Завещание (Мелье)/ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. ПРЕДИСЛОВИЕ. ЗАДАЧА ТРУДА

Дорогие друзья, мне нельзя было при жизни открыто высказать то, что я думал о порядке и способе управления людьми, об их религиях и нравах, это сопряжено было бы с очень опасными и прискорбными последствиями; поэтому я решил сказать вам это после своей смерти. Я желал бы сказать вам это во всеуслышание перед смертью, когда я почувствую, что дни мои подходят к концу, но буду еще свободно владеть способностью речи и суждения. Однако я не уверен в том, что в те последние дни или минуты в моем распоряжении будет достаточно времени, и я сохраню присутствие духа, необходимое для того, чтобы открыть вам свои мысли. Это побудило меня изложить их вам теперь в письменном виде и вместе с тем дать вам ясные и убедительные доказательства всего того, что я намерен вам сказать. Цель моя — по мере сил моих открыть вам глаза, хоть поздно, на те нелепые заблуждения, среди которых мы все, сколько нас есть, имели несчастье родиться и жить, заблуждения, которые я сам имел неприятную обязанность поддерживать в вас. Говорю — неприятную, потому что эта обязанность поистине не доставляла мне удовольствия. Поэтому я лишь с великим отвращением и довольно небрежно исполнял ее, как вы могли это заметить.

Вот, искренне признаюсь, что побудило меня вначале к замыслу, к выполнению которого я теперь приступаю. Как я естественно чувствовал это и в себе самом, я не находил в людях ничего столь приятного, привлекательного, любезного и желательного, как спокойствие, доброта, нелицеприятие, справедливость и истина; мне казалось, что они должны являться для самих людей бесценными источниками благ и счастья, если люди будут бережно сохранять в своих отношениях столь любезные добродетели. Как я естественно чувствовал это на себе самом, я не находил также ничего столь ненавистного, противного и пагубного, как смуты и распри, злостный обман, несправедливость, мистификация, тирания, которые губят и убивают в людях все, что может быть в них лучшего, и являются поэтому роковым источником всех пороков и всего дурного в людях и пагубными причинами всех несчастий, обрушивающихся на них в их жизни.

С самого юного возраста я видел заблуждения и злоупотребления, причиняющие столько зла на свете. С годами, обогащаясь опытом, я все более убеждался в слепоте и злобе людей, в бессмысленности их суеверий, в несправедливости их способа управления. Таким образом, хотя я никогда не был тесно связан с миром, я мог сказать вместе с мудрым Соломоном, что видел — и видел, можно сказать, с удивлением и негодованием, — как по всей земле царит несчастье, а в правосудии царит великая продажность и даже те, которые поставлены творить правый суд, стали худшими преступниками и подменили правду кривдой. Я видел столько злобы в мире, что даже самая совершенная добродетель и самая чистая невинность не были свободны от злословия клеветников. Я видел — и это можно еще и теперь наблюдать на каждом шагу, — как множество несчастных людей подвергаются без всякой вины и основания преследованиям и несправедливому угнетению, видел, что их несчастье никого не трогает, что они нигде не находят милосердного покровителя, который пришел бы им на помощь. Слезы опечаленных праведников, бедствия столь многих людей, тиранически угнетаемых богатыми и сильными мира сего, внушили мне, как и Соломону, такое отвращение и презрение к жизни, что я вместе с ним считал удел мертвых более счастливым, чем участь живых, а неродившихся считал в тысячу раз счастливее родившихся и изнывающих под бременем стольких несчастий.

Но особенно поразило меня при виде всех этих заблуждений, злоупотреблений, обмана, суеверий и тирании, царствующих в мире, следующее: хотя многие люди славились своею мудростью, ученостью и благочестием, ни один из них не решался ни говорить, ни открыто выступить против столь возмутительных непорядков. Я не видел ни одного влиятельного человека, который осуждал бы их и порицал, тогда как в народе не прекращались жалобы и стоны по поводу своих несчастий. Молчание стольких умных людей, в том числе даже лиц высокого звания и достоинства, людей, которые, казалось мне, должны были выступить против потока пороков и суеверий или по крайней мере пытаться хоть сколько-нибудь смягчить это великое зло, представлялось мне, к моему великому удивлению, своего рода одобрением, причем я не понимал еще ни смысла, ни причины этого. Но потом я несколько ближе разглядел порядок управления людьми и несколько глубже проник в тайны хитрой и тонкой политики честолюбцев, стремящихся к высоким постам, к власти и управлению другими людьми, особенно же к почету и уважению. Тогда я легко разгадал не только источник и происхождение всех этих заблуждений, суеверий и дурного управления, — я понял также, почему люди, считающиеся умными и образованными, не возражают против этих возмутительных непорядков, хотя им достаточно знакомо бедственное положение народа, совращенного и обманутого столькими заблуждениями и притесняемого столькими беззакониями.

II. МЫСЛИ И ЧУВСТВА АВТОРА О РЕЛИГИЯХ МИРА

Итак, дорогие друзья, источник всех зол, обрушивающихся на вас, и всего обмана, — увы! — держащего вас в плену заблуждений и нелепых суеверий, а также во власти тиранических законов сильных мира сего, заключается не в чем ином как в возмутительной политике людей, о которых я говорил выше. Одни стремятся несправедливо властвовать над своими ближними, другие желают приобрести некую суетную славу святости и даже божественности; те и другие не только искусно пользовались силой и насилием, но прибегали также ко всякого рода хитростям и уловкам, чтобы одурманить народ и тем легче добиться своих целей. Таким образом обе категории этих хитрых и лукавых политиков, злоупотребляя слабостью, легковерием и невежеством темной и беспомощной народной массы, без труда заставили ее поверить во все, что им надо было, а затем принять, с благоговением и покорностью, волей или неволей, все навязанные ей законы. С помощью таких средств одни заставляли почитать и даже обоготворять себя, как божества или как лиц особой святости, специально посланных теми или другими богами, чтобы сообщить волю последних прочим людям, другие стали богатыми, могущественными и грозными в мире, а когда те и другие при помощи этих уловок стали достаточно богатыми, могущественными, влиятельными и грозными, чтобы заставить бояться себя и добиться повиновения, они открыто и тиранически подчинили своих ближних своим законам.

При этом им большую пользу оказали расхождения, споры, распри и вражда, часто возникающие среди людей, потому что большинство людей весьма отличаются друг от друга по своему характеру, уму и склонностям и не могут долгое время уживаться друг с другом без ссор и расхождений. Во время таких смут и распрей те, которые оказываются самыми сильными и смелыми, возможно — также самыми злыми, не упускают случая воспользоваться положением, чтобы легче подчинить всех своему безусловному господству.

Вот, дорогие друзья, истинный источник и действительное происхождение всех тех зол, которые производят смятение в человеческом обществе и делают людей несчастными в их жизни. Вот источник и происхождение всех заблуждений, всего обмана, всех суеверий, мнимых божеств и идолопоклонства, к несчастью распространившихся по всей земле. Вот происхождение и источник всего того, что вам объявляют самым святым и священным и заставляют благоговейно называть религией. Вот источник и происхождение всех этих якобы святых и нерушимых законов, которые под предлогом благочестия и религии вас заставляют неукоснительно соблюдать, как якобы данные самим богом. Вот источник всех тех пышных, но пустых и смешных обрядов, которые с показной торжественностью проделывают ваши священники при своих мнимых священнодействиях и своем ложном служении богу. Одним словом, вот источник и происхождение всего того, что вас заставляют почитать и обожать как божества или как безусловно божественное. Вот также источник и происхождение всех этих гордых титулов и названий: сеньор, государь, король, монарх, властелин, носители которых под предлогом управлять вами в качестве суверенов угнетают вас в качестве тиранов, под предлогом общественного блага похищают у вас все самое прекрасное и лучшее, под предлогом божественного происхождения своей власти заставляют почитать, бояться и слушаться их самих, как богов. И наконец — вот начало и происхождение всех прочих тщеславных названий: благородный, дворянин, граф и т. д., которыми кишит земля, по выражению одного автора; почти все эти люди — словно хищные волки, под предлогом своих прав и власти они угнетают вас, обирают, обижают, отнимают у вас самое лучшее. Вот также начало и происхождение всех якобы святых и священных привилегий церковной и духовной власти, которую ваши священники и епископы захватили над вами, — под предлогом приобщения вас к духовным благам благодати и милости божьей они хитроумно лишают вас благ, несравненно более реальных и солидных, чем те, которые они сулят вам; под предлогом открыть вам царствие небесное и сподобить вас вечного блаженства они препятствуют вам спокойно пользоваться всяким действительным счастьем здесь на земле; наконец под предлогом спасения вас на том свете от воображаемых мук ада, на самом деле не существующих, как и вечная потусторонняя жизнь, они внушают вам пустые страхи и надежды и заставляют вас терпеть настоящие муки ада в этой жизни, единственной, на которую вы можете рассчитывать.

Эти тиранические правительства держатся только на тех же приемах и принципах, при помощи которых они были установлены, а так как бороться против основ какой-либо религии или колебать основные законы какого-либо государства или республики является опасным делом, то не удивительно, что умные и просвещенные люди приноровляются к общим законам государства, как бы те ни были несправедливы, приноровляются также, хотя бы по внешности, к практике и политике установленной религии, несмотря на то, что хорошо сознают ее заблуждения и призрачность. В самом деле, как ни трудно им превозмочь себя и подчиняться этим заблуждениям, им все же гораздо выгоднее и полезнее жить в спокойствии и сохранять свое достояние, чем добровольно итти на гибель и выступать против течения, против всеобщих заблуждений и против государя, стремящегося подчинить все своей абсолютной власти. К тому же в больших государствах — королевствах и империях — государи не имеют возможности заведывать всем и самолично поддерживать свою власть и господство на обширной территории страны; поэтому они всюду сажают своих чиновников, интендантов и губернаторов и множество других ставленников, щедро оплачиваемых ими из общественного кошелька, для того чтобы они блюли их интересы и поддерживали их власть и чтобы никто не смел противиться ей и даже не смел открыто высказаться против такого самодержавия, не рискуя собственной шкурой. Вот почему самые умные и образованные люди вынуждены хранить молчание, хотя отлично видят все злоупотребления такого несправедливого и ненавистного правительства. Прибавьте к этому частные цели и вожделения всех крупных, средних и даже мелких чиновников, гражданских и церковных, а также тех, кто хлопочет о том, чтобы стать таким чиновником. Несомненно, все они до единого гораздо более заняты мыслью о своих личных выгодах и интересах, чем искренней заботой об общественном благе. Все они руководятся своим честолюбием и сребролюбием или другими ласкающими плоть и волнующими кровь соображениями. И конечно не люди, добивающиеся государственных чинов и должностей, выступят против гордыни, тщеславия и тирании государи, стремящегося все подчинить своей воле. Напротив, они окружают его лестью, потакают его дурным склонностям и злым замыслам, надеясь выдвинуться и расширить свое влияние под сенью его власти. Не будут сопротивляться также те, кто домогаются духовных санов и тепленьких местечек в церковной иерархии: ведь эти люди стремятся получить и упрочить за собой эти выгоды именно путем покровительства и власти тех же государей. Далекие от мысли противиться дурным намерениям государей или в чем-либо противоречить им, они первые будут пресмыкаться перед ними и славословить все их поступки. Они не выступят с осуждением ходячих заблуждений, не станут разоблачать обман, иллюзии и мистификации ложной религии, так как на этих заблуждениях и обмане покоятся все их положение и вся их власть купно с большими доходами, связанными с их саном. Не будут противиться несправедливым действиям государей также жадные богачи, не они выступят открыто с порицанием заблуждений и злоупотреблений ложной религии, ибо они сплошь да рядом получают именно по милости государей прибыльные гражданские места или тепленькие местечки в церковном ведомстве. Они предпочтут накоплять богатства и сокровища, нежели искоренять заблуждения и злоупотребления, от которых они получают такие большие выгоды. Не выступят против упомянутых злоупотреблений также те, кто любит спокойную жизнь, кто дорожит утехами жизни и комфортом; они предпочитают спокойно пользоваться наслаждениями и радостями жизни и не подвергать себя тягостным преследованиям за выступление против потока всеобщих заблуждений. Не выступят также ханжи-лицемеры, они рядятся в тогу добродетели и под личиной благочестия и религиозного рвения скрывают самые гнусные пороки; чтобы искуснее добиться своих целей, своих личных выгод, они обманывают других напускной святостью и добродетелью. Наконец не выступят также слабые и невежды — без знаний и влияния они не в силах разобраться в заблуждениях и побасенках, которыми их кормят, не в силах также противостоять мощной волне, которая увлечет их в случае противодействия с их стороны. К тому же лица различного состояния и положения так тесно связаны между собой отношениями подчинения и зависимости, между ними почти всегда столько соперничества и зависти, столько вероломства и коварства, даже среди самых близких родственников, что один не может положиться на другого; поэтому они не могли бы предпринять что-либо, не подвергаясь опасности быть открытыми и преданными кем-нибудь. В таком чреватом последствиями деле, как попытка добиться реформы столь плохого правительства, не безопасно довериться даже другу, даже брату. Итак, если никто не может, не желает, не осмеливается воспротивиться всем этим заблуждениям, обману и тирании сильных мира сего, то не следует удивляться, что эти пороки имеют такую силу и так широко распространены на земле. Таким образом воцарились на земле обман, заблуждения, суеверия и тирания. Казалось бы, по крайней мере в данном случае, что религия и политика не могут ужиться друг с другом, что они должны были бы составлять контраст и противоречить одна другой, так как религия с ее кротостью и благочестием должна осудить суровый и несправедливый режим тирании. С другой стороны, казалось бы, рассудительная и мудрая политика должна осудить и подавлять злоупотребления, заблуждения и обман ложной религии. Верно, что так должно быть; но то, что должно быть, не всегда происходит в действительности. Итак, хотя на первый взгляд религия и политика столь противоположны и противоречивы одна другой по своим принципам, на самом деле они неплохо уживаются друг с другом, как только заключат между собой союз и дружбу; можно сказать, что с этой поры они уживаются между собой, как два вора-карманника, — они защищают и поддерживают друг друга. Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство в свою очередь поддерживает даже самую глупую, самую призрачную религию. С одной стороны священники призывают свою паству под страхом проклятия и вечных мук повиноваться начальству, князьям и государям, как власти, поставленной от бога. В свою очередь государи заботятся о престиже священников, наделяют их жирными бенефициями и большими доходами, поддерживают их в призрачных и шарлатанских функциях их богослужения и заставляют народ считать святым и священным все, что они делают и чему они учат, — все это покрывается благовидным предлогом религии и службы божьей. Вот вам еще один способ, при помощи которого воцарились в мире обман, заблуждения, суеверия, иллюзии и мистификация и продолжают существовать к великому несчастью бедных народов, изнывающих под их тяжелым игом.

Быть может, вы скажете, дорогие друзья, что из множества существующих в мире ложных религий я должен был бы по крайней мере выделить католическую религию, которую мы все исповедуем и о которой говорим, что только она учит истине, что она признает и почитает как следует истинного бога, ведет человека на истинный путь спасения и вечного блаженства. Однако не обольщайтесь, дорогие друзья, не обольщайтесь ни этим, ни вообще всем тем, чем кормят вас ваши набожные и невежественные или циничные и корыстные священники и богословы, всем тем, что они преподносят вам под видом их якобы непогрешимой, святой и божественной религии. Вы тоже совращены и обмануты, не в меньшей мере, чем другие, наиболее обманутые. Вы заблуждаетесь не меньше тех, которые глубже всего погрязли в суевериях. Ваша религия не менее призрачна, не менее суеверна, чем все другие; она не менее ложна в своих основаниях, не менее смешна и нелепа в своих догмах и правилах; вы не менее идолопоклонники, чем те, которых вы сами порицаете и осуждаете за идолопоклонство. Ваши представления отличаются от представлений язычников только по имени. Короче говоря, все, что ваши богословы и священники с таким пылом и красноречием проповедуют вам о величии, превосходстве и святости таинств, которым они заставляют вас поклоняться, все, что они с такой серьезностью рассказывают вам об их мнимых чудесах, все, что они с таким рвением и уверенностью расписывают вам о небесных наградах и о страшных адских муках, — все это в сущности не что иное, как иллюзии, заблуждения, обман, выдумки и надувательство: их выдумали вначале хитрые и тонкие политики, повторяли за ними обманщики и шарлатаны, потом этому слепо поверили невежественные и темные люди из народа, и наконец это поддержано было властью государей и сильных мира, которые потворствовали обману, заблуждениям, суевериям и шарлатанству и закрепили их своими законами для того, чтобы таким путем держать в узде массы и заставлять их плясать по своей дудке.

Вот каким образом правители поступали и поступают с народом, самонадеянно и безнаказанно злоупотребляют именем и авторитетом божьим для того, чтобы заставить почитать и бояться себя вместо того, чтобы поклоняться и служить воображаемому богу, могуществом которого они вас запугивают. Вот как они злоупотребляют показным именем благочестия и религии, чтобы внушать слабым и темным людям все, что им вздумается. Вот как они наконец опутывают весь мир ненавистной сетью обмана и несправедливости, тогда как и те и другие должны были бы отдать свои силы исключительно на водворение повсеместного царства мира, справедливости и истины, которое сделало бы все народы мира счастливыми и довольными.

Я сказал, что они повсюду вводят мистерию несправедливости. Все эти скрытые пружины тонкой политики, а также благочестивые религиозные правила и обряды на самом деле являются не чем иным, как маскарадом обмана и несправедливости. При этом я имею в виду весь тот бедный люд, который, к несчастью, оказывается одураченным подобным маскарадом и является игрушкой и несчастной жертвой сильных мира сего. Но для правителей и их сообщников, а также для священников, которые управляют совестью людей и обеспечены тепленькими местечками, это — золотое дно, рог изобилия, доставляющий им как по мановению жезла все блага. Это позволяет этим господам развлекаться и жить в свое удовольствие, тогда как нищий народ, находящийся в сети религиозного кошмара и суеверий, тяжко вздыхает и тем не менее смиренно несет иго сильных мира сего; он терпеливо переносит свои невзгоды и утешает себя тщетными молитвами к не слушающим его богам и святым, предается пустым религиозным обрядам, исполняет все эпитимии, налагаемые на него после наивного и суеверного исповедания грехов, и денно и нощно работает не покладая рук, чтобы кровью и потом добыть себе свое нищенское пропитание и обеспечить привольное и радостное житье тем, которые являются виновниками всех его несчастий.

Ах, дорогие друзья, если бы вы знали всю кошмарность и вздорность тех сказок, которыми вас кормят под предлогом религии, если бы вы знали, как несправедливо и возмутительно злоупотребляют властью, захваченной над вами под предлогом управления вами, вы несомненно лишь презирали бы все то, перед чем вас заставляют преклоняться, и воспылали бы ненавистью и негодованием но отношению ко всем тем, которые эксплоатируют вас, так дурно управляют вами, так позорно обращаются с вами. По этому случаю мне вспоминается пожелание одного человека, не отличавшегося образованием и ученостью, но повидимому не лишенного здравого смысла для того, чтобы трезво судить о всех тех возмутительных злоупотреблениях и обидах, которые я здесь порицаю. Судя по его манере высказывания, он повидимому был достаточно прозорлив и достаточно проник в ту мистерию несправедливости, о которой я вам говорил, так как он хорошо понял, кто ее зачинщики и вдохновители. В связи с тем, о чем я вам говорю здесь, он высказал пожелание, чтобы «все сильные мира и знатные господа были перевешаны и удавлены петлями из кишок священников». Эта тирада не может не произвести несколько грубого и резкого впечатления, но ей нельзя отказать в наивной прямоте. Она кратка, но красноречива, так как в нескольких словах высказывает все, чего заслуживают подобные люди. Что касается меня, дорогие друзья, то если бы мне пришлось высказать свое пожелание по этому предмету (а я не преминул бы высказать его, если бы оно могло иметь свое действие), то я желал бы иметь мышцы и силу Геркулеса, чтобы очистить мир от всех пороков и несправедливости и иметь удовольствие убить всех этих гидр заблуждений и несправедливости, причиняющих столько страданий всем народам мира. Не подумайте, дорогие друзья, что я движим здесь чувством личной мести и вражды, каким-либо личным интересом; нет, друзья, я пишу и говорю это отнюдь не под влиянием страсти, не она внушает мне эти чувства; мною руководит только стремление к справедливости и истине, которые я вижу столь возмутительно попранными, и отвращение к пороку и несправедливости, которые дерзко царят повсюду. Никакая ненависть, никакое отвращение не будут чрезмерны по отношению к людям, которые являются виновниками стольких зол и повсеместно эксплоатируют других. В самом деле разве мы не имеем полного права прогнать с позором из города или провинции шарлатанов, которые под видом милосердия снабжают публику якобы лечебными средствами, а на самом деле лишь злоупотребляют простодушием и темнотой народа и продают ему по дорогой цене вредные и опасные мази и снадобья? Разумеется, мы имеем полное право прогнать их с позором, как гнусных обманщиков. Другой пример: разве мы не осудим публично и не подвергнем суровому наказанию разбойников и бандитов с большой дороги, которые грабят и бесчеловечно убивают всех, имевших несчастье попасться им в руки? Конечно их надо сурово карать, они вполне заслужили ненависть и проклятия; позволить им безнаказанно продолжать свои бесчинства было бы даже весьма неразумно. Но еще гораздо больше оснований, дорогие друзья, мы имеем осуждать, ненавидеть и проклинать, как я делаю здесь, всех слуг суеверий и кривды, господствующих над нами таким тираническим образом, одни над нашей совестью, другие над нашим телом и имуществом, причем служители религии, властвующие над нашей совестью, являются самыми наглыми обманщиками народа, а государи и прочие сильные мира сего, властвующие над нашим телом и имуществом, — самыми великими ворами и убийцами из всех существующих в мире. «Все они, сколько их ни приходило, — сказал Иисус Христос, — воры и разбойники» (Иоа., 10:8).

Вы скажете, быть может, дорогие друзья, что я отчасти говорю против самого себя, так как я принадлежу к тому же званию и профессии, как те, которых я называю здесь самыми наглыми обманщиками народа. Действительно, я говорю против своей профессии, но никак не против своего влечения и своих собственных чувств; я никогда не был легковерен и склонен к суеверию, я никогда не был столь глуп, чтоб придавать значение таинствам и сумасбродствам религии, я никогда не испытывал влечения участвовать в них или даже говорить о них с почтительностью и одобрением; напротив, я всегда скорее рад был бы открыто показать свое презрение к ним, если бы мне позволено было говорить сообразно своему влечению и взглядам. В молодости меня уговорили принять духовное звание, я пошел на это, чтобы не огорчить своих родителей, которым очень хотелось видеть меня в этом звании, как более спокойном, мирном и почетном, чем положение среднего человека из народа. Однако я могу сказать, не кривя душой, что никогда соображения материальной выгоды не внушали мне любви к этой профессии, в которой процветают заблуждения и обман. Я никогда не разделял вкуса большинства моих собратий по профессии, чревоугодников, с жадностью принимающих мзду за свои бредовые функции. Еще большее отвращение я питал к священникам-циникам, которые желают только жить в свое удовольствие на получаемые ими большие доходы, насмехаются в своем кругу над таинствами и обрядами своей религии и в довершение издеваются также над душевной простотой своих прихожан, верующих в эти сказки и благочестиво отдающих свои крохи священникам, чтобы они могли жить припеваючи и в свое удовольствие. Свидетелем может служить папа, издевавшийся над своим саном (Юлий III), и другой папа, весело заявлявший своим друзьям: «смотрите, какие богатства мы нажили на этой сказке про Иисуса Христа!» (Бонифаций VIII). Я говорю это не потому, что шокирован их издевательством над баснями и маскарадом религии, которые действительно заслуживают посмеяния и презрения, и очень уж наивны и невежественны те, кто не замечают их вздорности. Я осуждаю ненасытную жадность, с которой эти господа эксплоатируют темную массу, осуждаю возмутительную манеру глумиться над наивностью темных людей, которых они сами поддерживают в их заблуждениях. Если их мнимый сан и их доходы дают им возможность жить припеваючи за счет народа, то пусть они по крайней мере проявят некоторую отзывчивость к бедствиям этого народа, не отягчают его положения, не придумывают якобы из пущей богобоязненности каждый раз новые суеверия, как это делают иные из них, пусть не глумятся над наивностью тех, которые из похвального благочестия делают им столько добра и изводят себя для них. Ибо это — чудовищная неблагодарность и позорное вероломство по отношению к своему благодетелю — народу, который трудится в поте лица своего для того, чтобы священники могли жить в полном изобилии.

Не думаю, дорогие друзья, что я когда-либо дал вам повод приписывать мне чувства и взгляды, которые я осуждаю здесь; напротив, вы неоднократно могли заметить, что я питаю чувства совсем другого рода и был очень восприимчив к вашим страданиям. Вы могли также заметить, что я не дорожил мздой за духовные требы, часто исполнял их, не требуя вознаграждения, хотя мог бы требовать его, и никогда не гнался за жирными приходами, за заказными обеднями и приношениями. Я всегда предпочитал бы давать, чем принимать, если бы мог следовать в этом влечению своего сердца. В даяниях своих я всегда предпочел бы иметь больше в виду бедных, чем богатых, следуя правилу Христа, что «блаженнее давать, нежели принимать», а также совету, который сьер де-Монтань [Монтэнь] дает своему сыну: обращать взоры свои к тому, кто протягивает тебе руку, а не к тому, кто поворачивается к тебе спиной. Я хотел бы подражать доброму Иову, который в пору своего благополучия «был глазами слепому и ногами хромому, был отцом для бедных». Я хотел бы подобно ему «сокрушать беззаконному челюсти и из зубов его исторгать похищенное». Только великие сердца, — говорит мудрый Ментор Телемаху, — стремятся к славе человеколюбца.

А что касается ложных и воображаемых таинств вашей религии и прочих ее благочестивых, но вздорных и суеверных предписаний и обрядов, то вы знаете и во всяком случае легко могли заметить, что я не был другом ханжества и нисколько не старался внушать его вам. Однако я вынужден был наставлять вас в нашей религии и хоть изредка беседовать с вами о ней, чтобы выполнить взятые мною на себя обязанности священника вашего прихода. При этом я оказывался в печальной необходимости поступать и говорить совершенно вразрез со своими собственными взглядами и толковать вам о тех глупейших заблуждениях и вздорных суевериях, которые я в душе своей ненавидел, осуждал и проклинал. Но, уверяю вас, я делал это всегда с усилием над собой и с крайним отвращением; я всей душой ненавидел нелепые обязанности своей профессии, и особенно эти идолопоклоннические и суеверные мессы и кошмарные и смешные причащения св. таинств, которые я вынужден был преподавать вам. Я тысячу и тысячу раз проклинал их в душе, когда мне приходилось исполнять их, в особенности же когда я должен был делать это несколько внимательнее и торжественнее обыкновенного. Когда я видел, что вы являетесь в церковь в приподнятом религиозном настроении, чтобы присутствовать при вздорном богослужении и с особым благоговением слушать то, что вам выдают за слова самого бога, мне казалось, что я еще возмутительнее злоупотребляю вашей верой и еще более достоин порицания и упрека. Это такой мере усиливало мое отвращение к этим пустым церемониям, что сотни и сотни раз я был на волосок от того, чтобы публично и со скандалом высказать свое негодование, не будучи в состоянии скрывать свое возмущение, затаить его в себе. Тем не менее я так или иначе сдерживал себя и буду пытаться сдерживать себя до конца своих дней, не желая подвергать себя при жизни гневу священников и жестокости тиранов, — в их глазах никакая кара не была бы достаточно суровой для такой якобы дерзости с моей стороны. Я желаю, дорогие друзья, умереть так же спокойно, как жил, а так как я ни разу не давал вам повода желать мне зла и радоваться приключившейся со мной беде, я не думаю, что вам было бы по душе, если бы я подвергся преследованиям и гонениям по этому поводу, — вот почему я решил хранить молчание. Так как эти соображения заставляют меня теперь молчать, я постараюсь, чтобы вы услышали меня по крайней мере после моей смерти. С этой целью я берусь теперь за перо, чтобы по мере сил своих открыть вам глаза на все те заблуждения и суеверия, в которых вы были воспитаны и вскормлены и которые вы, так сказать, всосали с молоком матери. Уже достаточно времени бедный народ жалким образом обманывают всякого рода идолопоклонством и суевериями; достаточно времени богатые и сильные мира сего грабят и обижают бедный народ; пора открыть ему глаза и показать ему всю правду. Если, как нам говорят, в прежние времена необходимо было внушать людям религиозные сказки и суеверия для того, чтобы смягчить грубый и дикий нрав человека и легче держать людей в узде, то в настоящее время, несомненно, еще более необходимо разоблачить все эти побасенки, так как лекарство стало со временем хуже самой болезни. Вот задача для всех умных людей, самые умные и просвещенные должны серьезно поразмыслить над этой важной задачей и энергично взяться за нее, всюду освобождая народ от его заблуждений, насаждая ненависть и презрение к насилиям сильных мира сего и побуждая народ сбросить невыносимое иго тиранов. Они (умные и просвещенные люди) должны также убедить всех в следующих двух важных истинах: для совершенствования в тех отраслях, которые полезны для общества и которым главным образом желательно посвящать себя, люди должны следовать только голосу разума; для установления хороших законов необходимо следовать только правилам человеческого благоразумия и мудрости, т. е. честности, правды и естественной справедливости, не останавливаясь попусту на баснях обманщиков и на идолопоклоннической практике богопоклонников; это даст в общем всем людям в тысячу и тысячу раз больше благ, больше удовлетворения и спокойствия телесного и душевного, чем все ложные правила и вздорные обряды их суеверных религий.

Однако никто не догадывается взяться за эту просветительную работу среди народа, вернее не решается на это, а если кто решился, то его книги и писания не получают широкой гласности, их никто не видит, их умышленно устраняют и скрывают от народа для того, чтобы они не открыли ему, как его обманывают и держат в заблуждении; зато народ кормят, напротив, писаниями невежд и лицемеров-обманщиков, под личиной благочестия поддерживающих и умножающих обман, суеверия и заблуждения. Повторяю, те, кто по своему уму и образованию больше всего годились бы для великой, благородной и похвальной задачи просвещения и раскрепощения народа, лишь потворствуют в своих выходящих в свет произведениях заблуждениям и умножают их, лишь усугубляют иго суеверий, вместо того чтобы вести борьбу с ними и предавать их общему посмеянию, лишь льстят сильным мира сего и позорно восхваляют их, вместо того чтобы открыто бичевать их пороки, причем руководятся в этом своем постыдном поведении только соображениями низкого угодничества и личными интересами, стремятся войти в милость и обделать свои дела и дела своих присных и сообщников и т. д. Поэтому, дорогие друзья, я при всем своем слабом и ограниченном даровании попытаюсь со всей прямотой открыть вам здесь всю правду, показать вам воочию вздорность и ложность всех этих тайн, перед которыми вас заставляют преклоняться как перед чем-то возвышенным, здравым, божественным, всех тех мнимых истин, которые ваши священники, проповедники и ученые навязывают вам под страхом воображаемых вечных мук. Я попытаюсь показать их вздорность и ложность. Пусть священники, проповедники и богословы, а также все покровители этого обмана и шарлатанства выходят из себя и возмущаются после моей смерти сколько им угодно, пусть называют меня нечестивцем, вероотступником, богохульником и атеистом, пусть сколько угодно поносят и проклинают меня, — это меня нисколько не трогает и не смущает. Равным образом пусть они сделают с моим телом, что хотят; пусть изрубят его на части, изжарят или сварят и съедят под каким угодно соусом — это мне совершенно безразлично. Я буду уже всецело вне пределов их досягаемости; ничто уже не будет в состоянии устрашить меня. Я предвижу только, что после моей смерти мои родные и друзья, возможно, будут огорчены оскорбительными речами и поступками по моему адресу. Я охотно избавил бы их от этого огорчения; но как ни сильно во мне это желание, оно не остановит меня — ревность к истине, справедливости и общему благу, ненависть к религиозным заблуждениям и росказням, а также к беззакониям и гордыне сильных мира сего, к их властолюбию и тирании возьмут во мне верх над этим соображением, как бы сильно оно ни было. Впрочем я не думаю, дорогие друзья, что мой замысел должен сделать меня столь ненавистным и создать мне так много врагов, как может казаться. Я даже льщу себя надеждой, что если это мое писание, как оно ни нескладно в смысле формы (оно составлено наспех и написано второпях), найдет путь не только к вам, если ему суждено быть обнародованным и если рассмотрят мои мысли и все основания, на которых они покоятся, то у меня, быть может, будет столько же сторонников, по крайней мере среди разумных и честных людей, сколько хулителей среди других; и уже теперь я могу сказать, что многие из тех, которые по своему положению или должности судей, чиновников и т. п. или по другим человеческим соображениям вынуждены будут осуждать меня вслух перед другими, в душе будут на моей стороне.

III. ВСЕ РЕЛИГИИ ЯВЛЯЮТСЯ ЛИШЬ ЗАБЛУЖДЕНИЯМИ, ИЛЛЮЗИЯМИ И ОБМАНОМ

Итак знайте, друзья мои, что всякий культ и поклонение богам есть заблуждение, злоупотребление, иллюзия, обман и шарлатанство, что все законы и декреты, издаваемые именем и властью бога и богов, лишь измышление человека, точно так же как все великолепные празднества и жертвоприношения и прочие действия религиозного и культового характера, совершаемые в честь богов. Все это выдумано, как я уже говорил, хитрыми и тонкими политиками, потом было использовано и умножено лжепророками, обманщиками и шарлатанами, затем слепо принималось на веру невеждами и наконец было поддержано и закреплено законами государей и сильных мира сего, которые воспользовались этими выдумками для того, чтобы с их помощью легче держать в узде народ и творить свою волю, ибо в сущности все эти выдумки не что иное, как узда для коров, как говорил сьер де-Монтэнь, они служат лишь для обуздания умов невежд и простофилей. На мудрых не наденешь эту узду, они не поддаются этому, только невежды и простофили могут верить этим росказням и позволить водить себя таким образом за нос. Когда я говорю здесь вообще о вздорности и ложности религий мира, я имею в виду не только языческие и чуждые религии, которые и вы сами тоже уже считаете ложными, — я имею в равной мере в виду также вашу христианскую религию, которую вы называете католической, апостольской и римской; в самом деле, она не менее пуста и ложна, чем всякая другая религия и, пожалуй, среди последних нет религии, столь смехотворной и нелепой в своих основных положениях и главных пунктах, как эта, нет столь противной самой природе и здравому смыслу. Я говорю вам это для того, чтобы вы более не поддавались на удочку ее прекрасных обещаний: тот рай с его вечным блаженством, который она сулит вам, существует только в воображении; вы не должны также поддаваться пустым страхам, внушаемым вам этой религией относительно ужасных мук несуществующего ада, я говорю вам это для того, чтобы вы успокоились умом и сердцем от этих страхов. Все, что вам толкуют о прелестях рая и ужасах ада, пустые сказки. После смерти мы не можем надеяться ни на хорошее, ни на плохое. Поэтому благоразумно пользуйтесь временем и живите хорошо и, если имеете возможность к этому, наслаждайтесь умеренно, мирно и радостно благами жизни и плодами своих трудов; это — лучшее, что вы можете сделать, так как смерть, прекращая жизнь, полагает также предел всякому сознанию и всякому чувству добра и зла.

Но так как я пришел к подобным взглядам не по распущенности, как можно было бы подумать, и не прошу и даже не хотел бы, чтобы кто-либо из вас или кто другой верил мне на слово в столь важном деле; так как, напротив, я желаю дать вам возможность самим убедиться в истинности всего выше сказанного на основании ясных и вразумительных доводов и доказательств, — я приведу их вам с такой ясностью и убедительностью, какие только возможны в какой-либо области знания. Я постараюсь сделать их вам столь очевидными и понятными, что, обладая хоть каплей здравого смысла, вы легко поймете следующее: вы в плену заблуждений, вас в области религии морочат всяким вздором, та якобы божественная вера, которую навязывают вам, не заслуживает с вашей стороны даже просто человеческой веры, которой требуют от вас. Итак перехожу к первому из моих доводов и доказательств.

IV. ПЕРВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТЩЕТНОСТИ И ЛОЖНОСТИ РЕЛИГИЙ: ОНИ ЛИШЬ ИЗМЫШЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА

Ясно и очевидно, что выдавать чисто человеческие законы за сверхъестественные и божественные законы и установления является злоупотреблением, заблуждением, иллюзией, обманом и шарлатанством; а между тем несомненно, что все существующие в мире религии являются, как я уже сказал, чисто человеческим измышлением и установлением. Несомненно, те, кто первые выдумали их, пользовались именем и авторитетом бога только для того, чтобы легче добиться принятия желательных им законов и установлений. Необходимо либо признать, что это так, по крайней мере в отношении большинства религий, либо допустить, что большинство религий действительно установлены богом. Но считать, что большинство религий действительно божественного происхождения, невозможно потому, что все эти различные религии противоречат одна другой и сами друг друга осуждают. Ясно, что, поскольку они противоположны в своих началах и положениях, они не могут вместе с тем быть истинными и проистекать от одного и того же якобы божественного начала истины. Вот почему наши римско-католические христопоклонники признают, вынуждены признать, что возможна — самое большее — только одна истинная религия; они утверждают, что это их религия. Поэтому они считают основным положением своего учения и своей веры, что существуют только один господь, одна вера, одно крещение, один бог, одна церковь, а именно апостольская римско-католическая церковь, вне которой, как они утверждают, нет спасения. Отсюда я вывожу с очевидностью следующее заключение: несомненно, что по крайней мере большая часть религий мира являются, как я уже оказал, чисто человеческим измышлением и что творцы их пользовались именем и авторитетом божьим только для того, чтобы лучше проводить свои законы и установления и вместе с тем внушить к себе больше уважения, благоговения и страха у народов, которыми им приходилось управлять и которым они желали импонировать при помощи уловки такого рода.

Послушаем, как рассуждает на эту тему один здравомыслящий автор:

«При виде того, — говорит он, — что род человеческий поделен между столь многими религиями, противоречащими одна другой и осуждающими друг друга, при виде того, как каждый всячески старается распространить свою религию путем ухищрений или насилия, но так мало людей, чтобы не сказать никто, следуют в своих поступках тому, во что они верят и что они исповедуют с таким жаром, я, — говорит он, — пожалуй, склонен думать, что все эти различные культы были первоначально выдуманы политиками, причем каждый приспособлял свою модель к склонностям того народа, который он собирался водить за нос. Но, когда я, — прибавляет он, — принимаю с другой стороны во внимание, что в бешеном пыле и непоборимом упорстве большинства людей есть повидимому нечто весьма естественное и неподдельное, я готов думать вместе с Карданом, что все это разнообразие религий зависит от различного влияния светил... При этом, — говорит он, — в каждой религии оказывается столь равная видимость истинного и ложного, что, следуя человеческому разуму, он не может определить, на сторону которой из этих религий ему стать».

Известно, что с помощью именно такого рода хитрости римский царь Нума Помпилий смягчил суровые и дикие нравы своего народа, постепенно, — как говорит один автор, — устраняя их грубость и жестокосердие мирными и благочестивыми религиозными упражнениями и приучая к последним с помощью празднеств, священных плясок, песнопений, процессий и т. п. религиозных обрядов; он сам совершал эти обряды и заставлял участвовать в них и других под предлогом почитания своих богов. Он научил народ приносить жертвы богам, ввел с этой целью особый ритуал, объявленный им святым и священным, поставил жрецов для прославления богов и служения им, причем объявил жрецам, что все его действия и приказы исходят от богов и открываются ему его нимфой или богиней Эгерией. Точно так же известно, что Серторий, самозванный предводитель испанских войск, прибегал к подобной же хитрости, чтобы держать их полностью в своей власти. Он легко добился этого, уверив их, что белая лань, которую он постоянно держал при себе, служит ему вестником богов, по совету которых он принимает все свои решения. Зороастр, царь Бактрии, поступил точно так же со своим народом, убедив его, что издаваемые им законы исходят от бога Ормузда. Трисмегист, царь египтян, тоже дал им свои законы именем и властью бога Меркурия. Замолксис, царь скифов, дал своему народу законы от имени богини Весты. Царь Кандии Минос обнародовал свои законы от имени бога Юпитера. Законодатель Халкиды Харонт обнародовал свои законы от имени бога Сатурна. Ликург, законодатель лакедемонян, обнародовал свои законы от имени бога Аполлона. Дракон и Солон, законодатели афинян, обнародовали свои законы от имени богини Минервы и т. д. Моисей, законодатель евреев, тоже обнародовал свои законы от имени какого-то бога, который по его словам явился ему в горящей и неопалимой купине. Иисус, сын Марии, прозванный Христом, глава христианской секты и исповедываемой нами религии, тоже уверял своих приближенных, сиречь учеников, что он явился не по своей воле, а послан богом, его отцом («я от бога исшел и пришел, ибо я не сам от себя пришел, но он послал меня», Иоанна, 8:42), и что он говорит и поступает только так, как ему приказывает его отец. «Итак, что я говорю, я говорю, как сказал мне отец» (Иоанна, 12:50), «как заповедал мне отец так и творю» (Иоанна, 14:31). Симон, по прозвищу Маг, долгое время водил за нос жителей Самарии и своими речами, фокусами и волшебством убедил их, что он некто великий, и все, слышавшие его, называли его в один голос великой силой бога: «Здесь есть великая сила бога» (Деян., 8:8 — 10). Его ученик Менандр выдавал себя за спасителя, посланного небом для спасения людей. Наконец, чтобы не говорить о целом ряде других, упомянем еще только Магомета; этот знаменитый лжепророк установил на всем востоке свои законы и свою религию при помощи того же искусного обмана и надувательства. Он внушал своим приверженцам, что его религия ниспослана с неба через посредство архангела Гавриила и т. д. Все эти примеры, как и ряд других, которые можно было бы привести еще, с достаточной ясностью показывают, что все эти различные виды религий, существующие и существовавшие в мире, являются в действительности только выдумкой людей и полны заблуждений, обмана, иллюзий и надувательства. Это вызвало следующее суждение здравомыслящего Монтэня: «К этому средству прибегали все законодатели — управление не обходится без известной примеси фантастики в церемониале и вымысла, служащих для того, чтобы держать народ в повиновении. Поэтому происхождение их большей частью связано с баснями и сверхъестественными чудесами; по этой же причине рассудительные люди согласились с ними».

V. ПОЧЕМУ ПОЛИТИКИ ИСПОЛЬЗУЮТ РЕЛИГИОЗНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ И ОБМАН

Согласно с этим великий кардинал Ришелье замечает в своих «Политических размышлениях», что государи ни в чем не проявляют такого усердия, как в изыскании благовидных предлогов для своих требований, а так как, — говорит он, — ссылка на религию производит самое сильное впечатление на умы, они считают большим успехом, если могут маскировать свои планы религией. Под этой маской, — говорит Ришелье, — они часто скрывают самые честолюбивые свои притязания (он мог бы также прибавить: самые возмутительные свои поступки). А относительно того, как Нума Помпилий поступал с римлянами, Ришелье замечает: чтобы заставить римский народ принять его законы и согласиться с его действиями, этот царь не мог придумать ничего лучшего, как объявить, что он все делает по совету нимфы Эгерии, сообщающей ему волю богов. Как отмечено в римской истории, главари города всеми хитростями старались сначала воспрепятствовать доступу народа к государственным должностям, но, не имев успеха, в конце-концов прибегли к отговоркам религиозного характера и уверили народ, что они запросили совета богов по этому поводу и получили от них следующий ответ: допускать чернь к почетным должностям в республике значит унижать честь последней. На этом основании главари настойчиво упрашивали народ отказаться от своих требований и притворялись, что добиваются этого для удовлетворения воли богов, а не в своих частных интересах. Причина, почему все великие политики поступают с народом таким образом, заключается по их словам, например по отзыву верховного жреца Сцеволы и великого ученого того времени Варрона, в том, что народ не должен знать многого истинного и должен верить во многое ложное. Сам божественный Платон, как это отмечено Монтэнем, говорит по этому вопросу совершенно открыто в своей «Республике», что для блага людей часто бывает необходимо обманывать их. Однако по всей видимости первые сочинители этих святых и благочестивых плутней сохранили по крайней мере некоторые следы стыда и скромности или не умели еще доводить свое честолюбие до возможного предела: они ограничивались еще только тем, что присваивали себе честь быть хранителями и толкователями воли богов, но не присваивали себе более обширных прерогатив. Но впоследствии многие пошли гораздо дальше в своем честолюбии; они уже не довольствовались утверждением, что посланы самими богами или действуют по наитию от богов, они дошли до предела безумия и наглости и требовали, чтобы их самих считали богами и поклонялись им как богам.

Римские императоры сплошь и рядом поступали таким образом. В римской истории между прочим отмечено, что император Гелиогабал, самый распущенный и развратный, самый отвратительный и гнусный из всех когда-либо существовавших, тем не менее дерзнул объявить себя еще при жизни богом и приказал, чтобы чиновники при своих жертвоприношениях богам провозглашали в числе имен прочих богов также имя Гелиогабала, нового бога, которого Рим не знал до сих пор. Император Домициан возымел то же безумное честолюбие; он выразил желание, чтобы сенат воздвиг ему статую из чистого золота; он издал также официальные декреты, в которых предписывалось называть его во всех обращениях и указах господом богом. Император Калигула, тоже один из самых худших, мерзких и отвратительных тиранов, которые когда-либо существовали, тоже пожелал, чтобы ему воздавались божеские почести; он приказал поставить свои статуи впереди статуй Юпитера, отрубить у некоторых из последних голову и заменить ее головой Калигулы, он даже послал свою статую [в Палестину] для водворения ее в иерусалимском храме. Император Коммод требовал, чтобы его называли Геркулесом, сыном Юпитера, величайшего из богов; подражая Геркулесу, он часто показывался в львиной шкуре и с палицей в руках, в таком наряде он расхаживал днем и ночью, причем иногда убивал прохожих.

Впрочем не только императоры, но порой также лица менее высокого положения и даже люди низкого происхождения и состояния проявляли безумное и дерзновенное желание выдавать себя за богов и требовали для себя божеских почестей. Между прочим рассказывают о некоем ливийце Псафоне, человеке неизвестного и низкого происхождения, что он, желая прослыть за бога, прибегнул к следующей хитрости: он раздобыл из разных стран птиц и с немалым трудом научил их произносить: «Псафон — великий бог, Псафон — великий бог», затем он выпустил их на волю, они разлетелись по всем провинциям и окрестным местностям; жители последних слышали, как птицы говорят в листве деревьев; «Псафон — великий бог, Псафон — великий бог», и, не подозревая обмана, стали поклоняться этому новому богу и приносить ему жертвы, пока наконец не открыли обмана и не перестали тогда поклоняться этому богу. Рассказывают также, что некий Аннон, карфагенянин, вздумал прибегнуть с той же целью к такой же хитрости, но она не удалась ему, как Псафону, так как птицы, наученные им повторять: «Аннон — великий бог, Аннон — великий бог», забыли эти слова, как только он выпустил их на волю. Если не ошибаюсь, кардинал де-Перрон рассказывает о двух докторах богословия, из которых один считал себя предвечным отцом, а другой сыном предвечного отца. Можно привести еще ряд других лиц, охваченных подобным дерзновенным безумием, и повидимому вера в богов пошла первоначально от того, что тщеславные и дерзостные люди выдавали себя таким образом за богов; это совпадает также с рассказом книги Премудрости о воцарении идолопоклонства.

VI. У ДРЕВНИХ БЫЛО В ОБЫЧАЕ ПРИЧИСЛЯТЬ ИМПЕРАТОРОВ И ЗНАТНЫХ ЛЮДЕЙ К СОНМУ БОГОВ. ГОРДЫНЯ ЗНАТНЫХ, ЛЕСТЬ ОДНИХ И НЕВЕЖЕСТВО ДРУГИХ ПОРОДИЛИ И УЗАКОНИЛИ ЭТО ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Но если нашлись люди, достаточно тщеславные и дерзновенные, чтобы выдавать себя за бога, то несомненно нашлось еще больше людей, достаточно глупых, чтобы соглашаться с этим, будь то из лести или из политических соображений и трусости; ибо обычно только лесть, политические соображения и подлость доводят людей до столь низкого угодничества. Льстецы уверяли Александра Великого, что он происходит от богов и даже является сыном Юпитера. Когда первый римский царь Ромул исчез и неизвестно было, что с ним сталось (впрочем думали, что его умертвили и разорвали на части сенаторы, так как он возбудил к себе сильную ненависть), римляне возвели его в сонм богов под именем Квирина, причем основанием для этого послужил рассказ некоего Прокула, что Ромул явился ему окруженный сиянием и в блестящем вооружении. Равным образом сенат причислил к сонму богов императора Клавдия II и поставил ему золотую статую подле статуи Юпитера.

Марк Аврелий был один из лучших когда-либо царствовавших императоров, однако и он повелел причислить своего соправителя Люция Антонина Вера к сонму богов. Он построил также храм своей супруге Фаустине, несмотря на ее развратное поведение. Когда сенат постановил воздать божеские почести самому Марку Аврелию, тот ответил на это благодарностью. Император Траян, добрый и прекрасный государь, был после своей смерти причислен сенатом к богам. Меза — предок императора Александра Севера — был после своей смерти причислен к богам. Антонин Благочестивый, самый справедливый и умеренный из римских императоров, оплакивался после своей смерти всем населением; сенат постановил воздать ему божеские почести, и все считали, — говорит автор «Римской истории» (т. III, стр. 143), — что никакой другой государь на земле не заслужил этого в такой мере своей добротой, благочестием, милосердием, незапятнанностью и умеренностью своего правления. Император Адриан был так опечален смертью нежно любимого им Антиноя, что велел построить [в память его] город и назвал его по имени своего любимца Антинополисом, посвятил умершему алтари и статуи, словно богу, и заставил всех писателей Греции славословить его; в своем угодничестве греки зашли так далеко, что причислили Антиноя к сонму богов и объявили, что он совершает прорицания в своем храме. В довершение они осмелились утверждать, что душа его превратилась в звезду, которая показалась на небе немедленно после его смерти. Адриану пришлось весьма по сердцу такое возвеличение его страсти, и он назвал эту звезду звездой Антиноя и проявил особое расположение к тем, кто дал ему жалкое утешение в его скорби.

Симон Маг, явившийся в Рим в царствование императора Клавдия, в такой мере завоевал доверие римлян своим чародейством и обманом, что ему воздвигли статую с надписью: «Симону, богу святому». Императору Августу, говорит Монтэнь, воздвигнуто было больше храмов, чем Юпитеру, ему воздавали религиозное поклонение и верили в совершаемые им чудеса. Когда царь Ирод однажды облачился в свои царские одежды и, восседая на троне, обратился с речью к своему народу, последний был так очарован его красноречием и блеском его величия, что счел его богом и восклицал: это речь бога, а не человека. Наконец, у римских императоров вообще было в обычае заставлять [сенат] возводить их в божеское достоинство; даже самые злые и гнусные из них поступали таким образом — об этом сообщается в III томе «Римской истории».

VII. ОНИ ВЕРИЛИ, ЧТО ЛЮДИ МОГУТ СТАНОВИТЬСЯ ПОСЛЕ СВОЕЙ СМЕРТИ БОГАМИ

Исстари было народным обычаем обоготворять или причислять к сонму богов также людей, отличавшихся какой-либо редкой добродетелью, оказавших своей стране большую услугу или сделавших ей много добра. Это дает повод Монтэню заметить весьма рассудительно: человек крайне неразумен, он не в состоянии создать клеща, а между тем он дюжинами создает богов, да и не только дюжинами, он создает их сразу тысячами, причем указывает, до какого предела простирается их мощь. Одни из этих богов и святых, столь забавно придуманных древностью, ветхи и дряхлы, одни женаты, другие нет, одни юны и сильны, один исцеляет лошадей, другой — людей, один исцеляет от чумы, коросты, кашля, другой — от желчных колик одного рода, третий от колик другого рода, один заставляет произрастать виноград, другой — чеснок, один ведает развратом, другой — торговлей, у каждого рода ремесленников свой бог... Есть среди богов столь захудалые (число богов было некогда очень велико и доходило по меньшей мере до 36 000), что для произрастания одного колоса пшеницы требовалось их не менее 5 — 6 тыс., у каждой двери было три бога, один у половицы, один у крюков, один у косяка; четыре бога были при ребенке: один ведал его пеленками, другой — его питьем, третий — его пищей, четвертый — его сосанием, всем им поклонялись различным образом. Жалко видеть, говорит Монтэнь, как люди сами себя дурачат собственными выдумками и обезьянничанием, словно дети, вымазавшие сажей лицо одного из своей ватаги и потом сами пугающиеся его.

Ни в чем, говорит Плиний, не проявляется в такой мере неразумие человека, как в попытках приписать божеству какой-либо образ или лицо. Великое безумие, — говорит он, — верить, что они [боги] существуют, еще безумнее сочинять богов в виде человеческих добродетелей и пороков, как-то: целомудрия, согласия, надежды, чести, милосердия, веры и т. д. Но все эти божества, прибавляет он, возникли от того, что бренные и удрученные трудами люди, имея перед глазами свою бедность и немощь, поклонялись предметам, в которых ощущали наибольшую надобность. Поэтому, продолжает он, боги начали менять свое имя, смотря по тому характеру, какой получало поклонение им в различных местностях; в одной и той же местности оказывалось бесконечное множество богов, в том числе даже боги преисподней, болезней и всякого рода заразы. Это делалось из страха быть пораженным ими. От этих суеверий, говорит тот же автор, возник храм лихорадки, заложенный и посвященный на Палатинском холме, и храм Орбоны, морившей малых детей. Рядом с храмом гениев и домашних духов, продолжает он, находится на Эсквилинском холме храм Злосчастия. Не удивительно поэтому, что мы находим больше богов на небе, чем людей на земле, так как каждый сочиняет столько богов, сколько подсказывает ему его фантазия, и люди выбирают себе в патроны несколько богов, которым дают имена Юпитера, Сатурна, Марса и множество других. Ибо в древности, — говорит этот автор, — обычно делали богами тех мужчин или женщин, которые вводили какие-либо улучшения в жизнь людей, в благодарность за их благодеяния. Отсюда все эти различные имена богов и богинь, которых почитали римляне: Сатурна, Юпитера, Марса, Меркурия, Аполлона и т. д. или Юноны, Дианы, Паллады, Минервы, Цереры; несомненно, что все эти прекрасные божества лишь продукт безрассудства и неразумия людей. Некоторые народы даже были столь ослеплены суеверием, что придавали божественный характер низким и грязным животным, как-то: собакам, кошкам, овцам, быкам, змеям и т. д., и даже неодушевленным предметам: огню, солнцу, луне, звездам, камням и деревьям. Из всех этих нелепых верований Монтэнь считает самым безумным и смешным обоготворение человека: как можно, говорит он, делать из нас богов, как это делала древность, нет слов объяснить это. Я, — говорит он, — уже скорее последовал бы за теми, которые почитали змей, собак, быков; природа и существо этих животных нам менее знакомы, и мы имеем более оснований воображать себе о них все, что вздумается, и приписывать им необыкновенные свойства. Но выводить богов из нашего бренного существования, несовершенство которого должно быть нам известно, и приписывать им желания, гнев, месть, браки, деторождение, родство, любовь и ревность, наши члены и наши кости, наши лихорадки, удовольствия, смерть и погребение, обоготворять не только веру, добродетель, согласие, свободу и т. п., но также сладострастие, обман, смерть, зависть, старость, нищету, страх, лихорадку, злосчастие и прочие бедствия нашей хрупкой и бренной жизни — это возможно только при удивительном помрачении человеческого ума.

Агезилай, царь Фессалии, прозванный Великим, весело потешался над этим, когда фессалийцы пришли однажды объявить ему, что в благодарность за оказанные им благодеяния они канонизировали его и возвели его в сонм богов. Разве, — сказал он им, — во власти вашего народа делать богом того, кого ему заблагорассудится? Если это так, то сделайте это для примера с одним из вас, а потом, когда я увижу, как ему поведется при этом, я воздам вам большую благодарность за ваше предложение. У египтян запрещалось под страхом повешения говорить о том, что их боги Серапис и Изида были некогда людьми, но все знали, что они были людьми. Этих богов изображали с перстом на устах, что означало по Варрону таинственный запрет жрецам упоминать о смертном происхождении богов, запрет, необходимый для того, чтобы не свести на-нет их почитание.

VIII. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИДОЛОПОКЛОНСТВА

Говорят, что первый выдумал этих мнимых богов некий Нин, сын Бела, первого царя ассириян — примерно ко времени рождения Исаака или, по летосчислению евреев, в 2101 г. от сотворения мира. Говорят, что после смерти своего отца Нин поставил ему кумир, получивший вскоре после этого имя Юпитера, и требовал, чтобы все поклонялись этому идолу как богу. Отсюда, говорят, произошли все виды идолопоклонства, распространившиеся потом на земле. Впоследствии Кекропс, первый царь афинян, стал призывать этого Юпитера, приказал приносить ему жертвы в своем государстве и положил таким образом начало всему прочему идолопоклонству в этой стране. Согласно Макробию, Янус, бывший царем в Италии в самой седой древности, первый посвятил здесь богам храмы и начал приносить жертвы богам; а так как он первый познакомил свой народ с богами, народ признал его самого после смерти богом и чтил его как бога, — при жертвоприношениях другим богам всегда прежде всего призывали этого Януса. Те самые авторы, которых наши христопоклонники называют святыми и священными, высказываются примерно в том же роде о создании и происхождении всех этих мнимых богов, не только приписывают изобретение их человеку, но считают это изобретение причиной, началом и источником всего зла в мире. В их книге Бытия говорится, что некий Енос, сын Сифа и внук первого человека Адама, первый стал призывать имя божье. А в их книге Премудрости определенно сказано, что культ идолов и ложных богов есть корень, источник, начало и завершение всего зла на земле. «Служение идолам, недостойным именования, есть начало и причина и конец всякого зла».

Вот что сами эти якобы святые и священные книги повествуют о призывании ложных богов и о начале их культа. Один отец, говорит автор книги Премудрости, будучи чрезвычайно удручен преждевременной смертью своего сына, велел сделать его изображение, чтобы в созерцании его искать утешения в своей потере: вначале он видел в этом изображении только образ своего возлюбленного сына, похищенного у него смертью, но вскоре чрезмерная любовь к сыну и его образу ослепила его до того, что он стал боготворить этот образ, в котором он видел прежде только изображение мертвого человека; он приказал своей челяди поклоняться ему, приносить ему жертвы, а также воздавать ему божеские почести. Впоследствии этот дурной пример был перенят и распространился почти повсюду, вошел в обычай, и личное заблуждение скоро стало общественным заблуждением, а в конце-концов этот обычай получил силу закона, утвержденного и закрепленного постановлениями государей и тиранов, которые под страхом суровой кары заставляли своих подданных поклоняться статуям лиц, возведенных ими в ранг богов. Это идолопоклонство, рассказывается в упомянутых книгах, доходило до того, что подданные, жившие вдали от своего государя, заказывали себе его изображение и утешались в отсутствие государя его изваянием, воздавали последнему те же почести и поклонения, которые воздавали бы своему государю, если бы он был с ними. Тщеславие и искусство художников и ваятелей, читаем мы далее, не мало способствовало распространению этого отвратительного идолопоклонства: они соперничали между собой в создании прекрасных творений, красота последних возбуждала восхищение и преклонение слабых и темных людей, в результате народ, простоту которого легко использовать во зло, поддавался соблазну красоты этих творений и стал воображать, что подобного рода статуя не может не представлять собой бога и что тот, кого до сих пор почитали как человека, заслуживает обоготворения и божеских почестей. Таким образом, говорят эти святые и священные книги наших же христопоклонников, идолопоклонство, стыд и позор для разума человеческого, существует в мире вследствие заинтересованности мастеров, производящих предметы культа, вследствие низкопоклонничества подданных и тщеславия государей и царей. Последние, не умея удержать свою власть в справедливых границах, дали имена идолам из камня или дерева, золота или серебра, устраивали в честь их безумные оргии и празднества, приносили кровавые жертвы, бесчеловечно подвергали закланию собственных детей и называли эту свою темноту миром, хотя она делала их более несчастными, чем жестокая война. «Такое великое зло называют миром» (Прем. Сол., 14:22). Итак, — говорят те же книги Премудрости, — почитание этих отвратительных идолов и служение им являются причиной, началом, развитием и верхом всех пороков и зол. «Служение идолам, недостойным именования, есть начало и причина и конец всякого зла». Все эти свидетельства наглядно показывают, что не только все религии, существующие и существовавшие в мире, являются лишь выдумкой человека, но и почитаемые ими божества тоже выдумка и дело рук человека, и что из поклонения этим ложным божествам вытекает все великое зло в мире, оно — «причина, начало и конец всего зла». Эта истина особенно подтверждается тем, что никакое божество не показывалось открыто и всенародно людям, не давало им самолично, открыто и всенародно никаких законов и правил. Взгляните, — говорит Монтэнь, — на летопись небесных дел, которую философия ведет более 2 000 лет: боги всегда выступали и говорили только через посредство человека или даже нескольких особых лиц, притом всегда келейно и как бы тайком, «а чаще всего только ночью, в фантазии и сновидениях», как это ясно указывается в самих книгах Моисея, принятых и одобренных нашими христопоклонниками. Послушайте, какие слова они вкладывают в уста своих богов: если есть среди вас пророк, — говорит бог, — я явлюсь ему в видении и буду беседовать с ним в сновидении. Рассказывается, что именно таким образом бог призвал Самуила и говорил с ним; таким же образом он явился разным другим людям и беседовал с ними, если верить нашим богопоклонникам и христопоклонникам, распевающим в одном из своих торжественных песнопений следующие слова из своей книги Премудрости: «Ибо, когда все окружало тихое безмолвие и ночь в своем течении достигла середины, грянуло и сошло с небес от царственных престолов всемогущее слово твое». Но если, как уверяют, боги действительно беседовали таким образом с людьми, почему боги всегда прятались при этом, а не проявляли, напротив, повсюду и воочию свою славу, мощь, мудрость и верховную власть? Если боги говорят, то конечно единственно с целью быть услышанными, по крайней мере так должно было бы быть, и если они желают дать людям свои законы, правила и предписания, то только для того, чтобы люди следовали им и соблюдали их; неужели же боги нуждаются для этого в голосе человека и его посредничестве, не могут обойтись без этого? Разве боги не в состоянии сами говорить во всеуслышание всем людям? Разве они не могут сами объявить свои законы и сами без чьего-либо посредничества заставить людей соблюдать их? А если не могут, то это уже явный признак их слабости и бессилия, они, значит, не в состоянии обойтись без человеческой помощи в деле, их касающемся; а если они не желают или не удостаивают явиться людям и говорить с ними открыто и всенародно, то это значит давать людям все основания для подозрений и сомнений в истине их слов; ибо все росказни о видениях и ночных откровениях, которыми похваляются богопоклонники, несомненно подозрительны, носят слишком иллюзорный характер, чтобы можно было придавать им много веры, и притом никак не правдоподобно и не вероятно, чтобы боги, якобы совершенство мудрости и благости, прибегали к такому подозрительному способу объявления своей воли людям. Это значило бы давать основание сомневаться не только в истине глагола божьего, но и в самом существовании богов, это значило бы давать людям все основания полагать, что боги не существуют. Ибо совершенно невероятно, чтобы боги, если они действительно существуют, терпели злоупотребления их именем и авторитетом для безнаказанного надувательства людей шарлатанами. К тому же раз достаточно нескольким простым смертным заявить, что бог явился им во сне или беседовал с ними наедине и открыл им те или другие тайны и точно тем же келейным образом дал им те или другие законы и предписания, если, повторяю, достаточно какому-нибудь отдельному человеку заявить это, да еще необходимы мнимые чудеса для того, чтобы поверили этим посредникам, то ясно и очевидно, что точно так же могли бы поступать в свою пользу все шарлатаны, все они могли бы с той же уверенностью заявлять, что им были видения и откровения свыше, что с ними говорил бог и открыл им все то, что им желательно внушить людям. Итак, людям, заявляющим, что им были келейные откровения от бога или, если угодно, от богов, сообщивших им свои тайны, законы, веления и волю, никоим образом не следует верить, они не заслуживают даже, чтобы их выслушивали, так как, повторяю, невероятно, чтобы боги, считающиеся совершенством мудрости и благости, прибегали к столь обманчивому и подозрительному пути для сообщения своей воли людям. Однако скажут: каким же образом столько заблуждений и обмана могли так широко распространиться во всем мире, каким образом они могли так долго и упорно держаться в умах? Этому действительно могут удивляться те, которые судят о человеческих делах по одной внешности и не видят всех скрытых пружин их; но это не представляет предмета удивления для тех, которые умеют судить иначе, подходят к вещам ближе и видят тонкую игру политики, для тех, кто знает, к каким ухищрениям и уловкам способны прибегать обманщики и шарлатаны, чтобы лучше притти к своей цели. Они проследили все тонкости и хитрости этих обманщиков. Они знают, с одной стороны, на что способен человек в своем честолюбии и тщеславии; с другой стороны, они знают также, что к услугам сильных мира сего всегда найдется достаточно льстецов, которые в своем низком угодничестве будут одобрять все их поступки и намерения; они знают, что обманщики и лицемеры пользуются всеми хитростями и уловками, чтобы достигнуть своей цели, и что народ, будучи слаб и невежествен, не в состоянии сам увидеть и разоблачить эти хитрости и уловки, с помощью которых его обманывают, не в силах противостоять мощи сильных мира сего, которые сгибают его в бараний рог. Вот именно эта власть сильных мира сего, низкопоклонничество льстецов, хитрости и уловки обманщиков, слабость и невежество народа являются причинами распространения на земле всех заблуждений, идолопоклонства и суеверий, а также их сохранения и роста вплоть до наших дней.

Ничто не способствует в такой мере обману и успехам его во всем мире, как то жадное любопытство, с которым народ обычно слушает рассказы о необычайных и чудесных происшествиях, то легковерие, которое он проявляет к ним. Ибо при виде того, как народ любит слушать подобные рассказы, как они вызывают в нем изумление и восхищение, как он принимает их за незыблемую истину, лицемеры, с одной стороны, и обманщики, с другой, тоже входят во вкус и сочиняют ему сказки сколько душе угодно. Вот что говорит об этом Монтэнь: «Истинным раздольем и сюжетом для обмана является область неизвестного: уже сама необычайность рассказываемого внушает веру в него, и, кроме того, не будучи подвержены обычным законам нашей логики, эти рассказы лишают нас средств бороться с ними. По этой причине, — говорит Платон, — гораздо легче удовлетворить слушателя рассказами о природе богов, нежели о природе человека. Невежество слушателей дает полный простор для размалевывания таинственного. Поэтому люди ничему не верят так твердо, как тому, о чем они меньше всего знают, и никто не выступает с таким апломбом, как сочинители легенд. И хотя постоянная смена и разнобой событий бросают их из стороны в сторону, с востока на запад, эти люди идут по своей дорожке, расписывают все одним карандашом, черное и белое. Существует ли, — говорит он, — столь причудливое верование (оставляю в стороне грубый обман религий, ослепляющий столько великих наций и надменных личностей), которое не было бы водворено обычаем и обманом с помощью произвольных законов? Я считаю, — продолжает он, — что самые дикие плоды человеческой фантазии всегда находят пример в тех или иных общепринятых обычаях; следовательно наш разум может покоиться на той или иной видимости разума или на мнимых чудесах, так как чудеса, — говорит он, — являются таковыми благодаря нашему неведению природы, а вовсе не в отношении самой природы. Действительно, как бы ложно и ошибочно ни было данное воззрение, оно находит своих сторонников, а также подтверждение в столь же сумасбродной практике, например в практике авгуров. Происходит это потому, что истина и обман имеют сходное лицо, одинаковую осанку, вкус и стиль, мы смотрим на них теми же глазами...» Оттого большинство людей любят лгать и не довольствуются тем, что рассказывают сказки и небылицы, а рады также выслушивать их от других, и все восхищаются, когда им мелют вздор или когда они сами плетут явную чепуху. Дело в том, что они находят в этом свою выгоду. «Есть люди, в том числе очень видные люди, которые не только обманывают других, а любят также обманывать самих себя; это, — говорит Лукиан, — удивляет меня и вместе с тем несколько возмущает, ибо, не говоря уже о поэтах, которые почти исключительно пробавляются баснями, разве наши историки, вроде Ктезия, Геродота и др., помимо того, что обманывают своих современников, не желают сохранить свои сказки также для потомства? И разве можно, — говорит он, — терпеть даже у поэтов нелепицы вроде того, что Сатурн оскопляет своего отца, что Венера рождается из пены морской, Прометей распят на кресте на горе Кавказе и орел неустанно клюет его печень, гиганты воюют с богами? Не говорим уже о трагедиях поэтов, о подземном царстве, о различных превращениях Юпитера и бесчисленных прочих глупостях, затем об их химерах, горгонах, циклопах и прочем вздоре, которым можно пугать малых детей. Можно еще, — говорит он, — смотреть сквозь пальцы на бредни поэтов и старых историков, которые не могли предложить в то время ничего лучшего; но что сказать или подумать о целых народах, как например о кандиотах [критянах], которые показывают могилу Юпитера, или об афинянах, которые рассказывают, что Эрехтей и их предки родились из земли, словно капуста, — да ведь и капусту надо сначала посадить! Фивяне, — продолжает он, — мелют еще бóльшую чепуху: они рассказывают, что произошли от зубов дракона, причем кто из них не верит в эти или тому подобные нелепицы, тот слывет за нечестивца, словно нападает на богов и сомневается в их могуществе; такую веру нашла себе среди людей ложь. Что касается меня, — говорит тот же Лукиан, — я не осуждаю города, прибегающего к таким басням для возвеличения своего происхождения; но если философы, ищущие истины, рассказывают подобные басни или выслушивают их словно непогрешимые истины, то я никак не могу понять этого и считаю это совершенно смешным и нетерпимым. Я, — говорит он, — только-что вернулся из Фив, где наслушался столько вздору, что вынужден был покинуть город, не будучи в состоянии переносить как тех, кто плел этот вздор, так и тех, кто находил удовольствие в выслушивании его».

В первое время существования христианской церкви волшебники и еретики вносили в нее большую смуту своим обманом, — говорит автор Хроник; слишком долго было бы приводить здесь другие подобные свидетельства. Сказанного выше достаточно, чтобы показать вам, что все религии являются измышлением человека и следовательно всё, что они выдают за сверхъестественное и божественное, на самом деле лишь заблуждение, обман, иллюзии и надувательство. Заблуждение со стороны тех, кто слишком легко принимает на веру всякие небылицы и искажения действительности; иллюзии со стороны тех, кто воображает, что видит и слышит несуществующее в действительности; обман со стороны тех, кто говорит о такого рода вещах против собственного убеждения и опыта; и наконец надувательство со стороны тех, которые сочиняют и распространяют эти сказки, чтобы заставить других уверовать в них. Все это так верно и очевидно, что даже наши идолопоклонники, богопоклонники и христопоклонники сами должны сознаться в этом; поэтому каждый из них по общему соглашению признает, что каждая религия, кроме его собственной, содержит только заблуждения, обман, иллюзии и надувательство; а раз так, то большинство религий, как вы видите, уже совершенно несомненно признаны ложными. Итак дело теперь только в том, нет ли среди великого множества существующих в мире ложных сект и ложных религий по крайней мере нескольких истинных и нельзя ли считать их более истинными, чем другие, и действительно божественным установлением?

IX. НИ ОДНА ИЗ СУЩЕСТВУЮЩИХ В МИРЕ РЕЛИГИЙ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ БОЖЕСТВЕННЫМ УСТАНОВЛЕНИЕМ

Каждая религиозная секта заявляет, что она покоится на авторитете божьем и совершенно свободна от всяких заблуждений, иллюзий, обмана и надувательства, имеющихся в других сектах; дело тех, кто желает доказать истинность (вероучения) своей секты, — показать, что она действительно божественного происхождения. Каждый должен доказать это для своей секты с помощью столь ясных, надежных и убедительных доводов и свидетельств, чтобы не оставалось разумных оснований для сомнений; ибо доказательства и свидетельства, которые не будут носить этого характера, всегда можно будет заподозрить в ошибках, иллюзиях и обмане, стало быть, они не будут достаточными доказательствами истины, и никто не будет обязан придавать им веры.

Итак, если никто из утверждающих божественное происхождение своей религии не в состоянии доказать это ясными, верными и убедительными доводами и свидетельствами, то это является ясным, верным и убедительным доказательством, что нет ни одной религии действительно божественного происхождения и, стало быть, надо считать несомненным, что все религии — измышления человека, полные заблуждений, иллюзий и обмана. Ибо никак нельзя предположить или поверить, что всемогущий бог, которому приписываются бесконечная благость и мудрость, пожелал бы дать людям свои законы и установления без более надежных и подлинных признаков их достоверности, чем те, которые выдумываются бесчисленными обманщиками. Между тем никто из наших богопоклонников и христоплоклонников, к какому бы толку или секте он ни принадлежал, не может доказать с помощью ясных, надежных и убедительных доводов, что его религия действительно богом установленная религия. Это видно из того, что уже столько веков они спорят между собой по этому вопросу, даже преследуют друг друга огнем и мечом, защищая каждый свои верования, а между тем ни одна сторона не могла до сих пор убедить и уверить другой лагерь подобными доводами и свидетельствами. Этого конечно не было бы, если бы у той или другой стороны были ясные, надежные и убедительные основания, т. е. доказательства и свидетельства божественного происхождения своей религии. В самом деле, ведь никто, ни в какой секте (я говорю: никто из людей умных, просвещенных и искренних) не желает поддерживать заблуждения и обман, напротив — каждый из них заявляет, что стоит за истину; а в таком случае действительным средством устранить все заблуждения и мирно объединить всех людей на одних и тех же чувствах и на одной и той же форме религии было бы привести эти ясные, надежные и убедительные доказательства и свидетельства истины и показать таким образом людям, что данная религия, а не какая-либо другая, действительно установлена богом. Тогда каждый человек или по крайней мере все рассудительные люди подчинились бы этим ясным и убедительным свидетельствам истины, и никто не осмелился бы выступать против них и держать сторону заблуждений и обмана, если ему не докажут противного ясными, надежными и убедительными доводами. Но так как ни у одной религии нет этих ясных, надежных и убедительных свидетельств истины, так как их нет ни в том, ни в другом лагере, это позволяет обманщикам выдумывать и нагло отстаивать всякого рода ложь; по той же причине люди, слепо верящие им, так упорно и ожесточенно защищают каждый свою религию. Вот это и является ясным и убедительным доказательством, что все их религии ложны и что ни одна из них не установлена богом.

Итак, я прав был, дорогие друзья, говоря вам, что все религии мира лишь измышления человека и что вся мировая практика поклонения богам покоится только на заблуждении, обмане, иллюзиях, злоупотреблении, лжи и надувательстве. Вот первое доказательство, которое я должен был представить вам; оно несомненно столь ясно, сильно и убедительно в своем роде, как только возможно.

Но вот вам также другие доказательства, не уступающие этому и не менее ясно выявляющие ложность религии, и в частности нашей христианской религии. С помощью этой последней, дорогие друзья, вас держат в плену у тысячи всякого рода заблуждений и суеверий; я хотел бы иметь силу освободить вас от них и дать вам возможность успокоить свой ум и совесть от ложных упований и ложных страхов в отношении так называемой загробной жизни. Поэтому я постараюсь показать вам главным образом вздорность и ложность вашей религии. Этого будет достаточно, чтобы в то же время разоблачить перед вами все прочие религии, так как, убедившись в ложности вашей религии, которую вам выставляли столь чистой, святой и божественной, вы легко сможете судить о вздорности и ложности всех прочих религий.

X

Вера, на которой построены все религии, есть принцип заблуждений, иллюзий и обмана. Я доказываю это следующим образом. Каждая религия, которая в своих тайнах, вероучении и морали строится на принципе заблуждений, иллюзий, обмана и вечных расколов среди людей, не может быть истинной религией и истинным божественным установлением; а между тем все религии, и главным образом христианская религия, строятся в своих тайнах, в своем вероучении и морали на принципе заблуждений, иллюзий и обмана. Я не вижу возможности отрицать первую предпосылку этого умозаключения, она слишком ясна и очевидна, чтобы можно было сомневаться в ней. Перехожу к доказательству второй предпосылки, а именно, что все религии, и главным образом христианская религия, строятся в своих тайнах, вероучениях и морали на принципе заблуждения, иллюзий и обмана. Доказать это представляется мне довольно легким делом; в самом деле, явно и несомненно, что все религии, и главным образом христианская, строятся в своих тайнах, вероучениях и морали на том, что они называют верой, т. е. на слепой и вместе с тем твердой и непоколебимой уверенности в существовании того или иного божества, а также тех или других законов или откровений божества. По необходимости все религии должны исходить из этого; ибо эта вера в божество и божественное откровение придает им вес и авторитет, без нее никто нисколько не считался бы с их учениями и практическими предписаниями. Вот почему все религии в первую очередь требуют от своих приверженцев быть твердыми в вере, т. е. быть твердыми и непоколебимыми в своих верованиях. Поэтому все наши богопоклонники, главным образом наши христопоклонники, исходят из того правила, что вера есть начало и основа спасения, корень всякой праведности и освящения, как это подчеркивает Тридентский собор. Без веры, — говорят они, — нельзя угодить богу; желающий приблизиться к богу должен прежде всего верить, что бог существует и что он воздает ищущим его.

Итак явно и несомненно, как я сказал, что все религии, и главным образом христианская религия, строятся в своих тайнах, вероучении и морали на вере, которая является уверенностью в существовании божества и даже слепой верой в те или иные законы или откровения божества; религии требуют, чтобы эта уверенность была твердой и непоколебимой, дабы верующие не легко склонялись к переменам. Однако эта вера всегда слепа, потому что религии не дают и не могут дать никаких ясных, надежных и убедительных доказательств своих якобы святых тайн и мнимых божественных откровений. Они требуют слепой и наивной веры во все свои утверждения на этот счет, требуют, чтобы верующий не только не питал никаких сомнений, но и не доискивался и даже не желал знать, на чем основаны эти утверждения; они считают дерзновенной самонадеянностью и оскорблением божественного величества, если кто-нибудь из любознательности станет доискиваться оснований и доказательств того, чему они учат и во что они заставляют верить как в идущее от бога. Вместо всякого основания они выставляют правило, которое они заимствовали из одной из своих якобы священных книг и считают грозным приговором. Там сказано, что кто слишком доискивается и допытывается тайн божественного величия, тот будет уничтожен блеском его славы. «Вера, — говорят наши благочестивые христопоклонники, — есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Согласно их словам, их вера не была бы заслугой, если бы опиралась на свидетельства наших чувств и на человеческие рассуждения. Если послушать их, самое мощное основание для веры в самые непостижимые и невероятные вещи заключается в том, что полагаешься исключительно на веру, т. е. на слепую уверенность во всем том, во что религия предписывает нам верить. Поэтому они считают также необходимым всецело отказаться здесь от голоса разума и от всякого свидетельства наших чувств и отдаться полностью во власть своей веры. Одним словом, они считают, что твердая вера заключается в слепой вере без рассуждений и без попыток искать доказательств.

Однако, ясно, что слепая вера во все, что нам преподносят именем и авторитетом бога, есть принцип заблуждений, иллюзий и обмана, ибо, как мы видим в действительности, в области религии нет ни одного заблуждения, иллюзии и обмана, которые не пытались бы прикрывать именем и авторитетом бога, и нет также ни одного обманщика, который, выдумывая эти заблуждения, иллюзии и т. д. или распространяя их, не заявлял бы, что получил особое вдохновение от бога и послан богом. Итак все религии строятся в своих тайнах, вероучении и морали на слепой вере во все, что они провозглашают от имени бога, а следовательно они строятся в своих тайнах, вероучении и морали на принципе заблуждений, иллюзий и обмана. Итак и т. д.

XI. ОНА (ВЕРА) ЯВЛЯЕТСЯ ТАКЖЕ ЛИШЬ ИСТОЧНИКОМ И РОКОВОЙ ПРИЧИНОЙ СМУТЫ И ВЕЧНЫХ РАСКОЛОВ СРЕДИ ЛЮДЕЙ

Эта вера, эта слепая уверенность, которую они ставят во главу угла своего вероучения и своей морали, является не только принципом заблуждений, иллюзий и обмана, но также пагубным источником смут и вечных расколов среди людей. Каждый стоит за свою религию и ее священные тайны не по соображениям разума, а из упорства и слепо верит в воображаемую истинность своей религии. Они не могут не считать всех других религий ложными, их слепая вера обязывает их даже защищать свою религию с опасностью для жизни и своего благосостояния и ценою всего, что есть у них самого дорогого. Поэтому они не могут столковаться и никогда не столкуются между собой по вопросу о своей религии; по той же причине среди них постоянно возникают не только споры и словопрения, но также смуты и пагубный раскол. Поэтому также они всё время преследуют друг друга огнем и мечом, защищая свою безумную веру и свои религии, и нет такого зверства, к которому они не прибегали бы друг против друга под прекрасным и благовидным предлогом защиты воображаемой истины своей религии — безумцы все до единого! Вот что говорит Монтэнь по этому поводу: «Никакая вражда не может сравниться с христианской. Наше рвение совершает чудеса, когда оно сочетается с нашей склонностью к ненависти, жестокости, тщеславию, жадности, злословию и восстанию. Напротив, на путь благости, доброты и умеренности оно не пойдет ни мытьем, ни катаньем, если не произойдет словно чудом какое-нибудь редкое исключение. Наша религия, — прибавляет он, — создана для искоренения пороков, но она сама их покрывает, питает и возбуждает». Действительно, никакие войны не могут сравниться по своему кровавому к жестокому характеру с войнами, которые ведутся из-за религии или под предлогом религии, так как каждый бросается в эти войны со слепым пылом и бешенством и, согласно словам поэта, ставит себе задачей принести неприятеля в жертву богу. «Ярость народа происходит от того, что каждая местность ненавидит богов соседей, убежденная в том, что богами надо считать только тех, кому поклоняется она». До чего только не доходят люди, — говорит Лабрюйер, — ради религии, в учении которой они так мало убеждены и которое они так плохо проводят в своих поступках! Это доказательство представляется мне до сих пор вполне очевидным. Нельзя поверить, чтобы всемогущий бог, предполагаемый всеблагим и всемогущим, пожелал когда-либо прибегнуть к такому обманчивому пути для осуществления своих законов и предписаний или для выявления своей воли людям. Ведь это значило бы явно вводить людей в заблуждение или расставлять им западню, так чтобы они одинаково могли стать на сторону лжи или истины. Этого конечно никак нельзя ожидать от бога, предполагаемого всемогущим, всеблагим и премудрым. Равным образом нельзя поверить, что бог, любящий мир и согласие, желающий блага и спасения людей, бог бесконечно совершенный, всеблагий и премудрый, которого наши христопоклонники сами называют богом любви, мира, благости, милосердия, утешения и пр., — нельзя поверить, чтобы такой бог пожелал основать религию на столь роковом и пагубном источнике смут и вечных распрей среди людей, как упомянутая слепая вера; эта вера в тысячу и тысячу раз более пагубна для людей, чем то золотое яблоко, которое богиня раздора коварно бросила в собрание богов на свадьбе Пелея и Фетиды и которое было причиной гибели града и царства Трои, согласно словам поэтов. Итак религии, кладущие в основу своих тайн и полагающие за правило своего вероучения и морали слепую веру, т. е. принцип заблуждения, иллюзий, обмана и надувательства и роковой источник смут и вечных расколов среди людей, не могут быть истинными и действительно установленными самим богом. А так как все религии, как я показал, строятся в своих тайнах, вероучении и морали на слепой вере, то из этого с очевидностью следует, что нет ни одной истинной религии и нет также ни одной религии действительно божественного происхождения и, что я, стало быть, был прав, говоря, что все они — измышление человека, и что всё, что они выдают за богов, их законы и предписания, их тайны и мнимые откровения, на самом деле является лишь заблуждением, иллюзиями, обманом и надувательством. Все это вытекает с очевидностью. Но я знаю, что наши христопоклонники не преминут сослаться здесь на свои мнимые основания веры и скажут, что, хотя их вера в некотором смысле слепа, тем не менее она находит себе опору и подтверждение во множестве ясных, надежных и убедительных свидетельств; поэтому не соглашаться с ними было бы не только неразумием, но также дерзновенным упорством и даже величайшим безумием. Обычно они сводят все эти мнимые доводы к трем или четырем главным положениям или основаниям.

Первое основание они выводят из чистоты и мнимой святости их религии, осуждающей, по их словам, все пороки и вознаграждающей все добродетели. Вероучение этой религии, — уверяют они, — так чисто и свято, что может проистекать только от чистоты и святости всеблагого и премудрого бога. Второе основание они заимствуют из безукоризненности и святости тех людей, которые с такой любовью первые восприняли эту религию, и тех, которые с таким рвением распространили ее, так твердо держались ее и беззаветно защищали ее с опасностью для жизни, проливали за нее свою кровь и даже терпели смерть и жесточайшие пытки, не желая отступиться от своей религии. Невероятно, — говорят наши христопоклонники, — чтобы столько великих, святых, мудрых и просвещенных людей являлись в своей вере жертвою обмана, невероятно, чтобы они отказывались от всех радостей, выгод и удобств жизни и добровольно подвергали себя стольким мукам и жестоким преследованиям только ради заблуждения и обмана. Третье основание они заимствуют у пророков и оракулов; они ссылаются на предсказания, сделанные в различные времена и с давних пор толкуемые в их пользу. Все эти прорицания оракулов и предсказания пророков, — говорят они, — так явно и бесспорно осуществлены в их религии, что невозможно сомневаться здесь в божественном наитии и вдохновении: только единый бог в состоянии так ясно и верно предвидеть и предсказать будущее. Наконец четвертое и самое главное основание заключается в многочисленных и великих чудесах, чрезвычайных и сверхъестественных чудесах, совершенных в пользу их религии во все времена и во всех местах, как например: возвращение зрения слепым, слуха — глухим, дара речи — немым, исцеление хромых, расслабленных и бесноватых, исцеление в один миг от всяких болезней и недугов без помощи какого-либо естественного лекарства и даже воскрешение мертвых и наконец все прочие чудесные и сверхъестественные деяния, возможные только для божьего всемогущества. Эти чудеса, — говорят наши христопоклонники, — являются столь ясными, верными и убедительными свидетельствами в пользу правильности их верований, что нет надобности искать еще других, чтобы полностью убедиться в истинности их религии. А поэтому они считают самое помышление о том, чтобы возражать против убедительных свидетельств истины, не только неразумием, но дерзновенным упрямством и безмерным безумием. Великое безумие, — говорил один из знаменитых людей из их среды, Пико-делла-Мирандола, — не верить евангелию, учение которого столь чисто и свято, возвещено столь многими великими, учеными и святыми людьми, запечатлено кровью стольких славных мучеников, принято столькими благочестивыми и учеными наставниками и наконец подтверждено столь великими и поразительными чудесами, возможными только для божьего всемогущества. По этому поводу другая знаменитость из их среды, Ришар де-Сен-Виктор, дерзновенно обратился к своему богу со следующими словами: господи, если моя вера в тебя — заблуждение, то ты сам ввел меня в заблуждение, так как все, во что я верю, было подтверждено столь великими и поразительными чудесами, что невозможно приписать их кому-либо другому, кроме тебя.

XII

Однако нетрудно опровергнуть все эти пустые рассуждения и воочию показать всю вздорность этих оснований веры и этих великих и поразительных чудес, которые наши христопоклонники называют наглядными и верными свидетельствами истины их религии. Во-первых, ясно, что нельзя считать надежными свидетельствами истины доводы и доказательства, которые одинаково легко могут служить для подтверждения обмана и надувательства, как и для подтверждения истины. А между тем доводы и доказательства, которые наши христопоклонники черпают из своих мнимых оснований веры, могут одинаково легко служить для подтверждения обмана и надувательства, как и для подтверждения истины. Для доказательства вспомним, что нет ни одной, даже самой ложной, религии, которая не ссылалась бы на подобные мнимые основания в пользу своей достоверности; нет ни одной религии, которая не утверждала бы, что обладает святым и истинным учением, не объявляла бы себя, по крайней мере по-своему, врагом всех пороков и другом всех добродетелей. У каждой религии свои ученые и ревностные защитники, претерпевшие жестокие гонения и даже смерть за исповедание и защиту своей религии. И наконец нет ни одной религии, которая не ссылалась бы на чудеса и знамения, совершенные во славу ее. Так, магометане, совершенно так же, как христиане, ссылаются на чудеса в пользу своей ложной религии. Индусы и все язычники ссылаются на множество чудес в пользу своих религий. Свидетельством служат убедительные и чудесные превращения, сиречь знамения, совершенные в пользу языческих религий. Если наши христопоклонники ссылаются на прорицания оракулов и пророчества, якобы сделанные в их пользу и в славу их религии, то у языческих религий имеется не меньше таких же предсказаний. Таким образом, преимущество, которое можно было бы извлечь из этих мнимых оснований веры, имеется почти в равной мере во всех религиях. Это дало повод рассудительному Монтэню сказать: «Все внешние признаки одинаковы у всех религий: чаяния, упования, события, обряды, покаяния, мученики и проч. Бог, — говорит он, — благосклонно принимает почет и поклонение, оказываемые ему под тем или другим именем, тем или иным способом. Небо всегда взирало благосклонно на такую благочестивую ревность. Все правления, — прибавляет он, — извлекли из нее пользу». Исторические повествования язычников, — говорит Монтэнь, — признают достоинства, порядок, правоту за чудесами и прорицаниями оракулов, сделанными в их пользу и для наставления их в их легендарных религиях. Как я уже упоминал и как продолжает тот же автор, у Августа было больше храмов, чем у Юпитера, ему воздавали такое же религиозное поклонение, причем он совершал также чудеса. В Дельфах, городе Беотии, существовал знаменитый храм, посвященный Аполлону; последний говорил здесь через своего оракула, и это привлекало сюда посетителей со всех частей света, обогащавших и украшавших храм множеством ценных даров и приношений. Точно так же знаменитый некогда храм в Эпидавре, городе в Пелопонесе или в Далмации, посвященный Эскулапу, богу врачевания; этот бог тоже говорил здесь через своего оракула, — римляне обратились к нему, когда их постигла моровая язва, и перевезли этого бога в образе драконов в свой город Рим. В эпидаврском храме было много картин, изображавших сцены лечения и чудесного исцеления, совершенных Эскулапом. Существует множество подобных примеров; приводить их здесь было бы слишком долго. Из вышесказанного, подтверждаемого историей и практикой всех религий, явствует с полной очевидностью, что все те мнимые основания веры, на которые ссылаются наши христопоклонники, имеются одинаково во всех религиях и следовательно не могут служить доказательствами или надежными свидетельствами истинности их религии, как и всякой другой. Вывод ясен и очевиден.

XIII

Во-вторых, ясно, что будет ошибкой принимать за надежные свидетельства истинности и святости какой-либо религии знамения или результаты, которые одинаково могут проистекать от порока и добродетели, от заблуждения и истины, от действий обманщиков и лжецов и благочестивых и честных людей. Это можно легко и наглядно доказать на примерах из ложных религий, а также на том, что ваши христопоклонники называют словом божьим, на свидетельстве того, которого они обожают как своего бога и спасителя. Эти примеры определенно показывают нам, что знамения и мнимые чудеса совершались и теперь еще могут совершаться лжепророками и шарлатанами в целях заблуждения и обмана. 1. Что касается этих мнимых чудес, то, если верить в них, мы находим почти бесконечное множество их в ложных религиях язычников; их, можно сказать, миллион в «Метаморфозах» Овидия и во всех прочих баснях язычников. Много их приводит Филострат в жизнеописании Аполлония Тианского из Каппадокии. В Деяниях апостольских рассказывается, что Симон, прозванный Магом, совершал в городе Самарии такие чудеса, что каждый приписывал ему великую силу бога. Как я уже говорил, он и в Риме сотворил столько чудес, что ему воздвигли [здесь] статую с надписью: «Симону, богу святому». Как сообщает Тит Ливий, весталка Тусция, обвиненная в нарушении обета девственности, доказала свое целомудрие, донеся от Тибра до храма богини Весты решето с водой. Овидий рассказывает подобную же историю о другой весталке Клавдии, которая доказала свою девственность тем, что с помощью только своего пояса заставила отплыть корабль с изображением богини Кибелы, — последний так крепко стал на якоре у набережной, что несколько тысяч человек не могли заставить его отплыть. Тацит передает, что император Веспасиан в бытность свою в Александрии в один миг исцелил слепого, прикоснувшись к его глазам, а также исцелил калеку, дотронувшись до него ступней. Элий Спартиан говорит, что император Адриан точно так же исцелил слепорожденного одним своим прикосновением к его глазам. Об императоре Аврелиане тоже рассказывают подобные случаи чудесного исцеления одним прикосновением. Царь эпиротов Пирр исцелял по словам Плутарха всех больных селезенкой одним прикосновением большого пальца своей правой ноги к больному месту. Плутарх присовокупляет, что, когда Пирр умер и тело его было сожжено, этот большой палец его правой ноги был найден совершенно невредимым и не пострадавшим от огня. Страбон рассказывает, что жрецы, приносившие жертвы богине Феронии, ходили босиком по раскаленным угольям и не обжигались; то же самое он рассказывает о посвятивших себя богине Диане. Целий рассказывает, что бог Вакх наделил детей Ания, великого жреца Аполлона, властью превращать все, что угодно, в хлеб, вино, оливковое масло и т. д. одним своим прикосновением. Овидий в «Фастах», Диодор Сицилийский и Страбон сообщают, что Юпитер подарил кормившим его нимфам рог козы, которая напоила его своим молоком; этот рог имел ту особенность, что доставлял им в изобилии все, чего они только ни пожелают, и поэтому он был назван рогом изобилия. Если воды Чермного моря сами расступились и разделились, чтобы дать проход евреям, бежавшим от преследовавших их египтян, как рассказывается в истории евреев, то то же самое, по сообщению еврейского же историка Иосифа, спустя много времени случилось также с македонянами, когда они таким образом прошли через Памфилийское море под предводительством Александра, отправившегося на завоевание Персидского царства. Наконец волхвы фараона, о которых говорится в книгах Моисея, творили перед фараоном те же самые чудеса, что Моисей. Если Моисей превратил свой жезл в змея, то и волхвы делали то же самое со своими жезлами. Если Моисей превращал воду в кровь, то волхвы делали то же самое. Если Моисей навел на страну множество жаб, то и маги делали то же самое. Если Моисей навел гадов и вредных мух, то волхвы делали то же самое: «то же сделали и волхвы египетские чарами своими и вывели жаб на землю египетскую». Если в конце-концов нам рассказывают, что маги фараона были превзойдены Моисеем в чудесах этого рода, то, будь это так, не следует этому удивляться и утверждать на этом основании, что Моисей действовал какой-то сверхъестественной и божественной силой. Ведь мы на каждом шагу видим, что во всех науках и искусствах одни работники и учителя более искусны, более осведомлены и проворны, чем другие. Когда дело идет только о пляске, о хождении по канату и всякого рода фокусах, одни люди оказываются искуснее и ловчее других. Так и тут: Если предположить, что Моисей действительно проделал то, чего не умели сделать другие маги, то отсюда вовсе не следует, что он действовал какой-то сверхъестественной силой, а следует лишь, что он просто был более искусным, ловкачом, лучше знающим свое искусство, более опытным в нем, чем другие. Можно привести множество подобных примеров в доказательство сказанного, но это представляется здесь излишним. Наши христопоклонники не станут утверждать, что все эти мнимые чудеса магов фараона были явными и убедительными доказательствами истины и исходили от святых людей. Христопоклонники должны, стало быть, волей-неволей признать, что такого рода знамения и действия могут исходить одинаково от порока и добродетели, от лжи и истины и что их могут и могли одинаково совершать шарлатаны и честные люди, что они следовательно вовсе не являются несомненными доказательствами данной религии и надежным свидетельством ее истинности. Наши христопоклонники возразят, что все эти мнимые чудеса магов фараонов и язычников, совершенные во славу заблуждения или ложной религии, являются лишь лжечудесами и баснями и что не следует верить тем, кто передает их. Но на это следует ответить: во-первых, то же самое можно сказать об их собственных чудесах; нет оснований верить одним больше, чем другим, и во всяком случае нет верного способа установить, что одним чудесам можно верить более, чем другим. При сомнениях этого рода, пожалуй, даже можно сказать, что имеется меньше оснований верить чудесам, связываемым с началом христианства. Дело в том, что о языческих чудесах нам сообщают большею частью серьезные историки, известные и уважаемые в свое время, тогда как о чудесах, связываемых с началом христианства, нам сообщают только люди невежественные, принадлежавшие к подонкам общества, — они не пользовались известностью и уважением в свое время, и мы знаем теперь только их имена, причем нет уверенности даже в том, что они действительно носили в то время те имена, которые им приписывают.

