Заключительное слово по докладу о концессиях (1921, Ленин)
| Заседание коммунистической фракции ВЦСПС 11 апреля 1921 г.: 3. Заключительное слово по докладу о концессиях |
| Дата создания: 11 апреля 1921, опубл.: 1932. Источник: Ленин, В. И. Полное собрание сочинений. — 5-е изд. — М.: Политиздат, 1974. — Т. 43. Март — июнь 1921. — С. 184—196. |
3. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ПО ДОКЛАДУ О КОНЦЕССИЯХ
правитьТоварищи! Здесь с самого начала был поднят вопрос, велики ли разногласия у нас насчет концессий, и выражено было, между прочим т. Шляпниковым, пожелание более систематического ознакомления с каждым договором. Я боюсь, что это вещь невыполнимая, просто по техническим условиям. Например, что касается мирных договоров с отдельными державами, то после общих директив, которые вначале вырабатывались чрезвычайно детально, дальше у нас дело пошло так, что известный тип мирного договора с буржуазными странами молчаливо был принят, а масса деталей возлагалась на тех представителей, которые получают поручение подписать договор. И громадное большинство этих деталей, вероятно, большинству членов Совнаркома и ЦК неизвестно. Так и тут: нас занимал вопрос принципиальный, и нам казалось, что есть опасность возникновения разногласий. Поэтому партийному съезду пришлось вмешаться, поэтому и данное собрание, которое обнимает только членов партии, было собранием в порядке взаимного ознакомления. Мы вам прочли то, что Совнаркомом принято.
Принятое Совнаркомом решение было принято вопреки предложению двух очень видных профессионалистов 74. Какой же иной порядок осведомиться у большинства членов коммунистической фракции, кроме такого собрания, как настоящее? Выходит, что разногласий было меньше, чем мы думали. Это для нас самое желательное. Протокола настоящего собрания не ведется, обсуждать его в печати мы не предполагаем. Цель достигнута.
Осведомляя вас о решении Совнаркома, мы даем вам понять, как мы приняли решение партийного съезда. Оставшиеся разногласия не превышают тех, которые возникают в текущей работе по различным вопросам и решаются простым голосованием, не давая повода превратиться в помеху для работы. Подчинение большинству является тогда не только формальным, но таким, которое в дальнейшем работу не тормозит. Мне кажется, здесь мы добились того результата, что никаких серьезных разногласий не обнаружилось, а частные разногласия устранятся самим ходом работы.
Тов. Рязанов, уже в силу своей особенности, старался припутать разногласия с рабочей оппозицией. Он специально подобрал такую формулировку, которая должна была кого-то раздразнить, но это ему не удалось, и никто из ораторов на это не поддался.
Один товарищ в записке написал, что мы здесь заключаем второй Брестский договор. Первый оказался удачным, насчет второго он сомневается. Отчасти это верно, но настоящий договор есть нечто среднее в области экономики между Брестским договором и договором с любой буржуазной державой. Мы уже несколько таких договоров подписали, в том числе и один торговый договор с Англией. Договор о концессиях будет средним между Брестским и такими договорами с буржуазными державами.
Затем т. Рязанов сделал одно замечание совершенно правильное, которое я хотел бы с самого начала подчеркнуть. Он сказал: если мы хотим заключить концессии, то не для улучшения положения рабочих, а для поднятия производительных сил. Совершенно правильно! От того, чтобы улучшать положение рабочих, мы ни в коем случае не отказываемся. У меня имеется проект договора, написанный деятелями Совнархоза, с обществом шведских заводов «Шарикоподшипник» 75 (читает).
В этом договоре обязательства улучшения положения рабочих нет. Правда, он построен так, что русское правительство берет на себя снабжение рабочих всем необходимым, и если оно этого не выполнит, то капиталисты получают право ввоза рабочих из-за границы. Насчет того, что русское правительство все, что по планам полагается по отношению к рабочим, способно выполнить, я думаю, ни у нас, ни у Совнархоза, ни у шведов иллюзий быть не может. Но во всяком случае тут т. Рязанов совершенно прав, ибо основой в концессиях является не улучшение положения рабочих, а повышение производительных сил и такая сделка, при которой мы идем на большие жертвы для увеличения количества продуктов. Но в чем эти жертвы? Мне говорили, что я приукрашиваю или умаляю эти жертвы. В особенности пытался острить на этот счет т. Рязанов. Я не умалял этих жертв, но говорил, что, может быть, нам придется не только сотни, но и тысячи процентов прибыли давать капиталистам. И тут-то вся соль!
