесившейся или зарезавшейся. На этом условии я готов признать, что был слишком жесток к ней. Но теперь пусть все это будет забыто! От нее зависит внушить мне лучшие чувства.

Я передал эти слова в более мягкой форме, и Анжела согласилась, наконец, принять мужа. Но она была так расстроена, так нервно возбуждена ожиданием прихода барона, что я почувствовал к ней самое искреннее участие и с тяжелым сердцем удалился в амбразуру окна. Я чувствовал себя очень неловко, так как отлично сознавал, что при подобном свидании всякое третье лицо будет лишним.

В эту минуту раздались быстрые шаги и дверь в комнату отворилась. Анжела слабо вскрикнула и лишилась чувств, увидя приближавшегося к ней Беранже.

— Не доставало только этого! — вскричал барон. — Отец мой! Дайте мне скорей воды.

Я подал ему дрожащими руками воду и скоро молодая женщина пришла в себя. Я был крайне удивлен, когда увидел, что Беранже сжал Анжелу в своих объятиях и в самых нежных и страстных выражениях просил у нее прощения за свои грубые слова и свою жестокость к ней и клялся ей в неизменной и глубокой любви.

Молодая женщина ничего не отвечала, но, прислонившись головой к груди мужа, она молча переносила его поцелуи и выслушивала нежные слова.

Несмотря на свое волнение, Беранже не забыл про обещанную клятву. Когда же Анжела поклялась никогда не пытаться бежать и не покушаться на свою жизнь, барон, видимо, был вполне удовлетворен.

Дальнейшее время проходило в полном покое, и к Анжеле мало-помалу вернулись ее прежние свежесть и оживление. Беранже, видимо, старался заставить ее забыть свои проступки и до такой степени был влюблен в свою жену, что в течение нескольких месяцев едва заглядывал в проклятую башню, где по-прежнему жил старый колдун. Позже страсть к дьявольским занятиям снова овладела им, но все-таки не до такой степени, чтобы смущать его семейную жизнь. Когда у них родился первый сын, барон очень, гордился им и был искренне счастлив за Анжелу, так как маленький Амори вознаградил ее за все, о чем, может быть, она еще сожалела в глубине души. Ее монотонная и уединенная жизнь получила теперь новую цель.

Я должен прибавить, что Анжела никогда ничего не узнала об ударе бича. Подобного оскорбления она, конечно, никогда не простила бы. Беранже, под страхом смертной казни, запретил людям хоть словом упоминать об этом случае. Молодую женщину мы уверили, что ее ранил один из воинов, пытаясь вытащить копьем из-под ног лошади.

Так прошло два года. Анжела родила девочку, когда неожиданный случай разрушил наш мир и навсегда внес в замок несчастье и преступление.

Однажды вечером, когда мы ужинали, слуга доложил Беранже, что в замок пришла Мариам, цыганка, о которой я говорил выше, и умоляет его оказать ей милость: повидаться с нею. Дурное предчувствие сжало мое сердце. Я смотрел на эту мегеру, как на виновницу смерти Изабеллы и художника, и ее прибытие в замок считал дурным предзнаменованием.

Увы! Мое предчувствие не обмануло меня. С необыкновенной быстротой и могуществом, которые до сих пор остаются для меня тайной, это отвратительное создание снова приобрело над Беранже роковое влияние. Табор ее расположился в ближайших лесах. Любовника и поверенного этой мегеры, Гарольда, часто видели бродящим вокруг замка.

Первым результатом влияния Мариам было то, что Беранже стал пренебрегать женой и снова, очертя голову, бросился в изучение магии. Цыганка помогала ему в этом, проводя с ним целые дни в башне. Скоро я убедился, что между ними возобновилась прежняя преступная связь. Я был глубоко огорчен. Анжела же, права и гордость которой были оскорблены, начала чувствовать к мужу враждебность. Но целый ряд событий скоро превратил это чувство в беспощадную ненависть.

Сначала Мариам относилась к Анжеле с приниженностью собаки. Но та не любила подобного отношения к себе, и вообще, вся фигура цыганки была ей ненавистна. Ее шокировали ее кричащий костюм и грубые и дерзкие манеры.

Видя себя оттолкнутой с презрением Анжелой, Мариам тем энергичней овладела бароном и создала себе из него послушное орудие мести. Она забавлялась тем, что с все возраставшей беззастенчивостью дразнила Анжелу, доказывая ей, что настоящая хозяйка замка она.

Так, однажды, она довела свою дерзость до того, что отлучила маленького Амори. Когда мать пожаловалась барону на эту грубость, тот сурово ответил:
— Злой мальчишка укусил ее и получил только заслуженное.

С этого дня Анжела не спускала глаз со своих детей.

Некоторое время спустя мы собрались в столовой и ожидали только Беранже, чтобы сесть за стол. После довольно долгого ожидания, он пришел в сопровождении цыганки и объявил, что она будет обедать с нами.

Я был страшно возмущен. Анжела смертельно побледнела и встала со стула. Я последовал ее примеру, и мы уже собирались уйти из столовой, как вдруг Беранже схватил жену за руку.

— Что ты делаешь? Эта женщина достойна сидеть за нашим столом. Она приходится дальней родственницей нашему дому.

Благородная женщина посмотрела на него с невыразимым презрением.

— Я не сомневаюсь, мессир, что она достойна быть вашей родственницей, и даже была бы более подходящей для вас подругой жизни, чем я. Я глубоко сожалею, что лишила ее этого места, благодаря тому упрямству, с которым вы удерживали меня здесь. Теперь же я объявляю вам, что за одним и тем же столом нет места законной супруге и дерзкой любовнице.

С этого дня положение еще более обострилось. Беранже, подстрекаемый мегерой, стал часто ужинать в башне. Кроме того, циничная грубость любовницы начала отражаться на манерах и словах барона. Беранже от природы был суров, недоверчив и своеволен; со времени же возвращения Мариам эти дурные качества его развились с особенной силой. Суровость его превратилась в жестокость, а упрямство в тиранию. Мрачная недоверчивость его распространилась на всех окружающих, а расчетливость его перешла в скупость. Беранже всегда боялись; теперь же стали его ненавидеть и распускать про него самые зловещие слухи. Передавали шопотом, что он продал душу дьяволу в обмен на тайну делать золото, что он занимается черной магией и приносит демону человеческие жертвы. Исчезновение двух детей и служанки Анжелы как бы еще более подтвердило эти предположения и сделало барона ненавистным для всех.

В то время я не знал всех этих разговоров и исчезновение служанки приписывал несчастному случаю. Теперь, увы! я знаю, что все это правда, что много преступлений лежит на душе Беранже. Господа, я спрашиваю себя, не играла ли здесь роль странная, роковая судьба? Барон родился в 1440 году; в том же году, в тот же самый день, был казнен маршал Ретц, монсиньор Жиль де Лаваль, проклятой памяти колдун и убийца детей и женщин. Когда душа этого проклятого попала в ад, не упросила ли она тени отпустить в колыбель новорожденного, не защищенного еще Св. Крещением, и не вселился ли один из демонов Жиля в Беранже, чтобы заменить им себе казненного? Ужасная тайна, которую даже страшно исследовать!

Итак, душа барона окончательно омрачилась, а один случай, который я хочу отметить здесь, так как он произвел на меня ужасное впечатление, разбил даже те внешние узы, которые еще связывали его с религией.

В эту эпоху цыганка, ободренная своей властью над бароном, сделала несколько попыток избавиться от Анжелы, без согласия Беранже, конечно, но несомненно в расчете на безнаказанность, если бы открылось ее сообщничество. Так, один бродяга, которого нигде не нашли, чуть не убил ударом ножа благородную даму в то время, когда она гуляла вне стен замка. В другой раз ее лошадь понеслась, испуганная каким-то негодяем, неожиданно выскочившим изо рва. Наконец, Анжела чуть-чуть не была отравлена.

В тот день, когда совершилось это отвратительное покушение, я видел, как Мариам, перед ужином, вошла в столовую, под предлогом взять вещь, позабытую бароном. За ужином Анжела, по обыкновению, выпила свой кубок, а затем, простившись с мужем, удалилась в свои комнаты.

Не прошло и часа, как ко мне прибежала служанка и объявила, что благородная дама чувствует себя очень нехорошо и просит меня немедленно же прийти к ней.

Когда я пришел, Анжела страшно страдала спазмами в желудке, сопровождавшимися сильной рвотой. Будучи по необходимости немного врачом, я тотчас же узнал все симптомы отравления. Я поспешно сбегал за своим ящиком с лекарствами и дал ей противоядие, которое, к счастью, быстро подействовало. Боли успокоились, выступил обильный пот и бедная женщина заснула крепким и спокойным сном. Она запретила говорить об этом случае барону, так как его присутствие с некоторого времени стало ей положительно ненавистно.

На следующее утро, когда я пришел навестить Анжелу, она была еще бледна и слаба, но всякая опасность уже миновала.

— Я решила сегодня сказать Беранже об этом покушении, — сказала она мне. — Я не могу поверить, чтобы он желал моей смерти. Но, в таком случае, он должен удалить эту женщину, которая настолько дерзка, что покушается на убийство. Не может же он терпеть, чтобы мать его детей отравляли, как крысу, за ее же собственным ужином?

— Хорошо, дочь моя! — сказал я. — Я буду с вами, чтобы подтвердить ваши слова.

За обедом барон даже не спросил о причине страшной бледности и очевидной слабости Анжелы. Перед концом обеда благородная дама заметила с иронической улыбкой:
— Я никогда не требовала, Беранже, чтобы ты обращал внимание на мою физиономию, но сегодня я должна попросить тебя сделать это. Может быть, ты увидишь что-нибудь интересное.

Барон поднял голову. Его нерешительный взгляд доказал мне, что он заметил расстроенный вид жены, но только воздержался от вопроса.

— Прости меня, — продолжала Анжела, — что я обращаю твое внимание на такую ничтожную вещь, как мое здоровье. Я знаю, что ты ненавидишь все, что могло бы внушить мне мысль, что ты интересуешься мною. Однако несмотря на все это, я должна сказать тебе, что я не уверена в своей безопасности даже за собственным столом. Мариам, дошедшая в своей дерзости до преступления, отравила меня, и ты можешь видеть по моему лицу, как я страдала ночью. Я не прощу у тебя ни любви, ни участия, но я имею право на твою защиту, а нашим детям нужна мать. Поэтому, чтобы оградить мою жизнь от постоянной опасности, ты должен удалить эту противную женщину.

Барон встал.

— Это ложь! — сурово сказал он. — Мариам дерзка — я это знаю, но никогда она не решится на такую вещь, и даже не захочет ничего подобного, так как, в сущности, она очень добрая женщина.

— Беранже! Ты говоришь против собственного убеждения. Неужели ты до такой степени потерял всякое чувство чести и справедливости, что защищаешь отравительницу! — вскричала Анжела, смертельно побледнев. — Ты лучше всех знаешь, что Мариам, а не кто другой, покушалась на мою жизнь. Но если я до такой степени тебе в тягость, что ты не хочешь защитить меня, то позволь мне уехать отсюда. Я поселюсь с детьми в каком-нибудь другом твоем замке, и буду, по крайней мере, жить в покое. Детей ты любишь не больше, чем меня, а потому даже не заметишь нашего отсутствия.

Барон заметно покраснел.

— Полно болтать пустяки, Анжела! Ты отлично знаешь, что с моего согласия никогда никуда не уйдешь. Тебя отравила, не Мариам, а Христофор, мой виночерпий. Он хотел избавиться от меня, строгого господина, чтобы служить только тебе, которую все любят. Но я сам буду судить это дело.

— Признавайся, неблагодарный, осыпанный моими благодеяниями! — крикнул он виночерпию, который смертельно побледнел и был страшно поражен.

Несчастный упал на колени и клялся, что он невиновен. Но все было тщетно. Барон слушал его, скрестив руки и отвернув голову, и только повторял:
— Ты лжешь!

Затем Беранже приказал увести его и передать начальнику гарнизона, чтобы тот завтра же повесил беднягу.

При этом приказе у Анжелы вырвался крик отчаяния.

— Беранже! Из любви к Спасителю, не убивай этого невинного человека. Я беру назад свое обвинение.

Барон, не отвечая ни слова, повернулся к ней спиной и вышел из комнаты. Мы провели ужасную ночь. Отчаяние отнимало рассудок у Анжелы, меня же давило сознание моего бессилия. Слух об этом приговоре быстро распространился. Вечером толпа крестьян и все живущие в замке собрались на дворе. Они долго обсуждали возможность помилования.

Мрачные, в страшном отчаянии, пришли мы в столовую. Барона еще там не было. Жена виночерпия, с дочерью и двумя маленькими сыновьями, бросилась к ногам Анжелы и умоляла ее заступиться перед бароном за Христофора.

— Что же я могу сделать? — повторяла Анжела, заливаясь слезами. — Вы сами знаете, что я не имею никакой власти!

Но бедные люди цеплялись за ее платье и повторяли с настойчивостью отчаяния:
— Вы можете, благородная дама!.. Хоть попытайтесь только!.. Бог поможет вам!

При виде этой сцены слезы брызнули из моих глаз.

— Дочь моя! — сказал я. — Надо, по крайней мере, попытаться. Прикажите собраться здесь всем людям, которые стоят на дворе. Может быть, на глазах стольких свидетелей мессир Беранже и не откажет вам в вашей просьбе.

Анжела подняла голову. Выражение великодушия осветило ее прелестное личико.

— Хорошо! — сказала она. — Пусть они войдут в столовую.

Когда все собрались, она сказала:

— Как только барон войдет, я брошусь к его ногам. Вы сделайте то же.

Я приказал принести мне распятие и всей душой погрузился в молитву. Первая пришла Мариам и, схватившись за бока, громко расхохоталась.

— Напрасно изволите беспокоиться, благородная дама, — насмехалась она. — Мессир Беранже обещал мне, — Мариам сделала ударение, — повесить Христофора, чтобы наказать вас за то, что вы обвиняете меня в воображаемых преступлениях. Сейчас вы увидите, что значит моя просьба!

Анжела отвернулась с презрением. Цыганка же гордо вышла из комнаты. Несколько минут спустя пришел барон и остановился на пороге, красный от гнева.

— Что за обедню собираются служить здесь? Зачем толпится здесь народ, точно на нижнем дворе? — сурово крикнул он.

— Беранже! Эти люди пришли умолять тебя простить твоего старого и верного слугу, — сказала Анжела, с достоинством подходя к мужу. — Это я приказала собраться здесь этим бедным людям. Вот жена, дочь и два сына старого Христофора. Я тоже присоединяюсь к их просьбе, чтобы смягчить твое сердце.

Взяв за руку маленького Амори, она опустилась на колени и обхватила ноги мужа.

— Во имя наших детей, умоляю тебя: прости Христофора.

Беранже заткнул себе уши. Потом крикнул, вне себя от гнева:
— Почему он еще не повешен, раз я приказал это?.. Кто хочет составить ему компанию, пусть является надоедать мне подобными глупостями!

Все присутствующие тоже бросились на колени и со страхом смотрели на барона. Тогда я подошел к нему с крестом в руках.

— Сын мой! — сурово сказал я. — Если ты останешься неумолим и совершишь это отвратительное преступление, Бог тоже будет беспощаден к тебе. Стыдись! У твоих ног твоя жена, твои дети и твои верные слуги, а ты точно каменный.

Барон был вне себя. Побледнев от ярости, он поднял Анжелу и крепко держал ее за руку, чтобы она не могла повторить этой сцены. Затем он обернулся к жене виночерпия, причем его взгляд случайно упал на ее дочь, красивую шестнадцатилетнюю девушку. Барон встречал ее и раньше. Теперь же сверкающий взгляд его точно прирос к ней.

— Я не могу, — сказал он, — простить покушения на мою жизнь. Вам самим должно бы быть стыдно, что вы просите за этого злодея. Встаньте все и уходите отсюда!

Дочь виночерпия бросилась к нему, повторяя сквозь слезы:
— Милости, милости, синьор!

— Я окажу вам милость и честь, моя красавица, — ответил он.

Затем обратившись к одному из слуг, прибавил:
— Привести ее на эту ночь ко мне!

Молодая девушка побледнела от ужаса и откинулась назад.

— Ты слышал мой приказ, Рибонд? Чего же ты стоишь разинув рот, точно глухой? Берегись! А ты, добрая женщина, ступай домой. Твой муж будет завтра повешен. Об этой же скучной истории — ни слова больше! А кто будет говорить о ней, тот разделит участь Христофора.

Анжела встала и, шатаясь, отошла к столу. Оскорбление, нанесенное ей бароном, дерзко выбиравшим себе любовницу в ее присутствии, заставило ее сильно покраснеть.

— Презренный! — вскричала она. — Итак, вот какой твой ответ дочери, вымаливающей жизнь отца!

— Да, сударыня! — ответил Беранже, наклоняя голову. — Разве вы не одобряете моего вкуса?

Анжела схватила со стола тяжелый золотой кубок и бросила его прямо в лицо барона. Тот отступил с окровавленной физиономией.

— Вот мой ответ! Ты можешь убить меня, но я при всех слугах бросаю тебе мое презрение.

— Что ты осмелилась сделать! — прорычал Беранже, обнажая кинжал и бросаясь к жене.

Я вскрикнул от ужаса. Но, движимые одним и тем же чувством, все воины бросились вперед, и лес обнаженных шпаг отделил этого бешеного от мужественной Анжелы.

— Назад, мессир! Мы защитим благородную даму! — вскричали в один голос солдаты.

Один из них, сын Христофора, прибавил:
— Если вы убьете благородную даму, мы все восстанем, как один человек. Ваши виселицы не пугают нас!

При виде разгоряченных лиц и взглядов, пылающих ненавистью и возмущением, барон понял, что он рискует восстанием всех своих вассалов. Поэтому он отступил назад, вложил кинжал в ножны и схватил бич.

— Убирайтесь вон, канальи! Возмущение дорого обошлось бы вам! — крикнул он.

Не смея тронуть воинов, барон обрушился на крестьян. Бич его хлестал направо и налево, по воющей толпе, которая быстро разбежалась. Комната опустела в одну минуту. Я поддерживал Анжелу, лишившуюся чувств. Беранже подошел к нам и наклонился к жене.

— Погоди! Ты еще заплатишь мне за свою смелость, которой все так восхищались! — проворчал он, вытирая свое окровавленное лицо.

На следующее утро, за обедом, барон взял за руку бледную и расстроенную Анжелу.

— Пойдем! — сказал он. — Я хочу тебе что-то показать.

Барон подвел ее к окну, выходившему на внутренний двор. Подняв занавес, он открыл окно и толкнул Анжелу вперед.

Я последовал за ними и тоже наклонился вперед, чтобы лучше видеть.

Ужасное и отвратительное зрелище представилось моим глазам. На виселице качалось пять человек, с искаженными лицами, и, в их числе, сын виночерпия, грозивший барону.

Анжела вскрикнула от ужаса и хотела бежать, но Беранже силой удержал ее. Молодая женщина отбивалась, как безумная и, наконец, упала в конвульсиях.

Барон усадил ее в кресло. Когда же она немного успокоилась, он сказал многозначительным тоном:
— Благодари Бога, что я наказал тебя только казнью другого!

Анжела с ужасом оттолкнула его.

— Боже мой! За какое преступление Господь связал меня с таким чудовищем! — сказала она прерывающимся голосом. — Я бессильна против тебя, но есть Бог, который воздаст за все!

Барон остановился и выпил глоток сахарной воды. Взгляд его скользнул по присутствующим и он улыбнулся, заметив, какое впечатление произвело его чтение. Вдруг его глаза остановились на Ренуаре. Тот, с пылающим лицом, подобно тигру, готовящемуся броситься на добычу, устремил на Беранже взгляд, полный такой дикой ненависти, что барон невольно ощутил какое-то неприятное чувство. Но маркиз ничего не замечал. Откинувшись на спинку стула, он, очевидно, находился в нервном шоке и нетерпеливо вертел в руках свою часовую цепочку.

Как только дядя умолк, он поспешно встал.

— Я думаю, дядя, было бы недурно сделать небольшой перерыв и напиться чаю. Ты отдохнул бы, а наши дорогие гости подкрепились после пережитых волнений.

— Ах! Эта хроника окончательно лишила меня аппетита. Великий Боже! Что это было за ужасное время! А я-то так восхищалась временами рыцарства и жалела, что оно прошло! — вскричала Марион.

— Это маленькое разочарование заставит вас быть справедливее к настоящему и относиться снисходительней к вашим современникам, — смеясь, возразил маркиз и вышел из комнаты, чтобы распорядиться о чае.

Завязался общий оживленный разговор.

Одна только Алиса и Ренуар не принимали в нем никакого участия. Молодая женщина, казалось, находилась под давлением какой-то тяжести. В ее воображении каждая из сцен рассказа восставала с такой жизненностью, что она невольно ставила себя на место несчастной Анжелы де Верделе, и ей казалось, что она чувствует и переживает все горе и все обиды этой женщины, умершей несколько веков тому назад.

Неожиданное, крепкое пожатие руки оторвало Алису от ее дум. Она подняла голову и, с невольным страхом, увидела Ренуара. Тот сел рядом с ней и прошептал многозначительным тоном:
— Ну что, маркиза? Убедились вы теперь в справедливости того, что я вам говорил? О! Я вовсе не сумасшедший, но только помню прошлое и узнаю тех, кто жил здесь под иными формами. Проклятая цыганка и теперь такая отвратительная ехидна, но только на этот раз она не повредит вам. Ее казнь близка!

Заметив, что молодая женщина смотрит на него со страхом и удивлением, Ренуар таинственно прибавил:
— Я пристыдил ленивое правосудие, пренебрегающее своею обязанностью, и оно передало мне свою власть судить и возложило на меня наказание виновных.

Его перебил слуга, доложивший, что чай подан. Все перешли в столовую, где Марион начала поддразнивать маркиза и спрашивала его, неужели и теперь он станет оправдывать барона Беранже, ссылаясь на нравы пятнадцатого века.

— Да сохранит меня Господь одобрять такие несправедливые и жестокие поступки, но я продолжаю утверждать, что большая часть вины в том, что произошло, лежит на современных нравах, — со странной серьезностью ответил маркиз. — Если бы закон и обычаи не позволяли ему так поступать, как он поступал, то поверьте, он никогда на это не отважился бы. Если бы я начал вешать своих фермеров, то тотчас же вмешался бы прокурор республики. Когда же мы знаем это, то ни мне, ни кому другому не придет в голову покушаться на чью бы то ни было жизнь.

— А если бы вы были убеждены в своей безнаказанности, то, конечно, позволили бы себе такие жестокие репрессии со всяким, что вам не нравится? — враждебным и насмешливым тоном спросил Ренуар.

— Ах, дорогой сосед! Вы уж слишком много приписываете мне. Я, видите ли, ненавижу дерзких людей, а мстить до полного удовлетворения — это королевское наслаждение. Но мы живем в XIX столетии, что одинаково счастливо, как для вас, так и для моих врагов. Если бы во времена рыцаря де Савари вы стали бы высказывать такие же таинственные, странные антирелигиозные убеждения, какие вы громко проповедуете теперь, то, без сомнения, духовный совет осудил бы вас на in расе (In pace (лат.)-здесь: монастырская темница.), — ответил Беранже, причем в глазах его вспыхнул не менее враждебный огонек.

Этот новый спор произвел на всех в высшей степени неприятное впечатление, тем более, что нервное возбуждение безумного бросалось в глаза. Все удивлялись, как мог маркиз считаться с ним, но, против всеобщего ожидания, Ренуар ничего не ответил и удовольствовался загадочной улыбкой. Затем все поспешили в гостиную, где барон тотчас же приступил к чтению манускрипта, чтобы предупредить дальнейшие споры.

Глава VII

править

Несколько дней спустя Беранже пожелал приобщиться, так как в это время он обыкновенно говел, но я отказал ему в отпущении грехов и в Св. Причастии. С этих пор он за всю свою жизнь ни разу больше не причащался.

После всего случившегося Анжела почувствовала к мужу отвращение, граничившее с ненавистью. Она всячески старалась избегать его, почти не выходила из своих комнат и боялась, даже на минуту, оставить своих детей. Бедная женщина постоянно опасалась нового покушения на свою жизнь со стороны цыганки и едва смела притрагиваться к пище. Боясь, чтобы у нее не похитили детей, она потребовала, чтобы я сделал им метки на руке. Беранже делал вид, что ничего не замечает, но я видел, что такое положение дел тяготило его, а один из слуг рассказал мне, что вечером, в день казни, он жестоко избил бичом Мариам.

Около этого времени в замок прибыл молодой рыцарь. Он был очень болен и его приняли весьма гостеприимно. Он назвал себя Жиллем де Савари и объявил, что, упав с лошади, сломал себе ногу и сильно контузил голову.

Старый хирург замка, я и Бригитта, верная служанка Анжелы, самоотверженно ухаживали за больным, в чем нам помогал преданный слуга мессира Жилля.

Беранже нисколько не интересовался человеком, которого принял под свою кровлю, но Анжела часто навещала его и своим вниманием старалась облегчить страдания больного.

Несколько недель Жилль де Савари лежал между жизнью и смертью, но его сильная натура восторжествовала, и он стал поправляться. Только сломанная нога требовала еще целых месяцев лечения и не позволяла ему сесть на коня. Тем не менее, как только Савари был в состоянии встать, он пожелал лично поблагодарить Анжелу.

При помощи его слуги я провел рыцаря в небольшую комнату, где обыкновенно находилась благородная дама с детьми, и мы провели около часа в очень приятной беседе.

Синьор де Савари был очень красивый и любезный молодой человек, с изящными манерами. Кроме того, он был одарен разнообразными талантами. Он прекрасно пел, аккомпанируя себе на лютне, как провинциальные трубадуры, и слагал очень миленькие песенки. Своим веселым характером, умом и любовью к детям он скоро приобрел расположение Анжелы. Она мечтала и плакала, слушая его пение, и от души смеялась, когда он рассказывал про военную жизнь и про свои приключения.

Мессир Жилль так хорошо чувствовал себя в замке, что не имел ни малейшего желания уезжать, хотя уже около восьми месяцев пользовался нашим гостеприимством.

Как бы это ни показалось странным, но Беранже и его гость едва знали друг друга. Барон только раз из вежливости навестил больного, когда тот пришел в себя после трехмесячного бреда. Узнав от меня и хирурга, что приезжий рыцарь еще хромает и что перелом ноги еще не позволяет ему сесть на коня, он больше не занимался мессиром де Савари. Более чем когда-нибудь барон отдался своим дьявольским занятиям, проводя целые дни, а иногда и ночи в башне, в обществе старого колдуна и цыганки. С Анжелой он по-прежнему был холоден, хотя она и была беременна третьим ребенком.

Отвращение, внушаемое ей мужем, часто заставляло молодую женщину ссылаться на свое нездоровье, чтобы избежать необходимости присутствовать за обедом.

Мне кажется, Савари догадывался о несогласиях, царивших между супругами, так как он избегал барона и выходил из своей комнаты только тогда, когда знал, что тот находится в башне.

В это же время замок принимал в своих стенах еще одного путника, вид которого произвел тягостное впечатление на Анжелу. Путник этот был не кто иной, как мессир Рене де Клорифон, которого случай привел под нашу кровлю. Я не присутствовал при их встрече, но он зашел потом ко мне, и мы имели продолжительный разговор, внушивший мне большое уважение и дружбу к благородному молодому человеку и заставивший меня горько сожалеть, что роковая судьба разлучила его с Анжелой.

Немного спустя после посещения рыцаря Клорифона, Беранже как-то вдруг стал очень интересоваться сиром де Савари и выразил желание видеть его за обедом. Сообразуясь с приглашением владельца замка, гостеприимством которого он так долго пользовался, мессир Жилль в назначенный час явился в столовую. Теперь он вполне уже поправился. Богатый костюм молодого человека еще резче подчеркивал его красоту.

Пока Савари благодарил в изысканных выражениях барона, последний смерил его удивленным взглядом и с такой настойчивостью смотрел в лицо рыцаря, что тот невольно покраснел и смутился.

При виде этого смущения барон вспыхнул, и его пылающий взор с быстротой молнии перешел на Анжелу. Та сидела бесстрастно и только легким кивком головы ответила на поклон мессира Жилля.

Однако Беранже сдержал себя и обед прошел без всяких инцидентов. Только я заметил, что барон насмешливо поглядывал то на жену, то на Савари. Легкомысленный и любезный рыцарь нисколько не скрывал восхищения, которое внушала ему благородная дама.

Несколько дней спустя Анжела позвала меня к себе и сказала:
— Отец мой! Попросите от моего имени сира де Савари, чтобы он уехал из замка. Сегодня я убедилась, что Беранже ревнует меня и следит за нами. Рыцарь, по обыкновению, пришел ко мне и, сидя у моих ног на табурете, пел мою любимую песню, как вдруг дверь отворилась и вошел мой муж. — У вас прекрасный талант, мессир!.. — заметил он. Затем ушел, взяв книгу, которую он будто бы забыл здесь. Но меня ему не удастся ввести в заблуждение. Я отлично знаю, сколько жестокости и злобы скрывается за этой нехорошей улыбкой и что значит взгляд, которым он нас смерил. Пусть Савари уезжает! Я не хочу, чтобы с ним случилось какое-нибудь несчастье под моей кровлей.

На следующее утро я отправился к рыцарю, чтобы передать ему это поручение.

К моему великому удивлению, я услышал какие-то крики и шум, доносившиеся из его комнаты. В ту же минуту Мариам, вытолкнутая сильным ударом ноги, растянулась передо мной на полу.

Мегера была похожа на фурию с растрепанными волосами. Быстро вскочив, она убежала, громко произнося угрозы и проклятия.

Я застал мессира Жилля страшно взбешенным. Он рассказал мне, что уже давно эта бесстыдная тварь преследовала его, сталкиваясь с ним в коридорах, на лестницах и даже проникая в его комнату под разными предлогами. Но сейчас ее дерзость перешла всякие границы. Он писал и даже не заметил, как вошла Мариам. Вдруг она обняла его и объявила со страстным поцелуем, что обожает его и что готова следовать за ним на край света, так как барон де Верделе ей ужасно надоел со своей ревнивой и жестокой любовью.

— Я поступил с этой гадиной, как она этого заслуживала, — прибавил он, бросая на стол бич.

Сердце у меня сжалось. Я невольно вспомнил влюбленного в Изабеллу художника, которому мщение этой злой женщины стоило жизни. Увы! То, что случилось, было только прелюдией целого ряда других несчастий.

Я передал синьору де Савари поручение Анжелы и, со своей стороны, умолял его уехать. Скрепя сердце, он обещал исполнить нашу просьбу. Но в этот же вечер благородная дама сильно захворала.

Рыцарь остался в замке и объявил, что он уедет не раньше, как Анжела настолько поправится, что ему можно будет проститься с нею. Но Анжела не выходила из своей комнаты и на пятнадцатый день утром произвела на свет второго сына.

Я благословил мать и новорожденного, а затем ушел в свою комнату, чтобы помолиться и немного отдохнуть, так как всю ночь не спал, молясь Богу о счастливом разрешении от бремени благородной дамы, которую любил, как собственную дочь.

Я уже спал несколько часов, как вдруг был разбужен стуком в дверь моей комнаты. Я открыл и увидел бессильно опустившуюся у порога Элизу, служанку Анжелы. Она дрожала всем телом, глаза ее выходили из орбит, а зубы стучали, как в лихорадке.

В страшном испуге я поднял служанку и стал ее расспрашивать. Сначала она только двигала губами и не могла произнести ни одного слова. Затем вдруг замахала руками, как безумная, и вскричала:
— Отец Амбруаз! Наш господин убил новорожденного и отравил благородную даму.

Мне показалось, что молния ударила мне в голову, и я, как пьяный, прислонился к стене. Затем, быстро поборов эту слабость, я бросился в комнату баронессы. В зале, смежной со спальней, лежала на полу, как мертвая, няня, а рядом с нею труп новорожденного. Посиневшее и искаженное личико ребенка указывало, что он был задушен. Голова у меня закружилась, и я должен был ухватиться за портьеру, чтобы не упасть. Голос Анжелы привел меня в себя.

Бедная женщина клялась своим вечным спасением, что она невинна и что никогда не позорила супружеской чести. Конвульсии помешали ей говорить, и она с пронзительными криками стала кататься по кровати.

Беранже наклонился к ней. Он положительно имел вид безумного.

— Ах! Мариам обманула меня! — неожиданно вскричал он и, бросившись к шкафу, поспешно вытащил оттуда флакон. Затем он вернулся к умирающей и пытался влить ей в рот содержимое флакона. Но, очевидно, Анжела слышала его восклицание, так как она выпрямилась, дрожа от ненависти и презрения.

— Негодяй! — сказала она, отталкивая барона. — Дай мне спокойно умереть и будьте вы оба прокляты!

Она откинулась назад и замерла в последней конвульсии. Барон, как безумный, поднял ее, тряс, желая оживить, и пытался разжать посиневшие губы, чтобы влить ей в рот противоядие. Я бросился к нему и хотел увести его, но Беранже отчаянно отбивался. Я не знаю, что произошло бы дальше, если бы в эту минуту не вошел в комнату бледный и взволнованный старик Феррари.

— Что ты сделал, несчастный! — вскричал он, хватая барона за руку. — По звездам и по священным числам я прочел, что твоя жена невинна и что этот ребенок действительно твой сын.

Барон, без сопротивления, позволил увести себя своему отвратительному сообщнику. Но вид убитого ребенка, по всей вероятности, пробудил в нем страшный гнев и жажду мести, так как я слышал, как он крикнул пронзительным голосом:
— Схватить цыганку и повесить ее на самой высокой башне замка!

Я горько плакал, склонившись над Анжелой, радостью моих старческих дней. Она скончалась. Милосердный Господь призвал к Себе ее невинную душу. Я закрыл глаза умершей и ушел к себе, желая собраться с мыслями, но не мог этого сделать, так как несчастья этого дня еще не кончились. От слуги сира де Савари я узнал, что Беранже прежде чем убить жену и сына, покончил с рыцарем. Обманутый клеветой Мариам и ослепленный страстью и ревностью, Беранже пришел утром к мессиру Жиллю и стал его жестоко упрекать за то, что он обольщением его жены и адюльтером отплатил за его гостеприимство. Наконец, он обвинил его даже в том, что он отец новорожденного ребенка.

Слуга слышал, как Савари протестовал против этого обвинения и ответил барону:
— Вы сами себя позорите своими словами, барон! Благородная дама чиста и невинна, как ангел. Своими подозрениями вы доказываете только вашу неблагодарность и несправедливость.

Верделе, по-видимому, успокоился, так как слуга слышал, как они стали мирно разговаривать и затем вышли на маленький балкон. Но вдруг ужасный крик привлек его в комнату, и он увидел, как Беранже поднял рыцаря де Савари и бросил его в пропасть.

Хриплое восклицание заставило вздрогнуть присутствующих. С невольной дрожью все устремили взгляды на Ренуара, который выскочил на середину комнаты с искаженным лицом и с безумными глазами.

С тех пор, как в хронике стало упоминаться имя рыцаря де Савари, несчастный больной выказывал знаки необыкновенного волнения. Темный румянец разлился по его лицу, и жестикулируя обеими руками, он заговорил, все более и более повышая голос:
— Правда, все правда! Последние тени рассеиваются, и прошлое снова оживает!.. Да, камни проклятого замка открывали мне правду… О! Теперь я все вспоминаю! — Ренуар сжал голову обеими руками и упал на свой стул.

