ЭДУАРДЪ УРЛІАКЪ
правитьЖОЛИБУА.
правитьВъ срединѣ прошедшаго лѣта, въ тотъ часъ, который въ жаркихъ странахъ посвящается отдыху, въ одной деревенской гостиной собралось пять человѣкъ. Гостиная эта была такая, какія обыкновенно бываютъ въ деревнѣ. Въ углу стояло фортепіано, на окнахъ кисейныя занавѣсы, мягкія кресла, горшки съ цвѣтами, барометръ и его необходимый спутникъ-термометръ, пастушки на каминѣ, пастушки на картинахъ, таково было это веселое убѣжище, объ которомъ постоянно мечтаютъ парикмахеры, пока они завиваютъ волосы и продаютъ помаду, и въ которыхъ они скучаютъ до смерти, когда не продаютъ болѣе ничего.
Сидѣвшіе въ описанной нами комнатѣ были одѣты съ деревенской свободой, коломянковыя визитки, едва повязанные галстуки, широкіе панталоны, однимъ словомъ, ихъ костюмы сразу указывали, что они въ деревнѣ.
Однако хозяинъ дома не былъ парикмахеромъ, какъ можетъ быть читатель это подумалъ, господинъ Дюбуа былъ судья и въ настоящее время сидѣлъ развалясь на кушеткѣ. Госпожа Дюбуа почти лежала въ креслѣ по другую сторону комнаты, съ утомленнымъ видомъ человѣка, не сдѣлавшаго въ цѣлый день ни шагу; надо сказать, что почтенная дама была футовъ шести или семи въ окружности. Она была совершенно здорова, но, напримѣръ, держать въ рукахъ газету было для нея уже большимъ трудомъ, что подтверждалось газетой, лежавшей у нея на колѣняхъ; понятно, что подобнаго рода чтеніе продолжалось не мало времени. Госпожа Декабьезъ и господинъ Рэмбо, оба важные провинціальные жители, сидѣли напротивъ хозяевъ дома, точно они собрались играть въ уголки. Госпожа Декабьезъ была жена мэра, а господинъ Рэмбо богатый поземельный собственникъ, страстный охотникъ, и человѣкъ занимавшійся особенно старательно своей наружностью. Его борода начала уже немного сѣдѣть, маленькая накладка прикрывала недостатокъ волосъ, но онъ считался молодымъ человѣкомъ и постоянно говорилъ о своемъ пребываніи въ Парижѣ, бывшемъ семнадцать лѣтъ тому назадъ, какъ о дѣлѣ происшедшемъ только наканунѣ. Племянникъ господина Дюбуа, наклонясь на стулѣ у окна, игралъ съ собакой.
Прошло около часа послѣ завтрака, всѣ были вполнѣ заняты процессомъ пищеваренія и только изрѣдка какое нибудь слово или вздохъ нарушали томительное молчаніе.
Госпожа Дюбуа видимо боролась съ одолѣвавшимъ ее сномъ. Госпожа Декабьезъ съ интересомъ слѣдила за прыжками собаки. Господинъ Рэмбо билъ тактъ аріи, которую онъ насвистывалъ въ воображеніи. Тѣ изъ нашихъ читателей, которые пользовались деревенской жизнью, узнаютъ драгоцѣнное время, когда всѣ сбираются въ гостиной, чтобы развлекать другъ друга.
Въ обыкновенныхъ разговорахъ длинные промежутки молчанія очень непріятны и каждый старается прервать ихъ; но люди, проводящіе вмѣстѣ цѣлые дни, не стѣсняются этимъ.
Свобода скучать считается одной изъ привиллегій деревенской жизни.
Хозяинъ вдругъ прервалъ свои мечты, громко и протяжно зѣвнувъ три раза; замѣтивъ немного поздно эту излишнюю вольность, онъ постарался скрыть ее, начавъ говорить.
— Я очень удивляюсь, что этотъ Жюль до сихъ поръ ничего намъ не написалъ.
Госпожа Дюбуа открыла глаза, воображая въ свою очередь, что мужъ желалъ напомнить ей обязанности хозяйки.
— Вы знаете его…. Жюля? продолжалъ Дюбуа.
— Жюль Шенье, изъ Парижа, адвокатъ…. Ну, мы ждемъ его, сказала госпожа Дюбуа.
— Именно, и вотъ потому что мы его ждемъ и что онъ не ѣдетъ, онъ могъ бы по крайней мѣрѣ хоть написать намъ. — Оставь эту собаку, Адольфъ.
— Да, въ самомъ дѣлѣ, сказала госпожа Дюбуа: ты мнѣ разстраиваешь нервы, и кромѣ того ты дѣлаешь ее злой, ты портишь характеръ этому бѣдному животному. Сюда, Фаноръ, поди къ твоей маленькой госпожѣ. При этихъ словахъ госпожа Декабьезъ улыбнулась, что весьма понятно, если вспомнить о почтенныхъ размѣрахъ госпожи Дюбуа.
— Мнѣ будетъ очень жаль, если Шеньо не сдержитъ даннаго слова, сказалъ племянникъ.
— Да, конечно, онъ очень милъ, продолжалъ Дюбуа, но онъ долженъ былъ привезти къ намъ человѣка очень умнаго и замѣчательнаго, господина Леклеркъ.
— А! наконецъ, сказалъ Адольфъ.
— Да, Леклеркъ хочетъ проѣхаться по Бретани…. чтобы вдохновить себя…. и Жюль долженъ былъ провожать его до насъ и здѣсь заставить остановиться и провести нѣсколько дней у насъ. Вы знаете Леклерка, Рэмбо, это очень хорошій живописецъ.
— Я его знаю по наслышкѣ, когда я былъ въ Парижѣ, о немъ уже много говорили.
— Вы себѣ не можете представить, что это за человѣкъ.
— Говорятъ, что всѣ эти господа очень странны, замѣтила госпожа Декабьезъ.
— Не только странны, но кажется, что этотъ даже очень веселъ. Мой мужъ разсказывалъ мнѣ множество очень забавныхъ вещей, онъ зналъ его въ Парижѣ.
— Да, въ мое послѣднее путешествіе, я сошелся съ нимъ. Онъ единственный въ своемъ родѣ! Этотъ человѣкъ не говоритъ ни одного слова, которое не было бы остротой или каламбуромъ, но очень спокойно будетъ смѣяться надъ вами.
