М. А. Кузмин.
правитьДействующие лица:
Султан.
Визирь.
Венецианцы:
Учеллино.
Папалуччо.
Продавец невольниц.
Астролог.
Мустафа, повар.
Пожилая дама.
Зумруд, султанша.
Кандакша, старая султанша.
Айша, служанка Зумруд.
Советники, одалиски, рабыни, игроки, дервиши, солдаты, слуги, народ.
Хор игроков.
Ах, не Европа ль
Константинополь?
Зачем же нам здесь скучно так?
Хоть мы и дружны,
Кому здесь нужны?
На нас с презреньем смотрит всяк.
Здесь есть базары,
Здесь есть Гюльнары,
Но нас собакой все бранят.
Сказать по чести,
На всяком месте
Мешок и петля нам грозят.
Но мы не тужим,
Веселью служим:
Вино, игра, любовь — для нас.
Смеясь, играем
И забываем,
Что, может, близок смерти час.
Папалуччо (походя к Учеллино). Не грусти, приятель, это даже не особенно мило по отношению к твоим друзьям: смотри, такая приятная компания, играют пьют, поют, все тебя любят, а ты вздыхаешь, будто влюблённая институтка или потерявший корабли купец. Ободрись, гляди веселее.
Учеллино. Ты прав. Простите, господа, мою рассеянность; поверьте, я всех вас сердечно люблю и очень благодарен вам за ваше посещение. Не обращайте на меня внимания: я получил сегодня дурные известия из Венеции, — вот и вся причина моей грусти, вам же я очень рад.
Папалуччо. Друзья, выпьем же за то, что бы известия, полученные нашим Учеллино, оказались ложными, и разойдёмся по домам. Уже восток сереет, и хозяину нужен покой. Будь здоров, Учеллино, утро вечера мудренее.
Учеллино (тихо). Когда все разойдутся, вернись ко мне, нам нужно поговорить серьёзно.
Папалуччо. Об известиях?
Учеллино. Да.
Папалуччо. Отлично.
Учеллино. Б-же, напрасно ли я переплыл море, бросил родину, родных? И что же? Здесь, на чужбине, я нашёл себе ещё большую муку, несчастный!
Безумен, кто любви бежит,
Когда любовь в самом лежит.
Любовный бред —
Источник бед.
Беги одной, придёшь к другой
И снова будешь сам не свой.
Закрой глаза, увидишь сон,
Открой — он в тело облечён.
Любовный бред —
Источник бед.
Так можешь сотню перебрать, —
И всё любви не отогнать;
Так трудно летнюю порой
Прогнать докучных мошек рой.
Ничто: ни горы, ни моря —
В любви не защитит тебя;
Безумен, кто любви бежит,
Когда любовь в самом лежит!
Любовный бред —
Источник бед.
Папалуччо. Твои «известия из Венеции» были, конечно, только для посторонних, но для меня, вероятно, найдутся известия из Константинополя. Поделись ими, ели ты нуждаешься в моей помощи. Я, как доктор, должен знать причины, породившие болезнь. Ну, признавайся: уверен, что какие-нибудь пустяки.
Учеллино. Я влюблён, Папалуччо.
Папалуччо. Так я и думал. Любовь не скроешь, она, — как чеснок, — только с той разницей, что запах чеснока не скроешь после того, как съешь его, а любовь видна и после и до! До обеда — она ещё заметнее для постороннего глаза. Ну, ты влюблён; что ж из этого?
Учеллино. То же, что я влюбился в султаншу.
Папалуччо. В султаншу? Это дело надо бросить. Ты бы лучше влюбился в утреннюю звезду или в собор Святой Софии.
Учеллино. Я умру без неё, Папалуччо, уверяю тебя.
Папалуччо. Положим, это вздор, но дело серьёзно. Да где же ты её увидел?
Учеллино. На базаре, когда её несли в паланкине.
Папалуччо. И что же из её красот ты увидел?
Учеллино. Полглаза, спину, кончик носа и два пальца левой руки.
Папалуччо. Браво! Более, чем достаточно!
Куплеты.
Любовь — художника быстрее:
Она нам дорисует всё,
Когда, мечту свою лелея,
Мы мыслим: «Это всё — моё».
Дай нам каблук — нога готова,
Дай нам платок — лицо уж есть,
И мы в мечтах опять и снова
Красоты может перечесть.
Кусочек брови — локон чёрен,
Кусочек шеи — грудь бела,
Наш зоркий взор в любви упорен,
В мечтах фантазия смела.
Мы по походке отгадаем
Характер девицы любой,
В изгибах стана прочитаем:
Атаку ль весть иль бить отбой!
Учеллино. Я умру, если её не увижу!
Папалуччо. Ты думаешь, это так легко сделать? Это не Венеция, где можно встречаться на площади, на морских прогулках, давать серенады и посылать любовные записки, — а в султанский гарем как сунешься? Живо в мешок да в воду.
Учеллино. Всё равно, мне и теперь не легче.
Папалуччо. У тебя ни признака усов и бороды. Ты бы легко мог сойти за девушку, но здесь может выйти осложнение с султаном, если последний обратит на тебя своё внимание.
Учеллино. Да, это неудобно.
Папалуччо. Если тебя внести в сундуке под видом тканей, ты можешь там задохнуться, так как никто не поручится, что сундук откроют тотчас; хотя женщины и не вытерпят получасу, что бы не посмотреть купленных материй, но всё же рискованно.
Учеллино. Мне всё равно; что угодно, что угодно, только бы видеть её, иметь возможность сказать ей про любовь, чувствовать её близость.
Слуга. Да простят меня благородные господа, я попрошу их уйти с крыши в комнату…
Учеллино. Это почему?
Папалуччо. Что за чёрт?..
Слуга. Да хранит Аллах и меня, и вас, почтенные господа. Дело в том, что я не могу вам сказать того, о чём сейчас кажу, потому что это секрет… О, государственный секрет… Там пришли стражники и сообщили, что по нашей улице вскоре пройдёт сам султан со своим визирем, — оба они переодеты купцами и сохраняют строжайшее инкогнито. На крышах сидеть во время их прохода строго запрещается…
Папалуччо. Не думают ли ваши полицейские, что мы бросим отсюда бомбу?
Слуга. Нет, но эта крыша нужна нам самим.
Учеллино. Для чего?
Слуга. Какой глупый! Что бы говорить с султаном…
Папалуччо. Султан полезет к нам на крышу?
Слуга. Зачем полезет? Султан будет говорить со стражниками, которые то же переодеваются теперь купцами; он будет думать, что говорит с народом; всякому повелителю правоверных лестно походить на халифа Гаруна аль-Рашида, почтенные господа, и мы все, да хранит его Аллах, должны помогать султану. Ай… Ай… Ай… Быть мне посаженным на кол: вы ещё у крыши, а султан с визирем уже подходят… Спасайся, кто может… (Убегает).
Учеллино и Папалуччо (вместе). Выйдем на крышу… (Выходят).
Султан (визирю). Не находишь ли ты, мой друг, что мы поступаем не совсем конституционно, отправляясь теперь инкогнито по городу? Что сказал бы на это диван?
Визирь. О повелитель… Наш почтенный диван на хороших пружинах. Но вот на крыше я вижу двух купцов, — не пожелаете ли заговорить с ними, ваше величество?
Султан. Как? Опять купцы и на той же самой крыше?
Визирь. Слушаю, всемилостивейший повелитель, — в следующий раз они будут уже на другой.
Султан. Пожалуйста, — это как будто указывает на застой нашей торговли. (Обращается к Папалуччо). Послушай, почтенный чужестранец, не знаешь ли ты, как пройти на базары?
Папалуччо (с крыши). Неужели вы не знаете, почтеннейший? Это очень просто: идите прямо, потом поверните обратно, и когда дойдёте опять до того места, где стоите, то окажетесь как раз на базаре.
Султан. Действительно, это очень просто. Да благословит тебя, кяфир, Аллах и твою мудрость. (К визирю). Пойдём, мой друг, последуем совету этого неверного, и с восходом солнца, я надеюсь, мы дойдём наконец до базаров. (Проходят по улице).
Папалуччо. Вот он, Восток, недаром его называют Ближним…
Учеллино. И этот человек обладает моей султаншей?
Папалуччо. Вернее, это человек, султаншей которого ты хочешь обладать.
Учеллино. Ах, это всё равно…
Папалуччо. Ты думаешь?
Учеллино. Папалуччо… Я брошусь вниз с этой крыши: я не вижу другого исхода…
Папалуччо. Учеллино… У тебя нет ещё под рукой аэроплана. Но ты даёшь блестящую идею… Завтра у тебя вырастут крылья, на которых ты перелетишь отсюда в объятия твоей султанши…
Учеллино. Ты смеёшься надо мной?
Папалуччо. Нисколько! Я читал в наших газетах, что у ферарского дюка был человек, сидевший в большой клетке и певший скворцом. Не устроить ли и нам чего-нибудь в таком же роде? Я закажу клетку, одену тебя птицей и вывезу на базар продавать. Наш султан известен как большой любитель всяких диковин, и я уверен, что он тебя купит в гарем, — и вот ты — у предела своих желаний. Оказывается, что и чтение журналистов может быть полезно.
Учеллино. Постой, но как же я буду изображать птицу?
Папалуччо. Тебе сошьют костюм по рисунку Судейкина!
Учеллино. А петь?