— Да, я помню, — продолжал он, пронзительным голосом. — Проклятый барон неожиданно схватил меня и, несмотря на мое сопротивление, поднял над балюстрадой. В этот ужасный момент я пережил целую вечность! Пока я висел над пропастью, пока обезумевшая от ужаса душа моя твердила: «Все кончено!.. Ты сейчас умрешь»! — перед моим умственным взором вихрем пронеслась вся моя жизнь… Затем… О!.. Я падаю, все тело мое горит — со страшным страданием разлетается на тысячу атомов!

Со страшным криком Ренуар, как мертвый, упал на пол.

На минуту в комнате воцарилась мертвая тишина. Все, как парализованные, смотрели на несчасного молодого человека. Наконец, Гюнтер и старый барон бросились к Ренуару и с помощью других мужчин перенесли его на диван. После долгих усилий его удалось привести в чувство, но он был страшно слаб и совершенно не помнил причины, вызвавшей его обморок.

Так как Ренуар выразил желание вернуться домой, маркиз приказал подать экипаж. Скоро больной уехал в сопровождении своего верного камердинера, за которым тотчас же послали, как только его господину сделалось дурно.

Когда вызванное этим случаем волнение немного улеглось, дамы стали просить барона, чтобы он дочитал хронику. Тот отказывался, ссылаясь на поздний час и на общее утомление, вызванное случаем с Ренуаром. Но дамы категорически объявили, что именно эта сцена с безумным отняла у них всякое желание спать и что интересное чтение скорей всего успокоит их волнение и рассеет суеверный страх, вызванный зловещим случаем. Наконец, барон с улыбкой сдался на убеждения своих гостей и племянницы и стал продолжать чтение манускрипта. Впрочем, рассказ капеллана уже близился к концу.

Бесформенные и окровавленные останки несчастного Савари были извлечены почти из самой глубины пропасти. Я приказал пока приготовить гроб. С наступлением ночи я хотел перенести их в аббатство, так как нельзя же было оставлять жертву под кровлей убийцы.

Пока я был занят этими распоряжениями, весь замок наполнился страшными воплями: случилось новое несчастье, может быть еще более ужасное, чем прочие. Когда все слуги, с усердием, полным ненависти, стали искать проклятую цыганку, чтобы разделаться с ней — ее нигде не могли найти. Как узнала она о грозившей ей участи — это так и осталось тайной, но только она исчезла из замка, а вместе с нею и оба ребенка Анжелы.

Какое впечатление произвело все это на Беранже, я не могу сказать, так как не видел его. По всем направлениям были посланы отряды конных воинов, чтобы захватить мегеру и ее шайку, но все поиски остались тщетными: цыганка точно сквозь землю провалилась. Я забыл сказать, что шайка этих негодяев уже некоторое время стояла табором в соседнем лесу.

Когда наступила ночь, я отправился с телом Савари в аббатство. Этот замок, пораженный небесным проклятием, внушал мне ужас. Я вернулся только на следующий день к вечеру и хотел тотчас же пройти в капеллу, чтобы помолиться и провести ночь с усопшей, но ко мне прибежала Элиза и со слезами на глазах рассказала, что прошлой ночью барон и старик из башни совершили какое-то колдовство над телом благородной дамы. Они отослали всех женщин и заперлись в комнате покойницы, но Элиза спряталась в молельне и видела, как они раздели покойницу, положили ее на стол и сделали на ее теле какие-то надрезы. Затем старый колдун произнес заклинание и полил раны дымящейся жидкостью. Остальных манипуляций Элиза не видела, так как от отвращения и ужаса зарылась головой в драпировку. Позже, одевая Анжелу, она и другие служанки видели почерневшие рубцы порезов и заметили, что тело быстро твердеет и принимает какой-то подозрительно темный оттенок.

Выслушав этот рассказ, я почти возненавидел Беранже. Действительно, этот презренный человек был проклят! Он не только убивает свою невинную жену, но еще оскверняет ее тело колдовством. И это он совершает в то время, когда слуги ищут по всем дорогам его несчастных детей, которым грозит самая ужасная участь, если их не удастся вырвать из рук этой ведьмы Мариам, которая, конечно, не задумается выместить на них всю ненависть, какую питала к их матери.

Мое волнение было так сильно, что я не мог даже молиться. Только после нескольких часов отдыха и уединения, я настолько успокоился, что мог исполнить свою обязанность и отправился в капеллу. Но в дверях капеллы я остановился, точно окаменелый, и взгляд мой прирос к гробу Анжелы, ярко освещенному восковыми свечами. Служанки одели несчастную женщину как невесту, но ее нежное личико и маленькие руки, державшие распятие, потеряли свою ослепительную белизну и приняли какой-то темный оттенок. У гроба, зарывшись головой в складки платья покойницы, стоял на коленях Беранже. В своем черном костюме он был похож на духа тьмы.

При виде этого злодея мое сердце наполнилось негодованием и ужасом, и глухой стон вырвался из моей груди: Вероятно, Беранже подумал, что этот стон слетел с губ покойницы, так как он смертельно побледнел и встал, дрожа всем телом.

Заметив меня, он тотчас же успокоился и смерил меня зловещим взглядом.

— Что тебе нужно здесь, убийца? — спросил я, всходя на ступени алтаря. — Не боишься ты, что усопшая встанет и обвинит тебя в осквернении своего тела? Твое присутствие здесь — святотатство!

Беранже выпрямился, и в глазах его вспыхнуло выражение гордыни и злобы. Возмущенный такой дерзостью, я вскричал:
— На колени, нечестивый! Преклонись перед Предвечным Судьей и отрекись от дьявола, увлекшего тебя на путь преступлений! Если на земле для тебя нет прощения, то тебе остается милосердие Божие. Но с таким дерзким видом тебе нет места в церкви!

Барон скрестил руки, глаза у него горели, как у демона.

— Безумный монах! Нет ни Бога, ни правосудия. Уходи ты сам: здесь я хозяин. Я сам судья своих поступков, я сам себе Бог!

Дрожь ужаса потрясла меня. Сам сатана говорил этими дерзкими устами! Но на мне, как на служителе алтаря, лежал долг изгнать проклятого из святого места.

Я взял с алтаря массивный серебряный крест и, потрясая им, подошел к Беранже.

— Уходи отсюда, отверженный! Вечное Правосудие, которое ты отрицаешь, рано или поздно покарает тебя. А я — я проклинаю тебя и изгоняю не только из этой церкви, но и из всякой другой, куда бы ты вздумал явиться искать облегчения своим мучениям совести! Уходи, отверженный, извергнутый из числа христиан! Ступай к дьяволу, усыновившему тебя! Да будет над тобой мое проклятие.

Барон побледнел, как смерть, и отступил назад, но в дверях снова остановился. Но я уже не владел собой. Мне казалось, что из каждого угла, из каждого углубления несся хриплый вздох.

— Уходи, или я поражу тебя крестом! — вскричал я, не владея собой. — Смотри! Даже покойница возмущена, что нарушают ее покой.

Барон исчез, но испытанное мною волнение было так велико, что я на какое-то время потерял сознание.

С этого часа я чувствовал себя очень нехорошо и едва был в силах проводить тело Анжелы в аббатство. Я смутно помню, что во время печального шествия к нашему кортежу присоединился какой-то неизвестный рыцарь, в полном вооружении и с опущенным забралом.

Отпевания я уже не мог совершить. Когда же закрывали гроб, я вторично лишился чувств.

Прошло много недель прежде, чем я пришел в себя и был в состоянии говорить о прошлом. Тогда я узнал, что детей нигде и не смогли найти, а рыцарь, присоединившийся к погребальному шествию, был Рене де Клорифон. Он возвращался из какой-то поездки, и судьба привела его сюда в последний раз проститься с любимой женщиной.

После погребения мессир Рене вызвал Беранже на поединок, но, очевидно, проклятый барон дрался заколдованной шпагой, как так, несмотря на свое неумение владеть оружием, он не только остался невредим, но опасно ранил такого опытного солдата, как Клорифон. Раненый рыцарь больше месяца пролежал у нас в аббатстве. Я же навсегда поселился в своей прежней келье. Ни за что на свете я не согласился бы вернуться в замок.

Прошло более восьми лет, не принеся с собой ничего достойного внимания.

В тиши нашей святой обители ко мне снова вернулись спокойствие и душевный мир. С Беранже я не видался, но через Готье, его слугу, всегда говевшего в нашем аббатстве, я получал о нем точные известия, так что мог шаг за шагом следить за ужасным наказанием, положенным на него тем Небесным Правосудием, от которого он отрекся. В ту эпоху в нашей прекрасной Франции царили смута и война и поэтому человеческое правосудие не обратило внимания на преступления барона де Верделе, но Господь и собственная совесть осудили преступного синьора.

Сначала Беранже еще более отдался своим сатанинским занятиям, ища в них, может быть, забвения. Затем Феррари умер, и барон остался один в обширном замке, пустом по его собственной вине. Тогда им овладела скупость, и он стал наполнять свои железные сундуки золотом, вымогая его у бедного народа. Он сам никогда никуда не выходил, и никто из посторонних не переступал порог замка. Путники, пилигримы, вассалы — все, осеняя себя крестным знамением, избегали замка и того, кого уже называли в народе ужасным безумцем Башни Дьявола. Барон сам говорил Готье, что его преследуют призраки. Он заставлял вооруженных людей ночевать в своей спальне и страшно боялся темноты, которая казалась ему населенной его жертвами.

Однажды вечером в аббатство прибежала служанка и просила нашу общину помолиться за преступную душу несчастного синьора.

— Уже три дня он лежит в агонии и не может ни жить, ни умереть. Все видят, что он оспаривает у дьявола свою душу, за которой тот явился.

Я сразу решился и попросил позволения отправиться в замок.

— Иди! — сказал мне почтенный старец. — Он был твоим духовным сыном, а мы представители милосердия на земле.

Я взял крест, святую воду и ушел.

Стояла темная зимняя ночь. Холодный ветер пронизывал меня, но я плотнее закутывался в плащ и ускорял шаги. Наконец, я подошел к замку, но он был заперт со всех сторон.

— В замок нельзя входить! Барон умирает, — сурово крикнул мне часовой.

— Я смиренный служитель алтаря и пришел попытаться вырвать душу у дьявола, — отвечал я.

Мост тотчас же опустился, и я вошел в замок. В одном из коридоров я встретил Готье, который проводил меня в комнату умирающего. Еще издали я услышал жалобные крики, перемешанные с проклятиями, но в страшно исхудавшем призраке, извивавшемся на кровати, я с трудом узнал Беранже.

Эта нравственная нищета производила тягостное впечатление в сравнении с роскошной постелью и гордым гербом, украшавшим смертное ложе. Два воина с трудом сдерживали беспорядочные метания умирающего, который, казалось, боролся с какими-то невидимыми существами и с ужасом и яростью отталкивал их. Холодный пот выступил на лбу суровых солдат, толпившихся в ногах кровати.

Я поднял крест и подошел к Беранже.

— Умирающий! Хочешь ли ты моей молитвы? Желаешь ли ты раскаяться? — спросил я.

Барон приподнялся и устремил на меня пылающий взгляд.

— Убирайся вон, проклятый поп! Твои глупости не спасут меня! — прорычал он неожиданно. — Прощения нет, как нет самого Бога. Уходи! Твое присутствие только усиливает мои страдания. Ах! Я весь горю… ад овладевает мною…

Кропя святой водой направо и налево, я смело взошел на возвышение, на котором стояла кровать.

— Vade retro, Satanas (Vade retro, Satanas (лат.) — Отойди, Сатана.)!.. Отступи перед Св. Крестом и оставь в покое душу, которая еще не принадлежит тебе, — сказал я. — А ты — кайся и молись!

В эту минуту Беранже протянул вперед руки, а взгляд его точно прирос к распятию, которое я держал над ним. Вдруг он пробормотал дрожащим голосом:
— Анжела, ты?!.. Ты приказываешь мне молиться?.. О! не уходи; я повинуюсь… Всемогущий Господи! Сжалься надо мной и спаси мою преступную душу!..

— Сын мой! Бог простил тебя! — радостно вскричал я, подавая ему символ искупления. Беранже прижался к нему губами и почти тотчас же скончался.

После этой великой победы я вернулся в аббатство. Давно уже не был я так счастлив. Я долго молился у гроба Анжелы, невинная душа которой помогла мне победить сатану.

Снова мирно протекли года. Баронство перешло к другим владельцам, истинным и благочестивым синьорам. Как и прежде, один из братьев нашей общины занимал место капеллана в замке.

Мало-помалу время изгладило воспоминание о зловещих событиях, очевидцем которых я был, как вдруг один неожиданный случай снова раскрыл мои душевные раны.

Однажды я узнал, что какой-то неизвестный бродяга непонятным образом пробрался ночью в замок и убил одного солдата и старика-отца владетеля замка. Он чуть было не убил и последнего, крича, что он его сын и что он пришел отомстить ему. Безумца, конечно, схватили, но ему удалось каким-то образом бежать.

Никто не мог понять этой истории, но у меня, с быстротой молнии, мелькнула мысль, что этот странный бродяга мог быть Амори. Узнав каким-нибудь образом о своем происхождении и о своих правах, он пробрался в замок, чтобы отомстить убийце своей матери. Я никому ничего не сказал о своих предположениях и молча плакал. Но с этого дня я решил ежедневно утром произносить особенную молитву Пресвятой Деве Марии, чтобы она спасла и поддержала несчастного сына Анжелы.

Спустя два года после этого печального случая, к нам в аббатство приехал некий рыцарь. Он долго молился в церкви, опустив голову на руки. По окончании божественной службы, рыцарь простерся перед аббатом и, облобызав его колени, просил принять его в число братьев, так как он утомлен жизнью и желает посвятить Богу остаток своих дней.

Приор поцеловал его и позволил ему остаться в нашей общине. Но каково же было мое удивление, когда в новом брате я узнал мессира Рене де Клорифона. Прошлое сблизило нас и сделало друзьями. Во время наших долгих бесед брат Анж — такое имя принял мессир Рене при пострижении — рассказал мне всю свою жизнь и странные события, составляющие как бы заключение к моему рассказу. По моей просьбе он записал свои воспоминания, так как мои года делали для меня эту работу очень тягостной. Зрение мое сильно ослабло и перо уже начало дрожать в моих руках.

Я, Рене де Клорифон, в пострижении брат Анж ордена св. Бенедикта, написал эти воспоминания по просьбе отца Амбруаза, который говорит, что рука его дрожит и отказывается держать перо. Моя же рука не искусна в писании, так как всю жизнь имела дело только со шпагой и копьем, а не с мирным орудием писца. Но что за беда. По всей вероятности, никто никогда не прочтет этих страниц. Описываемые здесь события имеют интерес только для нас — двух стариков. Длинные зимние вечера я хочу посвятить воспоминаниям о единственной женщине, которую я любил и у гроба которой хочу жить и молиться до конца моих дней. Печальный рассказ свой я начну с той минуты, когда я, вернувшись в свою палатку, нашел ее пустой и прочел прощальные слова Анжелы. Погоня за беглецами не привела ни к чему. В страшном отчаянии я похоронил барона Жильберта в капелле, уцелевшей от грабежа, и затем присоединился к армии. Я бросался во все самые опасные места, но смерть, видимо, щадила меня и я был только ранен.

В награду за мои подвиги король пожаловал мне замок Вотур с баронским титулом. После нескольких новых и тщетных поисков Анжелы я окончательно поселился в замке Вотур, этой могиле моих надежд на счастье, хотя и владел землями в Аквитании. Я поместился в той же комнате, где жил в качестве пленника и куда Анжела приходила советоваться со мной относительно защиты замка.

Несколько лет спустя семейные дела вынудили меня ехать в Оверн. Однажды, чувствуя себя очень утомленным, я попросил гостеприимства в одном богатом замке. На мой вопрос, чей это замок, мне сказали, что он принадлежит барону де Верделе. Это имя пробудило во мне тяжелые воспоминания, но тем не менее я ничего не подозревал. Когда же меня ввели в почетную залу, я с удивлением узнал в принимавшей меня владелице замка свою потерянную невесту. Мой вид тоже сильно взволновал Анжелу, но она скоро овладела собой. В ответ на мои упреки, она с достоинством попросила меня не забывать, что она замужем.

Пока мы разговаривали, около нас играли двое маленьких детей, прелестных, как херувимы. Но что-то скорбное в выражении глаз Анжелы и в складке ее губ дало мне убеждение, что она несчастлива и что душа ее полна горечи.

За обедом я увидел барона. Бледное лицо и холодное высокомерие произвели на меня отталкивающее впечатление. Но что особенно удивило и возмутило меня, это появление в столовой грязной и растрепанной женщины. Грубость этой женщины с Анжелой и ее отвратительная фамильярность с бароном были для меня совершенно непонятны. Она без всякого стеснения ударила по плечу барона и сказала, что ему нечего терять здесь время, когда в башне работа стоит без него. Верделе тотчас же встал, извинился, что оставляет меня, и ушел вместе со своей грязной подругой.

Когда мы остались одни, я стал расспрашивать Анжелу. Под влиянием гнева и оскорбленной гордости она сделалась откровеннее обыкновенного, и я понял роль, какую играла цыганка в замке.

Любовь, жалость и негодование наполняли мое сердце. Быстро решившись, я предложил молодой женщине бежать со мной в Вотур, где я сумею защитить ее или умереть вместе с нею.

— Вы не подумали о том, что говорите, — недовольным тоном ответила она. — Неужели вы считаете меня способной бросить детей и вступить в качестве вашей любовницы в замок моих предков?

Я пробормотал что-то о разводе, о правах всякого человека защищаться, но Анжела нетерпеливо покачала головой.

— Бросьте эти глупости, мессир Рене! Я не покину своего поста, как прежде не сдала Вотура. Пусть исполняется моя мрачная судьба! Если же вы услышите о моей внезапной смерти, то знайте, что я пала жертвой этой отвратительной женщины, которая жаждет моей смерти. Но я хочу обратиться к вам с одной просьбой. Вы сейчас предлагали мне убежище. Умоляю вас, не откажите в нем моим детям, так как цыганка уничтожит их, как только меня не станет на свете. Посмотрите! Я до такой степени боюсь, что их у меня похитят, что наложила им на руки метки.

Подозвав мальчика, она откинула ему рукав и показала мне вытатуированный герб у него на руке.

— Итак, Рене, если вы по-прежнему любите меня, постарайтесь быть покровителем этих детей. Я завещаю их вам. Капеллан поможет вам похитить их из замка, когда цыганка займет мое место. Эта женщина сумеет утешить отца в исчезновении детей. Когда же Амори вырастет или когда умрет Беранже, вы предъявите права сирот.

Со слезами на глазах я поклялся заботиться о завещанных мне детях, как о своих собственных, но выразил при этом надежду, что она еще долго проживет. Анжела ничего мне не ответила и только печально покачала головой. Затем я простился с ней, так как не хотел ночевать в замке. Перед отъездом я зашел к отцу Амбруазу и мы долго обсуждали с ним все подробности похищения детей в случае смерти Анжелы. Сначала этот план испугал доброго капеллана, но, в конце концов, он опустил голову и сказал:
— Пусть будет по-вашему. Что участь детей будет ужасна, если здесь не будет ни Анжелы, ни меня — это, увы, грустная истина.

Возвращаясь восемь месяцев спустя из своей поездки, я снова проехал мимо замка. Не желая видеть барона, я попросил гостеприимства в этой самой обители, где Господь определил мне в мире доживать свои дни.

Смущение и волнение царили в святом убежище. С ужасом и горем я узнал, что Анжела умерла и что ее завтра же похоронят в склепе монастыря. Я тотчас же решил остаться не только для того, чтобы навеки проститься с любимой женщиной, но чтобы исполнить ее волю и взять с собой завещанных мне детей. С этой целью я стал расспрашивать одного старика-монаха, как мне лучше всего повидаться с капелланом, отцом Амбруазом, а также о смерти Анжелы де Верделе. Невозможно передать, что я почувствовал, когда узнал о целом ряде преступлений, совершенных бароном под влиянием его дикой и жестокой ревности, имевшей последствием бегство цыганки и похищение детей.

Только теперь я узнал все подробности грустного прошлого от брата Амбруаза; тогда же мне только боязливо намекали на убийство матери и новорожденного ребенка, о котором проговорилась сошедшая с ума нянька. По официальной же версии Анжела умерла от родов, произведя на свет мертвого ребенка.

Я почувствовал такую страшную ненависть к барону, что решил после похорон вызвать его на поединок и убить, как собаку.

На следующее утро я надел полное вооружение и опоясался траурным шарфом. Затем, опустив забрало, я вмешался в гущу народа, толпившуюся по обеим сторонам дороги, в ожидании печального кортежа.

Ожидание показалось мне целой вечностью. Сердце мое обливалось кровью. Омраченным взглядом смотрел я на гордо высившийся на скале мрачный замок, над которым развевался черный флаг. Но вот подъемный мост опустился со скрипом, послышалось пение монахов и кортеж начал выходить на дорогу. Впереди всех шли воины, а за ними целый ряд конюших и пажей, с зажженными свечами в руках. Далее несли баронское знамя и герб покойной. Перед самым гробом медленно двигались монахи. Среди них шел также капеллан замка, которого поддерживали два монаха. Бедный отец Амбруаз едва волочил ноги, и целые ручьи слез текли по его щекам. За покрытым золотым покровом гробом, который несли конюшие, шел одетый во все черное барон с обнаженной головой. Губы его были сжаты, и он был бледен, как смерть. С холодным и высокомерным видом провожал он свою жертву, очевидно скрывая от посторонних состояние своей преступной души.

Я пробился сквозь толпу и пошел рядом с бароном.

Барон поднял голову и с удивлением посмотрел на меня. Но это длилось не более минуты. Затем он снова опустил голову. Если бы я послушался тогда голоса ненависти, я тут же заколол бы его кинжалом.

Во время богослужения он сохранял тот же бесстрастный вид. Когда же гроб Анжелы опустили в склеп, и мы вышли из церкви, я стал упрекать барона в бесчестных поступках и вызвал его на поединок.

— С сумасшедшим я не дерусь! — дерзко ответил он. — Над моей женой и детьми я единственный судья на земле.

Тогда я бросил ему в лицо свою железную перчатку, и, побледнев от ярости, он вынужден был принять мой вызов.

Даже и теперь я ни минуты не сомневаюсь, что дрался тогда с самим дьяволом, так как алхимик, никогда не бывавший на войне, не мог с таким адским искусством владеть оружием. Моя шпага скользила по нему, точно он был закрыт каким-то невидимым щитом. Поединок наш кончился тем, что он остался цел и невредим, а я был опасно ранен. Оправившись от болезни, я около года посвятил поискам детей Анжелы, но все было напрасно: презренная воровка точно сквозь землю провалилась со своей шайкой.

Обескураженный я вернулся в замок Вотур и окончательно поселился в нем. Немного спустя я женился на одной из моих кузин. Брак этот был следствием семейных соображений, и любовь не играла здесь никакой роли. Через год жена моя умерла, оставив мне вместо ожидаемого наследника, дочку. Я назвал ее Анжелой, в память той, которая одна царила в моем сердце.

Прошло восемнадцать лет со времени смерти Анжелы де Верделе, и моей маленькой Анжеле было уже пятнадцать лет, когда случилось странное и тягостное событие, которое и побудило меня, по просьбе брата Амбруаза, написать эти страницы.

Я имел привычку каждый вечер гулять в некотором расстоянии от замка по дороге, обрамленной деревьями и изгородью. Однажды, когда я совершал свою обычную прогулку, из-за изгороди на меня набросился какой-то бродяга и хотел убить. Насколько я мог разглядеть при наступавших сумерках, это был высокий молодой человек. Но он до такой степени был слаб, что я без всякого труда свалил его, а нанесенный им удар едва оцарапал меня.

Бросив его на землю, я свистнул. Тотчас же прибежало несколько крестьян. Не взглянув даже на негодяя, я приказал связать его и отвести в замок. Вернувшись домой, я велел на следующее же утро повесить бродягу.

Анжела выбежала мне навстречу и с любопытством рассматривала пленника. Когда же мы вошли в замок, она сказала мне умоляющим голосом:
— Папа! Не приказывай вешать этого несчастного! Мне жаль его: он так красив.

— Дитя мое, — ответил я, — если позволять всяким бродягам убивать нас на большой дороге, в двух шагах от замка, то много невинных заплатят своей жизнью за такую преступную снисходительность, так как этот негодяй, без всякого сомнения, снова примется за свое ремесло.

После ужина я ушел в свою комнату. Невыразимая грусть овладела мною. Воспоминания о прошлом толпой осаждали меня, и я лег спать с тяжелым сердцем. Но даже во сне какое-то беспокойство не покидало меня. Я видел Анжелу. Она держала на руках маленького Амори и со слезами повторяла: «Спаси его, Рене! Ведь ты обещал мне».

Утром я проснулся с тяжелой головой и подумал, что Анжела упрекает меня за то, что я слишком мало искал ее детей. Но где же искать их, особенно когда прошло столько лет со времени их похищения? Печальный, со сдавленным сердцем, решил я прогуляться, чтобы немного освежиться.

Спустившись с горы, на которой стоял мой замок, я увидел толпу людей, собравшуюся вокруг дуба. Не думая ни о чем, я направился туда. Толпа расступилась, давая мне дорогу, и я увидел бледное лицо бродяги. Черты лица несчастного выражали отчаяние и страшную усталость. Петля уже была накинута ему на шею.

Вдруг я вздрогнул. Большие, сине-стального цвета, глаза, смотревшие на меня, положительно были глазами Анжелы.

— Остановитесь! — крикнул я и бросился к несчастному. Когда я сорвал с него покрывавшие его лохмотья, я увидел на плече герб де Верделе. Хотя он и сильно побледнел, но все-таки был еще ясно виден.

К глубокому удивлению моих людей, я прижал юношу к своей груди.

— Амори! Несчастное дитя мое! Наконец-то я нашел тебя, — повторял я.

Я увел его в замок.

— Смотри! — сказал я, когда мы вошли на двор. — Это — замок твоего деда Вотур, который так мужественно защищала твоя покойная мать.

Затем я провел его в капеллу, где мы оба помолились, и я горячо благодарил Господа, что он в своем милосердии избавил меня от преступления и не допустил повесить последнего Верделе на земле его предков.

Накормив Амори и одев его сообразно его происхождению, я представил его Анжеле. Та расплакалась от волнения и приняла его как брата. Действительно, молодой человек был необыкновенно красив, несмотря на свой истощенный вид. Когда вечером мы сидели с ним вдвоем у камина, я спросил, где его сестра и почему он бросил табор и стал бродяжничать один.

В ответ на мой вопрос Амори разрыдался. Волнение молодого человека было так велико, что я отказался выслушать его, и только несколько дней спустя мы возобновили этот разговор. Рассказ Амори произвел на меня такое сильное впечатление, что мне кажется, я могу передать его слово в слово.

Своего детства Амори не помнил. В его памяти смутно сохранился образ молодой, красивой белокурой женщины, часто ласкавшей его. Так же помнил он утомительный путь по темному коридору, из которого они вышли в лес и очутились среди палаток и толпы бронзовых людей с суровыми лицами, нагих детей и женщин в лохмотьях.

— Мы с Беранжерой были ужасно несчастны, — продолжал он. — Мы жили с Гарольдом и Мариам. Не было такой жестокости, которой бы эта отвратительная женщина не заставляла нас перенести. Она била нас, не давала нам есть и выбрасывала ночью из палатки, так что мы должны были дрожать от холода и спать на сырой траве. Одним словом, она обратила на нас всю свою ненависть и мщение. Без сомнения, мы оба умерли бы еще в первые месяцы нашего пребывания в таборе, если бы Гарольд не защищал нас от ярости своей сожительницы.

Так прошли три года. Мне было уже семь лет. Несмотря на наше ужасное существование, я был не по летам высок и силен и отличался таким суровым и вспыльчивым характером, что цыгане прозвали меня «Сатанос» и говорили, что я воплощенный демон. Бедная же сестра моя была болезненная и слабая девочка. Зверская жестокость Мариам лишила ее обычной детской веселости и живости. Лучшими нашими минутами были те, когда мы оставались одни, и прижавшись друг к другу, чувствовали себя хоть на время избавленными от побоев.

Однажды ночью, когда Гарольд куда-то отлучился, Беранжера, уже давно прихварывавшая, сразу почувствовала себя очень худо. Она глухо стонала и металась по соломе. Мариам несколько раз приказывала ей замолчать, но так как та продолжала стонать, мегера схватила ее за волосы и выбросила из палатки. Беранжера громко вскрикнула. Я бросился к сестре и нашел ее всю в крови. Падая на землю, бедняжка ударилась головой о камень и лишилась чувств. Несмотря на мою молодость, несчастье дало мне известную опытность: я тотчас же сбегал за водой и смочил голову сестры. Затем я собрал кучу травы и сухих листьев, положил Беранжеру на эту импровизированную постель и покрыл ее старым, дырявым плащом, который дал мне Гарольд. Немного спустя она открыла глаза и пробормотала:
— Ах, как мне хочется пить!

Я проскользнул в палатку. Так как Мариам громко храпела, я отлил немного молока из ее кружки и отнес сестре. Та жадно выпила. Затем, сжав своими похолодевшими пальчиками мою руку, она сказала:
— Посиди со мной, Амори! Вокруг меня все так темно!

Я присел около нее, и несмотря на то, что дрожал от холода, скоро заснул от усталости.

Гарольд нашел нас утром, возвращаясь домой. Я спал, а Беранжера была уже мертва.

Далее Амори рассказал, что смерть сестры, единственного близкого ему существа, до такой степени возмутила его, что когда пришла Мариам, он схватил нож и с такой яростью бросился на нее, что даже мегера была на минуту испугана.

Когда Амори подрос, его стали учить воровать, опустошать на рынках чужие карманы и грабить конюшни тех деревень, мимо которых проходили. Так как такие экспедиции приносили выгоду и развлекали его, он вошел во вкус и скоро сделался самым дерзким разбойником табора.

Мариам больше не смела бить его. Когда же ему исполнилось восемнадцать лет, она даже стала относиться к нему с материнской нежностью. Лучшие кусочки всегда отдавались ему. Теперь она стала заботиться о его костюме, сделала ему из своей юбки плащ и подарила аграф. (Аграф — нарядная пряжка или застежка.)

Амори, или Сатанос, как называли его в таборе, подозрительно смотрел на эту перемену, и чем мегера становилась нежнее и сговорчивее, тем с большим презрением относился он к ней.

— Оставь меня в покое, старая ведьма! Не нашептывай мне разных глупостей в уши! — кричал он, когда Мариам отваживалась слишком горячо выражать свои чувства.

Старый Гарольд, глава племени, с гневом и ревностью следил за внезапной милостью, которой дарила Мариам Сатаноса. Ужа давно он играл при ней только второстепенную роль. Деспотичная и хитрая цыганка была настоящей хозяйкой племени, держала молодых любовников и, при случае, била старика-начальника. Но и Гарольд был хитер. Дальнейший рассказ доказывает, что он следил за своей старой любовницей и не доверял ей.

Однажды вечером, когда все в таборе спали, а Гарольд был в отсутствии, Мариам подошла к Амори, чинившему колесо. Обвив руками его шею, она сказала:
— Я люблю тебя, Сатанос, и хочу выйти за тебя замуж.

— Убирайся к черту, дура! Не смей меня трогать! — ответил тот, грубо ее отталкивая.

Но Мариам не оскорбилась таким обращением и продолжала:
— Ты глупо поступаешь, пренебрегая моей любовью. Я еще красива и знаю, что нравлюсь тебе. Кроме того, если я захочу, я могу дать тебе богатство и сделать тебя большим синьором.

Амори сначала расхохотался, как безумный.

— Брось эти глупости! Повторяю тебе: не подходи ко мне, старое чучело, или я разобью тебе зубы!

— Я знаю, кто твой отец и отведу тебя в твой родовой замок. Но сделаю я это только в том случае, если ты на мне женишься, — настойчиво возразила Мариам.

Эти слова мегеры пробудили в Амори целый рой уже побледневших и почти изгладившихся воспоминаний. Он смертельно побледнел и поднялся, дрожа всем телом.

— Значит, это не сон, — сказал он, — что я жил в замке и знал другую обстановку, кроме этого проклятого табора бродяг.

— Правда, правда! Твоя мать, знатная дама, укладывала тебя спать под шелковыми одеялами, — насмехалась Мариам. — Только если ты откажешься жениться на мне, ты ничего не узнаешь.

— Хорошо, я женюсь на тебе, но только тогда, когда ты мне все скажешь и мы будем в виду моего замка, — ответил Амори.

Цыганка согласилась и объявила, что табор завтра же отправится в путь, но что брак должен совершиться раньше, чем она передаст ему все документы.

Гарольд, без сомнения, следил за ними и подслушал этот разговор, так как на следующее утро, пока собирались завтракать перед отправлением в путь, он отвел Амори в сторону и сказал ему:
— Старуха обманывает тебя. У нее нет никаких документов, доказывающих твое происхождение, а брак с цыганкой не имеет никакого значения

в глазах закона. Мариам только хочет добиться своей цели. Одно правда — ты сын богатого и могущественного синьора.

И Гарольд, движимый досадой и ревностью, рассказал Амори все, что знал о его прошлом.

Можно представить себе чувства несчастного юноши! Ярость и отчаяние при воспоминании о разбитой жизни отнимали у него рассудок. Гарольд испугался за последствия своих разоблачений и старался его успокоить. Только когда ему показалось, что к Амори вернулось его хладнокровие, они вернулись в табор.

Мариам была занята укладкой кое-каких вещей. Бледный и расстроенный молодой человек вошел в палатку и сел рядом с нею.

— Что с тобой, Сатанос? Какой у тебя нехороший вид! — нежно спросила она.

— Ничего, я хочу только поцелуем поблагодарить тебя за убийство моей матери и сестры и за мою разбитую жизнь, — ответил Амори, обхватив ее и крепко прижав к себе.

Затем выхватив с быстротой молнии из-за пояса нож, он вонзил его по самую рукоятку в грудь Мариам. Та с диким криком упала на землю. Но рана была смертельна и через несколько часов ведьма умерла.

Совершив это искупительное убийство, Амори объявил, что он покидает табор. Гарольд, сохранивший под суровой оболочкой цыгана относительно доброе сердце, дал ему лошадь и рекомендательное письмо к начальнику другого племени. Но молодой человек и не думал воспользоваться им. Бродяги с их кочующей жизнью внушали ему отвращение. Его умом овладела только одна мысль: вернуться в замок Верделе — его замок — найти отца, отравившего его мать и допустившего Мариам похитить детей, показать ему бродягу-сына, а затем своими собственными руками убить его.

Ужасный рассказ Амори о его посещении замка де Верделе произвел такое сильное впечатление на Анжелу и на меня, что моя дочь записала его как слышала.

Я нашел эти записки и много раз перечитывал их, а теперь имею печальную радость переписывать их здесь.

После тысячи всевозможных лишений и опасностей, — рассказывал нам мессир Амори, — я, наконец, добрался до Оверни и в один прекрасный вечер очутился перед замком. Забившись в чащу, я погрузился в созерцание массивного строения и стал обдумывать способ пробраться туда. Мой мозг был так возбужден, что я не мог рассуждать и мне даже не пришло в голову навести справки, кто теперь живет в замке. Я ни минуты не сомневался, что за этими зубчатыми стенами живет человек, которого я смертельно ненавидел.

