Заговор Катилины против республики Римской, описанный Саллюстием. С французского Билькокова перевода. Москва, в Типографии П. Бекетова. В 12 д. л. 136 страниц, с картинкою.
Заговор Катилины есть достопамятнейшая эпоха в римской истории, прославленная чрезвычайною дерзостью злоумышления, редкими дарованиями главы мятежников, прозорливыми распоряжениями консула Цицерона, и наконец бессмертным именем Саллюстия, который оставил потомству описание о сем важном происшествии, быв очевидным свидетелем оного. Другое сочинение Саллюстиево, в целости до нас дошедшее, и также образцовым почитаемое, содержит в себе описание войны между римлянами и Югуртою, царем нумидийским. От пространной Римской истории сего автора остались только некоторые отрывки. Еще известны две речи о правительстве и одна ругательная на Цицерона, приписываемые Саллюстию; однако многие критики почитают их подложными.
Саллюстий удачно подражал Фукидиду в сильной выразительности, в точной определенности и в важности слова. Древние и новейшие ученые почитают его великим писателем, с тою только разностью, что одни приписывают ему более достоинств, другие менее. Марциал называет его первым историком римским[1]; многие были одного мнения с Марциалом. Тит Ливий, вменяя в порок Саллюстию то, что он занятые у греков мысли будто бы ослаблял и безобразил, предпочитает ему Фукидида. Суд пристрастный! Сенека свидетельствует, что Тит Ливий не столько любил Фукидида, сколько боялся Саллюстия, и что, поставив Саллюстия ниже греческого историка, он надеялся скорее взять верх над римским. Из сего видим, что великий талант не предостерег Тита Ливия от зависти, хотя восхищаясь прекрасным слогом, любил представлять его в уме своем человеком кротким и совершенно добродетельным.
Читая Саллюстия, нельзя не видеть, что он весьма хорошо знал человеческое сердце. Не только происшествия, но даже причины сих происшествий он изобразил кистью искусного художника. Читатель остается в нерешительности, чему более надлежит удивляться, описаниям ли, изображениям лиц, или речам, которые историк наш влагает в уста своим героям. Многие сравнивают его с Тацитом; другие последнему отдают преимущество в глубокомыслии, в знании человеческого сердца и в сильной выразительности.
В писаниях Саллюстия находят следующие погрешности, излишества и недостатки: предисловия, не имеющие никакой связи с повествованием; частые отступления от главного предмета; частое употребление слов старинных и новоизобретенных, смелых метафор и греческих выражений, наконец умышленное опущение многих событий, а особливо таких, которые служат к прославлению Цицерона. Сенат определил торжественно возблагодарить Цицерона за избавление республики от величайшей опасности без пролития крови; Катул и Катон в собрании сената наименовали его отцом отечества; Капуа определила воздвигнуть ему статую за спасение Рима; сенат почтил его беспримерным отличием, повелев совершить во храмах обряд моления (supplicatio), отличием, на которое имели право только триумфаторы: Саллюстий о том не говорит ни слова! В Заговоре Катилины все подробно описано, кроме того, что сделано Цицероном, спасителем Рима! Неужели Саллюстий не чувствовал, что такое молчание, за которое и беспристрастного историка не прощают, неприятелю вменено будет в гнусный поступок? Неужели он думал, что, скрыв общественные события, предаст их забвению, и что никто другой не возвестит о них потомству? Не долженствовал ли он предвидеть, что умышленное молчание подаст причину говорить: Саллюстий ничего не упомянул о почестях, которыми сенат и народ римский отличил консула Цицерона?
Впрочем, вражда такого человека, каким описывают Саллюстия, не служит к бесславью Цицерона. Все единодушно свидетельствуют, что Саллюстий, имея редкие дарования, был человек развращеннейший. Он изгнан из сената за распутство, и в такое время, когда благонравие наблюдалось в Риме уже не так строго, как прежде. Писатели, достойные вероятия, утверждают, что он употреблял в своих сочинениях важный слог, и занимал у Катона Цензора старинные слова единственно для того, чтобы прикрыть развращенность своих нравов, обмануть читателей, и заставить их думать, будто любит строгие правила первых веков республики.
