Жизнь Магомета (Ирвинг; Соколова)/ДО

Жизнь Магомета
авторъ Вашингтон Ирвинг, пер. Л. Соколовой

Оригинал: англ. History of Mahomet and His Successors, опубл.: 1849. — Перевод опубл.: 1904. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

В. ИРВИНГЪ.

ЖИЗНЬ МАГОМЕТА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО Л. СОКОЛОВОЙ. Изданіе книжнаго склада Д. П. Ефимова. Москва, Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ПРЕДИСЛОВІЕ

ГЛАВА I. — Предварительныя свѣдѣнія объ Аравіи и арабахъ

ГЛАВА II. — Рожденіе и родство Магомета. — Его дѣтство и отрочество

ГЛАВА III. — Преданія, относящіяся къ Меккѣ и Мединѣ.

ГЛАВА IV. — Первое путешествіе Магомета съ караваномъ въ Сирію

ГЛАВА V. — Занятіе Магомета торговлей. — Его бракъ съ Кадиджей

ГЛАВА VI. — Поведеніе Магомета послѣ свадьбы. — Его забота о религіозной реформѣ. — Его привычка къ уединеннымъ размышленіямъ. — Видѣніе въ пещерѣ. — Онъ провозглашаетъ себя пророкомъ

ГЛАВА VII. — Магометъ тайно проповѣдуетъ свое ученіе небольшому числу учениковъ. — Онъ получаетъ новыя откровенія и божественныя велѣнія. — Возвѣщаетъ ихъ своимъ родственникамъ. — Какъ отнеслись послѣдніе къ этимъ откровеніямъ. — Горячая преданность Али. — Дурныя предзнаменованія христіанъ

ГЛАВА VIII. — Главныя черты магометанской вѣры

ГЛАВА IX. — Насмѣшки надъ Магометомъ и его ученіемъ. — Отъ него требуютъ чудесъ. — Поведеніе Абу-Талеба. — Насилія корейшитовъ. — Дочь Магомета Рокайя вмѣстѣ со своимъ мужемъ Отманомъ и нѣкоторыми учениками отца находитъ себѣ убѣжище въ Абиссиніи. — Магометъ въ домѣ Оркама. — Вражда Абу-Джаля; его наказаніе

ГЛАВА X — Омаръ-Ибнъ-аль-Каттабъ, племянникъ Абу-Джаля, хочетъ убить Магомета и тѣмъ отомстить за своего дядю. — Его чудесное обращеніе въ новую вѣру. — Магометъ укрывается въ замкѣ Абу-Талеба. — Абу-Софіанъ, вождь враждебной линіи корейшитовъ, преслѣдуетъ Магомета и его приверженцевъ. — Онъ добивается приказа, которымъ запрещается сообщаться съ ними. — Магометъ оставляетъ свое убѣжище и въ теченіе мѣсяца, посвященнаго богомолью, обращаетъ многихъ въ свою вѣру. — Легенда о томъ, какъ былъ обращенъ въ Исламъ Хабибъ Мудрый

ГЛАВА XI. — Постановленіе, запрещающее сношенія между двумя родственными линіями, тайнымъ образомъ уничтожается. — Магометъ получаетъ возможность вернуться въ Мекку. — Смерть Абу-Талеба и Кадиджи. — Магометъ обручается съ Айишей. — Его женитьба на Савдѣ. — Корейшиты снова начинаютъ преслѣдовать Магомета. — Магометъ ищетъ себѣ пристанища въ Тайифѣ. — Его изгоняютъ оттуда. — Явленіе духовъ въ Наклахской пустынѣ

ГЛАВА XII. — Ночное, путешествіе пророка изъ Мекки въ Іерусалимъ, а оттуда на седьмое небо

ГЛАВА XIII. — Магометъ обращаетъ въ Исламъ пришедшихъ изъ Медины богомольцевъ. — Онъ рѣшается бѣжать въ этотъ городъ. — Заговоръ противъ его жизни.-Его чудесное спасеніе. — Его Геждра или бѣгство. — Пріемъ, оказанный пророку въ Мединѣ

ГЛАВА XIV. — Мединскіе мусульмане — могаджерины и ансаріане. — Партія Абдаллы-Ибнъ-Обы и «Лицемѣры». — Магометъ строитъ мечеть, говоритъ проповѣди и обращаетъ въ Исламъ христіанъ. — Медленное распространеніе Ислама среди евреевъ. — Братство, учрежденное между бѣглецами и союзниками

ГЛАВА XV. — Бракъ Магомета съ Айишей. — Бракъ его дочери Фатимы съ Али. — Ихъ хозяйство

ГЛАВА XVI. — Мечъ превозглашается оружіемъ вѣры. — Первое нападеніе на корейшитовъ. — Нечаянное нападеніе на караванъ

ГЛАВА XVII. — Бедерская битва

ГЛАВА XVIII. — Смерть дочери пророка Рикайи. — Возвращеніе его дочери Зейнабъ. — Пророкъ проклинаетъ Абу-Лахаба и его семью, дѣйствіе этого проклятія. — Бѣшенство Хенды, жены Абу-Софіана. — Магометъ съ трудомъ спасается отъ убійцъ. — Послы отъ корейшитовъ. — Абиссинскій король 179

ГЛАВА XIX. — Усиливающееся могущество Магомета. — Его гнѣвъ на евреевъ. — Оскорбленіе, нанесенное одной арабской дѣвушкѣ еврейскимъ племенемъ Кайнока. — Смятеніе. — Бени-Кайноки скрываются въ своемъ замкѣ. — Они покорены и наказаны конфискаціей и изгнаніемъ. — Бракъ Отмана съ дочерью пророка Онъ-Колтумъ и самаго пророка съ Хафзой

ГЛАВА XX. — Хенда подстрекаетъ Абу Софіана и корейшитовъ къ мести за смерть ея родственниковъ, убитыхъ въ битвѣ при Бедерѣ. — Корейшиты выступаютъ въ походъ; ихъ сопровождаетъ Хенда со своими пріятельницами. — Битва при Оходѣ. — Жестокая Хенда торжествуетъ. — Магометъ утѣшаетъ себя женитьбой на Хендѣ, дочери Омейи

ГЛАВА XXI. — Вѣроломство нѣкоторыхъ еврейскихъ племенъ. — Ихъ наказаніе — Преданность пророку его вольноотпущенника Зеида, который разводится съ красавицей женой для того, чтобы она могла сдѣлаться женою пророка

ГЛАВА XXII. — Походъ Магомета противъ племени Бени-Мосталековъ. — Его женитьба на плѣнницѣ Баррѣ. — Измѣна Абдаллы-Ибнъ-Оббы. — Клеветана Айишу. — Ея оправданіе. — Ея невинность доказана откровеніемъ

ГЛАВА XXIII. — Битва при Рвѣ. — Храбрость Саадъ-Ибнъ-Моада. — Пораженіе корейшитовъ. — Магометъ овладѣваетъ еврейскою крѣпостью Кораида. — Рѣшеніе Саада относительно наказанія евреевъ. — Магометъ женится на еврейской плѣнницѣ Реханѣ. — Его жизнь подвергается опасности отъ колдовства, но ему является ангелъ и спасаетъ его

ГЛАВА XXIV. — Магометъ отправляется на богомолье въ Мекку. — Онъ ускользаетъ отъ Каледа и посланнаго противъ него коннаго отряда. — Располагается лагеремъ неподалеку отъ Мекки. — Ведетъ переговоры съ корейшитами о дозволеніи войти въ Мекку и исполнить всѣ религіозные обряды. — Договоръ, заключенный на десять лѣтъ, по которому онъ имѣетъ право ежегодно посѣщать Мекку и оставаться въ ней три дня. — Онъ возвращается въ Медину

ГЛАВА XXV. — Походъ противъ города Каибара; осада его. — Подвиги полководцевъ въ арміи Магомета. — Единоборство Али съ Мархабомъ. — Штурмъ цитадели. — Али пользуется вмѣсто щита воротами. — Взятіе крѣпости. — Отравленіе Магомета", онъ женится на одной плѣнницѣ, по имени Сафіи, а затѣмъ на вдовѣ Омъ-Хабибѣ

ГЛАВА XXVI. — Посольства, отправленный къ разнымъ правителямъ: къ Ираклію, къ Хозрою ІІ-му и къ египетскому префекту. — Ихъ результаты

ГЛАВА XXVII. — Магометъ отправляется на богомолье въ Мекку. — Его бракъ съ Маимуной. — Кадедъ-Ибнъ-аль-Валедъ и Амру-Ибнъ-аль-Аассъ становятся его учениками

ГЛАВА XXVIII. — Убійство мусульманскаго посла въ Сиріи. — Походъ съ цѣлью отомстить за его смерть. — Битва при Муттѣ. — Ея слѣдствія

ГЛАВА XXIX. — Замыслы противъ Мекки — Посольство Абу-Софіана. — Его результаты

ГЛАВА XXX. — Нападеніе врасплохъ на Мекку и взятіе этого города

ГЛАВА XXXI. — Враждебныя дѣйствія въ горахъ. — Лагерь непріятеля въ долинѣ Аутасъ. — Битва въ горномъ ущельи Хонейнъ. — Взятіе непріятельскаго лагеря. — Свиданіе Магомета съ кормилицей. — Дѣлежъ добычи. — Магометъ на могилѣ матери

ГЛАВА XXXII. — Смерть дочери пророка Зейнабъ. — Рожденіе его сына Ибрагима. — Депутація отъ дальнихъ племенъ. — Состязаніе въ поэзіи въ присутствіи пророка. — Его пониманіе поэтическихъ красотъ. — Покореніе города Тайифа и истребленіе въ немъ идоловъ. — Переговоры съ эмиромъ Ибнъ-Тафилемъ, высокомѣрнымъ начальникомъ бедуиновъ, независимый духъ послѣдняго. — Свиданіе Али, другого начальника, съ Магометомъ

ГЛАВА XXXIII. — Приготовленіе къ походу противъ Сиріи. — Интриги Абдаллы-Ибнъ-Оббы. — Пожертвованія правовѣрныхъ. — Выступленіе арміи въ по, ходъ. — Проклятая мѣстность Гаджаръ. — Лагерь въ Табукѣ. — Покореніе сосѣднихъ областей. — Каледъ нападаетъ врасплохъ на Окаидоръ и его крѣпость. — Армія возвращается въ Медину

ГЛАВА XXXIV. — Торжественное вступленіе арміи въ Медину. — Наказаніе тѣхъ, которые отказались участвовать въ походѣ. — Впечатлѣніе, произведенное отлученіемъ. — Смерть Абдаллы-Ибнъ-Оббы. — Разладъ въ гаремѣ пророка

ГЛАВА XXXV. — Богомольцы отправляются въ Мекку подъ предводительствомъ Абу-Бекра. — Али поручено возвѣстить народу откровеніе

ГЛАВА XXXVI. — Магометъ посылаетъ своихъ полководцевъ въ дальнія страны. — Онъ назначаетъ своихъ намѣстниковъ въ Счастливую Аравію. — Посылаетъ Али для того, чтобы подавить возстаніе въ этой области. — Смерть Ибрагима, единственнаго сына пророка. — Его поведеніе при послѣднихъ минутахъ сына и на его могилѣ. — Его усиливающіяся болѣзни. — Его прощальное путешествіе въ Мекку на поклоненіе святынѣ; его поведеніе и проповѣдь въ этомъ городѣ

ГЛАВА XXXVII. — О двухъ лжепророкахъ: Аль-Освадѣ и Мосеильмѣ

ГЛАВА XXXVIII. — Армія приготовляется выступить въ походъ противъ Сиріи. — Осама назначается ея предводителемъ — Прощальная рѣчь, сказанная Магометомъ арміи. — Его послѣдняя болѣзнь. — Его проповѣди въ мечети. — Его смерть и сопровождавшія ее обстоятельства

ГЛАВА XXXIX — Личность и характеръ Магомета. — Его пророческая дѣятельность

ПРИЛОЖЕНІЕ.

Исламъ

Дѣла благочестія

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Предлагая моимъ читателямъ жизнеописаніе Магомета въ настоящее время, когда къ относящимся сюда уже извѣстнымъ фактамъ не можетъ быть прибавлено ничего новаго, я считаю необходимымъ предпослать моему труду краткое объясненіе. Много лѣтъ тому назадъ, живя въ Мадридѣ, я намѣревался написать цѣлый рядъ очерковъ и въ нихъ изобразить время владычества арабовъ въ Испаніи. Этимъ очеркамъ должно было предшествовать жизнеописаніе основателя Ислама, положившаго начало завоеваніямъ арабовъ. Многія подробности для этой послѣдней книги были заимствованы мною изъ испанскихъ источниковъ и изъ перевода сочиненій арабскаго историка Абульфеды, сдѣланнаго Ганье, копію съ которой я нашелъ въ іезуитской библіотекѣ монастыря св. Исидора въ Мадридѣ.

Во время моего послѣдняго пребыванія въ Испаніи я развлекался въ скучное время моей долгой болѣзни, просматривая эту рукопись, причемъ воспользовался тѣмъ, что пролило новый свѣтъ на эти факты, благодаря трудамъ различныхъ ученыхъ и, главнымъ образомъ, доктора Густава Вейля, библіотекаря Гейдельбергскаго университета, человѣка весьма умнаго и ученаго, трудолюбивымъ изслѣдованіямъ котораго, сдѣланнымъ умѣлою рукою, я, говоря по совѣсти, обязанъ очень многимъ^[1].

Таково Происхожденіе труда предлагаемаго мною читателямъ; авторъ не заявляетъ въ немъ претензіи на новизну фактовъ или глубину изслѣдованій. На немъ безспорно лежитъ отпечатокъ книги, предназначаемой для семейной библіотеки, при составленіи которой единственною цѣлью автора было передать въ простомъ, ясномъ и плавномъ изложеніи всѣ безспорные, относящіеся къ жизни Магомета, факты, а также и тѣ легенды и преданія, съ обработкой, которыя мы встрѣчаемся на каждомъ шагу въ восточной литературѣ; вмѣстѣ съ тѣмъ я имѣлъ въ виду передать сущность вѣры Магомета въ доступной заурядному читателю формѣ. Принимая это во вниманіе, я не считалъ нужнымъ загромождать страницы книги многочисленными ссылками и цитатами, или отступать отъ принятой у насъ въ Англіи восточной номенклатуры.

В. И.

Сеннисайдъ, 1849.

ГЛАВА I.
Предварительныя свѣдѣнія объ Аравіи и арабахъ.

Въ теченіе длиннаго ряда столѣтій, начиная отъ самаго ранняго періода нашей исторіи и до седьмого вѣка христіанской эры, тотъ обширный полуостровъ, который образуется Краснымъ моремъ, рѣкою Евфратомъ, Персидскимъ заливомъ и Индійскимъ океаномъ и извѣстенъ подъ именемъ Аравіи, оставался все въ одномъ и томъ же видѣ, безъ всякой перемѣны; его почти не затронули событія, произведшія переворотъ въ остальной Азіи и глубоко потрясшія Европу и Африку. Въ то время, какъ возникали и падали царства и имперіи, безслѣдно исчезали древнія династіи, измѣнялись границы и названія странъ, а ихъ жители или поголовно истреблялись, или дѣлались плѣнниками и уводились далеко, Аравія, несмотря на то, что пограничныя ея области испытали нѣкоторыя перемѣны, въ глубинѣ своихъ пустынь сохранила свой первобытный характеръ и свою независимость, и ея кочевыя племена не склонили своей гордой выи подъ ярмо рабства.

Преданія арабовъ о ихъ родинѣ относятся къ незапамятной древности. Они говорятъ, что вскорѣ послѣ потопа она была заселена потомками Сима, сына Ноя, которые мало-по-малу образовали изъ себя нѣсколько племенъ, самыми извѣстными изъ которыхъ были адиты и тамудиты. По преданію, всѣ эти первобытныя племена были или стерты съ лица земли въ наказаніе за ихъ нечестіе, или же пропали при послѣдующемъ измѣненіи расъ и все, что осталось отъ нихъ, это — только неясныя преданія, да еще упоминается о нихъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Корана. Въ исторіи Востока о нихъ говорится иногда, какъ о «древнихъ первобытныхъ арабахъ», или «исчезнувшихъ племенахъ».

По мнѣнію тѣхъ же авторитетныхъ ученыхъ, родоначальникомъ оставшагося до сего времени населенія полуострова должно считать Катана или Іоктана, потомка Сима въ четвертомъ поколѣніи. Его потомство заселило южную часть полуострова и распространилось по берегамъ Краснаго моря. Одинъ изъ его сыновей, Я рабъ, былъ основателемъ государства Іеменъ, гдѣ названа была по его имени территорія Араба; отъ него же произошло названіе какъ самихъ арабовъ, такъ и ихъ страны. Другой его сынъ, Джюргамъ, основалъ государство Геджасъ, которымъ правили его потомки въ теченіе цѣлаго ряда поколѣній. Этимъ-то народомъ и была гостепріимно принята изгнанная патріархомъ Авраамомъ Агарь съ ея сыномъ Измаиломъ. По прошествіи нѣкотораго времени Измаилъ женился на дочери Мадада, владѣтельнаго князя изъ потомства Джюргама, и такимъ образомъ чужеземная еврейская кровь привита была къ первобытному арабскому племени. Этотъ привитый черенокъ, какъ оказалось впослѣдствіи, обладалъ большою жизненною силою. Жена Измаила родила ему двѣнадцать сыновей, которые стали господствовать надъ страною, а многочисленное ихъ потомство раздѣлилось на двѣнадцать племенъ, и эти послѣднія изгнали или взяли въ плѣнъ и стерли съ лица земли первобытныхъ потомковъ Іоктана.

Такъ разсказываютъ о своемъ происхожденіи населяющіе полуостровъ арабы^[2], а христіанскіе писатели указываютъ на него, какъ на доказательство исполненія того завѣта между Богомъ и Авраамомъ, о которомъ упоминается въ священномъ писаніи: "и сказалъ Авраамъ Богу: «О, хотя бы Измаилъ былъ живъ предъ лицомъ Твоимъ!» — Богъ же сказалъ (Аврааму): «И о Измаилѣ Я услышалъ тебя: вотъ, Я благословлю его, и возращу его, и весьма, весьма размножу; двѣнадцать князей родятся отъ него, и Я произведу отъ него великій народъ». (Бытія XVII, 18,20).

Объ этихъ двѣнадцати князьяхъ вмѣстѣ съ ихъ племенами упоминается и далѣе въ Библіи (Быт. XXV, 18); о нихъ говорится, что они жили въ странѣ «отъ Хавилы до Сура, что передъ Египтомъ, какъ идешь къ Ассиріи», — эту послѣднюю область библейскіе географы считали частью Аравіи. Ихъ описаніе вполнѣ сходится съ тѣмъ, что мы встрѣчаемъ у арабовъ въ наше время. Объ однихъ говорится, что они владѣютъ городами и укрѣпленіями, о другихъ же, что они живутъ въ шатрахъ или имѣютъ поселенія въ пустынѣ. Изъ князей чаще всѣхъ упоминается о двухъ старшихъ сыновьяхъ Измаила, Наваіоеѣ и Кидарѣ, какъ самыхъ богатыхъ, владѣвшихъ многочисленными стадами мелкаго и крупнаго скота и славившихся прекраснымъ руномъ своихъ овецъ. Отъ Наваіоеа произошли навуфеи, населившіе Каменистую Аравію, а имя Кидаръ употребляется иногда въ Библіи для обозначенія всего арабскаго народа. «Горе мнѣ, — говоритъ псалмопѣвецъ, — что я пребываю въ Месехѣ, что я поселился въ шатрахъ Кидарскихъ»… Повидимому, какъ тотъ, такъ и другой, были родоначальниками кочевыхъ или пастушескихъ арабовъ, свободно переходящихъ въ пустынѣ съ одного мѣста на другое. «Это — богатый народъ, — какъ говоритъ пророкъ Іеремія, — живущій безпечно; ни дверей ни запоровъ нѣтъ у него, живутъ по одиночкѣ.» — Уже въ самую раннюю эпоху между арабами, «жившими въ городахъ и укрѣпленіяхъ» и тѣми, «которые жили въ шатрахъ» возникло весьма замѣтное различіе. Изъ числа первыхъ нѣкоторые поселились въ попадавшихся тамъ и сямъ среди горъ плодоносныхъ ущельяхъ и долинахъ, гдѣ эти города и укрѣпленія были окружены виноградниками, фруктовыми садами, пальмовыми рощами, полями, засѣянными хлѣбомъ, и роскошными пастбищами. Жизнь они вели осѣдлую, занимаясь исключительно земледѣліемъ и скотоводствомъ.

Другіе же изъ принадлежавшихъ къ этимъ племенамъ арабы стали заниматься торговлей; у нихъ были города и гавани по берегамъ Краснаго моря, на южномъ берегу полуострова и вдоль Персидскаго залива, и они отправляли товары за границу на корабляхъ и караванами. Этимъ занимались преимущественно арабы, жившіе въ Іеменѣ или Счастливой Аравіи, этой странѣ пряностей, благовоній и ладана — странѣ, называемой поэтами Савеей, а въ Библіи — Шебой. Они принадлежали къ числу самыхъ предпріимчивыхъ торговыхъ мореплавателей въ восточныхъ моряхъ. Съ противоположнаго варварійскаго берега они привозили на корабляхъ въ свою страну мирру и бальзамы, вмѣстѣ съ золотомъ, пряностями и другими предметами роскоши, доставляемыми изъ Индіи и тропической Африки. Эти товары, вмѣстѣ съ продуктами ихъ родины, перевозились чрезъ пустыню въ полуарабскія страны Аммонъ, Моавъ, Эдомъ или Идумею къ финикійскимъ гаванямъ на Средиземномъ морѣ, откуда расходились по всему Западу.

Если верблюда назвали кораблемъ пустыни, то караванъ можно назвать ея флотомъ. Обыкновенно іеменскіе караваны снаряжались кочующими арабами, жившими въ шатрахъ; они охраняли эти караваны и вели ихъ, а потому и могутъ быть названы пловцами въ пустынѣ. Они доставляли огромное число потребныхъ для каравана верблюдовъ и пополняли недостатокъ груза тонкимъ руномъ своихъ безчисленныхъ стадъ. Книги пророковъ ясно показываютъ намъ, какое важное значеніе имѣлъ въ библейскія времена этотъ сухопутный торговый караванный путь, который соединялъ съ древнею Сиріей богатыя страны юга: Индію, Эѳіопію и Счастливую Аравію.

Оплакивая Тиръ, Іезекіиль восклицаетъ: «Аравія и всѣ князья кидарскіе производили мѣну съ тобою, ягнятъ, барановъ и козловъ промѣнивали тебѣ, купцы изъ Савы и Раемы торговали съ тобою всякими лучшими благовоніями и всякими дорогими камнями и золотомъ платили за товары твои. Харанъ, Хоне, и Еденъ^[3], купцы савейскіе, Ассуръ и Хилмадъ торговали съ тобою.» — А Исаія, обращаясь къ Іерусалиму, говоритъ такъ: «Множество верблюдовъ покроетъ тебя; дромадеры изъ Мадіама и Ефы, — всѣ они изъ Савы придутъ, принесутъ золото и ладанъ… Всѣ овцы кидарскія будутъ собраны къ тебѣ; овны новаіоескія послужатъ тебѣ.» (Исаіи LX, 6, 7).

Впрочемъ арабы-земледѣльцы и арабы-купцы, жившіе въ городахъ, никогда не считались типичными представителями арабской расы.

Осѣдлый образъ жизни и мирныя занятія смягчили ихъ характеръ и, благодаря сношеніямъ съ чужестранцами, они утратили многія изъ своихъ первобытныхъ чертъ. Сверхъ того и Іеменъ, какъ самая доступная изъ всѣхъ другихъ частей Аравіи всего болѣе соблазнялъ грабителей, которые не разъ нападали на него и овладѣвали имъ.

Національный характеръ сохранился во всей своей первобытной силѣ и чистотѣ между арабами другого рода, — бродячимъ племенемъ пустыни, «жителями шатровъ», которые были и гораздо многочисленнѣе первыхъ. Имъ, кочевникамъ по своимъ привычкамъ и пастухамъ по занятію, были извѣстны по опыту и преданію всѣ скрытыя въ пустынѣ сокровища; они вели бродячую жизнь и переходили съ одного мѣста на другое, — отыскивая тѣ колодцы и источники, которые, во времена патріарховъ, служили мѣстомъ убѣжища для ихъ предковъ; они раскидывали свои шатры вездѣ, гдѣ только находили тѣнь финиковыхъ пальмъ, а также и пастбища для своихъ стадъ и верблюдовъ и затѣмъ перекочевывали на другое мѣсто, какъ только истощались у нихъ эти временные запасы.

Эти арабы-кочевники раздѣлялись и подраздѣлялись на множество мелкихъ родовъ или семей, у каждой изъ которыхъ былъ свой шейхъ или эмиръ, изображавшій собою что-то въ родѣ древняго патріарха, и копье, воткнутое въ землю у его палатки, служило знакомъ его власти. Онъ могъ сохранять за собою эту должность въ одной и той же семьѣ въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, но она не была строго наслѣдственною, и назначеніе его зависѣло отъ доброй воли рода. Его могли низложить и выбрать на его мѣсто человѣка изъ чужого рода. Его власть была также ограничена и зависѣла отъ его личныхъ достоинствъ и отъ питаемаго къ нему довѣрія. Ему принадлежало право вести переговоры о войнѣ и мирѣ, предводительствовать своимъ племенемъ въ войнѣ съ врагами, выбирать мѣсто для лагеря, принимать и угощать знатныхъ иностранцевъ. Но, сохраняя за собою эти и подобныя имъ права, онъ подчинялся контролю общественнаго мнѣнія и волѣ своего народа {По словамъ Буркхарда, арабы-кочевники рѣдко остаются лѣтомъ дольше трехъ или четырехъ дней на одномъ мѣстѣ; какъ только ихъ скотъ выщиплетъ всю траву въ томъ мѣстѣ, гдѣ есть вода, племя двигается дальше, отыскивая новое пастбище, а когда трава выростетъ вновь, то она пригодится для другихъ кочевниковъ. Лагери бываютъ разные, смотря по числу палатокъ, которыхъ можетъ быть отъ шести до восьмисотъ. Если палатокъ немного, то ихъ ставятъ такъ, что онѣ образуютъ собою кругъ; если же ихъ значительно больше то онѣ ставятся по прямой линіи, или же идутъ ряды отдѣльныхъ палатокъ, по три и по четыре, одна за другой, и такъ бываетъ въ особенности по берегамъ какой-нибудь рѣчки. Зимой, когда не чувствуется недостатка въ водѣ и пастбищахъ, все племя разсыпается по пустынѣ небольшими партіями, по три или по четыре палатки, и каждая партія отстоитъ отъ другой на разстояніи получасовой ѣзды. Палатка шейха всегда разбивается на той сторонѣ, откуда можно ожидать непріятелей или гостей. Отразить первыхъ и съ честію принять вторыхъ, это считается первою обязанностью шейха. Каждый отецъ семейства втыкаетъ въ землю копье у своей палатки, впереди которой онъ привязываетъ свою лошадь. Здѣсь же спятъ ночью и его верблюды. — Burckhard, Notes on Bedouins, томъ I, стр. 33.

Вотъ еще описаніе ассирійскихъ арабовъ, которое, впрочемъ, можно отнести въ значительной степени ко всѣмъ арабамъ вообще:

"Было бы трудно описать появленіе многочисленнаго племени, перекочевывающаго на новыя пастбища. Мы вскорѣ очутились посреди стадъ овецъ и верблюдовъ, разсыпавшихся на далекое пространство по пустынѣ. Насколько можно было окинуть его глазомъ, направо, налѣво и впереди насъ мы видѣли одни только подвигающіяся стада. Длинные ряды ословъ и быковъ, на которыхъ были навьючены черныя палатки, огромные котлы и пестрые ковры; старики и старухи, не могущіе итти пѣшкомъ и привязанные наверху разной домашней утвари; дѣти, засунутыя въ прикрѣпленные къ сѣдламъ мѣшки, причемъ ихъ крошечныя головки торчали изъ узкаго отверстія; они качались на спинѣ животнаго вмѣстѣ съ ягнятами или козлятами, привязанными для противовѣса съ противоположной стороны; молодыя дѣвушки въ однѣхъ только плотно прилегающихъ къ тѣлу арабскихъ рубашкахъ, которыя скорѣе обрисовали, нежели скрывали ихъ граціозныя формы; матери, несущія дѣтей на плечахъ; мальчики, погоняющіе стада ягнятъ; всадники, вооруженные своими длинными пиками съ пучкомъ шерсти и мчащіеся во весь духъ по равнинѣ на своихъ быстрыхъ, какъ вѣтеръ, кобылицахъ; ѣздоки, погоняющіе своихъ дромадеровъ короткими согнутыми палками и ведущіе за собой въ поводу своихъ чистокровныхъ коней; прыгающіе жеребята, — такова была пестрая толпа, сквозь которую намъ нужно было пробивать себѣ дорогу. — Layard’s Nineveh, I, 4.}.

Какъ бы ни были многочисленны и мелки части, на которыя раздѣлялось племя, но каждая отдѣльная группа крѣпко держала въ своей памяти родственныя узы. Всѣ шейхи, принадлежащіе къ одному племени, признавали одного начальника, называвшагося шейхомъ надъ шейхами, который, жилъ ли онъ въ неприступномъ замкѣ на скалѣ или же въ пустынѣ въ палаткѣ, окруженный своими стадами и табунами, — это все равно, всегда могъ собрать подъ свои знамена всѣ разбросанныя тамъ и сямъ вѣтви племени въ томъ случаѣ, если дѣло шло о благѣ всего народа.

Многочисленность этихъ кочующихъ племенъ изъ которыхъ каждое имѣло своего князька и свою крошечную территорію, но безъ народнаго главы служила причиною частыхъ столкновеній. Кромѣ того, и родовая месть была у арабовъ чуть не религіознымъ принципомъ. Отмстить за смерть родственника лежало на обязанности семьи, и нерѣдко въ подобное дѣло замѣшивалась честь всего племени убитаго; иногда такой долгъ кровавой мести оставался неисполненнымъ въ теченіе цѣлыхъ поколѣній, порождая въ этомъ случаѣ смертельную вражду.

Необходимость быть постоянно насторожѣ, чтобы охранять свои стада и табуны, научила араба съ ранняго дѣтства владѣть оружіемъ. Никто не могъ превзойти его въ искусствѣ владѣть лукомъ, копьемъ, саблей, или въ умѣньи ловко и граціозно править лошадью. Но кромѣ этого онъ былъ также и хищникомъ, потому что, если онъ по временамъ и нанимался на службу къ купцу, чтобы доставлять ему верблюдовъ, проводниковъ и погонщиковъ, то все-таки онъ былъ болѣе склоненъ налагать выкупъ на караванъ или же прямо ограбить его во время утомительнаго перехода чрезъ пустыню. Во всѣхъ этихъ случаяхъ онъ считалъ законнымъ дѣломъ пустить въ ходъ оружіе, потому что смотрѣлъ свысока на любящихъ наживу сыновъ торговли считая ихъ людьми низшей расы, униженной привычкою къ стяжанію и погоней за барышомъ.

Таковъ былъ арабъ пустыни, обитатель шатра, на которомъ сбылись пророческія слова, сказанныя о судьбѣ его предка Измаила: «Онъ будетъ между людьми, какъ дикій оселъ; руки его на всѣхъ и руки всѣхъ на него»^[4]. Природа создала араба какъ бы именно для такой участи. Легкій и худощавый онъ въ то же время обладалъ сильно развитыми мускулами, былъ дѣятеленъ и способенъ переносить большую усталость и всевозможныя лишенія. Онъ былъ умѣреннымъ и даже воздержнымъ; ему требовалось мало пищи, да и та была у него самая простая. Его умъ былъ также легокъ и подвиженъ, какъ и его тѣло. Въ немъ были развиты въ высшей степени всѣ интеллектуальныя особенности семитической расы: онъ обладалъ проницательностью, остроуміемъ, быстротою пониманія и блестящимъ воображеніемъ. Воспринимая все быстро и живо, онъ такъ-же быстро переходилъ отъ одного настроенія къ другому; гордый и смѣлый духъ былъ видѣнъ на его блѣдно-желтомъ лицѣ и свѣтился въ его черныхъ сверкающихъ глазахъ. Его легко можно было воодушевить краснорѣчіемъ, или очаровать прелестью поэзіи. Говоря на языкѣ богатомъ и обильномъ выраженіями, слова котораго сравнивались съ драгоцѣнными камнями и цвѣтами, онъ былъ, такъ сказать, ораторомъ отъ природы; но онъ больше любилъ пословицы и афоризмы, чѣмъ послѣдовательное изложеніе мыслей, и былъ склоненъ выражать ихъ по-восточному — нравоучительными баснями и притчами. Неутомимый воинъ-хищникъ, онъ былъ въ то же время великодушенъ и гостепріименъ. Онъ очень любилъ давать подарки; его дверь была всегда отворена для путника, съ которымъ онъ готовъ былъ подѣлиться послѣднимъ своимъ кускомъ; и даже самый смертельный его врагъ, преломившій съ нимъ хлѣбъ, могъ совершенно безопасно отдохнуть въ его палаткѣ, которую арабъ считалъ ненарушимой святыней.

Въ тѣ времена, которыя арабы называютъ «днями невѣдѣнія», они заимствовали свои религіозные взгляды главнымъ образомъ у сабеянъ и маговъ, вѣра которыхъ была въ то время господствующей на Востокѣ. Впрочемъ изъ этихъ двухъ религій они были больше склонны къ сабеизму. Они полагали, что начало ему было положено Саби, сыномъ Сива, который, по ихъ словамъ, вмѣстѣ съ его отцомъ и братомъ Енохомъ былъ схороненъ въ пирамидахъ. Другіе же производятъ это названіе отъ еврейскаго слова «саба», что значитъ звѣзды и относятъ начало религіи къ ассирійскимъ пастухамъ, которые, сторожа свои стада по ночамъ на равнинахъ, подъ безоблачнымъ небомъ ихъ страны, замѣчали положеніе и движеніе небесныхъ тѣлъ и дѣлали различныя предположенія о добромъ и зломъ вліяніи звѣздъ на человѣческія дѣла; изъ этихъ смутныхъ догадокъ халдейскіе философы и жрецы составили цѣлую систему, которая считается древнѣе даже системы египтянъ. По мнѣнію третьихъ, начало этой религіи было положено еще болѣе высокимъ авторитетомъ, и они утверждаютъ, что люди исповѣдывали ее еще до потопа. По ихъ словамъ, она пережила потопъ и ея потомъ держались патріархи. Ее проповѣдывалъ Авраамъ, она была принята его потомками, сынами Израиля, освящена и подтверждена -на скрижаляхъ закона, врученныхъ Моисею, среди грома и молніи, на горѣ Синаѣ.

Религія сабеянъ въ своемъ первоначальномъ видѣ была чистою и духовною; она внушала понятіе о единомъ Богѣ, учила о томъ, что ждетъ человѣка за гробомъ — награда или наказаніе, и что необходимо вести добродѣтельную и святую жизнь для того, чтобы получить блаженство въ будущей безсмертной жизни. Благоговѣніе, питаемое сабеянами къ Верховному Существу, было такъ глубоко, что они никогда не упоминали его имени и не осмѣливались никогда приближаться къ Нему иначе, какъ чрезъ посредство безплотныхъ духовъ, т.-е. ангеловъ. Они полагали, что эти послѣдніе населяютъ и оживляютъ небесныя тѣла точно такъ же, какъ въ человѣческомъ тѣлѣ обитаетъ, оживляющая его душа. Ангелы обитали въ предназначенныхъ имъ небесныхъ сферахъ для того, чтобы наблюдать надъ вселенной и управлять ею, подчиняясь при этомъ волѣ Всевышняго. Поэтому сабеяне, обращаясь къ звѣздамъ и другимъ небеснымъ свѣтиламъ, не поклонялись имъ, какъ божествамъ, но старались только умилостивить обитающихъ на нихъ ангеловъ, какъ посредниковъ между ними и Высшимъ Существомъ, обращаясь чрезъ посредство этихъ сотворенныхъ существъ къ великому, создавшему ихъ Творцу — Богу.

Мало по малу религія эта утратила свою первоначальную простоту и чистоту; ея смыслъ былъ затемненъ таинствами, и она погрузилась въ идолопоклонство. Теперь сабеяне вмѣсто того, чтобы смотрѣть на небесныя свѣтила, какъ на жилища своихъ предстателей предъ Богомъ, стали поклоняться имъ, какъ божествамъ; они ставили изсѣченныя изъ камня изображенія ихъ въ священныхъ рощахъ и мрачныхъ лѣсахъ и, наконецъ, перенесли этихъ идоловъ въ храмы и, начали воздавать имъ божескія почести. Религія сабеянъ, распространившись въ различныхъ странахъ, подверглась многимъ перемѣнамъ и видоизмѣненіямъ. Египетъ долгое время обвиняли въ томъ, что онъ довелъ ее до крайней степени униженія; изваянія, гіероглифы и раскрашенныя гробницы считались памятниками поклоненія не только небеснымъ силамъ, но самымъ низкимъ тварямъ и даже неодушевленнымъ предметамъ. Впрочемъ, благодаря новѣйшимъ изслѣдованіямъ и изысканіямъ, мы видимъ все яснѣе и яснѣе, какъ несправедлива была клевета, взведенная на этотъ, наиболѣе развитой въ умственномъ отношеніи народъ древняго міра, и, по мѣрѣ того, какъ изслѣдованія эти медленно приподнимаютъ съ египетскихъ гробницъ таинственный покровъ, мы узнаемъ, что всѣ эти видимые предметы поклоненія были только символами различныхъ свойствъ единаго Верховнаго Существа, имя Котораго было такъ свято, что смертные не осмѣливались произносить его. У арабовъ къ сабеизму примѣшалось дикое суевѣріе и унизившее эту религію грубое идолопоклонство. Каждое племя поклонялось своей особенной звѣздѣ или планетѣ, или ставило своего особеннаго идола. Въ ихъ религіозные обряды вошло, наводящее ужасъ, отвратительное дѣтоубійство. Среди этихъ кочевыхъ племенъ рожденіе дочери считалось несчастіемъ: при кочевой и разбойничьей жизни арабовъ отъ женщины было мало пользы, а, между тѣмъ, она могла навлечь позоръ на семью своимъ развратнымъ поведеніемъ, или въ томъ случаѣ, если бы попала въ плѣнъ. Такимъ образомъ мотивы, проистекавшіе изъ ненормальнаго образа жизни, примѣшавшись къ ихъ религіознымъ чувствамъ, заставляли ихъ приносить дѣтей женскаго пола въ жертву идоламъ, или зарывать ихъ живыми въ землю.

Другая, соперничавшая съ сабеизмомъ религіозная секта маговъ или гвебровъ (огнепоклонниковъ), которая подѣлила вмѣстѣ съ нимъ господство надъ Востокомъ, получила свое начало въ Персіи, гдѣ, по прошествіи нѣкотораго времени, ея изустное ученіе было записано ея великимъ пророкомъ и учителемъ Зороастромъ въ его книгѣ, называемой «Зендавестой». И эта вѣра такъ же, какъ и вѣра сабеянъ была въ самомъ началѣ простою и чистодуховною; она учила вѣрить въ единаго верховнаго и вѣчнаго Бога, Которымъ и чрезъ Котораго существуетъ вселенная; Онъ своимъ творческимъ словомъ создалъ два дѣятельныхъ начала — Ормузда, начало, или ангела свѣта или добра, и Аримана, начало, или ангела мрака или зла; они образовали міръ изъ смѣшенія этихъ противоположныхъ элементовъ и, управляя его дѣлами, ведутъ между собою постоянную борьбу. Отсюда торжествуютъ поперемѣнно то добро, то зло, смотря по тому, кто имѣетъ перевѣсъ — ангелъ свѣта или ангелъ мрака. Эта борьба будетъ продолжаться до конца міра, до того времени, когда наступитъ воскресеніе мертвыхъ и день суда; тогда ангелъ мрака и его ученики будутъ изгнаны въ такое мѣсто, гдѣ царствуетъ ужасная тьма, а ихъ противники войдутъ въ блаженное царство непреходящаго свѣта.

Первоначальные обряды этой религіи отличались большою простотою. У маговъ не было ни храмовъ, ни алтарей, ни религіозныхъ символовъ какого бы то ни было рода; они въ своихъ молитвахъ и гимнахъ обращались прямо къ Богу, или къ тому, что считали его обителью — къ солнцу. Они воздавали почести этому свѣту, какъ жилищу божества, какъ источнику свѣта и тепла, изъ которыхъ составлены всѣ остальныя небесныя тѣла; и они зажигали огни на вершинахъ горъ, чтобы замѣнить этимъ свѣтъ въ то время, когда угасало солнце. Зороастръ первый сталъ строить храмы, въ которыхъ священный огонь, будто бы нисшедшій съ неба, постоянно поддерживался жрецами неотлучно находившимися при немъ и охранявшими его день и ночь.

Съ теченіемъ времени и эта секта, подобно сабеянамъ, перестала понимать божественное начало въ символѣ, и люди, принадлежащіе къ ней, начали поклоняться свѣту и огню, какъ настоящимъ божествамъ, и приходили въ ужасъ отъ мрака, считая его сатаною или дьяволомъ. При своемъ неукротимомъ фанатизмѣ, они готовы были хватать невѣрующихъ и приносить ихъ въ жертву огню для того, чтобы умилостивить это грозное божество.

На ученіе этихъ двухъ сектъ и указываютъ слѣдующія прекрасныя слова въ книгѣ Премудрости Соломона: «Подлинно суетны по природѣ всѣ люди, у которыхъ не было вѣдѣнія о Богѣ, которые изъ видимыхъ совершенствъ не могли познать Сущаго и, взирая на дѣла, не познали Всевышняго, а почитали за боговъ, правящихъ міромъ, или огонь, или вѣтеръ, или движущійся воздухъ, или звѣздный кругъ, или бурную воду, или небесныя свѣтила»

Изъ этихъ двухъ вѣръ, какъ было сказано выше, между арабами былъ болѣе распространенъ сабеизмъ, но только въ сильно искаженномъ видѣ, смѣшанный съ разными злоупотребленіями и измѣнявшійся, смотря по племени, которое егоисповѣдывало. Религія маговъ была господствующею у тѣхъ племенъ, которыя, живя въ пограничныхъ областяхъ, имѣли частыя сношенія съ Персіей, между тѣмъ какъ другія племена заимствовали суевѣріе и идолопоклонство у народовъ, жившихъ съ ними въ сосѣдствѣ.

Іудейская вѣра проникла въ Аравію еще въ раннюю эпоху, хотя въ какомъ-то неопредѣленномъ и неполномъ видѣ; но какъ бы то ни было, многіе изъ ея торжественныхъ обрядовъ и странныхъ преданій укоренилось въ этой странѣ. Позднѣе, когда Палестина была опустошена римлянами, а городъ Іерусалимъ взятъ и разграбленъ, многіе изъ евреевъ нашли себѣ убѣжище у арабовъ, присоединились къ ея племенамъ, образовали свои общины, пріобрѣли во владѣніе плодородные участки земли, выстроили замки и укрѣпленія и добились значительной власти и вліянія.

И христіанская религія нашла себѣ тоже послѣдователей среди арабовъ. Самъ апостолъ Павелъ говоритъ въ своемъ посланіи къ Галатамъ, что вскорѣ послѣ того, какъ онъ призванъ былъ проповѣдывать христіанскую вѣру среди язычниковъ, онъ «пошелъ въ Аравію». Благодаря распрямъ, возникшимъ въ Восточной церкви, она распалась на многія секты, и каждая изъ нихъ, получивъ перевѣсъ, начинала преслѣдовать остальныя, многихъ ссылала въ отдаленныя страны Востока, и такимъ образомъ секты эти, населивъ аравійскія пустыни анахоретами, способствовали распространенію христіанства среди нѣкоторыхъ изъ главныхъ племенъ.

Вышеупомянутыя причины, какъ физическія, такъ и духовныя, могутъ объяснить намъ, почему съ арабами въ теченіе цѣлыхъ вѣковъ не произошло никакихъ перемѣнъ. Съ одной стороны ихъ обособленное положеніе и ихъ обширныя пустыни служили имъ защитой отъ завоеваній, а съ другой ихъ внутреннія распри и недостатокъ общей связи политической или религіозной помѣшали имъ сдѣлаться, въ свою очередь, грозными завоевателями. Они представляли собою обширную аггрегацію отдѣльныхъ частей, сильныхъ, каждая въ отдѣльности, но такихъ, которымъ недоставало общей связующей силы. Хотя кочевая жизнь закалила ихъ и пріучила къ дѣятельности, хотя большинство изъ-нихъ отличалось съ самаго дѣтства воинственнымъ характеромъ, но они поднимали оружіе только другъ противъ друга, за исключеніемъ нѣкоторыхъ пограничныхъ племенъ, которыя служили наемными войсками во внѣшнихъ войнахъ. Вотъ почему въ то время, какъ другія кочевыя племена центральной Азіи, которыя въ сравненіи съ ними были нисколько не воинственнѣе, въ продолженіе цѣлыхъ столѣтій съ успѣхомъ дѣлали нашествія на цивилизованный міръ и завоевывали его, эта воинственная раса, не сознававшая своей силы, оставалась разъединенною и, живя въ глубинѣ родныхъ пустынь, не представляла собою никакой опасности.

Наконецъ наступило такое время, когда ея, враждующія между собою племена были соединены религіей и единодушно возстали за общее дѣло, когда появился мощный геній, который собралъ въ одно цѣлое эти разрозненныя части, вдохнулъ въ нихъ свой энтузіазмъ и свою отвагу и, ставъ во главѣ этихъ богатырей пустыни, повелъ ихъ за собою потрясать до основанія и ниспровергать земныя царства.

ГЛАВА II.
Рожденіе и родство Магомета. — Его дѣтство и отрочество.

Магометъ, великій основатель Ислама, родился въ городѣ Меккѣ, въ апрѣлѣ 569 г. послѣ P. X. Онъ происходилъ изъ храбраго и знатнаго рода корейшитовъ, который раздѣлялся на двѣ вѣтви, ведшія свое начало отъ двухъ братьевъ — Хашима и Абдъ-Шима. Хашимъ, прадѣдъ Магомета, оказалъ городу Меккѣ великія благодѣянія. Городъ этотъ находится въ безплодной и каменистой мѣстности и въ прежнее время нерѣдко терпѣлъ недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ. Въ началѣ шестого столѣтія Хашимъ сталъ каждый годъ отправлять два каравана, одинъ, зимою, въ Южную Аравію или Іеменъ, и другой, лѣтомъ — въ Сирію. Благодаря такому распоряженію, въ Мекку были въ изобиліи доставляемы съѣстные припасы, а также и всякаго рода товары. Такимъ образомъ городъ сдѣлался торговымъ центромъ, а родъ корейшитовъ, принимавшихъ дѣятельное участіе въ этихъ экспедиціяхъ, обогатился и усилился. Въ это время Хашимъ былъ стражемъ Каабы, великой святыни у арабовъ, приходившихъ издалека на поклоненіе ей; охраненіе ея поручалось не ипаче, какъ самымъ почетнымъ родамъ и семьямъ, точно такъ же, какъ прежде охраненіе Іерусалимскаго храма ввѣрялось исключительно однимъ левитамъ. Почетное званіе «стража Каабы» соединялось также и съ гражданскими должностями и привиллегіями, и человѣкъ, занимавшій этотъ постъ, управлялъ священнымъ городомъ.

По смерти Хашима сынъ его Абдъ-эль-Мотталебъ занялъ его почетныя должности и заявилъ себя такимъ же, какъ и онъ, патріотомъ. Онъ освободилъ священный городъ отъ нападенія войска и слоновъ, посланныхъ христіанскими князьями Абиссиніи, которые въ то время владѣли Іеменомъ. Эти великія услуги, оказанныя городу отцомъ и сыномъ, укрѣпили за родомъ Хашима званіе стража Каабы, къ большому неудовольствію и зависти родичей линіи Абдъ-Шима.

У Абдъ-эль-Мотталеба было много сыновей и дочерей. Изъ числа его сыновей мы встрѣчаемъ въ исторіи имена Абу-Талеба, Абу-Лахаба, Аббаса, Гамзы и Абдаллы. Послѣдній былъ младшимъ и любимымъ его сыномъ. Онъ женился на Аминѣ, дѣвушкѣ изъ отдаленной вѣтви того же самаго славнаго рода корейшитовъ. Абдалла былъ замѣчательно хорошъ собою и обладалъ всѣми тѣми качествами, которыя плѣняютъ женщинъ и, если вѣрить мусульманскимъ преданіямъ, въ ночь его свадьбы съ Аминой двѣсти дѣвушекъ изъ рода корейшитовъ умерли отъ разрыва сердца.

Магометъ былъ первымъ и единственнымъ плодомъ этого брака, заключеннаго при такимъ грустныхъ обстоятельствахъ. Согласно съ вышеупомянутыми преданіями, его рожденіе сопровождалось такими предзнаменованіями и явленіями, которыя указывали на то, что это былъ не простой ребенокъ. При разрѣшеніи отъ бремени его мать не чувствовала никакой боли. Въ минуту его появленія на свѣтъ, все небо вокругъ вдругъ озарилось яркимъ свѣтомъ, и новорожденный младенецъ, возведя свои очи къ небу, громко воскликнулъ: «Великъ Богъ! Нѣтъ Бога, кромѣ Бога, и я — пророкъ Его».

При его появленіи на свѣтъ, какъ утверждаетъ преданіе, небо и земля поколебались. Вода въ озерѣ Сава отхлынула къ своимъ скрытымъ въ землѣ источникамъ, и дно его сдѣлалось сухимъ, между тѣмъ какъ Тигръ выступилъ изъ береговъ и затопилъ всѣ окрестныя страны. Дворецъ персидскаго царя Хозроя былъ потрясенъ до основанія, и многія изъ его башенъ упали на землю. Въ эту тревожную ночь персидскій кади или судья видѣлъ во снѣ, что арабскій охотникъ обуздалъ свирѣпаго верблюда. Утромъ онъ разсказалъ этотъ сонъ персидскому царю и истолковалъ его такъ, что имъ со стороны Аравіи угрожаетъ большая опасность.

Въ эту же самую, обильную знаменіями ночь священный огонь Зороастра, который поддерживался магами и непрерывно горѣлъ болѣе тысячи лѣтъ, вдругъ погасъ, и во всемъ мірѣ идолы попадали на землю. Демоны или злые духи, тѣ, которые прячутся въ звѣздахъ или знакахъ Зодіака, и имѣютъ вредное вліяніе на дѣтей, были свергнуты съ неба чистыми ангелами и, вмѣстѣ съ ихъ лукавымъ начальникомъ Иблисомъ, или Люциферомъ, ввержены въ морскую пучину.

По словамъ тѣхъ же преданій, родственники новорожденнаго младенца были полны ужаса и удивленія. Братъ его матери, астрологъ, составивъ его гороскопъ, предсказалъ, что онъ достигнетъ большой власти, будетъ основателемъ государства и возвѣститъ людямъ новую вѣру. На седьмой день послѣ его рожденія его дѣдъ Абдъ-эль-Моталлебъ устроилъ пиръ для всѣхъ главныхъ корейшитовъ, которымъ и представилъ ребенка, какъ зарю славы ихъ племени, и далъ ему имя Магомета (или Мухамеда), указывающее на то, что онъ будетъ впослѣдствіи извѣстенъ всему міру.

Таковы разсказы мусульманскихъ писателей о рожденіи Магомета, всѣ наполненные чудесами; о его раннемъ дѣтствѣ у насъ тоже нѣтъ ничего, кромѣ басенъ. Ему не было еще и двухъ мѣсяцевъ, какъ умеръ его отецъ, оставивъ ему въ наслѣдство только пять верблюдовъ, немного овецъ и рабыню изъ Эѳіопіи, по имени Баракатъ. Сначала его мать Амина сама кормила его грудью, но отъ горя и заботъ у нея пропало молоко, а такъ какъ воздухъ Мекки считался нездоровымъ для дѣтей, то она стала искать ему кормилицу среди женщинъ сосѣднихъ бедуинскихъ племенъ. Эти бедуинки приходили въ Мекку два раза въ годъ для того, чтобы брать къ себѣ на воспитаніе дѣтей городскихъ жителей, но онѣ отыскивали себѣ дѣтей богатыхъ родителей, отъ которыхъ надѣялись получить большое вознагражденіе, и съ презрѣніемъ отворачивались отъ этого бѣдняка, которому досталось такъ мало послѣ отца. Наконецъ надъ Магометомъ сжалилась жена одного саадитскаго пастуха, по имени Халема, которая и взяла къ себѣ этого безпомощнаго ребенка; ея домъ находился въ одной изъ пастушескихъ долинъ въ горахъ^[5].

Не мало чудесъ разсказывала Халема объ этомъ взятомъ ею на воспитаніе ребенкѣ. Когда они ѣхали изъ Мекки, то везшій его мулъ вдругъ получилъ даръ слова и громко провозгласилъ, что онъ несетъ на своей спинѣ величайшаго изъ пророковъ, самаго перваго изъ посланныхъ свыше людей, любимца Всемогущаго. По дорогѣ передъ нимъ склоняли свои головы овцы; когда онъ, лежа въ своей колыбели, смотрѣлъ на луну, то эта послѣдняя склонялась передъ нимъ въ знакъ благоговѣнія.

По словамъ арабскихъ писателей, благословеніе неба было наградою Халемѣ за ея состраданіе. Пока ребенокъ оставался въ ея домѣ, все, что было вокругъ него, находилось въ цвѣтущемъ состояніи. Колодцы и источники никогда не высыхали, пастбища были всегда зелены, ея стада и табуны умножились десятерицею, въ поляхъ царило удивительное плодородіе, и миръ наполнялъ ея жилище.

Далѣе арабскія легенды восхваляютъ сверхъестественныя способности, тѣлесныя и духовныя, которыя обнаруживалъ съ самыхъ раннихъ лѣтъ этотъ необыкновенный ребенокъ. Трехъ мѣсяцевъ отъ рожденія онъ могъ стоять одинъ, семи мѣсяцевъ бѣгать, а десяти — участвовать въ забавахъ другихъ дѣтей, состязавшихся въ стрѣльбѣ изъ лука. Восьми мѣсяцевъ онъ могъ говорить такъ, что всѣ его понимали, а но прошествіи и еще мѣсяца онъ говорилъ уже бѣгло и при этомъ выказывалъ мудрость, приводившую въ удивленіе всѣхъ, кто его слушалъ.

Когда ему исполнилось три года, онъ какъ-то разъ игралъ въ полѣ вмѣстѣ со своимъ молочнымъ братомъ Масрудомъ, и вдругъ передъ нимъ предстали два ангела въ свѣтлой одеждѣ. Они бережно положили Магомета на землю, и одинъ изъ ангеловъ, Гавріилъ, раскрылъ ему грудь безъ всякой боли. Затѣмъ, вынувъ у него сердце, онъ очистилъ его отъ всего нечистаго, выжавъ изъ него тѣ черныя и горькія капли первороднаго грѣха, которыя мы получили въ наслѣдіе отъ праотца Адама и которыя бываютъ скрыты въ сердцахъ даже наиболѣе добродѣтельныхъ изъ его потомковъ и влекутъ ихъ къ преступленіямъ. Очистивъ его совсѣмъ, онъ наполнилъ его вѣрою, знаніемъ, пророческимъ вѣдѣніемъ и опять вложилъ въ грудь ребенка. Послѣ этого, какъ увѣряютъ тѣ же писатели, отъ лица его сталъ исходить таинственный свѣтъ, не перестававшій сіять, начиная съ Адама, во всемъ священномъ рядѣ пророковъ до времени Исаака и Измаила, но погасшій у потомковъ этихъ послѣднихъ, и вотъ онъ теперь засіялъ снова отъ лица Магомета, и блескъ его сдѣлался еще лучезарнѣе.

Знакомъ этого сверхъестественнаго посѣщенія, прибавляютъ писатели, осталась у ребенка, приложенная между плечами, печать пророчества, не сходившая всю жизнь и служившая символомъ и подтвержденіемъ того, что онъ посланъ Богомъ, хотя невѣрующіе видѣли въ ней только родимое пятно, величиною съ голубиное яйцо.

Халема и ея мужъ, услыхавъ о чудесномъ посѣщеніи ангеловъ, испугались: они думали, что съ ребенкомъ можетъ случиться какое-нибудь несчастіе, или что эти сверхъестественные посѣтители принадлежатъ къ числу тѣхъ злыхъ духовъ или геніевъ, которые посѣщаютъ глухія пустыни и приносятъ вредъ дѣтямъ. Поэтому саадитская кормилица отнесла Магомета назадъ въ Мекку и передала его съ рукъ на руки матери его Аминѣ.

Онъ жилъ съ матерью до тѣхъ поръ, пока ему не пошелъ шестой годъ; тогда она взяла его съ собою въ Медину къ своимъ родственникамъ изъ племени Адиджъ, которыхъ ей хотѣлось навѣстить, но на возвратномъ пути умерла и была похоронена въ Абвѣ, деревнѣ, находящейся между Меккой и Мединой. Ея могила, какъ мы узнаемъ впослѣдствіи, была мѣстомъ благочестивыхъ посѣщеній и нѣжныхъ воспоминаній для ея сына въ послѣдніе годы его жизни.

Вѣрная рабыня, абиссинка Бакаратъ, замѣнившая теперь мать сиротѣ отвела его къ дѣду Абдъ-эль-Моталлебу, въ домѣ котораго онъ прожилъ два года и гдѣ о немъ пеклись и съ нѣжностью обращались съ нимъ. Въ это время Абдъ-эль-Моталлебъ былъ уже въ преклонномъ возрастѣ, такъ какъ онъ переступилъ за предѣлы обыкновенной человѣческой жизни. Почувствовавъ приближеніе смерти, онъ позвалъ къ себѣ старшаго своего сына Абу-Талеба и завѣщалъ ему имѣть о Магометѣ особенное попеченіе. Добрый Абу-Талебъ съ любовію принялъ племянника и впослѣдствіи замѣнилъ ему отца. По смерти отца къ Абу-Талебу перешло званіе стража Каабы, такъ что Магометъ прожилъ нѣсколько лѣтъ какъ бы въ домѣ священника, гдѣ строго соблюдались всѣ обряды и церемоніи святого мѣста, а потому мы и считаемъ необходимымъ сообщить болѣе подробныя свѣдѣнія о Каабѣ и приписываемомъ ей происхожденіи, такъ же какъ и о связанныхъ съ нею обрядахъ, преданіяхъ и суевѣріяхъ: все это близко касается Ислама и исторіи его основателя.

ГЛАВА III.
Преданія, относящіяся къ Меккѣ и Мединѣ.

По словамъ арабскихъ преданій, Адамъ и Ева, будучи изгнаны изъ рая, очутились въ разныхъ мѣстахъ земного шара: Адамъ — на горѣ острова Серендиба или Цейлона, а Ева — въ Аравіи, на берегу Краснаго моря, тамъ, гдѣ въ настоящее время находится портъ Іодда. Цѣлыхъ двѣсти лѣтъ они скитались одиноко по землѣ, но, наконецъ, во вниманіе къ ихъ скорби и раскаянію, имъ позволено было сойтись на горѣ Араратѣ, неподалеку отъ теперешняго города Мекки. Полный глубокой скорби и раскаянія, Адамъ, какъ говоритъ преданіе, поднялъ руки и глаза къ небу и умолялъ Бога умилосердиться надъ нимъ; онъ горячо молился, чтобы ему былъ дарованъ алтарь, подобный тому, которому онъ поклонялся въ раю и вокругъ котораго летали славославившіе Бога ангелы.

Эта молитва Адама была услышана. Скинія или храмъ, сооруженный изъ свѣтлыхъ облаковъ, былъ спущенъ на землю ангелами и поставленъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ его прототипъ въ небесномъ раю. Къ этому сошедшему съ неба алтарю и сталъ съ того времени обращаться Адамъ въ своихъ молитвахъ и каждый день семь разъ обходилъ вокругъ него въ подражаніе исполнявшимъ это ангеламъ.

По словамъ тѣхъ же самыхъ преданій, послѣ смерти Адама, эта облачная скинія исчезла, или же опять была вознесена на небо, но другой храмъ того же самаго вида и на томъ же мѣстѣ былъ выстроенъ изъ камня и глины сыномъ Адама, Синомъ. Этотъ послѣдній храмъ былъ смытъ съ лица земли потопомъ. Послѣ этого прошло много поколѣній, и вотъ, во времена патріарховъ, когда Агарь съ ея сыномъ Измаиломъ едва не умерли въ пустынѣ отъ жажды, ангелъ показалъ имъ родникъ или колодецъ около того мѣста, гдѣ стоялъ древній алтарь. Это былъ источникъ Земъ-Земъ, который потомки Измаила считаютъ священнымъ до настоящаго времени. Вскорѣ послѣ этого два человѣка изъ племени отличавшихся огромнымъ ростомъ амалекитянъ, розыскивая отбившагося отъ лагеря верблюда, напали на этотъ источникъ и, утоливъ жажду, привели на это мѣсто и своихъ товарищей. Здѣсь они основали городъ Мекку и взяли подъ свое покровительство Измаила съ его матерью. Они скоро были изгнаны отсюда туземными жителями, у которыхъ остался жить Измаилъ. Возмужавъ, онъ женился на дочери владѣтельнаго князя, отъ которой пошло многочисленное потомство; это были предки арабскаго народа. Впослѣдствіи онъ, по Божію повелѣнію, предпринялъ вновь постройку Каабы на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ когда-то стояла облачная скинія. Въ этомъ благочестивомъ дѣлѣ ему помогалъ и отецъ его Авраамъ. Аврааму служилъ подмостками какой-то удивительный камень, который то поднимался, то опускался по мѣрѣ того, какъ онъ возводилъ стѣны священнаго зданія. Камень этотъ остается тутъ и по сіе время, какъ святыня, которой нѣтъ цѣны, и всѣ правовѣрные ясно видятъ на немъ отпечатокъ ноги патріарха.

Въ то время, какъ Авраамъ и Измаилъ были заняты сооруженіемъ храма, архангелъ Гавріилъ принесъ имъ камень, относительно котораго мы встрѣчаемъ въ древнихъ преданіяхъ нѣкоторое разногласіе; по словамъ однихъ, это былъ одинъ изъ тѣхъ драгоцѣнныхъ камней, которые упали на землю вмѣстѣ съ Адамомъ; впослѣдствіи его затянулъ оставшійся послѣ потопа илъ, и онъ лежалъ тутъ до тѣхъ поръ, пока не былъ найденъ архангеломъ Гавріиломъ.

Но болѣе всего распространено такое преданіе, что камень этотъ былъ первоначально ангеломъ-хранителемъ, приставленнымъ оберегать Адама въ раю, но потомъ превращеннымъ въ камень и изверженнымъ вмѣстѣ съ нимъ изъ рая послѣ его грѣхопаденія въ наказаніе за то, что онъ былъ не довольно бдителенъ. Камень этотъ былъ принятъ Авраамомъ и Измаиломъ съ должнымъ благоговѣніемъ и вставленъ ими въ уголъ внѣшней стѣны Каабы, гдѣ онъ остается до сего дня, и правовѣрные, семикратно обходя храмъ, каждый разъ цѣлуютъ его. Когда камень только что вдѣлали въ стѣну, то это былъ гіацинтъ ослѣпительной бѣлизны, но мало-по-малу онъ сталъ чернѣть отъ поцѣлуевъ устъ грѣшныхъ людей. При общемъ воскресеніи онъ опять приметъ свой прежній видъ ангела и будетъ свидѣтелемъ предъ лицомъ Бога, ходатайствуя за тѣхъ людей, которые приходили сюда на богомолье и неукоснительно исполняли всѣ священные обряды.

Вотъ тѣ арабскія преданія, благодаря которымъ Кааба и источникъ Земъ-Земъ сдѣлались съ самой глубокой древности предметомъ благоговѣйнаго почитанія у жителей Востока и въ особенности у потомковъ Измаила. Мекка, въ стѣнахъ которой находятся эти святыни, считалась священнымъ городомъ еще за цѣлыя столѣтія до появленія магометанской вѣры, и на поклоненіе ей приходили богомольцы изо всѣхъ мѣстностей Аравіи. Религіозное чувство, побуждающее къ исполненію этой обрядности, было такъ глубоко и такъ распространено между народомъ, что четыре мѣсяца въ году посвящались на богомолье и на исполненіе обрядовъ, и въ это время запрещалось всякое насиліе и отнюдь не дозволялось вести войну. Враждовавшія между собою племена слагали съ себя оружіе, снимали со своихъ пикъ острые наконечники, шли совершенно спокойно по самымъ опаснымъ пустынямъ, и въ одеждѣ пилигримовъ большими толпами стекались къ воротамъ Мекки; обойдя, но обыкновенію, семь разъ вокругъ Каабы, въ подражаніе сонму ангеловъ, они прикасались къ таинственному камню и цѣловали его; затѣмъ пили воду и дѣлали возліянія у источника Земъ-Земъ въ воспоминаніе о ихъ предкѣ, Измаилѣ, и, исполнивъ всѣ остальные древніе обряды этого богомолья, въ полной безопасности возвращались домой съ тѣмъ, чтобы снова взяться за оружіе и продолжать начатыя войны.

Во времена, называемыя «днями невѣдѣнія», тоесть до проповѣданія мусульманской вѣры, самыми главными религіозными обязанностями арабовъ считались постъ и молитва. У нихъ было три главныхъ поста въ году: одинъ продолжался семь, другой девять, а третій тридцать дней. Они совершали молитву три раза въ день: при восходѣ солнца, въ полдень и при заходѣ солнца, повернувшись при этомъ лицомъ къ Каабѣ, которая была для нихъ «кеблою», или мѣстомъ, достойнымъ поклоненія. У арабовъ существовало много религіозныхъ преданій, и нѣкоторыя изъ нихъ были заимствованы ими еще въ древнія времена у евреевъ, и они, какъ утверждаютъ, питали свое религіозное чувство чтеніемъ Псалтири, а также и книги, наполненной правилами нравственности, которая будто бы была написана Сиѳомъ.

Такъ какъ Магометъ былъ воспитанъ въ домѣ стража Каабы, то надо думать, что, благодаря совершавшимся въ этомъ священномъ зданіи религіознымъ церемоніямъ и обрядамъ, умъ его получилъ извѣстное направленіе, и они-то навели его на тѣ религіозныя размышленія, которымъ впослѣдствіи онъ предался съ такимъ увлеченіемъ. Мусульманскіе біографы его могутъ сколько угодно говорить о томъ, что его славная будущность была ясно предсказана еще въ дѣтствѣ различными знаменіями и чудесами, но, повидимому, о воспитаніи Магомета заботились очень мало, какъ это случается и съ обыкновенными арабскими дѣтьми: намъ извѣстно, что его не научили ни читать, ни писать. Впрочемъ, эта была даровитая натура: ребенокъ былъ въ высшей степени наблюдателенъ и способенъ размышлять обо всемъ, что видѣлъ предъ собою, одаренъ пылкимъ воображеніемъ, отваженъ и общителенъ. Благодаря ежегодному стеченію богомольцевъ изъ разныхъ мѣстностей Аравіи, Мекка дѣлалась центромъ разнородныхъ свѣдѣній, которыя мальчикъ, повидимому, подхватывалъ на лету, быстро усвоялъ и удерживалъ въ своей крѣпкой памяти; по мѣрѣ того, какъ онъ росъ, передъ нимъ все болѣе и болѣе раскрывалась обширная сфера наблюденій….

ГЛАВА IV.
Первое путешествіе Магомета съ караваномъ въ Сирію.

Теперь Магомету исполнилось двѣнадцать лѣтъ, но, какъ мы говорили выше, это былъ развитой не по лѣтамъ мальчикъ. Въ немъ пробудилась любознательность, увеличившаяся отъ сношеній съ пилигримами, которые стекались въ священный городъ изъ всѣхъ частей Аравіи. Затѣмъ и дядя его Абу-Талебъ, помимо своей священнической должности стража Каабы, былъ также однимъ изъ самыхъ предпріимчивыхъ купцовъ племени корейшитовъ и велъ обширные коммерческіе обороты, торгуя посредствомъ каравановъ, которые началъ снаряжать еще предокъ его Хашимъ, съ Сиріей и Іеменомъ. Прибытіе и отходъ этихъ каравановъ, толпившихся у воротъ Мекки, шумъ и оживленіе, производимое ими на улицахъ города, сильно возбуждали воображеніе такого юноши, какъ Магометъ, перенося его въ далекія чужеземныя страны. Онъ уже не былъ въ состояніи подавить заговорившаго въ его душѣ мучительнаго любопытства, и вотъ однажды, когда дядя его совсѣмъ собрался ѣхать съ караваномъ въ Сирію и уже хотѣлъ садиться на верблюда, онъ ухватился за его одежду и неотступно просилъ о позволеніи сопровождать его въ этомъ путешествіи. «На кого же ты оставишь меня, дядя, когда уѣдешь?» — сказалъ онъ.

Добрый Абу-Талебъ былъ тронутъ этой просьбой. Онъ разсудилъ, что юноша теперь въ такомъ возрастѣ, что ему уже пора выступить на дѣятельную арену арабской жизни, и такъ сообразителенъ, что можетъ оказать большія услуги каравану; поэтому онъ исполнилъ его просьбу и повезъ съ собой въ Сирію.

Дорога пролегала по странамъ, гдѣ очень распространены тѣ басни и преданія, которыя такъ любятъ разсказывать арабы во время вечерняго отдыха каравана. Необозримое пространство пустыни, въ которой этотъ кочевой народъ проводитъ большую часть своей жизни, способно породить суевѣрныя фантазіи; поэтому народъ этотъ населилъ пустыню добрыми и злыми духами, пріукрасилъ ее волшебными сказками и связалъ ее со случившимися въ старые годы чудесными событіями.

Надо думать, что во время этихъ вечернихъ остановокъ каравана юный умъ Магомета напитался этими суевѣріями пустыни, которыя потомъ навсегда остались у него въ памяти и имѣли сильное вліяніе на его воображеніе. Мы должны отмѣтить главнымъ образомъ два преданія, которыя онъ, по всему вѣроятію, услышалъ въ это время и о которыхъ онъ разсказываетъ впослѣдствіи въ Коранѣ. Одно изъ нихъ относится къ горной области Геджаръ. Здѣсь, когда караванъ проходилъ по безмолвнымъ пустыннымъ долинамъ, обратили на себя всеобщее вниманіе находившіяся по бокамъ горъ пещеры, въ которыхъ жили когда-то Бени Тамуды, или дѣти Тамуда — одно изъ «исчезнувшихъ племенъ» арабовъ. Вотъ что разсказываетъ о нихъ преданіе:

Это было гордое племя великановъ, которые жили еще до временъ патріарха Авраама, и такъ какъ они впали въ глубокое идолопоклонство, то Богъ послалъ къ нимъ пророка, по имени Салеха, чтобы обратить ихъ на путь истинный. Но они сказали, что послушаются его только тогда, когда онъ имъ докажетъ, что дѣйствительно посланъ Богомъ, тѣмъ, что заставитъ выйти изъ нѣдръ горы жеребую верблюдицу.

Салехъ началъ молиться, и о, чудо! Гора разверзлась, и изъ нея вышла верблюдица, которая вскорѣ произвела на свѣтъ дѣтеныша. Нѣкоторые изъ тамудитовъ, убѣжденные этимъ чудомъ, оставили, по увѣщанію пророка, идолопоклонство; впрочемъ, большинство изъ нихъ продолжало пребывать въ невѣріи. Салехъ оставилъ имъ верблюдицу въ доказательство совершеннаго имъ чуда, но при этомъ сдѣлалъ предостереженіе, говоря, что небо покараетъ ихъ, если они сдѣлаютъ какой-нибудь вредъ животному. Нѣкоторое время они позволяли верблюдицѣ спокойно пастись на нолѣ; она выходила утромъ на пастбище и вечеромъ возвращалась домой. То правда, что когда она наклоняла свою голову, чтобы напиться изъ ручья или источника, она не поднимала ея до тѣхъ поръ, пока не выпивала всю воду до послѣдней капли, но зато, вернувшись домой, она давала столько молока, что его хватило бы для всего племени. Но такъ какъ она прогоняла съ пастбища всѣхъ другихъ верблюдовъ, то тамудиты возненавидѣли ее и, перерѣзавъ у нея подколѣнныя жилы, убили ее. Какъ только это было сдѣлано, послышались съ неба страшный крикъ и сильные раскаты грома, а на утро всѣ виновные въ этомъ дѣлѣ были найдены лежащими лицомъ къ землѣ и мертвыми. Такимъ образомъ все племя было стерто съ лица земли, и на ихъ странѣ лежитъ съ тѣхъ поръ вѣчное проклятіе неба.

Эта исторія произвела такое сильное впечатлѣніе на Магомета, что и въ послѣдующее время онъ не позволялъ своему народу ставить палатки по близости этого мѣста, но торопилъ его итти дальше отъ этой, по его мнѣнію, проклятой мѣстности.

Другое преданіе, которое пришлось услышать Магомету во время путешествія, относится къ городу Эйла, находящемуся вблизи Краснаго, моря. Ему разсказали, что на этомъ мѣстѣ жило въ старину одно еврейское племя, которое впало въ идолопоклонство и нарушило святость субботняго дня рыбною ловлей; за это старики были превращены въ свиней, а молодые — въ обезьянъ. Мы обратили особенное вниманіе на эти два преданія по той причинѣ, что ихъ приводитъ Магометъ, желая доказать, что Богъ наказываетъ людей за идолопоклонство; все это показываетъ намъ, въ какую сторону былъ направленъ умъ юноши, размышлявшаго объ этомъ важномъ предметѣ уже и въ то время, о которомъ идетъ здѣсь рѣчь.

Мусульманскіе писатели, не отступая отъ своего обычая, разсказываютъ о тѣхъ чудесахъ, какія случались съ юношей во время его путешествія. Однажды онъ переходилъ пустыню, и вотъ, когда онъ шелъ по раскаленному песку, надъ нимъ все время леталъ невидимый ангелъ, который осѣнялъ его своими крыльями; впрочемъ, это — такого рода чудо, которое не подтверждается свидѣтельствомъ очевидца; въ другой разъ, во время полуденнаго зноя, его защищало отъ солнца висѣвшее надъ его головой облако; затѣмъ, когда онъ искалъ тѣни подъ засохшимъ деревомъ, оно вдругъ покрылось листвою и цвѣтами.

Пройдя мимо границъ древнихъ земель моавитянъ и аммонитянъ, о которыхъ часто упоминается въ Библіи, караванъ вступилъ въ Боеру, или Бостру, городъ, находящійся на границахъ Сиріи, въ странѣ колѣна Манассіина, за рѣкою Іорданомъ. Въ библейскія времена городъ этотъ принадлежалъ левитамъ, но теперь въ немъ жили христіане-несторіане. Это былъ большой торговый центръ, куда ежегодно приходили караваны; здѣсь наши путешественники сдѣлали привалъ и раскинули свои палатки неподалеку отъ одного несторіанскаго монастыря.

Абу-Талебъ и его племянникъ были гостепріимно приняты братіей этого монастыря. Одинъ изъ монаховъ, котораго одни называютъ Сергіемъ, а другіе Бахирой^[6], разговаривая съ Магометомъ, былъ пораженъ его развитымъ не но лѣтамъ умомъ и заинтересовался юношей, видя въ немъ страстную жажду знанія, направленную, главнымъ образомъ, на религіозные вопросы. Они часто разговаривали между собою о такихъ предметахъ, и тутъ всѣ усилія монаха клонились къ тому, чтобы побороть идолопоклонство, въ которомъ до сихъ поръ воспитывался юный Магометъ, потому что несторіане строго осуждали не только поклоненіе иконамъ, но и вообще употребленіе ихъ; строгость ихъ въ этомъ отношеніи доходила даже до. того, что подобное запрещеніе касалось отчасти даже и креста — этой общей эмблемы христіанства.

.Многіе приписывали знаніе главныхъ правилъ и преданій христіанской вѣры, высказанное впослѣдствіи Магометомъ, именно тѣмъ разговорамъ, которые были у него въ молодости съ этимъ монахомъ; впрочемъ, надо думать, что онъ поддерживалъ сношенія съ этимъ послѣднимъ и при своихъ послѣдующихъ путешествіяхъ въ Сирію.

Мусульманскіе писатели утверждаютъ, что монахъ заинтересовался юнымъ чужестранцемъ потому, что случайно увидалъ у него между плечами печать пророчества. Они говорятъ, что когда Абу-Талебъ собрался въ обратный путь, то монахъ этотъ предостерегалъ его, давъ ему совѣтъ наблюдать за племянникомъ, и не допускать, чтобы этотъ послѣдній попалъ въ руки евреевъ; онъ какъ бы предвидѣлъ пророческимъ взоромъ всѣ тѣ непріятности и противодѣйствія, которыя долженъ былъ встрѣтить Магометъ со стороны этого народа.

Само-собою разумѣется, что не нужно было никакихъ чудесныхъ знаковъ для того, чтобы сектантъ-монахъ, только и помышлявшій о большемъ числѣ послѣдователей, заинтересовался умнымъ и любознательнымъ юношей, племянникомъ стража Каабы, который могъ бы перенести въ Мекку сѣмена христіанской вѣры, посѣянныя въ его воспріимчивой душѣ; ясно, что монахъ, разсчитывая сдѣлать несторіаниномъ юношу съ еще неустановившимися религіозными взглядами, всѣми силами старался помѣшать тому, чтобы евреи не совратили его въ свою вѣру.

Магометъ возвратился въ Мекку; воображеніе его было переполнено фантастическими разсказами и преданіями, которыя пришлось ему слышать въ разныхъ мѣстахъ пустыни; въ его умъ глубоко запало ученіе вѣры, переданное ему въ несторіанскомъ монастырѣ. Онъ и впослѣдствіи питалъ къ Сиріи какое-то необъяснимое благоговѣйное чувство, вѣроятно вслѣдствіе полученныхъ имъ въ этой странѣ религіозныхъ впечатлѣній. Сирія была страною, въ которую удалился изъ Халдеи патріархъ Авраамъ, принесшій съ собою первоначальное вѣрованіе въ единаго истиннаго Бога. Магометъ часто говорилъ впослѣдствіи: «Воистину Богъ всегда поддерживалъ хранителей слова своего въ Сиріи; ихъ сорокъ числомъ; если умираетъ одинъ, то на мѣсто его посылается другой и, благодаря имъ, это — благословенная страна». А затѣмъ: "Да возрадуется народъ сирійскій, ибо ангелы всеблагого Бога осѣняютъ его крыльями своими.^[7]

Примѣчаніе. Въ шестой главѣ Корана мы находимъ разсказъ о томъ, какъ Авраамъ оставилъ идолопоклонство, въ которое впали люди послѣ потопа. Отецъ Авраама Азеръ или Зера, какъ онъ называется въ священной книгѣ, былъ ваятелемъ и идолопоклонникомъ.

"И сказалъ Авраамъ отцу своему Азеру. «Зачѣмъ ты изсѣкъ изъ камня изваянія боговъ? Воистину ты и народъ твой заблуждаетесь».

"Тогда сводъ небесный разверзся передъ Авраамомъ, чтобы онъ могъ видѣть, какъ управляется міръ. Когда настала ночь, и тьма осѣнила землю, онъ увидалъ свѣтлую звѣзду, сіявшую на небѣ, и, обращаясь къ своему народу, поклонявшемуся звѣздамъ, воскликнулъ: «Такъ по вашему мнѣнію, это — Богъ?».

"Но звѣзда зашла и Авраамъ сказалъ: «Я не вѣрю въ такихъ боговъ, которые заходятъ».

"Тогда онъ увидѣлъ восходящую луну и воскликнулъ: «Навѣрно, это — Богъ». — Но и луна точно такъ же зашла, и тогда смутился Авраамъ и началъ молиться Богу, говоря: "Направь меня на путь истинный, чтобы мнѣ не сдѣлаться такимъ же, какъ эти заблуждающіеся люди.

"Увидѣлъ онъ восходящее солнце и воскликнулъ: «Вотъ это — самое великолѣпное свѣтило. Это, безъ сомнѣнія, и есть Богъ.» Но солнце также закатилось. Тогда сказалъ Авраамъ: «Я не вѣрю, о, народъ мой, въ то, что вы называете богами. Воистину, я обращаю лицо мое къ Нему, Создателю, сотворившему небо, и землю».

ГЛАВА V.
Занятіе Магомета торговлей — Его бракъ съ Кадиджей.

Теперь Магометъ окончательно посвятилъ себя дѣятельной жизни и сопровождалъ своихъ дядей въ путешествіяхъ разнаго рода. Когда ему было около шестнадцати лѣтъ онъ, вмѣстѣ со своимъ дядей Зобиромъ, ѣздилъ съ караваномъ въ Іеменъ; далѣе мы видимъ, что онъ состоялъ въ должности оруженосца у того же дяди, бывшаго предводителемъ корейшитовъ, помогавшихъ кенанитамъ въ войнѣ противъ племени Хавазанъ. Тутъ Магометъ въ первый разъ участвовалъ въ войнѣ, хотя вся его обязанность состояла въ томъ, что онъ въ пылу сраженія подавалъ своему дядѣ стрѣлы для лука и прикрывалъ его щитомъ отъ дротиковъ непріятеля. Войну эту арабскіе писатели заклеймили позорнымъ именемъ «эль Фаджаръ», т.-е. нечестивой войны, потому что она ведена была въ священные мѣсяцы богомолья.

По мѣрѣ того какъ Магометъ становился старше, многія лица начали брать его къ себѣ въ качествѣ торговаго агента или фактора при караванахъ, отправлявшихся въ Сирію, Іеменъ, или въ другія мѣстности; благодаря этому, сфера его наблюденій расширилась, онъ сталъ сразу понимать характеры людей и познакомился съ дѣлами.

Часто приходилось ему посѣщать и ярмарки, которыя въ Аравіи были не только мѣстами торговли, но иногда служили также и ареною для состязаній въ поэзіи между различными племенами; здѣсь побѣдителямъ присуждались награды, и премированныя поэмы бережно сохранялись потомъ въ архивахъ владѣтельныхъ князей. Состязанія эти происходили главнымъ образомъ на ярмаркѣ въ Окадѣ, и семь поэмъ, которымъ присуждена была здѣсь награда, были вывѣшены въ Каабѣ точно какіе-нибудь трофеи. На этихъ ярмаркахъ разсказывались также и распространенныя между арабами преданія и вмѣстѣ съ тѣмъ проповѣдовались и усвоивались слушателями различныя, господствовавшія въ Аравіи вѣроученія. Изъ этихъ устныхъ источниковъ Магометъ постепенно собралъ многія разнообразныя свѣдѣнія о религіозныхъ ученіяхъ, высказанныя имъ впослѣдствіи.

Въ то время жила въ Меккѣ одна вдова, по имени Кадиджа (или Хадиджа). Она была замужемъ два раза. Ея второй мужъ, богатый купецъ, только что умеръ и нужно было, чтобы кто-нибудь управлялъ обширными дѣлами этого торговаго дома; племянникъ вдовы, котораго звали Чузимой, познакомившійся съ Магометомъ во время его торговыхъ поѣздокъ, видалъ не разъ, какъ ловко и честно этотъ послѣдній велъ всѣ свои дѣла. Онъ указалъ на него своей теткѣ, какъ на человѣка, способнаго вести всѣ ея дѣла. Наружность Магомета послужила большимъ подспорьемъ для этой рекомендаціи, потому что ему было въ это время около двадцати-пяти лѣтъ и арабскіе писатели превозносятъ до небесъ его красоту и любезное обхожденіе. Кадиджѣ очень хотѣлось, чтобы онъ поступилъ къ ней на службу и она даже предложила ему двойную плату, если только онъ возьметъ на себя трудъ вести караванъ, который она готова была отправить въ Сирію. Магометъ, посовѣтовавшись со своимъ дядей Абу-Талебомъ, принялъ, по его совѣту, это предложеніе. Въ этой экспедиціи его сопровождали, помогавшіе ему въ трудахъ племянникъ вдовы и ея рабъ Майсара; Кадиджа до такой степени была довольна тѣмъ, что Магометъ отличію выполнилъ возложенное на него порученіе, что, по его возвращеніи, заплатила ему вдвое противъ условленной платы. Потомъ Кадиджа посылала его тоже съ караванами въ южныя части Аравіи и всякій разъ оставалась имъ очень довольна.

Кадиджѣ минуло уже 39 лѣтъ; это была разсудительная и опытная женщина. Она все больше и больше цѣнила умственныя способности Магомета, а затѣмъ въ ея сердцѣ зародилась любовь къ этому свѣжему и красивому юношѣ. По словамъ арабскихъ легендъ, тутъ очень кстати случилось одно чудо, которое укрѣпило и освятило это зародившееся чувство. Какъ-то разъ, въ полдень, она, выйдя на плоскую крышу своего дома вмѣстѣ со своими прислужницами, стала поджидать караванъ, которымъ управлялъ Магометъ. Когда караванъ приблизился къ дому, то она, къ своему величайшему изумленію, увидала двухъ ангеловъ, которые, осѣняли его своими крыльями и такимъ образомъ защищали отъ солнца. Взволнованная она обратилась къ своимъ служанкамъ и сказала имъ; «Посмотрите! Это любимецъ Аллаха, который послалъ двухъ ангеловъ охранять его!»

Какъ смотрѣли служанки на Магомета, съ такимъ ли же благоговѣніемъ, какъ ихъ госпожа, или нѣтъ, и видѣли ли и онѣ также этихъ двухъ ангеловъ, — объ этомъ легенда умалчиваетъ, но какъ бы то ни было, вдова ощутила въ себѣ живую вѣру въ сверх- человѣческія достоинства своего молодого управителя и немедленно поручила своему вѣрному рабу Майсарѣ предложить ему ея руку и сердце. Разсказъ объ этихъ переговорахъ отличается простотой и краткостью. «Магометъ», спросилъ Майсара, «отчего ты не женишься?» — «У меня нѣтъ средствъ» отвѣчалъ Магометъ. — «Ну хорошо, а что если бы тебѣ предложила свою руку какая-нибудь богатая женщина, и затѣмъ такая, которая и собой красива, и знатнаго рода?» — «Кто же это такая?» — «Кадиджа!» — «Да можетъ ли это быть?» — «Ужъ я это устрою». — Майсара, вернувшись къ своей госпожѣ, разсказалъ ей, что было говорено. Назначенъ былъ часъ для свиданія и дѣло уладилось съ тою быстротою и благоразуміемъ, какими отличался Магометъ во всѣхъ дѣлахъ, касавшихся вдовы. Сначала отецъ Кадиджи воспротивился было этому браку по той причинѣ, что Магометъ — человѣкъ бѣдный: онъ раздѣлялъ общее мнѣніе, что богатство должно быть присоединено къ богатству; но сама вдова разсуждала благоразумно: она смотрѣла на свое богатство только какъ на средство, дающее ей возможность слѣдовать влеченію своего сердца. Она устроила большой пиръ, на который были приглашены ея отецъ и другіе ея родственники, а также оба дяди Магомета, Абу-Талебъ и Гамза, а вмѣстѣ съ ними и многіе другіе изъ корейшитовъ. На этомъ пиру вино лилось рѣкою, и вскорѣ всѣ сидѣвшіе за столомъ гости развеселились. Бѣдность Магомета, мѣшавшая браку, была забыта; въ пользу предполагавшагося брака говорили рѣчи — съ одной стороны Абу-Талебъ, а съ другой Барака, родственникъ Кациджи; былъ рѣшенъ вопросъ о приданомъ и бракъ заключенъ по всей формѣ.

