Вступительный этюдъ къ «Заговору Фіеско». А. А. Рейнгольдта
Заговоръ Фіеско въ Генуѣ. Новый переводъ Виктора Крылова.
Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ I. С.-Пб., 1901
«ЗАГОВОРЪ ФІЕСКО».
правитьИсторія возникновенія первыхъ двухъ драмъ Шиллера («Разбойники» и «Заговоръ Фіеско въ Генуѣ») находится въ связи съ идеями Ж. Ж. Руссо, съ которыми молодой поэтъ познакомился въ изложеніи Г. П. Штурца (Сочиненія, 1779 г.). Великое презрѣніе женевскаго философа къ человѣческой культурѣ и старому общественному устройству нашло пылкій отголосокъ въ первой драмѣ, гдѣ носителемъ этой идеи является Карлъ Мооръ. Мысли того же Руссо о нравственной природѣ человѣка дали Шиллеру толчекъ къ построенію драматической схемы его «Фіеско». Въ сочиненіи, представленномъ Шиллеромъ въ 1780 г., по случаю окончанія имъ курса въ военной академіи въ Штутгардтѣ («О связи животной природы человѣка съ духовной»), приводится нѣсколько цитатъ изъ Руссо. Въ нихъ упоминается генуэзскій графъ Фіеско какъ благородная героическая личность, достойная кисти Плутарха. Поэта поразила мысль, что наиболѣе сильные, своеобразные характеры вырабатываются въ свободныхъ государствахъ. И вотъ ему захотѣлось, въ согласіи съ освѣщеніемъ Руссо, изобразить Фіеско не такимъ, какимъ знаетъ его исторія, а придать ему черты новаго Брута, освобождающаго республику отъ деспотизма Доріевъ. Все это имѣло свои корни въ личномъ настроеніи юноши. Въ то время Шиллеръ, воспитанникъ академіи герцога виртембергскаго Карла Евгенія, переживалъ свой Sturm und Drang; въ немъ бродили передовыя идеи вѣка, которыя созрѣвали подъ вліяніемъ личныхъ впечатлѣній — его недовольства академическими порядками и отношеніемъ къ нему герцога.
Столкновеніе съ послѣднимъ приняло особенно острую форму въ 1781 г., изъ-за журнальныхъ работъ Шиллера, а главное по поводу самовольной отлучки поэта въ Мангеймъ (гдѣ давались его «Разбойники»). Шиллеръ подвергся за это 14-дневному аресту. Но даже при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ наплывъ идей и сюжетовъ не даетъ ему покоя и одновременно съ разработкой «Фіеско» онъ задумываетъ другую пьесу: «Козни и любовь» («Луиза Миллеръ»)[1]. Изъ предисловія къ печатному изданію «Фіеско» видно, какими источниками пользовался Шиллеръ для своей работы. У него имѣлись подъ рукой: Исторія правленія Карла V" Робертсона (нѣмецкій переводъ 1779 г.); «La conjuration du comte Jean Louis de Piesque» извѣстнаго кардинала Ретца (въ 4-мъ томѣ его «Мемуаровъ» изд. 1731 г.); «Histoire de la réspublique de Gênes», соч. de-Mailly (1697 r.). Кромѣ того Шиллеръ читалъ «Histoire générale des conjurations, conspirations et révolutions célèbres» par M. Duport (1763 r.), а для обрисовки быта и политическихъ условій Генуи онъ пользовался книгой Häberlin’а. «Gründliche historisch-politische Nachricht von der Republik Genua» (1747 г.). Работа надъ отдѣльными сценами шла урывками; впрочемъ, изъ письма Шиллера къ его покровителю барону Дальбергу (директору мангеймскаго Національнаго театра[2], помѣченнаго 1 апр. 1782 г., видно, что пьеса уже значительно подвинулась. Затѣмъ слѣдовали опять непріятности и, наконецъ, осенью 1782 г. Шиллеръ рѣшается бѣжать въ Мангеймъ. Онъ является туда съ неконченною рукописью «Фіаско». У него еще не улеглись разныя колебанія относительно драматической развязки. Его смущало противорѣчіе между Руссо и сообщеніями историковъ: у Руссо Фіеско является патріотомъ, Брутомъ, а по исторіи это второй Каталина. Точно также историческій Веррина вовсе не патріотъ и непреклонный республиканецъ, а тѣмъ менѣе Виргиній, какимъ онъ представлялся Шиллеру, а просто недовольный человѣкъ, которому нечего терять и который подговариваетъ Фіеско прогнать Доріевъ и завладѣть высшею властью[3]. Другое сомнѣніе, о которомъ сообщаетъ другъ Шиллера, Штрейхеръ, вызывалъ вопросъ о гибели Фіеско: пасть ли ему отъ руки Веррины, или отъ ужаснаго сознанія, что онъ случайно убилъ свою страстно любимую жену?[4]. Извѣстно, что, въ концѣ концовъ, Шиллеръ отступилъ и отъ Руссо и отъ историческихъ фактовъ, слѣдуя своему собственному художественному чутью. Въ ноябрѣ 1782 г. пьеса была дописана въ мѣстечкѣ Оггерсгеймъ и отправлена Дальбергу. Однако, переговоры съ послѣднимъ относительно постановки не привели къ конечному результату. Актеръ Иффландъ раскритиковалъ языкъ драмы и нѣсколько сценъ, и въ концѣ апрѣля 1783 г. Шиллеръ выпустилъ пьесу въ изданіи придворнаго книгопродавца Швана въ Мангеймѣ. Гонорара онъ получилъ по 1 луидору за листъ (всего 11½ луидоровъ). Пьеса посвящена наставнику и другу автора — профессору военной академіи Абелю[5].
Въ печати драма «Фіеско» появилась въ томъ видѣ, въ какомъ она вошла въ полныя собранія сочиненій Шиллера. Въ видахъ постановки на мангеймской сценѣ Дальбергъ предлагаетъ автору передѣлать конецъ пьесы. Такая передѣлка была сдѣлана, введены и другія измѣненія, но несомнѣнно, что первоначальная развязка, придуманная Шиллеромъ послѣ долгихъ колебаній, была сохранена для печатнаго изданія. Одно было ясно поэту съ самаго начала: въ интересахъ цѣльности драмы ему нельзя слѣдовать исторіи. Историческій Фіеско, возставшій противъ Доріевъ, погибаетъ совершенно случайно, уже побѣдителемъ: доска, по которой онъ бѣжитъ на адмиральскую галеру, опрокидывается, и заговорщикъ падаетъ въ воду, причемъ погибаетъ вслѣдствіе тяжести своего вооруженія. Но случайная катастрофа лишена главнаго условія трагизма: паденія человѣка въ борьбѣ нравственнаго чувства съ болѣе сильною страстью. Поэтому въ драмѣ Фіеско долженъ былъ погибнуть не вслѣдствіе несчастной случайности, а въ силу необходимости, въ силу высшаго нравственнаго правосудія. Долженъ былъ пасть честолюбецъ, который свои властолюбивыя, эгоистическія стремленія ставитъ выше народнаго блага. Такъ требовала теорія трагедіи и вотъ почему поэтъ, превративъ историческаго Веронну въ фанатика-республиканца, заставилъ его сыграть роль судьбы, орудія высшаго правосудія. Отъ его руки и гибнетъ Фіеско и эта гибель является неизбѣжнымъ результатомъ всего его безнравственнаго образа дѣйствій и его двойственнаго характера; въ немъ какъ бы двѣ души — душа героя и душа преступника[6].
Въ основной схемѣ пьесы Шиллеръ ближе всего примкнулъ къ Робертсону. Поэтому не лишне будетъ прослѣдить, въ общихъ чертахъ, нить разсказа англійскаго историка о заговорѣ графа Фіеско (1547 г.).
Въ республикѣ Генуѣ, волнуемой междоусобіями аристократическихъ партій, огромное вліяніе Андрея Дорія основывалось на безкорыстномъ образѣ его дѣйствій и на его военныхъ заслугахъ: двадцать лѣтъ тому назадъ онъ отказался отъ предложеннаго ему сана герцога и дожа и остался главнокомандующимъ флотомъ. Но у него былъ внучатный племянникъ Джанеттино, котораго генуэзцы не любили за высокомѣріе и наглое неуваженіе къ сенату и закону. Племянникъ былъ любимцемъ старика и послѣдній втайнѣ подготовлялъ почву для того, чтобы молодому человѣку современемъ достался санъ дожа. Въ свою очередь Джанеттино держалъ себя крайне самоувѣренно, не какъ гражданинъ республики, а какъ будущій повелитель. Неудовольствіе росло какъ въ кругу аристократовъ, снѣдаемыхъ честолюбіемъ, такъ и въ средѣ менѣе состоятельныхъ гражданъ, не принимавшихъ участія въ управленіи. Такимъ образомъ, къ 1547 г., когда вся Италія, казалась охваченной духомъ возмущенія, въ Генуѣ также скопился горючій матеріалъ, который ждалъ только энергичнаго иниціатора, чтобы вспыхнуть. Эту роль принялъ на себя 23-лѣтній Джованни Луиджи Фіеско (de Fieschi), графъ Лаванья. Этотъ независимый и богатый вельможа обладалъ всѣми внѣшними данными обольстителя не только женскихъ сердецъ, но и людей вообще: онъ былъ красивъ, какъ Алкивіадъ, любезенъ, щедръ и великодушенъ. Хотя онъ и держалъ себя съ авторитетнымъ достоинствомъ, но былъ вообще доступенъ и охотно поддерживалъ сношенія съ людьми различныхъ партій. Но подъ личиной этихъ благородныхъ качествъ скрывалась ненасытная жажда власти и безумная отвага, которая не останавливалась ни передъ какою опасностью. Вполнѣ естественно, что для такого человѣка подвластное положеніе было нестерпимо.
Фіеско былъ прирожденный заговорщикъ.
И вотъ, пользуясь разладомъ партій, онъ замышляетъ устранить Доріевъ отъ власти, хотя бы путемъ кроваваго насилія. Сначала: ему приходитъ мысль заручиться поддержкой короля французскаго Франциска I; но Веррина, главный его сообщникъ, человѣкъ незнатнаго происхожденія, которому нечего было терять и готовый на все", совѣтуетъ ему не связывать себя обязательствами, а дѣйствовать самостоятельно. Онъ прямо предлагаетъ ему овладѣть Генуею. У молодого честолюбца закружилась голова, и въ собраніи заговорщиковъ было рѣшено убить обоихъ Доріевъ и знатнѣйшихъ членовъ ихъ партіи и возвести Фіеско въ герцогскій санъ. Для замаскированія этого плана графъ принялся играть продолжительную и сложную комедію. Онъ притворился распутникомъ и, казалось, утопалъ въ пошлыхъ развлеченіяхъ. Но онъ не терялъ времени. Онъ заручился обѣщаніемъ Франціи оказать ему поддержку, завязалъ сношенія съ герцогомъ пармскимъ и вооружилъ 4 галеры, купленныя у папы, якобы для похода противъ Турціи. Кромѣ того, графъ сформировалъ отрядъ изъ смѣлыхъ наемниковъ и стянулъ въ Геную своихъ подчиненныхъ. Съ. Доріями Фіеско все время поддерживалъ лицемѣрно-льстивыя отношенія, такъ что былъ обманутъ даже подозрительный и неискренній Джанеттино. Послѣ долгаго совѣщанія относительно способа умерщвленія обоихъ Доріевъ остановились на открытомъ нападеніи, причемъ временемъ выполненія умысла была избрана ночь съ 2 на 3 января 1547 г. Интересны нѣкоторыя подробности, характеризующія историческаго Фіеско. Заговорщики предложили убить Доріевъ въ соборѣ, во время торжественнаго богослуженія въ день св. Андрея. Но Фіеско съ ужасомъ отвергъ подобное святотатство. Тогда совѣтовали заколоть ихъ на пиру у Фіеско, гдѣ хотѣли праздновать бракосочетаніе сестры Джанеттино съ братомъ Элеоноры (у Шиллера — Леонора) красавицы-жены графа. Но Джанеттино не могъ быть на праздникѣ и кромѣ того, по увѣренію Ретца, Фіеско возмутился такимъ гнуснымъ предательствомъ. Тогда было принято окончательное рѣшеніе. Дѣло въ томъ, что 1 января дожъ предыдущаго года слагалъ съ себя обязанности и 4 выбирался новый; поэтому, 3 января былъ удобный моментъ для переворота. Вечеромъ этого дня императорскій посолъ Суаресъ предупреждалъ Андрея о дошедшихъ до него слухахъ; но благодушный Андрей спокойно указалъ ему на беззаботно веселаго Фіеско, присутствовавшаго на этомъ вечерѣ у Доріевъ и даже игравшаго съ дѣтьми Джанеттино. Между тѣмъ Фіеско поспѣшилъ въ свой дворецъ, и его клевреты пригласили знатнѣйшихъ гражданъ къ нему «на пиръ». Но вмѣсто пира Фіеско сказалъ имъ горячую рѣчь, въ которой предложилъ помочь ему низвергнуть иго Доріевъ и возстановитъ республиканскую свободу. Подчиненные Фіеско привѣтствовали его, а прочая толпа невольно примкнула къ нему, очутясь въ положеніи соучастниковъ заговора. Отдавъ приказанія, графъ на минуту забѣжалъ къ своей женѣ Элеонорѣ, женщинѣ благородной и высокообразованной. Она поняла всю опасность предпріятія и умоляла мужа бросить свое ужасное намѣреніе. Но Фіеско выбѣжалъ изъ комнаты съ гордыми словами: Прощайте, или вы меня больше не увидите, или завтра вся Генуя будетъ лежать у вашихъ ногъ!« Въ полночь въ городѣ начались безпорядки, бунтовщики овладѣли воротами, а Веррина своею галерой заперъ выходъ изъ гавани, гдѣ стоилъ флотъ Дорія. Улицы огласились криками: Фіеско и свобода!» Когда шумъ приблизился къ дворцу Доріевъ, Джанеттино выскочилъ изъ постели и, вообразивъ, что возстали моряки, поспѣшилъ къ гавани, гдѣ и былъ заколотъ приверженцами Фіеско. Андрей Дорія во-время узналъ объ этомъ и спасся бѣгствомъ. Тѣмъ временемъ нѣсколько сенаторовъ собрались во дворцѣ Республики и согласились подчиниться Фіеско. Но послѣдняго уже не было въ живыхъ — онъ утонулъ[7]. Его партія пыталась скрыть это обстоятельство, но необдуманное заявленіе брата погибшаго, Іеронима Фіеско, въ собраніи сенаторовъ испортило все дѣло. Партія Андрея успѣла сплотить свои силы, самъ Дорія возвратился вечеромъ 3 января въ Геную, и уже на слѣдующее утро городъ былъ спокоенъ.
Остальными источниками Шиллеръ воспользовался для подробностей бытовой окраски, костюмовъ и характеристики Андрея, Джанеттино, Фіеско, а также другихъ заговорщиковъ — Калканьо, Сакко, Бурпорьино. Нами уже указано выше, въ чемъ заключалось главное уклоненіе поэта отъ историческихъ событій — въ измѣненіи развязки. Затѣмъ художественная концепція требовала, чтобы личность Фіеско стояла въ самомъ центрѣ драмы, а психологическая мотивировка — чтобы идея цезаризма родилась въ его головѣ, чтобы Фіеско былъ не орудіемъ общественнаго недовольства, а дѣйствовалъ по собственной иниціативѣ, подъ давленіемъ честолюбія. Съ другой стороны, Шиллеръ очень искусно ввелъ въ пьесу два новыхъ лица: одно изъ нихъ — живой образъ продувной бестіи — мавра; другое — дочь Веррины, Берта, обезчещенная развратнымъ Джанеттино. Для самаго хода дѣйствія послѣднее лицо не было необходимо, но судьба Берты прибавляетъ еще лишнюю мрачную черту къ суровой личности ея отца и тѣмъ усиливаетъ впечатлѣніе, производимое этимъ новымъ римляниномъ, когда онъ, для блага народнаго, твердою рукою губитъ того человѣка, котораго такъ страстно любилъ. Такой нѣсколько неожиданный для зрителя, но естественный финалъ тѣмъ болѣе эффектенъ, что вначалѣ предпріятіе Фіеско не предвѣщаетъ подобнаго конца. Въ концѣ 2-го акта самъ Фіеско еще колеблется между діадемой и гражданскимъ долгомъ. «Пади, тиранъ!» говоритъ онъ себѣ въ порывѣ благородства. «Будь свободна, Генуя, а я — да буду твоимъ счастливѣйшимъ гражданиномъ!» Но уже въ первой сценѣ 3-го акта Веррина заявляетъ: «Фіеско долженъ умереть!» Онъ уже предвидитъ въ немъ еще болѣе опаснаго тирана, чѣмъ Дорія. И мы понимаемъ, что онъ правъ, что Фіеско не измѣнитъ своему тайному стремленію и что судьба неминуемо ведетъ его къ фатальному столкновенію съ Верриной;.. Послѣднія слова пьесы, слова Веррины: «Я иду къ Андрею», могутъ показаться не соотвѣтствующими его образу мыслей. На самомъ же дѣлѣ это не такъ. Веррина и его партія слишкомъ слабы, чтобы продолжать дѣло Фіеско. Еслибъ Фіеско остался живъ, то Генуя едва ли дождалась бы обѣщанной свободы. Теперь же, съ возвращеніемъ Андрея Дорія, несомнѣнно моіутъ наступить болѣе спокойныя времена, тѣмъ болѣе, что въ лицѣ убитаго Джанеттино устраненъ опасный элементъ деморализаціи. Такимъ образомъ, если съ точки политической драма Шиллера и не завершается опредѣленной перспективой, то со стороны общечеловѣческой и поэтической она вызываетъ въ зрителѣ глубокое чувство удовлетворенія. Нельзя, конечно, не согласиться съ критиками, что въ пьесу введено кое-что лишнее; портящее впечатлѣніе: къ этимъ неудачнымъ вставкамъ принадлежатъ сцена между Элеонорой и Калканьо (2-ой актъ), мало приличный для графини Джуліи[8] тонъ ея разговора (перебранки) съ Элеонорой (тамъ же) и убійство Элеоноры самимъ Фіеско (5-й актъ)[9]. Попадаются и другія несообразности: такъ, напр., Фіеско съ презрѣніемъ отпускаетъ мавра, послѣ того какъ посвятилъ его въ свой умыселъ, вслѣдствіе чего Гассанъ предаетъ его Андрею. Далѣе Фіеско, пользуясь темнотою ночи, вызываетъ Андрея на балконъ и предостерегаетъ его отъ самого себя и т. д. Но всѣ эти ошибки нисколько не нарушаютъ общаго художественнаго строя пьесы. Въ ней масса душевнаго паѳоса, огня и подъема чувствъ; юношескій идеализмъ, увлеченіе идеей политической свободы и самопожертвованіе на пользу отечества составляютъ основной тонъ драмы. Драматическая техника свидѣтельствуетъ о большомъ мастерствѣ, а геніальное умѣнье распоряжаться историческимъ матеріаломъ придаетъ пьесѣ значеніе перваго крупнаго успѣха въ области исторической драматургіи. Въ это время Шиллеръ еще не успѣлъ вполнѣ уяснить себѣ законы историческаго развитія; вотъ почему борьба между деспотизмомъ и свободой представлялась ему скорѣе чѣмъ-то личнымъ, чѣмъ-то вродѣ политической интриги[10]. Онъ смотритъ на событіе 16-го вѣка чрезъ очки Руссо и его интересуютъ не столько политическіе мотивы событія сами по себѣ, сколько общечеловѣческое ихъ содержаніе[11]. Въ своемъ героѣ Шиллеръ отчасти отразилъ самого себя, свою геніальность, свою страстную натуру и пылкость воображенія. Въ сущности Фіеско вовсе не политическій характеръ[12]. Въ трагедіи Шиллеръ видѣлъ высшую цѣль искусства, и, по его мнѣнію, цѣль эту можно достигнуть только путемъ изображенія моральной свободы человѣка[13]. И если Шиллеръ въ своемъ «Фіеско» удалился отъ исторической правды, то это еще не лишаетъ его пьесу историческаго характера.
До него не было исторической драмы въ широкомъ смыслѣ; надо было создать самую форму, самый стиль такой драмы. И Шиллеръ его создалъ. Новые пріемы драматической техники, новизна оборотовъ рѣчи, яркость и сжатость діалоговъ и широкій размахъ страстей — вотъ чего нельзя отнять у этой первой исторической драмы Шиллера. Здѣсь уже были блестящіе задатки того, что впослѣдствіи обезсмертило автора: «Валленштейна» и Вильгельма Телля".
Еще въ февралѣ 1783 г. Шиллеръ окончилъ новую драму «Луиза Миллеръ» (позднѣе озаглавленную Козни и любовь"), а переговоры съ бар. Дальбергомъ относительно постановки «Фіеско» на мангеймской сценѣ все еще не приходили къ концу. Дальбергъ предложилъ поэту званіе театральнаго поэта" съ жалованьемъ въ 300 гульденовъ и съ обязательствомъ до 1 сент. 1784 г. написать для театра 3 пьесы, причемъ конецъ «Фіеско» непремѣнно передѣлать. Опасная болѣзнь на время прервала работу, но къ серединѣ декабря пьеса была «приспособлена» для сцены[14].
Въ эту пору жизни поэта въ немъ уже улеглись бурныя стремленія; наступилъ періодъ болѣе зрѣлой вдумчивости въ идеи демократизма. Въ головѣ Шиллера уже созрѣвалъ планъ Донъ-Карлоса". Въ связи съ этимъ драма «Фіеско» какъ будто выигрываетъ въ душевной теплотѣ, идеалистическомъ полетѣ; самъ Фіеско оказывается уже не будущимъ тираномъ, а героемъ, исполненнымъ чувства гражданскаго долга и стремленія къ самопожертвованію. На него поэтъ переноситъ историческій ореолъ Андрея Дорія, который, какъ мы уже знаемъ, за двадцать лѣтъ до заговора Фіеско отказался отъ предложеннаго ему сана дожа. Въ новой театральной редакціи Фіеско отказывается отъ достоинства герцога, и, неожиданно для Веррины, объявляетъ генуэзцамъ, что онъ желаетъ быть не ихъ монархомъ, а счастливѣйшимъ согражданиномъ. Соотвѣтственно такому коренному измѣненію идеи пьесы, понадобились и другія передѣлки. Вышла какъ бы совершенно новая драма. Мы вкратцѣ изложимъ ходъ ея дѣйствія, сравнительно съ первой редакціей, вошедшей во всѣ собранія сочиненій Шиллера! и давно уже одобренной всѣми сценами.
Въ первомъ актѣ Ломеллино, клевретъ Доріевъ, совѣтуетъ Джанеттино жениться на Бертѣ Веррина, но потомъ все-таки соглашается помочь ему увезти ее. Во второмъ актѣ выпала первая сцена первоначальной редакціи (грубая пикировка между Джуліей и Элеонорой). Нѣсколько другихъ сценъ тоже исключены. Берта не обезчещена молодымъ Дорія, ей удалось спастись, но характеристика ея жениха Бургоньино, выказывающаго такое благородство въ первой редакціи пьесы, отъ этого ничего не выигрываетъ. Кончается дѣйствіе сценой, въ которой Веррина заявляетъ, что Фіеско долженъ умереть (1-я сцена 3-го акта первой редакціи). Изъ монолога Фіеско (1-я сцена! 3-го акта) осталась только небольшая; часть, именно отъ словъ: «Что я величайшій мужъ въ Генуѣ…» до фразы: «величайшій подвигъ — украсть корону»[15]. Десятая сцена 3-го акта (разговоръ Фіеско съ Джанеттино) также сильно укорочена. 12-ое, 13-ое и 14-ое явленія 4-го акта (сцены, гдѣ Фіеско унижаетъ влюбленную въ него Джулію въ присутствіи своей жены) подробнѣе разработаны въ 9—11 явленіяхъ новой редакціи. Наконецъ, ночная бесѣда Фіеско съ Андреемъ, имѣющая въ первой редакціи (1-я сцена 5-го дѣйствія) лишь эпизодическое значеніе и даже мало мотивированная, получаетъ въ театральной обработкѣ особое значеніе, потому что нравственная доблесть Андрея, его увѣренность въ прочности народныхъ симпатій побуждаютъ Фіеско къ отреченію отъ самовластія. Затѣмъ Джанеттино падаетъ въ поединкѣ съ Бургоньино. Дѣйствіе 5-ое. Андрей покинулъ Геную, сенаторы провозглашаютъ Фіеско герцогомъ. Въ послѣдней сценѣ повторена борьба чувствъ въ душѣ яраго республиканца Веррины — борьба между страстною привязанностью къ Фіеско и ненавистью къ будущему угнетателю народа. Онъ умоляетъ Фіеско не брать знаковъ власти изъ рукъ сенатора. Графъ все еще скрываетъ свое благородное намѣреніе и предлагаетъ ему свою дружбу. Тогда Веррина пытается нанести ему ударъ мечомъ, но Фіеско отражаетъ его, и сбѣжавшійся народъ хочетъ казнить злоумышленника. Но тутъ Фіеско беретъ скипетръ, ломаетъ его и бросаетъ куски къ ногамъ народа. Толпа въ восторгѣ падаетъ на колѣни. Веррина изумленъ. Фіеско называетъ его другомъ, обнимаетъ его и говоритъ народу: «Встаньте, генуэзцы! Монарха я вамъ дарю — обнимите вашего счастливѣйшаго согражданина!»
Легко, конечно, замѣтить, что эта уступка Дальбергу и общественнымъ вкусамъ не послужила на пользу художественной правдѣ драмы, такъ какъ трагедія характеровъ превратилась въ сантиментально-героическую пьесу обстановочнаго пошиба. Техническіе и психологическіе промахи этой редакціи невольно бросаются въ глаза. Такъ, личность Веррины теряетъ свой смыслъ съ того момента, когда Фіеско самъ рѣшается отречься отъ власти. Затѣмъ, великодушіе
Фіеско повторяетъ собой великодушіе Андрея. Спрашивается: зачѣмъ послѣдній удаляется изъ Генуи, разъ онъ давно уже пользуется расположеніемъ народа и тоже не стремится къ власти? Чѣмъ Фіеско лучше Андрея Дорія? Съ другой стороны, также мало понятно отреченіе Фіеско въ виду существованія въ Генуѣ сильной партіи сторонниковъ единовластія.
Но Дальбергъ былъ доволенъ, и 11 января 1784 г. на мангеймскомъ театрѣ состоялось первое представленіе «Фіеско». Веррину игралъ знаменитый Ифландъ. Нѣкоторыя сцены имѣли шумный успѣхъ. Но по свидѣтельству Штрейхера, «въ цѣломъ пьеса не могла согрѣть большинства публики». Ожидали потрясающихъ сценъ, ужасовъ, нѣчто вродѣ «Разбойниковъ». А вдругъ тутъ отважный заговорщикъ превращается въ добродѣтельнаго гражданина. Скучна на сценѣ добродѣтель. Въ предупрежденіе недоразумѣній Шиллеръ велѣлъ расклеить въ день спектакля «Напоминаніе автора „Фіеско“ публикѣ», въ которомъ довольно подробно изложилъ свои взгляды на героя пьесы и старался оправдать свои измѣненія тѣмъ, что его Фіеско болѣе великъ душой, чѣмъ историческій. По этому поводу Шиллеръ провозглашаетъ право поэта приносить историческую вѣрность въ жертву своему вдохновенію, причемъ опирается на авторитетъ Лессинга[16]. Въ данномъ случаѣ взглядъ Шиллера совпадаетъ съ гордыми словами Гете: Для поэта ни одна личность не является историческою; онъ по своему усмотрѣнію рисуетъ нравственный міръ и для этой цѣли дѣлаетъ честь извѣстнымъ лицамъ исторіи, называя ихъ именами созданія своего воображенія".
Предисловіе Шиллера къ «Заговору Фіесцо».
правитьИсторію этого заговора я почерпнулъ главнымъ образомъ изъ «Conjuration du Comte Jean Louis de Fiesque» кардинала Реца, изъ «Histoire des Conjurations» и «Histoire de Gènes» и изъ третьей части Робертсоновской исторіи Карла V. Да проститъ мнѣ гамбургскій драматургистъ вольности, которыя я допустилъ въ обращеніи съ событіями, если онѣ мнѣ удались; если же нѣтъ, то думается, что больше пострадалъ вымыселъ моей фантазіи, чѣмъ самые факты. Катастрофа, которою закончился заговоръ, въ дѣйствительности заключалась въ томъ, что графъ погибъ совершенно случайно, уже достигнувъ цѣли своихъ желаній. Этотъ конецъ я долженъ былъ непремѣнно измѣнить, потому что въ драмѣ недопустима простая случайность или непосредственное вмѣшательство Промысла. Я бы очень изумлялся тому, что ни одинъ драматургъ не воспользовался такимъ сюжетомъ для трагедіи, если бы не видѣлъ причины этого именно въ недраматичности исхода заговора. Правящій духъ видитъ всѣ тонкія, какъ паутина, нити, связующія событія со всѣмъ строемъ мірозданія и прикрѣпляющія ихъ къ самымъ отдаленнымъ предѣламъ будущаго и прошедшаго; простой-же умъ видитъ только самый фактъ. Художникъ долженъ имѣть въ виду близорукій взоръ обыденнаго человѣчества, для назиданія котораго онъ пишетъ, а не проникновенность всемогущей силы, у которой онъ самъ учится.
Въ моихъ «Разбойникахъ» я представилъ жертву чрезмѣрнаго чувства. Здѣсь я пытаюсь представить нѣчто противоположное, жертву интригъ и хитрости. Но какъ ни поразительна несчастная затѣя Фіеско въ исторіи, на сценѣ она можетъ и не произвести такого же впечатлѣнія. Если правда, что только чувство вызываетъ чувство, то думается, политическій герой по столько не годится для сцены, по сколько онъ долженъ отрѣшиться отъ своихъ человѣческихъ сторонъ, чтобы быть политическимъ героемъ. Не въ моей власти было бы поэтому вдохнуть въ мой вымыселъ живое пламя, сила котораго обусловлена болѣе возвышеннымъ элементомъ души — воодушевленіемъ. Но связать холодный, безплодный политическій подвигъ съ человѣческимъ сердцемъ, изъ котораго онъ исходитъ, и тѣмъ самымъ прикрѣпить его къ человѣческому сердцу, осложнить человѣчность сердца политическимъ умомъ, извлечь изъ хитроумныхъ интригъ и положеній нѣчто общечеловѣческое — это было въ моей власти. Мои отношенія къ жизни среднихъ людей дѣлаютъ меня большимъ знатокомъ сердецъ, нежели политическихъ комбинацій, но быть можетъ, неопытность въ дѣлахъ политическихъ составляетъ поэтическое качество.
Заговоръ Фіеско въ Генуѣ.
правитьАндреа Доріа, дожъ Генуи. Почтенный старикъ 82 лѣтъ. Слѣды пламеннаго темперамента. Главная черта: увѣренная въ себѣ и строго повелительная краткость.
Джанеттино Доріа, его племянникъ. Претендентъ. Въ возрастѣ 26 лѣтъ. Грубый и необузданный въ рѣчи, походкѣ и манерахъ. Плебейски гордый. Образованіе получилъ урывками.
(Оба Доріа носятъ пурпуръ).
Фіеско, графъ ди Лаванья, глава заговора. Стройный, молодой человѣкъ 33 лѣтъ, цвѣтущей красоты, — гордый съ достоинствомъ, привѣтливый съ величавостью, свѣтски покладистый и коварный.
(Всѣ дворяне въ черномъ. Покрой платья древне-германскій).
Веррина, республиканецъ — заговорщикъ; 62 лѣтъ. Тяжелый, серьезный и мрачный; глубокія черты.
Бургоньино, заговорщикъ, юноша 20 лѣтъ. Благородный и пріятный. Гордый, живой и естественный.
Кальканьо, заговорщикъ. Худой, сластолюбивый, 30 лѣтъ. Услужливый и предпріимчивый.
Сакко, заговорщикъ. 45 лѣтъ. Обыкновенная натура.
Ломеллино, довѣренный Джанеттино. Изсохшій придворный.
Центуріоне, Цибо, Ассерато. Недовольные.
Романо, художникъ. Свободный, простой и гордый.
Мюлей-Гассанъ, чисто Тунисскій мавръ. Продувная бестія. Физіономія полна оригинальной смѣси мошенничества и причуды.
Нѣмецъ герцогской стражи тѣлохранителей. Честный простакъ. Стойкая храбрость.
Три гражданина, разжигающіе толпу. Леонора, супруга Фіеско, 18 лѣтъ. Блѣдная и худенькая. Чувствительная я нѣжная. Очень привлекательная, но не особенно блестящая. Лицо полно мечтательной меланхоліи. Одежда черная.
Джулія, графиня, вдова Имперіали, сестра Доріа. а 5 лѣтъ. Высокая и полная. Гордая кокетка. Красота, испорченная вычурностью. Ослѣпляющая, но не притягивающая. Выраженіе злой насмѣшки въ лицѣ. Черный костюмъ.
Берта, дочь Веррины, невинная дѣвушка.
Роза, Арабелла. Горничныя Леоноры.
Дворяне, граждане, нѣмцы, солдаты, слуги, воры.
ПЕРВОЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьЛеонора (снимая маску). Ни слова! ни слова больше! Все ясно… (бросается въ въ кресло). Меня это уничтожаетъ.
Арабелла. Графиня…
Леонора (вскакивая).На моихъ глазахъ! Кокетка, всему городу извѣстная кокетка! предъ лицомъ всего дворянства Генуи! (Грустно). Роза! Белла! и не смотря на мои слезы…
Роза. Принимайте это за то, что въ самомъ дѣлѣ было — за простую любезность.
Леонора. Любезность? А быстрая игра ея глазъ, а какъ онъ тревожно ее поджидалъ? А долгій поцѣлуй, которымъ онъ замеръ на ея оголенной рукѣ выше кисти, такъ что даже слѣды его зубовъ остались на ней яркимъ краснымъ пятномъ? А! и этотъ воплощенный восторгъ, пристальная, глубокая оцѣпенѣлость, въ которую онъ погрузился, словно весь міръ смели вокругъ него, и онъ остался одинъ съ этой Джуліей въ пустотѣ вселенной? Любезность? Добрая душа, ты никогда не любила, не спорь со мной о любезности и любви!
Роза. Тѣмъ лучше, Мадонна; потерять супруга значитъ выиграть десятокъ ухаживателей.
Леонора. Потерять? — Маленькое отклоненіе чувства — и Фіеско потерянъ? Уйди, ядовитая болтунья, никогда мнѣ не показывайся на глаза! — Онъ подразнить меня хотѣлъ; невинная шалость, — можетъ быть одна вѣжливость? Не такъ ли, моя чуткая Белла?
Арабелла. О, да, навѣрно это такъ.
Леонора (задумчиво). А что если кокетка подумаетъ, что завоевала его сердце? что въ каждой мысли его пріютилось ея имя? звучитъ ему въ каждомъ движеніи природы? Что же это, однако, такое? До чего я дошла? Возможно ли, чтобъ весь чудный величавый міръ былъ для него не что иное, какъ прекрасный алмазъ, на которомъ вырѣзано ея изображеніе? — чтобъ онъ любилъ ее? — Джулію! О, дай мнѣ руку, поддержи меня, Белла.
Леонора (оживляясь). Слышишь? Кажется, это голосъ Фіеско выдается среди общаго шума? Неужели онъ можетъ смѣяться, когда его Леонора плачетъ наединѣ? Нѣтъ, дитя мое, это былъ грубый голосъ Джанеттино Доріа.
Арабелла. Да, Синьора! но пойдемте въ другую комнату.
Леонора. Ты блѣднѣешь? Белла! Ты лжешь — я читаю въ вашихъ глазахъ, на лицахъ генуэзцевъ что-то такое — такое… О, конечно, эти генуэзцы знаютъ больше того, о чемъ подобаетъ слушать супругѣ.
