Содержаніе сей трагедіи заимствовано мною преимущественно изъ Conjuration du Comte Jean Louis de Fiesque, Кардинала Реца; изъ Histoire des conjurations, Histoire de Gènes и 3-и части Робертсоновой Исторіи Карла V. — Гамбургскій Драматургъ вѣрно извинитъ вольность, съ которою я располагалъ происшествіями, если только она удачна; въ противномъ случаѣ, по моему мнѣнію, лучше исказить произведеніе своего воображенія нежели, самыя facta. Истинную катастрофу сего заговора, въ которую, по нещастному случаю, Графъ погибаетъ при самой цѣли своихъ желаній, необходимо должно было измѣнить, ибо свойство драмы не терпитъ случайностей или непосредственнаго вліянія Провидѣнія. И въ этомъ-то самомъ не драматическомъ оборотѣ заключается причина, почему еще ни одинъ трагикъ не обработалъ сего предмета. Тонкія, паутинныя нити происшествій, пробѣгающія по всему пространству міросозданья и соединяющіяся, можетъ быть, съ отдаленными предѣлами прошедшаго и будущаго, видны для душъ высшихъ и тамъ, гдѣ человѣкъ не зритъ ничего, кромѣ голого дѣянія, свободно плавающаго въ неизмѣримости Эфира. Но художникъ творитъ для ограниченнаго зрѣнія человѣчества, которое желаетъ научить, а не для проницательнаго Всемогущества, которое научаетъ его самаго.
Въ Разбойникахъ я представилъ жертву пылкости чувствъ и страстей; — напротивъ здѣсь я вывожу жертву искуства и коварства. — Неудачное предпріятіе Фіеско сдѣлалось замѣчательнымъ въ Исторіи, но на сценѣ, оно легко можетъ потерять всю свою занимательность. Если справедливо, что только одно чувство возбуждаетъ чувство, то мнѣ кажется, что Герой политической, тѣмъ менѣе приличенъ для сцены, чѣмъ болѣе удаляется отъ человѣчества, чтобъ содѣлаться Героемъ политическимъ. И такъ не въ моей власти было вдохнуть въ сіе сочиненіе тотъ животворный огнь, который разлитъ въ чистомъ произведеніи вдохновенія. Я могъ только выпутать изъ человѣческаго сердца хладное, безплодное политическое дѣйствіе, и именно тѣмъ снова привязать къ человѣческому сердцу; — я могъ запутать мужа въ тонкостяхъ политики и изъ хитрой интриги извлечь картины для человѣчества — и только. Отношенія къ свѣту гражданскому содѣлали меня знакомѣе съ сердцемъ, нежели съ кабинетомъ, и можетъ быть сія самая политическая слабость содѣлалась здѣсь Поэтическою добродѣтелью.
ДѢЙСТВУЮЩІЕ.
править1. АНДРЕИ ДОРІА, Дожъ Генуэзской. Почтенный, 80-лѣтній старецъ. Въ немъ видны еще слѣды прежней пылкости. Главная черта: важность и строгая, повелительная краткость.
2. ДЖІАНЕТТИНО ДОРІА, племянникъ Андрея, ищущій самодержавія; 26 лѣтъ. Въ его разговорѣ, походкѣ и обращеніи замѣтны грубость, развращенность и нелѣпая гордость. Черты лица отвратительныя.
3. ФІЕСКО ГРАФЪ ЛАВАГИСКІЙ, глаза заговорщиковъ, 2З лѣтъ. Строенъ и прекрасенъ собою. Гордъ — съ приличіемъ; ласковъ — безъ униженія; — льстивъ, какъ придворный и также коваренъ.
4. ВЕРРИНА, заговорщикъ. Республиканецъ, 60 лѣтъ. Важенъ, угрюмъ и мраченъ. Черты рѣзкія.
5. БУРГОНЬИНО, заговорщикъ. Юноша 20 лѣтъ; черты лица благородны и пріятны. Гордъ, пылокъ и натураленъ.
6. КАЛКАНО, заговорщикъ. Изсохшій сластолюбецъ, 30 лѣтъ. Черты довольно приятныя; человѣкъ предпріимчивый.
7. САККО, заговорщикъ, 45 лѣтъ, человѣкъ обыкновенный.
8. ЛОМЕЛЛИНО, повѣренный Джіанеттино. Изсохшій придворный.
9. ЦЕНТУРІОНЕ. 10. ЦИБО. 11. ACCEPATO. Недовольные.
12. РОМАНО, живописецъ. Простъ, свободенъ и гордъ.
13. МУЛЕЙ ГАССАНЪ. Арабъ Тунисской. Отъявленный мошенникъ. Черты лица: оригинальная смѣсь плутовства и шутливости.
14. ГЕРМАНЕЦЪ, изъ тѣлохранителей Герцога. Честное простодушіе. Сила и храбрость.
15, 16, 17. Три бунтовщика изъ гражданъ.
18. ЛЕОНОРА, жена Фіеско, 18 лѣтъ. Блѣдна и томна. Нѣжна и чувствительна. Привлекательна, но не ослѣпительна. Въ лицѣ видна мечтательная задумчивость. Одежда черная.
19. ЮЛІЯ, вдовствующая Графиня Имперіали. Сестра Джіанеттино, 25 лѣтъ. Женщина высокая, полная. Гордая кокетка. Красота испорченная жеманствомъ. Блистательна, но не пріятна. Лице злое, насмѣшливое. Одежда черная.
20. БЕРТА, дочь Веррины. Невинная дѣвушка.
21, 22. РОЗА и АРАБЕЛЛА. Горничныя Леоноры.
НОБИЛИ, ГРАЖДАНЕ, ГЕРМАНЦЫ, СОЛДАТЫ, СЛУГИ, ВОРЫ.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьЛеонора. (срывая маску.) Ни слова болѣе! — Все ясно! (бросается въ креслы.) Это убиваетъ меня.
Арабелла. Сударыня —
Леонора. (вставая.) Въ моемъ присутствіи! всѣмъ извѣстную кокетку! — Въ присутствіи всего Генуэзскаго Дворянства! (съ горестію.) Роза! Белла! при моихъ орошенныхъ слезами взорахъ! —
Роза. Это была одна учтивость —
Леонора. Учтивость? — А страстные взгляды ихъ? А боязливость, съ которою взоры его слѣдовали за каждымъ ея движеніемъ? А этотъ продолжительный поцѣлуй, напечатлѣвшій огненное пятно на обнаженной рукѣ ея? А это безмолвное, неподвижное упоеніе, погруженный въ которое онъ сидѣлъ подобно живописному изображенію восторга? Казалось міръ исчезъ для него и онъ одинъ съ этой Юліей блаженствовалъ въ вѣчной, безпредѣльной пустотѣ? — Учтивость? — Добрая Роза, ты никогда не любила; не спорь со мною о любви и учтивости! —
Роза. Тѣмъ лучше, Мадонна! Потерять супруга, значитъ пріобрѣсть десять Чичисбеевъ.
Лсонара. Потерять? — мгновенное остановленіе пульса чувствъ и Фіеско потерянъ? Удались, ядовитая лепетунья! — никогда не кажись мнѣ на глаза! — Это невинная шутка — можетъ быть одна учтивость? — Не такъ ли, добрая Белла? —
Арабелла. О, безъ сомнѣнія! —
Леонора. (погружаясь съ задумчивость) Но что если она царствуетъ въ его сердцѣ?-- если каждая мысль его неразлучна съ мыслію о прелестницѣ? — если все въ природѣ говоритъ ему о ней? — Боже! куда завлекаетъ меня страсть моя? — Что если и цѣлый великолѣпный міръ для него одинъ прекрасный алмазъ, на которомъ начертанъ ея образъ — одинъ ея образъ?-- Что если онъ любитъ ее? — Юлію! — О, Белла, дай мнѣ руку — поддержи меня! — (Молчаніе — музыка снова раздается.)
Леонора. (вдругъ) Слышишь ли? кажется это голосъ Фіески? — И онъ можетъ смѣяться, когда его Леонора проливаетъ слезы? — Нѣтъ, милая, это грубый голосъ Джіанеттино.
Арабелла. Такъ, сударыня. Но пойдемте въ другую комнату.
Леонора. Ты измѣняешся въ лицѣ Белла, ты лжешь — Я читаю во взорахъ вашихъ — во взорахъ всѣхъ Генуэзцевъ что-то такое — что-то (закрываетъ лице руками.) О, навѣрное, эти Генуэзцы знаютъ болѣе, нежели сколько должна знать супруга.
Роза. Ревность все увеличиваетъ.
Леонора (мечтая). Прекрасный какъ Апполонъ, мужественный какъ Антиной, Фіеско впервые предсталъ очамъ моимъ въ померанцевой рощѣ, въ которую мы дѣвушки ходили гулять. Какъ величественъ, какъ прекрасенъ былъ онъ! Казалось мощная Генуя покоилась на юныхъ раменахъ его! Украдкою стремились за тімь глаза наши и боязливые, какъ уличенные въ святотатствѣ, потуплялись, когда встрѣчали его пламенные взоры. Ахъ, Белла! съ какою жадностію поглащали мы взоры его! Какъ пристрастно считала ихъ мучительная зависть подругъ! Они произвели между нами то же, что золотое яблоко раздора; нѣжные взоры пламенѣли, кроткія сердца бились сильнѣе, — ревность расторгла наше согласіе.
Арабелла. Помню. Всѣ Генуэзски жаждали блаженства пріобрѣсти любовь его.
Леонора. (въ восторгѣ) И наконецъ назвать его моимъ!-- Дерзкое, ужасное благополучіе! Мой, величайшій мужъ Генуи! — мужъ, который вышелъ совершеннымъ изъ-подъ рѣзца неистощимой художницы, который соединялъ все величіе своего пода въ одной невыразимой прелести! — Послушайте, дѣвушки! — Я не могу болѣе скрывать! — я открою вамъ — (таинственно) мысль, которая родилась въ умѣ моемъ когда я стояла рука въ руку съ моимъ Фіеско, предъ алтаремъ Всевышняго, — мысль, о которой и думать запрещено женщинѣ.-- Этотъ Фіеско, думала я — но тише, чтобъ ни одинъ мущина не подслушалъ какъ возвышаетъ души наши отблескъ его величія, — твой Фіеско — горе вамъ, если эта мысль не возвыситъ вашего духа! — твои Фіеско — освободитъ Геную отъ тирановъ!--
Арабелла (въ изумленіи) И эта мысль родилось въ головѣ женщины, въ день брака?
Леонора. Удивляйся, Роза! — Такъ думала невѣста въ очаровательный день брака! (съ возрастающею живостію) Я женщина — но я чувствую благородство крови моей, не могу терпѣть, чтобъ домъ Доріевъ возвышался надъ нашими предками. Пусть кроткій Андрей будетъ всегда Герцогомъ Генуи! — сладостно любить его — но развратный, жестокій Джіанеттино его племянникъ — его наслѣдникъ. Генуя трепещутъ предъ нимъ, а Фіеско (съ горестію) Фіеско — плачьте обо мнѣ! — любитъ сестру его.
Арабелла. Нещастная! —
Леонора. Подите, посмотрите теперь на этаго полубога Генуэзцевъ; посмотрите какъ онъ сидитъ въ кругу безстыдныхъ сластолюбцевъ и прелестницъ, щекотитъ слухъ ихъ безнравственною остротою, разсказываетъ сказки объ очарованныхъ Принцессахъ — Вотъ что теперь Фіеско! — Ахъ, милые! не одна Генуя лишилась своего Героя — и я потеряла супруга!
Роза. Говорите тише, кто-то идетъ!
Леонора. (содрогается) Фіеско! — Сокроемся! сокроемся! Я не хочу, чтобы мой взоръ отравилъ хотя одну минуту его радости! (Спѣшатъ въ сосѣдственную комнату.)
Джіанет. Понялъ ли ты меня?
Арапъ. Понялъ.
Джіанет. Бѣлая маска.
Арапъ. Слышу.
Джіанет. Бѣлая маска — говорю я тебѣ.
Арапъ. Слышу, слышу, слышу!
Джіанет. (показывая на сердце) Не промахнись.
Арапъ. Не безпокоитесь.
Джіанет. Ударъ посильнѣе!
Арапъ. Онъ будетъ доволенъ.
Джіанет. (съ ядовитою усмѣшкою) Чтобъ бѣдный Графъ не долго мучился.
Арапъ. Съ позволенія вашего — сколько, напримѣръ, потянетъ голова его.
Джіанет. Сто цехиновъ.
Арапъ. (дуетъ сквозь пальцы) Не много..
Джіанет. Что ты ворчишь?
Арапъ. Я говорю, что эта работа не трудная.
Джіанет. Это твоя забота. — Этотъ человѣкъ магнитъ. Всѣ безпокойныя головы летять къ его полюсу. Смотрижь непромахнись.
Арапъ. Но послѣ этого я долженъ тотчасъ бѣжать въ Венецію.
Джіанет. Такъ возьми свою награду впередъ (бросаетъ ему деньги). Чрезъ три дня онъ непремѣнно долженъ лежать въ гробу. (Уходитъ)
Арапъ. (поднимая деньги) Вотъ что я называю довѣренностію! Онъ вѣритъ моему мошенническому слову безъ расписки. (Уходитъ).
Калкано. Я замѣчаю, что ты подсматриваешь за каждымъ моимъ шагомъ..
Сакко. А я примѣчаю, что ты каждый отъ меня скрываетъ. Послушай, Калкано, съ нѣкотораго времени, на лицѣ пишемъ изображается что-то касающееся не до одного отечества. Братъ, я думаю намъ можно бы помѣняться тайнами, отъ этаго мы ничего не проиграемъ. — Хочешь ли ты бытъ откровеннымъ.
Калкано. Съ охотою, — даже когдабъ твои уши и не захотѣли ниспуститься въ мою грудь, то сердцѣ мое на языкѣ, встрѣтило бы тебя на половинѣ дороги. — Я люблю Графиню Фіеско.
Сакко. (отступаетъ въ изумленіи назадъ) Еслибъ я пересмотрѣлъ весь реэстръ возможностей, то и тогда не отгадалъ бы этаго. Ты возбуждаешь мое остроуміе, но я откажусь отъ него совершенно, если любовь твоя увѣнчается успѣхомъ.
Калкано. Говорятъ, она примѣрь строжайшей добродѣтели.
Сакко. Врутъ. Она цѣлая диссертація объ этомъ глупомъ предметѣ. Калкано, одно изъ двухъ: оставь или свои исканія или свое сердце.
Калкано. Графъ измѣнилъ ей. Ревность наилучшая помощница. Заговоръ противъ Доріевь отвлечетъ вниманіе Графа, а мнѣ доставитъ случай дѣйствовать въ его дворцѣ. И между тѣмъ какъ онъ будетъ выгонять волка изъ овчарни, лисица ворвется въ его курятникъ.
Сакко. Прекрасно. Благодарю, братъ, ты избавляешь меня отъ глупой краски стыда. О чемъ я прежде и думать стыдился, то могу теперь высказать свободно. Я нищій, ежели не разрушатся настоящія постановленія Республики.
Калкано. Неужели твои долги такъ велики?
Сакко. Такъ непомѣрны, что еслибъ ты увосмерилъ нить моей жизни, то еще при первой десятой части она должна оборваться. Перемѣна въ правленіи, надѣюсь, облегчишь нѣсколько мое положеніе. Ежели она и не поможетъ заплатить; то по крайней мѣрѣ отниметъ у должниковъ охоту требовать.
Калкано. Понимаю — и наконецъ, когда Генуя, при случаѣ, освободится, то Сакко окрестишь себя въ отцы отечества. — Теперь повѣрю ль я этой скучной сказкѣ о честности, когда нищета негодяя и страсть сластолюбца рѣшаютъ счастіе цѣлаго Государства. Клянусь Богомъ, Сакко! Въ насъ я удивляюсь тонкому искуству неба, съ которымъ оно спасаетъ цѣлое посредствомъ вередовъ на членахъ. — Знаетъ ли Веррина о твоемъ умыслѣ? —
Сакко. Знаетъ, сколько нужно знать Патріоту. Тебѣ извѣстно, что Генуя есть веретено, около котораго всѣ мысли его вертятся съ желѣзною вѣрностію. Соколиный взоръ его устремленъ теперь на Фіеско. — Онъ надѣется и тебя склонить къ смѣлому заговору.
Калкано. У него чудесное чутье. Пойдемъ, отыщемъ его и воспламенимъ его рвеніе къ свободѣ. — (Уходятъ.)
Юлія. Лакеи! скороходы!
Фіеско. Куда, Графиня? Чего хотите вы?
Юлія. Ничего. (входятъ слуги) Карету!
Фіеско. Съ позволеніи вашего — не надо. Вы обижены?
Юлія. Обижена? — Оставьте меня! — Вы изорвете мое платье. — Обижена? — Кто можетъ здѣсь обижать? — Оставьте меня, говорю я вамъ.
Фіеско. (становится на одно колѣно) Нѣтъ! — до тѣхъ поръ, пока вы не скажете, кто этотъ дерзновенный. —
Юлія. Ахъ, какъ это прекрасно! какъ мило! Еслибъ кто нибудь пригласилъ Графиню Лавагна полюбоваться этой прелестной картиной! — Какъ, Графъ? Гдѣжъ супругъ? — Это положеніе безподобно для спальни вашей супруги, когда она перелистывая реэстры вашихъ лобзаніи, вдругъ встрѣтитъ пробѣлъ. Встаньте. Подите къ дамамъ, съ которыми вы можете сторговаться дешевле. Встаньте же. Или, не желаете ли вы загладишь своею учтивостію дерзости нашей супруги.
Фіеско. (вскакивая) Дерзости? вамъ?
Юлія. Вскочить, оттолкнуть стулъ, оборотится спиною къ столу — къ столу, Графъ, за которымъ сижу я.
Фіеско. Это неизвинительно.
Юлія. И только? — Безразсудная! — виновата ли я, что у Графа есть глаза?
Фіеско. Ваши прелести, Мадонна, виною тому, что они ничего не видятъ кромѣ васъ.
Юлія. Графъ, къ чему эти ласкательства, когда дѣло идетъ о чести. Я требую Удовлетвореніи. Найду ли и его у висъ — или въ громахъ Доріа?
Фіеско Въ объятіяхъ любви, которая проситъ васъ извинить преступленіе ревности.
Юлія. Ревности? Чего хочетъ эта глупенькая? (Жеманится передъ зеркаломъ.) Не оправдывается ли вкусъ ея, когда я признаю его и за свои? (Гордо) Доріа и Фіеско? Не должна ли Графиня Лавагна гордиться честію, которую ей дѣлаетъ племянница Герцога, находя выборъ ея завиднымъ? (Весело подавая Графу свою руку) Положимъ, Графъ, что я точно завидовала.
Фіеско, (съ живостію) Жестокая! и не смотря на то терзать меня! — Знаю, божественная Юлія, что я бы долженъ былъ чувствовать къ вамъ одно почтеніе. Разсудокъ мои повелѣваетъ преклонить колѣна, предъ кровію Доріа, но сердце мое обожаетъ прекрасную Юлію. Преступна любовь моя, но она въ то же время героиня. Она смѣло расторгаетъ преграды, возстановляемыя званіемъ и летитъ прямо къ пожирающему солнцу величія.
Юлія. Ужасная Графская ложь, ковыляющая на костыляхъ. Его уста обожаютъ меня, а сердце бьется подъ силуэтомъ другой.
Фіеско. Или лучше, оно бьется подъ нимъ съ негодованіемъ, желая отдалить его. (Снимаетъ силуэтъ Леоноры, висящій на голубой лентѣ, и отдаетъ его Юліи) Поставьте вашъ образъ на алтарь этотъ и онъ разрушитъ идола.
Юлія. (съ поспѣшностію принимаетъ силуэтъ) Великая жертва. Клянусь честію, она заслуживаетъ благодарность (надѣваетъ на него свой силуэтъ) Невольникъ! носи цвѣтъ своего властелина. (Уходитъ.)
Фіеско. (съ жаромъ) Юлія любитъ меня! Юлія! я не завидую и самимъ богамъ! (въ восторгѣ) эта ночь да будетъ ночью торжества и радости! Слуга! — (множество слугъ) Да напоятся и самые полы моихъ чертоговъ нектаромъ Кипрскимъ, шумная музыка да пробудитъ полночь изъ свинцоваго сна, тысячи лампъ да потемнитъ солнце утреннее! — Чтобъ всюду раздавались крики радости, — и пляска Вакханская да разгромитъ Царство смерти въ кучу развалинъ! (спѣшитъ вонъ. При звукахъ шумнаго аллегро подымается средняя завѣса и открывается большая ярко освѣщенная зала. Множество масокъ maнцуютъ; по сторонамъ тянутся столы, за которыми сидитъ гости; одни играютъ въ карты, другіе пьютъ).
Джіанет. Прекрасно! вины сами льются въ горло; наши танцовщицы прыгаютъ à merveille. Ступайте и разгласите въ Генуѣ, что я веселъ, что всякой можетъ веселиться. Клянусь моимъ рожденіемъ, этотъ день въ календарѣ замѣтятъ краснымъ кружкомъ и подъ нимъ подпишутъ: «сегодня Принцъ Доріа былъ веселъ.»
Гости. (ударяя стаканами) Республика! (Трубятъ рога.)
Джіанет. (разбиваетъ стаканъ объ полъ) Вотъ черепки ея! (Три черныя маски вскакиваютъ и окружаютъ Джіанеттино.)
Ломеллино. (отводитъ принца въ сторону) Принцъ, какъ-то не такъ давно ли говорили мнѣ о дѣвушкѣ, которую встрѣтили въ церкви Св. Лоренца.
Джіанет. Да, и мнѣ непремѣнно надо съ нею познакомиться.
Ломеллино. Въ этомъ я могу способствовать Вашему Величеству.
Джіанет. Можешь? ты можешь? — Ломеллино на дняхъ ты изъявилъ желаніе получить мѣсто Прокуратора. Ты получишь его.
Ломеллино. Принцъ, это второе въ Государствѣ, его ищутъ болѣе 60 дворянъ и всѣ богаче и знатнѣе покорнаго раба Вашего Величества.
Джіанет. (съ гордостію) Громы и Доріа! ты будешь Прокуратромъ! (Три маски приближаются) Генуэзское дворянство! Одинъ волосъ изъ бѣлой бороды моего дяди перетянетъ всѣ гербы и всѣхъ предковъ ихъ! Я хочу! и ты долженъ быть Прокураторомъ, и это сильнѣе всѣхъ голосовъ Синьоріи.
Ломеллино. (тихо) Эта дѣвушка, единственная дочь Перрины,
Джіанет. Дѣвушка прекрасна и не смотря на всѣ препоны, она будетъ въ моей власти.
Ломеллино. Принцъ, единственная дочь упрямѣйшаго республиканца!
Джіанет. Убирайся къ черту съ своимъ республиканцемъ! — Гнѣвъ подданнаго и страсть Джіанеттино! — Это значитъ: маякъ долженъ разрушишься отъ того, что мальчишки бросаютъ въ него раковинами. (три маски въ сильномъ движеніи подходятъ еще ближе) Развѣ Герцогъ Андрей для того сражался за этихъ подлыхъ республиканцевъ, для того украсилъ себя рубцами, чтобъ племянникъ его вымаливалъ благосклонность ихъ дѣтей и невѣстъ? Громы и Доріа! они должны терпѣть, или надъ могилой моего дяди я воздвигну висѣлицу, на конторой свобода Генуи затянется до смерти! (Три маски отступаютъ.)
Ломеллино. Дѣвушка теперь одна. Отецъ ея здѣсь, въ числѣ этихъ трехъ масокъ.
Джіанет. Прекрасно! Ломеллино, веди меня къ ней сію же минуту.
Ломеллино. Но вы можетъ быть воображаете найти прелестницу и увидите мечтательницу.
Джіанет. Сила есть самое лучшее краснорѣчіе. Веди меня сію же минуту. Я посмотрю, какая республиканская собака дерзнетъ напасть на медвѣдя. Доріа (Фіеско встрѣчаетъ его у дверей.] Гдѣ Графиня?
Фіеско. Я посадилъ ее въ карету. (Схватываетъ руку Джіанеттино и прижимаетъ ее къ сердцу) Принцъ, теперь я вдвойне окованъ вашими узами. Джіанеттино повелѣваетъ моей головой и Генуей, а ваша прекрасная сестрица моимъ сердцемъ.
Ломеллино. Фіеско сдѣлался совершеннымъ Эпикурейцемъ. Большой свѣтъ много потерялъ въ насъ.
Фіеско. Но Фіеско ничего не потерялъ въ этомъ большомъ свѣтѣ. Жить значитъ мечтать; быть мудрымъ, Ломеллино, значитъ: мечтать пріятно. Гдѣжь лучшіе мечтать, какъ не на груди страстной женщины? Пусть Джіанеттино Доріа владѣетъ Генуей, — Фіеско будетъ побить.
Джіанет. Ломеллино, пора! Скоро полночь. Время летитъ. Лавагна, благодаримъ за угощеніе. Я доволенъ.
Фіеско. Принцъ, это вѣнецъ всѣхъ моихъ желаній.
Джіанет. И такъ доброй ночи. Завтра будетъ игра у Доріа, куда приглашается и Фіеско. Идемъ, Прокураторъ.
Фіеско. Музыка! свѣчей!
Джіанет. (съ гордостію проходя между трехъ масокъ) Мѣсто имени Герцога!
Одна изъ 3 масокъ. (ворчитъ съ неудовольствіемъ) Въ аду! никогда въ Генуѣ.
Гости. (въ движеніи) Принцъ удаляется. Доброй ночи, Лавагна! (удаляются.)
Фіеско. Я примѣчаю здѣсь гостей, не раздѣляющихъ веселіи празднества моего.
Маски. Ни одинъ!
Фіеско. Неужели мое доброе расположеніе оставитъ хотя одного Генуэзца недовольнымъ? Слуги! скорѣй! возобновить пиршество, наполнить большіе покалы! Я не желалъ бы видѣть, что здѣсь скучаютъ. Не угодно ли я велю зажечь потѣшные огни? — Не хотите ли послушать шутокъ моего арлекина? Можетъ быть вы найдете разсѣяніе у моихъ женщинъ? или, сядемъ за Фарао и убьемъ время игрою?
Одна изъ масокъ. Мы привыкли вознаграждать его дѣлами.
Фіеско. Отвѣтъ мужа и это Веррина.
Веррина. (снимая маску) Фіеско узнаетъ своихъ друзей и въ маскахъ скорѣе, нежели они Фіеско подъ его странной замаскировкой.
Фіеско. Я не понимаю этаго. Но что значитъ флеръ на рукѣ твоей? — Неужели Веррина схоронилъ кого нибудь и Фіеско ничего не знаетъ? —
Веррина. Вѣсти печальныя неприличны для веселыхъ пировъ Фіески.
Фіеско. Но ежели другъ требуетъ? (жметъ руку его, съ чувствомъ) Другъ! кто умеръ для насъ обоихъ?
Веррина. Для насъ обоихъ! Такъ! — Но не всѣ сыны грустятъ о матери своей.
Фіеско. Твоя мать давно уже истлѣла.
Веррина. (значительно) Я помню, что Фіеско называлъ меня братомъ, потому что я былъ сыномъ его отчизны.
Фіеско (шутя) А понимаю! это была шутка! Трауръ по Генуѣ! и справедливо, Генуя въ самомъ дѣлѣ находится при послѣднемъ издыханіи. Эта мысль нова и прекрасна. Нашъ старикъ начинаетъ острить.
Калкано. Фіеско, онъ говоритъ не шутя.
Фіеско. Знаю, знаю! Онъ сказалъ это такихъ печальнымъ, такимъ плаксивымъ голосомъ. Шутка теряетъ всю цѣну свою если тотъ, кто шутитъ, одобряетъ ее своимъ собственнымъ смѣхомъ. Нѣтъ, клянусь! я никогда не воображалъ, чтобъ мрачный, престарѣлый Веррина былъ такой проказникъ!
Сакко. Пойдемъ, Веррина! онъ никогда не можешь быть нашимъ.
Фіеско. Но веселѣе, землякъ. Будемъ, подражать хитрымъ наслѣдникамъ, которые идутъ за гробомъ испуская ужасные вопли радостной горести. Конечно за это мы можемъ я получить злую мачиху. Такъ что жъ, пусть ее щиплетъ и пресыщается.
Веррина. (въ сильномъ движеніи) И мы будемъ смотрѣть на это сложа руки? — Что стало съ тобой Фіеско? Падшій сынъ Республики! Ты будешь виною, если я не дамъ и полушки за свое безсмертіе, когда время можешь сокрушать и самый духъ!
Фіеско. Ты вѣчный брюзга. Пусть онъ спрячетъ Геную въ карманъ и продастъ Тунисскому корсеру, какое намъ до этаго дѣло? Мы пьемъ нектаръ Кипрскій и цѣлуемъ прекрасныхъ дѣвушекъ.
Веррина. (глядитъ на него пристально) И это твое настоящее, твое истинное мнѣніе? —
Фіеско. Почемужь не такъ, други мои? Что за радость быть ногою лѣниваго, многочленнаго звѣря Республики? Поблагодаримъ того, кто придастъ ей крылья и освобождаетъ ноги отъ ихъ обязанностей. Джіанеттино Доріа будетъ Герцогомъ. Дѣла государственныя не будутъ уже украшать головъ нашихъ сѣдинами.