В своем рассказе Гарольд упомянул о тайном ходе, при помощи которого удалось бежать Мариам. При этом он прибавил, что один из конюших отца, любовник этой презренной женщины, предупредил ее о смертном приговоре. В суматохе этого ужасного дня, ей легко было увести нас с собой. Этот тайный ход выходил недалеко от леса. Цыган так хорошо описал мне это место, что я легко нашел его. Когда настала ночь, я спустился в подземелье. Нелегко было мне ориентироваться, но, наконец, я нашел крутую и узкую лестницу, о которой говорил Гарольд. Я поднялся по ней и вышел в длинный освещенный коридор. Там стоял часовой. Я, как тень, направился к нему.

— Кто идет? — крикнул солдат, заметив меня.

— Смерть! — тихо ответил я и вонзил ему в горло нож.

Солдат упал, даже не вскрикнув, а я осторожно стал подвигаться вперед.

Отворив первую попавшуюся дверь, я очутился в зале, залитой мягким лунным светом. Сердце мое сильно трепетало, и я должен был прислониться к стене, чтобы не упасть. Эту залу я узнал. Теперь воспоминания неудержимым потоком стали всплывать в моей памяти. Эти ковры, висевшие по стенам, были мне знакомы, так же как и этот большой камин. Здесь у камина читал обыкновенно почтенный священник, а там, у окна, садилась в кресло с высокой резной спинкой красивая белокурая женщина. Она ласкала и целовала меня, а я играл, сидя у нее на коленях. По всей вероятности, это была моя мать. При воспоминании о ней слезы брызнули у меня из глаз. Но горе мое скоро превратилось в чувство острой ненависти и в жажду мести. Я выпрямился и осторожно пошел дальше.

Эта часть замка казалась совершенно пустой. Но вот я наконец проник в одну комнату, где увидел сгорбленного восьмидесятилетнего старика, читавшего большую книгу при свете двух восковых свечей. Я так и впился в него глазами.

— Это Феррари, бесчестный сообщник моего отца! — пронеслось у меня в голове.

Недолго думая, я бросился к нему и вонзил ему в спину свой кинжал.

Старик громко вскрикнул и упал на пол. На этот крик отворилась дверь соседней комнаты и из нее быстро вышел худой и бледный мужчина лет пятидесяти. Он был одет во все черное, я ни минуты не сомневался, что это был мой отец, и схватил его за горло.

— Смотри! — вскричал я, указывая на труп. — Я совершил правосудие над твоим бесчестным сообщником. Теперь узнай, что я твой сын, сделавшийся вором и убийцей! Ты тоже умрешь от моей руки!

Я хотел убить его, но он сильно отбивался. На шум нашей борьбы сбежались люди и меня схватили.

— Что здесь происходит? — вскричал новый владелец замка, так как это был он. — Каким образом этот бешеный безумец пробрался в замок?

Только теперь я узнал, что мой отец умер, что баронство перешло в другие руки и что я убил двух невинных, из которых последний был старик, отец нового синьора.

Синьор с удивлением выслушал меня.

— Завтра я расспрошу этого сумасшедшего о странных историях, которые он рассказывает, а потом его надо повесить, так как это очень опасный субъект, — объявил он. — А пока заприте его куда-нибудь.

Меня заперли в низенькую комнату, освещенную одним окном с железной решеткой, и я остался один со своим отчаянием и бешенством. Я возмущался против Бога и проклинал память отца, по милости которого я сделался нищим и должен умереть позорной смертью, в своем собственном замке. Наконец, слезы настолько успокоили меня, что я мог подумать о том, как избежать грозившей мне участи.

Я добрался до окошка и подпилил маленькой пилкой, которую всегда носил с собой, железные прутья решетки. Так как я был ловок и, к тому же, очень худ, я без труда вылез наружу, добрался до потайного хода и вышел из замка. Бросив последний взгляд на родовое гнездо своих предков, я углубился в лес. Страх быть пойманным придавал мне крылья. Но у меня ничего не было, и я вынужден был воровать и убивать, чтобы не умереть от голода. Такое ужасное существование я влачил уже несколько месяцев, когда напал на вас, мессир Рене, и благодаря вам все мои злоключения кончились.

Я обнял несчастного молодого человека и еще раз уверил его, что буду заботиться о его будущем, как родной отец.

Прошло более года. Амори точно воскрес в новой обстановке. Его красота и ум быстро развивались. Я с радостью стал учить его обращению с оружием и всему, что необходимо знать рыцарю.

Анжела обращалась с молодым человеком, как с братом, за что тот выражал ей страстную благодарность. Скоро я заметил, что они полюбили друг друга, и был очень счастлив этим, так как ни один претендент на руку дочери не мог мне быть так приятен, как сын Анжелы де Верделе. Я был рад возвратить ему, в качестве приданого за дочерью, замок его предков. Кроме того, я решил ехать с ним в Париж и добиться у короля признания прав Амори и возвращения ему если не баронства, то имени и титула его предков.

Время нашего отъезда было уже назначено. Но прежде чем ехать в Париж, мы хотели отправиться в Клермон на турнир, даваемый местной знатью, так как Анжеле очень хотелось видеть его. Амори горел желанием принять участие в турнире, но так как его положение не было еще узаконено, то я отговорил его, прося на этот раз довольствоваться одним видом воинских упражнений.

Празднества должны были длиться три дня, в течение которых воинские игры попеременно сменялись танцами. Красота моей дочери, еще ни разу не появлявшейся в свете, произвела сильное впечатление. К несчастью Анжелы, она пробудила любовь в сердце Тибальда де Молеара, одного из самых богатых и гордых синьоров. Он открыто отдавал предпочтение моей дочери, носил ее цвета и слагал к ее ногам трофеи своих побед.

Ухаживание знатного рыцаря пробудило в сердце Амори ревность и гнев. Видя его раздражение и грусть, я призвал его в свою комнату, расспросил и дал ему понять, что со временем Анжела будет принадлежать ему.

Этот разговор немного успокоил и вернул ему всю его уверенность.

Наконец, настал день турнира. Увы! Я и не подозревал, какие печальные события должен был он повлечь за собой.

Мне кажется, что я и сейчас еще вижу блестящие воинские игры, роскошно декорированные трибуны и гирлянду молодых и прекрасных дам, которые, разряженные и радостные, одобряли сражающихся своими улыбками и восклицаниями.

Тибальд де Молеар превзошел самого себя в ловкости и смелости. Три раза он был провозглашен победителем. Объезжая арену и раскланиваясь с дамами, рыцарь каждый раз слагал к ногам Анжелы трофеи своих побед. Смущенная и взволнованная Анжела была очень польщена этим и даже дала Молеару свой шелковый шарф и цветок из своего букета. Наконец, рыцарь подал ей на острие копья роскошный золотой браслет, доставшийся ему в награду за победу, и взамен потребовал бант, украшавший ее корсаж. Когда Анжела исполнила его просьбу, Амори нахмурил брови. Когда же рыцарь прикрепил бант к рукоятке своей шпаги, яркая краска залила лицо молодого человека, и он видимо задыхался от ревности.

Турнир кончился. Я всячески старался успокоить Амори, но все мои усилия были тщетны. Видя, что Молеар повсюду следует за Анжелой и с самодовольным видом выставляет напоказ бант, украшавший его шпагу, Амори все более и более раздражался и настойчиво искал предлога к ссоре.

Воспользовавшись минутой, когда Молеар с несколькими молодыми людьми вышел в сад, Амори подошел к своему сопернику и объявил ему, что он не потерпит, чтобы тот так открыто носил цвета дамы, за которой он сам ухаживает и которую избрал дамой своего сердца. Взбешенный и разгоряченный вином Молеар ответил оскорбительными словами. Когда же Амори вызвал его на поединок, рыцарь объявил, что ему неприлично скрестить шпагу с каким-то цыганским бродягой.

Не владея больше собой, Амори бросил ему в лицо перчатку и обнажил шпагу. Завязалась отчаянная битва. Когда меня известили о случившемся и я прибежал, чтобы разнять молодых людей, Амори лежал, обливаясь кровью. Молеар также был ранен, но менее опасно.

Трудно описать наше отчаяние. И я, и Анжела день и ночь ухаживали за нашим больным. Одно время мы даже надеялись спасти его, так как рана его закрылась и силы настолько окрепли, что мы могли перевезти его в Вотур. Но это улучшение здоровья было кажущееся. Амори стал харкать кровью и три месяца спустя скончался от неизлечимой грудной болезни.

Смерть Амори чуть не свела с ума Анжелу. Когда же, наконец, она немного успокоилась, то объявила свое непоколебимое решение посвятить остальную жизнь Богу. Я не осмелился ей противоречить. Здоровье ее было сильно потрясено, она начала кашлять, как Амори, и больная душа ее искала успокоения в непрестанных молитвах.

Когда монастырская решетка навсегда разлучила меня с моим единственным ребенком, я решил последовать примеру Анжелы и тоже надеть монашескую рясу. Жизнь страшно утомила меня. И где приличнее было бы мне провести свои последние дни и заснуть вечным сном, как не у гроба той, которую я не переставал любить всю свою жизнь?

В последний раз прочитали мы с братом Анжем все, что вдвоем написали здесь. Теперь я кладу эту рукопись в шкатулку черного дерева, которую некогда нашел Рене де Клорифон в замке Вотур в комнате, где жила Анжела де Верделе. Он бережно сохранил ее вместе с лежавшими в ней драгоценностями. Мы положили туда портрет Анжелы де Верделе, который Беранже носил на шее. Когда барон умер, я снял его, так как мне казалось святотатством положить в гроб убийцы изображение его жертвы. Этот портрет, а также портрет Амори, был написан одним странствующим художником, когда-то посетившим замок. Третий медальон заключает в себе портрет Рене де Клорифона, когда он был молод. Затем брат Анж положил сюда же туфельки своей дочери, бывшие на ней в день ее пострижения, так как не хотел, чтобы после его смерти они попали в руки посторонних людей.

Завтра утром я отправлюсь в замок и при содействии брата Иосифа, теперешнего капеллана, поклявшегося мне сохранить тайну, поставлю эту шкатулку в известный мне тайник. Там она будет стоять, пока ее не найдут, если такова будет воля Божия.

Если это когда-нибудь случится, то прошу тебя, о смертный, кто бы ты ни был, не отнесись легкомысленно к своей находке, так как она представляет собой бренные останки тяжелых человеческих жизней. Да сохранит тебя Господь, незнакомец, от такого же горя, какое они перенесли. Помолись Господу, чтобы он упокоил их души! Помолись также Господу, чтобы он милостиво судил двух своих недостойных служителей: капеллана Амбруаза и его друга, брата Анжа.

Барон умолк и сложил манускрипт. Он был очень взволнован, хотя и не хотел этого показывать. Лица же слушателей отражали различные чувства, волновавшие их во время чтения. Таинственное дыхание прошлого, казалось, носилось в этой молчаливой зале и смыкало уста, обыкновенно такие улыбающиеся и говорливые. По свежему личику Алисы катились крупные слезы. Беранже же находился под давлением какого-то непонятного болезненного ощущения. Он думал о странном видении в зеркале в ночь своего приезда и о невероятном совпадении разоблачений Ренуара с деяниями, передаваемыми легендой. С дрожью, которую он не мог подавить, Беранже вспомнил зловещее лицо трупа, похороненного в подвале башни. Какой-то настойчивый голос нашептывал ему:
— Неужели правда, что человек живет несколько раз, и что этот преступный барон — он сам, по странному случаю явившийся в новом обличий на прежнюю арену своих злодеяний? Но с какой целью? Чтобы искупить или исправить сделанное им зло.

Снова ледяная дрожь пробежала по телу маркиза. Впрочем, он не принадлежал к числу людей, способных долго отдаваться подобным впечатлениям. Как бы желая отогнать докучливые мысли, он тряхнул головой и вскричал:
— Придите же в себя, господа! Добрый отец Амбруаз, кажется, всех нас загипнотизировал своей ужасной и кровавой историей. Если мы не стряхнем с себя этого мрачного кошмара, то поддадимся влиянию сверхъестественного и впадем в полный мистицизм. Я предлагаю вам сейчас же сесть за ужин и бокалом шампанского прогнать воспоминания о таком грустном прошлом. Затем, ввиду позднего времени, наши дорогие гости, может быть, предпочтут принять наше гостеприимство, чем возвращаться домой.

Эта речь нарушила очарование, под которым находились присутствующие, а шампанское окончательно развеселило их. Так как ночь была очень хороша, то Марион решила после ужина ехать домой.

Глава VIII

править

На следующий день, за завтраком, Алиса только и говорила что о найденной хронике. Беранже насмешливо рассказывал, что она всю ночь не спала, а перебирала сокровища шкатулки и любовалась портретами. Заметив, что молодая женщина начинала сердиться и бросала на него гневные взгляды, маркиз прекратил свои шутки. Когда же Алиса предложила дяде прогуляться по развалинам, он присоединился к ним.

Они осмотрели рыцарскую залу, Башню Дьявола и так чудесно уцелевшую от взрыва капеллу, где была найдена интересная шкатулка старого капеллана. Затем все трое прошли в аббатство по древней дороге, открытой Ренуаром. По этой самой дороге некогда двигался печальный кортеж, провожавший Алису де Верделе к месту ее последнего жилища. Утомившись этой прогулкой, они сели отдохнуть около надгробного памятника рыцарю де Савари.

— Знаешь, дядя, теперь, когда мы столько узнали о прошлом замка и когда действующие лица этой отдаленной драмы восстали перед нами, как живые, мне кажется святотатством уничтожать эти древние стены. Разве отец Амбруаз и сама Анжела не просят за них? — заметила Алиса, беря под руку своего бывшего опекуна.

Барон улыбнулся и с любовью посмотрел на влажные и умоляющие глаза племянницы, устремленные на него.

— Если верить Ренуару, то сама Анжела де Верделе так мило заступается за замок, хотя ей, право, нет причин любить его, — шутливо ответил он.

— Что касается меня, то я был бы рад исчезновению этих развалин с их зловещими воспоминаниями, — сказал Беранже.

— Тебе следовало бы иметь больше жалости к этой древней колыбели твоего рода! Право, мне даже странно видеть, что последний из Верделе жаждет уничтожения замка, который так гордо господствует над долиной и над которым так долго развевалось ваше родовое знамя, — с досадой возразила маркиза.

— Но я вовсе не думаю быть последним Верделе! — протестовал Беранже, любезно целуя руку жены. — Я только думаю, что эти останки отжившего прошлого гораздо лучше было бы заменить каким-нибудь полезным заведением. Но если ты так стоишь за замок, и дядя согласен с тобой, то пусть развалины стоят, пока время окончательно не разрушит эти стены.

— Сейчас я помирю вас, дети мои! Мне пришла в голову одна мысль, которая, кажется, всех удовлетворит. Завод мы построим здесь, где стоит аббатство. От него уж немного остается, и сохранившиеся еще стены до такой степени ветхи, что каждую минуту могут рухнуть и грозят опасностью посетителям. Места здесь так много, что можно выстроить не только завод, но и магазины и склады для различных материалов. На горе мы разберем только бесформенные груды камней и кирпичей, которые не имеют никакого значения, а также остатки укреплений, некогда защищавшие замок со стороны долины. Башня Дьявола, жилые помещения с рыцарской залой, капелла и роковой балкон останутся нетронутыми. На расчищенном месте я построю дома для служащих на фабрике и отделю их от замка густым садом, так что, скрытые зеленью, они нисколько не будут портить пейзажа.

— О, как я благодарна тебе, дядя, за твой прекрасный проект. Он доказывает чувства настоящего де Верделе! — радостно вскричала Алиса, схватив обеими руками голову барона и звучно целуя его в обе щеки.

Трт рассмеялся от души, а Беранже заметил:
— Берегись, дядя! У тебя хотят чего-то потребовать, так как женщины не дарят даром таких милостей.

— Таким старым людям, как я, хотел ты сказать?

— Не слушай его, дядя! Сейчас видно, что маркиз всегда имел дело с очень корыстолюбивыми женщинами, — с досадой возразила Алиса.

— Не сердись, маленькая энтузиастка! Я знаю, что твои поцелуи относились к замку. Но дослушай про мой проект, который, впрочем, будет отдан на рассмотрение моему архитектору. Если он одобрит его, то я прикажу осмотреть хорошенько развалины и починить крышу над рыцарской залой. В эту залу мы поставим надгробный памятник Савари, а также другие памятники, которые будут найдены при раскопках. Затем мы восстановим капеллу. Кроме того, мне хотелось бы сохранить часть парапета, ограждающего дорогу со стороны пропасти, и подъемный мост, который будет служить входом, хотя, конечно, не будет подниматься.

Затем они вернулись на виллу, весело обсуждая этот проект, приводивший Алису в восхищение. Когда вечером приехал архитектор Лефло, молодая женщина пожелала присутствовать на совещании. К крайнему ее удовольствию, последний ничего не возразил против предложений барона и объявил, что через несколько дней он начнет раскопки.

Восемь дней спустя долина и развалины замка были полны шума и движения.

Повсюду слышались удары кирки и лопаты. Древние стены с шумом рушились, и сотни телег отвозили в назначенное место годный в дело материал.

Алиса целые дни проводила то в замке, то в аббатстве, которое быстро исчезало. Часто к ней присоединялись Марион, Нерваль и Гюнтер. Молодые женщины развлекались беседами с рабочими, среди которых находился и старый Гаспар. Старик очень обрадовался, узнав, что Башню Дьявола не тронут и что будет восстановлено святое место, которое охранит рабочих от злых козней проклятого колдуна, погребенного в подвале замка.

Однажды утром, когда барон завтракал с племянником и племянницей, к нему пришел Лефло и объявил, что только что обнаружили склеп монастыря. Он был скрыт под развалившимися стенами древней церкви и, казалось, отлично сохранился.

Заинтересованные этим открытием, все тотчас же отправились на место раскопок. В сопровождении рабочих, несших факелы, все общество спустилось в обширный подвал, своды которого поддерживались несколькими массивными колоннами. Далее шли еще два склепа таких же размеров. Повсюду виднелись могильные памятники всевозможных форм и размеров. Даже часть стен была закрыта надгробными плитами.

— Какие великолепные подвалы! Какая поразительная прочность постройки! — с энтузиазмом вскричал архитектор. — Знаете, барон, здесь можно было бы хранить все материалы, нужные для завода, это избавило бы вас от необходимости строить магазины.

Барон с восхищением посмотрел на массивные своды и покачал головой.

— Вы правы, господин Лефло! Здесь мы могли бы иметь великолепные магазины, но мне не хочется оскорбить столько могил, что неизбежно при очищении склепа.

— Фи, господин Лефло! Как могли вы предложить такой святотатственный проект? Превратить святое место в склад для материалов!.. Что за вандализм!.. — вскричала Алиса, покраснев от негодования.

— Но, маркиза, если оставить это кладбище, то надо отказаться от мысли выстроить здесь завод, так как ни один рабочий не согласится работать.

— Постойте, господа! Мне кажется, я нашел возможность все уладить, — с живостью вмешался в разговор Беранже. — Ты, дядя, хочешь сохранить уцелевшую часть замка? Отлично! Итак, мы перенесем в рыцарскую залу наиболее интересные монументы и надгробные камни. Таким образом, у нас образуется свое Camposanto (Camposanto (итал.)- Святое поле, кладбище.) вроде того, какое находится в Пизе. Остальные могилы мы очистим, а собранные кости торжественно похороним в другом месте. Затем эти подвалы свободно можно будет употребить для нужд завода.

— Проект маркиза великолепен! — вскричал архитектор. — Считаю нужным прибавить, что так как эти подвалы делают совершенно излишней постройку магазинов, то на их месте можно будет построить дома для служащих, что, по моему мнению, будет гораздо удобнее и полезнее для фабрики.

— Да, это хорошая мысль, — сказал барон. — В дождливое время служащим, действительно, было бы очень утомительно ходить из замка на фабрику. Итак, я полагаю, мы остановимся на проекте Беранже. Он имеет то преимущество, что сохранит замку исключительно характер древнего памятника.

Решено было вскоре приступить к очистке склепов, а в ожидании, пока будет готова рыцарская зала, сложить все гробы и памятники в подвале, где был погребен барон Беранже, в прилегающих к нему коридорах и подземельях Башни Дьявола.

Благодаря большим суммам, находившимся в распоряжении архитектора, работы быстро подвигались вперед. Готовились уже приступить к вскрытию гробов, когда поверенный в делах неожиданно вызвал барона в Париж. Тот уехал, поручив племяннику руководить работами до его возвращения.

Беранже очень небрежно исполнял это поручение. Присутствие дяди очень мешало ему в его любовных сношениях с Мушкой, с которой из благоразумия он виделся крайне редко.

С отъездом барона к куртизанке тотчас же вернулось ее обычное бесстыдство и она снова овладела Беранже, искусно разжигая его страсть. Под предлогом различных дел, молодой человек по-прежнему стал проводить целые дни и ночи у своей любовницы.

Помимо всего этого, маркиз был занят приготовлениями к большому костюмированному балу в развалинах. Он часто совещался с Марион, которая очень близко принимала к сердцу этот бал. Эти совещания были так продолжительны и носили такой оживленный характер, что Нерваль даже стал ревновать, к великому удовольствию госпожи де Лаверди, говорившей, что иногда очень полезно оживлять чувство любовника и не давать ему спокойно почивать на лаврах.

Решено было иллюминировать развалины и через известные промежутки времени освещать их разноцветным бенгальским огнем. На балу попеременно будут играть два оркестра. Праздник закончится грандиозным фейерверком.

Для всех приглашенных был обязателен костюм времен Людовика XI. Кроме того, Марион решила, что все дамы имеют право оставаться до ужина в масках, чтобы им было удобнее интриговать мужчин, лица которых будут открыты.

Все были заняты выбором и шитьем костюмов, а также убранством развалин к предполагаемому празднику.

Когда расчистили дверь, ведущую в рыцарскую залу, то открыли другую такую же большую комнату, которую Беранже решил обратить в столовую. Тотчас же были исправлены крыша и лестницы, шедшие в эти залы. Кроме того, была осмотрена и починена лестница, ведущая в комнату, которая прилегала к пресловутому балкону и которую назвали комнатой Савари.

Пока Беранже был занят всеми этими приготовлениями и любовной интригой с Мушкой, Алиса с лихорадочным вниманием следила за работами в аббатстве. Постоянным ее спутником был Гюнтер Рентлинген. Как и молодая женщина, он интересовался прошлым и с ревностью истинного археолога следил за раскопками. Уже приступили к вскрытию могил, часть которых, находившаяся в первом склепе, была уже опустошена нападавшими на аббатство. Но очевидно, закончить дело разрушения им помешал взрыв, так как около одной вскрытой могилы было найдено несколько скелетов. Во время раскопок также было найдено много интересных вещей: разных колец, посохов, шпаг и кинжалов.

Найденный скелет в полном рыцарском вооружении не тронули, а только переменили пришедший в ветхость гроб рыцаря. Остальные же повсюду разбросанные кости собрали и сложили в общий гроб, который временно поставили в первом склепе.

Из всех найденных вещей Алиса устроила, при помощи Гюнтера, нечто вроде небольшого музея. Эта общая работа все больше и больше сближала молодых людей, доказав им, что у них общие взгляды, вкусы и мнения.

Однако, оба они тщательно оберегали свои дружеские отношения от всякого повода к сплетням и всегда устраивались так, что при их разговорах присутствовало какое-нибудь постороннее лицо.

Около этого времени неожиданное открытие снова пробудило в Беранже и Марион интерес к раскопкам в аббатстве. Очищая второй склеп, обнаружили небольшой боковой подвал, скрытый тонкой каменной перегородкой. К общему изумлению оказалось, что исследователи случайно напали на фамильный склеп семейства де Верделе, который уже двести лет тому назад был окончательно переполнен и наглухо закрыт. С тех пор только немногие из членов семейства Верделе были погребены в аббатстве, так как остальные покоились вечным сном в Париже.

Марион и Гюнтер обедали на вилле, когда посланец архитектора известил маркиза об этой интересной находке.

Молодые люди тотчас же поспешили в аббатство и приказали провести себя во вновь открытый склеп.

Несмотря на всю свою беззаботность, Беранже почувствовал какую-то странную дрожь, когда вошел в место вечного упокоения своих предков, или, может быть, сырость древнего подвала вызвала в нем это неприятное ощущение.

Господин Лефло приказал вставить зажженные факелы в железные кольца, вделанные с этой целью в стены. Кроме того, он снабдил молодых людей свечами, чтобы они сами могли освещать наиболее интересующие их памятники.

Все общество медленно обошло склеп, не без труда разбирая наполовину изгладившиеся надписи. Пред их глазами снова ожила хроника старика-капеллана. Вот памятник с изображением рыцаря и дамы, на котором значатся имена Гоше де Верделе и Изоры, его супруги. Далее виднеется надгробная плита с изображением коленопреклоненной женщины. Это могила Изабеллы де Верделе, сестры и первой жертвы ужасного барона Беранже.

— Знаешь, Алиса! — вскричала побледневшая и взволнованная Марион. — Я вся дрожу при виде этого зловещего места, где покоятся все действующие лица кошмарной драмы, описанной старым капелланом.

— К чему называть зловещим это место вечного упокоения! Без сомнения бедная Изабелла нашла здесь себе покой, а может быть и встретилась с душой любимого человека, — ответила Алиса, задумчиво смотря на могилу невинной жертвы предрассудка своего века.

В эту минуту Беранже, немного отделившийся от общества, вскричал взволнованным голосом:
— Посмотрите, что я нашел!

Все поспешно подошли к каменному саркофагу, стоявшему в углублении стены. Маркиз стоял на коленях и при свете свечи разбирал надпись, помещенную под гербом.

«Здесь покоится высокорожденная и могущественная дама Анжела, баронесса де Верделе, скончавшаяся в 1468 году. Да дарует Господь ее душе вечное блаженство в раю», — прочел он слегка дрожавшим голосом.

Затем все с любопытством и волнением стали рассматривать фигуру женщины, довольно грубо вылепленную на крышке саркофага.

— Не прикажете ли вы, маркиз, вскрыть гробницу? Ведь и этот подвал должен быть очищен, как и другие? — спросил, наконец, Гюнтер.

— Прежде, чем предпринять очистку этого подвала, я считаю своим долгом посоветоваться с дядей. Гробницу же я, конечно, прикажу вскрыть, ввиду того интереса, который она для нас представляет, если только наши дамы будут согласны на это. Признаюсь откровенно, мне очень интересно взглянуть на то, что осталось от прекрасной Анжелы, — ответил Беранже, которым действительно овладело страстное и неудержимое желание взглянуть на останки невинной жертвы своего сурового предка. После минутного колебания дамы выразили свое согласие. Тотчас же призвали двух рабочих и приказали им вскрыть гробницу. Те быстро сняли крышку саркофага и вытащили из него массивный дубовый гроб с металлическими уголками. Однако, века сделали свою разрушительную работу. Когда гроб ставили на землю, полуистлевшие доски сильно трещали, грозя ежеминутно рассыпаться. Два рабочих не без труда подняли тяжелую крышку гроба. Когда рассеялась поднявшаяся изнутри туча пыли, все увидели полуистлевший покров, на котором еще виднелись остатки сухих цветов.

С минуту молодые люди стояли в нерешительности. Алиса смертельно побледнела, и дрожа всем телом, прислонилась к стене, Марион закрыла глаза рукой, а Беранже, казалось, не мог решиться прикоснуться к покрывалу. Наконец, Гюнтер наклонился к гробу и быстро сдернул покрывало. В ту же минуту он отступил назад с криком удивления, так как в гробу лежало прекрасно сохранившееся тело молодой женщины.

Слегка почерневшее лицо было очень красиво и сохранило следы того очарования, которым оно должно было дышать при жизни. На неподвижных чертах его застыло выражение торжества и величественного покоя. Длинные и густые косы доходили до самых колен. В маленьких сложенных руках виднелось золотое распятие.

При восклицании моряка Беранже быстро приблизился к гробу, и взор его, казалось, прирос к трупу. Какая-то тяжесть сдавила ему грудь и хаос странных и непонятных мыслей наполнил ум.

Алисой тоже овладело неземное состояние. Сердце ее болезненно билось, дыхание затруднилось и ей казалось, что какое-то ледяное веяние толкает ее к открытому гробу, в который она готова была погрузиться, как в некую отверзтую перед ней бездну.

Звучный голос Марион вывел Алису из этого странного кошмара. Со вздохом облегчения она вытерла холодный пот, выступивший на ее лбу.

— О! Как прекрасна была Анжела! — вскричала Лаверди, позабыв свой страх и с любопытством наклоняясь над гробом. — Теперь я понимаю, почему Клорифон не мог позабыть ее и почему сам жестокий Беранже в душе находился под влиянием ее очарования.

— Да, гордая владелица замка Вотур должна была быть прелестным и очаровательным созданием, — заметил Рентлинген.

— Этот Феррари должно быть владел каким-нибудь особенным секретом бальзамирования, который мог бы посрамить наших докторов, — прибавил маркиз.

Гюнтер слегка пощупал маленькие тоненькие пальцы, державшие золотое распятие.

— Тело крепко, как камень, а между тем кажется вполне живым. Посмотрите, даже длинные ресницы и те сохранились, а это чрезвычайно редкий случай. Я думаю, маркиз, следовало бы сделать фотографию этой необыкновенной мумии!

— Это такая великолепная мысль, что я тотчас же приведу ее в исполнение! Я привез сюда свой фотографический аппарат, хотя до сих пор и не имел времени им воспользоваться! — вскричал Беранже. — Эта фотография будет очень любопытным добавлением к хронике капеллана. Сейчас же бегу за аппаратом! Вы же оставайтесь здесь и присмотрите, чтобы никто не трогал даму Анжелу, — уже смеясь прибавил он, убегая из склепа.

Два часа спустя тело Анжелы было снова положено в саркофаг, который тщательно запечатали до новых распоряжений. Затем все общество вернулось на виллу, оживленное и взволнованное событиями этого дня.

Беранже в тот же вечер отправил дяде письмо. Он извещал его об открытии склепа, просил его указаний, как поступить с погребенными там телами, и, наконец, горячо просил его приехать к балу, который должен состояться через десять дней и обещает быть очень интересным и оригинальным.

Барон ответил со следующей же почтой. Он писал племяннику, что по его мнению, погребенные в фамильном склепе де Верделе не имеют права на исключение, раз они не пощадили столько других могил. Только он желал бы, чтобы этот склеп не трогали, пока не будет приготовлено новое место для упокоения их предков. Далее, барон извещал, что к великому своему сожалению, он не может быть на балу, так как доктора посылают его на три недели в Виши. По окончании курса лечения он приедет в Верделе, где пробудет до конца октября, руководя работами. В это время они совершат предполагаемую поездку в Алжир.

По мере приближения дня бала молодые хозяева дома все более и более были заняты всевозможными приготовлениями к этому торжеству. Беранже все делал на широкую ногу, и, очевидно, хотел поразить приглашенных. Так, для многочисленной прислуги были заказаны костюмы пажей, конюших и стрелков пятнадцатого столетия, а для ужина приготовлено средневековое меню.

На десять лье в окружности только и говорили об этом оригинальном празднике. Все горели желанием присутствовать на нем. Даже люди, мало знакомые с маркизом, пускались на все возможные хитрости, чтобы только получить пригласительный билет на этот бал.

Беранже представил жене своего друга Бертрана. Тот сделался частым гостем на вилле и энергично помогал товарищу в его приготовлениях к балу. Когда Бертрану передали содержание хроники капеллана, он, смеясь, объявил, что костюмируется цыганом.

— Отлично! Ты, следовательно, будешь изображать Гарольда, — одобрил, смеясь, маркиз. — Без него и праздник был бы неполон.

— Во всяком случае, не будет хватать Мариам, а это очень жаль, так как она и есть центр всей этой драмы, — заметил Бертран.

— Да, это очень жаль! Но так как хроника мало кому известна, то, конечно, ни одной даме не придет в голову закостюмироваться цыганкой. Таким образом, Ренуар будет лишен удовольствия ухаживать за предметом своей странной антипатии.

— Неужели этот опасный безумец тоже будет на балу? Тебе, Беранже, не следовало бы приглашать его!

— Что ты хочешь? Он был в полном уме, когда посетил мою жену и заставил ее пригласить себя. Я не мог разубедить Алису и должен был дать ему пригласительный билет.

В течение этого времени бедная Мушка испытывала все муки Тантала. Вид приготовлений, рассказы Бертрана и его совещания с Беранже в ее присутствии, окончательно разожгли любопытство куртизанки и пробудили в ней страстное желание оказаться на этом балу.

Невозможность присутствовать на этом празднике приводила ее в отчаяние и бешенство. Она лишилась даже сна и аппетита, придумывая самые отважные планы, чтобы устранить препятствие, запиравшее для нее двери этого рая. Известие, что дамы имеют право не снимать масок до ужина, было для Мушки лучом света. Под маской кто может узнать ее? Она же может все видеть, иметь пикантное удовольствие быть принятой маркизой в качестве гостьи и скрыться перед ужином. Теперь все дело заключалось в том, чтобы во что бы то ни стало получить пригласительный билет.

Зная, что Бертран будет закостюмирован цыганом, Мушка тайно заказала себе костюм испанской цыганки, который, по ее мнению, отлично подходил к обстоятельствам. За два дня до бала она повела решительную атаку на Беранже. Слезы, обольщения — все было пущено в дело. Утомленный и побежденный Беранже сдался, наконец, на просьбы своей любовницы, взяв с нее клятву, что она уедет из замка раньше полуночи.

Тем не менее, Беранже беспокоило его неосторожное обещание, и он не сказал о нем ни слова даже Бертрану. Впрочем, со своей обычной беззаботностью он скоро успокоился, убедив себя, что никто не заметит в толпе гостей одну лишнюю женщину и что Алиса никогда не узнает о его дерзкой выходке.

Сначала Алиса тоже очень заинтересовалась проектом Марион и деятельно занялась как приготовлениями к празднику, так и своим костюмом, но по мере приближения дня бала какое-то смутное предчувствие, какое-то нервное возбуждение овладело ею. Это нервное состояние еще более увеличилось, благодаря носившимся в народе слухам, которые передавала ей страшно расстроенная Сузанна. А люди, работавшие над устройством иллюминации, и в особенности охранявшие ночью развалины, действительно рассказывали ужасные вещи.

Старый Гаспар, проведший ночь в замке, заметил самого сатану, который, весь в красном, прогуливался с колдуном вокруг Башни Дьявола. Другой рабочий, возвращаясь довольно поздно в Верделе, оказался свидетелем того, как толпа призраков танцевала вокруг нетронутой еще могилы Савари. Наконец, несколько человек клялись, что видели, как молодой цыган, с зажженным факелом в руке, шел по развалинам к Башне Дьявола, из подземелий которой неслись жалостные вопли и душу раздирающие крики женщин и детей.

По мнению всех, готовилось что-то зловещее, какое-то страшное мщение призраков, раздраженных разрушением их убежища, а также святотатственным праздником, который устраивают там, где они страдали и где, может быть, до сих пор валяются их кости без погребения.

Все эти россказни, вместе с собственными предчувствиями, так сильно подействовали на Алису, что она даже хотела отказаться от этого бала; когда же она рассказала Беранже про свои тревоги и передала ему зловещие рассказы рабочих, тот громко расхохотался.