Тогда Магометъ приказалъ убить верблюда у дверей дома и мясо его раздать бѣднымъ. Двери его жилища были открыты для всѣхъ, кто пожелалъ бы войти; рабыни Кадиджи плясали подъ звуки тамбуриновъ; всѣ предались шумному веселью и радости. Абу-Талебъ, забывъ свои года и обычную меланхолію, тоже развеселился на этомъ пиру. Онъ принесъ свой даръ — отсчиталъ изъ своего кошелька чистыми деньгами двадцать съ половиною окъ золотомъ, что равняется цѣнѣ двадцати молодыхъ верблюдовъ. Халему, кормилицу Магомета, тоже позвали пировать на его свадьбѣ и подарили ей стадо въ сорокъ овецъ, съ которымъ она, обогатившаяся и предовольная, вернулась въ свою родную долину, находящуюся въ саодитской пустынѣ

ГЛАВА VI.
Поведеніе Магомета послѣ свадьбы. — Его забота о религіозной реформѣ. — Его привычка къ уединеннымъ размышленіямъ. — Видѣніе въ пещерѣ. — Онъ провозглашаетъ себя пророкомъ.

Благодаря браку съ Кадиджей, Магометъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ богатыхъ людей въ своемъ городѣ, а по своимъ нравственнымъ качествамъ онъ имѣлъ огромное вліяніе на общество. Аллахъ, говоритъ историкъ Абульфеда, одарилъ его всѣми способностями, которыя дѣлаютъ совершенствомъ и украшаютъ честнаго человѣка; онъ былъ такъ чистъ душою, отличался такою искренностью и былъ такъ далекъ отъ всякой дурной мысли, что его всего чаще называли именемъ «Аль-Амина», что значитъ «вѣрный».

Такъ какъ его сограждане имѣли большое довѣріе къ его здравому смыслу и честности, то они часто обращались къ нему, прося его быть посредникомъ въ ихъ спорахъ. Въ доказательство его мудрости въ подобныхъ случаяхъ разсказываютъ слѣдующій анекдотъ. Въ поврежденной огнемъ Каабѣ производились поправки, во время которыхъ нужно было перенести на другое мѣсто священный черный камень. Между начальниками различныхъ племенъ возникъ споръ о томъ, кому изъ нихъ принадлежитъ право исполнить такую высокую обязанность, и всѣ они пришли къ соглашенію, говоря, что вопросъ этотъ рѣшитъ первый, кто войдетъ въ городъ черезъ ворота Аль-Харамъ. Случилось такъ, что это былъ Магометъ. Выслушавъ всѣ ихъ заявленія о своихъ правахъ, онъ приказалъ разостлать на землѣ большой коверъ и на него положить камень, и чтобы затѣмъ по одному человѣку изъ каждаго племени взялись за края этого ковра. Такимъ образомъ всѣ они одинаково и въ одно и то же время подняли священный камень до уровня предназначеннаго ему мѣста, куда Магометъ вложилъ его уже своими руками.

Отъ Кадиджи родились у Магомета четыре дочери и одинъ сынъ. Имя сына было Казимъ, а потому и Магомета называли иногда Абу-Казимомъ, какъ это принято въ арабской номенклатурѣ. Впрочемъ, сынъ этотъ умеръ еще въ дѣтствѣ.

Въ продолженіе многихъ лѣтъ послѣ женитьбы, онъ продолжалъ заниматься торговлей, причемъ посѣщалъ большія арабскія ярмарки и ѣздилъ съ караванами въ дальнія страны. Но экспедиціи эти уже не были такъ выгодны, какъ въ то время, когда онъ состоялъ въ должности управителя, и богатое приданое, взятое имъ за женой, не увеличилось а скорѣе уменьшилось, отъ всѣхъ этихъ торговыхъ операцій. Дѣло въ томъ, что богатство избавило его отъ необходимости добывать себѣ кусокъ хлѣба трудами и доставило ему досугъ, благодаря чему онъ получилъ возможность слѣдовать врожденной склонности ума, всегда стремившагося къ мечтамъ и религіознымъ размышленіямъ, которую онъ выказывалъ съ самаго ранняго дѣтства. Склонность эта развилась еще болѣе во время его путешествій вслѣдствіе сношеній съ евреями и христіанами, вначалѣ укрывшимися въ этой странѣ отъ преслѣдованій, но потомъ собравшимися въ цѣлыя племена, или составившими часть населенія городовъ. Съ другой стороны и арабскія пустыни, богатыя фантастическими суевѣріями, дали обильную пищу его восторженному, мечтательному уму. Послѣ его женитьбы на Кадиджѣ на его религіозныя мнѣнія имѣлъ большое вліяніе его домашній оракулъ. Это былъ двоюродный братъ его жены, Барака, человѣкъ пытливаго ума, не имѣвшій опредѣленной вѣры; сначала онъ былъ евреемъ, потомъ христіаниномъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ считалъ себя и астрологомъ. О немъ стоитъ упомянуть, такъ какъ онъ первый перевелъ на арабскій языкъ нѣкоторыя части Ветхаго и Новаго Завѣта. Полагаютъ, что именно у него Магометъ и заимствовалъ многія свѣдѣнія объ этихъ книгахъ, такъ же какъ и многія изъ преданій Мишны и Талмуда, изъ которыхъ онъ почерпнулъ обильный матеріалъ для своего Корана.

Пріобрѣтенныя такими разносторонними путями знанія, которыя Магометъ сохранилъ въ своей прекрасной памяти, находились въ прямомъ противорѣчіи съ грубымъ идолопоклонствомъ, господствовавшимъ въ то время въ Аравіи и введеннымъ въ самую Каабу. Мало по малу это священное зданіе наполнялось и окружалось идолами, число которыхъ доходило до трехсотъ шестидесяти, такъ что для каждаго дня арабскаго года былъ свой особенный идолъ. Сюда привозились идолы изъ различныхъ странъ — божества другихъ народовъ, главнымъ изъ которыхъ былъ доставленный изъ Сиріи Хобалъ, имѣвшій, какъ думали, власть ниспосылать на землю дождь. Въ числѣ этихъ идоловъ находились также Авраамъ и Измаилъ, которыхъ почитали когда-то какъ пророковъ и праотцевъ и которые теперь изображены были со стрѣлами въ рукахъ — аттрибутами боговъ и символами ихъ магической власти.

Грубость и нелѣпость идолопоклонства становилось все яснѣе Магомету, по мѣрѣ того, какъ его развитой умъ сравнивалъ съ этимъ послѣднимъ тѣ чисто духовныя религіи, которыя были предметомъ его изученія. Въ разныхъ мѣстахъ Корана мы видимъ, главную идею Магомета, постепенно развивавшуюся въ его умѣ до тѣхъ поръ, пока она не завладѣла, наконецъ, всѣми его помыслами и не стала управлять всѣми его дѣлами. Это была идея религіозной реформы. Его знанія и размышленія, привели его къ твердой увѣренности въ томъ, что единственная истинная вѣра возвѣщена была Адаму при его сотвореніи и что она исповѣдывалась въ раю до грѣхопаденія. Эта религія заключала въ себѣ непосредственное и духовное поклоненіе единому Богу, создавшему небо и землю.

Затѣмъ онъ былъ убѣжденъ и въ томъ, что люди неоднократно искажали и унижали эту религію, позоря ее главнымъ образомъ идолопоклонствомъ, вслѣдствіе чего, черезъ отдаленные промежутки времени, посланъ былъ на землю цѣлый рядъ пророковъ, вдохновленныхъ откровеніемъ свыше, для того, чтобы возстановить эту религію въ ея первобытной чистотѣ. Таковы были Ной, Авраамъ, Моисей и таковъ же былъ Іисусъ Христосъ. Каждый изъ этихъ пророковъ, возстановилъ на землѣ истинную вѣру, которая была снова искажаема ея послѣдователями. Та вѣра, которой училъ и которую исповѣдывалъ Авраамъ въ то время, какъ онъ пришелъ изъ Халдеи, Магометъ, повидимому, считалъ образцовою религіею, такъ какъ онъ глубоко почиталъ этого патріарха, какъ отца Измаила и родоначальника арабскаго народа.

Магомету казалось, что теперь опять наступило время для новой реформы. Міръ снова впалъ въ слѣпое язычество. Нужно было, чтобы по повелѣнію свыше на землю пришелъ новый пророкъ, который бы возвратилъ на путь истинный заблуждающихся сыновъ человѣческихъ и возстановилъ поклоненіе Каабѣ въ томъ видѣ, въ какомъ оно было во дни Авраама и патріарховъ. Мысль о вѣроятномъ пришествіи такого пророка, долженствующаго принести съ собою преобразованіе, повидимому, овладѣла его умомъ и вызвала у него привычку къ мечтательности и размышленію, несовмѣстимую съ повседневными житейскими дѣлами и мірскою суетою. Разсказываютъ, что онъ сталъ мало по малу удаляться отъ общества и искалъ уединенія въ одной пещерѣ въ горѣ Хара, около трехъ миль сѣвернѣе Мекки, и тутъ, въ подражаніе христіанскимъ отшельникамъ, онъ проводилъ цѣлые дни и ночи въ молитвѣ и размышленіи. Такъ онъ всегда проводилъ мѣсяцъ Рамазанъ, который считается у арабовъ священнымъ мѣсяцемъ. Такая неотвязная дума все объ одномъ и томъ же предметѣ и вмѣстѣ съ этимъ восторженное состояніе духа необходимо должны были оказать сильное вліяніе на его организмъ. Ему стали являться видѣнія, галлюцинаціи и онъ доходилъ до припадковъ умоизступленія.

Одинъ изъ его біографовъ говоритъ, что онъ въ продолженіе полугода видѣлъ только такіе сны, которые касались мыслей, занимавшихъ его умъ во время бодрствованія. Часто онъ терялъ сознаніе окружающаго и лежалъ на землѣ какъ бы въ безчувственномъ состояніи. Кадиджа, которая, какъ вѣрная подруга, раздѣляла иногда съ нимъ одиночество, смотрѣла на эти припадки съ тревожною заботливостью и умоляла мужа открыть ей причину ихъ, но онъ или старался уклоняться отъ ея вопросовъ, или же давалъ на нихъ какіе-то непонятные отвѣты. Нѣкоторые изъ его противниковъ приписывали такіе припадки эпилепсіи, но набожные мусульмане объясняютъ ихъ дѣйствіемъ пророческой силы, потому что, говорятъ они, онъ, хотя и смутно, но уже началъ сознавать въ душѣ то, что было внушено ему Всевышнимъ, и въ его умѣ перерабатывались идеи, недосягаемыя для ума простыхъ смертныхъ. Наконецъ, прибавляютъ они, то, что до сихъ поръ являлось ему въ мечтахъ, какъ въ туманѣ, приняло наглядную и ясную форму, — это, когда явился ему ангелъ и онъ услышалъ божественное возвѣщеніе.

Это удивительное откровеніе Магометъ услышалъ за сороковомъ году своей жизни. Мусульманскіе писатели разсказываютъ о немъ такъ, какъ будто бы они слышали его отъ самого пророка; объ откровеніи этомъ упоминается также и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Корана. Магометъ, по своему обычаю, проводилъ, мѣсяцъ Рамазанъ въ пещерѣ горы Хара, стараясь посредствомъ поста, молитвы и уединенныхъ размышленій вознести свои мысли къ созерцанію божественной истины. Откровеніе было услышано въ ночь, называемую арабами Аль-Кадеръ, т.-е. божественное велѣніе, это ночь, когда, по словамъ Корана, ангелы нисходятъ съ неба и Гавріилъ приноситъ людямъ велѣнія Божія, на землѣ водворяется миръ и до наступленія утра святой покой царствуетъ во всей природѣ.

Когда Магометъ, закутавшись въ свой плащъ, лежалъ на землѣ, среди ночного безмолвія, и не спалъ, онъ вдругъ услышалъ зовущій его голосъ; когда онъ раскрылъ голову, то его озарилъ потокъ такого ослѣпительнаго свѣта, что онъ потерялъ сознаніе. Придя въ себя, онъ увидѣлъ ангела въ человѣческомъ образѣ, который, приближаясь къ нему издалека, развертывалъ покрытый какими-то письменами шелковый свитокъ.

— Читай! — сказалъ ангелъ.

— Я не умѣю читать! — отвѣчалъ Магометъ.

— Читай! — повторилъ ангелъ, — во имя Господа создавшаго весь міръ, сотворившаго человѣка изъ сгустка крови. Читай во имя Всевышняго, научившаго человѣка владѣть перомъ, проливающаго въ его душу свѣтъ знанія и сообщающаго ему то, чего онъ прежде не зналъ.

И вотъ Магометъ сейчасъ же почувствовалъ, что разумъ его озарилъ небесный свѣтъ, и онъ прочелъ написанное на свиткѣ, а это были велѣнія Божія, которыя онъ потомъ сообщилъ всему народу въ своемъ Коранѣ. Когда онъ окончилъ чтеніе, то божественный посланникъ возгласилъ: «О, Магометъ, воистину ты — пророкъ Бога! А я — его ангелъ Гавріилъ». Писатели разсказываютъ, что поутру Магометъ, дрожащій и взволнованный, пришелъ къ Кадиджѣ, не зная самъ, правда ли то, что онъ видѣлъ и слышалъ, и что онъ — дѣйствительно пророкъ, которому повелѣно совершить то преобразованіе, которое, такъ долго было предметомъ его размышленій; или, можетъ быть, это было только видѣніе, обманъ чувствъ, или — что еще хуже — явленіе злого духа.

Но Кадиджа на все смотрѣла глазами вѣры и, какъ любящая женщина, была довѣрчива. Она видѣла въ этомъ событіи, исполненіе желаній мужа и надѣялась, что теперь кончатся его припадки и налагаемыя имъ на себя лишенія. «Радостныя вѣсти принесъ ты мнѣ!» воскликнула она. «Клянусь Тѣмъ, въ чьихъ рукахъ душа Кадиджи, я стану теперь считать тебя пророкомъ народа нашего.» — "Радуйся, " — прибавила она, видя, что онъ все еще грустенъ, — «Аллахъ не попуститъ того, чтобы на тебя палъ позоръ. Развѣ ты не любилъ своей родни, не былъ добръ къ сосѣдямъ, не благотворилъ бѣднымъ, не оказывалъ гостепріимства странникамъ, не былъ вѣренъ своему слову и не считался всегда защитникомъ истины?»

Кадиджа поспѣшила сообщить все слышанное ею своему двоюродному брату, переводчику Священнаго Писанія, Баракѣ, который, какъ мы видѣли, во всемъ, что касалось религіи, былъ у Магомета домашнимъ оракуломъ. Онъ, какъ человѣкъ, одаренный пылкимъ воображеніемъ, сразу повѣрилъ этому чудесному возвѣщенію. «Клянусь Тѣмъ, въ чьихъ рукахъ душа Барака», — воскликнулъ онъ, — «ты говоришь правду, о, Кадиджа! Ангелъ, явившійся твоему мужу, тотъ самый, который нѣкогда посланъ былъ Моисею, сыну Амрама. Ангелъ возвѣстилъ правду. Твой мужъ дѣйствительно пророкъ».

Говорятъ, что пылкія увѣренія ученаго Барака сильно повліяли на Магомета и разсѣяли всѣ его сомнѣнія.

Примѣчаніе. Докторъ Густавъ Вейль въ одномъ изъ примѣчаній къ свой книгѣ «Mohammed der Prophet» разсматриваетъ вопросъ о томъ, былъ ли Магометъ подверженъ эпилепсіи; мусульмане считали это клеветою его враговъ и христіанскихъ писателей. Однако такое мнѣніе подтверждается нѣкоторыми изъ древнѣйшихъ мусульманскихъ біографовъ, которые ссылаются на свидѣтельство близкихъ къ Магомету людей. По ихъ словамъ, съ нимъ вдругъ начиналась сильная дрожь, за которой слѣдовалъ родъ обморока, или лучше сказать, конвульсій, и при этомъ, даже въ самую холодную погоду, у него со лба ручьями лилъ потъ; онъ обыкновенно лежалъ съ закрытыми глазами, съ пѣной у рта, и ревѣлъ точно молодой верблюдъ. Одна изъ его женъ Айиша и одинъ изъ учениковъ, по имени Зеидъ, упоминаются, какъ очевидцы. Они полагали, что въ такое время на него дѣйствовало откровеніе. Однако подобные припадки бывали съ нимъ въ Меккѣ еще ранѣе того времени, когда онъ получилъ откровеніе о Коранѣ. Кадиджа, изъ страха, что ея мужъ одержимъ злыми духами, хотѣла позвать заклинателя, чтобы изгнать ихъ, но онъ запретилъ ей дѣлать это. Онъ не любилъ, чтобы кто-нибудь смотрѣлъ на него во время этихъ припадковъ. Впрочемъ у него передъ видѣніями не всегда бывали припадки. Говорятъ, что ХаретъИбнъ-Хашимъ какъ-то разъ спросилъ у него, какимъ образомъ онъ получаетъ откровенія. «Часто», — отвѣчалъ онъ, — «мнѣ является въ образѣ человѣка ангелъ, который говорить со мной. Иногда я слышу звуки, которые похожи на звонъ колокола (звонъ въ ушахъ — одинъ изъ симптомовъ эпилепсіи). Когда невидимый ангелъ исчезнетъ, я храню то, что онъ мнѣ открылъ». Магометъ утверждалъ, что нѣкоторыя откровенія получены имъ прямо отъ Бога, другія же онъ получилъ во снѣ. Онъ всегда говорилъ, что сны пророковъ, это тѣ же откровенія.

Думаемъ, что эта замѣтка будетъ не безполезна для читателя, такъ какъ она бросаетъ нѣкоторый свѣтъ на загадочную, жизнь этого необыкновеннаго человѣка.

ГЛАВА VII.
Магометъ тайно проповѣдуетъ свое ученіе небольшому числу учениковъ. — Онъ получаетъ новыя откровенія и божественныя велѣнія. — Возвѣщаетъ ихъ своимъ родственникамъ. — Какъ отнеслись послѣдніе къ этимъ откровеніямъ. — Горячая преданность Али — Дурныя предзнаменованія христіанъ.

Въ продолженіе нѣкотораго времени Магометъ сообщалъ о своихъ видѣніяхъ только домашнимъ. Одинъ изъ первыхъ, открыто признавшимъ себя вѣрующимъ, былъ его слуга Зеидъ, арабъ племени Калбъ. Этотъ молодой человѣкъ былъ въ дѣтствѣ взятъ въ плѣнъ шайкой разбойниковъ изъ племени корейшитовъ, и былъ купленъ Магометомъ, или достался ему по жребію. Спустя нѣсколько лѣтъ отецъ его, услыхавъ, что онъ живетъ въ Меккѣ, явился туда и предложилъ за его выкупъ значительную сумму денегъ."Если онъ захочетъ итти съ тобой", — сказалъ Магометъ, — «то пойдетъ безъ всякаго выкупа, но если онъ предпочтетъ остаться со мной, то почему же мнѣ не оставить его у себя?» Зеидъ предпочелъ остаться у Магомета, такъ какъ, по его словамъ, здѣсь обращались съ нимъ почти какъ съ сыномъ, а не какъ съ невольникомъ. Послѣ этого Магометъ открыто усыновилъ его, и этотъ послѣдній всегда жилъ въ его домѣ и оставался преданнымъ ему слугою. Теперь же, когда онъ сдѣлался послѣдователемъ новой вѣры, ему была дарована полная свобода, но далѣе мы увидимъ, что онъ всю свою жизнь питалъ къ Магомету ту доходящую до благоговѣнія привязанность, которую послѣдній имѣлъ даръ внушать своимъ послѣдователямъ и слугамъ.

Первые шаги Магомета, выступившаго въ роли пророка, были опасны; онъ дѣлалъ ихъ не безъ страха и тайно. Вражда грозила ему со всѣхъ сторонъ, — и со стороны близкихъ его родственниковъ, корейшитовъ, происходившихъ изъ рода Хашима, которые своею властію и благоденствіемъ обязаны были идолопоклонству, а еще болѣе со стороны соперничавшаго съ этими послѣдними рода АбдъПІима, который давно уже смотрѣлъ на хашемитовъ завистливымъ и подозрительнымъ окомъ и ничего такъ не желалъ, какъ имѣть возможность объявить ихъ всенародно еретиками и безбожниками, чтобы отнять у нихъ должность стражей Каабы. Во главѣ этой, соперничествующей вѣтви корейшитовъ стоялъ Абу-Софіанъ, сынъ Харба, внукъ Омейя и правнукъ Абдъ-Ніима. Это былъ человѣкъ талантливый и честолюбивый, обладавшій большимъ состояніемъ и вліятельный; дальше мы увидимъ, что онъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ упорныхъ и могущественныхъ противниковъ Магомета^[8].

При такихъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ дѣло распространенія новой вѣры велось тайно и медленно, до такой степени, что въ первые три года число новообращенныхъ не превышало сорока, да и это были, по большей части, люди молодые, чужестранцы и рабы. Они собирались на молитву тайно, или въ домѣ у кого-нибудь изъ посвященныхъ въ эту тайну, или же въ одной пещерѣ неподалеку отъ Мекки. Но и тайна не спасла ихъ отъ оскорбленій. Ихъ собранія были открыты; народъ ворвался въ пещеру и началась свалка. Одинъ изъ нападающихъ былъ раненъ въ голову оружейникомъ Саади, который съ этого времени прославился среди правовѣрныхъ, какъ первый человѣкъ, пролившій кровь за святое дѣло Ислама.

Однимъ изъ самыхъ ожесточенныхъ противниковъ Магомета былъ его дядя Абу-Лахабъ, человѣкъ богатый, гордый и отличавшійся раздражительнымъ характеромъ. Его сынъ Ота женился на Рокайѣ, третьей дочери Магомета, такъ что тутъ было двойное родство. Но вмѣстѣ съ тѣмъ АбуЛахабъ, состоялъ въ родствѣ и съ враждебной линіей корейшитовъ по своей женѣ Онъ-Джемиль, сестрѣ Абу-Софіана, и его жена вмѣстѣ съ шуриномъ имѣли на него большое вліяніе. Онъ не одобрялъ того, что называлъ ересью племянника, полагая, что это навлечетъ позоръ на ихъ собственную линію и вызоветъ враждебныя дѣйствія со стороны остальныхъ корейшитовъ. Магомета очень огорчало такое противодѣйствіе дяди, питавшаго къ нему ненависть, и онъ приписывалъ эту вражду подстрекательству его жены Онъ-Джемиль. Это было ему тѣмъ больнѣе, что нарушало счастіе его дочери Рокайи, которая за то, что склонна была къ его ученію, подвергалась упрекамъ со стороны мужа и его родныхъ.

Эти и другія огорченія подавляли его и усиливали его тревожное настроеніе. Онъ похудѣлъ, сдѣлался еще угрюмѣе и еще болѣе сосредоточился въ себѣ. Тѣ изъ его родныхъ, которые любили его, замѣтили, что онъ такъ перемѣнился, и боялись, какъ бы онъ не захворалъ; другіе же смѣялись надъ нимъ и считали его за помѣшаннаго; въ числѣ этихъ послѣднихъ первою была жена его дяди, Онъ-Джемиль, сестра Абу-Софіана,

Вслѣдствіе такого душевнаго и тѣлеснаго разстройства было ему новое видѣніе или откровеніе, повелѣвавшее «возстать, проповѣдовать и славить Господа». Теперь онъ долженъ былъ открыто и смѣло провогласить свое ученіе, начавъ со своихъ родственниковъ и своего племени. И вотъ на четвертомъ году, такъ называемаго, божественнаго своего посланничества онъ пригласилъ всѣхъ корейшитовъ линіи Хашима собраться на холмѣ Сафа, близъ Мекки, гдѣ онъ будто бы откроетъ имъ очень важныя вещи, которыя послужатъ къ ихъ благу. По его зову они сошлись на этомъ мѣстѣ; вмѣстѣ съ ними пришелъ также и враждебный Магомету дядя Абу-Лахабъ со своей женою Онъ-Джемиль, которая всегда смѣялась надъ нимъ. Но едва только пророкъ началъ говорить о своемъ посланничествѣ и разсказывать о полученныхъ имъ откровеніяхъ, какъ Абу-Лахабъ въ ярости вскочилъ съ своего мѣста и принялся осыпать его бранью за то, что онъ созвалъ ихъ по такому пустому поводу и, схвативъ камень, хотѣлъ запустить имъ въ Магомета. Грозно посмотрѣлъ на него Магометъ; онъ проклялъ эту поднятую на него съ угрозой руку и предсказалъ дядѣ, что онъ погибнетъ въ гееннѣ огненной, увѣряя его при этомъ, что жена его Онъ-Джемиль сама принесетъ связку терновыхъ прутьевъ, которыми будетъ разожженъ этотъ огонь. Собраніе разошлось въ смятеніи. Абу-Лахабъ и жена его, страшно разсердившись за то, что были прокляты племянникомъ, принудили своего сына, Оту, развестись съ женой Рокайей, и послѣдній отослалъ ее въ слезахъ къ Магомету. Впрочемъ, она скоро утѣшилась въ своемъ горѣ, выйдя замужъ за человѣка правой вѣры, — ее съ охотою взялъ въ жены ревностный ученикъ Магомета, Отмапъ-Ибнъ-Аффанъ. Но Магометъ нисколько не палъ духомъ отъ того, что первая его попытка была неудачна; онъ созвалъ второе собраніе хашемитовъ въ своемъ собственномъ домѣ, гдѣ₍, угостивъ ихъ бараниной и напоивъ молокомъ, онъ выступилъ впередъ и объявилъ имъ со всѣми подробностями о полученныхъ имъ свыше откровеніяхъ, а также и о божественномъ повелѣніи передать ихъ своимъ родичамъ.

— О, дѣти Абдъ — эль-Моталлеба, — воскликнулъ онъ съ энтузіазмомъ, — васъ, прежде всѣхъ другихъ людей, удостоилъ Аллахъ этихъ драгоцѣннѣйшихъ даровъ. Отъ его имени я предлагаю вамъ блага здѣшняго міра и безконечныя радости въ будущей жизни. Кто изъ васъ захочетъ раздѣлить со мною бремя, мною предлагаемое? Кто хочетъ быть моимъ братомъ, моимъ помощникомъ, моимъ визиремъ?"

Всѣ молчали; одни удивлялись, а другіе недовѣрчиво и насмѣшливо улыбались. Наконецъ, изъ рядовъ слушателей вышелъ полный юношескаго энтузіазма Али и сказалъ, что онъ готовъ служить пророку, хотя при этомъ скромно указалъ на свою молодость и физическую слабость^[9]. Магометъ заключилъ великодушнаго юношу въ свои объятія и прижалъ его къ своему сердцу. «Смотрите на моего брата, моего визиря, моего намѣстника», воскликнулъ онъ, «внимайте всѣ его словамъ и повинуйтесь ему».

Но остальные корейгаиты встрѣтили презрительнымъ хохотомъ выходку такого недозрѣлаго юноши, какимъ былъ Али, и начали подсмѣиваться надъ отцомъ юнаго новообращеннаго, говоря, что онъ долженъ теперь преклонить колѣна передъ сыномъ и повиноваться ему.

Хотя къ ученію Магомета отнеслись такъ враждебно его друзья и родственники, но тѣмъ не менѣе оно было съ радостію принято народомъ вообще, а главнымъ образомъ женщинами, которыя всегда относятся съ сочувствіемъ ко всему, что подвергается преслѣдованію. Многіе изъ евреевъ были также нѣкоторое время его послѣдователями, но когда они узнали, что онъ позволяетъ своимъ ученикамъ ѣсть мясо верблюда и другихъ животныхъ, которыя считаются ихъ закономъ недозволенными, то они оставили его и отвергнули его вѣру, считая ее нечистой. Теперь Магометъ, не принимая уже никакихъ мѣръ предосторожности, или, лучше сказать, воодушевляясь все болѣе и болѣе, сталъ открыто ходить повсюду, съ горячностью провозглашая свое ученіе и выдавая себя за пророка, посланнаго Богомъ, чтобы положить конецъ идолопоклонству и смягчить суровость еврейскаго и христіанскаго закона. Любимыми мѣстами его проповѣди были холмы Сафа и Кубеисъ, освященные преданіями объ Агари и Измаилѣ, агора Хара была его Синаемъ, куда онъ удалялся отъ времени до времени въ сильномъ возбужденіи, охваченный восторгомъ, и затѣмъ выходилъ изъ уединенной пещеры этой горы съ новыми, относящимися къ Корану, откровеніями.

Простодушные христіанскіе писатели древняго времени, говоря о появленіи того, кого они называютъ арабомъ, врагомъ церкви, передаютъ суевѣрные разсказы о различныхъ чудесахъ, которыя совершались приблизительно въ это время и служили грозными предзнаменованіями смутъ, долженствовавшихъ взволновать міръ. Въ Константинополѣ, бывшемъ въ то время столицею христіанской имперіи, родилось много ужасныхъ уродовъ и являлись страшныя видѣнія, наполнявшія ужасомъ сердца очевидцевъ. Во время нѣкоторыхъ религіозныхъ процессій въ окрестностяхъ города кресты вдругъ начинали двигаться сами собою и сильно колебались, что приводило окружающихъ въ ужасъ и удивленіе. А также и рѣка Нилъ, считавшаяся въ древности матерью чудесъ, породила два ужасныхъ чудовища, повидимому мужчину и женщину, которыя, выйдя изъ его водъ, долго озирались во всѣ стороны, наводя на всѣхъ ужасъ, и потомъ, снова погрузившись въ волны, изчезли. Былъ такой день, когда солнце казалось уменьшившимся на одну треть въ своемъ объемѣ и изливало блѣдные, печальные лучи. Во время одной безлунной ночи, небо было озарено огнемъ геенны и по нему летали блестѣвшія окровавленныя копья.

Всѣ эти и другія подобныя имъ чудеса толковались въ смыслѣ предзнаменованій, указывающихъ на грядущія бѣдствія. Престарѣлые служители Божіи печально качали головами, предсказывая, что близко царство Антихриста и что скоро наступятъ жестокія гоненія на христіанскую вѣру и будутъ разорены церкви; и такимъ святымъ людямъ, которые на своемъ вѣку перенесли не мало испытаній и гоненій ради вѣры, — прибавляетъ досточтимый отецъ Хайме Бледа, — дано свыше понимать и объяснять эти таинственныя предзнаменованія, служащія предвѣстниками различныхъ бѣдствій для церкви; они все равно, что старые моряки, которые по различнымъ примѣтамъ въ воздухѣ, на небѣ или въ морѣ узнаютъ приближеніе бури, которая можетъ потопить ихъ корабль.

Многіе изъ этихъ святыхъ людей были взяты въ обитель непреходящаго свѣта прежде, чѣмъ исполнились ихъ пророчества. Возсѣдая на небесахъ, они, можетъ быть, съ состраданіемъ смотрѣли свыше на смуты, терзавшія христіанскій міръ, подобно тому какъ люди, достигнувшіе безоблачныхъ высотъ горъ, смотря внизъ, видятъ, какъ бушуютъ на землѣ и на морѣ страшныя бури, потопляющія большіе корабли и разрушающія высокія башни.

ГЛАВА VIII.
Главныя черты магометанской вѣры.

Хотя мы не имѣемъ здѣсь въ виду подробно разсмотрѣть проповѣданное Магометомъ вѣроученіе, но тѣмъ не менѣе считаемъ необходимымъ ознакомиться съ нимъ въ главныхъ чертахъ для правильной оцѣнки характера этого человѣка и его дѣятельности, а также и тѣхъ событій и обстоятельствъ, о которыхъ будетъ сказано ниже.

Прежде всего не нужно забывать того обстоятельства, что Магометъ никогда не объявлялъ себя основателемъ новой религіи; онъ говорилъ, что возстановляетъ только ту вѣру, которая въ первобытное время получена была людьми непосредственно отъ самого Бога. «Мы», такъ говорится въ Коранѣ, — «послѣдователи религіи правовѣрнаго Авраама, который не былъ идолопоклонникомъ. Мы вѣруемъ въ Бога и въ то, что было ниспослано намъ самимъ и что было ниспослано Аврааму и Измаилу, и Исааку, и Іакову, и племенамъ, и въ то, что было открыто Господомъ Моисею и Іисусу, и въ то, что было открыто пророкамъ; мы не дѣлаемъ между ними никакого различія и покоряемся Богу»^[10].

Коранъ^[11], эта великая книга, содержащая въ себѣ его вѣру, появился на свѣтъ не сразу, а по частямъ, смотря по тому, насколько были возбуждены его чувства, или требовали того обстоятельства. Онъ считалъ его не своимъ произведеніемъ, но божественнымъ откровеніемъ, словами самого Бога. На каждой его страницѣ говоритъ само божество. «Мы послали тебѣ свыше книгу истины, подтверждающую Св. Писаніе, данное въ откровеніи раньше ея, и сохраняющую его во всей чистотѣ»^[12].

Законъ Моисея, говорится въ немъ, служилъ нѣкоторое время руководствомъ и правиломъ для людей въ ихъ жизни. Когда пришелъ Христосъ, его замѣнило Евангеліе, но какъ законъ Моисея, такъ и Евангеліе, должны уступить мѣсто Корану, который и полнѣе, и яснѣе предшествовавшихъ законовъ; онъ имѣетъ цѣлью исправить тѣ искаженія, которыя вкрались въ нихъ, вслѣдствіе небрежности или испорченности ихъ послѣдователей. Онъ былъ дополненіемъ закона; послѣ него уже не будетъ болѣе божественныхъ откровеній. Магометъ былъ послѣднимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ величайшимъ въ ряду пророковъ, ниспосланныхъ, на землю возвѣстить волю Божію. Краеугольнымъ камнемъ этой новой исправленной религіи было единство Божіе. «Нѣтъ Бога, кромѣ Бога», таковъ главный ея догматъ. Вотъ почему она получила названіе Ислама {Нѣкоторые этимологи производятъ слово «Исламъ» отъ словъ "салемъ* или «аслама» — спасеніе. Христіане сдѣлали изъ него слово исламизмъ, а евреи превратили его въ измаилизмъ — слово, заключающее въ себѣ обидный для арабовъ намекъ на происхожденіе ихъ отъ Измаила.

Отъ слова «Исламъ» арабы произвели термины: Мослемъ или Муслемъ и Мусульманъ, т.-е. человѣкъ, исповѣдующій вѣру Ислама. Слово взято здѣсь въ единственномъ числѣ; въ двойственномъ числѣ форма его будетъ «муслиманъ», а во множественномъ «муслименъ». Французы, а также и нѣкоторыя другія націи, принимая и переводя арабскія термины, слѣдуютъ при этомъ законамъ своего собственнаго языка и образуютъ множественное число прибавленіемъ буквы s; они пишутъ Musulman и Musulmans. Нѣкоторые англійскіе писатели, съ Гиббономъ во главѣ, также подражали имъ, воображая, что такъ пишутъ арабы. Впрочемъ большинство англичанъ, основываясь на законахъ своего языка, пишутъ Moslem и Moslems, Musulman и Musulmen; въ этой послѣдней формѣ слово даже благозвучнѣе.}, — это арабское слово означаетъ покорность Богу. Къ этому главному догмату было присовокуплено: «Магометъ — пророкъ Бога»; прибавленіе это, узаконенное, какъ утверждали, божественнымъ возвѣщеніемъ, было необходимо для того, чтобы откровенія Магомета принимались охотнѣе.

Вмѣстѣ съ единствомъ Бога въ Коранѣ говорится о вѣрѣ въ Его ангеловъ или служебныхъ духовъ, въ Его пророковъ, въ воскресеніе мертвыхъ, въ страшный судъ, въ награды и наказанія за гробомъ и въ предопредѣленіе. Многое въ Коранѣ, очевидно, взято изъ Библіи и еврейскихъ книгъ Мишну и Талмуда {Еврейская книга Мишну, такъ же какъ и Сунна магометанъ, заключаетъ въ себѣ собраніе преданій, относящихся къ устному закону. Она была составлена ученымъ еврейскимъ раввиномъ Іудой Хаккодишемъ, въ царствованіе римскаго императора Антонина Пія, во второмъ столѣтіи по P. X.

Іерусалимскій Талмудъ и Вавилонскій Талмудъ представляютъ собою комментаріи къ книгѣ Мишну. Первый былъ составленъ въ Іерусалимѣ, около трехсотъ лѣтъ послѣ P. X., а второй въ Вавилонѣ, приблизительно на два столѣтія позже. За исключеніемъ Библіи, Мишну — самая древняя еврейская лѣтопись.}, въ особенности же его фантастическія, хотя часто прекрасныя сказанія объ ангелахъ, пророкахъ, патріархахъ, а также добрыхъ и злыхъ духахъ. Магометъ относился съ уваженіемъ къ еврейской вѣрѣ, потому что, какъ говорятъ, мать его исповѣдывала эту религію.

Система, по которой составленъ Коранъ, основана главнымъ образомъ на христіанскомъ ученіи Новаго Завѣта въ томъ видѣ, какъ было изложено ему это послѣднее послѣдователями одной изъ христіанскихъ сектъ въ Аравіи. Спаситель нашъ считается достойнымъ высокаго почитанія, какъ вдохновенный свыше пророкъ, величайшій изъ пророковъ, посланныхъ на землю ранѣе Магомета для того, чтобы исправить законъ, но понятіе о Его Божескомъ естествѣ было отвергнуто, какъ нечестивое, а ученіе о Троицѣ сочтено хулою на единство Божіе. И то, и другое было объявлено заблужденіемъ и вставкою истолкователей; надо замѣтить, что такъ же думали и нѣкоторыя изъ христіанскихъ сектъ въ Аравіи.

Поклоненіе святымъ и употребленіе иконъ и картинъ, изображающихъ ихъ, строго осуждалось, какъ уклоненіе отъ чистой христіанской вѣры и идолопоклонство; таково и было, какъ о томъ упоминалось выше, ученіе несторіанъ, съ которыми Магометъ, какъ намъ извѣстно, имѣлъ частыя сношенія.

Всякія картины, изображавшія живыя существа, были запрещены. Магометъ всегда говорилъ, что ангелы не войдутъ въ тотъ домъ, гдѣ есть такія картины, и что тѣхъ, которые ихъ рисуютъ, заставятъ на томъ свѣтѣ, подъ страхомъ наказанія, найти души для изображенныхъ ими существъ.

Большая часть изъ того, что проповѣдывалъ Спаситель о милосердіи, была внесена въ Коранъ. Повелѣвалось часто раздавать милостыню и это вмѣнялось въ непремѣнную обязанность, а также и непреложный законъ справедливости: «поступай съ другими такъ, какъ хочешь, чтобы поступали и съ тобою», былъ данъ правовѣрнымъ, какъ нравственное правило для руководства въ жизни.

«Не поступайте несправедливо съ другими, „говоритъ Коранъ“, и съ вами также не будутъ поступать несправедливо. Если какому-нибудь должнику трудно заплатить свой долгъ, то пусть заимодавецъ ждетъ до тѣхъ поръ, пока ему не будетъ легко сдѣлать это; но если самъ онъ обратитъ долгъ въ милостыню, то это будетъ лучше для него самого».

Магометь училъ вести торговыя дѣла благородно, честно и безъ всякой лжи. «О, купцы», говорилъ онъ, "ложь и обманъ преобладаютъ въ торговлѣ, поэтому очищайте ее милостыней; отдавайте сколько-нибудь на дѣла милосердія, какъ бы для того, чтобы загладить грѣхъ; обманъ въ торговлѣ гнѣвитъ Бога, но милосердіе къ ближнему утишаетъ Его гнѣвъ. Тотъ, кто продаетъ негодную вещь, скрывая ея недостатки, вызываетъ этимъ гнѣвъ Божій и проклятіе ангеловъ.

"Не пользуйся нуждою другого, чтобы купить у него что-нибудь за дешевую цѣну, но лучше помоги ему въ нищетѣ,

"Накорми голоднаго, посѣти больного и освободи заключеннаго, если онъ невиненъ.

«Не смотри съ презрѣніемъ на твоего ближняго и не ходи по землѣ съ надменнымъ видомъ. Будь скроменъ въ твоей походкѣ и не говори слишкомъ громко, потому самый неблагодарный изъ всѣхъ голосовъ, это — голосъ осла» {Слѣдующія слова Магомета, которыя одинъ изъ его учениковъ сохранилъ, какъ сокровище, были, какъ кажется, заимствованы имъ изъ Евангелія отъ Матѳея, XXV, 35 — 45.

"Воистину, въ день воскресенія скажетъ Господь: «О, сыны Адама! Я былъ боленъ и вы не посѣтили Меня». — Тогда они скажутъ: «Какъ могли мы посѣтить Тебя. Ты — властитель вселенной и свободенъ отъ болѣзни». — И въ отвѣтъ имъ скажетъ Богъ: «Развѣ вы не знали, что такой-то изъ Моихъ служителей былъ боленъ, а вы не посѣтили его? Если бы вы посѣтили слугу Моего, то это было бы вмѣнено вамъ въ добродѣтель». — И скажетъ тогда Богъ: «О, сыны Адама! Я просилъ у васъ пищи, а вы не дали Мнѣ». — А сыны Адамовы скажутъ: "Какъ же могли мы дать Тебѣ пищи, вѣдь Ты — Вседержитель міра и свободенъ отъ голода? — И скажетъ тогда Богъ: «Такой-то изъ Моихъ служителей просилъ у васъ хлѣба, а вы не дали ему. Если бы вы накормили его, то получили бы отъ Меня награду свою». — И скажетъ Богъ: «О, сыны Адама! Я просилъ у васъ воды, а вы Мнѣ ея не дали». — И они отвѣтятъ: «О, защитникъ нашъ! Какъ могли мы дать Тебѣ воды: въ Твоихъ рукахъ вся вселенная и Ты не можешь испытывать жажды». — И скажетъ имъ Богъ: «Такой то изъ Моихъ служителей просилъ у васъ воды, а вы ему не дали. Если бы вы поступили такъ, то получили бы отъ Меня награду свою».}.

Кораномъ запрещалось всякаго рода идолопоклонство, на которое, какъ извѣстно, Магометъ смотрѣлъ съ величайшимъ отвращеніемъ. Впрочемъ многіе изъ религіозныхъ обрядовъ, несовмѣстныхъ съ ученіемъ о единствѣ Божіемъ, которые исполнялись арабами съ незапамятныхъ временъ и къ которымъ они привыкали съ дѣтства, были все-таки удержаны. Къ числу ихъ принадлежали путешествія на богомолье въ Мекку и вмѣстѣ съ тѣмъ всѣ соединенные съ поклоненіемъ Каабѣ обряды, посѣщеніе колодца Земъ-Земъ и другихъ, находящихся въ окрестности святыхъ мѣстъ, исключая отсюда поклоненіе идоламъ, которыми были осквернены эти послѣднія.

Древній арабскій обрядъ молитвы, который соединенъ съ омовеніемъ, или вѣрнѣе, которому предшествуетъ омовеніе, былъ сохраненъ. Для молитвы были назначены извѣстные часы дня и ночи; форма молитвы была самая простая; въ ней правовѣрные обращались непосредственно къ Богу, причемъ по временамъ преклоняли колѣна, а иногда падали ницъ, распростираясь по землѣ всѣмъ тѣломъ, съ лицомъ обращеннымъ къ Кеблѣ, или мѣсту поклоненія.

Въ концѣ каждой молитвы читался приводимый ниже стихъ изъ второй главы Корана. Говорятъ, что онъ необыкновенно поэтиченъ въ оригиналѣ, и его всегда вырѣзываютъ на золотыхъ и серебряныхъ украшеніяхъ и драгоцѣнныхъ камняхъ, которые носятъ, какъ амулеты. «Боже! Нѣтъ Бога, кромѣ Его, живого, живущаго вѣчно; Онъ не спитъ и не дремлетъ. Ему принадлежатъ небо и земля и все, что заключается въ нихъ. Кто можетъ предстать предъ лицомъ Его безъ Его воли на то? Ему извѣстно и прошедшее, и будущее, и никто не можетъ постичь Его знаній, кромѣ тѣхъ, которыя Онъ самъ открываетъ. Онъ содержитъ въ своей власти небо и, землю и поддерживать ихъ Ему не въ тягость. Онъ — Всевышній, Всемогущій!»

Магометъ всегда указывалъ на то, какое важное значеніе и какую силу имѣетъ молитва. «Ангелы» говорилъ онъ, "находятся среди васъ и днемъ, и ночью; когда ночные ангелы восходятъ на небо, Богъ спрашиваетъ ихъ, что дѣлали Его созданія, когда они оставили ихъ. — «Мы нашли ихъ на молитвѣ, „скажутъ“ ангелы, и оставили ихъ также молящимися».

Ученіе Корана относительно воскресенія мертвыхъ и страшнаго суда имѣетъ нѣкоторое сходство съ ученіемъ христіанскимъ, хотя къ нему примѣшались заимствованныя изъ другихъ источниковъ дикія понятія, между тѣмъ, какъ радости мусульманскаго рая, правда, съ одной стороны духовныя, являются съ другой слишкомъ матеріальными — земными и чувственными и стоятъ неизмѣримо ниже неизглаголанной чистоты и чисто духовнаго блаженства того рая, который обѣщанъ намъ Спасителемъ.

Впрочемъ, описаніе свѣтопреставленія, заключающееся въ восемьдесятъ первой главѣ Корана, которое, надо думать, Магометъ, въ началѣ своего посланничества въ Меккѣ, выдавалъ за одно изъ первыхъ своихъ откровеній, не лишено величія.

"Во имя милосердаго Бога! Наступитъ день, когда померкнетъ солнце, и звѣзды спадутъ съ неба.

"Когда верблюжьи самки, готовыя родить, будутъ оставлены безъ присмотра, и отъ страха соберутся въ одно стадо дикіе звѣри.

"Когда разбушуются волны океана, и души умершихъ вновь соединятся съ ихъ тѣлами.

"Когда дитя женскаго пола, заживо погребенное, спроситъ: за какое преступленіе принесли меня въ жертву? И тогда раскроются книги вѣчности.

Когда небеса свернутся подобно свитку, когда страшно запылаетъ адъ и станутъ явными райскія блаженства.

Въ этотъ день откроется для каждой души все, содѣянное ею.

«Воистину, клянусь вамъ тѣми звѣздами, которыя быстро движатся въ пространствѣ и померкаютъ при солнечномъ свѣтѣ, клянусь мракомъ ночи и свѣтомъ дня, слова эти исходятъ не отъ злого духа, но отъ ангела, достойнаго и власть имѣющаго, наперсника Аллаха, почитаемаго подчиненными ему ангелами. Клянусь, что собрать вашъ, Магометъ, — не безумецъ. Онъ видѣлъ небеснаго посланника при свѣтѣ яснаго дня, и слова эти были открыты ему съ тѣмъ, чтобы онъ увѣщевалъ всѣ созданія Божіи».

Примѣчаніе. Чтобы разобраться въ путаницѣ тѣхъ, противорѣчащихъ одно другому ученій, изъ которыхъ Магометъ почерпнулъ свои свѣдѣнія о христіанской вѣрѣ, мы скажемъ нѣсколько словъ о главныхъ спорныхъ пунктахъ различныхъ сектъ восточныхъ христіанъ, о которыхъ было упомянуто выше; всѣ онѣ были признаны еретическими или схизматическими.

Савелліане, названные такъ по имени ливійскаго священника Савеллія, жившаго въ третьемъ столѣтіи, вѣрили въ единство Бога; они думали, что понятіе о троичности лицъ выражаетъ только три различныя состоянія или отношенія: Отецъ, Сынъ и Св. Духъ составляютъ только одно, такъ же какъ человѣкъ состоитъ изъ души и тѣла.

Аріане, получившіе названіе отъ Арія, александрійскаго священника, жившаго въ четвертомъ столѣтіи, хотя и считали Христа за сына Божія, но утверждали, что Христосъ не одного естества съ Богомъ-Отцомъ, а ниже Его. Духа же Святого они не считали Богомъ.

Несторіане — отъ Несторія, епископа константинопольскаго, въ пятомъ вѣкѣ, признавали во Христѣ два естества — божеское и человѣческое; они утверждали, что Марія была матерью Іисуса, только какъ человѣка, и что отнюдь не слѣдуетъ называть ее Богоматерью, какъ это принято Церковью

Монофизиты, какъ показываетъ самое ихъ названіе, признавали во Христѣ только одно естество. Они утверждали, что въ немъ божеское и человѣческое начала были такъ слиты и смѣшаны, что составляли одно естество.

Евтихіане — отъ Евтихія, настоятеля константинопольскаго монастыря, въ пятомъ столѣтіи, представляли собою вѣтвь монофизитовъ, діаметрально противоположную несторіанамъ. Они не признавали двойственности естества въ Іисусѣ Христѣ, утверждая, что онъ былъ Богомъ до воплощенія и человѣкомъ послѣ воплощенія.

Якобиты — отъ Іакова, епископа города Эдессы, въ Сиріи, жившаго въ шестомъ столѣтіи, были многочисленною вѣтвью монофизитовъ и почти во всемъ сходились съ евтихіанами. Къ этой сектѣ принадлежало большинство племенъ арабовъ-христіанъ.

Маріамиты, или иначе почитатели Дѣвы Маріи, признавали Троицу, состоящую изъ Бога-Отца, Бога-Сына и Бога Дѣвы Маріи.

Коллиридіане были сектою арабскихъ христіанъ, состоявшею, главнымъ образомъ, изъ женщинъ. Онѣ поклонялись Дѣвѣ Маріи, которую признавали божествомъ и приносили ей витушки, называемыя коллири, отъ которыхъ и произошло ихъ названіе.

Назореяне или Назореи; это — секта принявшихъ христіанство евреевъ; они считали Іисуса Христа Мессіею, родившимся отъ Духа Св. и Маріи Дѣвы и обладавшимъ до нѣкоторой степени божескимъ естествомъ; но во всемъ остальномъ они держались Моисеева закона, исполняя его обряды и религіозныя церемоніи.

Эбіониты — отъ Эбіона, обратившагося въ христіанство еврея, который жилъ въ первомъ вѣкѣ, составляли также секту іудействующихъ христіанъ, почти во всемъ сходныхъ съ назореянами. Они считали Іисуса Христа только человѣкомъ, величайшимъ изъ пророковъ, но отвергали его существованіе до рожденія отъ Дѣвы Маріи. У этой секты такъ же, какъ и у назореянъ, было много послѣдователей въ Аравіи.

Можно было бы перечислить много другихъ сектъ, какъ, напр., коринѳіанъ, маронитовъ и марсіанитовъ, получившихъ свое названіе отъ ихъ ученыхъ и ревностныхъ вождей, а также доцетовъ и гностиковъ, подраздѣлявшихся на различные мелкіе толки, къ которымъ принадлежали разные хитроумные энтузіасты. Нѣкоторые изъ нихъ признавали непорочное зачатіе Дѣвы Маріи, утверждая, что зачатіе и роды совершились подобно тому, какъ проходятъ сквозь оконное стекло лучи свѣта — безъ нарушенія ея дѣвства; этого же мнѣнія крѣпко держатся въ настоящее время и испанскіе католики.

Большая часть доцетовъ утверждала, что Іисусъ Христосъ обладалъ исключительно божескимъ естествомъ и что только призракъ, одна форма безъ сущности, была пригвождена ко кресту заблуждавшимися евреями, что распятіе и воскресеніе были только мистеріями, разыгранными въ Іерусалимѣ для блага человѣчества.

Карпократидіане, базилидіане и валентиніане, названные такъ по имени трехъ египетскихъ полемическихъ писателей, утверждали, что Іисусъ Христосъ былъ только мудрымъ и добродѣтельнымъ смертнымъ человѣкомъ, сыномъ Іосифа и Маріи, котораго Богъ избралъ для того, чтобы исправить и научить людей, но что ему было сообщено божеское естество тогда, когда онъ возмужалъ и крестился отъ Іоанна. Первый пунктъ этого вѣрованія, согласный съ ученіемъ эбіонитовъ, возродился и признается въ настоящее время унитаріанами, многочисленной протестантской сектой, число послѣдователей которой все увеличивается.

Довольно одного бѣглаго взгляда на всѣ эти распри, упоминая о которыхъ мы не держались хронологическаго порядка, распри, волновавшія первобытную христіанскую Церковь и продолжавшіяся во времена Магомета, для того, чтобы оправдать Магомета отъ обвиненій въ сознательномъ богохульствѣ, которое видятъ въ его мнѣніи о естествѣ и миссіи нашего Спасителя.

ГЛАВА IX.
Насмѣшки надъ Магометомъ и его ученіемъ, — Отъ него требуютъ чудесъ. — Поведеніе Абу-Талеба. — Насилія корейшитовъ. — Дочь Магомета, вмѣстѣ со своимъ мужемъ Отманомъ и нѣкоторыми учениками отца, находитъ себѣ убѣжище въ Абиссиніи — Магометъ въ домѣ Оркама. — Вражда Абу-Джаля: его наказаніе.

Самое большое затрудненіе, съ которымъ приходилось бороться Магомету въ началѣ его пророческой карьеры, были насмѣшки его противниковъ. Тѣ, которые знали его еще съ дѣтства, видали мальчикомъ на улицахъ Мекки, а потомъ занимающагося самыми обыкновенными житейскими дѣлами, насмѣхались надъ его апостольской миссіей. Надъ нимъ смѣялись, когда онъ проходилъ по улицамъ, и, указывая на него пальцемъ, громко кричали: «Смотрите, вотъ внукъ Абдъ-эль-Моталлеба; онъ говоритъ, что будто бы знаетъ все, что дѣлается на небѣ!» Нѣкоторыя лица, бывшія очевидцами его припадковъ умоизступленія и экстаза, считали его помѣшаннымъ; другіе же говорили во всеуслышаніе, что онъ одержимъ злымъ духомъ, а нѣкоторые обвиняли его въ томъ, что онъ занимается колдовствомъ и магіей.

Когда онъ шелъ по улицѣ, то его провожали насмѣшками, бранью и оскорбленіями, которыя у простого народа всегда бываютъ наготовѣ для людей, отличающихся эксцентричными выходками и нерѣшительностью. Если онъ дѣлалъ попытку проповѣдовать, то его голосъ заглушался страшнымъ шумомъ, гамомъ и непристойными пѣснями; мало этого, въ него бросали грязью даже и тогда, когда онъ молился въ Каабѣ. Но не одна только чернь и невѣжественные люди оскорбляли его такимъ образомъ; къ числу самыхъ грозныхъ его противниковъ принадлежалъ одинъ юноша, по имени Амру; а такъ какъ впослѣдствіи онъ будетъ играть важную роль въ исторіи магометанства, то мы считаемъ не лишнимъ познакомить читателя съ тѣми обстоятельствами, при которыхъ эта личность впервые выступаетъ на сцену. Онъ былъ сыномъ одной куртизанки, которая жила въ Меккѣ и, повидимому, была такъ привлекательна, что могла бы соперничать съ Фриной и Аспазіей Греціи; въ числѣ своихъ любовниковъ она насчитывала не мало людей самого знатнаго рода. Когда она родила этого ребенка, то пригласила къ себѣ въ домъ многихъ корейшитовъ, которые имѣли одинаковое право считать себя его отцомъ. Нашли, что ребенокъ всего болѣе походитъ на самаго стараго изъ ея обожателей, котораго звали Аасъ, и поэтому къ имени ребенка Амру стали прибавлять Ибнъ-аль-Аасъ, т.-е. сынъ Ааса.

Природа осыпала самыми лучшими своими дарами этого незаконнаго сына, какъ бы желая вознаградить мальчика за позоръ, которымъ покрыло его рожденіе. Несмотря на свою молодость, онъ уже былъ однимъ изъ самыхъ популярныхъ поэтовъ въ Аравіи и одинаково отличался, какъ ѣдкостью, своей сатиры, такъ и плѣнительною нѣжностью своихъ лирическихъ произведеній.

Когда Магометъ впервые объявилъ о своей миссіи, то этотъ юноша напалъ на него, осыпая его пасквилями и юмористическими мадригалами, а такъ какъ эти послѣдніе пришлись по вкусу склоннымъ къ поэзіи арабамъ, то быстро распространялись и, переходя изъ рукъ въ руки, препятствовали развитію исламизма гораздо болѣе, чѣмъ самыя жестокія преслѣдованія.

Люди, оказывавшіе Магомету болѣе серьезное противодѣйствіе, требовали отъ него сверхъестественныхъ доказательствъ вѣрности его словъ. «Моисей, Іисусъ и остальные пророки», говорили они, «для того, чтобы доказать божественность своего посланничества, творили чудеса. Если ты — дѣйствительно пророкъ и даже больше ихъ, то сотвори такія же чудеса».

На это можно отвѣтить словами самого Магомета въ Коранѣ: «Можетъ ли быть какое-нибудь чудо больше Корана? Это — книга, откровеніе о которой было получено неграмотнымъ человѣкомъ; языкъ ея такъ возвышенъ и доказательства такъ неоспоримы, что всѣ способности людей и злыхъ духовъ, вмѣстѣ взятыя, не могли бы произвести ничего подобнаго. Какое же можетъ быть сильнѣе этого доказательство, что книга исходитъ не отъ кого другого, а отъ самого Бога? Самъ Коранъ есть чудо».

Однако они требовали болѣе осязательныхъ доказательствъ, чудесъ, познаваемыхъ посредствомъ чувствъ, а именно, чтобы онъ заставилъ нѣмыхъ говорить, глухимъ далъ слухъ, слѣпымъ — зрѣніе, воскрешалъ мертвыхъ, или чтобы онъ измѣнялъ видъ природы, заставилъ воду источниковъ выходить наружу, превратилъ бы безплодную мѣстность въ садъ съ пальмами, виноградниками и журчащими ручейками; сдѣлалъ такъ, чтобы вдругъ выросъ изъ земли дворецъ изъ чистаго золота, украшенный жемчугомъ и драгоцѣнными каменьями, или пророкъ восшелъ бы по лѣстницѣ на небо въ ихъ присутствіи. Или, если Коранъ дѣйствительно, какъ онъ утверждаетъ, нисходитъ съ неба на землю, чтобы они могли видѣть, какъ онъ спускается, или чтобы онъ показалъ имъ ангела, который его приноситъ, и тогда они повѣрятъ. Въ своихъ отвѣтахъ Магометъ иной разъ приводилъ доказательства, а въ другой прибѣгалъ къ угрозамъ. Онъ говорилъ, что считаетъ себя только человѣкомъ, посланнымъ Богомъ, Его апостоломъ, не болѣе. Если бы ангелы ходили обыкновенно по землѣ, то, навѣрно, для этой миссіи былъ бы посланъ ангелъ; но только какъ печально было бы тогда положеніе тѣхъ, которые, какъ въ настоящемъ случаѣ, стали бы сомнѣваться въ словахъ этого ангела. «Они не могли бы разсуждать и спорить съ нимъ, какъ сонной, и у нихъ не было бы времени для того, чтобы убѣдиться, они бы погибли мгновенно». — «Богъ, — прибавлялъ онъ, — не нуждается въ ангелахъ для того, чтобы придать больше значенія моей миссіи. Онъ самъ свидѣтель между мною и вами, и этого довольно. Тѣ, которыхъ онъ предрасположитъ къ убѣжденію, убѣдятся и искренно повѣрятъ; тѣ же, которые, по Его волѣ, останутся въ заблуженіи, не найдутъ человѣка, который могъ бы помочь ихъ невѣрію. Въ день воскресенія мертвыхъ они явятся слѣпыми, глухими и нѣмыми и будутъ пресмыкаться по землѣ. Жилищемъ ихъ будетъ неугасимый огонь геенны. Таково будетъ возмездіе за ихъ невѣріе».

«Вы настойчиво требуете чудесъ. Богъ далъ Моисею власть совершать чудеса. Къ чему это привело? Фараонъ не оцѣнилъ его чудесъ, обвинилъ его въ чародѣйствѣ и всячески старался изгнать его вмѣстѣ съ его народомъ изъ страны; но Фараонъ былъ потопленъ, а вмѣстѣ съ нимъ погибло и все его войско. Неужели вы хотите искушать Бога, требуя чудесъ, и подвергать себя опасности потерпѣть такое же наказаніе, какое потерпѣлъ Фараонъ?»

Арабскій писатель Аль-Маалемъ разсказываетъ, что однажды нѣкоторые изъ учениковъ Магомета присоединились къ толпѣ, требовавшей отъ него чудесъ, умоляя его доказать разъ навсегда божественность его миссіи тѣмъ, чтобы онъ превратилъ холмъ Сафа въ золото. Слыша со всѣхъ сторонъ такія неотступныя просьбы, онъ прибѣгнулъ къ молитвѣ; кончивъ молиться, онъ сталъ увѣрять своихъ послѣдователей, что ему явился ангелъ Гавріилъ и сказалъ, что если бы Богъ исполнилъ то, о чемъ онъ молился и совершилъ желаемое чудо, то всѣ невѣрующіе были бы истреблены. Поэтому изъ состраданія къ этому народу, упорствующему въ своемъ невѣріи, онъ не хочетъ подвергать его гибели; такимъ образомъ холмъ Сафа остался въ своемъ прежнемъ видѣ.

Другіе мусульманскіе писатели утверждаютъ, что иногда Магометъ отступалъ отъ этого предписаннаго имъ самому себѣ правила и совершалъ чудеса; это было тогда, когда онъ находилъ вѣру своихъ слушателей слишкомъ слабою. Говорятъ, напримѣръ, что однажды онъ при всемъ народѣ подозвалъ къ себѣ быка и снялъ съ его роговъ свитокъ, содержавшій въ себѣ ту главу Корана, которая только что была ниспослана съ неба. Въ другое время, когда онъ проповѣдывалъ народу, надъ нимъ началъ кружиться бѣлый голубь, который сѣлъ ему на плечо, и представлялось, что голубь этотъ нашептываетъ ему что-то на ухо. Магометъ говорилъ, что онъ былъ посланъ ему Богомъ. Затѣмъ какъ-то разъ онъ, ставъ на одномъ мѣстѣ, приказалъ разрыть землю, и тутъ были найдены два кувшина, одинъ съ медомъ, а другой съ молокомъ; Магометъ сказалъ, что это — эмблемы изобилія, обѣщаннаго небомъ всѣмъ тѣмъ, кто будетъ повиноваться его закону.

Христіанскіе писатели осмѣивали эти чудеса; они объясняли ихъ тѣмъ, что голубь былъ пріученъ къ этому и искалъ пшеничныхъ зеренъ, которыя онъ привыкъ находить въ ухѣ Магомета, что свитокъ былъ привязанъ къ рогамъ быка, а кувшины съ молокомъ и медомъ зарыты въ землю еще заранѣе.

По настоящему, слѣдовало бы совсѣмъ отбросить эти басни, которыя были придуманы фанатиками; такими и считаютъ ихъ самые лучшіе изъ мусульманскихъ комментаторовъ. У насъ нѣтъ никакихъ доказательствъ на то, что Магометъ такъ унижался, прибѣгая къ подобнымъ хитростямъ съ цѣлью возвысить свое ученіе, или подтвердить свое апостольское призваніе. Повидимому, въ этотъ ранній періодъ своей дѣятельности, когда онъ и самъ не зналъ, что ожидаетъ его въ будущемъ, онъ полагался исключительно на свой умъ и краснорѣчіе и находилъ себѣ поддержку въ религіозномъ энтузіазмѣ. Его горячія нападки на идолопоклонство, извратившее и замѣнившее собою первоначальное поклоненіе Каабѣ, замѣтно подѣйствовали на корейшитовъ и встревожили ихъ. Они требовали отъ Абу-Талеба, чтобы тотъ или заставилъ замолчать племянника, или выгналъ его изъ страны; но видя, что всѣ ихъ требованія ни къ чему не ведутъ, они объявили старику, что если этотъ мнимый пророкъ и его послѣдователи будутъ упорно отстаивать свою ересь, то заплатятъ за это жизнью. Абу-Талебъ немедленно увѣдомилъ племянника объ этихъ угрозахъ, умоляя его не возстановлять противъ себя и своей семьи такихъ многочисленныхъ и могущественныхъ враговъ.

При этихъ словахъ въ Магометѣ заговорилъ его энтузіазмъ. «О, дядя! — воскликнулъ онъ, — даже и тогда, когда они выставили бы противъ меня съ правой стороны солнце, а съ лѣвой — мѣсяцъ, до тѣхъ поръ, пока самъ Богъ не повелѣлъ бы мнѣ, или не взялъ бы меня отсюда, я не отказался бы отъ своей миссіи».

Съ печальнымъ лицомъ ушелъ онъ отъ дяди, но Абу-Талебъ вернулъ его назадъ. Хотя старикъ и не былъ еще обращенъ въ новую вѣру, но онъ былъ пораженъ тою непоколебимою твердостію, какую выказалъ племянникъ, и объявилъ послѣднему, что онъ можетъ проповѣдывать, сколько душѣ угодно, но онъ, его дядя, не покинетъ его и не выдастъ врагамъ. Чувствуя, что онъ одинъ не въ силахъ будетъ защищать племянника, онъ призвалъ на помощь другихъ потомковъ Хашима и Абдъэль-Моталлеба для защиты ихъ родственника отъ преслѣдованій остальныхъ корейшитовъ; и родственная связь настолько крѣпка у арабовъ, что хотя въ этомъ случаѣ они должны были защищать Магомета, проповѣдывавшаго, по ихъ мнѣнію, опасную ересь, всѣ они единодушно согласились, за исключеніемъ одного его дяди, Абу-Лахаба.

Вражда корейшитовъ все усиливалась, и, наконецъ, дѣло дошло до насилія. На Магомета напали въ Каабѣ и едва его не задушили; его съ трудомъ спасъ Абу-Бекръ, который самъ былъ раненъ въ этой схваткѣ. Члены семьи Магомета сдѣлались предметомъ ненависти, въ особенности его дочь Рокайя и ея мужъ Отманъ-Ибнъ-Аффанъ. Тѣ изъ его учениковъ, у которыхъ не было могущественныхъ друзей для защиты, легко могли поплатиться жизнью. Сильно тревожась за ихъ безопасность, Магометъ совѣтовалъ имъ оставить его на время и укрыться въ Абиссиніи, потому что быть съ нимъ, это значило подвергать себя опасности. Такъ какъ въ этомъ мѣстѣ Красное море не широко, то имъ было нетрудно переправиться на африканскій берегъ. Абиссинцы были христіанами несторіанской секты и, по своей религіи, стояли выше своихъ варварскихъ сосѣдей. Ихъ наджаши, или царя, считали человѣкомъ вѣротерпимымъ и справедливымъ. Магометъ надѣялся, что его дочь и бѣжавшіе ученики найдутъ въ его странѣ вѣрное пристанище.

Отманъ-Ибнъ-Аффанъ былъ вождемъ этой небольшой партіи мусульманъ, состоявшей изъ одиннадцати мужчинъ и четырехъ женщинъ. Они въ путь по берегу моря, направляясь къ Іоддѣ, гавани, находящейся на востокъ отъ Мекки на разстояніи двухдневнаго пути; тутъ они нашли два абиссинскихъ корабля, стоявшихъ на якорѣ, и на нихъ отправились въ ту страну, которая должна была послужить имъ убѣжищемъ.

Это событіе, случившееся въ пятый годъ миссіонерской дѣятельности Магомета, называется первой Геджрой или бѣгствомъ, въ отличіе отъ второй Геджры, или бѣгства самого пророка изъ Мекки въ Медину. Радушный пріемъ, оказанный бѣглецамъ въ Абиссиніи, побудилъ ихъ единовѣрцевъ послѣдовать ихъ примѣру, такъ что число мусульманскихъ бѣглецовъ, нашедшихъ себѣ пристанище въ Абиссиніи, дошло наконецъ до восьмидесяти трехъ мужчинъ и восемнадцати женщинъ, не считая дѣтей.

Корейшиты, видя, что Магомета нельзя принудить къ молчанію, и что число обращенныхъ въ новую вѣру съ каждымъ днемъ увеличивается, издали законъ, въ силу котораго всякій, кто ее приметъ, изгонялся изъ страны. Магометъ не сталъ болѣе медлить и прежде, чѣмъ разразилась гроза, удалился изъ города и скрылся въ домѣ одного изъ своихъ учениковъ, Оркама, находившемся на холмѣ Сафа. Объ этомъ холмѣ, какъ было сказано выше, упоминается въ арабскихъ преданіяхъ, какъ о такомъ мѣстѣ, на которомъ позволено было Адаму и Евѣ сойтись вновь послѣ долгаго ихъ одинокаго скитанія по землѣ, слѣдовавшаго за изгнаніемъ изъ рая. Въ преданіи этотъ холмъ связанъ также и съ судьбою Агари и Измаила.

Магометъ прожилъ цѣлый мѣсяцъ въ домѣ Оркама, продолжая получать откровенія и привлекая къ себѣ послѣдователей изъ разныхъ частей Аравіи. Но злобные корейшиты выслѣдили его и въ этомъ убѣжищѣ. Его отыскалъ тутъ Абу-Джаль, арабъ этого племени, который началъ поносить его бранными словами и даже нанесъ ему оскорбленіе дѣйствіемъ. Объ этомъ оскорбленіи было донесено одному изъ дядей Магомета, Гамзѣ, когда тотъ вернулся въ Мекку съ охоты. Гамза не былъ послѣдователемъ Ислама, но онъ взялъ на себя обязательство защищать племянника. Съ ненатянутымъ лукомъ въ рукѣ онъ явился въ собраніе корейшитовъ, гдѣ Абу-Джаль хвастался своимъ недавнимъ подвигомъ и, ударивъ хвастуна но головѣ этимъ лукомъ, нанесъ ему тяжелую рану. Къ Абу-Джалю бросились на помощь его родственники; но хвастунъ, устрашенный гнѣвомъ Гамзы и его могучею рукою, старался его успокоить. «Оставьте его, — сказалъ онъ своимъ родственникамъ: — я дѣйствительно поступилъ очень грубо съ его племянникомъ». Чтобы смягчить свою вину, онъ указывалъ на вѣроотступничество Магомета, но ничѣмъ нельзя было утишить гнѣвъ Гамзы. — "Хорошо! — закричалъ онъ съ яростію и презрѣніемъ — «и я также не вѣрю въ вашихъ каменныхъ боговъ. Кто изъ васъ можетъ принудить меня къ этому?» И подъ вліяніемъ гнѣва въ его душѣ совершилось то, до чего онъ не могъ дойти разсудкомъ. Онъ объявилъ, что съ этихъ поръ считаетъ себя обращеннымъ, далъ клятву въ вѣрности пророку и сдѣлался однимъ изъ самыхъ ревностныхъ и мужественныхъ поборниковъ новой вѣры.

ГЛАВА X.
Омаръ-Ибнъ-аль-Каттабъ, племянникъ Абу-Джаля, хочетъ убить Магомета и тѣмъ отомстить за своего дядю. — Его чудесное обращеніе въ новую вѣру, — Магометъ укрывается въ замкѣ Абу-Талеба — Абу-Софіанъ, вождь враждебной линіи корейшитовъ, преслѣдуетъ Магомета и его приверженцевъ. — Онъ добивается приказа, которымъ запрещается сообщаться съ ними. — Магометъ оставляетъ свое убѣжище и въ теченіе мѣсяца, посвященнаго богомолью, обращаетъ многихъ въ свою вѣру. — Легенда о томъ, какъ былъ обращенъ въ Исламъ Хабибъ Мудрый.

Послѣ строгаго наказанія, понесеннаго Абу-Джалемъ отъ руки Гамзы, его ненависть къ пророку еще болѣе усилилась. У него былъ племянникъ, котораго звали Омаръ-Ибнъ-аль-Каттабъ, двадцати шести лѣтъ, отличавшійся гигантскимъ ростомъ необыкновенною силою и большою храбростью. Его свирѣпый видъ наводилъ страхъ на самыхъ отважныхъ людей, а его посохъ казался окружающимъ болѣе грознымъ оружіемъ, чѣмъ сабля въ рукахъ другого человѣка. Такъ разсказываетъ арабскій историкъ Абу-Абдалла-Магометъ-Ибнъ-Омаль-Алвакеди, и нижеприводимые подвиги этого воина доказываютъ, что историка едва ли можно обвинить въ преувеличеніи.

Подстрекаемый дядей Абу-Джалемъ, этотъ свирѣпый арабъ рѣшился проникнуть въ убѣжище Магомета, который все еще жилъ въ домѣ Оркама, и поразить его кинжаломъ въ сердце. На корейшитовъ падаетъ обвиненіе въ томъ, что они за это кровавое дѣло обѣщали дать ему сто верблюдовъ и тысячу унцій золота, но это невѣроятно, такъ какъ не было никакой необходимости подкупать мстительнаго племянника Абу-Джаля.

Когда онъ пошелъ въ домъ Оркама, то дорогой встрѣтилъ одного корейшита, которому сообщилъ о своемъ намѣреніи. Этотъ корейшитъ началъ уговаривать его, чтобы онъ не приводилъ въ исполненіе своего кроваваго замысла.

— Прежде, чѣмъ ты убьешь Магомета, — сказалъ онъ, — и этимъ навлечешь на себя мщеніе его родственниковъ, посмотри хорошенько, нѣтъ ли еретиковъ и въ твоей роднѣ.

— А развѣ есть среди моихъ вѣроотступники? — спросилъ съ удивленіемъ Омаръ.

— Конечно, есть! — былъ отвѣтъ, — твоя сестра Амина и мужъ ея Сеидъ.

Быстрыми шагами пошелъ Омаръ въ домъ своей сестры и, войдя къ ней совершенно неожиданно, увидалъ, что она вмѣстѣ съ мужемъ читаетъ Коранъ. Сеидъ хотѣлъ было спрятать книгу, но его смущеніе убѣдило Омара въ томъ, что обвиненіе было справедливо, и усилило его гнѣвъ. Въ бѣшенствѣ онъ повалилъ Сеида на землю, наступилъ ему ногою на грудь и пронзилъ бы его мечемъ, но ему помѣшала сдѣлать это сестра. Отъ нанесеннаго ей братомъ удара, лицо ея омочилось кровью.

— Врагъ Аллаха! — говорила, рыдая, Амина, — неужели ты ударилъ меня за то, что я вѣрую въ единаго истиннаго Бога? Что бы ты ни говорилъ и. какъ бы жестоко ни обращался со мной, я не отступлю отъ истинной вѣры. Да, — съ жаромъ прибавила она, — нѣтъ Бога, кромѣ Бога и Магометъ — пророкъ Его. А теперь, Омаръ, доканчивай свое дѣло.

Омаръ остановился; онъ раскаялся въ своей жестокости и отнялъ ногу отъ груди Сеида.

— Покажи мнѣ, что тамъ написано, — сказалъ онъ.

Но Амина не позволила ему прикоснуться къ священному свитку до тѣхъ поръ, пока онъ не вымылъ рукъ. То мѣсто изъ Корана, которое онъ прочелъ, была, какъ говорятъ, двадцатая глаза этой книги, начинающаяся такими словами: "Во имя милосердаго Бога! Мы ниспослали Коранъ на землю не ради того, чтобы сдѣлать людей несчастными, но въ указаніе имъ, чтобы научить ихъ вѣровать въ истиннаго Бога, Творца земли и необъятнаго неба.

"Онъ, всемилостивый, возсѣдитъ на престолѣ на небесахъ. Ему принадлежитъ все и на небесахъ вверху, и на землѣ внизу, и подъ землею.

«Какъ читаешь ты молитвы твои, не громкимъ ли голосомъ? Знай, что въ этомъ нѣтъ нужды. Богу извѣстны всѣ тайны сердца твоего и даже самыя сокровенныя.

„Воистину, я — Богъ; нѣтъ другого Бога, кромѣ меня. Служи только мнѣ и никакому другому Богу. Приноси твою молитву только Мнѣ и никому другому“.

Слова Корана глубоко запали въ душу Омара. Онъ сталъ читать дальше и смягчался все болѣе болѣе; и когда онъ дошелъ до того мѣста, гдѣ говорится о воскресеніи мертвыхъ и страшномъ судѣ, то онъ былъ совсѣмъ обращенъ въ новую вѣру.

Онъ опять пошелъ въ домъ Оркама, но совсѣмъ съ другими мыслями и чувствами. Тихо постучавшись въ дверь, онъ смиренно просилъ о томъ, чтобы его впустили.

— Войди, сынъ аль-Каттаба! — воскликнулъ Магометъ. — Что привело тебя сюда?

— Я пришелъ съ тѣмъ, чтобы записать свое имя въ списокъ вѣрующихъ въ Бога и пророка Его! — Сказавъ это, онъ прочиталъ мусульманскій символъ вѣры.

И онъ не успокоился до тѣхъ поръ, пока всѣ не узнали о его обращеніи. По его просьбѣ Магометъ немедленно отправился вмѣстѣ съ нимъ въ Каабу, чтобы тамъ публично исполнить мусульманскіе религіозные обряды. Но лѣвую руку пророка шелъ Омаръ, а по правую — Гамза для того, чтобы защищать его отъ обидъ и оскорбленій, а вслѣдъ за ними шло больше сорока учениковъ. Они прошли среди бѣла дня по улицамъ Мекки, къ удивленію жителей этого города, и семикратно обошли Каабу, прикасаясь при этомъ всякій разъ къ священному черному камню и выполняя всѣ другія относящіяся сюда церемоніи.

Корейшиты съ ужасомъ смотрѣли на эту процессію, но не осмѣливались подойти къ пророку и нанести ему оскорбленіе; отъ этого удерживали ихъ взгляды такихъ грозныхъ воиновъ, каковы были Гамза и Омаръ, которые, какъ говорятъ, смотрѣли на нихъ глазами, сверкающими, какъ у львицъ, у которыхъ отняли дѣтенышей.

Безстрашный и рѣшительный во всемъ Омаръ пошелъ на слѣдующій день одинъ помолиться въ Каабѣ, какъ мусульманинъ, показывая этимъ, что нисколько не боится корейшитовъ. Съ какимъ-то другимъ мусульманиномъ, который тоже вошелъ въ храмъ, обошлись грубо и помѣшали ему молиться, но никто не побезпокоилъ Омара, потому что онъ приходился племянникомъ Абу-Джалю. Омаръ пошелъ къ своему дядѣ.

— Я не нуждаюсь въ твоемъ покровительствѣ, — сказалъ онъ; — я не хочу быть лучше моихъ единовѣрцевъ.

Съ этихъ поръ онъ ничѣмъ не отличался отъ остальныхъ послѣдователей Магомета и былъ однимъ изъ самыхъ ревностныхъ его защитниковъ.

Таково было чудесное обращеніе Омара, который впослѣдствіи сдѣлался однимъ изъ самыхъ извѣстныхъ поборниковъ Ислама.

Корейшиты были до такой степени раздражены этимъ новымъ торжествомъ Магомета, что Абу-Талебъ боялся, какъ бы не было опять съ ихъ стороны покушенія на жизнь племянника путемъ измѣны, или открытаго насилія. Поэтому послѣдній, уступая неотступнымъ просьбамъ Абу-Талеба, въ сопровожденіи нѣкоторыхъ изъ своихъ главныхъ учениковъ, удалился въ замокъ, или крѣпость, принадлежавшую дядѣ и находившуюся вблизи отъ города.

Такое покровительство, оказанное Магомету и его послѣдователямъ главою хашемитовъ, Абу-Талебомъ, и другими лицами этой линій, несмотря на то, что они принадлежали къ другой вѣрѣ, навлекло на нихъ гнѣвъ соперничествующей съ ними вѣтви корейшитовъ и произвело расколъ въ племени. Глава этой вѣтви, Абу-Софіанъ, воспользовался ересью Магомета для того, чтобы опозорить не только перешедшихъ въ его вѣру родичей, но и весь родъ хашемитовъ, которые хотя и не вѣрили его ученію, но все-таки покровительствовали ему изъ родственнаго чувства. Очевидно, что причиною непріязни Абу Софіана была не личная ненависть и не религіозное рвеніе, но родовая вражда. Онъ, по своему честолюбію, добивался того, чтобы почетная должность въ городѣ, издавна присвоенная себѣ хашемитами. была отдана его роду. Послѣдняя мѣра предосторожности, которую принялъ добрый Абу-Талебъ, помѣстивъ Магомета въ такое мѣсто, куда не могли проникнуть его преслѣдователи и давъ ему пріютъ въ замкѣ, послужила Абу-Софіану и его приверженцамъ предлогомъ для того, чтобы лишить соперничествующій родъ извѣстныхъ правъ. Вслѣдствіе этого они издали постановленіе, которымъ запрещалось корейшитамъ вступать въ въ бракъ съ хашемитами, или поддерживать съ ними какія бы то ни было сношенія, хотя бы только торговыя, до тѣхъ поръ, пока они не выдадутъ корейшитамъ для наказанія ихъ родственника Магомета. Это постановленіе, изданное на седьмомъ году такъ называемой миссіи Магомета, было написано на пергаментѣ и вывѣшено въ Каабѣ. Оно было очень стѣснительнымъ для Магомета и его учениковъ, которые иногда чуть не умирали съ голода въ томъ укрѣпленномъ замкѣ, гдѣ нашли себѣ пріютъ. По временамъ корейшиты окружали замокъ, чтобы дать имъ почувствовать всю строгость постановленія и помѣшать доставкѣ съѣстныхъ припасовъ.

Впрочемъ, ежегодное время богомолья, когда со всѣхъ концовъ Аравіи богомольцы идутъ въ Мекку цѣлыми толпами, приносило съ собою облегченіе преслѣдуемымъ мусульманамъ. Въ теченіе этого священнаго періода, по закону и ведущемуся изстари обычаю арабовъ, прекращались всякія враждебныя дѣйствія, и воюющія между собою племена мирно встрѣчались въ Каабѣ, приходя туда для поклоненія. Въ такое время Магометъ и его ученики рѣшались выйти изъ своей крѣпости и возвращались въ Мекку. Чувствуя себя въ безопасности во время этого льготнаго священнаго мѣсяца, Магометъ присоединялся къ богомольцамъ, проповѣдывалъ и молился; онъ излагалъ свое ученіе и объявлялъ народу свои откровенія. Такимъ образомъ онъ пріобрѣталъ многихъ учениковъ, которые, возвращаясь на родину, приносили съ собою сѣмена новой вѣры въ самыя отдаленныя области. Въ числѣ этихъ новообращенныхъ бывали князья или вожди племенъ, примѣръ которыхъ дѣйствовалъ и на ихъ приверженцевъ. Въ арабскихъ легендахъ есть одинъ, отличающійся высокопарнымъ слогомъ, нелѣпый разсказъ объ обращеніи одного изъ такихъ князей; а такъ какъ въ немъ говорится о нѣкоторыхъ будто бы совершенныхъ Магометомъ наиболѣе извѣстныхъ его чудесахъ, то мы считаемъ не лишнимъ передать этотъ разсказъ въ краткомъ изложеніи.

Князь, о которомъ идетъ здѣсь рѣчь, былъ Хабибъ-Ибнъ-Малекъ, прозванный Мудрымъ за свои обширныя знанія и ученость, потому что легенда изображаетъ его человѣкомъ, основательно изучившимъ магію и науки и знакомымъ со всѣми религіями, такъ какъ онъ перечиталъ все, что было о нихъ написано; онъ обладалъ даже и практическими о нихъ свѣдѣніями, потому что принадлежалъ поочередно къ каждой изъ нихъ, — сначала былъ евреемъ, потомъ христіаниномъ, а затѣмъ однимъ изъ волхвовъ. Правда и то, что у него было больше времени для занятій науками и для пріобрѣтенія опытовъ, чѣмъ у другихъ людей, потому что, по словамъ арабской легенды, онъ дожилъ до ста сорока лѣтъ. Въ то время, о которомъ говорится въ, легендѣ, онъ пришелъ въ Мекку во главѣ сильнаго двадцатитысячнаго войска и привезъ съ собою свою молоденькую дочь Сатиху, которая родилась у него тогда, когда онъ былъ старикомъ преклонныхъ лѣтъ и за. которую онъ возсылалъ Богу молитвы въ Каабѣ, такъ какъ она была и нѣма, и глуха, и слѣпа и къ тому же не владѣла руками и ногами.

Въ легендѣ разсказывается о томъ, что Абу-Софіанъ и Абу-Джаль считали присутствіе такого могущественнаго, преданнаго идолопоклонству и очень мудраго стараго князя, стоящаго во главѣ такой грозной рати, обстоятельствомъ, благопріятствующимъ погибели Магомета. Поэтому они разсказали Хабибу Мудрому о ереси мнимаго пророка и убѣдили высокопочитаемаго князя вызвать Магомета въ свой лагерь въ Долину Кремней съ тѣмъ» чтобы тотъ защитилъ свое ученіе, въ той надеждѣ" что если онъ будетъ упорствовать въ своемъ заблужденіи, то это навлечетъ на него изгнаніе или смерть.

Въ легендѣ есть прекрасный разсказъ о томъ, какъ выступили изъ города идолопоклонники-корейшиты, въ богатыхъ нарядахъ, пѣшіе и конные, подъ предводительствомъ Абу-Софіана и Абу-Джаля и двинулись въ Долину Кремней для того, чтобы присутствовать при великомъ испытаніи, а также и о той восточной пышности, съ какою ихъ принялъ Хабибъ Мудрый, который сидѣлъ подъ балдахиномъ малиноваго цвѣта, на тронѣ чернаго дерева съ инкрустаціями изъ слоновой кости и сандальнаго дерева и съ золотыми пластинками.

Магометъ былъ въ домѣ Кадиджи, когда получилъ извѣщеніе о томъ, что онъ долженъ предстать предъ это грозное судилище. Кадиджа громко выразила свою тревогу, а дочери бросились къ нему на шею со слезами и воплями, думая, что онъ пойдетъ на вѣрную смерть, но онъ ласково пожурилъ ихъ за ихъ опасенія, прибавивъ, что они должны возложить всю надежду на Аллаха.

Магометъ не подражалъ тщеславной пышности своихъ враговъ: онъ явился на мѣсто испытанія въ самой простой бѣлой одеждѣ, въ черной чалмѣ на головѣ и въ плащѣ, принадлежавшемъ еще его дѣду, Абдъ-эль-Моталлебу и сдѣланномъ изъ аденской ткани. Волосы развѣвались у него по плечамъ, а отъ его лица исходили лучи таинственнаго свѣта пророческой силы; и хотя онъ никогда не умащалъ своей бороды и не употреблялъ никакихъ благовоній, кромѣ небольшого количества мускуса и камфоры для своихъ усовъ, но тѣмъ не менѣе, по словамъ арабскихъ писателей, вездѣ, гдѣ только онъ проходилъ, отъ него исходило и распространялось въ воздухѣ самое нѣжное благоуханіе.

Впереди него шелъ горячо ему преданный АбуБекръ въ красной курткѣ и бѣлой чалмѣ; онъ подобралъ свой плащъ для того, чтобы были видны его ярко-красныя туфли.

При приближеніи пророка, продолжаетъ легенда, этимъ многолюднымъ собраніемъ овладѣло безмолвное благоговѣніе. Не было слышно ни шопота, ни малѣйшаго шороха. Даже безсловесныя животныя — и тѣ замолкли, точно очарованныя: лошади перестали ржать, верблюды ревѣть, а ослы кричать.

Высокопочитаемый Хабибъ принялъ Магомета привѣтливо. Его первый вопросъ былъ таковъ:

— Говорятъ, что ты выдаешь себя за пророка, посланнаго Богомъ. Такъ ли это?