— Ахъ, Исидоръ, сказала госпожа Дюбуа своему мужу, разскажите женамъ эту исторію про табакерку…. Вы знаете, когда онъ предлагалъ свой табакъ….
— Однажды Леклеркъ, взявъ изъ табакерки табакъ, нашелъ его отвратительнымъ, это было передъ тѣмъ, какъ онъ шелъ, я не знаю къ кому…. или это было у него…. Кажется это было у одного старика…. Я, впрочемъ, неувѣренъ…. Онъ вынимаетъ табакерку и понюхавъ табакъ предлагаетъ его.
Собесѣдникъ его говоритъ, что запахъ очень дуренъ. Вы правы, говоритъ Леклеркъ, и снова вынувъ табакерку, начинаетъ нюхать, чтобы подать примѣръ.
Затѣмъ они оба преусердно начинаютъ начинять свой носъ, чтобы не слышать запаха.
— А потомъ, Исидоръ, разскажите эту исторію о провинціальной дамѣ, которая заказала свой портретъ и дѣлала такіе глупые вопросы на счетъ живописи.
— Ахъ! да, но я не помню этого хорошенько, это была дама, пріѣхавшая издалека, и приходившая къ нему снимать съ себя портретъ, но которую онъ до того довелъ своими шутками, что она въ азартѣ ушла.
— Съ портретомъ? сказалъ Рэмбо.
Портретъ былъ готовъ только на половину и она не захотѣла его брать.
— Но живописецъ долженъ былъ потерять за это?
— Да, конечно, тѣ пятьсотъ франковъ, которые ему слѣдовало получить за портретъ; но онъ не обращаетъ на это вниманія, ему только бы посмѣяться.
— Разскажите намъ еще, Исидоръ, исторію объ этомъ господинѣ, котораго онъ заставилъ позировать… Помните? нельзя придумать ничего забавнѣе.
— Однажды онъ пошелъ, я не знаю зачѣмъ, къ одному господину, который принялъ его самымъ любезнымъ образомъ. Они поговорили. Вдругъ Леклеркъ говоритъ: Мнѣ необходимъ эскизъ повара, не будете-ли вы такъ добры, чтобы служить мнѣ моделью, я набросаю эскизъ разговаривая съ вами. Есть у васъ передникъ, бѣлый колпакъ и т. д.?
Затѣмъ онъ одѣваетъ простяка самымъ смѣшнымъ образомъ и держитъ его цѣлый часъ въ такомъ костюмѣ.
— И что-же, сдѣлалъ онъ эскизъ?
— Онъ былъ принужденъ его сдѣлать, чтобы тотъ не догадался. Я вамъ говорю, что это ужасный шутникъ.
Тутъ госпожа Дюбуа, ея мужъ, ея племянникъ, Рэмбо и госпожа Декабьезъ, громко расхохотались. Полная хозяйка минутъ пять не могла успокоиться, затѣмъ Дюбуа разсказалъ, множество, не менѣе смѣшныхъ исторій про Леклерка.
— Вы согласитесь, что подобный человѣкъ въ деревнѣ — драгоцѣнность, сказалъ наконецъ Дюбуа, и я буду въ восторгѣ видѣть его у себя.
— А главное дѣло онъ человѣкъ, обладающій большимъ талантомъ, сказалъ съ энтузіазмомъ Адольфъ, и я давно желалъ съ нимъ познакомиться.
— Эти артисты неистощимо веселы, сказалъ Рэмбо. Я очень часто посѣщалъ ихъ будучи въ Парижѣ и въ особенности я былъ очень близокъ съ….
На этомъ словѣ Рэмбо остановился, увидя входящую Барбетту, кухарку, которая несла на подносѣ письмо, и никто не просилъ его продолжать, до такой степени принесенное письмо было въ эту минуту интереснѣе его разсказа.
— Это изъ Парижа, сказалъ Дюбуа, съ худоскрываемой поспѣшностью, вы позволите?…
Онъ уже распечаталъ письмо.
— Это отъ Шеньо.
— Онъ ѣдетъ? сказала госпожа Дюбуа.
— Нѣтъ, разсѣянно сказалъ судья, а даже лучше….
Онъ прошепталъ про себя первыя строчки, потомъ улыбнулся и вскричалъ:
— Слушайте!
"Мой милый другъ, одно весьма важное дѣло попало мнѣ въ руки въ самый моментъ моего выѣзда изъ Парижа, поэтому мнѣ придется остаться еще мѣсяца на два и я принужденъ отказаться отъ нашихъ прелестныхъ плановъ. Леклеркъ не можетъ ждать. Я далъ ему письмо и заставилъ поклясться, что онъ проѣдетъ черезъ Жолибуа. Онъ, по всей вѣроятности, вполнѣ вознаградитъ васъ за мое отсутствіе, мнѣ же остается только завидовать вамъ, сидя за моими бумагами. Я одинъ достоинъ сожалѣнія. Независимо отъ письма, даннаго мною Леклерку, я хотѣлъ предупредить васъ и эта записка очень мало опередитъ его, если только она не опоздаетъ; какъ бы то ни было, мой другъ, я слишкомъ хорошо васъ знаю, и вы, знаете Леклерка, чтобы нужны были какія нибудь церемоніи. Передайте мое почтеніе госпожѣ Дюбуа, и позвольте мнѣ передать вамъ увѣреніе въ полномъ моемъ уваженіи и преданности.
— Это значитъ, что онъ ѣдетъ, вскричала госпожа Дюбуа.
— Да, и пріѣдетъ сію минуту, если уже не пріѣхалъ, такъ какъ число письма….
— Ау меня ничего не готово вскричала госпожа Дюбуа, повертываясь въ креслѣ. Да позвоните же! Позвоните!
— Я въ восторгѣ, говорилъ Адольфъ.
— Ахъ! ахъ! повторялъ Рэмбо, мы наконецъ увидимъ этого Леклерка.
— Но вѣдь у васъ есть же комната для Шеньо, сказалъ Дюбуа, а такъ какъ Леклеркъ ѣдетъ одинъ….
Это правда. Но намъ все таки еще много надо сдѣлать. Мнѣ надо послать въ городъ. Да помогите же мнѣ, Исидоръ. Какое происшествіе!
Наконецъ госпожа Дюбуа встала на ноги и покатилась къ передней, гдѣ вскорѣ раздались ея крики.
— Барбетта! Франсуа! садитесь на лошадь. Барбетта! подите же сюда! Гильотъ! подите ко мнѣ! Барбетта, принесите мнѣ бумаги и перо; ну же, Гильотъ!