— Как тебе не стыдно, Алиса! Ты женщина умная и развитая и веришь таким глупостям! Для меня совершенно ясно, что все эти слухи распускаются какими-нибудь негодяями, которые знают, что в настоящее время в замке находится много различных вещей и посуды. Конечно, им хотелось бы напугать ночных сторожей и обратить их в бегство, но я живо положу конец всему этому. Что же касается призраков, то, будь покойна, они не посмеют явиться при ярком электрическом свете.

— Что ты хочешь? Меня все время мучает предчувствие какого-то несчастья.

— Все это нервы, дорогая моя! Прими успокоительные капли, и поверь, все пройдет.

В ночь накануне бала были еще более ужасные предзнаменования. На башне замка появилась белая дама и угрожающе потрясала окровавленным полотном. Затем двенадцать человек, которые, несмотря на поздний час, развешивали гирлянды и флаги, клялись своим вечным спасением, что видели, как пропасть неожиданно осветилась кроваво-красным светом.

Марион приехала рано, чтобы в последний раз осмотреть убранство замка и заняться своим туалетом на вилле. Она была безумно весела, и ее страшно раздражали печаль и мрачная озабоченность Алисы.

Наскоро пообедав, обе подруги пошли одеваться, так как праздник должен был начаться в восемь часов вечера. Госпожа Лаверди была прелестна. На ней было надето бархатное платье цвета рубинов, расшитое золотом и слегка приподнятое на белой атласной юбке с серебряными полосами. Черная бархатная шляпа с длинной развевающейся вуалью дополняла этот костюм, резко подчеркивающий высокую и стройную фигуру молодой женщины.

— Нерваль не знает, как я буду одета, и я рассчитываю сильно интриговать его, и если возможно, довести до неверности, — лукаво сказала она, надевая бархатную маску.

В эту минуту в соседней комнате послышались мужские шаги. Услышав их, Алиса сказала:
— Это Беранже идет за мной! Я сейчас выйду к нему, а ты оставайся, пока тебе можно будет выйти незаметно.

— Ступай, ступай! Ты сегодня прекрасна, как мечта, и Мушке остается только складывать свой багаж. Маркиз падет к твоим ногам. И Гюнтер тоже, — тихо прибавила она.

Алиса покраснела и последний раз взглянула на себя в зеркало. И действительно, средневековый костюм очень шел к ней. На ней было надето опушенное горностаем серебристое платье, на юбке которого, сбоку, был вышит герб де Верделе. Золотой обруч с рубинами, верная копия с того, который был найден в шкатулке Анжелы, придерживал на ее голове длинную вуаль из серебряного газа. Маски она не надела, объявив, что хозяйку дома должны знать и видеть все гости.

Когда Алиса вошла в свою комнату, маркиза уже там не было. Молодая женщина подошла к зеркалу и поправила складки вуали и нитку жемчуга, украшавшую ее шею. В эту минуту портьера тихо приподнялась и на пороге комнаты появился Беранже. На нем был красный бархатный казакин и такого же цвета ток, к которому бриллиантовой пряжкой было прикреплено белое перо. К поясу его была пристегнута шпага с золотой рукояткой, украшенной драгоценными камнями. Вокруг шеи обвивалась массивная золотая цепь.

С минуту маркиз с восхищением смотрел на очаровательную молодую женщину; затем, приблизившись к ней, он обнял ее за талию. Алиса быстро обернулась, глухо вскрикнула и с такой силой откинулась назад, что упала бы, если бы муж не поддержал ее.

— Маленькая безумица! Эти раскопки и глупые россказни окончательно расстроили тебе нервы, — с улыбкой сказал он. — Уж не подумала ли ты, что видишь самого барона Беранже? Успокойся! Кроме костюма я не имею ничего общего с моим зловещим предком. А теперь пойдем скорей! Слышишь трубы? Это собираются наши гости.

Алиса с усилием подавила свое волнение. Но когда десять минут спустя она под руку с маркизом поднималась по лестнице, ведшей в рыцарскую залу, и взгляд ее скользнул по рядам пажей и других слуг, с гербами де Верделе на груди, ледяная дрожь снова пробежала по ее телу и ей с болезненной ясностью припомнилась свадьба Анжелы, описанная капелланом. Несмотря на протесты рассудка, у нее снова явилось убеждение, что она уже раз входила в эту залу, под руку с этим самым человеком.

Руины действительно имели волшебный и фантастический вид. Огненные линии лампионов вырисовывали на темном фоне неба контуры внушительных стен и массивных зубцов Башни Дьявола, над которой развевалось баронское знамя. Лампионы, факелы и горящая смола всюду освещали гирлянды, флаги и разряженную веселую толпу, рассыпавшуюся по развалинам. По временам потоки синего, зеленого, оранжевого или белого света заливали старый замок, придавая ему волшебный вид. Даже сама природа благоприятствовала празднику. Ночь была чудная, теплая и ароматная.

Войдя в рыцарскую залу, сиявшую древним, блеском и залитую электрическим светом, молодые хозяева дома стали принимать гостей, очаровывая всех своей красотой и любезностью.

Скоро собралась целая толпа, ибо приглашено было более ста человек. Так как все точно выполнили программу, то легко можно было вообразить себя при дворе Людовика XI.

Ренуар прибыл поздно. Появление его вызвало общую сенсацию и произвело на Беранже в высшей степени неприятное впечатление, которое ему едва удалось скрыть. И действительно, молодой человек имел очень странный вид. Лицо его было смертельно бледно, а мрачные и пылающие глаза имели какое-то странное выражение.

За исключением черного плаща, наброшенного на плечи, весь костюм Ренуара был кроваво-красного цвета. На груди его был вышит герб, в центре которого была изображена мертвая голова. Над гербом развевались две ленты, носившие надписи: одна — «правосудие», другая — «возмездие». На шее у него было надето ожерелье необыкновенной цены, каждое звено которого было украшено крупными бриллиантами.

Поздоровавшись с хозяевами дома, Ренуар вмешался в толпу. Однако он не принял участия в танцах, а все свое внимание сосредоточил на маркизе и на одной даме, появление которой произвело большой эффект и возбудило общее любопытство. Это была тщательно замаскированная цыганка, богатый и фантастический костюм которой резко выделялся среди всех других строго исторических костюмов.

Стройная и живая гитана ходила в толпе, смело интригуя всех мужчин. Когда же танцы сделались общими и на нее стали меньше обращать внимания, цыганка пробралась к Беранже и настойчиво стала интриговать его. Повиснув на руке маркиза, она увлекла его, наконец, к буфету. Затем оба они исчезли, на что никто не обратил внимания, за исключением одного человека, пылающий и зловещий взгляд которого ни на минуту не упускал из виду эту парочку.

Алиса не обратила ни малейшего внимания на исчезновение мужа и цыганки дурного тона, которая не возбудила в ней ни малейшего интереса. Она танцевала, а потом беседовала с Гюнтером, который был очарователен в своем роскошном костюме, и пылающий взгляд которого еще в первый раз выдал страсть, какую внушала ему молодая женщина. Под влиянием чувства, которого она сама не могла определить, румянец выступил на щеках Алисы, и она невольно следила глазами за красивым и изящным молодым человеком, когда он танцевал с какой-нибудь из дам.

Вальс только что кончился. Алиса танцевала его с Рентлингеном и теперь отдыхала, пока ее кавалер ушел за лимонадом. В эту минуту подошел Ренуар и, наклонившись к ней, прошептал:
— Прошу вас, маркиза, уделить мне минутку для разговора. Я имею сообщить вам очень важную вещь.

Удивленная Алиса встала и оперлась на руку Ренуара, который прикрыл черным плащом свой трагический костюм.

— Маркиза, — сказал Ренуар, направляясь к выходу, — я должен попросить вас пройти со мной на виллу.

Видя, что молодая женщина вздрогнула и боязливым жестом старается высвободить свою руку, он прибавил:
— Не бойтесь! Я желаю вам только добра. Необходимо, чтобы вы сами видели, что в данную минуту происходит у вас.

Тон его был так серьезен, а взгляд так спокоен и благороден, что Алисе стало стыдно своего недоверия и она молча пошла с ним. Избегая ярко освещенных мест, Ренуар вышел из развалин и по маленькой тропинке направился к вилле.

Маркиза приподняла свое платье и молча следовала за ним. Вилла была почти пуста, так как большая часть слуг находилась в замке. Ренуар проскользнул в темную аллею, шедшую вдоль дома.

— Куда вы ведете меня? — с беспокойством пробормотала Алиса.

— Вы это сейчас узнаете, так как мы подходим к цели, — тихо ответил Ренуар.

Они повернули за угол. Алиса с беспокойством и удивлением увидела, что ее проводник остановился перед окном ее собственного будуара. Оно было открыто, хотя маркиза сама лично приказала закрыть все окна. Вдруг молодая женщина вздрогнула. Из будуара донесся до них шепот двух голосов, из которых один несомненно принадлежал Беранже. В эту минуту Ренуар, как ребенка, приподнял Алису и она смогла заглянуть в комнату.

Свешивавшаяся с потолка розовая лампа разливала по будуару мягкий и таинственный полусвет. На розовом атласном диване, стоявшем против окна, сидел Беранже, а на коленях у него, обвив его шею руками, сидела цыганка, в которой Алиса тотчас же узнала Мушку.

Молодая женщина почувствовала себя точно парализованной. Она не сводила глаз с влюбленных, которые обменивались страстными поцелуями и не менее пылкими словами. Никогда раньше ей не приходилось видеть на женском лице выражения такого грубого и циничного кокетства.

«Вакханка, обольщающая сатира!» — как молния, пронеслось в голове маркизы, вся кровь которой кипела при виде оскорбления, нанесенного ей мужем, имевшего бесстыдство устроить в ее собственном будуаре свидание с куртизанкой.

В эту минуту Мушка, прошептавшая что-то на ухо своему любовнику, с раздражением возвысила голос.

— Ну, что же? Поклянешься ли ты, наконец, что разведешься с женой и дашь мне свое имя? Брось свои колебания! Не будь трусом, Беранже! Что значат светские предрассудки, когда говорит страсть? Разве эта бледная тень, которую ты называешь своей женой, подарит тебе хоть один такой час! О! Будь же энергичен, мой Беранже! Если бы ты знал только, как я люблю тебя!

Выражение страшной ненависти и презрения скользнуло по губам Ренуара. Он опустил на землю молодую женщину и должен был поддерживать ее, так как она дрожала, как в лихорадке. Затем он скорей отнес, чем отвел ее к скамейке.

— Придите в себя, маркиза! Время идет, а вам нужно на что-нибудь решиться! — повелительно сказал он, после непродолжительного молчания.

— Да, вы правы! Но посоветуйте мне, что мне делать? — ответила Алиса, проведя рукой по своему влажному лбу.

— То, что вам предписывает ваше женское достоинство; немедленно же покиньте этот обесчещенный дом и уезжайте в Париж, к вашему опекуну. Снимите скорей этот костюм, напишите несколько слов достойному синьору де Верделе и уезжайте! Если вы поторопитесь, то успеете еще на поезд, отходящий в час ночи. Только можете ли вы попасть в дом?

— Могу. Дверь, выходящая из столовой на террасу, запирается американским замком, ключ от которого у меня в кармане.

— В таком случае, идите скорей! Я подожду вас и помогу вам найти фиакр. Мне очень хотелось бы, чтобы вы были подальше от этих стен, так как раньше, чем пропоет петух, здесь произойдут важные события.

Алиса не обратила внимания на последние слова Ренуара. Страшное возбуждение сразу вернуло ей всю ее энергию. Как тень проскользнула она на террасу и отперла дверь в столовую. Здесь она остановилась на минуту.

— Вернитесь в развалины, Ренуар! Я не хочу, чтобы там заметили, что мы с вами исчезли вместе. Позвольте мне поблагодарить вас за огромную услугу, которую вы оказали мне.

Ренуар ничего не возразил. Поцеловав руку маркизы, он сбежал с крыльца и исчез в густой чаще деревьев. Алиса же поспешно прошла в кабинет мужа, заперев предварительно на ключ дверь в будуар.

Лихорадочной рукой она достала лист почтовой бумаги и поспешно написала:
«Я только что видела тебя в моем будуаре с куртизанкой, которую ты осмелился привести туда. После этого мне нет места в твоем доме. Я уезжаю и, предупреждая твое желание, сама требую развода. Сделай из своей любовницы маркизу де Верделе: она вполне будет достойна тебя. Алиса».

Запечатав письмо и подписав адрес, она положила его под пресс, на видное место. Покончив с этим, Алиса поспешно пробежала в свою уборную. Здесь она почти сорвала с себя свой костюм и надела простое черное платье, темную накидку и шляпу. С собой она ничего на брала, кроме небольшого саквояжа, куда сунула все деньги, какие могла найти второпях, так как в Париже осталась часть ее девичьего гардероба. Затем, бросив последний взгляд на комнату, где она провела столько тяжелых часов, она вышла из дому.

Идя садом, Алиса чуть не столкнулась с Гюнтером, который с расстроенным видом куда-то спешил.

— Вы, маркиза?! Наконец-то! Я всюду искал вас, так как не мог понять вашего внезапного исчезновения с этим безумным Ренуаром. Говорят, вы ушли из залы с ним под руку. Великий Боже! Куда это вы собрались? Зачем вы переменили костюм? — прибавил, бледнея, молодой человек.

— Я еду в Париж! Я ни минуты не останусь в доме, где мне нанесли самое гнусное оскорбление, — отве тила Алиса прерывающимся голосом.

В первый раз в жизни потеряв свое хладнокровие и обычную сдержанность, Алиса в кратких словах рассказала Гюнтеру, что она видела.

— Мое терпение истощилось! Я хочу быть свободной, избавиться от этого негодяя! Я потребую развода.

Яркий румянец залил лицо Гюнтера. Под влиянием только что услышанных слов он тоже потерял свое обычное хладнокровие.

— Алиса! Вы хотите быть свободной? О! Как ваши слова делают меня счастливым! — пылко вскричал молодой человек, прижимая к губам руки маркизы. — Вы не слепы! Вы должны были видеть мою любовь! Я не мог равнодушно видеть вашу ангельскую кротость и терпение, с какими вы переносили все огорчения и недостойное обращение мужа. Я молился на вас, как на святую, но не смел этого высказать. Теперь же, когда вы сами хотите разбить связывающие вас узы, скажите, позволите ли вы мне искать вашей руки, когда будете свободны. Если вы дадите мне право вырвать вас из этой атмосферы лжи и порока, я увезу вас к себе, в глубь Тюрингии. В том мирном убежище я буду жить только для вас, так как выйду в отставку. Всю свою жизнь я посвящу на то, чтобы заставить вас позабыть пережитые вами жестокие разочарования!

Алиса слушала с трепещущим сердцем. Уверенность, что она любима чистой и глубокой любовью, благотворно подействовала на ее измученное сердце. В эту минуту она так же сильно любила Гюнтера, как презирала и ненавидела Беранже. Не колеблясь ни минуты, она протянула ему обе руки.

— Да, Гюнтер, приезжайте за мной и любите меня, как я люблю вас, от всей души! Я жажду покоя и чистой любви, а это счастье я, конечно, найду в ваших объятиях. Но позвольте мне ехать, так как я могу опоздать на поезд; теперь, более чем когда-нибудь, я спешу уехать отсюда и начать борьбу, которая освободит меня от недостойного и откроет мне дорогу к счастью.

— Благодарю вас за эти слова, дорогая моя! Они придадут мне мужества и терпения, — сказал сияющий Гюнтер, предлагая руку молодой женщине.

Он увлек Алису к выходу, где скоро нашел извозчика, который легко согласился отвезти молодую женщину на вокзал, так как вполне мог успеть вернуться к концу бала.

Гюнтер усадил свою спутницу в карету. Алиса улыбнулась ему сквозь слезы; молодой человек в последний раз прижал ее руки к своим губам. Затем карета быстро уехала.

Подойдя к Беранже, Мушка пустила в ход все свое кокетство и все свое испытанное могущество, чтобы возбудить своего любовника. Чувственный и легкомысленный Беранже легко позволил себя увлечь. Тогда Мушка увела его из залы и из развалин. Затем, под предлогом обмена поцелуями, она затащила его в темную аллею, ведшую к вилле.

Видя, что маркиз доведен ею до того состояния, когда от него можно было всего добиться, Мушка стала умолять его, чтобы он провел ее на виллу. Беранже очень слабо протестовал, заглушая голос совести обычным: «Алиса ничего не узнает!» Что же касается куртизанки, то ею руководило низкое желание оскорбить ненавистную женщину, избрав для любовного свидания ее собственный будуар, хотя бы та этого и не знала. Впрочем, Мушка предполагала известить Алису о дне и часе, когда она была в ее будуаре.

Не подозревая, что их выследили, любовники вышли почти в то же время, когда маркиза переодевалась в своей уборной.

Вспомнив о своих обязанностях хозяина дома, Беранже поспешно направился в бальную залу. Мушка следовала за ним на некотором расстоянии. Маркиз всячески убеждал ее возвратиться домой, но она не имела ни малейшего желания так рано уезжать с бала.

Когда она проходила через подъемный мост, освещенный факелами и лампионами, к ней любезно подошел Ренуар, осыпая ее комплиментами и устремляя на нее странно пылающий взгляд.

Мушка окинула его испытующим взглядом. Как мы уже говорили, Ренуар был очень красив. Он понравился, а разноцветные огни, которыми играли бриллианты его ожерелья, окончательно очаровали алчную куртизанку.

«Недурно было бы завести маленькую интрижку с этим красивым молодым человеком и выманить у него ожерелье или хоть громадный солитер, сверкающий у него на пальце, — подумала Мушка. — От Беранже никогда не получить ничего подобного, а своих обещаний он не сдерживает».

Эти размышления длились не больше секунды. Затем, с кокетливым жестом, она заметила:
— Ты очень любезен и нравишься мне, прекрасный рыцарь, но твой зловещий костюм пугает меня.

— Пугает? Почему? Мой девиз страшен только для тех, кто презирает законы и имеет причины бояться их мщения. Для тебя же, очаровательная женщина, слова: «правосудие» и «возмездие» не более как пустой звук. Но не согласишься ли ты принять мою руку?

Мушка томно оперлась на руку Ренуара. Продолжая разговаривать, они направились к той части развалин, которая выходила к пропасти и где исправленная лестница вела на роковой балкон, украшенный двумя флагами и освещенный лампионами.

— Прекрасная цыганка, предскажи мне будущее! Я по-царски вознагражу тебя, если ты скажешь, что случится со мной сегодня, — сказал Ренуар своим звучным голосом.

Мушка наклонилась к нему и, устремив в его глаза свой пылающий взгляд, сказала с легким смехом:
— Сегодня ты потеряешь свое сердце и полюбишь женщину, которую до сих пор не знал.

Ренуар рассмеялся.

— Ты отгадала, прекрасная гитана! Моя душа вспыхнула при виде женщины, прекрасной как ад и пылающей, как огонь. Что же мне подарить тебе на память об этом часе, когда ты угадала тайну моего сердца?

"Ну, этот быстро идет к цели! Надо ему дать понять, что я разделяю его чувства, " — сообразила Мушка.

Затем она громко ответила:
— Надо подумать, прекрасный рыцарь, что бы мне у тебя попросить. А пока отдохнем: я страшно устала. Этот широкий камень вполне может заменить скамейку. Какой чудный вид! Эта башня и этот балкон, лепящийся будто ласточкино гнездо над пропастью, словно взяты из декорации в опере.

— О! Все это еще не то. Но с балкона вид, действительно, прелестный. Когда там стоишь, то чувствуешь точно носишься в воздухе, высоко над землей и людьми. Хотите, поднимемся туда?

«Ага! Он хочет остаться со мной наедине, — подумала Мушка. — Право, он все больше и больше начинает мне нравиться».

— Идемте, рыцарь! Там должно быть прохладно, а я просто задыхаюсь от жары, — ответила она, снимая маску и бросая на Ренуара убийственный взгляд.

— Как вы прекрасны! — с восхищением пробормотал Ренуар. — Мог ли я когда-нибудь надеяться, что Провидение даст мне счастье встретиться с идеалом моих грез?

Мушка окончательно растаяла под пылающим взглядом своего кавалера и без возражения позволила подвести себя к лестнице.

Чтобы рассеять страх суеверных гостей, маркиз приказал осветить все уголки и даже внутренность развалин. Здесь также повсюду висели факелы и лампионы, и куртизанка без всякой задней мысли стала подниматься по лестнице. Ренуар шел следом за ней, чтобы отрезать ей путь к отступлению, если бы она вздумала вернуться назад. Но Мушка даже и не думала ни о чем подобном. Красивый молодой человек начинал все больше и больше ей нравиться, и она была озабочена только одним, как бы окончательно покорить его.

Весело болтая, она прошла со своим проводником пустую залу, коридор и полукруглую комнату, откуда был выход на балкон.

С этой высоты, действительно, открывался волшебный вид. С одной стороны высились ярко освещенные развалины; с другой — раскинулась долина, тонувшая в лунном свете. Под ногами чернела пропасть, в глубине которой ревел и бушевал поток.

— Боже мой! Как здесь прекрасно! — вскричала Мушка.

Затем, охваченная внезапным беспокойством, она прибавила:
— Крепок ли этот балкон? Упасть отсюда не очень-то приятно!

— Да! Падение отсюда смертельно. А между тем, однажды с этого балкона был сброшен человек и разбился о скалы.

— Когда же это случилось? — спросила заинтересованная Мушка, смотря на Ренуара, который наклонился к ней и, казалось, пожирал ее глазами.

«Вот истинная-то страсть! Нет, право, я выйду за него замуж. Надо же когда-нибудь устраиваться!» — самодовольно подумала она.

Видя, что ее спутник молчит, она прибавила:
— Что же вы молчите? Когда же случилось это несчастье?

— Уже давно было совершено это преступление, а между тем кровь жертвы до сих пор вопиет о мщении, — ответил, наконец, Ренуар.

Затем, в кратких словах, он рассказал историю Савари, интриги Мариам и трагическую смерть Анжелы и рыцаря.

— На этот самый балкон, где мы с вами стоим, жестокий барон заманил рыцаря, неожиданно схватил его и бросил в пропасть. Только один крик, — предсмертный крик, — прозвучал в воздухе. Но он звучит и до сих пор, так как это убийство еще не отомщено, — глухим голосом закончил Ренуар.

По мере того, как он говорил, куртизанкой все более и более овладевало беспокойство, которое затем перешло в безумный страх.

И действительно, в эту минуту молодой человек был страшен. В своей красной одежде он напоминал палача. Его зловещий и грозный взгляд, казалось, пронизывал Мушку. Дьявольская улыбка искривила его губы, открыв зубы ослепительной белизны.

Мушка чувствовала, как холодела ее кровь и волосы приподнимались. Холодный пот выступил на ее теле. Она не знала имени своего спутника, но вдруг вспомнила, что маркиз говорил ей об одном сумасшедшем, который воображал, что он жил в этом самом замке четыреста лет тому назад. Неужели она имеет дело с этим опасным субъектом?

— Тебе страшно, прекрасная гитана? — снова спросил Ренуар. — Видишь ли, ему тоже было страшно… тому, кто разбился в пропасти… Может быть, ты хочешь знать, какое имя носят в настоящее время рыцарь и Мариам?

Вся кровь прилила к сердцу куртизанки и ледяная дрожь пробежала по ее членам. Да, это именно тот сумасшедший, а она одна с ним в этом опасном месте! Мушка бросилась к двери и хотела выбежать в соседнюю комнату, но Ренуар загородил ей дорогу и так сильно оттолкнул назад, что она зашаталась и ударилась о каменную балюстраду. В эту минуту из Башни Дьявола донесся протяжный звон колокола.

— А! Вот сигнал. Сам сатана ждет тебя, проклятая цыганка! — вскричал Ренуар с искаженным лицом. — Смотри!.. Вон он стоит красный, ужасный, и протягивает сюда руку… Бери же ее! Она уже давно принадлежит тебе! — крикнул он хриплым и неузнаваемым голосом.

С необыкновенной ловкостью и силой Ренуар поднял ее и бросил в пространство. В эту минуту зажженный в развалинах бенгальский огонь осветил кровавым светом башню, пропасть и человеческую фигуру, с секунду видневшуюся над бездной и затем исчезнувшую во мраке.

Ужасный крик прозвучал в воздухе, но был заглушён громом оркестра и ревом потока. Затем опять все затихло, так как музыка смолкла.

Бледный, с широко открытыми глазами, Ренуар, обливаясь потом, откинулся назад и прислонился к двери. Но эта слабость продолжалась не больше минуты. Спокойный, как будто ничего не случилось, Ренуар выпрямился, перегнулся за балюстраду и устремил взор в молчаливую бездну. Затем уверенным шагом он стал спускаться вниз.

Когда Ренуар проходил мимо груды камней, где Мушка хотела отдохнуть, он встретил Беранже. Тот быстро шел и, видимо, кого-то искал. Маркиз действительно обходил развалины, желая убедиться, уехала ли Мушка, так как с минуты на минуту звук труб должен был пригласить гостей к ужину. Случайно он узнал от гостей, что они видели, как пикантная цыганка шла к стене под руку с Ренуаром. Тогда маркизом овладело сильное беспокойство. Этот зловещий сумасшедший мог быть опасен, особенно во время этого праздника, который подтверждал его странные идеи.

— А! Это вы, господин Ренуар? Не встречали ли вы где-нибудь дамы, одетой цыганкой? Это одна моя хорошая знакомая, обещавшая мне следующую кадриль, — вежливо спросил Беранже.

Ренуар остановился и губы его сложились в улыбку.

— Цыганку? Знаю. Я знаю, что она очень старая ваша знакомая. Да, я встретил ее… Она теперь там, где должна быть: у дьявола, который унес ее и ждет вас.

С быстротой пантеры, Ренуар бросился на Беранже, обхватил его и повлек к пропасти. Хотя нападение и было неожиданно, маркиз энергично сопротивлялся. Завязалась страшная, смертельная борьба. Силы сумасшедшего, казалось, удвоились. Как железными клещами сдавил он свою жертву и шаг за шагом приближался к обрыву, несмотря на отчаянное сопротивление маркиза.

— Помогите!.. Помогите! — кричал Беранже.

В эту критическую минуту появился Бертран. Он искал своего друга, чтобы спросить у него, где Алиса, так как отсутствие ее становилось заметным.

Видя, что Беранже бьется в объятиях Ренуара в двух шагах от пропасти, куда оба готовы упасть, Бертран бросился к ним и схватил маркиза за руку, надеясь спасти обоих. К невыразимому его ужасу, в эту самую минуту Ренуар потерял равновесие, наступив на камень, который пошатнулся. Тяжесть тела увлекла его, сломав пряжку пояса маркиза. Несчастный, даже не вскрикнув, покатился с холма, а Беранже, удержанный другом, со страшной силой был отброшен назад. Падая во весь рост, он ударился головой о камень и потерял сознание.

Глава IX

править

На крик Бертрана сбежались несколько дам и мужчин, которые прогуливались недалеко от этого места. Можно представить себе их удивление, когда они увидели маркиза, лежавшего без чувств, с окровавленной головой и с разорванной одеждой, и выслушали невероятный рассказ о случившемся. Маркиза тотчас же подняли. К счастью, между гостями оказался доктор Арнольди, который сделал ему предварительную перевязку и объявил, что рана не опасна. Затем стали искать Ренуара. Одному из мужчин пришло в голову бросить в пропасть зажженный факел, и тогда все увидели тело несчастного, зацепившееся за кусты.

При помощи лестниц и веревок его удалось вытащить наверх. Ренуар был страшно изранен и не подавал признаков жизни. После предварительной перевязки молодого человека перенесли на носилках в его собственную виллу. Доктор объявил, что сейчас ничего не может сказать о его состоянии. Он пожелал сопровождать Ренуара, а Беранже прописал лекарство, за которым нужно было тотчас же послать в аптеку. На рассвете он снова хотел навестить маркиза.

Так печально закончился бал, которого ожидали с таким нетерпением. Гости поспешно стали разъезжаться, громко обсуждая печальное событие и тихо переговариваясь о странном отсутствии хозяйки дома, которая не пришла даже к раненому мужу.

Два часа спустя после этого трагического случая, Марион и Гюнтер сидели одни в гостиной виллы. Маркиз все еще лежал без сознания и за ним ухаживала совершенно обезумевшая Сузанна.

— Боже мой! Что же случилось с Алисой? Уж не сделал ли что-нибудь с ней этот сумасшедший? Я видела, как они вышли вместе, а теперь ее нигде не могут найти. В уборной валяются в беспорядке ее костюм и драгоценности! — вскричала госпожа Лаверди, в лихорадочном волнении ходя по гостиной.

Задумчиво сидевший Гюнтер поднял голову и сказал с улыбкой:
— Успокойтесь! С маркизой ничего худого не случилось, кроме неслыханного оскорбления со стороны мужа. Следствием этого было то, что она немедленно покинула виллу и уехала в Париж, к своему бывшему опекуну.

— Что же такое случилось? Откуда вы это знаете, Гюнтер?

Молодой моряк в кратких словах передал все, что слышал от Алисы, и предложил Марион ехать домой, так как положение маркиза вовсе не было опасно и, к тому же, он не внушал ему ни малейшего участия или сожаления.

Когда они уже ехали к замку, Марион снова прервала молчание и вскричала:
— Я просто не могу забыть этого Ренуара. Очевидно, этот злосчастный праздник, с его костюмами, внезапно усилил его умственное расстройство и довел до этой катастрофы.

— Да, с самого начала вечера он был очень странен и за ним следовало бы наблюдать, — сказал Гюнтер.

— Странен! Нет, он был ужасен и уже заговаривался. Я с ним танцевала. Так как в зале было очень жарко, я пожелала спуститься вниз. Вдруг он указал мне на Башню Дьявола и сказал с таинственнымвидом: «Обратите внимание, сударыня! Ровно в полночь прозвучит колокол Немезиды, волшебный колокол… Взгляните на то окно! Там уже стоит Самюэль в праздничной одежде, так как он ждет две презренных души, которые до сих пор ускользали от него». Вы понимаете, что у меня дрожь пробежала по телу, и я, конечно, побоялась взглянуть на указанное окно. Но чтобы обратить разговор в шутку, я спросила: «Может быть, вам известно, господин Ренуар, кто эти две души?» «Те, которых не хватит после бала», — ответил он с зловещим взглядом. Одна из этих жертв, очевидно, маркиз, которого Ренуар считал бароном-колдуном. Но кто же другая?

— Будем надеяться, что других жертв нет! Маркиз же — он ли барон-колдун или нет — право, по заслугам напуган.

— Вы правы, Гюнтер! Дерзость ввести в наше общество куртизанку и устроить с ней свидание в будуаре жены переходит все границы. Я рада, что у Алисы хватило энергии тотчас же уехать отсюда. Я сама уеду! Эти развалины внушают мне ужас и страх. Если же умрет Ренуар, то и он еще, пожалуй, станет беспокоить тех, кто его знал. Брр!.. Нет, завтра же уезжаю в Париж!

— В таком случае, походатайствуйте обо мне перед вашей подругой и поддерживайте ее энергию в деле о разводе, которое она хочет начать. В людях, которые будут желать помирить их, не будет недостатка, — сказал молодой человек, крепко пожимая руку своей спутнице.

— Что значит эта просьба, Гюнтер? Разве вы говорили о своих чувствах Алисе? — вскричала взволнованная Марион.

— Да, мы объяснились! Она любит меня. Как только состоится развод, я приеду к ней и мы обвенчаемся. Маркиз обещал своей любовнице, что женится на ней, так что с его стороны не будет затруднений.

— Конечно, Гюнтер, вы можете рассчитывать на меня! Я от всей души желаю счастья как вам, так и Алисе. Но я считаю своим долгом предупредить вас обоих, что вам придется преодолеть большие затруднения. Барон де Верделе сделает все от него зависящее, чтобы помешать разводу. Он, конечно, не пожелает, чтобы его племянник и единственный наследник женился на уличной девице, а так как лучшим средством против такого безумного поступка служит законный брак Беранже, то дядя примет все меры, чтобы он не был расторгнут.

— С этим я согласен! Но ведь Алиса живое существо и пользуется человеческими правами. Нельзя же из нее делать щит против безумств господина маркиза.

— Конечно, нельзя! Со своей стороны я сделаю все, чтобы помешать примирению, хотя бы мне пришлось из-за этого поссориться со стариком. Но вы сами, Гюнтер, совершенно ли свободны? На основании некоторых намеков моей bella-mere, я полагала, что вы уже обручены.

— Обручен? Нет. Просто существует проект брака, на который я не ответил ни да, ни нет, так как в то время еще не любил Алисы. Старший брат мой желает, чтобы я женился на племяннице его жены, которая владеет прекрасным имением, смежным с моими землями в Тюрингии. Это был бы очень выгодный союз; Tea же очень красивая и добрая девушка, хотя она далеко не обладает идеальной прелестью, прозрачной красотой и ангельским характером Алисы. Что же касается денежных интересов, то я никогда не пожертвую во имя их своим счастьем.

Когда на следующее утро Бертран явился навестить своего друга, тот чувствовал себя гораздо лучше, хотя был очень слаб. Доктор объявил ему, что через две недели не останется и следа от этого случая. Маркизу необходимо только сидеть дома и пользоваться полным покоем. Доктор рассказал, что Ренуар пришел в полное сознание, но что идущая горлом кровь указывает на безусловно смертельное внутреннее кровоизлияние. Так как маркизы не было дома, доктор обещал прислать сестру милосердия для ухода за Беранже.

— Я совершенно не понимаю, что побудило Алису уехать так неожиданно, даже не предупредив меня, — недовольным тоном сказал маркиз. — Госпожа Лаверди говорила Сузанне, что жена получила телеграмму и поспешно уехала к больной тетке. Цели этой глупой лжи я тем более не могу понять, так как у нее нет никакой тетки!

— Сейчас на твоем бюро я видел письмо с твоим адресом. По всей вероятности, оно от твоей супруги. Я сейчас принесу его.

Прочтя письмо, оставленное Алисой, маркиз побледнел и нахмурил брови. Затем он с гневом смял листок и сунул его в карман.

— Что ты так нахмурился? Вероятно, какое-нибудь неприятное известие? — спросил наблюдавший за ним Бертран.

— Да! Чисто женская выходка. Я, видишь ли, имел неосторожность уступить просьбам Мушки и позволил ей приехать на бал. Затем этот чертенок во что бы то ни стало захотел побывать на вилле, так как у нее что-то случилось с костюмом. Мы пошли на виллу и с четверть часа полюбезничали в будуаре моей жены. Благодаря какому-то дьявольскому случаю, Алиса видела нас. И вот, в результате — отъезд, крики, обида и, затем, в будущем, целый ряд сцен с дядей.

— Гм! Маркиза имела право поступить так. Привести в ее будуар эту «Радость юношей»!? Это уже слишком!

— Она могла сделать сцену мне, но ей не следовало поднимать публичного скадала и вмешивать в это дело дядю! — вскричал Беранже, покраснев от гнева.

Хотя он и умолчал о разводе, но перспектива процесса приводила его в отчаяние.

Боясь, как бы сильное волнение не повредило больному, Бертран успокоительно сказал:
— Ба! Гнев женщины не бывает продолжителен. Лучше скажи мне, из-за чего у тебя завязалась борьба с сумасшедшим?