— Дѣйствительно такъ, — отвѣчалъ Магометъ. — Аллахъ послалъ меня возвѣстить людямъ истинную вѣру.

— Хорошо, — отвѣчалъ осторожный мудрецъ, — но каждый изъ пророковъ доказалъ свое божественное посланничество разными знаменіями и чудесами. Ной — радугой, Соломонъ — своимъ таинственнымъ кольцомъ, Авраамъ — огнемъ въ горнилѣ, погасшимъ по его повелѣнію, Исаакъ — окномъ, принесеннымъ вмѣсто его въ жертву Богу, Моисей — своимъ чудодѣйственнымъ жезломъ, а Іисусъ воскрешалъ мертвыхъ и однимъ словомъ укрощалъ бури. А потому, если ты дѣйствительно пророкъ, то сотвори намъ въ доказательство этого чудо.

Приверженцы Магомета дрожали отъ страха за пророка, услышавъ подобное требованіе, а Абу-Джаль рукоплескалъ Хабибу Мудрому и восхвалялъ до небесъ его проницательный умъ. Но пророкъ съ негодованіемъ прервалъ его: «Замолчи, собачій сынъ! — воскликнулъ онъ — ты — позоръ для твоей родни и твоего племени». Затѣмъ онъ совершенно спокойно объявилъ, что готовъ исполнить желанія Хабиба.

Первое чудо, которое Хабибъ потребовалъ отъ Магомета, было — угадать, что спрятано у него въ палаткѣ, и съ какою цѣлью онъ привезъ это въ Мекку.

При этомъ, какъ говоритъ легенда, Магометъ, наклонившись къ землѣ, чертилъ на пескѣ какія-то фигуры; затѣмъ, поднявъ голову, онъ отвѣчалъ: «О, Хабибъ, ты привезъ сюда твою дочь Сатиху, глухонѣмую, калѣку и слѣпую въ той надеждѣ, что небо пошлетъ ей облегченіе. Ступай въ твою палатку, поговори съ ней, выслушай, что она скажетъ тебѣ въ отвѣтъ, и познай всемогущество Божіе».

Престарѣлый князь поспѣшно пошелъ въ свою палатку. Навстрѣчу ему легкою поступью и протягивая къ нему руки, вышла его дочь, совершенно исцѣлившаяся. Въ глазахъ ея сіяла радость, на лицѣ играла улыбка, и она была прекраснѣе, чѣмъ луна въ безоблачную ночь.

Второе чудо, которое потребовалъ Хабибъ отъ Магомета, было еще труднѣе. Оно состояло въ томъ, что Магометъ долженъ былъ покрыть полуденное небо сверхъестественной тьмой и повелѣть лунѣ спуститься съ неба прямо на куполъ Каабы.

И это чудо пророкъ совершилъ такъ же легко, какъ и первое. По его повелѣнію вмѣсто яркаго дневного свѣта наступила тьма. Въ это же время луна отклонилась отъ своего теченія и начала блуждать по небу. Послушная непреодолимой силѣ пророка, она спустилась съ неба и остановилась на куполѣ Каабы. Затѣмъ она, по обычаю богомольцевъ, семикратно обошла вокругъ нея, низко склонилась передъ Магометомъ и стала передъ нимъ, мерцая и колеблясь, подобно сверкающему мечу, въ знакъ мирнаго привѣта и славя его, какъ пророка.

Не удовольствовавшись этимъ чудомъ, сказано далѣе въ легендѣ, Магометъ заставилъ послушное свѣтило войти въ правый рукавъ своего плаща и выйти изъ лѣваго, а потомъ раздѣлиться на двѣ части, изъ которыхъ одна пошла на Востокъ, а другая на Западъ, и обѣ эти половины, сойдясь посрединѣ неба, вновь соединились и составили блестящее шарообразпое небесное тѣло.

Само собою разумѣется, что Хабибъ Мудрый былъ убѣжденъ и обращенъ въ новую вѣру этими чудесами такъ же, какъ и четыреста семьдесятъ человѣкъ жителей города Мекки. Но Абу-Джаль, закоснѣвшій въ своемъ невѣріи, воскликнулъ, что все это не болѣе, какъ иллюзія и колдовство, и что чудеса эти были совершены Магометомъ съ помощью волшебной силы.

Примѣчаніе. О приведенныхъ здѣсь чудесахъ ничего не говоритъ, отличающійся точностію историкъ Абульфеда, и они не подтверждаются ни однимъ изъ серьезныхъ мусульманскихъ писателей но мы находимъ ихъ въ преданіи, и о нихъ разсказываютъ съ большими подробностями апокрифическіе авторы, которые твердятъ, что на нихъ есть намеки въ пятьдесятъ четвертой главѣ Корана. Разумѣется, они такъ же неправдоподобны, какъ и многія другія чудеса, будто бы совершенные пророкомъ. Надо помнить, что онъ самъ признавалъ только одно совершенное имъ чудо — Коранъ.

ГЛАВА XI.
Постановленіе, запрещающее сношенія между двумя родственными линіями, тайнымъ образомъ уничтожается. — Магометъ получаетъ возможность вернуться въ Мекку. — Смерть Абу-Талеба и Кадиджп. — Магометъ обручается съ Айишей. — Его женитьба на Савдѣ. — Корейшиты снова начинаютъ преслѣдовать Магомета. — Магометъ ищетъ пристанища въ Тайифѣ. — Его изгоняютъ оттуда. — Явленіе духовъ въ Наклахской пустынѣ.

Прошло три года съ тѣхъ поръ, какъ Магометъ со своими учениками укрылся въ замкѣ Абу-Талеба. Въ Каабѣ все еще было вывѣшено постановленіе, въ силу котораго запрещались всякія сношенія между ними и ихъ единоплеменниками. Какъ всегда бываетъ, число послѣдователей секты увеличивалось отъ преслѣдованія. Въ Меккѣ къ ней присоединились многіе изъ числа жителей; поднялся ропотъ противъ неестественной родовой вражды между корейшитами, и Абу-Софіану приходилось стыдиться того, что онъ до такой степени враждебно относится къ нѣкоторымъ изъ своихъ родственниковъ.

Тогда вдругъ увидали, что вывѣшенный въ Каабѣ пергаментъ, на которомъ было написано постановленіе, почти весь уничтожился, такъ что отъ всего написаннаго остались одни только начальныя слова: «Во имя Твое, о всемогущій Богъ!» Поэтому было объявлено, что постановленіе это отмѣняется, и Магомету съ его послѣдователями позволено было безпрепятственно вернуться въ Мекку.

Въ таинственномъ исчезновеніи этого, постановленнаго закономъ препятствія набожные мусульмане видѣли новое чудо, совершенное сверхъестественною силою для блага Магомета, хотя невѣрующіе и дѣлали предположеніе, что документъ, сдѣлавшійся стѣснительнымъ по своимъ послѣдствіямъ для самого Абу-Софіана, былъ тайно уничтоженъ рукою смертнаго человѣка.

Возвращеніе Магомета съ его учениками въ Мекку имѣло своимъ слѣдствіемъ многія значительныя обращенія, какъ среди городскихъ жителей, такъ и среди пришедшихъ издалека богомольцевъ. Огорченіе, причиняемое корейшитамъ быстрымъ распространеніемъ этой новой секты, нѣсколько уменьшилось, когда ими было получено извѣстіе о побѣдахъ, одержанныхъ персами надъ греками, благодаря которымъ послѣдніе овладѣли Сиріей и частью Египта. Идолопоклонники-корейшиты ликовали, слыша о пораженіи грековъ-христіанъ, вѣру которыхъ, запрещающую поклоненіе идоламъ, они сравнивали съ вѣрой Магомета. Послѣдній на всѣ ихъ оскорбительныя и выражающія торжество рѣчи отвѣчалъ тридцатою главою Корана, начинающейся слѣдующими словами: «Греки были побѣждены персами, но черезъ нѣсколько лѣтъ послѣдніе потерпятъ отъ нихъ пораженіе».

Ревностный приверженецъ новой вѣры, Абу-Бекръ, побился объ закладъ на десять верблюдовъ, что черезъ три года предсказаніе это исполнится.

«Увеличь ставку, но продолжи срокъ» — шепнулъ ему Магометъ. Тогда Абу-Бекръ поставилъ сто верблюдовъ, а срокъ назначилъ девятилѣтній. Предсказаніе исполнилось, и онъ выигралъ закладъ. Мусульманскіе ученые приводятъ этотъ анекдотъ, который сами считаютъ вполнѣ достовѣрнымъ, въ доказательство того, что Коранъ ниспосланъ свыше, и что Магометъ обладалъ даромъ пророчества. Но если фактъ самъ по себѣ и вѣренъ, то онъ, несомнѣнно, является только удачной отгадкой событій будущаго, внушенной положеніемъ воюющихъ государствъ.

Вскорѣ послѣ возвращенія Магомета въ Мекку, его позвали закрыть глаза умирающему дядѣ Абу-Талебу, которому въ то время было болѣе восьмидесяти лѣтъ и который, благодаря своимъ личнымъ достоинствамъ, пользовался всеобщимъ уваженіемъ. Когда часъ смерти былъ уже близокъ, то Магометъ сталъ убѣждать своего дядю прочесть символъ вѣры, что, по Исламу, необходимо для того, чтобы достигнуть блаженства послѣ воскресенія.

Въ груди умирающаго патріарха еще не погасла искра сознанія земного своего достоинства. «О сынъ брата моего, — отвѣчалъ онъ, — если бы я повторилъ эти слова, то корейшиты сказали бы, что сдѣлалъ это потому, что испугался смерти».

Историкъ Абульфеда утверждаетъ, что Абу-Талебъ умеръ правовѣрнымъ. «Аль-Аббасъ, — говоритъ онъ, — наклонился надъ постелью своего умирающаго брата и, замѣтивъ, что губы его шевелятся, приблизилъ ухо, чтобы лучше услышать послѣднія слова умирающаго». Оказалось, что онъ, по желанію Магомета, читалъ символъ вѣры. Другіе же говорятъ, что послѣдними его словами были слѣдующія: «Я умираю въ вѣрѣ Абдъ-эль-Моталлеба». Комментаторы старались согласить эти два разсказа, утверждая, что въ послѣдніе дни своей жизни Абдъ-эль-Моталлебъ отрекся отъ идолопоклонства и увѣровалъ во единаго Бога.

Не прошло еще и трехъ дней послѣ смерти всѣми уважаемаго Абу-Талеба, какъ сошла въ могилу и Кадиджа, вѣрная и преданная Магомету его жена. Ей было шестьдесятъ пять лѣтъ отъ роду. Горько плакалъ Магометъ на ея могилѣ: онъ одѣлся въ трауръ по ней и по Абу-Талебѣ, такъ что этотъ годъ былъ названъ годомъ траура. Но онъ былъ утѣшенъ въ своемъ горѣ — какъ говоритъ арабскій писатель Абу-Хорейра — ангеломъ Гавріиломъ, увѣрившимъ его, что Кадиджѣ былъ данъ въ раю серебряный дворецъ въ награду за ея непоколебимую вѣру и услуги, оказанныя ею религіи въ первые года распространенія Ислама.

Хотя Кадиджа была гораздо старше Магомета, и въ то время, когда выходила за него замужъ, для нея уже прошла пора цвѣтущей молодости, когда восточная женщина только и можетъ плѣнять своею красотою, и хотя самъ пророкъ отличался страстнымъ темпераментомъ, тѣмъ не менѣе онъ, какъ говорятъ, остался ей вѣренъ до конца ея дней, и никогда не пользовался арабскимъ закономъ, допускающимъ многоженство, чтобы не вводить къ ней въ домъ соперницу. Впрочемъ, когда она была уже въ могилѣ, и первые порывы горя немного утихли, онъ сталъ искать утѣшенія въ новомъ бракѣ и съ этихъ поръ позволилъ себѣ многоженство. По его закону, каждый изъ его послѣдователей могъ имѣть четыре жены, но самъ онъ не ограничивался этимъ числомъ, потому что, по его словамъ, пророкъ, обладающій особенными дарами неба и преимуществами, не обязанъ подчиняться законамъ, изданнымъ для простыхъ смертныхъ.

Первый выборъ былъ сдѣланъ имъ черезъ мѣсяцъ послѣ смерти Кадиджи и палъ на прелестное юное существо — Айишу, дочь его вѣрнаго послѣдователя, Абу-Бекра. Можетъ-быть онъ этимъ союзомъ хотѣлъ еще больше приблизить къ себѣ Абу-Бекра, одного изъ самыхъ храбрыхъ и самыхъ популярныхъ людей изъ всего племени. Впрочемъ, Айишѣ было только семь лѣтъ отъ роду, и хотя на востокѣ женщины развиваются и расцвѣтаютъ рано, тѣмъ не менѣе она была слишкомъ молода для того, чтобы вступить въ бракъ. Поэтому онъ только обручился съ ней, а свадьбу отложилъ на два года, и въ теченіе этого времени старался дать ей такое воспитаніе, какое считалось необходимымъ для арабской дѣвушки знатнаго рода.

Эту жену, выбранную такимъ образомъ пророкомъ на расцвѣтѣ ея юности, онъ любилъ гораздо съ большею страстью, чѣмъ какую-либо другую изъ послѣдующихъ его женъ, — этимъ послѣднимъ была уже знакома брачная жизнь. «Одна только Айиша, говорилъ онъ, пришла ко мнѣ въ объятія чистой и непорочной дѣвственницей».

Но такъ какъ онъ не могъ остаться безъ надлежащаго утѣшенія, то на время, пока Айиша еще не достигла того возраста, въ которомъ она могла вступить въ бракъ, онъ взялъ себѣ въ жены Савду, вдову Сокрана, одного изъ своихъ послѣдователей. Она была кормилицей его дочери Фатимы и принадлежала къ числу правовѣрныхъ, бѣжавшихъ въ Абиссинію отъ преслѣдованія со стороны жителей города Мекки въ первое время распространенія мульманской вѣры. Утверждаютъ, что живя въ изгнаніи, она получила таинственное откровеніе объ ожидавшей ее въ будущемъ чести: она видѣла въ снѣ, что Магометъ положилъ къ ней на грудь свою голову. Этотъ сонъ она разсказала своему мужу, Сокрану, который объяснилъ его такъ, что онъ предвѣщаетъ ему скорую смерть, а ей — бракъ съ пророкомъ.

Былъ ли предсказанъ этотъ бракъ, или нѣтъ, но онъ былъ заключенъ по необходимости. Магометъ никогда не питалъ къ Савдѣ той нѣжной любви, какую онъ выказывалъ другимъ своимъ женамъ. Впослѣдствіи онъ даже хотѣлъ развестись съ ней, но она умоляла его не лишать ея чести называться его женой, говоря, что когда придетъ ея очередь раздѣлять съ нимъ брачное ложе, она будетъ передавать свое право Айишѣ. Магометъ согласился на это предложеніе, такъ какъ оно благопріятствовало его любовнымъ сношеніямъ съ послѣдней, и Савда до самой своей смерти оставалась его номинальною женою.

Вскорѣ Магометъ оцѣнилъ, какую великую утрату онъ понесъ въ лицѣ Абу-Талеба, который былъ для него не только любящимъ родственникомъ, но также надежнымъ и могущественнымъ покровителемъ, такъ какъ послѣдній имѣлъ большое вліяніе на жителей Мекки. Послѣ его смерти никто не могъ остановить враждебныхъ дѣйствій Абу-Софіана и Абу-Джаля, или противодѣйствовать имъ; эти послѣдніе вскорѣ возбудили такой духъ преслѣдованія въ корейшитахъ, что Магометъ счелъ опаснымъ находиться на родинѣ. Поэтому онъ, въ сопровожденіи своего вольноотпущенника Зеида, пошелъ искать себѣ пристанища въ Тайифѣ, небольшомъ, обнесенномъ стѣною городѣ, отстоящемъ приблизительно на семьдесятъ миль отъ Мекки; городъ этотъ населенъ былъ такифитами или арабами племени Такифа. Онъ былъ поставленъ въ самыя благопріятныя условія, такъ какъ находился среди садовъ и виноградниковъ. Здѣсь росли персики и и сливы, дыни и гранаты, винныя ягоды синія и зеленыя, лотосы и пальмовыя деревья съ, ихъ кистями золотисто-зеленыхъ плодовъ. Зеленыя пастбища и плодородныя поля этого мѣстечка представляли такой рѣзкій контрастъ съ безплодною сосѣднею пустыней, что арабы придумали, будто мѣстечко это было нѣкогда частью Сиріи, но потомъ оторвалось отъ нея и приплыло сюда во время потопа.

Магометъ вошелъ въ ворота Тайифа довольно смѣло, надѣясь на покровительство своего дяди Аль-Аббаса, человѣка вліятельнаго, у котораго были тутъ свои владѣнія. Но`онъ не могъ выбрать себѣ худшаго мѣста для убѣжища, такъ какъ Тайифъ считался однимъ изъ оплотовъ идолопоклонства. Здѣсь поддерживалось во всей своей силѣ поклоненіе Эль Лотъ, — божеству женскаго рода, объ идолѣ котораго было упомянуто выше. Каменное изображеніе этой богини было покрыто жемчугомъ и драгоцѣнными камнями — приношеніями ея поклонниковъ; его считали живымъ, и къ Эль Лотъ обращались съ молитвою о заступничествѣ, какъ къ одной изъ дочерей бога.

Магометъ прожилъ въ Тайифѣ около мѣсяца, дѣлая безуспѣшныя попытки найти себѣ послѣдователей среди жителей этого города. Когда онъ начиналъ проповѣдывать свое ученіе, голосъ его заглушали дикіе крики. Онъ не разъ былъ раненъ камнями, которыми въ него бросали и отъ которыхъ тщетно старался защитить его вѣрный Зеидъ. Наконецъ ярость народа дошла до того, что онъ былъ изгнанъ изъ города, и даже за стѣнами его еще долго преслѣдовала толпа рабовъ и дѣтей, которые осыпали его бранью.

Выгнанный съ такимъ позоромъ изъ города, гдѣ онъ надѣялся найти себѣ пріютъ и не отваживаясь открыто вернуться на родину, Магометъ оставался въ пустынѣ до тѣхъ поръ, пока Зеидъ не нашелъ ему тайнаго убѣжища у его друзей въ Меккѣ. Находясь въ такой крайности, онъ имѣлъ одно изъ тѣхъ видѣній или сверхъестественныхъ посѣщеній, которыя, повидимому, бывали у него всегда въ минуты одиночества или душевной тревоги, и когда, надо думать, онъ находился въ состояніи сильнаго умственнаго возбужденія. По его словамъ, это случилось послѣ вечерней молитвы въ уединенномъ мѣстѣ Наклахской долины, находящейся между Меккой и Тайифомъ. Онъ читалъ вслухъ Коранъ, слова котораго были подслушаны толпою пролетавшихъ мимо джиновъ, или геніевъ. Это — духовныя существа, одни добрыя, другія злыя, которыхъ, подобно человѣку, ожидаетъ награда или наказаніе въ будущемъ. — "Чу! Слушайте: " — говорили геніи одинъ другому. Они остановились и слушали, а Магометъ продолжалъ читать — «Воистину, — сказали они, когда онъ кончилъ, — мы слышали удивительное поученіе, ведущее къ правому пути, а потому мы вѣримъ этому».

Это посѣщеніе духовъ утѣшило Магомета, изгнаннаго изъ Тайифа: оно показало ему, что хотя люди отвергаютъ его и его ученіе, зато къ нему относятся съ благоговѣніемъ разумныя духовныя существа. По крайней мѣрѣ, мы заключаемъ это изъ того, что онъ упоминаетъ о немъ въ сорокъ шестой и семьдесять второй главѣ Корана. Съ этихъ поръ онъ говорилъ, что посланъ для обращенія въ Исламъ этихъ геніевъ точно такъ же, какъ и человѣческаго рода.

Примѣчаніе. Вѣра въ геніевъ была распространена по всему Востоку еще задолго до появленія Магомета. Думали, что они посѣщаютъ пустынныя мѣста, въ особенности при наступленіи -ночи; подобное суевѣріе соотвѣтствуетъ нравамъ и понятіямъ людей, населяющихъ уединенныя и пустынныя страны. Арабы предполагали, что въ каждой долинѣ, въ каждомъ лишенномъ растительности, пустынномъ мѣстѣ, есть свое особенное племя геніевъ, которые подчинены одному господствующему духу и скитаются по ночамъ для того, чтобы тревожить богомольцевъ и путешественниковъ. Поэтому, вступая при наступленіи ночи въ какую-нибудь уединенную долину, они всегда умоляли господствующаго духа, или господина этого мѣста, защитить ихъ отъ подчиненныхъ ему злыхъ геніевъ.

Арабы думали, что это злые геніи или духи исполины образуютъ столбы пыли, поднимаемые вихремъ и быстро несущіеся по пустынѣ.

Змѣи, которыя иногда водятся въ домахъ, часто считались ими также за геніевъ, вѣрующихъ или не вѣрующихъ. Магометъ совѣтуетъ своимъ послѣдователямъ не спѣшить убивать живущую въ домѣ змѣю. «Предупреди ее, что ей нужно удалиться, а если она не послушается, то убей ее: это знакъ того, что она или простое пресмыкающееся, или невѣрующій геній».

Въ легендахъ говорится о томъ, что въ незапамятныя времена геніи имѣли доступъ на небо, но были изгнаны оттуда за то, что любили вмѣшиваться въ чужія дѣла. Съ тѣхъ поръ они такъ и остались существами любопытными, которымъ все нужно знать, и часто стараются забраться на созвѣздія, чтобы оттуда украдкой заглянуть на небо, подсмотрѣть и подслушать, что тамъ дѣлается; но ихъ прогоняютъ оттуда ангелы своими пламенными мечами; магометане думаютъ, что ангелы, охраняющіе небо, бросаютъ въ этихъ назойливыхъ геніевъ метеорами, которые называются падающими звѣздами.

Другія легенды утверждаютъ, что вначалѣ земля была населена этими геніями, но они возмутились противъ Всевышняго и захватили въ свои руки власть надъ землей, которою пользовались въ теченіе двухъ тысячъ лѣтъ. Наконецъ, противъ нихъ былъ посланъ Азазилъ, или Люциферъ, который одолѣлъ ихъ, разбивъ на-голову ихъ могущественнаго короля Джана-бенъ-Джана, который первый началъ строить пирамиды и котораго магическій щитъ, обладавшій волшебною силой, попалъ впослѣдствіи въ руки къ Соломону Мудрому и далъ ему власть преодолѣвать колдовство и чары маговъ и злыхъ геніевъ. Возмутившіеся духи, побѣжденные и усмиренные, были загнаны въ темный край земли. Тогда Богъ создалъ человѣка и, одаривъ его менѣе опасными способностями, далъ ему въ жилище всю землю.

По понятію мусульманъ, ангелы были сотворены изъ блестящихъ драгоцѣнныхъ камней, геніи — изъ огня безъ дыма, а Адамъ — изъ глины.

Магометъ, упоминая въ семьдесятъ второй главѣ о явленіи геніевъ въ Наклахской пустынѣ, приводить слѣдующій откровенный ихъ разсказъ о самихъ- себѣ:

«Прежде мы пытались подглядѣть то, что дѣлалось на небесахъ, но мы нашли, что небеса охраняются ангелами съ огненными мечами, и мы сидѣли тамъ на нѣкоторыхъ мѣстахъ, чтобы подслушать разговоры ихъ обитателей; но если кто подслушиваетъ теперь, тотъ находитъ пламя, приготовленное для охраны небесныхъ предѣловъ. Одни изъ насъ мусульмане, а другіе совратились съ истиннаго пути. Тѣ, кто принялъ Исламъ, ищутъ истиннаго пути, а тѣ, которые уклоняются отъ него, сдѣлаются топливомъ для геены огненной».

ГЛАВА XII.
Ночное путешествіе пророка изъ Мекки въ Іерусалимъ, а оттуда на седьмое небо.

Для Магомета найденъ былъ пріютъ въ домѣ одного изъ его учениковъ, Мутема-Ибнъ-Ади, и онъ рѣшился вернуться въ Мекку. За сверхъестественнымъ посѣщеніемъ пророка геніями, явившимися ему въ Наклахской долинѣ, послѣдовало вскорѣ еще болѣе странное видѣніе или откровеніе, сдѣлавшееся съ этихъ поръ темою для истолкованій и догадокъ среди набожныхъ мусульманъ. Мы говоримъ о пресловутомъ ночномъ путешествіи Магомета въ Іерусалимъ, а оттуда на седьмое небо. Хотя подробности этого путешествія и передаются будто бы словами самого Магомета, но тѣмъ не менѣе онѣ всецѣло относятся къ области преданія; впрочемъ, нѣкоторые подтверждаютъ ихъ текстами, взятыми изъ разныхъ мѣстъ Корана.

Не имѣя намѣренія передать это видѣніе или откровеніе во всей его полнотѣ и фантастической нелѣпости, мы постараемся уловить только самыя существенныя его черты.

По словамъ разсказа, никто не запомнитъ такой темной и такой безмолвной и наводящей ужасъ ночи, какою была та, въ которую случилось это событіе. Не слышно было ни пѣнія пѣтуховъ, ни лая собакъ, ни рева дикихъ звѣрей, ни крика совъ. Самыя воды перестали журчать, а вѣтеръ завывать; вся природа казалась неподвижной, какъ бы мертвой. Въ глубокую полночь разбудилъ Магомета громкій крикъ: «Проснись ты, уснувшій!» Передъ нимъ стоялъ ангелъ Гавріилъ. Чело его было свѣтло и ясно, лицо бѣло, какъ снѣгъ, а волосы развѣвались по плечамъ; у него были крылья, переливавшія всѣми цвѣтами радуги, а вышитая золотомъ одежда усѣяна жемчугомъ. Онъ привелъ Магомету бѣлаго коня, дивнаго по формѣ и по качествамъ, такого, какого тотъ еще ни разу не видалъ въ своей жизни; и дѣйствительно онъ не былъ похожъ на коней, раньше кѣмъ-либо описанныхъ. У него было лицо человѣка, но скулы лошадиныя; глаза его были подобны гіацинтамъ и испускали лучи, какъ звѣзды. Его орлиныя крылья всѣ блестѣли лучами свѣта, а туловище было покрыто сверкающими алмазами и драгоцѣнными камнями. Это была кобыла, которая за свою ослѣпительную красоту и невѣроятную быстроту бѣга называлась Аль-Боракъ, или Молнія.

Магометъ уже хотѣлъ было сѣсть на этого удивительнаго коня, но едва только онъ протянулъ руку, какъ лошадь попятилась и поднялась на дыбы.

— Стой смирно, Боракъ! — сказалъ Гавріилъ — Имѣй уваженіе къ пророку Божьему. Еще ни одинъ изъ смертныхъ, ѣздившихъ на тебѣ, не былъ такъ превознесенъ Аллахомъ.

— О, Гавріилъ! — отвѣчала Боракъ, которая въ это время чудеснымъ образомъ получила даръ слова. — Развѣ не ѣздилъ на мнѣ когда-то другъ Божій, Авраамъ, посѣтившій сына своего Измаила? О, Гавріилъ! Неужели это посредникъ между Богомъ и людьми, заступникъ ихъ и основатель новой вѣры?

— Да, о Боракъ, это Магометъ-Ибнъ-Абдалла, родившійся изъ одного племени счастливой Аравіи и исповѣдающій истинную вѣру. Онъ выше всѣхъ сыровъ Адамовыхъ, величайшій изъ божественныхъ посланниковъ, послѣ него не будетъ больше пророковъ. Безъ его посредничества не войдетъ въ рай ни единое существо. По правую его руку небо, обѣщанное въ награду тѣмъ, кто увѣруетъ въ_# него, а по лѣвую — геена огненная, въ которую будутъ ввержены всѣ, не принявшіе его ученія.

— О, Гавріилъ! — такъ умоляла ангела Боракъ, — ради вѣры, соединяющей тебя и его, упроси его быть моимъ заступникомъ въ день воскресенія мертвыхъ.

— Будь увѣрена, о, Боракъ, — вскликнулъ Магометъ, — что по моему ходатайству ты войдешь въ рай.

Только что онъ произнесъ эти слова, какъ животное сейчасъ же приблизилось къ нему и позволило ему сѣсть на себя; тогда, поднявшись на воздухъ вмѣстѣ съ Магометомъ, лошадь полетѣла высоко отъ земли, гораздо выше горъ Мекки. Когда они, подобно молніи, неслись между небомъ и землей, Гавріилъ закричалъ громкимъ голосомъ: «Остановись, о Магометъ, сойди на землю и сотвори молитву съ двумя земными поклонами».

Они спустились на землю, и Магометъ, окончивъ молитву, спросилъ:

— О другъ, возлюбленный душою моею! Почему ты повелѣваешь мнѣ молиться на этомъ мѣстѣ?

— Потому что это — гора Синай, на которой Богъ имѣлъ общеніе съ Моисеемъ.

Поднявшись на воздухъ, они снова быстро понеслись между небомъ и землей, но Гавріилъ и во второй разъ закричалъ громкимъ голосомъ: «Остановись, о Магометъ, сойди на землю и сотвори молитву съ двумя земными поклонами».

Они спустились на землю, Магометъ помолился и опять спросилъ:

— Почему ты повелѣлъ мнѣ сотворить молитву на этомъ мѣстѣ?

— Потому что это — Виѳлеемъ, гдѣ родился Іисусъ, сынъ Маріи.

Они снова полетѣли по воздуху, но вдругъ справа отъ нихъ послышался громкій голосъ, говорившій слѣдующее: «О, Магометъ, остановись на минуту, чтобы я могъ поговорить съ тобой: я больше всѣхъ созданій преданъ тебѣ».

Но Боракъ летѣла впередъ, и Магометъ не пожелалъ остановиться: онъ чувствовалъ, что остановить полетъ зависѣло не отъ него, но отъ всемогущаго и преславнаго Бога.

Потомъ послышался другой голосъ слѣва, тѣми же самыми словами просившій Магомета остановиться, но Боракъ продолжала нестись впередъ, и Магометъ не остановился. Вдругъ онъ увидалъ передъ собой дѣвицу ослѣпительной красоты, украшенную со всею роскошью драгоцѣнностями міра. Съ очаровательною улыбкой она манила его къ себѣ: «Остановись на минуту, о, Магометъ, для того, чтобы я могла поговорить съ тобою, — я изъ всѣхъ существъ наиболѣе тебѣ преданное». Но Боракъ летѣла все дальше и Магометъ не остановился, разсуждая такъ, что не отъ него зависѣло остановить полетъ, но отъ всемогущаго и преславнаго Бога.

Однако онъ обратился къ Гавріилу и спросилъ его:

— Чьи это голоса я слышалъ, и кто эта дѣвица, которая манила меня къ себѣ?

— Первый голосъ, о Магометъ, это — голосъ еврея. Если бы ты послушался его, то весь твой народъ перешелъ бы въ іудейскую вѣру.

Второй голосъ, это былъ голосъ христіанина. Если бы ты его послушался, то весь твой народъ пожелалъ бы принять христіанскую вѣру.

Видѣнная тобою дѣвица, это — міръ со всѣми его богатствами, тщетою и соблазными; если бы ты выслушалъ ее, то народъ твой предпочелъ бы радости земной жизни вѣчному блаженству, и всѣ твои соотечественники были бы осуждены на вѣчную погибель.

Продолжая свой воздушный полетъ, они достигли воротъ іерусалимскаго святого храма, гдѣ, сойдя съ Аль-Боракъ, Магометъ привязалъ ее къ тому кольцу, къ которому привязывали ее и жившіе раньше него пророки. Тогда, войдя во храмъ, онъ увидалъ въ немъ Авраама, Моисея и Ису (Іисуса), а также и многихъ другихъ пророковъ. Послѣ того, какъ онъ помолился вмѣстѣ съ ними, съ неба спустилась какая-то свѣтозарная лѣстница, и нижнимъ своимъ концомъ уперлась въ Шакру, или краеугольный камень священнаго дома; это былъ камень Іакова; при помощи ангела Гавріила, Магометъ съ быстротою молніи поднялся по этой лѣстницѣ на небо.

Достигнувъ перваго неба, Гавріилъ постучалъ въ ворота. — «Кто тамъ»? спросилъ какой-то голосъ извнутри. — «Гавріилъ». — «Кто пришелъ съ тобой?» — «Магометъ». — «Принялъ ли онъ на себя миссію?» — «Принялъ». — «Если такъ, то мы рады ему». — И врата отворились.

Первое небо было изъ чистаго серебра, и къ его сіяющему своду были подвѣшены на золотыхъ цѣпяхъ звѣзды. На каждой звѣздѣ былъ поставленъ стражемъ ангелъ для того, чтобы демоны не могли подняться по лѣстницѣ въ священныя обители Когда Магометъ вошелъ, къ нему приблизился какой-то старецъ, и Гавріилъ сказалъ пророку: «Это — твой отецъ Адамъ, привѣтствуй его съ благоговѣніемъ». — Магометъ такъ и сдѣлалъ, и Адамъ заключилъ его въ свои объятія, назвавъ его самымъ великимъ изъ своихъ сыновъ и самымъ главнымъ между пророками.

На этомъ небѣ можно было видѣть безчисленное множество животныхъ всевозможныхъ родовъ, и Гавріилъ сказалъ, что это были ангелы, которые приняли на себя такой видъ для того, чтобы ходатайствовать предъ Аллахомъ за различныя породы животныхъ, живущихъ на землѣ. Въ числѣ этихъ послѣднихъ былъ пѣтухъ ослѣпительной бѣлизны и такого громаднаго роста, что своимъ гребнемъ онъ касался второго неба, хотя отъ перваго до второго неба можно было дойти только въ пятьсотъ лѣтъ. Эта удивительная птица каждое утро привѣтствовала Аллаха своимъ благозвучнымъ пѣніемъ. Ея голосомъ пробуждаются отъ сна всѣ земныя существа, а птицы ея породы, въ подражаніе ей, воспѣваютъ хвалу Богу. {По словамъ мусульманскихъ богослововъ, Богъ всегда внимаетъ благосклонно тремъ голосамъ: голосу человѣка, читающаго Коранъ, голосу того, кто молитъ Его о прощеніи, и голосу этого пѣтуха, который поетъ во славу Всевышняго. Незадолго до послѣдняго дня, прибавляютъ они, Онъ повелитъ этой птицѣ сложить свои крылья и больше не пѣть. Тогда перестанутъ пѣть и всѣ пѣтухи на землѣ, и ихъ молчаніе будетъ знакомъ того, что близокъ великій день страшнаго суда.

Докторъ богословія Гемфри "Придо, норвичскій деканъ, въ своей «Жизни Магомета», обвиняетъ послѣдняго въ томъ, что онъ взялъ этого удивительнаго пѣтуха изъ Вавилонскаго Талмуда (Бава Борта), «гдѣ, говоритъ онъ, есть разсказъ о такой же чудесной птицѣ, называемой Зигъ, которая, стоя ногами на землѣ, головою доставала до неба, а если распускала свои крылья, то закрывала ими солнце, такъ что происходило полное затмѣніе. „Эта птица, говоритъ халдейскій толкователь псалмовъ, — пѣтухъ, который поетъ предъ лицомъ Господа“. А по словамъ халдейскаго толкователя книги Іова, пѣтухъ этотъ поетъ каждое утро предъ лицомъ Господа, для чего Богъ наградилъ его мудростью.}

Послѣ этого они поднялись на второе небо. Гавріилъ, такъ же, какъ и прежде, постучалъ во врата; повторились тѣже самые вопросы и отвѣты; врата отворились, и они вошли.

Это небо было изъ полированной стали и ослѣпляло своимъ блескомъ. Здѣсь они нашли Ноя, который, заключивъ Магомета въ свои объятія, привѣтствованъ его, какъ величайшаго изъ пророковъ.

Достигнувъ третьяго неба, они взошли на него съ тѣми же самыми церемоніями. Все небо было усыпано драгоцѣнными камнями, блеска которыхъ не могъ выносить глазъ простого смертнаго. Здѣсь возсѣдалъ ангелъ неизмѣримаго роста; разстояніе отъ одного глаза до другого равнялось семидесяти тысячамъ дней пути. Подъ его командою было сто тысячъ батальоновъ вооруженныхъ людей. Предъ нимъ лежала огромная раскрытая книга, и онъ постоянно или что-то въ нее вписывалъ, или изъ нея вычеркивалъ.

— Это, о Магометъ, — сказалъ Гавріилъ, — Азраилъ, ангелъ смерти, вѣрный слуга Аллаха. Въ эту, лежащую передъ нимъ, книгу онъ постоянно вписываетъ имена тѣхъ людей, которые должны родиться и вычеркиваетъ имена тѣхъ, которые, доживъ до назначеннаго имъ предѣла, умираютъ въ настоящую минуту.

Затѣмъ они добрались и до четвертаго неба, которое было все изъ чистѣйшаго серебра. Въ числѣ, ангеловъ, обитающихъ на немъ, былъ одинъ, ростъ котораго равнялся пятистамъ дней пути. У него было грустное лицо, и слезы лились потоками изъ его глазъ. „Это — сказалъ Гавріилъ, — ангелъ слезъ, назначеніе котораго — оплакивать грѣхи сыновъ человѣческихъ и предсказывать ожидающія ихъ бѣдствія“.

Пятое небо было изъ чистѣйшаго золота. Здѣсь онъ былъ принятъ Аарономъ, обнявшимъ и привѣтствовавшимъ его. На этомъ небѣ обитаетъ ангелъ мщенія, имѣющій власть надъ огненной стихіей. Изъ всѣхъ ангеловъ, видѣнныхъ Магометомъ, этотъ послѣдній былъ самый отвратительный и самый страшный. Его лицо казалось мѣднымъ и все было покрыто шишками и бородавками. Изъ его глазъ сверкали молніи, и онъ крѣпко держалъ въ рукѣ огненное копье. Онъ сидѣлъ на тронѣ, окруженномъ пламенемъ, и передъ нимъ лежала груда раскаленныхъ до красна цѣпей. Если бы онъ сошелъ на землю въ настоящемъ своемъ видѣ, то горы были бы разрушены, моря пересохли, а всѣ жители умерли бы отъ ужаса. Ему и ангеламъ, его помощникамъ, поручено выполнить божественное мщеніе надъ невѣрующими и грѣшниками.

Оставивъ эту, наводящую ужасъ обитель, они поднялись на шестое небо, которое было изъ прозрачнаго камня, называемаго хазала, или гранатъ. Здѣсь они нашли громаднаго ангела, одна половина котораго была изъ снѣга, а другая изъ огня, но при этомъ снѣгъ не таялъ и огонь не угасалъ. Его окружалъ сонмъ низшихъ ангеловъ, непрестанно, восклицавшихъ: „О, Аллахъ! Ты соединилъ снѣгъ съ огнемъ, соедини и всѣхъ твоихъ вѣрныхъ слугъ повиновеніемъ твоему закону“.

— Это, — сказалъ Гавріилъ, — ангелъ, охраняющій небо и землю. Онъ — тотъ, который посылаетъ ангеловъ къ людямъ твоего народа, чтобы склонить ихъ признать твою миссію и призвать ихъ на служеніе Богу, и онъ будетъ дѣлать это до дня всеобщаго воскресенія.

Здѣсь находился пророкъ Муса (Моисей), который, однако, вмѣсто того, чтобы радостно привѣтствовать Магомета, какъ это дѣлали другіе пророки, увидя его, прослезился.

— О чемъ ты плачешь? — спросилъ Магометъ.

— Я плачу о томъ, что вижу преемника, которому предназначено Богомъ ввести въ рай больше людей изъ своего народа, чѣмъ ввелъ я изъ числа отпадшихъ отъ вѣры сыновъ Израиля.

Отсюда они поднялись на седьмое небо, и тамъ встрѣтилъ Магомета патріархъ Авраамъ. Эта блаженная обитель преисполнена была божественнымъ свѣтомъ и неизреченною славою, такъ что языкъ человѣческій не можетъ описать ея. Довольно сказать объ одномъ изъ этихъ небожителей, чтобы дать понятіе и объ остальныхъ. Величиною онъ превосходилъ всю землю и имѣлъ семьдесятъ тысячъ головъ; у каждой головы было семьдесятъ тысячъ ртовъ, а въ каждомъ рту семьдесятъ тысячъ языковъ, каждый языкъ говорилъ на семидесяти тысячахъ нарѣчій, и всѣ эти языки непрестанно воспѣвали хвалу Всевышнему.

Въ то время, какъ Магометъ смотрѣлъ на это дивное существо, онъ былъ вдругъ перенесенъ на лотосовое дерево, называемое Седратъ, покрытое цвѣтами и находящееся по правую сторону незримаго престола Аллаха. Это дерево раскинуло свои вѣтви на болѣе широкое пространство, чѣмъ пространство между солнцемъ и землею. Ангелы, число которыхъ превосходитъ число песчинокъ на берегу моря или въ руслахъ всѣхъ ручьевъ и рѣкъ, вмѣстѣ взятыхъ, веселятся подъ тѣнью его. Его листья имѣютъ сходство съ ушами слона; тысячи безсмертныхъ птичекъ, порхающихъ по его вѣтвямъ, повторяютъ великіе стихи Корана. Его плоды вкуснѣе молока и слаще меда. Если бы собрать вмѣстѣ всѣ созданія Божія, то одного этого плода было бы достаточно для ихъ прокормленія. Каждое сѣмячко плода заключаетъ въ себѣ гурію, или небесную дѣву, для блаженства правовѣрныхъ. Отъ этого дерева берутъ свое начало четыре рѣки; двѣ изъ нихъ текутъ прямо въ рай, а двѣ — внѣ его и называются на землѣ Ниломъ и Евфратомъ.

Затѣмъ Магометъ и его небесный проводникъ пошли дальше въ Аль-Мамуръ или домъ поклоненія, сдѣланный изъ красныхъ гіацинтовъ или рубиновъ и окруженный безчисленнымъ множествомъ неугасимыхъ лампадъ. У главнаго входа Магомету поднесли три сосуда: одинъ съ виномъ, другой — съ молокомъ, а третій — съ медомъ. Онъ взялъ сосудъ съ молокомъ и выпилъ изъ него.

— Хорошо ты поступилъ; твой выборъ послужитъ къ твоей пользѣ, — воскликнулъ Гавріилъ, — Если бы ты выпилъ вина, то весь твой народъ впалъ бы въ заблужденіе.

Этотъ священный домъ по своей формѣ похожъ на Каабу въ Меккѣ и находится на седьмомъ небѣ прямо надъ ней. Въ него приходятъ ежедневно семьдесятъ тысячъ ангеловъ высшихъ чиновъ. Въ это самое время они совершали обычный священный обходъ, и Магометъ, присоединившись къ нимъ, семикратно обошелъ вокругъ храма. Далѣе Гавріилъ итти не могъ. Теперь Магометъ, быстрѣе, чѣмъ мысль, пролеталъ неизмѣримыя пространства; ему пришлось летѣть черезъ двѣ области ослѣпительнаго свѣта и одну глубокаго мрака. Миновавъ эту область абсолютнаго мрака, онъ исполнился благоговѣнія и ужаса, такъ какъ очутился въ присутствіи Аллаха и только на двойномъ разстояніи полета стрѣлы отъ его престола. Ликъ Божества былъ закрытъ двадцатью тысячами покрывалъ, потому что человѣкъ погибъ бы только при одномъ взглядѣ на его славу. Богъ простеръ свои руки и одну положилъ на грудь, а другую на плечо Магомета, который почувствовалъ леденящій холодъ, охватившій его отъ сердца до мозга костей. Затѣмъ послѣдовало сознаніе невыразимаго блаженства, между тѣмъ такъ вокругъ разлилось нѣжное благоуханіе; понять это ощущеніе могутъ только тѣ, кто находится въ присутствіи Бога.

Теперь Магометъ получилъ отъ самого Бога многіе изъ догматовъ вѣры, содержащихся въ Коранѣ, а также и пятьдесятъ молитвъ, предписанныхъ всѣмъ истинно вѣрующимъ, какъ ихъ ежедневная обязанность.

Когда Магометъ удалился отъ лица Божія и спустился внизъ, то онъ опять встрѣтился съ Moисеемъ, и послѣдній спросилъ его, чего требуетъ Аллахъ.

— Аллахъ требуетъ, чтобы я ежедневно совершалъ пятьдесятъ молитвъ.

— И ты думаетъ выполнить эту обязанность? Я раньше тебя дѣлалъ опытъ. Я пробовалъ это съ сынами Израиля, но тщетно; поэтому вернись и проси уменьшить ихъ число.

Магометъ вернулся, и число молитвъ было уменьшено на десять. Но когда онъ разсказалъ Моисею о своемъ успѣхѣ, тотъ опять началъ возражать, говоря, что и сорокъ молитвъ въ день — число слишкомъ большое. По его совѣту, Магометъ возвращался къ Богу нѣсколько разъ до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, число молитвъ не было уменьшено до пяти. Но Моисей не переставалъ возражать.

— Неужели ты хочешь требовать отъ твоего народа, чтобы онъ совершалъ молитву пять разъ въ день? Клянусь Аллахомъ! Я дѣлалъ опытъ съ сынами Израиля, но выполнить такое требованіе невозможно. Поэтому вернись и умоляй Бога, чтобы тебѣ было дано еще большее облегченіе.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Магометъ, — я уже много разъ просилъ о снисхожденіи и мнѣ стыдно.

Сказавъ эти слова, онъ простился съ Моисеемъ и отправился дальше.

По свѣтозарной лѣстницѣ онъ спустился въ Іерусалимскій храмъ, около котораго нашелъ Боракъ привязанною, какъ онъ ее оставилъ, и, сѣвъ на нее верхомъ, былъ въ одну минуту доставленъ на то мѣсто, откуда былъ взятъ раньше.

Разсказъ объ этомъ видѣніи, или ночномъ путешествіи, мы передаемъ, главнымъ образомъ, со словъ историковъ Абульфеды, Аль-Бохари и Абу-Хорейры: Ганье въ своей „Жизни Магомета“ передаетъ его гораздо подробнѣе. Само путешествіе послужило ученымъ темою для безконечныхъ споровъ и комментарій. Нѣкоторые утверждаютъ, что оно было не болѣе, какъ сонъ или ночное видѣніе, и въ доказательство приводятъ преданіе, записанное со словъ Айиши, жены Магомета; послѣдняя заявила» что въ ту ночь, о которой идетъ рѣчь, тѣло пророка оставалось совершенно покойнымъ, и что ночное путешествіе было совершено имъ духовно. Впрочемъ, передавая это преданіе, они не принимаютъ въ соображеніе того, что во время путешествія Айиша была еще ребенкомъ и хотя была помолвлена съ Магометомъ, но еще не сдѣлалась его женою.

Другіе стоятъ на томъ, что путешествіе на небо было совершено имъ тѣлесно, и будто бы онъ чудеснымъ образомъ совершилъ его въ такое короткое время, что, вернувшись на землю, успѣлъ поддержать и тѣмъ предохранить отъ паденія сосудъ съ водою, который ангелъ Гавріилъ, при своемъ отлетѣ, задѣлъ крыломъ. Третьи говорятъ что, по словамъ самого Магомета, онъ совершилъ ночное путешествіе только въ Іерусалимскій храмъ, но что послѣдующее восшествіе на небо было видѣніемъ. По свидѣтельству Ахмеда-бенъ-Іосифа, фактъ ночного посѣщенія храма былъ подтвержденъ самимъ патріархомъ іерусалимскимъ. «Въ то время, — говоритъ онъ, — когда Магометомъ былъ приславъ посолъ въ Константинополь къ императору Ираклію, съ предложеніемъ перейти въ Исламъ, у императора находился и патріархъ. Когда посолъ разсказалъ о ночномъ путешествіи пророка, то патріархъ пришелъ въ изумленіе и сообщилъ императору одно обстоятельство, совпадавшее съ разсказомъ посла. „Я имѣю обыкновеніе, — говорилъ онъ, — уходить на покой не ранѣе, чѣмъ запру всѣ двери въ храмъ. Въ ту ночь, о которой говоритъ посолъ, я заперъ ихъ, но своему обыкновенію, но одну дверь нельзя было притворить. Поэтому я послалъ за плотниками, которые, осмотрѣвъ дверь, объявили мнѣ, что притолка надъ главнымъ входомъ такъ опустилась, и само зданіе такъ осѣло, что они никакъ не могутъ затворить дверь, а потому я принужденъ былъ оставить ее отворенной. Рано утромъ, на разсвѣтѣ, я пошелъ во храмъ и что же вижу: камень, находящійся въ углу храма, пробуравленъ, а потомъ увидалъ слѣды на томъ мѣстѣ, гдѣ была привязана Аль-Боракъ. Тогда я сказалъ присутствующимъ, что главный входъ нельзя было затворить потому, что сюда, вѣроятно, приходилъ молиться какой-нибудь пророкъ“.

Далѣе преданія повѣствуютъ о томъ, что когда Магометъ разсказалъ о своемъ ночномъ путешествіи среди многочисленнаго собранія въ Меккѣ, многіе удивлялись, но тѣмъ не менѣе повѣрили, нѣкоторые усомнились, а корейшиты подняли его насмѣхъ. „Ты говоришь, что былъ въ Іерусалимскомъ храмѣ, — сказалъ Абу-Джаль, — докажи, что говоришь правду, — опиши намъ его“.

Съ минуту Магометъ былъ въ затрудненіи отъ этого вопроса: онъ посѣтилъ храмъ ночью, когда его формы нельзя было хорошенько разглядѣть, но вдругъ околб него очутился ангелъ Гавріилъ и поставилъ у него передъ глазами точный снимокъ со священнаго зданія, такъ что онъ сейчасъ же получилъ возможность отвѣчать на самые подробные вопросы.

Этой исторіи не вѣрили даже и нѣкоторые изъ учениковъ пророка до тѣхъ поръ, пока АбуБекръ, видя, что они поколебались въ вѣрѣ и могутъ даже совсѣмъ отпасть отъ нея, не засвидѣтельствовалъ всенародно ея вѣрность; въ награду за такую поддержку Магометъ далъ ему титулъ Аль-Седдека „свидѣтеля истины“, который остался за нимъ на всю жизнь.

Это ночное путешествіе, какъ мы уже замѣтили, относится всецѣло къ области преданія, хотя неясные намеки на него встрѣчаются и въ Коранѣ. Можетъ^ быть, оно представляетъ собою фантастическое произведеніе мусульманскихъ фанатиковъ, основанное на тѣхъ видѣніяхъ и припадкахъ умоизступленія, къ которымъ былъ такъ склоненъ Магометъ и за которые онъ получилъ отъ корейшитовъ названіе сумасшедшаго.

ГЛАВА XIII.
Магометъ обращаетъ въ Исламъ пришедшихъ изъ Медины богомольцевъ — Онъ рѣшается бѣжать въ этотъ городъ. — Заговоръ противъ его жизни. — Его чудесное спасеніе. — Его Геждра, или бѣгство. — Пріемъ, оказанный пророку въ Мединѣ.

Положеніе, въ какомъ находился Магометъ на родинѣ, постепенно ухудшалось. Кадиджа, его благодѣтельница въ молодости, вѣрная подруга въ одиночествѣ и уединеніи, горячо вѣрившая въ его ученіе, сошла въ могилу, точно такъ же, какъ и Абу-Талебъ, бывшій ему вѣрнымъ и вліятельнымъ покровителемъ. Лишившись охранявшей его отъ враговъ защиты послѣдняго, Магометъ былъ теперь въ Меккѣ какъ бы на положеніи изгнанника; онъ принужденъ былъ скрываться и быть въ тягость тѣмъ людямъ, которые оказывали ему гостепріимство и на которыхъ онъ навлекалъ преслѣдованіе своимъ ученіемъ. Если бы онъ стремился только къ земнымъ благамъ, то развѣ могъ онъ пріобрѣсти ихъ, оставаясь въ такомъ положеніи? Прошло болѣе десяти лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ впервые объявилъ народу о своей пророческой миссіи, десять долгихъ лѣтъ вражды, смутъ и бѣдствій. Но онъ упорно преслѣдовалъ свою цѣль и теперь, въ тотъ періодъ жизни, когда люди предпочитаютъ спокойно наслаждаться плодами прошлаго, не думая болѣе о новыхъ, часто невѣрныхъ, планахъ на будущее, мы видимъ, что онъ, пожертвовавъ своимъ спокойствіемъ, состояніемъ и друзьями, готовъ былъ скорѣе отказаться отъ своего дома и родины, чѣмъ отъ вѣры.

Какъ только наступило льготное время богомолья, онъ снова вышелъ изъ своего убѣжища и примѣшался къ толпѣ, собравшейся со всѣхъ концовъ Аравіи. Его задушевнымъ желаніемъ было найти какое-нибудь могущественное племя, или жителей какого-нибудь большого города, которые имѣли бы возможность и выразили желаніе принять его къ себѣ, какъ гостя, и оказать ему защиту въ дѣлѣ распространенія его вѣры.

Нѣкоторое время его поиски оставались безуспѣшными. Тѣ, которые пришли на поклоненіе Каабѣ, сторонились отъ него, какъ отъ человѣка, заклейменнаго позорнымъ названіемъ вѣроотступника, а люди, привязанные ко всему мірскому, не желали подать руку помощи человѣку, осужденному на изгнаніе властями города.

Наконецъ, когда онъ какъ-то разъ проповѣдывалъ на холмѣ Аль-Акаба, находящемся немного сѣвернѣе Мекки, ему удалось обратить на себя вниманіе богомольцевъ, пришедшихъ изъ города Ятреба. Городъ этотъ, названный съ тѣхъ поръ Мединой, лежитъ на сѣверъ отъ Мекки и отстоитъ отъ нея приблизительно на двѣсти семьдесятъ миль. Большинство изъ его жителей были евреи и христіане-еретики. Упомянутые богомольцы были чисто арабскаго происхожденія я принадлежали къ древнему и могущественному племени хазрадитовъ; они поддерживали дружескія сношенія съ кенидитами и нидеритами, двумя жившими въ Меккѣ еврейскими племенами, которыя утверждали, будто они происходятъ отъ священическаго рода Аарона. Богомольцамъ часто приходилось слышать отъ ихъ еврейскихъ друзей объясненія догматовъ ихъ вѣры и толки объ ожидаемомъ Мессіи. Они были увлечены краснорѣчіемъ Магомета и поражены сходствомъ его ученія съ іудейскимъ закономъ, а потому, услыхавъ, что онъ называетъ себя пророкомъ, посланнымъ свыше возстановить древнюю вѣру, они стали говорить одинъ другому: „Навѣрно, это и есть обѣщанный Мессія, о которомъ намъ говорили“. И чѣмъ болѣе они его слушали, тѣмъ болѣе убѣждались въ этомъ; наконецъ, они заявили ему о своемъ обращеніи и окончательно перешли въ новую вѣру.

Такъ какъ хазрадиты принадлежали къ одному изъ самыхъ могущественныхъ племенъ Ятреба, то Могометъ старался заручиться ихъ покровительствомъ, и, когда они собрались въ обратный путь, онъ предложилъ сопровождать ихъ; но они сказали ему, что находятся въ смертельной враждѣ съ авситами, другимъ могущественнымъ племенемъ города, и посовѣтовали ему помедлить приходомъ до тѣхъ поръ, пока не будетъ заключенъ миръ. Магометъ согласился на это, но, вмѣстѣ съ двинувшимися въ обратный путь богомольцами, онъ послалъ Мусаба-Ибнъ-Омейра, одного изъ самыхъ ученыхъ и талантливыхъ своихъ учениковъ, наказавъ ему укрѣпить ихъ въ новой вѣрѣ и проповѣдывать ее ихъ согражданамъ. Такимъ образомъ были посѣяны въ городѣ Мединѣ первыя сѣмена Ислама, но вначалѣ они всходили медленно. Мусабъ встрѣтилъ противодѣйствіе со стороны идолопоклонниковъ, и даже самая его жизнь была въ опасности, но онъ упорно продолжалъ свое дѣло и мало-по-малу обращалъ въ свою вѣру самыхъ вліятельныхъ жителей города. Къ числу ихъ принадлежали Саадъ-Ибнъ-Маадсъ, князь или предводитель авситовъ, и Осаидъ-Ибнъ-Ходхейръ, человѣкъ, пользовавшійся большимъ уваженіемъ въ городѣ. Многіе изъ мусульманъ города Мекки, бѣжавшіе отъ преслѣдованій, нашли себѣ также пріютъ въ Мединѣ и способствовали распространенію новой вѣры среди ея жителей, такъ что въ городѣ трудно было найти семью, въ которую бы не проникла эта послѣдняя.

Вполнѣ убѣдившись въ томъ, что Магомету можно будетъ дать теперь пріютъ въ городѣ, болѣе семидесяти человѣкъ новообращенныхъ, съ МусабъИбнъ-Омейромъ во главѣ, при наступленіи священнаго мѣсяца, въ тринадцатый годъ, такъ называемой, „миссіи“ пророка, отправились въ Мекку вмѣстѣ съ богомольцами просить Магомета поселиться въ ихъ городѣ. Магометъ велѣлъ имъ собраться въ полночь на горѣ Аль-Акаба. Его дядя Аль-Аббасъ, который, подобно покойному Абу-Талебу, принималъ въ немъ самое живое участіе, хотя и не сдѣлался послѣдователемъ его ученія, отправился вмѣстѣ съ нимъ на это тайное совѣщаніе, думая, что тамъ Магометъ можетъ подвергнуться какой-нибудь опасности. Онъ сталъ упрашивать мединскихъ богомольцевъ не заманивать его племянника въ ихъ городъ и подождать до тѣхъ поръ, пока они не будутъ въ состояніи оказать ему болѣе сильное покровительство, предупреждая ихъ, что открытое признаніе новой вѣры можетъ вооружить противъ нихъ всю Аравію. Но всѣ его предостереженія и мольбы не привели къ желанному результату, и между обѣими сторонами былъ заключенъ торжественный договоръ. Магометъ потребовалъ отъ богомольцевъ, чтобы они отреклись отъ идолопоклонства, открыто и безбоязненно поклонялись единому истинному Богу; что же касается лично до него» то онъ потребовалъ, чтобы они безпрекословно повиновались ему какъ въ счастіи, такъ и въ несчастій, а тѣхъ учениковъ, которые пойдутъ за нимъ, защищали бы такъ, какъ защищаютъ своихъ собственныхъ женъ и дѣтей. На этихъ условіяхъ онъ готовъ былъ дать имъ честное слово, что останется у нихъ и будетъ другомъ ихъ друзей и врагомъ ихъ враговъ. «Но если мы погибнемъ за дѣло твоей вѣры, — спросили они — что будетъ намъ за это наградою?» — «Рай», — отвѣчалъ пророкъ.

Условія были приняты; послы изъ Медины положили свои руки на руки Магомета и поклялись соблюдать этотъ договоръ свято и ненарушимо. Тогда Магометъ выбралъ изъ числа ихъ двѣнадцать человѣкъ, которыхъ назвалъ своими апостолами, какъ думаютъ, въ подражаніе Спасителю. Въ это самое время съ вершины холма послышался какой-то голосъ, называвшій ихъ вѣроотступниками и грозившій имъ наказаніемъ. Въ первый моментъ звуки этого голоса, раздавшагося среди ночной темноты, испугали собраніе, «Это голосъ злого духа Иблиса, сказалъ Магометъ съ презрѣніемъ; — онъ врагъ Божій, не бойтесь его». По всей вѣроятности, это былъ голосъ какого-нибудь корейшитскаго шпіона, который ихъ подслушалъ, потому что на слѣдующее утро оказалось, что корейшитамъ извѣстно было все, что происходило ночью, и они очень грубо обошлись съ новыми союзниками Магомета, когда тѣ уѣзжали изъ города.

За то, что мединскіе мусульмане были одними изъ раннихъ послѣдователей новой вѣры и во-время предложили Магомету и его ученикамъ помощь, которою тѣ пользовались и впослѣдствіи, они получили названіе Ансаріанъ, или помощниковъ, которое такъ и осталось за ними.

Послѣ ухода Ансаріанъ и по истеченіи священнаго мѣсяца, гоненіе на мусульманъ возобновилось съ еще большимъ ожесточеніемъ, такъ что Магометъ, видя приближеніе рѣшительной минуты и намѣреваясь покинуть городъ, посовѣтовалъ своимъ приверженцамъ позаботиться о своей безопасности; самъ же онъ все еще оставался въ Меккѣ съ небольшимъ числомъ преданныхъ ему послѣдователей.

Въ это время начальникомъ города былъ непримиримый его врагъ, Абу-Софіанъ. Быстрое распространеніе новой вѣры приводило его въ гнѣвъ и въ то же время внушало ему тревогу; поэтому онъ созвалъ начальствующихъ корейшитовъ, чтобы вмѣстѣ съ ними придумать какое-нибудь средство остановить это распространеніе. Нѣкоторые изъ нихъ совѣтовали изгнать Магомета изъ города; но ему стали возражать, что онъ можетъ склонить на свою сторону другія племена, или, можетъ-быть, жителей Медины, и, вернувшись въ Мекку во главѣ ихъ, отомстить имъ. Другіе же давали совѣтъ замуровать его въ тюрьмѣ и доставлять ему пищу до тѣхъ поръ, пока онъ не умретъ, но и тутъ было высказано предположеніе, что друзья помогутъ ему убѣжать. Всѣ эти возраженія были высказаны какимъ-то никому неизвѣстнымъ, злобнымъ и надоѣдливымъ старикомъ изъ области Неджа, который, какъ говорятъ мусульманскіе писатели, былъ не кто иной, какъ переодѣтый дьяволъ, заразившій присутствующихъ своимъ зловреднымъ духомъ. Наконецъ Абу-Джаль объявилъ, что есть только одно дѣйствительное средство, съ помощью котораго можно положить конецъ возрастающему злу, это — убить Магомета. Всѣ были согласны на это, и въ виду того, чтобы вина пала на всѣхъ корейшитовъ, и всѣ они могли дружно отразить месть родственниковъ убитаго, было рѣшено, что изъ каждой семьи одинъ ея членъ долженъ вонзить свой мечъ въ тѣло Магомета.

Именно на этотъ заговоръ мы и встрѣчаемъ намеки въ восьмой главѣ Корана, гдѣ говорится такъ: «Вспомни, какъ невѣрующіе составляли противъ тебя заговоръ, чтобы имѣть возможность или держать тебя въ оковахъ, или предать смерти, или же изгнать изъ города; но Богъ обратилъ этотъ заговоръ противъ нихъ самихъ. Богъ, предотвращая удары, направляетъ ихъ на самихъ враговъ». И, дѣйствительно, въ то время, какъ заговорщики подходили къ дому Магомета, онъ уже зналъ о томъ, что ему угрожаетъ опасность. Говорятъ, что и тутъ, такъ же какъ и во всѣхъ другихъ случаяхъ, его будто бы предупредилъ объ этомъ ангелъ Гавріилъ, но, по всему вѣроятію, это было дѣломъ какого-нибудь корейшита, не желавшаго, чтобы была пролита кровь. Предостереженіе явилось какъ разъ во-время, чтобы дать Магомету возможность спастись отъ враговъ. Злоумышленники остановились у двери, но не рѣшались войти. Посмотрѣвъ въ щель, они увидали, какъ имъ показалось, Магомета, закутаннаго въ его зеленый плащъ и спящаго на кровати. Остановившись на минуту, они посовѣтовались между собою, какъ имъ поступить — напасть ли на спящаго, или подождать, пока онъ выйдетъ изъ дома. Наконецъ, они разломали дверь и бросились къ кровати. Спавшій вскочилъ, но вмѣсто Магомета передъ ними стоялъ Али, — «Гдѣ же Магометъ?» — спросили удивленные и смущенные заговорщики, — «Не знаю», — грубо отвѣчалъ Али и вышелъ вонъ; ни одинъ изъ нихъ не посмѣлъ задержать его. Корейшиты, приведенные въ ярость тѣмъ, что ихъ жертвѣ удалось спастись, объявили, что дадутъ награду во сто верблюдовъ тому, кто доставитъ имъ Магомета живымъ или мертвымъ.

Есть много несходныхъ между собою разсказовъ о томъ, какимъ образомъ убѣжалъ Магометъ изъ дома, послѣ того, какъ вѣрный Али, завернувшись въ его плащъ, занялъ его мѣсто на кровати. Самый удивительный изъ нихъ тотъ, въ которомъ говорится, что онъ потихоньку отворилъ дверь въ то время, какъ передъ ней стояли корейшиты, и, бросивъ на воздухъ горсть пыли, напустилъ на нихъ такую слѣпоту, что прошелъ среди нихъ незамѣченнымъ. Это будто бы подтверждается слѣдующимъ стихомъ 30-й главы Корана: «Мы поразили ихъ слѣпотою, чтобы они не могли видѣть».

Изъ всѣхъ этихъ разсказовъ наиболѣе правдоподобный тотъ, что онъ перелѣзъ черезъ стѣну задняго двора съ помощью слуги, который подставилъ ему свою спину для того, чтобы онъ могъ на нее стать.

Онъ сейчасъ же пошелъ въ домъ Абу-Бекра, и они сговорились бѣжать, не теряя времени. Было рѣшено, что они укроются на время въ пещерѣ горы Торъ, находящейся на разстояніи часа пути отъ Мекки, и станутъ выжидать, пока имъ можно будетъ въ полной безопасности отправиться въ Медину, а, между тѣмъ, дѣти Абу-Бекра будутъ потихоньку приносить имъ пищу. Было еще темно, когда они вышли изъ Мекки, и они шли пѣшкомъ при свѣтѣ звѣздъ, а когда достигли подошвы горы Торъ, то начинало разсвѣтать. Только что успѣли они войти въ пещеру, какъ услыхали за собою погоню. Несмотря на то, что Абу-Бекръ былъ человѣкомъ храбрымъ, онъ задрожалъ отъ страха. «Нашихъ преслѣдователей много, а насъ только двое», — сказалъ — онъ. «Нѣтъ, — отвѣчалъ Магометъ, — есть еще и третій: съ нами Богъ». И вотъ тутъ-то мусульманскіе писатели и передаютъ разсказъ о чудѣ, который такъ любятъ повторять правовѣрные. Въ то время, говорятъ они, когда корейшиты уже приближались ко входу въ пещеру, передъ ними вдругъ выросла акація и широко раскинула свои вѣтви, на которыхъ голубь свилъ гнѣздо и положилъ въ него яйца, а паукъ заткалъ весь входъ своею паутиной. Когда корейшиты увидали эти признаки ненарушимаго покоя, то они пришли къ заключенію, что никто не могъ войти въ эту пещеру въ недавнее время; поэтому они повернули назадъ и продолжали свои поиски въ другомъ направленіи.

Что подѣйствовало въ данномъ случаѣ — чудо, или что-нибудь другое, это безразлично, но дѣло въ томъ, что бѣглецы скрывались въ пещерѣ три дня, и никто ихъ не нашелъ; а въ это время, по вечерамъ, когда начинало смеркаться, Асама, дочь Абу-Бекра, приносила имъ пищу.

На четвертый день, предполагая, что первый пылъ преслѣдованія уже остылъ, бѣглецы осмѣлились выйти изъ пещеры и отправились въ Медину на верблюдахъ, которыхъ привелъ для нихъ ночью слуга Абу-Бекра.

Избѣгая большой дороги, по которой обыкновенно шли караваны, они старались держаться ближе къ берегу Краснаго моря. Но они отъѣхали еще недалеко, какъ ихъ догналъ конный отрядъ подъ начальствомъ Сораки-Ибнъ-Малека. Абу-Бекромъ снова овладѣлъ страхъ при видѣ цѣлой толпы преслѣдователей, но Магометъ сталъ опять ободрять его; «Не смущайся, — съ нами Аллахъ». Сорака былъ воинъ страшнаго вида, съ волосами сѣровато-сталь него цвѣта, торчавшими какъ щетина, и обнаженными руками, жилистыми и тоже покрытыми волосами. Когда онъ догналъ Магомета, то его лошадь поднялась на дыбы и упала вмѣстѣ съ нимъ. Это устрашило его суевѣрный умъ, какъ дурное предзнаменованіе. Замѣтивъ такое настроеніе Сораки, Магометъ началъ краснорѣчиво увѣщевать его, и это произвело на него такое дѣйствіе, что онъ, проникнувшись уваженіемъ къ пророку, умолялъ его о прощеніи и, повернувъ назадъ вмѣстѣ съ отрядомъ, позволилъ ему безпрепятственно продолжать свой путь. Бѣглецы поѣхали дальше, не встрѣчая на пути никакихъ препятствій, пока не достигли Кобы, холма, находящагося въ двухъ миляхъ отъ Медины. Это было любимое мѣсто для прогулки у городскихъ жителей, куда они посылали также больныхъ и немощныхъ пользоваться чистымъ и здоровымъ воздухомъ. Отсюда доставлялись въ городъ всевозможные плоды: холмъ и его окрестности были покрыты виноградниками, рощами финиковыхъ пальмъ и кокосовыхъ деревьевъ, садами, въ которыхъ росли лимоны, апельсины, гранаты, винныя ягоды, персики и абрикосы и которые орошались прозрачными ручейками.

Когда они прибыли въ это плодоносное мѣстечко, верблюдъ Магомета, Аль-Касва, подогнулъ ноги и не хотѣлъ итти дальше. Пророкъ счелъ это хорошимъ предзнаменованіемъ, а потому рѣшился остаться въ Кобѣ и приготовиться ко вступленію въ городъ. Набожные мусульмане еще и до сихъ поръ показываютъ то мѣсто, на которомъ подогнулъ ноги верблюдъ Магомета, и въ память этого событія здѣсь выстроена мечеть, называемая Аль-Таква. Нѣкоторые утверждаютъ, что мечеть эта была заложена самимъ пророкомъ. Недалеко отсюда показываютъ еще колодецъ, у котораго, подъ тѣнью, деревьевъ, отдыхалъ Магбметъ, и въ который онъ уронилъ свое кольцо съ печатью. Думаютъ, что это кольцо осталось въ немъ и;др сихъ поръ, благодаря чему колодецъ сдѣлался девятымъ; посредствомъ подземныхъ трубъ вода его проведена въ Медину. Въ Кобѣ онъ пробылъ четыре дня и жилъ въ домѣ одного авсита, по имени Колтумъ-Ибнъ-Гадемъ. Во время пребываній его въ этой деревнѣ къ нему пришелъ извѣстный начальникъ племени Сахамъ, Бореида-Ибнъ-Хосеибъ со свитою, состоящею изъ семидесяти человѣкъ того же племени Всѣ они были обращены Магометомъ въ Исламъ.

Другимъ замѣчательнымъ новообращеннымъ, пришедшимъ къ пророку въ эту деревню, былъ Салманъ-аль-Парси (или персіянинъ). Говорятъ, что онъ былъ уроженцемъ одного небольшого мѣстечка, находившагося неподалеку отъ Испагани. Проходя однажды мимо христіанской церкви, онъ былъ такъ пораженъ набожностію народа и торжественностію богослуженія, что получилъ отвращеніе отъ идолопоклонства, въ которомъ былъ воспитанъ. Послѣ этого онъ скитался по Востоку, переходя изъ города въ городъ и изъ монастыря въ монастырь, отыскивая истинную вѣру; наконецъ онъ встрѣтилъ одного стараго монаха, обремененнаго годами и недугами, который сказалъ ему, что въ Аравіи появился пророкъ, посланный отъ Бога возстановить вѣру Авраама въ ея первобытной чистотѣ.

Этотъ Салманъ достигъ впослѣдствіи власти, и невѣрующіе люди изъ города Мекки говорили про него, что будто бы онъ помогалъ Магомету составлять его ученіе. Объ этомъ упоминается въ шестидесятой главѣ Корана: «Истинно сказываю вамъ, идолопоклонники говорятъ, что одинъ человѣкъ помогалъ составлять Коранъ; но языкъ этого человѣка айями (т.-е. персидскій), Коранъ же написанъ на чисто арабскомъ языкѣ»^[13].

Меккскіе мусульмане, нашедшіе себѣ раньше пріютъ въ Мединѣ, прослышавъ о томъ, что Магометъ находился близко отъ города, отправились въ Каабу, чтобы встрѣтить его; въ числѣ ихъ находились Талха, одинъ изъ первыхъ обращенныхъ имъ въ Исламъ, и Зобеиръ, племянникъ Кадиджи. Они, увидавъ, что дорожная одежда Магомета и Абу-Бекра вся въ грязи, дали имъ бѣлые плащи, въ которыхъ они должны были въѣхать въ Медину. Многіе изъ жившихъ въ Мединѣ ансаріанъ, или помощниковъ, заключившихъ съ Магометомъ договоръ въ прошломъ году, спѣшили снова принести ему клятву въ вѣрности.

Узнавъ отъ нихъ, что число новообращенныхъ въ городѣ быстро увеличивается, и что жители расположены къ нему и примутъ его дружелюбно, онъ назначилъ днемъ своего торжественнаго вступленія въ городъ пятницу — мусульманскую субботу, шестнадцатый день мѣсяца Раби.

Поэтому утромъ въ этотъ день онъ собралъ всѣхъ своихъ послѣдователей на молитву и послѣ проповѣди, въ которой изложилъ главные догматы своей вѣры, онъ сѣлъ на своего верблюда Аль-Касву и отправился въ тотъ городъ, который впослѣдствіи сдѣлался извѣстнымъ, какъ мѣсто его убѣжища.

Бореида-Ибнъ-аль-Хозеибъ, со своими семидесятые всадниками изъ племени сахамъ, служили ему тѣлохранителями. Нѣкоторые изъ его учениковъ держали поочередно надъ его головой пальмовые листья, а рядомъ съ нимъ ѣхалъ Абу-Бекръ «О, посланникъ Божій! — воскликнулъ Бореида, — ты не войдешь въ Мекку безъ знамени». Съ этими словами онъ развернулъ свою чалму и, привязавъ одинъ изъ концовъ ея къ острію копья, поднялъ его высоко и понесъ передъ пророкомъ. По мѣрѣ того, какъ приближаешься къ городу Мединѣ, онъ кажется все красивѣе. Его восхваляютъ за красоту мѣстоположенія, здоровый климатъ, плодородіе почвы, его роскошныя пальмы и ароматъ его цвѣтовъ и кустарниковъ. На недалекомъ разстояніи отъ города, не смотря на зной и пыль, новообращенные вышли цѣлою толпою навстрѣчу приближающейся кавалькадѣ. Многіе изъ нихъ никогда не видали Магомета и по ошибкѣ кланялись Абу-Бекру; но послѣдній, отстранивъ пальмовые листья, защищавшіе пророка отъ солнца, указалъ имъ на того, къ кому относились эти почести, и они привѣтствовали Магомета громкими радостными криками

Такимъ образомъ Магометъ, еще такъ недавно изгнанникъ изъ роднаго города, голова котораго была оцѣнена, теперь вступалъ въ Медину скорѣе какъ побѣдитель, въ тріумфальномъ шествіи, чѣмъ какъ бѣглецъ, ищущій себѣ пристанища. Онъ сошелъ съ верблюда у дома одного хазрадита, по имени Абу-Айюба, набожнаго мусульманина, которому онъ приходился къ тому же и дальнимъ родственникомъ; здѣсь онъ былъ очень гостепріимно принятъ и помѣстился въ нижнемъ этажѣ дома. Вскорѣ послѣ его пріѣзда пришелъ къ нему и вѣрный его Али, который бѣжалъ изъ Мекки и все время шелъ пѣшкомъ, скрываясь гдѣ-нибудь днемъ и выходя ночью, такъ какъ онъ боялся попасть въ руки корейшитовъ. Онъ пришелъ въ Медину усталый и измученный дорогой, и отъ этого утомительнаго путешествія у него всѣ ноги были въ крови.

Черезъ нѣсколько дней послѣ этого пришла Айиша и всѣ остальные семейные Абу — Бекра, вмѣстѣ съ членами семьи Магомета, подъ охраною его вѣрнаго отпущенника Зеида и слуги Абу-Бекра, Абдаллы.

Такъ разсказываютъ о достопамятной Геждрѣ или «бѣгствѣ Магомета»; она составляетъ эру арабскаго календаря, отъ которой всѣ правовѣрные мусульмане ведутъ свое лѣтосчисленіе и которая совпадаетъ съ 662 годомъ христіанской эры.

ГЛАВА XIV.
Мединскіе мусульмане. — Могаджерины и ансаріане. — Партія Абдаллы-Ибнъ-Оббы и «Лицемѣры». — Магометъ строитъ мечеть, говоритъ проповѣди и обращаетъ въ Исламъ христіанъ. — Медленное распространеніе Ислама среди евреевъ. — Братство, учрежденное между бѣглецами и союзниками.

Магометъ вскорѣ сдѣлался главою сильной и многочисленной секты въ Мединѣ, составившейся частью изъ тѣхъ его учениковъ, которые бѣжали изъ Мекки и поэтому назывались Могаджеринами, или «Бѣглецами», частью же изъ жителей города, которые, присоединившись къ вѣрѣ, стали называться Ансаріанами или «Помощниками». Большинство этихъ послѣднихъ принадлежало къ могущественнымъ племенамъ авситовъ и хазрадитовъ, которые, не смотря на то, что вели свой родъ отъ двухъ братьевъ Аль-Авса и Аль-Хазрайя, въ теченіе ста двадцати лѣтъ тревожили Медину своей закоренѣлой и смертельной враждой; но теперь они были соединены узами вѣры. Съ тѣми изъ племенъ, которыя не приняли ученія Магомета немедленно, онъ заключилъ договоръ.

Хазрадиты находились подъ сильнымъ вліяніемъ ихъ князя или главы, называвшагося Абдалла-Ибнъ-Обба, который, какъ говорятъ, долженъ былъ въ самомъ скоромъ времени принять титулъ короля, но пріѣздъ Магомета и увлеченіе его ученіемъ дали народнымъ чувствамъ совсѣмъ другое направленіе. Абдалла отличался величавой осанкой, ловкостью, остроуміемъ и краснорѣчіемъ; онъ выказывалъ большую дружбу къ Магомету и, вмѣстѣ съ нѣсколькими товарищами, сходными съ нимъ по типу и характеру, постоянно посѣщалъ собранія мусульманъ. Сначала Магометъ былъ очарованъ ихъ внѣшностью, откровенною рѣчью и тѣмъ уваженіемъ, какое они ему выказывали, но онъ, наконецъ, понялъ, что Абдалла завидуетъ его популярности, питаетъ къ нему тайную ненависть, и что дружба его товарищей не искренняя; за это онъ заклеймилъ ихъ названіемъ «Лицемѣровъ». Абдалла-Ибнъ-Обба еще и послѣ этого былъ долгое время его политическимъ соперникомъ въ Мединѣ.

Получивъ теперь возможность открыто совершать обряды своей вѣры и проповѣдывать свое ученіе, Магометъ началъ строить мечеть. Мѣстомъ для нея онъ выбралъ кладбище, гдѣ росли финиковыя пальмы, дававшія отъ себя большую тѣнь. Говорятъ, что въ своемъ выборѣ онъ руководился тѣмъ, что считалъ хорошимъ предзнаменованіемъ, а именно: во время его торжественнаго вступленія въ городъ его верблюдъ сталъ на колѣни напротивъ этого самаго мѣста. Покойниковъ перенесли на другое мѣсто, а деревья срубили для того, чтобы очистить мѣсто для постройки. Форма и постройка этого зданія были самыя простыя, что вполнѣ соотвѣтствовало проповѣдуемой имъ религіи, которая не отличалась пышностью, а также и ограниченнымъ средствамъ его приверженцевъ, которыми къ тому же эти послѣдніе не всегда могли и располагать. Стѣны были сложены изъ кирпича и глины; недавно срубленные стволы пальмъ служили столбами, подпиравшими крышу, рѣшетникъ которой былъ сдѣланъ изъ пальмовыхъ вѣтвей, а покрыта она была пальмовыми листьями. Площадь, занимаемая зданіемъ, имѣла около ста квадратныхъ аршинъ, и въ немъ было три двери; одна изъ нихъ, гдѣ впослѣдствіи помѣстили Кеблу, обращена была на югъ, другая называлась «Вратами Гавріила», и третья носила названіе «Вратъ милосердія». Одна часть зданія, называвшаяся Соффатъ, была предназначена для правовѣрныхъ, не имѣвшихъ пристанища.

Магометъ собственноручно помогалъ при постройкѣ этой мечети. Не смотря на то, что пророку будто бы извѣстно было будущее, ему и въ голову не приходило, что онъ сооружаетъ свою собственную гробницу и ставитъ себѣ памятникъ, потому что въ этомъ самомъ зданіи и покоятся его смертные останки. Въ позднѣйшее время мечеть эту много разъ расширяли и улучшали, но она еще и до сихъ поръ носитъ названіе «Месджедъ-аль-Неби», т.-е. «мечеть пророка», такъ какъ Магометъ заложилъ ее своими руками. Нѣкоторое время онъ былъ въ недоумѣніи, не зная, какъ созывать своихъ послѣдователей на молитву — трубнымъ ли звукомъ, какъ это дѣлаютъ евреи, огнями, зажигаемыми на возвышенныхъ мѣстахъ, или же игрою на тамбуринахъ. Изъ этого недоумѣнія его вывелъ Абдалла, сынъ Зенда, объявившій пророку, что ему были сообщены въ видѣніи тѣ слова, которыя нужно при этомъ выкрикивать. Магометъ сейчасъ же принялъ эту формулу, — и отсюда и ведутъ свое начало тѣ призывы къ молитвѣ, которые еще и до сего времени раздаются съ высокихъ минаретовъ по всему Востоку, созывая мусульманъ во храмъ для молитвы: — «Богъ великъ! Богъ великъ! Нѣтъ Бога, кромѣ Бога! Магометъ — посланникъ Божій. Идите на молитву! Идите на молитву! Богъ великъ! Богъ великъ! Нѣтъ Бога, кромѣ Бога». На разсвѣтѣ къ этимъ словамъ прибавляется слѣдующее увѣщаніе: «Молитва лучше сна! Молитва лучше сна!»

Въ первое время все въ этой скромной мечети отличалось величайшей простотою. Ночью она освѣщалась лучинами финиковой пальмы, и такъ продолжалось нѣсколько времени, пока не вошли въ употребленіе лампады и масло. Пророкъ стоялъ просто на землѣ и проповѣдывалъ, прислонившись спиною къ стволу одной изъ финиковыхъ пальмъ, служившихъ столбами. Въ позднѣйшее время для того, чтобы стоять выше своихъ слушателей, онъ устроилъ себѣ каѳедру, или трибуну, на которую всходилъ по тремъ ступенямъ. Преданіе утверждаетъ, что когда онъ въ первый разъ вступилъ на каѳедру, то покинутый имъ стволъ финиковой пальмы испустилъ стонъ, и поэтому, въ утѣшеніе, Магометъ предложилъ ему на выборъ одно изъ двухъ: или быть перенесеннымъ опять въ садъ и тамъ снова зацвѣсти, или же быть пересаженнымъ въ рай и въ будущей жизни снабжать своими плодами правовѣрныхъ. Финиковая пальма благоразумно выбрала послѣднее и, послѣ этого, была зарыта въ землю подъ каѳедрой въ ожиданіи своего блаженнаго воскресенія.

Магометъ проповѣдовалъ и молился на каѳедрѣ, иногда сидя, а иногда стоя и при этомъ опираясь на свой посохъ. Въ первое время его заповѣди были проникнуты миролюбіемъ и кротостью; онѣ внушали благоговѣніе къ Богу и любовь къ ближнему. Повидимому, онъ нѣкоторое время подражалъ христіанской вѣрѣ въ ея ученіи о любви къ ближнему. «Того, кто не любитъ созданій Божіихъ и Его собственныхъ сыновъ, — говорилъ онъ, — не будетъ любить и Богъ. Всякій мусульманинъ, одѣвшій нагого единовѣрца своего, будетъ одѣтъ самимъ Аллахомъ въ зеленыя райскія одежды».

Въ одной изъ его проповѣдей, относящихся къ области преданій, и переданной его учениками, находится слѣдующее поучительное сказаніе о милосердіи: "Когда Богъ сотворилъ землю, она сотрясалась и колебалась до тѣхъ поръ, пока Онъ не воздвигъ на ней горъ, чтобы утвердить ее. Тогда ангелы спросили: «О, Боже, есть ли что-нибудь въ Твоемъ твореніи крѣпче этихъ горъ?» И Богъ отвѣчалъ имъ: «Желѣзо крѣпче горъ, потому что оно сокрушаетъ ихъ». — «А есть ли что-нибудь въ Твоемъ твореніи сильнѣе желѣза?» — «Да, есть; огонь сильнѣе желѣза, потому что онъ расплавляетъ его». — «А есть ли что-нибудь въ созданномъ Тобою сильнѣе огня?» — «Есть, это — вода, потому что она тушитъ огонь». — «О, Господи, есть ли что-нибудь въ твоемъ твореніи сильнѣе воды?» — «Да, это — вѣтеръ, потому что онъ можетъ осилить воду и заставить ее двигаться». — «О, Вседержитель нашъ! Есть ли что-нибудь изъ созданнаго Тобою сильнѣе вѣтра?» — Да, это — добрый человѣкъ, подающій милостыню, — если только онъ скрываетъ отъ лѣвой руки то, что подаетъ правой, то онъ превозмогаетъ все.

Его опредѣленіе милосердія обнимаетъ собою обширный кругъ любви къ ближнему. Всякій хорошій поступокъ, — говоритъ онъ, — есть дѣло милосердія. Ты улыбаешься брату твоему, это — дѣло милосердія; ты побуждаешь ближняго къ добродѣтели, это все равно, что милостыня; ты указываешь путнику настоящую дорогу, это — тоже дѣло милосердія; ты помогаешь слѣпому, это — милосердіе; ты очищаешь дорогу отъ камней, терній и другихъ препятствій, это — тоже милосердіе; ты подаешь воду жаждущему это — также дѣло милосердія.

Истинное богатство человѣка послѣ смерти, это добро, сдѣланное имъ на землѣ своему ближнему. Когда онъ умретъ, то люди будутъ спрашивать: «Какое богатство оставилъ онъ послѣ себя?» — Но ангелы, которые подвергнутъ его допросу послѣ смерти, спросятъ: — «Какія добрыя дѣла ты послалъ на небо раньше себя?»

— О, пророкъ! — сказалъ одинъ изъ его учениковъ, — мать моя, Онъ Садъ, умерла. Какую милостыню подать мнѣ лучше всего для спасенія души ея? — «Воду» — отвѣчалъ Магометъ, вспомнивъ о палящемъ зноѣ пустыни. — «Выкопай колодецъ за упокой ея души и пои водою жаждущихъ». Человѣкъ этотъ выкопалъ колодецъ во имя матери и сказалъ: — «Этотъ колодецъ выкопанъ мною ради матери моей съ тѣмъ, чтобы награда за него дошла до ея души».

Точно также Магометъ постоянно внушалъ своимъ слушателямъ и милосердіе, выраженное словомъ — этотъ главный, но рѣдко встрѣчающійся видъ милосердія. Абу-Джарайя, житель Басры, придя въ Медину и убѣдившись въ томъ, что Магометъ дѣйствительно посланникъ Божій, просилъ его дать ему какое-нибудь великое правило жизни. «Не говори ни о комъ дурно», — отвѣчалъ пророкъ. «И съ этого времени, — говоритъ Абу-Джарайя, — я не злословилъ никого — ни свободнаго человѣка, ни раба».