Папалуччо. Нет ничего легче. Давай попробуем с движениями. Ну, раз, два, три!..
Папалуччо. Ну, я иду и сейчас же принимаюсь за работу, тебе же мой совет: уснуть и не печалиться раньше времени.
Учеллино. Я не нахожу слов, что бы благодарить тебя. Ты — истинный друг.
Папалуччо. Ну полно, полно. Спокойной ночи. (Уходит).
Учеллино. Боже, не дай погибнуть! Неужели счастье мне улыбнётся? (Засыпает).
Зумруд
О мой возлюбленный, взгляни:
В гареме душном увядаю,
Как роза, что растёт в тени.
Взгляни, взгляни, как я страдаю.
На помощь не придёшь ли к той,
Что быть должна твоей мечтой?
Ведь для тебя моя любовь,
Тебе мои все поцелуи,
Воспламенись! Забьётся кровь,
Как гейзера живые струи.
Но что б меня освободить,
Ты должен взять оковы плена.
Нас тайная связует нить,
Пусть не страшит тебя измена.
И, сладкой негой упоя,
Тебе скажу тогда «твоя».
Учеллино (бросаясь в объятия стражника). Ты здесь? О чудо… Люби меня… Люби.
Стражник (сражён, но не очень). Подожди, некогда… На крышах строго запрещается теперь, — уходи.
Учеллино (приходит в себя). Куда уходить? Кто вы? Зачем вы здесь?
Стражник. Ух, какой глупый… Как баран, как влюблённый ишак! Ступай, я потом приду.
Учеллино. Вы опоздали, султан уже прошёл мимо этого дома, когда мы с моим другом сидели здесь.
Стражник. Что же ты мне раньше-то не сказал об этом, а то «люби меня» кричит, а за что любить, не говорит ни слова… Ну, теперь становись поудобней! Вот так… Не смей по крышам лазить, развратник, когда султан мимо тебя ходит. (Начинает колотить Учеллино дубинкой). Не смей…
Учеллино (кричит). Ай! Караул… Ай… Караул!
Султан. Что я вижу? Купцы дерутся. Остановитесь, негодяи. Клянусь Аллахам, виновный будет наказан…
Стражник. Я уже наказываю его, господин. Проходите.
Султан. Но разве ты ничего не слыхал о неприкосновенности личности?
Стражник. Да разве это личность? Я к его личности не прикасаюсь, господин.
Визирь. Он прав по-своему, повелитель.
Стражник. И кроме того, если бы вы послушали слова этого человека, вы бы сами захотели отлупить его…
Визирь. А я добавлю, повелитель, что этот человек кричал сейчас «караул» и нарушил тем общественную тишину и спокойствие, поэтому ему следует прибавить ещё несколько палок, даже в том случае, если теперь он уже замолчал.
Султан (обращаясь к стражнику). Продолжай, добрый человек, своё дело и прости нас, что мы прервали твой кропотливый труд.
Стражник. О господин мой… Но если он будет опять кричать?..
Султан. Побереги по возможности его голос, друг мой, ты сбережёшь и свою палку: она может пригодиться тебе самому.
Визирь. О мудрый повелитель… Само солнце озаряет твою голову — ты говоришь, как Гарун аль-Рашид…
Султан. Действительно, солнце уже стыдливо краснеет на верхушках тех кипарисов, и нам пора возвратиться домой. (Уходит с визирем).
Стражник (Учеллино). Ну, вставай на колени.
Учелинно. Что такое?
Стражник. У, какой глупый… Как баран, как влюблённый ишак! Вставай на колени, удобней будет.
Учелинно. Зачем?
Стражник. Ах, какой глупый!.. Как баран, как влюблённый ишак! (Смеётся).
Султан
Ну, не Европа ль
Константинополь?
Недаром здесь Олега щит
Прибит был как-то…
Не скроешь факта —
По швам тот щит теперь трещит!
Визирь
В руках у немцев,
Берлинцев, венцев
К культуре мы стремглав летим.
Нам строят флоты,
Диктуют ноты —
Мы вскоре знать себя дадим.
Султан
Нас ревизуют,
Но не надуют.
Мы провести сумеем всех.
Ах, всё напрасно —
Народ прекрасно
Живёт средь счастья и утех!
Визирь
Что б не болтали,
В газетах врали,
Хоть отбавляй у нас свобод:
Вы все свободны, —
Лишь были б годны, —
Скачите к нам вы в хоровод!
Хор
Ходим на базары,
Смотрим на товары:
Здесь кинжалы и шальвары,
Ткани, бирюза,
День ходить без дела
Нам не надоело,
Пока солнышко не село
В тёмные леса.
Любим слушать враки,
Любим вой собаки,
Хоть и спорим мы до драки, —
Веселы всегда.
Всё нам будто мало,
Каждый день сначала,
Пока на небе не встала
Первая звезда.
Продавец невольниц. А вот! А вот! Почтенные господа, невольницы на все вкусы, на все возрасты, на все состояния. От восьмилетних малюток, купить которых будет истинным делом милосердия, до шестидесятилетних матрон, да продлит небо их век! Здесь есть невольницы, фигуры которых не отличишь от фигуры мальчика в семнадцать лет, и есть пышные гурии, которые, лишь поднявшись с софы, снова принуждены на неё опуститься от тяжести роскошных форм. Есть лёгкие, как ласточки, которые на ложе не оставляют малейшей складки, и есть благословенные Аллахом, после которых на перинах остаются глубокие углубления, как сладостные пещеры. Есть умеющие петь, играть на лютне, танцевать, ткать, прясть, мыть, шить и расчёсывать голову, есть искусные в математике, физике и астрологии не хуже Араста. Есть умницы умнее султанских советников и царя Сулеймана ибн Дауда, есть хохотушки, любящие щёлкать орехи, что бы показывать свои зубы. Есть молчаливые, как мумии, и говорливые, как Шахразада или «немая» жена одного из знаменитых мужей среди неверных. Есть расточительные, что разоряют мужа на тряпки, и есть такие, что сами мужу добудут достаток. Там, где самому неудобно приобретать, всегда можно выпустить «даму под вуалью». Есть Армиды и Клеопатры, что, начав целовать во вторник, не кончают и в пятницу, есть девственницы, которые чем больше мужей имеют, тем девственное делаются. На все вкусы, на все возрасты, на все состояния. Чего хочешь, того просишь.
Для вас, почтенные заказчики,
Я всех красоток дам образчики!
Кто хочет тонкую брюнетку,
Еврейку можно предложить,
Кто ищет белую кокетку,
Голландкой можем вас пленить.
Вот итальянки и испанки,
Кто ищет смуглой страсти жар,
Вот абиссинки, негритянки,
Полдневных стран палящий дар.
Вот англичанки, вот вам немки,
Кто ценит светлый цвет волос,
А вот румынки и богемки,
Вот девы с острова Хиос.
Вот девы Франции прекрасной:
Они быстры, легки, тонки,
Персиды дева — сладострастной
Достойна царственной руки.
Цветы империи Небесной
И сёстры их, японки, есть,
Но всех красот страны чудесной
Мне, право, вам не перечесть.
Идите все, идите сами,
Скорей, скорей: близка уж ночь.
Безусый мальчик, муж с усами —
Все страсть не могут превозмочь.
Для вас, почтенные заказчики,
Я всех красоток дам образчики.
Хор невольниц.
Возьмите нас, купите нас,
Уж тёмной ночи близок час!
Возьмите нас, купите нас,
Пока луч Солнца не погас.
Мы так кротки, мы так смирны,
Мы так покорности полны;
Ласкает грудь морской волны,
Волны милей, ласкаем мы,
Очей прозрачен водоём,
От Солнца косы расплетём,
Кого томит любовный час,
Возьмите нас, купите нас.
Голландка
(из водевиля «Голландка Лиза»)
Ко мне, ко мне, мин хир, мин хир (мои господа)!
«Вы любите ль голландский сыр»? —
Спросил давно Кузьма Прутков, —
У нас на женщин вкус таков.
Пересекали мы экватор,
Изобретён здесь авиатор,
Ведь предварили иностранца,
Найдя «Летучего Голландца».
Какао варим, скот доим,
Любовью свежей одарим.
Кого манит голландский сыр,
Вилькомен, хир, вилькомен, хир (идите сюда, господа (нидер.).
Продавец невольниц. Теперь, когда почтенные господа хотя бы приблизительно осведомлены о характерах и достоинствах этих милых птичек, я счастлив иметь возможность показать вам их грацию и искусство в танцах. Ну, голубки, за дело! Старинный турецкий танец. Барабанщик и флейтист, начинайте, а ты, арфа, не отставай.
Продавец эликсира. А вот! А вот! Чудесный напиток, дивный эликсир, который мёртвого может воскресить и параличного заставить плясать.
Кто в любви приутомился,
Пусть подходит, коль решился.
За флакон скорей беритесь,
Что бы силы вновь явились.
Старички с весёлым духом,
Подходите, не стыдитесь,
Торопитесь, торопитесь;
Ваша плешь покрыта пухом.
Те, кто жёнам угождает,
Подходите, не стыдитесь,
И, отведав, убедитесь,
Как все силы умножает.
Неискусный в этом деле,
Пусть подходит, коль решился.
Я хочу, что б удивился,
Сколько счастья в его теле.