Если мы, я полагал, на основании расчета специалистов, 30-40 % нефти, например, берем себе, если капиталист из 100 млн пудов нефти, которые он произведет, берет себе 50-60 млн пудов и, имея транспорт, продаст их с прибылью, может быть, в 1000 %, а может быть, и больше, то положение ясно. И когда я с Красиным пытался выяснить условия его договора на основании его предварительных бесед с дельцами, с акулами, я спрашивал: «Можно ли себе представить такой тип договора, что мы выговариваем определенный % прибыли для капиталиста, до 80 % что ли». Он говорил: «Речь идет не о размерах прибыли, так как эти разбойники наживают теперь не по 80, а по 1000 %».
На мой взгляд, жертвы будут чрезвычайно велики. Вероятно, придется нести большие жертвы, если мы на концессии будем отдавать руду или лес, отдавать такое сырье, в котором за границей нуждаются до зарезу, как, например, марганцевая руда. Теперь стала советской Грузия. Речь идет об объединении Кавказских республик в один хозяйственный центр: Грузинской, Азербайджанской и Армянской. Нефть производит Азербайджан, ее нужно возить через Батум, через территорию грузинскую, так что будет единый хозяйственный центр.
По одному сообщению грузинским меньшевистским правительством раньше была заключена концессия, которая в общем приемлема для нас. Я предварительно только мог снестись с грузинскими товарищами и выяснить из беседы с т. Енукидзе, секретарем ВЦИК, который сам грузин, там был и заключил один договор, правда, не концессионный, с меньшевистским грузинским правительством о том, что они предоставляют нам без сопротивления 1/6 часть Грузии и сохраняют за собой гарантию неприкосновенности 76.
После этого договора, подписанного при участии т. Енукидзе, они все-таки предпочли, несмотря на гарантию неприкосновенности, сами из Батума отправиться в Константинополь, так что мы выиграли и положительное и отрицательное — и тем, что приобрели территорию — не для России, а для Советской Грузии — Батум и его окрестности, и тем, что потеряли изрядное количество меньшевиков, отправившихся в Константинополь.
Выясняется, что концессию на угольные копи, которые раньше совершенно не разрабатывались, Грузинский ревком вполне склонен подтвердить и считать ее чрезвычайно важной. Два представителя иностранных держав были в Грузии и не уехали в момент советского переворота — итальянский и германский, обстоятельство чрезвычайно важное, так как с этими державами желательно развить сношения, между прочим, при помощи концессий. Италия имеет даже концессионный договор с Грузией, а Германия находится в таком положении, что некоторым немецким капиталистам принадлежит громадный % чиатурских марганцевых копей. И речь идет о том, чтобы это право собственности перевести на аренду или концессию, т. е. тем же немецким капиталистам передать на правах аренды те копи, которыми они владели на правах собственности. Благодаря изменению политического положения на Кавказе могут сложиться концессионные отношения. А нам важно пробивать одно за другим окошко. Договор с Англией был договором социалистической республики с буржуазным государством, договором, который возложил на нас известную тяготу.
Мы первому государству, с которым заключили договор, дали гораздо большую часть золотого фонда, чем другим. Но последствия показали, что благодаря этому договору мы пробили некоторое окошко. И с этой точки зрения мы должны оценивать всякую концессию.
Германия и Италия вынуждены своим экономическим положением искать союза с Россией. Для России союз с Германией открывает гигантские экономические перспективы, независимо от того, скоро ли там победит германская революция. Мы можем договариваться и с буржуазным правительством Германии, потому что Версальский договор осуждает Германию на невозможное положение, а союз с Россией открывает совершенно иные возможности. Так как в Италии нет своих источников топлива, то они взяли разработку угля на Кавказе, которую до них никто не разрабатывал. Не удивительно будет, если немцы позарятся на нефтяные концессии, потому что в Германии совершенно нет топлива.