Исламизмъ касался даже и правилъ вѣжливости въ обхожденіи. «Говори селямъ (или привѣтствіе) дому при входѣ и при выходѣ. Отвѣчай на поклоны друзей, знакомыхъ и путниковъ на дорогѣ. Тотъ, кто ѣдетъ верхомъ, долженъ первый поклониться идущему пѣшкомъ, а тотъ, кто идетъ — сидящему, небольшая компанія — большой, а молодой человѣкъ — старику».

По прибытіи Магомета въ Медину, нѣкоторые изъ христіанъ, жителей города немедленно сдѣлались его послѣдователями; они, по всему вѣроятіи^ принадлежали къ числу сектантовъ, признававшихъ въ I. Христѣ одно только человѣческое естество, а потому были согласны съ Исламомъ, повелѣвавшимъ почитать Христа, какъ величайшаго изъ пророковъ. Остальные мединскіе христіане относились не особенно враждебно къ новой вѣрѣ, такъ какъ, по ихъ мнѣнію, она стояла несравненно выше стараго язычества. Дѣло въ томъ, что расколы и жестокія распри между восточными христіанами исказили ихъ вѣру, ослабили ихъ ревность и предрасположили ихъ къ увлеченію новыми религіозными ученіями.

Жившіе въ самой Мединѣ и ея окрестностяхъ евреи, среди которыхъ встрѣчались богатыя и вліятельныя семьи, отнеслись къ новой вѣрѣ менѣе благосклонно, чѣмъ христіане. Съ нѣкоторыми изъ нихъ Магометъ заключилъ мирный договоръ, надѣясь со временемъ убѣдить ихъ признать его за обѣщаннаго имъ Мессію, или пророка; стремясь къ этой цѣли, но, можетъ-быть, и самъ не отдавая себѣ въ томъ отчета, онъ во многихъ правилахъ своей вѣры придерживался ихъ догматовъ, какъ образца, и соблюдалъ нѣкоторые изъ ихъ постовъ и обрядовъ. Тѣмъ изъ нихъ, которые перешли въ Исламъ, онъ позволилъ попрежнему соблюдать субботу и многіе другіе моисеевы законы и обряды. На Востокѣ существовалъ такой обычай: каждая религія имѣла свою Кеблу, или священное мѣсто, къ которому обращались лицомъ молящіеся: сабеяне — къ Полярной звѣздѣ; огнепоклонники — персы — къ востоку, мѣсту, гдѣ восходитъ солнце; евреи — къ священному для нихъ городу Іерусалиму. До сихъ поръ Магометъ не предписывалъ ничего подобнаго, но, изъ уваженія къ евреямъ, онъ сдѣлалъ Іерусалимъ Кеблой, къ которой всѣ мусульмане и должны были обращаться лицомъ во время молитвы.

Между тѣмъ какъ жители Медины переходили въ новую вѣру и число новообращенныхъ съ каждымъ днемъ увеличивалось, среди бѣглецовъ изъ Мекки появились болѣзни и недовольство. Они были непривычны къ климату; многіе изъ нихъ страдали отъ лихорадки и, при своей болѣзни и слабости, томились тоскою по родинѣ, изъ которой были изгнаны.

Чтобы водворить ихъ въ новомъ отечествѣ и тѣснѣе соединить съ ихъ новыми друзьями и союзниками, Магометъ учредилъ братство, въ составъ котораго вошли пятьдесятъ четыре пришельца и столько же человѣкъ изъ числа жителей Медины. Два лица, связанныя такимъ образомъ, обязаны были стоять другъ за друга и въ радости, и въ горѣ; это былъ союзъ, соединявшій ихъ интересы гораздо тѣснѣе, чѣмъ узы родства, потому что члены братства должны были наслѣдовать другъ послѣ друга предпочтительно предъ кровными родственниками.

Это учрежденіе было временное; оно продолжалось только до тѣхъ поръ, пока пришельцы не стали твердою ногою въ Мединѣ, и распространилось только на тѣхъ изъ числа жителей Мекки, которые бѣжали отъ преслѣдованія. На это учрежденіе есть намекъ въ одномъ стихѣ восьмой главы Корана, гдѣ сказано такъ: «Тѣ, которые увѣровали и бѣжали изъ отечества, которые пожертвовали своимъ имуществомъ и самими собою въ борьбѣ за вѣру, тѣ, которые дали пророку пріютъ у себя и оказали ему помощь — они будутъ считаться ближайшими родственниками другъ друга».

Такимъ искуснымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ простымъ путемъ положено было начало того могущества, которое вскорѣ должно было достигнуть громадной силы и потрясти до основанія самыя сильныя государства въ мірѣ.

ГЛАВА XV.
Вракъ Магомета съ Айишей. — Бракъ его дочери Фатимы съ Али. — Ихъ хозяйство.

Семейныя отношенія Магомета сильно пострадали отъ той вражды, которую навлекло не него его религіозное рвеніе. Его дочь Рокайя вмѣстѣ со своимъ мужемъ Отманомъ-Ибнъ-Аффаномъ все еще находились въ изгнаніи и жили въ Абиссиніи; дочь его Зейнабъ осталась въ Меккѣ вмѣстѣ съ мужемъ Абулъ-Аассомъ, упорнымъ противникомъ новой вѣры. Та семья, которая была при Магометѣ въ Мединѣ, состояла изъ Савды, на которой онъ только что женился, и дочерей отъ его умершей жены Кадиджи — Фатимы и Умъ-Колтумъ. У Магомета было любящее сердце и женщины имѣли на него большое вліяніе, но къ Савдѣ онъ никогда не питалъ сильнаго чувства, и хотя онъ всегда обращался съ ней ласково, по при всемъ томъ чувствовалъ, что ему недостаетъ такой женщины, которая могла бы замѣнить ему его покойную жену Кадиджу.

— О, Омаръ! — сказалъ онъ однажды: — самое первое сокровище для человѣка, это — добродѣтельная жена, которая поступаетъ по волѣ Божіей, покорна своему мужу и угождаетъ ему; онъ съ восторгомъ смотритъ на ея тѣлесную и душевную красоту; когда онъ прикажетъ ей что-нибудь сдѣлать, она повинуется ему; а когда онъ въ отсутствіи, она охраняетъ его право собственности и его честь.

Тогда онъ обратилъ свои взоры на Айишу, прекрасную собою дочь Абу-Бекра, съ которою онъ былъ помолвленъ. Со времени ихъ помолвки прошло два года, и теперь ей исполнилось девять лѣтъ. Казалось бы, что это еще дѣтскіе годы, но не надо забывать того, что на Востокѣ, подъ дѣйствіемъ живительнаго климата, женщины развиваются удивительно рано. Свадьба ихъ была черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ ея прибытія въ Медину и праздновалась чрезвычайно просто; за ужиномъ подавали одно только молоко, а все приданое невѣсты состояло изъ двадцати оккъ серебра.

Вскорѣ послѣ этого состоялось обрученіе младшей дочери Магомета; Фатимы, съ его вѣрнымъ ученикомъ, Али, а нѣсколько позднѣе была отпразднована и ихъ свадьба. Фатимѣ шелъ шестнадцатый годъ, и она была замѣчательной красавицей. Арабскіе писатели восхваляютъ ее до небесъ, какъ одну изъ четырехъ женщинъ, которыя представляютъ собой совершенство и которыми Аллахъ удостоилъ осчастливить землю. Али же было около двадцати двухъ лѣтъ.

«Небо и земля — такъ говорятъ мусульманскіе писатели — соединились для того, чтобы воздать честь этимъ счастливымъ новобрачнымъ. Медина оглашалась шумнымъ весельемъ и горѣла огнями, а воздухъ былъ пропитанъ ароматами. Когда Магометъ въ первую ночь повелъ свою дочь къ жениху, то небо послало на землю небесную свиту, которая сопровождала ее: по правую руку невѣсты былъ архангелъ Гавріилъ, по лѣвую — Михаилъ, а за нею шла свита изъ семидесяти тысячъ ангеловъ, которые всю ночь охраняли жилище юной четы».

Таковы хвастливыя преувеличенія, которыми мусульманскіе писатели разукрашиваютъ каждое событіе въ жизни пророка, уничтожая при этомъ дѣйствительное величіе его дѣятельности, состоящее въ простотѣ. Болѣе правдоподобный разсказъ передаетъ, что на свадебномъ пиру подавались финики и оливки, что брачнымъ ложемъ была овчина, что приданое невѣсты состояло изъ двухъ юбокъ, одного головного убора, двухъ серебряныхъ запястій, одной кожаной подушки, набитой пальмовыми листьями, одной чаши или кубка, одной ручной мельницы, двухъ большихъ кувшиновъ для воды и одной кружки. Все это какъ нельзя болѣе соотвѣтствовало потребностямъ несложнаго арабскаго хозяйства и средствамъ молодыхъ супруговъ. Али чтобы достать плату, требуемую за выкупъ невѣсты, долженъ былъ продать много верблюдовъ и нѣсколько кольчугъ.

И самъ пророкъ по образу жизни ничѣмъ не отличался отъ своего ученика. Айиша, говоря объ этомъ впослѣдствіи, замѣтила: "Мы по цѣлому мѣсяцу не разводили огня для того, чтобы приготовить себѣ кушанье; кромѣ финиковъ и воды, у насъ не было другой пищи, развѣ только кто-нибудь пришлетъ, бывало, мяса. Домашніе пророка никогда не получали пшеничный хлѣбъ два дня сряду. Обыкновенно онъ питался только финиками и ячменнымъ хлѣбомъ съ молокомъ и медомъ. Онъ самъ подметалъ свою комнату, самъ разводилъ огонь, чинилъ себѣ платье, словомъ — былъ самъ себѣ слугою. Для каждой изъ своихъ женъ онъ выстроилъ отдѣльный домъ, и оба эти дома примыкали къ мечети. Онъ жилъ поочередно съ каждой изъ нихъ, но Айиша всегда оставалась его любимицей.

Мусульманскіе писатели превозносятъ Магомета за его цѣломудренную жизнь въ молодости; и дѣйствительно замѣчательно, что, несмотря на многоженство, которое допускается у арабовъ и которое онъ самъ разрѣшилъ себѣ впослѣдствіи, онъ не смотря на врожденную слабость къ женскому полу, при жизни Кадиджи, любилъ только ее одну, и ей не было соперницы ни въ домѣ, ни въ его сердцѣ. Даже свѣжія и распускающіяся прелести этого бутона — Айиши не могли уничтожить въ его сердцѣ глубокаго и сложнаго чувства нѣжности и благодарности къ той, которая была ему благодѣтельницей въ его молодости. Айиша обидѣлась однажды, когда пророкъ началъ припоминать, какъ сильно любилъ онъ Кадиджу…

— О, посланникъ Божій, — спросила юная красавица: — развѣ Кадиджа не была уже стара? И развѣ Аллахъ не послалъ тебѣ взамѣнъ такую жену, которая лучше ея?

— Никогда! — воскликнулъ Магометъ въ порывѣ честной откровенности, — никогда Богъ не посылалъ мнѣ лучшей жены! Когда я былъ бѣденъ, она обогатила меня; когда меня объявили лжецомъ, она увѣровала въ меня; когда противъ меня возсталъ весь міръ, она осталась мнѣ вѣрна.

ГЛАВА XVI.
Мечъ провозглашается оружіемъ вѣры. — Первое нападеніе на корейшитовъ. — Нечаянное нападеніе на караванъ.

Теперь мы дошли до очень важной эпохи въ жизни Магомета. До сихъ поръ, обращая въ свою вѣру, онъ опирался на доказательства и убѣжденія и то же самое предписывалъ и своимъ ученикамъ. Его увѣщанія переносить съ кротостью и терпѣніемъ насилія враговъ подходятъ очень близко къ смиреннымъ словамъ нашего Спасителя: «Тому, кто ударитъ тебя по щекѣ, подставь и другую». Теперь онъ дошелъ до такого пункта, на которомъ совершенно разошелся съ божественнымъ духомъ христіанскаго ученія, запятнавъ свою религію примѣсью человѣческой грѣховности. Онъ, по своей человѣческой природѣ, былъ не въ силахъ выполнить тѣ правила, которыми предписывалось смиреніе и которыя были проповѣданы имъ самимъ. Тринадцать лѣтъ кроткаго терпѣнія не принесли никакой пользы, а, наоборотъ, только усилили несправедливость и оскорбленія враговъ. Самыми жестокими его гонителями были люди его же племени — корейшиты, въ особенности тѣ изъ нихъ, которые принадлежали къ соперничествующей линіи Абдъ-Шима, мстительный глаза которой Абу-Софіанъ пользовался теперь большою властью въ Меккѣ. Ихъ ожесточенная вражда была причиною того, что онъ потерялъ свои богатства, семья его терпѣла униженіе, обѣдняла и разсѣялась, а самъ онъ сдѣлался изгнанникомъ. Все это ему поневолѣ пришлось бы переносить со смиреніемъ, если бы онъ совершенно неожиданно не получилъ возможности отмстить своимъ врагамъ. Онъ пришелъ въ Медину безпріютнымъ бѣглецомъ и желалъ только одного — найти себѣ спокойное убѣжище, а въ скоромъ времени онъ, надо думать, — къ своему собственному удивленію, могъ располагать уже цѣлой арміей, потому что среди обращенныхъ имъ въ новую вѣру жителей Медины, число которыхъ съ каждымъ днемъ увеличивалось, среди бѣглецовъ, толпами стекавшихся къ нему изъ Мекки, и прозелитовъ изъ степныхъ племенъ было немало людей отважныхъ, такихъ, которые умѣли владѣть оружіемъ и страстно любили партизанскую войну. Теперь, когда онъ сразу достигнулъ власти, въ его душѣ заговорили человѣческія страсти и смертельная злоба, примѣшавшіяся къ тому религіозному рвенію, которое всегда было преобладающимъ мотивомъ его дѣятельности. Доходя до экзальтаціи въ своемъ восторженномъ состояніи, онъ старался убѣдить самого себя — а, можетъ-быть, и дѣйствительно убѣдился — что власть эта дана ему какъ средство для достиженія его великой цѣли и что онъ призванъ Богомъ воспользоваться ею. По крайней мѣрѣ таковъ смыслъ всѣмъ извѣстнаго окружнаго посланія, разосланнаго имъ въ то время и измѣнившаго какъ характеръ, такъ и судьбу его вѣры.

«Различные пророки — говоритъ онъ въ немъ — были посылаемы Богомъ на землю, дабы въ нихъ люди могли видѣть различныя Его свойства: въ Моисеѣ — Его милосердіе и предвидѣніе, въ Соломонѣ — Его мудрость, величіе и славу, въ Іисусѣ Христѣ — Его правду, всевѣдѣніе и могущество. Правду Его Христосъ проявилъ чистотою своей жизни, всевѣдѣніе — знаніемъ сокровенныхъ тайнъ человѣческаго сердца, а могущество — совершенными имъ чудесами. Однако ни одно изъ этихъ свойствъ не было достаточнымъ для того, чтобы убѣдить людей, которые не повѣрили даже чудесамъ Моисея и Іисуса Христа. Поэтому я — послѣдній изъ пророковъ, посланъ съ мечомъ! Пусть тѣ, которые распространяютъ мою вѣру, не прибѣгаютъ къ спорамъ или доказательствамъ, но убиваютъ всѣхъ, кто откажется повиноваться закону. Тотъ, кто сражается за правую вѣру, падетъ ли онъ, или побѣдитъ, несомнѣнно получитъ богатую награду».

«Мечъ, — прибавляетъ онъ, — есть ключъ и къ небу, и къ аду; всѣ обнажающіе его за вѣру получатъ въ награду земныя блага; каждая пролитая ими капля крови, каждая опасность и всякое лишеніе, ими претерпѣваемыя, будутъ вписаны на небѣ и сочтутся болѣе достойными награды, чѣмъ даже постъ и молитва. Если они падутъ въ битвѣ, то всѣ грѣхи ихъ будутъ изглажены и они будутъ перенесены въ рай, чтобы предаться вѣчному наслажденію въ объятіяхъ черноокихъ гурій».

На помощь этому, проповѣдующему войну, ученію было призвано предопредѣленіе. По ученію Корана, всякое событіе предопредѣлено отъ вѣчности, и оно не можетъ не совершиться. Ни одинъ человѣкъ не можетъ умереть раньше или позже опредѣленнаго часа, и когда наступитъ этотъ часъ, то не все ли равно, гдѣ найдетъ его ангелъ смерти: спящимъ на постели или же сражающимся на полѣ битвы?

Таковы были ученіе и откровенія, благодаря которымъ Исламъ, бывшій вначалѣ религіей кротости и человѣколюбія, сразу превратился въ религію меча и насилія, которая какъ нельзя болѣе подходила къ арабамъ, потому что соотвѣтствовала ихъ привычкамъ и способствовала развитію ихъ хищническихъ наклонностей. Такъ какъ на самомъ дѣлѣ они были не болѣе какъ степными разбойниками, то нечего и удивляться тому, что послѣ этого всенароднаго провозглашенія религіи меча, они начали толпами стекаться подъ знамена пророка. Надо замѣтить, что Магометъ не дозволялъ насилія противъ тѣхъ, которые будутъ упорствовать въ невѣріи, въ томъ случаѣ, если они безпрекословно подчинятся его свѣтской власти и согласятся платить ему дань; въ этомъ мы усматриваемъ первые признаки мірского честолюбія и желанія властвовать, пробуждавшихся въ его душѣ. Впрочемъ, мы дальше увидимъ, что требованіе дани, проистекало отъ господствующей его страсти, и дань эта употреблялась главнымъ образомъ на распространеніе вѣры.

Въ первыхъ воинственныхъ предпріятіяхъ Магомета уже замѣтно то скрытое чувство мести, о которомъ было сказано выше. Предпріятія эти направлялись противъ тѣхъ каравановъ, которые шли въ Мекку и принадлежали его непримиримымъ врагамъ — корейшитамъ. Хотя въ первыхъ трехъ начальствовалъ самъ Магометъ, но они не привели ни къ какимъ существеннымъ результатамъ. Вести четвертое было поручено одному мусульманину, по имени Абдалла-Ибнъ-Джашъ, котораго Магометъ выслалъ съ восемью или десятью отважными товарищами на дорогу, ведущую въ южную Аравію. Такъ какъ это былъ священный мѣсяцъ Раджабъ, когда запрещались грабежъ и всякое насиліе, то Абдалла взялъ съ собою запечатанныя инструкціи пророка, которыя онъ могъ распечатать только на третій день. Хотя эти инструкціи были выражены и неясно, но въ нихъ заключался глубокій смыслъ. Абдаллѣ былъ данъ приказъ отправиться въ долину Наклахъ, между Меккой и Тайифомъ (ту самую, гдѣ Магометъ получилъ откровеніе отъ геніевъ), и тамъ поджидать караванъ корейшитовъ, который долженъ былъ проходить по этой дорогѣ. «Можетъ-быть — говорилось не безъ лукавства въ концѣ этой инструкціи — можетъ-быть, тебѣ и удастся доставить намъ о немъ какія-нибудь вѣсти».

Абдалла понялъ настоящій смыслъ инструкціи, сообразуясь съ которымъ и началъ дѣйствовать. Прибывъ въ долину Налкахъ, онъ увидалъ караванъ, состоящій изъ множества навьюченныхъ различными товарами верблюдовъ и охраняемый четырьмя человѣками. Идя вслѣдъ за нимъ въ нѣкоторомъ отдаленіи, онъ послалъ догнать караванъ одного изъ своихъ людей, переодѣтаго богомольцемъ. Изъ словъ послѣдняго корейшиты заключили, что онъ самъ, такъ же какъ и его товарищи, это — богомольцы, отправляющіеся въ Мекку. А затѣмъ это былъ мѣсяцъ Раджабъ, когда всякій могъ вполнѣ безопасно путешествовать въ пустынѣ. Но едва только вожаки дошли до того мѣста, гдѣ хотѣли сдѣлать привалъ, какъ на нихъ напали Абдалла и его товарищи и одного изъ нихъ убили, а двоихъ взяли въ плѣнъ; четвертый же спасся бѣгствомъ. Тогда побѣдители вернулись въ Медину съ плѣнными и добычей. Вся Медина была приведена въ негодованіе такимъ нарушеніемъ священнаго мѣсяца. Магометъ, видя, что онъ зашелъ слишкомъ далеко, сдѣлалъ видъ, что сердится на Абдаллу и отказался принять предложенную долю добычи. Увѣренный въ томъ, что никто не понялъ смысла его инструкціи, онъ утверждалъ, что не приказывалъ Абдаллѣ проливать кровь, или совершать какое-нибудь насиліе, въ теченіе священнаго мѣсяца. Но такъ какъ крикъ негодованія не умолкалъ и ему вторили корейшиты Мекки, то, благодаря этому, мы находимъ въ Коранѣ слѣдующее мѣсто:

«Они будутъ спрашивать тебя относительно священнаго мѣсяца, можно ли воевать въ это время? Отвѣчай: воевать въ это время нехорошо; но отрицать Бога, преграждать народу путь, ведущій къ Богу, изгонять истинно вѣрующихъ изъ святого храма Его и поклоняться идоламъ — все это гораздо болѣе тяжкіе грѣхи, чѣмъ убивать въ священные мѣсяцы».

Провозгласивъ такимъ образомъ, что самъ Богъ освящаетъ это дѣло, Магометъ безъ всякихъ колебаній взялъ свою долю добычи. Онъ освободилъ одного изъ плѣнниковъ, за котораго былъ внесенъ выкупъ, а другой принялъ Исламъ.

Хотя вышеприведенное мѣсто изъ Корана и можетъ показаться убѣдительнымъ набожнымъ мусульманамъ, но его недостаточно для того, чтобы оправдать ихъ пророка въ глазахъ невѣрующихъ. Экспедиція Абдаллы-Ибнъ-Джаша была прискорбнымъ практическимъ примѣненіемъ новой религіи меча. Она была не только дѣломъ грабежа и мщенія, позволительнымъ въ глазахъ арабовъ и оправдываемымъ новымъ ученіемъ, если только это касается враговъ, но и оскверненіемъ священнаго мѣсяца, святость котораго никогда, съ незапамятныхъ временъ, не была нарушаема никакимъ насиліемъ и кровопролитіемъ и который, по словамъ Магомета, онъ чтилъ и самъ. Равнымъ образомъ та хитрость и таинственность, съ которой все это были придумано и выполнено; запечатанный пакетъ съ инструкціями Абдаллѣ, который послѣдній долженъ былъ распечатать не раньше, какъ черезъ три дня, и именно на томъ мѣстѣ, гдѣ должно было совершиться насиліе; неясныя и двусмысленныя выраженія инструкцій, хотя и понятныя исполнителю, — все это стояло въ прямомъ противорѣчіи съ образомъ дѣйствій Магомета въ болѣе раннюю эпоху его жизни, когда онъ не боялся открыто итти по пути долга, «хотя бы солнце выступило противъ него съ правой стороны, а луна — съ лѣвой», — все показывало, что онъ сознавалъ гнусность того дѣла, на которое далъ свое позволеніе. То обстоятельство, что онъ не признавалъ себя виновнымъ въ насиліи, совершенномъ Абдаллой, и, не смотря на это, все-таки обратился къ помощи Корана, чтобы вполнѣ безнаказанно получить свою долю добычи, бросаетъ еще болѣе мрачную тѣнь на это дѣло, а все вмѣстѣ взятое показываетъ, какими быстрыми шагами пошелъ онъ по ложному пути съ той самой минуты, какъ отступилъ отъ духа христіанства, который весь проникнутъ любовью къ ближнему и которому вначалѣ онъ старался подражать. Земныя страсти и мірскіе интересы быстро взяли верхъ надъ религіознымъ энтузіазмомъ, одушевлявшимъ его въ первое время. Кѣмъ-то было сдѣлано прекрасное замѣчаніе, что первая капля крови, пролитая отъ его имени въ Святую Недѣлю, показала, что это человѣкъ, въ которомъ земная тина загасила священное пламя пророчества.

ГЛАВА XVII.
Бедерская битва.

На второй годъ Геждры Магометъ получилъ извѣстіе о томъ, что его главный врагъ, Абу-Софіанъ, съ коннымъ отрядомъ, состоящимъ изъ тридцати человѣкъ, провожаетъ караванъ въ тысячу верблюдовъ, нагруженныхъ сирійскими товарами, который отправлялся обратно въ Мекку. Дорога, по которой долженъ былъ проходить караванъ, пролегала по окрестностямъ Медины, между цѣпью горъ и моремъ, и Магометъ рѣшился преградить ему путь. Поэтому въ половинѣ мѣсяца Рамазана онъ выступилъ изъ города, имѣя при себѣ триста четырнадцать человѣкъ, изъ числа которыхъ восемьдесятъ три были могаджерины — или изгнанники изъ Мекки, шестьдесятъ одинъ авситъ и сто семьдесятъ хазрадитовъ. У каждаго отряда было свое собственное знамя. Въ этой маленькой арміи имѣлось всего только три лошади^[14]; онѣ замѣнены были семидесятые легкими на бѣгу верблюдами, на которыхъ отряды садились поочередно, чтобы быстрѣе подвигаться впередъ и не слишкомъ уставать.

Въ это время вернулся изъ Абиссиніи, мѣста своего изгнанія, зять Магомета Отманъ-Ибнъ-Аффанъ вмѣстѣ со своею женою Рокайей. Онъ также охотно принялъ бы участіе въ экспедиціи, но такъ какъ жена его была больна почти при смерти, то онъ, вопреки своему желанію, принужденъ былъ остаться въ Мединѣ.

Сначала Магометъ шелъ нѣкоторое время по большой дорогѣ, ведущей въ Мекку, но потомъ свернулъ влѣво къ Красному морю и вошелъ въ плодородную долину, орошаемую ручьемъ Бедеръ. Здѣсь онъ сталъ поджидать, сидя въ засадѣ неподалеку отъ брода, черезъ который всегда проходили караваны. Онъ приказалъ своимъ людямъ вырыть глубокій ровъ, въ который и отвести воду, чтобы имѣть возможность утолять жажду, не подвергаясь опасности со стороны непріятеля.

Между тѣмъ Абу-Софіанъ, предувѣдомленный о томъ, что Магометъ вышелъ изъ Медины и подстерегаетъ его на дорогѣ съ большимъ, чѣмъ у него, числомъ людей, спѣшно отправилъ въ Мекку на быстромъ дромадерѣ гонца, по имени Омайра, съ просьбой немедленно прислать ему подкрѣпленіе. Гонецъ подъѣхалъ къ Каабѣ. Онъ весь запыхался и былъ въ ужасномъ видѣ. Абу-Джаль взошелъ на крышу храма и забилъ тревогу. Вся Мекка была приведена въ ужасъ и смущеніе. Хенда, жена Абу-Софіана, женщина пылкая и рѣшительная, побѣжала къ своему отцу Отъ, своему брату АльВалиду, дядѣ Шайбѣ и всѣмъ бывшимъ съ нею въ родствѣ воинамъ и просила ихъ вооружиться и поспѣшить на помощь ея мужу; а также и братья корейшита, убитаго Абдаллой-Ибнъ-Джашемъ въ Наклахской долинѣ, взялись за оружіе, чтобы отмстить за его смерть. Къ этой жаждѣ мести примѣшивался также и матеріальный интересъ, потому что многіе изъ товаровъ, отправленныхъ съ караваномъ, принадлежали корейшитамъ. Вскорѣ можно было видѣть, какъ всадники на ста лошадяхъ и семистахъ верблюдахъ быстро подвигались впередъ по дорогѣ, ведущей въ Сирію. Предводителемъ этого войска былъ Абу-Джаль, теперь уже семидесятилѣтній старикъ, закоренѣлый въ бояхъ воинъ пустыни, въ которомъ юношескій пылъ и необычныя въ его возрастѣ сила и подвижность соединялись со старческою мстительностью.

Въ то время, какъ Абу-Джаль со своими силами быстро подвигался въ одномъ направленіи, АбуСофіанъ приближался съ другой стороны. Достигнувъ того мѣста, гдѣ угрожала ему опасность, онъ поѣхалъ впередъ и, отъѣхавъ на значительное разстояніе отъ своего каравана, началъ съ большимъ вниманіемъ осматривать каждую тропинку и каждый слѣдъ ноги. Наконецъ, онъ напалъ на слѣды небольшой арміи Магомета: онъ догадался о нихъ по величинѣ финиковыхъ косточекъ, разбросанныхъ по сторонамъ дороги подвигавшимися впередъ отрядами пророка, — въ Мединѣ эти косточки чрезвычайно малы. Вотъ какими, повидимому, незначащими признаками руководятся арабы, отыскивая слѣды своихъ враговъ въ пустынѣ.

Замѣтивъ направленіе, по которому двигался Магометъ, Абу-Софіанъ свернулъ съ дороги и шелъ по берегу Краснаго моря до тѣхъ поръ, пока ему не показалось, что теперь онъ внѣ опасности. Тогда онъ послалъ навстрѣчу корейшитамъ, которые, по его мнѣнію, должны были выступить изъ города, другого гонца съ извѣстіемъ, что теперь караванъ въ безопасности и что они могутъ вернуться въ Мекку.

Гонецъ встрѣтилъ корейшитовъ, которые уже далеко отошли отъ города. Услышавъ, что караванъ внѣ опасности, они сдѣлали привалъ и начали совѣтоваться между собою. Нѣкоторые стояли за то, чтобы итти впередъ и примѣрно наказать Магомета и его послѣдователей; другіе же говорили, что слѣдуетъ вернуться назадъ. Не зная, на что рѣшиться, они послали развѣдчика на рекогносцировку, чтобы узнать, велики ли силы у непріятеля. Онъ вернулся съ извѣстіемъ, что ихъ было около трехсотъ человѣкъ, и это усилило желаніе тѣхъ, которые непремѣнно хотѣли сразиться съ врагами. Другіе же начали возражать:

— Подумайте, — такъ говорили они, — о томъ, что этимъ людямъ нечего терять. У нихъ нѣтъ ничего, кромѣ мечей; ни одинъ изъ нихъ не падетъ, не убивъ напередъ врага. Кромѣ того въ числѣ ихъ есть наши родственники; если мы побѣдимъ, то будемъ не въ состояніи смотрѣть въ глаза одинъ другому, потому что убьемъ родственниковъ другъ друга.

Эти слова произвели было желаемое дѣйствіе, но братья корейшита, убитаго въ Наклахской пустынѣ, подстрекаемые Абу-Джалемъ, громко требовали мщенія. Этотъ пылкій старый арабъ поддерживалъ ихъ требованіе.

— Впередъ! — крикнулъ онъ. — Пойдемъ и достанемъ изъ Бедерскаго ручья воды на пиръ, который мы отпразднуемъ по случаю спасенія нашего каравана.

Послѣ этого большинство отрядовъ подняло свои знамена и пошло дальше; впрочемъ, не мало ихъ вернулось и въ Мекку.

Лазутчики, разосланные Магометомъ, принесли ему извѣстіе о приближеніи непріятеля; при этомъ нѣкоторые изъ его послѣдователей упали духомъ. Они отправились въ походъ въ той надеждѣ, что биться имъ придется недолго, а добычу они получатъ большую, и теперь мысль о такомъ многочисленномъ войскѣ наводила на нихъ страхъ; но Магометъ увѣщевалъ ихъ мужаться, потому что Аллахъ обѣщалъ ему легкую побѣду.

Мусульмане расположились на возвышенности, у подошвы которой была вода. На вершинѣ ея былъ устроенъ для Магомета на скорую руку шалашъ изъ древесныхъ вѣтвей, передъ которымъ стоялъ дромадеръ на тотъ случай, если бы пророкъ потерпѣлъ пораженіе и ему пришлось бѣжать въ Медину.

Вступивъ въ долину, непріятельскій авангардъ, изнемогавшій отъ жажды, поспѣшилъ къ ручью, чтобы напиться; но тутъ напалъ на него дядя Магомета — Гамза, который собственноручно убилъ вождя. Изъ всего авангарда спасся только одинъ человѣкъ, который впослѣдствіи принялъ новую вѣру.

Затѣмъ подошелъ при звукѣ трубъ и главный корпусъ непріятеля. Ѣхавшіе впереди его три корейшитскихъ воина вызывали на поединокъ самыхъ храбрыхъ изъ мусульманъ. Двумя изъ этихъ людей, вызывавшихъ враговъ на единоборство, были Ота, тесть Абу-Софіана, и его шуринъ Аль-Валидъ; третьимъ изъ вызывавшихъ былъ Шайба, братъ Оты. Эти послѣдніе, какъ мы помнимъ, отправились изъ Мекки по наущенію Хенды, жены Абу-Софіана. Всѣ они занимали высокое положеніе въ своемъ племени.

Тутъ выступили впередъ три мединскихъ воина и приняли ихъ вызовъ; но враги закричали:

— Нѣтъ! Пусть выступятъ вѣроотступники изъ нашего родного города Мекки, если только посмѣютъ.

Послѣ такихъ словъ вызовъ приняли Гамза и Али, дядя и двоюродный братъ Магомета, и Обейда-Ибнъ-аль-Харетъ. Послѣ ожесточенной и упорной борьбы Гамза и Али убили каждый своего противника. Тогда они пошли на помощь къ Обейдѣ, которому Ота нанесъ тяжелыя раны и почти одолѣлъ его. Они убили корейшита и унесли съ поля битвы своего товарища, но онъ въ скоромъ времени умеръ отъ ранъ.

Теперь всѣ поголовно вступили въ бой. Мусульмане, зная, что ихъ меньше числомъ, чѣмъ непріятелей, сначала только оборонялись, удерживая свою позицію на возвышенности и осыпая враговъ градомъ стрѣлъ, когда тѣ дѣлали попытки подойти къ протекавшему внизу ручью, чтобы утолить невыносимую жажду. Въ это время Магометъ оставался на вершинѣ холма въ своемъ шалашѣ вмѣстѣ съ Абу-Бекромъ и горячо молился. Во время битвы съ нимъ сдѣлался припадокъ, и на него нашло что-то въ родѣ столбняка. Придя въ себя, онъ объявилъ, что ему было видѣніе и что Богъ обѣщалъ ему побѣду. Онъ стремительно выбѣжалъ изъ шалаша, схватилъ горсть пыли и бросилъ на воздухъ въ томъ направленіи, гдѣ находились корейшиты, съ громкимъ крикомъ: «Да падетъ на нихъ погибель!» Затѣмъ, приказавъ своимъ послѣдователямъ броситься съ холма въ аттаку на непріятеля, онъ воскликнулъ:

— Сражайтесь и не бойтесь: подъ сѣнью мечей — врата рая. Кто падетъ, сражаясь за вѣру, тотъ немедленно войдетъ въ рай.

Затѣмъ послѣдовала схватка, во время которой Абу-Джаль, принудившій свою лошадь въѣхать въ самый пылъ сраженія, получилъ ударъ саблею въ бедро и упалъ на землю. Абдалла-Ибнъ-Масудъ наступилъ ему ногою на грудь, и въ то время, какъ пылкій старый воинъ поносилъ Магомета и посылалъ ему проклятія, онъ отсѣкъ ему голову.

Корейшиты отступили и бѣжали. Семьдесятъ человѣкъ убитыхъ остались на полѣ сраженія, и почти такое же число было взято въ плѣнъ. У мусульманъ было убито четырнадцать человѣкъ, и имена ихъ не забыты, такъ какъ они считаются мучениками за вѣру.

Почему была одержана такая значительная побѣда, это объясняется очень просто: у мусульманъ были свѣжія, неистощенныя силы, и они имѣли на своей сторонѣ то преимущество, что занимали позицію на возвышенномъ мѣстѣ, при чемъ у нихъ былъ большой запасъ воды, между тѣмъ какъ корейшиты были измучены быстрымъ маршемъ, изнемогали отъ жажды и число ихъ уменьшилось, такъ какъ многіе изъ нихъ вернулись въ Мекку. Впрочемъ, мусульманскіе писатели приписываютъ эту первую побѣду вѣры дѣйствію сверхъестественной силы. Когда Магометъ — такъ говорятъ они — бросилъ на воздухъ пыль, то появилось три тысячи воиновъ-ангеловъ въ бѣлыхъ и желтыхъ чалмахъ, въ длинныхъ свѣтозарныхъ одеждахъ, на черныхъ и бѣлыхъ коняхъ, и они, подобно дуновенію вѣтра, смели корейшитовъ.

Но это подтверждается свидѣтельствами не однихъ только мусульманъ, а также и словами одного идолопоклонника-крестьянина, который насъ своихъ овецъ на ближнемъ холмѣ. «Я былъ съ товарищемъ моимъ двоюроднымъ братомъ — такъ разсказывалъ крестьянинъ — на склонѣ горы, откуда мы смотрѣли на сраженіе и выжидали времени, когда намъ можно будетъ присоединиться къ побѣдителямъ при дѣлежѣ добычи, какъ вдругъ мы увидали, что на насъ идетъ большая туча, и въ ней слышно было ржаніе лошадей и звуки трубъ. Когда туча подошла близко, изъ нея вышло небесное воинство, и тутъ мы услыхали страшный крикъ архангела, погонявшаго свою кобылу Хайзумъ: „Скорѣе, скорѣе, Хайзумъ!“ Отъ этого страшнаго крика у моего товарища сдѣлался разрывъ сердца, и онъ 175 умеръ тутъ же, да и меня едва не постигла его участь» {Объ этой чудесной помощи не разъ упоминается въ Коранѣ. Такъ, напримѣръ:

«Богъ уже даровалъ вамъ побѣду при Бедерѣ, когда вы были малочисленнѣе враговъ. Когда ты говорилъ вѣрующимъ: „Развѣ вамъ не довольно того, что Богъ посылаетъ вамъ на помощь съ неба три тысячи ангеловъ? Воистину, если вы будете тверды въ вѣрѣ и будете бояться Бога, и на васъ внезапно нападутъ враги ваши, то Господь вашъ пошлетъ вамъ на помощь пять тысячъ ангеловъ, отличающихся своими конями и одеждой“.

О, правовѣрные! Тѣ, которыхъ вы убили при Бедерѣ, были убиты не вами, но Богъ убилъ ихъ. И не ты, Магометъ, бросилъ имъ въ глаза песокъ, какъ тебѣ казалось это, но Богъ бросилъ его». Sale’s Koran, chap. III.}.

По окончаніи сраженія Абдалла-Ибнъ-Масудъ принесъ голову Абу-Джаля Магомету, который, смотря съ восторгомъ на этотъ ужасный трофей, воскликнулъ: «Этотъ человѣкъ былъ фараономъ для нашего народа». Настоящее имя этого закаленнаго въ бояхъ воина было Амру-Ибнъ-Хашемъ. Корейшиты дали ему прозвище Абу-Лхоя, или Отца Премудрости, за его проницательный умъ. Магометане же перемѣнили это прозвище, назвавъ его Абу-Джалемъ — или Отцомъ Безумія. Онъ извѣстенъ въ исторіи подъ этимъ послѣднимъ именемъ, которое правовѣрные никогда не произносятъ безъ того, чтобы не прибавить: «Да будетъ онъ проклятъ Богомъ!»

Мусульмане, павшіе въ битвѣ, были погребены съ почестями; что же касается труповъ корейшитовъ, то они были съ отвращеніемъ брошены въ вырытую для нихъ яму. Теперь слѣдовало разрѣшить вопросъ, что дѣлать съ плѣнными. Омаръ стоялъ за то, чтобы отрубить имъ головы, но АбуБекръ совѣтовалъ отпустить ихъ, если за нихъ дадутъ выкупъ. Магометъ замѣтилъ при этомъ, что Омаръ похожъ на Ноя, который просилъ Бога истребить нечестивыхъ потопомъ, а Абу-Бекръ похожъ на Авраама, который ходатайствовалъ за виновныхъ. Самъ онъ былъ склоненъ помиловать ихъ; но двое изъ плѣнниковъ были казнены, — одинъ, котораго звали Надхаромъ за то, что онъ смѣялся надъ Кораномъ, называя его собраніемъ персидскихъ сказокъ и басенъ, а другой, по имени Окба, за покушеніе на жизнь Магомета, когда онъ только что началъ проповѣдывать въ Каабѣ и когда его спасъ Абу-Бекръ.

Многихъ изъ плѣнниковъ, у которыхъ не было имущества, отпустили на свободу, причемъ они должны были только дать клятву, что никогда впредь не поднимутъ оружія противъ Магомета и его послѣдователей. Остальныхъ рѣшили держать до тѣхъ поръ, пока ихъ друзья не пришлютъ за нихъ выкупъ.

Въ числѣ самыхъ важныхъ плѣнниковъ былъ Аль — Аббасъ, дядя Магомета, котораго взялъ въ плѣнъ Абу-Іазеръ, человѣкъ очень небольшого роста. Когда окружающіе стали смѣяться, указывая на неравенство роста, то Аль-Аббасъ сталъ говорить, что на самомъ дѣлѣ онъ сдался какому-то всаднику огромнаго роста, сидѣвшему на конѣ, всаднику, подобнаго которому онъ еще ни разу не видалъ въ своей жизни. Абу-Іазеръ стоялъ на своемъ, что это онъ взялъ его въ плѣнъ, а не кто другой, но Магометъ, не желая подвергать дядю униженію, намекнулъ на то, что побѣдителю помогалъ ангелъ Гавріилъ.

Аль-Аббасъ, которому не хотѣлось платить выкупа, оправдывался тѣмъ, что онъ — мусульманинъ въ душѣ и если принималъ участіе въ битвѣ, то дѣлалъ это по принужденію; но его оправданія ни къ чему не привели. Многіе думаютъ, что на самомъ дѣлѣ между Аль-Аббасомъ и его племянникомъ существовало тайное соглашеніе и что послѣдній пользовался его услугами въ качествѣ шпіона въ Меккѣ раньше и послѣ сраженія при Бедерѣ.

Другимъ плѣнникомъ, имѣвшимъ важное значеніе для Магомета, былъ Абулъ-Аассъ, мужъ его дочери Зейнабъ. Магомету было бы очень желательно привлечь зятя на свою сторону и завербовать его въ число своихъ учениковъ, но послѣдній упорствовалъ въ своемъ невѣріи. Тогда Магометъ хотѣлъ отпустить его на свободу подъ тѣмъ условіемъ, что тотъ возвратитъ ему дочь. Невѣрующій согласился на это, и въ Мекку былъ отправленъ со многими товарищами Зеидъ, вѣрный отпущенникъ Магомета, для того, чтобы привести Зейнабъ въ Медину, а мужъ ея Абулъ-Аассъ оставался заложникомъ до тѣхъ поръ, пока не былъ исполненъ договоръ.

Прежде, чѣмъ войско вернулось въ Медину, была раздѣлена добыча, потому что хотя караванъ АбуСофіана и не былъ разграбленъ, но во время сраженія было взято много оружія и верблюдовъ, а также должна была получиться значительная сумма и отъ выкупа плѣнниковъ. При этомъ Магометъ отдалъ приказъ, чтобы все было раздѣлено между участвовавшими въ предпріятіи мусульманами поровну, и, хотя по установившемуся у арабовъ съ давнихъ поръ обычаю, давалась предводителю четвертая часть добычи, пророкъ удовольствовался одинаковою съ остальными долею. Въ числѣ добычи, доставшейся на его долю, былъ знаменитый мечъ, называемый Джуль-Факаромъ, или «Пронзающимъ». Потомъ онъ всегда носилъ его при себѣ въ сраженіяхъ, а послѣ его смерти мечъ этотъ перешелъ по наслѣдству къ зятю его Али.

Такое равномѣрное распредѣленіе добычи вызвало ропотъ въ войскѣ между различными отрядами. Тѣ, которые были въ самомъ пылу сраженія и старались захватить какъ можно больше добычи, роптали на то, что получили долю, равную съ тѣми, которые стояли вдали отъ поля битвы, и со стариками, караулившими лагерь. Этотъ споръ, по замѣчанію Сэля, напоминаетъ собою тотъ, который происходилъ между воинами Давида по поводу добычи, взятой у амалекитянъ, когда люди, бывшіе въ дѣлѣ, утверждали, что тѣ, которые оставались при обозѣ, не должны имѣть доли въ добычѣ. И тамъ, такъ же какъ и здѣсь, рѣшеніе было одинаковое: всѣ должны были получить по равной долѣ (1 книга Царствъ, глаза XXX, 21—25). Такъ какъ Магометъ зналъ библейскую исторію, то весьма возможно, что онъ въ данномъ случаѣ руководился этимъ рѣшеніемъ. Вопросъ о распредѣленіи добычи былъ очень важнымъ вопросомъ для вождя, только что вступившаго на путь хищническихъ войнъ. По счастью, вскорѣ послѣ возвращенія въ Медину онъ очень кстати получилъ откровеніе, благодаря которому былъ установленъ на будущее время порядокъ распредѣленія всякой добычи, захваченной на войнѣ за вѣру.

Таковы подробности знаменитой битвы при Бедерѣ, гдѣ была одержана первая побѣда сарацинами подъ знаменемъ Магомета. Можетъ-быть, сама по себѣ побѣда эта и не имѣетъ большого значенія, но результаты ея удивительны, такъ какъ она была первою въ ряду побѣдъ, измѣнившихъ судьбы міра.

ГЛАВА XVIII.
Смерть дочери пророка, Рокайи. — Возвращеніе его дочери, Зейнабъ. — Пророкъ проклинаетъ Абу Лахаба и его семью; дѣйствіе этого проклятія. — Бѣшенство Хенды, жены Абу-Софіана. — Магометъ съ трудомъ спасается отъ убійцъ. — Послы отъ корейшитовъ. — Абиссинскій король.

Магометъ торжественно вступилъ въ Медину съ добычею и плѣнниками, захваченными въ этой первой его битвѣ. Но его радость была омрачена семейнымъ горемъ. Его любимой дочери, Рокайи, недавно вернувшейся изъ изгнанія, уже не было на свѣтѣ. Гонецъ, пріѣхавшій въ городъ раньше Магомета съ извѣстіемъ о его побѣдѣ, встрѣтилъ у городскихъ воротъ похоронную процессію, — покойницу несли на кладбище.

Вскорѣ Магометъ немного утѣшился въ своемъ горѣ, потому что изъ Мекки пріѣхала дочь его, Зейнабъ, подъ охраною вѣрнаго Зеида. Зеиду было очень трудно исполнить возложенное на него порученіе. Жители Мекки были въ высшей степени раздражены недавно проиграннымъ сраженіемъ и необходимостью послать выкупъ за плѣнныхъ. Поэтому Зеидъ не вошелъ въ городъ, а остался за его стѣнами и послалъ къ Кенанѣ, брату АбулъАасса, чтобы извѣстить его о заключенномъ договорѣ и назначить мѣсто, на которое должна быть приведена къ нему Зейнабъ. Кенана сказалъ, что доставитъ ее туда въ паланкинѣ. Дорогой на него напала толпа корейшитовъ, которые рѣшились не допускать того, чтобы къ Магомету вернулась его дочь. Когда началось смятеніе, то одинъ человѣкъ, по имени Хаббаръ-Ибнъ-Асвадъ, ударилъ въ паланкинъ копьемъ и, если бы Кенана не отразилъ удара своимъ лукомъ, то онъ могъ бы оказаться гибельнымъ для Зейнабъ. На этотъ шумъ и крики пришелъ и Абу-Софіанъ и зачалъ бранить Кенану за то, что тотъ открыто возвращаетъ Магомету его дочь, что, можетъ-быть, происходитъ отъ трусости. Зейнабъ отнесли обратно въ городъ, въ ея домъ, и Кенана тайно отдалъ ее Зеиду на слѣдующую ночь.

Когда Магометъ узналъ о томъ, что на его дочь было сдѣлано нападеніе, онъ пришелъ въ страшный гнѣвъ и отдалъ приказъ, чтобы всякій, кому попадется въ руки Хаббаръ, сжегъ его живымъ. Потомъ, когда гнѣвъ его утихъ, онъ смягчилъ это приказаніе. «Одинъ только Богъ можетъ наказывать огнемъ, — сказалъ онъ, — Если Хаббара поймаютъ, то пусть его казнятъ мечомъ».

Недавняя побѣда мусульманъ при Бедерѣ удивила и вмѣстѣ съ тѣмъ огорчила меккскихъ корейшитовъ. Тотъ человѣкъ, котораго они еще такъ недавно изгнали изъ своего города, вдругъ возвысился и сдѣлался могущественнымъ врагомъ. Многіе изъ самыхъ храбрыхъ и самыхъ знатныхъ ихъ согражданъ пали отъ его меча; другіе же были его плѣнниками и ждали унизительнаго для нихъ выкупа. Абу-Лахабъ, дядя Магомета, бывшій всегда жестокимъ его противникомъ, по болѣзни не могъ участвовать въ сраженіи. Онъ умеръ черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ услышалъ о побѣдѣ: его смерть была ускорена сильнымъ раздраженіемъ. Впрочемъ, набожные мусульмане приписываютъ ее тому, что еще раньше Магометъ проклялъ его со всею его семьею; это было на холмѣ Сафа, когда онъ поднялъ руку и хотѣлъ бросить камень въ пророка. Проклятіе это, говорятъ они, тяготѣло и надъ сыномъ его, Этой, который развелся съ дочерью, пророка Рокайей: онъ былъ разорванъ львомъ на глазахъ всего каравана, отправлявшагося въ Сирію.

Но никому не обошлось такъ дорого недавнее пораженіе при Бедерѣ, какъ Абу-Софіану. Правда, что онъ благополучно прибылъ со своимъ караваномъ въ Мекку; но послѣ этого онъ услыхалъ о побѣдѣ ненавистнаго ему человѣка и нашелъ свой домъ опустѣлымъ. Его жена Хенда, оплакивавшая смерть своего отца, дяди и брата, встрѣтила его дикими воплями. Къ ея горю примѣшивалась и злоба, и она кричала день и ночь, требуя отмщенія Гамзѣ и Али, отъ руки которыхъ они пали {У всѣхъ арабовъ соблюдается слѣдующій законъ: тотъ, кто пролилъ кровь человѣка, долженъ заплатить своею кровью за это убійство семьѣ убитаго лица. Этотъ древній законъ освящается Кораномъ: «О, правовѣрные, для васъ изданъ законъ возмездія за убійство; свободный человѣкъ долженъ умереть за свободнаго». Кровавой мести, или «Тора», какъ она называется по-арабски, въ правѣ требовать родственники всякаго лица, убитаго въ открытомъ бою, и мстить не только убійцѣ, но и всей его роднѣ. За тѣхъ, которые были убиты на войнѣ между двумя племенами, кровавая расплата требуется съ тѣхъ лицъ, которыя извѣстны за настоящихъ убійцъ.

Арабъ считаетъ эту кровавую месть своимъ священнымъ правомъ и своею обязанностью; никакія практическія соображенія не заставятъ его отказаться отъ нея. У арабовъ, есть даже поговорка: «Я не откажусь отъ Тора, если даже за это попаду въ адскій огонь». См. Бурхкардтъ. т. I, 314, примѣч.}.

Абу-Софіанъ созвалъ двѣсти всадниковъ на быстроногихъ коняхъ; у каждаго изъ нихъ къ лукѣ сѣдла было привязано по мѣшку съ мукой, — такую скудную провизію арабъ беретъ съ собой, отправляясь въ походъ. Выступая изъ города, Абу-Софіанъ поклялся не умащать головы, не душить своей бороды, не подходить къ женщинѣ до тѣхъ поръ, пока онъ не встрѣтится лицомъ къ лицу съ Магометомъ. Проѣзжая по окрестностямъ Медины, на разстояніи трехъ миль отъ городскихъ воротъ, онъ убилъ двухъ человѣкъ изъ числа послѣдователей пророка, опустошалъ поля и жегъ финиковыя пальмы.

Магометъ пошелъ къ нему навстрѣчу во главѣ отряда, превосходившаго его силы. Не смотря на свою клятву, Абу-Софіанъ не сталъ ждать его приближенія, но, повернувъ лошадь обратился въ бѣгство. За нимъ поскакали и его всадники, побросавъ въ поспѣшности мѣшки съ мукой, и поэтому такое поспѣшное бѣгство было названо въ насмѣшку «войной съ мѣшками муки».

Мусульманскіе писатели разсказываютъ о томъ, что во время этого похода Магомету угрожала неминуемая опасность. Однажды онъ спалъ одинъ подъ деревомъ на нѣкоторомъ разстояніи отъ лагеря; вдругъ его разбудилъ какой-то шумъ, и онъ увидалъ Дуртура, непріятельскаго воина, который стоялъ надъ нимъ съ обнаженнымъ мечомъ. «О, Магометъ, — закричалъ онъ, — кто же теперь спасетъ тебя?» — «Богъ!» отвѣчалъ пророкъ. Пораженный и убѣжденный въ томъ, что дѣйствительно такъ и будетъ, Дуртуръ уронилъ свой мечъ, который сейчасъ былъ подхваченъ Магометомъ. Потрясая оружіемъ, Магометъ закричалъ съ свою очередь: «Кто же теперь спасетътебя, о Дуртуръ?» — «Увы, никто!» — отвѣчалъ Дуртуръ. — «Такъ учись у меня милосердію». — Сказавъ это, онъ отдалъ ему мечъ. Душа воина смягчилась; онъ призналъ Магомета пророкомъ и принялъ его вѣру.

Полагая, что недостаточно того чуда, о которомъ говорится въ переданномъ разсказѣ, другіе набожные мусульмане утверждаютъ, что Магометъ былъ спасенъ благодаря тому, что въ это дѣло вмѣшался ангелъ Гавріилъ, который въ ту самую минуту, когда Дуртуръ готовъ былъ нанесть ударъ, своею невидимой рукой ударилъ его въ грудь, отчего онъ и уронилъ свой мечъ.

Около этого времени меккскіе корейшиты вспомнили о родственникахъ и ученикахъ Магомета, бѣжавшихъ отъ ихъ преслѣдованія въ Абиссинію; большинство изъ нихъ все еще оставалось тамъ подъ покровительствомъ наджаши, или абиссинскаго короля. Къ этому монарху корейшиты отправили посольство съ просьбою выдать имъ бѣглецовъ. Однимъ изъ пословъ былъ Абдалла-Ибнъ-Рабія, а другимъ — Амру-Ибнъ-аль-Аассъ, знаменитый поэтъ, нападавшій на Магомета въ началѣ его проповѣднической дѣятельности въ своихъ пасквиляхъ и мадригалахъ. Теперь онъ былъ человѣкомъ зрѣлыхъ лѣтъ и отличался какъ своимъ проницательнымъ умомъ, такъ и поэтическимъ талантомъ; онъ все еще оставался грознымъ противникомъ Ислама, хотя впослѣдствіи сдѣлался однимъ изъ самыхъ храбрыхъ и наиболѣе выдающихся его поборниковъ.

Прежде чѣмъ начать переговоры, Амру и Абдалла, слѣдуя восточному обычаю, поднесли королю богатые подарки, а затѣмъ уже стали просить отъ имени корейшитскихъ властей, чтобы имъ были выданы бѣглецы. Король былъ человѣкъ справедливый; онъ потребовалъ къ себѣ мусульманъ и велѣлъ имъ объяснить ему, въ чемъ состоитъ та новая и опасная ересь, въ которой ихъ обвиняютъ. Въ числѣ этихъ послѣднихъ былъ Джіаффаръ или Джаффаръ, сынъ Абу-Талеба и слѣдовательно двоюродный братъ Магомета. Это былъ человѣкъ обладавшій увлекательнымъ краснорѣчіемъ и располагающею въ его пользу наружностью. Онъ выступилъ впередъ и изложилъ ученіе Ислама, причемъ говорилъ горячо и убѣдительно. Король, который былъ несторіаниномъ, какъ о томъ упомянуто выше, нашелъ, что ихъ ученіе во многомъ сходно съ ученіемъ его секты и идетъ въ разрѣзъ съ грубымъ идолопоклонствомъ корейшитовъ, а потому онъ не только не выдалъ бѣглецовъ, но сталъ относиться къ нимъ еще благосклоннѣе и взялъ ихъ подъ свое особенное покровительство, Амру же и Абдаллѣ онъ на прощальной аудіенціи возвратилъ привезенные ими подарки.

ГЛАВА ХІХ.
Усиливающееся могущество Магомета. — Его гнѣвъ на евреевъ. — Оскорбленіе, нанесенное одной арабской дѣвушкѣ еврейскимъ племенемъ Кайнока — Смятеніе. — Бени Кайноки скрываются въ своемъ замкѣ. — Они покорены и наказаны конфискаціей и изгнаніемъ. — Бракъ Отмана съ дочерью пророка Онъ-Колтумъ и самого пророка съ Хафзой.

Благодаря Бедерской битвѣ, положеніе Магомета совершенно измѣнилось: онъ былъ теперь побѣдоноснымъ вождемъ все увеличивающагося войска. Идолопоклонническія племена Аравіи охотно принимали такую вѣру, которая льстила ихъ хищническимъ наклонностямъ, обѣщая имъ добычу, и по ученію которой выходило сверхъ того, что она возвращаетъ ихъ къ первоначальной религіи ихъ предковъ, а потому какъ только въ ворота Медины вошелъ первый отрядъ съ награбленной добычей, то всѣ мединскіе язычники приняли новую вѣру, благодаря чему Магометъ получилъ верховную власть надъ городомъ. Теперь онъ заговорилъ совсѣмъ другимъ тономъ — тономъ законодателя и повелителя. Первымъ нагляднымъ доказательствомъ такой перемѣны въ его настроеніи было его обращеніе съ евреями, которыхъ три богатыя и могущественныя семьи жили въ Мединѣ.

Всѣ уступки, сдѣланныя имъ этому упрямому народу, не привели ни къ какимъ результатамъ: они не только упорствовали въ своемъ невѣріи, но и глумились надъ нимъ и его ученіемъ. Еврейка Асма, дочь Мервана, женщина-поэтъ, писала на него сатиры. Она была убита однимъ фанатикомъ изъ числа его послѣдователей. Израэлитъ АбуАфакъ, дожившій до ста двадцати лѣтъ, былъ также убитъ за то, что въ своихъ сатирахъ осмѣивалъ пророка. Послѣ Бедерской битвы въ Мекку отправился другой еврейскій поэтъ, Каабъ-Ибнъ-Ашрафъ; онъ старался побудить корейшитовъ къ мести, декламируя свои стихи, въ которыхъ восхвалялись до небесъ добродѣтели и оплакивалась смерть ихъ павшихъ въ бою единоплеменниковъ. Его безуміе дошло до того, что онъ, вернувшись въ Медину, продолжалъ декламировать эти стихи при всемъ народѣ, и въ присутствіи нѣкоторыхъ послѣдователей пророка, приходившихся родственниками убитымъ. Оскорбленный такой ядовитой враждой Магометъ однажды въ гнѣвѣ воскликнулъ: «Кто избавитъ меня отъ этого сына Ашрафа?» Черезъ нѣсколько дней послѣ этого Каабъ поплатился за свои стихи жизнью: онъ былъ убитъ однимъ фанатикомъ-ансаріаниномъ изъ племени авситовъ.

Наконецъ, случилось одно происшествіе, благодаря которому гнѣвъ Магомета на евреевъ перешелъ въ открытую вражду. Дѣвушка одного изъ арабскихъ пастушескихъ племенъ, которая носила въ городъ молоко, пришла однажды въ ту часть города, гдѣ жили Бени Кайноки, или дѣти Кайнока, одной изъ трехъ главныхъ еврейскихъ семей. Здѣсь ее окружила цѣлая толпа молодыхъ евреевъ, которые начали ее упрашивать открыть свое лицо, такъ какъ имъ раньше приходилось слышать о ея замѣчательной красотѣ. Дѣвушка отказалась исполнить ихъ просьбу, находя это нарушеніемъ законовъ приличія, соблюдаемыхъ ея народомъ. Одинъ молодой золотыхъ дѣлъ мастеръ, лавка котораго находилась неподалеку, прикрѣпилъ потихоньку конецъ ея покрывала къ лавкѣ, на которой она сидѣла, такъ что когда она поднялась съ мѣста и хотѣла уйти, то покрывало осталось, а ея лицо оказалось открытымъ. Тутъ поднялся смѣхъ и посыпались насмѣшки молодыхъ евреевъ, а сконфуженная дѣвушка стояла въ этой толпѣ и не знала, что ей дѣлать. Присутствовавшій при этомъ мусульманинъ горячо принялъ къ сердцу нанесенное дѣвушкѣ безчестіе; онъ обнажилъ свой мечъ и пронзилъ имъ тѣло золотыхъ дѣлъ мастера, но самъ былъ немедленно убитъ евреями. Мусульмане, жившіе въ сосѣднемъ кварталѣ, схватились за оружіе; то же самое сдѣлали и Бени Кайноки, но такъ какъ они были малочисленнѣе, то укрылись въ крѣпости. Въ это вмѣшался самъ Магометъ, желавшій усмирить мятежъ; но такъ какъ онъ былъ и кромѣ этого сердитъ на евреевъ, то требовалъ, чтобы все племя, къ которому принадлежали оскорбившіе дѣвушку евреи, приняло его вѣру. Они ссылались на договоръ, который онъ заключилъ съ ними по прибытіи въ Медину и по которому имъ дозволялось открыто исповѣдывать ихъ вѣру, но Магометъ оставался непреклоннымъ. Нѣсколько времени Бени Кайноки не уступали; они продолжали сидѣть въ своей крѣпости, но, наконецъ, голодъ принудилъ ихъ сдаться. Абдалла-Ибнъ-Обба-Солулъ, предводитель хазрадитовъ, покровительствовавшій этому еврейскому племени, вступился за нихъ и не допустилъ ихъ казни; но ихъ капиталы и всѣ ихъ вещи были конфискованы, а сами они изгнаны въ Сирію въ числѣ семисотъ человѣкъ.

Оружіе и богатства, доставленныя пророку и его послѣдователямъ этой конфискаціей, принесли ему большую пользу въ послѣдующихъ войнахъ за вѣру. Въ числѣ оружія, доставшагося на долю Магомета, было, какъ говорятъ, три сабли: Медхемъ — или Острая, Аль-Баттаръ — Разсѣкающая и Хатефъ — Смертельная; два копья: Аль-Монтари — Разгоняющее и Аль-Монтави — Разрушительное; еще серебряная кираса, называвшаяся Аль-Фадха, и другая^ Аль-Саадія, которая, какъ говорятъ, дана была Сауломъ Давиду передъ его поединкомъ съ Голіаеомъ. Кромѣ того былъ еще лукъ, названный Аль-Катумъ, или Сильный; но послѣдній не соотвѣтствовалъ своему названію, потому что когда пророкъ хотѣлъ имъ воспользоваться, то въ первомъ же сраженіи онъ натянулъ этотъ лукъ съ такою силою, что тотъ разлетѣлся въ куски. Обыкновенно онъ употреблялъ арабскій лукъ съ прилаженными къ нему стрѣлами и дротиками и запрещалъ своимъ послѣдователямъ употреблять персидскіе луки.

Теперь Магометъ уже не старался жить въ мирѣ, съ евреями, — наоборотъ, они сдѣлались предметомъ его религіозной ненависти. Онъ отмѣнилъ то постановленіе, по которому Іерусалимъ считался Кеблой, или мѣстомъ, къ которому слѣдуетъ обращать лицо во время молитвы, и замѣнилъ его Меккой, къ которой съ тѣхъ поръ и обращаются всѣ мусульмане во время своей молитвы.

Смерть дочери пророка, Рокайи, была должнымъ образомъ оплакана ея мужемъ Отманомъ. Чтобы утѣшить послѣдняго въ этой потерѣ, его братъ по оружію, Омаръ, въ тотъ же годъ предложилъ ему въ-жены свою дочь Хафзу. Она была вдовою сухамита Хобаша; ей было только восемнадцать лѣтъ отъ роду, и она отличалась чарующею красотою; но, не смотря на это, Отманъ отклонилъ его предложеніе. Омаръ былъ приведенъ въ негодованіе этимъ отказомъ: онъ счелъ его за оскорбленіе, нанесенное какъ ему лично, такъ и его дочери, и пожаловался Магомету.

— Не огорчайся, Омаръ! — отвѣчалъ ему пророкъ: — Отману предназначена жена лучше этой, а твоей дочери предназначенъ мужъ лучше Отмана.

И онъ отдалъ за Отмана дочь свою Онъ-Колтумъ, а самъ взялъ себѣ въ жены красавицу Хафзу. Съ помощью этихъ браковъ, устроенныхъ имъ такъ политично, онъ еще крѣпче привязалъ къ себѣ Отмана и Омара и вмѣстѣ съ тѣмъ удовлетворилъ своей склонности къ женской красотѣ. Послѣ Айиши Хафза была самой любимой изъ его женъ, и онъ отдалъ ей на храненіе тотъ сундукъ, въ который клалъ главы и стихи Корана по мѣрѣ того, какъ получалъ о нихъ откровенія.

ГЛАВА XX.
Хенда подстрекаетъ Абу-Софіана и корейшитовъ къ мести за смерть ея родственниковъ, убитыхъ въ битвѣ при Бедерѣ. — Корейшиты выступаютъ въ походъ; ихъ сопровождаетъ Хенда со своими пріятельницами. — Битва при Оходѣ. — Жестокая Хенда торжествуетъ. — Магометъ утѣшаетъ себя женитьбой на Хендѣ, дочери Омейи.

По мѣрѣ того, какъ власть Магомета все усиливалась въ Мединѣ, вражда къ нему меккскихъ корейшитовъ становилась все ожесточеннѣе. Абу-Софіана, бывшаго начальникомъ священнаго города, постоянно подстренала къ войнѣ жена его Хенда, неукротимый духъ которой не могъ успокоиться до тѣхъ поръ, пока «кровавая месть». не постигнетъ тѣхъ, кѣмъ были убиты ея отецъ и братъ. Равнымъ образомъ мщенія требовалъ и Акрема, сынъ Абу-Джаля, унаслѣдовавшій отъ своего отца ненависть къ пророку. Поэтому на третій годъ Геждры, черезъ годъ послѣ Бедерской битвы, Абу-Софіанъ отправился въ походъ во главѣ трехъ тысячъ человѣкъ, большею частью корейшитовъ, хотя тутъ были также и арабы племенъ Канана и Техама. Семьсотъ человѣкъ изъ ихъ числа были въ латахъ, а двѣсти ѣхали на лошадяхъ. Акрема былъ однимъ изъ начальниковъ, такъ же какъ и Каледъ-Ибнъ-аль-Валедъ — воинъ, отличавшійся неукротимою отвагой и стяжавшій себѣ впослѣдствіи громкую славу. Впереди войска несли знамена воины изъ рода Абдъ-аль-Даръ, — вѣтви племени корейшитовъ, пользовавшіеся своимъ наслѣдственнымъ правомъ занимать первыя мѣста въ совѣтѣ, стоять въ первыхъ рядахъ войска и носить передъ войсками знамена. Вслѣдъ за войскомъ шла мстительная Хенда и съ ней пятнадцать знатныхъ женщинъ изъ города Мекки; это были родственницы убитыхъ въ битвѣ при Бедерѣ; онѣ то наполняли воздухъ воплями и рыданіями по умершихъ, то ободряли воиновъ звуками тамбуриновъ и воинственными пѣснями. Когда они проходили по деревнѣ Абва, гдѣ была похоронена Амина, мать Магомета, то стоило большого труда удержать Хенду, которая хотѣла вырыть ея кости изъ могилы.

Аль-Аббасъ, дядя Магомета, жившій до сего времени въ Меккѣ и считавшійся противникомъ новой вѣры, видя, что племяннику грозитъ неминуемая гибель въ томъ случаѣ, если это войско нападетъ на него врасплохъ, послалъ къ нему гонца, наказавъ послѣднему ѣхать какъ можно скорѣе и тайно увѣдомить Магомета о томъ, что ему грозитъ опасность. Магометъ находился въ деревнѣ Коба, когда пришло къ нему это извѣстіе. Онъ немедленно вернулся въ Медину и созвалъ на совѣтъ главнѣйшихъ изъ своихъ приверженцевъ.

Указавъ на то обстоятельство, что у нихъ недостаточно войска для того, чтобы сражаться въ полѣ, онъ посовѣтовалъ остаться и ждать нападенія въ Мединѣ, гдѣ даже женщины и дѣти могли бы оказать имъ помощь, бросая въ непріятеля камни съ крышъ домовъ. Тѣ изъ его послѣдователей, которые были постарше, согласились съ его мнѣніемъ, но молодые, какъ и всегда пылкіе и отважные и къ тому же возгордившіеся недавнею побѣдою при Бедерѣ, громко требовали сраженія на открытомъ полѣ.

Магометъ уступилъ ихъ громкимъ требованіямъ. Но когда войску былъ сдѣланъ смотръ, то оказалось, что едва ли въ немъ есть тысяча человѣкъ; только одна сотня была въ латахъ, а конныхъ насчитывалось не болѣе двухсотъ. Тогда тѣ, которые такъ шумно требовали выступленія въ походъ, упали духомъ и сказали, что согласны встрѣтить непріятеля въ стѣнахъ города. «Нѣтъ, — сказалъ имъ въ отвѣтъ на это Магометъ; — не подобаетъ пророку, обнаживъ мечъ, опять влагать его въ ножны, или, выступивъ впередъ, обращаться вспять до тѣхъ поръ, пока Богъ не рѣшитъ, на чьей сторонѣ побѣда: на его, или на сторонѣ врага». Сказавъ это, онъ повелъ впередъ свою армію. Часть ея состояла изъ евреевъ и хазрадитовъ, надъ которыми начальствовалъ Абдалла-Ибнъ-Обба-Солулъ. Магометъ сказалъ, что не позволитъ евреямъ принять участіе въ войнѣ, если они не обратятся въ Исламъ, а такъ какъ они были на это несогласны, то онъ приказалъ имъ вернуться обратно въ Медину. У слыша такія слова, ихъ покровитель, Абдалла, также пошелъ назадъ въ городъ со своими хазрадитами, такъ что армія Магомета уменьшилась до семисотъ человѣкъ. Съ этимъ небольшимъ войскомъ Магометъ занялъ позицію на холмѣ Оходъ, приблизительно въ шести миляхъ отъ Медины. Позиція эта была защищена съ одной стороны крутымъ подъемомъ холма, а съ фланга и въ арьергардѣ были поставлены стрѣлки для защиты отъ кавалерійской атаки. Его собственное вооруженіе состояло изъ шлема и двухъ кольчугъ. На его саблѣ были вырѣзаны слѣдующія слова: «Страхъ навлекаетъ безчестіе, а честь всегда впереди. Трусость не спасетъ человѣка отъ его судьбы». Такъ какъ самъ онъ не имѣлъ намѣренія принять дѣятельнаго участія въ сраженіи, то вручилъ свою саблю одному храброму воину, Абу-Дуджанѣ, который поклялся владѣть ею до тѣхъ поръ, пока она сохранить свой закалъ и не притупится. Что же касается пророка, то онъ, какъ и всегда, занялъ самое возвышенное мѣсто, откуда могъ обозрѣвать поле сраженія.

Корейшиты, возлагая всю надежду на свою многочисленность, подошли къ подножію холма стройными рядами и съ развѣвающимися знаменами. Абу-Софіанъ велъ главный корпусъ; на каждомъ флангѣ было по сотнѣ всадниковъ; лѣвымъ командовалъ Акрема, сынъ Абу-Джаля, а правымъ — Каледъ-Ибнъ-аль-Валедъ. Въ то время, когда они подходили къ холму, Хенда и ея спутницы играли на тамбуринахъ и пѣли военныя пѣсни, выкрикивая въ промежуткахъ имена убитыхъ въ битвѣ при Бедерѣ. «Смѣлѣе, сыны Абдъ-эль-Дара!» — кричали онѣ знаменоносцамъ, — Впередъ на бой! Схватитесь съ врагомъ! Разите ихъ и не щадите! Да будутъ остры ваши сабли и безжалостны сердца!" Магометъ удерживалъ своихъ нетерпѣливыхъ воиновъ, не позволяя имъ начинать сраженія и убѣждая стоять твердо и удерживать позицію, выгодную въ томъ отношеніи, что они занимали возвышенное мѣсто. Въ особенности стрѣлки должны были удерживать свое мѣсто, хотя бы уже и завязался бой, и покинуть его только въ томъ случаѣ, если кавалерія нападетъ съ тыла. Всадники лѣваго крыла, подъ предводительствомъ Акремы, сдѣлали было попытку атаковать мусульманъ съ фланга, но были отражены стрѣлками и въ смятеніи отступили. Тогда Гамза, повторяя военный крикъ мусульманъ: «Амитъ! Амитъ!» (Смерть! Смерть!), бросился съ холма со всѣми своими силами на непріятельскій главный корпусъ. По правую его руку находился Абу-Дуджапа, вооруженный саблею Магомета; на головѣ его была красная повязка со словами: «Помощь идетъ намъ отъ Бога! Побѣда наша!» Отъ этого натиска враги подались назадъ. Абу-Дуджана ворвался въ середину, нанося во всѣ стороны смертельные удары и восклицая: «Мечъ Бога и пророка Его!» Семь знаменоносцевъ изъ племени Абдъ-эль-Дара были сражены одинъ за другимъ, и главный корпусъ началъ уступать. Мусульманскіе стрѣлки, увѣренные въ побѣдѣ, позабыли о приказѣ Магомета и, оставивъ свой постъ, разбѣжались въ разныя стороны, отыскивая добычу съ крикомъ: «Добыча! Добыча!» Тогда Каледъ, собравъ своихъ всадниковъ, овладѣлъ оставленною стрѣлками мѣстностью и, напавъ на мусульманъ съ тыла, нѣкоторыхъ обратилъ въ бѣгство, а остальныхъ привелъ въ замѣшательство. Во время этого смятенія одинъ всадникъ, по имени Оббій-Ибнѣхалафъ, прорвался сквозь толпу съ крикомъ: «Гдѣ Магометъ? Пока онъ живъ, нѣтъ намъ спасенія!» Но Магометъ, схвативъ копье у одного изъ воиновъ, бросилъ его въ идолопоклонника; копье вонзилось ему въ горло, и онъ упалъ мертвымъ съ лошади. "Такъ, — говоритъ благочестивый Аль-Джаннаби, — умеръ этотъ врагъ Божій, который за нѣсколько лѣтъ передъ этимъ грозилъ пророку, говоря: «Я найду день убить тебя». — «Берегись, — былъ отвѣтъ пророка — если будетъ угодно Аллаху, ты самъ падешь отъ моей руки».

Среди этой свалки камень, пущенный изъ пращи, ударилъ Магомета прямо въ ротъ, разсѣкъ ему губу и выбилъ одинъ изъ переднихъ зубовъ. Онъ былъ также раненъ въ лицо стрѣлой, желѣзный конецъ которой остался въ ранѣ. Въ то время, какъ Гамза убивалъ одного корейшита, его самого насквозь прокололъ копьемъ Вакса, рабъ изъ Эѳіопіи, которому была обѣщана свобода, если онъ отомститъ за смерть своего господина, убитаго Гамзой въ битвѣ при Бедерѣ. А также былъ убитъ и Мосаабъ-Ибнъ-Омайръ, знаменоносецъ Магомета, но Али подхватилъ священное знамя и высоко понесъ его въ самомъ разгарѣ битвы. Такъ какъ Мосаабъ былъ похожъ на пророка, то между непріятелями разнесся слухъ, что Магометъ убитѣ. При этомъ извѣстіи корейшиты воодушевились и стали нападать еще энергичнѣе; мусульмане въ отчаяніи обратились въ бѣгство, унося съ собою раненыхъ Абу-Бекра и Омара. Но Раабъ, сынъ Малека, увидалъ Магомета, лежавшаго среди раненыхъ во рву, и узналъ его по его вооруженію. «О, правовѣрные!» — закричалъ онъ. — «Пророкъ Божій еще живъ. На помощь! На помощь!» Магомета вытащили изо рва и понесли по холму на вершину утеса, гдѣ мусульмане хотѣли защищаться до послѣдней капли крови. Но корейшиты, думая, что Магометъ убитъ, не стали ихъ преслѣдовать, а удовольствовались грабежомъ и уродованіемъ убитыхъ. Хенда и ея спутницы больше всѣхъ занимались этимъ ужаснымъ дѣломъ, и кровожадная героиня хотѣла даже вырвать у Гамзы сердце и съѣсть его. Абу-Софіанъ несъ на своемъ копьѣ часть изуродованнаго тѣла и, сходя съ побѣдоноснымъ видомъ съ холма, съ радостью восклицалъ: — «Война измѣнчива: за битвой при Бедерѣ слѣдуетъ Оходская».

Когда корейшиты ушли, то Магометъ сошелъ съ утеса и началъ осматривать поле битвы. Увидавъ тѣло своего дяди Гамзы, такъ звѣрски обезображенное и изуродованное, онъ поклялся обезчестить точно такимъ же образомъ семьдесятъ человѣкъ враговъ, когда они попадутся къ нему въ руки. Онъ, какъ говорятъ, получилъ утѣшеніе въ своемъ горѣ отъ ангела Гавріила, который увѣрилъ его, что Гамза сопричисленъ къ обитателямъ седьмого неба и названъ «львомъ Бога и Его пророка».

Тѣла убитыхъ были похоронены по два и по три въ одной могилѣ на томъ мѣстѣ, гдѣ они пали. Магометъ запретилъ своимъ послѣдователямъ выражать свое сожалѣніе объ умершихъ слѣдующимъ образомъ: обрѣзать волосы, раздирать свои одежды, или прибѣгать къ другимъ способамъ выраженія печали, употребляемымъ арабами; но онъ позволилъ имъ плакать объ убитыхъ, потому что слезы облегчаютъ переполненное скорбью сердце.

Ночь, слѣдовавшую, за битвой, Магометъ провелъ въ большой тревогѣ: онъ боялся, какъ бы корейшиты опять не напали или на нихъ, или же врасплохъ на Медину. На слѣдующій день онъ пошелъ по направленію къ этому городу и шелъ на довольно близкомъ разстояніи отъ непріятеля, а ночью велѣлъ зажечь побольше сторожевыхъ огней. Впрочемъ Абу-Софіанъ уже получилъ извѣстіе о томъ, что Магометъ еще живъ. Онъ понималъ, что у него самого слишкомъ недостаточно силъ для того, чтобы напасть на Медину, пока Магометъ былъ въ окрестности и могъ притти къ ней на помощь; съ другой сторону онъ боялся, что изъ города будетъ послано Магомету подкрѣпленіе и онъ нападетъ на него съ большими, чѣмъ у него, силами.

Поэтому онъ удовольствовался недавно одержанной побѣдой и, заключивъ съ мусульманами перемиріе на годъ, съ торжествомъ возвратился въ Мекку.

Магометъ старался утѣшиться въ этомъ унизительномъ для его самолюбія пораженіи; утѣшеніе это онъ нашелъ въ новомъ бракѣ съ Хендой, дочерью Омейи, человѣка съ большимъ вѣсомъ. Она была вдова и вмѣстѣ съ мужемъ находилась въ числѣ изгнанниковъ, поселившихся въ Абиссиніи. Въ это время ей было двадцать пять лѣтъ отроду и у нея былъ сынъ, котораго звали Салмой, почему всѣ называли ее Омъ-Салма, т.-е. мать Салмы. Такъ какъ она отличалась граціей и красотой, то ей дѣлали предложеніе Абу-Бекръ и Омаръ, но она имъ отказала. Даже предложеніе самого Магомета она приняла не сразу. «Увы! — сказала она — „Какое счастье пророкъ Божій надѣется получить отъ меня? Я уже не молода, у меня есть сынъ, и кромѣ того я ревнива“. — „Что касается твоихъ лѣтъ“, — отвѣчалъ пророкъ, — „то ты гораздо моложе меня. Что касается твоего сына, то я буду ему вмѣсто отца; что же касается твоей ревности, то я стану просить Аллаха, чтобы онъ искоренилъ ее въ твоемъ сердцѣ“.

Для невѣсты былъ приготовленъ отдѣльный домъ, примыкавшій къ мечети. По словамъ одного мусульманскаго писателя, всѣ необходимыя для хозяйства вещи заключались въ мѣшкѣ ячменя, ручной мельницѣ, сковородѣ и горшкѣ сала или масла. Такъ скудны были въ это время средства пророка, или, лучше сказать, такою умѣренностью отличались его привычки и такъ проста была арабская жизнь.

ГЛАВА XXI.
Вѣроломство нѣкоторыхъ еврейскихъ племенъ. — Ихъ наказаніе. — Преданность пророку его вольноотпущенника Зенда, который разводится съ красавицей-женой для того, чтобы она могла сдѣлаться женою пророка.

Пораженіе, которое Магометъ потерпѣлъ въ битвѣ при Оходѣ, имѣло въ первое время дурное вліяніе на нѣкоторыя арабскія и еврейскія племена, доказательствомъ чему служатъ ихъ измѣнническіе поступки. Жители двухъ городовъ, Адхала и Кары, прислали къ пророку депутацію съ увѣдомленіемъ, что они желаютъ принять Исламъ, и съ просьбой прислать имъ миссіонеровъ, которые научили бы ихъ этой вѣрѣ. Вслѣдствіе этого Магометъ вмѣстѣ съ этой депутаціей отправилъ шесть человѣкъ своихъ учениковъ. Но дорогой, во время отдыха у ручья Раджи, находящагося во владѣніяхъ ходсеититовъ, посланные напали на довѣрчивыхъ мусульманъ, четырехъ изъ нихъ убили сами, а двоихъ отвели въ Мекку и тамъ отдали ихъ въ руки корейшитамъ, которые ихъ также убили.

Такъ же вѣроломно поступили и жители провинціи Неджедъ. Выдавая себя за мусульманъ, они просили у Магомета помощи противъ враговъ. Онъ отправилъ имъ на помощь довольно большое число своихъ послѣдователей, на которыхъ напали Бени-Сулеймъ или сулеймиты, — это было близъ ручья Манна, приблизительно на разстояніи четырехдневнаго пути отъ Медины, — и перебили ихъ почти всѣхъ поголовно. Одинъ изъ мусульманъ, Амру-Ибнъ-Омейя, спасся отъ смерти и направился въ Медину. Дорогой онъ встрѣтилъ двухъ безоружныхъ евреевъ изъ племени Бени-Эмиръ и, принявъ ихъ по ошибкѣ за враговъ, или, можетъ-быть, въ порывѣ неудержимой злобы за смерть своихъ товарищей, онъ напалъ на нихъ и убилъ ихъ. Племя, бывшее въ то время въ мирѣ съ Магометомъ, потребовало отъ него удовлетворенія. Онъ обратился къ посредничеству другого еврейскаго племени Бени-Надхеръ, у котораго были богатыя владѣнія и крѣпость Зохра на разстояніи трехъ миль отъ Медины. По договору, заключенному съ пророкомъ въ то время, когда онъ явился сюда бѣглецомъ изъ Мекки, племя это обязалось сохранять нейтралитетъ между нимъ и его противниками. Начальникъ племени, къ которому Магометъ обратился, какъ къ посреднику, пригласилъ его на свиданіе. Магометъ отправился вмѣстѣ съ Абу-Бекромъ, Омаромъ, Али и небольшимъ числомъ другихъ своихъ приверженцевъ. Гостямъ былъ поданъ обѣдъ на открытомъ воздухѣ передъ жилищемъ начальника. Но Магометъ получилъ тайное извѣщеніе о томъ, что его заманили сюда измѣнническимъ образомъ и убьютъ въ то время, когда онъ будетъ сидѣть за обѣдомъ; говорятъ, что его хотѣли раздавить жерновомъ, сброшеннымъ съ плоской крыши дома. Не сообщивъ никому изъ своихъ спутниковъ о готовящейся измѣнѣ, онъ вдругъ всталъ изъ-за стола и поспѣшно вернулся въ Медину.

Теперь его гнѣвъ перешелъ на все племя Надхеръ, и онъ, подъ угрозою смерти, приказалъ евреямъ выйти изъ страны въ теченіе десяти дней. Они уже хотѣли удалиться, но хазрадитъ Абдалласайно уговорилъ ихъ остаться, обѣщая имъ съ своей стороны помощь, но не исполнилъ своего обѣщанія. Обманутые такимъ образомъ „главою лицемѣровъ“, Бени-Надхеръ заперлись въ своемъ замкѣ Зохра, но ихъ осадилъ Магометъ; онъ срубилъ и пожегъ финиковыя пальмы, а кромѣ плодовъ съ этихъ деревьевъ у нихъ не было другой пищи. Черезъ шесть дней они сдались, и имъ позволено было удалиться, каждому съ верблюдомъ, навьюченнымъ его вещами, за исключеніемъ оружія. Нѣкоторые были изгнаны въ Сирію, а другіе въ Клайбаръ, — укрѣпленный еврейскій городъ, находящійся на разстояніи нѣсколькихъ дней пути отъ Медины. Такъ какъ племя это было богато, то послѣ него осталась большая добыча, которую Магометъ взялъ исключительно себѣ. Его послѣдователи стали роптать, находя, что это несогласно съ порядкомъ распредѣленія добычи, о которомъ было откровеніе, записанное въ Коранѣ; но онъ объявилъ имъ, что согласно съ другимъ откровеніемъ всякая добыча, доставшаяся, подобно настоящей, не на войнѣ, пріобрѣтена не человѣкомъ, но есть даръ Божій и должна быть отдана пророку, который употребитъ ее на добрыя дѣла, на вспомоществованіе сиротамъ, людямъ бѣднымъ и путникамъ. Недѣйствительно, Магометъ не воспользовался ею самъ, но раздѣлилъ ее между могаджеринами, или изгнанниками изъ- Мекки, двумя евреями-надхеритами, перешедшими въ Исламъ, и двумя или тремя ансаріанами, или, такъ называемыми, мединскими „помощниками“, которые оказались достойными этой помощи и были людьми бѣдными.

Мы не станемъ передавать подробностей различныхъ небольшихъ походовъ Магомета, сдѣланныхъ имъ около этого времени, одинъ изъ которыхъ былъ предпринятъ имъ съ цѣлью наказать шайку разбойниковъ, грабившихъ отправлявшіеся изъ Медины караваны; это было въ окрестности Табука, на границѣ Сиріи. Эти походы не всегда были успѣшны, но въ большинствѣ случаевъ мусульмане захватывали много добычи, которая теперь начала занимать ихъ умы не меньше, чѣмъ распространеніе вѣры. Надо думать, что добыча, пріобрѣтаемая такъ быстро, была причиною возмущеній и разгула въ войскѣ, и мы дѣйствительно находимъ указаніе на это въ одномъ мѣстѣ Корана, гдѣ запрещаются вино и азартныя игры, что всегда ведетъ къ ссорамъ и неповиновенію въ лагеряхъ хищниковъ.

Въ этотъ періодъ дѣятельности Магомета ему не разъ приходилось спасаться отъ руки убійцъ. Его и самого обвиняютъ въ томъ, что онъ пускалъ въ ходъ измѣну для того, чтобы отдѣлаться отъ своихъ враговъ. Такъ, напримѣръ, передаютъ, что онъ послалъ въ Мекку Амру-Ибнъ-Омейю съ тайнымъ порученіемъ убить Абу-Софіана, но что заговоръ былъ открытъ, и убійца спасся только благодаря тому, что успѣлъ во-время убѣжать. Впрочемъ, это обвиненіе ни на чемъ не основано и не согласуется съ характеромъ Магомета и образомъ его дѣйствій.