XIV

Так например имеется, пожалуй, больше видимых оснований верить сообщениям Филострата в VIII книге его жизнеописания Аполлония Тианского, чем рассказам всех евангелистов, вместе взятых, о чудесах Иисуса Христа, так как известно, по крайней мере, что Филострат был человеком умным, красноречивым и тактичным, фаворитом и секретарем императрицы Юлии, супруги императора Севера, и что по настоянию этой императрицы он написал свои 8 книг о жизни и чудесных деяниях Аполлония — это верный признак, что Аполлоний прославился какими-то великими делами, раз императрица так интересовалась записью его жизни и дел. Этого никак нельзя сказать об Иисусе Христе и о тех людях, которые записали его жизнь; это, как я уже сказал, были люди невежественные, из подонков общества, бедные поденщики и рыбаки, которые не умели даже передать по порядку и связно сообщаемые ими факты и часто противоречат себе в своем рассказе. А что касается того человека, чью жизнь и деяния они описывают, то, если бы он действительно совершил все те чудеса, которые они ему приписывают, он несомненно прославился бы такими замечательными деяниями и не преминул бы привлечь восхищение народа, как все великие люди, и в частности как вышеупомянутые Аполлоний и Симон, которых современники считали божественными и которым они воздвигали статуи, как богам. Однако вместо этого Христос христиан считался при жизни ничтожным, жалким человеком, безумным фанатиком и даже презренным висельником; где же здесь видимое основание верить, что он действительно совершил столь прекрасные чудеса? Напротив, видимость гораздо больше говорит за то, что он действительно был безумным фанатиком, и христианство, стало быть, было на первых порах лишь чистым фанатизмом; в дальнейшем я намерен показать это более подробно. Во-вторых, нашим христопоклонникам можно ответить, что те же книги, которые говорят например о чудесах Моисея, говорят также о чудесах магов фараона и определенно сообщают, что маги творили те же чудеса, т. е. те же вещи, что и Моисей. Раз так, — наши христопоклонники не могут отрицать, что эти мнимые чудеса совершаются и добрыми и злыми людьми, в пользу порока и добродетели, обмана и истины, а отсюда ясно и очевидно, что эти мнимые основания достоверности никак не являются доказательствами и надежными свидетельствами истины. Обычный прием христопоклонников — ссылка на то, что маги фараона в конце-концов были превзойдены Моисеем и оказались не в силах тягаться с ним, не ведет ни к чему. Могло быть так, но отсюда, как я уже сказал, не следует, что Моисей в большей мере обладал сверхъестественной и божественной силой, чем эти маги, так как во всех искусствах и науках одни мастера просто искуснее других. Наконец, если в данном случае Моисей победил магов, то возможно, что в другом случае он был бы побежден ими или же другими магами, более искусными, чем он, если бы таковые оказались налицо. Итак ссылка на эти мнимые чудеса является слабым доказательством истины, тем более слабым, что весь рассказ о них не заслуживает доверия. Поэтому Иосиф, который сам оказывается лжеисториком евреев, рассказав о важнейших чудесах, совершенных по преданию во славу его нации и религии, тотчас же оговаривается и оставляет под подозрением достоверность этих чудес, заявляет, что предоставляет каждому думать о них, как ему угодно — верный признак, что сам он не придавал большой веры своим сообщениям. Это тоже повод для рассудительных людей считать подобные рассказы побасенками, не заслуживающими никакой веры. Вот как отзывается о них автор «Апологии великих людей»: «Было бы, — говорит он, — напрасной тратой времени подрубать сучья вместо корней; надо начать с опровержения всех баснословных рассказов и показать, что все росказни о магии и демонах не могут быть доказаны ни разумом, ни опытом. А что касается состояний исступления, заклинаний и прочих чудес некоторых личностей, о которых много говорят, то не стоит труда опровергать их, так как они сами себя опровергают теми нелепицами, с которыми их связывают, и кроме того Евнапий, рассказывая о них, сам боится быть принятым за обманщика. О ложных чудесах, состояниях мнимой одержимости и мнимых воскрешениях у греческих схизматиков можно прочитать в сводке миссионеров на острове Сантерин; целых три главы подряд трактуют об этой интересной материи». Удивительно, — говорит Монтэнь, — от каких пустых поводов и произвольных случайностей обычно возникают столь пресловутые впечатления, как вера в чудеса... Наше зрение, — говорит он, — часто показывает нам причудливые образы, которые исчезают при приближении к ним. Потом эти чудеса и странные события скрываются. На моих глазах родилось несколько чудес в мое время. Хотя они исчезают при самом своем зарождении, мы тем не менее видим направление, которое они приняли бы, если бы развились полностью. Ведь надо только найти конец нити, и тогда можно все распутать. От небытия до самой малой вещи в мире бóльшее расстояние, чем от самой малой вещи до самой великой. И вот, люди, пораженные этим странным началом, рассказывают про него, чувствуют по делаемым им возражениям, в чем заключается трудность убедить другого, и штопают эти дыры какими-нибудь ложными выдумками. Потом мы и сами можем заметить, что передавая слышанное нами, мы прикрашиваем и дополняем его от себя. То, что вначале было заблуждением отдельного лица, становится со временем общественным заблуждением; в свою очередь общественное заблуждение порождает заблуждения отдельных лиц. Таким образом создается цепь этих небылиц, переходящих от одного к другому, то затухая, то разгораясь, причем самый далекий свидетель оказывается более осведомленным, чем самый близкий, и узнавший их лишь последним верит в них более, чем тот, кто узнал их первым. Это, — говорит Монтэнь, — естественный ход вещей. Люди, обычно ничего не добиваются с таким рвением, как распространения своих взглядов. Если не хватает обычных средств, мы прибегаем к власти и силе, действуем огнем и мечом. К несчастью, высшей пробой истины считают большое число верующих, толпу, в которой глупцы имеют большое численное превосходство над умными. Что касается меня, — продолжает он, — то, в чем я не поверю одному из них, я не поверю также целой сотне. Я не сужу также о воззрениях по их давности. Шарлатаны любят прятаться под маской благочестия. Очень много злоупотреблений, можно сказать, даже все злоупотребления в мире, происходят от того, что нам внушают страх, заставляют признаться в своем неведении и принять все то, что мы не можем опровергнуть. Все вышеприведенные примеры и соображения ясно показывают нам, что лжечудеса могут, как я сказал, одинаково совершаться дурными и добрыми людьми, во славу заблуждения и истины, обмана и справедливости и что, стало быть, не приходится считать эти чудеса доказательствами или верными и надежными свидетельствами истины. Я докажу это теперь с очевидностью на свидетельстве слова божьего, как его называют наши христопоклонники, и на словах того, кому они поклоняются как своему богу и спасителю. Книги, в которых по их уверениям содержится слово божье, да и сам Христос, которого они почитают как вочеловечившегося бога, определенно упоминают о лжепророках, т. е. обманщиках, которые ложно называют себя посланниками бога и ложно говорят от его имени; они определенно упоминают также, что эти обманщики творят и будут творить знамения и столь поразительные чудеса, что легко смогут совратить, пожалуй, также и праведных. «Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, — сказал Иисус Христос, — ибо многие придут под именем моим и будут говорить: я Христос, и многих прельстят». «И дадут многие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Знаменитый Павел говорит в одном из своих посланий, что сам бог пошлет духа прельщения, который могущественными чарами уверит во лжи тех, кто не восхотел принять истины данной богом религии; Павел говорит, что придут нечестивые обольстители и будут делать всякого рода ложные чудеса, чародейства и знаменья, чтобы всякими соблазнами ввергнуть детей погибели в беззаконие. Вот ясные и очевидные свидетельства; наши христопоклонники не могут отвергнуть их, так как они в точности взяты со слов самого их Христа и одного из его главных апостолов. Они, стало быть, не могут не признать, что эти мнимые чудеса могут совершаться в целях заблуждения и обмана, как и во славу справедливости и истины. Они должны следовательно признать также, что эти чудеса не являются верными свидетельствами истины. В частности, надо заметить еще по этому поводу: все эти ложные чудотворцы требуют, чтобы люди верили их чудесам и не верили чудесам других, их противников. Равным образом все лжепророки требуют, чтобы верили их слову, а всех прочих, их противников, считали лжепророками и обманщиками. Отсюда совершенно ясно, что они сами осуждают и разбивают друг друга; поэтому является безумием верить тем или другим из них. Однажды один из этих мнимых пророков, некий Седекия, ударил по щеке другого мнимого пророка, высказывавшего противоположные ему взгляды, и при этом разразился следующей забавной фразой: «По какой это дороге отошел от меня дух господень, чтобы говорить тебе?» Пророки Самарии, т. е. пророки бога Ваала, враждовали с пророками Иудеи и Иерусалима, которые тоже объявляли себя пророками господа бога. И если Иезавель предавала смерти пророков господа, то Илия в отмщение за них умертвил 455 пророков Ваала. Христос христиан хотел, чтобы каждый верил его словам и его мнимым чудесам; но он не хотел, чтобы верили другим кроме него и чудесам его противников. Моисей тоже требовал от своего народа веры в его слова и чудеса, но не желал, чтобы его народ верил другим и шел на удочку их чудес. Он приказывал смотреть на этих других как на лжепророков и соблазнителей. Однако Аарон и его сестра Мариам были другого мнения и доказывали, что бог говорил с ними точно так же, как с Моисеем. «Разве через одного Моисея говорил господь? Разве он не говорил подобным образом и с нами?» Так наши лжепророки и наши мнимые чудотворцы противоречат друг другу и открыто осуждают, сбивают и разоблачают друг друга, — явный и верный признак, что их мнимые чудеса не являются доказательствами и надежными свидетельствами истины и что, стало быть, не по таким основаниям достоверности следует судить об истинности какой-либо религии. И как могут эти мнимые чудеса быть надежными доказательствами и свидетельствами истинности какой-либо религии, если нет уверенности, что эти чудеса действительно произошли и если рассказы о них ненадежны? Ибо для того, чтобы иметь некоторую уверенность в достоверности этих рассказов, необходимо: 1) Знать, что те, которых называют первоначальными авторами этих рассказов, действительно являются ими, — на самом деле часто приписывают людям то, чего они не говорили и не делали, и плохие авторы прикрываются именем какого-нибудь знаменитого человека, чтобы внушить доверие к своей лжи и обману. 2) Знать, были ли подлинные, первоначальные авторы этих рассказов людьми честными и заслуживающими доверия, мудрыми и просвещенными, нелицеприятными по отношению к тем, которых они славословят; ведь ясно, что если они не были честными людьми, то не следует придавать никакой веры их словам. Точно так же не заслуживают они доверия, если это не были люди мудрые и просвещенные, ибо, не имея всех знаний и благоразумия, необходимых для здравого суждения о вещах, они легко могут быть введены в заблуждение. Точно так же, если они пристрастны в пользу тех, о ком они говорят, то их словам тоже не следует придавать большой веры, так как это мешает им здраво судить о вещах и часто заставляет их извращать вещи под влиянием лести и угодничества. Опыт убеждает нас в этом на каждом шагу; это можно подтвердить бесчисленными примерами, если бы была надобность в них. 3) Знать, взвесили ли рассказчики этих мнимых чудес все обстоятельства дела, были ли эти обстоятельства хорошо известны им и переданы ли они в точности, — ибо несомненно, что достаточно немного изменить обстоятельства дела, умышленно или по ошибке, достаточно изменить одно обстоятельство и прибавить другое несуществующее, и все дело представляется совершенно в другом виде. Поэтому мы часто удивляемся тому или другому, хотя ни минуту не удивлялись бы, если бы доподлинно знали подоплеку дела. Чудеса, — весьма трезво замечает Монтэнь, —являются таковыми по нашему незнанию природы, а не в отношении самой природы. Удивительно, — говорит он, — от каких пустых поводов и произвольных случайностей обычно возникают такие пресловутые впечатления, как вера в чудеса. Наше зрение, — говорит он, — часто показывает нам вдали причудливые образы, которые исчезают при приближении к ним. 4) Знать, не были ли книги и древние хроники, сообщающие о всех этих великих и удивительных чудесах, впоследствии подделаны и искажены, как это несомненно случилось со многими другими книгами и историческими рассказами, — подделки происходят на каждом шагу и в нашем веке. Итак не подлежит сомнению, что нет никакого ручательства в том, что эти мнимые чудеса действительно совершились; нет никакого ручательства в честности и искренности людей, сообщающих о них или заявляющих, что они были очевидцами их; нет никакого ручательства, что они хорошо знали и заметили все обстоятельства; нет никакого ручательства, что записи об этих чудесах действительно принадлежат тем, кому они приписываются, и наконец нет никакого ручательства, что эти записи не были подделаны и фальсифицированы, как и многие другие, — нет, повторяю, уверенности по всем этим пунктам. Так, из того, что знали имя Моисея, конечно не следовало, что это был честный человек и что он не желал писать басни вместо правды. Симон пророк называл божественного Платона великим сочинителем чудес, так как он был весьма горазд сочинять божественное вмешательство и откровение всюду, где ему мало было силы человека. Где уверенность, что мнимый Моисей не поступал точно таким же образом и что он не был таким же искусным сочинителем чудес, каким мог быть божественный Платон? У нас нет ровно никакой уверенности в этом. Как-раз наоборот; по всей видимости имеется гораздо больше оснований считать его выдающимся разбойником и шарлатаном, чем действительным пророком. Вот что говорит о нем и о всем его народе, т. е. об еврейском народе, здравомыслящий автор: «Если мы пойдем далее в глубь времен вплоть до происхождения евреев и до их знаменитого исхода из Египта, вокруг которого их историки делают столько шума и который они связывают со столькими баснословными чудесами, мы, — говорит он, — найдем, что египетские авторы и авторы других народов, не менее авторитетные, чем Иосиф и всякий другой еврейский историк, говорят о них с большим презрением и рисуют их в мало привлекательном свете. Египетский жрец Манетон называет их сбродом грязных и прокаженных людей и сообщает, что они были изгнаны из страны царствовавшим в то время Аменофисом и ушли в Сирию под предводительством египетского жреца Моисея. Херемон, известный греческий автор, передает примерно то же самое. Он говорит, что в царствование Аменофиса из Египта были изгнаны двести пятьдесят тысяч прокаженных и что они ушли под предводительством Тизифена и Петесефа, т. е. Моисея и Аарона». Хотя у других авторов имеется разнобой относительно имени фараона, при котором это произошло, все они в один голос сообщают, что израильтяне были жалким народом, были все покрыты струпьями и нарывами и считались отбросами и грязной накипью египетского народа. Римский историк Тацит, пользующийся неоспоримым авторитетом, прибавляет, что Моисей, один из этих прокаженных изгнанников, человек умный и влиятельный среди своих, видя тяжелое положение своих собратьев и их растерянность, обратился к ним с увещанием не падать духом и не полагаться ни на богов египетских, ни на самих египтян, а довериться исключительно ему одному и повиноваться его советам; он объявил им, что послан небом быть их вождем, избавить их от их бедственного положения, под бременем которого они изнывают, и защищать их от всех врагов; тогда народ, не зная, что ему делать, полностью отдался под его руководство, и Моисей стал его вождем и законодателем, провел евреев через пустыни Аравии, где они совершали большие грабежи и разбои, вырезывали мужчин, женщин и детей, сжигали города и опустошали все места, куда только ступала их нога. Можно ли сказать худшее о банде воров и разбойников? В то время единственными популярными науками были магия и астрология, а так как Моисей был весьма искусен во всех секретах и тайнах египетской премудрости, ему нетрудно было внушить благоговение и приверженность к себе невежественным и наивным сынам Иакова и подвергнуть их в их тяжелом положении желательной ему дисциплине. Все это уже совсем не похоже на то, что рассказывают нам евреи и наши христопоклонники. Где надежный критерий, следует ли верить одним или другим? Разумеется, здесь нет никакого правдоподобного критерия.

XV

Чудеса нового завета отличаются столь же малой достоверностью и малым правдоподобием, как и мнимые чудеса ветхого завета. Например, где ручательство и уверенность в том, что четыре евангелия, сообщающие о мнимых чудесах Иисуса Христа, действительно составлены теми, кому они приписываются? А если они действительно составлены ими, то где уверенность в том, что это были люди честные и заслуживающие доверия? От того, что мы знаем их имена, что один назывался Матфеем, другой Марком, третий Лукой и четвертый Иоанном, мы еще не знаем, были ли они людьми честными и заслуживающими доверия. Это еще ничего не говорит нам о том, были ли это умные и образованные люди, не были ли они сами введены в заблуждение и не желали ли они обманывать других. Имеются основания относиться к их рассказам с крайним недоверием, так как все согласны, что это были люди невежественные и грубые, которым следовательно легко было внушить все, что угодно. И наконец где гарантия, что эти четыре евангелия, известные под их именами, не были подделаны и фальсифицированы, как это делалось и еще по сию пору делается со многими другими историческими рассказами? Нам приходится чуть ли не отказываться верить передаче тех фактов, которые происходили даже в наши дни и почти на наших глазах: из 20 человек, рассказывающих о них, вряд ли двое передадут их в точности. Какая же гарантия возможна в отношении столь древних событий, которые отделены от нас рядом веков и тысячелетий и рассказаны нам только чужестранцами, неизвестными людьми без положения и авторитета, а между тем рассказывающими столь необычайные и маловероятные, лучше сказать — невероятные вещи? Несомненно, их рассказы лишены всякой достоверности и даже всякого правдоподобия и поэтому не заслуживают никакой веры. Ссылаются на то, что эти повествования всегда признавались за святые и священные и поэтому всегда хранились нерушимо и в точности, без малейшего изменения содержащейся в них истины. Но этот аргумент в их пользу не имеет смысла, так как, напротив, он — наряду с другими аргументами — делает, пожалуй, еще более подозрительными эти повествования. В самом деле, последние, возможно тем паче искажались и фальсифицировались лицами, думавшими извлечь для себя из них выгоду и опасавшимися, что они недостаточно говорят в их пользу. Обычно переписчики и издатели вставляли от себя добавления, изменяли текст и даже урезывали его, смотря по тому, что отвечало их намерениям. Вот какие мысли и взгляды высказывает по этому поводу один рассудительный автор последнего столетия. Человек, — говорит он, — по своей природе лгун, он любит только свое собственное произведение, вымысел и басни. Взгляните, — говорит он, — на народ, он выдумывает, преувеличивает, шаржирует по грубости или глупости; спросите даже самого честного человека, всегда ли он правдив в своих речах, не ловит ли он себя порой на рисовке, к которой необходимо приводят тщеславие и легкомыслие, не случается ли ему не раз прибавить от себя для красного словца к передаваемому им факту какое-нибудь вымышленное обстоятельство? Событие произошло в настоящее время и почти на наших глазах, а сто очевидцев расскажут его на сто различных ладов, а другой, если послушаете его, расскажет вам его на совершенно новый лад. Как же я могу верить, — продолжает тот же рассудительный автор — столь древним фактам, отделенным от нас несколькими столетиями? Как могу я основываться на самых солидных историках? Во что превращается история? Был Цезарь убит в сенате? Существовал ли какой-то Цезарь? Вы скажете: какая здесь логика, что за сомнения, что за вопрос? Вы смеетесь, — говорит ниш автор, — вы считаете, что я не заслуживаю никакого ответа, и мне самому думается, что вы правы. Но предположим, — продолжает он, — что книга, в которой упоминается о Цезаре, не мирская книга, написанная людьми-лгунами и найденная случайно в библиотеках среди других рукописей, содержащих подлинные и апокрифические повествования; предположим, напротив, что она — результат святого и божественного вдохновения и носит на себе его отпечаток, что она около двух тысяч лет известна многочисленному обществу, которое за все это время не позволяло сделать в ней ни малейшего изменения и считало своим долгом перед богом сохранять ее в первоначальном виде, предположим даже, что религия предписывает обязательную веру во все факты, сообщаемые в том томе, где говорится о Цезаре и его диктатуре; признайтесь, Люцилий, — заключает этот рассудительный автор, — признайтесь, что вы в таком случае усомнитесь, существовал ли какой-то Цезарь. Вот вам верный образ ненадежности исторических повествований, причем не только повествований мирского характера, но в еще большей мере тех, которые выдаются за самые святые и священные. Относясь к области религии, эти последние представляют более интереса, чем другие, и поэтому каждый старается извлечь из них для себя выгоду и по мере возможности использовать их в интересах своего лагеря. Поэтому каждый старается приводить такие рассказы, верные или ложные, а чтобы сделать их еще более благоприятными для своих целей, вносит по своему усмотрению добавления и изменения в интересах своего лагеря.

XVI

Этого не могут отрицать и сами наши христопоклонники: не говоря уже о ряде других авторитетов, признавших, что в так называемом священном писании были произведены различные добавления, выкидки и подделки, знаменитый наставник, святой Иероним, определенно говорит в нескольких местах своих прологов, что это священное писание подверглось искажениям и фальсификации, так как уже в его время оно находилось в руках всякого рода лиц, производивших в нем вставки и выкидки по своему усмотрению, — в результате существовало столько же различных версий этого писания, сколько списков его.

Мастера, — говорит св. наставник и учитель Иероним в своем письме к Паулину, — земледельцы, каменотесы, плотники, шерстобиты, валяльщики и все вообще занятые в разных ремеслах не приступают к своему делу без предварительного обучения ему. Но искусство читать, объяснять и толковать священное писание — единственное, в которое каждый сует свой нос; невежды наравне с учеными, старые болтуны, выжившие из ума старухи и пустомели-софисты ежедневно терзают его и берутся обучать ему, не обучившись ему сами, а что еще позорнее — женщины берутся поучать мужчин, причем те и другие имеют наглость учить тому, чего они сами не понимают. Третьи на том основании, что изучали светские науки и умеют услаждать слух своих слушателей приятными речами, воображают, что всё, что они скажут, является законом самого бога. А между тем они не считают нужным познакомиться с писаниями пророков и апостолов и умеют лишь приспособлять к своей фантазии тексты, не соответствующие теме, словно это — великая заслуга, а не напротив, — великий порок искажать таким образом тексты писания, приноровлять их к своей фантазии и насильственно вкладывать в них другой смысл. Учить тому, чего сам не знаешь, при этом даже не догадываться о своем незнании, это — пустое ребячество и маскарад наподобие скоморохов и комедиантов.

В своем предисловии к книге Иисуса Навина Иероним говорит: У латинян было столько версий, сколько списков; каждый делал вставки и выкидки по своему усмотрению, уверенный в том, что противоречащее ему не может быть правильным... Какое безумие, — говорит он, — прибавлять ложь после того, как сказана правда.

В своем предисловии к посланию к галатам Иероним говорит: Если бы перевод 70 толковников сохранился еще в чистом и нетронутом виде, как он был сделан ими с еврейского на греческий, его святейшество папа напрасно заставлял бы меня сделать новый латинский перевод с еврейского, и правильно было бы одобрить своим молчанием то, что уже было узаконено обычаем в первое время существования церкви. Но в настоящее время существует столько различных текстов, сколько народов, а раз эта первая и старая версия искажена и фальсифицирована, то как вы думаете, — говорит он, — неужели от меня зависит произвести выбор и различать по своему благоусмотрению ложное от истинного и создать новое произведение из старого, из двух сделать одно и предать себя таким образом на посмеяние евреям; они подняли бы меня на смех и сказали бы, что это ворон выклевывает глаза у ворона, согласно пословице... Несомненно, — говорит он, — апостолы и евангелисты знают перевод семидесяти толковников; каким же образом они приводят то, чего нет у последних? Откуда это берется?

В своем предисловии к той же книге, обращенном к Домниону и Рогациону, он говорит, что эта книга так искажена в греческих и латинских переводах, что в ней встречаешь не столько еврейские, сколько варварские и вообще неведомые имена. Приписывать это семидесяти толковникам, — говорит он, — нельзя, так как они были преисполнены святого духа; это вина писцов и переписчиков, которые писали не точно, часто из двух или трех слов делали одно, опуская несколько средних слогов, или же, наоборот, из одного слова делали два или три, так как оно было слишком длинно для произношения. В своем предисловии к книге Иова он говорит о своих врагах: Пусть псы, лающие на меня, знают, что я работал над этой книгой не в укор старому переводу, а для того, чтобы выяснить с помощью нашего толкования темные места в ней, а также то, что опущено и даже искажено и фальсифицировано переписчиками.

В своем предисловии к евангелиям, обращенном к папе Дамазию, он говорит: Несомненно, в наши книги вкралась большая порча. Если в какой-нибудь рукописи один из евангелистов говорит нечто, чего нет у других, толкователи и переводчики считали своим долгом добавлять недостающее у других и исправлять таким образом всех евангелистов по образцу того, кто первый был прочитан ими. Поэтому у нас все смешалось, у св. Марка встречаются места от св. Луки, у св. Матфея места от св. Марка и св. Иоанна, у прочих тоже места, принадлежащие другим. Наконец в своем предисловии к псалмам, обращенном к Павле и Евстахию, он говорит: Будучи в Риме, я взялся за исправление этой книги по версии семидесяти толковников и успел уже исправить значительную часть ее, хотя наспех; но вы, Павла и Евстахий, видя, что эта книга остается еще искаженной по вине переписчиков и что старые ошибки встречают больше веры, чем новые поправки, понуждаете меня как бы заново вспахать уже возделанный участок и заново выпалывать снова выросшие сорные травы; необходимо, — говорите вы, — тем чаще удалять плевела, чем обильнее они произрастают.

Что касается в частности книг ветхого завета, то Ездра, служитель закона, сам свидетельствует, что он исправил и привел в первоначальный вид священные книги своего закона, которые, как он сообщает, были отчасти утеряны, отчасти искажены; он разделил их на 22 книги по числу букв еврейской азбуки и составил несколько других книг, содержание которых должно было стать известным только мудрым людям. Если эти книги отчасти утеряны, отчасти искажены, как об этом свидетельствует Ездра и как об этом неоднократно упоминает также св. Иероним, то, значит, нет никакой достоверности в их содержании. И если тот же Ездра говорит, что исправил их и привел в целостный вид по вдохновению от самого бога, то это не дает никакой достоверности, каждый обманщик мог бы сказать то же самое. Все книги Моисея и пророков, которые удалось найти, были сожжены во время Антиоха. Талмуд считается у евреев святой и священной книгой и содержит все божественные законы и повеления, а также мнения и изречения раввинов и их толкования божеских и человеческих законов и множество других тайн еврейской литературы; но христиане видят в нем сплошные бредни, басни, обман и нечестие. В 1559 г. они по приказу инквизиции сожгли в Риме 12 таких талмудов, найденных в библиотеке города Кремоны. Фарисеи, известная секта у евреев, признавали только 5 книг Моисея и отвергали книги пророков. У христиан Маркион и его последователи отвергали книги Моисея и пророков и вводили другие книги, по своему вкусу. Карпократ и его последователи поступали таким же образом, отвергали весь ветхий завет и утверждали, что Иисус Христос был простым смертным. Маркиониты и севериане тоже отвергали весь ветхий завет, а также наибольшую часть четырех евангелий и посланий св. Павла. Эбиониты признавали только евангелие от св. Матфея и отвергали три прочие евангелия и послания св. Павла. Маркиониты в подтверждение своего учения обнародовали евангелие под именем св. Матфия. Равным образом апостолики ввели новые книги в подтверждение своих заблуждений и использовали с этой целью новые Деяния, которые они приписывали св. Андрею и св. Фоме. Манихеи написали евангелие в своем духе и отвергали книги пророков и писания апостолов. У элкесаитов была своя книга, которая по их словам явилась с неба; они отвергали почти все книги ветхого и нового заветов или же толковали их по своему произволу. Сам Ориген, при всем своем большом уме, постоянно подправлял писание и, как говорят, не стесняясь, сочинял невпопад аллегории и таким образом на каждом шагу отклонялся от подлинного смысла пророков, и апостолов; он исказил даже некоторые основные пункты [христианского] вероучения. Его книги в настоящее время изуродованы и фальсифицированы; до нас дошли только отрывки, сшитые и собранные другими, причем в них находят заблуждения и явные ошибки. Алогисты приписывали евангелие и апокалипсис св. Иоанна еретику Керинфу и на этом основании отвергали их. Еретики последних веков нашей эры отвергают, как апокрифические, некоторые книги, которые наши католики считают святыми и священными, как-то книги Товит, Юдифь, Есфирь, Варуха, песнь трех отроков в пещи огненной, историю Сусанны и историю идола Бела, книгу Премудрости Соломона, Иис. Сирах, 1-ю и 2-ю книги Маккавеев. Между тем, у римских католиков все эти книги считаются святыми и священными. Ко всем этим спорным и сомнительным книгам можно прибавить еще несколько других, столь же малоценных книг, которые приписывались другим апостолам, как-то Деяния св. Фомы, его хождение, евангелие, его апокалипсис. Римские католики, в том числе даже папа Гелазий и св. отцы римской церкви, отвергают, как апокрифы, евангелия св. Варфоломея, св. Матфия, св. Иакова, св. Петра и других апостолов, а также Деяния св. Петра, его книгу проповедей, его апокалипсис, его книгу Суда, бегство спасителя и ряд других мест того же характера.

Раз так, сами наши христопоклонники не могут отрицать это. Несомненно, ясно и очевидно, что эти книги лишены всякого основания, всякой видимости достоверности как в отношении своего мнимого авторитета, так в отношении сообщаемых в них фактов; раз нет никакого основания и никакой видимости достоверности в этом отношении, то несомненно, ясно и очевидно, что сообщаемые в них мнимые чудеса не могут служить надежными и верными свидетельствами и доказательствами истины данной религии. Тем более, что даже те, кто упорнее всего стоит за божественный авторитет этих якобы святых и священных книг и за подлинность сообщаемых в них лжечудес, даже эти люди вынуждены признать, что у них не было бы никакой достоверности ни в отношении божественного авторитета их книг, ни в отношении подлинности сообщаемых в этих книгах чудес, если бы, как они говорят, их вера не поддерживала их в этом и не обязывала их безусловно верить в это. Но эта вера, как я сказал, является слепой верой в вещи, которых не видишь и не знаешь; это принцип заблуждений, иллюзий и обмана. Итак, вышесказанные мнимые чудеса и якобы святые и священные книги не обладают, по признанию самих же их защитников, никакой другой достоверностью, кроме той, которую находят в слепой вере; отсюда несомненно, ясно и очевидно, что они не могут служить верными свидетельствами истины данной религии.

XVII

Но посмотрим, не заключают ли эти книги, считающиеся святыми и божественными, в себе самих некоторый отпечаток божества, например ученость, науку, святость или другое совершенство, присущее только богу. Посмотрим также, согласуются ли сообщаемые в них мнимые чудеса полностью с тем, как мы должны себе представлять величие, благость, справедливость и премудрость всемогущего бога. Ибо нельзя поверить, чтобы книги, составленные действительно по божественному указанию или вдохновению, не содержали в себе самое совершенное знание, мудрость и ученость; во всяком случае нельзя поверить, что в них встречаются те же ошибки, заблуждения и обман, которые обычно находят в других книгах, будь то по небрежности, невежественности или неспособности их авторов.

Равным образом нельзя поверить, чтоб чудеса, о которых говорится в этих книгах, не согласовались полностью с представлением о величии, благости, справедливости и премудрости бога, сотворившего их. Ибо ясно и очевидно, что нельзя приписывать бесконечно совершенному существу нечто, не согласующееся с высшим совершенством его природы и воли. А между тем ясно и очевидно, что эти якобы святые и священные книги не заключают в себе никаких признаков учености, науки, мудрости, святости, ни другого совершенства, о которых можно было бы сказать, что они исходят только от бога. Напротив, мы самым явным образом находим в них те же ошибки, заблуждения и несовершенства, которые встречаются в других книгах в результате небрежности, невежества или неспособности их авторов. Следовательно нет никакой видимости, что книги этого рода — действительно божественное откровение, действительно написаны по особому наитию от духа божия. Равным образом сообщаемые в них мнимые чудеса нисколько не согласуются с представлением о величии, благости, справедливости и премудрости сотворившего их бога, поэтому нельзя приписывать их всемогуществу божьему и верить, что бог сотворил их.

Во-первых, что касается упомянутых святых и божественных книг, о которых я сказал, что они не заключают в себе никаких признаков и черт божественного авторитета и божественного вдохновения, то в этом легко убедиться каждому самолично, как бы он ни был мало образован. Достаточно прочитать эти книги, и вы увидите, что в них, как я сказал, нет никакой учености, никакого кладезя науки, никакой возвышенной мысли, никакого другого творчества Духа, превосходящего силы человеческие. Напротив, вы найдете в них, с одной стороны, только басни и мифы, вроде рассказа о сотворении мира, о сотворении и размножении человека, о мнимом рае на земле, о змие, который говорит и рассуждает и даже оказался хитрее и коварнее человека, о говорящей ослице, которая упрекала своего хозяина за дурное и незаслуженное обращение с ней, о всемирном потопе и ковчеге, в который были заключены животные всех пород, о смешении языков и разделении народов, не говоря уже о множестве других пустых и пошлых рассказов, которые серьезные авторы не стали бы приводить. Эти рассказы несомненно не в меньшей мере носят сказочный характер, чем мифы о деятельности Прометея, о ящике Пандоры, о борьбе гигантов против богов и т. п. басни, сочиненные поэтами древности для развлечения своих современников. С другой стороны, вы найдете в этих книгах только кучу законов, предписаний и вздорных и суеверных правил о жертвоприношениях и очищениях, предписываемых старым законом и касающихся разделения животных на чистых и нечистых. Эти законы и предписания не заслуживают большего уважения и не менее вздорны и суеверны, чем законы и предписания народов, предающихся самому дикому идолопоклонству. Затем вы найдете в них только простые рассказы, верные или ложные, о ряде царей, правителей и других лиц, живших хорошо или дурно, совершивших то или иное хорошее или дурное в числе прочих своих деяний низких, безразличных или распутных, о которых тоже сообщается в этих книгах. Ясно, что для того, чтобы сочинить эти рассказы, как они приводятся в этих якобы святых и священных книгах ветхого и нового завета, не требовалось особой гениальности и, стало быть, не было надобности в божественном откровении. Приписывание богу столь глупых и вздорных сказок не делает ему чести; немного ему нужно было, если ему доставляли удовольствие такие пошлые откровения. Наконец мы находим в этих книгах речи и деяния прославленных и пресловутых пророков, объявляющих себя совершенно особыми посланниками бога и обладателями божественного вдохновения; вы увидите здесь их манеру действовать и говорить, познакомитесь с их сновидениями, грезами и мечтами, и по их речам и образу действий вам нетрудно будет заключить, что они [пророки] гораздо более походят на визионеров, на людей, страдающих галлюцинациями, на фанатиков, чем на людей умных и просвещенных. Правда, в некоторых из этих книг имеются дельные указания и прекрасные правила морали, как например в книге Притчей Соломоновых, в книге Премудрости и Екклезиасте; однако нигде нет ничего, что превосходит кругозор и меру человеческого ума и человеческой мудрости. Напротив, вы обычно найдете гораздо больше ума, знания, красноречия, порядка, ясности, отделанности, последовательности, точности и даже больше мудрых и солидных поучений в книгах философов, историков и светских ораторов, чем в каких-либо из этих якобы святых и священных книг, будь то ветхого или нового завета, главная мудрость которых заключается в том, чтобы заставить вас верить в благочестивый вздор и исполнять суеверные религиозные обряды. Итак, не говоря уже об отдельных солидных авторах, написавших немало книг по гуманитарным наукам и по упорядочению наших нравов, книг, полных прекрасных примеров и здравых мыслей, я считаю возможным утверждать, что если бы у нас были хотя бы только басни Эзопа, то и они несомненно гораздо остроумнее и назидательнее, чем все те грубые и банальные притчи, которые сообщаются в так называемых святых евангелиях.

XVIII

Но помимо грубого и вульгарного стиля этих евангелий, помимо отсутствия в них порядка и последовательности в изложении отдельных, бегло передаваемых фактов, не видно также, чтобы это изложение совпадало у различных авторов; одни рассказывают свои сказки на один лад, другие — на другой. Это еще нагляднее показывает, что книги такого рода не являются результатом божественного вдохновения. Местами авторы даже явно противоречат друг другу — это ясно доказывает, что они не были вдохновлены от бога и не обладали достаточным умом и талантом, чтобы дать связный рассказ.

Вот несколько примеров встречающихся у них разногласий и противоречий. У евангелиста св. Матфея Иисус Христос происходит от царя Давида через сына его Соломона и всех потомков этого Соломона вплоть до Иосифа, отца — во всяком случае предполагаемого отца — Иисуса Христа. У евангелиста св. Луки Иисус происходит от того же Давида через его сына Натана и всех его потомков до Иосифа. Здесь явное противоречие и несуразность; ибо ясно, как день, что если этот Иосиф и Иисус Христос произошли от Давида через его сына Соломона и через всех потомков этого Соломона, то они не могут происходить в то же время от того же Давида через его другого сына Натана и через всех потомков этого Натана, так как эти последние конечно совершенно другие люди. К тому же, какой смысл этим обоим евангелистам вести родословную этого Иосифа, производить его от Давида и доказывать, что их Христос был сыном Давида, раз Христос на самом деле вовсе не сын Иосифа, возможного потомка Давида. Конечно, оба эти евангелиста могут доказать, что Христос был сыном Давида, только доказав, что он был сыном Иосифа, происхождение которого они, хотя различными путями, ведут от Давида. Но наши христопоклонники не желают видеть в своем Христе сына этого Иосифа, для них вовсе не кстати, если упомянутые евангелисты докажут с помощью родословной Иосифа, что Христос был якобы сыном Давида. Если же они доказали, что Христос действительно был сыном Давида, то надо признать, что он был сыном Иосифа; это опять явная несуразность с той или другой стороны. Но, как бы то ни было, несомненно св. Павел имеет в виду именно вздорность таких родословных, когда поучает своего ученика Тимофея, что «не следует заниматься баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, нежели божие назидание в вере», или же, когда он говорит другому своему ученику Титу, что надо избегать дерзостных вопросов и глупых родословных и споров и распрей о законе, ибо они бесполезны и тщетны.

2. Разнобой и противоречия имеются также в рассказах евангелистов о том, что произошло вскоре после рождения Христа. Согласно евангелисту св. Матфею немедленно после рождения Христа распространился в Иерусалиме слух, что родился новый царь иудейский и что пришли волхвы поклониться ему; тогда царь Ирод, опасаясь, что новый царь когда-нибудь лишит его престола, велел передушить и перерезать всех младенцев, родившихся в последние два года в окрестностях Вифлеема, где как ему сказали, должен был родиться этот новый царь. Иосиф и мать Иисуса узнали во сне от ангела о злодейском намерении Ирода перебить младенцев и немедленно бежали в Египет, где оставались по словам этого евангелиста до смерти Ирода, наступившей лишь через несколько лет. В противоречие с этим евангелистом св. Лука сообщает: Иосиф и мать Иисуса мирно пребывали шесть лет в местности, где родилось у них чадо Иисус, над ребенком было совершено обрезание, согласно иудейскому закону, на восьмой день после рождения, а когда прошло предписанное законом время для очищения матери, она и супруг ее Иосиф понесли младенца в Иерусалим, чтобы представить его в храме богу и одновременно принести предписанную законом жертву богу; после чего, согласно тому же евангелисту, Иосиф и Мария, мать Иисуса, вернулись в Галилею, в свой город Назарет, где дитя возрастало изо дня в день в премудрости и благодати, причем отец и мать его каждый год отправлялись в Иерусалим к торжественному дню их праздника пасхи. Таким образом мы не встречаем у этого евангелиста упоминаний об их бегстве в Египет и о жестоком приказании Ирода относительно младенцев в Вифлеемской области. Отсюда ясно и очевидно, что в рассказе обоих евангелистов имеются разнобой и противоречия, и не только потому, что один говорит о жестокости Ирода и о бегстве Иосифа и Марии с их младенцем Иисусом, а у другого нет никакого упоминания об этом: разнобой не только в этом — одна из обеих этих версий необходимо должна быть ложной, так как невозможно, чтобы Иосиф и Мария возвратились так мирно в свой город Назарет и ежегодно ходили оттуда в Иерусалим на праздник пасхи, как сообщает один евангелист, и что в то же время они вынуждены были бежать в Египет и пробыть там так долго, как говорит другой евангелист. Что касается жестокого замысла Ирода об избиении младенцев в Вифлееме и окрестностях, то современные историки ничего не говорят об этом, и даже еврейский историк Иосиф в своем описании жизни и злодеяний Ирода ни словом не упоминает об этом, не говорят об этом даже другие евангелисты в своих евангелиях. Итак по всей видимости рассказ об этом в евангелии св. Матфея является просто вымыслом и обманом, точно так же как сообщение о бегстве в Египет. В самом деле, невероятно, чтобы еврейский историк Иосиф, строго осуждающий Ирода за его пороки и злодейства и оставивший описание их, обошел молчанием такое чудовищное злодеяние, как бесчеловечное избиение стольких невинных младенцев, если б евангелист св. Матфей сказал об этом правду.

3. Имеются разногласие и противоречие в том, как упомянутые евангелисты определяют продолжительность общественной жизни Иисуса Христа. Судя по рассказам первых трех евангелистов, от его крещения до смерти повидимому прошло не более трех месяцев, если предположить, что ему было тридцать лет или около того, когда его крестил св. Иоанн, как об этом сказано в евангелии от св. Луки, и что он родился 25 декабря, как это принято считать у наших поклонников бога-Христа. Ибо между этим крещением, происшедшим на 15-м году царствования цезаря Тиберия и в год первосвященничества Анны и Каиафы, и мартом месяцем прошло только около трех месяцев; согласно первым трем евангелистам он был распят в канун первого дня пасхи года его крещения, когда он в первый раз пришел в Иерусалим со своими учениками. Все, что они [эти евангелисты] рассказывают о его крещении, путешествии, проповедях, чудесах, страстях и смерти, должно относиться к тому же году, что и его крещение, так как эти евангелисты не говорят ни о каком другом из следующих годов и из самого их рассказа о его деяниях явствует, что он совершил их одно за другим немедленно вслед за своим крещением и в весьма короткий период времени; за все это время можно заметить только промежуток в шесть дней перед его преображением, причем не видно, что он делал и вообще делал ли он что-нибудь в эти дни. Отсюда ясно, что после своего крещения Христос прожил всего около трех месяцев; если вычесть из них шесть недель, т. е. сорок дней и сорок ночей, проведенных им в пустыне вслед за своим крещением, то окажется, что общественная жизнь его от первых его проповедей до его смерти продолжалась всего около шести недель. Между тем по рассказу евангелиста Иоанна продолжительность ее принимают по меньшей мере в три года и три месяца, так как по евангелию Иоанна выходит, что за время своей общественной жизни Иисус по меньшей мере три или даже четыре раза был в Иерусалиме на торжестве праздника пасхи, которая происходила только раз в году. Итак явное и несомненное противоречие и разнобой. Ибо, если принять за истину, что Иисус был распят накануне первого дня пасхи, после своего крещения, на пятнадцатом году царствования цезаря Тиберия и в год первосвященничества Анны и Каиафы, как это отмечают другие евангелисты, то оказывается ложным, что после своего крещения он был три или четыре раза в Иерусалиме на торжестве праздника пасхи, так как этот праздник, как я уже заметил, наступал только один раз в год. А если верно, что Иисус после своего крещения был в Иерусалиме три или четыре раза, как об этом по-видимому свидетельствует евангелист Иоанн и как это обычно утверждают наши христопоклонники, то неверно, что он прожил после своего крещения только три месяца и был распят в свое первое посещение Иерусалима после своего крещения, как об этом повествуют три первых евангелиста. Приводят следующие аргументы: три первые евангелиста упоминают только об одном годе, но они не различают определенно других годов, протекших после крещения Иисуса; или же: евангелист Иоанн на самом деле имеет в виду только одну пасху, хотя на первый взгляд он как бы говорит о нескольких праздниках пасхи: он только, забегая вперед, говорит и несколько раз повторяет, что праздник еврейской пасхи был близок и Иисус шел в Иерусалим. Отсюда заключают, что противоречия и разнобой по этому пункту между упомянутыми евангелистами носят лишь кажущийся характер. Я готов согласиться с этим; но во всяком случае ясно, что разнобой и кажущиеся противоречия проистекают от того, что евангелисты плохо выражают свои мысли и недостаточно четко подчеркивают все обстоятельства, которые необходимо было бы отметить в их рассказе. Однако безразлично, противоречат ли евангелисты друг другу или плохо изъясняются в своем рассказе, так или иначе из этого приходится сделать тот вывод, что они, значит, не были вдохновляемы богом, когда писали свое повествование. Ибо, если бы они действительно были вдохновляемы богом, они не впадали бы в противоречие друг с другом, и у них оказалось бы достаточно таланта и ума, чтобы ясно выражать свои мысли и четко, в порядке и последовательности отметить все обстоятельства и детали своего рассказа, не опуская ничего существенного и не путая и не извращая порядка событий, как они это неоднократно делают. Невозможно также отрицать, что они противоречат друг другу также во многих других случаях.

1. Они противоречат друг другу прежде всего в рассказе о том, что делал Иисус Христос тотчас после своего крещения. Согласно первым трем евангелистам он тотчас после своего крещения был перенесен духом божиим в пустыню, где предавался посту в течение 40 дней и 40 ночей и несколько раз был искушаем дьяволом; а по евангелию от св. Иоанна он через два дня после своего крещения отправился в Галилею за 30 миль слишком от его местопребывания, прибыл туда через три дня и попал на свадьбу в Кане Галилейской, где по словам евангелиста совершил свое первое чудо, превратив воду в вино. Это — явное противоречие: если он действительно предавался посту в пустыне, то нельзя себе представить, что он одновременно мог быть за 30 миль оттуда на свадебном пиру, а если он действительно присутствовал на этом свадебном пиру, то нельзя себе представить, что он одновременно мог быть за 30 миль оттуда в пустыне.

2. Они противоречат друг другу также в указании, куда Иисус удалился непосредственно после своего ухода из пустыни. По рассказу евангелиста Матфея он вернулся в Галилею и, минуя город Назарет, пришел на жительство в приморский город Капернаум; а евангелист Лука говорит, что он сначала пришел в Назарет, а только потом в Капернаум.

3. Они противоречат друг другу относительно времени и обстоятельств, при которых последовали за Иисусом Христом его апостолы: согласно первым трем евангелистам он, проходя вдоль Галилейского моря [озера], увидел Симона и его брата Андрея, ловивших рыбу в этом море, а несколько подальше Иакова и его брата Иоанна с их отцом Зеведеем, починявших свои сети, — они тоже были рыбаками; на его призыв они немедленно пошли за ним. Напротив, по евангелисту Иоанну первым присоединился к Иисусу Андрей, брат Симона Петра с другим учеником Иоанна Крестителя, когда они были со своим учителем на берегу Иордана и увидели проходящего мимо Иисуса, причем Иоанн, их учитель, сказал им при виде Иисуса: вот агнец божий, вот тот, кто берет на себя грехи мира; Андрей, найдя потом своего брата Симона, привел его к Иисусу, а затем Иисус, собираясь итти в Галилею, встретил Филиппа и потом Нафанаила, которые пришли к нему. Здесь имеются разногласия и противоречия: если эти ученики Иисуса Христа присоединились к нему в таком порядке, как об этом повествует евангелист Иоанн, они не могли присоединиться к нему в том порядке, который указывают другие евангелисты.

4. Они впадают в противоречие между собой в своем рассказе о последней вечере Иисуса Христа с его апостолами. Согласно первым трем евангелистам, он учредил на этой последней вечере таинство причащения его тела и крови под видом и образом хлеба и вина, как выражаются наши римско-католические богопоклонники; а евангелист Иоанн говорит, что после этой вечери Иисус омыл ноги своим апостолам и настоятельно советовал им делать то же самое друг другу; затем он приводит длинную речь, с которой якобы обратился к ним в то же время Иисус. Но другие евангелисты ни единым словом не упоминают ни об этом омовении ног, ни о длинной речи, с которой Иисус обратился тогда к своим ученикам. Напротив, они сообщают, что сейчас после этой вечери он ушел вместе со своими апостолами на Масличную гору и там, удалившись на малое расстояние от своих апостолов, стал совершенно один на молитву, предал свою душу печали и в конце-концов впал в предсмертную тоску, тогда как его апостолы спали в некотором отдалении. Здесь есть несогласованность и противоречие: если верен рассказ трех евангелистов, то Иисус не мог омыть ноги ученикам и не имел времени произносить перед ними такую длинную речь, так как ночь наступила еще прежде, чем они окончили обряд вечери, как об этом сказано у св. Иоанна, и они ушли тотчас же после воздания благодарений на Масличную гору, как то говорят Матфей и Марк. По всей видимости, он не мог также говорить им на этой горе такую длинную речь, так как он удалился там от них, чтобы стать на молитву, и был подавлен печалью, а ученики его предавались сну, как об этом рассказывают другие евангелисты. И каким образом евангелист св. Иоанн мог по истечении стольких лет так хорошо вспомнить множество слов, сообщаемых им из этой речи Иисуса, между тем как он совершенно не упоминает о других, гораздо более примечательных вещах, а также о других иносказательных речах, которые он должен был слышать от него наравне с другими евангелистами? Чем объяснить столь большое разноречие между ними, как не тем, что ими руководил не дух истины, а дух заблуждения и лжи? Действительно, мы видим, что самый стиль их рассказов — это стиль сказок, к тому же плохо выдуманных, плохо изложенных и плохо переданных.

5. Они сами себе противоречат относительно дня, в который, по их рассказам, происходила эта вечеря: с одной стороны, они говорят, что это было вечером накануне пасхи, т. е. вечером первого дня употребления опресноков, или вкушения опресных хлебов, когда согласно закону евреев полагалось вкушать пасхального агнца. Ибо они должны были вкушать пасхального агнца и пресный хлеб вечером накануне великого праздника пасхи, как об этом сказано в книге Исхода, 12:18, в книге Левит, 23:5, в книге Чисел, 28:16. С другой стороны, они отмечают, что Иисус был распят на другой день после этой вечери, к полудню, после того, как суд евреев над ним продолжался всю ночь и утро. А между тем, судя по их рассказу, следующий день, после вечери должен был быть не следующим днем [после] пасхи, а самым днем великого праздника пасхи. Итак, если Иисус умер около полудня накануне пасхи, то он не мог совершить этой вечери вечером накануне этого праздника, а если вечеря происходила в канун этого праздника, то он был распят не накануне, а в самый день праздника. Ясно, что та или другая сторона ошибается, т. е. либо он не совершал вечери накануне этого праздника, либо он совершил вечерю накануне этого праздника, стало быть, в тот день, когда надлежало совершать ее, и был распят на другой день после этого. Здесь эти евангелисты впадают между собой в противоречие.

6. Они противоречат себе в своем рассказе о женах, следовавших за Иисусом из Галилеи. Согласно первым трем евангелистам эти жены, а также все его знакомые, среди которых были Мария Магдалина, Мария (мать Иакова и Иосифа) и мать детей Зеведея издали смотрели на происходящее, в то время как Иисуса пригвоздили к кресту. Напротив, евангелист Иоанн говорит, что мать Иисуса, сестра ее и Мария Магдалина стояли подле креста вместе с апостолом Иоанном, что Иисус при виде своей матери и стоящего рядом с ней своего любимого ученика сказал своей матери: жено, се сын твой, а своему ученику: се матерь твоя. Здесь имеется расхождение и противоречие: если эти женщины, и этот ученик стояли близ него, как говорит евангелист Иоанн, они, стало быть, не стояли вдали, как говорят другие евангелисты, а если они стояли вдали, как говорят три евангелиста, они не были близ него, как говорит Иоанн.

7. Они противоречат себе в своих рассказах о мнимых явлениях Иисуса Христа после его мнимого воскресения. Матфей говорит только о двух явлениях: в первый раз Иисус явился Марии Магдалине и другой женщине, тоже по имени Мария, во второй раз он явился своим одиннадцати ученикам, отправившимся в Галилею на ту гору, на которой он обещал им явиться; Марк говорит о трех явлениях: в первый раз Иисус явился Марии Магдалине, во второй — двум своим ученикам, шедшим в Эммаус, в третий и последний раз — своим одиннадцати ученикам, которых он упрекал в неверии. Лука говорит только о двух явлениях: в первый раз Иисус явился двум своим ученикам на пути их в Эммаус, во второй раз он явился одиннадцати своим ученикам и другим, собравшимся с ними в городе Иерусалиме. Евангелист Иоанн говорит о четырех явлениях Иисуса: в первый раз — Марии Магдалине, во второй — своим одиннадцати ученикам, собравшимся в Иерусалиме в доме при запертых дверях, в третий раз — через восемь дней — тем же ученикам, собравшимся таким же образом в доме при запертых дверях, и наконец, в четвертый раз — семи или восьми своим ученикам, ловившим рыбу на Тивериадском озере.

8. Они противоречат себе также в названиях мест, где якобы произошли эти явления Иисуса: Матфей говорит, что ученики видели его в Галилее, на горе, на которую он назначил им отправиться, чтобы увидеть его. По словам Марка он явился им, когда они сидели за трапезой. Лука рассказывает, что он повел их из города Иерусалима и довел до города Вифании, где он их покинул и вознесся на небо. А по рассказу Иоанна Иисус явился им в городе Иерусалиме в доме, двери которого они заперли, и затем вторично на Тивериадском озере.

Таковы противоречия в рассказах об этих мнимых явлениях Иисуса. Эти явления не могут быть все правдой, ибо, если верно по евангелисту Иоанну, что Иисус явился уже вечером в день своего воскресения ученикам, собравшимся в Иерусалиме, в доме, в котором они заперли двери, то как может быть верен рассказ Матфея, что апостолы видели Иисуса в Галилее, на горе, куда он велел им отправиться для этой цели, и что они действительно отправились туда немедленно после того, как узнали от женщин о его воскресении? Если Иисус намерен был явиться им в Иерусалиме вечером в день своего воскресения, как это утверждает евангелист Иоанн, то какой смысл имело спешно посылать их за 30 миль оттуда, чтобы увидеть его? И почему он велел передать им, что они увидят его там и что он еще раньше их будет на указанном месте, как об этом говорит Матфей? Ведь если он должен был явиться им в этот день в самом Иерусалиме, ему незачем было посылать их для этого в Галилею за 30 миль от Иерусалима. И наоборот, если он должен был явиться им в Галилее и если они тотчас после его воскресения отправились в указанное им место, как об этом сообщает Матфей, каким образом он явился им в Иерусалиме? Если они, согласно тому же Матфею, отправились в Галилею, то ясно, что здесь имеется противоречие и необходимы новые чудеса, чтобы согласовать это. Но как объяснить следующее: Матфей сам принадлежал к числу одиннадцати апостолов и, стало быть, должен был быть в Иерусалиме, когда Иисус Христос явился среди них при запертых дверях, — каким же образом этот апостол, бывший свидетелем этого явления Иисуса, мог сказать и отметить в своем евангелии, что они должны были узреть его в Галилее и что они поспешно отправились в указанное место, но не упоминает, что они видели его в тот же день вечером в Иерусалиме? Невероятно, чтобы этот апостол мог сказать это и не упомянуть о мнимом явлении Иисуса в Иерусалиме, если оно действительно произошло. Равным образом, как это евангелист св. Иоанн, который тоже был в числе одиннадцати апостолов и, стало быть, тоже был вместе с другими апостолами в Галилее и вместе с другими видел воскресшего Иисуса Христа, — как это, повторяю, он был там и видел воскресшего Иисуса Христа и не упоминает ни об этом путешествии, ни об этом явлении Христа, которым опровергается рассказ в его евангелии? Конечно невероятно, чтобы он отправился в этот путь и видел своего учителя и не упомянул об этом в своем евангелии, если только это путешествие и это явление [Иисуса] состоялось в действительности. Итак с той или другой стороны здесь должны быть ошибки или обман.

9. Они противоречат себе также в рассказе о мнимом вознесении Иисуса Христа на небо. Евангелисты Лука и Марк определенно говорят, что он вознесся на небо в присутствии своих одиннадцати апостолов; но ни Матфей, ни Иоанн ни словом не упоминают об этом мнимом вознесении. Более того — евангелист Матфей довольно ясно свидетельствует, что Иисус вовсе не вознесся на небо: он определенно сообщает, что Иисус Христос заверил своих апостолов при этом своем явлении, что он всегда до конца веков пребудет и останется с ними. Идите же, — сказал он им при этом мнимом явлении, — идите и научите все народы и знайте, что я буду всегда с вами до конца веков. А Лука впадает в противоречие с самим собой: в своем евангелии он говорит, что Иисус в присутствии своих апостолов вознесся на небо из Вифании; а в Деяниях апостольских он, если, как полагают, он является автором этого произведения, говорит, что это произошло на Масличной горе. Он противоречит себе также относительно другого обстоятельства этого вознесения: в своем евангелии он говорит, что Иисус вознесся на небо в самый день своего воскресения или в первую ночь после него, а в Деяниях апостольских он говорит, что это было сорок дней спустя после его воскресения. Это конечно никак не согласуется между собой.

Если все апостолы действительно были очевидцами славного вознесения своего учителя на небо, как же это Матфей и евангелист Иоанн, которые видели это наравне с другими, могли обойти молчанием такую чудесную мистерию и не обмолвиться ни словом о таком замечательном и возвеличивающем их учителя событии? Тем более, что они сообщают множество других обстоятельств его жизни, гораздо менее замечательных. Далее, если верно, что Матфей видел, как Иисус вознесся на небо, то как же это он говорит в своем евангелии, что Иисус Христос, явившись своим апостолам, заверил их, что пребудет с ними до конца веков? Ибо, если он видел Иисуса вознесшимся на небо, он должен был бы в качестве правдивого историка специально упомянуть об этом мнимом вознесении и не ограничиться этим, а определенно объяснить, каким образом Иисус мог всегда пребывать среди них, хотя он покинул их и вознесся на небо, — ведь не легко понять, каким чудом он мог оставаться среди тех, кого он покинул. Однако этот евангелист не делает ни того, ни другого. Отсюда ясно, что в их рассказах имеются ошибки, несуразности и противоречия и что все это пустые басни. Я обхожу молчанием другие подобные противоречия в этих якобы святых и священных книгах, так как излагать их здесь было бы слишком долго; но уже из сказанного ясно видно, что эти книги — не результат божественного вдохновения и даже не плод какой-либо человеческой премудрости и поэтому не заслуживают веры.

Мало того. По какой привилегии эти четыре евангелия и несколько других подобных книг считаются святыми и божественными в отличие от ряда других, которые тоже называются евангелиями и тоже были некогда обнародованы под именем разных других апостолов, как я уже говорил об этом выше? Существует ряд других евангелий и писаний, которые прежде склонны были выдавать за канонические, т. е. за святые, за продукт божественного вдохновения, как например евангелие святых апостолов, о котором упоминает святой Августин в первой книге против Адиманта, гл. XVII, и которое было принято манихеями; другое евангелие было от св. Петра, оно было принято назареями, о нем упоминает Феодорит во второй книге [против] басен еретиков; было также евангелие от апостола Андрея, затем от св. апостола Иакова, от св. Фомы, от св. Матфея, о нем говорят св. Иннокентий в третьем послании и св. Амвросий в предисловии к евангелию от Луки. Климент Александрийский пользовался евангелием от египтян, он сам рассказывает об этом в VII книге своих «Ковров», гл. VII. Феодорит говорит также об евангелии евреев. Тот же Феодорит в первой книге [против] басен еретиков говорит об евангелии от Иуды Искариота. Существовало евангелие от св. апостола Филиппа, другое — от св. Варфоломея, и наконец еще одно — от св. Василида, о котором упоминает св. Амвросий, и еще ряд подобных писаний, которые прежде склонны были выдавать за канонические и божественные. Повторяю, по какой привилегии четыре выше названных евангелиста были предпочтены всем прочим? На основании какого правила, текста или свидетельства известно, что Матфей, Марк, Лука и евангелист Иоанн действительно имели наитие от бога, когда писали свои евангелия, а другие апостолы не имели его, когда писали свои?

Говорят, что евангелия этих последних подложны и ложно приписываются апостолам; но тогда позволительно спросить: на основании какого правила, текста или свидетельства известно, что эти последние евангелия приписывались апостолам ложно, а первые четыре не приписываются ложно тем, имена которых они носят? Разумеется, если одни из этих апостолов ложно похвалялись, что были вдохновляемы богом при написании своих евангелий, то точно так же и другие могли ложно похваляться этим, как и их собратья; и если одни из этих евангелий ложно приписывались апостолам, то точно так же четыре первых евангелия могли быть ложно приписаны тем, имена которых они носят; и наконец если одни из этих евангелий могли быть так легко подделаны и фальсифицированы, то то же могло быть и с другими. Таким образом, нет никакого верного мерила, доказательства или свидетельства, позволяющего различать в этом отношении одни евангелия от других.

Но, скажут, сама церковь проводит это различие и устранила всякие сомнения на этот счет, объявила на своих соборах, какие книги вдохновлены богом, какие нет, признала первые и отвергла другие, как апокрифы. Она, говорят, объявила это на третьем соборе в Карфагене, при папе Кирилле, приблизительно в 397 г., в каноне 49, или, словами отцов этого собора: угодно нам было постановить, чтобы в церкви читались только канонические книги, именуемые святыми и божественными писаниями. К каноническим книгам эти отцы причисляют: книги Бытия, Исход, Левит и т. д. То же самое было постановлено на Тридентском соборе; он составил перечень всех тех книг, которые должны считаться божественными, и провозгласил анафему против тех, кто не будет признавать их таковыми. Правда, что церковь так судила и постановила. Но можно ли, положа руку на сердце, сказать или уверить себя, что книги, которые она таким образом отобрала и которые она велит считать святыми и божественными, действительно и несомненно божественного происхождения, боговдохновенные книги, раз церковь не приводит никакого другого доказательства, основания и свидетельства, кроме слов: нам угодно было судить и постановить таким образом? Кто же не видит, что во всех религиях, сектах и общинах могут с той же легкостью сочинять и фабриковать мнимые святые и божественные книги?

Конечно они в состоянии делать это и действительно так и поступают, но разумные люди знают, что люди могут сочинять и создавать себе только ложные божества, вроде тех, каким они и поклоняются, они знают также, что люди могут выдумать себе только мнимо боговдохновенные книги, вроде всех тех, которые наши христопоклонники считают божественными и требуют признавать таковыми. Итак напрасно они пытаются извлечь пользу из авторитета, приписываемого ими этим книгам, напрасно уверяют, что в этих книгах заключаются доказательства и надежные свидетельства истинности их религии, — напрасно потому, что эти книги не носят на себе никакой печати божества и не отмечены также печатью особенной человеческой мудрости.

XIX

Я говорил также, что мнимые чудеса, о которых рассказывается в мнимых святых книгах, не согласуются с представлением о величии, мудрости и справедливости существа бесконечно совершенного и следовательно сами по себе невероятны. Поясню это нижеследующим рассуждением. Величие, благость, мудрость и справедливость существа, предполагаемого бесконечно совершенным, можно представить себе только таким образом, чтобы они соответствовали всем этим божественным совершенствам. Спрашивается: соответствует ли например высшей благости, высшей мудрости и высшей справедливости, что божеству угодны жестокие и кровавые жертвоприношения, что оно питается мясом и кровью жертвы? Соответствует ли этим совершенствам возмутительно пристрастное отношение к отдельным лицам и народам? Совместимо ли с этими божественными совершенствами хладнокровно и умышленно сокрушать одних, обрушивать на них несчастия и бедствия для того, чтобы покровительствовать другим без какой-либо заслуги с их стороны и осыпать их всеми благами? Разумеется, нет, ибо те самые книги, о которых я говорю и которые считаются у наших христопоклонников за святые и божественные, определенно запрещают всякую несправедливость, неправду и, в частности, всякого рода лицеприятие. Не различайте лиц на суде, — говорит закон (65), — как малого, так и великого выслушайте. А в другом месте сказано: Не извращай закона, не смотри на лица и не бери даров, ибо дары ослепляют глаза мудрых и превращают дело правых. А в другом месте сказано: Не извращайте права и не будьте лицеприятны, не берите никакой мзды, так как мзда ослепляет глаза мудрых и извращает слова праведных. А в книге Левит сказано: Не творите кривды на суде, не имейте лицеприятия ни к нищему, ни к богатому и сильному, но судите вашего ближнего справедливо. Те же книги в ряде мест свидетельствуют и говорят, что в боге нет несправедливости, что он не знает лицеприятия и не смотрит на дары; это определенно сказано в упомянутых книгах. Тщательно соблюдайте заветы вашего бога, — говорит закон, — ибо господь бог ваш есть бог богов и владыка владык, бог великий, сильный и страшный, который не смотрит на лица и не берет даров. То же самое говорится в ряде других мест этих книг, как-то: книга Притчей Соломоновых, 19:7, Екклезиаст, 35:15, Деяния апостолов, 10:34, Послание к римлянам, 2:11, к галатам, 2:6, к ефесянам, 6:9, к колоссянам, 3:24. Сами эти святые и священные книги говорят, что бог не боится великих и не презирает малых, но одинаково заботится о тех и других. Они говорят, что он любит все свои творения и не гнушается ничем из того, что он сотворил. В самом деле, если бог — бог, т. е. если действительно существовал бы бог, как понимают его и заявляют это наши христопоклонники, то он был бы одинаково творцом всех созданий, одинаково творцом всех людей и всех народов; он не был бы только богом евреев или греков, но также богом всех народов и наций мира, и всюду он одинаково был бы защитником и благодетелем всех.

А между тем мнимые чудеса, о которых рассказывается в этих якобы святых и священных книгах, и в особенности чудеса, рассказываемые в книгах ветхого завета, сотворены были — согласно рассказу этих книг — только для того, чтобы показать со стороны бога несправедливое и возмутительное пристрастие к народам и лицам, хладнокровно и умышленно сокрушать одних, обрушивать на них бедствия и несчастья и оказывать совершенно особое покровительство другим. Это пристрастие к одним народам и лицам предпочтительно перед другими воочию сказывается в упомянутых книгах ветхого завета, особенно в тех, где говорится, что бог якобы призвал и избрал патриархов Авраама, Исаака и Иакова, для того чтобы сделать для себя из их потомства совершенно особый народ, освятить и благословить его превыше всех других народов мира. Ибо в этих книгах определенно говорится, что бог позвал первого из этих патриархов, велел ему пойти из земли своей, оставить всю свою родню и друзей и отправиться в другую землю, которую он, бог, ему укажет; вместе с тем бог обещал Аврааму умножить и благословить навсегда его потомство. По словам тех же книг бог второй и третий раз явился Аврааму и сказал ему: я господь бог всемогущий, ходи прямо передо мною и будь непорочен, ибо я установлю мой союз (завет) между мною и тобою, я чрезвычайно умножу твое потомство и сделаю его таким же многочисленным, как пылинки на земле. Смотри, сказал он ему, может ли кто-нибудь сосчитать число пылинок на земле, точно так же будет с твоим потомством, потому что оно будет столь же многочисленно, как пылинки на земле. Ты будешь, сказал он ему, отцом множества народов, и не будешь ты больше называться Аврамом, но будет тебе имя Авраам, ибо я сделал тебя отцом множества народов, и даже цари произойдут от твоей крови. И поставлю завет мой между мною и тобою и потомками твоими после тебя, завет вечный в том, что я буду богом твоим и богом твоих потомков после тебя. Сей, — сказал бог Аврааму, — есть завет, который я заключу с тобой и который ты и потомки твои после тебя должны соблюдать: да будут обрезаны у вас все младенцы мужского пола, обрезывайте крайнюю плоть вашу, сие будет вечным знамением завета между мною и тобой и твоим потомством. Восьми дней от рождения да будет обрезан всякий младенец мужеского пола. Я дам также, — сказал бог ему, — тебе и твоим потомкам землю, на которой ты являешься как бы пришельцем, я дам тебе всю землю Ханаанскую, и ты будешь владеть всей страной от реки Египетской до великой реки Евфрата и всей землей от одного моря до другого. Встань, — сказал он ему еще, — пройди всю эту страну, узри ее в длину и ширину, ибо я отдам ее тебе и твоим потомкам в пользование навсегда и вечно буду их богом. Те же обещания бог повторил двум другим патриархам — Исааку и Иакову, первым потомкам этого Авраама; он сказал им, как повествуют эти книги, что сделает их потомство столь же многочисленным, как звезды на небе и песчинки в море, благословит их друзей и проклянет их врагов и благословит ради них все племена земные. Эти обещания, как указывается в упомянутых книгах, несколько раз были сделаны самим богом.

Они были подтверждены и закреплены даже клятвой со стороны бога, как тоже указывается в этих книгах. На основании всех этих великолепных мнимых обещаний от бога упомянутые книги называют в ряде мест еврейский народ, другими словами израильский народ, происшедший от этих трех патриархов, избранным народом, божьим народом, святым народом, благословенным народом. Если вы будете повиноваться закону божию, — говорит Моисей этому народу, — и верно соблюдать завет, который бог заключил с нами, вы будете самым возлюбленным, самым избранным народом у бога, пользующимся наибольшим его благоволением; вы будете у него как царство священнослужителей и как святой народ; он пошлет вам своего ангела охранять вас от всякой опасности и благополучно ввести вас в то место, которое он уготовил вам, он благословит ваши труды, в вашей стране не будет бесплодия, среди вас не будет заразных болезней, он милостиво сделает полным число дней вашей жизни; он объявит себя врагом тех, которые будут против вас, он вселит ужас и страх среди ваших врагов, заставит их позорно обратить тыл и обратиться в бегство перед вами. Вы не будете, — сказал он им еще, — входить в союз с другими народами и смешиваться с ними, не будете оказывать им никакой пощады, напротив, вы будете истреблять их и разбивать их идолы и истуканы, потому что вы народ святой перед вашим богом, который избрал вас, дабы вы были ему народом, более дорогим, чем все прочие народы мира. Он, — говорил им Моисей, — избрал вас не потому, что вы сильнее и многочисленнее всех других народов, ибо вы самый малочисленный народ, а потому, что он возлюбил вас и исполняет по отношению к вам клятву, которую он дал вашим отцам, — клятву взять всех вас под свое божественное покровительство и благословить вас превыше всех народов мира. Не вкушайте ничего нечистого, — говорил он им еще, — потому что вы народ святой, народ, который бог избрал из всех народов земли, дабы вы были ему дорогим народом. И наконец при другом случае он сказал им: бог избрал вас, дабы вы были собственным его народом и соблюдали все его заповеди, он поставит вас в чести, славе и великолепии выше всех народов на земле, дабы вы были у него народом святым, как он обещал вашим отцам. Нельзя отрицать, что в подобном выборе заключалось со стороны бога действительно лицеприятное отношение, так как бог выбрал здесь только один народ предпочтительно перед всеми прочими; нельзя также отрицать несправедливость такого пристрастия к [определенному] народу и отдельным людям, так как оно построено было только на благорасположении, без внимания к заслугам тех и других; и наконец нельзя отрицать, что подобное пристрастное отношение к народам и отдельным людям было ненавистно всем прочим народам, так как оно имело место в ущерб им и клонилось только к их гибели.

Так как лицеприятное и пристрастное отношение к лицам и народам не соответствует высшей благости, мудрости и справедливости, то нельзя думать, что бог всеблагий, всемудрый и бесконечно справедливый мог когда-либо допустить такое пристрастие к еврейскому народу в ущерб всем прочим народам мира и так односторонне употребить свое всемогущество для оказания столь пристрастного отношения и потворства [одному] народу и лицам. Отсюда ясно, что мнимые чудеса, якобы сотворенные с этой целью, не заслуживают веры. Да не говорят нам здесь, что божественной справедливости нисколько не противоречит выбрать таким образом несколько лиц или несколько народов предпочтительно перед другими, так как бог — полный хозяин своих милостей и благодеяний и может дарить их кому ему угодно, причем никто не в праве жаловаться на это, упрекать его и обвинять в несправедливости. Повторяю, — да не ссылаются здесь на такой пустой довод: ибо, если бог действительно творец природы, если он действительно творец и отец всех людей и народов, как утверждают наши христопоклонники и все богопоклонники, то он должен одинаково любить их всех, как свои собственные творения, и следовательно должен также быть им одинаковым защитником и благодетелем. Ибо, кто дает жизнь, должен также, согласно истинному правилу, давать все необходимое для благополучной жизни. Qui dat esse, debet consequentia ad esse — если наши христопоклонники не хотят сказать этим, что их бог нарочно пожелал создать твари, чтобы сделать их несчастными и удрученными. Думать так о существе всеблагом несомненно тоже недостойно его. Поэтому, если этот бог дал жизнь всем людям и всем народам, он должен дать также всем в одинаковой мере благополучную жизнь и следовательно должен одинаково уделять им свое божественное благоволение и свои милости, без какого-либо несправедливого и обидного пристрастия в пользу определенных лиц и народов, вроде того, которое приписывают ему в отношении Авраама, Исаака и Иакова и их потомства, т. е. еврейского народа.

Говорят, что бог одинаково любил бы все народы и всех людей и одинаково благоволил бы к ним, если бы они одинаково заслуживали его любовь и его милости и благодеяния, но так как все они не заслуживают этого благоволения, напротив, большинство людей и народов сами навлекают на себя своими пороками и злостностью кары божьи, то не следует удивляться, если бог любит одних более других и выбирает предпочтительно одних, чтобы особенно сподобить их своих милостей; в таком выборе одного народа предпочтительно перед другими якобы нет никакой несправедливости. На это легко ответить, что раз все люди и все народы, как это предполагают, одинаково созданы богом, то они являются такими, какими он их создал или хотел создать: и те и другие из них обладают лишь той мерой добродетели, достоинств и совершенств, какую он желал дать им. Отсюда ясно, что было бы несправедливостью и лицеприятием, если бы богу угодно было дать одним больше добродетели, достоинств и совершенств, чем другим, дабы их особенно сподобить своих милостей и благоволения, или, как говорит св. Павел, пролить на них сокровища своего величия и милосердия как на сосуды предопределения и благословения, долженствующие служить его славе, а другим, напротив, дать меньше добродетели, меньше достоинств и совершенств и даже полностью лишить их этих качеств, дабы исключить их из своей дружбы, из своих милостей, или, как говорит тот же св. Павел, явить им действие своего гнева и своего могущества как на сосудах отвержения и осуждения, которым он уготовил вечные муки. А так как нельзя приписывать бесконечно совершенному существу столь несправедливое и возмутительное лицеприятие, то отсюда ясно следует, что чудеса, которые бог якобы творил в силу такого лицеприятия и с целью его, никак не согласуются с представлением о величии, благости, мудрости и справедливости бесконечно совершенного существа, — поэтому эти чудеса никак не вероятны сами по себе.

Кроме того, как я уже говорил, под величием, благостью, справедливостью и мудростью совершенного существа следует представлять себе только то, что соответствует этим божественным совершенствам. Поэтому нельзя думать, что бог, как существо совершенное, проявлял свое всемогущество столь особенным образом, творил чудеса по ничтожным поводам и маловажным случаям и не желал проявлять его [свое всемогущество] в гораздо более важных случаях и по гораздо более важным поводам. Ибо с высшей мудростью не согласуется обращать внимание на мелочи и оставлять без внимания главное, иметь более в виду случайное, а не существенное. С высшей справедливостью не согласуется сурово наказывать легкие проступки и оставлять безнаказанными великие и ужасные преступления. И наконец несовместимо с высшей благостью и мудростью не быть столь же благим и благодетельным к людям в их насущнейших нуждах, сколь в менее важных случаях. Итак высшая благость, сопровождаемая высшей мудростью и высшей мощью, как это должно быть с высшей благостью всемогущего и бесконечно мудрого бога, не может не проявлять себя по крайней мере столь же благой и благодетельной к людям в их насущнейших нуждах, как в их малейших нуждах.

Между тем, если бы чудеса, о которых говорится в вышеупомянутых якобы святых и божественных книгах как ветхого, так и нового завета действительно имели место, то можно было бы сказать, что бог проявлял свое всемогущество и мудрость предпочтительно в мелочах, а не в самых великих и важных случаях; можно было бы воистину сказать, что он больше пекся о благе людей в ничтожных случаях, чем об их высшем и главнейшем благе; что он у одних людей более сурово карал легкие проступки, чем у других — очень большие и очень злостные пороки и преступления. И наконец можно было бы воистину сказать, что он не желал проявлять себя столь же благодетельным к людям в их насущнейших нуждах, как он делал это в отношении их самых маловажных нужд. Это легко показать как на тех чудесах, которые ему приписывают, так на тех, которые он не сотворил, но которые он тем не менее несомненно сотворил бы скорее всяких других чудес, если верно, что он вообще творил чудеса.

Прежде всего остановимся на чудесах, которые он якобы творил через посредство своего пророка Моисея; в чем они заключались? В превращении жезла в змею и этой змеи в жезл; в превращении воды в кровь; в наведении множества жаб, саранчи, мух и других вредных и отвратительных насекомых на все царство; в наведении заразных болезней на животных и омерзительных струпьев на тела людей и животных; в поражении, если верить этому, всего царства градом и злейшими бурями — и все это только из любви и благоволения к ничтожному, жалкому, небольшому народу Израиля? В чем еще заключались эти чудеса? Чудотворец заставил расступиться воды морские, чтобы дать проход тому же небольшому, жалкому народу, бежавшему из страны, и поглотить преследовавший его другой народ; ниспослал манну с неба, чтобы кормить этот народ, в течение сорока лет блуждавший в пустыне; высек из скалы воду, чтобы утолить жажду этого, взалкавшего народа; послал из-за морей огромное множество перепелов в угоду чревоугодию этого народа, желавшего полакомиться и поесть мяса; чудесным образом предохранил одежду и обувь их от износа в течение упомянутых сорока лет. И наконец, во время Иисуса Навина он заставил рухнуть стены нескольких городов от звука трубы и приостановил движение солнца на целый день, чтобы дать этому народу время сразиться и победить своих врагов. Вот добрая часть тех ветхозаветных чудес, которые так прославляют. Но к чему клонились все эти замечательные чудеса? И в чем видят цель их? Только в освобождении этого народа от рабства, в котором он, как полагают, находился в Египте, и в введении его во владение страной, которую бог якобы обещал отдать его отцам. В вышеупомянутых книгах рассказывается, что бог послал ангела в пустыню утешить и ободрить рабыню Авраама, которую жена его Сарра выгнала из дому из ревности. В этой книге рассказывается, что бог сам явился царю Герарскому Авимелеху и предупредил его не прикасаться к захваченной им женщине, так как она была женой этого Авраама; бог сказал Авимелеху, что не допустил его согрешить с ней, дабы не прогневил он бога. В той же книге рассказывается, что бог послал двух ангелов нарочно для спасения Лота и детей его от пожара Содома. Рассказывается, что бог послал ангела к отцу и матери Самсона предупредить их, что у них родится сын и что он не будет пить ни вина ни сикера, потому что он с самого детства будет назорей господа. В другом месте рассказывается, что бог послал ангела, который в одну ночь поразил 185 тысяч человек в стане Сеннахериба, осаждавшего город Иерусалим. Рассказывается также, что более 50 000 жнецов, жавших пшеницу на своем поле в Вефсамисе, были умерщвлены богом в наказание за то, что они заглядывали в ковчег господа, который коровы везли на колеснице на-авось, не зная, куда идут. Рассказывается, что однажды, когда царь Давид из побуждений суетной славы приказал произвести перепись своего народа, это привело бога в такое раздражение, что в наказание за эту вину он нарочно послал моровую язву и погубил таким образом более 70 000 человек своего народа. Имеется еще целый ряд подобных примеров, приводить их здесь было бы слишком долго.

Из всех приведенных мною выше примеров и чудес видно, что бог действительно проявлял в этих случаях свою мощь больше для того, чтобы творить зло, чем благо, так как эти приведенные мною чудеса имели целью только приносить горе народам, опустошать области, города и царства, истреблять целые народы и армии. Эти примеры и чудеса ясно показывают, что бог больше заботился о телесном благе еврейского народа, чем о его действительном совершенстве, которое явилось бы для еврейского народа высшим благом, ибо все эти чудеса в Египте считаются совершенными только с целью отдать в руки этого народа чужую страну, не делая его от того более разумным и совершенным. Получив здесь больше благодеяний от бога, чем все прочие народы, этот народ не стал ни умнее, ни совершеннее, ни благодарнее своему благодетелю — об этом свидетельствуют те же книги, приводя упрек Моисея своему народу. Вы видели, — говорил Моисей этому народу, — все те чудеса и знамения, которые бог сотворил из благоволения к вам в Египте перед фараоном; вы видели все победы, которые он даровал вам над вашими врагами, и все прочие благодеяния, которыми он осыпал вас; однако он не дал вам духа разумения, чтобы понимать величие чудес, совершенных им для вас, не дал вам и духа премудрости, чтобы уметь должным образом воспользоваться ими. «Но до сего дня не дал вам господь сердца, чтобы разуметь, очей, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать». Из этих примеров и чудес видно, что бог на самом деле более сурово карал некоторых людей, в том числе даже невинных, за легкие проступки и даже за несовершенные ими проступки, а у злодеев оставлял безнаказанными самые великие пороки и преступления. Так, он сурово покарал один народ за совсем небольшую провинность его царя, приказавшего из любопытства или из суетного тщеславия произвести перепись своих подданных. Он столь сурово покарал жителей Вефсамиса за такую же ничтожную вину, а между тем он терпел и продолжает терпеть еще по сию пору, что многие очень тяжелые преступления остаются безнаказанными. Наконец эти примеры и чудеса ясно показывают, что бог оказывал благодеяние в маловажных случаях и не оказывал их в бесчисленных других случаях, несравненно более важных и настоятельных. Так, он послал ангела утешить и поддержать простую служанку и в то же время предоставлял и на каждом шагу предоставляет бесчисленному множеству безвинных и несчастных людей страдать и погибать без чьей-либо помощи и поддержки. С одной стороны, он так тщательно заботился о том, чтобы сохранить в целости одежду и обувь евреев в пустыне, с другой стороны, он позволял и по сию пору каждодневно позволяет погибать столь великим богатствам в результате пожаров, кораблекрушений и других несчастных случаев, происходящих столь часто. Как! высшая благость, высшая мудрость, существо бесконечно совершенное сохраняло чудесным образом в течение 40 лет одежду и обувь жалкого и презренного народа, не позволяло им износиться на его ногах и спинах и в то же время не заботилось и не заботится и теперь о естественном сохранении множества благ и богатств, столь необходимых и полезных для существования народов и тем не менее погибших и продолжающих каждодневно погибать в результате всякого рода несчастных случаев; оно не охраняет от последних самые богатые и ценные украшения своих собственных храмов, когда они становятся жертвою огня. Эти мнимые чудеса совершенно невероятны. Как! высшая благость, высшая мудрость, существо бесконечно совершенное посылало своих ангелов специально для того, чтобы сохранить или предохранить от опасности нескольких женщин и детей или других отдельных лиц! Оно послало Товии и некоторым другим отдельным лицам ангелов, чтобы быть их вожатыми в путешествиях, предохранять их от опасности и помогать им в случае надобности добрыми советами, а прародителям рода человеческого, Адаму и Еве, оно послало демона или дьявола в образе змеи, чтобы соблазнить их и таким образом погубить весь род человеческий! Этому нельзя поверить. Как! ему угодно было особой милостью своего Провидения удержать царя Герарского от впадения в грех перед богом и вступления в связь с женщиной-чужестранкой, грех, который к тому же не имел бы никаких дурных последствий; а с другой стороны оно не пожелало прибегнуть к тому же Провидению, чтобы предохранить Адама и Еву от впадения в грех непослушания, хотя этому греху, если верить нашим христопоклонникам, суждено было стать столь роковым и повлечь за собой гибель всего рода человеческого! Этому нельзя поверить. В одной из этих якобы святых и божественных книг сказано, что бог ведет праведного правыми стезями и на правый путь, являет ему царство божие и дарует ему познание святых. «Праведного наставлял на правые пути, показал ему царство божие и даровал ему познание святых, помогал ему в огорчениях и обильно вознаградил труды его». Какого же другого праведника должен был бы он вести стезями правыми, если не этих первых людей, которых он по словам наших христопоклонников сотворил в праведности? Конечно он прежде всего должен был вести по правым путям этих первых праведников, явить им царство небесное и даровать им мудрость святых, так как от их хорошего или дурного поведения зависело счастье и несчастье всего рода человеческого. Однако бог этого не сделал, если эти первые люди так скоро впали в грех. Как! высшей благости, высшей мудрости, богу бесконечно совершенному и справедливому угодно было так жестоко карать вефсамитян и другие неповинные народы времен Давида за легкие провинности и даже за проступки, совершенные не ими, и в то же время он оставил и по сию пору оставляет безнаказанными столько отвратительных преступлений и злодейств, совершенных и по сию пору каждодневно совершаемых во всем мире! Этому нельзя поверить. Как! высшей благости и высшей мудрости, богу бесконечно справедливому и совершенному угодно было избрать себе особо один народ, освятить его, опекать его, проявлять свое могущество исключительно в его пользу, и вместе с тем он не наделил его духом доброты, согласия и мудрости, для того чтобы он знал, как вести себя, как управлять собой, или хотя бы умел достаточно оценить милости бога, своего благодетеля! Этому нельзя поверить. Как! богу угодно было начертать своим перстом заповеди закона на скрижалях каменных и не угодно было начертать их внутри, в сердце и уме своего народа, дабы последний исполнял их с радостью и любовью! А ведь бог избрал этот народ, чтобы освятить его и осыпать своими милостями и благодеяниями! Этому нельзя поверить. Наконец высшей благости, высшей мудрости, существу бесконечно совершенному угодно было, как нас уверяют, ожесточить сердце и ослепить ум царей и многих значительных народов для того, чтобы иметь случай или повод погубить и сокрушить их в пользу жалкого, небольшого народа Израиля! Этому нельзя поверить. Где же тогда благость, где мудрость, где справедливость бесконечно совершенного существа при таком его поведении?

Перейдем теперь к мнимым чудесам нового завета. Как нам рассказывают, они заключаются главным образом в том, что Иисус Христос и его апостолы чудесным и божественным образом исцеляли все болезни и недуги, например возвращали, когда хотели, зрение слепым, слух глухим, дар речи немым, выпрямляли хромых, исцеляли расслабленных, изгоняли бесов из тела одержимых и воскрешали мертвых. Ряд таких чудес мы находим в так называемых святых евангелиях. Но гораздо больше чудес, а также других чудодействий мы находим в книгах, составленных нашими христопоклонниками об удивительных житиях их святых. В этих великолепных книгах мы находим почти бесконечное множество всякого рода божественных чудодействий. Мы видим, как святые исцеляли все болезни и недуги и сплошь да рядом изгоняли бесов, причем одним именем Иисуса или просто крестным знамением. Они, так сказать, повелевали стихиями, а последние повиновались им, святым стоило только приказать, и все уже было сделано. Бог так щедро наделил их этой высшей силой, что сохранял ее за ними даже после смерти, возвращал здоровье тем, которые благочестиво приходили поклониться их могиле, их костям, их праху. Более того, если верить всему, что рассказывается об этом в их книгах, эта способность творить чудеса переходила даже на малейшие предметы и одежды святых и даже на тень их тела и на позорные орудия их смерти и страданий. Ибо об апостоле св. Петре например сказано, что больных выносили на улицу, дабы Петр, проходя, мог хотя бы некоторых больных осенить своей тенью и вылечить. Цепи, которыми был скован этот апостол в своей иерусалимской темнице, тоже якобы совершали чудеса. Чего только не рассказывается о древе креста, на котором был распят Иисус Христос! Этот крест якобы чудесным образом найден был через триста лет после смерти Христа; среди других крестов, на которых были распяты разбойники, его распознали по его чудотворной силе — он даже воскресил нескольких мертвых одним прикосновением к ним. Древо этого креста, «честного креста», как называют его наши христопоклонники, якобы благоговейно сохраняется в Иерусалиме; кусочки его как драгоценные реликвии дают всем паломникам, приходящим в Иерусалим поклониться ему, тем не менее оно не уменьшается от этого в своем объеме, напротив — остается в целости, словно от него ничего не взяли. Это, — говорят наши христопоклонники, — настоящее чудо, во всем мире можно видеть такое множество кусочков этого «честного креста», что если бы собрать их, то оказалось бы достаточно материала, чтобы соорудить немало больших крестов. Рассказывают, что онуча св. Гонория воскресила в день 6 января мертвеца, посохи св. Петра, св. Иакова и св. Бернарда тоже совершили чудеса. То же рассказывается о веревке св. Франциска, о посохе Иоанна, человека божия, и о поясе св. Мелании. Святой Грацилиан получил наитие от бога, во что верить и чему поучать; силой и мощью своего слова он заставил сдвинуться с места гору, которая мешала ему построить там церковь. Св. Уоммебуоно претворял воду в вино, и часто церковные врата открывались сами собой, когда он входил в церковь. Из могилы св. Андрея непрерывно истекала какая-то жидкость, исцелявшая все болезни. Душа св. Бенедикта вознеслась на небо, облаченная в драгоценную мантию и окруженная пылающими лампадами. Когда св. Христофор воткнул в землю свой посох, последний зазеленел и тотчас процвел, как древо. Папа св. Климент был брошен в море с якорем на шее и утоплен, но ангелы построили ему часовню на дне морском. Св. Иоанну Дамаскину отрезали кисть руки, но на следующую ночь во время сна она снова чудом приросла как ни в чем не бывало, и ничего не было заметно. Св. Доминик говорил, что бог никогда не отказывал ему в его просьбах. Некоторые святые чудом продолжали говорить после того, как у них вырезали язык. Св. Франциск повелевал ласточкам, аистам и другим птицам, и они повиновались ему, рыбы, зайцы и кролики сами часто приходили к нему и садились на его руки и колени. Тело св. Эдильтруды было найдено через сто лет после ее смерти неразложившимся. Тело св. Терезы и поныне остается нетленным, его одевают и раздевают, словно живое, оно держится в стоячем положении, если только слегка прислонить его. То же самое утверждают о Розе из Витербо. Рассказывают, что все, испившие воды из колодца, в котором была утоплена св. Годелина, исцелялись от своих болезней; однажды, когда св. Ядвига молилась перед распятием, это распятие подняло руку и преподало ей свое благословение как знак, что исполнит ее просьбу. Когда равноангельский учитель и наставник св. Фома Аквинский стоял на молитве в Неаполе перед распятием, оно несколько раз обращалось к нему со словами и сказало ему, что он хорошо написал о нем: Bene scripsis de me, Thoma. Св. Ильдефонс, архиепископ Толедский, чудесным образом получил с неба прекрасную белую ризу, которую ему подарила дева Мария за то, что он хорошо защищал ее девственность. Св. Антоний тоже получил от неба прекрасную мантию. Св. Лаврентий и другие святые исцеляли слепых и недужных, осеняя их крестным знамением. Когда св. Лукиану отрубили голову, тело его поднялось и пронесло свою голову на расстоянии более полумили от города Бове; впоследствии оно было чудесным образом найдено. Образ богоматери в Льесе был чудесно сотворен и принесен с неба ангелами. Св. Мелон воскресил одно из животных в стаде, нечаянно убитое пастухом; он же превратил воду в вино и кремень в хлеб. Когда св. Павлу и св. Пантелеймону отрубили головы, из последних вместо крови брызнуло молоко. В житии блаженного Петра Люксембургского рассказывается, что в первые два года после его смерти, в 1388 и 1389 гг., он сотворил 2 400 чудес, в том числе воскресил 42 мертвецов; сюда не вошли 3 000 других чудес, сотворенных им позже. 50 философов, обращенных св. Екатериной, были брошены в пылающий огонь, но тела их были найдены потом в целости, на них не сгорел ни один волос. Тело этой святой Екатерины было после ее смерти восхищено ангелами и погребено ими на горе Синае. Когда св. Квентину отрубили голову, тело его сбросили с одного берега реки Соммы, а голову — с другого, но через 50 лет они чудесным образом были обретены, причем голова чудесным образом приросла к телу. Когда св. Регине отрубили голову, душа ее на глазах у всех была вознесена на небо ангелами, а голубь увенчал ее голову драгоценной короной. Св. Винцент Феррье воскресил умершего, который был разрублен в куски, причем части его тела были наполовину изжарены, наполовину сварены; плащ этого святого имел силу изгонять бесов и исцелять различные болезни. Корзинки, которые плел св. Юлиан, епископ Манский, тоже исцеляли от болезни бравших их в свои руки. Когда св. Ив отправился однажды проповедывать и по дороге наткнулся на реку со сломанным мостом, он перекрестил воды реки, и они немедленно расступились, а сомкнулись только тогда, когда святой уже прошел. Старцы, с почетом похоронившие святого Юлиана Бриудского, тотчас ощутили в себе бодрость и силу своей цветущей юности. В день, когда св. Антоний Падуанский был причислен к лику святых, все колокола города Лиссабона звонили сами собой, и никто не знал, как это произошло. Однажды этот святой пришел на берег моря и стал скликать рыб, чтобы проповедывать им; они явились стаями и внимательно слушали его, высунув головы из воды. В день перенесения тела св. Исидора все колокола города Мадрида звонили сами собой с того момента, как стали откапывать тело. То же самое произошло после смерти св. Елиазара и св. Эннемонда: трезвон продолжался во все время их погребения. В протоколе, составленном по случаю канонизации св. Гиацинта, фигурирует около тысячи чудесных исцелений от различных опасных болезней: головной боли, болезней глаз, челюстей, горла, зубной боли, лихорадок, колик, падучей и пр. — одним словом не было таких болезней, от которых этот святой не лечил бы с большим успехом; он воскресил также несколько умерших, причем эти чудеса происходили как при жизни его, так и после его смерти. Животные тоже испытали силу его заступничества; в конце-концов, — говорят наши христопоклонники, — казалось, что бог сделал его владыкой здоровья и болезней, жизни и смерти, так легко он добивался просимого своими молитвами. Он проходил по водам, как по суше, а — самое замечательное — когда он однажды прошел по реке Керисфену, на воде отпечатались следы его ног, так что с одного берега до другого можно было видеть весь пройденный им путь. Рассказывают также, что с ним беседовал образ богоматери. (Смотрите его житие под 16 апреля). Св. Франциск совершил почти неисчислимое множество чудес при жизни и после смерти: он изгонял бесов из тела одержимых, возвращал зрение слепым, исцелял хромых и немощных, воскрешал мертвых, давал детей бесплодным женщинам, хлеб, благословенный этим святым, лохмотья изношенной одежды, веревка, которой он опоясывался, вода, которой он умывал свои ноги и руки, одним словом — все, к чему он ни прикасался, служило средством против болезней и несчастий и облегчением в трудах. Он запросто беседовал с животными, как с людьми, называл их своими братьями и сестрами — свидетели коза и стрекоза, которых он назвал своими сестрами и которые слушались всех его приказаний. Сестрам своим, птицам, он проповедывал так, словно они понимали, что он им говорил. Тело этого святого все время пребывает в стоячем положении без какой-либо подпорки; глаза у него открыты, словно у человека, полного жизни, и слегка возведены к небу. Уверяют, что тело его свято и не разлагается, остается прекрасным и румяным, словно живое. Бог, говорят, наградил св. Франциска из Паолы таким обилием своих щедрот, что казалось, сделал его господином над всякой тварью; все твари полностью повиновались ему, огонь, воздух, вода и земля, смерть, животные, люди и дьяволы одинаково были подчинены воле этого святого человека. Он исцелял одержимых, возвращал зрение слепым и дар речи немым, исцелял неизлечимые болезни, воскрешал мертвых, сами стихии повиновались ему: огонь терял свою силу над ним, святой ступал по огню или держал огонь в руках, не причиняя себе ожогов. Рассказывают, что Франциск вошел в пылающую печь и потушил пламя, которое не осмелилось коснуться его. Вместе со своим спутником Франциск переплыл Калабрийское море до Сицилии, просто разостлав на воде свою одежду; последняя служила им верной ладьей. В довершение Франциск обладал пророческим даром и творил еще множество других чудес, о которых было бы слишком долго рассказывать здесь. Вообще нет такой пустячной, пошлой и даже смешной темы, вокруг которой авторы житий не нагромождали бы гор чудес, так искусны они на эти красивые сказки. Вот как один рассудительный автор отзывается об этих сочинителях благочестивых и сказочных житий их святых; авторитет его не должен возбуждать подозрения у наших христопоклонников, так как он сам принадлежал к святой для них апостольской римско-католической религии. Вот что он говорит в своей «Апологии великих людей»: Все историки, за исключением совершенных еретиков, никогда не изображают нам вещи в своем чистом виде, всегда представляют их в желательном для себя освещении. Чтобы внушить доверие к своему суждению и привлечь на свою сторону других, они любят разукрашивать по своему произволу и увеличивать свой материал, изменяют его объем и очертания, выравнивают и перекраивают его. Как показывает опыт, — продолжает он, — почти все повествования за последние 700 или 800 лет, а тем паче более древние, так чреваты ложью, так унизаны ею, что авторы их словно бились об заклад, кому из них достанется пальма первенства за самый фантастический вымысел. Известно, — говорит он, — что все наши старые романы ведут свое происхождение от фантазий епископа Тюрпина, сказание о спасении души императора Траяна исходит от некоего Иоанна Левита, а взгляд на Виргилия, как мага, — от монаха Гелианда. Благодаря чрезвычайному легковерию и склонности верить во всякие росказни и обман, — продолжает тот же автор, — возникают одна за другой различные легендарные истории; ибо глупость и безумство людей дошли до такого предела, что, как говорил св. Агобар, епископ Лионский в 833 г., нет такой нелепой и смешной вещи, в которую христиане не поверили бы с большей легкостью, чем язычники верили в сказки о своих идолах. Все эти истории, — говорит наш автор, — нашли себе продолжение в романах, которые возникли тотчас же в царствование Людовика Благочестивого и очень размножились благодаря темноте того века, восхищавшегося такими небылицами. Поэтому люди, бравшиеся писать историю того времени, обильно уснащали ее подобными росказнями, чтобы сделать ее более привлекательной. Это очень метко подчеркнул один ученый богослов; по его откровенному признанию тогдашние авторы считали, что их произведения не стояли бы на высоте требований учености, если не вплетать в их текст вымыслы поэтов. Странное дело, — говорит тот же автор, — что Дельрио, де-Луайе, Боден, де-Лавер, Годельман пользовавшиеся и поныне еще пользующиеся доверием и авторитетом, так неосмотрительно и рьяно писали о демонах, колдунах и волшебниках и не гнушались самыми невероятными и нелепыми из великого множества этих небылиц, преподносили их как попало, вперемежку с истиной. Как замечает св. Августин, примесь лжи превращает истину в басни, а, как говорит св. Иероним, лгунам в конце-концов перестают верить, даже когда они говорят правду. Свидетелем может служить тот эзоповский пастух, который так часто кричал без надобности: на помощь! волки! что никто не поверил ему и не поспешил к нему на помощь, когда волк действительно напал на его стадо. Поэтому, — заключает наш автор, — можно сказать, что все эти смехотворные истории, все эти фантастические вымыслы и явные нелепицы, с такою легкостью вплетаемые этими авторами в свои писания, неизбежно вызывают предубеждение против них и, что еще хуже — ведут к пренебрежению истиной в трактуемом ими предмете, если какому-нибудь любознательному уму придет в голову рассмотреть эти предметы с несколько большим вниманием и осмотрительностью. Совершенно так же, — прибавляет этот автор, — мы видим, что еретики вот уже сто лет используют наше собственное оружие: сказания золотой легенды, жития святых, книгу видений Тундала, проповеди Маярда, Монота и Бодета и другие подобные произведения, в которых не менее суеверий, чем наивности; они пользуются ими в подтверждение своего взгляда на ложность и никчемность наших чудес.