Арабелла. Ревность все преувеличиваетъ.
Леонора (Съ грустной мечтательностью). Когда онъ былъ еще Фіеско — въ померанцевой рощѣ, гдѣ мы дѣвушками весело прогуливались, онъ выступалъ, какъ блестящій Аполлонъ, слитый воедино съ мужественной красотой Антиноя. Онъ являлся и гордымъ, и прекраснымъ, словно вся свѣтлѣйшая Генуя покоилась на его плечахъ. Наши взоры воровато скользили за нимъ и судорожно отрывались, какъ пойманные въ святотатствѣ, когда къ намъ обращался его молніеносный взглядъ. Ахъ, Белла, какъ жадно глотали мы эти взгляды! какъ пристрастно боязливая зависть относила ихъ на счетъ сосѣдки. Они падали среди насъ, какъ золотое яблоко раздора; нѣжные глаза начинали дико пылать, тихая грудь бурно вздымалась, ревность разрывала наше единодушіе.
Арабелла. Помню. Всѣ женщины Генуи взволновались изъ-за вашего чуднаго завоеванія.
Леонора (воодушевленная). И вотъ, назвать его моимъ! отважное, страшное счастье! Величайшій мужъ Генуи — мой! (Съ граціей). Онъ такъ законченно вышелъ изъ-подъ рѣзца неистощимой художницы природы, являя въ миломъ сліяніи все, что представляетъ великаго его полъ. — Слушайте, дѣвушки! я таки не могу больше объ этомъ умолчать. Слушайте, дѣвушки, я вамъ кое-что открою, (таинственно) одну мысль: когда я стояла передъ алтаремъ подлѣ Фіеско, рука съ рукой, мнѣ пришла мысль, запретная для женщины: «Этотъ Фіеско, который теперь держитъ тебя за руку, твой Фіеско! — но тише, чтобъ ни одинъ мужчина не подслушалъ, какъ мы гордимся обломками его совершенства, — этотъ твой Фіеско, — горе вамъ если такое чувство не возвыситъ васъ, — Фіеско избавитъ Геную отъ тирана».
Арабелла (изумленно). И такая мысль пришла дѣвушкѣ, и во время вѣнчанья?
Леонора. Удивляйся, Белла; да невѣстѣ — въ блаженную минуту свадебнаго дня! (Оживленнѣе). Я женщина, но я чувствую мою дворянскую кровь, я не могу терпѣть, что этотъ домъ Доріа хочетъ перерасти нашихъ предковъ. Пускай добродушный Андреа остается герцогомъ Генуи, ему. желать добра — отрадно, — но Джанеттино его племянникъ, — его наслѣдникъ, — и у Джанеттино наглое, высокомѣрное сердце. Генуя дрожитъ передъ нимъ, а Фіеско — (опять печально) плачьте обо мнѣ: — Фіеско любитъ его сестру.
Арабелла. Бѣдная, несчастная синьора!
Леонора. Идите теперь, любуйтесь этимъ полубогомъ генуэзцевъ, окруженнымъ безстыдными гуляками, да развратницами, какъ онъ щекочетъ ихъ уши шаловливымъ остроуміемъ, разсказывая имъ сказки про очарованныхъ принцессъ — это Фіеско! Ахъ, дѣвушки! не одна Генуя потеряла своего героя, — и я моего мужа.
Роза. Говорите тише! кто-то идетъ по галлереѣ!
Леонора (испуганно). Фіеско идетъ! Бѣгите! Бѣгите! мой видъ могъ бы минутно омрачить его. (Быстро скрывается въ сосѣдней комнатѣ. Дѣвушки за ней).
Джанеттино. Ты меня понялъ? Мавръ. Такъ.
Джанеттино. Бѣлая маска.
Мавръ. Такъ.
Джанеттно. Я говорю — бѣлая маска! Мавръ. Такъ! такъ! такъ! Джанеттинно. Слышишь? — только въ этомъ мѣстѣ (указываетъ на грудь) ты можешь промахнуться.
Мавръ. Не безпокойтесь. Джанеттино. И сильный ударъ. Мавръ. Останется доволенъ. Джанеттино. (ядовито). Чтобъ бѣдный графъ не долго страдалъ.
Мавръ. Простите — а сколько-бы, примѣрно, вѣсила его голова?
Джанеттино. Сто цехиновъ.
Мавръ (дунувъ сквозь пальцы). Фу! легче пуха!
Джанеттино. Что ты тамъ ворчишь?
Мавръ. Я говорю: легкая работа.
Джанеттино. Твое дѣло. Этотъ человѣкъ какъ магнитъ: онъ всѣхъ притягиваетъ къ себѣ, всѣ неспокойныя головы. Помни же! хвати его хорошенько.
Мавръ. Но, господинъ, послѣ этого мнѣ надо будетъ мигомъ летѣть въ Венецію.
Джанеттино. Такъ возьми благодарность впередъ (кидаетъ ему вексель). Не далѣе какъ въ три дня онъ долженъ быть мертвецомъ. (Уходитъ).
Мавръ (поднимая вексель). Вотъ это я называю кредитъ. Господинъ довѣряетъ моему мошенническому слову безъ росписки. (Уходитъ).
Кальканьо. Я замѣчаю, что ты слѣдишь за каждымъ моимъ шагомъ.
Сакко. А я наоборотъ, что ты отъ меня каждый шагъ скрываешь. Слушай, Кальканьо, за послѣднія недѣли на твоемъ лицѣ играетъ что-то такое, что не совсѣмъ таки прямо относится къ отечеству. — Я бы думалъ, братъ, мы съ тобой могли бы помѣняться тайна на тайну, и ни одинъ изъ насъ не былъ бы въ убыткѣ отъ такой контрабанды. Будешь ты откровеннымъ?
Кальканьо. Такъ охотно, что если твоему слуху не угодно снизойти въ мою грудь, то сердце мое само встрѣтитъ его на полдорогѣ признаньемъ. Я люблю графиню Фіеско.
Сакко (отступаетъ удивленно). Вотъ чего по меньшей мѣрѣ я бы не разобралъ, если бы даже сдѣлалъ генеральный смотръ всякимъ возможностямъ. Твой выборъ ставитъ въ тупикъ мою сообразительность и, если тебѣ посчастливится, ей совсѣмъ конецъ.
Кальканьо. Говорятъ, графиня образецъ строгой добродѣтели.
Сакко. Лгутъ. Она полное опроверженіе этой старой басни. Одно изъ двухъ, Кальканьо, откажись отъ твоей политической затѣи или отъ твоего сердца.
Кальканьо. Графъ ей невѣренъ. Ревность самая плутовская сводня. Замыселъ противъ обоихъ Доріа долженъ держать графа въ напряженномъ состояній и допустить меня распоряжаться въ его дворцѣ. Пока онъ будетъ выпугивать волка изъ двора, куница заберется въ его курятникъ.
Сакко. Безподобно, братъ. Спасибо. И съ меня ты сразу снимаешь обязанность краснѣть. О чемъ я стыдился и думать, — теперь могу тебѣ громко сказать. Я — нищій, если теперешнее правительство не развалится.
Кальканьо. Такъ велики твои долги?
Сакко. До того громадны, что если бы нить моей жизни сложить въ восемь разъ, такъ и то пришлось бы изъ за нихъ оборвать ее въ началѣ мотка. Я надѣюсь, что перемѣна правленія дастъ мнѣ просторъ. Если она мнѣ не поможетъ расплатиться, такъ хоть отобьетъ охоту у моихъ кредиторовъ быть требовательными.
Кальканьо. Понимаю. А подъ конецъ, если при этихъ обстоятельствахъ Генуя сдѣлается свободной, Сакко провозгласитъ себя отцомъ отечества. Не разсказывай же мнѣ никто затасканную сказку о честности, когда благополучіе государства рѣшается банкротствомъ негодяя и похотью сластолюбца. Ей Богу, Сакко, я восхищаюсь въ насъ обоихъ тонкой механикой неба, которое въ тѣлѣ спасаетъ сердце нарывами другихъ его членовъ. — Знаетъ Берри на о твоемъ замыслѣ?
Сакко. Насколько должно быть извѣстно патріоту. Ты знаешь, Генуя для него ось, на которой въ желѣзной вѣрности вертятся всѣ его мысли. Его ястребиные взгляды теперь прикованы къ Фіеско. Попутно онъ надѣется, что и ты примешь участіе въ смѣломъ заговорѣ.
КалькАньо. У него прекрасное чутье. Пойдемъ, отыщемъ его и давай раздувать наше общее свободомысліе. (Уходитъ).
Джулія. Лакеевъ! Скороходовъ!
Фіеско. Графиня, куда? что вы рѣшили?
Джулія. Ничего, ровно ничего. (Прислугѣ). Подавать карету.
Фіеско. Позвольте, этого нельзя. Тутъ оскорбленіе.
Джулія. Пфа! конечно, нѣтъ. Прочь! вы рвете мнѣ отдѣлку платья. Оскорбленіе! Кто здѣсь можетъ оскорбить меня? Идите же.
Фіеско (преклоняя колѣно). Не раньше, чѣмъ вы назовете мнѣ дерзкаго.
Джулія (стоитъ неподвижно, держа руки на бедрахъ). Прелестно! прелестно! достойно, чтобы всѣ видѣли! Хоть бы кто позвалъ графиню ди-Лаванья взглянуть на эту плѣнительную сцену! — Какъ, графъ? Какой! же вы супругъ? Это положеніе годится исключительно въ спальнѣ вашей жены, когда она, перелистывая списокъ вашихъ ласкъ, находитъ какой-нибудь недочетъ. Встаньте же. Идите къ дамамъ подешевле. Да встаньте же! Или вы хотите искупить вашими любезностями дерзости вашей супруги?
Фіеско (вскакивая). Дерзости? Относительно васъ?
Джулія. Вдругъ оборвать общій пиръ, — оттолкнуть стулъ, повернуться спиной къ столуі… Да графъ, къ столу, за которымъ сидѣла — я!
Фіеско. Это непростительно!
Джулія. И не болѣе того? — ахъ, рожа! и моя-ли вина (самодовольно себя), что у графа есть глаза.
Фіеско. Виновата ваша красота, мадонна, въ томъ, что глаза мои только ее одну и замѣчаютъ.
Джулія. Безъ комплиментовъ, графъ, тамъ, гдѣ честь заставляетъ говорить. Я требую удовлетворенія. Найду ли я его у васъ? Или въ негодованіи герцога?
Фіеско. Въ объятіяхъ любви, которая проситъ васъ простить выходку ревности.
Ди улія. Ревности! ревности! чего же хочетъ эта головка? (Жестикулируя передъ зеркаломъ). Можетъ ли она ожидать лучшаго признанія своего вкуса, какъ то, что я его раздѣляю. (Гордо). Доріа и Фіеско? Не должна ли графиня ди-Лаванья считать для себя честью, что племянница герцога находитъ ея выборъ завиднымъ. (Ласково подавая графу руку для поцѣлуя). To-есть я, графъ, говорю въ предположеніи, что находила-бы васъ такимъ.
Фіеско (оживленно).Жестокая, и все таки меня мучить! Я знаю, божественная Джулія, что я бы долженъ былъ чувствовать къ вамъ только почтительность. Мой разумъ велитъ мнѣ преклонить колѣно подданнаго передъ кровью Доріа, но мое сердце обожаетъ прекрасную Джулію. Моя любовь преступница и въ то же время героиня, въ ней достаточно храбрости, чтобъ разрушить стѣну высокаго сана и летѣть навстрѣчу палящаго солнца величества.
Джулія. Большая, большая графская ложь, ходульная и хромающая. Его языкъ меня боготворитъ, его сердце млѣетъ подъ силуэтомъ другой.
Фіеско. Скажите лучше, синьора, оно сердито отбивается отъ него и хочетъ его оттолкнуть. (Снимая повѣшенный на голубой лентѣ силуэтъ Леоноры и передавая ею Джуліи). Поставьте вашъ образъ на этотъ алтарь — и вы уничтожите прежняго идола.
Джулія (поспѣшной самодовольно прячетъ силуэтъ). Клянусь честью, великая жертва, заслуживающая моей благодарности. (Надѣваетъ ему на шею свой портретъ). Такъ, рабъ! носи цвѣта твоего господина. (Уходитъ).
Джулія меня любитъ! Джулія! Никакимъ богамъ я не завидую. (Ликуя ходитъ по залѣ). Пускай эта ночь будетъ праздничной ночью боговъ, радость должна свершить свой лучшій подвигъ. Эй! люди! (Множество слухъ). Пусть нектаръ Кипра зальетъ полъ моихъ комнатъ, пускай раскаты музыки прогонятъ свинцовую дремоту ночи, пусть тысячи яркихъ огней осмѣютъ утреннее солнце — чтобы все веселилось, чтобъ отъ вакхической пляски шумно рухнуло царство смерти!
(Быстро уходитъ. Музыка играетъ громкое Allegro, при звукахъ котораго поднимается средній занавѣсъ въ глубинѣ сцены, открывая иллюминованный залъ, гдѣ танцуетъ много масокъ. Но сторонамъ столы съ угощеньями и для игръ, вокругъ которыхъ толпятся гости).
Джанеттино (шумливо). Браво! браво! эти вина превосходно скользятъ въ горло. Наши танцовщицы скачутъ à merveille. Иди кто-нибудь, разсыпать по Генуѣ извѣстіе, что я въ хорошемъ расположеніи духа, можно попировать, клянусь моимъ рожденіемъ! Они отмѣтятъ этотъ день въ календарѣ красной краской и подпишутъ: сегодня принцъ Доріа былъ веселъ!
Гости (чокаясь). За процвѣтаніе республики! (Тушъ оркестра).
Джанеттино (съ силой бросаетъ стаканъ на полъ). Въ дребезги!
(Три черныя маски содрогаются и окружаютъ принца).
Ломеллино (отводитъпринца къ авансценѣ). Синьоръ, вы на-дняхъ говорили мнѣ, что встрѣтили въ церкви Святого Лоренцо дѣвушку.
Джанеттино. Встрѣтилъ, встрѣтилъ, малый, и долженъ съ нею познакомиться.
Ломеллино. Я могу познакомить ее съ вашей милостью.
Джанеттино (быстро). Можешь? можешь? ты? Ломеллино, ты недавно выражалъ желаніе получить званіе прокуратора, — ты его получишь.
Ломеллино. Милостивый принцъ, оно второе въ государствѣ, болѣе шестидесяти дворянъ ищутъ его, и всѣ они богаче и знатнѣе покорнаго слуги вашей милости.
Джанеттино (надменно крикнувъ). Громъ и Доріа! Ты будешь прокураторомъ! (Три маски выступаютъ). Дворянство въ Генуѣ? Положи всѣхъ ихъ предковъ и гербы на одну чашку вѣсовъ и не больше, какъ одинъ волосъ изъ сѣдой бороды моего дяди перетянетъ сразу все дворянство Генуи. Я хочу, ты долженъ быть прокураторомъ, это все равно, что если бы за тебя были поданы всѣ голоса синьоріи.
Ломеллино (тихо). Эта дѣвушка — единственная дочь нѣкоего Веррины.
Джанеттино. Она красива, и на смѣхъ всѣмъ чертямъ, она должна быть моею!
Ломеллино. Милостивый господинъ! она единственное дитя заклятаго республиканца!
Джанеттино. Убирайся въ адъ съ твоимъ республиканцемъ! Злоба какого-нибудь! вассала и моя страсть! Это все равно, что если бы башня маяка должна была развалиться оттого, что мальчишки бросаютъ въ нее раковинами. (Три черныя маски взволнованно подходятъ ближе). Развѣ затѣмъ герцогъ Андреа проливалъ свою кровь въ сраженіяхъ этой дрянной республики, чтобъ его племянникъ вымаливалъ себѣ благосклонность ея дѣтей и невѣстъ? Громъ и Доріа! Эту причуду они должны проглотить, или я вырощу надъ прахомъ моего дяди висѣлицу, на которой будетъ корчиться генуэзская свобода, пока не умретъ.
(Три маски отступаютъ).
Ломеллино. Теперь именно дѣвушка одна дома. Ея отецъ вонъ тамъ — одна изъ трехъ масокъ.
Джанеттино. Прекрасно. Ломеллино, сейчасъ веди меня къ ней.
Ломеллино. Но вы разсчитываете найти ее податливой, а встрѣтите щепетильную чувствительность.
Джанеттино. Насиліемъ лучше всего можно убѣдить. Веди меня сейчасъ туда; хотѣлъ бы я видѣть, какъ республиканская собака бросится на медвѣдя Доріа. (Фіеско встрѣчается ему въ дверяхъ). Гдѣ графиня?
Фіеско. Я посадилъ ее въ карету (хваг таетъ руку Джанеттино и прижимаетъ къ своей груди). Принцъ, я теперь вдвойнѣ къ вамъ привязанъ. Джанеттино властвуетъ надъ моею головой и Генуей, — надъ моимъ сердцемъ его прелестная сестра.
Ломеллино. Фіеско сдѣлался совсѣмъ эпикурейцемъ. Политическій міръ въ немъ много потерялъ.
Фіеско. Но Фіеско ничего не потерялъ въ политическомъ мірѣ. Жить — значитъ мечтать; быть мудрымъ, Ломеллино, значитъ мечтать пріятно. Гдѣ это лучше возможно: подъ грознымъ величіемъ трона, при раздирающемъ ухо вѣчномъ трескѣ колесъ правленія — или на груди млѣющей женщины? Пускай Джанеттино Доріа властвуетъ надъ Генуей, Фіеско будетъ любить.
Джанеттино. Пойдемъ, Ломеллино! Полночь наступаетъ. Время бѣжитъ. Лаванья, мы благодаримъ за твое гостепріимство. Я былъ доволенъ.
Фіеско. Это все, чего я могу желать, принцъ.
Джанеттино. Такъ доброй ночи. Завтра будетъ игра у Доріа, и Фіеско приглашенъ. Идемъ, прокураторъ.
Фіеско. Музыку! Свѣчей!
Джанеттино (идетъ упрямо на три маски, раздвигая ихъ). Дорогу имени герцога!
Одна изъ трехъ масокъ (ворчитъ съ недовольствомъ). Въ адъ! Но въ Генуѣ — никогда!
Гости (въ движеніи). Принцъ уѣзжаетъ. Доброй ночи, Лаванья.
Фіеско. Я вижу, что эти гости не раздѣляютъ веселья моего праздника.
Маски (недовольно бормочатъ почти вмѣстѣ). Ни одинъ.
Фіеско (любезно). Можетъ ли мое доброе желаніе отпустить хоть одного генуэзца недовольнымъ? Живо, лакені возобновить балъ и налить бокалы! Я бы не хотѣлъ, чтобъ кто нибудь здѣсь скучалъ. Смѣю ли я позабавить глаза ваши фейерверкомъ? Хотите ли прослушать искусство моего арлекина? Можетъ быть васъ развлечетъ женское общество? Или засядемте за фараонъ и обманемъ время карточной игрой?
Маска. Мы привыкли наше время оплачивать дѣломъ!
Фіеско. Отвѣтъ достойный мужчины — это Веррина!
Пиррина (снимаетъ маску). Фіеско узнаетъ своихъ друзей подъ ихъ маской скорѣй, чѣмъ они Фіеско подъ его маской.
Фіеско. Я этого не понимаю. Но зачѣмъ у тебя траурный флеръ на рукѣ? Развѣ Веррина недавно кого нибудь похоронилъ, и Фіеско объ этомъ ничего не знаетъ?
Веррина. Печальныя вѣсти не вяжутся съ веселыми пирами, Фіеско.
Фіеско. Кромѣ тѣхъ случаевъ, когда его призываетъ дружба. (Горячо пожимая его руку). Другъ души моей! кто умеръ для насъ обоихъ?
Веррина. Обоихъ! обоихъ! о слишкомъ правдивыя слова! Но не всѣ сыны оплакиваютъ смерть своей матери.
Фіеско. Твоя мать давно погребена.
Веррина (значительно). Я вспоминаю, что Фіеско называлъ меня братомъ, оттого что мы сыны одного отечества.
Фіеско (шутливо). А! вотъ что! ты хотѣлъ пошутить? Трауръ по Генуѣ! И это правда, Генуя въ самомъ дѣлѣ лежитъ при послѣднемъ издыханіи. Мысль оригинальна и нова. Нашъ братъ начинаетъ быть остроумнымъ малымъ.
Кальканьо. Онъ говоритъ серьезно, Фіеско.
Фіеско. Конечно! конечно! въ этомъ то и дѣло. Такой сухой тонъ и такъ слезливо. Шутка теряетъ силу, когда шутникъ самъ смѣется. Съ лицомъ воистину похороннаго вѣстника! Могъ ли я когда нибудь думать, что мрачный Веррина на старости лѣтъ, станетъ такимъ весельчакомъ.
Сакко. Пойдемъ, Веррина, онъ никогда не будетъ нашъ.
Фіеско. Ну, веселѣй, землякъ. Примемъ видъ хитрыхъ наслѣдниковъ, которые рыдая бредутъ за гробовой колесницей и тѣмъ сильнѣе смѣются въ носовой платокъ. Однако намъ слѣдовало бы за это получить жестокую мачеху. Пусть такъ, мы дадимъ ей ворчать и запируемъ.
Веррина (въ сильномъ волненіи). Небо и земля! и ничего не будемъ дѣлать? До чего ты дошелъ, Фіеско? Какъ мнѣ разыскивать великаго ненавистника тирановъ? Я знаю время, когда одинъ взглядъ на корону приводилъ тебя въ содроганіе. Погибшій сынъ республики! Ты будешь отвѣчать, что я гроша не дамъ за безсмертіе моей души, если и ее можетъ изнашивать время.
Фіеско. Ты вѣчно хандришь. Пускай Доріа засунетъ всю Геную себѣ въ карманъ и продастъ ее Тунисскому корсару, намъ что за дѣло? Мы пьемъ Кипрское вино и цѣлуемъ хорошенькихъ женщинъ.
Веррина (смотритъ на него серьезно). Это твое искреннее, серьезное мнѣніе?
Фіеско. Отчего-же нѣтъ, другъ? Развѣ ужъ такое блаженство быть ногой лѣниваго, многоногаго звѣря, именуемаго республикой? Благодари она того, кто ее окрыляетъ и оставляетъ ноги безъ дѣла. Джанеттино Доріа будетъ герцогомъ и изъ за заботъ о государственныхъ дѣлахъ мы тогда не состаримся.
Веррина. Фіеско! это твое искреннее, серьезное мнѣніе?
Фіеско. Андреа усыновитъ своего племянника и объявитъ его наслѣдникомъ своихъ имѣній, кто же будетъ такъ глупъ, чтобъ оспаривать у него наслѣдіе власти?
Веррина (въ величайшемъ негодованіи). Идемте же, генуэзцы!
(Быстро уходитъ, остальные слѣдуютъ за нимъ).
Фіеско. Веррина! Веррина! Этотъ республиканецъ твердъ, какъ сталь!
Маска. Есть у васъ минутка свободная, Лаванья?
Фіеско (предупредительно). Для васъ хоть цѣлый часъ!
Маска. Будьте же такъ милостивы пройтись со мной за городъ.
Фіеско. Теперь ужъ безъ десяти минутъ полночь.
Маска. Вы будете такъ милостивы, графъ.
Фіеско. Я прикажу заложить лошадей.
Маска. Это не нужно. Я вышлю впередъ одну лошадь, этого будетъ довольно, такъ какъ я надѣюсь, только одинъ изъ насъ долженъ вернуться.
Фіеско (пораженный). Что?
Маска. Отъ васъ потребуютъ кроваваго отвѣта за одну слезу.
Фіеско. И эта слеза?
Маска. Пролита графиней ли Лаванья. Я хорошо знаю ату даму, я желалъ бы уяснить себѣ, чѣмъ она заслужила, что ее приносятъ въ жертву шутовкѣ.
Фіеско. Теперь я васъ понимаю. Смѣю ли я узнать имя того, кто мнѣ дѣлаетъ такой небывалый вызовъ?
Маска. Это тотъ самый, который нѣкогда обожалъ дѣвицу ли Цибо и принужденъ былъ отступить передъ женихомъ Фіеско.
Фіеско. Сципіо Бургоньино!
Бургоньино (снимая маску). И который теперь является отстаивать свою честь, сторонившуюся отъ соперника настолько мелочнаго, что онъ мучаетъ кроткую женщину.
Фіеско (горячо обнимаетъ его). Благородный юноша! Спасибо страданіямъ моей жены, они даютъ мнѣ такое дорогое знакомство. Я чувствую прелесть вашего негодованія, но я драться не буду.
Бургоньино (отступая на шагъ). Неужели графъ ли Лаванья такой трусъ, что не отваживается противъ первыхъ попытокъ моей шпаги?
Фіеско. Противъ всѣхъ силъ Франціи, Бургоньино, но не противъ васъ! Я уважаю атотъ милый, пылкій порывъ за еще болѣе милое существо. Побужденіе достойно лавровъ, но поступокъ былъ бы ребячествомъ.
Бургоньино (взволнованно). Ребячествомъ, графъ? Обиженная женщина можетъ только плакать. Для чего же мужчина подлѣ нея?
Фіеско. Необыкновенно хорошо сказано, но я драться не буду.
Бургоньино (поворачивается къ нему спиной и хочетъ уйти). Я стану презирать васъ.
Фіеско (оживленно). Нѣтъ, юноша, видитъ Богъ, не станешь! Даже если бы ты окончательно во всемъ разочаровался. (Задумчиво беретъ его за руку). Чувствовали ли вы когда нибудь ко мнѣ кое-что — какъ бы это сказать? въ родѣ благоговѣнія?
Бургоньино. Развѣ бы я отступилъ передъ кѣмъ-нибудь, еслибъ не считалъ его первымъ человѣкомъ въ мірѣ?
Фіеско. Ну такъ, любезный другъ, я бы не торопился презирать человѣка, нѣкогда заслужившаго мое благоговѣніе. Я бы все таки думалъ: ткань мастера должна быть сдѣлана искуснѣе, чѣмъ то, что бросается такъ прямо въ глаза первому встрѣчному новичку. Идите домой, Бургоньино, и дайте себѣ время обсудить, зачѣмъ Фіеско дѣйствуетъ такъ, а не иначе. (Бургоньино безмолвно удаляется). Ступай, честный юноша, если такое пламя вспыхнетъ за отечество, посмотримъ, крѣпко ли устоятъ Доріа.
Фіеско (пытливо и долго смотритъ на него). Что тебѣ надо и кто ты?
Мавръ (какъ выше). Я рабъ республики.
Фіеско. Рабство плохое ремесло. (Все еще глядя на него пристально). Чего ты ищешь?
Мавръ. Господинъ, я честный человѣкъ.
Фіеско. Держи ату вывѣску передъ твоимъ лицомъ, это будетъ не лишнее, — но что тебѣ надо?
Мавръ (старается подойти къ нему ближе, но Фіеско отступаетъ). Господинъ, я не мошенникъ.
Фіеско. Хорошо, что ты это прибавляешь и — все таки не хорошо. (Нсгпертъливо). Но что тебѣ надо?
Мавръ (снова приближается къ нему). Вы ли графъ Лаванья?
Фіеско (гордо). Въ Генуѣ слѣпые знаютъ, мою походку. На что тебѣ графъ?
Мавръ. Будьте осторожны, Лаванья (близко подступаетъ къ нему).
Фіеско (быстро переходитъ на другую сторону). Я остороженъ.
Мавръ (какъ выше). Не доброе замышляютъ противъ васъ, Лаванья.
Фіеско (снова отступая). Я это вижу.
Мавръ. Берегитесь принца Доріа.
Фіеско (довѣрчиво подходитъ къ нему). Другъ, я можетъ статься былъ къ тебѣ несправедливъ? Я въ самомъ дѣлѣ страшусь этого имени.
Мавръ. Такъ бѣгите отъ этого человѣка. Можете вы читать?
Фіеско. Нелѣпый вопросъ! ты ведешь знакомство съ кое-какимъ дворяниномъ. Есть у тебя что нибудь письменное?
Мавръ. Ваше имя въ числѣ осужденныхъ на казнь. (Подаетъ ему записку вплотную около него. Фіеско подходитъ къ зеркалу и косится на мавра поверхъ бумаги. Мавръ обходитъ его, присматриваясь, наконецъ, вынимаетъ кинжалъ и хочетъ нанести ударъ).
Фіеско (ловко повертывается и схватываетъ мавра за руку). Легче, каналья! (Вырываетъ у нею кинжалъ).
Мавръ (дико топаетъ). Дьяволъ! прошу прощенья! (Хочетъ уйти).
Фіеско (схватываетъ его и громко зоветъ). Стефано! Друлло! Антоніо! (Беретъ мавра за горло). Останься, дорогой другъ! — Адское злодѣйство! (Слуги). Останься и отвѣчай! ты плохо сработалъ; отъ кого ты получаешь свой заработокъ?
Мавръ (тщетно пытавшись вырваться, рѣшительно). Выше висѣлицы меня не повѣсятъ.
Фіеско. Нѣтъ, утѣшься. И не на рога полумѣсяца; все таки довольно высоко, чтобъ тебѣ висѣлица показалась не больше зубочистки. Но твой выборъ слишкомъ ужъ обличаетъ государственныя соображенія, чтобъ тутъ подозрѣвать твое природное остроуміе. Говори-же, кто тебя подрядилъ?
Мавръ. Вы господинъ, можете назвать меня мошенникомъ, но считать меня дуракомъ я не позволю.
Фіеско. Вотъ такъ гордая бестія! Говори, бестія, кто тебя подрядилъ?
Мавръ (обдумывая). Гм! такъ все таки я не одинъ останусь въ дуракахъ? Кто меня подрядилъ? — и изъ-за жалкихъ сотни цехиновъ! — кто подрядилъ меня? — принцъ Джанеттино.
Фіеско (возмущенный прохаживается взадъ и впередъ). Не болѣе сотни цехиновъ за голову Фіеско! (Зло). Стыдись наслѣдникъ Генуэзскаго престола. Спѣшитъ къ шкатулкѣ). Вотъ тебѣ тысяча — и скажи своему; господину, что онъ убійца-скряга. (Мавръ разсматриваетъ его съ ногъ до головы).
Фіеско. Ты задумался, негодяй? (Мавръ беретъ деньги, потомъ кладетъ ихъ назадъ, снова беретъ и осматриваетъ Фіеско съ возрастающимъ удивленіемъ).
Фіеско. Что ты дѣлаешь?
Мавръ (рѣшительно бросаетъ деньги на столъ). Нѣтъ, господинъ, этихъ денегъ я не заслужилъ.
Фіеско. Глупая мошенническая башка! ты заслужилъ висѣлицу. Раздраженный слонъ давитъ человѣка, а не червей. Я бы велѣлъ тебя повѣсить, еслибъ для этого мнѣ пришлось сказать больше двухъ словъ.
Мавръ (радостно поклонившись). Вы слишкомъ добры, господинъ.
Фіеско. Избави Богъ, не относительно тебя. Меня тѣшитъ, что по моей прихоти мошенникъ, въ родѣ тебя, можетъ остаться чѣмъ нибудь или совсѣмъ исчезнуть и поэтому я тебя отпускаю на свободу. Пойми меня хорошенько. Твоя неловкость мнѣ порука небесъ въ томъ, что я предназначенъ для чего нибудь великаго и потому я милостивъ и отпускаю тебя на свободу.
Мавръ (прямодушно). По рукамъ, Лаванья! одна честь стоитъ другой. Если на этомъ полуостровѣ чье нибудь горло для васъ лишнее, прикажите, я перерѣжу его, безплатно перерѣжу.
Фіеско. Вѣжливая бестія! хочетъ отблагодарить меня чужимъ горломъ.
Мавръ. Мы не принимаемъ никакихъ подарковъ, господинъ! У нашего брата тоже есть честь въ груди,
Фіеско. Честь людей, перерѣзывающихъ горло.
Мавръ. Она крѣпче закалена, чѣмъ честь вашихъ честныхъ людей: вы измѣняете вашимъ клятвамъ Богу, — мы твердо держимъ наши клятвы — дьяволу.
Фіеско. Ты потѣшный плутъ.
Мавръ. Я радъ, что вамъ нравлюсь. Испытайте меня, вы узнаете человѣка, который дѣйствуетъ безъ долгихъ сборовъ. Призовите меня. Я могу вамъ предъявить свидѣтельство всѣхъ мошенническихъ цеховъ отъ мельчайшихъ до самыхъ крупныхъ.
Фіеско. Что ты говоришь! (Садится). Такъ и мошенники признаютъ свои законы и разряды. Разскажи мнѣ про мелкихъ.
Мавръ. Фуй! милостивый господинъ, это презрѣнная толпа длиннорукихъ. Ихъ жалкое мастерство не высидѣло ни одного великаго человѣка. Оно работаетъ для плети и смирительнаго дома и въ крайнемъ случаѣ ведетъ развѣ къ висѣлицѣ.
Фіеско. Прелестная цѣль. Ну-ка, разскажи теперь о высшемъ разрядѣ.
Мавръ. Это шпіоны и пролазы. Значительные господа. Къ нимъ прислушиваются крупные и добываютъ у нихъ свое всезнаніе. Они, какъ піявки, прицѣпляются къ душѣ, высасываютъ ядъ изъ сердца и выплевываютъ его своему начальству.
Фіеско. Я это знаю — дальше.
Мавръ. Слѣдующая степень — это разбойники, отравители и всѣ тѣ, которые долго крадутся за своей жертвой и набрасываются на нее изъ засады. Часто это трусишки, но все таки уплачивающіе дьяволу за науку своей бѣдной душой. Тутъ ужъ правосудіе дѣлаетъ кое-что особенное: распяливаетъ ихъ косточки на колесѣ и насаживаетъ ихъ хитрыя головы на копья. Это третій разрядъ.
Фіеско. Когда же придетъ твой, говори!
Мавръ. Ударь меня молнія, милостивый господинъ! Въ этомъ то и штука. Я прошелъ по всѣмъ этимъ степенямъ. Мой геній рано пробрался чрезъ всѣ изгороди. Вчера вечеромъ я продѣлалъ мастерскую штуку въ третьемъ разрядѣ, — часъ тому назадъ, я провалился въ четвертомъ.
Фіеско. Такъ четвертый разрядъ?
Мавръ (оживленно) Это люди (горячо), отыскивающіе свою жертву среди четырехъ стѣнъ, они прокладываютъ себѣ дорогу съ опасностью, подступаютъ прямо къ тѣлу и съ первымъ же поклономъ освобождаютъ человѣка отъ всякаго изъявленія благодарности за слѣдующій. Сказать между нами, ихъ называютъ экстра-почтой ада. Когда Мефистофелю придетъ охота, ему стоитъ только мигнуть, и онъ получитъ жаркое еще горячимъ.
Фіеско. Ты прожженный грѣшникъ. Такого мнѣ давно недоставало. Я оставлю тебя у себя.
Мавръ. Правда или шутка?
Фіаско. Полнѣйшая правда. Я дамъ тебѣ тысячу цехиновъ ежегодно.
Мавръ. По рукамъ. Лаванья! я вашъ, и чортъ побери мою частную жизнь. Пользуйтесь мною, для чего вамъ угодно. Быть ли вашей собакой-ищейкой или кусакой, вашей лисицей, вашей змѣей, сводней или живодеромъ. Я готовъ на всякія порученія, только ради всего — не на честное: тутъ я окажусь неуклюжъ, какъ бревно.
Фіеско. Не безпокойся! когда я хочу дарить ягненка, я не поручаю волку доставить его по назначенію. Такъ пошныряйже завтра утромъ по Генуѣ и изслѣдуй настроеніе народа. Разузнай хорошенько, какъ думаютъ о правительствѣ, что шепчутъ про домъ Доріа, да кстати позондируй, какъ смотрятъ мои сограждане на мою праздную жизнь и на мой любовный романъ. Залей ихъ моимъ виномъ, чтобы задушевныя мысли всплыли наружу. Вотъ тебѣ деньги. Раздай изъ нихъ ткачамъ.
