И. В. Бентковский
правитьЖилище и пища калмыков Большедербетского улуса
правитьОпальные: Русские писатели открывают Кавказ. Антология: В 3 т. Т. 2
Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011.
В дальнюю сторону;
Отдали в чужие руки,
За усуньского царя1.
Живет в бедной хижине,
Обтянутой войлоками;
Пища его -- мясо,
Питье его -- молоко.
По словам маньчжурского писателя, — историю которого о Чжунгарии, или Западном Китае (Си-юй чжуань), перевел с китайского известный нам хинолог отец Иакинф, — песнь эту сочинила жена усуньского хана, Гуньмо, за 107 лет до Р. X.2 Отсюда можно предположить, что построение первой кибитки, или, как ее выразительно называла сочинительница песни, «хижины, обтянутой войлоками», теряется еще в более глубокой древности, если даже не в доисторических временах. Полагаем, не новее и кухонное искусство нынешних калмыков, пищу которых, как и их предков за 20 веков до нас, составляет мясо, а питье — молоко.
Если в жизни народов жилище и пища выражают степень их материального и интеллектуального развития, то, с этой стороны, изучение быта калмыков Большедербетского улуса есть дело немаловажное и, позволяем себе думать, относится к числу главнейших работ тех, от которых непосредственно зависит их гражданское устройство. Отсюда полагаем, что и описание калмыцкого житья-бытья с натуры едва ли будет лишено интереса, хотя, быть может, для некоторых это предмет далеко не новый.
Жилищем калмыку служит кибитка, плотно обтянутая войлоком3, которая очень легко и скоро устраивается и разбирается. Кибитка совершенно круглая и имеет в диаметре основание обыкновенно от 6 до 8 аршинов, иногда более, но редко менее; на двуаршинной от земли высоте (в больших кибитках бывает и полуаршином выше) круглая форма кибитки переходит в воронкообразную, что и образует покатость, необходимую для стока дождевой воды. Короче, вид кибитки походит несколько на лейку с отломленным горлышком, поставленную широким отверстием на плоскость. В таком положении отверстие лейки вверху представит нам единственное окно кибитки от 5 до 6 четвертей в диаметре, служащее в то же время дымопроводником. Высота всей кибитки в центре ее основания составляет от 2 до 2½ саженей.
Кибитка составляется из следующих частей:
1. складные решетки (термэ); 2. унин, то есть тонкие прямые палки; 3. деревянный круг наподобие обода (харача); 4. двери (юйден); 5. войлочные завесы (ышге); 6. шерстяные тесьмы двух сортов: узкие и широкие (хошлун); наконец, 8 небольших арканов (шерстяных веревок). Отсюда оказывается, что калмыку для устройства жилища нужны только два материала: дерево и шерсть.
Кибитка средних размеров весит около 18 пудов (тяжесть, равная силе одного верблюда), в том числе деревянные части занимают треть общего веса. Новая кибитка, с починкою и переменою полстей, может просуществовать от 10 до 12 лет, иногда более — это зависит от качества решеток и войлоков. Если кибитка покрыта толстыми войлоками, то она теплее зимою, потому что ее не так продувает ветер; зато такие войлоки скорее преют от дождей, потому что медленнее высыхают. При тонких войлоках условия прочности и удобства, само собою, находятся в обратном положении.
Для полноты описания коснемся подробно отдельных принадлежностей кибитки.
Решетки, из которых составляется совершенно круглая ограда кибитки, делаются из четырехгранных ореховых, в вершок толщиною, палок или же, для большей легкости, из липового дерева. Величина кибиток определяется числом решеток; их поэтому бывает 5, 6, 7, редко 8, а именно, только в кибитках владельческих, богатых зайсангов и хурульных4. Раздвинутая решетка имеет квадратные отверстия, так как палки накладываются крестообразно одна на другую в расстоянии 1½ вершка, но эти отверстия закрываются при складывании решетки, что делается тогда, когда нужно кибитку переставить на иное место. В последнем случае решетка представляет параллелограмм, одна сторона которого в три раза короче другой, между тем в раздвинутом положении она только вполовину меньше. При раздвижении решетки все ее стороны из концов наложенных крестообразно палок образуют рогульки в виде римской цифры V, которые имеют свое назначение. Так, например, рогульки, находящиеся на том боку, который ставится на землю, заменяют ножки; на рогульки противуположной стороны, обращенной вверх, надеваются посредством шерстяных петель палки (унин). Палками этими, в свою очередь, поддерживается круг (харача), образующий свод кибитки, между тем как с боков рогульки одной решетки пригоняются к рогулькам другой, перевязываются арканом, и таким образом формируется круглая решетчатая ограда кибитки. Так устроенная решетка чрезвычайно легко двигается на кожаных сыромятных петлях, или, лучше сказать, ремешках, продетых сквозь палки в местах их соединения и завязанных особого рода калмыцким узлом. Нужно еще заметить, что, для лучшей устойчивости, решетки должны быть посредине несколько вогнуты к наружной стороне, что, однако ж, нисколько не мешает их подвижности. А чтобы решетки не трескались от солнечного жара, особенно когда новы, их окрашивают масляною краскою в красный цвет, а недостаточные — просто смазывают жиром. Готовых решеток нет в продаже — их делают на заказ. Хорошая шестиштучная решетка стоит не менее 25 рублей. Калмык, делающий решетку сам для себя, истрачивает на один только материал, смотря по качеству, от 5 до 10 рублей.
Не менее оригинального устройства кибиточные двери. Они делаются обыкновенно из соснового дерева. Основанием двери служит широкая (в ладонь) двудюймовой толщины рама вышиною 2 аршина, а шириною 1 аршин 2 вершка; для порога оставляют снизу ½ аршина и заделывают тонкою доскою; таким образом, собственно для дверей остается отверстие в 1½ аршина вышины. По вышине этого отверстия прибивается внизу и вверху по планке, в которых вращается створчатая дверка на деревянных пятках. Обе половинки дверок делаются в особых рамках, с переплетом на манер деревенских оконных рам, с тою разницею, что вместо стекол заделываются тонкими дощечками. Для красы дощечки окрашиваются в синий цвет, а рамы и переплет — в красный. Дверь запирается на деревянные засовки и устанавливается так, чтобы отворялась в середину кибитки. Калмыки сами делают эти двери, но большею частью покупают готовые, привозимые из Царицына ставропольскими лесопромышленниками. Обыкновенная цена двери 3 рубля, в редких случаях — дороже.
