Я. Де Санглен.
Отрывок из жизни и мнений нового Тристрама
правитьУрания. Карманная книжка на 1826 год для любительниц и любителей русской словесности
Издание подготовили Т. М. Гольц и А. Л. Гришунин
Серия «Литературные памятники»
М., «Наука», 1998
Глава 59
правитьУгодно ли знать читателю, что именно Автор сей книги почитает первейшим правилом в жизни? — Во всех благоприятных и несчастных обстоятельствах оной сохранять веселость духа. С сим правилом и одному, среди лесов, в отчуждении от людей, не будет скучно: умей только сберечь в сердце веселость.
Магическое слово сие едва коснулось до ушей, достигло до сердца, и уже я не в силах удержать пылкости воображения, которое с удивительною быстротою перебегает все степени веселости, подобно водопаду об частые уступы скал, лежащих на пути его. Могу ль придать руке, ведущей пером, равную быстроту? какая досада! постараюсь взнуздать сего ретивого коня, которого философы называют воображением, чтобы дефилировать перед читателями парадным маршем. Знаю, что многое ускользнет. В галоп, ventre а terre[1], было бы лучше; но рука не повинуется, боится, может быть, положить всадника ventre par terre[2], — перо медленно рисует на бумаге, воображение предъявляет в огромной всеобъемлемости своей — одною чертою. Не понапрасну говорят немцы, или китайцы, — все равно, — когда воображение, сей конь ретивый, завезет колымагу жизни в грязь, тогда рассудок в виде неповоротливого осла подходит толковать: не туды, куда заехал — дуралей! стой! — сверни направо! — тише!
Глава 60
правитьИтак, подчиним воображение рассудку; ему легко повиноваться будет перо. Но рассудок любит определительность, нумерацию — к делу!
Что такое веселость? всегдашняя готовность воображения останавливаться только на игривых предметах, собирать с оных, подобно пчеле, единственно усладительные соки, чистые удовольствия, которые, сообщаясь сердцу, сосредоточиваются в оном и основывают себе здесь непременное жилище. Как разнообразны черты лиц человеческих, так разнообразна и веселость. Исчислим некоторые роды ее.
№ 1. Веселость темперамента зависит от устройства органов. Мы не властны в ней.
№ 2. Веселость характера — действие ума, который обращается лишь к предметам веселым.
№ 3. Веселость богатых — покупается, увлекает в проекты вымышлять разные удовольствия, совращается с настоящей стези, заставляет бегать за мечтой и пресыщением умерщвляет самую веселость.
№ 4. Веселость бедных — заглядывает в хижину их по воскресным дням. Это отдых после шестидневных трудов.
№ 5. Веселость ученых — аналитика, сферика, метафизика и проч. Вся веселость их проистекает от букв, коптит над буквами и вращается в буквах.
№ 6. Веселость глупцов — шум, болтанье, хохот!
№ 7. Веселость принужденная — пустословие!
№ 8. Веселость светская — возбуждается чванством, желаньем нравиться.
№ 9. Веселость по приказу — еще глупее веселости под № 6.
№ 10. Веселость простосердечная — хоть глупа, да мила.
№ 11. Веселость трансцендентальная — убегать веселья, род выспреннего, так сказать, сумасшествия, о котором древние понятия не имели.
№ 12. Веселость духа — это экспромт сердца.
Сию последнюю веселость прошу заметить № 12, честь имею рекомендовать почтительнейшей публике. Она состоит в добром расположении к людям вообще, свежит ум, смеется над непостоянствами фортуны, возвышает приятности жизни, словом, есть истинное сокровище, оживляющее сердце, как вечерняя роса после знойного дня возбуждает природу к новому бытию.
Этот род веселости достался в удел деду моему, который теперь беседует с дамой во время прогулки из гавани Бильбао[3]1; от него перешла она ко мне, украшает мою хижину, сопутствует в трудной жизни и дойдет, надеюсь, со мною до пределов темных.
Глава 63
правитьЧитатель усмотрит, может быть, с неудовольствием, может быть, и не заметит, — все равно, — я с неудовольствием примечаю, — этого довольно, — что дед мой совсем не похож на прочих путешественников, предшествовавших ему, современников его и грядущих за ним: нигде не прохлаждается, не пьет кофе, пуншу, — даже не обедает, не ужинает.
— Как — и не завтракает? — спросила одна дама.