Саллюстий, расточив свое имение, пристал к стороне Цесаря, который, при тогдашних обстоятельствах, имел нужду в подобных людях. Порочные во все времена были орудиями честолюбивых. Диктатор доставил ему в сенате прежнее место, и по окончании войны в Африке поручил ему Нумидию в управление. Наш историк, ограбив провинцию, собрал несметные богатства, купил великолепный сельский замок близ Тиволи, и славные сады, известные до сих пор под именем Саллюстиевых. Жители Нумидии жаловались Цесарю на своего бессовестного правителя; но тому ли наказывать хищника, кто сам похитил из храма общественное сокровище? Саллюстий дал половину награбленной добычи своему покровителю, а другую оставил себе на прожиток. Таков был человек, который в сочинениях своих вопиет на всеобщий разврат, и часто упоминает о древних нравах.
Саллюстиевы сочинения о заговоре Катилины и о войне Югуртинской переведены на российский язык с подлинника, и напечатаны в С. Петербурге 1769 года. Надобно признаться, что лет за сорок прежде в России выходило более полезных книг, нежели в нынешнее время, хотя теперь более книжных лавок и типографий. Тогда прилежнее занимались классическими сочинениями древних писателей. Если б мелочные французские произведения не отнимали у нас много времени; если б с тех пор мы постоянно занимались обрабатыванием вкуса и языка, следуя правилам здравой словесности: то теперь могли бы уже хвалиться немаловажными успехами. Не имея перед собою старого перевода описания заговора Катилины, не можем сделать сравнение между им и нынешним; сличать же сей последний с латинским подлинником не почитаем за нужное. На заглавном листке объявлено, что наш автор переводил с французского языка; это значит, что он не отвечает за точность своего перевода против латинского подлинника. Впрочем можно решительно сказать, что охотники до полезного чтения, не заботящиеся, с какого языка и верно ли переведено сочинение, останутся довольны сею книгою. Г. переводчик понимал своего автора и выражал на русском языке мысли его, так как говорят в хороших обществах. Уважая полезный труд, читатели охотно извинят некоторые погрешности против чистоты языка, например «Отрывки творений его, дошедшие до нас, достаточны его обессмертить» (Предисл. стр. VII); «самые его выражения — доказывают торжество добродетели, принуждающей человека самого развратного ей благоговеть» (там же стр. XI); «не приверженный ни к которой партии, страх и надежда не могут меня тревожить» (стр. 20); «она (то есть республика) была как будто истощена великими мужами» (стр. 101, здесь г. переводчик, по-видимому, желая выразить, что в Риме перевелись великие мужи, сказал совсем другое); и проч. Читатели, знакомые с древнею словесностью, лучше хотели бы видеть Силлу (Sylla), Цезаря (Caesar), нежели Циллу, Кесаря; ибо собственные имена должно писать и выговаривать по свойству языка латинского.
Если бы позволяло пространство журнала, мы поместили бы здесь для примера мастерские Саллюстиевы изображения Катилины, Семпрония, Цезаря и Катона, также прекрасны речи, которые наш историк влагает в уста Цезарю (стр. 83) Катону (стр. 92), Катилине (стр. 106): это бессмертные памятники древнего красноречия.
Пожелаем, чтобы кто-нибудь из наших ученых соотечественников принял на себя труд перевести Саллюстиевы сочинения с латинского подлинника, и прославился бы, подобно иностранным литераторам, с успехом трудившимся над переложением знаменитого римского историка.
Новая книга. Заговор Катилины против Республики Римской, описанный Саллустием. С французскаго Билькокова перевода… // Вестн. Европы. — 1807. — Ч. 31, N 2. — С. 124-131.
- ↑ Crispus Romana primus in historia.