Веррино. Фіеско! — и это твое истинное мнѣніе?
Фіеско. Андрей признаетъ племянника сыномъ и наслѣдникомъ; кто будетъ столько глупъ, чтобъ вздумалъ оспоривать у него наслѣдіе ему принадлежащаго могущества? —
Веррина. (съ величайшимъ неудовольствіемъ) Идемъ, Генуэзцы! (поспѣшно удаляется вмѣстѣ съ Калкано и Сакко.)
Фіеско. Веррина! Веррина! Этотъ республиканецъ твердъ какъ булатъ!
Маска. Лавагна, не можете ли вы посвятить мнѣ одну минуту?
Фіеско. Вамъ? — хоть цѣлый часъ!
Маска. И такъ неугодноли вамъ пройтиться со мною за городъ?
Фіеско. Теперь 50 минутъ двѣнадцатаго.
Маска. Графъ, я прошу васъ!
Фіеско. Я велю заложишь карету.
Маска. Ненужно. Я послалъ уже туда верховую лошадь, болѣе не надобно, ибо, надѣюсь, что изъ насъ воротится только одинъ.
Фіеско. (въ изумленіи) Какъ?
Маска. Отъ насъ потребуютъ кроваваго отчета за одну слезу.
Фіеско, Эта слеза?
Маска. Графини Лавагна. Мнѣ очень хорошо извѣстна эта дама и я желалъ бы знать, чѣмъ заслужила она быть жертвой женщины коварной, глупой?
Фіеско. Теперь я понимаю васъ. Смѣю ли спроситъ имя этаго страннаго вызывателя.
Маска. Онъ тотъ же самый, кто нѣкогда обожалъ дѣвицу Цибо и уступилъ ее счастливцу Фіеско.
Фіеско. Сципіо Бургоньино!
Бургоньино. (снимаетъ маску) И который пришелъ теперь отмстить за честь свою, поруганную соперникомъ, который такъ низокъ что не стыдится мучить женщину милую, кроткую.
Фіеско. (обнимаетъ его, съ жаромъ) Благородный юноша! И такъ страданіямъ моей супруги обязанъ я симъ драгоцѣннымъ знакомствомъ. Чувствую всю прелесть вашего негодованія, но драться не стану.
Бургоньино. (отступаетъ назадъ) Неужели Графъ Лавагна такъ робокъ, что не смѣетъ противустать первымъ ударамъ руки, еще неопытной? —
Фіеско. Бургоньино! я готовъ стать противу всей силы Франціи, только не противъ тебя! Я уважаю этотъ прекрасный огнь, пылающій для предмета, еще прекраснѣйшаго. Желаніе это заслуживаетъ вѣнецъ лавровый, но самое дѣло было бы ребячеcтвомъ.
Бургоньино. (вспыхнувъ) Ребячество, Графъ? — Женщина обиженная можетъ только плакать.-- Для чегожь созданъ мущина?
Фіеско. Прекрасно сказано, но я не стану драться.
Бургоньино. (хочетъ идти) Я буду презирать насъ.
Фіеско. (съ живостію) Юноша! клянусь Богомъ, ты не сдѣлаешь этаго, когда бъ унизилась и самая добродѣтель. (Беретъ его за руку) Ощущали ли вы когда нибудь ко мнѣ то, что называютъ — какъ бы мнѣ выразить намъ? — почтеніемъ?
Бургоньино. Уступилъ ли бы я человѣку, котораго не почиталъ бы первѣйшимъ изъ людей?
Фіеско. И такъ, другъ мой? — человѣка, который нѣкогда заслуживалъ мое уваженіе, я не могъ и не рѣшился бы такъ поспѣшно обременить моимъ презрѣніемъ. Неужели ткань искуснаго художника непремѣнно, съ перваго взгляда, должна быть понятна для ученика, еще неопытнаго. Бургоньино! возвратитесь домой и подумайте отъ чего Фіеско поступаетъ такъ, а не иначе. (Бургоньино ходитъ въ молчаніи) Ступай, благородный юноша! ежели этотъ пламень возгорится въ пользу отечества, о, тогда берегитесь Доріи!
Фіеско. (долго смотритъ на него пристально) Что тебѣ надобно и кто ты?
Арапъ. Рабъ республики.
Фіеско. Рабство ремесло низкое. (не спуская съ него глазъ) Чего ты ищешь?
Арапъ. Государь мой, я честный человѣкъ.
Фіеско. Напиши это на лбу своемъ; это не будетъ лишнимъ — но что тебѣ надобно?
Арапъ. Государь мои, и не мошенникъ. (Старается приблизиться къ Фіеско, но онъ отступаетъ.)
Фіеско. Не худо если и это прибавить, и — съ другой стороны дурно. (Нетерпѣливо) Но чего ты ищешь?
Арапъ. (снова приближаемся къ нему) Вы ли Графъ Лавагна?
Фіеско. (гордо) Въ Генуѣ и слѣпые знаютъ мою походку. На что тебѣ Графъ?
Арапъ. Берегитесь, Лавагна! (подходитъ къ нему очень близко).
Фіеско. (отскакиваетъ отъ него) Я это и дѣлаю.
Арапъ. (опятъ подходитъ къ нему) На васъ имѣютъ дурные замыслы.
Фіеско. (отступаетъ) Вижу.
Арапъ. Берегитесь Доріа.
Фіеско. (подходитъ къ нему съ довѣренностію) Другъ! неужели и ошибся въ тебѣ? Я въ самомъ дѣлѣ страшусь этого имени.
Арапъ. Такъ убѣгайте того, кто носитъ его. Умѣете ли вы читать?
Фіеско. Забавный вопросъ! — Развѣ у тебя есть что нибудь письменное.
Арапъ. Ваше имя у бѣдныхъ грѣшниковъ. (Подаетъ ему записку, Фіеско подходитъ къ зеркалу и смотритъ въ него черезъ записку. Арапъ ходитъ около его, наконецъ вынимаетъ кинжалъ, заноситъ) —
Фіеско. (вдругъ оборачивается и схватываетъ Арапа за руку). Тише, бестія! — (вырываетъ кинжалъ)
Арапъ. (въ ярости топаетъ ногами) Чортъ! извините! (хочетъ бѣжать).
Фіеско. Стефано! Друдо! Антоніо! (схватываетъ Арапа за горло) Останься, любезный! Адское мошенничество! (слуги) Останься и отвѣчай! Ты дурно исполнилъ свое препорученіе: отъ когожъ станешь теперь требовать награды своей?
Арапъ. (послѣ многихъ тщетныхъ усилій освободиться, рѣшительно) Чтожъ, выше висѣлицы меня не вздернутъ.
Фіеско. Нѣтъ, утѣшься! Тебя не повѣсятъ на рога мѣсяца, но все еще такъ высоко, что и самая висѣлица покажется тебѣ зубочисткою. Однако твой умыселъ слишкомъ важенъ, слишкомъ хитръ, чтобъ и могъ приписать его твоему природному остроумію. Говори, кто нанялъ тебя?
Арапъ. Государь мой! вы можете ругать меня мошенникомъ, но прошу не безчестить глупцомъ.
Фіеско. И это животное заражено еще гордостію? Говори, кто тебя нанялъ?
Арапъ. (въ раздумьи) Чтожъ? Не я одинъ останусь въ дуракахъ? — Кто меня нанялъ?. — и только за юо тощихъ цехиновъ! — Кто нанялъ меня? — Принцъ Джіанеттино!
Фіеско. (съ досадою ходитъ взадъ и впередъ) Сто цехиновъ — и только за голову Фіески! (Съ злобною усмѣшкой) Стыдись наслѣдный Принцъ Генуи! (спѣшитъ къ шкатулкѣ). Вотъ 1000, возьми и скажи твоему Господину — что онъ скупой убійца!
Фіеско. Чтожъ ты задумался?
Арапъ. (Беретъ деньги, кладетъ ихъ на столъ, беретъ опять и смотритъ на него съ возрастающимъ вниманіемъ.)
Фіеско. Что ты дѣлаешь?
Арапъ. (бросаетъ деньги на столъ, рѣшительно) Я не заслужилъ этихъ денегъ.
Фіеско. Глупецъ! ты заслужилъ висѣлицу. Разъяренный слонъ попираетъ людей, а не пресмыкающихся. Я бы велѣлъ тебя повѣсить, ежелибъ это стоило мнѣ хотя не много поболѣе двухъ словъ.
Арапъ. (кланяясь радостно) Ваше Сіятельство слишкомъ милостивы,
Фіеско. Только не къ тебѣ. Мнѣ приятно, что по прихоти своей я могу сдѣлать изъ мошенника, подобнаго тебѣ, все что мнѣ угодно, и потому ты свободенъ. Твоя неудача есть предвѣщаніе неба, что я предназначенъ для чего нибудь великаго, и потому я милостивъ, и ты свободенъ.
Арпъ. (простодушно) Порукамъ, Лавагна! Одна честь стоитъ другой. Если на семъ полуостровѣ чье побудь горло покажется вамъ лишнимъ, прикажите, и я перехвачу его не требуя награды.
Фіеско. Адское твореніе! ты хочешь отблагодарить мнѣ жизнію другихъ.
Арапъ. Наше Сіятельство, мы не принимаемъ подарковъ. И у нашего брата нѣтъ недостатка въ чести.
Фіеско. Чести горлорѣзовъ.
Арапъ. Которая вѣрнѣе честности вашихъ честныхъ людей; они нарушаютъ клятвы свои предъ Богомъ, а мы свято сохраняемъ данныя дьяволу.
Фіеско. Ты забавный мошенникъ.
Арапъ. Радуюсь, что нравлюсь Вашему Сіятельству. Испытайте меня, и вы увидите человѣка, который знаетъ свое ремесло какъ самаго себя. — Я могу показать вамъ свидѣтельство отъ каждаго мошенническаго цеха, начиная отъ низшаго до высшаго.
Фіеско. (садится) Слѣдовательно и мошенники имѣютъ свои законы и разряды? Послушаемъ что ты скажешь о низшихъ.
Арапъ. О, это презрѣнная ватага длиннорукихъ. Ремесло низкое, не образующее ни одного великаго человѣка; оно награждается плетьми и смирительнымъ домомъ и доводитъ только что до висѣлицы, и то въ самомъ крайнемъ случаѣ.
Фіеско. Прекрасная цѣль! Далѣе. —
Арапъ. За сими слѣдуютъ шпіоны и лазутчики. Люди значительные, имъ внемлютъ и вельможи, для которыхъ они служатъ источникомъ всезнанія. Они, подобно піявицамъ, впиваются въ душу, высасываютъ ядъ изъ сердца и потомъ выплевываютъ куда слѣдуетъ.
Фіеско. Эти мнѣ извѣстны. Далѣе. —
Арапъ. Теперь слѣдуютъ убійцы и отравители, однимъ словомъ, всѣ дѣйствующіе на жизнь тайно, изъ засады. Большая часть людей сего разряда подлые трусы, но всѣ они безъ исключенія платятъ долгъ діаволу своей грѣшной душою. И правительство изъявляетъ къ нимъ большее вниманіе, оно нанизываетъ ихъ косточки на колеса, а хитрыя головы на копья. Это третій цехъ.
Фіеско. Да скажи, когда же придетъ твои?
Арапъ. Я былъ во всѣхъ. Мой геній заблаговременно созрѣвалъ для каждаго. Вчера я сдѣлалъ образцовую штуку въ третьемъ, а за часъ, посрамился въ четвертомъ.
Фіеско. И такъ четвертый.
Арапъ. (съ жаромъ) Сюда принадлежатъ люди, которые отыскиваютъ своего человѣка, въ четырехъ стѣнахъ, которые пролагаютъ дорогу сквозь всѣ опасности идутъ на него лицемъ къ лицу и съ первымъ привѣтствіемъ избавляютъ его отъ благодарности за второе. Между нами, ихъ называютъ экстра-почтою ада. Ежели Мефистофель пожелаетъ, одно мгновеніе и онъ получаетъ жаркое еще теплымъ.
Фіеско. Ты закоренѣлый грѣшникъ. Подобнаго мнѣ давно желалось имѣть въ своихъ услугахъ. Дай руку. Ты остаешся у меня.
Арапъ. Вы шутите?
Фіеско. Ни мало. Ты будешь ежегодно получать по 1000 цехиновъ.
Арапъ. Лавагна, я вашъ! къ черту жизнь независимая, употребляйте меня ни все. Пусть я буду вашей гончей, борзой, лисицей, змѣей, вашимъ сводчикомъ и палачомъ. Препоручайте мнѣ все, кромѣ честнаго — ибо въ послѣднемъ случаѣ я глупъ какъ деревяшка.
Фіеско. Не безпокойся! Ежели я захочу подарить кому нибудь ягненка, то вѣрно не пошлю его съ волкомъ. И такъ завтра же пройди всю Геную и узнай какова погода въ городѣ. Развѣдай, какъ думаютъ о правленіи, что шепчутъ о Доріахъ, что говорятъ мои сограждане о моей бездѣйственной жизни, о моемъ любовномъ романѣ. Пои виномъ до тѣхъ поръ, пока не выплывутъ на бѣлый свѣтъ ихъ сокровеннѣйшія мысли. Вотъ тебѣ деньги, разсыпай ихъ между шелковыми торговцами.
Арапъ (смотритъ на него въ недоумѣніи) Ваше Сіятельство —
Фіеско. Не бойся. Тутъ ничего нѣтъ честнаго — Ступай! собери на помощь всю свою шайку. — Завтра я буду слушать твои новости! (Уходитъ.)
Арапъ (вслѣдъ ему) Положитесь на меня. Теперь четыре часа утра, а завтра въ 8 часовъ вы услышите столько новостей, сколько ихъ взойдетъ въ дважды семдесятъ ушей. (Уходитъ.)
Берта (сидитъ на софѣ, склонивъ голову на руку).
Веррина (входитъ мрачный).
Берта (вскакиваетъ въ ужасѣ) Боже! вотъ онъ!
Веррина (останавливается и смотритъ на нее въ удивленіи) Дочь моя пугается отца своего!
Берта. Удалитесь! Позвольте бѣжать мнѣ! Вы ужасны, батюшка!
Веррина. Ужасенъ? для моей единственной дочери?
Берта (обращаетъ на него горестные взоры) Нѣтъ! вы должны имѣть еще другую дочь.
Веррина. Неужели тебѣ тягостна любовь моя?
Берта. Батюшка! она давитъ меня въ могилу!
Веррина. Что это значитъ? — Прежде, когда я приду домой, моя Берта летитъ ко мнѣ на встрѣчу, улыбка моей Берты свѣвала съ груди моей горы огорченій. — Приди, дочь моя, обойми отца своего! — Сердце мое, оледенѣвшее при смертномъ одрѣ отчизны, снова разогрѣется на пылающей груди твоей. О дочь моя! сегодня я простился со всѣми радостями природы и (съ величайшею грустію) только ты одна осталась у меня.
Берта. Нещастный отецъ!
Веррина (обнимаетъ ее) Берта! единственная дочь моя! Берта! моя послѣдняя надежда — погибла свобода Генуи — Фіеско не существуетъ! (Сильнѣе прижимаетъ ее къ груди своей — сквозь зубы) Да погибнетъ и твоя невинность!
Берта (вырывается изъ его объятій) Боже! вы знаете?
Веррина. (стоитъ въ трепетномъ ожиданіи) Что?
Берта. Моя невинность —
Веррина (съ яростію) Какъ?
Берта. Въ эту ночь —
Веррина. (въ бѣшенствѣ) Какъ?
Берты. Насиліе! (упадаетъ на софу).
Веррина (послѣ долгаго, ужаснаго молчанія могильнымъ голосомъ) Еще одинъ вздохъ, дочь моя и послѣдній! (Глухимъ, прерывающимся голосомъ) Кто?
Берта. Горе мнѣ! ужасенъ этотъ мертвенно блѣдный гнѣвъ! — Боже! слова замираютъ на устахъ его, онъ дрожитъ!
Веррина. Я не могу знать — дочь моя! Кто?
Берта. Батюшка, любезный батюшка, успокойтесь!
Веррина. Ради Бога! — Кто? (Хочетъ упасть предъ нею на колѣни).
Берта. Маска.
Веррина (отступаетъ назадъ — погружаясь въ ужасную думу) Нѣтъ! Это не можетъ быть! Не Всевышній вселилъ въ меня мысль эту! (Съ громкимъ смѣхомъ) Сѣдой глупецъ! неужели весь ядъ изливается изъ одной и именно изъ этой жабы? (Нѣсколько укрѣпившись обращается къ Бертѣ) Ростомъ съ меня, или ниже?
Берта. Выше.
Веррина (быстро) Волосы черные, курчавые?
Берта. Черны какъ уголь и курчавы.
Веррина. (отступаетъ отъ нее съ трепетомъ) Боже! голова моя! голова моя! — Голосъ?
Берта. Грубый, толстый.
Веррина. (яростно) Какого цвѣта — Но нѣтъ я не хочу ничего слышать! — мантія — цвѣту?
Берта. Кажется зеленая.
Веррина (закрываетъ лице руками и въ изнеможеніи упадаетъ на софу). Успокойся, дочь моя. у меня сдѣлалось головокруженіе. (руки его въ безсиліи опускаются — лице какъ мертвое).
Берта. (ломая руки) Боже милосердый! это не отецъ мой! —
Веррина (послѣ нѣкотораго молчанія съ горестнымъ смѣхомъ) Такъ — такъ трусъ Веррина! для тебя было еще мало, что этотъ негодяй попралъ святость законовъ! негодяй долженъ быль еще обезчестить кровь твою (вскакиваетъ). Скорѣй! позови Николо — пороху и пуль — или постой, постой! лучше — подай мечь мой, читай отче нашъ (Схватываясь за голосу) Но что хочу я предпринять?
Берта. Я трепещу, батюшка!
Веррина. Сядь возлѣ меня. (Значительно.) Берта, разскажи мнѣ — Берта, что сдѣлалъ тотъ сѣдовласый Римлянинъ, когда дочь его — какъ выразить мнѣ это — когда нашелъ дочь свою съ подобно прекрасномъ положеніи? Берта, что сказалъ Виргиній своей обезчещенной дочери?
Берта. (въ трепетѣ) Не знаю.
Верина. Глупая! — Онъ ничего не сказалъ (вдругъ вскакиваетъ и схватываетъ мечъ) — онъ обнажилъ мечь. —
Берта. (въ ужасѣ бросается къ нему въ объятія) Боже! что хотите вы дѣлать?
Верина. (бросаетъ мечь) Нѣтъ! есть еще правосудіе въ Генуѣ! —
Калкано. Веррина, скорѣй! Собирайся. Нынѣшнимъ днемъ начинается Избирательная недѣля Республики. Мы спѣшимъ въ Синьорію избирать новыхъ Сенаторовъ. Улицы наполнены народомъ. Все дворянство стремится въ Сенатъ. Я думаю, ты пойдешь вмѣстѣ съ нами (насмѣшливо) наслаждаться торжествомъ нашей свободы.
Сакко. На полу лежитъ мечь. Взоры Веррины пылаютъ. Глаза Берты заплаканы.
Калкано. Въ самомъ дѣлѣ, теперь я и самъ замѣчаю это. — Сакко, здѣсь случилось несчастіе.
Веррина (становитъ два стула) Садитесь.
Сакко. Другъ, ты ужасаешь насъ.
Веррина. Въ такомъ положеніи я никогда не видалъ тебя. Еслибъ Берта не плакала, я спросилъ бы, не гибнетъ ли Генуя?
Веррина (ужасно) Гибнетъ! — Садитесь! (Садятся).
Калкано (въ трепетѣ) Веррина, заклинаю тебя!
Веррина. Слушайте!
Калкано. Сакко, какое предчувствіе!
Веррина. Генуэзцы — вы оба знаете древность моего рода. Ваши предки носили шлейфы у одеждъ моихъ предковъ. Мои отцы проливали кровь въ битвахъ отечества. Мои матери были примѣромъ всѣхъ Генуэзокъ. Честь была нашимъ единственнымъ достояніемъ и сыны наслѣдовали ее отъ отцевъ своихъ. Кто усумнится въ справедливости словъ моихъ?
Сакко. Никто!
Калкано. Клянусь небомъ, никто! —
Веррина. Я послѣдняя отрасль моего рода; жена моя лежитъ въ хладной землѣ. Послѣ нее мнѣ осталась только одна эта дочь. Генуэзцы! вамъ извѣстно, какъ я воспитывалъ ее. Кто дерзнетъ сказать, что я когда-либо пренебрегалъ ея образованіемъ? —
Калкано. Твоя дочь служитъ образцомъ Генуэзокъ.
Веррина. Друзья! я старъ. Лишась этой, я не могу надѣяться на другую. Память моя гаснетъ. (Ужаснымъ голосомъ) Я потерялъ ее! посрамлено поколѣніе мое!
Калкано и Сакко (въ сильномъ движеніи) Избави Боже! (Берта въ отчаяніи мечется на софѣ).
Веррина. Нѣтъ! не отчаивайся, дочь моя! Эти мужи добры и храбры. Если они оплачутъ тебя, то не миновать кроваваго мщенія. — Не изумляйтесь, друзья! (протяжно и значительно) Кто угнѣтаетъ Геную, тотъ въ состояніи обезчестить и невинную дѣвушку.
Калкано и Сакко (вскакиваютъ и опрокидываютъ стулья) Джіанеттино Доріо?
Берта. (вдругъ) Низринтесь на меня стѣны! — Сципіо! —
Бургоньино. Радуйся, Берта! — Благородный Веррина, я пришелъ требовать отъ васъ мое блаженство. Давно люблю я дочь вашу, но не смѣлъ требовать руки ея, потому что все мое имущество плыло на невѣрныхъ доскахъ изъ Короманделя. Сей часъ моя Фортуна бросила якорь въ гавани и какъ говорятъ, наполнена несчетными сокровищами. Теперь и богатъ. Вручите мнѣ Берту и я сдѣлаю ее счастливой. (Берта закрываетъ лице руками — молчаніе).
Веррина. Молодой человѣкъ! естьли у тебя охота бросить свое сердце въ лужу?
Бургоньино (хватается за мечь, но останавливается) Это сказалъ отецъ. —
Веррина. Это говоритъ каждый мошенникъ въ Италіи. Согласны ли вы довольствоваться объѣдками другихъ.
Бургоньино. Старикъ, не взбѣси меня!
Калкано. Бургоньино, старикъ говоритъ правду!
Бургоньино (съ яpoсmію бросается къ Бертѣ) Правду говоритъ онъ? меня дурачило созданіе развратное?
Калкано. Бургоньино, Берта невинна!
Бургоньино (останавливается въ изумленіи) Невинна и обезчещена! — Клянусь Богомъ! я ничего не понимаю. — Вы взираете другъ на друга и безмолвствуете. Какое-то ужасное преступленіе готово сорваться съ трепещущихъ устъ вашихъ. Заклинаю васъ! — не терзайте меня неизвѣстностію! Она невинна?-- Кто сказалъ что она невинна?
Веррина, Дочь моя невинна.
Бургоньино. И такъ насиліе! (Схватываетъ мечь, лежавшій на полу) Генуэзцы! — Клянусь всѣми грѣхами подлуннаго свѣта! — Гдѣ, гдѣ найти мнѣ это чудовище? —
Веррина. Тамъ же, гдѣ ты долженъ найти губителя Генуи. —
(Бургоньино стоитъ съ ужасномъ оцѣпенѣніи. Веррино, погруженный въ размышленіе, ходитъ взадъ и впередъ; вдругъ онъ останавливается).
Веррина. О Провидѣніе, если я понимаю таинственные пути Твои, то Ты хочешь спасти Генуіо чрезъ посредство моей Берты! (Подходитъ къ ней, снимаетъ флеръ съ рука своей, торжественно) Пока кровь Дорія не смоетъ съ тебя пятна безчестія, до тѣхъ поръ ни одинъ лучъ дневной не озаритъ ланитъ сихъ. — До тѣхъ поръ — (накидываетъ на нее флеръ) Ослѣпни! — (Всѣ смотрятъ на него въ изумленіи — молчаніе).
Веррина (кладетъ руку на голову Берты, торжественно) Да будетъ проклятъ воздухъ, которымъ ты дышешь! и сонъ который освѣжитъ тебя! и все что облегчитъ твое страданіе! — Сокройся подъ мрачные своды моего дома. Стенай, терзайся, останови полетъ времени своею горестію — (голосъ его трепещетъ). Жизнь твоя да будетъ судоржнымъ усиліемъ умирающаго червя — упорной сокрушительной распрей между бытіемъ и разрушеніемъ! — Это проклятіе да тяготѣетъ надъ главой твоей до тѣхъ поръ, пока Джіанеттино не изрыгнетъ адской души своей. Если же мщеніе не постигнетъ изверга, то влачи его чрезъ цѣлую вѣчность до времени, когда отыщутъ мѣсто, гдѣ соединяются концы сего безконечнаго кольца. —
(Глубокое молчаніе. На всѣхъ лицахъ ужасъ, Веррина глядитъ на нихъ твердымъ и проницательнымъ взоромъ.)
Бургоньино. Жестокій отецъ! что сдѣлалъ ты? Обременишь симъ ужаснымъ проклятіемъ дочь невинную!
Веррина. Не правда ли, — мой нѣжный любовникъ? это ужасно! — (Значительно) Кто изъ васъ будетъ теперь проповѣдывать о хладнокровіи и отсрочкѣ. Жребій Генуи палъ на мою Берту. Сердце родительское зависитъ отъ долга Гражданина. Кто изъ насъ станетъ медлить освобожденіемъ Генуи, зная что трусость его продолжитъ ужасныя страданія этой невинной жертвы? Клянусь Всемогущимъ! это не пустой наборъ словъ бѣснующагося. Я поклялся и не пожалѣю дочери, хотя бы долженъ былъ выдумывать всѣ адскія мученья! хотя бы долженъ былъ разможжить ее въ прахъ! — Вы трепещете — блѣдныя какъ смерть лица ваши въ оцѣпенѣніи устремлены на меня — Еще разъ, Сципіо! — она будешь для меня залогомъ, что мечь твой упьется кровію тирана. Этимъ узломъ я скрѣпляю твои, мои и ваши обязанности. Деспотъ падешь, или невинная погибнетъ въ отчаяніи. Клятва моя ненарушима.
Бургоньино (упадаетъ къ ногамъ Берты) И онъ падетъ, падетъ за Геную, какъ волъ жертвенный! Клянусь, что этотъ мечь обручитъ Джіанеттино со смертію, обручитъ меня съ тобою! (Встаетъ.)
Веррина. Первая чета, благословляемая фуріями! Соедините руки ваши. Твои мечь обручитъ тирана со смертію? Возьми ее — она твоя! —
Калкано (преклоняя колѣно) Еще одинъ Генуэзецъ преклоняетъ предъ тобой колѣна свои и повергаетъ къ ногамъ невинности лезвее убійственное. Да найдетъ Калкано дорогу къ блаженству также вѣрно, какъ этотъ мечь путь къ сердцу Доріа. (встаетъ).
Сакко. Наконецъ и Рафаель Сакко преклоняетъ предъ тобой колѣна свои. Ежели эта сталь не отворитъ твоей темницы, то да затворитъ Всевышній слухъ свой къ послѣдней мольбѣ моей! (встаетъ).
Веррина (съ радостію) Друзья, Генуя благодаритъ васъ чрезъ меня! — Теперь ступай, дочь моя! Радуйся что содѣлалась великою жертвою отчизны. —
Бургоньино (обнимаетъ ее) Ступай! Надѣйся на Бога и Бургоньино. Въ одинъ и тотъ же день освободятся и Генуя и Берта. —
Калкана. Генуэзцы! еще одно слово прежде нежели приступимъ къ дѣлу.
Веррина. Я догадываюсь.
Калкано. Достаточно ли будетъ четырехъ сыновъ отечества, чтобъ разгромить могущую гидру Деспотизма? — Не возмутить ли чернь? — Не привлечь ли на нашу сторону Дворянство?
Веррина. Понимаю! И такъ знайте, что я давно нанялъ живописца, расточающаго все свое искуство, чтобъ написать паденіе Аппія Клаудія. Фіеско обожаетъ живопись, воспламеняется при взглядѣ на предметы возвышенные. Мы велимъ отнести картину къ нему и посмотримъ какое она произведетъ на него впечатленіе. — Можетъ быть она пробудитъ павшій духъ его — можетъ быть —
Бургоньино. Къ чему это? — Удвояй опасности, а не помощниковъ, говоритъ Герой. — Давно уже я чувствовалъ въ груди своей что-то непонятное, ничѣмъ неукротимое. — Теперь я вдругъ узналъ что это значитъ! —
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьАрабелла. Нѣтъ, увѣряю васъ, вы ошиблись! Ревность во всемъ видитъ одну измѣну.
Леонора. Нѣтъ, не увѣряй! Это былъ живой портретъ Юліи. Мой силуетъ висѣлъ на голубой лентѣ, а эта пламеннаго цвѣта. Участь моя рѣшена!
Юлія (входитъ жеманно) Я желала видѣть торжественное шествіе въ Сенатъ, и Графъ предложилъ мнѣ для этаго свой дворецъ. Время идетъ чрезвычайно медленно. Я соскучусь. Между тѣмъ, какъ приготовляютъ шеколадъ, займите меня чѣмъ нибудь. (Белла уходитъ и тотчасъ возвращается).
