Жизнь и смерть
правитьУ подножия снежной горы расстилалась тихая долина, через которую журча протекал быстрый поток. Он омывал корни старого дуба, который отражался в его прозрачной воде. В тени дерева росло множество цветов, и между ними маленькая синяя горчанка, а в его листве наверху жил старый мудрый ворон.
Был жаркий летний день, горчанки уже отцветали, их нежные венчики начали вянуть от жары. Одна горчанка, видя свою соседку наполовину увядшей, стала жаловаться: «Как тяжела наша судьба, и как мы достойны сожаления. Один только раз, одну только весну мы наслаждаемся жизнью. Несколько поцелуев майского солнца, несколько ночных пиршеств, опьяняющих росой и лунным светом; пара мимолетных ласк вечернего ветерка, несколько кратких посещений чистеньких и милых жучков; немного птичьего пения — и исчезло счастье и никогда не вернется… Не успеешь еще насладиться жизнью, как она уже клонится к концу. Во сколько раз счастливее этот дуб, который гордо высится и шумит своей листвой над нами. Он видел появление и исчезновение тысяч поколений горчанок, и все еще живет и, может быть, еще тысячу раз будет переживать восторги весны»…
Она умолкла и грустно опустила голубую головку.
Между листьями старого дуба пронесся глухой ропот, и послышался сухой надтреснутый голос; «Дурочка, какие глупости ты говоришь. Конечно, я живу дольше тебя, но ты глубоко ошибаешься, если считаешь меня достойным зависти. Весеннее солнце целует тебя, как мать целует свое дитя, ты растешь беззаботно, и каждый час твоей жизни дарит тебе счастие; ты не знаешь ничего, кроме радостей весны и лета, тебе чужды мрачные впечатления осени. У тебя нет врагов, ты ничего не знаешь о борьбе и страданиях. В мире для тебя существует только красота и гармония. А моя молодость ушла на борьбу с бесчисленными противниками, которые мешали мне расти. Мне угрожали черви и личинки майского жука, гусеницы и жуки, жадные зубы пасущихся животных и коварный яд плесневых грибков… А когда мне удалось спастись от всех этих преследований и вырасти — какова тогда была моя судьба? Ветер вымещал на мне свое бешеное настроение; он яростно трепал мои листья, часто ломал мои ветви. Молния срывала с меня кору и наносила мне страшные раны… Взгляни на меня — я весь покрыт рубцами. Осень лишала меня ежегодно всех моих листьев, и зимний холод пронизывал меня насквозь. В то время, как ты весной радостно грелась на солнце, я едва ли начинал оттаивать и чувствовать движение сока в моих замерзших ветках. Даже в те немногие дни, когда меня украшали скудные цветочки, я должен был заботиться о предстоящей зиме и думать об ее невзгодах.
Что мне от того, что я живу дольше тебя? Я живу уже тысячу лет, а когда я оглядываюсь назад, они мне кажутся одним днем.
Жизнь моя всегда была полна труда, забот и страданий, и лишь редкие моменты счастья озаряли ее. Любил ли я птичку в моей листве, наслаждался ли цветком у моих ног, радость моя бывала недолга: они исчезали, а я вновь оставался одиноким и мог только грустить о них…
Теперь я стар, во мне все пусто, мои корни гложет червь, ветви мои умирают, тело мое все дряхлеет и дряхлеет, пока неумолимое время окончательно не сломит меня.
Я завидую твоей красоте, жизнерадостности и твоему быстрому и легкому концу. Если необходимо умереть, то не безразлично ли, раньше или позже? О, если б можно было никогда не стареть и вечно жить, как эта могучая скала над нами! Если ты не довольна своей судьбой, то завидуй участи этой скалы, а не моей».
На некоторое время воцарилась тишина, вдруг вершина скалы затрепетала от гула и раскатов грома, и послышалась медленная, вялая речь, в которой краткие фразы сменялись длинными паузами.
«Дуб, ты оказался не умнее этой маленькой горчанки. Ты говоришь о моей вечности, но ведь и я некогда получила свое начало и когда-нибудь должна буду исчезнуть. Ничто не долговечно на земле, сама земля не вечна, даже солнце имеет начало и конец. Воздух и вода подтачивают меня со всех сторон. Вы растете — я же все уменьшаюсь, и в один прекрасный день от меня ничего не останется; и тогда не безразлично ли будет, существовала ли я когда-нибудь или нет? Меня это даже не огорчает, не все ли мне равно живу ли я много или мало. В моей жизни нет радости, я стою здесь из года в год и равнодушно наблюдаю окружающее. Мне безразлично, зима ли или лето теперь, меня не интересует смена дня и ночи.
Я ничего не чувствую; во мне все мертво, я ни на что не надеюсь и ничего не боюсь. Я не могу радостно расти, подобно тебе. Нет у меня глубоких корней, которые бы жадно впитывали соки земли. На мне не растут листья и цветы, не зреют плоды; вокруг меня не появляется молодых побегов. Я не переживаю ни горя ни радости, я мало думаю, только тупо грежу… Я скучаю бесконечно и едва замечаю все происходящее вокруг. Все пусто, все ненужно и глупо. Я охотно поменялась бы с тобой и даже с однолеткой-горчанкой. Вы хоть кое-что чувствуете, я — ничего»…
В это время раздалось карканье ворона, сидевшего на вершине дуба. «Посмотрите туда», обратился он к только что говорившим скале, дубу и цветку, показывая на журчавший в долине поток.
Над зеркальной поверхностью воды реяло, подобно облаку, бесчисленное множество маленьких крылатых существ. Это был рой однодневных мошек, которые только что появились на свет. Они расправляли свои нежные прозрачные крылышки и с жадностью вдыхали свежий воздух, купая свои маленькие тельца в теплых солнечных лучах, опьяненные светом и теплом, они всем своим существом ощущали радость жизни и, желая выразить свой восторг, стали весело плясать и кружиться в воздухе; они носились в одиночку, парами и группами; то сходясь, то снова расходясь, резвились, сверкая крылышками на солнце. Глазки их блестели от радости. Их жужжание говорило о полном счастье.
Они не чувствовали ни голода, ни жажды; воздух и солнечный свет наполняли и насыщали их. Они не думали о том, что было до них, и не рассуждали о том, что будет после них. Они жили настоящим и были счастливы. Между тем, солнце, поднявшееся высоко, стало медленно клониться к закату. Но мошки не замечали этого; они продолжали беззаботно резвиться, всецело отдаваясь своему настроению, пока вечерние тени не легли на долину. Тогда их живость сменилась приятной истомой и слабостью, явилась потребность в отдыхе. Они сложили свои утомленные крылышки и тихо спустились на поверхность воды…
Прекрасные впечатления этого дня жизни и радости, наполнявшие их головки, стали расплываться и исчезать.
Мошки сладко уснули, подобно детям, досыта набегавшись за день. Но они не спали — они были мертвы…
Когда их маленькие тельца погрузились в воду, мудрый ворон сказал: «Долго жить, мало жить — не в этом дело. Красиво жить — вот в чем счастье»…
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1912, № 3.