Владимир Азов.
правитьЖизнь русского человека
правитьПролог.
правитьСлушайте вы, пришедшие сюда с разрешения начальства! Сейчас перед вами пройдет жизнь Русского человека, с ее неприятным началом и противным концом. Под надзором полиции протечет жизнь Русского человека и, на основании железных положений об усиленной охране, свершит он круг предначертаний начальства.
Рождение Русского человека.
править— Вот родился еще один Русский человек.
— Наверное, это будет мальчик.
— Я хочу, чтоб он был инженером.
— Инженеров часто убивают.
— Меньшиковы часто пишут на инженеров доносы.
— Лучше пусть он будет редактором большой газеты.
— Редакторов часто сажают в тюрьму.
— Зачем рождается Русский человек? Разве он не чувствует, что положение об усиленной охране еще не отменено?
— Он ничего не чувствует.
— А когда вырастет, станет жаловаться: «Зачем, — скажет, — меня мать родила»!
— Меньшикова тоже мать родила?
— Конечно.
— И Крушевана?
— Разумеется.
— Странно!
— Может быть, он сделается беллетристом.
— Я не хочу, чтобы он был порнографом.
— Кажется, пришел доктор.
— Нет, это пришел околоточный надзиратель: он увидел освещенные окна и подумал, что здесь неразрешенное собрание.
— Может быть, он пришел за праздничными?
— Ему запрещено теперь принимать праздничные.
— А правда ли, что в Москве он принимал по будням?
— Да, но не менее 20-ти тысяч.
— Кажется, закричала наша роженица?
— Нет, это закричал на улице еврей.
— Разве его опять бьют?
— Да, он опять вызвал народное негодование.
— Как наша бедная роженица мучается.
— Родить ребенка — не то, что родить законопроект.
— Кажется, пришел, наконец, доктор.
— Нет, это пришел секундант.
— Разве кто-нибудь кого-нибудь оскорбил?
— Нет, но он пришел на всякий случай.
— Надо сказать ему, чтобы он зашел наведаться завтра.
— Какой ужасный треск: должно быть, это кухарка мелет кофе.
— Нет, это Марков 2-й бьет себя в грудь и говорит о любви к родине.
— Как ей трудно родить!
— Смотрите, какая огромная толпа: должно быть, это процессия безработных.
— Нет, это процессия недоставших билеты в Художественный театр.
— Наконец-то закричала наша роженица… теперь она скоро родит.
— Какой у нее противный голос.
— Противнее, чем у г. Валишевского.
— Господи, как томительно ожидание!
— Хотите почитать газету?
— Я хожу в баню только на дворянскую половину, в трактир — только в дворянское отделение, и читаю только дворянскую газету.
— Скоро начнет издаваться дворянская газета. Говорят, она будет выходить с красным околышем.
— Как мне жаль кн. Мещерского!
— А мне Глинку-Янчевского.
— Разве дворяне поедают дворян?
— Молодые и голодные всегда поедают старых и сытых.
— Говорят, крестьяне опять хотят голодать.
— Русский народ консервативен по природе и крепко держится своих привычек.
— Как ей трудно родить! Надо будет послать ее после родов в Ялту.
— Разве генерал Думбадзе уже назначен на Кавказ?
— Нет, он еще пишет письма в редакции газет.
— Тише! Русский человек родился! Надо дать знать паспортисту в участок.
Картина вторая.
Молодость и бедность.
править
— У него в комнате одни книжки да тетрадки.
— А иконы не видать.
— Вишь, колбаса на окне: постом скоромное лопают.
— А по ночам читают. Я сама видела: другой раз до свету за книжкой сидят.
— Ясное дело — сицилисты.
— Надо бы заявить околоточному надзирателю.
— Не венчанные живут.
— И чего это дворники смотрят.
— Идут!
— Ну, что, получил работу?
— Где ее достать? Без свидетельства о благонадежности никуда не принимают.
— Чем же мы заплатим за комнату?
— Вот обещал один приятель достать переписку.
— С твоими способностями корпеть над перепиской!
— Что же делать, если цензор систематически не пропускает моих статей!
— Лучше уж поискать физического труда.
— Полиция не любит, когда интеллигенты занимаются физическим трудом. Меня могут выслать.
— Что ж нам — помирать с голоду?
— На завтра мне обещали чек в бесплатную студенческую столовую. Суп я съем, а мясо заверну в бумажку и принесу тебе.
— Неужели так всю жизнь?