Папалуччо. Хорошо он пел для господ кавалеров, но для нежных и скромных дам имею я нечто предложить. Не эликсир, о нет! Благодарение Аллаху, прекрасный пол в нём не нуждается, а если чего и требует, то скорее охладительного бальзама… Но дивную птичку, забаву дев, усладу уединений предлагаю я вам.
Все. Забава дев?!
Папалуччо. Она столь же прекрасна на вид, сколь нежным и сладким голосом обладает, причём может петь с вечера до утра и с утра до вечера.
Зумруд. О чудная птица, дивный сон, не сбываешься ли ты наяву?!
Учеллино. О дивное видение, чудный сон, не сбываешься ли ты наяву?!
Пожилая дева (из толпы). Продавец, друг мой, где же у твоей птицы забава дев?
Папалуччо. Она вся зовётся «забавой дев», и я спою вам её историю.
Голос из толпы. Слушайте, слушайте. Не мешайте.
Пожилая дева. Я сама дева и, кажется, имею право…
Голос из толпы. Тише, тише… Он начинает…
Папалуччо
Есть чудный остров на море,
Зовётся: «Остров любви»,
Там нет ни скорби, ни горя,
Лишь счастье и радость лови!
Поют там райские птицы,
Чудесен сладкий напев,
Зовутся те дивные птицы,
Конечно, «забавами дев».
Припев:
О, плащ сними,
Любовь возьми,
Возьми открыто,
Ведь, плащ надев,
Забава дев
От нас уж скрыта.
Под дубом дева мечтает,
Находит лёгкий сон,
А в полночь птица слетает
И мигом союз заключён.
До утра страсть её нежит,
До утра сладостный рай,
Но только заря забрезжит,
Шепнёт ей любовь: «Ну, прощай»!
П-в.
Едва ли попасть кто может
На остров сладких грёз,
Но пусть вас тоска не гложет:
Одну из них вам я привёз.
Покинуть не может клетки,
И день, и ночь поёт,
Ах, жёны и малолетки,
В ней каждая счастье найдёт.
П-в.
Зумруд. Прощай, милая птичка, жива не буду, если не получу тебя. (Делает знак рабам, что бы они несли носилки дальше).
Голоса из толпы. Не посоветовал бы я тебе, Бей, покупать эту птицу для своего гарема. Это годится вдовам. А недурна, клянусь моей бородой. Торгаш хорошо пел. Хвастал, наверное. Все они — таковы, что торгаши, что советники: послушать их, золотой век наступит, а на деле одни пустяки, всегда, как говорится: «По усам текло, а в рот не попало»! Это к делу не относится. По-моему, эта птица — одно суеверие.
Пожилая дева. Я всё-таки хотела бы её осмотреть более подробно.
Визирь. Что за шум? Что за собрание? Что за странная клетка?
Папалуччо. Почтенный господин, да будет небо к тебе благосклонно: здесь базар, как тебе известно, а там, где базар, туда часто приходят праздные люди, которым некуда себя девать, а там, где собирается много людей, трудно избежать шума и споров, а клетка… Клетка…
Визирь. Продолжай. Не хочешь ли ты сказать, что споры всегда кончаются клеткой, а?
Папалуччо. Я не хотел этого сказать, я — не философ. Клетка эта — просто клетка, где сидит заморская птица.
Визирь. Заморская? Кто смел сюда ввозить заморских птиц? Не хочешь ли ты сказать, что у султана не хватает своих птиц, а?
Папалуччо. Я ничего не хочу сказать, я говорю только то, что говорю, и то, что есть на самом деле. Птичку привёз я, и добрый народ с утра уже дивится её видом и пением.
Визирь. Она умеет петь? Не хочешь ли ты сказать, что наши птицы не умеют этого делать?
Папалуччо. Опять-таки, я чужд всяких намерений, я только говорю, что данная птица поёт, как сирена. Кроме того, соблаговоли обратить внимание… Кроме своего редкого вида, которые дали ей прозвище «забава дев», дара пения, она ещё обладает способностью отвечать на все вопросы, хотя знает всего три слова.
Визирь. Какие же?
Папалуччо. «О да», «о нет» и «может быть».
Визирь. «О да», «о нет» и «может быть»? Это занятно.
Папалуччо. Очень занятно, уверяю тебя господин. Не хочешь ли ты испытать её?
Визирь. Испытаем. (Откашливается). Птичка, правда ли, что главный визирь султана мудр, кроток и милосерд?
Учеллино. О нет!
Визирь. Как «о нет»?!
Папалуччо. Не расстраивайся, господин, и не приходи в негодование: птичка лучше нас знает истину, это — вещая птичка…
Визирь. Не думаешь ли ты… Птичка, правда ли, что народ обожает главного визиря, молит небо о продлении его власти, за которую ежеминутно благодарит всемилостивейшего Аллаха?
Учеллино. О нет!
Толпа. Дивная птичка, вещая птичка!
Визирь. Но послушай, твоя птица знает только один ответ на самые разнообразные вопросы.
Папалуччо. Клянусь Аллахом, она знает все три ответа, ты не привык ещё её спрашивать. (Учеллино). Правда ли, что главный визирь султана глуп, жесток и бестолков?
Учеллино. О да!
Толпа. Дивная птичка, вещая птичка.
Папалуччо. Правда ли, что главного визиря султана народ терпеть не может и проклинает тот день, когда он вступил во власть?
Учеллино. О да!
Папалуччо. Правда ли…
Визирь. Достаточно частных вопросов. Я хочу задавать более общие. Например: подаст ли когда-нибудь в отставку первый министр?
Учеллино. Может быть.
Визирь. Ага, «может быть»? А может и не быть! Но не хочешь ли ты сказать мне, птичка: есть у нас конституция или нет?
Учеллино. И да, и нет.
Папалуччо. С ней нельзя разговаривать о политике, ей можно задавать вопросы только невинного свойства.
Визирь. Вообще, я нахожу, что она более остроумна, нежели правдива. Послушаем-ка лучше её голос.
Визирь. Отлично, вот это мне нравится. Послушай, купец, я покупаю птицу, за ценой не постою.
Папалуччо. Смею тебя предупредить, господин, что, покупая её, ты покупаешь так же и меня, так как ходить за нею могу только я, иначе она умрёт через час.
Визирь. Что же ты меня не предупредил раньше об этом? Тебе же известно, что в султанский гарем, куда, наверное, поместят твою птицу, не вхожи мужчины.
Папалуччо. Но я, почтенный господин, да будет небо к тебе благосклонно, евнух.
Визирь
Как? Ты — евнух?
Папалуччо
Да, я — евнух.
Оба
Какое странное открытие:
Ему в гарем открыта дверь.
К таким открытиям не привык я,
Но очень рад, поверь, поверь.
Визирь
Спешим подарок свезть султану,
Спешим забаву девам свезть.
Папалуччо
И торговаться я не стану:
Такое дело — просто честь.
Визирь
Но ты — евнух?
Папалуччо
Да, я — евнух.
Оба
(поют)
Какое странное открытие и т. д.
Визирь. Значит, по рукам. Вези свою птицу за мной! (Уходит).
Хор
(на мотив: «Ходим на базары» и т. д.)
Вот смотрите, детки!
Едет Виттинг (другое имя Учеллино) в клетке —
Пенье в нашей оперетке —
Вот его вина!
Едет на верблюде,
А кругом-то люди
Надрывают просто груди:
Всех смешит весна!
1-ая. Не брызгай так, Фатьма: я боюсь холодной воды!
2-ая. Холодной? Какая неженка! Она теплее парного молока.
1-ая. Для кого тепла, а для меня холодна.
3-тья. Она привыкла к стуже у себя на Севере.
4-ая. Это правда, что у вас на родине восемь месяцев люди спят в своих берлогах? И ездят все на медведях?
1-ая. Ходят в вывороченных шкурах?
4-ая. И женщины ходят свободно по улицам и площадям, как мужчины, в юбках?
1-ая. В юбках, без шальвар? Вот умора!
3-тья. Это потому что у них нет гаремов, и они все — бесстыдницы.
1-ая. Я бы скорей умерла, чем пошла без шальвар.
4-ая. Теперь у них взялись за ум и стали вводить шальвары; без сомнения, это их приучит к стыдливости.
3-тья. Ты думаешь?
4-ая. Безусловно. Сам Аллах предопределил женщинам стыдливость, а чем же она достигается, как не шальварами?
2-ая. У нас и без них есть целомудренные женщины, кроме того мы свободны, независимы, подруги своим мужьям, а не рабыни, а здесь всё сделано для рабства.
1-ая. Для рабства? Но посмотри, не блаженную ли жизнь мы ведём? Нас кормят, поят, мы одеты в дорогие одежды, у нас есть сады, бассейны, мы можем слушать музыку, петь, играть в шахматы и забавляться с золотыми рыбками и чудесными птичками…
3-тья. Вы слышали, голубки, сегодня на базаре продавали диковинную птицу, которая называлась Забава дев?
4-ая. Ты мечтаешь! Кто тебе это рассказал?
3-тья. Нет, это вернее верного, мне говорила Хадиджа, сопровождавшая Зумруд на базар.
1-ая. Как, Зумруд была на базаре без ведома султана!
3-тья. Я этого не говорю, я этого не знаю. Знаю только то, что было.
4-ая. Гордячка эта Зумруд. Пусть бы дальше продолжалась немилость к ней султана!
1-ая. Я думаю, что не исполнится твоё желание.
3-тья. И говорят, что забаву дев купил главный визирь, будто бы для повелителя.