Унины, или круглые дюймовые и совершенно прямые палки длиною в 3¼ аршина, бывают ореховые или же, для легкости, сосновые. Таких палок для кибитки в 6 решеток, полагая на каждую, по числу рогулек, 12 и над дверью 4, должно быть 76 штук. Палки эти, как уже сказано, одним концом навешиваются на решетку, а другим, который должен быть четырехгранный, упираются в деревянный круг (харача). У людей богатых и в хурульных кибитках унины бывают выкрашены красною краскою, но бедняки обходятся без этой роскоши, тем легче, что впоследствии от дыма палки совершенно чернеют. Обделанная как следует унина стоит 8 копеек каждая, без обделки — от 2 до 3 копеек.
По словам самих калмыков, труднее всего сделать харачи, или то, что мы называем кругом. Этот круг составляется из нескольких штук, связанных между собою — выражаясь плотничным термином — в замок, очень замысловатый. Для большей прочности круг обивают наглухо сыромятною кожею, а внизу продалбливают (впрочем, не насквозь) четырехгранные отверстия, в которые вкладываются унины. Эти отверстия, или выемки, делаются с математическою точностью как по размеру и углублению, так и по расстоянию одна от другой. В противном случае унины правильно на решетку не лягут и, при малейшем усилии привести их в такое положение, будут ломаться и портить необходимую правильность свода. Отверстий, или выемок, в круге должно быть столько, сколько рогулек, — ни больше ни меньше. Наконец, поверх круга укрепляются крестообразно две пары полуобручей, выпуклостями вверх, для правильного накидывания башлыка (цагрык), что бывает необходимо во время дождя или ночью. Хороший круг стоит не менее 6 рублей.
Харача завершает остов кибитки, а с сим вместе — строительное искусство калмыков. Несмотря, однако ж, на ограниченность и незатейливость этого дела, не каждый калмык сделает решетку или дверь. Что же касается круга, то в улусе едва ли найдется десяток мастеров, умеющих делать харача, или круг. Если, с одной стороны, такой недостаток восполняется отчасти бережливостью круга во время перекочевок, то, с другой, это может служить (и действительно служит, как это увидим далее) выражением бедности калмыков.
Приготовление из шерсти остальных принадлежностей кибитки до мужчин уже не относится, а составляет прямое дело женщины-калмычки.
Главную статью этих принадлежностей составляют войлоки, или полсти, или, как их иначе еще называют, кошмы. О калмыцком способе валяния войлоков мы скажем в другом месте; заметим только здесь, что он значительно разнится от русского способа. Войлоки нужны на завесы, или полотнища (по-калмыцки, ышге), которыми вся кибитка плотно обтягивается, и составляют самую ценную принадлежность калмыцкого жилища. На ышге для кибитки средней величины, в шесть решеток, идет 12 пудов чистой шерсти осенней стрижки. Чтобы достать такое количество шерсти в одну стрижку, нужно иметь не менее 240 овец, а такого числа у большинства калмыков и нет. Собирать же шерсть в несколько стрижек тоже нет возможности, да и нет места в кибитке для хранения каких бы то ни было запасов. А между тем кибитка каждому женатому калмыку нужна. Остается одно — купить готовые войлоки, что и делается на сельских ярмарках. Но следует заметить, что купленные войлоки хотя и обходятся весьма дешево (от 50 до 60 рублей на кибитку), не всегда, однако ж, бывают хороши и прочны вследствие непохвальной привычки русских полстовалов подмешивать в чистую шерсть так называемую кислую, то есть остающуюся при выделке овчин.
Шитье «ышге» или сшивание полстей не так затрудняет калмычку, как собственно выкройка. Правду сказать, не каждая калмычка может выполнить это трудное дело. Трудность состоит в том, что пригонка войлока к остову кибитки должна быть самая правильная, как бы по выкройке, хотя все делается от руки, так сказать, на глазомер. Каждое полотнище «ъшге», и их бывает шесть (4 нижних и 2 верхних), оторачивается по нижним карнизам узкою шерстяною тесьмою, или же делается на краях прошивка крученою шерстяною ниткою, и, кроме того, по краям обшивается тонким шерстяным шнурком (зек). Затем к двум верхним углам каждого полотнища пришивается узкая, но длинная (в 3 сажени) тесьма, на которой «ышге» держится на остове кибитки, как на помочах. Не менее искусной руки требует и шитье башлыка (цагрик) о четырех длинных концах, которые мы называем ушами. Башлык тоже должен как можно ровнее покрывать свод кибитки, иначе его может сорвать ветер. В предупреждение этого к ушам башлыка пришивают узкие, достаточной длины, шерстяные тесьмы, которыми башлык привязывается к решетке или к широкой тесьме, какою всегда бывает опоясана кибитка посредине и поверх войлока. Таких широких тесем, называемых по-калмыцки хошлун, должно быть две, каждая от 16 до 18 аршинов длины. Об употреблении одной мы сейчас сказали; другая же служит для увязки решетки в верхнем конце. Хотя калмычки ткут их хорошо и плотно, но, несмотря на это, тесьмы, находясь поверх кибитки, в два-три года от солнца перегорают и рвутся. На поделку всех тесем выходит 40 полных рун. Готовые не продаются, хотя они и есть у каждой невесты-калмычки, как необходимое приданое. За полный прибор тесем на кибитку, сделанный по заказу, платится от 20 до 25 рулей.
Сверх этих принадлежностей кибитки нужна еще дверная занавесь, или нечто вроде портьеры. Занавесь, называемая, как и двери, юйдень, делается из двойного войлока, простегивается с наружной стороны; ее опускают всегда ночью, а зимою — во всякое время для защиты от ветров и метелей. Занавесь стоит не более 3 рублей.
Таким образом, цена новой кибитки средней величины доходит до 128 рублей. Конечно, она обойдется гораздо дешевле при личном труде и не купленном материале; но такие случаи очень редки. Само собою разумеется, мы не говорим о кибитках владельцев, высшего духовенства и вообще людей богатых, ценность которых доходит до 300 и даже 500 рублей, хотя, впрочем, такие цены зависят более и от внутреннего убранства.