Дюбуа вышелъ въ переднюю помочь женѣ. Какое-то рвеніе овладѣло даже самими гостями. Адольфъ нѣсколько разъ предлагалъ не надо-ли сходить справиться не пріѣхалъ-ли Леклеркъ въ дилижансѣ. Въ одну минуту весь Жолибуа былъ перевернутъ вверхъ дномъ. Съ минуты на минуту ждали прибытія путешественника и боялись, что онъ застанетъ въ домѣ весь безпорядокъ; приготовленія еще болѣе увеличивали его. Франсуа уѣхалъ во весь опоръ. Гильотъ была отправлена за провизіей, а Барбетта отправилась на птичій дворъ производить тамъ кровопролитіе.
Во время этой горячки приготовленій раздалось три громкихъ звонка, которые привели всѣхъ въ смущеніе. Барбетта, погруженная въ свои занятія и не зная, что ей дѣлать, готовить-ли обѣдъ или убирать комнаты, услышавъ этотъ звонокъ, зарѣзала трехъ лишнихъ кроликовъ. Адольфъ самъ побѣжалъ открыть. Къ счастью, это были приглашенные, которые явились ранѣе главнаго гостя. Эта ошибка повторялась еще много разъ. Самъ Франсуа успѣлъ вернуться, а Леклеркъ все еще не пріѣзжалъ; между тѣмъ всѣ гости съѣхались и ждали только его одного.
Не будемъ пересчитывать здѣсь всѣхъ приглашенныхъ, которыхъ было не мало. Тутъ былъ и мужъ госпожи Декабьезъ, и мировой судья, и окрестные помѣщики, мужья, жены и дѣти. Весь этотъ народъ явился, какъ одинъ человѣкъ, узнавъ о важной новости: извѣстіе о появленіи дикаго звѣря не возбудило бы такого любопытства, какъ пріѣздъ артиста изъ Парижа; всѣ были взволнованы; каждый выражалъ свои предположенія, и все слышанное имъ на счетъ этого класса людей. Дюбуа, увлеченный всеобщимъ волненіемъ и нетерпѣніемъ, описывалъ Леклерка такъ, что отовсюду слышался смѣхъ. Каждый изъ гостей давалъ себѣ обѣщаніе остерегаться мистификацій пріѣзжаго и смѣяться отъ всей души надъ тѣми шутками, которыя онъ будетъ играть надъ другими. Между, тѣмъ Дюбуа каждую минуту смотрѣлъ на часы: было около пяти часовъ, т. е. какъ разъ время садиться обѣдать, а Леклеркъ не ѣхалъ. Радость начала переходить въ безпокойство и хозяева дома напрасно старались найти приличный предлогъ, чтобы оттянуть обѣдъ, зная какую важность имѣетъ эта мѣра для многихъ приглашаемыхъ.
— Ну, господа! вскричалъ вдругъ Дюбуа съ вдохновеннымъ видомъ, что если мы пойдемъ на встрѣчу господину Леклерку, къ мѣсту остановки дилижанса? Мы будемъ знать, что намъ, дѣлать, послѣдній дилижансъ очень часто опаздываетъ.
Желали-ли гости скорѣе видѣть путешественника или торопились обѣдать, но въ отвѣтъ на предложеніе послѣдовало общее согласіе.
Станція дилижанса была всего въ десяти минутахъ ходьбы отъ дома. Дюбуа послалъ Франсуа впередъ, чтобы взять багажъ. Мущины отправились въ путь, и самыя храбрыя дамы рѣшились имъ сопутствовать. Дюбуа пустилъ въ ходъ все свое искусство краснорѣчія, чтобы сократить дорогу и опять-таки предлогомъ разговора были шутки Леклерка.
— А! а! сказалъ Дюбуа, замѣтивъ станцію, я вижу Франсуа, курящаго въ дверяхъ станціи. Дилижансъ еще не пріѣзжалъ. Эй! Франсуа!
Франсуа сунулъ трубку въ карманъ.
— Пріѣхалъ онъ? закричалъ издали Дюбуа.
— Нѣтъ, сударь.
— Ну, теперь вѣрно намъ не придется долго ждать, потому что дилижансъ уже опоздалъ на три четверти часа, значитъ онъ долженъ скоро пріѣхать.
Въ тоже время, оставивъ гостей у дверей, самъ Дюбуа вошелъ на станцію.
— Это удивительно, Пишенэ, сказалъ онъ, что вашъ сынъ до сихъ поръ еще не пріѣхалъ.
— Да онъ уже цѣлый часъ какъ пріѣхалъ.
— Что-же мнѣ сказалъ этотъ скотъ Франсуа?
— Я думалъ, что вы спрашиваете пріѣхалъ-ли гость, а дилижансъ уже давно пріѣхалъ. — Да какже можетъ гость пріѣхать, дуракъ, если дилижансъ уже пришелъ?
— Мнѣ было приказано ждать, и я ждалъ.
Дюбуа вышелъ глубоко огорченный.
— Господа, сказалъ онъ, весьма вѣроятно, что Леклеркъ сегодня не пріѣдетъ, дилижансъ пріѣхалъ безъ него. Я очень огорченъ.
Возгласы удивленія и досады раздались со всѣхъ сторонъ.
— Надо покориться, господа, обѣдъ ждетъ насъ… если только мы не рѣшимся подождать еще нѣсколько времени здѣсь.
Это новое предложеніе вырвало у многихъ вздохи огорченія и Дюбуа, замѣтивъ это, сейчасъ-же поправился.
— Нѣтъ, вернемтесь, сказалъ онъ, мы сдѣлали все человѣчески-возможное для людей, обѣдающихъ въ пять часовъ. Пойдемте.
— А вотъ тамъ ѣдетъ какой-то экипажъ, сказалъ Франсуа, указывая вдаль по дорогѣ.
— Телѣга! сказалъ съ презрѣніемъ Дюбуа, это не можетъ быть онъ…. Однако можно посмотрѣть, она ѣдетъ довольно скоро.
Но, по мѣрѣ того, какъ телѣга приближалась, въ ней видны были только крестьяне въ ихъ синихъ блузахъ и грубыхъ соломенныхъ шляпахъ.
— Это крестьяне, нашего гостя не можетъ быть тутъ…. Однако….
