Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
Трагедия эта служит продолжением пьесы «Дело жизни». Представляется по ночам. Начинается в час ночи. Окончание около 7 часов утра.
Гаврила Гаврилович Народников.
Маркс Марксович Марксистов.
Анна, — Народникова жена.
Татьяна — Народникова дочь.
Доктор, акушерка — они же ангелы.
1-й помещик, 2-й помещик — они же черти.
Г-н Тимковский, автор пьесы «Дело жизни».
Зритель — попал в театр.
Капельдинер — много пьес на своем веку видал.
Ляки, бяки и паиньки, голуби чистотой и нравственные арапы.
Г-н Тимковский (со сцены. Наставительно): — Ученье (с просветительным лицом) — свет. Неученье (мрачно сдвигает брови) — тьма. (Убежденно). Мрак есть зло! (Сжимая кулаки). С мраком надо бороться!
Зритель (вынимая часы. Болезненно): — Николай Иванович! Половина первого! Ей-Богу, половина первого!
Г-н Тимковский (поднимая палец): — С невежеством, говорю я, надо бороться! (С глубокой уверенностью). Мужика надо лечить! Лекарства помогают в болезнях. Скрипку ценят по тону. И в рубище почтенна добродетель.
Зритель (вскакивая): — Николай Иванович!!! Зачем же вы мне этого раньше не сказали? Вы могли мне это сказать в восемь часов. Теперь-с тридцать пять минут первого-с! Я ухожу! (Идет).
Г-н Тимковский (вне себя): — Держи его! Спеленать каналью! К креслу его прибинтовать!
Капельдинер (прибинтовывая зрителя к креслу марлей): — Не препятствуйте, господин! Готово!
Г-н Тимковский (подходя ближе, тихо и умиленно): — Деревню любить нужно! Деревня темна. Ее учить нужно! Деревню лечить нужно. Ее любить нужно, — деревню-то, говорю я. Деревню!
Зритель (привязанный. С помутившимися глазами): — Ненавижу я вашу деревню! Ненавижу! Я сейчас в провинцию поеду! Я деревню сожгу! Я им эпидемию пушу! Я оспу им привью! Я такое сделаю, такое… (Корчится в судорогах).
Г-н Тимковский (подходя еще ближе): — Любить ее надо, деревню! (Наклоняясь над зрителем, проникновенно): Жалеть ее надо! Жалеть!
Зритель (впадая в беспамятство) : — Уб…ью, де…рев…ню уб…
Капельдинер: — Кажется, кончились.
Г-н Тимковский (стучит обмершему пальцем в лоб). — Ученье — свет, а неученье — тьма. С невежеством надо бороться. Мрак вреден, свет полезен. (Слышен тихий стон). Я тебя начиню, ракалью! (Нагибается обмершему к уху и шепчет). Скрипку ценят по тону. И в рубище почтенна добродетель.
Капельдинер (шатаясь): — Мне дурно.
Г-н Тимковский (Смотрит на него орлом. Ударяя себя обеими руками в грудь): — Дважды два — четыре! Что ты можешь на это возразить?
Занавес быстро падает. Из-за занавеса слышно: «Трижды три — девять!».
Красивое местоположение. Ложбинка. С одной стороны деревня, с другой — фабрика, посередине — стол. На столе книги и медикаменты.
Акушерка (входя, радостно): — У бабы Матрены сейчас тройню приняла. Целую тройню! (Восторженно). «Сейте разумное, доброе, вечное!»
Доктор (поправляя очки) : — Сейте.
Акушерка: — А что бы мужику Калистрату дать? У него сорок два и четыре..
Доктор (поправляя очки): — Дайте ему хинину. (Подает ей порошок). «Сейте разумное, доброе, вечное!»
Пожимают друг другу руки и уходят рука об руку.
1-й помещик (входя): — Мужика-с драть нужно!
2-й помещик: — Драть, да из «Гражданина» приговаривать: «Не мужичествуй! Не мужичествуй!» Принудительно ему в это самое время «Гражданин» читать! Еще неизвестно, что подействительней!
1-й помещик: — Ели сейчас у Маркса Марксовича Марксистова человека!
2-й помещик: — Вкусно?
1-й помещик (целуя пальчики): — Соус какой! И ведь что бы, казалось? Простой деревенский человек. А до какой он его мягкости довел! Нежности!
2-й помещик. — Да, уж так приготовить мужика, как Маркс Марксович Марксистов, никто не приготовит!
1-й помещик: — Да я вам все сейчас расскажу, как мужика сделать мягче! (Садятся в сторонке и с упоением говорят. По временам только доносится: «Студень из человеческой губы!» «Л почку ему зажарить!» И поцелуи пальчиков).