— Этого мало, сударыня: известно, что истинно влюбленные питаются более вздохами, воспоминаниями, воздухом, — но как путешественнику не осмотреть всех достопамятностей тех городов, через которые он проезжает? Это непростительно!
Неужели деду моему показалось маловажным, что город Бильбао древле назывался Amanum portus, Flaviobriga, что он основан в 1298 году Доном Лопецом де Гаро, что это столица Бискаии, древней Кантобрии, завоевание которой стоило римлянам столько трудов и крови, что здесь существует остаток древнего кантобрского языка, каким говорят еще жители сей страны? Какое обширное поле для нынешних путешественников! присовокупите к тому обеды, кофе, ужины, пунш и прочее. Есть из чего написать целые томы!
Но это я все прощаю. Как не остановиться на кантобрском языке? не написать о сем предмете по крайней мере двух диссертаций на латинском языке? Удивительно! — не уметь даже воспользоваться звучным именем «кантобрский язык», явно напоминающим, кажется, приятное cantabile[4] итальянцев. — Следовательно это природный язык певчих, и итальянцы верно заимствовали у кантобрцев прелестное cantare[5], a от сего произвели очаровательное cantabile. О горе! дед мой хуже сделал — пропустил без внимания древнее название города Amanum portus — ведь это в переводе гавань любовников.
— Неправда, сударь, — закричала критика.
— Вы не знаете кантобрского языка, — отвечаю я. Слово amanus, кроме известного названия горы, разделяющей Сирию от Киликии, должно быть коренное кантобрское, латинцами в последствии времени искаженное или сокращенное: amans, любовник. Но довольно того, что начальные 5 букв в слове amanus и amans одинакия: чего же более? — большинство букв на моей стороне. Не всякий из наших борзых этимологов может похвалиться тем же. И какой случай для баллады: океан, волнующееся море, скалы, гавань, сиречь пристанище для любовников, особливо для сочинителя влюбленного, которому нужно только иметь одно сердце. Сухая грамматика, скелет логика, обширная степь дееписаний — могут ли иметь место, где говорит пламенное чувство?
И все это, читатель, дедом моим выпущено из виду. Он не умел воспользоваться ни топографическими, ни историческими сведениями, ни пиитическими вымыслами!
Глава 68
правитьТрактирщик. Я привел вам, милостивый государь, покупщика, поверьте, честнейшего человека во всем нашем городе.
Дед мой. Не исключая и тебя. Да видел ли он лошака?
Купец. Смотрел, сударь! завидного нет ничего и крайне утомлен: вы верно поторопились приездом в Бильбао?
Дед мой. Но что же даешь ты мне за него?
Купец. Смею ли, сударь, ценить чужую вещь?
Дед мой. Лошак может быть утомлен и в самом деле. Я полагаюсь на твою честность.
Трактирщик. Смотри, г. Сервилло, оправдай мою рекомендацию, — ты видишь, дело идет на чести.
Купец. Лошак давно уже вам служит, сударь?
Дед мой. Не помню, я продаю его оттого, что он мне более не нужен.
Купец. Коли позволите, чтобы вас и себя не обидеть, мы еще раз посмотрим его.
— Г-н трактирщик, — сказал дед мой, — я верю тебе, продай ему лошака, а мне право некогда. Иду на почту, потом прощаюсь навсегда с тобой и городом Бильбао.
Глава 69
правитьКто более достоин нарекания, — тот, который всем верит, или тот, который никому не верит? — Едва ли не оба правы: коли верить, так всем, коли не верить, так никому, — ибо и то и другое расположение к людям находится не вне нас, а в нас.
Вникая подробнее в сей предмет, усматриваем мы, что в обыкновенном порядке молодость всем и всему верит, — эта добродетель свойственна, кажется, сему возрасту; в зрелых годах с некоторою опытностью доверчивость к людям слабеет; — настигла старость, — число опытов умножилось, — и доверчивость исчезла без возврата.
Но сказанное здесь относится к массе людей вообще; конечно, есть люди, которые по уму, по правилам, верно не житейским, сохранив доверчивость молодости и в лета зрелые, согревают еще ею холодную старость. Ни число годов, ни горькая опытность, ни самая неблагодарность людей не в силах оттолкнуть от сердца сего сладостного к человечеству расположения. Из рук одного торгаша лошаками, фортуной, — все равно, — переходят они с тою же милою доверчивостью в руки другого и горе! все обрывается на них же. — Страдательное их положение в глазах публики соделывает их хуже самих страдательных глаголов в грамматике, а они, не взирая ни на что, сохраняют беспрерывно священный огнь доверчивости на домашних очагах своих.