Постановка кибитки требует навыка и ловкости. Главная задача в том, чтобы решетка была прочно поставлена, то есть не шаталась, что зависит от правильной пригонки рогулек и тугой обвязки решетки широкою тесьмою, которая в кибитке выполняет то же значение, что матица или балка в нашем жилом доме. Правильная установка круга на унинах обеспечивает прочность свода. Хорошо поставленная и крепкая кибитка устоит против самого сильного ветра. Тем не менее во время бури калмыки привязывают кибитку за круг к нарочито вбитым в землю кольям особыми арканами, — предосторожность с их стороны не лишняя, потому что бывают случаи, когда ветхую кибитку ветер часто опрокидывает. Если такое несчастье случится зимою, в бурю, метель, сильный мороз, к тому ж ночью, то каково в таком случае положение бедного калмыка и его семьи!.. Сердце сжимается при одной мысли!.. Правда, крепкая его натура перенесет, он соберется с силами и опять поставит кибитку, если при падении ее не поломался круг, но бедные его дети, особенно грудные, большею частью не переносят этого и мерзнут как мухи… В последние зимы такие случаи бывали нередко.
Калмык, вдвоем с женою, менее чем в час поставит кибитку, а если ему пособят взрослые дети, то поставит и скорее. Но вообще спешная работа не в характере калмыка.
Все вообще калмыки ставят кибитки дверьми на юг. На вопрос, почему они так делают, большинство ответит: «Наш закон такой», — это единственный ответ на все делаемые им вопросы относительно веры, обычаев, привычек. Но люди знающие объяснят, что в Тибете, на юге, в буддийском монастыре5 Яласс живет Далай-Лама (первосвященник), к которому, из безграничного почитания, очи всех буддистов должны быть постоянно обращены. А как в кибитке отворенная дверь заменяет окно, то калмыки, даже не думая о Далай-Ламе, а только смотря на юг, выполняют уже этим свою религиозную обязанность. Эти знающие, конечно, и не догадываются, что те их единоверцы, которые в отношении Яласса живут южнее, будут созерцать главу своей религии в стороне, противуположной месту его пребывания!
До сих пор мы говорили о постановке одиночной кибитки; теперь скажем несколько слов о расположении их группами, что называется хотон.
Отец с женатыми сыновьями никогда не живет в одной кибитке, как бы беден он ни был. Каждый женатый сын имеет отдельную кибитку, в которую он первый раз входит в день свадьбы. Отец взрослой дочери тоже старается дать ей особую кибитку, в которой она до замужества живет с подрастающими сестрами, если их имеет, или с теми своими подругами, которые беднее ее. Сыновья-подростки и холостяки, находясь всегда в отлучке при пастьбе скота, не очень нуждаются в особом помещении и даже зимою укроются где-нибудь и как попало; зато вся семья, как бы велика ни была, довольствуется пищею от общего котла, который всегда бывает в родительской кибитке. Таким обычаем поддерживается в семье безусловное повиновение и полное уважение к отцу — главе семейства, а с тем вместе и чистота нравов; в последнем отношении следует калмыкам отдать справедливость — они стоят выше многих других более их цивилизованных кочевых народов. Холостые сыновья богатых калмыков, которые, разумеется, сами не выпасывают скота, а только наблюдают за хозяйством, тоже имеют отдельную кибитку, называемую «хош» в отличие от кибиток семейных6.
Родительская кибитка называется калмыками «большая кибитка», то есть старшая, в знак уважения к родителям, как старшим в семействе. Она ставится всегда посредине хотона, а от нее уже, в обе стороны, полукружием, ставятся кибитки остальной семьи, наблюдая порядок старшинства по рождению и родству, так как и дальние обедневшие калмыки не отделяются от своего родственного хотона. Позади первой линии становится второй ряд кибиток, принадлежащих беднякам или вообще прислуге.
Словом, в расстановке кибиток строго соблюдается родовой порядок, от которого ни в коем случае не отступают.
Объяснив устройство и постановку кибиток как отдельно, так и по хотонному расположению, остается теперь войти в жилище калмыка, чтобы осмотреть его домашнюю утварь, прежде чем ознакомимся с его пищею и способом ее приготовления.
Прежде всего при входе в кибитку поражает весьма неприятный сильный дымный запах прокопченных войлоков, в особенности во время дождя; этот тяжелый запах происходит столько же от испарения шуб, собак и разных съестных припасов. Понятно, что люди богатые живут чище и опрятнее, насколько позволяют соблюдать эти условия материальные средства и их вечно кочевая жизнь. Эти немногочисленные, впрочем, избранники имеют особые кибитки для прислуги и для приготовления пищи.
Чтобы войти в кибитку, нужно приловчиться особенным образом: необходимо, перешагнув через высокий порог правою ногою, левой не трогаться с места, а, нагнув голову, просунуть ее сначала в кибитку и тогда уже войти.
Первый предмет, бросающийся в глаза по входе в кибитку, — это большой поставленный посредине круглый о трех ножках таган «тулга», а под ним — горящий или только дымящийся (смотря по надобности) кизяк.
Кизяк — это топливо, приготовляемое из помета домашних животных: лошадей, скота и овец. Мы говорим «приготовляемое» потому, что калмыки действительно делают кизяк круглыми, в четверть величиною, лепешками, которые высушивают на солнце, складывают в пирамиды, тщательно обмазывают и таким образом заготовляют запас топлива на зиму. Овечий кизяк — самый лучший; он предпочитается всякому иному топливу, потому что при ярком пламени дает больше жару, дольше сохраняет огонь, а следовательно, и теплоту. Дрова на топливо не употребляются, по недостатку таковых; бурьяном обходятся только в крайней нужде, а солому никогда не жгут. С раннего утра и до поздней ночи, даже среди самого жаркого лета, не говоря о зиме, всегда найдется в кибитке жар, нужный для раскуривания трубки. Известно, что у калмыков трубку курят все, от мала до велика, несмотря на пол и возраст.
После тагана необходимую и главную принадлежность кухни составляют особого рода о трех ушках чугунные котлы. Таких котлов, по меньшей мере, должно быть три: один для варения калмыцкого чая, другой для варения мясной пищи, а третий для перегонки молока в спиртуозный напиток, называемый «арке». Нужда, однако ж, заставляет весьма часто обходиться двумя котлами, а иногда и одним.