Кто-то из товарищей здесь сказал, что от концессии на Камчатке не улучшится положение рабочих. Это совершенно неверно. И совершенно неправильно острил т. Рязанов, говоря, что с Вандерлипом мы влипнем. Правда, нами была допущена одна ошибка, это — посылка телеграммы Гардингу. Но так как до сих пор мы никаких договоров и сношений с Америкой не имели, то ошибки тут не было, и мы только увидели, что Вандерлип хвастал своими связями с американским правительством. Теперь вполне возможно, что через посылку наших представителей в Канаду, где мы должны приобрести паровозы, через эту боковую дверь мы сможем получить некоторый доступ и на американский рынок.
Переговоры о Камчатских концессиях пробуждаются теперь, и совершенно неверно, что от этих концессий не улучшится положение рабочих. Если эти концессии осуществятся, то улучшение положения рабочих будет несомненно, потому что мы получим известное долевое отчисление, кажется 2 %, но когда у нас ничего нет, то и 2 % это уже кое-что. Если мы от миллиона получим 20 000 и пустим это в обмен с крестьянами, то это даст часть продуктов, необходимых рабочим.
Дальше я хотел указать на то, что некоторые замечания, которые вы сделали нам, все же показывают, что в профессионалистской среде есть такие разногласия или, вернее сказать, недоумения, которые представляют единственную опасность и которые нам нужно в своей среде, быть может путем дальнейших обсуждений между членами партии, устранить. Например, т. Маршев говорил, что нужно платить чистоганом, а не бонами. Что касается амстердамцев 77, будут ли они на нас нападать, то на этот счет мы должны сговориться.
Я недавно перечитывал свою брошюру, написанную в мае 1918 года. Я в ней цитировал меньшевистскую газету «Вперед» 78, в которой меньшевик Исув обвинял Советскую власть в том, что она идет на концессию, что она идет на соглашение с буржуазными государствами[2]. Это избитый прием меньшевиков упрекать нас по поводу концессий. И в Западной Европе уже многие группы по этому поводу определились. Коммунисты понимают, что концессии есть Брестский договор, на который мы вынуждены идти в силу разрушения страны с преобладающим крестьянским населением. Всякий понимает, что возрождение страны без крупной промышленности невозможно.
Коммунисты Германии понимают, почему мы должны идти на уступки, а шейдемановцы и II1⁄2 Интернационал говорят, что эти концессии есть доказательство нашего краха, и я помню, что в прошлом году на одном из собраний я ссылался на американ-ского шовиниста Спарго[3], который специализировался в целой куче книг о большевиках в духе нашего Алексинского, причем по поводу концессий он предается пляске и торжеству. Я уже тогда говорил, что это полное извращение. Вчера международный капитал хотел нас задушить, а сегодня с этим международным капиталом у нас есть ряд договоров.
Мы приносим жертвы, отдавая иностранному капиталу миллионы ценнейших материалов, на которых они могут нажить сотни процентов прибыли. Вот те жертвы, на которые мы идем совершенно сознательно. Но при этом мы должны заметить, что мы допускаем, что они могут взять какую угодно прибыль, но в то же время мы должны получить необходимые нам выгоды, т. е. увеличение количества продуктов и, по возможности, улучшение положения наших рабочих, как занятых на концессионных предприятиях, так и незанятых.
Тут т. Шляпников сказал, что хорошо бы сдать концессию русским рабочим. Но это смешно говорить. Тогда надо гарантировать топливо и т. д., а мы этого гарантировать не можем самым нашим ударнейшим предприятиям. С топливом дело у нас стоит плохо. Всякий договор о концессиях с русскими рабочими вообще принципиально вполне допустим, но такое решение вопроса для нашей крупной промышленности не серьезно, так как мы гарантировать им ничего не можем, тогда как иностранные концессионеры могут привезти из-за границы. Вот в чем отличие договора с иностранными капиталистами. Они имеют всемирный рынок, мы не имеем обеспеченного экономического тыла и должны убить не менее 10 лет на то, чтобы его создать. Вот что мы трезво должны учесть. Все наши работники по этому вопросу доказали такое положение.