Леонора. Ежели угодно, я приглашу сюда гостей?
Юлія. Совсѣмъ не кстати. Развѣ я за тѣмъ сюда приѣхала? Вы, Графиня, разсѣете мою скуку — (гордо прохаживается по комнатъ), ежели вы можете, потому что отъ этаго я ничего не теряю.
Арабелла (насмѣшливо) Зато сколькихъ побѣдъ лишается этотъ драгоцѣнный глазетъ! Подумайте, Синьора, какъ жестоко лишить сего прекраснаго зрѣлища лорнеты молодыхъ франтовъ? А эта ослѣпительная игра перловъ — клянусь небомъ, вы кажется собрали на себѣ все богатство Оксана!
Юлія (передъ зеркаломъ) Можетъ быть для тебя это кажется рѣдкостію? — Но послушай, милая, развѣ Графиня наняла и языкъ твой? — Прекрасно, сударыня! — привѣтствовать гостей чрезъ своихъ служанокъ!
Леонора. Я такъ несчастлива, Синьора, что дурное расположеніе моего духа уменьшаетъ удовольствіе, доставляемое вашимъ присутствіемъ.
Юлія. Не несчастіе, а дурная привычка дѣлаетъ васъ такъ необходительною, неловкою. Будте живы, развязны и остроумны. Вотъ способъ, которымъ вы можете привязать къ себѣ мужа.
Леонора. Я знаю только одинъ, а вашъ, Графиня, пусть останется симпатическимъ средствомъ.
Юлія (не обращая вниманія на слова Леоноры) И какъ вы держите себя? — И на тѣло свое вы должны обращать поболѣе вниманія. Прибѣгните къ искуству, если природа не во всемъ была къ вамъ доброй матерью. Покройте румянами эти безцвѣтныя щеки, на которыхъ видны слѣды болѣзненныхъ страстей. Бѣдненькая, въ этомъ видѣ лице ваше никогда не найдетъ покупщика.
Леонора (обращаясь къ Беллѣ, весело) Белла, радуйся вмѣстѣ со мною! Нѣтъ, я не лишилась моего Фіески, а если и лишилась, то ничего не потеряла.
Юлія. Вы говорите что-то о потерѣ? Но, Боже мой! какъ пришла вамъ въ голову трагическая мысль выдти за Фіеско? За чѣмъ взбираться на эту высоту, гдѣ вы необходимо должны быть въ виду, въ сравненіи? — Клянусь честію, моя милая, что тотъ, кто сосваталъ васъ за Фіеско, былъ или плутъ или совершенный глупецъ. (Беретъ ее за руку, съ видомъ состраданія) Бѣдненькая! человѣкъ, который терпимъ въ обществахъ хорошаго тона, никогда не могъ быть для тебя приличной партіей.
Леонора (съ улыбкою Беллѣ) Или, онъ никогда бы не захотѣлъ быть терпимымъ въ этихъ домахъ хорошаго тона.
Юлія. Графъ недуренъ собой — человѣкъ свѣтскій — имѣетъ вкусъ. — Графъ имѣлъ счастіе приобрѣсти знакомства значительныя. Графъ темперамента пылкаго. Разгоряченный, онъ вырывается изъ круга деликатнѣйшаго; приходитъ домой — жена встрѣчаетъ его буднишнею нѣжностію; — охлаждаетъ пылкость его холоднымъ поцѣлуемъ, отмѣриваетъ ему свои ласки такъ бережливо, какъ нахлѣбнику. Бѣдный супругъ! Тамъ ему улыбается цвѣтущій идеалъ — тушъ надоѣдаетъ плаксивая чувствительность. Скажите, Синьора, не долженъ ли онъ лишиться ума или избрать…
Леонора (поднося ей чашку) Васъ, сударыня, если онъ лишился его.
Юлія. Хорошо! Эта насмѣшка отзовется въ твоемъ собственномъ сердцѣ. Трепещи, но прежде краснѣй!
Леонора. Неужели послѣднее извѣстно и вамъ, Синьора? Но почему же нѣтъ? Вѣдь это туалетная хитрость.
Юлія. Прошу покорно! Надобно разсердить это милое созданье, чтобъ возбудить въ немъ искру природнаго остроумія. Но довольно! — Графиня! Это была шутка. Дайте руку въ знакъ примиренія.
Леонора (дастъ ей руку — значительно) Имперіали — вы напрасно страшитесь моего гнѣва.
Юлія. Признаюсь, это великодушно. Но развѣ и я не могу возблагодарить тѣмъ же? (Протяжно) Графиня, если я ношу чье ни будь изображеніе, то не слѣдуетъ ли изъ этого, что подлинникъ для меня драгоцѣненъ? Или — какъ вы объ этомъ думаете?
Леонора (краснѣетъ, въ смущеній) Что вы говорите? Кажется это заключеніе слишкомъ поспѣшно.
Юлія. Я также думаю. Сердце никогда не призываетъ въ помощь чувствъ. Истинное чувство никогда не скроется подъ украшеніями.
Леонора. Боже! Какимъ образомъ дошли вы до сей истины?
Юлія. Состраданіе — одно только состраданіе. — И вы не лишились своего Фіеско? (съ злобною усмѣшкою подаетъ ей силуетъ).
Леонора. Мой силуетъ? Вамъ? (въ горести упадаетъ на стулъ) Жестокой!
Юлія (торжествуя.) Не отомстила ли я? — Чтожъ, сударыня, неужели у васъ нѣтъ въ запасѣ ни одной колкости? (Громко) Карету! мое дѣло сдѣлано. (Леонорѣ трепля ее по щекѣ) Утѣшься, моя милая! Онъ далъ мнѣ его въ припадкѣ безумія! (Уходитъ.)
Калкано (входя) Что это значитъ? Имперіали вышла отсюда съ пылающими взорами; — а вы, Мадонна, въ волненіи.
Леонора. Нѣтъ! это невѣроятно!
Калкано. Боже! вы кажется плачете?
Леонора. Другъ безчеловѣчнаго? — Оставите меня! —
Калкако. Какого безчеловѣчнаго? — Вы пугаете меня!
Леонора. Моего мужа — нѣтъ! — Фіески. —
Калкано. Что услышу я?
Леонора. Поступокъ очень обыкновенный вамъ, мущинамъ!
Калкано (беретъ ее за руку съ жаромъ) Сударыня, у меня есть сердце для плачущей добродѣтели.
Леонора. Вы мущина — оно не для меня.
Калкано. Совершенно для васъ — оно полно нами, еслибы вы знали, какъ сильно —
Леонора. Ты лжешь — ты увѣряешь прежде нежели дѣйствуешь.
Калкано. Клянусь!
Леонора. Нарушить клятву! — Перестань! — Вы утомляете руку, записывающую ваши клятвы. О мущины, мущины! еслибъ всѣ ваши клятвы превратились въ діаволовъ, то они могли бы возстать противу Неба и поплѣнишь всѣхъ Ангеловъ Свѣта.
Калкано. Вы мечтаете, Графиня! — Огорченіе дѣлаетъ васъ несправедливою. Неужели цѣлый полъ долженъ отвѣтствовать за преступленіе единаго?
Леонора (устремивъ на него взоры) Цѣлый полъ обожала я въ этомъ единомъ; не должна ли я въ немъ и ненавидѣть его.
Калкано. Графиня! — вы впервые ошиблись въ своемъ выборѣ — -- Попробуйте еще — я знаю человѣка, который —
Леонора. Вашъ лживый языкъ въ состояніи изгнать и самаго Творца изъ среды Его творенія — Я не слушаю тебя. —
Калкано. Еще ныньче же вы отреклись бы отъ этаго мнѣнія въ моихъ объятіяхъ. —
Леонора (внимательно) Договаривай! Въ твоихъ?
Калкано. Въ моихъ объятіяхъ, готовыхъ примять оставленную, вознаградить любовь потерянную.
Леонора (смотритъ на него проницательно) Любовь?
Калкано. Такъ! уже сказано! — Любовь, Мадонна! Жизнь и смерть паритъ въ звукахъ устъ вашихъ. Если страсть моя преступленіе, то пусть соединится концы добродѣтели и порока; пусть небо и адъ сольются въ одно проклятіе!
Леонора (отступаетъ съ негодованіемъ — величественно) Такъ это-то было причиною твоего соучастія, коварный! — Однимъ колѣнопреклоненіемъ ты измѣняешь и дружбѣ и любви! — Удались навсегда! — Коварный полъ! до сихъ поръ я думала, что ты обманываешь только однѣхъ женщинъ — До сихъ поръ я не знала, что ты измѣняешь и самому себѣ.
Калкано. Графиня —
Леонора. Недовольно, что онъ сорвалъ священную печать довѣренности, и самое чистое зеркало добродѣтели онъ хочетъ потемнить своимъ заразительнымъ дыханіемъ; хочетъ научить мою невинность вѣроломству!
Калкано (быстро) Мадонна! вы только не нарушаете клятвъ.
Леонора. Понимаю. И мое огорченіе должно было обольститъ мои чувства? — -- Ты не зналъ (съ гордостію), что и самое возвышенное несчастіе, стенать отъ Фіески, благородствуетъ сердце женщины. Удались! униженіе Фіески не возвысить съ глазахъ моихъ ни однаго Калкано, но — унизитъ человѣчество! (Ухолитъ съ поспѣшностію).
Калкано (неподвижно смотритъ за нею въ слѣдъ, потомъ уходитъ, ударяя себя по лбу) Глупецъ!
Фіеско. Кто сей часъ вышелъ отсюда?
Арапъ. Мархеза Калкано.
Фіеско. На софѣ остался этотъ платокъ. Моя жена была здѣсь.
Арапъ. Сей часъ я встрѣтилъ ее въ величайшемъ волненіи.
Фіеско. Платокъ мокръ. (Прячетъ его) Калкано здѣсь? Леонора въ сильномъ волненіи? — (Послѣ небольшого молчанія) Повечеру я спрошу у тебя, что здѣсь происходило.
Арапъ. Белла любитъ когда хвалятъ ея бѣлокурые волосы. Я буду отвѣчать.
Фіеско. Исполнилъ ли ты мое препорученіе?
Арапъ. Вполнѣ.
Фіеско (садится) И такъ скажи, что говорятъ о Доріахъ, о правленіи?
Арапъ. Все скверное. Одно слово Доріа! трясетъ ихъ какъ лихорадка. Джіанеттино ненавидятъ. Всѣ ропщутъ. Французы, говорятъ они, были Генуэзскими крысами, котъ Доріа переѣлъ ихъ, а теперь довольствуется мышами.
Фіеско. Это можетъ быть справедливо — но не знаютъ ли они на этаго кота доброй собаки?
Арапъ. Весь городъ бормочетъ о какомъ то — какомъ то — чортъ возьми — неужели я позабылъ его имя?
Фіеско. (встаетъ) Глупецъ! его такъ же легко упомнить какъ трудно было приобрѣсть. Развѣ Генуя имѣетъ болѣе одного?
Арапъ. Развѣ она имѣетъ болѣе одного Графа Лавагна?
Фіеско. (садится) Это другое дѣло! А что шепчутъ о моей разгульной жизни?
Арапъ. Послушайте, Графъ Лавата! По всему видно, что Генуи много объ васъ думаетъ. Никто не можетъ понять, какъ отрасль первѣйшаго дома, человѣкъ съ дарованіями, съ головой, — человѣкъ пылкой, имѣющій большее вліяніе — владѣлецъ четырехъ миліоновъ — Княжеской крови — человѣкъ, подобный Фіескѣ, къ которому по одному мановенію устремились бы всѣ сердца. —
Фіеско (отворачивается съ презрѣніемъ) И это слышать отъ мошенника!
Арапъ. Какъ можетъ величайшій человѣкъ въ Генуѣ проспать великое паденіе Генуи? Многіе сожалѣютъ, многіе насмѣхаются надъ вами, большая чаешь проклинаешь. — Всѣ сожалѣютъ о Государствѣ, которое лишилось васъ. Только одинъ Езуитъ пронюхалъ, что подъ шлафрокомъ скрывается лисица,
Фіеско. Лиса лису слышатъ по духу. Что говорятъ о моемъ романѣ съ Графиней Имперіали?
Арапъ. То, чего вѣрно я не осмѣлюсь повторить,
Фіеско. Говори смѣло. Чѣмъ дерзостнѣе, тѣмъ лучше. Чтожъ бормочутъ объ этомъ?
Арапъ. Не бормлчутъ, но во всѣхъ кофейняхъ, трактирахъ, на гульбищахъ, на площади, на биржѣ кричатъ громко —
Фіеско. Что? — я приказываю тебѣ?
Арапъ (отступая) Что вы — глупецъ.
Фіеско. Хорошо. Возьми цехинъ за это извѣстіе. — Дурацкой колпакъ надѣтъ, Генуэзцы заняты мною; — онъ слетитъ и они запляшутъ по моей дудкѣ. Какъ приняли мои подарки шелковые торговцы?
Арапъ. Глупецъ, какъ бѣдные грѣшники —
Фіеско. Глупецъ?-- ты съ ума сошелъ.
Арапъ. Простите, мнѣ хотѣлось получишь еще нѣсколько цехиновъ.
Фіеска (смѣясь, даетъ ему цехинъ) Какъ бѣдные грѣшники? —
Арапъ. Всходившіе на висѣлицу и вдругъ услышавшіе прощеніе. Они преданы вамъ и душой и тѣломъ.
Фіеско. 3то мнѣ пріятно. Они составляютъ главную и сильнѣйшую чаешь Генуэзскаго народа. —
Арапъ. Надобно было видѣть эту картину! Чортъ возьми! еще немного и мнѣ понравилось бы великодушіе. Они бросались ко мнѣ и обнимали какъ беснующіеся; дѣвки, казалось, влюбились въ мой отцовскій цвѣтъ, съ такимъ жаромъ лобызали онѣ мое лунное затмѣніе. Всемогущее золото! подумалъ я, ты и Арапа можешь сдѣлать бѣлымъ. —
Фіеско. Твоя мысль лучше нежели парникъ, въ которомъ она созрѣла. Эти толки предвѣщаютъ и самое дѣйствіе.
Арапъ. Какъ нахмуренное небо близкую грозу. — Вездѣ перешептываются, толпится, покашливаютъ, когда проходитъ иноземецъ. Во всей Генуѣ царствуетъ какое-то глухое броженіе. Неудовольствіе нависло надъ Республикой какъ черная туча; — дунетъ вѣтеръ и застучитъ градъ и заблещетъ молнія!
Фіеско. Тише! слышишь ли? Что значитъ этотъ шумъ?
Арапъ (полбѣгаетъ къ окну) Множество народу съ крикомъ стремится изъ Совѣта.
Фіеско. Нынче избраніе Прокуратора. Вели подать мою коляску. Не можетъ быть, чтобы оно окончилось, какъ должно. — Шпагу и мантію. — Гдѣ мой орденъ?
Арапъ. Я укралъ и заложилъ его.
Фіеско. Радуюсь.
Арапъ. Чтожъ, Ваше Сіятельство, награжденіе?
Фіеско За то, что не укралъ и мантіи.
Арапъ. За то, что отыскалъ вора.
Фіеско. Шумъ приближается. Слышишь ли? Это не клики восторга! (быстро) Скорѣе отопри ворота! Я предчувствую — Доріа дерзокъ до безумія. Государство колеблется на остріѣ иголки. Въ Сенатѣ вѣрно произошелъ шумъ.
Арапъ. Что это? — По улицѣ Баль6и стремится множество народа — блестятъ аллебарды — мечи — Сенаторы бѣгутъ сюда. —
Фіеско. Это возмущеніе! Спѣши въ толпу. Провозглашай мое имя. Старайся, чтобъ о ни обратились сюда. (Арапъ убѣгаетъ) Что муравей-разсудокъ съ трудомъ собираетъ въ кучку, то вихрь случая сгоняетъ въ одно мгновеніе.
Цибо. Графъ, простите нашему гнѣву, что мы вошли безъ докладу.
Центуріоне. Я обезчещенъ, ужасно обезчещенъ племянникомъ Герцога, въ присутствіи всего Сената!
Ассерато. Доріа осквернилъ золотую книгу, въ которой каждый листъ есть дворянинъ Генуэзскій.
Центуріоне. И это причина нашего прихода. Во мнѣ обезчещено все дворянство. Все дворянство должно раздѣлить мое мщеніе. Мстишь за собственную честь я не потребовалъ бы помощниковъ.
Цибо. Въ немъ оскорблено все дворянство. Все дворянство должно дышать огнемъ и пламенемъ.
Ассерато. Попраны права націи. Попрана свобода Генуи.
Фіеско. Вы возбуждаете мое любопытство.
Цибо. Онъ былъ 29 изъ числа избирателей и вынулъ золотой шаръ для выбора Прокуратора. 28 Голосовъ было собрано, 14 Были въ мою пользу и 14 въ пользу Ломеллино. Дорій и онъ не подавали еще голосовъ.
Центуріоне (быстро перебивая его) Не подавали. — Я подалъ голосъ въ пользу Цибо. — Доріа — чувствуете ли вы всю силу обиды! Доріа —
Ассерато (перебивая его) Съ тѣхъ поръ, какъ Океанъ волнуется около Генуи — этого никогда не бывало!
Центуріоне (продолжаетъ еще съ большимъ жаромъ) Доріа выхватилъ мечь, который былъ скрытъ подъ его пурпуровой мантіей, наткнулъ на него мой шаръ и закричалъ:
Цибо. «Сенаторы! онъ проколотъ! онъ не имѣетъ дѣйствительности! Ломеллино Прокураторъ!» —
Центуріоне. «Ломеллитго Прокураторъ!» и бросилъ на столъ мечь свой.
Ассерато. «Онъ не дѣйствителенъ!» — вскричалъ онъ и бросилъ мечь на столъ.
Фіеско (nocлѣ нѣкотораго молчанія) На чтожъ вы рѣшились?
Центуріоне. Республика попрана. На что мы рѣшились?
Фіеско. Центуріоне! былинка ломается отъ дыханія. Дубы жаждутъ бурь. А спрашиваю, что хотите вы предпринять? —
Цибо. Я думаю надобно бы спросить: что хочетъ предпринять Генуя? —
Фіеско. Генуя? Оставте ее въ покоѣ; она устарѣла, рушится, съ которой стороны ни возмешь. Вы полагаетесь на Патриціевъ? — Можетъ быть потому, что они морщатъ лица, пожимаютъ плечами, когда заходитъ рѣчь о дѣлахъ Государственныхъ? Напрасно. Ихъ геройство погребено въ кипахъ Левантскихъ товаровъ, ихъ души боязливо парятъ за Остъ-Индскими флотами.
Центуріоне. Вы не знаете нашихъ Патриціевъ. Едва только Дорія обнаружилъ свою дерзость, какъ они, раздирая платья, толпами полетѣли ни площадь. Совѣтъ разошелся —
Фіеско (насмѣшливо) Какъ разлетаются голуби, когда влетитъ въ голубятню ястребъ.
Центуріоне. Нѣтъ, какъ пороховыя бочки, когда попадаетъ въ лихъ искра.
Цибо. Народъ бунтуетъ, а чего не сдѣлаетъ разъяренный вепрь?
Фіеско. Слѣпой, нелѣпый колоссъ, который въ началѣ гремитъ уродливыми костями, грозитъ поглотишь зіяющею пастью высокое и низкое, близкое и отдаленное и наконецъ — падаетъ, запнувшись за былинку. Все тщетно, Генуэзцы! Промчалась эпоха обладателей морей. Генуя пала — Генуя теперь подобна непобѣдимому Риму, когда онъ, какъ мячикъ упалъ въ руки изнѣженнаго ребенка Октавія. Генуя не можетъ быть свободною. Генуя должна согрѣваться Монархомъ. Генуя имѣетъ нужду въ Государѣ, и такъ покоритесь бѣшеному Джіанеттино.
Центуріоне (съ яростію) Когда прекратятся распри бунтующихъ стихій, когда Сѣверный полюсъ соединится съ Южнымъ! — Идемъ, друзья! —
Фіеско. Останьтесь! — Цибо, что замышляете вы?
Цибо. Ничего, или комедію, которую называютъ землетрясеніемъ. —
Фіеско (подводитъ ихъ къ одной изъ статуй) Посмотрите на это изваяніе.
Центуріоне. Это Флорентинская Венера. Но къ чему это?
Фіеско. Она вамъ нравится?
Цибо. Я думаю. Въ противномъ случаѣ мы были бы дурными Италіянцами.
Фіеско. Такъ ступайте и ищите по всѣмъ странамъ вселенной, между всѣми живыми слѣпками, этаго образца женской красоты, такой, который бы соединялъ въ себѣ всѣ прелести этой идеальной Венеры. —
Цибо. И тогда? —
Фіеско. Тогда вы опровергнете фантазію площадныхъ крикуновъ.
Центуріоне. И чтожъ выиграемъ?
Фіеско. Выиграете старинную тяжбу природы съ художниками.
Центуріоне (съ горячностію) И тогда?
Фіеско, Тогда, тогда? — (смоется) Тогда вы позабудете, что свобода Генуи погибаетъ! —
Прекрасно! прекрасно! — Солома Республики запылала. Огонь охватилъ и домы и башни! — Сильнѣй! сильнѣй, воздымайся пламя! Раздувай, злобный вѣтеръ, пожаръ и опустошенье! —
Арапъ (вбѣгая) Толпы за толпами! —
Фіеско. Раствори всѣ ворота! Пусть все, что имѣетъ ноги, стремится сюда. —
Арапъ. Ай республиканцы! — Тянутъ подъ ярмомъ свою свободу, крехтятъ, какъ волы подъ бременемъ своей аристократической славы. —
Фіеско. Глупъ тотъ, кто подумаетъ, что Фіеско Лавагнскій довершитъ то, чего Фіеско не предпринималъ. Возмущеніе вспыхнуло само собою; но заговоръ будетъ моимъ дѣломъ. Они стремятся сюда!
Арапъ (бѣжитъ вонъ) Они весь домъ поставятъ вверхъ дномъ. (Народъ тѣснится въ залу — двери разламываются.)
Всѣ. Мщеніе Дорію! Мщеніе Джіанеттино!
Фіеско. Потише, любезные сограждане. Это рвеніе, съ которымъ вы стремитесь ко мнѣ, показываетъ ваше доброе сердце. Но уши мои понѣжнѣе.
Всѣ (съ возрастающею яростію) Гибель Доріямъ! Гибель и дядѣ и племяннику! —
Фіеско (пересчитавъ ихъ, съ улыбкою) Двѣнадцать человѣкъ — ужасное войско! —
Нѣкоторые. Прочь Доріевъ! Государство должно быть преобразовано!
1. Ремесл, Сшолкашь съ крыльца нашихъ мирныхъ судей — съ крыльца — мирныхъ судей!
2. Ремесл. Вообразите, Лавагна, съ крыльца! за то, что они противились его выбору. —
Всѣ. Это не пройдетъ такъ! это не должно быть терпимо!
Третій. Принести мечь въ Совѣтъ —
Первый. Мечь! Символъ войны! въ комнату мира!
Второй. Явиться въ Совѣтъ въ пурпурѣ, а не въ черномъ, подобно прочимъ Сенаторамъ! —
Первый. Ѣздить въ нашей столицѣ въ 8 лошадей.
Всѣ. Онъ тиранъ! Измѣнникъ! —
Второй. Купить у Императора 200 Нѣмцевъ и сдѣлать ихъ своими тѣлохранителями!
Первый. Иностранцевъ противу сыновъ Отечества! Нѣмцевъ противу Италіанцевъ! солдатъ противъ законовъ!
Всѣ. Измѣна! Гибель Генуи!
Первый. Написать на карстѣ гербъ Республики! —
Второй. Поставишь статую Андрея на дворѣ Совѣта!
Всѣ. Разгромимъ Андрея! Разгромимъ и каменнаго и жисаго!
Фіеско. Но, Генуэзцы, для чего вычислять мнѣ это?
Первый. Вы не должны терпѣть этаго! Вы должны возстать противъ этаго!
Второй. Вы умный человѣкъ, вы не должны терпѣть этаго — Вы должны дѣйствовать за насъ —
Первый. Вы знатный дворянинъ. Вы должны отплатить ему, вы не должны сносить этаго! —
Фіеско. Меня радуетъ ваша довѣренность. Могу ли оправдать се самымъ дѣломъ.
Всѣ (съ шумомъ) Низвергай! Громи! Спаси! —
Фіеско. Прежде послушайте, что я разскажу вамъ.
Нѣкоторые. Говори, Лавагна! —
Фіеско (садится) Генуэзцы — однажды царство животныхъ возмутилось; начались междоусобныя распри, и собака, жившая у мясника, овладѣла престоломъ. Привыкши гонятъ на ножъ своего хозяина животныхъ, опредѣленныхъ на убои, она и на тропѣ правила по собачьи: лаяла, кусала и глодала кости своего народа. Народъ ропталъ, смѣлѣйшіе изъ онаго собрались и задавили царственную собаку. Послѣ этаго о ни собрали совѣтъ, чтобъ рѣшить трудный вопросъ, какое правленіе лучше? Голоса раздѣлились на три части. Генуэзцы! въ чью пользу рѣшили бы вы? —
Первый ремес. Въ пользу народа! Все для народа! —
Фіеско. Народъ одержалъ верхъ. Правленіе сдѣлалось Демократическимъ. Каждый гражданинъ подавалъ свои голосъ. Большниство рѣшало. Черезъ нѣсколько недѣль человѣкъ объявилъ войну сей новоиспеченной Республикѣ. Государство собралось. Конь, левъ, тигръ, медвѣдь, слонъ и носорогъ громко ревѣли;, къ оружію!« овца, заяцъ, олень, оселъ, все царство насѣкомыхъ, птицъ и робкихъ рыбъ громко вопіяло: „миръ!“ Видите ли, Генуэзцы! трусливыхъ и глупыхъ было болѣе, нежели храбрыхъ и умныхъ. Большинство голосовъ рѣшило. Царство животныхъ положило оружіе и человѣкъ разграбилъ ихъ владѣнія. И такъ этотъ образъ правленія былъ отвергнутъ. Генуэзцы! какое предпочли бы вы теперь? —
Первый и второй. Избирательное. Разумѣется избирательное.
Фіеско. Это мнѣніе понравилось. Государственныя дѣла раздробились на многія отдѣленія. Волки управляли финансами, лисицы опредѣлены къ нимъ секретарями. Голуби завѣдывали уголовными дѣлами, тигры совѣстными судами; козлы разбирали брачныя тяжбы. Зайцы подѣланы солдатами а львы и слоны оставлены при обозѣ. Оселъ сдѣлался Государственнымъ посломъ, а кротъ главнымъ Инспекторомъ надъ всѣ.мы должностями. Генуэзцы, что должно было ожидать отъ сего мудраго распредѣленія? Кого не раздиралъ полкъ f того обирала лисица. — Кто избавлялся отъ лисицы, того сбивалъ съ ногъ оселъ. Тигры подавляли невинность, голубь миловалъ воровъ и убійцъ и наконецъ, когда наступало время слагать должности, кротъ находилъ, что всѣ онѣ были исправляемы безпорочно. Животные возмутились. Изберемъ монарха! воскликнули они единогласно, который бы имѣлъ когти, мозгъ и одинъ только желудокъ — и всѣ покорились единому повелителю — единому, Генуэзцы — но (становится посреди ихъ — величественно) это былъ Левъ! —
Всѣ (бьютъ въ ладоши и бросаютъ вверхъ шляпы) Славно! славно! — Они поступили какъ нельзя лучше! —
Первый. И Генуя сдѣлаетъ то же и Генуя имѣетъ уже напримѣтѣ человѣка! —
Фіеско. Я не хочу знать его имени! Ступайте по домамъ. Подумайте о Львѣ! (Граждане выходятъ съ шумомъ) Все идетъ прекрасно! Народъ и Сенатъ возбужденъ противъ Доріевъ. Народъ и Сенатъ за Фіеско! — Гассанъ! Надобно увеличить эту ненависть, надобно еще болѣе занять ихъ мною. Гассанъ! Изчадье ада! Гассанъ! —
Арапъ (съ сердцемъ) У меня горятъ еще подошвы! Что еще надобно? —
Фіеско. Что я прикажу.
Арапъ (съ покорностію) Куда бѣжать мнѣ прежде, куда послѣ? —
Фіеско. На этотъ разъ тебя избавятъ отъ бѣганья. Тебя потащутъ. Соберись съ духомъ, я сей часъ разглашу твой злодѣйскій умыселъ и связаннаго предамъ въ руки правосудія. —
Арапъ (отступая назадъ) Графъ — это противъ условія.
Фіеско. Успокойся. Это будетъ одна только комедія. Въ эту минуту все зависитъ отъ извѣстности Доріева злоумышленія на жизнь мою. Тебя станутъ допрашивать. —
Арапъ. И я сознаюсь, или отпираюсь.
Фіеско. Отпирается. Тебя подвергнутъ пыткѣ. Первую степень ты вытерпишь. Это истязаніе пойдетъ на счетъ твоего убійства. При второй ты сознается.
Арапъ (въ раздумьѣ качаетъ головой) Дьяволъ коваренъ — эти господа могутъ задержать меня и колесовать изъ одной шутки.