1-ая. Что ты говоришь? Уж не в гарем ли он её поместит? Вот было бы занятно!
2-ая. Сестрица, уж не в этой ли клетке «забава дев»? Её здесь раньше не было. Вы видите?
3-тья. Это она, судя по описаниям, клянусь Аллахам! Посмотрите, отдёрнем занавеску.
4-вёртая. Тише! Вот идёт Зумруд со своею наушницей Айшей. Уйдём лучше.
3-тья. Не люблю я эту Зумруд!
1-ая. Кто же будет любить такую гордячку?
Айша. Поверь, госпожа, что это не более как мимолётная тучка, так, временная размолвка.
Зумруд. Три дня не призывать. Хотелось бы мне знать, кто меня заменяет.
Айша. Кто бы тебя ни заменял, заменить тебя невозможно, госпожа, и любовь султана всецело принадлежит тебе.
Зумруд. Разве мне нужна его любовь? Первою из первых мне нужно быть, а любовь — это слово для низких и рабских душ, я не знаю его.
(Поёт).
Я — султанша, я — царица,
Мне подвластен целый свет,
Пусть другим лобзанье снится,
Для меня мечтаний нет.
Я могу с высот величья
Позволять себя любить,
В этом высшее отличье,
Должен всяк его ценить.
Не могу и не желаю
О любви я тосковать,
Пусть я плачу, пусть страдаю,
Слёз моих вам не видать.
Ах, любуйтесь, их любите,
Я, султанша, краше всех,
Но моей любви не ждите. —
Может выйти только смех.
Я — султанша, я — царица,
Мне подвластен целый свет,
Пусть другим лобзанье снится,
Для меня мечтаний нет.
Айша. Это дело домашнее, здесь надобно лишь выдержать характер.
(Поёт).
Супруг и супруга
Должны друг для друга
Всегда
Во всяком поступке,
Ах, делать уступки.
О да!
Когда он клянётся,
Что верность вернётся, —
Поверь,
Но всё же порою
Держи запертою
Ты дверь!
Пускай он пылает,
Пускай он страдает,
Зовёт,
Тем слаще лобзанье,
Чем дольше свиданья
Он ждёт.
Что ссора и злоба?
Пусть злобствуют оба, —
Помог
Повешенный ловко
(О дверка — плутовка!)
Замок.
Зумруд. Это у вас в Анатолии так поступают женщины, мы же, бедные, должны подчиняться своим супругам.
Айша. О Зумруд, всегда мы можем управлять при умении нашими повелителями. Я думаю даже, что и теперь твой господин уже раскаивается, и что эта таинственная клетка таит в себе подарок султана.
Зумруд. Ты думаешь? Я не заметила её раньше. Отдёрни занавес.
Айша. Не досталось бы нам, госпожа.
Зумруд. Чего тебе бояться, раз я приказываю?
Айша. Ты приказываешь?
Зумруд. Что же, мне повторять тебе два раза?
Айша. Я повинуюсь. (Отдёргивает занавес).
Обе. Ах!
Кандакша (входя). Госпожа Зумруд! Госпожа Зумруд!
Зумруд. Тс!.. Тише! Подарок султана.
Айша. Тс! Полный секрет.
Трио
Какая чудная картина:
Ну, право, как живой мужчина!
Зумруд
Но это ведь большая птица,
Клянусь я тем, что я царица,
Смотрите: сложенные крылья,
Узнаем птицу без усилья.
Все
Какая чудная картина:
Ну, право, как живой мужчина!
Кандакша
Ах, жалко, всё другое скрыто,
Одна глава его открыта!
Но взоры ясно примечают,
Что перья скромно прикрывают.
Все
Какая чудная картина:
Ну, право, как живой мужчина!
Кандакша. Тише, голубки, скройтесь. Идёт господин наш. Бежим.
Зумруд. До свидания, птичка.
Все. До свидания, птичка. (Уходят).
Учеллино (один). Вот и достиг предмета своих мечтаний, и что же? Разделён крепкой решёткой, не будучи в состоянии говорить с ней, рассказать ей про свою любовь, свои страдания, могу ли я назваться счастливым?
(Поёт).
Любовь, всегда я повторял,
Что власть твоя сильна над нами,
Но лишь теперь вполне узнал,
Что движет морем и горами.
Вот я, любовью так гоним,
В злачённую забрался клетку.
Поверьте, страстью мы горим,
Пускай играем оперетку.
Хоть скромный сочинитель мил,
Есть неудобство в этой теме:
Меня он в клетку засадил,
Она ж заключена в гареме.
Любовь, всегда я повторял,
Что власть твоя сильна над нами,
Но лишь теперь вполне узнал,
Что движет морем и горами!
Но султан-то в самом деле идёт. Сократимся и мы. Притворимся спящим. Вот так!
Султан. Итак, мой визирь, ты исполнил мою волю и созвал сегодня в эту залу к назначенному часу весь мой гарем без исключения: от первой султанши до последней судомойки?
Визирь. Так точно, повелитель, твоя воля — закон: всё женское население дворца будет здесь в известное время. Даже полугодовалые негритянки, которые не в состоянии отличить левой руки от правой ноги и готовые принять чалму солдата за грудь кормилицы — и те будут принесены сюда своими матерями.
Султан. Я этого не приказывал: они могут и не беспокоиться.
Визирь. Конечно, конечно. Я только сказал на всякий случай, что бы они были готовы на смотр: вымыты, причёсаны и так далее. Судомоек то же уже третий день моют скребками, что бы они могли достойно предстать пред твоими светлыми очами.
Султан. Трудно мне, визирь. Слишком много у меня жён.
Визирь. Это действительно, но такова наша общая участь, всех мужчин. Вот, может быть, новый пересмотр твоих рабынь тебя воодушевит немного, я предчувствую, на кого упадёт твой выбор, кому будет всемилостивейше брошен твой платок.
Султан. Как ты можешь знать моё сердце? Неудобно и опасно знать мысли султана.
Визирь. Я ничего не говорю. Конечно, Аллах скрыл от людей будущее. Но время близится, они уже ждут сигнала, может быть, тебе угодно будет позвать их?
Султан. Зови, если тебе так не терпится.
Визирь. Только желание узнать поскорей волю моего повелителя мной руководит.
Султан. Любопытен и толст, как баба.
Визирь. Любопытство! Но не служит ли оно родоначальником многих прекрасных вещей, как то: путешествий, изобретений, мод, государственных переворотов…
Султан. Хорошо, хорошо. Зови мой курятник.
Визирь. Спешу исполнить твою волю. (Идёт к двери, хлопает в ладоши).
Зумруд. Смотри, повелитель, у меня борода отросла за те дни, что я была с тобой в разлуке. Борода длиннее твоей. (Взяла свои роскошные волосы и держит их у подбородка).
Султан (смеётся). Недурно: у тебя и волос долог, и ум не короток, Зумруд.
Зумруд
(поёт)
Нил славится водою,
Сахара — та песком,
А я в гареме всём
Известна волосами.
О ла, о ла, о ла!
Я косы распускаю
Длиннее, чем у всех,
В сеть сладостных утех
Счастливцев увлекаю.
О ла, о ла, о ла!
Они длинней, чем мили,
Они черней, чем ночь:
Скорей бегите прочь.
Что б вас не уловили.
О ла, о ла, о ла!
Покоится, не споря,
Кто раз в их сеть попал:
Навеки он пропал,
Как ключ в глубинах моря!
О ла, о ла, о ла!
Султан. По правде сказать, песенка довольно двусмысленная: надо иметь хороший ключ, что бы раскрыть саму тебя. О ла, о ла, о ла!
А ты что выделываешь передо мной своими руками?
2-ая одалиска
(поёт)
Припев:
Нежные руки — в них счастье любви —
Коль обнимают — мгновенья лови!
Быстрые, чёрные
Змеи проворные
Вас обвивают,
Манят, пленяют,
Манят, зовут.
Сети кручёные,
Руки сплетённые
Вмиг заколдуют,
Вмиг зачаруют…
Вглубь увлекут.
П-в.
Тонкие, белые,
Быстрые, смелые
Вас обвивают,
Сны навевают,
Чудные сны:
Вдруг расплетаются,
Вниз опускаются…
Руки упали,
Чары пропали,
Взоры ясны.
Женские руки — обманы любви…
Хочешь поймать? Не поймаешь?! Лови!
Султан. Слава Аллаху. Когда женщине нечем петь, она поёт руками, ногами, всем, чем угодно…
Что это? Да будут удалены от нас козни шайтана! Сама почтенная Кандакша хочет тряхнуть стариной и усладить наш слух своим пением?
Кандакша. Да, повелитель, я спою этим горлицам в поученье старинную песню не о волосах, не о руках, но о тайне, которую да позволено будет мне не называть. (Поёт).
Есть тайна небольшая,
Но всем она мила:
Там радость пребольшая
Гнездо своё свила.
Секретец невеликий,
Ах, в каждом, в каждом есть,
Обвитый повиликой,
Он приглашает сесть.
Охотно посещая
Тот сладостный покой,
Судьба нам мнится злая
Судьбой уже не злой.
Отведав мёда, пчёлка
Назад к цветку летит,
Но кто боится волка,
Из леса пусть бежит.
А как та вещь зовётся,
Я не открою вам,
Лишь кем она берётся,
Тот угадает сам.
Султан. Старый-то соловей оказался лучше молодых. Благодарю, старина, ты меня развеселила. Теперь, визирь, пусть все удаляются и оставят меня наедине с избранницей.