За котлами следует весьма оригинального вида кожаная посуда, для шитья которой вместо ниток служат конские жилы. Нет сомнения, что как выделка, так и употребление кожаной посуды современны началу человеческого рода и по крайней мере очень древни. Для жизни вечно кочевой, проводимой почти на открытом воздухе, при разных температурах, от 30° жары до 30° холода, едва ли можно было придумать что-нибудь удобнее кожаной посуды, употребляемой поныне нашими номадами. Она легка, не ломка, не рассыхается и прочна; нехороша только тем, что ее нельзя мыть и держать в чистоте. Но чистота, одно из необходимых условий нашей жизни, для калмыка дело совершенно лишнее. Будем, однако ж, справедливы и не обвиним его в этом случае, вспомнив при этом и военно-походную жизнь со всеми ее подчас неудобствами и недостатками, когда часто бывает не до комфорта и чистоты и когда удовлетворение жажды и голода составляет единственную главную потребность.
Кожаная посуда у калмыков подразделяется, согласно ее назначению, на три сорта, а именно: на посуду, употребляемую для приготовления напитка аркэ; на служащую для хранения вообще напитков; наконец, на ту, которая служит для ношения воды.
Для приготовления кумыса и арьяна (напитков из кобыльего или коровьего молока, о чем будем говорить в своем месте) у калмыка есть посуда, называемая архыт. Эта посуда похожа на большую четырехгранную бутыль, мерою от 5 до 7 ведер; делается она из конской сыромятной кожи. Мы видели однажды такую посуду из черной юфти; но это, кажется, не более как редкое исключение. В том и другом случае гладкая сторона кожи идет на наружную сторону посуды. Встречаются также в кибитках деревянные высокие, на манер наших простых маслобоек, кадки, служащие для приготовления кумыса и арьяна и заменяющие неопрятный архыт. Если это нововведение, а не исключительные случаи, то нельзя не порадоваться и не пожелать распространения такой посуды.
Для хранения в кибитке, а в пути для перевозки спиртуозного напитка арке, выкуриваемого из молока, калмыки имеют особенную кожаную посуду, похожую формой на наши хрустальные графины или, скорее, на плоские бутылки, в каких иногда продаются высших сортов испанские вина. Такая посуда, мерою от ¼ до ½ ведра, называется бортаго, а поменьше — боробо. Она делается особенно прочно, с тисненными на коже узорами и нередко украшается около горлышка нейзиль-берным или серебряным ободочком и такими же ушками. Ее с равным удобством можно ставить на месте и возить верхом, повесив на луку седла за ремешок, продетый в ушки. Пробка в таком сосуде бывает всегда деревянная, привязанная к посуде ремешком.
Наконец, для ношения воды калмыки имеют кожаные ведра, которые им служат и для доения коров; впрочем, более достаточные начали покупать для этой надобности железные ведра, жаль только, что введению в общее употребление последних мешает чаще бедность, нежели обычай.
Говоря о кожаной посуде, нельзя не упомянуть о разного вида и величины мешках, сумках, чемоданчиках и бурдючках, необходимых калмыкам для хранения немногосложных съестных припасов. Даже бараньи рубцы и кишки, в которых они сохраняют масло и особого произведения сыр, служат дополнением кожаной посуды.
Всего менее деревянной посуды; но решительно в каждой кибитке можно найти несколько штук небольших чашек, гавла, выточенных из дерева на манер полоскательных чашек. Форма этих чашек приземистая, не очень глубокая, но более или менее красивая. Их делают из коренькового дерева разных пород и до употребления в дело смазывают курдючьим жиром несколько раз, напитавшись которым, они никогда уже не трескаются. Бедные калмыки из такой чашки едят и пьют все употребляемое в пищу, но богатые имеют особые чашки для калмыцкого чая, особые для других напитков. Армяне снабжают их этими чашками по цене от 1 до 2 рублей, смотря по дереву и работе; но между калмыками есть мастера, которые от руки, простым ножом, делают чашки не хуже точеных, которые нередко ценятся дороже. Края чашки богатого калмыка, из которой он пьет чай, часто бывают обделаны серебряным ободком, причем одна часть оставляется без обделки с предусмотрительною целью сохранить от обжога губы.
Сварившийся калмыцкий чай из котла переливают в особую деревянную посуду, называемую домбо, но и этот комфорт доступен только более богатым. Обыкновенно же разливают чай в чашки прямо из котла. Домбо имеет большое сходство с посудою, употребляемою в западных губерниях для ношения воды и называемую там конва. Домбо бывает до 1 аршина в вышину и внизу шире, чем вверху. Она делается из орехового дерева; обручи, в четыре ряда, широкие бывают на ней из желтой меди, нередко нейзильберные, а иногда и серебряные. Верхний ободок и ручка из того же металла. На 2½ вершка ниже верхнего устья вставляется наглухо дно с несколькими пробуравленными насквозь дырочками. При переливании чая из котла в домбо это дно, заменяя ситечко, не пропускает чайных листьев, но зато препятствует вымыванию этой посуды внутри.
В заключение упомянем о деревянном ковше с длинною ручкою, как необходимой принадлежности каждого котла. Употребление ложек и вилок калмыкам неизвестно, но небольшой нож в кожаных ножнах каждый носит на поясе.
Кроме описанной кухонной посуды, других принадлежностей жизни в кибитках большинства не имеется, разве у кого-нибудь найдется небольшой красный сундучок, много два, в которых вместе с носильным платьем и разными тряпками набожный калмык прячет своих бурханов. Ложе его — сырая земля, застланная сырым войлоком, поношенным платьем и несколькими овчинами. Зато, при всей бедности калмыцкой постели, она всегда находится на почетном месте, в стороне, противуположной дверям кибитки. Нужно, впрочем, заметить, что, по учению буддийского реформатора Цзонкавы (по-болыпедербетскому, Зункобы), духовные не должны лежать на высоком ложе и сидеть на высоком седалище: это с их стороны обет смирения. Вследствие сего в калмыцких кибитках заметно отсутствие столов, стульев и скамеек. Но если в силу такого учения духовенство может иметь только низенькие кровати, то понятно, что простой народ должен обходиться без них. Зато в кибитках владельцев, их родственников и аймачных зайсангов7 находишь совсем иную обстановку.
Подходя к такой кибитке, издали уже заметно, что она отличается от других чистотою и опрятностью. Ее войлоки не так закопчены и всегда крепки, а вокруг меньше сору и грязи. Серо-желтоватый цвет кибиточных войлоков указывает на примесь в них верблюжьей шерсти, что одно намекает на достаток жильца. Вы не найдете уже здесь кухонной посуды, так неприятно поражающей своим видом и запахом, ибо она находится в другой кибитке, то есть в кухне, отстоящей шагов на 20 далее. Словом, заметно, что вступаем в жилище калмыка — богача и знатного, которому буддийский закон не воспрещает спать на высоком ложе и сидеть на высоком седалище.
