Глава XXXVIII.
На одиннадцатом году хиджры после усиленных приготовлений сильная армия была готова к выступлению против Сирии. Можно было бы счесть за признак ослабления умственных способностей Магомета то обстоятельство, что командование такой армией в этой экспедиции он доверил двадцатилетнему юноше Осаме, вместо того чтобы поручить его одному из своих старых и испытанных полководцев. Но тут, по-видимому, сказалась его благосклонность, подсказанная нужными и благодарными воспоминаниями. Осама был сын Зайда, преданного вольноотпущенника Магомета, который так явно доказал Магомету свою любовь, уступив ему прекрасную жену свою Зайнаб. Зайд до конца оставался ревностным и самоотверженным учеником его и пал, доблестно сражаясь за веру, в битве под Мутой.
Магомет знал, что выбор его сделан рискованно, и, опасаясь, что войска не будут подчиняться такому молодому предводителю, на общем смотре увещевал их повиноваться, напомнив им, что отец Осамы, Зайд, был главнокомандующим в такого же рода экспедиции против того же народа и пал от его руки; а было бы справедливой данью памяти отца дать возможность сыну отомстить за смерть его. Потому, передав знамя свое в руки молодого военачальника, он призывал его храбро бороться за веру со всеми, не признающими единого Бога. Войско выступило в тот же самый день и расположилось лагерем под Джорфом, в нескольких милях от Медины; но случились обстоятельства, прервавшие его дальнейшее движение.
В эту же ночь у Магомета был сильный приступ той болезни, которой он страдал и раньше; некоторые приписывали причину ее яду, поднесенному ему в Кхаибаре. Приступ начался страшной головной болью с головокружением и бредом, который, по-видимому, бывал при всех его болезненных проявлениях. Пробудившись в полночь от тревожного сна, Магомет повелел рабу сопровождать его, говоря, что мертвецы, похороненные на мединском общественном кладбище, призывают его прийти и помолиться за них. Среди ночной темноты он вместе с рабом направился к обширному кладбищу, находившемуся за стенами города, безмолвного и погруженного в сон.
Став среди могил, он громким голосом с торжественным воззванием обратился к покоившимся, говоря: «Радуйтесь, вы, обитатели гробов! Утро вашего пробуждения будет гораздо тише и спокойнее предстоящего живущим. Участь ваша счастливее. Бог избавил вас от грозящих им бурь, которые будут сменять одна другую, подобно страже в бурную ночь, и каждая последующая будет мрачнее предыдущей».
Помолившись за покойников, он обратился к своему рабу: «Мне дан выбор, — сказал он, — или оставаться в этом мире до конца века и упиваться всеми наслаждениями, или скоро возвратиться к Богу; и я избрал последнее».
Начиная с этого времени болезнь его быстро усиливалась, хотя он и старался, по обыкновению, выходить из дома и менять свое местопребывание ежедневно то у той, то у другой жены, как он привык это делать всегда. Он был в жилище Маимуны, когда приступ болезни до такой степени усилился, что он ясно почувствовал приближение рокового конца. Сердце влекло его к любимой жене Аише: с ней хотел он пробыть последние минуты жизни. С обвязанной головой и дрожа всем телом, он при помощи Али и Фадлеша, сына ал-Аббаса, добрался до ее жилища. Аиша тоже страдала сильнейшей головной болью и просила у него лекарства.
«Зачем лекарство? — сказал он. — Было бы лучше для тебя умереть раньше меня. Я бы закрыл тебе глаза, обвил бы тебя пеленами, положил в гроб и стал бы молиться».
«Да, — отвечала она, — а потом ты вернулся бы в мой дом и стал бы жить с одною из остальных твоих жен, которая воспользовалась бы таким образом моей смертью».
Магомет с улыбкой выслушал этот упрек ревнивой нежности и отдался на попечение Аиши. Вскоре к нему пришла Фатима, жена Али, единственная дочь его, оставшаяся в живых. Аиша часто уверяла, что она никогда не видала никого, кто бы был так похож на пророка мягкостью характера, как эта дочь его. И он всегда относился к ней с почтительною нежностью. Когда она входила к нему, он обыкновенно вставал, шел к ней навстречу, брал ее за руку, целовал, а потом сажал на свое место. Рассказ Аиши об их встрече в настоящем случае сохранился в преданиях, собранных Абульфедой.
«Милости просим, дитя мое», — сказал пророк и посадил ее около себя. Потом он сказал ей что-то на ухо, отчего она заплакала. Заметив ее огорчение, он еще раз что-то сказал ей шепотом, и лицо ее просияло от радости. «Что значит это? — спросила я Фатиму. — Пророк почтил тебя таким знаком доверия, какого никогда не оказывал ни одной из своих жен». — «Я не могу выдать тайны пророка Божия», — отвечала Фатима; но после смерти его она открыла, что в первый раз он сообщил ей на ухо о приближении своей кончины и, заметив, что она плачет, утешил ее уверением, что и она скоро последует за ним и будет на небе царицей правоверных мусульманок.