Мавръ (смотритъ на нею нерѣшительно) Господинъ…
Фіеско. Бояться тебѣ нечего: тутъ ничего честнаго нѣтъ. Ступай, зови всю твою шайку на помощь. Завтра я прослушаю твои вѣсти. (Уходитъ).
Мавръ (ему вслѣдъ). Положитесь на меня. Теперь четыре часа утра! Завтра къ восьми вы узнаете столько новостей, сколько могутъ раздобыть полтораста ушей.
Берта (испуганно). Господи! вотъ онъ.
Beррина (останавливается и смотритъ на нее съ удивленіемъ). Дочь моя испугалась своего отца?
Берта. Уйдите, или дайте мнѣ убѣжать! Вы мнѣ ужасны, отецъ мой!
Веррина. Моему единственному ребенку?
Берта (печально глядя на него). Нѣтъ, у васъ должна быть другая дочь.
Веррина. Развѣ моя нѣжность слишкомъ тяжело давитъ тебя?
Берта. Совсѣмъ къ землѣ, мой отецъ.
Веррина. Что? такъ-то ты меня встрѣчаешь? Бывало, когда я приходилъ домой съ тяжкимъ камнемъ на сердцѣ, ты выпархивала мнѣ навстрѣчу и смѣхомъ сдувала его прочь. Иди, обними меня, дочка! На твоей горячей груди я опять отогрѣю, мое сердце, замерзающее у смертнаго одра; отечества. О, дитя мое, сегодня я покончилъ счеты со всѣми радостями жизни (крайне грустно), и только ты мнѣ осталась.
Берта (смѣриваетъ его долгимъ взглядомъ). Несчастный отецъ!
Веррина (сжимая ее въ объятіяхъ). Берта! единственное дитя мое, Берта! моя одна послѣдняя надежда! Свобода Генуи погибла, Фіеско не существуетъ болѣе. (Сильнѣе сжимая ее, сквозь зубы). Остается только, чтобъ и ты стала распутницей!
Берта (вырываясь изъ его объятій). Боже всесильный! Вы знаете?
Веррина (стоитъ съ дрожью въ тѣлѣ). Что?
Берта. Моя дѣвичья честь!
Веррина (бѣшенно). Что?!
Берта. Въ эту ночь…
Веррина (въ изступленіи). Что?!
Берта. Насиліе. (Падаетъ на софу).
Веррина (послѣ долгой томительной паузы глухимъ голосомъ). Еще одно слово — дочь — послѣднее! (Разбитымъ голосомъ). Кто?
Берта. Горе мнѣ! какая смертельная блѣдность! Помоги мнѣ, Боже! онъ дрожитъ и еле можетъ говорить.
Веррина. Такъ я не узнаю, дочь моя, — кто?
Берта. Спокойнѣй! спокойнѣй! милый, дорогой отецъ!
Веррина. Ради Господа Бога — кто? (Готовъ упасть передъ нею на колѣни).
Берта. Маска.
Веррина (отступаетъ, послѣ бурнаго размышленія). Нѣтъ! это не можетъ быть! не Богъ даетъ мнѣ эти мысли. Съ дикимъ смѣхомъ). Старый шутъ! Какъ будто весь ядъ брызжетъ изъ одной и именно изъ этой жабы?! (Бертѣ сдержаннѣе). Его ростъ былъ въ родѣ моего или меньше?
Берта. Больше.
Веррина (быстро). Волосы черные? вьются?
Берта. Черные какъ уголь и вьются.
Веррина (качаясь, отступаетъ отъ нея). Господи! голова моя… голова… Его голосъ?
Берта. Грубый, басовой.
Веррина (рѣзко). Какого цвѣта? Нѣтъ, я ничего больше не хочу слышать!… его плащъ… какого цвѣта?
Берта. Мнѣ показалось — зеленый.
Веррина (закрываетъ лицо руками и падаетъ на софу). Будь спокойна, дочь моя… у меня только закружилась голова. (Опускаетъ руки, лицо его какъ у мертвеца).
Берта (ломая руки). Милосердое небо! это не отецъ мой.
Веррина (послѣ паузы съ горькимъ смѣхомъ). Такъ тебѣ и надо, трусъ Веррина! Негодяй ворвался въ святыню законовъ, — этотъ вызовъ былъ для тебя слишкомъ ничтоженъ; надо было, чтобы негодяй ворвался въ святыню твоей крови (вскакиваетъ). Скорѣй, позови Николо… свинецъ и порохъ!…или стой! стой! дай сюда мой мечъ, молись, читай Отче Нашъ. (за голову). Но чего-же я хочу?
Берта. Мнѣ очень страшно, отецъ.
Веррина. Поди, сядь ко мнѣ, (съ удареніемъ, подчеркивая). Берта, разскажи мнѣ, Берта, что сдѣлалъ тотъ сѣдовласый римлянинъ, когда онъ нашелъ свою дочь въ такомъ-же, какъ назвать? — ну… въ такомъ-же благопристойномъ положеніи? свою дочь… Слушай, Берта, что сказалъ Виргиній своей опозоренной дочери?
Берта (съ ужасомъ). Я не знаю, что онъ сказалъ.
Веррина. Глупая, ничего онъ не сказалъ. (Внезапно схватываетъ мечъ). Онъ схватилъ ножъ.
Берта (бросается, испуганная въ ею объятья). Великій Боже! что вы хотите сдѣлать?
Веррина (бросаетъ мечъ на полъ). Нѣтъ, есть еще правосудіе въ Генуѣ.
Кальканьо. Веррина, скорѣй! будь готовъ! Сегодня начинается недѣля выборовъ. Мы рано утромъ пойдемъ въ синьорію выбирать новыхъ сенаторовъ. Улицы переполнены народомъ. Все дворянство стремится въ ратушу. Ты, вѣдь, пойдешь съ нами (насмѣшливо) любоваться торжествомъ свободы.
Сакко. Въ залѣ валяется мечъ, Веррина глядитъ дикимъ взглядомъ, у Берты глаза красные.
Кальканьо. Видитъ Богъ! и я это замѣчаю… Сакко, тутъ произошло несчастье.
Веррина (ставитъ два стула). Садитесь.
Сакко. Другъ, ты насъ пугаешь.
Кальканьо. Такимъ я тебя не видалъ никогда, другъ. Еслибъ Берта не плакала, я-бы спросилъ: погибаетъ Генуя?
Веррина (ужасно). Погибаетъ! садитесь, садитесь.
Кальканьо (испугани, пока оба садятся). Веррина, заклинаю тебя!
Веррина. Слушайте.
Кальканьо. Что я предчувствую, Сакко?
Веррина. Генуэзцы, вы оба знаете древность моего имени. Ваши предки носили у моихъ подолъ мантіи, Мои дѣды сражались въ битвахъ за государство. Женщины въ нашемъ роду были образцомъ для генуэзокъ. Честь была нашимъ единственнымъ капиталомъ и наслѣдовалась сыномъ отъ отца. — Или кто знаетъ что-нибудь другое?
Сакко. Никто.
Кальканьо. Какъ живъ Господь въ небѣ, никто.
Веррина. Я послѣдній въ моемъ роду. Моя жена умерла. Эта дочь есть все, что она завѣщала мнѣ. Генуэзцы! вы свидѣтели, какъ я ее воспиталъ. Выступитъ-ли кто съ обвиненіемъ, что я не заботился о моей Бертѣ?
Кальканьо. Твоя дочь — примѣрная дѣвушка всей страны.
Веррина. Друзья! я старикъ. Потеряй я эту, — на другую у меня надежды нѣтъ. Моя память гаснетъ. (Съ ужасомъ). Я потерялъ мою Берту. Мой родъ опозоренъ.
Оба (въ волненіи). Избави Богъ!
(Берта мечется со стономъ по софѣ).
Веррина. Нѣтъ! не отчаивайся, дочь! Эти мужчины храбры и добры. Будутъ они тебя оплакивать, такъ гдѣ-нибудь прольется кровь. Не смотрите такими пораженными, мужи! (Медленно съ удареніемъ). Кто порабощаетъ Геную, можетъ легко изнасиловать дѣвушку.
Оба (вскакиваютъ, опрокидываютъ стулья). Джанеттино Доріа.
Берта (съ крикомъ). Обрушивайтесь на меня стѣны! Мой Сципіо!
Бургоньии о (разгоряченный). Веселись, милая! радостныя вѣсти. Честный Веррина, я жду отъ вашего слова небеснаго счастья. Давно ужъ я люблю вашу дочь, но никогда не осмѣливался просить ея руки, потому что все мое состояніе плыло на невѣрныхъ доскахъ изъ Короманделя. Сейчасъ корабли моей фортуны входятъ въ гавань и, какъ говорятъ, приносятъ мнѣ несмѣтныя сокровища. Я богатъ. Отдайте мнѣ Берту, я ее сдѣлаю счастливой.
(Берта скрываетъ лицо; большая пауза).
Веррина. Развѣ вамъ хочется, молодой человѣкъ, бросить свое сердце въ грязь?
Бургоньино (схватывается за шпагу, потомъ отнимаетъ отъ нея руку). Это сказалъ отецъ…
Веррина. Это скажетъ всякій проходимецъ въ Италіи. Довольствуетесь-ли вы остатками чужого пиршества?
Бургоньино. Не доводи меня до сумасшествія, сѣдая голова!
Кальканьо. Бургоньино, сѣдая голова говоритъ правду.
Бургоньино (вспыльчиво бросаясь къ Бертѣ). Правду говоритъ онъ? меня одурачила распутная дѣвчонка?
Кальканьо. Бургоньино, это не такъ. Дѣвушка чиста, какъ ангелъ.
Бургоньино (останавливается удивленный). Какъ такъ? Клянусь моимъ спасеньемъ! Чиста и обезчещена! Я этого не понимаю. Вы смотрите другъ на друга и молчите. Какой то ужасъ злодѣйства сказывается въ вашей дрожащей рѣчи. Умоляю васъ: не забавляйтесь, переворачивая весь мой разсудокъ. Чиста? Кто сказалъ чиста?
Веррина. Мое дитя не виновато.
Бургоньино. Такъ насиліе! (Схватываетъ мечъ съ пола). Генуэзцы! Во имя всѣхъ грѣховъ подлуннаго міра! гдѣ найду я разбойника?!
Веррина. Именно тамъ, гдѣ ты найдешь вора Генуи (Бургоньино пораженъ. Веррина ходитъ взадъ и впередъ, потомъ останавливается).
Веррина. Если я понимаю твой намекъ, божественное Провидѣніе, такъ ты хочешь посредствомъ моей Берты освободить Геную. (Онъ подходитъ къ ней, медленно снимаетъ траурный флеръ съ руки и говоритъ торжественно). Прежде, чѣмъ кровь изъ сердца Доріа не омоетъ твою честь, ни одинъ лучъ солнца не долженъ упасть на твое лицо. До того времени (накидываетъ на нее флеръ) — ослѣпни.
(Пауза. Остальные смотрятъ на него молча, пораженные).
Веррина (торжественно кладетъ руку на голову Берты). Проклятье воздуху, которымъ ты дышишь, проклятье сну, освѣжающему твои силы, проклятье каждому человѣческому слѣду, когда онъ будетъ съ участіемъ приближаться къ твоему бѣдствію! Сойди подъ нижній сводъ моего дома. Страдай, оглашай стонами жилище, убивай время твоею скорбью. (Прерываетъ рѣчь отъ ужаса, потомъ продолжаетъ). Пусть твоя жизнь напоминаетъ корчи умирающаго червя; пусть будетъ она упорной, разъѣдающей борьбой между бытіемъ и уничтоженіемъ. Пускай это проклятье тяготѣетъ на тебѣ, пока Джанеттино не прохрипитъ свое послѣднее дыханіе. Если нѣтъ, — неси это проклятье въ вѣчность, пока не узнаютъ, гдѣ она смыкаетъ свое кольцо.
(Долгое молчаніе. Ужасъ на всѣхъ лицахъ. Веррина смотритъ на всѣхъ твердымъ, проницательнымъ взглядомъ).
Бургоньино. Чудовищный отецъ! что ты сдѣлалъ? такое страшное, отвратительное проклятье своей невинной дочери?
Веррина. Не правда-ли это ужасно, нѣжный женихъ? (Съ удареніемъ). Кто изъ васъ теперь еще выступитъ съ рѣчью о хладнокровіи и отсрочкѣ? Жребій Генуи брошенъ на мою Берту. Мое родительское сердце ввѣрено моему гражданскому долгу. Кто изъ насъ теперь настолько трусъ, чтобы еще оттягивать освобожденіе Генуи, когда знаетъ, что его малодушіе покупается цѣною безконечной скорби этого невиннаго агнца? Видитъ Богъ, это не было болтовней глупца! Я далъ клятву и не сжалюсь надъ моимъ ребенкомъ, пока хоть одинъ Доріа трепещетъ на землѣ, — если бы даже мнѣ пришлось, какъ палачу, изобрѣтать утонченную муку и раздавить «ту невинную овечку на канибальской скамьѣ пытки. Они дрожатъ, ихъ смущенныя лица блѣдны, какъ у привидѣній. Сципіо, еще разъ! Я спрячу ее какъ залогъ того, что ты убьешь тирана. На этой дорогой нити держу я крѣпко твой, мой, нашъ общій долгъ. Деспотъ Генуи долженъ пасть или эта дѣвушка погибнетъ въ отчаяньи. Я не откажусь отъ моихъ словъ.
Бургоньино (броса ногамъ Берты). И онъ падетъ, падетъ для Генуи, какъ жертвенный быкъ. Этотъ мечъ поверну я въ сердцѣ Доріа, и это такъ же вѣрно, какъ то, что я запечатлѣю на твоихъ губахъ мой поцѣлуй жениха. (Встаетъ).
Ввррина. Вотъ первая пара, получающая благословеніе отъ фурій. Подайте другъ другу руки. Въ сердцѣ Доріа повернешь ты мечъ? — Бери Берту, — она твоя.
Кальканьо (преклоняя колѣно). Здѣсь преклоняетъ колѣно еще одинъ генуэзецъ и кладетъ свою грозную сталь къ ногамъ невинности. Такъ же вѣрно хотѣлъ бы Кальканьо найти дорогу къ небу, какъ эта шпага найдетъ путь къ жизни Доріа. (Встаетъ).
Сакко. Наконецъ не съ меньшей рѣшимостью преклоняетъ колѣно и Сакко. Если это мое свѣтлое желѣзо не отопретъ темницы Берты, пускай слухъ Всевышняго замкнется передъ моей послѣдней молитвой. (Встаетъ).
Ввррина (обрадованный).. Черезъ меня Генуя благодарятъ васъ, друзья. Иди же, дочь, радуйся, что ты великая жертва за отечество.
Бургоньино (обнимая ее). Иди. Уповай на Бога и Бургоньино. Въ одинъ и тотъ же день освободятся и Берта и Генуя.
Кальканьо. Прежде чѣмъ мы разойдемся, еще одно слово, генуззцы.
Веррина. Я его угадываю.
Кальканьо. Довольно-ли четырехъ патріотовъ, чтобъ низвергнуть могучую гидру тираніи? Не надо-ли взбунтовать народъ, привлечь дворянство къ нашей партіи?
Веррина. Я понимаю. Такъ слушайте. Я давно поддерживаю одного живописца, который тратитъ все свое искусство, чтобъ написать картину паденія Аппія Клавдія. Фіеско обожаетъ искусство и легко разгорячается возвышенными сценами. Мы снесемъ картину въ его дворецъ и посмотримъ, какъ онъ къ ней отнесется. Можетъ быть, видъ ея снова разбудитъ его духъ. Можетъ быть…
Бургоньино. Прочь его! удваивай опасность, говоритъ герой, а не помощниковъ. Я уже давно почувствовалъ въ груди кое-что ничѣмъ ненасытимое. Теперь я сразу узналъ, что это было (съ движеніемъ героическимъ). Тиранъ у меня въ груди.
ВТОРОЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьАрабелла. Нѣтъ, говорю вамъ, вы ошиблись. Вамъ ревность затуманила глаза.
Леонора. Это была живая Джулія. Не разувѣряй меня. Мой силуэтъ висѣлъ на свѣтло-голубой лентѣ, эта же была красная, цвѣта пламени. Моя судьба рѣшена.
Джулія (входитъ аффектированно). Графъ предложилъ мнѣ свой дворецъ, чтобъ смотрѣть шествіе въ ратушу. Я могу соскучиться. Займите меня, мадамъ, пока сварятъ шоколадъ.
(Белла удаляется, но вскорѣ снова приходитъ).
Леонора. Прикажете позвать сюда гостей?
Джулія. Еще что! Словно мнѣ нужно ихъ искать здѣсь. Вы будете меня развлекать. (Прохаживается, охорашиваясь). Если только вы это можете, madame, потому что я и безъ этого ничего не теряю.
Арабелла (ядовито). Тѣмъ болѣе потеряетъ драгоцѣнная матерія вашего платья, синьора. Подумайте, какъ жестоко лишить лорнеты молодыхъ щеголей такого зрѣлища? Ахъ! и блестящая игра жемчуга; отъ нея просто глаза разгораются. Боже всемогущій! да вы опустошили все море!
Джулія (передъ зеркаломъ).Тебѣ,конечно, это рѣдкость, мамзель! Но слушай, мамзель, развѣ ты подрядилась тоже замѣнять и языкъ твоей госпожи? (Леонорѣ). Прелестно, madame, такою любезностью слугъ привѣтствовать своихъ гостей.
Леонора. Къ несчастью, синьора, мое дурное расположеніе духа умаляетъ мнѣ удовольствіе быть въ вашемъ обществѣ.
Джулія. Это невѣжливость, дѣлающая васъ тяжелой и смѣшной. Живо! будьте веселы и остроумны! Не такимъ путемъ прикуете вы къ себѣ вашего супруга.
Леонора. Я знаю только одинъ путь, графиня. Предоставлю вамъ прибѣгать къ инымъ средствамъ.
Джулія (не обращая вниманія на ея слова). И какъ вы одѣваетесь, madame, фуй! Обращайте тоже больше вниманія и на вашу внѣшность; прибѣгайте къ помощи искусства тамъ, гдѣ природа была для васъ мачехой. Подкрасьте эти щечки, на нихъ выступаетъ болѣзненная страсть. Бѣдное существо! въ такомъ видѣ ваше личико никогда не найдетъ покупателя.
Леонора (весело Арабеллѣ). Пожелай мнѣ счастья, Белла! Невозможно, чтобъ я потеряла моего Фіеско, или я въ немъ ничего не потеряла.
(Приносятъ шоколадъ. Белла наливаетъ).
Джулія. Вы что-то лепечете про потерю? Но, Боже мой! Какъ это явилась вамъ трагическая прихоть выйти за Фіеско? Зачѣмъ на такую высоту, дитя мое, гдѣ васъ нельзя не замѣтить? гдѣ васъ сравниваютъ съ другими? По чести, мое сокровище, съ Фіеско сводилъ васъ или плутъ, или дуракъ (соболѣзнуя беретъ ее за руку). Добрая звѣрушка, человѣкъ, котораго допускаютъ въ дома лучшаго тона, никогда не могъ быть твоей партіей… (Беретъ чашку).
Леонора (усмѣхаясь Арабеллѣ) Или онъ не захотѣлъ бы самъ, чтобъ его допускали въ эти дома лучшаго тона.
Джулія. Графъ человѣкъ представительный, свѣтскій, со вкусомъ. Графъ былъ такъ счастливъ, что сдѣлалъ знакомство высшаго ранга. У графа есть темпераментъ, огонь. Вотъ онъ возбужденный уходитъ изъ самой утонченный среды. Онъ приходитъ домой. Его супруга привѣтствуетъ его будничной нѣжностью, гаситъ его пламя сырымъ, холоднымъ поцѣлуемъ и экономно отпускаетъ ему свои ласки, точно обѣдъ нахлѣбнику. Бѣдный супругъ! Тамъ блеститъ передъ нимъ цвѣтущій идеалъ, — здѣсь томитъ его тоскливая чувствительность. Синьора, ради Бога, какъ тутъ не потерять разсудка, или что тутъ выбирать?
Леонора (подаетъ ей чашку). Васъ, madame, если ужъ онъ потерялъ разсудокъ.
Джулія. Хорошо. Этотъ уколъ попадетъ въ твое собственное сердце. Страшись этой насмѣшки, но прежде, чѣмъ ты дрогнешь, — краснѣй.
Лео нора. Эта способность извѣстна и
вамъ, синьора? Впрочемъ, отчего-же нѣтъ? это вѣдь туалетная уловка.
Джулія. Смотрите, пожалуйста, надо разсердить червяка, когда хочешь вызвать у него хоть искорку остроумія. Пока довольно, это была шутка. Madame! дайте мнѣ вашу руку на примиренье.
Леонора (даетъ ей руку съ многозначительнымъ взглядомъ). Имперіали! моего гнѣва не бойтесь.
Джулія. Во всякомъ случаѣ — великодушно! Но отчего же мнѣ и бояться (медленно и присматриваясь). Если я ношу при себѣ силуэтъ человѣка, это, вѣдь, еще не значитъ, что и онъ самъ мнѣ дорогъ? или вы какъ полагаете?
Леонора (краснѣя и смущаясь). Что вы говорите? я надѣюсь, что такое заключеніе слишкомъ поспѣшно.
Джулія. Я и сама такъ думаю. Сердце никогда не призываетъ на помощь разумъ. Истинное чувство никогда не укрывается за украшеньями.
Леонора. Боже великій! какъ вы дошли до этой истины?
Джулія. Изъ сожалѣнія, только изъ сожалѣнія, потому что, видите-ли, въ обратномъ смыслѣ это тоже вѣрно, — и вашъ Фіеско еще при васъ.
(Даетъ ей, ея силуэтъ и злобно смѣется).
Леонора, (съ горечью). Мой силуэтъ? вамъ? (Полна страданья падаетъ въ кресло). О, безбожный!
Джулія (радостно). Отплатила-ли я? отплатила? Ну, madame, не приготовлено у васъ больше булавочныхъ уколовъ? (Громко за сцену). Карету! Мое дѣло сдѣлано. (Леонорѣ, поглаживая ея подбородокъ). Утѣшьтесь, дитя мое, онъ далъ мнѣ силуэтъ въ припадкѣ безумія.
Кальканьо. Имперіали вышла такой разгоряченной, и вы въ волненіи, мадонна?
Леонора (съ тяжелымъ страданьемъ). Нѣтъ, это неслыхано!
Кальканьо. Небо и земля! не плачетеже вы, синьора?
Леонора. Вы другъ безчеловѣчнаго! прочь съ глазъ моихъ.
Кальканьо. Безчеловѣчнаго? вы меня пугаете.
Леонора. Моего мужа! — нѣтъ, — другъ Фіеско.
Кальканьо. Что мнѣ приходится слышать?!
Лвоно pa. О, только мерзость! это такъ обычно у васъ, мужчинъ.
Кальканьо (крѣпко схватываетъ ееза руку). Синьора, мое сердце участливо къ плачущей добродѣтели.
Леонора (серьезно). Вы мужчина — это не для меня.
Кальканьо. Весь для васъ, полонъ вами, еслибъ вы знали, какъ сильно, какъ безконечно…
Леонора. Мужчина, ты лжешь: ты увѣряешь прежде, чѣмъ дѣйствуешь.
Кальканьо. Клянусь вамъ.
Леонора. Клятвопреступленіе! Перестань! Вы притупляете Божеское перо, записывающее ваши грѣхи. Мужчины! мужчины! еслибъ всѣ ваши клятвы обратились въ дьяволовъ, они бы могли возстать противъ неба и низвести плѣнниками ангеловъ свѣта.
Кальканьо. Вы увлекаетесь, графиня. Ваше огорченіе дѣлаетъ васъ несправедливой. Долженъ-ли весь нашъ полъ отвѣчать за преступленіе одного.
Леонора (оглядываетъ его съ головы до ногъ). Мужчина! я молилась всѣмъ вамъ въ лицѣ одного вашего представителя, — какъ же мнѣ въ немъ васъ всѣхъ не возненавидѣть?
Кальканьо. Попытайтесь, графиня. Въ первый разъ вы ошибочно отдали свое сердце.
Я знаю для васъ мѣсто, гдѣ оно было бы сбережено.
Леонора. Вашей ложью вы Творца можете изгнать изъ міра. Я ничего не хочу отъ тебя слышать.
Кальканьо. Синьора, сегодня-же вы должны бы взять назадъ это проклятье въ объятіяхъ моихъ.
Леонора (внимательно).Высказывай все. Въ твоихъ?
Кальканьо. Въ моихъ объятіяхъ, открытыхъ покинутой женщинѣ, чтобъ вознаградить ея потерянную любовь.
Леонора (проницательно смотритъ на него). Любовь?
Кальканьо (склоняясь передъ ней, горячо). Да, оно сказано. Любовь, мадонна. Отъ вашего слова зависитъ моя жизнь или смерть.! Если моя страсть — грѣхъ, пускай добродѣтель и порокъ сольются въ одно, пускай погибнутъ и небо и адъ подъ однимъ проклятьемъ.
Леонора (отступаетъ съ негодованіемъ). Вотъ куда направлялось твое участье, лукавецъ! Въ единомъ колѣнопреклоненьи ты предаешь и дружбу, и любовь. Прочь съ глазъ моихъ навсегда! О! отвратительные мужчины! до сихъ поръ я думала, что вы обманываете только женщинъ, я никогда не знала, что вы предатели другъ для друга.
Кальканьо (встаетъ пораженный). Синьора…
Леонора. Мало ему, что онъ сломалъ святую печать довѣрія, этотъ лицемѣръ дышитъ чумой и на чистое зеркало добродѣтели, хочетъ научить меня клятвопреступленію.
Кальканьо. Оно не съ вашей одной стороны, мадонна.
Леонора. Понимаю: моя чувствительность должна была подкупить для тебя мое чувство. Ты не зналъ (величаво), что ужъ одно великое горе гибнуть изъ-за Фіеско облагораживаетъ женское сердце. Ступай! Позоръ Фіеско не подымаетъ въ глазахъ моихъ какого-нибудь Кальканьо, а унижаетъ человѣчество. (Быстро уходитъ).
Кальканьо (ошеломленный смотритъ ей вслѣдъ, потомъ уходитъ, ударяя себя по лбу). Дуракъ!
Фіеско. Кто это тамъ вышелъ?
Мавръ. Маркизъ Кальканьо.
Фіеско. На софѣ остался носовой платокъ. Здѣсь была моя жена.'
Мавръ. Она только что встрѣтилась мнѣ въ сильномъ волненіи.
Фіеско. Платокъ мокрый Кальканьо здѣсь? Леонора въ сильномъ волненіи… (Подумавъ, мавру). Вечеромъ я тебя спрошу, что здѣсь случилось.
Мавръ. Мамзель Белла любитъ, когда хвалятъ ея бѣлокурые волосы. Я доставлю отвѣтъ.
Фіecко. И вотъ прошло тридцать часовъ. Исполнилъ ты мое порученіе?
Мавръ. Іота въ іоту, мой повелитель.
Фіеско (садится). Говори-же, что говорятъ про Доріа и про теперешнее правленіе?
Мавръ. О, пфуй! отвратительныя вещи. Ужъ отъ одного слова Доріа трясетъ всѣхъ, какъ въ лихорадкѣ. Джанеттино ненавидятъ до смерти. Всѣ ропщутъ, говорятъ такъ: французы были крысы въ Генуѣ, котъ Доріа ихъ сожралъ и теперь пожелалъ кушать мышей.
Фіеско. Это, можетъ быть, и правда, а неизвѣстна-ли имъ собака, чтобы унять кота?
Мавръ (небрежно). Городъ очень много болтаетъ про нѣкоего… нѣкоего… вотъ-те разъ! Да неужели я забылъ его имя?
Фі Е ско (встаетъ).Глупецъ! его такъ-же легко запомнить, какъ трудно было создать. Развѣ въ Генуѣ, кромѣ единственнаго, есть и еще кто нибудь.
Мавръ. Такъ-же мало, какъ нѣтъ двухъ графовъ ли Лаванья.
Фіеско (садится). Это ужъ кое-что! А что поговариваютъ о моей веселой жизни?
Мавръ (глядитъ на нею во всѣ глаза). Слушайте, графъ ли Лаванья! Генуя должна быть высокаго мнѣнія о васъ. Никто не можетъ переварить, что дворянинъ перваго дома, полный таланта и ума, въ разгарѣ силъ и вліянія, обладатель четырехъ милліоновъ ливровъ, съ княжеской кровью въ жилахъ, что дворянинъ, какъ Фіеско, навстрѣчу которому полетятъ всѣ сердца по первому призыву…
Фіеско (отворачивается отъ него съ презрѣніемъ). Слышать это отъ мошенника!
Мавръ. Что великій герой Генуи проспитъ великое паденіе Генуи. Многіе жалѣютъ, очень многіе насмѣхаются, большинство васъ проклинаетъ. Всѣ оплакиваютъ государство, которое васъ потеряло. Одинъ іезуитъ пронюхалъ, что подъ халатомъ прячется лисица.
Фіеско. Лисица чуетъ лисицу. Что говорятъ про мой романъ съ графиней Имперіали?
Мавръ. То, что уже я лучше не рѣшусь повторить.
Фіеско. Говори прямо. Чѣмъ наглѣе, тѣмъ пріятнѣе. Что шепчутъ?
Мавръ. Ничего не шепчутъ. Во всѣхъ кофейняхъ, билліардныхъ, гостиницахъ, на прогулкахъ, на базарѣ, на биржѣ громко кричатъ.
Фіеско. Что? я приказываю тебѣ!
Мавръ (отступая). Что вы дуракъ.
Фіеско. Хорошо. Вотъ тебѣ цехинъ за это извѣстіе. Я надѣлъ теперь дурацкій колпакъ, чтобы генуэзцы надо мной смѣялись; я скоро обрѣю себѣ голову, чтобы играть съ ними шута. Какъ отнеслись ткачи шелковыхъ матерій къ моимъ подаркамъ?
Мавръ. Дуракъ, они приняли видъ присужденныхъ къ казни, которые…
Фіеско. Дуракъ? — ты съ ума спятилъ, плутъ?
Мавръ. Простите! мнѣ хотѣлось получить еще нѣсколько цехиновъ.
Фіеско. (смѣется и. даетъ ему цехинъ). Ну, присужденныхъ къ казни, которые…
Мавръ. Будто ужъ лежатъ на плахѣ и слышатъ, что имъ даруютъ прощеніе.'Они ваши душой и тѣломъ.
Фіеско. Это меня радуетъ. Они ободряютъ рѣшимость генуэзской черни.
Мавръ. Вотъ такъ была комедія! не много недоставало, чортъ меня возьми, чтобъ я получилъ вкусъ къ великодушію. Они вѣшались мнѣ на шею, какъ безумные. Дѣвчонки, казалось, сразу влюбились въ мой родовой цвѣтъ кожи, такъ горячо омѣ набрасывались на мое лунное затменіе. Золото всемогуще, думалось мнѣ, оно и мавра можетъ обѣлить.
Фіеско. Твоя мысль была лучше, чѣмъ навозная куча, изъ которой она выросла. Ты мнѣ доложилъ хорошія адова, но выйдутъ-ли изъ нихъ дѣла?
Мавръ. Какъ отъ покашливанья неба разражается гроза. Головы наклоняются къ головамъ; люди собираются въ кучки, предостерегаютъ другъ друга восклицаніемъ гм! когда кто посторонній прошмыгнетъ. По всей Генуѣ царитъ какой-то удушливый зной. Это недовольство виситъ надъ республикой, какъ мрачная непогода. Одинъ порывъ вѣтра, — заблеститъ молнія и повалится градъ.
Фіеско. Тише! слушай! что это за безпорядочный гулъ?
Мавръ (бросается къ окну). Это крики множества людей, выходящихъ изъ ратуши.
Фіеско. Сегодня выбираютъ прокуратора. Вели подать лошадь. Не можетъ быть, чтобы засѣданіе уже кончилось. Я туда отправлюсь. Невозможно, чтобы оно кончилось законно! Шпагу и плащъ! Гдѣ мой орденъ?
Мавръ. Господинъ, я укралъ его и заложилъ.
Фіеско. Ты меня радуешь.
Мавръ. Ну и какъ-же? скоро я получу награду?
Фіеско. За то, что ты не укралъ и плаща?
Мавръ. За то, что я открылъ вора.
Фіеско. Шумъ долетаетъ и сюда. Слушай! это не крики одобренія. (Бистро). Скорѣй отопри ворота! у меня предчувствіе. Доріа дерзокъ до безумства. Все государство покачивается на остріѣ иглы. Бьюсь объ закладъ, что этотъ шумъ начался въ синьоріи.
Мавръ (у окна кричитъ). Что это такое? вдоль улицы Бальби — тысячныя шайки… блестятъ алебарды… шпаги… ой, ой! сенаторы бѣгутъ сюда.
Фіеско. Это бунтъ! Бѣги въ толпу. Назови мое имя. Постарайся, чтобъ они сюда кинулись. (Мавръ убѣгаетъ). Что муравей-разумъ трудолюбиво собираетъ въ кучи, то вѣтеръ случайности разгоняетъ въ одинъ мигъ.
Циво. Графъ, простите, что негодованье заставило насъ войти безъ доклада.
Центуріоне. Я обезчещенъ, смертельно обезчещенъ племянникомъ герцога, передъ лицомъ всей синьоріи.
Ассерато. Доріа запятналъ золотую книгу, листы которой — генуэзскіе дворяне.
Центуріоне. Вотъ почему мы здѣсь. Все дворянство въ моемъ лицѣ получило вызовъ. Все дворянство должно мстить вмѣстѣ со мной. Чтобы за мою личную честь отмстить, я едва-ли бы звалъ помощниковъ.
Циво. Все дворянство раздражено въ его лицѣ. Огонь и пламя должно быть въ дыханьи каждаго дворянина.
Ассерато. Права націи разрушены. Республиканская свобода получила смертельный ударъ.
Фіеско. Вы возбуждаете все мое вниманіе.
Циво. Онъ былъ двадцать девятымъ среди избирателей и приготовилъ свой золотой шаръ для выбора прокуратора, Двадцать восемь голосовъ было собрано. Четырнадцать высказалось за меня, столько же за Ломеллино. Голосъ Доріа и его голосъ еще не были поданы.
Центуріоне (быстро вмѣшиваясь въ его слова). Не были поданы. Я избираю Цибо, Доріа… чувствуйте рану моей чести… Доріа…
Ассерато (перебивая его). Ничего подобнаго никто не переживалъ за все время, какъ океанъ бурлитъ у подножія Генуи.
Центуріоне (горячо продолжаетъ). Доріа вынимаетъ шпагу, спрятанную подъ его пурпурнымъ плащомъ, протыкаетъ ею мой избирательный листъ и кричитъ собранью…
Циво. „Сенаторы, онъ не годится, онъ проткнутъ, — Ломеллино выбранъ прокураторомъ!“
Центуріоне. „Ломеллино — прокураторъ“, и бросилъ шпагу на столъ.
Ассерато. И крикнулъ: „онъ не годится“, и бросилъ шпагу на столъ.
Фіеско (послѣ молчанія). На что вы рѣшились?
Центуріоне. Республику поразили въ сердце. На что мы рѣшились?
Фіеско. Центуріоне, тростникъ склоняется и отъ дыханія, но для дубовъ нужна буря. Я спрашиваю, что вы рѣшили?
Циво. Мнѣ кажется надо спросить, на что рѣшилась Генуя.