XX

В самом деле они [еретики] не без основания считают эти чудеса ложью и обманом, ибо легко видеть, что эти мнимые чудеса сочинены лишь в подражание басням и фантазиям языческих поэтов. Это с достаточной наглядностью сказывается на сходстве между теми и другими. Если наши христопоклонники утверждают, что бог действительно дал своим святым силу творить все те чудеса, о которых сообщается в их житиях, то точно так же язычники утверждают, что дочери Ания, великого жреца Аполлона, взаправду получили от бога Вакха дар превращать любой предмет в хлеб, вино, оливковое масло и т. д. Точно так же Юпитер, — говорят язычники, — подарил нимфам, радевшим о его воспитании, рог козы, вспоившей его своим молоком в младенческом возрасте. Этот рог обладал свойством доставлять им в изобилии все, что они пожелают. Чем это не красивые чудеса? Если наши христопоклонники утверждают, что на их святых снисходило откровение божие, то точно так же уже до них язычники утверждали, что Атталид, сын Меркурия, получил от своего отца дар жить, умереть и воскреснуть, когда он пожелает, и что он обладал также знанием всего, что происходит в этом и другом мире. Равным образом они утверждали, что Эскулап, сын Аполлона, воскрешал мертвых, и в том числе воскресил по просьбе Дианы Ипполита, сына Тезея, и что Геркулес воскресил Алцесту, супругу фессалийского царя Адмета, чтобы вернуть ее мужу. Если наши христопоклонники утверждают, что их Христос чудесным образом родился от девы, не познавшей мужчины, то точно так же уже до них язычники утверждали, что Ромул и Рем, основатели города Рима, чудесным образом рождены были девой-весталкой по имени Илия, Сильвия или Рея-Сильвия. Они утверждали, что Марс, Аргей [?], Вулкан и др. были зачаты богиней Юноной без сношения с мужчиной, что богиня наук Минерва была зачата в мозгу Юпитера и вышла из него во всеоружии, после того как этот бог ударил себя кулаком по голове. Если наши христопоклонники утверждают, что их святые высекали из скал воду, то точно так же язычники утверждают, что Минерва в награду за посвященный ей храм заставила забить из земли фонтан оливкового масла. Наши христопоклонники похваляются, что небо чудесным образом посылало им иконы, например иконы Лоретской и Лиесской богоматери, и что они получили чудесным образом также другие подарки с неба, как-то: пресловутый святой сосуд в Реймсе или белую ризу, якобы полученную святым Ильдефонсом от девы Марии, и т. п. Но точно так же язычники до них похвалялись, что чудесным образом получили с неба священный щит в знак охранения их города Рима; троянцы тоже хвалились, что чудесным образом получили с неба свой палладиум, или изваяние Паллады; они рассказывали, что этот палладиум сам явился в храм, воздвигнутый в честь богини, и занял там свое место. Наши христопоклонники уверяют, что апостолы видели, как их Христос вознесся в сиянии славы на небо и что души некоторых их святых были вознесены на небо в сиянии славы ангелами; этому тоже якобы были свидетели. С своей стороны, язычники-римляне уже до них утверждали, что основателя их города Ромула видели после его смерти окруженным ореолом. Они утверждают также, что Ганимед, сын троянского царя Троя, был вознесен на небо Юпитером, чтобы служить ему виночерпием, что волосы Вереники, посвященные храму Венеры, были вскоре затем перенесены на небо; то же самое они утверждают о Кассиопее, об Андромеде и даже об осле Силена. Наши христопоклонники утверждают, что тела некоторых их святых были чудесным образом сохранены от разложения, что эти тела долгое время считались пропавшими неизвестно куда, а затем были найдены в результате божественного откровения. То же самое язычники утверждают о теле Ореста, которое тоже якобы найдено было чудом по указанию Оракула. Наши христопоклонники утверждают, что семь спящих братьев чудесным образом проспали 177 лет, заключенные в пещере; язычники утверждают, что пророк Эпименид, заснув в пещере, проспал в ней 57 лет подряд. Наши христопоклонники утверждают, что некоторые из их святых каким-то чудом говорили после того, как у них был отрезан язык или была отрублена голова; язычники тоже рассказывают, что голова Габиена пропела длинную поэму после того, как была отделена от туловища. Наши христопоклонники хвалятся, что их храмы и церкви украшены картинами и ценными дарами в память о чудесных случаях выздоровления по заступничеству их святых. Но точно так же в храме Эскулапа в Эпидавре находятся или во всяком случае находились перечни чудесных исцелений и лечений, совершенных этим богом. Если наши христопоклонники утверждают о некоторых своих святых, что они чудесным образом уцелели в пламени, не опалившем ни их тела, ни их одежды, то язычники утверждали, что жрецы храма Дианы ходили босиком по раскаленным угольям, не обжигаясь и даже не поранив своих ног; то же самое они рассказывали о жрецах богини Феронии и о гирпиях, ходивших босиком по раскаленным угольям праздничных костров в честь Аполлона и не терпевших при этом никакого вреда. Если наши христопоклонники утверждают, что ангелы построили на дне морском часовню св. Клименту, то язычники тоже рассказывают, что хижина Филемона и Бавкиды была чудесным образом превращена в роскошный храм в награду за их благочестие. Наши христопоклонники хвалятся, что их защищают их святые и что некоторые святые, например св. Иаков и св. Маврикий, неоднократно появлялись в их армиях верхом на коне и в блестящих латах и боролись за них против их врагов. Точно так же язычники рассказывают, что Кастор и Поллукс не раз появлялись на поле сражения и сражались вместе с римлянами против их врагов. Наши христопоклонники рассказывают, что, когда Авраам собирался заклать в жертву своего сына Исаака, произошло чудо и бог послал овна для заклания вместо Исаака. Точно так же язычники рассказывают, что богиня Веста чудесным образом послала телицу для заклания вместо Метеллы, дочери Метелла. Они рассказывают также, что богиня Диана послала лань для заклания вместо Ифигении, когда та лежала уже на костре жертвенника, — таким чудесным образом спасена была Ифигения. Наши христопоклонники рассказывают, что св. Иосиф бежал из Египта, будучи предупрежден ангелом с неба; язычники рассказывают, что поэт Симонид несколько раз избежал смертельной опасности благодаря полученным им чудесным предостережениям. Если Моисей ударил своим жезлом скалу и из нее стал бить источник живой воды, то у язычников конь Пегас тоже производил подобные чудеса: от удара его копыт о скалу из нее забил родник. Наши христопоклонники утверждают, что св. Винцент Феррийский воскресил умершего, который был изрублен на куски, причем часть его тела была изжарена, другая — сварена. Точно так же язычники рассказывают, что фригийский царь Тантал изрубил в куски своего сына Пелопса и собирался потчевать этим блюдом богов, но от последних не осталось скрыто это злодейство отца по отношению к сыну, — они собрали изрубленные члены, соединили их вместе и вернули им жизнь. Если христопоклонники утверждают, что некоторые из их распятий и других изображений чудесным образом говорили и отвечали на вопросы, то язычники тоже утверждают, что их оракулы каким-то божественным чудом говорили и давали ответы тем, кто спрашивал у них совета. Они утверждают также, что после смерти Орфея и Поликрата головы их совершали чудеса. Если, по словам евангелистов, бог гласом с неба возвестил, что Иисус Христос — его сын, то у язычников тоже Вулкан послал чудесный огонь и таким образом возвестил, что Цекулус действительно его сын. Если наши христопоклонники утверждают, что бог неоднократно чудесным образом питал некоторых святых, то языческие поэты рассказывают, что Церера чудесным образом вскормила Триптолема божественным молоком и дала ему в дар колесницу, запряженную двумя драконами. Равным образом они рассказывают, что хотя Фекей, сын Меркурия, вышел из утробы уже мертвой матери, он тем не менее каким-то чудом питался ее молоком. Если наши христопоклонники утверждают, что некоторые из их святых чудесным образом укрощали свирепость и жестокость самых кровожадных диких зверей, то язычники тоже утверждают, что Орфей своим сладкозвучным пением и гармонией своей лиры привлекал к себе львов, медведей и тигров, укрощая свирепость их природы сладкозвучной гармонией своей лиры; он якобы увлекал также скалы и деревья, и даже реки останавливались в своем течении, чтобы внимать его пению. Наконец, не останавливаясь краткости ради на множестве других примеров в этом роде, отметим еще лишь следующее: если наши христопоклонники утверждают, что стены города Иерихона чудесным образом рухнули от звука трубного, то язычники рассказывают, что стены города Фив были построены силою звуков, производимых музыкальными инструментами Амфиона. Поэты уверяют, что камни сами двигались на постройку под влиянием сладкозвучной гармонии, — это еще чудеснее и удивительнее, чем рухнувшие стены.

Итак налицо несомненно большое сходство между чудесами обеих сторон, т. е. у наших христопоклонников и у язычников.

Конечно у обеих сторон одинаково нет подобия истины, и точно так же, как было бы великой глупостью в наше время верить в мнимые чудеса язычников, великая глупость также верить в христианские чудеса: те и другие построены на том же принципе заблуждений, иллюзий и обмана. На этом основании манихеи и ариане в первое время христианства издевались над этими мнимыми чудесами, построенными на заступничестве святых, и осуждали верующих, обращающихся к святым после их смерти и почитающих их мощи. По всей видимости г. де-Фенелон, бывший архиепископ в Камбре, ни во что не ставил эти чудеса и лично не верил в них, так как в своей книге о бытии божьем он не удостоил их ни единым упоминанием. Этот автор взялся привести в своей книге самые сильные из всех возможных доказательств бытия божия и даже не упомянул при этом этого доказательства, а между тем оно было бы одним из самых сильных, если бы эти чудеса были вполне надежными и достоверными: раз Фенелон не говорит о них, то это явный признак, что он ни во что не ставил эти мнимые чудеса и не придавал им никакой веры.

XXI

Впрочем, чтобы еще лучше показать вздорность, ложность и смехотворность этих мнимых чудес христианства, рассмотрим их несколько подробнее и посмотрим, отвечают ли они той главной цели, которую могла бы поставить себе при сотворении их высшая благость, высшая мудрость и высшая сила. Можно ли поверить, что этот бог ограничился такими пустяками, как подобные чудеса на пользу людей? Чтобы правильно судить об этом, надо помнить и никогда не упускать из виду то, что сами христопоклонники считают главнейшим основанием всего их вероучения и религии. Мы должны теперь рассмотреть это главнейшее основание, чтобы здраво судить о том, действительно ли их мнимые чудеса отвечают главной цели, которую могла ставить себе высшая благость, высшая мудрость и высшая сила при совершении их, и можно ли поверить, что она ограничилась такими пустяками, как эти чудеса. Ибо, если эти мнимые чудеса не отвечают той главной цели, которую бог мог или должен был ставить себе, и если нельзя поверить, что он мог ограничиться этим, то нельзя также поверить, что он сотворил эти чудеса.

В чем же заключается главнейшее основание всего вероучения, всей веры и религии наших христопоклонников? Они ставят во главу угла, что их Иисус Христос, которого они называют своим божественным спасителем, есть всемогущий бог, вечный сын всемогущего бога, по избытку любви своей и по своей беспредельной благости к людям пожелавший стать сам таким же человеком, как они, чтобы искупить и спасти всех их, другими словами — чтобы избавить всех от греха и вечного осуждения (христопоклонники утверждают, что все люди заслужили последнее за свои грехи и прежде всего за грехопадение и непослушание их праотца Адама) и не только для этого, но также для того, чтобы полностью примирить людей с богом, своим всемогущим отцом, вернуть всем им его милость и доставить всем после этой жизни вечное счастье и блаженство на небесах. Они утверждают, что Иисус Христос действительно свершил все это, отдав свою жизнь за всех людей и прияв позорную смерть на кресте для их спасения.

На этом основании в одном из их евангелий самому Иисусу Христу приписываются слова, что бог, отец его, так возлюбил мир, что отдал своего собственного единородного сына, дабы всякий верующий в него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо, — прибавляет Иисус, — не послал бог сына своего в мир, чтобы осудить мир, а для того, чтобы мир был спасен через него. Я, — сказал он, — есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец, и я отдам свою жизнь за своих овец, для того чтобы они имели жизнь, и имели с избытком. Кроме того он говорил также, что пришел взыскать и спасти погибшее. А так как по учению наших христопоклонников все люди являются погибшими, то, если исходить из этого, он явился в мир, чтобы спасти всех. Согласно с этим основным положением их вероучения, в их якобы св. евангелиях говорится, что Иисус Христос взъемлет грехи мира и пришел, чтобы уничтожить дела мира и дела дьявола, которые не что иное, как грехи и всякого рода злоба и несправедливость. На том же основании в их якобы священных книгах говорится также, что благодать Иисуса Христа, их спасителя, была открыта всем людям, чтобы научить их отвергнуть нечестие и похоти века и жить в этом мире целомудренно, праведно и благочестиво, ожидая явления славы Иисуса Христа, их великого бога и спасителя их душ, который, как они заявляют, отдал себя за всех людей, чтобы выкупить их от их грехов и, очистив их, образовать себе через себя самого народ возлюбленный и ревностный к добрым делам. В другом месте в этих книгах говорится, что этот же Иисус Христос возлюбил свою церковь, т. е. свой народ, и сам предал себя за нее, чтобы освятить ее, очистив водою крещения, посредством слова жизни и чтобы прославить себя в церкви, не имеющей ни пятна, ни порока, ни какого-либо недостатка, напротив — святой и незапятнанной. Вот почему мы ежедневно при причащении наших так называемых св. таинств поем эти восхитительные слова нашего символа веры: «вас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес», и еще другие: «Взъемлющий грехи мира, приими молитву нашу».

Из всего этого с очевидностью вытекает главная цель, которую могли бы ставить себе их бог и их бог-спаситель Иисус Христос, один — посылая своего божественного сына в мир, другой — ставши таким же человеком, как все прочие люди. Их главная цель, говорю я, могла бы заключаться только в спасении мира, как сказано [в Писании], а для этого она должна была заключаться также, как тоже сказано [в Писании], в том, чтобы освободить мир от греха, совершенно уничтожить дело диавола, т. е. полностью избавить мир от всех пороков, всякого зла и всякой злобы. Их главная цель должна была бы заключаться также в том, чтобы, как сказано [в Писании], спасти всех людей, погубивших себя в пороках и грехе. Их главная цель должна бы заключаться также в том, чтобы, как сказано [в Писании], освятить один свой народ, дабы он был безупречен и безукоризнен, т. е. без каких-либо пороков и недостатков. И наконец, что сводится к тому же, их главная цель или намерение должны были бы заключаться в том, чтобы спасти души, избавив их от бедственного состояния греха, искупив их от вечного осуждения и доставив им вечно блаженную жизнь на небесах. Нашим христопоклонникам нельзя будет отрицать, что их божественный спаситель Иисус Христос должен был ставить себе эти цели, сделавшись человеком, как другие люди, и пожелав умереть за них; повторяю, им нельзя будет отрицать, что такова должна была быть главная цель его и бога, его отца, так как она столь ясно указывается во всех их якобы святых книгах.

Между тем не видно никакого результата, никакого реального проявления этого мнимого искупления людей, не видно никакого признака, что грех снят с мира, как это должно было быть, или что он хотя бы сколько-нибудь уменьшился. Напротив, по всей видимости грех даже скорее умножился, причем это все еще продолжается с каждым днем, так как люди изо дня в день становятся все порочнее и злее и мы имеем в этом мире уже как бы потоп пороков и несправедливости.

Не видно также, чтобы наши христопоклонники могли выдавать себя за более святых, более мудрых и добродетельных, обладающих лучшим управлением и лучшими нравами, чем другие народы мира, и наконец не видно никаких признаков, что теперь больше спасенных душ или по крайней мере меньше осужденных, чем было до этого мнимого искупления; ибо вовсе не больше их идет по пути, который ведет в рай, и не меньше их идет по пути, ведущему в ад, как говорят наши христопоклонники, если только верно, что порок есть путь в ад, а добродетель — путь в рай. Отсюда явствует, что упомянутые мнимые чудеса никоим образом не отвечают главной цели, которую мог поставить себе всемогущий бог в своей предполагаемой высшей благости и высшей мудрости. И совершенно невероятно, чтобы всемогущий бог, столь благий и премудрый, как его предполагают, пожелал ограничиться такими мелочами для спасения тех, которых он пришел спасти, освятить и сделать навсегда счастливыми.

Как! всемогущий бог, предполагаемый также всеблагим и премудрым, ставший из любви к людям человеком и даже проливший до последней капли свою кровь, чтобы спасти всех людей, этот бог ограничил себя, свое могущество, свою благость и мудрость тем, что исцелил несколько телесных болезней и недугов у нескольких приведенных к нему больных и недужных и не использовал свое всемогущество, свою божественную благость и премудрость, чтобы коренным образом исцелить все болезни и недуги их душ, т. е. исцелить всех людей от их пороков и извращений, которые хуже болезней тела? Этому нельзя поверить. Как, всемогущий бог, столь благий и мудрый, чудесным образом предохранил мертвые тела от всякого гниения и разложения и не использовал своего всемогущества и своей премудрости, чтобы предохранить от заразы, порока и греха души бесчисленного множества людей, которых он пришел спасти ценой своей крови и освятить своей благодатью! Этому никак нельзя поверить. Как! всемогущий бог, столь благий и мудрый, чудесным образом возвратил зрение нескольким слепым, слух нескольким глухим, дар речи нескольким немым, выпрямил несколько хромых и излечил несколько расслабленных, но не просветил грешников светом своей благодати, как выражаются наши христопоклонники, не поддержал слабых грешников всемогущей помощью своей благодати, не избавил их от заблуждений и сетей порока, и не вернул их на стезю добродетели, не заставил их ходить право в путях его божественных заветов? Этому нельзя поверить. Что еще? Всемогущий бог, столь благий и мудрый, по совершенно особой милости воскресил нескольких умерших, чтобы лишь на некоторое время вернуть им бренную жизнь, но не освободил и не освобождает и теперь от вечной смерти во грехе бесчисленное множество душ, которые он создал для небес, которые он пришел искупить своей кровью и освятить своей благодатью! Этому нельзя поверить. Как! всемогущий бог, столь благий и мудрый, чудесным образом избавил или предохранил нескольких людей от кораблекрушения на морях и реках, но не избавляет и не предохраняет ни прежде, ни теперь бесчисленное множество душ от кораблекрушения адского, поскольку они сплошь да рядом попадают в ад, как утверждают сами наши христопоклонники! Этому нельзя поверить. Как! всемогущий бог, столь благий и мудрый, сохранял по особой милости своей тела святых и даже мелочи их одежды, даже волоса на их теле и голове, так что они не понесли никакого вреда от огня в разгаре пожара и пламени, но он не предохранил, не предохраняет и теперь от вечного пламени ада бесчисленное множество душ, которые он однако искупил ценой своей крови! Этому никак нельзя поверить. Ибо, если бог, как говорит их апостол св. Павел, не пощадил своего собственного сына и дал его людям, чтобы спасти всех их, то как же это он не дал бы им все другое, необходимое для спасения? И если этот мнимый сын бога отдал свою жизнь для спасения людей, то как он мог отказывать им потом в какой-либо милости и во всяком другом благе? Этому нельзя поверить. Что сказать еще? По воле всемогущего бога чудесным образом трезвонили сами собой колокола в том или другом городе, чтобы почтить кончину или погребение тех или иных людей. Он проявил свое всемогущество для чудесного насыщения несколькими хлебами и рыбами всех, которые следовали за ним; он проявил свое всемогущество, чтобы чудесным образом привлечь диких зверей, птиц и даже рыб морских и речных к слушанию проповедей его святых; и наконец, скажем покороче, он проявил свое всемогущество в тысяче и тысяче других пустых и неважных случаях, чтобы изменить порядок и обычное течение явлений природы, но не сделал и поныне еще не делает ничего особенного для действительного обращения и освящения стольких тысяч и даже миллионов грешников, которые вечно воздавали бы ему хвалу и благословение в небесах, если бы только он восхотел прежде или теперь взглянуть на них милостивым оком, т. е. хотя бы коснулся в своей благости их сердец и милосердно открыл им глаза духа, чтобы они познали и возлюбили свое истинное добро. Нельзя поверить, что всемогущий бог, всеблагий и премудрый, так использовал эти свои качества по отношению к людям, которых он столь возлюбил, что отдал за них свою кровь и жизнь. Нельзя поверить, что он когда-либо пренебрег своей главной целью и занялся исключительно несколькими маловажными деталями вроде мнимых чудесных исцелений нескольких телесных недугов или же других подобных мнимых чудес, имевших самые ничтожные результаты. Неужели он сошел с неба и явился на землю только или главным образом для того, чтобы исцелить нескольких болящих от их телесных недугов? Неужели он пришел только или главным образом для того, чтобы сделать зрячими несколько слепых? Только для того, чтобы вернуть слух нескольким глухим? Только для того, чтобы вернуть дар речи нескольким немым? способность ходить нескольким хромым и расслабленным? Неужели он пришел только и главным образом для того, чтобы вернуть здоровье тела нескольким больным и воскресить нескольких умерших? Неужели он пришел только или главным образом для того, чтобы предохранить несколько умерших тел от разложения и заставить колокола чудесным образом трезвонить без звонаря? И наконец, неужели он пришел только и прежде всего для того, чтобы чудесным образом сохранить в целости одежду и волоса на теле и голове своих святых среди языков пламени? То же самое следует сказать о других пустых и смешных чудесах, с которыми тем не менее столько возятся. Неужели он пришел только для этого? А не для того, чтобы исцелить всех людей от всех болезней и недугов как души, так и тела, чтобы избавить всех от рабства порока и греха, чтобы сделать всех мудрыми и добродетельными и освятить всех, если верно, что он пришел для того, чтобы искупить всех? Этот мнимый божественный спаситель выражал однажды свое сострадание к следовавшим за ним по поводу того, что они не имели, что есть: если я отошлю их в таком состоянии домой, они упадут в изнеможении по дороге. Чтобы предотвратить эту опасность, он, как уверяют наши христопоклонники, явил чудо своего всемогущества, чудесным образам умножил хлебы, дабы всех насытить и таким образом не дать им упасть в изнеможении по дороге. Но он не явил и не являет таких чудес своей всемогущей благодати, чтобы освятить и спасти всех грешников. Неужели он каждодневно видит их слабость и немощность и не поддержит их действительной помощью своей всемогущей благодати, чтобы не дать им впасть в порок и грех? Он видит, как они каждодневно попадают тысячами в ужасный адский огонь, и не питает сострадания к их гибели, столь страшной и ужасной? Этому никак нельзя поверить, это само себя разбивает, совершенно недостойно думать так о существе, которое предполагается бесконечно благим и бесконечно мудрым.

Итак первым из этих чудес, самым великим и славным для него и в то же время самым необходимым и полезным для людей, несомненно должно было быть настоящее исцеление всех людей от всех недугов и немощей их души, т. е. от пороков и дурных страстей. Первым, самым прекрасным и великим из его чудес должно было бы быть — сделать всех людей мудрыми и совершенными телом и душой. Первым и главным из его чудес должно было бы быть действительное освящение и спасение всех людей для совершенного блаженства на небесах. Без сомнения, господа христопоклонники, это было бы первым, самым прекрасным, самым великим, самым преславным, самым полезным, главным и необходимым из всех чудес, которые должен был совершить ваш якобы божественный Христос, ибо именно для этого он сошел с неба на землю, как он сам говорил и как это сказано в его евангелии. Когда я вознесен буду от земли, — говорил он, — я привлеку всех к себе. И вот он вознесен, а именно двояким образом, как утверждают наши христопоклонники: раз, когда он был привязан к кресту, и другой раз, когда он вознесся на небо. Безразлично, разумел ли он под своими словами то или другое, или оба эти вознесения. Итак первым, самым прекрасным, самым великим и самым полезным чудом, которое он мог и должен был сделать, вознесясь таким образом над землей, было бы, по его же словам, привлечь всех к себе действительным и славным образом. А так как сказано, что он пришел снять грех с мира, уничтожить дела дьявола, освятить людей, взыскать и спасти все погибшее, одним словом — искупить всех людей от греха и вечного осуждения и спасти всех, то — еще раз — первым, самым великим, самым славным, самым полезным и необходимым и в то же время самым желанным и важным из всех чудес, которые он мог бы и должен был бы сотворить согласно своей первой и главной цели, было — действительно снять грехи с мира, все пороки, всю несправедливость, всю неправду, всю злобу и все соблазны. Первым, самым великим и благодетельным чудом, которое он мог бы и должен был бы сотворить согласно своей первой и главной цели, было действительное избавление всех людей от рабства порока и греха, исцеление их от всех недугов их душ, действительное освящение и спасение всех, раз они все погибли во грехе, а он именно явился спасти все погибшее. Однако совершенно очевидно и несомненно, что он не совершил этих чудес; поэтому нет также никаких оснований верить, что он или его мнимые святые совершили также какое-либо из тех других чудес, о которых я говорил выше. Совершенно напрасно, стало быть, наши христопоклонники доказывают истинность своей религии ссылкой на достоверность своих мнимых чудес. На самом деле, как я уже сказал выше, эти чудеса только заблуждение, иллюзии, обман и шарлатанство. Все сказанное мною в предыдущем изложении доказывает это с достаточной ясностью, не оставляющей никаких сомнений.

XXII. ТРЕТЬЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Перейдем теперь к мнимым видениям и божественным откровениям, на которых наши христопоклонники тоже пытаются основать и утвердить истинность и несомненность своей религии. Чтобы дать правильное и настоящее представление об этих видениях и божественных откровениях, и считаю самым целесообразным следующее общее утверждение: если бы кто-либо в наше время вздумал похвалиться, что ему были такие видения и божественные откровения, и захотел выехать на этом, то таких людей всех без исключения сочли бы за помешанных, за людей, подверженных галлюцинациям, за полоумных фанатиков. Посмотрим, в чем заключались эти мнимые видения и божественные откровения. Бог, говорится в так называемых священных книгах, о которых шла речь выше, явившись в первый раз Аврааму, сказал ему: Пойди из земли твоей (он находился тогда в Халдее), оставь дом отца твоего и иди в страну, которую я укажу тебе. Когда Авраам отправился в путь, бог, говорится в [священной] истории, явился ему во второй раз и сказал ему: всю эту страну, где ты теперь находишься, я отдам твоему потомству; и в благодарность за это милостивое обещание Авраам воздвиг ему жертвенник. Через некоторое время бог снова явился ему в видении ночью; Аврааму казалось, что он видит печь, из которой выходит столб дыма. Тогда бог, заключая союз с этим Авраамом, сказал ему: я дам всю эту страну от реки Египетской до большой реки Евфрата твоему потомству. Когда Аврааму было 99 лет, бог снова явился ему и сказал ему: я — бог всемогущий, ходи прямо передо мною и будь непорочен, ибо я поставлю завет мой между мною и тобою и весьма размножу твое семя, ты будешь отцом множества народов. И не будешь ты больше называться Аврамом, как прежде, но будет твое имя: Авраам, ибо я сделал тебя отцом множества народов. Я (оставлю вечный завет между мною и тобою и твоим потомством в том, что я буду богом твоим и твоего потомства после тебя. Сей есть завет, который я поставлю между мною и тобою и твоим потомством: обрезывайте, — сказал ему бог, — крайнюю плоть всех ваших младенцев мужеского пола. Сие будет, — сказал он ему, — знамением вечного завета между мною и вами. Восьми дней от рождения да будет обрезан у вас всякий младенец мужеского пола, ибо я желаю, чтобы вы носили знак моего союза на вашем теле. После этого сей Авраам начал обрезывать себя самого и всех мужчин в своем доме. После этого, — говорится в священной истории, — бог пожелал подвергнуть искушению сего Авраама, испытать его, будет ли он повиноваться его приказу. Он явился Аврааму и сказал ему: возьми сына твоего единственного, Исаака, которого ты любишь, и принеси его сам в жертву на том месте, которое я тебе укажу. Немедленно в ту же ночь Авраам отправился с сыном своим Исааком, чтобы принести его в жертву. На третий день Авраам достиг того места, где должен был принести сына в жертву; приготовив все для всесожжения, взял свой меч, но в тот момент, когда он занес руку, чтобы нанести сыну смертельный удар, он услышал голос с неба, говоривший ему: Авраам, Авраам, не рази своего сына и не делай ему никакого зла, я знаю теперь, что ты не пощадил бы своего сына из любви ко мне, и вот, раз ты так поступил и, чтобы повиноваться моему слову, не пощадил бы сына, я клянусь тебе собою, что благословлю тебя и умножу твое потомство, как звезды на небе и песчинки в море, что потомки твои будут побеждать всех своих врагов и все народы на земле будут благословенны в твоем семени, потому что ты повиновался моему голосу.

По смерти этого Авраама бог явился ночью сыну его Исааку и сказал ему: я — бог Авраама, отца твоего, не бойся ничего, ибо я с тобою, чтобы благословить тебя, я умножу потомство твое из любви к слуге моему Аврааму. В благодарность за это Исаак воздвиг здесь жертвенник явившемуся ему богу. После смерти этого Исаака сын его Иаков отправился однажды в Месопотамию искать себе подходящую жену; пройдя целый день и чувствуя усталость с дороги, он собрался вечером отдохнуть, прилег на земле, положил себе в качестве изголовья несколько камней, чтобы опочить, и заснул; во сне он увидел лестницу, которая поднималась над его головой и своим концом касалась неба; ему казалось, что он видит, как ангелы божьи восходят и нисходят по этой лестнице, и как на верхушке ее склонился сам бог, который говорит ему: я господь, бог Авраама, бог Исаака, отца твоего, я отдам тебе и твоему потомству всю страну, в которой ты находишься, твое потомство будет столь же многочисленно, как пыль над землей, оно распространится от востока до запада, от юга до севера, и все народы земли благословятся через тебя и твое потомство. Я буду твоим покровителем всюду, куда ты ни пойдешь, я выведу тебя целым и невредимым назад из этой земли, я не оставлю тебя, не исполнив всего того, что я тебе обещал. Пробудившись от этого сна, Иаков был охвачен страхом и воскликнул: как! истинно бог присутствует здесь, а я ничего не знал об этом, ах, как страшно это место! ведь это не что иное, как длань божья и врата небесные. Потом, поднявшись, он водрузил камень и возлил на него елей в память того, что с ним здесь приключилось; вместе с тем он дал обет богу, что если он вернется цел и невредим, то принесет ему в жертву десятину всего того, что у него будет. А вот еще одно прелестное видение, которое было ему несколько лет спустя, когда он взялся стеречь стада своего тестя Лавана, с которым он договорился, что в награду за свою службу получит весь пестрый приплод от овец. Обуреваемый стремлением к своей выгоде, как это вполне естественно, он страстно желал, чтобы его овцы дали большой приплод из пестрых ягнят, и вот с таким страстным желанием на сердце он видит раз ночью приятный сон: ему снится, что самцы покрывают самок и что все самки дают пестрый приплод. Восхищенному таким хорошим сном Иакову явился бог и сказал: взгляни, как самцы покрывают самок, посмотри — они пестрой масти, ибо я видел, — сказал ему бог, — кривду и обман, учиняемый тебе твоим тестем Лаваном; а теперь встань, — говорит ему бог, — уходи из этой страны и вернись в свою страну. Когда он со всей своей семьей и всем нажитым у тестя возвращался в свою страну, говорит священная история (или легенда), он имел ночью встречу с одним незнакомцем, и ему пришлось бороться с ним всю ночь до рассвета; незнакомец, не будучи в состоянии одолеть его, спросил его, кто он, и Иаков назвал свое имя. Тогда незнакомец сказал ему: отныне имя твое будет не Иаков, а Израиль, ибо ты оказался сильным в борьбе с богом и, стало быть, тем паче будешь силен в борьбе с людьми. Такой характер носили первые из этих воображаемых видений и божественных откровений; не следует судить иначе и о последующих. Спрашивается: где видимость божества в этих аляповатых сновидениях и пустых обманах воображения? Представьте себе, что к вам явится грубый, неотесанный деревенский парень или пастух вроде вышеупомянутого Иакова и станет вам рассказывать: я условился со своим тестем (или кем другим), что буду один стеречь его стада и моим вознаграждением будет весь пестрый приплод; в знак того, что бог благоволит мне и щедро вознаградит мою службу, бог явился мне во сне и сказал мне: я бог, уже явившийся тебе в таком-то месте, я видел учиненную над тобой кривду и неправду, ты не будешь лишен своего вознаграждения, я исполню твои желания; следи и смотри, как самцы будут всходить на самок в твоих стадах, весь их приплод будет пестрой масти, и плата твоя велика будет. Представьте себе, повторяю, что кто-нибудь придет к вам в наше время и станет городить такую ерунду, причем будет действительно считать ее плодом божественного откровения и верить в явившееся ему видение. Не будете ли вы считать таких людей помешанными людьми, страдающими галлюцинациями, простофилями? Разумеется, мы будем считать их таковыми. Представьте себе, что эти люди будут продолжать в том же духе: ночью нам встретились какие-то незнакомцы, мы вынуждены были вступить с ними в поединок и всю ночь бороться с ними, и незнакомцы, не будучи в состоянии побороть нас, открылись нам, что мы боролись с богом (или богами). Представьте себе, что эти люди будут видеть в своей воображаемой победе (над богом) божественное предсказание или заверение от бога, что столь же победоносны они всегда будут в борьбе со своими врагами, — не будете ли вы смеяться над глупыми фантазиями этих жалких людей? Несомненно, мы только посмеемся над ними. Или представьте себе другой пример: несколько иностранцев, например, немцев или швейцарцев, придут в нашу Францию и, повидав самые прекрасные провинции королевства, объявят, что бог явился им в их стране, велел им отправиться во Францию и обещал отдать им и их потомкам все прекрасные земли, вотчины и провинции королевства от больших рек Рейна и Роны до океана, обещал им заключить вечный союз с ними и их потомками, умножить их потомство, сделать его таким же многочисленным, как звезды на небе и песчинки в море, и наконец благословить в них все народы земли, а в знак своего союза с ними велел им обрезать себя и всех младенцев мужеского пола, рождающихся у них и их потомства, и т. д. Найдется ли человек, который не станет смеяться над этим вздором и не сочтет этих иностранцев помешанными, людьми, страдающими галлюцинациями, безумными фанатиками? Разумеется, не найдется. Каждый лишь посмеется над всеми этими великолепными видениями и божественными откровениями, проведет несколько веселых минут. Нет никакого основания отнестись иначе, благоприятнее к рассказам якобы святых и великих патриархов Авраама, Исаака и Иакова о бывших им видениях и божественных откровениях — безразлично, верят ли они в них; так или иначе они заявляют о них. Эти рассказы их не заслуживают более серьезного отношения, чем бредни иностранцев, которые я привел вам в пример, и тоже были в действительности лишь заблуждением, самообманом, ложью и обманом. И не подлежит никакому сомнению, что, если бы эти три почтенных патриарха явились теперь к нам и снова поведали об этих своих видениях и божественных откровениях, мы не преминули бы высмеять их и считали бы все их воображаемые видения и божественные откровения не чем иным, как заблуждением, самообманом, ложью и обманом.

Я говорю о заблуждении и самообмане на тот случай, если бы эти люди произвели впечатление, что действительно верят в свои видения и откровения; в таком случае мы считали бы рассказчиков людьми, страдающими галлюцинациями, и простаками. Но мы увидели бы в них лжецов, плутов и шарлатанов, если бы получили другое впечатление об их личности и намерениях. Впрочем безразлично, намеревались ли патриархи обманывать других или же в первую очередь обманывали самих себя. Легко убедиться во вздорности и ложности всех этих мнимых видений и божественных откровений. Они сами достаточно изобличают себя тем, что даны только в пользу отдельных лиц и одного народа, построены на несправедливом и возмутительном пристрастии к отдельным народам и лицам, о котором я уже говорил выше. Нельзя поверить, что бог, предполагаемый бесконечно благим, совершенным и справедливым, мог когда-либо совершить и совершил или допустил такую возмутительную несправедливость, как столь пристрастное отношение к отдельному народу или к отдельным лицам. Мало того, эти видения и откровения сами себя изобличают также своим пустячным и ложным характером. Они достаточно изобличают себя также в трех других отношениях: 1) пошлым, позорным и смешным знаком мнимого союза бога с людьми; 2) жестоким и варварским обычаем кровавых закланий в жертву невинных животных, обычаем, учреждение которого Моисей приписывает самому богу, и жестоким и варварским повелением бога Аврааму заклать ему в жертву своего собственного сына; 3) явным неисполнением прекрасных и щедрых обещаний, которые бог, по словам Моисея, надавал трем названным патриархам. В самом деле: знак мнимого союза, или завета, носил совершенно пошлый и смешной характер, кровавые приношения в жертву невинных животных были варварской жестокостью, точно так же, как приказание отцу заклать в жертву своего собственного сына; и наконец грандиозные и заманчивые обещания бога патриархам остались безрезультатными и невыполненными. Все это является несомненными и очевидными доказательствами пустоты и ложности этих мнимых видений и божественных откровений.

Что касается знака мнимого союза между богом и упомянутыми тремя патриархами со всем их потомством, то он явно смешон, так как заключается в пустячном и смешном обрезании кусочка плоти или кожи с самой непотребной части человеческого тела. Как! всемогущий и премудрый бог забавлялся и забавляется тем, что заставил целый народ носить знак союза с ним на самой непотребной части человеческого тела! Бог установил этот знак в виде столь пустячного и смешного обрезания кусочка плоти, или кожи! Этому никак нельзя поверить. Если б всемогущий бог действительно остановил свой выбор на одном народе и захотел запечатлеть знак своего союза на теле людей, он несомненно выбрал бы более пристойный знак, более достойный и почетный, и несомненно также поместил бы его на самой благородной, значительной и видной части тела, чтобы этим особым проявлением своей благости сделать свой народ более прекрасным, совершенным, почтенным и значительным, чем все другие народы. Но выбрать вместо этого столь презренный и пошлый знак своего союза, как нас хотят уверить, и поместить его на самой непотребной части нашего тела! Нет, это не достойно величия и державного величества бога, и возмутительна даже самая мысль, что он мог когда-либо пожелать подобное.

XXIII

Во-вторых, что касается учреждения кровавого обычая приношения в жертву невинных животных, то так называемые святые и священные книги, содержащие вышеуказанные откровения, открыто приписывают его богу, равно как учреждение жертвенников и посвящение жрецов, долженствующих приносить на них жертвы. Как говорится в этих книгах и мнимых божественных откровениях, бог повелел, чтобы эти жрецы кропили вокруг его алтаря кровь приносимых ему в жертву животных, чтобы они убивали жертву, разрубали ее на куски и сжигали ее мясо на его алтаре. С своей стороны бог обещал, что ему будет очень приятен запах дыма от сожжения жертвы, принесенной ему таким образом. Согласно с этим в тех же книгах рассказывается, что Ной, выйдя после потопа здравым и невредимым из ковчега, в котором он находился вместе с женой и детьми и животными всех пород для спасения от потопа, немедленно воздвиг жертвенник, или алтарь, богу и в благодарность принес богу на этом алтаре в жертву животных. А бог, как сказано в этих книгах, засвидетельствовал, что ему очень приятен был дым этого жертвоприношения; поэтому бог обещал не проклинать более земли из-за людей, так как люди с юности своей склонны ко злу. Вот что, согласно тем же книгам, бог повелел в своем законе относительно приношения в жертву животных и относительно посвящения жрецов. Господь, — говорят эти так называемые святые книги, — беседовал с Моисеем и сказал ему: скажи сынам израилевым, чтобы они делали мне приношения; от всякого человека, у которого будет усердие, принимайте приношение мне... они устроят мне также святилище и скинию, чтобы я обитал среди них. И кроме того сделай мне также жертвенник из дерева ситтим длиною в пять локтей и шириною в пять локтей так, чтобы он был четырехугольный и высотой в три локтя. Возьми брата своего Аарона и детей его для совершения жертвоприношений. И сделай им священные одежды для славы и благолепия. А вот что ты должен совершить над ними, чтобы посвятить их на священство и на служение при жертвоприношениях: возьми одного тельца из стада и двух овнов без порока и хлебов пресных... приведи Аарона и его сыновей ко входу в скинию [собрания], потом возьми священные одежды и облеки Аарона в хитон и верхнюю ризу, в эфод и наперсник и опоясай его поверх прекрасным поясом из эфода; затем возложи на его голову тиару, а на тиаре укрепи диадему святости, возьми елей для помазания и возлей ему на голову; и приведи также сынов его и облеки их в одежды священнослужителей, опоясай поясами Аарона и его сыновей, возложи на них повязки, таким образом ты посвятишь их, и священство будет принадлежать им по уставу навеки. Когда это будет сделано, приведи тельца перед скинию [собрания], и возложат Аарон и сыны его руки свои на голову тельца, и ты заколешь тельца перед господом у входа в скинию. Затем возьми крови тельца и возложи перстом твоим на роги жертвенника, вылей всю остальную кровь у основания жертвенника, возьми весь тук, покрывающий внутренности, и сальник с печени, и обе почки и тук, который на них, и воскури их на жертвеннике; а мясо тельца, его кожу и нечистоты его сожги на огне вне стана, эта жертва будет для искупления грехов. И возьми одного овна, и возложат Аарон и сыны его руки свои на голову этого овна; и заколи овна и возьми крови его, и покропи ее на жертвенник со всех сторон; затем рассеки овна на части, вымой внутренности и голени его, положи их на рассеченные части и голову овна и сожги всего овна на жертвеннике. Это — жертва всесожжения, ты принесешь ее господу, благоухание этой жертвы будет для него очень приятно. Потом возьми другого овна, и возложат Аарон и сыны его руки на голову этого овна; заколи овна, возьми крови его и возложи на край правого уха и на большой палец правой ноги и окропи оставшейся кровью жертвенник со всех сторон; и возьми крови, которая на жертвеннике, и слей для помазания и окропи Аарона и одежды его, сынов его и одежды их вместе с ними, и таким образом они будут освящены и посвящены... И это будет устав вечный для Аарона и этих сынов... и тельца за грех приноси в жертву каждый день для очищения... Вот еще, — сказал он ему, — что будешь ты совершать на жертвеннике: ты будешь каждый день постоянно приносить в жертву двух агнцов, одного из них приноси в жертву утром, другого к вечеру... и я буду обитать среди сынов израилевых и буду им богом и т. д.

А вот еще что написано в этих же книгах относительно этого рода жертвоприношений. Воззвал господь к Моисею и сказал ему: объяви сынам израилевым и скажи им: когда кто из вас хочет принести жертву господу, приносите вашу жертву или дар из стад ваших, как из крупного скота, так и из мелкого; если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть приносит самца без порока, пусть добровольно приведет ее к дверям скинии [собрания] перед лицом господа и возложит руку свою на голову жертвы, и эта жертва будет принята от него и во очищение грехов его, и заколет он доброго тельца перед господом, сыны же Аарона, священнослужители, предложат его кровь и окропят ею жертвенник и все кругом; затем снимут кожу с жертвы и рассекут последнюю на части. Сыны Аарона, священнослужители, разведут на жертвеннике огонь и положат на огонь дрова; равным образом разложат они на дровах части животного, его голову и тук, и священнослужитель предложит все это в жертву господу на жертвеннике, где он их воскурит и сожжет в виде всесожжения; это жертвоприношение, совершенное таким образом, будет иметь очень приятное благоухание для господа. Если жертва всесожжения берется из мелкого скота, а именно из овец или коз, он принесет в жертву самца без порока, жертву зарежут на северной стороне от жертвенника перед лицом господа, и сыны Аарона, священнослужители, оросят кровью жертвенник и [все] кругом, затем жертву рассекут на части, отделив голову ее, нечистоты и тук, и священнослужитель разложит их на дровах, под которыми он разведет огонь. А внутренности и ноги он вымоет, затем он предложит все это в жертву, воскурит и сожжет все это на жертвеннике как жертву всесожжения, и это жертвоприношение, совершенное таким образом, будет иметь очень приятное благоухание для господа. А если он приносит господу в жертву всесожжения птицу, то пусть приносит в жертву горлиц или молодых голубей; пусть священнослужитель принесет их в жертву на жертвеннике, свернет голову жертвы ногтем, воскурит и сожжет ее на жертвеннике и выцедит ее кровь сбоку жертвенника; зоб с перьями он оторвет и бросит сбоку жертвенника там, где пепел, и надломит крылья жертвы, не отделяя их, и воскурит и сожжет их на дровах, что на огне. Это жертвоприношение, совершенное таким образом, будет иметь очень приятное благоухание для господа и т. д. В другой раз, как рассказывается в названных книгах, бог воззвал к Моисею и сказал ему: если кто-нибудь совершит проступок или грех против закона или против установленных его богом обрядов, то, в случае если это произошло по ошибке, пусть принесет господу жертву за грех свой, а именно овна без порока, пусть священник заколет овна господу в искупление его греха. Равным образом, если кто согрешит по неведению и совершит нечто, запрещенное законом, он принесет в жертву овна без порока, и священнослужитель, предлагая эту жертву богу, помолится за него, и грех его будет отпущен. И еще раз, как рассказывается в этих книгах, бог воззвал к Моисею и сказал ему: возвести сынам израилевым и скажи им: когда вы вступите в страну, в которой вам предстоит жить и в которой я водворю вас, и когда вы захотите принести господу жертву всесожжения, вы будете приносить ее животными как из крупного, так и из мелкого скота; при каждом ягненке вы будете приносить в жертву господу лепешку из пшеничной муки с известной мерой вина; при каждом баране вы тоже будете приносить в жертву лепешку из пшеничной муки с известной мерой масла и вина для возлияний; при каждом воле вы вместе с тельцом без порока будете приносить господу лепешку из пшеничной муки и известную меру масла и вина, — так вы будете поступать при закалывании в жертву каждого быка, каждого барана и каждого животного из мелкого скота, ягненка и козленка, и благоухание ваших жертвоприношений будет весьма угодно господу и т. д.

Все эти свидетельства, взятые из так называемого Писания и из вышеупомянутых мнимых божественных откровений, ясно и определенно говорят, что жестокие и кровавые заклания в жертву невинных животных были божественным установлением, во всяком случае в еврейском законе, и что так или иначе эти жертвы некогда были весьма угодны богу.

Но как же можно представить себе и поверить, что бог, предполагаемый бесконечно совершенным, бесконечно мудрым и благим, установил когда-либо столь жестокие и варварские жертвоприношения? Ведь это варварство и жестокость — убивать, закалывать и душить животных, не причиняющих никакого вреда. Ведь они так же чувствительны к боли и страданию, как мы, вопреки пустым, ложным и смешным утверждениям наших новоявленных картезианцев, видящих в животных только одни машины без души; на этом основании путем вздорного рассуждения о природе мышления (они утверждают, что материя не способна мыслить) эти картезианцы уверяют, что животные всецело лишены всякого чувства удовольствия и страдания. Смешной взгляд! Плохое правило и возмутительное учение! Ибо оно явно направлено к тому, чтобы заглушить в сердцах людей всякое чувство доброты, кротости и сострадания к этим бедным животным, и позволяет людям безжалостно мучить животных для своей забавы под тем предлогом, что животные не чувствуют причиняемой им боли, все-равно как машины, если их бросить в огонь и разбить вдребезги. Конечно, это возмутительная жестокость по отношению к бедным животным, которые тоже живут и умирают, как мы, тоже состоят из плоти, крови и костей, тоже имеют все жизненные органы и органы чувств — глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, ноздри, чтобы обонять и различать запахи, язык и нёбо, чтобы различать вкус мяса различных пород и вкус подходящей для себя пищи, ноги, чтобы передвигаться. К тому же мы видим у них все признаки и действия страстей, которые мы ощущаем в себе самих; поэтому приходится со всей несомненностью полагать, что они точно так же, как мы, чувствительны к добру и злу, т. е. к удовольствию и страданию. Они — наши слуги и верные товарищи в жизни и работе; поэтому мы должны кротко обращаться с ними. Да будут благословенны народы, которые обращаются с ними мягко и кротко и чувствуют сострадание к их лишениям и страданиям. Но да будут прокляты народы, которые жестоко обращаются с ними, мучают их, любят проливать их кровь и горят желанием есть их мясо. В некоторых местах апокрифических писаний сказано, что с самого начала в сердце Адама было заронено дурное семя злобы, семя злого посева. Действительно, кажется, это дурное семя злобы, это семя злого посева по сию пору обретается в сердцах всех людей и заставляет их находить каждодневно удовольствие в том, чтобы делать зло, и в частности проявлять свою жестокость на этих бедных бессловесных и кротких животных, мучить их, безжалостно убивать, душить и закалывать, как они делают это изо дня в день, чтобы доставить себе удовольствие поесть их мяса. Что касается меня, то хотя я на себе самом достаточно ощущаю дурное влияние и дурные результаты этого проклятого семени злого посева, я тем не менее могу сказать, что никогда не испытывал такого отвращения, как тогда, когда мне в некоторых случаях приходилось зарезать или велеть зарезать курицу или голубя или отдавать на убой свиней. Заявляю, что делал это всегда только с большой неохотой и отвращением, и, если бы во мне была хотя бы капля суеверия и склонности к религиозному ханжеству, я непременно присоединился бы к тем, которые дают религиозный обет никогда не убивать животных и не есть их мяса. Я ненавижу уже один вид скотобоен и всегда с ужасом думал о той возмутительной резне и заклании в жертву невинных животных, которое устроил царь Соломон при посвящении своего храма, — он приказал заколоть до двадцати двух тысяч быков и сто двадцать тысяч баранов и овец. Какая зверская бойня! Сколько пролитой крови! Как представить себе, как поверить, что богу, бесконечно великому и мудрому, угодно было взять в качестве своих жрецов только мясников и живодеров и сделать из своей скинии, из своего храма сплошную живодерню? Как представить себе, как поверить, что ему приятно было зрелище жестокого избиения стольких невинных животных? Как представить себе и поверить, что ему приятно было зрелище их проливаемой крови и их жалкого издыхания? И наконец, как представить себе и поверить, что ему приятен был запах и дым такого количества сжигаемого мяса? Если это было бы так, — а так уверяют вышеупомянутые книги и мнимые божественные откровения, — то можно было бы с полным правом сказать, что не было никогда такого кровожадного тирана, такого лютого и дикого зверя, как этот бог. Но возмутительно и совершенно недостойно думать так о существе, которое предполагается бесконечно совершенным, всеблагим и премудрым. Отсюда ясно следует, что учреждение жертвоприношений приписывается богу ложно и что мнимые откровения, в которых оно приписывается ему, ложны, т. е. являются только заблуждением и иллюзиями, обманом и шарлатанством. А это ясно показывает, что такие жертвоприношения, так же как и все прочие, являются лишь человеческим установлением и выдумкой.

XXIV

Вот как один здравомыслящий автор описывает происхождение этого отвратительного обычая приносить в жертву невинных животных: «Историки говорят, что первые обитатели земли две тысячи лет жили растительной пищей, т. е. земными плодами и злаками, причем приносили в жертву богу первые плоды; пролить кровь животного, даже в виде жертвоприношения, считалось неискупаемым преступлением, а тем паче есть мясо животных. И вот,— прибавляет этот автор, со слов упомянутых историков, — первый бык был убит в Афинах при следующих обстоятельствах. Жрец этого города, по имени Дием, однажды совершал обычное приношение плодов на алтаре, воздвигнутом на открытом поле, так как тогда еще не было храмов. Вдруг от пасущегося неподалеку стада отделился бык, подошел к жертвеннику и сорвал с алтаря пучок посвященной травы. Жрец Дием, разгневанный этим мнимым святотатством, выхватил меч у одного из зрителей и заколол им быка. Но, когда улегся его гнев, Дием понял, какое огромное преступление он совершил, и, страшась ярости народной, стал уверять народ, что ему явился бог и приказал ему принести в жертву этого быка и сжечь мясо его на жертвеннике, чтобы искупить грех быка, съевшего посвященные злаки. Набожная толпа, или вернее, — темная и невежественная чернь, поверила своему жрецу, как оракулу; быка прирезали на жертвеннике, развели огонь, и все присутствовали при этом новом жертвоприношении. С той поры афиняне стали ежегодно приносить в жертву быка, и от них, эта благочестивая жестокость распространилась не только по всей Греции, но и у всех народов мира. Впоследствии, — продолжает тот же автор, — случилось как-то, что жрец, совершая свое кровавое жертвоприношение, поднял с земли упавший с жертвенника кусок сварившегося мяса: обжегши себе пальцы, он машинально поднес их ко рту, чтобы успокоить боль. Как только он отведал сладость бычьего жира, которым были измазаны его пальцы, ему не только захотелось продолжения этого, но он дал также кусок другому жрецу, а тот в свою очередь поделился с другими, и все они, восхищенные этим новым лакомством, с жадностью принялись поедать бычье мясо. Вот откуда, — говорит тот же автор, — прочие смертные заимствовали этот жестокий и кровавый обычай убивать животных, чтобы лакомиться их мясом. Евреи, — продолжает он, — утверждают вопреки этим авторитетам, что дети Адама приносили в жертву живую тварь еще с самого начала мира, но, — прибавляет он, — известно, что в писаный закон, откуда они взяли этот факт, вкрался ряд ошибок».

«Древние, — продолжает наш автор, — говорят также, что первая коза, павшая от руки человека, была убита в отмщение за убыток, причиненный ею владельцу виноградника; прежде никогда не слыхали о таком нечестивом действии. Известно, — продолжает он, — что египтяне, самый древний и мудрый народ в мире, унаследовали от первых обитателей земли запрет убивать всякую живущую тварь; чтобы придать больше силы этому первоначальному закону природы, они изображали своих богов в виде животных, дабы простой народ, уважая эти священные символы, научился щадить жизнь животных и не причинять им никакого зла. Брамины восточной Индии не только не приносят в жертву животных, а строят для них больницы, как для людей; это считается у них весьма добродетельным делом. Во всех их городах множество пророков проводят жизнь в заботах о больных и раненых животных, которые не в состоянии прожить без помощи. Этот обычай у них не нов, они унаследовали его по традиции с незапамятных времен».

А вот что тот же автор говорит по тому же вопросу о евреях: «У евреев жрецы предлагали богу в жертву животных разных видов, как-то: быков, овец; это предписано было в законе, полученном ими якобы от самого бога. Заколов жертву, жрецы проливали кровь ее вокруг жертвенника и окропляли ею главным образом четыре угла со всяческими церемониями. Потом, выпотрошив внутренности и содрав с животного шкуру, они сжигали мясо и жир на огне, разведенном на жертвеннике, и считали, что богу приятен дым этих жертвоприношений, что он доставляет богу большое удовольствие, как об этом сказано в их книгах».

Если рассказ этого автора о происхождении и развитии кровавого обычая приносить в жертву домашних животных и не обладает [всей] очевидностью и полной достоверностью, то нельзя отрицать, что он во всяком случае весьма правдоподобен. Что касается его указаний на мягкое и гуманное обращение первых людей с этими животными и на запрет убивать и зря мучить их, то несомненно эта мягкость и этот запрет вполне соответствовали здравому разуму и естественной справедливости и даже книге Бытия, в которой сказано, что вначале бог разрешил людям питаться только травами и земными плодами. Зато лишены всякого правдоподобия и всякого разумного и справедливого основания мнимые божественные откровения относительно жестокого и варварского обычая приносить в жертву невинных животных. Эти жертвоприношения являются только варварством и жестокостью. Отсюда ясно, что они проистекают только от неразумия и злобы человеческой, а никак не являются божественным установлением.

До чего однако люди были безумны и слепы, если думали почтить таким образом бога и доставить ему приятное! Не были ли они безумцами и слепцами, считая, что богу будет приятно видеть проливаемую кровь бедных животных и сжигание их мяса? Не были ли они безумцами и слепцами, думая успокоить его гнев и заслужить его милости этими отвратительными жертвоприношениями? Напротив, это должно было бы лишь вызвать его гнев и навлечь на людей его возмездие и проклятие. Кому пришло бы в голову почтить искусного и выдающегося мастера и сделать ему приятное, разрезая и сжигая на его глазах самые прекрасные его произведения, под предлогом принесения их ему в жертву? Кому пришло бы в голову почтить государя или князя и сделать ему приятное, разрывая и сжигая на его глазах под предлогом принесения ему в жертву все, что есть самого прекрасного и ценного в его дворце? Конечно, нет таких безумцев, никто не поступит таким образом, никому даже не придет в голову подобная мысль. Чем же объясняется это безумие людей, считающих, что они почитают бога и угождают ему, когда раздирают, убивают и сжигают его собственные творения под предлогом принесения их ему в жертву? Чем объясняется в наше время безумие и ослепление наших христопоклонников, полагающих, что они доставляют высшую честь и высшее удовольствие своему богу отцу, предлагая и принося ему в жертву каждодневно не более и не менее как его собственного божественного сына в память его позорной и жалкой смерти на кресте? Как могут они, повторяю, считать, что почитают бога и угождают ему, предлагая ему таким образом в жертву его собственного сына? Разумеется, это возможно только в результате крайнего ослепления и умопомрачения.

Вот что говорит Монтэнь: «На мой взгляд, — говорит он, — древние думали, что возвеличивают бога, приравнивая его к человеку, наделяя его человеческими способностями, прихотями и низменными потребностями, предлагая ему в пищу мясо, увеселяя его нашими плясками, ряжением и фарсами, предлагая ему наши одеяния для одежды, наши дома для жилища, услаждая его запахом благовоний и звуками музыки, празднествами и цветами. Приспособляя его к нашим порочным страстям, они льстиво приписывают его правосудию бесчеловечную мстительность и увеселяют его зрелищем разрушения и разорения того, что он сам создал и охранял. Так поступил, например, Тиберий Семпроний, предав огню в жертву Вулкану богатую военную добычу и оружие, захваченное им у неприятеля в Сардинии. Павел Эмилий принес в жертву Марсу и Минерве добычу, захваченную им в Македонии. Александр, придя к Индийскому океану, бросил в его воды в честь Фетиды несколько больших золотых сосудов, кроме того устроил на своих алтарях бойню не только невинных животных, но и людей. Таким образом, — говорит наш автор, — у многих наций, и в том числе у нашей, были в обычае человеческие жертвоприношения, причем ни одна нация, по его мнению, не представляет исключения из этого правила. Геты, — говорит он, — считают себя бессмертными; умереть значит для них лишь отправиться к своему богу Замолксису. Каждые пять лет они отправляют к нему кого-нибудь из своей среды, чтобы снабдить его всем необходимым, Аместрис, мать Ксеркса, состарившись, приказала однажды похоронить заживо четырнадцать отроков из знатнейших персидских семейств; это была жертва какому-то высшему богу, согласно религии страны. Еще поныне идолы Фемикститана окрашиваются кровью малых детей, им угодны только жертвы из этих чистых детских душ. Справедливость, — говорит автор, — алчет крови невинных. Точно так же карфагеняне приносили в жертву Сатурну своих собственных детей, а бездетные покупали для этой цели чужих детей; отец и мать обязаны были с веселым и довольным видом присутствовать при обряде жертвоприношения. Жители Перу приносили в жертву своим богам все, что у них было наиболее прекрасного и ценного: золото и серебро, зерно, воск и животных. Обычно они приносили в жертву не менее ста овец различной масти с совершением разных обрядов. Ежедневно они приносили в жертву солнцу стриженного барана, облачали его в красную рубаху и предавали огню. Но, — говорит он, — не было ничего ужаснее человеческих жертвоприношений в Перу и в еще большей мере в Мексике. В Перу приносились в жертву дети от 14 до 10 лет, причем главным образом ради успеха инки в его военных предприятиях; в день венчания инки на царство приносили в жертву двести детей. Приносили в жертву также много девушек, — причем брали их из монастырей, — во славу инки. Когда инка тяжело заболевал без надежды на выздоровление, перуанцы приносили его сына в жертву солнцу или своему богу Виракока, умоляя его удовольствоваться сыном вместо отца. Мексиканцы же приносили в жертву только военнопленных. Они ставили их одного за другим на колени перед вратами своего храма, затем жрец обходил их с идолом их бога и, показывая его, каждому говорил: вот твой бог. Затем их отводили на место, где должно было произойти их убиение, там их ожидали предназначенные для этого обряда шесть самых рослых жрецов в таком наряде, что их можно было скорей принять за дьяволов, чем за людей».

Согласно донесению посланников при мексиканском царе, этот государь ежегодно приносил в жертву пятьдесят тысяч военнопленных и постоянно вел войну с тем или другим из соседних народов, чтобы всегда иметь материал для своих человеческих жертвоприношений. Мурад, — говорит Монтэнь, — принес при взятии Истма в жертву душе своего отца шестьсот молодых греков, чтобы кровь их служила умилостивлением для искупления грехов умершего. Китайцы приносили жертвы не только своим богам, но также дьяволам, хотя знали, что дьявол зол и проклят; они приносили ему жертвы для того, чтобы он не причинял вреда им лично и их имуществу. В Калькутте поступали таким же образом. Жители Мартиники поклоняются дьяволам, хотя считают их виновниками всего зла; они приносят им жертвы и строят им храмы в большем количестве, чем самому творцу. Японцы тоже поклоняются дьяволу, как и туземцы Америки, и приносят ему жертвы не для того, чтобы получить от него какие-нибудь благодеяния, а для того, чтобы он не делал им никакого зла. Наши древние галлы, обитатели нашей Франции, не были в этом отношении мудрее других наций, так как тоже приносили своим богам человеческие жертвы. Лица, пораженные тяжелой болезнью, приносили человеческие жертвы или давали обет сделать это. Обряд жертвоприношения выполняли тогдашние жрецы-друиды, — галлы верили, что, принеся в жертву богам жизнь человека, можно успокоить их гнев и спасти другого человека; жертву либо сжигали живьем, либо пронзали стрелами. Поэтому, когда кто-нибудь из галлов опасно заболевал, к нему призывали друидов, которые приносили в жертву Дрию, богу преисподней и врагу жизни, одного из заслуживших смерть преступников или, за отсутствием такового, другого несчастного; галлы верили, что для жаждущего человеческой крови бога будет довольно смерти этого человека и жизнь больного будет сохранена. Плутарх правильно заключает по этому поводу, что лучше было бы людям никогда не знать богов, чем верить, как это имело место, что некоторые боги жаждут человеческой крови и упиваются ею.

В самом деле, — как говорит Монтэнь, — странной фантазией было платить за милость богов нашим горем, как делали например карфагеняне, приносившие в жертву Сатурну своих собственных детей; бездетные покупали чужого ребенка и сжигали его живьем, причем отец и мать обязаны были с веселым и довольным видом присутствовать при этом жестоком обряде. Точно так же лакедемоняне для услаждения своей Дианы истязали юношей, бичевали их порой до смерти. Религия, — говорит Монтэнь, — способна была внушить людям столько великих и жестоких зол: tantum religio potuit suadere malorum (Лукреций). Дико было, — продолжает он, — благодарить Зодчего разрушением его постройки и карать безвинных, чтобы этим предотвратить кару, заслуженную виновными. Дико было думать, что заклание и смерть бедной Ифигении очистит греческое войско от его вины. А что сказать о великих душах обоих Дециев, отца и сына, прекрасных и благородных, которые бросились на верную смерть в самую гущу неприятельских рядов, чтобы умилостивить богов в пользу римлян! Какая чудовищная несправедливость, — говорит Монтэнь, — со стороны богов не пожелать смилостивиться над римским народом иначе, как только ценой жизни обоих этих великих людей! Какое безумство со стороны людей верить, что богов может успокоить только насильственная смерть невинных! Какое безумство, — повторяю, — и ослепление с их стороны думать таким образом и совершать такие ужасные зверства под знаменем религии! Однако ведь их внушает именно религия, безрассудная вера в богов; это она заставляет поступать так. Так что можно сказать: сама религия часто учит людей злу и заставляет их совершать под предлогом благочестия нечестивые и возмутительные деяния. Как говорит Лукреций: «Часто религия сама порождала эти преступные и нечестивые деяния», или в другом, уже цитированном мной стихе: «столько зол в состоянии была религия внушить людям!» Плутарх был совершенно прав, что гораздо лучше было бы людям никогда не знать богов, чем совершать столько безумств и злодейств под предлогом почитания богов, страха перед ними и служения им. Виновниками всех этих великих зол являются те, которые заставляют почитать богов. Этому не следует удивляться, ибо сказано, что нечестие распространилось на всю землю от самих пророков Иерусалимских. Наши христопоклонники еще не вполне свободны от этого безумного убеждения в действительности и силе кровавых жертвоприношений: хотя теперь они уже не совершают жертвоприношений, они то-и-дело оправдывают тех, которые совершали их в прежние времена, а также закон, предписывавший эти жертвоприношения; они даже верят, что неизмеримые заслуги [пролитой] крови их бога-спасителя Иисуса Христа отпустили им грехи их и вернули им милость их бога. Иисус Христос, — утверждают они, — сам предложил себя в жертву на кресте для отпущения им грехов их. Отсюда утверждение, что этот мнимый божественный спаситель омыл их в своей крови от скверны их грехов и что он примирил их с богом заслугами своей [пролитой] крови и смерти. Христопоклонники доходят даже до утверждения, что по этому закону, принимаемому ими за божественный, все должно очищаться кровью и что для людей не было бы отпущения грехов без пролития крови их божественного спасителя. Они приписывают самому богу желание принести в жертву своего божественного сына руками самих же людей, которые так оскорбили бога своими прегрешениями; эта жертва должна была успокоить гнев бога против людей за все допущенные ими ослушания его и за все грехи, которые они еще совершат до конца веков. Как сказано выше, со стороны язычников было великим безумством считать, что только наказание невинных может смягчить гнев богов против виновных, — так говорит Монтэнь; какое же безумство со стороны христиан верить, что их бог-отец смилостивился над людьми только через наказание своего божественного сына, только через его кровавую смерть! Какое безумство думать, что он не смилостивился бы над ними, если бы они не преследовали, не терзали и не подвергли позорной, отвратительной и жестокой смерти его возлюбленного и единственного божественного сына, их бога и спасителя! Какая глупая мысль! Какое безумие, — повторяю, — даже помыслить о такой чудовищной несправедливости богов, о том, что бог может смилостивиться над грешными людьми только через наказание своего невинного и божественного сына, через его кровавую и позорную смерть! Мне нехватает слов, чтобы выразить этот предел безумия. И однако религия заставляет наших христопоклонников верить в это; правда, она не велит им совершать кровавые и жестокие жертвоприношения, как в прежние времена, однако она учит их одобрять эти жертвоприношения в прошлом и поклоняться жертве, принесенной в лице самого бога, она заставляет верить в самые нелепые и смешные вещи, какие только можно себе представить, — я докажу это подробнее в дальнейшем изложении.

XXV

Вернемся к мнимому приказанию, данному богом Аврааму, — принести ему в жертву своего единственного сына. Признаюсь, оно не должно казаться слишком странным нашим христопоклонникам, поскольку они верят, что этот же бог велел своему собственному божественному сыну принести себя в жертву для спасения людей и что это веление действительно было исполнено. Но не ужасно ли по существу это мнимое повеление? Как может отец и вообще любой здравомыслящий человек вообразить, что подобное внушение или веление может исходить от бога, т. е. от существа бесконечно совершенного, всеблагого и премудрого? Это было бы непостижимо, если бы мы не видели на других примерах, что суеверие может внушать людям самые жестокие и бесчеловечные чувства и что в своем ослеплении вздорным, ложным и злосчастным предлогом религии люди способны решительно на все; даже совершая самые предосудительные и возмутительные поступки, они воображают, что выполняют самые достойные и добродетельные дела. Примером является тот же Авраам: он, ни с кем не советуясь относительно своего сна или, если угодно, видения, без всяких колебаний тотчас же собрался выполнить это мнимое приказание и искусно или, вернее, глупо и неосторожно придал характер благочестия делу, которое должно было бы внушать ему ужас.

Вот какое обращение к Исааку вкладывают в уста Аврааму, сделавшему уже все приготовления для жертвоприношения. Сын мой, — якобы сказал он ему, — я воссылал богу горячие молитвы, чтобы он дал мне тебя, со дня твоего рождения я окружил тебя всем возможным попечением, я считал пределом моих желаний видеть тебя достигшим зрелого возраста и оставить тебя после моей смерти наследником всего моего достояния. Но богу, давшему мне тебя, угодно теперь, чтобы я потерял тебя, — поэтому великодушно предоставь принести себя ему в жертву. Окажи ему, сын мой, этот почет и послушание в благодарность за милости, которые он даровал нам во время мира, и за его поддержку во время войны. Так как ты рожден только для того, чтобы умереть, какой конец может быть для тебя более возвышенным, чем быть принесенным в жертву собственным отцом верховному владыке вселенной? Бог желает положить предел твоей жизни не на одре болезни и не от раны на войне или от какого-либо другого несчастного случая, которым столь подвержены люди, он считает тебя достойным отдать ему душу среди молитв и жертвоприношений, чтобы всегда принадлежать ему. Таким образом, ты утешишь мою старость, доставив мне поддержку бога вместо той поддержки, на которую я мог надеяться от тебя, воспитав тебя с таким старанием. Исаак, достойный сын столь замечательного отца, выслушал эту речь не только без удивления, но даже с радостью и ответил, что он был бы недостоин родиться, если бы отказался повиноваться отцовской воле, особенно раз она согласна с волей божьей. Сказав это, он устремился к жертвеннику, чтобы подвергнуться закланию. И эта великая жертва, говорит еврейский историк Иосиф, совершилась бы, если бы бог не воспрепятствовал этому.

Вот несомненно довольно красивое и благоприятное толкование, красивый и благоприятный предлог для того, чтобы благочестиво, в страхе божьем исполнять подобные повеления. Вот каким образом невежественные и темные люди легко поддаются на обман, принимают зло за добро, если только оно облечено в некоторую обманчивую видимость добродетели и благочестия. По этому способу наши благочестивые христопоклонники придают благопристойную видимость благочестия всем пустым и суеверным обрядам и церемониям своей религии. Подобными речами, преисполненными пустого и обманчивого благочестия, они превозносят до небес пресловутую святость своих тайн и священнодействий. С помощью подобных пустых и смешных толкований они находят что им угодно в своем мнимом священном писании, вкладывают в него тот смысл, который им нужен, находят тайны там, где их нет, находят черное белым, белое — черным. При этом они главным образом ищут мистический, иносказательный смысл — тонкая выдумка их, которая служит им, как седло для всех лошадей или как обувь на обе ноги, подобно сандалии Ферамена. С помощью этого хитро выдуманного ими духовного и мистического смысла, они, как я уже сказал, придают какой им угодно смысл своему якобы священному писанию и находят в нем в аллегорическом и иносказательном виде все, что пожелают. Они походят в этом отношении на детей, слышащих в колокольном звоне те слова, которые им хочется услышать.

Точно так же как глупо было бы для взрослых людей серьезно останавливаться на тех словах, которые дети слышат в колокольном звоне, или на разговорах детей во время их игр и шалостей, — так же глупо было бы для людей умных и просвещенных серьезно останавливаться на том, как наши христопоклонники вздорно и нелепо объясняют и толкуют так называемое священное писание в мистическом, аллегорическом и иносказательном смысле. Эти объяснения и толкования в сущности не что иное, как фикции их ума и пустые фантазии.

Возьмем пример: пусть кому-нибудь в наше время пришло в голову, что бог велел принести ему в жертву своего единственного сына, как это якобы случилось с Авраамом. Я уверен, что если этот человек обратится за советом к самым набожным из наших христопоклонников, они все до единого ужаснутся такой фантазии, увидят в ней только фантасмагорию, дьявольское искушение и наваждение; каждый из них скажет этому человеку, чтобы он отбросил от себя эту мысль и посоветует ему взять себя хорошенько в руки. Если, несмотря на такое предостережение, эта особа все же окажется столь безумной, что исполнит этот воображаемый приказ бога, то представьте себе, какие это вызовет толки и как поступит с ним правосудие. По этому примеру судите, можно ли считать божественными откровения, приказывающие приносить подобные жертвы. Сами христопоклонники отнесутся к такому видению, фантазии или откровению как к иллюзии и дьявольскому искушению; они сами сочтут злодейством, достойным примерного наказания, если найдется столь безумный отец, который зарежет своего ребенка под предлогом принести его в жертву богу и исполнить приказание, полученное от бога. А если так, то как же наши христопоклонники могут в случае с этим Авраамом усматривать в якобы полученном от бога приказании принести ему в жертву своего сына действительно божественное откровение, и как могут они считать слепое повиновение Авраама в этом случае величайшим подвигом и героизмом и поэтому сугубо достойным божьей благодати и благословения? Это не вяжется одно с другим и само себя опровергает; нет надобности в дальнейшем рассуждении, чтобы показать всю ложность этих якобы божественных откровений. К тому же, в некоторых так называемых священных книгах пророков говорится, что бог уже начинал осуждать эти жестокие и кровавые жертвоприношения. Доказательство — слова пророка Исайи, обращавшегося к своему народу так, словно его устами говорил сам бог. К чему мне, — говорит Исайя от имени бога, — множество жертв ваших, я пресыщен всесожжениями овнов и туком и кровью ваших быков, ваших баранов, ваших тельцов, ваших козлят и ваших ягнят. Не приносите мне более ваших жертвоприношений. Ваши курения мне противны, я ненавижу ваши празднества и торжества и не могу их больше терпеть. То же самое мы находим почти в тех же выражениях у пророков Иеремии и Амоса, а также в псалме царя Давида, который наши христопоклонники ежедневно поют в своих церквах. Там бог говорит тому же народу: неужели вы думаете, что я буду есть мясо быков и пить их кровь? Другими словами, как можете вы иметь столь грубое представление о боге и думать, что он станет есть мясо быков и козлов и пить их кровь? Воздавайте хвалу господу, — говорит он, — воссылайте с верой ваши желания богу, взывайте ко мне во дни своей печали, этим вы воздадите мне хвалу, а я поддержу вас в вашей нужде. Несомненно, эти якобы божественные откровения совершенно противоположны тем, которые были даны Аврааму и Моисею, так как бог осуждает и отвергает здесь то, что установил в откровениях этим последним. Откуда такая перемена в существе незыблемом и бесконечно совершенном? Неужели оно через тысячу лет надумало изменить то, что плохо установило? Можно ли сказать о нем, как обычно говорят о легкомысленном и непостоянном человеке: он делает нечто, потом разрушает это, затем снова берется за то, что оставил: destruit, repetit quod nuper amisit? Пусть наши христопоклонники остаются при этом мнении, если это им угодно, оставим им это безумие, если оно нравится им; если же нет, пусть они признают вместе с нами вздорность и ложность этих мнимых божественных откровений, противоречащих друг другу, сами себя уничтожающих и столь мало соответствующих державному величеству и бесконечному совершенству бога. Гораздо разумнее поступил Нума Помпилий, второй царь римлян: чтобы научить свой народ мирным и приятным обычаям, он установил только жертвоприношения из вина, молока, муки и т. п. продуктов, сопровождаемые танцами и увеселительными песнопениями.

XXVI

А вот еще наглядное доказательство ложности этих якобы божественных откровений: это — невыполнение тех грандиозных обещаний, которыми сопровождались эти откровения. Ибо нельзя поверить, что всемогущий и всеблагий бог не желает или не желал выполнить обещания, которые он действительно дал, неоднократно повторял и даже клятвенно подтвердил. А между тем несомненно и совершенно очевидно, — об этом свидетельствует история и даже те же так называемые священные книги, — что обещания, якобы данные богом вышеназванным патриархам и приводимые в этих книгах, никогда не были выполнены и т. д. Чтобы вполне убедиться в этом и в силе этого доказательства, надо заметить, что эти обещания касаются главным образом трех пунктов:

1. Бог обещает сделать потомство этих патриархов более многочисленным, чем все прочие народы на земле; ибо определенно сказано, что бог умножит потомство патриархов, сделает его равным числу звезд на небе, песчинок в море и пылинок на земле, так что оно будет многочисленнее и могущественнее всех других народов на земле. 2. Бог обещает сделать народ, возникший из их потомства, самым счастливым, святым и победоносным из всех народов на земле; в этих обещаниях определенно сказано, что бог будет оказывать им совершенно особое покровительство, благословит их преимущественно перед всеми другими народами, уделит им самые чрезвычайные милости свои и только во имя их благословит другие народы; сказано, что он возвысит их, вознесет их в славе и чести превыше всех других народов; наконец там говорится также, что он даст им и победу над всеми врагами, обратит последних в бегство, расстроит их ряды, а владычество потомков патриархов распространит от запада до востока, от севера до юга. 3. Бог обещает сделать свой союз с потомками патриархов вечным — определенно сказано, что он заключит с ними вечный союз и что они всегда будут владеть страной, которую он даст им.

Не подлежит сомнению, что все эти мнимые обещания никогда не были исполнены. Во-первых, бесспорно, что еврейский народ, или народ Израиля, — а только его можно считать потомками патриархов Авраама, Исаака и Иакова и только на нем должны были осуществиться эти обещания, — никогда не был столь многочисленным, чтоб его можно было сравнивать в этом отношении с другими народами земли, а тем более с песчинками в море или пылинками на земле; он также не умножился за двести или триста лет своего пребывания в Египте в такой мере, как это говорится в его истории (это вообще совершенно неправдоподобно), — во всяком случае невозможно сравнение между этим ростом и песчинками в море и пылинками на земле. Если бы этот народ действительно размножился в такой мере, как это полагалось ему по вышесказанным якобы божественным обещаниям, то несомненно для расселения его понадобилась бы вся наша земля, не меньше. А между тем даже тогда, когда он был всего многочисленнее, даже во времена своего наибольшего расцвета, он всегда занимал только небольшие области Палестины и окрестных стран; территория их представляет собой почти нуль в сравнении с обширным пространством, занимаемым на всех концах нашей земли множеством разных других областей, королевств и цветущих империй. Между территорией этого народа и хотя бы одним только французским королевством — такое отношение, как между провинциями Шампань и Пикардия и всей Францией. Итак ясно, что этот народ никогда не был особенно многочисленным, напротив — всегда был очень небольшим народом в сравнении с другими народами; значит, обещания, якобы данные богом о чудесном и беспредельном размножении этого народа, никогда не были осуществлены.

Во-вторых, не сбылись также обещания, что этот народ будет благословен преимущественно перед всеми другими народами мира и сподобится великих и обильных милостей божьих. Евреи одержали, несколько побед над своими врагами, опустошили их земли и взяли несколько городов их, они покорили или захватили силою оружия области Палестины и окрестных стран. Однако это не мешало тому, что почти все время они чаще всего терпели поражение от своих врагов и попадали в жалкое рабство к победителям. Одно время они мирно процветали под управлением некоторых своих царей, но это не помешало тому, что их царство было разрушено, они сами были уведены в плен и нация их была почти полностью истреблена римскими войсками при императорах Тите и Веспасиане. То, что осталось от этой жалкой нации, считается, как мы видим еще в настоящее время, самым ничтожным и презренным народом в мире, не имеющим нигде своей территории и своего государства. Значит, и с этой стороны обещания, якобы данные богом, никогда не были исполнены, — это очевидно. Наконец, в-третьих, не сбылись также обещания вечного союза, который бог должен был заключить с ними. Не видать и никогда не было видно никакого верного знака этого союза, напротив — налицо тот факт, что в течение многих столетий евреи не имеют своей территории, не имеют своей земли и не владеют той страной, которая, как они утверждают, обещана и дана им богом на вечные времена. «Всю землю, которую ты видишь, тебе дам я и потомству твоему навеки»... «Дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное; и буду им богом». Таким образом, эти мнимые обетования остались явно безрезультатными и неосуществленными; это — верный и наглядный признак их ложности, а следовательно также верное и наглядное доказательство, что они не исходят от бога. Это с очевидностью доказывает также, что так называемые святые и священные книги, в которых содержатся эти обещания, не были внушены богом, так как они содержат обещания, явно оказавшиеся ложными. А раз они не внушены богом, они никак не могут служить надежным доказательством истины, и следовательно наши христопоклонники напрасно выставляют их как непогрешимое свидетельство истинности своей религии.

XXVII. ЧЕТВЕРТОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

В качестве оснований веры и одного из доказательств истинности своей религии наши христопоклонники ссылаются также на пророчества. Они утверждают, что последние являются надежными свидетельствами истинности божественных откровений и наитий, так как только бог может с достоверностью предвидеть и предсказывать будущее задолго до его наступления. При этом они уверяют, что пророки действительно возвещали будущее задолго до его наступления. На это мнимое свидетельство истины ссылается один из апостолов Иисуса Христа, самый ретивый из христопоклонников.

Сначала он рассказывает, во что он верил, а также все самое изумительное, что он видел и слышал про своего учителя, самое достославное для него, а затем прибавляет еще одно свидетельство, как более солидное и надежное, в подтверждение своих слов и того, что он якобы сам видел и слышал. Мы имеем, — говорил он своим товарищам, — вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших... Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые божии человеки, будучи движимы духом святым.

Посмотрим же, что представляют собой эти мнимые пророки и божьи человеки, говорившие так по наитию святого духа, и следует ли придавать им такое значение, какое приписывают им наши христопоклонники. В сущности говоря, это несомненно были просто люди, подверженные галлюцинациям, фанатики, поступавшие и говорившие в аффекте, в порыве обуревавших их страстей и тем не менее воображавшие, что поступают и говорят по наитию духа божьего. Или же это были обманщики, которые прикидывались пророками и, чтобы легче водить за нос темных и простых людей, хвалились, что действуют и говорят по наитию духа божьего, хотя отлично знали, что ими руководит не дух божий, а дух лжи и обмана. Не подлежит сомнению, что среди них действительно были люди того и другого склада. Точно так же как теперь можно встретить людей, изображающих из себя сумасшедших и полоумных, не будучи ими, так и в то время были люди, подделывавшиеся под пророков и с этой целью подражавшие тому, что обычно говорили и делали так называемые пророки. Поэтому, если бы теперь среди нас появились такие мнимые пророки и даже самые знаменитые из пророков того времени, их несомненно приняли бы у нас просто за людей, подверженных галлюцинациям, за фанатиков или, как я уже сказал, за обманщиков и шарлатанов, ищущих только дураков, способных пойти на их удочку. Любопытное зрелище представляли бы в наше время эти мнимые пророки, забавно было бы теперь слышать их возгласы: «Так говорит господь». Они были бы посмешищем для людей, и несомненно сами наши христопоклонники смеялись бы над ними и не могли бы отрицать, что среди так называемых пророков прошлого времени некоторые были просто фанатиками или людьми, страдающими галлюцинациями, или же шарлатанами, сознательно злоупотреблявшими именем и авторитетом бога, чтобы обмануть других и добиться таким путем какой-либо личной цели. Это, — говорю я, — не могли бы отрицать и наши христопоклонники, так как из их якобы святых и божественных книг явно следует, что среди народа израильского было много лжепророков, которые осмеливались выступать от имени бога и заявляли: «Так говорит господь», заявляли это с такой беззастенчивостью и уверенностью, словно бог действительно беседовал с ними и действительно вложил в их уста эти слова. Это явствует также из тех резких упреков, которыми осыпали друг друга эти ложные пророки; один упрекал другого, что он ложно говорит от имени бога, сам бог, — говорят они, — делал такие упреки. «И было ко мне слово господне, — говорит один из этих мнимых пророков, — обратилось (оно) ко мне и мне сказало: ступай, скажи пророкам израилевым, этим пророкам, которые самовольно выступают с пророчествами. Пойди и скажи: слушайте слово господне. Так говорит господь бог. Горе безумным пророкам, которые водятся своим духом и ничего не видят. Твои пророки, Израиль, как лисицы в пустынях они видят пустое, угадывают и предвещают ложь, говорят: «господь сказал это», хотя господь вовсе не посылал их и вовсе не беседовал с ними; тем не менее они всегда упорствуют и обнадеживают, что ложь их сбудется. А посему, — говорит господь, — я наложу свою руку на этих пророков, видящих пустое и пророчествующих только ложь: в совете народа моего они не будут, и в список дома израилева они не впишутся и не будут иметь доли в наследии своих отцов, потому что они соблазняют мой народ, и вы узнаете таким образом, что я есмь господь бог. Пророк и жрец, — говорил другой, — осквернились и развратились в своих нравах. Я нашел, — говорит господь,— зло, которое они творят в доме моем и среди моего народа, я не посылал их, они сами побежали, я не говорил им, а они пророчествовали. Я видел, — продолжает он, — в пророках Самарии безумие: они пророчествуют именем Ваала и вводят таким образом в заблуждение мой народ Израиля. А у пророков Иерусалима я видел (это все говорит бог устами этого пророка) нечестие подобно тому, как у прелюбодеев; они ходят во лжи, поддерживают злодеев, терпят непорядки и смуту. Поэтому никто не исправляется от своих пороков и злых влечений, все они стали такими же порочными и развратными, как некогда жители Содома и Гоморры. Поэтому, — продолжает этот пророк, — бог говорит об этих дурных пророках: я накормлю их полынью и напою их желчью и погублю их, ибо от пророков Иерусалимских нечестие распространилось по всей земле.

А вот еще что, — согласно тому же пророку, — говорил бог его устами: пророки — сказал он, — ложно пророчествуют от моего имени, я не посылал их и не беседовал с ними, они возвещают только ложные видения, пустые предсказания и коварные обольщения их сердец. Вот почему господь говорит: эти пророки, пророчествующие от моего имени и не посланные мною, погибнут от меча и голода. Не слушайте своих пророков — говорил он, обращаясь к народу, — не слушайте своих гадателей, своих сновидцев, своих ясновидцев, они пророчествуют вам только ложь, ибо я не посылал их, — говорит бог. Они ложно пророчествуют от моего имени. Поэтому не слушайте их слов. Точно таким же образом он предостерегал их и в другом случае. Вот что, — по словам Иеремии, — говорит господь Саваоф, бог Израиля; да не обольщают вас пророки ваши, и гадатели ваши, которые среди вас; не останавливайтесь попусту на снах, ибо они ложно пророчествуют от моего имени, я не посылал их. Наконец тот же пророк, оплакивая злосчастное разрушение Иерусалима, некоторым образом приписывает вину в его несчастьи этим лжепророкам. Пророки твои, — говорит он в своем Плаче, — вещали тебе ложные и сумасбродные видения, они внушали тебе ложные надежды и не раскрывали твоего беззакония, чтобы вызвать в тебе чувство раскаяния, которое, быть может, предотвратило бы твое несчастье. А Иисус Христос определенно сказал своим ученикам, что восстанут многие лжепророки и прельстят многих: они даже дадут столь великие знамения и чудеса, что в состоянии будут ввести и заблуждение, если возможно, и избранных. Поэтому он предупреждал их: берегитесь, чтобы не прельстили вас. Первые составители этих якобы божественных законов отлично знали, как легко прикрыться именем и авторитетом бога, чтобы импонировать таким образом невеждам и простым людям; они предвидели также, что после них не преминут явиться подобные им, которые пожелают поступать по их примеру и тоже будут выдавать себя за пророков господа. Поэтому они предписывали сурово карать тех, кто вздумает выдавать себя за пророков и выступать от имени бога против того, что [составители] сделали и установили. Так постановил архипророк евреев Моисей в своем законе, который считается данным от бога. Если восстанет среди вас какой-нибудь пророк и заявит, что ему был сон или видение, или божественное откровение, чтобы увлечь вас на служение и поклонение иноземным богам и богам, которых вы не знаете, и если с целью убедить вас в истинности своих слов он предскажет вам какое-нибудь знамение или чудо, которое действительно наступит, как он вам предсказал, — вы тем не менее не верьте словам этого пророка, этого сновидца и ясновидца, ибо это ваш бог делает попущение, чтобы испытать вас и увидеть, действительно ли вы любите его от всего сердца. А пророка того или сновидца, или ясновидца вы предадите смерти, вы не пощадите его, не будете иметь к нему сострадания, каждый из вас тотчас бросит в него камень, и он будет убит на месте за то, что хотел отвратить вас от служения вашему богу.

А вот что говорит тот же закон, тот же Моисей в другом месте: господь, — говорит он, — воздвигнет тебе другого пророка, как я, из среды братьев твоих; Моисей имел в виду Иисуса Навина, своего преемника. Слушайте его, — сказал он им. А вот как он передаст слова, с которыми обратился к нему бог: я воздвигну им пророка из среды их братьев, такого, как ты; я вложу слова мои в уста его, и он будет говорить им то, что я ему повелю. А кто не послушает слов моих, которые этот пророк возвестит от моего имени, с того я взыщу. Но пророка, который дерзнет говорить от моего имени и говорить то, чего я не повелел ему говорить, или пророка, который будет говорить от имени другого бога, такого пророка предайте смерти. А вот что говорится в этих книгах о том, каким образом бог якобы говорил и давал узнать себя своим пророкам. Бог сошел в облачном столпе, стал у входа в скинию и позвал Аарона и его сестру Марию [Мариам]; он обратился к ним со следующими словами: Слушайте слова мои: если есть среди вас какой-либо пророк господень [в тексте: «пророки»], я откроюсь ему в видении и буду говорить с ним во сне; но не так с рабом моим Моисеем, который верен (мне) во всем доме моем, я говорю с ним устами к устам, и он видит меня действительно и явно, а не только в сумерках и видениях. Как же, — сказал он им, — вы не убоялись говорить против Моисея, раба моего! Таким образом, в ночном видении и сне он явился Аврааму, когда велел ему пойти из своей страны; в ночном видении и сне он явился Аврааму также тогда, когда велел ему пойти и принести в жертву сына своего Исаака. И наконец таким же образом он явился ему и говорил с ним, когда велел ему итти в Египет. Точно таким же образом он говорил Натану и Самуилу. Исайя сам называет эти пророчества видением. Иеремия называет их ложными видениями и призрачными гаданиями. Иезекииль, Даниил, Осия и все другие мнимые пророки называют свои пророчества видениями, бывшими у них чуть ли не только ночью во сне. Оттого и в книге Иова сказано, что бог говорит в ночном видении, во сне; когда сон нисходит на людей и они дремлют на своем ложе, тогда он отверзает их уши и говорит с теми, кого желает наставить. А великий Павел, сосуд избрания, рассказывая о своем восхищении на небо, говорит, что не знает, было ли это в теле или в духе, говорит, что он был восхищен на небеса и при этом видел и слышал изумительные вещи, которые человеку не дано выразить словами. Что касается того, каким способом эти мнимые пророки получали свои мнимые видения и божественные откровения и вещали о них, то обычно делалось это в такой же манере, с таким же исступлением, с такими же ужимками и жестами, какие обычно видят у фанатиков. Жрецы или сивиллы, точно так же как все другие пророки и пророчицы язычников, делали предсказания и произносили прорицания в порыве какого-то экстаза, прерывистым голосом и в резких конвульсиях, подобных судорогам одержимых. Точно так же обстояло дело и с большинством наших мнимых пророков: когда их охватывала эта мания пророчества, на них находило какое-то состояние неистовства, они делали несуразные и смешные жесты и движения, как настоящие фанатики. У нас есть явные примеры этого в лице Саула, первого царя евреев, и тех, которых он однажды послал схватить Давида: этот царь послал своих воинов схватить Давида, которого он намеревался повесить, но, когда увидели Давида с толпой пророков, пророчествовавших во главе с Самуилом, воинами, как рассказывается в священной истории, овладел дух господень, и они сами принялись пророчествовать, как и прочие; поэтому Саул вынужден был отправить других воинов, но с ними случилось то же самое. Тогда Саул пришел в великий гнев и решил отправиться сам, чтобы схватить того, кого он хотел повесить. Но, прибыв на место, где находился последний, Саул сам немедленно охвачен был духом господним, он сбросил свои одежды и стал ходить, как помешанный, и пророчествовать вместе с другими, затем бросился ниц совсем нагой и оставался в таком виде весь день и всю ночь. С той поры стали говорить, и это вошло в пословицу: как, Саул тоже пустился пророчествовать! «И Саул во пророцех!» Разве это не те же кошмары и призраки фанатиков, не те же телодвижения, не то же исступление? Разумеется, да; ибо только фанатикам свойственны такие сумасбродства, и если бы в наше время увидали нечто подобное, то никто не судил бы о них иначе. Итак эти стаи пророков были в действительности лишь стаями фанатиков.

Все приведенные выше примеры и свидетельства, — не говоря уже о ряде других подобных им, чтобы не слишком распространяться, — наглядно показывают, что все эти мнимые пророки на самом деле, как я сказал, были просто фанатиками, людьми, страдающими галлюцинациями, и злостными обманщиками, так как они сами называли свои мнимые пророчества видениями, а эти видения, во всяком случае большинство их, были лишь ночными видениями, призраками, иллюзиями, сновидениями. Оттого этих людей даже в то время называли сновидцами или сочинителями снов, как это явствует из приведенных мною примеров. Наконец это были только фанатики или люди, прикидывающиеся фанатиками, так как они говорили и поступали точно так же, как поступали бы фанатики, — это видно из тех же примеров. И наконец это были, во всяком случае в большинстве, только шарлатаны, так как столько их ложно пророчествовали от имени бога с целью обмануть темных и простых людей и сами они с такой резкостью обвиняли друг друга в этом надувательстве. Я говорю, что это были, во всяком случае большею частью, только шарлатаны и фанатики, потому что сами наши христопоклонники не могут отрицать, что лжепророков было гораздо больше, чем тех, которых они могут выдавать за истинных пророков. Ведь один из этих последних, а именно Илия умертвил в один день 450 таких лжепророков, не считая тех, которых в свое время умертвили Ииуй и Иосия, тогда как наши христопоклонники с трудом насчитают за все время Моисеева закона две дюжины пророков, которых они находят истинными. Это показывает, что число лжепророков было несравненно больше, чем число пророков, выдаваемых за истинных. Что касается их взаимных резких упреков в самозванном пророчестве от имени божьего, то они на мой взгляд напоминают упрек, который чугунок делал котелку. (Voe tibi, voe nigre, dicebat cacabus ollae). Ибо ясно, как день, что и те и другие были в одинаковой степени лжепророками и обманщиками. А раз наши христопоклонники вынуждены признать, что большинство этих мнимых пророков и чуть ли не все они были в действительности только визионерами, фанатиками или шарлатанами, то теперь их, христопоклонников, дело доказать ясными, надежными и убедительными доводами и основаниями, что те, для которых они делают исключение, не были лжепророками, как другие, а действительно поступали по наитию от бога. Можно быть безусловно уверенным, что им не удастся доказать эго каким-либо действительным и серьезным аргументом. Напротив, я докажу на основании серьезного рассуждения, что эти пророки были такими же лжепророками, как и другие. Вот мое доказательство: каждый пророк, который ссылается на наитие от бога, но предсказания которого не сбываются, а напротив, оказываются ложными, не есть настоящий пророк. Это действительная примета, и наши христопоклонники даже уверяют, что ее дал сам бог для распознавания лжепророков. Вот какие слова они приписывают богу в его законе: Пророка, который дерзнет говорить от моего имени и говорить то, что я не повелел ему говорить, предавайте смерти. А если вы скажете себе, как же мы узнаем, какое слово не принадлежит богу, то вот, — говорит бог, — по какому признаку вы это узнаете. Если пророк скажет что-нибудь от моего имени и сказанное им от моего имени не сбудется, вы будете знать по этому признаку, что не господь говорил, а говорил пророк по дерзости и заносчивости. А у пророка Иеремии сказано, что если какой пророк предскажет от имени господа мир и слово его сбудется, то тогда будете знать, что он действительный пророк и действительно послан богом. Итак верный признак для распознавания лжепророков и предсказаний, ложно выдаваемых ими за сделанные от имени бога, есть то, что вещи, предсказываемые ими от его имени, не наступают, как они их предсказали.