На следующий день болезни Магомет почувствовал мучительный лихорадочный жар и велел из кувшинов обливать себе голову и тело, причем во время пароксизмов кричал: «О как кхаибарский яд терзает мои внутренности!».
Несколько оправившись, он при помощи друзей пошел в мечеть, которая была рядом с его жилищем. Здесь, сидя в кресле на кафедре, он усердно молился и затем, обратившись к многочисленному собранию, сказал: «Если у кого-нибудь из вас лежит что-нибудь на совести, пусть он выскажется, чтобы я мог вымолить у Бога прощение ему». Услыхав это, один человек, считавшийся набожным мусульманином, выступил вперед и сознался, что он — лицемер, лжец и ученик, не сильный в вере. «Прочь отсюда! — крикнул Омар. — Зачем ты открываешь то, что Бог терпит еще скрытым?». Но Магомет обратился к Омару с укором: «О сын Хаттаба, — сказал он, — лучше стыдиться в этом мире, чем мучиться в будущем!». Затем, подняв глаза к небу, он стал молиться за самообвинителя. «О Боже! — воскликнул он. — Дай ему искренность и веру и отними у него немощь в исполнении тех повелений Твоих, которые подсказывает ему совесть».
Потом он, снова обращаясь к собранию, сказал: «Если я ударил кого-нибудь из вас, то вот моя спина — пусть и он ударит меня. Если я рассердил кого-нибудь из вас, пусть он теперь же осыплет меня упреками. Если я несправедливо отнял у кого-нибудь из вас что-либо, пусть он придет теперь ко мне и получит удовлетворение».
В ответ на это какой-то человек из толпы напомнил Магомету о долге в три серебряных динария и тут же получил их обратно с процентами. «Много легче теперь, — сказал пророк, — претерпеть наказание, чем в вечности».
Затем он стал усердно молиться за правоверных, павших в битве под Ухудом и пострадавших за веру в других битвах, ходатайствуя за них в силу связи, существующей между живыми и мертвыми.
Закончив молитву, он обратился к мухаджирам, или изгнанникам, сопровождавшим его из Мекки, увещевая их чтить ансаров, или мединских союзников. «Число верующих увеличиться не может. Они были моей семьей; у них я нашел приют. Делайте добро тем, кто им делает добро, и не поддерживайте дружбы с теми, кто неприязненно относится к ним». Наконец, он дал три прощальных повеления: первое — изгнать всех идолопоклонников из Аравии; второе — дать всем прозелитам одинаковые права; третье — молиться неустанно.
По окончании проповеди и увещевания его, бережно поддерживая, отвели обратно в жилище Аиши, куда он вернулся до того истощенным, что вскоре лишился чувств.
Болезнь усиливалась со дня на день и, по-видимому, протекала с периодами бреда; он говорил, например, что к нему являлся от Бога ангел Гавриил, чтобы узнать о состоянии его здоровья, и сказал ему, что от него самого зависит назначить час своей смерти, так как Аллах запретил ангелу смерти приближаться к пророку без его дозволения.
Во время одного из пароксизмов он потребовал письменные принадлежности, чтобы иметь возможность завещать несколько житейских советов своим последователям. Присутствующие смутились, опасаясь, чтобы он не сказал чего-нибудь подрывающего авторитет Корана. Услыхав их препирательства между собою относительно того, следует ли удовлетворить его требование или нет, он велел им выйти из комнаты, а когда они вернулись, об этом не было уже больше речи.
В пятницу, в день религиозного собрания, он, невзирая на свою болезнь, приготовился совершить богослужение в мечети; для того же, чтобы освежиться и поддержать свои силы, он снова велел облить себя водой, но, употребив усилие, чтобы встать и пойти, он ослабел и потерял сознание. Придя в себя, он просил совершить богослужение Абу Бакра, заметив при этом: «Аллах дал своему служителю право назначать на свое место кого он хочет». Впоследствии у некоторых сложилось мнение, что пророк намеревался сделать своим преемником по службе этого вполне испытанного друга и последователя, но Абу Бакр боялся придать этим словам такое точное значение.