И говоря это, Дюбуа не могъ отвести глазъ отъ человѣка въ бѣломъ колпакѣ, привязаннымъ клѣтчатымъ платкомъ, завязаннымъ подъ подбородкомъ.
— Ба! сказалъ онъ наконецъ, я просто сумашедшій, идемте господа!
Но вдругъ изъ телѣги раздался голосъ, ясно назвавшій его по имени; надо было сознаться, что это кричалъ человѣкъ съ клѣтчатымъ платкомъ, дѣлая въ тоже время знаки Дюбуа.
— Господинъ Дюбуа, кричалъ голосъ, какъ я радъ, что вижу васъ…
— Какъ! это вы, Леклеркъ?
— Конечно, это я. Я вамъ сейчасъ разскажу мои приключенія. Эй, стой, я сойду здѣсь.
— Тихонько, не дѣлайте порывистыхъ движеній, если у васъ что нибудь сломано….
— Представьте, началъ Леклеркъ, опираясь какъ калѣка на широкое плечо правившаго телѣгой, представьте себѣ цѣлый рядъ невзгодъ, какія только можетъ испытать путешественникъ на разстояніи пяти миль.
Въ эту минуту Леклеркъ появился во всемъ великолѣпіи своего страннаго костюма. Сверхъ его собственнаго платья на немъ былъ накинутъ мужицкій кафтанъ и кромѣ того голова была обвязана какъ уже было сказано. Изумленіе поразило молчаніемъ всю компанію.
— Сойдя со станціи желѣзной дороги, я нанялъ какую то телѣгу, чтобы доѣхать до станціи ходящаго къ вамъ дилижанса. Животное, которое везло меня, я говорю о кучерѣ телѣги, по отличной, гладкой дорогѣ ухитрилось вывалить меня въ яму. Меня сочли убитымъ, отъ испуга со мной сдѣлалась лихорадка, которую приняли за предсмертную дрожь и закутали меня въ эти лохмотья, которыя вы видите. Я положительно не могъ воспротивиться этому. Пріѣзжаемъ на станцію, дилижансъ уже уѣхалъ.
Тогда я принужденъ былъ сѣсть въ эту телѣгу, разбитый, усталый, задыхаясь отъ жара, не зная не сломалъ-ли я себѣ руки или ноги, и вотъ наконецъ я здѣсь.
Всеобщій взрывъ смѣха встрѣтилъ этотъ-разсказъ, Леклеркъ съ удивленіемъ оглядѣлъ всю компанію, изумляясь подобному пріему, сдѣланному незнакомому человѣку, который чуть было не убился. Дюбуа, продолжая улыбаться, сказалъ ему съ насмѣшкой:
— Вы не ранены?
— Слава Богу, нѣтъ; я дѣйствую руками и ногами точно ничего не случилось, но я не могу идти далѣе не перемѣнивъ платье и бѣлье.
— Оставьте, вскричалъ Дюбуа, увлекая его, не портите этого интереснаго костюма.
— Какъ! вы хотите, чтобы я появился въ гостиную такимъ, каковъ я теперь! Да кромѣ того я совсѣмъ выбился изъ силъ.
— Полноте! полноте! вашъ костюмъ великолѣпенъ, закричали всѣ, и схватили Леклерка подъ руки.
— Это такъ забавно! говорилъ Дюбуа, не надо обидѣть нашихъ дамъ, лишивъ ихъ такого зрѣлища.
— Пожалуй, сказалъ Леклеркъ, но я сейчасъ-же пройду въ свою комнату. Вы мнѣ говорите странныя вещи, Дюбуа. Эй! человѣкъ, какъ васъ зовутъ?
— Надо ему сказать? сказалъ Франсуа съ глупымъ смѣхомъ, обращаясь съ господамъ.
— Какъ! надо-ли мнѣ сказать…. вскричалъ Леклеркъ, или вы хотите, чтобы я васъ звалъ….
— Его зовутъ Франсуа, перебилъ Дюбуа, смѣясь еще громче.
Вся кампанія снова начала вторить ему, даже плечи господина Декабьезъ пришли въ движеніе отъ смѣха, что случилось съ нимъ вѣроятно не болѣе какъ въ третій разъ, съ тѣхъ поръ какъ онъ сдѣлался взрослымъ человѣкомъ.
— Ну, Франсуа, возьми этотъ маленькій чемоданъ!…
Франсуа съ любопытствомъ посмотрѣлъ на маленькій чемоданъ, выложенный на дорогу, но и не думалъ брать его.
— Бери же, сказалъ ему кучеръ.
— Это такой шутникъ, что онъ со всѣми дѣлаетъ штуки, такъ что на него ни въ чемъ нельзя положиться, отвѣчалъ шепотомъ Франсуа.
— Да вѣдь это не онъ, а его чемоданъ, отвѣчалъ кучеръ.
— Берите чемоданъ, Франсуа, приказалъ Дюбуа.
Леклеркъ, чтобы нарушить молчаніе, водворившееся около него, началъ подробно разсказывать свои приключенія, но онъ видѣлъ во всѣхъ взглядахъ насмѣшливое недовѣріе, которое онъ приписывалъ веселости своего разсказа.
Между тѣмъ оставшіяся дамы, увидя приближавшуюся группу, которая вѣроятно вела желаннаго гостя, рѣшились выйти на встрѣчу, чтобы скорѣе удовлетворить своему любопытству: сама мадамъ Дюбуа появилась на крыльцѣ. Но при видѣ костюма живописца, она вскричала громко:
— Ну! Дюбуа, что такое? Что это значитъ?
— Это маленькое приключеніе, закричалъ ей мужъ съ таинственнымъ видомъ.
— Какъ? Это господинъ Леклеркъ?
Она оглядѣла всѣхъ и видя улыбки на всѣхъ лицахъ, она, чтобы показать, что понимаетъ шутку, съ полусловъ разразилась такимъ ужаснымъ смѣхомъ, что ее надо было поддерживая довести до дивана, потому что достойная дама совсѣмъ не привыкла смѣяться стоя и такъ громко. Такая же веселость овладѣла всѣми дамами, и долго никто не могъ ничего разобрать. Леклеркъ, находившій, что эта веселость зашла немного далеко, выпутался какъ могъ.
— Милостивыя государыни, сказалъ онъ, я въ восторгѣ, что мой костюмъ показался вамъ такъ забавенъ, но я прошу у васъ позволенія выйти и перемѣнить его какъ можно скорѣе, онъ страшно стѣсняетъ меня и я прошу васъ извинить человѣка, который нѣсколько часовъ тому назадъ чуть было не сломалъ себѣ шеи….