— Да из ничего. Как только Ренуар появился в своем смешном костюме палача, он сразу показался мне очень подозрительным. Когда же я узнал, что его видели под руку с Мушкой, мною овладело сильное беспокойство. У Мушки явилась несчастная мысль одеться цыганкой. Ты знаешь пункт помешательства Ренуара. Хроника же капеллана, так странно подтверждавшая его бредни, окончательно свела его с ума, а цыганка играла роковую роль в легенде. Поэтому я бросился его разыскивать. Встретив Ренуара одного, я вежливо спросил его, не видал ли он некой дамы в костюме цыганки? Ренуар тотчас начал свою галиматью и объявил, что проклятую цыганку взял дьявол, который ждет также и меня, так как я еще не искупил своих грехов. Затем он бросился на меня и стал тащить, не переставая повторять, что мои жертвы требуют моей крови. О! Это были такие ужасные минуты, что я не забуду их всю жизнь, — с дрожью закончил маркиз.

Когда несколько часов спустя Бертран стал прощаться со своим другом, тот сказал ему:
— Так как жена сочла нужным бросить меня, скажи Мушке, чтобы она навестила меня в моем одиночестве. Это хоть немного развлечет меня. Только пусть она приезжает ночью, чтобы прислуга ее не видела. Она может оставить экипаж на шоссе и пройти на виллу через маленькую садовую калитку. Возьми, пожалуйста, на ночном столике ключ и передай ей.

— Нет, сегодня я не исполню твоего поручения, так как тебе необходим отдых! Спи и набирайся сил. Завтра же я пришлю тебе, твою Мушку, хотя не думаю, чтобы ее посещение могло содействовать твоему примирению с женой.

— Я никому не позволяю распоряжаться собой, — сердито и урямо возразил Беранже.

Вернувшись в Во-галль, Бертран получил записку от Казимиры. Та уведомляла его, что Мушка не возвращалась домой и что ее дверь заперта на замок, и спрашивала, не знает ли он, где она?

Предчувствие чего-то дурного охватило Бертрана. Он тотчас же отправился к Казимире, но та знала только, что ее подруга отправилась на бал. Затем он вернулся в развалины и стал расспрашивать рабочих и прислугу, но и те ничего не знали. Один только грум Жак рассказывал, что видел, как цыганка шла под руку с Ренуаром. Затем ему показалось, что он слышал раздирающий крик, но откуда этот крик донесся, он не мог определить, так как его заглушала музыка.

— Неужели ее действительно убил этот сумасшедший? — подумал Бертран. — Во всяком случае, я ничего не скажу Беранже, пока это окончательно не выяснится.

Для очистки совести он обошел развалины, побывал на роковом балконе и внимательно осмотрел пропасть, но нигде не нашел ни малейших следов куртизанки. А между тем, она несомненно была на балконе, так как там валялась ее черная бархатная маска.

Крайне озабоченный Бертран вернулся домой. Так как ни ночью, ни на следующий день прекрасная гитана не возвращалась, то он счел своей обязанностью уведомить об этом власти.

После обеда грум, носивший в город письмо маркиза, вернулся назад очень расстроенный и рассказал в людской, что куртизанка исчезла.

— С ночи ее никто не видел. Сегодня комиссар вскрыл ее комнату. Там все оказалось в беспорядке. Платья валялись как попало, ящики комода были выдвинуты, а на письменном столе лежало начатое письмо. Самой же Мушки не было и следа. Казимира заливается слезами, так как Мушка покровительствовала ей и свела ее с господином Бертраном, который хорошо ей платил. И между этими негодяйками бывает дружба.

— Господь только за дело наказал бы это отвратительное создание, причинившее столько горя нашей доброй госпоже. Я готова поклясться, что это она была причиной отъезда барыни, — заметила Сузанна. — Но кому надо трогать ее? Нет, нет! Я уверена, что она где-нибудь найдется.

— Не думаю! По моему мнению бедный сумасшедший Ренуар свернул ей шею. Мушка, видите ли, была на балу в замке. Я один только это знал. Затем я видел ее с сумасшедшим и слышал действительно ужасный крик.

— Но куда же он мог девать ее тело?

— Нет ничего проще! Разве мало в развалинах всевозможных ям и закоулков, не говоря уже о пропасти?

— Во всяком случае, если господин Ренуар взял на себя это дело дьявола, наша маркиза будет избавлена от этой бесстыдной и дерзкой негодницы.

Грум покачал головой.

— Немного она выиграет от этого, так как маркиз заменит Мушку другой такой же тварью. Таков уж вкус у знатных господ. Если женщина славится своими скандальными похождениями, или если из-за нее дралось на дуэли несколько мужчин, то она приобретает громадную цену и ее оспаривают друг у друга. Мушка принадлежала именно к числу таких женщин. Если бы ей не покровительствовали богатые любовники, она давно сидела бы в исправительном доме.

Некоторое время спустя после этого разговора в людской, бледный и мрачный Беранже сидел перед своим бюро и нервно мял только что полученное письмо. В этом послании Алиса сурово перечисляла все оскорбления, вынесенные ею со времени их свадьбы, включая и письмо Мушки, найденное ею во время брачного путешествия.

«Если бы я знала, что до такой степени противна вам и буду только стеснять вас и мешать вам, я, конечно, никогда не вышла бы за вас замуж. Теперь я возвращаю вам свободу, которую вы так оплакивали. Сложите ее к ногам женщины, заставившей вас позабыть честь и долг».

"На прощание позвольте мне привести вам слова, которые некогда сказал мне Ренуар и которые врезались мне в память. «Злодеяния разбойника, — сказал он мне, — караются законом, тюрьмой и ссылкой, но чем карают нравственного убийцу, который крадет не деньги — материальное добро, а гораздо более драгоценное сокровище: доверие, уважение, счастье, веру и чистые порывы души? Чем карается человек, медленно убивающий невинную жертву своим позорным поведением и наносящий ее душе неизлечимые раны?»

Последние строчки произвели на Беранже действие пощечины. Внутренний голос нашептывал ему, что Алиса права, что его поведение по отношению к невинному существу, вверившему ему свою любовь и свое счастье, недостойно и преступно. Что-то похожее на угрызения совести зашевелилось в его распущенной душе, и он нерешительно стал искать глазами портрет Алисы, стоявший на его бюро и изображавший молодую женщину в подвенечном платье. В больших, ясных глазах ее отражалось спокойствие невинности. Чистый взгляд, казалось, был устремлен на него и пронизывал до глубины его бесчестного и предательского сердца. Он вдруг выпрямился и с трудом дотащился до спальни. Здесь лег в постель и закрыл глаза, но образ Алисы и слова Ренуара продолжали его преследовать. Алиса требует развода!.. Нет, никогда он не согласится на это и не очистит дорогу Гюнтеру, которого подозревал в том, что он слишком интересуется Алисой.

Часы пробили полночь и оторвали маркиза от его мыслей, дав им другое направление.

"Однако, Мушка не пришла! Вероятно, Бертран отговорил ее из чрезмерной заботы о моем здоровье, " — подумал маркиз.

В эту минуту шуршание платья, сопровождавшееся каким-то странным звуком, напоминавшим треск горящих сухих веток, заставило вздрогнуть Беранже. Он поспешно выпрямился и устремил взор на стоявшую посреди комнаты женщину, закутанную в черное.

— Мушка! Это ты? — спросил взволнованный и удивленный Беранже.

Женщина откинула вуаль и тихими и легкими шагами подошла к нему.

Это действительно была Мушка. Она была страшно бледна и веки ее имели синеватый оттенок, как это бывает у покойников. Пылающие глаза ее имели непередаваемое выражение, а слегка открытые губы были красны, как кровь.

— Что с тобой, Мушка? Ты больна?

Куртизанка покачала головой.

— Нет, я здорова. Если ты скроешь от всех мое посещение, я буду навещать тебя, мой Беранже. Нескромность с твоей стороны погубит меня! Если ты любишь меня, ты останешься здесь. Я буду навещать тебя и дарить своей любовью.

— О! Если ты желаешь этого, я, конечно, буду молчать. Но скажи мне, что с тобой случилось? Отчего ты прячешься?

— В другой раз я расскажу тебе все; теперь же мне довольно счастья видеть тебя снова, — ответила куртизанка, пылко бросаясь в объятия Беранже.

Губы, которыми она целовала своего любовника, были холодны, как лед.

Беранже страстно ответил на ее объятия. Но вдруг голова у него закружилась и он откинулся на спинку дивана. Им овладела какая-то приятная дремота, мало-помалу перешедшая в окончательное изнеможение, сопровождавшееся странным ощущением. Ему казалось, что из всего его тела исходят потоки тепла и жизни, причем члены его холодели и делались тяжелыми. Он сам не мог определить, сколько времени продолжалось такое состояние, как вдруг он точно внезапно пробудился. Мушка сидела рядом с ним и крепко пожимала ему руки. Лицо ее слегка окрасилось, и только фосфоресцирующие глаза ее по-прежнему смотрели на маркиза со странным выражением, возбуждая в нем никогда еще не испытанные чувства.

Беранже казалось, что он никогда еще не видал ее такой красивой и обольстительной. Внезапный порыв страсти охватил его и, позабыв все, он прижал ее к своей груди.

Как только появились первые признаки рассвета, Мушка встала.

— До свиданья, дорогой мой! Я должна оставить тебя. Если ты, как обещал, сохранишь мою тайну, я буду навещать тебя.

Она обвила руками его шею и в последний раз прижалась своими холодными губами к губам любовника. Затем с поразительной ловкостью и легкостью она скользнула к дверям и так быстро исчезла, что можно было подумать, что она растворилась в портьере.

Беранже остался один. Он чувствовал такую страшную слабость, что не мог шевельнуться и лежал в совершенном изнеможении. Казалось, вся жизненная сила оставила его. Потом он заснул глубоким, но тяжелым и беспокойным, как кошмар, сном.

На следующий день маркиз проснулся очень поздно. Он был так истощен, что за завтраком, вместо прописанного молока, выпил стакан старого вина. Затем, перейдя в кабинет, он еще раз перечитал письмо Алисы и, по зрелом размышлении, написал ей ответ.

За этим занятием его застал Бертран, который имел очень озабоченный вид и объявил маркизу об исчезновении Мушки. Истощенный вид Беранже и его страшная бледность очень удивили Бертрана.

— Какой у тебя нехороший вид, Беранже! Что с тобой? Болен ты или отъезд жены до такой степени огорчает тебя? Вероятно, это письмо ты пишешь ей?

— Увы! И какое письмо! Но прочти лучше сам, — сказал маркиз, с гримасой подавая другу письмо.

Бертран надел пенсне и прочел вполголоса:
«Дорогая моя Алиса! Никогда я не предположил бы, что в твоем маленьком ангельском сердечке может заключаться столько ревности и гнева. Как можешь ты так близко принимать к сердцу мою выходку, дурную и недостойную, сознаюсь в этом, но вызванную слишком большим количеством шампанского? Скажу даже больше! Как могла ты хоть на минуту подумать, что я предпочитаю тебе падшую женщину, которая только играет в любовь? Нет, нет! Тебя одну я люблю! Несмотря на все мои безумства, ты всегда была и будешь истинной царицей моего сердца, чистым ангелом моего домашнего очага!

Ты убежала от меня, дорогая моя, и написала мне суровое и жестокое письмо, в котором требуешь развода. Позволь мне ответить тебе, что я никогда не соглашусь расстаться с тобой. Но зато клянусь тебе, что никогда больше не повторится сцена, подобная той, которая так оскорбила тебя. Если бы я не был болен, то вместо этого письма лично приехал бы к тебе и на коленях вымолил бы твое прощение. Ты, может быть, еще не знаешь, что Ренуар хотел убить меня и что я страдаю от раны в голову. Как только я буду в силах, я тотчас же вернусь в Париж, к твоим ногам, моя обожаемая Алиса! Надеюсь, что к тому времени гнев твой успокоится и ты снисходительно отнесешься к своему легкомысленному и раскаивающемуся Беранже».

— Браво! Какой стиль! Какое неотразимое красноречие! Раскаяние несомненно. Если у маркизы нет задней мысли, она будет тронута и простит тебя, — сказал, смеясь, Бертран. — Но ты серьезно не хочешь разводиться со своей идеальной супругой?

— Черт возьми! К чему я буду разводиться? Алиса так мало стесняет меня!

— Но если ты стесняешь ее, и она найдет кого-нибудь, кто утешит ее в твоих безумствах? Тогда она, конечно, потребует развода. А белокурый немец кажется мне очень подозрительным.

— Пусть попробует! Я не соглашусь — и баста! Такая удобная жена — отличная гарантия против всех претензий остальных женщин. Например, Мушка сейчас же пожелала бы занять вакантное место. Но благодарю покорно! Несмотря на все мое обожание, мне весьма мало улыбается перспектива сделать маркизой женщину, которая способна залезть к вам в карман.

— Все это я отлично понимаю. Но, видишь ли, конкуренции Мушки теперь уже нечего опасаться. Я и приехал именно с тем, чтобы передать тебе печальное известие о ней.

— Какое?

— Она исчезла, и ее нигде не могут найти. Она все бросила в своей комнате, как человек, отлучившийся только на несколько часов. Но со дня бала она не возвращалась домой, и мы имеем основание предполагать, что она умерла.

— О! Что же привело вас к этому убеждению? — с лукавой улыбкой спросил Беранже.

— Вчера вечером, видишь ли, умер Ренуар. Перед своей кончиной он исповедался и открыл на исповеди, что по небесному велению он совершил суд и бросил проклятую цыганку в пропасть с того самого балкона, откуда некогда был сброшен Савари. Священник счел долгом сообщить властям об этом заявлении сумасшедшего, но все поиски не привели ни к чему…

Видя, что маркиз громко расхохотался, Бертран умолк.

— Ты смеешься! — с недоумением заметил он.

— Смеюсь, потому что все это вздор! Тело Мушки бесполезно искать, так как она жива.

— Это невозможно!

— Если ты поклянешься мне в абсолютном молчании…

— Клянусь тебе!

— Ну, так знай, что Мушка была у меня прошлую ночь.

— Черт возьми! В таком случае, за каким же чертом она прячется? Где же она?

— Этого я сам не знаю. Только она умоляла меня не говорить никому, что я ее видел. Я начинаю думать, что она прячется потому, что во время бала стянула какую-нибудь драгоценность… может быть даже у Ренуара. Или, может быть, она стащила что-нибудь в магазине, так как бедняжка страдает клептоманией. Вероятно, мне придется заплатить за нее.

Чувство деликатности и собственного достоинства до такой степени атрофировались у маркиза, что, несмотря на его гордость аристократа, его нисколько не шокировали близкие отношения с воровкой, которая ускользала от исправительной полиции только благодаря случаю и великодушию своих любовников. Бертран еще меньше был способен понять всю гадость и все неприличие шутки друга. Достойные друг друга товарищи громко расхохотались. Затем, покончив с этим вопросом, они снова вернулись к Алисе.

— Итак, ты бесповоротно решил не соглашаться на развод?

— Бесповоротно! Пусть она обращается к самому папе!

— Но вся вина на твоей стороне, а теперешние посещения Мушки, конечно, не уменьшат ее.

— Это простая глупость, сделанная под влиянием досады за ее бегство. Без сомнения, в настоящую минуту малютка страшно взбешена и сильно ревнует. Необходимо дать ей время немного успокоиться. Затем я напущу на нее монсиньора Боркена — прелата, венчавшего нас. Он будет говорить ей о долге, об обязанности христианки прощать обиды, о святости брака и прочее.

— Ему это тем легче говорить, что он будет указывать путь, по которому сам не следует, — заметил Бертран.

— Это решительно все равно! Хорошие проповеди всегда отлично действуют на женщин, в особенности когда они вроде моей жены. Затем я приму вид кающегося грешника — это тоже отлично действует, и будь я проклят, если не добьюсь прощения in Urbi et Orbi! (* Urbi et orbi (лат.)-на весь мир, всему миру.)

— Xa, xa, xa! А вечер ты приятно проведешь в обществе Мушки? — вскричал Бертран, держась от смеха за бока.

Маркиз ничего не ответил и только улыбаясь покрутил усы. Минуту спустя он насмешливо заметил:
— Сейчас видно, что ты дольше меня носишь супружское иго! Ты так основательно изучил все тайны супружеской жизни.

— Обстоятельства заставили! Как было не сделаться смелым при некотором благоразумии, когда так жестоко приходится расплачиваться за всякие пустяки. Достаточно носового платка с подозрительной меткой, забытого в кармане, перчаток, случайно попавших в чемодан, или записки, выроненной на глазах законной супруги — и гроза готова!

— Увы! Ты глубоко прав. В конце концов, я думаю, наши жены скорей ненавидят нас, чем любят.

— Во всяком случае, они без сожаления отворачиваются от нас и с удовольствием изменяют нам, чтобы отплатить той же монетой. Знаешь ты, что мне ответила жена, когда после одной сцены и обоюдных упреков (это было шесть месяцев спустя после нашей свадьбы) я сказал ей, что наши любовные интриги мимолетны, законным же женам мы принадлежим до самой смерти, а потому и требуем от них верности? «Я знаю, — нетерпеливо ответила она, — что вы делаетесь домоседами, когда ноги перестают вам служить. Когда ваша песня спета и ни одной женщине вы уже больше не нужны, вы являетесь к домашнему очагу, со своими ревматизмами, подагрою и брюзжанием. Тогда жена должна ухаживать за вами. Поэтому не справедливо ли, чтобы она немного развлеклась прежде, чем примет на себя такую высокую миссию?»

— Добрейшая госпожа Бертран не совсем не права! Поэтому, если кто имел счастье напасть на ангела, признающего только вторую часть женской миссии, тот всячески должен стараться удержать его при себе, — со смехом ответил маркиз.

На этом оба друга расстались в отличнейшем настроении духа.

Вечером Беранже приказал подать ужин в свою комнату и заперся на ключ. Сестру милосердия он отослал, сказав ей, что не нуждается в ее услугах. Он хотел остаться один и ждал Мушку, в которую был влюблен больше, чем когда-нибудь.

Но пробило десять часов, потом одиннадцать, а никто не являлся. Невыносимое беспокойство стало мучить Беранже. Сердце его что-то сдавило, а по коже пробегала ледяная дрожь, сменяясь по временам сильным жаром. С тяжелой головой молодой человек вышел на террасу, надеясь, что прохладный ночной воздух освежит его, но нервное возбуждение было так велико, что каждый шум ветра, малейший скрип песка под ногами запоздавшего слуги заставляли его вздрагивать. Маркиз с лихорадочным нетерпением напрягал слух, стараясь уловить шум легких шагов или шелест шелкового платья куртизанки.

Наконец, он бросился в кресло и закрыл глаза, думая немного заснуть, чтобы убить время, но возбуждение его было так велико, что он дрожал всем телом и только впал в род тяжелой дремоты.

Прикосновение чего-то холодного заставило вздрогнуть маркиза и он быстро выпрямился. Над ним склонилась Мушка, одетая в то же платье и закутанная в черную вуаль. Прикосновение ее холодных пальцев и вывело его из забытья.

— Наконец-то ты пришла! — вскричал Беранже, пылко прижимая ее к груди. — Знаешь, Мушка, ни когда еще я не любил тебя так, как теперь!

Куртизанка улыбнулась и глаза ее вспыхнули странным огнем.

— О! Я тоже никогда еще не любила тебя так. Ты, ты — моя жизнь!

Она прижалась своими холодными, пурпурными губами к Беранже, и тот снова почувствовал, как будто жизненная сила исходит из него.

Маркиз встал и с трудом перешел с Мушкой в свою комнату. Ледяная дрожь пробегала по его спине, и он жаждал тепла и света комнаты.

При свете лампы Беранже снова был поражен страшной синеватой бледностью Мушки. Он стал угощать ее пирогом и холодной дичью, но та не хотела есть и только омочила губы в вине.

— Послушай, дорогая моя! Ты больна, у тебя такой нехороший вид. Что с тобой? Может быть, ты нуждаешься? Погоди, я сейчас дам тебе денег.

Маркиз открыл бумажник и хотел вынуть банковый билет, но Мушка остановила его руку. Странная улыбка блуждала на ее губах.

— Нет, нет! Мне не нужно денег. У меня есть все, что мне нужно, а остальное дает мне твоя любовь.

Страшно пораженный маркиз положил бумажник обратно в карман и почти, с недоверием посмотрел на свою собеседницу. Впервые жадная и ненасытная Мушка отказывалась от денег. Что же такое с нею случилось, что вызвало такую перемену в ней?

Как и накануне, Мушка ушла на рассвете, обещая опять прийти. Беранже был разбит и истощен и чувствовал себя еще больше влюбленным в нее. Ему казалось, что он даже несколько часов не сможет прожить без этой женщины, что она нужна ему, как воздух. Он чувствовал, что какие-то узы связывают его с Мушкой и что даже его дыхание связано с ней.

Прошло десять дней. Беранже видимо худел и бледнел. Лицо его приняло мертвенно бледный оттенок, а глаза то лихорадочно горели, то мутились и как-то гасли. Доктор ничего не мог понять в этих странных симптомах, а маркиз ни словом не обмолвился, что он так угасал вследствие ночных оргий. Таким образом, он находился совершенно во власти своей ужасной любовницы. Он спал большую часть дня и только к вечеру, казалось, оживал в каком-то лихорадочном волнении.

Между тем в доме стали носиться странные слухи. Ежедневные таинственные ужины возбудили подозрения среди прислуги. За маркизом стали следить, но не могли узнать, кто посещает его, хотя из его комнаты доносился шепот двух голосов.

Однажды в кухню пришла явно расстроенная Сузанна.

— Теперь я знаю, кто бывает каждый вечер у господина маркиза! Это никто другой, как его любовница. Неужели этот человек потерял всякий стыд, что принимает такую негодяйку в спальне дорогой госпожи!

— Вы, должно быть, ошиблись, Сузанна! Одно верно: особа, которая бывает у маркиза, очень хитра. Как она проходит к нему — это совершенно непонятно.

— Да, — продолжал лакей, — мы с Жаком стерегли ее и у террасы, и у садовой калитки, и в прихожей, и все-таки ничего не узнали. Никто не проходит; затем, трах — она у него, и они болтают.

— Все это правда. Но только это не может быть Мушка, так как она подохла, — сказал грум.

— Что вы говорите, Жак! Только что я слышала собственными ушами, как маркиз сказал: «моя обожаемая Мушка!» Нет! Этот бессовестный человек со своей бесстыжей Мушкой устраивают чистый скандал! — вскричала экономка, плюнув с гневом.

На минуту воцарилось общее молчание. Все с беспокойством переглянулись.

— В таком случае, это сам дьявол! — вскричал Жак. — Мушка несомненно исчезла. Сегодня утром Роза, служанка Казимиры, подтвердила мне, что о ней нет никаких известий, и что господин Ренуар, умирая, признался священнику, что он сбросил цыганку с балкона в пропасть, а оттуда еще никто не возвращался живым.

— Великой Боже! — вскричала кухарка. — Но в таком случае пастух Андре не соврал мне!

— Что же он говорил? — спросили все в один голос.

— Сегодня он приходил получать деньги за пастьбу скота. Мы разговорились с ним о бале, который так печально кончился. Тогда он рассказал мне, что сидел в долине, желая тоже полюбоваться фейерверком. Так как развалины были ярко освещены, он разглядел на маленьком балконе две человеческих фигуры. Затем раздался ужасный крик и что-то полетело в пропасть. В страшном испуге он прибежал в развалины и стал расспрашивать, кто упал, чтобы оказать помощь несчастному. Но все смеялись над ним и прогнали его прочь, говоря, что он пьян.

— Нет! Это дело необходимо расследовать. Завтра же, господа, я скажу вам, кто бывает у маркиза, — энергично сказал грум, но отказался объяснить, каким образом он рассчитывает это сделать.

На следующий день все слуги собрались в комнате кухарки, за исключением грума Жака. Последний так долго не приходил, что все не знали, что и предположить. Лакей хотел уже идти узнать, куда он девался, когда вдруг дверь открылась и вошел грум. Он был бледен как смерть, ноги его дрожали, как листья. Войдя в комнату, он бессильно опустился на стул. Все бросились к нему и осыпали его вопросами, но он только тогда настолько пришел в себя, что мог отвечать на вопросы, когда выпил стакан вина и отдохнул около четверти часа.

— У нашего маркиза действительно бывает дьявол! Теперь я не удивляюсь больше, что он тает как воск: нельзя безнаказанно иметь дело с адом.

— Но что же такое вы видели?

— Сейчас я расскажу вам по порядку. Решив во что бы то ни стало узнать, что делается в комнате маркиза, я днем просверлил дырочку в двери и заткнул ее. Когда я услышал в комнате разговор, я без шума, как тень, подкрался к двери, так как, видите сами, я в туфлях. Моя обсерватория пришлась как раз против ярко освещенного стола, и я мог ясно видеть маркиза, а рядом с ним Мушку. Она сидела лицом ко мне. На ней было черное платье, и на голове черная вуаль. Но, Боже, как она была ужасна! Лицо ее было синевато-бледного оттенка, а глаза горели как уголья. Я как очарованный смотрел на нее. Вдруг она вздрогнула, с ужасом посмотрела на дверь и стала корчиться, как будто желая от кого-то скрыться. Можете себе представить, что я почувствовал, когда она вскрикнула сдавленным голосом: «Жак смотрит на нас!..» Отвратительное лицо ее исказилось, и сквозь тело, казалось, сквозила мертвая голова. Никогда в жизни не видал я ничего ужасней! Я уже не помню, как убежал, но, вероятно, в коридоре лишился чувств, так как очнулся на полу. Затем, насколько хватало сил, я поспешил сюда. Вы понимаете, что теперь не может быть больше сомнения, кто эта прекрасная посетительница: она является прямо из ада, так как только дьявол может видеть, что делается за дверью, — закончил грум, наливая себе новый стакан вина.

Все были страшно бледны и, дрожа всем телом, смотрели на Жака.

Глава X

править

Когда Алиса приехала в Париж, ее бывший опекун еще не возвратился из Виши. Под влиянием своего возбуждения, она хотела сначала телеграммой просить его тотчас вернуться в Париж, но, узнав, что барона ждут самое позднее дней через восемь или десять, отказалась от своего намерения. Без сомнения, неожиданный вызов испугает дядю и может повредить его лечению. Лучше было дождаться его возвращения, тем более, что дело о разводе не могло пострадать от этого промедления. Итак, она ограничилась тем, что написала письмо Беранже.

Прошло несколько дней. Тишина и полное уединение, в котором она жила, мало-помалу вернули молодой женщине ее обычное спокойствие. Но по мере того, как опадал ее гнев и возбуждение, острое и невыразимо горькое чувство начало наполнять сердце Алисы.

Молодая женщина поместилась в своей бывшей девичьей комнате. Здесь все было полно воспоминаниями о том времени, когда она была невестой. Невольно перед ней пронеслось это прошлое, полное счастья и надежды, когда Беранже занимал все ее мысли, когда она любила его первым порывом своего наивного сердца. Теперь, спустя четыре месяца после свадьбы, она опять явилась сюда, с твердым намерением развестись с мужем и, кроме того, обещав свою руку другому. Чем больше она думала, тем больше усиливалось ее нравственно угнетенное состояние. Прямая, набожная и до глубины души честная натура Алисы чувствовала угрызения совести и тоску при мысли, что, не разбив еще священных и таинственных уз, связывающих ее с мужем, она уже обручилась с Гюнтером. Конечно, непозволительное поведение мужа оправдает ее перед людьми, но не обвинит ли ее в этом Господь и собственная совесть?

Приезд Марион немного вывел маркизу из ее мрачного настроения духа.

Госпожа Лаверди на следующий день после бала уехала из своего замка. Она рассказала в подробностях подруге о безумном покушении Ренуара, которое чуть не стоило жизни Беранже. Затем она сообщила, что Гюнтер уехал в Германию и умоляет писать ему прямо или через посредство ее, Марион.

— Нет, нет! — взволнованно сказала Алиса. — Пока я ношу имя Верделе, я не могу писать Рентлингену!

Затем, горько расплакавшись, она высказала подруге все, что тяготило ее душу.

— Я понимаю твое состояние, моя бедная Алиса, — со вздохом сказала Марион. — Не легко разойтись с мужем, если даже он и недостойный человек. После такого же короткого брака, как твой, это еще тяжелей, ввиду бесконечных разговоров, которые вызовет процесс. Но не мучайся заранее. После всего, что случилось, тебе необходимо расстаться с мужем, и понадобится вся твоя энергия, чтобы преодолеть препятствия, которые встретятся тебе. Будем надеяться, что любовь Гюнтера вознаградит тебя за все, что ты перестрадала.

Несколько дней спустя Марион снова приехала к Алисе и пригласила ее провести у нее вечер.

— У меня соберется небольшое общество. Это хоть немного развлечет тебя. Нет, нет! Я не принимаю никаких отговорок. Нечего тебе прятаться, точно ты совершила какое-нибудь преступление. Ведь у тебя на лбу не написано, что ты хочешь развестись с мужем!

Алиса согласилась, скрепя сердце. Накануне она получила ответ от Беранже.

Каждое слово этого легкомысленного и нахального письма оскорбляло ее гордость и снова вызвало ее гнев. Вследствие этого, она отправилась к госпоже Лаверди в самом отвратительном настроении.

Общество оказалось гораздо многочисленнее, чем она предполагала. Оно состояло из веселых и не очень строгих молодых женщин, каких любила Марион, и главное, из молодых людей, принадлежавших к избранному кругу. Алиса знала большую часть этих мужчин, так как встречалась с ними в свете, когда еще была девушкой. Двое из них даже усиленно ухаживали за ней, но она предпочла маркиза, который казался ей красивее и благороднее их.

Сославшись на нервную головную боль, маркиза мало принимала участия в разговоре, но невольно с любопытством рассматривала обольстительных кавалеров. Теперь они показались ей совсем другими, чем прежде, так как она уже не была ничего не понимающим ребенком, который судил обо всем со своей наивной точки зрения. Супруга Беранже научилась разбирать иероглифы, начертанные на этих молодых лицах и красноречиво разоблачающие оборотную сторону медали. Эта бледность, казавшаяся ей такой интересной, и эти усталые глаза были следствием оргий и бессонных ночей, проведенных за игрой, и всякого рода излишеств.

Шумный разговор оторвал маркизу от ее дум и наблюдений. Самый предмет разговора сильно взволновал ее.

Говорили об одной молодой женщине, которую она знала по виду и которая в прошлом году начала процесс о разводе. Дело это тянулось больше года, но в конце концов развод состоялся, так как неверность мужа была ясно доказана.

К глубокому удивлению Алисы, все обвиняли оскорбленную женщину.

— Муж не хотел развода и до последней минуты старался помириться с женой, но эта экзальтированная дура ничего не хотела слушать. Без сомнения, у нее был кто-нибудь на примете, кто нравился ей больше мужа, — заметил один из мужчин.

— Не слишком ли легкомысленно вы судите поведение женщины, доведенной до крайности тысячью оскорблений? — сказала Алиса, покраснев от негодования. — Если я не ошибаюсь, господин Ревильон открыто содержал танцовщицу, пренебрегал женой и бросал ее одну. По всей вероятности, бедная женщина перенесла сильную нравственную борьбу прежде, чем решилась на развод.

— Скандалом, маркиза, никогда нельзя ничего исправить. Женщина, которая уважает себя, не станет доводить до суда свои семейные дела; роль же разведенной жены всегда двусмысленна, в особенности если она вторично выходит замуж. Вопрос, развелась ли она потому, что муж ее недостойный человек, или потому, что ей понравился другой — так и остается нерешенным.

— Ревильон действительно красивый мужчина и его очень любят в обществе. И кто знает? Если бы у его жены хватило терпения, может быть, он остепенился бы и вернулся к ней, — сказала одна из дам.

— Несомненно! Связи с дамами полусвета всегда бывают мимолетны. Это не более, как вспышка соломы, которая так же скоро гаснет, как и воспламеняется.

— И из-за таких-то пустяков госпожа Ревильон подняла такой шум? Она даже не подумала, способна ли она нравиться такому мужу, как Ревильон.

— У нее нет шика, а в наше время жене, кроме добродетели, необходимо еще быть изящной и обладать кокетством куртизанки. Вместо того, чтобы понять, что она неспособна привязать к дому блестящую бабочку, госпожа Ревильон поднимает крик и шум и сама себя лишает красавца-мужа и завидного положения, так как Ревильон имеет более ста тысяч франков дохода, — вставила другая дама.

— Что вы хотите? Молодость берет свое, а в наш век не найти безгрешного мужа, который сидел бы дома и был безупречно верен. Дамы должны уже с этим примириться.

— Ну, это легче сказать, чем исполнить! Жены научаются этому только после длинного ряда страданий, за исключением тех, конечно, которые, подобно госпоже Ревильон, решаются на окончательный разрыв и осуждают себя на печальное и двусмысленное существование разведенной жены, — заметил один пожилой господин, родственник госпожи Лаверди. — И все это происходит от того, что молодым девушкам дают совершенно иррациональное образование. Вместо того, чтобы показывать им вещи в их настоящем виде и приготовлять их к тому, что их ожидает, им набивают голову всевозможными иллюзиями и поэзией, благодаря чему они совершенно незнакомы с действительной жизнью. Выйдя замуж, они воображают, что начинается бесконечный роман и требуют от мужа вечного обожания и безупречной верности. Своими претензиями они только стесняют и отталкивают мужа, так как мужчина женится не для того, чтобы сделаться рабом одной женщины.

— Однако, вы — мужья, кузен, требуете от нас, чтобы мы были рабынями одного мужчины! — сказала Марион.

— Это правда! Мы этого требуем, кузина, но женщины редко подчиняются этому требованию, — ответил кузен с лукавой улыбкой. — Еще реже бывает, что умные жены терпеливо, без историй, переносят свободу своих мужей. Они не хотят того понять, что супружеское счастье не всегда зависит от верности мужа.

На эту тему завязался горячий спор. В конце концов, все пришли к тому результату, что жена должна молчать и все терпеть, так как развод только компрометирует ее.

Алиса вернулась домой еще более взволнованной и нервной. Итак, вот каково общественное мнение! Мужчине оно прощает даже самое чудовищное поведение, женщине же ее законная защита — развод — служит окончательным осуждением. Жена, вместе с добродетелью, должна обладать прелестями кокотки. Неужели Марион права, относясь равнодушно к изменам мужа и, в свою очередь, обманывая его?

Молодая женщина провела бессонную ночь. Она чувствовала себя нездоровой. Когда Марион приехала навестить Алису, она была испугана ее видом. Но Алиса объявила, что все это пустяки и что она чувствует себя уже лучше. Затем она перевела разговор на вчерашний спор, поделилась с подругой своими опасениями и сомнениями и умоляла ее высказать свое мнение.

Марион задумалась. Прошло довольно много времени, прежде чем она ответила с видимым колебанием.

— Да, бедная моя Алиса! Свет несправедлив, жесток и требователен к добродетельной женщине, но бесконечно снисходителен ко всевозможным порокам. Бурное прошлое женщины никогда не помешает мужчине жениться на ней. Но тот же мужчина, который без малейшего колебания даст свое имя женщине с дурной репутацией, беспощадно осудит женщину, бросившую своего мужа. О! Нам оказывают плохую услугу, внушая нам принципы добродетели! Нас бросают в жизнь безоружными и беззащитными, тогда как чтобы жить, нужно иметь острые когти и зубы. Если бы маркиз не пренебрегал публично приличиями, тебе лучше было бы не расходиться с ним и таким образом избегнуть предстоящей тебе тяжелой борьбы… Но что с тобой? Ты нездорова?

— Нет, нет! Просто легкая дурнота.

Марион как-то странно посмотрела на нее.