И действительно, в его кибитке то и другое находится против дверей и устроено не только оригинально, но и с некоторыми удобствами. Прежде всего, на высоте ¾ аршинов устраивается дощатая платформа, настолько длинная и широкая, чтобы на ней могла установиться кровать (ширя), а впереди ее оставалось бы место для дивана, который образуется из той же платформы. На импровизированный таким образом диван кладут тюфяк или просто войлочные попоны и накрывают персидским ковром; по концам дивана кладутся круглые подушки в цветных плисовых наволоках, набитые шерстью. Часто подушки заменяются сшитыми на такой же манер мешками, дербокцо, в которых хранится хозяйское белье.
Кровать (ширя), о которой уже было упомянуто, хотя формою не уклоняется от наших кроватей, но разнится устройством, работою. Калмыки не знают столярного ремесла и не подозревают даже, чтобы это мастерство требовало каких-либо других инструментов, кроме простого ножа и пилы; а между тем их изделия в этом роде, украшенные иногда отчетливою резьбою, отличаются чистотою работы и прочностью. Для сплочения отдельных частей дерева они никогда не употребляют клея, который, при сырости в кибитке, особенно осенью, во время дождей, был бы в этом случае совершенно бесполезен: потому-то калмыцкая кровать делается вся на ремешках, что, однако ж, не уменьшает ее устойчивости.
Постель и убранство кровати зависят всегда сколько от материальных средств, столько же и от вкуса хозяйки. С монгольской, однако ж, точки зрения, то, что мы называем постелью, — вещь совершенно бесполезная, лишняя тяжесть во время перекочевки и ненужная прихоть на месте стоянки. На этом основании верблюжьи попоны (дербюльджин) заменяют им тюфяки и перины; мешки с разным бельем и тряпьем (дербокцо и кельбокцо) служат вместо подушек, а разные хозяйские шубы и меха — дополнением того и другого. Все это покрывается ситцевым, а иногда и шелковым одеялом.
Дербюльджином называется не очень широкая, но настолько длинная попона, чтобы можно было ее перекинуть между горбов верблюда, обхватить оба ее бока и, при навьючивании на него тяжестей, защитить животное от трения. Дербюльджин делается из тонких войлоков, накладываемых один на другой в 3 и 4 листа, простеганных и обитых по краям синим сукном.
Мешки, или, вернее, чемоданчики, заменяющие подушки, делаются продолговатые, с круглыми доньями, из цветного плиса или иной плотной материи, также из кожи, выделанной на манер замши (мишины), или же из кожи молодых жеребят (яргак) шерстью вверх. Донышки таких мешков бывают парчовые, обшитые тесьмою, сотканною из разноцветных шелков и серебра, или же — что еще красивее — разукрашены золотошвейными узорами. Один из таких мешков кладется в головах и называется дербокцо, а тот, который в ногах, — кельбокцо.
Над кроватью навешивается особого рода балдахин или просто полог, допускаемый, хотя уже довольно редко, и в наших спальнях (обычай этот, несомненно, перешел к нам от монголов, ныне выходит, впрочем, из моды и сохраняется только у мещан и мелкого купечества). Наши полога разнятся от калмыцких орни-кушге тем, что вверху открыты, между тем как у первых верх из той же материи, как и бока (юмнарчи), поэтому калмыцкий полог имеет скорее вид балдахина, со всех сторон закрытого. Верх этого балдахина с трех сторон обтянут широкою оборкою, обшитою бумажной бахромою, если балдахин ситцевый, и серебряным галуном, если шелковый. Бока балдахина (юмнарчи) с трех сторон достают только до кровати, но с четвертой стороны (передней) они вдвое длиннее и, раздвинутые посредине, драпируются тем изящнее, что верх балдахина спереди, посредством шнурков, приподнимается к унинам, между тем как задний остается на высоте решеток. В таком виде орни-кушге служит всегда лучшим украшением кибитки. Эти балдахины бывают обыкновенно ситцевые, ярких цветов с крупными узорами или же делаются из красного кумача при белой бахроме, или же шелковые, канаусовые, наконец, штофные.
По калмыцкому этикету, правая сторона считается почетнее противуположной. Если хозяин пригласит вас, как гостя, сесть с правой стороны себя на диване, то этим он оказывает вам большой почет. Духовенство и люди, уважаемые хозяином, хотя тоже садятся по правую сторону, но уже не на диван, а просто на постланный на земле ширдык — почетный коврик8. Левая же сторона предназначена для сидения членов семьи и родственников. У самых же дверей — место прислуги, которая, заметим, по вежливости и послушанию могла бы быть образцом для нашей. Этикет не позволяет младшему сидеть выше старшего, а обращаться к нему спиною при выходе из кибитки считается невежеством.
С порядком размещения калмыцкий обычай согласовал и расстановку мебели.
У изголовья кровати стоит кюрде; она похожа на четырехугольную в три яруса этажерку, имеющую в каждом ярусе по барабану, на наружной стороне которых рельефно вырезана тибетскими буквами молитва: ом-ма-ни пад-ме-хум, заключающая в этих шести слогах альфу и омегу буддийских молитв. Прочитав эту молитву в продолжение всей жизни 100 миллионов раз, каждый калмык уверен в своем спасении. Барабаны эти, устроенные на железном стержне, вращаются, если приводить их в движение посредством длинного шнурка. А как в пустоту барабанов вложена тоже молитва, написанная на бесчисленных клочках бумаги, то барабаны, вращаясь, производят шум, похожий на человеческие звуки. Одно уже это действие засчитывается в спасение тому, кто приводит в движение описанный инструмент, хотя бы приводящий в движение лежал сам на боку и даже дремал. Число оборотов в трех барабанах, умноженное на число находящихся в них написанных молитв, идет в счет означенных 100 миллионов раз — необходимого условия спасения. А чтобы не ошибиться в счете, набожные калмыки пользуются всяким свободным временем и молятся на кюрде.
Рядом с кюрде становятся два сундука, один сверху другого, наполненные всем, что только есть более ценного у зажиточного знатного хозяина. Сундуки покрываются персидским ковром. На сундуках этих устанавливают продолговатый столик (арслан шире), на котором ставят бурханов в открытых походных киотах, или, вернее, складнях.