Фіеско. Генуя? Генуя? прочь ее, она дряблая, разваливается при первомъ прикосновеніи. Вы разсчитываете на патриціевъ? Можетъ быть оттого, что они дѣлаютъ кислыя лица, да плечами пожимаютъ, когда зайдетъ рѣчь о государственныхъ дѣлахъ! Прочь ихъ! Въ нихъ геройскій огонь! проявляется изъ-за тюковъ Левантинскихъ товаровъ, ихъ души робко порхаютъ во: кругъ ихъ остъ-индскаго флота.
Центуріоне. Цѣните лучше нашихъ: патриціевъ. Едва совершился дерзкій поступокъ Доріа, какъ сотни изъ нихъ по; летѣли въ разодранной одеждѣ на базарную! площадь. Синьорія разбѣжалась.
Фіеско (насмѣшливо). Какъ разлетаются голубки, когда въ голубятню налетаетъ ястребъ.
Центуріоне (бурно). Нѣтъ, какъ бочки пороха, когда въ нихъ попадаетъ зажженный фитиль.
Циво. Народъ тоже бунтуетъ! Чего! только не въ силахъ сдѣлать подстрѣленный кабанъ?
Фіеско. Народъ! слѣпой, безпомощный колоссъ; онъ сперва гремитъ неуклюжими костями, грозитъ поглотить зіяющей пастью большихъ и малыхъ, близкихъ и дальнихъ, а подъ конецъ спотыкается о протянутую нитку… Напрасно, генуэзцы! Время морского владычества — миновало. Генуя пала ниже своего имени. Генуя теперь то, что былъ непобѣдимый Римъ, когда онъ какъ воланъ попалъ на отбойникъ нѣжнаго мальчика Октавія. Генуя ужъ не можетъ быть свободной. Генуя должна быть согрѣта монархомъ. Генуя нуждается въ государѣ, — такъ и присягайте сумасброду Джанеттино.
Центуріоне (вскипая). Когда примирите враждующія стихіи и сѣверный полюсъ соединится съ южнымъ. Идемъ, товарищи.
Фіеско. Останьтесь! останьтесь! О чемъ вы задумались, Цибо?
Цибо. Ни о чемъ, или о комедіи, яко-бы изображающей землетрясеніе.
Фіеско (одводя его къ статуѣ). Взгляните на эту фигуру.
Центуріоне. Это Флорентинская Венера. При чемъ она тутъ?
Фіеско. Но она вамъ нравится?
Цибо. Надѣюсь, иначе мы были бы плохіе итальянцы. Какъ можете вы объ этомъ спрашивать теперь?
Фіеско. Ну, такъ поѣзжайте по всѣмъ частямъ свѣта и отыщите самое счастливое изъ всѣхъ воплощеній живой женской красоты, чтобъ въ немъ сливались всѣ прелести этой Венеры, созданной воображеніемъ.
Циво. И что мы получимъ-за наши старанія?
Фіеско. Вы тогда обличите фантазію рыночной шумихи.
Центурюне (нетерпѣливо). Дальше что?
Фіеско. Будетъ выигранъ старинный процессъ природы съ художниками.
Центурюне (разгоряченно). И тогда?
Фіеско. Тогда? тогда? (Начинаетъ смѣяться). Тогда вы забудете думать о томъ, что свобода Генуи гибнетъ!
Прекрасно! прекрасно! солома республики объята пламенемъ. Огонь захватилъ уже дома и башни. Разгорайся! разгорайся! чтобъ пожаръ былъ всеобщимъ. Злорадный вѣтеръ, раздувай огонь опустошенія.
Мавръ. Толпы за толпами.
Фіеско. Широко растворяй ворота! Дай ворваться всѣмъ, у кого есть ноги.
Мавръ. Республиканцы! республиканцы! тащатъ въ ярмѣ свою свободу, задыхаются какъ вьючное животное подъ своимъ аристократическимъ великолѣпіемъ.
Фіеско. Глупцы! воображаютъ, что Фіеско ли Лаванья будетъ продолжать то, чего Фіеско ли Лаванья не начиналъ! Возмущенье приходитъ кстати, но заговоръ долженъ быть мой. Они ворвались на лѣстницу.
Мавръ (за сцену). Эй! эй! ихъ вѣжливость разнесетъ весь домъ.
Фіеско. Двѣнадцать ремесленниковъ.
Всѣ. Мщеніе дому Доріа! Мщеніе Джанеттино.
Фіеско. Потише, поспокойнѣе, сограждане! Ваша готовность служить мнѣ свидѣтельствуетъ о вашемъ добромъ сердцѣ. Но у меня такой нѣжный слухъ.
Всѣ (бурно). Свергнуть Доріа! свергнуть и дядю, и племянника.
Фіеско (посмѣиваясь пересчитываетъ ихъ). Двѣнадцать человѣкъ — важное войско!
Нѣкоторые. Прогнать Доріа! государству нужно другое правленіе!
Первый ремесленникъ. Нашихъ мировыхъ судей сбрасывать съ лѣстницы! сбрасывать мировыхъ судей!
Второй. Подумайте только, Лаванья, внизъ съ лѣстницы, когда они ему оказали противодѣйствіе на выборахъ.
Всѣ. Это не должно быть терпимо! Не смѣетъ быть терпимо!
Третій. На засѣданіе взять съ собой оружіе!
Первый. Мечъ! знакъ войны! въ комнату мира!…
Второй. Войти въ сенатъ въ пурпурѣ! не въ черномъ, какъ другіе члены.
Первый. Разъѣзжать по нашему городу съ упряжью въ восемь лошадей!
Всѣ. Онъ тиранъ! Онъ измѣнникъ странѣ и отечеству.
Второй. У императора купилъ себѣ двѣсти нѣмцевъ въ тѣлохранители!
Первый. Чужеземцевъ противъ сыновъ отечества! Нѣмцевъ противъ итальянцевъ! Солдатъ рядомъ съ закономъ!
Всѣ. Государственная измѣна! мятежъ! Погибель Генуи!
Первый. На своей каретѣ выставлять гербъ республики!
Второй. Поставить статую Андреа посрединѣ двора синьоріи!
Всѣ. Расколоть Андреа! Въ тысячу кусковъ, и каменнаго, и живого!
Фіеско. Генуэзцы, зачѣмъ вы мнѣ все это говорите?
Первый. Вы не должны все это терпѣть! вы должны его осадить!
Второй. Вы умный человѣкъ и не должны это терпѣть, вы должны за насъ думать.
Первый. Вы дворянинъ получше его и должны ему это внушить и не должны терпѣть.
Фіеско. Ваше довѣріе мнѣ очень льститъ. Могу ли заслужить его дѣломъ?
Все. Бей! Рази! Освобождай!
Фіеско. Но доброе словечко вы еще выслушаете?
Нѣкоторые. Говорите, Лаванья.
Фіеско (садится). Генуэзцы! однажды въ царствѣ звѣрей произошло броженіе, партіи воевали съ партіями, и собака мясника овладѣла трономъ. Ей было привычно пригонять убойную скотину къ топору, она хозяйничала по собачьи въ царствѣ, лаяла, кусалась и грызла кости своего народа. Звѣри роптали, смѣлѣйшіе сговорились и задушили властительнаго пса. Тогда собрался совѣтъ, чтобъ рѣшить великій вопросъ: какое правленіе самое счастливое? Голоса раздѣлились натри части. Генуэзцы» въ пользу которой бы вы порѣшили?
Первый. За народъ! всѣ за народѣ.
Фіеско. Народъ и одолѣлъ. Правленіе стало демократическое. Каждый гражданинъ подавалъ голосъ. Все рѣшалось по большинству. Прошло нѣсколько недѣль и новоиспеченному свободному государству человѣкъ объявилъ войну. Конь, левъ, тигръ, медвѣдь, слонъ и носорогъ выступили и громко заревѣли: Къ оружію! Вотъ дошла очередь до остальныхъ. Овца, заяцъ, олень, оселъ, все царство насѣкомыхъ и птицъ, вся громада рыбъ, трепещущихъ передъ человѣкомъ — тоже явились и завизжали: миръ! Видите ли, генуэзцы: трусовъ было больше, чѣмъ храбрецовъ. Большинство взяло верхъ. Звѣриное, царство положило оружіе и человѣкъ обложилъ данью свои владѣнія. Итакъ это правленіе было отвергнуто! Генуэзцы, къ чему бы теперь вы были склонны?
Первый и второй. Къ выборному правленію! конечно, къ выборному!
Фіеско. Это мнѣніе понравилось! Дѣла государства были распредѣлены между нѣсколькими палатами. Волки заботились о финансахъ, лисицы были ихъ секретарями. Голуби вели уголовный судъ, тигры заключали имущественные договоры, козлы улаживали брачныя тяжбы. Солдатами были зайцы; львы и слоны оставались при обозѣ: оселъ былъ посланникомъ государства, а кротъ главнымъ наблюдателемъ надъ администраціей. Генуэзцы, чего вы ожидаете отъ такого мудраго распредѣленія? Гдѣ волкъ не рвалъ силой, тамъ лисица хватала обманомъ. Кто избѣгалъ ея, того изводилъ глупостями оселъ. Тигръ губилъ невинность, а воровъ и убійцъ миловалъ голубь, и подъ конецъ, когда должности сдавались, кротъ находилъ, что всѣ онѣ исполнялись безупречно. Звѣри возмутились. Они воскликнули единогласно: выберемъ монарха, у котораго были бы когти и разумъ, и только одинъ желудокъ — и одному повелителю присягнули всѣ, генуэзцы — но (выступая среди нихъ величаво) — это былъ левъ.
Всѣ (рукоплещутъ, кидаютъ шапки въ воздухъ). Браво! браво! это они умно сдѣлали.
Первый. И Генуя должна имъ подражать, и у Генуи ужъ есть подходящій человѣкъ.
Фіеско. Я о немъ ничего не знаю. Идите по домамъ. Думайте про льва. (Граждане шумно уходятъ). Все идетъ, какъ желалось.
Народъ и сенатъ за Фіеско. Народъ и сенатъ противъ Доріа. Гассанъ! Гассанъ! Этимъ настроеніемъ надо пользоваться. Гассанъ! Гассанъ! надо усилить эту ненависть! ободрить это участіе! Иди, Гассанъ! адское отродье! Гассанъ! Гассанъ!
Мавръ (дико). У меня еще горятъ подошвы. Что опять надо?
Фіеско. Что я прикажу.
Мавръ (вкрадчиво). Куда мнѣ сперва бѣжать? куда послѣ?
Фіеско. Бѣготню на этотъ разъ я тебѣ дарю. Тебя потащатъ. Сейчасъ же приготовься. Я разглашу про твою попытку предательски меня убить и передамъ тебя связаннымъ уголовному суду.
Мавръ (отступая на шестъ шаговъ). Господинъ — это противъ уговора.
Фіеско. Будь совсѣмъ спокоенъ. Это не больше, какъ комедія. Въ настоящую минуту необходимо вывести на свѣжую воду, что Джанеттино покушался на мою жизнь. Тебя станутъ допрашивать.
Мавръ. Я сознаюсь или буду отрицать?
Фіеско. Будешь отрицать. Тебя подвергнутъ пыткѣ. Первую степень ты выдержишь. Это тебѣ пойдетъ въ зачетъ расплаты за то, что ты меня хотѣлъ убить. При второй степени ты сознаешься.
Мавръ (задумчиво качаетъ головой). Дьяволъ хитеръ. Господа могутъ позадержать меня изъ-за своего обѣда и тогда я буду колесованъ ради пустой комедіи.
Фіеско. Ты благополучно отдѣлаешься. Ручаюсь тебѣ моей графской честью. Я выпрошу, какъ удовлетворенія, чтобъ мнѣ было предоставлено назначить наказаніе и тогда прощу тебя передъ глазами всей республики.
Мавръ. Я согласенъ; они мнѣ порастянутъ суставы. Это дѣлаетъ болѣе прыткимъ.
Фіеско. Такъ надрѣжь мнѣ скорѣй руку кинжаломъ, чтобъ кровь показалась. — Я сдѣлаю видъ, какъ будто только что схватилъ тебя на мѣстѣ преступленія. Хорошо. (Со страшнымъ крикомъ). Убійца! убійца! убійца! занять всѣ выходы! запереть ворота! (Онъ тащитъ мавра за горло со сцены. Прислуга пробѣгаетъ по сценѣ).
Леонора. Убійство! кричали убійство! Отсюда былъ слышенъ шумъ!
Роза. Навѣрно только пустая тревога, какъ каждый день въ Генуѣ.
Леонора. Кричали: убійство! и въ народѣ ясно пробѣжало имя Фіеско. Жалкіе обманщики! они хотѣли пощадить мои глаза, но мое сердце ихъ перехитрило. Скорѣй, бѣги за ними, посмотри, скажи мнѣ, куда они его тащатъ.
Роза. Придите въ себя: Белла тамъ.
Леонора. Белла еще увидитъ его умирающій взглядъ! Счастливая Белла! Горе мнѣ, его убійцѣ! — еслибъ Фіеско могъ меня любить, никогда бы Фіеско не бросился въ свѣтъ на кинжалы завистниковъ! Белла идетъ! прочь! не говори, Белла!
Белла. Графъ живъ и здоровъ. Я видѣла, какъ онъ скакалъ по городу. Никогда я не видала нашего господина такимъ прекраснымъ. Вороной конь красовался подъ нимъ и гордымъ копытомъ разгонялъ отъ знатнаго сѣдока толпившійся народъ. Графъ увидалъ меня, когда летѣлъ мимо, милостиво улыбнулся, кивнулъ головой въ эту сторону и послалъ три поцѣлуя. (Ядовито). Что мнѣ съ ними дѣлать, синьора?
Леонора (съ восторгомъ). Вѣтреная болтунья! снеси ихъ ему назадъ.
Роза. Ну, вотъ видите: теперь опять густая краска разлилась по вашему лицу.
Леонора. Онъ кидаетъ свое сердце развратницамъ, а я гоняюсь за однимъ его взглядомъ? — о женщины! женщины! (Уходятъ).
Джанеттино. Дай имъ поревѣть о своей свободѣ, какъ львицѣ о своемъ щенкѣ Я рѣшенія не измѣню.
Ломеллино. Все-таки, синьоръ…
Джанеттино. Къ чорту съ вашимъ «все таки», трехчасовой прокураторъ! Я не отступлю ни на волосъ. Пускай Генуэзскія башни качаютъ головами и бурливое море проворчитъ «нѣтъ!» — я этой шайки не боюсь.
Ломеллино. Чернь, конечно, не что иное какъ горящія дрова, но дворянство раздуваетъ ихъ вѣтромъ. Вся республика въ волненіи. Народъ и патриціи.
Джанеттино. Такъ я буду стоять на горѣ, какъ Неронъ, и любоваться потѣшнымъ пожаромъ.
Ломеллино. Пока вся масса мятежниковъ не кинется къ одному изъ партіи, достаточно тщеславному, чтобъ собрать жатву въ разгромѣ.
Джанеттино. Вздоръ! пустяки! я знаю только одного, который бы могъ быть опаснымъ, но о немъ ужъ позаботились.
Ломеллино. Его свѣтлость…
(Входитъ Андреа. Оба низко кланяются).
Андреа. Синьоръ Ломеллино, моя племянница желаетъ выѣхать.
Ломеллино. Я буду имѣть честь сопровождать ее (уходитъ).
Андреа. Слушай, племянникъ! Я тобой очень недоволенъ.
Джанеттино. Свѣтлѣйшій дядюшка, угодно ли вамъ будетъ выслушать…
Андреа. Самаго отрепаннаго нищаго въ Генуѣ, если онъ того достоинъ. Негодяя никогда, будь онъ даже моимъ племянникомъ. Довольно милости и въ томъ, что я являюсь тебѣ дядей; ты заслужилъ, чтобъ тебя допрашивалъ герцогъ и его синьорія.
Джанеттино. Одно слово только, государь…
Андреа. Послушай сперва, что ты сдѣлалъ, и потомъ оправдывайся. Ты разрушилъ зданіе, которое я заботливо строилъ впродолженіе полустолѣтія — мавзолей твоего дяди — его единственную пирамиду — любовь генуэзцевъ. Это легкомысліе Андреа прощаетъ тебѣ.
Джанеттино. Мой дядя и герцогъ…
Андреа. Не прерывай меня. Ты испортилъ прекраснѣйшее художественное созданіе правленія, добытое мною самимъ для генуэзцевъ у неба, стоившее мнѣ столькихъ безсонныхъ ночей, столько опасности и крови. Передъ цѣлой Генуей ты замаралъ мою княжескую честь тѣмъ, что не почтилъ моего учрежденія. Кому оно будетъ свято, когда мой крбвный племянникъ его презираетъ? Эту глупость прощаетъ тебѣ твой дядя.
Джанеттино (обидчиво). Государь, вы готовили меня въ герцоги Генуи.
Андреа. Молчи, — ты государственный измѣнникъ: ты ранилъ отечество въ самое сердце. Замѣть себѣ это, мальчикъ! Оно называется — подчиненіе. Если пастухъ подъ вечеръ рабочаго дня отошелъ отъ стада, ты ужъ воображаешь, что стадо покинуто? Ты топочешь надъ законами, какъ уличный мальчишка, оттого, что у Андреа побѣлѣли волосы?
Джанеттино (дерзко).Потише, герцогъ. И въ моихъ жилахъ кипитъ кровь Андреа, передъ которымъ дрожала Франція.
Андреа. Молчи, я тебѣ приказываю. — Я привыкъ, чтобы море прислушивалось, когда я говорю. Ты оплевалъ монаршее правосудіе въ самомъ его храмѣ. Знаешь ли, какъ за это наказываютъ, мятежникъ? — Теперь отвѣчай.
(Джанеттино молча и упорно глядитъ на полъ).
Андреа. Несчастный Андреа! въ твоемъ собственномъ сердцѣ вскормилъ ты червя, подтачивавшаго твои заслуги. Я построилъ генуэзцамъ домъ, который могъ издѣваться надъ всесокрушающимъ временемъ, и я самъ сунулъ туда пожаръ — вотъ этого! Благодари, безумецъ, мою старую бѣлую голову, которая хочетъ, чтобъ ее похоронили родственныя руки. Благодари мою безумную любовь, что я не бросаю головы мятежника съ эшафота оскорбленному народу. (Быстро уходитъ).
Ломеллино. Что я.видѣлъ! что слышалъ! Теперь бѣгите, принцъ! теперь все потеряно!
Джанеттино (злобно). Что было терять?
Ломеллино. Геную, принцъ! Я только что съ рынка. Народъ тѣснился вокругъ мавра, его тащили связаннаго веревками; графъ ли Лаванья и до трехъ сотъ дворянъ слѣдовали за нимъ въ самое зданіе суда, гдѣ пытаютъ преступниковъ. Мавръ былъ схваченъ въ ту минуту, какъ онъ покушался убить Фіеско.
Джанеттино (топая ногой). Что? или сегодня всѣ дьяволы разгулялись?
Ломеллино. Строго допрашивали, кто его подкупилъ. Мавръ не сознался ни въ чемъ. Его подвергли первой пыткѣ. Онъ ни въ чемъ не сознался. Его подвергли второй. Онъ признался, онъ признался… Принцъ, о чемъ вы думали, когда вы свою честь отдавали въ распоряженіе негодяя?
Джанеттино (дико и рѣзко). Не спрашивай меня ни о чемъ!
Ломеллино. Слушай дальше. Едва было произнесено слово «Доріа», — лучше бы мнѣ прочитать свое имя на скрижаляхъ дьявола, чѣмъ слышать ваше, — тотчасъ Фіеско показался народу. Вы знаете его, этого человѣка, повелительно умоляющаго, этого человѣка, берущаго такіе ростовщическіе проценты съ расположенія къ нему толпы. Всѣ собравшіеся затаили дыханіе и замерли, слушая съ ужасомъ. Онъ говорилъ мало, но поднялъ окровавленную руку, и народъ дрался изъ-за падавшихъ капель, какъ изъ-за святыни. Мавра передали въ его распоряженіе и Фіеско — убійственный ударъ для насъ — Фіеско пощадилъ его. Тутъ тишина превратилась въ безумный, дикій ревъ; каждое дыханіе уничтожало Доріа, и Фіеско отнесли домой при крикахъ тысячной толпы.
Джанеттино (съ глухимъ смѣхомъ). Хоть бы мятежъ поднялся мнѣ до самого горла!.. Императоръ Карлъ! этими двумя словами я ихъ низвергну такъ, что во всей Генуѣ ни одинъ колоколъ больше не зазвонитъ.
Ломеллино. Богемія далеко отъ Италіи, если Карлъ поспѣшитъ, то онъ еще, пожалуй, успѣетъ попасть послѣ вашихъ похоронъ на поминки.
Джанеттино (вынимаетъ письмо съ большой печатью). Стало быть довольно счастливо, что онъ ужъ здѣсь. Ломеллино удивленъ! Развѣ онъ считалъ меня настолько безумно дерзкимъ, чтобъ я сталъ дразнить бѣшеныхъ республиканцевъ, еслибы они не были ужъ проданы и преданы?
Ломеллино (пораженный). Я не знаю, что думать.
Джанеттино. А я думаю кое-что, чего ты не знаешь. Мое рѣшеніе твердо. Послѣ завтра падутъ двѣнадцать сенаторовъ, Доріа будетъ монархомъ, и императоръ Карлъ его защититъ. Ты отшатнулся.
Ломеллино. Двѣнадцать сенаторовъ! мое сердце не настолько обширно, чтобъ вмѣстить двѣнадцать разъ кровавую вину.
Джанеттино. Дурачекъ, у трона ее сбрасываютъ. Видишь ли, я обдумалъ съ министрами Карла, что у Франціи есть еще въ Генуѣ сильная партія, и она во второй разъ можетъ связать его руки, если ее не вырвать съ корнемъ. Это раздражило стараго Карла. Онъ подписалъ мое предложеніе, а ты напишешь, что я тебѣ продиктую.
Ломеллино. Я еще не знаю…
Джанеттино. Садись! пиши.
Ломеллино. Но что-же я буду писать? (садится).
Джанеттино. Имена двѣнадцати кандидатовъ. Франческо Центуріоне.
Ломеллино (пишетъ). Въ благодарность за его поведеніе на выборахъ онъ начинаетъ похоронную процессію.
Джанеттино. Корнеліо Кальва.
Ломеллино. Кальва.
Джанеттино. Микеле Цибо.
Ломеллино. Чтобъ охладить желанье быть прокураторомъ.
Джанеттино. Томазо Ассерато съ тремя братьями.
Джанеттино (съ удареніемъ). Съ тремя братьями.
Ломеллино (пишетъ). Дальше.
Джанеттино. Фіеско ли Лавакья.
Ломеллино. Берегитесь берегитесь. Вы еще объ итогъ чёрный камень сломите себѣ шею.
Джанеттино. Сципіо Бургоньнио.
Ломеллино. Пускай справляетъ свадьбу ч въ другомъ мѣстѣ.
Джанеттино. Гдѣ я буду дружкой. Рафаэль Сакко.
Ломкллнно. Этому бы я долженъ выхлопотать помилованіе, пока онъ не.уплатитъ мнѣ мои пять тысячъ осуди. (Пишетъ). Смертью онъ расквитается.
Джанеттино. Виченце Кальканьо.
Ломеллино. Кальканьо. Двѣнадцатаго я напишу на мой страхъ, или нашъ смертельный врагъ забытъ.
Джанеттино. Все хорошо, что хорошо кончается. Джузеппе Веррина,
Ломеллино. Это голова змѣи. (Встаетъ, сыплетъ на рукопись песокъ, пробѣгаетъ ее и передаете Джанеттино). Смерть устраиваетъ послѣ завтра великолѣпный праздникъ — и пригласила на него двѣнадцать знатнѣйшихъ генуэзцевъ.
Джанеттино (подходитъ къ столу и подписываетъ). Дѣло сдѣлано. Черезъ два дня выборы дожа. Когда синьорія соберется, грянетъ внезапный залпъ по сигналу платкомъ и уложитъ этихъ двѣнадцать, а въ то же время мои двѣсти нѣмцевъ шумно займутъ ратушу. Когда все это кончится, войдетъ въ залу Джанеттино Доріа и заставитъ присягнуть себѣ. (Звонитъ).
Ломеллино. А Андреа?
Джанеттино (презрительно). Онъ старъ! (Входитъ слуга). Если герцогъ спроситъ, я въ церкви у обѣдни. Слуга уходитъ). Дьяволъ, овладѣвшій мною, можетъ скрыться только подъ маской благочестія.
Ломеллино. Но этотъ списокъ, принцъ?
Джанеттино. Возьмешь ты и пустишь его циркулировать въ нашей партіи. Это письмо надо послать экстра-почтой въ Леванто; оно извѣщаетъ обо всемъ Спинолу и призываетъ его прибыть въ столицу завтра утромъ въ восемь часовъ. (Хочетъ идти).
Ломеллино. Принцъ, бочка течетъ: Фіеско больше не является въ сенатъ.
Джанеттино (обернувшись). Такъ, вѣдь, будетъ-же въ Генуѣ еще хоть одинъ мятежникъ? — я объ этомъ позабочусь. (Уходитъ въ боковую дверь, Ломеллино въ другую).
Фіеско. Итакъ, четыре галеры прибыли?
Мавръ. Благополучно стоятъ на якорѣ въ Дарсенѣ.
Фіеско. Чего я и желалъ. Откуда нарочные?
Мавръ. Изъ Рима, Пьяченцы и Мантуи.
Фіаско (вскрываетъ письма и пробѣгаетъ ихъ). Милости просимъ въ Геную, милости просимъ. (Въ прекрасномъ расположеніи духа). Курьеровъ угостить по-княжески.
Мавръ. Гмъ (хочетъ идти).
Фіаско. Стой! стой! у меня множество работы для тебя.
Мавръ. Что прикажете? носъ ищейки или жало скорпіона?
Фіаско. На этотъ разъ только приманчивое пѣніе птички. Завтра утромъ двѣ тысячи человѣкъ прокрадутся переодѣтые въ городъ ко мнѣ на службу. Распредѣли твоихъ ребятъ около всѣхъ воротъ и прикажи, чтобъ внимательно присматривались ко входящимъ. Одни явятся гурьбой пилигримовъ, отправляющихся въ Лоретто на богомолье, другіе монахами или савоярами, комедіантами, третьи мелкими торговцами или труппой музыкантовъ; большинство отставными солдатами, ищущими пропитанія въ Генуѣ. Каждый чужеземецъ долженъ быть спрошенъ, гдѣ онъ остановится? Кто отвѣтитъ у «золотой змѣи», того дружески привѣтствовать и привести въ мой домъ. Слышишь ты! я, вѣдь, разсчитываю на твою сметку.
Мавръ. Какъ на мою злость, господинъ. Ускользни отъ меня хоть одна прядь волосъ, такъ зарядите моими глазами духовое ружье и стрѣляйте потомъ изъ него по воробьямъ. (Хочетъ идти).
Фіеско. Стой. Еще порученье. Галеры будутъ сильно бросаться въ глаза народу. Замѣть, что слѣдуетъ о нихъ говорить. Если кто-нибудь тебя спроситъ, — такъ до тебя, молъ, доходили дальніе слухи, что твой господинъ хочетъ въ этихъ галерахъ поохотиться на турокъ. Понимаешь?
Мавръ. Понимаю. Бороды обрѣзанцевъ видны наружу, а что внутри въ корзинѣ, такъ одинъ чортъ знаетъ. (Хочетъ уйти).
Фіеско. Тише. Еще одна предосторожность. У Джанеттино теперь есть новое основаніе меня ненавидѣть и подъ меня подкапываться. Иди, наблюдай за своими товарищами, не почуешь ли гдѣ убійства. Доріа бываетъ въ подозрительныхъ домахъ. Липни къ дѣвамъ радости. Кабинетныя тайны охотно прячутся въ складкахъ женской юбки; обѣщай имъ расточительныхъ посѣтителей. Обѣщай твоего господина. Ничто для тебя не должно быть слишкомъ почтенно, все можешь окунуть въ это болото, пока не почувствуешь твердаго дна.
Мавръ. Стойте! вотъ что! я вхожъ у нѣкой Діаны Бонони, и слишкомъ годъ доставлялъ ей гостей. Третьяго дня я видѣлъ, что прокураторъ Ломеллино выходилъ изъ ея дома.
Фіеско. Какъ на заказъ. Ломеллино именно и есть главный ключъ ко всѣмъ сумасбродствамъ Доріа. Завтра же утромъ иди туда. Можетъ статься, нынѣшнею ночью онъ будетъ Эндиміономъ этой цѣломудренной луны.
Мавръ. Еще одно обстоятельство, синьоръ. Если меня генуэзцы спросятъ, — и чортъ возьми, они спросятъ, навѣрно, — если меня теперь спросятъ, что придумалъ Фіеско для Генуи? — будете-ли вы еще дальше носить вашу маску, или что мнѣ отвѣтить?
Фіеско. Отвѣтить? — погоди. Плоды ужъ созрѣли, потуги предвѣщаютъ роды. Отвѣтить, что Генуя лежитъ на плахѣ — и что твоего господина зовутъ Джованни-Лодовико Фіеско.
Мавръ (радостно потягиваясь). Какъ я поработаю! въ чистоту! клянусь моей подлой честью! Ну-же, весело впередъ, другъ Гассанъ! прежде всего въ винный погребокъ! У моихъ ногъ полны руки работы — надо приласкать мой желудокъ, чтобъ онъ за меня замолвилъ словечко у ногъ. (Спѣшить, но быстро возвращается). А propos! чуть было этого не прозѣвалъ. Вамъ очень хотѣлось знать, что происходило между Кальканьо и вашей супругой? — Ему подали карету, господинъ, — вотъ и все. (Убѣгаетъ).
Фіеско (одинъ). Жалѣю, Кальканьо — ужъ не думали-ли вы, что я-бы оставилъ на произволъ судьбы такую чувствительную статью, какъ мое брачное ложе, еслибъ добродѣтель моей жены и мое собственное достоинство не служили мнѣ достаточнымъ ручательствомъ? Но милости просимъ въ родство. Ты хорошій солдатъ. Это мнѣ присоединитъ твою руку на погибель Доріа. (Твердыми шагами ходитъ взадъ и Теперь, Доріа, со мной на поле битвы! Всѣ машины великаго, отважнаго дѣла — въ ходу. Всѣ инструменты для страшнаго концерта — настроены. Не остается ничего, какъ только сорвать съ себя маску и показать Фіеско патріотамъ Генуи. (Слышитъ шаги). Кто-бы это могъ меня безпокоить?
Фіеско (очень веселый имъ на встрѣчу). Добро пожаловать, мои почтенные друзья! Какія важныя событія приводятъ васъ въ полномъ составѣ ко мнѣ? — И ты тутъ, дорогой братъ Веррина? Я-бы скоро пересталъ тебя узнавать, еслибъ въ мысляхъ моихъ ты не являлся чаще, чѣмъ передъ глазами. Не съ послѣдняго-ли бала я лишенъ моего Веррины?
Веррина. Не считайся съ нимъ, Фіеско. За эти дни тяжелое бремя пригнуло его сѣдую голову. Но довольно объ этомъ. Фіеско. Не довольно для любознательной любви. Ты долженъ мнѣ сказать больше, когда мы останемся одни. (Бургоньино). Добро пожаловать, юный герой! Наше знакомство еще зелено, но моя дружба уже созрѣла. Измѣнили вы къ лучшему ваше мнѣніе обо мнѣ?
Бургоньино. Я на пути къ тому.
Фіеско. Веррина, мнѣ говорятъ, что этотъ молодой дворянинъ долженъ сдѣлаться мужемъ твоей дочери. Прими мое полное сочувствіе такому выбору. Я съ нимъ говорилъ только одинъ разъ и все таки я-бы гордился считать его своимъ зятемъ.
Веррина. Это мнѣніе заставляетъ меня гордиться дочерью.
Фіеско (другимъ). Сакко? Кальканьо? Все рѣдкія явленія въ моемъ домѣ! Я-бы почти могъ стыдиться моей готовности быть услужливымъ, если ужъ благороднѣйшіе представители Генуи ея избѣгаютъ. И вотъ привѣтствую я еще пятаго гостя, мнѣ правда, незнакомаго, но за него достаточно ручается эта почтенная среда.
Романо. Я простой живописецъ, синьоръ, по имени Романо, питающійся воровствомъ у природы: у меня нѣтъ никакого: герба, кромѣ моей кисти, и въ настоящее время (съ низкимъ поклономъ) я въ поискахъ за контурами лица Брута.
Фіеско. Вашу руку, Романо. Ваше художество родня моему дому. Я братски люблю его. Искусство — правая рука природы. Она создала только существо — искусство создало людей. Но что вы пишете, Романо?
Романо. Сцены сильныхъ моментовъ древности. Во Флоренціи находится мой умирающій Геркулесъ, моя Клеопатра — въ Венеціи, бѣшенный Аяксъ — въ Римѣ, гдѣ герои древняго міра вновь возстаютъ въ Ватиканѣ.
Фіеско. А въ настоящее время чѣмъ занята ваша кисть?
Романо. Она брошена, синьоръ, Огонь творчества встрѣчаетъ меньше пищи, чѣмъ огонь жизни. Послѣ извѣстнаго предѣла; горитъ ужъ только одна бумага, поддерживающая свѣчу. Вотъ моя послѣдняя работа.
Фіеско (весело). Она не могла явиться болѣе кстати дли меня, Я сегодня совсѣмъ необыкновенно веселъ, все мое существо наслаждается какимъ-то героическимъ спокойствіемъ и вполнѣ открыто для красоты природы. Покажите вашу картину. Я себѣ этимъ доставлю истинный праздникъ. Станьте кругомъ, друзья мои. Отдадимся вполнѣ художнику. Поставьте вашу картину.
Веррина (тихо другимъ). Ну, замѣчайте, генуэзцы!
Романо (ставитъ картину). Свѣтъ долженъ ударять съ той стороны. Подымите ту занавѣсь, а эту опустите. Такъ. (Отходитъ въ сторону). Это исторія Виргиніи и Ann ія Клавдія. (Долгая выразительная пауза. Всѣ смотрятъ на картину).
Веррина (вдохновленный). Рази, сѣдовласый отецъ! ты трепещешь, тиранъ? какими блѣдными стоите вы, чурбаны римляне. За нимъ, римляне! ножъ блеститъ. За мной, чурбаны генуэзцы! Долой Доріа! долой! долой! (Ударяетъ по воздуху въ сторону картины).
Фіеско (улыбаясь, художнику). Требуете ли вы большаго успѣха? Ваше искусство дѣлаетъ этого старика безбородымъ мечтателемъ.
Веррина (измученный). Гдѣ я? куда всѣ дѣвались? пропали какъ мыльные пузыри! ты здѣсь, Фіеско? тиранъ еще живъ, Фіеско?
Фіеско. Вотъ какъ! ты до того жадно засмотрѣлся, что проглядѣлъ глаза. Ты находишь восхитительной эту Римскую голову? — Прочь ее! Взгляни сюда на дѣвушку. Какое мягкое выраженіе лица! какъ женственно! какая прелесть даже въ блѣднѣющихъ губахъ! какая нѣга въ угасающемъ взглядѣ! Неподражаемо! божественно, Романо! и эта бѣлая, ослѣпительная грудь! какъ красиво поднимается она послѣдними волнами дыханія! Побольше такихъ нимфъ, Романо, — и я преклоню колѣна передъ вашими фантазіями и дамъ отставку природѣ.
Бургоньино. Веррина, такого-ли прекраснаго впечатлѣнія ты ожидалъ?
Веррина. Не падай духомъ, сынъ. Господь отвергъ руку Фіеско, но на наши руки Онъ можетъ разсчитывать.