— О, мы еще поборемся! Ведь я молод, силен, образован, кажется, даровит.
— Ты — талант!
— Ну, вот видишь! Неужели мы не победим! Ты будешь моим оруженосцем в борьбе, которую я начну. Сюда, ко мне, мой верный оруженосец! Где мой меч? Выходи, трусливый, низкий враг! Побренчим щитами, позвеним мечами! Вперед, мой оруженосец! За свободу! За право! За народ!
Жалкий человек! Он и не подозревает, что уже больше недели два шпика следуют за ним по пятам, куда бы он ни пошел, что выехала уже из депо карета, и что не пройдет и часу, как она остановится перед его крыльцом. Слепой, он не знает, что для него приготовлена уже камера в доме предварительного заключения.
Картина третья.
Бал у Русского человека.
править
— По какому случаю бал у Русского человека?
— Он празднует открытие первой Думы и пьет со своими друзьями за новый строй.
— Как пышно, как богато, как светло у Русского человека!
— О, да, он последний грош поставил ребром.
— Его выбрали огромным большинством?
— Единогласно! Мудрено ли? Он столько жертв принес народу, так много выстрадал за народ…
— Как счастлив Русский человек. Он думает, что наступил конец произволу.
— А как счастлива его жена. Она думает, что прошлое погибло безвозвратно.
— Кто это вокруг Русского человека? Такие симпатичные?
— Это его друзья. Они также боролись за свободу.
— А эти кто? Такие противные?
— Это его враги. Они всеми силами отстаивали произвол.
— Какие они робкие! Как униженно они держатся, как раболепствуют они перед Русским человеком.
— Их дело проиграно навсегда!
— Какие пышные свободы!
— Как светло у Русского человека.
— Посмотрите на его врагов. Как они притихли!
Празднует и веселится Русский человек. Жалкий, он не знает, что Дума будет распущена, и что враги его выше прежнего поднимут головы.
Картина четвертая.
Несчастье Русского человека.
править
— Вот мои игрушки. Боже, в каком виде эти бедные игрушки! Вот Конституция. Что же это ты, Конституция? А это что? Неужели это Неприкосновенность личности? Вот так Неприкосновенность личности: вся пакля вышла наружу, а пружины сломаны. Боже мой, в каком ты ужасном виде. Свобода печати… Жена, помнишь ли ты, какая она была новенькая — Свобода печати?
— Она была прекрасна. Ты любил ее больше всех остальных игрушек. Ты любовался ею по целым часам.
— Во что она превратилась…
— Но больше всего мне жаль Конституции.
— Что это там в углу, жена?
— Это Хулиганство.
— А это, там… что это ползет? Что это пресмыкается?
— Это Реакция.
— А вот Порнография…
— Вот Черная сотня…
— Как загажен наш светлый дом…
— В нем было так прекрасно, так пышно… Где друзья мои?
— Они далече…
— А враги мои?
— Они поднялись и низвергли тебя.
— О, я еще поборюсь… еще цел мой щит, еще цел мой меч, при мне еще мой верный оруженосец… Эй вы, черные, мрачные силы! Выходите на бой! Будет вам прятаться! В открытую сразимся, в честном бою… А, вы предпочитаете жалить исподтишка! Вы избегаете честной борьбы? Мечу вы предпочитаете ложь и клевету? Проклинаю вас, черные силы!..
Жалкий человек. Он лбом хочет прошибить стену, не замечая, что дни его уже сочтены. Силен мрак, окруживший его; тесно кольцо, охватившее его. Не рассеять ему этого мрака, не вырваться ему из этого кольца… Слепой, он и не подозревает, что в другом городе, в только что вышедшем листке, напечатано уже известие о его смерти и помещен уже его некролог.
Картина пятая.
Кладбище.
править
— Жил-жил Русский человек, да и умер.
— Он нажил себе в ссылке болезнь, которая и свела его в могилу.
— Он оставил книгу.
— Ее конфисковали.
— Отчего нет его жены?
— Она не имеет здесь права жительства…
— Где его сын?
— Его по ошибке задержали в Белоострове.
— Расходитесь, господа! Прошу расходиться! Нельзя произносить никаких речей над могилою Русского человека.
Отдел "Из репертуара кабарэ «Конституция»
Влад. Азов. Цветные стекла. Сатирические рассказы. Библиотека «Сатирикона». СПб.: Издание М. Г. Корнфельда. Типография журнала «Сатирикон» М. Г. Корнфельда, 1911.