Если Магометъ имѣлъ непримиримыхъ враговъ, зато у него были и преданные ему друзья, примѣръ чего мы видимъ въ его вольноотпущенникѣ и пріемномъ сынѣ Зеидѣ-Ибнъ-Хоретѣ. Онъ былъ первымъ изъ числа обращенныхъ въ новую вѣру и однимъ изъ самыхъ мужественныхъ ея поборниковъ, Магометъ совѣтовался съ нимъ рѣшительно обо всемъ и даже пользовался его услугами въ своихъ домашнихъ дѣлахъ. Однажды онъ вошелъ въ его жилище такъ смѣло, какъ отецъ входитъ къ своему сыну. Самого Зеида не было дома, а оставалась только одна его жена Зейнабъ. Она была дочерью Джазеха, изъ страны Каиба, и считалась первою красавицею въ своемъ племени. Дома она была одѣта запросто — безъ покрывала и другихъ принадлежностей одежды, такъ что Магометъ, войдя къ ней неожиданно, могъ разглядѣть, до чего она была хороша собою. Онъ не могъ удержаться, чтобы не выразить ей своего восторга и удивленія, но на всѣ его рѣчи она ничего не отвѣчала и только передала ихъ мужу, когда тотъ вернулся домой. Зеидъ зналъ, что Магометъ влюбчивъ, и понялъ, что Зейнабъ плѣнила его своей красотой. Онъ поспѣшилъ вслѣдъ за нимъ и сказалъ, что готовъ развестись съ женой; но пророкъ запретилъ ему дѣлать это, такъ какъ подобный поступокъ противенъ закону. Но усердіе Зенда этимъ не ограничилось. Онъ любилъ свою красивую жену, но вмѣстѣ съ тѣмъ благоговѣлъ предъ пророкомъ, а потому немедленно развелся съ женою. Когда прошелъ требуемый послѣ развода срокъ, Магометъ съ благодарностью принялъ эту жертву, принесенную его благочестивымъ слугою. Его бракосочетаніе съ Зейнабъ было отпраздновано съ такою пышностью, какою далеко не отличались его прежнія свадьбы. Двери его дома были открыты для всѣхъ; гостей угощали бараниной, ячменными пирогами, медомъ, плодами и любимыми у арабовъ напитками, такъ что они ѣли и пили сколько душѣ угодно, а потомъ уходили съ бранью, называя этотъ разводъ постыднымъ, а бракъ — кровосмѣшеніемъ.

Въ то самое время, какъ заключенъ былъ этотъ, подвергавшійся осужденію бракъ, пророкъ получилъ откровеніе относительно того мѣста изъ тридцать третьей главы Корана, гдѣ устанавливается различіе между родными пріемными и родными кровными и говорится, что совсѣмъ не грѣхъ жениться на той, которая была женою пріемнаго сына. Это откровеніе пришлось очень кстати и успокоило правовѣрныхъ; но чтобы не подавать ни малѣйшаго повода къ соблазну, Магометъ отмѣнилъ усыновленіе и посовѣтовалъ Зеиду называться по прежнему Ибнъ-Хоретомъ, по его родному отцу. А красавица Зейнабъ хвасталась съ этихъ поръ тѣмъ, что она стоитъ выше всѣхъ остальныхъ женъ пророка, такъ какъ послѣдній получилъ откровеніе, гласящее, что бракъ этотъ долженъ быть заключенъ по повелѣнію свыше^[15].

ГЛАВА XXII.
Походъ Магомета противъ племени Бени-Мосталековъ. — Его женитьба на плѣнницѣ Баррѣ. — Измѣна Абдаллы-Ибнъ-Оббы. — Клевета на Айишу. — Ея оправданіе. Ея невинность доказана откровеніемъ.

Въ числѣ арабскихъ племенъ, отважившихся поднять оружіе противъ Магомета послѣ пораженія при Оходѣ, были Бени-Мосталеки, — могущественное племя корейшитскаго происхожденія. Магометъ получилъ извѣстіе о томъ, что они, подъ предводительствомъ ихъ князя Аль-Харета, собрались въ боевомъ порядкѣ неподалеку отъ источниковъ Мораизи, на территоріи Кедаидъ, въ пяти миляхъ отъ Краснаго моря. Онъ немедленно отправился въ походъ во главѣ отряда избранныхъ правовѣрныхъ и въ сопровожденіи довольно большого числа хазрадитовъ подъ начальствомъ главы ихъ племени, Абдаллы-Ибнъ-Оббы. Такъ какъ они шли очень быстро, то имѣли возможность напасть на непріятеля врасплохъ. Аль-Харетъ былъ убитъ стрѣлою изъ лука въ самомъ началѣ сраженія. Его войска сопротивлялись недолго, — при чемъ было убито нѣсколько человѣкъ, — а затѣмъ обратились въ бѣгство. Двѣсти плѣнниковъ, пять тысячъ овецъ и тысяча верблюдовъ были плодами этой, легко доставшейся побѣды. Въ числѣ плѣнныхъ находилась Барра, дочь Аль-Харета, бывшая замужемъ за однимъ молодымъ арабомъ изъ того же рода. При дѣлежѣ добычи она досталась на долю Табета-Ибнъ-Рейса, который потребовалъ за нее огромный выкупъ. Плѣнница обратилась къ Магомету съ жалобою на это вымогательство и просила его уменьшить сумму выкупа. Пророкъ посмотрѣлъ на нее съ вожделѣніемъ, потому что она была очень хороша собою. „Я могу сдѣлать для тебя кое-что получше, чѣмъ уменьшить твой выкупъ“, — сказалъ пророкъ: — „будь моей женой“. Красавица Барра съ охотой согласилась на это, и выкупъ за нее былъ заплаченъ Табету самимъ пророкомъ. Ея родственники были освобождены тѣми мусульманами, на долю которыхъ они достались; многіе изъ нихъ приняли новую вѣру, и по возвращеніи Магомета въ Медину Барра сдѣлалась его женою.

Послѣ битвы войска Магомета собрались толпою у источниковъ Мораизи, чтобы утолить свою жажду. Въ этой давкѣ произошла ссора между нѣкоторыми могаджеринами, или изгнанниками изъ Мекки, и хазрадитами, одному изъ которыхъ былъ нанесенъ ударъ. Его товарищи бросились на могаджериновъ, чтобы отомстить за оскорбленіе, и если бы тутъ не вмѣшался Магометъ, то дѣло не обошлось бы безъ кровопролитія. Хазрадиты были страшно раздражены; къ нимъ присоединились и другіе изъ числа мединскихъ жителей. Абдалла-Ибнъ-Обба, никогда не пропускавшій случая воспользоваться всѣмъ, что могло быть помѣхой возроставшему могуществу Магомета, отвелъ своихъ родичей и горожанъ въ сторону и сказалъ имъ: „Видите, какимъ оскорбленіямъ вы подвергаетесь благодаря тому, что пріютили у себя этихъ бѣглыхъ корейшитовъ. Вы приняли ихъ въ свои дома, подѣлились съ ними своимъ имуществомъ, а теперь они обратились противъ васъ и наносятъ вамъ оскорбленія. Имъ бы хотѣлось сдѣлаться господами въ вашихъ собственныхъ домахъ. Но клянусь Аллахомъ, что, вернувшись въ Медину, мы увидимъ, кто изъ насъ сильнѣе“.

Эти слова мятежника были тайно переданы Магомету. Омаръ совѣтовалъ ему немедленно расправиться съ Абдаллой; но пророкъ боялся возбудить чувство мести въ душѣ родичей и приверженцевъ могущественнаго хазрадита. Опасаясь, чтобы не произошло мятежа, онъ, не теряя времени, отправился съ войскомъ въ обратный путь, несмотря на то, что это было въ самое жаркое время дня, и не останавливаясь шелъ всю ночь до слѣдующаго полудня, когда утомленные солдаты не могли думать ни о чемъ другомъ, кромѣ отдыха.

Вернувшись въ Медину, онъ потребовалъ къ себѣ Абдаллу, который долженъ былъ дать ему отчетъ въ своихъ мятежныхъ рѣчахъ. Тотъ прямо отрицалъ ихъ, называя лжецомъ человѣка, который обвинялъ его въ этомъ. Впрочемъ, это обвиненіе противъ Абдаллы и его приверженцевъ было подтверждено откровеніемъ, которое получилъ пророкъ съ неба. „Это тѣ люди“, — говорится въ Коранѣ, — „которые говорятъ жителямъ Медины: не давайте ничего бѣглецамъ, пришедшимъ вмѣстѣ съ пророкомъ Божіимъ, чтобы принудить ихъ покинуть его. Они говорятъ — это истинно — когда мы вернемся въ Медину, то достойные изгонятъ оттуда недостойныхъ. Да падетъ на нихъ проклятіе Божіе, такъ какъ они отвратились отъ истины!“

Нѣкоторые изъ друзей Абдаллы, убѣжденные этимъ откровеніемъ, совѣтовали ему попросить прощенія у пророка, но онъ съ негодованіемъ отвергъ ихъ совѣть. „Вы уже разъ уговорили меня“, — сказалъ онъ, — „оказать этому человѣку поддержку и дружбу, а теперь вы хотите, чтобы онъ попиралъ меня ногами“.

Ничто не могло убѣдить его въ томъ, что Магометъ не былъ идолопоклонникомъ въ душѣ и что всѣ его откровенія — не выдумки и не обманъ. Но тѣмъ не менѣе онъ считалъ его грознымъ соперникомъ и старался всячески досадить и повредить ему. Эта непримиримая вражда и была, какъ говорятъ, причиною того, что онъ вездѣ распространялъ скандальную исторію объ Айишѣ, любимой женѣ пророка.

Магометъ имѣлъ обыкновеніе во всѣхъ своихъ походахъ имѣть при себѣ одну изъ своихъ женъ, какъ подругу, которая могла его утѣшить; она выбиралась по жребію, и въ послѣднемъ случаѣ жребій палъ на Айишу. Она ѣхала въ паланкинѣ, помѣщавшемся на спинѣ верблюда, котораго велъ въ поводу слуга. На обратномъ пути, когда войско пришло однажды на такое мѣсто, гдѣ хотѣло сдѣлать привалъ, служители Айиши очень удивились, видя, что въ паланкинѣ никого нѣтъ. Они еще не успѣли притти въ себя отъ удивленія, какъ она подъѣхала на верблюдѣ, котораго велъ молодой арабъ, по имени Сафванъ-Ибнъ-аль-Моаттель. Объ этомъ обстоятельствѣ услыхалъ и Абдалла, который по прибытіи въ Медину сталъ разсказывать о немъ встрѣчному и поперечному, утверждая, что Айиша распутничала съ молодымъ Сафваномъ.

Исторію эту подхватили и стали распространять дальше. Хамна, сестра красавицы Зейнабъ, на которой недавно женился Магометъ, надѣялась, что это послужитъ въ пользу ея сестрѣ, такъ какъ уронитъ въ глазахъ людей ея непримиримую соперницу, Айишу; съ своей стороны эту исторію разглашалъ также и Миста, родственникъ АбуБекра, и она была увѣковѣчена въ сатирѣ, написанной стихами поэтомъ Гасаномъ.

Айиша не скоро узнала объ этой скандальной исторіи, которая ходила на ея счетъ по всему городу. Вернувшись въ Медину, она по болѣзни долго не выходила изъ дома, и никто не рѣшался сказать ей, въ чемъ ее обвиняютъ. Впрочемъ, она замѣтила, что пророкъ сталъ угрюмъ, молчаливъ и обращался съ ней уже далеко не съ такою нѣжностью, какъ прежде. Оправившись отъ болѣзни, она, къ своему ужасу, узнала, въ какомъ преступленіи ее обвиняли, и громко заявляла о своей невинности. Вотъ какъ она сама разсказывала эту исторію:

На обратномъ пути въ Медину армія расположилась на стоянку неподалеку отъ города, и вдругъ ночью былъ отданъ приказъ сниматься съ мѣста и итти дальше. Слуги, какъ и всегда, подвели къ палаткѣ Айиши верблюда и, поставивъ паланкинъ на землю, отошли, думая, что она сядетъ въ него. Она хотѣла уже сѣсть, но хватилась своего ожерелья и вернулась въ палатку, чтобы тамъ искать его. Въ это самое время слуги подняли паланкинъ на верблюда и крѣпко привязали его, не замѣчая, что онъ пустой, такъ какъ она была очень легка и вѣса въ ней было мало. Когда, отыскавъ ожерелье, она вернулась, то верблюда уже увели и армія тоже ушла; тогда она закуталась въ свой плащъ и сѣла, надѣясь, что за ней кого-нибудь пришлютъ, когда замѣтятъ ея отсутствіе.

И вотъ въ то время, какъ она сидѣла, проѣзжалъ мимо молодой арабъ Сафванъ-Ибнъ-аль-Моаттель, причисленный къ арьергарду, и, узнавъ ее, — подъѣхалъ къ ней съ обычнымъ у мусульманъ привѣтствіемъ: „Богу мы принадлежимъ и къ Богу должны возвратиться! Жена пророка, почему ты осталась назади?“

Айиша ничего не отвѣтила ему на это и только еще больше закутала свое лицо въ покрывало. Тогда Сафванъ сошелъ съ верблюда, помогъ ей сѣсть на него и, взявъ въ руки поводъ, пошелъ быстрыми шагами, чтобы догнать армію. Однако онъ догналъ ее не раньше, какъ у самыхъ стѣнъ Медины, и тогда, когда уже взошло солнце.

Этимъ разсказомъ Айиши, засвидѣтельствованнымъ и Сафваномъ-ІІбнъ-аль-Моаттелемъ, вполнѣ удовлетворились ея родители и близкіе знакомые, но онъ былъ осмѣянъ Абдаллой и его приверженцами, „лицемѣрами“. Такимъ образомъ, благодаря этому, возникли двѣ партіи, между которыми завязалась ожесточенная борьба. Что касается Айиши, то она, при своемъ горѣ, затворилась въ домѣ и, не принимая пищи, день и ночь проливала горькія слезы.

Магометъ былъ очень смущенъ и опечаленъ и въ своемъ недоумѣніи просилъ совѣта у Али. Тотъ, разобравъ это дѣло, замѣтилъ, что такое несчастіе, какъ его, нерѣдко случается съ людьми. Но такое замѣчаніе не утѣшило пророка. Онъ не ходилъ къ Айишѣ цѣлый мѣсяцъ, но Стремился къ ней душою и не потому только, что она была красавица, но потому, что онъ любилъ ея общество. Когда тоска его дошла до крайней степени, то съ нимъ сдѣлался одинъ изъ тѣхъ припадковъ, которые невѣрующіе приписывали эпилепсіи; во время этого припадка онъ получилъ — и, надо замѣтить, очень кстати — откровеніе, которое мы находимъ въ одной изъ глазъ Корана. Вотъ оно:

„Тѣ, которые обвиняютъ уважаемую женщину въ прелюбодѣяніи и не представятъ четырехъ свидѣтелей этого преступленія, должны быть наказаны восьмидесятью ударами плети и свидѣтельство ихъ отвергнуто. Что же касается тѣхъ, которые обвинили Айишу, то развѣ они представили четырехъ свидѣтелей? Если же они не представили, то они лжецы предъ лицомъ Бога, и пусть они понесутъ наказаніе за свое преступленіе“.

Когда невинность красавицы Айиши, благодаря этому чуду, сдѣлалась очевидною, то пророкъ прижалъ ее къ своей груди съ еще большею, чѣмъ прежде, любовью и вмѣстѣ съ тѣмъ поспѣшилъ наказать виновныхъ такъ, какъ было предписано откровеніемъ. Разумѣется, Абддалла-Ибнъ-Обба былъ слиткомъ важнымъ человѣкомъ для того чтобы можно было наказать его плетью, но зато наказаніе всей тяжестью обрушилось на другихъ, клеветавшихъ вмѣстѣ съ нимъ виновниковъ. Поэтъ Гасанъ излѣчился на время отъ своей страсти писать сатиры въ стихахъ, и даже Хамна, женщина и притомъ замѣчательная красавица, не спаслась отъ плетей, потому что Магометъ находилъ, что при такой красотѣ ей слѣдовало бы имѣть болѣе кроткій характеръ.

Откровеніе это сразу убѣдило благочестиваго Али въ невинности Айиши; но она никогда не забывала и не прощала ему того, что онъ сомнѣвался въ ней, и ненависть къ нему, укоренившаяся въ ея душѣ, проявилась впослѣдствіи во вредъ ему во многихъ важныхъ событіяхъ его жизни.

ГЛАВА XXIII.
Битва при Рвѣ. — Храбрость Саадъ-Ибнъ-Моада. — Пораженіе корейшитовъ. — Магометъ овладѣваетъ еврейскою крѣпостью Кораида. — Рѣшеніе Саада относительно наказанія евреевъ. — Магометъ женится на еврейской плѣнницѣ Реханѣ. — Его жизнь подвергается опасности отъ колдовства, но ему является ангелъ Гавршлъ и спасаетъ его.

Во время перемирія, заключеннаго на одинъ годъ послѣ Оходской битвы, неугомонный Абу-Софіалъ, глаза племени корейшитовъ, заключилъ союзъ съ арабскимъ племенемъ Гатафанъ и другими племенами, жившими въ пустынѣ, такъ же какъ и со многими евреями изъ рода Надхеръ, которыхъ Магометъ выгналъ изъ ихъ домовъ. По окончаніи перемирія, онъ собрался итти на Медину съ этими союзниками, соединенныя силы которыхъ доходили до десяти тысячъ человѣкъ. Магометъ получилъ своевременное извѣщеніе объ этомъ, готовившемся нападеніи непріятеля, но послѣднее пораженіе при Оходѣ сдѣлало его осторожнымъ, и теперь онъ боялся выходить въ открытое поле противъ такихъ многочисленныхъ враговъ, тѣмъ болѣе что, по его предположеніямъ, у нихъ были тайные союзники въ самой Мединѣ, гдѣ онъ не довѣрялъ евреямъ и приверженцамъ Абдаллы-Ибнъ-Оббы, липемѣрамъ; ихъ жило не мало въ городѣ, и это были все люди могущественные.

Много трудовъ было положено на то, чтобы укрѣпить городъ и приготовить его къ оборонѣ. Персіянинъ Салманъ, перешедшій въ Исламъ, посовѣтовалъ вырыть глубокій ровъ на нѣкоторомъ разстояніи отъ городской стѣны, съ той стороны, откуда долженъ былъ подойти непріятель. Магометъ съ радостью принялъ этотъ способъ защиты, котораго до сихъ поръ не знали въ Аравіи. Чтобы вырыть ровъ, онъ послалъ большое число людей и даже самъ участвовалъ въ этой работѣ. Разсказываютъ, что въ то время, когда рыли этотъ ровъ, Магометъ совершилъ многія чудеса. Однажды онъ накормилъ огромную толпу народа только одною корзинкой финиковъ, и послѣ того, какъ всѣ насытились, корзинка все-таки осталась полной. Въ другое время онъ угостилъ тысячу человѣкъ однимъ жаренымъ ягненкомъ и однимъ ячменнымъ хлѣбомъ и, несмотря на это, и того, и другого осталось довольно для тѣхъ работниковъ, которые вмѣстѣ съ нимъ рыли ровъ. Слѣдуетъ также упомянуть и о его чудесныхъ ударахъ желѣзнымъ молотомъ по скалѣ, отъ которыхъ посыпались во всѣ стороны искры; съ одной стороны онѣ освѣтили весь Іеменъ, или Счастливую Аравію, съ другой — отъ нихъ сталъ видѣнъ императорскій дворецъ въ Константинополѣ, а съ третьей — онѣ озарили башни резиденціи персидскаго шаха. Все это служило предвѣстіемъ и предзнаменованіемъ будущихъ побѣдъ Ислама.

Только что успѣли вырыть ровъ, какъ на сосѣднихъ холмахъ показалось многочисленное войско непріятеля. Поручивъ одному надежному офицеру, по имени Ибнъ-омъ-Мактуму, командовать въ городѣ и зорко наблюдать за недоброжелательными жителями, самъ Магометъ вышелъ изъ города съ тремя тысячами воиновъ, которыхъ онъ выстроилъ въ боевомъ порядкѣ позади глубокаго рва. Ничего не подозрѣвая, Абу-Софіанъ шелъ на врага съ соединенными силами корейшитовъ и гатафанитовъ, но вдругъ былъ остановленъ рвомъ и ни на минуту не умолкавшими выстрѣлами стоявшихъ за нимъ въ боевомъ порядкѣ мусульманъ. Непріятели отступили и расположились лагеремъ: корейшиты — въ нижней части долины, а гатафаниты — въ верхней: и въ теченіе нѣсколькихъ дней арміи стояли одна противъ другой по обѣ стороны рва и, находясь на далекомъ разстояніи, только бросали другъ въ друга камнями изъ пращей и пускали стрѣлы изъ лука.

Между тѣмъ лазутчики принесли Магомету извѣстіе, что еврейское племя Бени Кораида, у котораго неподалеку отъ города была сильная крѣпость и которое заключило съ нимъ мирный договоръ, вступило въ тайный союзъ съ непріятелемъ. Тогда Магометъ понялъ, какъ трудно будетъ ему, съ его небольшимъ войскомъ, охранять ровъ на всемъ его протяженіи, защищаться отъ измѣнническаго нападенія со стороны кораидитовъ и вмѣстѣ съ тѣмъ поддерживать спокойствіе въ городѣ, гдѣ, по всему вѣроятію, были у евреевъ тайные союзники. Созвавъ военный совѣтъ, онъ совѣщался со своими военачальниками о томъ, не слѣдуетъ ли прибѣгнуть къ хитрости, а именно: заключить съ гатафанитами отдѣльный миръ съ помощью подкупа, предложивъ имъ треть сбора финиковъ, получаемаго Мединой. Услыша такія слова, Саадъ-Ибнъ-Моадъ, мужественный предводитель мединскихъ авситовъ, спросилъ его: „Какъ ты предлагаешь намъ это: по повелѣнію Аллаха, или самъ отъ себя?“ — „Если бы таково было повелѣніе Аллаха“, — отвѣчалъ Магометъ, — „то я не сталъ бы просить у васъ совѣта. Я вижу, что непріятель тѣснятъ васъ со всѣхъ сторонъ, а потому и ищу средства разорвать ихъ союзъ“. — „О, пророкъ Божій!“ — возразилъ на это Саадъ. — „Когда мы были идолопоклонниками, такъ же какъ и эти гатафаниты, то они тогда только получали наши финики, когда платили за нихъ. Неужели же мы отдадимъ ихъ задаромъ теперь, когда мы стали правовѣрными и ты ведешь насъ? Нѣтъ, клянусь Аллахомъ! Если они хотятъ получить наши финики, то пусть добываютъ ихъ своими саблями!“

Мужественному Сааду вскорѣ удалось доказать свою храбрость на дѣлѣ. Отрядъ корейшитскихъ всадниковъ, посланныхъ для рекогносцировки, въ числѣ которыхъ были Акрема, сынъ Абу-Джаля, и Амру, дядя первой жены Магомета, Кадиджи, нашелъ такое мѣсто, гдѣ ровъ былъ узокъ. Всадники пришпорили своихъ коней, и имъ удалось перескочить черезъ него, а за ними послѣдовали и нѣкоторые изъ ихъ товарищей. Тогда они стали вызывать на единоборство самыхъ храбрыхъ изъ мусульманъ. Вызовъ былъ принятъ Саадомъ-Ибнъ-Моадомъ и нѣкоторыми другими ихъ товарищами. У Али былъ поединокъ съ Амру; они боролись и на коняхъ, и пѣшіе; наконецъ, сцѣпившись другъ съ другомъ, оба они упали на землю, но тутъ Али одолѣлъ своего врага и убилъ его. Между остальными шла упорная борьба; съ обѣихъ сторонъ было много убитыхъ, а Саадъ-Ибнъ-Моадъ получилъ тяжелыя раны. Наконецъ, корейшиты отступили и пришпорили своихъ лошадей, чтобы опять перескочить черезъ ровъ. Лошадь одного изъ нихъ, Навфала-Ибнъ-Абдаллы, не могла перескочить, и на ея упавшаго въ ровъ всадника градомъ посыпались камни. Тогда онъ сталъ просить мусульманъ, чтобы они, нападая на него, пустили въ ходъ болѣе благородное, чѣмъ камни, оружіе. Въ одну минуту въ ровъ соскочилъ Али, и Навфалъ палъ подъ ударами его сабли. Затѣмъ Али присоединился къ своимъ товарищамъ, преслѣдовавшимъ обратившихся въ бѣгство враговъ, и ранилъ Акрему дротикомъ. Эта битва стала называться „битвою при Рвѣ“.

Магометъ, все еще не рѣшаясь вступить въ настоящее сраженіе, послалъ Руима, тайно принявшаго Исламъ араба изъ племени Гатафанъ, осмотрѣть всѣ лагери союзниковъ и искуснымъ образомъ посѣять между ними раздоръ. Прежде всего Руимъ пошелъ къ кораидитамъ, съ которыми у него была давнишняя дружба. „Вѣдь это безуміе“, — сказалъ онъ, — „что вы послушались и вмѣшались въ ссору меккскихъ корейшитовъ между собою. Подумайте только о томъ, что ваше положеніе совсѣмъ иное, чѣмъ ихъ. Если они потерпятъ пораженіе, то имъ стоитъ только вернуться въ Мекку — и тамъ они будутъ въ полной безопасности. Ихъ союзники, пришедшіе изъ пустыни, тоже уйдутъ далеко — на родину, а вы останетесь одни, к на васъ обрушится все мщеніе Магомета и мединскихъ жителей. Поэтому, прежде чѣмъ дѣйствовать съ ними заодно, потребуйте отъ нихъ, чтобы они дали заложниковъ и поклялись вамъ, что не отступятъ до тѣхъ поръ, пока не одолѣютъ Магомета“.

Потомъ онъ отправился къ корейшитамъ и къ евреямъ племени Гатафанъ и совѣтовалъ имъ не довѣряться евреямъ Кораида, которые намѣревались взять отъ нихъ заложниковъ и передать ихъ въ руки Магомета.

Этотъ раздоръ, посѣянный такъ искусно между союзниками, произвелъ желаемое дѣйствіе.

Въ пятницу вечеромъ, Абу-Софіанъ послалъ сказать кораидитамъ, чтобы они на слѣдующее утро были готовы къ общей атакѣ. Евреи отвѣчали, что завтра суббота — день, въ который они не могутъ сражаться и вмѣстѣ съ тѣмъ отказались участвовать заодно съ ними въ какихъ бы то ни было военныхъ дѣйствіяхъ, если тѣ не дадутъ имъ заложниковъ, которые останутся у нихъ до окончанія войны.

Корейшиты и гатафаниты, убѣдившись теперь въ измѣнѣ кораидитовъ, не рѣшались сдѣлать нападеніе на враговъ, какъ предполагалось раньше, опасаясь, что эти измѣнники нападутъ на нихъ съ тылу. Въ то время, когда они находились въ своемъ лагерѣ и ничего не дѣлали, поднялась буря съ проливнымъ дождемъ и страшными порывами холоднаго вѣтра, который дулъ изъ пустыни. Ихъ палатки были снесены, сторожевые огни погашены, и вдругъ среди этой суматохи пронесся слухъ, что буря вызвана волшебствомъ Магомета, и что онъ самъ идетъ на нихъ со своимъ войскомъ. Корейшитами овладѣлъ паническій страхъ, и произошло страшное смятеніе. Абу-Софіанъ, видя что его всѣ попытки водворить порядокъ безуспѣшны, сѣлъ съ отчаянія на своего верблюда и далъ приказъ отступать. Союзники поспѣшно оставили это мѣсто ужаса и смятенія; корейшиты направились къ Меккѣ, а остальные пошли въ свою пустыню.

Абу-Софіанъ въ бѣшествѣ и досадѣ написалъ Магомету письмо, въ которомъ обвинялъ его въ трусости, говоря, что онъ прятался за рвомъ, а ровъ, это — неслыханная вещь въ арабскихъ войнахъ, и грозя отмстить ему впослѣдствіи, когда они встрѣтятся съ нимъ въ открытомъ полѣ, какъ это, напримѣръ, въ битвѣ при Оходѣ. Магометъ послалъ ему въ отвѣтъ вызовъ, предсказывая, что близокъ тотъ день, когда онъ вдребезги разобьетъ корейшитскихъ идоловъ.

Когда враги ушли, Магометъ рѣшился отмстить евреямъ племени Бени-Кораида, которые заперлись въ своей крѣпости и въ теченіе многихъ дней выдерживали осаду. Наконецъ, не будучи въ состояніи выносить долѣе голодъ, они обратились съ просьбою о посредничествѣ къ своимъ давнишнимъ друзьямъ и покровителямъ, авситамъ. Послѣдніе упрашивали пророка поставить этимъ евреямъ тѣ же самыя условія, какія онъ прежде поставилъ племени Бени-Кайнока, по просьбѣ хазрадита Абдаллы. Подумавъ съ минуту, Магометъ предоставилъ рѣшить ихъ участь Сааду-Ибнъ-Моаду, главѣ авситовъ. Кораидиты съ радостью согласились на это, зная, что онъ прежде былъ имъ другомъ. Поэтому они сдались въ количествѣ семисотъ человѣкъ и были отведены въ цѣпяхъ въ Медину. На ихъ несчастье Саадъ считалъ ихъ вѣроломный союзъ съ непріятелями причиною недавняго нападенія послѣднихъ. У него еще болѣла рана, полученная имъ въ битвѣ при Рвѣ, и въ минуты сильной боли и гнѣва онъ молился о томъ, чтобы Богъ продлилъ его вѣкъ, и чтобы онъ могъ отомстить кораидитамъ. Вотъ въ какомъ онъ былъ настроеніи, когда отъ него потребовали, чтобы онъ рѣшилъ ихъ участь.

Такъ какъ онъ былъ человѣкъ толстый и полнокровный, то его съ трудомъ подсадили, когда онъ садился на осла, подперли подушкой и все время поддерживали на сѣдлѣ, пока онъ не доѣхалъ до мѣста, гдѣ находилось судилище. Прежде, чѣмъ войти туда, онъ заставилъ всѣхъ присутствующихъ поклясться, что они подчинятся его рѣшенію. Евреи съ радостію, согласились на это, надѣясь, что приговоръ будетъ въ ихъ пользу. Но когда онъ, поднявшись по лѣстницѣ съ посторонней помощью, вошелъ въ судилище, то протянулъ руку и изрекъ приговоръ: мужчины должны быть казнены, женщины и дѣти отданы въ рабство, а имущество виновныхъ раздѣлено между побѣдителями.

Несчастные евреи были приведены этимъ въ ужасъ, но протестовать они не могли. Ихъ повели на площадь, называемую съ тѣхъ поръ „Кораидитскимъ рынкомъ“, гдѣ были вырыты большія могилы. Въ эти могилы ихъ заставили сойти одного за другимъ и казнили всѣхъ поголовно, не сдѣлавъ исключенія даже для ихъ князя Хоайя-Ибнъ-Октаба. Такимъ образомъ, Богъ внялъ молитвѣ Саада-Ибнъ-Моада, который получилъ возможность отмстить кораидитамъ. Онъ самъ присутствовалъ при казни осужденныхъ имъ на смерть людей, но при этомъ пришелъ въ такое возбужденное состояніе, что у него опять открылась рана, и вскорѣ послѣ этого онъ умеръ.

Въ крѣпости кораидитовъ было найдено много пикъ, копій, кольчугъ и другого вооруженія; на окружающихъ ее поляхъ паслись многочисленныя стада овецъ, табуны лошадей и верблюдовъ. При дѣлежѣ добычи каждый пѣхотинецъ получилъ одну долю, а конный — три: — двѣ на свою лошадь и одну для себя. Пятая часть всей добычи была отложена отдѣльно для пророка.

Въ долѣ, доставшейся Магомету, драгоцѣннѣе всего въ его глазахъ была Рехана, дочь Симеона, богатаго и могущественнаго еврея, первая красавица въ своемъ племени. Онъ взялъ ее къ себѣ и, обративъ въ свою вѣру, присоединилъ къ числу своихъ женъ.

Но, хотя Магометъ и былъ, какъ мы видимъ, неравнодушенъ къ прелестямъ еврейскихъ женщинъ, его ненависть къ евреямъ все увеличивалась, а вмѣстѣ съ нею и желаніе отмстить имъ; онъ уже не довѣрялъ больше ихъ договорамъ и подозрѣвалъ ихъ въ самыхъ коварныхъ замыслахъ на его жизнь. Мусульманскіе писатели приписываютъ колдовству еврейскихъ чародѣевъ ту долгую и изнурительную болѣзнь, которою Магометъ страдалъ въ это время и которая, повидимому, не уступала никакимъ лѣкарствамъ. Они описываютъ даже, къ какимъ чарамъ прибѣгли колдуны для того, чтобы вызвать эту болѣзнь. По ихъ словамъ, это было дѣломъ одного еврейскаго волшебника, жившаго въ горахъ, которому помогали его дочери, такъ же, какъ и онъ, опытныя въ этомъ дьявольскомъ искусствѣ. Они сдѣлали маленькую восковую фигурку Магомета, обмотали ее его волосами, которые имъ удалось добыть, и проткнули ее насквозь одиннадцатью иголками. Послѣ этого они сдѣлали одиннадцать узловъ на тетивѣ и подули на каждый изъ этихъ узловъ; затѣмъ, обмотавъ этою тетивою фигурку, бросили ее въ колодецъ.

Подъ вліяніемъ этихъ могущественныхъ чаръ Магометъ сталъ чахнуть; но, наконецъ, его другъ, ангелъ Гавріилъ, открылъ ему эту тайну въ видѣніи. Проснувшись, онъ послалъ Али къ колодцу, гдѣ и было найдено это его изображеніе. Когда эту фигурку принесли къ Магомету, — говоритъ далѣе легенда, — то онъ прочиталъ надъ ней двѣ послѣднія главы Корана, сообщенныя ему въ вышеупомянутомъ видѣніи. Онѣ состоятъ изъ слѣдующихъ одиннадцати стиховъ:

„Во имя всемилостиваго Бога! Я буду искать убѣжища у Господа, создавшаго свѣтъ дня,

Чтобы Онъ избавилъ меня отъ опасности, грозящей мнѣ отъ существъ и неодушевленныхъ предметовъ, Имъ сотворенныхъ.

Отъ опасностей темной ночи и луны во время затмѣнія.

Отъ опасности чародѣевъ, завязывающихъ узлы и дующихъ на нихъ своимъ дуновеніемъ,

Отъ опасности завистниковъ, измышляющихъ на меня смертоносное зло.

Я буду искать убѣжища у Аллаха, владыки людей. У Аллаха, царя людей.

Чтобы Онъ избавилъ меня отъ злого духа, исчезающаго, какъ дымъ, при одномъ упоминаніи святого имени Его,

Внушающаго злые помыслы въ сердца сыновъ человѣческихъ.

И отъ Злыхъ геніевъ и отъ людей, занимающихся ародѣйствомъ“.

При чтеніи каждаго стиха — такъ говоритъ легенда — развязывался одинъ узелъ на тетивѣ, изъ фигурки выпадала иголка, и Магометъ становился все крѣпче и крѣпче. По окончаніи одиннадцатаго стиха, онъ всталъ совершенно здоровый и сильный, подобно человѣку, который былъ связанъ веревками, а теперь получилъ свободу.

Двѣ послѣднія главы Корана, содержащія въ себѣ эти стихи, называются амулетами; суевѣрные мусульмане думаютъ что эти талисманы дѣйствительны противъ всякаго колдовства и волшебныхъ чаръ.

Магомета осуждаютъ за то, что онъ въ вышеупомянутомъ дѣлѣ поступилъ слабо и нерѣшительно; онъ не выказалъ свойственной воину рѣшимости и въ принятыхъ имъ мѣрахъ не проявилъ истиннаго величія души. Въ подтвержденіе этихъ обвиненій приводятъ слѣдующія доказательства. Когда со стороны враговъ ему угрожало нападеніе, а среди своихъ — измѣна, то онъ хотѣлъ подкупить часть союзнаго непріятельскаго войска и заставить этихъ враговъ заключить съ нимъ отдѣльный миръ; но онъ долженъ былъ оставить эту хитрую политику, благодаря вмѣшательству негодующаго Саадъ-Ибнъ-Моада; а вслѣдъ за этимъ онъ составляетъ планъ, отличающійся еще большею хитростью и коварствомъ, для того, чтобы поселить раздоръ среди своихъ враговъ. Но всего больше осуждаютъ пророка за его отношеніе къ евреямъ. То, что онъ предоставилъ рѣшить участь Бени-Кораидовъ, умолявшихъ его о помилованіи, человѣку, который стоялъ за ихъ истребленіе — что было ему извѣстно — называютъ жестокою насмѣшкой; а убіеніе этихъ несчастныхъ на Мединской площади считается одной изъ самыхъ мрачныхъ страницъ въ его исторіи. И, дѣйствительно, его поведеніе по отношенію къ этой расѣ, съ тѣхъ поръ, какъ онъ захватилъ власть въ свои руки, противорѣчитъ всему строю его характера, отличавшагося снисходительностью и гуманностью. Допустимъ, что онъ былъ сильно раздраженъ противъ нихъ, видя ясныя доказательства вѣроломства и непримиримой ненависти съ ихъ стороны, но, тѣмъ не менѣе, какъ въ этомъ, такъ и въ другихъ случаяхъ, относящихся къ упомянутому періоду его дѣятельности, въ его политикѣ видна примѣсь человѣческихъ страстей, которыя по временамъ унижаютъ его духъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ сдѣлался апостоломъ меча.

ГЛАВА XXIV.
Магометъ отправляется на богомолье въ Мекку. — Онъ ускользаетъ отъ Каледа и посланнаго противъ него коннаго отряда. — Располагается лагеремъ неподалеку отъ Мекки. — Ведетъ переговоры съ корейшитами о дозволеніи войти въ Мекку и исполнить всѣ религіозные обряды. — Договоръ, заключенный на десять лѣтъ, по которому онъ имѣетъ право ежегодно посѣщать Мекку и оставаться въ ней три дня. — Онъ возвращается въ Медину.

Прошло шесть лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ Магометъ бѣжалъ изъ Мекки. Такъ какъ городъ этотъ считался у арабовъ священнымъ и главнымъ мѣстомъ поклоненія святынѣ, то продолжительное изгнаніе пророка и открытая война съ корейшитами, обязанностью которыхъ было охраненіе Каабы, уронили его въ глазахъ многихъ племенъ и препятствовали распространенію его вѣры. Кромѣ того, и его послѣдователи, бѣжавшіе вмѣстѣ съ нимъ изъ города, сильно тосковали по родинѣ, а потому являлось опасеніе, что если изгнаніе будетъ все продолжаться, то ослабѣетъ и самая ихъ вѣра.

Магометъ все болѣе и болѣе убѣждался въ томъ, что для него весьма важно распространить его вѣру въ священномъ городѣ и сохранить древніе обычаи его племени; притомъ же онъ и выдавалъ себя за преобразователя, цѣлью котораго было возстановить вѣру патріарховъ во всей ея простотѣ и чистотѣ. Подходилъ мѣсяцъ Дуль-Каада, мѣсяцъ богомолья, когда прекращались всѣ военныя дѣйствія, и враги могли мирно встрѣчаться въ предѣлахъ священнаго города. Въ это время Магомету было весьма кстати видѣніе, которое убѣдило его въ томъ, что онъ и его послѣдователи могутъ, слѣдуя этому почтенному обычаю, въ полной безопасности посѣтить древній храмъ, почитаемый арабами. Это откровеніе было съ радостью встрѣчено его послѣдователями, и когда наступилъ священный мѣсяцъ, онъ отправился изъ Медины на богомолье, во главѣ тысячи четырехсотъ человѣкъ, частью могаджериновъ или „бѣглецовъ“, а частью ансаріанъ или „помощниковъ“. Они взяли съ собою семьдесятъ верблюдовъ, которыхъ намѣревались принести въ жертву при Каабѣ. Желая показать всѣмъ и каждому, что они идутъ мирно и не помышляютъ о войнѣ, они остановились въ Дсу-Хулейфѣ, деревнѣ, находившейся на разстояніи однодневнаго пути отъ Медины; тутъ они сняли съ себя все вооруженіе, за исключеніемъ вложенныхъ въ ножны сабель, и отсюда пошли дальше уже въ одеждѣ богомольцевъ.

Между тѣмъ смутный слухъ о томъ, что они подвигаются впередъ, дошелъ до Мекки. Корейшиты, подозрѣвая, что они идутъ съ враждебными намѣреніями, выслали изъ города Каледа-Ибнъ-Валеда, съ сильнымъ коннымъ отрядомъ, приказавъ ему занять долину, отстоящую отъ Мекки на разстояніи двухдневнаго пути, и не допускать мусульманъ до города.

Когда Магометъ услыхалъ, что ему преграждена большая дорога, онъ пошелъ по неровной и неудобной дорогѣ — по ущельямъ горъ и, обойдя Каледа съ его отрядомъ, спустился въ долину неподалеку отъ Мекки и тутъ расположился лагеремъ въ Ходеибѣ, въ предѣлахъ священной земли. Отсюда онъ отправилъ пословъ къ корейшитамъ, желая ихъ увѣрить въ томъ, что его намѣренія — мирныя, и вмѣстѣ съ тѣмъ требовалъ себѣ тѣхъ правъ и льготъ, которыя даются богомольцамъ.

Посланные отъ корейшитовъ пришли въ лагерь, чтобы осмотрѣть его. Они были поражены тѣмъ благоговѣніемъ, съ какимъ смотрѣли на пророка его послѣдователи. Та вода, которою онъ совершалъ омовеніе, становилась священной; волосы, спавшіе съ его головы, или же обрѣзки его ногтей подбирались и хранились, какъ самая драгоцѣнная святыня. Одинъ изъ посланныхъ, при разговорѣ, нечаянно прикоснулся къ развѣвающейся бородѣ пророка, и его сейчасъ же оттолкнули ученики, говоря, что онъ совершилъ нечестивый поступокъ, и не долженъ впредь дѣлать этого. Вернувшись къ корейшитамъ онъ, передавая имъ объ этомъ, сказалъ: „Я видѣлъ персидскаго царя и константинопольскаго императора, окруженныхъ ихъ придворными, но я еще никогда не видалъ ни одного монарха, передъ которымъ благоговѣли бы такъ его подданные, какъ благоговѣютъ передъ Магометомъ его послѣдователи“.

Послѣ, этихъ словъ корейшитамъ было еще болѣе нежелательно впустить въ городъ противника ихъ вѣры, который имѣлъ такое могущественное вліяніе на умы и сердца своихъ учениковъ. Магометъ нѣсколько разъ посылалъ въ городъ для переговоровъ, чтобы получить свободный доступъ къ священному храму, но ничего не добился; послѣднимъ посланнымъ былъ его зять, Отманъ-Ибнъ-Аффанъ. Прошло нѣсколько дней, а онъ все не возвращался, и разнесся слухъ, что онъ убитъ. Магометъ рѣшился отмстить за его смерть. Онъ сталъ подъ деревомъ и, собравъ вокругъ себя своихъ приверженцевъ, потребовалъ отъ нихъ клятвы въ томъ, что они положатъ за него свою жизнь и никогда не покинутъ знамени вѣры. Эта церемонія извѣстна у магометанъ подъ именемъ „Добровольнаго посвященія“.

Когда Отманъ вернулся въ лагерь, то всѣ успокоились. Вмѣстѣ съ нимъ пришелъ Солхаилъ, который былъ посланъ корейшитами для заключенія мира. Корейшиты видѣли, что съ ихъ стороны будетъ неблагоразумно вести войну съ человѣкомъ, могущество котораго постоянно возрастало и которому окружающіе его люди повиновались съ доходящею до фанатизма преданностью. Они предлагали заключить съ нимъ договоръ на десять лѣтъ; въ теченіе этого времени Магометъ и его приверженцы могли свободно входить въ Мекку, какъ богомольцы, и каждый разъ оставаться въ городѣ три дня для того, чтобы исполнить всѣ необходимые религіозные обряды. Эти условія были немедленно приняты, и Али было поручено изложить ихъ письменно. Магометъ диктовалъ ему. „Пиши, — сказалъ онъ; — таковы условія мира, составленныя Магометомъ посланникомъ Бога“. „Постой! — закричалъ посланный корейшитовъ Солхаилъ“. — „Если бы я считалъ тебя посланникомъ Божіимъ, то я никогда не поднялъ бы противъ тебя оружія. Поэтому пиши только твое имя и имя твоего отца“. Магометъ принужденъ былъ согласиться, понимая, что въ настоящую минуту онъ недостаточно силенъ для того, чтобы поднимать споръ изъ-за формы, и поэтому въ договорѣ онъ назвалъ себя просто Магометомъ-Ибнъ-Абдаллой (т.-е. Магометомъ, сыномъ Абдаллы); такое отреченіе отъ его обычнаго титула нѣсколько смутило его послѣдователей, недовольство которыхъ еще больше усилилось, когда онъ велѣлъ имъ обрить себѣ головы и тутъ же, на мѣстѣ, принести въ жертву верблюдовъ, приведенныхъ ими для жертвоприношенія при Каабѣ, такъ какъ это показывало, что онъ не имѣетъ намѣренія войти въ Мекку; обыкновенно эти обряды совершались по окончаніи всѣхъ церемоній богомолья. Они напомнили ему о его видѣніи, въ которомъ былъ обѣщанъ ему свободный входъ въ священный городъ; на это онъ возразилъ, что настоящій договоръ и есть исполненіе обѣщаннаго, а самое посѣщеніе навѣрно произойдетъ въ будущемъ году. Они поневолѣ должны были удовольствоваться такимъ объясненіемъ; затѣмъ, исполнивъ церемонію и совершивъ предписанное жертвоприношеніе, богомольцы сняли лагерь и нѣсколько разочарованные и печальные вернулись въ Медину.

ГЛАВА XXV.
Походъ противъ города Каибара; осада его. — Подвиги начальниковъ въ арміи Магомета. — Единоборство Али съ Мархабомъ. — Штурмъ цитадели. — Али пользуется вмѣсто щита воротами. — Взятіе крѣпости. — Отравленіе Магомета; онъ женится на одной плѣнницѣ, по имени Сафіи, а затѣмъ на вдовѣ Онъ-Хабибѣ.

Чтобы утѣшить своихъ послѣдователей въ томъ, что они не могли исполнить религіозныхъ обрядовъ въ Меккѣ, Магометъ предпринялъ походъ съ цѣлью удовлетворить ихъ страсти къ грабежу, которая привлекала ихъ къ его знамени не меньше, чѣмъ религіозный фанатизмъ.

На разстояніи приблизительно пяти дней пути къ сѣверу-востоку отъ Медины былъ расположенъ городъ Каибаръ съ принадлежащей ему территоріей. Онъ населенъ былъ евреями, разбогатѣвшими, какъ отъ торговли, такъ и отъ земледѣлія. Ихъ богатыя владѣнія частію состояли изъ полей, засѣянныхъ зерновымъ хлѣбомъ и изъ пальмовыхъ рощъ, частію же изъ пастбищъ, на которыхъ паслись стада мелкаго скота и табуны; владѣнія эти были укрѣплены многими замками. Основаніе этого города относилось къ самой отдаленной древности, потому-что арабскій историкъ Абульфеда увѣряетъ, будто Моисей, послѣ перехода черезъ Чермное море, послалъ войско противъ амалекитянъ, жившихъ въ Готребѣ (Мединѣ) и сильно укрѣпленномъ городѣ Каибарѣ.

Эта область сдѣлалась мѣстомъ убѣжища для враждебныхъ Магомету евреевъ, которыхъ онъ изгналъ изъ Медины и ея окрестностей, а также и для тѣхъ, на кого онъ обратилъ свою месть. Эти обстоятельства, вмѣстѣ съ громаднымъ богатствомъ Каибара, обратили вниманіе пророка на этотъ городъ, какъ на самый подходящій предметъ для войны, которую онъ объявилъ противъ всѣхъ враговъ его вѣры.

Въ началѣ седьмого года Геждры онъ отправился въ походъ противъ Каибара во главѣ войска, состоящаго изъ тысячи двухсотъ человѣкъ пѣхоты и двухсотъ человѣкъ конницы, въ сопровожденіи Абу-Бекра, Али, Омара и другихъ главнѣйшихъ военачальниковъ. У него было два знамени: на одномъ изъ нихъ было изображеніе солнца а на другомъ — чернаго орла; это послѣднее сдѣлалось впослѣдствіи знаменитымъ, какъ знамя Каледа.

Вступивъ на плодоносную территорію Каибара, онъ началъ военныя дѣйствія тѣмъ, что осадилъ меньшіе зкмки, которыми она была вся усѣяна. Нѣкоторые изъ нихъ сдались безъ всякаго сопротивленія, и такъ какъ въ этомъ случаѣ ихъ считали „дарами, посланными Богомъ“, то вся добыча досталась пророку, а онъ уже потомъ распредѣлилъ ее такъ, какъ было сказано выше. Другіе болѣе сильные зкмки, гдѣ гарнизонъ былъ храбрѣе, приходилось брать штурмомъ.

Послѣ взятія этихъ второстепенныхъ крѣпостей, Магометъ двинулся впередъ къ городу Каибару, который былъ сильно укрѣпленъ окопами и цитаделью Аль-Камусъ; послѣдняя была построена на крутой скалѣ и считалась неприступной, такъ что Кенана Ибнъ-аль-Раби, глаза или король этого народа, сложилъ въ нее всѣ свои сокровища.

Осада Каибара была самымъ важнымъ изъ всѣхъ военныхъ дѣйствій мусульманъ до этого времени. Когда Магометъ увидалъ въ первый разъ его крѣпкія и грозныя стѣны, то онъ, какъ говорятъ, обратился къ Богу со слѣдующей молитвой:

„О, Аллахъ! Господь семи небесъ и всего ими покрываемаго! Господь семи земель и всего ими питаемаго! Господь злыхъ духовъ и всѣхъ, ими соблазняемыхъ! Господь вѣтровъ и всего ими разбрасываемаго и разсѣиваемаго! Молимъ Тебя отдать въ наши руки этотъ городъ со всѣмъ въ немъ содержимымъ и со всѣми богатствами его земли. Къ Тебѣ прибѣгаемъ мы и просимъ послать намъ помощь противъ этого народа и защитить отъ всѣхъ опасностей, насъ окружающихъ“.

Чтобы придать больше торжественности своимъ молитвамъ, онъ совершилъ ихъ на высокомъ утесѣ, въ каменистой мѣстности, называемой Мансела, и во все время, пока онъ стоялъ лагеремъ передъ Каибаромъ, онъ каждый день семикратно обходилъ вокругъ него, такъ, какъ обходятъ богомольцы вокругъ Каибы. Впослѣдствіи, въ память этого благочестиваго обряда, была сооружена на вышеупомянутой скалѣ мечеть, къ которой относятся съ благоговѣніемъ всѣ набожные мусульмане.

Осада цитадели, продолжавшаяся довольно долгое время, потребовала большого искусства и терпѣнія отъ Магомета и его войска, которому до сего времени почти не приходилось нападать на укрѣпленія. Кромѣ того, оно терпѣло недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ, потому что арабы рѣдко запасаются ими при своихъ быстрыхъ набѣгахъ, а евреи, при приближеніи враговъ, сожгли хлѣбъ на поляхъ и вырубили всѣ пальмы вокругъ своей столицы.

Магометъ самъ руководилъ атакой; осаждающіе окопались траншеями, а чтобы разрушить стѣны города, они подвинули къ нимъ тараны; наконецъ, была пробита брешь, но въ теченіе многихъ дней всѣ попытки войти въ городъ были мужественно отражаемы. Одинъ разъ повелъ мусульманъ на приступъ Абу-Бекръ, который несъ знамя пророка. Онъ сражался очень храбро, но, несмотря на это, долженъ былъ отступить. Слѣдующей атакой руководилъ Омаръ Ибнъ Каттабъ; онъ бился вплоть до ночи, но также не имѣлъ успѣха. Въ третью атаку повелъ Али, котораго Магометъ вооружилъ своимъ мечомъ, названнымъ Дуль-Факаръ или пронзающимъ. Вручая ему священное знамя, онъ назвалъ его „человѣкомъ, который любитъ Бога и Его пророка, и котораго любитъ Богъ и Его пророкъ, человѣкомъ, не знающимъ страха и никогда не поворачивающимся спиною къ непріятелю“.

Здѣсь будетъ умѣстнымъ привести то, что говорится въ преданіи о наружности и характерѣ Али. Онъ былъ средняго роста, но при этомъ крѣпкаго сложенія, широкоплечій, и обладалъ непомѣрной силой. Улыбка никогда не сходила съ его румянаго лица, опушеннаго густой бородой. Онъ былъ веселаго характера, отличался проницательнымъ умомъ и религіознымъ рвеніемъ, а за свою неустрашимость получилъ прозвище „Божьяго льва“.

Арабскіе писатели очень любятъ распространяться о подвигахъ этого любимаго ихъ героя при Каибарѣ, при чемъ мы находимъ у нихъ не мало преувеличеній. Они говорятъ, что онъ былъ въ курткѣ ярко-краснаго цвѣта, поверхъ которой была надѣта стальная кираса. Взобравшись со своими воинами на огромную кучу камней и мусора, напротивъ бреши, онъ водрузилъ свое знамя на ея вершинѣ, принявъ твердое намѣреніе не отступать до тѣхъ поръ, пока не будетъ взята крѣпость. Евреи выступили изъ города, чтобы прогнать съ этой кучи осаждающихъ. Послѣдовала стычка, во время которой Али схватился съ еврейскимъ командиромъ отряда, Аль-Харетомъ, и убилъ его. Тутъ подошелъ братъ убитаго, чтобы отмстить за его смерть. Онъ былъ гигантскаго роста и въ двойной кирасѣ; его шлемъ, который было нельзя пробить, обмотанъ былъ двойною чалмой, и на ней блестѣлъ огромный алмазъ. Съ обѣихъ сторонъ у него было подвѣшено по саблѣ, и онъ размахивалъ копьемъ съ тремя остріями, точно трезубцемъ. Воины смѣряли другъ друга глазами съ головы до ногъ и сказали одинъ другому нѣсколько словъ, хвастаясь, повосточному, своими достоинствами.

— Я — Мархабъ, — сказалъ еврей; — я вооруженъ со всѣхъ сторонъ и грозенъ въ бою.

— А я — Али, котораго мать при рожденіи назвала Аль-Хайдара (косматымъ львомъ).

У мусульманскихъ писателей съ еврейскимъ бойцомъ — короткая расправа. Сначала онъ напалъ на Али со своимъ копьемъ о трехъ остріяхъ, но тотъ ловко отразилъ ударъ, и еврей не успѣлъ опомниться, какъ ударъ, нанесенный мечомъ Дуль-Факаръ разрубилъ надвое его щитъ, пробилъ его непроницаемый шлемъ, прорѣзалъ двойную чалму и крѣпкій черепъ, раскроивъ ему голову до самой челюсти. Гигантская фигура упала на землю безъ всякихъ признаковъ жизни.

Тогда евреи отступили въ цитадель, и началась общая атака. Въ пылу сраженія у Али былъ выбитъ изъ руки щитъ, такъ что его тѣло осталось ничѣмъ не защищеннымъ; но онъ, сорвавъ съ петель ворота, пользовался ими, какъ щитомъ, во все остальное время битвы. Абу-Рафе, слуга Магомета, увѣрялъ, что дѣйствительно такъ и было. „Потомъ, — говоритъ онъ, — я смотрѣлъ эти ворота съ семью товарищами, и хотя насъ было восемь человѣкъ, но мы никакъ не могли поднять ихъ“^[16].

Овладѣвъ цитаделью, мусульмане бросились обыскивать всѣ подвалы и подземелья, надѣясь найти тѣ богатства, которыя, какъ говорили, были спрятаны тутъ Кенаной, еврейскимъ княземъ, но такъ какъ не было ничего найдено, то Магометъ спросилъ у него самого, куда онъ спряталъ свои сокровища. Тотъ объяснилъ, что всѣ они были употреблены имъ на содержаніе войска и на приготовленіе къ оборонѣ. Но одинъ изъ его вѣроломныхъ подданныхъ указалъ, въ какомъ мѣстѣ была спрятана значительная ихъ часть. Найденное не соотвѣтствовало ожиданіямъ побѣдителей, а потому Кенану подвергли пыткѣ, чтобы заставить его признаться, гдѣ лежатъ остальныя его сокровища. Но у него или дѣйствительно ихъ не было, или онъ не хотѣлъ сказать, гдѣ они спрятаны, но только онъ не признался, и тогда онъ отданъ былъ въ жертву мести одного мусульманина, брата котораго онъ задавилъ насмерть кускомъ жернова, сброшеннымъ со стѣны; этотъ мусульманинъ однимъ ударомъ сабли сразу отсѣкъ ему голову^[17].

Находясь въ каибарской цитадели, Магометъ едва не сдѣлался жертвою мести евреевъ. Какъ-то разъ онъ попросилъ чего-нибудь поѣсть, и вотъ ему подали баранью лопатку. Съ перваго же куска онъ замѣтилъ, что мясо имѣетъ какой-то необыкновенный вкусъ, и выплюнулъ его, но немедленно почувствовалъ страшную боль внутри. Одинъ изъ его послѣдователей, по имени Башаръ, который съѣлъ этого мяса больше, чѣмъ Магометъ, упалъ на землю и умеръ въ судорогахъ. Всѣ были приведены въ ужасъ и смущеніе; былъ произведенъ тщательный розыскъ и оказалось, что баранину жарила одна плѣнница, по имени Зайнабъ, приходившаяся племянницей Мархабу, тому воину гигантскаго роста, который былъ убитъ Али. Когда ее привели къ Магомету и стали обвинять въ томъ, что она пропитала мясо ядомъ, то она безстрашно призналась въ этомъ, оправдывая свой поступокъ желаніемъ отомстить пророку за тѣ бѣдствія, которыя онъ навлекъ на ея племя и на ея семью. „Я думала такъ, — сказала она, — если ты дѣйствительно пророкъ, то узнаешь, что тебѣ грозитъ опасность, а если ты — только военачальникъ, то погибнешь, и мы избавимся отъ тирана“.

Арабскіе писатели не сходятся между собою въ томъ, какая участь постигла эту героиню. По словамъ однихъ, она была отдана въ жертву мести родственниковъ отравленнаго Башара; другіе же говорятъ, что ее спасла ея красота и Магометъ возвратилъ ее, здравую и невредимую, ея семьѣ.

Тѣ же самые писатели, разсказывая о какомъ-нибудь замѣчательномъ событіи въ жизни Магомета, почти никогда не обходятся безъ чудесъ. Такъ, напр., въ данномъ случаѣ они утверждаютъ, что отравленная баранья лопатка вдругъ какимъ-то чудомъ заговорила, предостерегая Магомета отъ грозившей ему опасности. Если это такъ, то она заговорила немного поздно, потому что Магометъ уже проглотилъ столько яда, что это разстроило его организмъ на всю жизнь, и впослѣдствіи съ нимъ часто бывали припадки сильной боли; въ послѣднія минуты своей жизни онъ жаловался на то, что его сердце бьется слишкомъ сильно, потому что оно отравлено каибарскимъ ядомъ. Гораздо нѣжнѣе обращалась съ нимъ другая плѣнница Сафія (или Софія), у которой были даже болѣе основательныя причины для мести, чѣмъ у Зайнабъ, потому что она недавно вышла замужъ за Кенану, убитаго за его богатства, и была дочерью Хойя Ибнъ Актаба, князя Бени кораидовъ, который, вмѣстѣ съ семью стами человѣкъ своихъ подданныхъ, былъ казненъ на мединской площади, о чемъ мы упоминали выше.

Эта Сафія была замѣчательная красавица; поэтому нисколько не удивительно, что она съ перваго раза заслужила благосклонность Магомета, который, какъ и всегда, постарался присоединить ее къ числу своихъ женъ въ гаремѣ, но всякому покажется страннымъ то обстоятельство, что ей самой улыбалась такая участь. Впрочемъ, мусульманскіе писатели объясняютъ эту странность тѣмъ, что она будто бы была подготовлена къ такому событію чудеснымъ явленіемъ.

Въ то время, какъ Магометъ еще стоялъ лагеремъ передъ городомъ и велъ противъ него осаду, ей было въ одну ночь видѣніе, что будто бы солнце спустилось съ неба и пріютилось у нея на груди. Когда на другой день утромъ она разсказала объ этомъ видѣніи своему мужу Кенанѣ, то послѣдній Ударилъ ее по лицу и воскликнулъ: „Жена! Ты говоришь въ притчѣ объ этомъ арабскомъ военачальникѣ, который пришелъ сюда воевать съ нами“.

То что явилось Сафіи въ видѣніи, оказалось вѣрнымъ, потому что прежде всего Магометъ поспѣшилъ обратить ее въ Исламъ, а потомъ, еще не выходя изъ Каибара, взялъ ее къ себѣ въ жены. Ихъ свадьба была отпразднована во время обратнаго шествія, въ Аль Сахбѣ, гдѣ войско остановилось на три дня. Абу-Айюбъ, одинъ изъ самыхъ ревностныхъ послѣдователей пророка, присматривавшій и за его домашнимъ хозяйствомъ, всю ночь охранялъ брачную палатку, ходя вокругъ нея съ саблей въ рукѣ. Сафія была одною изъ самыхъ любимыхъ женъ Магомета; она пережила его на сорокъ лѣтъ.

Кромѣ браковъ по любви, о которыхъ мы упоминали выше, пророкъ около этого времени вступилъ еще въ бракъ, и на этотъ разъ изъ политическихъ разсчетовъ. Вскорѣ послѣ возвращенія его въ Медину, вернулись изъ Абиссиніи и остальные изгнанники, что доставило ему большую радость. Въ числѣ ихъ была красивая собою вдова, тридцати лѣтъ, мужъ которой, Абдалла, такъ и умеръ въ изгнаніи. Она была всѣмъ извѣстна подъ именемъ Онъ Хабибы, т.-е. матери Хабибы, по дочери, которая родилась отъ нея. Эта вдова была дочерью самого непримиримаго изъ враговъ Магомета, Абу Софіана, и пророкъ сообразилъ, что бракъ съ дочерью можетъ смягчить злобу отца. Говорятъ, что это политическое соображеніе было внушено ему, или освящено откровеніемъ, заключающимся въ одной изъ глазъ Корана.

Когда Абу Софіанъ узналъ объ этомъ бракѣ, то онъ воскликнулъ: „Клянусь небомъ, этотъ верблюдъ такъ увертливъ, что его не удержишь никакой уздой“….

ГЛАВА XXVI.
Посольства, отправленныя къ разнымъ правительствамъ: къ Ираклію, къ Ховрою II и къ египетскому префекту. — Ихъ результаты.

Все остальное время года Магометъ оставался въ Мединѣ, посылая своихъ надежныхъ учениковъ, сдѣлавшихся теперь уже опытными полководцами, въ различные походы, благодаря которымъ непокорныя племена быстро подчинялись его власти. По мѣрѣ того, какъ увеличивалась завоеванная имъ территорія, расширялись и его взгляды, какъ государственнаго человѣка. Хотя онъ и проповѣдывалъ, когда это было нужно, что религію слѣдуетъ распространять мечомъ, но тѣмъ не менѣе онъ не пренебрегалъ и мирными дипломатическими средствами и отправлялъ пословъ къ разнымъ князьямъ и повелителямъ, владѣнія которыхъ соприкасались съ его политическимъ горизонтомъ, стараясь убѣдить ихъ перейти въ Исламъ, что, собственно говоря, значило признать его, Магомета, своимъ главой ради его божественнаго посланничества.

Изъ этихъ посольствъ двумя самыми извѣстными были посольства, отправленныя — первое къ первое къ персидскому царю Хозрою II, а второе — въ Константинополь, къ римскому императору Ираклію.

Войны, которыя вели между собою римляне и персы за обладаніе востокомъ, возобновлялись отъ времени до времени въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій; онѣ велись съ перемѣннымъ счастіемъ и этими двумя монархами и уже нѣсколько лѣтъ волновали восточный міръ. Различныя страны подвергались нашествіямъ то римлянъ, то персовъ; государства и царства переходили изъ рукъ въ руки при вторженіи въ ту или другую страну и, смотря по тому, которая изъ воюющихъ державъ одерживала побѣду или терпѣла пораженіе. Одно время Хозрой съ тремя арміями — одна изъ нихъ была названа изъ хвастовства „Пятидесятью тысячами золотыхъ пикъ“ — завоевалъ у римскаго императора Палестину, Каппадокію, Арменію и многія другія обширныя и богатыя провинціи; онъ овладѣлъ Іерусалимомъ и перенесъ Святой Крестъ въ Персію; затѣмъ вторгся въ Африку, завоевалъ Ливію и Египетъ и побѣдоносно прошелъ до самого Карѳагена.

Въ то время, какъ онъ былъ занятъ этими побѣдами, къ нему явился мусульманскій посолъ съ письмомъ отъ Магомета. Хозрой послалъ за своимъ секретаремъ, или переводчикомъ, и приказалъ ему прочитать это письмо. Оно начиналось слѣдующими словами:

„Во имя всемилостиваго Бога! Магометъ, сынъ Абдаллы и посланникъ Божій, Хозрою, царю персидскому“.

— Какъ! — воскликнулъ Хозрой, вскакивая съ мѣста съ высокомѣрнымъ негодованіемъ. — Неужели тотъ, который долженъ быть моимъ рабомъ, осмѣливается въ письмѣ ко мнѣ ставить напередъ свое имя? — Сказавъ это, онъ схватилъ письмо и разорвалъ его въ клочки, не желая даже узнать, что въ немъ сказано дальше. Затѣмъ онъ написалъ къ своему намѣстнику въ Іеменъ слѣдующее: „Мнѣ донесли, что въ Мединѣ проживаетъ одинъ сумасшедшій изъ племени корейшитовъ, который выдаетъ себя за пророка. Образумь его, а если этого нельзя сдѣлать, то пришли мнѣ его голову“. Когда Магомету передали, что Хозрой изорвалъ его письмо, то онъ сказалъ: „Точно такъ же и Аллахъ разорветъ въ клочки его царство“.

Письмо, посланное пророкомъ къ императору Ираклію, было принято этимъ послѣднимъ гораздо благосклоннѣе, вѣроятно потому, что онъ получилъ его въ такое время, когда его дѣла приняли дурной оборотъ. На письмѣ этомъ была подпись буквами, сдѣланными изъ серебра: Магометъ Аззарель, т.-е. Магометъ, посланникъ Божій; въ немъ пророкъ предлагалъ императору отречься отъ христіанства и принять Исламъ. Говорятъ, что Ираклій съ уваженіемъ положилъ письмо на подушку, оказалъ посламъ особенныя почести и отпустилъ ихъ съ великолѣпными подарками. Но такъ какъ все его вниманіе было поглощено войною съ Персіей, то онъ совсѣмъ позабылъ объ этомъ посланіи отъ человѣка, котораго онъ, вѣроятно, считалъ арабомъ-фанатикомъ и не придавалъ никакого значенія его походамъ, которые казались ему не болѣе, какъ разбойничьими набѣгами дикихъ племенъ пустыни.

Магометъ отправилъ и_ еще посольство къ Муковкису, правителю Египта, который сначала былъ посланъ туда Иракліемъ для сбора дани, но, воспользовавшись безпорядками, возникшими вслѣдствіе войнъ римлянъ съ персами, присвоилъ себѣ верховную власть и почти пересталъ считать себя подданнымъ императора. Онъ принялъ посла съ особенными почестями, но далъ уклончивый отвѣтъ на приглашеніе принять Исламъ, говоря, что это дѣло очень важное и о немъ надо хорошенько подумать. Вмѣстѣ съ этимъ онъ послалъ Магомету подарки: драгоцѣнные камни, одежды изъ египетской льняной ткани, превосходнаго меда и масла; бѣлую ослицу, названную Яфуръ, бѣлаго мула — Дальдаль и скакуна, прозваннаго Лазлосъ, т.-е. Гарцующій. Но самыми пріятными изъ его даровъ были двѣ коптскія молодые дѣвушки — Марія и Ширена.

Красота Маріи ввела пророка въ большое смущеніе. Онъ охотно сдѣлалъ бы ее своей наложницей, но не могъ: по его собственному закону, въ семнадцатой главѣ Корана, за прелюбодѣяніе полагается наказаніе плетьми.

Но изъ этого затруднительнаго положенія онъ былъ выведенъ новымъ откровеніемъ, благодаря которому законъ этотъ отмѣнялся въ томъ случаѣ, если дѣло касалось самого пророка, который могъ имѣть сношенія со своей служанкой, но для всѣхъ остальныхъ мусульманъ онъ оставался въ полной силѣ. Впрочемъ, чтобы избѣжать скандала, и прежде всего, чтобы не возбудить ревности у своихъ женъ, онъ тайно продолжалъ свои сношенія съ красавицей Маріей, а это, можетъ-быть, и было причиною того, что онъ любилъ ее долгое время.

ГЛАВА XXVII.
Магометъ отправляется на богомолье въ Мекку. — Его бракъ съ Маимуной. — Каледъ-Ибнъ-аль-Валедъ и Амру-Ибнъ».альАассъ становятся его учениками.

Наступило время, когда согласно договору съ корейшитами, Магометъ и его послѣдователи могли посѣтить въ качествѣ богомольцевъ Мекку и спокойно провести три дня, посвятивъ ихъ на поклоненіе великой святынѣ. Поэтому онъ отправился въ путь съ многочисленной и хорошо вооруженной свитой, взявъ съ собою семьдесятъ верблюдовъ для жертвоприношенія. Хотя его прежніе враги и желали бы помѣшать этому путешествію, но онъ держалъ ихъ въ страхѣ, и поэтому они при его приближеніи удалились безъ всякаго шума на сосѣдніе холмы. Вступивъ въ предѣлы Мекки, богомольцы, согласно съ договоромъ и обычаемъ, сняли съ себя все вооруженіе, исключая сабель, которыя они не вынимали изъ ноженъ.

Велика была ихъ радость, когда они снова увидали стѣны и башни священнаго города. Они вошли въ городскія ворота въ одеждѣ пилигримовъ, съ сердцемъ, преисполненнымъ благоговѣніи и благодарности. Магометъ исполнилъ всѣ древніе, вошедшіе въ обычай, обряды съ такимъ усердіемъ и такою набожностію, что привелъ въ восхищеніе окружающихъ и, благодаря этому, многихъ обратилъ въ свою вѣру. Выполнивъ всѣ церемоніи, онъ сбросилъ съ себя ирамъ, или одежду богомольца, и удалился въ Сарифъ, деревушку въ двухъ миляхъ отъ города, находившуюся внѣ священныхъ границъ. Здѣсь его ожидала церемонія совсѣмъ другого рода, но при этомъ такая, которую онъ поспѣшилъ выполнить съ непритворнымъ благоговѣніемъ. Это былъ его бракъ съ Маимуной, дочерью хелалита Аль-Харета. Онъ обручился съ нею немедленно по прибытіи въ Мекку, но отложилъ свадьбу до тѣхъ поръ, пока не исполнитъ всѣхъ обрядовъ богомолья. Безспорно, что это былъ второй его бракъ изъ политическихъ расчетовъ, потому что Маимуна была вдова, пятидесяти одного года отроду, но этотъ бракъ доставлялъ ему двухъ могущественныхъ послѣдователей. Однимъ изъ нихъ былъ Каледъ-Ибнъ-Валедъ, племянникъ вдовы, неустрашимый воинъ, который едва не разбилъ Магомета въ битвѣ при Оходѣ. Онъ сдѣлался однимъ изъ самыхъ побѣдоносныхъ поборниковъ Ислама и за свою храбрость получилъ прозвище «Сабли Божіей».

Другимъ прозелитомъ былъ другъ Каледа, Амру-Ибнъ-Аассъ, тотъ самый, который въ своихъ стихахъ и сатирахъ нападалъ на Магомета въ началѣ его пророческой дѣятельности и который былъ посланъ корейшитами къ абисинскому царю — просить его, чтобы онъ выдалъ бѣглыхъ мусульманъ; но съ этихъ поръ Амру предназначено было съ помощію побѣдоноснаго меча вносить въ чужія страны ту самую вѣру, которой онъ былъ нѣкогда упорнымъ противникомъ.

Примѣчаніе. Маимуна была послѣднею изъ женъ пророка и хотя вышла за него уже старухой, но, несмотря на это, пережила всѣхъ его женъ. Она умерла много лѣтъ спустя послѣ его смерти, въ бесѣдкѣ, въ Сарифѣ, подъ тѣмъ самымъ деревомъ, въ тѣни котораго была разбита ихъ брачная палатка, и здѣсь же она была похоронена.

Набожный историкъ Аль-Джаннаби, называющій себя «ничтожнымъ слугою Аллаха, надѣющимся на то, что ему, по милосердію Божію, будутъ прощены его грѣхи», посѣтилъ ея могилу, возвращаясь съ богомолья изъ Мекки, въ 963 году Геждры или въ 1555 г. по P. X. «Я видѣлъ тамъ — такъ говоритъ онъ — черную мраморную молельню, которая выстроена на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ покоился вмѣстѣ съ ней пророкъ Божій. Богу извѣстна истина, а также и причина, почему этотъ памятникъ чернаго цвѣта. Въ молельнѣ этой есть мѣсто для омовеніи и каѳедра, но зданіе пришло въ совершенный упадокъ».

ГЛАВА XXVIIІ.
Убійство мусульманскаго посла въ Сиріи, — Походъ съ цѣлью отмстить за его смерть. — Битва при Мутѣ. — Ея слѣдствія.

Въ числѣ посольствъ, отправленныхъ Магометомъ за предѣлы Аравіи съ цѣлію убѣдить сосѣднихъ повелителей принять его вѣру, было также и посольство къ правителю Басры, большого торговаго центра на границахъ Сиріи, куда Магометъ въ молодости привелъ свой первый караванъ. Сирія, бывшая поперемѣнно то подъ властью римлянъ, то персовъ, была въ это время подчинена римскому императору, хотя тамъ происходили такіе смуты и безпорядки, что власть его не могла упрочиться. Посолъ Магомета былъ убитъ въ Мутѣ, городкѣ, лежащемъ къ востоку отъ Іерусалима, на разстояніи трехдневнаго пути. Его убійцею былъ одинъ арабъ изъ христіанскаго племени Гассанъ, сынъ эмира Шорхаила, бывшаго намѣстникомъ Ираклія въ Мутѣ.

Для того, чтобы отмстить за смерть своего посла и заставить впредь относиться съ уваженіемъ къ другимъ посламъ, Магометъ приготовился послать армію изъ трехъ тысячъ человѣкъ противъ города, гдѣ ему было нанесено оскорбленіе. Это былъ очень важный походъ, такъ какъ тутъ впервые военная сила Ислама могла придти въ столкновеніе съ военной силой Римской имперіи, но Магометъ надѣялся на свое возрастающее могущество, на энергію своихъ войскъ и на безпорядокъ, въ какомъ находились сирійскія дѣла. Командовать войскомъ было поручено его вольноотпущеннику Зеиду, который ясно доказалъ Магомету свою преданность тѣмъ, что уступилъ ему красавицу-жену Зейнабъ. Къ нему присоединились многіе изъ самыхъ достойныхъ военачальниковъ. Одинъ изъ нихъ былъ двоюродный братъ Магомета Джаафаръ, сынъ Абу-Талеба и братъ Али, тотъ самый, который такъ краснорѣчиво говорилъ въ защиту ученія Ислама передъ абиссинскимъ королемъ и разрушилъ планы корейшитскаго посольства. Онъ былъ еще юношей и отличался необыкновенной храбростью и мужественной красотой. Другимъ изъ присоединившихся къ арміи военачальниковъ былъ Абдалла-Ибнъ-Каваха — поэтъ, который, впрочемъ, прославился въ войнахъ не меньше, чѣмъ въ поэзіи. Третій былъ новообращенный Каледъ; онъ присоединился къ экспедиціи волонтеромъ, такъ какъ пламенно желалъ доказать, что если онъ обратился въ Исламъ, то сдѣлалъ это отъ искренняго сердца.

Зеиду былъ отданъ приказъ итти какъ можно скорѣе для того, чтобы напасть на Муту врасплохъ и заставить жителей перейти въ Исламъ, но обращаться съ ними снисходительно. Женщинъ, дѣтей, монаховъ и слѣпыхъ велѣно было щадить во всякомъ случаѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ запрещалось разрушать дома и рубить деревья.

Немногочисленная армія Магомета выступила изъ Медины въ полной увѣренности, что ей удастся напасть на непріятеля врасплохъ. На пути она получила извѣстія, что навстрѣчу ей идетъ гораздо болѣе многочисленное войско римлянъ, или, вѣрнѣе, грековъ и арабовъ. Созванъ былъ военный совѣтъ. Нѣкоторые стояли за то, чтобы тутъ остановиться и ждать отъ Магомета дальнѣйшихъ приказаній, но поэтъ Абдалла говорилъ, что слѣдуетъ безстрашно итти впередъ, несмотря на то, что непріятель былъ многочисленнѣе. «Мы сражаемся за вѣру, — воскликнулъ онъ; — если мы падемъ, то нашею наградою будетъ рай. Итакъ, впередъ — къ побѣдѣ, или мученичеству!»

Эта искра огня поэта, или, вѣрнѣе сказать, его фанатизма, воспламенила сердца всѣхъ воиновъ. Ихъ встрѣча съ непріятелемъ произошла недалеко отъ Муты, и они сразились съ нимъ не съ храбростію, — этого мало — но съ яростію. Въ этой отчаянной схваткѣ Зеидъ получилъ смертельную рану. У него выпало изъ рукъ священное знамя, которое сейчасъ же подхватилъ и высоко понесъ Джаафаръ; его окружили враги, стараясь вырвать у него изъ рукъ это знамя. Онъ защищалъ его съ отчаянною храбростію. Когда была отсѣчена кисть руки, которою онъ держалъ знамя, то онъ схватилъ его другою; когда же онъ потерялъ кисть и этой руки, то прижалъ его къ себѣ окровавленными руками безъ кистей, но ударомъ палаша ему раскроили черепъ, и онъ упалъ бездыханный на землю, все еще не выпуская священнаго знамени. Затѣмъ знамя поднялъ поэтъ Абдалла, но и онъ тоже палъ отъ меча. Видя, что уже трое изъ мусульманскихъ предводителей убиты, новообращенный Каледъ схватилъ роковое знамя, поднялъ его высоко и уже не выпустилъ изъ рукъ. Его голосъ собралъ вокругъ него приведенныхъ въ замѣшательство мусульманъ, а его сильная рука помогла ему пробиться сквозь густую толпу непріятелей. Если вѣрить его собственному разсказу — а онъ былъ такимъ человѣкомъ, подвиги котораго не нуждаются въ преувеличеніи — то въ его рукѣ сломилось девять палашей отъ тѣхъ отчаянныхъ ударовъ, которые онъ наносилъ въ этой борьбѣ не на-жизнь, а на-смерть.

Ночь разъединила сражающихся. На слѣдующій день Каледъ, котораго войско признало теперь своимъ вождемъ, оказался настолько же осторожнымъ, насколько онъ былъ храбрымъ. Пустивъ въ ходъ различные марши и контръ-марши, онъ показалъ непріятелямъ свои силы съ разныхъ точекъ зрѣнія, такъ что тѣ были введены въ заблужденіе относительно ихъ численности и подумали, что онъ получилъ сильное подкрѣпленіе. Поэтому, какъ только онъ пошелъ въ атаку, они отступили; отступленіе скоро перешло въ бѣгство, при чемъ мусульмане преслѣдовали ихъ и многихъ убили. Послѣ этого Каледъ разграбилъ ихъ лагерь, гдѣ нашелъ много добычи. Въ числѣ убитыхъ отыскали на полѣ битвы и тѣло Джаафара, у котораго все лицо было покрыто ранами. Изъ уваженія къ его доблести и къ тому, что онъ состоялъ въ родствѣ съ пророкомъ, Каледъ приказалъ, чтобы его трупъ не зарывали на полѣ сраженія, а перенесли въ Медину, и тамъ похоронили со всѣми почестями.

Обремененное добычей войско вернулось въ городъ, но оно скорѣе походило на похоронную процессію, чѣмъ на тріумфальное шествіе, и было встрѣчено въ одно и то же время и радостными криками, и горестными воплями. Хотя жители и радовались побѣдѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ они горевали о потерѣ трехъ любимыхъ ими военачальниковъ. Всѣ они оплакивали участь Джаафара, трупъ котораго былъ принесенъ въ самомъ ужасномъ видѣ въ тотъ городъ, откуда онъ еще такъ недавно вышелъ на глазахъ восхищавшихся имъ зрителей, гордясь своею силою и отвагой. Послѣ него осталась красавица-жена и малолѣтній сынъ. Ихъ горе растрогало Магомета. Взявъ на руки осиротѣвшаго мальчика, онъ облилъ его слезами. Но онъ еще больше огорчился, когда увидалъ, что къ нему идетъ молоденькая дочь его вѣрнаго Зеида. Онъ бросился къ ней на шею и плакалъ, не говоря ни слова. Одинъ изъ присутствующихъ выразилъ свое удивленіе по поводу того, что онъ плачетъ о такой смерти, которая, по ученію мусульманъ, ведетъ прямо въ рай. «Увы! — отвѣчалъ пророкъ, — это слезы дружбы объ утраченномъ другѣ».

Похороны Джаафара происходили на третій день послѣ возвращенія въ городъ войска. Въ это время Магометъ успѣлъ притти въ себя и сталъ попрежнему пророкомъ. Онъ съ кротостію увѣщевалъ толпу не предаваться необузданному горю, воспользовавшись этимъ случаемъ, чтобы внушить народу одно изъ самыхъ политичныхъ и самыхъ утѣшительныхъ правилъ своей вѣры: «Не плачьте о смерти этого изъ моихъ братьевъ, — сказалъ онъ. — Вмѣсто двухъ рукъ, потерянныхъ имъ при защитѣ знамени вѣры, ему даны два крыла, на которыхъ онъ вознесется въ рай, чтобы наслаждаться безконечнымъ блаженствомъ, ожидающимъ всѣхъ правовѣрныхъ, которые пали въ битвѣ».

За храбрость Каледа и его искусную военную тактику въ этой опасной битвѣ Магометъ далъ ему почетное названіе «Меча Божія», подъ которымъ онъ и былъ извѣстенъ впослѣдствіи.

ГЛАВА XХІХ.
Замыслы противъ Мекки. — Посольство Абу Софіана. — Его результаты.

Магометъ, благодаря силѣ своего оружія, или своего краснорѣчія, пріобрѣлъ теперь власть надъ многими арабскими племенами. Подъ его командою находились тысячи воиновъ, сыновъ пустыни, привыкшихъ переносить голодъ, жажду и палящій солнечный зной и для которыхъ война была не труднымъ дѣломъ, а скорѣе забавою. Онъ укротилъ ихъ необузданность, дисциплинировалъ ихъ храбрость и подчинилъ ихъ извѣстнымъ правиламъ. Многія одержанныя ими побѣды внушили имъ довѣріе къ самимъ себѣ и къ своему полководцу, вслѣдъ за знаменемъ котораго они шли съ повиновеніемъ не разсуждающихъ солдатъ и слѣпымъ фанатизмомъ послѣдователей.

Планы Магомета сообразовались съ его увеличившимися средствами, и онъ началъ думать о великомъ предпріятіи. Мекка, его родной городъ, мѣсто жительства его рода въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, гдѣ онъ самъ провелъ самые счастливые годы своей жизни, находилась еще до сихъ поръ въ рукахъ его непримиримыхъ враговъ. Каиба, святыня, на поклоненіе которой приходятъ сыны Измаила — храмъ, гдѣ онъ молился въ своемъ дѣтствѣ, все еще была осквернена идолопоклонническими символами и обрядами. Водрузить знамя истинной вѣры на стѣнахъ родного города, очистить священный храмъ отъ всего, что его оскверняло, сдѣлать его снова мѣстомъ для поклоненія въ духѣ единому истинному Богу и сборнымъ пунктомъ для всѣхъ послѣдователей Ислама, — вотъ что являлось теперь главною цѣлью его честолюбивыхъ замысловъ.

Но препятствіемъ ко всякаго рода военному предпріятію служилъ мирный договоръ, заключенный имъ съ корейшитами; впрочемъ, нѣкоторыя незначительныя ссоры и стычки дали ему поводъ обвинить ихъ въ томъ, что они нарушили условія договора: корейшиты въ это время опасались быстро возростающаго могущества мусульманъ, которое они научились цѣнить, и старались разъяснить недоразумѣніе и дать удовлетвореніе за проступки нѣкоторыхъ неосторожныхъ лицъ. Они даже стали требовать отъ своего вождя, Абу Софіана, чтобы онъ отправился въ Медину для переговоровъ о мирѣ, надѣясь, что онъ повліяетъ на пророка при посредствѣ своей дочери Онъ-Хабибы.

Тяжело было этому надменному главѣ партіи явиться чуть ли не въ качествѣ просителя къ тому человѣку, котораго онъ поднималъ насмѣхъ, обзывая его обманщикомъ, и который былъ предметомъ его закоренѣлой вражды; но его гордой душѣ суждено было перенести еще большее униженіе, потому что Магометъ, считая возложенное на него порученіе доказательствомъ слабости его партіи и рѣшившись въ душѣ начать войну, даже не удостоилъ его отвѣтомъ.

Подавивъ въ себѣ бѣшенство, Абу Софіанъ обратился къ посредничеству Абу Бекра, Омара и Али, но и тѣ обошлись съ нимъ очень рѣзко и отказали ему, такъ какъ имъ были извѣстны тайныя желанія Магомета. Послѣ этого онъ старался заручиться благосклонностью Фатимы, дочери Магомета и жены Али: онъ началъ льстить ея материнской гордости тѣмъ, что упрашивалъ ее позволить ея сыну Гасану, шестилѣтнему мальчику, походатайствовать за него; но Фатима отвѣтила съ высокомѣріемъ: «Мой сынъ слишкомъ малъ для того, чтобы быть покровителемъ, а потомъ всякое покровительство ничего не значитъ передъ волей пророка Божія». Даже его родная дочь Онъ Хабиба, жена Магомета, на посредничество которой онъ разсчитывалъ, и та съ своей стороны прибавила не мало къ его оскорбленію, потому что, когда онъ хотѣлъ сѣсть на цыновку въ ея домѣ, то она поспѣшила свернуть ее, воскликнувъ при этомъ:

— Это постель пророка Божія и слишкомъ священна для того, чтобы на ней могъ сидѣть какой-нибудь идолопоклонникъ.

Чаша униженія переполнилась, и въ ожесточеніи сердца Абу Софіанъ проклялъ свою дочь. Тогда онъ снова обратился къ Али, умоляя его дать совѣтъ въ такомъ критическомъ положеніи.

— Я не могу тебѣ посовѣтовать ничего другого, — отвѣчалъ Али, — какъ только то, чтобы ты, какъ глаза корейшитовъ, обѣщалъ продолженіе договора и затѣмъ вернулся домой.

— А развѣ ты думаешь, что такое обѣщаніе подѣйствуетъ?

— Я этого не думаю, — отвѣчалъ сухо Али, — но я не увѣренъ въ противномъ.

Абу Софіанъ послѣдовалъ его совѣту: онъ отправился въ мечеть и тамъ объявилъ во всеуслышаніе, отъ имени корейшитовъ, что съ ихъ стороны мирный договоръ будетъ соблюдаться ненарушимо, послѣ чего онъ возвратился въ Мекку, чувствуя себя глубоко униженнымъ, такъ какъ его посольство не привело ни къ какому результату.

Онъ былъ встрѣченъ насмѣшками корейшитовъ, которые говорили, что его провозглашеніе мира ничего не стоитъ, такъ какъ Магометъ, съ своей стороны, не далъ на него никакого отвѣта.

