Женщина
правитьВ течение нескольких минут, не решаясь надавить кнопку звонка, он стоял перед дверьми своего дома, охваченный внезапной робостью, смешанной с чувством какого-то унижения.
Желание избежать трагической уверенности в непостоянстве жены на мгновение смягчало его бешенную ревность, но она вспыхивала с прежней силой при мысли, что все его приготовления бесполезны, и он напрасно только унизил себя, разыграв мнимый отъезд и это подобие полицейской облавы. Для него было одинаково неприятны и необходимость признаться самому себе в том, что он несчастный, обманутый муж, — если его подозрения подтвердятся, — и упреки совести за неосновательность подозрений и пошлость ловушки. С каким бы удовольствием он исчез вместе с этим проклятым чемоданом, висящим на руке и невольно напоминающим ему о пошлом обмане! С каким бы удовольствием он сбежал обратно с лестницы!
Но он боялся, что уже слишком поздно. Его, наверное, уже заметила горничная в одно из полуоткрытых окон.
В самом деле, едва он опустил палец на электрическую кнопку, как дверь открылась. Развязность, с которой горничная приветствовала его и выражала свое удивление по поводу неожиданного возвращения, казалось ему преувеличенной. Он взглядом смерил ее с головы до ног и бледный, как смерть, с трясущейся челюстью побежал прямо в спальню, с шляпой в одной руке и тяжелым чемоданом в другой.
Она была одна.
Ее маленькая фигура, спокойно лежавшая на низком диване и закутанная в многочисленные складки строгого пеньюара, не давала ни малейшего основания подозревать ее в нескромности или кокетстве.
Небрежно брошенная на ковер раскрытая книга наводила на мысль, что читательницей овладел неожиданный сон. Она поднялась с дивана, широко раскрыв глаза и с выражением удивления на лице.
— Ты здесь! Что случилось?
— Ничего… — ответил он, с трудом переводя дыхание.
Бывшее до сих пор мертвенно-бледным лицо его загорелось краской стыда. Чувство унижения, которое он испытывал, будучи принужден выдумывать оправдания, становилось настолько мучительным, что он почти жалел, почему не застал жену на месте преступления.
— Что же, наконец, случилось? — спросила она снова, кидая на него испытующий взгляд.
— Я опоздал на поезд… Черт возьми, неужели ты не можешь этого понять?
— Ты опоздал на поезд. Неправда.
— Как?
— Конечно, неправда. Лакей, который тебя провожал, сказал мне, что ты приехал вовремя. Он сам взял для тебя билет и видел, как ты вошел в зал для ожидающих.
Он вздрогнул: как зловещая молния, подозрение снова блеснуло у него в уме.
— А! Лакей тебе это рассказал… Значит, ты его об этом спрашивала?
— Ну да, я его об этом спрашивала. Мне интересно было это знать, — сухо отвечала она.
— Отвечай сейчас же, почему ты не уехал?
— Но… Нина, что с тобой? Зачем так раздражаться?
— Почему ты не уехал?
— Сейчас скажу. Я забыл…
— Что?
— Несколько важных бумаг.
— Неправда. Я сама вложила тебе в портфель все важные бумаги.
— Какая заботливость!
— Неправда ли? Ведь я хотела быть уверенной, что ты не вернешься с полдороги.
— Нина, Нина! Не шути так.
— Я и не шучу вовсе. Берегись и ты шутить со мной, являясь меня ловить.
В ее глазах цвета небесной лазури, таких ласковых обыкновенно, пробежал волчий блеск.
— Поговорим откровенно, Франческо. Ты поддался чувству неопределенной ревности, а может быть и еще хуже, какому-нибудь определенному подозрению.
— О, да благодарю тебя! Не за то, что ты счел меня безнравственной кокеткой, — это вообще роскошь, которую позволяют себе все мужчины, — нет, я благодарю тебя за то, что ты счел меня настолько глупой, чтобы принимать любовника у себя, у тебя в доме и пригласить его через несколько минут после твоего отъезда.
— Дорогой мой, случаи притворных отъездов мужей предусматриваются на самых первоначальных ступенях супружеской неверности.
— Нина!
— Что? Нина, Нина… Ты пришел меня уличить в неверности и глупости и теперь отказываешься от первого, чтобы тем подчеркнуть второе.
— Ты говоришь несообразное. Прошу тебя, замолчи!
— Впрочем, раз ты уже собрался меня ловить, не стой, по крайней мере, в такой позе с руками по карманам. Ты полагаешь, что любовник мог проникнуть в наш маленький домик — что ж, обыскивай его. Не думаешь же ты, в самом деле, что моя наивность дойдет до того, чтобы повесить его тебе на нос. Ищи же! Ищи хорошенько, везде. Здесь есть столько убежищ, укромных уголков! К тому же наш дом устроен, как мышеловка: он имеет только один ход. Ты сам понимаешь, что он не мог выйти после того, как ты вошел. Если только он здесь был, ты его найдешь. Ищи! Ищи!.. Да!.. Начни-ка свой обыск вот с этого гардероба. Вполне понятно: он был у меня в спальне, ты неожиданно возвратился, куда ж могла я его спрятать?
Не может быть никаких сомнений, что он в гардеробе.
Франческо, сбитый с толку, бросил робкий взгляд на дверцу гардероба.
Этот взгляд не укрылся от нее.
Скрестивши на груди руки, гордо подняв голову и смотря ему прямо в лицо, в позе бесстрашной королевы, она презрительно улыбнулась и прибавила решительным тоном:
— Войди же, войди!
Франческо смотрел на нее несколько минут, не решаясь произнести слова.
Мало-помалу нежность овладела его сердцем, раскаяние заглушило все прежде обуревавшие его чувства.
Он произнес тихо, любовным тоном:
— Нина, прости меня!
— Хорошо. На этот раз я тебя прощаю. Только уходи скорее и не раздражай меня.
— Поцелуй?..
— Нет.
Франческо с поникшей головой тихо удалился в свой кабинет скромного адвоката, расположенный в крайнем углу дома.
Нина открыла дверцу гардероба.
Красивый молодой человек быстро прошел на носках комнату и исчез.
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1909, № 22.