— Гм! — сказала она. — Подумай хорошенько прежде, чем начинать процесс, а главное, посоветуйся с доктором. Ты должна быть здорова и вполне уверена, что не случится никаких осложнений.

— Какие же могут случиться осложнения?

— Наследник, например.

Алиса побледнела, но затем громко рассмеялась.

— Нет, нет! Я вполне уверена, что-ничего подобного нет.

— Тем лучше, так как ребенок — это петля, надетая на шею женщины.

Следующие дни маркиза чувствовала себя вполне хорошо, а вместе со здоровьем к ней вернулась и энергия. Когда приехал барон, она твердо решилась требовать развода. Если бы Гюнтер даже и постеснялся жениться на разведенной женщине, то и тогда она хотела быть свободной.

Найдя в отеле племянницу, которую он считал в Оверни, барон был сильно удивлен. Когда же Алиса рассказала ему все, что произошло, перечислила все обиды и оскорбления, перенесенные ею со дня свадьбы, и объявила свое непоколебимое решение требовать развода, старый джентльмен был страшно поражен. Непозволительное поведение племянника возмущало барона. Но все-таки маркиз оставался последним Верделе. Если он разведется с Алисой, ничто уже не будет гарантировать его от рук развращенных женщин, которые сделают все возможное и невозможное, чтобы приобрести себе такого знатного и богатого мужа.

Может быть, та же самая Мушка, увлекавшая Беранже на все постыдные безумства, задумала эту бессовестную интригу, чтобы привести маркизу в отчаяние и заставить ее развестись с мужем.

Итак, вот чем должны кончиться все его мечты — мечты видеть сына Беранже, который бы с честью носил их имя! Вместо всего этого их древний и славный род угаснет в бездне грязи и бесчестья! При одной мысли видеть Мушку или какую-нибудь подобную ей маркизой де Верделе, сердце старого аристократа болезненно сжималось. Наконец, гордость преодолела все другие чувства, и барон решил употребить все средства, чтобы отклонить Алису от такого отчаянного шага.

Пройдясь несколько раз по комнате, он остановился перед Алисой и сказал глухим голосом:
— Дорогое дитя мое! Твои жалобы вполне справедливы. Для поступков Беранже нет извинения. Но все-таки развестись после четырех месяцев совместной жизни — решение чересчур поспешное. Трудно так скоро разбить священные узы, не попытавшись даже вернуть на путь долга и добродетели любимого человека, имя которого ты носишь. Ведь этим самым ты отдашь его во власть всевозможных дурных влияний и толкнешь в грязь, где он окончательно погрязнет, потеряв всякое равновесие души.

— Ему не нравятся честные женщины! Не могу же я ждать, преклоняясь перед каждым оскорблением, пока эти потерянные создания бросят его и заставят вернуться ко мне, — с досадой заметила Алиса.

— Связь с особами подобного рода — вещь мимолетная. Она скоро надоедает, как только научаются ценить лучшее. Ваша брачная жизнь была слишком кратковременна, чтобы дать тебе право окончательно осудить своего мужа. Как ни виновен Беранже, но есть смягчающие обстоятельства, говорящие в его пользу. У него не было матери, которая могла бы руководить им, внушить ему благородные чувства и стремление к высшему идеалу. Маркиза умерла, когда Беранже был еще ребенком. Лишенный этой верной руководительницы, которую я не мог заменить, он рос, предоставленный самому себе, Он гордился своими успехами. Женщины без принципов льстили ему, и его все более и более увлекала жажда удовольствий. В душе его царил какой-то хаос, в котором он не мог отличить добра от зла. Итак, чего не могла сделать мать, то должна попытаться сделать жена. Но, конечно, не отворачиваясь с презрением, можно достигнуть этой цели. Попытка тяжелая — признаюсь в этом, так как, чтобы подействовать на эту недисциплинированную душу и вырвать ее из порочной среды, нужна нежная, но твердая рука, неистощимое терпение и самоотречение. Шаг за шагом надо было довести этого распущенного безумца до того, чтобы он оценил всю прелесть домашней жизни и превосходство умной, чистой и развитой женщины. Только тогда он поймет, что жена — это ангел-хранитель его домашнего очага, мать его детей, его поддержка и верная советница в тяжелые минуты жизни.

— Дядя! Да ведь такая попытка свыше человеческих сил! Вы хотите, чтобы я принесла в жертву всю свою, жизнь ради стремления к недостижимой цели. Переносить тысячу измен и оскорблений и отвечать на них деликатностью и снисходительностью, щадя самолюбие мужа? Ну, что же? До сих пор я следовала именно этой методе. Беранже не слышал от меня ни одного упрека; я молчала обо всех его бесчестных поступках. И что же я за это получила? Новые оскорбления и прозвище идиотки! — вскричала Алиса, дрожа от негодования.

— Все это так, дорогая моя. Но где же была бы заслуга высокого поступка, если бы он не влек за собой тяжелых жертв. К тому же, истинная любовь все терпит и прощает и никогда не приходит в отчаяние.

— Я не люблю больше Беранже! Он сам убил во мне это чувство.

— В таком случае, ты никогда его не любила, или полюбила другого.

Видя, что щеки маркизы покрылись ярким румянцем, барон побледнел. Схватив ее за руку, он спросил глухим голосом:
— Алиса! Что значит твое волнение? Я имею право знать это. Умоляю тебя, будь откровенна!

— Мне нечего скрывать, — гордо ответила молодая женщина.

Затем, в кратких словах, она рассказала невинную историю своего знакомства с Гюнтером до их решительного сближения включительно.

— В тот час, когда неслыханное оскорбление выгнало меня из дома мужа, я обручилась с Гюнтером и сдержу свое слово. Он честно любит меня. У его очага я найду мир, счастье и почетное место, приличествующее жене. Никто не имеет права запретить мне это стремление к лучшему будущему; всякое человеческое существо имеет на это право! Я предлагаю тебе, дядя Эрнест, вспомнить свое обещание, данное мне в Вереле, когда ты в первый раз узнал о непозволительном поведении Беранже. Ты обещал мне свою помощь и протекцию, когда я обращусь к тебе. И вот теперь я обращаюсь к тебе и рассчитываю на твое слово.

Барон провел рукой по лбу. Он не предвидел этого осложнения, разрушавшего все его надежды помешать разводу. Врожденная честность смыкала ему уста и лишь после долгого молчания он с усилием ответил:
— Признаюсь тебе, что если бы я мог предвидеть, по какому случаю ты напомнишь мне мое обещание, я никогда бы не дал его тебе. Тем не менее, честный человек должен держать свое слово. Если ты будешь настаивать на разводе, я не стану препятствовать, и моя дружба по-прежнему будет принадлежать тебе. Теперь, позволь мне, как другу, сделать последнее замечание. Поспешность в таких важных вопросах бывает очень вредна. Ты поспешно разрываешь брак с Беранже и так же поспешно заключаешь новый. Рентлинген очень симпатичный и, по-видимому, безупречно честный человек. Но ты очень мало его знаешь, а наружность, увы! часто бывает обманчива. В этом отношении будущее всегда остается неверным. Твое же будущее несомненно будет усеяно острыми шипами. Твое положение как француженки и католички, попавшей в немецкую протестантскую семью, будет очень тяжело. Ты вступишь туда может быть против воли родных и разрушишь их другие расчеты и интересы. Много борьбы придется тебе вынести прежде, чем ты приобретешь общее расположение и создашь прочные и приятные отношения. И затем, кто знает? Не почувствует ли Рентлинген сожаление, когда он будет обвенчан, с тобой и его страсть будет удовлетворена? Всегда ли его любовь и защита будут гарантировать тебя от булавочных уколов его родни?

Слова барона прервал лакей, принесший на серебряном подносе телеграмму маркизе.

Алиса была очень удивлена. Но едва она пробежала телеграмму глазами, как громко вскрикнула, зашаталась и лишилась чувств.

Барон бросился к ней и с помощью лакея перенес ее на диван. Затем с любопытством и беспокойством прочел следующую телеграмму:
«Сегодня утром маркиз найден умершим в своей кровати. Приезжайте скорей. Необходимо сделать нужные распоряжения. Бертран».

Онемев, точно пораженный громом, смотрел барон на эти лаконические строки. Ум его отказывался верить, что этот красивый молодой человек, полный жизни и здоровья, умер. Но от чего он умер? В телеграмме об этом не говорилось ни слова.

С тяжелым вздохом барон упал в кресло. Грудь у него сдавило, голова его кружилась и прежняя болезнь с новой силой овладела им. Тем не менее, он преодолел свою слабость и страдания, так как в эту минуту Алиса очнулась от обморока.

— Судьба решила вопрос в твою пользу. Ты теперь свободна, Алиса! Можешь ли ты настолько простить мертвому, чтобы съездить к Верделе и распорядиться всем необходимым. Я чувствую себя так дурно, что, кажется, буду не в силах сделать этого сам, — с горестью спросил барон.

— О какой злобе может быть речь в такую минуту! — ответила молодая женщина, заливаясь слезами. — Конечно, я уеду с первым же поездом. Только скажи мне, дядя, что я должна сделать.

— Ты привезешь тело сюда. Я хочу похоронить его в склепе, где покоятся его родители и где, со временем, буду похоронен и я. Если я буду в состоянии приехать сам, то извещу тебя депешей. Понятно, ты дашь мне знать, когда приедешь в Париж, и известишь о подробностях смерти Беранже.

Два часа спустя, бледная и расстроенная маркиза, в глубоком трауре, села в вагон и уехала в Оверн.

Трудно описать состояние молодой женщины. Эта неожиданная смерть подняла в ее душе целую бурю противоречивых чувств. Теперь она была свободна. Никакое препятствие не разделяет ее больше с Гюнтером, а между тем, она почти равнодушно вспомнила о молодом моряке. Один Беранже занимал ее мысли. Чувства, которые она считала давно угасшими, сожалением и горем наполнили ее сердце. Перед открытым гробом она почти забыла все перенесенные ею оскорбления. К мертвому не питают злобы! Она помнила только хорошие минуты, счастливые дни сватовства и часы нежности, когда маркиз, казалось, горячо и искренне любил ее. Теперь все было кончено! Таинственная и ужасная смерть ледяной рукой рассекла гордиев узел и устранила с ее дороги человека, которому принадлежала ее первая, девственная любовь и который пробудил в ее душе самые лучшие стремления и самые мрачные бури! И от чего мог он умереть? Он всегда отличался отличным здоровьем. Разве от раны в голову? Или может быть он решился на самоубийство? Но ни его характер, ни его последнее письмо не позволяют предполагать ничего подобного.

На вокзале в Верделе маркизу встретил Бертран и почтительно предложил ей руку, чтобы довести до экипажа. После обмена обычными приветствиями, Алиса с волнением спросила о подробностях смерти маркиза.

— Доктор предполагает разрыв сердца, но без вашего разрешения он не осмелился вскрыть тело, чтобы убедиться в этом. Накануне я видел Беранже. Хотя он имел очень дурной вид и казался сильно истощенным, ничто не давало повода предполагать такую катастрофу. Ночью прислуга слышала, как он ходил по комнате. Утром же, когда лакей, удивленный, что маркиз так долго не звонит, вошел к нему в комнату, Беранже был мертв и уже похолодел.

— Господин Бертран! — сказала Алиса, поднимая на него прекрасные глаза, затуманенные слезами. — Скажите откровенно, не опасаясь оскорбить мои чувства: известная вам женщина была с ним, когда он умер? Замешана она в это трагическое событие?

"Какие чудные, несравненные глаза у этой маленькой маркизы! Что за дурацкий вкус предпочел ей это истасканное животное — Мушку, " — подумал Бертран.

Затем он громко сказал, после минутного колебания:
— Относительно этого, маркиза, носится столько слухов и ходит столько странных рассказов, что положительно можно сойти с ума. Ваши слуги, уверяющие, что они были свидетелями самых невероятных событий, лучше меня могут поведать вам об этом. Я же могу вас уверить только в одном, что господин Ренуар перед смертью открыл священнику на исповеди, что он заманил на маленький балкон и сбросил в пропасть проклятую цыганку. Цыганкой же этой могла быть только Лажуа, так как, если вы помните, она была закостюмирована гитаной. Тоже самое подтверждает следствие, выяснившее, что эту особу никто не видел со дня бала. Она исчезла, как исчезают люди, погибающие неожиданной смертью, так как она бросила дома все свои вещи.

Алиса была страшно поражена. Итак, Мушка тоже умерла!

— А тело ее найдено? — пробормотала она.

— Нет, его до сих пор нигде не могут найти. По-видимому, здесь есть какая-то тайна. Но какая? Этого я сам никак не могу понять.

На вилле царила зловещая тишина. Шторы все были спущены, слуги как тени скользили по опустелым комнатам, а в воздухе носился запах ладана, оставшийся после двух отслуженных здесь панихид.

Старая Сузанна, в черном платье, с креповым чепцом на голове, с рыданием встретила свою молодую госпожу. Алиса была молчалива: волнения и слезы душили ее. Когда она проходила через гостиную, вид пустого еще катафалка, подсвечники и пачки восковых свечей заставили ее вздрогнуть. Молодая женщина направилась было в спальню, но экономка остановила ее.

— Я приготовила для вас, маркиза, постель в будуаре, рядом с кабинетом маркиза. В спальне еще лежит покойник. Мы думали, что приедет господин барон и ждали его для перенесения тела в гостиную. Гроб только что привезли из Клермона.

Хотя было еще только восемь часов вечера, но было уже совершенно темно. В будуаре в камине пылал яркий огонь. На столе горела лампа, а на туалетном столике две свечи.

Здесь было так тихо и уютно, что Алиса почти невольно ощутила какое-то благоговение, которое смущало только воспоминание о теле, от которого ее отделяет только кабинет покойного. Молодая женщина со вздохом опустилась на диван. Сузанна же стала убирать в шкаф перчатки, накидку и шляпу с длинной вуалью, так как камеристка с багажом еще не приехала.

— Подойдите сюда, Сузанна, и расскажите мне, что вы знаете о смерти маркиза, — сказала Алиса, после непродолжительного молчания. — Я хочу все знать, а потому не скрывайте от меня ничего. Господин Бертран таинственно говорил мне о каких-то невероятных событиях, свидетелями которых были вы и другие слуги.

— Ах, маркиза! Сама я ничего не видала, а видел Жак. Нет никакого сомнения, что маркиза задушил дьявол. Раньше же, в течение пятнадцати дней, к нему приходило ужинать каждую ночь презренное создание, которое господин Ренуар сбросил в пропасть.

— Но, моя добрая Сузанна, ведь то, что вы говорите — это полнейший абсурд. Мертвые не приходят ужинать с живыми и, в наше время, дьявол никого не душит.

— А между тем, это дьявол свернул шею нашему господину. Только он мог видеть, что делается за запертой дверью.

Затем она подробно рассказала, как маркиз запирался каждый вечер, как у них зародились подозрения и как, наконец, грум решил во что бы то ни стало узнать истину.

— Жак счел своим долгом во всем признаться господину маркизу, хотя бы тот прогнал его за это. Ему жалко было видеть, как наш господин губит свою душу. Но господин маркиз расхохотался до слез и прогнал его, сказав, что Жак был пьян, когда ему померещилось все это. А на следующее утро мы нашли господина маркиза мертвым в кровати.

Несмотря на свой скептицизм и на очевидный абсурд слышанного, Алиса не могла избавиться от чувства страха и от суеверной дрожи. Предложив Сузанне еще несколько вопросов, она встала с дивана.

— Если вы не боитесь, Сузанна, то проведите меня в спальню: я хочу видеть его, — сказала она нерешительным голосом. — А кто же находится при теле?

— Сестра Бригитта из общины св. Винцента согласилась день и ночь читать над телом. Из слуг никто не хотел сделать этого, так как все боятся его.

Поборов нервную дрожь и смутный страх, Алиса вошла в спальню. Кровать стояла теперь среди комнаты. В головах, на двух маленьких столиках стояли зажженные свечи, на третьем, в ногах, лежало Распятие и стояла чаша со святой водой. Шелковое одеяло было заменено белым пикейным, на котором ясно вырисовывалось тело покойного, закрытое газовым покрывалом.

Сестра милосердия прервала чтение и поклонилась молодой женщине. Та, бледная, дрожа всем телом, остановилась в двух шагах от кровати. Видя ее нерешительность, монахиня встала и откинула газ.

Беранже лежал, совершенно уже одетый для погребения. Руки его были сложены на груди и в них было вложено Распятие. Неподвижное лицо его имело в себе что-то привлекательное. Длинные, черные ресницы отбрасывали тень на бледные щеки, а на губах, казалось, застыло, выражение невыразимого страдания. Вообще, в нем не было ничего ужасного, и он был похож на спящего человека.

Вдруг Алисе показалось, что ноздри покойника слегка шевелятся, что ресницы дрожат, и все лицо искажается как бы от напряжения бессильной воли. Испуганная маркиза откинулась назад.

— Но он не умер! Он дышит! — вскричала она.

— О, нет, сударыня! Он несомненно умер. Доктор констатировал разрыв сердца. Только когда я поднимала газ, от движения воздуха зашевелились волосы на голове и бороде, — ответила Бригитта, опуская газ на место.

Алиса преклонила колени и прижалась к краю постели. Она хотела помолиться, но ей мешали ее возбужденные мысли. Она думала о смерти Беранже и о страшной тайне, окружавшей его последние минуты. Вспомнил ли он с любовью и сожалением о своей законной жене? Этого она уже никогда не узнает.

Через минуту Алиса встала и в последний раз посмотрела на лицо Беранже, слабо просвечивавшееся сквозь газ. Затем она вернулась в будуар, выпила чашку чая и легла на диван. Ее сильно занимали странные истории, рассказанные Сузанной. Какой абсурд, что мертвая приходит развлекаться к живому и, в конце концов, убивает его! Такие вампиры существуют только в воображении простого народа. Но куда же исчезла куртизанка? Где прячется она, конечно, с согласия Беранже? Если она поищет в бюро, то, вероятно, найдет там какое-нибудь указание, письмо… Но как открыть его, если всюду наложены печати? Страстное желание немедленно же выяснить это дело овладело молодой женщиной.

Вдруг она вспомнила, что маркиз всегда прятал свою корреспонденцию в секретное отделение, и бросилась в кабинет. Здесь она с удовлетворением убедилась, что на едва заметную замочную скважину секретного отделения не было наложено печати. Что же касается ключа, то она отлично знала, что маркиз всегда носил его на часовой цепочке вместе с другими брелоками. Не раз она видела, как Беранже копался в этом ящике или прятал туда какие-то бумаги. Дорого бы она дала тогда, чтобы знать, что там находится! Теперь же она полная хозяйка и свободно может освидетельствовать таинственный ящик.

Алиса позвала Сузанну и приказала ей принести часы маркиза. Серебряный ключик висел на своем месте между разными брелоками.

После довольно продолжительных поисков, Алиса нашла замочную скважину и повернула ключ. Замок отрывисто щелкнул и доска откинулась.

Ящик был набит разными бумагами. Чтобы лучше ориентироваться, Алиса стала вынимать их и в порядке раскладывать на столе. Здесь оказалась целая переписка с Мушкой, начатые и почему-то не отправленные письма и любовные записки с назначением места свиданий. Неверный муж с поразительным бесстыдством писал их в двух шагах от своей молодой жены, когда та сидела в смежной комнате! Бледные щеки Алисы вспыхнули от гнева, и на минуту она забыла, что писавший все это уже умер. При виде этой массы всевозможных счетов из ресторанов, от модисток, ювелиров, цветочниц, и груды записок, свидетельствовавших о разных мимолетных любовных интригах, перед молодой женщиной раскрывалась вся интимная жизнь Беранже, вся та распущенная и расточительная жизнь, которая не позволяла ему уделять время своей жене.

И такая жизнь началась уже давно! Здесь хранились целые пачки писем, относившихся еще к его холостой жизни, портреты, сухие цветы, женские перчатки, объяснения в любви, на которые он, очевидно, не имел времени отвечать за массой разных любовных интриг. Скольким из этих бесстыдных женщин Алиса пожимала руку, считая их безупречно чистыми! Молодая женщина с отвращением бросила все обратно в ящик и замкнула его. Того, чего она искала, она не нашла: не было ни малейшего указания на переписку после бала. Впрочем, все это был прах прошлого, над которым смерть поставила свой крест.

Алиса была очень утомлена. Она откинулась в кресло и вытянула свои отяжелевшие члены. К тому же, было уже поздно: часы пробили полночь.

Молодая женщина встала, собираясь лечь спать, как вдруг какое-то холодное веяние коснулось ее лица. Что бы это могло значить? В тоже время она заметила, что голос читавшей сестры милосердия умолк.

"Она, вероятно, заснула от усталости и не заметила как отворилось окно. Бедная женщина может простудиться, " — подумала Алиса,

Она понимала, что ей следует разбудить монахиню или закрыть окно, но суеверный страх очутиться одной с покойником приковал ее к месту. На минуту у нее появилась мысль позвонить горничную, но почти тотчас же она устыдилась своего малодушия. Как не стыдно ей бояться покойника и верить глупым россказням?

Алиса решительно откинула портьеру и вошла в спальню, но в ту же минуту остановилась, как окаменелая. Монахиня крепко спала, откинувшись в кресле; книга валялась рядом с ней на полу. Около кровати стояла, закутанная в черную вуаль женщина, в которой маркиза тотчас же узнала Мушку. Мертвенно-бледное лицо ее, обрамленное растрепанными белокурыми волосами, было ужасно. Она старалась наклониться к телу, точно желая поцеловать его, но всякий раз отступала назад, как будто какая-нибудь невидимая сила отталкивала ее. Тогда лицо ее исказилось, она стала извиваться, как змея, и, казалось, носилась, как хищная птица над своей жертвой.

Ужасная посетительница до такой степени была поглощена желанием приблизиться к телу, что не заметила Алису, которая, дрожа от страха, спрашивала себя, не жертва ли она галлюцинации? Она не могла отдать себе отчета, кого она видит: живую женщину или какого-нибудь нечистого духа? Если последнее верно, то, следовательно, крест на груди Беранже мешает подойти вампиру! Вдруг, Алиса вспомнила, что в ее молельной есть древний золотой крест с частицей Св. Мощей, доставшийся ей от бабушки. Она никогда не расставалась с этой семейной святыней и только во время своего поспешного бегства в ночь бала забыла захватить его с собой.

С быстротой молнии она бросилась в маленькую комнату рядом со спальней, которая служила ей молельной. Здесь на стене висело древнее Распятие, украшенное жемчугом и сапфирами.

Алиса не помнила, как она сняла крест и вернулась в спальню. Одна мысль воодушевляла ее: если Мушка — нечистый дух, вышедший из ада, то она должна исчезнуть перед священным символом искупления. В эту минуту она ничего не боялась. Молодая женщина не заметила даже, что в противоположную дверь вошел Жак, с пачкой восковых свечей в руке. Подняв обеими руками крест над головой покойного, она громко воскликнула изменившимся голосом:
— Во имя Всемогущего Бога и Господа нашего

Иисуса Христа…

Алиса не успела докончить фразы, как чей-то хриплый и отрывистый голос перебил ее:
— Vade retro, Satanas!

Струя воды облила покойника и извивавшуюся женщину.

Это был грум. Сначала он чуть было не умер от страха; затем, быстро решившись, бросил свечи и, схватив чашу со святой водой, вылил ее на демона.

Весь этот случай, который так долго описывать, длился всего несколько секунд. В ту же минуту сильный удар, напоминавший пушечный выстрел, потряс стены; земля, казалось, задрожала, и вся комната наполнилась клубами дыма. Жак упал на колени и закрыл лицо чашей; монахиня вскочила, точно под влиянием электричества. Крест выскользнул из дрожащих рук Алисы и упал на голову Беранже. Почти в ту же минуту раздался тройной возглас испуга и удивления, и глаза всех устремились на маркиза. Тот медленно поднялся на своем ложе. Широко открытые глаза его светились ужасом и он вскрикнул хриплым голосом:
— Я не умер!…

Гром и крики донеслись до людских. Сузанна, камеристка Алисы и два лакея прибежали в спальню. Их приход рассеял оцепенение, приковывавшее к месту онемевших и неподвижных свидетелей непонятного явления. Увидев сидящего маркиза, которого они уже два дня считали умершим, слуги бросились было бежать обратно, но пришедшая в себя Алиса остановила их.

— Останьтесь здесь! — повелительно крикнула она. — Маркиз лежал в летаргическом сне. Его необходимо унести отсюда, так как здесь какой-то удушливый запах.

И действительно, комнату наполнил удушливый запах разлагающегося тела, затруднявший дыхание. Никто не мог понять откуда он мог явиться. Вдруг монахиня снова вскрикнула и отскочила назад, указывая рукой на бесформенную массу, лежавшую на ковре около кровати. Тем не менее, в этой бесформенной массе, покрытой песком, грязью и зеленоватой пеной, все признали труп женщины. На это ясно указывали обрывки атласа, кружев и золотой бахромы, а также длинные пряди белокурых волос.

Все присутствующие с весьма понятным ужасом смотрели на эти разлагающиеся останки человеческого тела, таким чудесным образом появившиеся в комнате, и ясно свидетельствовавшие о какой-то неизвесной оккультной тайне.

Когда дрожащая и расстроенная Алиса хотела помочь Беранже сойти с кровати, тот схватил ее руку и пробормотал:
— Пусть меня перенесут: сам я не могу идти.

Маркиза перенесли в комнату его дяди. Тотчас же был послан гонец за доктором. Спальня и две соседние комнаты были заперты на ключ. Один из слуг, по собственной инициативе, побежал к священнику, чтобы рассказать тому о дьявольском наваждении.

Истощенный, расстроенный и бледный Беранже имел вид умирающего. Алиса приказала раздеть его и уложить в постель. Затем, она дала ему выпить стакан теплого вина. Маркиз все исполнял послушно и только становился беспокойным, когда молодая женщина отходила от него. Наконец, он схватил ее руку, прижал к губам ее холодные пальцы и больше не отпускал от себя.

Приехал доктор. Внимательно исследовав больного, он объявил, что какое-нибудь нервное потрясение вызвало летаргию и нервный удар, следствием которого стал паралич обеих ног. Относительно возможности выздоровления он не захотел высказать своего мнения и предписал больному полный покой. Самому Беранже доктор подал самые лучшие надежды. Когда же больной выразил желание немедленно оставить виллу и переехать в гостиницу, он охотно разрешил это, так как ему удобнее было посещать маркиза.

Беранже положили в карету и к семи часам утра привезли в Верделе. Алиса с мужем заняли самый лучший номер в гостинице, который, к счастью, оказался свободным.

Когда Бертран узнал, что его друг, которого вчера он видел мертвым и похолодевшим, приехал живой в Верделе, он был страшно поражен и тотчас же прибежал к нему. Но видя, до какой степени Беранже болен, Бертран ограничился тем, что выразил ему свою радость снова видеть его и поздравить с окончанием летаргии, которое случилось так вовремя. Зато он подробно расспросил маркизу и слуг. Не веря своим собственным ушам, он выслушал рассказ о невероятных событиях. Все свидетели единодушно утверждали, что труп, так неожиданно очутившийся в комнате маркиза, был ни чей иной, как Мушки. Бертран счел своим долгом известить об этом полицейского комиссара и следователя. Два доктора и он сам присоединились к следственной комиссии, которая решила немедленно же ехать на место, чтобы констатировать, что тело, очутившееся около кровати маркиза де Верделе, есть действительно тело Мушки.

Дорогой все только и говорили об этом неслыханном происшествии. Доктора насмехались над легковерием людей, которые на пороге двадцатого столетия верят во вмешательство дьявола. Полицейский комиссар, считавший себя очень умным, вторил им, хотя в душе чувствовал себя не очень хорошо. Что же касается Бертрана, то он был очень взволнован и смущен, так как то, что он услышал от Алисы, окончательно противоречило всем современным убеждениям, а между тем, в правдивости ее слов, а также в ее здравом уме он не мог сомневаться.

Вокруг виллы собралась целая толпа народа. Слух, что тело исчезнувшей женщины, которое тщетно повсюду искали, нашлось в комнате маркиза де Верделе, уже разнесся в окрестностях и привлек массу любопытных. Относительно же самого дела мнения расходились. Одни ни минуты не сомневались во вмешательстве дьявола, другие же предполагали простое убийство.

Когда подъехали чиновники, все крики и споры сразу смолкли. Толпа только еще плотней сдвинулась и наполнила сад и двор. Особенное скопление народа было у окон спальни маркиза. Но, к великой досаде всех любопытных, на всех окнах были опущены шторы.

В гостиной сидел священник и разговаривал с сестрой милосердия. Вокруг них толпились расстроенные и перепуганные слуги. Они рассказывали все, что видели и слышали, и решительно объявили, что никто не согласится служить в этом проклятом доме.

— Ну что, батюшка? Что вы скажете об этой истории? — спросил Бертран, пожимая руку старику-священнику.

— Я скажу только одно, что сатана принимает всякий вид, чтобы доказать, что он не есть плод фантазии глупых людей, — серьезно ответил священник.

Представители закона и науки многозначительно переглянулись, но сочли ниже своего достоинства спорить со старым глупцом, который болтает на свою любимую тему.

— Прежде, чем приступить к осмотру трупа, я желал бы знать кто из здесь присутствующих знал лично госпожу Лажуа д’Арсон? — спросил следователь.

— Я! Я каждый день видел ее в Во-галле, — объявил Жак, которого выставили как главного свидетеля.

— Я тоже видел ее на балу и отлично помню все подробности ее костюма, — прибавил Бертран.

— Вы ее узнаете?

— Конечно.

— В таком случае, не угодно ли вам дать свое показание и описать нам подробно как ее, так и ее костюм.

— Охотно сделаю это. Как кажется, вы опасаетесь, как бы мое воображение не приняло участия в показании, — сказал Бертран и громко расхохотался.

— Когда в дело вмешивается дьявол, мой дорогой господин Бертран, то все может случиться и ни за что нельзя отвечать, — с улыбкой ответил следователь.

Не обращая внимания на неодобрение священника и монахини, он сделал знак письмоводителю, чтобы тот записывал показания.

— Лажуа д’Арсон, по прозаванию Мушка, была высокая, стройная блондинка. В день бала она, к своему несчастью, была закостюмирована цыганкой. Я говорю: к несчастью, так как, по всей вероятности, этот костюм затронул пункт помешательства бедного Ренуара, который, как вам известно, признался, что убил ее. Она была одета испанской цыганкой. На ней была атласная юбка с золотыми пуговками, украшенная двумя воланами из черных кружев, черный бархатный корсаж и вокруг талии был обвязан полосатый шарф с золотой бахромой, по которому были вышиты каббалистические знаки. На голове был красный ток. Волосы были завиты и распущены. Теперь перехожу к драгоценностям. В ушах она носила серьги в виде двух больших золотых колец. Самая же характерная вещь, которая может доказать подлинность Мушки — это браслет, который она постоянно носила. Этот браслет был составлен из двойного ряда сердец. На цепочке висело еще одно сердце, втрое больше других. В этом сердце был вставлен портрет маркиза де Верделе, который, между нами будь сказано, был ее последним любовником.

— Я подтверждаю все, что сказал господин Бертран, — объявил Жак. — Госпожа Мушка всегда носила этот браслет. Я видел его на ней, когда она шла под руку с господином Ренуаром.

— Отлично! Ясность показания не оставляет желать ничего лучшего, — сказал следователь. — Теперь пойдемте в спальню. Сейчас мы увидим, подходят ли все эти приметы к трупу. Господа же доктора определят время ее смерти.

Как только открыли дверь, всех поразил отвратительный и удушливый запах разлагающегося трупа. Священник, сестра Бригитта и слуги остались в соседней комнате. Что же касается Бертрана и Жака, то они должны были войти в спальню вместе с представителями власти и докторами.

На ковре, около кровати, лежала разложившаяся, бесформенная масса, на которую страшно было смотреть. Тем не менее, нельзя было не узнать остатки желтой атласной юбки, обрывки кружев и куски полосатой материи; ясно сохранились также длинные пряди растрепанных белокурых волос. Лица только не было видно, так как труп лежал ничком.

Оба доктора опустились на колени около трупа. После непродолжительного осмотра один из них заметил пресловутый браслет, составленный из двойного ряда сердец. Не без труда он снял его с разложившейся руки и открыл большой медальон: там оказался портрет Беранже.

— Все оказывается верно, — сказал доктор, бросая на стол влажный браслет. — Черт возьми! Надо признаться, что покойная не была лишена остроумия, если всегда носила на себе целую галерею своих любовников. Право, это очень пикантно! Но перехожу к делу. По моему мнению, эта женщина умерла по крайней мере пятнадцать дней тому назад. Теперь у нас десятое сентября, бал был в ночь с 25 на 26 августа. Следовательно, и эти данные сходятся. Причиной же смерти, по-моему, было падение, так как череп разбит, а ненормальное положение членов указывает на раздробление всех костей.

— Кроме того, тело долго лежало в воде. Каким же образом оно могло попасть сюда? Вот чего я никак не могу объяснить себе! — вскричал другой доктор. — Разве ее последний любовник, дьявол, свернувший ей шею, ночью принес ее сюда! Но, в таком случае, где же она лежала все остальное время со дня своей смерти?

— Да она каждую ночь приходила сюда на свидание с господином маркизом, — пробормотал грум, подымая обе руки. — Не дальше как два дня тому назад, я видел, как вечером Мушка сидела за столом с нашим господином.

Рассказав вкратце свое приключение, он прибавил:
— Кто, кроме дьявола, может видеть сквозь дверь! От ужаса я лишился чувств. Все могут быть свидетелями, в каком я был положении.

— Вы правы, мой милый! Состояние в каком вы были, доказывает, что от страха у вас сделался бред. Вы очень нервны. Вам следует лечь в больницу серьезно полечиться, — сказал доктор Арнольди, хлопнув его по плечу.

— Господин доктор! Я тоже видела эту женщину живой. Она стояла у кровати и корчилась перед Распятием! Только я была точно парализована и не могла шевельнуться! — вскричала монахиня. — Когда же маркиза подняла над нею крест с частицей мощей, а Жак облил ее святой водой, она упала, точно пораженная молнией. В ту же минуту раздался гром, и весь дом задрожал.

— Дорогая сестра! Да обратитесь же к своему рассудку. Как могла женщина, у которой нет и двух целых костей, ходить и являться на свидания? Я уже не говорю о том, что мертвые не занимаются подобными вещами. Не проще ли предположить, что труп, попавший в поток, всплыл, наконец, на поверхность. Какой-нибудь шутник, знавший отношения маркиза к покойной, случайно обнаружил его и, желая сыграть шутку с маркизом, нашел возможность втащить его сюда.