До Магомета вскоре дошло известие, что появление Абу Бакра на кафедре произвело сильное волнение, так как пронесся слух, что пророк умер. Тогда, собрав остатки сил, поддерживаемый Али и ал-Аббасом, он направился в мечеть, где радостно встречен был всем собранием. Абу Бакр прервал богослужение, но Магомет просил его продолжать и, усевшись на кафедре позади его, повторял за ним молитвы. Потом он сказал, обращаясь к собранию: «Я слышал, что вас встревожил слух о смерти вашего пророка; но разве до меня хоть один пророк жил вечно, из чего вы могли бы заключить, что я никогда не оставлю вас? Все совершается по воле Бога и имеет свой конец, которого ни ускорить, ни избежать невозможно. Я возвращаюсь к Тому, Кто послал меня, и обращаюсь к вам с последним увещеванием: оставайтесь в единении, любите, уважайте и поддерживайте один другого; помогайте друг другу в вере, в твердости веры и в благочестивых делах; чрез них только человек достигает благоденствия; все же остальное ведет к погибели». В заключение своего увещевания он прибавил: «Я ухожу раньше вас, но и вы скоро последуете за мной. Смерть — всеобщий удел; никто не должен стараться отвратить ее от меня. Я жил для вашего блага, и ради него я и умру». Это были последние слова, произнесенные им публично. Али и ал-Аббас снова отвели его в жилище Аиши.
На следующий день был момент, когда он казался таким бодрым, что Али, Абу Бакр, Омар и другие, неотлучно находившиеся при нем, разошлись по своим делам. С ним осталась одна Аиша. Облегчение страданий оказалось, однако, призрачным. Боли возобновились с удвоенной силой. Чувствуя приближение смерти, он велел всех своих рабов отпустить на волю, а деньги, какие найдутся у него в доме, раздать бедным; потом, подняв к небу свой взор, он воскликнул: «Боже, не оставь меня в этой предсмертной борьбе!».
Тут Аиша поспешно послала за своим отцом и Хафзой. Оставшись одна с Магометом, она поддерживала его голову на своих коленях, с нежною заботливостью следя за ним, и старалась облегчить его предсмертную агонию. По временам он опускал руку в сосуд с водою и смачивал себе лицо. Наконец, открыв глаза и устремив их неподвижно, он произнес прерывающимся голосом: «О Аллах! Да будет так — среди славных сподвижников в раю!».
«Тут я узнала, — говорила Аиша, рассказывая о его последних минутах, — что смерть приближается и что он избрал загробную жизнь».
Через несколько минут руки его похолодели и жизнь погасла в нем. Аиша переложила его голову на подушку и, ударяя себя в голову и грудь, дала волю громким рыданиям. Крики ее привлекли других жен Магомета, которые предались безутешным воплям, и вскоре весть об этом событии разнеслась по всему городу. Народ был охвачен ужасом, как будто совершилось какое-нибудь чудо. Все работы приостановились. Армия, сложившая свои палатки, получила приказание остаться на месте, и Осама, вдевший было уже ногу в стремя, собираясь в поход, повернул своего коня к воротам Медины и водрузил свое знамя у дверей пророка. Собралась толпа, чтобы взглянуть на тело, так что толкотня и споры проникли даже в комнату покойного. Некоторые не доверяли даже глазам своим. «Как может он умереть? — кричали они. — Разве он не посредник между нами и Богом? Как же мог он умереть? Это невозможно! Он только уснул и вознесен на небо, подобно Исе (Иисусу) и другим пророкам».
Толпа вокруг его дома все увеличивалась и шумно требовала, чтобы тело не предавалось погребению, когда прибыл Омар, только что узнавший о случившемся. Он вынул меч и, пробравшись сквозь толпу, грозил отрубить руки и ноги тому, кто осмелится утверждать, что пророк умер. «Он только удалился на время, — сказал он, — как Муса (Моисей), сын Амрама, тоже удалялся на сорок дней на гору, и наш пророк скоро вернется, подобно ему».
Абу Бакр, находившийся в отдаленной части города, прибыл вовремя, чтобы успокоить пришедший в отчаяние народ и обуздать порывы Омара. Пробравшись в комнату, он поднял покров, прикрывавший тело покойника, и, поцеловав бледное лицо Магомета, воскликнул: «О ты, заменявший мне отца и мать, ты благоухаешь даже и мертвый: живые благовония исходят из тебя! Теперь ты достиг полного блаженства, потому что никогда Аллах уже не подвергнет тебя второй смерти».
Потом, закрыв тело, он вышел и старался перервать речь Омара, но, не достигнув этого, обратился к толпе: «Воистину, если вы поклоняетесь только Магомету, то он умер, но если вы служите Богу, то Он умереть не может. Магомет был только пророк Божий, и его постигла участь всех других апостолов и святых, живших до него. Сам Аллах говорит в Коране, что Магомет — только его посланник, но смертный. Ну что же? Разве вы отвернетесь от него и откажетесь от его учения потому только, что он умер? Вспомните, что ваше вероотступничество не принесет вреда Богу, но только послужит к вашему осуждению; тогда как благословение Божие снизойдет на тех, кто останется верен Ему».