ГЛАВА XXX.
Нападеніе врасплохъ на Мекку и взятіе этого города.

Теперь Магометъ дѣлалъ приготовленія къ тайному походу противъ Мекки, на которую онъ надѣялся напасть врасплохъ. Его союзники были созваны изъ разныхъ мѣстъ въ Медину, но онъ, говоря съ ними, не сдѣлалъ даже и намека на ту цѣль, какая имѣлась у него въ виду. Всѣ дороги, ведущія въ Мекку, были преграждены для того, чтобы до корейшитовъ не дошло какъ-нибудь извѣстіе о мобилизаціи его войска.

Но, несмотря на всѣ принятыя Магометомъ мѣры предосторожности, тайна эта едва не вышла наружу. Среди его послѣдователей, бѣжавшихъ изъ Мекки, былъ одинъ человѣкъ, по имени Хатебъ, семья котораго осталась въ этомъ городѣ и у нея не было ни покровителей, ни друзей, которые позаботились бы о ея благополучіи. Теперь Хатебу пришло въ голову, что если онъ выдастъ корейшитамъ планъ Магомета, то послѣдніе будутъ относиться благосклоннѣе къ его семьѣ. Поэтому онъ написалъ письмо, въ которомъ открылъ имъ тайну предполагавшагося похода и отдалъ его одной пѣвицѣ, гашемитской невольницѣ, по имени Сарѣ, а та обѣщала доставить его въ Мекку.

Она была уже на пути, когда Магомету донесли объ измѣнѣ. Али съ пятью товарищами на самыхъ лучшихъ лошадяхъ были отправлены въ погоню за невольницей. Они очень скоро догнали ее и обыскали, но ничего не нашли. Большинство изъ нихъ хотѣло уже оставить обыскъ и вернуться домой, но Али былъ вполнѣ увѣренъ, что пророкъ Божій не могъ ошибиться или получить ложное извѣстіе. Выхвативъ изъ ноженъ саблю, онъ поклялся, что отсѣчетъ ей голову, если она не скажетъ, гдѣ спрятано письмо. Эта угроза подѣйствовала, и она вынула письмо изъ своихъ волосъ.

Когда Хатеба обвинили въ измѣнѣ, то онъ сознался въ своемъ преступленіи, но оправдывался тѣмъ, что хотѣлъ снискать благосклонность корейшитовъ для своей покинутой семьи и вмѣстѣ съ тѣмъ былъ увѣренъ, что письмо это не принесетъ никакого вреда пророку Божію и не разстроитъ его плановъ. Омаръ отвергъ его оправданіе и хотѣлъ отсѣчь ему голову, но Магометъ, припомнивъ, что Хатебъ храбро сражался за вѣру въ битвѣ при Бедерѣ, принялъ его оправданіе и простилъ его.

Пророкъ выступилъ въ этотъ важный походъ съ десятью тысячами войска. Омаръ, на котораго была возложена обязанность вести войска и находить мѣста для стоянокъ, повелъ его пустынными горными проходами, запретивъ трубить или издавать другіе звуки, по которымъ враги могли бы узнать о ихъ приближеніи. На пути къ войску Магомета присоединился его дядя Аль-Аббасъ, который вышелъ со своею семьею изъ Мекки, чтобы находиться подъ знаменемъ вѣры. Магометъ принялъ его ласково, но намекнулъ на то, что онъ пришелъ слишкомъ поздно. — «Ты — послѣдній изъ эмигрантовъ, — сказалъ онъ, — такъ же какъ и я послѣдній изъ пророковъ».

Аль-Аббасъ отправилъ свое семейство впередъ, въ Медину, а самъ присоединился къ экспедиціи и пошелъ съ войскомъ обратно въ Мекку. Армія достигла долины Марръ Аззаранъ, неподалеку отъ священнаго города, такъ что никто не зналъ объ этомъ. Ночью воины безъ всякаго шума разбили свои палатки, и тогда Омаръ позволилъ имъ въ первый разъ зажечь бивачные огни.

Но хотя Аль-Аббасъ, ставъ подъ знамя вѣры, сдѣлалъ это непритворно, тѣмъ не менѣе онъ очень огорчался, видя что его племянникъ идетъ на Мекку съ такимъ сильнымъ войскомъ и такими враждебными намѣреніями; онъ боялся поголовнаго истребленія корейшитовъ, если тѣ не согласятся во-время сдаться на капитуляцію.

Въ глухую полночь, сѣвъ на принадлежавшаго Магомету бѣлаго мула, Фадду, онъ выѣхалъ на рекогносцировку. Проѣзжая вдоль лагеря, онъ услыхалъ топотъ и какіе-то голоса. Это развѣдчики вели двухъ плѣнныхъ, пойманныхъ недалеко отъ города. Подъѣхавъ поближе, Аль-Аббасъ увидалъ, что первый изъ этихъ плѣнныхъ — Абу Софіанъ, а второй — одинъ изъ его военачальниковъ. Ихъ вели къ Омару, который узналъ Абу Софіана при свѣтѣ бивачнаго огня. — «Хвала Богу, — воскликнулъ онъ, — что мнѣ попалъ въ руки такой врагъ, и что я могу сдѣлать съ нимъ все, что хочу!» Онъ уже выхватилъ саблю и хотѣлъ доказать на дѣлѣ, какой смыслъ имѣли эти слова, но тутъ выступилъ впередъ Аль-Аббасъ и взялъ Абу Софіана подъ свою защиту до того времени, пока не будетъ извѣстно, какъ намѣренъ поступить съ нимъ пророкъ. Омаръ стремительно вышелъ изъ палатки, чтобы узнать волю пророка, или, лучше сказать, просить, чтобы тотъ отдалъ въ его распоряженіе жизнь плѣнника. Но Аль-Аббасъ, посадивъ послѣдняго вмѣстѣ съ собой на мула, пришпорилъ животное и первый явился въ палатку пророка; вслѣдъ за нимъ сейчасъ же пришелъ и Омаръ, громко требовавшій головы Абу Софіана.

Такимъ образомъ, Магометъ держалъ въ своей власти этого непримиримаго своего врага, который изгналъ его изъ дома и родного города и преслѣдовалъ его семейство и друзей; но онъ видѣлъ въ немъ также и отца своей жены Онъ-Хабибы и склонялся къ помилованію. Отдавъ Абу Софіана на поруки Аль-Аббасу, онъ отложилъ рѣшеніе дѣла до утра. Когда же на другой день былъ приведенъ къ нему глаза враждебной партіи, то онъ сказалъ громкимъ голосомъ:

— Ну, Абу Софіанъ, не правда ли, что теперь и для тебя наступило время признать, что нѣтъ другого Бога, кромѣ Бога?

— Это я уже зналъ, — отвѣчалъ Абу Софіанъ.

— Хорошо! А развѣ не пора тебѣ признать меня посланникомъ Божіимъ?

— Ты для меня дороже отца и матери, — отвѣчалъ Абу Софіанъ, употребляя льстивое восточное выраженіе, — но я еще не готовъ признать тебя пророкомъ.

— Выведите его вонъ! — закричалъ Омаръ. — Сейчасъ же засвидѣтельствуй, что это — истина, а иначе — мой мечъ — твоя голова съ плечъ!

Къ этимъ угрозамъ присоединилъ свои совѣты и просьбы Аль-Аббасъ, который оказался истиннымъ другомъ Абу Софіана въ несчастій.

Злоба Абу Софіана уже нѣсколько смягчилась, благодаря кроткому обращенію съ нимъ Магомета, чего онъ не ожидалъ отъ пророка; поэтому, поневолѣ уступая необходимости, онъ призналъ его за божественнаго посланника, представивъ собою наглядное доказательство вѣрности принятаго мусульманами правила: «Для убѣжденія упорствующихъ въ невѣріи самое лучшее доказательство — мечъ».

Принявъ Исламъ, Абу Софіанъ выговорилъ выгодныя условія для жителей Мекки въ томъ случаѣ, если они выкажутъ покорность. Не будетъ сдѣлано никакого вреда тѣмъ изъ нихъ, которые останутся спокойно въ своихъ домахъ или укроются въ домахъ Абу Софіана и Хакима, или же подъ знаменемъ Абу Равайхи.

Для того, чтобы Абу Софіанъ могъ получить наглядное понятіе о численности войскъ, идущихъ противъ Мекки и привезти въ городъ извѣстіе объ этомъ, его поставили вмѣстѣ съ Аль-Аббасомъ въ узкомъ горномъ проходѣ и передъ нимъ, какъ на смотру, прошла вся армія. По мѣрѣ того, какъ проходили скорымъ маршемъ различныя арабскія племена, каждое со своимъ оружіемъ и знаменемъ, Аль-Аббасъ говорилъ ему, какъ называется племя и страна, въ которой оно живетъ. Абу Софіанъ былъ пораженъ многочисленностью войска, его дисциплиной и вооруженіемъ, потому что мусульмане въ короткое время сдѣлали большіе успѣхи въ способѣ и искусствѣ вести войну; но когда показался Магометъ, окруженный толпою избранныхъ тѣлохранителей, закованныхъ съ ногъ до головы въ блестящую сталь, то его удивленію не было границъ. — «Нельзя сопротивляться такому войску! — воскликнулъ онъ, подтверждая свои слова клятвою. — Дѣйствительно, въ рукахъ у твоего племянника большая сила!»

— Да, это правда, — отвѣчалъ тотъ, — а потому вернись къ твоему народу, позаботься о его безопасности, уговори его не сопротивляться посланнику Божію".

Абу Софіанъ поспѣшилъ вернуться въ городъ, и, собравъ жителей, сказалъ имъ, что на нихъ идетъ сильное войско, подъ предводительствомъ Магомета, что въ случаѣ ихъ покорности пророкъ предлагаетъ имъ выгодныя условія, и что съ ихъ стороны будетъ безполезно всякое сопротивленіе. Такъ какъ Абу Софіанъ въ своихъ отношеніяхъ къ Магомету и его ученію былъ главою оппозиціи, то его слова произвели немедленное дѣйствіе, и всѣ покорились обстоятельствамъ, такъ какъ больше имъ не оставалось ничего дѣлать. Поэтому большинство жителей приготовилось съ покорностью встрѣтить пророка, который долженъ былъ вступить въ городъ.

Между тѣмъ Магометъ, который не зналъ, какое сопротивленіе онъ встрѣтитъ со стороны жителей, подходя къ городу, расположилъ свои войска въ извѣстномъ порядкѣ. Въ то время, какъ главный корпусъ шелъ прямо впередъ, съ обѣихъ сторонъ его подвигались по холмамъ сильные отряды. Али, командовавшему многочисленнымъ кавалерійскимъ корпусомъ, было поручено священное знамя, которое онъ долженъ былъ водрузить на горѣ Хаджунъ и оставаться тутъ съ нимъ до прихода пророка. Всѣмъ военачальникамъ былъ отданъ строгій приказъ выжидать и отнюдь не пускаться первымъ въ атаку, потому что задушевнымъ желаніемъ Магомета было побѣдить Мекку кротостью и милосердіемъ, а не подчинить ее себѣ насиліемъ. Правда, что тѣхъ, кто сталъ бы сопротивляться съ оружіемъ въ рукахъ, велѣно было убивать, но зато тѣмъ, которые выкажутъ покорность, запрещено было наносить вредъ. Магометъ, услыхавъ слова одного изъ своихъ военачальниковъ, который въ пылу своего усердія воскликнулъ: «Въ день битвы нѣтъ священнаго мѣста», немедленно замѣнилъ его болѣе хладнокровнымъ командиромъ.

Главный корпусъ арміи безпрепятственно подвигался впередъ. Магометъ, одѣтый въ ярко-красную куртку, ѣхалъ въ арьергардѣ на своемъ любимомъ верблюдѣ Аль-Касва. Онъ подвигался медленно, потому что его задерживала огромная, собравшаяся вокругъ него, толпа народа. Когда онъ подъѣхалъ къ горѣ Хаджунъ, на которой Али водрузилъ знамя вѣры, то для него разбили палатку. Тогда онъ сошелъ съ верблюда, снялъ съ себя красную одежду и облекся въ черную чалму и одѣяніе богомольца; но, посмотрѣвъ внизъ на разстилавшуюся передъ нимъ долину, онъ увидалъ, къ великому своему огорченію и негодованію, блескъ сабель и копій и страшную рѣзню, производимую лѣвымъ крыломъ, бывшимъ подъ начальствомъ Коледа. Его отряды, составившіеся изъ обращенныхъ въ Исламъ арабскихъ племенъ, были вызваны на бой стрѣлами, пущенными въ нихъ корейшитами, вслѣдствіе чего этотъ неукротимый воинъ врѣзался въ густую толпу непріятелей съ мечомъ и копьемъ, за нимъ послѣдовали и его отряды; они обратили враговъ въ бѣгство и вмѣстѣ съ ними вошли какъ ни попало въ ворота Мекки, и только приказъ Магомета, данный имъ во-время, успѣлъ предохранить жителей отъ поголовнаго избіенія.

Когда рѣзня была прекращена и жители не выказали больше никакого сопротивленія, пророкъ сошелъ съ горы и верхомъ на верблюдѣ подъѣхалъ къ воротамъ города; по правую его руку ѣхалъ Абу-Бекръ, а сзади Осама, сынъ Зеида. Солнце только что всходило, когда онъ вступилъ въ ворота своего родного города, хотя и покрытый славою, какъ побѣдитель, но въ одеждѣ смиреннаго богомольца. Онъ въѣхалъ въ городъ, повторяя тѣ стихи Корана, о которыхъ, по его словамъ, онъ получилъ откровеніе въ Мединѣ и въ которыхъ находилось пророчество объ этомъ событіи. Его торжество было торжествомъ религіознаго фанатика, но не воина. «Богу принадлежатъ и небесное, и земное воинство», — сказалъ онъ, — "Богъ всемогущъ и премудръ. Нынѣ Богъ оправдалъ на посланникѣ своемъ то видѣніе, въ которомъ онъ сказалъ: «Ты вполнѣ безопасно войдешь въ священный храмъ Мекки».

Не слѣзая съ верблюда, Магометъ направился къ Каабѣ, мѣсту, гдѣ онъ молился еще въ дѣтствѣ, къ святынѣ, бывшей предметомъ поклоненія со временъ патріарховъ, которую онъ считалъ первоначальнымъ храмомъ, посвященнымъ единому истинному Богу. Онъ семикратно обошелъ кругомъ священнаго зданія, исполнивъ благочестивый обрядъ, сохранившійся съ тѣхъ временъ, когда вѣра была еще чистою, и съ благоговѣйнымъ чувствомъ прикасаясь всякій разъ своимъ посохомъ къ черному камню, который онъ считалъ священнымъ. Онъ хотѣлъ было войти въ Каабу, но Отманъ-Ибнъ-Талха, престарѣлый ея стражъ, заперъ дверь на замокъ. Али вырвалъ изъ рукъ у Отмана ключи, но Магометъ приказалъ отдать ихъ почтенному служителю храма и такъ очаровалъ его своей добротой, что тотъ не только отворилъ ему настежь двери, но и перешелъ въ Исламъ, почему и сохранилъ за собою свою прежнюю должность.

Теперь Магометъ началъ приводить въ исполненіе то, что было главною цѣлью его религіозныхъ стремленій, а именно: онъ принялся очищать священное зданіе отъ идолопоклонническихъ изображеній, которыми оно было переполнено. Всѣ идолы, находящіеся какъ въ самомъ храмѣ, такъ и внѣ его, число которыхъ доходило до трехсотъ шестидесяти, были ниспровергнуты и разбиты. Въ числѣ ихъ самымъ извѣстнымъ былъ Хобалъ, идолъ, перенесенный сюда изъ Балки, въ Сиріи, про котораго выдумали, что онъ будто бы имѣетъ власть посылать на землю дождь. Само собою разумѣется, что его очень почитали жители безводной пустыни. Здѣсь были также и статуи Авраама и Измаила, державшія въ рукахъ волшебныя стрѣлы. «Это оскорбляетъ ихъ память, — сказалъ Магометъ, — такъ какъ стрѣлы эти служатъ символомъ дьявольскаго искусства, которымъ они никогда не занимались». Поэтому, изъ уваженія къ ихъ памяти, эти статуи были разбиты. Въ Каабѣ находились также живописныя изображенія ангеловъ въ видѣ красивыхъ женщинъ. «Ангелы, — сказалъ съ негодованіемъ Магометъ, — совсѣмъ не такія существа. Въ раю для утѣшенія правовѣрныхъ есть небесныя гуріи; но ангелы, это — служебные духи Всевышняго и по природѣ своей слишкомъ чисты для того, чтобы имѣть полъ». Поэтому и живопись эта была также уничтожена.

Онъ разломалъ своими руками даже голубя, искусно вырѣзаннаго изъ дерева, и бросилъ его на землю, видя и въ этомъ изображеніи тоже идолопоклонство.

Изъ Каабы онъ поѣхалъ дальше, къ источнику Земъ-Земъ. Источникъ этотъ былъ священнымъ въ глазахъ Магомета, который вѣрилъ, что это тотъ самый источникъ, который ангелъ показалъ Агари и Измаилу, когда они умирали отъ жажды. Соединенный съ нимъ обрядъ Магометъ считалъ священнымъ и чистымъ, а потому онъ и былъ сохраненъ Исламомъ. Когда пророкъ подошелъ къ источнику, то дядя его Аль-Аббасъ подалъ ему наполненную водою кружку, чтобы онъ могъ напиться и совершить обычное омовеніе. Чтобы увѣковѣчить этотъ благочестивый поступокъ, онъ назначилъ своего дядю хранителемъ чаши при источникѣ, и эта священная и почетная должность сохраняется за его потомками и до настоящаго времени.

Въ полдень одинъ изъ его послѣдователей, выйдя, по его приказанію, на крышу Каабы, сталъ созывать народъ на молитву, — это сохранившійся и до сихъ поръ во всѣхъ магометанскихъ странахъ обычай созывать на молитву съ вершины минаретовъ или башенъ, находящихся при каждой мечети. Онъ установилъ также и Кеблу, къ которой во всѣхъ странахъ свѣта правовѣрные должны обращаться лицомъ во время молитвы.

Затѣмъ, обращаясь къ народу, онъ сказалъ что-то въ родѣ проповѣди, въ которой изложилъ основы своего вѣроученія и назвалъ торжество вѣры исполненіемъ пророческаго обѣщанія. Въ отвѣтъ на это послышались громкіе крики толпы: «Аллахъ Акбаръ! Богъ великъ!» — кричала она. «Нѣтъ Бога, кромѣ Бога, и Магометъ — пророкъ его!».

По окончаніи религіозныхъ церемоній, Магометъ отправился на холмъ Аль-Сафа, гдѣ и остался; тутъ проходили передъ нимъ жители Мекки, какъ мужчины, такъ и женщины; они приносили ему клятву въ вѣрности, какъ пророку Божію, и отрекались отъ идолопоклонства. Все это совпадало съ откровеніемъ Корана, гдѣ говорится такъ: «Богъ послалъ апостола своего, давъ ему наставленіе и религію истины, дабы онъ превознесъ ее надъ всѣми остальными религіями. Воистину, клянущіеся въ вѣрности ему, клянутся въ вѣрности самому Богу. Десница Божія направляетъ руки ихъ». Но при своемъ торжествѣ онъ не принималъ никакихъ, относящихся лично къ нему, почестей и не приписывалъ себѣ царской власти. «Отчего ты дрожишь?» — спросилъ онъ человѣка, подходившаго къ нему робкими, невѣрными шагами. — «Чего ты боишься? Я не царь, а только сынъ корейшитской женщины, которая питалась сушенымъ на солнцѣ мясомъ».

Онъ также обратилъ на себя всеобщее вниманіе своею снисходительностью. Начальники корейшитовъ, бывшіе прежде такими надменными, предстали теперь съ униженнымъ видомъ передъ этимъ человѣкомъ, котораго они преслѣдовали, потому что въ его рукахъ была ихъ жизнь.

— Чего вы ждете отъ меня? — спросилъ онъ строгимъ тономъ.

— Милости, о, великодушный братъ нашъ! Милости, о, сынъ великодушнаго рода!

— Пусть будетъ такъ! — воскликнулъ онъ съ презрѣніемъ, смѣшаннымъ съ жалостью. — Прочь отсюда! Убирайтесь! Вы свободны!

Нѣкоторые изъ его послѣдователей, вмѣстѣ съ нимъ подвергавшіеся преслѣдованію, уже предвкушали наслажденіе кровавою местью и теперь, разочаровавшись въ своихъ надеждахъ, стали роптать на его кротость, но онъ твердо стоялъ на своемъ и назвалъ Мекку ненарушимой святыней, или мѣстомъ убѣжища, какою она и останется до всеобщаго воскресенія. Впрочемъ, онъ удержалъ за собою право въ теченіе только одного этого дня наказать нѣкоторыхъ изъ жителей города, именно тѣхъ, которые были особенно виноваты противъ него и за это подлежали изгнанію, но даже и большинство изъ этихъ послѣднихъ было помиловано.

Между корейшитскими женщинами, которыя подходили къ нему для того, чтобы принести присягу, онъ узналъ Хенду, жену Абу Софіана, необузданную женщину, которая ободряла невѣрныхъ въ битвѣ при Оходѣ и грызла сердце Гамзы для того, чтобы отомстить за смерть своего отца. Въ данномъ случаѣ она явилась переодѣтой, чтобы ея не узнали, но, замѣтивъ, что глаза пророка устремлены на нее, она упала къ его ногамъ, восклицая: «Я — Хенда! Прости меня, прости!» Магометъ простилъ ее, но она заплатила ему за его милосердіе тѣмъ, что презрительно относилась къ его ученію и всегда его осмѣивала.

Въ числѣ людей, подлежавшихь наказанію, былъ эѳіоплянинъ Вакса, тотъ самый, который убилъ Гамзу; онъ бѣжалъ изъ Мекки при вступленіи въ нее войска. Впослѣдствіи онъ самъ явился къ пророку и, не будучи узнанъ, назвалъ себя вѣрующимъ мусульманиномъ. Онъ былъ прощенъ, при чемъ его заставили передать всѣ подробности смерти Гамзы, послѣ чего Магометъ отпустилъ Ваксу, строго наказавъ послѣднему никогда не являться ему на глаза. Онъ дожилъ до времени калифатства Омара, во время правленія котораго не разъ былъ наказанъ плетьми за пьянство.

Другимъ человѣкомъ, осужденнымъ на изгнаніе, былъ Абдалла-Ибнъ-Саадъ, молодой корейшитъ, отличавшійся какъ своимъ остроуміемъ и юморомъ, такъ и военными способностями. Онъ хорошо владѣлъ перомъ, и поэтому Магометъ поручалъ ему излагать письменно откровенія Корана. Занимаясь этимъ, онъ часто передѣлывалъ по-своему и исправлялъ текстъ; мало того, нашли, что онъ, по своей безпечности или съ умысломъ, искажалъ его до нелѣпости. Онъ самъ, въ кругу своихъ товарищей, подшучивалъ надъ своими измѣненіями и поправками, замѣчая при этомъ, что если въ Коранѣ доказывается, что Магометъ — пророкъ, то и онъ тоже наполовину пророкъ. Когда было открыто, что онъ дѣлалъ вставки отъ себя, то онъ, спасаясь отъ гнѣва пророка, принужденъ былъ бѣжать въ Мекку, гдѣ снова впалъ въ идолопоклонство. Когда городъ былъ взятъ, то молочный братъ Саада спряталъ его у себя въ домѣ, до тѣхъ поръ пока не утихло смятеніе; тогда онъ привелъ его къ пророку и просилъ послѣдняго помиловать Саада. Это было самымъ труднымъ испытаніемъ для снисходительности Магомета. Виновный обманулъ его довѣріе, поднималъ его на — смѣхъ, сомнѣвался въ его божественномъ посланничествѣ и потрясъ самыя основы его вѣры. Нѣсколько времени Магометъ хранилъ грозное молчаніе, надѣясь, какъ говорилъ онъ самъ впослѣдствіи, что который-нибудь изъ ревностныхъ учениковъ снесетъ ему съ плечъ голову. Но такъ какъ никто не пошевелился, то пророкъ, уступая убѣдительнымъ просьбамъ Отмана, даровалъ Сааду прощеніе. Абдалла немедленно перешелъ въ свою прежнюю вѣру и остальное время своей жизни былъ примѣрнымъ мусульманиномъ. Мы встрѣчаемъ его имя въ тѣхъ войнахъ, которыя велись калифами. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ ловкихъ наѣздниковъ въ своемъ племени и обнаруживалъ эту преобладавшую въ немъ страсть до самой смерти. Умирая, онъ повторялъ сотую главу Корана, подъ заглавіемъ: «Боевые кони». Можетъ -быть это была одна изъ глазъ, подвергшихся его передѣлкѣ.

Третьимъ осужденнымъ на изгнаніе былъ Акрема-Ибнъ-Абу-Джаль, который во многихъ случаяхъ выказывалъ смертельную вражду къ пророку, унаслѣдованную имъ отъ отца. Когда Магометъ вступилъ въ Мекку, то Акрема вскочилъ на борзаго коня и спасся бѣгствомъ, выѣхавъ въ другія, противоположныя ворота; онъ оставилъ въ городѣ красавицу-жену, Омъ-Хакимъ, на которой только передъ тѣмъ женился. Она приняла Исламъ, но вскорѣ послѣ этого услыхала, что ея мужъ сдѣлалъ было попытку переплыть море, чтобы укрыться въ Іеменѣ, но корабль, на которомъ онъ находился, снова отнесло бурею къ гавани. Она бросилась къ Магомету, небрежно одѣтая, съ растрепанными волосами, безъ покрывала, упала передъ нимъ на колѣни и умоляла помиловать ея мужа. Пророкъ, который, вѣроятно, былъ болѣе тронутъ ея красотой, нежели горемъ, ласково поднялъ ее съ земли и сказалъ ей, что исполнитъ ея просьбу. Она поспѣшила на пристань и пришла туда какъ разъ въ то время, когда корабль, на которомъ находился ея мужъ, готовъ былъ сняться съ якоря. Она вернулась въ Мекку верхомъ, сидя на лошади сзади мужа, котораго и привела къ пророку, какъ правовѣрнаго. Впрочемъ, въ данномъ случаѣ она такъ плотно закуталась въ покрывало, что были видны одни только ея черные глаза. Магометъ принялъ отъ Акремы заявленіе о томъ, что онъ — мусульманинъ, и сдѣлалъ его начальникомъ отряда гавазенитовъ; эта должность была ему дана пророкомъ какъ бы въ приданое за его красивой и преданной ему женой; кромѣ того Магометъ щедро одарилъ молодую чету. Акрема, подобно многимъ другимъ врагамъ Магомета, обращеннымъ въ Исламъ, оказался храбрымъ бойцомъ въ войнахъ за вѣру; онъ отличался во многихъ случаяхъ и, наконецъ, палъ въ битвѣ, изрубленный и пронзенный саблями и копьями.

Поведеніе Магомета послѣ взятія Мекки доказало, что это было скорѣе религіозное, нежели военное торжество. А потомъ въ сердцѣ его заговорило нѣжное чувство къ родинѣ; теперь, когда она была въ его власти, благодаря успѣху, въ его душѣ затихла злоба и ему хотѣлось всѣхъ простить.

Ансаріане, или мединскіе помощники, оказавшіе ему помощь въ этой войнѣ, стали опасаться того, чтобы ея успѣхъ не повредилъ ихъ собственнымъ интересамъ. Они съ безпокойствомъ наблюдали за нимъ, когда онъ, помолившись однажды на холмѣ Аль-Сафа, сидѣлъ и задумчиво глядѣлъ на Мекку, мѣсто его прежней борьбы и недавней славы."Воистину, — сказалъ онъ, — лучше тебя нѣтъ города, Аллахъ любитъ тебя гораздо больше другихъ городовъ. Если бы меня не изгнали отсюда и мои соплеменники, то я никогда бы не покинулъ тебя!« Услыша это, ансаріане начали говорить одинъ другому: „Посмотрите, Магометъ сдѣлался теперь побѣдителемъ и господиномъ родного своего города; онъ, навѣрно, останется здѣсь жить и покинетъ Медину!“ Ихъ слова дошли до ушей пророка, и онъ обратился къ нимъ съ упреками, къ которымъ примѣшивалось и нѣжное чувство: „Нѣтъ! — воскликнулъ онъ, — когда вы обѣщали, что будете мнѣ вѣрны, я поклялся жить и умереть вмѣстѣ съ вами. Если бы я оставилъ васъ, то поступилъ бы не такъ, какъ долженъ поступать служитель Божій, или пророкъ Его“.

Онъ остался вѣренъ своему слову и жилъ до самой смерти въ Мединѣ, гдѣ было дано ему пристанище. Магометъ не удовольствовался тѣмъ, что очистилъ Каабу и уничтожилъ идолопоклонство въ своемъ родномъ городѣ; онъ разослалъ своихъ военачальниковъ во главѣ вооруженныхъ отрядовъ съ тѣмъ, чтобы ниспровергать идоловъ у различныхъ племенъ въ сосѣднихъ городахъ и деревняхъ и обращать идолопоклонниковъ въ свою вѣру.

Самымъ ревностнымъ изъ этихъ апостоловъ-воиновъ оказался Каледъ, который былъ очень одушевленъ послѣ недавняго обращенія. Прибывъ въ Наклахъ, — мѣсто, куда стекались идолопоклонники-корейшиты на поклоненіе въ храмъ Уззы, онъ проникнулъ въ священную рощу, опустошилъ храмъ и ниспровергъ идола. Изъ храма выбѣжала, крича и ломая руки, какая-то страшная старуха, черная, нагая и съ растрепанными волосами, но Каледъ однимъ ударомъ палаша разрубилъ ее пополамъ. Объ этомъ онъ разсказалъ Магомету, говоря, что не знаетъ, кто она такая — жрица, или же злой духъ. „По правдѣ“, — отвѣчалъ пророкъ, — „ты убилъ самое Уззу“.

Отправленный съ такимъ же порученіемъ въ сосѣднюю провинцію Техаму Каледъ взялъ съ собою триста пятьдесятъ человѣкъ; нѣкоторые изъ нихъ принадлежали къ племени Сулеймъ; его сопровождалъ и Абдалрахманъ, одинъ изъ первыхъ послѣдователей Ислама. Онъ получилъ отъ пророка инструкцію проповѣдывать людямъ миръ и благоволеніе, внушать имъ правила вѣры и отнюдь не прибѣгать къ насилію, развѣ только въ томъ случаѣ, если на него нападутъ. Когда онъ, направляясь къ Техамѣ, пробылъ въ пути уже около двухъ дней, то ему пришлось проѣзжать чрезъ страну, населенную племенемъ Джадсима. Большинство изъ жителей обратилось въ Исламъ, но нѣкоторые изъ нихъ еще держались сабеизма. Это племя когда-то ограбило и убило одного изъ дядей Каледа, а также и отца Абдалрахмана и нѣкоторыхъ сулеймитовъ, когда тѣ возвращались изъ счастливой Аравіи. Опасаясь, чтобы Каледъ и его войско не отмстили имъ за эти злодѣянія, они вооружились, видя ихъ приближеніе.

Каледъ въ душѣ былъ очень радъ, что они выѣхали къ нему навстрѣчу въ боевомъ порядкѣ Грозно окликнувъ ихъ, онъ спросилъ, кто они — мусульмане, или же невѣрные? „Мусульмане“, — отвѣчали они нерѣшительнымъ тономъ. — „Такъ почему же вы выѣзжаете къ намъ навстрѣчу съ оружіемъ къ рукахъ?“ — „Потому что есть враждебныя намъ племена, которыя могутъ напасть на насъ врасплохъ“.

Каледъ строго приказалъ имъ слѣзть съ лошадей и сложить оружіе. Нѣкоторые такъ и сдѣлали и сейчасъ же были схвачены и связаны, остальные убѣжали. Считая ихъ бѣгство сознаніемъ вины» онъ преслѣдовалъ ихъ и убивалъ массами; онъ опустошилъ ихъ страну и отъ излишняго усердія предалъ смерти нѣсколько человѣкъ плѣнныхъ.

Когда Магометъ услыхалъ объ этомъ ничѣмъ невызванномъ нападеніи, онъ поднялъ руки къ небу, и призвалъ Бога въ свидѣтели, что самъ онъ неповиненъ въ этомъ дѣлѣ. Когда Каледъ вернулся, и Магометъ сталъ укорять его, то онъ хотѣлъ было свалить вину на Абдалрахмана, но Магометъ съ негодованіемъ отвергъ это обвиненіе, взводимое на одного изъ самыхъ первыхъ и самыхъ достойныхъ своихъ послѣдователей. Тогда онъ послалъ великодушнаго Али съ тѣмъ, чтобы тотъ возвратилъ народу Джадсимы все, что было отнято у него Каледомъ, и уплатилъ родственникамъ убитыхъ денежное вознагражденіе. Онъ по своему характеру былъ самымъ подходящимъ лицомъ для этого порученія, которое онъ вѣрно выполнилъ. Онъ подробно разспрашивалъ, какіе кто потерпѣлъ убытки или понесъ потери, и всѣхъ вполнѣ удовлетворилъ. Когда всѣ убытки были возмѣщены, и кровопролитіе заглажено, онъ раздѣлилъ между народомъ оставшіяся у него деньги и своею добротою утѣшилъ всѣхъ огорченныхъ. Поэтому Али отъ всѣхъ получилъ благодарность и похвалу, а мстительнаго Каледа порицали даже и тѣ, кому онъ хотѣлъ угодить.

— Вотъ видишь, — сказалъ онъ Абдалрахману, — я отомстилъ за смерть своего отца. — «Скажи лучше, — отвѣчалъ съ негодованіемъ тотъ, — что ты отомстилъ за смерть твоего дяди. Ты опозорилъ вѣру поступкомъ, достойнымъ только идолоплонника».

ГЛАВА. XXXI.
Враждебныя дѣйствія въ горахъ. — Лагерь непріятеля въ долинѣ Аутасъ, — Битва въ горномъ ущельѣ Хонейнъ. — Взятіе непріятельскаго лагеря. — Свиданіе Магомета съ кормилицей. — Дѣлежъ добычи. — Магометъ на могилѣ матери.

Въ то время, какъ воинствующіе апостолы Магомета распространяли остріемъ меча его вѣроученіе на равнинахъ, въ горахъ собиралась страшная гроза. Такефиты, гавазины, джосмиты, саадиты и многія другія отважныя горныя племена бедуиновъ заключили между собою союзъ съ цѣлью положить предѣлъ той власти, которая грозила подчинить себѣ всю Аравію. Упоминаемые здѣсь саадиты, или Бени-Садъ, это — тѣ самые пастушескіе арабы, среди которыхъ былъ воспитанъ въ дѣтствѣ Магометъ и въ долинѣ которыхъ, по словамъ преданія, ангелъ вынулъ у него изъ груди и очистилъ его сердце. Такефиты, игравшіе главную роль въ этомъ союзѣ, были могущественнымъ племенемъ; они владѣли въ горахъ сильно укрѣпленнымъ городомъ Тайифомъ вмѣстѣ съ его плодородной территоріей. Они были идолопоклонниками-фанатиками, и въ ихъ столичномъ городѣ находился храмъ идола женскаго пола, Эль-Латъ, слава о которой разнеслась далеко. Читатель припомнитъ, какъ низко они поступали съ Магометомъ, когда тотъ сдѣлалъ попытку проповѣдать свое ученіе въ Тайифѣ; въ него бросали на площади каменьями и, наконецъ, съ ругательствомъ выгнали его изъ города. Надо думать, что такефиты принимали такое дѣятельное участіе въ заключеніи союза изъ опасенія, что онъ отомститъ имъ за прежнее.

Главнокомандующимъ союзной арміей былъ Малекъ-Ибнъ-Ауфъ. Онъ назначилъ долину Аутасъ, лежащую между Хонейномъ и Тоилфомъ, мѣстомъ для сбора войскъ и для лагеря; а такъ какъ онъ зналъ непостоянный характеръ арабовъ, которые изъ-за какого-нибудь пустого каприза всегда готовы были вернуться домой, то онъ приказалъ имъ привезти съ собой также ихъ семьи и всю движимость. И вотъ они собрались изъ разныхъ мѣстностей, въ числѣ четырехъ тысячъ воиновъ, такъ что въ лагерѣ были цѣлыя толпы женщинъ и дѣтей и множество стадъ мелкаго и крупнаго скота.

Способъ, придуманной Малекомъ-Ибнъ-Ауфомъ, для того, чтобы какъ можно крѣпче привязать къ себѣ воиновъ, встрѣтилъ сильное неодобреніе со стороны Дораида, главы джосмитовъ. Это былъ престарѣлый воинъ, который дожилъ уже до ста лѣтъ, худой, какъ скелетъ, и до такой степени слабый, что его возили въ паланкинѣ на спинѣ верблюда. Хотя онъ и не могъ принимать участія въ битвѣ, но имѣлъ важное значеніе въ военномъ совѣтѣ, благодаря своей многолѣтней опытности въ веденіи войны. Этотъ ветеранъ пустыни далъ совѣтъ немедленно отослать домой всѣхъ женщинъ и дѣтей для того, чтобы освободить армію отъ лишней помѣхи. Его совѣта не послушали, и долина Аутасъ попрежнему представляла собою скорѣе привалъ какого-нибудь изъ пастушескихъ племенъ, чѣмъ лагерь наскоро набраннаго войска.

Между тѣмъ Магометъ услышалъ о томъ, что собирается гроза; чтобы не дать ей разразиться, онъ выступилъ въ походъ во главѣ войска, состоявшаго безъ малаго изъ двѣнадцати тысячъ, воиновъ, частью бѣглецовъ изъ Мекки и помощниковъ изъ Медины, а частью изъ арабовъ пустыни, и нѣкоторые изъ послѣднихъ еще не были обращены въ Исламъ.

Отправляясь въ походъ, Магометъ надѣлъ блестящую кирасу и шлемъ и сѣлъ на своего любимаго бѣлаго мула Дильдаля. Онъ никогда не выѣзжалъ на боевомъ конѣ, такъ какъ самъ рѣдко принималъ участіе въ битвѣ. Недавніе успѣхи его оружія и численное превосходство войска сравнительно съ непріятелемъ заставляли его думать, что побѣда обойдется ему легко; онъ вышелъ въ горную область безъ всякихъ мѣръ предосторожности, и, подвигаясь впередъ къ непріятельскому лагерю при Мутасѣ, дошелъ до глубокой мрачной долины, лежащей на границахъ Хонейна. Проходя по неровному ущелью, войска шли въ полномъ безпорядкѣ, — каждый воинъ выбиралъ себѣ дорогу поудобнѣе. Вдругъ они были осыпаны градомъ дротиковъ, камней и стрѣлъ, отъ которыхъ два или три воина Магомета пали мертвыми къ его ногамъ и многіе получили опасныя раны. Дѣло въ томъ что Малекъ съ отборными воинами занялъ позицію на высотахъ, поднимавшихся надъ этимъ тѣснымъ ущельемъ. Каждый утесъ и каждая пещера были заняты стрѣлками изъ лука и пращниками, и нѣкоторые изъ нихъ бросились внизъ для того, чтобы вступить въ рукопашный бой. Пораженные паническимъ страхомъ мусульмане обратились въ бѣгство. Магометъ сзывалъ ихъ, какъ главнокомандующій, и обращался къ нимъ, какъ пророкъ Божій, но все было напрасно. Каждый думалъ только о томъ, чтобы спастись и поскорѣе выбраться изъ этой ужасной долины.

Была одна минута, когда казалось, что все потеряно, и нѣкоторые воины, недавно обращенные въ Исламъ противъ своего желанія, были въ восторгѣ: они думали, что счастье измѣнило пророку.

— Клянусь небомъ! — воскликнулъ Абу-Софіанъ, глядя вслѣдъ бѣгущимъ мусульманамъ, — никакая сила не остановитъ ихъ теперь, пока они не добѣгутъ до моря.

— Да, — воскликнулъ другой, — волшебной силѣ Магомета пришелъ конецъ!

Третій, затаившій въ своей душѣ желаніе отмстить за смерть своего отца, убитаго мусульманами въ оходской битвѣ, совсѣмъ было убилъ пророка среди этого замѣшательства, если бы послѣдняго не окружили преданные ему ученики, которые и защитили его. Самъ Магометъ, въ порывѣ отчаянія, пришпоривъ своего мула, хотѣлъ броситься на непріятеля, но Аль-Аббасъ, схвативъ мула подъ уздцы, помѣшалъ пророку итти на вѣрную смерть и въ то же самое время закричалъ такъ громко, что крикъ его раздался по всей узкой долинѣ. Такъ какъ Аль-Аббасъ отличался сильными легкими, то въ этотъ критическій моментъ его голосъ спасъ армію. Мусульмане, услышавъ этотъ хорошо знакомый имъ голосъ, собрались снова и, видя, что враги не преслѣдуютъ ихъ, опять вернулись на поле сраженія. Непріятель сошелъ съ высотъ и въ ущельѣ завязался кровавый бой. «Въ горнилѣ разгорается огонь!» — закричалъ съ восторгомъ Магометъ, видя, что заблестѣло оружіе, засверкали сабли и копья. Нагнувшись къ землѣ съ сѣдла, онъ схватилъ горсть песку, который бросилъ въ воздухъ въ томъ направленіи, гдѣ находился непріятель. «Да погибнутъ они! — воскликнулъ онъ. Пусть этотъ песокъ ослѣпитъ ихъ!» — И они были дѣйствительно поражены слѣпотою и бѣжали въ смятеніи, какъ говорятъ мусульманскіе писатели, хотя ихъ пораженіе можно скорѣе приписать превосходству силъ у мусульманъ и той энергіи, которую вдохнуло въ нихъ восклицаніе пророка. Малекъ и такефиты укрылись въ отдаленномъ городѣ Тайифѣ, а остальные отступили къ своему лагерю, находившемуся въ долинѣ Аутасъ.

Оставшись въ долинѣ Хонейнъ, Магометъ послалъ для нападенія на непріятельскій лагерь Абу-Эмира со значительными силами. Гавазины оказали мужественное сопротивленіе. Абу-Эмиръ былъ убитъ, но его племянникъ Абу-Муза, принявъ на себя команду надъ войскомъ, одержалъ полную побѣду и убилъ множество непріятелей. Въ лагерѣ нашлось много добычи и плѣнныхъ, благодаря необдуманной мѣрѣ предосторожности, принятой Малекомъ-ИбнъАуфомъ, съ цѣлію удержать при себѣ воиновъ; онъ, какъ мы говорили, не послушавшись мудраго совѣта ветерана Дораида, загромоздилъ лагерь семьями и пожитками союзниковъ, а также ихъ стадами крупнаго и мелкаго скота. Здѣсь будетъ умѣстнымъ сказать нѣсколько словъ объ участи этого престарѣлаго воина пустыни. Въ то время, какъ мусульмане, разсѣявшіеся по всему лагерю, вездѣ искали добычи, одинъ молодой сулеймитъ, по имени Рабія-Ибнъ-Рафи, увидѣлъ верблюда съ паланкиномъ на спинѣ и погнался за нимъ, думая что въ этомъ паланкинѣ сидитъ какая-нибудь красавица. Догнавъ верблюда, онъ отдернулъ занавѣску паланкина и увидалъ похожую на скелетъ фигуру дряхлаго старика Дораида. Раздосадованный и обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, Рабія хотѣлъ нанести ему ударъ своею саблею, но оружіе переломилось у него въ рукѣ. «Твоя мать, — сказалъ насмѣшливо старикъ, — дала тебѣ никуда негодное оружіе; у меня за сѣдломъ ты найдешь такое, которое гораздо лучше твоего».

Юноша схватилъ его саблю, но въ то время, какъ онъ вынималъ ее изъ ноженъ, Дораидъ, замѣтивъ, что это сулеймитъ, воскликнулъ: «Окажи твоей матери, что ты убилъ Дораида-Ибнъ-Симму, который въ военное время былъ покровителемъ многихъ женщинъ изъ ея племени». Но эти слова не подѣйствовали, и юноша раскроилъ ветерану черепъ его же саблей. Когда Рабія вернулся въ Мекку и разсказалъ объ этомъ матери, то она начала упрекать его, говоря: «Ты дѣйствительно убилъ человѣка, бывшаго благодѣтелемъ для нашаго племени. Дораидъ-Ибнъ-Симма освободилъ изъ плѣна трехъ женщинъ твоего рода».

Абу-Муза съ торжествомъ вернулся къ Магомету и выставилъ всѣмъ на-показъ добычу, захваченную имъ въ лагерѣ Аутасъ, а также и взятыхъ въ плѣнъ женщинъ и дѣтей. Одна изъ плѣнницъ упала къ ногамъ пророка и умоляла его о помилованіи: это была его молочная сестра Аль-Шима, дочь его кормилицы, Халемы, выкормившей его въ Саадитской долинѣ. Вглядываясь въ черты ея сморщившагося лица, Магометъ никакъ не могъ узнать въ ней веселую товарку его дѣтскихъ игръ, но она, обнаживъ свою спину, показала ему рубецъ: онъ какъ-то разъ въ дѣтствѣ укусилъ ее изъ шалости. Тогда всѣ его сомнѣнія исчезли, онъ обошелся съ ней ласково, предоставивъ на ея выборъ или жить у него подъ его покровительствомъ, или же вернуться домой къ своимъ роднымъ.

У мусульманъ возникъ щекотливый вопросъ, какъ имъ распорядиться съ плѣнницами. Можно ли взять себѣ въ жены тѣхъ изъ нихъ, которыя были, замужемъ, не совершая при этомъ грѣха прелюбодѣянія? Изъ этого недоумѣнія ихъ вывело слѣдующее откровеніе Корана: «Вы не должны брать себѣ въ жены свободныхъ замужнихъ женщинъ, развѣ только ваша правая рука сдѣлаетъ ихъ плѣнницами». Согласно съ этими словами Корана, всѣ женщины взятыя на войнѣ въ плѣнъ, могутъ быть женами побѣдителей, даже при жизни изъ прежнихъ мужей. Само собою разумѣется, что этимъ закономъ не преминули воспользоваться побѣдители при Хонейнѣ.

Оставивъ плѣнныхъ и добычу въ надежномъ мѣстѣ и подъ надлежащею охраною, Магометъ пустился въ погоню за такефитами, которые укрылись въ Тайифѣ. Когда онъ приближался къ этому идолопоклонническому городу, мѣсту, гдѣ его такъ обидѣли и оскорбили, и увидалъ тѣ ворота, изъ которыхъ его выгнали съ такимъ позоромъ, то къ его религіозному рвенію примѣшалось также и чувство мести. Стѣны города были очень крѣпки и его нельзя было взять штурмомъ, и, кромѣ того, онъ былъ защищенъ крѣпостью, и поэтому Магометъ первый разъ прибѣгнулъ къ катапультамъ, таранамъ и другимъ орудіямъ, употреблявшимися при осадѣ городовъ, но неизвѣстнымъ до сихъ поръ арабамъ. Орудія эти приготовлялись подъ наблюденіемъ Салмана-аль-Фарси, обращеннаго въ исламъ перса.

Но осажденные всякій разъ отражали нападеніе враговъ, тревожа осаждающихъ дротиками и стрѣлами и поливая расплавленнымъ желѣзомъ ихъ щиты изъ воловьей кожи, которыми они прикрывались, подходя къ стѣнамъ. Магометъ опустошилъ всѣ окрестныя поля, фруктовые сады и виноградники и объявилъ свободными всѣхъ рабовъ, которые убѣгутъ изъ города. Осада продолжалась двадцать дней, но безуспѣшно, и Магометъ каждый день совершалъ молитву, стоя посрединѣ между палатками двухъ своихъ женъ Омъ-Саламы и Зейнабъ, которыя должны были по жребію сопровождать его въ этомъ походѣ. Его надежда на успѣхъ начала ослабѣвать и онъ впалъ еще въ большее уныніе, потому что видѣлъ сонъ, истолкованный въ неблагопріятномъ для него смыслѣ Абу-Бекромъ, который былъ извѣстенъ за сноистолкователя. Онъ хотѣлъ уже снять осаду, но въ его войскѣ поднялся ропотъ, и потому онъ приказалъ штурмовать одни изъ городскихъ воротъ. Осажденные, какъ и всегда, упорно защищали ихъ, и обѣ стороны понесли большой уронъ. Абу-Софіанъ, храбро сражавшійся при этомъ штурмѣ, лишился глаза и мусульмане были отражены врагами.

Тогда Магометъ снялъ лагерь, обѣщая своему войску возобновить осаду впослѣдствіи и пошелъ на то мѣсто, гдѣ находилась взятая въ этомъ походѣ добыча. Арабскіе писатели говорятъ, что она состояла изъ двадцати четырехъ тысячъ верблюдовъ, сорока тысячъ овецъ, четырехъ тысячъ унцій серебра и шести тысячъ плѣнныхъ.

Въ скоромъ времени пришла депутація отъ гавазиновъ съ заявленіемъ, что ихъ племя покоряется Магомету и проситъ возвратить ихъ семьи и пожитки. Вмѣстѣ съ депутаціей пришла и Халема, кормилица Магомета, которая была теперь уже въ преклонныхъ годахъ. Сердце Магомета опять смягчилось при воспоминаніяхъ о его дѣтствѣ. «Что вамъ дороже, — спросилъ онъ гавазиновъ, — ваши семьи, или ваши пожитки?» — "Наши семьи, " — отвѣчали они.

— Довольно, — сказалъ онъ, — что касается до меня лично и до Аль-Аббаса, то мы готовы отдать вамъ доставшихся на нашу долю плѣнныхъ, но надобно, чтобы на то же согласились и другіе. Приходите ко мнѣ въ полдень, послѣ молитвы, и скажите такъ: «Мы умоляемъ посланника Божія о томъ, чтобы онъ посовѣтовалъ своимъ послѣдователямъ возвратить намъ нашихъ женъ и дѣтей, а также умоляемъ и его послѣдователей, чтобы они были предъ нимъ нашими заступниками».

Послы такъ и сдѣлали. Магометъ и Аль-Аббасъ немедленно отказались отъ своей доли плѣнныхъ; ихъ примѣру послѣдовали всѣ остальные за исключеніемъ племенъ Тамимъ и Фазара, но Магометъ заставилъ и ихъ согласиться на это: онъ обѣщалъ имъ, что въ слѣдующемъ походѣ они получатъ въ шестеро больше плѣнныхъ, чѣмъ теперь. Такимъ образомъ, по ходатайству Халемы, всѣ плѣнные ея племени получили свободу. Преданіе сохранило одинъ анекдотъ, который показываетъ, съ какимъ уваженіемъ относился Магометъ къ этой смиренной покровительницѣ его дѣтства. «Я сидѣлъ съ пророкомъ, — также разсказываетъ одинъ изъ его учениковъ, — и вдругъ къ нему явилась какая-то женщина; онъ сейчасъ же всталъ съ мѣста и разостлалъ свой плащъ, чтобы она могла сѣсть на него. Когда она ушла, то мнѣ сказали, что эта женщина кормила грудью пророка».

Затѣмъ Магометъ отправилъ посла къ Малеку, который все еще сидѣлъ въ Тайифѣ, съ предложеніемъ отдать ему всю захваченную у него при Хонейнѣ добычу; кромѣ того онъ обѣщалъ подарить ему сто верблюдовъ, если только тотъ покорится ему и приметъ исламъ. Малекъ былъ побѣжденъ такимъ великодушнымъ предложеніемъ, онъ сдѣлался мусульманиномъ и привелъ съ собою подъ знамя пророка еще нѣкоторыя изъ состоявшихъ съ нимъ въ союзѣ племена. Магометъ тотчасъ же сдѣлалъ его начальникомъ надъ ними, и Малекъ оказался впослѣдствіи неумолимымъ въ дѣлѣ вѣры по отношенію къ своимъ прежнимъ союзникамъ такефитамъ.

Теперь мусульмане стали опасаться того, чтобы Магометъ, въ порывахъ великодушія, не растратилъ тѣхъ богатствъ, которыя были пріобрѣтены въ ихъ послѣднихъ войнахъ; поэтому, окруживъ его со всѣхъ сторонъ, они стали громко требовать справедливаго дѣлежа добычи и плѣнныхъ. Посмотрѣвъ на нихъ съ негодованіемъ, онъ сказалъ: «Развѣ я былъ когда-нибудь жаднымъ, несправедливымъ, или безчестнымъ?» Затѣмъ онъ вырвалъ волосъ со спины верблюда и возвысивъ голосъ, воскликнулъ: «Клянусь Аллахомъ! Я никогда не бралъ изъ всей добычи вотъ на этотъ верблюжій волосъ больше слѣдуемой мнѣ пятой части, да и эту пятую часть я всегда тратилъ на ваши же нужды».

Послѣ этого онъ раздѣлилъ добычу въ обычномъ порядкѣ: четыре пятыхъ отдалъ воинамъ, а свою собственную пятую часть раздѣлилъ между тѣми людьми, вѣрность которыхъ онъ хотѣлъ укрѣпить. Онъ считалъ корейшитовъ ненадежными союзниками, можетъ-быть и потому, что самъ слышалъ, какъ нѣкоторые изъ нихъ выражали свою радость, предвидя его пораженіе; поэтому онъ старался привязать ихъ къ себѣ покрѣпче подарками. Абу-Софіану онъ подарилъ сто верблюдовъ и сорокъ оккъ серебра въ вознагражденіе за глазъ, котораго онъ лишился при штурмѣ воротъ города Тайифа. Акремѣ, Ибнъ-Абу-Джалю и другимъ подобнымъ имъ важнымъ лицамъ онъ далъ изъ своей собственной доли то, чего они были достойны.

Въ числѣ не особенно ревностныхъ новообращенныхъ, которыхъ онъ задобрилъ такимъ образомъ, находился одинъ поэтъ, по имени АббасъИбнъ-Мардасъ. Будучи недоволенъ своей долей, онъ излилъ свое неудовольствіе въ сатирическихъ стихахъ. Магометъ заставилъ его прочесть эти стихи вслухъ. «Возьмите отсюда этого человѣка, — сказалъ онъ, — и отрѣжьте у него языкъ». Омаръ, который всегда стоялъ за строгія мѣры, хотѣлъ исполнить этотъ приговоръ буквально; но другіе, лучше знавшіе, что означаютъ эти слова пророка привели дрожащаго отъ страха Аббаса на площадь, гдѣ стоялъ весь захваченный у непріятеля скотъ и предложили ему выбрать то, что ему вздумается.

— Какъ! — закричалъ съ радостію поэтъ, избавившись отъ ужаса, который навелъ на него мысль о томъ, что онъ будетъ изувѣченъ, — развѣ такимъ образомъ хочетъ пророкъ заставить мой языкъ замолчать? Клянусь Аллахомъ, я ничего не возьму!

Но Магометъ не хотѣлъ отступить отъ своего великодушнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ политичнаго намѣренія и послалъ ему въ подарокъ шестьдесятъ верблюдовъ. Съ этихъ поръ поэтъ только и дѣлалъ, что воспѣвалъ щедрость пророка.

Пріобрѣтая такимъ путемъ расположеніе не особенно ревностныхъ меккскихъ прозелитовъ, Магометъ возбудилъ ропотъ среди своихъ мединскихъ помощниковъ. — «Смотрите, — говорили они, — онъ осыпаетъ дарами вѣроломныхъ корейшитовъ, тогда какъ мы, оставшіеся ему вѣрными въ несчастій, ничего не получимъ, кромѣ нашей жалкой доли. Что же мы сдѣлали такое, что на насъ не обращаютъ вниманія?»

Магомету передали, что они ропщутъ, и онъ созвалъ въ свою палатку ихъ начальниковъ.

— Послушайте, вы, мединцы, — сказалъ онъ, — развѣ не было у васъ раздора между собой, и не я ли примирилъ васъ? Развѣ вы не заблуждались, и не я ли привелъ васъ на путь истинный? Развѣ вы не были бѣдны, и не я ли обогатилъ васъ?

Они сознались, что онъ говоритъ правду.

— Смотрите же, — продолжалъ онъ, — я пришелъ къ вамъ заклейменный названіемъ лжеца, но не взирая на это, вы увѣровали въ меня; меня преслѣдовали, а вы оказали мнѣ покровительство; я былъ изгнанникомъ, а вы пріютили меня; я былъ безпомощнымъ, а вы помогли мнѣ. Неужели же вы думаете, что я не чувствую этого? Неужели вы думаете, что я могу быть неблагодарнымъ? Вы жалуетесь на то, что я даю этимъ людямъ подарки, а вамъ не даю никакихъ. Это правда, что я даю имъ земныя блага, но это только для того, чтобы привлечь къ себѣ ихъ привязанныя ко всему земному сердца. Вамъ же, оставшимся мнѣ вѣрными, я отдаю самого себя! Они вернутся домой со стадами овецъ и верблюдовъ, а когда вернетесь вы, то съ вами будетъ пророкъ Божій. Клянусь Тѣмъ, въ Чьихъ рукахъ душа Магомета, хотя бы весь міръ шелъ однимъ путемъ, а вы другимъ, то я остался бы съ вами! Кто же изъ васъ получилъ отъ меня большую награду?

Помощники были тронуты до слезъ этою обращенною къ нимъ рѣчью. «О, пророкъ Божій! — воскликнули они, — мы довольны нашимъ жребіемъ!»

Послѣ раздѣла добычи, Магометъ возвратился въ Мекку, но не въ богатой одеждѣ и не съ торжествомъ побѣдителя, а въ одѣяніи пилигрима, чтобы выполнить всѣ обряды, требуемые при богомольѣ. Когда все это было имъ въ точности исполнено, онъ назначилъ Моада-Ибнъ-Джабала имамомъ, т.-е. первосвященникомъ, для того, чтобы наставлять народъ въ правилахъ вѣры, а управленіе городомъ онъ отдалъ въ руки Отаба, юноши, которому было только восемнадцать лѣтъ, послѣ чего онъ распрощался съ роднымъ городомъ, изъ котораго выступилъ со своимъ войскомъ и отправился въ Медину.

Когда онъ прибылъ въ деревню Аль-Абва, гдѣ была схоронена его мать, то его сердце возжелало отдать сыновній долгъ ея памяти, но его собственный, полученный имъ въ откровеніи, законъ запрещалъ воздавать почести могиламъ людей, умершихъ въ невѣріи. Находясь въ сильномъ волненіи, онъ умолялъ небо смягчить этотъ законъ. Если и былъ обманъ въ подобныхъ этому случаяхъ, то не трудно повѣрить, что это былъ самообманъ и что самъ Магометъ дѣйствительно вѣрилъ въ воображаемое указаніе свыше, будто законъ этотъ отчасти смягчается именно въ данномъ случаѣ и ему позволяется посѣтить могилу. Когда онъ пришелъ на могилу, то ему, какъ сыну, было тяжело видѣть ее; — въ немъ заговорили самыя нѣжныя чувства, онъ залился слезами, и слезы эти были единственною данью, которую ему разрѣшено было принести. — «Я просилъ у Бога позволенія, — грустно говорилъ онъ, — посѣтить могилу моей матери, и оно было дано мнѣ, но когда я просилъ позволенія помолиться за нее, то это не было мнѣ разрѣшено!»

ГЛАВА XXXII.
Смерть дочери пророка, Зейнабъ. — Рожденіе сына Ибрагима. — Депутаціи отъ дальнихъ племенъ, — Состязаніе въ поэзіи въ присутствіи пророка. — Его пониманіе поэтическихъ красотъ. — Покореніе города Тайифа и истребленіе въ немъ идоловъ. — Переговоры съ эмиромъ Ибнъ-Тафилемъ, высокомѣрнымъ начальникомъ бедуиновъ; независимый духъ послѣдняго. — Свиданіе Ади, другого начальника, съ Магометомъ.

Вскорѣ послѣ возвращенія Магомета въ Медину, его постигло горе: умерла дочь его Зейнабъ, та самая, которую ему отдали взамѣнъ ея мужа АбульАасса, невѣрующаго, взятаго въ плѣнъ въ Бедерской битвѣ. Пророкъ былъ сильно привязанъ къ членамъ своей семьи и глубоко чувствовалъ эту потерю; впрочемъ, онъ былъ утѣшенъ тѣмъ, что у него отъ любимой его наложницы Маріи родился сынъ. Онъ далъ ребенку имя Ибрагима, утѣшая себя надеждою, что благодаря этому сыну, родившемуся у него на старости лѣтъ, единственному его потомку мужского пола, его имя будетъ передаваться отъ одного поколѣнія къ другому.

Слава Магомета, какъ пророка, или какъ побѣдителя, распространялась теперь въ самыхъ отдаленныхъ мѣстахъ Аравіи, и въ Мекку приходили одна за другой депутаціи отъ дальнихъ племенъ; нѣкоторыя изъ нихъ являлись съ заявленіемъ, что они признаютъ его пророкомъ и принимаютъ Исламъ, другія же, что подчиняются его свѣтской власти и согласны платить ему дань. Способности Магомета развивались сообразно съ обстоятельствами; вмѣстѣ съ его успѣхами расширялись и его планы, и онъ теперь съ искусствомъ государственнаго человѣка началъ приводить въ порядокъ финансы своего быстро возрастающаго государства. Подъ особеннымъ названіемъ милостыни, съ правовѣрныхъ взималась дань, равнявшаяся десятой части произведеній земли, въ томъ случаѣ, если она орошалась ручьями и дождемъ, и двадцатой части, когда ея плодородіе было результатомъ искусственнаго орошенія. Съ того, кто имѣлъ десять верблюдовъ, требовали четыре овцы; съ сорока головъ рогатаго скота брали одну корову, съ тридцати головъ — полугодового теленка, съ сорока овецъ взималась одна. Тѣ же, которые платили дань въ большемъ размѣрѣ, чѣмъ было установлено, считались людьми болѣе набожными и снискивали себѣ соотвѣтствующую милость у Бога. Дань, требуемая съ тѣхъ, которые подчинялись свѣтской власти пророка, оставаясь въ невѣріи, равнялась одному динарію деньгами или имуществомъ съ каждаго взрослаго мужчины, свободнаго человѣка, или раба.

При сборѣ благотворительной дани встрѣчались нѣкоторыя затрудненія: гордое племя Тамимъ не хотѣло давать ея и прогнало отъ себя сборщика; противъ него былъ посланъ отрядъ арабской конницы, который привелъ съ собою много плѣнныхъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей.

Отъ тамимитовъ явилась въ городъ депутація, съ требованіемъ выдачи плѣнныхъ. Четверо изъ депутатовъ были извѣстны, какъ ораторы и поэты, и вмѣсто того, чтобы вести себя смиренно въ присутствіи Магомета, они начали декламировать свои произведенія въ стихахъ и прозѣ, вызывая мусульманъ состязаться съ ними въ поэзіи.

— Я посланъ Богомъ не какъ поэтъ, — отвѣчалъ Магометъ, — и не ищу славы оратора.

Впрочемъ, нѣкоторые изъ его приверженцевъ приняли этотъ вызовъ, и послѣдовала чернильная война, въ которой тамимиты признали себя побѣжденными. Они такъ понравились Магомету своимъ смѣлымъ вызывомъ, своей поэзіей и откровеннымъ признаніемъ въ своемъ пораженіи, что онъ не только отдалъ имъ плѣнниковъ, но отпустилъ ихъ даже съ подарками.

Другой примѣръ того, что пророкъ былъ неравнодушенъ къ прелестямъ поэзіи, приводится въ разсказѣ о Каабѣ-Ибнѣ-Зохайрѣ, знаменитомъ меккскомъ поэтѣ, который сдѣлалъ его дѣятельность сюжетомъ для своихъ сатиръ и поэтому принадлежалъ къ числу осужденныхъ на изгнаніе, но бѣжалъ при взятіи священнаго города. Затѣмъ Каабъ пришелъ въ Медину, чтобы примириться съ Магометомъ; онъ подошелъ къ нему въ мечети и сталъ воспѣвать ему хвалу въ поэмѣ, которая впослѣдствіи сдѣлалась знаменитой у арабовъ, какъ образцовое произведеніе. Онъ закончилъ прославленіемъ его милосердія, «потому что изъ всѣхъ добродѣтелей пророка Божія та, на которую всего вѣрнѣе можно разсчитывать — это прощеніе обидъ».

Очарованный этими стихами и смягченный лестью поэта, Магометъ оправдалъ его слова, потому что онъ не только простилъ ему, но, снявъ съ себя плащъ, накинулъ ему на плеча. Поэтъ сохранялъ это священное одѣяніе до самой своей смерти, не продавая его ни за какія деньги. Калифъ Моавія купилъ его у наслѣдниковъ поэта за десять тысячъ драхмъ; плащъ этотъ всегда надѣвался калифами въ какихъ-нибудь процессіяхъ и торжественныхъ церемоніяхъ до времени тридцать шестого калифата, когда онъ былъ сорванъ съ плечъ калифа Аль-Мостазема и сожженъ татарскимъ завоевателемъ Холагу.

Въ то время, какъ принадлежавшіе различнымъ арабскимъ племенамъ города и замки одинъ за другимъ обращались въ Исламъ и принимали присягу въ вѣрности Магомету, въ Тайифѣ, крѣпости такефитовъ, жители продолжали попрежнему поклоняться своему пресловутому идолу Эль-Латъ. Они надѣялись на защиту горъ, на крѣпость своихъ стѣнъ и цитадели. Хотя они были въ безопасности отъ нападенія, но мало-по-малу ихъ окружили мусульмане, и они очутились въ изолированномъ положеніи, такъ что, наконецъ, имъ уже совсѣмъ нельзя было выходить изъ города безъ того, чтобы на нихъ не напали враги, которые угрожали имъ со всѣхъ сторонъ и тревожили ихъ, и вотъ они отправили пословъ къ Магомету для того, чтобы начать переговоры о мирѣ.

Пророкъ питалъ въ своей душѣ сильную злобу къ этому упрямому, проникнутому духомъ идолопоклонства, городу, жители котораго нѣкогда выгнали его изъ воротъ, а въ другой разъ отразили отъ своихъ стѣнъ. Его условіями были: обращеніе въ Исламъ и полная покорность. Сами послы выразили свою готовность принять Исламъ, но доказывали, что жителей Тайифа можетъ сразу оттолкнуть требованіе, чтобы они отреклись отъ своей древней вѣры. Поэтому они просили отъ ихъ имени, чтобы имъ дозволено было поклоняться еще три года ихъ старому идолу Эль-Латъ. Но въ этой просьбѣ имъ было рѣшительно отказано. Тогда они стали просить, чтобы имъ, по крайней мѣрѣ, дана была мѣсячная отсрочка для того, чтобы подготовить умы, но и въ этомъ имъ было отказано, такъ какъ всякое идолопоклонство несовмѣстимо съ поклоненіемъ Богу. Затѣмъ они просили о томъ, чтобы ихъ уволили отъ обязанности ежедневно совершать молитву.

— Безъ молитвы не можетъ быть истинной религіи, — отвѣчалъ Магометъ. Въ концѣ-концовъ они были вынуждены изъявить безусловную покорность.

Въ Тайифъ были посланы Абу-Софіанъ, ИбнъГарбъ и Аль-Могейра для того, чтобы разбить каменный идолъ Эль-Латъ. Абу-Софіанъ хотѣлъ ударить по немъ киркой, но промахнулся и упалъ ничкомъ на землю. Народъ началъ кричать, считая это хорошимъ предзнаменованіемъ, но АльМогейра разрушилъ всѣ ихъ надежды, а вмѣстѣ съ тѣмъ и статую однимъ ударомъ большого молота. Затѣмъ онъ сорвалъ съ нея дорогія одежды, браслеты, ожерелье, серьги и другія украшенія, сдѣланныя изъ золота и драгоцѣнныхъ камней, въ которыя нарядили этотъ идолъ его поклонники, и оставилъ на землѣ его обломки, надъ которыми плакали и вопили тайифскія женщины^[18].

Къ числу лицъ, все еще не признавшихъ надъ собой власть Магомета, былъ начальникъ бедуиновъ Эмиръ-Ибнъ-Тафиль, глаза сильнаго племени Эмиръ. Онъ славился своею красотою и царскою роскошью, но былъ высокомѣренъ, и его пышность походила на тщеславіе. На большой ярмаркѣ въ Оказѣ, между Тайифомъ и Наклахомъ, куда обыкновенно стекались со всѣхъ частей Аравіи купцы, богомольцы и поэты, глашатый выкрикивалъ: «Кому нуженъ вьючный скотъ* тотъ пусть идетъ къ Эмиру; если кто голоденъ, пусть идетъ къ Эмиру, — и тотъ его накормитъ; если кого преслѣдуютъ, пусть онъ обратится къ Эмиру, — у него онъ найдетъ покровительство!»

Эмиръ очаровывалъ своею щедростью всѣхъ и каждаго, и вмѣстѣ съ его популярностью росло и его честолюбіе. Возрастающее могущество Магомета поселило въ душѣ его зависть, и когда ему совѣтовали заключить съ пророкомъ договоръ, онъ отвѣчалъ съ высокомѣріемъ: — «Я поклялся, что не буду знать покоя до тѣхъ поръ, пока не завоюю всей Аравіи и послѣ этого мнѣ ли воздавать почести этому корейшиту?»

Впрочемъ, недавнія побѣды мусульманъ заставили его послушаться совѣтовъ друзей. Онъ поѣхалъ въ Медину и, явившись къ Магомету, откровенно спросилъ у него:

— Хочешь ли ты быть мнѣ другомъ?

— Нѣтъ, клянусь Аллахомъ! — былъ отвѣтъ Магомета, — до тѣхъ поръ, пока ты не примешь Исламъ.

— А если я приму, то удовольствуешься ли ты господствомъ надъ арабами, живущими въ городахъ, и оставишь ли мнѣ бедуиновъ пустыни?

Магометъ отвѣчалъ, что не удовольствуется.

— Какая же мнѣ будетъ польза отъ того, что я приму твою вѣру?

— Ты будешь причисленъ къ правовѣрнымъ.

— Я вовсе не желаю быть вмѣстѣ съ ними, — отвѣчалъ гордый Эмиръ и, пригрозивъ пророку тѣмъ, что начнетъ съ нимъ войну, онъ вернулся къ своему племени.

Ади, князь бедуинскаго племени Таи, былъ совсѣмъ другого характера. Его отецъ Хатимъ прославился не только военною доблестью, но и своею безграничною щедростью, которая вошла у арабовъ въ пословицу, — они говорили: «щедръ, какъ Хатимъ». Сынъ его Ади былъ христіаниномъ, и хотя унаслѣдовалъ отъ отца его щедрость, но не былъ такимъ храбрымъ, какъ онъ. Опасаясь опустошительныхъ нападеній мусульманъ, онъ приказалъ молодому арабу, который насъ въ пустынѣ его верблюдовъ, чтобы у того всегда были подъ рукою нѣсколько сильныхъ и быстрыхъ на ходу верблюдовъ и чтобы онъ немедленно извѣстилъ его, если будетъ подходить непріятель.

Какъ-то разъ Али, которому случилось проѣзжать по этой мѣстности съ отрядомъ конницы, показался вдали со своими двумя знаменами — однимъ бѣлымъ, а другимъ чернымъ. Завидѣвъ ихъ, молодой бедуинъ побѣжалъ къ Ади съ крикомъ: «Мусульмане близко! Вдали видны ихъ знамена!» Ади, не теряя времени, посадилъ жену и дѣтей на верблюдовъ и бѣжалъ въ Сирію. Его сестра, которую прозвали Саффаной, или Жемчужиной, попала въ руки мусульманъ и вмѣстѣ съ другими плѣнными была отведена въ Медину. Когда Магометъ проходилъ однажды мимо мѣста ея заключенія, то она, увидя его, закричала:

— Сжалься надо мной, о посланникъ Божій! Отецъ мой умеръ, а тотъ, кому слѣдовало быть моимъ покровителемъ, покинулъ меня. Сжалься надо мной, о, посланникъ Божій, и Богъ тоже умилосердится надъ тобой!

— А кто твой покровитель? — спросилъ Магометъ.

— Ади, сынъ Хатима.

— Онъ бѣжалъ отъ Бога и пророка Его, — отвѣчалъ Магометъ, и продолжалъ свой путь.

На слѣдующій день, когда Магометъ опять проходилъ мимо тюрьмы, Али, тронутый красотою этой женщины и ея горемъ, шепнулъ ей, чтобы она встала и опять попросила пророка. И вотъ она опять повторила свою просьбу:

— О, пророкъ Божій! Отецъ мой умеръ, а братъ, которому слѣдовало быть моимъ покровителемъ, покинулъ меня. Сжалься надо мной, и Богъ тоже умилосердится надъ тобой!

Магометъ ласково обернулся къ ней.

— Пусть будетъ такъ, — сказалъ онъ, и не только возвратилъ ей свободу, но далъ ей одежду и верблюда и отослалъ ее въ Сирію съ первымъ караваномъ.

Пріѣхавъ къ брату, она стала укорять его въ томъ, что онъ ее покинулъ. Онъ сознался въ своей винѣ и сестра простила его. Затѣмъ она стала его уговаривать, чтобы онъ примирился съ Магометомъ. «Онъ истинный пророкъ, — говорила она, — и скоро овладѣетъ всѣмъ міромъ; поэтому, спѣши, пока еще есть время, пріобрѣсти его благосклонность».

Ади, какъ человѣкъ политичный, послушался ея совѣта; онъ поспѣшилъ въ Медину, гдѣ и привѣтствовалъ Магомета, находившагося въ мечети. Его разсказъ объ этомъ свиданіи какъ нельзя лучше обрисовываетъ простоту обхожденія и образа жизни Магомета, достигшаго теперь верховной власти и одержавшаго одну за другой многія побѣды. «Онъ спросилъ меня, — такъ разсказываетъ Ади, — какъ меня зовутъ, и когда я ему сказалъ, то онъ пригласилъ меня пойти вмѣстѣ съ нимъ въ его домъ. Дорогой къ нему подошла какая-то слабая, исхудалая женщина. Онъ остановился и сталъ говорить съ ней о ея дѣлахъ. „Ну это, подумалъ я про себя, ужъ совсѣмъ не по-царски“. Когда мы пришли къ нему въ домъ, то онъ далъ мнѣ кожаную подушку, набитую пальмовыми листьями, чтобы мнѣ было на чемъ сидѣть, а самъ сѣлъ просто на полъ. „Ну это, подумалъ я, далеко не по-княжески!“

Затѣмъ онъ три раза предлагалъ мнѣ принять Исламъ. „У меня есть своя собственная вѣра“ — отвѣтилъ я ему. — „Я знаю твою вѣру, — сказалъ онъ, — и даже лучше тебя. Ты, какъ князь, получаешь отъ твоего народа четвертую часть добычи. Развѣ этому учитъ христіанская вѣра?“ Изъ этихъ словъ я понялъ, что онъ — пророкъ и знаетъ больше другихъ людей.

— У тебя нѣтъ желанія перейти въ Исламъ, — продолжалъ онъ, — потому что ты видишь, какъ мы бѣдны. Но близко.то время, когда у правовѣрныхъ будетъ столько богатствъ, что они не будутъ знать, какъ съ ними справиться. Можетъ-быть, тебя останавливаетъ то, что ты видишь, какъ мало мусульманъ въ сравненіи съ громаднымъ числомъ ихъ враговъ? Клянусь Аллахомъ, скоро наступитъ такое время, когда мусульманская женщина будетъ имѣть возможность одна и совершенно безопасно отправиться на верблюдѣ на богомолье изъ Кадезіи къ Божьему храму въ Меккѣ. Вѣроятно ты думаешь, что могущество въ рукахъ у невѣрныхъ; знай же, что недалеко то время, когда мы водрузимъ наши знамена на вавилонскихъ бѣлыхъ башняхъ»^[19].

Политичный Али увѣровалъ въ это пророчество, а затѣмъ принялъ Исламъ.

ГЛАВА XXXIII.
Приготовленія къ походу противъ Сиріи, — Интриги АбдаллыИбнъ-Оббы. — Пожертвованія правовѣрныхъ. — Выступленіе арміи въ походъ, — Проклятая мѣстность Гаджаръ. — Лагерь въ Табукѣ, — Покореніе сосѣднихъ областей. — Каледъ нападаетъ врасплохъ на Окаидера и его замокъ. — Армія возвращается въ Медину.

Теперь Магометъ, благодаря обращенію многихъ въ Исламъ, или же своимъ побѣдамъ, сдѣлался верховнымъ властителемъ почти всей Аравіи. Всѣ разъединенныя племена, до сего времени опасныя только одно для другого, но, по своей разрозненности, безсильныя противъ остального міра, были соединены имъ въ одинъ народъ, достаточно сильный для внѣшнихъ завоеваній. Его пророческая миссія дала ему абсолютную власть надъ грознымъ войскомъ, собравшимся такимъ образомъ въ пустынѣ, и теперь онъ былъ готовъ вести его въ походъ для распространенія вѣры и расширенія мусульманской власти въ чужеземныхъ странахъ.

Его многочисленныя побѣды и недавнее дѣло при Мутѣ встревожили императора Ираклія, который началъ собирать войско на границахъ Аравіи для того, чтобы уничтожить этого новаго врага. Магометъ рѣшился предупредить его враждебныя дѣйствія и проникнуть со знаменемъ вѣры въ самое сердце Сиріи.

До сихъ поръ онъ держалъ задуманные имъ походы въ тайнѣ, сообщая свои планы и намѣренія только тѣмъ изъ своихъ военачальниковъ, на которыхъ онъ могъ вполнѣ положиться, и затѣмъ увлекалъ за собою своихъ послѣдователей въ самыя опасныя предпріятія. Впрочемъ, для настоящаго похода, совсѣмъ непохожаго на быстрые разбойничьи набѣги арабовъ, требовались большія приготовленія: нужно было собрать болѣе многочисленное, чѣмъ прежде, войско и запастись всякаго рода провіантомъ, такъ чтобы его хватило для дальняго пути и продолжительнаго отсутствія. Поэтому онъ объявилъ во всеуслышаніе, какого рода это предпріятіе и какая его цѣль.

Но теперь его послѣдователи уже не стремились, какъ прежде, стать подъ.его знамя. Многимъ было памятно неудачное дѣло при Мутѣ, и они боялись опять сойтись лицомъ къ лицу съ дисциплинированными римскими войсками. Да и самое время года не было благопріятнымъ для такой далекой и продолжительной экспедиціи. Стояло знойное лѣто, земля растрескалась, а всѣ источники и ручьи пересохли. Къ тому же подходило и время сбора финиковъ, когда вмѣсто того, чтобы пускаться въ хищническія предпріятія, лучше было бы остаться дома и собирать плоды.

Все это было очень искусно внушено народу хазрадитомъ Абдаллой-Ибнъ-Оббой, который все еще оставался тайнымъ врагомъ Магомета и пользовался всякимъ случаемъ, чтобы противодѣйствовать его планамъ. «Хорошее время выбрали, — кричалъ онъ, — для такого дальняго похода! И никакого вниманія не обращаютъ на неурожай, засуху и палящій зной пустыни! Кажется, Магометъ думаетъ, что война съ греками, это — шутка. Повѣрьте мнѣ, вы сами увидите, что она совсѣмъ не похожа на наши арабскія междуусобицы. Клянусь Аллахомъ, мнѣ представляется, что я вижу всѣхъ васъ въ цѣпяхъ!» Этими и другими въ томъ же родѣ насмѣшками и инсинуаціями онъ напугалъ и разстроилъ своихъ приверженцевъ-хазрадитовъ, да и вообще сдѣлалъ это предпріятіе непопулярнымъ. Магометъ, по своему обычаю, прибѣгнулъ къ откровенію. «Тѣ, которые хотятъ остаться назади и отказываются посвятить себя на служеніе Богу, — говорится въ той главѣ Корана, которая была открыта Магомету въ это время, — указываютъ въ свое оправданіе на лѣтній зной. Скажи имъ, что адскій огонь еще жарче!' Они могутъ радоваться и наслаждаться безопасностью въ здѣшней жизни, но въ будущей имъ послужатъ наказаніемъ вѣчныя слезы».

Въ это трудное время нѣкоторые изъ преданныхъ Магомету приверженцевъ выказали особенное усердіе. Омеръ, Аль-Аббасъ и Абдалрахманъ пожертвовали большія суммы денегъ; многія набожныя женщины приносили свои украшенія и драгоцѣнности. Отманъ вручилъ Магомету тысячу, а нѣкоторые говорятъ даже десять тысячъ динаріевъ, за что и были отпущены ему всѣ его грѣхи — настоящіе, прошедшіе и будущіе. Абу-Бекръ далъ четыре тысячи драхмъ. Магометъ не рѣшался принять это пожертвованіе, зная, что въ этомъ заключается все его состояніе. «Что же останется для тебя и для твоей семьи?» — спросилъ онъ. — «Богъ и Его пророкъ» — было сказано въ отвѣтъ.

Эти примѣры благочестія сильно подѣйствовали на народъ; но при всемъ томъ стоило большого труда собрать армію, въ которой было десять тысячъ конницы и двадцать тысячъ пѣхоты. На время своего отсутствія Магометъ назначилъ Али правителемъ Медины и поручилъ ему вмѣстѣ съ тѣмъ позаботиться о своей семьѣ. Али очень неохотно принялъ возложенную на него обязанность, такъ какъ онъ привыкъ сопровождать пророка во всѣхъ его походахъ и дѣлить съ нимъ всѣ опасности. Когда всѣ приготовленія были окончены, Магометъ выступилъ изъ Медины въ этотъ походъ, имѣвшій важное значеніе. Часть его арміи состояла изъ хазрадитовъ и ихъ союзниковъ, предводителемъ которыхъ былъ Абдалла-Ибнъ Обба. Этотъ человѣкъ, котораго Магометъ такъ мѣтко назвалъ «Главой лицемѣровъ», ночью вмѣстѣ со своими приверженцами расположился отдѣльнымъ лагеремъ, поодаль отъ главной арміи, въ тылу ея; когда же на другой день утромъ армія двинулась впередъ, онъ отсталъ и затѣмъ повелъ свои отряды обратно въ Медину. Явившись къ Али, который также какъ и оставшіеся при немъ приверженцы, досадовалъ на то, что ему поручили управлять городомъ, онъ употребилъ всѣ старанія, чтобы усилить его недовольство своимъ положеніемъ, доказывая, что Магометъ поручилъ ему управленіе Мединой единственно потому, что самъ хотѣлъ избавиться отъ этого тяжкаго бремени. Задѣтый за живое этой инсинуаціей, Али догналъ Магомета и спросилъ у него, правду ли говорятъ Абдалла и его приверженцы.

— Эти люди — лжецы, — отвѣчалъ ему Магометъ. — Они принадлежатъ къ партіи лицемѣровъ и нерѣшительныхъ и могутъ произвести смуту въ Мединѣ. Я оставилъ тебя въ городѣ для того, чтобы ты зорко наблюдалъ за ними, а также охранялъ обѣ наши семьи. Я хотѣлъ, чтобы ты былъ для меня тѣмъ, чѣмъ Ааронъ для Моисея, но только ты не можешь быть такъ же, какъ и онъ, пророкомъ, потому что послѣдній изъ пророковъ это — я. — Али удовольствовался этимъ объясненіемъ и вернулся въ Медину.

Изъ всего этого многіе заключили, что Магометъ имѣетъ намѣреніе сдѣлать Али калифомъ, т.-е. своимъ преемникомъ; таково значеніе арабскаго слова, выражающее отношеніе Аарона къ Моисею.

Войска, подвигавшіяся впередъ съ Магометомъ во главѣ, вскорѣ узнали по собственному опыту, какъ трудно переходить пустыню въ это жаркое время года. Многіе вернулись обратно на второй же день, а другіе — на третій и четвертый. Когда пророку доносили объ этихъ дезертирахъ, то онъ говорилъ; «Пускай уходятъ; если они на что-нибудь годятся, то Богъ вернетъ ихъ къ намъ, а если нѣтъ, то мы избавимся отъ помѣхи».

Въ то время какъ одни, находясь въ походѣ, впадали въ уныніе, другіе, оставшіеся въ Мединѣ, раскаивались въ своемъ малодушіи. Одинъ изъ городскихъ жителей, по имени Абу-Каитама, войдя однажды въ свой садъ днемъ, во время страшнаго зноя, увидалъ, что двѣ его жены поставили для него обѣдъ изъ мяса и свѣжую воду подъ прохладною тѣнью палатки. Остановясь при входѣ, отъ воскликнулъ: «Въ это время пророкъ Божій терпитъ отъ вѣтра и зноя пустыни, а я, Каитама, буду сидѣть здѣсь въ прохладѣ съ моими красавидами-женами! Клянусь Аллахомъ! Я не войду въ палатку». Не теряя времени, онъ вооружился саблей и копьемъ и, сѣвъ на верблюда, быстро поѣхалъ на немъ, чтобы стать подъ знамя вѣры.

Между тѣмъ армія, послѣ утомительнаго семидневнаго перехода, дошла до гористой страны Гаджаръ, которая въ древнее время населена была тамудитами, однимъ изъ исчезнувшихъ безслѣдно арабскихъ племенъ. Это была та проклятая мѣстность, преданіе о которой было приведено выше. Авангардъ арміи, никогда не слыхавшій объ этомъ преданіи, утомясь отъ зноя, съ восторгомъ увидалъ ручеекъ, протекавшій по зеленой долинѣ, а также и прохладныя пещеры по склонамъ сосѣднихъ холмовъ, служившія когда-то жилищемъ пораженнымъ небомъ тамудитамъ. Сдѣлавъ привалъ у этого ручейка, одни собирались купаться, а другіе начали стряпать и печь хлѣбъ, и всѣ радовались тому, что у нихъ будетъ прохладный ночлегъ въ этихъ пещерахъ.

Магометъ, по своему обыкновенію, ѣхалъ позади арміи для того, чтобы имѣть возможность помогать слабымъ, а если придется, то забирать утомленныхъ дорогою и отсталыхъ. Доѣхавъ до того мѣста, гдѣ былъ привалъ, онъ вспомнилъ относящіяся къ нему преданія, о которыхъ ему разсказывали во дни его юности, когда онъ проходилъ здѣсь съ караваномъ. Боясь навлечь и на себя проклятіе, тяготѣвшее надъ всей этой страною, онъ приказалъ войску бросить сваренное въ водѣ этого ручья мясо а замѣшанный на ней хлѣбъ отдать верблюдамъ и уходить какъ можно скорѣе съ этого проклятаго небомъ мѣста. Потомъ, закутавшись съ лицомъ въ плащъ и пришпоривъ своего мула, онъ быстро проѣхалъ эту грѣховную область; за нимъ слѣдовала и армія, которая подвигалась такъ быстро, какъ будто бы она бѣжала отъ непріятеля.

Затѣмъ наступила мучительная ночь; армія должна была расположиться лагеремъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ не было воды; стояла удушливая жара, и кромѣ того со стороны пустыни дулъ сухой и горячій вѣтеръ; всѣ изнемогали отъ жажды въ лагерѣ, надъ которымъ какъ будто все еще тяготѣло поразившее тамудитовъ проклятіе. Но на слѣдующій день пошелъ сильный дождь, который освѣжилъ и подкрѣпилъ, какъ людей, такъ и животныхъ. Армія двинулась дальше съ новымъ усердіемъ и безъ всякихъ затрудненій дошла до Табука, небольшаго городка, на границахъ Римской имперіи, между Мединой и Дамаскомъ, находящагося на разстояніи десяти дней пути отъ того и другого города.