На основании сказанного можно показать, что так называемые святые пророки в действительности являются только лжепророками, так как мы находим в них, т. е. в их писаниях и пророчествах, верный признак лжепророков: самое важное и главное из того, что они предсказывали от имени господа-бога в пользу их еврейского народа, не наступило согласно их предсказаниям, напротив — воочию видно, что все обратилось к их невыгоде и посрамлению. В доказательство стоит только привести слово в слово все то великое и преславное, что они напророчествовали своему народу, и сличить затем эти предсказания с тем, что последовало. Это наглядно покажет нам, верны ли их пророчества или ложны. Во-первых Моисей, этот знаменитый Моисей, которого считают архипророком божиим и который на этом мнимом основании был главой и вождем еврейского народа, называвшего себя народом божиим, избранным народом, возлюбленным от бога, этот Моисей обещал и пророчествовал своему народу от имени бога, что он будет особо избранным от бога, что бог освятит и благословит его превыше всех народов земли и [пропущено в тексте: «даст ему»] в вечное владение страну ханаанеян и соседние области. Однако эти обетования и пророчества оказываются явно ложными, так как ни теперь, ни когда-либо прежде в этом народе не заметно было никакого особенного признака святости или особого избрания и особого покровительства божьего. Напротив, воочию видно, что этот народ в течение нескольких столетий лишен обладания теми землями и странами, которыми он должен был бы владеть во веки-вечные, если бы данные ему обетование и пророчество были действительными. Однако, действительны ли они или нет, народная масса, к которой они обращались, так полагалась на эти якобы божественные обещания и откровения, что в самом деле поверила, что евреи — единственный народ, избранный и возлюбленный богом. Поверив в это, она легко убедила себя, что у бога только и есть в голове, что забота об ее благополучии и счастьи и что за ней остаются все милости и благословение неба. Поэтому те, кто после Моисея были самыми рьяными ревнителями славы своего бога и соблюдения его мнимого закона, считали своим долгом поддерживать и даже укреплять в уме народа надежды, соответствующие столь великим и заманчивым обещаниям, и не переставали уверять народ, что бог исполнит свои обещания. Но, видя что бог все медлит с исполнением их, они догадались объяснять это тем, что народ сам своими пороками и дурным поведением сделал себя недостойным узреть исполнение столь прекрасных и щедрых обещаний, данных ему богом. Поэтому они принялись всячески разглагольствовать против пороков и дурного поведения народа и угрожали последнему и его дурным правителям страшными карами божьими, если они не опомнятся и не отступят от своих пороков. А чтобы придать больше веса и авторитета своим словам, они стали выступать в качестве пророков, причем как бы старались перещеголять друг друга выдумыванием откровений и чудесных пророчеств. С одной стороны, они расписывали временные наказания, которым бог подвергнет евреев за их пороки; с другой стороны, они размалевывали великие и чрезвычайные милости, которые ждут евреев у бога после того, как он достаточно покарает их и всецело и окончательно обратит к себе. В этих мнимых пророчествах определенно говорится, что бог сурово покарает их за пороки, отринет их от своей дружбы и отдаст их в жертву могуществу и неистовству их врагов, сокрушит их и уведет в позорный плен за пределы их страны и что они будут жалким образом рассеяны среди чужих народов. Но в этих же пророчествах особо говорится также, что после этого бог смягчит свой гнев против еврейского народа и обрушит все свое отмщение на тех, которые угнетали этот народ. Говорится, что бог вернет ему свою дружбу и благоволение во внимание к вечному союзу, который он заключил с ним и его потомством, и будет после этого осыпать его своими милостями и благословениями, как никогда прежде. Для этого, — говорится в пророчествах, — он пошлет ему могучего избавителя, который освободит его из плена, очистит его от грехов, соберет всех рассеянных и вернет их во славе во владение всеми их землями и странами. Там евреи будут жить в постоянном мире и безопасности и наслаждаться обилием всяческих благ и счастьем, будут обеспечены от страха вражеского нашествия. В довершение, все прочие народы будут приходить и охотно воздавать им честь, радостно признавать и почитать величие их бога и приносить ему в его храме жертвы, как предписано законом. Все эти прекрасные и заманчивые обещания оказываются явно ложными. Вот в подлинных выражениях эти замечательные пророчества или, по крайней мере, часть их, так как было бы слишком долго приводить все эти пророчества.

Господь полон милосердия, — говорит пророк царь Давид, — он сам искупит Израиля от всех его беззаконий. Дела бога — только справедливость и истина: он пошлет искупление своему народу, и союз его с последним будет существовать вечно. Да возрадуются небо и земля, — говорит он еще, — да возрадуются поля, пусть деревья и даже леса прыгают от радости, потому что грядет господь и грядет для того, чтобы управлять землей, он будет управлять всеми народами по справедливости и правде. Все вы, боящиеся господа, восхвалите его, — говорит этот пророк, — а ты, народ Израиля, превозноси его. Все народы на земле, — говорит он, — обратятся к господу и будут всюду поклоняться его божественному величию, потому что господь есть царь всех царей и подчинит всех своим законам.

Господь, — говорит пророк Исайя, — поднимет знамя среди народов и соберет со всех сторон рассеянных сынов Израиля, и враги их погибнут. Это уже задолго до Исайи было предсказано самим Моисеем. Вот, что говорил Моисей народу израильскому: когда господь покинет тебя и отдаст во власть твоих врагов за грехи твои и рассеет тебя среди других народов за злые дела твои, он все же водворит тебя обратно в страну отцов твоих, и ты будешь владеть ею в благословении и мире; господь умножит твое потомство больше, чем умножил его у твоих отцов, он подвергнет обрезанию твое сердце и сердце твоих потомков, дабы ты возлюбил его всем сердцем и всею душою, он снимет с тебя все проклятия и обрушит их на твоих врагов и на тех, которые ненавидят тебя и преследовали тебя, ты возвратишься к господу-богу твоему, будешь послушен его слову, и он пошлет тебе в изобилии все блага; он благословит труды рук твоих, он благословит плод чрева твоего и плод твоего скота и плоды твоей земли, ты будешь собирать их в изобилии, ибо возрадуется господь, и будет ему приятно осыпать тебя благами всякого рода. Вот какие радужные и прекрасные обещания давал Моисей народу израильскому от имени бога. По этому образцу выступали все прочие пророки последующих времен.

Вот слово, — говорит один из этих мнимых пророков, — вот слово, которое было в видении к Исайе, сыну Амосову, о Иуде и Иерусалиме (другими словами: о всем еврейском народе, который был народом Израиля). И будет в последний день, гора дома господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору господню, в дом бога Иаковлева, и научит он нас своим путям, и будем ходить по стезям его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово господне, — из Иерусалима. И будет он управлять народами и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, они не будут более предаваться войне. И унижена будет гордыня людей, поднявшиеся будут унижены, один господь будет хвалим и превозносим, а что касается идолов, — они будут полностью уничтожены. Да возвеселятся те, которые считают себя покинутыми, — говорит тот же пророк, — пусть мужаются слабые, пусть ободрятся робкие, пусть не боятся ничего. Ибо вот ваш бог, который отмстит всем вашим врагам. Бог придет сам и освободит вас, он поведет вас прямой и верной дорогой, где не будет ничего опасного для вас, и все, искупленные господом, придут в Сион благополучно и радостно, печаль и воздыхание не будут более удручать их, они будут вечно пребывать в веселии. Все эти прекрасные и великолепные обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Утешься, утешься, народ мой, — говорит бог устами того же пророка, — утешься; скажите Иерусалиму, что наказание его закончено, что неправды его прощены ему и что бог взыскал двойное возмездие за грехи его. Возвысьте с силой голос свой, возвестите городам Иудеи добрые вести. Скажите: вот господь, он грядет с силой и мощью и приносит с собой свои награды, он защитит свой народ, как пастух защищает свое стадо. Он сам понесет его в своем лоне.

Израиль, — говорит тот же пророк, — будет спасен спасением вечным и никогда впредь не будет подвергаться позору и посрамлению, которому он подвергся. Восстань, восстань, облекись в силы твои, Иерусалим, город святый, облекись в свои праздничные одежды, потому что отныне не войдут уже к вам необрезанные и нечистые. Ты испил чашу моего гнева, осушил ее до дна, но отныне ты не будешь больше пить из нее. Я сам, я сам, — говорит бог, — заглаживаю грехи твои; я заглажу их ради себя самого и грехов твоих не помяну, сделаю так ради себя самого; я не потерплю хулы имени моего и не отдам своей славы другому.

Возрадуйся, бесплодная, предавайся веселью и пой ликующие песни, ты, которая была оставлена; ибо дети твои будут многочисленнее, чем дети той, которая не была оставлена. Не бойся, ибо ты не будешь больше посрамлена, не бойся, ибо господь-бог, искупитель твой и бог всей земли, будет царствовать среди вас. Он покинул тебя на короткое время, но воспримет тебя с великим милосердием; он скрылся от тебя и явил тебе свой гнев в продолжение малого времени, но он вечно будет иметь сострадание к тебе. Ибо точно так же, как он поклялся Ною не посылать более потопа на землю, он поклялся также, что не воспылает больше гневом против тебя и не будет карать тебя. Горы и холмы могут поколебаться и сдвинуться с места, но милость божья не отступит от тебя, и союз его с тобой будет прочен, — говорит бог, сострадающий к тебе. Стены этих городов будут построены из яшмы и сапфира и всякого рода драгоценных камней, все дети твои будут научены самим богом, правда будет основой твоих законов, ты не будешь бояться угнетения и клеветы, всякий страх будет далек от тебя.

Восстань, Иерусалим, и воссияй, ибо приходит свет твой, и слава господня взойдет над тобой. Тьма покроет землю и мрак народы: а над тобою воссияет господь, и слава его явится над тобою. Народы будут ступать только при свете твоего сияния, и сами цари будут следовать только лучам твоего блеска. Возведи очи твои и посмотри, как все народы собираются вокруг тебя, чтобы служить тебе. Сыновья и дочери твои придут издалека; ты возликуешь, когда увидишь, что все морские сокровища придут к тебе. Ты увидишь, как придет к тебе множество верблюдов и дромадеров из страны Мадиама и Эфы, а также все из Савы, чтобы поклониться тебе и принести тебе золото и благовония и возвестить славу господа, бога твоего. Иноземцы будут строить стены твои, и цари их поступят к тебе на службу. И будут всегда открыты ворота твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы привести к тебе все силы народов, и цари их тоже будут приведены; ибо всякий народ и всякое царство, которые не будут служить вам, погибнут. Дети угнетавших тебя придут к тебе с покорностью и назовут тебя городом господа, городом святого Израиля; и за то, что ты был покинут и ненавидим, так что никто не проходил через тебя, господь поставит тебя на вечной высоте, в постоянной радости из поколения в поколение, и ты увидишь из этого, что господь спас тебя и что он твой искупитель. По воле его будет тебе доставляться золото вместо меди, серебро вместо железа, медь вместо дерева и железо вместо камня. Он утвердит правду и мир в твоей среде и среди правителей твоих, так что уже не слышно будет о насилии и об угнетении, а будет речь только о хвале, спасении, мире и благословениях. Ты не будешь уже нуждаться в солнечном освещении днем и в лунном свете ночью, потому что господь будет твоим светом и вечной славой твоей; таким образом, солнце твое больше не зайдет, и луна твоя не сокроется, господь будет тебе вечным светом, и кончатся дни сетования твоего. Народ твой весь будет праведный, навеки будет владеть землей, он будет, как отрасль насаждения божьего, как дело рук божьих. Самый малый среди вас вырастет и расплодится тысячами, самый слабый станет как могущественный народ. Все эти прекрасные и великолепные обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Все цари и все народы на земле, — говорит тот же пророк, — узрят славу Иерусалима, когда спаситель его освободит его, и тогда назовут его новым именем, которое нарочито нарекут уста господа, он будет, как венец славы в руках господа и как царская диадема на длани бога своего, его не будут более называть оставленным, а землю его — пустынею, а будут называть его благоволением господа, потому что он будет нравиться господу. Ибо господь поклялся своей десницей и силой своей мышцы, что не даст более пшеницы твоей врагам в пищу, не даст иноземцам пить вино твое, а будут есть ее, восхваляя господа, те, кто собирал ее, и пить его во дворах святилища божьего те, кто растил его.

Вот, — говорит еще бог устами того же пророка, — я сотворю новое небо и новую землю, и прежние вещи будут забыты; вы навеки будете радоваться и веселиться над тем, что я сотворю. Я сотворю Иерусалим, чтобы он был одной радостью и жизнь народа его сплошным веселием. Я сам, — говорит бог, — возрадуюсь Иерусалиму и народу его, и не слышно будет уже среди него плача и стенаний, они будут строить дома и жить в них, будут насаждать виноградники и вкушать плоды их; нельзя будет уже сказать, что дома будут строить одни, а жить в них будут другие, что одни посадят виноградинки, а плоды их будут вкушать другие, ибо дни моего народа будут, как дни деревьев, и избранники мои узрят, как приходят в старость труды их рук; они не будут более трудиться понапрасну и рожать детей на горе, ибо будут семенем, благословенным от господа; они и потомство их — я услышу их еще прежде, чем они воззовут ко мне. Волк и ягненок будут пастись вместе, лев и бык будут мирно есть солому, а для змия прах будет пищей, они не будут причинять друг другу никакого зла, и на всей святой горе моей не будет речи об убиении какого-либо животного. Все эти прекрасные и великолепные обещания и пророчества оказываются явно ложными. И Иисус Христос говорил своим ученикам, что они восплачут и возрыдают, когда мир возрадуется, и что их будут преследовать и предавать смерти; это совершенно противоречит всем вышеприведенным велеречивым обещаниям.

Возвеселитесь с Иерусалимом, — говорит еще тот же пророк, — возрадуйтесь вместе с ним все вы, любящие его, возвеселитесь все, пребывающие в печали и горе, да вкусите вы сладости господа и насытитесь от сосцев утешений его. Ибо так говорит господь: я направлю к нему реку мира, и слава народов придет к нему, как разливающийся поток; я буду ласкать вас, чтобы утешить вас так, как мать ласкает своего ребенка, чтобы успокоить его. Ибо вы будете утешены в Иерусалиме, вы увидите это. Ваше сердце возрадуется, ибо мощь господа обнаружится перед его слугами, осыпая их всякого рода благами, но врагам его она даст чувствовать силу его гнева. Рабы мои будут есть, а вы будете голодать, рабы мои будут пить, а вы — томиться жаждой; рабы мои будут веселиться, а вы будете в стыде; рабы мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа.

В то время, — говорит бог через пророка Иеремию, — когда вы расплодитесь и размножитесь на земле, я дам вам пастырей, которые будут пасти вас со знанием и благоразумием; в то время назовут Иерусалим престолом господа, и все народы соберутся к нему во имя господа, который пребывает в Иерусалиме, и не будут более следовать дурным влечениям своего сердца. Вот наступают дни, — говорит господь, — когда я обращу мой народ Израиля и Иуды, приведу их опять в ту землю, которую я дал отцам их, и они будут владеть ею. В этот день, — говорит господь Саваоф [господь воинств], — я сокрушу их иго и разорву их узы, которые держали их в неволе; они не будут более под властью чужеземцев, а будут служить только господу и Давиду, царю их, которого я им восстановлю. И вот, народ мой Иуды, и ты, народ мой Израиля, не бойся и не страшись, ибо я выведу вас и ваше потомство из стран, где вы находитесь в плену. Иаков возвратится и будет жить спокойно и в мире, он будет в изобилии наслаждаться всякого рода благами, и никто не устрашит его, они будут моим народом, и я буду их богом. Вот что говорит господь по словам того же пророка: Возрадуйтесь, ибо господь готов освободить свой народ. Он их соберет со всех концов земли и они придут с радостью и хвалой владеть благами, которые господь предоставит им в изобилии: пшеницей, вином, елеем и множеством крупного и мелкого скота. Их душа насладится всем этим вдоволь. Они не будут больше страдать от голода. Я напитаю душу священнослужителей туком до упоения, и мой народ будет осыпан благами.

В те дни, — говорит бог, — я заселю дом Израиля и Иуды людьми и животными, и, как я наблюдал за ними, карая, сокрушая и искореняя, так я буду блюсти над ними, чтобы восстановить их. В те дни уже не будут говорить: отцы ели кислые плоды, а у детей от этого на зубах оскомина; но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие. Вот наступают дни, — говорит господь, — когда я заключу с домом Израиля и домом Иуды новый завет, не такой завет, какой я заключил с отцами их в тот день, когда я вывел их из Египта, завет, который они не соблюли. Но вот завет, который я заключу с ними, — говорит господь: я вложу закон мой в их сердца, я напишу его в сердце их, и буду я их богом, а они — народом моим. И уж не надобно будет одному учить другого, своего ближнего, брату поучать брата и говорить: познайте господа, ибо все они будут знать меня, от самого малого среди них до самого большого: потому что я прощу беззакония их и не буду более поминать их грехов. Скорее погибнут все народы на земле, чем потомство Израиля будет терпеть какую-либо нужду перед мной.

Так говорит господь: вы говорите, что этот город (он имеет в виду Иерусалим) будет предан в руки царя Вавилонского и что жители погибнут от голода, меча и моровой язвы. И вот, я соберу их из всех стран, в которых я рассеял их в гневе своем, я возвращу их на место сие и устрою им здесь безопасное житие, они будут моим народом, а я буду их богом; я дам им одно сердце, я поведу их по одному пути, дабы они всегда боялись меня, а я благодетельствовал им и детям их после них. Я заключу с ними вечный завет, что не перестану благотворить им. Я вложу в сердце их страх передо мною, чтобы они не отступали от меня. И буду радоваться на них, благотворя им, я водворю их в этой стране, [сделаю это] от всего сердца моего и от всей души моей — так говорит господь, — ибо, как я навел на этот народ все то зло, которое он претерпевает, так я наведу на них все то благо, которое я им обещаю.

Так говорит господь, бог Израиля, домам этого города, которые разрушены: я закрою их раны и дам им полное исцеление, я буду им обилием мира и истины, и возвращу Иуду и Израиля из плена и водворю их так, как они жили прежде; я очищу их от всего нечестия, которым они грешили предо мною, я прощу им все беззакония их.

Так говорит господь, — вещает пророк Иезекииль: — когда я соберу дом Израиля ото всех народов, среди которых я рассеял их, я явлю в них святость мою перед глазами всех племен, и они будут жить на земле, которую я дал рабу моему Иакову; они будут жить на ней в безопасности, построят там дома, насадят виноградники и будут жить в безопасности, потому что я произвел суд свой над теми, которые угнетали их, и они узнают, что я господь вечный и их бог.

Так говорит господь: я спасу стадо мое, так что оно уже не будет расхищаемо, я изгоню из их страны все виды хищных зверей, так что будут жить в безопасности в пустынных местах и спать в безопасности в лесах. Они не будут более добычей иноземных народов. Звери земные не будут причинять им никакого вреда, и никто не будет пугать их. Так говорит господь дому Израиля: я освящу великое имя мое, которое вы обесславили среди народов, и узнают эти народы, что я — господь, когда явлю на вас святость мою перед глазами их. И возьму вас из народов и соберу вас из всех стран и приведу вас в землю вашу; и окроплю вас чистою водою, и вы будете очищены, я очищу вас от всех скверн ваших и от всех ваших богов навозных, и дам вам сердце новое и вложу в него новый дух, и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце из плоти, я вложу в вас дух мой и сделаю так, что вы будете ходить в заповедях моих и выполнять их. И будете жить на земле, которую я дал отцам вашим, и будете таким образом моим народом, а я буду вашим богом. И освобожу вас от всех неправд ваших, умножу плоды на деревьях ваших и жатву ваших полей, чтобы впредь не терпеть вам поношения среди народов из-за голода.

Все эти прекрасные и велеречивые обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Так говорит господь: возвращу Иакова из плена и помилую весь дом Израиля и возревную по славе святого имени моего. Когда они понесут весь позор и всю кару за свои беззакония, я возвращу их из народов и соберу их из земель врагов их. И явлю в них святость мою перед глазами многих народов, и не буду более скрывать от них лица моего, потому что я изолью дух мой на весь дом Израиля, — говорит бог.

Так говорит господь: я возьму сынов Израиля из среды народов, к которым они пошли, соберу их со всех сторон и приведу их в землю их. Они будут уже только одним народом, и один царь будет царем у всех них, они не будут более двумя народами и не будут впредь разделяться на два царства. Они не будут более осквернять себя ни идолослужением, ни своими мерзостями и беззакониями, ибо я избавлю их от их беззаконий и очищу их от всех их скверн. Они будут моим народом, а я буду их богом. Они будут ходить в заповедях моих и верно соблюдать мои уставы. Они будут постоянно жить, они и дети их, на земле, которую я дал рабу моему Иакову. И заключу с ними завет мира и завет, который будет вечным, потому что я умножу их и поставлю свое святилище среди них, чтобы быть там вечно, и дабы знали народы, что я бог, который святит Израиля.

Вот наступают дни, — говорит господь, — и восстановлю отпрыск семени Давида, это будет праведный отпрыск, он будет царствовать как царь, он будет мудр и будет вершить суд и правду на земле. В эти дни Иуда спасется, и Израиль будет в безопасности, и вот имя этого праведного отпрыска, его будут называть: господь, оправдание наше.

Во дни тех царей, — говорит пророк Даниил, — подразумевается: после царей вавилонских, о которых он говорил, — бог небес воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет предано другому народу, таким образом оно сокрушит и поглотит все другие царства, а само будет стоять вечно. Царство же и власть и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых всевышнего, и царство этого народа будет царством вечным, все цари будут служить и повиноваться ему. Семьдесят седьмин определены для народа твоего и святого города твоего, чтобы положить конец беззаконию, положить конец греху, загладить кривду, ввести справедливость и вечное царство ее.

Сыны Израиля, — говорит пророк Осия, — будут долгое время оставаться без царей, без управления, без жертвоприношений, без жертвенников, без эфода и терафима. Но после этого сыны Израиля вернутся к господу богу своему и убоятся могущества его в последний день. И заключу, — говорит господь, — в то время союз с полевыми зверями, с птицами небесными и с пресмыкающимися по земле. Я разобью лук и меч, я положу конец войне и дам им спать в безопасности. В тот день, — говорит господь, — я услышу небо, и небо услышит землю, и земля произведет пшеницу, вино и елей, я помилую непомилованную и назову моим народом тот, который не был моим народом.

Все эти прекрасные и велеречивые обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Господь, — говорит пророк Иоиль, — возревновал к земле и тронут состраданием к своему народу, он сказал своему народу: вот, ниспошлю вам пшеницу, вино и елей, и вы будете насыщены ими, и более не отдам вас на поругание народов. Вот в те дни и время, — говорит господь, — я возвращу из плена Иуду и Израиля, я соберу все народы и приведу их в долину Иосафата и там произведу суд над ними за народ мой и наследие мое, Израиля, которого они рассеяли между народами, а о народе моем бросали жребий. Вы взяли мое золото и серебро, — говорит он врагам народа, — вы унесли в капища свои самые драгоценные и лучшие мои вещи и продавали сынов Иуды и сынов Иерусалима, чтобы удалить их из их страны. Но вот я подниму их с того места, куда они были отправлены, после того как были проданы вами, и отомщу вам за такое обращение с ними, я продам ваших сыновей и дочерей сынам Иуды, которые продадут их другим, более отдаленным народам, ибо господь [так] сказал. Провозгласите во всеуслышание среди народов, готовьте войну, возбуждайте храбрых, пусть приготовятся и выступят все ратоборцы, перекуйте орала ваши на мечи и серпы на копья, слабый пусть говорит: я силен, ибо возгремит господь с Сиона и грянет глас его из Иерусалима, содрогнутся небо и земля, и будет бог надеждой и силой сынов Израиля. Тогда вы узнаете, что я господь, обитающий на Сионе, величественной горе, и не будут уже иноплеменники проходить через него [Иерусалим]. И будет в то время: горы будут источать сладость вин, с холмов потекут молоко и сливки, воды живительно потекут во всех ручьях земли Иуды, и из дома господня забьет источник, который оросит потоки терний, Египет превратится в пустыню, и Едем станет пустыней гибели за то зло, которое они несправедливо учиняли сынам Иуды, а Иудея будет заселена вечно, и Иерусалим будет существовать из рода в род, ибо я смою пятна их крови, которые еще не смыл, и господь будет обитать на Сионе.

Вот, — говорит бог у пророка Амоса, — наступит время, когда пахарь застанет еще жнеца, а топчущий виноград застанет сеятеля, горы будут источать сладость вин, и все холмы будут возделаны. И возвращу из плена всех тех из народа моего, которые были уведены в плен, они отстроят свои развалившиеся дома, насадят виноградники и будут пить вино из них, они разведут сады и будут собирать и есть плоды из них. Ибо я водворю их на землях их, и не будут они более изгоняемы оттуда, — говорит господь бог.

Спасение будет на горе Синае [это есть Иерусалим], она будет святыней, и дом Иакова будет владеть теми, которые держали в плену его сынов, и дом Иакова будет, как огонь, а дом Иуды, как пламя, которые пожрут их врагов, как огонь пожирает солому.

Я соберу весь дом Иакова, соберу полностью остатки Израиля и соединю их, как стадо в овечьем загоне, они составят толпу в своем многолюдстве. Перед ними пойдет их вождь, чтобы проложить им путь, они сокрушат все преграды на своем пути, и сам господь будет во главе их. И будет в последние дни: гора дома господня будет поставлена во главу гор и возвысится над всеми холмами; и потекут к ней толпою народы, поспешат туда многие народы и скажут: пойдем, взойдем на гору господню и в дом бога Иакова, он научит нас путям своим, и будем ходить по стезям его; ибо от Сиона выйдет закон и слово господне от Иерусалима. И будет он править многими народами и обличит многие сильные племена вплоть до отдаленных стран, и перекуют они свои мечи на орала и свои копья на серпы, не поднимет больше один народ на другой меча и не будут больше воевать между собой, а каждый будет сладостно отдыхать под своей виноградной лозой и под смоковницей своей, и никто уже не будет приводить их в страх и трепет, ибо уста господа изрекли [это]. Все эти прекрасные и велеречивые обещания и пророчества оказываются явно ложными.

И будет остаток дома Иакова, — говорит тот же пророк, — среди народов, как роса от господа, как легкий дождь, падающий на траву, когда этого не ожидают. И будет остаток Иакова среди племен и народов, как лев среди зверей лесных и как львенок среди стада овец, который растерзает все, что ему попадется на пути: ибо они будут преследовать своих противников и никто из врагов не спасется. Я истреблю, — говорит бог, — всех истуканов и устраню из среды твоей все изваянные кумиры, и ты не будешь более простираться ниц перед изделиями рук своих. Кто подобен тебе, господи, тебе, удаляющему беззакония и изглаживающему грехи остатка твоего наследия. Он не будет больше карать вас в своем гневе, потому что хочет оказать вам милосердие, он смилуется над вами, он сбросит ваши беззакония и ввергнет грехи ваши в пучину морскую, он сохранит верность своим обещаниям, как он поклялся отцам вашим.

Вот, — говорит пророк Наум, — вот стопы благовестника, возвещающего нам мир. Празднуй, народ Иуды, празднуй в веселии праздники твои, торжественно воссылай обеты и хвалу богу: ибо он не потерпит более, чтобы нечестивые проходили среди вас, они все погибнут.

Остатки народа Израиля не будут более делать неправды, — говорит пророк Софония, — не станут говорить лжи, и не найдется в устах их языка коварного, они отдохнут и будут пастись в мире; никто не посмеет более потревожить их. Ликуйте, дщери Сиона, торжествуйте, дщери Израиля, радуйтесь от всего сердца, прыгайте от радости, дщери Иерусалима, ибо господь отменил суровые приговоры над вами, он рассеял всех ваших врагов, вам не придется уже бояться какого-либо зла в будущем, господь, бог всемогущий среди вас, чтобы спасти вас, он возрадуется вам, будет милостив к вам и даст вам торжество и радость.

Хвалите господа, — говорит пророк Захария, — ликуйте и веселитесь, дщери Сиона, ибо господь придет и поселится среди вас. И прибегнут к господу многие народы в тот день, они будут его народом, и он поселится среди вас, он освятит Иерусалим, чтобы поселиться там. Ликуйте, дщери Сиона, хвалите господа, дщери Иерусалима, потому что к вам грядет царь праведный и спаситель ваш, хотя кроткий и сидящий на ослице (это совершенно невпопад прибавлено кем-то); он уничтожит войны и будет говорить народам только о мире, владычество его будет от моря до моря и от рек до конца земли. И будет в тот день, живые воды потекут из Иерусалима, половина их к морю восточному и половина к морю западному, летом и зимой так будет, и господь будет царем над всей землей, и имя его точно так же будет повсюду. Вся земля обратится к господу, они [люди] будут жить на ней мирно, не будет более проклятий, и Иерусалим будет в безопасности.

Так говорит господь: я сам спасу народ мой из стран востока и запада, я приведу их, и будут сии жить в Иерусалиме и будут моим народом, и я буду их богом, в истине и правде. Мужайтесь и крепитесь, вы, слышащие слова сии из уст пророков; я не поступлю уже, как прежде, когда не было возмездия для людей, а также для животных, не было покоя для уходящих и приходящих, и каждый был в страхе и тревоге, когда я попускал всякого человека враждовать против другого. Так более не будет, я всюду посею семя мира для моего народа. Виноградная лоза даст плод свой, земля даст злаки свои, и, как я был горяч в покарании их [людей], когда я был в гневе, так я буду теперь ревностен в оказании им добра. Как вы были [прежде] под проклятием, так вы будете [теперь] под благословением. Поэтому мужайтесь, дом Иуды и дом Израиля, крепитесь и не бойтесь.

Все эти прекрасные и велеречивые обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Вот что говорят эти же мнимые пророчества об обещанном им избавителе и спасителе.

Так говорит господь, — вещает пророк Натан царю Давиду: когда окончатся дни твои и ты почиешь с отцами твоими, я воздвигну семя твое после тебя и укреплю царство его. Это он построит мне дом, и я установлю престол его и царство его до конца веков. Я буду заменять ему отца, а он будет заменять мне сына; если он сделает что-нибудь нехорошее, я исправлю его, но я не отниму у него своего милосердия, как я поступил с Саулом, он будет верен в доме моем, его престол будет всегда стоять твердым и царство его будет вечно.

Я поклялся Давиду святостью своей и не обману (его). Семя его будет вечно существовать предо мной, как яркое солнце и полная луна. Господь будет править всей землей, даст державу своему царю и вознесет могущество сына своего Христа. Он сохранит своих святых и своих избранников, тогда как нечестивые будут в смущении и во тьме. Господь дарует царство сыну царя, то-есть Соломону, сыну царя Давида, который является образом Христа. Он спасет бедных и унизит грешников, он будет царствовать во всех поколениях, пока будут существовать солнце и луна. С ним начнется царство правды, и будет мир обильный, пока будет существовать луна. Владычество его будет от моря до моря и от реки до краев мира. Придут эфиопляне поклониться ему, и все враги принуждены будут лизать землю. Цари Тарса и островов придут и преподнесут ему свои дары. Цари Аравии и Савы тоже принесут ему дары. Все цари земли будут поклоняться ему, все народы будут служить ему, и вся земля будет преисполнена блеском его величества. Обнажил бог мышцу свою на глазах у всех народов, и со всех концов земли увидят спасение у вашего бога. Господь послал искупление своему народу, он заключил свой союз навеки и во все времена будет помнить завет святого закона своего.

Младенец родился нам, — говорит пророк Исайя, — сын дан нам, владычество на раменах его, и нарекут ему имя: чудный, водитель, бог крепкий и могучий, отец грядущего века, князь мира. Владычество его будет всегда умножаться, и не будет конца миру. Он будет восседать на престоле Давида, он будет царствовать в его царстве, чтобы утвердить и укрепить его судом и правдой отныне и навеки, это соделает ревность господа. И произойдет отрасль от корня Иессеева (это был отец царя Давида), почиет на нем дух господень, дух премудрости, дух разума, дух совета и крепости, дух знания и страха божия. Он будет судить не по взгляду очей своих и не по слуху ушей своих, а будет судить по справедливости и истине. Правда будет препоясанием чресл его и истина препоясанием бедер его. Волк будет жить вместе с ягненком, леопард будет лежать вместе с козленком, теленок и единорог и другой откармливаемый скот будут вместе, так что малое дитя будет водить их... не будут делать зла и вреда на всей святой горе моей. Все эти прекрасные и чудесные обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Вот наступят дни, — говорит господь, — и возвращу Давиду отрасль праведную, которая будет царить как царь и как царь мудрый и будет творить суд и правду на земле. В те же дни Иуда будет спасен, Израиль будет жить в безопасности. И нарекут ему имя, он будет называться: господь — правда наша. Ибо я соберу остатки своего стада изо всех стран, куда я их изгнал, я верну их в их земли, они будут там расти и умножаться, я дам им пастырей, которые будут пасти их, им нечего будет бояться более, и ни один из них не погибнет.

Вот наступят дни, — говорит господь, — когда я выполню то доброе слово, которое изрек о доме Израиля и доме Иуды. В эти дни и в это время я возвращу семя справедливости Давиду, который будет творить суд и правду на земле. В эти дни Иуда будет избавлен, и Иерусалим будет жить в безопасности. И нарекут ему имя: господь — наша правда. Ибо так говорит господь: не будет у потомства Давида недостатка в том, чтобы всегда был у него муж, царствующий на престоле дома Израилева. Не иссякнут также священники и левиты, они всегда найдутся, чтобы приносить мне всесожжения, воскурения и жертвы во все дни. Я спасу народ мой, так что он не будет более добычей других, я воздвигну пастыря для овец моих, который будет пасти их, а именно раба моего Давида, он будет их пастырем, а я буду их богом, и мой раб Давид будет их князем. И заключу с ними договор и удалю с земли всех лютых зверей, так что люди будут безопасно жить в пустынях и безопасно спать в лесах.

Это будет скоро, я сотрясу небо и землю, море и сушу, и сотрясу все народы, дабы пришел желанный у всех народов, и наполню дом сей славой, и слава этого дома будет больше, чем слава первого [то-есть храма господнего]; и на месте сем я дам мир, — говорит господь Саваоф.

Выслушай же, Иисус, иерей великий, ты и собратья твои, ибо это люди мудрые и разумные. Вот я привожу раба моего. Вот человек, имя которого будет восток, он воздвигнет храм господу, и сам он будет полон величия, он будет восседать и владычествовать на своем престоле, будет там и священник его, восседающий на своем престоле, и совет мира будет между тем и другим. Ликуйте, дщери Сиона, ликуйте, дщери Иерусалима, потому что вот грядет к вам царь, праведный царь, он будет вашим спасителем, будет беден и сидеть на осле; тем не менее он уничтожит войны и будет возвещать народам мир, и владычество его будет от моря до моря и от реки до краев земли.

Вот, я посылаю ангела моего, и внезапно господь, которого вы ищете, придет в храм свой вместе с ангелом завета, которого вы желаете. Кто выдержит день пришествия его? И кто в состоянии будет существовать, когда он уйдет?

Ибо он воссядет, как тот, кто переплавляет и очищает серебро, он очистит сынов Леви; он очистит их, как золото и серебро, и они принесут во всей правде и святости жертвы господу. Тогда приятна будет господу жертва Иуды и Иерусалима, как в первые века и в древнее время. Все эти прекрасные и велеречивые обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Я скоро сотворю правду, спасение мое не замедлит, спасение мое будет [дано] на Сионе и в Иерусалиме, который есть престол моей славы. Так говорит господь: уничтожу эту поговорку, и не будут уже больше употреблять такой поговорки у Израиля. Вы говорите, что до исполнения обещаний должно пройти много времени, что дни идут за днями, а время все тянется, что наконец пророчества и обещания окажутся пустыми и сойдут на-нет. Вы больше не будете говорить так, потому что близки дни исполнения моих обещаний, они не замедлят. Ибо отныне уже не будет пустых видений, ни одного ложного пророчества среди детей Израиля. Ибо я сам, господь, говорю, и каждое слово, которое я говорю, исполнится и не будет более отложено; и даже еще в ваши дни я исполню свои обещания, вы, маловеры! — говорит господь.

Вот несомненно весьма ясные и четкие пророчества и обещания, очень красноречивые и как нельзя более лестные и выгодные для народа Израиля, то есть для еврейского народа, и для города Иерусалима, который был столицей. И если бы эти обещания и пророчества оказались действительно верными и осуществились бы, то уже давно народ или нация еврейская были бы и оставались бы поныне не только самым многочисленным народом, самым сильным и могучим из всех народов на земле, это был бы также самый богатый из всех народов, самый прославленный, самый благословенный, самый счастливый и самый торжествующий.

Он был бы также самым мудрым, самым совершенным, самым святым и самым безупречным из всех народов, так как состоял бы только из чистых и святых людей, среди них не было бы ни одного нечистого, никто из них не совершал бы неправды и несправедливости, никто из них не вредил бы своему ближнему, и — даже более того — никто из них не позволял бы себе обмана. Точно так же, если бы эти обещания и пророчества оказались действительно верными и осуществились, город Иерусалим был бы уже давно и теперь и навсегда самым знаменитым, самым прекрасным, самым великим, самым богатым, самым приятным, самым прославленным, самым торжествующим, самым счастливым и самым святым из всех городов мира, так как сам бог избрал его, чтобы утвердить здесь на веки-вечные престол своей славы и святости, и ничто нечистое и оскверненное не могло бы войти в него и со всех сторон мира к нему должны были бы стекаться в изобилии всякого рода блага и богатства.

Но, поскольку несомненно и очевидно, что эти обещания и мнимые пророчества никоим образом не осуществились, и нет даже никакой уверенности, что они должны были бы когда-либо исполниться, постольку также несомненно и очевидно, что они являются ложными и что следовательно те, кто их сочинил и придумал, повторяю, просто люди, видевшие призраки, и фанатики, говорившие только в аффекте толкавшей их страсти, или же шарлатаны, которым надо было таким образом отвлечь внимание народа и импонировать ему, чтобы обмануть его и водить его за нос.

XXVIII

Точно так же обстоит дело с обещаниями и мнимыми пророчествами, содержащимися в наших так называемых св. евангелиях, и то же суждение приходится вывести о тех, которые первые выдвинули эти [обещания и пророчества]. Я приведу их так, как они значатся в упомянутых евангелиях, слово за слово. Во-первых. Ангел является во сне некоему Иосифу, отцу, — по крайней мере, предполагаемому, — Иисуса Христа, сына Марии. Он говорит ему: Иосиф, сын Давидов, не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в ней есть от духа святого. Она родит тебе сына и наречешь ему имя Иисус, потому что он спасет свой народ от его грехов. Этот ангел говорит Марии: не бойся, потому что ты обрела благодать у бога. Возвещаю тебе, что ты зачнешь во чреве твоем и родишь сына и наречешь ему имя Иисус. Он будет велик и наречется сыном всевышнего, и даст ему господь-бог престол Давида, отца его, и будет он царствовать над домом Иакова во-веки и царству его не будет конца.

Иисус начал проповедывать и говорить: покайтесь, ибо близко царство небесное. Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что отец ваш небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом, ищите же прежде царства божия и правды [его], и это все приложится вам. Просите, — говорил он своим ученикам, — и дано будет вам, ищите и обрящете, стучите и отворится вам. Есть ли, — говорил он народу, — есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, — продолжает он, — если вы, прочие, будучи злы, умеете тем не менее даяния благия давать детям вашим, тем более отец ваш небесный даст истинные блага просящим у него. Там, куда вы пойдете, — говорит он своим апостолам, — проповедуйте, что царство небесное близко, возвращайте здоровье больным, воскрешайте мертвых, исцеляйте прокаженных, изгоняйте бесов.

Сын человеческий, — сказал он, имея под этим в виду самого себя, — пошлет ангелов своих, которые удалят из царства его всех творящих соблазн и беззакония, и ввергнут их в пещь огненную, где будет плач и скрежет зубов. Тогда праведники, — говорит он, — воссияют, как солнце, в царстве отца их. И я, — сказал Иисус Христос своему апостолу Петру, — я говорю тебе: ты Петр, и на сем камне я воздвигну церковь мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе, — говорит он ему, — ключи царства небесного, и все, что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и все, что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах.

Сын человеческий, — так называл себя сам Иисус Христос, — сын человеческий, — сказал он, — придет во славе отца своего с ангелами своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам, сказал он им, есть некоторые из стоящих здесь, которые не умрут, прежде чем не увидят сына человеческого, грядущего в царствие свое.

Где двое или трое собраны во имя мое, — сказал Иисус Христос, — там я посреди них. Истинно говорю вам, — говорил он своим апостолам: — в день воскресения, когда сядет сын человеческий на престоле славы своей, вы, последовавшие за мной, сядете на двенадцати престолах судить двенадцать колен израилевых; и всякому, кто оставит из любви ко мне свой дом или своих братьев, или своих сестер, или своего отца, или свою мать, или свою жену, или своих детей, или земли свои, воздастся стократ в этой жизни, и наследует он жизнь вечную. Все эти прекрасные и чудесные обещания и пророчества оказываются явно ложными.

Вы знаете, — говорит Иисус Христос своим апостолам, — что цари и князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют над ними, но между вами да не будет так; а кто хочет между вами быть самым большим, да будет вам слугой, и кто хочет между вами быть первым, да будет последним и слугой всех.

Многие, — говорит он, — придут во имя мое и скажут: я Христос, и многих прельстят... И многие, — говорит он, — лжепророки восстанут и прельстят многих, и по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь... Это евангелие царствия будет проповедано по всей земле, во свидетельство всем народам, и тогда придет конец... Тогда, — говорит он, — будет великая скорбь, какой не было от начала мира и какой никогда не будет, в то время восстанут лжехристы и лжепророки и сотворят столь великие знамения и чудеса, что, если возможно, даже избранные подпали бы соблазну. После этих дней солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда восплачут о своем несчастьи все племена земные, и увидят они сына человеческого, грядущего на облаках небесных с силой и славой великой; и пошлет ангелов своих, которые трубным звуком соберут всех избранных с четырех углов мира, от одного края небес до другого. Когда вы увидите все сие, — сказал он им, — то знайте, что сын человеческий близко, что он у дверей и что ваше искупление близко, ибо истинно говорю вам, — продолжает он, — не прейдет род сей, как все сие будет; небо и земля прейдут, но мои слова, — говорит он, — не прейдут, не осуществившись. О дне же том и часе никто не знает, даже ангелы небесные, знает это только отец мой один.

Вот, — сказал он после своего воскресения, — я буду с вами во все дни до скончания века. Все, чего ни попросите в молитве с верой, получите. И сказал он им еще: имейте веру в бога, ибо истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: снимись отсюда и ввергнись в море, и если только не усомнится он в сердце своем, а поверит, что все сбудется по словам его, то это будет ему дано. Поэтому говорю вам, — продолжает он: — все, чего ни будете просить в молитве с верой, вы получите.

Вера тех, — говорит он, — кто уверовал в меня, будет сопровождаться такими чудесами: они будут изгонять бесов моим именем, будут говорить на языках, которые были им неизвестны, будут касаться змей без опасности (для себя), и если выпьют яда, он не причинит им никакого вреда, они будут возвращать здоровье больным, возлагая на них свои руки.

Мария, мать Иисуса, сказала: Величит душа моя господа, ибо явил силу мышцы своей, рассеял помышления, задуманные надменными людьми в сердце своем, низложил государей с их престолов и вознес смиренных; алчущих исполнил благ, а живущих в изобилии вверг в нужду; он воспринял под свое покровительство раба своего Израиля, воспомянув милость, как он обещал ее отцу нашему Аврааму и семени его до века. Все эти обещания и пророчества оказываются явно ложными, пустыми и обманчивыми.

Благословен господь бог Израиля, что посетил и искал народ свой и воздвиг нам могучего спасителя в доме Давида, отрока своего, как он обещал это устами явившихся в прошлые века святых пророков, чтобы спасти нас от власти наших врагов и от руки всех ненавидящих нас, чтобы сотворить милость отцам нашим и вспомнить святый завет, клятву, которой он клялся отцу нашему Аврааму, что он окажет нам милость; избавленные от руки наших врагов, мы будем служить ему безбоязненно и ходить перед ним в святости и правде все дни нашей жизни.

Был тогда в Иерусалиме человек праведный и богобоязненный, по имени Симеон; он чаял утешения Израиля, и святой дух, бывший в нем, открыл ему, что он, прежде чем умрет, узрит господа Христа. И пришел он по наитию от духа святого в храм, когда отец и мать младенца Иисуса понесли его туда для исполнения над ним предписанного законом обряда. Он взял его на руки, благословил бога и сказал: ныне, господи, отпусти раба твоего умереть с миром, ибо я видел очами своими спасителя, которого ты уготовил перед лицом всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа твоего Израиля.

Мне дано отцом моим все, — сказал Иисус Христос своим ученикам. — Когда будут предавать вас царям и правителям или судьям, не думайте о том, что и как сказать, не заботьтесь об этом, ибо в тот же час бог внушит вам, что вы должны говорить. Ибо не вы будете говорить, — сказал он им, — а дух отца вашего будет говорить в вас. Я уготовил вам мое царство, как уготовил мне отец мой царство, да ядите и пиете за трапезой моей и сядете на престолах судить двенадцать колен израилевых.

В евангелии св. Иоанна сказано, что Иисус Христос дал приявшим его, всем верующим в него, власть быть чадами божиими, которые родились не от крови, не от хотения плоти мужа, а от бога. Истинно, истинно говорю вам: вы будете видеть небо отверстым и ангелов божьих, восходящих и нисходящих к сыну человеческому. Наступит час и уже наступил, когда не на горе сей и не в Иерусалиме вы будете поклоняться отцу. Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово мое и верующий в пославшего меня имеет жизнь вечную, он не будет осужден, а перешел от смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: наступает время и настало уже, когда мертвые услышат глас сына божия и, услышавши, оживут. Не дивитесь сему, — говорил он, — ибо наступит время, когда все находящиеся в гробах услышат глас сына божия и делавшие добро воскреснут для обладания жизнью, а делавшие зло воскреснут для своего осуждения.

Все эти обещания и пророчества оказываются явно пустыми и ложными.

Воля отца, пославшего меня, — говорил он, — чтобы всякий, знающий сына и верующий в него, имел вечную жизнь: и воскрешу его в последний день. Истинно, истинно говорю вам, — прибавляет он, — верующий в меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни. В последний день великого праздника Иисус стоял посредине площади и громко кричал: кто жаждет, иди ко мне и пей, реки воды живой потекут из чрева тех, кто верует в меня. Я свет миру, — говорил он, — кто последует за мной, тот не будет ходить во тьме, а будет иметь свет жизни.

Я и отец мой — одно, — говорил он, — я воскресение и жизнь, верующий в меня будет жить, хотя бы и умер, и всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Истинно, истинно говорю вам, — оказал он своим ученикам, — вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется, вы печальны будете, но печаль ваша превратится в радость, вы теперь в печали, но я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас. Когда я вознесен буду от земли, — говорил он, я всех привлеку к себе. Мужи галилейские, что стоите вы и смотрите так на небо? Сей Иисус, который среди вас был вознесен на небо, сойдет оттуда таким же образом, как вы видели его восходящим.

И мы тоже, — говорили апостолы народным массам, — мы благовествуем вам исполнение обещания, данного нашим отцам; нам, их детям, бог дал видеть исполнение его, воскресив Иисуса. Ибо как смерть пришла через человека, так и воскресение придет через человека, и как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый явится в своем порядке, первенец Христос, потом христовы, а затем конец, когда Иисус Христос предаст царство в руки бога, отца своего, когда упразднит всякое начальство, всякую власть и силу, ибо ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги свои, по повелению отца своего.

Открываю вам тайну, — говорит св. Павел: — мы воскреснем все, но мы не изменимся все в мгновение ока при звуке последней трубы; ибо вострубит труба, тогда все мертвые восстанут, чтобы быть бессмертными — и вот тогда мы изменимся, ибо это смертное и тленное тело должно облечься в бессмертие, и когда оно облечется в него, тогда смерть будет побеждена полностью.

Кто во Христе, — говорит этот апостол, — тот — новая тварь; все древнее прошло, теперь все новое, и все оно от бога, который через Иисуса Христа примирил нас с собой, потому что бог был в Иисусе Христе, примирил с собой мир и не вменил людям их грехов. Нет уже ни иудея, ни язычника, — говорит он: — ни раба, ни свободного, нет мужчин и женщин, ибо все вы одно тело во Христе Иисусе; и если вы в Иисусе Христе, то вы следовательно чада Авраама и его наследники, по обетованию. Иисус Христос даровал дары своей благодати — одним, чтобы быть апостолами, другим, чтобы быть пророками, иным — евангелистами, иным — пастырями и учителями, доколе все не придем в единство веры и познания сына божия. Все эти обещания и пророчества оказываются явно пустыми и обманчивыми.

Господь, — говорит св. апостол Петр, — никак не медлит исполнением своих обетований, как воображают некоторые, но он терпеливо ждет из любви к вам, не желая, чтобы кто погиб, а чтобы все покаялись и обратились к нему. День господень, — говорит он, — придет, яко тать в нощи (как вор ночью), когда не будут думать об этом, тогда небеса с шумом и вихрем великим прейдут, жар огня расплавит стихии, земля и все дела на ней сгорят... мы тоже, — говорит он, — ожидаем, по обетованию его, нового неба и новой земли, в которой будет обитать правда. Верующий в сына божия, — говорит св. апостол Иоанн, — имеет в себе самом свидетельство божие, свидетельство это состоит в том, что бог даровал нам жизнь вечную, и сия жизнь в сыне его. Имеющий сына имеет жизнь, не имеющий сына не имеет жизни. Три свидетельствуют на небе, что Иисус Христос есть истина, отец, слово и святой дух, и сии три суть едино. И три свидетельствуют о том же на земле: дух, вода и кровь, и сии три суть едино. Все это, — говорит св. Павел, — произошло с ними [а именно с евреями] как образ того, что должно произойти среди нас, находящихся в конце веков. Вам нужно терпение, — говорил он, — чтобы вы воспользовались исполнением божьих обетований. Ибо еще немного времени, — прибавляет он, — и тот, кто должен притти, придет и не замедлит.

Апокалипсис, или видение Иисуса Христа, которое он получил от бога, чтобы показать рабам его, чему надлежит быть вскоре, ибо время близко. Се, гряду скоро; держи хорошо, что имеешь, дабы венец твой не был отдан другому. Четыре животных и двадцать четыре старца простерлись перед агнцем, каждый с арфой и золотыми сосудами, полными благовоний, которые суть молитвы святых; и пели они новую песнь, говоря: господь, ты достоин принять эту книгу и снять с нее печати, потому что ты претерпел смерть и своею кровью искупил нас богу из всех колен, всех языков и всякого народа и соделал нас царями и священниками богу нашему, и будем мы царствовать на земле.

Ангел поклялся именем того, кто живет во-веки-веков, что времени уже не будет. И седьмой ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира сего соделалось царством господа нашего и Христа его, и будет он царствовать во-веки-веков. И видел я другого зверя, выходящего из земли; у него было два рога, подобные рогам агнца, но говорил он, как дракон. Он действовал перед ним со всей властью первого зверя и заставил землю и ее обитателей поклоняться первому зверю, смертельная рана которого зажила. Творимые им знамения были так велики, что он даже низводил огонь с неба на землю перед людьми. Чудесами, которые ему было дано творить перед зверем, он обольщал живущих на земле, приказывая им сделать образ зверя, который имеет раны от меча и не умер от них. И было ему дано даже вложить дух в образ зверя и дать ему дар речи и заставить осудить на смерть всех тех, кто не будет поклоняться образу зверя.

Все эти прекрасные пророчества оказываются явно пустыми и обманчивыми.

Увидел я тогда новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали и моря уже не было. Я увидел святой город и новый Иерусалим, который сходил от бога с неба и был украшен и уготован, как жена, украсившая себя, чтобы принять мужа своего. В то же время я услышал громкий голос с престола, который говорил: се скиния, где бог будет обитать с человеками; они будут его народом, и сам бог будет их богом, и отрет бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо то, что было прежде, прошло! И сказал сидящий на престоле: се, творю все новое; и говорит мне: напиши; слова эти весьма верны и весьма истинны. Ангел вознес меня в духе и показал мне святой город Иерусалим, который нисходил с неба от бога. Он облечен был в блеск божий, и свет его был подобен драгоценному камню, камню яспису, прозрачному, как кристалл... стены его были построены из камней ясписа, сам город был из чистого золота... а двенадцать ворот, что двенадцать жемчужин, площадь города была из чистого золота. А впрочем храма я не видел в городе, потому что храмом его был господь всемогущий.

Ангел показал мне также чистую реку воды жизни, которая исходила от престола бога и агнца. Среди площади города было древо жизни, которое приносило двенадцать плодов, каждый месяц по плоду, и листья дерева служили для исцеления народов. Здесь уже не будет ничего проклятого, а будет здесь престол бога и агнца, и рабы его будут служить ему, и узрят лицо его, и имя его будет написано на челах их. И не будет уже там ночи, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо господь бог будет освещать их, и будет царствовать во-веки-веков... Я, Иисус, послал ангела моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я вышел из корня крови Давида, я есмь звезда светлая, которая появляется утром.

И много других подобных видений, откровений, пророчеств и обетований находятся в якобы святых и священных книгах так называемого нового завета; приводить их здесь было бы слишком долго.

Из всех мнимых пророчеств, видений, откровений и обещаний нет ни единого, которое не оказалось безусловно ложным, пустым и даже смешным и нелепым. Легко показать это воочию.

Во-первых, в них сказано, что Христос избавит свой народ от его грехов, а между тем ни в каком народе не видно какого-либо признака этого мнимого избавления, этот народ всегда был таким, каким остается еще и теперь, столь же подверженным всякого рода порокам и грехам, таким же рабом своих дурных страстей, как и всякий другой народ. Народ Христа не в меньшей мере находится теперь во власти порока, чем это могло быть до его мнимого избавления и до прихода его мнимого избавителя и спасителя. В этом смысле ясно, что он вовсе не был избавлен от своих пороков и грехов, и следовательно ясно также, что это обещание или пророчество ложно, так как оно оказывается не соответствующим действительности. Могут сказать, что это избавление надо понимать иначе, что под ним разумеется только избавление от вечных кар и мук, которые люди заслужили и заслуживают за свои грехи, и что Иисус Христос действительно избавил их от этой муки беспредельной заслугой своей смерти и страданий. На это я отвечаю: Во-первых, если бы пророчества или обещания касались такого мнимого избавления, то не следовало бы в таком случае говорить, что Христос избавит свой народ от его грехов, а надо было бы говорить, что он избавит его от кар и мук, которые он заслужил и заслуживает за свои грехи. Если бы, скажем для примера, какой-нибудь сеньор пожелал выкупить от смертной казни преступников, заслуживших смерть, то, думается мне, не верно было бы говорить в таком случае, что этот сеньор избавил их от пороков и злодейства, так как эти пороки и злодейства могли у них остаться; но говорили бы и правильно говорили бы, что он избавил их от виселицы или от колесования, если они их заслужили, ибо их действительно повесили бы или колесовали бы, если бы он их не выкупил.

Точно так же, кажется (мне), было бы неправильно сказать, что Христос избавил свой народ от его грехов, раз он должен был все же оставить его при его пороках и грехах и только выкупить его от вечной муки, заслуженной им по грехам его; ибо избавить человека только от кары за его порок не значит еще избавить его от этого порока. Когда врач излечивает больных, например больных лихорадкой или воспалением легких и т. п., и они совершенно выздоравливают, можно действительно сказать, что он избавил их от их болезней, от их лихорадок и воспалений легких. Но столь же несомненно, что, пока они не выздоровели окончательно от своих болезней, неправильно будет утверждать, что он избавил их от их болезней, — ведь последние все еще налицо. Точно так же, пока люди подвержены или будут подвержены своим порокам и грехам, как в настоящее время, неправильно говорить, что они избавлены от них. Итак пророчества или обетования, что Христос избавит свой народ от его грехов, не соответствуют действительности, а следовательно оказываются явно ложными. Или же приходится ожидать другого Христа, чтобы посмотреть, не избавит ли он более действительным образом людей от их пороков и грехов. Очень желательно было бы, чтобы действительно пришел некто, кто мог бы оказать людям такую великую милость и столь великое добро, а именно — действительно избавить их от тирании государей и сильных мира сего. Ибо люди очень нуждаются в избавлении от этих мерзких зол. Что это мнимое избавление от грехов следует понимать именно в том смысле, как я сказал, подтверждается также следующим: в ряде других подобных обетований и пророчеств говорится, что они все [люди] будут тогда святыми, что никто из них не будет творить кривду или говорить неправду. Впрочем, если бы этот мнимый божественный спаситель желал явить людям столь великую милость, как избавление их от грехов, он вместе с тем сделал бы их всех святыми, мудрыми и добродетельными, ибо нельзя поверить, что он пожелал бы оставить их и впредь такими же рабами своих пороков и грехов, какими они были прежде. Он действительно избавил бы их от всех этих злых недугов и сделал бы всех их чистыми, непорочными и святыми. Без этого такое якобы избавление не послужило бы им ни к чему, так как они и впредь оставались бы попрежнему рабами своих пороков и грехов.

Первые христиане не так понимали это, они верили, что действительно избавлены и очищены от всякой скверны греховной; поэтому они всех себя считали святыми, освященными и возлюбленными богом, как это видно из посланий их великого архиправедника (Grand Mirmadolin) Павла: всем находящимся в Риме возлюбленным божьим, призванным святым (Римл., 1,7), освященным во Христе Иисусе, призванным святым (I Кор., 1, 2) церкви божьей, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахайе (II Кор. I, 1), всем святым, находящимся в Ефесе (Ефес., 1), всем святым, находящимся в Филиппах (Фил., 1). Христос возлюбил церковь и предал себя за нее, чтобы освятить ее, очистить баней водной посредством слова живого, чтобы представить ее себе славною церковью, не имеющей пятна или порока или чего-либо подобного, и дабы она была свята и непорочна (Ефес., V, 25). Смотрите также послание к Титу (1, 14)... Отсюда видно, что наши христопоклонники должны действительно быть все до единого святыми, чистыми и без малейшего пятна греха и что именно так их мнимый божественный спаситель должен был избавить их от их грехов. Но это явно не соответствует действительности, а поэтому упомянутое обетование и пророчество оказывается явно пустым и ложным.

Далее, неверно, что мнимый Христос действительно избавил людей от вечных мук, заслуженных ими по грехам своим; ведь по учению самих же наших христопоклонников каждодневно великое множество людей, в том числе и из их среды, увы, попадают в вечный адский огонь, чтобы терпеть вечные муки за свои грехи. Христопоклонники уверены, что все, умирающие в смертном грехе, как они выражаются, будут навеки осуждены и несчастны в аду; а так как гораздо больше дурных людей, чем хороших, и так как гораздо больше людей умирает, как выражаются христопоклонники, в смертном грехе, чем в благодати их бога, то из их учения следует, что несравненно больше людей оказывается неизбавленными от мучений за свои грехи, чем избавленными. Несомненно, сам мнимый Христос имел это в виду, когда говорил своим ученикам, что будет много званных, но мало избранных. Это изречение имеет не мало общего с предсказанием, сделанным о том же Христе Симеоном праведником, когда Христос был еще младенцем: Симеон предсказал, что он, Христос, будет некогда предметом великого спора и причиной гибели, а также спасения многих во Израиле.

Согласно этому можно с одинаковым правом сказать, что Христос пришел погубить людей и что он пришел спасти их. Однако наши христопоклонники не скажут этого; но так как, по их же учению, так мало людей избавлено от вечного осуждения и мук ада, то нельзя говорить, что Христос избавил свой народ от грехов его, т. е. от вечных мук, заслуженных народом за свои грехи; разве что наши христопоклонники будут понимать под его народом лишь горсть избранных, избавленных им от вечного осуждения. Но так понимать нельзя; эта горсть людей, если сопоставить ее со всем народом, не есть народ и не должна называться народом, — предмет получает свое название по своей наибольшей части. Так, одна или две дюжины французов и испанцев не составляют еще французского или испанского народов. Представьте себе, что армия в 100 или 120 тысяч человек захвачена в плен более сильной неприятельской армией; представьте себе, что король или военачальник этой пленной армии выкупит из своей армии только несколько человек, например десять или двенадцать солдат и офицеров, уплатит за них выкуп, — ведь не скажете же вы в таком случае, что он освободил или выкупил свою армию; было бы неверно и даже смешно утверждать, что он выкупил ее или освободил, раз он освободил только такую ничтожную горсть. Точно так же было бы неверно и смешно утверждать, что Христос избавил свой народ от вечных мук и вечного осуждения, заслуженных за грехи, раз избавлено таким образом только несколько человек. Мало того, наши христопоклонники, все сколько их ни есть, не в состоянии показать, что существует хоть один человек, которому действительно выпало счастье этого мнимого благодетельного спасения. Ведь никто не может видеть эти мнимые вечные муки, точно так же мнимое избавление от них; а раз так, то наши христопоклонники не могут показать хотя бы одного человека, действительно спасенного или хотя бы одного, действительно проклятого и осужденного терпеть вечные муки ада.

Обычно наши христопоклонники говорят по этому поводу, что мы не должны искать и допытываться осязательных доказательств чувств в вопросах веры, что мы должны здесь верить слепо, не имея [предмета веры] перед глазами. Мотивируется это тем, что [положения веры] остаются совершенно истинными и несомненными сами-по-себе, хотя нельзя дать и усмотреть никакого видимого и осязательного доказательства или свидетельства в их пользу. Но это очень слабый и совершенно пустой довод, ибо это значит брать за основание веры принцип заблуждений, иллюзий и обмана. Ибо ясно, что если ступить на этот путь, то о любом заблуждении, о любой иллюзии, о любом обмане можно будет утверждать, что данный предмет существует, верить в него и заставлять других верить в него, — все это на мнимом основании божественной веры. Ясно, как я уже говорил выше, что принцип заблуждений, иллюзий и обмана, подобный этому, не может служить основой для установления истины или для выяснения ее. Поэтому таким образом нельзя ни показать, ни доказать, что существует хотя бы один человек, на долю которого действительно выпало счастье этого мнимого благодетельного спасения. Не подлежит никакому сомнению, что это спасение или избавление существует лишь в фантазии.

Равным образом ни к чему не служит другое утверждение наших христопоклонников, а именно, что их Христос действительно принес богу удовлетворение за все грехи людей и что если не все люди избавлены в действительности от вечных мук и осуждения, то это вина не их спасителя, а вина самих грешников. Эти грешники, — говорят наши христопоклонники, — предаются добровольно пороку и умирают во грехе, не желая обратиться к богу и принести достойное покаяние, а между тем, — говорят наши христопоклонники, — для того, чтобы сподобиться искупления грехов и спасения, этого великого благодеяния, совершенного для нас Христом, люди должны жить в добродетели или принести надлежащее раскаяние в своих грехах и умереть в благодати божьей... Эти доводы наших христопоклонников, повторяю, совершенно бессильны: если бы дело было так, как утверждают они, — то, во-первых, было бы явной несправедливостью со стороны бога карать в каждом человеке грехи, за которые он уже полностью получил удовлетворение. Это было бы такой же явной несправедливостью, как если бы заимодавец требовал от должника уплаты долга, который уже внесен за должника его другом, уплатившим все, что тот был должен. Точно так же со стороны бога было бы явной несправедливостью и даже своего рода жестокостью сурово наказывать людей вечными муками за грехи, по которым его Христос уже принес полное удовлетворение. Это значило бы требовать двух удовлетворений за одни и те же провинности, что никоим образом не совместимо ни со справедливостью, ни с волей и благостью всеблагого и милосердного бога.

Во-вторых: какой вывод следует из утверждения наших христопоклонников, что люди могут воспользоваться мнимым избавлением, или искуплением, во Христе [только] в том случае, если всегда жили добродетельно или принесли перед смертью достойное покаяние в своих грехах? То, что это предполагаемое избавление, или искупление, во Христе нисколько не оправдывает людей перед богом, нисколько не облегчает их, стало быть, является совершенно тщетным и смешным. Конечно, наши христопоклонники не согласятся с этим, между тем это с очевидностью вытекает из того, как они представляют себе применение к людям этого предполагаемого благодеяния, избавления, или искупления, во Христе. Ибо не подлежит сомнению и с очевидностью вытекает из здравого разума, что бог, предполагаемый бесконечно благим, справедливым и милосердным, может по справедливости и благости требовать от людей, ничем его не оскорбивших, только то, чем они способны почтить его, например: любить его, поклоняться ему, служить ему и жить в добродетели согласно его законам и предписаниям. Равным образом из того же здравого разума ясно вытекает, что по справедливости бог может требовать от оскорбивших его грешников только всего того, что они способны принести ему в удовлетворение за свои грехи, например: обратиться к нему всем сердцем, возненавидеть и проклясть свои пороки и грехи, всецело отринуть их и достойным образом покаяться в них, согласно его предписаниям. И действительно, нам говорят, что только этого и требует бог в своем законе; это видно из самого этого закона и из свидетельств всех пророков. Если вы, — говорит Моисей от имени бога народу израильскому, — будете внимать голосу господа бога вашего, если вы возлюбите его от всего сердца и всей души, если вы будете добросовестно соблюдать все заповеди его, то все эти благословения сойдут на вас и будут всюду сопровождать вас; вы будете благословенны в ваших городах и на пажитях ваших, благословенны в ваших детях и ваших стадах, в плодах земли и садов ваших, благословенны во всех ваших делах и начинаниях и т. д. Что касается грешников, оскорбивших бога, то он [закон] до пришествия Иисуса Христа и до мнимого принесения им удовлетворения за их грехи тоже требовал лишь следующего: оказывать справедливость и милосердие своему ближнему, обратиться [к богу] сердцем своим, отринуть свои пороки и грехи и верно соблюдать все заповеди; он [закон] обещал помилование и милосердие всем тем, которые обратятся к нему [богу] всем сердцем своим, отринут свои пороки и грехи, будут справедливы и милосердны к ближнему и будут верно блюсти заповеди божьи, — при этом даже обещалось не поминать более грехов их и предать их полному забвению.

Вот все, что, согласно этому якобы божественному закону, бог действительно требовал от людей до пришествия Иисуса Христа, стало быть до того, как последний избавил их от грехов и принес за них удовлетворение, как утверждают наши христопоклонники. Что же выходит? С одной стороны, до пришествия Иисуса Христа бог требовал от людей только этого; с другой стороны, как утверждают наши христопоклонники, после пришествия этого Христа и после того, как он избавил людей от грехов их, бог требовал от них столько же и даже больше. Отсюда ясно, что это мнимое искупление, совершенное Иисусом Христом, не приносило никакого облегчения людям и ничего не снимало с них; в самом деле, ведь, чтобы сподобиться милости и милосердия, от них требовалось теперь не меньше, чем до этого мнимого искупления, они и прежде обретали милость и милосердие так же легко, быть может, даже легче, чем потом. Когда я говорю: быть может, даже легче, чем потом, я имею при этом в виду следующее: до этого мнимого искупления бог, как я только-что сказал, требовал от грешников только искреннего обращения, добрых дел, справедливости и сострадания, верного соблюдения его заповедей, напротив, после этого мнимого искупления во Христе, согласно христианским правилам, от них не только требуется то же, что прежде, они кроме того должны отречься от самих себя, нести свой крест, предаваться тяжелому покаянию и суровому умерщвлению своей плоти, чего они не обязаны были делать до мнимого избавления во Христе.

Раз так, ясно, что это мнимое искупление ничего не снимает с людей и нисколько не облегчает их. А если оно ничего не снимает с людей и нисколько не облегчает их, то ясно, что оно совершенно никчемно и бесполезно в каком бы то ни было смысле, с какой стороны ни подойти к нему.

Во-вторых. Сказано, что этот Христос будет назван сыном Всевышнего и что бог даст ему престол Давида, отца его и что он будет царствовать вечно в доме Иакова и царству его не будет конца. Называйте его, если вам нравится, сыном Всевышнего, я иду на это, так как наши христопоклонники и впрямь считают его всемогущим сыном всемогущего бога, хотя в его время его считали только жалким фанатиком. Но что бог дал ему престол Давида и что он царствует или царствовал в доме Иакова, т. е. над народом Израиля, который разумеется под домом Иакова, что царствию его не будет конца, — это явная неправда. Ибо известно и несомненно, что он никогда не восседал на престоле Давида и никогда не царствовал над еврейским народом, который является народом Израиля; а в настоящее время мы воочию видим, что он нигде не царствует, разве только если принять за своего рода царствие культ и поклонение, воздаваемые ему нашими христопоклонниками, а христианство за своего рода царство. Но в этом смысле любой шарлатан может похвалиться, что царствует подобным образом, если найдутся верующие в него и поклоняющиеся ему как божеству. К тому же, в обещании и мнимом пророчестве ангела говорится определенно и категорически, что бог дает Иисусу Христу престол Давида, его отца, и что он навеки будет царствовать в доме Иакова. А христианство не есть престол Давида и никогда не было престолом Давида. Равным образом народ христианский вовсе не есть дом Иакова. Итак Христос никогда не занимал престола Давида и никогда не царствовал в доме Иакова, — отсюда ясно, что это обещание или пророчество оказывается совершенно ложным.

В-третьих. Сказано, что этот Христос будет словно светильник, озаряющий народы, и что он будет главой народа Израильского, т. е. еврейского народа. Это обещание или пророчество тоже совершенно ложно, так как личность Христа возбуждала только презрение; его учение, жизнь и смерть были в глазах народов только безумием, а в глазах евреев — соблазном. И если теперь он в почете у христиан, то это случилось вовсе не потому, что они познали истину и убедились в ней, а по упорству и в результате совращения ложью, как это делается во всех прочих религиях. Вот доказательство: согласно этому обещанию или пророчеству он должен был одинаково стать главой народа Израильского и главой и светильником народов, составляющих теперь народ христианский; однако вместо того, чтобы быть главой народа Израильского, как было предсказано и обещано, мы видим, что он скорее служит к позору его и посрамлению, что воочию показывает ложность этого обещания или пророчества.

В-четвертых. Сказано, что Иисус Христос начал проповедывать призывом: сотворите покаяние, ибо царство небесное близко. Если бы это мнимое царство было [тогда] действительно близко, как он говорил, оно уже давно должно было бы явиться и наступить. Ибо оно было обещано уже почти 2 000 лет назад и предсказано было, что оно скоро наступит; если бы это обещание и предсказание были верны, их уже давно видели бы осуществившимися. А между тем и поныне не видать никаких признаков этого — наглядное доказательство ложности этого обещания или предсказания, и надо быть удивительно обманутым, одураченным, слепым и легковерным, чтобы верить в грядущее пришествие этого царства.

Некоторые из наших христопоклонников заявляют, что царство небесное, о котором говорит Иисус Христос, не что иное, как учение и устроение его церкви, которая воистину ведет души в царство небесное. Но это совершеннейшая иллюзия, самообман, ибо нет народа, который не мог бы точно так же называть свою религию, свое устройство и управление царством небесным, и любой шарлатан мог бы подобным образом обещать пришествие царства небесного. Но, если бы люди знали, что под царством небесным понимается только это, они, разумеется, не придавали бы значения этим обещаниям и этим мнимым царствам небесным, видели бы в последних только плод воображения.

В-пятых. Иисус Христос говорит сам, что не следует беспокоиться и утруждать себя заботой о питье, о необходимой в жизни одежде, что надо всецело положиться в этом на промысел своего отца небесного, который, — как он выражается, — питает птиц небесных, хотя они не сеют и не собирают в житницы, и одевает цветы и лилии полевые, хотя они не трудятся и не прядут. Он уверял своих учеников, что если его отец небесный так печется о птицах небесных и цветах полевых, то паче он будет всячески пещись о людях и не допустит, чтобы они терпели в чем-нибудь нужду, если только будут прежде всего искать царства божия и правды его. Нечего сказать, весьма любопытно было бы поглядеть на людей, положившихся на подобное обещание. Что сталось бы с ними, если бы они хотя бы один или два года прожили, не работая, не возделывая землю, не снимая жатвы и не собирая в житницы наподобие птиц небесных? Им пришлось бы подымать очи горе, как ханжи, и благочестиво искать мнимого царства небесного и его правды. Любопытно, побудило ли бы это их отца небесного особенным образом пещись об их нуждах? Приносил ли бы он им чудесным образом еду и питье, когда они проголодаются, белье и одежду, когда это понадобится им? Тщетно взывали бы они к своему отцу небесному, хотя бы вопили так громко и долго, как вопили пророки Ваала, призывая бога оказать им свою помощь и проявить свое могущество в их тяжелом положении. Можно не сомневаться, что этот отец небесный останется столь же глух к их воплям, как Ваал к воплям своих пророков. Поэтому нет столь глупого народа, даже среди наших христопоклонников, который положился бы на такое обещание, а если находятся в народе отдельные лица, семьи и даже общины священнослужителей, монахов и монахинь, которые не работают и занимаются только вздорным культом своих ложных божеств, то это потому, что они отлично знают, что есть другие, которые работают более полезно, чем они; не будь этого, им пришлось бы конечно взяться за дело наравне с другими.

В-шестых. Иисус Христос говорит, что надо только попросить, и вы получите, ищите и обрящете. Он уверяет, что все, о чем просишь у бога во имя его, будет дано и что имеющий веру, хотя бы величиной с горчичное зерно, сможет одним словом передвигать горы. Если бы это обещание было верно и оправдалось на деле, то никто, в особенности же никто из наших христопоклонников, никогда не нуждался бы ни в чем ему необходимом, ему надо было бы только поискать, и он обрел бы, просить, и он получил бы. Равным образом для них не было бы ничего невозможного, так как у них есть вера в своего Христа. Однако не видно никакого результата этих прекрасных обещаний; напротив, на каждом шагу видишь среди них [христопоклонников] бесчисленное множество несчастных бедняков, которые терпят нужду, ищут и не обретают, просят и ничего не получают. Видишь даже такую вещь: вся христианская церковь обращается к богу с горячими и неоднократно повторяемыми всенародными молениями, но то, чего она просит, ей не удалось получить и поныне. Вот уже тысячу лет и больше она просит у бога во всенародных и частных молитвах истребить еретиков, обратить неверных и всех грешников, просит здравия души и тела для всех чад своих, просит мира и согласия между всеми верующими, духа послушания, чтобы служить богу всегда со страхом и любовью, духа мудрости, чтобы во всем выбирать самое лучшее и спасительное и отвергать все, что противно славе божьей и спасению души. Она просит у бога и наставляет всех своих чад просить у бога, да творится воля его на земле и на небеси, и другие подобные вещи; церковь христианская каждодневно молит о них в церковных молебствиях и частных молитвах, однако она не получает просимого. Ереси продолжают существовать и даже умножаются, а не искореняются; попрежнему существует бесчисленное множество злых грешников и неверных, никак не желающих обратиться, попрежнему бесчисленное множество людей действительно поражены телесными и духовными недугами. Раздоры продолжают, к несчастью, вносить смуту и раскол среди людей и наконец дух мудрости вовсе не направляет их к их истинному благу, а тем менее внушает им страх божий и любовь к богу. Таким образом, отнюдь не видать, чтобы воля божия творилась на земле, как она якобы творится на небе; и сама церковь христианская, римско-католическая церковь, называющая себя возлюбленной супругой своего бога и своего Христа, даже она не получает того, о чем она каждодневно так настойчиво просит бога, хотя она обращается со своими просьбами от имени своего господа Иисуса Христа, обещавшего непреложное исполнение всех просьб, обращенных к богу от его имени; это воочию показывает ложность такого обещания.

Возьмем еще один пример. Кто из наших христопоклонников, даже из самых религиозных и убежденных среди них, дерзнет приказывать горам передвинуться с места на место или деревьям сорваться с земли и броситься в море и при этом будет уверен, что покажет людям исполнение этого приказа? Несомненно, ни один человек в здравом уме не возьмется за это. А между тем их бог и всемогущий Христос сказал им определенно, что, если они имеют веру хотя бы величиной с горчичное зерно, для них не будет ничего невозможного, если они скажут дереву: сорвись и ввергнись в море, — оно послушается их. Он сказал им также, что верующие в него будут изгонять бесов от имени его, будут говорить на разных языках, будут касаться змей, не подвергаясь опасности, будут пить яд и оставаться невредимыми, и наконец возвращать больным здоровье одним наложением рук; он сказал им, что, совершая все эти чудеса, они дадут несомненное доказательство искренности их веры и непреложности обещаний их Христа. Если же они не могут делать этих чудес, то это — верное доказательство, что их вера недостаточна, но что вместе с тем они не думают, что эти обещания ложны. Спрашивается: если их вера недостаточна, то почему нет у них ее, этой веры? И почему они не верят, эти остолопы? Ведь верить и совершать такие великие и чудесные вещи было бы для них весьма выгодно и создало бы им большую славу. Но, если они заявляют, что имеют веру, и тем не менее бессильны творить упомянутые чудеса, они не могут не признать упомянутые обещания пустыми и ложными и не считать себя обманутыми.

Если бы например Магомет надавал подобные обещания своим последователям и последние не могли бы, как и христопоклонники, доказать их исполнение, наши христопоклонники не преминули бы поднять крик: ах, мошенник! ах, шарлатан! что за безумцы, верящие такому шарлатану! И вот они сами в таком же положении, уже давно в таком же положении, и все еще не знают или не хотят понять своих заблуждений и ослепления и признаться в них. А так как они весьма горазды обманывать самих себя и любят поддерживать и уверять себя в своих заблуждениях, они ссылаются на следующий довод: упомянутые обещания имели свое действие и осуществлялись в начале христианства, так как тогда чудеса были необходимы для того, чтобы убеждать неверных и маловерных в истинности христианской религии; но с тех пор, — продолжают они, — как их религия достаточно утвердилась, в этих чудесах уже не было надобности, и следовательно богу не нужно было предоставлять своим верующим последователям способность творить чудеса. В то же время это, по их мнению, нисколько не препятствует этим чудесам быть вполне действительными, так как они достаточно осуществлялись в прежнее время. Но откуда им известно, что эти чудеса когда-то действительно осуществлялись? Как бы им ни хотелось верить в это, они не в состоянии привести ни одного надежного свидетельства этого, как я это доказал выше. К тому же, тот, кто дал эти обещания, не ограничил их определенным временем, определенным местом, определенными лицами. Он сказал, что вера имеющих веру будет сопровождаться этими чудесами.

Они будут именем моим изгонять бесов, будут говорить на различных языках, будут трогать змей без опасности для себя, и если выпьют яда, он не причинит им никакого вреда, они будут исцелять от болезней одним наложением рук. По поводу молитвы он определенно говорит, что исполнит все, о чем попросят у отца во имя его. Если двое из вас, — говорит он, — согласятся на земле, то, чего бы они ни попросили, они это получат. Каждому, кто просит, тому будет дано, — говорит он в другом месте. — Если вы, прочие, будучи злы, умеете тем не менее давать благие даяния детям вашим, то тем более ваш отец небесный даст духа благого просящим у него. О перемещении гор он определенно говорит: если кто скажет горе: поднимись отсюда и ввергнись в море, то если только он не усомнится в сердце своем, а верит, что сбудется все по словам его, это сбудется и т. д. Вот обещания, которые носят совершенно общий характер; ясно, что они не ограничены ни временем, ни местом, ни определенными лицами, они требуют только, чтобы была налицо вера; итак, чтобы быть истинными, они должны быть истинными во всем своем объеме, то-есть без ограничения во времени, месте или определенными лицами, а следовательно, чтобы быть истинными, они должны исполняться и осуществляться по отношению ко всем тем, мужчинам и женщинам, которые имеют веру и просят во имя Иисуса Христа. А так как очевидно, что они не исполняются теперь нигде, и что никто даже не осмелился бы взяться показать осуществление их, не рискуя выставить себя на позор и посмешище, то ясно также, что они ложны.

В-седьмых. Иисус Христос сказал своим ученикам, что даст им ключи от царства небесного и что все, что они свяжут на земле, будет связано на небесах. Но так как никто не может подняться на небо и поглядеть, что там делается, и так как эти якобы ключи царства небесного и эта власть вязать и решить, о которой говорит Христос, — лишь воображаемые ключи и воображаемая власть, или власть духовная, как выражаются наши христопоклонники, то любой шарлатан, любой изувер легко может надавать таких обещаний; но легко также раскрыть всю пустоту их. Точно так же пустоту других таких обещаний, данных тем же Христом своим ученикам, как-то обещания, что они будут пить и есть за его трапезой, когда он будет в царстве своем, что он посадит их на двенадцать престолов судить двенадцать колен израилевых, или обещание воздать сторицей всем, кто из любви к нему покинет отцов, матерей, братьев, сестер, жен, детей, дома, землю и прочее достояние. Он обещал также даровать вечную жизнь тем, кто будет соблюдать его слово, или ядущим плоть его, как он выражался, и пиющим кровь его, и что он воскресит их в последний день и т. д. Так как он откладывает исполнение всех этих прекрасных обещаний до неопределенного времени, которого придется долго ждать, до времени какого- то нового возрождения, которое, разумеется, никогда не наступит, то любой шарлатан, любой изувер легко мог бы надавать подобных обещаний; но в то же время легко понять всю их пустоту, так как они сами себя разбивают.

В-восьмых. Иисус Христос сказал своим ученикам, что он основывает свою церковь на камне [скале], что она будет существовать вечно и врата адовы никогда не одолеют ее. Если под этими словами он разумел, что его секта будет существовать всегда и никогда не будет уничтожена, то это еще должно показать будущее; ибо, хотя она существует уже достаточно долго, это еще не является надежным доказательством, что она будет существовать всегда, — люди не всегда будут в отношении религии слепы, как теперь. Быть может, в один прекрасный день у них откроются глаза, и они, хотя и поздно, увидят, что заблуждались. Тогда они с негодованием и презрением отбросят все, чему поклонялись с таким религиозным рвением, и всем этим сектам, построенным на заблуждении и обмане, придет тогда позорный конец. Но если под вышеприведенными словами Христос понимал только, что он основал секту или общину верующих, которые не впадут в порок и заблуждение, то эти слова безусловно ложны, ибо нет в христианстве ни одной секты, ни одной общины и церкви, которые не были бы насквозь пропитаны заблуждениями и пороками, а главным образом [такова] секта или община римской церкви, хотя она объявляет себя самой чистой и святой из всех. Она уже давно впала в заблуждения, — а впрочем, что я говорю! — не впала в заблуждения, а родилась в них, зачата и сложилась в заблуждениях, она и доселе пребывает в них, причем в таких заблуждениях, которые явно противоречат намерениям ее основателя, его взглядам и учению. Против его намерения и предначертания она упразднила закон евреев, который он признавал и который, по его же собственным словам, он пришел не разрушить, а исполнить; она впала в заблуждения и идолопоклонство язычества или наподобие язычества, как это воочию показывает идолопоклоннический культ, воздаваемый ею своему богу из теста, своим святым, их образам и мощам.

Вот что говорит об этом один ученый и рассудительный автор. «Иисус, сын Марии, — говорит он, — произошел от Авраама, Исаака и Иакова. Он был воспитан в Моисеевом законе и никогда не нарушал его. Не думайте, — говорил он во время своего пребывания в мире, — что я пришел уничтожить закон Моисеев, я пришел, напротив, его исполнить. Апостолы, — говорит этот ученый, — поступали таким же образом и во всем строго соблюдали установленные предписания. Первые христиане, — продолжает он, — тоже держались их. Они даже соблюдали субботу евреев, не считая первого дня седьмицы, назначенного для всенародного совершения их таинств. Они воздерживались от крови и от мяса задушенных животных, от мяса нечистого и приносимого в жертву идолам». Так было решено и постановлено на первом их соборе, собравшемся в Иерусалиме под председательством первого апостола Иисуса Христа, по имени Петр. Угодно было святому духу и нам, — говорят они, — не возлагать на вас никакого бремени кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови и удавленины и блуда; соблюдая сие, хорошо сделаете. «У них не было в их церквах, — говорит этот автор, — ни изваяний, ни картин, ни часовен, ни молелен. Наконец, они соблюдали все предписанные очищения, и все поклонялись единому богу. А теперь, — говорит этот автор, — совсем другое дело, римская церковь следует совершенно противоположным правилам. Она отказывается от точных слов Христа и определенно заявляет, что он пришел отменить закон и освободить всех, что мы можем теперь услаждать себя кровью зарезанных животных с такой же свободой, как и молоком живых животных, можем есть свинину и другое нечистое мясо и не будем от этого бóльшими преступниками, чем от вкушения мяса ягнят и других чистых животных, дозволенных законом божьим. Как согласуется это одно с другим, — спрашивает он, — и как может разумный человек придавать этому веру? Не удивительно, — говорит он, — что на свете столько вольнодумцев и атеистов, если христианство — не что иное, как клубок явных, осязательных противоречий. Ты ответишь на это, — говорит этот автор, — как обычно отвечают богословы: вначале апостолы и другие христиане соблюдали Моисеев закон из боязни шокировать принявших христианскую веру евреев, которые нашли бы предосудительным отступление от старых установлений и от положений дома Иакова; но когда проповедь евангелия распространилась по всей земле и многие язычники вступили в церковь, то нашли, что нет уже надобности вводить в соблазн всех прочих христиан из-за такого ничтожного народа, как евреи, и возлагать на них [язычников] иго, которое было для них непривычно и которое скорее могло бы заставить их отказаться от самого христианства, чем подчиниться такому невыносимому бремени. Поэтому церковь, чтобы облегчить по мере сил своих обращение в христианство Римской империи, охватывавшей наибольшую часть земли, приноровила свои законы и предписания, свои обычаи и религиозные обряды к духу времени и тогдашним нравам. И так как язычники принимали в пищу все, не делая различия, им внушали, что это вполне соответствует воле Иисуса Христа, пришедшего освободить людей от кабалы и от рабского следования суевериям Моисеева закона. По такому же потворству ввели в церкви изваяния и картины. Священнические одежды, украшения алтарей, свечи, светильники, благовония, вазы с цветами и прочие прелести культа введены были только по образцам, заимствованным у жрецов Юпитера, Аполлона, Венеры, Дианы и других языческих божеств. Таким образом празднества в честь богов и богинь были превращены в праздники святых, и храмы, посвященные прежде солнцу, луне и звездам, посвящались теперь апостолам и мученикам. Даже Пантеон, храм всех богов, находившийся в Риме, был с течением времени благодаря ловкости церковников превращен в церковь, которая была посвящена всем святым. Одним словом, казалось, что христианство было во всех отношениях только замаскированным язычеством. Это выдавалось за благочестивый обман и мотивировалось необходимостью привлечь в лоно церкви так или иначе столько миллионов грешников. В этом отношении можно действительно сказать, что римская церковь в такой же мере превращала христиан в язычников, в какой язычников — в христиан. Эфиопская (абиссинская) церковь является живым свидетелем против нее: христиане Эфиопии с самой древности и даже со времен апостолов соблюдали ту часть Моисеева закона, в которой говорится о чистых и нечистых [животных] и предписывается выбор дозволенного и недозволенного по закону мяса. Поэтому, — говорит этот автор, — в этой стране больше евреев, перешедших в христианскую веру, чем на всей остальной земле. Повидимому, — говорит он, — восточные христиане в меньшей мере заслуживают осуждения, чем римские христиане; они, правда, не соблюдают с такой же точностью, как христиане Эфиопии, предписаний закона о мясе чистых и нечистых животных, о напитках дозволенных и недозволенных и т. д., однако они не принимают в пищу мяса задушенных животных и кровь. Их церковники всю свою жизнь воздерживаются от всякого мяса, соблюдают много очистительных обрядов и правил святой жизни. Но римские католики, как свиньи, плещутся в грязи и не устают твердить себе, что они — единственный народ на земле, находящийся на столбовой дороге к небу. Я не знаю, — говорит этот автор, — что думать об этом, евреи по всей видимости не собираются обращаться [в христианскую веру], пока не будут устранены эти препоны. Кто не посмеется, — говорит тот же автор, — над глупостью людей, воздающих божеские почести какому-нибудь огородному чучелу или дереву, борову, собаке, лошади, змее и т. д., или первому предмету, который они увидят поутру, как это делают лапландцы и много других идолопоклонников! Но, с другой стороны, кто, — говорит он, — удержится от слез при виде людей, которые заявляют, что исповедуют закон Моисея и закон Мессии, проповедывавших, по их словам, единого бога, людей, которые похваляются, что обладают самой чистой и святой религией в мире (эти люди — римские христиане), кто, повторяю, не заплачет при виде того, как эти люди поклоняются деревьям и камням, иконам и статуям, гвоздям, лохмотьям, костям, волосам, кусочкам старого дерева и вообще всему, на что укажут им хитрые на выдумки церковнослужители, как на предметы, достойные их благоговения и поклонения». Все эти заблуждения и злоупотребления воочию наблюдаются в римской церкви, они совершенно противоположны первоначальному установлению христианской религии и установлениям самого Иисуса Христа, ее первого основателя. Итак, если слова его, что врата адовы не одолеют его церкви, или того, что он основал, — если слова эти относятся к порокам или к заблуждениям и злоупотреблениям, то его обещание оказывается явно ложным в отношении католической церкви, так как последняя преподает ряд заблуждений и злоупотреблений, которые он сам осудил бы. И еще в настоящее время легко видеть, что она не непогрешима в своем учении, так как она теперь буллой Unigenitus, принимаемой ею и всюду вводимой в обязательном порядке, осуждает то учение, которое принималось ею прежде, учение, которое она установила на своих соборах и в их положениях и которое официально содержится в ее якобы святых и священных книгах.

В-девятых. Иисус Христос сказал: Грядет час, когда все те, кто находится в гробах и могилах, услышат глас сына божия и оживут. Вот уже около 2 000 лет как это было сказано, и, стало быть, этот час должен был наступить еще около 2 000 лет тому назад, однако все еще не видно этого часа. Значит, он совершенно неверно говорил: грядет час, ибо час еще не пришел, и нет даже никакого признака, что он должен наступить в скором времени или вообще когда-либо.

В-десятых. Тот же Иисус Христос наставлял своих учеников не тревожиться о том, что им говорить и отвечать, когда они предстанут перед судьями, правителями и самими царями, он, — так говорил он, — внушит им тогда такую мудрость и такие слова, которым враги не смогут сопротивляться и противоречить. Если бы это обещание исполнилось, они легко убедили бы своей мудростью и силой своих доводов и речей всех, кто вздумал бы противостоять им. Однако нигде не видно, ни в их речах, ни в их писаниях, чтобы им когда-либо удалось убедить силой разума кого-либо из своих врагов и хоть одного неверующего; нигде, — повторяю, — не видать и следа этой божественной мудрости или хотя бы этого разума, способных убедить или просто уверить умного и просвещенного человека; напротив, можно видеть, что они всегда сами попадали впросак и что на них всегда смотрели с возмущением и презрением как на жалких фанатиков и изуверов. По этой причине и преследовали их, как об этом свидетельствуют все повествования истории.

В-одиннадцатых. Иисус Христос говорил своим ученикам, что он — светильник мира, что он будет светить каждому, грядущему в мир, и что тот, кто следует за ним, не будет ходить во тьме. Однако кроме солнца не видать другого светила, которое светило бы всем людям, да и оно не светит слепым. У св. Иоанна сказано, что Иисус Христос даст всем верующим в него власть стать чадами божьими, которые рождены не от похоти плотской, не от крови, не от хотения плоти мужа, а от бога. Но где они, эти божественные чада господа, родившиеся таким божественным способом, без участия мужчины? Что и говорить, мы видим только людей, родившихся естественным путем, от плоти и крови.

В-двенадцатых. Иисус Христос говорил, что он есть путь и истина и жизнь, что он — само воскресение и что верующий в него никогда не умрет. Он сказал также, что кто соблюдет слово его, тот не увидит смерти вовек. Выходит, следовательно, что никто не соблюдал его слов, никто не верил в него истинным образом, в том числе даже самые верные ученики его, так как все люди до единого как в то время, так и в последующие века умирали и на наших глазах ежедневно умирают люди, верующие в него, никто не может избежать смерти, ускользнуть от нее. Да и как мог бы он предохранить кого-нибудь от смерти, раз он сам не в состоянии был сберечь себе жизнь и избежать смерти! Где же правда во всех этих обещаниях? А если нельзя показать эту правду, приходится сделать вывод, что они безусловно ложны и даже просто-напросто смешны. Утверждать, что эти слова и этого рода обетования должны пониматься в духовном смысле, что они истинны в этом духовном смысле, хотя не являются таковыми в буквальном смысле, — утверждать это — значит предаваться чистейшей иллюзии, так как этот так называемый духовный смысл существует только в воображении и [нарочито] придуман. Этот духовный смысл можно толковать и применять как угодно ко всем случаям, это нечто вроде той сандалии Ферамена, которая приходилась в пору на каждую ногу. Нет такого ложного, нелепого и смешного обещания и положения, которому нельзя было бы придать тот или иной духовный аллегорический и переносный смысл, если только захотеть доискиваться в них духовных и воображаемых истин на манер тех истин, которые наши христопоклонники откапывают в словах и обещаниях своего Христа. А раз тот духовный смысл, который они вкладывают в эти последние, существует только в воображении, то и те истины, которые они якобы находят в этих словах и обещаниях Христа, существуют тоже только в воображении, и смешно было бы останавливаться на них серьезно. Впрочем эти изречения и обещания не оказываются истинными не только в естественном и буквальном смысле, но и в том духовном смысле, который вкладывают в них; отсюда следует, что они ложны в том и другом смысле.

В-тринадцатых. Иисус Христос говорил, что его увидят сходящим с неба, грядущим на облаках небесных с силой и славой великой, что он пошлет ангелов своих, которые при звуке трубы громогласной соберут избранных его с четырех концов мира, от одного края неба до другого, что солнце померкнет, звезды спадут с неба и все народы земли восплачутся о своем несчастьи. Он уверял, что все это произойдет в скором времени, то-есть при жизни его современников. Истинно говорю вам, — сказал он своим ученикам: — не прейдет род сей, как все сие будет. А вот что говорил он своим ученикам при другом случае: истинно говорю вам, есть некоторые из стоящих здесь, которые умрут не прежде, чем увидят пришествие царства божия в его славе и сына человеческого, грядущего в царствии своем. Вот совершенно определенное пророчество, которое должно было исполниться вскоре после того, как было произнесено. Но что же! Ясно, что ничего подобного не произошло. Со времени этого пророчества прошло много поколений, и нет уже никого из тех, которые должны были узреть исполнение его, они все умерли уже около 2 000 лет назад. Итак ясно, что это пророчество не сбылось, и столь же ясно, что оно ложно.

В-четырнадцатых. Иисус Христос говорил, что когда он будет вознесен от земли, он привлечет всех к себе; наши христопоклонники толкуют это в том смысле, что он привлечет всех людей к себе, сиречь к познанию и любви его. Эти слова весьма далеки от истины, так как число людей, познавших и почитающих его, почти ничто в сравнении с теми, которые не знают его и не служат ему. Когда утверждают, что эти слова достаточно действительны, так как он привлек к себе людей всякого возраста, пола и положения, то это — пустое толкование, любой шарлатан мог бы сказать и сделать то же самое. В-пятнадцатых. Сказано также, что, как смерть пришла через одного человека, точно так же воскресение и оправдание придут через одного человека; далее, что как все люди умерли во Адаме, так все они оживут во Иисусе Христе. Было предсказано и возвещено, как тайна божественной веры, что все мертвые восстанут и будут бессмертны, что тленному сему надлежит облечься в нетленное, и что бог создаст новое небо и новую землю, в которой будет обитать правда. Все эти обещания и предсказания оказываются явно ложными, так как не видно никакого осуществления их, никакого подобия правды. Вместе с тем было сказано, что бог не медлит с исполнением своих обещаний. Что ж, неужели откладывание на тысячи лет исполнения того, что должно произойти, не есть замедление, и изрядное замедление?