Фіеско, Ты выдешь здравъ и невредимъ. Клянусь честью. По моей прозьбѣ твое наказаніе предоставятъ мнѣ, а я прощу тебя предъ глазами всей Республики.
Арапъ. Я согласенъ. Они не много пораздвигаютъ члены мои, тѣмъ лучше, это придастъ мнѣ болѣе проворства.
Фіеско. Скорѣй же царапни кинжаломъ по рукѣ моей, чтобъ потекла кровь. Хорошо. (Кричитъ) убійцы! убійцы! держите! держите! заприте вороты! — (Тащитъ Арапа за горло вонъ изъ комнаты. Слуги бѣгутъ черезъ сцену.)
Леонора. Убійство! кричали они — убійство! крики раздавались отсюда!
Роза. Вѣроятно пустая тревога, какія ежедневно случаются въ Генуѣ.
Леонора. Убійство! кричали они, и я слышала, явственно слышала имя Фіески, произносимое народомъ. Нѣтъ, меня не обманутъ! Они хотятъ пощадить взоры мой, но сердце! — о, отъ него ничто не скроется! Скорѣе, Роза, бѣги, посмотри, узнай куда влекутъ они его?
Роза. Успокойтесь, Белла побѣжала за ними.
Леонора. Белла узритъ его угасающій взоръ! Счастлива» Белла! — Горе мнѣ, убійцѣ его! — Еслибъ Фіеско любилъ меня, никогда не бросился бы онъ въ бурное море свѣта, на кинжалы зависти! Белла идетъ! Уйдемъ! — Не говори ни слова, Белла!
Белла. Графъ живъ. Я видѣла какъ онъ скакалъ по городу. Конь крутился подъ нимъ и копытами отгонялъ народъ, тѣснящійся къ его величавому сѣдоку. Проѣзжая мимо онъ замѣтилъ меня, улыбнулся, показалъ сюда и послалъ три поцѣлуя. (Лукаво) Синьора, что мнѣ дѣлать съ ними?
Леонора (въ восхищеніи) Легкомысленная лепетунья! отнеси ихъ къ нему назадъ.
Роза. Видите ли, теперь лице ваше опять покрылось румянцемъ.
Леонора. Онъ бросаетъ свое сердце прелестницамъ, а я жажду одного взора? О женщины, женщины! (Уходятъ.)
Джіанеттино. Пусть ихъ ревутъ о свободѣ, какъ львица, о дѣтяхъ своихъ. Я поставлю на своемъ!
Ломеллино. Но, Ваше Величество —
Джіанет. Убирайся къ чорту съ своимъ проклятымъ но, трехчасный Прокураторъ! — Я не уступлю ни на волосъ. Пусть башни Генуи закачаютъ глазами и ярое море зареветъ: Нѣтъ! Я не страшусь этой сволочи! —
Ломеллино. Конечно народъ есть пылающее дерево, но дворяне какъ вѣтеръ раздуваютъ это пламя. Вся Республика въ волненіи. Народъ и Патриціи —
Джіанет. А я, подобно Нерону, стою на горѣ и любуюсь этимъ забавнымъ пожаромъ.
Ломеллино. А между тѣмъ вся эта бунтующая сволочь покорится какому нибудь искателю приключеній, который воспользуется смятеніемъ —
Джіанет. Вздоръ! Я знаю только одного, который могъ бы сдѣлаться страшнымъ: но и на счетъ его я уже успѣлъ обезпечить себя. —
Ломеллино. Его Величество! (Андрей входитъ, оба низко кланяются.)
Андрей. Синьоръ Ломеллино, племянница желаетъ ѣхать со двора.
Ломеллино. Я буду имѣть честь сопровождать Ея Сіятельство!
Андрей. Племянникъ! я недоволенъ тобой!
Джіанет. Выслушайте мое оправданіе.
Андрей. Я выслушаю послѣдняго нищаго въ Генуѣ, ежели онъ только достоинъ этаго. Негодяя — никогда; хотя бы онъ былъ мой племянникъ. Я еще довольно милостивъ, что говорю съ тобой какъ дядя: ты заслуживаешь видѣть предъ собой Герцога и Сенатъ его.
Джіанет. Одно слово —
Андрей. Выслушай прежде свои преступленія и потомъ оправдывайся. — Ты разрушилъ зданіе, надъ сооруженіемъ котораго я трудился цѣлыя полвѣка. — Ты разрушилъ мавзолей своего дяди — его единственную пирамиду — любовь Генуэзцевъ. — Это легкомысліе тебѣ прощаетъ Андрей.
Джіанет. Дядюшка! Герцогъ!
Андрей. Не прерывай меня. Ты посмѣялся надъ правленіемъ, которое я самъ похитилъ съ неба, которое стоило мнѣ многихъ ночей, опасностей и крови. Въ присутствіи всей Генуи ты унизилъ мое Царское Величіе, не уваживъ его постановленія. Дли когожъ будетъ оно священно, когда имъ презираетъ собственная кровъ моя. Эту глупость прощаетъ тебѣ дядя.
Джіанеттино (обижаясь) Государь! ты самъ назначилъ меня преемникомъ твоего Величія. —
Андрей. Молчи, ты измѣнникъ! ты поразилъ Государство въ самой источникъ его жизни. Замѣть, юноша! этотъ источникъ называется — покорностію! — Пастырь почилъ ввечеру отъ дневныхъ трудовъ и ты возмнилъ, что стадо осталось безъ защиты? Власы Андрея убѣлялись, и ты осмѣлился какъ ребенокъ попирать законы ногами? —
Джіанеттино (надменно) Герцогъ! и въ моихъ жилахъ течетъ кровь Андрея, передъ которымъ трепетала Франція.
Андрей. Молчи! — Я повелѣваю тебѣ! Я привыкъ, чтобъ и клокочущее море внимало словамъ моимъ. Ты поругался надъ правосудіемъ въ самомъ храмѣ его. Возмутитель! знаешь ли какъ наказывается подобное преступленіе?
Джіанет. (стоитъ безмолвно, потупивъ взоры.)
Андрей. Несчастный Андрей! на собственномъ сердцѣ ты вскормилъ гибель своимъ заслугамъ. — Я построилъ Генуэзцамъ домъ, который долженъ былъ противустать всѣмъ усиліямъ времени и самъ бросаю въ него факелъ разрушеньи!-- Безразсудный! только сѣдинамъ этой главы, которая желаетъ быть погребена руками родственными — только моей беззаконной любви обязанъ ты, что голова возмутителя не летитъ съ эшафота къ ногамъ оскорбленнаго Государства. (Уходитъ.)
Ломеллино (сбѣгаетъ въ величайшемъ ужасѣ),
Ломеллппо. Что видѣлъ я? Что слышалъ? — Спасайтесь, Принцъ! Все потеряно.
Джіанет. (съ яростію) Что еще потеряно? —
Ломеллино. Генуя, Принцъ. — Я иду по площади, вдругъ вижу ужасная толпа народа влечетъ какого-то Арапа, за нею слѣдовали Графъ Лавагна и болѣе трехсотъ Нобилей — и прямо въ судъ, гдѣ пытаютъ преступниковъ. Арапа схватили въ то самое время, когда онъ хотѣлъ убить Фіеско.
Джіанет. (топая ногами) Какъ? Неужели весь адъ противъ меня!
Ломеллино, Арапа строго допрашивали, кто его нанялъ онъ не признавался. Его подвергнули первой степени пытки; Арапъ, ни слова. Подвергнули второй — и онъ открылъ — открылъ все. — Принцъ! какъ можно, такъ необдуманно ввѣрять честь свою негодяю?
Джіанет. (яростно) Не спрашивай ничего!
Ломеллино. Слушайте далѣе. Едва онъ произнесъ имя Доріа — я лучше бы согласился видѣть свое на доскѣ діавола, нежели услышать тутъ ваше! — лишь только онъ произнесъ его и Фіеско показался народу. Вы знаете этого идола Генуэзцевъ. Все собраніе въ ужасныхъ группахъ смотрѣло на него едва переводя дыханіе. Онъ говорилъ мало, но поднялъ окровавленную руку и народъ дрался за падающіе капли, какъ за мощи. — Арапа отдали на произволъ его и Фіеско — ударъ для насъ убійственный! — Фіеско — простилъ его. Тутъ безмолвіе, прежде царствовавшее въ народѣ, превратилось въ одно ужасное восклицаніе, каждое дыханіе проклинало Доріа. При шумномъ да здраствуетъ! на рукахъ понесли Фіеско во дворецъ его.
Джіанет. (съ злобною усмѣшкою) Бунтуйте! бунтуйте! я не страшуся васъ! — Императоръ Карлъ! — Однимъ этимъ словомъ я воцарю мертвое молчаніе въ Генуѣ! —
Ломеллино. Богемія далека отъ Италіи; — Если Карлъ и поспѣшитъ, то поспѣетъ развѣ только на ваши поминки. —
Джіанет, (вынимаетъ письмо съ большою печатью) Къ счастію онъ уже здѣсь! — Ты удивляешся? — Неужели Ломеллино могъ подумать, что я такъ безуменъ, что сталъ бы дразнить этихъ бѣшеныхъ республиканцевъ, еслибъ они не были уже проданы? —
Ломеллино. Я не понимаю, какъ —
Джіанет. Чего ты не понимаешь, то понимаю я. — Рѣшено. Послѣ завтра падутъ 12 Сенаторовъ. — Доріа взойдетъ на престолъ; Императоръ Карлъ будетъ его защитникомъ — Ты ужасаешся? —
Ломеллино. 12 Сенаторовъ! Мое сердце не такъ велико, чтобъ могло вмѣстишь вдругъ двѣнадцать кровавыхъ преступленій.
Джіанет. Глупецъ! они осуждены Императоромъ. Я извѣстилъ его Министровъ, что Франція имѣетъ еще въ Генуѣ многихъ приверженцевъ, что если они не будутъ совершено искоренены, то Республика снова впадетъ во власть Французовъ. Это обезпокоило стараго Карла. Онъ подписалъ мое предложеніе, а ты пишешь что я буду говорить.
Ломеллино. Я еще не знаю —
Джіанет. Садись, пиши.
Ломеллино. Чтожъ писать мнѣ? (садится).
Джіанет. Имена 12 Кандидатовъ — Францъ Центуріоне.
Ломеллино (пишетъ) Въ вознагражденіе за его голосъ, назначается предводителемъ погребальнаго шествія.
Джіанет. Корнеліо Калва.
Ломеллино. Калва.
Джіанет. Михаилъ Цибо.
Ломеллино. Для охлажденія его ревности къ Прокураторству.
Джіанет, Томасъ Лесерато съ тремя братьями.
Ломеллино (останавливается).
Джіанет. Съ тремя братьями.
Ломеллино (пишетъ) Далѣе.
Джіанет. Фіеско Лаватскій.
Ломеллино. Берегитесь, чтобъ не сломить шеи, запнувшись за этотъ черный камень.
Джіанет. Сципіо Бургоньино.
Ломеллино. Пусть его женится въ другомъ мѣстѣ.
Джіанет. Гдѣ я буду сватомъ. Рафаилъ Сакко.
Ломеллино. Этаго я попросилъ бы оставить въ покоѣ, онъ долженъ мнѣ 5000 скуди — но (пишетъ) смерть все заглаживаетъ.
Джіанет. Винцентъ Калкано.
Ломеллино. Калкано. — Двѣнадцатаго я отгадываю — или вы позабыли нашего смертельнаго врага? —
Джіанет. Конецъ вѣнчаетъ дѣло. Іосифъ Веррина.
Ломеллино. Глава всей этой змѣи, (встаетъ, засыпаетъ пескомъ, пробѣгаетъ глазами написанное и отдаетъ бумагу Принцу.) Послѣ завтра смерть дѣлаетъ великолѣпный пиръ и приглашаетъ на оный 12 Генуэзскихъ Князей.
Джіанет. (подходитъ къ столу и подписываетъ) Рѣшено — черезъ два дни будетъ избраніе Дожа. Когда Совѣтъ соберется, подадутъ знакъ бѣлымъ платкомъ и эти двѣнадцать падутъ отъ однаго выстрѣла. Въ это же время 200 Германцевъ займутъ Сенатъ; тогда Джіанеттино Доріа пойдетъ въ собраніе и заставитъ признать себя Государемъ. (Звонитъ.)
Ломеллино. А Андрей?
Джіанет. (презрительно) Старецъ. (Входитъ слуга) Если Герцогъ меня спроситъ, то сказать, что я у обѣдни. (Слуга уходитъ.) Дьяволъ, поселившійся въ груди моей, можетъ скрыться только подъ личиной набожности.
Ломеллино. А эта бумага, Принцъ?
Джіанет. Остается у тебя. Ты покажешь ее всѣмъ нашимъ приверженцамъ. Это письмо пошли съ эстафетой съ Лепанто. Имъ я увѣдомляю обо всемъ Синноллу и приказываю, чтобъ онъ быль здѣсь въ 8 часовъ утра. (Идетъ.)
Ломеллино. Принцъ, ошибка въ расчетѣ. Фіеско не бываетъ въ Совѣтѣ.
Джіанет. (въ дверяхъ) Въ Генуѣ вѣрно найдется еще одинъ убійца! — Это моя забота. (Уходитъ.)
Фіеско. И такъ четыре галеры прибыли? —
Арапъ. Счастливо бросили якори въ Дарсенѣ.
Фіеско. Прекрасно! — Откуда нарочные? —
Арапъ. Изъ Гима, Піаченцы и Франціи.
Фіеско (распечатываетъ письма и читаетъ) Милости просимъ, милости просимъ! (весело) Посланныхъ угостить какъ можно лучше.
Арапъ. Гмъ! (хочетъ идти.)
Фіеско. Постой, тебѣ еще много работы.
Арапъ. Что тебѣ надобно? носъ ли лазутчика, или жало скорпіона?
Фіеско. Завтра поутру прокрадутся въ городъ 2000 человѣкъ, переодѣтыхъ солдатъ. Разставь по всѣмъ заставамъ товарищей и прикажи имъ хорошенько смотрѣть на всѣхъ входящихъ. Нѣкоторые будутъ переодѣты пилигримами, идущими въ Лоретто, другіе монахами, Савоярдами, комедіантами, музыкантами, большая же часть отставными солдатами, желающими служить Генуѣ. Каждаго чужестранца спрашивать, гдѣ остановится; если онъ скажетъ: у золотой зміи, то привѣтствовать его дружески и показать мой дворецъ. Я полагаюсь на твою расторопность. —
Арапъ. Будьте въ ней увѣрены также, какъ и въ злобѣ моей. Если отъ меня укроется хотя одинъ клочекъ волосъ, то зарядите моими глазами духовое ружье и стрѣляйте воробьевъ. (Хочетъ идти.)
Фіеско. Постой, еще не все. Галеры подадутъ народу поводъ къ различнымъ толкамъ. Замѣчай, что будутъ говорить. Ежели кто нибудь спроситъ тебя, то скажи, что ты слышалъ, будто я хочу крейсировать противъ Турокъ. Понимаешь?
Арапъ. Понимаю. Бороды Евнуховъ лежатъ на верху, а что внутри, то знаетъ одинъ чортъ! (Хочетъ идти.)
Фіеско. Постой! — Еще одна предосторожность. — Джіанеттино имѣетъ теперь новую причину меня ненавидѣть. Примѣчай за своими товарищами, не пронюхаешь ли гдѣ злоумышленія на мою жизнь. Доріа посѣщаетъ подозрительные домы; прилѣпись къ дѣвамъ радости. Тайны Кабинета часто скрываются въ складкахъ женскаго платья. — Обѣщай имъ золотыя горы — обѣщай даже своего господина. Нѣтъ ничего почтеннаго, чего бы ты не могъ погрузить въ это тинистое болото до тѣхъ поръ, пока не найдешь настоящаго дна.
Арапъ. Постойте! — я вхожъ къ одной Діанѣ Бонони, которой служилъ слишкомъ годъ. Третьяго дни я видѣлъ, что Прокураторъ Ломеллино вышелъ изъ ея дому.
Фіеско. Прекрасно! этотъ Ломеллино виновникъ всѣхъ глупостей Доріа. Завтра же поутру ты долженъ побывать у ней. — Можетъ быть нынѣшнюю ночь онъ служитъ Эндиміономъ этой цѣломудренной Діанѣ.
Арапъ. Графъ, еще одно обстоятельство. — Ежели Генуэзцы спросятъ — и, клянусь адомъ, они непремѣнно спросятъ: — что думаетъ Фіеско о Генуѣ? — Сбросите ли вы личину, или — что отвѣчать мнѣ?
Фіеско. Отвѣчать? постой! — Плодъ еще не созрѣлъ; потуги предвѣщаютъ роды — говори, что Генуя лежитъ на плахѣ, а господинъ твой Іоаннъ Людвигъ Фіеско.
Арапъ (весело) Клянусь мошенническою честью, все это будетъ обработано какъ не льзя лучше! — Ну, другъ Гассанъ! теперь лети — но прежде забѣжимъ выпить винца! Ноги и руки полнехоньки дѣла. Надобно приласкать желудокъ, чтобъ онъ понукалъ ноги! (спѣшитъ вонъ, но тотчасъ ворочается) A propos! я было и забылъ! Вы желали знать что происходило между вашей женой и Калкано? — Онъ изъяснился въ любви — и получилъ отказъ. (Убѣгаетъ.)
Сожалѣю, Калкано! — Неужели вы думаете, что я оставилъ бы на произволъ случая чувствительную статью моего брака, еслибъ не былъ увѣренъ въ добродѣтели моей жены и въ собственномъ своемъ достоинствѣ? впрочемъ люби, ищи! — Ты хорошій солдатъ: любовь вооружитъ твою руку на погибель Доріа! — (Ходитъ по комнатъ) Теперь, Доріа, выступай на мѣсто битвы! Всѣ пружины этаго великаго предпріятія приведены въ дѣйствіе. Всѣ инструменты настроены для сего ужаснаго концерта. Теперь остается только сбросишь личину и показать Генуѣ патріота Фіеско. (Слышны шаги идущихъ) Кто-та идетъ!
Фіеско (идетъ къ нимъ навстрѣчу, весело) Здравствуйте, друзья мои! Какое важное обстоятельство привело васъ сюда всѣхъ вмѣстѣ? — И ты здѣсь, почтенный Веррина! Я бы скоро забылъ тебя, еслибъ мысли мои не занимались тобою ревностнѣе взоровъ. Кажется мы не видались съ послѣдняго бала? —
Веррина. Не напоминай мнѣ о немъ. Фіеско, съ того времени ужасное бремя налегло на главу мою. Но довольно объ этомъ.
Фіеско. Не довольно для моего любопытнаго дружества. Ты мнѣ откроешь все, когда будемъ наединѣ. (Обращаясь къ Мургеньино). Здраствуй, юный герой! Можно сказать, что знакомство наше еще зелено, но за то зрѣло мое дружество. Перемѣнили ль мы теперь свое обо мнѣ мнѣніе? —
Бургоньино. Думаю.
Фіеско. Веррина! Я слышалъ, что ты выдаешь дочь свою за этаго благороднаго юношу. Поздравляю съ прекраснымъ выборомъ. Я говорилъ съ нимъ только одинъ разъ и гордился бы родствомъ его.
Веррина. Этотъ отзывъ заставляетъ меня радоваться счастію моей дочери.
Фіеско (обращаясь къ другимъ) Сакко! Калкано! — Все рѣдкія явленія во дворцѣ моемъ. Я начинаю почти стыдиться моего гостепріимства, когда цвѣтъ Генуи чуждается онаго. А здѣсь я привѣтствую еще пятаго гостя. Онъ незнакомъ мнѣ, но сообщество сихъ благородныхъ Генуэзцевъ заставляетъ меня желать вашего знакомства,
Романо. Графъ, я просто живописецъ, мое имя Романо. Я прокармливаюсь, скрадывая природу; не имѣю другаго герба, кромѣ моей кисти, и пришелъ сюда (кланяясь), чтобъ найти высокую черту къ головѣ Брута.
Фіеско. Дайте руку, Романо! Наша богиня близка моему дому. Я люблю ее какъ сестру. Искусство правая рука природы. Природа творитъ, а искуство образуетъ людей. Предметъ вашей кисти, Романо?
Романо. Сцены маститой древности. Во Флоренціи выставленъ мой умирающій Геркулесъ, въ Венеціи, моя Клеопатра, а въ Римѣ, гдѣ герои временъ протекшихъ возстаютъ въ Ватиканѣ, мой яростный Аяксъ.
Фіеско. А теперь надъ чѣмъ трудится кисть ваша?
Романо. Я бросилъ ее, Графъ. Свѣтъ Генія находитъ пищи менѣе, нежели свѣтъ жизни. Нѣкоторые предметы блестятъ только подъ бумажною короной. Вотъ моя послѣдняя работа.
Фіеско (весело) Вы пришли очень кстати. Я сегодня необыкновенно веселъ; все существо мое наслаждается какимъ-то героическимъ спокойствіемъ. Я готовъ совершенно предаться прелестямъ природы. Поставьте вашу картину! Друзья, посвятимъ себя совершенно художнику.
Веррина. (товарищамъ) Теперь, Генуэзцы, замѣчайте!
Романо (устанавливаетъ картину) Свѣтъ долженъ падать съ этой стороны! Подымите эту завѣсу. Опустите эту! Хорошо. (Отходятъ въ сторону) Это Виргинія и Аппій Клаудій. (Продолжительное, поразительное молчаніе.)
Веррина (въ восторгѣ) Пламенѣй, сѣдовласый отецъ! — Ты трепещешь тиранъ? Что стоите вы въ ужасѣ, угнѣтенные Римляне! — За нимъ, Римляне! — Блеститъ ножъ жертвенный! — За иной, трусы Генуэзцы! — Гибель Дорію! Гибель, гибель! (махаетъ мечемъ.)
Фіеско (улыбаясь, живописцу) Какая похвала можешь быть лучше этой? Ваше искуство содѣлало старца безбородымъ мечтателемъ.
Веррина (въ изнеможеніи) Гдѣ я? Куда сокрылись они? исчезли какъ мечты! Ты здѣсь Фіеско? Тиранъ живъ еще, Фіеско!
Фіеско. Старикъ! ты долго смотрѣлъ и не видалъ лучшаго. Ты удивляешся этой Римской головѣ? Оставь ее; посмотри на эту дѣву. Какъ нѣжно, какъ дѣвственно это выраженіе! Какай прелесть и въ самыхъ увядающихъ устахъ! Какое сладострастіе съ этомъ угасающемъ взорѣ! — Неподражаемо! — Божественно, Романо! — А эта бѣлая, ослѣпительная грудь — какъ прелестно воздымается она послѣднею полною дыханія! — Романо, еще нѣсколько подобныхъ прелестей и я преклоню колѣна предъ вашимъ воображеніемъ, и прощусь съ природой! —
Бургоньино. Веррина, гдѣжь надежды твои? —
Веррина. Сынъ, мужайся! Всевышній отринулъ руку Фіески. Онъ избралъ наши!
Фіеско (живописцу) Такъ, Романо! это послѣднее произведеніе ваше. Ваши силы истощены. Вы не должны снова браться за кисть. Но — удивляясь художнику, я забылъ о его произведеніи. Я могъ бы стоять здѣсь, перелившись въ одно зрѣніе и не чувствовать землетрясенія. Возьмите вашу картину. Заплатить за нее, недостанетъ и всѣхъ сокровищъ Генуи. Возьмите ее.
Романо. Честь — награда художника. Я дарю ее вамъ. (Хочетъ идти.)
Фіеско. Подождите, Романо! (ходитъ величественно по комнатѣ и кажется думаетъ о чемъ-то великомъ. По временамъ посматриваетъ на другихъ бѣглымъ, но проницательнымъ взоромъ, наконецъ беретъ Романо за руку и позволитъ къ картинѣ) Подойди сюда, живописецъ! (Съ гордостію и величіемъ) Ты гордишься, что можешь оживотворять мертвый холстъ, можешь безъ большихъ усилій увѣковѣчивать дѣянія великія! — Ты величаешься поэтическимъ жаромъ, бездушной кукольной комедіей фантазіи, безъ сердца, безъ силы, воспламеняющей къ дѣяніямъ великимъ! — Ты низвергаешь тирановъ на холстѣ — а самъ презрѣнный рабъ! — Однимъ почеркомъ кисти освобождаешь Республики — и не можешь разсторгнуть собственныхъ цѣпей своихъ! (Повелительно) Иди? Работа твоя ничтожная игрушка. Призракъ исчезаетъ предъ дѣяніемъ. (Роняетъ картину — величественно) Я сдѣлалъ, что ты только написалъ!-- (Всѣ въ изумленіи. Романо въ смущеніи уноситъ картину.)
Фіеско (послѣ нѣкотораго молчанія) Не ужели вы думали, что левъ спитъ, потому что не слышно его реву? — Не ужели вы были такъ тщеславны, что подумали будто одни чувствуете, одна желаете свергнуть бремя оковъ Генуи. Прежде нежели звуки ихъ достигли до вашего слуха, они были уже разрушены мною! — (Открываетъ шкатулку, вынимаетъ связку писемъ и разбрасываетъ ихъ по столу) Вотъ, солдаты изъ Пармы — вотъ, Французское золото — вотъ, 4 галеры отъ Папы. Чего недостаетъ еще, чтобъ спугнутъ тирана съ гнѣзда его? — Говорите! (Всѣ безмолвствуютъ, Фіеско приближается къ нимъ съ чувствомъ самодовольствія) Республиканцы! вы умѣете проклинать, но не низвергать тирановъ. (Всѣ, кромѣ Веррины, упадаютъ предъ нимъ на колѣна.)
Веррина. Фіеско! — Мой духъ преклоняется предъ твоимъ — мои колѣна не могутъ этаго сдѣлать! — Ты великій человѣкъ — но — встаньте Генуэзцы!
Фіеско. Вся Генуя ропщетъ на сластолюбца Фіеско. Вся Генуя проклинала распутнаго Фіеско! Генуэзцы, мое распутство обмануло хитраго деспота, мое безуміе скрыло отъ вашего любопытства мою опасную мудрость! Великій заговоръ былъ скрытъ въ пеленахъ роскоши. — Довольно. Генуя знаетъ меня въ васъ. Удовлетворено мое величайшее желаніе.
Бургоньино (бросается на стулъ) Не ужели теперь я ничего не значу!
Фіеско. Но перейдемъ скорѣе отъ мыслей къ самымъ дѣламъ. Все приготовлено. Я могу осадить городъ съ моря и земли. Римъ, Парма и Франція защищаютъ меня. Дворянство ропщетъ. Народъ преданъ мнѣ. Я усыпилъ тирановъ. Республика готова къ преобразованію. Счастіе намъ благопріятствуетъ. Ничего недостаетъ — но Веррина погрузился въ думу?
Бургоньино. Потерпите. Я знаю слово, которое возбудитъ его скорѣе, нежели труба страшнаго суда. (Подходитъ къ Верринѣ) Отецъ! твоя Берта въ отчаяніи!
Веррина. Кто сказалъ это? Генуэзцы, къ дѣлу!
Фіеско. Подумайте объ исполненіи нашего предпріятія. Уже ночь; — Генуя спитъ. Тиранъ, утомленный отъ дневныхъ преступленій, палъ на ложе. — Бодрствуйте за обоихъ!
Бургоньино. Прежде нежели разстанемся, укрѣпимъ сей великій союзъ объятіемъ (обнимая другъ друга, они составляютъ кругъ.) Здѣсь соединились пять величайшихъ мужей Генуи, чтобъ рѣшить участь своей отчизны (сжимаютъ другъ друга сильнѣе) Разрушится строеніе міровъ, гласъ трубный разорветъ всѣ связи крови и любви, но не расторгнется сей союзъ священный!
Веррина, Когда же мы опять соберемся?
Фіеско. Завтра въ полдень я выслушаю ваши мнѣнія.
Веррина. И такъ завтра въ полдень! Доброй ночи, Фіеско. Бургоньино, идемъ! Ты услышишь то, чего не воображаешь. (Уходитъ.)
Фіеско (прочимъ) Вы, чтобъ не замѣтили шпіоны Доріа, ступайте черезъ задній дворъ. (Всѣ удаляются.)
Фіеско (ходитъ по комнатъ въ задумчивости.) Какое волненіе въ груди моей! Какое тайное стремленіе мыслей! — Какъ подозрительные братья, которые выходя на черное дѣло, крадутся и боязливо потупляютъ въ землю свои пламенныя лица, такъ точно увиваются роскошные призраки около души моей? — Остановитесь! Помедлите! Дайте мнѣ взглянуть на ваши лица! — Добрая мысль укрѣпляешь сердце мужа и не страшится лучей дня! — О, я знаю васъ! — Это ливрея вѣчнаго лжеца — Исчезните! (Молчаніе, потомъ съ возрастающею живостію) Фіеско республиканецъ? Фіеско Герцогъ?-- Остерегись — передъ тобой зіяетъ бездна, гдѣ исчезаетъ добродѣтель, гдѣ раздѣляются между собою небо и адъ. — Здѣсь спотыкались Герои, здѣсь падали Герои, и свѣтъ проклиналъ имена ихъ! — Здѣсь Герои приходили въ сомнѣніе, и Герои дѣлались полубогами! — (съ большею живостію) Moи сердца Генуэзцовъ! Въ моей власти грозная Генуя! — О, какъ коваренъ порокъ! — каждаго діавола онъ заслоняетъ Ангеломъ. — Гибельное славолюбіе! Древняя прелестница! Ангелы забывали въ твоихъ объятіяхъ свое небо, и смерть выскочила изъ твоего чрева! (Съ ужасомъ) Ангеловъ ты лишаешь безсмертія своимъ Сиренинымъ пѣніемъ! людей ты прельщаешь золотомъ, женщинами и вѣнцами! (Послѣ нѣкотораго молчанія) Завоевать корону — величественно!-- Отвергнуть ее — божественно! — (Рѣшительно) Гибни, злодѣй! будь свободна Генуя! — а я — (въ восхищеніи) твой счастливѣйшій гражданинъ! —
ДѢЙСTВIЕ III.