Визирь. Платок, платок.
Султан. Какой платок? Что ты там лопочешь? У тебя насморк, и ты забыл дома платок, что ли?
Визирь. Осмелюсь напомнить тебе, что ты забыл бросить платок, так что никто из нас не знает, кто твоя избранница.
Султан. Клянусь Аллахом, ты прав, но это ты должен был бы и без платка знать, ты бы должен был угадывать мои мысли и желания. А ещё визирь, правая рука! Бездельник!
Визирь. Аллах скрыл от нас возможность знать будущее.
Султан. Просто умом тебя обделил, вот и всё «будущее». Пошли все вон! Зумруд со мною остаётся.
Султан. Приблизься ко мне, Зумруд.
Вот мы одни, никто нас не слышит, никто нас не видит. С глазу на глаз и сердце к сердцу. Ты можешь открыто высказать мне свои чувства, лишь золотые рыбки в бассейне будут молчаливыми свидетелями нашей беседы. Ты слушаешь меня, Зумруд?
Зумруд. Я вся — один слух, повелитель.
Султан. Давно хотел я спросить тебя, Зумруд, да всё позабывал за твоими ласками: любишь ли ты меня?
Зумруд. Я — твоя вещь, господин, и чем другим я могла бы здесь быть? Ты прикажешь — и вот я тебе дарю ласки, ты отвергаешь меня, — и вот я не существую.
Султан. Это я и без тебя знаю, и не о том я спрашиваю. Нет, по доброй воле, как на далёкой родине, скажи: любишь ли ты меня?
Зумруд. Ты хочешь прямого ответа: да или нет?
Султан. Я хочу прямого ответа.
Зумруд. Я благодарна тебе по гроб жизни: ты добр и милостив ко мне, но любить я никого не люблю.
Султан. Думаешь ли ты о том, что говоришь, супруга?
Зумруд. Я говорю правду. Тебя я люблю больше, чем всех других людей, а благодарна тебе без меры.
Султан. Этот ответ уже многим лучше первого. Приблизься ко мне, сядь около меня, обвей свои руки вокруг меня…
Зумруд. Я не могу этого сделать, мой повелитель.
Султан. Как не можешь? Почему?
Зумруд. Ты слишком… толст, отец правоверных.
Султан. Ты думаешь?
Зумруд. Ты необъятен, как власть твоя над нами.
Султан. Это уже лучше. Но не прерывай меня: нельзя всё понимать буквально, надо дать место и метафоре, или, как, как говорится, символизму. Итак, приблизься, сядь около меня, и тогда я обовью твой стан царственными руками…
Учеллино (кричит из клетки). Султан, беги, страшись, не верь! Она тебя не любит! Клятвы женщин — вода!
Султан. Что это за голос, что прерывает меня на том же месте?
Зумруд. Я не знаю, господин, я сама слышала какой-то шум…
Султан. Я ясно слышал голос: он произносил угрожающие слова: «Страшись, беги, вода»…
Зумруд. Всё тихо. Безмолвие часто пугает мечтанием.
Султан. Ты, может быть, права. Итак, супруга наша Зумруд, приблизься, сядь около меня, а я…
Учеллино (кричит страшным голосом). Султан, беги, страшись, не верь! Она тебя не любит! Клятвы женщин — вода!
Султан. Опять — «вода»! И опять на том же самом месте? Это становится несносным. Не шалости ли это заморской птицы? Нет, всё спокойно, она спит. Но я должен подлинно знать, откуда раздавался вещий голос. Прости, Зумруд, что я тебя покину на некоторое время. Отсрочка часто усиливает страстность свидания. Теперь же я слишком взволнован этим таинственным происшествием и не успокоюсь, пока не произведу строжайшего исследования всего этого. А эта птица, однако, что-то подозрительна: я сейчас прикажу её зажарить; до скорого свидания. Спокойна будь: я точно всё узнаю.
Зумруд. Твоя воля — закон, о повелитель. Я буду ждать.
Зумруд. В самом деле, странно: откуда мог исходить этот голос? И правда, не ты ли шалила это, птичка? Не ревновала ли меня к султану?
Учеллино. О да, о да, о да!
Зумруд. Но ты же спала? Или ты только притворялась спящей, плутовка? И зачем тебе ревновать меня к султану? Разве ты меня любишь?
Учеллино. О да, о да, о да!
Зумруд. Это мило, это становится похожим на сказку. Но разве ты меня знаешь?
Учеллино. О да!
Зумруд. Ты меня видела?
Учеллино. О да!
Зумруд. Когда и где?
Учеллино (противным, скрипучим голосом, отрывисто, делая паузы после каждого слова). Когда душною ночью тебе не спалось, и ты выходила в сад смотреть на звёзды, вдыхать запах жасминов и слушать трели соловья, — я тебя видел. Когда в полдень ты наклонялась над бассейном в тени черносмородинных кустов и рассеянно опускало ногу в воду и долго так сидела, — я тебя видел. Когда ты плакала, провожая глазами закаты, я тебя видел, желал, любил.
Зумруд. О говори, о говори ещё. Тебя я только и ждала, мечтая. Не правда ли, ты прилетел сюда на той чудесной машине, что выдумали божественные иностранцы и назвали аэропланом, что рассекает воздух легко и свободно?
Учеллино. Нет, царица, эти сильные крылья и любовь к тебе были единственными моими летательными приборами.
Зумруд. Аэроплан бы нравился мне больше, но всё равно. Тебя зажарят к обеду — увы! И ты возьмёшь меня отсюда? А между тем мне кажется, что теперь я не могла бы быть без тебя! Ведь, может быть, и я тебя люблю немножко, хотя не знаю, как это — птичья верность, птичья любовь.
Учеллино. О нет, мы не расстанемся с тобой, полетим за море, далеко…
Повар. Да простит меня прекрасная султанша и да прикроется она хотя бы наполовину, что бы я имел возможность исполнить повеления султана. Я должен взять из находящейся здесь золотой клетки заморскую птицу и зажарить её на вертеле. Таково желание повелителя правоверных!
Зумруд. Да благословит Аллах его аппетит! О художник своего ремесла, прославленный Мустафа, повремени немного, пока я отыщу своё покрывало…
Повар. Да не оскорбит тебя вид моей спины, прекрасная Зумруд! Я кланяюсь тебе, выражая свою благодарность за внимание. И постараюсь угодить тебе сегодня — я приготовлю заморскую птицу так вкусно, что её куски будут сами влетать тебе в рот, Зумруд, и вылетать так же безболезненно.
Зумруд. Только прошу тебя не поджаривать заморской птицы на вертеле, а варить её с ароматными травами и приправить рисом.
Повар. Ничего не имею против, о прекрасная султанша, но должен в таком случае сделать запрос великому визирю по этому поводу. Повремени несколько, пока я не осведомлюсь, — запрос мой, надеюсь, будет признан за спешкой…
Зумруд. Поспеши, Мустафа, а я тем временем ощиплю заморскую птичку и тебе облегчу твой труд.
Повар. О, благодарю! Начинай с хвоста, трудолюбивая султанша… (Уходит).
Учеллино. О Зумруд, начнём с того, что поцелуемся1 А затем помоги мне действительно освободиться от перьев. Теперь нам они не нужны: нас ждёт с тобою счастье и моторная лодка!
Оба
Полетим далеко за море.
Не устанем с тобой, о нет!
Позабудем скорби и горе,
А супругу пошлём привет.
Учеллино
Через море он не достанет,
Через море не бросишь мост.
Зумруд
Что за счастье для нас настанет,
Наш удел прекрасен и прост!
Учеллино
Потекут наши дни без скуки,
Не страшны нам бури, туман.
Зумруд
Мы не знаем в сладкой науке,
Что такое значит обман.
(Выпускает Учеллино из клетки).
Обман? Что значит это слово?
Прижмись ко мне опять и снова.
Учеллино
(обычным человеческим голосом)
Казни меня, казни, царица!
Обман открою: я — не птица.
Зумруд
Твои слова меня пугают,
От страха мысли замирают.
Учеллино
Не бойся, друг, не бойся, стража,
Любовь моя, поверь, всё та же.
Зумруд
Не птица, ах, обманщик злой,
Как насмеялся надо мной.
Учеллино
Любовь всё та же, о Зумруд.
И так же дни любви придут.
Зумруд
Не смей глядеть, не смей касаться.
С тобою я должна расстаться.
Учеллино
Умру, не уступлю тебя!
Убей меня, — умру, любя!
Зумруд
Ты не боишься властелина,
Но кто же ты?
Учеллино
Я — Учеллино!
Любовь и страсть меня влекли,
К тебе обманом привели,
Страдал я долго.
Зумруд
Страдал он долго.
Учеллино
Я бросил дом свой и друзей,
Ища везде твоих очей.
Страдал я долго!
Зумруд
Страдал он долго!
Учеллино
Не отвергай, беги со мной,
Поедем вместе в край родной.
Страдал я долго.
Зумруд
Страдал ты долго.
Есть колдовство в твоих речах,
Любовь видна в твоих очах.
Страдал ты долго?
Учеллино
Страдал я долго.
Зумруд
Я покидаю свой престол, —
Иду навстречу бед и зол.
Страдать так долго!
Учеллино
О Солнца луч, о луч любви!
Зумруд
Твоя! Бери меня, веди.
Оба
Страданий нет уж.
Полетим далеко за море.