В-шестнадцатых. Наконец о пришествии и рождении Иисуса Христа говорится, что в его лице бог должен исполнить все свои прекрасные и щедрые обещания древним патриархам Аврааму, Исааку и Иакову. Поэтому мать его Мария, считая, что носит в утробе своей божественный плод, младенца, через которого бог явит совершенно необычайные чудеса своего всемогущества, радовалась в душе и славила господа; поэтому она говорила, что он совершил в ней великое, что он явит силу мышцы своей и рассеет злые умыслы надменных и гордых людей, низложит царей с их престолов и возвысит на их место смиренных, что он даст изобилие алчущим и ввергнет в нужду живущих в изобилии и наконец возьмет под свою защиту народ Израиля, отрока своего, вспомнив милость, которую обещал отцу их Аврааму и семени его навеки... А первосвященник Захария говорил о том же: благословен господь-бог Израиля, что посетил народ свой и сотворил избавление ему, как возвестил устами святых пророков своих, живших в прошлые века, что спасет нас от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас, сотворит милость с отцами нашими и помянет святый завет свой, клятву, которой он клялся Аврааму, отцу нашему, дать нам эту милость, дать нам небоязненно, по избавлении от руки врагов наших, служить ему в святости и правде перед ним, во все дни жизни нашей. Поэтому также апостол Павел, проповедуя антиохийским евреям веру в Иисуса Христа, говорил им: к вам, братья мои, чада семени Авраама, обращено было слово спасения! и мы благовествуем вам, что обетование, данное отцам, бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса. Знайте же, братья мои, — говорил он им, — что через него, то-есть Иисуса Христа, я возвещаю вам прощение грехов и отпущение всего, в чем вы не могли быть оправданы по закону Моисееву; всякий, кто верует в него, оправдан. И сам Иисус Христос, говоря своим апостолам о своем пришествии, сказал им, что все написанное о нем в Моисеевом законе, у пророков и в псалмах исполнилось и что покаяние и отпущение грехов проповедано было во имя его среди всех народов. В связи с этим мнимым исполнением обетований он сам возвещал и заповедал своим ученикам возвещать повсюду близкое пришествие царствия небесного, причем понимал под этим царствием небесным исполнение всех прекрасных и чудесных обетований, которые, как верил он, бог дал их праотцам. Отсюда ясно, что пришествие и рождение Иисуса Христа рассматривалось в то время, во всяком случае учениками его, как пришествие того, кто должен был привести в исполнение все те прекрасные обещания, которые якобы были даны богом древним патриархам Аврааму, Исааку и Иакову. Поэтому также спрашивали его однажды ученики, скоро ли он восстановит им царство Израиля: «не в сие ли время, господи, восстановляешь ты царство Израилю?».

XXIX

Итак ясно, что Христос отнюдь не исполнил упомянутых обещаний и что исполнение их отнюдь не имело места в его лице. Это легко показать, сравнивая то, что говорится в этих обещаниях, с тем, кто был Иисус Христос и что он сделал. Обещания определенно говорят, как я уже указывал выше, что бог заключил вечный союз с народом Израильским, т. е. с нынешним еврейским народом, что он, рассеяв этот народ среди всех народов земли в наказание за грехи, [потом] освободит его от рабства, соберет его со всех концов мира, где он его рассеял; говорится, что для этой цели он пошлет им своего могущественного избавителя, который освободит их, соберет их промежду всех народов и со славой возвратит их во владение своей страной, где они всегда будут верно служить своему богу и в мире и безопасности наслаждаться всеми благами и счастьем без страха когда-либо подвергнуться надруганию со стороны своих врагов. В этих обещаниях, как я уже заметил, определенно говорится также, что город Иерусалим, столица этого народа, будет святым городом, будет избран богом для установления в нем навеки престола его славы; что для этого бог сделает этот город самым прекрасным, самым богатым, самым прославленным и самым цветущим городом в мире. Эти обещания неоднократно повторялись мнимыми пророками, которые предсказывали и возвещали чудеса по этому поводу, как я тоже отметил это выше. Согласно всем этим прекрасным обещаниям и предсказаниям еврейский народ должен был бы в настоящее время не только быть освобожден от всякого рабства, но сверх того быть самым святым, самым благословенным, самым счастливым, самым могучим, самым прославленным и самым торжествующим из всех народов мира, а город Иерусалим должен был бы в настоящее время быть самым святым, самым прославленным, самым счастливым, самым богатым и самым торжествующим городом во всей вселенной. Но ясно, что ничего подобного нет и ничего из этого не сбылось и не было никаких признаков наступления этого ни со времени рождения и пришествия Иисуса Христа, ни до его рождения и пришествия. А отсюда ясно, что эти обещания отнюдь не свершились во Христе, ни через кого-либо другого помимо него, и, стало быть, очевидно, что эти обещания и пророчества совершенно пусты и ложны.

Мне очень хорошо известно, что наши христопоклонники считают грубой наивностью понимать эти обещания и пророчества в буквальном смысле, а себя считают тонкими и глубокими истолкователями намерений и воли своего бога. Они оставляют в стороне буквальный и естественный смысл слов и вкладывают в них свой смысл, который называют мистическим и духовным, дают ему также название аллегорического и фигурального.

Так, они говорят, что под народом Израиля и Иуды, которому даны эти обещания, следует понимать, как они выражаются, не израильтян во плоти, а израильтян по духу, т. е. христиан, которые, по их же собственным словам, суть Израиль божий, т. е. истинный избранный народ; для него, утверждают они, приберегается исполнение вышеуказанных обещаний, чтобы произойти чисто духовным и божественным путем. Под обещанным народу освобождением от плена у всех его врагов следует, — говорят они, — понимать не физическое освобождение одного народа, находящегося в плену, а духовное освобождение всех людей от порабощения дьяволу и греху; это освобождение должно было произойти через Иисуса Христа, божественного спасителя, который, как они говорят, сам себя принес в жертву для спасения всех людей. Пустые иллюзии и смешные толкования.

Изобилие богатств, благ и всякого рода мирского благополучия, обещанные этому народу, толкуют как изобилие духовных милостей и благодати, к которым бог приобщает Христа, божественного спасителя. И наконец под Иерусалимом, который так превозносится в этих обещаниях и пророчествах, надо понимать не земной Иерусалим, а Иерусалим духовный, сиречь христианскую церковь, или Иерусалим небесный, сиречь само небо; здесь, как говорят наши христопоклонники, обитает сам бог, здесь престол его славы и его державного величества, место, где находятся все великие блага, каких только можно пожелать, и всякое счастье, каким могут наслаждаться, место, куда не может проникнуть никакая скверна и где истинные избранники будут пребывать в вечном блаженстве, не боясь уже никакого зла. Итак, согласно этому духовному и мистическому толкованию данное упомянутым древним патриархам Аврааму, Исааку и Иакову обещание бога благословить и умножить их семя и потомство, как песчинки на дне морском или пылинки на земле, было лишь образным выражением: бог дает или давал понять под этим, что он благословит и умножит христиан: они духовно разумелись под этим потомством упомянутых патриархов. Когда бог обещал патриархам заключить вечный союз с ними, то под этим понимался вечный и духовный союз его с христианской церковью, которой он даст евангельский закон на веки-вечные. Когда он обещал им и всему их потомству дать им спасителя, который избавит их от всякой неволи и всех бедствий, соберет их со всех стран света, куда они были рассеяны и уведены в плен, и вернет их, победоносных и торжествующих, во владение их землями и страной Ханаанской и Палестиной, то это понималось не буквально, не в смысле мирского избавителя, а духовно, — спаситель должен был духовно избавить людей от плена дьявола, от греха, вернуть их всех к познанию истинного бога, а не просто избавить еврейский народ от его временного мирского плена. Когда бог обещал им, что после своего избавления они будут наслаждаться в своей стране в изобилии всякого рода благами, когда он обещал им изобилие пшеницы, вина, оливкового масла, молока, меда и всех прочих благ, то под этим понимались не временные земные блага, как пшеница, вино и т. п. мирские богатства, а духовные блага благодати — они были преображены в мирские блага, их должен был принести людям духовный спаситель, после того как он избавит их от их грехов. Пустые иллюзии и смешные толкования! И наконец, когда он обещал сделать город Иерусалим столь святым, столь богатым, столь обильным, цветущим и счастливым, то под этим понимался не Иерусалим земной, а Иерусалим духовный, сиречь христианская церковь, или небесный Иерусалим, который есть настоящее жилище бога и подлинная обитель блаженных душ... В таком же смысле следует понимать и все прочие обещания и пророчества, данные в пользу народа израильского и его града Иерусалима. В своем собственном, естественном смысле эти обещания и пророчества оказались явно ложными, но наши христопоклонники все же не хотели открыто признать их ложности, так как их религия покоится на этих мнимых обещаниях и пророчествах; поэтому христопоклонники вынуждены придавать им такой смысл, которого они не имеют, и пытаться прикрыть таким образом их ложность и находить в них, буде им удастся, истину, которой в них нет и никогда не будет.

Но легко видеть, что этот мнимый аллегорический смысл является лишь чуждым, воображаемым смыслом, продуктом фантазии толкователей и поэтому никак не может служить для обнаружения ни истинности, ни ложности какого-либо положения, обещания или пророчества и что даже смешно сочинять такие духовные значения. Ибо не подлежит сомнению, что судить об истинности или ложности какого-либо положения, обещания или пророчества можно только по их естественному и действительному смыслу! Так, если какое-нибудь положение, обещание или пророчество оказывается истинным в собственном и естественном смысле тех выражений, в которых оно составлено, то оно не станет само-по-себе ложным от того, что ему придадут чуждый смысл, которого оно не имеет. Точно так же, если какое-нибудь положение, обещание или пророчество оказывается явно ложным в собственном и естественном смысле тех выражений, в которых оно составлено, то оно не станет само-по-себе истинным от того, что ему придадут чуждый смысл, которого оно не имеет. Поэтому, если мы видим в речи, обещании или пророчестве ясный и прямой смысл, собственный и естественный смысл, по которому легко судить об их истинности или ложности, то безумно и недопустимо сочинять здесь какие-то чуждые, посторонние значения и искать таким образом истин или призраков, которых здесь нет, смешно, повторяю, бросать истину, заключающуюся в ясном, собственном и естественном смысле, и искать в каком-то надуманном и воображаемом смысле истин, которые будут только фантазиями.

Однако наши христопоклонники поступают именно таким образом: они отбрасывают собственный, естественный, действительный смысл обещаний и пророчеств, о которых у меня шла речь, и придумывают для них какие-то духовные и мистические значения, которые вне всякого сомнения только продукт фантазии, причем фантазии смешной. Ибо, отбрасывая таким образом собственный, естественный смысл этих обещаний и пророчеств, наши христопоклонники отбрасывают реальный и действительный смысл и цепляются за значения, существующие только в воображении и ведущие только к тому, что для прикрытия старых заблуждений создаются новые заблуждения. Я говорю, что эти духовные и аллегорические значения существуют только в воображении, потому что фактически только от фантазии толкователей зависит придать предмету тот или другой желательный им духовный и мистический смысл. Следовательно, если стоит только выдумать тот или другой духовный, аллегорический и мистический смысл, чтобы сделать истинными мнимые обещания или пророчества, то таким образом можно сделать истинными самые что ни есть ложные и нелепые [обещания или пророчества], а это уже совсем смешно.

K тому же попытка вкладывать в якобы божественные обещания и пророчества другой смысл, чем тот, который явно заключается в них самих, есть безрассудство и самонадеянность, нетерпимые в людях, потому что это значит совершенно изменять, перекраивать и извращать и даже в некотором роде уничтожать эти обещания и пророчества. Я говорю — уничтожать, во всяком случае постольку, поскольку эти последние должны исходить от бога, а наши христопоклонники не утверждают, что тот духовный, аллегорический и мистический смысл, который они придают им, действительно от бога или хотя бы от пророков. В самом деле, ведь ни самому богу, ни пророкам не приписывается указание на необходимость понимать эти обещания и пророчества в духовном, аллегорическом и мистическом смысле, как это делают наши христопоклонники. Итак наши христопоклонники сами, по собственному благоусмотрению придумывали или придумывают все эти прекрасные, воображаемые духовные, аллегорические и мистические значения, которыми они попусту кормят бедную народную массу в ее темноте. И вот, с одной стороны, они преподносят нам эти мнимые обещания и пророчества как исходящие от самого бога; с другой — они толкуют нам их не в их собственном, естественном смысле, а в надуманном, искусственном смысле, который они называют аллегорическим, духовным и мистическим, или же в «аналогическом» и «тропологическом» смысле, как им заблагорассудится. Значит, под этим смыслом они преподносят и предлагают нам уже не слово божье, а свои собственные мысли, свои собственные фантазии и пустые идеи их превратного воображения, а в таком случае эти последние не заслуживают, чтобы с ними считались. Призрачность и вздорность этих мнимых духовных и мистических значений вытекает еще из следующего: те самые обетования и пророчества, к которым прибегают наши христопоклонники в пользу своей религии, могли бы одинаково использовать любая секта, любая нация в пользу своей ложной религии, если только придадут им, по примеру христопоклонников, духовный и мистический смысл, соответствующий их верованиям, таинствам и обрядам. Ведь такие толкования можно сочинять в любом количестве и применять их как угодно и к чему угодно. Это зависит только от умения и фантазии тех, которые выдумывают эти значения и толкования.

Повидимому первый изобрел этот великолепный метод толкования в духовном и мистическом смысле великий архиправедник, избранный сосуд Иисуса Христа, имя ему святой Павел. С одной стороны, он видел, что не сбываются события, которые однако должны были совершиться согласно его вере и упомянутым «божественным» обетованиям и пророчествам; он видел, что время их исполнения проходит, но нет никакого признака, что они должны совершиться согласно его вере. С другой стороны, он не хотел признать свое заблуждение на этот счет и искренне сознаться в нем, несомненно потому, что боялся оказаться в позорной роли одураченного человека. И вот он надумал замаскировать заблуждение, отбросив буквальный, собственный и естественный смысл этих обещаний и пророчеств и придав им новый смысл, которого не ожидали и о котором еще не помышляли, — а именно придумал толковать эти обетования и пророчества духовно, аллегорически и мистически. Для этого он выступил с утверждением, что все, что говорилось и делалось в Моисеевом законе, вся практика его носила только фигуральный характер и имела в виду то, что должно было произойти и совершиться в христианстве.

Вот как он высказывается в своем первом послании к коринфянам: Не хочу оставить вас, братья, в неведении, что наши отцы были под облаком и все прошли сквозь море; и все ели одну и ту же духовную пищу, и все пили одно и то же духовное питие. Все они, — говорит он, — пили из духовного камня, который следовал за ними, и этот камень, — говорит он, — был Иисус Христос. «Камень же был Христос». Но, — продолжает он, — ко многим из них не благоволил бог, и по воле его они умерли в пустыне. Это, — продолжает он, — служило нам образом и поучением, чтобы мы не следовали, как они, нашим похотям, и чтобы не впали, как некоторые из них, в идолопоклонство, о чем написано: народ сел есть и пить и стал играть. Не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, отчего в один день погибло 23 тысячи, не станем искушать Иисуса Христа, как некоторые из них искушали, и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали, и погибли от ангела-истребителя. Ибо все это, — говорит он, — происходило с ними как образ того, что должно произойти с нами, достигшими последних веков, и написано в наставление нам. А вот что он говорит о том же в своем послании к галатам: Скажите мне, вы, желающие быть под законом, разве не читали вы в законе, что Авраам имел двух сыновей, — одного от рабы, другого от свободной? Но который от рабы, — тот рожден по плоти, а который от свободной, — по обетованию. В этом, — говорит он, — есть иносказание, ибо эти две матери — два союза, или два завета, из них один был дан на горе Синае, он рождает только рабов, его означает Агарь, рабыня. Ибо Синай, — говорит он, — гора в Аравии, которая соответствует нынешнему Иерусалиму и которая с детьми своими в рабстве. Но вышний Иерусалим, — говорит он, — свободен, а это матерь нам, о которой написано: возвеселись, неплодная, нерождающая, воскликни и возгласи, не мучившаяся родами, потому что у оставленной больше детей, чем у имеющей мужа. Итак мы, братья, — продолжает этот апостол, — дети обетования, как Исаак; как и тогда рожденный по плоти преследовал рожденного по духу, то же мы видим и ныне. Что же говорит писание? — прибавляет он. — Изгони рабу и сына ее, ибо сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной. Итак, братья, — заключает он, — мы — дети не рабы, а свободной, и эту свободу даровал нам Иисус Христос, бог послал сына своего в исполнение времен, дабы он был искупителем тех, кто находились под его законом, и в нас совершилось усыновление чад.

В том же смысле он говорит в своем послании к римлянам: не все те, которые происходят от Израиля, являются посему настоящими израильтянами, и не все рожденные от Авраама являются посему настоящими чадами его, ибо сказано: только в Исааке надо считать его потомство, это значит, что не плотские дети — настоящие израильтяне и настоящие чада божьи, а признаются за настоящих детей Авраама только дети обетования, как дети Исаака, следовательно, наследники обетований; им, говорит он, — принадлежит усыновление детей божьих и слава, и завет и закон, и богослужение, и обетования, которые, по его мнению, должны исполниться не буквально, а духовно, во Иисусе Христе. Поэтому он в своем послании к галатам говорит: Иисус Христос искупил нас от проклятия закона, дабы благословение, обещанное Аврааму, исполнилось через Иисуса Христа на язычниках, и мы через веру получили обещанного духа. Бог, — говорит он, — дал эти обещания Аврааму и его сыну Исааку. Бог не сказал: и твоим сынам как бы о многих, а твоему сыну как об одном, который есть Иисус Христос. Так что, — говорит он, — закон, данный через четыреста лет после упомянутых обещаний, послужил нам как наставник, чтобы привести нас ко Христу и оправдаться верой; по пришествии же веры мы уже не под руководством наставника, ибо все мы сыны божии по вере во Иисуса Христа. Так, — продолжает он, — нет уже ни иудеев, ни эллинов, ни свободных, ни рабов, нет мужеского пола, ни женского, но все вы одно во Христе Иисусе. Вы дети Авраама и следовательно наследники по обетованию; однако, по его толкованию, это должно исполниться только духовно во Иисусе Христе. Вот почему он в своем послании к ефесянам говорит, что бог благословил нас во Иисусе Христе всеми духовными благословениями превыше небес и что Иисус Христос стяжал нам избавление от наших кар духовными богатствами своей благодати, в которой, — это он говорит в своем послании к колоссянам, — заключаются все сокровища науки и премудрости. Итак, — говорит он им, — никто да не осуждает вас за пищу или за питие, или за праздники, или за новолуния (новомесячие), или за субботу; это была только тень будущего, а тело этого — во Христе. Если вы, — присовокупляет он, — воскресли со Христом, то ищите горнего, где Христос сидит одесную бога. О горнем помышляйте, а не о земном, — говорит он им и хочет сказать этим толкованием закона и обетований, что они не должны останавливаться только на плотских и преходящих земных благах, не должны привязываться к ним сердцем и влечением своим, но должны главным образом желать и искать благ небесных, как единственных обещанных им в законе и упомянутых обетованиях под образом перечисляемых там плотских и преходящих благ этой жизни.

Чтоб успешнее провести это новое толкование закона и пророков и даже выдать свое учение и все сказанное им по этому поводу за совершенно сверхъестественную и божественную мудрость, он заявляет в своем первом послании к коринфянам: мы проповедуем мудрость, но мудрость не от века сего и не властей века сего преходящих; но проповедуем премудрость божию, тайную, сокровенную, которую предназначил бог прежде веков ко славе нашей, премудрость, — говорит он, — которой никто из властей века сего не познал, а нам бог открыл духом своим, ибо нет таких тайн, в которые не проникает этот дух, вплоть до самых сокровенных тайн божьих. Плотский человек, — говорит он, — не понимает тайн божьих, он не способен их понять, потому что они познаются только духом божьим. Поэтому Павел говорит также, что буква убивает, а дух животворит; он этим желает сказать, что буквальное толкование закона и обетований само себя разрушает и запутывает тех, кто прибегает к нему, а духовное толкование, которое он предлагает, вскрывает действительный смысл закона и обетований, и в этом смысле надо понимать их. И, словно те, к которым он обращался с проповедью такого превосходного и тонкого учения, должны были в награду за это доставлять ему все необходимое для его пропитания и содержания, он заявляет им: вы удивляетесь, что мы собираем с вас блага земные, посеяв среди вас духовные блага! «Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное?» Итак, согласно восхитительному учению этого наставника язычников, обе жены Авраама и его два сына не что иное, как духовное воплощение двух тайн. Та жена, которая была только рабыней, изображала союз бога с синагогой, тоже бывшей лишь рабой и, по словам этого апостола, рожавшей только рабов. Та, которая была супругой, изображала собой союз бога с христианской церковью, которая по словам того же апостола свободна и является супругой Иисуса Христа. Точно так же сын рабыни, родившийся только во плоти, знаменовал собой ветхий завет, который существовал только для сынов плоти, — они и фигурируют под видом сынов рабыни. Но сын от свободной жены, родившийся по обетованию от бога, знаменовал собой новый завет, существующий для христиан, истинных чад — они и фигурируют под видом Исаака, рожденного по обетованию. Апостол доказывает это тем — обратите на это внимание! — что Синай, где был дан древний закон [Моисея], — гора Аравии, которая находится в связи с горой, являющейся теперь земным Иерусалимом, а последний вместе со всеми своими сынами пребывает в рабстве; напротив, горний Иерусалим он называет нашей матерью, этот Иерусалим воплощен в свободной женщине, рожающей детей по обетованию. Итак, по мнению этого апостола земной Иерусалим не есть святой град, который особо избрал и возлюбил бог, как сказано в писании; таков по словам апостола только горний Иерусалим, или небесный Иерусалим.

Равным образом, по учению этого апостола настоящие израильтяне — не те, которые являются таковыми по своему телесному рождению, а только те, которые являются таковыми согласно вере древних патриархов. По учению этого апостола под обещанным могущественным избавителем, который освободит из всякого вражеского плена, надо понимать не избавителя могущественного в земном смысле, а само это освобождение не следует понимать, как физическое освобождение от реальных врагов, т. е. людей; нет, этот избавитель мыслится только как могущественный в боге, а это избавление — как духовное избавление от невидимых врагов, а именно от демона, пороков и греха. И наконец по учению этого апостола обетование славного и победоносного водворения сынов Израиля во владение их землями и страной, где они всегда будут жить в великом счастьи и благополучии, в изобилии всех благ, не следует понимать в том смысле, что они когда-либо возвратятся со славой и победоносно в Иудею и Палестину, где они жили и где отныне будут наслаждаться земными благами, — не это надо понимать под упомянутым обещанием, а духовное наслаждение благами небесными и вечными; согласно этому замечательному учению праведные будут вечно наслаждаться в небесах, и Иисус Христос, их спаситель и искупитель, поведет их туда во славе и торжестве, после того как они одержат великую победу над демоном, пороками и страстями, главнейшими врагами их спасения. Все это, как и многое подобное, что было бы слишком долго приводить, воплощено по замечательному учению этого апостола каким-то божественным и таинственным образом во всем том, что делалось и происходило в ветхом завете. И все это основывается на том удивительном доводе, что Синай, где был дан древний закон, есть гора Аравии, которая находится в известной связи с горой, являющейся ныне Иерусалимом, а последний вместе со всеми своими сынами пребывает в рабстве. Другой довод — это тот, что Авраам имел двух жен, из которых одна была только рабыней и воплощала собой синагогу, а другая была супругой и воплощала собой христианскую церковь. И наконец еще один довод: этот Авраам имел двух сыновей, один был от рабыни и воплощал собой ветхий завет, другой от супруги и воплощал собой новый завет. Кто же не посмеется над таким глупым и смешным учением! Spectatum admissi risum teneatis, amici (Apol., t. 2, 350) (будучи допущены к зрелищу, удержитесь ли от смеха, друзья?).

Если этот замечательный способ иносказательного, образного и таинственного истолкования всего, что сказано, сделано и соблюдалось в древнем законе евреев, применить к иносказательному и образному толкованию всех речей, деяний и приключений знаменитого Дон-Кихота Ламанчского, то несомненно, что и здесь можно будет найти сколько угодно тайн и таинственных образов; и здесь можно будет сочинить сколько угодно аллегорий и даже найти совершенно сверхъестественную и божественную мудрость — тем же манером, как и при толковании древнего закона евреев. Но надо быть удивительно наивным или поразительно легковерным, чтобы благочестиво верить в столь вздорные и пустые толкования и обещания. И однако вся христианская религия покоится на этом пустом и смешном толковании; наши христопоклонники основывают на этом пустом и смешном духовном и иносказательном толковании своего якобы священного писания все свои таинства, все свое вероучение, все свои прекрасные надежды на вечную жизнь в небесах. Поэтому нет почти ничего во всем этом древнем законе, чего бы их богословы не пытались объяснить мистически и в переносном смысле, приравнивая это [место] к тому или иному в своей религии. Словно люди, видящие призраки, они везде находят образ своего Христа, образ того, чем он был и что он совершил; они находят и видят его образ в ряде лиц из ветхого завета, как-то: в Авеле, Исааке, Иисусе Навине, Давиде, Соломоне и др., так как уверяют, что все эти лица были образом Христа. Они находят и видят его образ также в животных и зверях, ибо находят его в пасхальном агнце, во льве колена Иуды и даже в козлах, о которых говорится в шестнадцатой главе книги Левит. Наконец они находят и видят его даже в неодушевленных предметах, например в скале, которую Моисей ударил своим жезлом, в горе, с которой бог беседовал с Моисеем, и в медном змие, которого велел воздвигнуть в пустыне тот же Моисей. Ибо они утверждают, что все эти предметы, а также многие другие подобные им, на которых я не буду останавливаться здесь, являются образом их Христа. И вот с помощью этой изумительной манеры говорить и аллегорически толковать все, что происходило в старом законе, они находят, что все это символизировало их таинства.

Освобождение евреев из египетского плена и переход их через Чермное море были согласно отцам церкви и богословам наших христопоклонников прекрасным образом избавления рода человеческого от плена у дьявола и греха через воды крещения. Египтяне, преследовавшие евреев, были погружены в воды моря и потоплены в них, — это образ того, что разнузданные страсти, вожделения и похоти христиан должны быть погружены и потоплены в водах покаяния. Переход евреев через Чермное море и скрывавшее их облако символизировали крещение и новый завет. Манна, которой они питались в пустыне, символизирует таинство причащения; вода, которую Моисей высек из скалы ударом [своего жезла], символизирует самого Иисуса Христа, а те, которые были наказаны в пустыне, символизируют кару, которой бог подвергнет дурных христиан.

Рождение и пришествие Иисуса Христа, — говорят те же отцы церкви, — символически и фигурально представлены в семени жены Евы, которое должно было стереть главу змия. Благословение, обещанное богом Аврааму и всему его потомству, обещание, что последнее будет столь же многочисленным, как звезды на небе и песчинки в море, — все это символизирует духовное благословение, которое должен был принести людям Христос, и великое множество верующих, которые соберутся под [его] законом. Смотрите вышецитированное послание к галатам.

Авель, — говорят те же святые отцы, — означал Иисуса Христа, смерть его означала смерть Иисуса Христа; а Каин, убивший своего брата Авеля, означал евреев, предавших смерти Иисуса Христа. Исаак, предложенный в жертву богу, означает у них Иисуса Христа, отданного в жертву на кресте. Дрова, которые этот Исаак сам нес для разведения огня на жертвеннике, когда вместе с отцом отправлялся на свое заклание, должны символизировать Иисуса Христа, несущего свой крест. Союз, заключенный богом с Авраамом и его сыном Исаакам, символизировал союз бога с людьми, совершенный через сына его Иисуса Христа, а два сына Авраама: Измаил, рожденный от Агари, его рабыни, и Исаак, рожденный от Сарры, его супруги, символизируют, как я уже сказал, оба завета: сын рабыни Измаил означает ветхий завет, а Исаак, сын Сарры, сын супруги, означает новый завет. Дети, которых Авраам имел от своих наложниц, означают по словам св. Августина, людей во плоти в новом завете. Подарки, которые Авраам назначил этим детям, символизируют по словам св. Августина природные дарования и мирские выгоды, которыми бог наделяет в этом мире людей плоти, еретиков и неверных. Но наследником всего своего достояния Авраам сделал своего сына Исаака, это, — говорит св. Августин, — символизировало, что наследником благодати и дружбы божьей будут истинные христиане, возлюбленные чада бога, они унаследуют вечную жизнь.

Посылая своего слугу искать жену для своего сына Исаака, Авраам заставил слугу дать клятву, прикоснувшись к его лядвее; это, — говорит св. Августин, — означало, что Иисус Христос должен был родиться от плоти Авраама, так сказать, произойти от его лядвеи, которой он заставил слугу коснуться. И вот, толкуя образно, символически все обстоятельства этой миссии, св. Августин говорит, что Авраам означал предвечного отца, сын его Исаак означал сына божьего, а Ревекка, которой суждено было стать женой Исаака, означала церковь Иисуса Христа; слуга, который встретил Ревекку подле источника, означал апостолов Иисуса Христа, осуществляющих соединение церкви с ее главой Иисусом Христом, а источник, у которого произошла встреча слуги с Ревеккой, означал воды крещения, в которых происходит начало духовного союза, заключаемого при крещении Иисусом Христом. Драгоценности, которые слуга передал Ревекке, означали послушание и добрую волю верующих; Лаван, брат Ревекки, позаботившийся дать Исааку пищу, а также солому и сено его животным, означает тех, которые отдают часть своих земных благ на иждивение проповедников евангелия. И наконец Исаак, выходящий из дома навстречу своей возлюбленной, означает сына божьего, оставляющего небо, чтобы явиться в мир. Вот воистину прелестные фантазии! Возможно ли, что такой знаменитый учитель, как этот (Августин), занимался подобным вздором? Но это еще не все.

Столкновение обоих близнецов во чреве Ревекки перед ее разрешением от бремени, — говорит тот же наставник Августин, — означает столкновение, сиречь разногласия, споры и прения между добрыми и дурными [христианами] в утробе Ревекки, сиречь в лоне церкви, являющейся общей матерью. Два младенца мужеского пола, которые вышли из ее чрева, означали, как говорит сам бог, два народа, которые должны были произойти от нее и между которыми будет раскол. Если сказано, что больший будет служить меньшему, то это означает, что злые, более многочисленные и более сильные, будут служить добрым и избранным, более слабым и малочисленным. Но как это злые, которые более многочисленны и более сильны, служат добрым, которые слабее и малочисленнее? Казалось бы наоборот, первые оказываются наверху и угнетают вторых! Злые, говорит св. Августин, упражняют в этом добродетель и терпение праведных, часто дают им повод к большим заслугам и великим успехам в добродетели.

Если Иаков облачился в козлиную шкуру, чтобы казаться волосатым, как брат его Исав, и обмануть таким образом своего отца, потерявшего зрение, то это означало Иисуса Христа, который добровольно облек себя в человеческую плоть, чтобы нести грехи других. Если Иаков затем сказал своему отцу, что он — его первородный сын Исав, то это символизирует язычников, которые должны вступить в наследие господа вместо евреев. Благословение, данное Исааком Иакову: Да дарует тебе бог от росы небесной и от тука изобилие хлеба и вина, и благословение, данное им затем Исаву: В тучности земли и в росе небесной свыше будет благословение твое, не были лишены таинственного значения, — говорят св. отцы. Ибо Иаков означал христианскую церковь, которой обещано сначала царство небесное, а потом земные блага, а Исав означал евреев, которым обещаны сначала земные блага, а потом блага вечные. Какое тонкое толкование!

Лестница, которую Иаков сидел во сне и по которой всходили и нисходили ангелы, означала нисхождение сына божьего в этот мир путем воплощения. Различные ступени этой лестницы, — различные ступени родословной Иисуса Христа, указываемые нам св. Матфеем и св. Лукой; первый дает свою родословную по нисходящей линии, второй — по восходящей от Иисуса Христа до бога, создавшего Адама.

Камень, который Иаков воздвиг на том месте, в память того, что он видел и слышал, и елей, который он возлил на этот камень, означают Иисуса Христа, помазанного преимущественно перед другими: Prae соnsortibus suis — паче сверсников своих.

Имя, которое Иаков дал этому месту, назвав его Beethel, сиречь — домом божьим, означает истинную церковь верующих, которая всегда была обителью и вратами, ведущими к небесам.

Лия и Рахиль, две жены Иакова, означали синагогу и христианскую церковь. Лия, некрасивая, с гноящимися глазами, означала синагогу, полную несовершенства, а красивая Рахиль — христианскую церковь, не имеющую порока и изъяна. Иаков, прослуживший долгие годы, чтобы получить обеих этих жен, означал Иисуса Христа, который служил на земле, чтобы стяжать для себя синагогу, точно так же как свою церковь.

Иосиф, сын Иакова, по словам святых отцов, символизирует почти во всех своих поступках Иисуса Христа. Он, — говорят они, — родился от своих родителей под старость их, чтобы показать, что Иисус Христос родится к концу веков, под старость мира. Он был любим более своих братьев, чтобы показать беспредельную любовь предвечного отца к своему единственному сыну. Он был одет в разноцветную одежду, чтобы показать, что сын божий будет облачен в человеческое естество, украшенное всякого рода совершенствами и добродетелями. Он отправлялся к своим братьям — это символизирует, что сын божий придет посетить людей, своих братьев во плоти. Точно так же как рассказы Иосифа о своих снах навлекают на него ненависть его братьев, так Иисус Христос навлек на себя ненависть евреев упреками относительно их образа жизни и слепоты. Сны Иосифа, возвещавшие ему, что он будет возвышен во славе и что ему будут поклоняться, символизировали воскресение Иисуса Христа, его вознесение на небо в сиянии славы и поклонение ему народов. Братья Иосифа замышляли умертвить его, точно так же евреи замышляли умертвить Иисуса Христа. Братья Иосифа сняли с него его одежды и окрасили их кровью, чтоб уверить своего отца, что Иосифа растерзал дикий зверь; это образ того же Иисуса Христа в его смерти, — как у него было отнято его человеческое естество и как он был окрашен своей собственной кровью. Они бросили Иосифа в колодезь, это — образ Иисуса Христа, положенного в гроб и сходящего в преисподнюю. Они продают Иосифа за двадцать сребренников чужестранцам, — образ Иисуса Христа, проданного Иудой за тридцать сребренников евреям. Чужестранцы отвели Иосифа в Египет, — образ того, как проповедь Иисуса Христа ведет его к иноземным народам. После многих мытарств и страданий Иосиф достиг высших почестей в Египте, — образ Иисуса Христа, после многих мытарств и страданий вознесшегося до самого высшего неба. Иероним (книга первая против Ионина). Тертуллиан (книга против иудеев, глава десятая, и книга против маркионитов, глава восемнадцатая), Амвросий (книга о Иосифе) и Августин (проповедь 81-я о мирском). Вот какой вздор несут все эти великие люди!

Таинственно также появление на свет двух близнецов Фамари: один из них, названный Зарой, перед появлением на свет высунул руку, повивальная бабка перевязала ее красной нитью, тогда он снова спрятал руку, и первым вышел другой ребенок, которого назвали Фаресом. Этот Зара, говорят святые отцы, был прообразом правоверного народа, который хранит красную нить, т. е. веру в заслугу страданий Иисуса Христа. Если он показал свою руку, прежде чем родиться, то это, так сказать, потому, что он явился незадолго до провозглашения этой религии. Затем родился Фарес; он символизирует собою еврейский народ, стоявший между теми народами, которые жили до закона моисеева, и теми, которые живут по закону Иисуса Христа. И наконец родился Зара; он является прообразом всех тех, кто находится в лоне истинной церкви и верует в Иисуса Христа. (Амвр., кн. III к ев. Луки; Феодорит, вопр. 95 к кн. Бытия).

Поведение Иосифа по отношению к женщине, склонявшей его к греху, тоже прообраз невинности Иисуса Христа. Египтянка, соблазнявшая его, — прообраз синагоги евреев, которые, считая мессию владыкой временным, ожидали от него только плотских и преходящих благ. Иосиф, оставляющий этой распутной женщине свой плащ и спасающийся бегством, — прообраз Иисуса Христа, который оставляет евреям букву закона и обрядности закона, покрывавшие его, как плащом, а сам уходит к язычникам, чтобы просветить их своим светом. Рупер и Проспер.

Тот же Иосиф в темнице с двумя другими заключенными, из которых один спасся, а другой был повешен, является образом Иисуса Христа, распятого между двумя разбойниками, из которых он одного спасает, а другого оставляет на погибель.

Иосиф выпущен из темницы — прообраз Иисуса Христа, выходящего со славою из ада. Иосиф возвышен почестями — прообраз того, что Христа будут чтить язычники. Он делает запасы на время голода — прообраз Иисуса Христа, который запасает благодать и духовные милости. Благословение, которое Иаков дал своему сыну Иуде, тоже применено иносказательно к Иисусу Христу, потому что он назван львом из колена иудина; напротив, благословение Иакова сыну своему Дану применимо иносказательно к антихристу, поэтому они (святые отцы) полагают, что он (антихрист) должен произойти из колена данова. Григ., Амвр., Феод.

Моисей тоже был прообразом Иисуса Христа: по своем рождении он был предоставлен волнам морским, чтобы избегнуть жестокого указа фараона, предписывавшего убить всех еврейских младенцев мужского пола; точно так же Иисус Христос по своем рождении подвергся жестокости Ирода, повелевшего умертвить всех новорожденных младенцев в Вифлееме и его окрестностях. Дочь фараона извлекает Моисея из вод — это прообраз возвращения Иисуса Христа из Египта, куда он спасся (бегством). Моисей возвращен той, которая родила его, — это прообраз того, что Иисус Христос по своем возвращении из Египта был возвращен родившей его синагоге. Моисей долго жил в пустыне и пас овец — прообраз продолжительного пребывания Иисуса Христа в пустыне. Великие чудеса, совершенные Моисеем перед фараоном, чтобы добиться свободы божьего народа, — прообраз тех чудес, которые Иисус Христос будет творить перед евреями, чтобы вывести их из их ослепления. Наконец, освобождение Моисеем божьего народа из египетского пленения означает, что Иисус Христос освободит людей от плена греха и диаволов. Aug., Serm. 88 de temp. Isid. cap. 5 in Exod.

Св. Бернар говорит, что явление бога Моисею в горящем, но не сгорающем терновом кусте есть образ того, что бог явится и воплотится в деве, не нарушая ее девственности. Serm. 2 super missus est и Greg. Lib. 23 mor. cap. 2 объясняют это иначе: как образ того, что божество облечется в нашу плоть и будет испытывать присущие ей страдания, как уколы шипов, не принимая однако полностью человеческой природы. Десять казней египетских иносказательно и мистически применены к десяти заповедям Августином в frag. Serm. 10. Согласно тому же Августину лягушки были образом великих болтунов, а именно еретиков, которые производят много шума своими словопрениями и совращающими диспутами и крикливы, как лягушки, квакающие в болотах.

Пасхальный агнец, которого евреи закалывали каждый год в память своего освобождения от египетского рабства, а также и все обстоятельства, сопровождавшие этот обряд, служили превосходным образом Иисуса Христа, который был принесен в жертву для спасения людей. Этот ягненок или козленок должен был быть мужского пола и без порока, как образ непорочности и невинности Иисуса Христа. Жарить его предписывалось на вертеле, в знак крестной муки. Предписывалось окроплять его кровью косяки и перекладины дверей у домов — образ того, что мы будем окроплены, омыты и очищены кровью Иисуса Христа. Закалывать и вкушать агнца предписывалось вечером — образ того, что Иисус Христос будет принесен в жертву в конце веков. Вкушали этого заколотого агнца только одни евреи, это является образом того, что истинного агнца, т. е. Иисуса Христа, должны вкушать только христиане. Агнца полагалось есть с опресноками, — это образ искренности и чистой совести, с которыми подобает принимать истинного агнца божьего, и с горькими травами — образ того, что следовало хранить в сердце горькое сокрушение о всех своих грехах. Надлежало съедать его с головой и с ногами — образ человеческой и божественной природы Иисуса Христа, которым приобщаются в святом таинстве евхаристии. Полагалось не разбивать ни одной кости — образ того, что кости Иисуса Христа на кресте останутся целы, ни одна из них не будет перебита. Наконец, если народ еврейский должен был ежегодно праздновать пасху и закалывать этого агнца в память прохождения ангела и своего перехода через Чермное море, то это означает, что христианские народы будут ежегодно праздновать пасху духовно, с божественным агнцем Иисусом Христом, в память перехода их от мрака к свету, от греха к благодати, от осуждения к спасению, после того как сын божий своей смертью примирит их с отцом. Об этом говорит св. Павел: Так как Иисус Христос, — говорит он, — был принесен в жертву, чтобы быть нашим пасхальным агнцем, вы должны отказаться от всякого бродила. Итак будем праздновать нашу пасху не с прежней закваской, не с закваскою лукавства и злобы, а с пресным хлебом чистосердечия и истины.

Ориген в поуч. 27 говорит, что огненный столп, сопровождавший израильтян ночью в пустыне, был образом сына божия, а облачный столп, сопровождавший их днем, — образом духа святого; и, как огонь освещает своим светом, так сын божий освещает дух своими вечными истинами; и, как облако покрывает, так святой дух покрывает души своей благодатью. Оттого и сказано о деве Марии, что дух святой осенил ее. Мария, сестра Аарона и Моисея, тоже была образом девы Марии.

Дерево, брошенное Моисеем в воды пустыни для того, чтобы сделать их из горьких, какими они были, пресными, означает собою преславное древо креста, которое смягчает величайшую горечь страданий и скорбей. А воды, сделанные пресными, были образом вод крещения, которые проливают в души сладость благодати спасителя. Авг., Терт., Ориг., Иерон.

Манна, которой израильтяне питались в пустыне, была образом той небесной манны, которую оставил нам Иисус Христос в таинстве евхаристии, дав нам в ней свое тело в пищу и свою кровь в питие для наших душ. Манна падала с неба и была как бы небесным хлебом, а тело Иисуса Христа есть истинный хлеб небесный. Манна получила свое название от слова, выражавшего удивление; это — образ того, что таинство евхаристии преисполнено чудес, достойных удивления. Манна падала только во мраке ночи — образ того, что и манну евхаристии можно будет увидеть и познать только сквозь сумерки веры. Та манна была пищей для ушедших из египетского плена — это образ того, что и манна евхаристии будет пищей для тех, кто освободится из плена греха и диавола. Та манна служила пищей для шедших в землю обетованную — образ того, что и евхаристия послужит пищей для тех, кто стремится в небесное отечество. Та манна была всячески приятна на вкус, манна евхаристии тоже даст чистым душам вкусить всевозможные духовные услады. Белый цвет манны — образ того, что манна евхаристии требует только чистоты. Ту манну надо было сначала истолочь и растереть, и это тоже образ: для того, чтобы достойно вкусить манну евхаристии, нужно размягчить и сгладить черствость сердца. Собравшие манну в большом количестве получали ее не больше, чем собравшие ее в малом количестве, — образ того, что все получают святое причастие в равной доле, никто не получает больше других, так как Иисус Христос заключен весь в причастии как большого объема, так и малого.

Моисей, простиравший руки во время сражения израильтян с амалекитянами, был образом Иисуса Христа, пригвожденного к кресту с распростертыми руками. Моисей простирал руки до захода солнца; это означало, что Иисус Христос останется пригвожденным к кресту до вечера. Пока Моисей держал руки поднятыми, израильтяне побеждали, а как только он хоть немного опускал их, победителями оказывались амалекитяне; это происходило, говорит Юстин, не столько вследствие его молитвы, сколько оттого, что положение его тела изображало крест спасителя; потому что, — прибавляет Юстин, — если бы это было иначе, не было бы необходимости поддерживать его руки, когда он уставал, достаточно было бы ему продолжать свою молитву. Юстин против Трифона. Сражающиеся израильтяне были образом добродетельных христиан, которые являются истинными израильтянами, борются с грехами, с дурными наклонностями плоти и с врагами спасения; образом последних являются амалекитяне. Израильтяне побеждают этих врагов, если прилежны к молитве и надеются на помощь благодати, но, когда они перестают молиться, они терпят поражение.

Не вари козленка в молоке его матери. Это предписание, говорит бл. Августин, было дано как образ того, что Иисус Христос не должен быть убит в его младенческие годы ни Иродом, ни евреями. Авг.

Моисей, принеся в жертву тельцов, окропил их кровью народ израильский со словами: вот кровь завета, который господь заключил с вами. Как говорят отцы церкви, это был образ нового завета, который должен был быть заключен пролитием крови Иисуса Христа; ибо, по их словам, ветхий завет является только прообразом нового.

Древние семьдесят старейшин, которые видели бога с Моисеем, Аароном, Надавом и Авиудом, были образом тех, кому предназначено вечно созерцать на небесах бога. Сапфир, появившийся под ногами бога, — образ святой жизни и невинных душ избранных, в которых бог покоится, как на престоле. Авг. Скиния, которую бог повелел сделать Моисею, — прообраз обиталища, которое мы должны уготовить богу в себе самих и в наших душах. Бог предписал употребить для этой скинии все, что было у них самого драгоценного: золото, серебро и т. д.; золото означает мудрость и разумение тайн с помощью веры; серебро — слово божие, которое выражено в священном писании; медь означает проповедывание веры; гиацинт — упование на небеса; пурпур означает любовь к кресту и страданиям; окрашенная дважды багряница была образом двойной заповеди любви, которую должно иметь в сердце: любви к богу и любви к ближнему. Полотно означало чистоту тела и сердечных чувств. Козья шерсть была образом суровости покаяния. Бараньи кожи, окрашенные в красный цвет, означали добрый пример пастырей, которому должно следовать; окрашенные в синий цвет — бессмертие небесных тел; масло для светильников знаменовало сладостные плоды деяний любви и милосердия; дерево ситтим, которое не подвержено гниению, — незапятнанную чистоту, которую должно соблюдать в теле и в сердце. Благовонные бальзамы означали аромат добропорядочной жизни и доброго примера; драгоценные камни означали всевозможные проявления христианских добродетелей. Авг., Берн. и др.

Ковчег завета был прообразом человеческой природы Иисуса Христа. Григ. Ковчег в святая святых означал святых, находящихся на небе и имеющих над собою Иисуса Христа. Последний служит им умилостивительной жертвой, как сказано в писании: он сам есть очищение за грехи; святые окружены ангелами, как ковчег, который находился между двух херувимов. Авг.

Светильник в скинии — прообраз Иисуса Христа. Он сделан был из чистого золота, потому что Иисус Христос был без единого греха; он был из сплава в знак того, что Иисус Христос будет как бы расплавлен под ударами, какие получит во время страстей. Стержень светильника означал христианскую церковь, а его ответвления означали проповедников (Григ., гомил.). Или, иначе, светильник означал церковь, его стержень — Иисуса Христа, ответвления — проповедников, семь лампад означали семь даров святого духа или семь таинств церкви. См. Беду.

Скиния, составная и переносная, — прообраз церкви воинствующей, тогда как неподвижный храм Соломона означал церковь торжествующую, почиющую на лаврах и устойчивую в боге. Десять покрывал различных цветов означали всех избранных, украшенных всевозможными добродетелями. Покров в скинии — образ пастырей, под руководством которых народы пребывают в безопасности. Красные бараньи кожи — образ мучеников, которые обагрили свое тело собственною кровью в защиту веры. Кожи синие — образ других святых, украшенных различными добродетелями, и особенно тех, кто отличался целомудрием. Серебряные чаши означали книги закона и пророков. Скрижали означали труды апостолов и мужей апостольских. Брусья и кольца из золота означали небесные обетования, удерживающие верных в служении богу. Я никогда не устану описывать столь превосходные предметы. Итак, продолжаем, святая святых — образ самого неба, где пребывают блаженные; ковчег означал святых, находящихся на небе. Окроплявшаяся очистительной кровью крышка на ковчеге означала Иисуса Христа, стоящего над святыми. Скрижали знаменовали собой духовное воскресение верных в таинствах и особенно в евхаристии. Светильник с его лампадами означал светоч веры и христианского учения, а также семь даров святого духа. Алтарь для благовоний означал молитвы и просьбы верующих, благоухание которых возносится до неба.

Священнические одеяния тоже служили нам различными символами. Нижний хитон из льна знаменовал землю; голубой хитон — воздух; гранатовые яблоки и колокольчики на нем — молнии и гром или же соединение четырех стихий; пояс знаменовал собой океан, окружающий землю; ефод означал звездное небо; два камня оникса означали солнце и луну; двенадцать камней наперсника — двенадцать месяцев года или двенадцать знаков зодиака; золотая пластинка, на которой было вырезано имя божие, обозначенное четырьмя знаками, означала самого бога, который возвышается над всеми своими созданиями; головной убор (тиара) означал небо. Таким образом, первосвященник символизировал все образы, показывал своими одеждами, а также своими словами, что все нуждается в спасителе и в милости божией.

Бог сказал Моисею, что он не увидит его лица, а увидит его тыл; это значит, что лицо божие знаменует собой божество, которое нельзя видеть телесными очами, тогда как тыл божий знаменует собой человеческую природу в Иисусе Христе, которую видеть можно. Итак, он сказал, что Моисей увидит его тыл, потому что евреи, изображенные здесь в лице Моисея, видели сына божьего в его человеческом образе.

Священничество в Ветхом завете тоже было только прообразом священничества евангельского закона, так же как и все жертвоприношения в Ветхом завете, по этому учению наших христопоклонников, были лишь прообразом жертвоприношения по новому закону Иисуса Христа.

Телец, которого приносили в жертву всесожжения, означал Иисуса Христа, который предал себя своему отцу в жертву всесожжения на кресте. Если телец брался из стад, то это — знак того, что Иисус Христос произойдет от древних патриархов; вот почему его символизировал телец, взятый из стада; символом его является также ягненок, потому что Христос был невинен и кроток; равным образом символом Христа был баран, в знак его высшего могущества; его символом был также козел, потому что он в плоти своей носил подобие греха; кроме того, символом его были горлица и голубка в знак божественного и человеческого начала в нем.

В древности жертвоприношения производились вне скинии; это символ того, что Иисус Христос должен претерпеть смерть за чертой города Иерусалима — extra portam passus est (он претерпел страдания за городскими воротами), говорит св. Павел. С жертв сдирали кожу — прообраз того, что с Иисуса Христа совлекут его одежду; кровь жертв проливалась вокруг алтаря — знак того, что кровь Иисуса Христа будет пролита вокруг его креста, бывшего его алтарем. Жертвы разрубались на части — знак того, что тело Иисуса Христа будет разодрано и как бы разорвано на части ударами плети. Тело жертвы сжигали — знак того, что Иисус Христос сам сожжет себя в огне милосердствующей любви. Авг., Кир. Алекс. и др.

Два козла, о которых говорится в 16-й главе книги Левит, означали два естества в Иисусе Христе: тот, которого закалывали, означал его человеческое естество, принесенное в жертву на кресте, а тот, которого выпускали в пустыню, означал естество божественное, чуждое страданию. Феодорит, Кирилл и др. говорят, что этот козел отпущения, на которого возлагали грехи народа и которого с проклятием прогоняли в пустыню, был образом Иисуса Христа, добровольно взявшего на себя все людские грехи, ставшего поэтому предметом презрения и тысячи проклятий у евреев. Авг. Другие же говорят, что один из этих двух козлов означал Иисуса Христа, а другой — Варраву. Кир., Тертулл.

Запрещение сеять на одном и том же поле разнородные сорта зерен или одеваться в одежды из разнородных тканей означало, что не следует иметь в сердце разноречивых нравственных начал, они должны быть однородны во избежание разлада.

Еврейская суббота была образом покоя душевного, который Иисус Христос должен даровать верующим, освобождая их от суетных житейских забот и треволнений века сего. Юбилей у евреев был образом того всеобщего отпущения грехов, которое настанет в конце веков, когда все верующие вступят во владение раем, их законным наследием. Звук труб во время юбилея означал звук тех труб, которыми ангелы призовут всех мертвых к воскресению и всеобщему суду. Кирилл и др.

Порядок, соблюдавшийся израильтянами в расположении их стана во время пути их по пустыне, был образом воинствующей церкви и различных орденов, существующих в церкви; благодаря этому она, говорят нам, грозна, как армия, выстроенная в боевом порядке, terribilis ut castrorum acies ordinata. Ковчег, который находился в самом центре стана израильского, означал Иисуса Христа, который есть истинный ковчег завета и соединяет людей с богом, пребывающим среди своей церкви. Стан израильтян состоял из двенадцати колен израильских — это знак того, что христианская церковь будет вначале состоять из двенадцати апостолов Христовых. Главные отряды евреев имели знаки: один, именно иудин, — льва, другой, рувимов, — человеческое лицо, третий, ефраимов, — изображение быка, четвертый, данов, — изображение орла, держащего в когтях змею, — символ того, что четыре евангелиста будут обозначаться этими образами; Матфей — человеческим ликом, Марк — львом, Лука — быком, а Иоанн — орлом. Авг., Ориг.

Назареи, слово, означающее состояние обособленности, посвященности, святости, символизировало Иисуса Христа, который был обособлен от своего века, посвящен богу и преисполнен святости. Кир., Амвр., Иерон. Благословения, которые священники давали народу, причем повторялось три раза подряд имя господне, символизировали тайну троичности лиц божества. Авг., Руп.

Ропот Мариам и Аарона против Моисея за то, что он женился на эфиопке, был совершенно иносказателен: Моисей, женившийся на эфиопке, знаменовал собой Иисуса Христа, венчающегося с церковью язычников, символизированной в лице эфиопки. Ропот Мариам и Аарона, означавший синагогу и ветхозаветное священничество, был прообразом ропота синагоги против того, что ее священничество и ее закон как бы переданы язычникам, которые пользуются ее плодами. Бог одобряет эту женитьбу Моисея — прообраз того, что бог примет церковь язычников. Мариам в наказание за свой ропот поражена проказой; точно так же и синагога, которую изображает эта Мариам, становится как бы прокаженной и уродливой из-за своего ослепления и своих грехов. Мариам, пораженная проказой, изолирована на некоторое время в знак того, что синагога будет отвержена богом на некоторое время; наконец после семидневного изгнания она возвращается — прообраз того, что синагога после семи мировых периодов, т. е. в конце веков, воссоединится с церковью. Ориг., Амвр. Жезл Аарона, пустивший почки и расцветший, изображал деву Марию, которая единственно силою святого духа произрастила и произвела на свет божественный цвет, т. е. Иисуса Христа. Кирилл. По мнению других, жезл Аарона был прообразом креста христова. Почки и цветы, выросшие на нем, изображали язычников, которых обращала проповедь креста спасителя. Ориг. По мнению третьих, жезл Аарона был образом могущества Иисуса Христа, почки — его духовной красоты, вытекавшей из благодати, а цветы — кротости его духа.

Рыжая телица, о которой говорится в 19-й главе книги Числ, была символом: телица означала человеческое естество в Иисусе Христе, ее рыжий цвет — его страдания, ее зрелый возраст — возмужалый возраст Иисуса Христа; она была без порока — символ его безгрешности; она никогда не была под ярмом — знак свободы чад божиих, и особенно Иисуса Христа. Ее убил или заклал священник Елеазар — прообраз того, что Иисус Христос пострадает от священнослужителей закона; ее убили вне стана — знак того, что Иисус Христос примет смерть вне Иерусалима. Огонь, на котором сожгли эту телицу, вздымался вверх; согласно мнению тех же учителей, это означало воскресение и вознесение Иисуса Христа. Кедровое дерево, служившее для ее сожжения, изображало крест Христов. Иссоп символизировал силу крещения, а нить из червленой шерсти — кровь Иисуса Христа. Авг., Исид., Григ., Феод. и др. Можно ли выдумать что-либо более бесподобное?

Телица, которую надлежало заколоть, когда находили труп человека, павшего от руки неизвестного убийцы, тоже означала плотское или человеческое естество Иисуса Христа, которое было принесено в жертву для спасения людей, умерших во грехе. Эта телица должна была быть не знавшей ярма, чтобы символизировать безгрешность Иисуса Христа; ее закалывали по случаю обнаружения человекоубийства, — знак того, что Иисус Христос будет предан смерти за тех, кто погиб от греха. Эту телицу убивали в дикой долине, что должно было изображать голгофу или еврейскую нацию, отличавшуюся угрюмостью, неверностью и неприятным нравом. Бык в 33-й главе Второзакония изображает Иисуса Христа, а рога его — перекладины креста. Авг., Терт., Амвр.

Не заграждай рта волу, когда он молотит, — это сказано было иносказательно, как символ проповедников евангелия, которые, проповедуя евангелие и обращая неверующих, возвышают и умножают род Иисуса Христа, так что обращенные называются христианами по имени Христа; если они отказываются итти, как брат, проповедывать слово божие и обращать, то будут, подобно ему, отвергнуты и презрены церковью. Авг. против Фауст., Ориг. Образом этого служит брат, который женился на жене своего брата, чтобы поддержать его род.

Чада Израиля боролись с Голиафом и филистимлянами, своими врагами, в течение 40 дней. Почему 40 дней? Это означало, говорит св. Августин, четыре времени года и четыре стороны света, сиречь нашу жизнь, в которой христиане, символизируемые израильтянами, принуждены бороться с диаволом и его ангелами, изображенными под видом Голиафа и его войска. Давид, являющийся со своим посохом сражаться с Голиафом, был образом Иисуса Христа, который с помощью древа своего креста должен был сражаться с духовным Голиафом, т. е. с диаволом. Голиаф был поражен в лоб ударом камня, брошенного в него Давидом. Почему он был поражен именно в лоб? Потому что, — говорит тот же св. Августин, — он не осенил своего лба знамением креста. Ибо, — говорит он, — подобно тому, как посох Давида знаменовал собой крест, — камень, которым был сражен этот Голиаф, знаменовал собой господа Иисуса Христа. Авг., Serm. 197 de temp. См. 4-е воскресенье после пятидесятницы.

Столь великолепный храм, построенный богу Соломоном, был, — по словам того же св. Августина, — не более, как прообразом храма, который предстояло построить для бога Иисусу Христу, храма не из дерева, не из камня, подобно храму Соломона, а из живых людей, того храма, который, как говорил он, мы имеем счастье созерцать в настоящее время. Авг., О граде божьем, кн. 17, гл. 8. Кому не станет смешно от всех этих нелепостей?

Наконец весь ветхозаветный закон, согласно этому учению наших христопоклонников, был только образом их нового закона; ибо, по их толкованию, не только слова, но даже сами действия были в нем иносказательными и пророческими. Обетованная земля, о которой, чтобы изобразить изобилие ее благ, сказано, что она текла млеком и медом, была, согласно их толкованию, не более, как образом той блаженной жизни, которую они надеются обрести на небе и которая, как они говорят, есть их единственное истинное отечество. Все земные блага, обещанные богом евреям, были лишь образом благ духовных, даруемых благодатью, или вечных небесных наград; точно так же земные кары, которыми бог грозил им, были лишь символами вечных кар ада. Состояния рабства, в которые впадали евреи, были, только образом плена греха и диавола. Обещанное евреям избавление от плена было только образом духовного избавления от плена греха и диавола. Могущественный избавитель, обещанный им как всевластный князь и владыка, который будет господствовать на земле, был, по словам их (христопоклонников), только образом Иисуса Христа; его духовное могущество освободило всех людей из плена греха и диавола, в который они впали. Земной Иерусалим, ликующий и торжествующий, который должен был быть вечно, — тоже, по их мнению, только символ Иерусалима небесного, который в их изображении изобилует всевозможными благами; таким образом, все, что сказано в пророчествах или в законе об этом земном Иерусалиме или об этом обещанном могущественном избавителе, или даже о жертвоприношениях и обрядах того времени, следовало понимать только иносказательно, как образ того, что происходит в христианской религии в настоящее время, как образ небесного Иерусалима, духовного могущества Иисуса Христа и духовного искупления людей предполагаемыми неисчислимыми заслугами его смерти и страданий. И даже весь еврейский народ был во плоти якобы только образом христиан, которые суть истинные израильтяне, или израиль божий, как говорит их великий св. Павел. Таким образом, все, что буквально сказано об этом народе и о всех великих и чудесных обещаниях, данных ему богом, надо понимать только духовно и иносказательно, применительно к христианам и к их религии. Итак, согласно этому учению наших христопоклонников, все самое прекрасное, великое, чудесное и полезное, что когда-либо говорилось и обещалось касательно прихода мнимого могущественного искупителя и его мнимого будущего владычества, касательно наслаждения столь многими великими и неоценимыми благами, обещанными богом своему израильскому народу, народу избранному и возлюбленному им, относилось лишь к воображаемым благам, воображаемому искуплению, сводилось к низкому, нелепому фанатизму, который обнаружился и обнаруживается еще и поныне в христианстве. Поэтому, несомненно, можно с полным правом применить здесь слова о знаменитом и чудесном мнимом разрешении от бремени горы, родившей в конце-концов лишь жалкую мышь. Parturiunt montes, nascitur ridiculus mus (горы разрешаются от бремени, а рождается жалкая мышь). Все это представляет собою явное злоупотребление законом и вышеупомянутыми обетами и пророчествами, искажение их смысла и истинного значения. И если даже предположить, что они действительно исходят от бога, они оказались бы совершенно уничтоженными и сведенными на-нет тем иносказательным, таинственным толкованием, которое им придают; эти толкования совершенно необоснованны и вздорны, в сущности являются только пустыми выдумками и бесполезными, нелепыми фикциями человеческого ума, который находит удовольствие в пустозвонной лжи.

Итак, они не заслуживают ни малейшего внимания, и если я привел здесь такое множество примеров, то только  потому, что они достойны всяческого осмеяния и могут со всей очевидностью показать вздорность вышеупомянутых обещаний и пророчеств, не менее пустых и ребяческих, чем те духовные, иносказательные или мистические толкования, которые ухищряются давать им наши так называемые христопоклонники.

Я был бы крайне удивлен тем, что столь многим великим и знаменитым людям доставляло удовольствие сообщать нам такой вздор об этих пустых предметах, если бы я не знал, что их могли побудить к этому некоторые ложные взгляды и некоторые особые тщеславные соображения. Самые великие люди подвержены иной раз, как и другие, тысяче слабостей.

В сердце человеческом и человеческих намерениях есть тысячи тайных изгибов, которые трудно обнаружить. Не всегда можно видеть, из каких побуждений люди говорят, с какими намерениями они действуют. Что касается меня, то мне трудно было бы поверить, как говорит г. де-Монтэнь, что великие люди, которых я только-что называл, говорили серьезно, когда рассказывали нам столько вздора на эту тему. Разве что, возможно, они впоследствии самих себя уверили в том, в чем вначале хотели уверить только других; они походят в этом, как говорит тот же г. де-Монтэнь, на детей, которые пугаются лица товарища, ими же самими вымазанного в саже, или же на тех глупых идолопоклонников, которые благоговейно чтут обрубки дерева или камня, которым они придали некоторую форму. А сами наши христопоклонники, которые в настоящее время боготворят ничтожные образки из теста, после того как их священники таинственно и потаенно произнесут только четыре слова над этими фигурками! Возможно ли что-либо более глупое, более бессмысленное и более нелепое?

Поэтому я скорее склонен думать, что эти великие люди хотели позабавиться здесь над нашим общим невежеством и тупоумием, хорошо зная, что невежд легко убедить в чем угодно; но если тем не менее настаивают, что они действительно сами думали так, как высказывались об этом предмете, то я не могу не считать, что они сами были в этом отношении невеждами и глупцами. Пусть простят мне это выражение, так как то, что я думаю об этом, я излагаю здесь просто, но все же многократно размыслив над этим. Я следую при этом всегда, насколько это в моих  силах, самым ярким светочам разума, чтоб видеть, не ошибаюсь ли я сам; ибо естественный разум — единственный путь, по которому я всегда полагал следовать в своих мыслях; и для меня очевидно, что каждый должен всегда следовать по этому пути, чтобы не итти наугад, как это делают на незнакомых дорогах и в незнакомых странах; и, чем больше я проходил по этому пути, тем больше находил я подтверждений своим мыслям.

Так как вышеуказанные обещания и пророчества, взятые в прямом и естественном смысле слова, не исполнились и так как, по признанию даже наших христопоклонников, они могли быть исполнены только в смысле духовном, иносказательном и мистическом, который в сущности является чуждым, нелепым и воображаемым смыслом, то ясно, что эти обещания и пророчества ложны; они могли быть истинны или подлинны только в одном смысле, которого в них самих совершенно нет и который, по существу, является лишь воображаемым смыслом. А раз эти обещания и пророчества оказываются ложными в том буквальном смысле, который является для них прямым и естественным и который есть единственный прямой и истинный смысл, то ясно и очевидно, что они отнюдь не исходят от бога и никоим образом не могут служить ни доказательствами, ни надежными свидетельствами истинности какой бы то ни было религии, так же как и мнимые чудеса, о которых я говорил выше. Итак, все эти мнимые основания для веры, на которых наши христопоклонники стараются обосновать уверенность в истинности их религии, не имеют никакого веса, никакой силы для того, чтобы доказать утверждения христопоклонников. Отсюда следует, что их религия ложна и все, что они считают в ней исходящим от бога и его власти, есть только, как я сказал, заблуждение, призрак, ложь и обман. Это четвертое из тех доказательств этого (тезиса), которые я должен был привести.

XXX. ПЯТОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Перейдем к пятому доказательству. Я выведу его из ложности их учения. Нет ни одной религии, которая не утверждала бы, что она дает самое чистое, самое святое и самое истинное учение. Между тем нет также ни одной религии, которая не была бы вся проникнута и как бы насыщена заблуждениями, призраками, ложью и обманами. Следовательно это можно поистине сказать о христианской, апостолической, римской религии точно так же, как и о всех других религиях. Отсюда я вывожу следующее доказательство: религия, которая допускает, одобряет и даже разрешает в своем учении и морали заблуждения, не может быть истинной религией и не может поистине быть божественным установлением. А христианская религия, и главным образом римская ее секта, допускает, одобряет и разрешает заблуждения в своем учении и в своей морали. Это можно легко доказать:

1. Она допускает, одобряет и разрешает в своем учении заблуждения, потому что учит и обязывает верить не только вещам ложным, но также смехотворным и нелепым, совершенно противоположным тому, что следовало бы полагать о доброте, мудрости, справедливости и милосердии бога, который предполагается совершенным. Кроме того она допускает, одобряет и разрешает заблуждения также в проповедуемой ею морали.

2. Потому что она одобряет и разрешает правила, которые ведут к ниспровержению правосудия и естественной справедливости.

3. Потому что она порицает и осуждает как преступные самые законные склонности естества и терпит, поддерживает и разрешает злоупотребления, которые явно оскорбляют здравый разум и прямо противоположны справедливости и доброму людскому управлению. Это легко показать воочию, просто изложив эти заблуждения и злоупотребления; ибо изложить их просто и прямо такими, каковы они есть, со всеми сопутствующими и зависящими обстоятельствами — значит исследовать их в достаточной степени.

XXXI

Итак, прежде всего, христианская, апостолическая, римская религия учит и обязывает верить, что существует только один бог, и в то же время она учит и обязывает верить, что существуют три божественных лица, из которых каждое есть истинный бог. Trinum Deum unicumque cum fervore praedicat (она с жаром проповедует бога троичного и в то же время единого). Если существует трое, из которых каждый — истинный бог, то это — несомненно три бога, а если это несомненно три бога, то ложно говорить, что есть только один бог. Если же истинно то, что бог — только один, то ложь, что существует трое истинных богов, потому что поистине невозможно сказать «один» и «три» об одном и том же предмете. Та же христианская религия учит и обязывает верить, что первое из этих мнимых божественных лиц, которое она называет отцом, породило второе лицо, называемое ею сыном, а оба этих первых лица произвели совместно третье, которое она называет святым духом. И, несмотря на это, она учит и обязывает верить, что эти три мнимых божественных лица совершенно не зависят одно от другого и даже что ни одно из них не древнее другого, так как ни одно не существовало прежде другого. Это тоже явная нелепость, потому что ни один предмет не может получить существования от другого без некоторой зависимости от этого последнего и потому что предмет необходимо должен существовать для того, чтобы иметь возможность дать жизнь другому предмету. Значит, если второе и третье из этих мнимых божественных лиц получили свое существование от первого, то они неизбежно должны зависеть в своем бытии от этого первого лица, которое дало им бытие, или породило и произвело их; это первое лицо, давшее бытие двум другим, необходимо должно было также существовать прежде, чем могло дать им бытие, так как несуществующее не может дать бытие ничему.

Значит, если первое лицо действительно дало бытие двум другим, а эти два других действительно получили его от первого, то первое безусловно должно было существовать, когда двух других еще не было, и следовательно они существовали одно раньше другого. К тому же противоречиво и нелепо говорить, что предмет, порожденный или произведенный, совершенно не имел начала, а так как, по словам наших христопоклонников, второе и третье божественные лица были порождены или произведены, то, значит, они имели начало; если же они имели начало, а первое лицо его не имело, так как не было порождено или произведено никаким другим, то из этого неизбежно следует, что одно существовало раньше другого, т. е. что первое было прежде второго, а второе было прежде третьего; ведь нелепо говорить, что они произошли одно от другого без всякой зависимости друг от друга и без того, чтоб одно предшествовало другому или следовало за ним. Если это нелепо, то конечно не менее нелепо утверждать, что бог поистине — один и в то же время в нем три лица. Наши христопоклонники чувствуют эти нелепости, но не могут привести ни одного разумного аргумента; поэтому им остается только говорить, что необходимо благочестиво закрыть глаза человеческому разуму, что надо сковать ум человека послушанием веры и смиренно благоговеть перед такими возвышенными и божественными тайнами, не пытаясь их постигнуть. Но то, что они называют верой, в действительности есть только принцип заблуждений, иллюзий и обмана, как это было мною доказано выше. Следовательно, когда они говорят нам, что должно благоговейно и слепо подчиняться всему, чему их учит и обязывает верить их вера, то этим они как бы говорят, что должно слепо и благоговейно принимать на веру всевозможные заблуждения, иллюзии и обман в силу самого принципа заблуждений, иллюзии и обмана.

Вот каким образом один из наших знаменитых римских богохристопоклонников (deichristocoles) говорит об этом слепом подчинении их вере по поводу мнимой тайны существования их бога в трех лицах: «Ничего человеческого, — говорит он, — ничего плотского нет в том, чтобы разум был покорен под ярмом веры для того, чтобы поклоняться тайнам, которых он не может постичь. Бог, который есть одно со своим сыном, но который не есть то же самое лицо; сын, пребывающий в своем отце, и отец, пребывающий в своем сыне, в то же время действительно отличные друг от друга; сын, получающий все, и даже бытие, от своего отца, неоскудно, без зависимости и без последовательности; отец, дающий и сообщающий все, что в нем, своему сыну, не давая ему начала, ничего не теряя из того, что он дает своему сыну, ему совечному, единосущному, действующему совместно с ним силою одного и того же всемогущества, — это, — говорит он, — истины, перед которыми разум теряется».

Он вправе сказать в данном случае, что разум теряется, потому что действительно нужно потерять разум и совершенно отказаться от его света, чтобы желать поддерживать подобные положения. Однако таков один из главных пунктов учения наших поклонников бога Христа: они сами прекрасно видят, что разум теряется среди нелепостей этих великолепных квази-тайн, и тем не менее они рассуждают, что лучше им потерять свой разум, нежели итти против своей веры, следуя свету своего разума. Для них, — говорит г. де-Монтэнь, — встретить нечто невероятное есть повод к вере; это невероятное, по их мнению, тем более разумно, что оно противоречит человеческому разуму; но это именно и доказывает с очевидностью их ослепление и ложность их учения. Наши поклонники бога Христа открыто хулят и осуждают ослепление древних язычников, которые признавали и чтили многих богов; глумятся над тем, что те рассказывали о родословной своих богов, об их рождении, браках и о рождении детей. А сами они не остерегаются говорить вещи, гораздо более достойные осмеяния и более нелепые, чем все то, что говорили о своих богах язычники. Ибо если язычники признавали и чтили многих богов, то они и не говорили, что все боги имеют одно и то же естество, одно и то же могущество, одну и ту же божественность; они простодушно и без тайн приписывали каждому из них свою собственную природу, свое собственное могущество, свою собственную волю, свои собственные наклонности и свою собственную божественность. А наши поклонники бога Христа, признавая на словах единого бога, в действительности допускают их три, которым однако приписывают одно единое естество, единое могущество и единую божественность. Это конечно гораздо большая нелепица, чем то, что говорили язычники о множественности богов.

Когда те же язычники верили, что наряду с богами существовали и богини и что эти боги и богини вступали в браки и порождали детей, то они мыслили себе это вполне естественным, так как еще не представляли себе, чтобы боги могли быть бестелесны и свободны от чувств. А раз они полагали, что боги имеют плоть и обладают чувствами так же, как и люди, то не следует удивляться, если они верили в существование богов и богинь; ибо если их (богов) было в самом деле несколько, то почему они не могли быть различного пола? Я не вижу, чтобы было больше оснований отрицать или признавать один пол предпочтительно перед другим; а предположив, как это делали язычники, что существовали боги и богини, почему им не вступать в брак? И почему этим богам и богиням, не вкушать совместно своих наслаждений, производя на свет детей и притом таким же образом, как это делают люди? В этом учении и веровании язычников конечно не было бы ничего достойного осмеяния и нелепого, если бы основание их учения и верования было истинно, т. е. если бы боги воистину существовали в действительности.

XXXII

Но в учении и веровании наших поклонников бога Христа есть нечто еще более смехотворное, еще более нелепое; ибо кроме того, что они рассказывают о боге, образующем трех богов, или о трех, составляющих одного, — тоже уже достаточно большая нелепость, как я заметил, — они утверждают, что этот тройственный и единый бог не имеет ни тела, ни формы, ни какого бы то ни было образа. Они говорят, что первое лицо этого тройственного и единого бога, которого они называют отцом, породило единолично, своею собственною мыслью и своим собственным познанием, второе лицо, которое они называют сыном и которое совершенно подобно своему отцу, тоже, как он, бестелесно, без формы, без какого бы то ни было образа. На каком же основании первое лицо называется отцом, а не матерью, и на каком основании второе называется сыном, а не дочерью? Если первое действительно отец, а не мать, а второе действительно сын, а не дочь, то в том и другом из этих двух лиц необходимо должно быть что-либо, что делало бы одно лицо отцом, а не матерью, а другое сыном, а не дочерью. Что же другое могло бы быть таким отличительным признаком, как не то, что оба они были мужского пола, а не женского? Но каким же образом могли они быть мужского, а не женского пола, если ни то ни другое не имели ни тела, ни формы, ни какого бы то ни было образа? Этого невозможно вообразить, это уничтожается само собой. Но нужды нет, — они говорят, и охотно повторяют, не раздумывая, — что эти два лица, которые бестелесны, лишены формы и образа, а следовательно не могут иметь и пола, т. е. не могут быть ни мужчинами, ни женщинами, тем не менее суть отец и сын и что они своею взаимною любовью произвели третье лицо, которое христопоклонники называют святым духом. Это лицо, так же как и два других, не имеет ни тела, ни формы, не имеет никакого образа.

Итак, по изумительному святому учению и верованию наших искусных и ученых поклонников бога Христа, существует только один тройственный и единый бог, не имеющий ни тела, ни формы, ни образа, ни какого бы то ни было вида; и в этом одном тройственном и едином боге заключаются все же три божественных лица, и все три — бестелесны, не имеют ни формы, ни какого бы то ни было образа. Возбраняется говорить, что они принадлежат к какому-либо полу, т. е. что они мужчины или женщины; но, хотя они и не принадлежат ни к мужскому, ни к женскому полу, тем не менее они не преминули произойти друг от друга. Это произошло, как говорят наши христопоклонники, не во плоти, а духовно, совершенно бестелесным, таинственным и неисповедимым образом. Другими словами — так, что сами наши христопоклонники не сумели бы этого ни объяснить, ни постигнуть.

Судите сами, разве это учение и верование не смешно и не нелепо в несравненно большей степени, чем все учения и верования древних язычников? Безусловно, это учение и верование несравненно более достойно осмеяния и более нелепо, так как древние язычники веровали, согласно естественному ходу природы и смене поколений в ней, что боги могли порождать многих и многих детей, а их дети многих и многих других и продолжать так из поколения в поколение, во всех веках. Согласно их отправному пункту в их мысли и веровании не было еще ничего смешного и нелепого. Но на каком основании наши христопоклонники хотят ограничить производительную силу своего бога-отца рождением одного единственного сына? Разве он не мог или не пожелал рождать более? Или, может быть, ему не приличествовало иметь многих сыновей и многих дочерей? Если он пожелал иметь только одного сына, то не по этой причине, так как многочисленные дети, если они все с добрыми качествами, прекрасны, мудры и честны, — составляют честь и славу отца, их породившего. Нельзя сомневаться, что бог-отец рождал бы всегда только превосходных детей, мудрых и совершенных в такой мере, как он пожелал бы; следовательно они составили бы честь и славу своего отца. К тому же этому божественному отцу не приходилось, как людям, бояться, что хотя бы один из его отпрысков окажется когда-либо в нужде и нищете. Будучи державным господином и владыкой неба и земли, он мог даровать всем им уделы, приличествующие их божественному происхождению, мог бы даже дать каждому из них по целому миру, чтобы они управляли им и делали в нем все, что пожелали бы, а для себя сохранить наш мир, если он находил его хорошим. Таким образом, вряд ли по этой или другой подобной ей причине он пожелал бы породить только одного единственного сына.

Утверждать, что он не мог бы породить никого другого по той причине, что его производительная сила была совершенно исчерпана рождением первого сына, было бы смешно и нелепо. Ибо (с его стороны) было бы смешно и нелепо желать так тесно ограничить свое могущество, о котором утверждают, что оно безгранично. Ведь наши христопоклонники заявляют, что могущество этого божественного отца безгранично; но если оно безгранично, то оно никак не могло бы исчерпаться рождением первого сына. Итак с их стороны, неразумно было бы говорить, что его производительная сила могла быть исчерпана рождением одного единственного сына. В самом деле! Разве у людей эта производительная сила исчерпывается рождением одного единственного ребенка? Отнюдь нет. Она далека от этого и не всегда исчерпывается даже рождением 12 или 15 детей, потому что многие имели еще больше детей. Например Египет, первый царь одноименной страны, имел пятьдесят сыновей, которых он женил на пятидесяти дочерях своего брата Дардана. Говорят, что Амурат, третий турецкий султан, имел 102 детей. Говорят, что Гиером, арабский султан, имел их 600! Говорят также, что Сиер (Scieure), хан татарский, оставил 80 сыновей. Возможно, что царь Соломон имел их еще гораздо больше, нежели все поименованные, так как у него было не менее 700 жен, которые были как бы царицами, и кроме того 300 наложниц; если он имел от каждой только по одному ребенку, то у него было их не менее тысячи. У женщин эта производительная сила тоже не ограничивается произведением на свет одного единственного ребенка; многие женщины рожают их более двенадцати; было и есть еще ныне много таких, которые рожают двух или трех зараз. «Исторический Журнал» («Le Journal historique») за май 1709 г. сообщает, что жена одного лондонского ремесленника разрешилась от бремени 3 мальчиками и 3 девочками. Говорят, что одна польская графиня, по имени Маргарита, родила сразу 36 детей. Кроме того, одна голландская графиня, тоже Маргарита, которая посмеялась над одной бедной женщиной, сильно обремененной детьми, родила зараз столько детей, сколько дней в году, т. е. 365, и все они впоследствии вступили в брак.

Я не говорю о многих видах животных, которые обычно производят на свет сразу 10 или 12 детенышей. Из всех этих примеров и из повседневного опыта явствует, что производительная сила людей и животных отнюдь не ограничивается рождением только одной особи, а простирается гораздо дальше. Почему же наши христопоклонники желают так тесно ограничить в своем боге силу, столь сладостную, столь прекрасную, столь достойную уважения? Они не в состоянии сколько-нибудь вразумительно обосновать это, и в этом отношении они тоже смешны, и еще больше смешны, нежели язычники в их верованиях относительно размножения их богов.

Но почему они не допускают, чтобы второе и третье лицо их тройственного и единого божества имели каждое, как и первое, силу породить сына, подобного им? Если эта сила произвести сына является совершенством у первого лица, то, значит, у второго и третьего лица такого совершенства и такой силы совсем не имеется; а раз у этих двух лиц нет совершенства и силы, имеющихся у первого, то они конечно не могут быть равны между собою, как это утверждают наши христопоклонники. Если же они, наоборот, скажут, что эта сила породить сына не есть совершенство, то они не должны приписывать ее ни первому лицу, ни двум другим, потому что существу безмерно совершенному должно приписывать только совершенные качества. Впрочем они не решатся сказать, что сила породить божество не есть совершенство. С другой стороны, если они скажут, что это первое лицо могло бы породить многих сыновей и многих дочерей, но пожелало породить только одного сына, и что два другие лица тоже не пожелали породить и произвести других, то можно было бы, во-первых, спросить у них, откуда они знают, что это было именно так. Ибо из мнимого священного писания никак не видно, чтобы какое-нибудь из этих мнимых божественных лиц определенно высказалось на этот счет. Как могут наши христопоклонники знать об этом? Разумеется, они ничего не могут знать об этом и, значит, говорят об этом только согласно своим представлениям и своему воображению, которые являются чистейшей фантазией. В ЭТОМ отношении они тоже и безрассудны, потому что смешно и безрассудно судить и говорить так определенно о намерениях и желаниях богов, не зная о них. Во-вторых, можно сказать, что если эти мнимые божественные лица действительно имели силу породить многих сыновей и дочерей, но не пожелали этого, то из этого следует, что эта божественная сила оставалась в них бездейственной и как бы бесполезной; совершенно бездейственной она была в третьем лице, которое не рождает и не производит никакого лица, и почти бездейственной она была в двух других, потому что они пожелали ограничить ее таким малым действием; таким образом, их сила породить или произвести многих сыновей и дочерей осталась в них как бы праздной и бесполезной, а это никак не пристало утверждать о божественных лицах.

Кроме того нежелание отца породить других детей можно было бы считать очевидным признаком того, что ему совершенно не доставило радости и удовлетворения рождение сына; очевидно также, что все три лица не желали добра стольким другим божественным лицам, которых они могли породить, раз они не пожелали дать им бытие, иметь которое было бы для них столь достославно и полезно. Конечно весьма прискорбно, что эти божественные лица имели так мало склонности к размножению и так слабо стремились к умножению своего рода; ибо если бы они стремились к нему хотя бы в такой степени, как люди, и пожелали умножить свой божественный род хотя бы в той мере, как умножился род Иакова в Египте, и если бы они пожелали дать всем своим детям телесную оболочку или если бы все эти божественные чада пожелали облечься в плоть человеческую, как это сделал мнимый единственный сын бога-отца, то земля и небеса были бы в настоящее время заселены божественными чадами и божественными лицами, которые имели бы гораздо более цены, нежели все то множество порочных и испорченных людей, которые наполняют землю преступлениями и злодеяниями. Итак с какой стороны наши христопоклонники ни представят это первое и основное положение своего учения, последнее всегда оказывается в этом пункте явно ложным, смехотворным и нелепым.

Наши богохристопоклонники или христобогопоклонники порицают и осуждают язычников за то, что они приписывали божественность смертным людям, а также за то, что они чтили их, как богов, после их смерти. Разумеется, они вправе порицать и осуждать их за это. Но язычники делали в данном случае лишь то, что и поныне еще делают сами наши христопоклонники, приписывающие божественность своему Христу, который в действительности был только таким же человеком, как и другие. Так что если наши поклонники Христа-бога порицают и осуждают язычников за то, что они чтили, как богов, смертных людей, то они должны были бы осудить также самих себя, потому что они находятся в таком же заблуждении, как эти язычники, и почитают, как своего бога, человека, который был смертен и даже настолько смертен, что умер позорной смертью на кресте, будучи приговорен к казни. Здесь ничем не поможет нашим поклонникам Христа-бога их утверждение, что между Иисусом Христом и языческими богами большая разница, так как Христос якобы истинный бог и вместе с тем истинный человек в силу воплотившейся в нем божественности; таким образом божественная природа, как они говорят, оказывается соединенной и сочетается ипостасно с природой человеческой; эти две природы образуют в Иисусе Христе истинного бога и истинного человека. В мнимых богах древних язычников этого никогда не происходило, говорят они Явным заблуждением и безумием со стороны язычников было почитать этих богов, ведь последние были только такими же слабыми и смертными людьми, как и другие.

Но легко доказать бессилие и тщетность этого ответа и этого мнимого отличия одного от других. С одной стороны, что стоило язычникам сказать, как христианам, что в людях, которых ОНИ ЧТИЛИ, как БОГОВ, действительно воплотилось божество или божественная природа, что она действительно была воплощена в их Сатурне, Юпитере, Марсе, Аполлоне, Меркурии, Вакхе, Эскулапе и во всех других, кого они чтили, как богов? Равным образом, что божество воистину воплотилось в их Юноне, Диане, Палладе, Минерве, Церере, Венере и во всех других богинях, которым они поклонялись? Несомненно им так же легко было утверждать это о своих богах и богинях, как это утверждают христиане о своем Иисусе Христе. С другой стороны, если божество пожелало воплотиться и соединиться ипостасно, как говорят наши богохристопоклонники, с человеческой природой в их Иисусе Христе, то почем они знают, не пожелало ли это божество воплотиться и соединиться ипостасно с человеческой природой в тех великих людях и в тех удивительных женщинах, которые своими добродетелями, своими превосходными качествами и прекрасными поступками превзошли большую часть людей и таким образом стали почитаемы как боги и богини? Разумеется, божество так же легко могло воплотиться в языческих богах, как в Христе христиан. И если наши богохристопоклонники не хотят верить, чтобы божество могло когда-либо воплотиться в этих великих людях, почему они хотят заставить нас верить, что оно воплотилось в их Христе? Какое у них есть для этого основание и какое доказательство? Никакого кроме их веры и слепого верования, которое является принципом заблуждений, иллюзии и обмана и которое было как у них, так, равным образом, и у язычников; это ясно доказывает, что они не в долгу друг у друга в этом отношении и что как одни, так и другие одинаково находятся в заблуждении.

Но в одном христианство более достойно осмеяния, чем язычество: язычники обычно приписывали божественность лишь великим людям и высоким лицам, как например императорам, королям, могущественным князьям или лицам, которые отличились какими-либо добродетелями, какими-либо превосходными и редкими совершенствами, например изобрели науки и искусства, оказали ценные услуги народу или совершили какие-либо великие и благородные поступки. А наши богохристопоклонники? Кому приписывают они божественность? Ничтожному человеку, который не имел ни таланта, ни ума, ни знаний, ни ловкости и был совершенно презираем в мире. Кому приписывают они ее? Сказать ли? Да, я скажу это: они приписывают ее сумасшедшему, безумцу, жалкому фанатику и злополучному висельнику.

Да, дорогие мои друзья, вот какому лицу наши священники и учители приписывают божественность; вот кого заставляют они вас чтить как вашего божественного спасителя и искупителя, — его, который не мог спасти самого себя от позорной казни на кресте. Этот Иисус Христос, которому они заставляют вас поклоняться как вочеловечившемуся богу, — он даже в изображении евангелистов и его учеников был только жутким фанатиком и злополучным висельником, который был пригвожден и повешен на кресте; на этом основании про него можно было бы сказать, что он был проклят богом и людьми, согласно тому, что написано в их собственных книгах: «проклят (перед) богом всякий повешенный на дереве (maledictus a Deo est qui pendet in ligno). Не требуется с моей стороны доказательств тому, что он был не более как ничтожным и презренным в мире человеком; ибо помимо того, что он, по его собственным словам, не имел места, где преклонить голову, — вы знаете, что он появился на свет в яслях, что он родился от бедных родителей, что он всегда был беден, был только сыном плотника и с тех пор, как пожелал явиться миру и заставить говорить о себе, слыл только безумцем, сумасшедшим, бесноватым и соблазнителем; его всегда презирали, преследовали, бичевали, над ним издевались, и в конце-концов он был повешен на кресте, где позорно кончил свои дни: maledictus a Deo qui pendet in lingo. Итак нельзя отрицать, что он был жалким и злосчастным человеком на свете; а чтобы доказать, что он был в действительности только сумасшедшим, безумцем, жалким фанатиком и злополучным висельником, стоит лишь доказать и показать, что он воистину был сумасшедшим, безумцем, фанатиком, что я и докажу с очевидностью следующими тремя пунктами.

XXXIII

Во-первых, мнением, которое составили о нем в народе. Во-вторых, его собственными мыслями и речами. В-третьих, его поступками и его образом действий.

Что касается мнения, которое составилось о нем в народе, то из самих евангелий ясно видно, что его считали именно таким человеком, как я только что указал. Из евангелия св. Луки видно, что, когда он в первый раз пытался проповедывать в своем родном городе Назарете, где он вырос и воспитался, народ так возмутился его словами, что все, исполнились ярости против него, выгнали его из своего города и повели на вершину горы, чтобы сбросить его вниз. В другой раз, когда он высказывал оскорбительные упреки книжникам и фарисеям и даже законоучителям и проклинал их, один из них принужден был заметить ему:

Учитель, разве ты не видишь, что, говоря подобным образом, ты наносишь нам оскорбление? Но так как он продолжал свои обидные укоры и оскорбительные проклятия, они принуждены были взяться за него более строго и совершенно заткнуть ему рот, как сказано в этом евангелии: книжники и фарисеи начали сильно приступать к нему, вынуждая от него ответы на многое. В другой раз, когда он говорил к иудеям и эти иудеи увидали, что он говорит им одни глупости и грубости, которые их оскорбляли, они сказали ему: Не правы ли мы, что ты самаритянин и что в тебе бес? И, так как он, несмотря на это, продолжал говорить им вздор, как это можно видеть из евангелия от св. Иоанна, они сказали ему вторично: Вот теперь мы знаем, что ты сумасшедший, что в тебе бес; мы знаем, что Авраам умер и что все пророки умерли, а ты говоришь, что если кто соблюдёт твое слово, то он не умрет никогда. И так как он все еще упорно говорил им вздор, они сказали ему еще: Как! Тебе нет еще 50 лет, а ты видел Авраама, который умер столько веков тому назад? Наконец видя, что он в ответ им говорит все какой-то вздор, они схватили камни, чтобы побить его ими, и тогда он принужден был уйти и скрыться от них.

Однажды, когда он сказал иудеям, что даст им есть свою плоть и пить свою кровь и что если они не будут есть его плоти и пить его крови, то не будут иметь в себе жизни, они нашли его речь столь грубой и нелепой, что были ею весьма скандализованы и говорили друг другу: Как может этот дать нам есть свою плоть и пить свою кровь? Некоторые из его учеников, не будучи в состоянии перенести грубости и нелепости подобной речи, отделились от него и покинули его, правильно судя по этой речи, что он не более как безумец! В другой раз, когда он по своему обыкновению вел с ними какие-то пустые беседы, слушатели судили о нем различно. Одни говорили, что он добр, другие говорили: нет, он обольщает народ; а большинство считало его сумасшедшим и безумцем и говорило: он одержим бесом и безумствует, что слушаете его? Даже братья его не верили в него, считали его только безумцем. Об этом мы имеем ясное свидетельство в евангелии от св. Марка. Там определенно сказано: Когда он вошел однажды в один дом и там собралось столько народа, что не было больше возможности войти в него; родственники его, уведомленные об этом, пришли туда, чтобы увести его, говоря, что он лишен рассудка. И услышавши, — говорится в этом евангелии, — ближние его пошли взять его, ибо говорили, что он вышел из себя. И весьма вероятно, что он действительно казался таковым, когда его привели к царю Ироду; ибо этот царь, очень желавший его видеть, сначала, говорят, обрадовался, видя, что его ведут к нему, думая, что тот покажет ему какие-нибудь чудеса, но, задав ему несколько вопросов и видя, что он ничего ему не отвечает, он почувствовал к нему лишь презрение и отослал его обратно, одев в насмешку в белую одежду.

Наконец иудеи издевались над ним и над его воображаемым царством и в насмешку над Иисусом возложили ему на голову терновый венок и дали ему в руку трость вместо скипетра и становились перед ним на колени со словами: Приветствуем тебя, царь иудейский! По этому поводу св. апостол Павел говорит определенно, что ни один князь мира не познал его мнимой премудрости и что, если бы они ее познали, они никогда бы не распяли его. Ибо если бы познали, то не распяли бы господа славы (1-е послание к коринфянам, 2:8).

Из всех этих свидетельств видно воочию, что в народе действительно смотрели на него, как на сумасшедшего, безумца и фанатика. То же самое явствует и из его собственных мыслей и речей: во-первых, он думал и воображал, что родился для того, чтобы спасти мир, быть царем иудеев и царствовать над ними вечно, он воображал, что освободит их от всякого порабощения и восстановит их царство в гораздо более цветущем виде, чем оно было когда-либо. Он воображал, что его увидят спускающимся с неба со своими ангелами, исполненного славы и могущества, с великой властью, чтобы судить, т. е. управлять всеми живыми и мертвыми, которых якобы воскресит, и управлять всем миром по справедливости и истине. Он воображал, что вскоре создаст новые небеса и новую землю, где будет обитать справедливость и где он будет вечно царствовать со своими избранниками! Он воображал, что его апостолы будут царствовать вместе с ним, что он посадит их на 12 престолах, чтобы судить, т. е. править 12 коленами израилевыми, и что он посадит их пить и есть за своим столом, когда будет в своем царстве. Он воображал или по крайней мере говорил, что всем тем, которые из любви к нему покинут в этом мире отца, мать, брата, сестер, детей, жилище, земли или наследства, он воздаст во стократ больше того, чем они покинули из любви к нему!. Он воображал, что скоро все мертвые услышат его глас, что он воскресит их и выведет из их гробниц всемогуществом своего гласа, что он даже избавит от смерти или навсегда обеспечит от смерти всех тех, кто будет соблюдать его слово. Он воображал, что он — тот великий и могучий освободитель, который был столько раз обещан евреям и городу Иерусалиму в законе Моисея и во всех пророках. Он думал, что может даровать духа святого и власть отпускать всякий грех единым дыханием своего рта: «сказав это, дунул и говорит им: примите духа святого». Он мнил себя хлебом живым, сошедшим с неба, чтобы дать жизнь людям, и утверждал, что те, кто будет есть его, будет жить вечно. Наконец он воображал, что именно в нем исполнит бог все великие и пышные обещания, данные им этому народу, и что все избранники будут вечно благословенны в его имени и т. д.; он мнил себя всемогущим и вечным сыном всемогущего вечного бога.

Не достаточно ли ясно, что это мысли и фантазии фанатика? Приходило ли когда-либо в голову Дон-Кихоту, знаменитому фанатику и странствующему рыцарю, нечто подобное? Имел ли он когда-либо аналогичные мысли и фантазии? Конечно нет: его фантазии и мысли, при всей их неуравновешенности и беспочвенности, никогда не были нелепы в такой крайней мере. Нужно быть таким архифанатиком, как Христос христиан, чтобы иметь мысли и фантазии настолько пустые, настолько смехотворные и нелепые, настолько сумасбродные, как этот Христос. Если бы в настоящее время вернулся он сам или кто-либо другой, ему подобный, поведал и показал нам, что у него в голове подобные мысли и фантазии, мы конечно и теперь сочли бы его фантазером, сумасшедшим и фанатиком, каким он считался и в свое время.

XXXIV

Вернемся к его словам и речам; они с достаточной очевидностью покажут нам склад его ума, бывший именно таким, как я только-что сказал. Это видно достаточно ясно уже из той первой речи, которую он держал в назаретской синагоге. Хотя в одном из евангелий и сказано, что все воздавали ему сначала похвалы и каждый удивлялся, слыша исходившие из его уст слова, полные благодати, однако это продолжалось недолго, удивление скоро и даже мгновенно сменилось презрением и негодованием в такой мере, что Иисуса выгнали из синагоги, как я уже говорил, и хотели сбросить в пропасть. Безумие, проглядывающее в этой речи (не говоря о кой-каком другом вздоре, без сомнения сильнее оскорблявшем иудеев, потому что, казалось бы, их не должно было так сильно возмутить против Иисуса то, что я сейчас здесь приведу), заключалось в его желании приписать себе славу и внушить представление, будто на нем исполнились все те великие и прекрасные обещания, которые даны были в законе и о которых столько раз и так прекрасно говорили пророки и особенно пророк Исайя. На свидетельство последнего он наткнулся, как только раскрыл поданную ему книгу; начав говорить на слова этого пророка, попавшиеся ему, когда он раскрыл, как я сказал, эту книгу, он хотел уверить народ, что именно на нем исполняются все великие и прекрасные обещания, данные богом их отцам. В этом явно сказывается расстройство его воображения; он суетно воображал, что может совершить столько чудес, тогда как вовсе не был в состоянии исполнить их. В то же время это доказывает, что он, должно быть, сказал иудеям нечто более шокирующее их и оскорбительное для них, раз они так сильно вознегодовали на него за это; ибо, если бы он не сказал ничего более шокирующего, такая речь должна была бы, надо полагать, возбудить в них только смех и презрение, а не гнев и негодование.