Перед бурханным столиком бывает низенькая скамеечка (такилан шире), а на ней, в ряд, несколько малых серебряных чашечек, наподобие круглых солонок (такилан цекце; их называют еще дееджин-цекце), в которые набожные калмыки кладут и наливают жертвоприносительные яства и напитки, как-то: бублики, фрукты, конфеты, кусочек баранины от задней лопатки (шага чимген), наливают немного калмыцкого чая или шафранной подслащенной воды. Замечательно, что кладут также несколько пшеничных зерен (символ приумножения счастья и плодородия земли), хотя и не занимаются земледелием. В одной из чашек должна быть непременно курительная благовонная свечка; свечки эти калмыки сами делают из сандала, можжевеловых ягод с примесью разных ароматных трав.
Выше бурханов вешают на унины изображение какого-нибудь праведника или религиозной легенды на шелковой материи, весьма отчетливой работы, раскрашенное и раззолоченное хорошею кистью, хотя, конечно, в монгольском вкусе. Изображения эти вешаются, как учебные у нас географические карты.
Собрание всех этих религиозных предметов, вместе взятое, называется большой-баран и составляет в кибитке самое священное для каждого калмыка место.
Вся правая сторона от входа в кибитку посвящается домашнему хозяйству. Однако ж и здесь, вблизи постели, вешается на унины небольшое изображение бурхана, что, в параллель большому, называется малый-баран. Под ним ставят иногда маленькую узенькую кровать (урундук), предназначенную для детей (впрочем, более для виду), и щегольски убирают ее.
Затем ставят несколько сундуков, один сверху другого и по два в ряд, и завешивают персидским ковром. Далее ставится юкюк — ящик или сундук с лучшею посудою. В настоящее время, однако ж, юкюк заменяется очень часто нашим дорожным чайным погребцом. Наконец, около самых дверей вы увидите бурдюки с кумысом, арьяном, бортого с арке, а может, и что-нибудь съестное.
Вся земля в кибитке устлана войлоками и коврами. Глаза, перебегая с одного предмета на другой, с понятным любопытством останавливаются на каждой вещи; все здесь ново, каждый предмет как нельзя лучше приспособлен к условиям кочевого быта. Но, вспомнив печальную осень и мертвую зиму с ее длинными ночами, воображению невольно и живо представятся и проливные дожди, и снежные метели, и порывистые степные ветры, и трескучие морозы. Тогда неизбежно спрашиваешь самого себя, неужели можно жить круглый год в калмыцкой кибитке? Да, калмыки из рода в род, более 20 веков, живут в кибитках, а быть может, им суждено жить в них до тех пор, пока их племя, прежде более многочисленное, совсем не исчезнет с лица земли…
Посмотрим на житье-бытье зажиточного калмыка зимою.
С наступлением зимы, а часто еще осенью, описанное убранство в кибитке исчезает. Большие и малые «бараны», пологи, ковры и лишние войлоки убираются. Кибитка прикрепляется на зиму известным нам уже способом. Решетка обвешивается внутри особыми покрывалами из войлока, а с наружной стороны (между решеткой и «ышге») охватывается ковриком из камыша (шии) или из куги (зексын), кругом кибитки выкапывается неглубокая канава для стока воды, а в довершение удобства зимою делается еще завалинка из снега. Затем посередине кибитки становят таган и под ним раскладывают огонь. Семья укутывается в теплые шубы — и жизнь идет своим чередом…
Можно бы сказать, что зима уравнивает удобства жизни всех вообще кочевников, и богатых и бедных, если бы и в этом случае количество шуб и топлива не делало большой разницы между ними. У первого есть и лишние шубы, и кизяк на очаге ярче горит, а пища обильнее и разнообразнее, между тем как последний, в единственной старой шубенке, при малом огне, часто с тощим желудком, дрожа от холода, унылый и голодный, проводит дни за днями и ждет не дождется «цаган-сара» — первого весеннего праздника.
Пищу калмыков нельзя подразделять, как у нас, на скоромную и постную, хотя и у них есть пост «мацак» в каждое 8, 15 и 30 числа месяца, и они строго исполняют в этом случае правила своей веры. Но пост калмыцкий заключается не в качестве пищи, а в том, чтобы в эти дни ничего не есть и не пить. Набожный калмык в постный день не проглотит капли воды, как бы ни страдал от жажды. Нельзя также подразделить их пищу на будничную и праздничную, потому что у них в году всего четыре праздника. Но у них, так же как и у нас, празднуются родины, свадьбы, оплакиваются похороны.
К этим дням приготовляют особые блюда, но о них скажем ниже. Правильнее, кажется, разделить калмыцкую пищу на мясную и молочную. Скажем о первой.
Калмыки — большие охотники до всякого мяса, которое вообще называют «махан». Все нехищные четвероногие и птицы, как домашние, так и дикие, составляют для калмыка лакомую пищу. Только духовные не имеют права есть конины. В выборе качества калмыки тоже неразборчивы. Если они и режут животное, то стараются не выпустить из него всей крови, находя, что при этом махан и питательнее, и вкуснее9. Они не пренебрегают и мясом заболевшей скотины, которую прирезывают или, лучше сказать, придушивают. Бедные калмыки едят даже мясо скотины, павшей от сибирской язвы, вздутия живота и вообще от всякой скоропостижной болезни10.
Мясо калмыки варят, вялят, приготовляют из него колбасы в запас для торжественных случаев, но никогда не жарят. Все их блюда просты и незатейливы, как, например, суп (шюлюн) — не более как кипяток, в котором варится мясо. Приправ, кроме соли, никаких не полагается. Такой суп прямо с пылу они пьют деревянными чашками, а мясо, разрезанное большими кусками, едят без соли. Костистые и хрящеватые части, в особенности грудина, считаются самыми вкусными. Филейная часть, подреберье и вообще более мясистые части калмыки режут тонким лентами, делают на них поперечные надрезы и, обмакнув в кипятке, насыщенном солью, вялят на солнце, а когда совершенно вывялят, укладывают в мешки (уто) и сохраняют на зиму. Так приготовленное мясо называется «боорцо».