Не устанем с тобой, о нет!
Позабудем скорби и горе,
А супругу пошлём привет.
(Убегают).
Хор
Какая скука,
Какая мука
Средь ночи покидать постель,
Бросать диваны,
Бросать стаканы
И неприрученной газель.
Каприз султана —
Вставать так рано,
Аллах лишь ведает, к чему.
Как патриоты,
Уймём зевоты
И бодрость придадим уму.
Мы всё рассудим,
Того разбудим,
Кто слишком громко захрапит.
Одна утеха,
И здесь — помеха!
Кто сна не знает, пусть не спит.
Султан бессонный,
Неугомонный
Нас мучит странностью причуд.
Хоть он скрывает,
Но всякий знает,
Что здесь причиною Зумруд.
1-ый советник. Хорошо тому, кто выспался, как наш господин главный визирь.
2-ой советник. А что ему не спать, лета предохраняют его от увлечённой любви, долгов нет, дела близко к сердцу не принимает.
3-тий советник. Мудрец, настоящий мудрец.
1-ый советник. Легко быть таким мудрецом, а вот когда кровь ещё кипит…
3-тий советник. В шестьдесят лет?
1-ый советник. Дата здесь ни при чём, это зависит от темперамента и здраво поставленной гигиены.
3-тий советник. От волшебных пилюль и не менее волшебных эликсиров.
1-ый советник. Что ж из того? Итак, я говорю: когда кровь кипит, нужно думать, как из трёх тысяч заплатить пять тысяч долга, купить Зулейке новый автомобиль да прожить добрых три недели, — здесь не до сна, а поневоле вертишься, как карась на сковородке.
2-ой советник. Да, я согласен, все эти европейские выдумки — одна распущенность. Можно подумать, что мир создан исключительно для торгашей и изобретателей, каждый день меняют моды и системы машин исключительно ради наживы.
3-тий советник. Вы совершенно правы, но нельзя же и вечно оставаться при одном и том же положении вещей! Если бы не прогресс, мы бы недалеко ушли от времён Нуха, и потом некоторые нововведения, как например, видоизменённый диван, приносят несомненную пользу как нам самим, так и газетчикам, той части населения, которая любит болтать о политике и говорить, как муха на плуге, «мы пахали», отвлекает некоторых от игры в карты, вина и авантюр, тратя время на чтенье бесконечных отчётов.
4-вёртый советник. Притом некоторую пользу мы приносим и все стране и самому султану, выводя своими советами из тупика в запутанных обстоятельствах.
1-ый советник. Положим!..
4-вёртый советник. Как, вы говорите против текста, что во множестве советников спасение и благо?
1-ый советник. Это изреченье людей Писания, иудеев, которые всегда любили соваться в дела, где не требуется большой работы, а потом это изречение — не ясно: для кого благо, — для того, кто спрашивает совета, или для того, кто даёт его. Во втором случае, безусловно, правило — верно. По-моему же всякое обилие советов скорее запутывает ясные дела, нежели распутывает тёмные. Особенно эти ораторы: послушаешь одного — правильно, послушаешь другого — то же правильно, хотя совсем по-другому, послушаешь третьего — то же правильно. И когда таким образом прослушаешь до двадцати вагизов, то не только потеряешь своё собственное суждение о данном предмете, но придёшь уже в настоящий тупик.
4-вёртый советник. Аллах нам для того и дал рассудок, что бы мы могли сами различать, что правильно и что неправильно, где белое, где чёрное.
1-ый. Я это отлично знаю и понимаю, когда сижу один дома, но когда я нахожусь в собрании, мне кажется, что у меня вместо головы караван-сарай или проходной двор, и что я все мозги оставил дома.
3-тий советник. Иногда и я нахожусь в таком же положении. Помните, когда школьники побросали свои книжки, грифели и аспидные доски, запихали своего учителя в пустой колодец и объявили, что не будут заниматься, пока не вернут у жизни убитого погонщика мулов.
4-вёртый советник. Тогда мы напрягли все наши способности, что бы выйти из этого затруднительного положения, к нам присоединились мольбы несчастных родителей, которые не знали, что делать с детьми, никуда не готовящимися, болтавшимися целый день то дома, то на набережной, тревожа своими играми и криками приезжих иноземцев.
1-ый советник. Как безрассудны люди, думая, что интересно заниматься политикой!
3-тий советник. Игра в политику, может быть, и интересна.
1-ый советник. Я предпочту шахматы.
2-ой советник. Шашки.
4-вёртый советник. Човган.
3-тий советник. Почтенные собратья, но это потому, что вы уже убелены сединами и вкусили чаши жизни и её дел.
4-вёртый советник. Связь событий, причину и следствие никто не знает, кроме Аллаха. Его же имя да будет благословенно. Кто поймёт, почему ученикам мектебе нужно быть неучами из-за того, что погиб несчастный погонщик мулов? Или как наши ткачи отказались выделывать ковры, когда была объявлена война с Персией? Если бы люди были разумны, кого это могло бы испугать? Но люди всегда будут глупы, глупы, глупы, хотя бы они прожили Мафусаиловы века.
1-ый советник. Ты сам тому примером. Кто подавал тогда такие советы, что стены краснели, а мы все надвигали тюрбаны на глаза и клонили головы вниз, что бы не было видно, как мы смеёмся?
4-вёртый советник. Положим, это тебе султан соблаговолил сказать: «Молчи, щенок»!
1-ый советник. Щенок? А кто двадцать лет строил мечеть и в это время встроил себе два дома?
4-вёртый советник. Клянусь бородой деда! А кто завивает волосы, красится и душится, как женщина? Фу!
1-ый советник. Это никого не касается. А ты вор и дурак.
4-вёртый советник. От такого слышу. Это — разбойничья пещера, а не совет султана, если здесь безнаказанно поносят почтенных слуг.
1-ый советник. Это ты-то почтённый? (Смеётся).
4-вёртый советник. Твой смех неуместен. Если бы не мои лета, что не позволяют мне связываться со всяким бездельником, я бы показал.
1-ый советник. Не стесняйся, покажи, мы ко всему привычны.
4-вёртый советник. Ты-то привычен, бесстыдник, да я-то не хочу марать себя.
Все. Перестаньте, господа, неудобно.
4-вёртый советник. Как смеет он меня здесь позорить? Я буду жаловаться султану!
1-ый советник. Иди, иди, увидим, как он тебя турнёт. Очень ему интересен такой старый хрыч, как ты!
Все. Перестаньте, будет.
4-вёртый советник. Да я…
1-ый советник. Да ты…
Слуга (вбегая). Султан идёт!
Султан. Помощники и други, не сетуйте, что в такой поздний час я созвал вас. Поверьте, не пустая прихоть, не лень понудила меня к этому, не единственно нужда в вашей помощи, в ваших советах. Неоднократно доказывали вы мне свою преданность и массовую мудрость. Вспомните: не вы ли после смерти моей собачки Салюки отсоветовали меня набальзамировать её труп и тем удержали меня от недостойного поступка, избавив меня от скорби по столь ничтожному поводу? Не вы ли посоветовали мне, когда сбежала от нас любимейшая супруга Фаризада и скорбь моя достигла таких пределов, что пришлось обить тюфяками стены кабинета, что б я не разбил себе голову в припадке отчаяния, — не вы ли мне посоветовали найти ещё более ослепительную красавицу, что бы в её объятиях я мог забыть прежнюю любовь, — и таким образом была взята нами Зумруд? Я не говорю уже о хлопушках для саранчи, о мудрой системе налогов и о множестве других драгоценных распоряжений; к вашей помощи, к вашему совету прибегал я во всех трудных случаях личной и общественной жизни. Как говорится «ум хорошо, а два лучше», а так же «на чужой каравай рта не разевай», а так же «свои собаки дерутся, чужая, не приставай» или что-то в таком роде. Помня заветы отцов, следуя незабвенным стопам, я всю ночь не спал, ворочая в уме своём мысли, которые делались всё тяжелее, как горох разбухает в горшке с водою. Но без вас придумать ничего не мог. Помощники и други, вот в чём дело, вот, что меня тревожит. В этот вечер, оставшись с супругою нашей Зумруд, да будет небо к ней благосклонно, наедине и мирно беседуя, вдруг потрясён я был нежданным криком, неизвестно, откуда раздавшимся. Неведомый голос кричал мне: «Султан, беги, страшись, она тебя не любит. Караул, грабят». Или что-то в таком роде, вообще, что-то угрожающее. И так трижды. Тщательно осмотрев весь покой, все двери, все отверстия, я не мог найти никаких натуральных объяснений вышеупомянутому явлению. Голос же был мужской, звонкий и три раза произнёс одно и то же с лёгкими вариациями. Полуживую оставил я свою супругу и отправился в свою опочивальню обдумывать всё происшедшее, вас же созвал сюда, что бы вы мне помогли своею мудростью. Вы понимаете мой беспокойство, смуту и нетерпение, с каким я жду вашего слова. Я всё сказал.
Визирь. Ну, говорите, не стесняйтесь, смелее да веселее. Кто что думает, так и докладывай без утайки, такое уж дело, здесь стыдиться нечего.
Ну, смелей.
1-ый советник. По-моему, это пьяные на улице кричали.
Султан. Гхм!
Визирь. Слабо, мимо! Кто ещё имеет что сказать?
2-ой советник. Прости мне мою смелость, позволь тебя спросить, в каком покое ты находился, повелитель, с божественной Зумруд?