— Зачѣмъ?… говорила мадамъ Дюбуа, упершись руками въ боки, что дѣлало ее похожей на гигантскій горшокъ…. Такой умный человѣкъ какъ вы…. это такъ забавно…. Онъ еще веселѣе, чѣмъ я думала…. Оставьте… Хи! хи! хи!
— Это уже слишкомъ, подумалъ Леклеркъ, дѣлаясь серьезнымъ. Сударыня, я васъ умоляю дать мнѣ пять минутъ времени….
— Франсуа! перебилъ хозяинъ, проводите господина Леклеркъ въ его комнату.
Онъ взялъ его подъ руку и любезно проводилъ до двери, извиняясь, что не можетъ оставить гостей, которые садятся за столъ.
Франсуа, оставшись одинъ съ Леклеркомъ, отступилъ нѣсколько шаговъ и пробормоталъ:
— Во второмъ этажѣ, корридоръ направо, третья дверь налѣво и, сказавъ это, исчезъ.
— Эй! подите сюда! эй! человѣкъ! закричалъ Леклеркъ…. онъ уходитъ! Ну, этотъ лакей довольно услужливъ.
Нечего дѣлать, Леклеркъ отправился одинъ разыскивать свою комнату, открывая двери и шкафы, которые принималъ за комнаты.
Въ этомъ затрудненіи онъ услышалъ шумъ въ глубинѣ одного корридора. Это была Гильотъ, выколачивавшая пыль изъ подушки.
— Эй! дѣвушка!…
Нѣтъ отвѣта.
— Будьте такъ добры, скажите мнѣ, гдѣ моя комната.
Ищи другого, кто сталъ бы съ тобой говорить, проворчала Гильотъ и снова принялась колотить подушку.
Леклеркъ, выйдя изъ терпѣнія, толкнулъ ногой первую попавшуюся дверь и попалъ въ какую-то, плохо меблированную комнату, гдѣ не было его чемодана. Но жаръ и усталость, не считая сдѣланнаго ему пріема, отняли у него всякую рѣшимость искать далѣе. Онъ довольствовался тѣмъ, что снялъ покрывавшія его лохмотья, кое-какъ привелъ въ порядокъ платье, отеръ лице мокрымъ полотенцемъ и сошелъ внизъ. Радостные крики встрѣтили его въ гостиной.
— Это добрые люди, подумалъ Леклеркъ, будемъ любезны.
— Ну, господа, говорилъ между тѣмъ Дюбуа, пойдемте теперь садиться за столъ, а вы, любезный Леклеркъ, садитесь со мною рядомъ.
Говоря это, онъ взялъ Леклерка за руку и такъ сильно пожалъ ее, что Леклеркъ думалъ, что это дружеское пожатіе лишитъ его руки.
— Ай! ай! извините, уфъ! закричалъ живописецъ.
— Ахъ! какъ онъ забавенъ! сказалъ хозяинъ, обращаясь къ гостямъ.
— Нѣтъ, право, это больная рука, я упалъ на эту сторону…. когда мы такъ неудачно опрокинулись.
— Онъ вѣчно шутитъ!
— Я васъ увѣряю….
— Ну, ну, сказала любезно госпожа Дюбуа, наливая супъ, мы знаемъ, что вамъ нѣтъ равнаго ни по таланту, ни по…. умѣнью шутить. Хотите этихъ корнишоновъ?
Всѣ гости подняли головы чтобы поймать остроту, которая неизбѣжно должна была слетѣть съ устъ артиста. Но Леклеркъ, сконфуженный всеобщимъ ожиданіемъ, предпочелъ, вмѣсто отвѣта, проглотить нѣсколько корнишоновъ, которыхъ онъ терпѣть не могъ.
Первыя блюда прошли въ молчаніи….
— Но, говорила госпожа Декабьезъ на ухо госпожѣ Дюбуа, онъ очень…. очень…. Я не знаю, какъ сказать вамъ, гость…. я его считала болѣе…. болѣе…. я не знаю, какъ вамъ это выразить?
— Они всегда таковы, эти остроумные люди, они любятъ заставлять себя просить; онъ сдерживается… Господинъ Леклеркъ, вы любите паштетъ?
— У меня нѣтъ аппетита, сударыня, я чувствую себя не совсѣмъ хорошо, я лучше съѣмъ этого пюре….
Госпожа Дюбуа вдругъ разразилась самымъ сумасшедшимъ смѣхомъ.
— Ахъ! моя милая, вы слышали?…
— Нѣтъ, что такое?
— Ахъ! я не могу болѣе терпѣть!… Господинъ Леклеркъ, прошу васъ, не уморите меня со смѣху….
Такая-же веселость овладѣла всѣми гостями.
— Вы слышали?
— Отлично?
— Что же онъ такое сказалъ? спрашивалъ своего сосѣда Адольфъ, смѣясь до слезъ.
Онъ сказалъ…, это невозможно повторить, надо слышать это отъ него самого, только одинъ онъ можетъ говорить такъ забавно….
Нѣсколько минутъ прошло во всеобщемъ смѣхѣ; всѣ аплодировали, кромѣ господина Декабьезъ, котораго столько остроумія приводило въ дурное расположеніе духа.
Надо прибавить, что во время этого безпорядка, все пюре было съѣдено и его забыли предложить Леклерку; хотя это было, кажется, единственное кушанье, которое онъ могъ ѣсть.
— Наконецъ-то, сказалъ Дюбуа. Ну! дорогой мой Леклеркъ, продолжайте предаваться вашему остроумію…
Затѣмъ, обращаясь къ гостямъ:
— Ему надо только дать войти въ свою колею… Не стѣсняйтесь, Леклеркъ…. Ну, скажите намъ, что новаго въ Парижѣ?…
— Вы знаете, сказалъ Леклеркъ недовольнымъ тономъ, бѣдный князь упалъ изъ экипажа и умеръ на мѣстѣ…. Я говорю на мѣстѣ потому, что онъ такъ мало пережилъ….
Эти нѣсколько словъ имѣли могущество снова возбудить всеобщую веселость, и въ особенности госпожа Дюбуа предавалась такой веселости, что даже безпокоила своихъ сосѣдей.
— Я тутъ ничего не вижу остроумнаго, сухо сказалъ Декабьёзъ, бывшій въ дурномъ расположеніи духа.