Самая любимая ими закуска есть провяленная и прокопченная баранья грудинка. Надеясь на крепость зубов и исправность желудков, калмыки не доваривают мяса. Колбасы они делают из говяжьего, бараньего и конского мяса. Первые называют «чиксын-махан», а последнюю «гасиликсын-халсын». Их тоже вялят, коптят и берегут для дорогого гостя.
Из молока калмыки приготовляют масло, особого рода сырные яства и напитки.
Масло сбивают в кожаной посуде (архыт) деревянного мутовкою, на конце которой укреплен небольшой кружок с пробуравленными отверстиями. Остающийся от масла «арьян» составляет сытный и лакомый для калмыка напиток; он употребляется двояким образом: или на полчашки арьяна подливают холодного коровьего молока, что называется «семдык», или на то же количество арьяна подливают парного молока, и тогда выходит «кююрцюк». От последней смеси из гущи образуются шарики творога, очень любимого калмыками.
Из овечьего молока приготовляется сыр (эызге), питательный и вкусный; но это лакомство не для бедного калмыка.
Все вообще калмыки большие охотники до кумыса, называемого ими «чиган» и приготовляемого из кобыльего молока, а по нужде из коровьего, что делается таким образом: первое молоко сливают в кожаную посуду «архыт» и дают ему закиснуть, помешивая почаще длинною мутовкою, имеющей на конце глухой, то есть без дырочек, кружок. А чтобы приостановить кислое брожение молока, подливают часто понемногу воды и, взбивая мутовкою, стараются из молочной пены произвести винное брожение. Дело, кажется, немудрое, но не каждая калмычка сделает хороший кумыс. Трехдневный кумыс или вообще старый может произвести охмеляющее действие на людей, не употребляющих крепких напитков и вообще больных, почему его иногда смешивают с напитком, выкуриваемым из молока (арке). Многие полагают (в том числе и некоторые медики), что кумыс полезен в чахотке; но мы не разделяем такого мнения. Нам известны в Большедербетском улусе многие смертные случаи от чахотки, хотя калмыки ежедневно пьют кумыс, а страдающие этою болезнью почти исключительно им питаются.
Выгонка «арке» требует особых приемов и снарядов, которые можно бы назвать первообразом наших винокуренных аппаратов.
В чугунный котел, поставленный под умеренный огонь, наливают парное молоко, все равно, кобылье, коровье или овечье; котел должен быть вершка на 2 неполный и накрыт плотно прилегающею к краям его деревянного крышкою. Крышка эта, состоящая из двух совершенно равных половинок, имеет в центре своем отверстие не менее двух вершков в диаметре и по одной небольшой дырочке в каждой половинке. Края крышки обмазываются глиною, смешанною с двумя частями свежего коровьего навоза.
Как только покажется в отверстия крыши пар — доказательство, что молоко начинает кипеть, — тотчас устанавливают деревянный рукав в большое отверстие, а все остальные тщательно замазывают. Рукав этот на высоте 5 вершков загинается вниз под углом 48 % (бывает и дугообразный) и, достигая на расстоянии 1½ аршина другой посуды, опирается на ее край. В эту-то посуду стекает спиртуозная жидкость «арке», столь любимая калмыками и с успехом заменяющая им нашу водку. Рукав этот, во всю его длину распиленный пополам, обвязывается холщовым бинтом накрепко и постоянно смачивается водою, чтобы не загорелся от пламени, постепенно во время выгонки усиливаемого. Из ведра молока выходит до 3-х штофов «арке». Напиток этот имеет сывороточный запах, несколько беловатый, довольно приятного вкуса, скоро охмеляет и так же скоро теряет это действие, без всяких дурных для здоровья последствий.
Вторично перегнанная «арке» называется «арза» и дает уже более крепкое вино, т. е. калмыцкую водку. Если арзу перегнать еще раз, то выйдет уже спирт (харзо). Наконец, если и этот спирт перегнать, то выйдет «хорун» — двойной спирт, или так называемый калмыками яд, которого, впрочем, они никогда не пьют. Чаще употребляемый ими напиток есть «арке», а в торжественных случаях и ради дорогого гостя — «арза»11.
При выгонке арзы из остающейся гущи получается род творога, называемого «бозо». Из бозо калмыки делают сыр, видом изжелто-серый, а вкусом кислый. Сыр этот (курт-хурсун) имеет свойство утолять жажду и потому очень уважается калмыками, особенно в пути по безводным степям.
Если в горячее «бозо» налить холодного пресного молока, то на поверхность его всплывут кусочки творога (махан-семдык). Этот твердый творог по питательности калмыки сравнивают с мясом, что выражает и самое название.
Из бозо делают еще маленькие катышки, сушат их и получают новый вид сыра, называемого «шюйрмык».
Таким образом, молоко составляет для калмыка продукт неоцененный и ничем не заменяемый. Оно в разных видах приготовления почти исключительно питает этих кочевников с ранней весны и до глубокой осени, когда прекращается доение. Зимою калмыки принимаются уже за мясо — махан; но бедные в это время года питаются по большей части одним буданом (суп из горячей воды), подбавляя в него горсть какой-нибудь муки, изредка кусочек махана, а чтобы будан вышел на славу, то и горсточку «шюйрмыка». Неудивительно после этого, что калмыки с таким нетерпением ожидают и с такою радостью встречают весенний праздник «цаган-сара». У них тогда будет молоко, а следовательно, будет кумыс и арке. Даже калмыцкий чай станет тогда и вкуснее и питательнее.
Продолговатые плитки чая, называемого в торговле кирпичным чаем, а у русских просто калмыцким, самыми калмыками называется «ця». Приготовление этого чая делается калмыками так: отрезав от плитки и скрошив кусок чая, бросают в котел с кипятком и варят, постоянно помешивая и переливая длинным ковшом, пока вода не окрасится чайными листьями в буроватый цвет. Тогда в чай, смотря по вкусу, кладут соль, масло, молоко и опять немного кипятят. Когда опытный глаз заметит, что чай поспел, котел снимают с огня и, поставив в сторону, переливают в домбо, а потом разливают в чашки и пьют.