Султан. В её покое, у бассейна.
2-ой советник. Там, где помещается клетка с заморской птицей?
Султан. Так, именно.
2-ой советник. Не шалости ли это забавы дев?
Султан. Я сам так думал, но во-первых, как всем известно, заморская птичка знает по-турецки только три слова, и то не те, из которых состояла слышанная мной речь, во-вторых, по моим личным исследованиям, она спала во всё время моей беседы с Зумруд.
Визирь. И это не годится, не выгорело. Ещё кто?
3-тий советник. Я едва осмеливаюсь выговорить своё предположение.
Султан. Не трепещи, дерзай!
Визирь. Валяй, не подойдёт — такой уж случай.
3-тий советник. Не был ли слух твой, повелитель, обманут безмолвием ночи? Случается, что биение сердца, стук крови в жилах родят шум в ушах, который может представиться нашему воображению речью и даже довольной связной.
Султан. Ты думаешь, что я ослышался?
Визирь. Ещё что выдумал, повелитель изволил ослышаться! Ловкач то же! Садись скорее, пока в палки не поставили. Ух, бесстыдник. Ещё кто?
4-вёртый советник. Не могла ли сама султанша Зумруд произнести эти слова?
Султан. Как, что, или меня обманывает слух мой, на этот раз уж подлинно?
Визирь. Как? Что, я оглох на одно ухо, что ли? Что я слышу?
Султан. Ты смеешь думать, что она — чревовещательница?
4-вёртый советник. Не гневайся, мой господин, в природе вещей возможны всякие феномены.
Визирь. Ещё что выдумал, феномены!
Султан. Визирь, мне кажется, это касается моей чести.
Визирь. Безусловно, это касается твоей чести, повелитель.
Султан. Кто смеет трогать мою честь?
Честь султана, честь султана,
Кто её посмеет взять?
Кто свой голос смел поднять,
Что я жертвой стал обмана?
Зумруд стояла слева,
Ясно помню этот миг,
Как тот голос в зал проник,
Как вещать могла из чрева?
Птица справа спала в клетке,
Как она могла прочесть,
Что мою колеблет честь,
Мирно спя на медной ветке?
Заперта в гареме дверца,
Кто туда проникнуть мог?
Под собой не чую ног,
Ясно слышу стуки сердца…
Честь султана, честь султана,
Кто её посмеет взять?
Кто свой голос смел поднять,
Что я жертвой стал обмана?
1-ый советник. Но если это явление не имеет и не может иметь никаких естественный объяснений, то, очевидно, оно требует объяснений сверхъестественных, и здесь уже мы бессильны, повелитель, здесь голос принадлежит прежде всего твоему придворному астрологу.
Султан. Ты совершенно прав.
Визирь. Давно бы так. Первое умное слово услыхали. А то только глупости врали да господина расстраивали. Прикажешь позвать астролога, солнце правоверных?
Султан. Зови.
Визирь. Позвать сюда астролога!
Астролог (выходя из толпы). Я здесь уже, мой повелитель, жду твоих приказаний. Мне известна причина твоего беспокойства, нет надобности объяснять мне её. Причину же причины знают духи, при помощи зеркал, священных змей, курений я их заставлю говорить неслышными голосами и передам их речь. Помни, не мои то будут слова, но духов, которые всё знают и от которых ничто не скрыто. Что наверху — то и внизу, что внизу — то наверху. Великий мир смотрится в малый, малый же отражается в великом. Премудрость!
Султан. Я уже трепещу.
Визирь. А у меня давно в пятки душа ушла.
Астролог
Слушайте! Слушайте!
Я не то, чем я считаюсь, —
Кто загадку разгадал?
Птицей в воздухе скитаюсь,
Вот и в клетку я попал.
Стереги, султан, супругу,
Клетку нечего стеречь.
Ах, от друга нежну другу
Сердце можно ль уберечь?
Клетка мигом опустела,
Кто открыл им эту дверь?
Улетела, улетела,
Не вернётся уж, поверь.
Султан. Клянусь пророком, я ничего не понимаю.
Визирь. Повесьте меня, если я хоть слово понял.
Астролог. Духи часто облекают свои ответы в загадочные слова.
Султан. Поистине загадочные! Ты можешь их разъяснить?
Астролог. Само теченье событий вскоре тебе всё разъяснит.
За сценой дикие вопли и крики Кандакши: «Откройте, откройте, допустите меня до султана! Новость первейшей важности»!
Султан. Это ещё что такое? Кто осмеливается тревожить нас в наших занятиях? Как будто голос Кандакши? Пойди, визирь, узнай, что там такое, и сообщи нам.
Визирь. Это, действительно, повелитель, Кандакша сюда просится, уверяет, что имеет намерение сообщить новость государственной важности. Но в каком она виде, в каком виде, великий Аллах?! Волосы растрёпаны, покрывало разорвано, румяна размазаны, глаза блуждают, уста кривятся, руки заломлены, — о Аллах!
Султан. Всё равно веди её вида, может быть, она нам скажет что-нибудь о диковинном случае.
Визирь. Слушаюсь. Мигом. (Уходит и возвращается с истерзанной Кандакшой).
Кандакша (кричит, не умолкая). О! А! О! Горе! Горе! Несчастье! Небо! Аллах! Султан несчастливый, что ты будешь теперь делать? Кто нам поможет? Где защита? Где честь? Где верность?
Султан. Женщина, умолкни на минуту, я ничего не слышу. Скажи, насколько можешь, связно, что случилось с госпожой Зумруд?
Кандакша. А-а!!!
Визирь. Вот воет-то.
Кандакша. Птица — не птица, Зумруд — не Зумруд!
Султан. Я взволнован. Твои слова имеют какую-то связь с предсказаниями астролога, но я одинаково их не понимаю.
Кандакша. Птица — не птица, Зумруд… Не Зумруд!
Султан. Это я слышал. Скажи яснее.
Кандакша (прерываясь воплями). О повелитель, не казни меня… Я только вестница бедствий… Не более… Птица оказалась не птицей, а любовником твоей, прости… Супруги Зумруд, с которой…
Султан. Шайтан! Ну?
Кандакша. С которой… Она и бежала, — оставив клетку пустой… И Папалуччо и Айша оказались в заговоре…
Султан. Негодяи!
Кандакша. Вхожу я вечером в гарем, зову: «Зумруд, Зумруд»!.. Никто не отвечает…
Султан. Довольно! Всех на кол! Патрули по всем улицам, площадям и переулкам. Уничтожить все лодки, баркасы, фелуки и тому подобное. Всех проходящих мужчин и женщин ловить и доставлять мне. Я сам пойду дозором. Они узнают, что значит месть султана. О Зумруд!
Все
О, мщенье, мщенье,
Не ждать прощенья.
Ведь вор не знает,
Что месть пылает
И казни срок.
Султан
Султан изрёк!
Вскипело мщенье,
Не дам прощенья!
Моя супруга
В объятьях друга;
О стыд и срам
На весь ислам!
Все
Мщенье, мщенье, мщенье!
Кандакша
Вскипело мщенье,
Не дам прощенья,
Сгублю царицу,
Поймаю птицу,
Ей плащ сниму,
Любовь возьму!
Все
Мщенье, мщенье, мщенье!
О, мщенье, мщенье,
Не ждать прощенья.
Ведь вор не знает,
Что месть пылает
И казни срок.
Мщенье, мщенье, мщенье!
(Вынимают сабли, шашки, пики, стреляют из мушкетов, стоя на месте).
Папалуччо. Можно подумать, что Учеллино о двух головах. Заниматься созерцанием луны, вместо того, что бы бежать, когда каждую минуту нас могут поймать и бросить в море. А я с ними то же, кажется, заражаюсь их безумием и жду себе здесь Айшу, будто у себя дома. Любовь, любовь, я, кажется, не на шутку ранет твоей стрелою.
Ах, крошкой маленькой Айшёй
Я, как дурак, вдруг очарован.
Но это грех не столь большой:
Кто от любви здесь застрахован?
Гарема тишь, фонтан, луна
И лепет, детски говорливый,
Но что ответит мне она,
Дождусь ли участи счастливой?
От страха замирает дух,
Боюсь, не вышло бы здесь драмы,
Ведь я в глазах её — евнух,
Пойдём, зажмурясь, на «ура» мы!
Действительно, то обстоятельство, что мне пришлось выдать себя за евнуха, мне значительно повредило, но теперь я объяснюсь начистоту, и тогда мы посмотрим, что из этого выйдет. (Напевает).
Но что ответит мне она?
Дождусь ли участи счастливой?
Айша. Действительно, должна признаться, наши господа наши, кого приставить к лодке перед бегством. Ходит себе при полной луне и ещё поёт. Ты, кажется, с ума сошёл, Папалуччо?
Папалуччо. С тобой сойдёшь. Я сочинял стихи и мотив для одной прелестной особы, которую безумно люблю.
Айша. Можно полюбопытствовать, кто эта особа?
Папалуччо. Бесполезно: я буду нем, как могила, как рыба, что впрочем, и кстати, имея в виду наше морское путешествие.
Айша. Да помилуй, и не говори. Это мне не так уж интересно.
Папалуччо. Приблизительный портрет я могу тебе начертать: не слишком высока, не слишком низка, не худа, но и не толстушка, весела, когда ей весело, и печальна, когда ей грустно. У неё розовый ротик и смеющиеся глазки…
Айша. Твоё определение подходит почти ко всем женщинам, которые находятся посередине…
Папалуччо. Если б я так же легко мог подойти ко всем серединам.