Татьяна (Народникова дочь, выходя из-за фабричной трубы в большой задумчивости. Она все слышала): — «Никто так не сумеет приготовить мужика, как Маркс Марксович»… А отец! (С глубоким вздохом) Бедный отец! Всю жизнь ты хочешь приготовить мужика, и у тебя ничего не выходит!
Входят Марксистов и Анна, Народникова жена.
Анна (в нерешительности): — А муж говорит, что деревню надо любить!
Марксистов (он с зубочисткой): — А по-моему, деревню нужно ненавидеть.
Анна (со вздохом): — Ах, как вы это справедливо говорите!
Марксистов (с увлечением): — Я сам мужика люблю. Например, под кислым соусом. Жареный на фабричном котле русский мужик! Могу сказать: «Люблю отчизну я, но странною любовью».
Анна (качая головой, но не без нежности): — Людоед!
Марксистов: — Людоед, — и горжусь этим! (Смотрит на нее так, как умеет смотреть только один г. Южин). Послушайте, уедем со мной, а?! За границу, — и будем жить припеваючи. Вы на рояли играть будете. А я вам буду припевать!
Анна (колеблясь): — А у вас есть голос?
Марксистов: — Все есть!
Анна: — Поедемте.
Уходят.
Татьяна (выбегая): — Мать пошла с Марксистовым…
Марксистов (возвращаясь один): — Здравствуйте,Танюша!
Татьяна (с ужасом): — Я вас боюсь!
Марксистов: — А вы когда сердитесь, — у вас на лбу этакая складочка, как у мамаши вашей! (На лице у него «этакое рассуждение»). Ужасно вы на свою мамашу похожи! (Смотрит на
нее так, как во всем мире может смотреть только один г. Южин. И уходит).
Татьяна (схватываясь за сердце и качаясь на ногах): — Ах!
Доктор (входит. Подает ей руку. Дружески): — Сейте разумное…
Татьяна: — Ах, отстаньте вы от меня с вашим разумным! (Вне себя). Не хочу я сеять! (Топает ногами). Не хочу, не хочу, не хочу!
Доктор (поправляя очки): — Чего ж вы хотите?
Татьяна. — Я жать хочу! Понимаете вы, — жать. Довольно папаша всю жизнь просеял! Я жать хочу! Жить и жать, жать и жить.
Доктор (поправляя очки): — Пойти кому-нибудь нарыв разрезать! (Уходит, повторяя, чтоб не забыть: «Сейте разумное, доброе, вечное»).
Татьяна (вне себя): — Маркс! Маркс! Маркс! (Обнимает фабричную трубу и целует ее). Маркс! (В рыданиях уходит).
Народников (выходя из кустов. Он все слышал, но у Марксистова на него вексель, и он не хотел показываться кредитору на глаза. С отчаянием): — Да что ж это такое? А? Все взял, все покорил, все ему принадлежит! Мужиков развратил; на гармонии играют! Он на моей жене женится! Он на моей дочери женится! (Хватаясь за голову). Он на мне еще женится! (В безумии). Нет! Пускай уж лучше жена с ним бежит! (Кричит вслед Марксистову). Увозите мою жену! Богом вас молю: увозите! (В рыданиях падает).
1-й помещик (второму): — А особливо хорошо, ежели ему уши мелко порубить, да с лучком…
Комната у Народникова. Мебель. На мебели печати. Татьяна и Анна.
Татьяна: — Ты, мама, сегодня уезжаешь?
Анна: — С любовником, дочка, уезжаю.
Татьяна: — А хорошо, должно быть, уезжать с любовником?
Анна: — Очень приятно.
Татьяна (в задумчивости): — Странно, однако, он мне что-то говорил.
Анна: — И вовсе неправда. И вовсе не тебе, а мне. «Ваши, — говорит, достоинства, Анна Родионовна»…
Татьяна: — Ах, маменька, он это мне говорил. «У вас, — говорит, — складочка!»
Анна: — Вечно спорит, несносная девчонка. Это мне он про складочку: «В ваших, — говорит, — бровях складочка!» И при этом так на меня посмотрел!
Татьяна: — Он и на меня так посмотрел!
Анна: — Ну, вот важность, что посмотрел! Мимоходом! «Дай, думает, я и на нее посмотрю!»
Татьяна (в слезах): — Мама, это уж из «Ревизора».