Мы знаем, что план электрификации есть самый экономный. Мы не можем отдать в аренду русским рабочим наши крупные заводы. Тут надо делать ставку на мелкую промышленность, ее развить и не ругать прежде всего наших продналоговых мер, как ругают их т. Рязанов или автор той брошюры, в которой написано, что мы анархо-синдикалистские законы проводим.
Насчет развития мелкой промышленности мы должны сделать несколько шагов, так как здесь без государственных гарантий можно кое-что получить сейчас же и так как мы не можем гарантировать даже самые наши ударные предприятия, то надо всеми силами развивать мелкую промышленность, она даст нам кое-какие продукты, необходимые крестьянину.
По вопросу о чистогане или бонах я скажу: это было страшно, когда была власть у капиталистов, нам же это не может быть страшно, так как у нас в руках все заводы и предприятия, и сейчас мы и десятой доли не отдали в аренду капиталистам. Повторяю, нам боны не страшны, так как капиталисты обязаны будут держать те товары, которые мы укажем, не соленую только рыбу, как это здесь указывалось, а то-то и то-то. Раз мы берем норму заграничного рабочего, то мы знаем, что по норме он получает даже больше и лучше продуктов, чем русский рабочий.
Здесь т. Шляпников говорил: «Видели мы концессии». И т. Шляпников и очень многие практики делают эту ошибку. Мне приходилось слышать: «Вы судите о концессиях схематично. Всегда надувал капиталист самых опытных русских юристов». Конечно, надувал, когда государственная власть была у капиталиста и вся сила была у капиталиста. Что представляла государственная власть? Комитет по делам командующего имущего класса — это была государственная власть. Комитет по делам помещиков и капиталистов — вот чем было правительство капиталистическое. Но чтобы мы, имея в руках большинство фабрик, заводов и железных дорог и во главе стоящую партию — комячейки снизу и коммунистов сверху, если мы все-таки не отстоим своего, тогда надо кончать жизнь самоубийством. Вот это — паника!
Но я думаю, как мы ни плохи, но мы не таковы все же, чтобы дать себя надуть, и если мы до сих пор заключили несколько договоров, при которых правительственная власть во Франции и Англии пользовалась услугами первоклассных буржуазных дипломатов, и если при этих условиях нас еще ни разу не надули, то почему впадать в панику, будто бы нас надуют с бонами? Вспомним Брестский договор. Чем был труден Брестский договор? В чем заключалась трудность защиты? Когда меня спрашивали, надеюсь ли я, что нам удастся надуть немцев, я по должности обязан был говорить, что не надеюсь. Но теперь Брестский договор отошел в область истории.
Я не знаю, вышла ли та брошюра, которую готовил т. Каменев (в ней говорится о Людендорфе), но я знаю, что никто другой, как Людендорф написал блестящий том своих воспоминаний, где 10 страниц посвящены брестским переговорам. Когда мы с Каменевым прочли эту главу, то сказали: вот лучшее оправдание Брестского договора. Он там рассказывает, как их прижал при брестских переговорах Троцкий и другие, как их обошли и т. д. Тогда же мы признали необходимым, чтобы эти страницы были переведены и отпечатаны с небольшим предисловием т. Каменева, и если это до сих пор не сделано, то это образец беспомощности Советской власти. Затем, возьмем факт такой. Известно, что т. Иоффе, наш посол при германском правительстве, был выслан из Германии накануне немецкой революции. После этого не беритесь предсказывать, кто кого надует. Не будем утверждать, сколько дней будет отделять заключение первого концессионного договора от первой крупной европейской революции. И поэтому насчет договоров я утверждаю, что товарищи совершенно не правы. Нам это совершенно не страшно.