Пусть не говорят нам наши христопоклонники, что их Христос в достаточной мере оправдал прочитанные им слова пророка, совершив поразительные чудеса, исцеляя чудесным образом всякого рода болезни и недуги. Я достаточно ясно показал выше пустоту и лживость этих мнимых чудес; но помимо этого, если бы даже они были действительны, это ничто в сравнении с тем, что он должен был сделать или что нужно было для действительного исполнения слов этого пророка. Ибо этот пророк (в том месте, которое читал Иисус Христос при упомянутых обстоятельствах) предсказывал освобождение, счастье, славу и благоденствие целого народа, а не освобождение только нескольких одержимых бесами или исцеление от нескольких особых и сомнительных болезней. Это освобождение целого народа, по словам пророка, должно было совершиться через могущественного князя, который возьмет на себя управление государством; который за свои прекрасные и удивительные качества назван будет дивным советником, богом сил, отцом будущего века, князем мира; который будет посажен на престол Давида, воцарится навеки в своем царстве и устроит и утвердит его в справедливости и истине во-веки-веков и сохранит его всегда в мире; разумеется, этого далеко не случилось ни во времена Иисуса Христа, ни в какое-либо другое время. Говорить, что это пророчество исполнилось в Иисусе Христе духовно, как это утверждают наши христопоклонники, есть чистейшая фантазия, потому что это мнимое духовное исполнение может быть только воображаемым и его можно было бы так же легко приписать другому, как и Иисусу Христу. Таким образом утверждение, что Иисус Христос своими мнимыми чудесами в достаточной мере проявил исполнение пророчества, прочитанного им в указанном много случае, является самоослеплением и самообманом.

Перейдем к другим его речам и предсказаниям, которые, конечно в своем роде, весьма своеобразны и замечательны. Вот каким образом начал он проповедывать: «Покайтесь, — говорил он народам, — ибо царство небесное близко». Веруйте в эту благую весть, — говорил он, — и шел по всей провинции Галилее, проповедуя таким образом в городах, селах и деревнях эту благую весть о мнимом близком пришествии царства небесного, а так как никто еще не видел и не видит доныне ни малейшего признака пришествия этого мнимого царства, то это является очевидным доказательством того, что царство это было лишь воображаемым и что нужно было иметь ложный взгляд на вещи или быть сумасшедшим, чтобы метаться, как он, из стороны в сторону и проповедывать таким образом близкое наступление подобного царства. Но посмотрим, как он в других своих предсказаниях восхвалял и описывал эго прекрасное мнимое царство для того, чтобы показать его величие и великолепие и внушить высокое представление о нем и великое к нему почитание. Вот каким образом говорил он о нем народу: Царство небесное, — говорил он, — подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы. Царство небесное, — говорил он, — подобно сокровищу, скрытому в поле; человек, найдя его, спрятал его снова и так радуется находке, что продает все свое имущество и покупает это поле. Царство небесное подобно купцу, ищущему прекрасных жемчужин; найдя драгоценную жемчужину, он продает все, что имеет, и покупает эту жемчужину. Царство небесное, — говорит он, — подобно неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода; когда он наполнился, рыбаки вытащили его и хорошую рыбу сложили в сосуды, а плохую выбросили вон. Царство небесное подобно зерну горчичному, которое человек посеял на поле своем: оно меньше всех семян, но однако, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится похожим на дерево, и птицы небесные прилетают отдыхать на его ветвях. Царство небесное, — говорил он еще, — подобно закваске, которую женщина взяла и положила в три меры муки, пока не взошло все. Вообще он проповедывал и поучал народ всегда притчами и никогда не говорил без притчи; об этом определенно сказано в евангелии.

Конечно это — прекрасные, умные проповеди со стороны человека, который называл себя сыном божиим и о котором наши христопоклонники утверждают, что он был сама мудрость, мудрость вечная. Это — прекрасные и остроумные притчи или сравнения, которые дают высокое представление о величии и великолепии этого прекрасного царства небесного; в самом деле, последнее оказывается подобным таким великолепным и дивным вещам, как горчичное зерно, посеянное в поле, или невод, закинутый в море, или закваска, подмешанная в тесто или муку, и т. д. Если бы кто-нибудь из наших богословов и проповедников стал в настоящее время произносить нам подобные проповеди, разве его не подняли бы на смех? Конечно над ним только посмеялись бы и отнеслись бы к нему с презрением. А наши богохристопоклонники хотели еще уверить нас, что это речи бесконечной и вечной премудрости! Замечательно также, что эта мнимая дивная и божественная мудрость говорила народам в таких притчах только для того, чтобы, по ее же собственным словам, они глядели и ничего не видели, слушали и ничего не понимали из того, что она им говорила, только для того, чтобы они не обратились и их грехи не были им отпущены. А в другом случае, она, эта мнимая божественная мудрость, говорила, что она явилась для того, чтобы ослепить тех, кто видит ясно. Я пришел в мир сей, — говорил Иисус Христос, — чтобы видящие стали слепы. Раз так, — в его речах и проповедях было не только безумие, но также и коварство и злостность, потому что он нарочно говорил в двусмысленных и темных выражениях, чтобы его слов совершенно не могли понять и никто не извлек из них пользы. В Премудрости Иисуса, сына Сирахова, сказано: кто говорит лжемудро, т. е. двусмысленно и обманчиво, тот ненавистен. Тем более достоин ненависти тот, кто говорит с намерением обмануть, ослепить и погубить тех, к кому он обращается. Христос христиан, по его же собственным словам, нарочно говорил народу в притчах, чтобы глядели и ничего не видели, слушали и ничего не слышали из того, что он говорил, и чтобы люди не обратились и их грехи не были им отпущены: из этого явно следует, что в его речах и проповедях было не только безумие, но также и коварство и злостность; это делало его достойным не только презрения, но и ненависти народной. С одной стороны, он говорил, что пришел для спасения людей, для того, чтобы взыскать и спасти все погибшее; что он пришел воззвать к спасению грешников; что он не требует жертв, но хочет творить только милосердие: что он — свет миру, что он — голос и истина жизни; что он — добрый пастырь и отдаст даже свою жизнь для спасения своих овец. А с другой стороны, он говорил, что пришел ослепить тех, кто хорошо видит; что вовсе и не следует думать, будто он пришел принести мир на землю, — он пришел зажечь на земле пламя войны. Не думайте, — говорил он, — что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, а меч; ибо я пришел разделить сына с отцом, мать с дочерью, свекровь с невесткой, и будут враги человеку домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели меня, не достоин меня; и, кто не берет креста своего, — прибавляет он, — и не следует за мною, тот не достоин меня.

Нужно быть сумасбродом и сумасшедшим, чтобы вести такие речи и произносить такие проповеди, противоречащие одна другой и совершенно уничтожающие одна другую. Если он пришел просветить людей и научить их мудрости, то как же он говорил, что пришел ослепить тех, кто хорошо видит? И почему говорил он народу в притчах, чтобы люди ничего не поняли и не уразумели из его слов? Таким путем нельзя было ни научить, ни просветить своею мудростью. Если он пришел, как говорил, чтобы спасти людей, спасти грешников и оказать им милосердие, то почему же он боялся, чтобы они просветились и их грехи были им отпущены, когда люди приходили, чтобы обратиться и покаяться? И наконец если он был, как говорил, пастырем добрым и пришел отдать свою жизнь для спасения своих овец, т. е. для спасения людей, то как же он мог говорить, что пришел погубить их, зажечь среди них пламя войны и раздора и посеять везде раскол, даже между ближайшими родственниками и друзьями? Все это явно противоречиво и уничтожается само собой, и только сумасшедший и фанатик способен говорить подобным образом.

Вот еще образец его манеры проповедывать. Однажды, видя, что за ним следуют толпы народа, он взошел на гору, сел, открыл рот и, смотря на своих учеников, сказал им, как бы изрекая пророчества: Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное; блаженны кроткие, ибо они наследуют землю; блаженны плачущие, ибо они утешатся; блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся; блаженны милостивые, ибо они помилованы будут; блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят; блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божиими; блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царство небесное. Блаженны вы будете, — говорил он им, — когда из-за меня вас будут поносить и преследовать и всячески несправедливо злословить о вас; вы должны веселиться и радоваться этому, потому что великая награда ждет вас на небе. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах. Каждый обманщик и фанатик мог бы столько же наговорить и наобещать своим ученикам. Вот еще образец его проповеди. Истинно, истинно, говорю вам, — говорил он толпе, следовавшей за ним, — что если пшеничное зерно, упавшее в землю, не умрет, то оно останется одно и не даст никакого плода; но если оно умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою, — говорил он, — погубит ее, а ненавидящий душу свою в этом мире сохранит ее для жизни вечной. Кто служит мне, тот да последует за мной, и, где я, там и слуга мой будет; и, кто мне служит, того почтит мой отец. Но вот, — говорил он в то же время, — душа моя возмутилась. И что мне сказать? Отче! Избавь меня от часа сего и прославь имя твое. Да будут чресла ваши препоясаны, — говорил он, — и светильники всегда зажжены в ваших руках; будьте в этом подобны людям, ожидающим возвращения своего господина с брака, чтобы открыть ему немедленно дверь, когда он придет и постучит в нее.

Если кто приходит ко мне, — говорил он толпе, следовавшей за ним, — если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери своей, своей жены и своих детей, своих братьев и своих сестер и своей собственной души, тот не может быть моим учеником; и, кто не несет креста своего (или своей виселицы) и не следует за мною, тот не может быть моим учеником. Соль — добрая вещь, — говорил он, — но если соль потеряет силу, то чем сделать се соленой? Кто имеет уши слышать, да слышит! и т. д. Замечательные проповеди для божественной и вечной премудрости! Вот еще образец его проповеди: Сеятель, — говорил он, — вышел однажды из дома сеять зерно; когда он сеял, часть зерен упала на край дороги, и птицы небесные прилетели и тотчас склевали их; другая часть упала на камни, где было мало земли; там оно взошло, но, так как земля была здесь неглубока, взошедшее солнце сожгло и высушило зерно, потому что оно не имело корня; другая часть упала в тернии, и тернии, выросши, заглушили его. Наконец часть упала на хорошую почву и принесла плод сторицею, иное зерно во стократ, а иное в шестьдесят. Рассказав все эти замечательные вещи, Христос вскричал громким голосом: Имеющий уши слышать, да слышит. Однажды, когда он проповедывал в иерусалимском храме, иудеи в насмешку делали вид, что восхищаются его учением; думая, что они действительно восхищаются им, он сказал им: Мое учение — не мое, а пославшего меня. Моисей дал вам закон, но ни один из вас не исполняет его. Почему ищете вы убить меня? Иудеи, удивленные этим последними словами, сказали ему: Ты сумасшедший или одержим бесом; кто искал убить тебя? Продолжая увещевать их по-своему и видя, что иудеи не очень стараются внимать ему и слушать его, он принялся громко кричать на весь храм: Вы знаете меня хорошо, вы знаете хорошо, откуда я, я пришел не сам от себя, но пославший меня истинен, и вы его не знаете: я же знаю его, потому что я от него, и он послал меня. В другой раз он говорил им: Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдает слово мое, тот не умрет вовек. Он говорил также: Я — хлеб живой, сошедший с небес; кто ест этот хлеб, тот не умрет вовек; хлеб же, который я дам, есть плоть моя, я отдам ее за жизнь мира; плоть моя, — говорил он, — есть истинная пища, а кровь моя — истинное питие. Кто ест мою плоть и пьет мою кровь, пребывает во мне, и я в нем, и я дам ему жизнь вечную. Истинно, истинно, говорю вам, если не будете есть плоти моей и пить моей крови, не будете иметь в себе жизни, ибо тот, кто ест мою плоть и пьет мою кровь, имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день. В последний день великого и торжественного праздника он стал посредине площади в городе Иерусалиме и сразу начал кричать истошным голосом: Если кто жаждет, пусть идет ко мне и пьет. Кто верует в меня, у того из чрева потекут реки воды живой, — сказал он. Он говорил еще много других подобных речей, их было бы слишком долго приводить здесь. Положа руку на сердце, разве это не речи помешанных и фанатиков? Несомненно нужно потерять рассудок, чтобы произносить такие речи. Если бы в наше время кто-нибудь заговорил с нами подобным образом, мы несомненно сочли бы их всех, сколько бы их ни было, за сумасшедших и фанатиков.

Вот еще несколько других речей, по более специальным вопросам. Христос произнес их однажды перед фарисеем, пригласившим его обедать вместе с некоторыми другими лицами. Придя туда, он уселся за стол, не умыв рук; фарисей, пригласивший его, не счел это благопристойным, но тем не менее не показал вида, что недоволен этим. Но вот как обрушился на него Иисус Христос: Вы, фарисеи, — сказал он ему, — вы очищаете внешность чаши и блюда, а внутри вы полны хищений и лукавства. Неразумные, — сказал он, — разве не тот ли, кто сотворил внешнее, сотворил и внутреннее? Горе вам, фарисеи, — продолжал он, — горе вам, дающие десятину с мяты, руты и всяких овощей и пренебрегающие судом и любовью бога; надо соблюдать это, но и его не оставлять. Горе вам, фарисеи, — продолжал он, — вы любите, чтобы вам давали..., потому что вы подобны гробам побеленным, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвецов и нечистот. Так и вы, — говорил он, — по наружности вы кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония. Фарисеи слепые, очистите сначала внутренность чаши и блюда, чтобы и внешность стала так же чиста! Можно ли себе представить, чтобы человек здравомыслящий мог когда-нибудь обратиться с такой речью к лицу, учтиво пригласившему его к себе на обед, мог произнести ее, находясь за его столом? Этого не может быть; несомненно только сумасшедший, безумец и безрассудный фанатик мог дойти до такой степени нахальства и умопомешательства.

Вот еще одно из его разглагольствований, которое ясно показывает расстройство его умственных способностей. Однажды иудеи сказали ему, что он сам свидетельствует о себе и что поэтому его свидетельство неприемлемо. Хотя я и сам свидетельствую о себе, — сказал он им, — свидетельство мое все же истинно, потому что я знаю, откуда пришел и куда иду; а вы не знаете, откуда и куда я иду. Если я судил бы кого-нибудь, суд мой был бы истинен, потому что я не один, а со мной отец мой, пославший меня; и в законе вашем написано, что свидетельство двух человек признается истинным, а я свидетельствую о себе сам, и отец мой, пославший меня, также свидетельствует обо мне... и т. д.

Итак, согласно его рассуждению, его собственное свидетельство о себе должно было считаться истинным. Чем это не превосходное доказательство? Возможно ли не смеяться над подобным рассуждением? Изо всех этих речей и изо всего приведенного мною выше легко видеть, что он был лишь безумцем и фанатиком; и несомненно, если бы возможно было появление его среди нас в настоящее время и если бы он вновь проделал то же самое, мы сочли бы его за сумасшедшего и фанатика.

То же мнение о нем можно вынести, если рассмотреть поближе его поступки и образ действий. Во-первых, бегать, как он это делал, по всей стране, по городам, селам и деревням, проповедуя близкое пришествие воображаемого царства небесного, мог только фанатик; всякого человека, поступающего подобным образом, сочли бы в наше время за фанатика. Во-вторых, в его евангелии сказано, что он был перенесен Диаволом на высокую гору, откуда он якобы видел все царства мира; это конечно мог подумать только мечтатель и фанатик, потому что на земле нет такой горы, откуда он мог бы видеть хотя бы одно царство сразу, разве только, может быть, маленькое королевство Ивето, находящееся в нашей Франции. Итак он видел все царства мира лишь в воображении; несомненно только в своей фантазии он был перенесен на эту гору, так же как и на крыло храма, о чем говорится в тех же евангелиях. Такие галлюцинации и обман воображения свойственны лишь ненормальному, визионеру и фанатику. В-третьих, в рассказе в евангелии св. Марка об исцелении глухого и косноязычного, сказано, что Иисус отвел его в сторону, вложил свои персты ему в уши и, плюнув, коснулся его языка; потом, возведя очи к небу, он испустил глубокий вздох и сказал ему: Eppheta, что означает: отверзись! Все эти детали и приемы тоже свойственны несомненно лишь фанатику. В другой раз Иисус внезапно возрадовался духом и сказал: Славлю тебя, отче, господь неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, отче, — говорил он сам с собой, — ибо таково было твое благоволение. Потом, обращаясь к своим ученикам, он сказал им: Блаженны очи, видящие то, что вы видите! Ибо, говорю вам, многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, но не видели, и слышать, что вы слышите, но не слышали. Это тоже слова и приемы визионеров и фанатиков.

Когда он воскресил Лазаря или сделал вид, что воскрешает его, то сначала велел оплакать его, вострепетал духом и восскорбел, потом, приблизясь к гробнице мнимоумершего, он опять восскорбел внутренне, а затем, воздев руки к небу, сказал: Отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. После этого он воззвал громким голосом: Лазарь, иди вон! Тоже приемы, приличествующие только фанатику.

Однажды, когда Иисус шел в Иерусалим, он, приблизясь к этому городу и увидав его, принялся оплакивать его, говоря: О, если бы ты хотя в сей благой для тебя день узнал, что служит к миру твоему! Но это скрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего. Войдя в храм, он выгнал бичом продававших и покупавших в нем, опрокинул их столы и скамьи и сказал им: Написано: дом мой есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников. Опять настоящие приемы и слова фанатика.

Накануне смерти, беседуя со своими учениками, он внезапно возмутился духом и сказал им: Истинно, истинно, говорю вам, один из вас предаст меня. Мгновение спустя, когда тот, кто должен был предать его, вышел, Иисус сказал: Ныне прославился сын человеческий, и бог прославился в нем; бог прославит его также и в себе и прославит его вскоре. Дети мои, — сказал он своим ученикам, — недолго уже быть мне с вами. Затем, возведя очи к небу, он сказал: отче! пришел час, прославь сына твоего, да и сын твой прославит тебя, так как ты дал ему власть над всякою плотью, да даст он всему, что ты дал ему, жизнь вечную. Сия же есть жизнь вечная: да знают тебя, единого, истинного бога, и посланного тобою Иисуса Христа.

Я прославил тебя на земле, свершил дело, которое ты поручил мне исполнить. И ныне прославь меня ты, отче, у тебя самого славою, которую я имел у тебя прежде бытия мира... Отче, — продолжал он, — хочу, чтобы те, которых ты дал мне, были там, где я, и были со мною, да видят славу мою, которую ты дал мне. И славу, которую ты дал мне, я дал им: да будут едино, как мы едино. Я в них, и ты во мне, да будут совершенны воедино. Отче праведный! — продолжал он, — мир тебя не познал, а я познал тебя, и сии познали, что ты послал меня... и т. д. Можно привести много других примеров подобных речей. Еще раз, не подлежит сомнению, что если бы в настоящее время появились на земле субъекты, говорящие подобным образом, то их всех неизбежно сочли бы сумасшедшими и фанатиками.

Итак все приведенные мною здесь свидетельства о личности Иисуса Христа, о его мыслях, о его фантазиях, словах, поступках, образе действий, а также о мнениях, создававшихся о нем в народе, явно доказывают, что он был человеком ничтожным, низким и презренным, лишенным ума, талантов, знаний, наконец что он был сумасшедшим, безумцем, жалким фанатиком и висельником.

И тем не менее такому человеку наши богохристопоклонники приписывают божественность, такого человека чтут они как своего любезного и божественного спасителя и как всемогущего сына всемогущего бога. Поэтому они несомненно более заслуживают осмеяния и порицания, нежели язычники, которые обычно приписывали божественность только великим людям и лицам, обладавшим какими-либо редкими и особыми совершенствами. Отсюда ясно, что христианство в начале своего существования было лишь чистейшим фанатизмом, потому что представляло собою сначала только секту низких и жалких людей, слепо следовавших ложным мыслям, ложным фантазиям, ложным правилам и ложным мнениям низкого и жалкого фанатика, вышедшего из самой низкой и жалкой нации; они в такой мере поверили тому, что он говорил относительно мнимого восстановления царства Израиля, и всем другим чудесным обещаниям его, что они уже спрашивали его, скоро ли он восстановит царство Израиля и исполнит все другие данные им чудесные обещания: Господи, не в сие ли время восстанавливаешь ты царство Израилю?

Чтобы доказать, что христианство было поистине только низким и жалким фанатизмом, стоит только послушать, что говорят о нем историки того времени и сами же первые христопоклонники.

XXXV

История того времени отзывается о христианстве как о вредной, жалкой и презренной секте и как об отвратительном суеверии. Вот как говорит о нем римский историк Тацит: «Нерон, — говорит он, — желая свалить с себя на других преступление поджога города Рима, предал жестокой смерти христиан как поджигателей. Это были люди, ненавидимые за их дурную славу и в народе называемые христианами по имени Христа, основателя их секты, который был подвергнут самой позорной казни в царствование Тиверия правителем Иудеи Понтием Пилатом. Эта вредная секта, — говорит Тацит, — подавленная одно время, снова распространилась не только в Иудее, где это зло получило начало, но и в Риме, представлявшем собой собрание всех нечистот мира, как бы сток их. Издевались, — говорит Тацит, — даже над их трупами: их покрывали шкурами диких зверей и отдавали на пожирание псам или пригвождали ко кресту и сжигали по ночам, словно факелы... И, хотя эти жалкие люди страдали далеко не безвинно, а, напротив, заслуживали бы высшие наказания, к ним все-таки рождалось сожаление, так как правитель отправлял их на смерть не ради общественной пользы, а для удовлетворения своей жестокости». Вот как говорит о них этот историк.

Лукиан дает не более лестный отзыв, он говорит о них как о жалких людях. «Эти жалкие люди, — говорит он, — относятся с презрением ко всему и даже к смерти ввиду питаемой ими надежды на бессмертие души; поэтому они добровольно предают себя мучениям, ибо первый их законоположник, распятый в Палестине за основание этой секты, внушил им веру в то, что они все братья; с тех пор они порвали с нашей религией, поклоняются распятому, живут по его законам, считают все общим, принимая его учения со слепым послушанием». Ненависть против христиан, говорится в римской истории, была так велика в Римской империи, что в них видели виновников всех катастроф в империи: если Тибр разливался половодьем, если вода в Ниле не поднималась до надлежащей высоты, если небо не давало влаги, если почва колебалась, если надвигался голод или эпидемия, — то народ, разъяренный против христиан, кричал, что их следует отдать на растерзание львам и диким зверям. Послушаем от самих христиан, какую оценку давали современники им, их учению и их образу жизни; свидетельство христиан не может быть здесь заподозрено. Мы проповедуем, — говорил их великий святой Павел, — Христа распятого, это — для иудеев соблазн, а для язычников безумие. Но так как Павел воображал, что под этим безумием скрывается какая-то великая мудрость, то он хвалился этим безумием как истинной, совершенно необычайной и божественной мудростью. Сохрани меня бог, — говорил он, — хвалиться чем-либо иным, кроме креста господа нашего Иисуса Христа. Я думаю, —говорит он в другом месте, — что бог выставил нас на зрелище всему миру как осужденных на смерть; мы безумны ради любви к Иисусу Христу, мы немощны, мы презираемы до сего дня, мы терпим голод, жажду, наготу и побои, мы скитаемся и воздаем благословениями за проклятия, которыми нас осыпают; нас преследуют, а мы терпим, нас хулят, а мы молим, чтобы нас простили; с нами поступают, как с приносимыми в жертву за общественные преступления; мы, как сор, который вся земля отбрасывает. Мы всюду теснимы, — говорит он, — мы гонимы, мы всегда носим в теле мертвость господа Иисуса. Мы во всем являем себя как служители божии, в великом терпении, бедствиях, нуждах, стесненных обстоятельствах, ранах, темницах, изгнаниях, трудах, бдениях, постах. Мы слывем благодаря наветам и клевете за обманщиков, хотя мы являемся провозвестниками истины; мы как-будто неизвестны, но нас знают; мы – как те люди, которых наказывают и которые всегда готовы терпеть смерть. Поминайте, — говорил он, обращаясь к своим собратиям христианам, — поминайте то первое время, когда вы, получив крещение, должны были вести великую и трудную борьбу; с одной стороны, вы подвергались ударам и бесчестию, с другой стороны, вы чувствовали страдания тех, с которыми обращались таким же образом, ибо вы сострадали тем, которые были в цепях; вы терпели с радостью, что у вас отняли ваше достояние, так как вы знали, что имеете блага, несравненно более великие и вовеки неуничтожимые. Тот же апостол, поминая тех, которые погибли в гонениях, говорил: Одни подверглись пытке на дыбах; другие терпели поношения, бичевания, оковы, темницу; третьи были побиты камнями, распилены, пронзаемы острием меча, четвертые скитались одетые в овечьи и козьи шкуры, терпели бедность, невзгоды и поношения. Иные удалились в пустыню, в горы, пещеры и т. д. Эти свидетельства совершенно противоположны тому, что предсказывали воображаемые пророки ветхого завета, предвещавшие народу столько славы и благ, когда придет их мнимый мессия и освободитель и освободит их из плена. Эти же свидетельства явно показывают, что христианство первоначально было и считалось лишь безумством, жалким, презренным фанатизмом. Почему первые христиане всюду встречали такое обращение, такую ненависть, презрение и гонения? Без сомнения из-за лживости, безумия и нелепости их учения и из-за их сумасбродного и смешного образа жизни; вот что делало их такими ненавистными и презренными повсюду. Замечательнее всего, что, несмотря на все, они не переставали считать себя мудрее всех прочих людей; они воображали, что их безумие есть какая-то сверхъестественная и божественная мудрость, и утверждали вместе со своим великим архиправедником св. Павлом, что кажущееся юродство в боге мудрее мудрости всех людей, вместе взятых, и что юродством проповеди и учения бог спасет верующих: мудрость мира он обратил в безумие. На том же основании они говорили о себе, что бог избрал в мире тех, которые казались неразумными, дабы посрамить мудрых; что он избрал слабых, дабы посрамить сильных, и воспользовался для своих целей людьми ничтожными, ничего не знающими и презренными в мире, дабы через них разрушить все значительное, и все это, по их представлению, с той целью, чтобы никто не мог похвалиться перед богом. Все это с очевидностью показывает, что христианство первоначально было лишь жалким, смешным фанатизмом и следовательно наши христопоклонники находятся на этот счет в явном и грубом заблуждении и их заблуждения еще смешнее и нелепее заблуждений язычников, ибо язычники никогда не задавались мыслью обращать мудрость человеческую в безумие и безумие человеческое в сверхъестественную божественную мудрость, как это делают христиане; поэтому не удивительно, что в Италии существует поговорка: чтобы быть христианином, надо быть полоумным.

XXXVI

Наши римские христопоклонники, равно как и прочие, неримские, бранят и осуждают язычников за то, что они поклоняются идолам из дерева, меди, камня, гипса, золота или серебра; они находят, что великое безумие и великое ослепление человеческое было и есть поклоняться таким образом статуям и неподвижным идолам, в которых нет ни жизни, ни чувства и которые не могут оказать кому-либо ни добра, ни зла; римские христопоклонники сами смеются над этими идолами и воображаемыми божествами из дерева или из камня, золота, серебра и т. п.; эти идолы, говорят они, имеют глаза и не видят, имеют уши и не слышат, имеют уста и не говорят, имеют ноги и не ходят, имеют руки и ничего не могут делать и т. д. Разумеется, они вполне правы, насмехаясь над такими божествами и над теми, кто им поклоняется. Но почему же они сами так глупы и безумны, что делают то же самое и сами почитают бессильные идолы или фигурки из теста, которые в некотором смысле еще меньше, чем идолы из золота и серебра? К нашим римским христопоклонникам можно применить тот упрек, который делал черный чугунок котелку, когда они друг друга попрекали своей чернотой: Voe tibi, voe nigrae, dicebat cacabus ollae! (Горе тебе, горе черному, — говорил котелок горшку).

Они видят, по выражению Иисуса Христа, сучок в глазу своего ближнего, т. е. своих собратьев язычников, и не видят бревна в своем глазу; другими словами, они видят у своих братьев язычников безумие их идолопоклонств, но в то же время совсем не замечают в самих себе гораздо большего безумия, большего идолопоклонства, большего суеверия. Я имею здесь в виду не идолов из дерева, камня, меди, гипса, золота и серебра, которым наши римские христопоклонники воздают такие же внешние почести, как язычники своим ложным божествам; я хорошо знаю, что у них нет при этом намерения поклоняться им как божествам, как делали это язычники. Но я говорю главным образом об их миниатюрных идолах из теста и муки, которые они пекут между двух железных листов, затем святят и вкушают повседневно, хотя почитают их действительно за своего бога и спасителя.

Если божество действительно желает, как уверяют наши христопоклонники, чтобы ему поклонялись под видом хлеба и вина или, как они выражаются, под видом и видимостью хлеба и вина, то почему оно не может и не могло воплотиться в дереве, камне, гипсе, меди, золоте и серебре и принимать поклонение в этих или подобных вещах или, если угодно, под видом и видимостью их? То и другое конечно одинаково невозможно и недопустимо. Наши христопоклонники не станут отрицать, что их бог Христос мог бы с такой же легкостью превращать дерево, камень, золото и серебро в свое тело и кровь, с какой он якобы превращает в последние хлеб и вино; ибо если бы они стали отрицать первое, то столько же оснований отрицать и второе: значит, по их учению одинаково возможны были бы оба эти случая, и следовательно божество могло бы, если угодно, столь же истинно обретаться в идолах из дерева, камня, золота, серебра и гипса, как и в малых идолах или фигурках из теста, которым поклоняются римские христопоклонники. Последние оказались бы в этом отношении на одинаковом положении с язычниками, и основания были бы одинаковы у тех и у других, потому что одинаково легко сказать, что божество пребывает в идолах из дерева, камня, золота и серебра или в идолах из теста и муки.

А впрочем, если поразмыслить о том, что более подобает величию бога, то по всей видимости ему скорее подобало бы заставлять поклоняться себе в прочных и солидных предметах из дерева и камня или из другого дорогого материала, как золото, серебро, а не в ничтожных фигурках из теста и муки, лишенных всякой прочности, могущих расползтись от дождя, разлететься от ветра или же стать добычей крыс и мышей. Без сомнения слепота и безумие со стороны язычников — верить, будто божество действительно пребывает в их идолах из дерева, камня, золота и серебра или гипса; но ослепление еще гораздо большее и безумие несравненно более великое у наших христопоклонников, верящих, что их бог истинно пребывает телом и душой, со всей своей плотью, костями и кровью в ничтожных фигурках из теста и муки, которые может сдуть слабый ветерок или же съесть крохотная мышь.

Что бы вы сказали, мои милые друзья, если бы вам сообщили, что в некоторых иноземных странах существует нация и религия, у которых народные массы и жрецы поедают своих богов и боги представляют собой лишь жалкие фигурки из теста, пекущиеся между двух железных листов, освященные жрецами при помощи 4 произносимых тайно слов, причем боги эти заботливо сохраняются в ящичках из боязни, чтобы их не поели крысы и мыши или чтобы их не унес ветер? Конечно вы посмеялись бы над простодушием или, вернее сказать, глупостью этих бедных невежд, поклоняющихся богам, которых могут съесть крысы и мыши и которых способен унести малейший ветер, если не позаботиться об их сохранении, как упомянуто выше. Вы конечно рассмеялись бы, если бы не чувствовали, что этот смех обратится против вас, потому что вы — тот народ, который так безрассудно поедает своего бога, вы обоготворяете и в то же время благочестиво и благоговейно вкушаете фигурки из теста, которые ваши священники учат вас отождествлять с вашим богом и с вашим божественным искупителем!

XXXVII

Удивительно странный обычай существует у христиан: народы исповедуют у них благочестивое поедание богов. Веруя, что они таинственно вкушают своего бога, они поют: «о чудо, бедный, смиренный раб жует своего господа». Но, вкушая своих богов, они в то же время пожирают друг друга и бесчеловечно снимают шкуру один с другого. Это верх варварства. Каким образом можно было внушить людям, как бы ни было мало в них здравого смысла, такие странные, такие нелепые вещи? Как удалось убедить их в том, что все тело и кровь, душа и божественность богочеловека действительно оказываются под видом и образом ничтожной фигурки из теста или капли вина? Мало того, это тело и кровь находятся не только в целой фигурке из теста и в капле вина, они в то же время находятся целиком в каждой части этой фигурки и в каждой доле этой капли вина! Как убедили людей в том, что все вещество этой фигурки из теста и все вещество этого вина превращаются в тело и кровь богочеловека и что это превращение совершается в одно мгновение силой и действием четырех слов, произносимых священником над этими фигурками и вином? Сколько раз ни вздумают священники произносить упомянутые слова над фигурками и вином, последние каждый раз будут менять свою субстанцию на вещество тела и крови богочеловека! Последний таким образом оказывается одновременно в тысяче и тысяче тысяч, в миллионах различных мест, притом без всякого умножения своего существа и без всякого разделения его! Без сомнения во всех языческих религиях нет ничего до такой степени смешного и нелепого. Каким же образом удалось убедить людей рассудительных и разумных в таких странных и нелепых вещах? Я не очень удивлен тем, что невежественные и грубые народы поверили подобным вещам; ведь довольно легко внушить все, что угодно, людям невежественным и простодушным. Но мне всегда казалось весьма странным, как могут люди мудрые и просвещенные, ученые, образованные, умные и даже выдающиеся своим проницательным умом, поддаваться, наравне с невеждами, заблуждениям столь грубым и нелепым. Как это возможно, что они защищали и защищают, поддерживают эти заблуждения из низких побуждений, из временных личных выгод, из потворства предрассудкам или из смешного упрямства! Это упрямство заставляет их держать сторону мракобесия вместо того, чтобы иметь удовольствие снимать пелену с глаз народа и показывать ему тщету и ложность всего того, чему его принуждают так глупо верить. Как! богословы церкви, знаменитые богословы, которые умеют так хорошо бранить и осуждать заблуждения идолопоклонства у язычников, не стыдятся сами простираться ниц перед немыми идолами и перед ничтожными маленькими фигурками из теста, как самые невежественные люди из народа? Они не стыдятся проповедывать всенародно и во всеуслышание среди народа то, что сами так открыто осуждают у язычников? Разве это не обман, не явное злоупотребление своими функциями? Неужели они думают, что пустое и смешное освящение, которое они совершают над этими ничтожными кумирами из теста, имеет больше силы, чем обряд освящения, совершаемый язычниками над своими идолами из дерева, камня, золота или серебра? Неужели они думают, что четыре слова их мнимого освящения имеют больше силы, чем например знаменитое торжественное и величественное освящение грандиозной золотой статуи в Вавилоне, которую царь Навуходоносор велел воздвигнуть в долине Дура в своем царстве? Эта статуя была вся из золота, имела 60 локтей в вышину и 6 локтей в ширину. Царь, приказав воздвигнуть ее на вышеназванном поле, пожелал совершить посвящение и освящение ее самым торжественным образом. Для этой цели он приказал всем вельможам, князьям и правителям, всем сановникам и чиновникам своего государства собраться и отправиться в назначенный день к этой статуе для торжественного посвящения и освящения ее; вместе с тем он повелел всему народу, как только услышат звук труб, гобоев и других инструментов, которые должны были заиграть тотчас по окончании посвящения статуи, пасть ниц перед нею и поклониться ей, как богу; он угрожал строгой карой тем, кто не воздаст ей поклонения. Повеление царя было точнейшим образом исполнено. Все вельможи, князья, правители, все сановники и чиновники его государства отправились в назначенный день к этой статуе с бесчисленным множеством народа, стекавшегося со всех сторон, чтобы видеть эту грандиозную статую и ее великолепное освящение; последнее происходило перед всем народом наивозможно торжественным способом. Тотчас же после этого воображаемого освящения заиграли трубы, гобои и прочие инструменты, и в тот же момент каждый пал ниц, чтобы воздать поклонение этой статуе, как новоявленному богу. Вот, быть может, самое торжественное, самое великолепное освящение, какое когда-либо имело место. И что же? Согласятся ли наши христопоклонники, что подобное освящение могло сделать из этой золотой статуи действительного бога, превратить все золото статуи в бога или же привлечь к ней и задержать в ней божество? Конечно нет. Они не захотели бы так думать, им даже было бы стыдно сказать это. Почему же они думают, что суеверное освящение из четырех слов, которые они произносят над ничтожными фигурками из теста и над несколькими каплями вина, может превращать хлеб и вино в тело и кровь их бога Христа? Откуда могли они взять эту воображаемую силу и могущество сотворить таким образом из маленькой фигурки из теста и из нескольких капель вина всемогущего бога и превратить, как они утверждают, в один момент все вещество хлеба и вина в тело и кровь богочеловека? Как безумны эти учители! Как решаются они поддерживать или хотя бы только выдвигать и публично излагать такие смехотворные и нелепые вещи? Очевидно предрассудки, привычка, наследственность и воспитание производят странное действие в умах людей, раз они до такой степени ослепляют их. Ибо только предрассудок, привычке, наследственность и воспитание способны в настоящее время заставить слепо принимать на веру такие смехотворные и нелепые вещи. Ничего подобного нельзя встретить во всем язычестве, и христианская религия только как-будто для того и создана, чтобы показать воочию, до какого крайнего предела может дойти человеческое безумие, до какого чрезмерного безумия способны доходить люди! Ибо нет такой смехотворной нелепости, в которую наши римские богохристопоклонники не считали бы своим долгом слепо верить под предлогом их божественной веры. Для христиан, — говорит Монтэнь — натолкнуться на нечто невероятное является поводом для веры. Это невероятное приобретает для них тем большее религиозное значение, чем больше оно оказывается в противоречии с человеческим разумом.

Omnia jam fiunt fieri quae posse negabam,
Et nihil est de quo non sit habenda fides!

В самом деле, нельзя себе представить ничего более смешного, более нелепого, чем то, чему учит и чему заставляет верить эта религия. В доказательство стоит только обратить еще внимание, на чем основывают наши ученые христопоклонники свои чудесные и дивные тайны; это вас поразило бы, если бы я уже не открыл вам этого наполовину, но надо вам сказать это ясно и открыто.

Они основываются исключительно на нескольких двусмысленных словах жалкого фанатика, своего Христа, который сказал им, что он и его отец — одно, что он пошлет им дух истины, исходящий от его отца и от него. Отсюда они выводят свою пресловутую пресвятую и пребожественную тайну троицы, которую они признают единым богом в трех лицах; они называют последних отцом, сыном и святым духом, словно двусмысленные слова их Христа могли иметь лишь один смысл. Держа в руках хлеб, от которого он давал вкушать своим апостолам, Христос сказал им: Примите, ядите, сие есть тело мое. Точно так же, предлагая им в чаше вино, он сказал: Пейте от него все, ибо это кровь моя, кровь нового завета, которая будет пролита во спасение многих. При этих словах, как настаивают наши ученые христопоклонники, их Христос превратил хлеб и вино в тело свое и кровь свою, дал апостолам действительно свое тело и кровь, свою душу и божественность под видом и видимостью хлеба и вина, которые он дал им пить и есть, как-будто эти слова их Христа не могли иметь иного смысла, чем тот, который они придают ему. Из того, что Христос наказал своим апостолам поступать таким образом в память о нем, выводится заключение, будто он дал в тот момент своим апостолам и в их лице преемникам их, которыми в настоящее время являются священники, власть превращать, как он, хлеб и вино в его тело и кровь, а следовательно также в его душу и божественность; ведь, поскольку он был живым телом, каковым он, по их мнению, и остается, это тело не могло быть без его души, как и бог не мог быть там без своей божественности. Таким образом на двусмысленных словах фанатика наши ученые христопоклонники строят свои воображаемые тайны, которые они называют сверхъестественными и божественными. На основании двусмысленных слов фанатика они поклоняются богу в трех лицах и трем лицам в едином боге; на основании тех же двусмысленных слов этого фанатика они приписывают себе силу и власть создавать богов из теста и муки, создавать их в таком количестве, сколько им вздумается; согласно их принципу им надо произнести только четыре слова над любым количеством фигурок из теста или стаканов вина, и они могут наделать столько богов, сколько перед ними этих фигурок и стаканов, хотя бы это были тысячи и миллионы. Они предполагают, что при помощи своих четырех слов: сие есть тело мое, или: сие есть кровь моя, слов, признаваемых ими за действительные сами-по-себе, они имеют одинаковую возможность освятить одну фигурку или сотни тысяч и тысячи миллионов этих фигурок и что следовательно им одинаково возможно таким способом сделать одного бога или сотни тысяч и тысячи миллионов богов. Что за безумие! Эти пустые люди, эти церковники, эти обманщики народов, не могут со всем воображаемым могуществом их бога Христа создать хотя бы крошечную муху или ничтожнейшего земляного червя, а считают, что могут творить богов тысячами. Их бог Христос не мог бы дать им силу сотворить хотя бы одно пшеничное, ячменное или овсяное зерно; следовательно он не мог дать им силу творить сколько и когда угодно богов, превращая четырьмя словами хлеб и вино в его тело и кровь. Надо быть пораженным странной слепотой, странным предрассудком, чтобы верить в это и настойчиво поддерживать эти смехотворные нелепицы, к тому же на таком легковесном и пустом основании, как несколько двусмысленных слов, сказанных фанатиком. Он между прочим говорил также своим ученикам, что он даст им полную власть и силу над духами нечистыми, чтобы изгонять их и исцелять всякого рода болезни и недуги. Что ж, разве наши учители и священники приписывают себе власть исцелять всякого рода болезни и недуги? Этим притязанием они только выставили бы себя на посмешище.

XXXVIII

Разве не видят эти слепые учители, что поклоняться и требовать поклонения фигурам и идолам из теста, предполагать, будто священники имеют власть освящать их и превращать в богов с помощью четырех пустых и легкомысленных слов — значит распахивать настежь двери всякого рода идолопоклонству? Да разве не могли и не могут еще теперь все жрецы языческих идолов тоже хвалиться, что обладают подобной силой? Если для этой власти требуются только такие пустые и ничтожные основания, как приводимые нашими христопоклонниками, то легко найти их всем идолопоклонникам, причем даже более благовидные и правдоподобные. В мнимых святых книгах наших христопоклонников сказано, что бог посрамляет премудрость премудрых и обращает мудрость мира в безумие. Но, кто бы ни сказал эти слова, можно утверждать, что они вполне осуществились в лице наших ученых христопоклонников. Ибо их мудрость в данном случае действительно превратилась в безумие, раз они в своем ничтожестве и низости поклоняются жалким идолам из теста и в своем безумии считают себя получившими от жалкого фанатика власть творить богов.

Когда я вижу или представляю себе наших ученых богословов, даже с каким-нибудь ангельским доктором во главе, как они все самым смиренным образом простираются ниц пред фигурками из теста и благоговейно твердят вместе со своим ангельским учителем: я благоговейно поклоняюсь тебе, божество, действительно скрытое под этими фигурками, или они набожно воспевают: да почтим благоговейно таинство столь великое... я нахожу это зрелище достойным заодно и осмеяния и негодования. Достойным осмеяния потому, что все эти замечательные наставники действительно вполне заслужили насмешки и глумления за подобные вещи; но в то же время мы имеем основание негодовать при виде того, как люди, которые должны были бы вытягивать других из тины заблуждения и раскрывать им глаза на пустое и безумное суеверие, напротив, изо дня в день все больше втягивают других в эту тину своими речами и примером, причем главным образом с целью извлечь для себя из этого побольше выгоды. Нет никакого сомнения, что, если бы они не находили в этом своей выгоды и прибыли, они не трудились бы над поддержанием такого пустого суеверия. А если среди них некоторые настолько невежественны и глупы, что наивно верят тому, о чем толкуют другим, то, думаю, для них более уместно находиться в обществе погонщиков ослов и разделять с ними их трапезу, нежели восседать в сонме мудрецов; впрочем не видно, чтобы ослы или быки были так глупы и падали ниц пред идолами, поэтому я решаюсь утверждать, что поклоняющиеся идолам ставят себя ниже ослов и быков. О, безумные галаты, кто ослепил вас?

Разве эти искусные и тонкие богословы не видят также, что те же самые доводы и доказательства, которые доказывает суетность почитания языческих богов и идолов из дерева, камня, золота или серебра, доказывают в равной и одинаковой степени суетность богов из теста и муки, почитаемых нашими христопоклонниками? На каком основании и по какому праву например богословы наших христопоклонников смеются над суетностью и ложностью богов и идолов языческих? Не на том ли ясном и очевидном основании, что это — только произведения рук человеческих, только немые и неодушевленные фигуры, которые имеют глаза и не видят, имеют уши и не слышат, имеют уста, но не говорят, руки, но ничего ими не делают, ноги, но ходить не могут, наконец они неспособны сделать ни добра почитающим их, ни зла презирающим их? На этом прочном основании истины все умные и просвещенные люди, все мнимые святые пророки и сами апостолы Иисуса Христа при всем их фанатизме осуждали идолопоклонство и с презрением отвергали суеверный культ идолов и кумиров из дерева, камня, золота, серебра или другого материала.

Вот что говорят об этом пророки. Боги язычников, — говорит пророк царь Давид, — не что иное, как золото и серебро и произведение рук человеческих. Они, — говорит он, — имеют глаза и не видят; имеют уши и не слышат; у них есть ноздри, но они не обоняют; у них есть руки, но они ничего не осязают ими; у них есть ноги, но они не ходят; а своей гортанью они не издают никакого звука, никакого голоса. Пусть все те, — говорит пророк, — которые делают этих истуканов, сделаются сами им подобными, как и все те, которые возлагают на них свое упование. Автор книги Премудрости называет всех идолопоклонников безумцами, так как они верят, что идолы язычников — боги, хотя они не могут пользоваться своими глазами, чтобы видеть, ни своими ноздрями, чтобы вдыхать воздух, ни своими ушами, чтобы слышать, ни перстами рук своих, чтобы трогать что-либо, ни ногами своими, чтобы ходить. Как жалки, — говорит он, — все те, которые называли богами творение своих рук: золото и серебро в художественной отделке или дерево и камень, которым они придали некоторое сходство с человеком или с животным; они обожают эти идолы, держат их в особых почетных местах, прикрепляют их к стене железом, чтобы они не упали, так как идолы не могут держаться твердо без опоры, не могут и помочь друг другу; несмотря на все это, идолопоклонники не стыдятся падать ниц перед этими идолами! Они не стыдятся давать и исполнять обеты за себя и за своих детей перед вещами безжизненными и бездушными; они не стыдятся испрашивать здоровья у вещей тленных и неодушевленных, им не стыдно просить счастливого путешествия у того, кто сам не может ходить и не мог бы сделать ни одного шага; они просят силы, ловкости, сноровки у того, у кого их нет и кто ничего не чувствует; они ищут совета насчет того, что им следует делать, у того, кто неспособен дать им никакого ответа: они призывают и кличут себе на помощь то, что совершенно неспособно оказать им какую-либо пользу. Да будет проклято дерево и всякое другое вещество, из которого сделаны идолы: да будут прокляты те, кто их делает, потому что начало всех пороков и всякого развращения пошло от изобретения идолов и культ этих жалких идолов есть корень, источник, начало и причина всех зол и всей злобы на земле.

Пророк Иеремия говорит о ничтожестве этих идолов в послании к тем соотечественникам, которые были уведены в плен и направлялись в Вавилон, где было много идолов.

Когда вы придете в Вавилон, — говорил он им, — вы увидите там, как носят на плечах великолепных богов из золота и серебра, из камня и дерева, богов, внушающих народу страх и благоговение. Берегитесь, — говорил он им, — как бы не стать такими же, как эти идолопоклонники, остерегайтесь поклоняться этим богам, питать к ним страх или благоговение; ибо это — лишь ложные боги, их языки отшлифованы мастерами, они золоченые и серебряные, но неспособны говорить; у них на голове золотые венцы, но жрецы возлагают их и снимают, когда захотят; они не способны предохранить себя от ржавчины и червоточины. Эти идолы иногда разодеты в пурпур и шелк, но они не могут стряхнуть пыль с своих лиц; у них иногда в руке скипетр, но они не могут пользоваться им, чтобы творить над кем-либо суд. Равным образом, у них бывает иногда меч в руке, но они не могли бы воспользоваться им для защиты от воров, которые пришли бы их грабить. Из этого вы видите, что они не боги, и поэтому не бойтесь их, — говорил этот пророк, — перед ними зажигают множество свечей, но они не видят ни одной из них (так же обстоит дело и с идолами наших христиан; то же самое, что говорит этот пророк, наблюдается и в церквах); летучие мыши, ласточки, совы садятся на их головы и оставляют там помет свой; но они ничего не чувствуют. Знайте же, — говорил он им — что это вовсе не боги, и не бойтесь их нисколько. Их носят, — продолжает пророк, — их носят на плечах (кажется, он говорит столько же о христианских, сколько об идолах языческих), потому что они не могут ходить; если они упадут на землю, они не могут подняться, их надо поднимать; они не могут ни стоять на ногах, ни двигаться; они не могут ничего дать и ничего отнять у кого-либо; они не могут наградить за оказываемые им услуги или наказывать за причиняемые им обиды; они не могут помочь вдове и сироте; они — словно мертвые дикие камни, извлекаемые из гор, или бесполезные чурбаны из дерева. Самые ничтожные животные земли, — говорит тот же пророк, — имеют большую ценность, чем все эти боги из дерева, камня, золота или серебра, потому что они могут укрыться под какой-нибудь кровлей, в какой-нибудь норе, они могут быть на что-нибудь полезны, а эти боги из камня, дерева, золота и серебра не могут быть ни на что полезны. Так знайте, знайте же, — заключает он, — что они — вовсе не боги, и не бойтесь их нисколько.

Поэтому в законе евреев было самым определенным образом запрещено поклоняться этим богам из золота и серебра, из дерева и камня, а между тем наши христопоклонники основывают свою религию и все свои главные тайны на этом законе. Определенно запрещено было также делать изваяния или другие изображения всего, что находится на небе, на земле или в море. Не сотвори себе кумира, ни всякого подобия ни на небе вверху, ни на земле снизу, ни в водах под землею, не поклоняйся им и не служи им. Это воспрещалось для того, как говорит закон, чтобы люди не соблазнились подобием вещей, сущих на небе, на земле или под водами, и не стали воздавать им поклонение, как божествам. И св. апостол Павел говорит об этих безумных учителях идолопоклонства, что они погибнут в суете своего разума, что их безрассудный ум преисполнен мрака и, выдавая себя за мудрых, они превратились в безумцев, ибо славу бога нетленного перенесли на образ тленного человека, четвероногих животных и змей. В другом месте он тоже призывает своих собратьев избегать идолопоклонства. Все апостолы Иисуса Христа в один голос воспрещали идолопоклонство и служение идолам. Они запрещали это даже язычникам, принимавшим их веру. Что касается тех, говорили они, из среды язычников, которые приняли нашу веру, мы им писали, чтобы они воздерживались от служения идолам и даже от потребления идоложертвенного мяса. Если апостолы запрещали язычникам культ идолов из дерева и камня, золота и серебра, то, разумеется, не для того, чтобы предлагать им поклоняться идолам и фигурам из теста. Действительно, вовсе не видно, чтобы апостолы воздавали поклонение этим фигуркам или внушали другим такое поклонение, а если бы они желали внушать другим это поклонение, то с их стороны было бы верхом безумия и сумасбродства запрещать культ идолов и в то же время внушать поклонение фигуркам из теста. Однако нет никаких признаков, что их безумие доходило до этой степени; и надо только удивляться, что даже теперь, когда мир повидимому отрезвился и избавился от стольких грубых заблуждений, все еще находятся люди, предпринимающие трудные путешествия через моря и проникающие с опасностью для жизни в чуждые страны с целью обращения или, вернее сказать, развращения народов своей ложной религией. Надо удивляться, что наши миссионеры решаются поучать иноземные народы о ничтожестве идолов и богов из камня и дерева, из золота и серебра и в то же время предлагать им для поклонения идолов и богов из теста и муки; надо удивляться, как этим ревностным миссионерам и служителям заблуждения удавалось и удастся еще убеждать в подобном народы, имеющие разум, принуждать их отказаться от культа идолов из золота и серебра лишь для того, чтобы поклоняться ничтожным фигуркам из теста. Но мы касаемся этого здесь лишь мимоходом.

Равным образом не видно, чтобы Иисус Христос сам когда-либо выражал желание стать предметом поклонения под видом хлеба или фигурок из теста. Хотя он и говорил, что он — сын божий и хлеб живой, сошедший с неба, что ядущий его не умрет вовеки, но будет иметь жизнь вечную, что если не есть его плоть и не пить его кровь, то нельзя будет иметь жизнь в себе, тем не менее не видно, чтобы он когда-либо заявлял, что он сам бог и что его следует почитать, как бога. Он был очень далек от того и называл себя часто «сыном человеческим». Когда кто-то однажды обратился к нему со словами: учитель благий, что нужно сделать, чтобы иметь жизнь вечную? Он ответил ему: зачем называешь меня благим? Ведь только один бог — благий. Значит, он не считал себя богом и не претендовал, чтобы его считали или величали богом; ведь он относился неодобрительно даже к тому, чтобы его называли просто благим. И после его мнимого воскресения, собираясь скрыться окончательно из среды своих апостолов, он сказал одной встретившейся ему женщине: Ступай, скажи моим братьям, что я готовлюсь взойти к моему отцу и вашему отцу, к моему богу и богу вашему. Из этих слов кроме того явствует, что он не считал себя богом, раз он признавал, что у него с апостолами один бог, отец его. Впрочем он говорил также, что сошел с неба не для того, чтобы творить волю свою, а для того, чтобы творить волю пославшего его отца, более великого, чем он сам. А раз так, то значит, он не считал себя богом, ибо говорил, что его отец более велик, чем он; он намеревался творить не свою волю, а волю бога. А если он не считал себя богом, то нет оснований предполагать, что он желал сделать себя предметом поклонения, а тем менее предметом поклонения под видом хлеба, фигурок из теста. Еще более подтверждает эту мысль то, что Иисус выражал свое одобрение закону, запрещавшему создавать или почитать какие-либо изображения. Он определенно сказал, что пришел не для того, чтобы нарушить этот закон или упразднить его, а для того, чтобы исполнить его. А если он пришел для того, чтобы исполнить его, то, значит, конечно не для того, чтобы вводить идолопоклонство, фигурки из теста и заставлять поклоняться себе в них, раз закон запрещал это так определенно и строго: всякому, кто поклонялся идолам или пытался вводить поклонение им, полагалась за это смертная казнь, не меньше. Впрочем Иисус Христос сам наказывал массам исполнять и всячески соблюдать все, чему будут поучать, согласно закону, их учители, книжники и фарисеи. Те учили, согласно с этим законом, что не следует почитать идолов и создавать изображения для поклонения им. Иисус Христос сам наказывал народу верно соблюдать этот закон, говорил, что следует соблюдать его вплоть до самой мелкой черточки и до самой малой точки и что тот, кто нарушит одно из малейших предписаний закона, будет самым малым в царстве небесном. Ни одна йота, ни одна черта в законе не прейдет, пока все это не сбудется. Раз так, не похоже, чтобы Иисус внушал то, что им запрещал их закон и наставники; стало быть, неправдоподобно, чтобы он внушал поклоняться ему в идолах и фигурках из теста, ибо тогда оказалось бы, что он заставлял их делать то, что сам категорически наказывал не делать. На это, мне кажется, наши римские христопоклонники должны были бы обратить несколько больше внимания.

Если прибавить к этому, что, как сказано у пророков, идолы будут некогда совершенно уничтожены и исполнится это пророчество при пришествии мессии, то, разумеется, нет никакого основания думать, что мессия пожелал бы размножить идолов вместо того, чтобы уничтожить их. Наши учители знают все это очень хорошо, они видят хорошо силу и очевидность всех этих доводов и рассуждений; если бы они не видели их, то были бы только невеждами, а если они видят, то явно предают закон. Они неправедно держат истину в плену и превращают ее в ложь, как говорил их св. Павел, раз они вопреки столь сильным, ясным и убедительным свидетельствам истины тем не менее желают поддерживать и сохранять заблуждение и идолопоклонство, столь противные закону, который они принимают и считают за исходящий подлинно от бога, и столь противные здравому смыслу и свету разума. Пора наконец, чтобы наши учители признали силу или слабость, достоверность или недостоверность этого довода, выдвигаемого всеми пророками и всеми мудрыми людьми против идолопоклонства язычников. Вот их доказательство и их рассуждение.

Все изваяния и идолы язычников — только дерево, камень, золото или серебро, только создания рук человеческих; стало быть, заключают они, это вовсе не боги. Довод этот, рассуждение это либо сильны, либо слабы, умозаключение здесь либо несомненно правильно, либо несомненно неправильно. В таком же роде и следующее умозаключение: изваяния и идолы язычников не имеют ни жизни, ни чувства, ни движений и не могут ни сделать добра кому-либо, ни причинить зло, следовательно это — не боги. Точно таково и следующее суждение: изваяния и идолы язычников имеют глаза и не видят, имеют уши и не слышат, имеют уста и не способны говорить, имеют руки и неспособны что-либо делать, имеют ноги и не могут ходить, следовательно это не боги. Эти доводы и рассуждения, повторяю, как и всякие другие тому подобные, возможные в данном случае, либо сильны, либо слабы, делают либо правильное, либо неправильное заключение; нужно, чтобы наши христопоклонники признали либо одно, либо другое. Если они решатся признать слабыми и недостаточными эти суждения и доводы своих пророков, то, во-первых, они должны считать слабыми и ненадежными все самые сильные и убедительные рассуждения людей; ибо несомненно, что естественный человеческий разум не может по этому поводу представить более сильные и убедительные доводы. Но признавать слабыми или недостоверными самые сильные и убедительные доводы людей — значит некоторым образом уничтожить самый разум и по меньшей мере всякую достоверность и уверенность в истине; это значит полностью уничтожить всякую достоверность в области веры и религии, так же как и во всякой другой отрасли знания. Наши христопоклонники не желают утверждать это. Они заявляют, что истина их религии более несомненна, чем всякая другая истина; они не могли бы предполагать этого, если бы не признавали достоверности в суждениях человеческих. Во-вторых, если они считают слабыми и сомнительными вышеуказанные доводы и рассуждения пророков и всех здравомыслящих людей, то, значит, этим самым они должны считать всех пророков и всех здравомыслящих людей невеждами или неспособными к правильным суждениям. Ибо считать что-либо прочно основанным на разуме, тогда как на самом деле этого нет, является невежеством и недостатком способности суждения; принимать слабые и сомнительные доводы и доказательства за самые сильные, самые верные, самые убедительные из всех возможных тоже является невежеством и недостатком способности суждения. Конечно пророки и все здравомыслящие люди в своих рассуждениях против идолопоклонства язычников считали, что твердо основываются на разуме, что доказывают ничтожность идолов и ложность языческих богов самыми сильными, самыми верными и самыми убедительными свидетельствами истины из всех возможных. Итак, если их доказательства и рассуждения оказываются слабыми и сомнительными, то это их невежество и недостаток способности суждения повинны в том, что они считали эти рассуждения и доводы верными и убедительными. К тому же наши христопоклонники предполагают, что пророки говорили по наитию свыше от самого бога; значит, сам бог внушил пророкам слабые и сомнительные доводы и доказательства! Быть может, он и не мог внушить им более сильных, более убедительных доводов. Если бы он мог им внушить их, он без сомнения не преминул бы их внушить. Раз бог не внушил им других доводов, приходится думать, что он в действительности не мог внушить им других доказательств кроме слабых и сомнительных, однако наши христопоклонники не решились бы утверждать это. Итак они должны против своей воли признать силу и несомненность вышеуказанных доводов и доказательств их пророков против идолопоклонства язычников и против их ложных богов. А если они признают силу этих доводов, то необходимо должны также признать, что все эти доказательства и доводы с такой же силой и очевидностью обращаются против них самих и против их идолослужения, доказывают ничтожество их идолов и богов из теста и муки наравне с ничтожеством идолов язычников, их богов из золота, камня, дерева, серебра... Очевидный вывод из этого — тот, что идолы или боги из теста и муки — такие же произведения рук человеческих, как произведения из дерева и камня, золота и серебра. И если бы даже наши христопоклонники сделали своим богам из теста глаза и уши, ноздри и рот, руки и ноги, все это осталось бы для этих богов столь же бесполезным, как бесполезно это богам из дерева и камня, золота и серебра; ибо эти боги неспособны были бы видеть своими глазами и слышать своими ушами, они не могли бы дышать своими ноздрями, говорить своими устами, они не могли бы ничего делать своими руками, не могли бы ходить своими ногами, так же как боги из дерева и камня, серебра и золота, о которых говорили пророки. Таким образом, ясно, что боги из теста, которым поклоняются наши богохристопоклонники, нисколько не в лучшем положении, чем языческие боги. И каждый идолопоклонник, падая ниц перед этими идолами из гипса и камня, золота и серебра, меди или бронзы, мог бы считать себя вправе сказать вместе с ангельским учителем: я благоговейно поклоняюсь тебе, великое божество, тайно, но подлинно пребывающее в этих изображениях. Это явно ведет к оправданию всякого рода идолопоклонства.

Но можно сказать, что в некоторых других отношениях идолы язычников — в лучшем положении, чем идолы христиан, и должны быть предпочтены им — не только потому, что они более прочны и сделаны из более ценного материала, но также потому, что они имеют гораздо более благородную и привлекательную форму, величину, внешность, чем у христиан; языческие идолы либо имеют величественные форму, размер, фигуру, например та золотая статуя, о которой я говорил выше, либо отличаются чудовищной и уродливой формой и способны своей формой и фигурой внушить страх или почтение, по крайней мере сердцам и умам людей невежественных и простых. Но идолы римских христиан представляют собой лишь ничтожные, невзрачные фигурки из теста и не могут сами-по-себе внушать своим поклонникам чувство страха и почтения, они не могут, так сказать, даже две минуты устоять против дождя и ветра, и самые ничтожные животные могут съесть их. Поэтому священники должны держать их постоянно взаперти из опасения, как я уже оказал, чтобы их не унес ветер или не поели их крысы и мыши. Отсюда явствует, что наши христопоклонники-идолопоклонники гораздо безумнее, смешнее и безрассуднее, чем язычники, которые поклоняются идолам из дерева и камня, золота и серебра. Ведь если вышеприведенные доводы и доказательства пророков должны были с очевидностью доказать язычникам всю призрачность и ложность их богов из дерева и камня, золота и серебра, то тем более они должны раскрыть перед нашими христопоклонниками-идолопоклонниками всю суетность и ложность их богов из теста. Они должны стыдиться боготворить богов, которые готовы расползтись при первом же дожде, которые могут в один момент быть унесены ветром или съедены крысами и мышами.

Пусть наши идолопоклонники-богохристопоклонники не пытаются увернуться от силы этого доказательства, ссылаясь на различие в субстанции. Пусть не говорят, чтобы прикрыть свой позор, что они боготворят вовсе не хлеб и не тесто в своем воображаемом таинстве, что там уже нет хлеба и теста, что от последних остаются только акциденции, т. е. форма и видимость, а вся их субстанция превратилась в тело и кровь их господа Иисуса Христа, истинного бога и истинного человека, что следовательно они — вовсе не идолопоклонники, как язычники, которые боготворят лишь изваяния из дерева, камня, золота и серебра, а не истинного бога. Пусть не приводят они, говорю я, такие пустые доводы, чтобы прикрыть срамоту своего идолопоклонства, если достаточно сказать, как они это делают, что субстанция хлеба и вина превратилась в тело и кровь Иисуса Христа и что его душа и его божественность сосуществуют и пребывают в этом якобы святом таинстве. Точно так же легко было бы всем идолопоклонникам-язычникам сказать, что субстанция дерева, камня, золота или серебра в изваяниях и статуях, которым они поклоняются, действительно превратились в тело и кровь, в душу и божественность их бога Юпитера или их бога Марса, их бога Меркурия, их бога Аполлона, их бога Эскулапа и т. д., в божественность их богини Юноны, их богини Венеры, их богини Минервы, или их богини Дианы. Отчего язычники не могли бы, если бы хотели, тоже сказать, что их божества обретаются действительно в этих изображениях или статуях в сочетании с веществом дерева и камня, золота и серебра и что следовательно они (язычники) вовсе не идолопоклонники?

Если бы язычники оправдывали таким образом культ своих идолов (И в самом деле, должно быть, они исходят из этого или другого подобного основания при поклонении своим идолам, ибо нельзя думать, что они имели намерение поклоняться только дереву или камню в своих идолах. Они без сомнения считают, что поклоняются некоему божеству, каким-то особым образом пребывающему в дереве, камне, золоте или серебре, из которых сделаны их идолы.), итак если бы язычники, говорю я, таким способом оправдывали служение своим идолам, то наши христиане все же порицали бы и осуждали их и даже подсмеивались бы над этим их верованием. Пусть же они признают себя самих достойными порицания, осуждения и посрамления, раз они сами говорят и делают то, что признают достойным осуждения и посрамления в других. Если бы например жрецы идола Бэла, о котором говорится у пророка Даниила, имели достаточно ловкости, тонкости и изворотливости, чтобы различать, как наши христопоклонники, субстанцию от акциденций, и сказали, что их бог Бэл съедает только субстанцию всего великого количества хлеба, мяса и вина, которое ему дается повседневно, и что он отдает на съедение им, их женам и детям только акциденции, и если бы поверили на-слово такому чудесному и тонкому их учению, им только бы и оставалось делать, что поедать втихомолку все то, что преподносится тому идолу. Они могли бы приятным образом угощаться со своими женами и детьми обильными остатками трапезы их бога и притом на виду у всех, не подвергаясь никакому риску; они несомненно гораздо лучше бы вели свою игру и прикрывали бы свои плутни, не испытывали бы посрамления и не попадали бы впросак, как это бывало в действительности; им не приходилось бы трагически за это расплачиваться. Но, как видно, в те времена еще не додумались до такого чудесного секрета для безнаказанного обмана людей. Но этот восхитительный секрет — лишь измышление человеческого ума и химера, вымысел, который явно направлен к оправданию всякого рода идолопоклонства и на потворство всякому другому подобному шарлатанству; нет шарлатана, который не выезжал бы на этой или подобной фикции, если бы только с нею считались; он мог бы даже делать это с таким же успехом и уверенностью, как тот, кто говорит правду; эта фикция уничтожила бы целиком всю силу доказательств, доводов и рассуждений пророков против суетности и ложности языческих богов и служения их идолам (а между тем их аргументы — самое сильное и убедительное доказательство, какое только можно привести по этому поводу). Однако нельзя поверить, чтобы бог всемогущий, предполагаемый бесконечно благим, бесконечно мудрым, захотел таким путем добиться поклонения людей, ибо это значило бы с его стороны явно вводить их в заблуждение и давать им повод поклоняться ему в дереве, камне, гипсе или, если угодно, под случайными признаками (акциденциями) или видимостью этих вещей, как например поклоняться ему и боготворить его в хлебе и в вине! Ибо нельзя отрицать, даже с точки зрения наших христолоклонников, что бог мог бы одинаково пребывать и прятаться также в дереве, камне, гипсе или в золоте и серебре и во всякой другой вещи, а не только в хлебе и вине или под их акциденциями и внешней видимостью.

Но, согласно вышеупомянутым пророкам, от которых не могут отрекаться наши христопоклонники, бог ясно и открыто засвидетельствовал, что не желает быть предметом поклонения в дереве, камне, золоте, серебре, ни в чем-либо подобном, ни даже в каком-либо образе или изображении того, что находится на небе, на земле и в водах. Все это с очевидностью вытекает из свидетельств, от которых не могут отречься наши христопоклонники. Таким образом, невероятно и не следует даже и помышлять о том, что он когда-либо мог желать поклонения себе в хлебе или под каким-нибудь образом теста, раз определенно запрещено поклоняться ему под каким бы то ни было образом или видом. По этой же причине не следует также думать, что он когда-либо мог пожелать воплотиться или вочеловечиться, или принять вид или подобие человека, раз он определенно запрещал боготворить его под каким бы то ни было видом или образом.

Поэтому святой апостол Павел смотрел как на полоумных и безумцев на тех, которые, как он выражался, меняли славу нетленного бога на образ тленного человека или на образ птиц или четвероногих животных; он говорил о них, что они истину божию превратили в ложь. Согласно свидетельству того же закона, предполагаемого божественным, бог определенно запретил, даже под страхом смерти, вкушать крови и мяса человеческого; поэтому невероятно, чтобы этот же бог захотел отдать в лице Христа свое тело на съедение и свою кровь для питья людям, раз он раньше так определенно и так строго запрещал вкушать крови и приказал соблюдать во-веки-вечные следующий закон: плоти с кровью не ешьте. Кто будет есть кровь, истребится, а кто будет есть какую-нибудь кровь, истребится душа та из народа своего; только строго соблюдай, чтобы не есть крови; и поставлю вечный завет мой; это постановление вечное в роды ваши. Все эти свидетельства и доводы ясно и очевидно доказывают, что христианская религия ложна, что она учит заблуждениям, и даже более смешным и более нелепым заблуждениям, чем бывшие в язычестве. Если прибавить к этому, что все это идолопоклонство богам из теста и муки основано, как я уже сказал, лишь на нескольких пустых и двусмысленных словах жалкого и несчастного фанатика, то придется еще более изумляться тому, как подобное идолопоклонство могло установиться и держаться у народов, среди которых есть столько умных и просвещенных людей. Двусмысленность упомянутых слов засвидетельствована самими нашими христопоклонниками, так как они все еще никак не могли притти к соглашению между собою относительно смысла этих слов их божественного Христа; одни придают им смысл, противоположный тому, на котором настаивают другие, и сам Иисус Христос достаточно показал своим ученикам, что он понимает их иначе, чем они; он им сказал по этому случаю, что слева его — дух и жизнь, т.-е. что они должны быть понимаемы в смысле духовном и иносказательном, а не в собственном смысле, как они их понимали. К тому же известна его привычка говорить всегда притчами, т. е. темно и иносказательно и значит, также в двусмысленных выражениях, которые возможно понимать в различных смыслах.

XXXIX

Перейдем к другим заблуждениям. Христианская религия учит и обязывает верить, что бог создал первого мужчину и первую женщину в состоянии совершенства, как телесного, так и душевного, т. е. с совершенным здоровьем, с совершенным разумом и в совершенной чистоте, свободными от всех немощей телесных и от всех пороков душевных, что он поселил их в месте наслаждений и блаженства, которое они называли земным раем и где жили бы они и все их потомство в полном довольстве, если бы они оставались всегда верными и послушными своему богу. Но по внушению змея они неосторожно вкусили плод, который бог запретил им вкушать, и заслужили этой своей провинностью немедленное изгнание из земного рая и подпали вместе со своим потомством, т. е. со всем родом человеческим, всем невзгодам настоящей жизни, и не только этому, но еще и вечному осуждению; оно заключается, согласно учению христианской религии, в том, что они вечно отвержены от бога, вечно испытывают на себе его гнев и негодование, вечно претерпевают в аду самые жестокие и ужасные мучения и пытки, какие только возможно вообразить; это вечное осуждение и муки должны были бы терпеть все люди поголовно без единого исключения, если бы этот бог, как говорят наши христопоклонники, не возымел к ним сострадание и не явил им свою благость, послав им искупителя избавить их от этого. Этот воображаемый искупитель есть, согласно нашим христопоклонникам, их Иисус Христос; он был евреем по происхождению, сыном, плотника по имени Иосиф и женщины по имени Мария, которая тем не менее, как уверяют наши христопоклонники, всегда была и оставалась девой, как до его рождения, так и после него. Этот Иисус Христос исходил всю Галилею, как фанатик, проповедуя новое учение о близком пришествии воображаемого царства небесного, в конце-концов он был распят в Иерусалиме как обольститель народа, и как мятежник. Это не мешает однако нашим христопоклонникам признавать и почитать его как человека в полном смысле божественного, божественным образом сошедшего с неба в лоно упомянутой приснодевы, непорочной, не ведавшей мужа, от слова зачавшей сына.

Он вочеловечился, принял тело и душу для спасения мира и добровольно обрек себя смерти, постыдной смерти на кресте, чтобы спасти всех людей, искупить их грехи и своей смертью и пролитием своей крови дать удовлетворение правосудию бога, своего отца, который недостойно оскорблен грехами людей и прежде всего непослушанием первого человека, созданного им. Это удовлетворение, говорят наши христопоклонники, имеет бесконечную заслугу; он якобы искупил им всех людей от вечного осуждения и вечных мук ада; поэтому они называют его, как я уже сказал, своим божественным спасителем и искупителем. Таковы учение и вера наших христопоклонников по этому предмету; их религия наставляет их в этом чудесном учении и обязывает их верить в это под страхом осуждения, отвержения и вечного проклятия.

Но так как это заблуждение заключает в себе много смехотворных нелепостей, необходимо показать воочию эту смехотворность и нелепость. Я не буду однако останавливаться здесь на частностях и опровергать их в деталях, не буду останавливаться на басне о мнимом сотворении первого мужчины и первой женщины, о саде или земном рае, в котором бог поселил их, на басне о плоде от древа познания добра и зла, который бог запретил им вкушать; на басне об обольщении первого мужчины и первой женщины обманчивыми речами змея, более хитрого и тонкого, чем сам человек со всем своим мнимым совершенством, в котором он якобы был создан; на басне об особом наказании этих двух родоначальников рода человеческого, равно как и на басне о воображаемом наказании этого змея, ни наконец на басне о воображаемой деве, которая должна божественным образом родить сына. Я не буду, повторяю, останавливаться на опровержении всех этих басен в отдельности, как я многих других подобных им. Слишком много надо было бы говорить по поводу их, это завело бы меня слишком далеко. Достаточно здесь отметить три главных пункта упомянутого учения и показать воочию их ложность, смехотворность и нелепость.

Во-первых, учение это, ложно, смешно и нелепо, поскольку оно поучает, что пороки и грехи людей тяжко оскорбляют бога и возбуждают его гнев и негодование. Оно ложно, смешно и нелепо, поскольку оно поучает и уверяет, что бог наказывает за грехи людей не только наказаниями временными, в настоящей жизни, но также наказаниями вечными, в будущей жизни, и притом наказаниями самыми ужасными, какие только можно вообразить себе. Оно ложно, смешно и нелепо, поскольку оно поучает и обязывает верить, что бог сам сделался человеком и сам предал себя смерти и позорной крестной казни, чтобы искупить людей, которые его так тяжко оскорбили и заслужили своими грехами вечное осуждение. Все это, говорю я, ложно, смешно и нелепо; необходимо показать это воочию, с несколько большей обстоятельностью.

XL

Прежде всего, несомненно и даже очевидно, что, по учению христианской религии, пороки, грехи и дурные поступки людей, представляющие собой, казалось, лишь легкие провинности, — как например проступок Адама и Евы, первых представителей рода человеческого, совершенный ими в земном раю, где они вкусили запрещенный богом плод, — тем не менее весьма тяжко оскорбляют бога, возбуждают его гнев и негодование. Об этом определенно свидетельствуют все мнимо священные писания наших христопоклонников, это говорят наши христопоклонники во всех своих благочестивых книгах, это проповедуют они всенародно в своих храмах, преподают в своих школах, в частных и общественных наставлениях, даваемых в храме. Их святой Златоуст уверяет, как правило, что грех — самое отвратительное в глазах бога. Их великий св. Августин говорит, что совершающие грех оскорбляют Иисуса Христа, царствующего на небе. Их великий св. Павел говорит, что те, которые совершают грех, заново распинают Иисуса Христа в своей душе. Их св. Августин говорит, что те, кто грешит, оскорбляют бога более тяжко, чем оскорбили его иудеи, распяв его. Тридентский собор (сессия 14,61) называет грех оскорблением бога и даже весьма тяжким оскорблением. Поэтому наши римские христопоклонники поют в начале своего поста замогильным голосом: нашими злодеяниями оскорбили мы твое, боже, милосердие... или: совесть наша указует нам, что тяжко тебя оскорбили мы... или: много, много мы погрешили, но пощади кающихся. Приложись к народу своему и ты... потому что ты оскорбил меня в пустыне во время распри в толпе. Не оскорбляй, ибо это мерзость для господа бога твоего. Ибо несомненно, что господь наш так оскорбляется грехами, как он заявил через своих пророков. А в их мнимо святой книге Бытия (6:6) сказано, что во времена Ноя бог был так тяжко оскорблен грехами людей, что почувствовал себя пораженным скорбью до глубины сердца и сказал по этому поводу, что раскаивается в сотворении человека. Этому следуют все богословы... О, боже, ты, оскорбляемый виновностью и умилостивляемый покаянием! (Молитва).

Все богословы христопоклонников согласны, что тяжесть греха так велика, что если бы даже все люди и все ангелы на небе собрались для оплакивания обиды, которую наносит грех богу, и для принесения всего возможного покаяния, они никогда не могли бы ни своими слезами, ни своим раскаянием, ни всеми самыми возвышенными поступками своими достойным образом удовлетворить правосудие божие, оскорбленное одним смертным грехом. Если послушать богословов, то вся кровь мучеников, вся чистота девственниц и вся заслуга ангелов и святых сами-по-себе не достаточны для достойного удовлетворения правосудия божьего, оскорбленного грехом. Для этого нужны были, по утверждению наших христопоклонников, бесконечные заслуги богочеловека; от них получилось достойное удовлетворение, потому что обида, наносимая грехом богу, в некотором роде бесконечна и требует и бесконечных заслуг для достойного удовлетворения. И так как заслуги всех людей, взятых вместе, не имеют бесконечной цены, то отсюда следует, говорят они, что все заслуги людей, вместе взятые, не достаточны для достойного удовлетворения правосудия божьего, оскорбленного смертным грехом. И поэтому, прибавляют они, сын божий, желая искупить людей, благоволил воплотиться и стать таким же человеком, как мы, дабы дать достойное удовлетворение правосудию бога, своего вечного отца, за все грехи людей бесконечными заслугами своей смерти и страдания.

Оскорбление или обида, которые грех наносит богу, по уверению христопоклонников, так велики, что невозможно их вполне осознать. Они в известном смысле непостижимы. Вот какое основание они приводят. Дело в том, говорят они, что для полного понимания величины оскорбления нужно знать качество того, кто оскорблен, и качество того, кто оскорбил, так как величина оскорбления определяется не только качеством или характером самого оскорбления, но также величием, превосходством и достоинством оскорбленного лица, как и низостью и подлостью оскорбителя. Поэтому, согласно их рассуждению, чтобы полностью понять крайнюю степень обиды или оскорбления, причиняемые богу грехом, нужно быть в состоянии познать и, так сказать, измерить величие и святость самого бога; ведь степень тяжести греха определяется противопоставлением его величию и святости бога. А так как никто не в состоянии понять величие и превосходство бога, потому что он бесконечен во всех совершенствах, то людям невозможно также вполне осознать тяжесть оскорбления и обиды, которую наносит богу смертный грех. Тяжесть смертного греха так непомерна, уверяют христопоклонники, что все пламя адского огня неспособно загладить ее. Поэтому их великий св. Августин говорит и все богословы христопоклонников повторяют за ним, что лучше предоставить гибели весь мир, т. е. небо, землю и все, что они содержат, нежели совершить добровольно один единственный смертный грех. Грешить, говорит этот великий учитель, значит бесчестить бога, а этого, говорит он, никто никогда не должен допускать, хотя бы должно было погибнуть все живущее. Эта обида, наносимая богу грехом, так ужасна, что она заставила св. Ансельма сказать, что если бы он видел с одной стороны ад разверстый со всем его пламенем, а с другой стороны — возможность совершения единого смертного греха и если бы ему надо было избрать то или другое, он предпочел бы заживо ввергнуть себя в ад, нежели добровольно совершить один единственный смертный грех.

А вот что они говорят о меньших грехах, которые они называют грехами простительными. Раз они утверждают, что простительный грех есть обида и зло по отношению к богу, то отсюда следует, что это более великое зло, чем все бедствия всего живущего, что святые предпочли бы потерять тысячу жизней, нежели совершить преднамеренно один единственный простительный грех, что нельзя сознательно говорить ни малейшей лжи, даже для того, чтобы воздать великую славу богу, что люди должны почитать за счастье пожертвовать своим существованием для предупреждения хотя бы самого малого греха, так как он есть зло несравненно более великое, чем все бедствия мира, разорение всех народов, гибель всех тварей и разрушение всей вселенной. Не ясно ли, что только сумасшедшие могут говорить подобное?

А вот что наши благочестивые и суеверные христопоклонники говорят об оскорблении и обиде, которые грех якобы наносит богу. Можно много сказать по поводу этого бесподобного учения, чтобы выявить всю смехотворность его, но пойдем дальше. Вот что говорят они или заставляют говорить своего бога в его гневе и негодовании. Эти народы, — такие слова вкладывают они в уста богу, — привели меня в гнев своими пороками и злодеяниями, но я также сделаю их предметом моего гнева и кар: ибо огонь, зажженный моим гневом, будет жечь глубоко до самых низин, он пожрет всю землю и сожжет основание гор, я пошлю на них все бедствия, все мои стрелы, они будут сожжены голодом и снедаемы жаром и горькими разрушениями... Я пошлю свои кровавые стрелы, и мой меч пожрет плоть тех, которые будут убиты. Я наведу мщение на тех, которые меня ненавидят. Этот самый бог устами своего пророка Исайи говорит о наказании, которому он подверг несколько народов: я пошел на них в своем гневе и попирал их моей яростью. А вот что он говорил через своего пророка Иеремию. Сыны Израиля и Иуды не переставали повседневно творить зло и потому возбудили мой гнев, мою ярость и мое негодование... Но после того, как я их рассеял в своем гневе, в своей ярости и своем негодовании... Через своего пророка Иезекииля он объявляет: Так как вы нарушили мои законы и вы предались всякого рода порокам и злодеяниям, я вас не буду более щадить, я не буду к вам иметь никакого сострадания; вы погибнете от язвы, от голода и от меча, но, когда я утолю на вас свой гнев и свое негодование, мой гнев утолится, мое негодование прекратится, и я вас утешу. Я жестоко отомщу им, — говорит он устами того же пророка, — покараю их своей яростью, и они познают, что я им бог, когда я совершу над ними свое мщение. И много других подобных способов выражения приписывают они своему богу.

Вот еще как они говорили о гневе, негодовании и ярости своего бога. Когда народ израильский возроптал на Моисея за то, что не было мяса, бог пришел в великий гнев, послал им перепелов в изобилии, и они наелись их до пресыщения. Но вслед затем ярость бога воспылала против них, и он поразил их жестоким ударом. Они отвергли божий закон, — говорит пророк Исайя, — они презрели мое слово; поэтому ярость божия возгорелась против его народа. Он простер руку свою на него, он его поразил, и оттого были сокрушены горы, и трупы мертвых были брошены, как бревна, посреди улицы, и все же его гнев, говорит пророк, не был утолен этим, его мышца все еще была простерта, чтобы разить. Он сокрушил, — говорит Иеремия, — всю силу Израиля в ярости своего гнева. Вся земля заколебалась от гнева господня, — говорит Исайя. Господи, — говорит царь Давид, — не карай меня во гневе своем и не наказывай меня в своей ярости. Я мешал, — говорил он, — пепел с моим хлебом и слезы свои с питием своим в страхе, который я испытывал от твоего гнева и негодования. Господь, — говорил он еще, — посмеется над грешниками; в гневе своем он будет говорить с ними и погубит их в своей ярости. Наконец в их книге о сотворении мира определенно сказано, что бог проклял землю за грех, который совершил первый человек, вкусив запретный плод. Определенно сказано, что человек этот был изгнан из земного рая за одну эту провинность и что по одному только этому поводу он и все его потомки были осуждены на смерть и на все невзгоды этой жизни, и не только на это, но также, как уверяют наши христопоклонники, на вечные мучения; все люди, которые явились после этого и явятся еще впредь до скончания веков, как говорит их св. Павел, с самого своего рождения — лишь чада гнева, достойные вечного наказания. Были мы по природе чадами гнева... Пришел гнев божий на сынов неверия.

Все эти свидетельства и множество других подобных им показывают с очевидностью, что христианская религия верит и поучает, что пороки и грехи людей, даже те, которые кажутся легкими проступками, тягчайшим образом оскорбляют бога и возбуждают его гнев, негодование и ярость. Но заблуждение — верить и думать, что всемогущее существо, бесконечно совершенное, каким предполагается бог, может быть действительно огорчено каким-нибудь пороком или злодеянием людей. Равным образом ошибочно верить и думать, что существо неизменное, бесконечно совершенное и бесконечно мудрое, каким предполагается бог, может действительно волноваться от гнева, ярости или возмущения, вообще какой-либо страсти.

Это я доказываю с очевидностью следующим доказательством. Существо, которое предполагается стоящим бесконечно выше всякого оскорбления и всякой обиды, не может быть действительно оскорблено и обижено никем и ничем. Существо, предполагаемое всемогущим и бесконечно совершенным, по своей природе бесконечно выше всякого оскорбления и всякой обиды не только потому, что оно удалило бы и не допустило бы своим всемогуществом все, что как-будто могло бы повредить ему или причинить ему какую-нибудь обиду или неприятность, но также потому, что оно по самой природе своей неуязвимо, неизменно и бесстрастно; будучи уже по своей природе неуязвимым, неизменным и бесстрастным, оно конечно совершенно недосягаемо ни для какого оскорбления, ни для какой обиды и следовательно отнюдь не может оскорбляться пороками и злодеяниями людей. Напротив, с большим основанием можно утверждать, что они его никоим образом не способны оскорбить, раз оно стоит бесконечно выше всего, что могут сделать люди для оскорбления его. Если бы например все люди пустили все свои стрелы против солнца и луны, стали стрелять в них из всех своих мушкетов и своих больших пушек, разве могли бы они пробить там брешь или вообще сколько-нибудь затронуть их? Нисколько. Почему? Потому что эти светила слишком высоки для стрел человеческих и находятся вне пределов досягаемости наших мушкетов и всей нашей артиллерии.

Точно так же, если бы люди захотели бросать грязью в солнце или луну, разве могли бы они сделать какое-нибудь пятно на них? Ни в коем случае. Почему? Потому что эти светила слишком высоко стоят надо всем тем, что люди могли бы сделать для них или против них. Но бог бесконечно выше всего, что люди могли бы сделать для него или против него; поэтому подавно никакое зло, никакое добро, исходящее от них, не могут причинить богу сколько-нибудь зла или добра, следовательно все пороки, грехи и злодеяния людей никак не могут оскорбить его. Это в конце-концов должны признать и сами наши христопоклонники, согласно сказанному в их якобы святых книгах, а именно в книге Иова; там сказано: Как, может ли человек итти в сравнение с богом? Если человек будет праведен, то разве от этого бог станет выше? И если бы жизнь его была безупречна, то какое благо получилось бы от того для бога? В другом месте говорится: Посмотрите на небо и на звезды над вами: если вы согрешите, то какое зло вы можете сделать этим богу? И если бы умножить ваши преступления и беззакония, то как вы этим повредите ему? Точно так же, если вы будете праведны, то что хорошего вы сделаете этим богу? Какая польза будет от того ему? Никакой. Лишь самому же человеку вредит его беззаконие, и для него самого добродетель его приносит пользу и выгоду, а вовсе не для бога.

Можно сослаться на пример оскорбления или обиды, наносимых человеком низкого происхождения царю или высокопоставленному лицу; эта обида более тяжка и преступна, чем подобная же обида или оскорбление со стороны того же человека, но по отношению к себе подобному. С этим можно согласиться. Но этот пример нисколько не доказывает, что это верно и по отношению к богу; в самом деле, ни царь, ни какая-нибудь высокопоставленная особа не могут быть безусловно выше всех посягательств, обид и оскорблений со стороны людей низкого положения. Напротив, обладая более нежной комплекцией, чем другие, они лишь живее почувствуют силу этих посягательств и поэтому сочтут себя гораздо более оскорбленными, чем сочли бы себя другие, менее высокого положения люди. Этого никак нельзя сказать о боге, который предполагается бесконечно совершенным; будучи, как я сказал, по своей природе неуязвимым, неизменным и бесстрастным, он бесконечно выше всяких обид, оскорблений и посягательств. Своими поступками люди не могут его оскорбить. Действительно, если бы пороки и злодеяния людей были в состоянии хотя бы в малой степени оскорбить божественное естество (я разумею действительное оскорбление, ибо именно так нужно это понимать), если бы они, говорю я, были в состоянии в какой бы то ни было степени его оскорбить, то бог, можно сказать, оказался бы более всех оскорбляемым, более всех обижаемым, более всех унижаемым, более всех мучимым и, следовательно, самым несчастным и жалким из всех. Ведь он стал бы предметом повседневных обид и оскорблений со стороны людей, и если каждый порок и грех причиняли бы ему хотя бы такую неприятность, какую причиняет человеку какая-нибудь муха или блоха, то и этого уже было бы достаточно, чтобы сделать его самым несчастным и истязаемым существом в мире. Представьте себе, какое мучение было бы для человека беспрерывно, ежеминутно испытывать уколы или укусы миллиона мух или блох, кружащихся беспрестанно вокруг него, чтобы его кусать. Это мучение было бы без сомнения для него более тягостно, более невыносимо, чем самая изнурительная болезнь. Сама смерть была бы для него менее тягостна, чем подобное наказание.

А между тем это в некотором роде картина того состояния, в котором, согласно нашим христопоклонникам, оказался бы их бог, если пороки и грех людей способны хотя бы в малой степени оскорблять его. Ибо, если каждый порок или грех в отдельности и не мог бы оскорбить его особенно сильно, то великое число, почти бесчисленное множество пороков, преступлений и грехов, которые совершаются повседневно и ежеминутно в мире, сделали бы его самым несчастным и самым жалким из всех существ. Но смешно и нелепо думать, что бог, предполагаемый всемогущим, бесконечно совершенным и следовательно самым счастливым, самым невозмутимым, самым довольным существом, кажется тем не менее вследствие пороков и грехов людей самым несчастным и самым жалким из всех существ. Это было бы сплошной нелепостью, а стало быть, смешно и нелепо утверждать, что бог действительно может быть оскорблен пороками и грехами людей. Смешно и нелепо преувеличивать, как это делают наши христопоклонники, тяжесть пороков и грехов людей, то оскорбление, которое они якобы наносят богу. Это оскорбление — не реальное, а лишь воображаемое, и в лучшем случае лишь чистая метафора, поэтому смешно утверждение наших христопоклонников, что один простительный грех есть большее зло, чем все несчастья всех тварей, вместе взятых; смешно говорить, как они это делают, что лучше загубить тысячу жизней, даже все живущее, нежели совершить добровольно хотя бы один только простительный грех. И наконец смешно утверждение некоторых христопоклонников, что они предпочли бы живыми войти в адское пламя, нежели совершить добровольно единый простительный грех; это все-равно, что предпочесть все муки ада допущению в словах своих хотя бы одной условной лжи; или же это все-равно, что утверждать: одно какое-нибудь пустое или вольное слово — большее зло, нежели все бедствия в мире, вместе взятые; или что лучше предоставить гибели весь мир, нежели сказать учтивую ложь или одно пустое вольное слово. Какое безумие говорить подобные вещи! Если бы это было так, то они должны были бы сказать также, что бог поступил бы гораздо лучше, если бы не сотворил никакой твари, чем допускать, чтобы совершен был хотя бы один простительный грех или чтобы была сказана когда-нибудь учтивая ложь и произносилось какое-нибудь пустое или вольное слово. Судите сами, не смешно ли говорить нечто подобное. Следовательно смешно говорить, что пороки и грехи людей тяжко и смертельно оскорбляют бога, как утверждают наши христопоклонники.

Прибавьте к этому, что способность быть оскорбляемым есть верное свидетельство слабости и бессилия; она ни в коем случае не уместна в существе бесконечно совершенном и следовательно не уместна в боге. Поэтому ошибочно также думать, что бог будет сердиться на людей и приходить в гнев, ярость и негодование из-за их пороков и грехов; это, говорю я, заблуждение не только потому, что это недостойно мудрости совершенного существа, каковым предполагается бог, но также потому, что он при своей неизменности не подвержен ни одной из этих страстей. Ведь страсти являются необычными волнениями души, которые изменяют и нарушают естественный и обычный уклад души; бог же предполагается неизменным по своей природе, следовательно его не может волновать ни одна из этих страстей. Это принуждены так или иначе признать и сами наши христопоклонники, свидетельством этому служат слова самых главных среди них. Бог, — говорит св. Амвросий, — не мыслит так, как люди, т. е. его мысли и желания не приходят к нему одни за другими; он не может гневаться так, как люди, словно подверженный изменениям. Тем не менее, — прибавляет св. Амвросий, — говорят, что бог гневается и приходит в ярость, но это говорится только для того, чтобы подчеркнуть тяжесть и злостность наших грехов. Она так велика, что как бы должна вызвать гнев даже самого бога, хотя он и не может по своей природе быть волнуем гневом, ненавистью или какой-либо другой страстью.

Св. Августин обращается к богу с следующими словами: «Ты ревнуешь о своей славе, но ты не знаешь страха, ты раскаиваешься, но ты не знаешь ни скорби, ни огорчения, ни сожаления; ты гневаешься, но в то же время ты всегда остаешься невозмутимым» (Августин, «Исповедь»). Вот что он еще говорил в другом месте, обращаясь к своему богу: Господи, ты уже говорил своим мощным голосом внутреннему слуху моего сердца, что ты вечен, потому что ты никогда не меняешься, ни путем новых форм, ни путем смены движений. Воля твоя тоже не зависит от времени, ибо воля, изменяющаяся в своих решениях в той или иной степени, не может быть бессмертной. Я ясно вижу, — говорит он, — эту истину, пред лицом твоим... и т. д. Свет, которым ты меня просветил, — говорит Августин далее — указывает мне, что непослушание кого-либо из твоих созданий не может вредить тебе лично, не может нарушить порядок твоего царства, ни на небе, ни на земле. Августин говорит также, что бог и ангелы наказывают, не приходя в гнев, и оказывают милость, не трогаясь при этом состраданием. И наконец он говорит также, что бог не меняет своих мыслей и своей воли во времени; как это делают люди; он говорит, что когда бог творил мир, он мыслил не иначе, чем в настоящее время, после его создания, и что он не будет мыслить иначе и после того, как мир окончит свое существование, потому что воля бога пребывает вечной.

То же самое говорят Фульгенций и др. Наш апостол св. Иаков определенно говорит, что всякое даяние — благо и совершенен всякий дар, исходящий от господа, который не подвержен никакому изменению и даже тени какой-либо перемены. Из этого ясно и очевидно, что наши христопоклонники сами вынуждены признать, что существо бесконечно совершенное, каким предполагается их бог, не может быть подвержено никакой страсти и следовательно ошибочно думать и говорить, а тем более поучать повседневно, как они это делают, что пороки и грехи людей возбуждают гнев, ярость и негодование бога. Смешно и нелепо говорить, что существо, которое предполагается уже по своей природе постоянным и неизменным, могло бы сколько-нибудь волноваться такими страстями.

Философы и в частности стоики считают, что недостойно мудрого существа отдаваться волнениям страсти, а стало быть, и подавно сочли бы это недостойным существа бесконечно совершенного. Но вот еще одно доказательство, что пороки и грехи людей нисколько не оскорбляют бога, не причиняют ему никакого зла и вреда, не возбуждают в нем неудовольствия, гнева или негодования; доказательство это заключается в том, что бог нисколько им не препятствует. Ведь если бы они действительно его оскорбляли и возбуждали его гнев и негодование, как утверждают наши христопоклонники, то он не преминул бы воспрепятствовать им, и во всяком случае, если бы он им не препятствовал, то не вследствие недостатка у него могущества. Таким образом, если он не препятствует им, то значит, он не желает им препятствовать; другими словами, это означало бы, что бог идет против природы благости и мудрости, которые сами собой всегда стремятся по возможности даровать блага и воспрепятствовать злу. Но в таком случае он заслуживал бы насмешки и издевательства, ибо было бы безумием с его стороны предоставлять себя непрестанным оскорблениям и поруганию всякого рода пороками и грехами. Было бы безумием с его стороны сердиться и приходить в гнев и ярость из-за тех зол, которые можно предотвратить, но которые он не желает предотвратить. Но, скажут наши христопоклонники, бог не хочет отнимать у людей свободу делать то, что им угодно, а люди, когда им предоставляется свобода делать то, что им угодно, сознательно злоупотребляют предоставленной им возможностью и, делая зло, тяжко оскорбляют бога. На это можно возразить, что бог при своем всемогуществе и предполагаемой бесконечной мудрости мог бы, не лишая людей свободы, руководить их умом и направлять их сердце, мысли и желания, наклонности и волю таким образом, чтобы они никогда не желали зла и греха. Таким путем он мог бы легко предупредить все пороки и грехи без ущерба для свободы людей и их свободы воли. Следовательно совершенно напрасна ссылка на то, что он якобы не хотел воспрепятствовать порокам и грехам людей, чтобы оставить им свободу поступать по своему желанию.