Народников (входя с Марксистовым. Старается быть веселым): — А вот и Маркс Марксович! Заехал к нам! Не забыл обещания. Все, душечка, тебя увезти хочет. Ну, счастливого вам, господа, пути! Играйте на рояле, нас не забывайте! А если тебе, Анна, надоест за границей на рояле играть, — ты имей в виду, пожалуйста, ко мне! Непременно! Буду очень рад! Во всякое время!
Марксистов (кланяясь): — Ваши гости! Ваши гости!
Анна (поворачиваясь): — Я не еду!
Народников (растерянно): — Как не едешь? Все уложили.
Анна: — А так — не поеду и не поеду! Вот и весь сказ!
Марксистов (демонически): — «Опять один! Опять я сир!» (Вынимает из кармана вексель Народникова и рвет). Вот твой вексель.
Народников (недовольно): — Что ж это ты, Маркс Марксович, все мои векселя рвешь? Какую моду взял! Я новый напишу, а ты опять разорвешь. Ведь, этак я, брат, на одну вексельную бумагу разорюсь!
Марксистов: — Прощайте! (Уходит).
Народников (потираяруки): — Вот и умница, Анна, что не поехала. Осталась! Заживем теперь отлично. Сеять будем!
Анна (при слове «сеять» посмотрела на него с ужасом).
Народников: — Сеять разумное, доброе, вечное…
Анна (трясясь всем телом, глаза безумные): — Опять сеять? Мало ты сеял! Изверг ты сеяный!
Народников: — Деревню любить надо…
Анна: — Ненавижу! Нена… (За кулисами вопли ужаса).
Г-н Тимковский (высовываясь из ложи): — Что там случилось?
Капельдинер: — Зритель отбинтовался. Побежал, деревню поджег!
Народников: — Деревня горит! Деревню любить нужно! Деревню тушить нужно! Что же ты, Анна! Таня?
Татьяна (в исступлении): — Пусть она горит, ваша деревня! Ненавижу! Ненавижу!
Народников (в растерянности): — Вот так посеял любовь к деревне! Один народу мешать пойду! (Уходит).
Татьяна (вслед ему): — Нет, стой, отец! И я бегу тушить! Дай мне кишку — залить народное бедствие. (Надевает пожарную каску). Да здравствует женская пожарная команда! (Убегает).
Анна (садится за рояль. Глаза у Анны вылезли из орбит и безумны. Она дико хохочет и начинает играть. Пожар пылает, Анна играет).
Сам г. Тимковский (высовываясь из ложи и в ужасе показывая на нее пальцем): — Нероница!
7 часов утра. Коридор Малого театра.
Зритель (в изнеможении): — Капельдинер, калоши! Где ты посеял мои калоши?
Капельдинер (в умоисступлении, беспамятстве и безумии): — «Сейте разумное, доброе, вечное»… (Разбрасывает калоши во все стороны).
Г-н Тимковский (потирая руки): — Усвоили!
Я: — Еще никогда такие хорошие слова не были так скверно произносимы, как в этой пьесе.
Театральные очерки В. М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том «Сцена» девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И. Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А. Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве «Петроград» небольшую книжечку «Старая театральная Москва» (Пг. —М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания («Рассказы и очерки», М., «Московский рабочий», 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., «Московский рабочий», 1986; Рассказы и очерки. М., «Современник», 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти «возвраты» вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М. Г. Савиной повторяется «история с полтавским помещиком». Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, «швов» не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: «Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор».
В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран «средний вариант» — сохранен и кугелевский «монтаж», и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и «кугелевского» издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник «Старая театральная Москва», целиком включен восьмой том собрания сочинений «Сцена». Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — «Одесского листка», «Петербургской газеты», «России», «Русского слова».
Примечания А. Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, «неправильного» синтаксиса Дорошевича, его знаменитой «короткой строки», разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
Старая театральная Москва. — В. М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А. Р. Кугеля. Пг. —М., «Петроград», 1923.
Литераторы и общественные деятели. — В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1905.
Сцена. — В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1907.
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
Впервые — «Русское слово», 1903, 15 октября, № 282.
…служит продолжением пьесы «Дело жизни». — Пародия опубликована через день после премьеры пьесы Н. И. Тимковского в Малом театре, состоявшейся 13 октября 1903 г.
Сейте разумное, доброе, вечное! — Цитата из стихотворения Н.A. Некрасова «Сеятелям» (1877).
«Гражданин» — политический и литературный журнал консервативного направления, издавался в Петербурге в 1872—1914 гг. Основателем и издателем был князь В. П. Мещерский
Люблю отчизну я, но странною любовью — цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Родина» (1841).
Нероница! — Здесь: последовательница римского императора Нерона, устроившего грандиозный пожар Рима.