Люди более экономные одни и те же чайные листья варят два раза, прибавляя к вываренным немного свежих; но для того они кладут чай в небольшой холстинный мешочек и на шнурке опускают в кипяток. Во время варения мешочек приподнимают и слегка ковшом на котле выжимают. Бедные же люди, по дороговизне чая12, пользуются этим мешочком несколько раз, подмешивая разные суррогаты, например, корень конского щавеля (хурсун-чикин, Rumexacutum), ветки дикой ежевики (беелъджи-неръе Rubus fruticosus), солодовника (люкун Rheum palmatum), листья бадана (Saxifraga crassifolia) и цикория (Leontodum taraxacum). Собираемые из этих растений листья, ветки и коренья сушат, и случается при нужде, что варят их в воде и без примеси чая. Калмыцкий чай — питательный и вкусный напиток. Русские, привыкнув к нему, пьют с удовольствием, особенно если его варят сами и заправляют чухонским маслом и сливками. Пшеничные сухари, а еще лучше галеты очень идут к этому чаю.
В торжественных случаях жизни, как-то: при сговоре, свадьбе, родинах и похоронах — калмыки, или, лучше сказать, их жены, приготовляют и лакомые (разумеется, на их вкус) блюда. Так, например, из пшеничного теста жарят на бараньем сале пирожное вроде макарон (хахмыт-боорцук) и оладьи, замешанные на молоке и обжаренные в кипящем сале (бурум). Из ржаного же теста делают лепешки (боорцук), печенные на сале или же смешанные с мелко рубленным курдючным салом, запекают их в золе, что и называют печеным хлебом (булсун-гулир).
В заключение, самым роскошным и ценным блюдом, не для каждого доступным, считается жеребенок, верблюжонок и молодая сытая кобылица особенного приготовления (боорцук и боорцо), что, как было упомянуто уже, есть вяленое и копченое мясо. Впрочем, такие блюда и у богатого калмыка подаются только в чрезвычайных случаях.
Этим оканчивается калмыцкое поваренное искусство, если не считать употребляемых ими, как лакомство, некоторых дикорастущих ягод, трав и других растений, дичи и разных зверьков; но это, так сказать, случайная пища, к которой можно отнести все блюда русской кухни и напитки. Знатные калмыки пьют изредка настоящий чай и имеют уже самовары — роскошь, недоступная бедным. До русской водки есть между ними страстные охотники, и многие слишком тратятся на это удовольствие. Немало, однако ж, и таких, которые, дожив до зрелых лет, а часто и до глубокой старости, не знают вкуса в русской водке и вине и даже своей домашней арзы не пьют. Приписывают поэтому калмыкам вообще склонность к пьянству, как это полагают некоторые, не только опрометчиво, но и несправедливо; по крайней мере, сравнивая их в этом отношении с соседними крестьянами, большой разницы не находим, т. е. калмыки пьют не более русских поселян.
Так искони живут и питаются калмыки Большедербетского улуса. Цивилизация не допускает, конечно, подобного образа жизни, она только его терпит до времени; тем не менее, с калмыцкой точки зрения, такая жизнь кажется хорошею, не оставляющею ничего лучшего желать; иначе мы бы видели их склонными к улучшению своего быта, мы бы заметили с их стороны хотя малейшую уступку древним обычаям. Ничего не бывало!.. По крайней мере, желание склонить к преимуществам оседлой жизни это монгольское племя и принимаемые в этих видах некоторые меры не привели пока еще к сколько-нибудь важным результатам, а в Большедербетском улусе — почти ни к каким. Впрочем, быть может, или принимались за это доброе, но трудное дело без достаточного знакомства с их бытом, верованиями, физическою и духовною стороною их жизни, наконец, с их народными обычаями и преданиями; или принимались, но без необходимой энергии, терпения и умения осуществить эту, хотя сложную, но великую для нашего времени задачу. Так или иначе, но дело обращения калмыков в оседлый народ подвигается пока весьма медленно.
Примечания
править1. Усин — древнее имя калмыков, которых народы тюркского племени называют калмак.
2. Описание Чжунгарии. Перевод с китайского, монаха Иакинфа. Санкт-Петербург, 1829, стр. 46.
3. В Малодербетском улусе есть и теперь кибитов род. Не был ли Кюбет родоначальником, изобретателем или усовершенствователем кибитки?..
4. Хурул собственно значит собрание духовенства; но в смысле отвлеченном, хурулом называют и кибитку, в которой ламаитское духовенство отправляет богослужение.
5. Буддийское духовенство не женатое, и потому место его пребывания можно назвать монастырем, тем более что живущие в нем совместно, хотя и в отдельных кибитках, имеют общую трапезу, а по особому уставу собираются на моления. Имущество у них тоже общее, за исключением одежды и разного хлама, находящегося в кибитке.
6. Не от этого ли слова (хош) происходит запорожское Кош?
7. Аймак есть соединение нескольких хотонов, находящихся между собою в близких степенях родства. Звание аймачного зайсанга переходит наследственным порядком от отца к старшему сыну, братья которого хотя именуются зайсангами, но уже безаймачными. Первые сравнены в правах с потомственным дворянином, последние — с личным. Аймачный зайсанг получает в виде оброка по 45 копеек с кибитки в год, безаймачный — ничего. О действительном применении таких прав и преимуществ к калмыкам мы будем говорить в своем месте.
8. Ширдык — одна из главных принадлежностей свадьбы. На ширдык совершается обряд брака, и потому этот коврик калмыки сохраняют как драгоценность.
9. Не на этом ли основании застреленная дичь вкуснее домашней резаной птицы?
10. В «Трудах Вольного экономического общества» (1853 г., стр. 206) помещена наша статья «Практические замечания о болезни рогатого скота, называемой на Кавказе чихир». В этой статье, между прочим, мы сказали, что болезнь эта призвана была ветеринарным лекарем за чуму (pestis boum) и что калмыки едят мясо скотины, павшей от этой болезни, без вреда для своего здоровья. Последнее обстоятельство породило сомнение редакции, высказанное в приписке. Мы, однако ж, имеем для подтверждения сего тысячу доказательств. П. Небольсин в своем «Очерке быта калмыков хошеутовского улуса» (С.-Петербург, 1852 г. стр. 47) тоже говорит, что калмыки едят мясо скотины, павшей от сибирской язвы.
11. По неимению спиртомера Траллеса, мы однажды упустили случай определить крепость этих напитков. Надеемся со временем пополнить этот пробел.
12. Цена плитки теперь 3 рубля. Против цен 1852 года чай этот вздорожал вдвое.
Текст и примечания печатаются по источнику:
правитьБентковский И. В. Жилище и пища калмыков Большедербетского улуса // Сборник статистических сведений о Ставропольской губернии. — Ставрополь, 1868. — Выпуск 1. — С. 82—104.