Фіеско (художнику). Да, это ваша послѣдняя работа, Романо. Этой картиной ваше творчество истощилось. Вы больше не дотронетесь до кисти. Но восхищаясь художникомъ, я забываю воспринять его созданье. Я могъ-бы тутъ стоять и глазѣть и прозѣвать землетрясеніе. Возьмите прочь вашу картину. Еслибъ мнѣ пришлось платить за эту головку Виргиніи, я-бы долженъ былъ отдать въ закладъ всю Геную. Возьмите прочь.
Романо. Художнику уплачиваютъ честью. Я вамъ дарю картину (хочетъ идти).
Фіеско. Минуту терпѣнья, Романо. (Онъ ходитъ по комнатѣ величавымъ шагомъ и повидимому, думаетъ о чемъ-то великомъ. Нѣсколько разъ взглядываетъ на другихъ быстро и рѣзко, наконецъ, беретъ художника за руку и подводитъ его къ картинѣ). Подойди сюда, живописецъ. (Крайне гордо и съ достоинствомъ). Съ какимъ самодовольствомъ стоишь ты здѣсь, потому что лицемѣрно изображаешь жизнь на мертвомъ полотнѣ — и безъ большихъ жертвъ увѣковѣчиваешь великія дѣянія. Ты кичишься поэтическимъ жаромъ, безжизненной, кукольной игрой фантазіи безъ сердца, безъ силы, согрѣвающей дѣянья; низвергаешь тирановъ на картинѣ, а самъ ты жалкій рабъ! Освобождаешь республики кистью и не можешь разорвать собственныя цѣпи. (Сильно и повелительно). Ступай! твоя работа — фокусничество! Видимость должна отступать передъ дѣломъ. (Величаво и опрокидывая картину). Я сдѣлалъ то, что ты только рисовалъ!
Всѣ потрясены. Романо пораженный уноситъ свою картину.
Фіеско (прерывая паузу удивленія). Не думали-ли вы, что левъ спитъ, потому что онъ не рычитъ? Были-же вы настолько тщеславны, чтобъ увѣрить себя, что вы одни чувствуете цѣпи Генуи, что единственно вы хотите ихъ разорвать! Прежде, чѣмъ вы только издали услыхали ихъ звонъ — Фіеско ужъ ихъ разрушилъ. (Отпираетъ шкатулку, вынимаетъ пакетъ писемъ, которыя кидаетъ на столъ). Вотъ солдаты изъ Пармы, вотъ французское золото, вотъ четыре галеры отъ папы. Чего еще недостаетъ, чтобъ загонять тирана въ его логовищѣ? О чемъ можете вы еще напомнить? (Такъ какъ они молчатъ въ оцѣпенѣніи, онъ отходитъ отъ стола съ чувствомъ собственнаго достоинства). Республиканцы, вы искуснѣе умѣете проклинать тирановъ, чѣмъ взрывать ихъ на воздухъ.
(Всѣ, кромѣ Веррины, безмолвно падаютъ къ ногамъ Фіеско).
Веррина. Фіеско, моя душа преклоняется передъ твоею, мои колѣна не могутъ гнуться. Ты великій человѣкъ; но встаньте, генуэзцы.
Фіеско. Вся Генуя сердилась на нѣженку Фіеско. Вся Генуя проклинала развращеннаго плута Фіеско. Генуэзцы, генуэзцы! Мое волокитство обмануло хитрѣйшаго деспота, мое безумство скрыло отъ вашей проницательности мою опасную мудрость. Поражающее дѣло заговора росло въ пеленкахъ роскоши. Довольно. Генуя знаетъ меня въ вашемъ представительствѣ. Мое пламеннѣйшее желаніе удовлетворено.
Бургоньино (съ негодованіемъ бросается въ кресло). Такъ я больше ничего не значу?
Фіеско. Но перейдемте скорѣй отъ намѣреній къ дѣлу. Все готово. Я могу штурмовать городъ съ сухого пути и съ моря. Римъ, Франція и Парма защищаютъ насъ. Дворянство тяжело на подъемъ. Сердца народа — мои. Тирановъ я убаюкалъ. Республика созрѣла къ передѣлкѣ. Счастье намъ было благопріятно. У насъ есть все… но Веррина задумался…
Бургоньино. Погодите. Я знаю словцо, отъ котораго онъ скорѣе встрепенется, чѣмъ отъ трубнаго гласа въ день свѣтопреставленія. (Подходитъ къ Верринѣ и съ удареніемъ окликаетъ его). Отецъ, проснись! Твоя Берта въ отчаяніи.
Веррина. Кто это сказалъ? Къ дѣлу, генуэзцы!
Фіеско. Обдумайте планъ дѣйствія, Вотъ мы заговорились до поздней ночи. Генуя спитъ. Тиранъ свалился, истомленный грѣхами дня. Будьте бдительны за обоихъ.
Бургоньино. Прежде ч ѣмъ разойдемся — укрѣпимте нашъ союзъ клятвеннымъ объятіемъ.(0нм становятся въ руки). Здѣсь срослись пять самыхъ великихъ Генуэзскихъ сердецъ, чтобы рѣшить великую судьбу Генуи. (ОбниКогда распадется мірозданіе и приговоръ послѣдняго суда разорветъ узы крови и любви — этотъ геройскій пятилиственникъ останется неизмѣннымъ. (Расходятся)
Веррина. Когда мы снова соберемся?
Фіеско. Завтра въ полдень я буду съ вами совѣтъ держать.
Веррина. Итакъ, завтра въ полдень. Покойной ночи, Фіеско. Пойдемъ, Бургоньино! Ты услышишь кое-что странное! (Оба уходятъ).
Фіеско (другимъ). Выходите задними дверьми, чтобъ шпіоны Доріа васъ не замѣтили. (Всѣ уходятъ).
Какое волненіе въ моей груди! Какой таинственный полетъ мыслей! Какъ сообщники, выступающіе на темное дѣло, неслышно скользятъ, боязливо опуская свои раскраснѣвшіяся лица, такъ заманчивыя видѣнья крадутся вокругъ моей души. Остановитесь! остановитесь, дайте мнѣ освѣтить ваши лица! Добрая мысль закаляетъ сердце мужчины и геройски показываетъ себя при дневномъ свѣтѣ. А! я знаю васъ! это ливрея предвѣчнаго духа лжи! Сгиньте. (Снова, кодами оживленнѣе). Республиканецъ Фіеско?
Фіеско? Тише — здѣсь страшный обрывъ, гдѣ замыкается гробница добра, гдѣ небо расходится съ адомъ; здѣсь именно спотыкались герои и падали, и міръ покрылъ ихъ имена проклятьемъ, — именно здѣсь герои колебались, и останавливались и дѣлались полубогами. (Быстрѣе). Мои-ли они, сердца Генуи? Дастъ-ли моимъ рукамъ страшная Генуя водить себя на помочахъ? О, лукавый грѣхъ, выставляющій Ангела передъ каждымъ дьяволомъ. О злополучная жажда возноситься! Издавній развратъ! Ангелы въ твоихъ объятьяхъ теряли небо среди поцѣлуевъ, и твое чрево рождало смерть. (Потрясенный ужасомъ). Ангеловъ изловилъ ты пѣніемъ сирены о вѣчности, мужчинъ выуживаешь ты золотомъ, женщинами и коронами! (Послѣ паузы задумчивости, твердо). Завоевать вѣнецъ — великое дѣло! отбросить его — дѣло божественное! (Рѣшительно). Гибни, тиранъ! Генуя, будь свободна! а я буду (растроганно) твоимъ счастливѣйшимъ гражданиномъ.
ТРЕТЬЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьБургоньино (останавливается). Но куда ты меня ведешь, отецъ? Тупое горе, съ которымъ ты отозвалъ меня еще чувствуется въ твоемъ тяжеломъ дыханьи. Прерви это грозное молчанье. Говори. Я дальше не пойду.
Веррина. Тутъ и есть мѣсто.
Бургоньино. Самое страшное, какое ты « могъ отыскать. Отецъ, если то, что ты здѣсь предпримешь, отвѣчаетъ мѣсту, — у меня волосы станутъ дыбомъ.
Веррина. Все таки здѣсь цвѣтущее мѣсто сравнительно съ ночью моей души. Слѣдуй за мной туда, гдѣ тлѣніе разъѣдаетъ гниль труповъ, и гдѣ смерть справляетъ свой ужасный пиръ; гдѣ визгъ погибшихъ душъ веселитъ дьявола, и гдѣ напрасныя слезы горя текутъ сквозь дырявое рѣшето вѣчности, — туда мой сынъ, гдѣ міръ мѣняетъ свое рѣшеніе, и Божество разбиваетъ! свой всемилостивый щитъ -тамъ, содрагаясь, я буду говорить тебѣ, и ты станешь слушать меня со скрежетомъ зубовнымъ.
Бургоньино. Слушать? что? умоляю тебя.
Веррина. Юноша, я боюсь, — юноша, у тебя чистая, алая кровь и нѣжное гибкое тѣло: такія природныя свойства заставляютъ чувствовать человѣчно и мягко; передъ этимъ впечатлительнымъ пламенемъ таетъ моя грозная мудрость. Еслибы холодъ старости или тяжелое, какъ свинецъ, горе остановили порывы твоей радостной души, еслибъ черная, сгущенная кровь болѣзни загородила путь къ твоему сердцу, -тогда бы ты съумѣлъ понять языкъ моего горя и удивляться моему рѣшенію.
Бургоньино. Я его прослушаю, и оно станетъ моимъ.
Веррина. Не затѣмъ, сынъ мой, говорю я; отъ этого Веррина пощадитъ твое сердце. О, Сципіо, тяжелое бремя налегло на моё сердце, мысль ужасная, какъ черная ночь, — настолько ужасная мысль, что она въ состояніи разорвать грудь мужчины. Видишь ли? я ее выполню одинъ, но носить ее одинъ не могу. Еслибъ я былъ гордъ, Сципіо, я бы сказалъ, о, какая это мука быть единственнымъ великимъ человѣкомъ. Величіе было тягостно даже Творцу, и Онъ довѣрился духамъ небеснымъ. Слушай, Сципіо.
Бургоньино. Я всей душой жду твоихъ словъ.
Веррина. Слушай, но ничего не возражай. Ничего, юноша, слышишь? ни слова ты на это не долженъ отвѣтить: — Фіеско долженъ умереть!
Бургоньино (пораженный). Умереть? Фіеско?
Веррина. Умереть! Благодарю тебя, Боже! Слово сказалось. Фіеско умретъ, сынъ мой, умретъ отъ моей руки! А теперь иди. Бываютъ дѣянья, не подлежащія сужденью человѣка, для нихъ является судьею только небо. Богъ это одно изъ такихъ. Иди. Мнѣ не нужно ни порицанія твоего, ни одобренія. Я знаю, что мнѣ стоитъ мое рѣшеніе — и довольно. Но слушай, ты можешь съ ума сойти думая объ этомъ; слушай, видѣлъ ты, какъ онъ вчера любовался собой, когда мы стояли пораженные. Можетъ-ли человѣкъ, который своимъ смѣхомъ обманулъ всю Италію, терпѣть въ Генуѣ себѣ подобнаго? Да, Фіеско низвергнетъ тирана, это несомнѣнно! Фіеско сдѣлается опаснѣйшимъ тираномъ Генуи — это еще болѣе несомнѣнно. (Онъ быстро уходитъ. Бургоньино смотритъ ему вслѣдъ безмолвно и удивленно, потомъ тихо идетъ за нимъ).
Фіеско (у окна). Что это такое? мѣсяцъ скрылся. Блестящее утро встаетъ изъ моря. Дикія фантазіи разволновали мой сонъ. Все! мое существо трепетно сосредоточилось на одной мысли. Надо подышать свѣжимъ воздухомъ. (Отворяетъ стеклянную дверь. Море и городъ пылаютъ въ пурпурѣ утренней зари. Фіеско ходитъ взадъ и впередъ твердыми шагами). Я первый человѣкъ въ Генуѣ! Какъ же маленькимъ душамъ не собираться подъ покровительство великой души? — Но я ocкорбляю добродѣтель! (Останавливается). Добродѣтель? У возвышенной души не тѣ испытанія, какъ у обыденной, такъ должна ли она подчиняться тѣмъ же обыденнымъ правиламъ добродѣтели? Подойдутъ-ли къ тѣлу великана латы, прикрывающія мелкую фигуру пигмея. (Солнце восходитъ надъ Генуей). Этотъ величественный городъ (раскрываетъ объятія по. направленію къ Генуѣ) — мой! И засвѣтиться надъ нимъ, какъ царственный день! О немъ заботиться съ властью монарха — топить въ этомъ бездонномъ океанѣ всѣ кипучія стремленія, всѣ ненасытныя желанія? — Конечно, если ловкость обманщика не облагораживаетъ обмана, то достигнутый результатъ облагораживаетъ обманщика. Вытащить кошелекъ изъ чужого кармана — позоръ; растратить чужой милліоны — дерзость, но безпредѣльное величіе въ томъ, чтобы украсть корону. Стыдъ уменьшается съ возростаніемъ грѣха (Пауза, потомъ съ удареніемъ). Повиноваться! Властвовать! Какая глубокая, головокружительная пропасть посрединѣ! Бросайте въ нее, что есть дорогого у человѣка, — завоеватели ваши побѣды, художники ваши безсмертныя созданія, эпикурейцы ваши любовныя наслажденья, кругосвѣтные путешественники ваши моря и острова! Повиноваться и властвовать! Быть и не быть. Только тотъ можетъ измѣрить этотъ полетъ, кто перенесется черезъ ошеломляющую пропасть, которая отдѣляетъ послѣдняго Серафима отъ Предвѣчнаго. (Въ возвышенномъ тонѣ). Стоять на этой страшной, величественной высотѣ; презрительно смотрѣть внизъ на быстрый водоворотъ человѣческой жизни, гдѣ слѣпая богиня счастья перемѣшиваетъ судьбы людскія; быть первымъ у кубка радости; глубоко подъ собой вести на поводу закованнаго въ латы великана — законъ; смотрѣть на его неотомщенныя раны, когда его немощная злоба спотыкается о загородки власти монарха; мягкимъ движеніемъ поводьевъ смирять, какъ неугомонныхъ коней, необузданныя страсти народа; единымъ словомъ, единымъ — низвергать во прахъ гордость вассаловъ, стремящихся возвыситься, — й въ то-же время могучимъ жезломъ властителя вызывать къ жизни даже грезы царственныхъ мечтаній. А! мысль объ этомъ кружитъ вихремъ цѣпенѣющій разумъ. Одна минута высшей власти поглощаетъ всю суть существованія. Не толчея жизни; а ея содержаніе опредѣляетъ ея достоинство. Разбей громъ на его мелкіе составные звуки, и они будутъ убаюкивать ребенка; слей ихъ въ единый, внезапный ударъ, и властительный раскатъ потрясетъ небо. Я рѣшился. (Величественно ходитъ взадъ и впередъ).
Леонора. Простите, графъ, я боюсь, что рано тревожу вашъ утренній покой.
Фіеско (отступаетъ въ крайнемъ удивленіи). Правда, синьора, вы очень меня удивляете.
Леонора. Этого не случается только у людей, любящихъ другъ друга.!
Фіеско. Прелестная графиня, вы предаете вашу красоту враждебному ей утреннему вѣтерку.
Леонора. Не знаю, зачѣмъ мнѣ и беречь ея остатокъ для моего горя.
Фіеско. Горя, моя милая! Неужели я заблуждался: я думалъ, что гдѣ нѣтъ желанія переворачивать государство, тамъ душевное спокойствіе.
Леонора. Можетъ быть. Но я чувствую, что подъ такимъ душевнымъ спокойствіемъ разрывается мое женское сердце. Я прихожу, синьоръ, потревожить васъ совсѣмъ ничтожной просьбой, если вы захотите пожертвовать мнѣ минуту вашего времени. Семь мѣсяцевъ бредила я странной мечтой, что я графиня ли Лаванья. Мечта исчезла. Голова моя отъ этого страдаетъ. Я должна буду призвать назадъ всѣ радости моего невиннаго дѣтства, чтобъ исцѣлить душу отъ этого живого привидѣнья. Поэтому позвольте мнѣ вернуться въ объятія моей доброй матери.
Фіеско (сильно пораженный). Графиня!
Леонора. У меня слабое изнѣженное сердце; вы должны быть къ нему снисходительны. Малѣйшія воспоминанія о моей мечтѣ могли бы повредить моему больному воображенію. Поэтому я отдаю обратно послѣдніе оставшіеся у меня залоги ихъ законному владѣльцу. (Она кладетъ нѣсколько роскошныхъ бездѣлушекъ на столикъ). И этотъ кинжалъ, пронзившій мое сердце (его любовное письмо) и этотъ — и — (съ громкимъ плачемъ, стремясь уйти) я не оставляю себѣ ничего, кромѣ раны.
Фіеско (потрясенный спѣшитъ за нею и удерживаетъ ее). Леонора! что за выходка! Ради Бога!
Леонора (безсильно падетъ ему на руки). Я не заслуживаю быть вашей супругой, но ваша супруга заслуживаетъ уваженія. Какъ они шипятъ теперь, злые языки! Какъ косятся на меня дамы и дѣвушки Генуи! „Смотрите, она отцвѣтаетъ, самообольщенная женщина, обвѣнчавшаяся съ Фіеско!“ Грозное возмездіе за мое женское тщеславіе! я презрительно смотрѣла на всѣхъ женщинъ, когда Фіеско повелъ меня къ брачному алтарю.
Фіеско. Нѣтъ, право, мадонна, это странная сцена.
Леонора. А! вотъ что мнѣ и было нужно: онъ блѣднѣетъ и краснѣетъ. Теперь я чувствую мужество.
Фіеско. Только два дня, графиня, и тогда судите меня.
Леонора. Я принесена въ жертву! Какъ мнѣ это высказать передъ тобой, утренній, дѣвственный разсвѣтъ, — въ жертву развратницъ. Нѣтъ, смотрите на меня, мой супругъ. По истинѣ, глаза, повергающіе въ рабскій трепетъ всю Геную, должны опускаться передъ слезами женщины.
Фіеско (сильно смущенный). Довольно! синьора! ни слова больше.
Леонора (печально и съ нѣкоторой горечью). Растерзать слабое женское сердце! О, это такъ достойно васъ, мужчинъ! Я бросилась въ объятья этого человѣка, всѣ мои женственныя слабости блаженно приковались къ его силѣ! Я передала ему все мое небо. Великодушный мужчина даритъ его какой-то…
Фіеско (рѣзко перебивая ее). Нѣтъ, моя Леонора!
Леонора. Моя Леонора! благодарю тебя небо! Это былъ снова яркій, чистый возгласъ любви. Я бы должна ненавидѣть тебя, измѣнникъ, но жадно бросаюсь на крохи твоей нѣжности. Ненавидѣть? я сказала ненавидѣть, Фіеско? О, не вѣрь этому, твое клятвопреступленіе зоветъ меня къ смерти, а не къ ненависти. Мое сердце обмануто. (Слышны шаги мавра).
Фіеско. Леонора, исполните мою маленькую, ребяческую просьбу.
Леонора. Все, Фіеско, только не требуй равнодушія.
Фіеско. Что хотите, что хотите (значительно). Пока Генуя не будетъ старше на два дня, не спрашивайте ничего и не проклинайте. (Онъ медленно, съ достоинствомъ ведетъ ее въ другую комнату).
Фіеско. Откуда такъ впопыхахъ?
Мавръ. Скорѣй, милостивый господинъ…
Фіеско. Что-нибудь въ сѣть попалось?
Мавръ. Прочтите это письмо. Неужели я въ самомъ дѣлѣ ужъ тутъ? Мнѣ показалось, что Генуя на двѣнадцать улицъ стала короче или мои ноги настолько же длиннѣе. Да, они играютъ головами и ваша козырная. Какъ вамъ это нравится?
Фіеско (потрясенный бросаетъ письмо на столъ). Десять чертей! какъ къ тебѣ попало это письмо, курчавая голова?
Мавръ. Почти такъ же, какъ къ вамъ республика. Съ нимъ былъ посланъ нарочный въ Леванто. Я почуялъ жатву, подстерегъ его въ пустынномъ мѣстѣ — пафъ! куница пала, и курица въ нашихъ рукахъ.
Фіеско. На тебя падетъ его кровь! Это письмо золотомъ не оплатишь.
Мавръ. Но я благодарю и за серебро. (Серьезно и важно). Графъ ди Лаванья, на дняхъ я добивался до вашей головы (показываетъ на письмо). Здѣсь я ее возвращаю. Теперь я думаю: милостивый господинъ и бездѣльникъ — расквитались. За дальнѣйшее вы можете отблагодарить добраго друга (подаетъ ему другую бумагу). Номеръ второй.
Фіеско (беретъ бумагу съ удивленіемъ). Ты съ ума сошелъ?
Мавръ. Номеръ второй. (Онъ дерзко становится подлѣ него и подбоченивается). Левъ не очень таки глупо поступилъ, что простилъ мышь (лукаво) — не правда-ли? Онъ поступилъ хитро? Иначе-то кто-жъ бы выгрызъ его изъ сѣтей? Ну? какъ вамъ это по вкусу?
Фіеско. Шельма! сколькихъ чертей ты содержишь?
Мавръ. Къ вашимъ услугамъ — одного только, и онъ на графскомъ иждивеніи.
Фіеско. Собственноручная подпись Доріа! Откуда ты досталъ этотъ листъ?
Мавръ. Тепленькимъ изъ ручекъ моей Бонони. Я пробрался туда еще прошлой ночью, зазвенѣлъ вашими прекрасными словами и вашими еще болѣе прекрасными цехинами. Эти подѣйствовали. Мнѣ приказано было снова толкнуться утромъ въ шесть часовъ. Графъ Ломеллино, дѣйствительно, былъ тамъ, какъ говорили, и уплатилъ предательствомъ за входъ къ контрабандному небу.
Фіеско (вспыливъ). О, бабьи прислужники! Хотятъ низвергать республику и не могутъ ничего скрыть отъ продажной дѣвки. Я вижу изъ этихъ бумагъ, что Доріа и его приверженцы сговорились убить меня и одиннадцать сенаторовъ и провозгласить Джанеттино герцогомъ.
Мавръ. Не иначе, и это въ самое утро выборовъ дожа, третьяго числа мѣсяца.
Фіеско (быстро). Наша проворная ночь задушитъ это утро во чревѣ матери. Скорѣй, Гассанъ! Мое дѣло готово, зови другихъ — мы предупредимъ ихъ кровавымъ скачкомъ. Торопись, Гассанъ.
Мавръ. Мнѣ еще надо выпотрошить вамъ мой карманъ новостей. Двѣ тысячи человѣкъ благополучно пробрались. Я ихъ устроилъ въ монастырѣ капуциновъ, гдѣ ихъ не выслѣдитъ никакой нескромный солнечный лучъ. Они сгораютъ любопытствомъ увидѣть своего господина, и это все.отличные ребята.
Фіеско. Изъ каждой головы разцвѣтетъ для тебя одинъ скуди. Что говоритъ Генуя про мои галеры?
Мавръ. Это особенно потѣшно, синьоръ. Болѣе четырехсотъ искателей приключеній, сѣвшихъ на мель послѣ мира между Франціей и Испаніей, пристали къ моимъ ребятамъ съ усиленной просьбой, замолвить за нихъ доброе словечко у васъ, чтобъ вы ихъ послали сражаться съ невѣрными. Я велѣлъ имъ къ вечеру собраться, на дворѣ вашего дворца.
Фіеско (радостно). Мнѣ скоро прядется броситься тебѣ на шею, негодяй! Мастерское дѣло! Ты говоришь четыреста? Теперь Генуѣ не спастись. Четыреста скуди — твои.
Мавръ (чистосердечно). Не правда-ли, Фіеско? Мы двое такъ разнесемъ 'Геную, что законы ея придется подметать метлой. Вотъ чего еще я вамъ никогда не. говорилъ: у меня и среди здѣшняго гарнизона есть гуляки, на которыхъ я могу разсчитывать, какъ на то, что буду въ аду. Ну, я устроилъ такъ, чтобъ у каждыхъ воротъ было въ караулѣ, по крайней мѣрѣ по шести моихъ креатуръ, которыя-бы могли другихъ заговорить и залить виномъ ихъ пять чувствъ. Такъ если вамъ будетъ угодно нынѣшней ночью отважиться на какую нибудь штуку, вы найдете караульныхъ пьяными.
Фіеско. Не говори больше ничего. До сихъ поръ я безъ посторонней помощи тащилъ эту громадную плиту. Теперь, подойдя близко къ цѣли, я долженъ стыдиться: меня перегналъ самый негодный парень въ округѣ. Твою руку, малый! что графъ тебѣ задолжалъ, уплатитъ герцогъ.
Мавръ. Сверхъ того еще письмецо отъ графини Имперіали. Она меня поманила къ себѣ съ улицы и насмѣшливо спросила: не случилось-ли съ графиней ли Ливанья желчнаго припадка? Ваша милость, сказалъ я, — вы спрашиваете только насчетъ одного здоровья? сказалъ я…
Фіеско (прочитавъ письмо, бросаетъ его). Прекрасно сказано. Она отвѣтила?
Мавръ. Отвѣтила, что все таки она опечалена участью бѣдной вдовы; а еще, что постарается дать ей удовлетвореніе и впредь запретитъ вашей милости любезничанія.
Фіеско (ядовито). Которыя, конечно, еще до свѣтопреставленія должны прекратиться. Тутъ всѣ твои новости, Гассанъ?
Мавръ (зло). Есть еще дамскія дѣла, синьоръ, важнѣйшія послѣ политическихъ…
Фіеско. О, разумѣется, и эти во всякомъ случаѣ. Но что тамъ у тебя за бумажка?
Мавръ. Это чтобы выскоблить одну чертовщину — другой. Синьора дала мнѣ порошокъ, чтобъ ежедневно подмѣшивать его въ шоколадъ вашей супруги.
Фіеско (блѣднѣя отступаетъ). Дала! тебѣ?
Мавръ. Донна Джулія, графиня Имперіали.!
Фіеско (вырывая у него изъ рукъ бумажку, рѣзко). Если ты лжешь, каналья, я велю тебя живымъ приковать къ флюгеру, башни святого Лоренцо, гдѣ вѣтромъ тебя въ одно мгновеніе повернетъ разъ девять. — Ну, и порошокъ?…
Мавръ (нетерпѣливо). Долженъ я дать проглотить вашей супругѣ въ шоколадѣ, вотъ что приказала донна Джулія Имперіали.
Фіеско (внѣ себя). Чудовище! чудовище! такому прелестному созданью? Неужели въ женской душѣ такъ просторно для адскихъ замысловъ? Но я забылъ благодарить тебя, небесное Провидѣніе, уничтожающее ихъ, уничтожающее помощью сквернѣйшаго дьявола. Твои пути неисповѣдимы. (Мавру). Ты графинѣ обѣщаешь исполнить и будешь молчать.
Мавръ (съ удовольствіемъ). Молчать я могу, она заплатила мнѣ чистоганомъ.
Фіеско. Ея записка приглашаетъ меня къ ней. Я приду, madame! Я васъ заговорю такъ, чтобъ вы сюда за мной послѣдовали. Хорошо. Теперь бѣги, спѣши, насколько можешь, созови всѣхъ заговорщиковъ.
Мавръ. Я предчувствовалъ этотъ приказъ и потому самовольно пригласилъ каждаго ровно къ десяти часамъ.
Фіecко. Я слышу шаги. Это они. Шельма, ты заслуживаешь совсѣмъ особенную висѣлицу, на которой еще не корчился ни единый потомокъ Адама. Ступай, будь въ прихожей, пока я не позвоню.
Мавръ (уходя). Мавръ сдѣлалъ свое дѣло, мавръ можетъ идти.
Фіеско (имъ навстрѣчу). Гроза приближается, Тучи набѣгаютъ. Входите тихо. Заприте замокъ на оба поворота.
Beррина. Восемь комнатъ заперъ я за нами. Подозрѣніе не можетъ подойти на сто мужскихъ шаговъ,
Бургоньино. Здѣсь нѣтъ предателей, если страхъ насъ не выдастъ.
Фіеско. Страхъ не переступитъ моего порога. Милости просимъ всякаго, кто не измѣнился со вчерашняго дня. Садитесь. (Садятся).
Бургоньино (ходитъ по комнатѣ). Я не люблю сидѣть, когда готовлю разрушеніе.
Фіеско. Генуэзцы, это замѣчательный часъ.
Веррина. Ты призвалъ насъ обдумать планъ убійства тирана: спрашивай насъ. Мы собрались, чтобъ высказаться.
Фіеско. Итакъ, сперва вопросъ довольно поздній, оттого онъ и странно звучитъ: кто долженъ пасть?
Бургоньино (опираясь на кресло Фіеско, съ удареніемъ). Тираны.
Фіеско. Хорошо сказано — тираны. Прошу васъ очень внимательно поразмыслить обо всей важности этого слова. Одинъ имѣетъ видъ губителя свободы, другой гнететъ; кто изъ нихъ больше тиранъ?
Беррина. Я ненавижу перваго и страшусь второго. Андреа Доріа падетъ.
Кальканьо (оживленно), Андреа? отжившій Андреа? Можетъ быть послѣ завтра покончатся его счеты съ природой.
Сакко. Андреа, кроткій старикъ?
Фіеско. Ужасна кротость этого старика, мой Сакко! Безумная наглость Джанеттино только смѣшна. Андреа Доріа падетъ! Это сказала твоя мудрость, Веррина.
Бургоньино. Цѣпи изъ стали или изъ шелка, все равно — цѣпи, и Андреа Доріа падетъ.
Фіеско (идя къ столу). Стало быть, и дядя и племянникъ приговорены къ смерти! подпишитесь (всѣ подписываются). Кто падетъ — постановлено. Перейдемъ къ вопросу столько-же важному: какъ это сдѣлать? Говорите вы сперва, другъ Кальканьо.
Кальканьо. Мы можемъ сдѣлать это какъ солдаты или какъ убійцы. Первое опасно, потому что заставляетъ посвятить въ тайну многихъ; рискованно, потому что еще не всѣ сердца народа на нашей сторонѣ, — для второго достаточно пяти хорошихъ кинжаловъ. Черезъ три дня — торжественная обѣдня въ церкви святого Лоренцо. Оба Доріа приходятъ туда молиться. Вблизи Всевышняго засыпаетъ и боязнь тирановъ. Я все сказалъ.
Фіеско (отвернувшись). Кальканьо, ваше разумное мнѣніе — отвратительно. Рафаэль Сакко?
Сакко. Съ доводами Кальканьо я согласенъ, но его средство меня возмущаетъ. Лучше пускай Фіеско пригласитъ дядю и племянника на обѣдъ, гдѣ они подъ давленіемъ гнѣва республики могутъ сами избрать себѣ смерть или отъ нашихъ кинжаловъ, или въ хорошемъ Кипрскомъ винѣ. По крайней мѣрѣ, это удобный способъ.
Фіеско (съ ужасомъ). Сакко, а если на ихъ коснѣющемъ языкѣ капля вина превратится въ кипучую смолу, какъ предвкушеніе ада? — что тогда, Сакко? Прочь, этотъ совѣтъ! говори, Веррина.
Веррина. Открытое сердце идетъ съ открытымъ челомъ. Убійство братается съ разбойниками. Мечъ въ рукахъ обличаетъ героя. Мое мнѣніе: мы громко дадимъ сигналъ къ возстанію и стремительно призовемъ патріотовъ Генуи къ мщенію! (вскакиваетъ со стула. Остальные тоже. Бургоньино кидается ему на шею).
Бургоньино. И вооруженной рукой заставимъ счастье быть къ намъ благосклоннымъ. Это голосъ чести — и мой.
Фіеско. И мой. Стыдитесь, генуэзцы! (Къ Кальканьо и Сакко). Счастье и такъ ужъ слишкомъ много для насъ сдѣлало, мы еще должны и себѣ задать работу — стало быть возстаніе и даже въ эту ночь, генуэзцы! (Веррина и Бургоньино удивляются. Остальные пугаются).
Кальканьо. Что? въ эту ночь? еще тираны слишкомъ сильны, и наша партія слишкомъ мала.
Сакко. Ужъ въ эту ночь? еще ничего не сдѣлано, а ужъ солнце начинаетъ заходить.
Фіеско. Ваша нерѣшительность основательна, но прочтите эти листки. (Онъ подаетъ имъ списокъ, подписанный Джанеттино, и съ лукавымъ видомъ ходитъ взадъ и впередъ, пока они читаютъ съ жаднымъ любопытствомъ). Теперь, добраго пути, Доріа, звѣзда прекрасная! Ты стояла гордо и побѣдоносно, словно завладѣла всѣмъ горизонтомъ Генуи, — а, вѣдь, все таки видѣла, что и солнце покидаетъ небо и дѣлитъ съ мѣсяцемъ владычество надъ міромъ. Добраго пути, Доріа, звѣзда прекрасная! И Патроклъ скончался тоже, а онъ больше былъ, чѣмъ ты.
Бургоньино (прочивъ листки). Это ужасно!
Кальклньо. Двѣнадцать — однимъ залпомъ!
Веррина. Завтра въ синьоріи.
Бургоньино. Дайте мнѣ списокъ. Я поскачу во весь опоръ черезъ Геную и буду такъ держать его, что камни побѣгутъ вслѣдъ за мной, и собаки завоютъ о разбоѣ.
Всѣ. Мщеніе! Мщеніе! мщеніе! и въ эту же ночь!
Фіеско. Теперь вы таковы, какими я васъ желалъ. Какъ только наступитъ вечеръ, я приглашу знатнѣйшихъ недовольныхъ къ себѣ на пиръ; именно всѣхъ, стоящихъ въ спискѣ Джанеттино — и сверхъ того дворянъ Саули, Джентили, Вивальди и Везодимари, всѣхъ непримиримыхъ враговъ дома Доріа, которыхъ убійца забылъ опасаться. Они съ открытыми объятьями примутъ мое предложеніе. Я въ этомъ не сомнѣваюсь.
Бургоньино. Я въ этомъ не сомнѣваюсь.
Фіеско. Прежде всего мы должны обезпечить себя со стороны моря. Галеры и моряки у меня есть. Двадцать кораблей Доріа не оснащены, не готовы къ бою, на нихъ легко напасть врасплохъ. Мы загородимъ устье Дарсены; всякая надежда на бѣгство будетъ преграждена. Если гавань въ нашихъ рукахъ — Генуя на привязи.
Веррина. Несомнѣнно.
Фіеско. Тогда будутъ взяты и заняты всѣ укрѣпленныя мѣста города. Самое главное изъ нихъ — ворота Ѳомы подлѣ гавани, онѣ соединятъ нашу власть на морѣ и на сушѣ. Мы нападемъ на обоихъ Доріа и убьемъ ихъ въ ихъ дворцахъ. По всѣмъ улицамъ станемъ бить тревогу; ударимъ въ набатъ, будемъ призывать гражданъ, чтобы они примкнули къ нашей партіи и шли сражаться за свободу Генуи. Будетъ счастье къ намъ благосклонно, тогда остальное узнаете въ синьоріи.
Веррина. Планъ хорошъ. Скажи, какъ, мы распредѣлимъ роли?
Фіеско (съ удареніемъ). Генуэзцы, вы добровольно ставите меня во главѣ заговора. Будете-ли вы послушны и дальнѣйшимъ моимъ приказаніямъ?
Веррина. Насколько они будутъ наилучшими.
Фіеско. Веррина, знаешь-ли ты словечко, скрѣпляющее людей подъ однимъ знаменемъ? — скажите ему про это словечко, генуэзцы! оно называется; субординація. Если я не могу повертывать эти головы, какъ я хочу, — поймите меня хорошенько, — если я не властелинъ заговора, то онъ потеряетъ одного изъ своихъ участниковъ.
Веррина. Ради свободной жизни можно потерпѣть нѣсколько часовъ рабства. Мы повинуемся.