правитьБургоньино (останавливаясь) Отецъ? куда ведешь ты меня? Мрачная горесть, съ которою ты вызванъ меня, еще и теперь отзывается въ этомъ тяжкомъ, прерывистомъ дыханіи. Прекрати это ужасное молчаніе. Говори, и не пойду далѣе.
Веррина. Мы на мѣстѣ.
Бургоньино. Ужаснѣйшемъ? — Родитель? у меня волосы станутъ дыбомъ, если то, что я услышу, подобно мрачности этой пустыни.
Веррина. Но все это ничто въ сравненіи съ мрачностію души моей. — Слѣдуй за мной туда, гдѣ тлѣніе пожираетъ трупы, гдѣ грозная смерть пируетъ за своей страшной трапезой, — туда, гдѣ стоны душъ погибшихъ увеселяютъ діаволовъ, гдѣ неблагодарныя слезы горести текутъ чрезъ рѣшето вѣчности — туда сынъ мой, гдѣ измѣняется свѣтъ, гдѣ исчезаетъ милосердіе Творца. — Тамъ я буду говорить тебѣ судорожными движеніями и ты со скрежетомъ будешь внимать словамъ моимъ.
Бургоньино. Говори, заклинаю тебя!
Веррина. Юноша! я боюсь — еще алѣетъ кровь твои — твое тѣло нѣжно! это заставляетъ тебя чувствовать по-человѣчески — сострадать бѣдствіямъ; это тихое пламя чувствительности растапливаетъ ледъ моей мудрости. Еслибъ хладъ старости или свинцовое бремя горести подавили радостное волненіе страстей твоихъ — еслибъ черная, густая кровь содѣлала твое сердце равнодушнымъ къ страждущей природѣ, тогда ты могъ бы понимать языкъ моей горести, могъ бы удивляться моему предпріятію.
Бургоньино. Говори! оно будетъ и моимъ.
Веррина. Нѣтъ, сынъ мой! — Веррина пощадитъ твое сердце. — Сципіо! ужасное бремя тяготитъ грудь эту — предпріятіе ужасное, какъ безсвѣтная ночь — предпріятіе, могущее растерзать грудь мужа. — И одинъ свершу его;-- но еще долѣе скрывать въ груди моей — не могу. — Еслибъ я былъ гордъ, я могъ бы сказать: мученіе быть единственнымъ, великимъ человѣкомъ. — Величіе и самому Творцу сдѣлалось тягостнымъ, и Онъ содѣлалъ духовъ своими повѣренными — слушай Сципіо!
Бургоньино. Моя душа поглощаетъ слова твои.
Веррина. Слушай, но не возражай. Слышишь ли, ни слова! — Фіеско долженъ умереть!
Бургоньино (въ изумленіи) умереть! Фіеско!
Веррина. Умереть! — Боже! Благодарю тебя! — Спала тяжесть съ груди моей. — Сынъ мой! Фіеско долженъ умереть — умереть отъ руки моей! — Теперь ступай. — Есть дѣла, не подвергающіяся сужденіямъ человѣческимъ — которымъ судія небо! — И это одно изъ нихъ. Ступай! я не хочу слышать ни хулы, ни похвалы твоей; и знаю, чего стоитъ мнѣ это предпріятіе. Довольно. Но, постой, можетъ быть ты будешь ломать надъ этимъ голову до безумія. — И такъ — видѣлъ ли ты какъ веселился онъ вчера нашимъ смущеніемъ? Человѣкъ, котораго улыбка привела въ заблужденіе цѣлую Италію, будетъ ли терпѣть въ Генуѣ себѣ подобныхъ? Ступай! Фіеско низвергнетъ тирана, это вѣрно! Фіеско содѣлается опаснѣйшимъ тираномъ, это еще вѣрнѣе! (Уходитъ поспѣшно, Бургоньино въ безмолвномъ изумленіи смотритъ за нимъ вслѣдъ, потомъ идетъ за нимъ медленно.)
Что это значитъ? — Мѣсяцъ зашелъ, пламенная денница подымается изъ моря — а безпокойныя мечты все еще гонятъ сонъ отъ глазъ моихъ. — Все существо мое перелилось въ одно чувство. — Мнѣ надо подышать чистымъ воздухомъ. (Отворяетъ стеклянную дверь. Городъ и море позлащены утреннею зарею. Фіеско ходитъ большими шагами по комнатѣ.) Если я величайшій человѣкъ въ Генуѣ, то неужели низшія души не должны покориться высшей? — Но я отдалюсь отъ стези добродѣтели! (Останавливается) Добродѣтели? — Человѣкъ возвышенный подверженъ искушеніямъ, отличнымъ отъ тѣхъ, которымъ подвергается существо обыкновенное; — неужели онъ долженъ раздѣлять добродѣтели сего послѣдняго? — Панцырь, который жметъ тощее тѣло Пигмея, неужели долженъ быть впору Гиганту? (Солнце восходитъ надъ Генуей) Этотъ великолѣпный городъ — (спѣшитъ къ дверямъ съ отверстыми объятіями) мой! — Какое величіе управлять имъ — блестѣть надъ нимъ подобно царственному дню — погрузить въ этотъ бездонный океанъ всѣ клокочущія страсти — всѣ ненасытимыя желанія! — Такъ! если остроуміе обманщика и не облагородить обмана, то по крайней мѣрѣ цѣль онаго облагородитъ обманщика. Постыдно опустошить полный кошелекъ — дерзко похитишь милліонъ, — но велико, неизъяснимо велико похитить корону! — Стыдъ уменьшается съ возрастаніемъ преступленія. (Молчаніе, потомъ выразительно) Повиноваться! — Властвовать!-- Ужасная, бездонная пропасть! — Повергните въ нее все, что только человѣкъ имѣетъ драгоцѣннаго, наши побѣды — завоеватели, ваши безсмертныя произведенія — художники, ваше сластолюбіе — Эпикурейцы, ваши моря и острова — мореплаватели! — Повиноваться и властвовать, Существовать и несуществовать!-- Какое неизмѣримое пространство! (Величественно) Какое блаженство стоитъ на этой ужасно возвышенной точкѣ! — Взирать на бурную пучину человѣчества, гдѣ колесо слѣпой обманщицы коварно вертитъ судьбою людей! — Какой восторгъ испить первому изъ чаши радости, — управлять по желанію закономъ — этимъ грознымъ исполиномъ! Какое величіе укрощать тонкою уздою неукротимыя страсти народа — однимъ, — однимъ дуновеніемъ превращать въ прахъ воздымающуюся гордость Вассала — осуществлять творческимъ скипетромъ Царя и самыя мечты свои! О, эта картина возноситъ духъ выше предѣловъ его! Одна минута Царя поглотитъ весь цвѣтъ существованія! Не поприще жизни, но то, что на поприщѣ составляетъ достоинство бытія! — Раздроби громъ на простые звуки, и ты усыпишь имъ дѣтей; слей ихъ въ одинъ внезапный ударъ, и величественный звукъ потрясетъ всю вселенную — Рѣшено! (Уходитъ величественно).
Леонора. Извините, Графъ. Я боюсь, не помѣшала ль я вашему утреннему спокойствію?
Фіеско (въ смущеніи отступаетъ назадъ) Въ самомъ дѣлѣ, Графиня, вы изумляете меня довольно страннымъ образомъ.
Леонора. Этого не случается только съ любовниками.
Фіеско. Прелестная Графиня, вы подвергаете свои прелести вредоносному дѣйствію утренняго воздуха.
Леонора. Не знаю для чего должна я беречь небольшой остатокъ ихъ для горести.
Фіеско. Для горести, моя милая. — Я до сихъ поръ полагалъ, что только нежеланіе преобразовывать Государства можно назвать душевнымъ спокойствіемъ?
Леонора. Можетъ быть. Но я чувствую, что моя женская грудь раздирается этимъ душевнымъ спокойствіемъ. — Графъ, я пришла обезпокоить васъ незначительною просьбою, если вы только удѣлите для меня нѣсколько минутъ. Въ теченіи 7 мѣсяцевъ, въ какомъ то странномъ снѣ, я мечтала быть Графинею Лавагна. Теперь этотъ сонь исчезъ. — Онъ разстроилъ мою голову. Чтобъ избавить воображеніе отъ этаго живаго призрака, я должна припомнить всѣ невинныя наслажденія моего дѣтства, и потому позвольте мнѣ возвратиться въ объятія моей доброй матери.
Фіеско (въ смущеніи) Графиня!
Леонора. Вы должны имѣть состраданіе къ моему сердцу; оно слабо, изнѣжено и самое малѣйшее воспоминаніе о мечтѣ моей можетъ разстроить еще болѣе мое болѣзненное воображеніе, — и потому я возвращаю вамъ послѣдніе оставшіеся залоги. (Кладетъ на столъ драгоцѣнности) И этотъ кинжалъ, пронзившій мое сердце! (кладетъ его любовное письмо). И этотъ — и — (удаляется рыдая), я не оставляю у себя ничего, кромѣ раны!
Фіеско (растроганный, спѣшитъ за нею — останавливаетъ) Леонора! Ради Бога! Что это значишь?
Леонора. Я не заслужила быть вашей супругою; но супруга ваша должна бы заслуживалъ уваженіе. Съ какимъ торжествомъ взираютъ теперь на меня Генуэзски! Съ какою ядовитою насмѣшливостію нашептываютъ онѣ другъ другу на ухо: — «Посмотрите, какъ увядаетъ тщеславная, возмнившая обладать Фіеской!» — Жестокое наказаніе за мою надмѣнность. Я презирала весь полъ свой, когда Фіеско подвелъ меня къ брачному алтарю.
Фіеско. Графиня! ей Богу! эта сцена начинаетъ становишься довольно странною.
Леонора. Онъ блѣднѣетъ — краснѣетъ! Смѣлость моя возрастаетъ. —
Фіеско. Подождите только два дни и тогда обвиняйте меня.
Леонора. Пожертвована — прелестницѣ. — Нѣтъ, супругъ мой, не отвращай отъ меня взоровъ своихъ! Неужели взоры, которые приводишь въ рабскій трепетъ цѣлую Геную, страшатся слезъ женщины: —
Фіеско (въ смущеніи). Ни слова болѣе, Синьора! Ни слова!
Леонора (съ горестію и вмѣстѣ съ небольшою колкостію). Какое благородство терзать сердце слабой женщины! — Я упала въ объятія мужа. Всѣ женскія слабости мои въ сладострастномъ упоеніи прильнули къ могущему. Я отдала ему все небо мое и великодушный мужъ отдаешь его хитрой —
Фіеско (въ сильномъ движеніи прерываетъ слова ея) Леонора, милая Леонора! ты ошибается.
Леонора. Милая Леонора? — Благодарю Всемогущій! Это голосъ прежней любви. Коварный! я бы должна ненавидѣть тебя — и съ жадностію поглощаю остатки твоей нежности! — Ненавидишь? Ненавидѣть Фіеско? О, нѣтъ! — не вѣрь этому! Твоя измѣна научитъ меня умереть, и не ненавидѣть. Мое сердце обмануто. (Слышенъ голосъ Арапа.)
Фіеско. Леонора, исполните одну дѣтскую просьбу?
Леонора. Все, Фіеско только не равнодушіе! — Всё, что вамъ угодно!
Фіеско (значительно) До тѣхъ поръ, пока Генуя не постарѣетъ еще двумя днями, не спрашивайте, не осуждайте! (уводитъ ее въ другую комнату).
Фіеско. Откуда въ такомъ волненіи?
Арапъ. Скорѣе, Графъ!
Фіеско. Не попалось ли чего въ твои сѣти?
Арапъ. Читайте это письмо. Я такъ бѣжалъ, что, кажется, Генуя сдѣлалась 12-ю улицами меньше, или мои ноги во столько разъ длиннѣе. Вы блѣднѣете? Да, они играютъ головами и ваша проигрывается. Какъ вамъ это нравится?
Фіеско (съ ужасомъ бросаетъ письмо на столъ) Дьяволъ, какъ завладѣлъ ты этимъ письмомъ?
Арапъ. Почти также, какъ Ваше Сіятельство Республикой! Нарочный долженъ былъ отвезти его въ Леванто. Я пронюхалъ, засѣлъ въ глухомъ мѣстѣ; бацъ — куница упала и курица въ нашихъ рукахъ.
Фіеско. Да будетъ кровь его на тебѣ! — За это письмо нельзя заплатить золотомъ.
Арапъ. Я буду благодаренъ и за серебро. (Значительно) Графъ Лавагна! недавно я имѣлъ злоумышленіе на вашу жизнь (показывая на письмо), этимъ я бы могъ довершишь неудавшееся. Теперь я думаю, Ваше Сіятельство и мошенникъ расчитались. За дальнѣйшее вы можете благодаришь добраго пріятеля, (подаетъ ему другую бумагу) Нумеръ 2 й.
Фіеско (беретъ бумагу, съ удивленіемъ.) Не взбѣсился ли ты?
Арапъ. Нумеръ 2 й. (становится подлѣ него, избоченясь, съ надмѣнностію). Левъ не сглуповалъ, что простилъ мышь! (Лукаво). Онъ поступилъ расчетливо, иначе, кто бы освободилъ его изъ сѣтей? — Какъ вамъ это нравится?
Фіеско. Скажи, сколько дьяволовъ находится у тебя съ услугахъ?
Арапъ. Одинъ — да и тотъ на Графскомъ корму.
Фіеско. Подписано собственною рукою Доріа! Гдѣ досталъ ты этотъ листъ?
Арапъ. У моей любезной Бонони. Еще въ прошедшую ночь я отправился къ ней; началъ разсыпать предъ нею ваши красныя слова и еще прекраснѣйшіе цехины. — Послѣдніе тронули ея чувствительное сердце и мнѣ приказано явиться въ 6 часовъ утра. Являюсь. Графъ, какъ вы говорили, былъ точно тамъ, и заплатилъ этой бумагой за входъ въ запрещенное царство наслажденіи.
Фіеско (съ презрѣніемъ) Подлые рабы женщинъ! Хотятъ низвергать республики, и не могутъ умолчать передъ женщиной! Изъ этихъ бумагъ видно, что Доріи и приверженцы его сговорились умертвить меня и 12 Сенаторовъ и провозгласитъ Джіанеттино Самодержавнымъ Герцогомъ.
Арапъ. И притомъ поутру въ день избранія Дожа.
Фіеско (быстро) Эта ночь умертвитъ утро еще въ утробѣ матери. — Скорѣе, Гассанъ! У меня все готово — Собери заговорщиковъ — Мы предупредимъ ихъ кровавымъ пиромъ! — Спѣши, Гассанъ!
Арапъ. Мнѣ еще надо выгрузитъ сумму извѣстій: 2000 человѣкъ проведены счастливо. Я помѣстилъ имъ у Капуциновъ, гдѣ не откроетъ ихъ и самый лучь солнечный. Они горятъ нетерпѣніемъ увидѣть своего повелителя и всѣ молодецъ къ молодцу.
Фіеско. За каждаго тебѣ готовится по скуди. Что говорятъ въ Генуѣ о моихъ галерахъ?
Арапъ. Эта статья забавнѣе всего. Болѣе 400 искателей приключеній, которыхъ миръ между Испаніей и Франціей посадилъ на мѣль, привязались къ моимъ товарищамъ и осыпали ихъ просьбами, чтобъ они исходатайствовали позволеніе идти съ вами противъ невѣрныхъ. Я велѣлъ имъ ввечеру явиться къ вамъ во дворецъ.
Фіеско (съ радостію) Мошенникъ! Я скоро буду принужденъ обнять тебя. Это образцовое дѣло! 400 человѣкъ, говоришь ты? — Генуѣ нѣтъ спасенія! Ты пріобрѣлъ еще 400 скуди.
Арапъ (откровенно) Въ самомъ дѣлѣ, Фіеско? Мы двое такъ перевернемъ Геную, что законы можно будетъ выметать щеткою! — Я еще не говорилъ вамъ, что и въ здѣшнемъ гарнизонѣ у меня есть люди, на которыхъ могу положиться, какъ на будущее путешествіе въ адъ. Моимъ стараніемъ у каждыхъ воротъ у насъ будетъ по крайней мѣрѣ по 6 человѣкъ, которыхъ довольно, чтобъ занять и потопить въ винѣ всѣ пять чувствъ остальныхъ солдатъ. И такъ если вамъ угодно отважиться этою ночью на какое-либо предпріятіе, то вы найдете всѣхъ караульныхъ пьяными.
Фіеско. Ни слова болѣе. До сихъ поръ я ворочалъ громадами безъ всякой человѣческой помощи и близь самой цѣли долженъ пристыдить меня негоднѣйшій изъ смертныхъ? Твою руку! чего не вознаградитъ тебѣ Графъ, то вознаградитъ Герцогъ.
Арапъ. Еще письмо отъ Графини Имперіали. Она увидала меня изъ окна, подозвала къ себѣ и съ насмѣшкою спросила: «не случилось ли съ Графиней припадка желтухи?» — Ваше Сіятельсільо вѣрно спрашиваете о здоровьѣ? — сказалъ я.
Фіеско (прочитавъ письмо бросаетъ его) Чтожь она отвѣчала?
Арапъ. Отвѣчала, что сожалѣетъ о судьбѣ бѣдной вдовы и готова сдѣлать ей удовлетвореніе и запретить Вашему Сіятельству дѣлать ей учтивости.
Фіеско (насмѣшливо) Которыя конечно можно отсрочить до втораго пришествія. Обь этомъ не стоило и говорить.
Арапъ. Женскія дѣла слѣдуютъ тотчасъ за государственными.
Фіеско. О конечно, а особливо эти! Что это у тебя за бумажка?
Арапъ. Такъ бездѣлка! — Эти порошки дала мнѣ Синьора, приказавъ подсыпать каждый день въ лимонадъ нашей супруги,
Фіеско (блѣднѣетъ) Дала тебѣ?
Арапъ. Донна Юлія, Графиня Имперіали.
Фіеско (вырываетъ у него порошки) Ты лжешь, бездѣльникъ! Я велю приковать тебя живаго къ флюгеру башни Св. Лоренцо, гдѣ вѣтеръ въ одно мгновеніе повернетъ тебя девять разъ! — Эти порошки?
Арапъ (нетерпѣливо) Я долженъ всыпать въ шеколадъ вашей супруги; — такъ приказала Донна Юлія Имперіали.
Фіеско (внѣ себя) Чудовище, чудовище! — Умертвить это невинное созданіе! Неужели въ сердцѣ женщины можетъ скрываться столько злости? — Но я забылъ благодарить тебя, о Провидѣніе, что ты разрушило этотъ адскій умыселъ — разрушило еще злѣйшимъ дьяволомъ! Неисповѣдимы пути твои. (Арапу) Обѣщай повиноваться и молчать.
Арапъ. Съ охотою; а особливо послѣднее; она заплатила мнѣ за это.
Фіеско. Этой запиской она приглашаетъ меня къ себѣ. Я буду, сударыня! — Я уговорю васъ, пожаловать сюда. Хорошо. Теперь| бѣги какъ можно скорѣе и созови всѣхъ заговорщиковъ
Арапъ. Я напередъ зналъ, что вы это прикажете и потому каждому назначилъ быть здѣсь ровно въ 10 часовъ.
Фіеско. Идутъ. Это они. Ты стоишь особенной висѣлицы, на которой еще не мучился ни одинъ изъ потомковъ Адама. Ступай въ переднюю; если будешь надобенъ я позову.
Арапъ (уходя) Арапъ сдѣлалъ свое дѣло, Аралъ можетъ идти.
Фіеско (встрѣчая ихъ). Гроза близка! Тучи находятъ. Тише. Заприте дверь.
Веррина. Я заперъ за собою 8 комнатъ. Подозрѣніе не проникнетъ сюда.
Бургоньино. Здѣсь нѣтъ измѣнника, если не содѣлается имъ страхъ нашъ.
Фіеско. Страхъ не переступитъ въ порогъ моего дома. Привѣтствую всѣхъ, кто не перемѣнился со вчерашняго дня. Садитесь.
Бургоньино. Я не люблю сидѣть, когда думаю о разрушеніи.
Веррина. Ты предложилъ намъ подумать о томъ, какъ умертвить тирана. Спрашивай. Мы готовы отвѣчать тебѣ.
Фіеско. Прежде позвольте спросить: кто долженъ пасть? (Всѣ молчатъ).
Бургоньино (облокотясь на стулъ Фіеско — значителѣно) Тираны.
Фіеско. Прекрасно, тираны. Но прошу вникнуть въ значеніе этаго слова. Кто болѣе тиранъ? Тотъ ли, кто имѣетъ намѣреніе, или кто имѣетъ силу попрать свободу?
Веррина. Я ненавижу перваго, страшусь послѣдняго. Смерть Андрею!
Калкано (въ движеніи) Андрею, престарѣлому Андрею, который, можетъ быть, послѣ завтра разочтется съ Природою?
Сакко. Андрею, кроткому Андрею?
Фіеско. Сакко! ужасна кротость этаго старца! Бѣшенная дерзость Джіанеттино только смѣшна. — Смерть Андрею Доріа! Веррина, это гласъ твоей мудрости!
Бургоньино. Желѣзныя или шелковыя цѣпи — все цѣпи! — Смерть Андрею!
Фіеско (подходя къ столу) И такъ, рѣшена судьба и дяди и племянника. Подписывайте, (Всѣ подписываются.) Кто долженъ пасть — извѣстно. (Садятся.) Теперь какъ? — Говорите, Калкано.
Калкано. Два способа исполнить это предпріятіе, или подобно воинамъ, или подобно убійцамъ. Первое опасно, потому что заставитъ насъ имѣть многихъ соучастниковъ, дерзко, потому что мы еще неувѣрены въ сердцахъ народа. — Для втораго довольной пяти кинжаловъ. Черезъ три дня будетъ торжественная служба въ церкви Св. Лоренца. Оба Дорія будутъ тамъ. Въ присутствіи Всевышняго исчезаетъ и боязнь тирановъ. А все сказалъ.
Фіеско (отвращаясь) Калкано! ужасно ваше мудрое мнѣніе. — Рафаель Сакко?
Сакко. Доводы Калкано убѣждаютъ меня, образъ исполненія ужасаетъ. Лучше пригласить обоихъ Доріевъ на пиръ. Тогда за скатертью браной негодованіе всей Республики принудить ихъ вкусить смерть отъ нашихъ кинжаловъ или въ хорошемъ Кипрскомъ. По крайней мѣрѣ это средство удобно.
Фіеско (съ ужасомъ) Сакко, что ежели въ часъ смерти, капля вина, которая бы должна освѣжить уста ваши, превратится въ кипящую смолу — предвкушеніе ада? Что тогда, Сакко? Нѣтъ, этотъ совѣтъ ужасенъ! Говори Веррина.
Веррина. Откровенное сердце не страшится опасности, убійство породнитъ насъ съ каждымъ бандитомъ. Мечь въ рукѣ признакъ героя. По моему мнѣнію, мы подадимъ знакъ къ возмущенію и громогласно воззовемъ сыновъ отечества ко мщенію! (Вскакиваетъ со стула. Всѣ дѣлаютъ то же. Бургоньино обнимаетъ его).
Бургоньино. И вооруженною рукою присудимъ счастіе благопріятствовать намъ? Это голосъ чести и мой!
Фіеско. И мой! (Обращаясь къ Сакко и Выкано) Стыдитесь, Генуезцы! Счастіе и безъ того много для насъ сдѣлало, и намъ самимъ должно потрудиться. — И такъ, Генуезцы, бунтъ, и еще въ эту ночь! (Веррина и Бургоньино съ изумленіи, Калкано и Сакко съ ужасѣ.)
Калкано. Какъ? въ эту ночь? Еще сильны тираны, еще малочисленны наши приверженцы!
Сакко. Въ эту ночь? у насъ еще ничего не приготовлено, а солнце садится!
Фіеско. Ваше сомненіе основательно; но прочтите эти бумаги. (Подаетъ имъ письмо Джіанеттино; съ то время какъ они читаютъ, онъ ходитъ по комнатѣ съ насмѣшливымъ видомъ). Гаснетъ звѣзда твоя, надмѣнный Доріа! — Ярко блистала она на небосклонѣ Генуи. Ты видѣлъ, что и солнце оставляетъ лазурный сводъ неба и раздѣляетъ власть надъ свѣтомъ съ блѣдною луною. Ты видѣлъ это и въ гордости не полагалъ предѣловъ своему величію. Прости, Дорій, яркая звѣзда.
Погибъ и Патроклъ могущій,
А онъ былъ выше тебя!
Бургоньино (прочитавъ бумагу) Это ужасно!
Калкано. Двѣнадцать, однимъ выстрѣломъ!
Веррина. Завтра въ Совѣтѣ!
Бургоньино. Дайте мнѣ эту бумагу. Я поскачу съ нею по всей Генуѣ и камни оживотворятся и собаки завоютъ: Разбой!
Всѣ. Мщеніе! мщеніе! еще въ нынѣшнюю ночь!
Фіеско. И такъ, вы согласны. Къ вечеру я созову значительнѣйшихъ изъ числа недовольныхъ, а именно: всѣхъ означенныхъ на этомъ смертномъ листѣ, и сверхъ того Сауліевъ, Гешпидіевъ Вивальди и Везодимари, они всѣ смертельные враги Доріевъ; но Джіанеттино забылъ объ нихъ. Они съ радостію примутъ мое предложеніе.
Бургоньино, Въ этомъ я не сомнѣваюсь.
Фіеско Прежде всего намъ должно овладѣть моремъ. Галеры и матросы у меня есть. 20 Кораблей Доріа не оснащены, безъ войска, овладѣть ими не трудно, устье Дарсены запремъ и тѣмъ отнимемъ всю надежду на бѣгство. Если мы овладѣемъ гаванью, то Генуя въ оковахъ.
Веррина. Безъ сомнѣнія.
Фіеско. Потомъ приступимъ и займемъ городскія укрѣпленія. Важнѣйшее изъ оныхъ вороты Св. Ѳомы, ведущія къ морю; взятіе оныхъ соединитъ наши сухопутныя силы съ морскими. На обоихъ Доріевъ нападутъ и убьютъ во дворцахъ ихъ. По всѣмъ улицамъ бить тревогу, чтобъ граждане присоединились къ намъ сражаться за свободу. Если счастіе намъ поблагопріятствуетъ, то дальнѣйшее вы услышите въ Совѣтѣ.
Беррина. Планъ хорошъ. Приступимъ къ распредѣленію должностей.
Фіеско (значительно) Генуезцы! вы добровольно избрали меня главою заговора. Будете ли исполнять мои поселѣнія?
Веррина. Если они полезны.
Фіеско. Веррина! понимаешь ли ты значеніе слова: подчиненность? Изъясните ему, Генуезцы! — Если я не буду имѣть полной свободы управлять этими головами; — если я не буду полнымъ властелиномъ этаго заговора, то онъ лишится одного Члена.
Беррина. Жизнь свободная вознаградитъ два часа рабства. Мы повинуемся!
Фіеско. И такъ, теперь оставьте меня. Одинъ изъ васъ долженъ обойти городъ и донесть мнѣ о силѣ и слабости укрѣпленныхъ мѣстъ. Другой узнаетъ пароль. Третій вооружитъ галеры. Четвертый проведетъ въ мой замокъ 2000 солдатъ. По вечеру я осмотрю все самъ, и если пощастливится, то сорву банкъ въ Фарао. Ровно въ 9 часовъ всѣ должны быть здѣсь, чтобъ принять мои повелѣнія. (Звонитъ.)
Беррина. Я беру на себя гавань. (Уходитъ.)
Бургоньино. А я солдатъ. (Уходитъ.)
Калкано. Я пароль. (Уходитъ.)
Сакко. Я обойду городъ. (Уходитъ.)
Фіеско (садится къ столу и пишетъ.) Они бились около слова подчиненность, какъ бабочка на булавкѣ. Но ужъ поздно, Республиканцы!
Арапъ (входить) Графъ!
Фіеско (встаетъ, отдавая ему записку) Всѣхъ, чьи имена здѣсь написаны, пригласи ко мнѣ на вечерній спектакль.
Арапъ. Въ которомъ вѣрно и они будутъ дѣйствующими, а за входъ платить головами.
Фіеско. (презрительно) Когда это будетъ исполнено, я не стану удерживать тебя въ Генуѣ. (Уходя, роняетъ за собою кошелекъ). Это будетъ твоя послѣдняя работа. (Уходитъ.)