В договоре будет сказано, какие товары они должны иметь и по какой цене. На всякие боны и заборные книжки мы можем идти. Если они нарушат договор, то в наших руках немедленное его расторжение. Договор есть гражданская сделка. В вопросе о том, какой должен быть арбитраж и кто должен решать спор, я до сих пор не разбирался, но сию минуту просмотрю первоначальный проект договора со шведским обществом. Здесь говорится так: разногласия решаются…
Тут пустили в ход академиков, которые постараются пустить в ход юристов. Я помню слова Бебеля, что юристы — это самые реакционные люди и вместе буржуазные. Конечно, мы можем это как-нибудь исправить, но ничего страшного тут нет. Если бы это условие ставили нам концессионеры, то мы можем его принять. Раз договор заключен точно, что такие-то должны быть товары и заборная книжка оплачивается так-то, то мы можем на это идти, и ничего страшного ни в бонах, ни в заборных книжках для социалистической республики нет. Затем говорили, что 9 пункт плох потому, что мы отвлекаемся от международного Совпрофа 79. Лозовский пугал, что амстердамцы нас будут бить, но они все равно и по всем статьям прочим нас будут бить, а в результате, как это всегда бывало, они сами будут биты.
Помните, как меньшевики нас собирались бить за то, что мы делали малейшие уступки капиталистам. Когда мы хотели свергнуть капитализм, то они говорили, что мы свергнем его не иначе, как на несколько дней, а когда мы свергли на несколько лет, то они ставят нам опять ловушку. Они стараются заманить противника в такое место, где он будет наверняка бит.
Сначала они называли нас утопистами, а затем предлагают нам прыгать вниз головой с пятого этажа. Мы знаем, что у нас много мелкого хозяйства. Мелкие собственники — это наши противники. Мелкособственническая стихия — самый опасный наш враг. Концессионеры и арендаторы — это меньший враг. Бюрократия тоже наш враг и бюрократические извращения.
Насчет пункта, о котором говорил т. Лозовский, я скажу следующее: прослушайте его внимательно. Тут говорится так: «Профессиональные союзы не вправе требовать применения к таким рабочим русских тарифных ставок, как равно и русских правил о найме». Тут говорится о русском союзе, а мне говорят о международном. Конечно, если капиталисты видят условия русские, то они говорят, что это коммунистические условия, нелепые и что русские профессиональные союзы не имеют права требовать русских условий найма, в которых что-нибудь «закачено» сверхъестественное, но они имеют полное право применять международные профессиональные договоры. И того достаточно. Здесь нигде не говорится о стачках, что они запрещены. Тут надо уметь не все сказать раньше времени.
Что касается улучшения положения русского рабочего, то тут нападали т. Маршев и Тартаковский и говорили, что с рабочими вы не сладите и не заставите их работать, потому что если вы 1/5 обеспечите, то 4/5 не захотят работать на худших условиях. Неужели мы имеем дело с рабочими до такой степени несуразными, некультурными и недисциплинированными? Если так, то, конечно, надо впасть в панику и кончать жизнь самоубийством. Если сто рабочих недоедают и мы говорим им, что 20 мы можем накормить, а больше не можем, то неужели они от этого откажутся? Однако до сих пор мы с этим не встречались. Мы кое-как кормили рабочих известных отраслей промышленности, но не всех, и все-таки с этих предприятий рабочие не все сбежали, а с остальных предприятий — все. Неужели русский рабочий настолько испорчен ошибками Советской власти, что не сумеет рассчитать, что лучше прокормить хоть 20, чем всю сотню заставить голодать? Тут много есть такого, о чем не надо говорить раньше времени. Почему нельзя устроить так, чтобы у капиталистов работали поочередно? Рабочие поработали бы 6 месяцев, получили бы прозодежду и затем предоставили место другим, чтобы другие подкормились. Конечно, тут надо бороться с предрассудками.
Когда приезжают к нам концессионеры, то мы должны умерить наши профсоюзы, чтобы они не требовали чрезмерного. Вы знаете, что обычные сроки договора коротки. В Европе условий долгосрочного договора не бывает. Обычный срок 6 месяцев. Таким образом, рабочие могут подкормиться, получить обувь и одежду и затем уйти и дать место другим.