Народ слушал Абу Бакра со слезами и рыданиями, и слова его смягчили народное отчаяние. Даже и Омар был убежден, но не утешен; он бросился на землю и оплакивал смерть Магомета, о котором вспоминал как о начальнике и друге.
Согласно мусульманским историкам Абульфеде и Джаннаби, Магомет умер в день своего рождения, когда ему минуло шестьдесят три года. Событие это совершилось в одиннадцатый год хиджры, или в 632 году христианской эры.
Многие самые близкие родственники и ученики, приготовлявшие тело его к погребению, утверждали, что чудесный аромат, который, по свидетельству его жен и дочерей, исходил от него при жизни, продолжал исходить и после смерти, так что, по словам Али, «казалось в одно и то же время, что он и умер, и что он еще жив».
Тело, омытое и умащенное благовониями, было завернуто в три покрова, два из которых были белые, а третий — полосатый, из йеменской ткани. Все это было надушено амброю, мускусом, алоэ и благовонными травами, и затем тело его было выставлено публично и над ним прочитано семьдесят две молитвы.
Останки пророка три дня оставались непогребенными, как это требовалось восточным обычаем и вместе с тем, чтобы удовлетворить людей, продолжавших еще верить в возможность летаргического сна. Когда же относительно смерти не оставалось больше никакого сомнения, начали приготовляться к погребению. Тут снова возник спор о выборе места. Мухаджиры, или ученики его из Мекки, стояли за этот город как за место его родины; ансары указывали на Медину как на постоянное местожительство в последние десять лет его жизни и как на бывшее его убежище. Третья партия советовала перенести его останки в Иерусалим, где погребены другие пророки. Абу Бакр, слово которого всегда имело наибольший вес, объявил, что Магомет сам выражал мнение, что пророк должен быть погребен на том месте, где его застигнет смерть. Это и было исполнено буквально, так как могилу Магомету вырыли в доме Аиши, под той самой постелью, на которой он умер.
Примечание. Дом Аиши находился рядом с мечетью, которая была в то время очень скромным зданием — с глиняными стенами, с крышей, опиравшейся на древесные столбы и покрытой пальмовыми листьями. Впоследствии она была заключена в обширный храм, имевший вид колоннады, занимающий продолговатый четырехугольник в 165 шагов длины и 130 ширины, без крыши и с четырьмя входными воротами. Колоннада, состоящая из нескольких рядов колонн различной величины, покрытых штукатуркою и раскрашенных яркими красками, поддерживает ряд небольших белых куполов, расположенных по всему четырехугольнику. На четырех углах этого храма возвышаются величественные пирамидальные минареты.
Около юго-восточного угла четырехугольника имеется пространство, огороженное железной зеленой решеткой филигранной работы, перевитой позолоченной проволокою, так что внутренность нельзя видеть иначе как через маленькие окна в шесть квадратных дюймов. Это огороженное пространство, куда сходятся богомольцы, называется гаджирой и заключает в себе гробницы Магомета и двух друзей его — преемников Абу Бакра и Омара. Над этим священным местом возвышается величественный купол с позолоченным шаром и полумесяцем на вершине, при первом взгляде на который богомольцы, подходящие к Медине, поклоняются гробнице пророка, глубоко склоняясь всем туловищем и произнося положенные молитвы. Существовала чудесная сказка, долго считавшаяся достоверной, будто гроб Магомета висит в воздухе без всякой поддержки; христианские же писатели объясняли это тем, что гроб железный и искусно помещен на середине между двумя магнитами, но вся эта сказка оказывается глупой выдумкой.
Мечеть эта подвергалась многим переделкам. Однажды во время страшной бури часть ее обвалилась и разрушилась, но впоследствии была восстановлена египетским султаном. Некоторые халифы расширяли и украшали ее, особенно Валед I, при котором Испания потерпела нападение и была завоевана. Множество сокровищ, пожертвованных по обету, было похищено, когда ваххабиты овладели Мединой и произвели в ней разгром. Теперь мечеть эта поддерживается, хотя и с меньшей роскошью, под наблюдением тридцати агаханов, глава которых называется шейх ал-Харам, или глава священного дома. Он — главное лицо в Медине. Посещение Медины хотя и считается делом очень благочестивым и почтенным, но необязательно для магометан; посещение же Мекки признается религиозным долгом; поэтому Медину в настоящее время богомольцы навещают все реже и реже.
Вышеприведенные подробности сообщены Буркхардтом, который проник и в Медину, и в Мекку, хотя для этого ему пришлось переодеваться и подвергаться большим опасностям, так как посещать эти города могут только одни мусульмане.