Здѣсь Магометъ разбилъ свой лагерь, неподалеку отъ одного источника, среди рощъ и пастбищъ. Арабскія преданія утверждаютъ, что источникъ этотъ почти совсѣмъ пересохъ, такъ что когда изъ него наполнили водой небольшой сосудъ для пророка, то въ немъ уже не осталось больше ни одной капли ея; Магометъ, утоливъ свою жажду и совершивъ омовеніе, вылилъ оставшуюся въ немъ воду назадъ въ источникъ, и вслѣдъ за этимъ изъ него хлынулъ потокъ, въ которомъ было столько воды, что ея хватило на всѣхъ людей и животныхъ.

Изъ этого лагеря Магометъ разослалъ во всѣ стороны своихъ военачальниковъ проповѣдывать вѣру и обращать въ нее силою, или же требовать дани. Нѣкоторые изъ сосѣднихъ князей прислали къ нему пословъ, — одни признавали его божественную миссію, а другіе подчинялись его свѣтской власти. Въ числѣ ихъ былъ также Іоганна-Ибнъ-Руба, князь Эйлы, христіанскаго города находившагося неподалеку отъ Краснаго моря. Это былъ тотъ самый городъ, о которомъ говорится въ преданіи, что въ древнія времена, когда въ немъ жили евреи, старики были превращены въ свиней, а молодые — въ обезьянъ за то, что занимались рыбною ловлею въ субботу; объ этомъ наказаніи сказано въ высокопарныхъ выраженіяхъ въ Коранѣ.

Князь Эйлы заключилъ съ Магометомъ мирный договоръ, по которому обязался платить ему ежегодно дань въ три тысячи динаріевъ, или золотыхъ монетъ. Этотъ договоръ послужилъ Магомету образцомъ для послѣдующихъ договоровъ, заключенныхъ имъ съ другими повелителями.

Въ числѣ арабскихъ князей, исповѣдывавшихъ христіанскую вѣру и отказавшихся воздать честь Магомету, былъ Окаидеръ-Ибнъ-Малекъ, изъ племени Кенда. Его резиденціею былъ замокъ, находящійся у подошвы горы, въ самомъ центрѣ его владѣній. Каледъ былъ посланъ съ отрядомъ конницы, чтобы принудить его покориться Магомету. Онъ нашелъ, что замокъ слишкомъ силенъ и его нельзя взять приступомъ, а потому онъ прибѣгнулъ къ слѣдующей военной хитрости: въ одну лунную ночь, когда Окаидеръ и его жена наслаждались свѣжимъ воздухомъ на плоской крышѣ замка, они увидали какое-то животное, которое паслось на лугу, и сочли его за дикаго осла изъ сосѣднихъ горъ. Окаидеръ, бывшій страстнымъ охотникомъ, тотчасъ же велѣлъ подать себѣ лошадь и копье и поскакалъ на охоту, въ сопровожденіи своего брата Гассана и нѣсколькихъ человѣкъ изъ своей свиты. Этотъ дикій оселъ оказался только приманкой. Они отъѣхали еще недалеко, какъ вдругъ выскочилъ изъ засады Каледъ со своими воинами, которые напали на нихъ. Такъ какъ они были вооружены слишкомъ легко, то не могли сопротивляться. Гассанъ былъ убитъ на мѣстѣ, самъ Окаидеръ взятъ въ плѣнъ, а остальные бѣжали въ замокъ, который вскорѣ также сдался. Наконецъ, князя выпустили на свободу, но онъ обязался внести за себя огромный выкупъ и платить Магомету дань. Каледъ послалъ Магомету куртку, снятую съ тѣла Гассана, какъ трофей этой побѣды. Она была изъ шелковой матеріи и вся расшита золотомъ. Собравшіеся вокругъ мусульмане разсматривали ее съ удивленіемъ. «Вы любуетесь этой курткой? — сказалъ пророкъ, — но клянусь именемъ Того, въ чьихъ рукахъ душа Магомета, что та одежда, которую носитъ теперь въ раю Саадъ, сынъ Маади, несравненно драгоцѣннѣе». — Этотъ Саадъ былъ тотъ мединскій судья, который приговорилъ къ смерти семьсотъ плѣнныхъ евреевъ по окончаніи одного изъ прежнихъ походовъ.

Послѣ того какъ войско подкрѣпилось, пробывъ нѣсколько дней въ Табукѣ, и всѣ окрестныя страны покорились Магомету, онъ продолжалъ начатый имъ походъ, цѣлью котораго было проникнуть въ самое сердце Сиріи. Но его увлеченія не раздѣляли его послѣдователи. Извѣстіе о громадныхъ силахъ непріятеля, собранныхъ на границахъ Сиріи, лишило бодрости духа его воиновъ. Хотя Магометъ и замѣтилъ всеобщее уныніе, но онъ не хотѣлъ прерывать похода, который былъ еще на половину не оконченъ. Созвавъ военный совѣтъ, онъ предложилъ на обсужденіе вопросъ, итти ли впередъ, или нѣтъ. На это Омаръ отвѣтилъ колкостью: «Надо итти дальше, если тебѣ повелѣваетъ это Богъ». — «Если бы у меня было на это велѣніе Бога, — замѣтилъ Магометъ, — то я не спросилъ бы у тебя совѣта».

Омаръ почувствовалъ этотъ укоръ и сталъ говорить почтительнымъ тономъ, выставляя на видъ, что неблагоразумно итти впередъ, имѣя предъ собою подавляющую своею численностью силу, которая собрана, какъ говорятъ, на сирійской границѣ; онъ доказывалъ также, какъ много сдѣлалъ Магометъ въ этомъ походѣ. Онъ не допустилъ нашествія, грозившаго имъ со стороны императорскихъ войскъ, онъ добился почестей и покорности отъ различныхъ племенъ и народовъ, отъ Краснаго моря до Евфрата; поэтому онъ далъ ему совѣтъ удовольствоваться на нынѣшній годъ тѣмъ, что уже было имъ сдѣлано, а окончаніе предпріятія отложить до будущаго похода.

Его совѣтъ былъ принятъ, потому что когда Магометъ не былъ въ сильномъ возбужденіи и не воображалъ себя вдохновеннымъ свыше, онъ всегда уступалъ въ военныхъ вопросахъ мнѣнію своихъ военачальниковъ. Потому, пробывъ около двадцати дней въ Табунѣ, онъ снялъ лагерь и повелъ свое войско обратно въ Медину.

ГЛАВА XXXIV.
Торжественное вступленіе арміи въ Медину. — Наказаніе тѣхъ, которые отказались участвовать въ походѣ. — Впечатлѣніе, произведенное отлученіемъ. — Смерть Абдаллы Ибнъ-Оббы. — Разладъ въ гаремѣ пророка.

Вступленіе Магомета въ Медину послѣ одержанныхъ имъ побѣдъ, всегда отличалось тою простотою и отсутствіемъ пышности, которыя были главною чертою всѣхъ его дѣйствій. Когда онъ возвращаясь изъ похода, подъѣхалъ къ городу и вмѣстѣ съ толпою къ нему выходили навстрѣчу всѣ его домашніе, то онъ всегда останавливался, чтобы поздороваться съ ними, и бралъ дѣтей, которыхъ сажалъ позади себя на лошадь. Съ такою же простотою онъ въѣхалъ въ Медину и на этотъ разъ, возвращаясь изъ похода противъ Табука.

Прибытіе арміи съ большой добычей, захваченной во время самого дальняго похода, когда-либо предпринятаго воинами Ислама, былъ очень важнымъ событіемъ, а потому горожане привѣтствовали войско восторженными криками. Только тѣ впали въ уныніе, которые отказывались присоединиться къ арміи, или же бѣжали съ дороги. Всѣ они прежде всего были наказаны отлученіемъ: Магометъ запретилъ своимъ вѣрнымъ послѣдователямъ поддерживать съ ними какія бы то ни было сношенія. Впрочемъ, видя ихъ раскаяніе и слыша оправданія, онъ смягчился и мало-по-малу простилъ большинство изъ нихъ. Семеро изъ числа тѣхъ, съ которыхъ не было снято отлученіе, видя, что имъ запрещено всякое сношеніе съ ихъ друзьями и что посреди ликующихъ горожанъ они только одни заклеймены позоромъ, пришли въ отчаяніе и велѣли приковать себя на цѣпь къ стѣнамъ мечети, давъ клятву оставаться тутъ до тѣхъ поръ, пока ихъ не простятъ. Магометъ, въ свою очередь, тоже далъ клятву, что освободитъ ихъ отъ оковъ только тогда, когда получитъ на это повелѣніе отъ Бога. Къ счастію, онъ получилъ это повелѣніе въ откровеніи, записанномъ въ Коранѣ, но освободивъ ихъ отъ этихъ добровольно наложенныхъ ими на самихъ себя оковъ, онъ потребовалъ отъ нихъ одну треть ихъ имущества съ тѣмъ, чтобы употребить ее на распространеніе вѣры.

Въ числѣ людей, съ которыхъ не было еще снято отлученіе, находились Каабъ-Ибнъ-Малекъ, Мурара-Ибнъ-Рабія и Гилалъ-Ибнъ-Омейя. Они были когда-то самыми ревностными послѣдователями Ислама и поэтому ихъ отказъ принять участіе въ войнѣ пророкъ считалъ болѣе низкимъ поступкомъ, чѣмъ отказъ тѣхъ, которые относились къ вѣрѣ равнодушно и сомнѣвались въ ней, и поэтому въ отношеніи къ нимъ онъ оставался неумолимымъ. Они находились подъ отлученіемъ сорокъ дней, при чемъ имъ было запрещено даже имѣть сношеніе съ женами.

Разсказъ самого Кааба-Ибнъ-Малека о своемъ положеніи во время этого отлученія, ясно показываетъ намъ, какую силу имѣлъ Магометъ надъ умами своихъ учениковъ. Каабъ говоритъ, что всѣ старались избѣгать его, или же относились къ нему совсѣмъ по-другому. Двое изъ его товарищей по несчастію никуда не выходили изъ дома, а онъ ходилъ съ мѣста на мѣсто, но съ нимъ никто не говорилъ. Онъ отправился въ мечеть, сѣлъ тамъ рядомъ съ пророкомъ и привѣтствовалъ его, но тотъ не отвѣтилъ на его привѣтствіе. На сорокъ первый день онъ получилъ приказаніе разлучиться съ женой. Тогда онъ вышелъ изъ города, поставилъ себѣ палатку на холмѣ Сала и рѣшился выдержать опредѣленное ему наказаніе во всей его строгости. Но его сердце томилось тоскою; ему казалось, — такъ говоритъ онъ, — что ему уже не было мѣста на бѣломъ свѣтѣ. На пятьдесятъ первый день къ нему пришелъ гонецъ и подалъ надежду на прощеніе. Онъ немедленно отправился въ Медину и нашелъ въ мечети пророка, который встрѣтилъ его съ сіяющимъ лицомъ и сказалъ, что Богъ простилъ ему его грѣхъ. Душа Кааба воспрянула, онъ вышелъ изъ своего глубокого молчанія и въ порывѣ благодарности отдалъ пророку часть своего состоянія для того, чтобы загладить свой проступокъ.

Вскорѣ послѣ возвращенія войска въ Медину, хазрадитъ Абдалла-Ибнъ-Обба «глава лицемѣровъ» заболѣлъ такъ сильно, что жизнь его была въ опасности. Хотя Магометъ, хорошо зналъ, что онъ — человѣкъ вѣроломный и всегда замышлялъ противъ него недоброе, но, несмотря на это, онъ часто навѣщалъ его во время болѣзни, находился при его послѣднихъ минутахъ и, когда онъ умеръ, проводилъ его до могилы. Здѣсь, по настоятельной просьбѣ сына умершаго, онъ молился, чтобы ему были отпущены его грѣхи. Омаръ, оставшись съ Магометомъ наединѣ, упрекалъ его въ томъ, что онъ молился за лицемѣра, напомнивъ ему, что Абдалла часто взводилъ на него клевету, но пророкъ не безъ хитрости отвѣтилъ ему однимъ стихомъ изъ Корана: «Ты можешь молиться или не молиться за „лицемѣровъ“, — какъ хочешь, но хотя бы ты молился и семьдесятъ разъ, они все равно прощены не будутъ».

Слѣдовательно, Магометъ молился на могилѣ Абдаллы изъ разсчета, съ тѣмъ, чтобы пріобрѣсти благодарность хазрадитовъ и вліятельныхъ друзей покойнаго, и что касается до этого, то молитва пророка подѣйствовала, потому что большинство приверженцевъ умершаго сдѣлались преданными его послѣдователями и съ этого времени уже никто въ Мединѣ не оспаривалъ у него власти. Вслѣдъ за этимъ онъ объявилъ, что ему было другое откровеніе, которымъ запрещалось ему молиться у постели человѣка, умирающаго въ невѣріи и посѣщать его могилу.

Но, несмотря на то, что Магометъ имѣлъ неограниченную власть надъ своими учениками и вообще надъ народомъ, ему было очень трудно справляться со своими женами и поддерживать миръ и согласіе въ своемъ гаремѣ. Что касается до его супружескихъ отношеній, то, повидимому, онъ поступалъ въ этомъ случаѣ, по возможности, справедливо, такъ какъ давалъ каждой изъ своихъ женъ отдѣльное помѣщеніе, гдѣ она была полной хозяйкой, и со всякой изъ нихъ проводилъ поочереди одни сутки. Какъ-то разъ, въ то время, когда онъ находился у Хафзы, эта послѣдняя ушла изъ дома, — она пошла навѣстить своего отца. Вернувшись тогда, когда ея не ждали, она застала пророка съ его возлюбленной, осчастливленной его любовью рабыней Маріей, матерью его сына Ибрагима. Ревнивая Хафза начала громко кричать. Магометъ старался умиротворить ее, боясь, чтобы ея отчаянные крики не произвели возмущенія во всемъ гаремѣ; но онъ могъ утишить ея гнѣвъ только клятвой, что впредь никогда не будетъ имѣть сношеній съ Маріей. На этихъ условіяхъ она простила ему то, что было раньше, и обѣщала сохранить это въ тайнѣ. Но она не сдержала своего обѣщанія и разсказала Айишѣ о невѣрности пророка, и въ скоромъ времени это сдѣлалось извѣстнымъ и всему гарему. Тогда всѣ его жены, соединившись вмѣстѣ, осыпали его упреками, такъ что, наконецъ, потерявъ всякое терпѣніе, онъ развелся съ Хафзой и прекратилъ сношенія съ остальными женами. Цѣлый мѣсяцъ онъ спалъ одинъ на циновкѣ въ отдѣльномъ помѣщеніи; но наконецъ Аллахъ, сжалившись надъ его одиночествомъ, послалъ ему въ откровеніи пятую и шестую главы Корана, въ силу которыхъ онъ освобождался отъ клятвы, данной имъ относительно Маріи, которая съ того времени и стала раздѣлять съ нимъ его одинокую комнату.

Тутъ только его непокорныя жены образумились и поняли свое заблужденіе: то же самое откровеніе повѣдало имъ, что ограниченія, которымъ должны подчиняться простые смертные, не относятся къ пророку. Наконецъ онъ взялъ къ себѣ обратно раскаявшуюся Хафзу, помирился съ нѣжно любимой имъ женой Айишей, а со временемъ сталъ попрежнему относиться благосклонно и къ остальнымъ своимъ женамъ, но все-таки не переставалъ любить Марію, потому что она была красавицей и матерью его единственнаго сына.

ГЛАВА XXXV.
Богомольцы отправляются въ Мекку подъ предводительствомъ Абу-Бекра. — Али поручено возвѣстить народу откровеніе.

Наступалъ уже священный мѣсяцъ совершаемаго ежегодно богомолья, но Магометъ былъ такъ занятъ общественными и домашними дѣлами, что не могъ отлучиться изъ Медины; поэтому онъ уполномочилъ Абу-Бекра распоряжаться вмѣсто себя въ должности эмира, или предводителя богомольцевъ, которые должны были отправиться изъ Медины въ священный городъ. И вотъ Абу-Бекръ выступилъ изъ города во главѣ трехсотъ богомольцевъ, захвативъ съ собою, двадцать верблюдовъ дл!я жертвоприношенія.

Вслѣдъ за тѣмъ Магометъ, призвавъ къ себѣ своего зятя и преданнаго ученика Али и, посадивъ его на самаго быстроногаго изъ своихъ верблюдовъ Аль-Адга (что значитъ «надрѣзанныя уши»), приказалъ ему ѣхать какъ можно скорѣе въ Мекку и тамъ возвѣстить собравшимся со всѣхъ концовъ Аравіи богомольцамъ одну важную суру, или главу изъ Корана, которую онъ только-что получилъ свыше.

Али исполнилъ это возложенное на него порученіе съ обычнымъ усердіемъ и добросовѣстностью. Онъ прибылъ въ священный городъ въ то время, когда тамъ справлялось религіозное празднество. Въ день жертвоприношенія, когда обряды богомолья заканчивались закланіемъ жертвенныхъ животныхъ въ долинѣ Мина и послѣ того, какъ АбуБекръ сказалъ народу проповѣдь, въ которой изложилъ ученіе и обряды Ислама передъ огромной толпой, собравшейся на холмѣ Аль-Акаба, вдругъ выступилъ Али и назвалъ себя вѣстникомъ, котораго пророкъ прислалъ для того, чтобы объявить имъ важное откровеніе. Затѣмъ онъ прочелъ народу привезенную имъ суру или главу изъ Корана, въ которой провозглашалась религія меча во всей ея силѣ. Она освобождала Магомета отъ всякаго перемирія или союза, заключеннаго имъ съ идолопоклонниками или другими невѣрующими, въ томъ случаѣ, еслибы они нарушили условія договора или подали помощь его врагамъ.

Въ теченіе четырехъ мѣсяцевъ со времени этого возвѣщенія они могли еще свободно исповѣдывать свою вѣру и «безопасно ходить по всей землѣ», но по истеченіи этого срока имъ уже не будетъ оказано никакого снисхожденія; всѣхъ упорствующихъ въ невѣріи будутъ преслѣдовать всякими способами, во всякое время и на всякомъ мѣстѣ, открытою силой или съ помощью военной хитрости, такъ что имъ останется выбирать одно изъ двухъ — или принять Исламъ, или платить дань. Они не будутъ въ безопасности ни во время священныхъ мѣсяцевъ, ни въ священныхъ мѣстахъ. «Когда же пройдутъ тѣ мѣсяцы, — говорится въ этомъ откровеніи, — въ которые вамъ не дозволено нападать на нихъ, убивайте идолопоклонниковъ вездѣ, гдѣ только ихъ встрѣтите, берите ихъ въ плѣнъ, осаждайте ихъ города или подстерегайте ихъ въ засадѣ». При этомъ не обращалось никакого вниманія на узы крови и дружбы; правовѣрные не должны были поддерживать никакихъ сношеній даже съ ближайшими родственниками или самыми дорогими своими друзьями въ томъ случаѣ, если послѣдніе будутъ упорствовать въ идолопоклонничествѣ. По истеченіи текущаго года не дозволялось ни одному невѣрному переступать священныя границы Мекки или входить въ храмъ Аллаха. Это запрещеніе имѣетъ силу и въ настоящее время.

Надо думать, что строгость, которою отличается эта глава Корана, была вызвана главнымъ образомъ поведеніемъ нѣкоторыхъ еврейскихъ идолопоклонническихъ арабскихъ племенъ, съ которыми Магометъ заключилъ союзы, но которые неоднократно нарушали ихъ и даже измѣннически покушались на его жизнь. Но она служитъ доказательствомъ и того, что у Магомета сильно возросла его самоувѣренность вслѣдствіе смерти его коварнаго и могущественнаго врага Абдаллы-Ибнъ-Оббы и быстраго обращенія въ Исламъ арабскихъ племенъ, или подчиненія ихъ. Дѣйствительно, это былъ рѣшительный ударъ, нанесенный противникамъ, въ видахъ исключительнаго господства его вѣры.

Когда Абу-Бекръ и Али вернулись въ Мекку, то первый выразилъ свое удивленіе и недовольство тѣмъ, что онъ не былъ выбранъ вѣстникомъ такого важнаго откровенія, которое, повидимому, стояло въ связи съ его послѣднимъ порученіемъ, но его успокоили тѣмъ, что отнынѣ всякое новое откровеніе будетъ провозглашаться или самимъ пророкомъ или же однимъ изъ членовъ его семьи.

ГЛАВА XXXVI.
Магометъ посылаетъ своихъ полководцевъ въ дальнія страны. — Онъ назначаетъ своихъ намѣстниковъ въ Счастливую Аравію. — Посылаетъ Али для того, чтобы подавить возстаніе въ этой области. — Смерть Ибрагима, единственнаго сына пророка. Его поведеніе при послѣднихъ минутахъ сына и на его могилѣ. — Его усиливающіяся болѣзни. — Его прощальное путешествіе въ Мекку на поклоненіе святынѣ; его поведеніе и проповѣдь въ этомъ городѣ.

Обнародованіе вышеупомянутой главы Корана вмѣстѣ съ объявленіемъ опустошительной войны всѣмъ, кто откажется принять Исламъ или покориться Магомету, имѣли своимъ слѣдствіемъ то, что весьма многіе приняли Исламъ или сдѣлались данниками пророка, такъ что къ концу мѣсяца въ началѣ десятаго года Геждры въ ворота Мекки входили одни за другими послы отъ дальнихъ князей и племенъ. Въ числѣ лицъ, подчинившихся свѣтской власти пророка, былъ также Фарва, намѣстникъ Ираклія въ Сиріи, и правитель Амона, древней крѣпости аммонитянъ. Впрочемъ, это изъявленіе покорности не было подтверждено императоромъ, и Фарву посадили въ тюрьму.

Магометъ все больше и больше сознавалъ себя неограниченнымъ властителемъ, — этому соотвѣтствовали и всѣ его дѣйствія, но самые обширные планы его, какъ завоевателя, всегда освящались рвеніемъ, свойственнымъ его божественному посланничеству. Онъ сталъ посылать своихъ военачальниковъ въ еще болѣе отдаленныя страны, но при этомъ всегда съ цѣлью ниспровергнуть идоловъ и покорять идолопоклонническія племена, такъ что его свѣтская власть была тѣсно связана съ распространеніемъ его вѣры. Онъ назначилъ въ Счастливую Аравію двухъ намѣстниковъ, которые должны были управлять этою областью отъ его имени, но такъ какъ часть этой богатой и имѣющей важное значеніе страны выказала.сопротивленіе, то Магометъ послалъ туда триста человѣкъ конницы подъ начальствомъ Али, который долженъ былъ вразумить жителей.

Молодой ученикъ выказалъ свойственную его возрасту неувѣренность въ самомъ себѣ; онъ говорилъ, что едва ли ему удастся справиться съ возлагаемымъ на него порученіемъ, гдѣ ему придется имѣть дѣло съ людьми, которые гораздо старше и разумнѣе его; но Магометъ положилъ одну руку на его уста, а другую на его грудь и, поднявъ глаза къ небу, воскликнулъ: «О, Аллахъ! Развяжи ему языкъ и руководи его сердцемъ!» Онъ далъ Али правило, которымъ тотъ долженъ былъ руководиться при отправленіи должности судьи: — «Когда къ тебѣ придутъ двѣ противныя стороны, то никогда не рѣшай дѣла въ пользу одной, пока ты не выслушаешь другой». Затѣмъ, вручивъ ему знамя вѣры и надѣвъ на голову чалму, онъ распрощался съ нимъ.

Когда военный миссіонеръ прибылъ въ Іеменъ, эту область невѣрныхъ, его люди, по укоренившейся у арабовъ привычкѣ къ хищничеству, начали все разорять, грабить и разрушать. Али прекратилъ это безчиніе и, остановивъ убѣгавшихъ жителей, началъ излагать имъ ученіе Ислама. Но хотя его языкъ и былъ недавно освященъ самимъ Магометомъ, тѣмъ не менѣе онъ говорилъ не достаточно убѣдительно, потому что на его рѣчь отвѣчали дротиками и стрѣлами, вслѣдствіе чего онъ обратился къ своему прежнему доказательству — мечу, который произвелъ такое сильное дѣйствіе, что послѣ того, какъ двадцать невѣрныхъ было убито, остальные оказались вполнѣ убѣжденными, о чемъ и заявили ему.

За этимъ подвигомъ ревностнаго миссіонера слѣдовали и другіе въ этомъ же родѣ, и послѣ каждаго онъ отправлялъ гонцовъ къ пророку съ извѣстіемъ о новомъ торжествѣ вѣры.

Въ то время, какъ Магометъ ликовалъ, получая со всѣхъ концовъ извѣстія объ успѣхахъ, его поразило до глубины сердца ужасное семейное горе. Его сынъ Ибрагимъ, родившійся отъ его любимой наложницы Маріи, мальчикъ, которому было только годъ и пять мѣсяцевъ отъ роду, единственный его потомокъ мужского пола, на котораго онъ возлагалъ надежду передать свое имя потомству, былъ пораженъ смертельною болѣзнью и скончался на его глазахъ. Магометъ, какъ отецъ, не могъ сдержать порывовъ своего горя, и, склонясь въ отчаяніи надъ этимъ увядшимъ цвѣтомъ своихъ надеждъ, прослезился. Но даже и въ эту трудную для него минуту испытанія, онъ выказалъ ту покорность волѣ Божіей, которая лежитъ въ основѣ его вѣры. «Сердце мое преисполнено печалью, — сказалъ онъ про себя, — и глаза мои полны слезъ при разставаніи съ тобою, о, сынъ мой. И горе мое было бы еще сильнѣе, если бы я не зналъ, что и самъ скоро послѣдую за тобою, потому что всѣ мы отъ Бога, отъ Него исходимъ и къ Нему должны возвратиться».

Абдалрахманъ, видя, что онъ плачетъ, спросилъ у него: — «Развѣ ты не запретилъ намъ плакать по умершимъ?» — «Нѣтъ, — отвѣчалъ пророкъ, — я запретилъ вамъ вопли и стоны, запретилъ бить себя по лицу, раздирать одежды — все это отъ дьявола; но слезы, проливаемыя въ горѣ, все равно что цѣлительный бальзамъ для сердца; онѣ посылаются намъ милосерднымъ Богомъ».

Онъ проводилъ своего ребенка до могилы, но и тутъ, несмотря на все мучительное горе, испытываемое имъ при разлукѣ, онъ еще разъ доказалъ, насколько тверды въ его душѣ основы его религіи. — «Сынъ мой! Сынъ мой! — восклицалъ онъ, когда тѣло было зарыто въ землю, — скажи: Богъ — мой Господь! Пророкъ Божій былъ моимъ отцомъ, а моя вѣра — Исламъ!» — Это онъ говорилъ для того, чтобы научить своего ребенка отвѣчать на вопросы ангеловъ, которые, по ученію мусульманской религіи, спрашиваютъ у покойниковъ, лежащихъ въ могилѣ, къ какой они принадлежатъ вѣрѣ^[20].

Случившееся около этого времени затменіе солнца было истолковано нѣкоторыми усердными послѣдователями пророка, какъ знаменіе того, что само небо скорбитъ о смерти Ибрагима; но огорченному отцу была противна такая рабская лесть, — «Солнце и луна, — сказалъ онъ, — принадлежатъ къ числу чудесъ Божіихъ, посредствомъ которыхъ Онъ проявляетъ Свою волю рабамъ Своимъ, но ихъ затменіе не имѣетъ никакой связи съ рожденіемъ или смертью котораго-либо изъ смертныхъ».

Смерть Ибрагима была для Магомета ударомъ, который привелъ его преждевременно къ могилѣ. Его организмъ былъ еще и раньше надорванъ вслѣдствіе часто повторявшагося сильнаго душевнаго возбужденія, припадковъ и физическихъ лишеній, которыя ему приходилось переносить; а также и ядъ, которымъ его хотѣли отравить въ Каибарѣ, изсушилъ источники жизни и, причиняя ему мучительныя боли, довелъ до преждевременной старости. Вслѣдствіе увеличивающихся тѣлесныхъ недуговъ, въ его душѣ еще сильнѣе заговорила религіозная ревность, и онъ рѣшился употребить свои послѣднія силы на путешествіе въ Мекку съ тѣмъ, чтобы оно послужило въ будущемъ образцомъ для религіозныхъ обрядовъ этого рода.

Благодаря тому, что слухъ объ его благочестивомъ намѣреніи разнесся по всей Аравіи, въ Медину стеклись со всѣхъ ея концовъ набожные люди, желавшіе сопровождать пророка-богомольца. Мединскія улицы были переполнены толпами разноплеменныхъ арабовъ, пришедшихъ изъ городовъ и мѣстечекъ, горныхъ укрѣпленій и отдаленной пустыни, и ихъ палатками были усѣяны даже окрестныя долины. Эти, еще недавно разъединенныя, варварскія и ведущія междуусобныя войны племена, собравшіяся теперь, какъ братья, и воодушевленныя однимъ чувствомъ религіознаго рвенія, представляли собою наглядное доказательство торжества вѣры.

Магомета сопровождали въ этомъ путешествіи его девять женъ, которыхъ несли на носилкахъ. Онъ отправился изъ города впереди огромной свиты, состоявшей, какъ говорятъ одни, изъ пятидесяти шести тысячъ, а другіе — изъ ста или даже ста четырнадцати тысячъ богомольцевъ. Кромѣ того вели множество назначенныхъ для жертвоприношенія верблюдовъ, украшенныхъ гирляндами цвѣтовъ и развѣвающимися по вѣтру флагами.

Въ первую ночь былъ сдѣланъ привалъ на разстояніи нѣсколькихъ миль отъ Медины, въ деревнѣ Дгуль-Голаифа, тамъ, гдѣ раньше Магометъ и его послѣдователи сняли съ себя оружіе и надѣли одежду богомольцевъ. На слѣдующій день, рано утромъ, Магометъ, помолившись въ мечети, сѣлъ на своего верблюда Аль-Касва, и, выѣхавъ въ долину Балда, произнесъ молитву, или воззваніе къ Богу, называемое по-арабски Талбиджа, которую повторяли за нимъ и всѣ его послѣдователи. Вотъ слова этого торжественнаго воззванія: «Здѣсь я служу Тебѣ, о, Боже! Здѣсь я служу Тебѣ! Нѣтъ Тебѣ равнаго. Тебѣ единому подобаетъ поклоненіе. Отъ Тебя исходитъ всякое благо. Тебѣ единому принадлежитъ царство и нѣтъ другого, кто бы раздѣлялъ его съ Тобою».

По словамъ мусульманскаго преданія, эту молитву произнесъ праотецъ Авраамъ въ то время, когда онъ съ вершины холма Кубеисъ, неподалеку отъ Мекки, проповѣдывалъ истинную вѣру всему человѣчеству, и голосъ его обладалъ такою удивительною силою, что его слышали всѣ живыя существа во всемъ мірѣ, и даже младенецъ въ утробѣ вторилъ ему, говоря. «Здѣсь я служу Тебѣ, о, Боже!»

Такимъ образомъ свита богомольцевъ, растянувшаяся на нѣсколько миль, шла по горамъ, долинамъ и по временамъ оглашала пустыню соединенною молитвою и восклицаніями.

Теперь уже нигдѣ не было непріятельской арміи, которая могла бы преградитъ ей путь, или потревожить ее, потому что въ это время Исламъ безмятежно царилъ надъ всей Аравіей. Магометъ, приближаясь къ священному городу, сошелъ съ тѣхъ же самыхъ высотъ, съ которыхъ онъ сходилъ и тогда, когда взялъ его съ своимъ войскомъ и вошелъ въ ворота Бени Шейба, которыя еще и до сихъ поръ носятъ названіе святыхъ воротъ.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ его прибытія въ городъ, къ нему явился Али, поспѣшившій пріѣхать сюда изъ Іемена; онъ привелъ съ собой много верблюдовъ для закланія въ жертву.

Такъ какъ это богомолье должно было служить образцомъ на будущее время, то Магометъ строго выполнилъ всѣ обряды, — какъ тѣ, которые были согласны съ патріархальными обычаями и которые онъ сохранилъ, такъ и тѣ, которые онъ ввелъ самъ, повинуясь откровенію. Будучи слишкомъ слабъ и боленъ для того, чтобы ходить пѣшкомъ, онъ сѣлъ на своего верблюда и вмѣсто того, чтобы семикратно обойти Каабу, онъ объѣхалъ ее, и также верхомъ совершилъ путешествіе между холмами Сафа и Мерва. Когда нужно было приносить въ жертву верблюдовъ, то онъ собственноручно убилъ шестьдесятъ три изъ нихъ, по одному на каждый годъ своей жизни, и въ то же время Али убилъ тридцать семь по числу своихъ лѣтъ.

Затѣмъ Магометъ обрилъ себѣ голову, начиная съ правой стороны и кончая лѣвой. Эти срѣзанныя пряди его волосъ были раздѣлены поровну между его учениками, которые сохраняли ихъ, какъ святыню. Впослѣдствіи Каледъ всегда носилъ одну изъ нихъ въ своей чалмѣ и увѣрялъ, что она сообщаетъ ему сверхъестественную силу въ бою.

Магометъ, чувствуя, что дни его сочтены, старался, во время этого послѣдняго пребыванія въ священномъ городѣ своей вѣры, какъ можно глубже запечатлѣть свое ученіе въ умахъ и сердцахъ своихъ послѣдователей. Поэтому онъ часто проповѣдывалъ въ Каабѣ съ каѳедры, или же на открытомъ воздухѣ со спины верблюда. «Внимайте словамъ моимъ, — говорилъ онъ, — потому что я не знаю, придется ли намъ опять встрѣтиться здѣсь но прошествіи этого года. О, слушатели мои, и я такой же человѣкъ, какъ и вы; ангелъ смерти можетъ притти за мной во всякое время, и я долженъ буду повиноваться его призыву».

И затѣмъ онъ началъ передавать народу не только религіозное ученіе и объяснять обряды, но также преподалъ ему и правила для руководства въ жизни, какъ общественной, такъ и семейной, и правила эти, изложенныя пророкомъ и поясненныя примѣрами, имѣли могущественное и прочное вліяніе на нравственность, обычаи и привычки мусульманъ во всемъ мірѣ.

Надо думать, что имѣя въ виду близость смерти и заботясь о благоденствіи своихъ родныхъ и друзей послѣ себя, въ особенности же своего любимца Али, который — Магометъ это замѣтилъ — возбудилъ противъ себя неудовольствіе своимъ недавнимъ походомъ въ Іеменъ, онъ воспользовался тою минутой, когда его слушатели были сильно возбуждены и охвачены энтузіазмомъ, чтобы обратиться къ нимъ съ торжественнымъ увѣщаніемъ.

«Вы вѣруете въ то, — сказалъ онъ, — что есть только одинъ Богъ, что Магометъ — его пророкъ и посланникъ, что дѣйствительно существуютъ рай и адъ, что смерть и воскресеніе изъ мертвыхъ достовѣрны и что въ опредѣленное время всѣ возставшіе изъ гробовъ должны будутъ явиться на судъ».

Они всѣ отвѣтили ему: «Да, мы вѣруемъ во все это».

Тогда онъ началъ торжественно заклинать ихъ этими догматами ихъ вѣры, чтобы они всегда любили и уважали его семью, въ особенности же Али. «Тотъ, кто любитъ меня, — сказалъ онъ, — пусть считаетъ и Али своимъ другомъ. Да поможетъ Богъ тѣмъ, кто выкажетъ ему пріязнь, и да отвратитъ лицо свое отъ его враговъ».

Говорятъ, что по окончаніи одной изъ этихъ рѣчей, произнесенныхъ пророкомъ на открытомъ воздухѣ, сидя на верблюдѣ, былъ ниспосланъ свыше знаменитый стихъ Корана, итутъ возглаголалъ самъ Богъ: «Горе тѣмъ, кто теперь не принялъ вашей вѣры. Не бойтесь ихъ, бойтесь Меня. Нынѣ Я усовершенствовалъ вашу религію и довершилъ явленное на васъ милосердіе Мое. Да будетъ Исламъ вашей вѣрой — такова воля Моя».

При этихъ словахъ, — такъ говорятъ арабскіе историки — верблюдъ Аль-Касва, на которомъ сидѣлъ пророкъ, подогнулъ колѣна, какъ бы поклоняясь божеству. Эти слова, прибавляютъ они, были печатью и довершеніемъ закона, потому что послѣ нихъ уже не было больше никакихъ откровеній.

Исполнивъ такимъ образомъ всѣ обряды и церемоніи богомолья и изложивъ народу свою вѣру со всѣми подробностями, Магометъ въ послѣдній разъ распрощался со своимъ роднымъ городомъ и во главѣ своей арміи богомольцевъ отправился въ обратный путь въ Медину. Завидя издали этотъ городъ, онъ возвысилъ свой голосъ и воскликнулъ: «Богъ великъ! Богъ великъ! Нѣтъ Бога, кромѣ Бога. И нѣтъ Ему равнаго. Ему принадлежитъ царство, Ему единому подобаетъ хвала. Онъ всемогущъ. Онъ исполнилъ обѣщаніе Свое. Онъ — защитникъ раба Своего и Одинъ разсѣялъ всѣхъ его враговъ. Вернемтесь же въ дома наши, и будемъ поклоняться Ему и славить Его!»

Этимъ закончилось, такъ называемое, прощальное богомолье, потому что оно было послѣднимъ въ жизни пророка.

ГЛАВА XXXVII.
О двухъ лжепророкахъ: Аль-Асвадѣ и Мосеильмѣ.

По возвращеніи въ Медину, здоровье Магомета становилось все хуже, но тѣмъ не менѣе то рвеніе, какое онъ всегда выказывалъ въ дѣлѣ распространенія своей духовной власти, не уменьшалось, и онъ началъ дѣлать большія приготовленія ко вторженію въ Сирію и Палестину. Но въ то время, когда онъ обдумывалъ планъ похода съ цѣлью завоевать чужеземныя страны, появились еще два пророка, два его соперника, оспаривавшіе у него власть въ Аравіи. Имя одного было: Аль-Асвадъ, а другого Мосеильма; оба они получили отъ правовѣрныхъ вполнѣ заслуженное ими названіе «Двухъ Лжецовъ». Аль-Асвадъ, человѣкъ, одаренный живымъ умомъ и убѣдительнымъ краснорѣчіемъ, былъ сначала идолопоклонникомъ, затѣмъ перешелъ въ Исламъ, но отрекся отъ него, сталъ выдавать себя за пророка и основалъ свою собственную религію. За то, что онъ часто мѣнялъ вѣру, онъ былъ прозванъ Аилгалой, т.-е. «флюгеромъ». Подражая Магомету, онъ утверждалъ, что получаетъ съ неба откровенія при посредствѣ двухъ ангеловъ. Такъ какъ онъ умѣлъ отлично дѣлать разнаго рода фокусы и былъ знакомъ съ магіей, то приводилъ собиравшуюся около него толпу въ удивленіе и смущеніе различными свѣтовыми иллюзіями, которыя выдавалъ за чудеса, такъ что нѣкоторые мусульманскіе писатели вполнѣ вѣрятъ, что ему дѣйствительно помогали два злыхъ генія или демона. Сначала его хитрые планы имѣли большой успѣхъ, что показываетъ, до какой степени были неустойчивы въ то время арабы въ религіозныхъ вопросахъ, и какъ легко они принимали всякую новую вѣру.

Въ этомъ году умеръ* Будханъ, персіянинъ, назначенный Магометомъ на должность намѣстника въ Счастливой Аравіи. Аль-Асвадъ, который стоялъ теперь во главѣ сильной секты, убилъ его сына и преемника, женился на его вдовѣ, сначала умертвивъ ея отца, и захватилъ въ свои руки бразды правленія. Наиранскій народъ пригласилъ его въ свой городъ; ворота Санаи, столицы Іемена, были отворены передъ нимъ настежь, такъ что въ самое короткое время вся Счастливая Аравія покорилась его власти.

Извѣстіе объ этой незаконно захваченной власти пришло къ Магомету въ такое время, когда онъ уже находился въ первой стадіи своей опасной болѣзни и, кромѣ того, былъ всецѣло поглощенъ приготовленіями къ походу въ Сирію. Такъ какъ его раздражало все, что могло помѣшать его планамъ, онъ, разсудивъ, что въ данномъ случаѣ вся опасность и всѣ затрудненія зависятъ отъ жизни только одного человѣка, приказалъ нѣкоторымъ изъ своихъ послѣдователей, находившихся при Аль-Асвадѣ, расправиться съ нимъ открыто или съ помощью хитрости, такъ какъ оба эти способа, согласно съ новымъ откровеніемъ, провозглашеннымъ Али, дозволялось примѣнять къ врагамъ вѣры. Два человѣка взялись за это дѣло, но скорѣе изъ мести, чѣмъ изъ религіозныхъ мотивовъ. Одинъ, котораго звали Раисомъ, получилъ смертельную обиду отъ этого узурпатора; другой, дайлемитъ, по имени Фирузъ, приходился двоюроднымъ братомъ женѣ Аль-Асвада, только что вышедшей за него замужъ, и племянникомъ ея убитому отцу. Они пошли къ этой женщинѣ, которая, надо думать, вышла за узурпатора не по своей волѣ, и стали ей доказывать, на основаніи арабскихъ законовъ о кровавой мести, что она обязана отмстить за смерть своего отца и перваго мужа. Имъ стоило большого труда уговорить ее впустить ихъ въ глухую полночь въ комнату Аль-Асвада, который въ это время спалъ. Фирузъ нанесъ ему ударъ кинжаломъ въ горло, но не могъ заколоть его совсѣмъ. Аль-Асвадъ вскочилъ съ постели, и его крики встревожили стражей, къ которымъ, впрочемъ, вышла жена и успокоила ихъ, говоря: «Пророкъ находится подъ дѣйствіемъ божественнаго откровенія». Затѣмъ крики замолкли, потому что убійцы уже отсѣкли своей жертвѣ голову. Когда занялась заря, то на стѣнахъ города снова развѣвалось знамя Магомета, и герольдъ, при трубномъ звукѣ, возвѣстилъ народу смерть Аль-Асвада, иначе называемаго лжецомъ и самозванцемъ. Онъ держалъ въ своихъ рукахъ власть только четыре мѣсяца, и народъ, неустойчивый въ вѣрѣ, снова принялъ Исламъ такъ же легко, какъ и отрекся отъ него.

Другимъ самозванцемъ былъ арабъ Мосеильма изъ племени Гонейфа; онъ имѣлъ власть надъ городомъ и областью Ямама, находящеюся между Краснымъ моремъ и Персидскимъ заливомъ. Въ девятомъ году Геждры онъ пришелъ въ Мекку во главѣ посольства отъ своего племени и заявилъ Магомету, что исповѣдуетъ Исламъ, но, вернувшись въ свою страну, объявилъ всему народу, что и онъ также получилъ отъ Бога даръ пророчества и что Богъ предназначилъ его въ помощники Магомету въ дѣлѣ обращенія въ вѣру рода человѣческаго. Для этого онъ также составилъ свой Коранъ, который выдавалъ за книгу, написанную подъ внушеніемъ свыше. Его вѣроученіе замѣчательно тѣмъ, что въ немъ душѣ отводится очень унизительное помѣщеніе — въ брюшной полости.

Будучи человѣкомъ вліятельнымъ и ловкимъ, онъ пріобрѣлъ очень большое число послѣдователей между своими легковѣрными земляками. Увѣрившись въ своемъ успѣхѣ, онъ послалъ Магомету письмо, начинавшееся такими словами:

«Отъ Мосеильмы, пророка Аллаха, Магомету, пророку Аллаху! Приходи теперь и давай подѣлимъ съ тобой міръ; пусть одна его половина будетъ твоя, и другая — моя».

И это письмо тоже пришло къ Магомету въ такое время, когда онъ изнемогалъ отъ болѣзни и все вниманіе его было поглощено приготовленіями къ войнѣ. Поэтому онъ ограничился въ данномъ случаѣ слѣдующимъ отвѣтомъ:

«Отъ Магомета, пророка Божія, Мосеильмѣ, лжецу. Земля принадлежитъ Господу, и Онъ дастъ ее въ наслѣдіе тѣмъ изъ рабовъ Своихъ, которые обрѣли милость предъ лицомъ Его. Счастливы тѣ, которые живутъ въ страхѣ Его».

Благодаря другимъ неотложнымъ дѣламъ, незаконная власть Мосеильмы не была подавлена и наказаніе его отложено до другого времени.

ГЛАВА XXXVIIІ.
Армія приготовляется выступить въ походъ противъ Сиріи. — Осама назначается ея предводителемъ. — Прощальная рѣчь, сказанная Магометомъ арміи. — Его послѣдняя болѣзнь. — Его проповѣди въ мечети. — Его смерть и сопровождавшія ее обстоятельства.

Въ самомъ началѣ одиннадцатаго года Геждры, послѣ необычныхъ приготовленій, сильная армія вобралась выступить въ походъ противъ Сиріи. То обстоятельство, что начальство надъ такою арміею и въ такомъ важномъ походѣ Магометъ поручилъ Осамѣ, двадцатилѣтнему юношѣ, вмѣсто того, чтобы ввѣрить его одному изъ своихъ старыхъ и опытныхъ предводителей, можетъ показаться доказательствомъ ослабленія его умственныхъ способностей. Но, повидимому, онъ сдѣлалъ это изъ расположенія къ Осамѣ, внушеннаго ему нѣжными и благодарными воспоминаніями. Осама былъ сыномъ Зеида, вѣрнаго вольноотпущенника Магомета, который представилъ неоспоримое доказательство своей преданности пророку, уступивъ ему свою красивую жену Зейнабъ и тѣмъ сдѣлавъ ему пріятное. Зеидъ до послѣднихъ дней своей жизни оставался все такимъ же ревностнымъ ученикомъ Магомета, готовымъ положить за него свою жизнь и палъ, храбро сражаясь за вѣру, въ битвѣ при Мутѣ.

Магометъ понималъ, что, выбравъ Осаму, онъ поступаетъ рискованно и боялся, что войска не будутъ повиноваться такому юному главнокомандующему. Поэтому во время генеральнаго смотра войскамъ, онъ увѣщевалъ ихъ повиноваться своему предводителю, напомнивъ имъ при этомъ, что Зеидъ, отецъ Осамы, былъ главнокомандующимъ точно въ такомъ же походѣ, предпринятомъ противъ того же самого народа, отъ руки котораго онъ палъ на полѣ битвы, и поэтому дать сыну возможность отмстить за смерть отца, это значитъ только воздать должную дань его памяти. Затѣмъ, вручивъ юному полководцу знамя, онъ убѣждалъ его мужественно сражаться за вѣру со всѣми, кто будетъ отрицать единство Божіе. Въ тотъ же самый день армія выступила въ походъ и расположилась лагеремъ въ Джорфѣ, на разстояніи нѣсколькихъ миль отъ Медины; но тутъ случились обстоятельства, помѣшавшія ей итти дальше.

Въ эту самую ночь съ Магометомъ сдѣлался припадокъ той болѣзни, которою онъ страдалъ уже нѣсколько времени и которую нѣкоторые приписывали медленному дѣйствію яда, поданнаго ему въ Каибарѣ. Припадокъ начался сильною головною болью вмѣстѣ съ головокруженіемъ и бредомъ, который, повидимому, всегда бывалъ у него во время всѣхъ болѣзненныхъ припадковъ. Пробудившись въ самую полночь отъ безпокойнаго сна, онъ позвалъ къ себѣ прислуживавшаго ему раба, которому велѣлъ итти за собою, говоря, что мертвецы, схороненные на мединскомъ общественномъ кладбищѣ, просятъ его притти и помолиться за упокой ихъ души. И вотъ, въ сопровожденіи раба, онъ пошелъ въ темнотѣ по улицамъ безмолвнаго, объятаго крѣпкимъ сномъ, города на обширное кладбище, находившееся за его стѣнами.

Остановившись посреди могилъ, онъ, возвысивъ голосъ, обратился къ покойникамъ съ торжественнымъ воззваніемъ: «Радуйтесь, вы, обитатели могилъ! — воскликнулъ онъ. — Утро, въ которое вы пробудитесь, будетъ спокойнѣе утра, ожидающаго живущихъ. Вы счастливѣе, чѣмъ они. Богъ избавилъ васъ отъ тѣхъ бурь, которыя угрожаютъ имъ, и которыя слѣдуютъ одна за другой подобно смѣнѣ стражи въ бурную ночь, и каждая изъ нихъ будетъ мрачнѣе предыдущей». Помолившись за упокой души умершихъ, онъ повернулся къ своему рабу и сказалъ ему: «Мнѣ предоставляется на выборъ — остаться въ этомъ мірѣ до окончанія вѣка и наслаждаться всѣми его радостями, или же скорѣе возвратиться къ Богу и предстать предъ лицо Его, и я избралъ послѣднее».

Съ этихъ поръ его болѣзнь стала быстро усиливаться, хотя онъ употреблялъ всѣ усилія, чтобы выходить изъ дома, какъ это было прежде, и, по своему обыкновенію, проводить дни поперемѣнно то у той, то у другой своей жены. Онъ находился въ жилищѣ Малмоны, когда съ нимъ сдѣлался такой сильный приступъ болѣзни, что онъ ясно увидалъ приближеніе смерти. Онъ стремился всѣмъ сердцемъ къ своей любимой женѣ Айишѣ, желая пробыть съ ней послѣднія минуты своей жизни, которыя должны были пролетѣть быстро. Съ обвязанной головой, шатаясь, онъ, съ помощью Али и Фадля, сына Аль-Аббаса, дошелъ до ея жилища. Она также страдала сильною головною болью и просила у него какого-нибудь средства противъ этой боли.

— Зачѣмъ тебѣ это средство? — спросилъ онъ. — Для тебя было бы лучше умереть раньше меня. Я тогда закрылъ бы тебѣ глаза, одѣлъ тебя въ Погребальныя одежды, положилъ въ могилу и сталъ бы молиться за тебя.

— Да, — отвѣчала она, — а потомъ вернулся бы въ мой домъ и сталъ въ немъ жить съ одной изъ остальныхъ твоихъ женъ, для которой моя смерть была бы выгодна.

Магометъ съ улыбкой выслушалъ эти слова, въ которыхъ видна была ревность, смѣшанная съ нѣжностью, и позволилъ ей ухаживать за собой. Вскорѣ пришла его навѣстить Фатима, жена Али, теперь единственная дочь, потому что всѣ остальныя умерли. Айиша всегда говорила, что, по ея мнѣнію, никто не былъ такъ похожъ на пророка кротостью характера, какъ эта его дочь. Онъ всегда обращался съ ней съ какою-то почтительною нѣжностью. Когда она приходила къ нему, онъ всегда вставалъ, шелъ къ ней навстрѣчу, бралъ у нея руку, которую цѣловалъ, и затѣмъ сажалъ ее на свое мѣсто.

Въ преданіяхъ, сохранившихся у историка Абульфеды, мы находимъ слѣдующій разсказъ Айиши о свиданіи отца съ дочерью въ настоящемъ случаѣ.

— Добро пожаловать, дитя мое, — сказалъ пророкъ, и посадилъ ее рядомъ съ собою. Затѣмъ онъ что-то шепнулъ ей на ухо, и она заплакала. Замѣтивъ, что она огорчилась, онъ сказалъ ей на ухо и еще что-то, и послѣ этого лицо ея просіяло отъ радости. «Что это значитъ?» — спросила я у Фатимы. — «Пророкъ отличаетъ тебя такимъ знакомъ довѣрія, какого онъ никогда не оказываетъ ни одной изъ своихъ женъ». — «Я не могу открыть тайны пророка Божія», — отвѣчала Фатима. Но тѣмъ не менѣе послѣ его смерти, она разсказала, что въ первый разъ онъ сообщилъ ей о близости своей смерти, но, увидя ея слезы, утѣшалъ ее, увѣряя, что и она скоро послѣдуетъ за нимъ и будетъ на небѣ первою среди правовѣрныхъ женщинъ. На второй день болѣзни съ Магометомъ сдѣлался палящій жаръ, такъ что онъ приказалъ обливать себѣ голову и все тѣло водою изъ кувшиновъ; мучимый припадками болѣзни, онъ крикнулъ: «Теперь я чувствую, какъ Каибарскій ядъ терзаетъ мои внутренности».

Когда ему сдѣлалось полегче, онъ, съ постороннею помощью, пошелъ въ мечеть, примыкавшую къ его жилищу. Здѣсь, сидя на своемъ креслѣ, или на каѳедрѣ, онъ молился съ благоговѣніемъ. Помолившись, онъ обратился къ народу, котораго на этотъ разъ въ мечети собралось много. «Если у кого-нибудь изъ васъ есть что-нибудь на совѣсти, — сказалъ онъ, — пусть онъ признается, чтобы я могъ вымолить у Бога прощеніе ему».

При этихъ словахъ выступилъ впередъ одинъ человѣкъ, котораго всѣ считали набожнымъ мусульманиномъ, и признался въ томъ, что онъ — лицемѣръ, лжецъ и слабъ въ вѣрѣ. «Вонъ отсюда! — закричалъ Омаръ, — зачѣмъ ты открываешь то, что терпитъ Богъ и чего не открываетъ Онъ самъ?» — Но Магометъ, повернувшись къ Омару, уко-. ризненно посмотрѣлъ на него: «О, сынъ Каттаба, — сказалъ онъ, — лучше краснѣть отъ стыда въ здѣшнемъ мірѣ, чѣмъ страдать въ будущемъ». Затѣмъ, поднявъ глаза къ небу, онъ началъ молиться за того, кто самъ обвиняетъ себя. «О, Боже! — воскликнулъ онъ, — дай ему справедливость и вѣру и отними отъ него всякую слабость въ исполненіи тѣхъ заповѣдей Твоихъ, которыя внушаетъ ему его совѣсть».

Затѣмъ онъ опять обратился къ народу и сказалъ: «Если между вами есть кто-нибудь, кого я ударилъ, то вотъ моя спина, пусть и онъ ударитъ меня за это. Если я кого-нибудь поносилъ, то пусть онъ теперь упрекнетъ меня въ этомъ. Если я что-нибудь несправедливо взялъ у котораго-нибудь изъ васъ, то пусть онъ теперь выйдетъ впередъ и получитъ отъ меня удовлетвореніе».

При этомъ въ толпѣ выискался какой-то человѣкъ, который напомнилъ Магомету о томъ, что онъ долженъ ему три серебряныхъ динарія, и сейчасъ же получилъ свой долгъ съ процентами. «Гораздо легче, — сказалъ пророкъ, — понести наказаніе на этомъ свѣтѣ, чѣмъ мучиться всю вѣчность». Затѣмъ онъ началъ усердно молиться за правовѣрныхъ, павшихъ въ битвѣ при Оходѣ у него на глазахъ, а также и воиновъ, пострадавшихъ за вѣру въ другихъ битвахъ, ходатайствуя за нихъ въ силу договора, существующаго между живыми и мертвыми.

Послѣ этого онъ обратился къ могаджеринамъ, или изгнанникамъ, которые вмѣстѣ съ нимъ пришли изъ Мекки, съ увѣщаніемъ почитать ансаріанъ, или мединскихъ помощниковъ. «Число вѣрующихъ будетъ возростать, — сказалъ онъ, — но число союзниковъ никогда не можетъ увеличиться. Они были для меня семьей, въ которой я нашелъ себѣ пристанище. Дѣлайте добро тѣмъ, которые будутъ дѣлать добро имъ, и не дружите съ тѣми, которые относятся къ нимъ враждебно».

Затѣмъ онъ далъ три предсмертныя заповѣди:

Первое. Изгнать изъ Аравіи всѣхъ идолопоклонниковъ.

Второе. Дать всѣмъ новообращеннымъ одинаковыя права съ людьми, давно перешедшими въ Исламъ.

Третье. Непрестанно молиться.

Когда онъ кончилъ свою проповѣдь и увѣщаніе, его повели, поддерживая съ любовью, обратно въ жилище Айиши, но онъ до того изнемогъ, что, придя туда, упалъ въ обморокъ.

Его болѣзнь усиливалась съ каждымъ днемъ и, повидимому, по временамъ появлялся бредъ, потому что онъ говорилъ, что къ нему является ангелъ Гавріилъ, котораго Богъ посылаетъ узнать о его здоровьѣ и который будто бы сказалъ ему, что отъ него самого зависитъ назначить часъ смерти, потому что Аллахъ запретилъ ангелу смерти являться къ пророку, если онъ самъ не дозволитъ этого.

Во время одного изъ припадковъ онъ велѣлъ принести письменныя принадлежности для того, чтобы имѣть возможность оставить своимъ послѣдователямъ правила, какъ они должны вести себя. Всѣ присутствующіе были приведены этимъ въ смущеніе: они опасались, чтобы онъ не сказалъ чего-нибудь такого, что могло бы повредить авторитету Корана. Слыша, что они спорятъ между собою о томъ, слѣдуетъ ли исполнить его требованіе или нѣтъ, онъ приказалъ имъ выйти изъ комнаты, а когда они вошли опять, то уже не сказалъ объ этомъ ни слова.

Въ пятницу, день, когда правовѣрные собираются на молитву, онъ, несмотря на свою болѣзнь, хотѣлъ совершить богослуженіе въ мечети и приказалъ опять облить себя водою для того, чтобы освѣжиться и подкрѣпить свои силы, но, сдѣлавъ усиліе для того, чтобы выйти изъ дома, лишился чувствъ. Придя въ себя, онъ потребовалъ къ себѣ Абу-Бекра и просилъ его совершить вмѣсто себя богослуженіе, замѣтивъ при этомъ: — «Аллахъ далъ рабу своему право назначить на свое мѣсто, кого онъ захочетъ». Впослѣдствіи нѣкоторые утверждали, что пророкъ имѣлъ намѣреніе именно такимъ образомъ назначить на свое мѣсто этого испытаннаго друга и приверженца, но самъ Абу-Бекръ не хотѣлъ истолковать эти слова въ прямомъ значеніи.

Вскорѣ Магомету передали, что появленіе АбуБекра на каѳедрѣ произвело сильное волненіе въ народѣ, такъ какъ прошелъ слухъ, что пророкъ умеръ. Поэтому, собравъ послѣднія силы и опираясь на Али и Аль-Аббаса, онъ пошелъ въ мечеть, и его появленіе очень обрадовало собравшійся народъ. Абу-Бекръ прервалъ молитву, но Магометъ просилъ его продолжать и, занявъ на каѳедрѣ мѣсто позади его, сталъ повторять за нимъ молитвы.

Затѣмъ, обратясь къ собравшимся, онъ сказалъ: «Я слышалъ, что слухъ о смерти вашего пророка встревожилъ васъ, но развѣ былъ какой-нибудь пророкъ раньше меня, который жилъ бы вѣчно и неужели вы думали, что я никогда не покину васъ. Все происходитъ по волѣ Божіей и всему предопредѣленъ конецъ, котораго нельзя ни ускорить, ни избѣжать. Я возвращаюсь къ Тому, Кто послалъ меня, и вотъ вамъ моя послѣдняя заповѣдь: да будетъ между вами единеніе; любите, уважайте и поддерживайте другъ друга; увѣщевайте другъ друга соблюдать вѣру, пребывать въ ней твердо, совершать благочестивыя дѣла; только это ведетъ людей къ благоденствію, все же другое — къ погибели».

Въ концѣ своего увѣщанія онъ прибавилъ: «Я ухожу только раньше васъ, но и вы вскорѣ послѣдуете за мною. Насъ всѣхъ ожидаетъ смерть; пусть никто не старается отвратить ее отъ меня. Я жилъ для вашего блага, для него же и умру».

Это были послѣднія слова, сказанныя имъ въ публичномъ собраніи; затѣмъ Али и Аббасъ повели его обратно въ жилище Айиши.

На слѣдующій день былъ промежутокъ, когда онъ чувствовалъ себя настолько лучше, что Али, Абу-Бекръ, Омаръ и другіе постоянно находившіеся при немъ люди оставили его на время и дошли по своимъ дѣламъ. Съ нимъ осталась одна только Айиша. Но это улучшеніе было обманчивымъ. Боли появились опять и сдѣлались вдвое сильнѣе. Чувствуя, что скоро настанетъ его конецъ, онъ приказалъ отпустить на волю всѣхъ своихъ рабовъ, а всѣ деньги, какія только были въ домѣ, раздѣлить бѣднымъ; затѣмъ, поднявъ глаза къ небу, онъ воскликнулъ: «Боже, не оставь меня въ этой борьбѣ со смертью!»

Тогда Айиша поспѣшила послать за своимъ отцомъ и Хафзой. Оставшись одна съ Магометомъ, она держала его голову у себя на колѣняхъ, нѣжно смотрѣла на него, не спуская глазъ и стараясь облегчить его предсмертныя муки. Отъ времени до времени онъ опускалъ свою руку въ сосудъ съ водою и потомъ дѣлалъ слабое движеніе, чтобы обрызгать себѣ лицо. Наконецъ, поднявъ свои глаза и смотря неподвижнымъ взоромъ наверхъ, онъ проговорилъ прерывающимся голосомъ: «О, Аллахъ! Да будетъ такъ, — среди славныхъ товарищей въ раю!»

«Изъ этого я поняла — такъ разсказываетъ Айиша о его агоніи — что наступила послѣдняя минута, и что онъ выбралъ небесную жизнь».

Черезъ нѣсколько минутъ его руки похолодѣли и послѣдняя искра жизни угасла. Айиша, переложивъ его голову на подушку, начала бить себя въ голову и въ грудь и испускала громкіе вопли. На ея крикъ сбѣжались и другія жены Магомета и, по ихъ громкимъ рыданіямъ, скоро весь городъ узналъ о случившемся. Народъ былъ приведенъ въ изумленіе какъ будто бы случилось какое-нибудь чудо. Всѣ дѣла были оставлены. Арміи, которая уже сняла свои палатки, приказано было остаться на томъ же мѣстѣ, а Осама, который было занесъ уже ногу въ стремя, чтобы ѣхать дальше, повернулъ свою лошадь въ противоположную сторону, къ воротамъ Медины, и водрузилъ свое знамя у дверей дома пророка.

Народъ валилъ толпами, чтобы взглянуть на тѣло пророка и даже въ комнатѣ, гдѣ лежалъ покойникъ, была толкотня и велись споры. Нѣкоторые не вѣрили своимъ глазамъ. «Да развѣ онъ можетъ умереть?» — кричали они. «Развѣ онъ не посредникъ между нами и Богомъ? Какъ же онъ могъ умереть? Не можетъ быть! Онъ только въ летаргическомъ снѣ и вознесся на небо, подобно Исѣ (Іисусу) и другимъ пророкамъ.»

Толпа, окружавшая его домъ, все увеличивалась, громко требуя, чтобы тѣло не было предано землѣ, и въ это самое время къ дому подъѣхалъ Омаръ, который только что узналъ о томъ, что случилось. Онъ обнажилъ свою саблю и пробился сквозь толпу, грозя отрубить руки и ноги всякому, кто осмѣлится говорить, что пророкъ умеръ. «Онъ только отлучился на время, — сказалъ онъ, — такъ же, какъ Муса (Моисей), сынъ Имрама, удалился на сорокъ дней на гору, и, подобно ему, онъ опять вернется къ намъ.»

Абу-Бекръ, бывшій въ отдаленной части города, пріѣхалъ во-время, чтобы успокоить пришедшій въ отчаяніе народъ и укротить необузданное горе Омара. Протискавшись въ комнату, онъ поднялъ покровъ, подъ которымъ лежало тѣло, и, поцѣловавъ блѣдное лицо Магомета, воскликнулъ: «О, ты, который былъ мнѣ вмѣсто отца и матери! Отъ тебя исходитъ благоуханіе даже отъ мертваго, и ты, какъ живой, распространяешь благовоніе! Теперь ты живешь въ вѣчномъ блаженствѣ, потому что Аллахъ не подвергнетъ тебя второй смерти».

Затѣмъ, покрывъ тѣло, онъ вышелъ изъ комнаты и старался заставить замолчать Омара; но, видя, что это невозможно, онъ обратился къ толпѣ съ рѣчью: «Воистину, если вы покланяетесь только одному Магомету, то онъ умеръ, но если вы поклоняетесь Богу, то умереть онъ не можетъ. Магометъ былъ только пророкомъ Божіимъ и раздѣлилъ участь апостоловъ и святыхъ людей, умершихъ раньше него. Самъ Аллахъ сказалъ въ своемъ Коранѣ, что Магометъ только посланникъ его и долженъ умереть. И что же? Неужели вы отречетесь отъ него и оставите его ученіе только потому, что онъ умеръ? Помните, что ваше вѣроотступничество не повредитъ Богу, но только сдѣлаетъ еще болѣе вѣрнымъ ваше осужденіе, между тѣмъ какъ благословеніе Божіе будетъ ниспослано на главу тѣхъ, которые пребудутъ вѣрными Ему.»

Народъ слушалъ рѣчь Абу-Бекра со слезами и рыданіями, и когда онъ слушалъ, то его отчаяніе мало-по-малу утихало. Онъ убѣдилъ даже и Омара, хотя и не утѣшилъ его, такъ какъ тотъ упалъ на землю и оплакивалъ смерть Магомета, о которомъ вспоминалъ, какъ о своемъ повелителѣ и другѣ.

По словамъ мусульманскихъ историковъ Абульфеды и Аль-Джаннаби, Магометъ умеръ въ день своего рожденія, когда ему исполнилось шестьдесятъ три года. Это было въ одиннадцатомъ году Геждиры, или въ 632 году христіанскаго лѣтосчисленія.

Тѣло пророка было приготовлено къ погребенію многими изъ самыхъ любимыхъ имъ родственниковъ и учениковъ; они увѣряли, что то дивное благоуханіе, которое, по свидѣтельству его женъ и дочерей, исходило отъ его тѣла при жизни, попрежнему исходило и послѣ смерти, такъ что — скажемъ мы словами Али — «казалось, что онъ въ одно и то же время и умеръ, и живъ.»

Тѣло пророка, предварительно омытое и умащенное ароматами, было завернуто въ три покрова; изъ нихъ два были бѣлые, а третій изъ полосатой іеменской ткани. Затѣмъ все было надушено амброю, мускусомъ, алоэ и ароматическими травами. Послѣ этого тѣло было выставлено для народа, и надъ нимъ прочитали семьдесятъ двѣ молитвы.

Оно оставалось три дня безъ погребенія, согласно съ восточнымъ обычаемъ, а также и для того, чтобы въ смерти пророка могли удостовѣриться люди, все еще думавшіе, что онъ въ летаргическомъ снѣ. Когда же всѣ убѣдились, наконецъ, въ томъ, что пророкъ умеръ, то начали дѣлать приготовленія къ похоронамъ. Тогда возникъ новый споръ о мѣстѣ погребенія. Могаджерины, или его меккскіе ученики, стояли за свой городъ, какъ за мѣсто его рожденія, а ансаріане требовали, чтобы онъ былъ погребенъ въ Мединѣ, такъ какъ въ этомъ городѣ ему данъ былъ пріютъ и здѣсь онъ прожилъ послѣдніе десять лѣтъ своей жизни. Третья партія совѣтовала перенести его останки въ Іерусалимъ, какъ въ городъ, гдѣ были погребены многіе пророки. Но Абу-Бекръ, словамъ котораго всѣ придавали большой вѣсъ, объявилъ, что Магометъ не разъ выражалъ при немъ мнѣніе, что пророкъ долженъ быть погребенъ на томъ мѣстѣ, гдѣ его застанетъ смерть. Въ данномъ случаѣ это было выполнено буквально, такъ какъ Магомету была вырыта могила въ домѣ Айиши, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стояла постель, на которой онъ, испустилъ духъ.

Примѣчаніе. Домъ Айиши непосредственно примыкалъ къ мечети; послѣдняя въ то время, о которомъ идетъ рѣчь, была очень невзрачнымъ зданіемъ съ глиняными стѣнами и крышей, покрытой пальмовыми листьями и подпертой стволами деревьевъ. Впослѣдствіи она была сохранена, но заключена въ обширный храмъ, въ формѣ колоннады, образующей продолговатый четыреугольникъ, 165-ти шаговъ въ длину и 130-ти въ ширину, совершенно открытый и съ четырьмя входными воротами. Колоннада это, составленная изъ нѣсколькихъ рядовъ колоннъ разнаго размѣра, украшенныхъ лѣпною работою и раскрашенныхъ яркими красками, поддерживаетъ рядъ небольшихъ бѣлыхъ куполовъ по всѣмъ сторонамъ четыреугольника на всемъ ихъ протяженіи. На четырехъ углахъ ея находятся высокіе остроконечные минареты.

Около юго-восточнаго угла четыреугольника есть мѣсто, обнесенное желѣзной рѣшоткой, выкрашенной въ зеленую краску; рѣшотка филигранной работы и вся перевита мѣдной позолоченной проволокой, такъ что видѣть то, что находится внутри ея, можно только черезъ маленькія окошечки, имѣющія шесть квадратныхъ дюймовъ. Это мѣсто, куда стекаются богомольцы, называется Гаджирой и заключаетъ въ себѣ могилы Магомета и его двухъ друзей и первыхъ преемниковъ, АбуБекра и Омара. Надъ этимъ священнымъ мѣстомъ возвышается величественный куполъ, на вершинѣ котораго находятся позолоченный шаръ и полумѣсяцъ; завидя этотъ шаръ и полумѣсяцъ, приближающіеся къ Мединѣ богомольцы кланяются могилѣ пророка, наклоняясь всѣмъ тѣломъ и читая положенныя молитвы. Долгое время считали достовѣрнымъ разсказъ о слѣдующемъ чудѣ: будто гробъ Магомета виситъ въ воздухѣ и ничѣмъ не поддерживается, а христіанскіе писатели объясняли это тѣмъ, что гробъ былъ сдѣланъ изъ желѣза и искусно помѣщенъ между двумя магнитами, но разсказъ этотъ оказался нелѣпой выдумкой.

Мечеть эту много разъ исправляли и передѣлывали. Однажды была разрушена страшною бурею часть ея, которая обвалилась, но она была возобновлена египетскимъ султаномъ. Мечеть была расширена и украшена нѣкоторыми калифами, въ особенности Валедомъ I, который вторгся въ Испанію и покорилъ ее. Когда вахабійцы овладѣли Мединой и разгромили ее, то они ограбили и мечеть, захвативъ принесенныя въ нее по обѣту драгоцѣнныя вещи. Она поддерживается и въ настоящее время, хотя уже съ меньшею роскошью, подъ охраною тридцати лицъ, носящихъ званіе аги, главный начальникъ которыхъ называется Шейхъ-Аль-Гарамомъ, или главою священнаго дома. Онъ — первое лицо въ Мединѣ. Хотя посѣщеніе Медины и считается у магометанъ благочестивымъ и хорошимъ дѣломъ, но оно не обязательно для нихъ, подобно посѣщенію Мекки, которое признается священнымъ долгомъ, и въ настоящее время число богомольцевъ въ Мединѣ постепенно уменьшается.

Всѣ эти подробности взяты изъ книги Буркхардта, который, переодѣвшись и подвергаясь большимъ опасностямъ, добился того, что его впустили въ Мекку и Медину: входить въ эти города строго запрещено всѣмъ, кромѣ правовѣрныхъ мусульманъ.

ГЛАВА XXXIX.
Личность и характеръ Магомета. — Его пророческая дѣятельность.

На основаніи преданій, въ которыхъ сохранились разсказы современниковъ Магомета, это былъ человѣкъ средняго роста, широкоплечій и мускулистый, съ большими руками и ногами. Въ молодости онъ былъ необыкновенно силенъ и крѣпокъ, а къ концу жизни началъ полнѣть. У него была большая голова красивой формы, крѣпко присаженная къ шеѣ, которая поднималась, точно колонна, изъ его широкой груди. У него былъ высокій лобъ, расширявшійся къ вискамъ, съ пересѣкающимися на немъ жилами, которыя доходили до самыхъ бровей и надувались всякій разъ, какъ онъ сердился, или былъ въ возбужденіи. У него было продолговатое лицо, съ рѣзкими и выразительными чертами, орлиный носъ, черные глаза, брови дугою, сходившіяся у переносья, большой и выразительный ротъ, что указывало на его краснорѣчіе; зубы очень бѣлые, хотя немного рѣдкіе и неровные, черные волосы, волнистые, но не кудрявые, ниспадавшіе на плечи, длинная и очень густая борода.

Вообще, у него былъ спокойный и ровный характеръ; иногда онъ позволялъ себѣ пошутить, но, по большей части, былъ серьезенъ и сохранялъ свое достоинство, хотя, какъ говорятъ, онъ всѣхъ очаровывалъ своей улыбкой. На лицѣ его было больше румянца, чѣмъ обыкновенно бываетъ у арабовъ, и въ минуты возбужденія и энтузіазма отъ его лица точно исходило какое-то сіяніе, которое его ученики величали сверхъестественнымъ -свѣтомъ пророчества.

Несомнѣнно, онъ обладалъ далеко не заурядными умственными способностями. Онъ быстро все схватывалъ и отлично запоминалъ, отличаясь при этомъ живымъ воображеніемъ и геніальнымъ творчествомъ. Такъ какъ онъ не получилъ почти никакого образованія, то самъ изощрилъ и обогатилъ свой умъ точными наблюденіями и самыми разнообразными свѣдѣніями по части религіозныхъ системъ, какъ современныхъ ему, такъ и дошедшихъ съ древности по преданію. Его обыкновенный разговоръ былъ всегда въ важномъ, поучительномъ тонѣ и пересыпанъ афоризмами и нравоученіями, которые такъ любятъ употреблять арабы; по временамъ онъ воодушевлялся и тогда дѣлался краснорѣчивъ, а такъ какъ у него былъ мелодичный и звучный голосъ, то отъ этого его рѣчь казалась еще краснорѣчивѣе.

Онъ былъ умѣреннымъ и воздержнымъ въ пищѣ и строго соблюдалъ всѣ посты. Онъ не терпѣлъ великолѣпнаго платья, которымъ такъ любятъ чваниться люди съ мелкой душой, и вмѣстѣ съ тѣмъ въ простотѣ его одежды не было никакой аффектаціи; онъ одѣвался просто только потому, что не обращалъ ровно никакого вниманія на такіе пустяки. Иногда его одежда была сдѣлана изъ шерстяной матеріи, а иногда изъ той полосатой бумажной ткани, какую вырабатывали въ Іеменѣ, и на ней нерѣдко видны были заплаты. По его словамъ, онъ носилъ чалму, по подобію ангеловъ; онъ обматывалъ ею голову такимъ образомъ, чтобы одинъ ея конецъ ниспадалъ на плечи — такъ, — говорилъ онъ, — носятъ ее ангелы. Онъ запрещалъ носить чисто-шелковое платье, но позволялъ шить его изъ полушелковой ткани, съ примѣсью бумаги. Онъ не позволялъ также надѣвать одежду краснаго цвѣта и носить золотыя кольца. Самъ онъ носилъ серебряный перстень съ печатью, и на той сторонѣ, которая находилась подъ пальцемъ, ближе къ ладони, была вырѣзана слѣдующая надпись: «Магометъ, посланникъ Божій», Магометъ строго наблюдалъ чистоту и совершалъ частыя омовенія. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ былъ человѣкомъ чувственнымъ. «Двѣ вещи въ мірѣ могутъ привести меня въ восхищеніе, — нерѣдко говаривалъ онъ, — это женщины и духи. Они радуютъ мои чувства и придаютъ мнѣ больше усердія въ молитвѣ» Вѣроятно, благодаря тому, что онъ былъ въ высшей степени чистоплотенъ, душилъ свои волосы и умащалъ ихъ благовонными маслами, и распространялся отъ него тотъ пріятный запахъ, который его ученики считали врожденнымъ и сверхъестественнымъ. Его страсть къ женскому полу имѣла большое вліяніе на всѣ его дѣла. Передаютъ, что, находясь въ присутствіи какой-нибудь красавицы, онъ то и дѣло гладилъ лобъ и поправлялъ себѣ волосы, какъ бы желая казаться лучше.

Сколько было у него женъ, — навѣрно неизвѣстно. Абульфеда, самый осторожный изъ всѣхъ арабскихъ историковъ, ограничиваетъ ихъ число пятнадцатью, тогда какъ другіе говорятъ, что ихъ было у него двадцать пять. Когда онъ умиралъ, ихъ было девять; каждая жила въ отдѣльномъ домѣ, и всѣ эти дома находились рядомъ съ мединской мечетью. Что онъ имѣлъ больше женъ, чѣмъ дозволялъ имѣть ихъ своимъ послѣдователямъ, это оправдываютъ его желаніемъ создать своему народу цѣлое племя пророковъ. Если дѣйствительно таково было его жёланіе, то оно не исполнилось. Изъ всѣхъ дѣтей Магомета его пережила только одна дочь Фатима, жена Али, но и она также умерла вскорѣ послѣ его смерти; изъ всего ея потомства одинъ только старшій ея сынъ, Гассанъ, занималъ престолъ калифовъ.

Въ своемъ обращеніи съ людьми пророкъ не дѣлалъ различія; съ знакомыми и съ незнакомыми, съ бѣдными и съ богатыми, со слабыми и съ сильными онъ обращался одинаково; онъ былъ любимъ простымъ народомъ за то, что ласково принималъ каждаго и выслушивалъ всякую жалобу.

Онъ былъ раздражителенъ отъ природы, но умѣлъ себя сдерживать, такъ что даже въ его семейной жизни, гдѣ всякій дѣлалъ, что хотѣлъ, онъ былъ добръ и снисходителенъ. «Я служила ему съ восьмилѣтняго возраста, — такъ разсказывала его служанка Анасъ, — и онъ ни разу не бранилъ меня хотя я портила у него разныя вещи».

Теперь возникаетъ вопросъ, былъ ли онъ дѣйствительно тѣмъ наглымъ обманщикомъ, какимъ его представляютъ? Не были ли всѣ его видѣнія и откровенія сознательною ложью, а вся его система — сплошнымъ обманомъ? Разсматривая этотъ вопросъ, мы должны помнить, что Магомета нельзя обвинять въ тѣхъ нелѣпостяхъ, которыя ему приписываютъ. Многія изъ видѣній и откровеній, будто бы полученныхъ пророкомъ, на самомъ дѣлѣ подложны. Приписываемыя ему чудеса — только выдумка мусульманъ-фанатиковъ. Онъ рѣшительно и неоднократно заявлялъ, что нѣтъ другихъ чудесъ, кромѣ Корана, который онъ считалъ за величайшее чудо, потому что послѣдній обладаетъ необыкновенными достоинствами и откровенія о немъ ниспосылались ему съ неба. Здѣсь мы должны будемъ сдѣлать нѣсколько замѣчаній объ этой пресловутой книгѣ. Въ то время, какъ благочестивые мусульмане и нѣкоторые изъ мусульманскихъ богослововъ стараются доказать, что Коранъ божественнаго происхожденія, указывая при этомъ на превосходство его слога и плана и на признанное всѣми безграмотство самого Магомета, другіе менѣе набожные критики называютъ его безпорядочною смѣсью красотъ и недостатковъ, безъ всякой системы или методы, книгой, наполненной темными мѣстами, нелѣпостями, повтореніями, искаженными версіями библейскихъ событій и даже прямыми противорѣчіями. Но надо помнить, что Коранъ въ томъ видѣ, въ какомъ мы видимъ его теперь, это не тотъ Коранъ, который былъ переданъ Магометомъ своимъ ученикамъ, но книга въ значительной степени искаженная и наполненная множествомъ вставокъ. Содержащіяся въ ней откровенія были получены пророкомъ въ разное время, въ разныхъ мѣстахъ и въ присутствіи не однихъ и тѣхъ же лицъ; иногда ихъ записывали его секретари или ученики на пергаментѣ, на пальмовыхъ листьяхъ, или же на бараньихъ лопаткахъ, и все это складывалось въ сундукъ, отданный на храненіе одной изъ женъ Магомета; а иногда они просто сохранялись въ памяти тѣхъ, которымъ были переданы. Повидимому, при жизни пророка, никто не позаботился о томъ, чтобы привести ихъ въ систематическій порядокъ, а послѣ его смерти они такъ и остались въ видѣ отрывковъ, и многія изъ нихъ, сохранявшіяся въ памяти его учениковъ, были забыты. Только черезъ нѣкоторое время послѣ его смерти Абу-Бекръ приказалъ собрать и переписать ихъ, такъ чтобы вышло одно цѣлое, и дѣло это было поручено Зеиду-Ибнъ-Табету, одному изъ бывшихъ секретарей пророка. Зеидъ увѣрялъ, что знаетъ многія мѣста Корана наизусть, такъ какъ онъ писалъ ихъ подъ диктантъ пророка; другія, записанныя на чемъ ни попало — какъ было сказано выше — онъ собралъ изъ разныхъ рукъ, и многое записалъ со словъ учениковъ, увѣрявшихъ, что они слышали это изъ устъ самого Магомета. Эти разнородные отрывки, собранные такимъ образомъ, были соединены безъ всякаго разбора въ одно цѣлое, въ которомъ не было ни хронологическаго порядка, ни системы. Эта книга, составленная во время калифатства Абу-Бекра, переписывалась различными руками и, кромѣ того, по мусульманскимъ городамъ распространялись многія копіи, выдаваемыя за подлинникъ. Въ эти копіи вскорѣ вкралось такъ много ошибокъ, вошло такъ много вставокъ и противорѣчій, что третій калифъ, Отманъ, приказалъ собрать всѣ имѣвшіяся рукописи и затѣмъ составивъ, какъ онъ говорилъ, настоящій Коранъ, велѣлъ сжечь всѣ остальныя. Этимъ легко объясняется то, что въ странной книгѣ Магомета мы находимъ такъ много нелѣпостей, повтореній и разнаго рода противорѣчій. Было справедливо замѣчено, что Магометъ могъ преподавать одни и тѣ же правила, или давать одни и тѣ же нравоученія въ разное время, разнымъ людямъ и различными словами; или его могли слушать въ одно и то же время различныя лица, которыя придавали его словамъ различный смыслъ и передавали его наставленія и поучительные разсказы по-своему, сообразно съ тѣмъ, насколько они могли удержать слышанное въ своей памяти, или сколько позабыли изъ него впослѣдствіи. Многія откровенія, которыя были получены въ давнія времена пророками, предшествовавшими Магомету, и сообщены послѣднимъ своимъ слушателямъ, могли быть приняты ими за его собственныя откровенія. Говорили даже, что Абу-Бекръ, въ первые годы своего калифатства, вставилъ очень многое въ Коранъ, для того, чтобы имѣть возможность ссылаться на него въ случаѣ надобности и этимъ утвердить власть Ислама.

О томъ, какія искаженія и прибавленія могли быть сдѣланы послѣ смерти пророка и другими менѣе разборчивыми лицами, мы можемъ судить по тѣмъ беззастѣнчивымъ вольностямъ, какія позволилъ себѣ еще при жизни его одинъ изъ его секретарей Абдалла-Ибнъ-Саадъ.

Изъ всѣхъ этихъ обстоятельствъ видно, что даже записанныя воспоминанія о Магометѣ всѣ наполнены искаженіями, слѣдовательно, многія изъ тѣхъ, которыя передавались по преданію, нужно считать прямо баснями. Благодаря послѣднимъ, становится еще труднѣе разрѣшить вопросъ о загадочномъ характерѣ пророка и образѣ его дѣйствій. Исторія его жизни, повидимому, распадается на двѣ части. Для насъ непостижимо, чего онъ хотѣлъ добиться въ теченіе первой половины своей жизни, до средняго возраста, съ помощію этого неблаговиднаго и удивительнаго обмана, въ которомъ его обыкновенно обвиняютъ. Богатства? Но онъ былъ уже богатъ, благодаря тому, что женился на Кадиджѣ и въ теченіе многихъ лѣтъ, предшествовавшихъ его воображаемымъ видѣніямъ, онъ не выказывалъ никакого желанія увеличить свои средства. Почестей? Но онъ и безъ того занималъ высокое положеніе въ своемъ родномъ городѣ, какъ человѣкъ, отличающійся замѣчательнымъ умомъ и честностью. Онъ происходилъ изъ знаменитаго племени корейшитовъ и принадлежалъ къ самой уважаемой вѣтви этого племени. Власти? Званіе стража Каабы и соединенная съ нимъ должность правителя священнаго города принадлежали въ теченіе многихъ поколѣній его близкимъ родственникамъ, да и самъ онъ могъ съ полною увѣренностью разсчитывать на этотъ высокій постъ, такъ какъ занимаемое имъ положеніе и условія, въ которыя онъ былъ поставленъ, давали ему на это полно^е право. Такъ какъ Магометъ стремился ниспровергнуть ту религію, въ которой былъ воспитанъ, то этимъ онъ совершенно уничтожалъ всѣ свои преимущества. Старая вѣра дала его семьѣ богатство и всѣ тѣ почести, которыми пользовалась эта послѣдняя. Нападать на нее — значило навлечь на себя злобу родственниковъ и негодованіе своихъ согражданъ, вызвать ужасъ и ненависть всѣхъ своихъ соотечественниковъ, покланявшихся Каабѣ.

Можетъ быть, въ началѣ своей пророческой дѣятельности онъ былъ увѣренъ въ блестящемъ успѣхѣ, который вознаградилъ бы его за всѣ жертвы, и это манило его впередъ? Наоборотъ, дѣятельность эта началась въ нерѣшительности и тайно. Въ теченіе многихъ лѣтъ она не имѣла никакого матеріальнаго успѣха. По мѣрѣ того, какъ онъ пытался обнародовать свое ученіе и провозглашать свои откровенія, онъ все больше и больше терпѣлъ отъ насмѣшекъ, ненависти, клеветы и, наконецъ, отъ ожесточеннаго преслѣдованія, которое совершенно разорило какъ его самого, такъ и его друзей, заставило нѣкоторыхъ членовъ его семьи и его послѣдователей искать себѣ убѣжища въ чужихъ странахъ, принудило его скрываться отъ людей въ своемъ родномъ городѣ и сдѣлало его изгнанникомъ, такъ что онъ и самъ не зналъ, найдетъ ли гдѣ-нибудь себѣ пристанище. Спрашивается, зачѣмъ же было ему поддерживать такъ долго этотъ обманъ, благодаря которому онъ лишился всѣхъ мірскихъ благъ и именно въ такомъ возрастѣ, когда было уже слишкомъ поздно пріобрѣтать ихъ вновь?

За отсутствіемъ достаточныхъ матеріальныхъ мотивовъ, мы вынуждены будемъ объяснить чѣмъ-нибудь другимъ поведеніе пророка въ этотъ періодъ его загадочной жизни; объясненіе это мы и пытались дать нашимъ читателямъ въ началѣ книги, гдѣ мы показали, какъ его восторженное, мечтательное настроеніе, постепенно усиливавшееся отъ уединенія, поста, молитвы и созерцательной жизни, дошло, наконецъ, подъ вліяніемъ тѣлеснаго недуга, до экстаза, въ которомъ онъ вообразилъ, что получаетъ откровенія съ неба, и провозгласилъ себя пророкомъ Всевышняго. Надо полагать, что въ этомъ случаѣ мы имѣемъ дѣло съ самообманомъ, т. е., что онъ самъ вѣрилъ въ дѣйствительность своихъ мечтаній, или видѣній, и въ особенности потому, что всѣ его сомнѣнія разсѣивались набожной, вполнѣ вѣрившей ему Кадиджей и ученымъ и хитрымъ Варакой.

А когда онъ убѣдился въ томъ, что Богъ послалъ его проповѣдывать вѣру народу, то онъ истолковывалъ въ этомъ же смыслѣ и всѣ свои послѣдующія видѣнія и душевныя движенія; все это онъ считалъ проявленіемъ божественной силы, которая сообщалась ему различными путями, какъ пророку.