— Боже мой, сударь, я и не думаю выдавать это извѣстіе за остроту, сказалъ огорченнымъ тономъ Леклеркъ; оно слишкомъ важно, слишкомъ печально, что было бы жестоко….
— Милостивый государь, перебилъ Декабьёзъ, покраснѣвъ какъ вишня, я не къ вамъ обращался. Я не понимаю, почему вы взяли меня цѣлью вашихъ остротъ. Шутите съ подобными себѣ.
— А! вотъ, что странно! вскричалъ Леклеркъ.
— Декабьёзъ, другъ мой, говориль Дюбуа, Леклеркъ не имѣлъ намѣренія оскорбить васъ.
— А по какому праву подвергаютъ меня этимъ насмѣшкамъ?…
— Но, другъ мой, но мой милый Декабьёзъ; вы ровно ничего не понимаете въ шуткахъ… надо умѣть… надо различать…
— Онъ мнѣ нисколько не нравится. Мы провинціалы, это такъ, но мы знаемъ этихъ людей, и если господинъ Леклеркъ желаетъ забавляться на нашъ счетъ, то пусть онъ обратится…
— Полноте, Декабьёзъ, умоляю васъ, вспомните, что вы у меня; ради Бога! войдите въ мое положеніе…
— Умоляю васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Леклерку, не отвѣчайте ни слова; будьте благоразумнѣе его. Онъ не понимаетъ шутокъ; онѣ слишкомъ тонки для него.
Но Леклеркъ, пораженный изумленіемъ, уронилъ ножикъ и вилку и остался молча наклоненнымъ надъ своей тарелкой.
Обѣдъ сдѣлался скученъ и поэтому окончился скорѣе. Всѣ смотрѣли другъ на друга и многіе думали, что эта сцена была заранѣе подготовлена, такъ что многія дамы закрывали ротъ платками, чтобы удержаться отъ смѣха.
Когда обѣдъ кончился и стали подавать кофе, Декабьёзъ поспѣшно вышелъ въ садъ, чтобы на воздухѣ охладить свой гнѣвъ, но такъ какъ его жена осталась, то о происшедшемъ нельзя было сказать ни слова.
— Ахъ! какъ это жаль, наивно сказала госпожа Декабьёзъ, вздохнувъ, точно мѣхъ, вы намъ сочинили бы что-нибудь.
— Нѣтъ, сударыня, сказалъ оскорбленный Леклеркъ, я бы ничего не сочинилъ.
— О, навѣрно вы сказали бы что-нибудь забавное.
— Полноте, не будемъ настаивать, сказалъ благоразумный хозяинъ. Леклеркъ человѣкъ остроумный, онъ вознаградитъ потерянное.
Между тѣмъ общество стало раздѣляться. Дамы начали шептаться въ углу. Рэмбо, Адольфъ и Дюбуа окружили Леклерка и увели его въ садъ.
Между тѣмъ Декабьёзъ прогуливался по одной изъ сосѣднихъ аллей, бросая при каждомъ шагѣ яростные взгляды на стоявшую группу; его не замѣчали за деревьями, да и кромѣ того, ночь начала уже наступать.
— Какъ вы думаете, будетъ дождь? спросилъ Рэмбо.
— Не знаю… однако, я видѣлъ тамъ… впрочемъ, погода, можетъ быть, еще и удержится.
Къ несчастію, во время этого интереснаго разговора, Рэмбо или, можетъ быть, Адольфъ (кто изъ нихъ, этого никогда не могли узнать навѣрно), засмѣялся.
Въ ту же минуту, какая-то человѣческая фигура подошла къ нимъ твердымъ шагомъ человѣка рѣшительнаго и стала передъ говорившими. Это былъ Декабьёзъ, съ рѣшительнымъ видомъ обратившійся къ Леклерку.
— Милостивый государь, сказалъ онъ, теперь мы не въ присутствіи дамъ и я не оскорбляю законовъ гостепріимства. Я не буду злоупотреблять властью, данною мнѣ въ этомъ округѣ, но если вы человѣкъ благородный, то я имѣю право требовать отъ васъ удовлетворенія….
— Чортъ возьми! да оставите-ли вы меня наконецъ въ покоѣ? вскричалъ, выведенный изъ себя Леклеркъ. Сдѣлайте мнѣ удовольствіе, повторите, что я вамъ такое сказалъ?
Но Рэмбо и Адольфъ уже старались успокоить Декабьёза, а Дюбуа со своей стороны уводилъ прочь Леклерка.
— Да, сударь, вскричалъ Декабьёзъ, кто позволяетъ себѣ нехорошія шутки, тотъ долженъ переносить….
— Ради Бога, Декабьёзъ!…
— Видали-ли когда-нибудь такого дикаго звѣря? говорилъ Леклеркъ.
— Не обращайте на него вниманія, повторялъ Дюбуа, онъ всегда таковъ, у него дурной характеръ. Я въ отчаяніи отъ этого приключенія. Пойдемте въ гостиную.
Говоря это, онъ уводилъ живописца въ домъ.
— Нѣтъ, послушайте, сказалъ наконецъ послѣдній тономъ отчаянія, это безполезно; къ несчастью, теперь уже слишкомъ поздно, чтобы я могъ подумать уѣхать;, но если вы хотите что-нибудь сдѣлать для меня, то, изъ великодушія, позвольте мнѣ идти спать. Я не могу болѣе терпѣть, я весь разбитъ, я не могъ обѣдать, этотъ господинъ раздражилъ мою желчь, это будетъ очень счастливо, если не захвораю. Мнѣ необходимъ отдыхъ.
Хорошо, ваши желанія для меня-законъ, сказалъ хозяинъ, ведя Леклерка въ переднюю.
— Я желалъ бы знать, сказалъ артистъ, отнесли ли мой чемоданъ въ назначенную для меня комнату?
— Франсуа!
Франсуа чистилъ въ корридорѣ сапоги.
— Гдѣ чемоданъ господина Леклерка?
— Онъ тамъ, отвѣчалъ лакей, дѣлая видъ, что торопится куда-то.
— Куда ты идешь, дуракъ? закричалъ Дюбуа. Посвѣти намъ!… Ну, куда же онъ исчезъ?
Въ корридорѣ стояла сальная свѣчка въ кухонномъ подсвѣчникѣ.
— Извините этого дурака и возьмите пока эту свѣчку, я вамъ пришлю стеариновую.
Судья проводилъ Леклерка до двери его комнаты.