-Ах, сударь! Не старайтесь объяснить необъяснимого еще более невероятными предположениями! — вскричал священник. — Принести разлагающийся труп в эту комнату, где сидела сестра Бригитта, в двух шагах от маркизы, находившейся в кабинете мужа, и принести так, чтобы никто ничего не заметил, никто не почувствовал запаха и не слышал шума и не осталось бы никаких следов — разве это вероятно? И, однако, вы допускаете это, чтобы только осмеять и отвергнуть несомненный факт Небесного гнева! Разве вы измеряли и взвешивали могущество Создателя? Разве вы можете постигнуть непонятные и ужасные пути Его правосудия? Конечно, в вашем Париже — этом современном Содоме — где процветают всевозможные пороки, где допускаются всякие излишества и терпятся всякие преступления против натуры, легко все отрицать и провозглашать культ материализма и веру в полное уничтожение. Чтобы открыть глаза не желающим оставаться слепыми, несмотря на очевидность, Провидение допускает совершаться фактам вроде тех, с каким мы сейчас имеем дело. Здесь мы видим несчастную женщину, жившую развратом. Она отвлекает с пути долга женатого человека и потакает его самым низменным инстинктам. Тот же окончательно забывает свой долг и честь. К великому соблазну всех честных людей, оба эти достойные представители современной развращенности предаются оргиям, бравируют общественным мнением и насмехаются над добродетелью и чистотой прекрасной молодой женщины, которая скромно и покорно живет здесь, не высказывая ни одной жалобы. Не довольствуясь этим, нечестивая и бесстыдная куртизанка добивается того, что распущенный и циничный любовник вводит ее даже в дом своей чистой супруги, на бал, который она дает. Тогда рука всемогущего Господа обрушивается на нее! Безумный узнает ее между всеми и сбрасывает в пропасть эту современную Иезавель (Иезавель (библ.) — жена Ахава, седьмого царя Израильского. Этот брак положил начало падению царства Израильского. Самое имя Иезавель сделалось синонимом всякого нечестия и разврата.), проклятая душа которой не находит покоя даже в могиле. Сила ее нечистых желаний побеждает самую смерть! Из глубины бездны она является к своему любовнику, чтобы еще, хоть короткий момент насладиться адскими наслаждениями, отпраздновать последний шабаш в этих стенах. Но перед Св. Кровью и Телом Христа демон вынужден был отступить и бросить тело, которое он оживлял! И все это совершилось на глазах свидетелей, видевших живым этот двухнедельный труп!.. И такой факт вы отрицаете и подыскиваете ему невероятные объяснения, вместо того, чтобы ударить себя в грудь и громко возгласить: Буди милостив к нам, Господи!..

Никто не перебивал горячей и убедительной речи старика-священника. Следователь и Бертран слушали его с задумчивым и серьезным видом. Что же касается полицейского комиссара, то, несмотря на весь его скептицизм, суеверный ужас вызвал на его лбу крупные капли пота. Только одни доктора остались непоколебимыми в своем ученом тщеславии.

— Итак, отец, по вашему мнению, сам сатана вселился в тело этой кокотки, чтобы явиться на любовное свидание к господину Верделе, но вид креста и душ из Св. воды заставили дьявола бежать и предать труп разложению? — с насмешливой улыбкой заметил Арнольди. — Признаюсь, дорогой святой отец, это объяснение очень просто и, в то же время, очень невероятно. Впрочем, уже давно мнения церкви и науки расходятся по этому вопросу. Вы верите в сатану и боитесь его злобы; мы же, т. е. наука, давно отвергли его. Не смея показывать носа в наши клиники и лаборатории, он показывает свою силу в других местах. Итак, согласитесь же, что как бы ни был необыкновенен занимающий нас случай, я даю ему единственное возможное объяснение. Все присутствующие здесь свидетели, люди нервные, были жертвами заразительной галлюцинации, вызванной рассказами о призраках, трагической смертью Ренуара, исчезновением девицы Лажуа и, наконец, предполагаемой смертью маркиза. Совокупность всех этих обстоятельств способна была вызвать общую одновременную галлюцинацию. Это чрезвычайно интересный патологический случай, который следовало бы подвергнуть серьезному медицинскому исследованию.

— Что же? Этот труп был принесен сюда на крыльях галлюцинации? — иронически спросил священник.

— Попытка объяснить, каким образом попал сюда этот труп, лежит на господине следователе.

Услышав такое обращение к себе, следователь сделал нетерпеливый жест. Несмотря на все свое неверие и на весь свой атеизм, он чувствовал себя очень нехорошо в соседстве с таинственным странствующим трупом.

— Я не премину, конечно, произвести самое тщательное следствие. Но прежде всего, мне кажется, следует удалить отсюда этот разлагающийся труп, так как он отравляет воздух. Разрешаете вы, господа, сейчас же его похоронить, или нужно отправить в клинику?

— Конечно, в клинику! Может быть, вскрытие даст нам какие-нибудь новые указания.

— Отлично! Я сейчас сделаю необходимые распоряжения, а затем, господа, мы приступим к составлению протокола.

— Надеюсь, вы упомянете в протоколе о показаниях сестры Бригитты и Жака, что они несколько часов тому назад видели покойную девицу Лажуа живой у кровати маркиза. Маркиза тоже подтвердит это показание, — заметил священник.

— Да! Клянемся вам в этом нашим вечным спасением.

— Только этого недоставало! Не хотите ли вы, чтобы мы написали, что священник, отец Бастиан, констатировал, что сам сатана вселился в труп, который, вследствие душа Святой воды, упал разложившимся? — с гневом сказал один из докторов.

Другой доктор прибавил суровым тоном:
— Ни в науке, ни в протоколах не допускаются глупости подобного рода. Вы, сестра Бригитта, и вы, Жак, хорошо сделаете, если будете молчать об этом. Люди, которые утверждают, что видели, как прогуливаются особы, умершие пятнадцать дней тому назад, или сумасшедшие, или больные, которым место в больнице. Вам же, отец Бастиан, никто не мешает успокоить свою совесть, служа заупокойные обедни по покойной.

— Нет, я остерегусь вмешиваться в дела дьявола, а также не стану спорить с вами, так как нет людей более глухих и слепых как те, которые сами не хотят слышать и видеть.

Глава XI

править

К вечеру этого же дня состояние Беранже значительно ухудшилось. Им овладела лихорадочная сонливость, заставлявшая доктора бояться нервной горячки. Доктор настойчиво советовал маркизе вернуться в Париж, пока это еще возможно, так как не только все средства, но и все медицинские знаменитости будут к услугам больного. Так как барон в телеграмме выражал такое же желание, Алиса решила ехать в ту же ночь. С ней вместе отправилась сестра милосердия и Бертран, любезно предложивший маркизе сопровождать ее до Парижа.

Переезд совершился без всяких приключений. Со смешанным чувством радости и горя встретил барон своего племянника, которого смерть, казалось, отдала только для того, чтобы снова овладеть им.

На следующую ночь после приезда в Париж, у Беранже открылся бред, и доктора объявили, что у него одна из самых опасных нервных горячек, осложненная в мозгу.

Тяжелые дни и еще более тяжелые ночи потянулись для Алисы. Молодая женщина сама чувствовала себя нездоровой.

Какие-то новые и противоречивые чувства наполняли ее душу. Боясь серьезно заболеть, что помешало бы ей ухаживать за мужем, она решилась обратиться к доктору. К ужасу ее, тот объявил, что она беременна. Когда прошло первое волнение, молодая женщина попросила доктора никому не говорить об этом обстоятельстве, даже дяде, до более благоприятного времени. Тот, конечно, охотно обещал исполнить ее просьбу. Известие, что она готовится стать матерью произвело глубокое впечатление на Алису и вызвало ее на новые размышления. Имеет ли она право располагать собой теперь, когда новые узы, более крепкие, чем церковные, связывали ее с человеком, с которым она хотела развестись, если он останется жив?

Бледная, молчаливая Алиса вместе с сестрой милосердия ухаживала за больным, состояние которого ухудшалось с каждым днем. Больной то лежал в забытье, похожем на смерть, то им овладевал страшный бред. Тогда Беранже катался по кровати, с криками и стонами отталкивая какое-то невидимое существо, или уверял, что он не умер и умолял не хоронить его живым. То ему виделось, что на него хочет броситься и задушить в своих объятиях роковая женщина, которую он любил вопреки чести и долгу; то ему казалось, что за спиной Мушки появлялся красный, как раскаленный металл, человек и начинал терзать ее. Когда же он хочет отнять ее у него, Мушка отбивается с нечеловеческой силой и, схватив его самого, высасывает у него кровь и жизненную силу. После таких видений, которые выдавал бред больного, Беранже холодел и лежал неподвижно, только изредка бормоча:
— Алиса, Алиса! Прости меня! Спаси меня!

Никакие средства докторов не помогали. Больному день ото дня становилось хуже и хуже. Только когда Алиса или монахиня вытирали ему лицо Святой водой, Беранже немного успокаивался.

Часто испуг и ужас вызывали холодный пот на лбу обеих верных сиделок, но они все-таки не покидали своего поста.

Видя, как ужасно поражен ее преступный супруг рукой Небесного правосудия, Алиса больше уже не думала о самой себе. Образ Гюнтера побледнел и отошел в какой-то далекий сумрак.

У молодой женщины осталась одна только жалость к Беранже и страстное желание спасти его от окончательной гибели и избавить от власти нечистого духа, с которым он роковым образом связал себя.

Однажды ночью больной, казалось, был в отчаянном положении. После ужасного приступа бреда, он впал в полное забытье. Дыхание его было едва заметно, и его можно было счесть мертвым. Доктора уехали, обещав вернуться на рассвете. Их уклончивые ответы на боязливые вопросы барона доказывали, что они потеряли всякую надежду и что все их искусство лечения материи, помимо духа, оказывалось до жалости бессильным.

Утомленная и расстроенная Алиса откинулась на спинку кресла и впала в полудремотное состояние. Вдруг больной открыл глаза и приподнялся с неожиданной силой. Безумный ужас отражался на его внезапно покрасневшем лице. Глаза его горели, руки дрожали. Схватив руку Алисы, он вскричал сдавленным голосом:
— Смотри, смотри!.. Вон она!.. Как черная туча кружится она надо мной, чтобы схватить меня и высосать остаток жизни… Меня душит обвивающая меня красная веревка… Она отнимает у меня дыхание и леденит мои члены… Молись, Алиса! Спаси меня!.. Ты одна можешь сделать это, так как ты чиста. Когда ты молишься, появляется блестящая стрела, которая отгоняет чудовище и дает мне немного вздохнуть!..

Он умолк и упал на подушки, отчаянно отбиваясь от каких-то невидимых объятий.

С минуту обе женщины стояли неподвижно, парализованные суеверным ужасом. Но вдруг порыв жалости, любви и горячей веры наполнил сердце Алисы. В эту минуту она совершенно забыла все свои обиды и оскорбления. Ею овладело одно только страстное желание облегчить и спасти от погибели эту грешную душу, бессильно бившуюся в сетях таинственных законов, которые она оскорбляла. Упав на колени у кровати, Алиса подняла сложенные руки и с жаром вскричала:
— Всемогущий Боже и Милосердный наш Спаситель! Умилосердись над этим несчастным больным! Отгони ужасные видения нечистых духов, которые его преследуют. Ты, Который, будучи пригвожден ко кресту, простил своих палачей и для Которого нет настолько презренного существа, чтобы Ты отвернулся от него, брось милостивый взгляд на это ложе ужасной агонии! Не отдай этой души аду, который оспаривает ее у добра! Если час ее пробил, то умилосердись над ней и прими ее к Себе; если же Милосердие Твое, уже раз вырвавшее ее из гроба, дарует ей жизнь, то клянусь Тебе, Господи Иисусе Христе, я всю свою жизнь посвящу Беранже и моему ребенку. Одного я научу любить и уважать Твои законы, за другого я буду постоянно молиться, чтобы раскаяние и вера осветили его омраченную душу. Всю свою жизнь я посвящу на то, чтобы привести его к Тебе и чтобы услышать, как его преступные губы с верой и любовью будут произносить Святое Имя Твое!

По мере того, как она молилась, радостное выражение глубокой веры и энтузиазма освещало лицо молодой женщины. С ее ясным, чистым и невинным взглядом, в котором отражалось все ее существо, она казалась каким-то гением добра, перед которым должны отступить все злые и нечистые силы, оспаривавшие тело и душу больного.

Горячий и чистый порыв невинной души Алисы достиг до божественного Престола Искупителя, знающего все слабости человеческого сердца, которое жестоко борется с грубыми плотскими инстинктами.

И какая молитва может быть приятнее Спасителю, как не та, которая возносится к Нему чистою и лишенною всякого эгоизма? Легко умолять Господа и вымаливать у Него жизнь существа, с которым любовь связывает вас всеми фибрами вашего существа и смерть которого вырывает кусок вашего сердца и разбивает ваше счастье и будущее. Но в эту торжественную минуту Алиса не могла платить любовью за любовь, так как она не была любима и получала одни только оскорбления. Человек, жизнь которого она оспаривала и которому приносила в жертву свое будущее и свои надежды на счастье, не был для нее ни верным, ни любящим мужем. Он весь отдался другой женщине. Но именно это-то самоотречение и забвение всех обид и делало молитву Алисы высокой и приятной Иисусу Христу и привлекло на молодую женщину Его Божественную помощь и милосердие.

Вся отдавшись горячей молитве, молодая женщина забыла все окружающее и на минуту как бы освободилась от связывающих нас телесных цепей, что дало возможность проникнуть ее взгляду в невидимый мир. Вдруг Алиса увидела, как полутемная комната озарилась синеватым светом и при этом свете она заметила женщину, которую уже раз видела у изголовья Беранже. Как черная туча, испещренная кровавыми молниями, вилась она над больным. Фосфоресцирующая нить, наполовину черная, наполовину красная, связывала ее с Беранже.

На бледном лице, с красными, как кровь, губами отражались все неудовлетворенные страсти и все нечистые желания, раздиравшие эту несовершенную душу. Глаза ее, полные ярости и ужаса, переходили от больного к странному и ужасному существу, которое гордо и грозно стояло перед ней задрапированное в красный, как раскаленная лава, плащ. Беспощадная и жестокая улыбка освещала его лицо зловещей красоты. Жестокий и острый, как стальное лезвие взгляд его был устремлен на нечистого духа, который дрожит, чернеет и, затем, со свистом падает к его ногам и начинает извиваться как змея.

В эту минуту комнату пронзил яркий луч, похожий на серебряную нить, и отделил группу нечистых духов от остальной части комнаты, а в ногах кровати появилось сияющее существо, чистой и строгой красоты. На нем была надета серебристая туника; блестящая кираса закрывала его грудь. Черные, шелковистые кудри ниспадали на плечи, за которыми видны были два крыла ослепительной белизны. Из этих крыльев исходил свет, заливший всю комнату. В поднятой руке он держал меч, лезвие которого было похоже на молнию.

На минуту ясный и глубокий взгляд посланца Неба с добротой и любовью остановился на Алисе, а затем повелительно устремился на духа зла. Тот отступил, увлекая за собой чудовище, лежавшее у его ног.

Вдруг Беранже, лежавший до сих пор неподвижно, поднялся на своем ложе. Широко открытые глаза его с недоумением устремлялись то на Небесного посланца, то на зловещую группу, отделенную от него серебристой нитью. Затем, с горячей мольбой он протянул обе руки к сияющему существу. В этом омраченном сердце, в этой неизведанной бездне, которую называют душой человека, блеснул луч раскаяния, явился порыв к добру, истинная мольба к Отцу всех. Несмотря на то, что этот порыв был короче и быстрей, чем дуновение ветра, этого было достаточно, чтобы свет восторжествовал над хаосом, в который была погружена душа грешника. Этот быстрый порыв души имел страшное могущество, так как дух тьмы отступил назад, точно под давлением воздуха, и уступил место светлому духу, который, подняв руку, как будто отталкивал его. В эту минуту из огненного меча брызнула молния, и нить, связывавшая Беранже с нечистым духом, оборвалась. Ужасная группа побледнела и быстро исчезла. Второй луч упал на Беранже, который опрокинулся на подушки. Затем, свет угас и комната приняла свой обычный вид.

Придя в себя, Алиса боязливо наклонилась над мужем.

— Сестра Бригитта! Он умер! — со страхом вскричала она.

Монахиня, которая ничего не видела и молча молилась, поспешно встала со своего места.

— О, нет, сударыня! Это простой обморок, — сказала она, поднося флакон с солями к носу маркиза.

Маркиз скоро открыл глаза и с минуту с непередаваемым выражением смотрел на жену, но по причине ли слабости или сильного волнения не сказал ни слова. Несколько минут спустя, он заснул глубоким сном.

Успокоенная Алиса села в кресло и задумалась о том, что произошло. Минута экстаза, вознесшая ее выше всех земных несчастий и расчетов, еще звучала в ее душе, наполняя ее приятным покоем. С необыкновенной ясностью вспомнился день ее свадьбы, и казалось, что в ее ушах еще звучит торжественный голос священника: «Ты будешь делить с ним счастье и горе, радость и печаль». В ту торжественную минуту она ответила «да» перед невидимыми, но страшными свидетелями, которых люди призывают при заключении союза, чтобы рано или поздно отдать им отчет, как они исполнили свой долг верности и любви в отношении друг друга. Алисе казалось, что эти божественные свидетели с нежным одобрением смотрят на нее, и она предвкушала счастье, которое испытает, когда, освободившись от тела, она вступит в невидимый мир и освобожденная душа ее устремится к своему ангелу-хранителю, чтобы сказать ему: «Я победила материю. Я отказалась от личного желания и свое счастье принесла в жертву долгу. Я простила, вместо того, чтобы мстить. Я привожу к ногам нашего Отца Небесного две души: душу моего ребенка, в сердце которого я вложила принципы вечной истины, и душу моего мужа, так долго колебавшуюся и омраченную жаждой земных наслаждений. Добротой, терпением и любовью я очистила ее, поддержала, открыла ей истинное значение жизни и вывела на путь спасения».

— Наш больной крепко спит. И вам бы следовало, сударыня, отдохнуть немного, — сказала монахиня, оторвав Алису от ее дум.

Молодая женщина, действительно, чувствовала себя совершенно разбитой от усталости. Так как Беранже крепко спал и лицо его выражало полный покой, маркиза ушла в свою комнату, легла в постель и почти тотчас же заснула.

Алиса проснулась уже поздно утром и побранила горничную за то, что та не разбудила ее.

— Господин барон запретил вас беспокоить, сударыня, так как доктора объявили, что этой ночью произошел благоприятный кризис и что жизни маркиза не грозит больше опасность.

Завтракая перед тем, как отправиться к мужу, Алиса глубоко задумалась. Она отдохнула и чувствовала себя свежей. Но энтузиазм ее упал, а вместе с ним и все иллюзии, благодаря которым ей казалась легкой и приятной попытка, которую она взяла на себя. Не то, чтобы она сожалела о своем решении, нет, теперь, как и в ту минуту, когда она клялась посвятить свою жизнь Беранже, она смотрела на такую попытку, как на свой долг. Только глаза ее открылись, и она уже не обманывала себя относительно трудности пути, который ожидал ее.

Чтобы достойно выполнить обещание, данное Богу и, притом, выполнить его с истинным терпением и любовью, надо было окончательно забыть прошлое и снова проникнуться любовью и уважением к мужу, который растоптал ее самые лучшие чувства. Наконец, надо было отогнать образ Гюнтера, который никогда еще не казался ей таким дорогим и достойным любви, как в эту минуту. Острое чувство пустоты и горечи наполнило сердце молодой женщины. Ей казалось, что она вдруг очутилась на каменистом поле, потрясенном ураганом и заваленном обломками. Молодая женщина поняла, что, как и в их старом замке, прежде, чем возводить новое здание, необходимо энергично уничтожить развалины прошлого.

Алиса прошла в свою молельную и погрузилась в горячую молитву. Она умоляла Отца Небесного дать ей силы донести до конца свою попытку и помочь ей найти душевный покой и счастье, какие дает сознание честно исполненного долга.

И ее воззвание не осталось тщетным. По мере того, как чистая и горячая молитва Алисы возносилась к Источнику бесконечного милосердия, душа ее наполнялась глубоким покоем и радостной верой в будущее. Когда она поднялась, к ней вернулись спокойствие и сила воли. С чувством снисходительности и истинной любви направилась она в комнату Беранже.

Больной проснулся в полном сознании. Он был так слаб и истощен, что едва был в силах пробормотать, что чувствует себя хорошо, когда Алиса наклонилась к нему и с нежностью и добротой спросила, как его здоровье; зато взгляд, который он устремил на нее, был полон любви и признательности.

На следующий день Беранже чувствовал себя гораздо сильней. К крайнему удивлению и великой радости жены и дяди, он выразил желание исповедоваться и причаститься Св. Тайн. Барон тотчас же позвал к нему старика-священника, который был его духовником и первый раз причащал маркиза. После долгой беседы с ним Беранже с глубокой верой и благоговением принял Св. Тайны.

— Я молил Господа, чтобы он милостиво принял мое раскаяние и защитил меня от зла, которое я вызвал своими грехами, — ответил маркиз Алисе, когда та поздравила его с обращением к религии.

С этого дня здоровье маркиза стало быстро улучшаться. Доктора крайне удивлялись такой скорой перемене, но факт выздоровления был несомненен и они должны были признаться, что больной совсем здоров, за исключением страшной слабости и паралича ног.

Беранже с необыкновенным терпением и покорностью переносил свое положение и возможность на всю жизнь остаться калекой. Только он был очень задумчив и сосредоточен и по целым часам лежал молча. Алиса почти постоянно была с ним. Никогда ни взглядом, ни словом не выдавала она, что помнит страдания, которые он заставил ее перенести.

Когда больной закрывал глаза, молодая женщина тоже по целым часам отдавалась своим думам, не подозревая, что именно тогда Беранже, притворявшийся спящим, наблюдал за ней, чтобы свободнее уловить выражение ее подвижного лица.

С новым чувством маркиз изучал побледневшее и исхудавшее лицо молодой женщины и не мог не заметить выражения утомления и глубокой грусти, отражавшееся в ее глазах, когда она думала, что он спит. Каждый раз он спрашивал себя, какое затмение ума и чувств нашло на него, когда он предпочел этому чистому и очаровательному созданию бесстыжую и увядшую женщину, посетительницу разных кабачков, которая грабила и обманывала его. При одном воспоминании о Мушке, ледяная дрожь пробегала по его телу, и он боязливо искал взглядом Алису. Ему казалось, что эта невинная, благородная и великодушная женщина, как спасительная ограда, отделяет его от позорного прошлого.

Часто он с тоской думал о будущем. Каково-то оно будет? По-прежнему ли Алиса будет принадлежать ему? Маркиз отлично сознавал, насколько он виноват перед женой. Если после стольких обид и оскорблений он внушает ей только одно презрение и равнодушие, то это было бы вполне справедливо. Если она по-прежнему будет настаивать на разводе, то имеет ли он право отказать ей, особенно теперь, когда он сделался калекой? А между тем, Беранже казалось, что без нее он погибает. В продолжении долгих ночей он привык видеть ее у своего изголовья, чувствовать ее маленькую руку на своем пылающем лбу, слышать ее легкие шаги и наслаждаться деликатным вниманием, которым она окружала его. Когда был здоров, он бежал общества Алисы и расточал на стороне свою жизнь и силы, теперь же, когда он чувствовал себя разбитым и сознавал, что никогда, может быть, он не сделается блестящим кавалером, за которым бегали легкомысленные кокетки, Беранже боязливо цеплялся за молодую женщину, принадлежавшую ему по закону, но не по сердцу.

Однажды Беранже снова притворился спящим, и, пользуясь полутемнотой, царившей в комнате, стал наблюдать за Алисой. Он видел, как вошла горничная и, подав какую-то карточку, вполголоса доложила, что приехал барон Рентлинген и просит ее уделить ему несколько минут для разговора.

Вся кровь прилила к сердцу молодой женщины. Бледная, как ее кашемировый пеньюар, она с минуту смотрела на визитную карточку, которую держала в руках.

— Проведите барона в мой будуар и попросите немного подождать меня, — также тихо ответила она, энергично подавляя свое волнение. — Затем вы займете мое место и позовете меня, как только маркиз проснется.

Собравшись немного с мыслями и помолившись Богу, чтобы Он вдохновил ее и поддержал в предстоящем тяжелом объяснении, она прошла в свой будуар. Гюнтер был бледен и в сильном волнении ходил по будуару. Увидя Алису, он быстро подошел к ней и, поцеловав ее руку, спросил с видимым беспокойством:
— Алиса! Что здесь происходит? Объясните мне, ради Бога эту тайну, в которой я ничего не понимаю! Марион писала мне, что маркиз умер. К несчастью, я уехал в Киль и не смог вовремя получть ее письма. Когда же прочел его, я тотчас же приехал сюда, чтобы помочь вам в таких тяжелых обстоятельствах и переговорить о будущем. И вдруг, от ваших людей я узнаю, что маркиз жив! Что значит эта мистификация?

— Это вовсе не мистификация, а странное и таинственное происшествие, в котором явно проявилась десница Божия, — серьезно ответила молодая женщина.

В кратких, но точных словах она рассказала все, что произошло со времени их разлуки, и прибавила:
— Вы понимаете, Гюнтер, что после всего, что я вам рассказала, нам надо отказаться от надежды на брак. Судьба и долг стали между нами. С вивером, искавшим только удовольствий и чувствовавшим себя хорошо только среди посторонних людей, я развелась бы во что бы то ни стало. Но теперь, когда Господь поразил моего мужа, я не могу его бросить, так как клялась перед алтарем делить с ним счастье и горе, в особенности же горе. Само Провидение указывает мне мой путь.

— Алиса, Алиса! Энтузиазм и великодушие увлекают вас. Как ни высока ваша жертва, она превосходит силы женщины. Отказаться от всех человеческих прав, от жизни, от любви, чтобы прозябать в качестве сиделки при человеке, которого вы не можете ни любить, ни уважать, разве это возможно?.. В конце концов, ведь я тоже имею права! Разве справедливо приносить меня в жертву ему?

Алиса опустила голову; губы ее нервно дрожали. Но почти тотчас же она выпрямилась и ответила тихим голосом:
— Не увеличивайте для меня тяжесть этой минуты! Неужели вы думаете, Гюнтер, что для меня не приятней было бы избрать жизнь с вами и жить счастливой и любимой, вместо того, чтобы приносить себя в жертву долгу? Но тогда в чем же была бы моя заслуга? Мое существование при больном муже, как сестры милосердия, избавляет вас от ревности; я же буду черпать силу и мир моему умершему сердцу в сознании исполненного долга. Вы сами сочли бы меня недостойной эгоисткой, если бы я поступила иначе. Наконец, есть еще одна, более важная причина, которая заставляет меня отказаться от …

— Какая причина? Я имею право знать ее, — перебил барон.

Алиса с минуту колебалась, яркий румянец залил ее лицо. Затем, наклонившись к Гюнтеру, она сказала:
— Ваша правда. Я должна сказать вам всю истину и доверяю вам то, чего не знает Беранже. Я скоро буду матерью… Невинное создание, готовящееся появиться на свет, я хочу избавить от грустного и ложного положения, в которое ставит детей развод их родителей.

Гюнтер глухо вскрикнул и быстро повернувшись, подошел к окну. Несколько минут он стоял молча. Молодая женщина с беспокойством смотрела на него, но не смела нарушить его молчания.

Когда Гюнтер обернулся, он был смертельно бледен, но имел спокойный и решительный вид.

— Вы правы, Алиса, и мне остается только покориться, — сказал он глухим, но твердым голосом. — Судьба против меня, так как она создала между вами и маркизом неразрушимую связь. Итак, прощайте! От всей души я буду молить Господа, чтобы он послал вам счастья, какого вы заслуживаете! Пусть ваш муж поймет, наконец, каким сокровищем он обладает.

Схватив обе руки Алисы, он несколько раз прижал их к губам.

— А вы, Гюнтер, обещайте мне, что постараетесь забыть этот грустный эпизод! Вы молоды, красивы, благородны!.. Вы полюбите другую женщину, которая, в свою очередь, полюбит вас, как вы того заслуживаете.

Молодой человек покачал головой.

— Таких женщин, как вы, никогда не забывают. Я останусь свободным, Алиса, и снова пущусь в плавание по океанам. Море — это ревнивая любовница. Оно не терпит соперниц в сердце моряка. Поэтому я всю жизнь останусь ему верным.

Гюнтер последний раз пожал холодную и дрожащую руку Алисы и ушел не дожидаясь ответа.

Алиса упала на стул и закрыла лицо руками. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Слезы душили ее. Но молодая женщина сознавала необходимость скрыть это волнение от больного и от слуг, а потому мужественно подавила его. Когда она вошла к Беранже, тот не мог по ее лицу угадать, что произошло у них. Тем не менее, Алиса настоятельно нуждалась в нескольких часах уединения. Поэтому, вечером, сославшись на сильную головную боль, она попросила дядю заменить ее у больного.

Барон тотчас же согласился, объявив, что для ночного дежурства совершенно достаточно одной сестры милосердия, ввиду чего он просил молодую женщину отдыхать до утра.

Алиса не знала, что дядя слышал часть ее разговора с Гюнтером. Барону вздумалось навестить племянницу. От встретившейся камеристки он узнал о визите барона Рентлингена. Старый джентльмен тотчас же направился в будуар, чтобы поздороваться с посетителем, но, услышав взволнованные голоса молодых людей, остановился и стал слушать, полагая, что важность решавшегося вопроса дает ему на это право. Великодушная жертва молодой женщины и неожиданная новость об ее беременности наполнили сердце барона радостью, благодарностью и новой надеждой. Итак, все еще могло хорошо кончиться, и его мечты, основанные на браке племянника, начинают понемногу осуществляться! В Беранже видимо произошла большая перемена, а рождение ребенка может привязать eгo к семье и докончить его обращение. Что же касается Алисы, то она скоро позабудет свою мимолетную любовь. Любовь же к ребенку возродит также и любовь к его отцу.

Занятый этими мыслями, барон вошел к больному и даже не заметил раздражения Беранже и мрачного взгляда, которым он следил за женой.

Последний час был очень тяжел для маркиза. Приезд Рентлингена сразу оживил все его прежние подозрения и пробудил в его сердце острую ревность. О чем будут они говорить, пока он лежит здесь, как раненое животное? Без сомнения, станут обсуждать каким образом лучше избавиться от него! Алиса требовала развода только для того, чтобы соединиться с Гюнтером. Ее терпение, нежные заботы — все это была одна комедия, которую тем легче было играть, что она не могла быть продолжительна! Самые дурные и несправедливые мысли наполняли его ум, заглушая голос совести, который громко кричал: «Ты заслужил быть брошенным! Какое право имеешь ты на любовь и верность женщины, сердце которой ты безжалостно оскорблял»? Оставшись наедине с дядей, Беранже не мог сдержать своего внутреннего раздражения. Он спросил барона, знает ли он о приезде Рентлингена? Затем, в полных горечи словах, он высказал свои подозрения о причинах и результате этого визита.

Барон молча слушал его. В это время он обдумывал, следует ли ему сказать племяннику то, что он слышал, или нет? После зрелого обсуждения, он решил рассказать все и умолчать только о беременности Алисы, уважая желание молодой женщины.

Итак, он рассказал Беранже, по какому случаю он сделался свидетелем разговора и повторил довольно точно, что слышал, опустив или смягчив только то, что могло оскорбить щепетильность молодого человека.

Несмотря на все предосторожности, этот рассказ поднял целую бурю в душе Беранже. Бессильный гнев, ревность и оскорбленная гордость овладели всем его существом. Хотя неподкупный голос совести и нашептывал ему, что Алиса не может ни любить, ни уважать его, но сознание, что она хочет остаться с ним из чувства долга, принося себя в жертву, было так тяжело для гордого молодого человека, что на минуту он почти предпочел отдать ее Гюнтеру.

Прошло около трех недель. Беранже можно было бы счесть совершенно здоровым если бы его ноги не были разбиты параличом. Неподвижность, на которую он был осужден, зависимость от других, боязнь на всю жизнь остаться калекой и, наконец, внутренняя борьба с самим собой — все это подавляющим образом действовало на пылкого молодого человека. Его нервность и лихорадочное нетерпение положительно приводили в отчаяние докторов. Тщетно старались они убедить маркиза, что его выздоровление возможно только при полном покое и душевном спокойствии.

Тщетно Алиса и барон употребляли всевозможные усилия, чтобы развлечь больного, тщетно молодая женщина окружала его самым нежным вниманием, Беранже оставался озабоченным и взволнованным и по целым часам отдавался своим мрачным думам.

Однажды доктор объявил барону, что, по его мнению, для маркиза необходима перемена места.

— Его надо увезти в какую-нибудь уединенную и гористую местность. Там я хочу испытать лечение при помощи холодной воды, по способу пастора Кнейпа. Я по опыту знаю, что Кнейп достигал действительно поразительных результатов. Но если даже излечение не будет полным, то, во всяком случае, организм и нервная система настолько окрепнут, что можно будет обратиться к гипнотизму. Я, со своей стороны, твердо убежден, что через шесть месяцев господин маркиз будет ходить, как и прежде.

Этот проект получил полное одобрение. Кроме того, было решено, что маркиза будет сопровождать студент-медик, родственник доктора, на которого возлагалась обязанность следить за ходом лечения и доносить барону о результатах его. Отъезд был назначен через пятнадцать дней.

Маркиз не выразил ни удовольствия, ни недовольства, но и не протестовал. Он оставался мрачным, задумчивым и молчаливым.

Однажды, больного привезли в кресле в будуар, и Алиса заговорила с ним о кое-каких приготовлениях к отъезду, но маркиз взял ее руку и, крепко пожав, сказал:
— Алиса! Я хочу поговорить с тобой о важных вещах. Во-первых, я прошу тебя не ездить со мной в Швейцарию.

— Как? Ты хочешь ехать без меня? Но это положительно невозможно!

— Напротив, это очень возможно. Моего камердинера и Жака вполне достаточно для моих услуг. Господин Ванло будет следить за ходом моего лечения, а дядя сам хочет проводить меня до места назначения. Итак, тебе нечего опасаться за мое благосостояние. Зато мне, после всего, что произошло, необходимо остаться одному, сосредоточиться и подумать о прошлом и будущем. Я перенес ужасное нравственное потрясение, я видел невидимый мир… — Беранже вздрогнул и на минуту умолк. — И я понял, что там царят ужасные законы, которыми нельзя безнаказанно пренебрегать, и что мое настоящее положение есть результат оскорбления этих законов. Выздоровею ли я или мне суждено до конца нести тяжесть моих ошибок — это знает один Господь! Я же хочу поразмыслить обо всем и приготовиться, чтобы с покорностью перенести все, что Господу будет угодно положить на меня. Тебе, Алиса, тоже необходимы покой и уединение, чтобы испытать и допросить свое сердце. До моей болезни ты выразила желание получить развод… Не перебивай меня!.. Твое желание справедливо. Мое поведение относительно тебя было позорно и недостойно. Мой долг предоставить тебе свободу самой решить свое будущее. Если ты будешь в состоянии снова полюбить меня, я буду глубоко признателен тебе; но если ты хочешь остаться со мной только ради исполнения долга, то я не приму такой жертвы.

Яркий румянец залил лицо Алисы.

— Беранже! Что ты говоришь? Разве я когда-нибудь выказывала нетерпение или злобу за прошлое? Разве я когда-нибудь говорила тебе, что, оставаясь с тобой, я приношу жертву? Нет, я не заслужила таких слов от тебя!

Маркиз прижал к губам руку Алисы.

— Нет, дорогая моя и великодушная жена, никогда ты не говорила ничего подобного. Это сказал мне другой и сказал правду. Ты меня больше не любишь и не уважаешь. Тебя приковывает ко мне только жалость и чувство долга. Но ты молода и имеешь право на жизнь и на счастье! Прежде, чем принять на себя такую тяжелую обязанность, ты должна хорошенько все обдумать и положить на чашки весов Рентлингена и меня. Когда я вернусь через шесть месяцев, ты скажешь мне свое решение. Если твое сердце склонит чашу весов в мою пользу, мы останемся жить вместе, но жертвы я не приму от тебя и дам тебе развод.