Мы видимъ, что онъ постоянно подвергался припадкамъ умоизступленія или экстаза во время сильнаго волненія и возбужденія, когда онъ могъ воображать, что находится въ общеніи съ божествомъ, а за этими припадками почти всегда слѣдовали откровенія.

Во все это время, вплоть до бѣгства изъ Мекки, онъ ведетъ себя, какъ энтузіастъ, дѣйствующій подъ вліяніемъ извѣстнаго умственнаго заблужденія; онъ глубоко убѣжденъ въ томъ, что Богъ избралъ его орудіемъ своей воли для того, чтобы совершить религіозную реформу; и дѣйствительно есть что-то поразительно-величественное въ томъ блестящемъ пути, который его восторженный духъ пробилъ себѣ сквозь невообразимый хаосъ, противорѣчащихъ одно другому вѣроученій и нелѣпыхъ преданій, — пути чистаго и духовнаго поклоненія единому истинному Богу, которымъ онъ старался замѣнить слѣпое идолопоклонство своего дѣтства.

Всѣ части Корана, которыя, какъ полагаютъ, были обнародованы имъ въ это время, несмотря на то, что дошли до насъ въ несвязномъ видѣ и, пройдя черезъ многія руки, утратили отчасти свою красоту, отличаются чистымъ и возвышеннымъ характеромъ и обнаруживаютъ если не религіозное, то поэтическое вдохновеніе. Онѣ служатъ доказательствомъ того, что онъ многое почерпнулъ изъ живыхъ источниковъ христіанской вѣры, и если ему не удалось зачерпнуть этой воды во всей ея хрустальной чистотѣ, то это потому, что онъ долженъ былъ брать ее изъ разбитыхъ цистернъ и ручьевъ, гдѣ она была мутна и испорчена тѣми, которые должны были охранять ее. Но при всемъ томъ проповѣдуемая имъ вѣра была чище той, которой держались нѣкоторые мнимые христіане въ Аравіи, и его жизнь согласовалась съ правилами этой вѣры.

Таково наше мнѣніе о Магометѣ и образѣ его дѣйствій во время первой половины его дѣятельности, когда онъ, живя въ Меккѣ, подвергался преслѣдованію и потерялъ все свое состояніе. Но въ предыдущихъ главахъ мы уже указывали на то, что съ нимъ произошла рѣзкая перемѣна послѣ его бѣгства въ Медину, когда вмѣсто пристанища и защиты, чего онъ только и добивался, онъ встрѣтилъ въ этомъ городѣ подобающее пророку благоговѣніе, слѣпое повиновеніе, какъ начальнику, и сталъ во главѣ могущественнаго, все увеличивающагося и храбраго войска, составившагося изъ его послѣдователей. Съ этихъ поръ мірскія страсти и мірскія цѣли являются слишкомъ часто мотивами его дѣйствій, вмѣсто того мечтательнаго энтузіазма, который хотя и былъ заблужденіемъ, но тѣмъ не менѣе въ немъ чувствовалось теплое набожное чувство, которымъ была проникнута вся его дѣятельность въ болѣе раннюю пору его жизни. Сразу отбросивъ прежнее ученіе о снисхожденіи, долготерпѣніи и покорности судьбѣ, онъ дѣлается мстительнымъ по отношенію къ тѣмъ людямъ, которые до сихъ поръ угнетали его, и стремится къ расширенію своей власти. Его ученіе, нравственныя правила и поведеніе отмѣчены противорѣчіями, и вообще вся его дѣятельность становится съ этихъ поръ непослѣдовательной и измѣнчивой.

Съ этого времени и самыя его откровенія являются такъ часто кстати и до такой степени совпадаютъ съ извѣстными обстоятельствами, что у насъ невольно является сомнѣніе въ его искренности, а также и въ томъ, что онъ относительно ихъ могъ попрежнему оставаться въ заблужденіи. Но при этомъ слѣдуетъ помнить, что записанныя откровенія, какъ о томъ было сказано выше, не всегда отличались точностью. То, что онъ, можетъ быть, говорилъ отъ себя, могло быть передано, какъ повелѣніе Божіе. Часто также — какъ мы уже говорили — онъ могъ считать свои собственныя стремленія за внушеніе свыше, и будучи, по его мнѣнію, посланъ Богомъ для распространенія вѣры, смотрѣлъ на все, что вело къ этой цѣли, какъ на непрерывныя божественныя откровенія.

Если мы совсѣмъ не считаемъ Магомета такимъ грубымъ и безнравственнымъ обманщикомъ, какимъ представляютъ его нѣкоторые, то, съ другой стороны, не вѣримъ и тому, чтобы у него были тѣ широкіе замыслы и всесторонне обдуманные планы всеобщаго завоеванія, которые ему приписывали. Онъ былъ несомнѣнно человѣкомъ очень геніальнымъ, съ живымъ воображеніемъ, но намъ думается, что онъ въ значительной степени подчинялся минутнымъ увлеченіямъ, и его дѣйствія зависѣли отъ обстоятельствъ. Его планы являлись слѣдствіемъ его успѣховъ, но нельзя сказать, чтобы успѣхи были результатомъ его плановъ. Ему исполнилось уже сорокъ лѣтъ, прежде чѣмъ онъ въ первый разъ провозгласилъ свое ученіе. Годъ проходилъ за годомъ, а онъ все медлилъ открыто проповѣдывать свою вѣру и, кромѣ членовъ его семьи, у него не было другихъ учениковъ. Когда онъ бѣжалъ изъ Мекки, то прошло уже тринадцать лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ получилъ божественное извѣщеніе о своей миссіи, и теперь онъ изъ богатаго купца сталъ разореннымъ изгнанникомъ.

Прибывъ въ Медину, онъ и не думалъ о той свѣтской власти, которая ожидала его въ будущемъ; его единственною мыслью было выстроить скромную мечеть, гдѣ бы онъ могъ проповѣдывать, и онъ надѣялся, что ему не воспрепятствуютъ дѣлать это. Когда же онъ совершенно неожиданно получилъ власть, то нѣкоторое время употреблялъ ее на небольшіе набѣги и мѣстныя ссоры. Его военные планы расширялись но мѣрѣ увеличенія его средствъ, но ихъ никакъ нельзя назвать образцовыми, а иногда они были даже неудачными. Въ нихъ не видно ни ширины замысла, ни рѣшительности въ выполненіи, и онъ часто измѣнялъ ихъ изъ уваженія къ мнѣнію окружавшихъ его полководцевъ, а иногда даже по внушенію людей, которые по уму стояли неизмѣримо ниже его и вели его не туда, куда бы слѣдовало. Если бы онъ дѣйствительно возымѣлъ съ самого начала мысль крѣпко связать въ одинъ народъ, помощи братства вѣры, разъединенныя и враждебныя одно другому арабскія племена, съ цѣлью привести въ исполненіе планъ внѣшнихъ завоеваній, то онъ былъ бы однимъ изъ самыхъ геніальныхъ военныхъ людей; но, повидимому, онъ дошелъ до мысли объ обширныхъ завоеваніяхъ только послѣ одержанныхъ имъ побѣдъ. Съ того момента, какъ онъ провозласилъ религію меча и далъ хищникамъ-арабамъ возможность удовлетворить своей страсти къ грабежу въ чужихъ странахъ, онъ быстрыми шагами пошелъ по пути завоеванія, которое влекло его впередъ съ непреодолимою силою. То фанатическое рвеніе, которое онъ сумѣлъ внушить своимъ послѣдователямъ, содѣйствовало его успѣху гораздо болѣе, чѣмъ его военное искусство; ихъ вѣра въ его ученіе о предопредѣленіи приводила къ такимъ побѣдамъ, которыхъ нельзя было и ожидать на основаніи всевозможныхъ военныхъ соображеній. Выступивъ робко и нерѣшительно въ роли пророка, онъ нашелъ себѣ поддержку въ хитрыхъ совѣтахъ своего ученаго домашняго оракула Бараки; а когда онъ сдѣлался завоевателемъ, то при немъ были Омаръ, Каледъ и другіе люди съ пылкимъ умомъ, которые подстрекали его и помогали ему управлять грозною силой, вызванною имъ къ дѣятельности. Но даже и при всей ихъ помощи, ему приходилось иногда прибѣгать къ своей сверхъестественной пророческой силѣ; поступая такимъ образомъ, онъ, можетъ быть, оправдывалъ себя тѣмъ, что этотъ обманъ ведетъ къ благочестивой цѣли.

Его военныя побѣды не возбудили въ его душѣ ни гордости, ни тщеславія, что произошло бы неизбѣжно, если бы онъ велъ войну съ эгоистическою цѣлью. Достигнувъ величайшаго могущества, онъ сохранилъ все ту же простоту въ обхожденіи и въ одеждѣ, какою и отличался и во дни испытанныхъ имъ бѣдствій. Онъ не любилъ царской пышности, и ему было непріятно, если кто-нибудь, входя въ комнату, выказывалъ ему необычные знаки почтенія. Если онъ стремился ко всемірному господству, то къ господству вѣры; что же касается до свѣтской власти, которая постепенно усиливалась въ его рукахъ, то онъ пользовался ею безъ всякаго чванства и поэтому ничего не сдѣлалъ для того, чтобы увѣковѣчить ее въ своей семьѣ.

Богатства, которыя такъ и сыпались на него со всѣхъ сторонъ въ видѣ дани, или же военной добычи, онъ употреблялъ на содѣйствіе побѣдамъ вѣры, или на вспомоществованіе бѣднымъ его послѣдователямъ, и случалось такъ, что въ его собственномъ кошелькѣ не оставалось ни одной монеты. Омаръ-Ибнъ-аль-Харетъ увѣряетъ, что Магометъ не оставилъ послѣ себя ни одного золотого динарія, ни одной серебряной драхмы, ни раба, ни рабыни, — ничего, кромѣ сѣраго своего мула Дальдаля, оружія и земли, завѣщанной имъ своимъ женамъ, дѣтямъ и бѣднымъ. «Аллахъ — такъ говоритъ одинъ арабскій писатель — предлагалъ ему ключи отъ всѣхъ земныхъ сокровищъ, но онъ отказался принять ихъ».

Это полное самоотверженіе, соединенное съ искреннею — какъ намъ кажется — набожностью, которое проходитъ красной нитью чрезъ всѣ разнообразные фазисы жизни Магомета, дѣлаетъ чрезвычайно трудною вѣрную оцѣнку его характера. Хотя, достигнувъ свѣтской власти, онъ обнаруживалъ въ своихъ побужденіяхъ примѣсь земныхъ страстей, но надъ ними всегда брали верхъ его прежнія стремленія, которыя возносили его надъ всѣмъ земнымъ. Молитва, эта необходимая религіозная обязанность Ислама, самое вѣрное средство для очищенія души отъ грѣха, была постоянно совершаема Магометомъ. «Упованіе на Бога» служило ему утѣшеніемъ и поддержкой въ годину испытаній и дни отчаянія. Онъ, какъ говорятъ, возлагалъ всѣ свои надежды на милосердіе Божіе для того, чтобы достигнуть небеснаго блаженства въ будущемъ мірѣ. Айиша разсказываетъ, что какъ-то разъ она спросила у него: «О, пророкъ, развѣ въ рай никто не входитъ, иначе, какъ только по милосердію Божію?» — «Никто, никто, никто» — отвѣчалъ онъ, повторяя это слово съ особеннымъ выраженіемъ. — «Но, ты, о, пророкъ, неужели же и ты войдешь въ рай только по милосердію Божію?» Тогда Магометъ положилъ себѣ руку на голову и три раза произнесъ съ большою торжественностію слѣдующую фразу: «И я не войду въ рай, если милосердіе Божіе не будетъ мнѣ покровомъ».

Въ то время, когда Магометъ не отходилъ отъ постели своего умирающаго сына, Ибрагима, то и тутъ, въ самомъ сильномъ горѣ, онъ выказалъ покорность волѣ Божіей и утѣшалъ себя надеждою, что скоро увидится со своимъ сыномъ въ раю. Проводивъ его останки до могилы, онъ въ виду страшнаго замогильнаго допроса, обратился къ его духу съ увѣщаніемъ — твердо держаться основъ истинной вѣры, вѣрить въ единство Божіе и въ него самого, какъ въ посланнаго свыше пророка. Даже въ послѣднія свои минуты, когда у него уже не могло быть никакихъ мірскихъ побужденій для обмана, онъ былъ глубоко проникнутъ все тѣмъ же благочестіемъ и тою же вѣрою въ свою апостольскую миссію. Послѣднія слова, произнесенныя имъ дрожащимъ голосомъ, выражали надежду скоро вступить въ блаженную обитель и находиться тамъ вмѣстѣ съ предшествовавшими ему пророками.

Трудно согласить такое пламенное и неустанное благочестіе съ безнравственнымъ обманомъ, возведеннымъ въ цѣлую систему, а также и чистыя возвышенныя и полныя любви къ ближнему правила, заключающіяся въ Коранѣ, съ душою, преисполненною низкихъ страстей и преданною мелочнымъ, чисто земнымъ интересамъ, и, по нашему мнѣнію, объяснить все, что есть загадочнаго въ его характерѣ и образѣ дѣйствій, можно не иначе, какъ предположивъ, что умственное заблужденіе, овладѣвшее его восторженнымъ духомъ и дошедшее до галлюцинацій во время его религіозныхъ экстазовъ ночью, въ пещерѣ горы Хара, продолжало болѣе или менѣе ослѣплять его до конца жизни, сдѣлавшись чѣмъ-то въ родѣ мономаніи, и что онъ умеръ съ твердою, хотя и ложною, вѣрою въ свою пророческую миссію.

ПРИЛОЖЕНІЕ.

Исламъ.

Въ одной изъ первыхъ главъ этой книги мы передали сущность проповѣданной Магометомъ вѣры настолько подробно, насколько считали это необходимымъ для того, чтобы сдѣлать понятнымъ для читателей послѣдующее изложеніе. Теперь же мы присоединимъ къ нашей книгѣ болѣе полный обзоръ этой вѣры вмѣстѣ съ нѣкоторыми примѣчаніями, хотя намъ придется, можетъ быть, повторить и то, что уже было сказано выше.

Религія Ислама, какъ мы замѣтили раньше, раздѣляется на двѣ части; въ первой изъ нихъ говорится собственно о вѣрѣ, а во второй — о дѣлахъ благочестія. Прежде всего мы будемъ говорить о вѣрѣ. Эта часть подраздѣляется на шесть слѣдующихъ отдѣльныхъ главъ, или членовъ: 1) вѣра въ Бога, 2) въ ангеловъ Его, 3) въ Его священное писаніе, или Коранъ, 4) въ Его пророковъ, 5) въ воскресеніе мертвыхъ и страшный судъ и, наконецъ, 6) въ предопредѣленіе. Мы кратко изложимъ всѣ эти члены въ томъ порядкѣ, въ какомъ они перечислены.

Вѣра въ Бога. Магометъ училъ вѣровать въ то, что былъ есть и всегда будетъ одинъ только Богъ, создатель всѣхъ вещей; онъ — единый неизмѣняемый, всевѣдующій, всемогущій, всемилостивый и вѣчный. Единство Божіе особенно выставлялось на видъ въ отличіе отъ христіанскаго ученія о троичности лицъ. При исповѣданіи вѣры это выражалось тѣмъ, что правовѣрный поднималъ кверху одинъ только палецъ и восклицалъ: «Ла иллага иль Аллахъ!» т.-е. «нѣтъ Бога, кромѣ Бога!» и къ этому прибавлялъ: «Мохамедъ резуль Аллахъ!», т.-е. «Магометъ — пророкъ Божій!»

Вѣра въ ангеловъ.-- Прекрасное ученіе объ ангелахъ или иначе служебныхъ духахъ, самое древнее изъ религіозныхъ ученій и наиболѣе распространенное на востокѣ, находитъ себѣ мѣсто во всей системѣ Ислама. Они изображаются существами безтѣлесными, созданными изъ огня — самой чистой изъ стихій, совершенными по формѣ и лучезарной красоты, но не имѣющими пола, свободными отъ всѣхъ грубыхъ или чувственныхъ страстей, отъ всѣхъ вожделѣній и недуговъ слабаго человѣчества, вѣчно и неизмѣнно юными. Они различаются между собою по степенямъ и возложеннымъ на нихъ обязанностямъ, а также и по тому, какую милость они заслужили у Бога. Нѣкоторые изъ нихъ служатъ у небеснаго престола; другіе непрестанно воспѣваютъ хвалу Аллаху; третьи — это крылатые вѣстники, исполняющіе велѣнія Его, а четвертые являются заступниками за сыновъ человѣческихъ.

Самыми главными въ этомъ небесномъ воинствѣ считаются четыре архангела: Гавріилъ — ангелъ, приносящій на землю откровенія Божія и записывающій судьбы Божіи; Михаилъ — воинственный ангелъ, сражающійся въ битвахъ за вѣру, Азраилъ — ангелъ смерти, и Азрафилъ, на котораго возложена страшная обязанность — вострубить въ день воскресенія мертвыхъ. Былъ когда-то и еще ангелъ Азазилъ, иначе Люциферъ, одинъ изъ самыхъ славныхъ ангеловъ во всемъ небесномъ воинствѣ, но онъ возгордился и возмутился противъ Бога. Когда Богъ повелѣлъ Своимъ ангеламъ воздать почести Адаму, то Азазилъ отказался сдѣлать это, говоря: «Неужели я, котораго Ты сдѣлалъ изъ огня, долженъ преклоняться предъ человѣкомъ, созданнымъ изъ персти?» За такое неповиновеніе онъ былъ проклятъ Богомъ, изгнанъ изъ рая и переименованъ въ Иблиса, что значитъ отчаяніе. Онъ мститъ за свое униженіе тѣмъ, что измышляетъ всякаго рода зло противъ сыновъ человѣческихъ и внушаетъ имъ непокорство и нечестивыя мысли.

Между ангелами низшей степени, есть разрядъ, который носитъ названіе Моаккибата; къ каждому человѣку приставлены для наблюденія два такихъ ангела: одинъ находится по правую руку его, а другой по лѣвую, и они записываютъ всѣ его слова и поступки. По окончаніи дня они улетаютъ на небо съ письменнымъ отчетомъ и на слѣдующій день замѣняются двумя такими же ангелами. По словамъ магометанскаго преданія, всякій хорошій поступокъ записывается десять разъ ангеломъ, стоящимъ по правую сторону; но если смертный человѣкъ совершитъ грѣхъ, то тотъ же самый добрый духъ говоритъ ангелу, находящемуся слѣва: «Подожди семь часовъ записывать этотъ грѣхъ; можетъ быть, онъ раскается, помолится и вымолитъ себѣ прощеніе».

Кромѣ ангельскихъ чиновъ, Магометъ еще училъ вѣровать въ духовныя существа, называемыя джинами, или геніями; эти послѣдніе, хотя и созданы также изъ огня, но раздѣляютъ съ сынами земли ихъ вожделѣнія и немощи и, подобно имъ, въ концѣ концовъ, умираютъ. Существа этого рода, населяющія пустыню, посѣтили Магомета, по его словамъ, послѣ его вечерней молитвы въ уединенной Наклахской долинѣ.

Возмутившійся и падшій ангелъ Азазилъ, ставшій потомъ Сатаною или Иблисомъ, все-таки удержалъ за собою верховную власть надъ этими низшими духами, которыхъ восточные жители раздѣляютъ на дивовъ и пери; первые свирѣпы и гигантскаго роста, вторые нѣжны, кротки и питаются одними ароматами. Кажется, всѣ пери были женскаго рода, хотя это осталось неразъясненнымъ. Думаютъ, что отъ этихъ миѳическихъ существъ произошли наши европейскія феи.

Кромѣ этихъ духовъ, есть еще полудуховныя существа, называемые Таквинами, или Судьбами; это крылатыя, прекрасныя собою женщины, которыя изрекаютъ предсказанія и защищаютъ смертныхъ отъ нападеній и злыхъ умысловъ демоновъ. Нельзя опредѣлить съ точностью тѣ свойства, которыя Магометъ придалъ этимъ полудуховнымъ существамъ, такъ какъ понятіе о нихъ онъ заимствовалъ изъ разныхъ источниковъ. Вся его система посредствующихъ духовъ является какою-то неопредѣленною смѣсью вѣрованій и суевѣрій евреевъ, маговъ, язычниковъ, или сабеянъ.

Третій членъ вѣры есть вѣра въ Коранъ, какъ въ книгу, содержащую въ себѣ божественное откровеніе. Согласно ученію мусульманской вѣры, на седьмомъ небѣ сохраняется существующая отъ вѣчности книга, въ которую записаны всѣ повелѣнія Божія и всѣ событія, какъ прошедшія, такъ настоящія и будущія. Копіи съ этихъ скрижалей, на которыхъ были начертаны велѣнія Божія, перенесены были на самое низшее небо архангеломъ Гавріиломъ, который сообщалъ ихъ отъ времени до времени Магомету, частями, принаровленными къ какому-нибудь событію или обстоятельству. Такъ какъ это слова самого Бога, то они всегда передаются въ первомъ лицѣ.

О томъ, какъ эти откровенія записывались и сохранялись секретарями и учениками Магомета и какъ ихъ собралъ послѣ его смерти Абу-Бекръ, было упомянуто нами не одинъ разъ. Эта компиляція — потому что книга такова и есть на самомъ дѣлѣ — составляетъ мусульманскій сводъ законовъ гражданскихъ, уголовныхъ, а также и духовныхъ, и всѣ правовѣрные смотрятъ на нее съ величайшимъ благоговѣніемъ. Набожный мусульманинъ полагаетъ свою гордость въ томъ, чтобы имѣть копію съ Корана въ хорошемъ переплетѣ и съ разными украшеніями. Надпись на переплетѣ запрещаетъ прикасаться къ книгѣ тому, кто нечистъ, а когда ее читаютъ, то считается непочтительнымъ держать ее ниже пояса. Мусульмане клянутся ей и гадаютъ по ней, открывая, какъ придется, страницу и прочитывая первыя попавшіяся на глаза слова текста. Если подумать, что Коранъ — произведеніе одного человѣка и къ тому же безграмотнаго, то, несмотря на всѣ его ошибки и противорѣчія, онъ все-таки останется удивительнымъ памятникомъ законодательства.

Кромѣ Корана, или закона писаннаго, есть еще не мало правилъ или нравоученій, которыя были произнесены Магометомъ случайно, а затѣмъ, послѣ его смерти, записаны со словъ тѣхъ, кто ихъ слышалъ, и переписаны въ одну книгу, называемую Сунной, или закономъ устнымъ. Ее считаетъ священною наравнѣ съ Кораномъ одна магометанская секта, называемая поэтому суннитами; другіе же магометане отвергаютъ Сунну, признавая ее подложною; эти послѣдніе называются шіитами. Между этими двумя сектами бывали иногда такая же ожесточенная вражда и взаимныя преслѣдованія, какъ и тѣ, которыя были между католиками и протестантами и навлекли позоръ на христіанскую вѣру. Сунниты носятъ для отличія бѣлыя чалмы, а шіиты — красныя, за что и получили отъ своихъ противниковъ прозвище «Кизильбашей», или " Красноголовыхъ ".

Замѣчательно, что ни въ Коранѣ, ни въ Суннѣ не упоминается объ обрѣзаніи, которое неизмѣнно совершается у магометанъ и составляетъ отличительный обрядъ ихъ вѣры, который долженъ быть выполненъ надъ всѣми новообращенными. Повидимому, этотъ тайно заимствованный у евреевъ обычай былъ распространенъ по всей Аравіи и говорятъ даже, что онъ былъ господствующимъ на Востокѣ еще до временъ Моисея.

Утверждаютъ, что портретная живопись не могла быть введена у магометанъ потому, что Кораномъ запрещаются изображенія живыхъ существъ. Впрочемъ, то мѣсто Корана, въ которомъ, какъ полагаютъ, заключается это запрещеніе, является, повидимому, только повтореніемъ второй заповѣди, свято соблюдаемой евреями и христіанами — не творить себѣ кумировъ и всякихъ подобій для поклоненія. На одномъ изъ знаменъ Магомета было изображеніе чернаго орла. Самое замѣчательное изъ мусульманскихъ украшеній Альгамбры въ Гренадѣ — это фонтанъ, который поддерживается высѣченными изъ камня львами, и нѣкоторые изъ мусульманскихъ монарховъ чеканили монету со своимъ изображеніемъ.

Другая такая же важная ошибка относительно системы Магомета заключается въ томъ, что онъ будто бы отрицаетъ въ женщинѣ душу и исключаетъ ее изъ рая. Ошибка эта произошла отъ того, что онъ позабылъ упомянуть о наслажденіяхъ женщинъ въ будущей жизни, тогда какъ о наслажденіяхъ, ожидающихъ мужчинъ, онъ, какъ человѣкъ сладострастный, разсказываетъ съ мельчайшими подробностями. Въ 56-й сурѣ Корана, а также и въ другихъ мѣстахъ, мы находимъ намеки на то, что добродѣтельныя женщины будутъ причтены къ лику святыхъ, хотя это выражено очень неясно, и не особенно внимательный читатель можетъ подумать. что тутъ идетъ рѣчь о райскихъ гуріяхъ.

Четвертый членъ вѣры относится къ пророкамъ. Число этихъ послѣднихъ доходитъ до двухсотъ тысячъ, но особенно выдающимися изъ нихъ считаются только шесть, такъ какъ они принесли на землю новые законы и постановленія, которыми отмѣнялись полученные раньше законы въ томъ случаѣ, если они расходились съ ними, или противорѣчили имъ. Вотъ эти шесть главныхъ пророковъ: Адамъ, Ной, Авраамъ, Моисей, Іисусъ и Магометъ.

Въ пятомъ членѣ вѣры говорится о воскресеніи мертвыхъ и страшномъ судѣ. Разсматривая этотъ страшный вопросъ, Магометъ смѣшалъ нѣкоторыя изъ христіанскихъ повѣрій съ понятіями, господствовавшими у арабскихъ евреевъ. Къ одному изъ послѣднихъ принадлежитъ ужасный замогильный судъ. Когда ангелъ смерти Азраилъ исполнитъ свою обязанность и тѣло будетъ предано землѣ, два черныхъ ангела, Мункаръ и Накиръ, съ мрачнымъ, наводящимъ ужасъ видомъ, спускаются въ могилу, въ качествѣ инквизиторовъ, и когда они приступятъ къ допросу, то душа опять соединяется съ тѣломъ. Покойнику приказываютъ подняться и спрашиваютъ его о двухъ главныхъ пунктахъ вѣры — единствѣ Божіемъ и божественномъ посланничествѣ Магомета, а также и обо всемъ, содѣянномъ имъ въ жизни, и всѣ его отвѣты записываются въ книгу и остаются до дня Страшнаго Суда. Если отвѣты окажутся удовлетворительными, то душа его тихо вынимается ангелами изъ его устъ, и его тѣло предается покою, а если нѣтъ, то они бьютъ умершаго по лбу желѣзными палками и съ ужасными мученіями исторгаютъ у него душу. Чтобы можно было удобнѣе производить этотъ страшный допросъ, магометане обыкновенно ставятъ своихъ покойниковъ въ высокія или покрытыя сводомъ могилы и завертываютъ ихъ только въ саванъ, но не кладутъ въ гроба.

Время, которое должно пройти между смертью и воскресеніемъ, называется «Берзакъ», т. е. промежутокъ. Въ теченіе этого періода тѣло остается въ могилѣ, но душа уже предвкушаетъ во снѣ, или въ видѣніяхъ, ожидающую ее участь.

Души пророковъ немедленно послѣ смерти вступаютъ въ рай, гдѣ вполнѣ наслаждаются блаженствомъ. Души мучениковъ, включая сюда и тѣхъ, которые пали въ битвѣ, входятъ въ тѣла или зобы зеленыхъ птицъ, питающихся райскими плодами и пьющихъ воду изъ райскихъ источниковъ. Души большинства правовѣрныхъ размѣщаются различно, но, согласно съ наиболѣе распространеннымъ мнѣніемъ, онѣ летаютъ около могилъ, находясь, подобно ангеламъ, въ состояніи безмятежнаго покоя. Отсюда введенный у мусульманъ обычай посѣщать могилы ихъ умершихъ друзей и родственниковъ: они думаютъ, что душамъ умершихъ пріятно видѣть такое выраженіе любви.

Многіе изъ мусульманъ вѣрятъ, что души правовѣрныхъ принимаютъ видъ бѣлоснѣжныхъ птицъ и гнѣздятся подъ престоломъ Аллаха. Это вѣрованіе сходно съ древнимъ еврейскимъ суевѣріемъ, по которому душамъ праведныхъ отведено мѣсто на небѣ, подъ престоломъ славы.

Что же касается душъ невѣрныхъ, то, по мнѣнію людей, исповѣдующихъ истинную вѣру, ангелы отталкиваютъ ихъ отъ неба и отъ земли и ниспровергаютъ въ пещеры, находящіяся въ нѣдрахъ земли, гдѣ они съ великою скорбію ожидаютъ Страшнаго Суда.

Дню воскресенія будутъ предшествовать знаменія и ужасныя явленія на небѣ и на землѣ: луна затмится и не дастъ свѣта своего; солнце измѣнитъ свое движеніе и будетъ восходить уже на западѣ, а не на востокѣ; вездѣ будутъ войны и мятежи, станетъ замѣтенъ всеобщій упадокъ вѣры, придетъ въ міръ Антихристъ, появятся Гогъ и Магогъ, которые опустошатъ весь свѣтъ, густой дымъ покроетъ всю землю; эти и многія другія чудеса и страшныя предзнаменованія наведутъ ужасъ на людей и истерзаютъ ихъ души, доведутъ ихъ до отчаянія и отвращенія къ жизни, такъ что человѣкъ, проходя мимо могилы, будетъ завидовать лежащему въ ней спокойно мертвецу и скажетъ: «Какъ бы мнѣ хотѣлось быть на твоемъ мѣстѣ!» Послѣднимъ грознымъ предвѣстіемъ того, что близокъ страшный день, будетъ трубный гласъ архангела Азрафила. При этомъ звукѣ земля потрясется, замки и башни обрушатся, и горы сравняются съ равнинами. Небо омрачится, небесный сводъ исчезнетъ, а солнце, луна и звѣзды спадутъ въ море. Океанъ или совсѣмъ пересохнетъ, или же закипитъ, вздымая огненныя волны.

При грозномъ звукѣ этой трубы на родъ человѣческій нападетъ непреодолимый страхъ; люди побѣгутъ отъ своихъ братьевъ, родителей и женъ, и матери, объятыя невыразимымъ ужасомъ, бросятъ своихъ грудныхъ младенцевъ. Дикіе звѣри побѣгутъ изъ лѣсовъ, а домашнія животныя — съ пастбищъ и, забывъ свою кровожадность и взаимную вражду, въ страхѣ соберутся всѣ вмѣстѣ.

Второй звукъ трубы будетъ предвѣщать общее истребленіе. При этомъ звукѣ всѣ твари на небесахъ, на землѣ и въ водахъ подъ землею, ангелы и геніи, люди и животныя — всѣ умрутъ, за исключеніемъ немногихъ избранныхъ, которыхъ не въ примѣръ другимъ пощадитъ Аллахъ. Послѣднимъ умретъ Азраилъ, ангелъ смерти!

Вслѣдъ за этимъ звукомъ, предвѣщающимъ истребленіе, сорокъ дней, или, по словомъ толкователей, сорокъ лѣтъ, будетъ итти непрерывный дождь; затѣмъ архангелъ Азрафилъ вострубитъ въ третій разъ, и это уже будетъ призывомъ на судъ! При этомъ послѣднемъ звукѣ трубы, все пространство между небомъ и землей наполнится душами умершихъ, летящихъ со всѣхъ сторонъ и отыскивающихъ свои тѣла. Тогда разверзнется земля и загремятъ сухія кости, соберутся вмѣстѣ разъединенные члены и соединятся даже волосы, такъ что составится цѣлое тѣло, въ которое снова войдетъ душа, и мертвецъ возстанетъ отъ тлѣнія, съ неповрежденными членами и нагой, какъ при рожденіи. Невѣрные съ лицомъ, обращеннымъ къ землѣ, будутъ ползать по ней, но правовѣрные будутъ ходить прямо; что же касается до людей истинно благочестивыхъ, то они будутъ летать по воздуху на крылатыхъ, бѣлыхъ, какъ снѣгъ, верблюдахъ съ сѣдлами изъ чистаго золота.

Тогда каждаго человѣка будутъ допрашивать о томъ, какъ онъ употребилъ свои способности и какія хорошія или дурныя дѣла совершилъ въ своей жизни. Тогда архангелъ Гавріилъ установитъ огромные вѣсы, на одну чашку которыхъ, называемую Свѣтомъ, будутъ положены добрыя дѣла, а на другую, называемую Тьмою — дурныя. Достаточно будетъ одной малой частицы или горчичнаго зерна для того, чтобы одна чашка перевѣсила другую, и сообразно съ тѣмъ, которая изъ чашекъ перевѣситъ, изреченъ будетъ и приговоръ. Въ это время будетъ потребовано возмездіе за всякую несправедливость и оскорбленіе. Обидѣвшій своего ближняго долженъ будетъ вознаградить его извѣстною частью своихъ собственныхъ добрыхъ дѣлъ, а если онъ не можетъ похвалиться ими, то обязанъ будетъ принять на себя соразмѣрную тяжесть грѣховъ человѣка, имъ обиженнаго.

За испытаніемъ на вѣсахъ послѣдуетъ другое — это переходъ черезъ мостъ. Вся собравшаяся толпа испытуемыхъ должна будетъ итти за Магометомъ по узкому, какъ остріе сабли, мосту Аль-Сератъ, который перекинутъ черезъ пропасть Гееннамъ, или адъ. Невѣрные, а также и грѣшные мусульмане пойдутъ по нему ощупью во тьмѣ и упадутъ въ пропасть; но правовѣрные перейдутъ его при яркомъ свѣтѣ съ быстротою птицъ и вступятъ въ райскую область. Идея этого моста и страшнаго царства геенны, была, какъ думаютъ, заимствована частію у евреевъ, но главнымъ образомъ у маговъ.

Геенна — это область, наполненная всевозможными ужасами. На деревьяхъ вмѣсто вѣтвей — извивающіяся змѣи, а вмѣсто плодовъ — головы демоновъ. Мы не будемъ описывать эту мрачную обитель со всѣми подробностями, которыя изображены съ величайшею точностію, часто вызывающею отвращеніе. Судя по описанію, она состоитъ изъ семи ярусовъ, находящихся одинъ надъ другимъ отличающихся по роду и по степени наказанія. Первый ярусъ предназначенъ для атеистовъ, которые отрицаютъ Творца и все Имъ сотворенное и признаютъ міръ вѣчнымъ. Второй — для манихеевъ и другихъ, принимающихъ два божественныхъ начала, а также и для современныхъ Магомету арабовъ-идолопоклонниковъ. Третій — для индійскихъ браминовъ; четвертый — для евреевъ, пятый — для христіанъ, шестой — для маговъ, или персидскихъ гвебровъ, седьмой — для лицемѣровъ, которые хотя и принадлежатъ къ магометанской религіи, но не вѣруютъ въ нее.

Этою обителью ужаса управляетъ грозный ангелъ Табекъ, т.-е. палачъ.

Мы должны замѣтить при этомъ, что отличительныя черты геенны и распредѣленіе наказаній послужили мусульманскимъ ученымъ предметомъ для комментаріевъ и истолкованій. Нѣкоторые утверждаютъ — и это наиболѣе распространенное мнѣніе, — что никто изъ вѣрующихъ въ Аллаха и его пророковъ не будетъ осужденъ на вѣчныя мученія. Ихъ грѣхи будутъ заглажены соотвѣтствующими ихъ грѣховности болѣе или менѣе продолжительными періодами страданій, отъ девятисотъ до девяти тысячъ лѣтъ.

Нѣкоторые изъ наиболѣе гуманныхъ магометанскихъ ученыхъ говорятъ, что не можетъ быть вѣчныхъ мукъ для грѣшниковъ, къ какому бы разряду они не принадлежали, указывая на то, что Богъ милосердъ и поэтому можетъ простить даже и невѣрующихъ. Тѣ, которые имѣютъ заступника передъ Богомъ, какъ напр., христіане въ лицѣ Христа, будутъ прощены первые. Впрочемъ, эти достойные комментаторы не настолько великодушны, чтобы допустить ихъ въ рай вмѣстѣ съ правовѣрными; но они говорятъ въ заключеніе, что невѣрные послѣ продолжительныхъ мученій избавятся отъ нихъ тѣмъ, что безслѣдно исчезнутъ.

Между геенной и раемъ находится Аль-Арафъ, т.-е. промежуточное пространство, область, гдѣ нѣтъ ни спокойствія, ни наслажденія; она предназначена для пріема младенцевъ, сумасшедшихъ, идіотовъ и другихъ подобныхъ же существъ, не сдѣлавшихъ ни добра, ни зла, а равнымъ образомъ и для тѣхъ чьи добрыя дѣла уравновѣшиваются злыми, хотя эти послѣднія могутъ быть допущены въ рай по ходатайству Магомета, который обратится къ Богу съ молитвою о томъ, чтобы вѣсы показывали въ ихъ пользу. Говорятъ, что обитатели этой области могутъ переговариться съ ихъ сосѣдями по правую и по лѣвую сторону, т.-е. съ людьми, достигшими блаженства и съ осужденными, такъ что Аль-Арафъ представляется раемъ для тѣхъ, которые находятся въ аду, и адомъ для обитателей рая.

Аль-Джиннатъ, или Садъ. Когда правовѣрный пройдетъ черезъ всѣ испытанія и тѣмъ загладитъ всѣ свои грѣхи, онъ подкрѣпляетъ свои силы у Пруда Пророка. Это — озеро, которое распространяетъ вокругъ себя благоуханіе и обойти которое можно только въ мѣсяцъ, наполняется водою изъ рѣки Аль-Каутеръ, берущей свое начало въ раю. Вода этого озера сладка, какъ медъ, холодна, какъ ледъ, и чиста, какъ хрусталь; того, кто хотя разъ напьется ея, уже никогда не будетъ мучить жажда; на это блаженство обращаютъ особенное вниманіе арабскіе писатели, часто испытывавшіе сами мучительную жажду въ пустынѣ.

Послѣ того какъ правовѣрный напьется этой живой воды, ангелъ Рушванъ отворитъ ему райскія врата. Райскія блаженства описываются съ такимъ же многословіемъ и съ такими же мельчайшими подробностями, какими отличается и описаніе геенны, такъ что всѣ эти подробности ослѣпляютъ и смущаютъ воображеніе. Вмѣсто земли тамъ самая лучшая пшеничная мука, пропитанная благовоніями, и вся она усыпана жемчугомъ и гіацинтами, замѣняющими собою песокъ и кремни.

Въ нѣкоторыхъ изъ рѣкъ вода чиста, какъ хрусталь, окаймляющіе ихъ зеленые берега испещрены цвѣтами; другія же текутъ молокомъ, виномъ и медомъ, по руслу изъ мускуса, среди камфарныхъ береговъ, покрытыхъ мохомъ и шафраномъ! Воздухъ тамъ пріятнѣе благоуханнаго вѣтерка Сабеи и освѣжается искрометными фонтанами.

Здѣсь такъ же растетъ и Таба, чудесное древо жизни, которое такъ велико, что самый быстрый конь можетъ только въ сто лѣтъ пробѣжать пространство, покрываемое его тѣнью. Его вѣтви гнутся подъ тяжестью самыхъ разнообразныхъ плодовъ чуднаго вкуса и сами склоняются. къ рукѣ того, кто пожелалъ бы сорвать съ нихъ плодъ.

Всѣ обитатели этого сада блаженствъ облечены въ одежду, усѣянную сверкающими драгоцѣнными камнями; на головахъ ихъ — золотые вѣнцы, украшенные жемчугомъ и брилліантами, а спятъ они на мягкихъ, какъ пухъ, постеляхъ, располагающихъ къ нѣгѣ. Здѣсь каждый правовѣрный будетъ имѣть въ своемъ распоряженіи цѣлые сотни слугъ, которые станутъ подавать ему на золотыхъ блюдахъ и въ золотыхъ бокалахъ всякаго рода изысканныя кушанья и напитки. Онъ будетъ ѣсть, но никогда не наѣстся досыта, будетъ пить и не опьянѣетъ; послѣдній кусокъ и послѣдняя капля покажутся ему такими же пріятными на вкусъ, какъ и первые. У него не будетъ ощущенія сытости и потребности въ очищеніи желудка.

Воздухъ оглашается звуками чуднаго голоса Израфила и пѣснями дочерей рая. Въ самомъ шумѣ деревьевъ слышна дивная гармонія, потому что безчисленное множество колокольчиковъ, висящихъ на ихъ вѣтвяхъ, слегка приводится въ движете вѣяніемъ, идущимъ отъ престола Аллаха.

Кромѣ того, правовѣрный будетъ наслаждаться женскимъ обществомъ и до такой степени, что это доступно только воображенію восточнаго жителя. Не говоря уже о тѣхъ женахъ, которыя были у него на землѣ и которыя останутся при немъ во всей своей прежней красотѣ, онъ будетъ окруженъ красавицами Гуръ-аль-Ойюнъ, или Гуріями, названными такъ за ихъ большіе черные глаза; это — свѣтлыя существа, свободныя отъ всѣхъ человѣческихъ недостатковъ или слабостей, сохраняющія вѣчную юность и красоту и возобновляющія свое дѣвство. На долю каждаго изъ правовѣрныхъ приходится по семьдесятъ двѣ гуріи. Вслѣдствіе этихъ сношеній у нихъ можетъ родиться ребенокъ, или нѣтъ, смотря по ихъ желанію, и ребенокъ въ одинъ часъ доростаетъ до своихъ родителей.

Для того, чтобы правовѣрный имѣлъ полную возможность вкусить всѣ наслажденія, ожидающія его въ этой блаженной обители, онъ возстанетъ изъ гроба мужчиной въ полной силѣ, тридцати лѣтъ и ростомъ съ Адама, имѣвшаго тридцать локтей вышины; всѣ его способности достигнутъ сверхъестественнаго совершенства, равняясь способностямъ ста человѣкъ, вмѣстѣ взятымъ, а его желанія и вожделѣнія скорѣе будутъ усиливаться отъ наслажденія, чѣмъ удовлетворяться имъ.

Эти и подобныя имъ наслажденія обѣщаются самому послѣднему изъ правовѣрныхъ; но въ наслажденіи есть степени, смотря по заслугамъ; что же касается до тѣхъ, которыя уготованы достойнѣйшимъ, то Магометъ былъ уже не. въ силахъ описать ихъ и поневолѣ долженъ былъ прибѣгнуть къ словамъ священнаго писанія, гдѣ сказано, что они будутъ таковы, «какихъ глаза не видѣли, уши не слыхали и никогда не постигало сердце человѣческое».

Истолкователи магометанскаго закона держатся различныхъ мнѣній относительно того, въ какомъ смыслѣ понимать эту систему наградъ и наказаній. Одни понимаютъ ее иносказательно, другіе же въ буквальномъ смыслѣ. Первые стоятъ на томъ, что пророкъ говорилъ притчами, принаровляясь къ грубымъ понятіямъ и чувственной натурѣ своихъ слушателей и утверждаютъ, что райскія наслажденія будутъ, какъ духовныя, такъ и тѣлесныя, потому что воскреснутъ какъ душа, такъ и тѣло. Душа будетъ ликовать, пользуясь всѣми своими способностями, достигшими сверхъестественнаго развитія. Ей будутъ открыты всѣ тайны природы, все прошедшее, настоящее и будущее. Равнымъ образомъ и тѣлесныя наслажденія будутъ соотвѣтствовать органамъ, развитымъ до сверхъестественнаго совершенства. Тѣ же самые истолкователи понимаютъ и описаніе геенны въ переносномъ смыслѣ; душевныя мученія — это вѣчныя угрызенія совѣсти за совершенныя въ прошлой жизни преступленія и все усиливающееся отчаяніе, вслѣдствіе того, что небесное блаженство навсегда утрачено; тѣлесныя же мученія состоятъ въ страшной, никогда не прекращающейся боли. Другіе ученые, принимающіе все это въ буквальномъ смыслѣ, считаются настоящими правовѣрными, и ихъ ученіе находитъ себѣ гораздо больше послѣдователей. Многія изъ подробностей въ системѣ наградъ и наказаній имѣютъ, какъ было замѣчено выше, близкое сходство съ суевѣрными понятіями маговъ и еврейскихъ раввиновъ. Думаютъ, что гуріи, или черноокія нимфы, играющія такую видную роль въ мусульманскомъ раю, то же самое, что и Гурамъ-Бехестъ персидскихъ маговъ, а христіанскіе изслѣдователи, съ своей стороны, обвиняютъ Магомета въ томъ, что онъ для своего описанія неба выкралъ многое изъ разсказа о Новомъ Іерусалимѣ, находящагося въ Апокалипсисѣ, сдѣлавъ въ немъ нѣкоторыя измѣненія, подобно тому, какъ плуты ювелиры измѣняютъ видъ краденыхъ драгоцѣнныхъ вещей, желая завладѣть ими.

Шестой и послѣдній членъ Ислама — это ученіе о предопредѣленіи; на него Магометъ, повидимому, и разсчитывалъ главнымъ образомъ, думая, что оно будетъ содѣйствовать успѣху его военныхъ предпріятій. Онъ внушалъ народу, что всякое событіе предопредѣлено Богомъ и записано въ книгу судебъ еще до сотворенія мира, что судьба каждаго человѣка и часъ его смерти непреложно опредѣлены заранѣе, и этого нельзя ни предотвратить ни измѣнить никакими усиліями человѣческаго ума и никакою предусмотрительностію. Увѣренные въ этомъ мусульмане вступали въ битву, ничѣмъ не рискуя, и такъ какъ смерть въ сраженіи равнялась мученичеству и вела ихъ прямо въ рай, то они одинаково выигрывали въ обоихъ случаяхъ — и при побѣдѣ, и въ случаѣ смерти.

Это ученіе, согласно которому люди по своей собственной волѣ не могутъ избѣжать грѣха и предотвратить наказаніе за него, считается нѣкоторыми мусульманами хулою на Бога, на Его справедливость и милосердіе, а потому и возникло нѣсколько сектъ, которыя старались смягчить и разъяснить этотъ вводящій въ недоумѣніе догматъ, но число невѣрящихъ въ предопредѣленіе очень невелико, и ихъ не признаютъ за правовѣрныхъ.

Ученіе о предопредѣленіи принадлежитъ къ числу тѣхъ полученныхъ Магометомъ во-время откровеній, которыя явились такъ кстати, что могутъ быть сочтены за чудо. Относящееся къ этому откровеніе было получено имъ немедленно послѣ неудачной битвы при Оходѣ, въ которой были убиты многіе изъ его послѣдователей и между ними и дядя его Гамза. Именно тогда, въ эту тяжелую минуту отчаянія, когда пали духомъ всѣ окружавшіе его послѣдователи, онъ и провозгласилъ этотъ законъ, въ которомъ говорится, что всякій человѣкъ долженъ умереть въ опредѣленный часъ, гдѣ бы онъ ни находился въ это время, на постели, или на полѣ сраженія. Кромѣ того, онъ объявилъ со словъ архангела Гавріила, что Гамза принятъ на седьмое небо, гдѣ ему данъ титулъ «Льва Божія» и пророка. Смотря на мертвыя тѣла, онъ прибавилъ: «Я ручаюсь за то, что эти павшіе въ битвѣ люди и всѣ убитые на войнѣ за дѣло Божіе возстанутъ во славѣ въ день всеобщаго воскресенія, и раны ихъ будутъ алѣть, какъ киноварь, и благоухать, какъ мускусъ». Что можно было придумать лучше этого ученія для того, чтобы двинуть впередъ по пути завоеванія, которому не было преградъ, эту толпу невѣжественныхъ воиновъ-хищниковъ, увѣривъ ихъ, что они получатъ добычу, если останутся живы, и войдутъ въ рай, если будутъ убиты на полѣ битвы^[21]. Оно придало мусульманскому оружію почти непреодолимую силу, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ ученіи этомъ заключался и ядъ, который долженъ былъ окончательно уничтожить его господство. Съ того времени, какъ преемники пророка прекратили свои вторженія и, переставъ быть завоевателями, вложили свой мечъ въ ножны, ученіе о предопредѣленіи оказало пагубное дѣйствіе. Мусульмане, разслабленные миромъ и чувственными удовольствіями, которые дозволены Кораномъ и такъ рѣзко отличаютъ его ученіе отъ чистой религіи самоотверженія, проповѣданной Христомъ, стали думать, что всякое несчастіе предопредѣлено Аллахомъ, а потому неизбѣжно, и что должно терпѣливо переносить его, такъ какъ тутъ ничего не значатъ человѣческія усилія и предусмотрительность: «На Бога надѣйся, а самъ не плошай» — это правило никогда не имѣло значенія у послѣдователей Магомета; имъ пришлось поступать наоборотъ. Полумѣсяцъ померкъ передъ крестомъ и существуетъ до сихъ поръ въ Европѣ, гдѣ онъ былъ когда-то такою грозною силою, только съ согласія великихъ христіанскихъ державъ, или, лучше сказать, благодаря ихъ соперничеству между собой и, вѣроятно, въ скоромъ времени представитъ собою новое наглядное доказательство того, что «тѣ, которые возьмутся за мечъ, отъ меча же и погибнуть.»

Дѣла благочестія.

Есть четыре рода благочестивыхъ дѣлъ: молитва и вмѣстѣ съ нею омовеніе, милостыня, постъ и путешествіе на богомолье.

Омовеніе считается приготовленіемъ къ молитвѣ, такъ какъ тѣлесная чистота служитъ символомъ чистоты духовной. Оно предписывается Кораномъ со странными подробностями. Лицо, руки, локти, ноги и четвертую часть головы должно омывать одинъ разъ; кисти рукъ, ротъ и ноздри три раза; уши должны быть смачиваемы водою, оставшеюся отъ омовенія головы, а зубы вычищены щеточкой. Сначала омывается правая сторона тѣла, а потомъ лѣвая; при омовеніи рукъ и ногъ нужно начинать съ пальцевъ. Тамъ, гдѣ нѣтъ воды, вмѣсто нея употребляется мелкій песокъ.

Молитву должно совершать пять разъ въ день, а именно: въ первый разъ утромъ до восхода солнца, во-второй — въ полдень, въ третій — послѣ полудня, передъ заходомъ солнца, въ четвертый — вечеромъ, между заходомъ солнца и сумерками, въ пятый — между сумерками и первой стражей, это вечерняя молитва. Нѣкоторые прибавляютъ отъ себя и шестую молитву — между первой ночной стражей и разсвѣтомъ. Эти молитвы представляютъ собою повтореніе одного и того же хвалебнаго восклицанія: «Богъ великъ! Богъ могущъ! Богъ всемогущъ!» Нѣкоторые, боясь ошибиться, во время чтенія молитвы перебираютъ четки. Молитву можно совершать и въ мечети, и на всякомъ чистомъ мѣстѣ. Во время молитвы глаза молящагося должны быть обращены къ Кеблѣ, или къ какой-нибудь точкѣ на небѣ по направленію къ Меккѣ; въ каждой мечети она опредѣляется внутри нишей, носящей названіе Аль-Мерабъ, а снаружи ее можно узнать по положенію минаретовъ и дверей. Какое положеніе тѣла должно соблюдать при молитвѣ — и это предписано Кораномъ, и самый глубокій поклонъ тотъ, когда молящійся касается лбомъ до земли. Женщины, стоя на молитвѣ, не должны простирать рукъ, но сложить ихъ на груди. Отъ нихъ не требуется такихъ глубокихъ поклоновъ, какъ отъ мужчинъ, и онѣ должны молиться тихимъ и нѣжнымъ голосомъ. Имъ не дозволяется ходить въ мечеть вмѣстѣ съ мужчинами, чтобы не отвлекать отъ молитвы собравшихся мужчинъ. Правовѣрные обязаны обращаться къ Богу со смиреніемъ и на время молитвы снять съ себя дорогія украшенія и богатыя одежды.

Многіе изъ магометанскихъ молитвенныхъ обрядовъ похожи на тѣ, которые раньше соблюдались сабеянами; другіе же напоминаютъ церемоніи, предписываемыя еврейскими раввинами; таковы, напр., различныя положенія тѣла, поклоны, колѣнопреклоненія и обращеніе лица къ Кеблѣ, хотя у евреевъ молящійся обращалъ лицо въ ту сторону, гдѣ находится Іерусалимскій храмъ.

Мусульмане молятся ежедневно, а по пятницамъ бываетъ кромѣ того проповѣдь въ мечети. Всѣ восточные народы считаютъ этотъ день священнымъ, какъ такой, въ который былъ созданъ человѣкъ. Идолопоклонники-сабеяне посвятили его Астартѣ или Венерѣ, самой красивой планетѣ и самой блестящей изъ звѣздъ. Магометъ сдѣлалъ пятницу днемъ отдыха отъ трудовъ, отчасти, можетъ быть, по прежней привычкѣ, а главнымъ образомъ въ отличіе отъ еврейской субботы и христіанскаго воскресенья.

Ко второму роду благочестивыхъ дѣлъ принадлежитъ благотворительность, или раздаваніе милостыни. Есть два рода милостыни: одна называется Цакатъ; она предписывается закономъ, подобно десятинѣ въ христіанской церкви, и подается въ извѣстномъ размѣрѣ деньгами, товаромъ, скотомъ зерновымъ хлѣбомъ, или плодами; затѣмъ есть и добровольное подаяніе, называемое Садакатъ, размѣръ котораго зависитъ отъ воли дающаго. Всякій мусульманинъ обязанъ такъ или иначе употребить десятую часть своихъ доходовъ на вспомоществованіе бѣднымъ и обездоленнымъ судьбою.

Третьимъ родомъ благочестивыхъ дѣлъ является постъ, также заимствованный, какъ думаютъ, у евреевъ. Каждый годъ, въ теченіе тридцати дней мѣсяца Рамазана, правовѣрный отъ восхода и до захода солнца долженъ строго воздерживаться отъ пищи и питья, отъ купанья, отъ употребленія духовъ, отъ сношеній съ женщинами и, вообще, отъ всякаго другого чувственнаго удовольствія и наслажденія. Это считается высшей степенью самоотреченія, умерщвленіемъ и подавленіемъ различныхъ похотей и очищеніемъ души и тѣла. Объ этихъ трехъ родахъ благочестивыхъ дѣлъ князь Абдалазисъ всегда говорилъ: «Молитва доводитъ насъ до половины пути, ведущаго къ Богу, постъ — до порога обители Его, а милостыня приводитъ насъ предъ лицо Его».

Четвертое великое дѣло благочестія, предписываемое мусульманамъ, это — путешествіе ко святымъ мѣстамъ. Всякій правовѣрный обязанъ непремѣнно разъ въ жизни побывать въ Меккѣ и, если не можетъ самъ, то поручить сдѣлать это за себя другому лицу. Въ послѣднемъ случаѣ тотъ, кто его замѣняетъ, долженъ въ каждой изъ своихъ молитвъ упоминать его имя.

Путешествіе ко святымъ мѣстамъ обязательно только для свободныхъ людей зрѣлаго возраста, въ здравомъ умѣ, физически здоровыхъ и состоятельныхъ, могущихъ вынести-усталость и издержки путешествія. Богомолецъ, предъ уходомъ изъ дома, приводитъ въ порядокъ всѣ свои дѣла, какъ общественныя, такъ и частныя, какъ будто бы приготовляясь къ смерти. Въ назначенный день — вторникъ, четвергъ, или субботу, дни, считаемые самыми благопріятными для такого предпріятія, онъ собираетъ всѣхъ своихъ женъ, дѣтей и домочадцевъ и набожно поручаетъ ихъ и всѣ свои дѣла Богу на время этого, совершаемаго съ благочестивою цѣлью, путешествія. Затѣмъ, пропустивъ подъ подбородкомъ одинъ конецъ чалмы, укрѣпивъ его съ противоположной стороны головы, на подобіе головного убора монашенки, взявъ въ руки крѣпкій посохъ изъ горькаго миндаля, онъ прощается со своими домашними и выходитъ изъ комнаты съ слѣдующимъ восклицаніемъ: «Я предпринимаю это святое дѣло во имя Бога, уповая на Его защиту, Я вѣрую въ Него и вручаю Ему всѣ мои дѣла и мою жизнь».

Выйдя на крыльцо, онъ, обращаясь лицомъ къ Кеблѣ, повторяетъ нѣкоторые мѣста изъ Корана и прибавляетъ: «Я обращаю лицо мое къ священной Каабѣ, престолу Бога, чтобы мнѣ дана была возможность выполнить это путешествіе, которое предписывается Его закономъ и приблизитъ меня къ Нему».

Наконецъ, онъ вдѣваетъ ногу въ стремя, садится на сѣдло, снова поручаетъ себя Богу всемогущему, премудрому, всемилостивому, и отправляется въ путь. Для отъѣзда нарочно выбирается такое время, чтобы имѣть возможность пріѣхать въ Мекку въ началѣ мѣсяца Дуль-Хаджи, предназначеннаго для богомолья.

Во время этого благочестиваго путешествія должны быть соблюдаемы три слѣдующихъ правила: 1-е). Не начинать никакой ссоры.

2- е). Съ кротостью переносить всякія грубости и оскорбленія.

3- е). Стараться поддерживать миръ и согласіе между своими товарищами по каравану.

Кромѣ того, правовѣрный обязанъ щедрою рукою раздавать милостыню во все время своего путешествія.

Доѣхавъ до какого-нибудь мѣста, находящагося неподалеку отъ Мекки, богомольцы останавливаются тутъ и даютъ отрости своимъ волосамъ и и ногтямъ, затѣмъ раздѣваются до-нага и надѣваютъ на себя ирамъ, или одежду богомольца; она состоитъ изъ двухъ шарфовъ, безъ швовъ или какихъ бы то ни было украшеній, и эти шарфы сдѣланы изъ какой-нибудь матеріи, но только не шелковой. Однимъ изъ этихъ шарфовъ они опоясываются, а другой накидываютъ себѣ на шею и плечи, оставляя при этомъ правую руку свободной. Голова остается непокрытой, но людямъ старымъ и больнымъ дозволяется чѣмъ-нибудь обвязать ее, принимая во вниманіе то, что они подавали милостыню бѣднымъ. Для защиты отъ солнца позволяется имѣть зонтикъ, вмѣсто котораго бѣдные богомольцы употребляютъ какой-нибудь лоскутъ, навязанный на конецъ посоха.

Подъемъ ноги долженъ быть обнаженъ, и поэтому богомольцы или запасаются особеннаго рода сандаліями, или же вырѣзаютъ у обуви верхній кусокъ кожи. Въ такой одеждѣ богомолецъ называется Аль-Моремъ.

Женскій ирамъ состоитъ изъ широкаго плаща и покрывала, которыми бываетъ закутана вся фигура, такъ что не видно ни костей рукъ, ни лодыжекъ и даже прикрыты самые глаза.

Кто разъ надѣнетъ ирамъ, тотъ долженъ носить его до конца богомолья, хотя бы онъ и не подходилъ ко времени года или погодѣ. Богомолецъ во все время, пока онъ носитъ его, долженъ воздерживаться отъ всякихъ непристойныхъ рѣчей, отъ половыхъ сношеній, отъ всякихъ ссоръ и насилія; онъ не долженъ даже убивать насѣкомаго, которое кусаетъ его, хотя дѣлается исключеніе для злыхъ собакъ, скорпіоновъ и хищныхъ птицъ.

Прибывъ въ Мекку, богомолецъ оставляетъ свой багажъ въ какой-нибудь лавкѣ и, отложивъ всякое попеченіе о житейскихъ дѣлахъ, идетъ прямо къ Каабѣ, подъ руководствомъ одного изъ метовефовъ, или проводниковъ, которые тутъ всегда подъ рукою и предлагаютъ свои услуги богомольцамъ.

Войдя въ мечеть дверями Бабъ-эль-Саламъ, т. е. Вратами Привѣтствія, онъ четыре раза падаетъ ницъ, а проходя подъ аркой, читаетъ положенныя молитвы. Подойдя къ Каабѣ, онъ опять четыре раза падаетъ ницъ предъ Чернымъ Камнемъ и затѣмъ прикладывается къ нему. Если же, за тѣснотою, онъ не можетъ подойти близко, то прикасается къ камню правою рукою, которую затѣмъ цѣлуетъ. Послѣ этого онъ отходитъ отъ Чернаго Камня такъ, чтобы мечеть оставалась у него по лѣвую руку, и обходитъ зданіе семь разъ, въ первые три раза скорымъ шагомъ а въ послѣдніе четыре медленно и важно. Въ концѣ каждаго обхода онъ читаетъ шопотомъ положенныя молитвы и всякій разъ прикладывается къ Черному Камню, или прикасается къ нему рукою.

Товафъ (процессія обходящая Каабу) принадлежитъ къ числу древнихъ обрядовъ, соблюдавшихся еще задолго до Магомета; онъ выполнялся совершенно нагими мужчинами и женщинами. Магометъ запретилъ такое безобразіе и велѣлъ надѣвать ирамъ, или одежду богомольцевъ. Процессія женщинъ — хаджи обходитъ Каабу обыкновенно ночью; впрочемъ, иногда онѣ дѣлаютъ это вмѣстѣ съ мужчинами и днемъ^[22].

По окончаніи всѣхъ семи обходовъ, богомолецъ прижимается грудью къ стѣнѣ мечети, между Чернымъ Камнемъ и дверью Каабы, и, протянувъ впередъ руки, молится о томъ, чтобы ему были прощены грѣхи.

Затѣмъ онъ идетъ въ Макамъ, или мѣсто, гдѣ останавливался Авраамъ, падаетъ четыре раза ницъ и молится патріарху, прося его о заступничествѣ, а отсюда къ колодцу Земъ Земъ, гдѣ пьетъ столько воды, сколько можетъ.

При всѣхъ этихъ обрядахъ за невѣжественнымъ хаджи идетъ по пятамъ его проводникъ, или метовефъ, и нашептываетъ ему молитвы, которыя онъ долженъ повторять за нимъ.

Затѣмъ его ведутъ изъ мечети черезъ ворота Бабъ-эль-Сафа на небольшую возвышенность, находящуюся въ пятидесяти шагахъ отсюда и называемую холмомъ Сафа. Тутъ онъ молится, воздѣвъ руки къ небу, послѣ чего начинаетъ священную прогулку, носящую названіе Саа или Сай. Онъ идетъ по прямой и ровной улицѣ, называемой Аль-Месаа, которая имѣетъ шестьсотъ шаговъ въ длину, по обѣ стороны застроена лавками, на подобіе базара, и оканчивается площадью Мерова. Прогулка Сай установлена въ память того, что на этомъ самомъ мѣстѣ блуждала Агарь, отыскивая воду для своего сына Измаила; поэтому богомолецъ то идетъ медленно и точно чего-то ищетъ по сторонамъ, то проходитъ нѣкоторое пространство быстрыми шагами и затѣмъ опять идетъ не спѣша, останавливаясь по временамъ и съ безпокойствомъ оглядываясь назадъ.

Пройдя по этой улицѣ взадъ и впередъ семь разъ, хаджи входятъ въ цирюльню, находящуюся на площади Мерова; ему брѣютъ голову и обрѣзаютъ ногти, и цирюльникъ все время шепчетъ молитвы, которыя повторяетъ за нимъ богомолецъ. Затѣмъ обрѣзанные ногти и волосы зарываются въ священную землю и этимъ заканчиваются всѣ главные обряды богомолья {Большая часть подробностей, относящихся къ Меккѣ и Мединѣ и путешествіямъ въ эти города, взяты изъ сочиненіи неутомимаго путешественника Буркхардта, изслѣдованія котораго отличаются необыкновенной точностью; онъі переодѣвшись богомольцемъ, посѣтилъ эти святыя мѣста и выполнилъ всѣ требуемыя отъ богомольца формальности и церемоніи. Въ его трудахъ мы находимъ яркую картину нравовъ и обычаевъ восточныхъ жителей, а также и обрядовъ магометанской вѣры.

Факты, приводимые Буркхардтомъ, были сличены съ фактами, сообщаемыми другими путешественниками и писателями, а нѣкоторыя подробности мы взяли изъ другихъ источниковъ.}.

Въ девятый день мѣсяца Аль-Дуль-Хаджи, богомольцы отправляются шумною толпою на гору Арафатъ, гдѣ остаются до захода солнца; ночь они проводятъ въ молитвѣ, совершаемой въ молельнѣ Моздалифа, а на слѣдующій день утромъ, еще до восхода солнца, идутъ въ долину Меня, гдѣ всякій изъ. нихъ бросаетъ по семи камней въ каждый изъ трехъ столбовъ, находящихся въ этой долинѣ, въ подражаніе Аврааму, или, какъ говорятъ нѣкоторые, Адаму, который прогналъ камнями съ этого мѣста дьявола, мѣшавшаго ему молиться.

Таковы главныя церемоніи этого обряда богомолья, имѣющаго такое важное значеніе у мусульманъ, но прежде чѣмъ закончить этотъ обзоръ Ислама и легендарныхъ сказаній о жизни его основателя, мы не можемъ не упомянуть объ одномъ изъ его нововведеній, приводящихъ въ недоумѣніе его послѣдователей и чрезвычайно неудобныхъ для благочестивыхъ богомольцевъ.

Арабскій годъ состоитъ изъ двѣнадцати лунныхъ мѣсяцевъ, содержащихъ въ себѣ поперемѣнно тридцать и двадцать девять дней, что составляетъ, въ цѣломъ триста пятьдесятъ четыре дня, такъ что теряется одиннадцать дней въ каждомъ солнечномъ году. До временъ Магомета, чтобы пополнить эти недостающіе дни черезъ каждые три года прибавлялся тринадцатый, или лишній мѣсяцъ; это дѣлалось для того же, для чего въ христіанскомъ календарѣ къ каждому високосному году прибавляется одинъ лишній день. Такъ какъ Магометъ былъ человѣкомъ необразованнымъ и не имѣлъ никакого понятія объ астрономіи, то онъ отмѣнилъ этотъ тринадцатый, или прибавочный мѣсяцъ, какъ противорѣчащій божественному порядку, въ какомъ происходятъ фазисы луны, и преобразовалъ календарь, по указанію божественнаго откровенія, полученнаго имъ во время послѣдняго богомолья. Вотъ что говорится объ этомъ въ девятой сурѣ, или главѣ Корана:

«Такъ какъ число мѣсяцевъ равняется двѣнадцати, ибо это было постановлено Аллахомъ и записано на скрижаляхъ вѣчности^[23] въ тотъ день, когда Онъ сотворилъ небо и землю, то не переноси священнаго мѣсяца на какой-нибудь другой мѣсяцъ, истинно говорю тебѣ, что это — нововведеніе невѣрныхъ».

Число дней, потерянныхъ такимъ образомъ, доходитъ въ 33 года до 363 и поэтому необходимо къ каждымъ 33-мъ годамъ прибавлять лишній годъ, чтобы согласовать магометанское лѣтосчисленіе съ христіанскимъ.

Вслѣдствіе этого полученнаго пророкомъ откровенія возникаетъ большое неудобство, заключающееся въ томъ, что мусульманскіе мѣсяцы не могутъ означать собою извѣстное время года, такъ какъ каждый годъ начинается одиннадцатью днями раньше. Поэтому бываетъ такое время, когда это ставитъ въ затруднительное положеніе богомольцевъ, отправляющихся въ Мекку по обѣту, такъ какъ священный мѣсяцъ богомолья Дуль-Хаджи, во время котораго пилигримы должны носить ирамъ, или одежду пилигримовъ, едва прикрывающую ихъ тѣло, приходится во всѣ времена года, — одинъ разъ онъ бываетъ въ зимній холодъ, а другой — въ лѣтнюю жару.

Итакъ, хотя Магометъ, по словамъ легендарныхъ сказаній, и могъ повелѣть лунѣ сойти съ неба и заставить ее обойти вокругъ священнаго храма, но онъ былъ не въ силахъ измѣнить ея мѣсячнаго обращенія, и оказалось, что наука о числахъ выше его пророческаго дара и оставила далеко за собою его чудеса.

Источник текста: Ирвинг В. Жизнь Магомета / В. Ирвинг; Пер. с англ. Л. Соколовой. — Москва: изд. кн. скл. Д. П. Ефимов, 1904. — 400, VI с.; 18 см.

↑ Mohammed der Prophet, sein Lehen und seine Lehre. Stuttgart.
↑ Кромѣ арабовъ, жившихъ на полустровѣ и происходившихъ изъ потомства Сима, были еще и другіе, называвшіеся кушитами и ведшіе свой родъ отъ сына Хама, Куша. Они жили по берегамъ Евфрата и Персидскаго залива. Именемъ Кушъ нерѣдко называются въ Библіи какъ сами арабы вообще, такъ и ихъ страна. Надо думать, что тѣ арабы, которые въ настоящее время бродятъ въ пустыняхъ древней Ассиріи и недавно употреблялись при раскопкахъ, долгое время бывшихъ подъ землею, развалинъ Ниневіи, принадлежатъ къ арабамъ именно этого племени. Иногда ихъ называютъ также и сирійскими арабами. Въ этой же книгѣ говорится только объ арабахъ полуострова, или объ арабахъ въ настоящемъ смыслѣ слова.
↑ Харанъ, Хоне и Еденъ — гавани Индійскаго моря.
↑ Быт. XVI, 12.
↑ Бени Садъ (или дѣти Сада) относятъ свое происхожденіе къ самой глубокой древности и вмѣстѣ съ катанскими арабами представляютъ собою остатки первобытныхъ арабскихъ племенъ. Ихъ долина находится въ тѣхъ горахъ, которыя тянутся къ югу отъ Таифа. Burckhardt. «On the Bedouins», vol. II. p. 47.
↑ Нѣкоторые утверждаютъ, что этими двумя именами назывались два монаха, разговаривавшіе съ Магометомъ.
↑ Misheаt — ni — Masâbih, vol ІІ, р. 812.
↑ Нибуръ (Путешествія, томъ II), говоритъ о племени Харбъ, которое владѣло нѣсколькими городами и многими селами въ горахъ Геджаса — (цѣпь горъ между Меккой и Мединой). Замки ихъ находились на отвѣсныхъ скалахъ, они грабили караваны и брали съ нихъ выкупъ. Полагаютъ, что названіе этого племени происходитъ отъ отца Абу-Софіана, а обширнаго рода Омейядовъ — отъ его дѣда.
↑ По ошибкѣ переводчиковъ было сказано, что Али, предложивъ Магомету свои услуги, будто бы началъ страшно угрожать всѣмъ тѣмъ, кто будетъ противодѣйствовать ему.
↑ Коранъ, глаза II.
↑ Коранъ происходитъ отъ арабскаго слова «кора», что значитъ читать, или учить.
↑ Коранъ, глава V.
↑ Извѣстный ученый Гемфри Придо, докторъ богословія и норвичскій деканъ, въ своей «Жизни Магомета» смѣшиваетъ Салмана персіянина съ Абдаллой-Ибнъ-Саламомъ, ученымъ евреемъ, котораго нѣкоторые называютъ по-еврейски Абдіасъ-Бенъ-Саланъ, а другіе — Абдалла-Саленъ;христіанскіе писатели обвиняютъ его въ томъ, что онъ будто бы помогалъ Магомету выдумывать его откровенія.
↑ «Арабы пустыни, — говоритъ Буркхардтъ, — не богаты лошадьми. У большихъ племенъ, по берегамъ Краснаго моря, между Акабой и Меккой, а также къ юго-востоку отъ Мекки до Іемена, лошадей очень мало, въ особенности же у тѣхъ, которыя живутъ въ горныхъ областяхъ. У осѣдлыхъ жителей Геджаса и Іемена также не въ обычаѣ держать лошадей. Самыя богатыя лошадьми племена тѣ, которыя живутъ на болѣе плодородныхъ равнинахъ Месопотаміи, по берегамъ рѣки Евфрата и на сирійскихъ равнинахъ». Burckhardt, II, 50.
↑ У Магомета была и раньше жена, которую также звали Зейнабъ и которая умерла; она была дочерью Хузеймы.
↑ Объ этомъ удивительномъ фактѣ упоминаетъ историкъ Абульфеда (гл. 24). „Абу-Рафе, — замѣчаетъ Гиббонъ, — былъ очевидцемъ, но кто можетъ засвидѣтельствовать, что АбуРафе говоритъ правду?“ Мы раздѣляемъ недовѣріе знаменитаго историка, но при всемъ томъ, если мы будемъ такъ критически относиться къ свидѣтельству очевидцевъ, то что же останется отъ исторіи?
↑ Евреи населявшіе часть Аравіи, называвшуюся Каибаръ, извѣстны и теперь въ этой странѣ подъ именемъ Бени-Каибаръ. Они раздѣляются на три племени, находящіяся подъ начальствомъ трехъ независимыхъ шейховъ: Бени-Мессіадъ, Бени-Шаханъ и Бени-Анессе. Ихъ обвиняютъ въ томъ, что они грабятъ караваны. Нибуръ, ч. II. стр. 43.
↑ Такефиты остались и до сего времени сильнымъ племенемъ; они владѣютъ все тою же плодородной областью на восточномъ склонѣ Геджасскаго горнаго хребта. Нѣкоторые изъ нихъ живутъ въ древнемъ городѣ Тайифѣ, другіе же въ палаткахъ и владѣютъ стадами козъ и овецъ. Они могли набрать у себя двѣ тысячи кремневыхъ ружей и защитили свою крѣпость Тайифъ въ войнахъ съ племенемъ Вахаби. Burckhardt’s. Notes, v. 2.
↑ Well’s. Mohammed, р. 247.
↑ Въ одномъ изъ погребальныхъ обрядовъ мусульманъ ихъ мулла, или священникъ, обращается къ покойнику, преданному землѣ, со слѣдующими словами: "О, рабъ Божій! О, сынъ рабы Божіей! Знай, что теперь къ тебѣ сойдутъ съ неба два ангела, которымъ велѣно допросить тебя и подобныхъ тебѣ; когда они саросятъ тебя: «Кто твой Господь?» — отвѣчай имъ: «Богъ — мой Господь, воистину такъ». А когда они спросятъ тебя о томъ, кто твой пророкъ, или человѣкъ, который былъ посланъ къ людямъ, скажи имъ: «Воистину Магометъ — посланникъ Божій». А когда они спросятъ тебя, какая твоя вѣра, скажи имъ: «Исламъ — моя вѣра». А когда они спросятъ, какая книга служила тебѣ руководствомъ, отвѣчай имъ: «Мнѣ служилъ руководствомъ Коранъ, а мусульмане — мои братья». Когда же они спросятъ у тебя относительно твоей Кеблы, скажи имъ: «Кааба — моя Кебла; я жилъ и умеръ въ томъ убѣжденіи, что нѣтъ Бога, кромѣ Бога, и Магометъ — посланникъ Божій». Тогда они скажутъ: «Спи, о, рабъ Божій, подъ покровомъ Бога». См. Lane’s Modern Egyptians, v. II, р. 338.
↑ Пусть читатель припомнитъ при этомъ, что вѣру въ предопредѣленіе или судьбу поддерживалъ и Наполеонъ, и она имѣла громадное вліяніе на его войска.
↑ Burckhardt’s Travels in Arabia, vol. i. p. 260, bond. edit. 1829.
↑ Скрижали или таблицы вѣчности были изъ бѣлаго перламутра и такъ велики, что отъ востока доходили до запада и отъ земли до неба. На нихъ были записаны всѣ велѣнія Божія и всѣ событія прошедшія, настоящія и будущія до безконечности. Онѣ охранялись ангелами.

[1] Mohammed der Prophet, sein Lehen und seine Lehre. Stuttgart.

[2] Кромѣ арабовъ, жившихъ на полустровѣ и происходившихъ изъ потомства Сима, были еще и другіе, называвшіеся кушитами и ведшіе свой родъ отъ сына Хама, Куша. Они жили по берегамъ Евфрата и Персидскаго залива. Именемъ Кушъ нерѣдко называются въ Библіи какъ сами арабы вообще, такъ и ихъ страна. Надо думать, что тѣ арабы, которые въ настоящее время бродятъ въ пустыняхъ древней Ассиріи и недавно употреблялись при раскопкахъ, долгое время бывшихъ подъ землею, развалинъ Ниневіи, принадлежатъ къ арабамъ именно этого племени. Иногда ихъ называютъ также и сирійскими арабами. Въ этой же книгѣ говорится только объ арабахъ полуострова, или объ арабахъ въ настоящемъ смыслѣ слова.

[3] Харанъ, Хоне и Еденъ — гавани Индійскаго моря.

[4] Быт. XVI, 12.

[5] Бени Садъ (или дѣти Сада) относятъ свое происхожденіе къ самой глубокой древности и вмѣстѣ съ катанскими арабами представляютъ собою остатки первобытныхъ арабскихъ племенъ. Ихъ долина находится въ тѣхъ горахъ, которыя тянутся къ югу отъ Таифа. Burckhardt. «On the Bedouins», vol. II. p. 47.

[6] Нѣкоторые утверждаютъ, что этими двумя именами назывались два монаха, разговаривавшіе съ Магометомъ.

[7] Misheаt — ni — Masâbih, vol ІІ, р. 812.

[8] Нибуръ (Путешествія, томъ II), говоритъ о племени Харбъ, которое владѣло нѣсколькими городами и многими селами въ горахъ Геджаса — (цѣпь горъ между Меккой и Мединой). Замки ихъ находились на отвѣсныхъ скалахъ, они грабили караваны и брали съ нихъ выкупъ. Полагаютъ, что названіе этого племени происходитъ отъ отца Абу-Софіана, а обширнаго рода Омейядовъ — отъ его дѣда.

[9] По ошибкѣ переводчиковъ было сказано, что Али, предложивъ Магомету свои услуги, будто бы началъ страшно угрожать всѣмъ тѣмъ, кто будетъ противодѣйствовать ему.

[10] Коранъ, глаза II.

[11] Коранъ происходитъ отъ арабскаго слова «кора», что значитъ читать, или учить.

[12] Коранъ, глава V.

[13] Извѣстный ученый Гемфри Придо, докторъ богословія и норвичскій деканъ, въ своей «Жизни Магомета» смѣшиваетъ Салмана персіянина съ Абдаллой-Ибнъ-Саламомъ, ученымъ евреемъ, котораго нѣкоторые называютъ по-еврейски Абдіасъ-Бенъ-Саланъ, а другіе — Абдалла-Саленъ;христіанскіе писатели обвиняютъ его въ томъ, что онъ будто бы помогалъ Магомету выдумывать его откровенія.

[14] «Арабы пустыни, — говоритъ Буркхардтъ, — не богаты лошадьми. У большихъ племенъ, по берегамъ Краснаго моря, между Акабой и Меккой, а также къ юго-востоку отъ Мекки до Іемена, лошадей очень мало, въ особенности же у тѣхъ, которыя живутъ въ горныхъ областяхъ. У осѣдлыхъ жителей Геджаса и Іемена также не въ обычаѣ держать лошадей. Самыя богатыя лошадьми племена тѣ, которыя живутъ на болѣе плодородныхъ равнинахъ Месопотаміи, по берегамъ рѣки Евфрата и на сирійскихъ равнинахъ». Burckhardt, II, 50.

[15] У Магомета была и раньше жена, которую также звали Зейнабъ и которая умерла; она была дочерью Хузеймы.

[16] Объ этомъ удивительномъ фактѣ упоминаетъ историкъ Абульфеда (гл. 24). „Абу-Рафе, — замѣчаетъ Гиббонъ, — былъ очевидцемъ, но кто можетъ засвидѣтельствовать, что АбуРафе говоритъ правду?“ Мы раздѣляемъ недовѣріе знаменитаго историка, но при всемъ томъ, если мы будемъ такъ критически относиться къ свидѣтельству очевидцевъ, то что же останется отъ исторіи?

[17] Евреи населявшіе часть Аравіи, называвшуюся Каибаръ, извѣстны и теперь въ этой странѣ подъ именемъ Бени-Каибаръ. Они раздѣляются на три племени, находящіяся подъ начальствомъ трехъ независимыхъ шейховъ: Бени-Мессіадъ, Бени-Шаханъ и Бени-Анессе. Ихъ обвиняютъ въ томъ, что они грабятъ караваны. Нибуръ, ч. II. стр. 43.

[18] Такефиты остались и до сего времени сильнымъ племенемъ; они владѣютъ все тою же плодородной областью на восточномъ склонѣ Геджасскаго горнаго хребта. Нѣкоторые изъ нихъ живутъ въ древнемъ городѣ Тайифѣ, другіе же въ палаткахъ и владѣютъ стадами козъ и овецъ. Они могли набрать у себя двѣ тысячи кремневыхъ ружей и защитили свою крѣпость Тайифъ въ войнахъ съ племенемъ Вахаби. Burckhardt’s. Notes, v. 2.

[19] Well’s. Mohammed, р. 247.

[20] Въ одномъ изъ погребальныхъ обрядовъ мусульманъ ихъ мулла, или священникъ, обращается къ покойнику, преданному землѣ, со слѣдующими словами: "О, рабъ Божій! О, сынъ рабы Божіей! Знай, что теперь къ тебѣ сойдутъ съ неба два ангела, которымъ велѣно допросить тебя и подобныхъ тебѣ; когда они саросятъ тебя: «Кто твой Господь?» — отвѣчай имъ: «Богъ — мой Господь, воистину такъ». А когда они спросятъ тебя о томъ, кто твой пророкъ, или человѣкъ, который былъ посланъ къ людямъ, скажи имъ: «Воистину Магометъ — посланникъ Божій». А когда они спросятъ тебя, какая твоя вѣра, скажи имъ: «Исламъ — моя вѣра». А когда они спросятъ, какая книга служила тебѣ руководствомъ, отвѣчай имъ: «Мнѣ служилъ руководствомъ Коранъ, а мусульмане — мои братья». Когда же они спросятъ у тебя относительно твоей Кеблы, скажи имъ: «Кааба — моя Кебла; я жилъ и умеръ въ томъ убѣжденіи, что нѣтъ Бога, кромѣ Бога, и Магометъ — посланникъ Божій». Тогда они скажутъ: «Спи, о, рабъ Божій, подъ покровомъ Бога». См. Lane’s Modern Egyptians, v. II, р. 338.

[21] Пусть читатель припомнитъ при этомъ, что вѣру въ предопредѣленіе или судьбу поддерживалъ и Наполеонъ, и она имѣла громадное вліяніе на его войска.

[22] Burckhardt’s Travels in Arabia, vol. i. p. 260, bond. edit. 1829.

[23] Скрижали или таблицы вѣчности были изъ бѣлаго перламутра и такъ велики, что отъ востока доходили до запада и отъ земли до неба. На нихъ были записаны всѣ велѣнія Божія и всѣ событія прошедшія, настоящія и будущія до безконечности. Онѣ охранялись ангелами.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]

[18]

[19]

[20]

[21]

[22]

[23]

Жизнь Магомета (Ирвинг; Соколова)/ДО

В. ИРВИНГЪ.

ЖИЗНЬ МАГОМЕТА.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

ГЛАВА I. Предварительныя свѣдѣнія объ Аравіи и арабахъ.

ГЛАВА II. Рожденіе и родство Магомета. — Его дѣтство и отрочество.

ГЛАВА III. Преданія, относящіяся къ Меккѣ и Мединѣ.

ГЛАВА IV. Первое путешествіе Магомета съ караваномъ въ Сирію.

ГЛАВА V. Занятіе Магомета торговлей — Его бракъ съ Кадиджей.

ГЛАВА VIII. Главныя черты магометанской вѣры.

ГЛАВА XII. Ночное путешествіе пророка изъ Мекки въ Іерусалимъ, а оттуда на седьмое небо.

ГЛАВА XV. Вракъ Магомета съ Айишей. — Бракъ его дочери Фатимы съ Али. — Ихъ хозяйство.

ГЛАВА XVI. Мечъ провозглашается оружіемъ вѣры. — Первое нападеніе на корейшитовъ. — Нечаянное нападеніе на караванъ.

ГЛАВА XVII. Бедерская битва.

ГЛАВА XXVI. Посольства, отправленныя къ разнымъ правительствамъ: къ Ираклію, къ Ховрою II и къ египетскому префекту. — Ихъ результаты.

ГЛАВА XXVII. Магометъ отправляется на богомолье въ Мекку. — Его бракъ съ Маимуной. — Каледъ-Ибнъ-аль-Валедъ и Амру-Ибнъ».альАассъ становятся его учениками.

ГЛАВА XXVIIІ. Убійство мусульманскаго посла въ Сиріи, — Походъ съ цѣлью отмстить за его смерть. — Битва при Мутѣ. — Ея слѣдствія.

ГЛАВА XХІХ. Замыслы противъ Мекки. — Посольство Абу Софіана. — Его результаты.

ГЛАВА XXX. Нападеніе врасплохъ на Мекку и взятіе этого города.

ГЛАВА XXXV. Богомольцы отправляются въ Мекку подъ предводительствомъ Абу-Бекра. — Али поручено возвѣстить народу откровеніе.

ГЛАВА XXXVII. О двухъ лжепророкахъ: Аль-Асвадѣ и Мосеильмѣ.

ГЛАВА XXXIX. Личность и характеръ Магомета. — Его пророческая дѣятельность.

ПРИЛОЖЕНІЕ.

Исламъ.

Дѣла благочестія.

ГЛАВА I.
Предварительныя свѣдѣнія объ Аравіи и арабахъ.

ГЛАВА II.
Рожденіе и родство Магомета. — Его дѣтство и отрочество.

ГЛАВА III.
Преданія, относящіяся къ Меккѣ и Мединѣ.

ГЛАВА IV.
Первое путешествіе Магомета съ караваномъ въ Сирію.

ГЛАВА V.
Занятіе Магомета торговлей — Его бракъ съ Кадиджей.

ГЛАВА VIII.
Главныя черты магометанской вѣры.

ГЛАВА XII.
Ночное путешествіе пророка изъ Мекки въ Іерусалимъ, а оттуда на седьмое небо.

ГЛАВА XV.
Вракъ Магомета съ Айишей. — Бракъ его дочери Фатимы съ Али. — Ихъ хозяйство.

ГЛАВА XVI.
Мечъ провозглашается оружіемъ вѣры. — Первое нападеніе на корейшитовъ. — Нечаянное нападеніе на караванъ.

ГЛАВА XVII.
Бедерская битва.

ГЛАВА XXVI.
Посольства, отправленныя къ разнымъ правительствамъ: къ Ираклію, къ Ховрою II и къ египетскому префекту. — Ихъ результаты.

ГЛАВА XXVII.
Магометъ отправляется на богомолье въ Мекку. — Его бракъ съ Маимуной. — Каледъ-Ибнъ-аль-Валедъ и Амру-Ибнъ».альАассъ становятся его учениками.

ГЛАВА XXVIIІ.
Убійство мусульманскаго посла въ Сиріи, — Походъ съ цѣлью отмстить за его смерть. — Битва при Мутѣ. — Ея слѣдствія.

ГЛАВА XХІХ.
Замыслы противъ Мекки. — Посольство Абу Софіана. — Его результаты.

ГЛАВА XXX.
Нападеніе врасплохъ на Мекку и взятіе этого города.

ГЛАВА XXXV.
Богомольцы отправляются въ Мекку подъ предводительствомъ Абу-Бекра. — Али поручено возвѣстить народу откровеніе.

ГЛАВА XXXVII.
О двухъ лжепророкахъ: Аль-Асвадѣ и Мосеильмѣ.

ГЛАВА XXXIX.
Личность и характеръ Магомета. — Его пророческая дѣятельность.