Арапъ (поднимая медленно кошелекъ, съ изумленіемъ смотритъ ему въ слѣдъ). Такъ вотъ въ какихъ отношеніяхъ мы съ тобою находимся? «Я не стану удерживать тебя въ Генуѣ.» Ежели это перевести съ Христіанскаго на мой языческій, то выдетъ: когда я буду Герцогомъ, то велю вздернуть добраго пріятеля на Генуэзскую висѣлицу. Хорошо. Зная, что мнѣ извѣстны его тайны, онъ боится, чтобъ я не проболтался когда онъ будетъ Герцогомъ. Тише, Графъ! о послѣднемъ можно бы подумать.
Теперь, старикъ Доріа! жизнь твоя въ моей власти. Ты погибъ, если я не предостерегу тебя. Ежели я теперь пойду и открою заговоръ, то сохраню Герцогу Генуэзскому жизнь и Герцогство, и благодарность его, по крайней мѣрѣ, наполнитъ эту шляпу по самые края золотомъ. (Хочетъ идти, но вдругъ останавливается) Постой, не спѣши, другъ Гассанъ, не дурачишься ли ты? — Что если вся эта рѣзня кончится ни чѣмъ, и въ добавокъ изъ этаго выдетъ что нибудь доброе. Корыстолюбіе проказитъ со мною дьявольски! Что больше произведетъ бѣдствій? Гибель Фіеско, или гибель Доріа? Адъ! помоги мнѣ разгадать эту дьявольскую загадку. Если предпріятіе Фіески исполнится, Генуя возстанетъ. Нѣтъ! этаго не можетъ быть! Спасется Дорій, все останется по прежнему, и въ Генуѣ будетъ царствовать миръ. — Это еще хуже! — Но забавное зрѣлище, когда головы бунтовщиковъ полетятъ въ харчевню палача? — Но веселая сѣча этой ночи, когда будутъ давить ихъ Величества по соизволенію простаго Арапа? Нѣтъ, изъ этаго лабиринта выберется только одинъ Христіанинъ, а для язычника эта загадка слишкомъ мудрена. — Пойду, спрошу ученаго. (Уходитъ).
Джіанет. Здраствуй, сестра!
Юлія (встаетъ) Вѣрно случилось что нибудь необыкновенное, что Наслѣдный Принцъ Генуи посѣтилъ сестру свою?
Джіанет. Сестра, ты всегда окружена бабочками, а я осами; кто отвяжется отъ нихъ? Сядемъ.
Юлія. Ты скоро сдѣлаешь меня нетерпѣливою.
Джіанет. Сестра, когда былъ у тебя Фіеско?
Юлія. Странно, какъ будто я должна помнишь подобные вздоры!
Джіанет, Мнѣ непремѣнно должно знать это.
Юлія. Вчера.
Джіанет. И былъ откровененъ?
Юлія. Какъ обыкновенно.
Джіанет. И все прежній сумазбродъ?
Юлія (обижаясь) Братъ!
Джіанет. (возвыся голосъ) Слышишь ли, все также сумазброденъ?
Юлія (встаетъ съ негодованіемъ) Братъ! за кого принимаешь ты меня?
Джіанет. (сидя, насмѣшливо) За кусокъ женскаго мяса, завернутый въ большую — большую дворянскую грамату! — Это между нами, сестра, потому что никто не подслушиваетъ.
Юлія (вспыльчиво) Вы дерзкая обезьяна, которая выѣзжатъ на заслугахъ своего дяди, какъ ребенокъ на палкѣ. Это между нами братъ, потому что никто не подслушиваетъ.
Джіанет. Не сердись, сестра! не сердись! Я радуюсь, что Фіеско прежній сумазбродъ. Мнѣ хотѣлось узнать это. Прощай! (хочетъ идти).
Ломеллино (цѣлуя руку Юліи) Извините мою смѣлость, Графиня! (обращаясь къ Джіанеттино) Дѣло, не терпящее отсрочки.
Джіанет. (отводитъ его въ сторону — Юлія подходитъ къ фортопьянамъ и играетъ аллегро) Все ли готово къ завтрему?
Ломеллино. Все, Принцъ. Но курьеръ, посланный сегодня поутру въ Лепанто, не возвратился. Спинола также не бывалъ. Что если его перехватили? Я въ величайшемъ безпокойствѣ.
Джіанет. Не безпокойся. У тебя ли списокъ?
Ломеллино. (въ смущеніи) Списокъ — Принцъ — Я не знаю, вѣрно я забылъ его дома.
Джіанет. Все хорошо. Еслибъ только Спинола возвратился. Завтра по утру Фіеско найдутъ мертвымъ въ постелѣ.
Ломеллино. Но это надѣлаетъ много шуму.
Джіанет. Тѣмъ лучше. Обыкновенныя преступленія приводятъ кровь обиженнаго въ волненіе и тогда для человѣка все возможно. Преступленія ужасныя леденятъ кровь и тогда человѣкъ ничтоженъ. Извѣстна ли тебѣ сказка о головѣ Медузы? Одинъ видъ ея превращалъ людей въ камни. — А сколько можно сдѣлать пока камни разогрѣются. —
Ломеллино. Предувѣдомилиль вы Графиню?
Джіанет. Для чего? Фіеско близокъ ея сердцу; надо пощадить ея чувствительность. Пойдемъ, я ожидаю въ этотъ вечеръ солдатъ изъ Милана. Надобно отдать приказы, чтобъ ихъ впустили. (Юліи) Ну что, сестра, пробренчала ли ты гнѣвъ свой?
Юлія. Подите, вы слишкомъ дерзки! (Джіанеттино хочетъ идти, но съ дверяхъ встрѣчается съ Фіеско.)
Джіанет. (отступая). А?
Фіеско. Принцъ, вы освобождаете меня отъ посѣщенія, которое я хотѣлъ вамъ сдѣлать.
Джіанет. Графъ, для меня также нѣтъ ничего пріятнѣе вашего сообщества.
Фіеско (подходитъ къ Юліи и съ почтеніемъ цѣлуетъ у ней руку). Синьора, вы всегда превосходите мои ожиданія.
Юлія. Перестаньте, другая приняла бы это за двусмысленность; но я стыжусь своего- неглиже. Извините, Графъ! (хочетъ бѣжать въ свои кабинетъ),
Фіеско, О, останьтесь, прелестная Графиня! Женщина никогда не бываетъ такъ прекрасна, какъ въ спальномъ уборѣ. (Улыбаясь) Это одежда ея занятій. Къ чему эта принужденная прическа? — Позвольте, я разстрою ее.
Юлія. Вы мущины любите все разстроивать.
Фіеско (беззаботно обращаясь къ Джіанеттино) Волосы и Республики! — Не правда ли, для насъ все равно? — И эта лента не такъ приколота! — Сядьте, прелестная Графиня — ваша Лаура умѣетъ обманывать взоры, но не сердца. Позвольте мнѣ быть вашей горничною? (Она садится, Фіеско поправляетъ уборъ ея.)
Джіанет. (Ломеллино) Бѣдный, безпечный ребенокъ!
Фіеско (занимаясь около Юліиной груди) Это я скрываю съ намѣреніемъ. Чувства должны быть всегда слѣпыми вѣстниками и никогда не должны знать, что дѣлаютъ другъ съ другомъ природа и воображеніе.
Юлія. Это несправедливо.
Фіеско. Очень справедливо! — Согласитесь, что и самая лучшая новость теряетъ свое достоинство, когда разнесется по всему городу. Наши чувства суть только осадки нашей внутренной республики. Дворянство живетъ ими, однакожъ возвышается надъ ихъ низкимъ вкусомъ. (Подводитъ ее къ зеркалу) Клянусь честію, эта уборка завтра же будетъ модой во всей Генуѣ. (Учтиво) Графиня, согласитесь проѣхать со мною въ этомъ нарядѣ по городу?
Юлія. Хитрецъ! Чего не наговорилъ онъ, чтобы склонить меня на свое желаніе. Но у меня болитъ голова и я остаюсь дома.
Фіеско. Извините, Графиня, — вы этаго не сдѣлаете. Не захотите отказать мнѣ въ этомъ! — Сегодня прибыла въ Геную труппа Флорентинскихъ актеровъ и назвалась играть въ моемъ дворцѣ. Большая часть знатнѣйшихъ дамъ Генуи изъявили желаніе быть зрительницами, и я теперь въ крайнемъ недоумѣніи, кѣмъ замѣстить главную ложу, не посрамивъ себя передъ собраніемъ чувствительныхъ гостей моихъ. Осталось только одно средство — (съ почтительнымъ поклономъ) Не откажите, Синьора. —
Юлія, (покраснѣвъ, спѣшитъ въ кабинетъ) Лаура!
Джіанет. (подходя къ Фіеско) Графъ, вы помните непріятность, недавно случившуюся между нами?
Фіеско. Принцъ! я желаю, чтобъ мы забыли о ней оба. — Мы люди, поступаемъ другъ съ другомъ, смотря потому какъ мы другъ друга знаемъ. И ктожъ, какъ не я, виноватъ, что другъ мой Доріа не зналъ меня совершенно?
Джіанет. По крайней мѣрѣ я никогда не вспомню этаго, не попросивъ у васъ отъ души прощенія.
Фіеско. И я никогда, не простивъ вамъ отъ души.
Джіанет. Вы, Графъ, кажется, намѣрены пуститься противъ Турокъ?
Фіеско. Сего дня вечеромъ поднимутъ якори — и это, признаюсь, приводитъ меня въ небольшое безпокойство, отъ которого меня могъ бы избавить другъ мой Доріа.
Джіанет. (учтиво) Съ величайшимъ удовольствіемъ. Располагайте моимъ вліяніемъ. —
Фіеско. Снаряженіе и отплытіе галеръ, можетъ быть, по вечеру произведетъ большое стеченіе народа около моего дворца и гавани. Герцогъ, вашъ дядюшка, можетъ быть, приметъ это въ дурную сторону?
Джіанет. Въ этомъ положитесь на меня. Я желаю счастія вашему предпріятію.
Фіеско. Я вамъ много обязанъ!
Джіанет. Что тебѣ надобно?
Германецъ. Множество вооруженныхъ солдатъ спѣшатъ къ Дарсенѣ; галеры Графа Лавагны оснащиваются.
Джіанет. Только? — Это мнѣ извѣстно.
Германецъ. Изъ Капуцинскихъ монастырей выбираются, также подозрительные люди и крадутся черезъ площадь; походка и видъ ихъ обнаруживаютъ солдатъ.
Джіанет. (съ гнѣвомъ) Проклятая услужливость глупца! (Ломеллино) Это твои Миланцы?
Германецъ. Ваше Величество, не прикажите ли задержать ихъ?
Джіанет. (громко) Ломеллино, развѣдайте объ этомъ пообстоятелѣнѣе. (Германцу съ гнѣвомъ) Ступай! (Ломеллино) Скажите этому Германскому быку, чтобъ онъ держалъ языкъ на привязи. (Ломеллино уходитъ съ Германцемъ).
Фіеско. (шутившій до сихъ поръ съ Юліею и изрѣдка посматривавшій на прочихъ) Нашъ другъ не веселъ. Осмѣлюсь узнать причину?
Джіанет. И неудивительно. Вѣчные доклады! (Уходитъ.)
Фіеско. И насъ ожидаетъ спектакль. Графиня, смѣю ли предложить вамъ руку?
Юлія. Потерпите! мнѣ надобно надѣть мантію. Но, Графъ, не трагедію ли будутъ играть? Мнѣ приснится во снѣ.
Фіеско (коварно) О, нѣтъ, Графиня, вы умрете со смѣху.
ДѢЙСТВІЕ IV.
правитьБургоньино. Стой! Къ главнымъ воротамъ четверыхъ. По два къ каждой двери, ведущей въ замокъ. (Часовые становятся по мѣстамъ) Кто захочетъ войти, впускать. Отсюда не выпускать никого. Кто употребитъ насиліе, колоть. (Уходитъ съ остальными солдатами въ замокъ — Часовые холятъ взадъ и впередъ. — Молчаніе.)
Центуріоне. Другъ Лавагны! (Идетъ черезъ дворъ къ правому входу во дворецъ).
Часовые у праваго входа. Назадъ!
Центуроне (изумляется — идетъ къ лѣвому входу).
Часовые у лѣваго входа. Назадъ!
Центуріоне (останавливается въ изумленіи. Молчаніе. — Потомъ обращаясь къ часовому у праваго входа) Другъ, гдѣ пройти въ театръ?
Часовой. Не знаю.
Центуріоне (ходитъ взадъ и впередъ съ возрастающимъ неудовольствіемъ, потомъ подходитъ къ часовому у лѣваго входа) Другъ, когда начнется спектакль?
Часовой. Не знаю.
Центуріоне (ходитъ взадъ и впередъ съ безпрестанно увеличивающимся удивленіемъ. Вдругъ усматриваетъ оружіе. Въ смущеніи) Другъ, къ чему это?
Часовой. Не знаю.
Центуріоне (въ ужасѣ завертывается въ эпанчу) Странно.
Часовые у главныхъ воротъ. Кто идетъ?
Цибо (входя) Другъ Лавагны!
Центуріоне Цибо, гдѣ мы?
Цибо. Какъ, гдѣ?
Центуріоне. Посмотри вокругъ себя.
Цибо. Чтожь?
Центуріоне. У всѣхъ дверей часовые.
Цибо. Здѣсь лежитъ оружіе?
Центуріоне. Никто не объясняетъ причины.
Цибо. Странно.
Центуріоне. Который часъ?
Цибо. Девятый.
Центуріоне. Какой холодъ!
Цибо, Въ восемь часовъ назначено собираться.
Центуріоне (качая головою) Здѣсь что-то не ладно.
Цибо, Фіеско вздумалъ подшутитъ надъ нами.
Центуріоне. Завтра избраніе Дожа. Цибо, здѣсь что-то не ладно.
Цибо. Тише! тише!
Центуріоне. Правой флигель освѣщенъ.
Цибо, Слышишь ли?
Центуріоне. Глухой шумъ, какъ будто отъ множества голосовъ и —
Цибо. Звукъ, какъ кажется, оружій —
Центуріоне. Ужасно!
Цибо. Кто-то ѣдетъ! Останавливается у воротъ!
Часовые у главныхъ воротъ. Кто идетъ?
Ассерато (входя) Другъ Фіеско.
Цибо. Это братья Ассерато.
Центуріоне. Добраго вечера, землякъ.
Ассерато. Мы идемъ въ театръ.
Цибо. Счастливый путь!
Ассерато. А вы чтожь?
Центуріоне. Ступайте. Мы хотимъ прежде подышатъ свѣжимъ воздухомъ.
Ассерато. Спектакль скоро начнется". Пойдемте. (Плутъ).
Часовые. Назадъ!
Ассерато. Что это значитъ?
Центуріоне (смѣясь) Не пускаютъ.
Ассерато. Здѣсь недоразумѣніе.
Цибо. Ужасное! (въ правомъ флигель играетъ музыка.)
Ассерато, Слышите ли, увертюра? Комедія скоро начнется.
Центуріоне. Мнѣ кажется, что она уже началась и мы играемъ въ ней роли глупцовъ.
Цибо. Я прозябъ! прощайте! (хочетъ идти).
Ассерато. Оружіе!
Цибо. Пустое — это театральныя принадлежности.
Центуріоне. Не ужели мы будемъ здѣсь стоять, какъ дураки у Ахерона? Пойдемъ въ кофейную! (всѣ шестеро спѣшатъ къ воротамъ).
Часовые. Назадъ!
Центуріоне. Адъ и проклятіе! мы заключены!
Цибо. Мой мечь говоритъ: ненадолго.
Ассерато. Вложи — вложи мечь свой! Графъ благородный человѣкъ.
Цибо. Измѣна! адская измѣна! Комедія была пустая приманка, и за мышью захлопнулись двери.
Ассерато. Избави Боже! Я трепещу! Чѣмъ-то это кончится?
Часовые (у воротъ) Кто идетъ?
Веррина. Друзья!
Цибо. Его повѣренные! Теперь все объяснится.
Сакко (разговаривая съ Верриною) Какъ я говорю, къ воротамъ Св. Ѳомы назначенъ Лескаро, лучшій офицеръ Доріа, и слѣпо ему преданный.
Веррина. Радуюсь.
Цибо (Верринѣ) Вы кстати пришли, Веррина, чтобъ вывести насъ изъ довольно страннаго положенія.
Веррина. Какъ?
Центуріоне. Мы приглашены на спектакль.
Веррина. Такъ намъ одна дорога.
Центуріоне (нетерпѣливо) Въ вѣчность? Эта мнѣ извѣстна! Вы видите, что у всѣхъ входовъ и выходовъ часовые; для чего это?
Цибо. Для чего часовые?
Центуріоне. Мы стоимъ здѣсь какъ подъ висѣлицей.
Веррина. Графъ придетъ самъ.
Центуріоне. Еще ждать. Я выхожу изъ терпѣнія (Всѣ Побили прохаживаются въ глубинѣ сцены).
Бургоньино (изъ замка) Что въ гавани, Веррина?
Веррина. Все готово.
Бургоньино. Дворецъ полонъ солдатъ.
Веррина. Скоро 9 часовъ.
Бургоньино. Г рафъ очень медлитъ.
Веррина Все слишкомъ скоро для надеждъ его. Бургоньино, я леденѣю, когда вспомню о предпріятіи моемъ.
Бургоньино. Отецъ! не поступи слишкомъ опрометчиво.
Веррина. Гдѣ не возможно медлить, тамъ не льзя поступить опрометчиво. Если я не сдѣлаю втораго убійства, то никогда не оправдаюсь въ персомъ.
Бургоньино. Когда же долженъ умереть Фіеско?
Веррина. Когда Генуя освободится, тогда умретъ Фіеско!
Часовые. Кто идетъ?
Фіеско (сходя) Другъ! (Всѣ кланяются, яасовые отдаютъ честь) Привѣтствую васъ друзья мои. Извините, что я такъ долго заставилъ дожидаться. (Тихо Верринѣ) Готово?
Веррина (тихо) Все.
Фіеско (тихо Бургоньино) А у васъ?
Бургоньино. Исполнено.
Фіеско (къ Сакко) Вы?
Сакко. Все сдѣлано.
Фіеско. А Калкано?
Бургоньино. Не приходилъ еще.
Фіеско (громко часовымъ) Запереть вороты! (Снимаетъ шляпу и торжественно вступаетъ въ среду собранія)
Господа!
Я осмѣлился пригласить васъ на спектакль — но не для того, чтобъ быть зрителями, а чтобы предложить вамъ быть дѣйствующими. Друзья! довольно долго сносили мы киченіе Джіанеттино Дорія и несправедливыя требованія Андрея. — Если вы желаете спасти Геную, то не должно терять времени! Для чего полагаете вы эти 20 галеръ осаждаютъ отечественную за папъ? Для чего союзы, заключенные Доріями? Для чего вноситъ онъ въ сердце Генуи оружіе иноземное? Теперь ропотъ и проклятія — безполезны. Чтобъ спасти все, должно на все рѣшиться. Болѣзнь отчаянная требуетъ и средствъ героическихъ. Есть ли въ семъ собраніи хотя одинъ, который бы могъ быть столько равнодушнымъ, что призналъ бы споимъ властелиномъ человѣка ему равнаго? — (ропотъ). Здѣсь нѣтъ ни одного, чьи предка не стояли бы около колыбели Генуи. Чѣмъ превзошли насъ эти два гражданина, что осмѣливаются дерзскимъ полетомъ возвышаться надъ глазами нашими? (ропотъ увеличивается) Каждый изъ васъ обязанъ защищать Геную отъ утѣснителей! Ни одинъ изъ васъ не можетъ уступить и самомалѣйшаго права, не измѣнивъ своему Государству! (Шумныя движенія слушателей перебиваютъ его. Послѣ нѣкотораго молчанія Фіеско продолжаетъ) Мы тронуты — Генуя торжествуетъ! Я проложилъ уже дорогу къ славѣ. Хотите ли слѣдовать? Я готовъ предводительствовать вами. Эти приготовленія, на которыя вы еще взираете съ ужасомъ, должны вдохнуть въ васъ новое мужество. Этотъ боязливый трепетъ долженъ преобратиться въ пламенное желаніе соединиться со мною и сими вѣрными сынами Отечества на гибель тирановъ. Предпріятіе должно удаться, ибо мои приготовленія вѣрны. Оно справедливо, потому что Генуя страждетъ. Мысль объ немъ сдѣлаетъ насъ безсмертными; ибо оно опасно и ужасно.
Центуріоне. Довольно? Генуя будетъ свободна! Съ этимъ восклицаніемъ идемъ противъ ада!
Цибо, И кого не пробудятъ слова эти, тотъ пусть кряхтитъ за весломъ до втораго пришествія!
Фіеско. Это голосъ мужа. Теперь вы заслуживаете узнать опасность, нависшую надъ Генуей и вами, (Подаетъ имъ записку Арапа), Солдаты, посвѣтите! (Нобили тѣснятся около факела и читаютъ) Другъ! Все идетъ по желанію. —
Веррина. Но не говори еще такъ громко. Я видѣлъ съ лѣвой стороны нѣкоторые блѣднѣли и трепетали.
Центуріоне (съ яростію) 12 Сенаторовъ. Адски! Друзья! къ оружію! (Всѣ выключая двухъ, бросаются къ оружію).--
Цибо. Бургоньино, и твое имя въ спискѣ.
Бургоньнио. И еще ныньче, если Богъ поможетъ, оно пройдетъ съ мечемъ въ грудь Доріа.
Центуріоне. Еще два меча остались.
Ассерато. Мои братья боятся крови. Пощадите ихъ.
Центуріоне (съ яростію) Какъ! боятся крови Доріа? Друзья! гибель трусамъ! Да исчезнутъ они изъ среды истинныхъ сыновъ Республики! (Нѣкоторые съ яростію бросаются на братьевъ.)
Фіеско (разнимая ихъ) Остановитесь! Не ужели Генуя должна быть обязана своей свободою рабамъ? Не ужели наше золото должно потерять чистый звукъ свои отъ примѣси этаго подлаго металла? (Освобождая ихъ) Господа, вы пробудете въ моемъ дворцѣ до исполненія нашего предпріятія. (Часовымъ) Два арестанта! Вы отвѣчаете за нихъ! Двое часовыхъ къ дверямъ ихъ комнаты! (ихъ уводятъ).
Часовые у главныхъ воротъ. Кто тамъ? (стучатся,)
Калкано. Отоприте! Другъ! Ради Бога, отоприте!
Бургоньино. Это Калкано. Что значитъ это: Ради Бога?
Фіеско. Впустить.
Калкано. Копчено! Копчено! — Спасайся, кто можетъ! Все кончено!
Бургоньино. Что кончено? Развѣ тѣло ихъ булатъ, развѣ мечи наши тростникъ? — Фіеско. Опомнитесь, Калкано! Недоразумѣніе здѣсь не простительно.
Калкано. Намъ измѣнили. Это адская истина! Вашъ Арапъ, Лавата. Я сей часъ изъ дворца Синьоры. Онъ говорилъ съ Герцогомъ. (Всѣ Нобили блѣднѣютъ, самъ Фіеско измѣняется въ лицѣ.)
Веррина (спѣшитъ къ воротамъ — часовымъ рѣшительно) Вонзите въ эту грудь копья ваши! — Я не хочу умереть отъ руки палача! (Всеобщее смятеніе.)
Фіеско (собравшись съ духомъ) Куда? Что вы дѣлаете! — убирайся въ адъ, Калкано! — Господа, вашъ страхъ напрасенъ! — Женщина! Сказать это дѣтямъ! — И ты Веррина? Бургоньино, и ты? — Куда?
Бургоньино. Домой, умерщвлю Берту и въ то же мгновеніе возвращусь сюда.
Фіеско (хохочетъ) Останьтесь! Это ли мужество губителей тирановъ? —
Калкано, ты отлично съигралъ роль свою. — Не ужели вы не догадываетесь, что все это сдѣлано по моему наущенію? — Калкано, говорите, не и ли приказалъ вамъ испытать сихъ Римлянъ?
Веррина. Если ты можетъ смѣяться — я вѣрю, или никогда не почту тебя человѣкомъ. —
Фіеско. Стыдитесь, мужи! Не выдержать и этаго дѣтскаго испытанія! Возьмите опять свое оружіе. Чтобы смыть это постыдное пятно вы должны драться подобно львамъ! (Тихо Калкано) Вы сами были тамъ?
Калкано. Я продрался сквозь толпу тѣлохранителей, чтобъ узнать пароль. — Лишь только я успѣлъ исполнить мое препорученіе, какъ приводятъ Арапа —
Фіеско (громко) И такъ старикъ уже въ постелѣ? Мы пробудимъ его! (Тихо) Долго ли говорилъ онъ съ Герцогомъ?
Калкано. Испугъ и ваша близкая опасность не позволили мнѣ пробыть тамъ и двухъ минутъ.
Фіеско (громко и весело) Посмотри, какъ трепещутъ еще друзья наши! Вы слишкомъ рано появились.
Калкано (тихо) Но ради Бога, Графъ! Къ чему этотъ обманъ?
Фіеско. Чтобъ выиграть время, и тогда первый страхъ пройдетъ. (Громко) Вина! (Тихо) И вы видѣли, что Герцогъ поблѣднѣлъ? (Громко) Смѣлѣй, друзья, встрѣтимъ пиромъ кровавый пиръ этой ночи! (Тихо) И вы видѣли, что Герцогъ поблѣднѣлъ?
Калкано. Вѣроятно первое слово Арапа было: Заговоръ. Старикъ поблѣднѣлъ какъ снѣгъ.
Фіеско (въ смущеніи) Калкано, коваренъ этотъ дьяволъ! Онъ молчалъ до тѣхъ поръ, пока гибель Дорісвъ не содѣлалась неизбѣжною. Теперь, конечно онъ Ангелъ хранитель ихъ. (Приносятъ вино — Фіеско беретъ бокалъ, простираетъ его къ собранію и выпиваетъ) Наше счастіе, товарищи! (Стучатся у воротъ.)
Часовые. Кто тамъ?
Голосъ. Посланный отъ Герцога. (Нобили въ отчаяніи бѣгаютъ по двору).
Фіеско. Не страшитесь, друзья! Я здѣсь! — Скорѣе уберите оружіе. Будьте мужами! Прошу васъ! — Это посланіе заставляетъ меня надѣяться, что Герцогъ еще сомнѣвается. Войдите во дворецъ. Укрѣпитесь! — Часовые! впустите. (Всѣ удаляются. Отпираютъ вороты.)
Фіеско. Кто звалъ меня?
Германецъ. Отведите меня къ Графу.
Фіеско, Графъ передъ тобой. Что тебѣ надобно?
Германецъ (отдаетъ честь) Его Величество, Герцогъ, посылаетъ къ вамъ этаго Арапа. Онъ проболтался. Остальное узнаете изъ этой записки.
Фіеско (равнодушно беретъ записку) Не сего дня ли я обѣщалъ сослать тебя на галеры? (Германцу) Хорошо, мой другъ. Мое почтеніе Герцогу.
Арапъ (кричитъ имъ въ слѣдъ) И мое также! — Да скажите ему — Герцогу — что еслибъ онъ не послалъ осла, то узналъ бы, что во дворцѣ скрываются 2000 солдатъ. (Германцы уходятъ.)
Заговорщики (съ трепетомъ отскакиваютъ назадъ, увидѣвъ Арапа) Что это значитъ?
Фіеско (прочитавъ записку, съ скрытою яростію) Генуэзцы! опасность миновалась — а съ нею и заговоръ.
Веррина (въ изумленіи) Какъ? Не ужели Доріи не существуютъ?
Фіеско (въ сильномъ движеніи) Клянусь Всевышнимъ! Я готовъ былъ противостать всѣмъ войскамъ Республики, но не противъ этаго. Слабый старецъ четырьмя строчками побуждаетъ полторы тысячи человѣкъ! (Опускаетъ руки въ безсиліи) Доріа побѣждаетъ Фіеско!
Бургоньино. Такъ говорите же! Мы ужасаемся!
Фіеско (читаетъ) «Лавагна! ваши участь, кажется, подобна моей. Благодѣянія награждаются неблагодарностію. Этотъ Арапъ предостерегаетъ меня отъ заговора. Я посылаю его къ вамъ связаннаго, и въ эту ночь буду спать безъ тѣлохранителей.» (Онъ роняетъ записку, всѣ смотрятъ въ удивленіи другъ на друга)
Веррина. Чтожь, Фіеско?
Фіеско Доріа превзойдетъ меня великодушіемъ? — Одной добродѣтели не достанетъ въ поколѣніи Фіеско? Нѣтъ! клянусь бытіемъ моимъ, этаго никогда не будетъ! Заговоръ конченъ. Я иду — и признаюсь во всемъ! (хочетъ идти).
Веррина (останавливая его) Человѣкъ, ты бѣснуешься! Развѣ предпріятіе наше дѣтская шалость? Остановись! Не любовь ли къ отечеству собрала насъ здѣсь? Остановись! Или ты желалъ гибели Андрея, а не тирана? Остановись! — Я арестую тебя, какъ Государственнаго измѣнника.
Заговорщики. Свяжите его! Свяжите его!
Фіеско. (вырываетъ мечь и прочищаетъ себѣ дорогу) Тише! Кто первый изъ васъ наложитъ узду на тигра? Я свободенъ! могъ бы пробиться — но теперь остаюсь, потому что рѣшился на другое,
Бургоньино, Исполнить долгъ свой?