Абсолютно ли невозможно организовать нам дело так: отработали полгода, подкормились, получили американскую обувь и одежду, уступайте место другим? Конечно, это будет трудно. Это требует большей организованности и дисциплины, чем у нас, но это не невозможно. Если мы в течение трех лет страшного голода ухитрялись удержать рабочих против нашествия иностранного капитала, то неужели мы не ухитримся здесь? Я прекрасно сознаю, какие трудности встретятся на этом пути. И поэтому говорю, что концессия не означает наступление мира между классами. Концессия есть продолжение войны между классами.
Если прежде война состояла в том, что я возьму тебя голодом и ты не получишь ничего, то теперь я скажу, что хочу дать по паре обуви, но чтобы рабочие работали полгода. А мы будем воевать за то, чтобы рабочие получили обувь все. От стачки мы не отказываемся, в наших руках все это остается, если мы будем только разумны и постараемся подчеркнуть сейчас то, чем можно капиталистов к себе заманить.
Здесь говорят, что очень страшно, что он придет и нас надует, а я утверждаю, что это не страшно и что для поднятия производительности желательно, чтобы он пришел, потому что у него есть превосходно организованный тыл, прекрасно оборудованные заводы, на которых мы можем заказывать нужные части, а не покупать на свободном рынке, — потому что на свободном рынке только хлам. На первоклассных заводах на несколько лет вперед расписаны заказы. Если бы мы даже заплатили нашим золотом, то мы все равно ничего бы не получили, а член синдиката получит все. И нам не жаль заплатить ему лишнее, лишь бы получить улучшение хотя бы небольшой части рабочих и крестьян, потому что всякий добавочный продукт пойдет в обмен на хлеб крестьянам, значит создаст устойчивое отношение рабочего класса и крестьянства.
Итак, я заканчиваю просьбой, чтобы профессионалисты от вопросов принципиальных, от споров отказались. Все это пустые споры, все это схоластика. Ее нужно бросить. Все внимание нужно обратить на те практические условия концессионных договоров, из которых мы, если не будем глупы, извлечем пользу для себя. Профессионалисты и партийные руководители должны тут проявить свою изобретательность и свое практическое знание условий, о чем мы не можем и не будем говорить в печати, потому что за русской печатью следят капиталисты, как мы не говорили во время Брестского договора о том, какие поручения даются т. Иоффе. На деле мы обратим внимание на те практические приемы, из которых можем извлечь пользу для улучшения положения рабочих и крестьян. Всякое такое улучшение для нас имеет громадное значение. Вот на что профессионалистам следует обратить внимание. Надо, чтобы ни трений, ни предрассудков не оставалось. Дело это трудное. Сейчас еще никто не хочет заключать с нами концессий. Все ждут, что мы предъявим неисполнимые требования.
Поэтому с нашей стороны мы должны безусловно все усилия направить на то, чтобы заключить несколько таких договоров. Конечно, мы сделаем ряд ошибок. Дело новое. До сих пор ни одна социалистическая республика никаких концессий с капиталистами не заключала. Но нам нужно, чтобы профессионалисты нам помогли. Тут громадный простор для толкований и давлений вплоть до стачек, которые остаются в наших руках.
- ↑ Заседание коммунистической фракции ВЦСПС о концессиях и положении рабочих на концессионных предприятиях состоялось 11 апреля 1921 года. Обсуждение этого вопроса было вызвано тем, что часть профсоюзных работников проявляла некоторые колебания, а А. Г. Шляпников и Д. Б. Рязанов вели демагогическую агитацию против концессий. В. И. Ленин сделал на фракции доклад о концессиях, выступил во время прений против заявлений Шляпникова и Рязанова и набросал краткую запись прений, которую использовал в своем заключительном слове. Выступления Ленина сыграли большую роль в определении сущности и значения концессионной политики Советского государства.
- ↑ См. Сочинения, 5 изд., том 36, стр. 308. Ред.
- ↑ См. Сочинения, 5 изд., том 42, стр. 24, 43. Ред.