Более того, наши христопоклонники считают и поучают, что их бог сам является первоначалом и первичным двигателем всего, что движется и происходит в мире, и что ничто не происходит без его первого толчка и содействия; отсюда следует, что бог является первоначалом, перводвигателем, первохранителем всего хорошего и дурного в людях и во всех тварях. Следовательно если бы он сердился и приходил в гнев от пороков и неурядиц людских, то это значило бы, что он сердится и приходит в гнев от того самого, что сам он сотворил в людях, что он сам себя огорчает и оскорбляет пороками и грехами людей, подобно человеку, который захотел бы заколоть себя не своей рукой, а рукой другого человека. Смешно говорить и думать это о боге, т. е. о существе, которое представляется существом бесконечно совершенным, бесконечно благим и бесконечно мудрым. Ведь только сумасшедшие способны оскорблять самих себя, сердиться и приходить в гнев против того, что они же сами сделали. Таким образом ясно, что наши христопоклонники находятся в заблуждении, когда говорят, что пороки и грехи людей тяжко и смертельно оскорбляют их бога, возбуждают его гнев и его негодование. Наши христопоклонники сами очень хорошо видят, что их манера высказываться относительно мнимого оскорбления их бога, его гнева и негодования неуместна и что нельзя понимать их слова в буквальном смысле, поэтому они вынуждены были придать своим словам переносный, иносказательный смысл. Они говорят, что выражения: оскорбление, обида, гнев, ярость, негодование и другие тому подобные — должны пониматься не в буквальном смысле, а только в переносном смысле по тем внешним действиям, которые эти страсти обыкновенно производят в людях действительно оскорбленных, действительно испытывающих гнев и негодование. Обычно люди, чувствуя себя оскорбленными, приходят в гнев, ярость и негодование против обидчиков или поступающих против их воли и приказаний; в своем гневе они прибегают к мести и строгости, наказывают и подвергают крутой расправе тех, кто их оскорбляет, нарушает их волю и приказания. Точно так же, говорят наши христопоклонники, бог часто и строго наказывает людей, предающихся порокам и грехам, нарушающих и попирающих его закон и заповеди; он наказывает их с такой суровостью, словно они тяжко оскорбили его и словно он сердится и действительно приходит в гнев. В этом смысле, говорят христопоклонники, надо понимать их выражения, что пороки и грехи людей оскорбляют бога, возбуждают его гнев и негодование. Итак когда они говорят, что пороки и грехи людей тяжко и смертельно оскорбляют их бога и вызывают его гнев, ярость и негодование, то все эти выражения в действительности означают только то, что бог карает и сурово наказывает пороки и грехи людей. Но они находят вполне уместным употреблять указанные выражения, чтобы, как они говорят, приблизиться к обычному способу выражения людей и в то же время внушить страх и ужас грешникам, смирить гордых, побудить нерадивых к добродетели, возбудить умы пытливые и поддерживать дух благочестия в праведниках. Но если они подразумевают под вышеупомянутыми выражениями только это и если только в этом заключается их намерение, то значит правда, как я говорил, что грехи людей нисколько не оскорбляют бога, нисколько не возбуждают его гнев и негодование. Следовательно наши христопоклонники находятся в заблуждении и совершенно напрасно преувеличивают тяжесть грехов, якобы оскорбляющих бога. Ведь, по их же толкованию, это лишь оскорбление в переносном смысле, т. е. оскорбление воображаемое. К тому же это значит злоупотреблять значением слов, если называть гневом, яростью и негодованием то, что на самом деле не есть ни гнев, ни ярость и негодование. Нельзя называть гневом, яростью или негодованием произнесение и даже исполнение приговора судьи о строгом наказании преступника. Для чего же называть гневом, яростью и негодованием справедливое наказание, которое бог, бесконечно мудрый, налагает на людей за их злостные проступки, раз он их наказывает без гнева и без негодования?

Но если, по этому объяснению способа выражения наших христопоклонников, пороки и грехи людей лишь в переносном, а не собственном смысле называются обидами и оскорблениями бога, если они называются так лишь потому, что он наказывает их, то отсюда следовало бы, что, если бы он их совсем не наказывал, они не были бы, даже в одном переносном и метафорическом смысле, обидами и оскорблениями бога; они были бы обидами и оскорблениями бога лишь в том случае, если бы он наказывал за них. Итак, если бы он никогда — ни теперь, ни прежде не наказывал за них, то никогда бы — ни теперь, ни раньше они не были бы ни в переносном, ни в метафорическом смысле оскорблением бога. Например если бы бог никогда не покарал грех и непослушание Адама, которые наши христопоклонники считают единственной причиной несчастий и осуждения людей, то никогда бы грех Адама не называли и не должны были бы называть оскорблением бога. Я не знаю, могут ли наши христопоклонники согласовать это с тем, что они говорят о тяжести этого греха как якобы оскорбления бога.

Они точно так же находятся в заблуждении касательно временных и вечных наказаний, которые, по их словам, бог налагает на людей за их преступления и грехи.

1. Они заблуждаются относительно временных наказаний людей в этой жизни, ибо конечно совершенно неправдоподобно считать тягости и бедствия этой жизни наказаниями, которые бог посылает людям в возмездие за их грехи. Очевидным и убедительным доказательством этого является следующее: если эти тягости и бедствия действительно — наказания от бога, то они были бы всегда пропорциональны тяжести преступлений и грехов, и никогда бы невинные и праведные не несли такого же наказания, как виновные; ибо бог при приписываемой ему бесконечной благости и бесконечной справедливости не может наказывать одинаково сурово невиновных и виновных; это невероятно. Невероятно, чтобы он желал сурово наказывать легкие проступки одних и легко наказывать отвратительные преступления других. Нельзя поверить, чтобы он оставлял безнаказанными отвратительные преступления и заставлял невинных претерпевать страдания, которые заслужили злые и преступные. А между тем повседневно можно видеть в мире тысячи и тысячи преступлений и отвратительных злодеяний, которые остаются безнаказанными. Повседневно можно видеть, как невинные и праведные люди несут то же наказание, что и виновные; можно видеть, как праведные и невинные люди стонут от страданий и несчастий и часто погибают от них самым жалким образом, в то время как злые и отвратительные нечестивцы живут в веселии и благополучии и с торжеством пожинают плоды своих беззаконий. Согласно тому, что сами наши христопоклонники говорят например о наказании за первородный грех Адама и Евы, о наказании жителей Вефсамиса, заглянувших в ковчег завета, о наказании за перепись, которую велел произвести в своем народе царь Давид, и т. д., бог, оказывается, наказывает сурово легкие проступки одних людей и в то же время совсем не наказывает или лишь легко наказывает превеликие преступления других. Ибо, что касается пресловутого греха Адама, вкусившего в саду запретный плод, то это лишь очень легкий проступок в сравнении например с грехом, который совершил вслед затем Каин, злодейски убивший своего брата Авеля. А между тем, по словам наших христопоклонников, бог очень сурово наказал грех Адама, бывший лишь легким проступком, и вовсе не наказал или только очень легко наказал грех Каина, бывший возмутительным преступлением. Что касается жителей Вефсамиса, то какой грех или какое зло совершили они тем, что заглянули в ковчег или ящик, который находился на колеснице, влекомой волами через поля куда попало? А между тем этот мнимый проступок, который не имел даже видимости греха, был очень строго наказан в лице этих бедных жителей Вефсамиса, тогда как бесчисленное множество очень вредных преступлений осталось безнаказанным. Со стороны Озы не было преступлением дотронуться до ковчега из благого побуждения не дать ему упасть в опасный момент, когда он на его глазах готов был упасть; казалось бы, это даже скорее являлось поступком похвальным, нежели достойным порицания: Оза старался не дать возу упасть. А между тем, если слушать наших христопоклонников, этот поступок был наказан гораздо более сурово, чем святотатство нечестивцев. Что касается переписи, которую царь Давид велел произвести в своем народе, то это мог быть лишь очень легкий проступок, если вообще тут был какой-либо проступок; это было только тщеславие, не больше, и тщеславие, никому не вредившее. Этот проступок не мог итти в сравнение с тем преступлением, которое совершил тот же царь, велев убить Урию для того, чтобы завладеть его женой, а между тем, по словам наших христопоклонников, бог гораздо строже наказал первую ничтожную провинность, чем эту вторую, которая являлась великим преступлением.

Можно бы привести еще много других подобных примеров; еще и теперь можно видеть повседневно, как хорошие люди подвергаются несчастьям, а множество людей злых, которые заслуживают строгого наказания, не подвергаются этим несчастьям. Это показывает, что бог часто очень строго наказывает легкие проступки одних и совсем не называет или наказывает лишь очень легко великие преступления, он даже часто наказывает одинаково добрых и злых, неповинных и виновных, праведных и неправедных. А так как это явно противоречит высшей благости, высшей мудрости и высшей справедливости существа, предполагаемого бесконечно совершенным, то никак не вероятно, чтобы страдания и бедствия этой жизни были действительно наказаниями от бога. Это лишь в порядке вещей, естественные последствия вещей тленных и смертных. Возможно ли, чтобы бог, предполагаемый бесконечно благим и бесконечно мудрым и создавший людей для того, чтобы преисполнить их своих благ и милости и сделать их вечно блаженными и довольными в земном раю, сейчас же после того, как сотворил их таковыми, совершенно отринул их от своей милости и дружбы и поставил всех людей в необходимость претерпевать тягости и бедствия этой жизни за провинность одного единственного человека, притом за провинность столь легкую, как нескромное вкушение в саду запретного плода? Это невероятно! Как, бог, бесконечно благой, бесконечно мудрый, связал все земное и вечное счастье всех людей с простым и маловажным фактом послушания или непослушания одного человека, слабого и бренного! А ведь бог знал его слабость и бренность, как знал отлично, что этот человек должен был впасть в непослушание. Это невероятно. Как! Из-за этой провинности, из-за непослушания, которое представляло собой в сущности безделицу и само-по-себе не вело ни к каким последствиям, не причиняло вреда и ущерба богу и вообще никому, притом совершено было без какого-либо дурного намерения и в настоящее время не заслужило бы даже одного удара плетью, за такую, говорю я, мнимую провинность бог бесконечно благой, бесконечно мудрый восхотел погубить весь человеческий род, лишить его своей милости и заставить всех людей претерпевать в наказание за эту провинность все тягости и бедствия этой жизни и кроме того осудить их еще на вечное проклятие по такому ничтожному поводу! Это ни в коей мере не вероятно! Предполагать это — значит оскорблять высшую благость и мудрость бога.

Представим себе, что какой-нибудь государь возымел фантазию погубить все население какой-либо провинции за легкое неповиновение одного из своих фаворитов или что богатый и могущественный отец семейства, имеющий много детей, вздумал всех их лишить наследства и сделать жалкими и несчастными на всю жизнь из-за непослушания или даже легкого ослушания одного из детей. Не сочли ли бы этого государя и этого отца семейства безумцами и сумасшедшими? Это было бы правильно, потому что действительно нужно потерять всякий разум и впасть к крайнее исступление, чтобы дойти до этого. Как же бог, существо бесконечно благое, бесконечно мудрое, мог впасть в такое яростное и жестокое безумие и захотеть погубить и сделать несчастными навеки всех людей, которые являются его детьми, его народом! Как, говорю я, мог он впасть в подобное безумие и возжелать погубить их всех и сделать их всех вечно несчастными за провинность одного единственного человека, который только и сделал, что позволил себе съесть запрещенные ему яблоко или сливу? Это, говорю я, ни в коей мере не вероятно. Смешно даже и подумать об этом, и следовательно явное заблуждение со стороны наших христопоклонников утверждать, как они это делают, что бог наказывает преступления и грехи людей несчастьями в этой жизни, которые без сомнения, как я уже сказал, просто вытекают из естественного порядка вещей.

Но еще сильнее заблуждение в утверждении, что бог наказывает грехи людей не только несчастьями на земле, но еще более сурово в другой жизни, вечными муками ада, самыми ужасными наказаниями, какие только можно себе представить, в аду, всегда якобы полном огня и пламени, всякого рода ужасов и проклятий. Ведь это значат доводить месть бога до крайнего предела жестокости, варварства и бесчеловечности; пожалуй, среди самых жестоких тиранов из всех, когда-либо существовавших, не найдется ни одного, кто захотел бы или имел бы смелость зайти так далеко. Но вместе с тем это значит довести сумасбродства до крайней степени! Как! Все бедствия, злосчастия и невзгоды этой жизни недостаточны для бога как возмездие людям за легкое неповиновение, выдаваемое за преступление! Всех их недостаточно для возмездия за мнимое преступление, за нескромное вкушение в саду яблока или сливы! Их недостаточно также для возмездия за преступление, заключающееся только в нарушении некоторых постов и правил воздержания, предписанных церковью! Их недостаточно для возмездия за якобы преступное излишество в питье и еде во время пирушки с друзьями! Недостаточно для возмездия за преступление юношей и молодых девушек или женщин, позволивших себе сладкий поцелуй или обнять друг друга, или хотя бы помыслить об этом, или обменявшихся друг с другом взглядами, полными симпатии! Но бог сверх того потребовал еще вечных наказаний, вечных мук, самых ужасных и страшных, какие только можно себе вообразить: вечный огонь и пламя и все, что только можно себе вообразить самого ужасного! Значит, ему, говорю я, нужны эти наказания для удовлетворения своей мести, для того, чтобы иметь удовлетворение мучить людей во-веки-вечные! Это превосходит все пределы жестокости и бесчеловечности. Утверждать подобные вещи значит, как я сказал, дойти до крайнего предела безумия. Не утверждаете ли вы, господа христопоклонники, что бог полон благости и милосердия, что он — отец милосердный и бог всяких утешений? Не говорите ли вы, что он любит прощать, что он дарует прощение и друг спасения человечества? И не говорите ли вы даже, что множество его милостей превосходит зло наших грехов? Вы говорите все это! Как же можете вы утверждать, что он готов так строго, жестоко и безжалостно карать столь легкие провинности? Это само себе противоречит, в себе самом заключает свое полное опровержение. Если он поражает бичом, то пусть убьет сразу, а не смеется над пыткой виновных и неповинных. Представьте себе хоть немного то ужасное положение, в которое попадут многие из этих несчастных отверженных! За одними, быть может, будет всего только то преступление, что они имели слабость вкусить кой-какие естественные наслаждения. За другими, быть может, кой-какое чрезмерное потворство своим друзьям. За третьими — стремление отомстить злому недругу. За четвертыми — пропуск нескольких обеден или несоблюдение нескольких постов, недостаточно твердая вера в некоторые положения символа веры и т. д. И вот эти несчастные бедняки безвозвратно осуждены на вечные и жестокие муки ада, обречены вечно гореть в адском пламени без надежды на избавление! Сколько страданий, сколько воплей, сколько слез! Какие ужасные стоны будут беспрестанно испускать эти несчастные! И если бог бесконечно добр, бесконечно благ и бесконечно милостив, неужели он может оставаться навсегда непреклонным и никогда не устанет смотреть на эти ужасные муки, слушать вопли и стоны этих несчастных? Неужели бог никогда не даст места состраданию к менее виновным, если не к самым злым? Если бы бог был способен на это и действительно проявлял такое отношение (что однако совершенно невозможно и немыслимо), я дерзнул бы сказать, что такой бог заслуживает ненависти, отвращения и проклятия, даже проклятия навеки, так как он более жесток, чем все жестокие тираны, какие когда-либо существовали и могут еще появиться. Возможно ли сказать это о боге, о существе, которое предполагается бесконечно совершенным, бесконечно благим и бесконечно мудрым?

С точки зрения морали смешно и нелепо утверждать, что существо бесконечно благое и бесконечно мудрое заслуживает ненависти и отвращения; в такой же мере смешно утверждать, что бог, бесконечно благой и бесконечно мудрый, может наказывать вечными адскими муками не только грехи злобы и лукавства, но также грехи слабости и немощи, вроде тех, о которых я только-что говорил, и другие, им подобные. Это даже противоречит тому, что определенно оказано у одного из якобы святых пророков, а именно о великих преступлениях, совершенных в городе Иерусалиме, и о суровом наказании, которым бог покарал их. Вот что говорит пророк, или вот как он заставляет говорить бога по этому случаю к народу: «Утешься, утешься, мой народ, говорит твой бог; скажи Иерусалиму, что время его злобы исполнилось, что его беззаконие ему прощено, что он получил от руки господа двойную меру наказания, которое он заслужил за свои грехи». Пророк говорит, что бог уже покарал земными наказаниями самые великие грехи жителей этого города; если, согласно словам пророка и словам его бога, эти наказания признаны сугубыми сравнительно с тем, что люди заслужили своими грехами, или точнее, если было с них изыскано вдвойне и грехи были совершенно прощены, то это конечно не для того, чтобы безжалостно наказывать их вечными и ужасными мучениями ада, как это рисуют наши христопоклонники. Их якобы святые и божественные книги свидетельствуют, что бог раскаялся в том, что строго наказал людей за их злые нравы, погубив их всех в водах потока, залившего во времена Ноя всю землю. Они говорят, что бог обещал тогда не проклинать более землю за грехи людей и не насылать на них более потопа, потому что они уже от природы имеют склонность ко злу. Он сказал им даже, что поставит радугу в облаках, как верный знак своего союза с людьми и со всей живой тварью, знак, что он больше не будет насылать на них потопа! И вдруг после этого он создает для людей ужасный ад, чтобы жестоким образом мучить их там и жечь их в вечном огне! Возможно ли это? Возможно ли даже только помыслить так о существе, предполагаемом бесконечно благим и бесконечно мудрым? Без сомнения этого никак нельзя ни говорить, ни мыслить. Наш мнимый Христос говорил об одном из своих учеников, который должен был предать его, что ему лучше было бы вовсе не родиться и т. д. Но если верно то, что я только-что оказал об учении наших христопоклонников, то можно с полной уверенностью утверждать, что было бы гораздо лучше, если бы бог не сотворил людей, нежели оставлять их, как он это сделал, в таком немощном и бренном состоянии. Наши христопоклонники не могут отвергнуть этот вывод. Ведь раз они признают основным правилом своей морали, что лучше обречь гибели все создания, чем совершить один простительный грех, допустить хотя бы одну учтивую ложь или сказать одно праздное похотливое слово, то очевидно гораздо лучше, чтобы никогда не существовало людей и никогда не существовало мира, раз их существование связано с наличием стольких злых пороков, стольких отвратительных преступлений. Было бы гораздо лучше, если бы никогда не было людей, чем иметь в течение целой вечности столько несчастных, отверженных грешников. Одним словом, было бы гораздо лучше, если бы бог ничего не создавал, нежели разрешил или допустил совершиться малейшему злу, малейшему греху, малейшему неповиновению своим заповедям. Судите, могло ли существо, бесконечно совершенное, бесконечно благое и бесконечно мудрое, когда-либо захотеть сделать или допустить нечто, чего лучше было бы совсем не делать и не допускать! Смешно и нелепо утверждать, что бог когда-либо мог сделать или допустить то, чего бы лучше было не допускать, так как в таком случае он действовал бы против своей бесконечно благой и бесконечно мудрой природы. Все эти рассуждения с очевидностью показывают, что наши христопоклонники находятся в заблуждении, утверждая, что бог наказывает преступления и грехи людей вечными карами. Обратимся теперь к другому заблуждению в их учении, совершенно противоположному тому, которое я только-что опровергнул. Изобразив своего бога как чудовище гнева, ярости и негодования против грешных людей, способное безжалостно наказывать за малейший смертный грех ужасными адскими муками, способное наказывать за малейший простительный грех несколькими годами огня в чистилище, они наряду с этим представляют его нам как удивительное чудо благости, кротости, милосердия и милости, готовое прощать самые отвратительные преступления. Об этом свидетельствуют почти все якобы святые и священные книги, где милосердие бога восхваляется превыше всех его дел, в особенности книги пророков, где сказано, что бог кроток и благостен, милосерд, долготерпелив и многомилостив и что благость его превосходит злонравие грешников. В другом месте сказано, что бог не хочет смерти, т. е. погибели, грешников, а желает, чтобы они были живы и обратились. Сказано также, что если преступления кающихся грешников были бы красными, как пурпур, бог сделает их белыми, как снег, и если бы их грехи были такими красными, как киноварь, он выбелит их, как шерсть. Под этим разумеется, что бог не оставит своей милостью и милосердием даже самых великих грешников и омоет их от всех скверн их грехов.

Поэтому христианская религия учит и обязывает верить под страхом вечного осуждения и проклятия, что бог по избытку своей благости и своего милосердия смилостивился и сжалился над погибелью всех людей, вызванной грехом Адама, и, желая искупить их от всех их грехов, в своей великой благости сам стал человеком и умер позорной смертью на кресте, чтобы своей смертью принести удовлетворение божественному правосудию, оскорбленному грехами людей; таким путем он искупил их от вечного осуждения и доставил им вместе с тем вечно блаженную жизнь на небесах. Если это так, говорит христианская религия, то несомненно мы имеем тут верное свидетельство величайшей благости и величайшей милости, какую только бог мог оказать грешникам, тяжко его оскорбившим своими грехами. Но легко показать несообразности этого учения.

Прежде всего, каким образом согласовать в одном и том же боге такой великий избыток благости и любви к людям с тем, что он так мало заботился сохранить их в невинном состоянии, в котором они находились? Как согласовать это с той крайней слабостью и хрупкостью, в какой он оставил людей, как бы нарочно делая их способными так легко и так быстро впасть в грех, что с ними и случилось? Ведь несомненно, исключительно от него зависело дать им достаточно силы, стойкости, света разума, мудрости, добродетельности, чтобы устоять против искушений греха и навсегда остаться твердыми в своей непорочности, никогда не впадать в грех. Захотеть, чтобы это было так, зависело и могло зависеть только от бога; в таком случае люди никогда не впали бы в грех, а следовательно, по учению наших христопоклонников, никогда не было бы зла и следовательно не было бы ни одного несчастного создания, что составило бы для мира величайшее счастье. Но бог, согласно учению наших христопоклонников, этого не захотел. В таком случае, как могут они согласовать это его нежелание с той великой благостью и любовью, какую, по их словам, бог питает к людям? Согласовать это нельзя. Каким образом можно было бы также согласовать в одном и том же боге такую великую благость и такое великое милосердие по отношению к грешникам, такую великую любовь с столь ужасной суровостью и великой строгостью, с которой он готов наказывать их малейшие проступки? Как согласовать в одном и том же боге такую великую доброту и такую великую любовь к грешным людям с таким страшным гневом, с такой страшной яростью, с таким страшным негодованием, которые он проявляет к грешникам, — мало того, даже с той жестокой мстительностью, которую он обнаруживает по отношению к ним? Такие противоположные, непримиримые крайности не могут сосуществовать в одном лице, так как они по необходимости взаимно друг друга уничтожают. А поэтому смешно и нелепо приписывать их одному и тому же богу.

2. Возможно ли поверить, что бог, бесконечно благой, питающий такую нежность и доброту к людям, пожелал отвергнуть, погубить, осудить весь род человеческий не только на все бедствия и страдания настоящей жизни, но и на вечный огонь в ужасном пламени ада за легкую провинность Адама, вкусившего в саду от нескольких запретных плодов? За такую провинность не стоило бы даже наказывать плетью. Недостойно даже помыслить нечто подобное о боге, существе в высшей степени благом и в высшей степени мудром.

3. Если эта провинность в такой степени разгневала и оскорбила его божественное величество, что вызвала в нем решение отвергнуть, погубить и сделать несчастными из-за такого ничтожного повода всех людей, то вероятно ли; чтобы бог, бесконечно благой и бесконечно мудрый и всемогущий, не пожелал скорее предупредить или предотвратить эту провинность, вместо того чтобы допустить ей совершиться и иметь такие роковые и печальные для всего мира последствия? Благодаря своей мудрости, своему провидению и всемогуществу он мог бы легко предупредить эту мнимую провинность, если бы хотел этого, причем это не стоило бы ему никакого труда, никакого усилия. И если не предупредил ее, то, значит, он не хотел предупредить ее, или он не подумал об этом; ни того, ни другого нельзя сказать о боге, который считается бесконечно всемогущим, бесконечно благим и бесконечно мудрым. Было бы совершенно противно природе высшей благости и высшей мудрости не желать предупредить или предотвратить источник и причину такого великого зла или, вернее сказать, источник и причину столь великих и отвратительных зол.

4. Вероятно ли, чтобы бог, бесконечно благой, бесконечно мудрый, мог так сильно оскорбиться легкой провинностью и притом провинностью, которую он сам же допустил и не пожелал предотвратить? Вероятно ли, что, пожелав ее допустить и не пожелав ее предотвратить, он вдруг захотел искупить и покарать ее на себе самом или на собственном своем божественном сыне, которого наши христопоклонники называют вечным и единосущным отцу? Возможно ли, чтобы этот мнимый божественный сын, вечный и единосущный своему отцу, пожелал стать человеком и претерпеть жестокую и позорную смерть для того, чтобы загладить обиду и оскорбление, которое было лишь воображаемым и метафорическим? Я говорю: воображаемым и метафорическим, потому что все преступления и грехи людей, как я уже доказал, — лишь воображаемые обиды и оскорбления бога. Вероятно ли, что вечный бог-отец пожелал предать своего собственного сына в руки людей для того, чтобы они предали его позорной и жестокой смерти, как злодея, вместе с разбойниками и загладили и искупили его смертью обиду и оскорбление, которые были нанесены богу человеком, провинившимся лишь в том, что вкусил яблоко или сливу вопреки его запрету? Вероятно ли, что бог в этой жестокой и позорной смерти своего божественного сына усмотрел достойное удовлетворение той обиды, которая была ему нанесена Адамом и его предполагаемым грехом? Не может быть ничего более нелепого, более глупого, сумасбродного и смешного; это все-равно, что сказать, будто бог, бесконечно мудрый, захотел по избытку своей благости и милосердия загладить или искупить воображаемую и метафорическую обиду и оскорбление самым великим, тяжким и обидным из всех оскорблений, какие только могут быть совершены. Это все-равно, что сказать, будто бог, бесконечно мудрый, тяжко обиделся на людей и пришел в жестокое раздражение против них из-за пустяка и ничтожного повода, а потом смилостивился и примирился с ними ценой величайшего из всех преступлений, ценой ужасающего богоубийства, которое те же люди якобы совершили над его божественным сыном, пригвоздив его к кресту и обрекши его позорной и жестокой смерти на кресте.

Нужно ли было, чтобы всемогущий бог позволил себя бичевать и даже повесить для того, чтобы оказать милость и снисхождение грешным людям? Нужно ли было для того, чтобы избавить людей от власти воображаемого врага, поплатиться жизнью самому богу? Какое безумие даже только возыметь такую мысль! А между тем на этой чудесной воображаемой тайне богочеловека, бичуемого бога, бога повешенного, бога, позорно умершего на кресте, зиждется вся христианская религия. Может ли быть что-нибудь более смехотворное, более нелепое и сумасбродное, чем все это? Как! Бог, бесконечно благой и бесконечно мудрый, вдруг почувствовал такую обиду против людей из-за одного яблока, что решил всех их отвергнуть, предать гибели и навсегда сделать несчастными за провинность, которая не заслуживала бы даже, как я уже сказал, и удара плетью, а потом он вдруг как бы смилостивился и примирился с ними ценой ужасного богоубийства, которое они совершили, предав распятию и позорной жестокой смерти его божественного сына! Изумитесь, небо и земля, такому странному учению! Это одно оскорбление должно было бы погубить людей на веки-вечные, а между тем оно вдруг каким-то счастливым образом всех спасло. Какое безумие! Еще раз скажу: какое безумие говорить и даже думать нечто подобное! Нужно впасть в полное ослепление и быть чрезвычайно упрямым, чтобы не осудить столь грубые, смешные и нелепые заблуждения, как эти. Можно с уверенностью сказать, что подобных никогда не было в язычестве. А между тем христианская религия поучает им, она обязывает безусловно верить этому и, таким образом, явно содержит заблуждения в своем учении. Я не буду останавливаться здесь на опровержении в частности отдельных заблуждений, которым она поучает, а именно касательно ее мнимых таинств, индульгенций, реликвий, святых паломничеств, не буду касаться и ее пустых благословений и пустых, суеверных и смешных служений, обеден и тому подобного; все это найдет себе достаточное опровержение в том, что я уже сказал, и в том, что я еще скажу в дальнейшем. Я перехожу теперь к ее заблуждениям в области морали.

XLI

Таких заблуждений я отмечаю в первую очередь три.

Первое заключается в том, что совершенная добродетель и высшее благо и польза человека полагаются в взыскании скорбей и страданий согласно правилам их божественного главы Иисуса Христа, который говорил, что блаженны нищие, блаженны плачущие, блаженны алчущие и жаждущие, блаженны терпящие гонения за правду... Согласно другим правилам того же Иисуса, нужно нести крест свой, нужно отречься от самого себя, отказаться от всего имущества и, если желаешь быть совершенным, продать все, что имеешь, и раздать нищим. С другой стороны, он возвещает несчастья и проклятие богатым и тем, которые находят наслаждения и удовлетворение в этом мире. Второе заблуждение его морали состоит в том, что она осуждает как преступления и пороки, достойные вечных наказаний, не только действия, но и мысли, желания и влечения плоти, крайне необходимые для поддержания, сохранения и умножения человеческого рода. Она их безусловно осуждает и считает их преступлениями и пороками, достойными вечных наказаний, если мужчина и женщина не связаны друг с другом законными узами согласно ее законам и установлениям. При этом она имеет в виду не только плотское и фактическое соединение полов, но и всякие другие действия и эротические соприкосновения, даже всякие желания, мысли, вожделения, взгляды, сознательно клонящиеся к этой цели. Она, как я уже говорил, рассматривает все эти чувства и желания как преступления, достойные вечного наказания, согласно изречению их Христа, что всякий, кто воззрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал в сердце своем и уже повинен в этом преступлении, уже погрешил с ней в сердце своем. Таким образом, следуя этому правилу, христианская религия, которую я считаю самой чистой и самой святой, объявляет смертным грехом, достойным вечного наказания в аду, не только все действия и эротические соприкосновения, но также все желания, мысли, взгляды и речи, сознательно направляемые к этой цели женщиной и мужчиной, не находящимися в законном брачном союзе согласно ее законам и установлениям. Третье заблуждение христианской морали заключается в том, что она одобряет и рекомендует соблюдать известные правила и как бы определенные предписания, явно направленные к ниспровержению справедливости и естественной правды и в то же время к благоприятствованию злым и угнетению добрых и слабых. Ибо она одобряет и рекомендует соблюдать предписания и правила Христа, который говорил и заповедал своим ученикам любить своих врагов и делать добро тем, кто причиняет вам зло. Он заповедывал не противиться злым, покорно терпеть от них обиды и дурное обращение, не только не мстить за них, но даже не раздражаться, не роптать, не жаловаться. Он говорил им также, что, если кто ударит их в одну щеку, они должны подставить ему другую щеку и, если кто отнимет у них верхнюю одежду, они должны отдать ему и нижнюю и т. д. На основании этих прекрасных правил один из наших известных христопоклонников мог утверждать, что девиз плотского человека — побеждать для того, чтобы не страдать, а девиз христианина — страдать, чтобы победить, быть попираемым ногами для того, чтобы не упасть, и умереть, чтобы жить; впрочем не видно среди них желающих следовать этим прекрасным правилам. Ясно, что они сами не придавали им веры и знают отлично, что им не особенно поздоровилось бы от соблюдения их. Ибо в самом деле... Ошибочно утверждать, что совершенство добродетели заключается в взыскании скорбей и страданий; это все-равно что сказать, что высшая добродетель состоит в том, чтобы хотеть быть жалкими и несчастными и стремиться к тому, что совершенно противно природе и даже уничтожает ее. Ибо нельзя отрицать, что скорби и страдания, голод и жажда, оскорбления и гонения противны природе и уничтожают ее.

Но явное заблуждение и даже безумие — утверждать, что совершенство в добродетели заключается в стремлении к противному природе, направленном даже к ее разрушению. Явное заблуждение и безумие также утверждать, что величайшее благо человека — это плакать и стенать, алкать и жаждать и т. п. Следовательно ошибочно утверждать, что совершенство в добродетели и величайшее благо для человека состоит в любви к страданию. Правда, что наши христопоклонники полагают совершенную добродетель и величайшее благо человека не в страданиях и скорбях в буквальном и точном смысле слова, так как претерпевание скорбей есть всегда зло, а те, кто более всех страдают, не всегда бывают поэтому самыми добродетельными. Но они хотят только сказать, что совершенная добродетель состоит в постоянном терпении ради благой цели и что величайшее благо для человека состоит в воображаемых великих благах и наградах на небесах, причем ими будут обладать и наслаждаться, все те мужчины и женщины, кто в скорбях и страданиях прожил жизнь и претерпел их стойко, не изменяя добродетели. В этом смысле Христос говорил: Блаженны плачущие, так как они будут утешены, блаженны гонимые за правду, так как их есть царство небесное... Но эти объяснения не мешают этому правилу морали наших христопоклонников, рекомендующему искать страданий и скорбей, быть абсолютно ложным; стремиться к скорби и страданию, чтобы стяжать себе таким путем воображаемые блага и награды вечные, всегда будет заблуждением и даже безумием. Мнимое царство небесное, которому наши христопоклонники по-видимому придают такое большое значение, есть, как я уже выше показал, только воображаемое царство, и внушать народным массам жажду и взыскание действительных скорбей и страданий с целью стяжания таким путем наград, существующих только в воображении, значит злоупотреблять наивностью и легковерием масс. К тому же это правило — взыскание страданий, своего креста, отречение от себя и от всего своего достояния — основывается лишь на словах жалкого фанатика, как я уже показал выше. Итак придавать веру и следовать подобному правилу, неприемлемому с точки зрения естественного блага и прямого разума, является заблуждением и безумием.

Точно так же является заблуждением христианской морали осуждать, как это она делает, все естественные плотские удовольствия и не только естественные действия и проявления плоти, но также все желания и помышления о них, если нет налицо, как они выражаются, законного брака, заключенного по законам и постановлениям этой морали. Является ошибкой, говорю я, в этой морали считать все эти действия и мысли преступными и достойными вечного наказания. Нет ничего более естественного и законного, чем эта склонность, естественно приводящая всех людей к взаимному влечению; поэтому осуждать как порочную и преступную, склонность мужчин и женщин, которая является для них естественной и исходит из самой сокровенной глубины их природы, значит в некотором роде осуждать самое природу и ее творца, если бы она имела кроме самой себя другого творца. Как! Бог, бесконечно благий, захотел бы например обречь на вечный огонь ада молодых людей за то, что они вкусили друг с другом несколько минут наслаждения! за то, что они последовали сладостному влечению своей природы! за то, что они поддались тому влечению, которое сам бог так мощно внедрил в их природу, или даже лишь за то, что им приятны были мысли, желания или порывы плоти, которые сам бог вложил и пробудил в них? Это было бы совершенно смешно и нелепо; и смешно даже подумать нечто подобное о боге и о существе, которое предполагается бесконечно благим и бесконечно совершенным. Одна мысль о подобной недостойной жестокости вызывает ужас.

Итак явной ошибкой христианской морали является то, что она осуждает в людях мысли, желания и склонности, столь естественные, законные и необходимые для сохранения и умножения рода человеческого; смотреть на них как на порочные наклонности или пороки, достойные вечного наказания и отвержения, есть великое заблуждение.

Я это говорю однако вовсе не для того, чтобы в какой-либо мере одобрять или потворствовать распущенности тех мужчин и женщин, которые чрезмерно предаются этому животному влечению. Я порицаю и осуждаю в них излишества и беспорядочность, как и всякое другое излишество и беспорядочность. Я вовсе не оправдываю тех мужчин и женщин, которые доходят до потери чести или наживают себе какую-нибудь другую досадную неприятность только из-за плотских наслаждений. Я вовсе не думаю оправдывать тех мужчин и женщин, которые своим предосудительным поведением могут дать повод дурно отзываться о них и быть о них дурного мнения; в этом отношении, равно как и во многих других отношениях, нужно сообразоваться с общепринятыми законами и обычаями тех стран, где живешь. У нас брак между близкими родственниками безусловно воспрещен. У нас было бы сугубым преступлением соединяться вечными узами с близкой родственницей, во всяком случае — без особого на то разрешения, а в других местах это дозволяется и даже считается долгом благочестия и справедливости укреплять брак этими двойными узами любви и родства, согласно словам поэта о племени, где это общепринято (Овидий, кн. 3, 31). «Говорят, есть племена, у которых с сыном сочетается мать и дочь с отцом и растет семейное счастье от двойной любви». Итак самое лучшее в этом отношении для всякого отдельного человека с умом — следовать законам и обычаям своей страны, не давая повода дурно думать или отзываться о них согласно другому правилу самих же наших христопоклонников: если ты в Риме, живи, как живут в Риме, в другом месте живи, как живут там.

Но называть эти поступки, желания, мысли преступлениями, достойными наказания и вечных мук ада, как учит религия и мораль христиан, есть невероятное заблуждение. Недостойно думать, что высшая благость пожелала так сурово наказывать людей по столь пустым и легким поводам. Мудро, во всяком случае, поступают те, которые умеют себя сдерживать и не следуют слепо и нескромно этому сладостному и мощному влечению природы. И мудр также тот, кто говорил по этому поводу, что он не намерен покупать раскаяние такой дорогой ценой. Это был Демосфен, см. «Исторический словарь». Но, с другой стороны, по моему мнению, глупы те, которые из-за святошества и суеверия зарекаются отведать это подчас хотя бы для опыта. Можно было бы еще многое сказать на эту тему, но того, что я сказал, вполне достаточно, чтобы воочию показать заблуждение христианской морали в этой области. А вот другое заблуждение той же христианской морали. Она учит, что нужно любить своих врагов, что не следует мстить за обиды и не следует даже противиться злым, что нужно, напротив, благословлять тех, которые нас проклинают, делать добро тем, которые нам делают зло, позволять себя грабить, когда у нас хотят отнять наше добро, и всегда невозмутимо переносить обиды и дурное обращение и т. д. Это, повторяю, заблуждение или, вернее, ряд заблуждений. Нельзя руководиться в жизни этими правилами морали, которые так противоречат естественному праву, прямому (здравому) разуму, правде и естественной справедливости и даже хорошему и закономерному управлению.

Эти правила морали находятся в полном противоречии со веем тем, что я только-что сказал. Ведь ясно, что естественное право, здравый разум, законность и естественная справедливость требуют давать отпор злу и защищаться в случае несправедливого нападения; естественное право, здравый разум, законность и естественная справедливость внушают нам охранять свое тело, жизнь и достояние от тех, которые вздумали бы несправедливо отнимать их у нас; точно так же как вполне естественно ненавидеть зло, естественно ненавидеть и тех, которые нам несправедливо причиняют зло. Таким образом, вышеупомянутые правила христианской морали идут совершенно вразрез со всеми этими естественными правилами и следовательно ложны. Ошибочно поучать им и вводить в обиход; они противны всякому естественному праву и явно направлены к ниспровержению всякой справедливости, к угнетению бедных и слабых и противоречат хорошему управлению. Помнится мне, я читал где-то, что по этим соображениям император Юлиан, прозванный Отступником, бросил христианскую религию, не будучи в состоянии убедить себя в истинности религии, которая своими предписаниями и своею моралью направлена к низвержению справедливости и естественной правды.

Между тем эти правила христианской морали не только направлены к низвержению справедливости, они явно благоприятствуют злым, способствуют угнетению добрых и слабых злыми. Ведь, с одной стороны, утверждать, что не нужно мстить за обиды и дурное обращение, которому мы несправедливо подвергаемся, значит явно благоприятствовать злым. Разве не благоприятствуют злым, если предоставляют им свободу действия, даже позволяют грабить себя, когда у нас хотят отнять то, что мы имеем? Разве не значит потворствовать злым, если говорят, что надо любить их и делать им добро за все то зло, которое они нам причиняют? Несомненно, это значит потворствовать им, поощрять их в их злонамерениях и злодеяниях, давать им повод смело нападать на добрых и слабых, позволять им безнаказанно и без боязни делать все, что им угодно. С другой стороны, не значит ли это явно отдавать хороших, добрых и слабых людей в жертву обидам, оскорблениям и плохому обращению со стороны злых, которые рады будут извлекать для себя выгоду из этих прекрасных правил, будут свободно и смелее оскорблять и обижать людей справедливых, порядочных и слабых на том основании, что те не посмеют или не захотят мстить им и не станут даже защищаться от них, как должны были бы? Без сомнения это значит отдавать добрых в жертву обидам и оскорблениям злых или же требовать, чтобы добрые люди сами отдавали себя в жертву злым и своим врагам. Ведь честные люди не могут следовать этим правилам, не предоставляя злым делать все, что они хотят; поэтому говорить честным людям, что надо следовать вышеупомянутым правилам, значит сказать им, что они должны предоставлять злым полную свободу действия. А это, как я уже сказал, явно клонится к низвержению всякого порядка и справедливости. Следовательно эти правила явно ложны и вредны для действительного общественного блага.

Правда, в некоторых случаях лучше терпеливо снести какую-нибудь неправду, обиду, несправедливость, нежели прибегать к мести, лучше уступить кое в чем злым, чем ни в чем не уступать им. Известно, что благоразумие требует, смотря по обстоятельствам, выбирать меньшее зло во избежание большего. Приходится покупать мир, когда его нельзя получить иначе. Но другое дело говорить вообще, следуя принципам христианской морали, что нужно все терпеть от злых, что надо позволять себя грабить, обижать, разрывать на части и, если представится случай, даже заживо сжигать и что к тому же еще надо любить злых, желать и делать им добро, — все это под предлогом усовершенствования в добродетели, все это в пустой и обманчивой надежде на более великую, вечную награду, которой никогда не будет. Говорить так — значит сеять заблуждения, смешные и нелепые, противные здравому смыслу, природе и прямому разуму, вредные для честных людей, для государства и для хорошего управления, которое требует, чтобы честным людям были обеспечены мир и спокойствие, а злые встречали строгий отпор и наказание за свои злодеяния.

Поэтому древний закон Моисея, который наши христопоклонники признают за божественный закон, предписывал ближайшим родственникам человека, убитого злым недругом, строго мстить за смерть своего родича злостному убийце. Вот как гласит этот закон: Если кто-нибудь умрет от полученного им злостного удара, смерть его будет отмщена смертью того, кто его поразил; ближайший родственник убитого убьет убийцу при первой встрече; и если тот совершил убийство из ненависти и из засады, то ближайший родственник убитого отомстит его смерть убийце и умертвит его при первой встрече, как только найдет его.

Этот закон, явно противоречащий вышеприведенным правилам христианской морали, тоже показывает с очевидностью ложность их. Итак христианская религия содержит в своем учении и в своей морали явные заблуждения, как я доказал всеми этими аргументами и рассуждениями. Отсюда ясно следует, что она ложна и, стало быть, не является богоустановленной, как хотели бы нам втолковать наши христопоклонники. Вот пятое доказательство из числа тех, которые я собирался привести.

XLII. ШЕСТОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Вот еще другое доказательство, которое будет шестым. Это доказательство я вывожу из тех злоупотреблений и несправедливых притеснений, которые христианская религия терпит и одобряет, поощряя к ним сильных мира, к великому ущербу дли блага государства и для блага народных масс и частных лиц. На этом я строю следующее доказательство: религия, которая терпит, одобряет и даже поощряет злоупотребления, противные справедливости и хорошему управлению, которая поощряет даже тиранию сильных мира во вред народу, не может быть истинной, не может быть действительно богоустановленной, так как все божественные законы и установления должны быть справедливыми и беспристрастными и всякая религия, если она божественна, должна порицать и осуждать все, что противно справедливости и доброму управлению. Между тем христианская религия терпит, одобряет и поощряет ряд злоупотреблений, противных справедливости, здравому разуму и доброму управлению; мало того, она терпит и поощряет много несправедливых притеснений и даже тиранию королей и сильных мира, к великому соблазну и ущербу для народных масс, которые несчастны и бедствуют под их жестоким и тяжелым игом и господством. Это легко показать. Я начну со злоупотреблений; их в частности я отмечаю пять или шесть.

XLIII. ПЕРВОЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Первым злоупотреблением является огромное неравенство (disproportion) между различными состояниями и положениями людей; одни как бы рождены только для того, чтобы деспотически властвовать над другими и вечно пользоваться всеми удовольствиями жизни; другие, наоборот, словно родились только для того, чтобы быть нищими, несчастными и презренными рабами и всю свою жизнь изнывать под гнетом нужды и тяжелого труда. Такое неравенство глубоко несправедливо, потому что оно нисколько не основано на заслуге одних и на провинности других; оно ненавистно, потому, что, с одной стороны, лишь внушает гордость, высокомерие, честолюбие, тщеславие, заносчивость, а с другой стороны, лишь порождает чувства ненависти, зависти, гнева, жажды мщения, сетования и ропот. Все эти страсти оказываются потом источником и причиной бесчисленных зол и злодеяний, существующих в мире. Последних несомненно не было бы, если бы люди установили между собой правильную пропорцию, необходимую лишь для установления и сохранения между ними справедливого подчинения, а не для тиранического властвования одних над другими.

Все люди равны от природы. Они все в равной степени имеют право жить и ступать по земле, в равной степени имеют право на свою естественную свободу и свою долю в земных благах, те и другие должны заниматься полезным трудом, чтобы иметь необходимое и полезное для жизни. Но люди живут в обществе, а так как общество (или община людей) не может быть благоустроенным и, даже будучи благоустроенным, не может сохранить добрый порядок без наличия некоторой зависимости и подчинения между собою, то для блага человеческого общества безусловно необходимо, чтобы была между людьми некоторая зависимость и некоторое подчинение одних другим. Но вместе с тем эта зависимость и это подчинение одних другим должны быть справедливы и соразмерны, т. е. они не должны допускать чрезмерное возвышение одних и чрезмерное принижение других, гордыню одних и попирание других, предоставление слишком многого одним и оставление без всего других; одним словом — сосредоточение у одних всех благ и удовольствий, а у других всех тягот, забот, тревог, горестей и неприятностей жизни; такая зависимость и такое подчинение явно несправедливы и ненавистны, противны праву, данному самой природой. Это очень хорошо отметил в своей книге «Характеры» один рассудительный автор последнего века. Поставьте, — говорит он, — на одной стороне власть, удовольствие, досуг; зависимость, заботы и невзгоды — на другой; одно из двух: либо все это оказывается перемещенным по злонамеренности людей, либо же бог не есть бог. Слишком большое неравенство, — говорит он, — как оно наблюдается у людей, есть дело рук сильнейших, их закон. Мы все равны, — говорит Сенека, — по рождению и по происхождению, и нет никого среди нас, более знатного, чем всякий другой, если только он не обладает лучшим умом или большей способностью к добродетели и наукам. Природа, — говорит он, — всех нас рождает родными и союзниками, мы все рождаемся с одинаковой природой и с одинаковым назначением. Поэтому, — прибавляет он, — все имена и звания королей, князей, монархов, властителей, вельмож, подданных, вассалов, слуг, вольноотпущенных, рабов — созданы честолюбием, несправедливостью и тиранией.

Наши христопоклонники сами не могут пойти против этих взглядов языческого философа, так как сама их религия обязывает их видеть друг в друге братьев и любить всех, как братьев, определенно запрещает им желать властвовать и господствовать над другими. Это ясно видно из категорического наставления Иисуса Христа своим ученикам. Вы знаете, — говорил он, — что государи господствуют над народами и сильные земли имеют власть над ними, но вы не будете прибегать к этому. Тот из вас, кто захочет быть больше других, да будет меньше всех и слугою всех; кто захочет быть первым между вами, да будет последним из всех. Не принимайте, — говорил он им, — пустых наименований учителя или господина, потому что у вас только один учитель, а вы все — братья. Сообразно с этим предписанием Христа, основанным в данном случае на справедливости и естественном равенстве (équité), апостол Иаков очень хорошо объяснял своим собратьям, что не следует иметь здесь никакого лицеприятия, надо одинаково относиться как к одним, так и к другим. Братья мои, — говорил он им, — ваша вера в Иисуса Христа не допускает, чтобы вы имели какое-либо лицеприятие; если войдет в ваше собрание какой-нибудь человек с золотым перстнем и в великолепном одеянии и если туда же придет бедняк, плохо одетый, и вы, обращаясь к тому, кто богато одет, скажете ему: садись здесь, на этом почетном месте, а бедняку скажете: постой ты там или: садись вон у наших ног, то этим вы устанавливаете неравенство в своей среде и составляете свое суждение на основании несправедливости. Послушайте меня, братья мои, — говорил он им, — если вы исполняете заповедь любви, которая гласит: люби ближнего своего, как самого себя, то вы поступаете хорошо, но если вы допускаете лицеприятие, то вы грешите и становитесь нарушителями закона.

Итак это есть злоупотребление и великое злоупотребление в христианской религии, если мы видим в ней не только несправедливое и возмутительное лицеприятие, но вместе с тем также огромное, столь несправедливое и возмутительное неравенство (disproportion) между различными состояниями и положениями людей. Теперь посмотрим, откуда проистекает в настоящее время это злоупотребление и что может быть его источником и причиной. Вот что говорит об этом один рассудительный автор.

XLIV

Если мы, — говорит он, — рассмотрим происхождение знати и королевской власти, проследим родословную государей и властителей и дойдем до их первоисточников, то мы найдем, что первоначально предки тех, которые так много трубят о своей знатности и так чванятся ею, были люди кровожадные и жестокие угнетатели, тираны, коварные предатели, нарушители общественного закона, воры, отцеубийцы; одним словом наиболее древняя знать была лишь сплошным злодейством, поддерживаемым, властью и нечестием, сопутствуемым высоким положением. Чего достигли, поддерживая до сих пор преемство знати путем наследования или выборов, или иным путем? Только упрочили за одними чрезмерную власть, приобретенную и увеличенную самыми чудовищными путями, недостойными человека приемами, которых всегда стыдились даже применявшие их. Поэтому самые несправедливые посягательства, самые насильственные захваты покрывали и теперь еще покрывают благовидной личиной справедливости и добродетели, называют завоеванием то, что в сущности есть самый настоящий разбой. Эти несправедливые и жестокие захватчики делают вид, что поддерживают вольности и права народов, их религии и законы, тогда как в сущности они злейшие тираны в мире, лицемерные плуты, безбожники и негодяи. Это, — говорит этот автор, — относится не только к некоторым фамилиям, а ко всем фамилиям, игравшим сколько-нибудь значительную роль и создавшим себе сколько-нибудь громкое имя.

Что представляли собой четыре знаменитые первые монархии, как не бандитские империи, государства авантюристов, пиратов, разбойников, у которых единственно сила служила оправданием разбоев? Диомед очень хорошо сумел это высказать Александру, прозванному Великим. Меня называют морским разбойником, — сказал он ему, — потому что я ношусь по морям на одном корабле, тебя называют государем, потому что ты делаешь то же самое с могущественным флотом. Если бы ты был один и в плену, как я, то на тебя смотрели бы как на разбойника, а я пользовался бы почетом как государь, если бы стоял во главе многочисленной армии. Вся разница между нами только в том, что ты делаешь больше зла, чем я. Нищета принудила меня разбойничать, но тебя ничто не заставляет делать то же самое, кроме невыносимой гордыни и ненасытной жадности. Если бы судьба была раньше ко мне более благоприятной, то, быть может, я был бы теперь более честным человеком, между тем как тебя твои постоянные успехи делают с каждым днем более дурным. Александр, удивляясь смелости этого человека и твердости его духа, назначил его командиром в своей армии, для того чтобы он мог отныне воровать и грабить на законном основании.

Но обратимся, — говорит тот же автор, — к событиям, более давним, и начнем с Ассирийской империи, которой Нин положил начало кровью и убийствами, разорением и разгромом всех своих соседей, а его супруга Семирамида продолжала усиливать ее такими же путями. Эта женщина, о которой так много говорили в древности, попросила своего супруга дать ей царствовать всего только 15 дней; когда эта просьба ее была уважена, она облеклась в царские одежды и, восседая на троне, приказала низложить и убить своего мужа. Когда ее приказание было исполнено, она стала преемницей его власти, присоединила Эфиопию к прочим своим владениям, ходила войной на Индию и в конце-концов была убита своим сыном Никием, после того как обнесла Вавилон великолепной стеной.

Ассирийская монархия была основана, таким образом, на отцеубийстве, резне и душегубстве.

Арбак, — говорит тот же автор, — такими же путями добился перехода ее к мидянам и умертвил Сарданапала, последнего и самого изнеженного из царей ассирийских, посреди его наложниц. Так переходили из рук в руки вместе с верховной властью предательство и душегубство, пока наконец Кир, царь персидский, не перенес власть в свою страну.

Сын Кира Камбиз положил начало второй всемирной монархии и присоединил к ней несколько разгромленных им царств; для укрепления своего трона он пролил кровь своего брата и сына. Однако в конце-концов власть перешла к македонянам благодаря Александру Великому, который пролил не мало крови и совершил не менее вопиющих преступлений. От Александра монархия перешла к римлянам. Стоит ли говорить о скандальном рождении Рема и Ромула, этих двух близнецов, родившихся от обесчещенной весталки? Упоминать ли об их воспитании, столь же скандальном, как и их рождение? Они были воспитаны публичной женщиной, которую выдали за волчицу ввиду ее чрезмерных половых излишеств. Для чего рассказывать подробности ужасного братоубийства, которое совершил Ромул, убив своего брата Рема, или о знаменитом похищении жен и дочерей сабинян? Сочтут, пожалуй, предосудительным, если пересказывать возмутительное убийство Тита Лация, доброго и старого предводителя сабинян, и много других жестоких убийств.

А между тем эти громадные преступления лежали в основе величия и власти римской знати, которая была потом такой грозой для всей земли. Последующие успехи этой державы соответствовали своему началу. Римское государство прошло через различные перевороты до царствования Августа, когда оно получило название четвертой всемирной монархии.

Хотя этот государь прослыл за лучшего и самого справедливого государя в мире, он однако утвердил свой престол на крови своих родных и пожертвовал своими детьми в пользу своего дяди из политических видов; подражая неблагодарности других государей, он варварски умертвил детей своего нареченного отца, усыновившего его, чтобы наследовать после него империю. Он не пощадил даже славных имен Антония и Клеопатры, которые были так близки ему и доставили ему возможность совершать эти бесчеловечные поступки.

Я не буду, — говорит тот же автор, — передавать омерзительные пороки и гнусные деяния Нерона, Домициана, Калигулы, Гелиогабала, Галлиена и других подобных коронованных чудовищ. Сама история краснеет, рассказывая об этих извергах, и сами имена этих государей были и будут ненавистными для всего потомства.

Если перейти от этих могущественных империй к менее значительным царствам, мы встретим те же пороки. Древняя и новая история изобилуют трагедиями этого рода.

Первое греческое царство обязано своим возникновением, по преданию, лишь отцеубийству Дардана, а царство амазонок получило свое начало благодаря варварскому избиению, которому эти женщины подвергли своих мужей. Все века и все народы представляют нам аналогичные примеры, и самые высокие положения во все времена приобретались ценой самых вопиющих несправедливостей.

Вот несомненно истинный источник и подлинное начало всей этой гордой и спесивой знати и величия сильных мира сего. А раз так, то вместо того, чтобы похваляться своим рождением и происхождением от таких преступных и омерзительных предков, они должны бы были по-настоящему стыдиться их.

Таким образом, явное злоупотребление и явная несправедливость — устанавливать на таком пустом и возмутительном основании и поддерживать столь странную и ненавистную неравномерность между различными состояниями и положениями людей. Ведь, как это можно ясно видеть, она отдает всю власть, все блага, все удовольствия, услады, богатства и даже праздность сильным мира сего, богачам и знати, а бедному народу отдает все самое тягостное и печальное: зависимость, заботы, невзгоды, беспокойство и тревоги, все труды и все утомительные работы. Такая неравномерность тем более несправедлива и ненавистна, что она ставит народные массы как бы в полнейшую зависимость от знатных и богатых и делает массы, так сказать, рабами, так что они принуждены не только терпеть все их капризы, пренебрежение и оскорбления, но также их притеснения, несправедливость и дурное обращение. Это дало повод одному автору сказать, что самое презренное и заброшенное, самое жалкое и нищее существо — это французский крестьянин; этот крестьянин, — прибавляет он, — работает только на важных и знатных особ и при всем своем труде едва может раздобыть себе хлеб.

Одним словом, — говорит этот автор, — крестьяне всецело являются рабами сильных и знатных мира сего, земли которых они обрабатывают или арендуют; в не меньшей степени они отягощены государственными налогами и поборами, равно как и особыми повинностями, налагаемыми на них их хозяевами, не считая того, что несправедливо выжимают из этих несчастных бедняков церковники. Действительно, мы видим повседневно притеснения, насилия, несправедливость и грубое обхождение, которые они позволяют себе над бедными народными массами. Им мало занимать повсюду первые, почетные места, владеть повсюду самыми прекрасными домами, землями и вотчинами, они стараются еще завладеть достоянием других хитростью и насилием. Они требуют в свою пользу разные взносы, требуют, чтобы им отрабатывали барщину, требуют для себя услуг, которых им никто не обязан оказывать. Они все еще недовольны, если им не уступают всего, чего они требуют, и пока они не видят, что всё пред ними пресмыкается. Самый мелкий дворянчик, самый мелкий помещик старается внушить страх и повиновение народу, предъявляет к нему несправедливые требования, является обузой для народа и постоянно старается что-нибудь урвать то у одних, то у других, забирает все, что где можно. С полным основанием сравнивают этих людей с глистами, ибо точно так же, как глист беспрерывно беспокоит и гложет тело тех, которые поражены этой болезнью, эти люди только и делают, что беспокоят, мучат и пожирают бедные народные массы. Эти бедные массы были бы счастливыми, если бы не были жертвой злого глиста, но не подлежит сомнению, что они будут вечно несчастными, если окончательно не избавятся от него.

Вам, мои дорогие друзья, рассказывают о дьяволах, вас пугают уже одним именем дьявола, потому что вам внушают, что дьяволы — это нечто, злее, страшнее чего нельзя себе представить, что они якобы самые главные, самые заклятые враги благополучия людей и всячески стараются погубить людей и сделать их навеки несчастными вместе с ними в аду. Но знайте, мои дорогие друзья, что для вас самые злые и настоящие дьяволы, которых вам следует бояться, — это те люди, о которых я говорю. В действительности, у вас нет более сильных и злых противников и врагов, чем эти сильные и знатные мира сего и богачи, потому что они действительно попирают вас, мучают вас и делают вас столь несчастными. О нет, наши художники заблуждаются и обольщаются, когда изображают на своих картинах дьяволов в виде ужасных и страшных чудовищ, они обольщаются, говорю я, и обольщают вас так же, как и ваши проповедники, когда они в своих картинах изображают вам дьяволов такими безобразными, уродливыми, нескладными. Художники и проповедники должны были бы лучше изображать их вам в виде всех этих прекрасных господ, всех этих власть имущих и знатных, всех этих прекрасных дам и девиц, которых вы видите такими разряженными, завитыми, кудрявыми, напудренными, раздушенными, сияющими золотом, серебром и драгоценными каменьями. Ибо они, эти дамы и мужчины, как я уже сказал, — настоящие дьяволы и дьяволицы, потому что именно они — ваши злейшие враги и больше всех вредят вам. Дьяволы, которых ваши проповедники и живописцы изображают вам под видом таких уродливых чудовищ, разумеется, лишь воображаемые дьяволы, которые могут пугать только детей и людей темных и не способны причинить никакого зла кроме воображаемого зла тем, кто их боится. Но вот эти другие дьяволы и дьяволицы в виде изящных дам и мужчин, о которых я говорю, они уже конечно не продукт воображения, они вполне реальны, они умеют весьма реально заставлять бояться себя; зло, которое они причиняют бедным массам, вполне реально и осязательно. Итак здесь перед нами тоже злоупотребление и даже великое злоупотребление — поразительное и огромное неравенство между различными состояниями и положениями людей. Но так как христианская религия терпит, одобряет и утверждает это огромное столь несправедливое неравенство состояний и положений среди людей, то это служит явным доказательством, что она вовсе не от бога, что она вовсе не установлена богом; ибо здравый разум с очевидностью показывает нам, что бог, предполагаемый бесконечно благим, мудрым и справедливым, никогда не захотел бы устанавливать, утверждать и поддерживать такую великую и вопиющую несправедливость.

XLV. ВТОРОЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Второе злоупотребление, которое царит среди людей и в особенности в нашей Франции, заключается в том, что терпят, поддерживают и даже узаконяют некоторые другие категории людей, совсем не нужные, не приносящие никакой действительной пользы миру. При этом не только терпят, узаконяют существование людей, не приносящих никакой пользы, но, что еще хуже, терпят и узаконяют даже существование людей, роль которых сводится только к попиранию, ограблению и угнетению народных масс. Это — тоже явное злоупотребление, потому что все эти люди — в тягость народу. Между тем противно разуму и справедливости обременять народные массы невыносимым бременем и к тому же отдавать их в жертву несправедливости и угнетению со стороны тех, кто причиняет им всяческое зло. Итак, говорю я, действительно существует категория людей, которые совершенно не нужны и от которых нет никакой действительной пользы для мира. Напротив, они служат только в тягость народу. Это можно видеть не только на множестве негодяев обоего пола, избирающих себе ремеслом нищенство и подлое выпрашивание себе на хлеб насущный, вместо того чтобы заниматься с пользой каким-нибудь честным трудом. Это можно наблюдать также еще на массе богатых бездельников, которые под тем предлогом, что у них в изобилии или в достаточной мере имеются средства к жизни в виде их так называемых рент или годовых доходов, не занимаются никаким трудом, живут как бы в вечной праздности, не имеют никаких других забот, никаких других занятий, как только прогулки, различные игры и развлечения; они думают только о том, как бы хорошо поспать, вкусно поесть и попить и взять от жизни все возможные удовольствия и услады. Очевидно, что все эти люди — как нищие попрошайки, так и богатые бездельники — никакой пользы не приносят, а раз они не приносят никакой действительной пользы, то они необходимо становятся в тягость всему обществу, так как они живут и существуют исключительно лишь трудом других.

Итак терпеть и узаконить праздность людей, которые ничего не делают и не хотят ничего делать, оставаясь обузой для всего общества, является очевидным злоупотреблением. Несравненно более мудрый порядок был введен некогда у египтян, у которых каждый заявлял перед властями свое занятие или профессию, служащие ему источником пропитания; если кто был уличаем во лжи и добывал себе средства к жизни иным путем, а не честным трудом, его строго наказывали за это.

XLVI

Это злоупотребление явно оказывается в наличии огромного множества церковников и бесполезных попов, как белого, так и черного духовенства, в множестве монсеньеров, аббатов, приоров и каноников и в особенности в чудовищной массе монахов и монахинь в римской церкви. Ведь нет никакого сомнения, что все эти люди совершенно не нужны, никакой действительной пользы не приносят, за исключением разве только епископов и приходских священников и их викариев (заместителей). Сами по себе функции епископов или приходских священников совершенно не нужны и бесполезны; однако ввиду того, что они поставлены для наставления в добрых нравах и во всех добродетелях нравственной жизни наряду с проповедью заблуждений и суеверий ложной религии, на них не следует смотреть как на совершенно бесполезных; во всех благоустроенных республиках должны быть наставники, поучающие добродетели и наставляющие людей в добрых нравах, точно так же как в науках и в искусствах. Таким образом, епископы и священники и их викарии имеют на своей обязанности, как они выражаются, руководительство душ и наставление их в добрых нравах, как и в пустых суевериях своей религии, и, можно сказать, в некотором роде трудятся для блага народного; в силу этого соображения они имеют некоторое право получать содержание из народных средств и жить на них.

XLVII

Но все эти прочие священники или церковники, все эти аббаты и приоры, все эти каноники и капелланы и в особенности все эти благочестивые и смешные маскарады монахов и монахинь, столь разношерстных и многочисленных в римской галликанской церкви, на что они нужны, какую они приносят пользу? Никакой. Какую услугу оказывают они обществу? Никакой. Какие обязанности несут они в приходах? Никаких. А между тем все они лучше всех обеспечены доходами и всеми благами жизни. Они имеют самые лучшие помещения, самую лучшую обстановку, самые лучшие одежды, самую лучшую обувь, самую лучшую пищу и менее других подвергаются вредным и неприятным действиям непогоды и климата; они не бывают, как все другие, утомлены работой, не знают невзгод и бедствий жизни, не разделяют с людьми их трудов и бичам, от которых страдают люди, не подвергаются. Если они иногда испытывают болезни или недуги, то встречают такую быструю и заботливую помощь и предупреждение всех своих нужд, что даже недуг почти не успевает дать себя почувствовать. А у монахов особенно обращает на себя внимание следующее: хотя они дают обет бедности, отречения от мира, от всей его пышности и суеты, хотя они дают зарок проводить жизнь в умерщвлении плоти и духа и в неустанных подвигах покаяния, однако в действительности они только и думают о том, чтобы жить в свое удовольствие в свете, обладать богатствами и всеми благами и пользоваться для своей услады всеми удобствами жизни. Поэтому их монастыри имеют вид господских усадеб или царских дворцов, их сады имеют вид земного рая, где собраны все виды цветов и все виды плодов, приятных на вид и на вкус, их кухни всегда обильно снабжены всем, что может доставить удовлетворение их аппетиту как мясом, так и рыбой, смотря по обстоятельствам и времени года или в зависимости от устава их ордена. У них повсюду обширные фермы, которые приносят им большие доходы без малейшего труда с их стороны. Они получают с большинства приходов богатую десятину и часто пользуются сеньориальными правами, так что собирают обильную жатву, ничего не посеяв, собирают ее без усилий и труда с своей стороны. Это дает им возможность сильно богатеть, ничего не делая, жить в свое удовольствие, в приятной благочестивой праздности.

Один орден святого Бенедикта, — говорит Тритем, — знаменитый монах этого ордена, владеет de jure третьей частью всего достояния христианского мира, и если он не владеет ею в действительности, то только потому, что его обокрали; в настоящее время этот орден, по словам епископа дю-Беллей, так беден, что, по самому скромному подсчету, у него не менее ста миллионов золотом дохода или годовой ренты. Его аббаты, смирение которых так часто и с таким подъемом, в таком возвышенном стиле хвалит Бернард, первоначально хотели, по словам дю-Беллей иметь все епископские отличия и выступать, как епископы, в сандалиях, перчатках, хитонах, в митре и с посохом, а потом, не довольствуясь изъятием их из юрисдикции белого духовенства, т. е. епископов, они захотели иметь в различных местах свои епископальные суды, не только над братьями из своего ордена, но и над церковниками из белого духовенства, иметь также в синодах главных викариев, фискалов, судилища, одним словом, все то, что принадлежит к епископской власти. Почти во всех епархиях, — продолжает он, — они создали церковь против церкви, сан против сана, авторитет против авторитета, суд против, суда, богатство против богатства и уничтожили весь блеск и все могущество епископского сана. Немногие соборы, — говорит он далее, — не имеют у себя под носом обителей ордена св. Бенедикта, которые во всем становятся им поперек дороги и даже намного превосходят их своим блеском. В городе, где епископ имеет всего шесть тысяч экю дохода, доход монастыря равняется ста тысячам экю, иная обитель имеет пятьдесят тысяч экю дохода в городе, где епископ не имеет двух тысяч ливров дохода. Богатство этого ордена, — говорит автор, — бездонное и безбрежное море. В большинстве епископских городов имеется в каждом бенедиктинское аббатство, великолепие, власть и богатство этих аббатств всецело затмевают собой местного епископа. Примерами, — говорит автор, — могут служить аббатства Фрескан, Жюмьеж, Ле-Бек, Сентуэн в Руанской епархии. Они намного превосходят богатства епископа св. Ремигия в Реймсе, Сен-Льевен в Бовэ, Сент-Этьен в Каэне, Сент-Сервен в Тулузе, Сен-Мартен в Туре, Сен-Венсэн в Мане, Сен-Мартэн в Кэсе, Сен-Мишель подле Авранша; а сколько еще других примеров, — их можно было бы назвать сотню — подтверждают эту истину! Епископство Парижское, самое многолюдное в Европе и, быть может, во всем мире, не давало и десяти тысяч ливров дохода, пока монсеньер кардинал де-Гонди не увеличил его доходы больше чем впятеро; а между тем оно имело перед собой аббатство Сен-Дени, аббатство Сен-Жермэн-де-Пре и даже приорство Сен-Мартен-де-Шан, один из филиалов аббатства Клюни. Из них последние два аббатства помимо всех отличий епископской юрисдикции и функций епископской власти имели в тридцать раз больше доходов, чем епископ, приорство имело тоже в тридцать раз больше. Бенедиктинцы без сомнения правы, — иронически восклицает епископ дю-Беллей, — низлагая к ногам основателя своего ордена митры и посохи епископов, чтобы показать, что они третируют епископов, как мальчишек. Имеются сведения, что в этом ордене не менее 15 тысяч мужских аббатств, причем все аббаты имеют посохи и митры, и 15 тысяч аббатств женских, аббатисы которых носят посох, а некоторые даже имеют епископскую власть и юрисдикцию с духовными судьями, генеральными викариями, промоторами, трибуналами и синодами, право суда над священниками и белым духовенством. Кроме того имеется еще 14 тысяч приорств, настоятели которых носят посох. Все это лежит у ног досточтимого св. Бенедикта и увенчивает голову благословенных братьев бенедиктинцев.

Одно аббатство в Монте-Кассини, представляющее собой как бы главу всего бенедиктинского ордена, по сообщению монаха этого ордена Стиллатия, простирает свое владычество на пять епископских городов, которые умножают доходы этого аббатства, 4 герцогства, 2 княжества, 24 графства и много тысяч селений, ферм, участков, мельниц, рент; ему принадлежит право на постоянное управление Кампанией, Terra arata и двумя провинциями Неаполитанского королевства. Отсюда можно заключить, что ни один государь в Италии не имеет столько доходов, сколько одно это аббатство, не считая 30 000 других аббатств того же ордена, из которых каждое владеет весьма значительными рентами и доходами. В этом смысле тоже можно положить под ноги досточтимому св. Бенедикту короны герцогов, князей, маркизов, графов вместе с тиарами, митрами и посохами епископов. Тритем пишет, что Плацид, бенедиктинский монах, будучи послан в Сицилию для распространения там своего ордена, имел такой успех и приобрел такие богатства от моря до моря, что еще до своей смерти приобрел для своего ордена большую часть острова, больше половины, так что король Сицилии был только мелким пайщиком ученика св. Бенедикта.

Кто будет удивляться после этого, — говорит его преосвященство дю-Беллей, — если благословенная братия, монахи-бенедиктинцы, кладет царские короны и скипетры с митрами и посохами к ногам своего возлюбленного отца?

Все прочие монастыри других различных орденов тоже имеют большие имения и доходы, так что о всех можно сказать, что они представляют собой хранилища всех благ, всяческого изобилия и всех богатств. Каким образом они могут согласовать свои мнимые обеты бедности и умерщвления плоти с обладанием и наслаждением столькими богатствами?

Какой-нибудь бенедиктинский монашек имеет на выбор 15 тысяч монастырей, как говорит Тритем, или 57 тысяч, как говорит Фалленгий (оба они — монахи этого ордена); эти монастыри большей частью построены, как княжеские дворцы; спрашивается, может ли этот бенедиктинский монашек выдавать себя или считать себя за бедняка?

Жить в одном из этих монастырей с 50 — 80 или 100 тысячами экю годового дохода, а в случае нужды — в монастыре Монте-Кассини, имеющем около двух миллионов золотом годового дохода на содержание ста или ста двадцати келий монахов, — разве это называется быть бедным? Разве это значит сокрушаться? Разве обладать и наслаждаться столькими благами и жить среди разливанного моря всяких богатств — значит соблюдать обет бедности? Нечего сказать, бедняки, способные возбуждать к себе жалость! Какое злоупотребление и лицемерие! Давать обеты, чтобы так плохо соблюдать их! Какое злоупотребление, какое безумие терпеть и одобрять такие порядки! Какое злоупотребление и какое безумие давать и оставлять столько богатств людям, которые делают своей профессией отречение от мира и должны были бы жить в бедности и в суровых упражнениях покаяния! Какое безумие и злоупотребление давать и оставлять столько благ и богатств людям, которые ничего путного не делают и совершенно бесполезны для света! Какое безумие и какая несправедливость позволять стольким бездельникам жить на таких жирных хлебах за счет труда других и быть такой бесполезной обузой для общества! Хотя они владеют очень большими имениями и богатствами, нельзя не сказать, что они живут чужим трудом и являются обузой для общества, потому что они не эксплоатируют лично свои имения и в действительности получают все средства к существованию и все свои богатства только от общества, и от чужого труда. Вопиющая несправедливость отдавать таким образом бездельникам, людям праздным и бесполезным то пропитание, которое должны были бы получать только добросовестные труженики! Вопиющая несправедливость вырывать из рук последних то, что они зарабатывают, производя в поте лица своего, и отдавать все это массе бесполезных монахов!

XLVIII

Итак злоупотребление — допускать, чтобы столько материально обеспеченных монахов, дающих обеты бедности и непрестанного умерщвления плоти, тем не менее владели и наслаждались всяческими благами и великим богатством, будучи при этом лишь бесполезной обузой для общества. Не меньшее злоупотребление допускать бесполезное существование других, так называемых нищенствующих монахов, несомненно еще более обременительных для народа, потому что они живут только от сборов и милостыни, которую они просят и которую им подают. Вот как его преосвященство епископ дю-Беллей говорит о злоупотреблении, которым является это чудовищное количество нищенствующих монахов.

Монахи, или нищенствующие кеновиты, обязаны, — говорит он, — зарабатывать себе хлеб трудом рук своих, как это сказано в 5-й главе устава святого Франциска и в его завещании, которое наказывает братьям трудиться и жить от заработка за свой труд. А если им не дают платы за их труд, он позволяет им прибегать к «трапезе господа», просить милостыню, ходить от двери к двери и т. д. Но впоследствии папа Николай III в своей декларации освободил от обязанности физического труда тех, которые в достаточной мере заняты своими церковными обязанностями, преподанием таинств и произнесением проповедей. Таким образом, согласно их первоначальному уставу, нищенство разрешено им только в том случае, если они не получают платы за свой труд, физический или умственный; первоначально им не разрешалось также производство сборов иначе как только за известные услуги, оказываемые ими обществу. Итак, прежде чем собирать, они должны оказать услугу тем, у кого они собирают.

В высшей степени заслуживает осуждения, — говорит дю-Беллей, — что такое множество нищенствующих монахов кормится всецело за счет общества и пребывает в полной праздности, причем лишь немногие из них способны оказывать услуги обществу; это весьма обременительно для народных масс. Касаясь чудовищного числа этих нищенствующих монахов, он говорит: из 98 монашеских орденов, существующих в церкви, 34 ордена совершенно отличны от прочих; это ордена нищенствующих; и, может быть, их еще больше. Он заимствует их число из каталога, который составил беспристрастный автор трактата о монастырских имуществах. Один из этих 34 орденов насчитывает 300 тысяч членов, другой 180 тыс. Если подсчитать состав прочих орденов нищенствующих монахов, какая получится цифра? Продолжать эти подсчеты, — говорит дю-Беллей, — значит наводить панику на весь свет и напугать всех монахов, ибо это составит несколько миллионов. Не будем вдаваться в подсчеты и ограничимся таким низким числом, против которого нельзя бы возражать. Он называет его в 1 200 тысяч нищенствующих кеновитов.

Несомненно, — продолжает он, — из этого числа проповедники и духовники не составляют и двадцатой части. Положим, что они составляют одну двенадцатую часть; остается 1 100 тысяч ртов, клирошан и их служителей-послушников. Вот, — говорит дю-Беллей, — как много пребенд и каноникатов содержится на народные сродства, сколько людей сидят на шее у народа в полном смысле слова. Эти 1 100 тысяч, как истинные израильтяне, поднимают ропот, когда они не насыщены. Главное, — говорит он, — установить, намеревались ли папа Николай III и его преемники, утверждая ордена кеновитов без доходов, образовать 1 100 тысяч каноникатов за счет общественных средств без всякого другого обязательства, как только читать и петь на клиросе, освобождая их от всякого другого труда и возлагая на христианские народы их содержание? Заявлять, что они не пребендарии и не каноники, значит прибегать к гнилой увертке, так как известно, что каждый нищенствующий кеновит вернее обеспечен своим попрошайничеством, чем многие каноники и кеновиты доходами от недвижимости. Одним словом, не имея на виду ничего, они в действительности владеют всем и притом с меньшей затратой труда и усилий, с меньшими заботами и трудностями. Ибо, — продолжает он, — точно так же, как в наш век перо разрезает железо и судейские всецело оттирают на задний план знать, так и у кеновитов попрошайничество дает несравненно большие результаты, чем доходы с недвижимых имуществ. Тому, — говорит он — имеются доказательства, совершенно очевидные. Все, что есть прекрасного и редкого в самых знаменитых городах, все это красуется в монастырях тех братьев, которых называют нищими. Если есть разрушения, надобность в ремонте и нелады, то в монастырях, имеющих недвижимости; нищенствующие же монахи являются господами всех совестей и всех городских кошельков, им стоит лишь попросить, и они получают. Это маленькие боги; как они скажут, так и делается; не итти навстречу их воле и их желанию и вместо этого приходить на помощь настоящим беднякам — это значит, по словам того же дю-Беллея, рисковать потерей своей чести, доброго имени и влияния. Все это, — говорит он, — дает лишь бледное представление о тайнах попрошайничества этих нищенствующих монахов. Известно, что некоторые бездоходные общины в больших городах в 7 или 8 лет воздвигли монастыри в 100 и 120 тысяч экю, не считая жирного и обильного содержания 60 и 80 братьев, не считая украшений храмов и ценного серебра в ризницах у этих бедных монастырей, стоимость коих достигает свыше ста тысяч экю. Как вам кажется, — говорит дю-Беллей, — есть тут где упражняться в терпении среди таких неудобств и, лежа на кучах золота и хлеба, кричать о голоде, который подводит живот! Так-то они соблюдают обет бедности, живя в таком изобилии всех благ? Нищенствующие монахи, — говорит дю-Беллей, — считают себя освобожденными от физической и умственной работы на том основании, что, отказавшись от рент и доходов вообще и в частности, они в сборах и нищенстве находят замену рент и недвижимостей и не обязаны работать для снискания себе средств к существованию. Но если это так, то это открывает настежь двери для бездельников, для разрухи и ниспровержения всех государств.

Если отсутствие рент, доходов дает возможность жить милостыней, не работая, то все представители воровского мира, все отъявленные негодяи, бродяги, попрошайки, плуты, бездельники оказываются свободными от упрека: ведь у них нет ни рент, ни доходов. Если люди, выставляющие себя обладателями совершенства, совершенной религии в ее необыденной, высшей форме, имеют право жить милостыней без всякой обязанности к работе, физической и умственной, согласно странному учению нищенствующих монахов, лишь за счет счастливых успехов религии, — если это уместно в одном случае, почему не быть этому уместным и в другом случае? Если это разрешено совершенным людям, то почему несовершенным не уподобляться этому святому образцу, не стремиться таким путем к достижению совершенства святой праздности? Закон государства сурово наказывает работоспособных нищих и карает их как жуликов, крадущих путем всяких ухищрений и бродяжничества у действительных бедняков подаяния, предназначенные им добрыми людьми из благочестивых побуждений. Неужели же церковь, одобряя их устав, желала ниспровергнуть святые и спасительные законы в угоду тем, которые должны были бы быть солью земли и светочем мира и находить свою славу, как св. Павел, в том, чтобы трудиться более всех прочих? Неужели она узаконила для них право жить и есть не работая, пользоваться плодами трудов, добываемыми в поте лица своего всеми прочими людьми? Кто стремится к совершенству, должен работать больше всех прочих, потому что пот покрывает чело добродетели и храм труда стоит перед храмом почестей, а не жить в безделии и нищенствовать! Приличнее, достославнее и похвальнее давать, нежели получать, — как говорил, в передаче св. Павла, Иисус Христос. Блаженнее давать, нежели принимать. Лучше умереть, — говорит Иисус Сирахов, — чем жить в нужде. Плохая жизнь, — говорится далее, — ходить из дома в дом, выпрашивая себе на хлеб; несчастная жизнь ходить из дома в дом, потому что, — говорит он, — там, где мы — чужие, мы не смеем открыть рта. Дитя мое, не веди нищенскую жизнь, ибо лучше умереть, чем нищенствовать. Жизнь человека, — говорит он, — ожидающего подачки с чужого стола, не должна считаться за жизнь, ибо он томится по чужому куску, человек мудрый и разумный остережется этого, ибо нищенство приятно и привлекательно лишь для тех, у кого нет ни стыда, ни совести. Соломон, который был мудрейшим из людей, в своих молитвах просил у бога только необходимого для жизни, молил его не давать ему чрезмерных богатств, но и не допускать его до нищенства, так как боялся, чтобы изобилие не сделало его горделивым и надменным, а нищенство не привело его к дурным поступкам. Эти правила совершенно не похожи на правила наших нищенствующих монахов; они ясно показывают, что со стороны последних является заблуждением и злоупотреблением заявлять, будто совершенство добродетели заключается в подлом и постыдном нищенстве. По поводу пестрых и смешных форм и покроев их одежды приходится вынести то же суждение, какое вынес некогда Тертуллиан о подобных одеяниях, бывших в его время в употреблении у жрецов-служителей идолов и ложных богов. Вот что он говорит об этом в своей небольшой книге о плаще: «Я не делаю исключения, — говорит он, — для новшеств в одежде, внесенных группой странных, сумасбродных и суеверных голов, даже в театре нет таких смешных. Фигляры ничто в сравнении с этими людьми, одетыми так вычурно, что если первые заставляют вас хохотать, то последние в состоянии уморить вас со смеху. То, что забавники делают для удовольствия и смеха, эти меланхолики и ипохондрики делают из благочестия, чтобы менее смущать разум и придавать своему сумасбродству некоторый вид достопочтенности, который не позволит освистывать их. Они клянутся, что божество так нарядило их и что честь, подобающая ему от них, а не прихоть заставляет их одеваться таким образом; что, если бы они одевались иначе, они поступили бы против религии, на которую они категорически ссылаются». Шарлатаны, — говорит Тертуллиан, — впутывают такую священную вещь, как религия, в свои фантазии и хотят, чтобы бог отвечал за их глупости! Одни, — говорит он, — одеты в белое, без примеси какого-либо другого цвета, носят повязку и шляпу или парик в форме шляпы с лепешкой наверху, другие, напротив, одеваются во все черное, как первые во все белое. Можно сказать, что одни одеты в сумрак, до такой степени цвет их платья темен. Жрецы Сатурна не одеваются ни в белое, ни в черное: они все в красном, на них хитон с большими пурпурными полосами, а поверх него огненного цвета плащ. Жрецы Эскулапа носят только греческую одежду и обуты, как греки. Какое разнообразие, — говорит этот автор, — и какая вычурность! И все это якобы установлено богами. Кто это говорит? Безумцы, — отвечает Тертуллиан, — которые выдают свой каприз за волю божества и уверяют нас, что сумасбродства свидетельствуют о сверхчеловеческой мудрости и что для того, чтобы быть божественным, надо быть таким же глупым, как они! И все таки, — продолжает он, — на их словах останавливаются как на вещаниях каких-то мнимых оракулов, и их шарлатанства принимают за тайны, поэтому относятся с уважением к их одеянию и к их безумству — как к какой-то высокой и чрезвычайной мудрости. Вот что говорил этот автор весьма рассудительно о смешной форме и покрое одежды людей, над которыми он издевался. То же надо сказать и думать об одеждах наших монахов, ибо эти одежды без сомнения не менее смешны, чем те, над которыми издевался Тертуллиан. Вот что говорил по этому поводу его преосвященство епископ дю-Беллей: Древние монахи, — говорит он, — не останавливались на внешней форме и цветах своих одеяний; Они более заботились о том, чтобы облекать себя в добродетели, нежели в рясы, капюшоны, сандалии и т. д. Этой пестроты и этого разнообразия одеяний не замечалось в церкви в течение первых десяти или одиннадцати столетий. Пожалуй, именно эта вычурность в одежде, эта крайняя пестрота цветов капюшонов, ряс и сандалий, наплечников и хитонов и т. д. делает ныне тех, кто их носит, так мало представительными. Ибо мы видим, что теперь слова «братья», «монахи», «рясы» и «капюшоны», некогда бывшие в почете, принимаются в худую сторону, и достаточно только назвать монаха его именем, чтобы вызвать его неудовольствие. Основатели монашеских орденов, — говорит автор, — не определяли формы и цвета одежды, установили только их простоту и грубость их материала, чтобы внушить монахам чувства смирения, покаяния и отречения от мира. Это великое разнообразие в одежде завелось только впоследствии, в связи с различными реформами в орденах кеновитов, для отличия их друг от друга. Вот почему одни из них — все в белом, другие — все в черном, третьи — в белом и черном, четвертые — все в сером, пятые — в коричневом, иные — белом и сером, иные — в белом и коричневом, и т. д. У одних ряса — большая и широкая, у других — узкая, у третьих — пирамидальная; у иных—-длинная, у иных — короткая; у одних она имеет острую форму, у других — круглую или четырехугольную, у некоторых — пирамидальную; одни отпускают бороду, другие ее бреют; у одних — кожаные пояса, у других — из шерсти, третьи пользуются в виде поясов веревкой. Какая странная пестрота! Корнелий Агриппа в своей книге о суетности наук называет их труппами актеров и комедиантов. Это, — говорит он, — какая-то толпа лицедеев в капюшонах, то бородатые, то безбородые, с веревочными поясами, странно обутые, в деревянных сандалиях, подчерненные, набеленные и т. д. При всей уродливости и смехотворности формы и покроя их одеяний они настаивают, как и те, о которых говорит Тертуллиан, что их одежда установлена богом и является чем-то святым. Поэтому на всех картинах в их святых братствах они изображают основателей своих орденов получающими с неба особые знаки одобрения своим уставам. Так например св. Доминик получает непосредственно из рук девы Марии четки, св. Франциск получает с неба ленты, Симеон-Столпник получает наплечники, св. Августин получает кожаные пояса с роговыми застежками из рук самой царицы небесной. Кому, — говорит дю-Беллей, — не станет смешно при виде этих удивительных привидений и чудесных откровений, существующих только в хрониках монахов? Это, — говорит он, — не может конечно быть предметом веры как нечто непреложное, и никто не обязан принимать видения или обманы чувств монахов за божественные откровения.

Вот мысли одного турка по поводу этого великого множества и разнообразия монахов среди христиан. «Я не понимаю, — говорил он, — из каких политических видов разводят рассадники этих духовных пьявок, или кровопийц, которые только высасывают кровь народа до последней капли». Он был совершенно прав, аттестуя их таким образом; ибо все эти люди в действительности являются настоящими пьявками и кровопийцами. Под тем предлогом, что они усерднее других служат своему воображаемому божеству и регулярно каждые сутки в определенные часы дня и ночи благоговейно поклоняются богу из теста и муки, воскуряют ему, совершают пред ним дюжины коленопреклонений и глубоких приседаний, бормочут и поют псалмы и песнопения, которые этот бог не слышит и не может слышать за неимением ушей, как не может также видеть воздаваемых ему почестей за неимением глаз или обонять запах их воскурений за неимением ноздрей, — эти люди воображают, что они вполне заслужили этим исключительного обладания огромными недвижимостями, которые находятся в их руках, или же повсеместных щедрых и обильных пожертвований и не считают себя обязанными выполнять какую-либо другую работу. Поэтому, отслужив несколько часов дня или ночи своим божествам и своему мучному богу, они остаются без дела и могут всецело предаваться отдыху, приятным развлечениям, прогулкам, играм, пирушкам и жиреть среди приятной благочестивой праздности. Ибо нельзя отрицать, что именно такова обычная жизнь всех этих бездельничающих аббатов и каноников, которые повсюду владеют такими большими имуществами и получают такие хорошие доходы.

Большой толк, нечего сказать, от всех этих людей, от всех этих служителей месс, с их требами, утренями и вечернями, от всех этих проповедников и капелланов! Большой толк от того, что они переодеваются в эти пестрые и потешные одежды; большой толк от того, что они замыкаются в монастырях, ходят босиком по снегу и грязи и повседневно умерщвляют свою плоть; большой толк от того, что они регулярно в определенные часы дня и ночи поют псалмы и песнопения в своих церквах! Пусть вольные птицы поют и заливаются на полях и в лесах, а народу нечего откармливать столько людей только для того, чтобы они пели в церквах! Очень нужно, чтобы они повседневно совершали там свои коленопреклонения и глубокие приседания! Какой толк, повторяю я, от всего этого для мира? Все это не приносит никакой пользы, не служит ни к чему, все это только глупость и суета, и, если бы они даже весь день и всю ночь напролет занимались своими бормотаниями и пением и ежедневно проделывали тысячи и тысячи набожных приседаний перед своим идолом из теста, все это не принесло бы никакой пользы миру. Значит, явное злоупотребление и великое злоупотребление — давать им за это такие великие богатства и кормить их так жирно из общественных средств, к великому ущербу добрых и отличных тружеников, которые заняты все дни честным и полезным трудом и тем не менее очень часто нуждаются в самом необходимом для жизни. Природа сама, — говорил мудрый Ментор Телемаку, — доставит из своего плодоносного лона с избытком все, что понадобится для всего бесчисленного множества людей умеренных и трудолюбивых, и лишь гордость, изнеженность и праздность известной категории людей ввергают множество других людей в ужасную нужду и бедность; без сомнения это так. Это великое множество бесполезных и бездельных людей ввергает всех остальных в ужасную нищету.

Но, скажут нам, ведь все эти церковники, каноники, аббаты и добрые монахи каждодневно молятся за народ, каждодневно совершают святые таинства, приносят за обедней бескровную святую жертву, которая, как говорят, имеет бесконечную силу и заслугу. Они отвращают своими молитвами бич божий и привлекают на народ милости и благословение неба, а это, скажут нам, самое великое благо, какого только можно себе желать, и следовательно вполне разумно и справедливо доставлять им в изобилии средства к существованию и для пристойной жизни, раз они доставляют столько благ миру своими молитвами. Но это пустые суеверия. Один час полезной работы имеет гораздо большую ценность, чем все это. Если бы все монахи и священники служили каждый по двадцати, по тридцати и даже по пятидесяти месс в день, они не стоили бы все вместе, что называется, даже одного гвоздя. Гвоздь все же вещь полезная и необходимая, без которой в некоторых случаях нельзя обойтись; а все молитвы, проповеди, мессы, которые умеют служить постриженные монахи и другие церковники, совершенно бесполезны и годны только для того, чтобы доставлять доходы тем, кто их правит. Один удар лопаты, которым бедный работник обрабатывает землю, уже полезен и служит произрастанию зерна для питания человека; этими ударами лопаты добрые работники содействуют произрастанию зерна и пшеницы для своего прокормления. Хороший земледелец своим плугом содействует произрастанию такого количества зерна, которое превышает его потребности, но все церковники вместе взятые со всеми своими молитвами и мнимо святыми бескровными жертвами не содействуют произрастанию единого зерна и не в состоянии сделать чего-либо, что принесет хотя бы малейшую пользу миру. Профессия последнего ремесленника полезна и необходима во всех республиках, даже профессия флейтистов и скрипачей имеет свое достоинство и приносит свою пользу; ибо эти люди все же служат для увеселения и развлечения народа; и вполне справедливо, чтобы люди, которые изо дня в день занимаются полезным трудом, в том числе тяжелым, упорным трудом, развлекались по крайней мере несколько часов; стало быть, хорошо, если существуют флейтисты и скрипачи, чтобы время от времени развлекать и освежать людей, утомленных работой. Но профессия церковников, и в частности профессия монахов, связана с заблуждениями, суевериями и шарлатанством. Поэтому она не только не должна считаться в хорошей и мудрой республике полезной и необходимой, а напротив, она должна рассматриваться как нечто вредное и пагубное, и вместо того, чтобы так щедро награждать людей этой профессии, следовало бы безусловно воспретить им все суеверные службы, рассчитанные на невежество масс, и заставить их заниматься каким-нибудь честным и полезным трудом, как это делают остальные. Самые последние и неприятные профессии полезны и необходимы в хорошей республике, для них нужны люди, без таких людей нельзя обойтись. Во всех приходах требуются например пастухи, свинопасы, чтобы стеречь стада, повсюду имеется нужда в прядильщицах шерсти и прачках, но какая надобность может быть республике в стольких молитвах, стольких монахах и монахинях, живущих в праздности и безделии? Какая нужда во всех этих благочестивых бездельниках и бездельницах? Без сомнения, в них нет никакой надобности, они не приносят никакой пользы миру. Стало быть, еще раз, великое злоупотребление — допускать, чтобы столько священников и церковников являлись бесполезной обузой, обременяющей государство. Это явно идет вразрез со здравым рассудком и справедливостью, так что даже римская церковь не могла не признать этого злоупотребления, что касается монашества. Поэтому, чтобы воспрепятствовать непрерывному усилению этого злоупотребления, она издавала специальные запреты устанавливать впредь новые орденские уставы; она предвидела, что это великое множество и разнообразие монашеских орденов может внести беспорядок и путаницу в церкви. На Латеранском соборе, при папе Иннокентии III, впервые был издан такой запрет. Вот что говорят отцы этого собора: «Во избежание того, — говорят эти отцы, — чтобы великое множество и разнообразие монашеских орденов не произвело еще большей путаницы в церкви, мы определенно и решительно запрещаем всем, кому бы то ни было, устанавливать или вводить впредь какой-либо новый монашеский устав. А если кто хочет постричься, то пусть поступит в один из тех орденов, которые получили одобрение». Тот же декрет был возобновлен и подтвержден на Лионском соборе, как видно из гл. Relig., Cod., tit. 6, где мы читаем: «Собор запретил, имея на то мудрые основания, излишнюю пестроту монашеских орденов из опасения, что это излишнее разнообразие может произвести смуту в церкви». Приводится содержание декрета этого собора, а затем сказано: «Мы строго запрещаем, чтобы кто-либо в будущем вводил новый орден или какой-либо новый монашеский устав». Отсюда явствует, что церковь сама признает наличие злоупотребления в этом институте и в допущении такой великой массы и такого великого разнообразия монахов и монахинь, представляющих бесполезное бремя для общества.

Император Антонин в такой степени не терпел праздных умов, что лишил содержания всех, кого он признал бесполезными для общества. Он говорил, что постыдно и жестоко давать проедать государство тем, которые на него не работают. Император Александр Север прогнал от своего двора не только всех опороченных лиц, но также всех тех, кто был признан бесполезными для государства; он говорил, что плохие хозяева государства — императоры, которые нутром и кровью жителей провинции кормят людей, без которых можно обойтись, людей, бесполезных для государства. В наше время тоже нужны Антонины и Александры Северы для того, чтобы искоренить всех этих монахов и монахинь и все эти монашеские ордена, которые так бесполезны и так в тягость народу; это принесло бы большую пользу обществу.

В настоящее время не только терпятся и узаконяются, как я уже сказал, целые разряды людей, не приносящие никакой пользы миру, но, что гораздо хуже, терпятся и узаконяются также другие категории людей, которые служат, так сказать, лишь к попиранию, ограблению и мучительству других людей, к вымоганию у них всего, что они имеют. К числу этих людей надо прежде всего отнести массу лиц, которых обычно называют служителями правосудия, но которые в действительности являются скорее слугами беззакония, как например судебные исполнители, прокуроры, адвокаты, регистраторы, нотариусы, члены суда и т. д. Большинство этих людей в действительности стремятся лишь к тому, чтобы объедать и обирать народные массы под предлогом отправления над ними правосудия. История рассказывает о короле португальском, дон-Педро, получившем прозвание Справедливого, что он изгнал из своего королевства всех прокуроров и адвокатов, потому что они занимались кляузами и затягивали процессы на разорение сторон. Рассказывается также о том, что папа Николай III, человек с большими заслугами, с светлым умом и покровитель ученых, изгнал из Рима нотариусов и кляузников, как пьявок или кровопийц, высасывающих кровь из бедняков, как язву общества. Остается только желать, чтобы эти большие люди имели силу окончательно изгнать их с лица земли. Во-вторую очередь, надо отнести к тому же разряду массу откупщиков податей, контролеров (rats de cave — подвальных крыс), канцелярских чиновников, сборщиков податей и налогов и наконец бесчисленных плутов, негодяев и мошенников по части соляной и табачной монополий, только и знающих, что колесить по стране в розысках добычи. Все эти люди находят удовольствие только в разорении бедного народа, они в восторге, когда им удается поймать кого-нибудь в свои сети и заполучить хорошую добычу. В таком королевстве, как наша Франция, пожалуй, не менее 40 или 50 тысяч человек занимаются таким образом угнетением и обиранием народных масс под предлогом службы королю и собирания для него податей, не считая великого множества насильников-солдат, которые любят лишь грабить и разорять все, что им попадается под руку. Короли и правители, действительно принимающие близко к сердцу благо своих подданных, желающие управлять ими справедливо и мирно, как они обязаны, не станут содержать столько ненужных плутов за счет своих добрых подданных и не допустят притеснения последних этими плутами, не допустят тех грубостей, несправедливостей и вымогательств, которые эти плуты осуществляют на каждом шагу. Добрые правители никогда так не поступали бы, и, стало быть, явное злоупотребление и вопиющая несправедливость, если государство допускает и даже узаконяет существование стольких категорий людей, которые только угнетают, обирают, разоряют и притесняют бедные народные массы.

XLIX. ТРЕТЬЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Другое злоупотребление, принятое и узаконенное почти во всем мире, заключается в том, что люди присваивают себе в частную собственность блага и богатства земли, тогда как все должны были бы владеть ими сообща на одинаковом положении и пользоваться ими точно так же на одинаковом положении и сообща. Я разумею всех живущих в одной местности или на одной и той же территории; все мужчины и женщины из одного и того же города или из одного местечка, одной деревни, одного прихода должны составлять одну семью, видеть друг в друге братьев и сестер, детей одних отцов и матерей, они должны любить друг друга, как братья и сестры, и следовательно жить мирно друг с другом и сообща, пользоваться одной и той же или сходной пищей, иметь одинаково хорошую одежду, одинаково хорошие жилища, одинаково хороший ночлег и одинаково хорошую обувь: с другой стороны, должны все одинаково заниматься делом, т. е. трудом или каким-нибудь другим честным и полезным занятием, каждый по своей профессии или сообразно тому, что является более необходимым или желательным, сообразно обстоятельствам или временам года и соответственно потребности в тех или иных предметах. Все это должно происходить не под руководством лиц, желающих властно-тиранически повелевать другими, а исключительно под руководством самых мудрых и благонамеренных лиц, стремящихся к развитию и поддерживанию народного благосостояния. Все города и другие общины, граничащие друг с другом, должны стараться заключить между собой союз и хранить нерушимый мир и единение между собой, дабы помогать друг другу в нужде; ибо без такой взаимности не может быть общественного благосостояния, и большинство людей неизбежно оказываются в несчастном и жалком положении.