Читатель! дед мой принадлежал к сему классу людей доверчивых, как то усмотрим мы из жизни его. «Я всегда радуюсь, — говаривал он, — когда встречаю человека, который почитает других людей столько же честными, каков он сам». Качество сие, — хорошее или дурное, решить я не смею, — передал он сыну своему, а моему отцу. Сей, не знаю к счастию или несчастию, рассудил обратить мне сию доверенность в наследственное имение. Не ропщу, но кажется, я расточил наследство свое до такой степени, что моим детям мотать уже будет не из чего.
Глава 71
править— Можно иметь вид доброго человека и внутренно быть бездельником, — сказал дед мой сам себе, — когда трактирщик уверял, что продал лошака высокою ценой — за 6 пистолей.
— Он мне дороже стоил, — отвечал дед мой, качая головой.
Трактирщик. Позвольте, милостивый государь…
Дед мой. Позвольте… попросить вас подать мне счет моим издержкам в вашем доме.
Трактирщик. Помилуйте — не из чего обмокнуть перо в чернильницу, каждый день считая квартиру, стол, услугу…
Дед мой. Воздух…
Трактирщик. Вы не дали мне договорить, сударь! вода, чистота, мебель и проч., все это безделица; считая только по 8 пистолей в день, составит всего, кажется, 48 пистолей — сущая безделица.
Дед мой. 48 пистолей? — и город ваш славится дешевизной!
Трактирщик. В Мадрите вы не отделались бы так дешево; не забудьте корм лошака, — хождение…
Дед мой. Верно и за комиссию продашь…
Трактирщик. Все в счету.
Дед мой. Вот деньги.
Трактирщик. Извините — мне столько не следует: за вычетом 6 пистолей за лошака, беру только 42. В моем доме не берут не принадлежащего, — честь мне дороже всего.
Глава 72
править— Какое странное понятие об чести! — сказал дед мой, когда трактирщик вышел из комнаты, — эта честь походит на звонкую монету: в каждом почти городе меняет она курс свой, — как тут приноровиться? а когда от времени и частого обращения изглаживается и штемпель монеты, тогда остается вытертый металл, и курс потерян — не так ли и с честностью трактирщика?..
Надобно знать, что дед мой любил предаваться размышлениям и в самых маловажных случаях жизни. Нужно было только, чтоб какой-либо предмет поразил его — и тогда суждениям и доводам конца не было; он забывал все — как даже и теперь, назначенный капитаном час к отправлению, самый отъезд, все забыто; одно занимало только мысль его: как возможно человеку, кем трактирщик неоспоримо был, иметь столь кривое и даже ложное о вещах понятие? Не имев духа, по доброте сердечной, оскорбить ближнего изобличением в явном обмане, старался он, так сказать, выгородить человечество от упрека в злом намерении. Из уважения к себе приписывал он претерпенную обиду не пороку, а ложному о вещах понятию. «Видно, говорил дед мой, — что трактирщик уважает честность, хотя и не исполняет предписанных ею правил, ибо выставляет беспрерывно ее вперед и ею хвалится». «Не то ли же видим мы и в трактирщиках?» — прибавил я. «Нет ничего обыкновеннее — называть себя и слыть даже честным человеком! а как трудно быть оным действительно! — И как люди, подобные трактирщику, — подхватил дед мой, — поступают глупо! — он взял, кажется, лишнее и за лошака, но оттого не разбогатеет, а я… не обедняю».
Вдруг дед мой нахмурил брови, закусив верхнюю губу. «Полно, так ли?» — сказал он сам себе, заглянув в кошелек. Но это требует, по заведенному уже раз мною порядку, особой главы.
Глава 73
правитьДед мой высыпал на стол все деньги из кошелька, начал считать, пересчитывать и заметил, что сделанные им доселе издержки крайне умалили число звонкой монеты. «Когда дойдет очередь до последнего луидора, — сказал дед мой, — когда наконец и последний вылетит из кармана, что начну я тогда?»