Айша. Дурак. Вот человек: вечно найдёт глупость там, где её и не бывало.
Папалуччо. Лучше находить чужие глупости, чем расточать свои собственные.
Айша. Я просто хотела сказать, что твоя мерка подходит ко всем средним женщинам.
Папалуччо. Я же поклонник французского возраста.
Айша. С тобой не сговоришься. Но как её зовут?..
Папалуччо. Как и тебя.
Айша. Айшей?
Папалуччо. Айшей. Она прислужница одной знатной госпожи, то есть её госпожа была знатна, а теперь сбежала от мужа с милым другом и сделалась, разумеется, менее знатна и почётна.
Айша. Так это про меня ты распеваешь всё время, наглец?
Папалуччо. А ты, козочка, не догадывалась с самого начала? Всё о тебе, всё про тебя, всё для тебя!
Айша. Всё, всё? Ты забываешь, что главного у тебя не хватает.
Папалуччо. Чего? Чего?
Айша. Ах, недогадливый чурбан: ведь ты же любить не можешь, как следует.
Папалуччо. Я-то?
Айша. А то кто же ещё?
Папалуччо. А вот увидишь, как я тебя поцелую, а вот увидишь, по себе ли я дерево гну; не всем же обладать султаншами. (Бегает за Айшей, та от него).
Айша. А! А! Это я-то дерево по тебе?! Тебе мечтать о султаншах?! Нахал, кролик, крокодил, огородное пугало!
Папалуччо (настигает и целует её несколько раз). Ага, попалась! Теперь считай, раз, два, три, семь, девять. Ай, сбился — нужно начинать сначала! Раз, два, три…
Айша. О, я несчастная: евнух меня целует!
Папалуччо. Какой евнух? Кто тебе сказал?
Айша. Никто не говорил, это же известно!
Папалуччо. Ничуть не бывало. Это была не более как хитрость, что бы проникнуть в гарем.
Айша. Так ты не евнух, правда?
Папалуччо. Пойми же, что нет. Разве ты не видишь по моим поцелуям, по моим объятиям? Разве ты не замечаешь моего пыла?
Айша. Что ж ты раньше не сказал об этом, мой милый?
Папалуччо. А что было бы, если б я тебе сказал раньше?
Айша. Было бы то, что я тебе то же шепнула бы: «Люблю»!
Оба
Пастух нашёл свою пастушку,
А простачок свою простушку.
Весь мир стоит лишь на любви,
Он летит: лови, лови!
Айша
И не слыхали мы примеров,
Что б дамам быть без кавалеров,
Ах, будь стара, страшна, черна, —
Найдёт кого-нибудь она!
Папалуччо
А мы чем старше, тем смелее
Срываем розы и лилеи, —
Того, что сорвано, не жаль, —
Всегда вперёд стремимся, вдаль!
Оба
Пастух нашёл свою пастушку,
А простачок свою простушку.
Весь мир стоит лишь на любви,
Он летит: лови, лови!
Зумруд. А ты, Айша, кажется, подружилась с нашим добрым Папалуччо?
Айша. О да, госпожа, не только подружилась, но искренне его люблю.
Зумруд. Как? Но ведь он…
Айша. Ничуть не бывало. Я тебе потом всё расскажу подробно…
Зумруд. Ну, очень рада, поздравляю тебя, поздравляю.
Учеллино. Зумруд, не боишься ли ты, не раскаиваешься ли, что пошла за мной?
Зумруд. Кто любит, тот не знает страха, Учеллино.
Учеллино. Тебе не страшно покинуть родину, бежать далеко за море на утлой лодке?
Зумруд. С тобой нигде нет страха. И небо нам поможет.
Учеллино. Да небо нам поможет.
Все четверо
Ты, небо, видишь все сердца!
Тобой молитвы не забыты.
Ты не забудешь до конца,
Твоей мы милостью покрыты.
Благая ночь, раскинь покров,
Сокрой от взоров нас султана!
Дай скучных нам бежать оков:
Ведь умирать нам слишком рано.
Ты, небо, видишь все сердца,
Тобой молитвы не забыты!
Ты не погубишь до конца,
Твоей мы милостью покрыты.
(Молча садятся в лодку и отъезжают).
Кандакша. Смелей, друзья, смелей. Все лодки уничтожены, у дверей и ворот надёжная стража, ни одна муха не пролетит. Если нам удастся найти их раньше, чем султанской страже, вы, кроме назначенной суммы, получите от меня лично по тысяче динаров.
Офицер. Перед нами промелькнула какая-то закутанная женская фигура. По-моему, мы на верных следах. Вспомните о награде, которую обещал султан за поимку беглецов. Разойдёмся по разным улицам и окружим этих подозрительных прохожих. Ручаюсь за успех. Смело за мной! (Проходит).
Султан. Вот их всё ещё не нашли. Мог ли ты подумать, визирь, что твой султан дойдёт до такого падения, до такого унижения?
Визирь. Клянусь Аллахом, повелитель, никогда ничего подобного мне в голову не приходило.
Султан. Сядем, визирь, сядем, говори что-нибудь, что бы моя душа успокоилась. Твои слова, как журчащая вода…
Визирь. Сядем.
Всё в этом мире преходяще и условно. Ничто не пропадает, и всё изменяется для того, что бы вернуться. Вода выпивается Солнцем, поднимается туманом к небу, образует тучки и снова влагой проливается на землю, из которой была взята. Сердце человеческое подчинено законам природы. Оно подобно морю, как говорит Арист, оно имеет свои приливы и отливы, свои омуты, подводные камни и мели. Ещё оно подобно губке, как говорил тот же философ…
Султан. А купец то же бежал с ними?
Визирь. Все вчетвером бежали, повелитель.
Султан. Я его то же посажу на кол, этого купца, как ты думаешь?
Визирь. Ты прав как всегда, повелитель.
Султан. Обязательно посажу его на кол. И эту стрекозу Айшу посажу часов на десять, может быть, присмиреет, посбавит прыти.
Визирь. Примерно наказать следует изменников, господин.
Султан. Ты думаешь, визирь, их найдут?
Визирь. Обязательно найдут; как же иначе? Они не иголки: куда им деться? Заставы усилены, а лодки и суда все уничтожены. Они никуда не могут скрыться.
Султан. Вот я уже… вторую ночь не сплю, визирь, прилично это султану?
Визирь. Скоро всё успокоится и ты опять получишь сон и здоровье.
Султан. Хорошо, если бы так!
Визирь. Поверь мне: всё так и выйдет. Не расстраивайся напрасно.
Султан. Зумруд, Зумруд, до чего ты меня довела!
Визирь. Не нужно предаваться малодушию, господин.
Султан. А купца я всё-таки посажу на кол.
Визирь. Это можно: не плутуй. А то скажите, пожалуйста: евнух какой объявился, а сам с Айшей спутался.
Султан. Говори, визирь, говори, твои слова, как вода…
Зумруд и Учеллино
(за сценой)
Полетим далеко за море.
Не устанем с тобой, о нет!
Позабудем скорби и горе,
А супругу пошлём привет!
Султан. Её голос, клянусь своей бородой, её невинный голос! О Зумруд, вернись, вернись ко мне!
Офицер. Повелитель правоверных, твоя воля исполнена, беглянка возвращена…
Султан. Как, Зумруд возвращена?
Офицер. Она перед тобою!
Султан. О избавитель!
Визирь. Молодец, парень!
Офицер. Проходя по пустынной улице, мы заметили спешившую женщину, закутанную в покрывало, и принадлежащую, очевидно, к твоему гарему. Искусно выследив, мы её настигли и привели пред твои очи. Вот она.
Султан. Визирь, а? Что я говорил? Не прав ли я был? Я говорил тебе, что пропажа найдётся.
Визирь. Я и не отрицал справедливости твоих слов, тем более, что они-то, в действительности, были моими.
Султан. Нечего идти на попятный! О Зумруд, откинь свою вуаль, приди в мои объятья, я всё прощаю…
О, шайтан! Кандакша?! На кол, на кол!!!
Визирь. Кого, мой господин?
Султан. И тебя, и её, и его… (Тыча пальцем в Кандакшу и офицера). И тебя, и купца — всех на кол. Я покажу вам, что значит гнев султана.
Кандакша. Как, меня на кол? (Лишается чувств).
Офицер (бросается на колени). О повелитель, поверь, что лишь усердие руководило мно.
Султан. Не слушаю, не слушаю. На кол!
Лодка? Это они, это они!
Визирь. И вправду, лодка!
Султан. В погоню, в погоню сию минуту!
Визирь. Прости, господин, но погоня невозможна.
Султан. Это почему?
Визирь. Все плавательные средства в порту уничтожены по твоему приказу.
Султан. Кроме этой, кроме этой? О проклятье!.. На кол, на кол!
Визирь. Кого, мой повелитель?
Зумруд и Учеллино
(вдали)
Полетим далеко за море.
Не устанем с тобой, о нет!
Позабудем скорби и горе,
А супругу пошлём привет!
Султан. О Зумруд, отчего я сам себя не могу посадить на кол? (Падает без чувств).
1911 г.
«Печатается по: СПбГТБ, ценз. экз. 76434». Источник текста: Журнал «Литературное обозрение», 1993 г. № 11—12. С. 76—88.