В самом деле, посмотрим, что получается от этого распределения благ и богатств земли в частную собственность для использования их порознь отдельно от других, как каждому вздумается? Получается то, что каждый стремится получить их возможно больше всякого рода путями, как хорошими, так и дурными; ибо жадность ненасытна, и, как известно, в ней корень всех зол. Имея полный простор для удовлетворения своих вожделений, она не упускает случая и заставляет людей итти на все, чтобы иметь обилие благ и богатств, как в обеспечении себя от нужды, так и для удовлетворения всевозможных своих прихотей. Оттого и получается, что наиболее сильные, хитрые и ловкие, зачастую они же и самые злые и недостойные, лучше всех других наделены земными угодьями и всякими удобствами жизни.

Оттого получается, что одни имеют больше, другие меньше, а часто одни присваивают себе даже все, а остальные не имеют ничего; одни богаты, а другие бедны; одни хорошо питаются, хорошо одеваются, имеют хорошее помещение, прекрасную обстановку, спокойный ночлег и хорошую обувь, а другие плохо питаются, плохо одеты, живут в плохих помещениях, имеют плохой ночлег и плохо обуты; многие не имеют даже места, где приютиться, и должны изнемогать от голода и зябнуть от пронизывающего холода. Оттого одни опиваются и объедаются, роскошествуют, а другие умирают с голоду. Оттого одни почти всегда веселы и радостны, тогда как другие вечно в трауре и печали. Оттого одни живут в чести и славе, а другие — в грубом невежестве и презрении; богачи всегда пользуются известным почетом и уважением, а к беднякам обычно питают презрение. Оттого одним совершенно нечего делать, дела у них только что отдыхать, играть, гулять, спать, сколько им вздумается, пить да есть всласть и жиреть в приятной, полной неги праздности; между тем как другие истощают себя в работе, не имеют покоя ни днем, ни ночью и обливаются кровавым потом, добывая свой хлеб насущный. Оттого богачи в случае болезни или будучи в нужде встречают всякую помощь и уход, всякие отрады, утешения и целебные средства, какие только доступны человеку, а бедняки в случае болезни или нужды покинуты, заброшены и умирают без лекарств, без помощи и утешения в своем горе. И наконец одни всегда живут в достатке и изобилии, среди удовольствия и веселья, как бы в раю, а остальные, напротив, всегда живут среди тягостей, страданий и бедствий нищеты, как бы в аду; причем замечательно то, что часто лишь самый небольшой промежуток отделяет этот рай от этого ада, ведь часто лишь ширина улицы или толщина внешней или внутренней стены отделяет дома богачей, где царят изобилие всех благ и все радости и услады рая, от домов бедноты, где царят горькая нужда и все муки и бедствия ада. Всего возмутительнее, что очень часто те, кто больше всего заслуживает услад и удовольствий этого рая, терпят муки и казни ада и, напротив, те, кто более всего заслуживал бы терпеть муки и бедствия этого ада, оказываются в числе тех, которые преспокойно наслаждаются усладами и удовольствиями этого рая. Одним словом, честные люди терпят на этом свете мучения, которые должны бы терпеть дурные. А негодяи обычно наслаждаются благами, почестями и усладами, которые должны бы были доставаться лишь хорошим людям. Ибо честь и слава должны принадлежать только хорошим людям, а стыд, срам и презрение должны быть уделом только злых и порочных. Между тем обычно в мире случается наоборот, и это очевидно есть величайшее злоупотребление и вопиющая несправедливость. Это без сомнения дало повод другому автору, которого я уже цитировал, сказать, что все перевернуто вверх дном коварством людей или же бог не есть бог; ибо невероятно, чтобы бог желал терпеть подобные ниспровержения справедливости.

Это еще не все. От злоупотребления, о котором я говорю, а именно от неправильного распределения благ людьми, получается еще другое зло. Если одни имеют все или гораздо больше, чем полагалось бы им по справедливости, а у остальных, напротив, нет ничего или они испытывают недостаток в большинстве вещей, для них необходимых, то в результате возникают чувства ненависти и зависти между людьми. Потом возникают ропот, мятежи, жалобы, смуты и войны, причиняющие бесконечное зло в жизни людей. Из этого источника рождаются также тысячи тысяч неприятных процессов, которые частные лица вынуждены вести между собой, чтобы отстаивать свое достояние и права, на какие они претендуют. Эти тяжбы доставляют им тысячу физических мук и тысячу тысяч душевных тревог и часто приносят полное разорение обеим сторонам. Поэтому те, у кого ничего нет или у кого нет самого необходимого, как бы вынуждены волей-неволей прибегать ко многим неблаговидным средствам для того, чтобы существовать. Отсюда возникают обманы, мошенничества, плутни, несправедливости, хищения, кражи, налеты, убийства, разбои и грабежи, причиняющие великое зло людям.

L. ЧЕТВЕРТОЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

К каким результатам ведут неосновательные, возмутительные и оскорбительные различия между семьями, различия, которые люди совершенно напрасно устанавливают между собой, словно они существа различных видов и различной природы, словно одни из них лучшего, более чистого происхождения сравнительно с другими? Что получается от этого? Получается то, что принадлежащие к разным семействам презирают и сторонятся друг друга, считая, что они более высокого и почетного происхождения, чем другие. Отсюда получается, что они презирают и бесчестят друг друга, стараются обесславить друг друга и даже отказываются родниться друг с другом браком на том основании, что род таких-то и таких-то вызывает против себя некоторые возражения; эти возражения обычно основаны лишь на пустых и глупых слухах и на ложных выдумках и мнениях, какие люди вбили себе в голову, будто существуют роды колдунов и ведьм, причем эти фантазии строятся на безделицах, на пустяках, на пересудах невежественных, пристрастных и злонамеренных людей. Если бы слушать все эти наветы, то ни один род, ни одна семья не могли бы быть уверены, что они совершенно чисты от подобных воображаемых пятен: ибо, как можно видеть на каждом шагу, семьи, считающие себя самыми чистыми и больше всего нарекающие на других, сами оказываются жертвой пересудов и толков других. Впрочем в тех или иных фамилиях отдельные лица могут вести себя дурно или совершить дурной поступок; это довольно частое явление, так как нет таких семейств, в которых никто никогда не вел себя дурно. Спрашивается, справедливо ли, чтобы все остальные члены семьи, будучи, быть может, честными людьми, становились из-за этого предметом косых взглядов и презрения? Должны ли честные люди страдать за виновных и наравне с ними? Должны ли честные нести клеймо стыда за пороки и преступность других? Это без сомнения несправедливо, так как каждого надо оценивать по его собственным заслугам, а не по чужим заслугам и недочетам. Что еще получается от этих пустых и возмутительных различий между фамилиями? В результате люди с более высоким положением желают использовать это преимущество и воображают, что имеют гораздо большую цену, чем все прочие. Поэтому они хотят всегда властно и тиранически господствовать над людьми, подчинять их своим законам, словно они только и родились для того, чтобы господствовать и командовать, а все остальные родились для того, чтобы служить им и быть их рабами.

Дети знатных, говорится в «Телемахе», воспитываются и растут в атмосфере такого высокомерия и гордости, что в них стирается все, что могло бы быть в них хорошего. Они смотрят на себя как на существа другой породы, чем остальные люди; все прочие кажутся им посланными на землю богами только для того, чтобы им угождать, служить и предупреждать все их желания и приносить им все как божествам. Счастье служить им, по их мнению, — достаточно высокая награда для тех, кто им служит. Все должно быть для удовлетворения их, малейшее промедление уже раздражает их пылкую и страстную натуру: они неспособны любить ничего на свете кроме самих себя. Они чувствительны только к своей личной славе и к своим удовольствиям; только несчастье в собственной жизни, говорит тот же автор, обычно делает князей и вельмож более сдержанными и чувствительными к несчастью других; пока они не отведали ничего, кроме сладкого яда успеха, они считают себя чуть ли не богами на земле; они хотят, чтобы горы стлались равнинами перед ними для их удовлетворения. Они ни во что не считают людей, хотят играть природой. Когда они слышат разговор о страданиях, они не знают, что это такое; для них это сон; они никогда не видели расстояния, разделяющего добро и зло; только несчастье может привить человечность и превратить их каменное сердце в сердце человеческое; тогда они чувствуют, что они — люди и что надо щадить других людей, им подобных.

Все эти непорядки явно обнаруживают, какое злоупотребление заключается в этих пустых и возмутительных фамильных отличиях, совершенно ни к чему устанавливаемых людьми в своей среде.

LI. ПЯТОЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Посмотрим далее: что получается от другого злоупотребления среди людей, а именно от нерасторжимости браков до смерти одного из супругов? Что из этого получается, спрашиваю я. Получается бесконечное множество неудачных и несчастных браков, плохих и неудачных пар, в которых мужья чувствуют себя несчастными мучениками с дурными женами или же жены чувствуют себя несчастными мученицами с дурными мужьями и часто семейная жизнь приходит от этого в расстройство. В этих плохих браках и семьях мужчина и женщина не любят друг друга и не могут приспособиться к мирной совместной жизни; наоборот, постоянно питают ненависть друг к другу, ссорятся и спорят между собой; пока существуют такие браки, не переведутся несчастливцы и несчастливицы, которые ненавидят и каждодневно проклинают свой брачный союз. Еще более усиливает их неудовольствие то обстоятельство, что они не могут никак освободиться от столь неудачной сделки и законным образом порвать узы и обязательства, которые им так неприятны, невыгодны, а иногда даже пагубны. Это положение в конце-концов не раз заставляет их прибегать к скандалу раздельного жительства и дележа имущества, а иногда даже покушаться на жизнь другого, чтобы окончательно избавиться таким способом от уз и от ига, столь для них ненавистных и невыносимых.

Что еще получается от этих плохих браков? Часто дети, рождающиеся от такого брака, оказываются жалкими и несчастными по вине своих отцов и матерей, под влиянием дурного поведения родителей, подающих им изо дня в день дурной пример и не дающих им ни надлежащего образования в науках и искусствах, ни воспитания в правилах нравственности. Далее, в большинстве случаев связаны таким браком люди бедные, которые сами были дурно воспитаны, необразованы, плохо питались и жили в бедности; у них нет ни средств, ни умения давать своим детям лучшее образование, воспитание, питание, чем они получили сами. В результате дети навсегда остаются в невежестве, в приниженности, в грязи, в засасывающей их тине, в бедности и жалком состоянии; многие умирают от голода и страданий, не имея возможности поправиться за отсутствием достаточных средств к жизни. Большинство людей из народа плохо питались, воспитаны в невежестве, в унижении, в бедности и невзгодах, приучены смолоду к грубой и тяжелой работе, находились вечно в зависимости и под властью богатых и сильных мира; поэтому им почти совсем незнакомы естественные права их человеческого состояния, они не сознают всей несправедливости и неправды, которые им причиняют, делая их жалкими и несчастными рабами. Поэтому они почти и не думают о выходе из своего бедственного положения, о том, чтобы стряхнуть с себя иго, которое делает их столь несчастными; думают только о том, чтобы прожить свою жизнь с грехом пополам среди привычных тягот и бедствий, словно они в самом деле родились только для того, чтобы служить другим и жить и умереть в бедности и нищете.

Что получается еще от этих нерасторжимых браков? Если отцы и матери умирают, оставив малых детей, то в случае бедности родителей дети оказываются несчастными вдвойне. Оставшись сиротами, без поддержки и защиты, они зачастую не знают, где им приютиться и укрыться, и вынуждены, как только научатся ходить, жалким образом выклянчивать себе на хлеб, идя от двери к двери. Вдобавок они встречают очень часто дурное обращение со стороны отчимов и мачех, которые обращаются с ними сурово и грубо; и если на их долю остались некоторые средства, то с их достоянием часто так небрежно обращаются, что по достижении совершеннолетия им почти ничего не остается; в результате большой ущерб для них. Все эти непорядки и беды — обычный и как бы неизбежный результат тех злоупотреблений, о которых я только-что говорил.

LII

Если бы, как сказано выше, люди сообща и на равных основаниях владели и пользовались богатствами, благами и удобствами жизни; если бы они все дружно занимались каким-нибудь честным и полезным трудом или по крайней мере каким-нибудь честным и полезным делом; если бы они мудро распределяли между собой продукты земли и плоды своих трудов и своего производства, все они могли бы жить вполне счастливо и в довольстве; ибо земля производит почти всегда достаточное количество продуктов, производит их даже в изобилии для потребностей, если бы люди всегда делали благое употребление из этих продуктов; очень редко земля не производит необходимого для жизни. Таким образом каждый имел бы в достаточной мере все необходимое для мирного существования; никто не ощущал бы недостатка в том, что ему необходимо; никому не приходилось бы беспокоиться о том, чем ему с детьми кормиться и во что одеваться; никто не тревожился бы за себя и за своих детей, не боялся бы остаться без крова и ночлега, ибо в благоустроенной общине каждый имел бы все это наверняка, с избытком, легко и удобно. А поэтому не для чего было бы прибегать к обману, хитростям и плутовству с целью обойти своего ближнего; не нужны были бы судебные процессы для защиты своего достояния: незачем было бы завидовать своему ближнему и зариться на других, потому что все жили бы почти среди полного равенства. Никто не помышлял бы о воровстве, об убийстве для завладения мошной и состоянием своего ближнего, потому что это не дало бы ему никакой выгоды. Никому не нужно было бы, так сказать, убивать себя чрезмерной, утомительной работой, как это делает теперь множество бедняков, вынужденных трудиться до упада, чтобы уплатить то, чего от них безжалостно требуют. Никто, говорю я, не должен был бы убивать себя переутомлением, потому что каждый помогал бы нести тяжесть труда и никто не оставался бы в праздности.

Вы удивляетесь, бедняки, что в вашей жизни так много зла и тягот? Это оттого, что вы одни несете всю тягость полуденного зноя, как виноградари в евангельской притче; это происходит оттого, что вы и вам подобные несете на своих плечах все бремя государства. Вы обременены не только всем бременем, возлагаемым на вас вашими королями, государями, которые являются вашими главными тиранами; вы несете еще вдобавок бремя всей знати, всего духовенства, всего монашества, всего судейского сословия, всех военных, всех откупщиков, всех чиновников соляной и табачной монополии; одним словом, всех трутней и бездельников на свете. Ибо только плодами ваших тяжелых трудов живут все эти люди со своими слугами. Вы своим трудом доставляете все необходимое для их существования и сверх того все, что может служить к их развлечению и удовольствию. Что сталось бы например с самыми великими государями и с самыми великими властителями земли, если бы народ не содержал их? Ведь только от народа, с которым они однако так плохо обращаются, только от народа, повторяю, они имеют все свое величие, все богатство и могущество. Одним словом, они были бы такими же слабыми и малыми людьми, как и вы, если бы вы не поддерживали их величия; у них не было бы больше богатств, чем у вас, если бы вы не отдавали им своих богатств; наконец они не имели бы больше могущества и власти, чем вы, если бы вы не покорялись их законам. Если бы все эти люди, о которых я только-что говорил, разделяли с вами тягость вашего труда, если бы они оставляли вам, как и себе, надлежащую долю тех благ, которые вы зарабатываете и производите в таком изобилии в поте лица своего, то вы были бы гораздо менее обременены и утомлены и имели бы гораздо больше покоя и услад в жизни, чем имеете теперь. Но нет, все тяготы предназначаются для вас и вам подобных, а все приятное — для других, наименее того заслуживающих. Вот почему бедный народ имеет в жизни столько горя и тягот. Вы видите, — говорит де-Лабрюйер в своих «Характерах», — каких-то диких животных мужского и женского пола, рассыпавшихся по полям, почернелых, посинелых и опаленных солнцем, прикованных к земле, которую они взрывают и вскапывают с непоколебимым упорством. У них как-будто членораздельная речь, и, когда они поднимаются, у них видно человеческое лицо, и в самом деле это люди; они на ночь укрываются в берлогах, где питаются черным хлебом, водой и кореньями. Эти люди избавляют прочих людей от труда сеять, возделывать землю и собирать плоды для поддержания своего существования; они заслужили этим, — говорит автор, — чтобы не оставаться без этого хлеба, который они посеяли и вырастили с таким трудом. Да, конечно они заслуживали бы иметь его вдоволь и даже первыми есть его и получать лучшую долю его, как и лучшую долю от того доброго вина, которое они тоже выращивают с громадной затратой сил. Но человек жесток. Богачи и сильные мира похищают у них лучшую долю плодов их труда и оставляют им, можно сказать, лишь мякину от того доброго зерна или подонки от того доброго вина, которые они производят с затратой стольких усилий и труда. Автор, которого я цитировал, не говорит это прямо, но в достаточной мере дает понять это.

Наконец если, как я уже говорил, мудро распоряжаться всеми благами, то никому не пришлось бы опасаться голода или нищеты ни для себя, ни для своих, потому что все блага и богатства были бы в равной мере достоянием всех. Это было бы без сомнения самым великим благом и счастьем для человечества. Равным образом, если бы люди не считались, как это они делают теперь, с тщеславными оскорбительными различиями одних семейств от других, если бы они смотрели друг на друга действительно как на братьев и сестер, как этому учат даже правила суеверных религий, то никто среди них не мог бы выделять себя и хвастать, что он — лучшей крови, более благородного происхождения, чем его товарищи; стало быть, не имело бы места презрительное отношение одних к другим или оскорбительные попреки одних другими по поводу их происхождения или их семьи; каждый ценился бы по своим личным заслугам, а не по воображаемой заслуге лучшего или более благородного происхождения; это тоже оказало бы весьма благотворное влияние на отношения между людьми.

Равным образом, если бы люди, и в частности наши христопоклонники, не сделали брак нерасторжимым; если бы, напротив, всегда предоставляли одинаковую свободу мужчинам и женщинам беспрепятственно сходиться, следуя своему влечению, равно как свободу расходиться и расставаться друг с другом, когда им станет в тягость совместная жизнь или когда новое влечение побудит их к заключению другого союза, тогда без сомнения не было бы столько неудачных браков, столько случаев несчастной семейной жизни, как это наблюдается теперь; не было бы столько раздоров и несогласий, как наблюдается теперь между мужьями и женами. Им не надо было бы ссориться, оскорблять и нападать друг на друга, грубо обращаться друг с другом, как это столь часто бывает; они могли бы свободно расстаться с того момента, как перестанут любить друг друга и нравиться друг другу, могли бы каждый свободно искать своего счастья. Одним словом, не существовало бы несчастных мужей и несчастных жен, как теперь, когда столько их всю свою жизнь бедствует под роковым игом нерасторжимого брака; напротив, они всегда жили бы в приятных и мирных взаимоотношениях и получали бы только удовлетворение и удовольствие, потому что основой и главным побуждением их брачного союза было бы чувство непринужденной дружбы; это было бы великим благом для них, равно как и для их детей, их детям не пришлось бы разделять участь столь многих бедных детей, оставшихся сиротами по смерти отца или матери, а часто и обоих: такие дети как бы покинуты всеми или терпят от грубых отчимов и злых мачех, заставляющих их голодать и подвергающих их побоям, или же дети оказываются под опекой опекунов, не радеющих о них и поедающих или расточающих их отцовское достояние. Не было бы и тех многочисленных случаев, когда дети под руководством отца и матери несчастны и терпят с самого раннего возраста все бедствия нищеты, зимний холод и летний зной, голод, жажду и наготу, постоянно в грязи, без воспитания и образования, не могут даже окрепнуть, как я уже сказал, за недостатком средств, необходимых для жизни. Все дети были бы одинаково хорошо воспитаны, одинаково хорошо питались бы и были бы снабжены всем необходимым, потому что все они воспитывались бы, содержались бы сообща, на общественный счет.

Они все одинаково получали бы также наставление в добрых нравах и в правилах честной жизни, в науках и искусствах, насколько это необходимо и целесообразно для каждого из них, т. е. поскольку знание этих наук полезно и необходимо. Все дети получали бы одинаковое воспитание в правилах морали, добропорядочности и честности. Поэтому легко было бы сделать их всех мудрыми и честными, заставить их стремиться к одному и тому же благу, сделать их всех способными служить с пользой своему отечеству; это тоже без сомнения было бы очень благотворно для общества.

Дело обстоит совсем иначе, когда люди воспитаны в различных принципах морали, ибо разнородное воспитание, образование и образ жизни вызывают в людях чувство отчуждения и создают различия в темпераменте, мнениях, чувствах; поэтому люди не могут мирно ужиться и следовательно не могут единодушно стремиться к общему благу; это создает и смуты и постоянные раздоры между ними. Но если все воспитаны и наставлены с юности в одних и тех же принципах морали и усвоили себе к руководству одни и те же правила жизни, тогда они все беззаветнее стремятся к благу, все единодушно и мирно стремятся к общему благу.

Итак гораздо лучше предоставить людям свободу в заключении браков; гораздо лучше для них, если детям дается одинаковое хорошее воспитание, одинаковое хорошее питание, содержание и наставление в добрых нравах, науках и искусствах. Гораздо лучше будет людям, если они будут смотреть друг на друга как на братьев и сестер и любить друг друга. Гораздо лучше для них не делать никаких различий между одними семьями и другими и не считать себя более знатного и благородного происхождения, чем другие. Гораздо лучше, если бы все занимались какой-нибудь дельной работой или честным и полезным делом, причем каждый нес бы свою долю в тягостях труда и жизненных неудобствах и не допускалось бы несправедливое возложение на одних всех тягот и предоставление другим лишь одних удовольствий. Наконец было бы гораздо лучше, если бы люди владели всем сообща и мирно наслаждались сообща благами и удобствами жизни под руководством и управлением наиболее мудрых лиц. Все люди без сомнения были бы тогда несравненно более счастливы и довольны, нежели сейчас, не видно было бы на земле несчастных людей, тогда как теперь мы их видим на каждом шагу. Вот что говорит по этому поводу один древний философ у Сенеки, основывающегося на данных Посидония, другого, более древнего философа; вот что он говорит в своем послании 90-м: В те счастливые века, — говорит он, — которые зовутся золотым веком, все блага земли находились в общем владении и в безраздельном пользовании у всех; впоследствии жадность и безумная расточительность разрушили эту общность между смертными, и от общего пользования они перешли к хищничеству. Никто в мире, — говорит этот автор, — не может превозносить другой образ жизни людей или показать народам нравы и обычаи, более похвальные, чем те, которые, по рассказам, когда-то существовали у людей. Тогда у них не было пограничных столбов и межевых знаков, все жили одной семьей, даже земля, не выжидая посева, приносила все плоды в изобилии. Возможны ли более счастливые люди? Природой и всеми вещами пользовались сообща; она одна, как мать, держала всех под своей опекой. Общественные богатства находились во вполне надежном владении. Можно сказать с полным правом, что люди были тогда бесконечно богаты, между ними нельзя было найти ни одного бедняка. Жадность, — говорит автор, — первая посягнула на свято установленный порядок вещей; она пожелала выделить себе часть благ, обратить ее в свою личную пользу, этим самым она все отдала в распоряжение другого и вместо неограниченного обладания ограничила себя маленьким уголком; таким образом она привела к бедности и, возжелав многого, лишилась всего. Но, сколько бы она ни хлопотала, чтобы завоевать то, что потеряла, сколько бы она ни старалась присоединять один участок к другому и сгонять соседа с его участка за деньги или путем насилия, сколько бы ни простирала свои владения на целые провинции и ни занималась постоянно объездом своих земель, все же как бы велико ни было поле, оно не может привести нас опять к тому месту, от которого мы отправились. Приложив все усилия, мы будем иметь, если хотите, много, но ведь раньше мы имели все. Земля была более плодотворной, когда ее еще не возделывали; она была более щедрой в пользу народа, когда он с ней не обращался хищнически; люди, — говорит наш автор, — любили показывать другим свою находку, радовались этому так же, как и самой находке; никто не мог иметь ни слишком большой, ни слишком малой доли, все делилось между людьми в полном единодушии; сильнейший еще не налагал руки на слабейшего; скупец еще не прятал свои бесполезные сбережения, лишая другого того, что для него необходимо. О чужом заботились столько же, сколько о своем. Дремучий лес защищал от палящих лучей солнца, люди жили там в полной безопасности в шалаше, крытом листьями и хворостом в предохранение от суровой зимы и от дождей; в приятном покое люди проводили здесь ночь без единого тревожного вздоха; наоборот, — говорит наш автор, — теперь заботы и тревоги томят нас среди пурпура и жестоко уязвляют нас, тогда как те спали сладким сном на голой земле. Автор «Исторического журнала» передает почти то же самое о людях тех первых времен. Счастливы, — говорит он, — были народы, которые жили в золотом веке, в том невинном состоянии, о котором поэт говорит:

Век золотой был насажден сперва: без карающей власти
И без закона, по воле своей, блюл он веру и правду;
Не было кары и страха, на медной доске пригвожденной
Грозных не значилось слов, пред судьи лицом подобострастной
Не было в страхе толпы: без судьи были все безопасны.

Паскаль в своих «Мыслях» ясно придерживается того же мнения; он отмечает, что захват всей земли и все бедствия, которые от этого последовали, произошли исключительно от того, что каждое частное лицо присваивало себе то, что ему надлежало оставить в общем пользовании. Эта собака — моя, говорили эти бедные дети земли; это — мое место под солнцем. Вот, — говорит этот автор, — как начался захват всей земли. Платон, божественный Платон, желая создать республику, в которой сограждане могли бы жить в полном согласии, с полным основанием изгоняет в ней слова «мое» и «твое», совершенно разумно полагая, что, пока есть, что делить, всегда найдутся недовольные, отчего происходят смуты, расколы и тяжбы.

LIII

К этой жизни сообща, как лучшей и наиболее подходящей для людей, христианская религия вначале хотела по всей видимости привести своих последователей. Это явствует не только из того, что она внушала им смотреть друг на друга как на братьев и как на равных, но также и из практики первых христиан. Ибо в их книгах говорится, что они все отдавали тогда в общую казну и что между ними не было ни одного бедняка. Вся масса верующих, говорит их история, имела одно сердце и одну душу, никто не смотрел на имущество, которым обладал, как на принадлежащее ему лично, они все отдавали в общую казну, и не было между ними бедных, потому что все, кто имел землю, наследство или дома, продавали их и выручку приносили апостолам, которые распределяли эти суммы между всеми по нуждам каждого. Оттого-то они сделали одним из главных пунктов символа своей веры и своей религии «общину святых», т. е. общество благ, находившихся в распоряжении святых, желая этим сказать и подразумевая под этим, что они все были святые и что все блага были у них общим достоянием. Но эта якобы святая община, или общность имуществ, не долго продержалась у них; ибо жадность, прокравшись в их сердце, скоро разрушила эту общность имуществ и внесла между людьми ту же рознь, какая существовала у них прежде. Тем не менее они не желали, чтобы казалось, что они совсем уничтожили этот пункт своего символа веры и своей религии, самый главный и единственный, который они должны были хранить в самой строгой нерушимости. И что же они сделали? Они, а именно первые и главные среди них, заполучив себе львиную долю, решили сохранить навсегда в силе самый пункт их символа веры, но связать слово общность (communion) с воображаемым причащением (communion) благ духовных, на самом деле существующих лишь в фантазии; в особенности это причащение заключается в благоговейном жевании фигурок из теста, испеченных между двух железных листов и якобы освящаемых священником во время обедни. В первую очередь их съедают сами эти священники, затем эти фигурки дают съедать без различия всем мужчинам и женщинам, у которых является благочестивое побуждение предстать перед трапезой господней и получить свою долю. Вот к какому смешному извращению они свели этот пункт своего символа веры, касающийся общего участия в благах, пункт, который они должны были навеки сохранить нерушимым, как хотели сначала.

Таким образом, люди уже почти ничем не владеют сообща, за исключением разве тех, кого называют монахами; что касается прихожан или общин мирян, то если у них и есть некоторое количество благ в общем владении, это составляет такую малость, что не стоит и говорить об этом, потому что это почти ничего не дает каждому в отдельности.

Но монахи, как народ более разумный и предусмотрительный в этом отношении, чем прочие, всегда старались сохранить все свои блага в общем владении и пользоваться ими сообща. Оттого-то они все пребывают еще в цветущем состоянии, не имеют недостатка ни в чем и никогда не испытывают невзгод и неудобств, сопряженных с бедностью и делающих большинство других людей такими несчастными в жизни. Их монастыри отличаются такою же величавой архитектурой и таким же великолепным убранством и меблировкой, как дома господ и дворцы королей; их сады и цветники являются подобиями земного рая и садов наслаждений; их житницы, равно как и их птичьи дворы, всегда в изобилии преисполнены всего, что ни есть самого лучшего, т. е. лучших вин, лучших сортов хлеба и лучшей птичьей живности. Одним словом, их дома являются как бы хранилищами всех благ и удобств, которыми все отдельные монахи имеют счастье наслаждаться сообща. И можно сказать, что они были бы самыми счастливыми из смертных, если бы при всех благах, при всех удобствах, которыми они пользуются, они имели еще свободу следовать своим влечениям и желаниям и наслаждаться радостями брака и если бы они не оставались рабами самых глупых и смешных суеверий своей религии. Несомненно, что если бы они перестали владеть своим достоянием сообща и вздумали поделить все между собой и пользоваться каждый в отдельности своей частью и долей, как кому захочется, то они вскоре стали бы такими же, как прочие, и были бы подвержены всем бедствиям и всем трудностям жизни. Отсюда ясно, что лишь благодаря их хорошему правилу совместной жизни и общности благ, находящихся в их распоряжении, им удается так прочно поддерживать то цветущее состояние, в котором они находятся. Именно благодаря этому своему образу жизни они доставляют себе к своему удовольствию и выгоде все удобства жизни, и таким путем они к счастью для себя предохраняются от всяких тягостей и от всех невзгод материальной нужды.

Несомненно то же самое имело бы место и во всех приходах, если бы население их согласилось жить сообща, мирно и дружно работать на пользу общую, пользоваться сообща плодами своих трудов и благами, какие имеются в их владении, у каждого на его участке. Они могли бы в таком случае, если бы хотели, и даже гораздо легче, чем монахи, построить себе повсюду дворцы, удобные, уютные и прочные дома для себя и всех своих стад. Они могли бы, если бы хотели, повсюду устроить приятные и полезные сады, где у них были бы в изобилии всякого рода прекрасные и вкусные плоды; они могли бы повсюду заботливо возделывать и засеивать землю, чтобы потом снимать с нее обильную жатву всякого рода хлебов; наконец они могли бы, если бы хотели, благодаря этой жизни сообща создать себе всюду изобилие всех благ и таким образом обеспечить себя от всех бедствий и неудобств нужды; это дало бы всем им возможность жить счастливо и в полном удовлетворении. Теперь же, напротив, пользуясь благами и удобствами жизни все врозь друг от друга, как они это делают, они обрекают себя и вовлекают себя — во всяком случае большинство их — во всякого рода бедствия и злополучия, так как невозможно не быть множеству людей несчастными, пока блага земли так плохо распределены между людьми и так плохо управляются. Очевидно, стало быть, злоупотребление и даже величайшее злоупотребление, допускаемое людьми, — это владеть благами и удобствами жизни отдельно, порознь от других, как это у них обычно делается; ибо таким путем люди лишают себя великих благ и подвергают себя множеству великих зол и бедствий.

LIV. ШЕСТОЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Наконец вот еще одно злоупотребление, которое делает большинство людей окончательно несчастными на всю жизнь. Это почти повсеместная тирания великих мира сего; тирания королей и князей, которые господствуют почти на всей земле и имеют неограниченную власть над всеми прочими людьми. Ибо все эти короли и князья в настоящее время — настоящие тираны, они тиранят и не перестают тиранить самым жалким образом бедные народы, которые им подчинены в силу множества обременительных законов и обязанностей, повседневно их гнетущих. Платон, — говорит Монтэнь, — в своем «Горгии» определяет тирана как того, кто имеет возможность своевластно делать в общине все, что ему вздумается. Следуя этому определению, можно совершенно определенно сказать, что все государи в настоящее время представляют собой тиранов, потому что они позволяют себе все, что им угодно, и не только в нескольких городах или общинах, как говорит Платон, но в целых провинциях и в целых королевствах, причем они дерзают даже в своем своевластии доходить до такой великой гордыни и такого высокомерия, что свое поведение и издаваемые ими законы и повеления они мотивируют не чем другим, как только своей волей и своим благоусмотрением; они именно так открыто говорят: таково наше благоусмотрение, подобно тому, кто сказал: Sic volo, sic jubeo, stat pro ratione voluntas (так я хочу, и так я приказываю; пусть воля заменяет собою основание).

Пророк Самуил имел полное основание упрекать народ Израиля, т. е. народ еврейский, за его ослепление и безумие, когда евреи просили его, чтобы он дал им царя для управления ими по примеру прочих народов. Пророк Самуил восстал против этого объявленного ему требования, и, чтобы отвлечь их от этой безумной мысли и от этого дурного намерения, он весьма серьезно предупредил о невыносимой тягости того ига, которое наложит на них этот царь. Знайте, — говорил он им, — что ваши цари возьмут ваших сыновей и ваших дочерей для всевозможных работ и надобностей, одних заставят править их колесницами, других пошлют на войну, где они ежедневно будут подвергаться опасности смерти, третьих оставят при своих особах для постоянного обслуживания всякого рода надобностей, четвертых заставят заниматься различными искусствами и ремеслами и наконец пятых заставят обрабатывать их земли, распоряжаясь ими, как рабами, купленными за деньги. Они возьмут ваших дочерей для того, чтобы употребить их на различные работы, и поставят их в положение служанок, которых заставляет работать страх наказания. Они возьмут ваше достояние и ваши стада, чтобы отдать их своим любимцам, своим евнухам и другим домочадцам; возьмут наконец всех ваших детей, и вы будете все подчинены не только царю, но и его слугам. Тогда, — сказал он им, — вы вспомните о том предсказании, которое я вам сегодня делаю, и, сожалея о своей ошибке, восстонете и в горечи сердца взмолитесь к богу о помощи, чтобы он избавил вас от тяжелого подчинения, но он не услышит вас и заставит вас терпеть наказания, которые вы заслужили своим неразумием и своей неблагодарностью.

Народ однако оказался глух и не слушал этих спасительных предостережений пророка; напротив, он стал еще более прежнего настаивать на своем требовании; это заставило Самуила в конце-концов дать им действительно царя; но это совершенно противоречило его желанию. Ибо этот пророк, который повидимому любил справедливость, не любил царской власти, потому что он был убежден, что аристократический образ правления самый счастливый из всех образов правления, как говорит тот же Иосиф.

Никогда еще пророчество, если только существуют вообще пророчества, не исполнялось с такою точностью, как данное тогда вышеупомянутым пророком. Ибо к несчастью для бедняков оно воочию исполнилось во всех царствах и во все века, которые прошли с того времени. И теперь еще народы к немалому своему несчастью видят исполнение его и в частности в нашей Франции и в том веке, в котором мы живем; короли и даже королевы теперь становятся неограниченными владыками надо всем, словно некие боги; льстецы внушают им, что они являются неограниченными владыками над жизнью и имуществом подданных. Поэтому они нисколько не щадят ни жизни, ни имущества их, всех приносят в жертву своей славе, своему честолюбию, жадности и мстительности, смотря по тому, какая страсть их вдохновляет и увлекает.

Чего они только не делают, чтобы обладать всем золотом и серебром своих подданных! С одной стороны они налагают, под различными ложными и пустыми ссылками на мнимую необходимость, огромные налоги, субсидии и тому подобные поборы во всех подвластных им приходах. Они увеличивают эти налоги, удваивают, утраивают их, как им вздумается, под различными другими пустыми и ложными предлогами мнимой необходимости. Почти повседневно вводятся новые поборы, издаются новые указы и распоряжения короля и его первых чиновников, чтобы заставить народ доставлять им все, чего они требуют, и удовлетворить все их притязания, и, если не повинуются немедленно, за невозможностью удовлетворить все предъявляемые требования и доставить в кратчайший срок чрезмерные суммы, которыми облагают народ, тотчас отправляют в деревни солдат для насильственного принуждения народа к уплате и исполнению приказов. К ним отправляют солдатские гарнизоны или другую подобную сволочь, которую они обязаны кормить и содержать изо дня в день на свои средства, пока полностью не исполнят то, что от них требуется. Часто даже из опасения не получить платежа к ним посылают солдат заранее, еще до наступлении срока, так что на бедное население обрушиваются постой за постоем, взыскания за взысканием; его преследуют, притесняют, попирают, обирают на все лады. Напрасно жители жалуются и делают представления о своей бедности и о своем несчастном положении; на это не обращают внимания, их даже не слушают, а если бы их и слушали, то скорее на манер царя Ровоама, т. е. для того, чтобы еще более обременить их, а не облегчить. Как известно, этот царь на жалобы подданных относительно податей и налогов, которыми их обременил его отец царь Соломон, и на просьбу об уменьшении их дал следующий гордый и высокомерный ответ: Мой мизинец, — сказал он им, — толще чресл моего отца; если мой отец вас обременял налогами и податями, то я вас обложу еще больше; мой отец бичевал вас розгами, а я, — сказал он им, — буду бичевать скорпионами. Вот какой ответ он им дал. Жалобы бедного народа и теперь не встречают более благосклонный прием, чем в то время; ибо государи и их первые министры поставили себе главным правилом доводить народы до истощения, делать их нищими и жалкими для того, чтобы сделать их более покорными и отнять у них всякую возможность предпринимать что-либо против власти. У властей теперь установленное правило — допускать откупщиков и сборщиков податей обогащаться за счет населения, с тем чтобы потом, впоследствии обобрать и их и пользоваться ими, как губкой, которую выжимают, дав ей предварительно набухнуть. У власти теперь правило — принижать вельмож своего королевства и ставить их в такое положение, чтобы они не могли ей вредить; точно так же правило верховной власти — сеять ссоры и раздоры среди своих главных сановников и даже среди своих подданных, чтобы они не помышляли о заговоре против власти. В этом короли достигают своей цели, обременяя народ огромными поборами; ибо таким способом они обогащают себя, как хотят, и в то же время доводят своих подданных до истощения. Они таким образом вносят смуты и рознь в среду народа; ибо отдельные лица в каждом приходе ссорятся друг с другом, ожесточенно враждуют и спорят по поводу подушного распределения этих налогов между собою; каждый из них жалуется, что чрезмерно обложен сравнительно с соседом, который, мол, богаче его, а платить будет, пожалуй, меньше его. И вот, говорю я, пока они между собою ссорятся и спорят по этому поводу, осыпая друг друга тысячью упреков и проклятий, им не приходит в голову обратиться против своего короля и его министров, которые однако являются единственными и настоящими виновниками их смут и взаимной вражды; они не смеют открыто роптать против своего короля или его министров, они не решились бы пойти против них, у них нет даже мужества объединиться и стряхнуть с себя общими усилиями тираническое иго одного человека, который повелевает ими так жестоко и заставляет их терпеть столько зла. Они скорее готовы передушить друг друга, чтобы утолить свою личную ненависть и вражду.

Итак раз короли желают без конца обогащаться и стать неограниченными владыками всего, то бедным народным массам приходится исполнять все, что те требуют от них, приходится отдавать им все, что у них спросят; и все это под страхом разных принудительных мер: наложения секвестра и продажи за долги их имущества, заключения в тюрьму и других насильственных мер, заставляющих стенать население под игом жестокого рабства. Гнет этого ненавистного и возмутительного правления усиливается еще на каждом шагу жестокостью множества сборщиков податей. Это обыкновенно люди гордые и заносчивые, от которых бедному населению приходится терпеть всевозможные грубости, хищничества, плутни, лихоимства и другие несправедливости и кривду. Нет такого мелкого чиновника, сборщика, канцеляриста, стражника, чиновника соляной и табачной монополий, который под предлогом королевской службы или сбора податей не считал бы нужным разыгрывать из себя важного господина, не считал бы себя вправе притеснять, угнетать, тиранить бедное население и издеваться над ним. С другой стороны, короли налагают большие налоги на всякие товары для того, чтобы получать пользу от всего, что продается и покупается: они облагают налогом вино и мясо, водку и пиво и масло; они облагают ими шерсть, полотно и кружева, перец и соль, бумагу и табак и всякого рода съестные припасы; они взимают пошлины за право въезда и выезда, за контроль и запись, заставляют платить себе за бракосочетания, крестины, погребения; они заставляют платить себе за резьбу на домах, за отхожие места, за дрова и лес, за воды, и недостает только, чтобы они заставляли платить себе за ветер и облака. Представьте простор Эргасту, — остроумно говорит де-Лабрюйер в своих «Характерах», — и он потребует особой платы от всех тех, кто пьет воду из реки или кто ходит по земле; он умеет превращать в золото все вплоть до тростника, камышей и т. п. Кто хочет торговать на подвластных им землях и свободно передвигаться для купли и продажи или для перевозки товаров, тому нужно получить, как сказано в Апокалипсисе, печать зверя, т. е. пометку откупщиков и пометку о королевском разрешении; нужно иметь удостоверение от этих людей, квитанции, проходные свидетельства, охранные грамоты, пропуски, паспорты и другие тому подобные документы, действительно представляющие собой, так сказать, знак зверя, т. е. знак разрешения тирана; кто, не имея такой пометки, имеет несчастье попасться стражам или чиновникам этого королевского зверя, тому грозит разорение и гибель; его тотчас же арестуют, на его товары налагают запрещение или конфискуют их, уводят его лошадей, повозки; и сверх того купцов и возчиков упомянутых товаров присуждают еще к крупным штрафам, тюремному заключению, каторге, иногда даже к позорной смерти. Так строго запрещено торговать и переходить с товарами с места на место, не имея, как сказано выше, клейма или знака апокалиптического зверя. И положено будет (начертание)... чтобы никто не мог ни покупать, ни продавать кроме того, кто имеет это начертание или имя зверя, или число имени его.

LV

Когда эти короли вздумают расширить границы своих королевств или своей империи и воевать со своими соседями, чтобы захватить их государства или их провинции под пустыми предлогами, которые взбредут им в голову, это делается каждый раз за счет жизни и достояния бедных народных масс. Короли заставляют давать себе столько людей, сколько им угодно, для своих армий, велят забирать их добром или силой, где только чиновники могут их поймать; они делают запасы денег и продовольствия для того, чтобы кормить и содержать свои войска, что однако нисколько не предохраняет сельское население от постоянных оскорблений, обид и насилий со стороны грубых солдат; последние забирают все, что встречают на своем пути; когда их армиям удается проникнуть во вражескую страну, они дотла разоряют и опустошают все провинции, предают все огню и мечу. Это обычные результаты жестокости всех государей и королей, и в особенности последних королей Франции, ибо никто не зашел так далеко в утверждении своей абсолютной власти и не сделал подвластное население таким бедным, рабским, жалким, как эти короли. Никто не пролил столько крови, не был виновником убийства стольких людей, не заставлял вдов и сирот пролить столько слез, не разорил и не опустошил столько городов и провинций, как последний король Людовик XIV, прозванный Великим (конечно не за какие-нибудь великие и похвальные деяния, он вовсе не совершил ничего достойного этого имени, а за великие несправедливости, великие хищения, великие захваты, великие опустошения, великое разорение и избиение людей, которые по его вине происходили повсюду — как на море, так и на суше).

Вот что говорит об этом автор одной книги «Дух Мазарини». Я, — говорит он, — нахожусь в таком состоянии, что мне нет больше нужды скрытничать; я говорю правду, потому что не боюсь никого. Если король Людовик XIV получил прозвание Великого, то весь мир согласится, что той степени величия, на которую он возведен в настоящее время, способствовали: отмена эдиктов, измена своему слову, нарушение клятв, которые он принес над евангелием, чтобы легче обмануть тех, кто вступал с ним в договор; он никогда не был щепетильным исполнителем своего честного и королевского слова, за исключением тех случаев, когда этого требовал его личный интерес. Действительно, — продолжает автор, — если этот государь носит название Великого, то потому, что он ослабил империю и Испанию, а это произошло благодаря тому, что он нарушил договоры, которые сам заключил. Если этот государь велик тем, что искоренил гугенотов в своем королевстве, то это произошло благодаря отмене эдиктов, которые он сам же в день своего коронования клялся соблюдать; он нарушил клятву и привилегии, данные им его предшественниками в столь многих и торжественных королевских декларациях и доверяясь которым гугеноты мирно прожили более полутора веков. И наконец, — говорит этот автор, — если король велик в своем королевстве своим остроумием и своими любовными интригами, то благодаря нарушению им супружеской верности. Мадам де-Ментенон, наложницу этого государя, сравнивали с богиней Юноной, один автор назвал ее любовницей Юпитера Бурбонского. По всем провинциям Франции, — говорит тот же автор, — только и слышны, что вопли да жалобы на тиранию и злоупотребления, на грабительства и хищения, которые практикуются во Франции и довели всех ее жителей до сумы, принудили их продать свои одежды, снять с себя все, чтобы едва сберечь себе хоть рубашку; все бегут, знать покидает свои земли, крестьяне свои пашни, горожане свои ремесла.

Франция, — говорит тот же автор, — в настоящий момент наводнена великим множеством сборщиков податей и откупщиков, которые обгладывают народ дочиста, так что я боюсь, как бы король не лишился своих доходов. Следовало бы, — говорит он, — посоветовать ему не объявлять впредь войны соседям без справедливого основания и не нарушать более мира без справедливого основания, не нарушать перемирия до истечения срока; таким путем он избежит того трудного положения, в котором находится он в настоящее время, будучи вынужден искать мира. Пусть он не тиранит более свой бедный народ, как он это делал, пусть не прибегает к постоянным насилиям, чтобы заставить народ дать ему то, чего у него нет; напротив, пусть будет отцом, вместо того чтобы обременять народ новыми налогами и поборами. Пусть предоставит всем почетную свободу. Иначе, — говорит этот автор, — приходится ожидать великих революций в его королевстве.

Короли, как и народы, — говорит тот же автор, — одинаково подчинены законам, и совершенно неправильно короли Франции считают себя выше законов божеских и человеческих. Король Людовик XIV, видя, что счастье ему благоприятствует, охотно поверил, что он послан небом для того, чтобы безраздельно господствовать на всем свете и повелевать всей землей; что, как на небесной тверди лишь одно солнце, так не должно быть больше одного монарха во всем мире. В этой надежде, — продолжает автор, — король сделал это светило своим девизом. Если бы я смел, — говорит автор, — говорить с королем, я ему сказал бы то, что один пират ответил Александру Великому, упрекавшему его в хищничестве: я, сказал корсар, — маленький разбойник, а ты — большой, ибо ты не довольствуешься тем царством, которое дал тебе бог, а желаешь захватить всю землю. Самые заброшенные, нищие и презираемые, — говорит один иностранный автор, — это крестьяне во Франции: они работают всегда на других и при всей своей тяжелой работе еле добывают себе хлеб насущный. Одним словом, — говорит он, — крестьяне во Франции являются полными рабами тех, чью землю они обрабатывают или арендуют. Они подавлены не только государственными налогами и податями, но и теми тяготами, которые налагают на них их помещики, не считая того, что несправедливо вымогают у этих несчастных церковники. Эти притеснения, — говорит он, — заставляют их желать того, чтобы произошла революция в образе управления, в надежде, что их положение станет лучше. Короли Франции, — говорит тот же автор, — захватили в свои руки всю соль в королевстве и принуждают своих подданных покупать у них ее по цене, которую они назначают сами. Для этого они всюду держат чиновников, продающих ее. Это называют gabelle. Они как бы прибегают к этому для того, чтобы подданные их не протухли, не сгнили заживо; ибо нет ни одного человека в их владениях, который не был бы принужден брать соль в таком количестве, в каком ему навязывают ее чиновники короля. Исключение сделано для некоторых провинций, которые изъяты по государственным соображениям или потому, что имеют особый договор. Доход короля от этого соляного налога составляет ежегодно почти 3 миллиона экю; 8 миллионов король получает от налогов на привозимые крестьянами съестные припасы сверх особых налогов на мясо, вино и другие товары. Между тем, — говорит этот автор, — король теряет значительную часть своих доходов, отдавая их в откуп своим подданным или отдавая их в залог во время войны, чтобы иметь деньги на текущие расходы. Имеется, — говорит он, — не менее 30 тысяч чиновников, а теперь, быть может, и более 40 тысяч, причем все они употребляются для сбора этих налогов. Уплата жалованья такому множеству чиновников уменьшает доходы короля более чем наполовину, так что из 80 миллионов экю, которые он вырывает ежегодно у народа, едва 30 миллионов идут в сундуки короля. Ты будешь изумлен, — говорит автор, описывая все это своему великому Муфти, — ты будешь удивлен бесстыдством этих неверных, и ты осудишь в то же время их произвол и тиранию, которая давит, грабит и разоряет тех, кто доставляет им все необходимое для человеческого существования; причем тирания поступает так не только ради собственного обогащения, но для обогащения сверх того гурьбы жадных гусениц, ибо трудно назвать иначе тех, которые производят сбор доходов в этом государстве. Совсем не так, — говорит автор, — обстоит дело в Оттоманской империи, где справедливость воздвигла свой трон и угнетение не посмело бы поднять свою голову. Вот что говорит этот автор.

LVI. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РОСТ НАЛОГОВ

Согласно автору «Исторического журнала», Филипп, по прозванию Длинный, первый обложил во Франции каждую осьмину соли налогом в один грош. Филипп Валуа прибавил второй грош, Карл VI увеличил налог еще двумя грошами, Людовик XI довел налог до двенадцати грошей. Но Франциск I под предлогом военной необходимости увеличил это обложение до двадцати четырех грошей на мюйд (muid),и с этих пор его еще увеличивали в различных случаях до нынешнего времени и размера. Говорили много раз, — прибавляет автор, — что если бы король ограничил свои сборы с соли теми местностями, где ее вырабатывают, и затем предоставил народу свободу торговли ею, то его величество извлек бы гораздо более крупный доход, чем извлекает теперь, и разгрузил бы свое государство от издержек на содержание бесконечного множества канцеляристов, приказчиков и стражников, которые поглощают почти половину этих налогов.

Первые короли Франции не имели коронных земель и доходов с налогов и соли; собравши штаты королевства, они устанавливали расходы на содержание своего королевского дома и на военные нужды; они принимали меры к тому, чтобы взимать с дохода своих подданных суммы, которые они считали достаточными. Пипин, добившись короны, присоединил к ней все прекрасные земли, которыми он владел в Австразии и других местах и которые с того времени стали называться коронными землями; короли третьей династии сильно увеличили эти коронные земли за счет выморочных ленов, которых тогда было много вследствие войн за святую землю; к этому другие короли прибавили земли, которыми они владели до получения ими короны; например Филипп Валуа, Людовик XII, Франциск I и Генрих IV. Наконец другие короли увеличили свои доходы подушным налогом (taille), соляной монополией (gabelle) и другими сборами, очень многочисленными и обременительными для народа. Первоначальные коронные земли, хотя и весьма обширные, были недостаточны для удовлетворения нужд государства и военных расходов, поэтому пришлось взимать с народа известные вспомогательные сборы, которые называют стрижками (tailles) и которые вначале взимались только в случае чрезвычайных и неотложных надобностей. Король Людовик Святой первый дал название taille сборам, которые возлагались на каждую семью по разверстке. Карл VII сделал их постоянными, предназначил их на содержание учрежденной им жандармерии, не делая различия между военным и мирным временем; это вызвало восстание почти во всей Франции против его преемника короля Людовика XI под предводительством герцога де-Берри, брата короля и герцога Бретани и Бургундии; они воспользовались тем предлогом, что якобы хотят освободить народ от этих сборов, бывших прежде чрезвычайными и добровольными, а теперь ставших постоянными; вот поэтому они назвали это восстание весьма благовидным именем — войны за общественное благо. Но король Людовик XI сперва нашел средство удовлетворить честолюбие этих принцев, а потом, разъединив их, покарал каждого в отдельности и, когда образумил их, довел до конца свое начинание относительно тальи; с того времени ее стали платить без сопротивления, и не было надобности собирать штаты по этому поводу кроме провинций Лангедока, Прованса, Бургундии, Дофине и Бретани, которые на этом основании назывались Pais d’Etats.

Дополнительный налог (tallion) был установлен затем королем Генрихом II в 1549 г. для увеличения жалования ратным людям. Продовольственный сбор (la subsistance) — другой налог, который стали взимать всего только несколько лет тому назад; этот налог называется так потому, что он предназначается на продовольствование солдат на зимних квартирах, за что население должно быть освобождено от постоя жандармерии в зимнее время. Король Карл VII, — говорит сьер де-Коммин, — первый добился того, что стал сам вводить налоги только по своему усмотрению, без согласия штатов своего королевства. Таким образом, — говорит Коммин, — собраны были большие средства для благоустройства завоеванных стран и для оплаты ратников, грабивших королевство. На это дали свое согласие сеньеры Франции, причем им обещаны были известные возмещения (pensions) за налоги, взимаемые в их землях. Но всем этим и последовавшим затем Карл VII, — говорит Коммин, — взял большой грех на свою душу и души своих преемников и нанес жестокую рану своему королевству, которое долго еще будет истекать кровью и в настоящее время страдает больше, чем когда-либо; по всей видимости оно будет все более разоряться, если не положат конец этому. Король Карл VII, — говорит автор, — ко времени своей смерти в общей сложности получал с своего королевства 1 800 000 франков и содержал около 17 тысяч ратников, главным образом жандармов; они стояли в добром порядке на страже провинций его королевства, причем они уже задолго до его смерти перестали рыскать по королевству, что было большим облегчением для народа. Король Людовик XI к моменту своей смерти получал 4 700 тысяч франков и имел около 4 или 5 тысяч полевой пехоты (на жалованьи) и более 25 тысяч ратников (без жалованья); так что не нужно удивляться, — говорит автор, — если у него были всякие мысли и он думал, что его не очень жалуют его подданные, и поэтому сильно трусил; в самом деле, — говорит этот автор, — уж тогда жалко было видеть всю нищету и бедствия народа: Король брал, — говорит Коммин, — у бедных, чтобы давать тем, которые вовсе не нуждались. Положение, в котором мы сейчас находимся, несомненно гораздо хуже, и если уже в то время нищета и бедствия народа вызывали жалость и сострадание, то они должны теперь вызывать гораздо больше жалости и сострадания, потому что население теперь несравненно более обременено и более измучено во всех отношениях, чем было в то время, т. е. в 1164 г. Доходы короля уже превысили 63 миллиона, а теперь они еще гораздо больше, как мы увидим ниже.

LVII. «СПАСЕНИЕ ЕВРОПЫ В 1694 г.»

Вот как один автор прошлого столетия говорит о поведении и тираническом управлении последних королей Франции. Было бы достойно удивления, — говорит он, — что Франция предлагает мир среди своих побед, если бы история ее королей не свидетельствовала на основании горького опыта, что мир более способствовал ее завоеваниям, чем сама война. Не удивительно, — замечает он, — если какой-нибудь французский писатель в тоне гнилой шутки заявит, что Францию этот путь мира и разрыва договоров в конце-концов приведет к превращению во всемирную монархию, к чему она, как видно, мчится на всех парусах. Но еще более возмутительно в ее поведении, что она не довольствуется нарушением всех договоров, она сопровождает свои нашествия самыми чудовищными жестокостями, как-будто, став выше всех прав божеских и человеческих, считает себя в праве безнаказанно следовать всем влечениям своей ярости и беззакония, какие внушает ей ее гений. Железо, огонь, поругание, — все, что только можно вообразить себе как самые разнузданные неистовства солдатчины, пускаются в ход для опустошения стран, куда проникают ее армии; никакого уважения к возрасту и полу, никакого внимания к духовному или светскому достоинству, никакого почтения к святости места, к святыням религии; надо стереть с лица земли все за исключением того, что она надеется сохранить в своих руках. Если возможно надеяться на мир с нею, то это только на такой мир, о котором говорит Тацит как о несчастном следствии всеобщего отчаяния: грабить, убивать, под мнимыми предлогами захватывать власть — вот их дело, и когда они обратят все в пустыню, они называют это миром. Излишне, — говорит автор, — входить здесь в подробности производимых ею опустошений и чинимых ею жестокостей, как по той причине, что все эти примеры еще совсем свежи, так и потому, что рассказ мог бы дать только очень несовершенное представление. Речь идет здесь не о беспорядках, являющихся результатом военных действий, в разгаре войны, как это случается во всех войнах. На этот счет были определенные распоряжения двора, генералы должны были руководить их исполнением, и если некоторые из них останавливались перед гнусностью преступления, то они получали строгое наказание для острастки; это свидетельствует об определенном плане совершать и впредь все свои завоевания по способу самых варварских наций.

Я не буду распространяться, — продолжает автор, — о подробностях всех злоупотреблений, ни доказывать их несправедливость и гнусность, потому что другие сделали это прежде меня; достаточно, — говорит он, — заметить здесь, что захваты стали таким общим и узаконенным делом, что никто в королевстве не хотел быть исключением. Юристы подвизались в тысяче чудовищных измышлений по части придирок и насилия, скрывали их под словами «зависимость» и «объединение»; они вели себя при этом так храбро или, лучше сказать, с такою наглостью, что по-своему переделывали все законы, старые и новые, и этот подвиг и теперь еще славится, как победы парламента в Меце. Церковники сделали еще больше, по моему мнению; чтобы поразить чем-нибудь особенным в своей области, они посягнули, во главе с парижским архиепископом, на права святого престола и церкви и принесли их в жертву тщеславию правительства; это было все, что можно было от них ожидать по части завоеваний. Наконец что сказать о выходках и насилиях в разгаре разнузданного грабежа! Не разбирали друзей, союзников, врагов, и если делали какое-нибудь различие, то лишь потому, что встречали, препятствия или боялись мести. Нельзя без ужаса вспомнить о чудовищном поступке с папой Иннокентием II, ибо никогда еще не было гонения более свирепого и более скандального: святой отец помогал императору и его союзникам против неверных, это было преступлением. До чего она (Франция) способна дойти, когда, свободная от всякого страха, строит свое право на могуществе! Лучше всего ее можно характеризовать словами Иорнанда: она желает поработить весь мир, поводы для войны ей не нужны, все что она заполучит, она уже считает своим законным достоянием, силой мышц измеряет она размах воли, она ищет насытить свой произвол и, презирая право и правду, выставляет себя природным врагом всех. Такова, в нескольких словах, Франция, такою будет она всегда, пока счастье будет ей благоприятствовать.

В царствование Людовика ХШ Франция начала внушать к себе страх благодаря своему могуществу и своим вторжениям в чужие государства. Подчеркивают, что она тогда содержала пять больших военных корпусов: один в Италии, один в Нидерландах, один в Германии, один в Руссильоне и пятый наконец внутри королевства, чтобы давать отпор мятежам, поднимаемым там время от времени неугомонным герцогом Орлеанским... Прибавим к этим издержкам еще суммы, которые нужно было аккуратно выплачивать Швеции, Голландии и различным государям Германии и Италии, чтобы удержать их на своей стороне. Прибавим еще расход на содержание морского флота, который достиг внушительных размеров на двух морях, и на содержание бесчисленного множества креатур и агентов при всех дворах для того, чтобы получать точные сведения о том, что там происходит... Эти расходы и многие другие, о которых я уже не говорю, чтобы не слишком распространяться, поглощали несметные суммы, но государство не останавливалось перед ними, хотя доходы короны были тогда далеки от нынешнего уровня и не превосходили 50 миллионов ливров, тогда как Кольбер в это царствование увеличил их до 80 миллионов и больше, несмотря на непорядки в администрации, против которых были приняты меры при том же министре. Отсюда можно видеть, что все стало возможным для Франции с тех пор, как королевство стало жертвой насилия и произвола своих королей.

Что касается знатных господ и принцев крови, то даже их вес до такой степени снизился, что на них нельзя иначе смотреть как лишь на именитых рабов двора; никакого влияния они не имеют у правительства, никаких преимуществ в провинциях. Только путем раболепства могут они добиваться отличий. Кардинал Ришелье, первый министр Людовика XIII и самый гениальный человек своего времени, задался мыслью сделать монархию мощной во внешней политике; он рассчитал, что та самая необузданность в характере народа, которая так долго задерживала его прогресс, могла бы пойти на пользу этой цели, если бы можно было связать последнюю со страстностью народа; это побудило его создать план управления, совершенно отличный от предыдущего. Он заметил, что из всех монархий только монархия Оттоманская более прочна и устойчива, так как она не только всегда сохранялась в целости с самого своего возникновения, но кроме того не переставала расширяться, между тем как прочие империи сами себя привели к разложению своей роскошью, ослаблением дисциплины и спесью знати, так что впали в состояние бездействия или должны были уступить силе нового завоевателя. Поэтому им овладело желание перестроить французскую монархию на основе этих принципов; он не хотел, чтобы она была чисто военной державой, как Турция, потому что получились бы слишком опасные на случай революции крайности, не говоря уже о том, что это значило бы изгнать искусство, промышленность и торговлю, которые должны были служить ему источником всех богатств. И вот он нашел нечто среднее, заключавшееся в том, чтобы привязать к военной службе знать и всех праздных людей в королевстве, а за народом сохранить те отрасли, о которых я только-что говорил... Составив такой план, он все свои начинания стал сообразовывать с ним; это и сделало его министерство таким ненавистным всем и навлекло на него ненависть всех вельмож из-за страха их перед тем рабством, которое им грозило. И все-таки благодаря той ловкости, с которой он умел всегда выставлять себя слугою короля и поборником блага государства и таким образом опираться на весь авторитет закона и государственной власти, он успел поднять государство на такую высоту, что его преемникам уже было легко довести дело до конца. И действительно, в провинциях были назначены интенданты, которые должны были, опираясь на двор, сосредоточить в своих руках всю гражданскую и военную власть, во всех укрепленных местах назначены были королевские наместники, делившие власть с губернаторами и ставленниками министерства; при всех назначениях им отдавалось предпочтение перед лицами, имеющими рекомендации знати, и перед лицами высокого происхождения. Наконец раз ниоткуда нельзя было больше чаять благ кроме как от двора, то приходилось отказываться от всех частных союзов и всецело предаться двору. Все эти новшества были смертельными ударами по прерогативам тех, которые до тех пор играли самую видную роль в государстве; они видели, что их влияние падает и они лишаются всякого значения. Но самодержавная власть уже пустила корни, и, когда самые смелые все без исключения поплатились, остальные вынуждены были уступить насилию. Под действием этих главных причин, равно как и некоторых других, о которых было бы слишком долго говорить, во Франции при короле Людовике XIII произошла перемена, она стала послушным орудием честолюбия своих королей; это слишком явно дало себя знать при короле Людовике XIV. Об этой перемене лучше всего судить по составным частям государства, сравнивая их состояние с прошлым.

Прежде духовенство было первым, главным членом государства, пользовалось почетом внутри государства и уважением за пределами его, потому что церковные сановники предавались занятиям наукой и стремились к добродетели; они уходили в университеты и в одиночество, чтобы культивировать их. Но перемена произошла с тех пор, как Франциск I получил по конкордату право назначать высших церковных чиновников королевства; правда, довольно долго все еще соблюдали некоторую осторожность, как для того, чтобы не давать попам повода к жалобам, так и потому, что нуждались тогда в знающих и добродетельных людях для противопоставления их гугенотам; но в настоящее время, когда перестали считаться с такими соображениями, протекция заменяет собой личную заслугу у всякого церковника, желающего выдвинуться; наблюдается бесстыдный повальный торг всеми правами церкви, которые приносятся в жертву честолюбию короля и насилиям министерства. Это можно было наблюдать на собрании духовенства в 1682 г. По вопросу о религии духовенство не отстаивало своих прав против посягательств двора, как оно обязано было бы поступить в силу правоты дела и ради собственных интересов; вместо этого оно имело низость не только предать эти права, но даже подписать акт, оскорбительный для достоинства главы церкви, потому что двор хотел его уязвить. Всего любопытнее и вместе с тем всего смешнее в этих прениях то, что несколько лет перед тем ученые Сорбонны поплатились изгнанием за то, что поддерживали положение о погрешимости папы, на этом же собрании той же каре подверглись другие за то, что поддерживали обратное положение. Отсюда можно видеть, что король в области духовной власти достиг такого же первенства, как в области светской власти, и что все здесь в настоящее время вершится по его благоусмотрению, которое сделалось законом государства.

Но особенно ярко обнаруживает эту поголовную испорченность то, что в настоящее время духовенство пускает в ход все церковные прерогативы для узаконения насилий власти. Прелаты оправдывают здесь лихоимство в провинциях то ссылками на религию, то ссылками на государственную необходимость. Проповедники из белого и черного духовенства в своих проповедях отожествляли славу короля с словом божиим, а профессора права и богословия всю свою изощренность употребляли на то, чтобы представить в благовидном свете все злоупотребления власти и согласовать с ними все, божеские и человеческие законы; такого рода продажными выступлениями они делают себя заметными при дворе. Самая низкая и часто самая высокая преступная продажность получает там отличие как заслуга.

Знать, которая занимает второе место или является вторым составным членом государства, имела тоже весьма большое значение в государстве как благодаря прерогативам на своих землях, так и в силу влияния при дворе; но в настоящее время, когда управление провинциями находится в руках интендантов и министерство все забрало в свои руки, нельзя себе представить ничего раболепнее, ничего более пресмыкающегося, чем эта знать, ибо все спасение для нее только в службе. Интенданты, эти ищейки в провинциях, сумели откопать ее во всех ее обиталищах в сельских округах. Нет таких притеснений, самых оскорбительных, к которым они не прибегали, чтобы поставить ее в необходимость служить. Стоило только дворянину обладать некоторым достатком, и его уже имели на виду. Он должен был снарядить полк или роту, смотря по средствам, чтобы быть в почете; и горе тому, кто уклонялся от этого, желая жить спокойно. Поддерживали крестьянина против его господина; присуждали последнего к штрафам и унизительным возмещениям, то-и-дело оспаривали его титулы и привилегии, и если он апеллировал против этих преследований к суду, то там он встречал отрицательное отношение и при первом же слушании дела после бесполезных затрат и хлопот получал отказ. Благодаря этим непрекращающимся насилиям и притеснениям вся знать устремилась на военную службу; а так как она вся разорилась на нее, у нее не остается других средств к существованию кроме служебных окладов и пенсий.

Нечего говорить здесь о притеснениях народных масс, потому что они всем известны; достаточно сказать, что насильственные меры нынешнего царствования до такой степени истощили население, что у него едва-едва остается чем поддерживать свое жалкое существование. Но то, что составляет несчастье подданных, создает внешнее могущество монархии; ибо таким путем получаются деньги на военные расходы, на морское и сухопутное вооружение, никогда еще не достигавшее таких размеров; это дает толчок индустрии, торговле и мануфактурам, которые привлекают во Францию все богатства чужих стран. При этом следует заметить, что парламент был некогда посредником между королем и народом и, являясь умеряющим фактором между властью одного и покорностью другого, мудро сохранял привилегии и свободы в королевстве. Эта корпорация, повторяю, которая в предшествующие века вызывала восхищение соседних народов своим правосудием и своей неподкупностью, в настоящее время служит лишь продажным орудием для двора, для узаконения всех его несправедливостей и лихоимств; но ему можно было бы простить эту низкую угодливость в такое время, когда так опасно возражать, если бы он сохранил свою прежнюю безупречность в отправлении правосудия, но и этого нет более, можно сказать, что его трибунал сделался подводным камнем, о который разбивается естественная справедливость, кляузы и формальности удушают ее на каждом шагу. Это, можно оказать, открытый театр, где интриги, протекция двора и личный интерес безнаказанно играют правосудием и законами. Одним словом эта корпорация, когда-то столь почетная, теперь не более как призрак того, чем она была, сохраняя от былого величия только имя, судейский плащ и судейскую шапочку.

Ясно, как день, что в силу всех этих перемен естественный порядок совершенно извратился в королевстве и что Франция сама оказалась первой жертвой честолюбия своих королей: в ней все рассчитано на пустой призрак славы, которая существует только для королей; этот пустой призрак все больше отягощает цепи, под тяжестью которых она стонет в последние царствования. А поэтому приходится удивляться, что французы, которые считают себя образованнее и культурнее всех остальных наций, могли так долго служить этому фантому и что теперь, когда они убеждены непререкаемым опытом, что внешние завоевания содействуют лишь их угнетению, они не стараются использовать эту войну в интересах своей свободы. Ибо кроме того, что разница в положении их и соседей должна на них влиять в этом смысле, несомненно также, что если бы они могли себе вернуть прежнюю свободу, то жизнь их у себя дома была бы более счастливой и при дворе они имели бы больше веса. К этому можно прибавить, что если бы министерство не имело таких широких полномочий, то совершалось бы гораздо менее несправедливости и насилий в делах государства и религии. Но нет, это все-равно, что проповедывать глухим; французы издавна освоились с своей рабской зависимостью, благоусмотрение короля для них — высший закон, для них как-бы святотатство отказываться жертвовать для короля своим достоянием, своей жизнью, честью и совестью; и если прав Тит Ливий, что для варваров закон есть только подчинение своим повелителям, то можно сказать теперь, что нет нации более варварской, чем французы. Итак пусть Франция стонет под подавляющим ее бременем и пусть даже погибнет, если это так надо: не этим озабочено министерство; для славы короля нужно завоевать все государства Европы, и долг его подданных итти навстречу его честолюбию, не спрашивая, справедливы ли войны, которые он ведет с этой целью. В действительности на войне и воруют, и разоряются, жертвуют собой; французы готовы на все, чтобы отличиться на войне, соглашаются сами терпеть несчастья, лишь бы служить орудием для причинения несчастий соседям. Руководствуясь подобными правилами, ширилась Оттоманская империя, с той разницей, что министерство во Франции отбросило соблюдавшуюся там своего рода честность и создало себе новую мораль и новое право, не требующее этой честности; в настоящее время все здесь стремится к несправедливости, насилию и захвату.

Благодаря всем этим прекрасным принципам Франция достигла за последнее царствование такой высокой степени могущества; по тем же принципам она всегда будет возвышаться, если не будут сделаны последние усилия в настоящую войну, чтобы ее принизить... Можно сказать, что Франция отравила всех соседних государей медленно действующим ядом и он усыпляет их пред лицом опасности, в которой они находятся... или же что они, довольные, что их оставляют пока в покое, ожидают от нее милости Полифема, заключающейся в том, что она их пожрет напоследок. Однако я не вижу, чтобы на этот счет можно было обольщаться; ибо опасность, пожалуй, не так далека, как они себе воображают. Но предположим, что Франция обяжется в договоре не оказывать никакой помощи туркам ни прямо, ни косвенно. Спрашивается, какое доверие можно питать к этому обязательству, раз она является госпожой положения и даже считает себя в праве не соблюдать никаких своих обязательств. Она обманула Испанию подобными же обещаниями в Вервенском и Пиренейском договорах и наверное точно так же поступит с императором и при настоящем договоре.

Надо было, чтобы Франция убедила всех союзников в неправоте своих принципов, чтобы они испытали все вместе и каждый в отдельности тысячу пагубных их последствий, чтобы наконец общая опасность объединила всех в силу неизбежной необходимости защищаться, — нужно было, говорю я, чтобы эта держава с легким сердцем нападала на одних и поставила под угрозу остальных, и только после 40 лет несправедливости, насилий и захватов образовалась лига, столь справедливая и необходимая. И наконец, если бы даже дело шло только о справедливой мести за все эти пожары, святотатства и ужасные жестокости, с помощью которых она во время своих войн превратила в пустыню прекрасные провинции Германии, куда проникли ее войска, несомненно этого достаточно для того, чтобы вся Европа вступила в ее пределы и в общих интересах установила для потомства жестокий пример. Как! Франция могла решиться поднять Турцию на завоевание Венгрии и империи и потом под влиянием выпавших ей к несчастью успехов оживить свои надежды с помощью небывалого вероломства! она, говорю я, способна была не только к этому возмутительному союзу и вероломству, она все предавала огню: города, церкви, села, дворцы, замки, одним словом, все, что только могло стать жертвой этих зверских поджигателей; она могла решиться предавать пламени мужчин, женщин и детей, осквернять святилища бесчисленными святотатствами и гнусностями и вменять себе, так сказать, в честь ниспровержение всех законов божеских и человеческих? Да, она могла совершить все эти чудовищные преступления с заранее обдуманным намерением в стране, где она не встречала никакого сопротивления, и Европа не объединилась для примерного возмездия! Напротив, нужно было еще, чтобы она стала угрожать одним и напала на других, как бы глумясь над их бесчувственностью! И неужели после всего этого, даже на закате ее счастливой звезды, проявят подлую слабость и даруют ей мир на тех условиях, которые ей угодно будет предписать? Этому трудно будет поверить людям грядущих поколений.

Все государи Германской империи должны быть в особенности проникнуты справедливым чувством мести, так как они происходят от тех великих императоров, прах и усыпальницы которых в Шпейере подверглись на глазах этих государей столь возмутительному поруганию; среди них лишь немногие — другого происхождения; а потому надо полагать, что такое ужасное поругание заставит вскипеть кровь в их жилах в силу естественного чувства. И надо думать, что они не положат оружия, не отмстив за это и не исполнив в то же время свой долг пред своим родом, пред отечеством, пред славой империи, которая была в данном случае проституирована, и т. д.

Сказанное здесь о тираническом управлении князей и королей и в частности наших последних королей Франции ясно показывает, что они являются лишь тиранами, что они сильно злоупотребляют своим могуществом и властью, тогда как эта власть и могущество даны лишь с тем, чтобы мудро управлять народом, соблюдать справедливость и право и поддерживать мир. Не народы, по совершенно верному замечанию сьера Дюмулена, созданы дли князей, а князья созданы для народа и могут быть с полным правом названы слугами общества. На свете существовали раньше народы, чем князья. Долг князя обеспечивать спокойствие народа своим неусыпным трудом, безопасность его — ценой своих опасностей, а бдительностью своей обеспечивать своим подданным возможность спать спокойно и в безопасности; одним словом, говорит автор, князь как бы отрешился от себя самого, раз он отдал себя на служение государству. Князья должны любить своих подданных, как отцы должны любить своих детей; но тиран поступает совершенно наоборот: он обходится со своими подданными, как с рабами. Хороший король внушает к себе любовь, а тиран внушает страх. Добрый царь жертвует собой для спасения своего народа, а тиран приносит свои народы в жертву своей гордыне, своему честолюбию, своей мести; отнимать у бедного народа все отрады жизни, вырывать у него из рук хлеб, который он с таким трудом и усилиями выращивает, делать его несчастным и жалким в жизни и заставлять его стонать от бедствий, — это великая жестокость и гнусность; это совершенно противно званию и высокому достоинству царей и князей, такое поведение должно повсюду служить для них позором, к посрамлению и осуждению их. Добрый царь покоряется законам, а тиран хочет, чтобы все было ему позволено. Александр и Цезарь, два самых великих государя и императора из всех, о которых говорится в истории, были лишь поджигателями, разрушительными потоками, разорившими мир в различных местах; каждый из них опустошил то, что было на его пути.

Бог, говорит этот автор, пользуется злыми правителями как своими палачами и послушными орудиями для наказания их провинций и королевств. Однако, воспользовавшись ими, как розгами своей ярости, он бросает их в огонь, как это сказано в житии святого Антонина под 2 мая. Император Антонин Благочестивый говорил, что предпочитает спасти жизнь одного из своих подданных, нежели убить тысячу своих врагов. Король Людовик XIV был совсем иного нрава: он конечно предпочел бы пожертвовать тысячью своих подданных, нежели простить одного из своих врагов.

Благо государства, — говорит кардинал Ришелье, — есть цель, которую сам бог поставил всем королям, возлагая на их голову корону; для них ничего не должно быть важнее ее: к этому центру должны направляться все их действия. Передавая меч главному префекту империи, император Траян произнес следующие прекрасные и достопамятные слова, достойные величия и великодушия великого государя: Пока я буду творить правосудие, — сказал он, — употребляй этот меч на поддержание моей власти; но, если я стану тираном, обнажи его против меня. Бесчеловечно, — говорит Ментор Телемаху, — вырывать из рук народа ради своих нечестных и честолюбивых планов сладкие плоды земли, получаемые им исключительно благодаря щедрости природы и своим трудам в поте лица своего. Природа сама доставит из своего плодоносного лона все необходимое для великого множества людей умеренных и трудолюбивых; но из-за гордости и изнеженности известного круга людей масса других людей ставится в самое ужасное и бедственное положение. Жадные и недальновидные государи обременяют налогами тех своих подданных, которые самым прилежным образом трудятся над их землями, с них эти государи надеются скорее получить, чем с других; в то же время они меньше облагают тех, которые попадают в бедственное положение благодаря своей лени. Свергните, — говорит он, — дурной строй, который подавляет благонамеренных, награждает порок и который вносит беспорядок, столь же роковой для королевской власти, как и для всего государства. Установите, — говорит Ментор, — налоги, штрафы и даже, если надо, другие суровые кары для тех, кто оставляет без надлежащей обработки свои поля, подобно тому, как вы покарали бы солдат, оставляющих свой пост перед лицом неприятеля. Сделайте послабление и изъятие для многосемейных, увеличьте соответственно обрабатываемый ими участок, тогда профессия земледельца не будет более презренной, потому что не будет столь нищенской; плуг опять будет в чести, управляемый руками, победоносно отразившими врагов отечества; будет считаться не менее почетным обрабатывать наследие своих предков в счастливую пору мира, чем героически отстаивать это наследие во время военных потрясений; все поля снова зацветут. Церера будет увенчана золотыми колосьями, Вакх будет давить виноград и заставит течь со склонов гор потоки вина, более сладкого, чем нектар; глубокие долины будут оглашаться дружными песнями пастухов, которые у берегов светлых ручейков будут петь под звуки своих свирелей про свои труды и свои радости, в то время как их стада будут прыгать и пастись по траве среди цветов, не боясь волка. Разве не будете вы чувствовать себя сверх меры счастливыми, о Идоменей, — говорит Ментор, — являясь источником стольких благ, давая под сенью вашего имени жить стольким народам в приятном покое? Разве не более убедительна такая слава, чем слава, которая покупается ценой опустошения страны, несет повсюду убийства, смятение, ужас, изнеможение, панику, жестокий голод и отчаяние, причем чуть ли не столько же у себя дома даже в разгар побед, сколько среди побежденных иноземцев? Счастлив король, который настолько угоден богам и имеет настолько благородное сердце, чтобы стать таким образом отрадой целого народа и всем векам явить в своем царствовании такое восхитительное зрелище. Весь мир, не думая обороняться войной против его могущества, повергнет к его стопам просьбу царствовать над ним. Но народы, скажете вы, находясь, таким образом, в довольстве, обратят свои силы против меня и восстанут. Нет, не бойтесь этого, — говорит мудрый Ментор, — этот предлог всегда приводится льстецами расточительным государям, которые хотят отягчить народы налогами.

Что за отвратительный принцип искать своей безопасности лишь в угнетении народов, не давать им никакого образования, не поднимать их нравственного уровня, не внушать им к себе никакой любви, но террором толкать их в бездну отчаяния, ставить их пред ужасной необходимостью либо никогда не иметь возможности даже свободно вздохнуть, либо стряхнуть с себя иго вашей тирании! Что это за господство? Неужели это путь, ведущий к славе? Вспомните, что в стране, где государи имеют более абсолютную власть, они в то же время менее могущественны: они берут и разоряют все, они одни владеют всем государством, но государство приходит в упадок, поля не возделываются и остаются заброшенными; в городах население с каждым днем уменьшается, торговля падает. Король может быть королем не сам-по-себе, а только через свой народ, и мало-по-малу он сам себя уничтожает, неразумно обессиливая народные массы, из которых черпает свое богатство и могущество. Его абсолютная власть делает каждого подданного рабом; они делают вид, что обожают его, дрожат при малейшем его взгляде; но подождите малейшей революции, и это нелепое могущество, дойдя до крайнего насилия, окажется недолговечным; у него нет никакой опоры в сердце народов; оно утомило и раздражило все корпорации в государстве, оно заставляет все члены его одинаково горячо жаждать изменения порядка вещей, и при первом же ударе, какой ему нанесут, идол падает и попирается ногами. Король во время своего мишурного благоденствия не находил ни одного человека, который бы решился сказать ему правду, а в своем несчастьи не находит человека, который захотел бы оправдывать его или защищать его от врагов.

LVIII

Никто из королей и сеньеров, — говорит сьер де-Коммин, — не имеет власти за чертой своей вотчины налагать подати на своих подданных без одобрения и согласия тех, кто должен их платить. Иначе это есть тирания и насилие. Можно было бы возразить, — говорит он, — что бывают моменты, когда не следует дожидаться собрания, что это было бы слишком долго. На это он отвечает: не следует так торопиться, когда начинают войну и предпринимают поход; когда нужно, время найдется. Пертинакс, достигнув императорской власти, проявил величайшую заботу о населении, стараясь снять с него тяготу налогов, которые тирания наложила на все провинции империи, облагая ворота, мосты и проходы через города и реки; таким путем он вызвал вновь процветание торговли и повсюду восстановил прежнюю гражданскую свободу. Он роздал также все невспаханные земли, не исключая даже принадлежащих князьям, с обязательством возделывать их; для того чтобы возбудить желание у всех приложить к ним свой труд, он помимо предоставления их в постоянное владение тем, кто их возделывает, дал последним еще на 10-летний срок свободу от всех налогов и повинностей.

Император Марк Аврелий проявил свою доброту тем, что, истощив финансы за время долгой и томительной войны против аллеманов, не хотел ни за что допустить обложение чрезвычайными налогами ни одной провинции империи; нуждаясь в деньгах, он велел продать с торгов на площади Траяна императорские драгоценности, прекрасные золотые, серебряные и хрустальные вазы, драгоценные каменья и богатые столы, которые он нашел среди своей мебели или в покое Адриана; он составил себе таким образом настолько внушительную сумму, что ею можно было покрыть расходы, необходимые при таком великом передвижении, и даже вызывался потом вернуть деньги покупателям, если они пожелают вернуть купленное ими, но не принуждая к этому нежелающих. Ничего подобного нельзя видеть в истории наших последних королей: они были очень далеки от таких прекрасных поступков. Один турецкий государь перед лицом смерти выразил сожаление по поводу налогов, которые он только-что наложил на своих подданных; в своем завещании он приказал отменить их. Что же должен сделать после этого христианский государь, который, по словам д’Аржантона, не имеет никакой разумно обоснованной власти облагать своих подданных без одобрения и согласия своего народа?

LIX

Но льстецы внушают теперь королям, что они имеют право быть абсолютными господами всей земли, что они одни — хозяева над всем в их королевстве, что только они могут заключать союзы с иностранными государями и государствами, объявлять войну и заключать мир; что они могут взимать пошлины и налоги по своему произволу и наконец издавать законы, указы и распоряжения, как им заблагорассудится; оттого они и заканчивают последние всегда следующими решительными словами: ибо таково наше благоусмотрение: sic volo, sic jubeo, stat pro ratione voluntas (так я хочу, так я приказываю, вместо основания да будет моя воля).

Те же льстецы уверяют их, что все те реформы, какие им советуют мудрые менторы, опасны и являются крайностью. Льстецы ловят их на удочку их личных интересов. Если вы, говорят они, сделаете население вполне довольным, оно перестанет работать, зазнается, выйдет из повиновения и будет всегда готово поднять мятеж; только нищета и слабость делают людей податливыми; стало быть, желая дать облегчение народу, вы понижаете королевское могущество и этим наносите непоправимый ущерб народу, ибо он нуждается в том, чтобы его держали в подчинении ради его собственного блага. На все это мудрый Ментор отвечает: неужели нельзя подчинить народ, не моря его голодом? Какая бесчеловечность! Какая дикая политика! Сколько мы видим народов, которые встречают к себе мягкое отношение и остаются притом весьма верными своим государям! Источником мятежей являются честолюбие и беспокойство вельмож, если последним дано слишком много воли и допущено безграничное расширение их владений; затем множество великих и малых паразитов, живущих в изнеженности, роскоши и праздности; множество людей, предающихся войне, забросивших всякие полезные занятия мирного времени; и наконец отчаяние притесняемых народов. Жестокосердие, надменность, изнеженность королей делают их неспособными следить за состоянием всех членов государства для предотвращения смут. Вот, — говорит Ментор, — причины возмущений, а вовсе не то, что вы позволите земледельцам мирно есть хлеб свой, добытый в поте лица своего. Когда народ отягощен невыносимыми вымогательствами жадных и гордых правителей, которые бесчеловечно облагают его налогами, всегда можно опасаться мятежа. Если подсчитать, то окажется, что 45 греческих императоров, половина из всего числа их, окончили свою жизнь насильственной смертью, — достойное наказание за их надменную тиранию. У 11 из этих императоров или принцев крови были выколоты глаза, у 6 из них были отрезаны носы. Повидимому Сенека заимствует некоторые черты тирании у современных ему императоров. Но я считаю несомненным, — говорит Монтэнь, — что его осуждение благородных убийц Цезаря было вынужденным. Дикари, — говорит он, — поджаривающие и поедающие тело умерших, не возмущают меня так, как возмущают те, которые мучат и преследуют людей при жизни; можно сказать, что они хуже тех, которые съедают людей после их смерти.

Народы, как говорится в «Телемахе», несчастны вследствие честолюбия королей, их надменности и недальновидности; ибо народы страдают обыкновенно только по вине королей, которые должны бы были непрестанно предупреждать их страдания. Delirant reges, plectuntur Achivi — цари безумствуют, платятся ахеяне (народ). Царь существует только для того, чтобы иметь попечение о своем народе, как пастух о своем стаде или как отец о своем семействе; царь поставлен не столько для того, чтобы самовластно командовать людьми, сколько для того, чтобы ими мудро править. Сам кардинал де-Ришелье, при всей своей лести и обоготворении величия короля Людовика XIII, не мог не признать и не высказать в своих «Политических размышлениях», что король тяжко грешит против своего государства, если во всех своих действиях не руководится исключительно общим благом, а имеет более в виду удовлетворение отдельных лиц. Хорошие государи, — говорит он (Ришелье), — всегда ставили интересы государства выше интересов своих отцов и детей; такие государи действительно должны на первый план ставить государство и не обращать внимания на желания своих присных, если они направлены в ущерб государству. Общественное благо — цель государей; оно есть не что иное, как благо всего населения. Король, — говорит он, — не достоин носить корону, если терпит и оставляет безнаказанным угнетение своих народов, так как бог вручил ему меч правосудия лишь для того, чтобы держать народ в повиновении и оградить его от обид. Естественно частным лицам иметь попечение о своих личных интересах, но обязанность короля — иметь в виду исключительно лишь общественное благо. Угнетение бедного народа, — прибавляет он (Ришелье), — есть преступление, вопиющее к небесам и требующее от бога отмщения тех обид, каким подвергается народ. Король, — говорит он, — имеет то преимущество перед богачами и ту замену их богатства, что бог признает его своим и принимает отдельных царей как бы за части своего тела, так что насилия, причиняемые царям, бог рассматривает как посягательства на него самого и не хочет, чтобы они оставались безнаказанными. Бог дает, — продолжает Ришелье, — достаточно силы королям, чтобы они сами себя защищали; но он не предоставил этой силы народу и сам становится его покровителем и строго обязывает королей, имеющих честь быть живыми образами его могущества и его наместниками на земле, быть справедливыми к народу. В другом месте он говорит, что благо государства есть цель, которую сам бог поставил перед всеми царями, возложив им на голову корону; что ничто не должно быть важнее и что к этому должны направляться все их действия, потому что цари, как сказано в «Телемахе», являются царями лишь для того, чтобы иметь попечение о своих народах, как пастухи имеют попечение о своих стадах или как добрые отцы семейств имеют попечение о своих детях, и что они поставлены не столько для того, чтобы самовластно командовать людьми, как для того, чтобы мудро управлять ими.

Однако, несмотря на то, что большинство государей и королей представляют собой теперь лишь гордых и надменных тиранов и что большинство народов являются лишь бедными, несчастными рабами под их тираническим игом, никто не решится перечить им или хотя бы осуждать открыто или порицать их поведение. Напротив, тысячи подлых, низких льстецов, чтобы подслужиться и занять более видное положение, стараются угождать им во всем, скрывают от них их недостатки и пороки и стараются даже представить их пороки в виде добродетели. Как ни мало талантов и добродетели у государей, льстецы представляют их редкими, выдающимися талантами и героями добродетели и умеют удивительно расписывать ту каплю добра, какую случается им иногда оказать отдельным людям. Отсюда безудержные и пустые похвалы и дифирамбы государям. Судьи и власти, поставленные для поддерживания повсюду справедливости и доброго порядка, для обуздания пороков и строгого наказания виновных, не дерзают ничего предпринять против пороков и несправедливостей царей: они преследуют и сурово наказывают мелких преступников, они вешают и колесуют мелких воришек и убийц; но не смеют сказать ни слова крупным и могущественным ворам, важным и могущественным убийцам и поджигателям, которые терзают всю страну, предают ее огню, заливают ее кровью и губят тысячи и миллионы людей.

Замечательно поведение людей, которые по своей профессии являются хранителями благочестия и религии и мнимыми служителями бога, отцами и духовными пастырями народов, — таковыми являются в частности наши святые отцы, папы, их преосвященства епископы, богословы и вообще все духовные лица и проповедники евангелия; хвалящиеся своей непогрешимостью в вопросах веры и следовательно обязанные также быть безупречными в своих нравах и жертвовать собой ради истины и справедливости в интересах народов. Эти люди, говорю я, которые должны были бы быть ревностными защитниками справедливости и истины и самыми твердыми и верными защитниками народа от несправедливых притеснений и несправедливых посягательств князей и царей, оказываются часто именно в числе самых рьяных льстецов и угодников государей. Они самым подлым и недостойным образом изменяют долгу своего служения, так что и теперь еще можно повторить, даже с большим основанием, чем когда-либо, то, что некоторые так называемые пророки говорили в древности о царях, священнослужителях и лжепророках своего времени. Князья и цари, говорили они, посреди народов — все-равно, что волки хищные и львы рыкающие, которые ищут свою добычу; они всегда готовы пролить кровь и отнять жизнь у людей, а священники, равно как и лжепророки, действующие с ними заодно, льстиво одобряют их пороки и злодеяния; они публично заявляют о своих преступлениях, о своих насилиях и беззакониях и уверяют, будто бог говорил к ним, хотя бог не говорил с ними.

Это можно наблюдать воочию еще и теперь каждодневно на князьях и царях мира; ибо цари действительно являются как бы волками хищными и львами рыкающими, которые ищут свою добычу; они всегда готовы обременять массы податями и налогами, устанавливать новые и увеличивать старые, всегда готовы также зажечь пламя войны и следовательно пролить кровь и отнять жизнь у людей; они всегда готовы разорять города и опустошать поля; а священники, которые являются служителями религии, рукоплещут их дурным намерениям, как это делали помянутые лжепророки. Они одобряют их дурные замыслы и все их насильственные и несправедливые действия; они, которые с такой горячностью ораторствуют, кричат, мечут громы и молнии со своих кафедр против малейших пороков и проступков населения, оказываются немыми псами пред пороками и отвратительной извращенностью царей и князей земли; они учат даже, что те поставлены от бога, что надо им повиноваться и во всем подчиняться, и внушают бедным невежественным массам, что, кто восстает против государей, тот противится порядку, установленному богом, и навлекает на себя вечное осуждение. Противящийся власти противится божьему установлению, противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Словно для блага и спасения народов необходимо, чтобы у людей всегда были командующие ими тираны! Повседневно возносятся всенародные молитвы о сохранении последних и об успехах их оружия, так что когда счастье на войне им не благоприятствует и их армии разбиты неприятелем, их города взяты и отданы на разграбление, то причиной этого объявляют грехи народа, его уверяют, что бог раздражен против него и что он должен стараться умилостивить его гнев делами покаяния и истинно обратиться к богу в сердце своем. Тогда они поют заунывным тоном: господи, не по грехам нашим соделай нам и не по беззакониям нашим воздай нам, господи, беззаконий наших не помяни. А также: господи, помоги нам и избави нас.

Но когда случается, что короли, наоборот, одерживают большие победы над своими врагами, наносят поражения их войскам, захватывают их города, опустошают их страны и получают с врагов значительную добычу, они во всех этих победах усматривают видимые знаки покровительства и благословения своего бога. Власти и население устраивают по этому случаю народные увеселения и в знак ликования зажигают повсюду костры, устраивают шествия в свои храмы и церкви, воспевают с церковниками торжественное «тебе бога хвалим», т. е. торжественные гимны радости, и хвалы в благодарение их богу, как бы для того, чтобы отблагодарить его наиболее достойным образом за победоносную резню, за произведенные победоносные разгромы, победоносные опустошения. И все они до такой степени слепы, что способны находить в этих великих гибельных и ужасных бедствиях великие поводы для радости и веселья; можно с полным правом сказать, что они являются безумцами в своих радостях и ликованиях, как говорится и в одной из мнимо священных книг: Безумствуют и ликуют и называют миром столько великих зол.

И так как священники и церковники, подлые льстецы богатых и сильных земли, знают, что тираны не уверены в своей безопасности и что у них всегда есть поводы бояться заслуженной ими участи, то, чтобы сделать им приятное и хоть отчасти содействовать их безопасности, они поучают публично, что непозволительно частному лицу убивать тирана; они даже провозгласили на своем соборе в Констанце ересью мысль о позволительности тираноубийства для частного лица. Это ясно показывает, что христианская религия терпит, одобряет и даже узаконяет тиранию князей и царей, равно как и все прочие злоупотребления, о которых я только-что говорил. А так как все эти злоупотребления и тирания князей и царей целиком противоречат справедливости и естественной правде, так как они совершенно идут вразрез с благим управлением народами и, как я уже сказал, суть источник, корень и причина всех пороков, всех зол, всех бед и всех злодеяний людских, то очевидно, что христианская религия терпит, одобряет и даже узаконяет таким путем дурное управление. Ясно следовательно, что она питает, поддерживает и даже узаконяет таким путем пороки и беззакония людей, тогда как она должна была бы открыто осуждать их и стараться устранять их и совершенно искоренять. Это она конечно и не замедлила бы сделать, если бы была действительно такой чистой и святой, какой она себя хвастливо выставляет.

Отсюда я вывожу ясное и убедительное заключение: религия, которая поучает заблуждениям, которая терпит злоупотребления, противные справедливости и, естественной правде, противные доброму политическому управлению и наносящие ущерб общественному благу; религия, которая их одобряет и узаконяет, которая даже узаконяет тиранию или тираническое правление царей и князей земли, заставляющих стенать народы под игом тиранического господства, — такая религия не может быть истинной. Это положение ясно и очевидно и не может встретить возражения. Между тем христианская религия поучает всем тем заблуждениям, о которых я выше говорил; она терпит, одобряет и даже узаконяет все злоупотребления, о которых я только-что говорил, и наконец она узаконяет тиранию и тираническое правление царей и князей земли, как я только-что доказал и как это воочию показывает ежедневный опыт. Следовательно христианская религия не может быть основанной на авторитете бога, и следовательно она ложна и даже в такой степени, как только может быть вообще ложна какая-либо религия. Я не буду останавливаться здесь на опровержении в отдельности многих других злоупотреблений, как например на призываниях умерших, на религиозном поклонении изображениям и останкам мнимых святых, на паломничествах, юбилеях, индульгенциях, на раздаваемых народу благословениях, на всяких других злоупотреблениях и на других подобных суевериях, потому что все эти пустые и глупые вещи уже достаточно опровергнуты всем тем, что я уже сказал, и всем тем, что я скажу еще в дальнейшем.

LX. СЕДЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ОБМАНЧИВОСТИ И ЛОЖНОСТИ РЕЛИГИЙ, ВЫВОДИМОЕ ИЗ ЛОЖНОСТИ САМОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЛЮДЕЙ О МНИМОМ СУЩЕСТВОВАНИИ БОГОВ

Ввиду того, что все указанные злоупотребления, равно как и все прочие злоупотребления и заблуждения, о которых я говорил, основываются на веровании и на убеждении, что существует бог, т. е. на веровании и убеждении, что есть верховное существо, всемогущее, бесконечно благое, бесконечно мудрое и бесконечно совершенное, которое желает, чтобы люди ему поклонялись и служили известным способом; ввиду того, что короли и князья земли точно так же хотят обосновать свое могущество и свою власть на власти всемогущего бога, милостью которого они якобы поставлены править и командовать всеми прочими людьми, — следует теперь доказать и сделать очевидным, что нет такого существа и не существует бога и что следовательно люди совершенно ложно и неправильно пользуются именем и авторитетом бога для установления и поддержания заблуждений своей религии, равно как и для поддержания тиранического господства своих царей. Это я сейчас с очевидностью покажу путем убедительных доводов, заимствуя их из положений метафизики, физики и морали. Это будет моим седьмым очевидным доказательством пустоты и ложности всех религий в мире.