Фіеско. Такъ оставьте меня теперь. Одинъ изъ васъ осмотритъ городъ и донесетъ мнѣ о томъ, насколько сильны или слабы укрѣпленныя мѣста. Другой разузнаетъ пароль. Третій позаботится о приведеніи галеръ въ боевой порядокъ. Четвертый соберетъ двѣ тысячи человѣкъ во дворѣ моего дворца. Я самъ вечеромъ приведу все въ порядокъ, да еще сверхъ того, если счастью будетъ угодно, сорву банкъ за игрой въ фараонъ. Ровно въ девять часовъ всѣ должны быть во дворцѣ, чтобы принять мои послѣднія приказанія. (Звонитъ).
Веррина. Я беру на себя гавань. (Уходитъ).
Бургоньино. Я — солдатъ. (Тоже уходитъ).
Кальканьо. Я подслушаю пароль. (Уходитъ).
Сакко. Я обойду городъ. (Уходитъ).
Фіеско (садится за столъ и пишетъ). Ужъ какъ-же подергивало ихъ отъ словечка „субординація“, точно гусеницу отъ укола булавки! Но теперь ужъ поздно, республиканцы!
Мавръ (входитъ). Синьоръ…
Фіеско (встаетъ и даетъ ему записку). Всѣхъ, кто состоитъ въ этомъ спискѣ, ты пригласишь сегодняшней ночью на представленіе комедіи.
Мавръ. Вѣроятно, чтобъ принять участіе въ ея исполненіи. Цѣна входного билета — глотка.
Фіеско (не слушая его, презрительно). Когда это будетъ исполнено, я тебя больше не стану удерживать въ Генуѣ. (и бросаетъ, не глядя, кошелекъ съ золотомъ). Пусть это будетъ твоя послѣдняя работа (уходитъ).
Мавръ. Такъ-то мы относимся другъ къ другу? Не стану тебя больше удерживать въ Генуѣ! Это, въ переводѣ съ христіанской рѣчи на языческую, значитъ: когда я буду герцогомъ, я прикажу повѣсить добраго друга на Генуэзской висѣлицѣ. Хорошо.
Я знаю его плутни, такъ онъ заботится, чтобы его честь не соскочила съ моей морды, когда онъ будетъ герцогомъ. Полегче, господинъ графъ! послѣдніе шаги еще надо обдумать. Теперь, старый Доріа, твоя шкура къ моимъ услугамъ. Если я тебя не остерегу, ты пропалъ. Если я теперь пойду къ нему и донесу про заговоръ, я спасу Генуэзскому герцогу не меньше, какъ жизнь и герцогство, и его благодарность должна быть не меньше, какъ груда золота, верхомъ насыпанная въ эту шляпу. (Хочетъ идти, но внезапно останавливается). Не торопись, другъ Гассанъ! ты, пожалуй, на пути къ глупому дѣлу. Что, если бы вся эта рѣзня теперь была бы отмѣнена — и вышло бы изъ этого что-нибудь хорошее. Фуй! фуй! какую дьявольскую штуку хочетъ разыграть со мной моя жадность. Гдѣ будетъ больше зла? Когда я надую этого Фіеско? Когда я Доріа подведу подъ ножъ? Дайте-ка мнѣ на это отвѣтъ, мои хитрые дьяволы! Выдержитъ Фіеско, — Генуя можетъ подняться. Прочь! это невозможно. Ускользнетъ этотъ Доріа, — все останется попрежнему и, въ Генуѣ будетъ миръ, — это было-бы еще сквернѣе! Но какое зрѣлище, когда головы мятежниковъ полетятъ въ харчевню палача! (Переходитъ на другую сторону). А забавная рѣзня этой ночи, когда задушатъ ихъ свѣтлости по лукавству мавра? Нѣтъ, нѣтъ, изъ этого сумбура пускай выворачивается христіанинъ, язычнику такая загадка слишкомъ мудрена. Пойду спросить одного ученаго. (Уходитъ).
Джанеттино. Добраго вечера, сестра.
Джулія (встаетъ). Должно быть, что нибудь особенное приводитъ наслѣдника Генуэзскаго престола къ его сестрѣ.
Джанеттино. Около тебя-то, сестрица, роятся все мотыльки, а около меня все осы. Какъ тутъ быть? Сядемъ.
Джулія. Ты скоро выведешь меня изъ терпѣнія.
Джанеттино. Сестра, когда въ послѣдній разъ посѣтилъ тебя Фіеско?
Джулія. Еще что? Стану я помнить такіе пустяки!
Джанеттино. Я это долженъ знать непремѣнно.
Джулія. Ну, онъ вчера былъ здѣсь.
Джанеттино. И откровенно высказывался?
Джулія. По обыкновенію.
Джанеттино. И все еще фантазируетъ по прежнему?
Джулія (оскорбленная). Братъ!
Джанеттино (громче). Отвѣчай. Все еще по прежнему фантазируетъ?
Джулія (встаетъ, выведенная изъ себя). За кого вы меня считаете, братъ?
Джанеттино (остается сидѣть, насмѣшливо). За кусокъ женскаго тѣла, завернутаго въ большой, въ огромный дворянскій патентъ. Говорю такъ между нами, сестра — вѣдь, никто не подслушиваетъ.
Джулія (вспыливъ). Между нами, — вы полоумная, дерзкая обезьяна, и вы выѣзжаете на кредитѣ своего дяди. — Говорю такъ, потому что, вѣдь, никто насъ не подслушиваетъ.
Джанеттино. Сестрица, сестрица, зачѣмъ такъ зло, — я только веселъ, потому что Фіеско еще по прежнему фантазеръ. Я хотѣлъ въ этомъ убѣдиться. Прощай (хочетъ уходить).
Ломеллино (цѣлуетъ руку Джуліи). Простите мою смѣлость, синьора. (Къ Джанеттино). Нѣкоторыя дѣла, не терпящія отлагательства.
Джанеттино (отводитъ его въ сторону, Джулія сердитая отходитъ кг клавесину и играетъ бурное Allegro),Все приготовлено къ завтрашнему дню?
Ломеллино. Все, принцъ. Но курьеръ, отправленный сегодня рано утромъ въ Леванто, не вернулся и Спидолы тоже нѣтъ. Что если курьера поймали? Я въ величайшемъ смущеніи.
Джанеттино. Не заботься ни о чемъ. Списокъ, вѣдь, у тебя въ рукахъ?
Ломеллино (въ замѣшательствѣ). Синьоръ, этотъ списокъ… Я не знаю… Онъ вѣрно остался въ карманѣ моего вчерашняго платья.
Джанеттино. Ладно. Только-бы Спинола вернулся. Завтра утромъ найдутъ Фіеско мертвымъ въ постели, — я сдѣлалъ распоряженіе.
Ломеллино. Но это произведетъ ужасное впечатлѣніе!
Джанеттино. Въ этомъ-то и вся наша безопасность, любезный.. Обычныя преступленія волнуютъ кровь, обиженныхъ, и человѣкъ способенъ на все. Необыкновенныя злодѣйства, холодятъ ее ужасомъ — и человѣкъ уничтожается. Знакома тебѣ сказка про голову Медузы? Одинъ взглядъ превращаетъ все въ камень — чего только не успѣешь сдѣлать, мой любезный, пока камни разогрѣются!
Ломеллино. Сдѣлали вы синьорѣ какой нибудь намекъ?
Джанеттино. Вотъ еще, съ ней надо обращаться осторожнѣй, когда дѣло идетъ о Фіеско. Но, когда она войдетъ во вкусъ плодовъ, ей стерпятся и всѣ издержки. Пойдемъ! я сегодня вечеромъ жду еще подкрѣпленій изъ Милана и долженъ дать приказанія стражѣ у воротъ. Ну, сестра, скоро ты выбренчишь твой гнѣвъ?
Джулія. Уходите, вы грубый гость. (Джанеттино хочетъ уйти и сталкивается съ Фіеско).
Джанеттино (отшатнувшись). А!
Фіеско (предупредительно и любезно). Принцъ, вы освобождаете меня отъ посѣщенія, которое я только что намѣревался сдѣлать.
Джанеттино. И мнѣ, графъ, тоже ничего не могло быть такъ желательно, какъ встрѣча съ вами.
Фіеско (подходитъ къ Джуліи и почтительно цѣлуетъ ея руку). У васъ привыкаешь, синьора, всегда встрѣчать свои ожиданія превзойденными.
Джулія. Полноте! въ домѣ другой это звучало-бы двусмысленно.. Но я пугаюсь, что еще въ такомъ négligé простите, графъ. (Хочетъ уйти въ свой кабинетъ).
Фіеско. О,останьтесь, прелестная синьора! женщина никогда не бываетъ такъ прекрасна, какъ въ ночной одеждѣ (усмѣхнувшись), — это нарядъ ея ремесла. Эти подхваченные кверху волосы — позвольте мнѣ ихъ совсѣмъ распустить.
Джулія. Какъ вы, мужчины, любите приводить въ безпорядокъ!
Фіеско (невинно къ Джанеттино). Волосы и республики! не правда-ли? это для насъ одно и тоже… И ваша лента неправильно приколота. Садитесь, прелестная графиня. Ваша Лаура умѣетъ обманывать глаза, но не сердца. Позвольте мнѣ быть вашей горничной. (Она садится, онъ поправляетъ ея туалетъ).
Джанеттино (дернувъ Ломеллино). Несчастный, беззаботный бѣднякъ!
Фіеско (приводитъ въ порядокъ платье на груди Джуліи). Видите, это я мудро прячу. Чувства должны быть всегда слѣпыми курьерами — они не должны знать о сдѣлкѣ фантазіи съ природой.
Джулія. Это легкомысленно сказано.
Фіеско. Нисколько, — потому что видите ли, самая лучшая новость теряетъ интересъ, когда дѣлается сказкой города — наши чувства это только сидящая на днѣ гуща нашей внутренней республики. Дворянство ими питается, но возносится надъ ихъ плоскимъ вкусомъ. (Онъ кончилъ ея туалетъ и подводитъ ее къ зеркалу). Ну, клянусь честью! этотъ нарядъ будетъ завтра моднымъ въ Генуѣ. (Хитро). Позволите мнѣ пройти съ вами по городу, графиня?
Джулія. Вотъ хитрецъ! какъ онъ искусно постарался ложью затянуть меня въ свои желанья. Но у меня голова болитъ, и я останусь дома.
Фіеско. Простите, графиня, вы можете поступить, какъ вамъ угодно, но вамъ это не будетъ угодно. Сегодня въ полдень пріѣхало сюда цѣлое общество флорентинскихъ актеровъ и вызвалось играть въ моемъ дворцѣ. Ну, я не могъ помѣшать, чтобъ большинство благородныхъ дамъ — явилось зрительницами, и это меня ставитъ въ большое затрудненіе. Я не знаю, кого посадить въ главную ложу, не обижая никого изъ моихъ щепетильныхъ гостей. Только одинъ исходъ возможенъ (съ глубокимъ поклономъ) — если-бы вы были такъ милостивы, синьора.
Джулія (краснѣетъ и быстро уходитъ въ кабинетъ). Лаура!
Джанеттино (подходя къ Фіеско). Графъ, вы помните о непріятной исторіи, случившейся на-дняхъ между нами?
Фіеско. Я бы желалъ, принцъ, чтобы мы оба о ней позабыли. Люди относятся другъ къ другу, какъ кто кого знаетъ, — и чья-же вина, если, не моя, что мой другъ Доріа не вполнѣ меня зналъ?
Джанеттино. По крайней мѣрѣ я никогда объ этомъ не буду думать безъ того, чтобъ отъ всего сердца не просить у васъ прощенья.
Фіеско. А я никогда безъ того, чтобъ отъ всего сердца не простить.
Джанеттино. Мнѣ сейчасъ приходитъ на умъ, графъ: вы собираетесь крейсировать противъ турокъ?
Фіеско. Сегодня вечеромъ мы снимемся съ якоря. И поэтому я въ хлопотахъ; мой другъ, Доріа, могъ бы меня въ нихъ выручить.
Джанеттино (крайне вѣжливо). Съ большимъ удовольствіемъ. Повелѣвайте всѣмъ моимъ вліяніемъ.
Фіеско. Приготовленія къ отправкѣ вечеромъ, пожалуй, соберутъ толпу народа у гавани и у моего дворца. Герцогъ, вашъ дядя, могъ бы объяснить это въ дурную сторону.
Джанеттино (искренно). Въ этомъ дѣлѣ положитесь на меня. Дѣйствуйте съ Богомъ, и я желаю вамъ много удачи въ предпріятіи.
Фіеско (сдержанно). Я вамъ очень обязанъ.
Джанеттино. Что надо?
Нѣмецъ. Я проходилъ въ ворота Ѳомы и видѣлъ тамъ множество вооруженныхъ солдатъ, они спѣшили къ Дарсенѣ и приготовляли къ отплытію галеры графа ли Лаванья.
Джанеттино. Ничего болѣе важнаго нѣтъ? Дальше докладывать не нужно.
Нѣмецъ. Слушаю. Тоже изъ монастырей капуциновъ толпой выходитъ подозрительный сбродъ — и крадется черезъ рынокъ; ихъ видъ и походка заставляютъ предполагать, что это солдаты.
Джанеттино (сердито). Ахъ, ужъ мнѣ это дурацкое усердіе! (Къ Ломеллино увѣренно) это мои миланцы.
Нѣмецъ. Прикажете, ваша милость, ихъ арестовать?
Джанеттино (громко къ Ломеллино). Осмотрите ихъ, Ломеллино. (Рѣзко нѣмцу). Ступай! хорошо. (Къ Ломеллино). Объясните нѣмецкому быку, чтобъ онъ держалъ языкъ за зубами (Ломеллино уходитъ съ нѣмцемъ).
Фіеско (который все это время пошучивалъ съ Джуліей, украдкой косясь на говорящихъ). Нашъ другъ чѣмъ-то недоволенъ? Смѣю я узнать причину?
Джанеттино. Не удивительно. Вѣчные дѣла и доклады (стремительно уходитъ).
Фіеско. И насъ ждетъ спектакль. Позвольте предложить вамъ руку, синьора.
Джул ія. Не торопитесь. Я должна еще надѣть накидку. Но, вѣдь, не трагедію вы мнѣ покажете, графъ? печальное я вижу и во снѣ.
Фіеско (коварно). О, тутъ, можно будетъ умереть со смѣху, графиня.
ЧЕТВЕРТОЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьБургоньино, Стой! къ большимъ воротамъ четверо часовыхъ. По два къ каждой двери дворца (часовые занимаютъ свои мѣста). Впускать всѣхъ, кто захочетъ войти. Не выпускать никого. Кто прибѣгнетъ къ силѣ — заколоть. (Уходитъ съ остальными въ замокъ. Часовые прохаживаются. Пауза).
Часовые (у главныхъ воротъ окликаютъ). Кто идетъ? (Входитъ Центуріоне).
Центуріоне. Другъ Лаванья. (Идетъ наискось черезъ дворъ къ воротамъ дворца справа). Часовые (тамъ). Назадъ!
Центуріоне (изумляется и идетъ къ воротамъ слѣва).
Часовые (слѣва). Назадъ!
Центуріоне (останавливается пораженный. Пауза. Потомъ, обращаясь къ часовому слѣва). Другъ, гдѣ мнѣ пройти; смотрѣть комедію?
Часовой. Не знаю.
Центуріоне (ходитъ взадъ и впередъ съ возрастающимъ недоумѣніемъ, потомъ часовому справа). Другъ, когда начнутъ играть комедію?
Часовой. Не знаю.
Центуріоне (изумленный прохаживается, видитъ оружіе; пораженъ). Другъ, что это значитъ?
Часовой. Не знаю.
Центуріоне (испуганно кутается въ плащъ). Странно.
Часовые (у главныхъ воротъ окликаютъ). Кто идетъ?
Цибо (входя). Другъ Лаванья.
Центуріоне. Цибо, гдѣ мы?
Цибо. Что?
Центуріоне. Оглядись кругомъ, Цибо.
Цибо. Гдѣ? Что?
Центуріоне. У всѣхъ дверей часовые.
Цибо. Тутъ лежитъ оружіе.
Центуріоне. Никто ничего не объясняетъ.
Цибо. Это удивительно.
Центуріоне. Который часъ?
Цибо. Восемь ужъ пробило на башнѣ.
Центуріоне. Фу! чертовски холодно.
Цибо. Восемь часовъ назначенное время.
Центуріоне (покачавъ головой). Тутъ что то не ладно.
Цибо. Фіеско затѣялъ какую нибудь шутку.
Центуріоне. Завтра выборы дожа. Цибо, тутъ что-то не ладно.
Цибо. Тише! тише! тише!
Центуріоне. Правый флигель замка ярко освѣщенъ.
Цибо. Ты ничего не слышишь? ничего?
Центуріоне. Глухой говоръ внутри и вмѣстѣ съ тѣмъ…
Цибо. Неясные звуки; словно латы ударяются о латы.
Центуріоне. Ужасно! ужасно!
Цибо. Карета останавливается у воротъ.
Часовые (у главныхъ воротъ окликаютъ). Кто идетъ?
Ассерато (входя). Другъ Фіеско.
Цибо. Это четверо Ассерато.
Центуріоне. Добраго вечера, землякъ.
Ассерато. Мы идемъ смотрѣть комедію.
Циво. Счастливаго пути.
Ассерато. Вы развѣ не идете съ нами?
Центуріоне. Ступайте впередъ. Мы еще подышемъ свѣжимъ воздухомъ.
Ассерато. Скоро начнется. Пойдемте (идутъ дальше).
Часовой. Назадъ!
Ассерато. Что такое? это изъ рукъ вонъ!
Центуріоне (смѣясь). Нѣтъ, вонъ изъ дворца!
Ассерато. Тутъ недоразумѣніе.
Цибо. Очевидно. (Музыка въ правомъ флигелѣ).
Ассерато. Слышите симфонію? должно быть, комедія начинается.
Центуріоне. Мнѣ сдается, что она уже началась, — и мы разыгрываемъ въ ней роль дураковъ.
Цибо. Не слишкомъ-то тутъ жарко. Я уйду.
Ассерато. Здѣсь оружіе.
Цибо. Пустяки! театральная бутафорія.
Центуріоне. Чтожъ намъ здѣсь стоять, какъ дуракамъ у Ахерона? Пойдемте въ кофейную! (Всѣ шестеро идутъ къ воротамъ).
Часовые (рѣзко кричатъ). Назадъ!
Центуріоне. Убійство и смерть! мы попались въ западню.
Цибо. Мой мечъ говоритъ: не на долго.
Ассерато. Вложи назадъ! вложи! графъ честный человѣкъ.
Цибо. Проданы! преданы! комедія была саломъ для приманки; за мышенкомъ захлопнулась крышка.
Ассерато. Не дай Богъ. Мнѣ страшно подумать, чѣмъ это разыграется.
Часовые. Кто идетъ? (Веррина и Сакко входятъ).
Веррина. Друзья дома. (Входятъ семъ другихъ дворянъ).
Цибо. Его довѣренные. Теперь все объяснится.
Сакко (продолжая разговаривать съ Верриной). Какъ я вамъ сказалъ, у воротъ Ѳомы въ караулѣ Лескаро, лучшій офицеръ Доріа, преданный ему слѣпо.
Веррина. Это меня радуетъ.
Циво (къ Верринѣ). Вы приходите кстати, Веррина, чтобъ всѣхъ насъ вывести изъ заблужденія.
Веррина. Какъ это? какъ?
Центуріоне. Мы приглашены смотрѣть комедію.
Веррина. Такъ у насъ одна дорога.
Центуріоне (нетерпѣливо). Дорога въ могилу. Она мнѣ извѣстна. Вы видите, у всѣхъ дверей часовые! зачѣмъ это?
Цибо. Зачѣмъ тутъ оружіе?
Центуріоне. Мы здѣсь стоимъ, какъ подъ висѣлицей.
Веррина. Графъ придетъ самъ.
Центуріоне. Онъ могъ-бы поторопиться. Мое терпѣнье готово лопнуть. (Дворяне вглубинѣ прохаживаются).
Бургоньино (выйдя изъ дворца). Какъ дѣла въ гавани Веррина?
Веррина. Всѣ благополучно посажены на корабли.
Бургоньино. Дворецъ Фіеско тоже набитъ солдатами.
Веррина. Теперь ужъ скоро девять часовъ.
Бургоньино. Графъ очень долго ведетъ дѣло.
Веррина. Все-таки слишкомъ быстро для своихъ надеждъ. Бургоньино, я холодѣю, какъ ледъ, когда мнѣ иныя мысли приходятъ въ голову.
Бургоньино. Отецъ, не торопись.
Веррина. Тамъ нѣтъ торопливости, гдѣ невозможно медлить. Если я не выполню второго убійства, я никогда не прощу себѣ перваго.
Бургоньино. Но когда долженъ умереть Фіеско?
Веррина. Когда Генуя освободится, — Фіеско умретъ!
Часовые. Кто идетъ?
Фіеско (входя). Другъ Часовые отдаютъ честь). Добро пожаловать, дорогіе гости! Вы вѣрно негодовали, что хозяинъ дома такъ долго заставилъ себя ждать. Простите (тихо Верринѣ). Готово?
Веррина (ему на ухо). Какъ нельзя лучше.
Фіеско (Бургоньино). Ну?…
Бургоньино. Все какъ надо.
Фіеско (Сакко). Ну?…
Сакко. Все хорошо.
Фіеско. А Кальканьо?
Бургоньино. Еще не пришелъ.
Фіеско (громко часовымъ). Запереть ворота! (Снимаетъ шляпу и съ непринужденной важностью выступаетъ впередъ къ собравшимся). Господа! я позволилъ себѣ пригласить васъ на спектакль, но не какъ зрителей, а для того, чтобы распредѣлить между вами роли. Друзья мои, мы довольно долго сносили дерзости Джанеттино Доріа и надменность Андреа. Если мы хотимъ спасти Геную, друзья, времени терять нечего. Какъ вы думаете, для чего двадцать галеръ заполняютъ нашу гавань? Для чего это Доріа заключаютъ политическіе союзы? Для чего чужестранное войско привлечено въ: самое сердце Генуи? Теперь ужъ нечего больше роптать и проклинать. Чтобъ все спасти; — надо на все отважиться. Отчаянная болѣзнь требуетъ смѣлаго лѣкарства. Есть-ли въ вашемъ собраньи хоть одинъ, кто былъ-бы настолько безразличенъ, чтобы равнаго себѣ признать надъ собой господиномъ? (Ропотъ). Здѣсь нѣтъ ни одного, предки котораго не окружали колыбель Генуи. Чѣмъ! — ради всего святого, — чѣмъ? чѣмъ выдаются эти два гражданина, что они дерзкимъ полетомъ поднимаются надъ нашими головами? (Сильный ропотъ). Каждый изъ васъ торжественно призывается вести дѣло Генуи противъ ея угнетателей. Ни одинъ изъ васъ ни на волосъ не можетъ поступиться своими правами, не предавая въ то-же время основъ всего государства. (Бурное движеніе слушателей прерываетъ, потомъ онъ продолжаетъ). Вы это чувствуете? Стало быть, все выиграно. Я уже сдѣлалъ приготовленія къ тому, чтобы проложить дорогу къ славѣ. Хотите слѣдовать за мной? Я готовъ вести васъ. Вы только что съ ужасомъ взглянули на эти приготовленія, — теперь они должны возбудить въ васъ смѣлый, геройскій духъ. Дрожь страха должна перейти въ горячее, славное рвеніе быть съ этими патріотами и со мной за одно, и окончательно низвергнуть тирановъ. Успѣхъ будетъ благопріятствовать отважной попыткѣ, потому что мои приготовленія хороши. Задуманное справедливо, потому что Генуя страдаетъ. Замыселъ этотъ сдѣлаетъ насъ безсмертными, потому что онъ опасенъ и великъ.
Центуріоне (въ бурномъ волненіи). Довольно! Генуя будетъ свободна! Съ этимъ лозунгомъ — хоть противъ ада.
Цибо. И кого это не разбудитъ отъ его дремоты, тотъ задыхайся галернымъ каторжникомъ у весла, пока не освободитъ его труба страшнаго суда.
Фіеско. Вотъ рѣчь достойная мужа! Теперь только вы заслужили, чтобъ я сказалъ вамъ объ опасности, висѣвшей надъ вами и Генуей (подаетъ имъ списокъ мавра). Посвѣтите, солдаты. (Дворяне толпятся у факела и читаютъ). Все шло, какъ я желалъ, другъ.
Веррина. Но не говори такъ громко. Тамъ на лѣвомъ крылѣ я видѣлъ, какъ у иныхъ поблѣднѣли лица и задрожали колѣна.
Центуріоне (съ бѣшенствомъ). Двѣнадцать сенаторовъ! Адскій замыселъ! Всѣ беритесь за мечи!
Цибо. Бургоньино, твое имя тоже тутъ написано.
Бургоньино. И сегодня-же, по волѣ Господа, оно будетъ запечатлѣно на глоткѣ Доріа.
Центуріоне. Два меча еще лежатъ.
Цибо. Что? что?!
Центуріоне. Двое не взяли мечей.
Ассерато. Мои братья не могутъ видѣть крови. Пощадите ихъ.
Центуріоне (запальчиво). Что? что? не; могутъ видѣть крови тирановъ? Разорвите трусовъ! выбросьте ихъ вонъ изъ республики, этихъ выродковъ ея! (Нѣкоторые изъ присутствующихъ злобно бросаются на братьевъ Ассерато).
Фіеско (останавливаетъ ихъ). Стойте! стойте! рабамъ ли должна быть благодарна Генуя за свою свободу? Потеряетъ ли наше золото свой ясный звонъ изъ-за этого дрянного металла? (Онъ освобождаетъ ихъ). Вы, господа, должны довольствоваться одной изъ комнатъ моего дворца, пока не разрѣшится наше дѣло. (Часовымъ). Вотъ два арестанта! вы за нихъ отвѣчаете! Двухъ часовыхъ при нихъ поставить. (Ихъ уводятъ).
Часовые (у воротъ). Кто тамъ? (Стучатъ въ ворота за сценой).
Кальканьо (кричитъ боязливо). Отоприте! я другъ! отоприте, ради Бога!
Бургоньино. Это Кальканьо. Что значитъ его ради Бога»?
Фіеско. Отворите ему, солдаты.
Кальканьо. Кончено! кончено! спасайся, кто можетъ! все погибло!.
Бургоньино. Что погибло? Развѣ они отлиты изъ мѣди? развѣ наши мечи прутья?
Фіеско. Одумайся, Кальканьо! недоразумѣніе тутъ было бы непростительно.
Кальканьо. Мыи реданы. Адская правда. Мерзавецъ вашъ мавръ, Лаванья! я только что изъ дворца синьоріи. Онъ былъ на аудіенціи у герцога.
Веррина (рѣшительно часовымъ у воротъ). Солдаты, протяните ко мнѣ ваши аллебарды, я не хочу умереть отъ руки палача. (Всѣ дворяне пораженные разбѣгаются).
Фіеско (спокойнѣе). Куда? что вы дѣлаете? Провались въ адъ, Кальканьо! Это былъ слѣпой страхъ, господа! (Къ Кальканьо). Баба! какъ можно это было говорить передъ этими мальчишками? — и ты, Веррина? Бургоньино, и ты? — куда ты?
Бургоньино (горячо). Домой, убить мою Берту и вернуться сюда.
Фіеско (разражается хохотомъ). Останьтесь! стойте! таково ли мужество тѣхъ, кто собирается убить тирановъ? Ты мастерски сыгралъ свою роль, Кальканьо! Вы не замѣтили, что гта новость явилась по моему распоряженію? Кальканьо, говорите, не я-ли вамъ приказалъ испытать этихъ римлянъ?
Веррина. Ну, если ты можешь смѣяться, я готовъ вѣрить или никогда больше не буду считать тебя человѣкомъ.
Фіеско. Стыдитесь, мужи! попасться въ такомъ мальчишескомъ испытаньи! Беритесь опять за оружіе. Вы пойдете въ бой, какъ медвѣди, чтобы сгладить всякій слѣдъ этой зазубрины. (Тихо Кальканьо). Были вы сами тамъ?
Кальканьо. Я протиснулся между драбантами, чтобы узнать пароль у герцога, согласно порученью; когда я уходилъ, привели мавра.
Фіеско (громко). Итакъ, старикъ въ постели! Мы его поднимемъ съ пуховика барабаннымъ боемъ. (Тихо Кальканьо). Долго говорилъ онъ съ герцогомъ?
Кальканьо. Мой внезапный страхъ и близость опасности для васъ не позволили мнѣ остаться тамъ больше двухъ минутъ.
Фіеско (громко и весело). Смотри-ка, какъ наши земляки еще дрожатъ!
Кальканьо. Вамъ-бы тоже не слѣдовало такъ скоро высказываться. Но, ради Бога, графъ, что мы выиграемъ отъ вашей хитрости?
Фіеско. Время — другъ! и потомъ первый страхъ теперь миновалъ. (Громко). Эй! принести вина! (Тихо). И что же герцогъ, поблѣднѣлъ? (Громко). Веселѣй, братья, мы еще выпьемъ въ честь пляски нынѣшней ночи. (Тихо). И что же герцогъ, поблѣднѣлъ?
Кальканьо. Должно быть первое слово мавра было: «заговоръ» — старикъ отступилъ назадъ бѣлѣе снѣга.
Фіеско (смущенный). Гм! гм! дьяволъ хитеръ, Кальканьо! Мавръ ничего не предалъ, пока не приставили ножа къ ихъ глоткамъ. Теперь онъ, конечно, ихъ Ангелъ-хранитель. Мавръ хитеръ. (Ему подаютъ бокалъ вина, онъ обращается къ собранію и пьетъ). За наше доброе счастье, товарищи! (Стучатъ въ ворота за сценой).
Часовые. Кто тамъ?
Голосъ (до сценой). По приказу герцога. (Дворяне въ отчаяньи мечутся по двору).
Фіеско (бросается къ нимъ). Нѣтъ, дѣти, не пугайтесь! не пугайтесь! я тутъ. Живо! уберите прочь оружіе, будьте мужчинами, прошу васъ. Этотъ посланный даетъ мнѣ надежду, что Доріа еще сомнѣвается. Войдите въ домъ. Успокойтесь. Отоприте, солдаты. (Всѣ уходятъ. Ворота отворяютъ).
Фіеско. Кто звалъ меня во дворъ?
Нѣмецъ. Проведите насъ къ графу.
Фіеско. Графъ здѣсь. Что вамъ надо?
Нѣмецъ (отдаетъ ему честь). Герцогъ желаетъ вамъ добраго вечера. Онъ передаетъ вашей милости этого мавра связаннымъ. Мавръ безстыдно наболталъ на васъ. Остальное скажетъ вамъ записка.
Фіеско (беретъ равнодушно записку). Не пророчилъ-ли я тебѣ еще сегодня — быть на галерѣ? (Нѣмцу). Хорошо, другъ. Передай мое почтеніе герцогу.
Мавръ (нѣмцу вслѣдъ). И мое тоже… Да скажи ему, герцогу, — если-бъ онъ прислалъ сюда не осла, такъ узналъ-бы, что въ замкѣ спрятаны двѣ тысячи солдатъ. (Нѣмцы уходятъ, дворяне возвращаются).
Заговорщики (отступаютъ трепещущіе при видѣ мавра). А! что такое?
Фіеско (прочитавъ записку, съ затаенной злобой). Генуэзцы, опасность миновала, — но и заговоръ тоже.
Веррина (восклицаетъ въ изумленіи). Что? Развѣ оба Доріа умерли?
Фіеско (въ сильномъ волненіи). Видитъ Богъ, я былъ готовъ встрѣтить всю военную силу республики, — но къ этому я не былъ приготовленъ! Слабый старикъ четырьмя строками разбиваетъ полторы тысячи человѣкъ. (Безсильно опускаетъ руки). Доріа разбиваетъ Фіеско!
Бургоньино. Такъ говорите-же. Мы просто оцѣпенѣли.
Фіеско (читаетъ). «Лаванья, мнѣ сдается, что у васъ со мной одна судьба: за ваши благодѣянія васъ награждаютъ неблагодарностью. Этотъ мавръ предостерегаетъ меня отъ заговора. Я посылаю его къ вамъ связаннаго обратно и нынѣшней ночью буду спать безъ тѣлохранителей». (Роняетъ бумагу, всѣ оглядываются другъ на друга).
Веррина. Ну, Фіеско?
Фіеско (съ благородствомъ). Доріа можетъ побѣдить меня въ великодушіи? Чтобъ одной изъ добродѣтелей недоставало въ родѣ графовъ Фіеско? Нѣтъ! такъ же вѣрно этого не будетъ, какъ то, что я — я. Разступитесь вы! я пойду туда и во всемъ сознаюсь! (Хочетъ бѣжать изъ воротъ).
Веррина (останавливая его). Что ты обезумѣлъ, что-ли? Развѣ мы собирались устроить какое нибудь мошенничество? Какъ? или не было это дѣло всего отечества? какъ? или ты хотѣлъ убить только Андреа, а не тирана? Стой! говорю я! — я арестовываю тебя, какъ измѣнника страны.
Заговорщики. Вяжите его! Валите на землю.
Фіеско (вырываетъ у одною изъ нихъ мечъ и прокладываетъ себѣ дорогу). Осторожнѣй! Кто первый наброситъ узду на тигра? Видите, господа, я свободенъ, могъ бы пройти, куда мнѣ угодно. Теперь я хочу остаться, потому что я передумалъ.
Бургоньино. Обдумали вашъ долгъ?
Фіеско (вспыхнувъ гордо). А! мальчикъ учитесь хорошенько понимать вашъ долгъ относительно меня, а мнѣ его никогда не указывайте! Успокойтесь, господа, все останется попрежнему. (Мавру, которому разрѣзалъ веревки). Заслуга твоя въ томъ, что ты далъ поводъ совершиться великому дѣлу — бѣги!
Кальканьо (сердито). Что? что? язычникъ будетъ жить? жить за то, что онъ всѣхъ предалъ?
Фіеско. Жить за то, что онъ вамъ всѣмъ нагналъ страху. Бѣги, негодяй! По! старайся, чтобъ Генуя была у тебя за плечами. Могутъ, пожалуй, на тебѣ выместить недостатокъ своего мужества.
Мавръ. Это значитъ, что дьяволъ шельму не погубитъ. Покорный слуга, господа! Я ужъ вижу, что въ Италіи не растетъ веревки для меня. Надо мнѣ поискать ее, гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ. (Убѣгаетъ со смѣхомъ).
Слуга. Графиня Имперіали три раза уже спрашивала о вашей милости.
Фіеско. Чортъ возьми! комедія должна таки начаться! Скажи графинѣ, что я тотчасъ буду тамъ. Погоди, ты попросишь мою жену войти въ концертную залу и тамъ ожидать меня за занавѣсью. (Слуга уходитъ). Я здѣсь на бумагѣ росписалъ вамъ всѣ ваши роли. Только бы каждый исполнилъ свою — больше говорить нечего. Веррина прежде всего пойдетъ въ гавань, когда корабли будутъ взяты, онъ дастъ сигналъ къ возстанію пушечнымъ выстрѣломъ. Я иду! меня ждетъ еще одно важное дѣло. Вы услышите звонъ колокольчика, и всѣ вмѣстѣ сойдетесь въ концертной залѣ. А пока войдите въ домъ и прошу отвѣдать моего Кипрскаго. (Расходятся).
Леонора. Фіеско обѣщалъ придти въ концертное зало и не приходитъ. Одиннадцать часовъ пробило. Дворецъ гудитъ отъ толпы людей и оружія, а Фіеско не приходитъ.!
Роза. Вы должны спрятаться за занавѣсью. Зачѣмъ только это понадобилось графу?
Леонора. Онъ этого хочетъ, Роза, и съ меня довольно, чтобъ быть послушной; довольно, Белла, чтобъ не было во мнѣ; никакого страха, — и все таки я такъ дрожу, Белла, и сердце мое бьется ужасно. Ради Бога, милыя, не отходите ни одна отъ меня.