Удивляюсь, как деду моему давно не пришло на ум спросить себя об этом; теперь погружен он в глубокую думу — тысяча проектов теснится в голове его. — Каждый принимается в первую минуту воображением с лаской, а во вторую рассудком отвергается. «Не знаю, на что решиться», — сказал он. Кладет деньги обратно в кошелек, — невольно вылетает из груди его вздох. «Не так-то хорошо», — прибавил он. «Но сколь долго ни рассуждал бы я, дела моего кармана, — примолвил он с улыбкой, — останутся in statu quo[6]». С сим словом кладет чемодан на плечо, не нанимает уже лакея, надевает шляпу и, сказав «с Богом», — потихоньку идет с лестницы.
Не в гавань ли?
Кажется так, но дойдет ли, право не знаю. —
Глава 74
править— Помогите несчастному, дайте что-нибудь на пропитание.
Дед мой оглянулся и увидел нищего, лишенного употребления ног. «Благое Провидение! — сказал он, — есть люди несчастнее меня!» — и вынул кошелек.
— Давно ли ты в сем положении? — спросил мой дед.
— Тяжелая болезнь, — отвечал нищий, — уже несколько лет лишила меня средства прокармливать по-прежнему семейство мое.
— Где ж твое семейство?
— Жена моя работает дома, двое малолетных детей просят тоже милостыни — к вечеру приходят все и отводят меня домой.
— Извини, — сказал дед мой, и бросил в шляпу его 4 пистоли, — я сам не богат.
— Да благословит вас Бог! — вскричал нищий, а дед мой, растроганный сим зрелищем, ободренный благословением человека скудного, воскликнул: "И я смею унывать!.. Я здоров — вылетай последний луидор из моего кармана!.. Ты, под десницею Коего ни единая тварь не погибает! Неужели благость Твоя меня оставит?..
Глава 77
править— Всё дудки, — говорит один мне знакомый человек и приятель, да еще и князь, полно не прав ли он?
И в самом деле — всё дудки! пляска, игры, смех, плач — дудки, богатство, бедность — дудки, сударь! система общего мира3, человеческое безмятежное блаженство на земли, бессмертные лавры, называемая красота, метафизика, астрология, романические восхищения, ах! ох! и всякий бред — я говорю вам, сударь, всё дудки!
Но сердце твое, читатель! поражено великодушным поступком; оно содрогается при виде гонимой добродетели; оно соучаствует в бедствиях семейства несчастного — слеза упала на грудь твою, читатель, это не дудки. Это наслаждение, может быть, единственное, сближающее нас с Божеством. Я сам видал пустившего в кругу нашем в обращение слово дудки, я сам видал сего нежного отца семейства, верного друга, готового лететь на помощь ближнему — сквозь слезы говорящего: всё дудки!
Коли так, и я сквозь слезы соглашусь: всё дудки! Смерть сокрушит житейское, но слеза, падшая здесь во знамение любви, дружбы и добродетели, внесена будет Ангелом-хранителем в книгу Его и там будет свидетельствовать об нас.
Примечания
правитьФрагменты из книги Я. И. де-Санглена «Жизнь и мнения нового Тристрама» (М., 1825), содержащей 58 глав. Автограф неизвестен. Первые отрывки из этого сочинения были опубликованы в альманахе «Калужские вечера, или Отрывки сочинений и переводов…» (М, 1825. Ч. 2. Ц.р. 22 января 1825 г.). В «Урании» — первая публикация последующих десяти глав (до 77-й включительно).
1 Бильбао (Bilbao, первоначально Belvao, на языке басков — прекрасный брод), — город в северной Испании, в низовьях реки Нервьон, у Бискайского залива Атлантического океана. Центр исторической области Страны басков и провинции Бискайя.
2 Лафатер (Lavater) Иоганн Каспар (1741—1801) — швейцарский писатель, поэт-сентименталист религиозного направления, богослов, физиономист, автор философского сочинения «Физиогномические фрагменты для поощрения человеческих знаний и любви» (1775—1778). В нем он пытался установить связь между духовным обликом человека и очертанием его черепа и лица.
3 …система общего мира… — Идеи «вечного» и «всеобщего» мира, выдвинутые французским просветителем, аббатом Сен-Пьером (1658—1743) и поддержанные Ж.-Ж. Руссо, подверглись в свое время широкому обсуждению. Ими, в частности, заинтересовался Пушкин. {См.: Алексеев М. П. Пушкин и проблема «вечного мира» // Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. С. 160—207.)