Алиса слушала его, опустив голову.

— Хорошо, пусть будет по-твоему! Уезжай один, а я останусь здесь, если ты думаешь, что мне необходимо испытать свои силы.

Через несколько дней маркиз уехал.

Накануне его отъезда, барон, разговаривая с Алисой, признался, что ему известна ее беременность, и спросил, почему она так настойчиво скрывает от мужа эту радостную новость, которая должна была подействовать на него самым благотворным образом.

Алиса покраснела.

— Я никак не могла решиться на это, дядя. После же нашего очень серьезного разговора с Беранже, я сочла лучшим, чтобы, до своего возвращения, он ничего не знал об этом обстоятельстве. В его душе происходит сильная борьба. Он понял, что жизнь дана не для удовольствия, но что это строгий экзамен душевных сил, где каждый шаг — искушение, а каждый проступок — падение в бездну. Туман, сгустившийся вследствие беспорядочной жизни, начинает рассеиваться, и в душе Беранже пробуждается стремление к высшему идеалу. Мне кажется, пока совершается этот важный духовный процесс, Беранже не следует ничем тревожить и волновать. Когда Беранже приедет, ребенок уже появится на свет. Если он выздоровеет, это маленькое существо даст ему чистые и неизведанные радости, поддержит его на новом пути и привяжет к семье. Если же он вернется больным, то, может быть, неожиданное счастье видеть сына, наследника своего имени, причинит ему то сильное нервное волнение, которого так желают доктора и которое может вернуть ему возможность ходить.

— Хорошо, дочь моя! Я буду молчать. Может быть сам Бог внушил тебе эту мысль!

Мы продолжаем наш рассказ с вечера одного из первых майских дней. С того времени, как уехал Беранже, прошло шесть с половиной месяцев. В течение этого времени, в отеле де Верделе случилось только одно важное событие: к великой радости барона, Алиса произвела на свет мальчика.

В отсутствие мужа, Алиса вела самый уединенный образ жизни. Она очень мало выходила из дому и почти никого не принимала. С Беранже она переписывалась редко. Маркиз писал ей о своем здоровье и сообщал, что чувствует, как возрождается. Он выражал надежду, что опять будет вполне владеть ногами. В последнем письме он извещал ее о своем приезде. Поэтому молодая женщина уже целую неделю ждала его со дня на день, с все возраставшим лихорадочным нетерпением.

Со времени рождения ребенка Алиса чувствовала себя вполне счастливой. Все другие мысли отошли назад, за исключением надежды обратить маркиза к новой жизни. Да и возможно ли, чтобы, увидев это маленькое существо, он не нашел близ него самых лучших развлечений! Но отчего он медлит? Правда, он не знает, что ждет его здесь!

Истинная причина промедления Беранже заключалась в смутной боязни того, что ожидало его по возвращении домой. Что если Алиса, несмотря на все, изберет Гюнтера? Правда, дядя писал ему, что его жена ведет очень уединенный образ жизни и, по-видимому, не получает никаких известий от молодого моряка, но несмотря на такие уверения, маркиз очень беспокоился. Он научился ценить свою жену и понимал всю тяжесть ее потери, хотя и совершенно выздоровел.

Маркиз решил приехать неожиданно. Приказав людям с багажом ехать со следующим поездом, Беранже уехал один в, Париж, нанял извозчика и явился в отель. Здесь его никто не ждал, и его неожиданное появление страшно поразило швейцара. Не обращая на это внимания, Беранже приказал никому не трогаться с места и объявил, что сам должит о себе.

Опустив голову, маркиз задумчиво направился на половину жены. Будуар был пуст, но открытая книга на столе и брошенная на диване работа доказывали, что хозяйка проводит время обыкновенно здесь.

Она, вероятно, в спальне, — подумал Беранже, проходя через будуар и поднимая спущенную портьеру.

На пороге спальни Беранже остановился, как окаменелый. Алиса сидела в широком кресле около колыбели, задрапированной кружевами; на коленях у нее лежал ребенок, которого она кормила грудью. Рядом с креслом стояла няня в эльзасском костюме. Несмотря на бледность, молодая мать была очаровательна в своем белом пеньюаре, с просто заплетенными роскошными волосами. С радостной улыбкой она наклонилась к малютке, которму дала жизнь.

Никто из женщин не заметил, как вошел маркиз, так как толстый ковер заглушал его шаги. В сильном волнении молодой человек смотрел на эту грациозную сцену. Неужели он ослеп перед отъездом? Ведь это его ребенок! Как смели скрыть от него такое счастье!

Чувство гнева охватило его, но гнев почти так же быстро улегся, как вспыхнул.

Странное и новое чувство охватило его, заставив усиленно забиться его сердце. Он бросился к молодой женщине и вскричал:
— Алиса! Злая! Как могла ты скрыть от меня это?

Алиса быстро выпрямилась.

— Беранже?!.. Наконец-то ты приехал! Посмотри, кто ждет тебя!

И с блестящим взором, краснея от счастья и гордости, она подала мужу ребенка.

Маркиз взял его и покрыл поцелуями. Затем, отдав его матери, опустился на колени и продолжал любоваться малюткой, который открыл свои большие, удивленные глазенки и с наслаждением вытягивал свои крошечные ручки. И это очаровательное создание было его! Это был его сын и наследник, носитель его древнего имени, небесный дар, ниспосланный ему в помощь, чтобы изгладить ошибки прошлого и начертать программу жизни в будущем!

— Алиса! — вдруг пробормотал Беранже умоляющим голосом, обнимая молодую женщину. — Не бросай нас с ним! Прости меня и забудь все! Клянусь тебе, я посвящу тебе и ребенку всю свою жизнь и все здоровье, которое Господь вернул мне!

Алиса подняла на него влажный и добрый взляд.

— Я принимаю твое обещание, Беранже, и надеюсь, что в настоящую минуту мы заключаем с тобой истинный союз. Пусть прошлое навсегда будет вычеркнуто из нашей памяти! Сыну своему ты должен всегда показывать только примеры добродетели.

Беранже привлек к себе Алису и долгий и горячий поцелуй запечатлел их примирение.

Появление барона, который с радостным видом спешил обнять племянника, прервало эту сцену. Но когда после ужина супруги остались одни, они снова вернулись к своему интимному разговору. Беранже изложил свой план будущей жизни. Он хотел приняться за какое-нибудь серьезное дело и решил или избрать дипломатическую карьеру или исключительно отдаться управлению своими имениями. Маркиз желал исправить прорехи, причиненные его безумствами, и оставить сыну большое состояние, достойное имени Верделе. Алиса предпочитала последний план. Она любила деревню и свободную жизнь в замке. Когда же она робко заметила, что она боится, что он соскучится и что ему скоро надоест деревенская жизнь, маркиз покачал головой.

— Не бойся этого, дорогая моя! — ответил он серьезным тоном. — Я понимаю, что тебе трудно поверить в такую радикальную перемену моих привычек, а, главное, в прочность моих решений. Но если бы ты знала, какой ад я пережил в течение трех дней моей летаргии, ты поняла бы, что после подобной агонии нельзя снова сделаться легкомысленным вивером.

— Не согласишься ли ты рассказать мне, что было с тобой и что ты перечувствовал? Я хотела тогда же спросить, но не смела, боясь слишком сильно взволновать тебя этими зловещими воспоминаниями.

— Да, именно зловещими! Теперь, когда я спокоен и здоров, я чувствую, что в силах снова мысленно пережить те ужасные дни. А кому же, как не тебе, моему ангелу-хранителю, я могу поверить, что испытал и что легло в основание моего перерождения?

На минуту он задумался, а потом начал говорить тихим и взволнованным голосом:
— Прости меня, что я начну свой рассказ упоминанием о женщине, имя которой мне стыдно произнести теперь, но которая имела на меня такое странное и роковое влияние.

Когда, после твоего отъезда из Верделе, она стала посещать меня, мною, в первый раз в жизни, овладел сначала какой-то необъяснимый ужас, а затем — безумное возбуждение, какое я еще никогда не испытывал. Все это заканчивалось смертельным истощением. Сначала я приписывал эту слабость своей ране и потери крови, но скоро заметил, что с каждым ее поцелуем из меня как будто истекала часть жизненной силы. Когда же она уходила, я впадал в изнеможение, близкое к обмороку.

Когда до меня дошли слухи, что это презренное создание исчезло и было якобы сброшено в пропасть Ренуаром, мною невольно овладели ужас и недоверие. Но ведь я был скептик и не верил в привидения, особенно в привидения такой осязательной реальности. Но, повторяю тебе, несмотря на это, меня мучили ужас и недоверие, увеличиваясь с каждым днем. Однако, я боялся и стыдился выдать эти чувства перед Мушкой, которая, казалось, угадывала их, так как всякий раз, когда я думал о слухах об ее смерти, странное и отвратительное выражение искажало ее лицо.

Однажды утром, бледный и расстроенный Жак признался мне, что вчера вечером он подсматривал за мной. Несмотря на риск быть прогнанным с места, он счел своим долгом предупредить меня, что у меня бывает сам дьявол и что в конце концов, он свернет мне шею и утащит мою душу в ад.

Дрожь пробежала по моему телу, когда Жак подтвердил свое мнение целым рядом действительно необъяснимых обстоятельств. Но проклятый ложный стыд верить в дьявола и, главное, разделять точку зрения своего лакея, заставил меня отбросить, как смешную, мысль призвать священника и обратиться к помощи Бога. Я рассмеялся в лицо груму и объявил, что он дурак и что я прощаю его только потому, что он видел дьявола в пьяном виде.

Вечером снова явилось ужасное создание. Она села рядом со мной, обняла меня за шею и прижалась холодными как лед губами к моим губам. Я тотчас же почувствовал истечение из меня жизненной силы, но только гораздо в более сильной степени. Кроме того, мною овладело непреодолимое отвращение к этой таинственной женщине. Я хотел оттолкнуть, стряхнуть ее с себя, но она держала меня точно в железных клещах! Вероятно, моей жизненной силы было уже недостаточно для поддержания ее кажущегося существования, так как, к неописуемому своему ужасу, я увидел, что ко мне склоняется разлагающееся лицо. Почерневшее тело представляло собой одну бесформенную массу, сквозь которую просвечивали контуры черепа. «Оставь меня! — вскричал я, вне себя от ужаса. — Ты, действительно, умерла! Я боюсь тебя!»

Едва я произнес эти слова, как чудовище испустило какой-то свист и схватило меня за горло. Прижавшись своим отвратительным ртом к моему рту, оно высасывало у меня что-то, что с острой болью отрывалось от всего моего существа, между тем как зловонное ее дыхание не давало мне дышать… Я отбивался, как безумный, стараясь освободиться от нее, но все было тщетно! Костлявые пальцы, как клещами, сдавливали мое горло, трупный запах душил меня, а глаза чудовища — единственная живая вещь на этом бесформенном лице — своим ужасным взглядом парализовали мои движения.

Я чувствовал, что умираю и почти инстинктивно подумал: «Господи! Сжалься надо мной!» В ту же минуту державшие меня руки разжались, отвратительное существо побледнело и тяжело скатилось с кровати на пол.

Дрожа от ужаса, я хотел спрыгнуть с кровати и бежать из этой комнаты, но не мог шевельнуться. Хотел крикнуть, но тяжелый, точно налитый свинцом язык отказывался служить мне. Ни один фибр не шевелился во мне. Холод смерти пробежал по моим членам и мною овладела апатичная дремота; затем, все потемнело, и я потерял сознание.

Я не могу сказать, как долго длилось такое состояние. Ощущение холода и смутный гул голосов разбудил меня. Я слышал, как доктор Арнольди сказал: «Он скончался и, по всей вероятности, от разрыва сердца. Но только после вскрытия можно будет наверное сказать, от чего он умер». «К вскрытию тела нельзя приступить без разрешения его родных», — ответил голос Бертрана. — «Я сейчас же телеграфирую маркизе, чтобы она приезжала сюда. Бедный Беранже! В последнее время у него был очень болезненный вид, но никогда я не поверил бы, что смерть так близка», — с огорчением прибавил он. — «Для своей нервной натуры он слишком злоупотреблял жизнью, — ответил доктор. — Теперь же, господа, я составлю акт о смерти, а вы приложите свои печати».

Затем я услышал удаляющиеся шаги — и остался один.

Я отказываюсь описать, что происходило со мной во время этого разговора! Сначала я хотел крикнуть, что я жив, но, убедившись в своем бессилии сделать малейшее движение, понял, что я лежу в летаргическом сне. Тогда что-то сжалось во мне, и мне показалось, что холодный пот выступил у меня на теле. Я уже переживал в воображении все ужасные чувства человека, заживо заколоченного в гроб. Итак, я должен задохнуться под землей, если не задохнусь еще под крышкой гроба!.. Как я не сошел тогда с ума — я положительно не понимаю!

Маркиз умолк. Грудь его высоко вздымалась, и он дрожащей рукой провел по влажному лбу.

— Брось! Не продолжай рассказа! Эти воспоминания слишком сильно волнуют тебя, — сказала Алиса, крепко пожимая руку мужа.

— О, нет! Для меня спасительно припоминать по временам эти ужасные часы. Лучшего средства нет, чтобы удержать меня от всяких новых безумств, — ответил маркиз с принужденной улыбкой.

— Странная вещь, — продолжал свой рассказ Беранже, — когда все это происходило, мой ум был совершенно ясен, за исключением той минуты, когда я потерял сознание. Я думал, рассуждал, понимал все, что происходит вокруг меня и даже мои чувства были как-то особенно остры. Я слышал каждый шум, каждое слово, произнесенное за несколько комнат. Мое обоняние было так тонко, что я различал всякий запах кушаний, хотя кухня, как ты знаешь, помещалась далеко от спальни.

Перехожу теперь к той минуте, когда меня начали одевать к погребению. На это интересное зрелище сбежались все слуги. Всякий обсуждал мою смерть и мою прошлую жизнь. О, Алиса! Что я тогда услышал — сразу излечило меня от моего тщеславия! Слуги судили нас с тобой, и этот беспощадный суд резюмируется в одной жестокой фразе: он жил, как грешник, и умер, как проклятый.

И люди говорили истину! Я, действительно, был проклятый и переживал адские мучения в эти смертные часы. В то же время душа моя неожиданно прояснилась. Я понял всю гадость моего прошлого поведения. Господь даровал мне прекрасную жизнь, а я расточал ее в оргиях, избегая серьезного труда и насмехаясь над добродетелью и идеалом! И вот результат такой преступной жизни. Я остался один, и рядом нет ни одного близкого! Чувство горького сожаления сдавило мне сердце. Если бы оскорблениями и забвением долга я не прогнал тебя от себя, ты инстинктом сердца и ясновидением любви может быть поняла бы, несмотря на мою летаргию, что я не умер. Но я лежал один, так как даже слуги поспешно оставили комнату. Они боялись покойника, который, по мнению кухарки, сдох, как собака, без исповеди и причастия.

Меня уложили на кровать, покрыли газом, казавшимся мне свинцовой крышкой, и зажгли восковые свечи. Пришла сестра милосердия и начала читать надо мной монотонные молитвы. Позже явился священник и стал служить панихиду, во время которой я потерял сознание.

Очнувшись, я услышал, как часы пробили полночь. Это был тот роковой час, когда являлась ко мне та! Но я был до такой степени разбит вынесенными мною нечеловеческими страданиями, что чувствовал относительный покой, благодаря благодетельному полузабытью. Вдруг меня окружил синеватый колеблющийся свет и стал мало-помалу расширяться. Я чувствовал, что меня приподняли и колебали эти фосфоресцирующие волны. Затем, завеса как будто рассеялась, и я очутился в каком-то ярко освещенном месте. Но это не была моя комната, с ее хорошо знакомыми вещами, а сероватое, туманное пространство, из которого появилась куртизанка и начала скользить ко мне. Бесформенное, разлагающееся лицо ее было отвратительно; глаза ее, с выражением дикого зверя, были устремлены на меня. Она шла отнять у меня последний остаток жизни! Страшная ненависть овладела мной, и я готов был убить ее, но не мог шевельнуть ни одним членом.

К крайнему моему удивлению, когда это отвратительное существо наклонилось ко мне, оно отступило назад, точно оттолкнутое сияющим лучем, исходившим от меня и мешавшим ей приблизиться. В ту же минуту появились две новые фигуры. Одна из них была закутанная женщина, другая — высокий мужчина, завернувшийся в красный плащ. Красивое лицо его носило какой-то особенный зловещий и бесстрастный характер. Никогда еще не видал я выражения такой ледяной и беспощадной жестокости, какая отражалась в его пылающем взоре и блуждала на насмешливых губах.

Остановившись в нескольких шагах от моей преследовательницы, он поднял свою красную, точно смоченную в крови, руку и устремил на нее действительно ужасный взгляд. Тотчас же отвратительный дух задрожал, скорчился, и глаза его, полные немого ужаса, устремились на своего повелителя. Затем, она, как змея, поползла к нему. Тогда я заметил, что получерный, полукрасный шнурок связывал меня с адским существом, которое увлекал красный человек. Закутанная женщина, с жестом немой благодарности, протягивала к нему сложенные руки. Тот ответил кивком головы и исчез вместе со своей пленницей. Тогда женщина откинула вуаль, и я узнал в ней свою мать!.. Она была точно такая же, какою я видел ее в последний раз в гробу. Я очень любил ее, и может быть, это было единственное чистое чувство в моей жизни. При виде ее, я очень обрадовался. — «Молись, Беранже! Повторяй слова, которые я буду говорить. Я не оставлю тебя до самой минуты твоего освобождения!» — сказала она нежным и мелодичным голосом, который до сих пор звучит в моих ушах. Подняв руки над моей головой, она прочла молитву. Теперь я позабыл слова молитвы, но тогда послушно повторял их за ней. Я весь трепетал от страха, так как освобождение, о котором говорила мать, могло быть только смерть! Горячая мольба вознеслась из моего измученного сердца к Отцу Небесному. Я умолял Его ниспослать благодетельную смерть прежде, чем меня живого заколотят в гробу.

Никогда еще, как в эту минуту, я не чувствовал так своего ничтожества и своего преступного бесстыдства, с которым я попирал законы неизвестного, отдавая себя во власть грубой силы, которая теперь овладела мной.

По мере того, как я молился, моя взволнованная душа становилась покойнее. Чувство освещающей теплоты пробежало по моим жилам, и я впал в дремоту. Я не стану описывать шаг за шагом эти два ужасные дня и еще более ужасные ночи, полные тех же страшных нравственных страданий и полного забвения. Скажу только, что ясность моего ума стала уменьшаться, и я часто не мог отдать отчета, где я нахожусь и что происходит вокруг меня.

Я находился именно в таком состоянии, когда твой голос заставил меня очнуться. Ты склонилась надо мной, и я чувствовал, как твое дыхание касается моего лица. Вдруг безумное отчаяние овладело мной! Я хотел разрыдаться, вымолить твое прощение, крикнуть тебе: Алиса! Я жив!.. Я делал нечеловеческие усилия, чтобы шевельнуться, чтобы подать хоть малейший признак жизни, но все было тщетно! Неподвижное тело мое не слушалось меня!.. Однако, ты уловила что-то из моих терзаний, так как вскричала: «Нет, он не умер!»

Затем, ты преклонила колени и, вероятно, стала молиться, так как прозрачное лицо моей матушки осветилось радостью. «Надейся! Освобождение близко», — прошелтала она мне. Я подумал, что сейчас оборвется моя нить жизни, так как странная дрожь охватила меня, и я чувствовал, как по моим членам попеременно пробегали то пылающий жар, то смертельный холод. Я был несказанно рад, что не буду заживо похоронен. И разве избавление от такой казни не было действительно самым высшим для меня благодеянием?.. Вид чудовища, с которым я таким роковым образом связал себя, оторвал меня от надежд на освобождение. Отвратительное создание, казалось, было в страшной ярости. Оно бросалось на меня, как хищный зверь, но каждый раз невидимая сила отталкивала ее. Все остальное произошло с такой головокружительной быстротой, что я не могу подробно описать тебе этого. Во-первых, я увидел ослепительный свет, как бы ореолом окружавший величественного старца. Этот старец в одной руке держал Распятие, а в другой — чашу, испускавшую яркие лучи. В ту же минуту чьи-то голоса вскричали «Vade retro!» и «Господи Иисусе Христе!» Что-то ледяное облило меня… В воздухе раздался сильный удар, сопровождаемый громом… Огненные уколы пробежали по моему телу — и я открыл глаза! Ты стояла, бледная, как смерть, Жак упал на колени, а сестра милосердия схватилась руками за голову. Я понял, что я спасен!..

Однако, последний акт этой драмы разыгрался уже здесь, так как моя преследовательница последовала за мной в Париж. Всякую ночь, а иногда даже и днем она являлась ко мне, полная ярости и ненависти. Со взором, пылавшим адской злобой, она бросалась на меня, видимо желая убить. Она душила меня своим трупным дыханием и с такой силой затягивала связывавший нас шнурок, который обвила вокруг моей груди, что я лишался чувств.

Только когда ты молилась, отирала мое лицо Святой водой или клала руку на мой лоб, я не знаю откуда появлялась сияющая стрела и поражала чудовище. Тогда набрасывался на нее красный человек и увлекал вон.

В ночь, когда в последний раз мне явилось это отвратительное существо, между нами произошла отчаянная борьба. Я чувствовал, что умираю. До моего слуха смутно доносился твой голос; я не понимал, но чувствовал, что ты молишься. Вдруг я ощутил облегчение, так как появился красный человек и набросился на вампира. В ту же минуту я увидел в ногах постели сияющего небесного посланца. Из глубины своего сердца я обратился к нему с горячей мольбой о спасении. Почти в ту же минуту яркая молния ударила в меня и перерезала фосфоресцирующий шнурок, связывавший меня с адским созданием. Я почувствовал страшную боль. Казалось, что-то тяжело отрывается от всего моего существа. Затем, новая молния пронзила меня, пригвоздив к кровати — и я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, я был избавлен от всего. Но я понял, что жизнь мне возвращена, чтобы испытать меня и что всякую минуту я снова могу впасть во власть роковой силы, от которой только чудом избавился. Теперь ты поймешь, Алиса, что познав невидимый мир и поняв, что существуют таинственные и ужасные законы, попирать которые может только слепой, я никогда не забуду того, что было со мной. Я поклялся сделаться совершенно новым человеком.

Глубоко взволнованная Алиса обняла Беранже и крепко его поцеловала.

— Мы вместе будем молить Господа, чтобы он поддержал тебя на этом добром пути. Я и наш малютка, мы оба будем любить тебя, так что ты никогда не пожалеешь о фривольных светских развлечениях.

— О, никогда! Жизнь у семейного очага, в обществе жены и дорогого ребенка, под эгидой Господа — это единственное истинное и прочное счастье, наслаждение которым не влечет за собой ни горечи, ни сожалений!

Эпилог

править

Прошло два года. В чудный июльскии день, радостное оживление царило в старoм замке и его окрестностях. Праздновалось освящение завода. Нарядная и оживленная толпа рабочий и большое число приглашенных направлялись в древнюю капеллу замка.

Здесь все очень изменилось со дня рокового бала. На месте древнего аббатства высились обширные строения завода, окруженные целым городком домиков для рабочих, среди которых выделялись красивые дома директора и других служащих- все здесь дышало довольством и полным благоустройством. Маркиз и его дядя сделали все, чтобы гарантировать интересы рабочего и его будущее. Что же касается виллы, то она обращена была в убежище для старых холостых рабочих и для тех, кого какой-нибудь несчастный случай лишил возможности работать. Беранже ни за что на свете нe хотел переступить порог этого дома. Маркиз купил у наследников Ренуара его виллу с парком и за несколько дней до торжества поселился там со своим семейством.

Вершина холма тоже изменила свой вид — груды развалин исчезли, рвы были засыпаны и на этом обширном месте был разбит сад. Среди роскошной зелени было разбросано несколько изящных и комфортабельных домов. В одном помещалась пресвитерия, другой был занят благотворительным обществом и, наконец, один был предназначен для школы и для помещения учителя с семейством.

Как полный контраст с хрупкими современными постройками, гордо высилась Башня Дьявола, со своей зубчатой вершиной и узкими бойницами. По случаю торжества, на ней развевался большой флаг с гербом де Верделе.

Древняя капелла была расширена соседней комнатой и совершенно заново отделана. На алтаре стояло древнее серебряное Распятие. По стенам была расставлена большая часть надгробных плит, взятых из фамильного склепа. Мавзолей Анжелы занимал почетное место, а против него был помещен памятник рыцаря де Савари, гроб которого с раздробленным черепом был найден при дальнейших раскопках. Обе могилы эти были убраны цветами, и священник окропил их святой водой до начала обедни.

Обедня приближалась к концу. На ступенях алтаря стоял почтенный священник, который, как и древние капелланы, принадлежал к ордену Бенедиктинцев. Как и во времена отца Амбруаза, церковь была переполнена молящимися, но только вместо суровых солдат и дрожащих несчастных вассалов теперь молились довольные рабочие. Около могилы несчастной Анжелы де Верделе стояли Беранже, Алиса с сыном и старый барон.

Лицо маркиза имело спокойно-серьезное выражение, и вся его фигура дышала силой и энергией, присущей их древней расе воинов. Очаровательное личико Алисы светилось счастьем и полным спокойствием. По временам взгляд ее с любовью переходил от высокой и гордой фигуры мужа к маленькому мальчику, живому портрету отца. Молодые супруги с глубоким волнением выслушали слово, с которым священник обратился к присутствующим. Упомянув в кратких словах о кровавых событиях, некогда разыгравшихся здесь, почтенный священник воздал хвалу бесконечному милосердию Господа, Который, в замену тяжелого прошлого ниспослал эпоху света и свободы. На том самом месте, откуда некогда исходило угнетение, образовался центр свободного труда. Теперь от самого человека зависит возможность создать себе счастливую, покойную жизнь.

Когда толпа расходилась, не один задумчивый взгляд был устремлен на зубчатую башню, некогда подобно туче высившуюся над долиной. Теперь же древний гигант, убранный гирляндами и покрытый плющем, казалось, улыбался, как улыбается отживший старик своим правнукам, нравы и обычаи которых стали ему чужды.

В тот же день, вечером, Алиса и Марион сидели в будуаре маркизы. Обе женщины имели много что сказать друг другу, так как маркиза де Верделе два года прожила в Турени, только изредка приезжая в Париж. Разговор зашел об утреннем торжестве, о бедном Ренуаре и о трагическом прошлом, имевшем такую странную связь с его сумасшествием.

— Если души Анжелы, капеллана и других действующих лиц драмы видят, что делается здесь, на земле, я думаю, они сегодня счастливы! — вскричала Марион. — Их память восстановлена и о них будут вспоминать с жалостью и любовью. За них будут молиться, как этого желал старик-капеллан.

— Да! Без сомнения, мы будем молиться за них. Сегодня утром Беранже ходил со мной на могилу Ренуара. Он навещает ее каждый раз, когда приезжает сюда.

— Кто бы мог подумать, что маркиз способен так перемениться! Такой вивер, любитель женщин и атеист вдруг превращается в образцового мужа и в глубоко набожного и деятельного человека! Насколько ты счастлива, Алиса, это видно по твоему лицу. Я непременно напишу Гюнтеру, чтобы окончательно отрезвить его.

Легкий румянец скользнул по щекам Алисы.

— Ты видела господина Рентлингена? — спросила она.

— Нет! Он уже два года плавает в водах Леванта. Кажется, он хочет остаться холостяком, что приводит в отчаяние его семью и в особенности маленькую Иту. Она страстно влюблена в него и отказывает всем женихам. Гюнтер должен вернуться будущей весной. Тогда его хотят снова атаковать, чтобы заставить решиться дать счастье маленькому сердечку, вздыхающему по нему, если уж он сам лично не может быть счастлив.

— От глубины души желаю, чтобы он забыл нашу встречу и нашел счастье в этом браке. Кто больше этого доброго и благородного человека заслуживает все радости семейной жизни, которые он так умеет ценить? Когда все эти старые истории будут окончательно похоронены, мы снова можем сделаться с ним друзьями, — прибавила она, улыбаясь.

Марион тоже рассмеялась. Затем, прижавшись головой к подушке дивана, она молча задумалась. С минуту Алиса наблюдала за ней, а потом спросила :
— Что с тобой, Марион? У тебя темные круги под глазами и вообще очень нехороший вид. Больна ты или просто огорчена? Кажется, ты рассталась с Нервалем?

— Ах! Он страшно надоедал мне и обманывал меня. Я просто прогнала его, и конечно, не это огорчает меня. Мне ничего не стоит выбрать ему заместителя. Но видишь ли, я страшно утомлена и не имею ни одного часа покоя. С той минуты, как я встаю, и меня уже ждет модистка, начинается какая-то бешеная скачка: визиты, обеды, театры, балы, не считая уже выставок, разных базаров, концертов благотворительности и прочее. Повторяю тебе, — это какой-то вихрь! Когда же я возвращаюсь домой около четырех часов утра, я чувствую себя совершенно разбитой и не засыпаю, а впадаю в какое-то забытье.

— Великий Боже! Зачем же ты подвергаешь себя такой пытке? Она разрушает только твое тело и ничего не дает душе. Неужели вся эта противная, легкомысленная толпа, которая окружает тебя, стоит того, чтобы ты приносила ей в жертву свою жизнь? Твои кажущиеся триумфы только на минуту удовлетворяют твое тщеславие, а потом ты дорого расплачиваешься за них.

Марион опустила голову и невольная слеза скатилась с ее длинных черных ресниц. Слова маркизы сразу вызвали в ее памяти много тяжелых сцен, при помощи которых она добывала необходимые ей суммы, и много унизительных часов, которыми она расплачивалась за туалеты и бриллианты, вызывавшие всеобщую зависть.

— Ты права, Алиса! Этой безумной скачкой ничего нельзя достигнуть, кроме пресыщения, но я ищу в ней забвения — забвения самой себе! Ты не можешь представить, как ужасно бывает дома, когда там никого нет! Чтобы избежать этого, чтобы не думать, я бросаюсь от одного развлечения к другому.

Алиса покачала головой.

— Ты не права! Жизнь дана нам не для того, чтобы мы ее безумно расточали. Неужели ты никогда не думала о неизбежном конце и о том, что ожидает тебя за гробом?

— О! После нас пусть будет хоть потоп. Ад, видишь, ли, вышел из моды, небо почти недостижимо, а потому истинный рай — это полное небытие, одинаково поглощающее и рок, и добродетель.

— Ты жестоко ошибаешься: ад существует, конечно не в вульгарном смысле этого слова. Он заключается в роковых силах, таящихся вокруг нас, как электричество в атмосфере. Эти силы окружают нас и подстерегают ту минуту, когда мы нарушим таинственные законы, управляющие нами, чтобы поразить и уничтожить нас. То, что я утверждаю в эту минуту, вовсе не гипотеза, а факт, которому я сама была свидетельницей. Сейчас я подробно передам его тебе. Если я этого не сделала раньше, то только потому, что Беранже не любит, когда вспоминают про этот случай. Но в данную минуту я считаю долгом пренебречь его щепетильностью.

Затем, она подробно рассказала про смерть Мушки, про посещения покойной Беранже и про то, что видел и испытывал ее муж во время летаргии.

— Клянусь тебе, Марион, моим вечным спасением, — с воодушевлением продолжала Алиса, — я своими собственными глазами видела живым это отвратительное создание! Она бросалась как хищная птица на Беранже. Кроме меня, ее видели еще трое. На наших глазах она упала, точно пораженная громом, когда ее коснулась Святая вода и она увидела Святой крест. Конечно, мы еще слишком невежественны, чтобы рацонально объяснить это явление, но самый факт не говорит ли устами этого трупа, упавшего на моих глазах разложившимся, что существуют оккультные законы, которые, в данном случае, были потрясены неизвестным нам стечением обстоятельств. Но если зло существует в такой осязательной форме, то, конечно, в таком же виде должно существовать и добро. Иисус Христос прогоняет демонов. Все святые, находясь в состоянии экстаза, видели явление чистых и сияющих существ. Одной моей простой и искренней молитвы было достаточно, чтобы привлечь к изголовью Беранже одного из таких посланцев света и отогнать адских духов, оспаривавших его тело и душу.

Марион побледнела и слушала ее в сильном волнении.

— И ты думаешь, что существует Немезида (Немезида — в греческой мифологии богиня, которая наблюдает за справедливым распределением благ среди людей и обрушивает свой гнев на тех, кто преступает закон.) и что Бог мстит и наказывает нас за наши проступки?

— Бог? Нет, Бог не наказывает и не осуждает, так как Он бесконечная любовь и бесконечное милосердие! Мы сами наказываем себя и осуждаем на всевозможные страдания, оскорбляя неизменные законы, установленные Отцом Небесным. После того, как мне дано было кинуть взгляд на невидимый мир, мною овладело страстное желание понять и изучить его. Благодаря книгам, оставленным Ренуаром, я открыла очень богатую и интересную литературу, трактующую этот вопрос. Древняя наука глубоко изучила эту проблему, современная же — только, скрепя сердце, касается его. Невежественная и грубая толпа ненавидит и насмехается над этим знанием, так как оно проповедует загробную жизнь и ответственность за свои поступки. Изучая эту, осмеянную всеми, литературу, я поняла, какое серьезное значение имеет жизнь и какие последствия навлекает на нас каждый наш худой или хороший поступок. Все связывается в одну общую цепь и вибрирует вокруг нас, как невидимая ткань, составленная из флюидических течений и электрических связей. Мы сами плетем эту сеть, как пауки ткут свою паутину, как шелковичный червь завивает свой кокон. Добро создает чистые течения, окружающие нас прозрачной атмосферой и облегчающие нам переход к другой жизни, зло возбуждает тяжелые и зараженные флюиды, приковывающие нас к материи и связывающие с нечистыми существами, невидимыми спутниками наших проступков.

— Я верю тебе, Алиса, и начинаю немного понимать. Но для меня все кончено! Я так погрязла в грехе, что мне не избавиться от него, — с горечью пробормотала Марион.

Ею овладела страшная зависть, к подруге, не поколебавшейся в своей добродетели и не загрязнившей себя местью за свои разочарования.

Алиса не заметила этого впечатления и вскричала, горячо пожав руку подруге:
— Никогда, Марион, никогда не поздно отказаться от своих заблуждений! Всякий порыв души к добру возвышает и очищает нас и приближает к той минуте, когда мы покинем эту низменную землю, чтобы вознестись в лучший мир, где тело, с его грубыми инстинктами, будет уже не нашим господином, а послушным рабом! Прими только твердое решение, откажись от пустого тщеславия, дающего лишь пресыщение, и закрой свою дверь для завистливой, злой и развращенной толпы, которая видит в тебе только соперницу или любовницу. Употреби часы, которые ты легкомысленно расточала на то, чтобы убить скуку, на изучение и чтение, и ты увидишь, как расширится твой горизонт. Ты полюбишь свой домашний очаг, размышления и чистый душевный покой; ты позабудешь, что такое скука, так как окружающий нас, невидимый и таинственный мир заключает в себе столько чудес, что целой жизни не хватит на изучение того немногого, что доступно для нас.

Румянец выступил на щеках Алисы. Ее голос звучал таким искренним и глубоким убеждением, что Марион была побеждена и увлечена. Обняв подругу, она пробормотала, улыбаясь сквозь слезы:
— Хорошо, я попробую, так как ты говоришь, что Господь ждет обращения грешника, а не его погибели!