Фіеско. (съ гнѣвомъ и гордостію) Ребенокъ, научись прежде исполнять свой въ отношеніи ко мнѣ и никогда не дерзай укорять меня! — Успокойтесь, господа. — Все остается по прежнему. — (Арапу, разсѣкая веревки) Ты былъ поводомъ къ великому дѣлу — Бѣги!
Калкано (съ яростію) Какъ? жить долженъ этотъ язычникъ? Жить и снова измѣнить намъ?
Фіеско. Жить — напугавъ васъ всѣхъ. Бѣги Генуи, можетъ быть, пожелаютъ на тебѣ оправдать свое мужество.
Арапъ. Это значитъ: дьяволъ не оставитъ ни одного плута. — Господа! Вашъ покорнѣйшій слуга. Я замѣчаю, что въ Италіи еще не свили для меня веревки. Надобно поискать ее въ другомъ мѣстѣ! (убѣгаетъ со смѣхомъ.)
Слуга (входитъ) Ваше Сіятельство! Графина Имперіали уже три раза насъ спрашивала.
Фіеско. И такъ, комедія должна начаться! Скажи, что я сію же минуту буду. — Постой! — Скажи моей женѣ, чтобъ она дожидалась меня въ концертной залѣ, за панелью. (Слуга уходитъ.) Вотъ ваши роли (подаетъ имъ бумаги); если каждый исполнитъ свою, то нечего и говорить. — Веррина прежде всѣхъ отправится въ гавань и когда овладѣетъ кораблями, то подастъ знакъ къ возмущенію пушечнымъ выстрѣломъ. Меня отзываетъ еще одно важное дѣло. Когда вы услышите звонъ колокольчика, то пойдете всѣ въ концертную залу — между тѣмъ ступайте во дворецъ и наслаждайтесь моимъ Кипрскимъ. (Всѣ расходятся)
Леонора, Арабелла и Роза (всѣ въ боязни).
Леонора. Сюда хотѣлъ придти Фіеско, и нейдетъ. Пробило 11 ть. Дворецъ стонетъ отъ людей и оружія, а Фіеско нейдетъ!
Роза. Вы должны спрятаться за панель, — что это значитъ?
Леонора. Роза, онъ этаго хочетъ, и я довольно знаю, чтобъ повиноваться. Довольно, чтобъ не страшится — и не смотря на то, я дрожу, Белла! — Сердце мое бьется такъ трепетно! Ради Бога, не отходите отъ меня!
Белла. Не опасайтесь этаго. Страхъ оковываетъ наше любопытство.
Леонора. Взоры мои вездѣ встрѣчаютъ лица чуждыя, мрачныя, блѣдныя, какъ привидѣнія. Кого ни спрошу — дрожитъ, какъ преступникъ и скрывается во мракъ ночи, это ужасное прибѣжище не чистой совѣсти! Отвѣты ихъ — глухіе, таинственные полузвуки, замирающіе на трепетныхъ устахъ, Фіеско? — Я не знаю, что-то ужасное замышляютъ здѣсь! — Только моего Фіеско (сложивъ руки) сохраните, силы небесныя!
Роза (съ трепетѣ) Боже, кто-то шевелится въ галлереѣ!
Белла. Это часовой.
Часовой (въ галлереѣ) Кто идетъ? (отвѣчаютъ).
Леонора. Идутъ! Скорѣе за панель! (Прячутся.)
Юлія (въ разстройствѣ) Перестаньте, Графъ! — Ваши учтивости поражаютъ уже не безпечный слухъ; онѣ волнуютъ кипящую кровь! — Гдѣ я? Здѣсь нѣтъ никого кромѣ соблазнительной ночи! Куда вы завлекли мое беззащитное сердце?
Фіеско. Туда, гдѣ робкая страсть содѣлывается смѣлѣе, гдѣ свободнѣе говорятъ волненія съ волненіями.
Юлія. Остановись, Фіеско! Умоляю всѣмъ, что свято для тебя, остановись! Еслибь ночь не была такъ мрачна, ты увидѣлъ бы пламень ланитъ моихъ — и сжалился.
Фіеско. Ошибаешся, Юлія! Тогда пламень чувствъ твоихъ еще болѣе воспламенилъ бы меня! (съ жаромъ цѣлуетъ руку ея).
Юлія. Фіеско, твое лице горитъ Горе мнѣ! — Я чувствую — и меня пожираетъ дикой, преступной пламень! Прошу тебя, выведи меня изъ этаго мрака! Воспламененныя чувства могутъ воспользоваться гибельной темнотою. Оставь меня! Эти неукротимыя возмутители всемогущи въ отсутствіи стыдливаго дня. Заклинаю тебя, оставь меня!
Фіеско. Напрасныя опасенія, милая Юлія! Неужели повелительница должна страшиться своего невольника?
Юлія. О мущины! вы вѣчно противорѣчите себѣ.. И ты не знаешь, что вы опаснѣйшіе побѣдители когда покоряетесь нашему самолюбію? — Фіеско, не ужели я должна признаться, что только мои пороки охраняли мою добродѣтель; что только моя гордость посмѣивалась надъ твоими усиліями? До сихъ поръ правила мои не оставляли меня. Ты отчаялся успѣть хитростію — ты вооружилъ противъ меня собственныя чувства мои — и они оставили меня.
Фіеско. И чтожь потеряла ты отъ этаго?
Юлія. (съ жаромъ) Если ты похищаешь у меня ключъ къ женскому святилищу, которымъ всегда можешь пристыдить меня, то не теряю ли я всего? Коварный! ты хочешь еще болѣе узнать, ты хочешь вынудить отъ меня сознаніе, что вся тайная мудрость нашего пола — ничтожное усиліе скрыть слабую сторону, которая не смотря на то, наконецъ стѣсняется вашими клятвами, которая, признаюсь со стыдомъ, — желаетъ быть побужденною, и при первомъ уклоненіи добродѣтели измѣннически принимаетъ врага своего! — Что всѣ наши хитрости устремлены на защищеніе этой беззащитной стороны, какъ въ шахматахъ всѣ офицеры защищаютъ беззащитнаго Короля. Ты побѣдилъ его — матъ! (Послѣ нѣкотораго молчанія значительно) Вотъ картина нашей хвастливой нищеты — Будь великодушенъ!
Фіеско. И итожь, Юлія — повѣрьте это сокровище моей безконечной страсти.
Юлія. Фіеско, какъ долго продолжится эта безконечность? — Ахъ, я играла слишкомъ несчастливо! Не ужели я должна поставишь на игру и мое послѣднее? — Фіеско, я была твердо увѣрена что прелести мои плѣнятъ тебя; — но я не надѣялась, чтобъ онѣ могли удержать — Боже, что я сказала! (закрываетъ лице руками.)
Фіеско. Два преступленія въ одно мгновеніе. Недовѣрчивость къ моему вкусу и къ могуществу твоихъ прелестей. — Что непростительнѣе?
Юлія (трогательно) Ложь — оружіе ада. Оно не нужно болѣе для Фіеско, чтобъ погубить свою Юлію. — (Она упадаетъ въ изнеможеніи на софу; послѣ нѣкотораго молчанія торжественно) Фіеско! — Мы героини, когда увѣрены въ безопасности своей добродѣтели; — дѣти, когда защищаемъ ее — (съ дикою злобою) фуріи, когда отмщаемъ за лишеніе оной! — Фіеско, если ты съ равнодушіемъ погубить меня —
Фіеско (съ гнѣвомъ) Равнодушно? — Чего требуетъ еще ненасытное тщеславіе женщины, когда она видитъ мужа, пресмыкающагося у ногъ ея, и еще сомнѣвается? Но я чувствую, онъ пробуждается! (холодно) Еще во время открываются глаза мои! Что вымаливалъ я? — И самомалѣйшее униженіе мужа не вознаградится и величайшею благосклонностію женщины! (съ холоднымъ поклономъ) успокоитесь, сударыня, теперь вы безопасны.
Юлія (въ изумленія) Графъ, какой переходъ?
Фіеско (съ величайшимъ равнодушіемъ) Такъ, сударыня! Вы совершенно правы, и моя и ваша честь находились въ опасности. (Учтиво цѣлуетъ руку ея) Я буду имѣть удовольствіе изъявить вамъ мое почтеніе въ обществѣ. (Хочетъ идти.)
Юлія (останавливая его) Остановись! Ты бѣснуешься! Останься! — Неужели я должна сказать то, чего всѣ мущины на колѣняхъ — со слезами, не могли бы вырвать изъ души моей? — Горе мнѣ! мракъ, окружающій насъ, не въ силахъ скрыть пламени, разливаемаго этимъ признаніемъ по щекамъ моимъ! — Фіеско! — О, я пронзаю сердце всего пола моего — весь полъ мои будетъ вѣчно ненавидѣть меня — Фіеско, я обожаю тебя! (падаетъ предъ нимъ на колѣни).
Фіеско (отступаетъ нѣсколько шаговъ, со смѣхомъ) Сожалѣю, Синьора! (Звонитъ въ колокольчикъ, поднимаетъ панель и выводитъ Леонору) Вотъ моя супруга, она Ангелъ! (упадаетъ въ объятія Леоноры.)
Юлія (вскакивая) Ахъ! обманута!
Леонора. Супругъ мой, это слишкомъ жестоко!
Фіеско. Сердце коварное не заслуживаетъ состраданія. Я долженъ былъ сдѣлать это удовлетвореніе твоимъ слезамъ. (Къ собранію) Нѣтъ, Генуэзцы, я не привыкъ, подобно ребенку, воспламенятся при каждомъ поводѣ. Глупости людей долго еще увеселяютъ меня, прежде нежели раздражатъ. Это коварное созданіе заслуживаетъ всю силу моего тѣла; она хотѣла отравить этаго Ангела! (показываетъ ядъ — всѣ отступаютъ въ ужасѣ).
Юлія (подавляя ярость) Хорошо, хорошо! (хочетъ идти)
Фіеско (останавливаетъ ее) Повремените, сударыня. Мы еще не совсѣмъ разочлись. — Это собраніе можетъ быть пожелаетъ узнать, почему я отрицался отъ здраваго разсудка, играя этотъ глупой романъ съ глупѣйшею женщиной Генуи.
Юлія. Это нестерпимо! — Но трепещи, злодѣй! Доріа гремитъ въ Генуѣ, а я — сестра его!
Фіеско. И это послѣдняя опора вашей злобы? — Къ сожалѣнію я долженъ извѣстить васъ, что Фіеско, Графъ Лавагна, свилъ веревку изъ похищенной короны вашею Свѣтлѣйшаго братца, которою онъ въ эту же ночь намѣренъ удавить губителя республики! (Юлія блѣднѣетъ — Фіеско со смѣхомъ) Это ужасно — вы не ожидали этаго? — (Продолжаетъ съ колкостію) И для того я почелъ за нужное занять проницательную злобу вашего дома, и для того я скрылъ намѣренія свои (показывая на нее) подъ этой шутовскою страстію, и потому (показывая на Леонору) терзалъ этого Ангела, и моя жертва попала въ сѣти. Синьора, благодарю за вашу благосклонность и возвращаю это театральное украшеніе (отлаетъ ей съ поклономъ силуетъ ея.)
Леонора (умоляющимъ голосомъ) Людовико, она плачетъ! тебя умоляетъ трепещущая Леонора!
Юліл (съ яростію) Молчи, ненавистная!
Фіеско (слугѣ) Подай руку этой дамѣ. Они желаетъ посмотрѣть мою государственную темницу. Ты будешь отвѣчать мнѣ, если кто ни будь обезпокоитъ Мадонну. На дворѣ непогода, буря, которая въ нынѣшнюю ночь раздробитъ родовое дерево Доріень, можетъ легко — разстроишь ея прическу.
Юлія (рыдая) Гибель тебѣ, коварный, адскій обольститель! (съ яростію Леонорѣ) Не радуйся торжествомъ своимъ! онъ погубитъ и тебя и себя и умретъ въ отчаяніи (бросается вонъ).
Фіеско (гостямъ) Вы были свидѣтелями — Оправдайте честь мою передъ Генуей! (Заговорщикамъ) Вы придете за мною, когда загремитъ вѣстовая пушка. (Всѣ удаляются.)
Леонора (подходитъ къ нему, боязливо) Фіеско! — Фіеско! — Я еще не совсѣмъ понимаю васъ, но уже начинаю трепетать.
Фіеско (значительно) Леонора! нѣкогда я видѣлъ, что вы шли по лѣвую сторону Генуэзски — я видѣлъ, что въ обществахъ вы довольствовались вторымъ привѣтствіемъ кавалеровъ. — Леонора! — видѣть это мнѣ было больно. Я положилъ, чтобъ этаго не было — и этаго не будетъ болѣе. Слышите ли вы воинственный шумъ, раздающійся въ стѣнахъ моего дворца? — Чего вы страшились, то сбудется. — Теперь успокоитесь, Графиня. Завтра я пробужу Герцогиню.
Леонора (всплеснувъ руками, упадаетъ на стулъ) Боже! мое предчувствіе! Я погибла!
Фіеско (величественно) Выслушай меня, милая! Двое изъ моихъ предковъ носили тройную корону. Кровь Фіесковъ течетъ свободно только подъ пурпуромъ. Не ужели вашъ супругъ долженъ блистать однимъ наслѣдственнымъ блескомъ? (Съ возрастающею живостію) Не ужели онъ долженъ благодаришь за все величіе свое слѣпую игру судьбы, которая въ веселый часъ изъ тлѣющихъ заслугъ составила Іоанна Людвига Фіеско? Нѣтъ, Леонора! Я слишкомъ гордъ, чтобъ сталъ принимать въ подарокъ то, что самъ могу пріобрѣсти. Нынѣшнею ночью я возвращу заемное украшеніе въ могилу моихъ предковъ. Отрасль Графовъ Лавагнскихъ — кончилась, начинаются Князья. —
Леонора (въ отчаяніи качая головою). Я вижу, мой супругъ падаетъ отъ глубокихъ, смертельныхъ ранъ. (Тихо) Безмолвно несутъ ко мнѣ растерзанное тѣло супруга! (вскакиваетъ въ ужасѣ) Первая пуля пробиваетъ сердце Фіеско!
Фіеско (беретъ ее за руку) Успокойся, милая! Пуля не пробьетъ сердца Фіеско.
Леонора (смотришь на него съ грустію) И Фіеско съ такою самоувѣренностію вызываетъ противъ себя небо? Когда бъ изъ тысячи бѣдствій было возможно только одно, то развѣ не можетъ это самое одно обрушишься надъ главой твоей? — И тогда погибъ супругъ мой! Подумай, Фіеско, ты становишь на игру небо свое. Когда билліонъ удачъ гибнетъ отъ одной ошибки, то не ужели ты будешь такъ смѣлъ, что захочешь играть жребіемъ — войти въ дерзкую распрю съ Богомъ? Нѣтъ, Фіеско, гдѣ становится на игру все, тамъ каждый шагъ — богохуленіе. —
Фіеско (улыбаясь) Не безпокойся. Счастіе мнѣ благопріятствуетъ. —
Леонора. И ты говоришь это — когда видѣлъ губительную игру, которую вы называете времяпрепровожденіемъ; когда видѣлъ какъ коварная манила своего любимца небольшими выигрышами, до тѣхъ поръ, пока онъ разгорячился, вскочилъ, думалъ взорвать банкъ и оставилъ его съ отчаяніемъ? — О супругъ мой! ты идешь не для того, чтобъ показать себя Генуэзцамъ, и быть обожаему. Возбудить Республиканцевъ отъ усыпленія, напомнить коню о копытахъ его, не пустая, веселая прогулка! Фіеско, не полагайся на возмутителей; умные, которые тебя возбуждаютъ — страшатся тебя; глупые — обожаютъ, но безполезны. Ахъ! куда ни обращу я взоры, всюду зіяетъ гибель Фіески!
Фіеско (ходитъ большими шагами по комнатѣ) Малодушіе величайшая опасность. Величіе требуетъ жертвъ.
Леонора. Величіе, Фіеско? О, почто духъ твой стремится растерзать сердце мое. — Если счастіе и послужитъ тебѣ, то горе мнѣ, злополучнѣйшей изъ женъ. Я несчастна, если предпріятіе твое рушится! А еще несчастнѣе, если оно удастся! Тутъ нѣтъ выбора. Ты погибъ, когда не достигнешь цѣли своей. Погибъ супругъ мой, когда я обойму Герцога!
Фіеско. А не понимаю тебя.
Леонора. Фіеско! подъ бурнымъ небосклономъ престола вянетъ нѣжный цвѣтокъ любви. Сердце человѣка, еслибъ это былъ и самъ Фіеско, тѣсно для двухъ божествъ — божествъ противныхъ другъ другу. Любовь можетъ проливать слезы, можетъ понимать слезы; взоры властолюбія — желѣзо; они никогда не оросятся чувствительностію. Любовь имѣетъ только одно сокровище — она не жаждетъ ничего болѣе; властолюбіе алчетъ — пожирая всю природу. Властолюбіе рушитъ міръ цѣпями; любовь и въ пустынѣ находитъ элизіи. Ты хотѣлъ бы успокоишься на груди моей — киченіе вассала гонитъ отъ тебя успокоеніе. А бы желала броситься съ твои объятія — но боязливость тирана представляетъ твоему воображенію убійцу и гонитъ тебя изъ комнаты въ комнату. Наконецъ все увеличивающее подозрѣніе заразитъ и самое домашнее спокойствіе. — Когда тпоя Леонора поднесетъ тебѣ чашу, чтобъ утолить жажду твою — ты оттолкнешь ее съ судорожнымъ движеніемъ и нѣжность мою назовешь отравительницею.
Фіеско (останавливается съ ужасомъ) Перестань! Эта картина ужасна! Мостъ уже поднятъ за мною.
Леонора (устремляетъ на него томные взоры свои, нѣжно и нѣсколько лукаво) Нѣкогда ты клялся, что моя красота разрушила всѣ твои предпріятія — льстивый! ты измѣнилъ клятвѣ своей, или красота моя отцвѣла преждевременно? Спроси свое сердце, кто виноватъ? (Съ жаромъ обнимая его) Возвратись, приди въ себя! Отрекись! Любовь вознаградитъ тебя. Если сердце мое не утолитъ жажды твоей, то корона будетъ еще безсильнѣе. — Я заучу всѣ твои желанія, солью всѣ прелести природы въ одномъ поцѣлуѣ, чтобы удержать невѣрнаго въ этихъ райскихъ узахъ! — Безпредѣльны сердце я любовь Фіески. Осчастливишь бѣдное созданіе, живущее одной твоей любовію — не ужели это оставишь пустоту въ твоемъ сердцѣ?
Фіеско (потрясенный) Леонора, что сдѣлала ты со мною! (упадаетъ въ безсиліи на грудь ея) Теперь я не перенесу взоровъ ни одного Генэузца.
Леонора (съ радостію, быстро) Бѣжимъ, Фіеско! оставимъ это блистательное ничтожество, сокроемся въ объятія природы, будемъ жить для одной любви! (прижимаетъ его къ сердцу — въ восторгѣ) Тогда души наши — чистыя, какъ свѣтлая лазурь неба, не потеинятся чернымъ дыханіемъ горести. Тогда жизнь наша — гармонія небесъ, польется въ безмятежномъ потокѣ къ Творцу — (пушечный выстрѣлъ. Фіеско вырывается изъ объятій ея. Всѣ заговорщики входятъ.)
Заговорщики. Время!
Фіеско (Леонорѣ — твердо) Прости! На вѣки — или завтра же Генуя повергнется къ ногамъ твоимъ. (Хочетъ идти.)
Бургоньино. Графиня лишается чувствъ! (Леонора въ безпамятствѣ. Всѣ подбѣгаютъ къ ней, Фіеско на колѣнахъ.)
Фіеско (въ отчаяніи) Леонора! Спасите! Ради Бога, спасите! (Роза, Белла прибѣгаютъ) Она открываетъ глаза! (вскакиваетъ — рѣшительно). Теперь идемъ — закрыть ихъ Дорію! (Заговорщики уходятъ)
ДѢЙСТВІЕ V.
правитьФіеско (останавливается, передъ дворцемъ Доріа) Старикъ сдержалъ свое слово. — Всѣ огни во дворцѣ погашены. Стража удалена. Я позвоню. (Звонитъ) Проснись, Доріа! проснись бѣдный, оставленный Доріа! проснись!
Андрей (появляется на балконъ) Кто звонилъ?
Фіеско (перемѣнивъ голосъ) Не спрашивай. Гаснетъ звѣзда твоя, Герцогъ! Генуя возстаетъ противъ Андрея, близки палачи твои! И ты можешь спать, Андрей?
Андрей (величетвенно) Я помню какъ ярое море грозило гибелью моей Беллонѣ, трещалъ киль, рухнула главная мачта — а Доріа спалъ покойно. Кто посылаетъ палачей?
Фіеско. Человѣкъ ужаснѣйшій твоего яраго моря! Іоаннъ Людвигъ Фіеско.
Андрей (смѣется) Другъ, ты шутишь! но для этаго есть день — а не полночь.
Фіеско. Ты смѣешься надъ своимъ предохранителемъ.
Андрей. Я благодарю его — и иду спать. Фіеско усыпленъ роскошью и не имѣетъ времени думать о Доріахъ.
Фіеско. Несчастный старецъ! — Не вѣрь этой змѣѣ! семь цвѣтовъ извиваются на ея скользкой выѣ; — ты приближается — и вдругъ влечетъ тебя смертоносная пучина. Ты пренебрегаешь предостереженіемъ измѣнника. Не презирай совѣтомъ друга! Осѣдланная лошадь стоитъ на дворѣ твоемъ. Бѣги! Не презирай совѣтомъ друга!
Андрей. Фіеско благороденъ. Я никогда не обижалъ его, и Фіеско никогда не измѣнитъ мнѣ.
Фіеско. Онъ благороденъ и измѣнилъ тебѣ, и доказалъ тебѣ и то и другое.
Андрей. Такъ у меня есть тѣлохранители, которыхъ не побѣдитъ ни одинъ Фіеско, ежели только подъ его начальствомъ не служатъ херувимы.
Фіеско (насмѣшливо) Я бы желалъ поговорить съ ними, чтобъ послать письмо въ вѣчность.
Андрей (величественно) Ничтожный Насмѣшникъ! Развѣ ты никогда не слыхалъ, что Андрею 80 лѣтъ, и Генуя счастлива? (удаляется?)
Фіеско (не подвижно смотритъ въ слѣдъ ему) И я долженъ сперва низвергнуть этаго мужа, а потомъ узнать, какъ трудно съ нимъ сравниться? (въ задумчивости ходятъ взадъ и впередъ) Нѣтъ! — Я проткну полагалъ величіе величію! — Мы разочлись, Андрей! И теперь да начнется гибель! (онъ спѣшитъ въ дальнѣйшую улицу — всюду барабанный бой — Жаркая сѣча у воротъ Св. Ѳомы. Вороты разламываются — открывается гавань, въ которой видны корабли освѣщенные факелами.)
Джіанет. Кто приказалъ бить тревогу?
Ломеллино. На галерахъ выстрѣлили изъ пушки.
Джіанет. Невольники разорвутъ свои цѣпи! (перепалка у воротъ Св. Ѳомы.)
Ломеллино. Тамъ битва!
Джіанет. Вороты отворены! Караулъ въ волненіи! (Слугамъ) Скорѣй, негодяи, въ гавань! (спѣшатъ къ воротамъ Св. Ѳомы).
Бургоньино. Себастіанъ Лескаро храбръ.
Центуріоне. Онъ защищался, какъ левъ до послѣдней минуты.
Джіанет. (въ смущеніи отступаетъ назадъ) Что я слышу? Стойте!
Бургоньино. Кто тамъ съ факелами?
Ломеллино. Принцъ! это враги. Бѣжимъ влѣво!
Бургоньино (кричитъ) Кто тамъ съ факелами?
Центуріона. Стоите! пароль?
Джіанет. (выхватывая мечь) Покорность и Доріа.
Бургоньино (въ ужаснѣйшей ярости) Губитель отчизны и моей невѣсты! (Къ заговорщикамъ, бросаясь на Доріа) Друзья, одну минуту! — Сами дьяволы выдаютъ сего изверга! (закалываетъ его).
Джіанет. (падая) убійство, убійство! Отмсти за меня, Ломеллино!
Ломеллино (и слуги бѣгутъ) Помогите! убійцы! убійцы!
Центуріоне (кричитъ) Джіанеттино мертвъ! Остановите Графа! (Ломеллино схватываютъ.)
Ломеллино (на колѣняхъ) Пощадите меня! я перейду на вашу сторону.
Бургоньино. Еще живо это подлое твореніе? Трусъ можетъ спастись бѣгствомъ. (Ломеллино убѣгаетъ.)
Центуріоне. Ворота Св. Ѳомы наши! Джіанеттино мертвъ! — Скорѣй! увѣдомте Фіеско!
Джіанет. (приподымаясь съ судорожнымъ движеніемъ) Адъ! — Фіеско! — (умираетъ.)
Бургоньино (вырывая мечь изъ трупа) Генуя свободна! свободна моя Берта! — Центуріоне! дай мнѣ мечь твой, а этотъ, окровавленный снеси къ моей невѣстѣ. Ея оковы рушились! Я тотчасъ буду за тобой. (Спѣшатъ въ разныя стороны.)
Германецъ. Битва отдалилась въ ту сторону. Герцогъ, скорѣе на лошадь!
Андрей. Дайте еще разъ взглянуть на башни и небо Генуи! — Нѣтъ! это не сонъ! — Андрею измѣнили!
Германецъ. Враги кругомъ! Бѣгите!
Андрей (бросается на трупъ племянника) Здѣсь окончу я жизнь свою! Не говорите о бѣгствѣ. Здѣсь лежитъ опора моей старости! Конченъ путь мой! (Вдали Калкано съ заговорщиками.)
Германецъ. Убійцы спѣшатъ сюда! Бѣги, старецъ! (барабанный бои),
Андрей. Слышите ли, иноземцы? Слышите ли? — Это Генуэзцы, освобожденные мною отъ рабства! (закрывай, лицв) Такъ ли вознаграждаютъ и въ вашемъ отечествѣ?
Германецъ. Бѣги! спасайся! между тѣмъ, какъ мечи ихъ будутъ ломаться о кости Германскія! (Калкано приближается).
Андрей. Оставьте меня! Спасайтесь сами и ужасните Государства извѣстіемъ: что Генуэзцы убили отца своего!
Германецъ. Нѣтъ! до убійства еще далеко! Товарищи, окружите Герцога! (обнажаютъ мечи) Наши мечи внушатъ этимъ Италіанскичь собакамъ почтеніе къ сѣдинамъ!
Калкано (приближаясь) Стой! Что это? —
Германцы. Удары Германскіе! (Берутъ съ собою трупъ Джіанеттино и уходятъ сражаясь.)
Арабелла. Воротитесь, сударыня! Ради Бога, воротитесь!
Леонора. Тамъ свирѣпствуетъ битва! — Слышишь ли? Не стонъ ли это умирающаго? — Горе мнѣ! — Они окружаютъ его! — На сердце Фіеско обращены всѣ смертоносныя орудія! — на мое сердце, Белла! — Они стремятся — остановитесь! Это супругъ мой! (простираетъ руки).
Арабелла. Ради Бога —
Леонора. Фіеско! Фіеско! — Они оставляютъ его! — Вѣрность бунтовщиковъ сомнительна. (Въ ужасѣ) Бунтовщиками предводительствуетъ супругъ мой? — Боже! мои Фіеско возмутитель!
Арабелла. О, нѣтъ, Синьора! вашъ Фіеско освободитель Генуи!
Леонора. Въ самомъ дѣлѣ — и Леонора трепетала? — Первѣйшаго изъ республиканцевъ обнимала трусливѣйшая изъ республиканокъ? Оставь меня, Арабелла! — Когда мужи дерутся за отчизну, то и жены должны чувствовать достоинство свое. (Барабанный бой) Я брошусь въ среду сражающихся.
Арабелла (всплеснувъ руками) Боже милосердый!
Леонора. Что это? — Мантія, шляпа, мечь! (поднимая его) Какъ тяжелъ! — но у меня есть еще довольно силы, чтобъ тащишь его за собою, и мечь не обезчеститъ своего владѣльца! (бьютъ набатъ).
Арабелла. Слышите ли? Этотъ звонъ несется съ колокольни Доминиканцевъ. Боже умилосердись! Какъ ужасно!
Леонора (съ восторгѣ) Скажи, какъ восхитительно! — Этимъ звукомъ мои Фіеско говоритъ съ Генуей. (Барабанный бой увеличивается) Ура! Ура! — Какая музыка сравнится съ этой? — II эти барабаны оживляетъ мои Фіеско! — Какъ воздымается грудь моя! — Возстаетъ ней Генуя — наемники стремятся въ слѣдъ за его именемъ! неужели жена его будетъ трепетать? — (Еще на трехъ башняхъ раздается набатъ) Нѣтъ, Героиню обойметъ мой Герой — Римлянку обойметъ мой Брутъ! (Надѣваетъ шляпу и мантію Джіанеттино) Я Порція!
Арабелла. Сударыня! вы не знаете, вы не чувствуете, какъ ужасно воспламенено наше воображеніе!