Белла. Не бойтесь ничего. Наша боязнь держитъ на сторожѣ нашъ разумъ.
Леонора. Куда я ни взгляну, все мнѣ встрѣчаются незнакомыя лица, какъ привидѣнія, туманныя, изнуренныя. Кого я окликаю, тотъ дрожитъ, какъ пойманный, и убѣгаетъ во мракъ ночи, въ это ужасное пристанище нечистой совѣсти. Если кто и отвѣчаетъ, такъ таинственнымъ полузвукомъ, который колеблется, едва осмѣливаясь сорваться съ дрожащаго языка. Фіеско? — я не знаю, что тутъ куютъ, какіе ужасы, — только моего Фіеско (граціозно складывая руки) укройте, небесныя силы!
Роза (испуганно). Христе Боже! въ галлереѣ слышенъ шорохъ.
Белла. Это тамъ ходитъ часовой (Часовой кричитъ за сценой: «идетъ?» ему отвѣчаютъ).
Леонора. Сюда идутъ! скорѣй за занавѣсь! (Онѣ прячутся).
Джулія (очень взволнованная). Перестаньте, графъ! Теперь ужъ не равнодушный слухъ встрѣчаетъ ваши любезности, а кипучая кровь. Гдѣ я? здѣсь нѣтъ никого, кромѣ обольстительной ночи! куда ваши разговоры заманили мое беззаботное сердце?
Фіеско. Туда, гдѣ робкая страсть дѣлается смѣлѣй, и увлеченіе свободнѣй бесѣдуетъ съ увлеченіемъ.
Джулія. Остановись, Фіеско, во имя всего святого не иди дальше! Если-бъ ночь не была такъ темна, ты бы увидалъ, какъ разгорѣлись мои щеки и сжалился бы надо мной.
Фіеско. Очень ошибаешься, Джулія! Тогда-то именно мое чувство, увидавъ огненное знамя твое, тѣмъ смѣлѣе перешло бы къ нему. (Горячо цѣлуетъ ея руку).
Джулія. Фіеско, твое лицо горитъ, какъ въ лихорадкѣ, и твоя рѣчь тоже. Горе! я и въ себѣ чувствую дикій, преступный огонь. Пойдемъ въ освѣщенную комнату, прошу тебя. Возбужденныя чувства могли бы замѣтить опасный намекъ этого мрака. Уйди. Эти расходившіеся мятежники могли бы свершить свои безбожныя дѣянья за спиной стыдливаго дневного свѣта. Уйди къ людямъ, умоляю тебя.
Фіеско (настойчивѣе). Какъ ты напрасно безпокоишься, моя милая. Когда-же властительница боялась своего раба?
Джулія. О, вы мужчины — и это вѣчное противорѣчіе! Какъ будто вы не самые опасные побѣдители, когда вы отдаетесь плѣнниками нашему самолюбію. Должна-ли я тебѣ во всемъ признаться, Фіеско? Въ томъ, что только мой порокъ охранялъ мою добродѣтель? что только моя гордость осмѣивала твое ухаживанье? что только изъ-за этого устояли мои принципы? Ты отчаиваешься въ своей хитрости и ищешь защиты въ крови Джуліи. Тутъ мои принципы меня покидаютъ.
Фіеско (легкомысленно-дерзко). И что ты потеряла въ этомъ?
Джулія (взволнованно и горячо). Но если я отдамъ ключъ къ моей женственной святынѣ и этимъ ты заставишь меня краснѣть со стыда, если хочешь? Могу-ли я потерять что-нибудь меньше, чѣмъ все? Хочешь-ли ты больше знать, насмѣшникъ? Ты хочешь слышать признаніе, что вся наша женская, таинственная мудрость только жалкое приготовленіе, чтобы отстоять слабѣйшую сторону нашего существа, которая все таки въ концѣ концовъ осаждается вашими клятвами, и (сознаюсь въ этомъ краснѣя) такъ охотно желала-бы быть побѣжденной, такъ часто измѣннически отдается врагу при первомъ-же взглядѣ добродѣтели въ сторону. И всѣ-то наши женскія уловки воюютъ изъ-за этой беззащитной игры, какъ на шахматной доскѣ офицеры отстаиваютъ беззащитнаго короля! Нападешь ты врасплохъ на него — матъ! и кончена игра. (Послѣ паузы, серьезно). Вотъ тебѣ картина нашего хвастливаго убожества — будь великодушенъ.
Фіеско. И все таки, Джулія, гдѣ-же лучше можешь ты сложить это сокровище, какъ не въ моей безконечной страсти.
Джулія. Конечно. Нигдѣ лучше и нигдѣ хуже. Слушай,Фіеско, какъ долго протянется эта безконечность? Ахъ, я и такъ ужъ слишкомъ несчастливо вела игру, чтобы не прибавить еще и послѣдняго. Я твердо вѣрила моей красотѣ, что она покоритъ тебя, но я не довѣряю ея всемогуществу, чтобъ удержать тебя… Ахъ, что же я такое говорю? (Отступаетъ и закрываетъ лицо руками).
Фіеско. Два грѣха единымъ дыханьемъ! Тутъ недовѣріе къ моему вкусу и оскорбленіе величества для твоей привлекательности. Что изъ двухъ труднѣе простить?
Джулія (утомленная, подавленная, растроганная). Ложь есть оружіе ада, она для Фіеско больше не нужна, чтобъ побѣдить его Джулію. (Она падаетъ обезсиленная на софу, — потомъ послѣ паузы торжественно). Слушай, дай тебѣ сказать еще словцо, Фіеско: пока мы еще увѣрены въ своей добродѣтели — мы героини, когда мы за нее боремся — мы дѣти… (глядитъ на него рѣзко и въ упоръ) — но мы фуріи, когда мы за нее мстимъ. Слушай — а что, если ты хладнокровно душишь меня, Фіеско?
Фіеско (сердитымъ тономъ). Хладнокровно? Ну, клянусь Богомъ! чего-же еще требуетъ ненасытное тщеславіе женщины, когда оно видитъ передъ собою пресмыкающагося мужчину и все таки сомнѣвается? — А, онъ вполнѣ опять пробуждается, я это чувствую. (Принимая холодный тонъ). Еще во-время у меня глаза открылись. Что-же это я вымаливалъ сейчасъ, какъ милостыню! Вѣдь малѣйшее униженіе мужчины есть расточительность въ сравненіи даже съ величайшей благосклонностью женщины. (Съ низкимъ холоднымъ поклономъ). Ободритесь, madame, теперь я вамъ не опасенъ.
Джулія (поражена). Графъ! что это значитъ!
Фіеско (крайне равнодушно). Нѣтъ, madame, вы совершенно правы, мы оба только одинъ разъ можемъ играть нашей честью. (Вѣжливо поцѣловавъ у нея руку). Я буду имѣть удовольствіе засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе въ гостинной (хочетъ быстро уйти).
Джулія (за нимъ, не пуская его). Останься! ты обезумѣлъ, что-ли? останься! Стало быть должна я сказать… Сказать то, чего бы не вынудилъ у моей гордости весь родъ мужской на колѣняхъ… въ слезахъ… подъ пыткой? Горе! и эта глубокая тьма еще слишкомъ свѣтла, чтобъ скрыть пожаръ на моихъ щекахъ, вызванный моимъ признаньемъ! Фіеско! О, это пронзитъ сердца всѣхъ женщинъ. Весь мой полъ будетъ вѣчно меня ненавидѣть. Я боготворю тебя, Фіеско! (Бросается къ его ногамъ).
Фіеско (отступаетъ три шага, оставляетъ ее лежатъ и торжествуя смѣется). Я жалѣю объ этомъ, синьора! (Онъ подымаетъ занавѣсъ и выводитъ Леонору). Вотъ моя жена — она божественная женщина. (Обнимаетъ Леонору).
Джулія (съ крикомъ вскакиваетъ). А! какой неслыханный обманъ!
Леонора. Супругъ мой, это было слишкомъ строго.
Фіеско. Дурное сердце заслуживаетъ не меньшаго наказанія. Я обязанъ былъ дать это удовлетвореніе твоимъ слезамъ. (Собравшимся). Нѣтъ, милостивые господа и дамы, я не привыкъ при всякомъ случаѣ вспыхивать трескучимъ, дѣтскимъ пламенемъ. Людскія глупости долго меня забавляютъ, прежде чѣмъ разсердить. Эта женщина заслужила весь мой гнѣвъ, потому что она примѣшивала вотъ этотъ порошокъ этому ангелу. (Онъ показываетъ ядовитый порошокъ собранію. Всѣ съ отвращеніемъ отступаютъ).
Джулія (въ бѣшенствѣ кусая губы). Хорошо! хорошо! синьоръ! очень хорошо! (Хочетъ уйти).
Фіеско (приводитъ ее за руку назадъ). Имѣйте терпѣніе, madame, я еще не кончилъ; это собраніе ужъ очень хотѣло-бы знать, почему я отрекся отъ моего разума, разыгрывая романъ съ величайшей шутихой Генуи.
Джулія (дрогнувъ). Я этого не могу выдержать! но берегись! (Съ угрозой). Доріа грозно повелѣваетъ въ Генуѣ, — и я его сестра.
Фіеско. Очень плохо, если это послѣднее проявленіе вашей злости. Къ сожалѣнію, я долженъ извѣстить васъ, что Фіеско ли Лаванья свилъ веревку изъ украденной вашимъ свѣтлѣйшимъ братомъ діадемы — и намѣревается нынѣшней-же ночью на этой веревкѣ повѣсить вора республики. (Она блѣднѣетъ, онъ злобно сміъется). А! вы этого не ожидали, и видите-ли (ядовито продолжаетъ), оттого-то я и нашелъ нужнымъ занять чѣмъ нибудь непрошенные глаза вашей семьи; оттого-то и наряжался (указывая на нее) въ это арлекинское платье; оттого-то (указывая на Леонору) я терзалъ это сокровище. — и вотъ дикій звѣрь благополучно ринулся въ блестящую ловушку. Благодарю за вашу услужливость, синьора, и сбрасываю мои театральныя украшенія. (Передаетъ ей ея силуэтъ съ поклономъ).
Леонора (съ умоляющимъ видомъ льнетъ къ Фіеско). Мой Лодовико, она плачетъ. Ваша Леонора смѣетъ-ли робко просить васъ?
Джулія (надменно). Молчи ты, ненавистная!
Фіеско (одному изъ слугъ). Будь любезенъ, другъ, предложи руку этой дамѣ; ей угодно взглянуть на мою тюрьму для государственныхъ преступниковъ. Ты отвѣчаешь за то, что мадонна никѣмъ не будетъ потревожена. Въ воздухѣ этой ночи сильная непогода. Буря, которая сломитъ родословное дерево Доріа, легко могла бы попортить прическу синьоры.
Джулія (рыдая). Чума на тебя! черная душа, коварный лицемѣръ! (Леонорѣ злобно). Не радуйся своему торжеству, и тебѣ дастъ онъ горе — и себѣ — и погибнетъ… (быстро уходитъ).
Фіеско (гостямъ). Вы были свидѣтелями — спасите мою честь въ Генуѣ. ворщикамъ). Вы придете за мной, когда прогремитъ пушка. (Всѣ расходятся).
Леонора (подходитъ къ нему боязливо). Фіеско! Фіеско! я только наполовину понимаю васъ, но ужъ мнѣ дѣлается страшно.
Фіеско (важно). Леонора, я однажды видѣлъ, что вы шли подлѣ другой генуэзской женщины съ лѣвой стороны; я видѣлъ, какъ въ собраніяхъ дворянства вы довольствовались тѣмъ, что рыцари цѣловали вашу руку, какъ второй дамѣ. Леонора, мнѣ было больно глядѣть на это. Я рѣшилъ: это не должно такъ продолжаться, это прекратится. Слышите воинственный шумъ во дворѣ моего дворца? То, чего вы страшитесь — правда. Идите спать, графиня, Завтра я приду разбудить герцогиню.
Леонора (всплеснувъ руками, падаетъ въ кресла). Боже! мое предчувствіе! я погибла!;
Фіеско (спокойно и съ достоинствомъ). Дайте мнѣ высказаться, милая. Двое изъ моихъ предковъ носили папскую корону. Кровь всѣхъ Фіеско течетъ здорово только подъ пурпуромъ. Долженъ-ли вашъ супругъ блестѣть однимъ унаслѣдованнымъ блескомъ? (Оживленнѣе). Какъ? Долженъ-ли онъ за все свое величіе быть благодарнымъ колеблющейся случайности, которая въ минуту полумилостивой причуды создала нѣкоего Джіованни Лодовико Фіеско изъ ветшающихъ достоинствъ? Нѣтъ, Леонора, я слишкомъ гордъ, чтобы принимать въ подарокъ то, чего самъ добыть не въ состояніи. Нынѣшней ночью брошу я обратно въ могилу моихъ предковъ занятое у нихъ украшеніе. Графы ли Лаванья вымерли, герцоги начинаютъ жить.
Леонора (покачивая головой въ тихой мечтательности). Я вижу моего мужа падающимъ на землю въ тяжелыхъ, смертельныхъ ранахъ; (глуше) я вижу, что молчаливые носильщики несутъ мнѣ навстрѣчу изрубленное тѣло моего супруга. (Испуганно вскрикиваетъ). Вижу, какъ первая и единственная пуля пронзаетъ душу Фіеско!
Фіеско (беретъ ее съ любовью за руку). Успокойся, дитя мое, этой единственной пули не будетъ.
Леонора (серьезно смотритъ на него). Такъ увѣренно бросаетъ Фіеско вызовъ небу? И еслибы тысяча тысячный случай былъ только возможенъ — всетаки тысяча тысячный случай могъ бы свершиться, и мой мужъ бы погибъ. Подумай, ты затѣялъ бы игру за обладаніе небомъ, Фіеско! — если бы при билліонѣ выигрышей выпала только одна ошибка, неужели ты осмѣлился бы схватить игральныя кости и начать дерзкій споръ съ Богомъ. Нѣтъ, мой супругъ, если все ставишь на карту, то каждый ходъ есть богохульство.
Фіеско. Не безпокойся, я лучше лажу со счастьемъ.
Леонора. Ты говоришь это, а видѣлъ передъ собой разрушающую разумъ карточную игру — вы называете это времяпрепровожденіемъ, — видѣлъ, какъ обманщица фортуна заманивала своего любимца нѣсколькими картами, мелочнымъ выигрышемъ, пока онъ не разгорался, не требовалъ всего банка, — и какъ она покидала его въ минуту отчаяннаго шага. О, мой супругъ, ты идешь туда не затѣмъ, чтобъ показать себя генуэзцамъ и встрѣтить ихъ благоговѣніе. Разбудить республиканцевъ отъ сна, напомнить коню о силѣ его подковъ, это не увеселительная прогулка, Фіеско. Не довѣряйся мятежникамъ. Умные, подзадоривающіе тебя, — боятся тебя. Въ глупыхъ, которые тебя боготворятъ, тебѣ мало пользы, и куда я ни взгляну — Фіеско погибъ.
Фіеско (твердыми шагами ходитъ по комнатѣ). Малодушіе есть величайшая опасность. Величіе требуетъ жертвъ.
Леонора. Величіе, Фіеско? Какъ твой геній раздираетъ мое сердце! Допустимъ, что я довѣряю твоему счастью, что я хочу сказать: ты побѣдишь. Горе тогда мнѣ, несчастнѣйшей изъ женщинъ! Несчастна при неудачѣ, при удачѣ еще несчастнѣй! Тутъ нѣтъ выбора, мой возлюбленный! Если Фіеско не сдѣлается герцогомъ — онъ погибъ. Когда-же я буду въ объятіяхъ герцога, я потеряю супруга.
Фіеско. Этого я не понимаю.
Леонора. И все-таки это такъ, мой Фіеско! нѣжный цвѣтокъ любви сохнетъ въ! бурной атмосферѣ трона. Въ сердцѣ человѣка, даже такого человѣка, какъ Фіеско, слишкомъ тѣсно для двухъ всемогущихъ боговъ, для боговъ, которые такъ враждебны другъ другу. У любви есть слезы: любовь можетъ понимать слезы! У властолюбія желѣзные глаза, и ихъ никогда не увлажаетъ слеза чувства. У любви только одно владѣніе, она отрекается отъ всего прочаго въ мірѣ. Властолюбіе ненасытно въ завоеваніи всей природы. Властолюбіе обращаетъ міръ въ жилища, гдѣ гремятъ цѣпи; — любовь во всякой пустынѣ создаетъ себѣ рай воображеніемъ. Ты бы хотѣлъ прильнуть къ моей груди, но строптивый вассалъ врывается въ твое государство; хотѣла-бы я броситься въ твои объятья, но твой страхъ деспота услыхалъ бы, что подъ занавѣсью крадется убійца, и ты торопливо побѣжалъ бы изъ комнаты въ комнату. Многоглазая подозрительность поджигаетъ, наконецъ, даже семейное согласіе. Еслибъ твоя Леонора при этомъ подала тебѣ освѣжительный напитокъ, ты бы судорожно оттолкнулъ бокалъ и назвалъ бы нѣжность отравительницей.
Фіеско (останавливается въ ужасѣ). Леонора, перестань. Это дурныя мысли!
Леонора. И все-таки картина не полна. Жертвуй величію любовью, жертвуй спокойствіемъ, если только Фіеско останется прежнимъ. Господи! это страшный ударъ палача при колесованіи. Рѣдко вступали Ангелы на тронъ, еще рѣже сходили съ него Ангелы. Кому не нужно бояться людей, тотъ будетъ-ли къ людямъ жалостливъ? Кто можетъ проявить каждое желаніе громовой стрѣлой, тотъ найдетъ-ли нужнымъ дать ему въ спутники ласковое слово? (Останавливается, потомъ тихо подходитъ къ нему, беретъ его за руку, съ утонченной горечью). Властители, Фіеско, эти неудачныя предначертанія природы, не осилившей своихъ желаній, властители стремятся стать между Божествомъ и человѣчествомъ; это нечестивыя созданья — это еще худшіе созидатели!
Фіеско (въ безпокойствѣ мечется по комнатѣ). Леонора, перестань! мостъ за моей спиной снятъ.
Леонора (глядитъ на него съ нѣгою). Но почему, мой супругъ? Только то, что сдѣлано, нельзя уничтожить. (Съ большой нѣжностью и нѣсколько лукаво). Ты когда-то клялся мнѣ, что моя красота сгубила всѣ твои предначертанія;это была я живая клятва, лицемѣръ, или красота моя рано отцвѣла. Спроси свое сердце, чья тутъ вина? (Горячѣе, обнимая его обѣими руками). Вернись! мужайся! откажись! Любовь вознаградитъ тебя. Если ужъ сердце мое не въ состояніи насытить твой ужасный голодъ, о Фіеско! вѣнецъ властителя будетъ еще безсильнѣе. (Съ нѣжной лаской). Слушай, я выучу наизусть всѣ твои желанья, я солью въ одномъ поцѣлуѣ любви всѣ чары природы, чтобы навѣки сохранить величаваго бѣглеца въ этихъ небесныхъ узахъ; твое сердце безконечно — но и любовь тоже, — Фіеско! (Крайне мягко). Сдѣлать счастливымъ бѣдное созданье, находящее небесное блаженство на твоей груди, — неужели это не заполнитъ твоего сердца!
Фіеско (совсѣмъ потрясенный). Леонора, что ты сдѣлала? (Обезсиленный бросается ей на шею). Я больше не покажусь ни одному генуэзцу на глаза!
Леонора (радостно, быстро). Бѣжимъ, Фіеско, бросимъ во прахъ все это хвастливое ничто. Станемъ жить въ очаровательномъ сельскомъ уединеніи, вполнѣ отдаваясь любви. (Она восторженно прижимается къ его груди). Наши души будутъ чисты, какъ веселая лазурь покрывающаго насъ неба, — Мы не допустимъ къ себѣ мрачнаго дыханія горя, наша жизнь понесется тогда къ Богу, какъ мелодично журчащій ручеекъ… (Слышенъ пушечный выстрѣлъ. Фіеско вырывается изъ ея объятій. Всѣ заговорщики входятъ въ залу).
Заговорщики. Часъ насталъ!
Фіеско (Леонорѣ твердо). Прощай! — навѣки — или завтра Генуя будетъ лежать у твоихъ ногъ. (Хочетъ уйти).
Бургоньино (вскрикиваетъ). Графинѣ дурно!…
Фіеско (хватающимъ за сердце голосомъ). Леонора! Спасите! Ради Господа! спасите! (Роза и Белла входятъ помочь Леонорѣ). Она открываетъ глаза. (Встаетъ рѣшительно). Пойдемте закрыть ихъ обоимъ Доріа. (Заговорщики быстро уходятъ изъ зала). Занавѣсъ падаетъ.
ПЯТОЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьФіеско. Старикъ сдержалъ слово. Во дворцѣ всѣ огни погашены. Часовые отосланы, я позвоню (звонитъ). Эй! проснись, Доріа! Преданный, проданный Доріа, проснись! эй! эй! просыпайся!
Андреа (появляется на балконѣ). Кто звонилъ?
Фіеско (измѣнивъ голосъ). Не спрашивай! иди за мной! твоя звѣзда закатилась, герцогъ, Генуя возстала на тебя! Близки твои палачи, а ты можешь спать, Андреа?
Андреа (съ достоинствомъ). Я помню, какъ сердитое море ссорилось съ моимъ кораблемъ «Беллона». Киль трещалъ и главную мачту сломило, а Андреа сладко спалъ. Кто присылаетъ палачей?
Фіеско. Человѣкъ, болѣе страшный, чѣмъ твое сердитое море, — Джіованни Лодовико Фіеско.
Андреа (смѣется).Ты шутишь, другъ! забавляйся днемъ, полночь для этого неудобное время.
Фіеско. Ты издѣваешься надъ тѣмъ, кто тебя остерегаетъ.
Андреа. Благодарю его и ложусь въ постель. Фіеско усыпленъ веселой, роскошной жизнью, у него нѣтъ лишняго времени для Доріа.
Фіеско. Несчастный старикъ! не довѣряй змѣѣ. Семь цвѣтовъ отсвѣчиваютъ на ея лоснящейся кожѣ — ты подходишь и вдругъ стягиваютъ тебя убійственныя кольца. Ты осмѣялъ намекъ измѣнника, Не осмѣивай совѣта друга. Во дворѣ у тебя приготовлена осѣдланная лошадь. Бѣги, пока еще есть время. Не осмѣивай друга.
Андреа. Фіеско человѣкъ честныхъ правилъ. Я его никогда не оскорблялъ, и Фіеско меня не предастъ.
Фіеско. Онъ честныхъ правилъ и все таки предастъ тебя, — онъ являлъ тебѣ примѣры и того и другого.
Андреа. Такъ у меня стоятъ тѣлохранители, которыхъ не свалитъ никакой Фіеско, если только не ангелы у него на службѣ.
Фіеско (иронически). Хотѣлъ-бы я поговорить съ этими тѣлохранителями, чтобъ они передали письмо на тотъ свѣтъ.
Андреа (иронично). Несчастный насмѣшникъ! развѣ ты никогда не слыхалъ, что Андреа Доріа восемьдесятъ лѣтъ — и что Генуя счастлива. (Уходитъ балкона).
Фіеско (смотритъ ему вслѣдъ съ удивленіемъ). Надо-же было мнѣ погубить этого человѣка прежде, чѣмъ узнать, что труднѣе быть такимъ, какъ онъ. (ходитъ нѣсколько шаговъ взадъ и впередъ въ глубокой задумчивости). Ну, я заставилъ величіе съ величіемъ посчитаться — мы покончили, Андреа, и теперь, погибель, иди своимъ путемъ.
(Онъ спѣшитъ въ заднюю улицу. Со всѣхъ сторонъ барабанный бой. Сильная рукопашная схватка со стороны воротъ Ѳомы. Ворота взламываютъ, и открывается видъ на гавань, гдѣ стоятъ корабли, освѣщенные факелами).
Джанеттино (останавливается). Кто велѣлъ бить тревогу?
Ломеллино. На галерахъ раздался пушечный выстрѣлъ.
Джанеттино. Галерные невольники станутъ рвать свои цѣпи. (Выстрѣлы у воротъ Ѳомы).
Ломеллино. Тамъ стрѣльба. Джанеттино. Ворота отворены; часовые взбунтовались! (Прислугѣ) Живо, негодяи, свѣтите къ сторонѣ гавани. (Быстро идутъ къ воротамъ).
Бургоньино. Севастіанъ Лескаро — бравый солдатъ.
Центуріоне. Защищался, какъ раненый медвѣдь, пока не палъ.
Джанеттино (возвращается пораженный). Что я слышу? стойте!
Бургоньино. Кто тамъ съ факеломъ?
Ломеллино. Это враги, принцъ, ускользните влѣво.
Бургоньино (разгоряченный окликаетъ). Кто тамъ съ факеломъ?
Центуріоне. Стойте! вашъ лозунгъ?
Джанеттино (вынимаетъ, упрямо). Подчиненіе и Доріа!
Бургоньино (съ пѣной у рта, въ бѣшенствѣ). Губитель республики и моей невѣсты! (Заговорщикамъ, накидываясь на Джанеттино). Удачная встрѣча, братья! его дьяволы сами выдаютъ намъ его! (Закалываетъ Джанеттино).
Джанеттино (падая съ дикимъ крикомъ). Убійство! убійство! убійство! Отомсти за меня, Ломеллино.
Ломеллино и слуги (разбѣгаясь). Спасите! убійство! убійство!
Центуріоне (громкимъ голосомъ). Онъ убитъ. Хватайте графа!
Ломеллино (на колѣняхъ). Пощадите мою жизнь. Я перейду на вашу сторону.
Бургоньино. Эта гадина еще жива. Убѣгай, трусъ. (Ломеллино убѣгаетъ).
Центуріоне. Ворота Ѳомы наши. Джанеттино умираетъ. Бѣгите скорѣй, сколько силъ хватитъ, скорѣй! скажите объ этомъ Фіеско.
Джанеттино (судорожно приподымается). А! чума на васъ! Фіеско! (Умираетъ).
Бургоньино (вынимаетъ мечъ изъ трупа). Свободна Генуя и моя Берта! Дай твой мечъ, Центуріоне. Этотъ-же окровавленный снеси моей невѣстѣ. Ея тюрьма разрушена. Я приду слѣдомъ за тобой съ моимъ поцѣлуемъ жениха.
Нѣмецъ. Буря пронеслась туда. Садитесь на коня, герцогъ.
Андреа. Дайте мнѣ еще разъ взглянуть на башни Генуи и на ея небо. Нѣтъ, это не сонъ: Андреа преданъ.
Нѣмецъ. Кругомъ все враги! прочь отсюда! бѣгите за границу!
Андреа (бросается на трупъ своею племянника). Здѣсь я покончу жизнь. Никто не говори о бѣгствѣ. Здѣсь лежитъ сила моей старости. Мой путь пройденъ. (2?г отдаленіи появляется съ заговорщиками).
Нѣмецъ. Тамъ убійцы! убійцы! бѣгите, престарѣлый князь!
Андреа (слыша возобновившійся барабанный бой). Слушайте, иноземцы! слушайте! Это возстали генуэзцы, которыхъ я спасъ отъ ига! (Закутывается). Такъ-ли вознаграждаютъ въ вашей странѣ?
Нѣмцы. Скорѣй! скорѣй! прочь отсюда! А мы пока зазубримъ ихъ мечи нѣмецкими костями. (Кальканъо приближается).
Андреа. Спасайтесь! оставьте меня! ужасайте народы страшнымъ извѣстіемъ: «Генуэзцы убили своего отца!»
Нѣмцы. Прочь отсюда! до убійства еще есть время. Товарищи, окружимъ герцога! Постоимъ за него. Въ плети этихъ итальянскихъ собакъ! Вбивайте имъ уваженіе къ сѣдой головѣ.
Кальканьо (окликаетъ). Кто тамъ? что тутъ такое?
Нѣмцы (ударяя мечами). Нѣмецкіе удары! (Уходятъ, сражаясь. Трупъ Джанеттино уносятъ).
Арабелла. Вернитесь, синьора, идите-же.
Леонора. Тамъ бушуетъ мятежъ. Слушай! Кажется, стонъ умирающаго. На сердце Фіеско направлены ихъ зіяющіе ружейные стволы — на мое сердце. Белла, они спускаютъ курокъ. Остановитесь! это мой супругъ! (Въ увлеченіи простираетъ впередъ руки).
Арабелла. Но ради Бога…
Леонора (все еще въ дикомъ безуміи, кричитъ въ разныя стороны). Фіеско! Фіеско! Фіеско! Его сторонники убѣгаютъ за его спиной! Вѣрность мятежниковъ не прочна. (Въ сильномъ испугѣ). Мой мужъ ведетъ мятежниковъ? Белла! силы небесныя! Мой Фіеско сражается какъ мятежникъ?
Арабелла. Нѣтъ, синьора, какъ грозный рѣшитель судебъ Генуи.
Леонора (внимательно). Такое дѣло, а Леонора боится? Перваго республиканца обнимала самая трусливая республиканка? Когда мужчины бьются изъ-за государства, должна и женщина чувствовать свою силу. (Снова барабанный бой). Я брошусь въ битву.
Арабелла (всплеснувъ руками). Милосердное небо!
Леонора. Осторожнѣй! на что это я наступила? Тутъ шляпа и плащъ. Мечъ лежитъ подлѣ (пробуетъ тяжесть меча); тяжелый мечъ, моя Белла, но я могу его тащить, и мечъ не устыдитъ того, кто его носитъ.
Арабелла. Слышите! слышите! это гудитъ съ башни Доминиканцевъ. Помилуй Богъ, какъ страшно!
Леонора (восторженно). Скажи лучше, какъ восхитительно! Этимъ набатнымъ колоколомъ мой Фіеско разговариваетъ съ Генуей. (Барабанный бой сильнѣе). Ура! ура! никогда флейты не звучали такъ сладко. Мой Фіеско воодушевляетъ эти барабаны; — какъ увлекается мое сердце выше и выше. Вся Генуя отдается веселью, наемниковъ приводитъ въ восторгъ его имя, а его жена будетъ робѣть? (Набатъ на трехъ другихъ башняхъ). Нѣтъ, мой герой долженъ обнимать героиню; мой Брутъ — обнимать римлянку. (Она надѣваетъ шляпу и набрасываетъ пурпурный плащъ). Я римлянка Порція.
Арабелла. Синьора, вы не знаете, какъ ужасны ваши мечтанія! нѣтъ, вы не знаете!
Леонора. Жалкая ты, если слышишь все это и не увлекаешься. Эти плиты готовы заплакать, что не могутъ бѣжать за Фіеско. Эти дворцы негодуютъ на строителя, который пригвоздилъ ихъ къ землѣ, — они хотятъ бѣжать за Фіеско. Берега моря, еслибъ могли, покинули бы свое назначеніе, отдали бы волнамъ Геную и ликовали бы подъ громъ его барабановъ. А твою бодрость не разбудитъ и то, что можетъ самую смерть вырвать изъ ея оцѣпенѣнія. Ступай. Я найду мою дорогу.
Арабелла. Великій Боже! неужели вы приведете въ исполненіе вашу затѣю?
Леонора (гордо и героически). Полагаю, что приведу, глупая. (Горячо). Гдѣ сильнѣй всего свирѣпствуетъ бой, гдѣ мой Фіеско лично сражается, — я слышу, спрашиваютъ: это Лаванья? тотъ, кого никто не можетъ побѣдить? кто бросаетъ желѣзныя кости, чтобы выиграть Геную? — это Лаванья. Генуэзцы, скажу я, — это онъ, и онъ мой супругъ! и я тоже ранена.
Сакко (окликая). Кто тамъ? Доріа или Фіеско?
Леонора (воодушевленно). Фіеско и свобода!
Кальканьо. Андреа Доріа бѣжалъ,!
Сакко. Это тебѣ плохая рекомендація въ глазахъ Фіеско.!
Кальканьо. Звѣри эти нѣмцы! стали! вокругъ старика, какъ скалы, я за ними его и не видѣлъ. Девятеро изъ нашихъ прикончены. Мнѣ самому разрубили лѣвое ухо. Если ужъ они такъ отстаиваютъ чужихъ тирановъ, чортъ возьми, какъ-же они должны охранять своихъ властителей!
Сакко. У насъ уже есть сильное подкрѣпленіе, и всѣ ворота наши.
Кальканьо. Я слышалъ, нѣмцы сильно обороняются въ укрѣпленномъ замкѣ.
Сакко. Бургоньино между ними. Что дѣлаетъ Веррина?
Кал ьканьо. Залегъ между Генуей и моремъ, какъ Церберъ, такъ что тамъ едва ли проскользнетъ и маленькая рыбка.
Сакко. Я прикажу бить тревогу въ городѣ.
Кальканьо. Я проведу своихъ черезъ площадь Сарцана. Бей тревогу, барабанщикъ!
(Идутъ дальше съ барабаннымъ боемъ).
Мавръ. Знайте, мошенники, я заварилъ эту кашу, и мнѣ не даютъ ложки, чтобъ ее расхлебывать. Хорошо. Вотъ такая сумятица мнѣ по нраву. Давайте поджигать и грабить. Тамъ пустили въ ходъ кулаки изъ-за герцогства, а мы такъ нажаримъ церкви, что замерзшіе апостолы отогрѣются.
Бургоньино. Отдохни здѣсь, милый мальчикъ. Ты въ безопасности. Ты раненъ?
Берта (измѣнивъ голосъ). Нѣтъ, нисколько.
Бургоньино (оживляясь). Такъ вставай-же, стыдись! я поведу тебя туда, гдѣ пожинаютъ раны за Геную, — прекрасныя! видишь, вотъ какъ эта (показываетъ рану на рукѣ).
Берта (отшатнувшись). О, Господи!
Бургоньино. Ты пугаешься, миленькій мальчикъ? Слишкомъ рано поспѣшилъ сдѣлаться мужчиной, — сколько тебѣ лѣтъ?
Берта. Пятнадцать.
Бургоньино. Плохо! на пять лѣтъ нѣжнѣе, чѣмъ нужно для нынѣшней ночи. Кто твой отецъ?
Берта. Лучшій гражданинъ Генуи.
Бургоньино. Скромнѣе, мальчикъ! лучшій только одинъ, и его дочь — моя невѣста. Знаешь ты домъ Веррины?
Берта. Кажется.
Бургоньино (быстро). И знаешь ты его божественную дочь?
Берта. Бертой зовутъ его дочь.
Бургоньино (горячо). Ступай скорѣй и передай ей это кольцо. Скажи ей, что оно можетъ служить обручальнымъ — и что ея избранникъ съ голубыми перьями ведетъ себя храбро. Ну иди съ Богомъ! я долженъ туда! еще опасность не миновала.
Берта (зоветъ его нѣжнымъ голосомъ). Спиціо!
Бургоньино (останавливается пораженный). Клянусь моимъ мечемъ! я знаю этотъ голосъ.
Берта (бросаясь ему на шею). Клянусь моимъ сердцемъ! я очень знакома тебѣ.
Бургоньино (вскрикиваетъ). Берта!
Фіеско. Кто поджегъ дома?
Цибо. Крѣпость взята.
Фіеско. Кто поджегъ дома?
Цибо (дѣлаетъ знакъ окружающимъ). Послать патруль, разыскать виновныхъ. (Нѣкоторые уходятъ).
Фіеско (гнѣвно). Они хотятъ меня сдѣлать поджигателемъ? Скорѣй, пожарный насосъ и кадки съ водой! (Свита его уходитъ). Но, вѣдь, Джанеттино убитъ?
Цибо. Такъ говорятъ,
Фіеско (въ бѣшенствѣ). Только говорятъ? Кто-же это только говоритъ? Цибо! вашей честью заклинаю васъ: онъ убѣжалъ?!