— Не нужно-ли вамъ, чего-нибудь? сказалъ онъ.
— Нѣтъ, благодарю васъ, отвѣчалъ Леклеркъ.
— Во всякомъ случаѣ, я вамъ пришлю сейчасъ Франсуа. Покойной ночи!
Леклеркъ сократилъ комплименты, закрывъ дверь и только тогда вздохнулъ свободно послѣ всѣхъ приключеній этого дня. Но, оглядѣвшись вокругъ, онъ вздрогнулъ. Комната не была совсѣмъ убрана, постель была плохо сдѣлана, графинъ и умывальникъ были пусты; давно не открывавшіеся окна сдѣлали воздухъ въ комнатѣ очень тяжелымъ и затхлымъ; ни туфлей, ни книгъ, ни колокольчика, ничего, что помогаетъ уснуть и услаждаетъ безсонницу.
При другихъ обстоятельствахъ, Леклеркъ, далеко не бывшій сибаритомъ, посмѣялся бы надъ такой небрежностью и проспалъ-бы до утра также хорошо, какъ и при всѣхъ удобствахъ; но въ этотъ вечеръ ему, какъ извѣстно, нездоровилось. Крайняя усталость и паденіе заставляли его опасаться какой-нибудь серьезной болѣзни; наконецъ, ночной холодъ прохватилъ его въ саду до костей и ему казалось, что у него начинается лихорадка. Ему далеко не мѣшало-бы выпить какого-нибудь согрѣвающаго питья или, по крайней мѣрѣ, вина. Но онъ ни за что на свѣтѣ не сталъ-бы звать никого въ этомъ домѣ.
Ночь скоро пройдетъ, думалъ онъ; если мнѣ завтра не будетъ лучше, то я отправлюсь въ гостинницу. Въ ожиданіи этого постараемся заснуть, это будетъ самое лучшее, что я только могу сдѣлать.
Говоря этотъ монологъ, полный покорности судьбѣ, Леклеркъ оканчивалъ мало по малу приготовленія къ ночи, но дурное расположеніе духа проглядывало въ каждомъ его движеніи. Онъ чуть не задушилъ себя, снимая галстукъ. Онъ нѣсколько разъ ударилъ кулакомъ ни въ чемъ неповинный матрасъ, затѣмъ легъ, оставивъ горѣть около себя свѣчу на всякій случай, не будучи вполнѣ увѣренъ, что заснетъ немедленно; въ ожиданіи этого, онъ улегся по покойнѣе и закрылъ глаза; но, по прошествіи минутъ десяти, онъ съ удивленіемъ замѣтилъ, что сонъ какъ будто бѣжитъ отъ него; его безпокойство еще болѣе увеличилось, когда онъ почувствовалъ жажду, признакъ начинающейся лихорадки. Онъ пощупалъ свой пульсъ, который бился очень ровно и надежда спокойно дождаться утра нѣсколько оживила его и онъ снова улегся, стараясь заснуть.
Въ эту минуту онъ услышалъ по лѣстницѣ шумъ шаговъ и голосовъ: большая часть гостей осталась ночевать въ Жолибуа; на лѣстницѣ слышны были прощанія, прислуга ходила туда и сюда; этотъ шумъ продолжался добрыя четверть часа.
— Всѣ ложатся спать также какъ и я, подумалъ Леклеркъ, и я не вижу причины, почему-бы и мнѣ не заснуть.
Онъ снова вооружился терпѣніемъ противъ мучившей его жажды.
— Въ самомъ дѣлѣ, говорилъ онъ себѣ черезъ нѣсколько минутъ, я совершенно напрасно церемонился. Со мной самимъ очень мало церемонятся. Эта постель также мягка, какъ деревянная скамейка; мнѣ ни за что не уснуть на ней. Кромѣ того, эти животныя скоро совсѣмъ съѣдятъ меня; наконецъ, я задыхаюсь отъ жажды. Ночью мнѣ можетъ сдѣлаться еще хуже, мнѣ надо было-бы хоть нѣсколько капель одеколону или, я не знаю чего. Да, я дѣйствительно слишкомъ добръ, чтобы подвергать мою жизнь опасности для подобныхъ людей…. Но прислуга ничего не сдѣлаетъ, я уже успѣлъ убѣдиться въ ихъ расположеніи ко мнѣ; господа легли спать, и мнѣ придется разбудить весь домъ; я положительно не способенъ на это.
Послѣ этого, Леклеркъ, сѣвшій было на постели, снова съ огорченіемъ упалъ на подушки.
— Но лучше-ли мнѣ не спать цѣлую ночь, чѣмъ имъ проснуться одинъ разъ? снова началъ Леклеркъ свои соображенія.
Наконецъ, онъ снова сѣлъ.
— Это, можетъ быть, не послужитъ ни къ чему.
И онъ снова бросился съ размаху на свое ложе печали.
— Проклятыя животныя! (Читатель понимаетъ, что онъ говорилъ не о своихъ хозяевахъ.)
Извѣстно, что между нѣкоторыми народами новаго свѣта существуетъ обыкновеніе выбирать въ вожди людей владѣющихъ большой силою характера, въ особенности уважается терпѣливость въ мученіяхъ, чтобы въ случаѣ, если вождь попадется въ плѣнъ, онъ не осрамилъ своего народа, выказавъ слабость во время ужасныхъ мученій, которымъ непріятель не замедлитъ его подвергнуть.
Вотъ почему дикари подвергали кандидатовъ на званіе вождя ужаснымъ испытаніямъ: первое состояло въ томъ, что его связывали по рукамъ и по ногамъ и бросали въ муравейникъ; если у него вырывался вздохъ или какой-нибудь признакъ ощущаемой имъ страшной боли, то его отвергали, какъ недостойнаго. Почти таково было мученіе, испытываемое Леклеркомъ, съ тѣмъ усиливающимъ его непріятность обстоятельствомъ, что никакая честолюбивая надежда не поддерживала его мужества. Поэтому онъ былъ побѣжденъ: онъ однимъ прыжкомъ соскочилъ съ постёли, точно на пружинѣ.
— Нѣтъ! вскричалъ онъ, венеціанскія свинцовыя тюрьмы не могли доставлять своимъ плѣнникамъ болѣе ужасныхъ ночей. Я позову, хоть бы мнѣ за это пришлось провести всю ночь въ полѣ; пусть будетъ, что будетъ.