Леонора. Нещастная! и эти звуки не окриляютъ твоего воображенія? — Эти камни готовы лишь слезы, что не могутъ летѣть въ слѣдъ за моимъ Фіеско! — Эти дворцы негодуютъ на строителей, которые приковали ихъ къ землѣ, такъ твердо, что они не могутъ летѣть въ слѣдъ за моимъ Фіеско! — Брега, еслибъ могли, оставили бы долгъ свой, остави ли бы Геную на жертву ярому морю и помчались бы въ слѣдъ за звукомъ барабановъ моего Фіеско! — Неужели и то, что пробуждаетъ смерть изъ глубокаго сна, не можетъ пробудить твоего мужества? — Оставь меня! Я одна найду дорогу!
Арабелла. Боже! неужели вы хотите осуществить странныя мечты свои?
Леонора (съ гордостію) Я должна! — (съ жаромъ) Туда, гдѣ сильнѣй свирепѣетъ сѣча! — Туда, гдѣ бьется мой Фіеско! — Кто этотъ могучій? спрашиваютъ всѣ. — Кто этотъ непреодолимый, несущій гибель губителямъ Генуи? — Не Лавагна ли это? — Генуэзцы! скажу я: — это онъ, это мой супругъ! и я проливаю кровь за Геную! (Сакко съ заговорщиками).
Сакко. Доріа или Фіеско?
Леонора (вдохновенно) Фіеско и слобода! (Спѣшитъ въ другую улицу. Народъ сбѣгается и оттѣсняетъ Селлу отъ Леоноры.)
Калкано. Андрей Доріа спасся!
Сакко. Это не порадуетъ Фіеско.
Калкано. Проклятые Германцы, стали вокругъ старика, какъ утесы. И даже не могъ и видѣть его. Девять нашихъ легли. Мнѣ самому оцарапали лѣвое ухо. Чортъ возьми! съ какоюжь непоколебимостію должны они защищать своихъ собственныхъ Государей, когда съ такою твердостію дерутся за чуждаго!
Сакко. Наша сторона получила значительное приращеніе. Всѣ заставы наши.
Калкано. Въ замкѣ я слышалъ идешь ужасная сѣча.
Сакко. Тамъ Бургоньино. — Что дѣлаетъ Веррина?
Kалкано. Залегъ между Генуей и моремъ, какъ Церберъ и не пропускаетъ ни одного комара.
Сакко. Я велю бишь тревогу въ предмѣстіяхъ.
Калкано, Я пойду черезъ Піацце Сарцане.
Арапъ. Знайтежь, что я заварилъ эту кашицу, а мнѣ не удѣлили и ложечки. Хорошо же. Мы начнемъ жечь и грабить. Тамъ они дерутся за Герцогство, а мы зажжемъ здѣсь церкви…
Бургоньино. Отдохни, милый! Ты здѣсь въ безопасности. Не раненъ ли ты?
Берта (переменяя голосъ) Нѣтъ.
Бургоньино (съ живостію) Такъ встань! Я поведу тебя туда, гдѣ пожинаютъ раны, сражаясь за Геную — раны, прекрасныя, какъ эта! — (обнажаетъ руку).
Берта (въ ужасѣ) Боже!
Бургоньино. Ты трепещешь? Ты еще слишкомъ молодъ. Сколько тебѣ лѣтъ?
Берта. Пятнадцать.
Бургоньино. Жаль! Для этой ночи, тебѣ недостаетъ еще пяти — Отецъ твой?
Берта. Лучшій гражданинъ Генуи.
Бургоньино. Юноша, я знаю только одного и дочь его, моя невѣста. Знаешь ли ты домъ Веррины?
Берта. Кажется.
Бургоньнмо (быстро) Знаешь и его божественную дочь?
Берта. Бертой зовутъ дочь его.
Бургоньино (съ жаромъ) Ступай же сію минуту, и отдай ей это кольцо. Скажи ей, что это кольцо обручальное, что голубое перо развевается! Прощай! Я долженъ спѣшить туда. Опасность еще не миновалась! (Нѣсколько домовъ занимаются пламенемъ.)
Берта (нѣжно) Сципіо!
Бургоньино (останавливается въ изумленіи) Клянусь мечемъ! мнѣ знакомъ этотъ голосъ!
Берта (упадая въ его объятія) Сципіо!
Бургоньино. Берта! (Набатъ съ предмѣстіяхъ, народъ сбѣгается. Бургоньино и Берта исчезаютъ въ народѣ.)
Фіеско (съ гнѣвомъ) Кто бросилъ пламя въ эты домы?
Цибо. Замокъ взятъ.
Фіеско. Кто бросилъ огонь?
Цибо (дастъ знакъ солдатамъ) Отыскать виновника!
Фіеско (яростно) Неужели они хотятъ сдѣлать меня зажигателенъ? Скорѣй, тушите пожаръ! (всѣ спѣшатъ исполнить его приказаніе) Схватили ль Джіанеттино?
Цибо. Говорятъ.
Фіеско (съ яростію) Говорятъ только? — Кто говоритъ это? — Цибо! заклинаю васъ честію, скажите, неужели онъ спасся?
Цибо Если и долженъ вѣрить собственнымъ глазамъ, болѣе нежели словамъ однаго Дворянина, то Джіанеттино живъ.
Фіеско (въ бѣшенствъ) Цибо! подумайте, что вы говорите?
Цибо. Еще не прошло и 8 минутъ, какъ я видѣлъ его живаго въ пурпуровой мантіи и съ желтымъ перомъ.
Фіеско (внѣ себя) Адъ и проклятіе! — Цибо! Я велю укоротишь Бургоньино цѣлой головой! — Спѣшите Цибо! Всѣ заставы запереть — всѣ Фелуки сцѣпить, чтобъ онъ не могъ спастись водою! — Этотъ бриліантъ, Цибо! первый во всей Генуѣ, Луккѣ, Венеціи и Низѣ — тому, кто первый скажетъ мнѣ: Джіанеттино мертвъ! (Цибо уходитъ) Летите Цибо!
Сакко. Мы схватили этого Арапа, въ то самое время, когда онъ хотѣлъ бросить въ монастырь Езуитовъ лукъ зажженной соломы.
Фіеско. Я простилъ твою измѣну, потому что она касалась только меня. Зажигателямъ петля. Повѣсить его сію же минуту на воротахъ монастыря.
Арапъ. Это скверно. Не льзя ли посмягчить это наказаніе?
Фіеско. Нѣтъ!
Арапъ. Попробуйте, — пошлите меня на галеры.
Фіеско (Сдаетъ знакъ) На висѣлицу!
Арапъ. Такъ я сдѣлаюсь Христіаниномъ.
Фіеско. Церковь благодаритъ за оспу язычества.
Арапъ. Такъ по крайней мѣрѣ пошлите меня въ вѣчность пьянаго!
Фіеско. Трезваго.
Арапъ. Только не вѣшайте меня на Христіанскую церковь!
Фіеско. Слово благороднаго человѣка неизмѣнно. Я обѣщалъ тебѣ особенную висѣлицу.
Сакко (съ неудовольствіемъ) Къ чему эти вздоры, язычникъ? Намъ и безъ тебя еще много дѣла.
Арапъ. Но… если какимъ нибудь случаемъ веревка оборвется?
Фіеско (обращаясь къ Сакко) Свить ее въ двое.
Арапъ (рѣшительно) Такъ и быть — пусть же дьяволъ выбираетъ себѣ другаго слугу! (солдаты уводятъ его и вѣшаютъ въ нѣкоторомъ отдаленіи.)
Фіеско (увидѣвъ ее — отскакиваетъ назадъ — съ яростію) Кажется мнѣ знакомо это перо и мантія? (устремляется къ ней) Такъ! — (съ яростію вонзаетъ мечь въ грудъ Леоноры) Если у тебя три жизни, то возстань снова! (Леонора падаетъ съ глухимъ стономъ. Вдали раздается побѣдный маршъ.)
Фіеско (съ торжественнымъ видомъ идетъ къ нимъ навстрѣчу) Генуэзцы! — Все кончено! — Вотъ чернь, точившій мое сердце — ужасная пища моей ненависти. Подымите мечи! Это Джіанеттино!
Калкано. Двѣ трети Генуи приняли нашу сторону и присягнули знаменамъ Фіеско.
Цибо. Черезъ меня, Веррина привѣтствуетъ насъ съ Адмиральскаго корабля. Гавань и море наши.
Центуріоне. А черезъ меня, градоправитель вручаетъ вамъ свой жезлъ и ключи отъ города.
Сакко. Въ лицѣ моемъ (преклоняя коліна) большой и малой Совѣтъ Республики преклоняютъ колѣна передъ повелителемъ своимъ и молятъ о пощадѣ и милости.
Калкано. Да буду я первый, который привѣтствуетъ побѣдителя въ стѣнахъ его города! — Преклоните знамена! — Да здравствуетъ Герцогъ Генуи!
Всѣ (снимая шляпы) Да здравствуетъ Герцогъ Генуи! (музыка, барабанный бой.)
Фіеско (стоитъ, склонивъ голову на грудь — погруженный, въ думу.)
Калкано. Народъ и Сенатъ жаждутъ видѣть своего повелителя въ Царскомъ украшеніи. Герцогъ! повели начать торжественное шествіе въ Сенатъ!
Фіеско. Прежде позвольте мнѣ исполнить долгъ моего сердца. — Я принужденъ былъ оставить въ болѣзненномъ ожиданіи существо для меня драгоцѣнное, существо, которое должно раздѣлить со мною славу этой ночи! (Съ чувствомъ) Сдѣлайте одолженіе, проводите меня къ вашей прелестной Герцогинѣ! (хочетъ идти).
Калкано. Неужели это чудовище должно остаться здѣсь, скрыть позоръ свои въ этомъ углу?
Центуріоне. Наткните его голову на копье!
Цибо. Выметите наши улицы его разтерзаннымъ трупомъ! (къ трупу подносятъ факелы)
Калкано (въ ужасѣ — тихо) Генуэзцы! Клянусь Всемогущимъ, это не Джіанеттино! (Всѣ въ оцѣпенѣніи смотрятъ на трупъ.)
Фіеско (не трогаясь съ мѣста бросаетъ на него проницательный взоръ и потомъ съ ужаснымъ содроганіемъ, медленно отвращаетъ его.) Нѣтъ! — Это не Джіанеттино! (дико блуждаютъ взоры его) Генуя моя, говорите вы? — Моя? — (съ ужаснѣйшимъ крикомъ) Адъ! — Это жена моя! — (падаетъ, какъ громомъ пораженный. Заговорщики стоятъ въ ужасныхъ групахъ. Мертвое молчаніе).
Фіеско (встаетъ въ безсиліи, — могильнымъ голосомъ) Генуэзцы! — Неужели я убилъ жену мою? — Заклинаю васъ, не взирайте, подобно блѣднымъ привидѣніямъ, на эту ужасную игру природы. — Благодарю Всевышній! — Есть случаи, которыхъ человѣкъ не можетъ страшиться, потому что онъ человѣкъ. Кому отказано въ восторгахъ Божественныхъ, тому неужели суждено терпѣть мученія дьявольскія? — (съ ужаснымъ спокойствіемъ) Нѣтъ, Генуэзцы! Этого не можетъ быть!
Арабелла (боязливо) Пусть они убьютъ меня, мнѣ нечего уже терять! — Мужи! сжальтесь надо мной! — Здѣсь и оставила мою госпожу и теперь нигдѣ не могу найти се.
Фіеско (приближается къ ней; тихимъ трепетнымъ голосомъ) Леонорой звали госпожу твою?
Арабелла. Ахъ какъ я рада, что вы здѣсь, любезный, добрый господинъ мой! — Не сердитесь на насъ! мы не могли воспрепятствовать —
Фіеско. Чему? ненавистная!
Арабелла. Ея желанію. Она бросилась —
Фіеско (съ возрастающею яростію) Молчи! — Куда?
Арабелла. Въ толпу.
Фіеско. Да превратится языкъ твой въ крокодила! Одежда? —
Арабелла. Пурпуровая мантія.
Фіеско (въ бѣшенствѣ устремляется къ ней, колеблясь) Ступай въ бездну адскую! — Мантія? —
Арабелла. Лежала здѣсь. —
Нѣкоторые изъ заговорщиковъ. Здѣсь былъ убитъ Джіанеттино.
Фіеско (отступаетъ въ ужаснѣйшемъ изнеможеніи; Арабеллѣ) Твоя госпожа найдена! — (Арабелла уходитъ съ грустію — дико блуждаютъ взоры Фіеско по собранію; послѣ нѣкотораго молчанія, тихимъ и трепещущимъ голосомъ, который мало по малу переходитъ въ ужасныя восклицанія ярости) Такъ, это справедливо. — Справедливо! — И я орудіе этихъ адскихъ козней! — (въ остервененіи махаетъ мечемъ) Прочь, прочь, лица человѣковъ! — (подымая взоры къ небу — со скрежетомъ) О, еслибы Его міросозданье попалось въ мои челюсти! — Я чувствую себя расположеннымъ истерзать всю природу въ ужасное страшилище, чтобъ она уподобилась моему мученію! (обращаясь къ окружающимъ его) Человѣкъ! — Съ какою радостію стоитъ теперь это гнусное порожденіе и благословляетъ судьбу свою, что она не подобна моей! — (съ трепетомъ, глухимъ голосомъ) На одного меня обратилась вся злоба ада! (съ возрастающею яростію) На меня! За чѣмъ на меня? — За чѣмъ вмѣстѣ со мною и не на нихъ? — Почему мученія мои не должны притупиться о муки мнѣ подобнаго созданія?
Калкано (боязливо) Герцогъ —
Фіеско (бросаясь къ нему съ дикою радостію) Братъ! — Благодарю тебя, Всемогущій! — Здѣсь есть еще одинъ, котораго также разможжилъ громъ этотъ! (съ яростію прижимаетъ его къ груди своей) Братъ, растерзанный! насладись этой забавной игрою судьбы! — Она умерла! — Ты также любилъ ее! — (влечетъ его къ трупу и насильственно прижимаетъ къ нему его голову) Терзайся! Она умерла! — (устремляетъ неподвижный взоръ въ одну сторону) О, если бы я могъ стоять теперь у вратъ проклятія — если бъ мой взоръ, могъ видѣть разнообразныя муки изобрѣтательнаго ада — если бы мой слухъ могъ упиться стонами терзаемыхъ грѣшниковъ — если бъ я могъ видѣть ихъ — кто знаетъ? можетъ быть я перенесъ бы свои собственныя муки! (съ трепетомъ подходитъ къ трупу) Здѣсь умерщвлена жена моя — нѣтъ! это слабо! — Я, чудовище, убилъ жену свою! — О, что можетъ сравниться съ изобрѣтательностію ада! — Сперва, онъ возноситъ меня на послѣднюю, скользкую вершину радости, къ предѣламъ самаго неба — и потомъ долой — потомъ — о, еслибы мое дыханіе могло заразить все твореніе! — лотомъ — потомъ и умерщвляю жену мою! — Нѣтъ! — Его остроуміе было еще утонченнѣе! — Потомъ осматриваются (презрительно) два глаза и — (съ ужасною выразительностію) я убиваю жену мою! — (съ дикимъ смѣхомъ) Это образецъ искуства! —
Фіеско (съ трепетомъ окидываетъ взорами окружающихъ) Кто то плачетъ? — Такъ, клянусь Всемогущимъ! цареубійцы плачутъ! (переливается въ тихую горесть)
Скажите, что извлекаетъ слезы изъ глазъ вашихъ? — Смерть ли этаго Ангела? или унизительное паденіе моего духа? — (стоитъ передъ трупомъ) Сердца убійцъ, твердыя, какъ утесы, смягчились слезами горючими, а отчаяніе Фіески выражалось проклятіями! (Со слезами упадаетъ передъ трупомъ) Леонора, прости! — Гнѣвомъ не выразишь раскаянія. (Съ тихою грустію) Леонора! годы назадъ, я уже наслаждался торжественной минутой, когда представлю Генуэзцамъ ихъ Герцогиню — я видѣлъ, какъ цвѣтились твои ланиты прелестью стыдливости, какъ величественно подымалась грудь твоя подъ серебряной дымкой, я слышалъ, какъ сладостный голосъ твои отказывался выразишь восторгъ, волновавшій все существо твое! — (съ возрастающею живостію) Какъ очаровывали слухъ мой восклицанія народа; какъ ярко отражалось торжество любви моей въ угасающей ненависти! — Леонора! этотъ часъ пришель — твой Фіеско Герцогъ Генуи — и послѣдній нищій въ Генуѣ не промѣняетъ своей нищеты на его пурпуръ и мученія! — (трогательно) Грусть свою раздѣляетъ онъ съ супругою — съ кѣмъ же раздѣлю я мое величіе? (Рыдая, скрываетъ лице свое на трупѣ. Состраданіе на всѣхъ лицахъ.)
Калкано. Она была рѣдкая женщина!
Цибо. Это ужасное происшествіе надобно скрыть отъ народа. Оно лишитъ его мужества и возбудитъ оное въ непріятеляхъ.
Фіеско (встаетъ, укрѣпившись — рѣшительно) Генуэзцы! Провидѣніе, если я понимаю пути его; нанесло мнѣ этотъ ударъ, чтобъ испытать и приготовить меня къ близкому величію. Испытаніе было ужасно! — Теперь я не боюсь ни мученій, ни восторговъ. Идемъ! — Генуя ожидаетъ меня, говорили вы? — Я подарю Генуѣ Государя, какого никогда еще не зрѣлъ ни одинъ Европеецъ! Идемъ! — Этой несчастной Государынѣ я сдѣлаю, такое погребеніе, что и самая жизнь лишится своихъ обожателей, и тлѣніе заблеститъ, какъ невѣста. — Теперь слѣдуйте за вашимъ Герцогомъ! (Уходятъ съ барабаннымъ боемъ и музыкой.)
Андрей, Туда помчалась клики- восторга!
Ломеллино. Счастіе упоило ихъ. Всѣ вороты оставлены безъ защиты. Все стремится къ Сенату.
Андрей, Они страшились только моего племянника. Онъ умеръ. Послушайте, Ломеллино. —
Ломеллино. Какъ, Герцогъ? вы еще надѣетесь?
Андрей. Трепещи за жизнь свою, потому что ты насмѣхается, называя меня Герцогомъ, когда я не могу даже и надѣяться.
Ломеллино. Государь. — Цѣлая нація на сторонѣ Фіески! Что жь на нашей?
Андрей (величественно) Небо. —
Ломеллино. Съ тѣмъ поръ, какъ изобрѣли порохъ, Ангелы не сходитъ уже ратоборствовать на землю.
Андрей. Отвратительная обезьяна! ты хочешь лишить отчаяннаго старца и вѣры въ Бога! (повелительно) Поди! Объяви, что Андрей живъ — что восьмидесятилѣтній Андрей проситъ ихъ не выгонять его къ иноземцамъ, которые никогда не простятъ Андрею за цвѣтущее состояніе его отчизны. Скажи имъ, что Андрей проситъ удѣлить ему только небольшой клочекъ земли родственной — для могилы.
Ломеллино. Я повинуюсь — но отчаяваюсь! (можетъ идти).
Андрей Постой, возьми этотъ серебряный локонъ — скажи имъ, что онъ отпалъ въ третью ночь Генваря, когда Генуя оторвалась отъ моего сердца; что онъ держался 80 лѣтъ и на 80 оставилъ обнаженную главу мою! — Онъ высохъ, но еще довольно крѣпокъ, чтобъ держать пурпуръ на раменахъ стройнаго юноши. (Удаляется закрывая лице. Ломеллино спѣшитъ съ проитвоположную улицу. Слышны громкія, радостныя восклицанія, звуки, барабановъ и трубъ.)
Веррина. Что значутъ эти радостные клики?
Бургоньино. Они провозглашаютъ Фіеско Герцогомъ.
Берта (боязливо прижимастся къ Бургоньино) Мой отецъ ужасенъ, Сципіо!
Веррина. Дѣти, оставьте меня одного! — О Генуя! Генуя!
Бургоньино. Народъ обоготворяетъ его, и съ бѣшенымъ крикомъ требовалъ пурпура. Съ ужасомъ внимало дворянство и не дерзало сказать: нѣтъ!
Веррина. Сынъ мой, я обратилъ все мое имущество въ золото и перенесъ на твой корабль. Возьми жену свою и немедля поднимите якорь. Можетъ быть я послѣдую за вами. — Можетъ быть и — нѣтъ. Поѣзжайте въ Марсель. (Обнимая ихъ съ величайшею грустію) Да сопутствуетъ вамъ благословеніе Божіе! (быстро удаляется).
Берта. Ради Бога, что замышляетъ отецъ мой?
Бургоньино. Поняла ли ты слова отца?
Берта. Бѣжать! О, Боже! Бѣжать въ день брака!
Бургоньино. Такъ сказалъ онъ — и мы должны повиноваться. (Оба спѣшатъ къ гавани)
Фіеско (въ Герцогскомъ орнатѣ) Веррина! — А я искалъ тебя.
Веррина. А я тебя.
Фіеско. Не замѣчаешь ли, Веррина, какой нибудь перемѣны въ своемъ другѣ?
Веррина. Я не желалъ бы этаго.
Фіеско. Но не видишь ли какой?
Веррина (несмотря на него) Надѣюсь, что нѣтъ!
Фіеско. Я спрашиваю, не замѣчаешь ли ты какой-либо перемѣны?
Веррина (взглянувъ бѣглымъ взоромъ) Я ненахожу никакой.
Фіеско. И такъ, стало быть справедливо, что власть не дѣлаетъ еще тираномъ. Въ продолженіи того времени, какъ мы разстались, я сдѣлался Герцогомъ Генуи и Веррина (прижимая его къ груди своей) находитъ, что мои объятія также пламенны, какъ и прежде.
Веррина. Тѣмъ хуже — потому что я долженъ отвѣчать на оныя холодно. Видъ величія простираетъ острый ножъ между мною и Герцогомъ! — Іоаннъ Людвигъ Фіеско владѣлъ моимъ сердцемъ — теперь онъ завоевалъ Геную и я беру назадъ мою собственность.
Фіеско (въ изумленіи) Не дай Боже! Требовать за Герцогство такую непомѣрную Цѣну было бы несправедливо.
Веррина (мрачно) Г-мъ! Неужели свобода такъ понизилась, что первому встрѣчному бросаютъ республики за ничтожную плату.
Фіеско (закусываетъ губы) Не говори этаго никому, кромѣ Фіеско.
Веррина. О, это очень естественно! Кто не вознаграждаетъ истины пощечинами, тотъ непремѣнно долженъ быть человѣкомъ отличнымъ. — Но къ сожалѣнію, хитрый игрокъ, осмотрѣлся въ одной картѣ. Онъ перечелъ всю игру зависти, но утонченный остроумецъ къ несчастно пропустилъ патріотовъ. (Значительно) Удержалъ ли, угнетатель, въ своей памяти хотя нѣкоторыя черты Римской добродѣтели? Клянусь Всемогущимъ, что потомство прежде, нежели выкопаетъ кости мои съ кладбища какого-либо Герцогства, должно будетъ собрать ихъ съ колеса.
Фіеско (съ чувствомъ беретъ его за руку) И когда Герцогъ будетъ братомъ твоимъ, и когда Герцогство свое содѣлаетъ казнохранилищемъ своей благотворительности, которая до сихъ поръ, отъ хозяйственной нищеты, ходила по міру? И тогда, Веррина?
Веррина. И тогда. Возвращеніе похищеннаго никогда еще не спасало вора отъ висѣлицы. Кромѣ того это великодушіе не касалось бы Веррины —
Фіеско (съ Апсалою) Скорѣе отторгнетъ Италію отъ Средиземнаго моря, нежели этаго упрямца отъ его предубѣжденія!
Веррина. А отторганіе не послѣднее изъ искуствъ твоихъ; объ этомъ знаетъ Республика — ягненокъ, котораго ты вырвалъ изъ пасти полка Доріа, чтобъ самому пожрать его. Но довольно. — Скажите, Герцогъ, за что нацѣпили вы этаго бѣдняка на церковь Езуитовъ? —
Фіеско. Этотъ мошенникъ зажегъ Геную.
Веррина. Однакожь этотъ мошенникъ оставилъ законы неприкосновенными?
Фіеско. Веррина употребляетъ во зло мое дружество.
Веррина. Я не желаю этаго дружества. Я сказалъ тебѣ, что пересталъ любить тебя. Клянусь, что я ненавижу тебя — ненавижу, какъ губителя рая, который первый бросилъ факелъ гибели въ среду міросозданья, который былъ первою причиной; крови, обагряющей уже пятое тысячелѣтіе! — Послушай, Фіеско! и говорю тебѣ не такъ, какъ подданный своему властелину — не такъ, какъ другъ своему другу; но какъ человѣкъ — человѣку! — Ты посмѣялся надъ Величіемъ Истиннаго Бога, употребивъ для достиженіи своей низкой цѣли руки невинности, заставивъ истинныхъ сыновъ Генуи — рушить Геную! — Фіеско, еслибъ и я былъ изъ числа этихъ честно-глупыхъ, которые не замѣтили твоихъ тайныхъ козней, то, клянусь всѣми ужасами вѣчности, я свилъ бы веревку изъ собственныхъ внутренностей моихъ и задавилъ бы ею себя и отлетающая душа моя обрызнула бы тебя ядовитою пѣною. Конечно, это Царское мошенничество, разламываетъ золотыя вѣсы грѣховъ смертныхъ, но ты посмѣялся надъ самимъ Творцомъ и эта тяжба будетъ судишься на страшномъ судѣ. (Фіеско въ изумленіи безмолвствуетъ, устремляя на него взоры) Не ищи отвѣта. Теперь мы разсчитались съ тобой! — (Прошелъ нѣсколько разъ 63аль у впередъ.) Герцогъ Генуи! на корабляхъ вчерашняго тирана я узналъ родъ бѣдныхъ созданій, которыя съ каждымъ ударомъ весла пережевываютъ давносвершенныя преступленія и льютъ слезы въ Оксанъ, который, какъ богатый Господинъ, почитаетъ за низость считать ихъ. Хорошій Государь начинаетъ свое правленіе прощеніями. Не хочешьли освободить галерныхъ невольниковъ? —
Фіеско. Они будутъ первенцами моей — тираніи. — Поди и объяви имъ всѣмъ свободу.
Веррина. Такимъ образомъ ты лишаешь себя возвышеннаго удовольствія насладиться восторгами несчастныхъ. Поди самъ! — Великія міра сего такъ рѣдко бываютъ тамъ, гдѣ дѣлаютъ зло; неужели и доброе они должны творить изъ засады? — Мнѣ кажется, что Герцогъ не можетъ быть слишкомъ великъ ни для какого чувства и послѣдняго нищаго.
Фіеско. Веррина, ты ужасенъ! — Но я не знаю, для чего идти мнѣ съ тобой? (оба идутъ къ морю.)
Веррина (останавливается съ горестію) Фіеско! обойми меня еще одинъ разъ! — Здѣсь нѣтъ никого, кто бы могъ замѣтить слезы Веррины, и чувствительности герцога! — (Съ чувствомъ прижимаетъ его къ груди своей) Никогда не бились такъ близко два величайшія сердца. Мы любили другъ друга такъ братски! — (рыдаетъ на груди Фіески) Фіеско! Фіеско! ты оставляешь въ груди моей пустоту, которой не наполнитъ и все человѣчество, втрое взятое! —
Фіеско (растроганный) Будь моимъ другомъ! —
Веррина. Сбрось этотъ ненавистный пурпуръ и я буду твоимъ другомъ! — Первый властелинъ былъ убійца, и ввелъ въ употребленіе пурпуръ, чтобъ скрыть слѣды своего преступленія подъ этимъ кровавымъ цвѣтомъ. — Послушай, Фіеско! — Я воинъ! — Я не умѣю плакатъ! — Фіеско! — Это первыя слезы — Сбрось этотъ пурпуръ!
Фіеско. Молчи!
Веррина (еще съ большимъ жаромъ) Фіеско! — Положи въ награду всѣ короны сего міра! Собери въ наказаніе всѣ муки онаго — чтобъ я преклонилъ колѣна передъ смертнымъ? — я непреклоню ихъ! — Фіеско! — (падаетъ на колѣна) Это въ первый разъ! — Сбрось этотъ пурпуръ!
Фіеско. Встань! и не раздражай меня болѣе.
Веррина (рѣшительно) Я встаю и не раздражаю тебя болѣе. (они стоятъ у доски, ведущей на одну изъ галеръ) Герцогъ долженъ идти впередъ. (Идутъ по доскѣ.)
Фіеско. За чѣмъ тянешь ты мою мантію? — Она падаетъ!
Веррина (ужаснымъ голосомъ) А когда падаетъ пурпуръ, то за нимъ долженъ пасть и Герцогъ! (толкаетъ его въ море.)
Фіеско (изъ волнъ) Генуя, спаси! спаси своего Герцога! (утопаетъ.)
Калкано (кричитъ) Фіеско! Фіеско! Андрей возвратился! Половина Генуи обратилась къ Андрею! — Гдѣ Фіеско?
Веррина (твердо) Утонулъ.
Центуріоне. Адъ или домъ безумныхъ отвѣчаетъ?
Веррина. Утопленъ, если это слово благозвучнѣе! — Я иду къ Андрею.