Циво (обдумывая). Если мои глаза столько-же значатъ, сколько показанія дворянина — Джанеттино живъ.
Фіеско (вскипѣвъ). Ты головой отвѣчаешь за свои слова, Цибо!
Цибо. Повторяю вамъ — восемь минутъ назадъ я видѣлъ его расхаживающимъ съ желтымъ пучкомъ перьевъ и въ пурпурномъ плащѣ.
Фіеско (внѣ себя).Адъ и небо! Цибо! я велю снести голову Бургоньино. Бѣгите, Цибо! прикажите запереть всѣ ворота города, прострѣлить всѣ мелкія суда, чтобъ онъ на нихъ не могъ ускользнуть. Вотъ алмазъ, драгоцѣннѣе его не найдешь ни въ Генуѣ, ни въ Луккѣ, ни въ Венеціи, ни въ Пизѣ, — я отдамъ этотъ алмазъ тому, кто принесетъ мнѣ вѣсть, что Джанеттино мертвъ! (Цибо поспѣшно уходитъ). Спѣшите, Цибо!
Сакко. Мы захватили мавра въ то время, какъ онъ бросалъ зажженный фитиль въ іезуитскій соборъ.
Фіеско. Твое предательство тебѣ прошло даромъ, потому что оно касалось меня. За поджигательство — веревка. Уведите его, повѣсьте на церковныхъ воротахъ.
Мавръ. Фуй! фуй! фуй! это мнѣ неловко! Нельзя-ли что-нибудь выторговать?
Фіеско. Ничего.
Мавръ (интимно). Пошлите меня для пробы на галеру.
Фіеско (дѣлаетъ знакъ окружающимъ). На висѣлицу!
Мавръ (нагло). Такъ я приму христіанство!
Фіеско. Церковь не нуждается въ болячкахъ язычества!
Мавръ (заискивая). По крайней мѣрѣ пошлите меня въ вѣчность пьянымъ.
Фіеско. Трезвымъ.
Мавръ. Такъ не вѣшайте меня на христіанской церкви.
Фіеско. Рыцарь долженъ держать свое слово. Я обѣщалъ тебѣ особую, собственную висѣлицу.
Сакко (ворчитъ), Не растабарывай долго язычникъ. У насъ еще много дѣла.
Мавръ. Но если вдругъ веревка оборвется?
Фіеско (Сакко). Взять двойную.
Мавръ (покорившись судьбѣ). Ну, будь по вашему, и пускай дьяволъ приготовляется къ исключительному случаю. (Уходитъ съ солдатами, которые вѣшаютъ ею въ отдаленіи).
Фіеско (видитъ ее,, отходитъ и злобно шепчетъ). Знакомы-ли мнѣ эти перья и плащъ? (Подходитъ, рѣзко). Мнѣ знакомы и плащъ и перья. (Бѣшено на нее набрасывается и закалываетъ ее). Если тебѣ даны три жизни, — вставай снова и ходи! (Леонора падаетъ со стономъ. Слышенъ побѣдный маршъ. Барабаны, трубы и гобои).
Фіеско (идетъ къ нимъ навстрѣчу, торжествующій). Генуэзцы, — игра выиграна. Здѣсь лежитъ змѣя, глодавшая мнѣ душу, пища моей ненависти. Подымите высоко мечи! (Указывая на трупъ), Джанеттино.
Кальканьо. И я прихожу вамъ сказать, что двѣ трети Генуи сдѣлались вашими сторонниками и присягаютъ вашему знамени.
Цибо. А чрезъ меня посылаетъ вамъ Веррина свой привѣтъ и господство надъ гаванью и моремъ.
Центуріоне. Чрезъ меня губернаторъ города шлетъ свой жезлъ и ключи Генуи.
Сакко. Въ моемъ лицѣ Большой и Малый Совѣты республики (падаетъ на колѣна) бросаются колѣнопреклоненные передъ своимъ повелителемъ и покорно умоляютъ о милости и пощадѣ.
Кальканьо Я первый привѣтствую великаго побѣдителя въ стѣнахъ его города. — Слава вамъ! преклоняйте низко знамена передъ герцогомъ Генуи.
Всѣ (снимая шляпы). Слава! слава герцогу Генуи! (Знамена дефилируютъ).
Фіеско (все время стоитъ, задумчиво опустивъ голову на грудь).
Кальканьо. Народъ и сенатъ хочетъ видѣть своего повелителя въ царственномъ нарядѣ, чтобъ его привѣтствовать. Позвольте намъ, свѣтлѣйшій герцогъ, торжественно проводить васъ въ синьорію.
Фіеско. Позвольте мнѣ прежде удовлетворить мое сердце. Я былъ принужденъ покинуть дорогое мнѣ существо въ боязливомъ предчувствіи; женщину, которая: раздѣлитъ со мной величіе этой ночи. (Растроганно). Будьте добры, проводите меня къ вашей прелестной герцогинѣ. (Хочетъ идти).
Кальканьо. Оставлять-ли тутъ валяться злодѣя? Въ этомъ углу, что ли, будетъ онъ скрывать свой стыдъ?
Центуріоне. Наткните его голову на алебарду!
Цибо. Пускай его разрубленное тѣло промететъ нашу мостовую. (Свѣтитъ на трупъ).
Кальканьо (испуганный, подавленнымъ голосомъ). Смотрите сюда, генуэзцы! Видитъ Богъ, это не лицо Джанеттино.
Фіеско (останавливается, бросаетъ испытующій взглядъ, потомъ въ оцѣпенѣніи отводитъ его судорожнымъ движеніемъ лица). Нѣтъ, дьяволъ, нѣтъ это не лицо Джанеттино, коварный дьяволъ! (Съ блуждающими глазами). Вы говорите, что Генуя моя? моя? (Съ бѣшенымъ порывомъ и страшнымъкрикомъ). Адское ослѣпленіе! — это моя жена! (Падаетъ какъ пораженный громомъ, на землю. Заговорщики стоятъ вокругъ него въ мертвомъ молчаніи съ ужасомъ на лицѣ).
Фіеско (поднимается обезсиленный, глухимъ голосомъ). Я мою жену убилъ, генуэзцы? умоляю васъ, не глядите такими блѣдными, какъ у привидѣній, лицами на эту игру природы. Хвала Господу! бываютъ испытанія судьбы, которыхъ человѣку нечего страшиться, потому что онъ только, человѣкъ. Кому не дано испытать божественное блаженство, тому не даются и дьявольскія муки. А тутъ было бы еще нѣчто болѣе ужасное. (Съ ужасающимъ успокоеніемъ). Генуэзцы! Слава Богу! это не могло случиться.
Арабелла. Пусть бы они убили меня, что мнѣ теперь еще терять? Сжальтесь надо мною; здѣсь я оставила мою синьору и нигдѣ не найду ее.
Фіеско (подходитъ къ ней; тихимъ, дрожащимъ голосомъ). Леонорой зовутъ твою госпожу?
Арабелла (радостно). Какое счастье, что вы тутъ, добрый, хорошій господинъ! Не гнѣвайтесь на насъ, мы никакъ не могли ее удержать.
Фіеско (глухо и злобно ей). Отъ чего удержать, ненавистная?
Арабелла. Чтобъ она не убѣжала.
Фіеско (злѣе). Молчи! куда не убѣжала?
Арабелла. Въ толпу.
Фіеско (бѣшено). Превратись въ крокодила языкъ твой! Какъ была она одѣта?
Арабелла. На ней былъ пурпуровый плащъ…
Фіеско (въ безуміи набрасывается на нее). Исчезни въ глубинѣ ада! Гдѣ она взяла плащъ?
Арабелла. Онъ лежалъ здѣсь на землѣ.
Нѣкоторые заговорщики (вполголоса). Джанеттино былъ здѣсь убитъ.
Фіеско (мертвенно обезсиленный, качаясь отступаетъ. Арабеллѣ). Твоя госпожа найдена. (Арабелла уходитъ боязливо. Фіеско оглядываетъ толпу дико глазами и говоритъ тихимъ, постепенно возвышающимся до крика голосомъ). Это правда! правда? и я игрушка этого безпредѣльнаго злодѣйства. (Звѣрски ударяя мечемъ себя). Отойдите прочь! вы человѣческія лица! (Оскаливъ зубы и дерзко обращаясь къ небу). А! если-бы у меня въ зубахъ было все мірозданіе, я чувствую, я былъ-бы готовъ изгрызть и истерзать всю природу, пока бы она не приняла вида моихъ страданій. (Къ остальнымъ, трепетно стоящимъ вокругъ него). Люди! жалкія существа! какъ они стоятъ тутъ, благословляя себя и считая себя блаженными, что они не я! что не я! (Впадая въ тупую дрожь). Я одинъ получилъ этотъ ударъ. (Скорѣе и болѣе дико). Я? почему я? отчего вмѣстѣ со мной и не эти? Отчего мои страданья не должны сглаживаться подлѣ страданій другихъ существъ, такихъ-же какъ я?
Кальканьо (боязливо). Мой дорогой герцогъ.,
Фіеско (наступаетъ на него съ ужасающей радостью). А! добро пожаловать! Вотъ слава Богу, еще одинъ, кого раздавилъ этотъ громъ! (Бѣшено обнимая Кальканьо). Братъ по страданью, прими это проклятье! она умерла! ты ее тоже любилъ! (Онъ заставляетъ его приблизиться къ Леонорѣ и прижимаетъ его голову къ ней). Терзайся! она умерла! (Съ неподвижнымъ домъ, прикованнымъ къ одному мѣсту). А! еслибъ стоялъ я у входа къ проклятымъ, и глаза мои могли бы видѣть жестокія пытки замысловатаго ада, и уши мои впивали-бы визгливые стоны грѣшниковъ, — кто знаетъ, можетъ быть тогда-бы я перенесъ мои страданія. (Съ ужасомъ идя къ трупу). Моя жена лежитъ здѣсь убитая, — нѣтъ этимъ мало сказано! (Съ удареніемъ). Я, злодѣй, убилъ мою жену! О, нѣтъ! для ада и это пустая шутка! онъ сперва возноситъ меня до крайнихъ, скользкихъ, головокружительныхъ высотъ радости, доводитъ меня до порога неба и тогда внизъ — тогда — о, еслибъ мое дыханье могло заразить чумой счастье человѣческихъ душъ — тогда я убиваю мою жену. Нѣтъ, адская выдумка еще тоньше; тогда опрометчиво обманываютъ меня (презрительно) два глаза — и — (съ ужаснымъ удареніемъ) я убиваю — мою жену. (Съ язвительнымъ смѣхомъ). Вотъ мастерское дѣло! (Всѣ заговорщики потрясены, опираются на свое оружіе.. Нѣкоторые вытираютъ слезы. Пауза).
Фіеско (истомленный, оглядывая всѣхъ кругомъ). Рыдаетъ здѣсь кто-нибудь изъ васъ? Да, клянусь Богомъ, люди, задушившіе герцога, плачутъ. (Въ тихомъ горѣ). Говорите, плачете вы объ этомъ высшемъ предательствѣ смерти или о трусости моей души! (Печально и трогательно глядя на трупъ Леоноры). Гдѣ въ теплыхъ слезахъ смягчались твердыя какъ скала души убійцъ, тамъ Фіеско съ отчаяніемъ проклиналъ. (Падая въ слезахъ около трупа). Леонора, прости, небо нельзя привести къ раскаянью злобой. (Мягко и съ грустью). Многіе годы назадъ, Леонора, предвкушалъ я праздникъ того часа, когда я представлю генуэзцамъ ихъ герцогиню. Я ужъ заранѣе видѣлъ тогда, съ какою прелестью ты стыдливо краснѣешь, какъ царственно прекрасно вздымается твоя грудь подъ серебрянымъ покрываломъ одежды, какъ пріятно твой нѣжный голосъ прерывается отъ восхищенья. (Оживленнѣе). Ахъ! какъ опьяняюще ужъ долетало до меня гордое, восторженное привѣтствіе толпы, какъ въ поникшей зависти отражалось торжество моей милой! Леонора, часъ насталъ, — твой Фіеско — герцогъ Генуи, но послѣдній Генуэзскій нищій задумается промѣнять свое ничтожество на мои мученья и пурпуръ. (Трогательнѣе). Жена дѣлитъ съ нимъ его горе, — съ кѣмъ раздѣлю я мое величіе? (Онъ плачетъ сильнѣе и приникаетъ лицомъ къ трупу. Всѣ окружающіе тронуты)
Кальканьо. Это была прекрасная женщина.
Цибо. Только народу еще не слѣдуетъ сообщать объ этой тяжелой утратѣ. Она отниметъ мужество у нашихъ и передастъ! его врагамъ.
Фіеско (встаетъ сдержанный и твердый). Слушайте, генуэзцы, Провидѣнье, на сколько я понимаю намекъ его, нанесло! мнѣ этотъ ударъ, чтобъ испытать мое сердце въ его приближеніи къ величію. Это было отчаянное испытаніе! Теперь ужъ я не боюсь ни страданій, ни восторговъ. Идемте!! Вы сказали мнѣ, что Генуя меня ждетъ? Я подарю Генуѣ властителя, какого еще не было видано нигдѣ въ Европѣ. Идемте! этой несчастной герцогинѣ я устрою такія похороны, что жизнь потеряетъ своихъ поклонниковъ, и смерть заблеститъ, какъ невѣста. Слѣдуйте за вашимъ герцогомъ! (Уходитъ, сопровождаемый знаменами).
Андреа. Тамъ они ликуютъ.
Ломеллино. Счастье ихъ опьянило. Ворота сорваны. Все устремляется въ синьорію.
Андреа. Конь пугался только моего племянника. Мой племянникъ умеръ. Слушайте, Ломеллино.
Ломеллино. Что? еще, еще вы надѣетесь, герцогъ?!
Андреа (серьезно). Дрожи за свою жизнь, называя меня насмѣшливо герцогомъ, если я даже не смѣю надѣяться.
Ломеллино. Милостивый господинъ, на вѣсахъ жизни въ чашѣ Фіеско цѣлый, бурливый народъ, что-же въ вашей?
Андреа (величаво и тепло). Небо.
Ломеллино (ядовито и пожимая плечами). Съ тѣхъ поръ, какъ изобрѣтенъ порохъ, Ангелы въ битвы не вмѣшиваются.
Андреа. Жалкая обезьяна тотъ, кто у отчаивающагося старика отнимаетъ его Бога! (Серьезно и повелительно). Иди, объяви, что Андреа еще живъ! Андреа, скажешь ты, проситъ своихъ дѣтей, чтобъ они все-таки не гнали его на восьмидесятомъ году его жизни къ чужеземцамъ, которые никогда не простятъ ему процвѣтанія его родины. Скажи имъ это, а также, что Андреа проситъ у своихъ дѣтей только такой клочекъ земли его родины, гдѣ бы онъ могъ сложить свои старыя кости.
Ломеллино. Я повинуюсь, но сомнѣваюсь въ успѣхѣ. (Хочетъ идти).
Андреа. Слушай! захвати съ собой эту сѣдую прядь волосъ; ты скажешь, что она была послѣдняя на моей головѣ и спала въ третью январьскую ночь, когда Генуя оторвалась отъ моего сердца; что восемьдесять лѣтъ держались эти волосы, что на восьмидесятомъ году они спали съ лысой головы; волосы дряблы, но довольно еще крѣпки, чтобъ застегнуть ими пурпурную мантію стройному юношѣ. (Уходитъ, закрывъ лицо руками. Ломеллино спѣшитъ въ противоположную улицу. Слышны шумные радостные крики, среди звуковъ трубъ и литавръ).
Веррина. Тамъ ликуютъ. Въ честь кого?
Бургоньино. Они, вѣроятно, провозглашаютъ Фіеско герцогомъ.
Берта (боязливо прижимается къ Бургоньино). Мой отецъ смотритъ такъ страшно Сципіо!
Веррина. Оставьте меня одного, дѣти, — о Генуя! Генуя!
Бургоньино. Чернь боготворитъ его и ревѣла, требуя пурпура. Дворянство съ ужасомъ къ этому прислушивалось и не смѣло сказать «нѣтъ».
Веррина. Сынъ мой, я все мое имущество превратилъ въ золото и велѣлъ перенести его на твой корабль. Возьми твою жену и немедленно отправляйся въ море. Можетъ быть, и я за тобой послѣдую потомъ. Можетъ быть, — никогда. Плывите въ Марсель и (съ тяжелымъ чувствомъ ихъ обнимая) помоги вамъ Господи! (Быстро уходитъ).
Берта. Ради Бога! что задумалъ отецъ?
Бургоньино. Поняла ты отца?
Берта. Бѣжать! о, Господи! бѣжать въ день брака!
Бургоньино. Такъ онъ приказалъ, и мы будемъ послушны. Оба уходятъ къ гавани).
Фіеско. Веррина! желанная встрѣча. Я только что вышелъ искать тебя.
Веррина. И я шелъ за этимъ.
Фіеско. Не замѣчаетъ Веррина никакой перемѣны въ своемъ другѣ?
Веррина (сдержанно). Я бы никакой не желалъ.
Фіеско. Но никакой и не видишь?
Веррина (не смотря на него). Я надѣюсь никакой не видѣть.
Фіеско. Я спрашиваю: не находишь ты никакой?
Веррина (послѣ бѣглаго взгляда). Я никакой не нахожу.
Фіеско. Ну, видишь-ли, стало быть это правда, что власть не дѣлаетъ тирановъ. Съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались, я сталъ герцогомъ Генуи, и Веррина (обнимая его) встрѣчаетъ такія-же горячія объятія мои, какъ прежде.
Веррина. Тѣмъ хуже, что онъ на нихъ долженъ отвѣчать холодностью. Видъ Величества падаетъ, какъ разсѣкающій ножъ, между мной и герцогомъ. Джіованни Лодовико Фіеско былъ обладателемъ широкихъ областей въ моемъ сердцѣ, — теперь, вѣдь, онъ завоевалъ Геную, и я беру назадъ мое владѣнье.
Фіеско (пораженный). Не дай Богъ! такая расплата за герцогство была-бы слишкомъ жидовской цѣной.
Веррина (бормочетъ мрачно). Гм! такъ ужъ, вѣрно, свобода настолько вышла изъ моды, что прикидываютъ республики первому встрѣчному за безцѣнокъ.
Фіеско (кусая губы). Этого никому не говори, кромѣ Фіеско.
Веррина. О, конечно, выдающаяся должна быть голова, отъ которой правда отходитъ безъ пощечины. Но жаль! Хитрый игрокъ просмотрѣлъ только одну карту. Онъ разсчитывалъ на то, что не возбудитъ никакой зависти, но остроумный хитрецъ, къ несчастью, выпустилъ изъ виду патріотовъ. (Очень значительно). А сдѣлалъ-ли угнетатель свободы ходы, чтобъ побѣждать и римскую добродѣтель? Клянусь Богомъ живымъ, скорѣе соберутъ мои кости на колесѣ палача, чѣмъ станутъ потомки отрывать ихъ на кладбищѣ герцогства.
Фіеско (беретъ его ласково за руку). Даже еслибы герцогъ былъ твоимъ братомъ? еслибъ онъ сдѣлалъ свое владѣніе исключительно сокровищницей благотворительности, для которой до сихъ поръ надо было прибѣгать къ нищенскому выпрашиванію? Веррина, и тогда нѣтъ?
Веррина. И тогда нѣтъ! Подарокъ изъ награбленнаго еще не спасъ ни одного вора отъ висѣлицы. Сверхъ того со мной такое великодушіе неумѣстно. Я-бы еще могъ допустить, чтобъ мой согражданинъ мнѣ сдѣлалъ какое добро: съ моимъ согражданиномъ я-бы надѣялся разсчитаться. Подарокъ властителя есть милость, — а милости я принимаю только отъ Бога.
Фіеско (сердясь). Легче бы мнѣ было оторвать Италію отъ Атлантическаго моря, чѣмъ этого упрямца отъ его заблужденій.
Веррина. А все-таки ты искусно умѣешь отрывать; агнецъ республики можетъ много разсказать о томъ, какъ ты вырвалъ его изъ пасти волка Доріа, чтобъ сожрать самому. Но довольно. — А вотъ что, между прочимъ, скажи мнѣ, герцогъ, въ чемъ провинился бѣднякъ, котораго вы прицѣпили къ воротамъ іезуитскаго собора?
Фіеско. Каналья поджигалъ Геную.
Веррина. Но, вѣдь, законы каналья оставилъ въ цѣлости?
Фіеско. Веррина разбиваетъ мою дружбу.
Веррина. Прочь съ дружбой! Я же говорю тебѣ, что я тебя больше не люблю; клянусь тебѣ, что я тебя ненавижу, ненавижу, какъ змѣю рая, принесшую первое зло въ мірозданіе, отчего уже пятое тысячелѣтіе льется кровь. Слушай, Фіеско, не какъ подвластный съ властителемъ, не какъ другъ съ другомъ, а какъ человѣкъ съ человѣкомъ говорю я съ тобой. (Рѣзко и сильно). Ты провинился передъ величіемъ истиннаго Бога тѣмъ, что воспользовался руками добродѣтели для мошенничества, патріотами Генуи для разврата. Фіеско, еслибъ я тоже былъ въ числѣ честныхъ глупцовъ, не замѣчающихъ плута, Фіеско, клянусь всѣми ужасами вѣчности, я-бы готовъ былъ свить веревку изъ моихъ собственныхъ жилъ и удавиться ею, чтобъ моя отлетающая душа обливала тебя отравой. Царственное злодѣйство, конечно, разбиваетъ золотую чашу на вѣсахъ человѣческихъ грѣховъ, но ты насмѣялся надъ небомъ и отвѣтишь на Страшномъ судѣ. (Фіеско, пораженный, молча глядитъ но него большими глазами).
Веррина. Не обдумывай никакого отвѣта. Мы покончили. (Пройдясь взадъ и впередъ). Герцогъ Генуи, я познакомился на корабляхъ вчерашнихъ тирановъ съ породой несчастныхъ существъ, которыя пережевываютъ свою издавнюю вину каждымъ взмахомъ весла и льютъ свои слезы въ океанъ, а онъ слишкомъ богатъ, чтобъ считать такія капли. Хорошій властитель начинаетъ свое правленіе милосердіемъ. Хочешь-ли ты рѣшиться освободить каторжниковъ на галерахъ?
Фіеско (ядовито). Пусть будутъ они первыми жертвами моей тирайніи. Иди, освободи ихъ всѣхъ.
Веррина. Дѣло будетъ сдѣлано только вполовину, если не увидишь радости, которую оно доставитъ. Испытай это и пойди самъ. Большіе господа такъ рѣдко бываютъ свидѣтелями своего зла, должны-ли они и добро дѣлать за своей спиной? Я бы думалъ, что чувства даже послѣдняго нищаго не могутъ быть ничтожны для герцога.
Фіеско. Веррина, ты ужасенъ; но, не знаю, почему, я долженъ за тобой слѣдовать. (Оба идутъ къ морю).
Веррина (останавливается съ грустью). Но еще разъ обними меня, Фіеско! здѣсь, вѣдь нѣтъ никого, кто бы видѣлъ, что Веррина плачетъ и властелинъ растроганъ (искренно обнимаетъ его). Конечно, никогда не бились два такихъ сильныхъ сердца одно подлѣ другого; мы же такъ горячо любили другъ друга (Сильно плача на груди Фіеско). Фіеско, Фіеско, ты освобождаешь въ моемъ сердцѣ мѣсто, которое не займетъ человѣчество трижды взятое.
Фіеско (очень растроганный). Будь моимъ другомъ!
Веррина. Сбрось этотъ ненавистный пурпуръ, — и я буду другомъ! Первый властитель былъ убійца и ввелъ пурпуръ, чтобъ скрыть въ этомъ кровавомъ цвѣтѣ пятна своихъ дѣяній. Слушай, Фіеско, я воинъ, я мало знакомъ съ заплаканными глазами; Фіеско, это мои первыя слезы, — сбрось этотъ пурпуръ!
Фіеско. Молчи!
Веррина (сильнѣе). Фіеско, положи на одну сторону всѣ короны міра въ награду, — на другую всѣ пытки, для устрашенія, — и прикажи мнѣ преклонить колѣно передъ смертнымъ — я не соглашусь. Фіеско! (падая къ его ногамъ) это мое первое колѣнопреклоненіе: сбрось этотъ пурпуръ!
Фіеско. Встань и не раздражай меня больше.
Веррина (рѣшительно). Я встаю и больше тебя не раздражаю. (Они стоятъ подлѣ доски, служащей мостикомъ на галеру). Герцогъ идетъ впереди. (Идутъ по доскѣ).
Фіеско. Зачѣмъ ты дергаешь мой плащъ?.. Онъ падаетъ!
Веррина (со страшной насмѣшкой). Ну, если пурпуръ падаетъ, и герцогъ долженъ падать за нимъ! (сбрасываетъ его въ море).
Фіеско (кричитъ на волнѣ). Спаси меня, Генуя! спаси, спаси своего герцога… (тонетъ).
СЕМНАДЦАТЫЙ ВЫХОДЪ.
Кальканьо (кричитъ). Фіеско, Фіеско. Андреа вернулся! половина Генуи бѣжитъ къ нему на встрѣчу. Гдѣ Фіеско?
Веррина (твердымъ голосомъ). Утонулъ!
Центуріоне. Кто отвѣчаетъ? адъ или домъ сумасшедшихъ?
Веррина. Утопленъ, если это лучше звучитъ. — Я иду къ Андреа. (Всѣ стоятъ группами неподвижно).
Примѣчанія къ «Заговору Фіеско»
правитьЭпиграфъ въ трагедіи: Nam id facinus inprimis ego memorabile existimo sceleris atque periculi novitate взять изъ книги Саллюстія о заговорѣ Каталины (VI, 4) и значитъ: «Ибо это злодѣяніе я почитаю особенно достопамятнымъ по необычайности преступленія и опасности».
Стр. 267. Яковъ Фридрихъ Абель (1751—1829), которому посвящена трагедія, былъ не только профессоромъ, но и другомъ поэта.
Гамбургскій дроматургистъ — авторъ «Гамбургской драматургіи», Г. Э. Лессингъ, который въ своемъ замѣчательномъ критическомъ трудѣ не разъ обращается къ вопросу, въ какой степени поэтъ имѣетъ право отступать отъ исторической истины.
Стр. 270. Блестящій Аполлонъ, слитый съ мужественной красотою Антиноя: странная ошибка — красота Антиноя должна скорѣе считаться женственной.
Фіеско избавитъ Геную отъ тирана: послѣ избавитъ надо вставить еще слова долженъ избавитъ (Боксбергеръ).
Стр. 270. Только въ этомъ мѣстѣ ты можешь промахнуться; вѣрнѣе было бы: ошибиться. Слова Джанеттино значатъ: въ мѣстѣ, куда ударить, ты можешь ошибиться, но не въ особѣ того, кого долженъ убить.
Стр. 272. Если тебѣ посчастливится, ей (моей сообразительности) совсѣмъ конецъ, т.-е. такъ это невѣроятно.
Стр. 273. Силуэтъ Леоноры — анахронизмъ, такъ какъ силуэты появились лишь въ 1767 году.
Стр. 273. Званіе прокуратора — коллегія прокураторовъ, правившихъ городомъ, состояла изъ восьми членовъ; два раза въ годъ избирались два новыхъ члена на два года.
Стр. 276. Фіеско: Даже если бы ты окончательно во всемъ разочаровался; въ оригиналѣ: «Даже если бы добродѣтель пала въ цѣнѣ».
Стр. 277. Фіеско: Я бы велѣлъ тебя повѣсить, если бы для этого мнѣ пришлось сказать больше двухъ: если бы это не было такъ легко.
Стр. 280. Веррина: Что сказалъ Виргиній своей опозоренной дочери? Веррина хочетъ убить свою обезчещенную дочь; но онъ ошибается: Виргиній (см. въ словарѣ), чтобы предотвратить позоръ, убилъ свою дочь до того, какъ она была опозорена.
Стр. 286. Мавръ: Французы были крысы въ Генуѣ и т. д.: Французы были всесильны въ Генуѣ при Францискѣ I. Андрей Доріа изгналъ ихъ въ 1528 г.
Стр. 288. Цибо: Онъ былъ двадцать девятымъ среди избирателей и приготовилъ свой золотой шаръ. Въ выборахъ прокуратора принимали участіе не всѣ дворяне, но лишь тридцать изъ нихъ по жребію: избирателемъ былъ тотъ, кто вынималъ изъ урны золотой шаръ.
Фіеско: мальчика Октавія: вѣрнѣе Октавіана (Августа).
Стр. 289. Первый ремесленникъ: Нашихъ мировыхъ судей и т. д.; это собственно но мировые судьи, но такъ называемые conservatores legum: (хранители законовъ), на обязанности которыхъ лежало наблюденіе за правильностью выборовъ. Шиллеръ по ошибкѣ смѣшалъ ихъ съ conservatores pacis (хранителями мира), разбиравшими мелкія драки, дѣла брачныя и т. д.
Стр. 291. Джанеттино: я буду стоять на горѣ, какъ Неронъ. По разсказамъ историковъ, Неронъ любовался пожаромъ Рима не съ горы, а съ крыши дома.
Стр. 294. Ломеллино: Берегитесь. Вы еще объ этотъ черный камень сломите себѣ шею: игра словъ — Lavagna по-итальянски значитъ шиферъ, аспидъ.
Стр. 294. Дарсена — генуэзскій портъ.
Стр. 296. Романо: Огонь творчества встрѣчаетъ меньше пищи, чѣмъ огонь: теперь его занимаетъ больше тяжелая судьба отечества, чѣмъ искусство. Въ поискахъ за контурами лица Брута онъ ищетъ не модели, а спасителя родины отъ тирана.
Стр. 300. Фіеско: Но безпредѣльное величіе въ томъ, чтобы украсть корону. У Реца, служившаго матеріаломъ для Шиллера, Веррина говоритъ: «Украсть корону — такое замѣчательное преступленіе, что оно можетъ сойти за добродѣтель. Жалкій пиратъ, кравшій маленькія лодки во времена Александра, былъ сочтенъ гнуснымъ воромъ, а великій завоеватель, опустошавшій цѣлыя государства, до сихъ поръ считается героемъ».
Вся сцена написана подъ вліяніемъ сцены между Цезаремъ и Порціей въ «Юліѣ Цезарѣ» Шекспира (II, 2).
Стр. 301. У Реца и Робертсона также говорится о двухъ предложенныхъ заговорщиками и отвергнутыхъ Фіеско способахъ убить обоихъ Доріа. Слова Фіеско — И Патроклъ скончался тоже — стихъ изъ Иліады (XXI, 107).
Рецъ разсказываетъ: «Въ условленный день онъ, чтобы отклонитъ отъ себя всякое подозрѣніе, посѣтилъ нѣсколькихъ лицъ, былъ во дворцѣ Доріа, гдѣ, встрѣтивъ дѣтей Джанеттино, ласкалъ и цѣловалъ ихъ въ его присутствіи. Затѣмъ онъ попросилъ его приказать командирамъ галеръ пропустить безпрепятственно его суда, которыя черезъ нѣсколько часовъ отправляются противъ туровъ. Майльи прибавляетъ, что Фіеско просилъ еще Джанеттино передать объ этомъ его дядѣ, чтобы ме возбудить въ герцогѣ какого-либо подозрѣнія, когда онъ объ этомъ узнаетъ. Поздно вечеромъ комендантъ Генуи явился къ герцогу съ докладомъ, что большинство караульныхъ покинуло свои посты, а въ домъ Фіеско со всѣхъ сторонъ стекаются вооруженные люди. Джанеттино назвалъ его обманщикомъ и успокоить дядю, разсказавъ ему свой разговоръ съ Фіеско».
Стр. 312. Монологъ Фіеско почти дословно взятъ Шиллеромъ у Реца. Милостивое освобожденіе братьевъ Ассерато также упомянуто у Реца.
Стр. 319. Рецъ разсказываетъ: «Затѣмъ Фіеско отправился въ покои своей супруги, чтобы открыть ей свою тайну. Онъ старался разсѣять ея страхи всѣми возможными доводами, указывалъ на то, что возврата нѣтъ, что дѣло зашло слишкомъ далеко. Ни слезы, ни мольбы ея не подѣйствовали, равно какъ увѣщанія его воспитателя Паоло Паза».
Русскіе переводы «Заговора Фіеско».
править1. Заговоръ Фіеско въ Генуѣ. Трагедія г. Шиллера, въ 5 д. Переводъ Г. и А. М. 1803.
2. Заговоръ Фіеско въ Генуѣ. Трагедія въ 5 дѣйствіяхъ Фридриха Шиллера. Съ нѣмецк. Переводчика «Разбойниковъ» (H. X. Кетчера). М. 1830.
3. Заговоръ Фіеско въ Генуѣ. Переводъ Н. В. Гербеля. («Шиллеръ въ переводѣ русскихъ писателей» изд. Гербеля). Спб. 1859 и позднѣе. Отд. изд. Спб. 1859.
4. Заговоръ Фіеско въ Генуѣ. Трагедія въ 5 д. Пер. съ нѣм. Изд. Ф. А. Іогансона. Кіевъ. 1892.
5. Заговоръ Фіеско въ Генуѣ. Перевелъ для настоящаго изданія В. А. Крыловъ, при участіи Ф. Ф. Фидлера.
- ↑ Нѣкоторые біографы (Панеске, Вельрихъ) увѣряютъ, что Шиллеръ колебался между двумя героями трагедіи — Конрадиномъ швабскимъ и Фіеско, но предпочелъ послѣдняго, какъ лицо болѣе интересное со стороны драматической интриги.
- ↑ Minor, Schiller. Sein Leben und seine Werke. Berlin, 1890 Томъ 2-й, стр. 24 и слѣд.
- ↑ Minor, Schiller. Sein Leben und seine Werke. Berlin, 1890 Томъ 2-й, стр. 24 и слѣд.
- ↑ Otto Brahm, Schiller Berlin, 1888 Томъ 1-й, стр. 239 и слѣд.
- ↑ Уже въ 1784 г. «Фіеско» вышелъ вторымъ изданіемъ, а въ 1785 г. три первыя пьесы Шиллера («Räaber» «Fiesco» «Kabale und Liebe») изданы вмѣстѣ, отдѣльной книжкой.
- ↑ Замѣтимъ кстати, что Плюмике, исковеркавшій «Разбойниковъ», (см. выше стр. 181). передѣлалъ для сцены также «Фіеско». У него Фіеско закалывается съ отчаянія, потому что нечаянно убилъ свою жену.
- ↑ Его трупъ былъ на&денъ черезъ 4 дня и спущенъ на морское дно.
- ↑ Она въ драмѣ заступаетъ мѣсто исторической Перреты Дорія, вдовы брата Элеоноры (рожденной де Чиби).
- ↑ Въ театральной обработкѣ пьесы (си. ниже) эта сцена исключена; Элеонора остается жива. По исторіи Элеонора, вторично вышла замужъ за маркиза Вителли, а послѣ его смерти поступила въ монастырь, во Флоренціи. Умерла въ 1594 г.
- ↑ Scherr, Schiller und seine Zeit, 1859, стр. 232.
- ↑ Brahm, I, стр. 236.
- ↑ Kuno Fischer, Die Selbstbekenntnisse Schillers, Frankfurt. 1858.
- ↑ Gervinus, Geschichte der deutschen Dichtung.
- ↑ Шиллеръ взялся за передѣлку неохотно, но торопился окончить ое въ виду того, что упомянутый выше Илюмике намѣревался «обработать» «Фіеско» для берлинскаго театра.
- ↑ У Ротца эти слова говоритъ Веррина: «Le erime d' usurper uno couronne est si illustre, qu’il peut passer pour une vertue».
- ↑ Разборъ драмы Вейссе «Ричардъ III». («Гамб. Драматургія»).