Чтобы понять важность случившагося затѣмъ происшествія, надо представить себѣ Леклерка посреди комнаты, дрожащаго, потерявшагося, ищущаго ощупью свое платье, такъ какъ, на несчастье, сальный огарокъ догорѣлъ до конца и вдругъ погасъ.
Леклеркъ даже сталъ думать, что невидимыя силы покровительствовали противъ него обитателямъ этого страннаго дома. Онъ едва удержался, чтобы не начать громко звать на помощь. Но ища ощупью по стѣнѣ рука его вдругъ задѣла за шнурокъ колокольчика; онъ потянулъ и — о, новое несчастіе! шнурокъ остался у него въ рукахъ.
Леклеркъ догадался, что прислуга нарочно перерѣзала его, чтобы избавить себя отъ безпокойства.
Онъ открылъ дверь и бросился бы опрометью бѣжать по корридору, еслибы темнота не принудила его подвигаться потихоньку, ощупью; вскорѣ онъ нашелъ дверь и смѣло достучался.
Никакого отвѣта.
Онъ снова постучалъ.
— Кто тамъ?
Леклеркъ узналъ голосъ Рэмбо.
— Это я, Леклеркъ, я попросилъ бы васъ….
— А! отвѣчалъ, смѣясь, Рэмбо, вы принимаетесь за меня?
— Я прошу только немного воды или, по крайней мѣрѣ, хоть свѣчу….
— Я уже легъ.
— Я чувствую себя очень нехорошо….
— Попросите рядомъ, отвѣчалъ Рэмбо.
Леклеркъ послѣдовалъ совѣту и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, громко постучался въ другую дверь.
— Я знаю, кто это, раздался голосъ Дюбуа.
— Ради Бога! откройте; мнѣ крайняя необходимость.
— Я очень хорошо зналъ, что Леклеркъ вознаградитъ себя, говорилъ судья, смѣхъ котораго громко раздавался…. хорошо, Леклеркъ, продолжайте; я позволяю все, но я не могу самъ въ это вмѣшиваться…. будьте справедливы.
— Еще разъ, сказалъ Леклеркъ, съ худо скрываемымъ гнѣвомъ, я вамъ повторяю, что не шучу….
— Это лучшій способъ шутить, отвѣчалъ Дюбуа, завтра вы мнѣ все разскажите.
Услышавъ это, Леклеркъ бросился бѣжать по корридору до тѣхъ поръ, пока не споткнулся о половикъ, лежавшій у какой-то двери; онъ постучалъ нѣсколько разъ, говоря жалобнымъ голосомъ:
-Не будете-ли вы такъ добры, чтобы дать мнѣ огня?…
— Я вамъ разобью голову, раздался раздраженный голосъ Декабьёза; вотъ какъ я отвѣчаю дерзкимъ, осмѣливающимся даже тревожить мой сонъ.
Голосъ госпожи Декабьёзъ перебилъ слова мужа, какъ бы стараясь успокоить его. Леклеркъ въ три прыжка добрался до своей комнаты, дверь которой онъ, къ счастью, не затворилъ, а то въ темнотѣ ее не такъ бы легко было открыть. Онъ бросился въ постель, рѣшившись покорно дожидаться дня. Сильное волненіе, испытанное имъ, излечило его отъ всѣхъ болѣзней. Вскорѣ истощеніе усыпило его. но сонъ его былъ неспокоенъ, и онъ проснулся рано утромъ.
Проснувшись, онъ сейчасъ же одѣлся, уложилъ свой чемоданъ и сошелъ въ людскую; но потому-ли, что люди старались убѣжать отъ него, или потому, что они дѣйствительно еще спали, только онъ не нашелъ никого. Разыскивая ихъ въ саду и на дворѣ, Леклеркъ встрѣтилъ самого хозяина, въ утреннемъ костюмѣ, который поспѣшно подошелъ къ нему.
— Уже встали? Это очень пріятно въ это время года; но вы, однако, задали себѣ не мало труда въ эту ночь.
Леклеркъ рѣшительно взялъ его за руку.
— Это правда, сказалъ онъ, но не въ этомъ дѣло. Черезъ четверть часа я долженъ оставить этотъ домъ, въ послѣдствіи я скажу вамъ причины этого. Это милость, которой я у васъ прошу.
Дюбуа отступилъ на нѣсколько шаговъ.
— Вы хотите ѣхать! полноте! это невозможно! Это вѣрно опять одна изъ вашихъ шутокъ, но противъ этой я протестую и сейчасъ прикажу Франсуа, чтобы онъ спряталъ вашъ чемоданъ. Вы болѣе не гость мой, а плѣнникъ, и вамъ придется защищаться противъ госпожи Дюбуа, когда она встанетъ.
Затѣмъ, не теряя времени, судья сдѣлалъ, какъ говорилъ и побѣжалъ въ людскую, зовя Франсуа.
Услышавъ такой отвѣтъ, Леклеркъ, увидя открытыя ворота, бросился въ нихъ, точно боясь преслѣдованія и, не переводя духа, добѣжалъ до гостинницы.
— Другъ мой, сказалъ онъ хозяину, вы отправитесь сію минуту къ господину Дюбуа и потребуете у него мой чемоданъ; если онъ будетъ сопротивляться, то вы пойдете къ судебному приставу и въ сопровожденіи его явитесь требовать чемоданъ. Въ которомъ часу ѣдетъ дилижансъ?
— Черезъ десять минутъ.
— Хорошо, дѣлайте, что я вамъ велѣлъ.
Черезъ нѣсколько минутъ (гостинница была не далеко отъ дома судьи), хозяинъ гостинницы явился съ чемоданомъ, потому что Дюбуа счелъ невозможнымъ бороться далѣе. Черезъ нѣсколько минутъ, какъ было уже сказано, дилижансъ былъ готовъ и Леклеркъ бросился въ него.
— Куда вы ѣдете, спросилъ онъ кондуктора, къ Бретани?
— Нѣтъ, къ парижской дорогѣ.
— Хорошо, мнѣ все равно, только поѣзжай скорѣй.
Дилижансъ тронулся и поѣхалъ во всю прыть двухъ несчастныхъ клячъ, бѣгъ которыхъ плохо согласовался съ нетерпѣніемъ Леклерка. Его путешествіе по Бретани не состоялось и онъ никогда съ тѣхъ поръ не хотѣлъ предпринимать его, говоря, что причиной этого то, что по этой дорогѣ находится Жолибуа.